О своем странствии Эрве Жонкур сказал только то, что яички шелкопряда раскрылись неподалеку от Кёльна, в местечке под названием Геберфельд.

   Спустя четыре месяца и тринадцать дней после его возвращения Бальдабью сел перед ним на берегу пруда у западных пределов парка и сказал:

   — Рано или поздно ты все равно расскажешь правду.

   Сказал негромко, через силу, ибо сроду не верил, что от правды бывает хоть какая-то польза.

   Эрве Жонкур устремил взгляд в сторону парка.

   Стояла осень: повсюду разливался обманчивый свет.

   — Когда я увидел Хара Кэя в первый раз, на нем была темная туника. Он неподвижно сидел в углу комнаты, скрестив ноги. Рядом лежала женщина. Она положила голову ему на живот. У ее глаз не было восточного разреза. Ее лицо было лицом девочки.

   Бальдабью слушал молча. До последнего слова. До поезда в Геберфельд.

   Он ни о чем не думал.

   Он слушал.

   Его кольнуло, когда под конец Эрве Жонкур сказал вполслуха:

   — Я даже ни разу не слышал ее голоса.

   И, чуть помедлив:

   — Какая странная боль.

   Тихо.

   — Так умирают от тоски по тому, чего не испытают никогда.

   Они шли по парку вместе.

   Бальдабью произнес всего одну фразу:

   — Откуда, черт подери, этот собачий холод?

   Всего одну.

   Как-то вдруг.