Новая жизнь

Четверо суток дороги.

24 июня, наконец, Москва. Здесь на вокзале А. И. Солженицына встречали Л. З. Копелев и Д. М. Панин. Из дневника Л. З. Копелева: «Он похудел. Бледный, нездоровый загар. Но те же пронзительные синие глаза. Еще растерян, не знает — что, куда? Тот же торопливый говор» (1).

На следующий день Л. З. Копелев записал в дневнике: «С. приехал к нам на дачу. Сумка рукописей… Читает стихи — тоска заключенного о далекой любимой. Искренние, трогательные, но все же книжные,.. очень интересные пьесы: „Пир победителей“ — мы в Восточной Пруссии… „Республика труда“. Лагерный быт… „Декабристы“ — дискуссии в тюремной камере… Я всего до конца и не услышал, заснул где-то после половины» (2).

Через несколько дней в Москве на квартире Д. М. Панина А. И. Солженицын встретился с Н. А. Решетовской (3).

По свидетельству Натальи Алексеевны, в эти же дни Александр Исаевич сумел разыскать в Москве свою бывшую помощницу по марфинской шарашке «Анечку», Анну Васильевну Исаеву. Она уже была замужем, но продолжала хранить рукописи А. И. Солженицына (4). «Воротясь из ссылки, — пишет А. И. Солженицын, — с благодарностью получил их от нее в 1956» (5).

К этому времени в Москве жили Л. А. Ежерец и К. С. Симонян, ставшие мужем и женой. Однако они не пожелали возобновлять отношения со своим бывшим другом (6). Объяснение этого сводится к тому, что в 1952 г. К. С. Симонян был приглашен в управление МГБ по Москве и ознакомлен с пространными показаниями А. И. Солженицына против него (7). Александр Исаевич подтверждает факт его допроса по делу К. С. Симоняна в 1952 г., но заявляет, что от показаний против своего друга отказался (8). Как все обстояло на самом деле, мы не знаем.

Видимо, тогда же Александр Исаевич посетил литературоведа профессора Альфред Штёкли, который написал в лагере роман о Древнем Риме. Н. И. Зубову удалось сохранить его рукопись, и он передал ее с А. И. Солженицыным. Однако А. Штёкли от нее отказался (9).

Александр Исаевич не пожелал возвращаться в родные места и в поисках работы отправился во Владимир, где 30 июня получил место в Мезиновской сельской школе Курловского (сейчас — Гусь-Хрустального) района (10), после чего решил выяснить судьбу своего ходатайства о реабилитации.

«Летом в Москве, — пишет он, — я позвонил в прокуратуру: как там моя жалоба? Попросили перезвонить — и дружелюбный простецкий голос следователя пригласил меня зайти на Лубянку потолковать» (11). Голос следователя был дружелюбным потому, что после XX съезда КПСС началась реабилитация необоснованно репрессированных. «14 июня 1956 года, — говорится к книге К. А. Столярова, — помощник Главного военного прокурора полковник юстиции Прохоров обратился в КГБ с просьбой выполнить некоторые следственные действия, необходимые для принятия решения по жалобам Солженицына» (12). Это дело было поручено капитану КГБ Орлову, от прокуратуры его курировал подполковник юстиции Горелый (13).

По всей видимости, именно с капитаном Орловым и встретился А. И. Солженицын на Лубянке 6 июля 1956 г. (14) В первом издании «Архипелага» Александр Исаевич так описывает свой разговор со следователем: «Он даже смеется над моими остротами 44-го года о Сталине. „Это вы точно заметили“. Он хвалит мои фронтовые рассказы, вшитые в дело, как обвинительный материал. „В них же ничего антисоветского нет. Хотите — возьмите их, попробуйте напечатать“. Но голосом больным, почти предсмертным я отказываюсь» (15).

Во втором издании «Архипелага» этот разговор изображен несколько иначе:

«Он даже смеется над моими остротами 44-го года о Сталине. „Это вы точно заметили“. Все ему ясно, все он одобряет, только вот одно его забеспокоило; в „резолюции № 1“ вы пишете: „выполнение всех этих задач невозможно без организации“. То есть, что же, вы хотели создать организацию?

— Да не-ет! — уже заранее обдумал я этот вопрос. — „организация“ не в смысле совокупности людей, а в смысле системы мероприятий, проводимых в государственном же порядке.

— Ах ну да, ах ну да, в этом смысле! — радостно соглашается следователь.

Пронесло.

Он хвалит мои фронтовые рассказы…». И далее по тексту (16).

И здесь мы видим, что «Резолюция № 1» появилась только во втором издании «Архипелага».

Читая приведенный диалог, нельзя не отметить, что, по словам самого же А. И. Солженицына, в упоминаемом документе не только давалась характеристика советской политической системы как феодальной, но и обосновывалась необходимость ее ликвидации, причем вопрос об организации рассматривался именно «в смысле совокупности людей»: «Выполнение этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда найти общий язык» (17).

Поэтому если бы в этом разговоре «Резолюция № 1» действительно обсуждалась, то радостно согласиться с А. И. Солженицыным («Ах ну да, ах ну да, в этом смысле!») следователь КГБ никак не мог. Это дает основание думать, что добавленный во второе издание «Архипелага» разговор — имел место только в воображении автора.

Казалось бы, ходатайство Александра Исаевича о реабилитации, означало признание им своей лояльности по отношению к существующему политическому строю, однако если верить ему, из ссылки он вернулся с намерением продолжать начатую им борьбу. Прежде всего он хотел отправить свои произведения за границу. По тем временам это уже само по себе было криминалом, а если принять во внимание содержание «Прусских ночей» и «Пира победителей», со страниц которого в самом неприглядном виде представали офицеры советской контрразведки, то их публикация за рубежом могла тянуть на новый срок. По утверждению А. И. Солженицына, первоначально он думал использовать иностранных туристов или же иностранных дипломатов, затем особые надежды стал возлагать на Л. З. Копелева (18).

«…со Львом Копелевым, — пишет он, — развитие было такое: из нашей зэческой компании он раньше и ближе всего стоял к столичным литературным кругам, к иностранцам… Приехавший в Москву в 1956 г. я в туристах иностранных и в возможности прорваться к посольству разуверился быстро. Но на Льва была надежда огромная, я ему читал, читал написанное в лагерях, в ссылке и с надеждой смотрел: что согласится отправить? Но — не хвалил он моих вещей» (19).

Из Москвы Александр Исаевич отправился на Урал к Наталье Бобрышевой. «Теперь пришла пора решить судьбу. — читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской, — Наташа Б. понравилась настолько, что Саня сделал ей предложение. Но робкая девушка испугалась подобной стремительности» (20).

На Урале Александр Исаевич пробыл с 16 по 27 июля (21). Вернувшись из этой поездки, он решил навестить родные места и 31 июля после длительной разлуки снова появился в Ростове-на-Дону (22). Здесь уже находился Н. Д. Виткевич, который, как и Л. З. Копелев, тоже вышел из заключения досрочно, еще в 1954 г. (23). 9 августа Александр Исаевич навестил Георгиевск, повидал И. И. Щербак, посетил могилу матери (24).

Только после этого он отправился к месту работы. Мезиновская сельская школа находилась неподалеку от железнодорожной станции с поэтическим названием Торфопродукт. В самом Мезинове жилья Александр Исаевич не нашел, но ему удалось устроиться в соседней деревне Мильцево у Матрены Васильевны Захаровой (25). Почти сразу же он написал Наталье Алексеевне и сообщил свой новый адрес (26).

В феврале 1957 г. Матрена Васильевна погибла (27), и Александр Исаевич перешел в новый дом, хозяйку которого звали Евдокия Федоровна (28). Как говорится в одной из статей об этом периоде в его жизни, «вне школы он был необщителен и замкнут» (29).

Из «Хронографа» явствует, что, обосновавшись на новом месте, А. И. Солженицын вернулся к роману и работал над ним с 16 сентября 1956 по 27 июня 1957 г., сделав лишь один перерыв (14–31 октября) для доработки пьесы «Республика труда» (30). Этот перерыв, по всей видимости, был связан с тем, что на ноябрьские праздники Александр Исаевич собирался в Москву (31), где надеялся повидать Л. З. Копелева, который обещал отправить его пьесу в Польшу (32).

Обжившись на новом месте, А. И. Солженицын пригласил Наталью Алексеевну в гости. 19 октября она приехала в Мильцево (33), а вернувшись домой, решила расстаться с Всеволодом Сергеевичем Сомовым (34). 30 декабря Александр Исаевич нанес ответный визит в Рязань (35). 2 февраля 1957 г. они с Натальей Алексеевной заново оформили брак (36).

Другой проблемой, которая в это время занимала Александра Исаевича, была проблема реабилитации. Вспоминая свои отношения с А. И. Солженицыным, Л. З. Копелев отмечал: «…в 1956–1957 гг. он был учителем в поселке Торфопродукт. Мы переписывались. Я ходил в приемную Верховного суда узнавать, когда, наконец, оформят его реабилитацию. Изредка он приезжал» (37).

Дело с реабилитацией двигалось медленно. Свой вердикт на этот счет КГБ вынес только осенью 1956 г. «29 сентября, — писал К. А. Столяров, — заместитель председателя КГБ генерал-лейтенант… П. И. Ивашутин утвердил подготовленное следователем капитаном Орловым заключение», согласно которому следовало «возбудить ходатайство перед Генеральным прокурором СССР о внесении протеста в Верховный Суд СССР на предмет отмены постановления Особого совещания от 7 июля 1945 года в отношении Солженицына А. И. и прекращении его дела по п. „б“ ст.204 УПК РСФСР» (38).

Прошло еще три месяца, и «28 декабря Главная военная прокуратура направила в Военную коллегию Верховного суда СССР поднадзорный протест за подписью генерал-майора Терехова, где ставился вопрос об отмене постановления ОСО НКВД и прекращении дела Солженицына по п.5 ст.4 УПК РСФСР, то есть за отсутствием состава преступления» (39).

А «6 февраля 1957 года Военная коллегия Верховного Суда СССР… вынесла определение, полностью реабилитирующее А. И. Солженицына, о чем его уведомили 2 марта» (40).

Впервые этот документ был оглашен в 1964 г. в связи с выдвижением А. И. Солженицына на Ленинскую премию (41), а опубликован в 1970 г. в первом издании собрания его сочинений, изданном во Франкфурте-на-Майне (42), и с тех пор печатался неоднократно (43).

Сравнивая отдельные публикации, можно заметить, что между ними нет расхождений по содержанию, но они различаются датировкой. Первая публикация имела дату — 1956 г.,[13] все последующие — 1957 г. Можно было бы допустить, что в первую публикацию вкралась опечатка. Но оказывается, что подобное расхождение наблюдается и в исходящем номере документа: «4н — 083/56» в первом случае и «4н — 083/57» — во втором (цифры «56» и «57» являются обозначением года). Это дает основание думать, что перед нами не опечатка, а сознательное изменение в датировке документа. Но чем это вызвано, сказать трудно.

Вот текст «Определения»:

«Верховный Суд Союза ССР

Определение № 4н-083/57

Военная Коллегия Верховного Суда СССР в составе: Председательствующего полковника юстиции Борисоглебского и членов — полковников юстиции Долотцева и Конова рассмотрела в заседании от 6 февраля 1957 г. протест Главного военного прокурора на постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7 июля 1945 г., на основании которого по статьям 58–10, ч.2 и 58–11 УК РСФСР был заключен в ИТЛ сроком на 8 лет Солженицын Александр Исаевич рождения 1918 г., уроженец г. Кисловодска, с высшим образованием, до ареста являлся командиром батареи, участвовал в боях против немецко-фашистских войск и был награжден орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды.

Заслушав доклад тов. Конова и заключение зам. Главного военного прокурора — полковника юстиции Терехова, полагавшего протест удовлетворить, установила:

Солженицыну вменялось в вину то, что он с 1940 года и до дня ареста среди своих знакомых проводил антисоветскую агитацию и предпринимал меры к созданию антисоветской организации.

В протесте Главный военный прокурор ставит вопрос об отмене в отношении Солженицына указанного постановления Особого Совещания и прекращения о нем дела за отсутствием состава преступления на следующих основания:

Из материалов дела видно, что Солженицын в своем дневнике и в письмах к своему товарищу Виткевичу Н. Д., говоря о правильности марксизма-ленинизма, о прогрессивности социалистической революции в нашей стране и неизбежной победе ее во всем мире, высказывался против культа личности Сталина, писал о художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов, о нереалистичности многих из них, а также о том, что в наших художественных произведениях не объясняется объемно и многосторонне читателю буржуазного мира историческая неизбежность побед советского народа и армии и что наши произведения художественной литературы не могут противостоять ловко состряпанной буржуазной клевете на нашу страну.

Эти высказывания Солженицына не содержат состава преступления.

В процессе проверки жалоб Солженицына были допрошены Решетовская, Симонян, Симонянц, которым Солженицын якобы высказывал антисоветские измышления. Указанные лица охарактеризовали Солженицына как советского патриота и отрицали, что он вел антисоветские разговоры.

Из боевой характеристики на Солженицына и отзыва служившего вместе с ним капитана Мельникова видно, что Солженицын с 1942 года до дня ареста, т. е. до февраля 1945 года находился на фронтах Великой Отечественной войны, храбро сражался за Родину, неоднократно проявлял личный героизм и увлекал за собой личный состав подразделения, которым командовал. Подразделение Солженицына было лучшим в части по дисциплине и боевым действиям.

Исходя из изложенного, Главный военный прокурор считает, что осуждение Солженицына является неправильным и в связи с этим ставит вопрос о прекращении о нем дела на основании ст.4 п.5 УПК РСФСР.

Рассмотрев материалы дела и дополнительный материал проверки, соглашаясь с доводами, изложенными в протесте, и принимая во внимание, что в действиях Солженицына нет состава преступления и дело о нем подлежит прекращению за отсутствием состава преступления, Военная коллегия Верховного Суда СССР определила:

постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7-го июня 1945 года в отношении Солженицына Александра Исаевича отменить и дело о нем за отсутствием состава преступления на основании ст.4 п.5 УПК РСФСР прекратить.

Подлинное за надлежащими подписями.

С подлинным верно: ст. офицер Военной коллегии

майор о/с (Дегтярев)» (44).

Знакомство с Определением вызывает странное чувство.

Во-первых, нельзя не отметить некоторое расхождение между этим документом и приведенным ранее текстом постановления об аресте А. И. Солженицына, а также опубликованными фрагментами материалов следственного дела, о чем уже шла речь ранее.

Во-вторых, если в постановляющей части Определения говорится, что А. И. Солженицыну вменялись в вину антисоветские разговоры, которые он вел со своими знакомыми «с 1940 года и до дня ареста», то допрошены были лица, которые могли подтвердить или опровергнуть этот факт только в отношении 1940–1941 гг. А далее «до дня ареста»?

В-третьих, в «Определении» вообще обойдена стороной обоснованность обвинения А. И. Солженицына в том, что он «предпринимал меры к созданию антисоветской организации». Ведь подобные меры можно было предпринимать, не только не ведя антисоветских разговоров, не только не оставляя следов в дневнике и переписке, но и изображая себя преданным советской власти человеком. Поэтому отмену подобного обвинения следует считать немотивированной.

О реабилитации мужа Наталья Алексеевна могла узнать от него, когда на весенних каникулах (24 марта — 1 апреля) он снова появился в Рязани (45). По возвращении в Мильцево Александр Исаевич продолжил работу над романом (46). 12 июня он покинул Торфопродукт, более недели провел в Москве, 21-го числа вместе с Натальей Алексеевной отправился в недельное путешествие на теплоходе (47), а с 27-го обосновался в Рязани (48).

К этому времени относится следующая запись в дневнике Л. З. Копелева: «1957 г. Письмо от С[олженицына]. Его Наташа вернулась к нему. Как говорит мама: „Снова дома, все забыто“. Может к лучшему? Он попросил сжечь все его письма из Кок-Терека и Торфопродукта. Сжег» (49).

Для чего же А. И. Солженицын потребовал сжечь свои письма? Ответ может быть только один: он пытался уничтожить какие-то следы из своей жизни того периода, чтобы иметь возможность позднее изображать ее по-иному.

В рязанском уединении

1 сентября 1957 г. А. И. Солженицын стал учителем рязанской средней школы № 2, которая находилась на улице Революции. Из ее наиболее знаменитых выпускников можно назвать известную большевичку Н. К. Крупскую, академика И. П. Павлова, писателя К. М. Симонова (1).

Характеризуя переезд на новое место, Александр Исаевич пишет, что, желая сохранить в тайне свою литературную деятельность, он стремился и здесь «не иметь вовсе никаких знакомств, приятелей, не принимать дома гостей и не ходить в гости» (2). «Он, — читаем мы в интервью В. Буханова, — приходит в школу за минуту — две до занятий. Он не задерживается после уроков и без веской причины не заглядывает в учительскую. Он по возможности избегает долгих собраний, совещаний…» (3).

Вспоминая эти годы, А. И. Солженицын подчеркивает загруженность учительскими обязанностями и связанную с этим «скудость свободного времени», в результате чего ему якобы приходилось, работая в школе, думать «лишь бы выдался свободный часик-два подряд», которые можно было бы посвятить литературному творчеству (4). Это очень напоминает нам то, что он писал о своей загруженности в Кок-Тереке. Но если те свидетельства мы не можем проверить, то относительно его учебной нагрузки в Рязани имеются точные данные.

Ставка учителя — 18 уроков или учебных часов в неделю. «Поступая в школу», Александр Исаевич, по его же собственным словам, сказанным в январе 1963 г. В. Буханову, «просил директора ограничить число уроков 15-ю часами в неделю» (5). При равномерном распределении нагрузки — это два — три урока в день. Поэтому большую часть времени Александр Исаевич был свободен от занятий и мог заниматься литературной деятельностью.

Заработная плата учителя и в те времена была невелика. В связи с этим учителя всегда стремились и стремятся иметь более 18 часов в неделю. По этой причине неполная учебная нагрузка — вещь редкая. И нелюдимый образ жизни, и слабая загруженность в школе не могли не привлечь к себе внимание. Поэтому у окружающих невольно должны были возникнуть по крайней мере два вопроса: как здоровый мужчина может жить за счет жены? И чем можно заниматься, имея столько свободного времени? Поэтому как бы А. И. Солженицын ни конспирировал, если не КГБ, то «уличные детективы» (прежде всего из числа соседских старушек) обязательно докопались бы до его подпольной деятельности.

Это было тем более неизбежно, что до лета 1959 г. Александр Исаевич жил в коммунальной квартире и вся его жизнь проходила на виду у соседей (6). Скрывать от них свои литературные занятия было особенно трудно, так как летом 1957 г. А. И. Солженицын купил печатную машинку (7). И хотя, по свидетельству Н. А. Решетовской, даже после этого он продолжал писать от руки и первую правку текста производил по рукописи, но затем исправленный текст перепечатывал (8). Стук пишущей машинки могли слышать не только соседи по коммунальной квартире, не только другие жильцы дома, но даже прохожие, особенно когда окна или хотя бы форточка были открыты.

Так что секрет подпольной литературной деятельности Александра Исаевича должен был быть раскрыт в самом ее начале. И действительно, в школе знали о том, что у него есть «какое-то увлечение», но думали, что он «пишет учебник по физике или сборник задач» (9).

«Первой работой, отпечатанной на машинке Александром Исаевичем, — вспоминала Наталья Алексеевна, — была статья о будущих искусственных спутниках Земли, заказанная ему для „Блокнота агитатора“, издававшегося Обкомом КПСС. Статье этой не суждено было увидеть свет. 4 октября запустили наш первый спутник» (10).

Вдумайтесь в этот факт. Летом 1957 г. А. И. Солженицын появляется в Рязани, только-только начинает делать первые шаги как преподаватель, ни с кем в школе не поддерживает отношений, ведет себя как отшельник. Его никто не знает за пределами школы, разве что местное управление КГБ. И вдруг уже в сентябре Обком КПСС приглашает его к сотрудничеству на страницах своего печатного органа. Согласитесь, странно. И дело не только в том, что подобное приглашение было сделано совершенно неизвестному и ничем не проявившему себя учителю. Не следует забывать, что А. И. Солженицын являлся беспартийным.

Может быть, ему содействовал кто-нибудь из друзей и знакомых Натальи Алексеевны? Нет, пишет она: «Знакомиться с моими коллегами Саня не торопился. Ведь никто в городе не должен даже подозревать об истинной жизни мужа. Так мы превратились в затворников» (11).

Обращает на себя внимание и другое. Едва А. И. Солженицын появился в Рязани, как уже 12 июля посетил общество «Знание» и предложил ему свои услуги (12). И хотя туда путь был открыт для любого, по собственному опыту знаю, с улицы не брали, приглашали только по рекомендации. Кто же рекомендовал Александра Исаевича, и где, в какой аудитории ему, начинающему беспартийному лектору, недавно вернувшемуся из ссылки, доверяли читать лекции? Насколько удалось установить, первое его выступление состоялось уже 15 июля на Станкозаводе и было посвящено атомной энергии, в августе он читал лекцию о современных достижениях науки и техники в областной библиотеке (13), в октябре — об искусственных спутниках земли (14). Именно к этому времени относятся следующие его слова из «Архипелага» о самом себе: «Выписывают тебе путевку на лекцию (1957 г.) из всесоюзного общества по распространению невежества, и путевка оказывается в рязанскую ИТК-2 — женскую колонию при тюрьме» (15).

Все это не стыкуется ни с желанием Александра Исаевича уединиться в глубоком подполье, ни с неполной нагрузкой в школе.

«Весь тот год, начиная с лета 57-го и кончая весной 58-го, — вспоминала Н. А. Решетовская, — прошел у нас под флагом работы над „Шарашкой“. Сначала до середины января — вторая редакция, т. е. перепечатывание и переписывание всего романа заново» (16). В «Хронографе» работа над второй редакцией роман датирована 1 июля 1957 — 12 января 1958 г. (17). Это значит, что А. И. Солженицын не ограничился перепечаткой привезенной им из Торфопродукта рукописи и подверг ее редактированию. О том, что к середине января 1958 г. подобная работа действительно была завершена, свидетельствует дневник Л. З. Копелева, который вместе с Д. М. Паниным посетил Рязань зимой 1957–1958 гг. (18).

К этому времени Л. З. Копелев был реабилитирован и на основании решения КПК при ЦК КПСС от 5 сентября 1956 г. восстановлен в партии (19). Защитив кандидатскую диссертацию, он с 1957 по 1960 гг. преподавал историю зарубежной литературы в Московском полиграфическом институте (20).

Из дневника Л. З. Копелева. 17 января 1958 г.: «Вернулся из Рязани. Поездка с бригадой Госэстрады… На вокзале встречал С. Все еще худой и словно бледнее. Долгополое пальто, как шинель. Решили: буду ночевать у него… Ночью, утром, днем читал „Шарашку“. Митя твердил взахлеб: „Гениально, лучше Толстого, все точно, как было, и гениальная художественность“. Митя, как всегда, фантастически преувеличивает. О шарашке — добротная, хорошая проза, но все наши споры опять, как в „Декабристах“, преображены на свой лад. Мой „протагонист“ глупее, равнодушнее, а „сам“ и „Митя“, и „синтетические“ персонажи — их единомышленники — умнее, благороднее. Страницы про волю, про красивую жизнь сановников — карикатура на Симонова, посредственная, а то и плохая беллитристика, скорее боборыкинская. Когда говорю об этом, Наташа злится больше, чем он» (21).

Как свидетельствует Н. А. Решетовская, после отъезда Л. З. Копелева и Д. М. Панина работа над «Шарашкой» была продолжена: «Потом, по апрель включительно, еще одна внимательнейшая и придирчивейшая читка, наконец, перепечатка на машинке», в результате чего на свет появилась третья редакция романа (22).

О том, как протекала эта работа, можно было бы судить по черновикам. Однако черновые рукописи «Шарашки», не сохранились. Касаясь данной проблемы, А. И. Солженицын пишет: «…полное уничтожение (всегда и только сожжение) всех набросков, планов и промежуточных редакций… один огонь я признавал надежным еще с первых литературных шагов в лагере» (23).

Характеризуя 1958 г., Н. А. Решетовская вспоминала: «Санина болезнь пока не проявлялась, но требовала постоянного внимания. Весной около двух недель он пролежал в больнице, лечась химеотерапией. Полагалось полежать подольше, да муж выписался и продолжал лечиться амбулаторно. Чувствовал себя при этом неплохо, а потому завершил редактирование „Шарашки“. Когда стало ясно, что никаких исправлений больше не потребуется, я села за машинку» (24). В «Хронографе» пребывание А. И. Солженицына в больнице датируется 2-13 апреля 1958 г. (25).

А пока Наталья Алексеевна перепечатывала роман (26), Александр Исаевич обратился к новому замыслу, который позднее воплотился в книге «Архипелаг ГУЛАГ».[14] Начало работы над ней он датирует 27 апреля 1958 г. (27) По его свидетельству, этот замысел он заимствовал у солагерника по Экибастузу Арнольда Львовича Раппопорта. «Когда-то, — пишет А. И. Солженицын, — он подумывал написать вот такую книгу, как у меня сейчас, — все о лагерях, но так и не собрался» (28). И далее: «Обобщающую работу об Архипелаге ГУЛАГе (под этим названием) автор задумал и стал писать весной 1958 г. Объем ее представлялся меньшим, чем сейчас, но уже был принят принцип последовательных глав о тюремной системе, следствии, судах, этапах, лагерях ИТЛ, каторжных, ссылке и душевных изменениях за арестантские годы. Некоторые главы были тогда же написаны, однако работа прервалась, так как материала — событий, случаев, лиц — на основе лишь личного опыта автора и его друзей явно недоставало» (29).

Едва А. И. Солженицын отложил работу над «Архипелагом», как подошел к концу его первый учебный год в Рязани. Начались летние каникулы, и Александр Исаевич вместе с Натальей Алексеевной отправился в путешествие: Рязань — Москва — Ленинград — Псков — Пушкинские горы — Тарту — Таллин — Ленинград — Москва и снова — Рязань (30). Путешествие началось 29 июня (31). По свидетельству Н. А. Решетовской, одна из целей этой поездки заключалась в том, чтобы разыскать в Эстонии сокамерника А. И. Солженицына Арнгольда Сузи. Однако его адрес оказался неточным и встреча не состоялась (32).

В этом эпизоде много неясного. Во-первых, для чего Александру Исаевичу понадобилось разыскивать своего бывшего сокамерника, если он избегал встреч даже в Рязани. Во-вторых, его знакомство с А. Сузи имело место 13 лет назад и продолжалось всего лишь несколько месяцев, поэтому где была гарантия, что А. Сузи будет рад новой встрече? В-третьих, зная фамилию, имя, примерный возраст и пусть даже неточно записанный адрес, в то время можно было найти человека через адресный стол. В-четвертых, очень странно, что такой деловой человек, как А. И. Солженицын отправился в путешествие, предварительно не списавшись со своим знакомым.

«Переполненные впечатлениями и обремененные обновками, — вспоминала Н. А. Решетовская, — мы одиннадцатого августа вернулись в Рязань» (33).

После летних каникул 1958 г. А. B. Солженицын, «не объясняя причин», попросил уменьшить учебную нагрузку в школе до 12 часов в неделю, т. е. перевести его на две трети ставки (34), а позднее перешел на полставки. «Последнее время, читаем мы в интервью В. Буханова, — он имел девять уроков в неделю. Отсюда его более, чем скромный заработок — 50 руб. в месяц» (35).

Как явствует из схемы «Исторические даты», осенью 1958 г. Александр Исаевич продолжал шлифовать «Шарашку» (36). Совершенно недавно стало известно, что в это же время он вернулся к своей повести о войне, опубликованной под названием «Люби революцию». В примечаниях к ее публикации сказано: «В Рязани в 1958 главы 1–5 еще раз переписаны, к ним добавлены малые отрывки для глав 6 и 7. Дальше работа не пошла» (37). С 18 января по 2 мая 1959 г. А. И. Солженицын снова сосредоточился на «Шарашке» и подверг ее новой доработке (38).

Одновременно с этим его потянуло на публицистику. «В марте месяце 1959 г,.. — писала Н. А. Решетовская, — в рязанской областной газете „Приокская правда“ появилась заметка „Почтовые курьезы“, автором которой был Солженицын. Речь шла в ней о задержке с доставкой письма» (39). В августе он послал в одну из газет на имя В. А. Солоухина «письмо… против громкого радиовещания, бича сельской тишины» (40). В 1960 г. «Солженицыным [было] написано еще одно произведение подобного жанра с жалобой на продажу двух железнодорожных билетов на одно и то же место. Оно было послано в газету „Гудок“… газета… от публикации воздержалась» (41). «…В ноябре 60-го года Александр Исаевич посылает в „Литгазету“ свою статью, озаглавленную „Эпидемия автобиографий“, которая тоже не была напечатана. А. И. Солженицын направил ее К. Паустовскому, но тот не ответил (42). В том же 1960 г. Александр Исаевич ополчился против кинематографа. Правда, свой опус никуда не отправил» (43).

Как-то странно читать это о писателе, который уже написал «Шарашку» и вынашивал замысел «Архипелага».

Перед выходом на сцену

В 1959 г. А. И. Солженицын создал одно из самых значительных своих произведений — повесть, которая первоначально называлась «Щ-854» (1), затем — «Один день одного зэка»[15] (2), а получила известность по названием «Один день Ивана Денисовича» (3). В этой повести автор решил показать обычный день обычного заключенного. По одной версии, подобная идея возникла у него еще в лагере то ли в 1950 (4), то ли в 1952 г. (5). По другой версии, ее навеяла услышанная значительно позднее радиопередача «Один день из жизни школьного учителя» (6).

Из схемы «Исторические даты» явствует, что работа над повестью началась в феврале 1959 г. (7). Н. А. Решетовская датировала ее начало 18 мая (8). Нет единства и в вопросе о продолжительности этой работы. А. И. Солженицын утверждает, что повесть была написана за сорок дней (9). В «Исторических датах» значится, что работа продолжалась полгода (10). Наталья Алексеевна утверждала, что Александр Исаевич писал «Щ-854» «почти до конца июня» (11), когда «работа над „Иваном Денисовичем“ была прервана», и закончил его уже осенью (12).

29 июня супруги Солженицыны отправились в Ростов-на-Дону (13). К этому времени Н. Д. Виткевич закончил аспирантуру и готовился к защите кандидатской диссертации (14). Пробыв в Ростове около недели, супруги Солженицыны двинулись в обратный путь, но не одни. С собою в Рязань они забрали тетушек Натальи Алексеевны, сестер ее отца — Марию Николаевну и Нину Николаевну. Они поселились все вместе в Касимовском переулке, где к лету 1959 г. освободилась третья комната в их коммунальной квартире (15).

Дома Александр Исаевич и Наталья Алексеевна пробыли недолго. 14 июля они уехали в Крым, 17 июля посетили Севастополь, затем сделали остановку на западном побережье в курортном городе Черноморске. Здесь после ссылки жил Н. И. Зубов (16).

Вспоминая пребывание в Черноморске, Н. А. Решетовская писала: «…тут-то Александр Исаевич начал писать рассказ, который он назвал „Не стоит село без праведника“» (17), а получил название «Матренин двор». Под его опубликованным текстом стоит дата — 1959 г. (18), из схемы «Исторические даты» видно, что работа над ним велась до конца этого года (19).

Однако вот перед нами фрагмент из дневника Л. З. Копелева, в котором 17 января 1958 г. было записано: «До этого, еще раньше, я читал рукопись, именно рукопись, не перепечатанную на машинке „Не стоит село без праведника“» (20). Характеризуя свои впечатления от этого чтения, Л. З. Копелев отмечал: «Рукопись была иллюстрирована снимками, которые он делал сам: Матрена, ее шурин, изба и др. Мне показалось хорошим „физиологическим очерком“ в традициях народников, Глеба Успенского» (21).

Из Черноморска Наталья Алексеевна и Александр Исаевич уехали 8 августа, 10–14-го они провели в Киеве и на самолете вернулись в Москву. Посетив 16 августа Л. З. Копелева на его даче в Жуковке (другое название этого подмосковного поселка — Барвиха), супруги вернулись домой, а затем, видимо, не израсходовав всю энергию, отправились в велопоход, в котором провели четыре дня: 20–23 августа (22).

Таким образом, большую часть лета Александр Исаевич литературным творчеством не занимался. Как утверждала Н. А. Решетовская, только после возвращения с юга он снова взялся за повесть «Щ-854» и закончил ее 11 октября (23). Одним из первых его читателей стал Л. З. Копелев, который 2 ноября 1959 г. приехал в Рязань (24).

«Перед Октябрьскими праздниками, — вспоминала Наталья Алексеевна, — в Рязань приехал Копелев прочесть лекцию о Шиллере. Ночевал у нас. Прежде он хвалил Санины пьесы. А тут, перелистав рукопись „Ивана Денисовича“, отмахнулся от нее, небрежно бросив: „Это типичная производственная повесть в духе социалистического реализма. Да еще перегружена ненужными деталями“. Саня очень расстроился от подобного приговора» (25).

Если верить А. И. Солженицыну, закончив «Ивана Денисовича», он продолжил работу над рассказом «Не стоит село без праведника» и завершил ее в декабре 1959 г. (26) По утверждению Н. А. Решетовской, это произошло еще позже — осенью следующего года (27).

Имеются сведения, что в 1959 г. Александр Исаевич написал еще одно произведение — киносценарий «Знают истину танки», под которым стоит дата: «1959, Рязань» (28). Наталья Алексеевна датировала работу над ним 15 октября — 17 декабря 1959 г. (29) Согласно схеме «Исторические даты», она продолжалась до начала 1960 г., когда А. И. Солженицын вернулся к пьесе «Республика труда» и к замыслу «Архипелага» (30).

Между тем закончился еще один учебный год, и отложив в сторону свои рукописи, Александр Исаевич отправился с Натальей Алексеевной в новое путешествие, на этот раз по Кавказу. Там они провели две недели: с 5 по 19 июля (31), побывали в Георгиевске (32) и вернулись домой (33), с 4 по 8 августа совершили велопоход (34), 16-го были в Солотче (место отдыха под Рязанью), 17-го — на озеро Сегеж, 20-го посетили родину Сергея Есенина село Константиново (35).

«12 лет я спокойно писал и писал. — вспоминает А. И. Солженицын, — Лишь на 13-м дрогнул. Это было лето 1960 года… В литературном подполье мне стало не хватать воздуха» (36). Если верить Александру Исаевичу, Наталья Алексеевна предложила расширить круг читателей и в этом качестве назвала своих знакомых Вениамина Львовича и Сусанну Лазаревну Теушей, которые до этого жили в Рязани, а затем перебрались в Москву (37). Вениамин Львович был специалистом в области авиационной промышленности, имел звание профессора и являлся лауреатом Сталинской премии (38).

«В конце лета 1960 г., — пишет А. И. Солженицын, — мы съездили на их подмосковную дачу». Познакомившись с супругами Теушами, Александр Исаевич «решился» и «дал им „Щ-854“». «Результат от чтения был взрывной. Вениамин Львович… объявил рассказ не просто художественной удачей, но историческим явлением» и дал почитать еще двум своим знакомым, в том числе доценту Каменомостовскому (39). «Вслед за тем они с Каменомостовским… вместе приехали в Рязань… оба хотели прочесть — еще что-нибудь» (40).

Именно в это время Александр Исаевич взялся за новый жанр — миниатюрные рассказы, которые получили название «Эссе» или «Крохотки». Ими он занимался с 25 августа до 18 сентября, после чего снова вернулся к «Матрене» и работал над рассказом с 20 сентября по 9 октября (41).

«В ту осень, — пишет А. И. Солженицын, — мыкаясь в своей норе и слабея, стал я изобретать: не могу ли я все-таки что-нибудь такое написать, чего пусть нельзя будет печатать — но хоть показать людям можно! хоть не надо прятать! Так я задумал писать „Свечу на ветру“ — пьесу на современном, безнациональном материале: о всяком благополучном обществе нашего десятилетия, будь оно западное или восточное» (42).

«Желание поставить целый ряд этических вопросов, касающихся любого человека, общества и государства, — вспоминала Н. А. Решетовская, — подтолкнуло его написать пьесу „Свеча на ветру“. Образ „свечечки“ символизировал образ души человеческой, которую человек не должен загасить и которую XX век должен бережно передать эстафетой XXI веку. Вот о чем он думал» (43). В схеме «Исторические даты» работа над пьесой ограничена серединой 1960 — осенью 1961 гг. (44). В «Хронографе» указаны даты: 18 ноября — 14 декабря 1960 г. (45).

Когда первая редакция пьесы была готова, Александр Исаевич решил вынести ее на суд читателей и с этой целью обратился к Каменомостовскому. «Жена Каменомостовского, — отмечает А. И. Солженицын в „Теленке“, — оказалась бывшей артисткой Малого театра, кого-то позвала оттуда, у них на квартире я читал „Свечу на ветру“. Правда, с малым успехом» (46). Чтение состоялось не ранее декабря 1960 — не позднее февраля 1961 г., так как в феврале-марте 1961 г. Александр Исаевич снова вернулся к пьесе и до 8 марта занимался ее доработкой (47).

Одновременно с 17 января по 31 мая 1961 г. он продолжал редактировать повесть «Щ-854» (48) и весной снова повез ее в Москву, на этот раз Л. З. Копелеву, который с 1960 работал старшим научным сотрудником Института истории искусств АН СССР (49).

К этому времени Лев Зиновьевич во второй раз женился. Его новая жена Раиса Давыдовна Орлова (ур. Либерзон) родилась в 1918 г., закончила МИФЛИ, в 1935–1940 гг. работала во Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей. В 1950 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Образ коммуниста в прогрессивной литературе США. 1945–1949 гг.», с 1951 по 1953 гг. возглавляла кафедру иностранной литературы в Таллинском педагогическом институте. Вернувшись в Москву, с 1953 по 1955 г. преподавала зарубежную литературу в Московском областном педагогическом институте. В 1955 перешла в редакцию журнала «Иностранная литература», где заведовала сначала отделом критики, потом — отделом информации (50).

К концу 50-х годов Л. З. Копелев восстановил старые и приобрел новые связи. В своей книге «Мы жили в Москве. 1956–1980», написанной им совместно Р. Д. Орловой, среди своих друзей того времени он особенно выделял Евгения Александровича Гнедина и Игоря Александровича Кривошенина (51).

Е. А. Гнедин (1898–1983) был сыном известного деятеля российской и германской социал-демократии Александра Лазаревича Гельфанда, который вошел в историю под партийной фамилией «Парвус» (52). Родился Евгений Александрович в Дрездене. Когда ему шел пятый год, его родители разошлись и мать уехала с сыном в Одессу. Сохранив связи с Германией, она в течение многих лет переписывалась с Луизой Каутской, Юлианом Мархлевским, Кларой Цеткин. В 1920 г. Евгений Александрович принял фамилию Гнедин и под этой фамилией находился на дипломатической работе. В 1939 г. он был арестован и приговорен к десяти годам заключения, после чего отбывал ссылку в Казахстане, в 1955 г. вернулся в Москву (53).

И. А. Кривошеин, с которым Л. З. Копелев познакомился с марфинской шарашке, был освобожден в 1954 г. Поселившись в Москве, он работал консультантом Академии коммунального хозяйства, занимался переводами (54).

Игорь Александрович был женат на Нине Алексеевне Мещерской, отец которой Алексей Павлович перед революцией возглавлял крупную промышленную группировку Коломно-Сормово, входившую в сферу влияния Петербургского международного коммерческого банка и связанную с германским капиталом. Умер он за границей в 1938 г. Нина Александровна находилась в родстве с советским биологом Владимиром Леонтьевичем Комаровым (1869–1945), женатом на сестре известной большевички Елены Дмитриевны Стасовой и с 1936 по 1945 г. возглавлявшем АН СССР (55).

Следует также отметить, что к этому времени семья Копелевых породнилась с семьей Литвиновых (56), родоначальником которой был известный большевик, нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов. Он умер в 1952 г. (57), но еще была жива его жена Айви Вальтеровна, урожденная Лоу. У них было двое детей: сын Михаил (р. ок. 1917) и дочь Татьяна (р.1918) (58). Сын Михаила Максимовича Павел (р.1940), закончивший в 1961 г. МГУ, стал мужем Майи Львовны Копелевой (59).

В Москву Александр Исаевич отправился не позднее 29 мая 1961 г., так как в этот день должен был делиться на конференции в Академии педагогических наук своим учительским опытом (60). Во время этой поездки он, видимо, и передал Л. З. Копелеву свою повесть.

Из дневника Р. Д. Орловой: «Май 61 г. С. принес рукопись. На плохой бумаге, через один интервал, почти без полей. Заголовок „Щ-854“ (арестантский номер). Сперва не хотел никому, кроме Л. показывать. Разрешил мне… Составили список — еще шесть человек. Летом 61-го года мы все же осторожно вышли за пределы списка. Несколько самых близких друзей прочли у нас дома» (61). Из числа этих «самых близких друзей» Л. З. Копелева, которые вошли в «дозволенный список читателей» со слов А. И. Солженицын нам известны только «Рожанские, Осповаты, Кома Иванов» (62).

А пока повесть читали, Александр Исаевич опять отправился в путешествие: с 27 июня по 8 августа он побывал в Суздале, Ростове, Переяславле, Загорске, в Ленинграде, около десяти дней провел на Селигере (63).

Как решалась судьба «Ивана Денисовича»?

17–31 октября 1961 г. в Москве состоялся XXII съезд КПСС. Он вошел в историю как съезд, на котором была принята третья Программа партии — программа построения коммунизма, представлявшая собою по сути дела программу осуществления научно-технической революции. Вместе с тем съезд не только открыто подверг критике культ личности Сталина, но и совершенно справедливо оценил его политику репрессий как преступление.

8 ноября 1961 г. А. И. Солженицын снова посетил Л. З. Копелева и заявил о своем желании опубликовать повесть «Щ-854». Посоветовавшись, они решили передать ее в «Новый мир», использовав для этого известную Л. З. Копелеву сотрудницу редакции Анну Самойловну Берзер, что и было сделано через день (1).

А. И. Солженицын живописует, как «целую неделю» его повесть, нечитанная, «пролежала на столе у А. Берзер», как, ознакомившись с нею, Анна Самойловна перепечатала ее за счет редакции и пустила по редакционным инстанциям, как прочел «первый абзац» повести и отложил ее в сторону ответственный секретарь редакции Б. Г. Закс, как отмахнулся от нее заведующий отделом прозы журнала Е. Н. Герасимов, как не пожелал знакомиться с нею второй заместитель главного редактора А. И. Кондратович и как после всего этого А. С. Берзер положила повесть на стол главного редактора журнала Александра Трифоновича Твардовского (2). Произошло это к вечеру 8 декабря (3).

По свидетельству В. П. Некрасова, А. Т. Твардовский так описывал этот эпизод: «Принес домой две рукописи — Анна Самойловна принесла мне их перед самым уходом, положила на стол. „Про что?“ — спрашиваю. „А Вы почитайте, — загадочно отвечает, — это вот про крестьянина“. Знает же хитрюга мою слабость. Вот и начал с этой, про крестьянина, на сон грядущий, думаю, страничек двадцать полистаю… И с первой же побежал на кухню чайник ставить. Понял — не засну же. Так и не заснул» (4).

К утру А. Т. Твардовский прочитал повесть дважды и чуть свет, разыскав через А. С. Берзер Л. З. Копелева, выразил ему восхищение прочитанным (5), после чего Александр Исаевич получил телеграмму: «Александр Трифонович восхищен статьей» (6). 11 декабря пришла телеграмма от самого А. Т. Твардовского, приглашающая А. И. Солженицына в Москву (7).

12-го Александр Исаевич впервые переступил порог редакции «Нового мира» (8) и познакомился с А. Т. Твардовским. К концу разговора, вспоминает Александр Исаевич, А. Т. Твардовский распорядился заключить «договор по высшей принятой у них ставке (один аванс — моя двухлетняя зарплата)» (9). Как явствует из «Хронографа» гонорар составил 1800 рублей (10).

«За тот декабрь, — пишет А. И. Солженицын, — еще два раза мне пришлось приезжать в Москву… В те приезды я и привез Твардовскому: несколько лагерных стихотворений, несколько „Крохоток“ побезобиднее и рассказ „Не стоит село без праведника“, облегченный от самых непроходимых фраз». «Крохотки» и стихи были встречены без восторга, а «Не стоит село без праведника» было решено печатать под названием «Матренин двор» (11).

26 декабря Александр Исаевич снова отправился в Москву. На этот раз он повез с собою не только рукопись «Матрениного двора» (12), но и свой литературный архив (13). Готовясь в связи с открывшейся перспективой публикации «Одного дня» к выходу из подполья, пишет А. И. Солженицын, «я перевез к Теушам (в проигрывателе) из Рязани… набор машинописей и фотопленок»[16] (14).

В Москву Александр Исаевич поехал вместе с женой. «В канун Нового года, — вспоминала Н. А. Решетовская, — мы гуляли по Москве. Купили билет на органный вечер» (15). Новый 1962 г. они встретили на квартире подруги Натальи Алексеевны по аспирантуре Александры Александровны Поповой, 1 января отправились в гости к С. М. Ивашеву-Мусатову (16). 2 января Наталья Алексеевна уехала в Рязань, а Александр Исаевич остался в Москве (17). В этот день в редакции «Нового мира» состоялось обсуждение его рассказа «Матренин двор», который был рекомендован к печати (18).

«С этого времени, — пишет А. И. Солженицын, — я догадался, что сгодятся когда-нибудь записи литературных встреч, и стал записывать всегда посвежу, а то и при самих обсуждениях» (19). Так стал накапливаться материал для будущих литературных воспоминаний.