Василий Седугин

Князь Игорь

ГЛАВА 1

I

В апреле 903 года в племенном центре дреговичей Турове великому князю Киевскому Олегу внезапно занеможилось. Может, сказался долгий путь по Руси во время сбора дани, а возможно, прохватило где-то свежим, весенним ветерком. Несколько дней пролежал он в горнице князя Дороты, надеясь на скорое выздоровление. Наконец созвал старшую дружину – бояр, пригласил отца Рогволда и Игоря, наследника престола великокняжеского, завещанного отцом его Рюриком. Все стали рядом с постелью Олега, только Игорь, как обычно, притулился в сторонке. Олег кинул на него недовольный взгляд. Высокий, светловолосый и голубоглазый, и внешностью и характером пошел он в свою мать, мало взяв у отважного и воинственного Рюрика. Сколько стараний приложил Олег, чтобы вырастить из него смелого и мужественного человека: и рассказывал скандинавские сагио подвигах викингов, и заставлял скакать на коне, сражаться на мечах со сверстниками, участвовать в военных играх… Все напрасно! Игорь легко овладевал и искусством верховой езды, и всеми видами оружия, не уступая однолеткам, но по-прежнему оставался тихим, спокойным и странно задумчивым, его взгляд всегда был устремлен куда-то вдаль или в сторону, а мысли летали далеко-далеко, и Олегу казалось порой, что живет его родственник не в настоящей, а в выдуманной жизни. И характер у него выработался мягкий, уступчивый, совсем непригодный для великокняжеского престола.

Нет, не таким должен быть правитель огромной державы. Руководство страной – это постоянная борьба за сохранение власти, борьба напряженная, жестокая, безжалостная. Он, Олег, ни минуты не колебался, истребляя врагов Рюрика и своих личных. Именно он помог властительному родичу расправиться с любимцем новгородской вольницы Вадимом, а затем и его соратниками. У него не дрогнула рука, когда надо было умертвить князей Аскольда и Дира, чтобы овладеть богатым и привольным Киевским княжеством. А сколько тайных врагов и недоброжелателей устранил он за время своего княжения!..

Игорю такая власть не по плечу. Он вялый и нерешительный человек, настоящий мямля. Такой правитель сможет только разрушить, но не укрепить созданное им государство. К тому же он невероятно упрям. Понятно: в тихом омуте черти водятся. Вбил себе в голову, что опорой князя должна быть дружина из коренного народа – русичей. Моего отца пригласили править в эту страну, и народ не должен смотреть на нас, как на завоевателей, говорил он. Варягов горстка, закрутись какая-нибудь заваруха, нас передавят, как тараканов. Откуда он взял такие мысли, кто ему их нашептал? Набрал себе сотню дружинников из славянских парней, к слову сказать, воинов отчаянных и смелых. Жилиони с варяжскими воинами дружно и слаженно, но все равно Олегу это было не по душе.

Другое дело – Рогволд, его сын. Вот он стоит сейчас перед ним, широкоплечий, с длинными сильными руками и мужественным, непреклонным взглядом. Прикажи ему, и он выполнит любое поручение, если надо – не пощадит ни друга, ни товарища. Вот ему он, Олег, вверил бы судьбу державы без колебаний.

– Вся ли дань собрана с болотного народа? – спросил он слабым голосом.

– Целиком, отец. Уложены в лодки-однодеревки, и готовы к отправлению.

Олег на некоторое время прикрыл глаза. Все молча и почтительно смотрели на великого князя, ждали дальнейших указаний. Наконец он проговорил, не поднимая век:

– Закупите столько лодок, сколько необходимо для дружины. Мы возвращаемся в Киев.

Рогволд оживился. Предстояло собрать дань с древлян, но отец к ним не поедет, а поручит это дело ему. Он уже привык выполнять самые важные поручения, на зависть другим боярам. В племени древлян его примут как великого князя, со вниманием и подобострастием, он вволю попирует и погуляет и вернется в Киев с торжеством и почетом.

– Значит, к древлянам ты не поедешь, отец? – осторожно спросил он…

Олег долго молчал. Он думал над тем, кого послать к лесному народу. Он хорошо знал это воинственное, полудикое племя. Древляне издавна были недругами полян и частыми набегами «обижали» их. Только полтора десятилетия назад они были приведены к покорности Киеву, но продолжали настойчиво ненавидеть киевскую власть. Надо было бы направить к ним Рогволда с сотней дружинников, но неизвестно, как встретят там иноземных воинов, не постигнет ли их судьба некоторых прежних слуг Олеговых, которые нет-нет да и пропадали в дремучих лесах обширного края.

Единственный выход – славянская дружина Игоря. Как бы ни хотелось в очередной раз выдвинуть на первое место своего сына, но, видно, придется смириться и направить к древлянам Игоря. Если он успешно справится со сбором дани, будет большая прибыль казне. Не справится – лишний раз киевляне увидят беспомощность наследника престола, а уж там как боги рассудят…

– Игорь, подойди ко мне, – проговорил Олег.

Игорь вздрогнул, растерянно посмотрел вокруг себя. Бояре отступили, освобождая место возле великого князя. Рогволд, догадавшись о решении отца, на вершок вынул и вновь загнал в ножны меч, отошел в сторону, исподлобья глядя на Игоря.

Игорь подошел к постели Олега. Великий князь стал испытующе глядеть ему в глаза. Наконец проговорил:

– Поручаю тебе важное дело. Со своей сотней завтра отправишься в Искоростень, соберешь дань с древлян. Будь строг и справедлив, исполняя великокняжескую власть. Суди и ряди мудро. Доверяйся уму, а не сердцу, устанавливай правду и искореняй кривду. Но неуклонно блюди государственные интересы, не позволяй обмануть нечестным и лихим людям.

Олег говорил обычные в таких случаях слова наставления. Игорь склонил голову в знак покорности:

– Исполню, великий князь.

Уходя, он ощутил на своей спине ненавидящий взгляд Рогволда.

II

Наутро сотня Игоря отправилась в путь. Почти тотчас при выезде из крепостных ворот она попала в бескрайнее море лесов, дорога запетляла среди дубовых и сосновых массивов, попадались заросли липы, берез, выделялись темно-зеленые ели, казавшиеся мрачными среди по-весеннему светлой зелени деревьев. Стоял апрель, день был солнечный. В высоком голубом небе плыли белые крутобокие облака, кружили редкие ленивые коршуны. Не было еще слышно летнего, сильного гудения насекомых, зато воздух был наполнен пением птиц. Игорь поражался перемене леса. Еще пару недель назад, когда они добирались до Турова, деревья стояли голые, сиротливые, продуваемые холодными ветрами. А сейчас все вокруг зазеленело. Листва была такой ярко-зеленой, будто кто-то подкрасил ее огромной кистью да вдобавок навел блестящий глянец.

На душе Игоря было легко. Удалось вырваться из-под неусыпной опеки, надоедливого догляда. Наконец-то он стал полным хозяином. Мерная езда на лошади да тишина и обаяние леса настраивали на неторопливые думы, погружали в размышления. Отца и матери он не помнил. Воспитателем его был родич Олег, которого он звал дядей. Потом появился другой воспитатель – Олаф, варяг. Был он воином в дружине Олега, прославился своими подвигами. Учителем же оказался жестоким, в военных играх и упражнениях требовал от Игоря неукоснительного выполнения своих указаний, часто наказывал и даже сек княжича. Особенно был неумолим, когда заставал за играми с мальчиками-русами. Он требовал, чтобы Игорь дружил только с варяжскими детьми. Но их было мало, и с ними было скучно. Казались они какими-то озлобленными и вызывающе-воинственными, по любому поводу среди них возникали ссоры и драки, а иногда они дрались без всякого повода, как сами говорили – «по любви»: расквасят друг другу носы, набьют синяков, а потом продолжают играть, будто ничего не случилось. Такой жестокости он не понимал и не принимал. Ему предпочтительнее были забавы со сверстниками-славянами. Лихо было уйти всем гуртом в ночное стеречь коней, не спать у костра, под ночные шорохи, жевание и вздохи лошадей слушать разные диковинные истории… Или отправиться на заливные луга в Заднепровье, где после весеннего половодья в лужах и озерках оставалась крупная рыба, ее ловили голыми руками, жарили в костре, отправлялись рвать дикий лук, а летом – собирали землянику и клубнику… А какой азарт охватывал во время рыбалки по утренней или вечерней зорьке!.. Да мало ли было забав среди мальчишек-русичей… Из них, своих сверстников, и набрал потом Игорь себе дружинников.

Когда подрос, все-таки настоял, чтобы варяга-воспитателя убрали и вместо него назначили другого, тоже из Олеговой дружины, но уже славянина Верещагу. Невысокого роста, живой, подвижный, с веселыми хитроватыми глазками, он тотчас засыпал Игоря разными прибаутками и присказками. Что ни день, то новый рассказ про древнюю славянскую жизнь. Да такой рассказ, которого он, Игорь, никогдашеньки не слышал.

«Как ходил-гулял молодой Коляда. Он от града шел – и до града, от села – к селу Огнишанскому. Шел он ельничком, шел березничком, шел он частым, младым орешничком.

У него булава в девяносто пуд, на главе веночек из лилий, у него – сапожки волшебные. Высоко Коляда поднимался – чуть повыше леса стоячего, ниже облака ходячего. Он спускается на поле широкое да на тот лужочек зеленый у Смородинки – речки быстрой.

Видит: сила на полюшке нагнана – сила черная, непомерная. Волку в год ту силушку не обскакать и не облететь ясну соколу. Посреди той силы несметной Кощей Бессмертный поскакивал.

Падал Коляда на силушку соколом, подхватил Кощея Бессмертного, поднимал его в поднебесье, опускал на матушку-землю.

– Ты скажи, Кощеюшка Виевич! Много ль силы черной скопилось? И куда вы все снарядились?

Отвечал Кощеюшка Виевич:

– Здесь сошлися сорок царей, также сорок могучих витязей, сорок черных волхвов, магов и колдунов. И без счету различной нежити – вурдалаков, леших и волотов, стаи черных волков-волкодлаков, и с Хвангурских гор – сорок Ламий, и все грозное войско Вия! Мы идем к горе Алатырской и хотим спалить Ирий-сад, разорить небесную Сваргу!.

И пошел бог Коляда на силу черную, начал он по силе похаживать, начал силу черную погубливать, булавою начал помахивать, а куда махнет – будет улочка, а еще махнет – переулочек.

То не сокол с неба грянул, шел на войско черное бог Коляда. Силу бил он, как косил траву. И побил силу неверную.

И не взвидел Кощей света белого, убежал от мощного Коляды далеко за горы Хвангурские. Вий же скрылся в царстве подземном.

И вернулся Коляда в Ирий, и сказал он Сварогу:

– Я разбил силушку черную!

И теперь Коляде славу поют, прославляют всесильного бога».

И тут Верещага захлопал в ладоши и пустился вокруг Игоря в пляс:

Когда Игорь прибегал к Верещаге жаловаться на какого-нибудь обидчика, тот успокаивал:

– Ничего, терпи. Скоро станешь великим князем Киевским. Тогда тебя не только никто пальчиком не посмеет тронуть, но и слова поперек не скажет.

– А почему я великим князем стану?

– Потому что ты законный наследник князя Рюрика. А Олег временно правит вместо тебя, пока не наступит твое совершеннолетие.

– А когда наступит мое совершеннолетие?

– В пятнадцать лет. Такой обычай наш, славянский. С пятнадцати лет юноша призывается в вооруженное ополчение и обязан выступить с оружием в руках на защиту родной земли. С пятнадцати лет он входит во владение своим имением, если отец умер или погиб в сражении. А также может жениться, если того пожелает.

– Значит, тогда я буду совсем-совсем взрослым?

– Таким взрослым, что дядя отдаст тебе управление Русским государством.

– Скорее бы!..

Годы шли. Исполнилось ему пятнадцать лет. Но Олег не только не отдал ему бразды правления Русью, но даже не пришел на день рождения. Всю ночь проплакал Игорь. Однако Верещага утешал его:

– Все-таки пятнадцатилетие – не настоящее совершеннолетие. Хотя юноша и вступает во владение имуществом, но не может им свободно распорядиться, продать или подарить, например.

– А когда наступает настоящее совершеннолетие? – сквозь слезы спрашивал Игорь.

– В двадцать лет. Тогда ты становишься полноправным и независимым хозяином.

– Ты мне об этом не говорил…

– Прости, прости меня, старого дурака. Мне так хотелось увидеть тебя правителем государства, что немного переборщил. Ты еще мальчик…

– Я не мальчик! Я – юноша!

– Хорошо, хорошо, юноша. Но тебе еще рано руководить державой. Твой разум не дорос до такого важного дела.

– А в двадцать лет, ты думаешь, я дорасту?

– Обязательно дорастешь.

И Игорь стал ждать. Он все больше и больше вживался в роль будущего властителя огромного государства, грезил о будущих почестях, распределял должности, жаловал звания, наказывал нелюбимых.

Но вот пришли и двадцать лет, а Олег даже не заикнулся о передаче ему власти. Наоборот, он старался все дальше отодвинуть Игоря от великокняжеского престола, а приближал к себе сына Рогволда. Игорю все чаще передавали высказывания Олега о том (передавали те, что после вокняжения Игоря надеялись на его особую благосклонность), что наследник слаб характером, мягкосердечен и не сможет удержать в руках огромные земли и государство при нем распадется на племенные объединения, как это случилось с Русью после Кия, Щека и Хорива; настоящими качествами правителя обладает его сын, Рогволд.

И с этого времени Игорь стал жить, как загнанный в угол зверь. Ему стало казаться, что его хотят отравить или еще каким-то другим способом убить, лишить жизни. Он хорошо помнил, как на его глазах были зарезаны – точно бараны в клети! – князья Аскольд и Дир; как однажды, потерпев поражение от хазар, Олег приказал каждому десятому воину отрубить голову; тогда Игорь, увидев дикую кровавую картину убийства невинных людей, убежал в лес и долго бился в истерике… На пирах он ел и пил только то, что подавалось всем из общего котла, и не дотрагивался до еды и питья из особых, только ему предназначенных подношений; дома он доверял лишь своему воспитателю, дядьке Верещаге.

По природе добрый, веселый ребенок, полный великодушных порывов, с открытым сердцем и душой, он из года в год становился все более недоверчивым, молчаливым и замкнутым. В то же время в нем все больше и больше развивались мечтательность и чувствительность. Он осуждал жестокие поступки Олега и намечал свое правление провести разумно и мягко.

И вот теперь ему на целых две недели вручена великокняжеская власть в пределах строптивого и гордого племени древлян. Он ехал к нему без каких-либо сомнений, он верил в успех своего дела, был убежден, что все у него получится, что все свершится так, как когда-то грезил в своих думах и мечтах.

На пятый день подъехали к племенному центру древлян, Искоростеню. Их ждали. В нескольких верстах от города стоявшие на дороге мальчишки вдруг сорвались с места, повскакивали на коней и исчезли в лесной чаще. «Дозорные, – догадался Игорь. – Помчались предупреждать князя о нашем приезде».

И точно: через некоторое время навстречу выехала красочная группа всадников во главе с древлянским князем Велигором. Остановились. Велигор первым сошел с коня и направился к Игорю. Тогда Игорь легко спрыгнул на землю и с улыбкой стал ждать древлянского владыку. Они обнялись, расцеловали друг друга в щеки.

Велигор был шестидесятилетним мужчиной, высоким, стройным, черноволосым, с орлиным взглядом коричневых глаз, с повадками человека, привыкшего повелевать и распоряжаться.

– Благополучно ли добрался, княжич? – сочным голосом спросил он.

– Спасибо, князь. Доехали мы спокойно, без происшествий.

– Здоров ли великий князь Олег?

– Не очень. Занедужил немного, поэтому отплыл по Припяти и Днепру в Киев, а меня направил к вам. Как чувствуешь себя ты, князь?

– Боги спасают и поддерживают!

– Здоровы ли супруга и дети?

– Спасибо. Живы и здоровы. Что ж, добро пожаловать в древлянскую землю, в наш стольный град!

Искоростень был расположен среди дремучих лесов, на берегу реки Уж, в том месте, где она прорезала скалистую гряду. Высокие берега близко подходили друг к другу, русло было завалено огромными камнями, между которыми с шумом и плеском прорывались водные потоки. Крепостные стены были деревянными. Через ров был перекинут мост, по которому, гулко стуча, конный отряд въехал в центральные ворота. Улицы Искоростеня, как и большинства русских городов, весьма прихотливо извивались, но все вели к одному месту – к княжескому дворцу. Дворец был двухэтажный и состоял из нескольких зданий, пристроенных друг к другу и соединенных переходами. Игоря поселили во дворце, а воинов развели по избам горожан.

Ему отвели небольшую, но красиво обставленную горенку. В ней были искусной работы стол и стулья, резная деревянная кровать, окна занавешены вытканной материей с вышитыми рисунками, на полу расстелены разноцветные половики. Не успел он раздеться, как без стука к нему вошел князь, спросил с порога, доволен ли своей обителью.

– Лучшего не надо, – искренне ответил Игорь.

– Добро. Тогда прошу в нашу баньку. К вашему приезду все бани города натоплены.

Это была хорошая русская традиция – встречать гостей баней. Игорь не заставил себя уговаривать. Прихватив чистое белье, он в сопровождении слуги спустился к реке, где стоял целый ряд бань, из них исходил легкий парок. В предбаннике было прохладно, пахло прелыми березовыми листьями. Игорь немного посидел, чтобы остыть, тогда приятней было входить в жару. Потом, когда по телу побежали мурашки, открыл низкую дверь и нырнул в раскаленный воздух. Защипало уши, жар перехватил горло. В большой кадке зачерпнул кувшин горячей воды и кинул на каменку. Жара стала невыносимой. Он тотчас забрался на полок, устланный душистым сеном, и неторопливо улегся, медленно расслабляясь и готовясь к привычному наслаждению. В предбаннике послышались голоса, смех, и в баню вбежали две молодые женщины. Их появление нисколько не удивило и не смутило Игоря: на Руси исстари существовал обычай совместной помывки в банях мужчин и женщин[1].

Женщины взяли березовые веники и, смеясь и переговариваясь, начали ими поглаживать тело Игоря, потом трясти ими, разогревая его все более и более, а потом стали что есть силы охаживать по бокам, спине, рукам, ногам…

Когда стало невтерпеж, Игорь соскочил с полка, выбежал из бани и бросился в холодные воды Ужа. Мельком он видел, как из других бань голыми выскакивали его дружинники и с маху кидались в реку…

А потом его и дружину пригласили в сенную – самое просторное помещение княжеского дворца, оно вместило и дружину и Игоря, и приближенных князя Велигора. Столы ломились от угощения. Стояли разные мясные блюда – мясо верченое, шестное, печеное, скородное. Вперемешку лежала добыча охотников – духовые, варенные в рассоле и под взваром зайцы, оленина и лосятина, а также приправленные молоком или жареные со сливами и иными плодами рябчики, тетерева и куропатки. Среди этого изобилия выделялись блюда из куриных пупков, шеек, печенок и сердца, вразброс шла рыба вяленая, сухая, соленая, провесная, ветряная, паровая, подваренная, копченая. Что касается меда, который в избытке добывали в бескрайних древлянских лесах, то он был представлен в различных видах: мед простой, пресный, белый, красный, обарный, вареный. И конечно, хозяин не поскупился на хмельное, особенно на медовуху; стояла и водка, приготовленная из ржи и ячменя – русы называли ее вином.

Князь Велигор провозгласил здравицу в честь великого князя Киевского Олега, все дружно выпили, принялись за закуску. Потом заздравная чаша была поднята в честь княжича Игоря. Игорь встал. Все глядели на него, кто весело, кто с любопытством, но все доброжелательно, и ему были приятны эти люди, тянувшие к нему свои бокалы и желавшие ему здоровья и счастья. Игорь поклонился и одним махом осушил сладко-горьковатый напиток. Застолье зашумело, послышались одобрительные восклицания: значит, княжич не чурается лесного племени, не гордится, значит, он наш, славянский князь, русич по душе!

Игорь сел, приступил к закуске. Ему стало легко и радостно, все беды и заботы ушли куда-то далеко и стали казаться неважными, никчемными, а вся сенная будто озарилась мягким призрачным светом, стены и потолок ее заколыхались, а люди стали казаться близкими и дорогими. Он сидел и блаженно щурился и улыбался.

– Наш княжич захмелел, – откуда-то издали послышался насмешливый голос, но Игорь не обратил на него внимания. Он увидел невдалеке от себя миловидное личико с искрящимися карими глазами, которые нет-нет да и поглядывали на него, игриво и призывно.

– Кто эта девушка в бусах с золотыми пронизками? – спросил он князя.

Тот пророкотал, довольный:

– Моя дочь, Нежана. Ай, люба?

Игорь ничего не ответил, но продолжал смотреть на девушку, которая казалась ему все красивей и красивей.

– Коли люба, так сватайся, княжич. За честь посчитаю выдать замуж за тебя, – продолжал князь полушутливо, полусерьезно.

А Игорь был уже влюблен в княжескую дочь. Он влюблялся быстро и часто. Любовь его обычно протекала бурно, но продолжалась недолго. Непостоянным был в своих чувствах княжич, а может, не пришло еще к нему настоящее, большое чувство…

Гости захмелели, в сенной стало шумно. И тут ударили музыкальные инструменты – гусли, сопели, гудки, сурьмы, волынки, медные рога и барабаны. Молодежь кинулась в пляс. Не плясали только слуги и младшая дружина. Что касается князя, бояр и других знатных людей, то они считали скоморошьи пляски недостойными для себя и оставались сидеть на скамьях, наблюдали за веселившимися и вели между собой беседы.

Нежана бросила на Игоря многозначительный взгляд, вышла из-за стола и направилась к выходу. Игорь – вслед за ней. В дверях ему дорогу преградил княжич Мал. Был он примерно одних лет с Игорем, но шире в плечах и массивней телом, черные курчавые волосы и бородка очень красиво обрамляли его широкое лицо с длинным носом; узкий рот с тонкими губами кривился в насмешливой улыбке.

– Далеко ли собрался, княжич? – спросил он баском и взял Игоря за руку; хватка у него оказалась железной, видно, родители наградили его немалой силой.

– Хочу подышать лесным воздухом, – ответил Игорь, осторожно освобождаясь от цепкой руки Мала.

Мал рывком приблизился к Игорю и, полыхнув ему в лицо жаром разгоряченного хмелем дыхания, в упор уставился шальным взглядом коричневых, маслянисто блестевших глаз. Выпалил:

– А давай с тобой поборемся! Один на один, как княжич с княжичем!

Игорь отступил от него на шаг, оглядел оценивающим взглядом, ответил:

– Что ж, давай. Только мне против тебя не выстоять.

– Это почему же?

– Ты сильнее меня.

Мал заразительно захохотал.

– Верно! Я бы тебя положил на обе лопатки!

– Почему тебя отец с матерью Малом назвали? Ты такой здоровенный детина…

Мал ударил Игоря в плечо, воскликнул:

– Вот и ты туда же! Да последний я у них народился! Самый младшенький! Стало быть – маленький. Вот и Мал!.. Ну ладно, нравишься ты мне. Прямых и честных людей уважаю. Пойдем, выпьем в знак нашей дружбы.

– Да я хотел…

– К моей сестре Нежане? Не стоит, друг. Она такая зануда! Выбрось ее из головы. Есть дела поважней. Например, крепкая медовуха. Страсть как шибает в голову!

Он вернул Игоря к столу, усадил на первое свободное место, сел рядом, обнял за плечи и стал говорить, по-пьяному горячо и убежденно:

– Ты впервые приехал к нам, лесным людям? Знаю, впервые. И знать не знаешь наших обычаев и правил. А они такие. Перво-наперво, не любим мы людей лживых и продажных. Их нет у нас. Повывелись! Их Леший изничтожил! Леший, понимаешь? Хозяин леса. Такое косматое чудовище, выше любого дерева в лесу. С когтями на ногах и руках и с зелеными глазами без ресниц. Нюхом чует плохого человека, и уводит в чащу, и губит в непроходимых болотах! Так что с дурными мыслями к нам являться нельзя, пропадешь почем зря!

– Ну, а второе правило какое?

– При чем тут второе? – поднял на него осоловелые глаза Мал. – Ах, да, второе… Дело в том, что рядом с Лешим живет еще одно существо, и зовется оно Кикиморой. Маленькая такая, с беззубым ртом и желтыми злющими глазками. Так и норовит навредить каждому человеку. Так что бойся ее, не попадись на приманку, не дай совратить себя. Бывает, и хорошего, доброго и порядочного человека опутает, как тенетами, в мысли влезет и увлечет на неблаговидные дела!

– Да ведь Леший и Кикимора и в наших краях живут, – улыбнулся Игорь.

– Живут, да не такие! – стукнул кулаком по столу Мал. – У вас они добренькие и покладистые. А у нас – жестокие и беспощадные! Потому что край наш – дремучий и дикий! Вот они и под стать ему – безжалостные и необузданные.

Игорю надоело слушать болтовню пьяного человека. Про злых духов он наслышался еще в детстве, поэтому ему было неинтересно повторение былых рассказов. Конечно, он верил и в Лешего, и в Кикимору, и в других духов, населявших окружающий мир. Но говорить о них было скучно, такие пересуды он оставлял старикам и детям, поэтому перевел беседу на другую тему.

– А у твоей сестры Нежаны… есть суженый?

– Суженый? – переспросил Мал, стараясь вникнуть в суть вопроса. – Ах да, суженый. Знаешь, сколько вокруг нее увивается парней! А как ты думаешь – княжеская дочь! А вот кто из них суженый, прости, я как-то не вникал… Хотя знаешь, пойдем завтра на гулянье, там на лугах все видно, кто и с кем. Не знаю, как у вас в Киеве, но у нас все попросту. Встречаются, влюбляются. Открыто. А если родители против брака, то парень и девушка убегают в лес и через ночь возвращаются мужем и женой…

– Умыкание невесты и у нас случается, – улыбнулся Игорь. – Значит, завтра вместе отправимся на луга?

Он уже представил себе, как встретится с Нежаной. В том, что она будет ждать его, он не сомневался. До сих пор видел он перед собой блеск ее глаз и затаенную улыбку. Ах, улыбки иногда говорят даже больше, чем взгляд!

– Пойдем! Обязательно пойдем! – оживился Мал. – Я тебя познакомлю со своей девушкой. Знал бы ты, что у нее за нрав! Огонь, да и только!

Он вдруг остановился и уставился на Игоря долгим взглядом. Погрозил пальцем:

– Только смотри. Чтобы Кикимора тебе в голову не влезла, понятно?

– Да ты что! – отмахнулся Игорь. – За кого меня принимаешь?

– Ну, то-то! Давай еще по кружечке примем…

Нежана больше не заявлялась. Мал ушел пировать к друзьям. Игорю стало скучно, и он отправился к себе. Долго стоял у окна, вглядываясь в глубокую темноту сада. Сердце сладко ныло. Где-то там, в своей горенке, затаилась Нежана. Может, тоже смотрит в окно, думает о нем. Может, это его судьба. Может, в этих дремучих лесах росла та, которая станет спутницей всей его жизни, верной подругой в радостях и горестях?.. И не пора ли ему обзаводиться семьей, все-таки через два десятка перевалило. И он постоянно чувствует, как чего-то не хватает, чего-то недостает, будто чего-то потерял, а чего – сам не знает. Да нет, знать-то он знает. С затаенной тоской стал посматривать он на молодые семьи, тайно завидовать им, как они любятся друг с другом, как вокруг них бегают русоволосые детишки… Даже на молодежных гуляньях порой становилось скучно, уже не тянуло, как прежде. Да и неловко порой чувствовал себя: одногодки переженились или вышли замуж, а вокруг появилась новая поросль из пятнадцати-семнадцатилетних. Поневоле станешь среди них считать себя пожилым и умудренным опытом. А несколько человек уже прямо говорили ему, что девушки избегают общаться с ним, потому что считают «стариком». Вот так – «старик» в свои двадцать с небольшим лет! Но что поделаешь, обижайся не обижайся, а семнадцатилетним не станешь. Игорь все чаще сравнивал себя с корабликом, который плыл когда-то по течению рядом с другими, а потом наскочил на мель и остановился, а скользили кораблики, несомые мощным течением жизни, только он стоит на месте, как неприкаянный…

Почему так случилось? Разве он дурен собой? Высокий, стройный, с правильными чертами лица, едва появлялся он на хороводе, как сразу привлекал внимание и взгляды девушек. А то, что был княжичем, сразу возвышало его над другими парнями. Какой девице не хотелось войти в семью самого великого князя Киевского? И нравились Игорю многие девушки, и влюблялся в некоторых без памяти, и готов был заслать сватов… Но всегда на пути к свадьбе вставал Олег: он, Игорь, должен жениться только на варяжке, чтобы варяжская династия на Руси продолжалась дальше, не перепутываясь с русичами-славянами. Так завещал его отец, Рюрик, и он сделает все, чтобы завет его был выполнен! Если же он, Игорь, попытается поступить по-своему и женится на русской девушке, он, Олег, лишит его престола великокняжеского!

Игорь хорошо знал, что его отец происходил из славянского племени ободритов, обитающего на южных берегах Балтийского моря, что поэтому он никак не мог оставить такого завещания. Но он привык подчиняться каждому слову Олега. Могучая воля великого князя легко ломала малейшее его сопротивление, он знал о своей незащищенности и поэтому не перечил капризу дяди. Вот потому-то и стал Игорь «перестарком», потому-то и не женился до сих пор. Ни разу не встретилась ему варяжка, в которую он бы влюбился!.. Но, может, к княжне древлянской Олег будет милостив и примет в род Рюриковичей на равных?

Из окон сенной по-прежнему неслись звуки музыки, пьяные песни, громкие голоса. Хмель брал свое, мысли путались, потянуло ко сну. Игорь ощупью пробрался к кровати и почти тотчас уснул, будто провалился в темную бездну.

III

Утром Игорь вышел на крыльцо и зажмурился от яркого солнца. Славное выдалось утро! И сам он пребывал в радостном, безмятежном настроении, вчерашних грустных мыслей как не бывало. Он был еще молод. Бурлили в нем молодые жизненные соки, непоколебимо жило убеждение в ничем не омраченном будущем, он верил в него без оглядки.

На дворе было уже полно народу. Здесь были и княжеские слуги, и Игоревы дружинники, и жители деревень, и горожане. Появился Велигор, почтительно спросил:

– Хорошо ли отдохнул, княжич?

– Благодарствую, князь.

– Вкусным ли был завтрак?

– Весьма доволен, князь.

– Что ж, приступим к делу. Пусть твои люди начнут принимать дань с нашего племени.

Велигор и Игорь уселись на кресла, поставленные на нижней площадке крыльца, князь взмахнул платочком, и к ним двинулись подводы с наваленными на них бочками с медом и воском, горами пушнины – черными куницами, чернобурыми лисами, веверицами-белками. Их сопровождали слуги древлянского князя с дощечками в руках, в них руническими письменами было отмечено, какую дань привез тот или иной род. Возле Игоря стояли слуги киевского князя, у них тоже были дощечки, по своим записям они сравнивали привезенное с положенной данью, порой требовали довезти недостающее; иногда возникал спор, который улаживали Велигор или Игорь. Так продолжалось часа полтора. Наконец Велигор произнес:

– Думаю, твои люди обойдутся одни. Дань привезена со всей земли древлянской сполна, кроме одного рода. Старейшина занемог, сыновья не решаются оставить его одного. Я послал к ним Мала. Через денек-другой он привезет положенное.

Только тут Игорь обратил внимание на то, что Мала не было среди свиты князя. Вон он куда, оказывается, умчал с утра пораньше!

– По заведенному обычаю, – продолжал Велигор, – великий князь Киевский по приезде в племя судит-рядит тех, кто не согласен с моим решением или по какой-то причине не хочет, чтобы дело вершил я. Ты у нас вместо великого князя, твоего последнего слова ждут некоторые мои соплеменники. Эй, вы! – крикнул он тем, кто занимался сбором полюдья, – отойдите к тем амбарам! Освободите место возле красного крыльца. Здесь будет вершиться самый справедливый суд – суд великокняжеский!

У Игоря будто что-то оборвалось внутри. Сроду не приходилось ему судить-рядить. Всем этим заправлял Олег, и все оставались довольными его приговорами. Высоко было его влияние среди народа, да оно и понятно: за спиной Олега были десятки прожитых лет, десятки лет правления державой. А что у Игоря? Детство и юношество, которые прошли под крылышком верховного правителя, ни разу не привлекшего его к решению государственных, судебных и иных дел. И вот теперь так сразу…

Игорь чуть не задохнулся от охватившего его волнения. Он почувствовал, как сердце вдруг стало биться часто и сильно, сдавливая горло. Мысли погнались вперегонки, и он никак не мог собрать их воедино. «Все, – подумал он обреченно, – сейчас при первом же деле провалюсь в тартарары, наделаю глупостей, и надо мной будут смеяться сначала в земле древлянской, а потом в Киеве, и у Олега появится еще одна веская причина, по которой он сможет устранить меня от престола… Впрочем, может, Велигор поможет?».

Но Велигор, отдав распоряжения, удалился во дворец. Игорь остался один на княжеском крыльце. Он чувствовал себя не столько судьей, сколько подсудимым и невольно вдавился в кресло, судорожно обхватив руками подлокотники. Толпа смотрела на него, он смотрел на толпу, с трудом скрывая свой страх. Воцарилась тишина, нарушаемая переговорами людей возле амбаров да грачиными криками – было самое время грачиных свадеб.

Молчание затягивалось. Все ждали, что скажет Игорь, а он молчал, не зная с чего начать и боясь обронить нелепое слово. Наконец какой-то мужичишко не выдержал, выкрикнул:

– Ай, начнем, княжич?

Игорь встрепенулся, уселся поудобнее, разлепил губы:

– Начнем. Говорите.

Мужичок, босой, в полотняных штанах и рубашке, подпоясанный сыромятным ремешком, смело выступил вперед и проговорил:

– К твоей, значит, великокняжеской милости обращаемся. От нашей общины милости просим… Вот мы живем совместно, ровно пять деревень. И леса и поля рядом наши, общинные. И соседей мы уважаем, и округа нас уважает…

Мужичок передохнул, огляделся, видно ища поддержки у соплеменников. Игорь терпеливо ждал, стараясь угадать, чего он хочет.

– Да вот какое дело… Не думай, княжич, что я соврать хочу, говорю как на духу. И не столько от своего имени, как от общества обращаюсь к тебе…

– Ну-ну, – поторопил его неожиданно для себя Игорь. Как-то сразу так случилось, что робость у него прошла, стало интересно, чего же добивается этот общинник.

– Вот и ну! – внезапно огрызнулся мужичок. – Вот здесь стоят общинники. – Он обернулся и рукой указал на группу мужчин, толпившихся несколько в сторонке ото всех. – Живут они большим селением с домом старейшины в центре. Камышовичи называется. По старинке живут. Ну и пусть живут, раз так нравится. Так вот. Жили бы да жили мирно. Ан нет! Стали мы примечать, что силки на птиц да капканы на зверей в наших лесах они стали ставить, а то и открыто охоту ведут в наших владениях. Это как же? В своих дебрях зверя и птицу повывели, так в наши наладили шастать! Вот правды хотим от тебя, княжич! Рассуди нас по справедливости! – И мужичок в знак серьезности своих намерений тут же притопнул босой ногой.

– Ну а вы чего скажете? – обратился Игорь к жителям Камышовичей. – Зачем соседские леса опустошаете?

– Так никто не опустошает, – вышел вперед долговязый степенный мужик. – Врет он все. Наговаривает.

– Это я-то, я-то наговариваю? – взбеленился первый мужичок. – А это чьи силки? Ответь мне, чьи они?

– Ваши силки, чьим им быть. Раз в своих лесах нашли, значит, ваши они.

– Ан нет! Мы свои силки вот так вяжем, слева направо и еще две нитки пропускаем. А вы, наоборот, справа налево, вот так вот! Да не две, а целых четыре нитки пропускаете. Вот глянь-ко сам, глянь, глянь! Сколько здесь ниток? Две или четыре?

– Ну, четыре…

– Вот и ну! Ваши силки! Слышал сам, княжич, их силки! Пусть и ответ держат по обычаю нашему старинному славянскому! Все как полагается!

– Так чего меня было ждать? – удивился Игорь. Вы бы к своему князю обратились, он бы давно ваш спор разрешил.

– Как же! Разрешил! А эти камышовичи у него в проводниках норовят быть! Как ни приедет князь в наши края охотиться, так они то на птицу или на зверя его выводят, то в загоне участвуют…

Игорь немного помедлил, прикидывая в уме, как дальше вести разбирательство. Все внимательно смотрели на него. Наконец он спросил, обращаясь к камышовцам:

– Ну что вы на это скажете, мужики, ваши ли силки?

Высокий мужик виновато склонил голову, развел руками, ответил смущенно:

– Наши, княжич. Чьим еще им быть…

– Значит, баловали в соседском лесу?

– Баловали, княжич. Был грех.

– Тогда и наказание придется на вас наложить.

– Придется, княжич…

По-видимому, камышовичи не ожидали, что их так легко припрут к стенке. Надеялись, что не сумеют соседи доказать их вину. Поэтому были так смущены и не стали отпираться. Игорю стало даже жалко их. Он решил каким-то образом загладить вину камышовичей, спросил:

– И вправду вы выбили зверя в своих лесах?

– Не так чтобы совсем…

– А как же наведывались в соседние владения – всей общиной или, может, отдельные охотники ныряли?

Мужик помялся, посмотрел на родственников, смущенно ответил:

– Да почитай все баловали…

– Вот что! – Игорь даже откинулся на спинку кресла, пораженный честностью степенного мужика. Такая честность заслуживала некоторого снисхождения.

– Значит, так. – Игорь сжал кулаки, легонько стукнул ими по подлокотникам. – Вины своей камышовцы не отрицают, это несколько скощает их вину. Но вина их есть, она доказана. Значит, и наказание будет по всей строгости славянского обычая. Слушайте, люди! За постановку силков и капканов в соседской общине платить им продажу[2]. Положено двенадцать гривен продажи. Но видно, камышовские жители осознали свой проступок и раскаиваются, то платить им восемь гривен.

Толпа одобрительно зашумела, а по спине Игоря пробежали струйки пота. Крепко же он поволновался!

– Подходите следующие! – уже спокойно сказал он.

Перед князем выступил парень лет восемнадцати, высокий, красивый, светловолосый и синеглазый. Держался гордо и независимо. Говорил, смело глядя в глаза Игорю:

– Правды хочу, княжич. Чтоб все было учтено и взвешено. Имя мое Буеслав, сам я житель искоростеньский. Из ремесленников я. Состою в городском ополчении. Дважды ходил с князем нашим против ятвигов, сражался на своем боевом коне по прозванию Верный. Он и действительно верным другом мне был. От смерти не раз спасал, однажды раненым вынес с поля боя. Сам понимаешь, как дорог он мне был. Уж так я его холил и берег… И вот его убили! Убил сын боярина Момоти. Вот он стоит здесь. Выдь, покажись на глаза людям!

Из толпы, припадая на ногу, вышел широкоплечий, угрюмого вида парень примерно одного возраста с обвинителем. Встал, не поднимая глаз.

– Как тебя звать? – спросил его Игорь.

Парень как-то странно дернулся, зачем-то провел ладонью по груди, ответил глухим голосом:

– Кобяк я. Кобяком кличут.

– Это ты убил коня Буеслава?

– Я.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Из зависти.

– Конь добрый?

– Да…

– Вон как… Тогда придется платить цену боевого коня – три гривны и еще продажу. Налагаю продажи тоже три гривны.

– Уплачу, княжич.

Тут встрепенулся Буеслав. Он подбежал к Игорю, упал перед ним на колени и, простирая руки в сторону Кобяка, заговорил горячо и страстно:

– Врет он все, княжич! От начала до конца врет! Кого угодно в городе спроси, все знают, что не из зависти убил моего коня, а из-за ревности! Ухаживал он за девушкой, только отвергла она его! Меня предпочла. И замуж вышла. Так вот этот Кобяк мстить стал! И не только украл и убил коня, но расчленил его, а голову в мою усадьбу подбросил! По злобе он сделал это, по жестокой злобе, что не досталась ему девушка!

После таких слов установилась полная тишина.

Наконец Игорь спросил, обращаясь к толпе:

– Так ли было, граждане Искоростеня?

По толпе прошло движение, послышались голоса:

– Так, так, княжич… Весь город наслышан…

– Ну что ж… – Игорь приподнялся в кресле, но снова сел, набрал в легкие побольше воздуха, проговорил жестко и непримиримо:

– Раз Кобяк убил боевого коня по злобе, то платить ему цену коня и продажи десять гривен. Так и будет! – и стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

Юноша встал с колени низко поклонился Игорю:

– Спасибо, княжич. До самой смерти молиться буду богам за тебя, за суд твой справедливый.

Оба парня ушли, а толпа стояла и подавленно молчала. Никто не двигался, и Игорь надеялся, что больше не будет тяжущихся. Хватит на сегодня, он чувствовал себя усталым и разбитым. Встал и произнес:

– Великокняжеский суд окончен. Расходитесь, горожане и селяне.

– Как то есть – закончился? – вдруг раздался женский голос. – А я?

Игорь остановился и увидел рыжеволосую девушку. По одежде он сразу признал ее за дочь из знатной семьи. Одета она была в платье из шелка, отороченного золотистой каймой, шелковый пояс также был заткан золотым шитьем. Игоря поразило ее лицо – сухощавое, нос небольшой, с горбинкой, он был усеян веснушками, которые портили ее довольно правильное лицо. Нет, красивой ее назвать было нельзя, но глаза ее, решительные и смелые, приковывали к себе внимание людей. «Не приведи судьба близко сойтись с такой отчаянной девицей», – подумал Игорь. Таких девушек, зная свой покладистый и уступчивый характер, он всегда избегал. От них можно было ожидать самого неожиданного, и поэтому он нехотя вернулся на прежнее место, произнес недружелюбно:

– Ну что там у тебя?

– Мог и поласковей, княжич! – вскинув голову, тотчас ответила девица. – Не с пустяковыми делами ожидают люди великокняжеского суда целый год!

– Хорошо, хорошо, – примирительно проговорил Игорь, боясь нового потока неласковых слов на свой счет. – Выкладывай как на духу, что там у тебя накопилось. Но сначала назовись, как тебя звать-величать?

– Боярыня я, назвали меня Елицей. А пришла к тебе, княжич, тягаться относительно имения моих родителей со своими братьями. Вот они стоят в толпе и не решаются выйти на народ. Заставь их предстать перед твои светлые очи, пусть покажутся и ответят по чести и совести!

Поскольку после ее слов никто из толпы не вышел, Игорь как можно более строгим голосом приказал предстать перед ним братьям боярыни Елицы. После некоторого колебания сквозь толпу протолкались двое нагловатых парней, чем-то неуловимо похожих на свою сестру, только постарше. Одеты они были тоже богато: в суконные сермяги и штаны и сафьяновые сапоги.

– Ну что ж, обе стороны налицо, – раздумчиво сказал Игорь и спросил, обращаясь к Елице:

– А почему ты, боярыня, не решила свое дело на суде князя Велигора?

И тут произошло неожиданное для Игоря: девушка вдруг растерялась. Он увидел, как щеки ее покрылись румянцем, а глаза беспокойно забегали, как она развела руками и опустила их, губы ее зашевелились, но она не произнесла ни слова.

– Так в чем дело? – еще более заинтересованный молчанием Елицы, переспросил он.

Но Елица не отвечала. Тогда из толпы послышался веселый задорный голос:

– Родня она князю!

Но другой тут же поправил:

– Будет родней!

И – молчание. Чуя что-то неладное, Игорь решил прекратить докапываться до истины и тут же вернулся к сути дела. Спросил боярыню:

– И как же ты, Елица, собираешься тягаться за имение родителей со своими братьями, если по славянскому обычаю оно достается целиком сыновьям, а дочерям положено только приданое?

– А так! – встрепенулась девушка. – Батюшка наш умер пять лет назад. Перед смертью он разделил имущество между сыновьями и своей женой, нашей матушкой. А матушка тоже была сильно больна, с постели не вставала. Одной мне приходилось ухаживать за ней. Сколько я подстилок под ней сменила! Умывала и подмывала! С ложечки кормила и поила… А братья что? Хоть бы раз больную матушку навестили, утешили ласковым словом. Ни разу не приехали, им дела не было до нее!

– Неправда! – возразил один из братьев, отводя в сторону глаза и пряча блудливую улыбку. – Приходили, навещали…

– Приходили, навещали! – передразнила его Елица. – Явились, когда прослышали, что матушка вот-вот дух испустит.

– А есть ли свидетели, что братья не посещали больную мать и отказывались ухаживать за ней? – спросил Игорь.

– Как же! Конечно, есть, – с готовностью ответила она. – Вся округа была возмущена бесчувственностью сыновей такой почтенной женщины, какой была наша матушка. Да вот пришли некоторые на суд, не утерпели. Сейчас они скажут. Добродей, Брусень, Одолбя, Мутур, где вы? Выходите и других ведите.

Перед крыльцо вышли с полтора десятка человек. Они наперебой стали рассказывать, как ухаживала за своей матерью Елица и как братья ее уехали в свои имения и носа не показывали в родительском доме.

– Наговор, наговор на нас, – твердили в ответ братья. – Это все слуги сестрины выдумывают, а остальных она подкупила…

Игоря их слова насторожили. Он тотчас заставил замолчать свидетелей и обратился к толпе:

– Братья считают обвинение, выдвинутое против них, клеветой. Кто считает, что они правы и защищают свою честь? Не бойтесь говорить, вы получаете великокняжескую защиту. Смелее высказывайте правду!

Однако никто не вышел и не заступился за братьев. Наоборот, из толпы послышались выкрики, что, мол, Елица одна ухаживала за своей матерью. Правда, когда в толпе поутихло, один подвыпивший паренек пытался что-то сказать в защиту братьев, но его тут же затолкали подальше к амбарам, наподдав кулаками под бока.

Игорю стало все понятно. Он несколько мгновений подумал – в народе установилась полная тишина, все смотрели на него, и ему это льстило – затем встал и объявил свое решение:

– Выяснил я, что сыновья почившей боярыни были злы и непочтительны к своей матери, не заботились и не ухаживали за ней, пока она болела, даже навещали редко. Поэтому мой приговор таков: отдать имение матери ее заботливой дочери Елице!

Толпа встретила решение княжича восторженными криками. Елицу окружили люди, все они смеялись и радовались, словно это им было присуждено имущество; потом все двинулись по улице, сопровождая боярыню, скоро они скрылись за углом.

Игорь уходил с княжеского крыльца довольный собой. Неожиданно обнаружил он в себе умение и способности разбираться в сложных делах. Стало быть, не такой уж он бестолковый и беспомощный, каким хочет представить Олег. Были, конечно, шероховатости, но в целом судейство провел он достойно.

Во дворце к нему подошел князь. Приветливо улыбаясь, широко раскинул руки и обнял Игоря, пророкотал:

– Молодец! Воистину молодец! Наблюдал я за тобой из окна, чтобы не смущать присутствием. Умело разобрался в запутанных вопросах. Так и доложу великому князю Олегу. Достойный растет у него преемник!

– Спасибо, князь, – прочувствованно ответил Игорь. – Многое для меня значат твои хвалебные слова!

– Ну и славно. А сейчас пойдем в трапезную да пообедаем. Время-то к полдню приближается.

За столом сидела семья князя, только не было Мала. Нежана при входе Игоря украдкой кинула на него короткий взгляд и тотчас зарделась. Игорь выгнул грудь дугой, на пухлых губах его, опушенных русыми усами, заиграла загадочная улыбка. Усаживаясь рядом с князем, он вновь взглянул на нее. Она ждала его взгляда, лицо ее засияло, она склонилась над столом, стараясь скрыть свою радость и смущение. Князь и княгиня все видели, но сделали вид, что не заметили взаимной симпатии молодых людей, сохраняли деловитость и озабоченность, присущие хозяевам, принимающим важного гостя.

Медовуха была разлита по бокалам. Князь поднял свой и стукнулся с Игоревым, крякнул удовлетворенно:

– Выпьем, княжич! Пришелся ты по душе и мне, и всей нашей семье, и, как видно, народу древлянскому. А это редко бывает. У нас, людей лесных, недоверчивых, трудно завоевать признание и любовь. Тебе удалось с первого раза, чему я сердечно рад. Выпьем же за твое здоровье, и чтобы дальше ты так же легко привлекал на свою сторону народ наш, когда станешь великим князем Киевским!

Князь затронул самую больную струну Игоря, он не переставал мечтать о великокняжеском престоле. Он чуть не прослезился, но сдержался, залпом выпил медовуху, поперхнулся, закашлялся, в смущении сел в кресло, склонился над блюдом с едой. Отдышавшись, украдкой взглянул на Нежану. Он думал, что она смеется над ним, но девушка в это время тихо беседовала о чем-то с мамой, будто не заметила его оплошности, и он был благодарен ей за это.

Между тем князь Велигор заметно захмелел, повернулся к Игорю, положил ему на плечо тяжелую руку и стал говорить, приветливо и доброжелательно:

– Отдыхай, княжич, в наших лесных краях. Там, среди степных просторов да еще в пыльном городе, вы не тем воздухом дышите. Наш воздух живительный, он молодит и вселяет в человека новые силы. Недаром народ у нас рослый и могучий.

– Я на это обратил внимание, – решил польстить Игорь, хотя больших отличий в облике киевских и древлянских жителей не заметил.

Потом подумал и добавил уже искренне:

– Нас всегда предупреждают перед полюдьем, что если мы заедем в сосновые дебри, то от переизбытка воздуха будет кружиться голова. Это проходит через три-четыре дня. Я испытал такое состояние. Будто плаваешь по воздуху. Не шагаешь по земле, а скользишь по ней. Будто некая сила несет тебя.

– Вот-вот! Это несет наш лесной дух! Нет ничего живительнее и полезнее лесного духа, княжич!

– Я буду приезжать в ваши края просто так, чтобы поохотиться, – сказал Игорь и посмотрел на Нежану. Она поняла его намек, но глаз не опустила, а улыбнулась, открыто и радостно; у нее залучились глаза, и она показалась ему необыкновенно красивой.

Их взгляды заметили все. Княгиня, еще молодая привлекательная женщина (видно выдали замуж лет в 12–13, поэтому такая разница в годах с князем), понимающе поджала губы, сын Богдан тихо засмеялся и отвернулся, а князь удовлетворенно крякнул и потянулся за кувшином, чтобы налить в кубки медовухи.

Когда выпили еще, Велигор стал говорить, полуобернувшись к Игорю:

– Ты, княжич, не беспокойся насчет дани. Я отдам нужное распоряжение. Будет исполнено так, что комар носа не подточит. Конечно, раньше мои люди мухлевали, как без того? В каждом племени стараются что-то утаить. Киев – это такая бездонная бочка: сколько ни давай – все мало. А для тебя все будет точка в точку. Раз ты понравился нам, то и мы ответим только добром.

– Благодарствую, князь. Век не забуду твоей доброты.

Потом стали говорить о разных мелких делах. Неожиданно Игорю вспомнился суд, боярыня Елица, смело выступившая против братьев, и он сказал:

– Ну и отчаянная все-таки эта девушка! Не побоялась вынести на суд такое щекотливое дело…

За столом внезапно установилась странная тишина. Игорь растерянно оглянулся, чувствуя, что сказал что-то не то, и не понимая, чем он не угодил хозяевам.

Молчание прервала княгиня. Она вытерла губы полотенцем, положила его на стол и проговорила не спеша, строго глядя перед собой:

– Елица нам не чужая. Она давно считается невестой Мала. Поэтому-то и пошла на суд к тебе, княжич. А братья у нее и правда черствые характером, чего не скажешь о Елице. Девушка она хоть и вспыльчивая, но отходчивая и справедливая.

– Что верно, то верно, – подтвердил князь. – Мы скоро с удовольствием и радостью примем ее в свою семью.

Обед подходил к концу. Наконец князь встал и произнес, обращаясь к Игорю:

– Спасибо, княжич, что не побрезговал нашей скромной едой. А сейчас пойдем в свои горенки и отдохнем. Вечером на лугах большое гулянье молодежи. Пока молодой, не сиди дома, а будь в хороводах. Как мне мать говорила: «Эх, молодежь: утром не поднимешь, а ночью не найдешь!» Скинуть бы мне несколько десятков лет, на крыльях на луга улетел!

IV

Солнце клонилось к закату, четко обозначив зубчики внезапно потемневшего леса, но небо было еще синее и нежное, подернутое белой дымкой облаков. Молодежь стала сходиться на луга.

– Собираются не только из Искоростеня, – говорил Богдан Игорю, когда они вышли из городских ворот. – Все окрестные селения гуляют у нас. Такое веселье творится!

Богдан был весь в мать: невысокий, полноватый, с мягким взглядом синих глаз. Он как-то быстро привязался к Игорю.

– Приходят и из знатных семейств? – спросил Игорь, думая о Нежане.

– Конечно! Кому по нраву, тот и является. – Хитровато взглянул на Игоря. – Нежана бывает. Сестренка не гордая, хотя и княжеского рода. Может, она уже здесь. Видишь, у реки толпа собралась? Это борцы показывают свою силу и ловкость. Главные болельщики там – девушки. Пойдем и мы глянем.

Действительно, в тесном кругу зрителей ходили голые по пояс парни, разминались перед схваткой. Вот двое сошлись, начались наскоки, захваты руками, подножки… И наконец один повержен, второй под восторженные крики толпы намеренно спокойно и неторопливо отходит в сторонку. Выходит следующая пара борцов, все замирают, следя за каждым их движением. Игорь вроде бы наблюдал за борцами, но сам внимательно разглядывал присутствующих, надеясь найти Нежану. Но ее не было. Соревнования для него стали неинтересны. Он отошел к реке, стал бездумно смотреть на бурлящие потоки воды, омывающие темно-зеленые мшистые валуны…

Скоро ему это надоело, он медленно двинулся обратно. И вдруг увидел ее. Она шла с подружками, они явно спешили на зрелище, на ходу о чем-то оживленно разговаривая. Нежана подняла взгляд и тоже увидела его. В глазах ее загорелись искры, она неотрывно смотрела на него, затаенно улыбаясь. А потом вдруг склонила голову, подхватила под руки подруг и, смеясь, увлекла их в толпу.

Игорь тоже улыбнулся и втиснулся в толпу зевак. Он искал взглядом Нежану и наконец нашел ее. Она стояла наискосок и смотрела на него. Игорь улыбнулся, она зарделась, опустила глаза, вновь украдкой бросила влюбленный взгляд…

Потом они гуляли вдоль реки, говорили о каких-то пустяках, но каждое слово воспринималось ими как самое важное, наполненное особым значением. Она была небольшого роста, по плечо Игорю, темноволосая, со смугловатым красивым лицом. Он искоса посматривал на нее, любуясь черными вразлет бровями, маленьким, с чувственными лепестками носиком и пухленькими малиновыми губками. У него от волнения дрожь пробегала по спине, когда она взглядывала на него большими темно-коричневыми глазами.

Расставались в полночь.

– До завтра? – спросил он ее.

– Нет, мы встретимся через три дня. Мы с мамой завтра уезжаем к ее родственникам в Туров.

– Я буду с нетерпением ждать твоего возвращения.

Она кивнула головой, а ее взгляд говорил о том, что и она будет тосковать по нему. Когда ее скрыла дверь, он еще долго стоял, бездумно смотря в высокое звездное небо и беспричинно улыбаясь.

V

Следующий день прошел в хлопотах по приему дани. Князь Велигор сдержал свое слово, никаких споров или недоразумений не возникало. Все, что полагалось, древляне сдавали в полной мере и хорошего качества. Игорь следил за приемом товара, но часто поглядывал на окна светлицы Нежаны, втайне надеясь, что она не уехала с матерью и осталась ради него. Но окно было закрыто расшитой занавеской, и в нем никто не появлялся, и он с разочарованием отводил взгляд.

К вечеру почувствовал усталость и решил на гулянье не ходить. Но пришел Богдан, стал с восхищением рассказывать:

– Приехали скоморохи из Смоленска. Не чета вашим киевским, я уж не сравниваю с нашими, искоростеневскими. Прошли только что по улицам города, такое вытворяют! Пойдем на луга, они дают представление. Не забудь захватить побольше монет, надо будет отблагодарить народных весельников.

На берегу Ужи был сооружен помост, навешан разноцветный задник. Под звуки барабана, гуслей и дудок плясали люди в пестрых одеждах и с масками на лице, распевали веселые песни.

Когда собрался народ, вышел скоморох и объявил представление про Перуна, Велеса и Диву. Оно началось с появления на помосте мужчины во всем черном, со стрелой-молнией в руках, в нем зрители сразу узнали бога грозового неба и войны Перуна. С другой стороны появилась девушка, на голове ее был венец из цветов. Это была Дива, жена Перуна. Потрясая над головой стрелой-молнией, говорил Перун:

– Собираюсь я в чисто полюшко, отправлюсь на край света белого биться с силушкой Кощея.

Обнимала Перуна Дива дивная и спрашивала его:

– Ай же ты, Перун сын Сварожич! Ты когда вернешься обратно?

Ударили тут барабаны, загудели дудки, заиграли гусли. Забегал под эту музыку Перун по помосту, наконец, ответил громким голосом:

– Как всколышется море синее, и всплывет на морюшке горюч-камень Алатырь, и на камне куст расцветет, запоет на нем соловей, так вернуся я в светлый сад наш Ирий!

Потом снова заиграла музыка, под которую танцевала Дива. И добавил Перун:

– Жди меня, Дива-Перуница, ровно шесть веков. Если не вернусь с чиста полюшка – выходи тогда, Дива, замуж. Выходи за любого, Дива, не иди лишь за Велеса буйного!

Отвечала ему Дива дивная:

– Как одно было Красное Солнышко, а теперь оно закатилось, и остался лишь Светлый Месяц. Был один Перун сын Сварожич, и уехал он в чисто поле…

Потом действие рассказывало, как прошло шесть веков, и не вернулся Перун-громовержец. А в ту пору явился к Диве Велес (изображал его мужчина в овечьей шкуре) и стал уговаривать Диву, жену Перуна верную:

– Поднимался я в небо звездочкой, в синем море плавал щукою – не нашел Перуна Сварожича. Лишь когда цветком обернулся – отыскал его в чистом поле. Обернулся он в дуб зеленый, рядом с ним качалась рябинушка.

И поверила Дива дивная словам Велеса и вышла за него замуж. А в это время скакал к ней на коне своем Перун (скоморох скакал на палке с изображением лошадиной головы). И сердцем почувствовала Дива, что стремится к ней Перун, и сказала Велесу:

– Всколыхнулось море синее, поднялся в морюшке горюч-камень Алатырь и расцвел на камне кустик, и запел на нем соловей. Значит, встречу скоро мужа своего возлюбленного!

И оттолкнула от себя буйна Велеса.

И простил Перун все прегрешения жене своей Диве, и стали они жить-поживать счастливо и богато. Тут на помост вышли все скоморохи и устроили большое веселье с музыкой, песнями и плясками.

Зрители были в восторге. Действительно, такого представления они никогда не видели, да и Игорь вынужден был признать, что и киевским скоморохам далеко до смоленских. Зрители бросали на помост кто что принес – и еду, и шкурки, и монеты. Игорь, расчувствовавшись, отдал гривну.

– Щедрым будет у нас великий князь, – раздался рядом женский голос. Игорь обернулся и увидел девушку, которая судилась со своими братьями. «Елица», – вспомнил он ее имя.

– Щедрый и справедливый, – продолжала она, игриво посматривая на него. – Я подошла к тебе, княжич, с намерением поблагодарить за то, что заступился за слабое и беззащитное существо.

Игорь усмехнулся.

– Ну, уж слабой тебя не назовешь.

– Разве?.. Впрочем, первое впечатление чаще всего бывает обманчивым. Если узнаешь меня поближе, то наверняка изменишь свое мнение.

«Вот этого наверняка не будет», – подумал он про себя и стал выбираться из толпы. Елица шла рядом. Она показалась ему чуть-чуть красивей, чем в первый раз. Наверно, вечерняя темнота сгладила ее некоторые черты: не видно было веснушек, не столь бросалась в глаза горбинка носа. Зато платье подчеркивало развитые груди и округлость сильных бедер. Он по-прежнему опасался ее, смелую и своенравную, и, стараясь избавиться, спросил:

– Тебя, наверно, ждет возок, чтобы доставить в имение?

Она поняла намек, краешек тонких губ ее тронула усмешка:

– Меня не ждет возок, княжич. Я живу рядом. Пройти лесом – и мой терем.

– А не боишься одна прогуливаться по лесу?

– А кого бояться?

– Как кого? Ну, волков, например. Или лихих людей.

– Лихих людей у нас нет. От нас, лесных людей, в лесу никому не спрятаться. Мы все укромные места и тропинки знаем. Вот для тебя, жителя степей, наверняка лес кажется загадочным, а может быть, и страшным.

– Да как сказать…

– А ты так и скажи.

– Ах да! Я совсем забыл: тебя же провожает Мал.

– Может, и Мал, может, и другой. Откуда тебе знать?

Она быстро пошла вперед, наклонилась, сорвала цветок. Игорь непроизвольно отметил ее крепкое, хорошо сложенное тело, точеную длинную шею, толстую русую косу, спускавшуюся ниже пояса.

Вдруг она резко повернулась и прямо взглянула ему в глаза пристальным оценивающим взглядом.

– А ты добрый, княжич. Очень добрый. Только характером слабоват. Нет в тебе крепости. Попадется тебе волевая жена, будет вертеть и так и эдак…

Слова Елицы неприятно поразили его. Такого ему никто не говорил. Он не знал, что ответить, остановился и вперил взгляд в землю, намереваясь повернуться и уйти прочь от этой беззастенчивой девицы. Она угадала его намерение, сказала поспешно:

– Не сердись, княжич. Я не со зла. Наоборот, мне нравятся такие спокойные и мягкие характером люди. Они не обижаются и меня не обижают. Ведь ты меня не обидишь, княжич? – лукаво спросила она и приблизилась к нему так близко, что коснулась животом и кончиками грудей его тела. Игоря всего словно обдало жаром. Он отстранился и сказал сердито:

– Пусть тебя Мал обижает. Прощай, боярыня. Мне пора во дворец, надо отдохнуть. Завтра ждут многие дела.

У нее широко открылись глаза. Впервые он с удивлением отметил, что они большие и красивые, с таким таинственным светом, который завораживал и притягивал к себе. «Ведьма, сущая ведьма», – подумал он.

– Как же так, княжич? – спросила она удивленно. – Ты меня не проводишь всего-навсего несколько сот шагов? Отправишь через лес одну? Ведь сам говорил, что нельзя девушке одной в лесу, да еще ночной порой…

– Ладно, ладно, – торопливо проговорил он. Ему было стыдно. – Конечно, провожу.

Она улыбнулась ему, но в этой улыбке он почувствовал скрытую насмешку: видишь, я была права, ты слабый и покорный, как телок. Он почти возненавидел ее.

Вошли в лес. Беспроглядная мгла, тишина и безмолвие окружили со всех сторон, они давили на него, непривычного к лесным дебрям. Слышны были только шаги Елицы да шелест листьев, которые он задевал в темноте. Игорь старался не упустить из виду спину девушки, она слабым пятном мелькала перед его глазами.

Внезапно она остановилась, предупреждающе положила ему на грудь ладонь, спросила тихим голосом:

– Ты ничего не слышишь?

– Нет, – одними губами ответил он.

– Значит, мне показалось.

И пошла дальше, не оглядываясь.

Сколько шли, он не знал, потому что напряжение было такое, что в голове у него то громко бухало, то тоненько звенело. Вдруг она остановилась, потом пошла куда-то вбок, вернулась, остановилась возле него. Сказала придушенно:

– Я, кажется, заблудилась.

Грудь Игоря будто кто-то обдал холодком.

– Но ведь ты столько раз ходила этой тропинкой…

– Да, но… Пойдем в эту сторону.

Едва прошли несколько шагов, как полетели куда-то вниз. Они кувыркались по влажной глине, натыкались на кустарники и колючие травы, пока не оказались в черной бездне, на сырой земле, среди камешков и полусгнивших корней. Пахло плесенью и грибами. Кругом темень, в небе ни единой звездочки.

– Где мы? – спросил он, стараясь сохранить спокойствие.

– Не знаю, – ответила она испуганно. – Но кажется, или в волчьей, или медвежьей яме. Их много нарыли мужики в этих местах.

– А можно вылезти?

– Куда там! Они и роются с тем расчетом, чтобы никто не смог выкарабкаться.

– Тогда что же делать?

– Ждать утра. Тогда будем кричать. Может, кто-нибудь пройдет мимо, услышит и поможет.

– А если не пройдет?

– Утром здесь оживленно. Главное, набраться терпения.

– А волки?

– Что – волки?

– Вдруг они сюда… кувыркнутся?

Она не ответила.

Медленно тянулось время. Наверху было тихо. «Кому взбредет в голову шляться по лесу в полночь, – тоскливо думал он. – Придется, видно, сидеть до утра. Только бы зверь не явился…»

Вдруг она взяла его за руку – ладонь была сухая, пожатие крепкое, – проговорила:

– Я, кажется, что-то придумала. Карабкаемся вот в этом направлении.

Она исчезла в темноте, сверху посыпалась земля, раздался треск веток. Он на звук полез следом. Наконец почувствовал край ямы, сухую землю. Еще одно усилие, и он оказался на траве. Встал, начал отряхиваться. Она вплотную приблизилась к нему, обняла за плечи, и он вблизи увидел ее огромные блестящие глаза.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она участливым голосом.

Он не ответил. Его угнетала лесная темь, чувство беспомощности. Он чувствовал себя в дурацком положении.

– Ты не ушибся? – задала она вопрос и, не дожидаясь ответа, стала отряхивать его со всех сторон.

– Не надо, – довольно грубо отстранил он ее. – Давай выйдем из этой трущобы.

Она почему-то фыркнула и молча пошла в темноту. Он – за ней. Минут через пять они вышли на просторное место. Едва различимые в темноте, стояли строения.

– Это мое владение, – сказала она.

– Так, выходит, мы блудили совсем рядом?

– Выходит так, – в ее голосе он услышал усмешку.

– Надо же, – растерянно сказал он.

Он стоял и думал о том, что придется идти через лес обратно в Искоростень, а он, конечно, дорогу не запомнил и наверняка будет плутать в лесу; вторично заблудиться ему никак не хотелось.

Она, видно, угадала его мысли, потому что сказала:

– Сейчас пришлю мальчонку из челяди, он проведет тебя до города. – Она стояла рядом, от ее разгоряченного тела пахнуло сладковатым девичьим потом. – Спокойной ночи!

Он сглотнул слюну, ответил хрипло:

– Спокойной ночи.

Она скрылась в темноте. Через некоторое время прибежал заспанный мальчишка и без лишних слов и очень быстро провел его к Искоростеню. И только когда шагал он по пустынным улицам города, его осенила внезапная мысль, что на таком коротком промежутке пути Елица не могла заблудиться, потому что за свою жизнь многие сотни раз ходила им. Значит, все эти блуждания были ею подстроены! Интересно, с какой целью? Но только не с желанием поблагодарить за судебное разбирательство. Выходит, просто хотела подшутить. Нечасто приходится девушкам оставаться один на один с княжичем, будущим великим князем Руси. Почему и не позабавиться, чтобы потом было что вспомнить. Какая же все-таки язва! Недаром он стал опасаться ее с первого момента, как увидел в суде! Чутье не подвело его. Нет, надо держаться от нее подальше. Она может воспользоваться его доверчивостью и не в такие дебри завести!..

На другой день он занимался сбором дани, а вечером потянуло на луга. Почти тут же увидел Елицу. Она участвовала в хороводе. Он подошел поближе, стал наблюдать. Парни и девушки пели протяжную песню, сходились и расходились, кружились и приседали. Игорь невольно наблюдал за Елицей. Движения ее были плавными и красивыми, она танцевала легко и естественно. На Игоря даже не взглянула, хотя он был уверен, что она заметила его присутствие.

Потом участники хоровода пошли на соревнования стрелков из лука. Парни стреляли в тряпичные куклы, старые шапки. Метких награждали громкими восторженными криками, некоторых качали на руках. И тут Игорю мучительно захотелось включиться в соревнования и победить, но он никогда не отличался большими способностями, хотя его учили отличные воины.

Вот один из парней сразил чучело маленькой птицы. Зрители взорвались бурей восторга. Из толпы выскочила Елица, высоко неся над собой букет цветов, и вручила его победителю. А потом встала рядом с ним, сияя от восхищения. И ему мучительно захотелось быть на месте парня и чтобы ему подарили такой же букет цветов. Он круто развернулся и ушел с лугов. Почему-то не выходило из головы, как гордо стояла Елица возле парня, будто сама была победительницей. «Она не только бесшабашная и невыдержанная, но и лишена всякого чувства приличия», – старался унизить он ее нелестными словами.

Но и в горнице он не находил себе места. Им овладела досада неизвестно отчего и неизвестно на что. Он находился в состоянии нервного возбуждения. Что, собственно, случилось? – спрашивал он себя. Ну, неважный стрелок из лука, так это он знал всю свою жизнь и спокойно к этому относился. Зато преуспел в написании рун, он прекрасно ездит на коне, неплохо сражается на мечах… Нет, дело не в этом. Тогда в чем же?

Ах да, Елица… Ему стало досадно, что она с восторгом подарила букет цветов этому парню, а не ему. Точно, точно, именно в этот момент он повернулся и ушел с лугов. Ну и что? Вручила и вручила, ему-то какое дело до этого? И тут он вспомнил, как невольно, даже не отдавая себе отчета, хотел, чтобы она обратила внимание на него, но она не удостоила его даже мимолетного взгляда. Она просто не замечала его, будто вчера не плутали по лесу…

Но так и должно быть! У нее есть жених, Мал! А у него тоже любимая девушка – Нежана. Вот о ком он должен думать постоянно. Ее пока нет, но она скоро приедет, и он даже не взглянет на это взбалмошное существо, у которого семь пятниц на неделе! Так и решено. Он останется в горенке и будет думать только о Нежане. Она хорошая, уравновешенная девушка, ее поведение предсказуемо, она верный и надежный друг. Если он хорошо попросит Олега, то наверняка великий князь разрешит жениться на ней. Дружба с беспокойным соседом, каким было древлянское племя, много значило для Киева, и породниться с самим князем Велигором – это значило обеспечить дружбу на многие десятилетия. Великий князь лучше других поймет значение такого брака. Вот к чему надо стремиться!

Игорь лег в кровать и стал смотреть в потолок. На досках видны были линии и разводы, которые образовывали причудливые узоры – это его занимало. Но вскоре они ему надоели, он встал, прошелся по горенке, а потом решительно оделся и пошел на луга. «Одному скучно, побуду среди людей», – говорил он себе.

Веселье было в полном разгаре. Горели многочисленные костры, возле них развлекалась молодежь. Он остановился возле одного хоровода. Ему почему-то стало грустно. Как ни хитри и ни изворачивайся, а среди юных он казался перестарком. Есть от чего запечалиться…

– Почему княжич стоит в сторонке и не присоединяется к веселью? – раздался рядом голос Елицы. Он вздрогнул, потому что действительно не ожидал ее появления и в то же время внутри себя ощутил радость от встречи с ней.

Он переступил с ноги на ногу, выигрывая время, чтобы правильно ответить и не оказаться смешным. Произнес осипшим голосом:

– Не знаю даже. Молоденькие такие все. А я…

– И-и-и, надо же такое придумать! – Елица весело рассмеялась, подхватила его под руку и увлекла в хоровод. – Моложе тебя, княжич, никого здесь нет!

Он был благодарен ей за вранье, за то, что отвлекла от грустных дум, и за то, наконец, что оказалась рядом с ним. Он ощутил в себе необыкновенный прилив чувств и удивился, как вдруг все переменилось: и стало будто светлее вокруг, и наполнилось каким-то особым, только ему понятным смыслом, а Елица вдруг выделилась из всех и заслонила собой весь остальной мир. Он не мог оторвать от нее взгляда. Она тоже поглядывала на него веселым и победоносным взглядом и еще крепче сжимала его руку своей сухой ладонью.

Они веселились до конца гулянья, пока парни и девушки не стали расходиться по домам. Тогда и они пошли по тропинке, которая вела в имение Елицы. Вдруг стало не о чем говорить, они шли, раздумчиво глядя в землю. Нечаянно он коснулся ее руки; она слегка качнулась к нему, и он ощутил ее плечо; тогда он взял ее за пальцы и пожал их, она тотчас ответила пожатием. И тогда он, неожиданно для себя, встал перед ней и увидел ее огромные, страшные глаза, ощутил на своем лице ее жаркое дыхание, полураскрытый рот с сочными губами. Позабыв обо всем на свете, стал страстно целовать ее шею, щеки, глаза, губы…

Потом они вошли в лес, потрясенные случившимся. Долго молчали. Наконец она сказала, тесно прижимаясь к нему:

– Я еще в суде в тебя влюбилась. Как увидела, так и влюбилась. Вот, думала, такого бы мне в мужья, спокойного и уравновешенного. Мне ведь тоже двадцать стукнуло, пора и о замужестве подумать.

– Но ты же Мала невеста…

– Что Мал!.. Такой же бесшабашный, как и я. Сколько знаем друг друга, столько и ругаемся. По любому поводу и без повода. Взбалмошные оба и невыдержанные… Влюбились когда-то, только от любви той, пожалуй, ничего не осталось. Привычка одна да толки и пересуды людей, что мы жених и невеста…

– Со мной тоже будешь ссориться?

– Нет, с тобой ругаться невозможно. Ты добрый и покладистый. И я буду при тебе мышкой-норушкой, тихой и послушной, заботливой и ласковой. Я тебе буду послушной женой.

– Послушная жена – мечта любого мужчины, – пошутил Игорь.

– Такой я и буду при тебе.

– Ну вот мы и поженились, – вновь пошутил он и вдруг вспомнил, что совсем недавно собирался соединить свою судьбу с другой девушкой. Неужели он такой непостоянный человек? Нет, совсем не так. Он чувствовал, что к Елице у него другое, ранее не испытанное чувство, как будто что-то сильное и властное приковало его к ней и нет сил освободиться от сладостных пут, да и не хочет он воли. Каждый миг пребывания с Елицей доставлял ему необычное наслаждение, и он хотел продлить его до бесконечности.

Спросил, усмехнувшись:

– А сегодня мы снова будем блуждать по лесу?

Она тихо, будто про себя, засмеялась.

– Тебе же не понравилось.

– Я бы хотел повторить. Только без волчьей ямы.

– А никакой волчьей ямы и не было.

– Разве?

– Это мы скатились в крутой овраг.

– А зачем тебе это понадобилось – кувыркаться в овраг?

– Захотелось побыть с тобой подольше. Вот и кружила вокруг своего дома.

– Озорница! Вот ведь какая озорница!

Так шутя и балагуря, они добрались до боярского терема. Было далеко за полночь, наверно, городские ворота закрыты, и придется время коротать до утра под каким-нибудь деревом. Благо, ночи стоят теплые.

– Ну, зови своего проводника. Шустрый у тебя мальчишка!

Елица ничего не ответила. Она глядела куда-то вдаль, поверх крыши терема… Наконец повернулась к Игорю, пристально взглянула ему в глаза и проговорила серьезно:

– Я не отпущу тебя никуда. Ты заночуешь у меня.

Он внутренне напрягся, не отрываясь, смотрел в ее лицо. Наконец спросил:

– А что скажут люди?

Она пожала плечами:

– Поговорят и перестанут. Исстари так ведется, обсудят и оставят когда-нибудь. Надоест.

Вздрогнула, словно освобождаясь от тяжкого груза, взяла его за руку, легонько сжала.

– Пойдем. Назад возврата нет, – и повела за собой.

VI

Четыре дня и четыре ночи пробыл Игорь в имении Елицы. По возвращении во дворец древлянского князя сразу почувствовал перемену к себе. Князь Велигор сумрачно кивнул ему и поспешил удалиться. Богдан был оскорблен в своих лучших чувствах, он не мог простить Игорю измену своей сестре. Нежана и княгиня закрылись в своей светлице и не показывались.

После полудня вернулся с обозом Мал. Спрыгнув с коня, он кинулся к Игорю, обнял его и проговорил горячо:

– Соскучился – слов нет. Попируем сегодня за ужином!

Игорь ответил что-то невразумительное и поспешил уйти. Он закрылся в своей горнице и не показывал носа.

Внезапно к нему ворвался Мал, в руках у него был меч. Он был вне себя, широко раскрытые глаза его вращались, как у помешанного.

– Тебе что, девок не хватает? Решил приволокнуться за моей невестой? – заорал он что есть мочи и кинулся на Игоря. Игорь сам не знал, как увернулся из-под удара, отскочил в сторону, сумев ухватить свой меч. Они схватились в рукопашной.

В это время в горницу вбежал князь Велигор со слугами. Слуги скрутили разъяренного Мала и утащили. Велигор, привалившись к косяку двери, спросил устало и укоризненно:

– Зачем же ты, княжич, такой черной неблагодарностью отплатил нам за теплый прием и гостеприимство? Ох, отрыгнется тебе твоя подлость, горько и тяжко отрыгнется! Мой тебе совет: уезжай побыстрее. Собирай и отправляйся. А я потом остальную дань подошлю. Не бойся, не обману, я своему слову верен.

Игорь готов был сквозь землю провалиться.

У его горницы была поставлена стража из древлян. Об этом распорядился князь, чтобы Мал и его друзья не расправились с ним. Тогда возникла бы непримиримая вражда со всем Киевским государством, которая могла стоить большой крови его соплеменникам.

Игорь вызвал к себе сотенных, они пришли, притихшие и настороженные, хмуро выслушали приказание срочно собираться в путь и молча удалились.

Несомненно, были недовольны княжичем, который не дал им возможность погулять и повеселиться за счет древлян еще недельку-вторую.

Рано утром обоз был готов к отправлению. Никто не провожал. Игорь вскочил на коня, в последний раз взглянул на окна светлицы Нежаны. Они были занавешены, Игорь махнул рукой, обоз тронулся, втянулся в лес.

Внезапно из кустов выскочил Мал, взялся рукой за ремень стремени, пошел рядом. Игорь положил было руку на меч, но, увидев, что Мал безоружен, успокоился. Тот молчал, видно, собираясь с мыслями или стараясь умерить волнение. Наконец выдавил:

– Уезжаешь, значит. Нагадил, напакостил и смываешься.

Игорь молчал, только сильнее и неровнее стал дышать.

– Но напрасно думаешь, что тебе пройдет тобой содеянное. Око за око, зуб за зуб. Не попадайся на узенькой дорожке. Понял?

– Не стращай, – ответил Игорь, тоже едва сдерживаясь. – Я и так каждого куста боюсь.

– Издеваешься? Ну-ну. Только знай: пока я жив, тебе покоя не будет!

И нырнул в чащу леса.

Мал не смог напугать Игоря, но сказанные им слова больно ударили в сердце. Его грызла совесть, что он так скверно ответил на гостеприимство древлян. Но он твердо знал, что если бы пришлось, он, не задумываясь, повторил бы все сначала.

По приезде в Киев сразу явился к Олегу. Великий князь немного оправился от болезни, но был еще слаб. Он полулежал на кровати, обложенный пуховыми подушками. Игоря принял ласково, стал расспрашивать про древлянское племя, как приняли, как рассчитались с данью. Старательно ответив на его вопросы, Игорь сразу перешел к главному.

– Дядя, – решительным голосом заявил он, – я влюбился в боярыню из древлянской земли и намерен на ней жениться!

Олег переменил положение ног, взбил возле себя подушку, положил на нее руку, пошевелил пальцами, внимательно наблюдая за ними. Наконец задал короткий вопрос:

– Так быстро?

Игорь не ожидал подобного вопроса, смутился. Он думал, что Олег станет выспрашивать его, кто такая боярыня, сколько ей лет, красива ли она, знатна ли… А он сразу поставил под сомнение глубину его чувства, нащупав самое больное место в его просьбе. Игорь сразу понял, что ему трудно будет доказать обратное – слишком мало времени пребывал он в древлянской земле. Наконец нашелся:

– Любовь не зависит от времени! Она бывает или настоящей, или…

– Ты – княжич и должен рассуждать по-иному, чем остальные люди, – прервал его Олег. – Брак для тебя должен быть выгодным или невыгодным, причем не для тебя, а для государства. Свои чувства ты должен отодвинуть далеко в угол и забыть про них. Всегда на первом месте для тебя должны быть заботы о Руси. Допустим, ты встретил настоящую любовь. Допустим также, что она у тебя умная и красивая девушка, достойная называться великой княгиней. Но она – славянка. А женой у тебя должна быть только варяжка. Ты обязан продолжить варяжскую династию Рюриковичей, так завещал твой отец, Рюрик!

– Не было такого завещания! Я ничего о нем не знаю! Зато мне известно, что мой отец, Рюрик, – славянин! Он из племени ободритов и приходился внуком новгородскому князю Гостомыслу. Поэтому ильменские словене и пригласили его править на своей земле. К тому же даже слепому видно, что варягов на Руси немного и славяне их скоро поглотят! Их небольшая кучка, а кругом славянское море!

– Не знаю, мало нас или много, – возразил Олег. – Но ты женишься только на варяжке. И только в этом случае будешь великим князем Киевским. Если же откажешься, то великим князем станет другой.

– Рогволд, твой сын! – не выдержал Игорь.

– Да, Рогволд! Да, мой сын! А если не он, то любой другой, который захочет выполнить завещание Рюрика.

– Я все равно женюсь на древлянской боярыне! – запальчиво выкрикнул Игорь.

– Что ж, женись. Коли успеешь, – холодно и отстраненно ответил Олег.

И Игорь понял, что он может не выйти из этой горницы, из великокняжеского дворца, будет убит здесь или в другом месте. Олег вершил государственные дела рассудочно и безжалостно и в вопросе о власти не щадил никого. Это Игорь знал не понаслышке. Спорить и настаивать на своем было бесполезно. Поэтому он сник и перестал перечить.

Олег бросил на него искоса взгляд, сказал умиротворенно:

– Вот и хорошо, вот и ладненько. А теперь спокойно обсудим твой брак.

Олег снова взбил подушку, переложил руку поудобнее. Он явно тянул время, чтобы приступить к более важному разговору. Наконец произнес:

– В Изборске я присмотрел для тебя хорошую жену. Из варяжской боярской семьи. Родители дали ей хорошее образование. В беседе со мной показала здравый, рассудительный ум. Согласие на брак с тобой получено. На днях поедешь, посватаешься. Кстати, зовут ее Хельгой, а русы называют Ольгой.

Игоря спокойные слова Олега хлестали больнее любой плети. Но вдруг его осенило. У славян в обычае было многоженство, и он решил, что исполнит волю Олега и женится на Хельге-Ольге, а потом возьмет второй женой Елицу, она и будет его главной женой. И волки будут сыты, и овцы целы.

Но Олег, как видно, разгадал его мысли. Он резко повернулся к нему и, погрозя пальцем, проговорил:

– Свадьба состоится по варяжскому обычаю. А у варягов запрещено заводить других жен. Любовниц можно иметь сколько угодно, а законная жена должна быть одна. Тем более у великого князя Киевского!

«Все равно будет по-моему, – набычился Игорь. – Вот только подумаю, прикину, как обойти твои запреты, и возьму в жены Елицу!»

Все последующие дни прошли в подготовке к сватовству. По варяжскому обычаю, сватовство проводил жених. Поэтому Игорю пришлось участвовать в осмотре коней, ремонте подвод, снаряжения, укладке питания на дорогу, а главное – в подборе различных подарков. Во все вмешивался сам князь Олег, вникая в разные мелочи. Путь предстоял длинный, без малого тысяча верст. Поскольку обряд совершался по варяжскому обычаю, указанием великого князя от торжеств была отстранена славянская дружина Игоря, она была заменена варяжской. Игорь это тотчас заметил, но сделал вид, что не придал значения.

После долгих раздумий он окончательно наметил новую линию поведения. Отказаться от брака с варяжкой Ольгой он не мог, иначе лишался великокняжеского престола, а это было делом всей его жизни; он настолько свыкся с этой мыслью, столько сил положил на то, чтобы подготовиться к правлению государством, что другой жизни не представлял, и лишиться такой возможности даже из-за Елицы он был не в силах. Но в то же время жить с нелюбимой женщиной не собирался. «Женюсь на Ольге, а буду жить с Елицей, как с любовницей, – окончательно решил он. – Построю ей дворец в Киеве, на зависть всей столице, окружу великокняжескими почестями, будет как сыр в масле кататься. Чего ей еще надо? Только бы побыстрее сесть на престол! Дядя уже на ладан дышит, который раз болеет. Может, и окочурится в один прекрасный момент!»

И все это время Игорь старался уловить момент, чтобы на денек вырваться к Елице. Такой случай представился. Олег уехал по делам к дреговичам, вопросы по сбору в дорогу были решены, слуги и дружинники могли справиться без него. С вечера он собрал съестное, приготовил походные одежду и снаряжение, задал корм коню. С восходом солнца встал, потихоньку собрался, незаметно выскочил из своей горницы, прокрался в конюшню и взнуздал коня. Но в этот момент в дверях появились два варяга-дружинника в полном вооружении. Один из них произнес бесстрастным голосом:

– Не надо никуда торопиться, княжич. Великий князь Киевский Олег приказал не выпускать тебя.

– В отсутствие Олега я являюсь великим князем Руси, и вы обязаны мне подчиняться! – в запальчивости выкрикнул он. – Освободите путь. Я еду по срочным и неотложным государственным делам!

– Мы умрем, но выполним приказ великого князя! – столь же бесстрастно ответил варяг и положил руку на меч.

Игорю пришлось отступить. Он понял также, что варяжская сотня была приставлена к нему не только для сопровождения во время сватовства, но и в качестве наблюдателей и доносчиков.

Тогда он стал искать возможность подать Елице весточку о себе. Однажды на рынке встретил древлянского купца и тайком сунул ему берестяную грамотку с коротким посланием, в котором писал, чтобы она ждала и надеялась и что любит ее по-прежнему.

Наконец тронулись в путь. Игорь ехал то на коне, то пересаживался в возок, а иногда, чтобы размяться, шел пешком. Бескрайние леса перемежались с полями и лугами, переезжали большие и малые реки… Огромная страна Русь, которой нет конца и краю. Жители городов и селений встречали княжича хлебом и солью, щедро угощали. Это вносило какое-то разнообразие в скучную дорожную жизнь.

Но вот и Псков. Он был расположен на высоком холме при слиянии двух рек – Псковы и Великой. Вид его изумил: все привыкли видеть на Руси деревянные строения, даже крепостные стены и башни воздвигались из бревен. А тут, на окраине Руси, гордо стояли сооружения из кирпича, мощные и неприступные.

У ворот крепости их встретили родственники Ольги. Они явились в варяжской одежде. Мужчины были в узких панталонах и высоких башмаках с ременными завязками, кое-кто был в длинных куртках, кто-то в камзолах, а некоторые накинули длинные, до пят, плащи. Все они были подпоясаны ремнями, разукрашенными золотом и серебром, на них висели дорогие цепочки с ножами. На головах у многих были шляпы. Женщины были разодеты в яркую, красочную одежду и увешаны серебряными и золотыми украшениями: кольцами, цепочками, золотыми палочками, застежками и пряжками; пуговицы были из золота и слоновой кости. Игорь, видя столь богатые украшения, вспомнил разговоры в Киеве, что будущий тесть его, ярл Сигурд, полтора десятка лет промышлял грабежом в Европе, разгромил немало городов, селений и монастырей и привез огромные богатства. Знать, не врали люди…

Когда въехали в город, изумлению киевлян не было предела: многие дома были сложены из кирпича и покрыты невиданной на Руси черепицей.

– Сказочный город, – прошептал Игорь и с тех пор на всю жизнь сохранил благоговейное отношение к этому отдаленному городу.

Дом невесты был отстроен по варяжскому образцу. Он был из бревен, прямоугольной формы, длинные стены его были обращены к югу и северу. В дом вели два главных входа: один с восточной стороны и назывался женскими дверями, в него входили только женщины; западный предназначался для мужчин и гостей.

Внутри дома также была своя планировка. Вдоль длинных стен шли широкие лавки, на которых можно было не только сидеть, но и спать. Лавка с южной стороны предназначалась для хозяев, посреди нее находилось высокое кресло, в него сел хозяин, ярл Сигурд. На лавку с северной стороны усадили гостей. Посредине ее тоже было сооружено высокое кресло, в него пригласили Игоря. Между лавками тянулся стол, к моменту приезда гостей он был пуст и тщательно вымыт.

Стены комнаты были обвешаны дорогими тканями пестрых цветов с вышитыми или вытканными картинками, убраны красивыми щитами, шлемами, панцирями. Наверно, тоже собрано с пол-Европы…

После взаимных приветствий Игорь, согласно варяжским обычаям, обратился к Сигурду с просьбой выдать за него свою дочь Хельгу. Сигурд в цветистых словах ответил согласием и приказал ввести невесту. В женских дверях началось движение, одни входили, другие выходили, но невесты своей Игорь так и не увидал. Он недоуменно обернулся к Сигурду. Тот улыбнулся и спросил:

– Ну, как тебе моя дочь, княжич Ингвар?

– Я не вижу ее, – ответил он озабоченно.

– Да вот же она стоит, прямо перед тобой.

Действительно, впереди всех девушек стояла девочка лет двенадцати в белом платье, расшитом серебром и золотом, с золотыми пуговицами сверху донизу, и опоясанная золотым поясом. Волосы ее были распущены, как у всякой варяжской девушки. Игорь заметил ее раньше, но почему-то посчитал или богатой родственницей, или сестрой невесты, но только не невестой: уж слишком она была молода, хрупка и тщедушна. Он растерянно огляделся вокруг, ища поддержки и сочувствия у присутствующих, и хотел уже произнести слова негодования («негоже, добрые люди, отдавать зрелому мужчине в жены девочку-недоросточку!»), но вовремя спохватился, неловко вскочил с кресла, сделал несколько поспешных шагов в сторону Ольги, но потом остановился, вспомнив, что до свадьбы не должен прикасаться к своей невесте, и вернулся на место. Произнес сдавленным голосом заученную фразу:

– Я восхищен красотой и обаянием своей невесты.

К Ольге подошли девушки, под руки отвели к лавке со стороны женского входа и усадили среди женщин.

После этого Игорь объявил, какой он назначает женский дар – дар своей будущей жене. Дружинники внесли короб с драгоценностями, а грамотей зачитал по деревянной дощечке перечень их. Кроме того, Игорь объявил, что Ольга станет владелицей двух городов и пятнадцати селений. Это известие вызвало бурю восторга среди присутствующих: щедрым был женский дар княжича!

Много золота и серебра подарил Игорь и отцу и матери Ольги. У Сигурда даже увлажнились глаза, он не скрывал своего удовлетворения брачной сделкой.

Потом молодых подвели к столу, усадили рядом, и Сигурд связал им руки, а на колени Ольги положил молоток Тора – одного из сыновей всемогущего бога скандинавов Одина. Таким образом освящался брак Игоря и Ольги. На Ольгу надели покрывало.

С этого момента Игорь и Ольга стали называться женихом и невестой.

А потом начался пир. На первое место за столом была посажена невеста, на второе – ее отец, и лишь на третье – жених. Столы были уставлены жареным и вареным мясом, а также сушеной, жареной и вареной рыбой. На красивых блюдах располагалось лакомое блюдо варягов – лошадиное мясо и ветчина. Слуги разносили разнообразных сортов пиво, хмельной мед и заморские вина. Пили разными способами: каждый из своего бокала, пили женщина и мужчина из одного бокала, пускали кубок вкруговую; если кто нарушал какой-нибудь закон пития, то ему назначался карательный кубок; и, наконец, началось состязание, кто больше выпьет…

Три дня продолжался пир, а потом гости отправились в обратный путь. Вместе с Игорем ехала Ольга. Он примирился с тем, что она будет его женой, и даже обрадовался тому, что она еще девочка: меньше мороки, да и совесть не будет заедать, когда привезет в Киев Елицу в качестве наложницы. Никто не осудит его за такой поступок, все поймут, что крепкому и взрослому мужчине для нормальной жизни полагается созревшая женщина, а не девочка-подросток…

А пока он ехал рядом с ней и оказывал подобающие знаки внимания. На ночных стоянках их нередко клали в одну постель, но в этом случае он, согласно скандинавскому обычаю, клал между Ольгой и собой меч, который должен был защитить целомудрие невесты.

Киев торжественно встретил жениха и невесту. Свадьбу играли тоже по варяжскому обычаю. Пригласили арфистов, скрипачей. Пелись песни. Пускались в пляски. В веселье участвовали все, кроме жениха и невесты, да еще великий князь не покидал своего места.

Потом юноши устроили пляску с мечами, которую разучивали целую неделю до свадьбы. Сначала они с легкостью и достоинством рубились мечами, а потом неожиданно для зрителей составили шестиугольную фигуру, называемую розой. Это было так красиво, что присутствующие вскочили с мест и разразились громкими восклицаниями. Движения юношей стали все живее и быстрее, сверкали мечи, звучали воинственные выкрики, и вдруг общий прыжок назад закончил пляску. Восторженный рев свадьбы был наградой участникам пляски.

Потом девушки и парни исполнили танец, который назывался «ломанье колец». Его участники составляли круг под предводительством передового плясуна; он проводил танцующих под поднятые руки всех пар, так что вся цепь пляшущих составляла искусно переплетающуюся толпу.

Много плясок показали варяжские дружинники и проживавшие в Киеве девушки. Пели варяжские протяжные песни, навеянные суровой скандинавской природой и долгими полярными ночами. И, конечно, пили и в одиночку, и мужчина с женщиной, и пускали кубок вкруговую, и состязались, кто больше выпьет…

Жениху и невесте, по обычаю, ставили вместо хмельного воду, поэтому Игорь переживал бесшабашное веселье мучительно и тоскливо, в его голове таилась одна и та же мысль: когда все это кончится?.. Он уже прикинул в уме, что в удобный момент оставит жену и попытается ускакать к Елице. Сделать это будет нетрудно, вся великокняжеская дружина – и варяги, и русы – перепилась, и сторожить его некому. Разве что сам Олег возьмет в руки меч и встанет у их спальни, ухмылялся он. Но тогда он, Игорь, выскочит в окно, и тогда – ищи ветра в поле!

Когда свадебное веселье было в самом разгаре, Олег встал и обратился к молодоженам:

– Пора в опочивальню.

Он повел их по коридорам, неожиданно свернул к входной двери, и они оказались на улице. Здесь их ждал великокняжеский возок и десяток варяжских дружинников.

– Дарю вам, дорогие молодожены, мое личное имение Вышгород. Расположено оно недалеко от Киева, в тихом красивом месте на берегу Днепра. Наслаждайтесь обществом друг друга, для медового месяца лучшего прибежища я не мог придумать. Давайте я вас расцелую!

Возчик гикнул, и возок помчался по улицам Киева, а потом вырвался на просторы полей. Игорь чуть не запел от радости: вот она, воля! Позади Киев с его неусыпными варяжскими дружинниками, а спереди городок, где он будет полным хозяином, в любую минуту сможет выехать к Елице, вообще сможет распорядиться своей судьбой так, как захочет!

Вечером они прибыли в Вышгород. Это была мощная крепость на берегу Днепра. Высокий холм обрывался отвесной кручей к реке, а со стороны суши был окружен глубоким рвом. Деревянные стены небольшой протяженности были очень высокими, с деревянным забором – «забралом», защищавшим его защитников от стрел противника. Да, князь Олег строил убежище для себя на совесть, в нем можно было спокойно отсидеться от любого противника не один месяц. Теперь его хозяином становился Игорь, и этим он был очень доволен.

Посредине крепости стоял двухэтажный терем, вокруг него располагались различные хозяйственные постройки. Ольга сразу нашла себе светлицу, ушла приводить себя в порядок. Игорь, считая себя хозяином, обошел строение. На втором этаже осмотрел просторные сени, предназначенные для устройства пиров. Рядом с ними разместилась княжеская палата, украшенная майоликовыми щитами и рогами оленей и туров, ее Игорь тотчас приглядел для себя. Несколько пустующих горниц будут принадлежать ему и Ольге, они распорядятся ими потом.

Он заглянул на нижний этаж, который был разгорожен на множество мелких помещений. Здесь находились печи, жила челядь, хранились запасы продуктов питания и разное имущество.

Все виденное чрезвычайно устраивало Игоря. Лучшего места для медового месяца действительно трудно было придумать. А теперь можно было и размяться, осмотреть окрестности. Игорь прошел в конюшню, облюбовал вороного коня, оседлал и выехал на нем к воротам крепостной башни. Там дежурил воин-варяг.

– Куда собрался, княжич? – довольно бесцеремонно спросил он.

– Собираюсь проехаться возле крепости.

– Не положено.

– Как то есть не положено? – возмутился Игорь. – Ты почему позволяешь себе так разговаривать с хозяином Вышгорода?

– Я подчиняюсь только Свенельду, сотнику великокняжеской дружины.

– Так зови его сюда!

Воин взял рожок, висевший у него на поясе, и дал протяжный гудок. Через короткое время из одного из помещений вышел варяг, невысокий, широкоплечий, светловолосый, годами немного моложе Игоря. Не спеша подошел, спросил, в чем дело.

– Я хозяин Вышгорода, мне его подарил великий князь Киевский Олег, – высокопарно начал Игорь. – Я желаю совершить конную прогулку, а твоя охрана чинит мне препятствия!

– Согласно приказу, данному мне лично великим князем, тебе, княжич, запрещено покидать пределы Вышгорода до особого на то распоряжения.

– Вот как? А если я захочу выехать по своим делам в Киев или другой город?

– Дружинники моей сотни выполнят приказ великого князя.

Тогда Игорь все понял. Слова Олега о том, что он дарит молодоженам Вышгород, были простым прикрытием заточения его в крепость на правах почетного пленника. Он знал варяжских воинов, которых нельзя было ни уговорить, ни разжалобить, ни подкупить. Поэтому молча кивнул сотнику и побрел к конюшне ставить на место вороного.

В тереме его встретила Ольга. Она всплеснула руками и проговорила восторженно:

– Ах, Игорь, здесь столько помещений! Давай с тобой поиграем в прятки…

VII

Потянулись скучные, нудные дни. С Ольгой Игорь встречался за обеденным столом, перекидывались ничего не значащими словами. Потом шел гулять. Взбирался на стены, подолгу смотрел в заднепровские дымчатые дали, в медленные воды Днепра, потом шел на другую сторону крепостных сооружений и разглядывал лесные массивы, раздольные поля и луга, на которых копошились люди. И постоянно ощущал на своей спине пристальные взгляды варяжских воинов, которые, как он знал, ни на мгновенье не упускали его из виду.

Когда надоедало одиночество, отправлялся в нижний этаж терема, разговаривал с челядью, беседовал с воинами. А сам постоянно думал об одном: как, каким способом вырваться из этой неприступной крепости и умчаться к Елице? Вовлекать кого-либо из челяди он не решался, потому что понимал: в случае провала будет жестоко наказан не он, а тот, кто попытается помочь ему бежать. Олег в таких случаях знал одно наказание: смерть. Причем самую жестокую, мучительную смерть, на придумки варяги были большие мастера.

Близко сошелся со старым конюхом Рачей. Этот пятидесятилетний одинокий человек как-то сразу привязался к Игорю, встречал его у ворот конюшни, приглашал на свою половину, водил по стойлам, рассказывал про каждого коня, их повадки, характер. Коней он любил и хорошо знал. А потом они усаживались за столиком, распивали принесенную Игорем медовуху, вели неторопливый разговор. От него он узнал самое важное для себя: в конюшне можно было раздобыть старые, выброшенные за ненадобностью вожжи. Они валялись в разных местах, от них по мере необходимости отрезали куски, расходовали по личному усмотрению конюхов и челяди. Главное, что они никем не учитывались, и можно было понемногу накапливать их в укромном месте в тереме, а потом связать и спуститься со стены, преодолеть кручу днепровского берега и скрыться по воде. Он выбрал это направление для побега потому, что оно менее всего охранялось, а по Днепру можно было далеко уплыть и скрыться в прибрежных кустах, не оставив после себя следов.

Игорь не торопился, потому что малейший промах мог привести к усилению слежки, и тогда ему никогда не удалось бы покинуть место заточения. Он ждал, когда Рача напивался и тут же за столом засыпал. После этого выбирал нужные вожжи, обматывал их вокруг своего тела, надевал рубашку и шел к себе, чтобы припрятать в одной из кладовок, заваленной поношенной одеждой.

Через несколько дней после прибытия в Вышгород в гости к себе его пригласил Свенельд. Игорь пришел к нему вместе с Ольгой. Сотник и его жена Ясуня устроили им радушный прием. Видно, соскучились в одиночестве и жаждали общения с новыми людьми, да и высокое положение гостя к тому обязывало. Кушанья были собственного приготовления, стол ломился от мяса различного приготовления, днепровской рыбы, овощей и фруктов с огорода. Хозяин щедро наливал гостям медовухи, иноземного вина.

Супружеская чета чрезвычайно понравилась Игорю. Сам хозяин был нетороплив в движениях, осторожен в речах, но порой мог пошутить и заразительно посмеяться. Свенельд был сыном варяжского дружинника, но родился на Руси, и мать у него была славянкой. Ясуня была дочерью киевского купца. Была она приятная лицом, с веселыми смеющимися глазами; с мужа она не сводила влюбленного взгляда и старалась угадать каждое его желание. «Повезло парню, – завидовал сотнику Игорь. – Я бы за такую жену жизнь отдал».

Со Свенельдом он быстро подружился. Он понял, почему восемнадцатилетний воин был назначен сотником и стал отвечать за столь важную крепость. Этого спокойного, неторопливого человека отличали острый ум, наблюдательность и умение в мелочах видеть суть явления. Он постиг многое из военных знаний варягов, охотно рассказывал Игорю различные случаи, происходившие во время заморских походов викингов, которые в то время проникли почти во все страны Европы, грабя и опустошая огромные пространства. Из этих походов они привозили не только несметные богатства, но и военные навыки и умения, которые передавались из поколения в поколение.

Свенельд водил Игоря по крепости, показывал внутренние строения. Прежде всего они посетили клети-кладовые, в которых хранилась различная провизия: рыба, мед, зерно, а в глубоких погребах стояли бочки с солониной, огурцами, капустой и прочей снедью. Свенельд открыл люк в колодец, который питал защитников крепости водой, за ним тщательно следили, часто чистили и меняли сгнившие срубы.

– Полгода выстоим без внешней помощи, – с гордостью говорил Свенельд. – Хватит и еды, и питья. А стены у нас неприступны.

Однажды он разоткровенничался и рассказал про тайный ход, через который можно было уйти, если враг ворвется в крепость.

– Про него никто даже из воинов не знает, – тихо говорил он. – Но тебе, княжичу, ведать положено.

С этого момента Игорь потерял покой. Он день и ночь думал об этом тайном ходе. Лучшего пути для бегства нельзя было придумать. Конечно, по вожжам можно было ночью спуститься к Днепру, если выбрать темную ночь и уловить момент, когда стража на днепровской стороне крепости отвлечется или уйдет на какое-то время со стены. Но бесшумно спуститься будет трудно, а малейший шорох тотчас привлечет внимание воинов, они закидают откос факелами и легко обнаружат беглеца. Но даже если удастся благополучно достичь реки, то все надежды возлагались на то, что он сумеет проплыть большое расстояние по Днепру. А потом надо было купить коня, продукты… Да, один риск налагался на второй, третий, десятый… А вот если заполучить ключ от тайного хода и открыть дверь в него… За ночь можно уйти так далеко, что никакие отряды Олеговы не смогут отыскать! Теперь, посещая сотника, он внимательно приглядывался, где мог быть спрятан драгоценный ключ. Он сосредоточенно следил за каждым шагом Свенельда и его жены, пытаясь вычислить тайник. Однако, несмотря на старание, он ни на шаг не продвинулся к своей цели. А вести разговоры о ключе даже намеками он не решался, Свенельд мог заподозрить неладное, насторожиться и замкнуться да вдобавок предупредить жену, чтобы нечаянно не сболтнула. В общем, приходилось полагаться на удачу или какую-нибудь случайность.

Однажды Игорь прогуливался по крепости и заметил крытую повозку. Он заинтересовался и выяснил, что на ней раз в неделю в крепость привозят продукты, а возвращаются с пустыми мешками, ящиками, бочками и прочей рухлядью. Стражники беспрепятственно пропускали, даже не проверяя ее содержимого. У Игоря моментально созрел замысел использовать появившуюся возможность бежать.

Надо было выбрать случай, когда на площади не оставалось ни одного человека, а такое редко случалось, потому что пространство внутри крепости было маленьким, а народу жило много: и челядь, и ремесленники, и дружинники с семьями и детьми…

Однажды такая возможность представилась. Игорь действовал решительно. Он быстро вскочил в повозку, нырнул под мешки и затаился. Прислушался. Кругом тихо. Сердце стучало в горле, словно собиралось вырваться наружу. Он ждал. Наконец подошел возница, телега тронулась. Вот и ворота. Будут осматривать или пропустят беспрепятственно? Повозка не остановилась. Колеса прогрохотали по деревянному мосту через ров, и вот они едут по полю. Он ничего не видел вокруг, но он так хорошо изучил местность, что и без этого безошибочно определял свое местонахождение.

Он легонько раздвинул над собой мешки. Теперь над ним плыли ветви деревьев. Значит, въехали в лес. Игорь не торопился бежать. Он заранее решил, что попытается скрыться как можно дальше от крепости. Тогда, даже если возница и заметит его, не сумеет быстро предупредить Свенельдовых воинов и ему удастся затеряться в лесных дебрях.

Вдруг телега остановилась. Мужик слез с козел, повозился около лошади, а потом потопал куда-то в сторону. Игорь осторожно выглянул. Они стояли возле лесного домика. Наверно, возчик решил наведаться к родне или знакомому, возможно, он это делал во время каждой поездки, перекусывал и пропускал по бокальчику хмельного. Так что едва ли скоро выйдет.

Игорь спрыгнул на землю и, пригибаясь, побежал в лес. Он придерживался направления, чтобы повозка закрывала его, если кто-то в домике в это время глядел в окно.

Теперь надо было достать коня. На этот случай он взял с собой несколько гривен. Чтобы не плутать, Игорь вышел на дорогу и быстрым шагом пошел по ней, надеясь встретить селение.

Так оно и вышло. Примерно через час он вышел к маленькой деревеньке, расположенной на берегу речки. Завернул в крайний дом. В нем жила довольно бодрая и крепкая старуха. Он ей сказал, что едет из Киева в Туров, во время ночевки волки напугали коня, и тот сиганул в лес. Ему бы хотелось приобрести за деньги другую лошадь, и за ценой он не постоит.

Старуха быстро прикинула, у кого из односельчан имеются хорошие кони, и повела в дом напротив. По пути сказала, что живет в нем крепкий хозяин по имени Ждан, что у него два жеребца и кобыла и что, пожалуй, одну лошадь он продаст.

Так оно и случилось. Игорю понравился жеребец коричневой масти с белой звездочкой на лбу. Он предложил Ждану цену как за боевого коня – три гривны. Хозяин, для приличия подумав, согласился на сделку. Тут же сторговались насчет седла, сбруи и продуктов питания.

Все выходило как нельзя лучше. Теперь надо было выехать на искоростеньскую дорогу, она вела к имению Елицы. От Вышгорода до Искоростеня – три дня пути. Надо было спешить, чтобы не догнала погоня. Но не настолько быстро, чтобы загнать коня. Нетерпение подстегивало Игоря, но он сдерживал себя, часто останавливался, кормил коня и сам отдыхал.

На другой день вступил на древлянскую землю. Здесь приходилось держать ухо востро, никогда не поймешь, что на уме у этого полудикого лесного народа. Правда, ехал он безоружный, не таясь, открыто, всем своим видом и поведением показывая, что у него нет дурных намерений. Но селения старательно объезжал стороной и за все время пути не встретил ни одного человека.

Утром следующего дня случилось непредвиденное. На повороте конь вдруг остановился, захрапел, а потом стал пятиться. Игорь насторожился, пристально вглядываясь в лесную чащу. И вдруг на дорогу вывалился медведь. Игорь не успел ничего сообразить, как конь громко фыркнул и кинулся в лес. Трудно сказать, как в этой безумной скачке удержался он в седле…

Наконец конь стал. Игорь слез с него, взял под уздцы, стал поглаживать, успокаивая. Конь тяжело дышал и дрожал всем телом, его круп был покрыт пеной. Игорь травой счистил ее, а потом повел сквозь чащу, ласково и спокойно разговаривая. В ручейке дал напиться, отдохнуть.

Теперь надо было выбираться на дорогу. В какой стороне она, он точно не знал, но выбрал направление на солнце и скоро вышел на тропинку. Ехал по ней полдня, до самого вечера. Наткнулся на лесную избушку. В ней жили молодой мужчина с женой и тремя детишками. Вокруг избы стояли ульи, висели шкуры животных. Хозяина Игорь застал дома. Гостю он был рад, видно, истосковался среди лесного безмолвия. Хозяйка, высокая, дородная, с крепкими руками, быстро уставила стол лесной снедью, поставила медовуху и сама присела рядом с мужем, чтобы принять участие и в пиршестве, и в разговоре.

Переночевав, Игорь отправился дальше. Дорогу на Искоростень ему растолковали хозяева. К вечеру он был в окрестностях древлянской столицы. Теперь надо было быть осторожным. Кто-то мог опознать его и сообщить Малу, а от того можно было ожидать всего. Он вновь углубился в лес, в бездорожье, стараясь обогнуть город и выйти на имение Елицы.

Ему это удалось. Уже стемнело, когда он подъехал к терему. Он рассчитывал застать ее врасплох, заранее предвкушая, какой приятной неожиданностью для нее будет его появление, как кинется она ему на шею, заплачет от внезапной радости…

Но все случилось иначе. Внезапно из-за кустов рванулась к нему, словно тень, женщина. В ней он сразу узнал Елицу. Она охватила его за ремень стремени, сказала придушенным голосом:

– Стой, Игорь! В тереме засада! Там ждет тебя Мал, он собирается убить тебя.

Она взяла коня под уздцы и повела в глубь леса. Долго шла, петляя по узенькой тропочке, провела по болотистой местности, углубилась в частый липняк и, наконец, остановилась.

– Здесь они не сразу найдут, – сказала она уставшим голосом.

Он сошел с коня, обнял ее, и они долго стояли, не произнеся ни слова. Спросил:

– Ждала меня?

– Да.

– Верила, что вернусь, несмотря ни на что?

– Ни на миг не сомневалась.

– Олег меня запер в Вышгородскую крепость.

– Слышала.

– Тайком сбежал. Наверно, сейчас ищут по всей Руси, – засмеялся он. Она тоже улыбнулась и теснее прижалась к нему.

– А потом коня достал и – к тебе. Думал, нагряну внезапно. А ты оказалась на пути…

– Я еще вчера узнала, что ты едешь ко мне.

Игорь отпрянул, пораженный.

– Каким образом?

– Ты плохого мнения о нашем племени. Если мы безнаказанно будем позволять каждому разгуливать по нашей земле, нас передушат голыми руками. В лесах постоянно дежурят невидимые для чужаков засады, каждый житель особыми условными знаками сообщает обо всех посторонних людях. Ты ехал и думал, что тебя никто не видит, а на самом деле тебя провожали взглядами десятки моих соплеменников.

По спине Игоря пробежал легкий холодок, когда он представил, что в пути за ним следили невидимые наблюдатели. А он-то думал, что всех перехитрил…

Он встрепенулся, спросил:

– Так в твоем тереме засада? Но как же тебе удалось вырваться?

– Люди Мала попросили принести медовухи, а ключи от погреба только у меня.

– Тебя, наверно, давно хватились…

– Конечно. Но сюда не доберутся. Эту тропинку через болото знаю только я.

– Значит, мы в полной безопасности?

– Не надолго. Тебе все равно надо как можно быстрее уезжать из древлянской земли.

– Уедем вместе, – решительно сказал Игорь. – Сейчас же. Пока на моем коне, а в дороге купим второго.

– Не надо. В двух десятках шагов стоит сарай, в нем я спрятала доброго скакуна.

Это известие вызвало настоящий восторг у Игоря. Он в порыве чувств стал целовать Елицу, она отвечала ему не менее страстно.

– Постой! – она слегка отстранилась от него. – Я должна сообщить тебе что-то очень важное.

– Да, да, конечно, – еще не освободившись от дурмана поцелуев, ответил он.

– Знаешь… я беременна.

– Прекрасно! – искренне выкрикнул он так громко, что она прикрыла его рот ладонью. Погрозила пальчиком:

– Нас могут услышать. Здесь и деревья имеют уши.

– Слушаюсь! – дурашливо ответил он, не скрывал своих чувств.

И уже тихо на ухо Елице:

– Я счастлив! Я по-настоящему счастлив!.. А кто у нас будет – мальчик или девочка? Женщины умеют определять по приметам…

– Слишком рано, глупенький, – мягко ответила она, улыбаясь. Она не знала, как встретит он это известие, и теперь была чрезвычайно довольна, увидев проявление неподдельной радости. – Пойдем за моим конем.

Жеребца сторожил старичок. Он поклонился Елице:

– Будь здрава, боярыня!

– И тебе здоровья, Легостай. Все в порядке?

– Никто не тревожил, боярыня.

– Спасибо тебе за службу. Иди, приготовь его в путь.

Старик ушел. Елица положила руки на плечи Игорю и, с любовью глядя в его лицо, сказала:

– Как я мечтала об этом мгновении, когда заберешь меня с собой и мы, наконец, станем мужем и женой! Я знаю капище к северу от имения, мы направимся сейчас прямо к нему, и жрецы совершат свадебный обряд.

– Ты, наверно, не знаешь, Елица, я ведь… – начал он возражение, но она перебила его:

– Мне известно, что ты женился. Это неважно. Славянский обычай разрешает многоженство. Я не буду ревновать свою соперницу. Знаю, что любишь только меня.

– Мы не можем стать законными супругами, – упавшим голосом ответил он. – Я женился по варяжскому обычаю, а у варягов многоженство не допускается.

– Ну и что – по варяжскому обычаю? – возразила Елица. – Мы живем на Руси, и у нас свой закон – русский!

– Это так. Но тогда я буду лишен права занять великокняжеский престол…

– Нужен он тебе? Будем жить в моем имении. Я лично обращусь к древлянскому вечу, оно защитит нас от Мала!

– Нет. Я не в состоянии отказаться от престола. Это мечта всей моей жизни.

У него был вид побитой собаки, однако он стоял на своем. Елица смотрела в его глаза и все больше понимала, что он не уступит, как бы она его ни убеждала.

Она долго молчала. Наконец спросила:

– И какую же судьбу мне уготовил?

Он немного поколебался, но ответил твердо:

– Будешь моей наложницей. Любовницей великого князя Киевского. Разве этого мало?

Она отшатнулась от него, будто ее ударили наотмашь. Отвернулась, стала глядеть поверх деревьев, туда, где в небе догорал закат. Заговорила спокойным, отрешенным голосом, будто не о себе, а о ком-то другом, постороннем:

– Вам, мужчинам, не понять нас. У вас главное в жизни – служба. А для нас – семья, дети. Ребенок для матери – дороже всего на свете. Дороже мужа, всех остальных людей. Ради них мы готовы отдать даже собственную жизнь. Вот и сейчас, ребенка еще нет на свете, а я думаю о его судьбе. Я готова для него на любую жертву. Я его вижу уже большим, взрослым. Я хочу, чтобы он был счастлив.

– Я тоже думаю, – неуверенно начал он…

– Тогда поразмышляй, что ждет его, дитя любовницы? Он с детства будет слышать одни насмешки, что мать нагуляла его. Над ним будут смеяться сверстники. Дети бывают жестокими в силу своего малого ума, они говорят то, что думают. Они будут травить его. А ты представляешь, каким вырастет наш ребенок, который будет затравлен с детства? Еще с детства он будет чувствовать себя неполноценным! Он не получит законного права наследства на имущество своих родителей. Он никогда не станет княжичем, никогда не приобретет такого высокого звания. Неужели я враг своего будущего дитяти и пойду в твои наложницы? Неужели свое счастье поставлю выше счастья своего ребенка, предам свою малышку, свою кровиночку? Неужели сознательно сломаю его судьбу?

– Значит… ты не поедешь со мной? – ошарашенно спросил Игорь.

– Наложницей я никогда не стану, – твердо ответила она.

– Но как же…

– Как буду жить без тебя? Я богата и воспитаю ребенка так, как считаю нужным. Он вырастет и станет боярином, а не сыном наложницы. Улавливаешь разницу? А потом…

– Что – потом? – судорожно сглотнув слюну, спросил он.

– А то, что Мал меня любит. Уверена, что ради своей любви ко мне покроет мой позор и признает ребенка своим. Он бесшабашный, отчаянный, но отходчивый человек. Пройдет время, многое забудется. Буду жить с ним. Поживем – слюбимся, в семейной жизни так бывает часто.

Игорь долго удрученно молчал. Наконец произнес тихо:

– Ты все рассчитала…

– Я ничего не рассчитывала. Я до конца верила, что ты возьмешь меня замуж. Что стану твоей законной женой. А выпалила тебе сгоряча. Что сердцем чувствовала, то и высказала.

Они снова долго молчали. Наконец Игорь стал говорить, медленно подбирая слова:

– Не все потеряно. Я поговорю с моим дядей… князем Олегом… Попробую уговорить… К тому же…

– Я не в обиде на тебя, – прервала она его. – Ты не можешь поступить по-другому. На то ты и мужчина. Не дело мужчине гоняться за бабьими юбками. Ты должен стать великим князем Руси, и ты станешь им. Прости, что хотела сбить с пути…

В это время появился Легостай.

– На той стороне болота мелькают огоньки, – сказал он. – Не иначе как люди Мала с факелами пробираются. Как бы не вышли к сараю…

Елица на мгновение замерла, прислушиваясь. Проговорила озабоченно:

– Тебе пора. Мал может нагрянуть. Пойдем, выведу тебя на перекресток.

Они взяли коня с обеих сторон под уздцы, и пошли по тропинке. Шли молча. Каждый думал о своем. Игорь был потрясен упорством и целеустремленностью Елицы и был растерян. Внутренне он чувствовал ее правоту, но не мог смириться с потерей любимой женщины. Он шел и придумывал слова, которые скажет ей и которые смогут переубедить ее, но таких слов не находилось, и им постепенно овладевало чувство бессилия. Он так рвался к ней, столько преодолел препятствий, был уверен, что они воссоединятся навсегда, и вдруг все рушилось на глазах, и он терял ее, терял навсегда. Он готов был завыть от душевной боли и бессилия.

Елица, наоборот, с каждым своим шагом все больше крепла в убеждении, что она приняла правильное решение. Она ждала Игоря и была убеждена, что они поженятся. Ей и в голову не приходило, что он предложит ей стать наложницей, поэтому была уязвлена до глубины души. Но она уже хорошо знала его мягкий, уступчивый характер, стремление сгладить острые углы в жизни и уже не верила, что он пойдет против своего дяди, князя Олега. Как видно, не судьба им жить вместе, и с этим приходилось смириться.

Но вот и перекресток. Она указала рукой на восход:

– Поедешь прямо. Через час попадется охотничий домик. Найдешь припасы, переночуешь. А потом весь день будешь держаться той же тропинки, она выведет на дорогу из Вручего на Киев.

Он кивнул головой, вздохнул. Спросил робко:

– Может, поедешь со мной?

Она ничего не ответила. Стояла, бессильно уронив руки. Ему стало мучительно жаль ее, и он привлек ее к себе.

– Решайся, Елица. Меня пугает то, что ждет тебя дома. А вместе мы все преодолеем и будем счастливы.

У нее не хватало сил на слова, она только помотала головой и вдруг зарыдала, надрывно, взахлеб, по-бабьи горько и безутешно. Рыдания сотрясали ее тело, по лицу текли обильные слезы, которые вымочили его рубашку. Он гладил ее по волосам, спине, плечам, бормотал бессвязно:

– Ну что ты… Я люблю тебя… Я приеду за тобой… Только дай время устроить все как надо… Жди, жди меня, я приеду…

Она внезапно затихла, только всхлипнула пару раз. Вытерла ладонями слезы, виновато улыбнулась Игорю, проговорила уже спокойно:

– Поезжай. Давай я тебя на прощанье поцелую.

Она поцеловала его в губы, мягко и нежно. Он прижал ее к себе. Потом отстранился, вскочил на коня, ногами подал его вперед, крикнул на прощанье:

– Жди! Я обязательно вернусь!

С ближайшей ветки сорвалась сорока и метнулась в чащу леса, своим стрекотом заглушив топот лошадиных копыт… И наступила полная тишина.

ГЛАВА 2

I

Последнее время Олег все чаще пребывал в тяжких раздумьях о судьбах созданной им огромной державы, простиравшейся от Финского залива до Днепровских порогов. Каково место Руси в мире, каким образом она должна проявить себя, добиться признания и уважения со стороны ближних и дальних стран?

Постепенно он приходил к выводу, что укрепление влияния Руси в мире будет способствовать еще более тесному объединению племен вокруг Киева, что эти два вопроса – повышение влияния Руси в мире и укрепление ее единства, – являются одной большой задачей, разрешение которой в сильной степени укрепит Русь.

Он видел, что страна может расползтись на племенные объединения, словно изъеденная червями шкура. Древляне на своем вече приняли решение едва ли не вдвое уменьшить дань Киеву. Многочисленное племя кривичей вдруг повысило пошлины на провозимые через их земли товары. Что касается Новгорода, то он с самого начала ревниво следил за усилением влияния Киева и при удобном случае старался подчеркнуть свое независимое положение. Случись какая-нибудь заваруха в стране, не замедлят отложиться и Новгород, и кривичи, и тем более древляне, находившиеся в постоянной вражде с полянами.

Эту опасность Олег видел с первого момента создания Руси. Он понимал, что только какое-то большое дело смогло бы увлечь за собой все племена, всех жителей державы – от князей, бояр до горожанина и пахаря. Таким делом могла быть только борьба с внешним врагом. Он вновь и вновь рассматривал и всесторонне разбирал отношения с соседними странами, чтобы прийти к какому-то решению.

Русь установила близкие отношения с Волжской Булгарией. С ней иногда случались военные стычки из-за влияния на финские и славянские племена, но они не доходили до крупных войн. В военном отношении эта страна не представляла опасности, она была слаба, ресурсы ее ограничены, поэтому булгарские цари опасались ввязываться в серьезные конфликты с Киевом.

Сложнее было с Хазарией. Некогда могучая держава, она постепенно, но неуклонно двигалась к упадку. Уже удалось вырвать из-под ее влияния полян, кривичей и некоторые финские племена. Борьба шла с переменным успехом, но в целом Русь одолевала.

За полудикими литовскими племенами располагалось Польское королевство, но оно было далеко, прямых столкновений с ним не было, за этот угол страны можно было не опасаться.

Главным вопросом были взаимоотношения с самой могущественной державой мира – Византией. Хитрые и изворотливые ромеи, славившиеся своим коварством и лживостью, плели интриги между различными странами и народами, натравливали их друг на друга, а иногда направляли свои первоклассные войска и могучий флот, чтобы добиться своего. С таким государством надо было держать ухо востро.

Из бесед жрецов и сказителей старинных преданий Олег знал, что несколько столетий назад правитель Руси Кий с почетом был принят византийским императором. Потом он со своей дружиной ходил на Дунай, основал городок Киевец, намереваясь, как видно, закрепиться на дунайской земле. Однако это не устроило ромеев и они вытеснили его в пределы Среднего Приднестровья – на Русь.

В 810 году объединенные силы славян, ильмеров и жмуди под руководством новгородского князя Бравлина Второго пошли от озера Ильмени к Днепру, перезимовали в Киеве, а потом обрушились на византийские владения в Крыму. Десять дней осаждали они главную крепость – Сурож и, взломав железные ворота, овладели им.

Битва на суше сопровождалась нападением русов на черноморские владения Византии. Воины Бравлина захватили и разграбили город Амастриду и его окрестности. Так Бравлин Второй собрал воедино чуть ли не все славянские земли – от Балтики до Черного моря.

В Суроже он принял христианство. Это, по-видимому, оттолкнуло от него языческих князей, и завоевателю пришлось возвратиться в Новгород. Огромная держава распалась.

В 860 году Аскольд, князь киевский, собрал значительное войско и напал на Византию. Император Михаил Третий с главными силами армии и флота был в походе против арабов. Столица оказалась почти беззащитной. Но разразилась буря, шторм разбил корабли русов. Как видно, Аскольд попал в плен и там принял христианство. На Русь он вернулся уже под христианским именем Николая и в Киеве построил церковь. Она и сегодня стоит в центре города, в нее ходят молиться немногие христиане. Аскольд заключил с Византией первый мирный договор, стали налаживаться с ней торговые отношения. Русские купцы закупали большие партии пушнины, меда и воска у князя Олега, которые он получал в качестве дани с подвластных племен, а также у бояр и на рынках различных городов Руси, и продавали в Византии, а на Русь везли серебряную и золотую парчу, шелковые ткани, вино, восточные пряности. И купцы богатели, и казне великокняжеской был большой прибыток, и Русь богатела.

По весне купцы собирались недалеко от Киева, в городе Витичеве, чтобы совместно плыть дальше по Днепру и Русскому морю в Византию и другие заморские страны. Сюда иногда заглядывал князь, вел неторопливые беседы с торговыми людьми, узнавал много нового про другие страны, а больше всего про Византию. Вот и сейчас он отправился на встречу с ними.

На пристани Витичева было людно, шумно. Вдоль берега стояли десятки судов. Тащили мешки, грузили ящики. Раздавались гортанные крики, веселый смех, лай бегавших по пристани собачонок. Пахло смолой, соленой рыбой. Олегу на мгновение даже показалось, что он находится на берегу родного фиорда. Его тотчас окружили купцы. Постепенно завязался деловой разговор.

– Зовут меня Влесослав, назвали меня в честь покровителя торговли и богатства бога Велеса, – откашлявшись, густым басом проговорил высокий дородный купец. – Торговлю с ромеями ведем издавна. Еще мой прадед ходил в Царьград. И принимали там нас с почетом, и торговали с охотой. Пошлину брали небольшую, дома для проживания предоставляли. Слов нет, славное было время, торговля шла с большим барышом. Находились мы под защитой самих царей ромейских. Никто не смел забижать русских купцов.

Купец остановился, оглядел всех строгим взглядом. Все согласно кивали головами. Потом короткими толстыми пальцами разгладил бороду, продолжал:

– Но вот несколько лет назад появились среди ромеев перекупщики, которых поддержали служилые люди. Захватили они в свои руки почти всю торговлю с Русью. По приходе в Царьград прямо в порту перекупают товар по дешевой цене и отправляют нас обратно почитай без прибыли. А если начинаешь спорить, то служилый народ налагает такую пошлину, что после ее уплаты как ни торгуй, останешься без прибытка. Совсем задушили нас ромеи, князь. Невмоготу стало. Через три дня отправляемся в Византию и не знаем, с чем вернемся. Как говорится, то ли серебро получишь, то ли покажут кукиш!

Купцы дружно загалдели, поддерживая своего товарища.

– Хорошо, – сказал Олег, когда установилась тишина. – Я вас понял, ваши беды мне ясны. Но как я могу помочь вам? Могу написать послание императору византийскому. Писаря я найду, есть у меня такой бойкий человек, знает ромейский язык и сумеет изложить ваши обиды. Но только поможет ли мое письмо? Дело-то ведь непростое…

– Непростое, князь…

– Грамоты, наверно, будет маловато…

– Мало ли с грамотами людей служилых бегает по Царьграду…

Наконец купцы замолчали. Ждали, что скажет великий князь. А он задумчиво смотрел на них и не знал, чем их обнадежить. Наконец развел руками:

– Не плыть же мне с вами с поклоном к царю византийскому!

– Негоже, князь…

– Такое унижение нельзя допустить!

– Вот то-то и оно. Куда ни кинь, везде клин!

Установилось тягостное молчание.

– Ромея только силой можно пронять! – неожиданно воскликнул один из купцов, рослый, кудрявый, с большими круглыми глазами. – Кроме силы ничего не хотят признавать!

Его поддержали другие:

– Считают себя выше всех!

– Ромей хоть в заплатах, а глядит на нас, как на собачонку приблудную!

– Высокомерные весьма!

– Как же! Полмира под ними…

– Кто против них пойдет?..

Купцы стремились выплеснуть наружу все свои обиды, которые накопились у них за последние годы.

Но вот кто-то выкрикнул:

– А вот арабы их били!

– И болгары! – поддержал его другой. – И болгары тоже!

– Стойте, стойте, что я вам скажу! – закричал рослый и кудрявый купец. – Как же мы забыли? Ведь совсем недавно, полтора десятка лет назад, ромейские перекупщики точно так же прижали болгарских купцов. Помнит, наверно, кое-кто из вас, кто плавал тогда в Царьград?

– Помним!

– Как не помнить?

– Так вот! Плакались, плакались тогда болгарские купцы, а потом что? Царь болгарский двинул войска на Царьград и заставил ромеев отменить все ограничения на торговлю, а перекупщиков изгнал!

– Точно, точно!

– Так оно и было!

– Заступился царь болгарский за своих торговых людей[3].

И внезапно наступила тишина. Все выжидающе смотрели на Олега. Для него такой оборот разговора был совершенно неожиданным.

– Так вы что… войну с Византией мне предлагаете?

Охваченные азартом купцы не замедлили откликнуться:

– А что ж!..

– Мы бы и средствами поддержали!..

– От всех купцов Руси говорим: поддержим, князь!

– И города не отстанут. Мы ручаемся!

– Вся Русь встанет!

– Тряхнем ромеев!..

– Богатства у них видимо-невидимо!..

Олег – перекрывая голоса:

– Храбрецы! Войну дурак может начать. Авы подскажите, как ее победоносно закончить!

В ответ – гробовое молчание. Видно, до каждого стал доходить истинный смысл выкриков. Решиться на войну – это не фунт изюма продать…

– Вы знаете, сколько войск у византийского царя? – спросил великий князь.

После долгого молчания Влесослав ответил:

– Знаем, князь. Мы не только торгуем, но и слушаем, что вокруг нас говорят. Наш брат купец – лучший разведчик, мы много знаем о сопредельных странах. Недаром купцов выселяют, когда готовятся к нападению на соседей.

– Тебе известна численность византийской армии? – спросил удивленный Олег. Он сам раньше пользовался услугами купцов, но почему-то не думал, что столь много могут знать дотошные торговцы.

– Известна, князь. – Влесослав по-купечески поднял руки на уровень груди и стал считать, загибая пальцы. – Всего у царя сто двадцать тысяч воинов. Но Византия огромная страна, поэтому войска разбросаны в разных местах. Что касается Царьграда, то его защищает не больше полутора десятков тысяч гвардейских кавалеристов, а также примерно столько же пехотных частей из наемников – хазар, печенегов, иверов и варяг. И если внезапно напасть на столицу, то войск в ней найдешь немного.

– С чего ты взял, что я собираюсь напасть на Царьград? – удивился Олег. – Я на это никогда не пойду! Византия – могущественная военная держава, с лучшим в мире войском и самым могущественным флотом! О войне не может быть и речи. Чего доброго, вы там, в Византии, еще начнете болтать, что я собрал вас для обсуждения плана войны. Вы таких бед накликаете на Русь!

– Конечно…

– Мы это понимаем…

– Чего зря болтать-то!

Олег встал и, дождавшись полной тишины, произнес строго и повелительно:

– А теперь, гости, идите. Собирайтесь в путь-дорогу, а разговор наш закончим! Беды мне ваши известны. Вынесу их на обсуждение Боярской думы. Может, чем-то и поможем.

Он не стал больше задерживаться в Витичеве и вернулся в Киев во дворец. В состоянии крайнего возбуждения стал ходить из угла в угол горницы. Решение было принято моментально. Да, надо готовиться к походу против Византии. Этим сразу решалось несколько важных вопросов. Победа над Византией сразу поставит Русь в число великих держав мира, с ней будут считаться остальные государства. Кроме того, он заставит ромеев торговать с русскими купцами на равных условиях. Тем самым, огромная дань направится в самую богатую страну мира, которая в обмен поставит на Русь нужные ей товары. Пополнится казна, Русь станет богатеть. Но самое главное – вся Русь будет объединена в одном стремлении – сокрушить могущественную Византийскую державу, которая кажется недосягаемой, о которой рассказываются сказки и сочиняются легенды. Победа сплотит племена воедино. Каждый житель поймет, что только в единстве можно добиться больших успехов и защитить себя от любого врага. Неимоверно поднимется и его, Олега, слава державного правителя и умелого полководца. Кто тогда посмеет отказаться подчиниться ему или попытается противоречить в чем-то?

Ну а вдруг поражение?.. Такого в военных действиях не может исключить ни один военачальник. Тем более, когда имеешь дело с лучшей в мире армией, воспитанной в духе великих побед Римской империи. Значит, не надо спешить, а следует тщательно подготовиться к походу, собрать большое войско, вдвое-втрое превышающее ромейское. А для перевозки его по Днепру и Русскому морю придется построить множество судов. Дело затевалось небывалое!

Через две недели, когда купцы уже плыли по Русскому морю, Олег созвал Боярскую думу. Явилось полтора десятка сотенных и тысяцких, военачальники дружины – почти все варяги. Их отцы и деды ограбили пол-Европы, сложили про набеги сказания-саги, которые передавались из поколения в поколение. На рассказах викингов и повествованиях-сагах воспитались думцы. Разве могли они выступить против грандиозного грабительского набега, который предлагал Олег? Поддержка была единодушной. Тотчас прикинули необходимые силы для нападения, подсчитали, сколько потребуется морских судов, раскинули заказ на их постройку между городами. На каждое дело был поставлен ответственный, и работа закипела. Если учесть, что в те века грабеж считался прибыльным и почетным делом, можно представить, с каким восторгом встречены были призывы принять участие и в походе, и в подготовке его!

II

Смутные слухи о военных приготовлениях стали доходить до Вышгорода в начале лета. Говорили разное, но никто толком не знал, куда направятся русские войска: то ли против Хазарии, то ли против Болгарии, то ли еще куда. Намекали на Византию, но в это никто не верил, слишком могучей и неодолимой казалась эта держава.

Наконец Свенельд не выдержал, съездил в Киев. Как только вернулся, пригласил к себе Игоря с Ольгой. Ольга за последние годы сильно изменилась. Теперь это была стройная, наливающаяся молодой силой, красивая женщина. У нее был стройный гибкий стан, гордая поступь, манеры полны изящества. Лоб у нее был широкий и открытый, нос почти орлиный, волосы светлые, глаза большие, синие, они были серьезны и умны. Она неторопливо, с достоинством села за стол, замерла, опустив взгляд. Казалось, сама чувствовала, как красива и неотразимо прекрасна. «Когда и откуда это у нее появилось?» – удивленно спрашивал себя Игорь, на глазах которого произошло чудесное превращение угловатой девчонки в прекрасное существо.

На столе их ждало приготовленное Ясуней кушанье, заморское вино в амфоре, которое Свенельд купил в Киеве.

– На Руси такое творится, что и высказать невозможно! – начал он восторженно. – Вся Русь готовится к походу на Византию! В дружине великого князя только и разговоров о несметных богатствах ромеев. Говорят, что каждый дом напичкан золотом и драгоценностями, в монастырях и церквах столько всего, что только десятками судов можно вывезти! Норманны ни разу не добирались до Византии, и все добро лежит нетронутым. Вот где можно поживиться!

– Олег принес на Русь грабительский дух Скандинавии, – мрачно проговорил Игорь. – Вместо того, чтобы обустраивать свою страну, норманны все силы бросили на грабеж других народов. Скандинавия из-за этого нищает. Она проедает награбленное, не заботясь о строительстве городов и развитии торговли. Норманны не ценят добытые легким путем богатства, беспечно пускают их на ветер. Как приходит, так и уходит! Если и Русь займется грабежом, ее ждет судьба нищей Скандинавии. Народ должен работать, а не грабить, только тогда страна будет богатеть.

– Всегда ты идешь против Олега, – возразила Ольга, не поднимая глаз, но грудь ее стала вздыматься выше, а щеки покрылись румянцем. – Не думаю, что у него только грабительские намерения. Не таков великий князь, чтобы думать лишь о грабежах. Он руководствуется государственной значимостью!

У Игоря на челюстях заходили желваки. Он ответил, еле сдерживаясь:

– И какие государственные интересы могут быть у бандитов?

– Олег не бандит, а великий князь, – темнея глазами, ответила она. – В тебе говорит ревность, а не ум.

– Он не девушка, чтоб его ревновать, – зло ответил Игорь. – А мне не по нраву, что ты при каждом случае спешишь его защищать!

– Нет, вы не представляете, какая строительная работа идет по всей Руси! – вмешался Свенельд в перебранку супругов. – Строятся русские лодки-однодеревки, под руководством варягов сооружаются норманнские морские суда. Трудно поверить, но Олег в разных городах заказал две тысячи кораблей. Можете представить, какое войско будет двинуто против Византии!

– Легко подсчитать, сколько грабителей отправится на Царьград – восемьдесят тысяч. Но невозможно предсказать, сколько там сложат голов наши соотечественники, по скольким из них заплачут матери, жены и дети…

– Погибшие в бою воины попадают в царство Вальхалле, где пьют пиво и мед, едят вкусного вепря, и еда и питье никогда не убывают, – с силой проговорила Ольга. – А тех, кто дрожит за свою шкуру, бросят в обитель мрака, Нифльхейме, где они будут вечно дрожать от холода.

– Тебе бы всегда противоречить и говорить поперек!

Игорь вскочил и выбежал из горницы. Следом за ним вышел Свенельд. Игорь стоял у перил крыльца, тяжело дышал. Свенельд обнял его за плечи.

– Стоит ли обращать внимание на слова женщин! Стрекочут себе и стрекочут, такая порода. А мы, мужчины, должны быть снисходительны к женским слабостям.

– Другие женщины изо всех сил стремятся сохранить мир в семье. А она… Ну, сил нет больше! Только против! Только против!

– Молодая еще. У меня Ясуня тоже поначалу хотела, чтобы все было по ее, везде свои порядки наводила. А потом поняла, смирилась.

– Твоя Ясуня – добрая душа. А у нас что ни день – скандал!

– Ладно, ладно, все они хороши… пока спят.

– Нет, ты только подумай, какую чушь она несет!.. На Руси несколько тысяч варягов. Почти все они пришли молодые, большинство переженились на славянках, у них родились дети, которые говорят по-русски, живут по обычаям русов и считают своей родиной Русь. А она – про Вальхалле, Нифльхейме. Глупая баба!..

– Ничего. Перемелется – мука будет… Я о другом. В Киеве нехороший слух витает. Олег на время похода на Руси вместо себя своего сына Рогволда оставляет. Дескать, пусть русы привыкают к новому великому князю. Помрет Олег – вот вам и новый правитель! Берегись. Двоим медведям в одной берлоге не ужиться.

– Я давно этого жду. Я живу в постоянном страхе покушения…

– Если поход будет успешным, на волне народной признательности и уважения к Олегу сделать это будет нетрудно. Никто и не заметит.

– Что же делать? – Игорь затравленно оглянулся. – Любой из обитателей Вышгорода может быть подкупленным убийцей…

– Кроме меня и Ясуни, княжич. На нас можешь положиться, как на самого себя.

– Спасибо, Свенельд. Век буду помнить твою верность. А теперь пойдем к женщинам.

Наступила осень. Неожиданно из Киева прискакал гонец с приказом Игорю и Свенельду с семьями прибыть к великому князю. Игорь при этом известии сильно побледнел, но Свенельд успокоил:

– Захотели бы с тобой расправиться, вызвали бы одного. А раз поедем оба, значит, для чего-то стали нужны.

Игоря принял Олег. С первого взгляда было видно, что великий князь тяжело болен. В глазах у него не было прежнего блеска, усы обвисли, ладони стали сухими. Говорил он тихим голосом, делая короткие перерывы между словами.

– Одолевает меня болезнь. Знахари сбились с ног, каких только снадобий не надавали. Отпустит немочь на полгода – и снова за свое.

Олег указал на место возле себя. Игорь обратил внимание, что могучая рука князя стала тоньше, а кожа на ней бледная, с синими прожилками вен.

– Ты хорошо выглядишь, дядя, – пытался успокоить его Игорь.

– Спасибо на добром слове. Но я вызвал тебя не для того, чтобы пожаловаться на свое здоровье. – Олег помолчал, осторожно переменил положение тела. – Весной с войском отправлюсь в поход на Византию. Сколько месяцев займет это мероприятие, не знаю. А на Руси за хозяина должен остаться кто-то другой. Так вот намечаю тебя. Руководи и правь державой, как великий князь.

– Спасибо за доверие, дядя, – с трудом проговорил пораженный Игорь.

Он не знал, как тяжело далось такое решение Олегу. Долго думал он о том, что случится, если во время многомесячного похода вдруг сразит его тяжелая болезнь. Тогда войско останется без полководца, а это означало верное поражение. Надо брать с собой надежного и известного среди воинов военачальника. Единственным человеком, который мог при необходимости заменить его, был его сын, Рогволд. Но Рогволда он видел во главе Руси, надо было оставить его в Киеве, надо было приучить население страны, что Рогволд – его преемник. Но и ставить под удар небывалый по размаху поход он не должен был ни в коем случае. Как поражение от Византии предрекло падение киевских правителей Аскольда и Дира, так и Олег мог лишиться великокняжеского престола. В крайнем случае в борьбу за власть мог вмешаться Игорь и отстранить Рогволда от высокого поста.

После долгих раздумий Олег пришел к выводу, что главное в настоящее время – успешный набег на Царьград, победа над ромеями. На это надо бросить все. Добьется победы – приобретет и власть, и влияние. Потерпит поражение – ждут неисчислимые бедствия. Поэтому следует взять с собой Рогволда, а на Руси оставить Игоря. Хотя бы и для того, чтобы все увидели его беспомощность и слабохарактерность. Послал его Олег к древлянам собрать дань, так он за какие-то полторы недели сумел так настроить против себя племя, что едва ноги унес. Так и на великокняжеском престоле опорочит он себя. Никто нас так не позорит, как мы сами себя.

– Вот и хорошо. – Олег похлопал Игоря по колену. – Бери бразды правления в свои крепкие руки, чтобы я за спиной у себя чувствовал надежную подпору. Тебя не надо представлять людям. Ты – сын Рюрика, твое слово будет законом для каждого русича.

– Буду стараться, дядя.

– Ладно об этом. Как семейные дела? Я сознательно дал тебе возможность крепче связать брачные узы с Ольгой в благоприятной обстановке, чтобы никто не мешал. («Старый лгун и притвора», – неприязненно подумал Игорь.) Наследника не ждете?

– Пока нет.

– Не тяните. Дело это государственное! – засмеялся он и вдруг зашелся в кашле. Кашель не останавливался. Олег махнул рукой, чтобы Игорь уходил.

Он вернулся к Ольге окрыленным. С порога подхватил ее и на руках стал кружить по горнице. Она шутя отбивалась от него:

– Что с тобой? Отпусти! У меня голова кружится!

Он поставил ее на ноги, стал радостно смотреть ей в глаза. Выпалил:

– Я скоро стану великим князем!

Она прищурилась, недоверчиво оглядывая его с головы до ног.

– Ты что, не веришь? Считаешь, что не подхожу для такой высокой должности?

– Угадал.

Игоря словно холодной водой окатили. Он поскучнел, отошел к окну. Он был раздосадован, обижен, но не хотелось в такой день затевать ссору. Сказал как можно спокойнее:

– Только что Олег сообщил мне, что на время военного похода я сяду великим князем в Киеве.

– Вон как! А что Рогволд?

– При чем тут Рогволд?

– Насколько я знаю, он должен был остаться в Киеве.

– Откуда мне знать! Есть распоряжение Олега, остальное меня мало волнует.

Ольга смягчилась, вкрадчивой походкой подошла к нему, припала к плечу.

– Ну, прости меня. Сама знаю свою скверную привычку высказывать свое мнение, не подумавши. А оно редко нравится окружающим. Я знаю, жена должна быть покорной и покладистой и во всем подчиняться мужу. Буду стараться быть такой.

Игорь непритворно обрадовался. Ему хотелось спокойной семейной жизни, чтобы дома он мог отдохнуть от дневных хлопот. Непрерывные ссоры и дрязги измотали его. В них он винил только Ольгу, и был уверен, что, если она хоть немного изменит свое поведение, наступит тот долгожданный мир, к которому стремился. Ответил:

– Хорошо бы! Я бы для тебя расстарался ото всей души.

Он обнял ее, она положила голову ему на грудь. В их доме наступили мир и согласие.

Игорь стал вникать в сложные дела управления державой. Иногда вместе с Олегом, который преодолел болезнь и казался бодрым и полным сил, а чаще один выслушивал он конюшего о наличии конского состава в войске, кормах для лошадей, готовности их к длительному военному походу. Приходилось выезжать в отдаленные уезды, лично осматривать стога сена, амбары с овсом, наказывать нерадивых. Много времени пошло на разбор дела у чашника, который ведал всем продовольствием страны. Каждый хотел урвать долю пожирней из этой кормушки, все старались воспользоваться малейшим послаблением для воровства. Игорь старался не только покарать лихоимцев, но и по возможности не допустить новых злоупотреблений. Однако скоро убедился, что это зло неистребимо. Страна большая, уследить за всеми было невозможно, а верить никому было нельзя.

Наконец наступила весна. В апреле 907 года Киев представлял собой огромный военный стан. Все улицы и переулки, прилегающие к городу луга были заполнены вооруженными людьми. Здесь были воины от всех племен Руси: и словене, и кривичи, и древляне, и дреговичи, и радимичи, и поляне, и дулебы, и тиверцы, и северяне, и варяги, и чудь, и меря.

К берегам Днепра приткнулись сотни судов, которые все прибывали и прибывали. Издали увидал Игорь Мала и Ждана, которые возглавляли древлянскую дружину. Он знал, что Елица вышла замуж за Мала, у нее родился сын, которого назвали Брячиславом. Его, Игоря, сын.

Перед отплытием великий князь Олег вместе с сыном Рогволдом и боярами поднялся на холм, на котором располагалось капище Перуна, бога грозового неба и войны. Бойцы с неприкрытыми головами окружили священное место. Был зажжен костер, в который жрецы стали бросать жертвы. Все встали на колени и вознесли руки к небу, моля Перуна дать победу русам.

А потом войско отправилось вниз по течению Днепра. Толпы киевлян и жителей окрестных селений далеко провожали суда с воинами, пока они не скрылись за поворотом.

III

Потянулись тягучие месяцы ожидания. Жизнь будто замерла. Мужчин на улицах Киева было почти не видно. Всюду женщины шмыгали, как мыши. Остановятся, спросят друг друга о новостях из-за моря и разойдутся, поспешно и озабоченно.

Новости стали поступать в конце июля, когда прибыли заморские купцы. Они рассказывали, что русы одержали ряд побед над ромеями, захватили большие богатства и пленников, много народу посекли, других жестоко мучили и много зла сотворили. Иностранцам верили не очень, но вести о победах радовали.

Наконец в августе приплыл гонец от Олега с известием, что ромеи разбиты и заключен выгодный мир. Это вызвало взрыв ликования в Киеве. Люди на улицах поздравляли друг друга, ходили в гости, устраивали веселые гулянья. Игорь тотчас послал гонцов во все племенные центры, теперь о победе знала вся Русь.

Через месяц прискакал посланник от великого князя, который сообщил, что вот-вот прибудет русское войско. Встречать победителей вышли далеко за пределы Киева. Едва увидели суда с воинами, как все сорвались с места и кинулись навстречу; некоторые нетерпеливые кидались в воду и плыли навстречу кораблям…

Игорь вместе с Ольгой и боярами встречал Олега и его дружину на киевской набережной. Он сразу обратил внимание, как изменился за эти месяцы великий князь; он сильно похудел, заметно постарел, резкие морщины прорезали все его лицо, шея стала дряблой, в глазах таилась усталость и, как показалось Игорю, неизбывная горечь. «Видно, много русов погибло и дядя тяжело переживает потери», – подумал Игорь. Он не знал, как близко оказался к истине.

Игорь пошел навстречу Олегу. Они обнялись. Игорь пошарил взглядом вокруг, ища Рогволда, чтобы приветствовать и его. Но Рогволда не было. Он недоуменно взглянул на Олега. Тот, поймав взгляд Игоря, ответил глухим голосом:

– Погиб Рогволд, – и тяжело зашагал по днепровской круче…

Киев на несколько дней превратился в сплошной ликующий город. На улицы были выкачены бочки с медом и пивом, на кострах жарили и варили еду, воины раскидывали перед народом диковинные заморские товары, всюду шла бойкая торговля. Музыка и песни неслись над столицей, все обезумели от радости, празднуя победу и возвращение из похода родных и близких. А те, у кого они не вернулись, топили свое горе в хмельном меде и вине.

Игорь отмечал победу за одним столом с дружиной Свенельда. Разгоряченный вином, Свенельд рассказывал подробности сражений с ромеями. По его словам, русы удачно высадились на берегу, развернули силы и успешно отразили нападения царской кавалерии, которая хотела сбросить их в море. Полдня продолжалась битва, а потом Олег кинул в обход несколько отрядов, которые полуокружили ромеев и заставили отступить к Царьграду.

Тогда русы растеклись по побережью, беспощадно грабя города, селения, церкви и монастыри. Богатства действительно оказалось неимоверно много. Византия – зажиточная страна, прямо-таки сказочное царство.

А пока русы предавались буйным страстям быстрого обогащения, Олег раздумывал над тем, как взять столицу ромейской державы. Он объехал окрестности, внимательно изучая крепостные стены и подходы к ним. Стены были неприступными. Двинуть на них слабо вооруженные полки соотечественников – значит положить множество голов и не добиться успеха. Единственным слабым местом в защите Царьграда были стены вдоль залива Золотого Рога, они были невысокими и легко преодолимыми. Но суда русов не могли войти в него, узкий вход был перегорожен огромной железной цепью.

И тогда в голове Олега родилась необычайная задумка. Он приказал поставить суда на колеса, дождался попутного ветра, развернул на них паруса, в суда впряглись воины, и огромный флот двинулся на столицу Византийской империи по берегу. Если бы корабли были спущены в Золотой Рог, то Царьград оказался бы под угрозой захвата. И тогда императоры запросили мира. Пришли от них послы к Олегу и сказали: «Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь». Олег выставил требование: уплатить по двенадцать гривен на корабль, а всего в походе участвовало двадцать тысяч судов. И согласились на это греки, и отошел Олег от Царьграда. Он подъехал к воротам Царьграда и в знак победы прибил к ним свой щит. После этого войско русов отошло от столицы и стало ожидать выплаты дани. В ходе дальнейших переговоров ромеи согласились не только выплатить обещанные деньги на каждого воина, но и дать дань Киеву, Чернигову, Переславлю, Полоцку, Ростову, Любечу и другим русским городам. Только когда русы получили все сполна, они покинули берега Византии.

– А как погиб Рогволд? – спросил Игорь.

– Мужественный был воин, а смерть принял нелепую, – ответил Свенельд со вздохом. – Бой только начинался, помчались на нас ромейские всадники, выпустили тысячи стрел, и надо же такому быть, что одна из них угодила Рогволду прямо в горло. Говорят, отвлекся на мгновенье, отдавал распоряжение…

– На все воля небес, – проговорил Игорь. С Рогволдом у него были сложные отношения. Он ценил его воинскую доблесть, но не любил за грубость и жестокость.

Через неделю после возвращения Олег созвал Боярскую думу, пригласил на нее купцов и других знатных людей. Он был мрачен и угрюм, все видели, что смерть единственного сына сломила его и он даже не пытается этого скрыть. Тяжело опустившись в кресло, он стал излагать итоги военного похода. Говорил тихим голосом, но стояла полная тишина, и каждое слово было слышно в каждом уголке просторных сеней.

Великий князь рассказал о победах русов на земле ромеев, подробно поведал о дани, которую получила Русь.

– А теперь о самом главном для торговых людей, – тем же ровным голосом продолжал он. – Мы заключили с царями ромейскими договор. Никакая дань не принесет нам столько богатства, как торговля с самой могучей и процветающей страной мира. Теперь русские купцы будут торговать без уплаты пошлины (среди купцов произошло оживление, они весело переглянулись между собой, заулыбались). Им предоставляется место для жительства, а также бани для мытья. Причем все это бесплатно. Императоры Леон и Александр распорядились, чтобы в течение полугода русам даром выдавались съестные припасы – хлеб, вино, мясо, рыба и овощи. А когда наши купцы будут возвращаться на Русь, им так же бесплатно выдадут на дорогу съестное, якоря, канаты, паруса и все нужное.

По окончании речи Олега в сенях началось всеобщее оживление. Купцы вставали с мест и благодарили князя за великие благодеяния, которые он отвоевал для них. Олег не стал дослушивать хвалебные речи, тяжело встал и ушел в свои покои.

Успешный поход и богатая добыча разожгли у некоторых отчаянных людей страсть к грабежу. В разговорах все чаще стало упоминаться Каспийское море. Через него проходили торговые пути из сказочной Индии в Европу, на южных берегах его лежала загадочная Персия, откуда везли ковры, шелка, пряности и вина, воды его моря бороздили многочисленные торговые суда – лакомая добыча для лихих людей.

Однажды Игорь с Ольгой зашли к Свенельду и застали его жену в слезах.

– Вот! Собирается снова воевать! – взорвалась всегда спокойная и уравновешенная Ясуня, когда они уселись за обеденный стол. – Хоть вы ему скажите! На кого оставляет? Погибнет, в нищете придется жизнь заканчивать… Чего еще надо? Все у нас есть, разве птичьего молока не хватает…

Игорь был противником грабительских набегов, даже успешный военный поход против Византии не поколебал его мнения. Поэтому свои слова Ясуня явно адресовала ему. Но он промолчал. Он знал, что ему тотчас будет противоречить Ольга. Ее нарочито монотонный, с металлическим оттенком голос, слова, высказанные с большой внутренней силой, выводили его из себя. Поэтому в последнее время он или избегал разговоров на серьезные темы или молчал в ее присутствии.

Однако Ольга не промолчала. Глаза ее вспыхнули холодным блеском, она проговорила зло и напористо, явно обращаясь к Игорю; это было продолжением их давнего спора:

– Выходит, мужчины должны сидеть по домам и прятаться под юбками своих жен? Какие же они воины! Настоящий мужчина должен отличаться воинственностью. Он должен показать свою храбрость в военных походах и сражениях. Друг женщины только тот, кто отважен при звуке оружия. Не смазливую красоту, а мужество ценим в мужчине мы, женщины!

– Правда твоя, Ольга! – стукнув по столу кулаком, проговорил Свенельд. – А ты, жена, молчи! Твое дело – дети и печка!

В 909 году большая ватага смельчаков и искателей легкой добычи под руководством нескольких предводителей отправилась на Волгу, а по ней – в Каспийское море. Долгие месяцы о них ничего не было известно. Только в начале 910 года малая часть их вернулась на Русь. Возвратился домой Свенельд грязный, оборванный, без добычи.

Горек был его рассказ. Проходя через Хазарское государство, предводители ватаги обещали кагану половину добычи, которая достанется им на Каспийском море. У южных берегов налетчики разделились на две части: одна стала воевать с Ширваном, что на Апшеронском полуострове, а другая отправилась опустошать персидские земли. Свенельд пристал к тем, что позарились на персидские богатства. Высадились на берег в сентябре, когда спала жара, а на полях был собран урожай. Врывались в селения, с гиканьем и свистом рассыпались по домам, рубили мечами направо и налево, хватали персиянок за длинные косы, запихивали в мешки ковры, оружие, ткани, увешивали шеи золотыми и жемчужными ожерельями, напяливали на загрубелые, негнущиеся от долгой гребли пальцы дорогие кольца и перстни. Суда отчаливали от берега, полные дорогой утвари, еды и вина. Радовались русы, как малые дети. Такого богатства многие из них не видывали никогда, заживут теперь на славу!

Хотя многие готовы были вернуться на родину, но предводителю ватаги Буривому показалось мало добычи, и он решил напасть на крупный город Амуль. Высадились в полночь и двинулись к городу. На рассвете увидели зубчатые стены, быстро изготовились к приступу. Но тут с крепости ударили барабаны, отворились ворота и на русов двинулись войска, со спины ударила кавалерия. Как видно, молва о набегах дошла до персидского шаха, и он прислал подкрепление. Началась страшная рубка. Только половине русов удалось пробиться к судам и поспешно уйти в море. Обозленный Буривой развернул суда к апшеронским берегам и вдоволь потешился над приморским населением. Там соединились со вторым отрядом. Но начались зимние ветра, на море заштормило, пришлось прибиться к одному из островов и остаться на зимовку. Наскоро соорудили землянки, камышом закрылись от ветров, но одолевали сырость, холода, нехватка пресной воды. Начались болезни, кладбище стало быстро заполняться свежими могилами.

С установлением теплой и тихой погоды отправились на север. В устье Волги половину добычи послали хазарскому кагану и без опаски двинулись мимо Итиля. Но оказывается, гвардию кагана составляли мусульмане, много мусульман было в окружении властителя хазар. Они были извещены о грабежах и насилиях русов над мусульманами и обратились с просьбой к нему: «Позволь нам разделаться с этим народом: он вторгся в землю братьев наших, мусульман, пролил кровь их, попленил их жен и детей». Каган не в силах был удержать их. Они устроили засаду и истребили почти весь отряд. Немногим удалось вырваться из этой кровавой сечи и бежать на север. Но там они попали под удары болгар и буртасов. Лишь жалкие остатки их вернулись на Русь.

IV

В начале 912 года Олегу занедужилось. Он заперся в своих покоях, никого не принимал, никого не хотел видеть. К нему вернулась старая болезнь, к тому же он, как видно, продолжал тяжело переживать гибель своего сына Рогволда. Но с наступлением весны ему стало легче, он вызвал к себе Игоря и Ольгу.

Великий князь сидел в кресле. Одет он был в белое корзно, окаймленное золотой нитью, седые волосы были распущены по плечам, и, хотя лицо его было бледно, глаза из-под широких бровей глядели весело и зорко.

– И снова идете ко мне только вдвоем, – с усмешкой проговорил он довольно бодрым голосам. – А я думал, что увижу вокруг вас кучу ребятишек. Нехорошо, нехорошо обманывать надежды старого человека, тем более великого князя!

Этими словами он вогнал в краску Ольгу, а Игорь с удивлением отметил, что никогда прежде дядя не разговаривал с ним так душевно, весело и шутливо. К чему бы это?

Он усадил их перед собой, долго и внимательно разглядывал. Наконец проговорил удовлетворенно:

– Пара вы хорошая. Оба красивые, умные, а главное – молодые. Не скрою, завидую. Хорошо быть молодым, столько заманчивого видишь впереди, столько еще можно сделать!

– Ты, дядя, еще не стар и много потрудишься на благо Руси, – как можно мягче сказал Игорь.

– Куда там! Самые лучшие годы позади, я это чувствую и знаю… Как раз по этому поводу и вызвал вас. Надумал я посетить Новгород и деревню Ладогу. Душа истосковалась по местам, где прошла моя юность. Во сне вижу дремучие леса, в которых собирал грибы и ягоды, хочу вновь подышать прелым запахом листвы, походить по мягкому ковру лишайников, потрогать руками вековые дубы, посидеть в просторном сосновом лесу. Вы понимаете меня!.. Поживу там лето, отойду от забот, наберусь сил, а осенью вновь примусь за государственные дела. Ну, как вам мои соображения?

– Крайне разумные, – ответила Ольга, преданно глядя в глаза князю. Она полюбила его как дочь с самой первой встречи и не стеснялась показывать свою привязанность.

– Я не сомневался, что найду у вас поддержку, – удовлетворенно проговорил Олег. – А теперь слушайте меня внимательно. На время своего отъезда оставляю тебя, Игорь, на киевском престоле. Тебе уже приходилось выполнять это ответственное поручение, и ты с ним успешно справлялся. Поэтому отъеду со спокойной душой. На днях извещу о своем решении Боярскую думу, а через пару недель отправлюсь в дальний путь.

Игорь встал, поклонился:

– Благодарю за доверие, великий князь. Все силы и ум положу на пользу державы нашей.

– Я верю.

Они обсудили разные мелкие вопросы. Прощаясь, Олег полушутя-полусерьезно сказал им:

– Про наследника престола не забудьте. И вот вам наказ: обязательно дайте ему варяжское имя. Это моя просьба и приказ. Выполните?

– Обязательно выполним, – посерьезнев, ответила Ольга.

– Назовите мальчика в честь моего сына – Рогволдом.

Через полмесяца Олег отбыл на север. Игорь погрузился в повседневность больших и малых дел.

Однажды во время ужина Игорь, не поднимая глаз, сказал Ольге:

– Устал я. Такое напряжение испытываешь, когда решаешь государственные дела! Хоть в Боярской думе, хоть на красном крыльце во время великокняжеского суда. Ни в едином слове нельзя допустить промаха. Изо дня в день, как туго натянутый лук.

Ольга молчала, видно, стараясь вникнуть в суть рассуждений мужа.

– Хочу отвлечься немного. Распорядился сегодня, чтобы организовали охоту. Но не великокняжескую, с оравой загонщиков и борзыми псами, а скромную, для узкого круга. Заночуем в ночной избушке, на костре будем готовить еду. Отдохну денечка три-четыре, мысли приведу в порядок…

– И охота, конечно, поближе к древлянским лесам? К своей возлюбленной?

Игорь поперхнулся, уставился на нее. Долго не мог вымолвить ни слова. Ничего не скажешь, умеет ударить под самый под дых! Глаза налились ненавистью. Наконец кинул ложку, ответил, как обрезал:

– Сколько можно! Сколько будешь перечить мне? Что ни день, то скандал. Один за другим! И всегда начинаешь ты! Знай: этот последний. Видеть тебя не хочу!

И вышел из горницы.

«Вернется Олег, тотчас уеду, – решил он про себя. – Ни дня не пробуду в Киеве. Уеду в Вышгород или еще куда подальше. Не могу больше. Душу вынимает вечными придирками, бесконечными измываниями!»

В душе Игорь признавал, что умом Ольга не уступает ему, а силой характера превосходит и постепенно овладевает им, стараясь сделать из него послушного и безответного мужа. Игорь знал таких мужчин, где в семьях начальствовали жены, над ними смеялись все, кому не лень. Нет, таким он никогда не станет!.. Ах, почему ему не везет с женщинами? Не сложилась любовь с Елицей. Подсунул ему Олег двенадцатилетнюю девчонку, из которой выросла несносная женщина. Пытался полюбить ее, но она губила его чувства в зародыше. Любила ли она его? Вряд ли. Да и может ли она вообще кого-либо полюбить?.. В своей ненависти к Ольге Игорь готов был наградить ее только одними недостатками. «Не могу и не буду жить с такой женщиной», – твердил он про себя, как заклинание.

Но события повернулись самым неожиданным образом и круто изменили не только замыслы, но всю его жизнь. Из Новгорода прискакал гонец и сообщил весть о смерти великого князя Олега. Умер он в Ладоге во время прогулки по окрестностям города. Умер отсердечного удара, хотя некий жрец, он же лекарь, утверждал, что его укусила змея. Олег похоронен далеко от Киева, доискаться до истины было трудно, да и не имело смысла. Теперь он, Игорь, стал великим князем, и надо было принимать на себя всю ответственность за державу.

Только ушел гонец, как в горницу вся в слезах ворвалась Ольга и упала ему на грудь. Обхватив его за шею, она плакала навзрыд, причитая:

– Умер мой родименький! Навеки ушел от нас кормилец-поилец! Никогда-то не войдет он в горенку, никогда не погладит меня по головушке и не скажет ласкового словечка!..

Игорь гладил ее по спине, успокаивал. Сам он никогда не питал теплых чувств к Олегу. Наоборот, боялся и ждал от него своей смерти. Ан нет, выжил вот и даже место великокняжеское занял. Вот как судьба оборачивается порой… Но он знал, что слезы Ольги были непритворными, чем и тронули Игоря, человека от природы чувствительного.

– Одни мы остались на земле! – продолжала причитать Ольга. – Не на кого нам больше надеяться!..

Он, стараясь успокоить, стал целовать ее мокрые щеки, глаза. Она тотчас ответила на его ласки, обняла и прижалась к его груди:

– Один ты у меня остался! Одного я тебя люблю! Прости меня, глупую! Прости за придирки к тебе! Что изводила по мелочам! Неправа я была! Я вижу, что ты верный муж, моя надежная опора. Я буду теперь другой. Ты убедишься, что я могу быть хорошей, доброй и ласковой, заботливой и внимательной…

И действительно, с этого дня ее будто подменили. Она стала спокойной, покладистой, старалась во всем угодить Игорю. Мало говорила, больше слушала, поддакивала. А однажды, зардевшись, сообщила радостную весть: у них будет ребенок. Ему было уже тридцать, и он непритворно обрадовался. Теперь он старался все свободное время быть возле Ольги. Наступили счастливые дни их совместной жизни.

Став великим князем, Игорь с самого начала стремился править не так, как правил Олег. Прежде всего распустил варяжскую дружину Олега. Варягам было щедро заплачено за службу. Часть их вернулась в Скандинавию, значительное число осталось на Руси, они завели семьи, имели дом, хозяйство, у них появились дети. Но большинство ушло в Византию служить при дворе императоров. Взамен были набраны дружинники-славяне.

Убрал он проворовавшихся конюшего и чашника, в чьих руках были косяки лошадей и продовольствие страны. На их место поставил честных и преданных ему людей. Сменил несколько наместников в волостях, которые слишком жадными были на «кормлении»: отбирали у населения вдвое-втрое больше нужного им на пропитание и содержание своих помощников.

А главное, решил он отказаться от войн и насилия, которые сопровождали все правление Олега. Он считал: если подходить ко всем с добротой и отзывчивостью, показывать, что не хочет притеснения и кровопролития, то все ответят ему тем же.

Осенью 912 года Игорь по заведенному обычаю с дружиной отправился в полюдье – за сбором дани с племен. В середине зимы, когда находился у ильменских словен, пришла весть из племени древлян, которая его насторожила: во время охоты медведем был задран старший сын племенного вождя Ждан, а через несколько дней от сердечного удара скончался и сам князь Велигор. Во главе племени оказался Мал. Сердцем почуял Игорь: жди беды! И не ошибся. Вскоре примчался к нему гонец от Мала, и сообщил решение древлянского веча: новому киевскому князю не подчиняться и дань не платить!

Игорь спешно отправился в Киев. По дороге он размышлял о том, что неспроста поднялись древляне. Главная роль в этом несомненно принадлежит Малу. Не может он простить его любовь к Елице. Поклялся отомстить, вот и мстит. Но дело не только в Мале. Издавна племена полян и древлян враждовали между собой, вели частые войны, грабили селения, предавали огню посевы, продавали в рабство пленников. Ненависть копилась десятилетиями, веками. Воспользовался сегодня ею Мал, сделал все, чтобы она вырвалась наружу.

Опасность от непокорства древлян исходила великая: за ними могли последовать другие племена, а это означало распад и гибель Руси. Именно от этого погибла Русь Кия, Щека и Хорива, не сумевшая сплотить славян вокруг Киева.

Как избежать кровопролития? Пригласить Мала в Киев, выполнить все его просьбы, пообещать какие-то блага для племени? Нет, не явится Мал к нему. Он и затеял всю эту кутерьму, чтобы насолить ему, Игорю. Поехать самому к древлянам и обратиться к ним на вече? Убьют по дороге. Убьют по приказу Мала где-нибудь в лесной чащобе, и концов потом никто не сыщет.

Оставался один путь – собрать войско и двинуть на непокорных. Древляне воевать умеют, особенно в лесах. Нападают внезапно, из лесных засад, изматывают в мелких стычках, изнуряют в упорных сражениях. Много, ох много кровушки прольют в этой междоусобной войне славяне…

Ольгу он нашел пополневшей от беременности, несколько подурневшей лицом, но глаза ее светились такой радостью предстоящего материнства, что Игорь нашел ее красивее прежней. Он старался не беспокоить ее государственными делами, но она еще до его приезда провела встречи с боярами, некоторыми племенными вождями и использовала все свое влияние, чтобы сплотить вокруг мужа как можно больше влиятельных людей.

Сначала все шло вроде хорошо, все племена обещали прислать вооруженные отряды. Но вдруг уличи и ильменские словене изменили своему слову. Уличский князь сослался на то, что венгры напали на его владения, что ему самому до себя. Новгородцы заявили, что у них оскудела казна и не на что вооружить и снарядить воинов. Ольга, не изменившая своей привычке говорить прямо и открыто, сказала Игорю:

– Это начало распада Руси. Если мы не приведем к покорности древлян, то вслед за ними отложатся уличи и словене, а за ними, глядишь, и другие племена. Останемся с одними полянами да с городом Киевом.

Игорь молча кивнул в знак согласия.

– Более того, – продолжала она, – ты должен не только усмирить древлян, но обязательно наказать уличей и словен, чтобы другим было неповадно впредь ослушаться твердого слова Киева.

– Идти на них походом? – Он недоуменно взглянул на нее.

– Да, обязательно. Может, даже придется воевать. Иначе, если почувствуют слабинку, перестанут подчиняться. Но сейчас главное – прилучить древлян.

Если уличи и словене открыто отказали в помощи Игорю, то и остальные племенные князья присылали воинские отряды медленно и неохотно. Они прекрасно понимали, что если Игорь усмирит древлян, то будут урезаны и их вольности, и втайне были на стороне Мала.

Во главе войска он поставил Свенельда, которому безгранично доверял. Умный и осторожный, он более всего подходил для войны против хитрого и коварного противника. К тому же у него был значительный боевой опыт, накопленный во время двух походов – против Византии и в период набега на персидские берега. Воевода тотчас развернул кипучую деятельность: сбивал вооруженные отряды в полки, проводил обучение воинским приемам, в землю древлян заслал лазутчиков, которые сообщали ему ценные сведения. В мае 913 года войско было готово к походу. Свенельд изложил Игорю, как он мыслит военные действия:

– Основные силы двинем по главной дороге на Искоростень, а в обход бросим великокняжескую дружину и отряд дреговичей. Разорвем силы древлян на две части.

– Но если Мал разгадает наш замысел и поодиночке разобьет наши полки?

– Я все продумал. Если ударит по главным силам, скуем Мала упорной обороной, а в это время дружина с дреговичами захватит беззащитный Искоростень. Если же Мал двинется на север, то мы с главными силами займем древлянскую столицу. Главное, держать связь между обоими отрядами и активно действовать, и Мал окажется между молотом и наковальней.

Наконец, войска были готовы к выступлению и только ждали приказа. Игорь жил в состоянии нервного возбуждения, мотался из города в город, из одной волости в другую. Однажды он возвращался из Чернигова. Был поздний вечер, он ехал по пустынным улицам Киева, думал о скором ужине и постели. Неожиданно его остановила согбенная старушка, проговорила скрипучим голосом:

– Погодь, милок. Погодь, говорю.

Игорь остановил коня и протянул ей кусок пирога, завалявшийся в походной сумке. Он не упускал случая помочь милостыней пожилым и нищим.

– Вот возьми, что у меня осталось, да не обессудь.

Старушка замахала на него руками:

– Что ты, милый, что ты! Не нищенка я!

И, приблизившись к Игорю, проговорила свистящим шепотом:

– Следуй за мной, князь. Тебя Елица ждет.

Пораженный Игорь не успел произнести ни слова, а она уже засеменила по мощенной жердями улице. Он тронулся за ней. Старушка подошла к низенькой избушке, украдкой глянула во все стороны и нырнула в калитку. Игорь – следом за ней. Старушка остановилась, прошамкала ободряюще:

– Ступай, князь, смелее. Ждет она тебя, с нетерпением ждет.

Игорь надавил на хиленькую дверь, она легко поддалась, и он оказался почти в полной темноте, только под потолком сквозь маленькое окошечко пробивался слабый свет. Пахло гарью, чем-то съестным, но сильнее всего был запах кислой капусты. Он не успел оглядеться, как на грудь ему упала женщина, и он услышал задыхающийся от радости голос Елицы:

– Любимый мой!..

А дальше как во сне: поцелуи, нежные слова, слезы…

Наконец она сказала:

– У нас мало времени. Я прибыла за тобой. Ты должен со мной отправиться в Искоростень.

– Тебя Мал отправил?

– Наоборот. Я тайно уехала от него.

– Но тогда мне не добраться до вашей столицы. По пути меня убьют.

– Я проведу тебя тайными лесными тропами.

– Расправятся в Искоростене. Мал прикажет, и меня не пощадят.

– Он не сможет этого сделать. Ты забыл о славянском гостеприимстве. Явишься к нему безоружным, как гость. И если он тронет тебя, соплеменники растерзают его, и он это прекрасно знает. Гость неприкосновенен. Его защищают и хозяин, и соседи. Тебе нечего опасаться.

– Хорошо. Ты проведешь меня до Искоростеня. Что дальше? За неповиновение Киеву высказалось вече. Как я сумею переубедить народное собрание?

– Сможешь. Потому что настоящего племенного веча не было. Мал пригласил горожан, пришли его сторонники, а из дальних волостей никто не присутствовал. Наскоро поговорили, покричали и разошлись. А народ стал думать, соображать, что к чему. И что же? Прежней вражды к полянам уже нет, а воевать с Киевом из-за пустяков, из-за того, что Мал не поладил с великим князем, никто не хочет. Знают, что теперь не одни поляне пойдут против нас, а вся Русь двинется. Сколько кровушки прольется! А главное – ради чего? Ради прихотей Мала?

– Об этом говорят, или ты так думаешь?

– Говорят открыто. И требуют созыва племенного веча. Древлянское племя бурлит.

– Может, решат одни…

– Может, и решат, а может, и нет. У Мала немало подпевал и хороших говорунов. Народ ведь как? Кто красиво говорит, много обещает, за тем и идут. Нет, тебе на вече надо быть обязательно.

Игорь понимал, что ехать к древлянам, это все равно что лезть в пасть зверю. Но, как видно, другого выхода не было, если он хочет предотвратить братоубийственную бойню.

– Я еду, – сказал он после короткого раздумья.

– Я была уверена! – Елица непритворно обрадовалась. – Встретимся на дороге в Искоростень. А теперь поезжай быстрее, собирайся в дорогу. Да не мешкай, нам дорого каждое мгновение! Иди же, иди! – а сама теснее и теснее прижималась к нему…

О своем отъезде он рассказал только Свенельду. На случай непредвиденных событий приказал действовать решительно и без колебаний, согласно принятым решениям. А сам, покидав в походную сумку кое-что из еды, поскакал из Киева.

Еще издали увидел Елицу. Она стояла на кромке леса, держала под уздцы коня. Сердце его забилось часто и гулко. Он снова рядом с ней! Несколько дней они будут вместе. А что потом? А потом – трава не расти!

Увидев его, она села на коня. Он подъехал, прижался щекой к ее горящей щеке.

– Я совсем заждалась, – шепнула она ему радостно.

– Я так торопился!

На ней было свободное прямое платье с длинными рукавами, поверх него накинуто короткое, богато отделанное корзно, на ногах красовались сапожки из прочной сыромятной кожи, которые обычно надевали в дорогу.

Они не виделись почти десять лет, и она заметно изменилась. Лицо ее утеряло девичью округлость, черты его стали жестче, определеннее, возле губ пролегли складки.

Интересно, подумал он, сильно ли он изменился? Спросил:

– Я крепко постарел?

Она кинула на него короткий взгляд, губы тронула усмешка:

– Возмужал. А стареть тебе еще рано.

Некоторое время ехали молча. Наконец он не удержался и задал вопрос, который сидел у него давно в голове:

– Как жила это время?

Она передернула плечами, будто отгоняла надоедливую муху. Ответила глухо:

– Жила – не тужила. Всяко было. Но хорошего мало.

Как всегда, она была пряма и правдива. А ведь могла и приукрасить, и он бы всему поверил, а не поверивши, не стал допытываться.

– Как сын?

Она тотчас оживилась, повеселела:

– Растет! Отчаянный, целыми днями носится со сверстниками! Бегают с мечами и щитами, играют в войну. А как-то повис рубашкой на ветках дерева. Да так высоко и далеко от ствола, что еле сняли. Я думала, с ума сойду от страха за него…

– А на кого… на кого он похож? – спросил он с придыханием.

Она поджала губы, ответила, даже не повернувшись к нему:

– На тебя. На кого еще?

А, помолчав, добавила:

– Но характер мой. Определенно мой. Напористый, решительный. Хотя иногда проявляется твоя мягковатость.

Встряхнулась, вскинула голову.

– Но молод еще. Все у него впереди.

– Он у тебя… единственный?

– Почему? Я же с мужем живу, – ответила она отчужденно. – Две дочери у нас. Как без детей в семье…

Наступило тягостное молчание. Игорь мучительно ревновал Елицу к Малу, хотя понимал глупость своей ревности.

– Ну что мы обо мне и обо мне! – спохватилась она наконец. – Ты-то как жил эти годы? Как с молодой женой любовался-миловался?

– Да так…

Игорь вспомнил свою семейную жизнь, которую по-настоящему семейной-то и не назовешь, и ему стало муторно на душе. Что он мог ответить? Как несколько лет ждал, когда Ольга подрастет и превратится в девушку, и как, повзрослев, она окончательно стала ему чужой, словно кусок льда, положенный за пазуху.

– Вот ждем первенца, – добавил он с трудом.

– Мальчика, девочку?

– Повитухи обещают мальчика.

– Поздравляю. Наследник великокняжеского престола родится.

И не удержалась, вздохнула. Видно, не раз думала о судьбе своего сына.

– Дети соединяют, – продолжила она через некоторое время. – Семейная жизнь имеет свои законы. Скольких молодых людей родители женят, иногда насильно, против их воли, а потом они живут и любят друг друга. Хорошие семьи получаются…

– Может, это не любовь, а привычка?

– Может, и так…

Он поколебался немного, но все же спросил:

– А как у вас с Малом?

Он думал, что она ответит резкостью, и даже пожалел, что задал такой вопрос. Вопрос был явно неуместным, он понял это после и поэтому ждал ответа, внутренне сжавшись. Но она спокойно ответила:

– Мал меня любил и продолжает любить. А я… Привыкла за десять лет. Много воды утекло за это время, многое пришлось совместно пережить…

Снова долгое молчание. Наконец он задал вопрос:

– Как же ты решилась на поездку в Киев? В пути могли перехватить и выдать Малу, а он не помилует…

Она ответила сразу, видно, не раз думала об этом:

– Что моя жизнь, когда надвигается братоубийство? Ну и, конечно, надеюсь, что все обойдется.

Она не сказала, что сначала подумала о нем, что никогда не забывала про него, что он всегда гнездился в каком-то уголочке ее сердца, тревожа и согревая ее, придавая смысл ее жизни, и была готова на все, чтобы хотя бы еще раз увидеть его.

Миновали землю полян, дальше властвовали древляне. Можно было ожидать засад, застав, и Елица свернула в лес. Теперь они ехали по бездорожью. Попадались глухие заросли дубов, где сквозь густую листву с трудом проникал солнечный луч, встречались сосновые массивы, светлые, просторные, дышалось в них легко и свободно; приходилось преодолевать овраги, объезжать густые заросли липняка, менять направление движения, и Игорь удивлялся, как Елица безошибочно угадывала верный путь.

Он спросил:

– Помнишь, как водила вокруг своего терема?

Она улыбнулась.

– Забавно было наблюдать, какими беспомощными бывают городские жители в лесу…

Они оживленно стали вспоминать первые дни знакомства, перебивали друг друга: «А помнишь?..» И каждый случай был для них сладостным, необыкновенным, наполненным особенным смыслом. Они видели себя молодыми и юными…

Вечером вышли к маленькой избушке, притулившейся на краю опушки, рядом бежала речушка со светло-коричневатой торфянистой водой. Дверь была приперта корягой – от зверей. Они вошли вовнутрь. Окон не было, стояла темень. Пахнуло дымом, плесенью, травами. Елица прошла вперед, пошуршала в углу. Вскоре раздались удары кремня, посыпались искры, заалел трут, и вот уже в печке запылал веселый огонь. Он осветил лежанку, столик, пару чурбанов.

– Это охотничий приют, – сказала она, хлопоча возле печи. – В очаге всегда припасены сухие дрова, береста для розжига, трут, даже березовые поленья для лучин. Кроме того, на полке сухари, соленое сало. Мы тоже перед уходом оставим что-нибудь из еды. Таков лесной обычай. Многих, думаю, это обиталище обогрело в стужу и спасло от голодной смерти.

Весь следующий день провели в пути, заночевали в другой охотничьей избушке. В полдень были возле Искоростеня.

– Эта тропка выведет прямо к городу, – сказала Елица. – А я пойду напрямик, в свое имение.

Он обнял ее и прижал к себе. Многое хотелось сказать ему, но он молчал, не в силах выразить свои чувства в словах. Наконец она сказала:

– Иди. Да помогут тебе боги.

Она села в седло, тронула лошадь, обернулась. Глаза ее влажно блестели.

– Я буду молиться за тебя…

В воротах крепостной башни караул несли двое воинов. Увидев Игоря, старший по возрасту шагнул навстречу и направил на него пику:

– Откуда и по какому поводу в Искоростень?

– Я – великий князь Киевский Игорь. Иду в гости к вашему князю Малу.

Воины растерялись. Как вести себя в присутствии великого князя, они не знали. Воин опустил пику, стал вглядываться в лицо Игоря. Наконец произнес:

– Кажись, и вправду великий князь. Я тебя видел, когда еще княжичем приезжал к нам.

– Пропустите к князю, у меня к нему важное государственное дело!

– Да ведь как сказать…

Воин посмотрел на своего напарника, по-видимому, хотел услышать от него совета, но тот только в испуге замотал головой. Видя их нерешительность, Игорь проговорил строго:

– Тогда зовите князя сюда.

– Бортко, беги в княжеский дворец, шумни, что сам великий князь к нам пожаловал! – приказал старший молодому.

Тот кинулся в крепость. Старший, сорокалетний мужчина, уже доброжелательно поглядывал на Игоря, говорил неторопливо и рассудительно:

– Не обессудь, княже, за такой прием. Сам посуди, является человек из леса, один-одинешенек, без свиты. Поневоле усомнишься, вправду ли он великий князь. Кругом леса, глухомань, мало ли что… Время такое тревожное. Но, слава Сварогу, богу нашему небесному, память у меня хорошая! Видел я тебя в тот раз, близко от меня проезжал ты. Нечасто великие князья являются к нам, как не запомнить!

В это время вдали показалась группа скачущих всадников, среди них Игорь узнал Мала. Тот вихрем подлетел к нему, поднял коня на дыбы, глаза сполошные, кудрявые волосы разметались, выкрикнул в запальчивости:

– С огнем играешь, великий князь! Древляне не повинуются Киеву! Мы теперь свободное племя! Пленником тебя объявляю! Так что берегись, Игорь!

– Не так встречаешь гостя, князь Мал, – спокойно ответил Игорь. – Гостем я явился к тебе. Без оружия, как видишь. Нельзя так принимать гостя, не по дедовским обычаям поступаешь.

Мал тотчас осекся. Он обвел присутствующих взглядом. Собралось уже много народу – и стража у ворот, и дружинники из крепостной башни, и охрана Мала, и прохожие. Все внимательно прислушивались к разговору князей, и он прекрасно понимал, что уже сегодня все сказанное будет известно горожанам и жителям окрестных селений, а там и всему племени.

– Тогда скажи мне, Игорь, с какой целью явился к нам? – несколько сбавив тон, проговорил он.

– Отвечу не таясь. Приехал я к народу древлянскому, чтобы поговорить серьезно и основательно, как не допустить кровопролития. Веди, князь, в свой дворец, поговорим откровенно обо всем, не спеша решим трудные вопросы, а потом объявим на вече.

По толпе прошло оживление, послышались голоса, в которых Мал почувствовал одобрение словам Игоря. Тогда он соскочил с коня и проговорил хмуро:

– Гостям мы всегда рады. Проходи, князь, будешь под моей надежной защитой. Дорогу великому князю!

Игорь облегченно вздохнул. Самое трудное осталось позади. Мал не решился расправиться с ним в первые мгновения, а теперь и вовсе не посмеет. Кроме того, ему удалось объявить народу свое желание говорить с древлянским вечем. Хотя в славянских племенах утвердилось единовластие князей, но народные собрания еще сохранили свое влияние и силу, и в решительные моменты князья не могли их обойти.

Они вошли во дворец. Мал провел Игоря в свою горницу, приказал подать еду и питье. Когда стол был уставлен яствами и питьем, он налил в кубки вина, взял свой и проговорил, не поднимая глаз:

– Ну что, князь, с нечаянной встречей?

– Побудем, князь.

Выпили, закусили. Игорь изредка взглядывал в смуглое, с резкими чертами лицо Мала, пытаясь понять, какие мысли бурлят в его буйной голове.

– Ты что же, Игорь, рассчитываешь, что я забыл прошлое? – неожиданно спросил Мал.

– Я надеюсь на твое благоразумие, Мал, что ты не допустишь кровопролития между славянами. Мы же братья по крови.

– Так ведь некоторые братья-то предателями оказались! – ударив по столу кулаком, выкрикнул Мал. – Как подколодная змея, воспользовался гостеприимством и ужалил в самое больное место!

– Все было не так, ты прекрасно знаешь.

– Нет, не знаю! Известно, что ты нагадил и сбежал, а теперь являешься, как ни в чем не бывало!.. Да, кстати, – спохватился он, – как один сумел проехать лесами? Да так, что ни наши дозорные, ни тайные засады тебя не заметили? Чует мое сердце, не обошлось здесь без участия кого-то из древлян. Только они хорошо знают леса, умеют находить тропинки и обходные пути.

– Все очень просто, – как можно спокойнее ответил Игорь, стараясь скрыть тревогу за Елицу. – У меня имеются опытные охотники из полян. Они и провели меня до Искоростеня.

– А где же твои охотники? Что-то никто их не видел!

– Сразу ушли в лес. Возвращаются домой. Может, по пути подстрелят одного-другого зверя, ты не будешь в обиде на них?

– Я разберусь, обязательно выясню, кто был у тебя в проводниках! Если из моего племени, вздерну на первом суку!

Игорю надоели пререкания.

– Давай к делу, – насупившись, медленно проговорил он. – Что мы из пустого в порожнее перекладываем?

– Никаких дел не будет! Нет у меня с тобой общих дел! Как приехал, так и уезжай!

– При одном условии. Я уеду, но сначала выступлю на вече и поговорю с народом.

– Ха! Вон чего он захотел! Не будет никакого веча! Завтра подадут твоего коня, и с охраной отправишься обратно в Киев. Не бойся, целым и невредимым доставят. Законы гостеприимства для меня священны!

– Хорошо. Пусть будет по-твоему, – устало ответил Игорь. Он был измотан дорогой, издерган встречей и разговором с Малом и хотел отдыха.

Заснул быстро, едва накинув на себя одеяло. Проснулся, разбуженный гулом голосов. Встал, выглянул в окно. Перед дворцом стояла большая толпа, люди громко разговаривали, кричали, размахивали руками. Почему они собрались и чего требуют, он не понял и отошел в глубь горницы.

Слуга принес завтрак. Он поел, присел на кровать, ожидая прихода Мала. Но Мал не являлся. Шум за окном не прекращался, а, наоборот, все больше усиливался.

Наконец, ближе к обеду, к нему ворвался Мал, весь взбудораженный. Пробежался от двери к окну, от окна к двери, резко повернулся к Игорю:

– Вот иди и говори! Тебя требуют! Но я не даю ручательства, что останешься жив. Что какой-нибудь древлянин не пронзит тебя стрелой или дротиком!

Игорь в недоумении смотрел на него.

– Чего непонятного? За прошлый день весть о твоем приезде разлетелась по всему племени. Собрались старейшины родов на общеплеменное вече. Требуют тебя. Да только боюсь за твою голову и советую тайно выехать из Искоростеня. У меня стоит наготове пара свежих боевых коней, умчат от любой погони!

Губы Игоря тронула легкая усмешка:

– Нет, князь, никуда я не уеду. Не затем пробирался тайными тропами, чтобы сейчас бежать без оглядки от народа, который требует встречи со мной.

– Но запомни: я тебя предупредил. В случае чего, я ни за что не отвечаю!

Игорь молча направился к дверям. Мал – за ним.

Появление Игоря на красном крыльце дворца толпа встретила настороженно. Даже движения прекратились, все молчали и ждали его слова. И он не стал испытывать их терпение.

– Древляне! – громко сказал он и не узнал своего голоса, он показался ему чужим, словно кто-то стоял рядом и за него выговаривал слова. Он понял, что это от сильного волнения, сделал над собой усилие и продолжал:

– Я – великий князь Руси! Я приехал к вам безоружным, как гость вашего князя. Я был принят по всем законам гостеприимства. И вот что я вам скажу: никаких непреодолимых спорных вопросов между нами нет!..

– А зачем надо было повышать дань? – выкрикнул из толпы озлобленный голос.

Толпа угрожающе загудела. Игорь увидел, как в двух местах появились луки со стрелами, которые нацелились на него. Но там началась возня, глухо забухали кулаки, потом все стихло.

– Вранье! – выкрикнул Игорь. – Слух, будто я повысил дань, бессовестная ложь. Этого не было, иначе я не приехал бы к вам. Кто-то пустил ложный слух. Видно, кому-то не по нраву, что у нас на Руси царит мир и согласие, а хотелось бы пустить людскую кровушку!

По толпе прошло волнение и снова стихло. Игорь заметил, как стоящий рядом Мал переступил с ноги на ногу и застыл в напряжении.

– Никаких притеснений с моей стороны по отношению к древлянам не было, и я их не допущу! Я буду крепко стоять на сохранении вековых обычаев и буду свято чтить заветы наших предков!

Игорь внутренне почувствовал, как после его слов ослабло напряжение в толпе, как смягчились лица, и народ как бы подвинулся к нему с доверием и благожелательством. И произнес уже спокойным голосом:

– А теперь мне хотелось бы увидеть, кто хочет войны с Киевом. Пусть они поднимут руки!

Ни одной руки не появилось.

– Спасибо, народ древлянский! Пусть мир и спокойствие царят на Руси!

Провожая Игоря на окраине леса, Мал говорил ему зло и ненавистно:

– Удачливый ты, князь! Второй раз вырываешься из моих рук. В третий не попадайся – не выпущу! Сам лягу костьми, но живым от меня не уйдешь. Так и запомни!

– Я тебе ничего не обещаю, но тоже ходи, не спотыкайся. А то нечаянно нос расшибешь, кровь закапает.

– Небось! Но тебя я все равно достану!

– Достанешь, если успеешь.

На том и расстались, еще более ожесточенные и непримиримые.

До границ Киевского княжества Игоря сопровождали древлянские воины. По приезде он собрал Боярскую думу и объявил, что ему удалось договориться с древлянами и войска распускаются. Это вызвало радость и во дворце, и среди народа. Все помнили, какими упорными и кровавыми были прежние войны с лесным народом! Имя Игоря было у всех на устах, а женщины чуть ли не молились на него.

За одной радостью пришла другая: Ольга родила мальчика, наследника! При этом известии Игорь вихрем ворвался в горницу, где на кровати среди подушек, накрытая красочным одеялом, лежала молодая мама, а под боком у нее виднелось розовое личико. Игорь в избытке чувств упал перед ними на колени и прижался к руке Ольги, а она гладила его голову. В этот момент он испытывал давно желанное чувство семейного счастья.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, ласково глядя в ее похудевшее лицо, на котором светились счастьем огромные, в темном обрамлении глаза.

– Все обошлось самым лучшим образом, – ответила она слабым голосом. – Сын родился здоровым и крепким.

– Придумала ему имя?

– Назовем, как завещал покойный великий князь Олег – Рогволдом.

Игорь задумался. Вновь Олегова тень. Вновь варяжское имя будет носить великий князь Руси. Вновь, как чирей на здоровом теле, будет выделяться его чуждое прозвище! Нет, он этого не допустит! На Руси станет править князь с русским именем.

Он тряхнул головой и, твердо глядя в глаза Ольги, произнес решительным, не терпящим возражения голосом:

– У нашего ребенка будет славянское имя – Святослав!

Потекла череда счастливых дней. Игорь работал как одержимый. Он всюду успевал, вопросы решал легко и быстро, как будто ответы ему кто-то подсказывал сверху, с небес. Такого подъема духа он не испытывал никогда.

Наступила осень. Однажды он неторопливо ехал по улице Киева. Неожиданно на его пути встала старушка. Один из охранников стал наезжать на нее конем, прикрикивая:

– Куда прешь, старая? Не видишь, великий князь едет!

– Погодь, милок, погодь чуточку, – отвечала ему старуха, и по голосу Игорь тотчас признал ту самую бабулю, которая привела его к Елице.

Приказал воину:

– Оставь старого человека.

И – бабушке:

– Ко мне с каким-то делом?

– К тебе, милок, к тебе.

Игорь приказал ехать охране дальше, а сам спрыгнул с коня, взял его под уздцы.

– Говори.

Старушка оглянулась вокруг и произнесла плачущим голосом:

– Беда, князь. Видно, Мал как-то дознался, что Елица сопровождала тебя в Искоростень. Измывался над ней долго, а потом сослал в глухую деревушку и приставил крепкую охрану.

– Где эта деревушка? Как до нее добраться?

– И не мысли! Где-то на границе с драговичами, среди болот. Ведет туда единственная тропинка, да и та прерывается вязкими трясинами, в которых и местные жители пропадают по неосторожности. Сгинет живая душа от тоски и кручины! – И старушка заплакала непритворными слезами.

Игорь вложил ей в руку мешочек с серебром и побрел по улице. Елица, Елица, смелая, бесшабашная и мужественная женщина, как помочь тебе? Если бы Мал запер тебя в какую-то крепость, то он, Игорь, бросил бы на приступ свою дружину. Или подкупил охрану и выкрал… Но отыскать среди бескрайних лесов и болот малую деревушку он никогда не сможет, это ему не по силам.

С тяжелым чувством вернулся он во дворец. Присел на скамейку в своей горнице, стал бездумно смотреть в окно.

Неожиданно открылась дверь, и на пороге появилась Ольга. У нее было окаменевшее лицо и неподвижный взгляд, устремленный на него. Игорь испугался, вскочил и подбежал к ней.

– Что-то с сыном?

Она наморщила лоб и с трудом произнесла:

– Расскажи мне, как ты устанавливал мир с древлянами.

Он облегченно вздохнул.

– Фу, как ты меня напугала… Замирился и замирился, об этом знает каждый в Киеве. Почему ты спрашиваешь?

– Тебе не мир с древлянами был нужен. Никто с тобой воевать не собирался, ты это нарочно придумал.

– Ольга, что ты сочиняешь?

– Сочиняешь ты! Мал весь измучился, засылая к тебе одного посланника за другим, предлагая уладить спорные вопросы. Но тебе надо было совсем другого!

– Чего – другого?

– А того! Встречи с Елицей, женой Мала! Со своей бывшей любовницей!

Игорь изменился в лице. Спросил глухим голосом:

– Кто тебе наплел такое?

– Лично Мал! Приезжал в Киев и завернул во дворец. Ему-то зачем врать? Себя позорить?

Игорь внезапно ощутил во всем теле огромную усталость. Ноги ослабели, и он присел на скамейку. На этот раз Мал сумел нанести удар в самое ранимое место. Только-только установилось долгожданное согласие в семье, рождение ребенка внесло новый смысл в супружескую жизнь. И вот в одно мгновение все полетело к черту. У него не хватало сил придумать какую-нибудь отговорку, успокоить Ольгу, и он чувствовал, что летит в пропасть.

Ольга заметила замешательство Игоря, это придало ей силы и решительность. Она произнесла ледяным тоном:

– И я ему верила! Мучилась, рожая наследника престола! А он в это время валялся с этой потаскухой! Да, потаскухой! Потому что она имеет законного мужа и детей, но не брезгует первым попавшимся мужиком!

Помолчав, продолжала:

– С этого момента ты перестаешь существовать для меня. Ты мне не муж и я тебе не жена. Жаль, что по скандинавским законам не могу развестись с тобой. Но это не меняет дела. Ты с этого дня свободен и волен поступать, как заблагорассудится!

После этих слов она повернулась и вышла. Полдня ее слуги собирали и укладывали на возы вещи, а утром следующего дня Ольга с обозом отправилась в Вышгород.

ГЛАВА 3

I

В мае 915 года в Киев прискакал вестник из Хазарии. Бросив повод запаленной лошади, побежал по крыльцу, задохнувшись, просипел караульным:

– Срочно доложите великому князю. Важные вести с границы…

Игорь немедленно принял его в своей горнице. Гонец, молодой, крепкий парень с бычьей шеей и круглым лицом, с трудом шевелил спекшимися губами:

– Печенеги всей силой перебрались через Волгу, разгромили войска хазаров и двигаются к границам Руси…

– Сколько насчитывается войска у ворога?

– Снялось все племя. Двигаются кибитками с имуществом и юртами, идут старые и малые, гонят табуны скота. Брошены прежние места кочевья, поганые переселяются на новые земли, поближе к нашим рубежам. Приближается тьма тьмущая.

Отпустив вестника, Игорь собрал Боярскую думу. На лавках расселись бояре, пришла Ольга (она вернулась из Вышгорода через полгода после ссоры), заняла место рядом с ним.

Когда все собрались, Игорь, сумрачно глядя из-под насупленных бровей, стал говорить, медленно подбирая нужные слова:

– Десятилетиями мы отбивали нападения кочевников мадьяр. Теперь к ним прибавился еще более сильный враг – печенеги. Обитали они за Волгой, нападали на хазарские земли. А сейчас вот-вот появятся у наших границ. Двигается все племя. А у кочевников воинов столько, сколько взрослых мужчин. Так что сила двигается тяжкая. Хочу услышать ваше мнение, как поступать нам.

– А что тут думать? – тотчас отозвался Свенельд, сидевший неподалеку от великого князя. – Собрать ополчение и навалиться всей силой, пока они не освоились на новом месте! Разгромить основные силы, а остальных прогнать обратно за Волгу. Иначе они нам, как хазарам, покоя не дадут!

– Легко сказать – прогнать! – прогудел худой длиннобородый боярин Бранислав. – С ними хазары не смогли справиться, а сил у них поболе наших.

– Верно, верно, – согласился с ним боярин Богумил, глубокий старец, но сохранивший ясный ум. – Не так давно мы сами платили дань хазарам. А вот, поди, не сумел каган хазарский одолеть печенегов. Видать, сила у них несметная!

– И что ты предлагаешь? Сидеть по домам и ждать, когда они рассеются по Руси и будут пленять наших жен и детей? – задал вопрос Свенельд.

– Зачем сидеть? Встать на границе и не пускать в наши пределы.

– Перво-наперво, – вмешался в спор Задора, сотенный в Игоревой дружине, – надо выслать в степь хороший дозор. Пусть разведает, что за ворог пришел, какие у него силы, вооружение…

– О важном забыли! – заерзал на своем месте Преслав, сметливый и находчивый старший дружинник, к которому Игорь относился с большим уважением. – Если противник сильный, то надо против него искать союзника. Сообща легче одолеть.

– Правильно, правильно, – загудели присутствующие. – Не одним нам печенеги на больную мозоль наступили.

– С мадьярами не договориться, – проговорил Богумил. – Они завсегда были с хазарами, терзали наши рубежи беспрестанно.

– Византия в наши дела вмешиваться не станет, – степенно заметил Бранислав. – Даже хуже того, стравить нас с печенегами постарается. От ромеев хорошего не жди. Хитрые и изворотливые!

– Тогда Хазарский каганат остается, – задумчиво изрек Богумил. – Веками был врагом печенегов.

– А Болгария? – спросил Преслав.

– Болгария – что? Она за надежной защитой – за Дунаем. Не так-то легко печенегам перепрыгнуть через реку.

– Про Волжскую Булгарию и говорить нечего. Ее дремучие леса прикрывают. Степняки им не страшны, степняки в лесные дебри не сунутся.

Наступило долгое молчание. Игорь понял, что все высказались, теперь надо было ему, великому князю, принимать ответственное решение. Кашлянув, чтобы привлечь к себе внимание, он стал говорить спокойным, тихим голосом:

– Сегодня же повелю послать гонца к кагану хазарскому и предложу ему союз против печенегов. Если хазары надавят на врага с востока, а мы с запада, он станет посмирнее. Это первое.

Игорь оглядел присутствующих. Все смотрели на него внимательно и строго, каждый оценивал его слова, сообразуясь со своим мнением.

– А теперь второе. Дозор в степь снарядим крепкий, чтобы выведал все о противнике. Будем знать, с кем имеем дело.

Он еще помолчал, собираясь с мыслями. В помещении было так тихо, что слышно было, как за окном от сильного ветра хлестали ветви березы.

– И отправим к хану печенежскому посольство с предложением мира.

– Это что же – на поклон к поганым? – встрепенулась Ольга. (Вечно поперек моего мнения! – поморщился Игорь.) – Так они сразу решат, что мы слабые и бессильные, и кинутся на Русь с грабежом!

Женщины на Руси пользовались большой свободой, и слова Ольги были восприняты Боярской думой с большим вниманием. Кое-кто закивал головой в знак согласия, остальные замерли, выжидательно глядя на Игоря.

Он, сохраняя спокойствие:

– Повоевать всегда успеем. А вот мир сохранить да людей поберечь – об этом надо думать в первую очередь. Итак, повелеваю: посольство возглавит Преслав, которому и подобрать нужных людей.

Через неделю посольство из пяти человек с сотней воинов отправилось в степь. К этому времени стало известно, что печенеги обосновались между Доном и Днепром, оттеснив на запад мадьяр. Всю весну и начало лета шли частые дожди, трава вымахала в пояс, от запахов кружилась голова.

Воины переговаривались:

– Не ошиблись печенеги. Хороший край выбрали.

– Да, здесь соху пустить – пшеница дала бы урожай сам-тридцатый, не меньше…

– И реки полноводные. Ставь дом на берегу, заводи хозяйство…

– Если бы не степняки…

– Степняки хуже пожара.

На четвертый день завиднелись отдельные всадники, подъезжали поближе, кружили, высматривая. Наконец скрылись. Кто-то сказал:

– Жди силу.

И точно. Часа через два показался большой отряд, он быстро приближался. Уже видны были маленькие мохноногие кони, всадники в разноцветных халатах, с обритыми головами. Впереди на белом скакуне ехал знатный печенег. Он поднял руку, отряд остановился. Потом отделился воин, поскакал к русам. Приблизился, что-то прокричал.

– Спрашивает, кто такие и куда направляемся, – перевел его речь Преславу толмач, понимавший по-тюркски.

– Ответь, что мы русы и едем от великого князя к хану на переговоры о заключении вечного мира, – приказал Преслав.

Печенег внимательно выслушал, потом припустил коня и вернулся к отряду. Там, видно, доложил обо всем военачальнику. Вскоре он уже скакал к русам, остановился на прежнем месте, и снова раздался его гортанный голос. Толмач – Преславу:

– Говорит, что если с миром, то дорога открыта.

– Тогда – вперед! – приказал Преслав.

Печенеги сопровождали их на близком расстоянии. В любую минуту они могли напасть и изрубить все посольство, поэтому русы двигались в большом напряжении, с трудом сохраняя спокойствие.

Наконец показалась ставка хана. Сотня была оставлена в степи под присмотром печенежских воинов, а Преслав и послы приглашены в стойбище. Это было огромное скопление юрт, кибиток, среди них ходили люди в халатах, бегали голопузые детишки, стояли кони. При появлении русов население сбежалось глазеть на иноземцев. В больших темных глазах не было ни ненависти, ни страха, в них светилось лишь любопытство.

Ханский шелковый шатер стоял среди других шатров именитых печенегов. Он отличался большими размерами и красотой вышивки. Возле него полоскались полотнища знамен, конские хвосты. Охранники были одеты в кольчуги и панцири, прикрытые короткими плащами, и в своей неподвижности походили на истуканов.

Перед Преславом откинулся входной полог, и он ступил вовнутрь шатра. Сквозь красный шелк проникал солнечный свет и все окрашивал в ярко-огненный цвет. В шатре было много народа, все были одеты в яркие наряды. Посреди шатра на небольшом возвышении на дорогих коврах сидел хан. Лет ему было немногим более сорока, одет в шелковую рубашку с открытым воротником, синие шаровары, на плечах красовался зеленый шелковый халат, подбитый шкурой песца.

Преслав выступил вперед и произнес:

– Великий князь Руси Игорь шлет хану печенежскому добрые пожелания и спрашивает, здоров ли он и его семья?

– Здоров я и моя семья, – ответил хан, когда толмач перевел слова Преслава. – Чего желаю и великому князю и всей его семье.

– Еще великий князь Руси шлет хану печенежскому подарки.

Сопровождавшие Преслава послы выложили перед ханом отделанные серебром и золотом мечи, золотые кубки, браслеты, кольца, ожерелья, соболиные и песцовые шкурки. На лице хана не дрогнул ни один мускул, но окружавшие зацокали языками, выражая свое восхищение.

– Благодарю великого князя Игоря за внимание ко мне, – сказал хан и развел перед собой руками. – Садитесь, будете дорогими гостями.

Тотчас подскочили слуги, кинули на пол цветистую скатерть, стали ставить в узкогорлых кувшинах вино, в тарелках свежесваренную баранину, овощи, фрукты.

– Пейте, ешьте, дорогие гости. Я распорядился накормить и ваших воинов.

Преслав поблагодарил за угощение и добавил:

– Великий князь Руси велел сказать, что он рад прибытию в степь вашего племени. Он выражает уверенность, что между нашими народами установится мир и доброе согласие. На Руси много ценных товаров, которые производят наши умелые ремесленники, их бы мымоглиобменять на ваших коней и скот.

Хан милостиво кивнул в ответ:

– Я тоже так считаю.

Далее продолжался вежливый разговор, положенный в такой обстановке. Наконец хан приказал принести подарки, которые он пересылал великому князю Руси. Перед Преславом выложили саблю, шелковый халат, отороченный соболиным мехом, шапку из песца. Преслав поблагодарил за подарки, и на этом прием был окончен. Послам отвели юрту, где они переночевали, а утром отправились в обратный путь.

Перед Боярской думой Преслав слово в слово повторил весь разговор в ханском шатре, описал, как встречали и провожали их печенеги.

– Ни вражды, ни ненависти я не заметил, – заключил Преслав. – Не похоже, чтобы печенеги готовились к военному походу.

– Дозор тоже не обнаружил ничего подозрительного, – сказал Игорь. – Кочевники мирно пасут скот и отдыхают после длительного перехода.

Было решено усилить дозоры в степи и увеличить число воинов в пограничных крепостях.

Вторая половина лета прошла спокойно. Печенеги не тревожили. Осенью стало известно о стычках их с мадьярами, как видно, из-за мест кочевок. Поздней осенью и те и другие отошли к Русскому морю, в более теплые края на зимовку. Угроза набега кочевников в этом году миновала.

Игорь стал готовиться к половодью. Он по старинке объезжал все племена, кроме древлян; у древлян, по его поручению, дань собирал Свенельд. Начались привычные хлопоты: чинились телеги, подгонялась и ремонтировалась упряжь, сбруя, обновлялись одежда, вооружение. Игорь ходил в приподнятом настроении, предстояло приятное путешествие, которого он ждал последние месяцы.

Однажды утром в его горницу вошла Ольга со Святославом. Сыну пошел третий годик. Рос он крепышом, неугомонным на игры и забавы, матери и нянькам своим доставлял много хлопот. Раскрыв ручки, как крылья, он от двери кинулся к отцу, не отрывая от него восторженного взгляда, упал ему на грудь.

– Папка! Папка мой!

Игорь схватил его под мышки и подбросил в потолок.

– Какой богатырь у меня растет!

И взглянул на Ольгу. Она стояла и с улыбкой смотрела на них. Потом подошла и присела к столу.

Они почти не встречались, хотя она и жила во дворце. Несколько раз то со стороны Игоря, то с ее стороны предпринимались попытки примирения, однако все напрасно. Едва начав разговор, они оба как-то незаметно повышали тон, в их голосах начинали звучать нотки раздражения, и все кончалось очередной размолвкой. Сколько раз Игорь давал себе слово, что не будет перечить супруге, будет терпеть ее вечные придирки, привычку противоречить, но при встрече забывал об этом и прежнее повторялось заново.

Игорь усадил на колени Святослава, стал подкладывать еду. Когда попытался кормить с ложки, мальчик возмутился и чуть не свалился на пол.

– Я сам!

– Сам, сам, – успокоил его отец и посмотрел на супругу, с улыбкой наблюдавшую за ними. За эти годы она сильно изменилась, стала зрелой, сложившейся женщиной. Тело ее наполнилось силой, походка стала уверенной, и в то же время плавной и легкой, лицо выглядело еще более красивым, однако его портили синеватые припухлости под глазами. Сначала Игорь думал, что она заболела, но потом догадался, что это было следствием неполноценной супружеской жизни.

Сейчас она сидела за столом какая-то тихая, покорная, и ему стало жалко ее. Захотелось подойти, обнять ее хрупкие плечи, прижаться к волнистым волосам. В конце концов, и он тосковал по ласкам супруги, по спокойной семейной обстановке.

Он спросил:

– Как сын, по-прежнему бедокурит?

Она кротко взглянула на него, ответила с мягкой улыбкой:

– Отчаянным растет.

У него в груди теплой волной прошлась нежность и к сыну, и к жене.

– Все дела, дела. Некогда вырваться к вам. Я иногда так скучаю!

И посмотрел ей в глаза. Она поняла его взгляд и покраснела. Конечно, они должны быть вместе, сколько можно сторониться друг друга! И ведь причин для этого нет никаких. Так, капризы одни…

– Сегодня вечером приду.

Она чуть-чуть кивнула головой, на губах ее блуждала затаенная улыбка.

Через некоторое время спросила:

– Собираешься в полюдье?

– Да. Приготовления завершаются. Скоро отправимся.

– Я много думала про сбор дани. По старинке, слишком упрощенно мы ее собираем. Ну что это такое? Великий князь ездит по стране, как простой сборщик налогов в какой-нибудь захудалой провинции Византии. Разве это его дело? Ему надлежит сидеть в Киеве и заниматься насущными государственными делами.

У Игоря внутри пробежал холодок. Опять она лезет не в свое дело, опять противоречит ему. Но он сдержался, спросил как можно спокойнее:

– А при чем тут Византия? У них одни порядки, у нас другие.

– Я говорила с людьми из Византии, расспрашивала, как управляется эта древняя держава. Ведь ее история восходит к великой Римской империи. За сотни лет у них накоплено столько умения в управлении страной, что неплохо бы кое-что полезное и позаимствовать.

– И что же ты предлагаешь?

– Назначить в каждое племя своего наместника. Пусть он соберет положенную дань и отправит в Киев. Кроме этой обязанности он будет следить за исполнением княжеской воли, пресекать произвол племенных князей. И не от случая к случаю, как это делает великий князь только во время полюдья, а круглый год. Да мало ли поручений можно ему дать!

В душе Игорь понимал, что Ольга права. Он и сам не раз думал о том, чтобы передать сбор налога в руки своих наместников. Действительно, во время полюдья он почти на полгода выпускает правление страной из своих рук. Мало ли что может случиться за это время на границах огромной державы, когда многочисленные соседи не прочь поживиться грабежом в ремесленной земледельческой Руси, увести людей в плен, чтобы продать в рабство на невольничьих рынках. Мало ли что может произойти и внутри страны, когда племенные вожди спят и видят, как бы вернуть себе прежнюю самостоятельность и независимость от Киева. Первый из них, конечно, Мал. Но ведь он не единственный…

В то же время Игорь не мог решиться на такой шаг. Потому что это означало отказ от многих привычных удовольствий. Например, от приятного ощущения свободы после многомесячных трудов по управлению Русью, когда приходилось решать массу тяжелых и неприятных дел. Он любил попутешествовать по бескрайним просторам, вдаль его манила какая-то бродячая сила, его так и подмывало сменить обстановку, куда-то отправиться и что-то повидать новое, неизведанное. Кроме того, ему льстили угодливость и заискивание, с которыми его встречали в каждом племени. С годами он к ним привык и уже не мог без них. С его приездом начинались пиры и гулянья. Такой веселой и разгульной жизни он не вел и не мог вести в Киеве.

К тому же ненормальная супружеская жизнь с Ольгой толкала его к другим женщинам. А в племенах всегда находились ласковые и приветливые вдовушки, потерявшие своих мужей в межплеменных стычках и многочисленных войнах, которые вела Русь во времена Олега.

Вот поэтому-то Игорь и не хотел расставаться с полюдьем ни сейчас, ни потом. Это было сверх его сил. И он ответил, медленно растягивая слова:

– Если назначить наместников, то они тотчас будут использовать мое доверие для своей выгоды. Будут собирать дань сверх положенного, утаивать и наживаться. А это приведет к недовольству племен, которое обернется против меня.

– Можно подобрать честных и добросовестных людей.

– Все-то ты знаешь! Все умеешь! – сорвался он. – Откуда взять таких честных, искренних и старательных работников? Вор на воре сидит и вором погоняет! Всю Русь готовы разворовать! А у тебя получается все легко и просто! Ну, хоть песню пой! Не бывает такого! Ну не бывает и все тут!

Завтрак был сорван. Они сидели друг против друга, обозленные и непримиримые. «Ну, какое ей дело до моих государственных дел? – кипел он. – Нет, надо обязательно вмешаться, сказать что-то поперек, чтобы вывести из себя. Ну что за женщина? И как с такой жить?».

В полюдье он уехал, даже не попрощавшись.

II

Крутояром его назвали в честь деда. Говорили, что в его роду предки были пастухами, а потом выдвинулся умом и храбростью Крутояр, собрал ватагу воинственной и отчаянной молодежи и ходил с ней на Оку и Волгу, громил поселения булгар, нападал на хазарские земли и чуть было не поплатился за это головой: каган великой державы Хазарии приказал вождю племени вятичей выдать его вместе со сподвижниками. Бежали они далеко на север, к финским племенам, с которыми вятичи издавна жили в дружбе и согласии, и целых десять лет скрывались в лесах и трущобах, пока власти хазарские не забыли про него. Тогда вернулся он в родные края, а потом народ избрал его вождем племени. Это звание перешло и к отцу.

Крутояр, как видно, пошел в него: с детства любил военные игры, был драчуном, и задирой, и выдумщиком на разные потехи. Вместе с мальчишками научился ездить верхом на конях. Взбирались они на спину неоседланной лошади, держались за гриву или цеплялись друг за друга. Они сразу увидели, что пешком передвигаться гораздо труднее и медленнее, что конь является надежным и преданным другом, хоть и бессловесным. И Крутояр искренне, от всей души полюбил этих умных животных. Настоящей страстью его стало ходить в «ночное»: стеречь всю ночь табун лошадей на лугах. С мальчишками с вечера зажигали костер, готовили ужин (продукты охотно давали хозяева лошадей). Незаметно ложилась ночь, лес погружался в темноту и сливался в одну сплошную массу, грозную своими непредсказуемыми опасностями. В тишине то вскрикивала птица, то слышался вой волков, то раздавались какие-то шорохи. «Леший, леший с кикиморой шастают!» – шептались испуганные ребятишки; лешего боялись все: заманит, заведет в дремучие леса, в вязкие трясины – пропадешь ни за что… А возле костра было хорошо: бьется живой теплый огонек, мечутся по лицам друзей неуловимые блики и текут нескончаемые разговоры о всякой всячине; вроде бы давно известные истины рассказывают друзья, а все равно интересно, все равно хочется слушать, а потом самого вдруг нестерпимо тянет поведать какую-нибудь историю…

– В светлый Ирий к горе Алатырской со всего света белого птицы слетались. Собирались они, о сырую землю ударялись и обертывались в девиц красных…

Высоко в небе звезды между собой перемигиваются, а тут, возле костра, новые миры перед детьми открываются…

Порой срывались с места псы и заходились в бешеном лае. Тогда вскакивали ребятишки, хватали факелы и бежали вслед за ними, чтобы отогнать стаю волков, норовивших перехватить глотки коням или утащить жеребенка.

Подружился Крутояр с жрецом, который служил на капище стольного города вятичей Дедославля. Как и положено жрецу, был он уже старым, заросшим седыми волосами, которые спускались у него косичками на спину, а длинную бороду он холил и лелеял, расчесывал деревянной гребенкой, при разговоре порой поглаживал ладонью. Глаза у него под нависшими бровями были добрые и ласковые, и всегда он встречал Крутояра приветливо и доброжелательно.

– Ну что, набегался, натешился? – спрашивал он обычно, когда Крутояр появлялся у него на капище. – Рассказывай, что видел, чему удивился?

И Крутояр рассказывал ему обо всех своих забавах. Удивительно, как старому человеку было интересно слушать его, несмышленыша.

Но в последнее время он долго не заглядывал к старцу. То с отцом уезжали на Оку к враждовавшим родам и разбирали ссоры и кровные разборки. А потом махнули в гости к вождю племени Мурома, которого звали Чарой, что по-ихнему означало выхухоль. Чара не знал, куда посадить и чем угостить дорогих гостей. Сроду оба племени жили рядом в согласии и дружбе. Да и что делить? Лесов, пашен и лугов видимо-невидимо, селись и разводи хозяйство, где тебе нравится. Знали язык друг друга. Молодежь по вечерам водила хороводы, жгла костры. Вятичи женились на спокойных характером и трудолюбивых муромках, а парни из финского народа тоже охотились за статными и красивыми славянками…

– Вон как ты за зиму вымахал! – встретил его жрец после долгого расставания. – Настоящим мужчиной становишься! Растешь не по дням, а по часам!

– Что ты, дядька Громислав! – возразил Крутояр ломающимся баском. – Расту так медленно, аж обидно иногда становится. Так хочется быстрее стать взрослым!

– Не спеши, куда торопиться? Старым обязательно станешь. А вот снова вернуться в молодые годы никому не дано.

– Но ведь ты был кудесником, а теперь поднимай еще выше – стал жрецом! Наверняка знаешь секреты молодости! Ведь можешь ты человека превратить в волка или медведя, а лисицу или другое животное в человека?

– Кто тебе такое сказал? – строго спросил Громислав.

– Так все говорят. Друзья в ночном при костре такое рассказывали! Будто видели, как ты шел по улице Дедославля, а потом вдруг пропал, а в подворотню свинья убежала…

– Глупости все это, враки, – добродушно ответил жрец. – Лечить людей и животных могу, а вот чтобы, как ты говоришь, в волка или свинью… Даже омолодить не могу, а так бы хотелось скинуть эдак лет тридцать-сорок да на луга выйти и с девками хоровод поводить!..

– Сделаешь, сумеешь сотворить такое! – уверенно проговорил Крутояр. – Постарайся только хорошенько!

– Ладно об этом, – как-то сник вдруг Громислав. – Расти, набирайся силы. Скоро отца сменишь. Думаю, вече выберет тебя вождем племени, князем. Ты смелым и мужественным растешь, возродишь великую державу, которая когда-то была у вятичей.

– Я слышал о ней от отца…

– Называлась она Вантит. Ее слава даже до заморских стран долетала. К нам в гости и арабы, и греки стремились попасть, я уж не говорю о ближних народах. Вятичи тогда властвовали землями от Дона до Днепра, их полки доходили до славного города Булгара, углублялись в степные просторы…

– Но почему мы утеряли свою силу и платим дань хазарам? – с болью в голосе спросил Крутояр.

– Неразумными стали старейшины родов. Завязли в спорах и тяжбах друг с другом, кровная месть уносила лучших воинов…

– Вот мы с отцом ездили на Оку мирить враждующие роды…

Сказав это, Крутояр надолго задумался. Жрец искоса, незаметно наблюдал за ним. Наконец юноша будто очнулся, сказал с силой:

– Я сумею объединить вятичей! Я возрожу прежнюю державу и назову ее по-старинному – Вантит! Я буду стремиться к этому всю свою жизнь!

И, не попрощавшись, ушел с капища.

В тот же день в Дедославль прибыл караван арабских купцов. Приезжали они редко, и каждое посещение их становилось праздником в столице. Князь Поветрок посылал к границе с Волжской Булгарией военный отряд, чтобы сопроводить дорогих гостей по глухим лесным дорогам, где шалили лихие люди. Князь был вдвойне заинтересован в приезде арабских торговцев: население и он сам закупали нужные товары, продавали залежавшиеся меха, бочки меда, воска; кроме того, купцы платили ему десятину – десятую часть стоимости своих товаров, а это были немалые средства.

Женщины бросились смотреть на ковры, драгоценности и украшения, а мужчины неторопливо разглядывали оружие, а также топоры, стамески, ножи и прочую утварь, пригодную для хозяйства. Отец купил Крутояру дамасскую саблю, столь редкую в этих краях. Сабля была изумительной работы, изогнутое лезвие ее блестело на солнце, рукоять была инкрустирована серебром.

– Бери, княжич, не пожалеешь. Спасет она тебя во время кровавых битв и жарких схваток, – говорил араб. – Легче она меча, и удар от нее имеет круговой характер, он получается скользящим и захватывает большую поверхность тела. Сабля легка в руке и позволяет делать более быстрые движения, нежели тяжелым мечом, а силой удара не уступает ему. Так что в бою ты всегда будешь иметь преимущества перед противником. А если еще овладеешь ударом с потягом на себя, тогда равных тебе не будет, любой враг будет повержен.

– Сколько вы простоите у нас? – спросил его князь.

– На неделю-вторую задержимся.

– А есть в твоей охране опытные воины, которые обучили бы моего сына умелому владению саблей?

– Найдется такой. Сражался в войсках халифа против Византии и Персии. Получил ранение и пришел служить мне. В искусстве владеть саблей не знал никого, кто бы сравнился с ним.

– Пошли мне его, я щедро заплачу за уроки сыну.

Араб, которого звали Эль-Фараи, оказался высоким и жилистым, со шрамом на левой щеке и вытекшим глазом; здоровый глаз его смотрел зорко и проницательно. Он неплохо говорил по-славянски, потому что уже несколько лет приезжал в здешние края. При первой встрече кинул Крутояру саблю, коротко бросил:

– Защищайся!

И тут же перешел в наступление. Его натиск был столь стремителен и напорист, что Крутояру пришлось только отступать, кое-как отбивая удары. Наконец араб остановился и сказал довольно:

– Сила есть, кое-какие навыки тоже. А остальному я научу.

Две недели до изнеможения Крутояр осваивал приемы владения саблей. Перед отъездом араб пришел и доложил князю:

– Из твоего сына получится хороший воин.

Князь щедро оплатил обучение драгоценными шкурками, араб остался доволен.

В первый день приезда арабов забежал Крутояр к матери.

– Матушка, – попросил он, – дай мне несколько беличьих шкурок, серьги хочу купить.

– Уж не Млаве ли, сынок?

На щеках Крутояра выступил румянец.

– Ей, матушка…

Мать улыбнулась понимающе.

– Что ж, бери. Настала пора подарками баловать девушек…

Купил он серьги серебряные и к дому Млавы. Дом у нее не то что дворец княжеский. Избушка стоит невысокая, с окнами маленькими, затянутыми бычьими пузырями. Возле нее детишки играют, сестры и братья Млавы. Он попросил их:

– Позовите мне сестру вашу старшую!

Бегом бегут дети в дом. Как же! Сам княжич к ним пожаловал, свое внимание уделяет их дому!

Вышла Млава неторопливо, из-под бровей строго глянула на Крутояра:

– Ну, чего тебе?

Хорохорится, а ведь знает он, что рада встрече. Для пущей важности солидности на себя напускает. Дружили они с детства, играли во все игры, незаметно вырастали. Но вот недели две назад пошли купаться на речку, барахтались в теплой воде. Он первым поднялся на берег, присел на бережок. Потом вышла из реки она. Увидел он ее тонкое тело в облегающей мокрой рубашке, неразвитые груди, и вдруг взволнованно забилось сердце, кровь в голову ударила. Что с ним произошло, он даже не понял, только смотрел на нее, пристально и зачарованно. Она уловила его взгляд, смутилась, покраснела.

Спросила:

– Ты чего?

Он отвел взгляд в сторону.

– Да ничего…

Но с тех пор стала она его избегать. Бывало, играли вместе, на лугах хороводы водили, держась за руки, через костер прыгали. А теперь словно затмение нашло, уходила она от него к девчатам, руку откидывала, когда он протягивал к ней… И вот сейчас диковато смотрит, будто впервые видит, словно на лесной дороге незнакомца встретила.

Они отошли в сторону. Он вынул из мешочка, висевшего у него на поясе (карманов тогда не пришивали), сережки, отвернувшись, сунул ей в руку:

– На! Это тебе!

Она оттолкнула его ладонь, фыркнула:

– Надо больно!

Он настаивал:

– Возьми, тебе купил!

– Не нужны они мне!

Он не на шутку рассердился:

– Бери, а то выброшу!

Она подумала, кинула на него короткий взгляд, проговорила нехотя:

– Ну ладно уж… давай.

Он отдал ей сережки, она тотчас вдела их в уши, помотала головой, повернулась к нему:

– Ну как, к лицу?

Он взглянул ей в глаза, и сердце у него оборвалось и полетело куда-то вниз. Красивая была Млава! Лицо круглое, брови тонкие, глаза синие и такие доверчивые, такие родные!.. Он смотрел в них не отрываясь, и хотелось смотреть и смотреть в них.

Она перехватила его взгляд, нахмурилась, отвернулась. Буркнула:

– Да ну тебя!

А потом они гуляли по городу, вышли к речке, сидели на берегу, разговаривали. А его подмывало поцеловать ее. Он знал, что парни и девушки целуются, но как это сделать, он не имел представления и мучительно думал. Взглянув на нее, он вдруг заметил, что на щеку ее пристала цветочная пыльца.

Он сказал:

– У тебя щека в пыльце.

Она не поняла.

– Какая пыльца?

– Цветочная.

– Ну, тогда сотри. Я же не вижу.

Он легонько дотронулся пальцем до ее щеки и вдруг решительно придвинулся и чмокнул ее в то место, где виднелось желтенькое пятнышко. В голове у него вдруг зазвенели на все лады колокола, он вскочил и бросился бежать, куда глаза глядят…

Когда арабы собрались в путь, Крутояр обратился к отцу:

– Разреши мне с отрядом охраны проводить караван до Киева. Страсть как хочется увидеть.

Князь подумал, ответил:

– А что ж… Надо тебе, наконец, не только финских соседей знать, но и на Руси побывать. Могучую державу создал князь Олег. А сейчас там властвует его племянник, Игорь.

– Это не та ли Русь, которая с Вантитом воевала?

– Нет. Та Русь была Кия. В честь его столица Руси названа. А эта Русь воссоздана заново.

Накануне отъезда Крутояр и Млава допоздна гуляли с молодежью на лугах, а на прощанье он привлек ее к себе и поцеловал в губы.

– Ждать будешь? – спросил он, жарко дыша ей в лицо.

– Приезжай скорее, – ответила она хриплым от волнения голосом и еще теснее прижалась к нему.

Путь до Киева оказался нетрудным и интересным. Арабы останавливались в селениях, собирался народ, покупал товары, а Крутояр в это время или отдыхал, или сражался с Эль-Фараи где-нибудь, оттачивая свое мастерство владения саблей. А по вечерам шел на луга водить хороводы с местной молодежью. На него заглядывались девчата. Да и как не заглядеться? Высокий, статный, красивый парень, со светлыми волосами, голубыми глазами, в которых играли задор и горячность, трепетными и чуткими лепестками носа, жесткими сухими губами… Девушки пытались заманить его куда-нибудь в сторонку, в кусты или кустарники. Но он вроде бы не понимал, притворялся несмышленышем, а сам видел перед собой лицо Млавы и душой стремился только к ней…

Но вот вдали показался Киев. В небе пожаром полыхал вечерний закат, его огненное пламя разливалось по просторным водам Днепра, а между небом и водой стояла громада холма с высокими деревянными стенами и башнями, над которыми виднелся купол храма.

– Это христианская церковь, – сказал один из арабов. – Ее когда-то построили князья Аскольд и Дир.

– А кто такие христиане? – спросил Крутояр.

– Вера такая есть. Ты вот веришь в Перуна, Макошь и Ладу, а они в своего бога.

– И они такие же славяне?

– Конечно.

– А много их в Киеве?

– Не знаю. Я в христианские храмы не хожу. Я верю в своего бога Аллаха и его пророка Мухаммеда.

На другой день Крутояр пошел осматривать Киев. Город был намного больше Дедославля, и строения его были красивее и наряднее. Он был зачарован великолепным княжеским дворцом, с изящной резьбой наличников, дверей и столбов, поддерживавших навес над крыльцом, разукрашенных в различные цвета; в окна были вставлены стекла всевозможной окраски, а у него дома были закрыты слюдой. Много было боярских теремов, да и дома горожан были построены со вкусом, а не так грубо и наспех, как в его родном городе.

Затем он обошел укрепления. Они были сделаны из дубовых срубов, наполненных землей; наверху их имелась большая площадка для оборонявшихся; с внешней стороны от стрел, копий и камней неприятеля их прикрывал деревянный забор, в котором были устроены щели для стрельбы в нападавших. Башни тоже были деревянными, высокими, мощными. Вообще все строения здесь были более массивными, чем в Дедославле. Но и они не были неуязвимыми. Если бы сюда пошел он, Крутояр, со своим войском, он бы сначала велел забросать ров подсобным материалом, а потом приказал приставить к стенам штурмовые лестницы, по которым воины взобрались на стены, ну а потом только разворачивай силы и бросай их на взятие домов и теремов…

На площади шла бойкая торговля. Крутояр прохаживался вдоль рядов, от нечего делать рассматривал товары, покупателей. Неожиданно столкнулся с воином. Тот крикнул на него:

– Почему не уступаешь дорогу?

– С какой стати? – удивленно спросил он.

– Ослеп? Сам великий князь Киевский Игорь идет!

Тут Крутояр заметил, что он окружен со всех сторон дружинниками князя в нарядных кафтанах, высоких шапках, отороченных мехом, и кожаных разноцветных сапогах, а прямо перед ним стоит молодой, красивой наружности мужчина в белом корзно, отделанном по краям золотой каймой, с мечом в ножнах, украшенных золотом и драгоценными камнями. Он понял, что перед ним стоит князь. Он сделал небольшой поклон и стал выжидающе смотреть на него.

– Кто таков? – строго спросил его Игорь.

– Княжич племени вятичей, – спокойно ответил Крутояр, внимательно разглядывая великого князя Руси. Он сразу заметил, что глаза у него хоть и требовательные, но добрые и человек он не злой, так что беды ждать нечего. Он улыбнулся и добавил:

– Приехал в Киев вместе с арабскими купцами. Мой отряд охранял их в пути.

Лицо Игоря тотчас смягчилось.

– Добро пожаловать в Киев, княжич, – ответил он, и легкая улыбка тронула уголки его губ. – Надолго ли к нам пожаловал?

– Дня три отдохнем и в обратный путь.

– Тогда милости прошу в гости. Отобедаем вместе. Как-никак, а мы ведь соседи.

– Благодарю, князь. Непременно буду.

На том и расстались.

На другой день Крутояр пришел в княжеский дворец. Его внутреннее убранство произвело на него еще большее впечатление, чем внешний вид. От входной двери были постелены половики, на стенах висели шемаханские и персидские ковры, различное богато инкрустированное оружие, доспехи и кольчуги. В нужных местах были помещены искусной работы столы и стулья.

Гостя принимали князь и княгиня в своей горнице. В уютное помещение из разноцветных окон лился спокойный свет, стол был уставлен угощениями. Крутояр заметил, что Ольга пристально взглянула на него, и лицо ее просветлело и оживилось, и он понял, что понравился ей; он невольно распрямился и подбоченился.

– Как доехали до Киева? – спросил Игорь. – Не тревожили ли лихие люди в лесах?

– Путешествие прошло спокойно, – ответил Крутояр степенно. – Власть киевская, как видно, очень сильная, на торговой дороге порядок наведен отменный.

– Благодарю, княжич, за похвалу. Как здоровье твоего отца, князя Поветрока?

– Спасибо. Князь жив и здоров, чего и вам с супругой желаю.

– Здорова ли княгиня Бажена?

– Княгиня проживает во здравии и благополучии.

– Как племя вятичей, хорош ли был урожай в прошлом году, удачно ли идет охота?

– Урожай был средним, но лес нас кормит, как и в прошлые годы. Много рыбы в реках и озерах. Так что народ вятичский едой обеспечен, не бедствует.

И тут Игорь задал вопрос, которого не очень хотелось слышать княжичу, но к которому он приготовился. Игорь спросил:

– А что, могучее племя вятичей по-прежнему платит дань хазарскому кагану?

– Платит, князь.

– И много ли?

– По шкурке с дыма.

Наступило тягостное молчание. Наконец Крутояр добавил, не очень охотно:

– Терпимая дань, вятичи мирятся с ней.

По лицу Ольги пробежала тень. Спросила резко:

– А не пора ли сбросить хазарское владычество?

Крутояр помедлил, ответил:

– Идут такие разговоры, но больно уж Хазария сильна. Одним нам не под силу.

– Тогда, может, вам с Русью объединиться?

Он уже хотел ответить утвердительно, как с удивлением заметил, что у Игоря помрачнело лицо, а левая бровь полезла вверх. Поэтому он решил изменить смысл ответа и сделать его неопределенным.

Пожав плечами, сказал:

– Такой вопрос требует тщательного обдумывания и согласования.

– И что тут думать? – возразила Ольга. – Согласуем основные вопросы сейчас, доложишь о них отцу, внесете какие-то изменения, а потом совместно двинем полки против кагана! Разве не так, великий князь? – обернулась она к Игорю.

Игорь промолчал, только теперь уже обе брови его полезли высоко на лоб, а лицо стало еще более мрачным.

Тогда Крутояр поспешил изменить направление разговора.

– Я заметил, что на рыночной площади у вас торгуют купцы из многих стран. Как вы умеете привлекать их к себе? К нам редко-редко заезжают арабы и греки, да и то ненадолго…

– Живем мы на большом торговом пути по Днепру, – ответила Ольга. – Даже зимой, когда замерзает река, торговля не прерывается. Потому что зимой лучшей дороги нет, чем замерзшая река. С полуношной стороны со своими товарищами едут к нам и словене, и кривичи, и меря, и весь, и свеи, и византийцы, и варяги… Кого только нет у нас в Киеве!…

Конец разговора прошел оживленно, в дружелюбной обстановке. На прощание князь и княгиня пригласили его приезжать в гости еще раз, вместе со своими родителями.

Уходя из дворца, Крутояр думал о том, что Игорь не воинственный правитель, даже его супруга настроена более боевито, чем он. Поэтому надеяться на Киев вятичам нечего, так он и скажет своему отцу. Потом его мысли потекли в другую сторону. Он вспомнил богатое убранство дворца, а также то, что Олег в свое время привез из Византии богатую дань. Говорили, что только на воинов император дал двадцать четыре тысячи гривен серебра[4]. Если прикинуть, это целый корабль, набитый драгоценным металлом! Наверняка не все израсходовали киевские князья, лежат где-нибудь в сундуках и серебро, и злато, и всякие тонкие штучки! Вот бы добраться до них и тряхнуть русских правителей! Чего же тут невозможного? Государь невоинственный, судя по всему, битвы и сражения не любит… Подгадать удобный момент, напасть внезапно, захватить на несколько дней Киев и пройтись по дворцам-теремам, по подвалам и хранилищам, а потом – в леса! Найди нас среди бескрайних лесных просторов, в дремучих чащах и трущобах!

Такие мысли Крутояр отнюдь не считал зазорными. Тогда, в те века, напасть на соседа, пограбить и вернуться с победой и большой добычей считалось обычным делом. Грабили норманны от Балтийского моря до Средиземного, проходились сквозь всю Европу венгры, сжигая все на своем пути, нападали варвары на Византийскую империю с целью поживы, кочевники рвали Русь постоянными набегами… А Крутояр помечтал. Так что стоит ли ставить ему это в вину!

III

Осенью 917 года в Дедославль вернулась ватага под руководством Жихаря. По Волге она сплавилась в Каспийское море и стала разорять персидское побережье. Удача сопутствовала отважным удальцам, домой они прибыли с большой добычей. Толпами ходили вятичи смотреть на привезенные ими богатства. Пиры и гулянья в доме Жихаря продолжались до середины зимы, а потом он стал собирать новую ватагу для набега.

Крутояр зачастил в дом Жихаря. Жихарь, ухарский парень, с сумасшедшинкой в глазах, был большим мастером рассказывать были и небылицы. С восторгом слушал Крутояр повествования о набегах и грабежах, как легко доставались в руки смельчаков и товары, и пленники, которых с выгодой продали в Итиле. Подвиги приукрашались и преувеличивались и в чем-то напоминали стычки с волками в ночном, когда сердце заходилось от страха и дерзости, но были только еще более заманчивыми и привлекательными, и Крутояр не выдержал и попросился в его воинство.

Жихарь подумал и ответил:

– Только если отпустят отец и мать. Связываться с князем и княгиней не резон, тем более идти против их воли, сам понимаешь.

– Не пущу! – простонала мать, заламывая руки. – На погибель отправляешься? А нас на кого оставляешь? И какая такая нужда приспичила? Еды или одежды тебе не хватает? Дом полная чаша, все племя готово отдать последнее, чтобы их князь жил припеваючи! А ты по морю-океану хочешь разбойничать и под мечи и стрелы голову подставлять! Мало тебе забот рядом с отцом? Бери в руки меч и стой на защите родного племени, перенимай опыт у отца в управлении страной! Вот твоя задача и судьба, а не мотаться неизвестно где. Не забывай, ты носишь высокое звание княжича, так оправдай его!

– Мать права, – произнес отец. – Ты у меня единственный сын. Случись что с тобой, кому я оставлю в наследство свой престол и все нажитое? Подумай и остепенись. Отправиться в дальние края заманчиво, я это по себе знаю. Но есть разум, которым ты должен руководствоваться в своих поступках. Пусть идут те, кому нечего терять, всякой голи на свете много, пусть они и промышляют грабежом. Мать права: тебе надо сидеть дома и учиться руководить своим племенем.

Крутояр понял: разрешения дома он не получит. И тогда задумал сбежать. Потихоньку стал складывать в укромное место все необходимое для похода, тайно ремонтировал снаряжение, точил саблю и кинжал, продумывал, как забрать лошадь с конюшни.

В апреле 918 года ватага Жихаря отправилась на реку Оку, где стояли готовые к отплытию лодки. Провожали удальцов все жители города. Крутояр тоже стоял в толпе рядом с отцом и матерью, махал на прощанье рукой. Вечером, как обычно, все рано расположились спать. Он лег в своей комнате, открыл дверь, чтобы всем было видно, как он укладывается на ночь. Но под утро тихонько встал, в нижнем белье вышел якобы по нужде. Видел, как мать подняла голову, проводила его взглядом (уже брезжило, и человека можно было разглядеть), ее голова тотчас упала на подушку. Значит, спокойно уснула.

Он пробрался на конюшню. Сторожа, старичка-выпивоху, он с вечера напоил медовухой, и тот спал сном праведника. Крутояр взнуздал любимого белого жеребца, накинул на него седло и вывел за ограду. Теперь надо было завернуть за припасами, а оттуда – прямиком на Оку.

Жихарь сначала было заупрямился, а потом махнул рукой:

– Семь бед, один ответ. Садись на мой корабль!

Возле берега стояли с десяток судов-ушкуев. В Киеве их называли однодеревками, а вятичи именовали по-северному, в честь медведей-ушкуев, изображения голов которых были на высоко вздернутом носу каждого судна. Киль ушкуя вытесывался из одного ствола сосны и представлял собой брус, поверх которого сооружалась остальная надстройка. Речные ушкуи палубы не имели, только прилаживались 6 или 8 скамеек для гребцов, да в центральной части ставилась мачта с косым или прямым парусом. Благодаря малой осадке и тонкому длинному корпусу ушкуи обладали большой скоростью.

Суда были загружены нужными припасами и вооружением и скоро отправились в путь. Окой плыли не таясь, днем и ночью. Но когда вышли на волжские просторы, Жихарь приказал днями стоять в прибрежных лесах, а сплавляться только с наступлением темноты.

– Пошли враждебные нам племена, – говорил он Крутояру. – Черемисы и буртасы издавна тяготеют к Булгарии, у них там какая-то родственность прослеживается. Язык что ли чуть ли не один. Так что с опаской пойдем.

– Ты никому не говорил, куда мы поплывем? Снова в Персию?

– Молчал потому, что даже у стен имеются уши. Купцы арабские и греческие, откуда к нам являются? Из Булгарии. Соображаешь? Разве так трудно подкупить какого-нибудь бедняка-вятича, чтобы тот сообщал обо всем, что творится в нашей земле? А если в Булгарии будут знать о наших планах, они смогут сыграть на этом, предупредить кого надо…

Жихарь долго смотрел на проплывавшие кущи деревьев, потом приблизился к Крутояру.

– Ладно, сейчас можно объявить, куда мы направляемся. Плывем мы недалеко, в Булгарию. Почему? Да на обратном пути в тот раз я заметил, что и в этой стране есть чем поживиться. Город Булгар у них расстроился. Но он нам не по зубам, слишком мало у нас воинов. Но еще много городов стоит на берегу Волги. Потому как булгары перестали кочевать, занялись земледелием, ремеслом, торговлей. Что у кочевника возьмешь? Пару коней, стадо баранов да юрту в придачу. Очень нужно! А тут и изделия ремесла, и заморские товары, пропитание на время похода…

Он передохнул, что-то прикинул в голове, продолжал:

– А недалеко отсюда, напротив устья Суры городок черемисов стоит, я его в последний поход приглядел. Уютный такой, пристань для торговых судов, склады и амбары. Богатенький городок. Но мы его на закуску возьмем. Как возвращаться станем.

– Почему бы не сейчас? – загорелся Крутояр, которому хотелось как можно быстрее побывать в настоящем деле. – У ребят настроение боевое. Только брось клич, сразу на приступ кинутся!

– Соображай: будем возвращаться из Булгарии, черемисы подстерегут и всех перережут.

Но вот и булгарская земля. Пристали к берегу. Жихарь собрал ватагу, объявил:

– Готовьтесь к сражению. Сегодня ночью пойдем.

– Куда? – спросил кто-то.

– А разве не видели, как проплывали мимо города?

Никто не заметил никакого города. Видно, у Жихаря были кошачьи глаза, которые видели и в кромешной тьме. Или хорошо знал он здешние места.

С наступлением ночи двинулись по берегу. Шли цепочкой, осторожно, тихо, внутренне сосредоточенные, готовые к неожиданностям. Но вот на фоне слабо светящегося у края горизонта неба темной громадой завиднелись крепостная стена и башни, на них мелькало несколько слабых огоньков от факелов. Подошли поближе, рассредоточились. Каждый знал свое дело. В руках Крутояра была веревка с крюком на конце, его он должен был забросить на стену и первым вскарабкаться наверх. Цепляясь за кочки и выступы, стал перебираться через неглубокий ров. Пахло сыростью, плесенью и какой-то падалью, наверно, в ров выбрасывали кошек, собак и другую мертвечину. Но об этом лучше не думать, а вот подобраться к основанию стены надо так тихо, чтобы стоящие на стенах часовые не услышали.

Но вот и крепостная стена, сложенная из толстых дубовых бревен, влажная от близкого соприкосновения с землей. Для защитников это хорошо, враг не сможет поджечь ее… Эта мысль мелькнула в голове Крутояра так, между прочим, а взгляд туда, наверх, как бы ловчее кинуть крюк и надежней зацепиться… Он упер правую ногу в какой-то выступ на земле, стал раскручивать над головой веревку, а потом метнул. Удачно! Недаром все детство прошло в военных играх. Сколько раз кидали такие веревки с крючьями на деревья и стены, карабкались по ним, соревнуясь, кто быстрее…

Ну а сейчас не до соревнования! По веревке – наверх! Вот он, край стены. Есть на ней стража? Рядом никого, значит, повезло. Крутояр пружинисто вскинул свое тело на площадку, выхватил саблю и, оглядевшись, кинулся к видневшемуся в неверном свете факела вражескому воину. Тот не успел удивиться, как Крутояр полоснул ему чуть ниже подбородка. На мгновение задержавшись, увидел, как на шее вскрылась продолговатая темная рана, из нее хлынул густой поток крови. Он кинулся дальше, туда, где завязались короткие и ожесточенные схватки. В городе часто и сполошно забил барабан, ему откликнулись глухие, тревожные звуки рогов.

Стена была быстро очищена от неприятеля, по лестницам вятичи устремились в город. Жители были явно застигнуты врасплох, в панике метались по улицам, только кое-где объединялись небольшие группы воинов, пытались сдержать натиск, но легко сметались дружным натиском ватаги.

Через час все было кончено. Жихарь, сверкая сполошными глазами, приказывал:

– Десятка Всеслава пленит молодых парней, они будут грести на судах. Остальные – по домам, амбарам и складам. Тащите добытое на ушкуи. Быстро снимаемся, пока вестники не добрались до столицы и не известили царя!

Хозяев, подгоняя острыми кончиками мечей, заставляли отмыкать пудовые замки, отворять кованные железом двери и показывать спрятанные в сундуках и ларях богатства. Едва забрезжило, как ушкуи отчалили от берега и двинулись вверх по течению.

Потеряли семь бойцов, вдвое больше было раненых. За весла посадили пленников. Держались берегов, где течение было не столь стремительным, как на середине. За день отмахали большое расстояние, кораблям царя теперь их было не догнать.

Ночь отдохнули, а потом двинулись дальше. Жихарь торопил:

– Лень может обойтись кровью, – говорил он, прохаживаясь вечером между уставшими воинами. – Еще пару деньков, и будет легче.

И правда, через три дня он устроил дневной отдых. Развели костры, варили в котлах мясо, вынули медовуху и пиво, целый день гуляли и веселились. Откуда ни возьмись появились рожки и гусли, бубны и сопели, музыканты заиграли разудалую мелодию, ватага кинулась в пляс…

Жихарь обнял Крутояра, гудел в ухо по-пьяному настойчиво и громко:

– Веселись, княжич! В том и прелесть нашей жизни: соображай, как ухватить добычу, рискуй жизнью, пройди по лезвию ножа между жизнью и смертью, но если получилось, как у нас сегодня, ни о чем не думай, ешь, пей от души и предавайся всем соблазнам на свете!

Крутояр смертельно устал за эти дни, но чувствовал себя спокойно и легко. Ему нравилась такая бродячая, полная опасностей, вольготная жизнь, он чувствовал себя рожденным для нее. Попробовал из бокала несколько глотков хмельного, но его замутило, затошнило, после чего не только пить, но и смотреть на него стало противно. Он отошел в сторонку, прилег на травку и стал бездумно смотреть в небо. Вот летают в немыслимой вышине коршуны, высматривая себе добычу. И он такой же коршун-добытчик. Он в себе чувствует такие силы, что, кажется, сделает небольшое усилие и взлетит в такую же высь!.. Его не тянуло ни домой, ни к любимой девушке. Отдохнул бы немного, а потом снова, теша свою душу, кинулся в водоворот ожесточенной борьбы и кровавых схваток…

Они плыли еще несколько дней. Наконец по известным ему приметам Жихарь определил местонахождение ватаги и приказал:

– Впереди богатый черемисский город. Помнишь, я тебе говорил? – обратился он к Крутояру. – Остановимся в этом лесу. Я отберу небольшую группу, одеваемся в одежду торговых людей и пойдем промышлять. Авось повезет.

Княжича Жихарь тоже включил в эту группу. Они надели дорогие шелковые халаты, опоясались дорогими кушаками, на ноги натянули кожаные сапоги; одного из ватажников, темноволосого и кареглазого, Жихарь нарядил восточным купцом: в полосатый халат, башмаки с острыми загнутыми носками и чалму. Наказал:

– Что бы ни случилось, молчи. По-нашему ты не понимаешь, разыгрывай бестолочь.

Остальным велел как можно ближе к городским воротам спрятаться в кустах.

Одну из лодок нагрузили товаром, и тронулись в сторону города. Пристали напротив главной башни. Входные ворота были закрыты. Жихарь подошел, стал стучать. В окошечко выглянуло волосатое лицо:

– Чего надобно?

– Пусти торговых людей. Хотим предложить вашим жителям хороший товар.

– Откуда такие?

– Славяне мы. Торговали в Итиле. Возвращаемся на родину. С нами персиянин, вон он стоит! У него редкие восточные пряности и искусной работы драгоценности.

– Рожа больно у тебя не торговая, – помолчав, проговорил стражник. – Глазами-то так и рыщешь, точно злыдень…

– А каким быть, коли чуть не полсвета объехал, да страстей разных повидал, да таких, что не приведите боги во сне присниться! – запричитал Жихарь, отводя шальной взгляд в сторону и стараясь пристроить на своем лице умильную улыбку.

– Ладно, – произнес стражник. – Пойду, доложу начальнику стражи. Он и решит.

Жихарь оглянулся и подмигнул, а потом показал кулак: держитесь! Крутояр улыбнулся краешком губ и незаметно ощупал меч, висевший под халатом.

Начальник появился скоро. Отворились ворота, в узкую щель вышел худой, длинный, круглолицый, пожилой мужчина, строго оглядел пришельцев, приказал:

– А ну, покажь товары!

Люди Жихаря стали охотно раскладывать содержимое мешков прямо на земле. Начальник стражи отобрал для себя инкрустированный кинжал и дорогую брошь, потом предупредил:

– Чтобы десятую долю товара заплатили городу!

– Заплатим! Обязательно отдадим! А то как же! – охотно закивали «купцы».

– Тогда – за мной!

Ворота немного приоткрылись, в них первым вошел начальник стражи, затем все остальные. Когда Жихарь увидел, что последний воин перешагнул порог, он неуловимым движением выхватил кинжал и ткнул им под лопатку начальнику стражи. Остальные тотчас обнажили мечи и накинулись на охранников. Крутояр чуть замешкался – в халате запуталась рука – и стражник встретил его лицом к лицу. По испуганным глазам понял, что противник струсил и растерялся, усилил нажим и, выученным приемом выбив из его рук меч, поразил в грудь, проткнув тонкую кольчугу.

Оглянулся. Его товарищи уже открыли ворота, в них вбегали ватажники. Тогда им овладел азарт битвы; вместе со всеми кинулся в город…

Самый большой бой пришлось выдержать у княжеского дворца. Здесь выстроились охрана, часть дружинников во главе с князем, подбегали, накидывая на себя панцири и кольчуги, другие воины. Но и вятичи уже расправились с одиночками и окружили защитников дворца со всех сторон. Сеча была жестокая. Вот где пригодились Крутояру и легкая сабля, и умение сражаться ею, приобретенное у араба. Он то стремительно наступал, то увертывался от ударов, отскакивая назад, то ввязывался в поединок, выискивая слабое место у неприятеля; чувствовал, как порой задевали его тело или кончик меча, или острие пики, но боли не ощущал, лишь хищно щурился, когда очередной черемис падал к его ногам.

Наконец яростная стычка закончилась. Большинство защитников, в том числе и князь, были порублены, остальные сдались, побросав оружие. Их погнали к ушкуям, чтобы потом какому-нибудь роду-племени продать в рабство. Начался погром и грабеж города…

Добычи при захвате двух городов было столь много, что пришлось забрать два корабля у черемисов. К судам привязали веревки, в них впрягли пленников, и они, подгоняемые плетьми, зашагали по берегу, таща за собой награбленное богатство.

IV

В Дедославль ватага Жихаря вернулась в начале июня. Но никто ее не встречал, никто не радовался огромной добыче. Все были охвачены горем: в их отсутствие от сердечного удара внезапно умер князь. Его хоронили по древнему обычаю: положили на десять дней в холодную яму, а потом плотники соорудили лодию, на которой он должен был приплыть в потустороннее царство, наложили на нее множество богатства, чтобы и на том свете князь жил безбедно, забили коня, любимого пса, и много другой живности. Потом речь зашла, кто из его жен отправится с ним на тот свет. У князя было три жены, они и начали между собой соревноваться, стремясь оспорить друг у друга почетное право находиться рядом с мужем в раю. В этом споре активное участие принимали родственники, порой шум и крики вырывались наружу через окна княжеского дворца. Наконец победила старшая жена князя. Мужчины подняли ее на руки, она произнесла несколько магических слов и выпила кружку хмельного меда, а потом под стук барабанов старуха всадила ей в бок кинжал. Ее положили рядом с супругом, жрецы и кудесники подожгли заранее приготовленный костер, и через некоторое время от князя и княгини остался только пепел. Пепел высыпали в кувшин и поставили на высокий столб на развилке двух дорог, чтобы каждый путник мог поклониться им и подтвердить тем самым, что их помнят и чтят на белом свете.

Так Крутояр лишился и отца и матери. Наспех собранное вече провозгласило его князем. Он стал правителем огромного и сильного племени, раскинувшего свои владения по реке Оке и верховьям Дона.

Крутояр тяжело переживал смерть родителей. Ему никто не говорил, но он сознавал, что стал причиной внезапной смерти отца. Но навалились дела, нерешенные вопросы, которые приходилось распутывать ему, вождю племени, и он постепенно был вовлечен в непрерывную круговерть забот, и это отвлекало его от тяжелых дум и переживаний. Млава сторонилась его, чутьем понимая, что ее присутствие будет для него тягостным – не до любви ему было, когда свалилось такое горе.

Как-то завернул во дворец Жихарь. Они обнялись.

– Ну, как ты? Справляешься с делами?

Крутояр махнул рукой.

– Не знаю. Живу как во сне. Вроде бы я и не я. Так круто все переменилось. Только что держался за мамину юбку, а теперь приходится дела племени решать.

– Да, крепко ты сдал. Был веселым, розовощеким, а сейчас стал тень тенью. Не надоела такая жизнь?

– Надоела, – искренне признался Крутояр. – Сейчас бы на речной простор да саблю в руки!

– Вот-вот, этого я от тебя и ожидал услышать! – заторопился Жихарь. – Одевайся попроще, и ко мне в гости. Соберутся ватажники, развеешься, отдохнешь.

Крутояр с радостью согласился. Княжеский дворец ему осточертел своими условностями, важными гостями, глубокомысленными разговорами. Побыть среди товарищей по набегу он считал верхом блаженства.

У Жихаря его ждала целая дюжина парней. Обнимались, жали руки, растроганно смотрели друг другу в глаза, будто не виделись не месяц, а целую вечность. Тотчас начались воспоминания:

– А помнишь, как через ров перелезали, а там дохлые кошки валялись?

– Не забыл, как на меня булгарин насел, а ты ему сзади мечом голову срубил?

– Нет, нет, никогда не забуду, как мы обманули стражу у черемисов!

Пока шли воспоминания, хозяйка накрыла стол, пригласила дорогих гостей за стол.

– Все мы теперь братья, – сказал Жихарь, поднимая кружку с вином. – После такого похода, когда все играли со смертью и своей грудью защищали своих друзей от гибели, мы стали братьями. Так выпьем же, братья, до дна за наше здоровье и благополучие!

Стукнули кружка о кружку, выпили, принялись за еду. Только Крутояр не притронулся к хмельному.

– Ты чего это? – спросил его сосед слева.

– Не пью.

– Как это так? – возмутился сидевший напротив. – Ты что, стал князем и перестал нас уважать?

– Да что вы, братцы, – пытался защищаться Крутояр, но бесполезно, на него со всех сторон посыпались упреки:

– Да заелся он в своем дворце!

– Как будто в одной лодке с нами не сидел за веслом!

– И не ел из одного котла!

Крутояр растерялся и не знал, что ответить. Он никогда не отделял себя от своих товарищей, и ему стало обидно, что они так несправедливы к нему.

– А что, и со мной не выпьешь? – раздался от печи женский голос, и к столу, виляя крутыми бедрами, направилась хозяйка. – Давай выпьем, князь! Ведь женщине ты не можешь отказать?

Ей было лет за тридцать, и Крутояр подумал, что для двадцатилетнего Жихаря она была немного старовата. Но она была красива, особенно выделялись ее глаза, большие, лучистые, они притягивали и завораживали.

Соблюдая закон гостеприимства, ответил:

– С тобой выпью.

Он протянул к ней кружку, и она стукнула о нее свою. Потом, зажмурившись (будь что будет!), стал медленно пить жгучую жидкость.

Когда допил до дна, все восторженно заорали, а у него перехватило горло, и он, задыхаясь, стал совать в рот первую попавшуюся под руку еду. Наконец сел на скамейку и застыл неподвижно, по лицу его текли слезы.

Потом почувствовал, как по всему телу разлилась теплота, и ему стало легко и радостно, будто груз немыслимой тяжести скинул со своих плеч. Он оглядел всех счастливым взглядом.

– Ну что, князь, полегчало? – спросил задорный голос хозяйки.

Она сидела напротив его и будто вся сияла. От нее исходил какой-то лучезарный свет, как от неземного существа. «Лада, богиня любви, – невольно подумал он, не в силах оторвать от нее взгляда. – Та, что приходит весенней порой и приносит в мир любовь и счастье».

Он опустил голову, чувствуя, как внутри его бушуют неведомые силы, стукнул кулаком по столу, сказал:

– Налейте мне еще!

Это вызвало новый взрыв ликования. Кружка его была тотчас наполнена; все потянулись к нему с бокалами.

– А мне, князь, не хочешь пожелать здоровья? – раздался все тот же завлекающий, чарующий голос.

Он взглянул на нее и опустил голову.

– Конечно, конечно, как же, – пробормотал он бессвязно…

Он боялся глядеть на нее. Собравшись с силами, выпил вторую кружку и почувствовал, как под ним закачалась скамейка, как будто он оказался на ушкуе и его качали волжские волны. Это было так приятно, что он стал улыбаться, качаясь из стороны в сторону. Откуда-то издалека донесся чей-то голос:

– Ну, наш князь набрался, видно, как следует…

«Набрался так набрался, – подумал он про себя. – Подумаешь, беда какая – набрался! Я набрался, ты набрался, все набрались! А она тоже набралась?» – спросил он сам себя и взглянул перед собой, но ее уже не было. «Ушла, – подумал он. – И я пойду. Отправлюсь во дворец и залягусь спать».

Он поднялся и, покачиваясь, двинулся к двери. Его никто не удерживал, все были пьяны и заняты сами собой.

Перешагнув порог, он лицо в лицо встретился с хозяйкой.

– Куда ты, князь? – спросила она мягким голосом.

– Уйди, – попросил он ее. – Ты ведьма. Слышишь? Ты ведьма и колдунья. Но меня тебе не околдовать.

Она смеялась, глядя ему в глаза, а ему казалось, что ее взгляд разрывает его сердце.

– Да, я ведьма, – ответила она. – Я тебя очаровала и завлекла в свои сети.

– Но зачем тебе я? – с отчаянием спросил он. – У тебя есть муж, Жихарь, он мой друг. Как тебе не стыдно завлекать друга мужа?

Она рассмеялась, тихо, затаенно, в глазах ее заплясали бесовские искорки. Она легонько толкнула его в грудь.

– Ну и чудак же ты! Какой он мне муж? Он брат мне родной. Стала бы я при живом муже ластиться к другому.

Он неопределенно покрутил перед своим лицом ладонью. Промолчал.

– Одна я живу. Мужа уж пять лет как убили.

Помолчала, добавила:

– И чего вы, мужики, все ищете? Чего вам дома, при женах не сидится? Вечно вас тянет куда-то, вечно куда-то стремитесь, обязательно вам нужны бои и сражения, убийство и кровь… А мы вот сиди и коротай жизнь в одиночестве, без мила друга сердешного…

И Крутояр с удивлением заметил, в ее глазах появились слезы. Это было последнее, что он помнил, потом наступил мрак, будто он провалился в какую-то бездонную, черную яму…

Очнулся в постели. Как оказался в ней и где находится, он не знал. Над ним склонилось женское лицо, руки гладили его волосы. Он спросил:

– Где я?

– У Жихаря, моего брата. Он оставил тебе свою постель и ушел ночевать к друзьям.

– А как тебя звать?

– Листава. Ты лежи, лежи. Никто не станет мешать твоему сну.

– Ты красивая, – сказал он и снова погрузился в полузабытье. Вроде бы знал, что лежит в постели, находится в избе своего друга, и в то же время ему казалось, что парит над землей, а под ним то волжские воды текут и качают его на своих волнах. То вдруг наваливалась булгарская крепость своими сырыми дубовыми стенами, и ему становилось страшно, и он хватался за руки Листавы. Она была рядом, значит, все будет хорошо и все страхи напрасны.

– Спи, миленький, – говорила она. – В твои годы хорошо спится. Все у тебя впереди, все ясно и чисто. И пусть ни облачка не будет на твоем небосклоне…

Хмель мутил сознание, явь путалась с видениями, и ему уже казалось, что не Листава сидит у его постели, гладит по волосам и говорит ласковые слова, а мама пришла к нему и убаюкивает перед сном…

– Мама, – шепчут губы. – Родная моя…

– Да, в мамы тебе гожусь, стара я стала. Да какая моя старость? Тридцать два года… Одиночество меня состарило. А так хочется, чтобы кто-то был рядом, опереться на чье-то крепкое плечо…

– Мама, мама моя, как я люблю тебя, – шепчет Крутояр и проваливается в глубокий сон.

Утром разбудил его Жихарь.

– Ну и здоров ты спать! – весело проговорил он. – Ты знаешь, сколько сейчас времени?

В раскрытое окно бил столб солнечного света, через отворенную дверь доносилось кудахтанье кур, в избе стоял вкусный запах жареного мяса. Крутояр почувствовал, как от голода засосало в желудке.

– Наверно, много, – неуверенно ответил он. – Позднее утро?

– Полдень! Обедать пора!

– Вот это да! – сказал пораженный Крутояр и стал одеваться. Вспомнил вчерашний вечер, Листаву. Стало стыдно. Надо же было так напиться, что толком и не помнит, как вел себя. Может, натворил чего?.. А кто его раздевал? Наверно, Листава. Наверняка она! Вот стыдоба! Но где же она?

Он стал оглядываться, надеясь увидеть ее в сенях или на дворе. Жихарь, перехватив его взгляд, проговорил:

– Сестра ушла к себе. У нее двое детей, хозяйство. Это я упросил ее поухаживать за нашими ребятами.

Крутояр сел, спросил, не глядя на друга:

– Я вчера… как это?…перебрал, в общем. Ничего не набедокурил?

– Какое! Ты так быстро опьянел, что нам только и оставалось уложить тебя в постель да закрыть одеялом.

– Это – ладно. А то я уж…

– Голова побаливает?

– Нет. Голова в порядке.

– Это хорошо. А я, если переберу вечером, утром без кружки хмельного не могу. Голова раскалывается на части. А ты молодец. Значит, с похмелья болеть не будешь. Везет некоторым!

Жихарь поставил глиняную тарелку жареного мяса с луком, наверное, осталось после вчерашнего пиршества. Принялись за еду.

– Хочется мне прогуляться куда-нибудь еще, – сказал Жихарь, не отрываясь от тарелки. – Душа воли просит! Ложусь спать, а сам в уме перебираю все наши похождения. И вновь хочется кинуться куда-то!

Крутояр хмыкнул что-то неопределенное, но ничего не ответил.

– Персидские берега обшарили, булгар потрепали… Куда бы еще кинуться?

– На хазар не хочется?

– На хазар? Э, нет. Хазария вокруг нас – самое сильное государство. Каган – серьезный правитель. Недаром дань платим. Попробуй только затронуть, не додумаешься, куда спрятаться. Деда своего помнишь? Куда-то в глушь к финнам убежал. А ведь каган только пальчиком пошевелил…

Помолчали.

Наконец Крутояр спросил:

– А Киев?

Жихарь пожал плечами, бросил нехотя:

– Подумаешь, Киев. А что там делать?

– А что делают степняки?

– Этим где бы ни грабить…

– А у Игоря такие богатства спрятаны…

Жихарь – недоверчиво:

– Откуда им быть?

– Слышал, Олег ходил на Царьград?

– Ну и что?

– Императоры дань большую ему дали.

– Когда это было!

– Что-нибудь да осталось.

– Ты так думаешь?

– Сам видел.

– Да ну! Когда это?

Крутояр рассказал про свою поездку в Киев.

Жихарь ненадолго задумался. Сказал:

– А что… Стоило бы Киев тряхнуть!

– Сил у нас маловато…

– Главное – внезапность! Что, у нас разве войско большое было, когда берега персидские разоряли? У персов – ого! – армия преогромная. И с арабами, и с Византией сражается и побеждает, а вот против небольшого, но подвижного отряда она бессильна!

– Так-то оно так…

– Что – так? Перетащим ушкуи с Оки на Десну, а потом ночами, во тьме, под прикрытием берегов подкрадемся к стенам Киева…

– Легко сказать…

– А мы не говорить будем, а делать! Я те места знаю. Прислуживал купцам, тащили волоком суда из Оки через Угру в Десну. Места для волока удобные, ушкуи легкие…

– Можно побольше взять с собой воинов. Подсобят, а потомна границе встанут на всякий случай. Мало ли что, на помощь придут, – неожиданно для себя проговорил Крутояр.

– О! Правильно соображаешь!

– Надо в Киев тайно подослать соглядатая. Пусть извещает, что творится в столице Руси. Как только киевское войско уйдет в какой-то поход, так мы тут как тут!

– Правильно! Немедленно посылай.

Так проговорили они до вечера, обсуждая все новые и новые подробности предстоящего похода.

Вечером в избу Жихаря набились ватажники. Снова пир горой, разговоры, смех, веселье. Крутояр выпил пару кружек вина, захмелел, но разума не терял.

И вдруг увидел Листаву. Она, сложив руки на груди, стояла у двери и смотрела на него. И вновь она показалась ему необычайно красивой, и вновь от нее как будто исходил какой-то необыкновенный, чудесный свет. Он смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Куда-то вдаль ушел шум в доме, он не видел никого вокруг, кроме нее.

Она качнулась стройным телом, оторвалась от косяка двери и, не сводя с него улыбчивого, заманчивого взгляда, двинулась к столу, села напротив него.

– Нальешь мне, князь, хмельного? – воркующим, чарующим голосом спросила она.

– Конечно, конечно, – заторопился он.

– И себе тоже. Но только немного.

– Да я!.. – хотел похвалиться он, но вспомнил свой вчерашний позор и осекся.

Выпили. По-прежнему он видел только ее, словно в доме они были только вдвоем, и никого вокруг не было.

– Как тебе спалось, князь? Видел ли какие-то сны? – Взгляд ее голубых глаз глубокий, понимающий и всепрощающий. Ей можно говорить все, она поймет правильно, не засмеет, не унизит.

– Провалился, как в глубокую яму. Без снов и кошмаров.

– А мне целую ночь видения снились, – говорила она, ласково глядя ему в глаза. – И музыка в сердце играла. Такая чарующая, проникновенная, словно с небес лилась. Я в слезах вся проснулась…

Потом поглядела куда-то поверх его головы, сказала со вздохом:

– Ну пойду я. Дел дома много.

– А зачем ты приходила?

Она чуть качнулась к нему, улыбнулась краешком губ:

– Тебя повидать.

У него вдруг задрожали руки. Спросил поспешно:

– Можно мне с тобой?

– Нельзя. Пока нельзя.

– А когда будет можно?

– Я сама позову. Ты только жди. Жди, миленький…

Она встала и пошла к двери, словно лебедушкой плыла. Он смотрел ей вслед, и у него дух перехватило, такой она была красивой, такой желанной…

Когда она ушла, ему вдруг стало душно в избе. Он вышел на улицу. За лесом полыхала багровая заря, обнимая полнеба. Видно, к ветру, непогоде. И в душе у него все полыхало, хотелось петь, кричать, а еще больше убежать к ней, пасть к ее ногам и говорить, говорить, как он ее любит, как жить без нее не может…

– А что ж, пойду и упаду, – с решительностью пьяного человека вслух проговорил он и зашагал по улице. Навстречу – Млава. Тонкая, хрупкая, исподлобья глядит на него влюбленными глазами. Вроде бы та же самая, но совсем другая, далекая, холодная, неродная.

Остановились.

– Ты почему не приходишь? – спросила она и капризно поджала губки.

А ему и ответить нечего. Не скажешь же, что не хотелось, что полюбил другую. Но почему не сказать? Очень даже нужно прямо ответить на заданный вопрос.

Однако вымолвил:

– Все некогда было. Ты же знаешь…

– Да, знаю. Соболезную…

Помолчали.

– Проводишь меня?

– Пойдем.

Они пошли рядом. Млава молчала, и ему нечего было сказать. Наконец она медленно, раздумчиво проговорила:

– Какой-то ты странный сегодня. Чужой, холодный. Потому что выпил?

– А тебе противно идти с пьяным?

Он надеялся, что она скажет, что да, неприятно. И тогда он повернется и уйдет, бросив на прощанье что-нибудь такое: раз противно, то и нечего встречаться!

Но она ответила:

– Нет, я соскучилась по тебе. Мы так давно не виделись! Я вся истосковалась…

У него стало муторно на душе. Он чувствовал и понимал, что дурно поступает с девушкой, которая его любит. Наверно, надо было откровенно сказать ей об этом, но у него не хватало сил.

– Некогда мне, – мрачно проговорил он, глядя в сторону. – Дела княжеские навалились, с утра до вечера продыха нет. Да и вообще…

– Я понимаю, я все понимаю! – горячо промолвила она и легонько коснулась пальчиками его руки. – Я потерплю, я потерплю, ты не сомневайся!

И столько искренности, столько любви было в ее голосе, что у него комок в горле встал от жалости к ней, и он решил не поминать Листаву. Придет время, сама все узнает…

– А мы в новый поход собираемся, – вдруг проговорил он неожиданно для себя. – Прибавится бесчисленное множество хлопот. Во все нужно вникнуть, до всего дойти, иначе любой просчет может обернуться большими потерями…

– И куда же вы собираетесь отправиться? – упавшим голосом спросила она.

Он коротко ответил:

– На Русь.

V

Пять лет на южных границах Руси было спокойно. Мадьяры откочевали к Карпатам, печенеги промышляли грабежом за Дунаем. Но в апреле 920 года от дозоров пришла весть, что орда печенегов продвигается к рубежам державы. По всему было видно, что кочевники готовятся к набегу.

Игорь срочно послал гонцов во все племена, стали вооружать ополчение. Открыли склады и амбары с хранившимся на этот случай оружием: мечи, пики, засапожные ножи, щиты, шлемы, кое-кому доставались панцири и кольчуги. Многие вынимали свои припасы. Через десять дней великокняжеская дружина и народное ополчение двинулись на юг. Во главе войска Игорь поставил Свенельда.

Свенельд решил встретить противника на Змиевых валах. Змиевы валы были возведены столетия назад, в период существования начальной Руси, созданной Кием, Щеком и Хоривом. Это было величайшее сооружение, протяженностью несколько сот километров, оно защищало страну от «Змеев Горынычей» – кочевников, несших на Русь пожары и разорение; отсюда и такое название валов – «Змиевы». Несмотря на небольшую высоту, они были серьезной преградой на пути степняков.

Русские воины заняли Змиевы валы, стали ждать противника. Свенельд приказал поставить друг на друга несколько телег, вместе с Игорем взобрались наверх. Степь хорошо просматривалась во все стороны.

Два дня даль была чистой. На третий с утра на самом краю неба началось какое-то движение. Вскоре в голубом мареве стали различимы всадники, их становилось больше и больше, и вот уже вся южная сторона заполнилась конными массами, которые стремительно приближались. Их увидели и русские воины, стали строиться, изготавливаясь к бою.

Был конец апреля, вторую неделю не было дождей, и конница печенегов подняла клубы пыли, сквозь которую трудно было разглядеть, какие подразделения и в каком направлении готовят удар. Хан не стал давать своим воинам отдыха и сразу начал сражение. Тысячи всадников поскакали к русским рядам, выпустили тучи стрел и умчались обратно. На смену им выскочили новые конники, потом еще и еще, поливая русов дождем смертоносных стрел. Падали воины и кони, но строй стоял непоколебимо; русы тоже встречали врага густым потоком стрел, печенеги несли большие потери.

Тогда хан бросил все свои силы. 3акипел ожесточенный бой. Игорь с высоты видел, как крутились печенежские всадники, стремясь взобраться на земляной вал, но русы длинными пиками сталкивали их обратно, рубили мечами, стояли твердо.

Печенеги отхлынули, однако, перестроившись, вновь бросились на прорыв, и снова были отброшены. Однако упрямства печенегам было не занимать. Сеще большим упорством они кинулись вперед. Сражение кипело по всей линии войск. Но прорвать ряды русов им и на этот раз не удалось.

Свенельд, руководивший боем с высоты поставленных телег, указал на левое крыло войска:

– Князь, там неопытные ремесленники и крестьяне, впервые в бою. Несут большие потери. Видишь, как поредел строй? Думаю, хан сейчас направит туда основные силы.

– Может, помочь дружиной? – спросил Игорь.

Великокняжеская дружина стояла в запасе, скрытая от глаз врага валом. Ее внезапный удар Свенельд намеревался использовать в решительный момент. Может, такое время наступило?

– Понаблюдаем за действиями печенегов, – ответил он.

Печенежское войско начало перестроение. Было видно, как из центра к левому крылу русов двинулись конные подразделения. Против неопытных воинов скапливались большие массы привычных к кровавой резне кочевников. Назревало решающее мгновенье.

И тогда Свенельд сказал, обращаясь к Игорю:

– Князь, пора вводить дружину в бой. Нужно ударить по центру половцев. Там хан оголил войска, там у него сейчас самое слабое место!

– Я сам поведу свою дружину в бой, – ответил Игорь и начал быстро спускаться на землю.

Русы совсем на немного опередили половцев. Выставив пики вперед, конная лавина из свежих сил двинулась на противника. Застоявшиеся кони быстро набирали бег, и удар необычайной силы обрушился на расстроенные и ослабевшие порядки противника. После короткого сопротивления центр врага дрогнул и побежал. Паника тотчас охватила все войско степняков, бегство стало всеобщим. Началось преследование и истребление противника.

Только с наступлением темноты русы стали возвращаться. Были захвачены обоз с награбленным на юге богатством, стада скота, много пленных. Вечером и ночью в стане победителей горели костры, жарилось мясо, воины пили медовуху и вино. Было очевидно, что после такого поражения печенеги не скоро сунутся на русскую землю.

Несколько дней столица праздновала победу. Игорь закатывал пиры небывалые, хмельное лилось рекой, от закусок ломились столы. Рядом с ним сидела Ольга, она приветливо улыбалась ему и гостям, но от нее веяло таким холодом, что, казалось, у него остывал бок, как ото льда.

Наконец увеселения надоели Игорю. Захотелось отдохнуть от шума и гама, побыть одному. Он сел на коня и отправился в одиночестве по городу и его окрестностям. Был поздний вечер. Появились первые звезды, Днепр застыл блестящей сталью, деревянные дома с маленькими окнами погружались в темноту. Застоявшийся конь рвался в галоп, но всадник придерживал его, ехал, с наслаждением вдыхая свежий прохладный воздух. Вот так бы взлететь и умчаться куда-то ввысь, подальше от всех забот и тревог, ни о чем не думая…

Внезапно прямо перед ним раздался легкий вскрик, стук упавшего тела. Он тотчас очнулся, натянул удила, соскочил с коня. Перед ним лежала женщина. Он наклонился и в вечерней темноте разглядел ее простенькое домотканое платье, плоское лицо, закрытые глаза. Он взял ее руку. Ладонь твердая, мозолистая. Сжал ее.

Женщина открыла глаза, некоторое время бессмысленно глядела на него. По ее лицу пробежала тень, она обеспокоенно стала оглядываться вокруг, видно, стараясь понять, где находится и что с ней случилось.

– Тебе плохо? – спросил он ее.

Она выдернула ладонь из его руки, сделала усилие, чтобы встать. Он помог ей подняться. Она стояла, слегка покачиваясь. Теперь он рассмотрел ее лицо. Оно было ничем не примечательным: вздернутый носик, пухленькие губы, маленький подбородок, глубоко посаженные глаза не различить какого цвета. На вид лет ей было больше двадцати, как видно, из ремесленного сословия.

– Как ты себя чувствуешь? – вновь задал он ей вопрос.

Она взглянула на него темными глазами, ответила, с трудом выговаривая слова:

– Ничего. Уже лучше. Сейчас пройдет.

– Где твой дом?

Она словно во сне провела ладонью по лицу, медленно огляделась. Вдруг лицо ее оживилось, она указала рукой на близлежащую избу.

– Вот…

– Я помогу тебе дойти.

– Не надо, – слабо запротестовала она, но он взял ее под руку и повел. Он ощутил ее бок, мягкий и теплый, и порадовался, что она жива и он не стал причиной ее гибели.

Они подошли к небольшому деревянному дому. Игорь помог подняться ей на крыльцо, отворил дверь. Она повернулась к нему и сказала, слабо улыбнувшись:

– Спасибо, добрый человек.

– Прости меня, – поспешно проговорил он, терзаемый совестью. – Я сам не знаю, как это случилось.

– Пустяки, сейчас отлежусь. Мы, женщины, живучие.

Его передернуло от такого пренебрежительного отношения к себе, но он тут же подумал, что у простого народа, вероятно, так принято и с этим надо считаться.

– Может, позвать кого-нибудь из дома? – спросил он.

– Нет, нет, – поспешно ответила она и удалилась.

На другой день Игорь часто вспоминал женщину, чувство вины не покидало его. «Вдруг ей плохо, – думал он. – Надо бы вызвать лекаря, а у нее едва ли есть на это средства. Если что-то случится, виноват в этом буду только я. А у нее, наверно, есть семья, дети. Нет, надо съездить и навестить ее».

Покончив с делами, вечером отправился к ней. Дверь в дом была не заперта. Он вошел внутрь и очутился в темноте, только вверху через маленькое отверстие пробивался тусклый свет.

– Есть кто-нибудь дома? – спросил он от порога.

В углу на кровати что-то зашевелилось, встала женская фигура, раздался тихий, удивленный голос:

– Это ты, князь?

– Я. Зашел узнать, как ты себя чувствуешь, не надо ли чего.

– Сейчас зажгу лучину.

Она повозилась около передней стены, послышались удары кремня, зажегся трут, а потом вспыхнула лучина. Игорь видел, как женщина привычным движением уложила ее на рогульку, повернулась к нему.

– Проходи, князь, присаживайся на скамейку. Извини, у меня после работы не прибрано. Не ждала я гостей.

Она говорила спокойно, и он подумал с удовлетворением, что женщина не из числа робких.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Боги милуют. Все обошлось благополучно.

– Что-нибудь болит? Может, лекаря вызвать?

– Нет, нет. Я же сказала: все обошлось. Никого не надо.

Он прошел к столу, из походной сумки стал выкладывать вареное мясо, пироги, медовые пряники.

– Угощайся. Для тебя старался.

– Спасибо, не откажусь. Да ты присаживайся, вместе и поужинаем.

Он присел на скамейку, огляделся. Вдоль стены стояла широкая деревянная кровать, в углу лежали мешки с шерстью, на лавке были разложены чулки, носки, варежки.

Женщина взяла ухват, ловко вытащила из печи глиняный горшок и поставила на стол. Половником разлила в чашки похлебку, положила деревянные ложки.

– Не побрезгуй, князь, моим варевом.

По закону гостеприимства отказаться было нельзя. Похлебка без мяса, но в ней были и репа, и капуста, и лук, и свекла, и укроп, и Игорю она показалась вкусной.

– А где остальные домочадцы? – спросил он.

– Одна я живу.

Он кивнул, и ему почему-то стало неловко.

– Я ненадолго, – сказал он, как бы оправдываясь.

– Ну что ты, князь! Дорогому гостю я всегда рада.

– А откуда знаешь, что я князь?

– Много раз видела. Так что вчера еще признала.

При свете лучины он разглядел ее. Как и показалось в первую встречу, она не была красивой. Тело ее было полновато, но не слишком, лицо обыкновенное, ничем не примечательное. Только глубоко посаженные глаза были выразительными, они лучились и притягивали.

Наступило долгое молчание. Слышно было, как трещала лучина да шипели упавшие в лоханку с водой угольки.

Игорь доел похлебку, положил ложку, проговорил:

– Спасибо за угощение. Было очень вкусно.

– На здоровье.

– Я пойду.

– Я провожу.

Они вышли на крыльцо.

– Удивил ты меня, – сказала она, с улыбкой рассматривая Игоря. – Никак не ожидала. Князь – и к простой женщине прийти…

А ему не хотелось уходить. Пожалуй, впервые за последние годы ощутил он домашний уют и почувствовал заботливое отношение к себе, все то, чего не хватало ему в семейной жизни. Он сел на коня, кивнул ей на прощание:

– Будь здорова.

Она поклонилась ему в ответ.

– И тебе не болеть, князь.

Он поехал по улице, чувствуя ее взгляд на спине. Хотелось оглянуться, еще раз посмотреть на нее, но он пересилил себя.

Назавтра его ждала неприятность. Ему сообщили, что на Русь напали вятичи.

VI

В Дедославль прискакал нарочный из Киева, Крутояр встретил его на крыльце дворца.

– Князь! На Русь напали печенеги! Большая тревога по всей стране, собирается ополчение, чтобы идти в степь! Войско возглавляет сам великий князь Игорь!

Крутояр приказал немедленно вызвать к себе Жихаря. Когда тот, запыхавшись, явился в его горницу, сказал придушенным шепотом:

– Час настал! Игорь с дружиной и ополчением уходит в степь против печенегов! Киев остается беззащитным. Один бросок – и он наш!

В больших навыкате глазах Жихаря заметались сполохи.

– Все готово, князь! Два дня сборов – и мы в пути! Отдавай приказ!

Через два дня десятитысячное войско выходило через крепостные ворота и втягивалось в леса. Крутояр ехал на любимом белом жеребце, поглядывал по сторонам. Он хотел проститься с Листавой. Она так и не подпустила его к себе, держала на расстоянии. Говорила: «Вернешься из похода, все у нас будет».

Наконец заметил ее. Она стояла у своего дома, скрестив руки на груди. Увидела его, глаза радостно заблестели, она кинулась к нему, взялась за стремя, пошла рядом, часто взглядывая ему в лицо.

– С братом простилась? – спросил он.

– Да, он заезжал.

– Дети здоровы?

– Живы-здоровы. Где-то тут бегают.

– Береги себя!

Она вдруг вздрогнула, из глаз ее потекли крупные слезы, она руками потянулась к нему. Он наклонился, поцеловал ее в соленые губы.

– Возвращайся живым, миленький, – простонала она в немом плаче.

Он поддал каблуками сапог в бока коня, поскакал вперед. Его тоже душили слезы…

На Оке войско ждало около тысячи ушкуев. Часть воинов поплыла на них, часть пошла вдоль берега. Миновали Оку, вошли в Угру. Через пару дней пришлось вытаскивать ушкуи из воды, толкать на катках или нести на себе до Десны – это полтораста верст.

И вот она, Десна! Конец изнурительному труду, начало военному походу! Все были радостные и возбужденные. Крутояр дал войску день отдыха, а потом две тысячи посадил на суда, а остальным приказал двигаться вдоль берега, поддерживая с ними связь. Это было его вспомогательное подразделение, которое он был намерен задействовать на случай неблагоприятного развития событий.

Флотилия вытянулась в длинную линию. На переднем судне, на носу, стоял Крутояр. Он был на вершине счастья. Ни неопределенность развития военного похода, ни грозящие опасности встречи с противником не влияли на его прекрасное настроение. Он был на водной глади, впереди ждало большое дело. В том, что оно закончится успешно, он не сомневался.

Чем дальше плыли на юг, тем шире становилась Десна. Внезапно она развернулась, повернув на закат. По кораблям была передана команда: «Приготовиться! Скоро Чернигов!» По плану, ушкуи должны были миновать его, не задерживаясь. От Чернигова до Киева чуть больше суток плавания, и войско оказывалось у желанной цели!

И вот в туманной дали показались размытые очертания крепостных стен и башен Чернигова. Но что это? Навстречу им, пользуясь попутным ветром, под парусами выплывали боевые суда. Значит, об их прибытии князь киевский предупрежден! Кем и когда? Об этом он, Крутояр, не знает и вряд ли когда узнает. Это не столь важно. Важно было принять правильное решение. На Киев идти бессмысленно, взять приступом изготовившийся огромный город с мощными укреплениями им не под силу. Тогда остается Чернигов. Здесь тоже найдется пожива. Так и быть!

Крутояр приказал приставать. Подплывали суда, воины сходили на берег, готовились к приступу города. Прибыл Жихарь. Он был озабочен. Все складывалось не так, как они замышляли.

– Может, завернуть домой? – спросил он.

Крутояр доверял его чутью, но решил следовать своим соображениям. Ответил:

– Даже ополчение ушло на печенегов. Наверняка в Чернигове мужиков осталось немного.

– Момент внезапности утрачен, – твердил свое Жихарь. – Не стоит рисковать.

Но Крутояру жаль было расставаться с давно выношенной мечтой ударить по Киевской Руси, жаль было долгих сборов, жаль многотысячного войска, выходит, впустую прошагавшего такую дорогу, преодолевшего такие тяжелые пути…

– Ничего. Попытка – не пытка. Подойдем к городу, там решим.

Подходить к городу не пришлось. Пока подплывали вятичские корабли, пока Крутояр разворачивал свои силы, показались черниговские воины. Нет, это были не наспех собранные и кое-как вооруженные ремесленники и крестьяне. Это была одетая в панцири, кольчуги и шлемы княжеская дружина, опытные бойцы, всю жизнь посвятившие военному делу. Но как она оказалась в Чернигове? Выходит, вернулось все войско из похода против печенегов? Неужели так быстро разгромили кочевников? Он, Крутояр, как раз и рассчитывал, что степь надолго удержит киевлян в своих объятиях. Выходит, просчитался. Тогда со дня на день жди войско киевского князя Игоря. Надо немедленно отступать!

Он еще раз взглянул на черниговскую дружину и понял, что отходить было поздно: едва построившись, она начала мерным, но уверенным шагом двигаться на вятичей. Приходилось принимать бой. Иначе приказ покинуть поле сражения может привести к панике, беспорядочному бегству и избиению его воинов при преследовании. Потери будут неисчислимыми…

Крутояр повернулся к Жихарю, который с мертвенно-бледным лицом наблюдал за передвижениями черниговцев, приказал:

– Бери две сотни, бегом через лес, заходи противнику в спину!

Жихарю не надо повторять дважды, смысл сказанного он схватил на лету. Теперь внимание войску. В настроении воинов он заметил признаки колебания, неуверенности, видно, подействовали на них решительные действия неприятеля. Необходимо вселить в них силу и уверенность в победе. Как? Только личным примером. Надо, не теряя ни мгновения, повести их на встречный бой.

Крутояр выбежал перед строем вятичей, вынул из ножен саблю и, покрутив над собой, крикнул что есть силы:

– Вятичи, братья! За мно-о-ой!

И тотчас услышал за своей спиной рев тысяч глоток, звон оружия и топот множества ног. Это толчком отозвалось в его сердце, всем его существом владел азарт боя и жажда встретиться лицом к лицу с противником…

Дальше как в тумане. Помнил, как схватился с первым черниговским дружинником, как сразу почувствовал в нем опытного и опасного воина. Как пытались они друг друга обмануть ложными выпадами и заранее выученными приемами, как он почувствовал, что начинает сдавать, потому что противник сильнее его, но в это время враг вдруг неестественно откинул голову назад и стал падать; из-за него, сияя лицом, появился вятич, коротко выкрикнул:

– Ну, как я его?

Некоторое время бойцы отражали напор черниговцев, но потом, теснимые закованными в железо дружинниками, стали медленно пятиться назад. Крутояр с беспокойством поглядывал на лес: успеет ли Жихарь со своим отрядом?

И вот, когда уже вятичи были надломлены и начали поспешное отступление, от леса раздались долгожданные крики, и он увидел бегущих вятичей. Противник был окружен. Началась ожесточенная сеча…

Преследовать отступавшего неприятеля Крутояр не стал. Впору было подобру-поздорову уносить ноги.

Погрузив на корабли убитых и раненых, вятичи поставили паруса, и ушкуи понесли их по водной глади. Все молчали, понимая, что поход закончился провалом. Крутояр и Жихарь сидели на корме, тихо разговаривали.

– Пошли по шерсть, а вернулись стриженными, – промолвил Жихарь, глядя в воду и изредка сплевывая.

– Кто бы мог подумать, что Игорь так быстро расправится с печенегами? Как-никак, а степняки десятилетиями сотрясали Хазарию, и те ничего не могли с ними поделать.

– Даже переселение из-за Волги не могли остановить…

– Видно, Русь окрепла. Не та, что была…

– Выходит, так.

– С Киевом надо держать теперь ухо востро!

– Боюсь, Игорь не простит нам набега…

– Едва ли. Видел я его. Не шибко храбрый воин.

– Храбрый не храбрый, а печенегов побил и нам с тобой досталось крепко. Может на этом не успокоиться…

– Думаешь, пошлет вдогонку войска? – с тревогой спросил Крутояр, которого стало пугать чутье друга: слишком часто он угадывал надвигавшиеся события. Неужели и на этот раз окажется прав?

– А почему бы и нет? На плечах бегущего противника ворваться в его владения, захватить столицу, подчинить племя своей власти…

– Ты понимаешь, что говоришь? – свистящим шепотом спросил его Крутояр. – Чтобы мы подчинились Киеву?

– Натворили мы с тобой делов. Как бы народу нашему не пришлось расхлебывать!

Крутояр задумался. Если Игорь двинет войска на Дедославль, быть большой войне. А к ней вятичи не готовы. Он, князь, допустил ошибку: ушел в пределы Киевского государства и вместо того, чтобы готовить народ к отпору, болтается на ушкуях в водах Десны…

Приказал Жихарю:

– Скачи в Дедославль, собирай ополчение. А я постараюсь задержать киевское войско на подступах к столице.

– Хорошо, князь.

Крутояр собрал разведчиков, поставил задачу: следить за всеми передвижениями киевлян и постоянно сообщать о всех их замыслах.

Соединенное войско Крутояр вывел на дорогу, которая из Киева шла на Дедославль и далее в Булгарию, и разбил стоянку. Здесь с тревогой ждал сообщений разведчиков.

Тревога его оказалась не напрасной. Один за другим разведчики сообщили, что большое войско русов движется по главной дороге. Дела оборачивались хуже некуда…

Тогда он выделил большой отряд и послал его к Дедославлю, дав задание сооружать препятствия на пути наступления врага, а сам остался с войском.

Но вот появились передовые отряды противника, начались короткие стычки. Подтягивались новые силы, схватки стали ожесточеннее, наконец развернулось сражение. Крутояр медленно, с боями начал отступать. «Ничего, – думал он со злорадством, – вы еще не знаете нас, лесных людей, как мы умеем сражаться в дебрях и чащобах. Мы еще покажем, где раки зимуют».

Наконец он соединился с посланным им отрядом, осмотрел приготовленные ими препятствия, остался доволен. С вечера развернул по всей линии войско, изготовился к бою.

С рассветом киевляне перешли в наступление. Крутояр видел, как линии одетых в броню воинов медленно двигались вперед, обходя деревья и кустарники. Вот они ближе, ближе… И тогда по его сигналу стали падать заранее подрубленные на высоте человеческого роста деревья. Падали они в сторону противника, сцепляясь между собой ветвями. С трех сторон киевляне были окружены мощной зеленой стеной, которую ни растащить, ни перешагнуть было невозможно. Это было старое, как сами лесные жители, защитное сооружение – засеки. За них тотчас засели вятичи, и в противника полетели стрелы, камни и дротики.

Киевляне были ошеломлены. Они пытались спастись, прикрываясь щитами. Однако и щиты не спасали, потому что смертоносный дождь летел в них с трех сторон, и от него было невозможно защититься. Тогда они стали пятиться, сначала медленно, а потом все быстрее и, наконец, пустились в беспорядочное бегство. Вятичи выскакивали через заранее созданные проходы и устремлялись вслед…

Победа была полная. Крутояр в изнеможении опустился на срубленное дерево. Он никому не говорил, но в душе сознавал, что по своей молодости и горячности совершил огромную ошибку, организовав поход против Киева, что едва не принес на родину огромные, неисчислимые бедствия. С этим тяжким грузом своей вины он жил последние дни, она вконец измотала его, и он смертельно устал. Но теперь все позади. Теперь его воины гонят противника прочь от границы его племени, и он не скоро решится вторгнуться в его пределы.

Крутояр посидел некоторое время. Шум битвы уходил вдаль и становился все слабее и слабее. Вдруг его внимание привлекло какое-то движение в кустарнике. Не успел он что-то подумать, как сильный удар в грудь поверг его на землю. Он хотел приподняться, но не хватило сил. По телу пробежала мелкая зябкая дрожь и осела внизу живота ледяным комком, а глаза затуманила кроваво-красная пелена. Он взглянул вверх. Деревья вместе с голубым небом пошли куда-то вбок и в сторону. И вдруг он услышал голос Листавы:

– Миленький… Вставай, миленький. Иди ко мне.

– Не могу, – ответил он ей непослушными губами. – Сил нет. Ослаб я.

– А ты поднимайся полегоньку. Я жду тебя. Я люблю тебя. Я так истосковалась по тебе…

– Я иду, иду… Жди меня, – шептал он, теряя силы…

– Гляди-ка, еще дышит, – раздался над ним громкий голос.

– И губами шевелит.

– Пусть шевелит. Скоро сдохнет.

И это были последние слова, которые услышал Крутояр.

VII

Отбив нападение вятичей, Игорь решил немного развеяться. Игорь на три дня отправился на охоту. Когда вернулся, к нему в комнату вошла Ольга. Она была какой-то странной, серьезной и задумчивой. Во время ничего не значившего разговора задала неожиданный вопрос:

– Ты не размышлял, почему мы верим в разных богов?

Игорь пожал плечами. Ответил:

– Почему в разных? По-моему, боги одни…

– Если бы!… У варягов главный бог Один. Он победил исполина Имира, из его плоти смастерил землю, из крови – море, из костей – горы, из волос – леса, из черепа – свод небесный. А что у славян? Одни считают, что главный бог у них – Род, а русская дружина поклоняется Перуну.

– К чему эти мудрствования? – нетерпеливо перебил он ее. Он не любил многословия и путаных рассуждений и принимал жизнь такой, какая она есть, не пытаясь переосмыслить. Вечно эта Ольга что-то пытается накрутить.

– Но ты сам посуди: у славян бог любви Леля, женщина, а у варягов – Бальдре, мужчина. Бог один, но почему у разных народов он разнополый?..

– Откуда мне знать, – ответил Игорь, окончательно сбитый с толку рассуждениями Ольги. – Значит, так надо.

– И жизнь у них разная. Леля появляется только весной и летом, а потом засыпает и неизвестно куда девается. А Бальдре испытывает всевозможные приключения: злые духи убивают его жену, пытаются убить его самого. Это как же: бог один, а жизнь разная?

– Я не понимаю, к чему ты затеяла этот разговор, – начиная раздражаться, проговорил Игорь.

– Как к чему? Я вот варяжка, но живу на Руси. Как, по-твоему, в каких богов я должна верить? В детстве меня приучали почитать скандинавских, а сейчас молюсь славянским. Но ведь они разные, с разными судьбами, существуют в разных мирах! А если мы коснемся мадьярских или литовских богов…

– Зачем тебе их касаться? Молись своим, к каким привыкла с детства!

– Не могу я им молиться, потому что их перебивают славянские боги!

– А от меня-то ты чего хочешь?

– Сама не знаю. Думала, поможешь советом, рассудишь как мужчина…

– Вот мне, мужчине, только этого не хватало – про богов рассусоливать. Наше мужское дело – землю пахать да на поле брани сражаться. А мне еще думать о земле Русской, как ее охранить от ворогов да единой и сильной сделать!

– Но ведь у человека есть дела не только земные, но существует и мир духовный…

Раньше раздражение, копившееся в душе Игоря, чаще всего выливалось в резкие слова, это приводило к размолвкам в их отношениях. Но теперь он стал сдержаннее и в решительный момент или находил какие-то примирительные слова или просто отмалчивался. Вот и на этот раз он пожал плечами, промычал что-то неопределенное и, сославшись на неотложные дела, покинул Ольгу.

Он решил развеяться, прошел на конюшню, велел оседлать коня и поехал по улицам, опустив поводья и подчиняясь воле коня. Конь миновал несколько улиц и вдруг остановился. Игорь огляделся и был поражен: он находился перед домом сбитой им женщины. Видно, сам того не замечая, он правил коня к ее дому.

Некоторое время в раздумье стоял на месте. Наконец решился: «Зайду, посижу. Хоть узнаю, как звать ее». Он медленно слез с коня, привязал его к перилу крыльца и, прихватив походную сумку, вошел в избу.

В маленькое окошечко лился ровный свет. На скамейке сидела хозяйка и вязала. В избе было тихо и как-то по-домашнему уютно. От чего исходил этот уют, Игорь не понимал, но ощутил его всем своим существом.

– Мир дому твоему! – сказал он от порога.

Женщина встрепенулась, удивленно посмотрела на него и быстро встала, низко поклонилась.

– Добро пожаловать, князь. Дорогим гостем будешь.

Она отряхнула передник и отерла им скамейку. Он прошел к столу, вынул из сумки кувшин вина, копченый окорок, пирог с рыбой, медовые пряники. Сказал как можно более бодрым голосом:

– Отужинать с тобой хочу, хозяйка. Кстати, как тебя зовут?

– Зарена. Зареной меня кличут, – ответила она и захлопотала вокруг стола. Поставила две глиняные кружки, разукрашенные затейливым рисунком, нарезала хлеб и окорок, разломила на части пирог. Делала она это быстро и ловко, и Игорь невольно залюбовался ее движениями.

Он разлил вино, поднял свою кружку:

– За что бы нам выпить? Знакомы мы давно… Тогда – за встречу!

– За встречу, князь.

Она не церемонилась и выпила вместе с ним. Закусили.

– Случилось что-то? – спросила она участливым голосом.

– С чего ты взяла?

– Как взглянула, сразу поняла: не в себе ты.

– А! – он неопределенно махнул рукой…

Хмель ударил в голову, жаркой волной прошелся по телу. Гнетущая опустошенность и дурное настроение ушли куда-то вдаль. Стало легко и безмятежно. Он взглянул на нее и увидел в ее облике новое, что приятно удивило и понравилось. У нее были густые волнистые волосы, обрамлявшие довольно приятное лицо. Вновь поразили ее глаза. Они были темно-синими, глубокими. В них он увидел спокойствие и понимание, уступчивость и одобрение. И он, сам того не ожидая, поведал ей, как все молодые годы провел в страхе за свою жизнь, как Олег женил его на нелюбимой женщине, которая до сих пор остается для него чужой и непонятной.

– Твои беды на совести Олега, – ответила Зарена, сострадательно глядя ему в глаза. – Но что мучает тебя? А в чем видишь свою вину?

Он налил себе медовухи, выпил, не закусывая. Ответил:

– Когда ждал престола, то дал клятву себе, что буду править справедливо, изгоню всех лихоимцев и бесчестных людей, буду решать все дела без войны и крови. И что же? Сколько русов погибло в битве с печенегами, сейчас послал войско против славян-уличей… А что творят мои приближенные в волостях и уездах? Когда я направляю их туда, наказываю быть честными и справедливыми, чтобы не брали у населения лишнего. А у них одно на уме – набить себе мошну любыми способами. Как все это вынести?

– Войны были и будут, – подперев подбородок кулачком, отвечала она. – Они велись веками, и им не видно конца. А воры… разве их переведешь? Как дело доходит до богатства, человек теряет совесть. Видать, это в породе человеческой. И с войнами, и с воровством одному человеку не справиться.

– Неправда! Захотел я и сумел избежать кровопролития с древлянами! Сам поехал к ним в Искоростень, хотя понимал, что лез в пасть зверя. Но добился своего!… А сейчас, как видно, успокоился, убаюкали меня славословием блюдолизы и прихлебатели, сам забылся и про других забыл. Мне хорошо – и ладно.

– Ты, князь, хочешь все вобрать в свое сердце. Но оно хоть и сильное у тебя, но все равно не столь велико, чтобы вместить все беды страны. Хорошо, что ты участлив в любом горе, но только не надорвись на непосильном труде…

Долго они еще говорили. И, странное дело, слова простой женщины, сказанные порой неискусно, но искренне, успокаивали Игоря, утверждали его в своей правоте, придавали ему силы, снимали тоску и боль с души.

Она вышла проводить его. Стояла тихая ночь, высоко в небе торжественно сиял месяц, и Игорю казалось, что все вокруг напоено каким-то особым значением и смыслом. Когда он тронул коня, она взялась за стремя и пошла рядом. И тогда он не удержался, наклонился и поцеловал ее. Губы ее были мягкими и податливыми (он тут же сравнил: у Ольги они были тонкими и жесткими). Потом ударил ногами в бока коню и поскакал по пустынной улице, чувствуя в себе необычайный прилив сил и вдохновения.

Последующие дни работал как одержимый. Сам удивлялся, откуда бралось столько сил и желания.

А главное, все получалось легко и просто, будто он и не прилагал никаких усилий. Он всюду успевал, везде его присутствие и советы были уместными и полезными.

Он появился у Зарены, когда она его не ждала. Она ахнула, засуетилась возле печи, постукивая ухватом, как видно, не могла справиться с охватившим ее волнением. Он видел, как полыхали ее щеки.

Игорь присел к столу и, чтобы дать ей успокоиться, стал выкладывать привезенное с собой угощение, нарезать и раскладывать в глиняные блюда. Потом скинул корзно, ослабил ремешок на рубашке, расположился поудобнее на скамейке. Он чувствовал себя как дома. Все ему здесь нравилось: и простота обстановки, и чистота выскобленного пола, и мерцающий свет лучины, и полутемнота углов избы, таинственных и загадочных. Заботы и тревоги остались где-то там, за бревенчатыми стенами, а тут царили спокойствие и отдохновение.

Наконец она присела на скамейку перед ним, спрятала ладони между коленями, сказала, тая в глазах радость:

– Я поставила разогревать твою любимую похлебку…

Она, сияющая от волнения, показалась ему необыкновенно привлекательной и даже красивой. Ему нравились ее милый вздернутый носик, чувственные губы. А глаза, сияющие от счастья и любви, были настолько восхитительны, что он не удержался, коснулся ее руки и промолвил тихим голосом:

– Ты сегодня изумительная…

Она вспыхнула, руки ее затрепетали и, чтобы скрыть душевное состояние, она поднялась и стала перебирать кушанья на столе, приговаривая:

– Угощайся, князь… Я рада дорогому гостю…

Он налил в кружки вино, они выпили, стали закусывать.

Она спросила:

– В народе только и говорят, как ты умело прогнал вятичей.

– Хватит обо мне. О тебе я ничего не знаю.

– Да что рассказывать… Родилась я Киеве, в этом доме. Здесь и росла, пока не встретила своего будущего мужа, Вагуду. Приехал он на рынок продавать зерно. Полюбили друг друга, увез он меня с собой в Северские земли. Решил он отделиться от отца, но семья бедная, в наследство почти ничего не получил, кроме клочка земли. Но мы не горевали, молодые были, сил много, а задора еще больше. Пошел мой Вагуда к боярину Колобуду, попросил помощи. Дал нам боярин и дом, и коня, и соху с бороной – все, что надо для хозяйствования. И купу положил небольшую, добрый человек был, ничего не скажешь. Стали мы закупами, зависимыми людьми. Но жили хорошо, годы урожаями баловали неплохими, расплачивались с боярином исправно, и самим оставалось достаточно…

Она замолчала, задумалась. По лицу ее видел Игорь, что воспоминания о тех годах у нее были светлыми, видно, жизнь семейная складывалась у нее счастливо.

Продолжала:

– Десять лет прошли, как один день, в любви и радости. А потом напали мадьяры, ушел мой Вагуда в поход и не вернулся. Где-то в степи гниют-догнивают его косточки…

По щекам ее побежали слезы, она их не вытирала.

– Осталась я одна. Богиня Лада детушек нам не дала. Родители мои к этому времени умерли. Вернула я имущество боярину и перебралась в Киев, в родной дом. Взялась за вязание, мама с малолетства к нему приучила. Она всю жизнь вязала и продавала на рынке. Вот по ее пути-дорожке и я пошла. Тем и живу-существую…

Она задумалась, пригорюнилась.

Игорь встал, прошелся по избе. Он-то думал, что только один страдает и мучается на белом свете. А его метания ничто по сравнению с бедами этой женщины. Жизнь изломана, опустошена, но Зарена не бьется в припадках и истерике, не валит в раздражении свои беды на других людей. Она несет свою боль терпеливо и мужественно. И ему вдруг стало стыдно. Стыдно перед этой женщиной за то, что в прошлый раз обрушил на нее свои горести и невзгоды, прося ее помощи и поддержки.

Он подошел к ней, обнял за плечи. Она прижалась к нему, покорная и благодарная. Так долго они молчали, думая каждый о своем.

Потом сидели рядом на скамейке, допивая налитое в кружках вино, неторопливо закусывали. Наконец он встал, сказал:

– Спасибо, хозяйка. Накормила, напоила досыта. Пойду я.

Он накинул корзно, подошел к двери, остановился. Спросил несмело:

– Может, разрешишь остаться?

Она взглянула ему в глаза, подумала и после некоторого колебания ответила:

– Оставайся, князь.

VIII

По возвращении из очередного полюдья Игорь принял артель купцов, вернувшихся из Византии. Они степенно расселись в его горнице и завели разговор издалека:

– Как здоровье, князь-батюшка?

– Спасибо, здоров, чего и вам желаю.

– Как съездил по Руси, князь-батюшка?

– Слава богам, все живы-здоровы и вернулись с прибытком.

– Хорош ли урожай был на Руси?

– Неплохой был урожай. Только у кривичей всю осень лили дожди, положили рожь, трудно пришлось при уборке.

– Идет ли зверь на охотника?

– Довольно зверя в лесах. А как вам, гостям[5], промышляется?

– Слава Велесу, путь далекий сложился благополучно. Только вот…

– Что – «только вот»?

– Да Византия в колеса палки стала вставлять.

– Рассказывайте подробнее.

Тогда встал старший артели, плотный, безбородый мужчина с умными, живыми глазами, стал говорить неторопливо и обстоятельно:

– Договор был Олегом-князем заключен в свое время на то, чтобы власти Византии русским купцам препятствий не чинили, а, напротив, оказывали бы содействие и помощь. Так вот нарушать стали ромеи этот договор. Прежде всего слуги царские бесчинствуют на торжищах. Не должны они брать с нас пошлины, а они берут! Мы им и так и эдак растолковываем, что царь ромейский крест целовал, а Олег богам славянским клялся, чтобы не брать с купцов ромейских пошлины на Руси, а с русских – в Византии. На Руси это обязательство выполняется, а в Византии – нарушается. Подходят слуги царские к нам с воинами и требуют платить за торговое место! Да так обдирают, хоть плачь!

– Жаловаться надо царю ромейскому, – ответил Игорь.

– Пытались, и не раз. Да только нас к нему не допускают!

Игорь помолчал, пытливо глядя на купцов. Спросил:

– И действительно очень богатый рынок в Царьграде?

– Очень богатый, великий князь, – оживились купцы, а один из них не вытерпел и стал часто выговаривать, загибая пальцы на руке:

– Торгуют там и хазары, и евреи, и болгары, и итальянцы, и арабы, и сирийцы, и кого там только нет! Со всего мира, из всех стран везут и богатые ткани, и восточные пряности, драгоценные камни, и металлы, и оружие, и мед, и лен, и шелк, и сирийские материи, и рабов, и серебряную и золотую парчу, и вино – все, все там есть! Говорят, в мире нет города богаче, чем Царьград! Туда стекаются такие несметные богатства, которые превышают всякое воображение и превосходят богатства всего мира!

– Да, торговать с ромеями нам следует, – промолвил пораженный рассказом купца Игорь. – Торговать надо… Но я-то чем вам помочь могу?

– Как чем? Князь Олег взял войско превеликое и принудил ромеев уважать русских купцов…

– Так вы хотите, чтобы я воевал против Византии из-за ваших прибылей? – и удивился, и возмутился Игорь. – Да никогда этого не будет! Вы станете мошну свою набивать, а люди русские из-за жадности вашей должны кровь проливать! Вы сами-то соображаете, что говорите, гости дорогие?

С тем и спровадил купцов.

Обедал в тот день с Ольгой. Она давно знала, что Игорь живет с Зареной, но относилась к этому спокойно. Потому что со времен ее отъезда в Вышгород между ними не было близких отношений, а также потому, что по славянскому и варяжскому обычаям мужчины могли иметь наложниц, и их за то никто не осуждал. К тому же она считала ниже своего достоинства ревновать какую-то посадскую. За эти годы она заметно подобрела телом, движения стали медленными и плавными, в выражении лица появилось величие. Она стала даже красивее, чем была, но по-прежнему оставалась чужой, непонятной ему. Вот и сейчас после взаимных приветствий и обыденных слов она вдруг повела какие-то задумчивые разговоры:

– Была я у христиан и слушала проповеди их священников. Христиане отвергают многобожие и верят в единого Бога, который живет на небесах. Долгое время заблуждались люди, но пришел Сын Божий, раскрыл истину про нашего Творца. Как сказал апостол Павел, ученик Христа, Творец «дал всему жизнь и дыхание все; от одной крови он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли». Понимаешь ли глубину смысла, заложенного в этих великих словах?

Игорь пожал плечами. Он был равнодушен к различным рассуждениям и умозаключениям, не связанным с повседневной жизнью, и потому ничего не ответил.

– Христианство несет любовь людей друг к другу. Иисус завещал, чтобы между нами царила любовь. А что проповедуют славянская и варяжская религии? И Перун, и Один призывают к войне и убийству, в которых проливается невинная кровь…

– Я тоже не люблю войну, но приходится воевать.

Ольга продолжала говорить что-то еще, но он уже не слушал и стал думать о своем. Он думал о том, что за время пребывания в полюдье сильно соскучился по Зарене, что сегодня пойдет к ней и найдет любовь и утешение. Он вспомнил, с какой радостью она всегда встречала его, какими светлыми были их свидания.

Но прошлой осенью стала она вдруг задумчивой и рассеянной, на все вопросы отвечала уклончиво и неопределенно, уверяла, что по-прежнему любит его и предана ему. Но что-то грызло ее изнутри, и ему мучительно хотелось узнать причину столь неожиданной перемены. Он уехал на полюдье, так и не поняв, что в ее душе.

К знакомому дому подъехал вечером. Всегда она встречала его на крыльце. Узнав о его приезде в Киев (чего удивительного: весь город встречал дружину при возвращении из полюдья!), наряжалась во вновь сшитые платья, которые удивительно шли ей и делали ее еще красивей и привлекательней. Она обычно стояла на крыльце, привалившись спиной к двери и скрестив на груди руки, молча, со счастливой улыбкой наблюдала, как он подъезжал. И когда он спрыгивал с коня, бросалась в его объятия…

Но сегодня крыльцо было пусто. У Игоря тревожно забилось сердце. Что с ней могло случиться? Нездорова? Или что-то еще хуже? Он соскочил с коня, быстро взбежал по ступенькам крыльца, толкнул дверь в избу…

Зарена сидела за столом, на котором стояли и вино, и медовуха, и различная еда. Всем этим по приказу Игоря ее снабжал чашник.

Она взглянула на него. На бледном лице лихорадочно блестели устремленные на него глаза. Он сразу ослаб телом, прислонился к дверному косяку, произнес облегченно:

– Слава богам, ты жива…

Тогда она с каким-то стонущим звуком вскочила со скамьи и кинулась к нему. Он почувствовал, как рубашка на груди намокла от ее горячих слез.

– Ну, полно, полно, – успокаивал он ее, ведя к столу. Усадил перед собой, стал с улыбкой смотреть в ее залитое слезами лицо. – Ну что случилось? Расскажи, вместе легче пережить.

Она глядела на него, не в силах остановить слезы, часто всхлипывала. Тогда он налил в кружку воды, поднес к ее губам.

– Выпей, успокойся.

Она, взяла кружку обеими руками, стала пить, судорожно глотая. Он подал ей медовый пряник, она взяла, стала есть, опустив голову. Во всей ее фигуре было что-то жалкое, обреченное. Такой он никогда ее не видел.

Он терпеливо ждал. Наконец она взглянула на него пристально и серьезно. Сказала:

– Прости, князь. Нашло что-то…

Она взяла кувшин, разлила вино, поднесла ему кружку.

– Выпей, князь.

– А сама?

– Что-то не хочется. Пей один.

Он покорно выполнил ее просьбу. Она имела над ним большую власть, он подчинялся ей беспрекословно.

Помолчали. Потом она поднялась, прошлась по избе, притулилась возле печки, стала смотреть на него долгим вдумчивым взглядом.

Наконец сказала каким-то отстраненным голосом:

– Ты мог не застать меня дома…

У него екнуло сердце, предчувствуя что-то тяжелое для себя.

– Я едва не уехала… Но потом решила дождаться тебя.

Он – после долгого молчания:

– И куда же собралась ехать?

Она села перед ним, положила руки на колени и, участливо глядя в лицо, стала говорить с ним, будто с ребенком:

– Пойми меня, очень прошу понять меня, князь. Прошлым летом встретился мне хороший человек. На пять лет старше. Холостой. Потерял он жену. Заболела и умерла, оставив двоих малых детишек. Живет на той стороне Днепра, в Городце. Пришелся он мне по душе…

Он исподлобья взглянул на нее.

– Нет, нет, не полюбила его, – заспешила она. – Просто хороший он, спокойный и смирный. И, по всему видно, работящий. А люблю я тебя, одного тебя.

– И ты встречалась с ним?

– Встречалась, – просто ответила она. – Но между нами ничего такого не было. Мы только виделись иногда, разговаривали…

И он поверил ей, потому что слишком хорошо знал ее.

– Показывал он мне несколько раз детишек своих – мальчонку и девочку. Славные такие! Прикипела я к ним сердцем с первого раза. У меня своих нет и, наверно, не будет. А как приятно заботиться и ухаживать за малютками! Жизнь становится полной и насыщенной. Я впервые почувствовала, что значит быть кому-то по-настоящему нужной…

– Мне ты тоже нужна, – укорил он ее.

– Это совсем другое!.. Дети – любовь выше нашего понимания!

Она затихла на некоторое время, и Игорь увидел, как заблестели ее глаза и будто засветилось ее лицо. И он вспомнил, как чудесно преображался мир, когда вбегал к нему его сын, Святослав, какую радость испытывал он, беря его на руки… Наверно, он должен был радоваться за нее, что она нашла смысл своей жизни, но на душе его становилось все тяжелее и муторней, и он, едва пересилив себя, мрачно спросил:

– Зовет он, значит, к себе?

– Зовет, князь. Я уж совсем собралась, да решила тебя подождать. Нехорошо, нечестно тайком бежать. Мы столько славных годочков в любви прожили, нельзя предавать напоследок.

– Разлюбила, что ли? – глухо спросил он.

– Я уже говорила тебе – люблю по-прежнему. Но нет у нас жизни впереди. Детей у нас не будет, а я хочу нянчиться с крохотульками. Сердце изнывает, как вспомню о них. Хочется настоящей, полноценной семьи…

Он понял, что теряет ее. Любил ли он ее? Он знал, что она ему очень нравится, что в ее доме он нашел уют, тихую и желанную пристань для отдохновения от трудов и печалей. Со своим житейским умом, тактом, сердечностью и простотой она овладела всем его существом. Но в то же время Игорь часто вспоминал и тосковал по Елице. Она жила в его сознании как-то отдельно ото всех, не мешая отношениям ни с Ольгой, ни с Зареной. Она часто снилась ему, и по утрам Зарена спрашивала его:

– Это с какой такой Елицей ты снова ночью разговаривал?

Он видел, он чувствовал, что запутался в жизни, что не видит выхода из того тупика, в который загнал себя сам. Но он знал, ради чего жертвует личным счастьем, знал, от чего не сможет никогда отказаться. Эта страсть, словно всепожирающая богиня Морфа, перемолола его жизнь и теперь выплевывала из черной пасти то, что осталось от него. Этой страстью была великокняжеская власть.

Он мог настоять, чтобы Зарена осталась в Киеве, чтобы по-прежнему встречала его в своем доме. Но он чувствовал, что прежних светлых дней не вернуть, а именно это он больше всего ценил в их отношениях. Душой и сердцем она будет тянуться к новой жизни, и если лишить ее этой возможности, то и она тоже станет несчастной.

И он сказал:

– Пусть будет по-твоему…

И потянулись у Игоря однообразные дни, месяцы, годы. Одна отрада и радость у него осталась – сын Святослав. Пошел он характером не в него, спокойного и уравновешенного, а скорее в Ольгу или деда Рюрика; был смелым, напористым, любил игры в войну, целыми днями бегал со сверстниками по окрестностям, сражаясь деревянными мечами и пиками. Игорь назначил ему воспитателем воеводу Свенельда, которому безгранично доверял. Святослав порой забегал в горницу, наспех перехватывал еду и вновь убегал. «Будет из него отчаянный вояка!» – с гордостью думал Игорь. В нем одном теперь был смысл его жизни.

IX

Купец Велезар вернулся из Византии. Плавание далось тяжело. Сказывались годы, как-никак под шестьдесят подвалило. Трудно переносилась морская качка, хлопоты и беготня при продаже товара, споры с чиновниками, строившими разные каверзы, чтобы урвать взятку, перебранки с перекупщиками, пытавшимися всучить залежалый товар… Да мало ли что наваливается на купца за долгое заморское странствие!..

Возвращаясь на Русь, Велезар твердо решил: в следующий раз поплывет его сын, Поветрок. Дважды вместе с ним посещал он Константинополь, все поручения и дела исполнял старательно и толково. Никто не смог его обсчитать, никто не сумел обмануть, все-то он успевал высмотреть, подметить, подглядеть, умудрялся заговорить покупателя, обольстить покупательниц… Вот насчет покупательниц и вообще лиц женского сословия был он таким шустрым и находчивым, что вызывал тревогу. Взял он стать у отца, а красоту у матери; особенно красивы были у него глаза, большие, голубые, выразительные, точно у лани – это трепетное животное он не раз видел в южных странах. Смешно было видеть, как торгуется порой какая-нибудь богато одетая особа, чувствуется, что жалко ей расставаться с лишним динарием или резаном. Тогда подсылал он к ней сына. Взмахивал Поветрок длинными ресницами, обволакивал женщину очаровывающим взглядом своих нежных, ласковых очей, и та тотчас становилась расточительной и щедрой.

Все бы хорошо, но заметил Велезар, что в последнее время стали виться вокруг его сына девушки, да и не только девушки. Войны унесли много мужиков, и вдовушки прямо-таки неистовствовали, чтобы заполучить Поветрока в свои руки. А он, тая на сочных губах таинственную улыбку, исчезал из дома и возвращался только под утро. И ничто: ни ругань, ни уговоры, ни угрозы – не действовало на него. Он оставался все таким же невозмутимо спокойным, усмешливым, добрым, ласковыми поступал по-своему.

Заполучив дело, Поветрок тотчас развернул кипучую деятельность. Отец только радовался, глядя на него. Товар подобрал отменный, команду на судно нанял знающую, боевую, проверенную в плаваниях, во все вник, все продумал. Велезар облегченно вздохнул, успокоенный: дела он передал в надежные руки.

Накануне отплытия шел Поветрок по Киеву и повстречал своего друга детства, Ведомысла. Знал тот греческую грамоту, служил у знатного боярина на хороших харчах, окруженный большим почетом. Они давно не виделись, с тех пор, как Поветрок с отцом стал ходить в Византию. Долго трясли друг другу руки, искренне радуясь встрече.

– Каким ты стал высоким и крепким! – восхищенно говорил Ведомысл, оглядывая широкоплечую, узкую в поясе фигуру Поветрока. – Видно, моря и океаны пошли тебе на пользу, прямо-таки богатырем стал!

– Ты тоже не отстаешь. Вон как за эти годы вымахал!

Здесь Поветрок приврал, потому что был Ведомысл тонок, сухощав, узкоплеч. Руки его, не знавшие тяжелого, напряженного труда, безвольно повисали вдоль тела, и весь он был какой-то слабый и худосочный.

– Куда там! – Ведомысл шевельнул тонкими, измазанными чернилами пальцами, тоскливо поглядел куда-то вдаль глубокими синими глазами. – С утра до вечера в душной каморке сидишь и письмена выводишь…

– Очень хорошо! Не надо крутиться и вертеться в поисках товара, покупателей, не надо бояться, что обманут, обвесят, обчистят. Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами, отдохнул бы чуть-чуть!

– А я бы с тобой. Послушай, а правда: возьми меня с собой на корабль! Хочу на свежий воздух, хочу вдохнуть морского воздуха, побыть на просторе! Возьми – не пожалеешь, все, что заставишь, буду исполнять беспрекословно. Клянусь тебе!

– Да что ты, Ведомысл! У тебя такая завидная работа, тебе так щедро платят за нее! А у меня очень тяжело, особенно во время перехода через Черное море: качка, работа на веслах, с парусом, надо постоянно вычерпывать воду… Лишних людей нет, я сам берусь за все, хотя и сын хозяина…

– Я согласен! Я на все согласен, лишь бы вырваться из этой проклятой каморки! А в Византии я тебе пригожусь. Я ведь и язык греческий, и грамоту греческую знаю! Уж постараюсь, чтобы чиновники не обманули тебя!

Расчетливый, пробивной, развязный и нагловатый Поветрок любил в друге то, чего у него самого не было: застенчивость, скромность, стеснительность и вдумчивость. А то, что он знает язык и письмена греческие, действительно могло принести ему большую пользу. И он решился.

– Хорошо, – положил он руку на хрупкое плечо друга. – Только вдруг отец не отпустит? Или боярин заартачится?

– А я и спрашивать не буду! Сбегу – и все! Только скажи, в какой день отплывать будем?

– Ровно через неделю. Рано утром.

– Жди, буду обязательно!

Провожая взглядом удаляющегося друга, Поветрок размышлял о том, что с самого детства знает его, но никак не предполагал, что в этом худом теле живет такой беспокойный дух. Что мечты о далеких странах толкнут его на столь решительный шаг, что охота к перемене мест сорвет его со спокойного, сытого места и бросит в туманную неизвестность…

Ведомысл явился на корабль ранним утром, едва занялась заря. Глаза его сияли, весь он был в приподнятом настроении.

– Сбежал? – спросил его Поветрок.

– Тайком, даже никто не видел. На кровати оставил записку, чтобы не искали. Написал: ушел в море!

Поветрок сокрушенно покачал головой:

– Ну и бедовый ты парень, оказывается!.. Ладно, принимайся за дело. Берись за причальные канаты, будем отходить. – Не удержался, пошутил: – Да спешить надо, а не то прибегут родители, за уши отдерут и горяченьких всыпят. Да еще с корабля снимут! Вот стыда-то будет!

– Ничего! – беззаботно ответил Ведомысл. – Они дрыхнут еще и сны праведные видят!

На высоких весенних водах миновали опасные днепровские пороги и вышли в море. Ведомысл взобрался на нос, стоял, подставив свое лицо свежему ветру и соленым брызгам. Душа его пела. Наконец-то осуществилась его мечта, наконец-то он вырвался на водный простор! Вот оно, могучее необъятное море, с медленными, ленивыми волнами, они, будто нехотя, ходят вокруг, подбрасывают утлое суденышко на своих спинах, легко кидают его из стороны в сторону… Нос корабля разрезал светло-зеленые воды моря, то поднимался, то опускался, и Ведомысл качался на нем, как в детстве на качелях, и ему порой казалось, что все это происходит не наяву, а в каком-то сказочном, чудесном сне!

Сойдя с носа судна, он вдруг почувствовал, что сильно хочет есть. Это было удивительно, потому что всей командой они только что плотно позавтракали. «Это морской воздух на меня подействовал», – подумалось ему. Недолго думая, забрался в мешки с провизией, вытащил шматок сала, кусок хлеба и стал уплетать. Часа через полтора стало подсасывать в желудке, есть хотелось так, что ослабли руки. Он вновь присел за мешок с провизией.

Подошел Поветрок, спросил:

– Что, голод одолел?

– Как будто со вчерашнего дня во рту крошки хлеба не было!

– Я уж вижу: второй раз к салу прикладываешься. Это морская болезнь так на тебя действует. Большинство от качки мучаются тошнотой, и если шторм затягивается на несколько дней, их наизнанку выворачивает, пластом лежат, обессиленные. Других клонит в сон, у меня закладывает уши. А у тебя, как видно, зверский аппетит появляется. Повезло, ничего не скажешь! Ешь, не стесняйся, провизией я запасся с лихвой.

Кроме них, на судне плыло еще четыре человека. Они были взяты охранниками, но в пути исполняли любую работу, которую заставлял их делать хозяин. За месяц плавания погода менялась несколько раз. Были и тихие дни, когда море было как зеркало, спокойное, ласковое, даже не верилось, что оно может стать буйным и страшным в своем стихийном разгуле. А такое случилось однажды. Ведомыслу казалось тогда, что сами небеса обрушились на их слабенький кораблишко; его мотало, как скорлупку, и было удивительно, как он держится на плаву, а не идет ко дну, расплющенный громадами волн…

Ему было трудно, но он старался изо всех сил. Наравне со всеми тащил за канаты, когда работали с парусами, до мозолей натер ладони на веслах, спина отнималась, когда вычерпывал воду. И все это приходилось делать при почти беспрерывной качке, когда судно мотало из стороны в сторону, подбрасывало на волнах. Особенно долго не мог привыкнуть, когда волна, подняв высоко корабль, вдруг бросала его вниз, в бездну, сердце, замерев от испуга, обрывалось и катилось куда-то в пропасть… Заметил он также, что рядом с ним старался оказаться Поветрок, помогал, подбадривал, шуткой старался сгладить неприятные моменты. А они были почти на каждом шагу: то силенок, то сноровки, а то и привычки к физическому труду не хватало.

Через неделю плавания стали одолевать его различные беды. Сначала от непосильного труда стали болеть руки, особенно в кистях; по ночам они ломили, будто в них вбили раскаленные гвозди. Он перекладывал и так, и эдак, но боли не прекращались, и он тихонько постанывал во сне. Потом стало недоставать сна. Спать хотелось постоянно, кружилась голова и мешались мысли. Но погода разгулялась, надо было работать на парусе или вычерпывать воду. Речь шла о жизни и смерти людей, о сне никто не заикался, лишь бы корабль спасти и ко дну не пойти. Ведомысл так измотался, что перестал чувствовать себя ниже пояса; ему казалось, что он не на ногах передвигается, а плывет по воздуху. Это было и смешно, и интересно, и страшновато: а вдруг откажет сердце и он упадет тут же, на дно судна, неживой, бездыханный?.. А однажды, когда чуть поутихло, он лег в койку и уснул, будто в омут провалился. Сколько спал, не помнил. Потом услышал, как Поветрок трясет его за плечо:

– Вставай. Надо парус спустить.

– Встаю, – ответил он. Им была выработана привычка: тут же, по первому зову подниматься, потому что бесполезно стараться затянуть отдых, все равно придут, поднимут да еще и обругают как следует.

Так и сейчас, Ведомысл приподнялся и начал вставать, как вдруг Поветрок вернулся и сказал ему:

– Спи. Без тебя справимся.

Обрадованный, он снова завалился в койку и тотчас уснул. Но почти тут же почувствовал, как его стали трясти, и громкий голос Поветрока прозвучал прямо в ухо:

– Тебя сколько раз будить? Встанешь ты, наконец, или тебя за шиворот поднять?

– Но ты же сам только что сказал, что я могу отдыхать! – слабо возразил он.

– Чего выдумываешь? Ничего подобного я тебе не говорил! Живо наверх!

Потом, размышляя сам с собой, Ведомысл пришел к выводу, что он настолько устал, что организм словами Поветрока сам себе дал команду: пусть все работают, а ты можешь поспать…

Но бури и шторма прошли, подул несильный попутный ветер, можно было и поспать вволю, и посидеть возле борта, полюбоваться морскими просторами…

Наконец прибыли в Константинополь. Ведомысл жадно смотрел на раскинувшийся перед ним огромный каменный город. От моря он поднимался вверх, путая между собой разноцветные крыши и купола церквей, а венчали эту пеструю картину величественные купола храма Святой Софии.

Поветрок повел свой корабль к монастырю Святого Мамона, стоявшему в самой дальней и узкой части залива, где обычно останавливались русские купцы и гости. Им выделили места в четырехместных кельях, низких, полутемных, с округлыми окнами, закрытыми решетками, со вставленной в частые переплеты слюдой. В келье стояли деревянные топчаны, под окном пристроен столик, над окном повешен крест. Пахло застоявшимся потом, пылью, едой.

– Жилье и еда бесплатные, – рассказывал Поветрок Ведомыслу. – Согласно договору князя Олега и императора казна оплачивает нам и расходы при отплытии. Но находиться в Константинополе мы можем только месяц. В город должны входить не более пятидесяти человек, без оружия, торговать на рынке только в указанном чиновниками месте.

– Добавь, – вмешался в разговор купец, прибывший тоже из Руси, – что чиновники сами назначают за наш товар цену, притом самую низкую, а товар византийский стараются всучить залежалый, да не тот, который нам нужен.

– Как это так? – удивился Ведомысл.

– А так. Нам нужны шелка, бархаты, пряности и драгоценности, а навязывают вина, мастику, разные благовония. Зачем нам вино? У нас у самих и медовухи, и пива достаточно, редкий кто заморское вино покупает, разве что состоятельные да избалованные люди. А про мастику и благовония и говорить не стоит, у меня они в лавке на родине до сих пор лежат нераспроданными…

На другой день прибыли толмачи и писцы, стали опрашивать купцов и делать записи на дощечках, покрытых тонким слоем воска. Ведомысл тотчас пристроился рядом, стал заглядывать через плечо. Наконец не выдержал, стал поправлять:

– Почему ты записал «Фефетрох», а не Поветрок? Если дело коснется суда, мой хозяин не сможет защитить себя, его просто не признают хозяином своего товара…

– Откуда ты узнал, как я записал твоего хозяина? – оторопел писец. – Ты что, знаешь греческую письменность?

– Конечно, знаю. И пишу, и читаю по-гречески. И вот здесь записано неточно, ты явно превысил количество шкурок. Значит, пошлину возьмешь больше, чем положено, а излишек положишь себе в карман!

– Ты чего ко мне пристал? – возмутился тот, но все же сделал поправку в своих записях.

– Пиши точно, не придумывай, а то я самому эпарху пожалуюсь! – пригрозил Ведомысл.

– Иди, пожалуйся! – окончательно вышел из себя писец. – Вон он как раз прибыл!

И действительно, на пристани показались рабы, они несли двое носилок. На первых носилках восседал эпарх – градоправитель столицы, на вторых возлегала его жена. Рабы поставили носилки на землю. Эпарх сошел на пристань, а затем по сходням взобрался на один из кораблей. Жена тоже поднялась, шагнула с носилок, оправила на себе одежду и стала лениво посматривать по сторонам. Она была молода и красива, невысокого роста, ладная станом, с живыми глазами и будто точеной шеей. Поветрок следил за каждым ее движением, у него хищно затрепетали лепестки носа.

– Присматривай за товаром, – наконец сказал он Ведомыслу и двинулся в сторону скучавшей женщины. Сначала он, напустив на себя деловой вид, прошелся мимо, будто не заметив ее. Постояв немного у склада, Поветрок развернулся и неторопливо двинулся обратно. Он был уверен, что она следит за ним. В шагах двух он остановился и вдруг взглянул на нее тем страстным, нежным и ласковым взглядом, который, как он знал, наповал сражал любую женщину. И верно: она застыла передним, будто лягушка перед ужом. Он поощряюще улыбнулся ей краешком губ и миновал, не сказав ни слова.

Чуть помедлив, направился к ней в третий раз. Подойдя вплотную, прошептал грудным, воркующим голосом:

– Госпожа, я без ума от тебя.

Она в ответ быстро, страстным шепотом:

– Сегодня после обеда жди возле храма Святой Софии.

Теперь ему наплевать на все! Его будет ждать самая красивая женщина Константинополя! Что ему писцы и прочая шушера! Скоро он им покажет, где раки зимуют!

У Святой Софии ждать пришлось не долго. Подошла закутанная в простое платье пожилая женщина. Сказала негромко:

– Пойдем за мной. Она ждет тебя.

Женщина подошла к одноэтажному кирпичному дому с единственным продолговатым окном на улицу, открыла калитку в заборе, произнесла:

– Заходи в дом.

Сама осталась снаружи.

Внутренне трепеща, он шагнул в дом и увидел ее. Она сидела возле стола в нарядном длинном «коском» платье (купец должен знать самый модный товар!). Он бросил ей на колени лучшие соболиные и горностаевые шкурки, но она на них не взглянула даже, протянула к нему руки и простонала:

– Я истосковалась, ожидаючи тебя!..

Потом он нежно шептал ей на ушко:

– Не забудь, любимая, напомнить своему супругу, чтобы он дал указание не придираться к русскому купцу Поветроку…

Она гладила его лицо, шею, плечи, отвечала, блаженно щурясь:

– Евстахия все сделает для тебя, любимый. Чиновники не только не будут брать поборы с тебя, но и сами принесут на твой корабль дары и подарки…

На прощанье блаженно прошептала:

– Завтра, в то же время…

С утра пришел совсем другой писаришка, стал крутиться возле Поветрока; причмокивал, пришептывал, лепетал:

– Такой товар у тебя, знатный русский купец! Такого качества меха давно не приходилось видеть! Знатные люди Константинополя будут рады приобрести сегодня же! И никакой пошлины не возьму, никакой мзды не надо! Торгуй, знатный купец, себе в прибыль! А потом заходи в мою контору, посодействую в приобретении китайского шелка, золотого и серебряного узорочья, обручей для шеи, рук и ног, перстней, колтов с драгоценными камнями, эмали…

Поветрок ходил козырем, ему сам черт не брат… К нему подходили купцы, завидовали:

– Как это у тебя получается?

– Гужом идет покупатель…

– Да все знатные и богатые!

– Может, и нам посодействуешь?

Поветрок отвечал важно:

– А что ж… Может, и посодействую.

Ведомысла интересовало другое.

– Такая красивая барышня… А ты хоть любишь ее?

Поветрок удивленно, будто впервые увидев его, поднимал брови, отвечал не очень уверенно:

– Люблю, конечно. Она мне сразу понравилась.

– А я заметил, какие у нее глаза были, когда она следила за тобой. Она просто обожает тебя! В меня бы такая влюбилась, я бы на край света за ней пошел!

– Влюбится еще красивее. Вот увидишь. Ты такой видный парень, умный и ученый. Чуток подожди, и к тебе явится черноокая!

На другой день Поветрок стал благодарить Евстахию за помощь. Она отмахивалась:

– Ерунда! Мне это ничего не стоило…

– А другим русским купцам ты смогла бы помочь?

– Конечно! Поговорю с логофетом, управляющим казначейством, он для меня все сделает.

– Он что, твой любовник? – ревниво спросил Поветрок.

– Сразу и любовник! Просто хорошо ко мне относится…

– Пожилой, старый?

– Да так, средних лет. Наверно, под пятьдесят.

– Для тебя – старик!

– Да как сказать…

– Постой, постой, ты что, знаешь его в постели? – не успокаивался он.

– Полно тебе. Я люблю тебя, и больше никого. Неужели не веришь?

– Верю, конечно. Но вот как-то странно ты говоришь о своем логофете…

– Странно не странно, а товар у тебя покупают нарасхват. Или не так?

– Так, так, – отмахивался он, но в душе его скребли кошки. Этот проклятый логофет не выходил из головы.

После некоторого молчания она спросила:

– А ты долго еще будешь торговать?

– С неделю.

– И уплывешь домой?

– Нет. Буду товарищей ждать. У них дела идут неважно. А что?

– Улетишь от меня, сокол ясный. Оставишь горе горевать. С тоски по тебе иссохну. Может, возьмешь с собой?

– Куда? На Русь?

– Да, на свою родину.

– Далеко она отсюда…

– С тобой хоть куда!

– И холодно у нас. У вас снег в диковинку, а на Руси как уляжется в начале зимы, так и лежит огромными сугробами до самой весны. А морозы какие! Свирепые и жгучие. – Легонько стукнул пальчиком ее по носу. – Красоту свою отморозишь!

– Рядом с тобой никакой холод не страшен!

Она вдруг нависла над ним, глаза ее загорелись огненной страстью, длинные волосы щекотали ему лицо.

– Говори: возьмешь или нет?

– А если не возьму?

Она обеими пальцами обеих рук надавила на шею:

– Тогда придушу!

– И не жалко будет? – улыбался он.

– Жальче другой тебя отдавать.

– А ты не отдавай.

– И не отдам! Ну, так как, плыву с тобой или нет?

– И мужа бросишь? Он ведь такой богатый!

– Нужно мне его богатство! Он – старик! От него старостью пахнет! Не знаешь, как противно ложиться с ним в постель!

«Может, и вправду взять с собой? – мелькнула у него мысль. – Красивая, страстная… – Но тут же вмешался рассудок расчетливого купца. – Здесь она что-то значит. А зачем она будет нужна на Руси, бесприданница?»

Но он понимал, что отказывать ей в просьбе нельзя, она была нужна и ему, и русским купцам. Поэтому ответил:

– Отплываем через месяц. Собирайся потихоньку. Накануне кликну, готова будь.

Она принялась целовать его…

В это время в окно просунулось лицо хозяйки дома, она проговорила торопливо:

– Госпожа! Твой муж идет с охранниками!

Евстахия соскочила с кровати первой, стала торопливо одеваться, говорила ему, задыхаясь от страха и волнения:

– Беги, беги скорее! Нельзя тебе оставаться! Убьют проклятые! Скорее, скорее!

Он, схватив одежду, в чем мать родила, выскочил в дверь. Среди кустов виноградника наскоро натянул штаны и бросился в глубь сада, перескочил через забор, потом другой, оказался на противоположной улице. Огляделся. Никого. Только вдали виднелись редкие прохожие. Тогда он спокойно надел рубашку и зашагал к пристани.

Итак, его с Евстахией выследили. Наверно, те, кого они так или иначе обидели. Может, тот писарчук, что надеялся получить мзду от него, но был заменен другим. А может, люди эпарха по его заданию следовали по пятам за супругой. Старики, они ревнивые, боятся молодую жену без присмотра оставить… Так или иначе, но градоначальник знает про его любовную связь со своей женой. Значит, в покое не оставит. Какое там – покой! Сегодня же прикажет арестовать судно с товаром, а его, Поветрока, или бросит в тюрьму или прикажет отрубить голову. Кто он здесь? Иностранец, варвар, одинокий и беззащитный. Обвинят в каком-нибудь надуманном преступлении и расправятся безжалостно. Ревнивцы, они очень жестоки бывают. С ними еще в Киеве приходилось встречаться…

Значит, выход один – бежать. Сегодня же он должен отплыть из Константинополя. Прямо сейчас, не медля ни мгновенья. Промедление смерти подобно. Лишь бы команда была на месте!

Все оказались на судне. Он тотчас приказал:

– Быстро по местам! Отходим!

– В чем дело? – начал было Ведомысл, но Поветрок быстро пресек его словоизлияния:

– Потом расскажу! Работай!

Стоял тихий вечер, пришлось идти на веслах. Поветрок с тревогой следил за пристанью. Но пока все было спокойно. Когда уже выходили из залива, заметил, как выбежали на причал охранники, заметались взад-вперед… «Бегайте, бегайте, – в злой усмешке кривил жесткие губы Поветрок. – Как говорят у нас на Руси: ищи ветра в поле!»

Он понимал, что эпарх может снарядить погоню, и поэтому приказал держать курс не на Русь, а в обратную сторону – в Мраморное море. «Отсижусь в каком-нибудь пустынном заливе, а через месяц присоединюсь к товарищам. Что не сумел продать товар, отец, конечно, поругает, но, главное, свою жизнь сберег. А это самое основное и главное».

Наступила ночь, высветили большие южные звезды, появился серп месяца. Судно тихо скользило по черной массе воды. Поветрок отправил всех отдыхать, сам встал за руль. К нему подсел Ведомысл.

– Может, сменить?

– Не надо. А ты чего не спишь?

– Не хочется. Днем вздремнул.

Ведомысл за месяц плавания по Черному морю заметно окреп, посвежел лицом. Хороший аппетит и свежий морской воздух сделали свое дело. Теперь это был уже другой парень, не дохлый и хилый, а уверенный и умелый моряк.

– Почему мы так поспешно сбежали? – спросил он.

Поветрок ухмыльнулся.

– Муженек меня застукал со своей супругой.

– Я так и подумал… А что ей будет?

Поветрок равнодушно пожал плечами. Ответил вопросом на вопрос:

– А ты думаешь, ей впервой?

Ведомысл задумался. Он был воспитан в хорошей, достойной уважения семье, где больше всего ценились порядочность в отношениях между людьми, и ему было непонятно поведение ни Поветрока, ни Евстахии. Кто из них прав, а кто виноват? С одной стороны, дряхлый муж, с другой, как ему казалось, – страстная любовь, которая на деле оказалась никакой не любовью, а одним баловством. Кто из них прав, а кто виноват?..

Так ничего и не решив, он спросил:

– А теперь куда?

– Вот думаю. Хотел в Мраморном море где-нибудь укрыться. Но сейчас неожиданно мысль пришла: не рвануть ли нам в Египет? Путь примерно известен, купцы наши плавали, рассказывали. Сначала надо строго на юг плыть, пока не завиднеется африканский берег, а потом повернуть на восток и держаться берега до тех пор, пока не появится устье Нила. Его, говорят, нельзя пропустить, он очень заметен после ливийской пустыни: буйная зелень, селения и города друг на дружке…

– Египет – это здорово! – взволнованно стал говорить Ведомысл. – Я читал про Египет! Там такие сооружения необыкновенные – пирамиды! Седьмое чудо света!

– Мне до твоего чуда дела нет. Главное – товар поприбыльнее продать, да с собой что-то ценное прихватить. А пирамиды!..

Утром было принято окончательное решение плыть в Египет.

Через три дня миновали пролив Геллеспонт и вышли в Эгейское море. Стояла хорошая погода, судно ходко шло под парусами. Сменялись по очереди у руля, иногда приходилось заниматься парусами, но это было нетрудно, команда отдыхала.

На четвертый день впереди появился остров. Поветрок взял чуть правее, на нос послал Ведомысла глядеть в оба, не наткнуться бы на рифы и скалы. Остров приближался, уже видны были пальмы на берегу. Вдруг из-за него выплыл корабль, длинный, узкий, и Поветрок тотчас определил, что это не торговое, а военное судно, легкое и быстроходное. Судно пошло наперерез. У него упало сердце. Наверняка эпарх разгадал его замысел, послал погоню, где-нибудь военные его обогнали, а теперь дождались у этого острова. Убежать от них не удастся, биться тоже бесполезно, только людей положишь, да и сам погибнешь. Придется сдаваться, может, потом как-нибудь удастся выкрутиться…

Вдруг к нему подбежал один из охранников, прокричал возбужденно:

– Хозяин, это пираты!

– С чего ты взял?

– Да вон на мачте флаг пиратский – череп и кости!

И точно: только сейчас Поветрок разглядел, что на корабле трепещет на ветру черный флаг. Час от часу не легче!

– Что будем делать? – спросил он воина.

– Сражаться. А то захватят и в рабство продадут!

– Их много, побьют!

– Такова наша судьба!

Пираты приближались. Поветрок тоскливо смотрел на бородатые, азартные лица морских разбойников и обреченно думал: «Из огня да в полымя. Эх, наша жизнь купеческая!».

Пираты запустили десятки стрел, Поветрок с людьми тоже стали отвечать. Суда плыли рядом, с пиратского корабля кинули несколько крючьев, стали за веревки подтягивать к себе. Наконец борта стукнулись, и ватага орущих людей с мечами и саблями наперевес кинулась на купеческое судно…

Поветрок как мог оборонялся, но его сбили с ног, связали, перетащили на другое судно, кинули в трюм. Рядом с ним оказался и Ведомысл. Остальных, видно, убили:

– Как ты? – спросил он друга.

Тот поморщился, ответил:

– Вроде ничего, только правый бок болит. Один сапогом угодил, наверно, ребра сломал. Как вдохну, так в глазах от боли рябит…

– И мне по голове крепко врезали. До сих пор шум.

– Губа у тебя кровоточит и под глазом синяк.

– Пустяки. Заживет.

На палубе топали десятки ног, слышался шум, крики, ликование. Наверно, перегрузили его добро, сейчас подожгут его корабль. Так обычно поступают пираты, об этом Поветрок слышал от купцов. Сейчас мысли не о богатстве, а о том, как бы жизнь сохранить.

Ведомысл повозился рядом с ним, видно, устраиваясь поудобнее, чтобы поменьше болел бок. Потом повернулся к нему, сказал:

– Сроду Эгейское море было пристанищем пиратов. В нем множество островов, заливов, где можно укрыться. Еще великий Цезарь стал пленником морских разбойников. Не слышал?

Поветрок помотал головой. Откуда ему знать такие премудрости?

– Я Плутарха читал. Это римский историк. У него такие занимательные описания жизни великих людей!..

Он замолчал, видно, собираясь с мыслями. В это время на палубе вдруг все разом закричали, затопали, в отверстии наверху заметались отблески пламени. Значит, подожгли их корабль. Поветрок вздохнул: судно было вместительное и хорошо держалось во время штормов, не всегда такое попадается.

Ведомысл хотел его успокоить, но только взглянул ему в лицо и безнадежно махнул рукой. Потом спохватился:

– Да! Я тебе про Цезаря начал рассказывать. Это был великий правитель могучей Римской империи.

Тысяча лет прошла после смерти, а слава его не померкла.

Поветрок стал слушать. Хорошо, что хоть Ведомысл не теряет духа и не ноет, а, наоборот, старается отвлечь его от тяжелых мыслей.

– Поплыл он однажды Эгейским морем, и напали на него пираты. Они уже тогда имели большой флот и властвовали над здешними водами. Взяли они его в плен и потребовали выкуп в двадцать талантов…

– Это много?

– Наверно, немало. Но сколько точно золота или серебра, я не знаю. Так вот, потребовали пираты денег, а Цезарь рассмеялся и ответил: «Вы не знаете, кого захватили в плен! Я вам дам не двадцать, а все пятьдесят талантов!» Потом разослал своих людей в различные города за деньгами, а сам остался среди этих свирепых людей с одним другом и двумя слугами. Несмотря на это, он вел себя так высокомерно, что всякий раз, собираясь отдохнуть, посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели.

Тридцать восемь дней пробыл он у пиратов и обращался с ними так, как если бы они были его телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха забавлялся и шутил с ними. Он писал поэмы и речи и декламировал их пиратам, а тех, кто не выражал своего восхищения, часто со смехом угрожал повесить. Пираты охотно выслушивали его излияния, видя в них только проявление благодушия и шутливости.

Но вот прибыли выкупные деньги, и Цезарь был освобожден. Тогда он тотчас снарядил корабли и вышел против пиратов. Он застал их еще стоящими на якоре на прежнем месте и захватил в плен. Богатства взял себе в качестве добычи, а пиратов приказал всех до одного распять, как он часто и предсказывал им, находясь в плену, когда они считали его слова шуткой.

Рассказ произвел на Поветрока большое впечатление. Он сокрушенно заметил:

– Если бы у меня была такая же власть, я бы не менее жестоко расправился с теми, кто отнимает честно заработанную собственность. Но кем мы, купцы, можем распорядиться? Никем, кроме себя. Мы почти что беззащитны. Отправляется купец в дальний путь и не знает, вернется ли обратно живым и здоровым. Его могут и разбойники ограбить, и пираты корабль его сжечь, и правитель какой-нибудь товар отнять, а самого убить… Нанимаем мы и охрану, и сами с мечами не расстаемся, а сколько по торговым дорогам купеческих косточек белеет!

– А что вас толкает в дальнюю дорогу – жажда наживы?

– Конечно! В первую очередь она, конечно… Но не только стремление обогатиться. Сидит в каждом из нас беспокойная страсть к перемене мест, желание увидеть новые страны и народы. Не можем мы долго сидеть дома. Так и подмывает куда-то уехать, хоть на время сменить обстановку. Это вроде болезни какой-то… Вот возьми меня. Если удастся выпутаться из этой истории и вернуться на Русь, я не смогу жить спокойно. Тряхну мошну старика отца, он даст кое-какой капитал из своей заначки, займу у знакомых купцов, у ростовщиков. Куплю товар и отправлюсь куда-нибудь в дальние страны. В Константинополь мне сейчас некоторое время нельзя, так махну в Персию, Индию или к арабам… Да мало ли куда! Только бы дома на печи не сидеть!

– Удивительный и непонятный вы народ, купцы! – покачал головой Ведомысл. – А мне хватит одного путешествия по морю-океану. Я им сыт по горло. Правда, я тоже хочу странствовать, но только по книжкам. Книжки открывают такие миры, какие ты никогда не увидишь и не узнаешь!

Корабль пиратов вернулся на остров. Там в трюм погрузили еще с пару десятков пленников и вышли в море. День и ночь их кидало по волнам, а потом судно пристало к причалу. Пленников вывели и, связанных единой цепью, повели на невольничий рынок какого-то города.

Было унизительно стоять и терпеливо выдерживать, как тебя осматривают с головы до ног, трогают, ощупывают, заглядывают в рот, пробуют крепость ног и рук… Наконец какой-то грек, с черными волосами, черной бородищей, корявыми, негнущимися пальцами и жесткими ладонями выбрал Поветрока и Ведомысла и повел за собой. Пришли они в каменный одноэтажный дом на берегу моря. Дом имел три комнаты, одну из них отвели им. Комната была маленькая, узкая, еле-еле умещались две постели из драной ткани. Усталые, они тотчас улеглись, но пришел хозяин, принес в мисках еду: похлебку из ржаной муки и по куску вареной рыбы. Они с жадностью накинулись на нее, потому что ничего не ели с момента пленения.

Едва они успели поесть, как хозяин повел их на берег моря, где стоял небольшой корабль. От него густо пахло рыбой.

– Рыбачить приходилось? – спросил он их.

Они отрицательно помотали головой.

– Ничего, научитесь. А сейчас вот вам ведра и тряпки, вымыть судно дочиста, а потом просмолить днище.

До вечера они занимались этим делом. В ужин им дали ту же еду.

– Кормят неплохо, – заметил Ведомысл.

– И работать, видно, заставят изо всех сил, – ответил Поветрок.

– Завтра увидим.

Едва забрезжило, хозяин поднял их на ноги.

– Быстро поели и на берег.

Вновь отварная рыба с круглыми лепешками хлеба.

Вышли в море. Хозяин встал за руль, его двадцатилетний сын по имени Мехос, очень похожий на отца, занялся сетью. Поветрок и Ведомысл сели за весла. Через полчаса остановились. Корабль медленно поплыл вдоль берега, с кормы заструилась, пропадая в светло-зеленой глубине, искусно сложенная сеть, булькали грузила, нырнув, выскакивали на поверхность воды поплавки, удалялись от судна, выстраиваясь в извилистую линию.

Затем стали на якорь. Хозяин, которого звали Склеросом, стал показывать, как чинить сеть. Заделав дыры, бросили в море и ее.

Потом началось самое трудное. Склерос подвел корабль кормой к сети, сын зацепил крюком ее конец и вытащил на палубу. Затем Поветрок и Ведомысл стали тянуть сеть вместе с рыбой; напитанная водой, с металлическими грузилами, она была очень тяжелой, приходилось надрываться изо всех сил; сзади криками их подгонял хозяин, которому вместе с сыном тоже хватало работы: надо было отцепить и высвободить рыбу из ячеек, бросить ее в ящик, тут же смотать сеть так, чтобы она не перепуталась. Едва справились с этой задачей, как принялись за укладку и починку сети, чтобы бросить снова; попутно вытаскивали из нее морские растения, водоросли и разный мусор. Наконец подготовительная работа закончилась, поплавки сети запрыгали на мелкой волне.

Небольшой маневр судном, и вновь за мокрую, отяжелевшую от пойманной рыбы и грузил вторую сеть…

Рыбы вытащили много, завалили полкорабля. Куда ни шагнешь, всюду рыба. Она шевелится, бьет хвостами, в немом крике раскрывает широкие рты, черные кружочки ее глаз смотрят на чуждый ей мир покорно и укоризненно…

Отец и сын переговаривались между собой, довольные уловом.

– Рыба косяковая!

– Одна к одной…

– Давно столько не попадалось…

– Надо спешить, пока не ушла.

– Успеть бы еще такой улов взять!

Пообедали рыбой и хлебом. Когда поднимали очередную сеть, стал заметно крепчать ветер. Заходили крутые волны. Откуда-то подкрадывалась коварная волна, била в корму, плевала соленой водой прямо в лицо – кашель, слюни, сопли. А надо тащить!

– И ведь до чего коварная, как девица брошенная! – ворчит Поветрок.

– Главное, не уследишь, чтобы отвернуться, – поддерживает его друг.

Ветер разгуливается, все труднее и труднее работать с сетями, но отцом и сыном овладели жадность и рыбацкий азарт, неизвестно, что больше. Серые волны бьют в борт судна и, рассыпаясь на мельчайшие брызги, поливают рыбаков; они суетятся, вбирают головы в плечи, стараясь как-то защититься от крутящейся в воздухе водяной пыли. Корабль клонится то в одну, то в другую сторону, от страха замирает сердце: вдруг не выпрямится?.. Ветер свистит в реях, снастях, завывает в надстройках, рыба катается из угла в угол, чуть зазевался – и сам поехал по мокрым, скользким доскам корабля.

– Держись, Ведомысл!

– Держусь, Поветрок!

Хозяин уже не ругается, ему самому до себя: надо выводить судно к берегу, а то море проглотит и корабль, и людей в своей ненасытной утробе. Наконец с трудом рыбаки пришвартовываются к причалу, крепят судно и бегут к домику. Можно отдохнуть!

X

Два месяца продолжался этот адский труд. И хозяева, и рыбаки вымотались вконец и, наверно, упали бы обессиленные, если бы не выручали шторма и ураганы, которые иногда проносились над морем. В такие дни вставали попозднее и занимались спокойным, размеренным домашним трудом или возились возле судна.

Рыбу на рынке продавали хозяйка с дочкой. Но хозяйка вдруг тяжело заболела. Склерос с дочерью стали хлопотать вокруг нее, торговать отправили Поветрока и Ведомысла, которые вошли у них в полное доверие. Рыбу погрузили на двуколку, запряженную старым жеребцом, и друзья отправились в город.

Они уже знали, что живут в большом греческом городе Смирна, расположенном в большом глубоком заливе на Малоазийском полуострове. Город был большой, старинный; он уступами поднимался на высоком холме. Конь уверенно шел по каменистой дороге.

Оба были рады, что вырвались наконец из дома и побудут среди людей, а Поветрок был просто счастлив, что займется привычным делом – торговлей.

– Мне это море так обрыдло, что ночами стало сниться, – говорил он, вышагивая рядом с двуколкой. – Вечером ляжешь, помечтаешь, что, может, родной дом привидится. Так нет, волны и проклятое судно из ночи в ночь грезятся, будто наваждение.

– А мне рыба осточертела, и наяву, и во сне только ее и вижу. Особенно рыбьи глаза почему-то ночами являются. Такие черные кружочки с золотистыми ободками, глядят на меня пристально и с упреком…

– Как подумаешь, что всю жизнь придется ловить рыбу, отчаянье берет…

– Может, привыкнем со временем…

Некоторое время шагали молча. Вошли в городские улицы, по которым бегали голопузые ребятишки да мелькали редкие прохожие.

– Сил нет глядеть на эти однообразные кирпичные дома с плоскими крышами и мертвыми окнами, – сокрушенно говорил Ведомысл. – То ли дело у нас на Руси: стоят веселые домики с фронтонами, резными разноцветными наличниками и своими окнами задорно смотрят на белый свет!..

– А эти раскаленные солнцем, серовато-коричневые холмы без всякой растительности!.. Как только люди здесь живут среди этой пустыни!

– Да, сердце ноет и тоскует по зеленым дубравам, медленным, неторопливым рекам, просторным, мягким лугам…

– А над всем этим лебедями плывут кучевые облака. И кругом прохлада, тишь…

– Неужели придется здесь век вековать? – с тоской произнес Ведомысл.

– Одним богам о том ведомо, – невесело ответил Поветрок.

Но вот и рынок, многолюдный, шумный, крикливый. Они нашли место для торговли, Поветрок обежал рыбные ряды, узнал, сколько сегодня просят за окуня, морских скатов, макрель, камбалу, крабов, разложил свой товар и как заправский торговец стал выкрикивать, созывая покупателей. Подходили, приценялись, покупали. Ведомысл помогал управляться, а, главное, следил, как бы чего-нибудь не уперли воришки.

Соседями справа оказались пожилая женщина и девушка, как видно, мать и дочь. У них в продаже были крабы. И вот Поветрок с удивлением заметил, что его друг все более и более стал жаться в их сторону и даже перекинулся парой фраз с девушкой. Через час молодые люди уже обменивались загадочными взглядами, переговаривались и фыркали над чем-то от смеха. Женщина несколько раз строго обрывала дочь, но та не прекращала заигрывать с Ведомыслом.

Поветрок пригляделся к ней. Ее нельзя было назвать красавицей, но лицо с пухленькими щечками, живыми глазками и небольшим с горбинкой носиком было приятно, даже вызывало симпатию. «Гляди-ка, – удивлялся он, – на Руси этот тихоня стороной обходил женский пол, а тут разошелся… Вот что делают порой с человеком неволя и чужая сторона!».

Сам он орлиным взглядом окидывал рынок, высматривал и провожал оценивающим взглядом женщин. Издали заметил женщину лет тридцати пяти. Она двигалась среди толпы смело и напористо, как византийское военное судно – триера. Так и он назвал ее про себя – «Триера». Не только он, но и другие обращали на нее внимание – потому что даже среди пылких южан она выделялась своим неуемным характером. На ней было пестрое красно-коричневое платье, ее пышные черные волосы подрагивали в такт ее стремительных, порывистых шагов. Заинтересованный столь необычной женщиной, Поветрок украдкой следил за ее приближением.

Наконец Триера стала перед ним, пальцем от подбородка стала указывать на рыбу и спрашивать:

– А окунь почем? А в какую цену макрель? А камбала почему такая дорогая?

С первого взгляда он определил, что она незамужняя. Замужние глядят на мужчин равнодушно. Если и мелькнет в их глазах интерес, то он тотчас гаснет, сменяясь озабоченностью и отрешенностью. Свободная женщина смотрит с интересом, жадно, видя в них чуть ли не полубожество. Эта вперила в него буйный, шальной взгляд искрящихся глаз, смотрела напряженно и неотрывно.

Поветрок стоял перед ней нарочито спокойный, безучастный, с устремленным куда-то вдаль равнодушным взглядом, отвечал на ее вопросы нехотя. Это было необычно. Такой высокий, широкоплечий, здоровенный парень не обращает на нее никакого внимания!

– Может, молодой человек уступит мне в цене? – спросила она, и черные брови ее взметнулись вверх.

Поветрок ничего не ответил.

– Я спрашиваю тебя, раб, уступишь ли ты мне в цене? – выходя из себя, повторила она свой вопрос.

Он оторвал взгляд от синеющей дали и посмотрел на нее. Ее всю обдало жаром: таких больших, голубых, ласковых и в то же время властных очей она в своей жизни не видела никогда!

– Тебе, госпожа, я готов отдать любую рыбу бесплатно! – ответил он бархатным голосом, улыбнулся ослепительной улыбкой и вновь устремил взгляд поверх ее головы.

Это было слишком! Чтобы с ней так беззастенчиво играл какой-то раб! Ну, она ему сейчас покажет!

Но вместо того, чтобы проявить решительность, она, обращаясь к слугам, вдруг проговорила спокойным голосом:

– Погрузите в одноколку окуней и морских скатов.

– А деньги, госпожа? – спросил ее Поветрок.

Триера открыла сумочку и уже стала вытягивать монеты, как вдруг решительно закрыла ее и ответила:

– У меня закончились деньги. Пойдешь со мной, я с тобой рассчитаюсь дома.

Поветрок оставил рыбу на Ведомысла, тронулся вслед за ней.

По дороге она то вышагивала впереди, то останавливалась и шла рядом с ним, изредка взглядывала ему в лицо, морщила лоб, видно, о чем-то напряженно раздумывая. Он ступал молчаливый и неприступный, словно скала. От предчувствия чего-то важного у него тревожно сжималось сердце.

Они вышли на просторную площадь, и Поветрок невольно остановился, пораженный. Прямо перед ним возвышался беломраморный храм с колоннами необыкновенной красоты, стройный и легкий. На колоннах покоился портик с изображением скачущих коней. Вздернутые морды их были так правдиво изображены, что он будто слышал их звонкое ржание. Кони с развевающимися гривами несли на своих спинах голых юношей, и все вместе они мчались куда-то вдаль, стремительно и неудержимо…

Вокруг площади стояло еще несколько красивых зданий с колоннами; в одном из них проживала Триера. Она провела его на второй этаж. Поветрок шел и озирался, восхищенный убранством помещений. Они были отделаны мрамором белого и черного цветов, стены расписаны рисунками людей и животных, выполненными красной, желтой и голубой красками.

Она провела его в небольшую, хорошо обставленную комнату, указала на скамеечку возле стола, произнесла рассеянно:

– Садись. Я сейчас расплачусь с тобой.

Он заметил, что она явно была не в себе, щеки ее пламенели. Бесцельно пройдясь по комнате, вдруг спросила:

– А как тебя звать?

– Поветрок.

– Слывянин?

– Рус.

– Рус, рус… Слышала что-то. И как же попал в рабство?

– Пираты захватили и разграбили корабль.

– Так ты купец?

– Да. Из купеческого сословия.

Она оживилась.

– У меня муж тоже был купцом. Все Средиземное море избороздил со своим судном. Шторм где-то у ливийских берегов прихватил, и он не вернулся. А как ты попал в рабство? Ах, да, пираты…

Помолчали. Но Поветрок вдруг почувствовал, как в комнате будто оттаяло. Она с теплотой взглянула на него, направилась к двери, дважды хлопнула в ладоши.

На пороге появилась служанка.

– Принеси еды и вина, – приказала она ей.

Потом села недалеко от него, стала внимательно глядеть ему в лицо. Наконец произнесла:

– Звать меня Феофаной. Сейчас мы пообедаем, и я тебя отпущу.

– Боюсь, как бы хозяин не заругался.

– С хозяином я сама разберусь!

Служанка принесла пироги с рыбой, отварное мясо, кашу из пшеничной муки с сыром, медом и яйцами, в кувшине вино, удалилась.

Феофана разлила по бокалам вино, сказала улыбаясь:

– Хочу, чтобы посещение моего дома осталось у тебя в памяти.

– Благодарю, госпожа, – скромно ответил он.

Они выпили. Вино ударило в голову, они стали беспричинно улыбаться.

– Вино очень хорошее, – решился он наконец сказать ей приятное.

– А хозяйка? Хозяйка тебе нравится? – вцепилась она в него горящим, страстным взглядом.

Он мельком взглянул на нее. Лицо ее было молодо и красиво, но годы брали свое, возле глаз и уголков губ пролегли тонкие морщинки, на шее обозначились две поперечные линии. «Женщина неистовствует в своей последней молодости, – подвел он итог. – Надо только чуть-чуть подыгрывать ей, и она будет в моих руках».

Осторожно ответил:

– Пока не знаю.

– А хотелось бы знать?

Он подарил ей свой очаровательный взгляд, промолвил:

– Конечно.

Она тотчас оказалась у него на коленях, обхватила шею руками.

– Если говоришь правду, то я тебя из своего дома никуда не отпущу!

Она жарко дышала ему в лицо, полные губы вздрагивали от обуревавших ее желаний, жадный взгляд темно-коричневых глаз неотрывно следил за малейшим изменением его настроения.

– Придется отпустить. У меня есть хозяин. Я ведь раб.

Она рассмеялась.

– У меня такое состояние, что я куплю твоего хозяина вместе с потрохами! Я получила огромное наследство от отца, да еще муж нажил приличный капитал! Я самая богатая женщина в городе!

– И ты действительно выкупишь меня из рабства? – спросил он недоверчиво.

Она взглянула на него. Ах, какой он еще молоденький, наивный и неопытный! Да за такого не только деньги, а свою жизнь без колебаний можно отдать!

– Сегодня же еду к рыбаку и забираю тебя! – ответила она горячо. – Ты будешь вольным человеком! А потом мы сыграем свадьбу!

Он чуточку подумал, потом сказал твердо:

– Я женюсь на тебе только при одном условии.

Она отодвинулась от него, прищурилась:

– Хочешь, чтобы я отписала тебе часть своего богатства?

– Ни в коем случае, – тотчас ответил он. – Но вместе со мной ты должна выкупить на свободу и моего друга!

– Фи! Какие пустяки. Я бы это сделала без всякого твоего условия. А теперь покажи, как ты меня любишь?..

Византия переживала тогда период перехода от рабовладения к феодализму, когда стирались границы между рабами и зависимыми людьми, когда рабство переставало быть позорным клеймом и массовым стало превращение рабов в колонов – полусвободных людей, причем этот перевод осуществлялся без выкупа, бесплатно. Так что случай с Поветроком не был из ряда вон выходящим и вписывался в тогдашнюю реальную действительность Византии.

Свадьба Поветрока и Феофаны состоялась через месяц после его и Ведомысла выхода на свободу. Совершалась она по христианским канонам, потому что он перешел в христианство. Свадьбе предшествовало обручение, которое протекало в главном храме Смирны при большом стечении народа. Священник сотворил положенное богослужение, а потом Поветрок надел на безымянный палец Феофаны железное кольцо; этот обычай проистекал от языческих времен и еще не забылся после принятия Римской империей христианства.

Много языческих обрядов соблюдалось и на свадьбе. Накануне Феофана во дворе сожгла свои детские игрушки; раньше их приносили в жертву богам, а теперь это стало символом серьезности намерений невесты посвятить себя супружеской жизни.

На другой день молодые отправились в храм, где прошло венчание. Затем от храма до дома Феофаны состоялось пышное шествие, которое открыл мальчик с факелом из прутьев терновника. За ним следовали музыканты и певцы, которые в песнях славили молодоженов. По пути их осыпали орехами, чтобы жили они богато и счастливо.

Свадебный пир проходил в просторном зале. За многочисленными столами собрались лучшие люди Смирны; мужчины полулежали, а женщины сидели. Рабы разносили всевозможные яства и вина. Здесь были и зажаренные кабаны, и гуси, и утки, и куры, и колбаски, и разная дичь: фазаны, куропатки, зайцы, и жареная и вареная рыба различных видов… В изобилии были фрукты, овощи, ломились столы от пирогов, печенья, пирожных, лепешек разной формы – круглых, кубиками, плетенок и лир. Рекой лилось вино… А под конец пира, когда все уже насытились, принесли сладости и особый деликатес – блюдо из жареных соловьиных язычков…

И на другой день пиршество продолжилось…

Через пару месяцев Поветрок зашел к Ведомыслу. Тот снимал комнатушку в доме на берегу моря. Они обнялись и трижды расцеловались.

– Собирайся, – сказал он ему. – Через неделю отплываю на Русь. Корабль загружен византийскими и восточными товарами, команда подобрана, остались мелочи. Не затягивай со сборами, а то можешь опоздать!

– Как же Феофана тебя отпускает? А вдруг ты не вернешься или с товаром сбежишь?

– Ты думаешь, Триера дура? Как же, держи карман шире! Она отправляет со мной дюжину своих телохранителей, из диких горцев-курдов. Чуть что, они горло перережут и глазом не моргнут! Так что мое дело – сидеть тихо и никаких лишних движений!

– Да, участь у тебя незавидная…

– Брось ты! – махнул рукой Поветрок. – Как торговал, так и буду торговать. Изредка, конечно, придется навещать свою благоверную, все-таки жена она мне. Ну, а какой из купца домосед? Все время в пути, все время в разъездах по странам, океанам. Такова наша жизнь купеческая!… Ты-то как живешь?

– Нормально живу. Пристроился в мастерскую переписчиком книг, с утра до вечера корплю над фолиантами. Рука у меня оказалась способная к рисованию, и буквы, и картинки получаются красивыми, от заказчиков отбоя нет.

– Кто же тебя туда пристроил?

– Мой будущий тесть. Оказывается, это очень состоятельный человек…

– Ты что же, жениться, что ли, решил? – искренне удивился Поветрок.

– Представь себе, твой пример оказался заразительным. Да и девушка попалась на редкость порядочная. Помнишь соседку на рынке?

– Ну, как же! Значит, это она тебя сокрушила?

– Кто бы подумал, что судьба ждет меня за морями-океанами?

– Берешь ее с собой на Русь?

– Да. Сыграем свадьбу, дождусь тебя, а потом вместе поплывем на родину.

– Прими мои поздравления. Жаль, на свадьбе не погуляю. Но подарок обязательно передам!

Поветрок смотрел на своего друга и поражался переменам, происшедшим в нем за полгода. Это был уже не тот тщедушный, с испитым лицом паренек. Перед ним сидел налитой молодой силой, уверенный в себе, повзрослевший человек, который смело смотрел в будущее. Морские просторы, тяжелый труд и неожиданные испытания закалили его, сделали уверенным, твердым и не по годам мудрым.

Через неделю судно вышло в море. Поветрок стоял на корме и наблюдал, как постепенно отдаляется город, который перевернул его судьбу! «А что ж, сложилось не так уж плохо, – рассуждал он сам с собой. – Главное, возвращаюсь на Русь с капиталом, не стыдно будет на глаза отцу показаться. А что касается различных издержек, так разве какой-нибудь купец обходился без них?»

XI

Почти каждый год приходили к нему купцы, торговавшие с Византией, жаловались на притеснения со стороны ромеев, говорили, что не только задавили пошлинами, но и перестали выдавать продукты питания, снаряжение, как то было оговорено в договоре Олега и византийского императора, чинили всякие препятствия при входе в Царьград, лишали места торговли на рыночной площади.

– Заступись за нас, великий князь, – просили они слезно. – Хиреет торговля наша, совсем пропадаем.

Игорь отмахивался от них, как от назойливых мух. Но однажды позвал его с собой чашник Стемир, в ведении которого находилось все государственное имущество и дань, собранная во время полюдья. Он подвел великого князя к многочисленным складам, сараям и амбарам и, указывая на тюки с драгоценными шкурками, на бочки с медом и воском, сказал сокрушенно:

– Пропадает добро, великий князь. Шкурки источает червь, шерсть теряет блеск, мед засахарился от долгого хранения…

– Так надо продавать!

– Кому? У польского короля и царя Волжской Булгарии этого добра полным-полно. Хазарскому кагану его доставляют подвластные северные племена. Дунайской Болгарии много не продашь, страна маленькая и бедная. Раньше сбывали на византийском рынке, но теперь купцы отказываются плыть в Царьград, потому что, как сам знаешь, поприжали их и не получают они прежней выгоды. А какой купец станет торговать без барыша!

После долгого молчания Игорь спросил тихо, будто про себя:

– Что, неужели придется воевать с Византией?

– А это уж тебе решать, великий князь.

Несколько дней Игорь ходил в мрачных раздумьях. Все-то в жизни идет против его желания. Любил двух женщин, а живет с постылой женой; старался избегать кровопролития, а неведомая сила толкает его на новую большую войну с могущественным противником. Что за злой рок витает над ним, и в чем провинился он перед небесами?..

Наконец собрал Боярскую думу. Пришли военачальники, знатные люди Киева. Игорь в краткой речи рассказал о падении торговли с Византией, из-за чего сократились доходы в казну настолько, что не на что строить новые крепости и чинить разрушающиеся, возводить пограничные укрепления, а главное – покупать вооружение для народного ополчения, и, случись большая война, нечем будет вооружить горожан и селян для защиты родной земли.

– Что делать будем, как поступать, господа бояре? – спросил он.

Боярская дума удрученно молчала. Все понимали, что надо решаться на войну с Византией, а это не в поход против вятичей или ятвигов сходить; Византия – самая могущественная держава в мире, войну с ней легко начать, но неизвестно, чем она закончится. Удалось Олегу Вещему победить ромеев, но ведь нападение тогда было внезапным и неожиданным, а теперь Царьград следит за Русью не только в оба глаза, а сразу в несколько: и соглядатаев своих в Киев послали, и мадьяры обо всем происходящем на Руси извещают, и хазары донесения шлют, да и на Дунайскую Болгарию надежды нет. А готовиться к походу придется не месяц и не два, а самое малое два-три года потребуется на строительство лодок-однодеревок и вооружение, снаряжение и обучение десятков тысяч охочих людей. Поэтому и задумалась Боярская дума.

Наконец поднялся боярин Воимир, умудренный большим военным опытом воевода. Сказал, как отрубил:

– Понятно, к чему дело клонится – к войне против ромеев. Дело это непростое и важное. И так и эдак прикинуть надо. Но так ли серьезно подорвана государственная казна? Может, как-нибудь вывернемся и не станем ввязываться в борьбу с самим царем византийским?

– В казне, как в пустом амбаре: мыши бегают по сусекам, – ответил Игорь.

– Тогда у меня другой вопрос, – подал голос боярин Дорож, – откуда возьмем средства на поход? А ведь надо и строительство лодий оплатить, и вооружение купить, да мало ли чего надо!

– Пусть чашник ответит, – промолвил Игорь.

Чашник Стемир – с места:

– Думаю, наскребем по сусекам. Не все там пусто. А главное – купцы помогут. Им поход выгоден. Эти торговцы ради прибыли пойдут на все, нюхом чуют поживу.

Долго еще выспрашивали бояре, сумеет ли великий князь набрать охочих людей; надо ли к походу привлекать варягов, тогда срочно следует отправлять людей в Скандинавию, а для этого тоже потребуются немалые средства. Не обошли и такой важный вопрос, кто правит в Византии. Во времена Олега страной руководил бездарный, но самоуверенный царь Лев, которого даже маленькая Болгария била в военных сражениях. Теперь на престоле сидит Роман, говорят, человек мудрый и опытный, страну свою в руках держит крепко, а войско его разгромило арабов и другим врагам империи преподало хороший урок.

Но под конец обсуждения все склонились к тому, что поход неизбежен и надо не мешкая готовиться к нему. Итог подвел боярин Воимир. Он встал во весь свой богатырский рост и произнес, обращаясь к Игорю:

– Как видно, без войны не обойтись. Не хотят дружить с нами ромеи. Так надо заставить! Путь на Царьград известен. Собирай войско, великий князь, и веди нас на царя византийского!

XII

Три года готовился Игорь к походу. Накануне отплытия на взмыленной лошади прискакал к Игорю нарочный от Свенельда, венгр.

– Бачка, – закричал он с порога, – воевода прострелили!

– Кто застрелил? – ахнул Игорь, покрываясь холодным потом.

– Моя не знает!

– Как это случилось?

– Моя ничего не знает! Моя послала жена!

– Твоя жена? – не понял Игорь.

– Воевода жена! Скачи, говорит, к великому князю. Прострелили воевода Свенельд, совсем прострелили!

Игорь, в чем был, выскочил во двор, схватил первого попавшегося коня и во весь опор помчался к терему воеводы. «Беда, – мелькали воспаленные мысли, – без Свенельда некому руководить такой оравой войск. Без него я как без рук». Только сейчас он понял, как дорог был ему этот спокойный, но решительный человек, умелый военачальник. Его гибель была не только потерей близкого человека, но и крахом его замыслов и мечтаний.

У крыльца поднял коня на дыбы, спрыгнул на землю и бегом кинулся на второй ярус здания. Слуги воеводы только удивленно провожали его взглядами. Ворвался в сени, увидел Ясуню.

– Кто этот негодяй, убийца твоего мужа? – выкрикнул он вне себя.

Ясуня хотела что-то сказать, но не могла. Лицо ее стало бледнеть, она заметно была напугана его видом.

– Чего молчишь? – накинулся он на нее. – Говори, что со Свенельдом?

– Лежит, – сдавленным голосом ответила она…

– Где лежит? В сенях?

– Нет, у себя в спальне…

Игорь ринулся в спальню. Там на кровати он увидел Свенельда, лежащего под красивым, сирийской работы одеялом. Воевода смотрел на князя утомленным взглядом и слабо улыбался.

– Кто в тебя стрелял? – подбежав к нему, спросил Игорь.

Тот пожал плечами, ответил спокойно:

– Никто.

– Как никто? Ко мне прискакал твой нарочный и сообщил, что тебя застрелили!

– Да ты что? Никто в меня не стрелял.

– Тогда что с тобой? Почему в кровати?

– Спина. – И Свенельд скривил тонкие губы…

– Что с ней?

– Да кто ее знает. Хотя думаю, что во время Каспийского похода, когда нас разбили хазары, пришлось мне бежать на север. А там нас прищучили буртасы, стали гонять по лесам. В конце концов, пришлось уходить в болота. Два дня скрывался по горло в жиже. Замерз так, что когда выбрался, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Вот с тех пор колени начали болеть, потом спина…

– Так зачем же нарочному сказали, что тебя застрелили? – недоуменно спросил Игорь.

– Да не «застрелили» мы ему сказали, – вмешалась в разговор Ясуня. – Я велела сообщить тебе, что у Свенельда прострел и он не может подняться. А он все перепутал, кочевник немытый…

У Игоря отлегло от сердца, и он вдруг стал сначала тихо, а потом все громче и громче смеяться. И скоро все трое уже весело потешались над страхами, которые нечаянно наделал исполнительный нарочный…

– Ох, и болезнь каверзная, – наконец проговорил Свенельд, пытаясь улечься поудобнее. – Ни двинуться, ни ворохнуться. Боль в низу спины такая, будто раскаленный гвоздь вбили… Не поверишь, на двор не могу сходить. Даже горшок из-под кровати достать не в состоянии, приходится жену просить.

Ясуня рассмеялась:

– Ну, всем-то уж не рассказывай…

– А я не всем. Только Игорю. Он меня всегда понимал.

Крепко пожав руку Свенельда на прощание, Игорь сказал:

– Поднимайся скорее. Мне без тебя хоть поход отменяй.

– Ничего. Пару деньков полежу и стану бегать, как молодой! – обещал тот. – Я живучий. Так легко не сдамся!

Но ни через два дня, ни через неделю, когда корабли отплыли на юг, он не встал. Несмотря на усилия травников, знахарей и кудесников, болезнь не отпускала, и Свенельд не смог принять участие в походе против Византии. Воеводой у Игоря стал Волот, немолодой, но опытный военачальник.

В 941 году десять тысяч лодок-однодеревок с сорока тысячами воинов отплыли из Киева вниз по течению Днепра, благополучно преодолели пороги и вышли в открытое море. Когда-то в детстве бывал один раз Игорь на Балтийском море. Стояла осень, небо было хмурым, низко плыли холодные серые облака, ходили по морю пологие волны, с грохотом обрушивались на утесы, летели соленые брызги, в воздухе колыхалась мельчайшая водяная пыль, забивалась в горло, мешала дышать. Недолго стоял маленький Игорь на берегу, не понравилось ему неприветливое море, и он удивлялся тем, кто рассказывал ему скандинавские саги о красотах морских просторов и беспредельной тяге людей к нему.

Теперь перед ним было другое море. Стояло раннее утро. Насколько хватало глаз, открывался необозримый голубой простор. Голубое небо и голубое море сливались воедино, солнце заливало все пространство ярким светом, рассыпаясь по воде ослепительными блестками. Стремительно носились белые чайки, гортанными криками наполняя воздух. Восторгу Игоря не было конца. Море подействовало на него удивительным образом: он окончательно и бесповоротно поверил в удачность своего предприятия.

Благополучно прошли вдоль болгарских берегов, проплыли мимо Босфора и высадились перед крепостными стенами города Ираклия, центра провинции Вифиния. Место нападения на империю выбрали не зря: по другую сторону пролива Босфор раскинулся Царьград.

У пристани стояло несколько судов. Русская орава окружила их со всех сторон. Раздался воинственный рев тысяч глоток, воины прыгали в воду и, подняв над собой мечи, копья и щиты, устремились к берегу, полезли на корабли противника. На стенах крепости забегали вооруженные люди, видно было, что город не ожидал нападения и был в панике.

– Сразу пойдем на приступ, – сказал Волот. – Не возьмем с ходу – застрянем надолго, крепостные сооружения поставлены на совесть.

– Не дай ратникам задержаться в пригородах, – сказал Игорь. – Увлекутся грабежом – потеряем время.

– Об этом было говорено с тысяцкими и десятскими. Наказал сразу вести людей на город, там главная добыча.

Застучали топоры, дома и сооружения в посадах разбирались на досочки и бревнышки. Из них сколачивали мосты и перебрасывали через ров, связывали лестницы, приставляли к стенам, по ним русы взбирались наверх. Лезли зло и напористо. И вот уже завязались сражения на крепостной стене. Люди падали в ров, но на их место поднимались все новые и новые ратники.

Наконец открылись крепостные ворота, и ликующая толпа русов устремилась в город. Там началась резня…

К вечеру город оказался в руках победителей. Развернулся всеобщий пир. В кучу была свалена добыча, в стороне жались насмерть перепуганные пленники.

На другой день отряды рассыпались по Вифинии, захватывая и грабя города и селения. Игорь поставил цель: захватом провинции принудить императора Романа пойти на переговоры и заключить с ним выгодный договор.

Однако прошел месяц, гонцов от царя он так и не дождался. Посылать своих не стал: царь мог расценить такой шаг как его слабость.

Наступил июль. Жара стояла невыносимая. Кругом простиралась сожженная солнцем земля, даже на деревьях пожухли листочки. Холмы вокруг города лежали бледно-желтыми, мертвыми и бесцветными. Выросшие в прохладе, среди благодатной лесной прохлады, русы изнывали от зноя днем и задыхались от духоты ночью, засыпали только к утру. В войске стало распространяться уныние.

В эти дни Игорь вдруг почувствовал недомогание. У него внезапно начался озноб, его трясло от холода, и никакие вещи, которые воины набросали на него, не помогали. Вскоре озноб сменился жаром, он поснимал с себя всю одежду. Лицо его раскраснелось, он тяжело дышал, голову раскалывала сильная боль. Пришел войсковой лекарь, повозился вокруг него, сказал:

– Лихорадка. Она гуляет в этих краях, вот князь и подцепил. Теперь будет мучить всю жизнь.

– И помочь ничем нельзя? – спросил его Волот.

– Почему нельзя? – обиделся тот. – Вот принес с собой сушеную кору ивы. Щепотку кинем в кружку с водой, вскипятим и дадим князю. Потом будете поить его каждый день натощак, пока не выздоровеет.

Игорь поправлялся медленно и тяжело. Как-то пришел в его палатку Волот, озабоченный сильнее обычного. Игорь почувствовал неладное и не ошибся. Воевода сообщил, что императорские войска перешли в наступление, отбили несколько крепостей и движутся на Ираклию, а на море появились большие военные суда, кинули якоря, отрезав пути к отступлению. У Романа оказалась мертвая хватка.

– Что собираешься предпринять? – слабым голосом спросил Игорь.

– Мне надо знать все подробно о движениях противника. Тогда можно будет принимать какое-то решение. Приказал собрать всех имеющихся в войсках коней, посажу на них опытных разведчиков и поставлю задачу изо дня в день внимательно наблюдать за перемещениями ромеев.

Через три дня Волот, прискакав на коне, спрыгнул возле Игоря и стал говорить ему возбужденно и горячо:

– Все продумал царь Роман! Но вот одну оплошность допустил: разрознил свои силы. Он хочет взять нас в клещи, считая нас дикарями, ничего не смыслящими в воинских делах. Не на тех напал! Будем бить ромеев по частям!

В короткий срок собрал он большие силы и ночным маршем перебросил в направлении Никомедии, под которой стояли главные царские войска. Перед противником русы появились рано утром, когда неприятель еще спал в шатрах и палатках. Волот своим воинам не дал отдохнуть и сразу бросил в бой. С холмов орава молча ринулась на врага. Ромеи были застигнуты врасплох, многие еще спали. Началась паника. Враг был рассечен на несколько частей, началось его истребление.

Затем русы совершили два ночных перехода и внезапно появились перед Амастридой. Здесь ромеи их ждали, но численное превосходство русов было столь велико, что противник вынужден был отступить.

После двух побед потянулись томительные дни ожидания. Однако послов от Романа не было. В начале августа разведчики донесли о движении огромного войска со стороны Босфора. То шла «тагма» – гвардейская кавалерия, усиленная прибывшими с востока подразделениями провинциальных фемов, командовал объединенными силами доместик Иоанн Куркуас, опытный и умелый полководец. Перевес в силах был теперь на стороне противника. На коротком военном совете единогласно было принято единственное в этих условиях решение: прорываться на Русь морем.

Спешно были стянуты войска в Ираклию. Ночью тысячи лодок тихо отошли от берега и направились в море. Погода благоприятствовала предприятию: небо заволокло тучами, темень стояла непроглядная, даже военные суда противника были не видны, светились только тусклые сигнальные огни на мачтах, они помогали русам направлять лодки в свободные промежутки.

– Глянь, великий князь, – обратился гребец, сидевший лицом к берегу, – в поле зажглись костры.

Это не ромеи ли дают знать на корабли о нашем отплытии?

Игорь оглянулся. Действительно, в темноте светились два костра. Вот к ним добавился третий, четвертый… Сомнений не было, кто-то подавал знак.

И тотчас на кораблях зажглись огни. Видно было, как они стали двигаться к берегу, сужая свои ряды, теперь прорваться сквозь них становилось все сложнее и сложнее. Часть лодок повернула назад и стала прижиматься к берегу, но большинство продолжало двигаться на освещенные громады. Вот с них полетели горящие стрелы, словно из пасти Змея Горыныча хлынули лавины пламени; пламя зажигало лодки русов, расплывалось по воде, испуская смрад и копоть. Раздавались воинственные крики, стоны раненых, треск столкнувшихся судов – на море развернулось ожесточенное сражение.

Кормчий Игоря умудрился так направить лодку, что удалось проскочить мимо «греческого огня», а впившиеся в борта горящие стрелы тут же сбрасывались в море. Гребцы налегали на весла изо всех сил. Игорь стоял и обозревал поле сражения. На его глазах сгорали лодки и люди, гибло войско, и он, великий князь, ничем не мог помочь ему…

По дороге в Киев к Игорю вновь вернулась лихорадка, и в столицу он прибыл больной и разбитый. Народ встречал жалкие остатки войска стонами и плачем: многие потеряли отцов, мужей, братьев… Игорь заперся в своем дворце и никого не хотел принимать.

Только через месяц к нему сумел пробиться Свенельд. Он выздоровел, был собран и деловит.

– Поболел, князь, и хватит, – сказал он твердым голосом. – Пора готовиться к новому походу.

Игорь поднял на него воспаленные глаза, смотрел, не говоря ни слова.

– Ничего, что побили. Учтем прежние ошибки, исправим промахи и все равно сломим упорного Романа. Поверь мне, сил у нас будет побольше, чем в прежнем походе!

Через три года, в 944 году, русское войско под предводительством Игоря и Свенельда двинулось на Византию. В его составе были русы, поляне, кривичи, тиверцы, варяги, финны, печенеги. Часть его двигалась сушей, другие подразделения плыли вдоль берега по морю. О походе был заранее извещен император Роман через своих соглядатаев, а также болгарами. Умный и дальновидный политик, видя в русах опасного и умелого противника, он решил избежать новой войны с неизвестными последствиями. К Игорю было снаряжено посольство, которое возглавил Феофан. Это был тот самый Феофан, который в 941 году командовал византийским флотом и пожег Игоревы лодьи.

Царские послы встретили русское войско на Дунае. Феофан передал Игорю слова императора: «Возьми дань, которую брал Олег, и прибавлю я еще к той дани»[6]. Игорь, всю жизнь стремившийся избегать войн и кровопролития, согласился на мир. В 945 году в Константинополь было отправлено большое посольство из пятидесяти одного человека – двадцать пять послов и двадцать шесть купцов. Возглавил его Ивор, «посол Игорев, великого князя русского», как сообщает летопись.

В Константинополе был подписан договор между Византией и Русью. По нему Византия принимала у себя столько кораблей, сколько могли прислать русские торговые люди. Купцы могли находиться в Византии полгода, останавливаться в предместье столицы. Во время пребывания в стране им выдавалось даровое содержание – хлеб, вино, мясо, баня, торговлю они вели беспошлинно. Кроме того, им обеспечивалось содействие при возвращении на родину.

Это случилось в 945 году. А годом раньше, в 944 году, при возвращении войска из дунайских земель к Игорю явился Свенельд и передал недовольство воинов своей дружины тем, что поход не принес им той добычи, на которую они рассчитывали.

– Пусти нас, князь, в Каспийское море. Там есть места, где можно душу отвести и попромышлять среди мусульман. Или с богатством вернемся, или голову сложим, так и быть.

– Вечно тянет тебя в смертельный водоворот, – проворчал Игорь, кутаясь в одеяло; его снова колотила лихоманка. – Мало тебе урока от хазаров после Олегова похода, еле живой вернулся. И опять туда же.

– Авось повезет на этот раз!

– Жену с детьми пожалел бы…

– Дети выросли, а жена привыкла.

– Ну, как знаешь…

Дружина Свенельда, составленная из отчаянных русов и варягов, благополучно проплыла Каспийским морем, поднялась по реке Кура и напала на Бердаа, один из самых богатых городов Арабского халифата. Она дважды разбила мусульманские войска и углубилась в страну. Однако среди воинов распространилась какая-то эпидемия, многие поумирали, а оставшиеся в живых попали в ловушку, из которой значительной части удалось вырваться и на судах уплыть по реке Куре. Враги не посмели их преследовать.

Сильно поредевшая дружина во главе с предводителем осенью 944 года вернулась на Русь с большим богатством и славой. Ей стали завидовать дружинники Игоря. Они говорили своему князю:

– Отроки Свенельда богаты оружием и платьем, а мы наги; пойди, князь, с нами в дань: и ты добудешь, и мы!

Игорь резонно им отвечал:

– Свенельд с дружиной добыли богатства грабежом. Я в набег за золотом и серебром никогда не пойду. А у славянских племен, вы хорошо знаете сами, только пушнина, мед и воск. Так что довольствуйтесь тем, что есть.

Игорь долго колебался, идти ли ему самому в полюдье. Не проходил месяц, чтобы его не трясла лихорадка. Но вдруг подумалось, что, может, во время путешествия по Руси болезнь отпустит, а то и совсем оставит его. И он решился.

Раньше поездка по стране приносила Игорю отдых и развлечение. Сейчас она стала настоящей мукой. Лихорадка не давала покоя. Едва проходил один приступ, как надвигался другой. Но весной 945 года болезнь внезапно отступила. В земле дреговичей он почувствовал себя совсем здоровым и даже помолодевшим, предавался пирам и увеселениям.

Однажды он вернулся в горницу далеко за полночь. Уснул сразу, а под утро увидел сон. Сон был ясным и четким, каким бывает только в утренние часы, когда кажется, что все происходит наяву.

Игорь шел по лугу, вдали блестела река. И реку, и луг он узнал, это были места возле Искоростеня. Рядом с ним шла Елица. На ней было белое платье с красной каймой и сафьяновые башмачки желтого цвета, толстая коса перекинута через плечо, она перебирала ее длинными пальцами и изредка бросала на него преданные, любящие взгляды, и от них у него сладко замирало сердце. Они шли на молодежное гулянье.

И вдруг Игорь заметил, что идет он в полном военном снаряжении: на нем кольчуга, шлем, на поясе висит меч. Он забеспокоился: как же в таком облачении появится в хороводе? «Да, конечно, надо переодеться», – подумал он и вернулся в город. А дальше началось что-то путаное и непонятное: он плутал где-то среди домов в неизвестно каком городе – то ли в Искоростене, то ли в Киеве, не в состоянии найти нужный ему дом. Перед его лицом мелькали люди, они о чем-то разговаривали, шумели, и он уже жалел, что ушел от Елицы, хотел вернуться на луга, но никак не мог найти дорогу, и его душили слезы тоски и отчаяния…

Так в слезах он и проснулся, и долго лежал с открытыми глазами, заново переживая увиденное во сне. И с этого дня его не оставляли мысли о Елице. От своих осведомителей он знал, что несколько лет назад, уступая просьбам детей и внуков, Мал вернул ее в Искоростень, что живет она в скромном доме, не в роскоши, но и не бедствует.

И вдруг ему захотелось увидеть Елицу. Взглянуть в ее глаза, перемолвиться парой слов, подержать ее руку в своих руках. Он был уверен, что она любит его и их встреча будет наполнена светлой радостью и тихой печалью.

И он решил ехать в землю древлян. Нет, не за данью. Ее только что собрал Свенельд, во второй раз у бедного лесного племени брать нечего. Но он не мог дальше жить, не зная, как живет Елица, что с ней, жива ли, здорова ли она. Конечно, он подумал о Мале. Но что теперь ему Мал? Минуло столько лет, прежние обиды забылись, они просто не заметят друг друга…

Игорь собрал своих дружинников и сказал:

– Возвращайтесь в Киев, а я заверну ненадолго к древлянам.

С собой он взял два десятка воинов. Его жгло нетерпение, и он поехал на своем боевом коне. Игорь жадно оглядывал окрестные места, узнавал многое из того, что видел во время первой поездки в Искоростень: вот огромная сосна на развилке дорог, он еще тогда поражался размаху ее ветвей, вот деревня на берегу реки, где они останавливались, обедали и поили и кормили лошадей… Все на пути казалось ему наполненным каким-то особым смыслом, излучало какой-то особый свет, и он понимал, что Елица живет в нем, пробуждая юношеские чувства и воспоминания. И странное дело, умом он прекрасно понимал, что тогда, при подъезде к Искоростеню, он еще не знал о ее существовании, даже не предполагал встретиться с ней. Но теперь ему казалось, что он любил ее уже тогда, любил глубоко и преданно.

Вгорячах оделся легко, и свежий весенний ветерок прохватил его. Вечером почувствовал дурноту. Всю ночь его бросало то в холод, то в жар. К утру он настолько ослаб, что с трудом поднялся с постели. Лекарь предложил остаться на несколько дней в избе селянина, переждать лихоманку, но он приказал двигаться дальше.

В дороге у него начался новый приступ. Порой он впадал в забытье, а когда приходил в себя, стал замечать, что они совсем близко от столицы древлян.

Однажды, когда очнулся, услышал громкие крики, звон мечей, ржание коней. Игорь открыл глаза и увидел над собой Мала. Лицо Мала закрывала туманная дымка, оно колебалось и представлялось призрачным, ненастоящим. И ему подумалось, что он видит его в бреду, что ему все это мерещится.

– Ага, сам великий князь пожаловал! – Рот Мала казался слишком большим, и внутри него шевелился красный язык. – Недостаточно, видите ли, дани ему собрали у нас, подавай ему еще!

– Я не за данью приехал, – возразил Игорь слабым голосом. – Я Елицу видеть хочу. Прикажи проводить меня к Елице.

– И он еще что-то лопочет в свое оправдание! – продолжал издеваться Мал. – Повадится волк в стадо – всех овец перетаскает!

– Какой волк, какие овцы? – слабо возразил Игорь. – Я невиданно богат. Я получил откуп золотом и серебром от византийского императора. Зачем мне брать второй раз дань с вас, бедных лесных людей?

Мал – не слушая его:

– А помнишь, князь, я предупреждал, чтобы ты в третий раз не попадался? Что не выпущу из своих рук живым?.. А ну-ка, братцы, отрубите головы горе-воякам из дружины князя и чтобы ни один не вырвался! А самого великого князя Киевского предадим почетной смерти, сразу вознесем на небеса к нашим богам!.. Где мой сын? Брячислав, подойди ко мне.

Игорь вздрогнул. Он вспомнил, как Елица говорила, что у них родился сын и она назвала его Брячиславом. Так вот он, рядом, его сын и сын Елицы!

– Где мой сын? Позовите его! – властно повторил Мал.

«Не твой сын, а мой сын, – с тайным торжеством подумал Игорь. – Мой сын, мой Брячислав, моя кровь, продолжение моей жизни. И здесь я тебя обошел, Мал!»

– Здесь я, отец, – раздался рядом молодой и веселый голос, и Игорь шевельнулся, стараясь увидеть сына. Однако тело не слушалось, и он смирился.

– Прикажи своим воинам согнуть две березы и привязать к ним князя!

– Но, папа, – пытался возразить Брячислав…

– Никаких «но!». Выполнять приказ быстро и без пререканий!

Игоря подняли с возка, потащили в лес, поставили на ноги. Он не мог стоять и рухнул бы на землю, если бы дюжие руки не подхватили его. И только тут он увидел Брячислава, и сердце у него часто забилось, он чуть не задохнулся от радости: Брячислав как две капли воды был похож на него! Мал был черняв, приземист, а этот юноша имел светлые волосы, голубые глаза, был худощав и строен. Точь-в-точь как он, Игорь! Но было что-то неуловимое в нем и от Елицы: этот смелый, решительный и непоколебимый взгляд, властность и настойчивость. «Из него бы вышел замечательный князь Киевский! – подумал с тоской Игорь. – И я бы спокойно умер, передав престол в его руки».

И странно, подумав так, он как-то внутренне успокоился, будто отрешился от всего. Он услышал, как скрипнули стволы деревьев и зашелестела листва, увидел перед собой ветви березы.

Его стали привязывать к дереву. И тут ему захотелось в последний раз поглядеть на небо, и Игорь не удержался, с трудом, скособочив голову, кинул прощальный взгляд в бездонную синеву, на пузатые кучевые облака, плывшие над зубцами деревьев. Но тяжелые веки не слушались, и он закрыл глаза. Все кончено. Все пронеслось, пролетело. Как сумел, так и прожил свою жизнь. Он ни о чем не жалел и ничего не хотел вернуть.

И тут пришли ему на память слова песни, которую когда-то в детстве пел ему воспитатель Верещага, и он стал повторять про себя:

«И ничто под Луной не вечно», – повторил он еще раз. И вдруг увидел, как небо рванулось ему навстречу. И странным образом обрушилось вбок, почувствовал, как все тело прорезала резкая, страшная боль, а глаза залила черная, непроглядная муть. «И ничто под Луной не вечно», – прошептал он непослушными губами, и сознание оставило его.