Погибель моя
Стань моей душою, птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полет мне снится —
Холодные фьорды, миля за милей…
Шелком – твои рукава, королевна,
Белым вереском – вышиты горы.
Знаю, что там никогда я не был,
А если и был, то себе на горе.
Мне бы вспомнить, что случилось
Не с тобой и не со мною.
Я мечусь, как палый лист,
И нет моей душе покоя.
Из ямы пахло страхом.
Ветки, топорщившиеся вокруг чёрного провала, пялились в небо. Надломы казались свежими: кто-то свалился вниз совсем недавно. К счастью для Дарта – потому что сейчас, осторожно осматривая развёрстую пасть ловушки, он думал, что наверняка угодил бы в неё сам, если бы куча поломанных сучьев не преградила дорогу.
Дарт шагнул ближе, старательно пробуя ногой болотистую почву. Его беспокоил запах, доносящийся оттуда, снизу. Запах страха. Дарт слишком хорошо его знал.
Он наклонился, безуспешно пытаясь разглядеть дно пропасти. Ему не хотелось думать, насколько она глубока. От одной мысли о том, что он мог упасть туда, ему становилось дурно. Это означало бы верную смерть. Очень долгую.
И кто-то, возможно, её принял.
– Эй! – вполголоса позвал он, сам не зная, на что рассчитывает. – Есть кто… живой?
Ни звука. Только запах – резкий, острый, пронзительный запах холодного пота. Такой знакомый.
Дарт подступил к яме так близко, как мог, ухватился за внушительного вида сук и потянул. Слизкая куча гнилого дерева заскрипела, расползаясь. Несколько веток упало вниз. Дарт разбросал сучья вокруг, расчистив подход к самому краю. Встал на колени возле сыпучей земляной кромки, придерживаясь за выступающий из земли корень.
– Эй! Есть тут… – громче позвал он и осёкся, услышав тихий, протяжный всхлип.
Дарт нагнулся ниже, проклиная темноту, залившую яму до краёв. Понял, что ничего рассмотреть не сможет, выпрямился, порылся в своей котомке, достал огниво, пошарил вокруг, с трудом отыскал сухую ветку, поджёг. Снова нагнулся. Тлеющий огонёк на миг высветил человеческую руку, безвольно лежащую в грязи, и мокрицу на тыльной стороне ладони.
– Вы живы? – спросил Дарт и тут же выругался сквозь зубы.
«Жив, жив, сам ведь знаю, хотя лучше бы ты был мёртв, приятель. Теперь мне придётся тебя вытаскивать. Если бы ты был мёртв, я прошел бы мимо, а так… В конце концов, я сам свалился бы в эту яму, не поспей ты прежде меня».
– Двигаться можешь?
Запах страха стал слабее. Во всяком случае, ему так показалось. Снова всхлип, а потом – голос. Тихий, сдавленный. Женский.
– Н-не… не знаю. У меня нога… болит… Наверное, сломала…
«Блеск», – отрешённо подумал Дарт, отгоняя мысли о том, как могла женщина попасть в эти леса, в самую глушь. Сейчас у него были другие заботы. Он встал, вынул из мешка веревку, снял пояс, связал вместе, сделал на конце ремня широкую петлю.
– Там глубоко? – спросил он.
– Н-не знаю… Глубоко… Футов десять…
«Превосходно. Просто превосходно. Как минимум два человеческих роста, с учётом того, что находящемуся на дне ямы расстояние до краёв всегда кажется меньше, чем на самом деле».
– Я брошу верёвку, – сказал он. – Наденешь петлю на пояс и туго затянешь. Справишся?
– П-попробую…
Он бросил веревку вниз. С минуту ничего не происходило, потом он услышал, как женщина задвигалась, вздыхая и всхлипывая. Запах страха стал сильнее, грубо ударил в нос. Дарта покачнуло от этого запаха, но он тряхнул головой, намотал свой конец верёвки на руку от запястья до локтя и бодро сказал:
– Теперь попробуй встать.
– Я не могу…
– Попробуй!
Она пыталась несколько раз, падала, вскрикивая от боли, но в конце концов сказала, что стоит. В её голосе слышалось удивление, и Дарт понял, что по крайней мере перелома там нет точно. Скорее всего, просто сильный вывих.
– Прислонись к стене. Грудью и животом. Сделала? Теперь вытяни руки вверх и крепко держись за верёвку. Я тебя вытащу.
– Вытащишь? – с недоверием переспросила она.
– Вытащу. Только держись крепко и, самое главное, не упирайся ногами. Поехали!
Она справилась отлично, ни на миг не осложнив Дарту дело. Ему показалось, что он тащит из ямы мешок с мукой. Маленький мешок, надо заметить.
Когда над краем ямы показались руки, судорожно стискивающие верёвку, Дарт перехватил тонкие женские запястья и без особого труда выволок её наверх. Потом сел на землю, переводя дыхание. Женщина какое-то время лежала у его ног, лицом вниз, по-прежнему вытянув руки над головой. Потом повернулась к Дарту, и он увидел разводы грязных слёз на её ввалившихся щеках.
– Спасибо, – еле слышно сказала она.
– Ох, чёрт, не стоит благодарности, – криво усмехнулся Дарт, пытаясь понять, хорошенькая ли она. Молодая – это точно… Совсем девчонка. Волосы до плеч, цвет не определить – вымазаны в грязи, как лицо и одежда. Одежда, кстати, мужская.
Они посидели ещё немного молча. Девушка с трудом приподнялась, опираясь на утопающие в грязи ладони. Заметила мокрицу на кисти, с визгом задёргала рукой, сбросила насекомое в кучу веток, облегчённо вздохнула. Посмотрела на Дарта – виновато, смущённо. И – он не поверил своим глазам – улыбнулась.
– Прости… Ты не думай, что я такая трусиха, просто ненавижу мокриц.
– Я и не думаю, – ответил он, оглядывая её с головы до ног. Она вздрогнула, должно быть, сообразив, в каком виде находится. Женщина всегда остаётся женщиной. Но Дарта гораздо больше интересовало, что делает в лесной глуши молоденькая девушка, коротко стриженная и одетая как мужчина. Он подумал, что наверняка успеет её об этом расспросить.
– Давай посмотрим, что там с твоей ногой, – предложил он, и она кивнула, как показалась Дарту, несколько напряжённо.
Дарт оказался прав: она всего лишь растянула связки. Несколько дней покоя поставили бы её на ноги, но на это рассчитывать не приходилось. Дарт не знал, сколько отсюда до ближайшего жилья, но подозревал, что не меньше недели пути. А нести её на закорках он не имел ни малейшего желания. Однако идти она всё-таки могла, хотя и с большим трудом. Дарт подумал, что спешить особо некуда, к тому же по таким местам, как этот лес, гораздо приятнее путешествовать в компании.
Поэтому пока он просто туго перевязал её щиколотку своим ремнём и показал, как нужно ходить, чтобы поберечь ногу. Девушка внимала молча, и Дарт всё отчётливее ощущал напряжение, росшее в ней с каждой минутой.
– Сколько тебе лет? – проворчал он, роясь в куче веток в надежде отыскать палку поровнее, которую можно было бы использовать в качестве посоха.
– Двадцать пять, – с неожиданным вызовом ответила она.
– Сколько?! – изумлённо обернулся Дарт.
– Что? Непохоже? – вызов прозвучал ещё отчётливее.
– Простите, сударыня, трёхдюймовый слой грязи на вашем сиятельном лике мешает мне точно установить ваш возраст, – раздражённый её заносчивостью, резко сказал он и протянул ей палку. – Держи.
Она взяла и, видимо, уже пожалев о своём тоне, послала Дарту извиняющийся взгляд, однако настороженное выражение лица не исчезло. Дарт подумал, что, похоже, невольно ударил её по больному месту.
– Ну, ладно, пошли, – вздохнул он и закинул котомку за спину. – Зовут-то тебя как?
– Этне. А… тебя?
– Дарт.
– Я гонец, – вдруг сообщила она со странной смесью гордости и смущения.
– Да? – усмехнулся он, пожалев про себя её адресата.
– А ты? Менестрель? – с интересом спросила она, кивнув на лютню за его плечом.
Дарт посмотрел на неё и сухо, невесело усмехнулся.
– Нет.
Они шли молча, экономя силы. Воздух был сырым, промозглым, от него драло горло и хотелось пить. Дарт время от времени посматривал на Этне, ковылявшую рядом. Она ни разу не пожаловалась, и почему-то это было ему приятно. Он рассудил, что за такое мужество она заслужила раннего отдыха и предложил остановиться на ночлег задолго до наступления темноты, благо они как раз проходили мимо ручья.
Дарт собрал хворост для костра, потратив на это немало времени и проклиная сырость болот. Когда он вернулся, Этне, умывшаяся и посвежевшая, уже разделывала какого-то зверька, напоминавшего большую крысу. Дарт отметил, что девчонка всё-таки хорошенькая, и даже маленький шрам под нижней губой её не портил, скорее наоборот. На изумлённый вопрос Дарта, где она взяла зверька, Этне спокойно ответила, что он пробегал мимо, и она запустила в него ножом. Дарту оставалось только возблагодарить провидение за столь находчивую спутницу. В этом чёртовом лесу вообще очень редко встречалась подобная живность. Одни пауки и мокрицы.
Этне проткнула освежеванную тушку заострённой веточкой, подержала над костром, надкусила, пожевала, протянула Дарту. Он принял свою долю с благодарностью. Мясо было терпким, но довольно вкусным.
– Долго ты в этой яме просидела? – спросил он наконец.
– Всю ночь, – опустив глаза, ответила она. – И часть дня… Я вечером свалилась.
– Повезло тебе. Сто против одного, что здесь никто не появился бы ещё долгие месяцы.
– Но ведь появился ты. И… – она вдруг осеклась и закончила – тихо и как-то странно: – …спас мне жизнь.
Дарт кивнул, разглядывая её лицо. «Не красавица, но вполне ничего… И никак ей не дашь двадцати пяти, никак. Наверное, врёт».
– Что так смотришь? – тихо спросила она. Мокрые волосы – как оказалось, светлые – небрежно спадали ей на плечи и лоб, и она казалась упрямым злым мальчишкой.
– Как ты здесь оказалась?
Этне пожала плечами, отвела взгляд. Ему не нравилась отстранённость, с которой она это сделала.
– Говорю же: я гонец, – пояснила она. – У меня было очень спешное поручение. Ну, теперь уже просрочено, конечно… Торопилась… вот яму и не заметила.
– Её немудрено не заметить, – пристально глядя на Этне, сказал Дарт. – Это старая волчья яма, Бог знает сколько лет назад её выкопали. Здесь ведь давным-давно никто не живёт. Даже лесников, и тех нет. И дорог тоже.
Она вскинула на него сердитые, но по-прежнему настороженные глаза.
– Ты на что намекаешь?
– Ни на что. Просто не понимаю, почему ты для доставки столь спешного поручения ломанулась через дикие болотистые леса.
– Послушай, но я ведь тебя не спрашиваю, что ты здесь делаешь, верно? – резко спросила она и откинулась назад, запрокинув лицо к небу.
Дарт ещё минуту смотрел на неё, потом откусил от прожаренной крысиной тушки. «В самом деле, она ведь не спрашивает. А если бы спросила, разве я сказал бы правду?»
– Хочешь? – он протянул Этне остаток.
– Доедай, – отмахнулась та, по-прежнему глядя в темнеющее низкое небо.
Дарт пожал плечами. Доел, стряхнул кости в огонь.
– Давай спать.
Этне не возразила. Дарт улегся на мягкую землю, подстелив плащ, снял с плеча лютню, положил под голову. Этне продолжала смотреть в небо.
Звезды моргнули и погасли.
Дарт проснулся рано, до рассвета – сказывалась выработанная за последние два года привычка. Костер догорел, сырые угли вяло истекали струйкой дыма, обвивавшей обугленный скелетик болотной крысы.
Этне поблизости не было.
Дарт приподнялся, схватился за лютню, вздохнул, то ли с облечением, то ли раздраженно. «И куда девчонку понесло? А впрочем, ее дело». Он даже чувствовал некоторое удовлетворение. Ему не нравилось, как она на него смотрела, не нравилось ее предположение, не пением ли фривольных куплетов он зарабатывает себе на жизнь. Хотя она была права. Почти.
Поэтому он с легким сердцем двинулся дальше.
Он догнал ее меньше чем за час, что, в общем-то, было неудивительно – Этне шла гораздо медленнее его, к тому же, похоже, она плохо ориентировалась в этой местности. Дарт, пробиравшийся сквозь леса уже больше месяца, чувствовал себя здесь почти как дома; кроме того, недавно он видел скелет собаки, значит, человеческое жилье не очень далеко. Этне же, что бы она там ни говорила, оказалась здесь случайно. Он видел растерянность на ее лице, когда она стояла, оперевшись о палку, и оглядывалась по сторонам.
– Все нормально, ты правильно идешь, – сказал Дарт.
Она порывисто обернулась и, как показалось Дату, слегка побледнела. Похоже, она полагала, что оторвалась от него на большее расстояние. «Странно, – подумал Дарт, ловя ее затравленный взгляд. – Такое впечатление, будто она меня боится».
– Почему ты ушла? – непринужденно спросил он, подходя ближе.
– Мне лучше идти одной, – резко ответила Этне.
– Уверена?
– Да!
– Как хочешь, – Дарт пожал плечами, демонстративно прошел мимо, бросив на ходу: – По скалам ориентируйся, они всегда должны быть слева.
– Я знаю! – вспыхнула она, словно он сообщал ей очевидные вещи.
– Ну хорошо, – кивнул Дарт и, запнувшись на миг, вполголоса сказал: – Слушай, зачем ты так?.. Я ведь ничего тебе не сделаю.
Она снова вспыхнула, снова мотнула головой. Дарт помолчал, опять кивнул и, развернувшись, пошел прочь. Его так и подмывало обернуться и посмотреть, глядит ли она ему вслед, но поборол искушение. В конце концов, какой в этом смысл? Но на самом деле ему просто не хотелось увидеть ее, бледную, маленькую, нетвердо опирающуюся на кривой грязный сук, такую одинокую посреди бескрайнего осеннего леса.
Он шел около часа, упрямо глядя в жухлое месиво прошлогодних листьев, которое топтали его ноги, потом остановился. Вспомнил маленький шрам у нее под губой. Какое-то время безуспешно боролся с этим образом. Потом сел на широкий темный пень, снял лютню с плеча, посмотрел на ее, надел снова. И стал ждать.
Ждал долго, часа три. Солнце миновало зенит и стало клониться к горам. Дарт встал, помедлил, все еще не зная, в какую сторону идти, потом двинулся в обратом направлении, беспрестанно думая об этом шрамике у нее под губой. «Спрошу, откуда он у нее, – мелькнула у него смехотворная мысль. – Спрошу и уйду».
Она сидела на земле, почти на том же самом месте, где он оставил ее, и плакала. Дарт заметил, что ремня на ее ноге уже нет – должно быть, развязался по дороге, а она и не заметила. Лодыжка покраснела и распухла. Этне растирала ее правой рукой, прижав левую к лицу, и тихо, сдержанно всхлипывала в ладонь. Дарт остановился, с минуту смотрел на нее, потом несмело окликнул. Она вздернула мокрое возмущённое лицо, и в ее светло-серых глазах снова блеснул гнев, смешанный с глубоко затаившимся страхом.
– Ну что тебе от меня надо? – выкрикнула она.
Он молча подошел, присел, стал растирать ее ногу. Этне попыталась оттолкнуть его, потом смирилась. Он действовал умело и осторожно, разминая одеревеневшие мускулы и украдкой поглядывая на шрам под дрожащей нижней губой. Потом выпростал из штанов рубашку, отодрал длинный лоскут и перетянул лодыжку Этне.
Потом повернулся к ней спиной.
– Забирайся.
– Нет!
– Слушай, девушка, не вредничай. Думаешь, мне шибко охота тебя тащить?
– Так зачем тогда… – зло начала она и умолкла под его взглядом, кажется, прочитав в нем ответ.
Забавно. Сам Дарт пока не имел ни малейшего представления, зачем это делает.
– Опять ты меня спасаешь, – прошептала она, ткнувшись лицом в его шею, когда он поднял ее на закорки, и на миг ему почудился ужас в ее голосе.
– Ладно уж, – бросил он. Только бы лютню не повредила, это все, что его сейчас беспокоило. – Тихо сиди, не ерзай, – с внезапной злостью добавил он и зашагал вперед.
Ближе к вечеру Этне вынудила его опустить ее на землю и дальше шла сама, довольно бодро. Однако она по-прежнему сторонилась его, а когда их глаза встречались, в ее взгляде Дарт ловил все тот же глубоко запрятанный страх. Это его удивляло. Насколько он знал, у него отнюдь не устрашающая внешность, скорее наоборот. Женщины обычно смотрели на него совершенно иначе. Он решил спросить ее об этом, и так и поступил, когда они снова расположились на ночлег.
– Слушай, я что, похож на дикого зверя, год не видавшего самки? – грубовато осведомился он, когда они уже улеглись по разные стороны костра и пожелали друг другу спокойной ночи.
Этне застыла под плащом, который он великодушно отдал ей в качестве одеяла. Дарт мысленно выругал свой длинный язык, стараясь не думать о том, что сказанное им в некоторой степени было правдой.
– Я тебе вопрос задал, – повторил он, еще больше раздраженный ее молчанием.
Этне шумно сглотнула. Она легла вне досягаемости скудного пламени костра, и в темноте Дарт не видел ее лица, но был уверен, что каждый его мускул напряжен.
– Нет, – наконец ответила она, каким-то странным, надтреснутым голосом.
– Так в чем же дело? Почему ты от меня убежала? Почему смотришь так, словно я тебя изнасиловать пытался?
Она вздохнула, грустно и очень тяжко. Потом тихо сказала:
– Ты спас мне жизнь. И даже дважды.
– Ну так? Это у тебя такой эксцентричный способ благодарности, да?
– Ты веришь в судьбу?
Интересный поворот. Дарт в ужасе подумал, что сейчас она заявит, будто теперь он обязан на ней жениться. Эта мысль насмешила его.
– Нет, – легко ответил он.
– А я верю, – сказала Этне и, поежившись, умолкла. Дарт выждал с минуту, потом, поняв, что продолжать она не намерена, нетерпеливо проговорил:
– Ну и? Что из того, что ты веришь в судьбу?
– Верю, – зачем-то повторила она. – Я не раз убеждалась, что она есть. Я в этом уверена… ну… абсолютно уверена. Я когда-то говорила с одним… магом, – помявшись, сказала она, не заметив, как вздрогнул Дарт от этого слова. – Он предсказал мою судьбу… мое будущее. И, знаешь, все так и случилось. Ну… почти все. Кое для чего просто еще не пришло время, но, я знаю, это сбудется, раз сбылось все остальное.
– Я-то тут при чем? – резко спросил Дарт.
Этне подняла на него глаза, и они мутно сверкнули в темноте.
– Он сказал… – тихо проговорила она. – Сказал: «Тебя спасет твоя погибель». Вот так-то.
Где-то далеко ухала ночная птица. Треск огня в ночи вдруг показался Дарту оглушительно громким.
– Ты думаешь, что я тебя убью? – наконец выдавил он.
– Думаю, да, – просто подтвердила Этне. – Тот маг никогда не ошибался. Ты – моя погибель.
Какое-то время он молчал, пылко и нецензурно проклиная про себя всех магов этого мира. Потом сказал:
– Слушай, Этне, давай спать.
– Давай, – согласилась она.
– И не убегай больше, ладно? Одна ты далеко не уйдешь. А маги – мошенники и сволочи, уж поверь мне на слово. Я тебя не трону.
– Это от тебя не зависит, – отозвалась она, и он услышал улыбку в её голосе. – Моя судьба – быть убитой тобой. Твоя судьба – убить меня. Я испугалась, когда поняла… Сильно испугалась. Я не думала, что это произойдёт… так скоро. Вот и ушла. Но ты прав, нет никакого смысла убегать. От судьбы ведь не убежишь.
Кажется, она и впрямь непоколебимо верила в то, что говорила. И в сочетании с этой верой легкость, с которой звучали её слова, очень сильно встревожила Дарта. Впрочем, тревожился он за Этне. В себе он был уверен.
– Давай спать, – повторил он.
Они шли весь следующий день, делая частые остановки, хотя и реже, чем на самом деле требовалось Этне. Она настаивала, чтобы они двигались быстрее, и он не возражал. В ее взгляде уже почти не было страха, и его это радовало. Дарт чувствовал, что его тянет к ней, и благодарил небеса за то, что на ней мужская одежда. Хотя, с другой стороны, будь на ней юбка, он не видел бы постоянно ее ноги…
– Куда ты смотришь? – с подозрением спросила Этне, косо поглядывая на него с другой стороны костра. В этот день они шли до самой темноты и остановились лишь когда мрак стал непроглядным.
Дарт поспешно откинулся назад, воровато пряча взгляд. Лихорадочно поискал тему, на которую можно было бы отвлечься и, встрепенувшись, сказал:
– Так что ты делала так далеко от дороги?
– А ты знаешь, где дорога? – в ее голосе зазвенела надежда.
– Если бы знал, меня бы здесь не было. Я почти неделю шел на запад. Думал там дорогу найти…
– Нашел? – беспомощно спросила она.
Дарт молча посмотрел на нее и ничего не сказал. Блеск в глазах Этне погас:
– Далеко…
– Что – далеко?
Она передернула плечами, отвернулась.
– Загнали тебя далеко, да? – тихо спросил Дарт.
Она метнула в него пристальный, подозрительный взгляд.
– Что ты об этом знаешь?
– А что я могу знать? – он пожал плечами. – Ты говоришь, что гонец, а гонцы по дорогам путешествуют, не по чащобам. Отсюда до дороги…
– Далеко, – повторила она с тенью страха в голосе, и Дарт кивнул.
– Ну я и подумал: ты не просто сбилась. Кто-то сбил тебя… загнал в самую чащу. Ты бежала от кого-то, мчалась как сумасшедшая…
Он осёкся, махнул рукой. Этне молча смотрела на огонь, но Дарт не видел её глаз.
– Он гнал меня в лес, – чуть слышно проговорила она. – Стоило мне остановиться, попытаться понять, где я, как он появлялся снова. И я бежала… не разбирая дороги… Остановилась только к ночи. Думала, пережду темноту и поищу выход на тракт. А он пришёл опять… и опять погнал меня…
– Кто? – не выдержал Дарт. Этне подняла голову, и он увидел её глаза.
– Зверь, – просто ответила она.
Помолчали. Потом она сказала:
– Ну вот, тогда я и свалилась в яму. Думала, тут мне и конец… А он подобрался к самому краю, постоял и ушёл. А я сидела там и ждала тебя.
– Меня?!
– Ну да. Я ведь знала, что кто-то придёт за мной. Тот, от чьей руки я умру.
– Что ему от тебя надо? – перебил Дарт, раздражённый спокойной убеждённостью её тона.
– Наверное, он хочет меня убить.
– Но ты ведь, я вижу, уверена, что это я тебя убью, – с лёгкой обидой бросил он.
– Уверена.
– Тогда почему ты от него убегаешь? Если знаешь, что не он убьёт тебя?
– Именно чтобы не позволить ему этого сделать, – объяснила она так, словно он не понимал очевидного.
Дарт на миг онемел.
– Выходит, ты веришь в судьбу настолько, что помогаешь ей, вместо того чтобы с ней бороться? – возмущённо проговорил он.
– А что мне остаётся? От судьбы не убежишь.
– От Зверя ты убежала, – раздражённо возразил Дарт и отвернулся от огня, давая понять, что разговор окончен.
Какое-то время тишину нарушал лишь треск поленьев в костре, потом Этне сказала:
– Сыграй мне что-нибудь.
– И не мечтай, – мгновенно отозвался Дарт.
– Почему? Ты ведь играешь?
– Теперь нет.
– А раньше играл.
– То раньше было.
– Что же изменилось?
Он не ответил, а она не стала повторять вопрос.
Зверь пришёл ночью, за несколько часов до рассвета. Дарт сразу понял, что это он, хотя никогда его не видел. Глухой протяжный рёв наполнил ночной воздух, земля мерно глубинно задрожала, воздух наполнился гулом птиц, тревожно взметавших в небо. Дарт сел, и в тот же миг рука Этне с невероятной, почти пугающей силой вцепилась в его плечо.
– Бежим!– закричала она, и в этом крике было столько дикого, животного ужаса, что Дарт сорвался с места, успев схватить лишь свою лютню, и помчался в мятущуюся сеть деревьев.
Этне пробежала совсем немного, потом упала, закричала. Дарт повернулся, схватил её, швырнул на плечо. Земля тряслась, стонала, плакала, словно от боли. Дарт лихорадочно всмотрелся в хаотичный мрак, болезненно желая увидеть того, от кого они убегают. Тогда он ничего не смог разглядеть, и позже благодарил за это небо.
Он бежал, пока хватало сил; с каждым шагом Этне словно становилась всё тяжелее, а далекий равнодушный рёв, хоть и не приближался, но и не стихал. И земля дрожала по-прежнему, будто содрогаясь от рыданий.
Наконец Дарт остановился, с трудом устоял на ногах, тяжело дыша и думая: «Ну минутку, всего минутку одну постою!», и вдруг с изумлением понял, что всё кончилось. Дрожь прошла, далекий гул растворился в ночи, и только сверчки трещали в жухлой траве.
Дарт почти бросил Этне на землю, сел сам, пытаясь отдышаться. Посидел немного, коснулся плеча, проверяя, на месте ли лютня, потом лёг, обратив лицо к небу, и закрыл глаза. Этне тихо застонала рядом, подползла к нему, ткнулась лбом в его подрагивающее плечо.
– Прости, – прошептала она. – Прости. Он нашёл меня. Он всегда меня находит.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – хрипло спросил Дарт.
Она молча потёрлась о его плечо. Он медленно, словно неохотно поднял руку и обнял её. Этне не отстранилась. Дарт открыл глаза и увидел небо: ярко-синее, чистое, усеянное россыпью редких блеклых звёзд.
– Давай только созвездия не будем угадывать, ладно? – попросила Этне и рассмеялась – хрипло, ломко. Дарт сжал её крепче, и смех оборвался.
– Этне, а мужчина у тебя есть? – вполголоса спросил он, разглядывая небо.
– Дурак, – тихо пробормотала она и зарылась лицом в его мятую, провонявшую путом куртку, всей грудью вдыхая запах страха. Такой знакомый им обоим…
– Ну сыграй мне, – вдруг тихо взмолилась она. – Сыграй, пожалуйста!
– Отстань, – с внезапной досадой ответил он, убирая руку с её шеи.
– Ну пожалуйста! – настойчиво повторила она. – Ну пожалуйста, разве тебе так трудно? Пожалуйста!
– Ты ненормальная, – бросил он, отстраняясь от неё и поворачиваясь на бок. – До рассвета ещё часа полтора, дай отдохнуть хоть немного. Достала ты меня…
– Ну пожалуйста, – еле слышно повторила она, но он уже спал.
* * *
Дарт проснулся поздно – солнце уже было почти в зените. Этне, похоже, встала давно: в нескольких шагах от места их импровизированного ночлега дымился костёр, рядом на сложенных листках папоротника лежала поджаренная тушка болотной крысы. Дарт вспомнил о свой котомке, брошенной там, где их настиг Зверь, и мысленно выругавшись, сел.
Этне сидела в стороне, спиной к нему, и, держа в руках, рассматривала его лютню.
– Какого хрена! – закричал он. Она обернулась, вздрогнув всем телом и едва не выронив инструмент. Дарт подскочил к ней, вырвал лютню из её пальцев.
– Я разве разрешал тебе её брать?! – почти с ненавистью выкрикнул он.
– Извини, – изумлённо пробормотала Этне. – Я просто…
– Не смей к ней прикасаться, ясно тебе?! Никогда!
– Да, да, извини, я только хотела…
– Да наплевать мне, что ты хотела! – закричал он. – Откуда ты вообще взялась на мою голову?!
Он порывисто развернулся, подошёл к костру, сел, судорожно стискивая гриф дрожащими руками. Этне подошла сзади, коснулась его плеча.
– Ну не злись ты так, – тихо сказала она. – Не злись. Я же… не знала.
– Убить бы тебя, а? – зло бросил он. – Как насчёт такого поворота событий? Ты же уверена, что я это сделаю. Самое время.
Этне помолчала, села рядом, кивнула на овальную деку.
– У неё отверстие заклеено, – произнесла он. – Потому ты и не играешь на ней, да?
Дарт стиснул зубы, тщательно осматривая матерчатую заплату, наклеенную на дерево. Этне несмело протянула руку, коснулась пальцами грифа. Дарт мгновенно перехватил её запястье, сжал так, что она беззвучно вскрикнула от боли, встряхнул, взглянул в глаза – холодно, зло.
– Не смей, – тихо сказал он. Этне вздохнула, отвернулась. Дарт выпустил её руку, и она немедленно отодвинулась.
– Там песок какой-то, – еле слышно сказала она. – Песчинки видны, если наклонить… И тяжёлая очень…
Дарт старательно делал вид, что не слышит, хотя внутри у него всё похолодело.
Этне повернулась к нему, заправила за ухо прядь волос, сглотнула.
– Песок таким тяжёлым не бывает, – с трудом проговорила она. – Разве что золотой.
Дарт встал, сам не зная, зачем. Ему хотелось уйти, убежать от неё за тридевять земель, но почему-то он не мог этого сделать.
– Ты… ты беглый каторжник, да? – одними губами сказала она.
– Нет! – резко ответил он. – Ты ничего обо мне не знаешь!
– У тебя лютня набита золотым песком! – вдруг тоже вскочив, закричала она. – И прячешь ты его так, словно украл! А песок у нас добывают только в горных реках! В этих… в этих горах! – она осеклась, села, спрятала лицо в ладонях.
– Слушай, ну я же тебя ни о чём не спрашиваю, верно? – почти с отчаянием ответил Дарт. – Что это за Зверь, которому я сам чуть душу не отдал, и всё остальное! Ну так и ты помолчи!
Этне какое-то время сидела молча, потом подняла совершенно спокойное лицо, и по её глазам Дарт уже знал, что она скажет.
– Прав был тот маг, – с лёгкой усмешкой проговорила она. – Теперь ты меня убьёшь.
Несколько мгновений Дарт неотрывно смотрел на неё.
– Да пошла ты, – наконец бросил он и, закинув лютню за плечо, зашагал прочь.
Но потом вернулся. И знал, что вернётся, когда уходил.
Они шли через лес несколько дней, стараясь по-прежнему держаться гор. Почва становилась всё более мягкой и вязкой, деревья сменялись кустарниками, а те, что ещё высились время от времени на сырой, чавкающей под ногами земле, были то чёрными, а то и вовсе белыми, с пологими сгнившими стволами.
На пятый день они вышли к болотам.
Похоже, болота эти тянулись на много миль – и вперёд, и в сторону от гор. Дарт подозревал, что человеческое жильё как раз за ними, но до него надо было ещё дойти. Этне сказала, что они, должно быть, с самого начала пошли не в ту сторону, прочь от тракта, с которого её согнал Зверь, но теперь уже ничего нельзя было поделать – не возвращаться же. Тем более что она всё равно не смогла бы показать, с какой стороны пришла.
По болотам шли ещё два дня – медленно, мучительно, по колено в вязкой жиже. Одно хорошо – болотных крыс тут было полно, а ещё змеи, жабы, слизни. Этне визжала по меньшей мере раз в час в течение первого дня, потом привыкла, и теперь, если к её коже прилипала пиявка, просто сбрасывала её щелчком, даже не сбавляя шаг.
А потом они – одновременно – почуяли запах гари. Душный, тошнотворный. Сначала он чувствовался, только когда ветер дул с запада, потом затянул отовсюду.
– Болота горят, – сказал Дарт, и Этне преувеличенно спокойно кивнула.
Они шли ещё несколько часов, прежде чем увидели дым. Он полз по болоту, лениво и неотвратимо, как хозяин, заявляющий права на собственность.
– Там, наверное, торфяники, – предположил Дарт. – Если не пойдёт дождь, часть леса выгорит.
– Что же нам делать? – всё так же спокойно спросила Этне.
– В любом случае, дальше идти этим путём нельзя. В лес углубляться тоже – огонь может свернуть куда угодно, если поменяется ветер. Придётся подняться в горы.
Этне молча кивнула, хотя Дарт ясно видел, до чего ей не нравится эта идея. Ему и самому она не нравилась, но выбора не было.
Они свернули к серому хребту, видневшемуся над редкими деревьями, и ещё день добирались до него. К тому времени, когда они ступили на твердый каменистый грунт, вдалеке уже слышалось слабое потрескивание приближающегося пламени.
– Смотри, – сказала Этне, когда они поднялись достаточно высоко, чтобы видеть часть леса.
Дарт проследил, куда она указывала, и увидел густую пелену дыма, клубящегося над лесом.
– Это он сделал, – сказала Этне.
– Кто?
– Зверь. Он поджёг болота, чтобы загнать нас в горы. По горам не побегаешь.
– Давай найдём место для привала, – сказал Дарт. – Скоро темнеть начнёт.
На ночь они расположились в сухой, довольно широкой расщелине, хорошо защищавшей от ветра. Привычно развели костёр, Этне притащила какого-то грызуна, похожего на крота. Дарт уже и не спрашивал, где она его раздобыла.
– А что за послание ты несла? – спросил Дарт, сбросив обглоданные кости в огонь. Звезд из расщелины видно не было, и пламя оставалось единственным источником света.
– Предсмертное, – ответила Этне. – Я оказалась на месте одной битвы…
– Что за битва? – с интересом спросил Дарт. Он совершенно не знал, что происходило в мире последние два года.
– Междоусобица в Гизборро. Один лорд был смертельно ранен. Он написал письмо своей возлюбленной и отдал его мне, сказал, что очень важно доставить его, пока он ещё жив. Оставалось ему три дня, не больше, так что я помчалась во весь опор. Он хорошим человеком был. Он рассчитывал на меня. А я не успела.
– Но это ведь не твоя вина.
– А чья же?
Дарт помешал угли, молча кусая губы. Потом сказал:
– Этне, я хочу тебе кое-что объяснить.
– Ты не обязан, – тут же сказала она.
– Но я хочу. Ты права, в лютне кое-что есть. И я действительно украл это. Но я не каторжник. И это не золото.
– А что? – тихо спросила она.
Он вздохнул.
– Это один порошок… волшебный, из тех, что готовят колдуны.
– Волшебный? – скептично переспросила Этне. – И для чего же он?
Он помялся, потом ответил.
– Чтобы летать.
Этне посмотрела на него, как на сумасшедшего. Похоже, она была из тех людей, что верят в пророчества, привороты и порчу, но категорически отрицают более впечатляющие чудеса.
– Да ну тебя, – наконец проговорила она.
– Правда. Я сам не верил… раньше. Но теперь я знаю, что эти гады действительно способны делать всё, что угодно. Другое дело, как они этим пользуются.
– Так почему же ты не улетишь отсюда?
– В том-то и дело, – вздохнул Дарт. – Это просто порошок… В нём нет силы. И я не знаю, как ему её придать. Тот… тот, у кого я его взял, говорил, что подобные чудеса требуют огромной энергии. А когда я спросил, что способно её придать, он только усмехнулся.
– Ну и поделом тебе, – беззлобно сказала Этне. – Ты же его украл. Это правильно, что ты теперь не можешь его использовать.
– Ты ничего не знаешь! – с досадой бросил Дарт, снова начиная раздражаться.
– Конечно, ведь ты ничего не говоришь! – парировала она.
На этом разговор окончился.
А ночью их снова настиг Зверь.
Этне была права: в горах бежать некуда. Но они бежали, без оглядки, без единой мысли в голове. Дарт всё-таки обернулся, прежде чем ринуться вверх, в скалистую тьму. Он видел Зверя один только миг, и даже не его самого – только длинную плоскую тень на горном склоне, но этого ему хватило. К тому времени, когда они немного оторвались, его рубашка и даже куртка были насквозь мокрыми от пота, холодного, как вода в горном ручье. И он понял: «Этне права. Надо бежать».
И они бежали, взявшись за руки, бежали, что было сил. Горы дрожали, камни с грохотом катились по склонам. Этне дышала громко и хрипло, но когда Дарт попытался взять её на руки, сердито одёрнула его, бросив, что пойдёт сама. Она и шла, хотя Дарт знал, что каждый шаг даётся ей с такой болью, словно она идёт по раскалённым углям.
Когда Зверь был уже совсем близко, когда Дарт уже слышал лёгкую поступь тьмы за спиной, перед ними мелькнул узкий зев пещеры, чернеющий среди светло-серых скал. Дарт толкнул Этне вперёд. Она с трудом пролезла в диагональную щель, он с ещё большим трудом протиснулся следом. Был жуткий миг, когда ему показалось, что он застрял, но это всего лишь кустарник зацепился за его куртку. Они ввалились в сырой землянистый полумрак, все в поту и грязи, с исцарапанными лицами и руками. А Зверь остался снаружи. Подошёл к расщелине, приник к ней пустым страшным лицом, в которое оба они боялись смотреть.
И застыл.
– О Боже, – всхлипнув, простонала Этне. – Боже, боже.
Дарт думал, что у неё начнётся истерика. Он не ручался даже за себя, но обошлось. Поддерживая друг друга, они отошли подальше от приникшего к расщелине безмолвного лица, и только теперь заметили, что их укрытие было не пещерой, а коротким тоннелем, выходившем на другую сторону скалы. Второй его выход был гораздо шире. Дарт подошёл к краю, осторожно, стараясь не поскользнуться, выглянул наружу. Вернулся.
– Ну что? – прошептала Этне.
– Обрыв. Сверху и по сторонам тоже скалы. Пологие. Дна не видно. Подождём.
– Подождём, – покорно согласилась она, и в этой покорности промелькнуло осознание того, в чём Дарт не смел признаться себе сам: выход отсюда только один – обратно. Туда, где в безмолвном ожидании стоял Зверь.
И что-то подсказывало Дарту, что у этого существа поистине пропасть терпения.
– Странно всё это, – сказал Дарт, глядя на птицу, метавшуюся посреди светло-голубого неба. Было утро третьего дня.
В тоннеле не оказалось ни веток, ни хотя бы травы, чтобы развести огонь. Дарт сел к холодной неровной стене, оперевшись о неё спиной, Этне легла, положив голову ему на колени. А Зверь стоял у щели и смотрел на них.
Они к этому уже почти привыкли.
– На беду ты мне встретилась, Этне, – добавил он, проводя рукой по её слипшимся светлым волосам. Она тихо вздохнула, улыбнулась.
– Нет, всё не закончится так просто. Ты – моя погибель. А не я – твоя.
– Вот это и называется чёрной неблагодарностью, – попытался пошутить он. – Я загнал себя в эту ловушку вместе с тобой из чистой солидарности, а ты что-то о погибели болтаешь.
– Убей меня, пожалуйста.
Дарт даже не стал смеяться.
– Всё равно немного осталось, – сказал он. – Если бы хоть вода была… А так…
– Он не будет ждать, – прошептала Этне. – Когда он увидит, что я умираю, то найдёт способ проникнуть сюда. Он не позволит мне уйти так просто. И тогда мне… понадобится твоя помощь.
– И не надейся, – твёрдо сказал он. – Видишь обрыв? Туда тебе и дорога. Я не стану убивать тебя.
– Всё равно убьёшь, – почти беспечно заметила она. – А если и не убьёшь… то погубишь.
Дарту сдавило горло. Он проглотил комок и деревянно проговорил:
– Я никогда не обещал тебя защищать.
– Я знаю, – сказала Этне и погладила его по щеке. Он едва не застонал.
– Мне кажется, ты должна быть хороша в постели, – сказал он, уже не соображая, что говорит.
– Не так уж и хороша, – вздохнула она.
– Ты любишь кого-нибудь?
Она помолчала, словно обдумывая вопрос. Потом сказала:
– Нет. А ты?
Он долго смотрел на её бледное, осунувшееся лицо, пытаясь понять, кажется ли оно ему всё ещё привлекательным, но так и не смог.
– Наверное, люблю, – ответил он, а когда она подняла на него глаза, сказал: – У тебя сохранилось то письмо?..
– Да.
– Давай его почитаем.
Этне вспыхнула, запротестовала, и Дарта рассмешило то, что даже в таких условиях она оставалась верна своему долгу. Он принялся упрашивать её, с картинной, нарочитой настойчивостью, почему-то страшно забавляясь ситуацией. Наконец она сдалась, сняла куртку, разодрала руками подкладку, достала маленький свиток, скреплённый красной печатью.
– Давай ты. Я не могу, – сказала Этне, протягивая ему письмо.
Дарт сломал печать, развернул письмо. Хотя на самом деле это была всего лишь записка, написанная неровным, дрожащим почерком.
– Вслух читай, – чуть слышно попросила Этне.
И он прочёл:
«Я люблю тебя – пока ещё здесь. Я всё ещё здесь, ты это чувствуешь? Чувствуй, пожалуйста, дай мне руку. Дай. Я пока ещё могу дотянуться до тебя. Я чувствую, как ты читаешь это. Я дождусь, пока ты не прочтёшь. Я дождусь. Слышишь, родная моя? Я дождусь обязательно. Люблю тебя – здесь, но и там буду любить тоже. Так далеко отсюда, как это возможно. И ещё немного дальше».
Дарт свернул письмо, неловко засунул за разорванную подкладку. Этне молчала, глядя в низкий потолок.
– Он жив, – сказала она, и её голос прозвучал безмятежно.
– Думаешь?..
– Ну ты же видел, что он написал. Он дождётся, пока она не прочтёт это письмо. А она никогда его не прочтёт. Ты понимаешь, что мы сделали? Он будет жить вечно.
Она повернулась к нему, и Дарт увидел в её глазах то, что меньше всего ожидал увидеть.
Счастье.
– Дарт, убей меня. Пожалуйста. Это такая хорошая минута… чтобы умереть.
Дарт помолчал. Потом осторожно отстранился от Этне, неловко повернулся, взял лютню и стал отдирать заплату. Этне села, опершись руками о землянистый пол, и смотрела на него.
А Зверь, стоявший по ту сторону скалы, наблюдал за ними.
– Что ты делаешь?
– Хочу попытаться вытащить нас отсюда.
– Как? Там ведь обрыв.
– Ты забыла, что у меня есть порошок.
Она тихо засмеялась, опустив голову.
– Да, твой чудесный порошок… Чудесный краденый порошок, который не хочет давать крылья вору.
Ткань треснула. Этне осеклась.
– В этих горах, – спокойно сказал Дарт, – очень далеко отсюда, есть крепость одного некроманта. Я был там… два года. Я не думал, что когда-нибудь сумею вырваться. Я много там вынес… много. А это… это… знаешь, я это заслужил. К тому же мне всегда так хотелось летать.
Он перевернул лютню, подставил руку. Золотисто-зелёная крупа беззвучно посыпалась ему в ладонь.
Зверь встал. И закричал.
Горы снова ожили.
Этне закрыла глаза.
– Пора, – прошептала она. – Слышишь, пора. Давай…
– Вот только сила, – проговорил Дарт, перебирая пальцами теплый порошок. – Силы в нём нет. Придать бы силы…
– Дарт, ты меня слышишь? – перебила Этне, хватая его за плечо. – Он… он не хочет больше ждать. Он что-то почувствовал. Не заставляй меня прыгать вниз. Я… я не смогу… Ну хоть столкни меня, ради Бога!
– Этне, дай мне письмо.
– Ты слышишь меня?! – закричала она. – Зверь идёт сюда! Не отдавай меня ему! Ты — моя погибель! Не он!
– Этне, дай письмо, – повторил Дарт. Она осеклась, потом кинулась к своей куртке. Зверь снова взревел и бросился на расщелину всем телом. С потолка посыпалась земля. Этне выхватила из-за подкладки распечатанное письмо.
– На! – яростно крикнула она, швыряя пергамент Дарту в лицо. – Только скорее!
Дарт встал, подошёл к обрыву. Перевернул лютню, вытряхнул весь порошок без остатка. Золотисто-зелёные крупинки зависли в воздухе легким облачком и стали тихо оседать вниз, в клубящуюся туманом бездну.
Дарт бросил вперёд письмо, в котором была сила, в котором было много силы. Клочок пергамента завис посреди пустоты, покачиваясь на золотистых волнах, и Дарт с Этне увидели, как порошок меняет цвет, как светлеет, понемногу наполняясь ослепительным белым сиянием.
Этне вцепилась в плечо Дарта, повисла на нём, ткнулась лицом, словно не желая видеть. А Дарт смотрел. Он думал о некроманте, который едва не убил его, о двух годах нескончаемого кошмара, о болотистой чащобе, сквозь которую продирался к свободе, о девушке из этой чащобы, странной девушке, за которой шло что-то, что она называла Зверем. И благодарил небеса за всё это.
Позади них падали камни, стремительно увеличивалась щель. Зверь кричал. От страха. А перед ними висело, разрастаясь, белое сияние, наполненное силой.
– Но ведь всё это тщетно… тщетно, – чуть слышно сказала Этне. – От судьбы ведь не убежишь…
Дарт снова посмотрел на облако. Поискал в нём клочок пергамента. Не нашёл.
– Я знаю, – сказал он. – Мы от неё улетим.