Жюльетта Бенцони

Констанция. Книга четвертая

ГЛАВА 1

Через несколько дней после приезда в Пьемонт граф Арман де Бодуэн и его молодая жена получили приглашение от короля Витторио на концерт, который должен был состояться во дворце короля.

— Дорогая, ты должна прекрасно выглядеть сказал граф де Бодуэн своей супруге.

— Арман, я всегда выгляжу прекрасно ответила Констанция.

— Но сейчас, дорогая, ты должна выглядеть особенно хорошо, я хочу, чтобы все мне завидовали.

— Никогда не думала, Арман, что ты такой тщеславный.

— Нет, я не очень тщеславный, но зачем прятать такую красавицу?

— А ты действительно меня считаешь красивой?

— Да, да, дорогая граф де Бодуэн подошел к своей супруге и нежно поцеловал ее в шею. В Пьемонте нет женщины красивее тебя.

— Даже королева? — заметила Констанция.

— Королева? — граф де Бодуэн задумался. По-моему, она не столько красива, сколько умна и величественна.

— А что, Арман, разве мне ты отказываешь в подобных достоинствах? Разве я, по-твоему, не умна и не величественна?

— Ну что ты, дорогая, я совсем не то имел в виду. Давай, собирайся.

— А какое платье ты посоветуешь мне надеть? — Констанция пытливо посмотрела на своего мужа.

Арман задумался и прошелся из одного угла зала в другой.

— Какое? — протяжно произнес граф, Честно говоря, я даже не знаю, ты будешь выглядеть прекрасно в любом, ты же так хороша!

— Ладно, дорогой, я сама решу, если ты сомневаешься. Констанция покинула зал и поднялась в свою комнату. Во дворце графа де Бодуэна Констанция чувствовала себя не вполне уютно. Она еще не привыкла к этим большим комнатам, к старинным картинам, гобеленам, скульптурам — ко всему тому, что окружало постельничего короля Витторио. Поведение людей ей казалось немного странным. Они были не так раскованы, как парижские придворные, чувствовали себя стеснительно. Хотя это нравилось Констанции. Ей надоели придворные интриги в Париже, зависть, тщеславие, капризы, сплетни и все, что сопровождало ее жизнь при дворе короля Франции.

В Пьемонте она чувствовала себя куда спокойнее. Ей даже казалось, что выйдя замуж за графа де Бодуэна, она на несколько лет помолодела. Ведь жизнь в Пьемонте была более спокойной, более естественной, нежели в шумном и нервном Париже. Здесь никуда не надо было спешить, и все дни Констанция проводила в странной праздности. Она расхаживала по дворцу, рассматривала картины, гобелены, скульптуры, прикасалась руками к золоченым корешкам старинных книг, изредка приказывала подать карету, садилась и ехала на прогулку.

Тем более, граф де Бодуэн не всегда мог сопровождать свою молодую прекрасную жену. Он должен был все время находиться во дворце короля, должен был составлять расписание, должен был следить за тем, чтобы режим и встречи соблюдались неукоснительно. На нем лежало множество больших и малых обязанностей и возвращался он из королевского дворца обычно очень поздно.

Это только сегодня он был свободен весь день и мог посвятить все время своей молодой жене.

«Все-таки я счастливый человек подумал граф де Бодуэн, глядя в окно на небольшую площадь, по которой катились кареты, прохаживались горожане Мне повезло, я женился на такой замечательной девушке, да и к тому же она очень богата. Хотя моя мать и не очень рада этому браку, но все равно, самое главное, я счастлив. Интересно, как Констанцию примут при дворе, как к ней отнесется король Витторио? Ведь Констанция так не похожа на всех женщин пьемонтского двора! Она как будто сделана по какому-то иному образцу, она смелая, говорит обычно то, что думает, смеется, когда ей весело, грустит, когда ей грустно, не напускает на себя приторную скуку и не отвечает слащавыми улыбками на глупые комплименты. Как же все — таки к ней отнесется король?! Наверное, она ему понравится. Да, да, она ему обязательно понравится, — думал граф де Бодуэн, барабаня пальцами по стеклу. — Если она понравилась мне, значит, понравится и королю. Ведь во многом наши вкусы похожи, потому что я во всем стремлюсь походить на своего монарха, я даже одеваюсь в те цвета, в которые одевается король». Дверь в зал распахнулась и на пороге появилась Констанция. Она действительно была прекрасна: белоснежное шелковое платье, тканое золотыми и серебряными нитями, браслеты на точеных руках, высокая прическа белого парика, а на шее неизменный медальон с крупной, как гигантская слеза, серебристой жемчужиной.

У графа де Бодуэна даже перехватило дыхание. Он несколько мгновений стоял неподвижно, любуясь своей женой.

А Констанция стояла перед ним, потупив взор. Наконец, она улыбнулась, искренне и невинно.

— Ну что, дорогой муж, я тебе нравлюсь в этом платье?

— О, да, — воскликнул Арман, — ты затмишь всех придворных дам. Ты просто сама не понимаешь, насколько великолепна.

— Почему же? Я все прекрасно понимаю. Констанция слегка повернула голову и взглянула на свое отражение в огромном венецианском зеркале. Она приблизилась и прикоснулась подушечками пальцев к своему холодному отражению. Констанция подмигнула сама себе, и отражение одарило ее лучезарной улыбкой

— По-моему, Арман, я действительно выгляжу неплохо.

— Да что ты, Констанция, ты выглядишь просто восхитительно, дамы умрут от зависти, а король будет сражен на месте.

— Вот этого мне не хочется, дорогой муж, — странно улыбнувшись, заметила Констанция. — Мне не очень хочется, чтобы монарх смотрел на меня не как на свою подданную, а как на прекрасную женщину.

— Да нет, нет, Констанция, король Витторио прям и честен. Он очень приличный человек, он абсолютно не похож на тех, с кем ты была знакома прежде.

— Откуда ты знаешь, с кем я была знакома прежде? — заметила Констанция.

— Я догадываюсь, дорогая.

— Ну что ж, можешь думать все, что тебе заблагорассудится, Арман, но мне кажется, мы можем опоздать во дворец, если ты будешь так долго думать и смотреть на меня такими восхищенными глазами, — Констанция улыбнулась и прикоснулась руками к огромной жемчужине своего медальона.

Граф де Бодуэн поклонился и быстро заспешил отдавать распоряжения насчет кареты. Когда он вернулся, Констанция все еще стояла перед венецианским зеркалом, рассматривая свое отражение придирчивым взглядом.

— А твоя мать едет? — обратилась Констанция к зеркалу, в котором она видела отражение Армана.

— Да, по-моему, она тоже приглашена, — ответил граф де Бодуэн.

— Хорошо, тогда поедем все вместе. Так ты говоришь, Арман, король Витторио прям и честен?

— Да, ты будешь восхищена этим человеком. Он совсем не похож на всех остальных.

— Хотелось бы верить, — заметила Констанция, поправляя шуршащие складки своего платья.

А затем, прикоснувшись ладонью к парику, немного пригладила и без того идеально уложенные локоны.

На концерт были приглашены только самые близкие и самые знатные вельможи. Констанция заняла свое место, справа от нее сидел муж, а слева графиня Люция де Бодуэн, мать Армана. Арман и его мать смотрели по сторонам, раскланивались, следили за всем происходящим. А Констанция сразу же отдалась во власть музыки. Она прикрыла глаза, откинулась на спинку мягкого кресла, и ее мысли унеслись очень далеко. Играл клавесин, две лютни и флейта, а двенадцатилетний певец исполнял песни о любви.

Это было довольно-таки странное сочетание — двенадцатилетний мальчик поет очень серьезные песни о любви. Но Констанция на это не обращала внимания, ее мысли были там, где шумел водопад, катились прозрачные воды горного ручья, а в прозрачной воде стремительно носились сверкающие форели.

Констанция видела высокое безоблачное небо, птиц, слышала их голоса. Картины менялись одна за другой, перед ее взором возникали голубоватые холмы, дороги, всадники, мчащиеся в разрывах тумана, слышались какие-то выстрелы…

И вдруг очень крупно, казалось, совсем рядом, стоит протянуть руку — и можно прикоснуться, она увидела лицо Виктора Реньяра. Констанция вздрагивала, открывала глаза: прямо перед ней былмальчик в таком же взрослом парике как все присутствующие, в таком же камзоле. Он, прикрыв глаза, пел.

И Констанция вновь уносилась своими мыслями в прошлое. Она слышала голос Филиппа Абинье, слышала где-то совсем рядом, будто он шептал ей на ухо:

— Констанция, Констанция, я тебя люблю, я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты была со мной рядом. Констанция, Констанция, не уходи, не уходи…

Но как будто бы налетали порывы ветра, и голос Филиппа Абинье уносился куда-то вдаль, и Констанция лишь слышала далекое эхо:

— Люблю, люблю…

Но она уже не понимала, говорит ли это Филипп Абинье, то ли это голос Виктора Реньяра, то ли она

Слышит шепот своего мужа Армана де Бодуэна, который сидит рядом с ней и что-то шепчет на ухо.

Констанция вздрагивала и приоткрывала глаза. Пальцы музыканта быстро пролетали по клапанам флейты, голос певца взлетал куда-то очень высоко, а присутствующие на концерте слушали, затаив дыхание.

«Боже, боже, неужели все это было со мной? — думала Констанция, вновь прикрывая глаза. — Неужели я когда-то была маленькой девочкой, потерявшей родителей, а потом вновь чудесным образом нашедшей свою бабушку. Я обрела свое настоящее имя, фамилию, богатство… Неужели я потеряла Филиппа Абинье, неужели все эти ужасы, весь этот кошмар произошел со мной? Нет, нет, это было не со мной, это было с другой Констанцией, не с той, каковой я являюсь сегодня вот в этом королевском дворце, в этом мягком кресле».

— Констанция, я люблю тебя, — послышался шепот Армана. — Да, да, дорогой, — едва шевеля губами, произнесла Констанция, — я это знаю.

— Я хочу, чтобы ты об этом не забывала.

— Я об этом помню всегда, и я тоже хочу, чтобы ты знал — я тебя люблю, — прошептала Констанция и огляделась по сторонам. Казалось, все слушают музыку, правда, несколько вельмож дремали и их парики даже съехали набок.

Констанции захотелось рассмеяться, и она улыбнулась. Графиня де Бодуэн посмотрела на свою невестку, и ее тонкие губы дрогнули.

«Да, совсем не умеет себя вести эта выскочка, улыбается неизвестно чему. И угораздило же моего сына взять себе в жены такую женщину! Ведь мой Арман достоин лучшей доли. Хотя что уж тут душой кривить, Констанция Аламбер прекрасна и навряд ли при дворе есть женщина, которая сможет сравниться с моей невесткой красотой. Правда, вот ума бог ей не дал, но это для женщины и не является важнейшим качеством».

Графиня де Бодуэн поднесла кружевной платочек к своим раскрасневшимся векам и принялась промокать слезы. Ей хотелось, чтобы все думали, что это музыка вызвала такой сильный прилив чувств. Но на нее никто не обращал внимания, а если кто и удостаивал взглядом, то только потому, что старая и некрасивая графиня де Бодуэн сидела рядом с прекрасной Констанцией. И многие мужчины, даже пожилые придворные министры, время от времени бросали на Констанцию многозначительные взгляды и их губы шевелились, как бы произнося слова восхищения красотой молодой женщины.

Единственный, кто даже ни разу не удостоил Констацию своим взглядом, был король. Он стоял у плотно зашторенного окна спиной к залу и к музыкантам и, отодвинув тяжелую бархатную штору, смотрел в узкую щель на улицу.

«О чем он думает? — глядя на широкие плечи короля, подумала Констанция. — Почему он все время стоит спиной ко всем? Хотелось бы увидеть его лицо, услышать голос. Хотя, какое это имеет значение, какой у короля Витторио голос и как он выглядит. У меня есть муж, которого я люблю, есть свой новый дом — и к чему мне думать о каком-то короле, о его выражении лица? У короля своя жизнь со своими проблемами и тревогами, а у меня, Констанции де Бодуэн — своя. Но все же интересно, о чем думает король? А может быть, его мысли, как и мои, под воздействием музыки уносятся очень далеко. Может быть, и король вспоминает всю свою прошедшую жизнь, вспоминает любовь, цветы, безоблачное небо, пение птиц, шелест травы… Может быть, король вспоминает яркие звезды на черном бархате ночного неба, серебряный диск луны, всплывающийнад холмами. А может быть, он вспоминает войны, походы или лица своих возлюбленных женщин?»

И тут вдруг Констанция услышала голос Армана.

— Дорогая, что-нибудь случилось?

— А? Что? — Констанция обернулась к мужу. — Ты о чем-то спросил, Арман?

— Что-нибудь случилось? — зашептал граф де Бодуэн. — У тебя, Констанция, такое странное выражение лица…

— Нет, дорогой, я просто задумалась. Это музыка навеяла на меня всевозможные воспоминания.

— Не надо, не надо, дорогая, не думай о прошлом, ведь оно у тебя было такое тяжелое.

— Нет, дорогой, у меня было прекрасное прошлое. Арман положил свою ладонь на руку Констанции и несильно сжал пальцы своей жены.

— Я люблю тебя.

— Не мешай, я хочу послушать музыку. Этот мальчик поет просто восхитительно!

Детский голос дрожал, распевая старинные песни о любви. И Констанция вновь принялась вспоминать свою прошедшую жизнь. Но на этот раз она как ни пыталась, не могла вызвать далекие видения, не могла восстановить в памяти лицо Филиппа Абинье, Виктора Реньяра, старого Гильома, Этель, Лилиан, никого изпарижской жизни. Казалось, какая-то плотная пелена тумана застлала, отрезав ту жизнь от сегодняшней.

Самым далеким воспоминанием была прогулка с Арманом. Они скакали на лошадях в предместьях Парижа. Волосы Констанции развевались, Арман смеялся, время от времени придерживая лошадь и громко звал:

— Констанция! Констанция! Скорее сюда, смотри, какой прекрасный вид!

Влюбленные въехали на холм, и Арман простер вперед руку. — Смотри, какой голубой горизонт. Вот там, далеко, находится мой дом. Там Пьемонт, там король Витторио и туда я увезу тебя, Констанция, туда.

— Да, увези меня, Арман.

Констанция вспоминала, как они с Арманом, утомленные скачкой, остановились у какого-то заброшенного сарая и привязав к дереву лошадей, вошли в прохладные сумерки. Сквозь дырявую крышу лился свет, в нем танцевали пылинки, порхали бабочки, с громким жужжанием пролетела пчела.

— Здесь прекрасно как в церкви, — сказала тогда Констанция и вспомнила сейчас даже запах, заполнявший тот большой заброшенный амбар.

Это был запах зерна и скошенного свежего, сена. Аромат клевера был густым и сладким. Казалось, он настолько плотный, что к нему можно прикоснуться рукой и ощутить его тепло. А пылинки продолжали танцевать в косых лучах света. Арман взял Констанцию за руку и медленно повлек в глубину амбара. Тяжелая дверь со скрипом затворилась, как бы отделив влюбленных от яркого солнечного света, от ветра, от птиц и от всего того мира, в котором они находились еще несколько мгновений тому назад.

— Идем, идем, скорее, — увлекал ее Арман. Констанция не противилась и следовала за графом покорно и робко.

— Сюда, — шептал граф, ведя Констанцию в дальний угол, где был разложен сухой клевер.

Остановившись прямо в лучах золотистого солнечного света, Арман привлек к себе Констанцию и страстно поцеловал. Констанция ответила таким же горячим поцелуем. Граф де Бодуэн поднял возлюбленную на руки и закружился на месте, весело выкрикивая:

— Люблю! Люблю тебя, Констанция, ты должна быть моей и только моей.

— Погоди, Арман, погоди, — восклицала Констанция, — ты должен ответить мне на один вопрос…

— Никаких вопросов! Все вопросы потом…

Арман продолжал кружиться с Констанцией на руках. Солнечные лучи слепили Констанцию, она прикрывала глаза, улыбалась, а Арман целовал ее вгубы, щеки, глаза. Наконец он успокоился, медленно опустился на колени и бережно положил свою возлюбленную на ворох сухого шуршащего клевера, продолжая целовать ее губы, щеки, шею, все ближе и ближе подбираясь к груди.

— Нет, Арман, успокойся, ты должен ответить на один единственный вопрос, — шептала Констанция, отвечая на страстные поцелуи Армана.

— Ну что ж, я тебя слушаю.

— Ответь, много ли у тебя было до меня женщин?

Арман задумался, еще окончательно не придя в себя.

Его глаза сверкали, губы подрагивали, а на лице было такое выражение, будто у него только что забрали чашу с целебным питьем, а он смертельно болен.

— Ну говори же, говори, — произнесла Констанция, проводя кончиками пальцев по щеке Армана.

Затем она медленно вытащила запутавшийся в густых волосах Армана стебелек клевера. Она поднесла его к солнечному лучу и долго любовалась узорчатыми листочками.

— Констанция, я всех забыл, — наконец-то произнес Арман.

— Скольких ты забыл? — улыбнулась Констанция, пальцами ломая стебелек клевера.

— Слишком многих, чтобы можно было посчитать.

— Арман, я хочу, чтобы ты мне поклялся.

— В чем, дорогая? — мужчина приподнялся на локте и посмотрел в глаза Констанции.

— Я хочу, чтобы ты поклялся, что всегда, если будешь лгать мне, то будешь это делать красиво.

— Хорошо, — кивнул Арман, обнял Констанцию, которая собралась было подняться на ноги, и привлек к себе.

— Погоди, погоди, — зашептала Констанция.

— Нет, сейчас, немедленно, — Арман стал жадно целовать губы Констанции. — Я люблю, люблю тебя, Констанция, — шептал граф де Бодуэн. — Я вообще никогда не буду тебе лгать.

Констанция гладила волосы Армана и шептала ему на ухо:

— Арман, Арман, только никогда не оставляй меня, ни при каких обстоятельствах. Будь всегда рядом со мной.

— Конечно, дорогая, мы всегда будем вместе, всегда — и никто нас не сможет разлучить.

Пылинки танцевали в косых лучах золотого солнца, шуршал сухой клевер, пахло медом и летом.

— Что с тобой, дорогая?

Констанция вздрогнула, приходя в себя. До нее дошло, что она находится во дворце, что играет музыка, а рядом с ней ее муж граф Арман де Бодуэн и свекровь.

— Боже мой, я задумалась, — прошептала Констанция, промакивая слезы кружевным платочком.

— А о чем ты думала?

— Я вспоминала тебя. Помнишь тот заброшенный амбар, те косые лучи солнца, запах свежего клевера?

Граф де Бодуэн улыбнулся и крепче сжал пальцы своей жены.

— Конечно помню, это воспоминание будет со мной всегда, я унесу его в могилу.

— Ну зачем же так, Арман, по-моему, это прекрасное воспоминание, лучшее в нашей жизни.

— Да, да, — закивал граф де Бодуэн.

Мальчик певец закончил песню на очень высокой ноте. Несколько мгновений присутствующие молчали, а потом, придя в себя, бурно зааплодировали. Констанция тоже хлопала, глядя на счастливо улыбающегося ребенка.

Графиня де Бодуэн взяла Констанцию за локоть. — Пойдем, я представлю тебя королю.

— Королю?

— Да, да, обязательно, — графиня направилась в дальний угол зала, где у окна стоял король Витторио, все так же не оборачиваясь к залу, все так же продолжая смотреть в узкую щель на улицу.

Графиня де Бодуэн подвела Констанцию к королю.

— Ваше величество, — немного скрипучим голосом произнесла старая графиня, — я рада и счастлива представить вам свою невестку графиню Аламбер.

Король Витторио продолжал смотреть в окно, как будто слова графини де Бодуэн относились не к нему.

— Я надеюсь, вы будете счастливы с нами, — наконец произнес король и медленно обернулся.

— Я буду счастлива, ваше величество, в любом случае.

Король Витторио пристально посмотрел в лицо Констанции, и на его губах появилась странная улыбка.

— Но вы счастливы, если думаете так. Констанция поклонилась.

— Да-да, вы должны быть счастливы, — как-то холодновато кивнул король Витторио, — ведь в ваш брачный контракт вложено довольно много денег.

— Это не имеет никакого значения, — ответила Констанция, — мы счастливы с графом даже без денег.

Граф де Бодуэн, который уже подошел к матери и жене, тоже низко поклонился королю.

— Как вас зовут? — король продолжал пристально смотреть в зеленоватые глаза жены своего подданного.

— Констанция, ваше величество. Констанция Аламбер.

— Кон-стан-ция, — по слогам произнес король Витторио и его губы дрогнули, а на лице появилась, наконец, улыбка. — Констанция, — еще раз, как бы пытаясь навсегда запомнить это имя, произнес король. — Интересно, интересно, — задумался король, — а я дал разрешение на этот союз? — на этот раз монарх смотрел в глаза графа де Бодуэна.

— Да, да, ваше величество, вы были так милостивы, что позволили мне жениться на графине Алмабер.

— Тогда все прекрасно, — пожал плечами король Витторио, — надеюсь, вы будете счастливы, — король как-то странно замялся, а его взгляд затуманился. Он тряхнул головой, как бы пытаясь прийти в себя.

— Что за наваждение, — прошептал про себя король Витторио, неотрывно глядя в зеленоватые с золотыми точечками глаза Констанции, — что за наваждение… Будьте счастливы, будьте счастливы.

Констанция и Арман вновь поклонились королю Витторио, а он будто бы кого-то увидел, тут же сорвался с места и заспешил через весь зал. Придворные низко склоняли головы, расступаясь передспешащим королем.

— Я что-нибудь не то сказала? — спросила Констанция, обратясь к мужу.

— Да нет, нет, дорогая, не волнуйся, все в порядке. Просто король не нашелся, что сказать, я думаю.

— Ты, дорогой, хотел что-то сказать насчет короля?

— Да нет, нет, Констанция, все в порядке. Просто его величество смотрел на тебя очень странно.

— Я тоже, Арман, это почувствовала и подумала. что может быть, я как-то не так себя вела?

Арман посмотрел на свою мать, графиня де Бодуэн пожала плечами и усмехнулась.

— Да нет, дети, вроде бы все в порядке. Просто короля одолевают какие-то свои мысли. Не волнуйтесь.

Король Витторио в это время подошел к королеве, взял ее под руку и медленно направился к выходу. Но в самой двери он резко остановился. Даже королева вздрогнула. — Граф де Бодуэн! — громко, на весь зал, воскликнул король Витторио.

— Да, да, ваше величество, — Арман поклонился жене и матери, направляясь к королю, — я слушаю вас, ваше величество, — Арман склонился в низком поклоне, — вы что-то хотели сказать?

— Нет-нет, ничего, — как будто бы отгоняя странное наваждение, тряхнул головой король Витторио.

Королева пристально посмотрела на своего мужа, ей явно не понравилось выражение лица короля.

— Да нет, ничего, продолжайте развлекаться, — обронил король, развернулся и покинул зал.

Еще несколько придворных последовали за своим монархом. А граф де Бодуэн остался стоять у закрытой двери, пытаясь понять, что же хотел сказать король Витторио. Он пытался вспомнить, когда же еще видел подобное выражение на лице своего монарха.

А графиня де Бодуэн усадила Констанцию в кресло, и музыканты вновь принялись играть, а двенадцатилетний певец вновь запел песню о любви.

Констанция улыбалась, но на душе у нее было неспокойно. Она то и дело вспоминала странный взгляд короля, его темные глаза с расширенными зрачками, его нервную улыбку и черные густые брови, которые буквально сошлись на переносице, когда король разговаривал с ней.

Мать Армана, графиня де Бодуэн, тоже почувствовав что-то неладное, косилась на свою невестку.

«Эта женщина принесет нам несчастье. Вот уж, право угораздило моего Армана жениться на этой парижской красавице, не мог найти кого-то попроще». Сейчас старая графиня де Бодуэн не думала уже о том, чтоКонстанция красива и что никто в Пьемонте не может с ней сравниться, сейчас она думала о судьбе своего сына, о том, что не зря король так странно смотрел на ее невестку. Но что она могла сделать? Король есть король и никто не волен приказать ему, как смотреть на того или иного из своих подданных. Поэтому стараяграфиня вскоре успокоилась и стала слушать музыку.

А вот сердце Констанции странно сжалось. Ей показалось, что в огромном зале не хватает воздуха и у нее начинает кружиться голова.

«А может быть, это от звуков музыки, от этих надрывных нот и высокого детского голоса, которому вторят две флейты? Нет, нет, это не от музыки, а от странного взгляда короля. Почему он так странно посмотрел на меня?» Но тут же Констанция улыбнулась. «Скорее всего, король такой же мужчина как и все остальные, ион тоже остался неравнодушен к моей красоте».

Кое-кто из придворных, слышавших странный разговор короля с молодой графиней де Бодуэн, перешептывался:

— Вы видели, маркиз, как король посмотрел на эту красавицу?

— Да-да, барон, видел.

— Не позавидуешь теперь графу де Бодуэну.

— Почему, барон?

— Если наш король посмотрит на женщину таким взглядом, знай, быть беде, ведь король ни перед чем не останавливается.

— Что вы, что вы, барон, будет вам!

— Да нет, маркиз, я точно знаю, наш король очень неравнодушен к женщинам, особенно к такой красоте, — и он указал на Констанцию.

— Да, ничего не скажешь, графу де Бодуэну повезло, подобная женщина — украшение нашего двора.

— Э, нет, маркиз, — наводя лорнет на Констанцию, говорил барон, — хорошего в этом мало. Хотя, насколько мне известно, граф де Бодуэн тоже не любит уступать и сможет постоять за свою жену.

— Да что вы, что вы, надеюсь, до этого не дойдет. Старая графиня де Бодуэн оглянулась на барона

И маркиза. Те учтиво поклонились ей и замолчали. Арман уселся рядом со своей женой и взял ее ладонь

В свои руки. — Ты никогда меня не бросишь? — прошептала Констанция.

— Нет, дорогая, никогда и ни при каких обстоятельствах.

— Ты клянешься? — улыбнулась Констанция.

— Да, да, дорогая, самой страшной клятвой. Поверь, я всегда буду с тобой.

— Тогда я спокойна, — Констанция улыбнулась в ответ своему мужу, и они принялись сосредоточенно слушать музыку.

Однажды, прогуливаясь, Констанция и Арман забрались довольно далеко. Они оставили лошадей у подножия холма и, взявшись за руки, неторопливо поднялись на вершину.

— Как здесь прекрасно! — воскликнула женщина, подставляя лицо лучам солнца.

— Да, здесь превосходно, — оглядывая окрестности, произнес Арман, — здесь чувствуешь себя птицей, парящей над землей.

У подножия холма простиралось небольшое озеро. В его спокойных водах отражались холмы и деревья, а у берега озера стояла лодка, в которой сидел человек.

Констанция опустилась на плоский камень, приложила ладонь козырьком к глазам и, тяжело вздохнув, сказала:

— Здесь действительно прекрасно, даже не хочется уходить.

— Что ж, мы можем остаться здесь навсегда, можем построить здесь маленький дом. Ты, Констанция, будешь сидеть у окна и любоваться гладью озера.

— Нет, Арман, я думаю о другом.

— О чем же, Констанция?

— Взгляни на эту лодку.

Арман повернул голову и посмотрел на гладь озера

— Да, прекрасно.

— Нет, я не о том. Понимаешь, Арман, эта лодка никуда не может уплыть с этого озера.

— Да, конечно, ведь кругом берега.

— Она будет стоять здесь, пока не утонет, и не исчезнет в глубине озера.

— Откуда у тебя такие мрачные мысли, Констанция?

— Нет, у меня не мрачные мысли, Арман, иди сюда, — Констанция взяла мужа за руку и привлекла к себе. — Послушай, послушай, — она приложила его ладонь к своему животу, — слышишь?

— Что я должен слышать? — брови Армана вопросительно приподнялись над глазами.

— Ну как же, дурачок, неужели ты еще ничего не понял?

— Нет, не понял, — произнес мужчина.

— Вот здесь, вот здесь, кто-то внутри, во мне.

— В тебе внутри? — наконец-то до Армана дошло, о чем говорит его жена. Он улыбнулся, глаза его заблестели.

— Ты хочешь сказать, что береманна и ждешь ребенка?

— Ну конечно же, конечно же, дурачок, неужели ты еще ничего не понял?

— Так быстро?

— Конечно, — улыбнулась Констанция, — какие же вы, мужчины, глупые и совершенно ничего не понимаете.

— Да нет же, Констанция, я ничего не слышу, — продолжая блаженно улыбаться, шептал Арман, — буквально ничего. — Вот здесь, здесь… — женщина поправляла ладонь, — слышишь, он стучит?

— Да нет же, ничего не слышу.

— Ой, Арман, в самом деле, это же так отчетливо, даже я слышу! Наконец и он услышал какое-то странное движение в теле своей жены.

— Точно, точно, я слышал!

— Ну вот, видишь, а ты говоришь, быстро…

— А почему ты, Констанция, не сказала мне раньше?

— Когда, Арман?

— Ну вчера, позавчера…

— Не знаю, — Констанция пожала плечами и осмотрелась вокруг, — не знаю, дорогой, почему не сказала тебе раньше. Я только вчера услышала, как он шевельнулся, только вчера ощутила и поняла, что беременна.

— Боже, — Арман привлек к себе Констанцию и нежно поцеловал в губы, — я так счастлив!

— Я тоже, — Констанция кивнула и положила голову на плечо Армана.

Они долго сидели вот так, обнявшись, глядя на неподвижное зеркало воды, глядя на отражение проплывающих в озере облаков, и им было хорошо. Казалось, их души тоже воспарили над землей иплавно летят вместе с белыми облаками куда-то далеко-далеко. Первой пришла в себя Констанция.

— Арман…

— Да, дорогая, я тебя слушаю.

— Если у нас будет мальчик…

— Конечно же у нас будет мальчик!

— Погоди, не перебивай, — остановила Армана Констанция, — если будет мальчик, мы назовем его Мишель, ты согласен?

— Как хочешь, дорогая. А если будет девочка? — осведомился Арман.

— Девочка? — задумалась Констанция. — Что же, тогда ты сам придумай ей имя.

— Если будет девочка, то я назову ее Констанцией, — по слогам произнес имя своей жены граф де Бодуэн.

— Нет-нет, дорогой, только не Констанцией.

— Почему?

— Я хочу, чтобы у тебя была только одна Констанция — я.

— Хорошо, пусть так и будет.

— А теперь пойдем, наверное, от свежего воздуха у меня закружилась голова. Дай мне свою руку, — попросила Констанция.

Граф де Бодуэн взял жену под руку и они медленно двинулись вниз к подножию холма, где их ожидали лошади. Счастливая улыбка не сходила с лица Армана. Он все время пристально смотрел под ноги, бережно ведя жену. А Констанция улыбалась, глядя на то, как старается ее муж. Она тоже была счастлива, чувствуя, что наконец она стала настоящей женщиной, что у нее под сердцем шевелится ребенок. И неважно, кто это будет — мальчик или девочка, это будет ее ребенок, ее плоть и кровь, ее душа.

ГЛАВА 2

Постепенно Констанция привыкала к жизни в новом доме и то, что раньше ее удивляло, казалось необычным, стало будничным и привычным. Граф де Бодуэн, хоть и был занят при дворе, всегда спешил домой, где его ждала молодая супруга.

Он сразу же подходил к ней, целовал руку и негромко спрашивал так, чтобы слышать могла только Констанция.

— Как ты себя чувствушь? Как он? Констанция склоняла голову, на ее губах появлялась улыбка.

— Все нормально, Арман, он ведет себя очень пристойно.

— Дерется? Бушует?

— Да нет, нет, что ты, дорогой, он ведет себя смирно, лишь изредка подает признаки беспокойства — толкает меня, ворочается.

— Это больно, Констанция?

— Да нет же, что ты, Арман, все нормально.

— Я так за тебя волновался, просто не находил себе места. Но при дворе столько дел, что у меня буквально голова идет кругом.

— Я тебя понимаю, ведь ты должен быть все время подле короля.

— Да, Констанция, масса всяческих распоряжений, приказаний, бумаг… Буквально некогда вспомнить о тебе.

— Что, ты меня начинаешь забывать?

— Да нет, что ты, разве можно вас забыть? Я только и думаю о тебе, даже король несколько раз делал замечания, указывая на мою рассеянность.

— Будь, пожалуйста, осмотрительнее, Арман, ведь я за тебя волнуюсь.

— Не волнуйся, все нормально. Когда король смотрит на меня, улыбается. У меня даже иногда бывает такое впечатление, что наш король мне завидует.

— Конечно, ведь у тебя по лицу видно, что ты счастлив, что ты меня любишь.

— Я тебя очень люблю, Констанция, — склонялся к молодой жене граф де Бодуэн, нежно целуя ее в щеку.

— Вот так, лучше. А теперь расскажи, что там при дворе? — Все как обычно. Король провел заседание со своими министрами, потом разбирался с казной, а затем отдавал распоряжения о предстоящей охоте. И знаешь, Констанция…

— Что, дорогой?

— Король пригласил нас на охоту.

— На охоту? — изумилась Констанция. — Ну какой же из меня охотник?

— Не беспокойся, милая, это будет соколиная охота. Это незабываемое зрелище, тем более, наш король большой любитель подобных развлечений и на соколиную охоту приглашаются только самые близкие к королю люди. Так что ты можешь считать, что стала королю близка, раз он пригласил тебя.

— Вот уж, право, неожиданная новость, — немного смутившись, сказала Констанция.

— А еще, дорогая, мы приглашены на бал, который должен будет состояться завтра вечером в королевском дворце. — На бал?

— Да, да, дорогая. Но это будет не просто бал, а бал-маскарад, все должны будут прийти в масках.

— В Париже это не очень распространено, — заметила Констанция.

— Так это же в Париже, а в Пьемонте это обычное развлечение. — А какую маску наденешь ты, дорогой?

— Я? — Арман задумался. — Еще не знаю, но по-моему, все будут в одинаковых, таких, чтобы была закрыта только верхняя часть лица. Правда, желающие могут облачиться в какой — нибудь удивительный костюм, то ли предводителя пиратов, то ли палача. Но я думаю, до этого не дойдет, ведь это не большой бал-маскарад, а тоже для узкого круга приближенных. Я уже отдал сегодня распоряжение.

— Так мы пойдем, Арман, на этот бал?

— Если ты, дорогая, будешь чувствовать себя прекрасно, то обязательно.

— Но насколько я понимаю, твое присутствие там просто необходимо.

— Знаешь, Констанция, я с удовольствием провел бы вечер дома вместе с тобой. Мы могли бы о чем-нибудь говорить, вспоминать, ты рассказывала бы о своей жизни…

— Перестань, Арман, мне не хочется вспоминать о прошлом, я хочу думать только о будущем, только о нем, — и женщина приложила ладонь к животу. — Он там, он постоянно подает мне знаки.

— А можно я потрогаю?

— Конечно, дорогой, только осторожнее, пожалуйста.

Арман приложил руку к животу Констанции и на его лице отразилось недоумение.

— Почему он молчит?

— Не спеши, сейчас, ведь не может же он все время шевелиться? Может быть, он уснул, а может быть, о чем-то задумался.

— А о чем он может думать, Констанция? Женщина пожала плечами.

— Арман, ты такой глупый, задаешь такие детские вопросы, на которые не существует ответа.

— Как это не существует, если он думает, то, наверное, о чем-то. — Он думает о тебе.

Арман хмыкнул и улыбнулся.

— Это, конечно, приятно, если он думает обо мне.

— Вот и радуйся, чувствуй себя счастливым отцом.

— Констанция, а ты сказала моей матери о том, что мы ждем ребенка?

— Нет, нет, Арман, пока ни о чем не надо никому говорить, пусть все остается в тайне, пусть об этом знаем только ты и я.

— Почему? К чему все эти секреты?

— В последнее время я стала ужасно суеверной, и мне не хочется, чтобы кто-то посторонний знал о нашей тайне.

— Но ведь моя мать — не посторонний для нас человек, может, тебе понадобятся какие-то советы…

— Арман, успокойся, — Констанция приложила ладонь к его губам, — если меня что-то будет интересовать, я спрошу, не беспокойся. Пока все хорошо.

Вдруг Арман напрягся.

— Я слышал, он шевельнулся!

— Ну вот, видишь, значит от почувствовал, что это твоя рука и может быть, тихонько ударил ножкой и шевельнул плечом.

— Какой он замечательный, скорее всего, это мальчик, и у меня будет сын.

— Конечно мальчик, я в этом не сомневаюсь.

— А откуда ты знаешь?

— Мне снился сон. А сны, которые снятся с четверга на пятницу, обычно сбываются.

— И что тебе снилось, Констанция?

— Мне снился ребенок у меня на руках. Мы стояли с ним у окна, я крепко прижимала его к груди, а он смотрел на город. Но вот что страшно, Арман…

— Что? Что? Что тебя испугало?

— Город за окном горел, все дворцы, соборы, дома полыхали. По улицам шли солдаты, кричали женщины, а мальчик у меня на руках негромко плакал…

— Глупости, не думай об этом! Это все только лишь сон, на самом деле, все будет по — другому. Мы с тобой будем обязательно счастливы, я уверен.

— Мне бы тоже хотелось быть счастливой… В гостиную неторопливо вошла графиня де Бодуэн.

Арман поднялся, подошел к своей матери и поцеловал ей руку.

— Как наш король, Арман? — осведомилась графиня де Бодуэн.

— Пребывает в прекрасном настроении, — ответил Арман.

— Какие новые развлечения ждут двор?

— Из новых развлечений — завтрашний бал-маскарад, а еще через несколько дней король Витторио устраивает соколиную охоту.

— Бал — это замечательно, тем более, маскарад. А вот охоту я не люблю. Констанция, а как ты относишься к соколиной охоте? — осведомилась графиня де Бодуэн, постукивая веером о ладонь левойруки.

Констанция приподнялась с мягкого кресла, пожала плечами.

— Мне тоже не очень нравятся подобные мероприятия. Я равнодушна к охоте, хотя для мужчин, насколько я понимаю, хорошее занятие. Ведь охота, как и война, веселит кровь, возбуждает.

— Да-да, дорогая, возбуждает, — закивала графиня де Бодуэн.

Арман подошел к своей супруге, взял ее под руку, и молодая пара, поклонившись графине де Бодуэн, медленно направилась по лестнице, ведущей на второй этаж, к своей комнате. А графиня осталась в гостиной. Она подошла к камину и пристально посмотрела в огонь, будто бы это был не огонь, а окно, и она могла видеть что-то совершенно необычное.

— Бал-маскарад, — прошептала графиня и на ее лице появился румянец, — все будут в масках и под ней можно будет спрятать все морщины. Руки будут в высоких перчатках, так что бал-маскарад — это замечательно, а седые волосы будут скрыты париком.

Бал-маскарад был великолепен. Все женщины и мужчины, как сговорившись, пришли на него в белых роскошных одеждах, в белых масках. Платья дам были усыпаны драгоценностями, руки были унизаны сверкающими кольцами, а все лица были скрыты масками. Только сквозь прорези сверкали глаза и трудно было узнать кого-либо.

Музыканты разместились на балконе, и танец сменялся танцем. Мужчины и женщины, выстроившись друг перед другом, медленно сходились в центре огромного зала, поднимали руки, кланялись, потом кавалер брал руку своей дамы и та делала медленный оборот. И вновь танцующие раскланивались друг с другом и менялись партнерами. Это был медленный танец, очень чинный и грациозный. Развевались белые одежды дам, рассыпались по плечам локоны париков. Поклоны, обороты, притопывания каблуками, хлопки ладонями — и вновь дамы и кавалеры расходились в разные стороны, чтобы под меланхоличные аккорды музыкантов вновь сойтись в центре зала, вновь поклониться и, скользя по мраморным плитам пола, разойтись в противоположные стороны.

Те, кто не был занят танцами, стояли у стен, сидели на низких мягких креслах и следили за танцующими. Женщины перешептывались, мужчины стояли, скрестив руки на груди. Шуршали шелка, стучали каблуки, пели флейты, звенели струны лютней.

Король Витторио, хоть и был в такой же белой маске как и все остальные мужчины, выделялся среди танцующих своей широкоплечей фигурой и ростом. Его движения были уверены, грациозны и легки. Он одну за другой менял дам, раскланивался с ними и медленно двигался по центру огромного зала.

Констанция вздрогнула, ощутив на себе пристальный взгляд. Она обернулась и мгновенно поняла, кто на нее смотрит. Она вежливо и учтиво склонила голову в поклоне. Король Витторио так же учтиво игалантно поклонился Констанции.

Еще несколько аккордов, еще несколько поворотов — и король и Констанция уже стояли друг перед

Другом. Пальцы короля коснулись руки грасЬини др Бодуэн и женщина вздрогнула от этого прикосновения.

Еще несколько аккордов, два поворота, поклон — и танцующие расходятся в противоположные стороны. Но король Витторио остался стоять, все так же пристально глядя на Констанцию.

Та не нашлась, что ей делать. Она огляделась по сторонам, ища своего мужа. Но Арман был в другом конце зала, она узнала его по парику.

Граф де Бодуэн вместо того, чтобы заспешить к Констанции, скрестил руки на груди и спрятавшись за спинами других мужчин, следил за своей женой.

А король Витторио решительно пересек зал и остановился рядом с Констанцией всего лишь в одном шаге от нее.

— Вы слишком жестоки, Констанция, — произнес король Витторио.

Белая маска скрывала верхнюю часть его лица и Констанция вздрогнула, увидев, как шевельнулись губы короля в надменной и странной улыбке.

— Жестока? — воскликнула женщина. — Почему я жестока, ваше величество?

— Вы со своим мужем слишком опрометчиво показываете людям, что такое счастье.

— Но что здесь плохого, ваше величество? Я не понимаю.

— Это жестоко, Констанция, и может быть со временем вам это станет ясно.

Нет-нет, ваше величество, я не понимаю, о чем вы говорите.

Король продолжил, немного наклонив голову вперед:

— Мне нравится ваш муж, я отношусь к Арману очень хорошо.

— Я знаю, — кивнула Констанция.

— Ему неудобно от того огромного счастья, которое вы, Констанция, ему дали.

— Ваше величество, но разве может быть неудобно из-за счастья, пусть даже огромного?

— Да-да, Констанция, может. Он пытается это скрыть, пытается не показывать, но ему это слабо удается. По его сияющему лицу и сверкающему взгляду все видят, как он счастлив и все догадываются, кто дал ему это счастье. Я в последнее время все чаще думаю, хватит ли у графа де Бодуэна сил сохранить это счастье, — король пытливо взглянул на Констанцию. Та кивнула.

— Да, ваше величество, я думаю, сил у него хватит.

— Что ж, я рад слышать подобный ответ. И знаете почему?

— Почему, ваше величество?

— Потому что люди могут быть слишком нечистоплотны, тем более, когда они видят то, чего не может быть у них.

— Но чего, ваше величество, может не быть у других?

— Счастья, счастья, Констанция, любви, радости. И поэтому, дорогая, позвольте дать вам совет: будьте осторожны и осмотрительны, будьте осторожными оба.

Констанция поклонилась и, подняв голову, увидела, что все присутствующие в зале смотрят на нее и на короля Витторио. И если бы не белая маска, то все увидели бы, как залились щеки Констанции румянцем.

А король Витторио, казалось, даже внимания не обращал, что происходит вокруг, что думают о нем и молодой женщине его подданные. Он подошел к Констанции еще ближе и произнес ей шепотом, бросив по сторонам короткий злой взгляд:

— Знаете, чего я хотел бы более всего этого, — король вновь огляделся по сторонам. Констанция ничего не ответила, лишь внимательно взглянула в черные прорези маски, за которыми сверкали глаза короля Витторио.

— Да, ваше величество, я хочу знать, чего же вы желаете.

Король задумался и стал покусывать нижнюю губу.

— Иногда по вечерам мне в голову приходит странная мысль…

— Какая, ваше величество?

— Иногда мне хочется бросить все вот это, — король на этот раз скептично посмотрел по сторонам, — и прийти к вам в гости, и чтобы там никого не было кроме вас Констанция, и вашего мужа.

Констанция напряглась. Она почувствовала, что по ее спине побежали мурашки.

— Я хочу, Констанция, чтобы там были только вы, повторил король Витторио уже довольно громко.

До Констанции как во сне долетел голос короля. Она слышала странный шепот, шушуканье по сторонам, шорох платьев, вееров, но все равно Констанции показалось, что в огромном зале царит гробовая тишина.

— Но забудьте об этом, забудьте о том, что я вам сказал.

— О чем, ваше величество, я должна забыть?

— Забудьте о том, что я хотел вторгнуться в ваш дом и нарушить покой.

— Ваше величество, — Констанция смело вскинула голову и взглянула в глаза королю Витторио, — вы будете в нашем доме всегда самым желанным гостем, только… — она осеклась.

— Что только? — твердо спросил король.

— Вы, ваше величество, очень часто видите моего мужа, куда чаще, чем я, — на губах Констанции появилась улыбка, а король Витторио вдруг смутился и занервничал, — скажите Арману, когда вы соизволите прийти, и мы встретим вас, ваше величество, со всеми почестями.

— Вот это-то все и портит, — немного зло бросил король Витторио.

Констанция и король смолкли, глядя в глаза друг другу — и каждый из них пытался отгадать мысли другого.

— Вот это все и портит.

— Что, ваше величество?

— Вот эти великие почести, услуги… Посмотрите, Констанция, по сторонам, ведь они все уже вам завидуют.

Констанция испуганно огляделась. Действительно, многие из дам даже сняли маски, чтобы лучше видеть короля и Констанцию, все прислушивались, пытаясь уловить то, о чем говорит король с молодой женщиной.

— Вам все завидуют, а это не очень хорошо, Констанция, поверьте.

— Извините, ваше величество, я не совсем вас понимаю, честно говоря, и не вижу, чему можно завидовать.

— Скоро, Констанция, вы все поймете. И не думаю, что когда вы во всем разберетесь, это принесет вам хоть какую-то радость.

Король поклонился, поцеловал Констанции руку и двинулся из зала. Он шел, а придворные суетливо расступались перед ним. Констанция отошла к стене и прикрыла лицо веером.«Арман, Арман, где же ты? Почему ты меня бросил одну? Почему ты не подошел?»— думала Констанция, пока не услышала за спиной:

— Дорогая, о чем ты разговаривала с королем?

О чем? — переспросила Констанция. — О тебе, Арман.

— Что спрашивал король?

— Он не спрашивал, к сожалению, он утверждал.

— Что, Констанция?

— Он говорил, что собирается прийти к нам в гости.

— Как?! — воскликнул Арман, пытаясь увидеть лицо Констанции, но та прикрылась веером. Арман взял ее руку за запястье и опустил.

— Прийти к нам в дом?!

— Да, — кивнула Констанция, — только чтобы в доме никого не было, кроме тебя и меня.

— Зачем? Зачем это надо королю? Констанция пожала плечами.

— И что же ты ему ответила на подобное предложение?

— Я сказала, что мы с тобой всегда будем рады принять его величество. А что я, по — твоему, могла еще сказать?

Граф де Бодуэн начал нервно покусывать губы.

— А почему он ушел такой злой? Почему король покинул бал?

— А вот этого, мой дорогой, я не знаю, об этом мы с королем не разговаривали.

— А ты, Констанция, ему ничего не сказала?

— Только то, что ты знаешь, мой дорогой. А еще я сказала, что мы с тобой очень счастливы и что у меня хватит сил сохранить наше счастье. Ведь это правда, Арман?

— Конечно, — кивнул граф де Бодуэн, смущенно озираясь по сторонам.

А к ним уже спешила через весь зал старая графиня. Она держала белую маску в руках, а ее лицо было испугано и бледно.

— Что случилось, Констанция? — тут же осведомилась графиня де Бодуэн.

— Собственно, ничего, — абсолютно спокойно произнесла Констанция, глядя куда-то в сторону.

— Как это ничего? Король покинул бал.

— Это его личное дело, — сказала Констанция.

— Дорогуша, но ты, наверное, ему что-то сказала? Чем-то огорчила его величество?

— Чем же я, по-вашему, могла огорчить короля?

— Своим непослушанием, дерзким ответом.

— Нет, я ничего такого королю не сказала.

— Мама, оставь ее в покое.

Графиня де Бодуэн приложила маску к своему бледному лицу, а на ее старческих губах появилась недовольная улыбка. Она отошла к одной из своих подруг, и две старые женщины стали шушукаться, тои дело украдкой поглядывая на Констанцию и Армана.

— Боже, боже мой, она надерзила королю?

— Да нет, баронесса, она говорит, все нормально.

— Нормально? Разве это может быть нормальным, когда король вот так, ничего не сказав, вдруг покидает бал, оставляет своих придворных?

— Полноте, баронесса.

— Да нет же, ваша невестка ведет себя довольно опрометчиво и позволяет себе слишком большие вольности.

— Да нет же, баронесса, она говорит, что она ничего такого не сказала королю.

— А о чем же они тогда так долго разговаривали, о чем?

Графиня де Бодуэн пожала плечами.

— Дорогая баронесса, мало ли о чем может разговаривать мужчина с привлекательной женщиной? графиня де Бодуэн убрала белую маску со своего лица и улыбнулась баронессе как можно более приветливее.

А та, наоборот, спрятала лицо под маской. Но графиня по глазам догадалась о выражении лица своей подруги и продолжать разговор не стала.

Вновь заиграла музыка, зазвенели струны и кавалеры с дамами, выстроившись друг перед другом, стали танцевать. И вскоре все присутствующие забыли о том небольшом событии, свидетелями которого они явились. Шуршали шелка дам, и кавалеры раскланивались друг другу, пристукивали каблуками, менялисьпартнеры и уже казалось, что в этом зале ничего из радя вон выходящего произойти просто не может.

— Констанция, ты себя нормально чувствуешь? — поинтересовался граф де Бодуэн у своей молодой жены. Та, оглянувшись по сторонам, прошептала:

— Арман, я хочу, чтобы ты увел меня отсюда.

— Дорогая, пойми, это будет не очень прилично, все начнут судачить, перешептываться…

— Арман, уведи меня отсюда как можно скорее.

— Констанция, ты себя плохо чувствуешь? Или, может быть, ты от меня что-то скрываешь?

— Да нет, же, нет, Арман, мне нечего от тебя скрывать, но мне просто не по себе, у меня такое чувство, что я могу потерять сознание.

— Успокойся, успокойся, присядь, дорогая, — Арман усадил свою жену на низкое бархатное кресло.

— Нет-нет, — Констанция вскочила на ноги, — мне плохо, уведи меня отсюда.

Арман, не очень довольный, подал супруге руку, и они под пристальным взглядом танцующих и стоящих у стен, покинули зал. Король Пьемонта Витторио сам не понимал, что с ним происходит. Он боялся себе признаться в том, что до беспамятства влюбился в Констанцию де Бодуэн. Он пытался о ней не думать, выбросить из головы, но чем больше король Витторио пытался забыть прекрасную женщину, тем чаще и чаще она вставала перед его глазами, беспокоила воображение и не давала думать яи о чем другом, кроме чувств, охвативших душу короля.

— К дьяволу! — выкрикивал король. — К дьяволу! К дьяволу, к дьяволу! Король метался по своему дворцу, слуги испуганно шарахались в стороны. Король срывал с головы парик, швырял его на кресло, садился за письменный стол и до боли сжимал виски руками. — Зачем мне это нужно?! — сам себя спрашивал Витторио, но ответа так и не находил. — Прикажи седлать лошадей! — кричал он слуге.

Тот испуганно бежал вниз, король Витторио нахлобучивал парик, накидывал на плечи черный шелковый плащ, спускался во двор и вскакивал в седло.

Придворные не поспевали за королем, а он и не хотел никого видеть. Он мчался, неистово настегивая своего скакуна.

— Скорее! Скорее! — кричал король. Мелькали деревья, поля, дороги. Король натягивал поводья и останавливал лошадь.

— Боже, да так можно сойти с ума! Неужели я, король, влюбился вот так в эту парижскую красавицу, влюбился безрассудно, без памяти? Это просто невозможно!

Витторио закрывал глаза и прикладывал ладонь к лицу. Перед его взглядом стояла Констанция.

— Дьявол! Дьявол! Это какое-то наваждение! Он стегал плетью коня и мчался вдоль перелесков к голубеющим на горизонте горам, надеясь, что неистовая скачка сможет вернуть его к нормальномусостоянию, поможет выбросить из головы неотвязные мысли, преследующие короля все последнее время. Но все усилия оказывались тщетными. Вот и на этот раз король Пьемонта Витторио резко осадил своего скакуна и соскочил на землю. Тут же рядом с королем остановились барон Легран и маркиз Лоренцетти. Они тожеспешились и отдали поводья своих лошадей двум вооруженным охранникам.

Король нервно прохаживался по небольшой площадке над озером.

— Маркиз, идите сюда, — позвал король, — я слышал, что вы неплохо фехтуете.

— Да, ваше величество, я учился этому делу у больших мастеров.

— Что ж, может быть, вы покажете то, чему они вас научили? — на лице короля Витторио появилась надменная улыбка.

Маркиз Лоренцетти пожал плечами.

— Так что же вы ждете, маркиз, доставайте свою шпагу.

Маркиз Лоренцетти нехотя обнажил клинок. А король Витторио уже радостно поигрывал своей шпагой, со свистом рассекая воздух. На его лице то появлялась, то исчезала дьявольская улыбка.

— Ну, маркиз, вперед! — приказал король. И маркиз, выставив шпагу, не слишком уверенно двинулся на короля Витторио.

— Смелее, смелее, маркиз! — подбадривал наступающего король.

Мужчины смотрели друг на друга и казалось, были абсолютно равнодушны к тому великолепию природы, которая их окружала. Голубые горы, тронутые золотом деревья, неподвижная гладь озера, безоблачное чистое небо над головой — ничто не интересовало мужчин. Они следили друг за другом, медленно сходясь на середине площадки.

— Ну же, маркиз, — прорычал король Витторио, — явите свое искусство фехтования, повергните меня наземь. Маркиз Лоренцетти сделал первый выпад. Король ловко увернулся, парировав удар. Маркиз перебросил шпагу из правой руки в левую и двинулся в атаку.

Король Витторио был неистов. Он уже не защищался, а нападал, стремительно тесня маркиза Лоренцетти к краю площадки. — Я сброшу вас в озеро, — рычал король, — нападайте, не трусьте, что вы все меня боитесь!

Но маркиз Лоренцетти как ни пытался победить короля, это ему никак не удавалось. Король был намного сильнее, да и ярость его была необузданной. Он с силой парировал удары маркиза и тут же атаковал, не давая противнику опомниться. — Все трусы! Все слабы! Никто не может даже достойно сопротивляться, даже победить меня! — рычал король и сделав ловкий выпад, выбил шпагу из рук маркиза Лоренцетти.

Тот, поскользнувшись на замшелом камне, растянулся на земле, и шпага короля уперлась в грудь маркиза.

— Дьявол, да вы совершенно не умеете фехтовать я даже не вспотел! — прорычал король, отходя от маркиза. — А вы, барон, такой же фехтовальщик как ваш друг маркиз или, может быть, у вас рука покрепче? А ну-ка обнажите свое оружие!Да нет, ваше величество, что вы, мне не хочется. — Я приказываю! Приказываю достать клинок и нападать на меня!

Казалось, король Витторио не находит выхода для своей ярости. Барон Легран, понимая, что спорить с королем бессмысленно, выхватил клинок и решительно бросился в нападение. Король Витторио даже не ожидал подобной прыти от барона Леграна. Он с изумлением отскочил, а барон продолжал наседать, теснякороля с середины площадки. — Ну, барон, вот это другое дело, — парируя удары, воскликнул король Витторио, — вот это мне уже нравится. Решительнее! Решительнее! Повергните меня на землю!

Но барон хоть и делал все, что в его силах, понимал, что одолеть короля Витторио он не сможет, хотя и считался довольно искусным фехтовальщиком.

— А вы, барон, у кого учились? Кто вам преподал уроки фехтования? — отбивая удары и нападая на барона, поинтересовался король Витторио.

— Я, ваше величество, — задыхаясь и с трудом уворачиваясь от королевской шпаги, отвечал барон Легран, — учился у графа де Бодуэна, ведь он самый искусный фехтовальщик при дворе.

Граф де Бодуэн? Где же он сейчас? Где? Где? — нанося яростные удары, восклицал король. — Почему его сейчас нет здесь?

— Но ведь вы, ваше величество, отпустили его на два дня, — сказал маркиз Лоренцетти, вставая с земли.

— Я отпустил?! — воскликнул король, размахивая шпагой над головой. — Возможно, я о чем — то забыл.

Король перебросил шпагу из правой руки в левую и перешел в решительное нападение. И вот уже через несколько мгновений барон Легран тоже лежал на земле, а острие шпаги короля упиралось ему в грудь.

— Где же граф де Бодуэн, я бы хотел сразиться с ним! Вставайте, барон, вставайте! — закричал король Витторио. — Деритесь, сражайтесь!

— Но ведь вы, ваше величество, фехтуете лучше меня.

— Конечно, потому что я не боюсь умереть, потому что я не боюсь вашей шпаги! А вы трусите, вы прячетесь и уходите от смелого поединка.

— Да нет, нет же, — принялся оправдываться барон Легран, — я стараюсь изо всех сил, но вы более искусный фехтовальщик.

— Да вы, барон, как и граф де Бодуэн боитесь по-настоящему показывать свое искусство при дворе, вы все боитесь быть лучше меня!

Король так сильно отбил удар барона, что шпага того вырвалась из руки и, сверкнув в воздухе, упала на камень. — Вы все, все боитесь меня! — кричал король, яростно размахивая своей шпагой над головой.

— Ваше величество, — вставил маркиз Лоренцетти, — граф де Бодуэн просил два дня, чтобы быть вместе со своей женой в день ее рождения.

— Ах, да, — досадливо поморщился король Витторио, — я и забыл, что вы все ради любви, ради каких-то чувств способны пренебречь своим долгом.

— По-моему, ради графини можно даже пренебречь службой при дворе, — ехидно усмехнулся маркиз Лоренцетти.

— Что?! Что ты сказал маркиз?! — воскликнул Витторио.

— Я только сказал, что графиня де Бодуэн прекрасна.

— Тогда сражайся! — яростно закричал король Витторио, бросаясь на маркиза Лоренцетти.

Тот стал отчаянно защищаться. Но король нападал так яростно, что не прошло и нескольких мгновений, как шпага короля застыла у груди маркиза.

— К дьяволу! К дьяволу такое фехтование! — заревел король Витторио. — Нападайте на меня оба, я буду драться один против вас двоих!

Вооруженный охранник, державший лошадей, даже зажмурился от страха.

А маркиз с бароном переглянулись. На их лицах появились злые усмешки, и они двинулись на короля. Казалось, сейчас они одержат победу, ведь их было двое, а король один. Но не так — то легко было одолеть разъяренного короля Витторио. Он как дьявол бросался из стороны в сторону, парировал удары маркиза, успевал нападать на барона и уже через несколько мгновений оба придворных отступали под яростным натиском атакующего короля.

— Трусы! Трусы! Деритесь! — ревел король, делая смелые выпады. — Двое против одного, — взревел король, сдернул с головы парик, швырнул его на землю и откинул сапогом. — Двое против одного — и не можете победить!

Барон и маркиз разозлились не на шутку и решительно двинулись в атаку. Король Витторио был оттеснен к скале, но не сдавался. Казалось, еще мгновение — и двое придворных смогут одолеть своего повелителя.

Но король изловчился, яростно взмахнул своей шпагой, сделал ловкий выпад и выбил клинок из рук маркиза.

Тот недоуменно повел головой, споткнулся и растянулся на земле.

— Дьявол, будете ли вы драться или нет!

Еще несколько ударов — и клинок барона улетел в сторону.

Вы слишком легко поддаетесь, вы тугодумы! — кричал король Витторио. — Да вы шуты, шуты! Все вокруг меня шуты! — неистовствовал Витторио, бегая по площадке, размахивая шпагой. Его лицо было мокрым от пота, губы дергались, казалось, он бросится сейчас с утеса в озеро, но только чувство долга удерживаетего здесь. — Шуты, все вокруг меня шуты! — в сердцах повторял король. — Да вы все ничто! — вдруг закричал король и яростно отшвырнул шпагу.

Она ударилась о камень и сломалась. Король подбежал к своей лошади, выдернул поводья из рук охранника и даже не вставляя ногу в стремя, вскочил в седло и яростно стегнул коня.

— Вы все боитесь рисковать! — кричал король, неистово стегая лошадь. — Все боитесь рисковать, и я тоже принимаю решение: больше никаких правил, ничто не будет меня сдерживать! А если кто-нибудь или что-нибудь встанет передо мной, то я уничтожу любую преграду, убью любого человека!

Король мчался по берегу озера, вздымая тысячи брызг. Но даже ледяная озерная вода не могла остудить его пыл и ярость.

— Ненавижу! Ненавижу всех, преданных мне только потому, что я король. Ненавижу подхалимов и трусов, ненавижу почести! Я люблю, люблю ее — и она будет моей! Ничто не удержит и не остановит меня, короля Витторио. И Констанция тоже меня полюбит, я в этом уверен, — яростно нанося удары и без того бешеноскачущей лошади, кричал король. Барон Легран и маркиз Лоренцетти ехали не спеша.

— По-моему, он сошел с ума, — негромко сказал маркиз.

— Да нет, он просто влюбился.

— Думаешь, влюбился? Скорее всего, наш король сошел с ума.

— Если бы на твои чувства, маркиз, не отвечали взаимностью, то и ты помутился бы рассудком.

— Я? — воскликнул барон. — Да никогда! Тем более, было бы из за кого. Из-за какой-то парижской графини я буду страдать? Никогда!

— Да полно тебе, влюбился и страдал бы. Все мы сделаны из одного и того же, все одинаковы, вот и король не находит себе места.

— То, что король не находит себе места, барон, ты абсолютно прав и думаю, что дальше будет еще хуже. Может быть, покинуть двор, уехать к себе в замок на время, пока здесь все уляжется?

— Разумная мысль, маркиз, только навряд ли король отпустит кого-нибудь из нас.

ГЛАВА 3

Дни шли за днем. Охоты, балы, встречи послов, приемы каждый новый день был похож для Констанции на предыдущий. Она, едва появившись во дворце, тут же ощущала на себе взгляды короля Витторио. Констанции становилось не по себе, и она уже едва находила в себе силы, чтобы сдерживаться.

Король Витторио заговаривал с ней довольно редко, но и этих кратких разговоров было достаточно, чтобы Констанция чувствовала себя неспокойно.

— Вы все еще счастливы, графиня? Продолжаете любить своего мужа?

— Да, ваше величество, — кротко отвечала женщина.

— Я вам завидую, — ехидно замечал король Витторио, — думаю, со временем ваше чувство переменится.

— Никогда, ваше величество, я останусь верна своей любви.

— Вы родите ребенка и ваше чувство переменится.

— Нет, ваше величество, — говорила Констанция, учтиво кланяясь королю.

Уже все при дворе знали, ни для кого не являлись секретом чувства короля, все удивлялись только одному, как стойко держится молодая графиня де Бодуэн.

— Арман, Арман, что-то надо предпринять, — все чаще и чаще говорила жена, обращаясь к мужу.

Арман пожимал плечами.

— Дорогая Констанция, что я могу сделать?

— Не знаю, не знаю, дорогой, увези меня отсюда, увези в Париж.

— В Париж? — мечтательно произносил Арман. — Но кто меня отпустит? Король требует моего присутствия каждый день. Он постоянно дает мне распоряжения, приказания, чтобы я следил то затем, то за другим. Я не могу отлучиться от двора даже на день, а ты говоришь о Париже. Это невозможно!

— Дорогой, но ведь все может погибнуть, наше счастье может рухнуть, ведь оно и так довольно хрупко.

— Что ты, дорогая, я никогда тебя не брошу, я же тебе об этом тысячу раз говорил.

— Я хочу тебе верить, Арман, хочу, но не могу, силы покидают меня, выдержка мне уже изменяет. Мне кажется, я сорвусь и скажу что-нибудь очень дерзкое королю.

— Не надо, что ты, дорогая, ведь он же король, а мы всего лишь его подданные, всего лишь придворные. Власть ему дана самим богом.

— Не говори глупостей, Арман, он такой же человек как ты или я. Он так же переживает, точно так страдает, а может быть, гораздо сильнее.

— Да, дорогая, король страдает.

— И ты, Арман, хочешь сказать, что не знаешь, почему?

Граф де Бодуэн рассеянно пожимал плечами и старался избегать подобных разговоров, покидая комнату, в которой сидела за рукоделием его молодая жена.

Старая графиня де Бодуэн все чаще и чаще смотрела на свою невестку с нескрываемым интересом, ожидая, когда же наконец произойдет падение, когда же, наконец, эта парижская гордячка не выдержит и сдастся. Ведь она, графиня де Бодуэн, не смогла бы выдержать подобной пытки и уже давным-давно оказалась бы в постели короля. И это злило старую женщину еще больше.

— Мне кажется, ты плохо спала, — обращалась графиня де Бодуэн к своей невестке почти каждое утро

— Нет, я спала хорошо, — кротко отвечала Кон станция.

— Тогда почему ты так бледна, почему у тебя под глазами появились круги?

— Не знаю, не знаю, — отвечала Констанция, — может быть, просто мне нездоровится, немного побаливает голова.

— Сегодня мы приглашены ко двору, ты пойдешь?

— А почему бы и нет, — вскидывала голову Констанция, — если буду себя чувствовать сносно, обязательно пойду.

— А вот я бы на твоем месте, голубушка, сидела дома.

— Почему я должна сидеть взаперти?

— А потому, дорогая, что из-за тебя у моего сына могут быть неприятности.

— Как это из-за меня?! — восклицала молодая женщина.

— Король может его невзлюбить и отправить куда-нибудь очень далеко с каким-нибудь опасным поручением.

— Нет-нет, Арман должен быть со мной, — беспокоилась Констанция.

Чувствуя, что подобные разговоры досаждают Констанции, старая графиня де Бодуэн все чаще и чаще заговаривала с ней на подобные темы, изводя Констанцию. Та старалась не обращать внимания на недовольство графини де Бодуэн и подолгу находилась одна в своей комнате, все чаще даже не спускалась к столу.«И почему мне все время так не везет? — часто думала Констанция, вспоминая свою прошлую жизнь. — Стоит мне где-нибудь появиться, как сразу же начинаются интриги, сплетни, ссоры… Кто-то относится ко мне с явным неудовольствием, а страдают, как правило, совершенно невинные люди».

— Сегодня все должны быть в церкви, — сказала графиня де Бодуэн, — ты пойдешь, Констанция?

— В церковь? Конечно же пойду. Мы с Арманом уже договорились, что идем вместе.

— Значит, мы встретимся еще и в церкви. Графиня де Бодуэн протянула свои морщинистые ладони к камину.

— Какой холод в этом году! — произнесла она.

— Ну что вы, обычная погода, — заметила Констанция, встала и поднялась в свою комнату.

В соборе собрались все придворные. Не было видно только короля Витторио. Служба шла как всегда торжественно и величественно. Констанция и Арман сидели во втором ряду. Звучали латинские молитвы, старый священник читал Евангелие. Констанция вздрогнула, еще не поняв почему, и тут же ощутилана себе чей-то пристальный взгляд. Она немного скосила глаза в сторону и увидела за решеткой силуэт. За толстыми золочеными прутьями поблескивали глаза.

— Арман, — тихо прошептала Констанция, обращаясь к мужу, — мне надо уйти.

— В чем дело? — прошептал Арман.

— Я должна уйти, я хочу уйти немедленно. Уведи меня отсюда сейчас же.

— Успокойся, успокойся, Констанция, объясни в чем дело.

Звучали торжественные слова молитвы. Кое-кто из присутсвующих повернул голову на шепот Констанции и Армана.

— Мы обращаем своим поведением на себя внимание, дорогая, ведь мы в церкви, а не где — нибудь.

— Мне все равно, где мы, Арман, поскорее уведи меня отсюда.

— Но, что случилось, дорогая? — прошептал Арман.

— Он глазеет на меня, он буквально пожирает меня своим взглядом.

— Кто? — повернув голову, спросил Арман де Бодуэн.

— Ты еще спрашиваешь, кто? — Констанция скосила глаза, указывая на золоченую решетку, за которой виднелся силуэт короля Витторио.

Арман испуганно взглянул и тут же отвел взгляд, будто ожегся.

— С чего ты взяла, дорогая, что он смотрит на тебя? ~ не очень уверенно спросил Арман де Бодуэн.

— Да что ты, ты разве не видел? У меня на щеках даже румянец выступил. Он нагло глазеет на меня, глазеет! Уведи меня скорее!

Возможно, граф де Бодуэн увел бы свою жену со службы, если бы в это время по центральному проходу к ним не приблизились две монахини. Одна остановилась, а другая подошла и склонившись кКонстанции зашептала:

— Дитя мое, вас приглашает епископ, он желает с вами поговорить.

— Меня?! Епископ?! — изумленно взглянула на монахиню Констанция.

— Да-да, тебя, дитя мое, он ждет тебя в исповедальне.

Констанция пожала плечами, потом посмотрела на своего мужа.

Тот недоуменно пожал плечами и поправил локоны парика.

— Если святой отец желает с тобой поговорить, то ступай, дорогая.

И без того бледное лицо Констанции стало еще бледнее. Она с трудом выбралась на центральный проход и поддерживаемая пожилой монахиней, двинулась к исповедальне.

Все присутствующие с изумлением смотрели на молодую графиню де Бодуэн, которую вели под руки две монахини.

Арман де Бодуэн остался на своем месте. Он молитвенно сложил перед собой руки и его губы принялись что-то шептать. Но если бы кто-нибудь услышал, какие слова произносит граф Арман, он был бынаверняка изумлен.

«Дорогая, дорогая, держись, — шептал граф де Бодуэн, — они попытаются тебя сломить, попытаются уговорить. Не поддавайся, не поддавайся, ведь я, дорогая, ничем не могу тебе помочь, ничем, ведь я всего лишь маленький человек, подданный короля. А ты очень сильная, очень сильная, Констанция, только ты можешьпротивостоять королю».

Под звуки торжественного песнопения монахинь, Констанция была препровождена в боковой неф, где размещалась исповедальня. Старая монахиня подтолкнула Констанцию и задвинула за ней бархатную штору.

Констанция тяжело опустилась коленями на низкую скамеечку, обитую красным бархатом, и припала к решетке.

— Восхвалим господа нашего Иисуса Христа, — послышался старческий дребезжащий голос епископа.

Констанция истово осенила себя крестным знамением и припала к решетке. Она видела морщинистое горбоносое лицо старого епископа, видела его бесцветные глаза, дряблые дрожащие руки, молитвенно сложенные перед губами.

Дочь моя, — наконец-то начал разговор епископ.

— Слушаю вас, святой отец.

— Дочь моя, — повторил священнослужитель, — то, о чем я хочу поговорить с тобой, очень деликатная материя, очень не простой разговор. Священник замолчал.

— Я слушаю вас, слушаю, святой отец, — как бы помогла ему Констанция.

— В некоторых случаях мы все должны заботиться о благосостоянии верующих, — дребезжал голос епископа, — ты понимаешь меня?

— Не совсем, святой отец, — отрицательно закивала Констанция, — я не понимаю, о чем вы говорите.

Старый епископ тоже тряхнул головой, как бы отмахиваясь от назойливой мухи.

— Ты должна помочь нам, дочь моя.

— Чем, святой отец, я могу помочь вам? Если это в моих силах, я с радостью сделаю это, — торопливо проговорила Констанция.

— Наш король очень обеспокоен, он страдает. А для страны, для подданных, для всех верующих это очень плохо, — епископ осекся.

— Что вы этим хотите сказать? — недовольно произнесла Констанция, глядя на узкий солнечный луч, запутавшийся в серебристых волосах епископа.

— Я хочу сказать, дитя мое, что мы должны заботиться о нашем короле. Все его подданные должны о нем заботиться. — Я не понимаю вас, святой отец, — был ответ Констанции де Бодуэн.

— А мне кажется, дитя мое, что ты меня прекрасно понимаешь, — вновь задребезжал голос епископа, постепенно переходя на шепот и становясь все тише и тише. — Король испытывает страсть, страсть, дитя мое, к тебе. Он думает о тебе целыми днями, он забросил все государственные дела, он думает о тебе все больше и больше, страдает по тебе все сильнее и сильнее. — Но я здесь при чем, святой отец? — воскликнула Констанция, уже собираясь встать с колен.

Но в этот момент шторка открылась и в кабину заглянул еще один старый священнослужитель. Он опустил свою ладонь на плечо молодой женщины, как бы заставляя ее остаться на месте.

— Слушай, слушай, дитя мое, что говорит святой отец. Слушай и постарайся вникнуть в эти мудрые слова. — Нет, нет, — прошептала Констанция, но не смогла подняться с колен.

— В Библии написано, что мы все должны любить друг друга, так возлюби, возлюби ближнего своего, — заговорил вновь пришедший священник.

— Нет-нет, — поправил его епископ, — милость господа нашего безгранична и тебе, дитя мое, будут отпущены все грехи, все до единого. Вы должны открыть королю свое сердце, — зашептал епископ.

— Нет, нет, этого никогда не произойдет! — быстро зашептала Констанция, — никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах!Она вновь попыталась подняться с колен, но священнослужитель удержал ее.

— Вот что я скажу тебе, дитя мое, — прошептал священник, — все твои грехи уже отпущены.

— Наш король болен, — второй священник вторил епископу, — он хочет, чтобы ты, дитя мое, полюбила его, полюбила как мужчину, как своего короля, как властелина.

— Но ведь я замужем, я жена…

— Все грехи отпущены. Отпущены — в два голоса произнесли священнослужители.

— Но ведь даже король не может возжелать жены ближнего своего! — воскликнула Констанция, чувствуя, что рассудок ее мутится, чувствуя, что в ней происходит что-то очень странное. Вдруг она вскрикнула, ощутив резкую боль в низу живота, ощутив, что ребенок, которого она носила под сердцем, резко шевельнулся. Она с трудом поднялась с колен и едва сдерживая крик, обливаясь холодным потом, попыталась сделать несколькошагов, но тут же вскрикнула и стала медленно оседать на пол, корчась и тяжело дыша.

— Передайте королю, передайте ему, что я его прощаю. Прощаю! — воскликнула Констанция и издала оглушительный вопль, переходящий в стон.

Монахи тут же бросились к графине де Бодуэн и поддерживая ее под руки, попытались вывести ее из собора. Но было уже поздно, схватки начались и истошные крики Констанции буквально сотрясли собор.

Торжественное песнопение мгновенно прекратилось, все собравшиеся на мессу испуганно завертели головами, не понимая, что происходит.

А граф Арман де Бодуэн, расталкивая присутствующих на мессе, бросился в боковой неф туда, где корчилась в схватках окруженная монахинями его жена.

— Дорогая, дорогая, что с тобой?! — закричал Арман, пытаясь пробиться к лежащей на полу Констанции.

— Нет, нет, уходите, ваша помощь не нужна, — пожилая монахиня буквально за руку оттащила графа де Бодуэна, — ваша жена рожает, вы это понимаете, граф? Уходите, не мешайте!

Два священника переглянулись, пожали плечами и торопливо зашагали к выходу, понимая, что это они виновны в том, что у графини де Бодуэн начались преждевременные роды. Но что они уже могли сделать?!

Констанция кричала и корчилась на полу. Вокруг нее суетилась дюжина монахинь, помогая ей как можно скорее разродиться.

— Терпи, терпи, милая, — шептала настоятельница, — вот так, вот так, кричи, не стесняйся.

И Констанция не стеснялась, да она и не помнила, как это все происходило. Она издавала столь сильные вопли, что они были слышны даже на соборной площади. Она теряла на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли, но тут же приходила в себя и вновь принималась истошно кричать, абсолютно не контролируя чувства.

— Кричи, кричи, — подсказывала ей настоятельница, — кричи громче и дыши глубже. Две монахини стояли невдалеке от рожающей Констанции и иступленно молились.

— Пресвятая богородица, господь наш, — шептали сердобольные монахини, — помоги, помоги этой несчастной как можно скорее разродиться. Пусть как можно скорее прекратятся ее страдания, прекратятся ее мучения.

И лишь только король Пьемонта Витторио был неподвижен. Он сидел за золотой решеткой, обхватив голову руками, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, медленно шепча только одно слово, холодное и сладкое:

— Констанция, Констанция, Констанция, пусть тебе поможет бог, пусть в твоем сердце проснется ко мне любовь, пусть оно растает как кусок льда. «Боже, о чем я думаю, что я говорю? Она же жена моего друга. Я, король, который должен подавать своим подданным пример, думаю о жене своего ближнего. Что же тогда подумают обо мне другие?»— Но что я могу поделать, что? — сам себе задавал вопрос король Витторио.

«Я перепробовал все средства, ни эта женщина не выходит у меня из головы — и она должна стать моей, моей и только моей. Она всецело должна принадлежать мне, но она должна захотеть этого сама и по своей воле прийти в мои объятия». — Господи, помоги мне в этом и прости этот страшный грех, прости, если сможешь.

«Но если ты даже и не простишь это прегрешение, я все равно желаю, чтобы эта женщина была моей, ведь она создана тобой для меня, господи».

Король приложил свой горячий лоб к холодному мрамору и вцепился руками в золоченую решетку. Он так крепко сжимал золоченые прутья, что пальцы побелели и казалось, вот-вот из — под ногтей брызнет кровь.

А Констанция продолжала стонать и кричать, корчась на полу. — Ну, милая, напрягись, — поддерживая голову Констанции, шептала мать-настоятельница, — ну, давай же, давай! Констанция издала истошный вопль, который перешел в стон и на руках у одной из монахинь появился сморщенный розовый комочек, за которым тянулась синеватая пуповина.

В соборе воцарилась глубокая тишина, слышалось только прерывистое дыхание роженицы.

И вдруг ребенок негромко вскрикнул. Но его крик показался куда более оглушительным, чем вопли матери.

— Кто? — прошептала Констанция, с трудом открывая глаза. — Кто?

Перед ее взором все плыло, двоилось, и она видела только, как розовый комочек заворачивают в белую ткань.

— Кто, сын?

— Да, дитя мое, сын, — сказала мать настоятельница, промакивая крупные капли пота со лба графини де Бодуэн.

— Сын… — тихо прошептала Констанция, — слава богу, мальчик, я назову его Мишелем. Скажите Арману, что у него родился сын. Одна из монахинь с радостной улыбкой на лице бросилась из собора туда, где под колоннами у портала стоял, прижавшись головой к стене, граф Арман де Бодуэн.

— У вас сын, — сказала монахиня и поклонилась.

— Сын? — граф как бы не поверил своим ушам. — Ты сказала, сын?

— Да, да, сын, — засмеялась молодая монашка и быстро скрылась за приоткрытой дверью.

У меня сын… — все еще не веря в то, что произошло, прошептал граф де Бодуэн, — сын… у меня… А ребенок негромко плакал, и король, слыша этот слабый детский голосок, проскрежетал зубами:

— Это должен был быть мой ребенок, мой, а не графа де Бодуэна. Почему я так несчастен? Почему мне не везет, и эта женщина не желает стать моей возлюбленной? Почему я не встретил ее раньше?

Но произнося эти слова, король понимал, что даже встреть он ее двадцатью годами раньше, ничего не могло бы измениться. Браки короли заключают не по любви, а по строго установленным правилам. И никакой король не в силах их изменить. Наконец, Констанция смогла открыть глаза и осмотреться.

— Где я? Где я? — прошептала Констанция, видя над собой склоненные лица монахинь.

— Ты в соборе, дитя мое, в соборе. Ты родила сына, замечательного крепкого мальчика.

— Я родила в соборе… — негромко произнесла Констанция, видя прямо над головой скульптуру девы Марии. — Слава богу!

— Да-да, дитя мое, слава господу богу нашему за то, что помог тебе так быстро родить ребенка. Я думаю, твой сын будет счастлив, ведь он рожден в церкви.

— Мой сын должен быть счастливым, — задумчиво сказала Констанция, пытаясь встать на ноги. Но монахини удержали ее.

— Лежи, лежи, дитя мое, сейчас принесут носилки, — настоятельница провела рукой по волнистым каштановым волосам, — все будет хорошо, успокойся и ни о чем не думай.

— Спасибо, — поблагодарила графиня де Бодуэн добросердечную монахиню.

Говорят, время лечит все раны. Может быть, это и так, но если в сердце поселяется неистовая любовь, смешанная с безудержной страстью, то никакое время над ней не властно, и сердце продолжает болеть, а рана кровоточить. Король как ни пытался выкинуть из своей души Констанцию Бодуэн, ему это никак не удавалось. Он

На несколько дней исчезал из столицы, прятался в своем загородном дворце, безудержно пил вино. Но хмель не брал короля. Тогда он вскакивал на лошадь, яростно стегал своего скакуна и тот, выбиваясь из сил, мчал своего седока. Но ни вино, ни безудержные скачки — ничто не могло вернуть короля в былое расположение духа. Он по несколько дней молчал, не отвечая ни на какие вопросы. Он даже не разговаривал со своим сыном, головой указывая принцу на дверь.

Ребенок недовольно морщился, кривился и уходил. Казалось, во взгляде короля застыла смертельная тоска и ничто не сможет ее прогнать, растопить и уничтожить. Король выглядел, как смертельно больной человек. Все при дворе знали о тайной причине болезни своего монарха, но ничем не могли помочь.

Через месяц ребенок, рожденный Констанцией, был крещен. И то ли по воле судьбы, а может это просто было совпадение, крещение ребенка происходило в том же соборе, где Констанция родила сына. И совершил обряд один из священников, разговаривавших с молодой женщиной, пытавшихся уговоритьКонстанцию, чтобы она совершила смертный грех, изменила мужу и открыла свое сердце королю Витторио, которого сжигала любовная страсть.

Король тоже присутствовал на обряде. Его лицо было мрачным, а взгляд был постоянно устремлен в одну точку, куда-то поверх головы епископа, производящего крещение ребенка, нареченного Мишелем.

Старый епископ время от времени поглядывал на молодую счастливую мать, шептал слова молитвы, произносил звучные латинские фразы, а потом окропил из серебряного кувшина головку младенца теплой водой и закончил обряд крещения торжественной молитвой, прославляющей господа бога.

Арман и Констанция были счастливы. А старая графиня де Бодуэн буквально не находила себе места от переполнявших ее чувств. Она мечтала иметь внука и вот, наконец, господь бог послал ей такое счастье. Она то и дело заглядывала в плачущее личико ребенка, перепуганного всем происходящим, что-то шептала ему но ребенок реагировал на ласковые слова своей бабушки очень своеобразно.

Он запустил ручонку в густые волосы парика и долго не выпускал, так, что старая графиня де Бодуэн едва отделалась от своего строптивого внука. Но даже это маленькое происшествие не омрачило праздник и счастливое семейство вернулось в свой дворец в прекрасном расположении духа.

— Арман, ты счастлив? — спросила Констанция, уже сидя в карете.

— Да, дорогая, — негромко прошептал граф де Бодуэн и отпрянул от окошка, лицом к лицу столкнувшись со своим королем.

— Что тебя напугало, муж?

— Ничего, ничего, дорогая.

Но Констанция и так все поняла. Она увидела широкую спину короля. Монарх удалялся к своему дворцу, подданные спешили за своим королем, едва поспевая за его широким шагом. Парик развевался на ветру, лицо короля было решительным и мрачным. Казалось, ничто не может развеять его настроения, ничто не можетзаставить короля улыбнуться. Уже подходя к дворцу, король Витторио остановился. Он поднял голову и долго смотрел в безоблачное голубое небо.

— Готовьте завтра соколиную охоту, — коротко отдал король приказание.

— Да, ваше величество, все будет сделано в лучшем виде, — сокольничий поклонился королю.

Но сделав еще несколько решительных шагов, король Витторио остановился, будто натолкнулся на невидимую преграду. Он обернулся. Все подданные склонили головы в поклоне.

— И еще. Не забудьте пригласить на соколиную охоту графа де Бодуэна и его молодую жену Констанцию де Бодуэн.

— Будет исполнено, ваше величество, — ответил один из подданных.

Констанция и Арман возились с маленьким Мишелем когда во дворец вошел слуга с приглашением.

— Что случилось? — сверху спросил граф.

— Его величество, граф, приглашает вас на соколиную охоту.

— Да, можете передать королю, что я обязательно буду.

— Но король хотел, чтобы присутствовала и ваша супруга, графиня де Бодуэн.

— Моя супруга? — граф напрягся.

— Да, это желание короля.

— Хорошо, можешь быть свободен, — граф отпустил посланника.

Констанция, которая все слышала через открытую дверь, опустилась в кресло и прикрыла и без того бледное лицо руками.

— Ты слышала, дорогая, что сказал король? Графиня де Бодуэн оторвала ладони от лица и он увидел, что по ее щекам текут слезы.

— Нет, нет, дорогой, я не пойду.

— Но, Констанция, ведь ты должна прекрасно понимать, что мы всего лишь подданные и не должны ослушиваться приказа его величества.

— Арман, скажи королю, что я себя плохо чувствую.

— Но ведь это не так, Констанция, я не смогу соврать.

— Я не хочу идти туда и не хочу вновь встречаться с королем. От этих встреч у меня на душе остается тягостный осадок.

— Констанция, но пойми, я не могу появиться перед королем без тебя. Он начнет расспрашивать, интересоваться и вообще, ты ставишь меня в неловкое положение.

— Арман, но ты подумай, в каком положении нахожусь я!

— Да, да, дорогая, я знаю, как тебе непросто, но считаю, что все-таки будет более правильным, если мы появимся вместе. Я буду все время подле тебя.

— Ты всегда, дорогой, говоришь это, а потом, в самый ответственный момент, ты оказываешься где-то Далеко.

— Нет, Констанция, на этот раз я буду рядом.

— Я не пойду! — нервно выкрикнула Констанция, вскочила со своего кресла и прошлась по комнате. — И не проси, не уговаривай, скажи королю все, что пожелаешь нужным. Я не пойду, я не выдержу встречи с ним, не выдержу его испепеляющего взгляда.

— Но, Констанция, надо быть более благоразумной, надо спокойнее смотреть правде в глаза.

— Может быть, ты, Арман, и можешь спокойно смотреть правде в глаза, а я боюсь.

— Чего ты боишься, дорогая?

— Я боюсь за тебя, боюсь за себя. И вообще мне страшно, мне хочется забрать ребенка и уехать в Париж или в Мато, в наш старый замок. Только там я буду чувствовать себя в безопасности, буду чувствоват себя спокойной и уравновешенной. А здесь я все время напряжена, все время готова сорваться.

Граф де Бодуэн подошел к своей молодой супруге, нежно обнял ее, повернул к себе лицом и положил свою голову ей на плечо.

— Констанция, Констанция, — зашептал граф де Бодуэн, — не думай ни о чем плохом, все будет прекрасно, вот увидишь, я знаю.

— Хорошо, я пойду на эту проклятую охоту, будь она неладна! Но у меня такие предчувствия…

— Да не думай ты ни о чем, — уже более наставительно обратился граф к своей молодой жене.

А когда муж и жена спустились в гостиную, старая графиня де Бодуэн поняла, что ее невестка вновь о чем-то спорила с сыном.

— Приходил посыльный от короля? — осведомилась старая графиня.

— Да, он пригласил нас на соколиную охоту.

— И вы пойдете? — графиня пытливо посмотрела на сына, потом на невестку.

Констанция опустила голову, а Арман ответил за себя и за свою жену:

— Конечно пойдем, ведь мы не вправе отказываться от королевского приглашения.

— Да, да, мы всего лишь подданные, — закивала старая графиня и прикрыла лицо веером, — а подданные всегда должны выполнять волю своего повелителя.

— А вот я не думаю, что это правильно, — резко встала из-за стола Констанция.

— Почему ты, Констанция, считаешь себя вправе не подчиняться королю?

— Потому что я знаю, что из этого приглашения ничего хорошего не будет, мадам.

— Нет-нет, вы должны идти, никакие отговорки вам не помогут, а если ты, Констанция, не пойдешь, король вновь пришлет посыльного, а лишние пересуды нам ни к чему. Подобным действием ты выкажешь свое неуважение к его величеству и все станут говорить, что мы непочтительные подданные своего короля.

— Боже, — воскликнула Констанция, воздев руки, — да и так уже все говорят обо мне черт знает что. Меня уже обвиняют во всех смертных грехах, по-моему, все в Пьемонте только и судачат о каких-то интригах короля по отношению ко мне. — Нет-нет, дорогая, молва пока говорит лишь о твоей верности мужу.

— А о чем вы, мадам, хотите, чтобы все судачили? О моей неверности? О том, что я, Констанция де Бодуэн, стала любовницей короля, отдалась ему, вы хотите, чтобы все говорили об этом?

— Нет, что ты, Констанция, успокойся, не нервничай, — Арман схватил ладонь своей жены и крепко сжал. — Да успокойся же ты, Констанция, подумай, о чем ты говоришь?

— Я говорю правду, потому что знаю, о чем все думают и судачат. Все только и ждут того момента, когда же наконец нервы не выдержат, и я окажусь в постели короля. И ты, ты, Арман, мой дорогой муж, который клялся мне в верности на всю жизнь, ждешь этого же самого. И вы, мадам, ждете, когда же я буду сломлена.

Графиня де Бодуэн пожала плечами, помахала веером, поднялась и не зная, что еще сказать невестке и сыну, с недовольным выражением лица удалилась на другую половину дворца.

Констанция и Арман остались сидеть в гостиной, нприязненно посматривая друг на друга. Арман барабанил пальцами по крышке стола, а Констанция, чтобы как-то закончить этот разговор, сослалась на головную боль и покинула мужа.

Арман с силой ударил кулаком по дубовой столешнице. Китайская ваза, стоящая на столе, тонко зазвенела. Букет цветов задрожал и на дубовую столешницу упало несколько розовых лепестков.

— Действительно, ситуация безвыходная, — сам себе сказал Арман, — не пойти — плохо, пойти — тоже не к добру. «Что же делать? Может быть, Констанция действительно права и лучше будет сослаться на какую-нибудь болезнь, на годовую боль или сказать, что маленький Мишель совсем расхворался, и Констанция не решилась оставить его на попечение кормилицы? Нет, нет, надо идти, иначе король сочтет меня трусом. А ведь мне бояться нечего, я не преступник, никаких законов не нарушал. А Констанция — моя законная жена, и я останусь верен ей до конца своих дней». Граф де Бодуэн вскочил со стула и решительно направился в комнату своей жены.

Констанция сидела у постели Мишеля, по ее щекам текли слезы. Она держала розовую ручонку в своих ладонях и что-то тихо шептала. Кормилица стояла в углу, прижав руки к груди.

— Констанция, — тихо позвал граф де Бодуэн жену. Молодая графиня вздрогнула, но не обернулась. Она так и сидела, глядя на спящего сына.

— Констанция, — вновь позвал граф, но поняв, что она не обернется, сам подошел к Констанции и уселся рядом.

Ребенок открыл глаза и с изумлением посмотрел на взрослых, склонившихся над ним. Его маленькое розовое личико сморщилось, и он пронзительно заплакал.

— Боже, что с ним? — воскликнула Констанция, всплеснув руками.

Кормилица совершенно спокойно подошла к малышу, взяла на руки и принялась укачивать, расхаживая по комнате.

— Может быть, он хочет есть или нездоров? — сказала Констанция и тут же ухватилась за эту мысль, как утопающая хватается за соломинку.

— Нет-нет, мадам, ваш Мишель очень здоровый ребенок, просто уже время его кормить.

Как раз в этот момент часы на городской башне начали бить, отсчитывая время.

— Вот видите, мадам, он просыпается только тогда, когда хочет есть.

— Ну что ж, корми, корми Мишеля, — как-то обреченно произнесла Констанция, вставая с низкого дивана, — а мы пойдем. Граф де Бодуэн взял ее под руку, и они вдвоем покинули комнату.

— Ну так что ты решила, Констанция? — обратился граф Арман к жене.

— Не знаю, как ты скажешь, так и будет. Ведь ты мой муж и должен во всем за меня отвечать.

— Я думаю, Констанция, лучше будет, если мы все же пойдем на эту чертову охоту и не будем злить короля, ведь он и без того уже несколько месяцев пребывает в мрачном настроении и ищет повода, чтобы к кому-нибудь придраться, оскорбить. Так что, не стоит нарываться на королевскую немилость.

— Да, дорогой, пойдем, — на лице молодой женщины появилось странное выражение.

И если бы его увидел кто-то из тех, кто был знаком с Констанцией Аламбер раньше, он бы вспомнил, когда на лице Констанции было подобное выражение.

Он бы наверняка вспомнил дом Абинье, готовящийся к нападению Реньяров, вспомнил Констанцию с тяжелым пистолетом в руках, когда она спустилась сверху в гостиную туда, где Этель и Лилиан отливали тяжелые свинцовые пули, а Филипп заколачивал окна толстыми Дубовыми досками.

На лице Констанции была удивительная решимость, готовность стоять до конца — и в то же время какой-то затаенный страх. А вот граф де Бодуэн вздохнул с облегчением. У него не хватало сил на борьбу с королем и он полностью полагался на свою красивицу жену.

— Идем на соколиную охоту, но ты, Арман, поклянись, что будешь все время рядом со мной.

— Конечно, Констанция, клянусь тебе в этом, я не отойду от тебя ни на шаг.

— Ну вот и хорошо, дорогой, — Констанция немного успокоилась и в своей комнате сразу же села за рукоделие.

ГЛАВА 4

На соколиную охоту, которую устраивал король Пьемонта Витторио, были приглашены самые приближенные ко дворцу люди. Погода в этот день была великолепная, небо было почти безоблачным, ветер легко гнал редкие сизые облака.

Король Витторио, стоя поодаль от своих придворных, с удовольствием осмотрелся вокруг: природа была безмятежна и спокойна. Охота проходила в узкой долине, зажатой грядой скал и высоким старым лесом. Пестрая толпа придворных поглядывала на своего монарха. Но король не спешил отдавать приказания, ондовольно долго любовался безоблачным небом, высокими деревьями, серыми острыми скалами, изредка бросал короткие взгляды на большого сокола, который сидел на руке его сокольничего. На голову птицы был надет кожаный колпачок, закрывавший ей глаза. Время от времени сокол взгдрагивал и кровожадно клекотал, пощелкивая острым клювом.

— Какой красавец! — сам себе сказал король Витторио, приблизился к птице и прикоснулся к гладким перьям.

Сокол тревожно защелкал клювом, и король Витторио отдернул руку.

— О, хищник, ты рвешься в полет, хочешь как можно скорее начать охоту!

Король посмотрел в сторону, где возле небольшого шатра охотники держали поводки, а охотничьи псы,

Чувствуя, что скоро начнется забава, радостно тявкали, скулили, копали землю лапами и жадно рычали друг на друга.

— Псы волнуются, чувствуют, охота будет прекрасной, — обратился король к своему сокольничему. Тот согласно закивал:

— Да, ваше величество, охота, наверное, удастся.

— Как всегда, — сказал король Витторио и щелкнул пальцами.

Сокольничий вновь закивал и стал стаскивать кожаный колпачок с пернатого хищника.

— Выпускай, — крикнул король, обращаясь к своему слуге, который держал в руках белую голубку, — выпускай, я тебе говорю!

Охотник подбросил вверх птицу, и голубка, затрепетав крыльями, несколько мгновений висела в воздухе над головами придворных. Все с восхищением смотрели на грациозную белоснежную птицу, которая, сделав большой круг, вновь застыла над людьми.

— Прогони ее! — отдал приказ король, и один из охотников громко и пронзительно засвистел.

Белоснежная голубка встрепенулась и быстро начала набирать высоту, понемногу удаляясь в сторону.

— Выпускай! — закричал король.

Сокольничий освободил когтистые лапы своего подопечного и приподнял руку, отягощенную соколом, над собой. Тот как бы почувствовал, что ему дарована свобода, несколько раз дернул головой, в его круглых глазах сверкнуло солнце, и серый хищник, тяжело взмахнув огромными крыльями, сорвался с кожаной перчаткисокольничего.

— Пошел! Пошел! — закричал охотник и принялся хлопать в ладоши. — Быстрее! Вон она!

Но соколу не надо было указывать, где его добыча. Пролетев немного над толпой придворных, он тут же заметил белоснежную голубку и медленно взмыл в небо, сразу же разворачиваясь в сторону удаляющейся белоснежной птицы.

— Быстрее! Быстрее! — выкрикивал король Витторио.

Граф Арман де Бодуэн и его молодая жена Констанция стояли в толпе придворных в первом ряду.

— Как она прекрасна! — прошептала Констанция указывая мужу на белоснежную голубку.

— Да и сокол хорош, — глядя в другую сторону, сказал Арман, — он такой сильный и мощный, такой стремительный и быстрый…

— Нет, нет, Арман, мне жаль эту белоснежную птицу.

— Да чего ее жалеть, — криво улыбнулся граф де Бодуэн, — ведь это охота — и здесь должен победить более сильный, более проворный.

— Я понимаю, Арман, о чем ты говоришь, но все равно мне ее жаль, ведь она беспомощна против такого страшного жищника.

А в это время король Витторио, приложив ладонь козырьком к глазам, смотрел в безоблачное небо, где широко расставив крылья, мчался, как темный крест, сокол, настигая белоснежную голубку. А та, почувствовав, что ей угрожает опасность, полетела не к лесу, а развернувшись, направилась к толпе людей, как бы ища защиту у них.

Сердце Констанции сжалось.

«Вот сейчас, сейчас этот кровожадный сокол настигнет голубку и убьет!»

Но голубка вновь легко развернулась и, пролетев над толпой придворных, почти касаясь их голов, снова взмыла вверх.

А серый хищник не смог сделать такой же быстрый и резкий поворот и пролетел намного вперед. Затем он снова начал разворачиваться.

— Уходи! Уходи! Лети к лесу! — забыв обо всем вдруг вскрикнула Констанция и принялась хлопать в ладоши, как бы аплодируя ловкой белоснежной голубке. — Скорее к лесу, там он тебя не догонит, там спасешься!

Но ручной голубь был уверен, что спастись он может только в руках людей, что только с человеком он будет в полной безопасности. Поэтому голубка, сделав еще один круг, вновь направилась к толпе.

А король Витторио в это время ликовал. Он постукивал каблуком, сжимал и разжимал кулаки. Услышав же восклицания Констанции, он хищно взглянул на молодую женщину, и на его губах появилась странная, многообещающая улыбка. Правда, этой улыбки никто, кроме сокольничего, не заметил.

— Граф де Бодуэн, — крикнул король, — ко мне!

— Не уходи, Арман, не уходи, не оставляй меня одну! — зашептала Констанция на ухо своему мужу.

— Граф де Бодуэн, я жду! — вновь повторил свою просьбу-приказ король.

Граф де Бодуэн, понимая, что не может остаться с женой, с каким-то смятением поклонился Констанции. Та схватила его за руку.

— Арман! Арман! Будь со мной, не оставляй, не оставляй меня здесь!

Многие из придворных, услышав этот страстный шепот женщины, переглянулись.

— И вы, графиня, подойдите ко мне, — бросил король Пьемонта Витторио. — Скорее, а то вы пропустите самый интересный момент.

Король указал охотнику, который выпустил голубку, место — и охотник послушно побежал по высокой траве, время от времени останавливаясь и издавая пронзительный свист. Белоснежная птица, услышав свист своего хозяина, вновь развернулась и направилась к нему.

А серый пернатый хищник уже летел прямо за ней.

Граф де Бодуэн со своей молодой женой приблизились к королю и стали возле него.

— Смотрите, что сейчас будет! — сказал король Витторио, поднимая правую руку. — Смотрите, Констанция, смотрите. И как раз в этот момент сокол настиг свою жертву. Он ударил ее в грудь, вонзил в нее свои острые когти и, судорожно забившись в воздухе, две птицы стали медленно планировать в высокую траву.

— Это незабываемое зрелище, — сказал Витторио, — смотрите, он бьет ее мягко и сильно.

— Нет, нет, — прошептала Констанция, все еще надеясь, что голубка сможет вырваться и скрыться, и удар острых когтей не смертелен.

Но женщина, не очень искушенная в охоте, ошибалась: голубка была уже мертва.

— Он бьет ее мягко, прямо в сердце. Он разрывает острыми когтями ее грудь и вонзает свои когти в сердце, — злорадно усмехаясь, проговорил король Витторио.

— Да-да, — ваше величество, именно так оно и происходит, — переминаясь с ноги на ногу, произнес граф де Бодуэн.

Констанция стояла, опустив голову. А большой серый сокол уже сидел на изуродованной, обагреннойкровью белоснежной голубке. Та еще трепыхалась в траве, ее крылья вздрагивали. А сокол, вскинув голову и вращая своими круглыми глазами, радостно заклекотал.

— Он издал победный крик, — произнес король Витторио, — он настоящий охотник, ничего не боится и ни перед чем не останавливается. Самое главное для него — это увидеть жертву.

— Да-да, ваше величество, — ответил граф де Бодуэн.

— А мне, если признаться, все это очень не нравится.

— Но почему же, графиня?

— Потому, ваше величество, что это убийство, потому, что это очень жестоко.

— Нет Констанция, это абсолютно не жестоко. Сокол ведет себя так же естественно, как и эта белая птица. Сокол рожден на свет для того, чтобы убивать, господь бог дал ему острые когти, зоркие глазаи сильные крылья.

— Я понимаю, ваше величество, но ничего не могу с собой поделать, мне это не нравится, — принялась оправдываться графиня де Бодуэн.

— Не нравится, графиня? К этому надо относиться абсолютно спокойно, это естественно и побеждает всегда тот, кто более силен и изощрен.

— Но это бессердечно, ваше величество.

— Нет, графиня, не стоит употреблять подобные слова, это нормальный процесс, это естественно. Мы даже не нарушаем никаких законов природы.

— Но разве, ваше величество, мы вправе бросать на растерзание сильному хищнику слабую птицу?

— Графиня, даже если бы мы не бросили соколу эту белоснежную голубку, он обязательно нашел бы жертву сам.

— Нет-нет, я не хочу в это верить, ваше величество.

— Не хотите верить?

Король приложил ладонь козырьком и посмотрел в безоблачное небо.

— Вот-вот, — вдруг воскликнул он, — смотрите! Прямо над долиной, в направлении серых скал летели три дикие утки.

Король возбужденно закричал:

— Сокольничий! Сокольничий, смотри, дикие утки!

— Вижу, вижу, ваше величество.

— Пускай сокола!

Сокольничий, который уже успел усадить сокола себе на руку и надеть на его маленькую изящную головку кожаный колпак, засуетился. Он быстро развязал когтистые лапы, сдернул с головы серого хищника кожаный колпачок и подбросил птицу вверх.

Сокол несколько раз взмахнул крыльями и еще явно не видя диких уток, сделал небольшой круг над землей. Но его зоркие глаза тут же заметили добычу.

— Графиня, смотрите, никто этих диких уток не выпускал и не подбрасывал в лапы нашему хищнику. Смотрите, что сейчас произойдет.

Графиня как завороженная смотрела за тем, как сокол мощными ударами крыльев набирает высоту, делая широкий круг.

Наконец, поймав попутную воздушную струю, он расправил крылья и заскользил в безоблачном небе. С земли он казался абсолютно неподвижным, только крайние серые перья на его мощных крыльях слегка подрагивали.

И Констанции в этот момент вдруг вспомнилась форель в горном ручье, которая так же как эта мощная хищная птица стоит в прозрачных струях воды, чуть подрагивая плавниками. Она как зачарованная смотрела, как стремительно скользит в небе высоко над дикими утками серый сокол.

— А вот сейчас смотрите, что произойдет. Ведь никто не просил сокола охотиться на диких уток.

Дикие утки, заметив хищника, тут же изменили направление. Но было уже поздно. Сокол спланировал вниз, и Констанция даже прикрыла глаза, чувствуя, в какой точке эти птицы сойдутся и что сейчас произойдет.

— Готово! Готово! — закричал король Витторио, и дикая утка, кувыркаясь от сильного удара сокола, полетела на землю. — Спускайте собак! — крикнул король Витторио и тут же окрестности огласил радостный лай псов.

— Боже, все равно это очень жестоко, — сама себе произнесла Констанция.

— Успокойся, успокойся, дорогая, — попробовал утешить молодую жену граф де Бодуэн.

— Да что ты, Арман, меня успокаиваешь, я все и без тебя понимаю.

— Но ведь это охота, дорогая, здесь так все и должно происходить.

— Это не охота, дорогая, это забава.

— Конечно же забава, графиня, но сокол не может жить иначе, он обязан убивать. А если он этого не будет делать, то погибнет с голоду.

А охотничьи псы уже притащили дикую утку и положили к ногам короля. Витторио победоносно осмотрел своих придворных.

— Замечательная охота, замечательный день! Но взгляд короля все равно оставался каким — то затравленным. Глядя на своего монарха, придворные перешептывались. Барон Легран посмотрел на маркиза Лоренцетти и прошептал:

— Даже эта замечательная охота, согласитесь, маркиз, не может развеселить короля, он все равно мрачен и всем на свете недоволен.

— Да-да, барон, короля не отпускает тоска. Тяжело быть вот так вот, до безумия влюбленным. Да было бы в кого!

— Нет-нет, маркиз, в нее можно влюбиться, посмотрите, как она хороша, какой румянец горит на ее щеках, как сияют глаза!

— Эх, барон, у меня в душе очень недобрые предчувствия насчет всей этой затянувшейся любви.

— А как вы думаете, маркиз, король сможет сломить эту непокорную гордячку Констанцию?

— Не знаю, но надеюсь, ему это удастся.

— А вот я, — сказал барон, — на месте Констанции сдался бы, ведь так проще для всех, ведь уже ни для кого не секрет, что король влюблен и не находит себе места.

— Конечно, все знают, знает сам король, знает граф де Бодуэн и его прекрасная жена. Но каждый из них пытается показать свой характер.

— Мне кажется, во всей этой катавасии победит король, — маркиз сорвал травинку и принялся мять стебелек в руках.

А король Пьемонта Витторио посмотрел вначале на графа де Бодуэна, потом на разрумянившуюся Констанцию и на его тонких губах появилась улыбка. Он поднял руку и щелкнул пальцами. Сухой щелчок взатянувшемся молчании был похож на выстрел. Слуга тут же заспешил к монарху с серебряным подносом, накотором стояли бокалы с красным вином. Король взял бокал и, держа его за тонкую ножку, протянулграфине де Бодуэн. Затем взял с подноса еще один бокал и знаком разрешил графу де Бодуэну последовать его примеру.

— Я хочу выпить за счастливых людей, — все с той же странной улыбкой произнес король Витторио, глядя в зеленоватые глаза Констанции. — За счастливых людей!

— Спасибо, ваше величество. Констанция прекрасно поняла, к кому относится это замечание.

— Да-да, ваше величество, мы очень счастливы, — сказал Арман.

— Я это вижу, поэтому и предлагаю выпить за то, чтобы ваше счастье было долгим.

Констанция сделала маленький глоток, предчувствуя, что это только лишь начало непростого разговора. А король выпил вино до половины и на этот раз уже посмотрел не в глаза Констанции, а прямо в лицо графу де Боудэну. Тот не выдержал взгляда своего монарха и потупил взор.

— А сейчас я хочу выпить за своего нового посла! — и приподняв бокал, король Пьемонта Витторио чокнулся с графом де Бодуэном.

— За нового посла? — Арман непонимающе посмотрел на короля.

— Да-да, граф де Бодуэн, вы будете моим новым послом, и я отправлю вас с секретной миссией в Испанию.

— Когда, ваше величество? — граф де Бодуэн обрадованно посмотрел на свою жену, но на лице Констанции было явное недоумение.

— Графиня, — сказал король Витторио, — ваш муж отправляется в Испанию для выполнения секретной миссии, очень важной для нашего государства.

— Ваше величество, — улыбнулась Констанция, — скажите, а сколько времени есть у меня?

— Времени? У вас? — улыбнулся король Витторио, — сколько угодно, прекрасная Констанция.

— Я имею в виду, ваше величество, сколько времени у меня на то, чтобы собраться?

— Графиня, но ведь миссия, с которой я отправляю вашего мужа в Испанию, секретная, и ему придется ехать одному.

— Как одному?! — воскликнула Констанция.

— Он поедет один.

— Надолго?

Король Пьемонта Витторио задумался. Он сделал небольшой глоток терпкого вина, посмотрел в синее безоблачное небо, на лающих псов, на сокола, которому сокольничий надел уже кожаный колпак, а затем пожал плечами и произнес:

— Может быть — на месяц, может быть — на два.

— Но ваше величество, я тоже хочу поехать с мужем!

— Нет-нет, графиня, это невозможно.

— Констанция, это секретная миссия, — обрадованно заговорил граф де Бодуэн.

— Я понимаю, Арман, но ведь можно сделать так, что никто не будет знать, что я уехала, никто не будет знать, что я с тобой.

— Но это, к тому же, опасная миссия, дорогая, — граф де Бодуэн посмотрел на короля, как бы ища у него поддержки.

Но король улыбнулся и сказал:

— Она не настолько опасна, граф де Бодуэн, как вам кажется, она важная. А вам, графиня, не стоит беспокоиться за жизнь своего мужа, я надеюсь, он сможет выполнить мое поручение и вернется живым иневредимым.

— Я не хочу, чтобы он уезжал, ваше величество, но коль уж это необходимо, я должна быть рядом с ним.

— Констанция! — воскликнул Арман де Бодуэн, — но ведь у нас маленький ребенок, маленький Мишель, за ним нужен уход.

— А мы возьмем его с собой, — воскликнула Констанция.

— Нет-нет, графиня, вам лучше остаться подле своего сына, следить за ним, воспитывать, а муж вскоре вернется. Так что, нет повода для сильного беспокойства.

Король щелкнул пальцами — и тут же появился слуга с подносом. Король поставил свой бокал, подошел к охотничьим псам и стал с ними играть. Он трепал их за уши, заглядывал в глаза, рычал на псов, а те обрадованно повизгивали, лаяли.

— Отпусти их! — приказал король слуге. Тот тут же отстегнул поводки, и псы завертелись вокруг короля Витторио. А король сорвался с места и побежал по высокой траве к лошадям. Псы бежали за ним, лаяли, обгоняли его.

Король Витторио, подбежав к лошадям, сходу вскочил в седло, вырвав поводья из рук слуги, и помчался по Долине в сторону леса. Псы бежали за ним, наполняя окрестности звонким радостным лаем

— Боже, зачем ты согласился, Арман? — прошептала Констанция, глядя в глаза своему мужу.

— Но как, дорогая, я мог не согласиться, ведь это приказ короля?!

— Неужели, Арман, ты не понимаешь, что король устроил все это специально, что он просто хочет отправить тебя подальше от двора, чтобы я осталась совсем одна?

— Констанция, не думай о нем так плохо, он не причинит тебе вреда никогда, ведь я хорошо знаю короля.

— Ты знаешь… — горько проронила Констанция, — мне кажется, что я тоже знаю его достаточно хорошо.

— Не надо, дорогая, думать ни о чем плохом все будет прекрасно, я вскоре вернусь. Ведь стать послом короля — это очень большая честь, очень! Об этом мечтают все придворные, а здесь, вот так, король предложил мне…

— Ты глупый, как ребенок, Арман, радуешься собственному горю.

— Да какое же это горе, Констанция?

— Ты, Арман, просто еще до конца не понимаешь, что произошло и зачем король это сделал. Я прошу тебя, уговори короля изменить это решение!

— Но как? Как я могу уговорить его?

— Тогда, Арман, попроси, чтобы он позволил мне поехать с тобой.

— Я попробую, но ведь король говорил, что миссия секретная…

— Попробуй, ты должен это сделать, иначе все может рухнуть.

— Что рухнет, Констанция? О чем ты говоришь? Все придворные смотрели на Констанцию и Армана, понимая, что сейчас между ними что-то происходит, что сейчас они говорят о чем-то очень важном.

А маркиз Лоренцетти, ехидно улыбнувшись, похлопал по плечу барона Леграна.

— Кажется, свершилось, и наш король решил перейти к более активным действиям.

— Что ты имеешь в виду, маркиз? — барон заглянул в глаза своего приятеля.

— Я думаю, граф де Бодуэн на несколько месяцев уедет от двора, король его отошлет с якобы очень секретной миссией, а сам в это время овладеет его женой.

— Да, дорогой, по-моему, твоя догадка абсолютно верна и весь двор станет свидетелем очень интересной истории.

— Я думаю, барон, эта история будет не просто интересной, а…

— Ты хочешь сказать, маркиз, что она будет страшной?

— Зная нашего короля, можно предположить и не такое.

В этот момент громко затрубил охотничий рог, давая сигнал всем придворным собраться к огромному столу, накрытому под невысокими деревьями.

Арман де Бодуэн взял Констанцию под руку.

— Пойдем, дорогая, не стоит ни о чем беспокоиться.

Констанция, опустив голову, покорно двинулась рядом со своим мужем, то и дело поглядывая в ту сторону, куда умчался на вороном жеребце король Пьемонта Витторио. С опушки леса слышался лайсобак, ржание лошади и какие-то радостные бесшабашные крики короля Витторио.

Придворные собрались у стола и принялись за изысканное угощение. Слуги наполняли бокалы вином, подносили разнообразные явства.

А король Витторио в это время спрыгнул с лошади и рухнул на пожелтевшие листья. Он лежал на спине, глядя вверх, его губы шептали:

— Теперь, наконец, ты будешь моей, я добьюсь своего. Да, да, обязательно эта женщина станет моей! И я стану счастлив, я буду упиваться своей победой как тот серый могучий сокол. Я забуду обо всех условностях, забуду о правилах и приличиях. Я мягко коснусь сердца этой женщины, я завладею тобой, Констанция, завладею — и ты будешь моей. Ничто меня не остановит и не Удержит. И плевать, кто что будет говорить, я король и волен поступать так, как мне нравится. Мне надоело соблюдать приличия, надоело бытьзаконопослушным и подавать пример своим придворным. Я хочу жить, ведь я еще силен, мое сердце яростно бьется в груди, — и король Витторио, приложив ладонь к груди, закрыл глаза, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца. Охотничьи псы носились вокруг короля; а он лежал, прикрыв глаза, и ему казалось, что голова Констанции покоится на его плече, а губы женщины шепчут ему на ухо слова любви. И на бледном лицекороля появилась блаженная улыбка.

— Будет так, как я пожелаю! — вскричал король Витторио, вскакивая на ноги. — Я же король!

Он подошел к своей лошади и, не вставляя ногу в стремя, вскочил в седло.

— Вперед! Вперед к счастью! — воскликнул король, пришпоривая жеребца.

— Арман, Арман, пойдем отсюда, — прошептала на ухо своему мужу Констанция, — мне все это ужасно надоело, я хочу хоть немного побыть с тобой, я хочу, чтобы все то время, которое осталось, мы были вместе.

— Да-да, Констанция, но это будет не очень удобно, если мы покинем всех и удалимся. Ведь король может хватиться меня в любой момент.

— Дорогой, но ведь король понимает, что тебе тоже надо собраться, приготовиться к отъезду.

Маркиз Лоренцетти подошел к графу де Бодуэну и Констанции. Он учтиво поклонился женщине, поцеловал ее холеную руку и, заглянув в глаза Арману, произнес:

— Ну что, граф, тебя можно поздравить с назначением?

— Да, — как-то неопределенно пожал плечами граф де Бодуэн.

— И когда же вы уезжаете, граф? — немного ехидно спросил маркиз Лоренцетти.

—  — В ближайшее время, — зло бросил граф де Бодуэн.

— Ваша миссия секретна и опасна?

— Да, маркиз, очень секретная миссия, и я не могу пока о ней распространяться.

— Я понимаю… И когда же вы вернетесь, чтобы мы смогли продолжить уроки фехтования?

— Не знаю, не знаю, маркиз, — вновь пожал плечами граф де Бодуэн.

— Графиня, вы остаетесь одна?

— Почему же одна, маркиз, я остаюсь с сыном, остаюсь с вами.

— А почему вы не едете с мужем? — как бы ни о чем не догадываясь, осведомился маркиз Лоренцетти.

— Это секретная миссия, маркиз, как сказал король, поэтому я вынуждена остаться дома, хотя, честно говоря, мне этого не хочется, и я бы с удовольствием развеялась, поехав вместе с мужем.

— Я вас, графиня, понимаю как никто другой.

— Спасибо, маркиз, за добрые слова. Маркиз Лоренцетти поклонился и отошел к своему приятелю барону Леграну.

— Ну, что ты выяснил, маркиз? — поинтересовался барон, уплетая ножку фазана.

— Все так, как мы и предполагали.

— Его отправляют? — барон оторвался от бокала с вином и посмотрел в глаза маркизу. Тот кивнул и самодовольно усмехнулся.

— Конечно, отправляют с секретной миссией в Испанию.

— Как мне все это знакомо! Едва нашему королю кто-нибудь становится неугоден, как его тут же отправляют с важной миссией завезти какое-нибудь письмо и желательно куда-нибудь подальше.

— Да-да, маркиз, с этим ничего не поделаешь, спорить с королем не станешь.

Графиня де Бодуэн вновь приблизилась к своему мужу и зашептала:

— Арман, давай покинем это застолье и отправимся скорее в свой дворец. Мне ужасно скучно, тем более, скоро приедет король и снова станет глазеть на меня.

— Да перестань, дорогая, не надо быть такой мнительной!

— Нет-нет, Арман, пойдем отсюда, пойдем! — и графиня потащила своего мужа.

Граф де Бодуэн немного виновато оглядывался, как бы всем своим видом показывая, что он, дескать, ни при чем, что всему виной его жена и что он вынужден покориться какому-то женскому капризу.

— Это ужасно! Ужасно, Арман! Как же я буду без тебя?! Так долго тебя не будет в Пьемонте!

— Время пролетит незаметно, дорогая, как один миг.

— Нет, это очень долго, Арман, целый месяц, а то и два тебя не будет со мной.

— Представляешь, Констанция, я приеду, а наш Мишель уже будет очень большим, он сильно подрастет, — беззаботно улыбаясь, мечтательно проговорил граф де Бодуэн.

— Но все равно, дорогой, я хочу, чтобы ты попытался уговорить короля и, может быть, он смилостивится и не будет отправлять тебя в Испанию, а если и отправит, то вместе со мной.

— Я попытаюсь, конечно, но думаю, что это бессмысленно, Констанция.

Они подошли к своим лошадям. Глаза Констанции были влажными и казалось, из них вот-вот брызнут слезы. Но она удержалась и не заплакала, все еще надеясь, что муж сможет уговорить короля.

Король Витторио спешился у самого стола. Придворные замерли. Король подошел к столу и поднял бокал с красным вином.

— За удачную охоту, господа! — произнес он и осушил бокал.

А потом огляделся. Все придворные догадались, кого ищет взглядом король.

— Маркиз Лоренцетти, а где мой верный граф де Бодуэн, ваш учитель фехтования? Маркиз пожал плечами.

Ваше величество, по-моему, графиня де Бодуэн занемогла, у нее разболелась голова, и она вместе с мужем отправилась домой.

— На свежем воздухе разболелась голова? — изумился король Витторио. — Здесь что-то не так, маркиз.

— Не знаю, ваше величество, но графиня де Бодуэн выглядела неважно, она была бледна.

— Ах, да, — усмехнулся король Витторио, — молодая счастливая супруга расстроилась, ведь ее муж отправляется послом в Испанию…

— Как в Испанию? — как будто ни о чем не догадываясь, осведомился маркиз Лоренцетти.

— Я отправляю графа де Бодуэна с секретной миссией. Я думал о вашей кандидатуре, маркиз, но вы мне будете нужны для другого поручения.

Маркиз учтиво поклонился своему монарху.

— Господа, вы можете продолжать пировать, а у меня есть неотложные дела, — сказал король и заспешил к лошади.

Он мчался в направлении своего дворца, бешено настегивая своего скакуна.

— Он уедет завтра же! Завтра его уже не будет, и Констанция останется одна. Завтра его уже не будет, — вторил король Витторио в такт ударам копыт. — Скорее, скорее во дворец!

Король Витторио и сам не знал, почему он оставил своих придворных и заспешил во дворец. Просто ему хотелось побыть одному, подумать обо всем, что происходит, прикинуть план действий. Ведь мысль отправить мужа Констанции в Испанию пришла ему в голову абсолютно внезапно. Всю эту ночь наканунесоколиной охоты король не спал. Он расхаживал из комнаты в комнату, пробовал читать, но буквы разбегались перед глазами, и король по несколько раз прочитывал одно и то же слово. Но смысл прочитанного ускользал от него, и король швырял книгу на стол и, остановившись у камина, подолгу смотрел на пламя, съедавшеетолстые поленья. — Да, вот точно так, как съедает любовь мою душу, съедает, оставляя серый безжизненный пепел. Интересно, что сейчас делает Констанция? — думал король.

Он подходил к окну и отбросив штору смотрел на улицу. Прямо у дворца прохаживались солдаты охраны, площадь заливал лунный безжизненный свет.

— Неужели она спит?! Неужели она не догадывается о том, как страстно я желаю ее?! Неужели эта женщина сможет устоять?! Какую же надо иметь завидную силу воли и самообладание, чтобы вот так легко

Отказаться от власти, отказаться от любви короля?! Это не просто женщина, — и король, задвинув штору, подходил к столу, брал лист бумаги и писал письмо Констанции. Но, написав несколько предложений, терялся нервно мял бумагу, рвал послание на мелкие клочки и вновь начинал расхаживать из угла в угол.

А потом, подойдя к столу, сгребал кусочки письма и швырял их в полыхающий камин. Мгновение — и от клочков бумаги ничего не оставалось…

ГЛАВА 5

Поздно вечером, когда уже были закончены сборы в дорогу, Арман де Бодуэн предложил Констанции заняться музицированием, чтобы отвлечь ее от тягостных мыслей. Констанция долго не соглашалась, ссылаясь на головную боль и плохое настроение. Но Арман был настойчив, он ласково уговаривал свою жену.

— Дорогая, музыка отвлечет тебя от мрачных мыслей, поднимет нам обоим настроение.

Констанция отрицательно покачала головой, но в конце концов согласилась. Она подсела к клавесину, а граф де Бодуэн развернул на изящном пюпитре ноты и взял в руку флейту. Несколько мгновений он настраивался, облокотившись на клавесин и полуприкрыв глаза. Наконец, кивнул головой и приложил флейту к губам. Констанция коснулась клавиш. У нее от природы был идеальный слух и, будучи в Париже, она научилась музицировать, не заглядывая в ноты.

Полилась легкая печальная музыка. Флейта то вторила клавесину, то начинала вести самостоятельную мелодию — и Констанция отдалась музыке. Ее тонкие пальцы прикасались к гладким прохладным клавишам, и инструмент отзывался на каждое прикосновение высоким мягким звуком.

Ночь, яркие полыхающие огоньки свечей, колеблющиеся на стенах тени, трепет пламени в камине и печальная музыка — все это так увлекло мужа и жену, что они не услышали, как к дому подъехала карета, запря женная четверкой белых лошадей.

На запятках кареты стоял лакей, а дверцы экипажа украшал королевский герб.

Занятые музыкой, ни Констанция, ни Арман не услышали, как хлопнула дверь кареты, откинулась ступенька и во двор вошел сам король Пьемонта Витторио.

Король не спешил войти во дворец графа де Бодуэна. Он стоял, прислонясь спиной к карете и глядя на освещенные окна, и слушал печальную мелодию флейты и клавесина.

— Откажись, откажись, Арман, — негромко сказала Констанция, — ты должен отказаться. Не оставляй меня одну. Возьми с собой в Мадрид.

Арман, на несколько мгновений оторвав флейту от губ, хотел произнести слова утешения, но не найдя этих слов, вновь припал к инструменту, и его пальцы пробежали по клапанам и вместо слов прозвучали печальные аккорды.

— Арман, ты меня слышишь? Ты слышишь, о чем я тебя прошу?

Граф де Бодуэн, не зная, что ответить жене, медленно отошел от клавесина и, продолжая прикасаться пальцами к клапанам, двинулся в соседнюю комнату. Констанция еще несколько мгновений продолжала играть на клавесине, сокрушенно покачивая головой.

Вдруг ее пальцы замерли. Она медленно поднялась и направилась вслед за мужем, который продолжал играть в соседней комнате.

— Не оставляй меня здесь одну. Не оставляй, — все настойчивее повторяла женщина.

А граф де Бодуэн будто и не слышал слов своей прекрасной жены. Он продолжал играть, его пальцы быстро пробегали по клапанам — звучала грустная мелодия.

— Я прошу тебя, Арман, прошу, не оставляй. Констанция, поняв, что муж не хочет слышать ее слова, взяла Армана за плечи и легонько встряхнула:

— Арман, ну я прошу тебя, прошу. Не оставляй меня, возьми меня с собой.

— Нет, — оторвав флейту от губ, резко бросил Арман и отошел от Констанции к окну. — Это приказ короля, и я не могу ослушаться.

— Но, Арман, ты не его раб. Ты свободный человек, ты мой муж и отец моего сына. Ведь ты сам хотел, чтобы я жила не у себя на родине, а вместе с тобой. Я послушно поехала вслед за тобой и оказалась в Пьемонте, а теперь ты хочешь бросить меня здесь. Ты же клялся, что всегда будешь рядом со мной. Всегда, всегда…

Констанция припала к груди своего мужа, а тот боялся посмотреть ей в глаза.

— Я, Арман, ношу твою фамилию, я под сердцем выносила твоего ребенка, наконец, я люблю тебя. А ты? Ты? Констанция схватила Армана за отвороты шелкового халата и привлекла к себе. Но граф де Бодуэн отворачивал голову, прятал свой взгляд.

Две тени, мужская и женская, то сливались, отражаясь на старинной шпалере, то расходились в разные стороны.

Пламя большого камина колебалось, выхватывая флейту, напряженно сжатую руку, закинутую голову с мольбой во взгляде, сверкающее ожерелье на шее Констанции.

— Арман, я прошу тебя, одумайся. Ведь твой отъезд принесет только несчастье.

— Я не могу, не могу, — заученно повторял граф. — Это приказ короля, и ослушаться я не вправе.

— Если ты больше не любишь меня, Арман, то по крайней мере, хотя бы защити меня, как свою жену.

— Ну что ты, дорогая, — надломленным голосом произнес граф де Бодуэн. — Я люблю тебя, люблю, Констанция. Неужели ты этого не понимаешь?

— Арман, я все прекрасно понимаю… Вдруг граф де Бодуэн вздрогнул и напрягся. Он услышал приближающиеся решительные шаги в соседней комнате. Граф отстранился от Констанции и поспешил к двери. Констанция с досадой поморщилась, а граф де Бодуэн, подойдя к двери, грозно закричал:

Если вы хотите войти, то входите! Что вы медлите и топчетесь на пороге.

Он схватился за массивную бронзовую ручку и дернул дверь на себя.

В дверном проеме в черной шляпе темным силуэтом на фоне пылающих свечей стоял король Пьемонта Витторио.

Граф де Бодуэн вздрогнул и отшатнулся. С его уст готовы были сорваться слова извинения, но король опередил своего подданного.

— Благодарю за приглашение, граф де Бодуэн. Король переступил порог.

— Ваше величество, — дрожащими губами зашептал Арман, — входите, ваше величество. Простите меня.

Арман склонился в низком поклоне.

А Констанция, увидев короля, прикусила губу, поспешно оправила полы своего шелкового халата и тоже поклонилась.

На губах короля Витторио появилась улыбка. Он был явно обрадован произведенным эффектом, он понимал, что ни граф де Бодуэн, ни его прекрасная жена не ожидали визита, тем более в столь позднее время.

— Ваше величество, простите, — засуетилась Констанция, оглядывая свой халат и пытаясь запахнуть расходящиеся полы.

— Нет-нет, графиня, — перебил ее король, — это вы должны простить меня, я нарушил ваш покой и ворвался в ваш дом.

Граф де Бодуэн отступил к стене, с изумлением глядя то на короля, то на свою супругу.

— Я слышал, как вы играли, — сказал король, снимая шляпу с лихо заломленными полями и сбрасывая темный бархатный плащ, — мне понравилась музыка, она взволновала мое сердце.

Граф де Бодуэн подбежал к монарху и принял плащ и шляпу, а король, поправив парик, поклонился Констанции.

— Право слово, вы играли прекрасно.

— Ну что вы, ваше величество, — смутилась Констанция.

— Я давно собирался нанести вам визит.

— Что мы можем сделать для вас, ваше величество? — суетливо осведомился граф де Бодуэн.

— Да ничего делать и не надо. Главное, успокойтесь, не волнуйтесь, ведите себя естественно, так, будто бы ничего не произошло.

Король передал трость графу де Бодуэну и, пройдясь по комнате, остановился у пюпитра с раскрытыми нотами.

— Но ведь что-то, ваше величество, мы должны сделать для вас? — вновь настойчиво поинтересовался граф де Бодуэн.

— Полноте, граф, не беспокойтесь. Единственное, что мне нужно — это ваша компания.

Граф де Бодуэн и Констанция переглянулись. А король Витторио, пожав плечами, принялся листать ноты.

— А вы могли бы для меня поиграть? — король взял с клавесина флейту и осмотрел ее. — Вы прекрасно сейчас играли.

Король прикоснулся к клапанам.

— Неужели вам, граф, не хочется продолжить игру? У вас так чудесно получалось!

Граф суетливо огляделся, как бы ища поддержки. Наконец, встретился взглядом с Констанцией, та кивнула головой.

Арман взял вторую флейту, потом бросился в соседнюю комнату и вернулся со вторым пюпитром, на котором стояли ноты. Констанция, понимая, что отказываться нельзя, уселась за клавесин. Установив пюпитр и подвинув тяжелый серебряный канделябр со свечами, Арман де Бодуэн приложил флейту к губам и начал играть. Констанция сидела неподвижно, не решаясь прикоснуться пальцами к клавишам. Король Витторио в нерешительности прошелся по комнате, на несколько мгновений замер у окна, затем резко обернулся и, схвативв руки вторую флейту, приложил ее к губам.

Граф де Бодуэн уступил место у пюпитра, но король Витторио начал играть, не заглядывая в ноты, и голоса двух флейт наполнили помещение. Казалось, что даже язычки пламени на свечах трепещут в такт музыке. Граф де Бодуэн понял, что король играет намного лучше его, проникновеннее и тоньше, он опустил свою флейту и стал перелистывать свои ноты.

Король Витторио играл, прикрыв глаза, а Констанция все еще не решалась прикоснуться к клавишам клавесина и поэтому во дворце графа Бодуэна звучала только флейта короля Витторио.

— Граф, играйте, — отведя флейту от губ, повелел король, — и если вы будете играть лучше меня, то я не обижусь.

— Да что вы, ваше величество, — смущенно замялся граф, не решаясь поднести флейту к губам.

— Графиня, в чем дело? Аккомпанируйте, — король повернулся к Констанции.

Констанция вздрогнула, и ее пальцы опустились на клавиши. Король Витторио поднес флейту к губам и заиграл снова, не глядя в ноты. Время от времени он бросал странные взгляды на графа Бодуэна.

Тот некоторое время стоял, насупив брови, затем тоже принялся музицировать. Король и граф явно состязались, стараясь показать свое искусство во всем блеске.

Король опустил флейту и, не глядя на графа де Бодуэна, спросил:

— Я отрываю вас, граф?

Арман тоже опустил флейту и несколько мгновений прислушивался к звукам клавесина. Затем немного виновато улыбнулся:

— Нет-нет, ваше величество. Это совсем не так. Услышав подобный ответ, король Пьемонта заулыбался. Он, собственно говоря, и не ожидал услышать другие слова. Но вдруг его лицо стало хмурым.

— Знаете, граф де Бодуэн, короли иногда испытывают удовольствие от тонкой лести от своих придворных, а подданные получают за это скорейшее продвижение по службе.

Констанция, продолжая играть, то и дело посматривала на короля и своего мужа. Она не слышала, о чем разговаривают мужчины, но видела их сосредоточенные лица, сверкающие в полумраке большой комнаты глаза.

А граф де Бодуэн и король Витторио вновь поднесли флейты к губам, их пальцы легко побежали по клапанам, и музыка флейт и клавесина вновь наполнила звуками комнату. Трепетали язычки пламени свечей, зыбкие тени метались по шпалерам, потрескивали дрова в огромном камине, а два флейтиста играли и играли, глядя в глаза друг другу. Они как бы состязались — кто же не выдержит первым, кто же опустит свою флейту.

Не выдержал король Витторио — он был нетерпелив и несдержан от природы.

— Вы, наверное, думаете, граф, сколько же я еще буду докучать вам своим визитом?

Арман хотел было начать отнекиваться, но король движением руки остановил его.

— Помолчите, граф. Я все прекрасно понимаю. И он зло швырнул флейту на пюпитр, но не рассчитал, и пюпитр с дребезжанием упал на пол, а флейта отлетела к стене.

— Играйте! Играйте, граф! Не оставляйте музыку! — приказал король, и его подданные выполнили этот приказ, не смея ослушаться своего монарха.

Король нервно прошелся по большой комнате, на несколько мгновений исчезнув в темном углу, потом вновь появился в лучах света, схватил свою черную шляпу, трость и, даже не попрощавшись, покинул комнату, хлопнув дверью.

Констанция вздрогнула от этого звука, потом вскочила, а муж, все еще боясь ослушаться приказа короля, продолжал дуть в флейту и нажимать на серебристые клапана.

— Ну, теперь-то ты, Арман, я надеюсь, все понял? Спаси меня!

Граф де Бодуэн отложил флейту и посмотрел на свою жену абсолютно непонимающим взглядом, наивным, как у ребенка.

— Спаси меня от короля, Арман. Спаси!

— Да нет, нет, — вдруг взорвался граф де Бодуэн. — Абсолютно нет никаких причин беспокоиться и опасаться короля. Я не вижу таких причин.

Он остановился перед Констанцией и замахал перед ее лицом указательным пальцем.

— Если ты, Констанция, не сможешь ему сопротивляться, то тогда должна винить себя, самое себя — и больше никого другого.

— Как ты можешь такое говорить?! — воскликнула Констанция, отшатнувшись от мужа. — Как ты можешь?!

И граф понял, что сказал совсем не то, что следовало бы. Он принялся извиняться.

— Констанция, прости меня, я не то сказал, прости.

Он несколько секунд смотрел в глаза жены. И в зеленоватых глазах Констанции, в которых дрожали огоньки свечей, и в темных глазах самого Армана стояли слезы. Мужчина и женщина не выдержали и бросились в объятия друг другу, слившись в жарком поцелуе.

Но если бы кто-нибудь из них подошел в это время и взглянул в окно, то увидел бы короля Пьемонта Витторио, стоявшего посреди двора с опущенной головой. Король держал в руках трость с костяным набалдашником, с золотой монограммой и королевским гербом. Он держал трость так, как держит рыцарь меч, готовясь броситься в бой. Длинная уродливая тень тянулась от ног короля и ложилась на стену дворца графа де Бодуэна.

Слуги у кареты замерли в ожидании, испуганно поглядывая на застывшую фигуру своего повелителя, боясь даже перешептываться. Только лошади нетерпеливо постукивали копытами по мостовой, косили влажными глазами на короля Витторио, стригли ушами и тихо ржали.

— К черту! К дьяволу! К дьяволу все условности, — шептал король. — Мне все надоело, моя пытка уже становится невыносимой. Мое сердце разрывается от боли. Я не могу на все это смотреть, не могу слышать ее голос, ощущать запах ее тела. Я не могу даже покинуть этот Двор и стою здесь, как часовой. А она в это время, возможно, целуется со своим мужем, клянется ему в любви, а он, будто бы ни о чем не догадываясь, обещает ей как можно скорее вернуться из Испании, с честью выполнив мое поручение. Боже, боже мой! До чего я дошел!

Король сердито топнул каблуком в мостовую и вдруг сорвался с места, подбежал к карете, но вместо того чтобы сесть в карету, вскочил на козлы, столкнув кучера и, щелкнув длинным кнутом, резко дернул вожжи, кони рванули с места так сильно, что лакей, стоявший на запятках, не удержался и свалился на землю.

— Пошли! Пошли! — кричал король Витторио, щелкая кнутом.

Карета с грохотом мчалась по ночным улицам Турина.

— Вперед! Вперед! Что вы тянетесь, как мертвые? — вопил король, хотя лошади неслись изо всех сил.

И только чудо спасало короля Витторио от того, чтобы он не разбился. Мелькали столбы с чадящими фонарями, здания дворцов, площади. Испуганные прохожие шарахались в стороны, прижимаясь к стенам. Ночной дозор хотел было задержать бешено мчащуюся карету, но кто-то из солдат успел заметить герб и на всю улицузакричал:

— Дорогу королю! Это королевская карета! Офицеры вытянулись, отдавая честь и испуганно переглянулись.

— Куда это он так мчится? Наверное, в Леруа, эта дорога ведет туда.

— Да-да, это дорога в Леруа.

По-моему, король сидит на козлах, — сказал высокий офицер.

— Ты что? Этого не может быть, — заспорил другой. — Король сидел в карете, я видел его профиль.

— Оставь, разве можно что-нибудь рассмотреть внутри, когда карета несется с такой сумасшедшей скоростью!

— Да-да, так недолго и разбиться. В конце улицы слышался грохот, цокот копыт и неистовый крик:

— Скорей! Скорей!

Грохот быстро удалялся. Офицеры вновь переглянулись, поправили шпаги, мушкеты и неторопливо двинулись по улице в сторону королевского дворца.

А Арман и Констанция, даже услышав грохот отъезжающей кареты и возгласы короля, не разжали объятий. Они стояли, прижавшись друг к другу, Арман положил свою голову на плечо Констанции и тихо шептал ей на ухо.

— Не беспокойся, дорогая, я очень скоро вернусь и все будет хорошо. Вот увидишь, не пройдет и месяца, как я буду в Турине. Мы будем вместе и, может быть, если ничего не помешает, уедем вместе в Париж. А если ты хочешь, то поедем в твое имение в Мато. Хочешь?

— Да, да, Арман. Я хочу как можно скорее уехать отсюда. Мне страшно, страшно, по — настоящему страшно. И не только за себя, но и за тебя, за нашего малыша.

— Да нет же, Констанция, не стоит так беспокоиться. Ведь я оставляю тебя не одну. Здесь моя мать, мой дворец. Так что ты, дорогая, будешь в полной безопасности.

— Мне, Арман, очень хотелось бы в это верить.

— Мне кажется, дорогая, что ты вбила в свою голову все эти страхи. Твое воображение мешает тебе жить.

— Какие страхи? Арман, — воскликнула Констанция, отстраняясь от мужа, — это не страхи, я просто физически ощущаю, как король пожирает меня глазами. Физически, кожей, сердцем, душой…

— Нет, нет, Констанция, успокойся. Все это далеко не так. Наш король не такой ужасный человек, как ты думаешь.

— Я не знаю, Арман, почему ты мне не веришь. Но я чувствую, что я не ошибаюсь.

— Хорошо, дорогая, вскоре я вернусь и наша жизнь изменится.

Арман погладил Констанцию по густым волнистым волосам.

— Все образуется, все будет хорошо, не стоит беспокоиться. Ты мне веришь?

— Да, Арман, я хочу тебе верить.

— Ну вот тогда все прекрасно. А сейчас пойдем спать. Пойдем. Я хочу, чтобы эта ночь была нашей. Ведь мы с тобой очень долго не увидимся.

Граф де Бодуэн взял за руку Констанцию и повел ее в спальню. Констанция шла рядом со своим мужем, ее лицо было грустным, и выглядела она поникшей. Граф де Бодуэн захлопнул дверь и, взяв Констанцию на руки, легко понес к огромному ложу под белым балдахином.

Констанция была безропотна и молчалива, будто из нее ушла жизнь. День тянулся за днем, неделя за неделей. Изредка из далекой Испании приходили известия от Армана. Он клялся в любви, заверялКонстанцию в силе своих чувств. А в конце обязательно извинялся, что все еще никак не может справиться с поручением короля, что происходят всевозможные задержки, и он не может приехать в срок, как обещал. Констанция, распечатывая каждое новое письмо, чувствовала, что в нем не будет ничего утешительного и что ее муж вернется из Мадрида еще не скоро.

Старая графиня после того, как ее сын уехал в Испанию с секретной миссией, почувствовала себя полновластной хозяйкой дворца. Она расхаживала по комнатам дворца, грозно покрикивала на слуг, раздавала им всевозможные приказания, а на Констанцию поглядывала свысока. Время от времени старая графиня играла со своим внуком Мишелем, а когда ей это надоедало, она приглашала своих подруг, желчных и язвительных придворных дам. И они все, усевшись за большим столом в гостиной, принимались играть в карты, сплетничать, заниматься пересудами, обговаривая и издеваясь над теми придворными, кого не было за их столом.

Иногда графиня приглашала свою невестку присоединиться к ним. Чаще всего Констанция отказывалась, ведь ей совсем не хотелось слушать сплетни, их старческие дребезжащие голоса, воспоминания о каком-то далеком прошлом, когда все было не так, когда молодежь была не такой строптивой, когда нравы были иные, а в отношениях царила честность.

Старухи говорили о том, что в старые добрые времена они все были красавицами, все пользовались успехом у мужчин. И Констанция, поглядывая на их сморщенные лица с выцветшими водянистыми глазами, изумлялись.

«Да неужели вот эти старые злые и желчные ведьмы когда-то могли быть красивыми, когда — то могли волновать сердца мужчин… А может быть, так оно и было?». Вот и сегодня престарелые дамы собрались за карточным столом. — А помнишь, — воскликнула графиня Леруа, — как несколько лет тому назад за меня дрался на дуэли маркиз… Э-э, как же его звали?

— Да-да, я прекрасно помню. Какой это был замечательный мужчина. Жаль, что он погиб во время войны.

— Да, жаль, — ответила маркиза. Графиня де Бодуэн приложила кружевной платочек к своим глазам, смахивая слезу.

— А барон Лакруа, помните, маркиза, какой это был видным мужчина, какие у него были пышные усы.

— О, да! Это был самый красивый рыцарь в нашем королевстве. Когда он появлялся при дворе, все дамы провожали его вожделенным взглядом. Только жаль, что его жизнь сложилась так неудачно — от слишком большого количества выпитого вина, да от своих любовных приключений, он, бедняжка, сошел с ума.

— А где он сейчас? — поинтересовалась графиня де Бодуэн, не глядя на свою невестку.

— Он где-то в своем поместье, старый и совсем не похож на прекрасного и благородного рыцаря.

Переговариваясь, женщины продолжали игру, тасовали карты. Констанция обычно не участвовала в подобных разговорах и не играла в карты. Она даже не следила за игрой и зачастую проигрывала. Сегодня Констанция сидела со всеми за столом, но мысли ее были очень далеко отсюда.

— Дорогая, а почему вы не смеетесь?

— Смеяться? — оторвала глаза от карт Констанция. — А над чем же, маркиза, я должна смеяться?

— Как? Вы что, не слышали?

— Извините, я увлеклась игрой и не слышала.

— Как это, графиня, вы увлеклись игрой? Вы же вместо дамы бросили крестового короля.

Констанция недовольно посмотрела на стол и увидела, что, действительно, ошиблась.

— Да это и не удивительно, что моя невестка бросила вместо дамы крестового короля. Старухи захихикали.

— Да-да, графиня, все сейчас только и думают, что о короле.

— Кто думает о короле? — спохватилась Констанция.

— Как это кто? Все дамы в нашем королевстве только и думают о короле, — проговорила маркиза Леруа, — ведь он такой сильный, такой желанный.

— Перестаньте, — Констанция бросила карты и встала из-за стола.

Вдруг дверь гостиной распахнулась, и слуга громко выкрикнул:

— Ее величество королева.

Все женщины поднялись со своих мест и склонили головы. Королева быстро вошла в гостиную вместе с двумя сопровождающими ее фрейлинами. Тяжелая меховая накидка спадала чуть ли не до самой земли. Королева подошла к столу и с интересом посмотрела на всех собравшихся. Но тут ее взгляд встретился со взглядом графини де Бодуэн.

— Вы, Констанция, тоже играете в карты?

— Да, ваше величество, — Констанция сделала книксен.

— Я понимаю, — сказала королева, прохаживаясь около стола. — В эти холодные дни невозможно обойтись без азартных, веселящих кровь игр.

Маркиза Леруа вдруг хихикнула.

— Знаете, ваше величество, все при дворе только и говорят, что холода будут держаться до тех пор, пока наш король находится в загородном доме.

— Да-да, маркиза, но все же надо жить и не обращать внимания на холод, — на лице королевы отразилась досада. Она даже не пыталась ее скрыть.

— У вас, графиня, здесь хорошо — тепло и уютно. А вот у меня во дворце холод. К столу не подают вино и все ходят озабоченные и злые.

— Что я могу поделать? — Констанция поклонилась королеве. — Приходите к нам на обед, у нас подают пирожные, наливают вино. Мы стараемся себе ни в чем не отказывать.

— Да-да, вам хорошо, — язвительно улыбнулась королева, — я вам, мадам Констанция, даже завидую.

— Нечему, собственно говоря, завидовать, ваше величество, — склонив голову, глядя себе под ноги, произнесла Констанция де Бодуэн.

— Это вам так кажется, графиня. А я думаю, что вам как раз можно позавидовать. — И не прощаясь, так же стремительно, как появилась, королева направилась к выходу.

Старухи переглянулись, покивали головами и взялись за карты. А Констанция так и осталась стоять, не зная, присесть ей к столу или удалиться в свою комнату.

— Она святая, — вдруг произнесла одна из старух, глядя на закрывшуюся за королевой Пьемонта дверь.

— Да-да, она святая, — подтвердила мать Армана. — Но и король тоже хорош.

— Он страстный и сильный, — глядя на Констанцию, сказала маркиза.

Констанция подошла и заняла свое место за столом, положив руки на глянцевые листы карт.

Одна из женщин посмотрела на Констанцию и громко осведомилась:

— Графиня де Бодуэн, пишет ли вам ваш муж из Испании?

— Да, пишет, — коротко ответила Констанция.

— И как долго он еще будет находиться вдали от нас?

Констанция не зная, что ответить любопытной даме, пожала плечами.

— А зачем собственно, он так надолго уехал в Испанию?

— Он выполняет поручения короля, у него секретная миссия, — ответила Констанция.

— Секретная? — изумилась баронесса, глядя на старую графиню де Бодуэн.

— Да, секретная, — криво усмехнулась старуха.

— Я просто обожаю секреты, — расхохоталась баронесса.

Ей начали вторить все собравшиеся за большим столом. Смех был настолько неестественным, что Констанция догадалась — он относится не столько к миссии ее мужа, сколько к ней самой. Ее глаза блеснули. Смех тут же смолк. Но баронесса решила продолжить этот щекочущий нервы разговор.

— А в чем, собственно говоря, Констанция, секретность миссии графа де Бодуэна?

— Извините, но я в этом вопросе не осведомлена.

— Ах, вы не знаете?! Муж не рассказал вам?

— Нет, не рассказал, — коротко, стараясь пресечь подобный разговор, ответила Констанция.

Но баронессе, казалось, только это и надо было. Она приподнялась из-за стола, подалась вперед к Констанции и громко сказала:

— Дорогая графиня, неужели вам неизвестно, что все при дворе знают, в чем заключается секретная миссия вашего мужа?

Констанция вжалась в кресло.

— И в чем же? — осведомилась маркиза.

— В чем? А спросите у графини.

Констанция огляделась по сторонам, ища поддержки. Но старая графиня де Бодуэн молча перебирала карты в дряблых пальцах и по ее лицу было видно, что она абсолютно не собиралась помогать своей молодой невестке найти выход из довольно щекотливого положения, что ей даже нравится, как беспощадно и жестоко с ней разговаривают ее подруги.

— Ну и в чем же, баронесса, коль вы так прекрасно осведомлены, секретность миссии моего мужа? — Констанция поднялась и отшвырнула карты.

— Наш король отправил графа де Бодуэна с очень-очень секретной миссией, как можно дальше от Турина, только лишь для того, чтобы вы, дорогая графиня, остались в одиночестве.

— Мне все равно, — проговорила Констанция и выбежала из зала.

Вслед ей понесся дребезжащий хохот.

— Хватит, хватит, — успокоила всех старая графиня. — Я думаю, что, в конце концов, эта парижская гордячка все поймет.

— А король, — сказала маркиза, — как уехал из Турина в свой загородный дворец, так уже несколько недель не появляется при дворе.

— Совсем не появляется? — поинтересовалась баронесса.

— Да, дорогая, совсем. Он даже не принимает своих министров.

— А послов? — не унималась баронесса.

— Какие послы?! Король просто обезумел от страсти, он сам не в себе.

— Полноте вам, — попыталась урезонить своих подруг графиня де Бодуэн. — Все как-нибудь образуется.

— Конечно, конечно же, образуется, — воскликнула маркиза. — Но, возможно, не так быстро. Хотя я уже давно не выдержала бы. Ведь король в сущности довольно привлекательный и сильный мужчина. Мне непонятны мотивы поведения кое-кого из наших знакомых.

— Да-да, — закивала головой старая графиня де Бодуэн, — мне тоже, если быть откровенной, не понятно ее поведение.

Женщины смолкли, только перебрасывались картами. Но через несколько минут разговор вновь завертелся вокруг любимой темы — придворная жизнь.

— Королева, в самом деле, прекрасная женщина, — сказала баронесса.

— Прекрасная, но несчастная, — заметила маркиза.

— Ну что вы, полноте вам, — старая графиня де Бодуэн посмотрела на маркизу, — у короля прекрасный сын, прекрасный наследник, и его жена, в целом, счастливая женщина. Она в этой жизни получила все, что хотела.

— Вряд ли, вряд ли, графиня, все. Ей хочется любви, а король холоден и, как женщина, я понимаю, как тяжко это переносить.

Констанция сидела в детской над коляской своего сына. Мальчик спал, лицо его было безмятежным. Ребенок был похож на ангела. Констанция прикоснулась к его кудряшкам, пригладила их, наклонилась и нежно поцеловала спящего сына в лобик.

Ребенок приоткрыл глаза и, увидев над собой склоненную мать, улыбнулся, потянувшись к ней розовыми ручонками.

Констанция взяла руки сына в свои и перецеловала каждый пальчик. Мишель улыбнулся еще шире, но вдруг громко заплакал. Няня, дремавшая в углу, бросилась к ребенку.

— Мадам, мадам, он наверное, хочет кушать.

— Нет-нет, дорогая, погоди, — сказала Констанция, — я хочу с ним немного поиграть. Ты можешь быть свободна, иди в соседнюю комнату. Я хочу побыть с ним одна.

Няня удалилась. А Констанция, взяв ребенка на руки и крепко прижав к груди, принялась расхаживать от одной стены к другой, тихо напевая ему.

Ребенок, убаюканный голосом матери, снова уснул. Он, хоть и был тяжелым, но Констанции казался легче перышка.

— Мишель, Мишель, скоро вернется наш отец. Мы будем все вместе, он тебя так любит и в каждом письме спрашивает, сильно ли ты подрос. Боже, почему моя жизнь так складывается? — шептала на ухо сыну Констанция.

Ребенок шевельнулся и на его пухлом розовом личике появилась улыбка, но глаз он не открывал.

— Спи, спи, малыш, это я так. Извини, — попросила прощения у спящего сына Констанция, продолжая расхаживать по комнате.

Она на несколько мгновений замерла у камина, над которым висело большое зеркало в массивной золоченой раме. Она всматривалась в свое молодое прекрасное лицо, смотрела на спящего сына, который спал, положив ей головку на плечо. Ее сердце билось, а грудь вздымалась.

— Боже, когда же, в конце концов, вернется Арман? Когда кончится эта пытка? Когда все перестанут косо смотреть в мою сторону и докучать своими расспросами, грязными намеками. Как мне все это надоело! Как хочется уехать! В Париж или в Мато. Мишель, мой маленький сын, расти как можно скорее. Как можно быстрее становись на ноги, а потом мы вместе уедем во Францию, покинем Пьемонт, Турин, этот дворец. Будем жить в другом месте, среди других людей, не таких злых, глупых. Мы будем жить в Мато, я расскажу тебе о том, как когда-то большущий рыжий кот спас меня от огромной серой крысы. Ты увидишь там портрет своей бабушки, моей матери, которую я, к сожалению, почти не помню. Там очень хорошие люди, очень большой старинный парк, много красивых цветов. А еще не очень далеко океан. Констанция повернулась.

— Слышишь меня, Мишель, там океан, по которому плавают корабли с большими белыми парусами. А над синими волнами летают белоснежные чайки. Они кричат, размахивают крыльями, зовут с собой. И может быть, мы с тобой, Мишель, покинем Францию и поплывем по синему — синему морю куда-нибудь оченьдалеко, туда, где нас с тобой никто не знает, где никто не будет мешать нам строить свою собственную жизнь, такую, как хочется нам. А пока спи, Мишель, спи, мой маленький, набирайся сил.

Констанция подошла к колыбели и уложила малыша. Тот сладко зачмокал губками, Констанция даже прослезилась, глядя на его розовое невинное личико, потом повернулась и медленно, тихо ступая, покинула комнату.

Осторожно подойдя к двери гостиной, Констанция замерла, прислушиваясь. В гостиной все еще продолжалась игра. Подруги старой графини де Бодуэн сплетничали, хихикали, восклицали и хлопали в ладоши. Констанция поморщилась, развернулась и направилась в свою комнату. Она достала из секретера последнее письмо Армана и принялась его перечитывать. Слова расплывались перед глазами, и Констанция поняла, что плачет, она ощутила, как ей одиноко и холодно в этом огромном пустынном дворце графов де Бодуэн, как ей хочется бросить все и умчаться прочь. И еще она поняла, что согласна променять этот

Огромный холодный дворец на скромное жилище, на такое, каким был дом Филиппа Абинье. Ей больше нравилось общаться с простыми людьми, честными и искренними.

Сложив перед собой руки, глядя в жарко пылающий камин, Констанция зашептала слова молитвы. Она просила господа Бога, чтобы он избавил ее от страданий, чтобы как можно скорее вернулся Арман и чтобы души тех, кого она когда-то любила, нашли успокоение.

ГЛАВА 6

День тянулся за днем, недели проходили за неделями. Констанция чувствовала себя всеми покинутой и забытой. Вести из Мадрида приходили очень редко, а письма ее мужа графа де Бодуэна были прохладными и в конце каждого письма была приписка, в которой граф де Бодуэн извинялся, что вынужден задержаться вИспании, потому что вопрос, который должен был решить, оказывается, не так прост, и испанский король должен собрать совет, должен со всеми переговорить, прежде чем дать ответ.

Эти приписки с извинениями уже изрядно надоели Констанции. Она чувствовала по тону писем, что разлука предстоит еще довольно долгая, и король Пьемонта Витторио явно не спешит возвратить своего подданного на родину.

«Ну почему все против меня? Почему Арман не хочет как можно скорее вернуться домой, не хочет обнять меня, прижать к груди Мишеля? Почему его поездка в Испанию оказалась столь длинной? Ведь король обещал, что она будет длиться не более месяца, а если и больше, то совсем не намного, может быть, от силы на пару недель. А разлука затянулась и уже почти полгода граф не возвращается на родину».

Констанции казалось, что вокруг нее образовалось некое отчуждение. Старая графиня де Бодуэн смотрела на свою невестку свысока, она явно чувствовала себя полноправной хозяйкой в доме, часто без повода набрасывалась на слуг, бранила их, а с Констанцией почти не общалась. Она даже не утруждала себя сообщить, что пишет ей сын. И в последнее время Констанция все чаще и чаще думала о том, что напрасно она согласилась на брак с графом де Бодуэном, напрасно покинула Париж, где при дворе чувствовала себя вполнесносно. Зачем ей, молодой и красивой женщине, понадобилось вот так вдруг порвать все связи, бросить приятное общество и покинуть Париж? Зачем она приехала сюда, в Пьемонт, поселилась в этом большом дворце, холодном и чужом, где все вещи были не ее, где все на нее смотрели отчужденно?

Вот и сейчас она, задержавшись на прогулке, поздно возвратилась домой. Старая графиня де Бодуэн уже давно спала и во дворце царила гнетущая тишина. Констанция медленно поднялась по широкой лестнице на свою половину дворца. Отворила первую дверь и вошла в темную гостиную. Сквозняк раскачивал тяжелые занавески и какие-то зыбкие тени скользили по стенам, по старым картинам, по скульптурам, по мебели. Констанции сделалось неуютно и она почувствовала, как вновь смертельная тоска охватывает ее душу.

«Боже, как мне все это надоело! Может, подняться к сыну? Нет не надо, не стоит его будить, не стоит его беспокоить, ведь и так в последнее время он капризничает, а сон его некрепок». Она взяла со стола светильник, долго смотрела на колеблющийся огонек, а потом медленно двинулась через анфилады комнат, отворяя одну дверь за другой, в свою спальню.

«Как здесь пусто! Какое здесь царит смертельное уныние! И почему ничто не радует мою душу?»

Она сама задавала себе вопросы и тут же отвечала на них. Вдруг она услышала какой-то странный шорох, похожий на тяжелый вздох. Женщина замерла, светильник Дрогнул в ее руке. Но затем Констанция преодолела свой страх и уже более решительно двинулась вперед.

Ее длинная тень двинулась по старым обоям, по раскачивающимся тяжелым шторам. Перед входом в свою комнату Констанция замерла, как бы предчувствуя что-то недоброе, какую-то скрытую угрозу. Она помедлила перед дверью, не решаясь положить ладонь на холодную, начищенную до блеска ручку.

«Ерунда, это все нервы… Нервы расшалились», — успокоила себя женщина, нажимая на ручку и переступая порог.

Свет вырвал из темноты знакомые вещи: кресло, диван, клавесин, картины в тяжелых резных рамах, на которых тускло поблескивала позолота. С этих картин на Констанцию смотрели незнакомые ей люди — это были предки графов де Бодуэнов. Мрачные лица, неприятные женщины с какими-то тяжелыми взглядами.

«Эти предки де Бодуэнов очень похожи на графиню, она такая же желчная, сварливая и вечно чем-то недовольна. Ей все не так, она всех готова осуждать, о любом сплетничать. Вообще, она несноснаясварливая женщина». Вдруг Констанция напряглась. Ей показалось, что в соседней комнате кто-то есть. Она немного опустила светильник, дрожащий в ее руке, прислушалась.

«Да нет же, нет, мне показалось, это ветер где-то стучит в ставни, а может, тяжелая штора раскачивается сквозняком и шуршит. Нет-нет, там никого не может быть». Но сердце сжимал какой-то странный холодок. И вдруг из-за колонны, отбрасывая длинную тень, вышел мужчина в тяжелых охотничьих сапогах и черном камзоле. Сверкали золоченые пуговицы, сверкали глаза, отражая зыбкий светсветильника. — Это я, — вдруг произнес мужчина, и Констанция вздрогнула, едва не выронив светильник.

Она отпрянула в сторону, прижалась к стене, но тут же спохватилась. Она низко склонила в поклоне голову, ведь перед ней всего в нескольких шагах стоял сам король Пьемонта Витторио. Констанция как ни старалась, не смогла рассмотреть выражение лица короля. Единственное, что она видела — это сверкающие глаза.

— Вы вынудили меня, графиня, прокрасться сюда.

— Я?! — изумленно прошептала Констанция.

— Да-да, вы, графиня, заставляете меня вести себя так, будто я мелкий воришка. Но ведь я король!

— Ваше величество… — Констанция, произнеся начало фразы, не знала, что скажет.

— Говорите, говорите, графиня, — король улыбнулся. Констанция заметила, как сверкнули его зубы.

— Ваше величество, вы здесь, в моем доме в столь поздний час?

— Не беспокойтесь, графиня, меня никто не видел, я пробрался в ваш дом тайно.

— Слуги? Старая графиня? — испуг появился на лице Констанции, ее грудь тяжело вздымалась, а дыхание было тяжелым и прерывистым.

— Неужели вы, графиня, не видите, неужели вы не знаете, что со мной происходит?!

— А что я должна видеть и что должна знать?

— Не прикидывайтесь и не притворяйтесь, графиня, вы меня губите.

— Я — вас?.. — каким-то странным молящим голосом произнесла Констанция.

— Да, вы, графиня, — как-то равнодушно и даже буднично ответил король, — вы и только вы, ведь во всем моем королевстве нет ни одной женщины, которую я так страстно желал бы.

— Ваше величество, не говорите так, не надо…

— Я чувствую, графиня, я знаю, моя душа разрывается на части, будто ее терзает страшный зверь.

— Ваше величество… — прошептала Констанция.

— Да, да, как будто этот страшный дикий зверь пробрался в мою душу и терзает меня изнутри, впиваясь в мое сердце своими острыми когтями. Я постоянно думаю о вас, Констанция, вижу вас во сне. Стоит мне только закрыть глаза, как ваше лицо появляется рядом, я пытаюсь прикоснуться к щекам, но тут же осознаю, что это всего лишь сон, всего лишь страшное видение.

Констанция грустно улыбнулась.

— Я сказал что-то смешное, графиня? — обиженно осведомился король Витторио.

— Нет-нет, ваше величество, — поспешила успокоить короля графиня.

— У меня никогда не было любовниц, никогда, решительно сказал король, будто бы произнося словаприговора.

— И теперь не будет. Нет, не буду я вашей любовницей! — бросила прямо в лицо королю Констанция.

Король будто бы что-то преодолел в себе, будто бы разрубил нить, которая-удерживала его и двинулся к Констанции. Его тяжелые шаги гулко отдавались под тяжелым сводом, даже пламя в светильнике затрепетало. Констанция прижалась к стене, ощущая холод мраморных плит.

— Да, я король, король Пьемонта, зовут меня Витторио. Но даже несмотря на то, что я король, у меня манеры простого крестьянина.

Мужчина приблизился к женщине почти вплотную, между ними был только светильник, и Констанция прикрывалась им как оружием. Ее грудь прерывисто вздымалась, тонкая жилка на шее трепетала, а огромная жемчужина фамильного медальона становилась то розовой, то золотистой. Король как загипнотизированный смотрел на эту жемчужину, которая находилась как раз в ложбинке между высоких грудей. Жемчужина подрагивала, и король жадно облизал пересохшие губы.

— Вы, графиня, единственная женщина, вообще единственный человек в королевстве, который не боится меня. Король приподнял руку, пытаясь прикоснуться к сверкающей жемчужине. Констанция от испуга дрогнула и выронила светильник. Он опрокинулся, масло пролилось и тут же вспыхнули язычки пламени. Они заплясали прямо у ног женщины, прямо у подола ее сверкающего шелкового платья.

А король смотрел в испуганные глаза Констанции, даже не обратив внимания на то, что у его ног разгорается пламя.

— Мне надо было поехать в Мадрид, ваше величество.

— Вам?

— Да-да, мне, или Арману не надо было туда ехать, ведь он там ничего не делает, — с мольбой взглянула Констанция на короля.

Тот улыбнулся в ответ краешком губ, как бы понимая, о чем сейчас думает женщина.

— Это мог сделать любой, любой из ваших придворных, вы могли послать маркиза Лоренцетти или барона Леграна. Да вообще, любого, ваше величество.

— Нет, нет, — прошептал король, — вы, графиня, замечательная женщина и во всем королевстве нет равной вам.

Только сейчас Констанция заметила, что пламя подбирается к подолу ее платья. Она отшатнулась от стены и склонилась на колени, думая, как бы погасить пламя. Король тоже опустился. Мужчина и женщина стояли друг против друга на коленях, а между ними вздымались золотистые языки пламени.

— Графиня, я мог бы послать в изгнание всю вашу семью, всю… и вас.

Тут король осекся и как бы принюхался. Констанция напряглась и огляделась по сторонам.

— Даже ваш запах, графиня, преследует меня повсюду. Он не похож ни на чей другой, — ноздри короля хищно трепетали, а глаза сверкали безумным огнем.

— Нет, нет, ваше величество, не говорите так! Король протянул руку, пытаясь приблизиться к полуобнаженному плечу Констанции, но та судорожно рванулась в сторону, отклоняя руку короля.

— Огонь! Огонь! — испуганно вскрикнула она. — Мы сейчас сгорим!

— Да успокойтесь вы, графиня, — король протянул руку, схватил подушку и быстро, несколькими движениями погасил пламя. — Вы понимаете, графиня, что я, король Пьемонта, мог бы с вами сделать?

— Да все я знаю, — как-то горестно и очень по-женски ответила Констанция.

Король протянул руки, пытаясь взять голову Констанции в свои ладони и притянуть к себе.

Но женщина вновь судорожно рванулась в сторону вскочила на ноги и прижалась спиной к стене.

— Ну чего? Чего ты боишься? — король бросился к Констанции и схватил ее за руки. — Да я люблю тебя люблю! Чего ты боишься? Чего?

— Нас могут услышать!

— К черту! Плевать мне на всех, плевать! — воскликнул король Витторио. — Если ты хочешь, я могу открыть все окна, пусть все видят, пусть все знают, что король в твоем доме. Я могу в любой момент взять тебя силой и никто не сможет меня остановить! — Но я этого не хочу, — Констанция опустила голову, понимая, что король Витторио говорит чистую правду.

Король тяжело вздохнул и решительно направился к двери. Он толкнул ее и замер, обернувшись к Констанции.

— Не обманывай себя, не обманывай. В один прекрасный момент ты сама придешь ко мне.

— Нет, нет, — прошептала Констанция, все еще вполне веря в то, что говорит.

Она отрицательно закивала головой:

— Никогда! Никогда не приду! — она говорила так тихо, что король не мог слышать ее слов.

— Да, ты придешь ко мне, я в этом абсолютно уверен, — король громко хлопнув дверью, решительно двинулся к выходу.

Констанция, прижавшись к холодной стене, прислушивалась к удаляющимся шагам короля.

«Боже, зачем ты ввергаешь меня в подобную пытку? Зачем? За что? Чем я провинилась перед тобой?»

Всю ночь Констанция не могла сомкнуть глаз. Ей чудилось, что в спальню входит король, наклоняется к ней, хватает ее за плечи, трясет и жадно, до боли, целует. — Нет! Нет! — шептала Констанция, вскакивая с постели. Она даже не разделась, а лежала на постели в платье боясь, что каждую минуту может вернуться король Витторио. Она смотрела, как горят свечи у изголовья кровати, как медленно стекает золотистый воск. Потом смотрела на поленья, догоравшие в камине, скользила взглядом по стене. — Боже, боже, — шептала она, — когда же наступит рассвет? Почему эта ночь такая длинная и никак не может кончиться? Когда же взойдет солнце?

Услышав шорох или стук ставен, Констанция вскакивала с постели и подбегала к окну. Там, в темноте, она видела проходящего под окнами сторожа.

— Боже, боже, когда же придет утро? Неужели мне вот так вот и мучиться?

Но утро наступило, померк свет свечей. Констанция, облокотясь на подоконник, смотрела на улицу. Клубился туман и даже старых деревьев парка не было видно.

— Боже, какой густой туман! Может, он никогда не рассеется, может весь мир утонул в нем?

Ей было не по себе. Она чувствовала ужасную тоску, все тело болело, будто она несколько дней подряд занималась тяжелым физическим трудом. Нервы были напряжены до предела. Дворец постепенно оживал. Констанция слышала голоса слуг, слышала, как бранится на дворецкого старая графиня де Бодуэн, слышала плач Мишеля. Но она будто оцепенела, будто замерзла, превратясь в ледяное изваяние. Она неподвижно сидела на краю постели, зажав в коленях дрожащие руки.«Надо уехать, надо как можно скорее уехать отсюда, забрать Мишеля и покинуть Турин. Скорее в Париж, а из него в Мато, в родной дворец. Там все знакомо, там все принадлежит мне, там я буду в безопасности, и король Витторио не сможет меня преследовать… Нет, это глупо…»С этими мыслями Констанция прилегла на край подушки. По ее лицу текли слезы…

Несколько дней Констанция не выходила из комнаты. Наконец, затворничество невестки вконец надоело старой графине де Бодуэн. Она позвала нескольких слуг и приказала взломать дверь.

Старый грузный дворецкий предварительно постучал.

— Графиня, графиня, откройте дверь, иначе мы ее взломаем.

— Нет, уходите! Я не открою!

— Ломайте! — грозно приказала старая графиня де Бодуэн.

Перекрестившись, дворецкий отошел на несколько шагов от двери, потом пригнулся и всем телом ударил в дверь. Щелкнул замок и, отломив большой кусок доски, упал на пол. Дверь распахнулась. Старая графиня де Бодуэн в сопровождении слуг вошла в комнату своей невестки.

— Как ты себя ведешь, Констанция? — первое, что сказала старая графиня де Бодуэн.

— Я хочу домой, я хочу в Париж, — не оборачиваясь к графине, резко произнесла Констанция.

— Подите прочь! — приказала слугам графиня. Те, пятясь, покинули комнату Констанции.

— Я не понимаю, Констанция, как ты можешь быть такой эгоисткой?

— Я эгоистка? — искреннее и неподдельное изумление было в голосе Констанции.

— Да-да, ты, дорогая, ты не желаешь думать о будущем моего сына, своего мужа, не желаешь думать о будущем Мишеля, моего внука. Ведь их родина здесь.

— Я хочу домой, я хочу в Париж, я устала от всего этого, от преследований, от сплетен, от склок, от грязных пересудов, от нечистоплотных намеков.

— А ты хоть понимаешь, что все эти сплетни, интриги, разговоры из-за тебя! Его величество заперся в Риволи, никого не подпускает к себе, государственные дела запущены! Даже министры не могут попасть к своему королю, не говоря уже о королеве и ребенке. Король сказал, что не появится до тех пор, пока ты, Констанция, не приедешь к нему.

— Я? Почему я должна ехать к нему? Я что, его жена? Пусть скорее возвращается Арман, он сможет

Защитить меня! Я отправлю курьера, чтобы Арман поскорее вернулся.

— Нет, ты не отправишь никаких курьеров! Не губи, не губи карьеру моего сына! Я не позволю, Констанция, сделать тебе этого и не позволю похоронить его карьеру!

— Но ведь он мой муж, а я его жена. Мы перед алтарем клялись в верности друг другу. Я уеду из Турина, покину Пьемонт.

— А вот это ты не сможешь сделать, потому что для подобного шага нужно решение либо твоего мужа, либо в его отсутствие — короля, — графиня развернулась и семенящей походкой покинула комнату Констанции.

А та, как подкошенная, рухнула на разобранную постель и уткнувшись лицом в подушку, зарыдала.

— Боже, Боже, за что эти несчастья на мою голову? За что?! Констанция плакала безутешно, как ребенок. Все ее тело сотрясалось от рыданий, слезы ручьями лились по щекам и вскоре подушка была мокрой.

Выплакавшись, Констанция немного успокоилась и уснула. Но сон ее не был крепким. Постоянно клубился туман и из него выплывало то лицо короля с хищными сверкающими глазами, то вообще, она брела, потом бежала в тумане, спотыкаясь о какие-то странные предметы под ногами.

И вдруг она услышала тонкий пронзительный крик ребенка. Констанция остановилась, еще не понимая, во сне или наяву она слышит этот крик.

— Да нет, нет, это все во сне, — утешила себя женщина, — это только лишь сон, тяжелый сон. А может быть, я действительно слышу плач сына?

Констанция бросилась на голос ребенка, пробиваясь сквозь густой липкий туман, который обволакивал ее тело, не давая двигаться быстро и уверенно. Какие-то мохнатые ветви, шершавые стволы деревьев появлялись из тумана тут и там. Констанция, выставив вперед руки, пыталась бежать, но ее движения былинеуверенными и двигалась она очень медленно. Голос Мишеля звучал все ближе и ближе.

Констанция попробовала ускорить шаги, но ничего не получилось. Туман был настолько густым, что Констанция вязла в нем как в зыбком песке. И еще деревья их жесткие колючие листья. Чем быстрее она шла, тем глуше и глуше слышался голос ребенка. Вдруг она услышала где-то совершенно рядом, на расстоянии протянутой руки слабый детский крик.

— Что это? — замерла Констанция, окруженная со всех сторон густыми клубами тумана. — Кто это? — позвала она. Ребенок снова вскрикнул.

Где ты? Где ты? — Констанция наклонилась и, разведя руки в стороны, принялась ощупывать холодный влажный туман.

— Я здесь, мама, — вдруг послышался тонкий голосок.

— Мишель! Мишель! Где ты?! Констанция безумно испугалась и заплакала. Она даже во снечувствовала, как по ее щекам катятся крупные горячие слезы.

— Мишель! Малыш! — повторяла она, но голоса уже не было слышно.

«Неужели это сон? Может это явь?»— во сне подумала Констанция.

Но тут она услышала слабый, как бы тонущий в густом тумане детский плач и догадалась, что голос сына она слышит по-настоящему. Глаза открылись и она вскочила с кровати.

— Мишель! Мишель! — позвала Констанция, быстро направляясь к двери. Она бежала из комнаты в комнату, слуги шарахались от своей госпожи. Она бежала в комнатку своего сына.

Дверь в детскую была распахнута. На креслах, стульях, повсюду были разбросаны детские вещи. В постели ребенка не было, в соседней комнате не было и няни.

Констанция подбежала к одному из слуг и глядя ему прямо в глаза, зашептала:

— Где? Где мой сын?

Слуга развел руками и кивнул в сторону выхода во двор.

Что, там, на улице? Слуга снова согласно кивнул и быстро удалился за дверь.

Что он там делает? Почему его вынесли на улицу, ведь там дождь, там холодно? — зашептала графиня де Бодуэн, подскакивая к окну и отводя тяжелую бархатную штору.

Посреди двора стоял экипаж, запряженный четверкой черных лошадей. Старая графиня де Бодуэн отдавала какие-то распоряжения дворецкому. Слуги привязывали чемоданы и сундуки. Няня с ребенком на руках забиралась в карету.

— Что это такое?! Что это?! Констанция попыталась распахнуть окно, но задвижку заклинилои ее усилия оказались тщетными. Тогда она бросилась по широкой мраморной лестнице вниз, она уже поняла, что задумала старая графиня де Бодуэн.

— Но зачем?! Зачем она это делает?! Зачем она забирает у нее сына?!

Констанция сбежала вниз и, выскочив на крыльцо, тяжело перевела дыхание.

Старая графиня де Бодуэн повернула голову в сторону своей невестки и презрительно надменно усмехнулась. А затем быстро встала на ступеньку, забралась в карету и, захлопнув за собой дверь, громко крикнула:

— Пошел! Пошел!

Кучер, натянув вожжи, щелкнул кнутом и четверка лошадей быстро выехала со двора.

— Стойте! Стойте! — иступленно закричала молодая графиня, бросаясь вдогонку.

Но было уже поздно. Она увидела, как мелькнуло лицо старой графини де Бодуэн за стеклом и Констанции ничего не оставалось, как стоя посреди двора, заломив руки, горестно зарыдать.

Констанция, охваченная горем, не заметила, что на крыльце стоял облаченный в черную сутану священник. Это был один из тех двоих священников, которые пытались уговорить Констанциюотдаться королю. Этот священник приходился дальним родственником де Бодуэнам.

— Поди сюда, дочь моя, я тебе кое-что объясню.

— Нет! — воскликнула Констанция, но подошла к священнику.

— Дитя мое, ты должна смирить гордыню.

— Нет! Нет! — иступленно вскрикнула Констанция, сбрасывая руку священника со своего плеча. — Этого никогда не будет! Никогда!

— Вот видишь, у тебя забрали сына, — немного каркающим, дребезжащим голосом заговорил священник.

— За что?! Почему?! — сама себе задавала вопрос Констанция, хотя прекрасно знала ответ.

— А потому, дитя мое, что все мы принадлежим королю — я, ты, твой сын, твой муж, графиня, министры, военачальники, епископы… — все. Все мы принадлежим только королю Пьемонта Витторио. И если кто-то из подданных ведет себя плохо, это отражается на всех нас.

— Но ведь у меня есть муж, граф де Бодуэн, ваш внучатый племянник, святой отец!

— И он принадлежит королю Витторио, как все мы.

— Я принадлежу ему, я перед алтарем клялась в верности!

— Это ничего не значит, дитя мое, мы все должны думать о короле. Ты своим упорством, дитя мое, довела короля почти до безумия. Он уехал, покинув двор, он никого не принимает, забросил все государственные дела. И страдает не только он, а все мы, все королевство, все подданные — тысячи людей, — нравоучительно склоняясь к Констанции все ниже и ниже, бубнил старый священник.

— И что же я должна делать?

— Ты должна утешить короля, только ты сможешь это сделать, больше никто.

— Ну почему я?

— Король желает этого.

— Мало ли чего он еще может пожелать? Может быть, ему захочется, чтобы у него вместо свечей во дворце горела луна?

— Нет, дитя мое, он желает реального.

— Но святой отец, как вы можете это говорить?

Морщинистое лицо дрогнуло, глубоко посаженные глаза сверкнули под густыми бровями, а крючковатый нос стал похож на клюв птицы.

Я все понимаю, дитя мое, но этого, наверное, желает бог.

— И вы, вы, священник, можете говорить подобное?

— Да, могу, дитя мое.

Священник положил руку на плечо Констанции и, склонившись к самой ее голове, зашептал:

— Тебе, дитя мое, уже отпущены все грехи, те, которые ты совершила, совершаешь и которые совершишь. Милость божья безгранична и всепрощение его безмерно.

— Святой отец, вы толкаете меня в ад! Все! Вы хотите, чтобы я горела в огне, вы хотите, чтобы моя душа погибла.

— Нет-нет, дитя мое, твоя душа будет спасена, и ты будешь спасена и невинна.

— Нет, никогда! — отрицательно покачала головой Констанция. — Я не преступлю эту черту, не преступлю ее только лишь потому, что вы все, все до единого человека, желаете этого, потому что вы все бросили меня и толкаете в пропасть.

— Да нет же, нет, дитя мое, никакая это не пропасть, а благое дело, угодное церкви, угодное королю. Ты должна его спасти, он мается, страдает, чувства обуревают душу и плоть короля. Ты должна, смирив свою гордыню…

— Нет, никогда! — вновь воскликнула Констанция, но не смогла сдвинуться с места, старик своей рукой, будто ястреб когтистой лапой, держал ее за плечо и бубнил на ухо.

— Смири гордыню, смири гордыню, дитя мое, и господь возрадуется. Иди к королю, иди, ведь он хочет тебя.

— Конечно хочет, конечно, король Витторио как блудливый пес, захотел меня и не може! найти себе места. Но я не такая, в моих жилах течет кровь Аламберов и никогда я не покорюсь ему. Никогда!

— Дитя мое, одумайся! Остановись! Смири гордыню!Священник стоял на ступеньку выше, чем Констанция. Та решительно сбросила его руку со своего плеча и не оглядываясь, гордо вскинув голову, стала подниматься на крыльцо. Дверь перед ней распахнулась, пожилой слуга, слышавший весь разговор, низко склонился. А Констанция тяжело вздохнула и, непряча слез, бегущих у нее по щекам, двинулась в свою комнату, в ту, в которой была сломана дверь.

Как назло от Армана де Бодуэна уже вторую неделю не было писем. Констанция чувствовала себя одинокой, всеми брошенной и забытой. Она одна была во дворце. Конечно же, были слуги, но о чемона могла с ними поговорить? Друзей у нее в Турине не было, к тому же, все знали безумную страсть короля и боялись встречаться с графиней де Бодуэн. Дни тянулись медленно и тоскливо.

Констанция и сама не могла себе ответить точно, чего же ей хочется, почему она в последнее время все чаще и чаще думает о церкви. Но ей не хотелось видеть священников, она прекрасно помнила то, чему они ее учили. Ей просто хотелось побыть в тишине, хотелось сосредоточиться, глядя, как горят свечи у алтаря. Исамое главное — ей хотелось помолиться, ей хотелось, чтобы бог услышал ее молитву и помог израненной душе.

Поэтому когда на Турин опустились сумерки и здания дворцов потонули в голубоватом мареве, Констанция, накинув на лицо темную вуаль, пошла в церковь. Она выбрала собор на маленькойулочке, куда обычно ходили простолюдины.

Она отворила тяжелую дверь и вошла в гулкую тишину, наполненную запахом воска и шепотом молитв. В церкви никого не было, поэтому Констанция подняла вуаль и направилась к алтарю, на котором полыхало несколько дюжин больших свечей. Ее шаги гулко отдавались под сводами.

— Боже, Боже, — шептала Констанция, приближаясь к алтарю, — помоги мне, услышь мои слова, спаси от короля. Она преклонила колени и истово перекрестилась. — Помоги, господи!

Она молитвенно сложила перед собой руки, прикрыла глаза и все равно сквозь ресницы видела колеблющиеся огоньки свечей, похожие на горящую цепочку, видела продырявленные ступни спасителя, слегка приподняла голову и широко раскрыв глаза, взглянула на огромное скульптурное распятие.

И вдруг Констанция услышала столь же истовый шепот молитвы. Она повернула голову и увидела у колонны фигуру молящейся женщины.

— Господи, — прошептала Констанция, — это же королева.

Та, прервав молитву, обернулась.

— Графиня де Бодуэн? — негромко произнесла королева.

— Да, это я, ваше величество, — склонила голову Констанция.

— Вы пришли в эту церковь ради меня, графиня? Констанция утвердительно кивнула, но тут же поняла, что совершила что-то не то.

— Нет, нет, ваше величество, я пришла просто помолиться.

Королева поднялась с колен, подошла к Констанции и стала рядом с ней.

— Я не имею никакого значения, абсолютно никакого, — как-то растерянно покачала головой из стороны в сторону королева, — абсолютно никакого значения, — тихо повторила она.

Констанция смотрела в изможденное бледное лицо королевы, в заплаканные, запавшие глаза, на тонкие бескровные губы, и в ее сердце появилась жалость к этой несчастной женщине.

— Подойдите ближе, Констанция, — приказала королева, и графиня де Бодуэн сделала несколько шагов.

Женщины стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки. Трепетное пламя свечи делало их лица золотистыми, а густая тишина, заполнявшая собор, делала слышным дыхание.

Констанция чувствовала, как гулко стучит и груди сердце.

— Вы любите своего мужа, графа де Бодуэна? — глядя в зеленоватые глаза Констанции, спросила королева.

— Да, ваше величество, — просто ответила Констанция.

— Я тоже люблю своего мужа, я тоже люблю короля.

Констанция подняла голову и посмотрела в лицо королевы.

— И поэтому, графиня, вы должны помочь нам.

— Кому это нам?

— Всем, всему королевству? Констанция прикусила нижнюю губу.

— Это не просто роман, графиня, это уже стало делом государственной важности. Вы слышите меня, Констанция, слышите? — голос королевы дрогнул.

Констанция прикрыла глаза, будто бы ее наотмашь били по щекам.

— Да, я все слышу, — горько произнесла она. Королева приблизилась к ней вплотную и взяла руки Констанции в свои ладони.

— Мы, женщины, во всех этих делах не столь важны, самое главное — король, — каким-то странным, будто замогильным голосом вещала королева.

— Но я замужняя женщина, ваше величество.

— Я умоляю вас! — как крик прозвучали из уст королевы эти слова, хотя она говорила шепотом, и королева опустилась на колени перед Констанцией и приложила ее руки к своим губам.

— Ваше величество! Ваше величество! — воскликнула Констанция, пытаясь выдернуть свои руки, опускаясь на колени.

И вот сейчас уже две женщины стояли на коленях друг перед другом и смотрели одна другой в глаза. Во взгляде королевы была мольба.

— Констанция, сжальтесь, сжальтесь надо мной! Простите, я сама не знаю, что говорю… я вам просто завидую. Уходите, уходите… — как будто в забытьи страстно шептала королева. — Уходите… — она несильно

Отталкивала Констанцию, но все равно продолжала сжимать ее ладони, — уходите…

Констанция встала, поклонилась и пошла к выходу, убыстряя и убыстряя шаги.

«Зачем я пошла в церковь? Это не принесло мне никакого успокоения», — думала она, выходя на улицу и вдыхая прохладный, уже ночной воздух.

А королева осталась стоять на коленях, повернувшись спиной к алтарю, глядя на голубеющий проход, где растворилась фигура графини де Бодуэн, женщины, которую так страстно любит король Пьемонта Витторио, ее муж, человек, с которым она была обвенчана, человек, от которого у нее уже большой сын.

— Господи, зачем ты ослепил короля? Господи, зачем эта женщина появилась у нас в Турине? Господи, я прощаю ее, прощаю, я не держу на нее зла. Ведь она сильная и дай ей силы устоять, излечи короля от этого страшного недуга, верни его мне, верни, господи! — шептала королева, глядя на голубеющий дверной проем, на едва заметную капельку звезды.

И королева почувствовала, что свет далекой звезды как игла ранит ее прямо в сердце.

— Боже, дай мне силы вытерпеть все это! Спаси короля и наследника, дай нам всем сил и дай сил графине де Бодуэн, она мужественная женщина.

Королева поднялась с колен и уже повернувшись к алтарю, осенила себя крестным знаменем. А потом еще долго, будто изваяние, стояла посреди пустой церкви, ее губы беззвучно шевелились и с них как едва различимый шелест слетали слова…

ГЛАВА 7

Дни тянулись за днями, бесконечные и однообразные и каждый последующий был похож на предыдущий. Констанция была измучена ожиданиями, предчувствиями, все ее существо охватилостранное беспокойство. Она вскакивала среди ночи, едва заслышав стук копыт по мостовой, подбегала к окну, отодвигала тяжелые шторы и смотрела. Это был не Арман, это проехал ночной дозор, промчаласькарета кого-нибудь из придворных, прогрохотала повозка опаздывающего негоцианта.

«Боже, когда же он вернется? Когда? И писем нет и известий я уже давно не получала. Неужели Арман бросил меня на произвол судьбы, неужели он забыл обо мне и не спешит вернуться в свой дом к своему сыну?!»

Хотя Констанция прекрасно знала, что Мишеля уже давно нет в этом доме, что старая графиня увезла его в загородное поместье и она сама, мать, не видит своего родного ребенка. Ее сон был беспокоен. Едва сомкнув глаза, Констанция тут же просыпалась, надевала халат и опершись на подоконник, подолгу смотрела во двор.

Ничто не могло ее развлечь — ни чтение, ни занятие рукоделием, все быстро надоедало молодой женщине. Ее душа томилась словно птица в клетке. Она хотела как можно скорее вырваться на свободу, но понимала, что это невозможно, потому что она жена графа де Бодуэна и навсегда останется ею.

«Ну почему же он не едет?» От придворных она слышала, что ее муж уже давным-давноничем не занимается в Мадриде, а ждет разрешения короля на возвращение. Никаких серьезных поручений престола он там не выполняет.

«Тогда зачем король так мучает меня и Армана?» Констанция задавала себе этот вопрос и тут же находила на него ответ: король обезумел и делает все, чтобы разлучить ее с мужем, делает все для того, чтобы сломить волю Констанции, чтобы заставить женщину добровольно прийти к нему.

— Но нет, этого никогда не будет, никогда и ни за что! — повторяла Констанция одни и те же слова, словно молитву, по многу раз на день.

Вот и сейчас, ночью, она металась на подушках не в состоянии уснуть. Она пробовала молиться, читать Библию. Но ни слова святого писания, ни ее страстные молитвы не приносили успокоения. Душа пребывала в смятении.

И вдруг Констанция услышала далекий стук, который приближался. Она приподнялась на локоть и прислушалась:

«Да, это карета! — произнесла она и вскочила с постели, на ходу набрасывая на плечи шелковый халат. — Это карета, только бы она завернула во двор их дворца, только бы завернула!» Она припала горячим лбом к ледяному стеклу и стала следить. И действительно, карета, запряженная шестеркой белых лошадей нанесколько Мгновений застыла у ворот, а затем неторопливо въехала во двор.

Констанция едва не потеряла сознание, едва не лишилась чувств, так сильно забилось в груди сердце, так резко кровь ударила в голову.

«Боже, да это же Арман! Чего он медлит? — Констанция отошла от окна и прижалась спиной к стене. — Действительно, это мой муж!» Она подбежала к своему туалетному столику, схватила склянку с духами и стала торопливо лить ароматную жидкость себе на плечи. «Арман, Арман, муж мой вернулся!»

Она все еще не решалась броситься ему навстречу, все еще не верила, что это действительно он. Она бросилась в соседнюю комнату, но остановилась прямо перед дверью, не в силах прикоснуться к ручке и выйти на балюстраду. Она слышала неторопливые шаги, и ее сердце, казалось, не выдержит. Но вместотого, чтобы броситься к двери, она бросилась прочь, в другую комнату и спряталась за колонну.

Тяжелая бронзовая ручка медленно повернулась, и дверь бесшумно отворилась. Одетый в дорожный кафтан, в шляпу, на которой поблескивали капли дождя, в дверном проеме стоял граф де Бодуэн.

Констанция подбежала к постели, отбросила одеяло, села и замерла, словно каменное изваяние. Ее сердце так бешено колотилось в груди, что казалось, еще мгновение и оно вырвется наружу.

— Успокойся, успокойся, — шептала сама себе женщина, — веди себя увереннее, ничего страшного не произошло, просто приехал муж, которого ты любишь, который может тебя защитить, увезти из Пьемонта куда-нибудь далеко. Успокойся, успокойся, — Констанция даже сжала дрожащие руки коленями.

Граф де Бодуэн медленно осмотрелся, потом снял шляпу и нерешительно двинулся вперед.

— Констанция, Констанция! — наконец-то граф де Бодуэн произнес имя своей жены.

Но голос мужчины звучал как-то прохладно. Он произносил имя своей жены и как будто бы даже не верил, что она может находиться где-то здесь, рядом, в доме.

— Констанция! — чуть-чуть громче повторил Арман.

— Наконец-то! — как птица спрывается с ветки, Констанция сорвалась с места и бросилась в соседнюю комнату. — Наконец-то! Наконец-то! — задохнувшись, выкрикнула она и замерла.

Арман смотрел на нее как-то очень странно, сжимая в руках широкополую шляпу.

— Это ты? — глядя на жену и как бы не веря собственным глазам, произнес граф де Бодуэн.

— Да, — коротко выдохнула Констанция. Она надеялась, что Арман тут же бросится к ней, заключит в объятия, будет шептать ей на ухо слова любви.

Но граф де Бодуэн даже не двинулся с места. Констанция опустила голову и пройдя рядом со своим мужем, вошла в другую комнату, затворив за собой дверь.

— Констанция! — услышала она тихий голос графа де Бодуэна. Он жадно втянул терпкий аромат духов. И в этот момент Констанция все поняла: ей стало абсолютно ясно, почему Арман так долго не ехал из Мадрида, почему его письма были такими прохладными и почему сейчас он, как истукан, стоит посреди комнаты.

Она застонала как смертельно загнанный зверь и ее сердце наполнилось ледяным холодом.

— Он меня предал, он даже не собирался меня защищать, а приехав в дом, он был уверен, что меня здесь не будет. Он мне не верил, он надеялся, что я не смогу противостоять королю, я, Констанция Аламбер, паду к ногам короля. Что ж, ты этого хотел, все хотят этого, кроме меня. Хорошо, хорошо, я поступлю так, каквы желаете, но пусть никто не ждет от меня пощады — никто! Констанция бежала по галерее, ее платье развевалось, сердце билось в груди, но Констанция не останавливалась.

Она выскочила на крыльцо. Холодный ветер хлестал ее по лицу, но она даже не обращала на него внимания. Подбежав к кучеру, она приказала:

— В Ривали! В Ривали! Немедленно!

— Нельзя! Нельзя! — запротивился кучер. — Лошади измотаны, еле стоят на ногах.

— В Ривали! — истерично крикнула Констанция, забираясь в карету. — Немедленно! Немедленно к королю, я приказываю!

Кучер покорно, но с явной неохотой взобрался на козлы, щелкнул кнутом и шестерка лошадей побежала.

— Скорее! Скорее! — торопила кучера Констанция. Арман стоял посреди комнаты, глядя на пылающую свечу. Он смотрел, как стекает расплавленный воск, на его лице блуждала сокрушенная улыбка, будто его кто-то обманул. Он терзал в руках и без того уже измятую шляпу, продолжая смотреть на трепещущий огонек свечи. Он слышал, как застучали по мостовой колеса кареты, как зацокали копыта лошадей, как звонко выстрелил кнут кучера.

— Интересно, интересно, интересно, — трижды произнес одно и то же слово граф де Бодуэн, — неужели она решилась?

А Констанция в это время мчалась в Ривали, в загородный дворец короля. Ее лицо было мрачно, глаза горели каким-то дьявольским огнем, пальцы дрожали, высокая грудь вздымалась, дыхание было прерывистым. И трудно было понять, то ли по ее лицу стекают капли дождя, то ли это слезы.

Наконец, карета графа де Бодуэна, проехав мрачную аллею высоких старых платанов, въехала во двор и остановилась у ограды. Констанция даже не стала дожидаться, когда кучер откроет дверь, сама с силой толкнула ее, выпрыгнула на раскисшую землю и бегом заспешила к дому, в котором ярко были освещены только два окна. Она даже не стала дожидаться, пока слуга в накинутом на голову плаще поможет открыть железные решетчатые ворота, сама навалилась на них всем телом, и они со скрипом отворились. Зацепившись за крюк рукавом платья, Констанция оглянулась, а потом свирепо рванула руку на себя так, что кусок ткани с треском оторвался и остался болтаться на крюке.

Ни на что не обращая внимания, Констанция заспешила к крыльцу. Услужливый охранник мгновенно распахнул перед Констанцией дверь.

Она оказалась в теплом помещении, освещенном слабым светильником. Она огляделась по сторонам, как бы решаясь, куда идти в первую очередь и тут же вспомнила два освещенных окна на втором этаже.

«Наверное, король там».

Она быстро вбежала по ступеням на второй этаж, на несколько мгновений застыла перед дверью, затаив дыхание, а затем, уже окончательно решившись, положила руку на ручку двери и толкнула ее.

Король Пьемонта Витторио сидел в глубокой задумчивости, склонившись над шахматной доской. Он уже сбился со счета, какую партию играет сам с собой. Дверь открылась неслышно, но потянуло сквозняком и язычки огня на свечах затрепетали.

Король медленно повернул голову и его глаза расширились: в двери стояла Констанция в шелковом ночном халате. Ее каштановые волосы были мокрыми и от этого казались черными, как крыло ворона. Ее глаза сверкали, пухлые губы подрагивали.

— Это я, — выдохнула Констанция, прижимая руку к бешено колотящемуся сердцу.

Король довольно долго сидел, глядя на графиню де Бодуэн, не в силах прийти в себя, собраться с мыслями. Он что-то хотел сказать, потом передумал. Его губы двигались, будто бы он бормотал какие-то слова. Улыбка сменялась гримасой удивления, разочарования, изумления. Глаза короля были широко открыты и в них трепетало отражение свечей. — Я… — наконец-то произнес король Пьемонта Витторио, медленно поднимаясь из-за низкого столика с черно-белыми костяными фигурами. — Вы голодны? — вдруг растерянно улыбнулся король Витторио и виновато поклонился Констанции. — Все готово, — он скосил глазами, указывая на небольшой столик, сервированный к позднему ужину.

Затем вдруг, будто бы к нему снова вернулось самообладание, король подошел к столику и принялся открывать крышки на кастрюлях. Но все это время он не отрываясь смотрел на Констанцию. Король Витторио смотрел на нее так, будто все еще не верил в то, что Констанция реально присутствует в его доме, что онастоит всего в нескольких шагах от него.

Король даже несколько раз растерянно моргнул глазами, как бы прогоняя или проверяя, не видение ли перед ним, ни его ли изнуренный ожиданием рассудок рисует такие странные видения.

— Суп из крабов, — растерянно улыбаясь, проговорил он, гремя серебряной крышкой.

— Суп? — повторила за королем Констанция, явно не понимая, что здесь происходит.

— Да-да, графиня, суп из крабов, а еще утка с трюфелями. У меня все готово к вашему приходу. «Все готово»— как эхо в ущелье звучал голос короля, повторившего дважды одну и ту же фразу. — Вы, графиня, думаете, я все забыл?

— Не надо говорить, — вдруг обронила Констанция, — только не сейчас, — она покачала головой.

Король Витторио улыбнулся, наконец-то он поверил в то, что Констанция реально существует, что она действительно сама добровольно пришла к нему, чтобы стать его возлюбленной, чтобы утолить его печаль.

Констанция стояла на пороге, не решаясь войти в комнату. Тогда король, словно его толкнули, сорвался с места и подбежал к столику, на котором стояли стеклянные кувшины с тонкими горлышками, наполненные разными винами, схватил первый попавшийся под руку и быстро наполнил высокий бокал. Вино было ярко-красное, словно кровь.

Как только король наполнил второй высокий бокал, он вздрогнул, услышав грохот. Он медленно повернул голову и увидел: Констанция вошла в комнату и захлопнула за собой дверь. Она была действительно прекрасна. Ее грудь вздымалась, губы подрагивали, а глаза сверкали. На бледных щеках горел румянец, а темные волнистые волосы были растрепаны.

Констанция, увидев бокал с вином в руках короля, быстро подошла и буквально вырвала, едва не расплескав напиток на пол. Она тут же, ничего не говоря и глядя прямо в глаза королю Витторио, жадно осушила бокал, выпив все вино на одном дыхании. А король Витторио лишь пригубил свой бокал.

— Место, где мы будем жить, вы, графиня, наверное, осмотрите несколько позже.

Констанция ничего не ответила, она судорожно сглотнула, чувствуя, что ей душно. А потом взяла бокал из рук короля и допила вино.

— Для вас, графиня, все было готово уже давным-давно, — каким-то будничным и спокойным голосом сказал король Витторио.

Констанция тяжело перевела дыхание и приложив руку к груди, замерла.

«Боже, — вдруг мелькнула догадка, — Боже, а где же мой фамильный медальон? Где он? Ах, да, он остался во дворце, в маленькой шкатулке. Может быть, хорошо, что его нет со мной, ведь это фамильная вещь и лучше пусть жемчужина не увидит моего позора и унижения». — Я верю вам, — наконец Констанция ответила на слова короля.

— Я знал, что вы мне поверите.

Мужчина и женщина посмотрели в глаза друг другу. Король Витторио, явно не зная, что делать, опустил глаза, а затем резко обернувшись, подошел к высокой белой двери, украшенной золоченой резьбой, немного помедлил, а затем положил руку на прохладное дерево и толкнул дверь от себя.

Констанция поставила бокал на столик и двинулась в соседнюю комнату. Она застыла на пороге, с изумлением оглядывая интерьер. Жарко пылал камин, вся мебель была подобрана с безупречным вкусом — кресла, диван, столики, картины на стенах, старые портьеры. Но больше всего Констанцию удивило огромное ложе под красным шелковым балдахином, который держался на четырех черных витых столбах. У изголовья в золотых канделябрах горело по семь свечей.

— Я никогда не собиралась этого делать, — прошептала Констанция, глядя на ложе.

— Я знаю, — сказал король Витторио и робко, будто юноша, не искушенный в любви, прикоснулся к плечу Констанции. Та нервно дернулась и отошла от короля. Она остановилась у жарко пылающего камина, обхватив плечи руками. Король смотрел на свою возлюбленную. Констанцию знобило, ее бросало то в жар, то в холод, она никак не могла прийти в себя после принятого решения. Но назад уже отступать было поздно, да и неимело смысла, ведь все, кто был ей дорог, все, на кого она рассчитывала, ее предали. И даже она сама предала себя, так что теперь ее судьба была предрешена.

Констанция зябко повела плечами, глядя в колышущиеся языки пламени и почему-то вспомнила ту ночь, когда король Витторио тайно пробрался в ее дворец, вспомнила, как она от страха урониласветильник и такие же языки пламени плясали рядом с ее ногами.

«Гореть мне в аду, гореть моей грешной душе в аду, — вдруг подумала Констанция и на ее губах появилась странная улыбка. — Что ж, если я это заслужила, то буду гореть. Но каяться в содеянном яне буду. Видит бог, я не хотела совершать этот поступок, не хотела, меня вынудили».

— Констанция, — вдруг послышался голос короля, — вы не хотели бы переодеться?

Констанция медленно обернулась, и король Витторио вздрогнул: по щекам его возлюбленной текли слезы. — Ваше величество, в этом нет необходимости, — надменно улыбнувшись, произнесла Констанция и подняв руки, стала снимать застежку.

Она все время смотрела на короля, как бы все еще надеясь, что король передумает и отправит ее домой. Но в то же время она знала, что это не произойдет. Массивный костяной гребень упал к ногам, туда же упалаизящная защелка. А Констанция, встряхнув головой, улыбнулась. Копна волнистых каштановых волос рассыпалась по ее точеным плечам.

И у короля Витторио даже перехватило дыхание, ведь о подобном он мог только мечтать, видеть во сне, воображать. А сейчас эта женщина была рядом. Сделай шаг, протяни руку — и можно утопить пальцы в этих каштановых волнах, можно пропустить пряди волос сквозь пальцы, ощутив их холодок и волнистую мягкость.

«Как она прекрасна!»— подумал король.

Констанция, наклонив голову, еще раз тряхнула головой, затем посмотрела на короля. Но сейчас она уже смотрела на него не как жертва, а как победитель на побежденного.

Граф де Бодуэн долго, очень долго стоял посреди комнаты, глядя на горящую свечу, наблюдая, как стекает расплавленный воск и застывает. Он все так же продолжал терзать в руках свою черную дорожную шляпу.

Но тут словно что-то ударило его в грудь. Он вздрогнул и по щекам графа де Бодуэна побежали слезы. Он несколько мгновений покачивался из стороны в сторону, потом брезгливо отбросил шляпу и помчался вниз.

— Коня! Коня! — неистово закричал он, перескакивая через несколько ступенек.

Слуги мешкали, не до конца понимая, чего же хочет от них хозяин.

— Я сказал коня! Мерзавцы, всех уничтожу, всех убью! Коня! Наконец к крыльцу подвели коня. Граф де Бодуэн даже не касаясь ногой стремени, вскочил в седло и яростно стегнул коня. Жеребец поднялся на дыбы и сорвался с места. Припав к шее, граф де Бодуэн продол-хал нещадно стегать своего скакуна.

— Скорее! Скорее! Черт тебя побери, что ты плетешься, как мертвый!

Хотя конь мчался изо всех сил, графу де Бодуэну казалось, что он стоит на месте и ничто не движется вокруг.

— Да скорее! Скорее же! Дьявол, лети! Может быть, я еще успею ее догнать!

Разбрызгивая грязь, не обращая внимания на поздних прохожих, которые шарахались в стороны от бешено несущегося всадника, Арман мчался к загородному дворцу короля.

— Будь ты проклят! — кричал граф де Бодуэн, непонятно к кому обращая проклятия, то ли к жеребцу, то ли к королю Пьемонта Витторио, то ли к самому себе.

Мелькали дома, деревья, тускло светящиеся фонари. — Быстрее! Быстрее!

Струи дождя яростно хлестали графа, он промок до нитки, но и не думал останавливаться.

— Быстрее! Быстрее!

Графу казалось, что он видит карету, слышит цокот копыт, стук колес по корням деревьев. Жеребец уже хрипел, с морды падали клочья пены. Граф де Бодуэн уже не понимал, где он находится и сколько времени длится его яростная скачка. Пронзительный ветер гнал низкие тяжелые облака. Время от времени в разрывах туч появлялись звезды и выщербленный осколок луны.

— Боже, неужели я опоздаю? Неужели будет поздно, и я потеряю свою возлюбленную? Почему я так слаб? Почему господь не дал мне сильной воли? Почему Констанция, женщина, могла так долго сопротивляться, а я сломился сразу же? Почему я предал свою жену, а она меня нет? Как нет, но ведь она уехала к королю, — сам себе ответил на вопрос граф де Бодуэн. — Но ведь она была вынуждена это сделать, она поступила так, потому что мы все оказались бесчувственными и слабыми! Мы сами толкнули ее в пропасть, отдали ее на растерзание! А теперь я пытаюсь это исправить и может быть, господь будет ко мне милостив, может быть, я смогу нагнать Констанцию и удержать от этого страшного шага. Я буду валяться в ее ногах, буду просить прощения, и я уверен, Констанция все поймет и будет ко мне милостива. Только бы я успел! Только бы я успел!Графу де Бодуэну дорога в загородный дворец короля показалась бесконечной, длиннее, чем дорога от Мадрида до Турина.

А Констанция уже поднялась из постели короля и пошатываясь, двинулась к большой золоченой ванне, спрятанной за невысокой ширмой. Переступив через край, она медленно погрузилась в воду и даже закрыла глаза от блаженства.

Король Витторио потянулся, облокотился на локоть и посмотрел на Констанцию. Он видел ее силуэт, видел точеный профиль, высокую грудь, и на его губах появилась самодовольная улыбка. Наконец-то эта недоступная красавица, эта мечта стала реальностью и принадлежала ему. Правда, она просто принадлежала ему, не отвечая на ласки, а всего лишь покорно отдавшись, как слабый и беспомощный отдается сильному. Но король Витторио знал, что придет время, и Констанция полюбит его. Эта женщина не сможет устоять, она ответит на его чувства такими же сильными и страстными чувствами.

И от этого король Витторио почувствовал прилив радости. Казалось, жизнь вновь вернулась к королю Пьемонта. Его глаза радостно и возбужденно сверкали, на губах блуждала самодовольная улыбка.

Он потянулся к большому блюду, взял сочную грушу и жадно впился в нее зубами.

— Констанция, — обратился король к графине де Бодуэн, потягиваясь в постели.

— Только не приближайтесь ко мне, оставайтесь в постели, — холодно и как-то отстраненно сказала Констанция, предупредив желание короля подняться и подойти к ней.

Король покорно кивнул, продолжая жевать сочную мякоть.

— Вам придется дать мне все то, что я пожелаю, все то, что мне понадобится.

— Конечно, конечно! — воскликнул король Витторио, удобнее устраиваясь на большой подушке. — Все что ты хочешь, ты получишь.

— Благодарю, — прозвучало в ответ.

— Что-нибудь еще? — жуя грушу, поинтересовался король Витторио.

— Да, — быстро ответила Констанция, как бы не давая времени королю Витторио передумать и отказаться от своих слов.

— Ну что ж, я слушаю, говори свои просьбы и они будут исполнены.

— Я хочу, чтобы все члены семьи моего мужа были наказаны.

— Как это все? — король привстал на локти и рассеянно улыбаясь, посмотрел на Констанцию, но он встретил такой жесткий и решительный взгляд, что тут же отвернулся.

— Да, все члены моей семьи должны быть уволены со службы.

— Это вам очень нужно? — спросил король.

— Да, это просто необходимо.

— Ну что ж, — король на несколько мгновений задумался, улыбка исчезла с его лица, — считай, Констанция, что они больше у меня не служат, — зубы короля вновь впились в мякоть груши.

— Еще я хочу, чтобы они всю оставшуюся жизнь жили в своем загородном поместье вместе со своими свиньями и овцами и никогда не появлялись в Турине.

— Твоя просьба будет исполнена, ты никогда их больше не увидишь.

— А этот священник, дальний родственник графини Де Бодуэн, тоже должен быть изгнан и выслан из королевства!

— Старый священник Скалео? — король пожал плечами и недовольно поморщился, но он прекрасно понимал, что Констанция будет до конца стоять на своем. — Что ж, если тебе это нужно, то и это будет исполнено, считай, что он уже изгнан.

Констанция злорадно улыбнулась, продолжая намыливать плечи.

— Какие еще будут просьбы? — сплевывая косточку, осведомился король Пьемонта Витторио, усаживаясь на ложе и прислонившись головой к высокой резной спинке.

— Не спешите, я подумаю.

Констанция несколько мгновений напряженно думала, но король Витторио ее опередил:

— А ваш сын?

Констанция вздрогнула, будто прикоснулась к чему-то горячему.

— Мой сын… мой Мишель… — тихо произнесла женщина, — моего сына у меня забрали, — громко сказала она, обращаясь к королю. — А разве вы не знали об этом?

Король замялся, не решаясь ответить. Он вертел в руке огрызок и морщил лоб.

— Вскоре мой сын забудет обо мне, если у него будет достаточно собак и кошек, с которыми он сможет играть.

— Я… — король хотел сказать, что в принципе, он не причастен к тому, что у Констанции забрали сына, но она не дала ему договорить.

— С сегодняшнего дня, ваше величество, существую только для вас и не хочу знать, где находится мой сын и что с ним.

Король поежился — таким холодом повеяло от этих слов женщины. Но в то же время что-то радостное шевельнулось в его сердце: «Она принадлежит мне и только мне и всегда будет моей и будет принадлежать мне! Куда бы я ни пошел или ни поехал, она будет следовать за мной, она будет подле меня всегда, в любой момент. Стоит мне только захотеть, и она окажется рядом!»

— А как поступить с графом де Бодуэном, вашим мужем?

Констанция встала из ванной, приподнялась над ширмой, положила на нее локти и с любопытством взглянула на короля.

— Он может продолжать служить, может даже сегодня приступить к выполнению своих обязанностей. Ведь он же постельничий короля, не правда ли? Я не ошибаюсь?

— Да, — недоуменно пожав плечами, промолвил король Витторио.

— Вот и я говорю, что он всего лишь постельничий, пусть им остается. Ему нравится служить королю, нравится исполнять всякие секретные миссии, пусть продолжает их исполнять. И вам, ваше величество, больше никогда не придется отправлять его с разными секретными миссиями в Мадрид или Рим. Он меня больше неинтересует и больше для меня не существует. Его нет, он исчез, он превратился в самого обыкновенного слугу, самого заурядного и обыкновенного.

— Что-нибудь еще? — король задал вопрос и сам пожалел об этом.

— Да, еще. Дворец, в котором я жила.

— Что дворец? — король удивленно повернул голову, скосив взгляд на Констанцию. — Мебель, картины, моя одежда, шторы, скатерти, простыни… да-да, ваше величество, даже простыни — все это должно быть сожжено, в этом дворце никто не должен жить. Я не желаю, чтобы пока я жива, кто-нибудь занимал этот дворец.

— Что-нибудь еще? — уже строго спросил король Витторио.

— Может быть, — дерзко ответила Констанция, — я потом подумаю и решу.

А в это время бешено настегивая жеребца, граф де Бодуэн уже мчался по темной старой аллее. Он не обращал внимания на мрачные деревья, на ветви кустарников, хлеставшие по лицу. Наконец, он увидел белеющий в темноте загородный дворец короля Пьемонта Витторио и, натянув поводья, остановил лошадь.

Некоторое время граф де Бодуэн, подставляя разгоряченное лицо струям дождя, покачивался в седле, потом, как бы превозмогая боль, соскочил на землю. Медленно, держа коня за повод, он побрел к железной ограде. Ворота были заперты.

Граф де Бодуэн наконец-то осознал всю бессмысленность своей затеи, понял, что опоздал, хотя и ненамного на какой-нибудь час или полтора. Но этот час или полтора все решили в его жизни. Он видел ярко освещенные окна на втором этаже, видел как несколько раз мелькнула обнаженная Констанция и вцепившисьруками в мокрые, холодные прутья ограды, граф де Бодуэн заскрежетал зубами, а потом зарыдал и как маленький ребенок медленно опустился на траву, судорожно рыдая и размазывая кулаками слезы по щекам.

— Констанция, Констанция, Констанция, — шептал граф де Бодуэн, как будто произнося это имя, он мог вернуть жену. — Констанция, я тебя люблю, люблю больше всего на свете! Вернись! Вернись! Брось короля, я увезу тебя, увезу далеко из Пьемонта, из Турина, увезу на край земли туда, где мы с тобой будем счастливы изаберем сына!

Конь, приблизившись к графу де Бодуэну, уткнулся ему в плечо. Граф де Бодуэн испуганно оглянулся, потом встал на ноги, обнял своего коня за шею и уткнувшись ему в гриву, пропахшую потом, продолжал шептать:

— Констанция, Констанция, я тебя люблю. Конь стриг ушами, стучал копытами о землю и слизывал шершавым языком слезы с ладоней своего хозяина.

Констанция сидела в кресле, укутавшись в пеструю восточную шаль. Она держала в руках бокал вина и время от времени поглядывала на короля Витторио, который смотрел на нее взглядом, полным любви. Ей не хотелось разговаривать, она чувствовала к себе, к своему телу, какое-то странное легкое отвращение. Всю своюжизнь она была уверена, что настоящее удовольствие от близости с мужчиной можно испытать только тогда, когда ты его любишь. А сейчас у Констанции появилось странное чувство, она понимала, что даже не любя короля Витторио, ей было приятно с ним, что ее душа была против, а тело, живя какой-то своей жизнью, тело, истосковавшееся по любви, тянулось к королю. А король был неистов и неутомим.

«Боже, в какую пропасть я падаю! Какие злые силы разрывают мою душу и мое существо на части! — подумала Констанция, жадно припадая к бокалу с пунцовым вином. — За что мне такая пытка, за что такое наказание? Я предала все. Но ведь и все предали меня! Имела ли я право так поступить? Нет, Констанция, — ответила она сама себе и тут же горькая улыбка появилась на искусанных губах, — имела я право на подобный поступок. Имела. И если бы богу было угодно, я поступила бы иначе. Но может быть, он в этот моментотвернулся от меня?» Констанция поднялась с кресла, подошла к окну и припала горячим лбом к холодному стеклу. Она видела, как за высокой решетчатой оградой, медленно, словно привидение, словно смерть, движется всадник на белом коне.«Кто бы это мог быть в такой проливной дождь?»— подумала Констанция, и тут ее сердце судорожно сжалось и забилось в груди.

— Нет, этого не может быть, — прошептала она, — а если да, то уже поздно. Поздно, Арман, поздно.

Она прикоснулась горячими, в кровь искусанными губами к стеклу, шепча всего лишь одно слово:

— Поздно, поздно, поздно…

ГЛАВА 8

Не прошло и недели, как король Пьемонта Витторио принялся исполнять данные Констанции обещания.

Дальний родственник графа де Бодуэна, который пытался уговорить Констанцию отдаться королю, обещая ей всепрощение, приказом короля был выслан из Пьемонта. Констанция не уточняла, за что и почему, главное, ее просьба была исполнена.

А еще через неделю дюжина вооруженных людей из охраны короля Витторио появилась во дворце графов де Бодуэнов. Старая графиня попыталась что-то узнать, попробовала спорить с офицером охраны, но тот, не вдаваясь в подробности, показал ей бумагу с приказом короля Витторио.

Графиня прочла ее, коротко вскрикнула и чуть не лишилась чувств.

А офицер уже отдавал приказы:

— Вы начните со второго этажа, вы с первого. Слуги тоже безропотно подчинились командам офицера королевской охраны. Срывались со стен шторы, опрокидывались столы, комоды, зеркала — все это выбрасывалось на улицу. Звенело разбитое стекло, разлетались тысячи сверкающих осколков от старинных венецианских зеркал, крошилась посуда, разлеталась на куски мебель, сброшенная со второго или с третьего этажа во двор. А посреди двора уже пылал огромный костер, пожирая мебель и старинный гобелен.

— Скорее! Скорее! — торопил офицер своих подчиненных, хотя те и так работали во всю.

Старая графиня де Бодуэн стояла у окна в правом крыле своего замка. По ее морщинистому лицу текли слезы. Ей было невыносимо больно, ведь все, что было в этом старинном дворце, досталась ей от предков, от мужа. Все это было ее собственностью. И вот так, просто, пришли вооруженные люди и лишили ее всего.

Она вздрагивала, покусывала губы, руки ее дрожали.

— Это дьявол, а не женщина, Бог ее обязательно покарает, обязательно. Господи, Господи, — бормотала старуха молитвы, — услышь, услышь мои слова, накажи эту грешницу, накажи!

Старинная картина вылетела из окна второго этажа. Один из солдат схватил ее и бросил в пламя костра. Старая графиня видела, как огонь уничтожает портрет одного из предков.

— Накажи, накажи эту вероотступницу, я тебя прошу! Я готова отдать за это все, чтобы только она пострадала!Почти полдня длился этот ужасный погром. Ухоженный до этого дня дворец превращался в заброшенное здание. Многие окна были выбиты, тяжелые шторы были сорваны и сожжены, на стенах уже не было картин, скульптуры были разбиты, мебель искорежена и выброшена во двор. Многое сгорело, а то, что не сгорело, было изувечено так, что уже не годилось никуда.

Графиня с каким-то странным чувством смотрела на то, что происходит. На ее лице появлялась безумная улыбка и казалось, каждая вещь, выброшенная в окно, каждая разбитая ваза вызывает у нее не горе, а какое-то удовольствие, заставляя улыбаться.

— Отойдите! Отойдите! — закричал один из солдат, подтаскивая к окну, у которого стояла старая графиня де Бодуэн, дубовый комод. Графиня вскрикнула, но покорно отошла в сторону. Еще один вооруженный охранник подошел на помощь своему приятелю. И они, даже не открывая комод, не вытряхивая из него постельные принадлежности, подняли и швырнули в окно, выломав раму, разбив стекло. Комод со страшным грохотом упал во двор. А там его уже ждал жарко полыхающий костер.

— Чтобы ты сама горела в таком же адском пламени! После того, как с дворцом графов де Бодуэн было покончено, офицер подошел к хозяйке и показал следующую бумагу, на которой красовалась королевская печать и стояла размашистая подпись.

— Что это? — сквозь слезы проговорила графиня де Бодуэн.

— Это еще один приказ. Вы незамедлительно должны покинуть Турин и не появляться здесь никогда.

— Как это — никогда? Но ведь это мой дворец, дворец моих предков, моих родителей!

— Я ничего не знаю, графиня, у меня на руках приказ его королевского величества, разбирайтесь с ним. Но я должен выполнить приказ, предупредить вас: во дворце с этого дня не должно быть ни единого человека.

— Как, ни единого?

Офицер пожал плечами и сокрушенно покачал головой.

— Не знаю, не знаю, но я не могу ослушаться повеления своего монарха.

— Чертовы приказы! — прошептала старая графиня де Бодуэн. — Это все ей так не сойдет, не сойдет. Бог ее накажет.

— Не знаю, графиня, кого должен наказывать Бог, — подкрутив ус, промолвил офицер охраны, — по-моему, сейчас он наказывает вас.

— И где же я должна жить?

— Вот здесь написано, — офицер ткнул пальцем в одну из строчек приказа, — вы должны уединиться в своем загородном поместье в деревне.

— Что? Я, светская женщина, в деревню?

— Да-да, графиня, а если вы ослушаетесь приказа его королевского величества, то будете наказаны куда более строго, чем сейчас.

Графиня, опустив голову, медленно двинулась к выходу. Она чувствовала, ее жизнь кончена, она не видела перед собой никакого просвета. На душе было сумрачно и ужасно болело сердце.

— Почему? Почему все произошло так? — думала графиня, садясь в карету.

Но у нее даже не было сил приказать кучеру, поэтому карета долго стояла во дворе, кучер ожидая приказания, ерзал на козлах.

— Поехали! Поехали! — приказала старая графиня де Бодуэн. Кучер тронул вожжи, и лошади увезли черную карету с гербом графов де Бодуэн.

Констанция была осведомлена о том, как выполняются ее просьбы. Но она тоже не испытывала никакой радости от своей жестокости. Ей казалось, наказывая графиню, разрушая дворец графа де Бодуэна, она как бы прощается со своей прежней жизнью, становится совершенно другим человеком.

— Ты довольна, Констанция? — как-то вечером поинтересовался король Витторио, держа в руках высокий хрустальный кубок, наполненный золотистым вином.

— О чем вы? — Констанция исподлобья взглянула на короля.

— О просьбах, дорогая моя, я выполнил все, что обещал.

— Да, я довольна, — так, будто бы она объявляла о том, что смертельно больна, произнесла Констанция и отвернулась от короля.

— Нет-нет, дорогая, смотри на меня.

Король улыбался, его глаза сверкали. Казалось, происходит странное действо, жизнь уходит из Констанции и возвращается к королю. До недавнего времени бледное лицо короля Витторио порозовело, глаза сверкали, он все чаще улыбался, явно довольный самим собой и жизнью. И странное дело, короля Витториосовершенно не мучили угрызения совести.

«Как все есть, так и должно быть. Самое главное — эта женщина принадлежит мне, — думал король Витторио, расхаживая по гостиной своего загородного дворца. — И она всегда будет моей и никто не сможет забрать ее у меня. Конечно же, просьбы ее ужасны, конечно же, она жестока. А не жесток ли я? Ведь я, король Пьемонта Витторио, нарушаю все принятые в обществе законы, веду себя крайне неприлично. Но я король, — тут же успокаивал себя король Витторио, — и я буду делать то, что мне нравится.

День шел за днем. Граф де Бодуэн был растерян. Он понимал, в чем причина происходящих событий и немилость короля по отношению к его семье. Но он не мог осознать, в чем же заключается его, Армана вина за происходящее.

Однажды утром он шел со служанками по галерее королевского дворца в Риволи, спеша в подсобное помещение, где должна была состояться примерка новых платьев фаворитки короля, его супруги Констанции. Служанки несли манекены, а сам граф де Бодуэн понуро шел впереди.

— Граф де Бодуэн! — послышался раскатистый голос короля Витторио.

Слуги и постельничий короля низко поклонились. Король стоял высоко на галерее и смотрел на своих подчиненных сверху вниз.

— Голубого цвета нет? — осведомился король Витторио, разглядывая манекены, облаченные в розовые и золотистые одежды.

— Так было приказано, — ответил граф де Бодуэн, отводя взгляд.

— Понимаю, даже знаю, кто вам отдал приказание, — бросил сверху король, — а вам не нравится голубой цвет?

Граф де Бодуэн несколько замешкался с ответом, а король Витторио быстро сбежал вниз.

— Я понимаю, что голубой цвет, возможно, вам и не нравится, но мне хочется, чтобы вот это было примерено, — король снял с плеч свой голубой сюртук, отороченный кружевами и украшенныйсверкающими пуговицами с королевским гербом.

— Как вам будет угодно, — ответил граф де Бодуэн, склонив голову.

— Да, я так хочу. А разве вам, граф, что-то не нравится?

— Как вам будет угодно, ваше величество, — вновь произнес граф де Бодуэн, принимая голубой сюртук короля и перебрасывая его через руку.

— Примерьте, — коротко бросил король. Постельничий поклонился своему монарху и двинулся в сопровождении слуг по длинному коридору. Пройдя несколько десятков шагов, Арман вновь услышал властный окрик короля:

— Граф де Бодуэн!

Арман остановился, резко обернулся и склонил голову. — Слушаю, ваше величество.

— Нет, ничего, — улыбнулся король, — ступайте. Слуги покорно двинулись за постельничим. Арман был растерян еще больше, он не понимал, чего же хочет от него король Пьемонта Витторио, зачем он его остановил и окликнул во второй раз. В нижних комнатах дворца Риволи работали портные. Старательные женщины гладили одежду, пришивали кружева, кроили ткани. В середине зала, перед большим зеркалом в темной дубовой раме, стояла Констанция. Она была в корсете и нижних юбках. Три швеи пришивали к корсету батистовые кружева.

Констанция смотрела на свое отражение в зеркале, как будто бы она не верила, что в стекле именно ее отражение, а не чье-либо другое. Она попыталась сама себе улыбнуться. Отражение ответило жалкой и немного робкой улыбкой. Настроение Констанции мгновенно испортилось.

» Неужели это я, такая испуганная и растерянная? Неужели на моих губах никогда уже не будет счастливой и радостной улыбки, как прежде?«

Граф де Бодуэн в сопровождении служанок с манекенами на руках подошел к Констанции.

Она увидела своего мужа в зеркале и на этот раз улыбнулась презрительно.

Граф де Бодуэн перехватил улыбку своей супруги и замешкался. Он приблизился к Констанции на несколько шагов и, глядя на нее, произнес:

— Это тоже должно быть примерено. Констанция увидела в зеркале голубой сюртук короля.

— Повесьте, граф.

Арман перекинул голубой сюртук через изящную ширму. Женщины, работавшие вокруг, притихли.

Арман подошел к самой ширме и в упор посмотрел на отражение Констанции в зеркале.

Та коротко вскрикнула:

— Не надо, не надо на меня смотреть, граф де Бодуэн! — она тут же прикрылась куском ткани, прижав его к груди.

Но граф де Бодуэн неотрывно следил за своей женой.

— Я сказала, граф, не надо за мной подсматривать. Отвернись, я тебе приказываю!

Но на Армана слова Констанции не произвели никакого впечатления. Он жадно пожирал ее глазами.

Ни Арман, ни Констанция, ни швеи даже не могли догадываться, что за ними в это время пристально наблюдает король Витторио. Он спрятался в маленькой комнатке, к стене которой было прикреплено большое зеркало в старинной дубовой раме. Король видел через зеркало свою возлюбленную, швей и графа де Бодуэна,

Стоящего за спиной Констанции. Ни Арман, ни Констанция даже не чувствовали, что за ними пристально наблюдают, что король стоит от них всего в нескольких шагах. Это была комната, специально приспособленная для подслушивания и подсматривания.

Король погасил свечу, чтобы лучше видеть происходящее. На его лице была заинтересованность.

— Ну, что же они сейчас скажут друг другу? — шептал король Витторио.

Он явно ревновал Констанцию к ее мужу, ему хотелось, чтобы Констанция принадлежала всецело только ему, ему одному и никому больше. Он буквально приник к стеклу.

— Как ты могла?! — глядя куда-то в сторону, произнес граф де Бодуэн, обращаясь к Констанции. — Что я сделал?

Если граф де Бодуэн не смотрел на Констанцию, то та пристально следила за отражением своего мужа, разговаривала, обращаясь прямо к зеркалу.

— Ничего ты не сделал, Арман, ровным счетом ничего.

— Вся моя семья… — начал граф де Бодуэн.

— Да, да, вся твоя драгоценная семья… — бросила в зеркало Констанция и знаком показала швеям, чтобы они накинули ей на плечи новое платье из черного шелка. — Не много, Арман, ты знаешь о своей семье и если ты думаешь, что это моя месть, то ты ошибаешься. Наверное, ты об этом хотел спросить?

— За что? За что? — дрогнувшим голосом, спросил граф де Бодуэн.

Король Витторио немного отстранился от зеркала, он чувствовал себя не слишком хорошо, ведь он понимал, что ни Констанция, ни Арман даже не подозревают, что находятся в его поле зрения, что он буквально в нескольких шагах от них. — Ты, Арман, наверное, надеялся, что все это произойдет без твоего участия, за твоей спиной.

Арман как-то странно покачал головой и по этому движению было трудно понять, согласен он или нет.

— Ты будешь выполнять черт знает где какую-тосекретную миссию, а здесь, в Турине все и случится. Ты, Арман, надеялся, что из всего этого сможешь извлечь выгоду.

Арман потупил взор.

— А вот для меня это так и получилось, — Констанция презрительно смотрела на своего мужа, а швеи старательно примеряли новое платье.

— Ты чудовище, — вдруг подняв голову и посмотрев в глаза своей жены, произнес граф де Бодуэн.

— Я чудовище?! Нет, это ты чудовище, — ответила Констанция.

— Король попросил меня, — сказал граф де Бодуэн.

— Король попросил и меня, — ответила Констанция.

— И ты согласилась! — вновь взглянув в глаза Констанции, сказал граф де Бодуэн. — А что я мог сделать?

— Да, действительно, а что ты еще мог сделать? — скептично усмехнувшись, ответила Констанция. — Я никогда не могла поверить в то, что ты сможешь так поступить, но когда посмотрела тебе в глаза…

— Что, что ты там увидела? — тут же задал вопрос Арман.

— Я увидела в них страх и поняла, что ты, Арман, меня бросил, боясь, что я встану между тобой и королем, между тем, что тебе нужно.

— Это не так, — попробовал возразить граф де Бодуэн.

— Нет, это так, граф, ты хотел причинить мне боль.

— Я?! — воскликнул граф де Бодуэн, но увидев руку Констанции, схватил за нее и поднял над краем ширмы. — Что это? На запястье женщины были темные полосы.

— Это? — Констанция скептично усмехнулась. — Король привязывает меня к своей постели, чтобы я не вырвалась.

— Нет! Нет! Этого не может быть! — горячо запротестовал граф де Бодуэн.

А король Пьемонта Витторио, стоя за зеркалом, проскрежетал зубами, тяжело вздохнув, но тут же напрягся.

— Констанция, но ведь ты сказала, что любишь меня, что всегда будешь любить только меня и будешь принадлежать только мне.

— Да, так и было. Но ведь и ты, Арман, говорил, что будешь любить только меня и всегда будешь защищать меня. Что ты для этого сделал?

Граф де Бодуэн подался вперед, пытаясь прикоснуться к Констанции, но она резко обернулась и воскликнула:

— Не подходи! Не прикасайся ко мне, я тебе запрещаю! Я принадлежу только ему, только королю Витто-рио.

Граф де Бодуэн сразу же сник, услышав эти слова от своей жены. Он опустил голову, несколько мгновений стоял неподвижно, будто раздумывая, что делать, будто желал на что-то очень важноерешиться. Потом как-то растерянно тряхнул головой, медленно развернулся и, не оглядываясь, двинулся между столами, на которых дымились утюги.

Констанция тоже несколько мгновений пребывала в задумчивости, а потом обратилась к одной из швей.

— А теперь, пожалуйста, голубой сюртук короля.

Услужливая швея тут же подала и помогла надеть его. Констанция несколько мгновений вглядывалась в свое отражение. У женщины было такое выражение глаз, будто бы она прекрасно знала, что за зеркалом находится король Витторио.

А королю даже стало немного не по себе от этого пристального взгляда женщины, который будто бы прожигал насквозь зеркало и ранил короля в самое сердце. Он отвернулся от зеркала и покинул тайную комнатуВыйдя на лестницу, он увидел спину графа де Бодуэна.

— Граф де Бодуэн! — громко окликнул король. Арман резко обернулся и вместе со своими слугами низко поклонился королю.

— Скажите, граф де Бодуэн, вы получаете удовольствие от жизни при королевском дворе?

— Если вдруг, ваше величество, начнется война, я попрошу вас отправить меня сражаться.

— Но ведь вы знаете, граф, что я не могу сделать вас офицером, и войны пока нет.

Арман низко поклонился, собираясь уйти.

— Ваше величество, я согласен пойти простым солдатом.

— Что ж, воля ваша, — надменно улыбнулся король Витторио.

Король долго стоял на лестнице, слыша как постепенно удаляются шаги графа и двух его слуг.

» Да, конечно, я в чем-то виноват, и граф де Бодуэн верный слуга. Может быть, зря я поступил так, а не иначе, может действительно не стоило отправлять его в Испанию? Но тогда я не завладел бы прекрасной Констанцией, тогда я продолжал бы мучиться, и любовь точила бы мою душу, разрывая сердце на части. Нет-нет, все правильно, побеждать должен сильнейший, а я сильнее, чем граф де Бодуэн, и поэтому прекрасная Констанция должна принадлежать только мне. Она должна принадлежать сильному, а не слабому. Несчастный граф де Бодуэн! Потеряв свою жену, он может потерять все — может потерять службу, может потерять свою жизнь. Ведь если Констанция скажет мне, что он мешает ей жить и что она желает егосмерти, то я, конечно, выполню ее просьбу, ведь мне ничего не остается и я тоже попал в ловушку, в страшную ловушку, устроенную чувствами. А из этой ловушки выбраться посложнее, чем из какой — либо другой «.

Король медленно повернулся и негромко насвистывая, двинулся по длинной мрачной галерее к своим покоям, туда, где находился его кабинет. Он вошел, сел за стол и принялся просматривать бумаги, принесенные одним из министров. Он быстро читал приказы, ставил свою подпись, что-то подчеркивал, кое-какие листы откладывал в сторону, оставляя решение на будущее. От многих сообщений лицо короля делалось мрачным, лоб бороздили глубокие морщины, и король Витторио, отложив перо, сжимал и разжимал кулаки.

» Дьявол! Неужели дело дойдет до войны? Неужели я ничего не смогу предпринять?«Он внимательно, уже в который раз перечитывал сообщение одного из своих военачальников.

Среди ночи король Витторио вдруг открыл глаза, резко вскочил и опираясь локтем о высокую спинку кровати, посмотрел на Констанцию. Та, казалось, спит, ее лицо, выхваченное из темноты золотистым светом трепещущей свечи, было прекрасно и безмятежно. Король долго смотрел, облизывая пересохшие губы.

» Как она хороша и как тяжело мне все это ей сказать!«Констанция почувствовала, что король смотрит на нее имедленно обернулась. Но на ее лице не было ни радостной улыбки, ни огорчения.

— Я должен уехать отсюда, не могу же я вечно сидеть в Риволи. Ведь все мое правительство находится в Турине, и я устал туда-сюда мотаться. А если мое правительство в Турине, то и я должен быть там.

Король не смотрел на Констанцию, он отвернулся и, щуря глаза, всматривался в яркие язычки пламени свечей.

Констанция все это время молчала, и король явно нервничал, продолжив:

— Эти поездки туда-назад меня совершенно измотали.

— Я не вернусь в Турин никогда и ни под каким предлогом, — вдруг как-то буднично, будто уже о давно решенном и не требующем никакого обсуждения, сказала Констанция. Король Витторио тяжело вздохнул.

— Констанция, я люблю тебя и поэтому ты останешься там, где я посчитаю нужным.

— Ты даже себя не любишь, — вдруг резко бросила Констанция, — ты знаешь только, что такое власть и обладание. Власть и обладание — больше ничего тебе не известно. Я не твоя лошадь, что ты вот так можешь распоряжаться моей жизнью.

— Ты мой дом, — спокойно сказал король Витторио и, повернув голову, посмотрел в глаза Констанции.

— Так пусть тогда твои министры приезжают сюда, где твой дом, и они, я в этом уверена, будут уважать тебя больше. Король Витторио улыбнулся. Он слушал слова Констанции с таким видом, как взрослый мужчина слушает рассуждения ребенка. — Чем меньше они тебя будут видеть, тем больше будут уважать.

— Нет, Констанция, ты преувеличиваешь.

— Ничего я не преувеличиваю! — горячо заговорила Констанция. — Вот, смотри, у меня есть список твоих министров, — Констанция ловко из-под подушки достала несколько сложенных вдвое листков бумаги и устроившись поудобнее, начала читать и передавать листки королю. — А вот это список ненадежных людей.

Король с удивлением взял список в руки и принялся просматривать, поднеся список к свече.

— Ты знаешь, кстати, что граф Треве за твоей спиной ведет переговоры с французами. Знаешь ли ты, король, что Треве на жаловании у французов?

Король вновь улыбнулся, и эта улыбка снова была как у взрослого, многоопытного человека, слушающего рассуждения ребенка.

Констанцию эта улыбка обозлила.

— Это абсурд, Констанция, Треве слабоумный.

— Нет, Витторио, ты ничего не понимаешь. А вот это список надежных людей, — Констанция подала лист, — это твои министры и советники, которым можно доверять.

— Не очень много, — скептично усмехнулся король.

— Да, не очень много, но это верные тебе люди. Остальных тебе придется заменить.

— Заменить? — король вновь улыбнулся.

— И не улыбайся так, я говорю правду.

— Тогда заменим Треве, если ты, дорогая, настаиваешь.

— Нет, не только Треве, но и всех остальных, — натягивая одеяло к подбородку, бросила Констанция.

Король Витторио отбросил листки бумаги на пол и обнял Констанцию. Женщина лежала абсолютно спокойно.

— Хорошо-хорошо, дорогая, заменим. Что-нибудь еще? — задал свой обычный вопрос король Витторио.

— Пока все, — так же как и раньше, ответила ему Констанция.

Король начал стаскивать с Констанции одеяло, стараясь как можно скорее добраться губами до ее груди. Женщина схватила короля за плечи и попыталась оттолкнуть его, но силы были неравными. Тогда она прикрыла лицо руками и затрясла головой.

— Что такое? — изумленно приподнявшись на локтях, спросил король Витторио.

— Не надо, не хочу, я сегодня все сделала прекрасно и так.

— Что ты сделала? — не понял король Витторио.

— Свою работу.

Король Витторио с изумлением посмотрел на Констанцию.

— Я не совсем понимаю, Констанция, о чем ты говоришь?

— Не надо, Витторио, все ты понимаешь, я выполняю свой долг, я служу королю.

— Мы занимались любовью, — немного растерянно произнес король Витторио, забрасывая руки под голову.

— Это ты занимался любовью, а я выполняла работу.

Король Витторио несколько мгновений лежал, глядя на потолок, по которому бежали трепетные тени. И вдруг до него дошел смысл сказанного Констанцией. Он резко вскочил, навалился на женщину, схватил ее за плечи и стал трясти.

— Ты! Ты, сука! Сука! — выкрикивал король прямо в лицо Констанции. — Зачем? Зачем ты это сказала? Зачем ты меня оскорбляешь?

— Ну, говори, говори, — шептала Констанция в лицо королю, — не стесняйся, не стесняйся, не сдерживай себя, можешь сказать все, что хочешь, все, что обо мне думаешь и все это будет правдой!

Глаза короля Витторио налились кровью, губы дергались, он продолжал трясти Констанцию за плечи.

— Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Понимаешь?

— Да, я все понимаю, все понимаю! — выкрикивала Констанция.

— Кто ты? Неужели ты камень, неужели ты меня не любишь?

Констанция затрясла головой.

— Я королевская шлюха, шлюха, вот кто я! На несколько мгновений король Витторио замер, будто его окатили холодной водой. Затем он оттолкнул от себя Констанцию и начал хлестать ее по щекам.

— Сука! Сука! — выкрикивал он, стаскивая с женщины одеяло. — Ты дрянь! Мерзость! Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости? Ни капли, хотя бы вот настолько?

Констанция испуганно вжалась в подушки и пыталась прикрываться от рук короля.

— Вон! Вон отсюда! — король вытащил Констанцию из постели, затем схватил на руки, бросил на пол и стал толкать в спину и хлестать по плечам.

— Уходи! Уходи отсюда, чтобы я тебя не видел! Ненавижу! Мерзость! Сука! Уходи!

Он дотащил Констанцию до двери, широко распахнул створки и вышвырнул в холодный коридор. Обнаженная, она лежала на полу, и ее тело сотрясали рыдания.

— Но ведь это правда, чистая правда, — шептала Констанция, скребя ногтями ворс ковра. — Правда, правда, правда! — пробовала сама себя убедить женщина. — Я не люблю короля, не люблю, я даже его ненавижу! Но так уж все сложилось, что я вынуждена стать его любовницей, вынуждена выполнять свой долг, а он требует от меня любви. Но ведь любовь так просто не дается, она приходит откуда-то оттуда, от Бога! А он, завладев мною силой, требует еще любви. Никогда! Никогда я не буду его любить и единственное, чего он добьется, это моей ненависти. В конце концов он доведет меня до того, что я покончу с собой или убью его. Ненавистный мучитель!И только сейчас Констанция почувствовала, как ей холодно. Она подошла к двери, повернула ручку и переступила порог. Король лежал, отвернувшись. Она тихо, как побитая собака, подошла к постели и забралась под одеяло. Она тяжело дышала, по щекам бежали слезы.

Она чувствовала, насколько она унижена, чувствовала всю глубину своего падения и так же прекрасно понимала, что сейчас не в состоянии как-либо изменить свою жизнь. Она почувствовала и осознала, что ее падение будет продолжаться, она еще не достигла дна пропасти.

» Боже, помоги мне, пусть это все кончится как можно скорее, — прошептала Констанция, понимая, что Бог давным-давно отвернулся от нее, превратив в машину для удовлетворения чувств короля. — Неужели я могла когда-нибудь подумать, что дойду до такой жизни? Но уж если все так сложилось, буду пытаться взять, воспользовавшись предоставленной мне властью все, что только возможно. Я ненавижу сама себя и страстно желаю, чтобы все вокруг ненавидели и презирали меня. И еще, я страстно желаю, чтобы меня все боялись — все «. Это была уже не та Констанция, робкая и застенчивая, это была жестокая женщина, понимавшая всему цену и знающая, как можно добиться всего, пользуясь лишь своим телом. И она понимала, что сейчас она уже ни перед чем не остановится. Она медленно повернулась набок и уткнулась в плечо Витторио. Король сбросил ее руку. Тогда Констанция прильнула к нему всем своим разгоряченным телом.

— Витторио, Витторио… — прошептала она, покусывая плечо короля.

Король еще попытался отстраниться, но Констанция прижалась к нему так плотно, что король едва смог пошевелиться.

— Иди сюда, иди, я твоя, я принадлежу только тебе, — зашептала женщина.

Король освободился от объятий Констанции и медленно перевернулся набок. Констанция увидела, что по щекам короля бегут слезы, и ее сердце сжалось от радости.

» Да, он будет моим и выполнит все, что я пожелаю. В этом уже не может быть ни малейшего сомнения. Только сейчас надо придумать, чего же я желаю. Чего?«

Король Витторио уже жадно целовал Констанцию в шею, в грудь, в губы. А она поглаживала его курчавые волосы, постанывала, вздыхала, негромко вскрикивала.

Я люблю, люблю тебя, — прерывающимся голосом шептал король Витторио.

Конечно, конечно, — отвечала Констанция. Я хочу, чтобы и ты любила меня… Да, да, — отвечала Констанция, — все будет хорошо, хорошо.

— Люби меня! Люби! — выкрикивал король, прижимая Констанцию к себе с такой силой, что она едва дышала.

— Да, да, — выдыхала женщина.

Прошло еще несколько недель. Королевская чета была приглашена графом де Монферраном и его супругой в свой дворец, чтобы король и королева смогли полюбоваться коллекцией произведений искусства. Вместе с королевской четой приехала и Констанция.

Графиня и граф Монферран даже немного растерялись, не зная, к кому обращаться, не зная, кому отдавать почести. Королева держалась немного поодаль от короля, зато Констанция была рядом с королем Витторио. Она не отходила от него ни на шаг, вернее, король то и дело обращался к Констанции, указывая глазами на то или иное произведение.

Действительно, коллекция графа Монферрана поражала изысканностью и богатством. Здесь были картины всех великих художников, и каждый из великих мастеров был представлен одним или несколькими произведениями. Тускло поблескивало золото рам, сверкал мрамор скульптур.

Придворные, которые тоже были приглашены на этот вернисаж, расхаживали по огромному залу, останавливаясь у картин и обмениваясь впечатлениями.

И действительно, поговорить было о чем: Тинторетто, Караваджо, Веронезе, Рафаэль… Коллекция была собрана с огромным вкусом, стоимость картин даже невозможно было определить. Здесь были представлены первоклассные образцы живописи и скульптуры.

— Мы так благодарны за ваше присутствие, — в низком поклоне приветствовала появление королевы и Констанции графиня де Монферран.

— Не смущайтесь, графиня, — сказала королева. Констанция в ответ немного снисходительно поклонилась, — мы всего лишь должны поблагодарить вас, графиня, за возможность видеть и встретиться со столь замечательными произведениями искусства.

И они принялись рассматривать картины.

— Да, графиня, мы благодарны вам за встречу с картинами, — надменно улыбнувшись, бросила Констанция.

Графиню передернуло от подобной наглости, но она подавила в себе желание возмутиться, ведь она прекрасно понимала, кто сейчас правит бал и что королева сейчас ничего не решает, а вся власть ужедавным-давно перешла в руки вот этой холеной прекрасной женщины, жестокой и надменной.

К королю, стоящему возле скульптуры Микеланджело, приблизился маркиз Лоренцетти. Он склонился в поклоне и торопливо заговорил:

— Ваше величество, по поводу нынешней политической ситуации я хотел бы внести предложение.

Король недовольно посмотрел на маркиза Лоренцетти, на его лице было написано безразличие.

А маркиз, заглядывая в глаза королю, попытался продолжить.

— Дело в том, ваше величество, Франция готова получить Пьемонт…

— Хватит, — оборвал его король Витторио, — я не хочу об этом слышать, меня это не интересует.

— Но ваше величество, ведь…

— Хватит, маркиз!

Королева стояла возле большого полотна Караваджо, на котором была изображена Юдифь. Констанция подошла и стала подле ее величества.

— Кто эта женщина, вы знаете, графиня? — обратилась королева к Констанции.

— Да, это Юдифь.

— Какой же она должна быть сильной, если смогла совершить подобное! — воскликнула королева, глядя на картину, изображавшую Юдифь, попирающую ногой отрубленную мужскую голову.

Констанция долго смотрела на картину, потом на ее лице появилась надменная улыбка.

— Да, эта женщина была очень сильна.

— Как я ей завидую! — не удержавшись, произнесла королева.

— Есть чему завидовать, ваше величество, — равнодушно и холодно заметила графиня де Бодуэн и отошла в сторону.

Король стоял посреди зала, разговаривая с графиней и графом Монферраном.

— У вас удивительная коллекция, — говорил король Витторио, — я ценю людей, собирающих произведения искусства. А ваша коллекция подобрана с большим вкусом.

— Мы делаем, ваше величество, все что можно, — заговорила графиня Монферран.

— Я тоже ценю ваши усилия, графиня, — сказала Констанция, останавливаясь подле короля.

Король Пьемонта Витторио улыбнулся, увидев рядом с собой Констанцию.

— Какую картину вы считаете лучшей? — обратился король Витторио к графу Монферрану.

Тот задумался, а потом, переглянувшись с графиней, он произнес:

— Я думаю, наша любимая картина, ваше величество — Караваджо.

— И Вермеер хорош, — сказала графиня Монферран, глядя на небольшую женскую головку кисти Верме-ера Дельфтского.

Король оглянулся. Ему нравилась картина Караваджо.

— Никогда ранее короля Пьемонта Витторио не волновали ни картины, ни скульптуры, — глядя то в глаза графу Монферрану, то в глаза графине, продолжая надменно улыбаться, произнесла Констанция.

Король согласно улыбнулся в ответ.

— Я думаю, ваше величество, — Констанция взглянула на короля Витторио, — Караваджо будет вам по вкусу.

Граф и графиня Монферран испуганно переглянулись. Но то, что сказала Констанция, было не простым намеком, это выглядело почти как приказ.

— Я думаю, ваше величество, — дрожащим голосом промолвила графиня Монферран, — мы с мужем будем счастливы преподнести вам в дар картину Караваджо, — она чуть не задохнулась, когда закончила фразу.

Король в ответ едва лишь кивнул головой, он уже привык к подобным выходкам Констанции и понимал, что спорить с ней бессмысленно, если уж она что-то решила, обязательно доведет до конца.

Караваджо и Вермеер Дельфский были тут же упакованы и вынесены во двор. Король, Констанция и королева вместе с придворными покинули дворец графов Монферран.

— Сука! Сука! Сволочь! — выкрикивала графиня Монферран, нервно расхаживая по залу и глядя в окно, как грузят картины на повозки. — Благодари Бога, — сказала графиня Монферран своему мужу, — что эта сука смогла взять только это. Если бы король дал ей волю…

— Да у нее власти больше, чем у любого нашего министра, даже больше, чем у самого короля — сказал граф де Монферран, не зная, как остановить страшную дрожь в руках. — Если бы эта мерзавка могла, она бы забрала все, все, что мы с тобой собрали, все, что собрали наши предки.

— Да, дорогой, да, она ужасный человек, и зачем только король связался с ней.

— Да мы сами во всем виноваты, — произнес граф Монферран, — ведь все до единого толкали ее на этот шаг, даже муж, граф де Бодуэн и тот, надеясь получить побольше выгоды и побыстрее сделать карьеру, не противился королю и не удерживал свою жену. — А ты знаешь, дорогой, — сказала графиня Монферран, — что эта сука забрала у графини Тревер всю бронзу Челлини, а так же два прекрасных полотна Тинторетто, а у барона Леграна два полотна Тициана.

— Да что ты говоришь, дорогая! — воскликнул граф Монферран, прикрывая ладонями лицо. — Это невозможно, этого не может быть!

— Но я сама вчера разговаривала с графиней, и она мне сообщила.

— Знаешь, кто она? — вдруг сказал граф де Монферран.

— Догадываюсь. — Нет, ты даже не догадываешься. Эта Констанция — обыкновенная, самая заурядная, вульгарная воровка, пользующаяся властью над безвольным королем Витторио. Но король за этопоплатится! — Тише, тише! — попыталась успокоить мужа графиня Монферран.

Внизу, во дворе, загрохотали колеса повозки, увозившие полотна Караваджо, Вермеера Дельфтского и одну из скульптур Лоренцо Бернини.

ГЛАВА 9

Надежды на то, что королю Пьемонта Витторио скоро наскучит связь с графиней де Бодуэн, не оправдались. Король все больше и больше попадал под влияние Констанции, он готов был делать длянее все, что только она пожелает. Король забросил все дела, перестал встречаться с министрами. Даже бумаги первостепенной важности, которые курьеры привозили во дворец короля в Риволи, по несколько недель оказывались не прочитанными и не подписанными.

— Господи, наш король потерял рассудок, — перешептывались придворные, — что-то надо делать!

Но никто из придворных не мог повлиять на короля, тем более на Констанцию. Да и каждый опасался за свою карьеру, за свою судьбу, ведь перед глазами был яркий пример, как Констанция расправилась с семьей графа де Бодуэна. Все были высланы в загородное поместье, всем де Бодуэнам было запрещено появляться при дворе, асвященник был вообще отправлен за пределы Пьемонта. Констанция де Бодуэн, фаворитка короля, позволяла себе совершенно сумасбродные выходки. Появившись во дворце кого-нибудь из придворных, она тут же требовала, чтобы та или иная картина, скульптура или драгоценность, прекрасная лошадь или еще что — нибудь приглянувшееся ей, были переданы королю, вернее, не переданы, а отданы в дар.

Король, понимая, что поведение Констанции вызывает массу кривотолков и нареканий, несколько раз пытался остановить и удержать ее. Но все это было бессмысленно. После подобных разговоров Констанция не подпускала к себе короля, не разговаривала с ним, угрюмо молчала и не отвечала на его вопросы. И это доводило короля Витторио до бешенства. Он был вне себя, придирался к слугам, мог накричать и оскорбить любого из самых уважаемых своих советников, обозвать их трусами, лжецами и казнокрадами. Все боялись попадаться на глаза королю Пьемонта Витторио.

Одна лишь Констанция вела себя независимо. Она могла себе позволить говорить королю все, что думает, могла спорить с ним по самому незначительному поводу и даже эти споры и злые выходки Констанции доставляли королю Витторио неописуемое наслаждение. Ведь он все еще надеялся — скоро придет время и Констанция полюбит его, а даже думать о том, чтобы расстаться с этой прекрасной, дерзкой холодной женщиной, он не мог, сразу же отбрасывал подобные мысли. Он не мог себе представить и одного дня, проведенного порознь со своей возлюбленной. Ревность кипела вего душе, едва он оставлял Констанцию одну.

» Как она там? — думал король Витторио. — Может быть, она с кем-нибудь разговаривает, вспоминает свое прошлое, вспоминает графа де Бодуэна?«

И он, бросая государственные дела, мчался в Риволи.

Констанция расхаживала по дворцу, изредка останавливаясь пред той или иной картиной, перевезенной в Риволи. Вермеер Дельфтский висел теперь у нее в спальне, Караваджо — в гостиной, Тинторетто и Веронезе украшали ее уборную.

Король радостно поднимался по лестнице.

— Констанция, ну как, ты скучала без меня? — обращался он к своей фаворитке.

Констанция заметно передергивала плечами, морщилась.

— А почему я должна скучать, ваше величество?

— Да не называй ты меня, в конце концов, » ваше величество «!

— Хорошо, — кротко говорила Констанция, отходя к окну и глядя на зеленеющие холмы и серые скалы.

— Та ты скучала, или нет, признайся?

— Я же говорю тебе, что я не скучала.

— А чем ты занималась, пока меня не было?

— Ничем не занималась.

— А ты хоть ждала меня? — спрашивал король, обнимая Констанцию.

Она передергивала плечами, пытаясь высвободиться из объятий

— Ничем я не занималась. Гуляла, смотрела картины, дышала свежим воздухом.

— Боже, да неужели ты совсем не думала обо мне? Неужели ты даже не вспомнила о моем существовании?

— К чему эти разговоры, ваше величество, ведь вам прекрасно известно, что я принадлежу и служу вам.

— Я не хочу, Констанция, чтобы ты мне служила, я хочу, чтобы ты меня любила.

— Любила… какое странное слово, — поджимала губы Констанция и принималась помахивать веером или стучать пальцами по крышке стола, — любила… — это слишком сильно, ваше величество, сказано. Любовь надо заслужить.

— Что я должен сделать, Констанция?

— Ваше величество…

— Да прекрати, прекрати, Констанция, называть меня так!

— Хорошо, — соглашалась женщина, — трудно влюбиться в человека, когда он взял тебя силой.

— Но разве я взял тебя силой? Ведь ты сама пришла ко мне, помнишь ту ночь?

— Помню, — зло бросала Констанция, нервно расхаживая по залу, изредка останавливаясь перед какой-нибудь из картин. Действительно, я пришла сама, но стоит учесть…

— О чем ты хочешь сказать, что я тебя вынудил?

— Да, и тебе это прекрасно известно.

— Да нет же, все не так!

— Так, — говорила Констанция, глядя в глаза королю Витторио.

А он падал в кресло и, схватив голову руками, раскачивался из стороны в сторону.

— Ну почему ты такая холодная, как камень?

— А что, разве я обязана кипеть? Разве я обязана бросаться в твои объятия, целовать тебя, говорить, что я люблю, если мое сердце холодно и в нем нет любви?

— Но ведь ты можешь соврать.

— Нет, врать я не могу и не желаю.

— Почему?

— Это против моих правил.

Констанция видела в зеркале отражение короля, его лицо было хмурым, взгляд из-под сдвинутых бровей жестким и решительным.

— Я тебя накажу.

— Воля ваша, вы вообще можете сделать со мной все, что угодно. Вы можете запереть меня в какую-нибудь комнату, можете отослать на конюшню, можете заставить стирать ваше белье, ведь вы мойповелитель. — Но я не хочу быть повелителем, я хочу только одного…

— Нет, этого никогда не будет.

— Ну почему? Неужели твое холодное сердце не дрогнет, неужели ты не видишь, что я буквально сгораю от любви к тебе, что чувства переполняют мое сердце.

— Вижу, но это ни о чем не говорит, мое сердце бьется ровно и спокойно.

— У тебя, Констанция, не сердце, у тебя в груди камень.

— Возможно.

Все чаще и чаще подобные разговоры происходили между королем и его фавориткой, все чаще и чаще король выбегал из комнаты Констанции, раздосадованно бросаясь на кого-нибудь из слуг.

— Где моя лошадь?! Я приказывал, чтобы она стояла у крыльца!

— Сию минуту, ваше величество, приказ будет исполнен.

— Она должна стоять! — кричал король Витторио, избивая слугу, хотя тот ни в чем не был виновен.

А когда лошадь подводили к крыльцу, король уже был занят тем, что распекал кого-нибудь из слуг за незначительную провинность, за то, что плащ был подан не ко времени, что шляпа была черного, а некоричневого цвета, за то, что письма не были вовремя переданы в столицу. Слуги испуганно оправдывались:

— Ваше величество, но ведь вы этого не приказывали!

— Как я не приказывал?! — громогласно кричал король. — Я сто раз говорил тебе об этом и если еще раз ты наберешься наглости и ослушаешься своего короля, то будешь наказан самым жестоким образом! Пойдешь служить в армию, пойдешь служить простым солдатом, и там ты узнаешь, как не выполнять приказания короля!

— Все будет исполнено, ваше величество, — оправдывался слуга, бросаясь выполнять приказание.

— Стой! — кричал ему вслед король. Слуга оборачивался и кланялся.

— Да что ты кланяешься как болван!

— Я слушаю, ваше величество.

— Пошел вон!

Слуга пятился, покидая дворец. Констанция, слыша, как король распекает своих слуг, злорадно улыбалась.

— Ты скоро сойдешь с ума — и дорого тебе обойдется власть надо мной. Я превращу тебя в простую марионетку.

Но говоря и думая это, Констанция чувствовала жалость к королю, ведь она прекрасно понимала, что этот большой и сильный человек болен, и его болезнь называется любовью. Конечно, ей как всякой женщине льстило, что ее так горячо любит король, но она не могла исправить саму себя, не могла исправить свой характер и полюбить в ответ на любовь. Ее сердце оставалось холодным, хотя тело любило короля, любило

Его страстные ласки, его неистовство. А вот душа и разум не могли с этим смириться.

Однажды, во время чаепития, когда король Витторио и Констанция сидели на веранде загородного дворца в Риволи, король отставил чашку и ласково взглянув на Констанцию, спросил:

— Дорогая, ты себя хорошо чувствуешь? Констанция в ответ только пожала плечами, не проронив ни слова.

— Так ты не ответила, — более настойчиво сказал король Витторио и дал знак слуге, чтобы тот удалился.

Когда слуга скрылся, король Витторио взял Констанцию за руку.

— Неужели ты всегда будешь так холодна ко мне? Констанция вновь пожала плечами.

— Не знаю, не знаю, может быть, пройдет время и что-нибудь изменится.

— Но почему ты такая?

— А почему ты такой? — вопросом на вопрос ответила Констанция.

— Я — потому что люблю тебя, люблю, я уже потерял голову, обезумел от любви, неужели тебе это не ясно?

— Возможно, и ясно, но все равно это ничего не меняет, — Констанция золотой ложечкой помешивала уже давным-давно остывший кипяток.

— Может быть, что-нибудь еще? — перевел на другую тему разговор король и, подняв блюдо с разнообразными пирожными, предложил Констанции.

Та посмотрела на угощение, потом в глаза Витторио и взяла пирожное.

— Если ты еще чего-нибудь хочешь, то только попроси, — сказал король Пьемонта Витторио, глядя в глаза Констанции. Та покачала головой.

— А мне нужен сын, — вдруг сказал король. Рука Констанции с поднесенным ко рту пирожным застыла в воздухе.

— Сын?! — как бы не поверив, переспросила женщина.

— Да, да, сын, — быстро заговорил король.

— Но ведь он будет незаконнорожденным, — скептично усмехнулась женщина.

— А мне плевать, я могу сделать его принцем, — король поставил блюдо с пирожным и опустив локти на стол, оперся на кулаки, продолжая неотрывно смотреть в глаза Констанции.

— А если родится дочь? Король улыбнулся.

— Я думаю, будет сын. Констанция усмехнулась.

— Это сможет решить много проблем, — король смотрел на Констанцию, которая невозмутимо принялась есть пирожное.

— Я думаю, больше проблем возникнет, чем исчезнет, — улыбнулась Констанция, смахивая крошки с ярких губ.

— Нет-нет, ты не права.

— Я всегда права, и ты это знаешь, — ответила женщина, — к тому же, ты не подумал о том, что может быть, я не хочу детей.

— Как?! — вскинув голову, воскликнул король Витторио.

— Не хочу — и все.

— Ты не хочешь детей от меня? Констанция пожала плечами.

— Может быть, я просто не хочу детей.

— Но я тебе уже говорил тысячу раз и повторю в тысячу первый, Констанция — я тебя люблю.

— Я действительно слышала это тысячу раз, но к сожалению, пока не могу ответить тем же. А дети, рожденные не в любви, как правило, несчастны.

— Откуда тебе об этом знать? Вот твой сын был рожден в любви, ведь ты любила Армана?

— Почему любила, — как-то холодно заметила Констанция.

— Ты хочешь сказать, что любишь его? — король грохнул по столу кулаком так сильно, что несколько чашек упали на мраморные плиты пола и рассыпались на сотни осколков.

— Я этого не сказала, ты сам об этом подумал.

— Но почему ты не любишь меня, а любишь графа де Бодуэна? И кстати, Констанция, твой сын был рожден в любви, но он ведь несчастен, ты им совсем не занимаешься.

— Мы уже об этом говорили, я сама так решила. Пусть он пока живет без меня, а потом посмотрим.

— Но я хочу, чтобы ты родила сына мне.

— А я не хочу, — Констанция улыбнулась, бросая на стол недоеденное пирожное, — не хочу — и все.

Она поднялась из-за стола и, подойдя к балюстраде, стала смотреть на золотистые цветы, на далекие голубоватые холмы и серые скалы.

Король Витторио нервно прохаживался по террасе, время от времени зло поглядывая на Констанцию. Затем он подошел к ней, положил свои сильные руки ей на плечи и зашептал:

— Мне кажется, ребенок сможет нас примирить, сможет сделать счастливыми.

— Но тогда я буду любить ребенка, — глядя вдаль, произнесла Констанция.

— Но ведь это будет мой ребенок, а значит, ты будешь любить и меня.

— Ничего это не значит, ваше величество.

— Черт! — бросил король, покидая террасу. А Констанция еще долго стояла, глядя на голубеющие холмы, на серые скалы и на синее небо, по которому ветер гнал легкие облака.

» Боже, как бы я хотела покинуть Пьемонт и улететь вместе с этими легкими облаками куда — нибудь далеко, к океану, в Мато, в свой дворец, туда, где я буду предоставлена самой себе, где никто не будет надо мной властвовать, отдавать приказы, требовать любви, туда, где моя душа сможет успокоиться и обрести тишину, где никто обо мне не будет рассказывать гадости и где я смогу жить так, как мне хочется. Ведь все в Пьемонте меня ненавидят, презирают и единственное, что их останавливает, чтобы не растерзать и не убитьменя, так это то, что король меня страстно любит. Но лучше бы он любил кого-нибудь другого, а лучше всего, чтобы он любил королеву. Но ведь и королева хотела, чтобы я отдалась королю, все этого хотели. А сейчас пожинают плоды, не знают, как остановить страсть короля, как все изменить. А возможно ли что-нибудь изменить? — сама себе задала вопрос Констанция. — Если бы я умерла, то все решилось бы само собой. Но я хочу жить, я хочу дышать, наслаждаться свободой, я страстно желаю жить на воле. Но жить так, как мне хочется, а не как меня обязывают какие-то странные, придуманные людьми правила «.

Констанция задавала и задавала себе вопросы, не находя на них ответа. Наконец, она устала от этого занятия и, прикрыв глаза, подставила лицо теплым лучам заходящего солнца.

» Боже, как хорошо можно было бы жить, любить Армана, играть с Мишелем и ни о чем не думать. Но в том, что я оказалась в подобном положении, виноваты все, все, кроме меня самой «. Она обернулась. Король Витторио стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и смотрел на Констанцию. И ей захотелось улыбнуться этому всесильному человеку, который был слабее ее.

Но вместо улыбки ее губы дрогнули и приняли недовольное насмешливое выражение.

— Я уезжаю, — сказал король Витторио. Констанция пожала плечами.

— Дело ваше.

— И ты меня не удерживаешь?

— А к чему? — задала вопрос Констанция. — Мне ничего от тебя не надо.

— Но может быть, ты чего-нибудь желаешь? Может быть, у тебя есть какие-то просьбы? Скажи, я выполню все.

— Я подумаю об этом, а потом скажу. А пока у меня нет просьб и желаний.

Констанция стояла у двери, ожидая, когда король Витторио отойдет в сторону, чтобы она могла пройти во дворец.

Король понял желание Констанции и, отойдя в сторону, низко ей поклонился. Констанция с гордо вскинутой головой переступила порог и, не торопясь, поднялась по лестнице в свою спальню, туда, где виселакартина Вермера Дельфтского, где стояло несколько скульптур Челлини.

» Зачем мне такая любовь? Зачем? — шептала Констанция, уткнувшись в подушку. — От такой любви одни несчастья «.

Через несколько дней король Пьемонта Витторио собрал совет в своем загородном дворце Риволи. Приехали все министры и советники, дворец наполнился шумом. Министры прошли в большую гостиную, где стоял огромный стол. Король Витторио сидел в торце стола, а напротив него расположились министры.

За последнее время накопилась масса неотложных вопросов, которые требовали неотложных мер.

Констанция, спрятавшись в потайной комнате, слушала, как проходит совет короля с министрами. На ее лице то и дело появлялась злая улыбка. Она видела сосредоточенные недовольные лица вельмож и министров, видела короля Витторио, который сидел, откинувшись на высокую спинку кресла, думая о чем-то своем.

— Ваше величество, вам должно быть известно, слышался немного хриплый голос министра, — Франция требует дополнительные войска, чтобы сражаться во Фландрии.

Король недовольно покачал головой.

— Это требование — почти что ультиматум, — говорил министр, перекладывая бумаги с одной стороны стола на другую.

Король открыл глаза и взглянул в озабоченное и недовольное лицо своего министра.

— Но ведь я уже отдал все войска, какие только мог. Произнеся эту фразу, король снова откинулся на резную спинку кресла и прикрыл глаза. Констанция видела, как руки короля Пьемонта сжались в кулаки.

Министры переглянулись. Каждый из них опасался начинать серьезный разговор.

Тогда граф Монферран, отложив в сторону трубку и сделав глоток красного вина из высокого бокала, сказал:

— Ваше величество, в Испании мы довольно много и довольно продолжительное время сражались с Францией, потому что она пыталась ослабить наши позиции.

Констанция покинула потайную комнату и распахнув высокую дверь, вошла в зал для совещаний. Вельможи и министры переглянулись, но тут же вскочили со своих мест и склонили головы.

— Франция очень сильна, — с порога очень громко сказала Констанция, затем приподняла подол платья и прошла по залу.

Король Витторио встал со своего кресла, улыбнулся возлюбленной и предложил ей занять место рядом с собой.

Но Констанция сделала вид, что не заметила движения короля Витторио. Она прошла вдоль стола и заняла место в торце стола, где обычно сидел король. Когда она уселась, министры еще несколькомгновений продолжали стоять, как бы ожидая приказания и приглашения сесть. Но разрешения не последовало.

Тогда король, чтобы спасти ситуацию, кивнул. Министры и советники заняли свои места.

— Я не хочу прерывать вас, господа, продолжайте, пожалуйста. Король кивнул, поддерживая желание своей возлюбленной. Министры недовольно переглянулись, но были вынуждены поступить так, как приказал король.

— Франция действительно очень сильна, — сказал граф де Монферран, держа в руках высокий бокал.

— И поэтому, — поддержал его маркиз Лоренцетти, — она требует, чтобы мы присоединились.

— Но не окажутся ли наши союзники слишком далеко во время войны? — заметила Констанция, глядя в лицо графу Арагону.

Тот утвердительно закивал в ответ.

— Французы пытаются сделать нам кровопускание, — сказал король Пьемонта Витторио, вставая со

Своего кресла и нервно прохаживаясь вдоль стола.

Все министры напряженно следили за своим монархом, понимая, что сейчас должна решиться судьба Пьемонта. Король должен решить, на чьей стороне будут сражаться их войска.

— А почему бы не бросить им вызов сейчас, пока мы сильны? — как бы рассуждая сам с собой, говорил король Витторио.

Но закончив фразу он взглянул на Констанцию, понимая, что она единственный человек, который осмелится спорить с ним. И действительно, Констанция сказала нечто такое, чего король никак не ожидал.

— Позволь мне поехать в Париж, — она поднялась со своего места.

— В Париж?

— Да, я должна поехать в Париж, — Констанция смотрела в глаза королю, но он медлил с ответом, а потом, раздвинув шторы, вышел из гостиной на балкон. Констанция последовала за ним.

— Нет, — сказал король, почувствовав, что Констанция вошла на алкон, — нет и нет!

— Да! — бросила Констанция.

— Нет, я сказал!

— Я поеду в Париж в качестве твоего посла, — Констанция подошла к королю и пристально посмотрела ему в глаза.

— Ты нужна мне здесь.

— Но если я поеду, я смогу уладить все эти дела.

— Нет, ты нужна мне здесь, — повторил король, — да и к тому же, поздно, дела зашли слишком далеко.

Констанция взяла Витторио за руку и вновь попыталась заглянуть в глаза, убедить его в том, что он должен отпустить ее в Париж в качестве посла Пьемонта.

— Ты губишь свою страну, а не мою, Витторио, — глядя прямо в глаза королю, прошептала Констанция.

— А много ли здесь осталось того, что еще не уничтожено? — произнес король, пристально глядя в глаза Констанции, — как ты думаешь?

Констанция вздрогнула, явно не ожидая подобного.

— Может быть, мне очень нужна эта война… — задумчиво произнес король Витторио. — Они ждут твоего решения, — улыбнувшись сказал Витторио.

— Нашего решения, — поправила Констанция.

— Я очень рад, дорогая, поделиться с тобой, по крайней мере, хотя бы своей властью.

Констанция уже не смотрела в лицо Витторио, понимая, что на этот раз он поступит так, как считает нужным и поэтому она смотрела во двор, где стояли кареты министров и советников.

— Может быть, это сражение нас объединит, — тоже как бы сама себе сказала Констанция.

— Ты думаешь? — спросил король Витторио. Констанция пожала плечами.

— Тогда подписывай, — и Констанция покинула балкон, но в двери вдруг остановилась и негромко произнесла. — Ты, Витторио, воюешь не с Францией, ты воюешь со мной.

Король ничего не ответил на это красноречивое замечание, ведь он понимал, что на этот раз правда на стороне Констанции и ее слова не далеки от истины.

Совещание закончилось. Министры, явно не удовлетворенные решением короля, покинули дворец в Риволи.

А король Витторио, не находя себе места, метался из одного зала в другой. Констанция закрылась в своей спальне.

Король несколько раз подходил к двери, дергал за ручку:

— Констанция, открой, я тебя прошу, я тебе приказываю! Но в ответ была тишина, и король, раздосадованный и злой, отходил от двери.

Констанция понимала, что война, которую объявил Пьемонт — результат не трезвого расчета, а мгновенной вспышки, результат злобы и желание Витторио доказать ей свою власть. Она злилась насаму себя, злилась на Витторио и в то же время прекрасно осознавала, что изменить решение короля она не в силах.

Наконец, Витторио не выдержал. Отойдя на несколько шагов от двери, он разбежался и ударил в нее плечом. Замок хрустнул, и король вошел в спальню.

Констанция обернулась, но ничего не сказала.

— Я здесь, — сказал Витторио.

— Я вижу, но неужели для этого надо было ломать дверь?

— Если бы ты не закрывалась, я бы ее не ломал.

— Но это вынужденный поступок.

— И кто же тебя вынудил?

— Ты, — бросила Констанция.

Она подошла к зеркалу и, открыв шкатулку, вынула из нее свой фамильный медальон с огромной жемчужиной и гербом графов Аламбер. Она щелкнула замочком, затем открыла его и, надев медальон себе на шею, залюбовалась на свое отражение.

Король Витторио рухнул на постель, оперся на подушку и следил за каждым движением своей возлюбленной. Он нервно покусывал губы, сжимал ладонями виски, по его бледному и угрюмому лицунетрудно было догадаться, какие мысли обуревают короля.

Он сбросил парик и, вскочив с постели, подошел к Констанции. Она следила за ним, глядя в большое зеркало. Король подошел к Констанции и прикоснулся пальцем к огромной жемчужине. Констанция вздрогнула.

Король сжал ее плечи и резко развернул к себе лицом.

— Ты думаешь о нем? — глядя на медальон, на сверкающую жемчужину, произнес король.

— Какая разница, о чем я думаю? — холодно ответила Констанция, пытаясь сбросить руки короля и высвободиться от его цепких пальцев.

Но король еще сильнее сжал плечи Констанции.

— Почему, Констанция, ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел? Почему?

— А как ты думаешь? — наконец-то высвободившись из объятий и повернувшись к зеркалу, произнесла Констанция, поглаживая медальон и трогая подушечками пальцев сверкающую жемчужину.

— Боже мой, — закричал король, — твой муж, этот граф де Бодуэн, пошел обыкновенным солдатом. Констанция зло сверкнула глазами.

— Он хотел сражаться, и ты это прекрасно знаешь, — зеркалу ответила Констанция.

— Ты можешь поговорить с ним? — вдруг немного успокоившись, попросил король.

— А зачем? — отрезала Констанция.

— Его могут убить.

Констанция ничего не ответила, надменно улыбнувшись. Король несколько раз прошелся из угла в угол, затем схватил подушку и с силой швырнул ее в стену.

— Успокойся, не надо нервничать, — произнесла Констанция, но эти ее слова были как масло, пролитое в огонь.

Губы короля дернулись, он сжал кулаки и подбежав к Констанции, вновь схватил ее за плечи, развернул к себе и, глядя в глаза, прошептал:

— Ну почему? Почему ты меня так ненавидишь?

— Ты сам знаешь ответ.

Тебе не нравится, когда я прихожу к тебе днем? — король попытался провести ладонью по волнистым каштановым волосам Констанции, но она отклонила его руку.

— Ты думаешь, мне нравится, когда это происходит ночью? — Констанция отошла от короля, направляясь в дальний угол спальни. — Ты хочешь, чтобы я умолял тебя, валялся перед тобой на коленях, просил? Тогда ты получаешь от этого удовольствие? — король Витторио подбежал к Констанции, которая спешила к двери, схватил ее за руку и попытался увлечь к постели.

Констанция иступленно вырывалась, не говоря ни слова. А король, прижав ее к себе, поднял на руки и опустил не на постель, а прямо на пол, на большой ярко-красный ковер.

Констанция продолжала вырываться, понимая, что силы не равны. Король поймал ее за запястье и прижал к ковру, сам навалясь телом на Констанцию. Она вертела головой, дергалась, но освободиться не могла. Король Витторио тяжело дышал.

— И что дальше? — прошептала Констанция, прекратив попытки освободиться.

Король медленно наклонился к ней, взял ее голову в свои ладони и поцеловал в твердые неподатливые губы.

— Открой глаза! — крикнул прямо в ухо Констанции король.

Та покорно открыла глаза, оставаясь бесчувственной. Она смотрела в потолок на огромную хрустальную люстру, поблескивающую сотнями сверкающих огней.

— Что еще я могу для тебя сделать? — абсолютно спокойно спросила Констанция, когда король, оторвавшись от ее губ, заглянул в глаза.

Витторио заскрежетал зубами и поднялся с пола. Констанция уже думала, что все закончено, но ошиблась.

Король резко сорвал сюртук, стащил рубаху и оставшись полуобнаженным, вновь бросился на Констанцию, жадно целуя ее в шею. А затем ощутив, что ему мешает медальон, король Витториохотел его снять. Констанция вскрикнула:

— Оставь! Оставь, это часть меня!

— Мне не нравится эта часть, — жарко прошептал король в ухо, пытаясь расстегнуть застежку.

Констанция изо всей силы царапнула грудь короля. Витторио вскрикнул и оттолкнул женщину.

Они сидели на коленях друг перед другом, глядя в глаза. И мужчина и женщина смотрели друг на друга с нескрываемой ненавистью. На подбородке Констанции была кровь, а царапина на груди короля тоже сочилась.

— Кровь высохнет, не надо об этом беспокоиться.

— Ты сука, — прошептал король.

— Да, да, ты прав, я королевская шлюха!

— Но ты этого хотела.

— Все вы этого хотели! — нервно вскрикнула Констанция.

Король размахнулся и ударил Констанцию по лицу. Голова женщины запрокинулась, король схватил ее за плечи и принялся трясти.

— Сука! Сука! Ненавижу!

— Ты врешь! Врешь и сам это знаешь! Я королевская шлюха, твоя шлюха, можешь делать со мной все, что хочешь. Можешь приходить ко мне днем, вечером, ночью, утром. Можешь сидеть на мне, лежать, стоять, можешь растерзать меня на части. Можешь излить на меня всю свою злость и ненависть, но я не изменюсь, ябуду шлюхой. Но ты никогда не добьешься моей любви! Это была схватка двух сильных характеров, не желающих уступать друг другу. Констанция яростно сопротивлялась.

— Нет, ты будешь моей! — кричал король. — Моей и только моей, ты будешь меня любить!

— Никогда, — шептала Констанция.

— Замолчи, я не хочу слышать!

— Как прикажете, ваше величество, я могу молчать, ведь я ваша шлюха.

— Замолчи! — кричал король Витторио и хлестал Констанцию по щекам.

Но женщина не плакала, ее глаза оставались сухими, а на разбитых в кровь губах появлялась презрительная улыбка.

— Я знаю, все изменится, — король начинал гладить Констанцию по волосам, как маленького ребенка, — я тебя люблю, я хочу, чтобы ты родила мне сына.

— А я не хочу. И если я не хочу, то этого и не будет.

— Будет, будет, ты ошибаешься, Констанция, ты родишь мне сына, я сделаю его принцем, и он будет наследником короны, он станет королем Пьемонта.

— Никогда! Никогда мой ребенок не станет королем Пьемонта, я этого не хочу.

— Будет по-моему! — кричал король Витторио понимая, что уговорить Констанцию не сможет, он знал, что силой ничего не добьется, но чувствовал, что не добьется и лаской.

Констанция была холодна и непримирима. Король поднялся и нервно прошел по спальне.

— Ах, так! Тогда я уезжаю из Риволи, а ты живи здесь, как хочешь, делай, что хочешь, моя нога больше не ступит в этот дворец никогда!

— Воля ваша, — отвечала Констанция, поправляя разорванное платье.

— Ты сгинешь здесь! Я прикажу выслать тебя в деревню, и ты будешь жить там!

— Как хотите, как вам будет угодно. Но даже там я не полюблю тебя.

— А вот это мы посмотрим! Ты как и тогда прибежишь ко мне, прибежишь и будешь счастлива, отдаваясь мне.

— Никогда! — коротко сказала Констанция, кутаясь в шаль.

— Я уезжаю, через час меня здесь не будет! — король подбежал к двери и громко закричал. — Карету мне, карету, я уезжаю в Турин! Он даже не знал, услышал ли его кто — нибудь из слуг, а затем вновь подбежал к Констанции и, схватив за плечи, развернул к себе лицом.

— Посмотри мне в глаза, посмотри, я тебя люблю и хочу, чтобы ты это знала!

— А я не хочу даже об этом слышать, — Констанция смотрела в сторону мимо короля.

— Смотри мне в глаза, — король схватил Констанцию и, держа ее голову в ладонях, попытался заглянуть ей в зеленоватые глаза, но встретил такой злой взгляд, что тут же отпрянул, будто прикоснулся к раскаленному металлу. — До чего же ты зла! И почему ты меня так ненавидишь?

— А потому, что ты лишил меня всего. С твоего молчаливого согласия все желали моего падения.

— Но почему же ты тогда не противилась?

— Я уже не могла, все меня предали, все толкали на этот поступок.

— Но ведь я люблю тебя!

— Любовь — это другое.

— Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости?

— Нет, ни единой капли. В моем сердце, кроме ненависти к тебе, нет ничего и ничего не будет.

— Но ведь я делаю для тебя все, выполняю любой твой каприз, твое малейшее желание.

— Что ж, не выполняй, мне все равно, можешь ничего не делать, можешь просто пользоваться мной так, как пользуются лошадью или охотничьей собакой.

— Замолчи или я убью тебя!

— Может быть это было бы к лучшему. Но навряд ли у тебя хватит смелости на подобный поступок, навряд ли, — Констанция явно подзадоривала короля Витторио.

А он был уже вне себя от ярости. Его губы дергались, а лицо было бледным как у смертельно больного. Он сжимал и разжимал кулаки, готовый в любой момент броситься на женщину.

Король понимал, силой он ничего добиться не сможет, Констанция все равно останется непобежденной и неприступной.

» Что же делать? Что же делать, — судорожно думал король Витторио, — как заставить эту женщину полюбить меня? Как? Чем?«— Что я должен сделать, чтобы ты полюбила меня? — король обернулся и посмотрел на Констанцию, сидящую на краю постели. — Не знаю, — ответила женщина.

— Может быть, мне надо умереть?

— Может быть, — пожала плечами Констанция, прикрываясь от взгляда короля шалью.

Итак наша любовь все разрушила, больше нечего разрушать, ничего не осталось — ни семьи, ни королевства. — Все еще можно поправить, ваше величество, — усмехнувшись, сказала Констанция.

— А я ничего не хочу поправлять, я хочу, чтобы все сгорело, чтобы все летело в тартарары!

— Тогда, — Констанция вновь пожала плечами, — я не знаю, что вам посоветовать, ваше величество.

— Пошла ты к черту, к дьяволу! Ты исчадие ада, ты моя вечная мука!

— Я вас не принуждала мучиться и не хотела быть вашей любовницей и фавориткой.

— Не хотела! — зло прошипел король, выскакивая из комнаты. — Слуга! Слуга! Карета подана?

— Да, так точно, — тут же появился молодой слуга, — ваше величество, карета подана.

— Я сейчас уеду, ты ничего не желаешь мне сказать? — обратился король Пьемонта Витторио к Констанции.

— Нет, ничего, все уже сказано, — Констанция даже не смотрела в его сторону, она связывала узелки на бахроме шали. — Да посмотри ты на меня, может быть, ты видишь меня в последний раз!

— Никак наш король собрался на войну?! Он решил поступить благородно и пролить кровь за отечество?!

— Замолчи! — воскликнул король, громко хлопнув дверью. Констанция слышала его торопливые шаги слышала злые окрики на слуг. Она подошла к окну и облокотясь на подоконник, выглянула во двор.

Король вскочил в карету, звонко щелкнул кнут, и шестерка белых лошадей сорвалась с места. Карета загрохотала и исчезла за воротами. И только сейчас по щекам Констанции потекли слезы.

» Боже, Боже, зачем все это? Почему все случилось именно так? Почему король так ослеплен своей любовью? Почему он не отпускает меня от себя? Что делать, как быть дальше?«Она прикоснулась к своему медальону, будто бы он мог ей помочь, будто холодный жемчуг мог помочь ей ответить на вопросы, мучившие Констанцию.» Боже, как все ужасно и как давно я не видела своего сына. Как он там? Мой маленький сын, мой Мишель, ты такой славный и должно быть, сейчас ты похож на Армана. У тебя, должно быть, такие же голубые глаза как у него, ты, должно быть, такой же веселый и нежный. Боже мой, как ты далеко от меня, почему я не могу все бросить и прижать тебя к своей груди, почему? Почему?..«Констанция, накинув на плечи шаль, вышла в коридор и пошла на балкон. Ей не хватало воздуха, а еще она спешила на балкон, потому что хотела увидеть королевскую карету.

И действительно, она увидела шестерку белых лошадей, которая мчалась по дороге, поднимая клубы желтоватой пыли. Она следила за каретой до тех пор, пока та не скрылась за холмом.» Неужели король никогда не вернется ко мне? Неужели действительно я навсегда останусь одна? А может, это к лучшему, может быть, тогда я смогу покинуть Пьемонт и вернуться в Париж «. Констанция все еще надеялась, что уехав из Пьемонта, онасможет решить все проблемы. Но как она ошибалась! Ее ожидали такие испытания, о которых она даже и не подозревала.

ГЛАВА 10

Уже четвертый месяц шла кровопролитная война. Разрушались города, горели селения, умирали люди. Король Пьемонта Витторио взял на себя роль главнокомандующего. Стоны раненых, взрывы пушечных ядер.

Войска короля Витторио то наступали, то держали оборону. Это были ужасные времена. Королевство было разорено, а война требовала все новых и новых денег. Солдаты гибли, надо было нанимать новые войска, и король Витторио понимал, что если еще полгода эта война продлится, его королевство будет разореноначисто. Крестьяне не успевали убирать урожай, земли не обрабатывались и цветущий ранее Пьемонт выглядел теперь заброшенным и разоренным.

Войска короля Витторио отступали, и война шла на землях Пьемонта. Солдаты дрались ожесточенно, понимая, что в их руках судьба родины.

Король Витторио был всегда впереди своих войск и дрался всегда не щадя жизни. И солдаты, и придворные изумлялись, видя короля на черном жеребце, скачущего впереди пехоты.

— Боже, да он совсем потерял голову! — говорили придворные. — Да если он будет таким безрассудным, мы скоро останемся без короля.

Но ни пули, ни осколки пушечных ядер, ни штыки короля не брали. За все время, которое он провел в боях, его даже ни разу не ранило, и у солдат уже появилось твердое убеждение, что их король заговорен от пуль, что смерть ему не страшна.

Вокруг гибли люди, а Витторио с безрассудной смелостью выхватывал свою шпагу, пришпоривал жеребца и бросался вперед.

— За мной! За мной, мои верные воины! — восклицал король Витторио, летя на своем жеребце впереди всех.

Солдаты, охваченные азартом и примером своего монарха, рвались в бой. Силы обычно были неравными, но безрассудная смелость делала свое дело и время от времени войска Пьемонта одерживали победы.

Солдаты любили своего монарха, ведь он делил с ними все тяготы и невзгоды военной жизни. Он так же, как и простой воин, спал на земле, подложив седло под голову, укрывался плащом и питался кое-как. Единственной привилегией, которой он пользовался — это всегда, во всех атаках быть впереди.

Барон Легран и маркиз Лоренцетти были подле короля. Один командовал конницей, другой — артиллерией.

Король в последнее время выглядел мрачным и угнетенным. Он понимал, что эта война не может длиться бесконечно, он осознавал, что скорее всего, его войска будут разбиты. Но больше всего короляВитторио угнетало то, что за все время войны он так и не получил от Констанции известия. Она не написала даже самого маленького письма, а вот от королевы и своего сына он получал письма каждую неделю. Он быстро читал их, затем рвал на мелкие клочки и бросал в огонь.

» Ну почему она не пишет? Неужели ее ненависть ко мне столь сильна, что она не может заставить себя сесть к столу и написать хотя бы коротенькое послание?«Сам Витторио не отправил Констанции ни единого письма, он все еще был зол на свою возлюбленную за последнюю ссору.

» А что, собственно, произошло? — задавал себе вопрос король. — Я люблю эту женщину, она меня нет.

Почему она должна мне писать? Она мне ничего не должна, а все, что я сделал для нее, так это принесло ей только несчастье. Да и мне моя любовь не дала ничего хорошего «.Король часто вскакивал среди ночи и расхаживал по своему лагерю, мрачный и угрюмый. Иногда он подсаживался к кострам, у которых грелись его солдаты. Те относились к бесстрашному королю с нескрываемым почтением. И действительно, не часто короли делят со своими воинами все тяготы и невзгоды. Иногда король Витторио, заметив, что солдаты не могут справиться с тяжелой пушкой, спешивался, подходил и подставлял свое плечо под чугунный лафет. Он так же как и его солдаты перекатывал пушки, помогал солдатам переправляться через реки и помогал даже перевязывать раненых.Вот и сейчас король неожиданно проснулся, вскочил на ноги и долго стоял, запрокинув голову, глядя в звездное небо.» Неужели и сегодня я не получу от Констанции никаких известий?! Неужели она обо мне забыла?«Король знал, что Констанция все еще продолжает жить в его загородном дворце Риволи. Он знал, что она никуда не выезжает и к ней никто не наведывается.

» Ну и пусть, — думал король Витторио, — пусть узнает, как тяжело быть одной, пусть вспомнит меня, ведь мне не легче, я каждый день рискую жизнью, подставляя грудь под вражеские пули «. Король смотрел на мигающие звезды.» Завтра будет хорошая погода и завтра будет тяжелый бой. Придется штурмовать мост, отбивать его у неприятеля. А если завтра мы не сможем взять этот мост, враг переправится через реку и нампридется, скорее всего, отступать. Только узкая горная река сможет помочь остановить полчища, но для этого надо захватить и уничтожить мост «.

Король вошел в палатку, где находился маркиз Лоренцетти. Тот сидел перед свечой с двумя военачальниками, низко склонившись над картой и что-то указывая двум офицерам.

Завидев короля, маркиз и два офицера вскочили на ноги и низко склонились.

— Сидите, сидите, — сказал король, — как вы думаете, мы сможем отбить мост?

— Ваше величество, позвольте сказать, — барон Лоренцетти взглянул на своего монарха, король Витторио кивнул, — это будет очень тяжело сделать. Артиллерию подвести туда мы не сможем, а пехоты и конницы у нас недостаточно. Мост очень сильно защищен. — Хорошо. Так что же делать, маркиз? — король пристально взглянул на своего придворного, а теперь военачальника. Маркиз пожал плечами.

— Если честно, ваше величество, то я не знаю. Думаю, мы не сможем отбить мост.

— Но если, маркиз, мы его не отобьем, враг переправится на нашу сторону и тогда нам придется отступать.

— Я понимаю, ваше величество.

— Господа, а что думаете вы? — король присел на корточки у карты.

Мост надо взорвать, — сказал офицер помоложе. — Взорвать, граф? А как это можно сделать?

— Нужно собрать небольшой отряд смелых людей и ночью подобраться к мосту, спрятать под него пороховой заряд, поджечь и взорвать мост.

— Вы думаете, это возможно, граф? — король Витторио с интересом взглянул на молодого офицера.

— Это рискованно, ваше величество, но если найдутся смелые и отчаянные люди, то думаю, это можно сделать.

Король огляделся по сторонам, будто бы в палатке маркиза сидело много смелых и отчаянных людей, готовых рискнуть жизнью.

Но ваше величество, все должны понимать, что это настолько рискованное дело, — сказал маркиз Ло-ренцетти, — что навряд ли кто-нибудь из смельчаков, отчаявшихся на подобный шаг, вернется.

— Да, я знаю эту реку, — скорбно покивал король Пьемонта, — она уже принесла нам массу несчастий, уже сотни моих солдат погибли на ее берегах.

— Только смелые добровольцы, ваше величество, смогут выполнить эту задачу, смогут справиться. Думаю, среди ваших воинов еще есть смельчаки.

Король Витторио задумался. Он обхватил голову руками и как всегда в тяжелые минуты, принялся раскачиваться из стороны в сторону.

Офицеры и маркиз Лоренцетти стояли у стола, глядя на карту, будто она могла подсказать какое-то иное решение.

— Вы говорите, что смельчаки погибнут?

— Да, ваше величество, — в один.голос воскликнули офицеры.

— И вы говорите, среди моих воинов таких нет?

— Почему, есть, ваше величество. Король вдруг резко вскочил.

— Где сейчас граф де Бодуэн? — король сверкнув глазами, обратился к маркизу Лоренцетти.

— Ваше величество, граф де Бодуэн где-то в передовом отряде. Я знаю, вчера он был ранен.

— Ранен?! — воскликнул король. — Почему мне никто об этом не доложил?

— Но ведь он, ваше величество, простой солдат и зачем вам об этом докладывать?

— Маркиз, он граф и к тому же смелый и отчаянный человек. Маркиз уже понял, о чем думает король Витторио.

— Я прикажу послать за ним.

— Нет, я сам найду его и поговорю.

Король решительно покинул палатку, два офицера двинулись за ним.

Весь лагерь спал, слышались стоны, нервные выкрики. Правда, кое-кто из солдат сидели у костров, чистили ружья, точили шпаги. Увидев короля, солдаты вскакивали, кланялись.

Король, как будто никого не замечая, двигался в сторону передовых отрядов. Наконец, он нашел Армана де Бодуэна. И действительно, тот был ранен. Он лежал, накрывшись плащом, под деревом. Корольсклонился и увидел, что голова графа де Бодуэна перевязана, а на белой ткани проступили темныепятна крови.

Король опустился на колени и положил руку на плечо графа де Бодуэна. Тот с трудом открыл глаза и вздрогнул:

— Ваше величество, — зашептал граф де Бодуэн потрескавшимися губами и попытался вскочить на ноги.

— Сиди, сиди, не надо вставать, граф, я пришел поговорить с тобой.

— Слушаю, ваше величество, — глядя куда-то в сторону, произнес граф де Бодуэн.

— Вы не хотите вернуться в Турин? — глядя прямо в глаза мужу своей возлюбленной, спросил король Витторио.

Тот несколько мгновений не отвечал, затем отрицательно покачал головой.

— Нет, ваше величество, а что мне там делать? Меня никто не ждет, и жизнь моя не имеет смысла.

— Граф, вы хотите оказать услугу Пьемонту?

— Что я должен сделать, ваше величество?

— Надо уничтожить мост через реку.

— Мост? — граф де Бодуэн приподнялся и опершись спиной о шершавый ствол дерева, взглянул прямо в глаза королю Витторио.

— Да-да, мост, граф, если мы его не уничтожим, то завтра на рассвете они начнут переправляться на нашу сторону и тогда мы будем вынуждены отступать.

— Я должен его взорвать? — догадавшись, осведомился граф де Бодуэн.

— Да, но это смертельно опасное дело и навряд ли кто-нибудь из тех, кто пойдет с вами, вернется живым.

— Что ж, ваше величество, я согласен.

— Я знал, граф, что вы согласитесь, я тоже пойду с вами.

— Нет, ваше величество, — граф де Бодуэн поднялся на ноги, — никогда. Вы король, вы должны быть здесь и незачем вам попусту рисковать своей жизнью. К тому же… — граф осекся и о чем-то задумался, на его растрескавшихся губах появилась горькая улыбка.

— Скажи мне, граф, — наклонившись к самому уху Армана, прошептал король, — Констанция тебе пишет? Арман вздрогнул и отвернулся от своего короля.

Так пишет или нет? — выкрикнул король Витторио и, схватив графа де Бодуэна за плечи, сильно встряхнул его.

— Нет, ваше величество, Констанция мне не пишет. Король Витторио заскрежетал зубами.

— Может быть, с ней что-нибудь случилось?

— Не знаю, ваше величество.

— Ладно, граф, простите меня, я не хотел вас обидеть.

И мужчины обнялись, понимая, что завтра, может быть, они уже не увидятся. Через полчаса граф де Бодуэн встретился с маркизом Лоренцетти. Они сидели у костра вдвоем и негромко переговаривались.

— Арман, напрасно ты согласился, ведь наверняка ты не вернешься, погибнешь, как погибли уже сотни людей.

— Нет, маркиз, мне кажется, я останусь в живых для того, чтобы и дальше мучиться. Да и не мог я отказать королю, честно признаться, — граф де Бодуэн пристально смотрел в огонь и говорил как бы сам с собой. — А что мне еще остается, ведь у меня ничего нет, король даже не захотел сделать меня офицером, он забрал у меня все. Но он король, а я всего лишь его подданный и мне ничего не остается, как доказать свою преданность и честность.

— Но это рискованно, граф.

— Если бы я этого не понимал, маркиз, но ведь и король был готов пойти со мной взрывать мост.

— А наш король вообще, граф, полностью утратил рассудок и его бесстрашие не от смелости, а от чего-то другого.

— Как и мое бесстрашие, маркиз, оно тоже не от смелости, а от полной безысходности, Констанция ушла от меня, король отказался от моих услуг при дворе, и мне ничего не остается, как ценой своей жизни доказать всем, что я предан короне — и до конца выполнить свой долг.

— Я тебя понимаю, Арман, но я бы не пошел на это рискованное дело.

— Не стоит об этом говорить, маркиз, я потерял все, кроме своей жизни, она у меня осталась последняя.

— Ты странный человек, Арман, даже последнее ты готов отдать королю, который лишил тебя всего.

— Да, маркиз, мне действительно ничего не остается, кроме как ценой собственной жизни доказать преданность и показать всем, что я простил короля.

— Ладно, коль ты уж решился, давай подумаем, как это лучше сделать. Пойдем в мою палатку.

Граф де Бодуэн тяжело поднялся, и они вместе с маркизом Лоренцетти направились в большую палатку, во многих местах пробитую осколками пушечных ядер. Они около часа сидели, склонясь низко над картой.

— Нужны две лодки, — говорил граф де Бодуэн, — и четыре бочонка с порохом. Я попробую на лодках подплыть к мосту, укрепить заряд и взорвать порох. Но для того, чтобы я смог это сделать, ты, маркиз, должен будешь напасть на передовой отряд, который охраняет мост. Надо, чтобы они были отвлечены боем и незаметили, как я подплыву.

— А как, граф, ты думаешь выбираться?

А вот об этом, маркиз, я даже не хочу думать. Но если Бог есть и если ему нужна моя жизнь, то он спасет меня.

— Хорошо, хорошо, граф, бери тех, кто тебе нравится и отправляйся. А я перед рассветом нападу на передовой отряд. Когда завяжется бой, начинай сплавляться по реке, хотя и это очень трудное дело, река бурная и извилистая, так что на лодках не так-то и легко будет подобраться к мосту.

— Вот поэтому мой план единственно возможный. Они навряд ли будут ожидать, что мы пойдем на столь отчаянный шаг.

— По-моему, это безрассудный шаг. Может быть, мы лучше попытаемся прорваться на мост и поджечь его?

— Нет, их слишком много, они успели построить укрепления.

— Да, ты прав, — покачал головой маркиз Лоренцетти, — думаю, нам ничего не остается.

Арман поднялся и пожал руку маркизу Лоренцетти. Тот обнял его.

— Мне жаль, Арман, расставаться с тобой, жаль.

— Да ладно, маркиз, чего уж там жалеть, наша жизнь ничто.

— Не говори так и постарайся спастись.

— Я постараюсь, конечно, но как получится, не знаю. Через четверть часа граф де Бодуэн еще с пятью солдатами грузились на две лодки. Бочонки с порохом уже лежали на дне, солдаты перешептывались друг с другом, понимая, что идут на верную смерть.

— Не стоит бояться, — попытался утешить своих подчиненных граф де Бодуэн, — смерть подстерегает нас повсюду, не здесь, так в другом месте, не сегодня, так завтра.

— Лучше бы завтра, граф, — сказал седоусый солдат.

— Да, Жан, действительно, лучше завтра, а еще лучше через год или лет через пятьдесят, — Жан заулыбался, показывая крепкие белые зубы.

— Да-да, граф, через пятьдесят было бы совсем хорошо. Мне было бы тогда как раз девяносто.

— Но до такого возраста я и не рассчитывал дожить, — улыбнулся солдату граф де Бодуэн, — да и что делать в таком возрасте?!

— Знаете, граф, у каждого возраста свои прелести. Сидел бы дома, а вокруг бегали бы внуки и правнуки, ты только бы руководил ими: подайте то, принесите это… В каждом возрасте свои радости — у ребенка одни, у юноши другие, у зрелого мужчины… — Жан покачал головой, — я не имею в виду войну, я имею в виду любовь.

— Эх, любовь… — тяжело вздохнул граф де Бодуэн. — Скорее! Скорее! — приказал он своим солдатам, — грузите скорее оружие, вскоре отплываем.

До рассвета оставался какой-то час. Густой туман клубился над рекой, было зябко и холодно. Солдаты жались друг к другу и сидели в лодках, молчаливые и угрюмые.

— Ну когда же, черт побери, начнут атаковать! — сказал седоусый Жан, ни к кому не обращаясь.

— Начнут, не переживай, маркиз, наверное, уже подтащил орудия к скалам и вскоре начнет обстрел.

— А если вдруг в нас попадут наши же ядра?

— Попадут так попадут, Жан, что поделаешь, пойдем ко дну кормить рыб.

— Да ну, граф, к черту такие перспективы, я еще хочу вернуться домой.

— А кто у тебя остался дома? — тихо спросил граф де Бодуэн.

— О, граф, у меня большая семья и домик под Турином: жена, четверо детей, два парня и две девочки.

— А сколько старшему?

— Старшему уже семнадцать, граф. Красивый парень, правда, я не видел его уже девять месяцев.

— А младшему?

— Не младшему, а младшей, граф, Люции, только лишь семь. Но она такая красивая и веселая, что я люблю ее больше всех. Мне даже снится, как она подбегает ко мне, теребит за усы и спрашивает:» Отец, а ты возьмешь меня на ярмарку?«

— На ярмарку? — изумился граф де Бодуэн.

— Да-да, в последний раз я привез ей красивое платье и теперь она только и мечтает о том, чтобы я вновь поехал на ярмарку и купил ей еще что-нибудь.

— Да, — задумчиво глядя на воду, произнес граф де Бодуэн.

Солдаты молча курили. Вдруг послышался свист ядер, и все ущелье наполнилось ужасным грохотом.

— Ну вот, началась атака, — уже другим, жестким голосом сказал граф де Бодуэн, привставая на ноги, — с Богом, друзья! Жан, отвернувшись посмотрел на светлеющее небо и истово перекрестился:

— Боже, помоги нам, — прошептал седоусый солдат, и его суровое лицо вдруг стало каким — то жалким и трогательным, а под седыми усами появилась робкая детская улыбка.

— Вперед, друзья! — воскликнул граф де Бодуэн, отталкиваясь от берега.Лодки бросало из стороны в сторону, от берега к берегу и казалось, они вот-вот расшибутся о скалы. Клочья пены, тысячи брызг, холодная вода, грохот взрывов, яростные крики атакующих и отбивающих атаку, выстрелы — все это слилось воедино.Граф де Бодуэн что есть силы налегал на весла, отталкивался от мокрых камней, громко кричал:

— Сюда, сюда, подгребайте правее, держитесь середины реки, не то разобьемся. Сейчас поворот!

Обе лодки, скрытые густыми клубами тумана, перемешанного с дымом, выплыли на более спокойное место. Они и сами не ожидали, как перед ними появились черные мокрые сваи. Арман уцепился за одну из них. Лодку быстро развернуло, солдаты подали веревку, и Арман успел — таки привязать лодку к свае моста.

— А что теперь, граф? — спросил Жан, перекрикивая грохот выстрелов.

Арман поднял голову. Над ними в клочьях тумана и дыма был мост, на котором грохотал бой.

Слышались дикие крики:

— Вперед! Вперед, они атакуют! — ревели офицеры. — Повешу, повешу, если кто отступит! Гремели выстрелы.

— Они атакуют, — прошептал граф де Бодуэн и принялся карабкаться по свае вверх. Наконец, это ему удалось, правда, был момент, когда граф де Бодуэн едва не сорвался на острые камни у самых свай моста. Еслибы это случилось, то он наверняка бы разбился, и его мертвое тело унес бы стремительный поток.

Но он сумел вскарабкаться и сбросив веревку, закричал:

— Подавай порох, подавай! Жан, обвязав бочку, закричал:

— Тяни, тяни, граф!

Он встал в полный рост, поднял ее на вытянутых руках, пытаясь хоть немного помочь бесстрашному графу де Бодуэну.

Но вдруг Жан качнулся и отпустил бочку, взмахнул руками и, успев прошептать одно лишь слово» Люция «, рухнул в темную воду.

— Черт подери! — прохрипел граф де Бодуэн, поднимая бочку вверх.

Он уже не понимал, сколько прошло времени, пот катился градом, пальцы не хотели сгибаться, руки не слушались. Казалось, одно неосторожное движение — и он сорвется в реку. Но он успел поднять еще два бочонка и укрепить их под самым настилом моста. Прямо над головой прогибались толстые доски, слышался грохот, крики и уже, когда граф де Бодуэн начал спускаться вниз по свае, раздался взрыв: пушечное ядро угодило как раз между двумя связанными лодками. Крики, осколки, обломки лодок и искореженные тела солдат — все смешалось в бурном потоке.

Граф де Бодуэн прикрыл глаза и заскрежетал зубами.

— Бог мой, да они все погибли!

Негнущимися пальцами он взял фитиль и, перекрестившись, поджег. А потом упал в воду — и стремительный поток завертел его, ударив в одну сваю, потом в другую и вынес из-под моста. Арманзнал, что дальше будут пороги, но и то, что он еще жив, было чудом. Он понимал, что нужно как можно быстрее отплыть от моста, ведь вскоре мост должен взлететь на воздух и тогда доски, бревна рухнут на него.

Он пытался прибиться к берегу, но ледяные стремительные потоки вертели его словно легкую щепку, отбрасывая от одного берега к другому, и как граф де Бодуэн ни пытался зацепиться, он все время срывался, скатываясь все ниже и ниже по течению. Он уже задыхался и обессилел, он чувствовал, что силы покидают его.

И вдруг он ощутил, что не движется, а медленно погружается под воду. Он попытался освободиться и только сейчас понял, что зацепился мундиром о корягу.

» Неужели я утону вот так глупо, здесь, в реке?«подумал граф де Бодуэн и попытался снять мундир.

Но поняв, что это бессмысленно, он вынул из-за голенища кинжал и стал вспарывать ткань. Воздуха уже не хватало, он понимал, что задыхается и в тот же момент он почувствовал, что свободен. Его выбросило вверх, Арман успел набрать полную грудь воздуха и увидел яркую вспышку в разрывах тумана и услышал страшный грохот. Высокий мост, соединявший два берега реки, взлетел на воздух.

Арман нырнул и смог уцепиться за ветки чахлого дерева, растущего на вражеском берегу. Но ему было все равно, на чьем берегу растет это дерево, самое главное, он взорвал мост.

Король Пьемонта Витторио, не обращая внимания на свист пуль, на взрывы ядер, с обнаженной шпагой в руках дрался на берегу горной реки.

— За мной! За мной! — кричал король Витторио, нанося удары направо и налево.

Он дрался исступленно, как лев, и солдаты, вдохновленные примером своего короля, смело шли в атаку, хотя враг отступал, понимая, что дорога к отступлению отрезана. Это был яростный бой. Конница не могла развернуться на узких площадках, артиллерия была здесь бессильна и поэтому приходилось драться рукопашную.

Свистели пули, вокруг слышались стоны, проклятия, войска Пьемонта яростно шли в атаку, пытаясь сбросить врага в реку. А враг, понимая свое безвыходное положение, защищался изо всех сил.

Это был кровопролитный бой. Трупы плыли по реке, обломки разрушенного моста ярко пылали, освещая поле боя.

Король Витторио появлялся то здесь, то там. Маркиз Лоренцетти с глубоким шрамом на щеке кричал, взбираясь на бруствер окопа:

— За мной, за мной, воины, впереди наш король! И действительно, ярко-красный плащ короля появлялся то впереди, то сбоку, в самой гуще сражения.

— Дьявол, да его действительно хранит Бог! — вытирая кровь рукавом, восклицал маркиз Лоренцетти. — Ни пули, ни штыки — ничто не берет короля. И если он жив, цел и невредим, значит, мы победим. Вперед!

И воины, услышав крик маркиза и видя впереди короля Витторио, бесстрашно бросались в бой.

На рассвете остатки войск противника были сброшены в реку. Горная река несла обломки моста, окровавленные трупы.

Король стоял на берегу, глядя в бурную воду. Маркиз Лоренцетти подошел к своему монарху и низко склонил голову.

— Ваше величество, мы победили.

— Да-да, маркиз, — как-то странно произнес король Витторио, — но какой ценой! Маркиз пожал плечами.

— Потери, ваше величество, незначительные.

— Незначительные?! — закричал король Витторио, резко обернувшись к маркизу Лоренцетти, — а граф де Бодуэн? Арман, Арман погиб!

— Что делать, ваше величество, это война. Он сам вызвался.

— Я знаю, почему он пошел, знаю, маркиз. Граф де Бодуэн бесстрашный человек, он отдал мне все, что имел и последнее, что у него оставалось — жизнь. И даже ею он пожертвовал ради меня!

— Да, ваше величество, это был смелый человек, — глядя на трупы, плывущие по реке, произнес маркиз Лоренцетти.

— А может быть, он жив? — растерянно прошептал король Витторио. — Может быть, он все — таки спасся?

— Вряд ли, ваше величество, скорее всего, графа де Бодуэна нет уже в живых.

— Прикажите, маркиз, обыскать весь берег, может быть он все-таки жив. Я сделаю его офицером, я верну графу де Бодуэну все привилегии.

— Хорошо, будет исполнено, ваше величество, — сказал маркиз Лоренцетти, отходя в сторону и подзывая двух офицеров. — Обыщите весь берег, — коротко бросил маркиз Лоренцетти, — может быть, хотя я и не имею надежды, граф де Бодуэн жив.

Офицеры, взяв с собой две дюжины солдат, двинулись узкой тропинкой к реке, маркиз вновь подошел к королю, который уселся на камень и, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону, шепча побелевшими губами:

— Констанция, Констанция… Арман, Арман… я виноват во всем, я. Но ведь я люблю тебя, Констанция, я думаю о тебе каждый день. Стоит мне только закрыть глаза, как я вижу тебя перед собой. Боже, Боже, за что мне такая пытка? Почему ты, Констанция, не любишь меня, почему от тебя нет письма? Неужели я проклят всеми, неужели…

— Ваше величество, — негромко обратился к королю маркиз Лоренцетти, — находиться на берегу опасно.

— К черту, маркиз, жить опасно, а вот граф де Бодуэн показал нам всем пример истинного бесстрашия, а мы выполнили только то, что должны были выполнить. Но неужели он погиб?! — и король Пьемонта Витторио посмотрел на догорающие остатки моста.

Уже было довольно светло, и король видел другую сторону реки, видел вражеских солдат и всадников, которые метались по берегу. И от того, что он смог. одержать победу, не было никакой радости и удовлетворения.

— Боже, я потерял самого верного человека, самого преданного и надежного.

Граф де Бодуэн почти без сил сидел под темной мокрой скалой, прижимая к груди кинжал. Он даже не мог вспомнить, как ему удалось выбраться на берег. Едва только он прикрывал глаза, как видел крутящиеся потоки воды, видел трупы, обломки свай, плавающих вокруг него. Он вспомнил скользкие камни, которыеранили руки — и больше ничего.

» Я взорвал мост, взорвал — и остался жив. Но я нахожусь на вражеской территории и мне во что бы то ни стало надо перебраться на другую сторону «.

Граф де Бодуэн с ненавистью смотрел на реку, понимая, что сил переправиться на другую сторону у него нет. Ему было холодно, его знобило, страшно болела левая рука. И тут он вспомнил седоусого Жана.

» И ты, мой бедный Жан, погиб, ты так и не смог встретиться со своей Люцией, ты так и не подержал ее на коленях, не съездил на ярмарку, не купил ей какую-нибудь красивую игрушку. Если я смогу выбраться из этой передряги, то обязательно найду твою семью, обязательно, я тебе в этом клянусь, Жан. И обязательно подарю твоей малышке какую-нибудь красивую игрушку «, — и на лице графа де Бодуэна появилась улыбка.

Боль немного утихла.» Надо перевязать раны»— решил он, сташил рубаху и начал рвать ее на части.

Если бы он мог увидеть свое лицо, то ужаснулся бы. Оно все было в глубоких ссадинах, синяках, раны кровоточили, правый глаз заплыл, бровь была рассечена, губы разбиты. Но Арман даже не думал об этом, он улыбался разбитыми бескровными губами, представляя маленькую девочку на коленях и вспоминая седоусогоЖана, его храбрость.«Вот он должен был жить, ведь у него четверо детей, жена, все они любят Жана. А меня никто не любит, я никому не нужен. Почему Бог распорядился так, что я жив, а он погиб? Почему погибли всемои солдаты, а я смог спастись уже в который раз?»— задавал себе один и тот же вопрос граф де Бодуэн.

Он слышал высоко на утесе крики солдат и топот коней и понимал, что добраться до него они не смогут, но так же он понимал, что все его друзья и знакомые уверены в том, что он мертв.

— Что ж, может быть, это и к лучшему. Я доказал свою верность королю, доказал, что я простил все обиды, и теперь король пусть решает, как ему поступить со мной.

Наконец, раны были перевязаны, и граф де Бодуэн попробовал двинуть левой рукой. Пальцы с трудом, но сгибались.

— Надо переправиться, надо переправиться на другую сторону, — шептал, как бы пытаясь уговорить самого себя, граф де Бодуэн. — Но Боже, как не хочется вновь входить в ледяную воду!

Река в том месте, где он спрятался, была не очень широкой, всего шагов двадцать — тридцать, но это был бурный поток.Время от времени из воды появлялся на поверхность обезображенный труп или обломок моста. Несколько раз рядом с графом де Бодуэном появлялись на поверхности трупы лошадей. «Черт побери, сколько людей погибло, ведь почти у каждого есть семья, жены дети. Война — ужасная вещь и если быть честным, то яне знаю, за что мы воюем, за что и почему мы гибнем. Это как круговорот, как бешеная река, война затягивает всех и уже потом не отпускает, а если и отпускает, то обычно человек уже мертв». Арман попробовал подняться на ноги, но качнулся и, цепляясь за скользские выступы утеса, попытался удержать равновесие. Он побрел, поскальзываясь, падая, по острым камням, все время рискуя свалиться в стремнину, из которой выбраться было бы очень тяжело.Пройдя шагов двести, он увидел солдат на другом берегу реки. Они ходили, как будто что-то искали.

— Эй, эй! — негромко позвал граф де Бодуэн. Солдат, который услышал крик, тут же вскинул ружье и прицелился.

Граф де Бодуэн тут же спрятался за камень.

— Я свой, свой! — из-за камня закричал Арман. Рядом с солдатом появился офицер.

— Ты кто? — закричал он.

— Граф де Бодуэн! — что было мочи закричал Арман.

— Граф! Граф! — обрадованно закричал офицер, — вас-то мы и ищем.

— Меня, — обрадовался Арман, вставая из-за камня. Он, пошатываясь, пошел к воде. Офицер и два солдата подбежали к реке с другой стороны.

— Граф, мы сейчас перебросим вам веревку. Вы обвяжетесь, а мы попытаемся вас вытащить, — и офицер отправил одного из солдат за веревкой. — Как вам удалось выбраться, граф?

— Да я и сам не знаю, — перекрикивая шум стремнины, отвечал граф де Бодуэн.

— Ладно, ладно, отдохните, потом расскажете. Король и маркиз Лоренцетти будут рады вас видеть, граф,

Ведь вы настоящий герой, — кричал молодой офицер, ожидая, когда же в конце концов, солдаты найдут веревку.

А граф де Бодуэн сел прямо на землю и прикрыв лицо руками, заплакал. Его плечи сотрясались от рыданий, он все еще не мог поверить в то, что остался жив. Он вновь и вновь слышал грохот взрывов, крики, стоны, видел плывущие по воде трупы и чувствовал, как сам тонет.

— Граф! Граф, — что было мочи закричал офицер, — ловите конец!

Река в этом месте была не очень широкой. Офицер раскрутил веревку, к концу которой был привязан камень, и швырнул. Не долетев нескольких шагов, веревка упала в воду и стремительное течение тут же унесло ее вниз.

— Дьявол! — выругался офицер. — Ничего, попробуем еще разок.

Арман за шумом воды не слышал, что говорит офицер.Наконец, веревка была переброшена, камень упал к ногам Армана, и он успел схватить его. Обвязавшись веревкой, Арман посмотрел на небо и зажмурив глаза, бросился в шумящий поток.

Его вновь завертело, ударило о камни, он глубоко ушел под воду, вынырнул и потерял сознание.

Когда три солдата и офицер выволокли графа де Бодуэна на противоположный берег, из разбитой головы графа текла кровь, а сам он был неподвижен.

— Господин офицер, да он мертв! — сказал солдат, прикладывая ухо к груди графа де Бодуэна.

— Ты сошел с ума! — закричал офицер. — Он должен быть жив! — и офицер, нащупав вену на шее Армана, радостно улыбнулся. — Да нет же, сердце бьется!

Арман с трудом открыл глаза и увидел склонившихся над ним солдат. Их лица расплывались, пропадали в цветных кругах.

— Где я? — прошептал граф де Бодуэн.

— Все в порядке, все в порядке, — в один голос ответили солдаты, — вы с нами, значит, все будет хорошо.

— Неужели я все еще жив?

— Да, да, все хорошо. Скорее носилки! — командовал офицер.

Графа де Бодуэна положили на носилки и потащили по узкой тропинке пробираясь среди скал и колючих кустов.

По дороге мчался всадник. Он настегивал коня. Вскоре всадник оказался в лагере войска Пьемонта.

— Где король? — обратился всадник к одному из офицеров.

— А ты кто такой? — офицер схватил коня за повод и положил руку на рукоять пистолета.

— Я гонец, посланник из Турина.

— Из Турина? Что ж, тогда я проведу тебя к королю.

— Мне надо быстрее, у меня срочное послание.

— Здесь всем, приятель, надо быстрее, видишь, сколько раненых, они все спешат.

Гонец огляделся по сторонам. И действительно, он увидел множество раненых солдат, лежащих прямо на земле.

— А почему столько много раненых? — спросил гонец, обращаясь к офицеру.

— А, приятель, только что был бой.

— Я слышал грохот, когда ехал.

— Да-да, это стреляла наша артиллерия. Граф де Бодуэн взорвал мост.

— Граф де Бодуэн? — изумленно воскликнул гонец.

— А ты что, приятель, его знаешь? — усмехнулся офицер.

— Слышал, ведь он постельничий короля.

— Постельничий? А служил простым солдатом.

— Как простым солдатом? — изумился гонец, явно не веря офицеру.

— Да вот так, приятель, он сам попросился на войну. Смотри, вон король.

Чтобы не продолжать разговор, офицер бросил поводья и указал гонцу на короля Витторио, сидящего на камне.

Гонец спешился и подбежал к королю. Не доходя нескольких шагов, он учтиво поклонился.

— Ваше величество, — громко сказал посланник. Король отнял ладони от лица и непонимающе взглянул на человека, стоящего перед ним.

— Что тебе?

— Ваше величество, вам письмо.

— Что за письмо? — прошептал король Витторио.

— Письмо из Риволи.

— Откуда? — король Витторио вскочил на ноги.

— Из Риволи, ваше величество. Король тут же подбежал к посланнику.

— Давай! Давай скорее!

Тот запустил руку за пазуху и вытащил конверт, запечатанный сургучной печатью.

Король даже не глядя на печать, разорвал конверт и, опустившись на камень, стал читать. Он всматривался в неровные строки, и на его лице появилось выражение страха.

— Боже, Боже, этого не может быть! — прошептал король.

— Что вы говорите, ваше величество? — обратился к нему гонец.

— Ничего, ничего, — затряс головой король Витторио. — Сколько дней ты добирался?

— Два дня, ваше величество.

— Ты что, мерзавец, не мог ехать быстрее? — взревел король.

— Я мчался изо всех сил, — поклонившись, ответил гонец, — я сменил шесть лошадей.

— Дьявол, неужели все кончено? Господи, — страшным голосом воскликнул король Витторио, — неужели все кончено?

ГЛАВА 11

Король Пьемонта Витторио спешил в Риволи. Он неистово настегивал коня и смотрел только вперед. Он стремился как можно скорее попасть в свой загородный дворец туда, где была Констанция.Во время коротких перерывов он выхватывал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и перечитывал неровные строки, написанные королевским лекарем.

«Боже, за что такое наказание? — шептал король Витторио. — Неужели я не успею, неужели все потеряно?»И Витторио менял коня, вскакивал в седло и вновь скакал вперед.Он не обращал внимания на то, что делается вокруг. Казалось, он даже не видит сожженные селения, заброшенные поля, бесчисленные толпы беженцев, которые убегают от войны.

Земли королевства Пьемонт выглядели ужасно: неубранные, заброшенные поля, разоренные селения, разграбленные церкви. Но королю Витторио не было времени задуматься над тяжелой судьбой, постигшей Пьемонт, он спешил к своей возлюбленной, надеясь как можно скорее ее увидеть.

«Ну почему судьба так жестока? Почему она посылает мне такие испытания? Полгода я не видел Констанции и надо же было такому случиться! Надо же было ей заболеть! Пусть заболел бы кто-нибудьдругой, пусть заболела бы королева или он сам, но нет, судьба выбирает самых дорогих людей».

Четверо охранников, которые спешили за королем, уже выбились из сил, а король даже не обращал на них внимания. Он не давал передышки ни себе, ни лошадям, ни людям.

— Скорее! Скорее! — выкрикивал Витторио, указывая рукой направление. — Туда!

Кавалькада мчалась по разбитой дороге, обгоняя повозки, груженые нехитрым скарбом, обгоняя беженцев, ведущих свой скот.Королю было все равно, какая судьба постигнет королевство, что будет с короной, с престолом. Его уже перестал интересовать итог кровопролитной войны, ему стало безразлично, кто одержит победу — Пьемонт или Франция. Ему было даже безразлично, будет ли заключен мир или продлится война.

Главное для Витторио была судьба Констанции, и он понимал, что если успеет и застанет ее живой, он ее спасет, чего бы это ни стоило. Король Витторио был готов продать душу дьяволу, лишь бы только спасти свою возлюбленную, которая была так холодна к нему. Но что поделаешь, коль судьба распорядилась так, коль судьба дала любовь королю и не дала ее Констанции.

— Я продам все, я заложу душу дьяволу, я разорю весь Пьемонт и влезу в долги, но спасу, спасу тебя, Констанция, — шептал король Витторио, бешено настегивая хрипящего от усталости, спотыкающегося коня.

Дорога петляла и вот, в конце концов, король увидел свой загородный дворец в Риволи. Его сердце бешено заколотилось, он на несколько мгновений натянул поводья и придержал коня, как бы давая ему и самому себе отдышаться.

«Ну как она там? — подумал Витторио. — Если она еще жива, то я ее обязательно спасу, я не дам уйти из жизни Констанции!» Его охранники поравнялись с ним.

— Ваше величество, через четверть часа мы будем на месте, — сказал офицер.

— Да, да, правда, но лучше, если бы мы оказались в Риволи несколько часов назад.

— Лошади устали, ваше величество.

— Плевать на все, к черту лошадей! Если мы их загоним, мне не жаль, главное, успеть, — и король, дернув поводья, вонзил шпоры в бока своему черному жеребцу.

Тот сразу же с места прошел галопом.

— Быстрее! Быстрее! — торопил коня король Витторио.

Он подъехал к воротам, чувствуя, что его сердце бешено колотится. Он, не привязывая лошадь, бросился во дворец. Он не смотрел по сторонам и даже не обратил внимания на то, что говорил ему старый дворецкий.

— Где она? — единственное, что выкрикнул король Витторио.

Дворецкий еще раз низко поклонился королю Витторио и немного испуганно указал рукой на второй этаж, туда, где располагалась спальня Констанции.

Король, пропахший потом, в забрызганных грязью высоких сапогах, в мокром, волочащемся по земле плаще, бросился наверх, на ходу сбрасывая шляпу и срывая с плеч плащ.

На несколько мгновений король Витторио застыл перед дверью, затем положил руку на бронзовую, давно не чищенную ручку, повернул ее и вошел в спальню.

В комнате царил полумрак, горело несколько свечей и стоял удушливый запах лекарств. Дворцовый лекарь, увидев короля, обернулся и склонился перед своим монархом.

Даже не взглянув на лекаря, король бросился к ложу, к той постели, на которой он испытал столько сладостных мгновений.

Констанция лежала, запрокинув голову. Король, едва взглянув на свою возлюбленную, вздрогнул.

— Боже, что с ней? — воскликнул король Витторио. Все прекрасное лицо Констанции, шея и плечи были

Усыпаны темными ужасными язвами.

Придворный врач, все так же продолжая кланяться, подошел к королю.

— Ваше величество, немедленно покиньте эту комнату! Я вас умоляю.

— Что? — король Витторио обернулся и посмотрел на своего доктора.

— Это очень опасная болезнь, ваше величество, она передается через воздух, вы можете заразиться и умереть.

— Я? — король глянул в желтые глаза лекаря.

— Да-да, ваше величество.

— Но ведь вы же не боитесь?

— Я, ваше величество, уже слишком стар, чтобы дорожить своей жизнью, да и к тому же это мой долг, помогать всем страждущим, — говоря это, седовласый доктор склонился над ступкой и принялся яростно толочь какие-то снадобья.

— Констанция, Констанция, — зашептал король Витторио, сконившись над своей возлюбленной, но женщина лежала без чувств. — Ты меня слышишь? Это король Витторио, это я! Узнав о том, что тебе плохо, я бросил все и примчался. — Ваше величество, не приближайтесь! — врач подошел и хотел оттащить короля от больной.

— Прочь! — рявкнул король на своего доктора. — Я знаю, что делаю, Тибальти, не мешай мне, я король и приказываю здесь только я, а все остальные должны мне только подчиняться, — король Витторио сорвал парик и швырнул в сторону. — Да откройте же окна, здесь нечем дышать!

— Нельзя, ваше величество, нельзя, болезнь может распространиться по всему дворцу, да и солнечный свет ей будет вреден.

— Она давно уснула?

— Она не спит, ваше величество, — дребезжащим голосом произнес старый врач, продолжая заниматься снадобьем, — она просто сейчас находится между жизнью и смертью.

— Тибальти, — воскликнул король Витторио, подходя к старику врачу, — ее нужно спасти во что бы то ни стало! Пойми, Тибальти, я люблю эту женщину, я не могу без нее жить. Старик закивал.

— Да-да, ваше величество, я понимаю, но мне кажется, вы напрасно приехали. Помочь вы ничем не сможете, а графиня начнет волноваться, нервничать, и ее состояние может резко ухудшиться.

— А что это за страшная болезнь?

— Это ветряная оспа, ваше величество, болезнь почти неизлечимая.

— Где она ею заразилась?

— Этого никто не знает, ваше величество, обычно, когда начинаются войны, голод, эта болезнь приходит к людям, а в мирное время она появляется очень редко. Эта болезнь — спутница войны.

— К дьяволу, к дьяволу, Тибальти, все рассуждения, ее надо спасти! — и король, опустившись на колени, взял Констанцию за плечи и слегка встряхнул. — Констанция, Констанция, любовь моя, очнись!

Та с трудом открыла глаза и непонимающим взглядом смотрела на короля. Затем на ее губах появилась горькая улыбка.

— Король приехал проститься со своей возлюбленной? — прошептала Констанция, пробуя приподняться, чтобы натянуть на себя одеяло и скрыть плечи и грудь, усыпанные язвами.

— Давай, давай, я тебе помогу, дорогая, — зашептал король, поправляя одеяло.

— Уходи, уходи, я не хочу тебя видеть.

— Нет-нет, Констанция, я никуда не уйду, я буду с тобой все время, я тебя спасу.

— Нет, нет, спасти меня уже невозможно, я чувствую, как жизнь покидает меня.

— Да нет, что ты, вот и Тибальти говорит, что можно спасти тебя, правда, доктор?

Старик судорожно передернул плечами, отставил медную ступку, отложил пестик и закивал:

— Такие случаи были в моей практике, так что все возможно, все в руках божьих. И если он будет милостив, то вы, графиня, спасетесь. Правда, возможно…

— Что, Тибальти, я буду безобразной, да? Ты это хотел сказать, так говори же, говори! Ваше величество, я стану безобразной и тогда вы от меня откажетесь как от ненужной испорченной вещи.

— Да нет же, нет, Констанция! — зашептал король прямо в ухо Констанции. — Ты всегда будешь прекрасной, ты вообще самая красивая женщина, я тебя спасу. Доктор, доктор, давайте скорее лекарства.

Доктор Тибальти влил из черной бутылочки немного жидкости в медную ступку и принялся помешивать.

— Сейчас, сейчас, ваше величество, вот это единственное средство от страшной оспы. Оно, правда, не излечивает, а только может облегчить страдания больной, но тем не менее другого средства я не знаю.

— Черт побери, так давайте, давайте же ваше средство!

— Погодите, ваше величество, оно должно хорошо раствориться и только потом им можно пользоваться.

— Как им пользоваться, Тибальти, как?

— Вот этой лопаточкой, осторожно и деликатно, Днем и ночью и чем чаще, тем лучше, надо смазывать язвы, чтобы они не зудели и не кровоточили, чтобы они зарубцовывались.

— Да-да, я все понял, я сам буду это делать.

— Нет-нет, ваше величество, вам лучше удалиться, я сам этим займусь.

Тибальти закончил помешивать и держа чистую стеклянную лопаточку, подошел к постели больной. Он уже склонился, чтобы начать процедуру, как король вырвал из рук старого доктора лопаточку.

— Так что я должен делать, Тибальти?

— Ваше величество, очень деликатно смажьте лицо, шею, плечи, грудь, а затем оставьте графиню хотя бы на час. А потом вновь надо будет повторить эту процедуру. И так до тех пор, пока язвы не начнут уменьшаться, не начнут исчезать.

— Сколько времени это может продлиться, доктор? Придворный лекарь прошелся по спальне, остановился у задернутого окна и несколько мгновений думал, что ответить королю. Затем развел рукии обреченно произнес:

— Знаете, ваше величество, в лучшем случае месяц, а так может быть даже три или четыре.

— О черт, как долго! — воскликнул король, но тут же как будто бы обо всем забыл.

Он склонился над Констанцией и очень осторожно принялся наносить желтоватую мазь на черные язвочки. Констанция вздрагивала от каждого прикосновения. Король Витторио аккуратно, стараясь не пропускать, сосредоточенно занимался своим делом.

А старый придворный врач Тибальти готовил уже в другой ступке еще одну порцию лекарства.

— Я знаю, ваше величество, — дребезжащим голосом говорил Тибальти, — на границе с Испанией есть один монастырь. Там местные монахи делают одно очень сильное лекарство.

— Где это, Тибальти?

— У меня, ваше величество, где-то в моих книгах записано, я посмотрю.

— И что это лекарство? — немного повернувшись и скосив глаза на лекаря, спросил король Витторио.

— Оно тоже, ваше величество, помогает при ветряной оспе, но сейчас война и добраться туда будет не очень просто.

— Я пошлю людей, Тибальти, они привезут, только узнай, где этот монастырь.

— Хорошо, ваше величество, я сегодня же вам сообщу.

Констанция вновь открыла глаза.

— Не разговаривай, — попросил ее король Витторио.

— Ты еще здесь? — не веря в то, что происходит, спросила Констанция.

— Да-да, — закивал головой и зашептал король Витторио, — я буду с тобой, дорогая, все время, пока ты не поправишься.

— Нет, уходи, уходи, я не хочу тебя видеть.

— Нет, я никуда не уйду, — продолжая наносить желтоватую мазь, прошептал король Пьемонта Витторио, глядя в глаза своей возлюбленной.

— Это все из-за тебя, — прошептала Констанция.

— Что, все это?

— Болезнь, — прошептала Констанция, — Бог наказал меня.

— Но почему же он тогда не наказал меня? — задал вопрос король Витторио и тут же опомнился, — прости меня, Констанция, прости.

— Это я во всем виновата, — прошептала женщина. Король Витторио посмотрел в ступку и увидел, что она пуста. — Тибальти, еще лекарства!

Придворный врач подал вторую ступку, и король, как послушный ученик врача, вновь принялся за дело. Он делал все сосредоточенно и с большой любовью. Он сейчас не был похож на величественного короля и если бы кто-нибудь из придворных увидел, чем занимается король, наверняка бы изумился.

День шел за днем. Король Пьемонта Витторио ни на шаг не отходил от Констанции, он дрожал над ней как мать дрожит над больным единственным ребенком. Он день и ночь проводил у постели Констанции, а ей становилось все хуже и хуже. Она все чаще впадала в беспамятство, бредила, выкрикивала какие-то совершенно

Незнакомые королю Витторио имена.

Тогда король хватал Констанцию за руки и крепко сжав пальцы, шептал:

— Констанция, Констанция, успокойся, я с тобой, я рядом, я тебя никогда не покину, не покину ни на минуту. Не беспокойся, ты под надежной защитой.

Иногда Констанция приоткрывала глаза, но увидев склоненного над собой Витторио, тяжело вздыхала, будто она от этого испытывала еще большие страдания.

— Зачем? Зачем ты здесь? Я не хочу тебя видеть! Почему вы все не даете мне спокойно умереть? Почему вы все меня мучаете?

— Ты должна жить, Констанция, — восклицал король Витторио, — ты мне нужна.

— Нет-нет, я никому не нужна и Бог наказал меня за мою слабость, за то, что я не устояла.

— Успокойся, Констанция, береги свои силы и не говори об этом. Все будет хорошо, я это знаю, — и король оборачивался к врачу, который готовил новую порцию лекарства. — Вот и врач считает, что все идет на поправку, правда, Тибальти? — немного грозным голосом интересовался король Витторио.

Лекарь терялся, но понимал, чего от него хочет король и начинал согласно кивать.

— Да-да, графиня, ваши дела идут на поправку, сегодня вы выглядите куда лучше, чем вчера.

— Зачем вы меня обманываете? — шептала Констанция. — Я знаю, что дни мои сочтены, что жить мне осталось совсем немного.

— Перестань, Констанция, — шептал король, прикладывая к губам своей возлюбленной ладонь, — перестань и не говори так, не мучай меня, ведь все хотят, чтобы ты осталась жива, чтобы ты была так же прекрасна как и раньше.

— Да нет, я не так наивна, ваше величество, чтобы надеяться, что кто-то заинтересован в моей жизни. Я уверена, что весь Пьемонт и весь двор проклинают меня и почему, ваше величество, вы находитесь здесь, а не на войне? Почему вы бросили армию?

— Констанция, замолчи, я прошу тебя, замолчи.

— Нет, нет, ваше величество, ваше место не у постели больной умирающей графини, ваше место на поле боя.

— Я люблю тебя, Констанция, люблю! — выкрикивал король Витторио. — И поэтому я здесь. К черту Пьемонт, к черту армию, к черту королевство! Мне ничего не надо, только чтобы ты была жива и чтобы ты меня любила.

— Нет, — шептала графиня де Бодуэн.

— Что нет? — склонялся над больной король.

— Никогда этого не будет, — уже слабым голосом шептала Констанция, и ее глаза закрывались. Она вновь впадала в беспамятство.

— Лекарство, лекарство, — торопливо говорил король, вскакивая и подбегая к Тибальти.

Тот хватал пузырек с каплями и вливал несколько капель в рот Констанции. Женщина вздрагивала, трясла головой вновь открывала глаза.

— Ты должна спать, не должна волноваться. Констанция кивала головой и пыталась уснуть… Доктор Тибальти подошел к королю, когда тот стоял у приоткрытого окна и смотрел во двор.

— Ваше величество, — обратился врач к своему королю.

— Да, я слушаю, Тибальти, говори, — не оборачиваясь, произнес король.

— Графине очень плохо и думаю, она вскоре…

— Что? — не дал договорить врачу король, обернулся и схватил Тибальти за плечи. — Ты хочешь сказать…

— Ну да, ваше величество, все наши усилия бесплодны, вы же видите, с каждым днем графине становится все хуже и хуже, а на ее теле появляется все больше ужасных язв.

— Нет-нет, Тибальти, ты не прав, ей не хуже, я же вижу, она поправляется! Правда, понемногу, очень медленно, но ее состояние улучшается.

— Ваше величество, я думаю, всем нам нужно готовиться к худшему.

— Да о чем ты говоришь, Тибальти? Как ты можешь говорить такое?

— Да-да, ваше величество, хоть это ужасно, но лучше смотреть правде в глаза. Пульс у графини прерывистый, дыхание часто сбивается, она то и дело теряет сознание, ее душа покидает тело.

— Тибальти, замолчи — или я велю тебя повесить.

— Ваше величество, вы можете приказать отрубить мне голову, но это так. Я уже много лет прожил на этом свете и жизнью своей не дорожу, потому что впереди меня уже ничто не ждет. И поэтому я могу говорить правду.

— И что, Тибальти… — уже другим голосом произнес король Витторио.

— Нет никаких шансов, — врач тяжело вздохнул. — Знаете, может быть, есть, но лучше о нем не думать, лучше готовиться к смерти. А если Бог будет милостив, то это будет большой радостью.

— Так значит, Тибальти, шансов нет? Старый придворный врач взял в руку большой флакон из темно-зеленого стекла.

— Ваше величество, вот здесь жидкость и если ее выпить на одну каплю больше, чем положено, человек мгновенно умрет. А вот если ее пить понемногу, она очень полезна.

— Так что ты предлагаешь, Тибальти?

— Ваше величество, можно попробовать давать понемногу этого лекарства графине. Я понимаю, что это опасно, но все же стоит рискнуть и тогда, возможно, ей станет немного лучше и ее организм справится с болезнью.

Король Пьемонта Витторио тяжело опустился в кресло и по своей старой привычке обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Так ты, Тибальти, говоришь, что это лекарство может ее спасти, а может и убить?

— Да, ваше величество, — ответил врач, — на этот вопрос пока еще нет ответа. Я жду вашего решения, вы король и вы должны его принять.

— Да-да, Тибальти, я король, — Витторио поднялся с кресла и пристально посмотрел в выцветшие глаза врача. — Попробуем.

Старый доктор вытащил притертую пробку из горлышка бутылки, опустил туда стеклянную палочку, аккуратно вытащил ее и долго следил, громко считая, сколько капель упадет в серебряную ложку. Затем взял склянку с водой.

— Ваше величество, здесь пять капель, это очень сильная доза, и мне кажется, что именно с нее надо начинать.

— Тибальти, — воскликнул король, — погоди, может быть, я попробую на себе?

— Нет, ваше величество, не стоит этого делать, потому что это яд.

— Но, Тибальти… — король задержал руку врача, — я боюсь рисковать графиней.

— А своей жизнью, ваше величество, вы не боитесь рисковать?

— Своей нет, Тибальти, мне ничуть не жаль своей жизни.

— Ваше величество, давайте же скорее, видите, ей плохо!

Констанция вновь приоткрыла глаза и с ее губ сорвались какие-то непонятные слова:

— Реньяры… Реньяры… Филипп Абинье… Этель… бабушка… Мишель…

— Господи, как ей плохо!

Король приподнял Констанцию, а доктор Тибальти влил ей в рот лекарство.

Констанция, едва проглотив горькую жидкость, стала дрожать так сильно, будто лежала на снегу.

— Что с ней, доктор? Что с ней? — испуганно воскликнул король Витторио.

А доктор Тибальти, держа свою руку на пульсе Констанции, шептал:

— Раз, два… семь… двенадцать…

— Что с ней, доктор? — повторил свой вопрос король, встряхнув старика.

Тот опустил бледную руку Констанции на простыню.

— Если она сейчас, ваше величество, не умрет, то будет жить.

Король тут же опустился на колени, склонясь прямо к лицу Констанции.

— Дорогая, дорогая, не уходи, останься, будь здесь, не умирай!

Наконец Констанция открыла глаза.

— Пить… пить… — прошептала она.

— Доктор, она просит пить. Тибальти, обрадованно потирая ладони, улыбнулся королю.

— Ну вот, кажется, все будет хорошо. Самое страшное позади.

— Да, доктор?! Она будет жить?! Тибальти кивнул.

— Вы можете просить у меня все, что пожелаете, доктор, я для вас ничего не пожалею.

— Пить… пить… — вновь повторила Констанция. Наконец, король и доктор посмотрели друг на друга уже другими глазами.

— Она хочет пить, ваше величество.

— Да-да, я слышу, а что ей дать?

— Дайте ей немного вина, ваше величество. Король плеснул в золоченый бокал немного вина и приподняв Констанцию, поднес бокал к ее губам.

Она жадно сделала несколько глотков, затем прошептала:

— Спасибо.

— Правда, не стоит обольщаться, ваше величество, эта болезнь очень коварна, и мы ее еще не победили. Она все еще очень сильна и еще предстоит долгая борьба.

— Да-да, Тибальти, я понимаю.

Сразу же после короля Витторио из Турина в Риволи прибыла королева и наследник. Но король Витторио почти не встречался со своей супругой и сыном. Все его время занимала Констанция, он всецело был поглощен борьбой за ее жизнь. И поэтому он проводил все время в спальне Констанции, только изредка спускаясь на первый этаж своего дворца и там встречаясь с королевой и сыном.

Вот и сейчас королева с сыном сидели в гостиной. Королева просматривала письма, что-то подчеркивала, писала. А наследник, тринадцатилетний Витторио, сидел, склонившись над низким столиком, и сам с собой играл в шахматы. Он зло улыбаясь, переставлял фигуры, поворачивал доску к себе то черными, тобелыми, недовольно морщился. Он, как и его отец, не любил проигрывать.

Время от времени королева отрывалась от бумаг и с любовью смотрела на своего сына.

«Боже, какой он уже большой! Настоящий юноша, скоро станет мужчиной. Боже, до чего же он похож на отца, такое же гордое лицо, такой же надменный взгляд, такие же капризные губы» .Подросток будто бы почувствовал, что на него смотрит мать, и приподнял голову. Мать и сын встретились взглядами.

— Ты его ненавидишь? — спросил Витторио, кивнув головой вверх, туда, где на втором этаже были комнаты Констанции. — Я ненавижу его, ненавижу. Народ умирает, королевство разорено, селения сожжены, а он лечит эту женщину, — каким-то странным мужским голосом заговорил тринадцатилетний Витторио.

— Замолчи! Замолчи, сын! — воскликнула королева.

— Почему я должен молчать, ведь об этом говорят все на каждом углу. Когда мы ехали с тобой в карете в Риволи, на нас смотрели подданные и перешептывались: «Несчастная королева, несчастный наследник…»

— Да замолчи, замолчи, Витторио! — воскликнула королева, вскакивая из-за стола. — Он твой отец, он король, а мы должны все ему подчиняться.

— А если он мой отец, — мальчик тоже вскочил из-за стола, чуть не опрокинув доску с шахматами, — тогда он дожен вести себя как подобает королю и отцу.

Возможно, Витторио сказал бы и еще что-нибудь обидное, но в это мгновение дверь распахнулась и в гостиную вошел король Пьемонта Витторио. Он был небрит, под глазами темные круги, как следствие бессонных ночей.

Королева и наследник уселись. Король, дойдя до середины гостиной, на несколько мгновений задержался.

Он взглянул сначала на королеву, потом на сына, склонившегося над шахматной доской.

Король Пьемонта Витторио подошел к своему сыну и с улыбкой на губах посмотрел на доску.

— Надо ходить ферзем, — сказал он, положив руку на плечо сына.

Подросток поднялся и перешел на другую сторону стола. Король посмотрел на жену.

— Мне кажется, ты не должна быть здесь.

— А где я должна быть? Король покачал головой.

— Но и ты не должен быть здесь.

— Я король — и знаю, что делаю.

— Нет-нет, ты не знаешь, что вершишь, Витторио, — королева встала из-за стола и отодвинула бумаги в сторону.

— Через четверть часа здесь будет военный совет, соберутся мои министры и военачальники.

— Да-да, соберутся, — заметила королева, — но ты должен быть не здесь, не в Риволи. Ты король, и ты должен быть со своей армией.

— Я знаю, где должен быть, я знаю, где мое место.

— Войска французов уже давно перешли границу, они воюют на нашей территории.

— Я знаю об этом, зачем ты мне напоминаешь? — король Пьемонта Витторио смотрел на королеву зло и недоброжелательно.

— Ты, король Пьемонта, превратился в раба этой женщины, ты выполняешь любую ее прихоть, ты служишь ей, а не королевству.

— Что?! — прохрипел король, готовясь броситься на королеву, его руки сжались в кулаки, королева стояла с гордо поднятой головой. — Ты даже ни разу не спросила, как она себя чувствует, что с ней, можно ли ей помочь?

Королева молчала, король тоже молчал, не зная что сказать.

— Чего же ты от меня ждешь, Витторио? Какими силами я должна обладать, по-твоему, и почему я, королева, должна смотреть на то, что происходит, совершенно спокойно?

Король опустил голову и прижал ладонь к груди, будто ему не хватает воздуха, будто он задыхается.

— Я ездила в монастырь и привезла для нее лекарство, — королева вышла из-за письменного стола, подошла к секретеру и вытащила большую керамическую банку с мазью. — Вот, возьми, это для нее.

Король Витторио, как бы не веря, подбежал к королеве, принял банку и застыл на месте. Его губы подрагивали, казалось, этот сильный мужчина вот-вот заплачет.

— Спасибо, спасибо тебе, — чуть слышно прошептал король, открыл крышку и заглянул во внутрь банки. — Спасибо, ты даже не можешь представить, как я тебе благодарен.

Наследник тринадцатилетний Витторио, повернулся к родителям и смотрел на них презрительным взглядом.

«До чего же они дошли, — думал мальчишка, — они забыли о королевстве, забыли о том, что гибнут люди, разрушаются города, горят деревни. Они вообще занимаются черт знает чем».

Витторио взял руку королевы и поднес ее к своим губам, желая поцеловать ее. Но в самый последний момент королева выдернула ее из пальцев короля.

Он еще немного постоял, развел руки в стороны.

— Знаешь, она заснула, заснула… — он медленно, как загипнотизированный, развернулся и направился к двери.

Он уже приготовился распахнуть ее, как услышал за спиной ломкий голос своего сына.

— Я желаю, чтобы она никогда не проснулась, никогда! — тринадцатилетний Витторио, сказав это, сам испугался.

Король медленно обернулся, на лбу его блестели капли холодного пота. Он быстро подбежал к сыну, схватил его за плечо, резко потянул к себе, затем развернул и со всей силы ударил по лицу.

— Что ты делаешь, — воскликнула королева, — Витторио, так нельзя!

— Так нужно, он ничего не понимает.

— Это ты ничего не понимаешь, это ты делаешь все не правильно, это ты стал рабом этой женщины!

Мальчишка вскочил на ноги и стоял, глядя прямо в лицо отцу.

— Ты еще слишком мал и ничего не понимаешь, Витторио! — кричал король.

— А ты сошел с ума, ты стал рабом этой женщины!

— Я прошу тебя замолчать! — страшным голосом прошептал король.

Королева выбежала из-за стола и встала между мужем и сыном.

— Оставь его! Оставь его, Витторио! — обратилась она к мужу.

— Отойди, — король отстранил жену.

— Нет, никогда! — королева вновь прикрыла собой сына.

А тот, выглянув из-за плеча матери, крикнул, глядя отцу в глаза:

— Ты не король, ты раб этой женщины!

— Ты ничего не понимаешь, ты еще слишком мал, — король тяжело развернулся и пошатываясь, как пьяный, двинулся к двери. Услужливый слуга распахнул ее, и король исчез за ней.

— Зачем ты это сказал? — королева схватила сына за руки.

— Но ведь кто-то же должен был ему это сказать, почему не я?

— Потому что он твой отец и он король.

— Нет, он не король, король так никогда не поступает, король всегда со своей армией, а он бросил войска, бросил своих министров и все свое время отдает только этой презренной женщине.

— Замолчи, замолчи, мой мальчик, — королева прикрыла ладонью рот сына.

А тринадцатилетний Витторио смотрел, как по щекам королевы бегут крупные слезы.

— Мама, мама, — воскликнул он, — я никогда не буду таким как он!

— Не загадывай вперед, Витторио, жизнь очень страшна, и она часто ставит человека в такие ситуации, что он не волен выбирать, как ему поступать.

— Нет, мама, если у человека есть воля, он всегда примет правильное решение, отказавшись от всего во имя блага своего народа и королевства.

— Ты хорошо говоришь, мой мальчик, но не надо быть настолько самонадеянным, никто не знает своего будущего, никто над ним не властен, кроме господа Бога.

Констанция открыла глаза и попыталась приподняться. Она увидела склонившегося над склянкой с лекарством старого доктора Тибальти.

Услышав шорох, тот обернулся.

— Графиня, лежите тихо, — предупредил старый лекарь, приложив палец к губам, — вам нельзя разговаривать, нельзя волноваться.

— Где король? — прошептала Констанция.

— Он где-то внизу, графиня, скоро будет.

— Сколько времени, доктор, я уже больна?

— Около месяца, графиня, но ваши дела уже пошли на поправку. Я понимаю, что вам плохо, что язвы ужасно зудят, но надо терпеть.

— Это невыносимо, доктор, — комкая простыни, прошептала Констанция, — мое тело будто горит в огне, будто бы кожа лопается и все зудит, будто бы я разрываюсь на тысячи частей.

— Успокойтесь, успокойтесь, графиня, вот, выпейте, — старый лекарь поднес графине склянку с какой-то темно-коричневой жидкостью.

Графиня, зажмурив глаза, в три глотка выпила.

— Какая гадость, — прошептала она.

— Да-да, графиня, это яд. Понимаю, что пить такое неприятно, но это единственное, что может вам помочь.

— Мне ничего не может помочь, доктор, все мое тело горит. Дайте мне зеркало, я хочу посмотреть на себя. Доктор огляделся по сторонам.

— Нет, графиня, вам не стоит смотреть на себя, пока еще не стоит.

— Что, я так ужасна?

— Нет, графиня, я бы этого не сказал, но болезнь есть болезнь, и она делает свое дело.

— О, ужас! Наверное, я выгляжу страшнее смерти, наверное, в гроб кладут краше.

— Нет, графиня, вы выглядите вполне сносно, если учесть, чем вы больны.

— Боже, почему все мое тело горит, почему все так чешется, я просто схожу с ума! — графиня принялась яростно, ногтями скрести плечо, срывая еще едва затянувшиеся язвочки.

— Нет-нет, графиня, ни в коем случае! — старый лекарь бросился к больной и попытался удержать ее за руки.

— Если вы будете это делать, то вы навсегда обезобразите свое тело, навсегда.

— Но я не могу удержаться, доктор, не могу!

— Терпите, графиня, терпите, я вас умоляю. Если король увидит, он мне не простит.

— Где он? Где? — скрежеща зубами, произнесла Констанция.

— Скоро будет, наверное, у него совет, возможно, прибыли министры и военачальники.

— Совет? Министры? А что, разве не кончилась война?

— Да нет, графиня, она идет, и войска французов на нашей территории и приближаются к Риволи. Может быть, через неделю, а может и раньше, они будут здесь.

— О, Боже, — тяжело вздохнула Констанция и заскрежетала зубами, ее явно не интересовала ни война, ни что-нибудь другое. Ее глаза были безумны, и она едва сдерживалась, чтобы не впиться зубами в свое тело. Она изнемогала, корчилась в постели, стонала, до крови прикусывая губы, цеплялась руками за спинку кровати, рвала простыни, но пока еще ей удавалось победить себя.

Лекарство начало действовать, и Констанция понемногу успокаивалась. Уже не так сильно дергались губы, а пальцы рук, все еще продолжавшие сгибаться, не делали уже таких резких и конвульсивных движений.

Доктор Тибальти стоял у окна и переливал лекарство из склянки в склянку, помешивая и глядя на просвет.

— Я и сам не был уверен, графиня, что вы выживете. Это только его величество своей заботой спас вас.

— Король… его величество Витторио, — прошептала Констанция, — значит, я должна быть благодарна ему за то, что осталась жива?

— Да-да, графиня, только королю. Это он днями и ночами сидел у вашей постели, смазывал ваши язвы, следил за тем, чтобы вы не раздирали их, кормил и поил вас, мыл, ухаживал за вами так, как мать ухаживает за ребенком.

— О, боже, — тяжело вздохнула Констанция и закрыв глаза, попыталась уснуть.

ГЛАВА 12

Король Пьемонта Витторио и сам не знал, сколько дней уже прошло с тех пор, как он бросил войска, приехав в Риволи. Дни и ночи слились для него воедино, каждый новый день был ничуть не легче предыдущего. Он ложился и просыпался у постели Констанции, он неотлучно находился при ней. Стоило Констанции только прошептать что-нибудь, как он подскакивал к ней, наклонялся и прислушивался.

— Констанция, Констанция, что ты хочешь? Скажи.

— Мне плохо, — шептала Констанция, — все тело горит, мне кажется, что в меня вонзаются миллионы иголок, все тело разрывается на части.

— Потерпи, потерпи, дорогая, не все так плохо, ты уже идешь на поправку.

— Да нет же, нет же, я вся горю, все мое тело кровоточит, мне просто противно.

— Что тебе противно, дорогая? Успокойся.

— Этот запах лекарств, гноя, этой вонючей мази просто нестерпим. Меня тошнит.

— Ничего не поделаешь, — как ребенка уговаривал свою возлюбленную король Витторио, — ты больна и должна лечиться, а других средств люди пока еще не придумали.

— Ты еще скажи, что любишь меня, гнойную, смердящую всеми этими лекарствами.

— Да, люблю, — робко говорил король.

— Какая гадость! — шептала Констанция. — Какая жуткая пытка! Это хуже, нежели когда что-то болит. Это нестерпимо, зачем ты меня привязал?

— Потому что я хочу тебя спасти, Констанция.

— А зачем мне нужно это чертово спасение?

— Оно нужно в первую очередь мне.

— Ах, тебе? Тогда почему же ты не хочешь заняться любовью прямо сейчас, ведь ты и раньше делал так?

— О чем ты? — изумленно восклицал король Витторио.

— Ты и раньше привязывал меня к постели, неужели за столько времени у тебя не появилось ни одной новой мысли? — издевалась над своим возлюбленным Констанция.

— Нет, к сожалению, новых мыслей у меня, дорогая, не появилось.

— Ты пользуешься тем, что я больна и позволяешь себе делать со мной все, что угодно.

— Да нет же, перестань, не злись, — пробовал успокоить Констанцию Витторио.

— Да я и не злюсь, мне просто все это противно и надоело.

— Сейчас я тебе помогу.

Король Витторио брал кусок мягкой ткани, в которой были сделаны прорези для глаз и носа, густо намазывал ее снадобьем и осторожно неся в руках, подходил к больной Констанции и бережно, как маленькому ребенку, накладывал на лицо, предварительно поправив волосы. Когда зуд понемногу утихал, Констанция начинала разговаривать с Витторио не так зло, как прежде.

— Это Бог наказал меня, Витторио, за мои грехи.

— Нет, Констанция, он наказал меня за мои грехи. Но все равно я тебя безумно люблю.

— Но признайся, король, неужели тебе не противно быть со мной, находиться рядом?

— Нет. не противно, — уже в сотый раз повторял Витторио, намазывая стеклянной лопаткой грудь и плечиКонстанции серой мазью.

— А я бы на твоем месте всего этого не выдержала, я бы давно завела себе новую молодую любовницу.

— Да не нужен мне никто, кроме тебя, Констанция! — восклицал король Витторио. — Никакие новые любовницы мне тебя не заменят.

— Наверное, ты сошел с ума. А может, действительно, как говорят в народе, любовь слепа.

— Да, может быть, я ослеплен любовью, но я счастлив.

— Счастлив? — шепотом произносила Констанция. — Если это назвать счастьем, что же тогда несчастье?

— Не знаю, не знаю, — успокаивал свою возлюбленную король, — счастье то, что ты жива, то, что я рядом с тобой и могу тебе хоть чем-то помочь, хоть как-то облегчить страдания.

Придворный лекарь беспрерывно готовил снадобья. Он приносил все новые и новые склянки, а король Витторио, как хороший ученик, благодарил доктора Тибаль-ти и тут же принимался мазать тело Констанции.

Она лежала и под маской горько улыбалась.

— Боже, это ужасная пытка для тебя, Витторио.

— Нет, — это не пытка, Констанция, это всего лишь господь Бог проверяет, действительно ли я тебя люблю.

— Ты хочешь сказать, Витторио, господь Бог пытается доказать мне, как сильна твоя любовь?

— Не знаю, может быть.

Король Витторио одну за одной, стараясь не пропускать, мазал кровоточащие язвы серой дурно пахнущей мазью. И сам он весь уже давным-давно провонял лекарствами, гноем, кровью и мало походилна короля, на того короля Пьемонта Витторио, который шествовал по залу своего дворца, перед которым придворные склоняли головы. Он больше походил на убитого горем отца, который борется за жизньсвоей дочери.

Я задыхаюсь! — вдруг шептала Констачии

— Позволь, я помогу тебе.

Король склонялся и аккуратно снимал маску с уже подсохшей впитавшейся мазью и тут же принимался готовить следующую, а потом так же тщательно, как и предыдущую, накладывал на лицо. Он брал куски ткани, обильно намазывал их и потом в эту ткань пеленал израненное, зудящее тело Констанции.

— Вот видишь, дорогая, как все хорошо, когда ты терпеливо переносишь боль и не капризничаешь.

— Да, действительно, хорошо, — горько улыбалась под маской Констанция, — очень хорошо, просто прекрасно.

— Не злись, Констанция, через все это надо пройти.

— Я понимаю, но ничего не могу с собой поделать, меня все время захлестывает злоба.

— Да не стоит ни на кого злиться.

— А я и не злюсь ни на кого, кроме себя.

— Тем более, не надо злиться на себя, будь терпеливой и спокойной, кроткой и безропотной.

— Король, тебе не кажется, что ты начал говорить, как священник?

— Что ж, может быть, это не худшая роль.

Да нет, король, тебе эта роль совершенно не подходит.

— Беда меняет человека, Констанция, только в горе он выглядит естественным, таким, каким сотворил его Господь. А все остальное время он ведет себя неискренне, он лжет, насмехается над другими, кичится, бахвалится… И только когда ему плохо, когда его скручивает беда, он становится тем, чем есть на самом деле.

— Если тебе верить, Витторио, то я, наверное, все время такая же мерзкая, как и сейчас. Ведь все время я в беде и веду себя, исходя из твоей теории, естественно.

— Нет, дорогая, к тебе это не относится, а ведешь ты себя вполне достойно и не известно, как бы на твоем месте вел себя кто-нибудь иной.

— А кого ты имеешь в виду, Витторио, свою жену?

— Нет, я не могу представить королеву на твоем месте.

— А себя?

— Себя тоже.

— А на своем месте ты можешь кого-нибудь представить? — шептала из-под маски Констанция.

— Хотелось бы представить, — мечтательно произносил король Витторио.

— Кого же? — настойчиво интересовалась Констанция. — Уж не меня ли?

— Тебя, кротко отвечал король.

— Нет уж, дорогой, я бы никогда не стала за тобой ухаживать, поверь, я не лгу.

— Это просто говорит гордыня, которую ты никак не можешь смирить.

— Это я не могу смирить гордыню? А не я ли пришла к тебе сама, помнишь ту ночь? Помнишь, как хлестал дождь?

— Да, это была лучшая ночь в моей жизни.

— А по-моему, это была ужасная ночь. И больше со мной не разговаривай, я прошу, не береди мои раны.

— Хорошо, хорошо, — шептал король, отходя к окну и принимаясь готовить снадобья, перетирать какие-то травы, коренья, всыпать и смешивать сухие порошки.

А Констанция, закрыв глаза, вспоминала горный ручей, вспоминала водопад. Ей грезилась прозрачная ледяная вода, в которой стоят форели, едва заметно шевеля плавниками. Ей нестерпимо хотелось вновь попасть туда, к тому горному ручью, к водопаду, сунуть горячие ноги в ледяные струи воды, ощутить на своем теле мириады обжигающих чистых брызг. Ей казалось, что только воды того ручья могут смыть с нее всю заразу, струпья и гной.Только там она бы могла как в сказке превратиться в прежнюю Констанцию, веселую, беззаботную, здоровую и мечтающую о большой любви.

«Я лежала бы на теплом прогретом камне, опустив руки в воду, смотрела бы, как извиваются водоросли, как стремительно бросается в сторону форель, увидев стрекозу на поверхности воды. И мне былобы хорошо. Зачем я выросла? Почему не погибла тогда, в ту страшную ночь, когда Реньяры штурмовали дом Филиппа? Почему я осталась жива? Неужели для того, чтобы вот так страдать и мучиться? Ведь я не люблю короля Витторио, не люблю и не могу переступить через что-то очень большое. Я не могу любить его всем сердцем и душой, хотя мое тело и жаждет его». — Боже, какая же я несчастная, запутавшаяся женщина!

— Ты что-то сказала, дорогая? — наклонялся к Констанции король.

А Констанция делала вид, что спит, хотя король видел, как подрагивают ее длинные ресницы и он понимал, что Констанция задумалась о чем-то глубоко сокровенном, о том, чем она никогда не поделится с ним, даже если когда-нибудь произойдет чудо, и она полюбит его.

— Констанция, — шептал король, — ты для меня дороже всего на свете, дороже семьи, дороже престола, дороже моего королевства. Ты заменила мне все, ты стала моей жизнью и единственной целью. И тыполюбишь меня, я это знаю, — в каком-то яростном исступлении произносил король Витторию.

Затем он поднимался и начинал нервно расхаживать из угла в угол. Он, как ни напрягался, не мог себя заставить думать о королевстве, о войне, о том, что бросил войска и убежал с поля боя, лишь только узнав, что его возлюбленная заболела и ей угрожает смерть. А ведь война стоила жизни тысячам других людей, войналомала тысячи судеб. А король пожертвовал этими тысячами, решив спасти всего лишь одного единственного человека, одну женщину, причем ту, которая его не любила.

Прошло еще несколько дней. Однажды, на рассвете, у загородного дворца короля Витторио остановилось несколько карет. Из них вышли министры и военачальники. Они были испуганы и суетливы.

Дворецкий распахнув дверь, и министры оказались во дворце.

— Где король?

Дворецкий развел руки в стороны и указал головой наверх.

— Но его величество никого не принимает, он не желает ни с кем встречаться и разговаривать.

— Ох, — тяжело вздохнул министр. — Наш король уже совсем сошел с ума, — зашептал один военачальник другому.

Королева Пьемонта сидела за письменным столом и плакала.

— Как все ужасно! — шептала она. Дверь тихо открылась и к матери подошел сын. Он положил ей руки на плечи.

— Почему ты плачешь, мама, что случилось?

— Сынок, случилось самое ужасное, что только могло быть…

— Что, кто-то умер?

— Нет, война проиграна, французы требуют капитуляции.

Тринадцатилетний Витторио наклонил голову.

— Мама, не стоит плакать, я стану королем и тогда я верну все наши земли, я изгоню французов из Пьемонта, мы будем править вместе с тобой.

— А отец?! — воскликнула королева.

— Он мне после всего — не отец.

— Но он король, сынок, опомнись, что ты говоришь!

— Нет, мама, — слишком сурово и абсолютно не по-детски произнес Витторио, — он уже не король, королем буду я. И это время, поверь, наступит очень скоро.

— Сынок, боже, как это все ужасно! — королева прижала наследника к груди и стала приглаживать взъерошенные волосы. — Сынок, ты сам не знаешь, что говоришь, ведь отец тебя любит.

— Нет, он не любит меня, не любит тебя, он любит только эту женщину, — ребенок тряхнул головой, указывая вверх, туда, где находилась комната Констанции.

— Он даже не вышел к своим министрам, — сказала королева.

— Значит, он не король, — вновь сказал Витторио-младший.

— Нет, сынок, не надо так говорить, твой отец пока еще король. У взрослых свои проблемы и понять их, зачастую, не так просто. Но поверь, твой отец хороший человек, честный.

Я не хочу больше о нем слышать, — Витторио освободился от объятий матери, гордо вскинул голову и пошел в свою спальню.

А королю Пьемонта Витторио было все равно, выиграна война или проиграна, лишился он короны или нет. Он сидел у жарко пылающего камина и пристально глядел в огонь на скачущие языки пламени, пожирающие толстые поленья. В его руках был остро отточенный нож, и он механически, ни о чем не думая, строгал тонкую щепку. За его спиной слуги носили в большую медную ванну, установленную посреди спальни, горячую воду.Констанция лежала на постели с привязанными к спинке кровати руками. На ее лице была маска, а все тело было закутано в густо намазанные куски ткани. Она время от времени открывала глаза и из ее уст слетал стон.

— Скорее! Скорее! — обернувшись, торопил слуг король Витторио, хотя те и так суетились изо всех сил.

Наконец, ванна была полна. Король Витторио поднялся и, взглянув на старого лекаря, отдал распоряжение.

— Засыпайте, доктор.

— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился лекарь и, засучив рукава, принялся сыпать в горячую ванну всевозможные порошки и лить какие-то зловонные зелья.

Над ванной сразу же заклубился едкий пар, пахнущий серой.

— Это невыносимо, — прошептала Констанция, судорожно дергаясь на постели.

— Потерпи, скоро тебе станет легче.

— Мне никогда не станет легче! — выкрикнула Констанция, дергая связанными руками.

Король пощупал воду и подошел к постели больной. Констанция вновь открыла глаза и воскликнула:

— Зеркало, дай мне зеркало!

— Оно тебе ни к чему, — ласково сказал король.

— Нет, я прошу, дай, я хочу глянуть, на что я стала похожа.

— Это не очень прятное зрелище, дорогая, но зеркало ты вскоре получишь.

— Я хочу сейчас, — закапризничала Констанция, — немедленно!

— Сейчас ты его не получишь, — строго сказал король и взмахом руки отослал слуг из комнаты.

Когда захлопнулась дверь, к королю приблизился лекарь и прошептал:

— Ваше величество, ванна готова, можете приступать.

— Благодарю тебя.

Старый лекарь учтиво поклонился и семенящей походкой направился к двери.

Когда она закрылась, король Витторио подошел к постели Констанции, держа в руках острый нож, быстро перерезал веревки, связывающие руки, а затем бережно и аккуратно снял маску с лица своей возлюбленной. Констанция понимала, что зеркало король не даст и поэтому смотрела на выражение его лица, пытаясь прочесть на нем, как она выглядит. Но на лице короля было всего лишь ласковая, немногоробкая улыбка. Сняв маску, король принялся раскручивать ткань, которой была укутана его возлюбленная.

Констанция лежала неподвижно, полностью отдавшись в руки королю Витторио.

Она немного брезгливо смотрела на пропитанную мазью ткань, которую Витторио бросал на пол.

И наконец, ее будто прорвало

— Это омерзительно, это очень гадко! Зачем ты это делаешь, Витторио?

Король на несколько мгновений замер и посмотрел в глаза Констанции.

— Я говорю тебе, это очень гадко!

— А мне нравится, — равнодушно промолвил Витторио.

— Нравится? Ты что, сошел с ума?

— Возможно, дорогая.

— Это не может нравиться нормальному человеку, потому что это мерзко — гной, кровь, зловоние…

— Успокойся, Констанция, если я говорю, что мне это нравится, значит так оно и есть.

— Да я же вся в гное, от меня буквально воняет, — отбрасывая кусок ткани, выкрикнула Констанция и оттолкнула руку короля.

Король схватил руку Констанции и прижал к своей груди. На лице женщины была растерянность и страдание. — Витторио, найди себе другую любовницу, и ты будешь счастлив, ты быстро забудешь обо мне.

— Замолчи, я прошу, — король положил ладонь на губы Констанции.

— Я говорю правду, мне больно на все это смотреть.

— А ты не смотри, закрой глаза.

— Найди себе другую любовницу, и ты будешь счастлив.

— Нет, Констанция, — ответил король, — ты теперь стала другой.

Он просунул руку под плечи Констанции, бережно прижал к себе, высвободив от простыней и кусков липкой вонючей ткани, и аккуратно понес к ванне.

— Нет! Нет! — вскричала Констанция. — я не хочу!

— Так надо, — все еще прижимая к себе Констанцию, прошептал Витторио, — тебе станет легче, ты увидишь.

— Я не хочу, мне все это противно и надоело!

— Нет, ты будешь это делать, потому что я, король, этого желаю.

— Да, я и забыла, что ты король, а я всего лишь твоя подданная, твоя…

— Если ты не замолчишь, я тебя ударю.

— Бей! Ты можешь делать со мной все, что угодно! Король крепче прижал к себе возлюбленную, а потом бережно опустил в горячую ванну.

— А теперь ты должна дышать. Констанция попыталась выскочить, вода нестерпимо жгла раскрывшиеся язвы.

— Нет-нет! — король схватил ее за плечи и буквально втолкнул в ванну. — Ты должна сидеть в этой воде, несмотря на то, что она воняет и горячая. Так надо, это пойдет тебе на пользу, ты будешь принимать такие ванны каждый день.

— Нет! — воскликнула Констанция, пытаясь выбраться.

Вода выплеснулась на пол, на ноги королю, но он даже не обратил на это внимания.

— Констанция, сиди, — засучив рукава и помешивая воду, шептал король, — тебе сейчас будет легче.

Констанция понемногу успокоилась. Она прикрыла глаза и откинулась на спинку медной ванны.

— Мне плохо, — скрежетала зубами женщина — мне противно от того, что ты меня видишь, что ты видишь эти язвы, что ты к ним прикасаешься.

— А мне нравится, и если ты не замолчишь, я вытащу тебя из ванны и буду любоваться.

— Ты безумец, Витторио, безумец, ты лишился рассудка…

— А вот это не твоя забота, Констанция, дыши ртом и поменьше разговаривай.

Затем король взял большую простыню из плотной ткани и набросил на ванну.

— Дыши, дыши глубже, дыши ртом, — шептал король, гладя Констанцию по голове, — доктор говорил, что это очень полезно.

— Мне плохо, плохо, — воскликнула Констанция.

— Так и должно быть, дорогая. И чтобы хоть как-то успокоить возлюбленную, король сам сунул голову под простыню.

— Вот видишь, Констанция, и я с тобой, все будет хорошо.

Женщина не отвечала, ее дыхание было судорожным.

— Мне плохо, — шептала она.

Ни Констанция, ни король Пьемонта Витторио не слышали грохота канонады, не слышали криков вокруг дворца. А там двигались солдаты, лошади тащили тяжелые пушки, на горизонте пылало несколько селений. Маркиз Лоренцетти вбежал во дворец.

— Я хочу видеть короля, — сказал он, обращаясь к дворецкому, — немедленно позовите его!

— Король никого не принимает, — ответил дворецкий.

— Тогда я сам пойду к нему.

— Не ведено пускать! — дворецкий хотел загородить дорогу, но разгневанный маркиз отшвырнул пожилого мужчину и направился наверх, туда, где была спальня Констанции.

Услышав шум, король оставил свою возлюбленную и вышел из ее спальни.

— Маркиз?! — воскликнул король.

— Да, ваше величество, это я. Французы все ближе и ближе, завтра они будут в Риволи. Так что надо спешно эвакуироваться. — Да? — как бы думая о чем-то своем, обронил король. — Спасибо, маркиз, что предупредили.

— Ваше величество, поспешите, иначе будет поздно.

— Да-да, маркиз, — король прислушивался больше не к тому, что говорит маркиз, а к тому, что происходит в спальне Констанции. — Извините, маркиз, я очень занят, — король резко развернулся и скрылся за дверью.

Маркиз пожал плечами.

— Кто это приходил? — спросила Констанция.

— Маркиз Лоренцетти, — ответил король, всыпая в ванну белый едкий порошок.

— Что он хотел? — морщась от удушливого запаха, спросила Констанция.

— Он говорит, что французы завтра могут быть в Риволи.

— Французы в Риволи! — воскликнула женщина. — Боже, а что же будет с нами?!

— Не волнуйся, я тебя спасу.

— Но как, как, Витторио?

— Не волнуйся, дорогая, вот только примешь ванну, я наложу маску, спеленаю тебя, а потом сразу же отдам распоряжения, начнем эвакуацию.

— Боже, как это ужасно! Почему они дошли до Риволи?

Король пожал плечами.

— Не думай об этом, дыши как можно глубже.

— Ты сумасшедший, — прошептала Констанция уже который раз за день.

— Да, возможно, но я, тем не менее, люблю тебя и не представляю свою жизнь без тебя.

— Любишь, не любишь, какая разница? Французы захватили Пьемонт, а ты говоришь мне о любви.

— Ну и что? Они могут захватить всю землю, а я, Констанция, буду продолжать любить тебя.

— Это ужасно, Витторио, ты даже сам не понимаешь, до какого безумства дошел.

— Это неважно. Не разговаривай, дыши ртом, вдыхай этот пар, доктор говорит, что он очень целебный.

— Я сомневаюсь, что меня вообще что-либо может спасти.

— Я, Констанция, спасу тебя.

Через час, когда вода в ванной уже остыла, король бережно вытащил Констанцию и на руках перенес в постель. А затем принялся обмазывать ее тело серой мазью и укутывать тканью.

— Как ты себя чувствуешь, тебе легче?

— Да, — заскрежетав зубами, ответила Констанция, — мне легче. Иди отдавай распоряжения, пусть из твоего дворца все увозят, а самое главное, пусть заберут картины.

— Еще будут какие-то пожелания? — осведомился король Витторио, с улыбкой глядя на Констанцию.

— Пока нет.

— Значит, дорогая, твои дела пошли на поправку, ты начинаешь разговаривать, как и прежде.

Король привязал Констанцию, а сам, собрав охрану и челядь, быстро стал отдавать распоряжения.

— Карета с наследником уедет первой.

— Нет, — воскликнула королева, — я хочу уехать вместе с тобой. Король зло сверкнул глазами, и королева замолчала.

— Скажи моему сыну, пусть собирается. Королева поклонилась и покинула гостиную. Эвакуация проходила впопыхах, бралось только самое ценное, самое дорогое.

— И приготовьте для меня большую карету.

— Слушаюсь, ваше величество, — сказал дворецкий, — распоряжение уже отдано.

— Хорошо, — крикнул король, вбегая на второй этаж туда, где он оставил Констанцию.

Та лежала с открытыми глазами, она выглядела так, будто ее распяли на этой большой белоснежной кровати.

— Ну что там? — спросила она, прислушиваясь к грохоту далекой канонады.

— Да ничего, дорогая, все нормально. Я отдал распоряжения и на рассвете мы покинем Риволи.

У королевского дворца собирались разрозненные остатки разбитых полков, беженцы. Весь подъезд и вся центральная аллея были запружены повозками убегающих крестьян, истошно ржали лошади, мычали коровы, блеяли овцы. А на горизонте все ярче и ярче пылало зарево. Крестьяне испуганно оглядывались.

— Это наше селение горит! — кричал седоусый мужчина.

— Да, да, наше, а вон там горит другое селение, люди из него ушли еще вчера, там остался только священник, — говорил седоусый, — он не захотел уходить.

— Да, у вас в селении хороший священник. Вдруг какая-то женщина истошно завопила:

— Это все она, она! Шлюха, королевская шлюха виновата, из-за нее король потерял голову!

— Шлюха! Шлюха! — подхватило сразу же несколько голосов.

Король плотно прикрыл окно и задернул тяжелые шторы.

— Что они кричат? — чуть-чуть приподнявшись, спросила Констанция.

— Они обезумели от страха, вот и орут.

— Нет, по-моему, они кричат, что все произошло из-за меня.

— Да нет же, нет, Констанция, успокойся, все произошло из-за меня.

— Вот видишь, и они, весь народ обзывает меня королевской шлюхой.

— Да будь они неладны все! Для меня ты самая дорогая и любимая.

Послышались выстрелы. Король подошел к окну и, отдернув штору, выглянул.

— Что там? — осведомилась Констанция.

— Солдаты стреляют в крестьян, которые рвутся во дворец.

— Они, наверное, хотят меня растерзать, — сказала женщина, и на ее лице появилось странное выражение, такое, будто ей даже эта мысль была приятна.

— Не думай об этом, это чернь, взбесившаяся и обезумевшая чернь.

— Нет, они, Витторио, правы, я королевская шлюха и все, что произошло, произошло из-за меня.

— Да нет, просто так было угодно Богу, Констанция. А у дворца разбушевавшийся народ продолжал скандировать:

— Повесить! Сжечь эту мерзость! К тому же она смертельно больна!

— Повесить ее вот здесь, на дереве! — кричал молодой парень.

Эта графиня де Бодуэн ведьма, к тому же она француженка!

— Француженка! Француженка! — подхватило сразу несколько десятков голосов. — Повесить! Повесить!

Король, как затравленный зверь, огляделся по сторонам. Наконец, он увидел сложенное в дальнем углу оружие. Он подбежал, схватил ружье и, распахнув окно, даже не целясь, выстрелил в толпу.

Кто-то вскрикнул и послышался стон. Люди бросились врассыпную, но буквально через несколько минут они скандировали в другом месте:

— французская шлюха! Повесить! Распять! Утопить! Сжечь!

— Мерзавцы! Мерзавцы! Где солдаты?

— Они правы, Витторио, они правы, действительно, я всего лишь шлюха.

— Замолчи, иначе я застрелю тебя!

— Если ты это сделаешь, я буду счастлива.

— Замолчи! — король подбежал к двери и ударом ноги распахнул ее. — Карета готова? — крикнул он в темный коридор, по которому сновали слуги, вынося картины, скульптуры, серебро.

— Да, ваше величество, — сказал появившийся как будто из-под земли дворецкий.

Король вбежал в спальню, закутал Констанцию в одеяло и бережно неся на руках, спустился к карете. Он уложил ее на сиденье, сам сел рядом.

— Трогай! — приказал он кучеру.

Тот натянул поводья и шестерка лошадей с трудом пробиваясь среди крестьянских повозок, коров, лошадей, отступающих солдат, двинулась по дороге.

А вокруг кричали:

— Шлюха! Шлюха! Она во всем виновата, она одурачила короля, околодовала его! Сжечь! Сжечь!

Толпа беженцев бросилась к карете короля и кто-то открыл дверь.

— Вот она! — закричали все, увидев белое одеяло, в которое была закутана Констанция.

Но в это время прогремел выстрел и смельчак, взмахнув руками, упал на землю.

— Если еще кто-нибудь приблизится, застрелю! — рявкнул король.

Толпа крестьян бросилась врассыпную.

— Вот так! — сказал Витторио, закрывая дверь и задергивая шторы. — Кучер, гони! — выглянув в окошко, бросил король.

— Ваше величество, дорога запружена, там люди.

— Гони, я тебе сказал!

И кучер, приподнявшись на козлах, стал щелкать кнутом и истошно кричать:

— Дорогу королю! С дороги! Два офицера верхом, с факелами в руках, помчались впереди кареты, расшвыривая людей направо и налево.

— Мне наплевать на них на всех, — шептал король, склонясь к Констанции, — мне наплевать на Пьемонт, у меня есть только ты и больше ничего и поэтому я пойду на все, чтобы спасти тебя. Констация закрыла глаза.

А король гладил своей крепкой ладонью ее волосы, не уставая приговаривать:

— Ты для меня все. Спи, спи, Констанция, спи моя дорогая.

Карету подбрасывало, трясло, а Констанция и в самом деле заснула. Силы понемногу возвращались к ней.

Когда Констанция проснулась, в окошко кареты ярко светило солнце. Она даже зажмурилась.

— Боже, солнце, — прошептала женщина.

— Да-да, солнце, уже полдень, дорогая, сейчас я буду тебя кормить.

— Где мы? — Констанция выглянула в окошко.

— К вечеру будем у границы Пьемонта.

— Ах, да, я и забыла, ты спасаешь меня, бросив королевство.

— Я тебе уже говорил, плевать мне на корону и на все почести, для меня нет ничего важнее, чем ты, Констанция, чем твое здоровье, за тебя я готов отдать все. Констанция улыбнулась.

— Птицы поют, — вдруг произнесла она.

Король вздрогнул, будто ему сказали что-то ужасное.

— Да-да, птицы, — он отдернул шторку на втором окне.

Какой красивый день, — вдруг сказала Констанция, видя лишь проплывающие за окном деревья и голубой горизонт.

— День красивый, — как бы не понимая, о чем говорит Констанция, произнес король.

— Да, день красивый, — повторила женщина.

— По-моему, ничего особенного, день как день, — пожал плечами король. — А как ты себя чувствуешь? Констанция вздрогнула.

— Не знаю, — она медленно вытащила руку из-под одеяла и взглянула на свою кисть, обезображенную засохшими язвами. — Ужасно! — прошептала она.

— Да нет, что ты, уже хорошо, — принялся успокаивать ее Витторио. — Видишь, они подсохли, зарубцевались, не гноятся, скоро ты окончательно поправишься.

— Нет, нет, я буду выглядеть ужасно!

— Не переживай, — попробовал успокоить свою возлюбленную король.

— Я даже боюсь брать в руки зеркало.

— А ты пока и не бери его, тем более, что я скажу, чтобы тебе его не давали.

— Боже, опять запреты.

— Да, зеркало пока еще тебе, Констанция, ни к чему. Вот через несколько недель, может быть через месяц, я сам тебе его дам.

— Через месяц… — прошептала Констанция, — какой это большой срок!

— Да нет, по сравнению с тем, что мы с тобой пережили, это небольшой срок.

Карету подбрасывало, покачивало, а король держал в своих ладонях руку Констанции и говорил:

— Скоро все будет хорошо, все будет хорошо. Но Констанция не слышала этого, она вновь уснула.

ГЛАВА 13

Прошел еще месяц. И вот однажды утром король Пьемонта Витторио распахнул дверь комнаты, в которой на огромной постели под белым балдахином лежала Констанция. Ее лицо скрывала маска, на руках были повязки.

— А вот и я, — сказал король, входя в комнату.

— Что? Что ты говоришь? — послышался голос Констанции из-под маски.

— Я говорю, мы с французами подписали перемирие.

Король подошел к огромному окну и распахнул шторы, а затем открыл рамы. Послышался колокольный звон. Констанция вздрогнула. — Перемирие с французами?

— Да-да, дорогая, сегодня, так что война окончена. Французские корабли уже в Генуе, король прошелся по комнате, сорвал с головы парик и небрежно швырнул на кресло.

Все зеркала в этой комнате были затянуты тканью, на стенах светлели прямоугольники. Когда-то, до начала войны, здесь висели прекрасные картины, а сейчас вся мебель в этом дворце была собрана наспех.

— Может быть, ты хотела бы видеть кого-нибудь из французов? Может быть, среди них даже есть твои знакомые?

Констанция приподнялась на подушке.

— А ты попытаешься меня остановить? — спросила она немного зло. Витторио обернулся.

— Ну почему, Констанция, ты настаиваешь на таком поведении?

— На каком?

— Ведь у нас все хорошо, перемирие, ты поправляешься, а между тобой и мной как будто бы опять продолжается война, — король сбросил камзол и расстегнул на груди рубаху. — Мне кажется, — Витторио подошел и уселся в изголовье, — вскоре мы будем уже в Турине. Ты к этому времени окончательно выздоровеешь.

Констанция вытащила из-под одеяла руки и просунув их под маску, стала ощупывать ими свое лицо.

— Мне пока не хочется ехать в Турин, я хочу жить здесь. И еще у меня есть желание все изменить — все, буквально все — и начать нашу с тобой жизнь сначала.

Король сел на постель, ему было приятно слышать подобные слова от Констанции.

А она тоже поднялась и, прижавшись спиной к высокой резной спинке кровати, огляделась по сторонам.

— Мне здесь ужасно не нравится. Все здесь собрано наспех, лишь бы как. А я могу обставить этот дворец, купить новые картины, сделать новый интерьер.

Король взял Констанцию за руку и принялся развязывать повязки.

— Я хочу все начать сначала, все.

— Ты плохо врешь, Констанция, — произнес король Витторио, снимая с левой руки своей возлюбленной повязку.

Констанция изумленно смотрела на руку.

— И вообще, ты всегда плохо умела это делать. Констанция, казалось, и не слышит то, что говорит король Витторио, она смотрела на свое предплечье, абсолютно чистое, лишь кое — где еще были виднытемные точки, следы ужасных язв.

— Ты, Констанция, всегда говоришь то, что думаешь, а это не очень любят.

— Что же мне остается делать? — каким-то дрогнувшим голосом произнесла Констанция и попыталась вновь просунуть руку под маску, чтобы ощупать свое лицо. Король Витторио улыбнулся.

— Подожди, не снимай.

— Я боюсь, — удержала руку короля Констанция.

— Закрой глаза и не волнуйся, — король аккуратно развязал две веревочки и бережно снял маску.

Констанция сидела неподвижно, с закрытыми глазами. Витторио смотрел, как подрагивают длинные ресницы, вздрагивают губы.

— Ну вот, — прошептал он и приложил ладонь Констанции к ее лицу.

Та принялась судорожно кончиками пальцев ощупывать щеки, веки, нос.

— Так, практически ничего, — горделиво произнес король Витторио, с разных сторон оглядывая лицо своей возлюбленной. Он скривился, увидев небольшую темную точку у левого уха, но тут же на его губах появилась улыбка. Король извлек из кармана зеркало в серебряной оправе, поставил его перед Констанцией ипопросил:

— А вот теперь, дорогая, ты можешь смело открыть глаза. Несколько мгновений Констанция медлила, она сжимала локоть короля, все еще не решаясь открыть глаза и взглянуть на свое отражение.

— Чего же ты боишься, открывай, все равно уже ничего не изменишь.

Констанция резко открыла глаза: из зеркала на нее смотрело немного незнакомое лицо. Констанция оторвала свой взор от зеркала и, взглянув на короля, с улыбкой на губах произнесла:

— Ужасно! Ужасно!

— Что ужасно? — изумился Витторио.

— Ты ужасно выглядишь.

Король расхохотался, оценив шутку возлюбленной. Его веселье передалось и Констанции. Она вновь заглянула в зеркало и вновь прикоснулась кончиками пальцев к своему лицу.

— Спасибо за комплимент, — пошутил король, успокоившись.

Он прильнул к Констанции и заглянул в зеркало. А Констанция все еще продолжала ощупывать свое

Лицо, будто бы действительно оно стало совершенно новым.

Ну что ж, — проронила женщина, — я стала почти такой же, как и была, так что, Витторио, бойся меня потерять.

— А я и боюсь, — признался король.

— Ты самый лучший доктор, даже лучше, чем Тибальти.

— В этом, дорогая, я уже не сомневаюсь, — король взял за край одеяло и медленно сбросил его. — А теперь давай снимем остальные повязки.

— Может быть, пока еще не надо? — воскликнула Констанция.

— Давай-давай, взглянем, что там.

Констанция следила за тем, как ловко разбирает повязки, распутывает и снимает их король. Все кого движения были такими, что незнакомый человек, увидев короля за этим занятием, принял бы его за опытного доктора.

Констанция смотрела на Витторио с благодарностью. Наконец, были сняты все повязки.

— Ты выиграла войну, — обронил король Пьемонта Витторио, поглаживая ногу Констанции.

— Странная война, — глядя в глаза Витторио, сказала Констанция, — очень странная война…

— Но ведь ты, Констанция, хотела, чтобы так было.

— Да, я хотела, но сдал ты, Витторио.

— У меня для тебя подарок, — вдруг улыбнулся король.

— Погоди пока, — настороженно Констанция подвинулась к спинке кровати и посмотрела на ступни ног.

На них вообще не было следов язв, они были такие же изящные, как и до болезни.

— Ты не волнуйся, это необычный подарок.

— Ну так где же он? — улыбнулась Констанция.

Король извлек из кармана простенькую деревянную расческу и подал ее Констанции.

— Это такой подарок, какие обычно мальчики дарят девочкам, которых любят.

Констанция с изумлением держала в руках теплую деревянную расческу с надписью над зубцами: «Констанции». Женщина счастливо улыбнулась.

— Да, да, у нас принято делать такие подарки. Король Пьемонта Витторио тоже улыбался.

— Может, у мальчишек это получается немного лучше, чем у меня, но ты уж извини.

Женщина вертела в руках немного грубоватую расческу, нежно поглаживала ее кончиками пальцев. Затем она прикоснулась к вырезанной надписи.

— Констанции, — прочла она и улыбнулась. А кто это сделал? — она подняла глаза и взглянула на короля. Тот немного смущенно улыбнулся.

— Это сделал я в те долгие вечера, сидя у камина и беспокоясь о твоем здоровье.

— Ты сам? — изумленно вскинула брови Констанция.

— Да-да, дорогая, сам, вот этими руками, — и король показал Констанции свои крепкие ладони.

— Да, теперь я это вижу, — она взяла ладони короля, поднесла к своим губам и нежно поцеловала.

— Я сделал то, что всегда мечтал сделать, единственное, ради чего, может быть, я и родился на свет, — король Витторио медленно придвинулся к Констанции, намереваясь поцеловать ее в губы.

Но она вдруг наклонила голову и подалась к спинке кровати.

— Нет-нет, не сейчас, извини, еще очень больно, жжет. Король Витторио закусил губу и отодвинулся. А Констанция растерянно затрясла головой.

— Я говорю правду, поверь мне, поверь, Витторио, не сейчас… Мне еще нехорошо, я еще не пришла окончательно в себя. — Ты все еще боишься меня, — встав с постели, глядя прямо в глаза Констанции, сказал король Витторио, — ты, Констанция, не можешь забыть о своей навязчивой идее, как спастись от меня.

— С тобой, Витторио, я ничего не боюсь, — так же смело, глядя в глаза королю, сказала женщина.

Через две недели Констанция уже выходила на улицу, правда, она еще прятала лицо от ярких солнечных лучей, прикрываясь шелковым зонтом. Но все равно, это было огромное счастье — идти по улице, смотреть на безоблачное небо, кожей лица ощущать дуновение ветра, который несет с собой тысячи запахов, видеть траву, деревья, цветы, лица людей.

«Какое же это счастье быть здоровым человеком!»— думала Констанция.

Король Витторио, разрешив Констанции прогулки, приставил к ней двух своих людей и дал им указание везде и повсюду следовать за графиней де Бодуэн, не отпускать ее ни на шаг от себя, везде, кудабы она ни пошла — будь то парк, двор или собор, они должны следовать за ней.

Констанция относилась к своим опекунам с нескрываемым презрением.

Вот и сейчас она каталась в лодке по каналу, а ее телохранитель следовал верхом по берегу.

Констанция презрительно посмотрела на него и громко воскликнула:

— Вы должны быть везде со мной, но если я переплыву на другой берег, как вы до меня доберетесь?

— Не волнуйтесь, — воскликнул всадник в черном плаще, — на том берегу мой товарищ. И Констанция увидела, как на другом берегу мелькает всадник в таком же черном плаще. Она тяжело вздохнула.

Немолодой гребец, правивший лодкой, скептично усмехнулся:

— Да, мадам, они вас опекают и никуда от них не деться.

В лодке, кроме Констанции и гребца, была еще и служанка. Констанция в последние дни с ней сошлась. Они часто разговаривали, служанка знала о Констанции почти все. Ведь та, истосковавшись за время болезни по

Простому общению, говорила почти без умолку.

Вдруг Констанция увидела на берегу женщину с ребенком на руках, и ее лицо, беззаботное до этого, стало хмурым.

— Что с вами? — осведомилась служанка.

— Я вспомнила о своем сыне, о своем Мишеле. Я его не видела очень давно, даже не представляю, как он сейчас выглядит.

— Неужели? — всплеснула руками служанка так сильно, что лодка качнулась.

— Да-да, в самом деле, не представляю, это ужасно.

— Ничего, госпожа, вы с ним в конце концов встретитесь.

— А как ты думаешь, он меня узнает?

— Разве можно не узнать мать, да еще такую красивую.

— Он меня давно не видел, и я сама виновата в том, что мы расстались. Я сама отправила его из Турина, отправила в ссылку.

— Я думаю, мальчику это не повредило, — заметила служанка, — он жил на свежем воздухе.

— Да-да, только мне очень грустно, когда я о нем думаю, я лишила себя большого счастья… сама, собственными руками.

— Все изменится, госпожа, все образуется, не стоит беспокоиться.

Но как ни пыталась утешить служанка свою госпожу, лицо Констанции оставалось хмурым и напряженным, а из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы.

Два ее телохранителя, или как называла их Констанция — шпиона или соглядатая, двигались по берегу за медленно плывущей лодкой.

И вдруг Констанция увидела, как кто-то несется по берегу на ослепительно белой лошади.

Она приложила ладонь к глазам и негромко сказала:

— По-моему, это барон Легран, я его помню, он всегда был таким галантным и веселым.

— Да-да, это он, барон Легран, — согласно кивнула служанка.

А барон, увидев Констанцию, плывущую в лодке, придержал коня, сорвал с головы шляпу и поклонился.

— Графиня, я вижу, вы теперь служите на флоте.

— О, да, барон, — расхохоталась Констанция, — действительно, я служу на флоте, а вот это мои капитаны, — она указала рукой на двух телохранителей, едущих вдоль берега канала. — Барон, я счастлива, что вы остались живы.

— Да, а что со мной могло статься? Меня ни пули не брали, ни даже вражеские ядра.

— К берегу, — коротко бросила Констанция гребцу и тот подогнал лодку к берегу.

Барон уже спешился и стоял с непокрытой головой. Он подал Констанции руку, помог выбраться на берег.

— Я хочу сообщить вам, графиня…

— Слушаю вас, барон, — прикрывшись зонтиком от соглядатаев, произнесла Констанция.

— Ваш муж находится во Франции.

— Так Арман жив?!

— Да, графиня, жив.

Констанция задумалась и отрешенно, долго смотрела на воду. На ее ресницах подрагивали слезы, а губы шептали: «Арман, Арман…»— Значит, он жив…

— Но я не только за этим приехал, Арман хочет увезти вас, вырвать из рук короля.

— Да, да, я понимаю, барон, я тоже хочу, я чувствую себя загнанной в угол, чувствую себя в терьме, как птица в клетке.

— Но ваша клетка золотая, графиня, — пошутил барон Легран.

— Да, золотая, но тем не менее она клетка, а свобода находится за прутьями решетки. Видите этих двоих? Король приставил их, чтобы они следили за каждым моим шагом, чтобы я не смогла двинуться, не смогла что-то предпринять.

— Понимаю, слава богу, я пока вне подозрений короля.

— Вам легче. Приезжайте, барон, ко мне во дворец через час или полтора, там мы с вами сможем переговорить подробнее.

— А король? — поинтересовался барон Легран.

— А что король, он пока занят делами — подписание мира, войска… Так что, я думаю, все будет прекрасно.

— Хорошо, графиня, я буду, — барон учтиво поклонился, поцеловал руку Констанции и помог забраться в лодку.

Констанция, покачиваясь на волнах, видела, как легко барон Легран вскочил в седло и, повернув лошадь, помчался вдоль берега. И еще она успела заметить, как пристально следили за ней и барономЛеграном соглядатаи.

— Как они мне надоели! — прошептала женщина.

— Что вы говорите, госпожа? — осведомилась служанка.

Я говорю, дорогая, что они мне ужасно надоели.

— Кто? Вы имеете в виду барона?

— Да нет же, дорогая, я имею в виду вот этих двоих в черном.

— А, да, они следят за нами, следуют буквально шаг в шаг, не отставая, но и не опережая.

— К дворцу! — приказала графиня де Бодуэн, и лодочник развернул лодку, резко взмахнул веслами, и лодка поплыла против течения.

Констанция прикрывала лицо от солнца, любовалась переливами бликов, сверканием волн. Ей хотелось расстегнуть свое платье, но она всего лишь приподнялась и, прикрыв глаза, сделала глубокий вздох.

«Боже, как, должно быть, сладка свобода! Когда можешь распоряжаться собой по своему усмотрению, когда можешь плыть или идти туда, куда хочется, не обращая внимания ни на кого». Вернувшись во дворец, графиня де Бодуэн переоделась в новое платье и долго стояла перед зеркалом, рассматривая себя.

— Я сильно изменилась, — прошептала она, прикасаясь кончиками пальцев к холодному стеклу зеркала, — я даже стала непохожа на ту Констанцию, которой была до болезни. Только глаза, пожалуй, остались теми же, да у губ появились две горькие складки, правда, они почти не видны. А что до того, что я очень бледна, так это не беда. Пройдет время, и румянец вернется на мои щеки.

Констанция вынула из секретера свою шкатулку из темного дерева, приподняла крышку и достала свой медальон. Она любовно держала его в руках, поглаживая огромную сверкающую жемчужину, затем посмотрела на герб и нежно поцеловала медальон.

«Да, я графиня Аламбер, там, во Франции, у меня дом. А здесь я в чужой стране, я загнана в угол и мне не позволено делать опрометчивые шаги. Значит, я должна затаиться и ждать. Но в конце концов, я обрету свободу и вновь буду наслаждаться жизнью. Я буду вдыхать запахи цветов, мужчины вновь станут восхищаться моей красотой, будут поклоняться мне и возможно, я в конце концов, буду счастлива. А еще у меня есть сын, — вспомнив о Мишеле, Констанция вздрогнула и вся напряглась, — да-да, сын, я выносила его под сердцем и люблю его. Мне казалось, я о нем забыла, но я помнила о нем всегда и все время моя душа рвалась к ребенку. Боже, он, наверное, уже большой, похож на Армана. А может быть, он как две капли похож на меня в детстве. Возможно, у него такие же ямочки на щеках и так же загнуты ресницы, такие же брови. Как мне хочется его увидеть, подержать его ладони в своих руках, прижать его к себе и нежно поцеловать в глаза, в щеки, в губы! Боже, мой мальчик, мой Мишель!» Констанция готова была расплакаться, думая о сыне, думая о том, как она была жестока, решив вычеркнуть его из своей памяти.

«Нет-нет, я допустила большую ошибку, но я ее обязательно исправлю. Мишель, мы будем вместе, я буду о тебе заботиться, я буду тебя воспитывать и ты вырастешь прекрасным человеком. Я буду отдавать тебе все свое время, я научу тебя всему, что знаю сама. И ты, возможно, будешь более счастливым, чем твоя мать и твой отец. Возможно, тебе не придется мучиться, возможно, ты всегда будешь свободным».

— Мишель, Мишель, — шептала Констанция, расхаживая по пустынным и мрачным покоям дворца, — когда же я вновь встречусь с тобой, когда же я смогу тебя обнять?

И тут же сама себе ответила:

— Тогда, когда я смогу вырваться из этой золотой клетки. Только тогда мы будем вместе, когда перестанем зависеть от короля Пьемонта. Конечно, я благодарна ему, он спас меня, выходил, но он же сам во всем и виноват. Ведь это он, Витторио, вынудил меня идти той ночью к нему в Риволи и все получилось из-за него, из-за его желания обладать мной.

— Госпожа, — послышался голос служанки.

— Да, дорогая, — Констанция, смахнув слезу, обернулась. — Что случилось?

— Госпожа, к вам барон Легран, он ждет внизу.

— Спасибо, скажи барону, что я сейчас спущусь. Констанция немного припудрила лицо, поправила платье и, застегнув медальон, улыбнулась своему отражению.

«Ну что ж, ты хоть и пережила довольно страшные времена, выглядишь прекрасно и все еще, возможно, в твоей жизни сложится хорошо. Не надо отчаиваться, Констанция». Она направилась по широкой мраморной лестнице вниз, туда, где поигрывая шляпой в руках, стоял, обло-котясь о балюстраду, барон Легран.

Увидев Констанцию, барон учтиво поклонился даме, поцеловал руку.

— Извините, барон, что я заставила вас ждать.

Да что вы, графиня, я только приехал, не стоит извиняться.

— Пройдемте, — графиня взяла барона под руку и провела по двору.

Мужчина и женщина остановились у большой двери.

— Откройте, пожалуйста, барон, я хочу взглянуть на свои сокровища.

Барон распахнул большую дверь. Констанция вошла в большое пустынное помещение. В двух углах были составлены картины, скульптуры, мебель.

— Вот это, — Констанция указала направо, — все, что досталось мне из дворца в Риволи. А вот это — из

Дворца в Турине. Все остальное разграбили и уничтожили французы.

— Немного, — бросил барон Легран.

— Это плата за то время, что я была с королем.

— Я понимаю вас, графиня, и сочувствую. Увидев это, а тем более вспомнив, можно разрыдаться. Но не стоит, графиня, предаваться отчаянию, не все так плохо.

Констанция резко обернулась и увидела, что в двери стоит один из ее соглядатаев.

— Это ваша тень? — заметил барон Легран.

— Да, его приставил король, его величество боится, что я могу сделать какой-нибудь опрометчивый шаг, могу убежать.

— Значит, он чувствует, что все не так хорошо.

— Да, чувствует, хотя я стараюсь делать вид, что все в наших отношениях изменилось.

Увидев шпиона, лицо барона сразу же сделалось хмурым. Он приблизился к Констанции и прошептал:

— Графиня, а вы уверены в том, что хотите покинуть свою золотую клетку?

Графиня не задумываясь ответила:

— Да, барон, да.

Барон Легран и графиня де Бодуэн не успели договорить, как рядом с дверью, во дворе, возник силуэт всадника, за которым как тень следовал второй соглядатай.

— Это король, — прошептала Констанция, отходя от барона на шаг.

Король быстро соскочил на землю и вошел в помещение. Барон Легран, сняв шляпу, учтиво поклонился монарху. — Я никогда не думал, барон, что столь доблестный военачальник может интересоваться мебелью. Хотите купить или желаете что-нибудь продать графине?

— Нет, ваше величество, мы абсолютно случайно забрели сюда.

— Но если вы даже и желаете что-нибудь приобрести, то слишком поздно, барон, это все уже продано.

— Как? — изумленно воскликнула Констанция, бросаясь к королю Витторио.

— Очень просто, я все это продал.

— Но ведь это принадлежит мне, ведь это мои картины, моя мебель, мои скульптуры. Почему? Эти вещи мне нравились.

— Потому, дорогая, — глядя прямо в глаза Констанции, сказал король Витторио, — потому, что мы покупаем новые вещи, новую мебель, новые картины, новые скульптуры — все будет новое, ты же сама мечтала об этом. У каждого своя роль.

— Твоя роль следить за мной — тихо произнесла Констанция.

— Да, и это тоже, — кивнул король Витторио. — Должен знать все твои тайны, Констанция, я должен знать, где ты, с кем ты.

— Оставь мне мои тайны.

— У тебя, дорогая, еще достаточно секретов от меня, так что можешь не переживать.

— А эти еще долго будут следовать за мной по пятам? — Констанция кивнула на дверной проем, где стояли соглядатаи.

— Сколько нужно, столько и будут, — коротко ответил король.

— Ваше величество… — барон Легран сделал шаг.

— Спокойно, барон, не надо ничего говорить, я желаю, чтобы вы немедленно покинули этот дворец и направились в Турин.

— Но я… — хотел что-то сказать барон Легран. Король ее дал ему сказать.

— Это мой приказ, барон, и вы немедленно должны будете ему подчиниться.

Барон поклонился королю, затем Констанции. Графиня подала руку, барон склонился и прошептал:

— Я найду способ, графиня, чтобы вам помочь.

— Да, барон, я на это очень надеюсь. Когда за бароном Леграном захлопнулась дверь, король улыбнулся и немного скептично произнес:

— Теперь я вижу, Констанция, ты выздоравливаешь.

— Да, я знаю, — ответила женщина. — Почему ты на меня так смотришь? — перехватив взгляд короля, спросила женщина.

— У вас с бароном похожи глаза, как у брата и сестры.

— Да нет, я никогда этого не замечала.

— А я вот заметил сразу, вернее, у вас похожи не глаза, а их выражение, вы с ним, как будто, что-то замышляете.

— Да нет, что ты, дорогой, — попыталась успокоить короля Констанция, — мы просто очень мило беседовали о живописи и тут как раз появился ты, прервал наш разговор.

— Прошу меня извинить, графиня, я не хотел мешать беседе. Я люблю тебя, Констанция, — подойдя почти вплотную, произнес король Пьемонта Витторио.

— Да, я это знаю, — улыбнулась Констанция. Почти целую неделю Констанция уговаривала Витторио, чтобы он позволил ей увидеться с сыном. Король упирался, отнекивался, но Констанция была настойчива. Она пустила в ход все свое обаяние, она уверяла короля в верности, в том, что любит его, в том, что свидание с сыном ей необходимо.

Король Витторио согласно кивал головой, но его губы как-то странно подергивались, а по его глазам было видно, что он не совсем доверяет Констанции.

— Нет, нет, еще опасно путешествовать, еще много по лесам всяких разбойников, бродяг.

— Да нет же, нет же, Витторио, мне это просто необходимо, я страстно желаю увидеть Мишеля, а потом я сразу же вернусь к тебе. Свидание будет кратким — всего лишь один день плюс дорога.

Наконец, король согласился.

— Хорошо. Но ты же знаешь, что я не могу прожить без тебя и дня, я так привязался к тебе, Констанция, я люблю тебя.

— Да, Витторио, я это знаю. Но пойми и ты меня, я все же мать, у меня есть ребенок, и я давным-давно уже не видела его. Мне необходимо взглянуть на него, поцеловать его, я хочу его увидеть. А если ты мне не веришь, отправь со мной своих людей, ведь они не отходят от меня ни на шаг.

Король усмехнулся.

— Да, я, даже если бы ты и не просила, послал бы их с тобой, ведь им поручено заботиться о тебе, опекать тебя, а в случае опасности, они должны защитить тебя, спасти.

— Спасибо за заботу, — иронично улыбнувшись, заметила Констанция.

— Ничего не могу поделать, дорогая, я люблю тебя и даже от одной мысли, что кто-то может причинить тебе зло, мне становится плохо. Так что, пусть они уж присмотрят за тобой в дороге.

— Хорошо, я согласна.

Король взял руку Констанции и прижав к своим губам, поцеловал.

— Ну, Витторио, не стоит, я же скоро вернусь — туда и назад.

— Это очень долго, я уже давным-давно не расставался с тобой на столь длительный срок.

— Какой это длительный срок, всего лишь два дня.

— Это для тебя всего два дня, а для меня — целая вечность. Я скучаю без тебя, дорогая, если бы только знала, как сильно!

Король говорил настолько проникновенно и искренне, что даже у Констанции дрогнуло сердце. Она крепко прижалась к нему. Король обнял ее и поцеловал в щеку.

— Ну ступай, ступай, а то я не выдержу и передумаю. Констанция выскользнула из объятий короля и быстро пройдя с десяток шагов, остановилась и, глядя прямо в глаза Витторио, произнесла:

— А я ведь тоже скучаю без тебя.

Король прищурился, на глаза навернулись слезы. Через час Констанция уже сидела в маленькой карете, запряженной парой лошадей. Лошади резво бежали, а Констанция смотрела в окно.

Она знала, по какой дороге ее повезут, она знала так же, где ее будет поджидать Арман де Бодуэн. Это должно будет произойти возле четырех больших камней на холмике, где стоит новый крест.Поэтому Констанция все время следила в окно, боясь пропустить. На козлах сидели два ее телохранителя. Они негромко переговаривались о погоде, о том, сколько еще им ехать до поместьяде Бодуэнов.

А Констанция жадно вдыхала сырой лесной воздух, врывавшийся в распахнутое окошко.

«Как прекрасно чувствовать себя на воле!»— думала женщина. А еще она представляла, как встретится с ребенком, как прижмет его к своей груди.

Неделю назад она получила записку от барона Леграна, в которой тот сообщал, где и когда ее будет ждать граф де Бодуэн вместе с ребенком, чтобы покинуть Пьемонт и, перейдя границу, укрыться воФранции.

Сердце графини бешено колотилось в груди — и вдруг она увидела белый крест на холме. Она выглянула в окошко и попросила остановить карету.

— Вам плохо, графиня? — осведомился один из охранников.

— Нет-нет, что вы, мне просто надо выйти. Охранник соскочил с козел и открыл дверцу. Графиня ступила на землю и потом недоуменно взглянула на охранника, следующего за ней.

— Что-нибудь не так? — осведомился тот.

— Конечно не так, надеюсь, вы не собираетесь пройти со мной вот за те камни?

— А что такое, графиня?

— Ну, знаете ли… — улыбнулась женщина. Охранник смущенно улыбнулся в ответ.

— Понял, понял, графиня, мы будем ждать вас здесь.Констанция, придерживая подол юбки, направилась к холму. Опавшие листья нежно шуршали под ногами, прилипали к сапогам, к подолу тяжелого шелкового платья.

— Скорее! Скорее! — шептала себе Констанция, взбираясь на холм.

— Это надо же, где приспичило! — присвистнул один из охранников. Тот в ответ только улыбнулся.

— Ну, знаешь ли, это может случиться с каждым. Едешь, едешь вот так, а тут как прихватит и тогда…

— Вот именно так и случилось, — сказал второй и принялся раскуривать трубку.

Взойдя на холм, Констанция увидела внизу маленькую открытую повозку, в которой сидела служанка с прикорнувшим рядом с ней мальчиком. А прямо к ней бежал на холм Арман де Бодуэн. Еще две верховые лошади были привязаны у дерева.

— Констанция! — воскликнул Арман, раскрывая объятия.

Но женщина пробежала рядом с ним, даже не обратив внимания на его разведенные руки и счастливо сверкающие глаза.

— Констанция… — уже каким-то другим голосом бросил ей вслед граф де Бодуэн.

А женщина бежала, цепляясь за корни, к повозке, туда, где сидел ее сын, где был Мишель.

Служанка указала мальчику на Констанцию.

— Видишь, это твоя мама.

— Мама? — задал вопрос ребенок и испуганно вскрикнул. — Нет-нет, это не мама!

Констанция подбежала к мальчику и схватила на руки. Он дернулся, пытаясь высвободиться из объятий.

— Сынок, сынок, Мишель, ты что, меня не узнаешь?! Я твоя мама!

Констанция прижимала ребенка к груди и жадно целовала в щеки, а мальчик вырывался.

Наконец, Констанция опустила сына на землю и тут он радостно вскрикнул:

— Папа! Папа! — и побежал по жухлой листве, устилавшей землю, к Арману. Арман подхватил его на руки и прижал к груди.

— Сынок, мы вместе, я тебя люблю. Констанция горестно опустила голову.

— Не расстраивайтесь, госпожа, — сказала служанка, — вскоре он к вам привыкнет и будет узнавать.

— Нет, нет, — горько покачала головой графиня, — я его обманула, я его предала, и теперь он мне мстит.

— Да нет же, Констанция, — сказал граф де Бодуэн, подходя к своей жене, — он просто еще слишком мал

И ничего не понимает. Давайте быстрее, собирайтесь, надо убегать!

— Я мама, я твоя мама, Мишель, ты слышишь? Твоя мама, и мы с тобой сейчас поедем домой, — Констанция взяла ребенка на руки, затем поднесла к повозке и усадила на сиденье.

— Отправляйтесь! Скорее! Мы вас нагоним. Служанка натянула вожжи, и маленькая повозка легко покатилась, подскакивая на толстых корнях.

— А ты как можно скорее переоденься, Констанция, вот, я привез это для тебя, — и граф де Бодуэн подал своей жене сверток с одеждой.

Констанция принялась сбрасывать, срывать с себя дорогие одежды и натягивать через голову простое платье — мужские брюки, мужскую куртку и шляпу.

— А ты сказал Эмилии куда нужно ехать? — спросила Констанция у своего мужа.

— Да-да, Эмилия знает, мы встретимся у реки. А на другом берегу уже Франция, там нас будут ждать предупрежденные бароном Леграном люди.

— Прекрасно, — Констанция быстро натягивала на себя одежду, а граф де Бодуэн с изумлением смотрел на свою жену.

— Ты прекрасна даже в этой одежде.

— Не до этого, Арман, скорее бы вырваться на свободу, скорее убежать!

Констанция вскочила в седло — и они помчались. Вдруг лошадь Констанции споткнулась и завертев головой, заржала. Один из охранников, сидящих на козлах, услышал ржание и толкнул в плечо другого.

— Что-то давно нет графини.

— Ну, знаешь ли, для женщины, по-моему, это не слишком долго… Пойду, все-таки, взгляну.

— Конечно, сходи.

— Да, мне показалось, что там послышалось лошадиное ржание.

— Да-да, мне тоже показалось, — охранник быстро побежал на холм.

— Скорее! Скорее! — торопил Арман. Констанция, пригнувшись к гриве, мчалась среди кустов, спеша за графом де Бодуэном.

Охранник вбежал на холм и испуганно огляделся по сторонам: графини де Бодуэн нигде не было видно. И тут он заметил, что у подножья холма что-то белеет. Он бросился вниз. Это было платье Констанции.

— Дьявол! — закричал он. — Лукино! Лукино! Скорее, ко мне! Нет, оставайся на месте, — изменил он решение и взбежав на холм, закричал, — Распрягай лошадей, они убежали!

Лукино, недолго думая, выхватил из-за пояса кинжал и принялся обрезать упряжь, чтобы освободить лошадей. Охранники вскочили на отвязанных лошадей и бросились вдогонку.

— Скорее всего, они двинутся к реке, там граница с Францией, — кричал Лукино, яростно настегивая своего гнедого жеребца.

— Да, они двинутся туда, больше некуда. Король нас не пощадит, не пощадит! Он вздернет нас на площади.

— Да куда там вздернет, просто отрубит головы или посадит на всю жизнь в тюрьму. Я короля знаю, за графиню де Бодуэн он не пощадит никого. Надо догнать графиню во что бы то ни стало, — и охранники, яростно настегивая лошадей, бросились наперерез, надеясь, что они попадут к реке раньше, чем Констанция со своимисообщниками.

Правда, ни один из охранников не знал, сколько у Констанции сообщников, но они готовы были умереть, но догнать графиню де Бодуэн и вернуть ее королю Витторио.

Наконец, Констанция и граф де Бодуэн оказались на берегу неширокой реки.

— Смотри, Констанция, на том берегу Франция.

— А где же служанка и наш ребенок? — Констанция испуганно оглядывалась по сторонам.

— Они должны быть где-то здесь, не уходи отсюда, я спущусь к реке, посмотрю там, — граф де Бодуэн спешился и стал спускаться по довольно крутому берегу к воде.

— Да нет же, нашего ребенка и служанки нигде не видно.И вдруг Констанция вскрикнула, она увидела, как по берегу мчится легкая повозка. Констанция приложила ладонь к глазам и всмотрелась: повозка была пуста.

— Арман! Арман! — закричала Констанция. — Они их перехватили! Надо что-то делать!

Арман взобрался на берег, схватил Констанцию за руку и потащил к воде.

— Беги на ту сторону, беги, я их задержу.

— А как же сын?

— Потом, потом, сейчас ты будешь одна, совсем одна, там тебя встретят верные люди.

— А ты?

— Я их задержу.

И Констанция увидела, как на берегу появились два черных всадника, два ее телохранителя.

— Да беги же ты, не стой! — и он буквально толкнул Констанцию в спину. Она покатилась по обрывистому берегу к реке и уже ни о чем не думая, бросилась на ту сторону. Река хоть и была довольно глубокой, но Констанция смогла переправиться и выбраться на противоположный берег. Она стояла и смотрела, как на графа де Бодуэна мчатся два черных всадника с обнаженными клинками.

Арман выхватил из-за пояса кинжал и стоял один против двух всадников. Он вошел в воду и застыл. Один из всадников налетел и попытался сбить Армана лошадью. Но Арман увернулся и ударил кинжалом лошадь в живот. Та вскочила на дыбы и мгновенно повалилась набок, увлекая одного из охранников. Но второй оказался порасторопнее. Он не был настолько смел, а был более осторожен. Завязался неравный бой. Охранник заехал на лошади за спину графу де Бодуэну, как бы отрезая его от противоположного берега. А на холме, на противоположном берегу уже появилось несколько вооруженных людей короля Витторио. На руках одного из них был сын Констанции Мишель.

Глухо вскрикнув, Констанция бросилась в лес. Она бежала изо всех сил, пока не увидела на дороге повозку и трех людей барона Леграна.

— Графиня, мы вас давно ждем.

— Там… там… — закричала Констанция, — они захватили моего ребенка, они убивают моего мужа!

Один из людей барона Леграна бросился к реке, но уже через несколько минут вернулся.

— Бессмысленно, их слишком много, их целая дюжина, они уже связали графа, так что все кончено.

Констанция глухо вскрикнула и, упав на землю, разрыдалась. Люди барона Леграна стояли рядом с плачущей женщиной, не зная, как ее успокоить.

Король расхаживал по дворцу. Он был зол, ему уже сообщили о том, что Констанция пыталась убежать. Но он не знал, удался ли побег. Правда, больше всего его огорчило то, что Констанция предала, обманула, а не то, что попыталась убежать. Король Витторио скрежетал зубами, проклиная себя за мягкосердечие.

«Зачем я ее отпустил? Ведь я же сам дал согласие, ведь я же чувствовал, что она может убежать! Почему она никак не может ко мне привыкнуть? Почему я должен держать ее рядом с собой силой?Ведь я же люблю ее, и она это знает, почему же она так неблагодарна? Дьявол, она любит своего мужа, графа де Бодуэна. Лучше бы он погиб тогда, когда взрывал мост через проклятую реку, тогда, когда я получил известие о том, что Констанция заразилась оспой. Но бог милостив к таким, как граф де Бодуэн…» Король Витторио подошел к окну и посмотрел на темные, низко висящие тучи. Они вот-вот готовы были разразиться проливнымдождем.«Скорее, скорее, почему я ни о чем не знаю? Где они все? Где мои верные люди? Скорее бы они появились и привезли хоть какие-нибудь известия!» Король был вне себя, он сгорал от ярости и нетерпения. Он то и дело хватался за рукоять шпаги.

«Убью графа де Бодуэна! Убью! Кто дал ему право стать между мной, королем Пьемонта, и Констанцией?! Она должна принадлежать мне и только мне! Ведь если бы не я, она бы умерла, а если бы бог ее помиловал, она была бы ужасна и безобразна! Только я спас ее, почти лишившись за это короны. Тысячи людей погибли из-за этой любви, а она так меня предала!» Король готов был выхватить клинок и вонзить себе в сердце, но он хотел увидеть Констанцию, хотел взглянуть ей в глаза, чтобы там прочесть ответ на все вопросы, которые мучили его душу. — Ну где же вы все?! — шептал Витторио, бросаясь из одного угла зала в другой. — Скорее! Скорее!.. Почему не начинается дождь? И вдруг раздался раскат грома, глухой и дальний. Сердце короля бешено заколотилось и, выглянув в окно, он увидел, как ведут по площади к дворцу связанного графа де Бодуэна.

ГЛАВА 14

В пустом заброшенным дворце гулко раздавались шаги. Король Пьемонта Витторио стоял, прижавшись к стене. Он прислушивался к тяжелым шагам, слышал детский пронзительный плач.

Наконец, дверь со скрипом отворилась и вооруженные люди из охраны короля втолкнули в зал графа де Бодуэна. Король взглянул на своего соперника.

Граф де Бодуэн имел желкий вид: лицо его было разбито, одежда перепачкана грязью, волнистые волосы спутались и слиплись. Из разбитой губы сочилась кровь, а на руках и лице было несколько ссадин.

Король долго смотрел на своего подданного, не проронив ни слова. Наконец, он, будто пришел в себя, сорвался с места, подбежал к графу де Бодуэну, схватил его за отвороты камзола и, резко дернув, повалил на пол. Затем выхватил из-за пояса одного из охранников шпагу и кинжал и швырнул лежащему на полу графу де Бодуэну. Тот, явно не понимая, чего же хочет король, приподнялся на локтях и тряхнул головой, пытаясь поскорее прийти в себя.

А король, сбросив камзол и оставшись в одной белой рубахе, выхватил из-за пояса второго охранника еще одну шпагу и кинжал.

— Подождите там за дверью, — резко бросил король своим людям. Те, поспешно поклонившись, удалились.

Граф де Бодуэн поднялся на ноги, но к кинжалу и шпаге не прикоснулся.

Король выжидающе смотрел на своего подданного.

— Я не буду сражаться со своим королем, — отрицательно покачал головой граф де Бодуэн и слизнул кровь с разбитой губы. — Вы, ваше величество, мой король. Нельзя сражаться со своим монархом.

— Можно и необходимо, граф. Тем более, что вы, граф, украли у меня женщину.

— Я? Украл у вас?

Король хотел вспылить, но до него дошел смысл вопроса.

— Да-да, граф, ты прав. Не все так просто. Я украл у тебя жену. Извини. Но это все равно не меняет сути дела. — Король подошел вплотную к своему подданному и, резко размахнувшись, ударил графа де Бодуэна по щеке. Звук пощечины гулким эхом разлетелся по пустынному залу, задрожал под высокими сводами. Граф де Бодуэн вновь тряхнул головой и слизнул кровь, текущую с губы.

— Защищайся, граф! В конце концов, ты мужчина.

— Нет, ваше величество, я не могу сражаться против короля.

— Сможешь, если у тебя есть хоть капля гордости. И король, размахнувшись, хлестнул графа по щеке еще раз.

— Сражайся! Не трусь!

Граф де Бодуэн переминался с ноги на ногу, не зная, какое принять решение.

Тогда король подошел к двери и, распахнув ее, позвал своих людей. Он прекрасно понимал, что при свидетелях, граф де Бодуэн не станет терпеть его издевательства.

Но свидетели не очень волновали графа де Бодуэна, он смотрел на своего сына, на двухлетнего Мишеля, который стоял среди мужчин, испуганно поглядывая на своего окровавленного отца.Глаза мальчика расширились от ужаса, губы нервно подергивались. Казалось, вот-вот он расплачется.

А король Пьемонта Витторио подошел к графу де Бодуэну и принялся хлестать его по лицу.

— Ну! Ну же, граф, решайтесь! Все видят, как я вас оскорбляю. Примите вызов!

От каждого удара мальчик вздрагивал, но, не отводя взгляда, следил за отцом. Наконец, ребенок резко вскрикнул и заплакал.

Шрам на лице графа де Бодуэна побагровел, налившись кровью. Он поднял руку в кожаной перчатке, вытер кровь, сочащуюся из разбитой губы, затем нагнулся и поднял с пола шпагу и кинжал.

— Пойдем за мной! — воскликнул король Витторио, резко развернулся и направился к выходу из зала.

Граф де Бодуэн последовал за своим королем. Они торопливо спустились по широкой мраморной лестнице во двор. Граф хотел еще раз попытаться отказаться от этого боя. Он приблизился к королю и чуть слышно прошептал, что этот бой не нужен.

Но король, зло тряхнув головой, вновь нанес графу де Бодуэну пощечину.

— Защищайтесь, граф! — сказал король, отошел на несколько шагов и резко взмахнул шпагой.

Она со свистом рассекла воздух, и графу де Бодуэну не оставалось ничего, как приготовиться к бою. Он поднял свою шпагу и сжал в левой руке кинжал.

— Ты трус, граф!

С этими словами король бросился в атаку. Но граф Арман де Бодуэн легко парировал эти первые сильные выпады короля. Он защищался, не переходя к атаке. Король злился, ведь все его усилия оставались тщетными. Он пробовал и так, и этак достать своей шпагой или кинжалом графа де Бодуэна.

Но тот ловко изворачивался, отбивая удары и перехватывая руку короля Витторио.

Король негодовал.

— Трус! Трус! Нападай! Что же ты?1 Боишься пролить кровь? Я так и знал, что ты, граф, трус!

И мужчины продолжали сражаться. В какой-то момент граф де Бодуэн, поскользнувшись, опустилсяна колено. Король взмахнул шпагой, целясь в горло графу, но тот в самый последний момент успел уклониться от удара и острие королевской шпаги лишь оцарапало его щеку.

— Ну как, граф? У вас, наконец, появилось желание напасть на меня? Или вы все еще будете только защищаться? — прокричал довольный король, отходя на несколько шагов для подготовки к новой атаке.

Король несколько раз взмахнул шпагой, рассекая воздух, и рванулся вновь вперед.

Но граф де Бодуэн был готов к атаке. И король, промахнувшись, с силой ударил своим клинком в каменную стену. Удар был настолько силен, что лезвие шпаги сломалось.

Граф де Бодуэн в этот момент, конечно же, мог нанести смертельный удар. Но он опустил свое оружие.

— Шпагу королю! — закричал граф.

Один из охранников, выхватив из-за пояса шпагу, бросил к ногам короля. Тот поднял ее и посмотрел на графа де Бодуэна. Лицо короля было искажено гримасой ненависти.

— Вы, граф, еще пытаетесь выглядеть благородным?! Защищайтесь! Я вас убью! — кричал король, бросаясь на графа.Вдруг раздался оглушительный раскат грома и хлынул проливной дождь.

Но ни король Пьемонта Витторио, ни граф Арман де Бодуэн не обратили внимания на холодные струи. Они продолжали драться и, если король Пьемонта все еще стремился убить своего соперника, то граф де Бодуэн

Продолжал лишь защищаться, отражая атаки короля.

Мужчины поскальзывались на мокрых плитах, ругались, посылали друг другу проклятия. Граф де Бодуэн хрипел и, прижавшись к стене, отбивал одну за другой яростные атаки короля Витторио. А тот, чувствуя, что победа близка, вкладывал в свои удары всю силу.

— Ну же, граф! Ну! — выкрикивал король. Граф де Бодуэн изворачивался, отбивал удары. Внезапно король резко бросился на графа в надежде поразить своей шпагой сердце Армана, но промахнулся. Вернее, граф де Бодуэн, изловчившись, отбил удар, и его шпага рассекла рубаху на спине короля. Белая мокрая ткань сразустала красной. Король пришел еще в большую ярость.

— Да ты, трус, граф! Нападай! Я думаю, что тебе уже надоело защищаться!

— Нет, ваше величество.

Из окон дворца за схваткой короля и графа следили придворные, затаив дыхание. Все знали, что граф де Бодуэн — один из лучших фехтовальщиков в Пьемонте.

Никто из дерущихся не желал уступить другому. Каждый из них — граф де Бодуэн и король Витторио — чувствовали себя униженными и оскорбленными. И считал другого виноватым во всех своих бедах и несчастьях. Поэтому они яростно сражались, забыв обо всем.

Король физически был немного сильнее графа де Бодуэна, но Арман был проворнее и искуснее, поэтому бой проходил с переменным успехом — то король одолевал Армана, то чаша весов склонялась в сторону графа де Бодуэна. Королю удалось отбить резкий удар и, когда кинжалы скрестились, он резко ударил головой в лицо графа де Бодуэна. Тот пошатнулся, поскользнулся и рухнул на плиты. Король злорадно закричал:

— Ну все, тебе конец, граф!

И ударил шпагой в грудь. Но Арман успел увернуться, и шпага прошла мимо, задев лишь плечо и распоров ткань камзола.

Граф де Бодуэн вскочил на ноги, бросился на короля и выбил шпагу из рук своего монарха.

Вдобавок король поскользнулся, и граф де Бодуэн, навалившись на него, приставил клинок кинжала к его горлу.Король захрипел:

— Граф, я твой король. Твой монарх, — негромко прошептал он. Граф де Бодуэн отбросил шпагу, тяжело поднялся и, пошатываясь, отошел на несколько шагов от короля.

Король вскочил, подхватил свою шпагу и бросился вслед графу, но тот отбил удар. А король, вновь поскользнувшись, упал к ногам Армана. Арман уже, не глядя на лежащего короля, медленнопошатываясь, под холодными струями дождя, направился к колонне, у которой стоял плачущий двухлетний Мишель.

— Малыш! Мой малыш! — шептал граф де Бодуэн. А король вновь бросился на графа и вонзил свой кинжал…

Некоторое время мужчины стояли, пошатываясь, пока граф де Бодуэн не начал медленно оседать, выскальзывая из объятий короля.

Но когда они вместе рухнули на холодные мокрые плиты, кинжал графа де Бодуэна пронзил короля. Однако король еще вскочил на ноги и радостно воскликнул:

— Я победил! Победа!

Но, почувствовав нестерпимую боль, опустился вначале на колени, а потом рухнул лицом в воду…

Подбежавшие придворные подняли его. Король стонал…

А Мишель смотрел на бездыханное тело своего отца, из груди которого торчала рукоять кинжала…

— Во дворец! Несите короля во дворец!

— Носилки!

— Скорее!

Доктора! — засуетились придворные. Доктор Тибальти появился через час. Он осмотрел короля и покачал головой.

— Что с ним? Что? — спросил маркиз Лоренцетти старого придворного лекаря.

Плохи дела нашего короля, — негромко произнес лекарь.

— Что с ним? Он будет жить?

— Да. Жить, возможно, он и будет, но его позвоночник сильно поврежден, и король навсегда останется калекой.

— Как?! Калекой?!

— Да, маркиз, он не сможет самостоятельно передвигаться. Каждое движение будет причинять ему неимоверную боль. Он обречен быть калекой.

— Не может быть! Неужели ничего нельзя сделать?

— Ничего сделать невозможно. Кинжал графа де Бодуэна повредил позвоночник, и тут бессильны все врачи. Нет средства, чтобы срастить позвоночник.

— О, дьявол! — воскликнул маркиз Лоренцетти. — Наш король будет калекой.

— Да, он будет калекой, — прошептал доктор Тибальти, перевязывая раны.

Король Пьемонта Витторио открыл глаза.

— Где я? Что со мной? — чуть слышно спросил он.

— Все в порядке, ваше величество, — склонясь над королем, ответил придворный лекарь.

Что со мной? Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой…

— Это рана, ваше величество. Кинжал повредил ваш позвоночник, вам придется привыкать к нестерпимой боли.

— О, боже, это ужасно, — простонал король Витторио. — Никогда не думал, что я стану калекой.

— Все в руках божьих, ваше величество, — глубокомысленно заметил старый придворный доктор.

— Я не смогу ходить? — тихо спросил король. Лекарь наклонился и зашептал на ухо.

— Ваше величество, конечно же, есть способ при помощи которого вы сможете передвигаться. Но до этого еще далеко. Вначале вы должны немного поправиться. Позже я скажу мастерам, что надо изготовить для вас.

— Неужели я навсегда останусь калекой?

— Да, ваше величество. Скорее всего, так и будет. Еще не придумано средство и никто не знает, как вылечить подобное увечье. Король застонал и потерял сознание.

А старый придворный доктор подошел к маркизу Лоренцетти и принялся объяснять тому, что надо сделать, чтобы король смог самостоятельно передвигаться в будущем.

Маркиз скептично качал головой, изредка кивая в ответ. Но слушал он лекаря невнимательно, его мысли были заняты другим. Его мозг лихорадочно просчитывал варианты, что нужно сделать, чтобы на престол взошел наследник, четырнадцатилетний сын короля.

— Вот так… Так, — показывал на пальцах старый лекарь.

— Да, я все понял и отдам распоряжение. А когда король придет в себя? Лекарь пожал плечами.

— Все в руках божьих. Может быть, завтра, может быть, через неделю. Но это рана несмертельная.

— Лучше бы она была смертельной, — прошептал маркиз Лоренцетти, направляясь к королеве.

Через два месяца короля Пьемонта Витторио перевезли в Турин, в разграбленный и разоренный французами королевский дворец. Умельцы Пьемонта сделали для своего короля довольно странное сооружение. Король находился в нем в вертикальном положении, привязанный ремнями. Его ноги не касались земли, адвигаться он мог только при помощи рук. Он должен был двигать рычаги, и тогда все это странное сооружение медленно катилось, передвигаясь от одной стены к другой.

Король Витторио морщился от нестерпимой боли, на лбу высыпали крупные капли пота. Но он никому не жаловался, хранил в себе свои страдания. Лишь изредка, когда никого не было рядом, когда никто не мог видеть и слышать его, от тяжело вздыхал. В центральном зале дворца, где строители занимались реставрацией, обновляя лепнину, смывая со стен копоть, собрались придворные и наследник.

Король висел в своем странном сооружении и смотрел на собравшихся. Его губы вздрагивали, в уголках рта образовались две глубокие горькие складки.

Наследник подошел к королю и остановился.

— Ты калека, — сказал он. — Такой же калека, как вся наша страна, наш Пьемонт. Тебе было все равно, когда мы проигрывали войну. Сейчас в казне нет ни гроша. А ты, король, полон жалости к самому себе.

Наследник замолчал, опустив голову.Король положил руки на рычаги и сделал несколько резких движений. Все сооружение судорожно дернулось и продвинулось вперед.

— А ты, мой сын, хотел, наверное, чтобы граф де Бодуэн убил меня?

— Да, так, может быть, было бы и лучше, — сказал четырнадцатилетний Витторио.

— Знаешь, сын, я бы тоже хотел этого. Так было бы лучше для всех нас, и для меня, и для тебя и для них, — король взглянул на молчаливо стоящую толпу придворных сановников, министров и военачальников.

— Возьми, Витторио, вот это, — король протянул руку.

На указательном пальце короля сверкнул массивный перстень с королевской печатью.

— Возьми эту печать и будь королем, — по лицу короля Пьемонта Витторио катились крупные капли пота.

Ему было тяжело говорить эти слова. Но он знал, что только так он и может поступить.

Четырнадцатилетний наследник переминался с ноги на ногу, не зная, какое же решение принять. Он испуганно оглянулся, но королевы рядом не было. И некому было посоветовать, что делать…

— Ты хочешь, чтобы я стал королем? — неуверенно спросил он.

— Да, теперь пришла твоя очередь стать королем. И король приподнял руку, протягивая перстень сыну. Но тот все еще не решался взять его, не решался прикоснуться к этому символу королевской власти.

— Бери же, бери, — приказывал наследнику король Пьемонта.

Министры смотрели за всем, что происходит, молча, боясь проронить звук. Ведь все мечтали только о том, чтобы наследник стал королем и как можно скорее. Их устраивал четырнадцатилетний король, которым можно манипулировать, через которого можно будет управлять королевством.

Вдруг дверь распахнулась и слуга, стоявший у порога, громко объявил:

— Графиня де Бодуэн, ваше величество!

Графиня стремительно вошла в зал. Она была поразительно хороша собою, даже не взирая на то, чтона ней был мужской костюм. Высокие сапоги, широкополая шляпа, длинный камзол.

— Графиня… — прошептал король Витторио. Наследник вздрогнул при виде женщины, вошедшей в зал.

— Да, это я, ваше величество, — поклонилась графиня де Бодуэн и сняла шляпу.

Ее волосы были коротко острижены.

— Графиня?! — повторил король, не веря своим глазам.

— Да, Витторио, это я, — негромко прошептала Констанция.

— Мадам, если вы успели заметить, Пьемонту более не нужны ваши услуги. Мы в них не нуждаемся! — воскликнул наследник, оглянувшись на придворных, как бы ища у них поддержки. Те согласно закивали головами.

Лицо короля передернулось.

— Убирайся! Убирайся прочь! Я сам решу, что нужно Пьемонту! Наследник вздрогнул, услышав столь властный окрик отца. Он сделал несколько шагов в сторону.

— Убирайся! — еще громче закричал король Витторио, опуская руки на рычаги своего сооружения.

— Так значит, королевская шлюха вновь будет нами управлять?! — негромко произнес наследник.

— Боже! Замолчи, мерзавец!

Король судорожно дернул рычаги своего сооружения, оно качнулось и опрокинулось. Король застонал от нестерпимой боли. Графиня де Бодуэн бросилась к королю.

— Помогите же, помогите! Поднимите же эту дьявольскую машину!

Слуги и кое-кто из придворных бросились и подняли короля. Его лицо было бледным, по щекам катились слезы, смешанные с каплями пота. Констанция смотрела на короля, в ее глазах тоже блестели слезы.Казалось, эта сильная женщина вот-вот заплачет. Но она сдержалась и только прошептала.

— Помогите королю.

Король, оказавшись в вертикальном положении и превозмогая нечеловеческую боль, произнес, обращаясь к сыну и придворным:

— Оставьте нас.

Все переглянувшись, суетливо и поспешно удалились из зала. Король Пьемонта Витторио и графиня де Бодуэн остались вдвоем. Они долго смотрели друг другу в глаза, ища ответа, почему судьба так безжалостна к ним, почему она так жестоко наказывает их. — Констанция, Констанция… Зачем, зачем ты приехала сюда? — горько и обреченно сказал король.

— Так было угодно судьбе, — ответила женщина, глядя на бледное лицо короля, на горькие складки в уголках его губ.

— Видишь, какой я?

— Да, вижу, король.

— Я виноват перед тобой, — сказал Витторио.

— Нет, дорогой, это я во всем виновата, — Констанция вытащила белоснежный накрахмаленный платок и промокнула кровь, сочащуюся из рассеченной губы короля. — Я и только я во всем виновна. И все страдают

Из-за меня.

— Нет, ты не права, Констанция, не думай так. Я не хочу, чтобы ты винила себя.

— Так пусто все, — оглядевшись по сторонам, сказала Констанция, — но ты сам, Витторио, создал вокруг себя эту пустыню. Сам.

— Да, я знаю, — кивнул головой король, — это ужасные слова. Король тяжело вздохнул.

Констанция сокрушенно покачала головой и, отойдя на несколько шагов от короля, прошлась по пустынному гулкому залу. Она посмотрела на закопченные стены, которые ранее украшали прекрасные картины, на разбитые окна, расколотые рамы, на выщербленный, взорванный паркет.

Она вспомнила, как когда-то, давно, вот здесь во время маскарада танцевала с королем Пьемонта Витто-рио. На ее лице и на лице короля были маски, которые прятали выражения их лиц. Констанция вспомнила взгляд короля, полный любви и желания, и на ее губах появилась улыбка.

«Вот она плата за ту любовь. Ужасная расплата судьбы. Ужаснее не бывает». Она посмотрела вверх, туда, где когда-то висела огромная хрустальная люстра, звенящая тысячами отполированных камешков. Сейчас сверху свисала лишь цепь. Лепнина была разбита и почернела от дыма.

— Все здесь ужасно и совсем не похоже на то, что было когда-то, — сказал король, с трудом запрокидывая голову, чтобы посмотреть на потолок…

— Да, когда-то здесь было так хорошо… — мечтательно произнесла Констанция. — Звучала музыка, прекрасные женщины и мужчины танцевали, сжимали друг другу руки, заглядывали в глаза, улыбались, кокетничали… Но кто же во всем виноват? «Неужели я? Нет-нет, я держалась до последнего, все вынудилименя пойти на подобный шаг». — Не вини себя, — вдруг услышала Констанция голос короля, — ты ни в чем не виновна.

— Я виновна, — Констанция опустила голову. Потом она резко обернулась и долго, очень долго смотрела на короля. Ее губы дрогнули, и она, превозмогая самую себя, произнесла:

— Я люблю тебя, очень люблю, Витторио.

— Ты любишь меня? — не веря своим ушам, повторил король.

— Да, я люблю тебя, — Констанция подошла к нему и ладонью провела по щеке.

На глазах короля появились две большие слезинки. Констанция ладонью смахнула их и улыбнулась.

— Поздно. Как поздно. Но ничего не поделаешь, Витторио. Ты победил, дорогой. Я смогла полюбить тебя. Смогла. — Но почему сейчас?.. Только сейчас?.. — каким-то совершенно незнакомым голосом сказал король, не глядя на Констанцию.

— Не знаю, дорогой. Так получилось… Я все время боролась сама с собой. А теперь любовь меня победила, и я признаюсь тебе в этом, хотя понимаю, что это мое поражение.

— Но почему, Констанция, не раньше, а сейчас, когда я беспомощен, прикован вот к этому ужасному сооружению?! Почему сейчас?!

— Не знаю, Витторио. Это неведомо никому, кроме… — Констанция приподняла голову, показав глазами в потолок.

Боже мой, почему только сейчас?!

Констанция встала перед королем и приблизила свое лицо к лицу короля.

— Я люблю тебя, — повторила она.

— Слишком поздно, Констанция, для этих слов. Мы потеряли свое время, оно как песок сквозь пальцы просочилось, не оставив следа.

— Нет, Витторио, я люблю тебя.

— Ни к чему эти слова, Констанция. У нас было с тобой время, много было времени, и мы не смогли им воспользоваться. А сейчас поздно…

Король качнулся, показывая свое бедственное положение. Сооружение заскрипело и дрогнуло, Констанция едва могла удержать его.

— Ты считаешь, что мы не могли воспользоваться тем временем?

— Да, — бросил король.

— Но почему же тогда я так тебя боялась?

Мы все боимся боли. И ты, Констанция, боялась ее.

— Боли? — женщина задумалась, — Да, наверное, и боли тоже. Но скорее всего, я боялась чего-то другого.

— Чего же?

— Не знаю, наверное, я боялась потерять себя. Боялась преступить через свою гордость, боялась отказаться от себя, чтобы принадлежать тебе, чтобы любить тебя.

— А теперь?

— Теперь я уже ничего не боюсь. Я все потеряла, кроме любви.

— Знаешь, дорогая, в жизни многое происходит лишь потому, что мы боимся боли.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я знаю, что такое боль. Потому что только сейчас я понял это, испив до дна всю чашу. Только сейчас я научился принимать боль.

— Боже, как я жалею тебя, Витторио. Жалею и люблю. Констанция потянулась, чтобы поцеловать короля. Но он отрицательно качнул головой.

— Нет-нет, не надо. Уже поздно. Этот поцелуй ничего не изменит. Ничего, ровным счетом.

— Я люблю тебя, — в который раз повторила Констанция.

— Не говори об этом.

— АО чем я должна говорить?

— Твой сын Мишель здесь. Ты должна спасти его. Ты должна уехать, забрать его и бежать из Пьемонта.

— Куда? Куда я могу убежать от своей любви?! — воскликнула Констанция.

— Уезжай во Францию. И как можно скорее. Я уже не смогу защитить ни тебя, ни твоего сына, Констанция.

— Я люблю тебя, король, и не брошу тебя такого, — Констанция прикоснулась рукой к сооружению.

— Оставь. Спасайся.

— Но ты же, Витторио, не оставил меня тогда…

— Да, — король кивнул головой, — но там была другая ситуация. Я любил тебя, Констанция, и не мог бросить.

И я люблю тебя, Витторио, и останусь с тобой до конца.

— Не надо. Ты причинишь мне боль, ты причинишь боль себе и своему сыну. Лучше уезжай, Констанция. Убегай, пока не поздно, пока я еще как-то владею ситуацией и могу хоть немного защитить вас. Я прошу тебя, Констанция, умоляю, уезжай, хотя говорить эти слова мне тяжелее, чем признать себя мертвым. Я страстно желаю, чтобы ты была рядом, подле меня, но я понимаю, что из этого получится. Поэтому заклинаю тебя, уезжай. Бери своего сына и уезжай.

— Витторио, что ты говоришь? Одумайся. Ты не бросил меня в самый тяжелый момент моей жизни. Ты был рядом, ухаживал за мной. Помнишь? Как ты снимал и накладывал повязки, как смазывал мое зудящее тело? Помнишь, как ты заботился обо мне, носил на руках, как ребенка, в ванную и в постель? Помнишь, как ты привязывал меня к спинке кровати, чтобы я не чесалась? Помнишь?! — страстно спрашивала Констанция, заглядывая в глаза короля.

Он скорбно улыбался. Из уголка его рта темной струйкой медленно сочилась кровь.

— Да, я все помню. И не жалею о том, что поступил именно так.

— Витторио, дорогой мой, любимый, — Констанция прикасалась рукой к щеке короля, — я люблю тебя и только сейчас я могу тебе в этом признаться.

— Если ты не уедешь, Констанция, мне будет хуже, намного хуже. Тогда вся моя жизнь превратится в нестерпимую пытку. Лучше уезжай. Я не хочу подвергать и твою жизнь опасности. Констанция обняла короля, прижалась к его груди. Король беспомощно дернул руками, пытаясь оттолкнуть женщину.

— Иди, иди. Не мучай меня и себя.

В одном из боковых залов королевского дворца в Турине наследник, четырнадцатилетний Витторио, глядя в лицо маркизу Лоренцетти, говорил:

— Маркиз, с этим пора кончать. Король должен умереть. И чем скорее это произойдет, тем будет лучше для всех нас.

— Да, ваше высочество, — шептал маркиз, — я понимаю, о чем вы говорите.

— Маркиз, возьмите людей и свершите то, что следует. Надо избавить королевство от моего отца. Как

Можно скорее. Ведь опять вернулась эта женщина, она начнет управлять королем и тогда грянет новая беда.

— Да, ваше высочество, — низко склонив голову, отвечал маркиз Лоренцетти, поглаживая рукоять кинжала. — Я вас понимаю и буду поддерживать во всем.

— Я рад, маркиз, — гордо вскинув голову, сказал четырнадцатилетний наследник, — я знал, что смогу положиться во всем на вас.

— Не беспокойтесь, я все устрою. Прямо сейчас.

— У вас есть верные люди, маркиз?

— Конечно, ваше высочество. Есть несколько офицеров, которые выполнят то, что надо.

— Тогда действуйте, маркиз.

Наследник быстро вышел из зала, оставив маркиза Лоренцетти. Тот подошел к разбитому окну, из которого дул пронзительный ветер, и долго смотрел во двор, по которому расхаживали солдаты.

«Да, с королем Витторио надо кончать. Иначе наше королевство вновь будет разорено… Эта женщина, конечно, прекрасна, и, вообще-то, ни в чем не виновата. Но убрав короля, я помогу наследнику занять престол и буду близок к монарху… Но боже, как ужасно! Как не хочется лишать жизни Витторио. Ведь он и так наказан богом за свою любовь, за свое безумство».

Завидев во дворе офицеров, маркиз крикнул:

— Граф Монферран!

Офицер остановился и взглянул вверх.

— Я слушаю вас, маркиз.

— Поднимитесь ко мне!

— Сейчас, маркиз.

Граф с четырьмя офицерами поднялся к маркизу Лоренцетти. И они, закрывшись в маленькой комнате, шепотом, но страстно что-то обсудили. Больше всех говорил маркиз, он обещал офицерам все, что они пожелают, лишь бы было выполнено его задание, которое он получил полчаса тому назад от наследника короля.

Офицеры согласно кивали головами.

— Да, маркиз, мы это выполним.

— Граф, вы пойдете с ними.

— Да, маркиз, конечно.

Наследник короля Пьемонта сидел за письменным столом. Перед ним лежали бумаги, но он не смотрел на них, а крепко обхватив голову руками, раскачивался из стороны в сторону, делая такие же движения, как и его отец. Наследник был похож на короля, его лицо было таким же решительным, и характер был как две капли воды похожий на отцовский. Только губы были еще по-детски пухлые и капризные.

«Я стану королем Пьемонта. Сделаю все для того, чтобы возродить королевство. Мы победим французов и изгоним их. Только я должен стать королем», — четырнадцатилетний Витторио сорвалсяс места, подбежал к окну и глянул на двор.

— Но когда же это произойдет? Когда? — наследник прислушался к гулкой тишине огромного разграбленного королевского дворца.

Он слышал шорохи, слышал, как ветер ударяет где-то ставней о стену, слышал, как звенит стекло в окнах. Он смотрел во двор, на расхаживающих солдат.

«Скоро все они будут подчиняться мне и только мне. Я буду отдавать приказания, буду посылать их в бой, — на лице Витторио появилась улыбка. — Но когда? Когда же в конце концов, вернется маркиз Лоренцетти и сообщит, что все кончено? Что я стал королем, законным наследником, законным королем Пьемонта?»

Наследник не находил себе места. Он вернулся к столу и сел.

— Скорее, скорее, — шептал он.

Нервы наследника были напряжены. Казалось, еще несколько мгновений, и он не выдержит, побежит и, отыскав маркиза Лоренцетти, закричит:

«Нет, маркиз, я передумал, остановитесь! Король должен остаться в живых».

Но какая-то странная сила удерживала его на месте, по щекам бежали слезы. Витторио чувствовал их солоноватый привкус. А губы шептали:

Скорее, скорее. Иначе я не выдержу.Король Пьемонта и Констанция молча смотрели друг другу в глаза, понимая, что эта встреча последняя. По щекам короля текли слезы, Констанция тыжело дышала.

— Витторио, может быть, я все же останусь с тобой до конца?

— Нет, дорогая. У нас было с тобой много времени, мы им не воспользовались, а теперь поздно.

— Я останусь, — шептала женщина.

— Ты должна уйти. Я как король приказываю тебе уйти, оставить меня.

— Но я не могу, пойми, не могу.

— Иди, пока еще есть время. Иди. Может, ты успеешь спастись сама и спасти ребенка. Король нервно махнул рукой.

— Иди я тебя прошу, умоляю. Не задерживайся и не оглядывайся.

— Я не могу.

— Ты должна, должна уйти ради меня и ради своего сына. Уходи!

Констанция вздрогнула и медленно стала пятиться, отступая от короля. А он смотрел на дорогую ему женщину и шептал:

— Уходи, уходи быстрее.

Констанция двигалась, как загипнотизированная. Казалось, что какие-то незримые нити связывают ее с королем, и они такие прочные, что она с невероятным трудом делает каждый маленький шаг, отдаляясь от него.

— Иди, я приказываю!!

Констанция уперлась спиной в стену.

— Нет! Я не могу, — она отчаянно затрясла головой, — я останусь.

— Иди!! — крикнул король, бледнея.

Констанция долго молча стояла у двери, глядя на короля. Наконец, она собралась с силами, распахнула двери и вышла в широкую галерею.

С другого конца галереи открылась дверь и Констанция увидела немолодую женщину, несущую в руках два чемодана, рядом с женщиной шел ребенок. Он смотрел себе под ноги.

Одного взгляда хватило Констанции, чтобы узнать в этом маленьком наряженном, как взрослый мужчина, ребенке своего сына, Мишеля.

Ее сердце сжалось, она застыла на секунду, но тут же, как птица с ветки, бросилась к мальчику.

Служанка, увидев графиню, опустила чемодан на пол, поцеловала ребенка в щеку и быстрой семенящей походкой бросилась в противоположную сторону.

Гулко отдавались шаги Констанции, бегущей к сыну. Мальчик с удивлением смотрел на незнакомую женщину, одетую в мужское платье. И вдруг на его губах появилась растерянная улыбка, он поднял руку, как бы прикрываясь от нее, затем громко заплакал:

— Мама, мама!

Констанция подхватила мальчика на руки и прижала к груди.

— Мишель, мой маленький мальчик! Она поцеловала ребенка. — Какой ты уже большой и тяжелый. Ты уже настоящий мужчина, настоящий рыцарь.

Констанция гладила его кучерявые каштановые волосы, заглядывала в зеленоватые глаза.

— Мишель, Мишель, мой сын. Наконец-то мы вместе.

И вдруг Констанция услышала тяжелые шаги. Она обернулась.Из бокового перехода на галерею вышли маркиз Лоренцетти, граф Монферран и четверо офицеров. Не взглянув на графиню, не поклонившись ей, они прошли к тому залу, откуда совсем недавно вышла она. Их шаги были тяжелы и уверенны. Дверь со скрипом распахнулась. Сердце Констанции вновь сжалось.

— Сынок, нам надо спасаться, надо убегать. Ее душа заметалась. Ей хотелось бежать прочь с сыном и хотелось рвануться туда, где находился король Пьемонта Витторио, туда, куда вошли вооруженные люди.

— Витторио, Витторио! — страстно прошептала Констанция.

Испуганный Мишель заплакал и крепко обнял мать за шею

— Мой малыш… Мой король…

Раздался грохот, крик и чуть позже сдавленный стон…

— Боже мой, — обреченно прошептала Констанция, понимая, что произошло, — боже мой, его уже нет.

Прижав ребенка, она бросилась вниз по галерее, туда, где стояла ее карета.

Скорее, скорее! Мы должны покинуть эту землю, — бросила она кучеру. Она усадила ребенка себе на колени и старалась успокоить его. — Мы поедем с тобой, Мишель, во Францию, в Мато. Там у нас большой дворец, старинный и красивый, вокруг дворца огромный старый парк. Мы будем гулять в парке, и я расскажу тебе историю про рыжего кота, бесстрашного и умного, который спас меня, когда я была маленькой, такой как ты сейчас. Ну может, чуть постарше..

— Мама, мамочка, — шептал ребенок, прижимаясь к щеке Констанции. Наследник короля Пьемонта вздрогнул, когда услышал грохот.

— Все кончено, — прошептал четырнадцатилетний Витторио. — Я — король Пьемонта.

Но встать из-за стола он был не в силах, как ни старался, так и не смог. Вскоре дверь распахнулась и на пороге появились граф Монферран, маркиз Лоренцетти и четверо офицеров.

Маркиз и граф сняли шляпы и низко поклонились.

— Ваше величество, — произнес маркиз Лоренцетти.

— Слушаю вас, — с трудом выдавил из себя Витторио.

— Вот ваша королевская печать, — маркиз разжал ладонь, и на стол лег тяжелый королевский перстень-печатка. На руках маркиза Лоренцетти была еще свежая кровь.

Четырнадцатилетний Витторио дрожащей рукой взял перстень, зажал его в кулак, затем поцеловал его и попытался надеть на указательный палец.

Конечно же, массивный перстень был велик для еще детской руки короля.

Ничего, ваше величество, перстень можно немного уменьшить.

Не стоит, маркиз. Я надеюсь, со временем он будет мне впору.

Да-да, ваше величество, — закивал головой граф Монферран, — не пройдет и двух лет, как этот перстень

Станет вам впору.

— Граф, а как он? — спросил наследник. Граф ничего не ответил, кивнул головой и только сейчас заметил, что кружевная манжета его рубахи тоже испачкана кровью.

— Простите, ваше величество, я должен привести себя в порядок.

Граф Монферран учтиво поклонился четырнадцатилетнему монарху и торопливо покинул зал.

Констанция торопила кучера.

— Скорее, скорее! Как можно скорее! Кучер стегал лошадей, и карета с гербом графа де Бодуэна мчалась от Турина к французской границе, туда, где Констанция была когда-то счастлива, туда, где, как она надеялась, будет счастлива вновь.