Голос

Скажи, гусиное перо,
О чем опять скрипишь и стонешь?
Все, что напишешь ты, старо,
Что было сказано, не вспомнишь.

Тебе, перо, не все ль равно:
Поэмы, кляузы, законы —
Все перечеркано давно.
Все одинаково знакомо.

И суть не в том, что хочешь ты,
А чья рука тобою правит,
Чей строгий взгляд из темноты
Следит за соблюденьем правил.

И «быть — не быть» — не твой вопрос.
Но вдруг, бывает и такое,
Что и поэма и донос
Одной написаны рукою?

И кто-то машет топором:
Наружу сор не выгребают!
То, что написано пером.
Пером, конечно, вырубают.

Скрипит гусиное перо.
Все, что в строке и между строчек,
Как и положено — старо.
Старо! И только новый почерк…

Песня Старика

Приняла его мать-сыра-земля,
Мать-сыра-земля — комья мерзлые.
Да осталися только черен крест,
Только черен крест, да венок сухой.

А как гроб несли, грязью чавкали,
Грязью чавкали, слезы лили,
Целовали в лоб, да крестилися,
Да крестилися — руки белые.

А как он лежал — па груди свеча,
На груди свеча не колышется.
Да за окнами ветер выл да выл,
Ветер выл да выл, как псалтырь читал.

Кто же будет тебя славить, Господи?
Славить, Господи, имя вечное.
От шедрот твоих Человече жил,
А как помирал — не видал никто.

Поэт

И тусклый свет под фонарем,
И мелкий снег в полоске света.
А для кого-то было это
Обыкновенным январем.

И я сквозь зимнее стекло
Смотрел на темный переулок,
Все вспоминая, как по скулам
Вчера порошею секло.

А ветер выл, стонал, свистел,
Нес снежный пар на подоконник.
И было смутно, непокойно,
Как будто город опустел.

Казалось, что моя душа
Металась там, по переулкам,
По подворотням, закоулкам,
Снег, павший наземь, вороша.

С какой-то дикою мольбой
Кидалась к медленным прохожим,
А вместо добрых слов по коже
Хлестала их колючей мглой.

И, к небу устремись винтом,
Была метелью, снегом, ветром,
И фонарем, и тусклым светом,
И переулком, и окном.

И в этом бешеном движеньи
Ее трепало, било, жгло.
Я. глядя в зимнее стекло,
Свое в нем видел отраженье.

Дьявол

Ты видел отражение свое?
Как зеркала нас вводят в заблужденье!
Ты видел отражение мое,
И более того — не отраженье!

Ты просто никогда не брал в расчет
Реальность моего существованья.
Но от рождения у каждого свой черт,
Как видно, таково предначертание.

Я столько лет провел подле тебя,
Невидимо, не поднимая шума,
Что ты порой не узнавал себя
И поступал иначе, чем задумал.

Да, я твой черт, твой вечный антипод,
Тебе мои, а мне твои черты
Приписывает тот, кто не поймет.
Что ты — не я, а я, увы, не ты.

И боль твоя мой вызывает смех.
Но как твой смех меня порою душит!
Попеременно мы одерживаем верх,
Не в силах равновесия нарушить.

Хотя порою за бутылкою вина
Бывало, что и мы сходились в чем-то.
Когда во всем ты слушался меня,
Не приходилось бы пенять на черта.

В конце концов, не так уж мы чужды,
Чтоб бесконечно друг на друга злиться,
Чтобы открыто встать на путь вражды.
Не проще ль обо всем договориться?

Поэт

Снега, Снега… Движения осы
Кружение снежинок вдруг напомнит.
В стеклянной колбе снежные часы
Висят нечеловечески огромны.
Вот меры времени: всегда и никогда,
Вес остальные — жалкая подделка,
Часовщиков ничтожная поделка.
Две меры времени: всегда и никогда.

Как странен мир! Непостижима в нем
Гармония вещей несоразмерных.
Я слышу в пеньи ветра за окном:
Рождение — случайно, смерть — закономерна.

Ах, если бы местами поменять
Могли «закономерно» и «случайно»,
Неужто перестали бы пенять
На неизбежность их предначертанья?

Не слишком ли порядок данный прост?
Не слишком ли банально он решен?
Недаром первый детский наш вопрос:
Скажите мне, откуда я пришел?

Поймите, что еще пройдут года,
Пока другой вопрос для вас найду:
О, если знаете, скажите мне, куда,
Скажите мне, куда потом уйду?

Две меры времени: всегда и никогда.
Быть может время нас чему-нибудь научит?
Но почему с рожденья меня мучит
Все то же, давнее: откуда и куда?

Хоть век живи, ответа нет, увы.
На эту тему рассуждают неохотно,
Но почему мы с детства таковы,
Как будто до рожденья было что-то?

Часам не в мочь двух слов связать: «тик-так».
И разве время нас когда-нибудь рассудит?
Ну, почему мы поступаем так,
Как будто после смерти что-то будет?

К чему все эти «быть или не быть»
И «суета сует — души томленье»?
К чему мгновение желать остановить,
Коль жизнь и так всего одно мгновенье?

Две меры времени: всегда и никогда,
В несбыточности — вечность ожиданья.
Урок прозренья и венец познанья
Две меры времени: откуда и куда.

Неужто головы нам не сносить?
Ужель всему цена — в последний раз?
Я каждого хочу остановить,
Чтобы спросить: «А Вы? А как у Вас?»

Дьявол

Есть решенье одно всех проблем бытия,
Пред которым вопрос отступаст любой.
Мы оценивать жизнь можем только собой
И отмеривать мир только собственным я.

Так поставь же себя в самый центр всего.
Лишь отсюда дано непредвзято взглянуть
И решить безошибочно, что и кого
От себя оттолкнуть и к себе притянуть.

Что один не возьмешь, мы осилим вдвоем.
Остается постичь, опыт жизни копя,
Что мы любим в других отраженье свое.
Что любовь — это лишь узнаванье себя.

Ах, как жаждем мы видеть везде и всегда
Отраженье свое в отражепьи своем.
Так же в двух зеркалах возникает объем
Только, как ни стремись, не проникнуть туда.

Крикнешь в душу чужую: «откройся, сим-сим!»
А уверен, найдешь ли дорогу назад?
Отраженье свое мы увидеть хотим,
Лишь каким в своих собственных видим глазах.

Что нам души чужие! Зеркала, зеркала…
Словно в комнате смеха, себя не узиать.
Искажаемый пляской кривого  стекла,
Ты смеешься, хоть что-нибудь силясь понять.

И, в себе не уверен, глядишь на себя,
Неумелой походкой плохого актера
Отыскать ты пытаешься место, в котором
Отраженья твои не пугают тебя.

Ерунда! Будто выход тебе неизвестен:
Не скитаться как тень в разношерстой толпе,
А всегда самому оставаться на месте,
Чтоб одни — от тебя, а другие — к тебе!

В этом мире уместнее преображаться,
Чем пытаться хоть что-нибудь преображать,
Не гадая, как будешь в других отражаться,
А по собственной воле других отражать.

И неважно, ничтожен ты или велик,
Если помнишь, что мера всему — ты один,
Отраженьям своим только ты господин
И безличен не более, чем многолик.

Но, как школьник, в рюкзак напихав безделушек.
От незнанья, куда их девать, оробев,
Ты чужих отражений вобрал в свою душу,
Непосильною ношей влача на горбе.

Жизнь одна! Горевать — хуже, чем веселиться.
Отраженьям стареть, зеркалам увядать.
Но попробуй представь, каковы будут лица,
Отражения в зеркале не увидав.

Если б ты не родился? Вот было бы мило!
Где тогда твои дружбы, знакомства, любовь?
Кто их взял бы? Никто? А быть может, любой?
Но ты есть, так иди и владей этим миром!

Песня масок

Мы снег.
Мы кружимся покуда дует ветер.
Во сне
В деревья, в окна, в стены головой.
С небес
По лесенке спускаясь винтовой.
Свой блеск
Навек теряем в отраженном свете.

Мы снег.
И наша жизнь лишь взмах крыла над пропастью.
Мы — снег.
И взлеты — это все равно падения.
Нас нет —
Мы просто чье-то белое видение.
На свет,
Как будто ночью мотыльки, торопимся.

Мы — снег.
Мы друг от друга закрываем звезды.
Мы — снег.
Но кто-то верит вто, что звезды есть.
И мы,
И мы их замерзающие слезы —
Зимы
Мерцание, смятение и месть.

Мы — снег.
Что любим мы, во что мы верим слепо?
Мы — снег.
И разве перед звездами в ответе?
Мы — снег.
Наш вечный скорбный дух — холодный ветер.
Мы — снег.
Увы, мы слишком тяжелы для неба.

Поэт

Когда в бескрайнем шествии зимы
Скрывают сумасшествие умы,
Как место отыскать и в том и в этом?
Не быть поэтом или быть поэтом —
Как будто в этом воля есть моя!

На окнах нарисованная вязь
Имеет ли логическую связь
Помимо той, что мы ей придаем?
Но в мире пребывающий своем,
Иные контуры в окне увижу я.

Как будто чистые тетрадные листы,
Покуда не исписаны пусты?
Как будто ей, бумаге, все равно
Какое слово — например «окно» —
И где и как начертано оно?

Возьмем «окно» напишем на окне.
Где, на поверхности оно или на дне?
Что более окно, само окно иль слово,
Которое мильоны окон отразить готово,
А это, настоящее, одно?

Возможно ли поверить в то, что где-то
Пересекаются мир слов и мир предметов,
Где слово превращается в предмет,
Где беспредметных слов в помине нет,
А так же бессловесных нет предметов?

Как страшно начертанье слова «Я»!
В котором из миров искать себя?
Один черкнет — не поведет и бровью,
Другой папише г собственною кровью,
И кровь его пойдет бродить по свету.

Дьявол

Ну вот и мы до сути добрались.
А суть не в том, каков тетрадный лист,
И даже более того — не в слове,
А только в том, что написалось кровью

На камне, на бумаге, на окне —
Уже имеет отношение ко мне.
Кто кровью пишет — только ли стихи! —
И отделяет чепуху от шелухи,

Неужто сам не замечает риска
Не отличить поэмы от расписки
И договор со мною заключить?
При этом ничего не получить.

Но я хочу открыть тебе глаза,
Чтоб ты, со мной судьбу свою связав,
Знал, что гораздо больше обретешь,
Чем потеряешь и вовеки не найдешь.

О да! Вот это будет договор.
Каких никто не видел до сих пор!
Я дам свободу образам твоим,
До дна попятным только нам двоим.
Кто, как не я, способен оценить,
Как стих поет и как строка звенит,
Как вязь тонка значений точных слов
И как ярка потраченная кровь!

Песня масок

Полночный алый глаз совы
И звезд кровавое смешение,
Наш мир заверчен на крови —
Пролитии, проклятии, смешении.

За хлеб спасибо и за кров, Что родились мы и рожаем
И пашу плоть питает кровь
Горячая, чужая.

Каким богам отдать поклон
За то, что мы живем по правилам,
За этот праведный закон:
Кровь проливай да и проваливай!
Твой век решит судьбу твою
Не разгадать с какою целью.
Быть может, кровь отдашь в бою,
А может быть, в постели.

Война и плотская любовь
Тебя научат с детства,
Что всех иных ценнее кровь
Из собственного сердца,

Что можно заслужить покой
И камень к изголовью.
Навеки в памяти людской
Лишь тот, кто пролил много крови!

Поэт

Что ценного осталось в этом мире?
Все покупается не деньгами, так лестью,
Не лестью — так обманом. Хлам престижен!
Кто мнением толпы затравлен и пристыжен,
И как меняется понятие о чести
От уровня дохода, службы и квартиры!

И, перейдя в разряд вещей никчемных,
Обожжена брезгливостью, презреньем,
Душа моя другую ищет душу.
Но все спешат, никто не хочет слушать.
И одиночество мое — проклятье и спасенье,
Ведь душу людям продавать страшней, чем черту.

Женщина в черном.
Белой, белой бахромою,
Черным, черным, черным лаком…
Свет нигде не смешан с тьмою,
Не бывает полу-мрака.
Шаг — и я в полоске света,
Шаг еще — во тьме кромешной.
Мир поделен на два цвета:
Жгуче-черный, бело-снежный.

Сколько ниточке ни виться —
Обозначены пределы.
Где-то ей остановиться
В черном поле или белом?

Женщина в черном.
Все кружат и кружат снежинки.
Холодные, белые, хрупкие.
На бледном лице проступают прожилки —
Ты щуришь глаза близорукие.

Я тоже могла бы вступить в хоровод,
Но черен мой цвет, а плоть горяча.
Навстречу протянешь мне руку — и вот
Ладонь прожигаю твою до плеча.

Вес кружат и кружат. В печали, в весельи
Они одинаково кружатся,
На жесткой земле постилая постели —
Снежинок замерзшие лужицы.

Похожи их лица, движенья, слова,
Порой друг от друга их не отличишь.
Лишь взглядом ко мне прикоснешься едва
И вмиг ослепленный навек замолчишь.

Поэт

Кружит, кружит, кружит снег.
Метет, метет.
Ни следов уже не видно, ни дорог.
Эта комната моя, как островок.
И поет…
Чей-то голос мне послышался во сне.

Чей-то голос, чей-то голос за стеной,
Чей-то голос над моею головой.
Чей-то голос слышен мне едва-едва,
Звуки плавно превращаются в слова.

Чей ты голос? Имя назови твое.
Мы с тобою в этой комнате вдвоем.
Мы с тобою в этой комнате одни
Вес столетия, вес годы и все дни.

Кружит, кружит, кружит снег,
Метет, метет…
Чей-то голос мне во сне
Поет, поет.
Ни следов уже не видно, ни дорог.
Я один, и голос этот одинок.

Ты не прячься, ты со мной заговори.
Если что-то не услышу — повтори.
Непонятны и чудны слова твои.
Назови себя, не бойся, назови.

Женщина в чёрном

Как звали меня изначально, в ночь после рожденья,
Когда испеченная Словом Господним земля пахла так, будто свежий пирог?
И что началось для меня — восхожденье иль грехопаденье?
Я дверь отворила и, воздух глотнув, переступила порог.

И голову пряча в ладони от Божьего гнева,
Бежала я прочь по горячей и влажной земле.
И голом твой в уши шептал мне: «О! Ева! Любимая! Ева!»
Твой голос мне в уши шептал, но, быть может, не мне.

Я помню, что после меня называли Марией.
Названия помню тех мест: Вифлеем, Назарет и Магдала.
Волхвы мне даров не дарили, судьбы не гадали,
Но звезды далеких миров мне лицо озарили.

О, если б все беды мои от людей оставались сокрыты?
Но снова, босая, на грешную землю ступаю.
Нашелся чудак, называвший меня Маргаритой —
Достаточно было имен — я иных не желаю.

Достаточно было времен — я иных не желаю.
Душа отболела — пускай и твоя отболит.
Ты ищешь меня. Ты не можешь иначе — я знаю.
Ты ищешь меня, за меня принимая Лилит.

Поэт

Кто был здесь? Только что… Незримый, еле слышный…
А я не удержал. Как глупо и нелепо!
Всего земного радостней и выше,
Казалось мне, меня коснулось небо.

Что в этой жизни жизнь? Прикосновенья
К природе, к людям, к разуму и счастью.
Прикосновений краткие мгновенья,
Продлить которые не в нашей власти.

И слава богу! Не пресытиться плодами,
Не преломить касаясь, не нарушить.
В руках у нас все то, чем обладаем,
В конце концов становится игрушкой.

Но я запомнил все, чего касался
Дыханьем, пальцами, губами и глазами.
Коснулся — и прошло. Но тонкий след остался,
А значит, я живу и твердо это знаю.

Живу и жду иных прикосновений
Иль тех же самых — были бы случайны.
И в том, что не владею, не было б сомнений,
А значит, не желаю знать чужие тайны.

Живу и жду, и верю — не напрасно.
Но не скажу, каков бы ни был случай:
Остановись, мгновенье, ты — прекрасно!
Немедленно прекрасное наскучит.

Живу и жду, и верю, как умею,
Что каждая душа когда-нибудь проснется.
Но я прекрасного коснуться не посмею,
Пока оно ко мне не прикоснется.

Дьявол

Кто был здесь? Как тебе сказать? Не больше и не меньше,
Чем знаешь ты, наслышанный о чем-то,
Всего лишь женщина, поверь, всего лишь женщина.
Как все, кто состоит в союзе с чертом.

И так же душ хозяйка полновластная.
И я, как черт, прекрасно понимаю,
Что женщины есть выражение прекрасного,
Когда целую их и обнимаю.

Я тоже помню чудные мгновенья,
Которых в жизни у меня хватало.
Но мало мне одних прикосновений
И женщинам, как видно, тоже мало.

Зачем она была? Яснее ясного!
Страдая не любя. Любя — опять страдая.
Как женщину, постичь прекрасное,
Увы, нельзя, не обладая.

Извечно обладанье значило успех,
И в качество переходила численность.
А женщины всегда любили тех,
Кто понимал их полную бессмысленность.

И если быть серьезным, между нами,
В разряд прекрасного не входит ли постель?
Ведь ты глядишь на мир открытыми глазами,
А женщины подглядывают в щель.

Мы случаи не будем трогать частные.
Пренебрежем, не относя к разряду числ.
Есть в женщинах бессмысленность прекрасного,
Его обезображивает смысл.

Кто был здесь? — ты спросил. Всего лишь женщина.
Или само прекрасное? Прекрасные черты.
Была, ушла — не больше и не меньше —
Когда не поняла, что хочешь ты.

Поэт

Что я хочу? Услышать снова голос,
Запомнить, передать его стихами.
А за окном метель не утихает,
И на земле пустынно, снежно, голо.

Летят снега, как искры от костра,
Как будто пламя тянет руки к небу,
Как тянут звук далекого молебна,
Поет метель с утра и до утра.

Поет метель и мечется в окне,
Как будто тени бегают в огне.
И эта мочь — все через край, все чересчур.
Итак, вопрос: чего же я хочу?

Стою и знаки на окне черчу:
Антарес, Сириус, Капелла, Альтаир.
О, как бы ужаснулся мир,
Когда бы вдруг узнал, что я хочу!

Я заблужусь в узорах на окне,
Я на крылатом улечу коне.
В смешеньи звезд и снежного огня
Который век не достает меня.

Что я хочу? Стою и хохочу.
И это отражение мое
Терплю, как поражение свое.
О, если бы я знал, чего хочу!

Песня масок

Танцевать, танцевать до упаду
От рожденья до судного дня.
По Адаму и Еве родня
Мы друг другу меж войн и парадов.

Чтоб не слышать, как время спешит,
Мы шагаем со временем в ногу.
И снежок, что следы порошит,
Как посланник от мира иного.

В пашем ганце и смерть и любовь.
Пусть обнимутся истина с ложью.
Как смешалось сияние лбов
С белизноюу хоженной кожи.

Танцевать, танцевать, до упаду.
Если пить и любить — так до дна.
Просто жизнь нам досталась одна —
Ну порадуй себя, ну порадуй!

Потому что все наши дела
До смешного похожи на танец.
Те же души и те же тела,
Тот же блеск, а точней, тог же глянец.

В этом чапцс и смерть и любовь,
И кружение белого снега,
Словно сорок библейских хлебов
Безнаказанно падает с неба.

Танцевать, танцевать, до упаду.
Мы вдвоем: я — один, ты — одна.
Роль заучена, сцена видна.
Ну скажи, почему ты не рада?

Ради бога, не надо огня —
Никакой из огней ни к лицу нам,
Словно кто-то глядит из окна,
Под которым мы вечно танцуем.

Все равно только смерть и любовь
В сочетаньи становятся жизнью
И теряет рассудок любой,
Отраженный оконною призмой.

Танцевать, танцевать, до упаду,
Осторожно потрогать карниз
И не выдержать долгого взгляда.
Задыхаться от крика «не надо!»,
Танцевать, танцевать… Oтвернись.

Песня

Мой город, в котором впервые увидел я свет,
Где все потеряю, пожалуй.
Живу и не знаю, люблю я тебя или нет.
Наверно, люблю, если не уезжаю.

Каков этот город, и жизнь такова:
Чужие дома, пустыри, перекрестки.
Но рад, что любовь на пустые слова
Растрачивать мне не придется.

Мой город, в котором все было со мной в первый раз
И, видимо, будет в последний.
Каким бы ни стал ты, каким бы ты ни был сейчас,
Хвалить и бранить я тебя не посмею.

Я выйду из дому в пургу тополей,
Чтоб древнею пылью твоей пропылиться.
Как жаль, что с годами мне все тяжелей
В кварталах твоих заблудиться.

Мой город, в котором когда-то не будет меня,
Не будет, как не было прежде.
Но все-таки рад, что таким тебя знал только я,
А ты не останешься тем же.

Когда на твоих перекрестках часы
Смеются в глаза запоздалым прохожим,
Я вдруг понимаю, что все же твой сын —
С годами с тобой мы все больше похожи.

Мой город, в котором смешались тоска и гульба,
Бог, правящий мной, я тебя не исправлю.
Но счастлив я тем, что оставлю тебя
Другим, а не просто оставлю.

О, как сильна и искренна моя любовь,
И как верна — уже который век
Ей насладиться может каждый человек,
При этом оставаясь сам собой.
Ведь я не требую: не лгать, не красть, не пить,
Ни ближнего, ни дальнего любить,
Ни чтить отца и мать, ни ведать честь —
Люблю людей, какие они есть.

Который век я постоянно возле,
И с каждым человеком узы все тесней.
О, человек, постигший собственную пользу,
Все, что тебе на пользу, то и мне.
Люблю людей великою любовью —
Не победит ее рассудок мой.
И непременно век наступит золотой,
Вы за него уж расписались кровью!

Каков над городом закат!
Стекает во дворы.
Словно пожар он языкат,
Как гомон детворы.

Поэт

В листву течет
Цветущих тополей,
Потом под левое плечо,
Как перст судьбы моей.
Как будто рану бередит,
Она все горячей.
Не разглядеть, что впереди
В ползущей тьме ночей.

Дьявол

А если так: к чему пенять

Поэт

На то, что мир покат?
В меня ли он течет — закат —
А, может, из меня?

Дьявол

На строчки улиц и домов

Поэт

И книги площадей.
Он, как овалы красных слов,
На головы людей.

Дьявол

Пыль поднимая с мостовых,

Поэт

Как будто со страниц,

Дьявол

Не поднимая головы,

Поэт

И упадая ниц.
Он, как последняя любовь,
Печален, строг и тих.

Дьявол

Да, полноте! Закат, как кровь,

Поэт

Давно забытый стих,

Дьявол

Рекой

Поэт

Начертанный,

Дьявол

Течет.

Поэт

На окнах….

Дьявол

И домах.

Поэт

Я вниз по лесенке еще сойду.

Дьявол

Или с ума?

Поэт

Войду…

Дьявол

Ну, что же, очень рад!

Поэт

И мне не хватит слов!

Дьявол

Так окуни перо в закат,
Как в собственную кровь.

Шум ветра. Голос женщины в черном.
Томленье духа и порывы ветра,
Одно и то же дух и ветер.
Как в древнем сказано завете:
Без ветра будто бы без веры.

О ветер — дух, душа, дыханье
И звуки музыки чуть слышной,
Так жизнь летит и время дышит
На крылья, ставшие стихами.

Порывы духа и томленье ветра.
И да помогут дух и ветер
Душою не платить вовеки,
Зато одаривать ей щедро.

Все, что останется от века:
Связь человека и природы —
Единство долга и свободы,
Томленье духа или ветра.

Дьявол

Ну, что же, о грехах я доложу, пожалуй,
И докажу, что и добро и зло — одно и тоже.
А чтобы речь моя вас больше убеждала,
Начну с конфликта между правдою и ложью.

Напомню вам, что ложь бывает во спасенье,
Для сохраненья мира и порядка,
Что ложь сладка, возвышенна и гладка,
Не вызывает ни обид, ни опасений,
Когда ей верят, то есть верно служит
Тому, кому ее предназначают.

Вначале было слово? Ложь была вначале!
Да и поныне остается нужной.
Я лгу вам истину, а потому
Попробуйте поймать меня на слове.
В конце концов, кто более виновен —
Солгавший иль поверивший ему?

Иное дело правда. Любит упрекать,
Дерзить, грубить и на неверье обижаться.
Кричит: «Познай меня», познаешь — так горька.
Не служит никому, из рук скользит в другие,
Любовников своих ведет в тюрьму, на казнь.
Чтоб соблазнить толпу — всех показать нагими,
Наружу ценности и мысли напоказ.
Но так как делу правдой не поможешь,
В измене обвинит, отыщет правый суд.
Вот потому ее лжецы и берегут
От правдолюбцев столь неосторожных.

Вот лживость правды и правдивость лжи.
То и другое подели на всех,
Но рта не раскрывай и слова не скажи,
Поскольку испокон любое слово — грех.

И ваш учитель вас неправильно учил,
Не много мудрости в ученьи уместилось.
Ведь зло не в том, что лгут, что было сил,
А в том, что постоянно лгать не в силах.

Теперь мы перейдем к иным злодействам:
К чревоугодью, пьянству и прелюбодейству.
Ну, тоже мне грези, так, мелкие страстишки!
За слабость слабых бить — пожалуй, слишком.
К тому ж еще они всего лишь слабость тела,
До коего душе вовеки нету дела.

Что дале? Чти отца? Тут ниточка и рвется.
Всегда ли вам отец, кто таковым зовется?

Еще: не укради? Совсем не понимаю!
Что временно дано — на время изымают.
Вот грех еще: убийство. Попробуем решить
Убийца ли солдат на поле брани,
Где каждый хочет жить.
И, значит, есть убийству оправданье.
И разве не заложено природой
Убить того, кто враг твоей свободы?
Убить убийцу? Грех ли палача
Казнь осужденнного? Убийство сгоряча
Из ревности? И уж благое дело
Убить предателя и испоганить тело.
Во многих случаях оправдано убийство.
Особенно, когда у жертвы есть душа:
Она оставит тело и шмыг на небо быстро
И предстает пред Богом чуть дыша.
Достаточно ль она пред Господом проворна?
Я хорошо повадки людские изучил
И если что-то грех, то это грех бесспорный
Без всяких оправдательных причин.

Но в том и дело, не хочу скрывать,
Что грех такой не смог я отыскать.

К тому ж еще творимое добро
Нас учит лени, тормозя прогресс.
Облагодетельствованный думает балбес,
Что будет все ему на блюдечке дано.
Становится беспомощен, капризен.,
В конце концов, не может в этой жизни
И руки к яству протянуть на тризне.

Иное дело зло. Приносит мудрость, опыт,
Стремление к свободе укрепляет.
И человек уже не ищет, не петляет,
А подавляет бесполезный ропот.
В конце концов, становится железным
И, чувствуя насколько зло полезно,
Берет свое, пусть силою, но честно.

Добро и зло! Поверьте, жалкий бред!
Что принесли вы: пользу или вред —
Заранее не в силах угадать.
Вы сеете поступков семена,
Они взойдут в иные времена —
Не хватит жизни результатов ждать.

Поэт, хватай свое перо
И запиши, пожалуйста, для всех:
Любой поступок человека — грех
Или, что то же самое, добро.

Песня масок

А делать нечего —
Что рай, что ад.
Родился нечестью,
Сам черт — не брат.
В Париж иль в Кинешму
Тебя влечет,
Куда ни кинешься —
Все один черт!

То в Рим, то в Мекку, то
В универсам.
А если некуда —
Ко всем чертям!
Прямая просека:
Фили — Чита.
Судьба забросила —
И ни черта!

Чтоб где-то к старости
Едва-едва,
Нам лет до ста расти?
Нет, черта с два!
Рубите на дрова
Высокий слог.
А человек — трава,
Чертополох.

Зато наш мир, ей-богу,
Первый сорт!
Когда-нибудь в нем ногу
Сломит черт.
Официант, эй, вновь
Все повторить!
Весь этот рай земной,
Черт побери!

1-я маска

Здесь все идет отлично.
Врачи, а, может, черти?
Нанизанный на вертелш
Молю: ох, дайте пить!
На коечке больничной
За полчаса до смерти
Я ненавижу всех, кто
Меня сумеет пережить.

2-я маска

Что ни слово — отрицанье,
Что ни жест, то порицанье.
Проституция, мораль —
Где, скажите, эта грань?

3-я маска

Страх наводит то, что знаю.
Раз не знаю — наплевать.
Да поймите, не желаю,
Ничего я не желаю,
Просто не желаю знать.

4-я маска

И, конечно, без надежды
Все равно, что без одежды.
И страшнее нету кары,
Чем всю жизнь работать даром.

5-я маска

А расспрашивать не надо —
Промолчу в ответ, увы.
Узнаю чужие взгляды,
Но не выдаю свои.

6-я маска

В этом веке жить не сладко:
Всюду кривда и запрет.
Слишком много недостатков,
Только у меня их нет.

7-я маска

Мои строчки, как всегда,
Напечатаны в газете.
Но смывает их вода
Вместе с мыслями в клозете.

8-я маска

На людей мне наплевать.
Разрешили б убивать.
Пусть идут, куда хотят,
В рай и в ад, а лучше в зад.

9-я макса

Изолировать духовных
И кастрировать греховных,
Чтобы сохранить людей
Для общественных идей.

10-я маска

Вы меня вогнали в краску,
Но я, слава богу, в маске —
Значит, цвет могу менять.
Ну, а если маску снять,
Что под нею? Снова маска!

Песня мужских масок

Интеллектуальный спор
Невозможен без бутылки,
Без чесания в затылке,
Чтобы мыслям дать простор.
Твой ли, свой ли, ваш ли я?
Историческая драма,
Как психическая травма,
В просторечии — шлея!

Если высказать любой
Может собственное мненье,
То борьба двух точек зренья
Акт почти что половой!

Интеллектуальный спор
Невозможен без огласки.
И не надо строить глазки,
Как сказал бы прокурор.
Нам ли, вам ли — дайте пункт!
Философская программа,
Как физическая травма,
В просторечии — типун.

Схватка словно на войне,
Этот спор такая штука.
Ну зачем рожают в муках
То, что найдено в вине?

Интеллектуальный спор
Всех расцветок и оттенков.
Все равно что лбом об стенку
Или мордой об забор.
Падай, стой ли, вой ли, пой,
Повторяется упрямо,
Как наследственная травма,
В просторечии — запой.

А бутылка не пуста —
Захлебнутсья и оглохнуть.
Пусть глаголит не обсохнув
У младенца на устах.

Песня женских масок

Я козырная дама,
В какую хочешь масть,
Ведь со времен Адама
Людьми играет страсть.
Божественно прекрасна,
Чертовски хороша.
И все-таки ужасно
Прожить не согреша.

Наряды мои, туалеты:
Тузы, короли и валеты.
Мужчины всего лишь оправа
Для камня, в котором отрава.
Я козырная дама
Легко меняю лик.
Кажусь бубновой вам я,
На самом деле — пик.
Я родилась из пены,
Не полюбить нельзя.
Но что назвать изменой,
Все сомневаюсь я.

Вот шпаги, ножи, пистолеты,
Тузы, короли и валеты!
Сразиться вы можете, право,
За то, чтоб я крикнула: браво!

Я козырная дама:
Колени, бедра, бюст.
И ни черта не дам я,
И своего добьюсь.
Подняв мизинца кончик,
Я судьбами верчу.
Сам черт, как видно, хочет
Того, что я хочу.

Тузы, короли и валеты
Не первые скрипки балета.
Куда вам до женщин, куда вам —
У нас в услуженье сам Дьявол!

Я козырная дама,
В какую хочешь масть.
Ведь со времен Адама
Людьми играет страсть.
Божественно прекрасна,
Чертовски хороша.
А все-таки ужасно
Прожить не согреша.

Песня Дьявола

Пока решают кто — кого
Прелюбодейство с фарисейством,
Найдите мне хоть одного
Для настоящего злодейства,
Который не в борьбе за жизнь,
Не по веленеию желудка,
И не из слабости рассудка,
И не по бедности души.

И, скажем так, не по злобе,
И не пылая нежной стратью,
И не наперекор судьбе,
И даже не из жажды власти.
И не из нечего терять,
И не махнув широкой дланью,
Не с тем, чтоб вечные желанья
Не усмирять, а утолять.

Всевышний смотрит с высоты,
А я гляжу из подземелья.
Естественно, что нет святых,
Кощунственно, что нет злодеев.
Хотя любой готов за тридцать…
Но совершит ни то, ни се.
Во все века решает все
Нет, не серебрянник, а принцип.

Ни одному не по плечу
На всех поделенная смелость.
Досталось каждому чуть-чуть,
И черноту сменила серость.
И можно клясться на крови,
Что без души гораздо лучше.
И каждый безвозмездно душу
Подсунуть черту норовит.

Песня масок

Танцевать, танцевать, танцевать.
И побольше свободы в движеньях.
Все равно, все мы без исключенья
Будем в мире ином пребывать.

Танцевать, танцевать, танцевать.
Ни на миг не кончается пляска.
Мы уйдем, но такие же маски
Будут вновь в этот мир прибывать.

Голос Поэта

От одиночества умру среди людей.
Но им-то что? Так умирать не ново!
Умру без слов. Ведь нет такого слова,
Чтоб перекрыло хохот площадей.

Да и зачем? Как было так и есть.
И слава Богу, если так и будет.
В движеньи времени и в перемене мест
Не странно ли, что люди рвутся к людям?

Чем жизнь моя отлична от других?
Сомкнулись и расходятся круги.
В чужой земле привитый черенок
Живет, но холод чувствует лютей.

От одиночества умру среди людей,
Хотя бы в этом я не одинок.

Поэт

Я знал, что ты придешь, и голос твой запомнил.
Нет выше муки, счастья нет страшней.

Женщина

Ты ждал меня? Пустых и черных дней
Безумная тоска тебе знакома?

Поэт

Впервые вижу — знал тебя всегда.
Искал в других…

Женщина

Ах, стоит ли об этом!

Поэт

Но без тебя я не был бы поэтом.
И пережить не смог все эти долгие года.

Женщина

Ты ждал меня, и это было выше
Пустых красот, безжалостней отравы?

Поэт

Я знал, что ты придешь, ведь я твой голос слышал.

Женщина

То пели птицы, листья, звезды, травы…

Поэт

Но я и в них твой голос слышал!

Женщина

Быть может так, ведь я была с тобой
И самую отчаянную боль
Я делала спокойнее и тише.

Поэт

Да, это так. Я знал тебя от века,
Знал после смерти, до рожденья знал,
При жизни знал и сам себя терзал
В бесчувственной и чуткой шкуре человека.

Женщина

Ты видел всех — меня не замечал.
Теперь кроме меня ты никого не видишь.

Поэт

Был одинок, как сосланный Овидий.
Мир ждал ответа — я не отвечал.

Женщина

Ты слышал, ждал, хотел услышать — слушай.
Кругов земных заканчивая круг
И сохранив тепло души и рук,
Торопимся к тому, кому с рожденья служим.
Идем, я соберу тебя в дорогу…

Поэт

Впервые в зеркале не плоскость, а объем.
Нет никого, лишь мы с тобой вдвоем
С тобой вдвоем. Немного. Пусть не много.

Песня

Грех не бывает просто так:
Он непременно перед кем-то,
Он возникает перманентно
И может только возрастать.

Такую участь Бог послал,
Что, в ад дорогу выстилая,
Ты зло творишь, добра желая,
Творишь добро, желая зла.
Забит философами сплошь,
Сей мир разобран до основы.
Поскольку он был создан словом,
Мысль изреченная есть ложь.

И если все сгорит до тла,
Я ни за что не отвечаю,
Ведь я давно не отличаю
Зло от добра, добро от зла.

Но грех всегда не просто так,
А непременно перед кем-то.
Я заявляю компетентно:
Он может только возрастать.

Настанет час и несть числа,
И ты воскликнешь: правый боже!
За что? Я никому не должен,
Не должен ни добра, ни зла.

Женщина в черном

Спи, мой родной, потерпи, уж немного осталось.
Спи, мой родной. На слова мои не отвечай.
Ты понимаешь то чувство святое — усталость,
Лишнь не ищи безнадежности в слове «прощай».

Вечен твой долг, отдаваемый вечной любовью.
Вечен твой путь. Разве должен он быть как стрела?
Спи, мой родной. Я беду от тебя отвела.
В счастьи должна быть строка с пережитою болью.

Помнишь ли ты наши взлеты и наши паденья —
Порознь, вместе, среди дорогих и чужих?
Спи, мой родной, по бескрайнему миру кружи —
В жизни порою гораздо реальней виденья.

Спи, мой родной, над землей непроглядная полночь.
Не провожай меня, только все время встречай.
Только три слова от нынешней встречи запомни.
Только три слова запомни. До встречи! Прощай!

Дьявол

Прошу прощения, мы твой покой нарушим,
Лишь потому, что знать ответ хотим.
Кому ты, наконец, оставишь душу —
Мне или им?

Прости, за отступленье небольшое.
Первично иль вторично бытие,
Да только проку нет владеть душою,
Не чувствуя ее.

Пусть создал Бог, но воспитал вас Дьявол.
Сказать: наоборот! — и этим поразить?
Но если хочешь, чтобы вещь существовала,
Достаточно вообразить.

Не обязательно творить ее руками
И следовать законам мастерства.
Материя души: огонь, вода и камень.
Что может быть превыше естества?

Так из чего душа? Они приходят слушать,
Но жаждут видеть камень, воду, дым.
Кому ты, наконец, оставишь душу:
Мне или им?

Оставишь мне — я новый мир построю.
Оставишь им — что сделают из слов?
Мне — только подпиши расписку кровью.
Им — выплесни оставшуюся кровь.

Поэт

Осень уже. Кто-то из лейки навзрыд.
По мостовым мокрый фонарный свет.
На восемь бед был ли один ответ?
И неожиданно, на-те вам, осень, как взрыв.

Взрыв — это капля дождя за воротник.
Взрыв — лунный свет, протыкающий неба слои.
Листья с деревьев, как из потрепанных книг,
В памяти лица — с чужими смешались свои.

В каждом паденьи рисуется знак бесконечности.
Видно, деревья не вынесли этого бремени,
Силы закона, что двигаться можно во времени
Лишь постоянно отталкиваясь от вечности.

Лица мои помнишь ли ты, стекло?
Лицам другим был ли и я окном?
Или же все вместе с дождем стекло?
Участь окна — вечно дарить огнем.
Видит ли дождь, что в окнах его двойник?
Ищет ли он прошедших дождей следы?
Осенних деревьев лежат на столе листы,
Снова за окнами листья летят из книг.

Свет фонаря в путах дождя мечется.
Осень течет, словно река забвения.
В точке любой вечно бегущего времени
Остановиться — остаться в любой из вечностей.

Вниз тянет тело, вверх — душа.
Тела с годами все недужней,
Зато возвышеннее души:
Размах души и тела шаг.

Лишь для того, чтоб их скрепить,
Мы половину жизни тратим,
Вторую половину платим,
Чтоб их опять разъединить.

Хор масок

Лети душа! Взмахни крылами
И прах стряхни, окончив путь земной.
Там высота поет колоколами
Протяжным звоном в тишине ночной.

Лети душа! Тебя призвали звезды
Среди светил отыскивать слова.
Бескрайний мир, восторженный и грозный,
И ты, душа, извечная — жива.

Лети, душа! Твоя земная память
Хранит в тебе любовь и доброту.
Земная боль и неземное пламя
Тебя зовут и держат налету.

И оживают знаки Зодиака,
И звезды падают на землю — стать людьми,
Нести свой крест, смеяться, верить, плакать.
Лети, душа! Бессмертная, лети!

Песня Старика