Список женихов АСТ Москва 2003 5-17-009483-3 Victoria Alexander The Husband List Effington-Shelton-2

Виктория Александер

Список женихов

Список возможных женихов

(составлен лордом Уэстоном и лордом Каммингсом и дополнен примечаниями леди Джиллиан Марли)

Граф Шелбрук — почти красив, но вполне порядочен

Виконт Рейнолдс — неисправимый игрок, и, что самое худшее, неудачливый

Маркиз Данстейбл — достаточно приятен, но, имея девятерых детей, больше нуждается в гувернантке, чем в жене

Лорд Тайндейл — весьма красноречив при очень малом количестве зубов

Барон Рейт —очаровательный джентльмен, однако прожитые годы оставили на нем неизгладимый след

Лорд Клевис — отличный танцор, вопреки избытку веса, от которого сотрясаются стены любого дома, едва он ступит в него ногой

Лорд Ранли — элегантен на вид, но ума не больше, чем у барана

Лорд Харкин — маленький, лысый и даже не догадывается о своем сходстве с облезлым кроликом

Глава 1

Весна, 1818г.

Куда же подевался этот человек?

Леди Джиллиан Марли подавила желание ринуться к входной двери, распахнуть ее и пуститься на его поиски по улицам Лондона.

Что, еели он вообще не придет?

При мысли об этом у леди Джиллиан даже слегка заныл затылок, но она не допустила, чтобы ее хорошо отработанная приветливая улыбка превратилась в гримасу. Наоборот, она двинулась по комнате с безмятежным видом, уверенная в себе, как и полагается хозяйке светского салона, которой приходится решать нелегкую задачу — как превратить людей с совершенно различными интересами в единое сообщество.

Нынешним вечером у нее в гостиной собралось человек двадцать. В одном углу несколько членов парламента дружески обсуждали какую-то туманную проблему законотворчества, в другом — гости разбирали по косточкам новейшее произведение восходящего светила поэзии, а у стены, увешанной картинами, любители живописи обменивались мнениями о недавней выставке.

Искусство Джиллиан как хозяйки дома в таких случаях было непревзойденным, а репутация мастерицы устраивать подобные вечера — несравненной. Сегодня она, как всегда, являла собой воплощение гостеприимства, самообладания и понимания.

Ни один из гостей не заподозрил бы, что каждый ее нерв натянут как струна, даже самый зоркий наблюдатель не мог бы себе представить, какая тяжесть лежит у нее на сердце и что ей приходится до предела напрягать всю силу воли, чтобы не впасть в отчаяние.

Где же Шелбрук?

Джиллиан снова бросила взгляд на дверь, что проделывала каждые пять минут с того самого времени, как начали собираться гости. Он должен был появиться еще полчаса назад. Разумеется, нет ничего необыкновенного в том, что кто-то из приглашенных запаздывает, но сегодня единственный гость, которого Джиллиан хотела видеть, единственный, чей визит был для нее важен, до сих пор не переступил порог ее гостиной.

Вряд ли Шелбрук переменил намерение. На ее приглашение он откликнулся короткой запиской, безусловно, принимая его, и было бы непростительно с его стороны изменить своему слову. Разве может джентльмен быть столь невоспитанным? Неужели он не знает правил приличия? Ей, пожалуй, не доводилось сталкиваться с кем-либо настолько неучтивым, кто мог бы, приняв приглашение и не приехав, не прислать как минимум извинительное письмо, которое, бесспорно, послужило бы оправданием.

Однако ее недовольство не произведет желаемого эффекта на Шелбрука, поскольку тот ничего не знает о ее намерениях. Джиллиан отправила неприятные мысли и сопровождающие их вспышки раздражения в глубину сознания и переключила внимание на гостей. Она с должной обязательностью переходила от группы к группе, роняя замечание то тут, то там. В другой вечер она с удовольствием приняла бы участие в какой-нибудь из дискуссий, но сегодня совершенно не могла сосредоточиться. Задержавшись возле нескольких человек, собравшихся у новой картины, присланной ее братом Томасом, она вполуха прислушалась.

— …но, сэр Эдмонд, вы же не считаете, что произведение искусства полностью лишено достоинств, если не содержит изображения человеческих фигур?

Сэр Эдмонд, коллекционер, известный скорее экстравагантностью суждений, нежели тонким вкусом, самоуверенно возразил говорившему, довольно известному критику:

— Согласитесь, мистер Аддисон, что если на полотне отсутствует человеческая натура, то перед нами не более чем красивая картинка. Вот почему великое искусство изображает именно людей в значительные моменты истории.

— А разве есть что-то дурное в просто красивой картине? — послышался у Джиллиан за спиной полный иронии голос.

Она резко обернулась. Ричард Шелтон, граф Шелбрук, стоял, заложив руки за спину, и сосредоточенно и вдумчиво рассматривал картину. Сердце у Джиллиан так и подпрыгнуло.

Перед ней был человек, последние дни владевший ее мыслями. Она никогда не стояла рядом с ним на таком близком расстоянии. Он по меньшей мере на шесть дюймов выше ее, темные брови сдвинуты. Волосы темно-каштановые, кудрявые, непослушные и немного длинноваты, словно Шелбрук забыл подстричься или не придавал этому значения. Быть может, ему не по карману камердинер?

Сэр Эдмонд прищурился, как будто поверить не мог, что какой-то незнакомец, только что появившийся в гостиной, осмеливается оспаривать его мнение.

— Живопись вне человеческого аспекта лишена чувства. В ней нет души.

— Чепуха! — раздраженно фыркнул мистер Аддисон. — Как вы можете смотреть на этот пейзаж и утверждать, что в нем нет души? Ведь мы почти ощущаем свежий запах травы и веяние ветра, который гонит облака по небу.

— Мне кажется, что живопись выражает не душу человека, но душу Бога, — негромко заметил лорд Шелбрук.

— Душу Бога? — Сэр Эдмонд побагровел. — Какое богохульство…

— Какая проницательность! — со смехом перебил его мистер Аддисон. — Простите, но мы, кажется, не знакомы.

— Я только недавно приехал. — Шелбрук обратился к Джиллиан и взял ее руку в свою. — Прошу прощения, леди Джиллиан, за возмутительное опоздание.

Глядя ей прямо в глаза, он поднес ее руку к губам.

Глаза у него были темно-карие, глубокие, завораживающие и впечатляющие; неожиданная мысль промелькнула в голове Джиллиан: а видит ли он душу в ее взгляде, как увидел в картине? Прикосновение его губ было неожиданно теплым и интимным даже здесь, в полной гостей комнате, и странная дрожь пробежала у нее по спине. Она подавила желание рывком высвободить руку, но зато сумела придать своему тону подобающую холодность:

— Вы опоздали, милорд? Я и не заметила!

— В таком случае я приберегу свои извинения до более значительного проступка.

Он отпустил ее руку и выпрямился. Смешливая искорка промелькнула в глазах Шелбрука, но он не улыбнулся. Джиллиан приподняла брови.

— А вы собираетесь совершить и более значительные проступки?

— У меня нет заранее обдуманных намерений на этот счет, миледи.

Шелбрук кивнул и отвернулся от нее, чтобы представиться мистеру Аддисону и прочим участникам спора. Дебаты о достоинствах картины тотчас возобновились, и Джиллиан с досадой ощутила, что ее обществом пренебрегли. Что ж, ее первое впечатление оказалось верным — этот человек определенно невежлив. Впрочем, она была вынуждена признать, что поспешное возвращение Шелбрука к дискуссии о живописи избавило ее от разговора с ним одним, тем более что в данную минуту она не только не знала, что сказать, но даже с чего начать.

Джиллиан пробормотала какую-то более или менее подходящую фразу и удалилась, предпочитая понаблюдать за Шелбруком с безопасного расстояния. Безобидное, прикосновение его руки произвело на нее поразительное действие. Но это ведь полный абсурд. Их знакомство — если это можно назвать знакомством — носило мимолетный характер — случайный танец во время ее первого и единственного светского сезона несколько лет назад. Ее сегодняшняя реакция скорее всего связана с душевной неуравновешенностью по поводу того, что она задумала.

Как он отнесется к ее предложению и к тому, что из него следует? При этой мысли у Джиллиан заныло под ложечкой.

Целый час или около того она следила за тем, как Шелбрук вступает то в один разговор, то в другой. Как она и предполагала, он был весьма умен. Его хорошо аргументированные суждения неизменно оказывались уместными. Он держался в равной степени уверенно, шла ли речь о литературе, политике или искусстве. Ничего не скажешь, граф Ричард производил сильное впечатление! Но даже когда его замечания были остроумными и вызывали смех, сам Шелбрук оставался невозмутим. Джиллиан почему-то более всего удивляло, что Шелбрук главным образом сосредоточен на эмоциях окружающих, а не на том, чтобы обнаружить собственные чувства.

— Я должна признать, леди Джиллиан, — заговорила леди Форестер, присоединяясь к ней у стола с освежающими напитками и закуской, — что лорд Шелбрук весьма интригующая личность.

— Вы так думаете? — рассеянно отозвалась Джиллиан.

— Да. Он восхитительно загадочен!

— Загадочен?

— Разумеется. — Леди Форестер обмахнулась веером. — Он вовсе не прочь высказать свое мнение по разным поводам, но никогда не говорит о себе.

— А зачем ему это делать? — Джиллиан бросила быстрый, но внимательный взгляд на высокую фигуру Шелбрука. — В Лондоне очень мало нераскрытых тайн. Обстоятельства его жизни общеизвестны. Отец Шелбрука промотал состояние семьи, и после его смерти сыну пришлось потратить многие годы, чтобы восстановить потерянное.

— Я считаю, что его скрытность объясняется печальным состоянием его финансовых дел. Такие привлекательные мужчины, как граф, обычно не стараются избегать внимания общества, а этот даже никогда не улыбнется! Я частенько видела его на светских приемах, но он не задерживается на них дольше, чем требуют приличия, и ведет себя так, будто он посторонний наблюдатель. — В глазах леди Форестер вспыхнуло любопытство. — Однако я еще ни разу не видела его на ваших вечерах. Почему вы его пригласили?

Джиллиан небрежно пожала плечами.

— Мне нравится собирать у себя разных людей, и кто-то — не помню кто — сказал, что граф может быть интересным дополнением к обществу.

— Да, у вас я всегда встречала людей очень своеобразных. — Леди Форестер в свою очередь посмотрела на Щелбрука. — Если память мне не изменяет, Шелбрук при жизни отца время от времени только пошаливал. Ну а тот уже был настоящим негодником! Какая жалость, что сын не нуждается в покровительстве! — На губах у леди Форестер появилась игривая улыбка. — Вам не кажется, что у него есть художественные или литературные интересы, которые требуют поддержки?

— Вряд ли, — со смехом ответила Джиллиан.

— Жаль, — со вздохом заключила леди Форестер.

Эта леди, всего лишь годом старше Джиллиан, воображала себя покровительницей искусств и оказывала материальную поддержку нескольким пробивающим себе дорогу художникам и писателям, а те, как утверждали любители посплетничать, возвращали ей долг иной валютой — в области нежных чувств. Джиллиан в душе порадовалась, что Шелбрук не из тех, кто нуждается в чем-то подобном.

Внезапно она перехватила взгляд Шелбрука, обращенный к ней с противоположного конца комнаты; граф слегка приподнял свой бокал, словно давая знать, что ему понятно направление ее мыслей. Яркий румянец зажегся на щеках Джиллиан; она вежливо кивнула и отвела глаза.

Леди Форестер внимательно на нее посмотрела.

— Вы чересчур долго вдовеете, дорогая. На основании своего опыта могу вас заверить, что мужчинам, которые неохотно распространяются о себе, на самом деле есть что скрывать. Тайны, если хотите. Чаще всего в этих тайнах ничего особенного нет, они имеют значение только для самих мужчин. Однако секреты всегда нежелательны, а также, — леди Форестер лукаво улыбнулась, — оказывают на непосвященных интригующее действие.

— У всех нас есть свои секреты, леди Форестер. Сомневаюсь, чтобы тайны графа Шелбрука были более интригующи, чем, скажем, мои.

Джиллиан, с улыбкой извинившись перед собеседницей, быстро пересекла комнату и, выйдя в холл, направилась по коридору к лестнице для прислуги, возле которой находились две одинаковые двери. Правая из них предназначалась для поставщиков. Джиллиан отворила левую и оказалась на крохотной террасе; окруженной маленьким, но прекрасно ухоженным садиком, — в милом уединенном уголке, защищенном от посторонних глаз высокой кирпичной стеной.

Вечерний воздух овеял Джиллиан прохладой. Она прислонилась спиной к дверному косяку и, закрыв глаза, запрокинула голову, подставив лицо свежему ветерку, и долго стояла, радуясь приятным ощущениям и стараясь не думать о том, отчего оно пылало.

Господи, она столько лет не краснела! Само собой разумеется, причина этого пожара заключается в самих обстоятельствах, а вовсе не в мужчине, с ними связанном. И все же он так необычно смотрел на нее… Она не могла понять, взволновало ее это или испугало. Пожалуй, и то и другое.

— В комнатах невероятно жарко.

У Джиллиан перехватило дыхание, и она открыла глаза.

Шелбрук, скрестив руки на груди, стоял рядом с ней, прислонившись к противоположному косяку двери.

— Я тоже почувствовал необходимость подышать свежим воздухом.

— Вот как? — бросила Джиллиан.

Он поднял брови.

— Если вы предпочитаете побыть одна…

— Нет. — Голос Джиллиан смягчился. — Вовсе нет. Пожалуйста, извините меня. Я была невыносимо груба. Обычно я не говорю со своими гостями так резко. Тем более с теми, кто впервые попадает в мой дом. — Она улыбнулась. — Хотелось бы верить, что вы находите сегодняшний вечер приятным.

— То, что я увидел, вполне подтверждает то, что мне говорили, а вы, бесспорно, заслуживаете репутации прекрасной хозяйки салона.

— Благодарю вас. — Джиллиан небрежно махнула рукой. — Я люблю, когда гости ведут более или менее содержательные разговоры, а не занимаются сплетнями, как это чаще всего бывает на светских приемах.

— Почему?

— Как я уже сказала, я люблю… — Она запнулась. Пожалуй, уже можно быть с ним откровенной. Откровенность так же важна для нормальных взаимоотношений, как и уважение. Джиллиан немного помедлила. — Я вижу огромное количество потерь в обществе, в котором мы живем. Ценности исчезают не только из-за войны, но и из-за праздности. Умы растрачиваются в разговорах о покрое чьего-то пальто, как будто от этого зависят судьбы мира.

— В самом деле? Однако я не припомню почти ни одного бала или приема, на котором бы не видел вас.

— Вы наблюдательны. — Джиллиан рассмеялась. — Но там я всего лишь гостья. Я не вижу ничего дурного в веселых развлечениях, однако не хочу посвящать им всю жизнь, вот и приглашаю на свои вечера художников и критиков, писателей и ученых, поэтов и политиков. Мужчин, которые думают не только о том, как трудно хорошо завязать галстук.

— А каких вы приглашаете женщин?

Нет ли в его голосе насмешки? Или ей просто показалось?

— Не менее умных, чем мужчины, и способных к проницательным суждениям, облеченным в свободную форму. — Она сдвинула брови, — Это для вас неприемлемо?

— Не вполне. Умные женщины, желающие обо всем судить по-своему, — давнее проклятие моей жизни, — сухо ответил Шелбрук.

Он имеет в виду своих сестер? Если у нее верные сведения, их у него четыре. Или в его жизни есть еще какая-то женщина?

Воцарилось молчание. Джиллиан не приходило в голову ничего такого, что не прозвучало бы банально или глупо. А она ни в малейшей степени не желала бы показаться Шелбруку глупой — слишком много было поставлено на карту.

Свет, падающий из коридора, освещал лишь половину лица Шелбрука, подчеркивая линии его профиля — строгого и немного сурового. И угрожающего? Теперь он смотрел на Джиллиан пристально и неотрывно, и взгляд его, пожалуй, был оценивающим.

— Зачем вы пригласили меня к себе? — вдруг спросил он.

— Зачем? — повторила Джиллиан, потому что вопрос застал ее врасплох. — Вы задаете слишком много вопросов, милорд, — произнесла она с некоторой долей кокетства.

— Только тогда, когда не знаю ответов.

Напряженность интонации подчеркнула смысл слов. Джиллиан мгновенно ощутила, что их разделяет очень малое расстояние и что они здесь совершенно одни. Чувствует ли это и Шелбрук?

— Леди Джиллиан?

Она глубоко-глубоко вздохнула.

— У меня есть для вас деловое предложение.

— Деловое предложение? — протянул он. — По поводу картины?

— Картины? Почему вы так подумали?

Шелбрук пожал плечами:

— Да так, просто пришло в голову. Видимо, в результате спора нынче вечером, не более того. Продолжайте, пожалуйста.

— Мое предложение носит личный характер.

— Вот как? — Шелбрук выпрямился, и это движение приблизило его к Джиллиан на расстояние всего в несколько дюймов. У нее гулко забилось сердце. Голос у него был тихий, а интонация — полной значения, о котором Джиллиан не смела гадать. — Должен признаться, я заинтригован. И насколько личный?

— Исключительно личный. — Внезапное желание увеличить расстояние между ними охватило Джиллиан, и она отступила через порог в коридор. — Но сейчас мы не можем это обсуждать — я слишком надолго оставила без внимания своих гостей. Не будете ли вы так добры задержаться до тех пор, пока все не разъедутся?

— Если вы хотите. — Ответ прозвучал вполне равнодушно. — Хорошо, я останусь.

Джиллиан кивнула, повернулась и быстро пошла по коридору, чувствуя, что Шелбрук провожает ее взглядом. Наблюдает за ней. Вдумчиво и с любопытством. Однако с такого расстояния он не может видеть, что руки у нее дрожат, а лицо снова пылает. Предвкушение встречи смешивалось у Джиллиан со страхом. Ей вдруг захотелось избежать этого разговора, и вместе с тем она понимала, что оставшееся до него время покажется ей вечностью.

Вполне подходящее напоминание о том, что на карту поставлена если не вечность, то целая жизнь.

— Вам в самом деле нравится? — спросил Ричард, не оборачиваясь.

Он слышал, как леди Джиллиан вошла в комнату после того, как пожелала последнему из своих гостей спокойной ночи. Гостей, которые, казалось, никогда не разъедутся. Весь этот бесконечно долгий вечер Шелбрук вынужден был ценой тяжелых усилий скрывать растущее любопытство. Чего хочет от него эта женщина?

— Да, нравится. — Джиллиан подошла к нему и, слегка запрокинув голову, всмотрелась в картину. Напряжение, которое она испытывала во время их первой короткой встречи наедине, исчезло, и теперь она чувствовала себя свободно и раскованно. — Очень нравится.

— Вы говорили, что картину прислал вам брат?

— Да. Это нечто вроде сюрприза. Мы с Томасом никогда не были особенно близки. У старших братьев, которым суждено унаследовать титул — в данном случае титул герцога и связанную с ним огромную ответственность, — особо нет времени для младших сестер. Но мы с братом любим друг друга. — Джиллиан посмотрела на Ричарда примерно с тем же выражением, с каким только что смотрела на картину. — Я полагаю, вы знакомы с Томасом?

— Мы вместе учились в школе, — ответил Ричард так, словно это не имело ни малейшего значения: в данную минуту он был не уверен, хочется ли ему отколотить будущего герцога Роксборо или обнять его. Постаравшись, чтобы голос его звучал как можно непринужденнее, спросил: — Вы знаете художника?

— Я не знакома с ним лично, однако очень много слышала о нем в последнее время. Кажется, этот господин умеет управляться с женщинами не хуже, чем со своей кистью. Судя по имени, он француз.

— Правда?

— Его зовут Этьен Луи Туссен.

— Да, пожалуй, он становится популярным.

— Я хотела бы пригласить его к себе, но он, похоже, настоящий затворник. — Еле заметная улыбка тронула уголки ее губ. — Несмотря на его скандальную репутацию, я не знаю ни одного человека, который был бы с ним лично знаком.

— Даже леди Форестер?

— Даже леди Форестер. — Джиллиан рассмеялась, и этот мелодичный смех эхом отозвался в ушах у Шелбрука. — Как, милорд, я вижу, вы улыбаетесь!

— Неужели? — Ричард широко раскрыл глаза в комическом изумлении. — Как это могло случиться? Должно быть, я на минуту забылся. Приложу все усилия, чтобы такое не повторялось.

— До сих пор я не замечала, чтобы вы улыбались.

— А я не предполагал, что вы меня вообще замечаете.

Очаровательный румянец окрасил щеки Джиллиан, однако она никак не отозвалась на замечание Ричарда и продолжала:

— Лели Форестер считает вас загадочным. Она подозревает, что у вас есть какая-то глубокая, сокровенная тайна.

— Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы не разочаровать леди Форестер. К тому же я предпочитаю, чтобы во мне видели хранителя сокровенной тайны и ничего не знали об истинных обстоятельствах моей жизни, весьма скучных и обыденных. — Шелбрук снова повернулся к картине. — Кстати, художник, создавший это полотно, безусловно, хранит немало тайн. И все они, несомненно, сокровенные.

— Несомненно. — Джиллиан изучала полотно с критическим видом человека, которому дано отличать хорошее от плохого в искусстве, а Ричард искоса наблюдал за ней. — Здесь много страсти. Не сдерживаемой ничем. Страсти, порожденной любовью к жизни. Покоряющей. Почти неотразимой. Я полагаю, у этого художника большое будущее.

— Вы так думаете?

Джиллиан задумчиво кивнула. Она на полголовы ниже его ростом, фигура у нее более пышная и соблазнительная, чем ему раньше казалось, но ведь он никогда не стоял рядом с ней. Он познакомился с Джиллиан до того, как она вышла замуж, а тогда она была юной девушкой — только-только со школьной скамьи.

Теперь перед ним женщина в самом расцвете классической английской красоты: золотистые волосы, нежная белая кожа. И женщина умная, что делает ее еще более привлекательной. Женщина, способная привлечь внимание любого мужчины. Даже обладающего сокровенными тайнами.

— Мне понравилось, что вы сказали об этой картине. О душе Бога.

— Я мало разбираюсь в искусстве, — ответил он, пожав плечами.

— Но вы чрезвычайно проницательны.

— Вовсе нет. Я, например, даже отдаленно не в состоянии предположить, в чем может состоять ваше деловое предложение.

Раскованность Джиллиан исчезла в мгновение ока. Подняв голову, она посмотрела Шелбруку прямо в глаза, однако он ясно видел, каких усилий ей стоит набраться смелости, чтобы заговорить.

Набрав побольше воздуха, Джиллиан наконец решилась.

— Мне нужен муж. Я непременно должна выйти замуж в ближайшие два месяца. — Голос ее звучал твердо, взгляд казался уверенным. — Я считаю, что вы мне подходите.

Шелбрук, лишившись дара речи, стоял и смотрел на Джиллиан как потерянный минуту или две, прежде чем выговорить:

— Вы хотите выйти за меня замуж? За меня?

— Да, за вас, — ответила она — правда, уже менее твердым голосом. — Милорд, окажете ли вы мне честь стать моим мужем?

Глава 2

— Вашим мужем?

Абсурдность этого ничем не подготовленного предложения потрясла Шелбрука. Он расхохотался и смеялся долго и громко.

— Здесь нет ничего смешного, — с обидой произнесла Джиллиан. — Я ожидала какой угодно реакции на свое предложение, но только не смеха, милорд.

— Ричард.

Он фыркнул и вытер увлажнившиеся от смеха глаза.

— Ричард?

— Это мое имя. Мужчину, за которого женщина собирается замуж, она должна называть по имени.

Мысль о том, что эта в высшей степени соблазнительная женщина предлагает ему… Шелбрук изо всех сил старался сдержать новый приступ веселья.

— Перестаньте, прошу вас. Я говорю совершенно серьезно. Должна заметить, что ваше поведение меня тревожит. Сначала улыбка, потом смех мужчины, который до сих пор ни в чем подобном не был замечен.

— Я не смеюсь и не улыбаюсь, особенно в обществе, только потому, что не хочу стать добычей женщин, готовых пренебречь состоянием моих финансовых дел в обмен на мой титул. Кроме того, я не столь уж непривлекателен и давно понял, что одного этого достаточно, чтобы завоевать внимание жаждущих выйти замуж особ женского пола. — Он усмехнулся и покачал головой. — Но вы, так сказать, слеплены из другого теста. Я нахожу вашу смелость весьма интригующей.

— Но я…

— И вашу решительность тоже. Притворно робкие, кокетливые ужимки не для вас. Прямо к сути дела! Я восхищен! — Он шагнул к Джиллиан, все еще усмехаясь. — Что во мне привлекло вас, Джиллиан?

— Леди Джиллиан.

Широко раскрыв глаза, она попятилась.

— Джиллиан, — повторил он твердо. — С моей нареченной формальности неуместны.

— Я пока еще не ваша нареченная.

— Но хотите ею стать. — Шелбрук сделал еще шаг. — Причина в моем сдержанном, отчужденном поведении?

— Сейчас вы не выглядите особенно отчужденным, — съязвила Джиллиан и снова попятилась.

— Я на самом деле не такой и никогда таким не был. Леди Форестер права — у меня есть сокровенные тайны. — Он вновь сократил расстояние между ними. Джиллиан попыталась отступить еще немного, но наткнулась на диван. — Мое поведение в обществе — одна из таких тайн.

— Но я вовсе не поэтому…

— Тогда почему, Джиллиан? — Он стоял достаточно близко, чтобы дотронуться до нее, их тела почти соприкасались! — Почему именно я?

Она подняла на него глаза, голубые и ясные. Ни один художник не мог бы изобразить на полотне небеса столь чистые и сияющие! В это мгновение Ричард понял, что в любом случае не отказался бы сделать ее своей женой. Или кем-то подобным.

— Я…

Это был скорее вздох, чем слово. Шелбрук долго смотрел ей в глаза. Словно искра вспыхнула между ними… Ему вдруг захотелось без долгих размышлений заключить Джиллиан в объятия и прижаться губами к ее губам. Что это? Желание?

— Нет!

Джиллиан оттолкнула его и перебежала на другой конец комнаты.

— Ничего подобного не будет!

— Чего именно? — с глубоким вздохом спросил он.

— Вы прекрасно знаете чего. — Она нацелила на Шелбрука указующий перст. — Того самого!

— Но я ничего не сделал.

— Вы хотели сделать!

— Неужели? Вы уверены?

Джиллиан помолчала, пристально глядя на него, потом кивнула:

— Да.

— Очевидно, вы тоже очень наблюдательны. — Он скрестил руки на груди. — Но, Джиллиан, будет чертовски трудно вступить в брак без этого «того самого».

— Наш брак совсем другой.

Джиллиан скопировала позу Шелбрука и сверкнула глазами.

— Что вы разумеете под словами «совсем другой»?

— Вы великолепно понимаете, что я имею в виду. Каждый из нас станет жить своей прежней жизнью. Это будет всего лишь формальный брак.

Шелбрук недоверчиво фыркнул.

— Со мной это не пройдет.

— Но вы самый подходящий кандидат в списке!

— В каком списке?

— В списке возможных мужей.

На лице у Джиллиан появилось выражение неловкости, словно она внезапно осознала не слишком пристойную суть своего предприятия.

— У вас есть список? Это правда?

— Вы получили самые высокие рекомендации, — слабым голоском пролепетала Джиллиан.

— Черт побери!

Шелбрук большими шагами пересек комнату и, остановившись возле стола, с которого еще не убрали бутылки и тарелки, налил себе вина и одним глотком выпил его. Веселость начисто покинула его. Господи, эта женщина говорит всерьез! Мало того, она намерена выбрать мужа тем же способом, каким выбирают портниху или модистку.

— У меня есть бренди, если вы желаете чего-нибудь покрепче, — сочувственно произнесла Джиллиан.

Он не ответил.

— И что обеспечило мне первое место в списке? Я полагаю, что стою на первом месте?

— Разумеется, на первом.

— Почему же? — спросил Ричард, с любопытством глядя на Джиллиан.

— Ну… — Джиллиан обвела комнату глазами, словно надеясь найти ответ, скрытый где-нибудь в темном уголке. — Все известное мне о вас свидетельствует, что вы человек порядочный, с сильным характером, с чувством ответственности и чести и…

— Что далее?

Джиллиан виновато улыбнулась и посмотрела Ричарду в глаза.

— И вам нужны деньги.

— Продолжайте.

— Я унаследовала крупное состояние. Но чтобы получить его, мне необходимо выйти замуж до моего тридцатилетия.

— В течение двух месяцев?

Джиллиан кивнула.

— И насколько велико это состояние? — подозрительно сощурил глаза Шелбрук.

— Очень велико. — Она подошла к нему, взяла у него из руки стакан и, открыв дверцу шкафчика, достала графин с бренди. — Это завещание дальнего родственника из Америки. Оно включает корабли…

— Сколько кораблей?

— Кажется, восемь. — Джиллиан вынула из графина пробку и налила бренди. — А еще там большой участок земли, в Америке, разумеется. — Она вернула пробку на место. — И большая сумма наличными, — закончила она перечень и протянула стакан Шелбруку.

— Какая?

— Шестьсот тысяч фунтов.

Джиллиан быстро глотнула бренди, как нельзя более нуждаясь в подкреплении.

— Шестьсот тысяч… — Ричард подступил к Джиллиан, ловким движением взял у нее стакан и сделал большой глоток, но даже обжигающий вкус превосходного напитка не сразу умерил эффект, произведенный словами Джиллиан. — Шестьсот тысяч…

— Фунтов. — В голосе у Джиллиан прозвучала искушающая нотка, словно она предлагала лакомство маленькому ребенку. — И в качестве моего мужа вы получите половину этих денег.

— По английским законам все это будет моим, — уточнил Шелбрук.

Она покачала головой:

— Но не по моим условиям. Прежде всего я хочу разделить состояние пополам законным порядком и оформить соответствующие документы.

— Так. — Шелбрук явно подбирал подходящие слова. — Вы намерены купить мужа.

— Я не стала бы употреблять подобные выражения. — Джиллиан возмущенно вспыхнула. — Выгода здесь обоюдная. Вы многое выигрываете от такого соглашения: возможность поправить ваше финансовое положение, дать хорошее приданое сестрам. К тому же граф Шелбрук снова займет достойное место в обществе.

— С какой целью?

— Не понимаю вас.

Ричард посмотрел Джиллиан в глаза.

— Как вы считаете, с какой целью мужчина стремится восстановить свое состояние? Вернуть себе доброе имя?

Джиллиан смутилась:

— Но я…

— Он делает это ради того, чтобы оставить детям, своим наследникам, нечто большее, чем безнадежные долги и погубленную репутацию. По условиям предлагаемого вами брака детей быть не может. — Он покачал головой и продолжал: — Я всегда имел намерение рано или поздно жениться. У меня просто не было ни времени, ни возможностей заняться поисками подходящей жены. Если я приму ваше предложение, то вы купите не только мужа, но свободу и будущее. Мою свободу и мое будущее. — Он допил бренди и осторожно поставил стакан на стол. — При таких обстоятельствах я вынужден почтительно отклонить ваше предложение.

Он кивнул, повернулся и направился к двери.

— Подождите! — В голосе Джиллиан звучало отчаяние, и Ричард остановился. — Вы должны понять. Я очень любила мужа и дала себе слово не выходить снова замуж без любви.

Шелбрук молча ждал.

— Но у меня нет времени полюбить. И я не знаю, смогу ли. Не знаю, хочу ли полюбить.

— Я не могу согласиться на брак, предлагаемый вами, Джиллиан.

— Я знаю многих людей, вступивших в брак не по любви, они обзавелись детьми и счастливы вместе. Быть может, вы согласитесь заключить помолвку на ближайшие два месяца…

— А потом?

— Потом… когда мы лучше узнаем друг друга… возможна привязанность…

Он повернулся и внимательно присмотрелся к ней. Кажется, не только у него есть сокровенные тайны.

— Почему вам так хочется заполучить это наследство?

— Неужели вы не понимаете почему?

— Вы — дочь герцога. Эффингтоны — одна из богатейших семей страны. Зачем женщине, занимающей такое положение, даже думать о том, чтобы до конца дней делить ложе с совершенно чужим человеком?

Джиллиан помедлила с ответом, потом заносчиво вздернула подбородок.

— Это очень большое состояние?

— Не для члена семьи Эффингтон.

— Даже для члена семьи Эффингтон. — С минуту она молча смотрела на Шелбрука и огорченно вздохнула. — Вы задаете слишком много вопросов, милорд.

— Вы уже говорили об этом.

— И вынуждена повторить, — огрызнулась она. — Поскольку вы не намерены прекратить это занятие.

Джиллиан открыла графин, наполнила стакан Шелбрука, как следует пригубила и протянула ему. Ричард молча покачал головой. Джиллиан пожала плечами, сделала еще один глоток и поставила стакан на стол.

— Все мы рождаемся с определенными ожиданиями, судьбы наши так или иначе предопределены. Мой брат родился, чтобы стать следующим герцогом Роксборо. Это его судьба, его долг, и к этому его готовили всю жизнь. Мой долг как женщины заключался в том, чтобы выбрать достойного мужа. И я выбрала. — Она скрестила руки на груди и смело встретила взгляд Ричарда. — Только муж мой решил, что его долг — служить королю и родной стране. Он был убит в Испании.

— Сожалею.

— Я тоже, — просто сказала она. — Никто не ожидал, что жизнь его сложится так, он даже не успел унаследовать титул. Я осталась ни с чем. Моя семья дает мне солидное содержание, но я предпочла бы стать независимой. Нет. — Джиллиан стиснула губы, в глазах ее вспыхнула решимость. — Я жажду быть независимой! Я не в силах смириться с мыслью, что я, грубо говоря, бедная родственница, сознание этой несамостоятельности тяготит меня.

Она резко отвернулась от стола и принялась ходить по комнате.

— Имеете ли вы представление о том, каково это — знать, что ты сделала все, чего от тебя ожидали, но твоя жизнь обернулась совершенно неожиданной стороной?

— Самое общее, — пробормотал он.

— И далее, независимо от твоего материального положения, только потому, что ты женщина, у тебя нет подлинной свободы выбора. А женщина без денег в этом мире мало что может сделать. И еще того хуже, она даже не в состоянии помочь другим совершить что-то стоящее. О, разумеется, я могу устраивать свои вечера — подобные развлечения, как вы понимаете, не слишком дороги, могу знакомить художников и писателей с возможными меценатами, но сама я не в состоянии помогать им.

— Как помогает леди Форестер?

Джиллиан умолкла и уставилась на Ричарда. Потом неожиданно расхохоталась:

— Ничего подобного мне и в голову не приходило!

— Слава Богу, — произнес Шелбрук с кривой усмешкой. — Итак, вы хотите стать меценатом?

— Не совсем.

— Тогда кем же?

— Я об этом пока серьезно не задумывалась. Это всего лишь отдаленное намерение. Настолько неопределенное, что не выразишь словами.

— Все же попробуйте.

Шелбрук приблизился к Джиллиан. Запах ее духов, слабо уловимая смесь цветочного аромата и чего-то пряного, пикантного, обволакивал его. Она пристально смотрела на него, словно решая, заслуживает ли он доверия.

— Это нечто неведомое, быть может, нереальное и, как мне кажется, отчасти глупое.

— Мне хорошо знакомы идеи подобного рода… отчасти глупые.

— Возможно, я расскажу вам об этом в свое время. — Озорная улыбка тронула уголки ее губ. — Когда мы поженимся.

Ричард сжал подбородок Джиллиан между большим и указательным пальцами и посмотрел ей прямо в глаза.

— Я не женюсь на женщине, которая не хочет делить со мной постель. Я не буду мужем только на бумаге. Вы понимаете?

— Да, — с трудом сглотнув, ответила она.

— Вот и хорошо. — Ричард в очередной раз подавил желание поцеловать ее, чтобы скрепить их соглашение. А быть может, и судьбы… Он отступил на шаг. — Я скоро извещу вас о своем решении.

Джиллиан медленно кивнула. Взгляд ее стал задумчивым.

Шелбрук вышел из комнаты, из дома, не замедляя шагов до тех пор, пока не прошел по меньшей мере квартал.

Будь он проклят, если понимает, как поступить! Если бы он был настолько разумным, каким всегда считал себя, ему бы следовало немедленно принять предложение Джиллиан. В силу необходимости он человек практичный, и в данном случае промедление — непростительная глупость. Ее предложение — прямой ответ на его молитвы. Он решил бы все свои финансовые проблемы, обеспечил бы собственное будущее и будущее сестер.

К тому же брак с дочерью герцога Роксборо вернул бы уважение к его титулу и к имени его семьи. Разумеется, он и сам в последние несколько лет старался сделать это, однако восстановление чести графов Шелбруков оказалось не менее трудным делом, чем восстановление их материального достояния.

Во имя всего святого, рехнулся он, что ли? Какой упорной и ранее ему самому неизвестной чертой его личности можно объяснить идиотическое безразличие к шестистам тысячам фунтов, по меньшей мере восьми кораблям и большому земельному участку в Америке?

Неужели идея подобного брака сама по себе настолько отвратительна? И по правде говоря, неужели брак этот останется на долгое время лишь формальным? В прошлом ему не составляло особого труда завоевывать привязанность женщин, хотя его манера ухаживать, вероятно, казалась слишком старомодной. Когда они с Джиллиан поженятся, он наверняка добьется ее расположения. А может быть, даже любви.

Любовь? Что за несуразная мысль при данных обстоятельствах? Ричард Шелбрук никогда не считал любовь непременным условием брака. Да и вообще особо не размышлял о любви.

Зато он прекрасно понимал, что такое желание. И в тот момент, когда посмотрел Джиллиан в глаза, понял, что хочет эту женщину. И хотел бы, чтобы и она испытывала то же самое. Им было бы хорошо вместе.

Его удерживало не что иное, как гордость. Дьявольская гордость — вот чем он владел в избытке! Единственная вещь, которую ему не приходится воссоздавать из ничего, единственное качество, которое до сих пор удерживало его от поисков наследницы с внушительным приданым и солидным доходом.

Но и теперь он вовсе не желал, чтобы его покупали, как покупают за внешние стати породистого жеребца. Или как новое произведение искусства, пригодное лишь для показа.

Он хотел бы, чтобы эта женщина вышла за него не только из-за его имени.

Ричард поморщился. Злая ирония судьбы: женщина, которую он некогда счел заслуживающей внимания, сегодня может стать средством его спасения. Он не был уверен, что Джиллиан хоть раз вспомнила тот случай — это было давно и не сыграло никакой роли в ее жизни. Ричард тоже не вспоминал об этом досадном инциденте до сегодняшнего вечера.

Он танцевал с ней на балу во время ее первого сезона в Лондоне — танцевал, несмотря на то что она была уже официально помолвлена. Все в Лондоне знали, что она и ее жених любили друг друга с детских лет. При воспоминании о своих неприличных замечаниях, вызванных безрассудством и большим количеством выпитого вина, Ричарду стало неловко. Точные выражения, к счастью, исчезли из его памяти, но презрения в ее глазах он не забыл.

Она, разумеется, была права: он не стоил ее внимания. Он представлял собой тип законченного мерзавца и следовал по стопам своего отца.

Но теперь он стал другим человеком!

Возможно, поэтому его имя и возглавляет этот ее чертов список.

У него всего два месяца на то, чтобы убедить прелестную леди стать его женой не на бумаге, а фактически. Это нелегко — Джиллиан возвела вокруг своих чувств прочные стены. Нечасто встретишь женщину, которая говорила бы о смерти мужа, пусть и случившейся восемь лет назад, с таким полным отсутствием всяких эмоций, как леди Джиллиан. Какому мужчине удастся разрушить эти барьеры?

Обладая теми безупречными качествами, благодаря которым он попал на первую строчку ее списка, он, пожалуй, смог бы сделать это — с течением времени. Ричард был весьма изощрен в тонком искусстве обольщения — до тех пор, пока обстоятельства не превратили его в мужчину, способного согласиться на предложение Джиллиан. Еще одна насмешка судьбы! Нынешнее существование графа Шелбрука, безусловно, полно иронии.

Жаль, что так мало времени! Ричард предвидел, какие именно сложности возникнут и у него, и у нее в ближайшие дни. Огромное напряжение душевных сил, но ведь и ставка велика!

Обладал бы он более верными шансами, не будучи подходящим кандидатом? Не наделенным ни силой характера, ни чувством чести, а одной только страстью?

Страстью, порожденной любовью к жизни. Покоряющей. Почти неотразимой.

Шелбрук вдруг остановился посреди мостовой.

Разве женщины не всегда добиваются мужчин, совершенно для них неподходящих? Не этим ли объясняется удивительная привлекательность вертопрахов и отъявленных негодяев?

Быть может, ключ к сердцу холодной и невозмутимой леди Джиллиан вовсе не в руках у мужчины с теми благородными качествами, какие обеспечили ему первое место в ее списке женихов, — мужчины респектабельного, надежного и солидного, из тех, кого следует выбирать в мужья, но не в любовники?

Быть может, покорить ее сердце сможет совсем не такой мужчина, каким он сам стал сейчас, а такой, каким он был прежде?

Глава 3

— Не могу поверить, что ты это сделала! — Роберт, граф Уэстон, откинулся на спинку обитого парчой кресла, которое он много лет назад объявил своим, и забарабанил пальцами по крышке стола с видом еще более угрюмым, чем обыкновенно. — Ты даже не сочла нужным обсудить это с нами.

Кристофер, виконт Каммингс, скрестив руки на груди, прислонился спиной к каминной полке и смотрел на Джиллиан лишь чуть менее мрачно, нежели Робин.

— И не доставила нам удовольствия присутствовать при вашей беседе. Это могло быть весьма интересно.

— Именно поэтому я и не хотела, чтобы вы присутствовали, — возразила Джиллиан. — Что касается сути проблемы, то я ее уже с вами обсудила. — Она направилась к бюро, рывком выдвинула ящик, достала два листка бумаги и помахала ими. — Вот ваш совет.

Мужчины переглянулись, и Джиллиан недовольно сдвинула брови. В другое время эти молчаливые переговоры позабавили бы ее. Но сегодня она была не склонна ожидать от друзей детства ничего иного, кроме безоговорочной преданности и твердой поддержки.

— Мы не могли предположить, что ты затеяла это всерьез, — пробурчал Кит.

— Если бы я не думала об этом всерьез, зачем бы я стала просить каждого из вас снабдить меня списком потенциальных мужей?

Кит снова обменялся с Робином быстрыми взглядами. И было в этих взглядах нечто, что заставило Джиллиан по-иному оценить их помощь.

— Бог мой, мне бы следовало сразу понять! — Она посмотрела на листки у себя в руке. — Это была шутка? Розыгрыш?

Кит неловко заерзал.

Робин ответил, пряча глаза:

— Не вполне, но…

— Теперь мне все ясно. — Джиллиан переводила взгляд с изящного почерка Робина на с трудом читаемые каракули Кита. — А я-то удивлялась, с какой стати вы из всех мужчин в Лондоне выбрали именно этих.

— А чего ты еще ожидала? — раздраженно спросил Робин. — Нам не понравилась твоя идея. К тому же, говоря откровенно, найти подходящего тебе кандидата в мужья очень нелегко.

— Это тебе не в «Таттерсоллз»[1] отправиться и выбрать лошадку подходящих кровей, — поддержал Робина Кит.

— Кроме того, мы до сих пор не рассматривали мужчин с точки зрения их пригодности к двойной упряжке.

— Уму непостижимо, кого вы включили в список! — сердито воскликнула Джиллиан. — Чего стоит один виконт Рейнолдс, широко известный за игорными столами…

— И поэтому он постоянно нуждается в деньгах, — с самодовольной ухмылкой перебил ее Кит. — Прекрасная кандидатура!

— Но не для меня. — Джиллиан снова обратилась к списку. — У маркиза Данстейбла девять человек детей…

— И ему необходима жена, — назидательно произнес Робин.

— Ему нужна гувернантка, — фыркнула Джиллиан. — Наследник у него уже есть.

— Так, понятно. — Робин откашлялся. — А ты обдумывала эту проблему, Джиллиан? Возможность иметь детей?

— Уверяю тебя, что это главный предмет моих размышлений, — еле слышно произнесла она.

— В таком случае…

— Но вовсе не тот, который я хотела бы обсуждать сейчас. А намерена поговорить я вот о чем, — сказала Джиллиан, вчитываясь в текст списка и неодобрительно качая головой. — Взгляните на другие имена. Один слишком стар, другой слишком толст! Я не потерплю мужа, единственную страсть которого составляет еда. Так, вот у этого подмоченная репутация, а я не желаю перевоспитывать кутилу.

— Постой, но ведь не все же они такие. — Робин встал, подошел к Джиллиан и взял у нее список. — Чем, например, нехорош лорд Ранли?

Джиллиан подняла глаза к потолку.

— Он полный идиот. Господь вложил в его голову не больше разума, чем барану.

— А лорд Харкин?

Джиллиан посмотрела на Робина с недоверием.

— Он едва достает мне головой до подбородка. К тому же если уж мне суждено всю жизнь созерцать макушку мужа, то я предпочла бы видеть на ней волосы.

— Но это же мелочь, — пожал плечами Кит.

— Ты не мужа ищешь, — добавил Робин. — Ты ищешь святого.

— Святого, которому нужны деньги! — Джиллиан скрестила руки на груди. — Шелбрук вполне подходит.

— Даже если он и не вертопрах, каким был когда-то, то уж далеко не святой, — возразил Робин.

— Скорее он похож нераскаявшегося грешника. Это же неестественно, что его больше никогда не видят за игорным столом. Долгие годы его имя не связывают ни с одной женщиной. Я часто вижу его на светских приемах, но он держится очень замкнуто. Его унылая физиономия и отрешенный взгляд напоминают мне о многострадальных поэтах, которыми ты, Джиллиан, постоянно окружаешь себя. — Кит сощурил глаза с таким видом, словно последнего факта было бы достаточно, чтобы предать мужчину анафеме. — Ему нельзя доверять.

— Он вовсе не такой отрешенный, как ты думаешь, — тихо произнесла Джиллиан. — Кстати, если он так не по душе вам обоим, зачем вы его включили в список?

— Я не знал, что он есть в списке у Робина, — поспешил сказать Кит.

Робин бросил на него недовольный взгляд.

— У меня не было ни одного хоть мало-мальски подходящего имени.

— Вот как? Значит, ты выбирал мужчин из числа толстых, старых и глупых и полагал, что это приемлемые кандидаты?

— Я считал, что никто из них не годится, — сказал Робин.

— Включая и Шелбрука. — Кит покачал головой. — Кто в здравом уме мог подумать, что ты предложишь мужчине жениться на тебе?

— Но ведь речь идет не о любви, — с печальным вздохом сказала Джиллиан. — Это всего лишь соглашение, не более того. Брак просто позволит довести дело до конца.

— То есть получить огромную сумму. — Робин посмотрел на Джиллиан очень внимательно. — Признаться, я разочарован. Никогда бы не подумал, что ты поддашься подобному искушению!

— В таком случае ты во мне ошибался, — немного резким тоном ответила Джиллиан — сказалось напряжение последних дней, и она с трудом держала себя в руках.

Прошла всего неделя с тех пор, как поверенный ее двоюродного деда явился к ней с известием о наследстве. Джиллиан никогда не видела Джаспера Эффингтона, младшего из трех братьев ее дедушки. Все трое покинули Англию задолго до рождения родителей Джиллиан, намереваясь разбогатеть в Америке, и это им удалось.

Два старших брата обзавелись семьями, которые и унаследовали их состояния. Жена Джаспера умерла бездетной, и второй раз он не женился. Джиллиан не знала подробностей его жизни. По словам поверенного, Джаспер пожелал, чтобы его огромное состояние перешло к ней, прекрасно понимая, что младшему из детей, а тем более женщине, особо не на что рассчитывать.

Однако Джаспер не был настолько великодушен, чтобы оставить наследство незамужней женщине, даже вдове. В завещание было включено условие, что Джиллиан должна к тридцатому дню своего рождения выйти замуж.

— Сомневаюсь, что Чарлз одобрил бы это, — сказал Кит.

Робин бросил на него выразительный взгляд.

— Чарлз предпочел бы, чтобы она сама распоряжалась своей жизнью.

— Я так и делаю, — сказала Джиллиан, однако при воспоминании об утраченном счастье острая печаль пронзила ей сердце.

Чарлз, Кит, Робин и она росли вместе и крепко подружились еще до того, как поняли разницу между мальчиками и девочками и их участью в жизни. Связи, сложившиеся в детстве, сохранились до сих пор, но Робин и Кит были ее самыми близкими друзьями, а Чарлз завладел ее сердцем. Они поженились после ее первого лондонского сезона, и радость совместной жизни так запечатлелась у Джиллиан в памяти, что ни один мужчина с тех пор не вызывал у нее серьезного интереса.

Джиллиан до сих пор глубоко и остро сожалела, что не смогла отговорить Чарлза от решения купить офицерский чин в армии, но оба они были молоды и убеждены в своей неуязвимости. К ее бесконечному отчаянию, они ошиблись.

— Я сама распоряжаюсь своей жизнью, — повторила Джиллиан, точно не зная, кого она хочет убедить.

— Чарлзу едва ли пришло бы в голову, что ты можешь выйти замуж за такого человека, как Шелбрук, — настойчиво проговорил Кит.

— Мы знаем, что он предпочел бы.

Робин сделал паузу, потом кивнул Киту, который вздохнул и с видимой неохотой подошел к другу. Мужчины уставились на Джиллиан с таким видом, словно ожидали смертной казни, а она была палачом.

— Чарлз хотел бы, чтобы один из нас сделал шаг вперед, — с глубоким вздохом изрек Робин.

— Смело. — Кит расправил плечи. — И невзирая на обстоятельства.

— Обстоятельства? — Джиллиан смотрела на них во все глаза и старалась не расхохотаться: оба выглядели такими… такими… покорными.

— Вот именно. — Робин вздернул подбородок. — Законный брак.

— Неразрывные узы, — выдохнул Кит. — На всю жизнь.

Какое-то мгновение Джиллиан раздумывала, уж не предложить ли одному из них выбрать ужасную судьбу, на которую, как они свято верили, она намеревалась обречь свою жертву. Но ведь эти двое — ее самые близкие, любимые друзья…

— Я вовсе не требую, чтобы один из вас на мне женился.

На лицах обоих мужчин появилось выражение, сходное с тем, какое, должно быть, бывает у получивших помилование за минуту до казни. Они были так предсказуемы и зачастую здорово докучали Джиллиан, но она любила их как братьев — по правде сказать, Робин и Кит были ей даже ближе, чем родной брат. Их радостные физиономии вызвали у Джиллиан искреннюю улыбку, и настроение ее значительно улучшилось.

— Это достаточно сложно хотя бы потому, что одному из вас пришлось бы устраниться. И потом, как мне решить, кого выбрать?

Робин выступил вперед с самым серьезным видом.

— И все же мы готовы сделать это, Джиллиан. Если ты этого хочешь. Каждый из нас.

— Только не я! При одном только виде алтаря я утратил бы рассудок. — Кит затряс головой. — Я очень люблю тебя, Джиллиан, и всегда буду любить, но даже ради тебя я по доброй воле не…

— Кит, замолчи, пока я не покраснела от твоих льстивых заверений, — сухо прервала его излияния Джиллиан.

— Ясно. — Кит кивнул Робину. — Как раз потому я и не мог бы. — Достаточно скверно находиться сейчас рядом с ней — все равно что иметь властолюбивую сестрицу, которая то и дело приказывает тебе поправить галстук, требует, чтобы ты хорошо вел себя за столом и танцевал с женщинами, похожими на лошадь. — Пока еще я в крайнем случае могу сбежать в свой собственный дом.

— Но у тебя нет сестры, — нахмурился Робин.

— Я в ней и не нуждаюсь. У меня есть Джиллиан.

— Ну, мы ее навсегда лишимся, если она осуществит свой нелепый замысел. Шелбрук не принадлежит к тому типу мужчин, которые склонны позволять жене весело проводить время в обществе двух холостяков, независимо от того, сколько времени они с ней были друзьями.

— Чепуха, Робин, — произнесла Джиллиан, в глубине души будучи совершенно в этом не убеждена. — Мое замужество ни на йоту не изменит наших отношений.

— Посмотрим, — раздумчиво протянул Робин, — Я не знаю его лично, мне известна лишь его репутация, и я полагаю, что он скорее всего человек порядочный. Определенно не такой бездельник, каким был его отец.

— Он вечно ходит в поношенной одежде, — сообщил Кит таким тоном, словно одно это великий грех, не заслуживающий прощения.

Джиллиан и сама это заметила, но считала, что такая черта скорее свидетельствует в пользу Шелбрука. Он явно не растрачивал свои небольшие доходы на себя.

— Ясно, что Шелбрук даст согласие на этот брак, — сказал Робин.

— Он не дал согласия, — поспешила возразить Джиллиан. — Во всяком случае, пока не дал.

— Я уверен, что даст, — мрачно заявил Кит.

— Однако… — снова заговорил Робин, предварительно бросив гневный взгляд на Кита, который в ответ только передернул плечами, — однако я никак не возьму в толк, почему ты, Джиллиан, готова на любые неприятности, чтобы заполучить это наследство.

— Это очень большие деньги, — ответила она вызывающе, понимая, что объяснение звучит сегодня не многим убедительнее, чем вчера вечером.

Робин и Кит смотрели на нее выжидательно, а Джиллиан хотелось только одного: отколотить их хорошенько, как она не раз делала в детстве.

— Только вы двое могли бы меня понять, как никто другой. Должна сказать, что я разочарована. — Джиллиан стиснула руки и усилием воли постаралась говорить спокойно. Она была не готова сообщить старым друзьям, что за ее планом скрывается не что иное, как желание независимости. Главным образом потому, что план этот перед ней самой вырисовывался весьма туманно и, при детальном рассмотрении, пожалуй, казался глупым. — У вас не вызвало бы недоумения желание мужчины добиться финансовой независимости. Почему же вы не можете понять меня?

— Потому что мы тебя знаем, — многозначительно ответил Кит. — Ты никогда не скрывала своего мнения о тех, кто вступал в брак только ради денег, титулов или карьеры.

— И ты вышла замуж за Чарлза, потому что любила его, — подхватил Робин. — Да и всегда говорила, что если и выйдешь замуж снова, так только по любви.

— Обстоятельства вынудили меня изменить свою позицию.

— Не думаю, что твоя семья одобрит это, — сказал Робин, в упор глядя на Джиллиан. — А что говорит Томас об этом драконовском условии завещания?

— Он о нем не знает. Ни один из членов моей семьи не знает. И не узнает в дальнейшем. — Джиллиан ответила Робину не менее твердым взглядом. — Ты об этом ни слова никому не скажешь. И ты тоже, — обратилась она к Киту. — Если мы с Шелбруком достигнем соглашения, я предпочту, чтобы все, включая и членов семьи Эффингтон, считали, что брак заключен не по какой-либо иной причине, а исключительно…

— По любви? — договорил за нее Кит с откровенной насмешкой.

— По взаимной привязанности, — непререкаемым тоном заявила Джиллиан. — Или по иной не менее важной причине, из-за которой люди вступают в брак.

— Я обещаю молчать, но вплоть до самой свадьбы не премину считать, что твое решение безрассудно, — сказал Робин. — Запомни мои слова, Джиллиан: ты об этом пожалеешь.

— Возможно, но пожалею в приятном состоянии финансовой свободы, — с веселой улыбкой возразила Джиллиан. — Впрочем, довольно об этом. Поскольку вы упомянули Томаеа, пойдем посмотрим, какой пейзаж он мне прислал. Он никогда особенно не разбирался в искусстве, но эта вещь просто великолепна!

С этими словами она направилась через комнату к картине. Робин и Кит послушно пошли за Джиллиан и наперебой принялись высказывать свое одобрение. Полотно и в самом деле было замечательным — идиллическое изображение сельской Англии, исполненное в приглушенных зеленых тонах с яркими проблесками золотого солнечного света. Картина, полная жизни, — художник, без сомнения, вложил в свое творение сердце и душу.

«Можно сказать, что живопись выражает не душу человека, но душу Бога», — пронеслось внезапно в голове Джиллиан.

Дрожь пробежала у нее по спине, и она непроизвольно смяла листки, которые держала в руке.

— Ты скверно выглядишь. — Томас Эффингтон, маркиз Хелмсли, удобно расположился в старом, потертом кресле, небрежно вертя в руках стакан с бренди. — Снова всю ночь работал?

— Да нет, — рассеянно ответил Ричард и нанес на холст почти микроскопический лазурно-голубой мазок. — Я немного подремал перед рассветом.

— И вернулся к мольберту с восходом солнца.

— Угу.

Ричард отступил назад и критическим взором окинул полотно.

— Ты чертовски много работаешь.

— У меня нет выбора, — пробормотал Ричард. — Я должен это закончить.

То была в лучшем случае полуправда. Он, разумеется, хотел закончить картину: чем скорее она попадет в руки торговца, тем скорее будет оплачена. Еще полудюжина неоконченных работ требовала завершения. Кроме того, работа неизменно улучшала его способности думать логически.

Томас подавил вздох сожаления.

— Я все-таки до сих пор не пойму, почему ты настаиваешь на сохранении инкогнито. Ты мог бы войти в моду.

— Весьма тебе признателен, но я предпочитаю, чтобы граф Шелбрук не стал pet du jour[2]. — Ричард взял намоченную в скипидаре тряпку и вытер ею кисть. — К тому же, судя по твоим словам и по тому, что я слышал от других, а также по высоким ценам, которые начинают давать за мои картины, успех уже достигнут.

— Вероятно, однако это не твой успех, — назидательно проговорил Томас. — Художника, обретающего растущую славу, зовут Этьен Луи Туссен.

— К вашим услугам, милорд.

Ричард сделал театральный поклон.

— Если бы публика узнала, что Туссен на самом деле граф…

— Тогда бы все пропало, — перебил Томаса Ричард и бросил кисть и тряпку на исцарапанный, покрытый пятнами разноцветных красок стол. — Мы с тобой уже спорили на эту тему ранее, и мои взгляды не изменились. Более того, мое желание сохранить свое подлинное имя в тайне только укрепилось.

На лице Томаса появилось хорошо знакомое Ричарду упрямое выражение — он явно намеревался продолжить спор.

— Но послушай, теперь, когда произведения Туссена так хорошо продаются…

— …тем больше причин хранить секрет, — спокойно завершил фразу приятеля Ричард. — Ну посуди сам, Томас. Задумайся хоть на минуту. Графы играют в карты. Графы охотятся. Графы скачут верхом. Графы пускают на ветер семейные состояния и теряют доброе имя, и в свете никто не придает этому ни малейшего значения. Однако графам не положено заниматься каким-либо делом с целью честно зарабатывать на жизнь, не положено эмигрировать в нецивилизованные страны в погоне за удачей. И ни при каких обстоятельствах им нельзя становиться у мольберта. Это занятие для девочек, пока они учатся в школе, или для пожилых особ женского пола, если им надо убить свободное время. — Ричард поднял брови. — Общество относится к подобной деятельности графов точно так же, как к сочинению стихов маркизами.

— Я ничего не публиковал, — пробормотал Томас и неловко поерзал в кресле.

— И ты никому не рассказывал о своих попытках, не так ли? — рассмеялся Ричард.

— Да, но мои творения не идут ни в какое сравнение с твоими картинами.

— Да ну? Что ты имеешь в виду?

Томас приподнял стакан в шутливом приветствии.

— Твои произведения совершенны. А мои стихи — сплошная чепуха.

Ричард снова рассмеялся, но не стал возражать. Томас пописывал стишки со школьной скамьи, но, несмотря на все усилия, так и не создал за эти годы ничего значительного.

— Если бы мои стихи чего-то стоили, я не замедлил бы выкрикивать их, стоя на крыше.

— Да, но ты маркиз и наследник титула герцогов Роксборо, все деньги и влияние семьи Эффингтон в твоем распоряжении. Ты можешь заниматься чем хочешь. А мне надо восстанавливать имя и репутацию. Я зависим от капризов моды и от своих заработков. Неужели ты всерьез полагаешь, что произведения графа можно продать за ту же цену, что и творения загадочного француза?

— Наверное, нет.

— Здесь не может быть никаких «наверное». Мои работы никем не будут приняты всерьез, если я поставлю под ними собственное имя.

— Твоя гордость вынуждает тебя к молчанию не меньше, чем все остальное.

— Проклятая гордость, — произнес Ричард с горьким смехом. Он мог подшучивать над всем этим наедине с Томасом, но его задевало, что способности, высоко ценимые в неизвестном художнике, в человеке из высшего сословия в лучшем случае будут снисходительно приняты за дилетантство. — Но, знаешь, история, которую мы, а вернее, ты сочинил насчет Этьена Луи, мне очень нравится.

— Признай, что я проделал замечательно тонкую работу. — Томас улыбнулся и сделал глоток бренди. — Не то чтобы это было так уж трудно. Вовремя ввернутое пояснение, уместное замечание, и…

— Voila![3] — Ричард произнес это слово с подчеркнутым французским акцентом. — Перед нами Этьен Луи Туссен, единственный уцелевший отпрыск знатной французской семьи, казненной во время революции. Он был вывезен из страны преданными слугами и теперь проводит дни, занимаясь живописью со страстью, свойственной его предкам, а ночи, ах, mon ami[4], его ночи…

— Это был блестящий штрих, — сказал Томас, улыбаясь еще шире.

— В самом деле блестящий! Для человека, которого никто в глаза не видел, репутация прекрасного любовника — истинная удача.

— Благодарю тебя. — Томас пожал плечами с преувеличенной скромностью. — Каждый делает что может. Должен заметить, что все вышло очень забавно. Я смог оценить это, когда подслушал разговор женщин, обсуждающих чары неотразимого Этьена Луи. Жаль, что я не слышу подобных разговоров о графе Шелбруке. Не настало ли время подыскать для тебя подходящую пару?

Знает ли Томас о наследстве Джиллиан и условии его получения?

— Последнее, в чем я нуждаюсь именно теперь, — это еще одна женщина. Сестры, да еще тетушка… право, вокруг меня более чем достаточно женщин. К тому же подходящую невесту, которая пренебрегла бы моими финансовыми затруднениями, найти нелегко. — Ричард умолк. Если Томас в курсе дела о наследстве, то сейчас самый подходящий случай упомянуть об этом. Но друг молчал, и Ричард заподозрил, что тот ничего не знает о предложении сестры. — Довольно о женщинах, Томас, иди сюда и посмотри.

— У тебя огромный талант, мой друг, — негромко произнес Томас. — Твое мастерство совершенствуется с каждой картиной. Эта вещь чудо как хороша.

— Не просто хороша, а великолепна!

— Твоя скромность так же велика, как и талант.

— Скромность бесполезна, когда живешь, укрывшись в тени другого имени.

— Я хотел бы, чтобы ты позволил мне поговорить с Джиллиан. Она обладает большим влиянием в обществе и никогда не выдаст твою тайну.

Голос Томаса звучал чуточку слишком безразлично. В свете происшедшего накануне вечером Ричард почти забыл о том, что одна из его картин принадлежит теперь Джиллиан, и поддержал разговор с той же деланно безразличной интонацией, как и Томас.

— Ах да, овдовевшая красавица леди Джиллиан. Однако, как я уже говорил, мне нет необходимости осложнять жизнь отношениями с еще одной женщиной, даже если она может быть весьма полезной. Повторяю, я не хочу, чтобы ты посвящал свою сестру в мои дела. Ведь ты уважаешь мои желания, не так ли?

Помолчав, Томас ответил:

— Да… Разумеется.

— Ты не рассказывал сестре о моем творчестве?

— Нет… Никогда.

— И не просил пригласить меня на один из ее вечеров?

— Конечно, нет!

— Значит, не ты посоветовал ей пригласить меня на вчерашний прием.

— Вчерашний? Конечно, нет. — Томас нахмурился. — А ты там был?

— Да, был, но…

— Она пригласила тебя? И ты пришел. — Лицо у Томаса просияло. — Я считаю, что это большая удача.

— Почему?

— Ну, это очевидно… — Томас помолчал. — А чье имя стояло в билете?

— Графа Шелбрука. Приглашение пришло через моего поверенного.

— Клянусь, что не имел к этому никакого отношения!

— Верю. — Ричард занялся последней кистью, которую следовало очистить, но краем глаза наблюдал за Томасом. — Это был интересный вечер.

— Вот как?

— Обилие увлекательных дискуссий, необычные гости и к тому же одно странное совпадение.

— Да? — с явным смущением произнес Томас.

— Только ты один можешь себе представить мое удивление, когда я обнаружил в гостиной один из своих пейзажей.

— Одну из твоих картин?

— Это, да в придачу неожиданное приглашение на вечер, — ну, тебе, конечно, понятно, что я начал гадать, не раскрыт ли мой секрет.

— Конечно. — На лице у Томаса было написано мрачное предчувствие. — Так и оказалось?

— Вовсе нет. Но я был поражен, услышав сведения, совершенно для меня неожиданные. — Ричард доверительно приблизился к Томасу, словно собирался сообщить ему нечто особо секретное. — Тебе известно, что у леди Джиллиан есть еще брат, помимо тебя?

Вид у Томаса был самый растерянный.

— О чем ты? У Джиллиан нет больше братьев.

— Нет? — Ричард широко раскрыл глаза в ироническом изумлении. — По крайней мере еще один должен быть.

— Откуда?

— Но это же очевидно, старина! — Ричард, выпрямившись, устремил на Томаса пронизывающий взгляд. — Если у нее только один брат, тогда братом, который послал ей мою картину, должен быть ты. А мы оба знаем, что ты никогда не поступил бы против моего желания и не сделал этого.

С минуту Томас стоял молча с видом человека, все еще держащего в руке топор, но отрицающего, что это он срубил дерево, которое лежит у его ног.

— Черт побери, Ричард! — Он одним глотком допил бренди. — Ты бы никогда об этом не узнал, если бы Джиллиан не пригласила тебя в свой салон. Кто мог предвидеть такое?

Ричард приподнял брови, явно ожидая продолжения.

— Так и быть, я покаюсь. — Томас широкими шагами подошел к старому, расшатанному столу, заставленному глиняными кувшинами для красок, заваленному тряпками и прочими атрибутами живописца, и нашел среди всего этого бутылку не особенно хорошего бренди. — Я должен был что-то предпринять. Так больше не могло продолжаться.

— Томас, — угрожающе произнес Ричард, но Томас пренебрег предупреждением.

— Нет, уж на этот раз выслушай меня. Ты проводишь целые дни и большинство ночей, занимаясь живописью в этой чертовой дыре…

— Послушай, дыра, конечно, убогая, но не такая уж плохая. Кстати, принадлежит она тебе.

— Ничего хорошего в ней нет! — отрезал Томас. — Когда ты не занимаешься писанием своих картин, то посещаешь какие попало светские приемы просто для того, чтобы выбирать объекты для твоих портретов…

— И эти, как ты выразился, объекты очень даже хорошо платят, — снова перебил приятеля Ричард.

— Само собой, платят они хорошо. Ты пишешь по памяти, в которой примечательным образом не удерживаются слишком длинные носы, пятна на физиономиях или нездоровый цвет лица. — Томас налил себе еще бренди и протянул бутылку Ричарду. — А когда уезжаешь из Лондона, ты творишь в деревне, занимаясь совершенно абсурдными делами вроде того, что помогаешь своим арендаторам убирать урожай…

— В это время года — сеять.

Ричард вынул из стакана несколько тонких кистей, смутно припоминая, что где-то тут у него был другой стакан, вполне приличный, потом бросил их на стол, пересек комнату и взял бутылку.

— Не имеет значения. Ты или в поле, или лазаешь через заборы, или пытаешься починить крышу Шелбрук-Мэнора…

— Должен же кто-то это делать.

— Да, но не обязательно ты! — Томас перевел дух и продолжал: — Джиллиан может рекомендовать твои работы…

— Работы Туссена.

— …твои работы людям, которые в состоянии обеспечить тебе карьеру. На твои картины появится спрос. Ты сможешь требовать за них сколько пожелаешь. — Томас протянул свой стакан Ричарду. — У тебя наконец будут деньги, на которые ты сможешь нанять работников починить крышу или сделать что-нибудь другое.

— Очень хорошо.

— Очень хорошо? — Томас подозрительно сощурился. — Что ты хочешь сказать этим твоим «очень хорошо»? Я и раньше предлагал подключить Джиллиан, но ты отказывался в неопределенных выражениях. Почему же ты теперь не возражаешь? Что ты задумал, Ричард?

— Ровным счетом ничего. Просто набрался ума-разума, вот и все. Ты прав: леди Джиллиан может оказать большую помощь в моих делах.

Что сказал бы Томас, узнай он, какую огромную помощь собирается оказать Ричарду его сестра, согласись тот на ее авантюру?

— Я прав? — На губах у Томаса появилась слабая улыбка. — Разумеется, прав.

— Итак. — Ричард отпил большой глоток бренди, стараясь не сравнивать его с тем прекрасным напитком, который пробовал прошлым вечером. — Расскажи мне о ней, об этой твоей сестре.

— Ну… сестра как сестра. Сам понимаешь, у тебя же есть сестры. — Томас пожал плечами. — Даже не знаю, что тебе сказать. Она очень неглупая и даже красивая… для ее возраста…

— Очень красивая.

— Упрямая и волевая, вся в Эффингтонов.

— А почему она снова не вышла замуж? — спросил Ричард таким тоном, словно не придавал этому особого значения.

Томас молча уставился в свой стакан, некоторое время размышляя над ответом.

— Видишь ли, она очень любила Чарлза. Любила с детских лет. Его гибель нанесла ей крайне болезненный удар. — Томас поднял глаза. — Джиллиан очень долго не могла прийти в себя после смерти мужа. Родители беспокоились, что она уже никогда не станет такой, как была.

— Она со временем пришла в себя, но мне кажется, стала более замкнутой и сдержанной, чем прежде.

Томас согласно кивнул.

— Невозможно угадать, что Джиллиан думает или чувствует. Во всяком случае, для меня это так. Быть может, ее друзья…

— Уэстон и Каммингс?

— Они трое, нет, четверо, включая Чарлза, можно сказать, выросли вместе. Я частенько думал, уж не в них ли причина того, что Джиллиан не выходит замуж вторично.

Ричард повращал в руке стакан с бренди, светло-янтарная жидкость обволокла стеклянные стенки.

— Как я понимаю, ее муж даже не успел стать наследником семейного состояния.

— Ей чертовски не повезло. Джиллиан заслуживала лучшей участи. Она получает помощь от семьи, но сумма эта не слишком велика. Мать мучается из-за того, что она не принимает большего. Я сам не понимаю, в чем тут дело. Джиллиан редко говорит об этом, но я подозреваю, что она предпочла бы совсем ничего не брать.

— Ясно, — негромко отозвался Ричард, припомнив пылкие рассуждения Джиллиан прошлым вечером. Быть может, она попросту тяготится милосердием родственников и как раз по этой причине так желает получить наследство американского деда.

— Мне пора уходить. — Томас взглянул на новую картину. — Я полагаю, эта вещь еще не совсем готова для того, чтобы я взял ее с собой.

— Да, она как следует высохнет только к концу недели. Тогда ты ее и заберешь. Я ожидаю, что она принесет достаточно денег, чтобы расплатиться с прислугой в Шелбрук-Мэноре за три месяца, не меньше.

— Ты мог бы также приобрести новый смокинг. — Маркиз с неодобрительной гримасой посмотрел на стакан у себя в руке. — И бутылку бренди лучшего качества.

— Кажется, ты без особых возражений пил и этот.

— Уж не обижайся, но я пил его исключительно из вежливости.

Томас прикончил напиток и поставил стакан на стол.

— Верное доказательство настоящей дружбы, — насмешливо проговорил Ричард.

Но Томас и в самом деле был его самым близким, а говоря по правде — единственным другом и соучастником заговора. Оба дружили со школьной скамьи, но редко виделись до тех пор, пока не умер отец Ричарда. После этого они возобновили знакомство и стали близки, как родные братья.

Этьен Луи Туссен появился на свет три года назад, когда Ричард бился над тем, чтобы превратить запущенное родовое имение в процветающее. Именно Томас первый предложил, чтобы Ричард попытался использовать псевдоним ради получения дохода от продажи картин, в котором в тот период времени отчаянно нуждался.

Теперь Томас переправлял полотна Ричарда поверенному, а тот в свою очередь доставлял их торговцу произведениями искусства. Оплата проделывала обратный путь тем же конспиративным способом. Оба приятеля были убеждены, что только такой засекреченный путь обеспечивает анонимность Ричарду.

— Томас, не забудь, прошу тебя, на этот раз вычесть из гонорара, который останется после уплаты комиссионных, деньги за аренду помещения.

Томас закатил глаза. Вопрос об аренде тоже вызывал между ними бесконечные споры.

— Это помещение стоило мне меньше, чем я когда-либо платил за приличную лошадь. Я могу себе позволить…

— И тем не менее я не…

— Ладно, ладно, понял.

Томас вздохнул с видом вынужденной покорности и направился к выходу.

— Ты мог бы по крайней мере позволить мне найти для тебя более приличное обиталище.

— Это меня полностью устраивает — и здесь отличный свет. К тому же, — с усмешкой добавил Ричард, — я полюбил эту, как ты выражаешься, чертову дыру. Она вполне соответствует моему образу жизни.

То была огромная комната, занимающая весь верхний этаж торгового здания в не слишком фешенебельном, но вполне приличном районе на окраине деловой части города. Она служила и студией, и домом, удовлетворяя запросы человека, живущего в одиночестве. Сестры и тетка Ричарда постоянно проживали в сельской местности, в фамильном замке Шелбрук-Мэнор, но работа требовала присутствия Ричарда в Лондоне. Семья не проявляла интереса к источникам его пока еще небольшого дохода, и Ричарда такое положение дел более чем устраивало.

Томас купил дом без ведома друга и с неизменной настойчивостью утверждал, что арендная плата за остальные помещения здания давным-давно перекрыла расходы на покупку всего дома.

— Твоя проклятая гордость в конце концов тебя погубит, Ричард.

— Увидим. — Ричард посмотрел другу в глаза. — Настанет день, когда я возмещу тебе все траты.

— Я в этом не сомневаюсь. И не сомневаюсь, что окажись ты на моем месте, то сделал бы для меня то же самое. — Томас уже открыл дверь, но внезапно повернулся к Ричарду и озабоченно спросил: — А как у тебя сейчас с финансами?

— Было бы лучше, если бы я мог работать быстрее. — Он небрежно передернул плечами с видом полной уверенности в своей правоте. — Тогда бы я получал больше, в особенности за те портреты, на которых я избегаю изображать наименее приятные черты внешности.

— Именно благодаря этому Этьен Луи добьется успеха. — Томас рассмеялся, и Ричард присоединился к нему.

Друзья обменялись еще несколькими замечаниями, и Томас отбыл.

Настроение у Ричарда мгновенно испортилось. Разумеется, продажа картин дает возможность оплачивать часть счетов, но даже при том, что цены на его полотна растут, этого недостаточно. В расстройстве чувств Ричард обеими руками взъерошил волосы. Получается, что независимо от того, чем он занимается и насколько упорно работает, у него нет сколько-нибудь значительного улучшения дел по сравнению с тем, что было год назад. Или два. Или пять. Крупная сумма денег — вот что ему необходимо, причем поступление должно быть единовременным, а не частями и со значительными перерывами, как это происходит теперь, сильно ограничивая его финансовые возможности.

Предложение Джиллиан решило бы все его проблемы, но он не может безоговорочно принять ее условия. Если они поженятся, это должен быть брак во всех смыслах слова — на меньшее он не согласен.

Ричард снял законченную картину с мольберта и бережно прислонил к стене. Джиллиан говорила, что не знает, сможет ли она кого-нибудь снова полюбить. Ричард не сомневался в своих способностях завоевать благосклонность женщины, однако слишком важные вещи для них обоих были поставлены на карту, чтобы рисковать.

Прошло немало времени с тех пор, как граф Шелбрук мог считаться покорителем сердец многих леди в Лондоне. Теперь ему для настойчивого ухаживания недоставало терпения, и не было стремления ни к чему более серьезному, нежели чисто физическое влечение, быстро вспыхивающее и столь же быстро угасающее. Но тем не менее бн не утратил до сих пор искусства нежной страсти, которому был обязан в молодости своей репутацией прекрасного любовника, хотя в последние годы ему нечасто приходилось применять его.

Скандальная мысль, промелькнувшая у него в голове вчера вечером, все еще пряталась где-то в глубине сознания; то было скорее неясное намерение, и притом не слишком благочестивое. Поведи он себя как ловелас, каким был когда-то, он не просто был бы вычеркнут из списка Джиллиан, но изменил бы ее мнение о себе как о подходящем супруге. Ричард с сожалением вздохнул. Он подозревал, что назад дороги нет — его характер слишком сильно изменился, и, по правде говоря, к себе прежнему он относился с чувством раскаяния и неприязни.

Джиллиан не была невинной девочкой, только-только со школьной скамьи; не была она и перезрелой девицей, жаждущей во что бы то ни стало выйти замуж. Она, возможно, могла бы дать согласие на подлинный брак из желания получить наследство, но при одной мысли о ее возможном нерасположении к нему Ричарда начинало мутить. Как же завоевать ее? Это требовало долгих и мучительных размышлений.

Он рассеянно выбрал из груды в углу большой загрунтованный холст и поместил его на мольберт. Ему необходим точный план, вот в чем все дело.

Лучше всего начать работать. Ничто так не помогало ему думать, как погружение в новую картину, словно сам акт творчества высвобождал более практическую часть разума для решения возникшей проблемы. Да и деньги нужны. В данный момент его наличность даже слегка не приближалась к шестистам тысячам фунтов, восьми, или сколько их там, кораблям и обширным земельным угодьям в Америке.

Ричард смотрел на чистый холст, и замысел будущей картины постепенно вырисовывался в его мозгу. Пейзажи вошли в моду, и не трудно будет продать еще один, но по какой-то необъяснимой причине сейчас Ричарду захотелось написать портрет.

И перед его мысленным взором стояло только одно лицо.

Глава 4

Настойчивый стук разносился по всему дому.

Джиллиан спускалась по парадной лестнице, одной рукой держась за перила, а другой запахивая халат. Кто в этот час ночи мог требовать, чтобы его впустили? Она вглядывалась сквозь сумрак в круглое пятно света, отбрасываемое зажженным канделябром, который держал стоящий у двери дворецкий.

Уилкинс возился с дверными запорами и бормотал невнятные слова, которые Джиллиан никогда не была в состоянии разобрать, хоть и слышала их годами. Уилкинс был отлично вышколенным слугой и выполнял свои обязанности образцово, за исключением тех случаев, когда выходил из милости у миссис Уилкинс, поварихи Джиллиан, когда позволял себе выпить несколько лишних рюмочек хереса или был разбужен, как сейчас, среди ночи.

Дворецкий наконец-то распахнул дверь — со злостью, но не шире, чем требовалось; потом, видимо, вспомнив о своем положении, вытянулся во весь рост, чтобы посмотреть сверху вниз на того, кто имел смелость пробудить весь дом от глубокого сна. Уилкинс был мастером смотреть свысока и обретал в таких случаях надменность вопреки недостаткам фигуры. Ростом он едва доходил Джиллиан до подбородка и невероятно напоминал внешним видом толстенького заносчивого гнома.

Джиллиан остановилась на середине лестницы и подождала, чтобы узнать, понадобится ли ее вмешательство или она может вернуться в постель. Вполне могло быть, что стучался всего лишь запоздалый гуляка, перепутав двери. Уилкинс говорил негромко и совершенно благопристойно, хотя разобрать его слова Джиллиан не могла. Он отвернулся от полуоткрытой двери и посмотрел на хозяйку.

— Миледи, к вам визитер.

— Визитер? В такой час?

— Должен ли я сообщить ему, что вы не принимаете гостей? — спросил Уилкинс таким тоном, словно ему не в новинку было приветствовать ночных визитеров, будучи полуодетым и в ночном колпаке с кисточкой.

— Поскольку он стоит за дверью и слышит каждое наше слово, это будет неловко. — Джиллиан подавила зевок и спустилась по лестнице еще на несколько ступенек. — Первым долгом выясните, кто он.

— Очень хорошо, миледи, — пробурчал Уилкинс и снова повернулся к двери.

Дверь без предупреждения распахнулась во всю ширь, наградив округлую фигуру Уилкинса глухим ударом.

— Простите меня, старина. Надо следить за тем, где вы стоите. Впредь будьте осторожнее. — Шелбрук прошел мимо дворецкого и поклонился Джиллиан. — Добрый вечер.

Джиллиан в полном изумлении широко раскрыла глаза.

— Вечер миновал несколько часов назад. Скоро рассветет.

— Правда? — Ричард расплылся в улыбке и взъерошил свои и без того растрепанные волосы. — Подумать только! А я-то гадаю, что это случилось с ночью!

— Большинство из нас провели ее во сне в наших постелях, — резко заметила Джиллиан.

— В нашей… постели?

Глаза их встретились, и в одно мгновение совершенно невинные слова обрели иной смысл, который Джиллиан не собиралась в них вкладывать.

— В постелях, — поправила она.

— Именно так я и сказал.

Шелбрук взял ее руку и поднес к губам. Подбородок и щеки его покрывала щетина, и Джиллиан нашла ее прикосновение неожиданно интимным и возбуждающим.

— Нет, — возразила она чуть хрипловато, не в силах отвести глаза. — Вы сказали «в постели», а я — «в постелях», во множественном числе. Каждый в своей.

— Я оговорился, извините. — Он провел губами по ее руке, и у Джиллиан перехватило дыхание. — Надеюсь, я не причинил вам беспокойство.

— Разумеется, нет.

Глаза у него были глубокие, волнующие и, казалось, притягивали к себе.

— Я все равно не могла уснуть.

— Какая жалость!

Его взгляд скользнул по телу Джиллиан чересчур дерзко. Она вдруг заметила, что халат у нее распахнулся, а тонкая ночная рубашка, надетая под ним, мало что оставляла воображению.

— Зачем вы пришли?

Джиллиан немного отступила и запахнула халат поплотнее.

— Я пришел сообщить вам свой ответ.

Шелбрук сцепил руки за спиной и направился в гостиную.

— Ваш ответ? Сейчас?

— Он у меня все время на уме, — бросил Шелбрук через плечо. — Подозреваю, что и вы не могли уснуть как раз из-за этого.

— Вовсе нет. — Господи, у этого человека недостаток денег восполняется избытком самоуверенности! Джиллиан последовала за ним. — Я, кажется, что-то не то съела за обедом. Или слишком устала, чтобы уснуть. Или матрас немного…

— Джиллиан. — Он повернулся так быстро, что она едва не столкнулась с ним. — Я очень много думал над вашим предложением.

— Ну и как? — спросила она с гулко забившимся сердцем.

— Самое большое препятствие к нашему браку заключается в ваших условиях. Брак лишь по названию — чушь, я не могу на него согласиться.

— Да, но…

— Однако, если память мне не изменяет, вы предлагали, чтобы оставшиеся два месяца мы провели, стараясь получше узнать друг друга и находясь в состоянии, так сказать, пробной помолвки…

— На самом деле я не…

— …в надежде, что к концу этого времени вы поймете, что я не столь уж отвратителен для вас.

— Я не говорила, что вы мне отвратительны!

— Прошу прощения, я хотел сказать, что вам не будет противно делить со мной постель. Это, пожалуй, более точное выражение, не правда ли?

— Да. — Джиллиан тряхнула головой. — Нет.

— Понятно. — Он поднял брови. — Значит, вы переменили мнение и готовы стать моей женой в полном смысле слова.

— Нет! — Ричард бросил на Джиллиан вопросительный взгляд. Она нетерпеливо помотала головой. — Какая досада, милорд, вы меня совершенно сбили с толку.

— Разве? — спросил он с весьма довольным видом.

— Да, именно так.

Джиллиан отвернулась, крепко зажмурилась и прижала два пальца к точке на лбу как раз над переносицей, силясь предотвратить нежелательное сердцебиение, которое, как она знала, может начаться в любую секунду.

— У вас болит голова? — сочувственно спросил Ричард.

— Пока нет, — отрезала Джиллиан, — но, кажется, скоро заболит.

— Позвольте мне.

Ричард подошел к ней сзади и, прежде чем Джиллиан успела произнести хоть слово, легко прикоснулся к ее вискам. Она вздрогнула и открыла глаза.

— Что это вы себе…

— Я пытаюсь помочь вам, — сказал он, легонько притягивая ее к себе. — Расслабьтесь, Джиллиан. — Его пальцы делали едва ощутимые круги по ее голове. — Обещаю вам не кусаться.

— Я ничуть не боялась, что вы меня укусите, — пробормотала она, выпрямляясь, чтобы не касаться его груди.

— Жаль. — Ричард театрально вздохнул. — Было время, когда женщины опасались моих укусов, да и кое-чего еще. Очевидно, я изменился.

— Я знаю. — У него были удивительные руки. — Я знаю о вас все.

— Все?

— Все, что для меня важно.

Она слегка откинула голову, чтобы ему легче было совершать целебную процедуру.

— Вот как?

— Конечно. Я бы никогда не заговорила с мужчиной о столь важном деле, как замужество, не узнав о нем все, что могу.

Однако она не имела представления, что он может делать такие вещи, как сейчас. Глаза у Джиллиан закрылись сами собой.

— Это было бы глупо.

— М-м-м…

Джиллиан было трудно произнести осмысленную фразу. Все ее мысли словно растворялись от его прикосновений.

— Вашей голове сейчас легче?

— Угу…

Джиллиан, расслабившись, слегка прислонилась к Ричарду и отдалась поразительному ощущению, которое вызывали его пальцы.

— Я очень рад, что сумел помочь, — прозвучал у Джиллиан над ухом его негромкий голос.

Где-то в глубине сознания, в той его части, что не была затуманена приятными эмоциями, у Джиллиан возникла мысль, что голова Шелбрука очень близко склонилась к ней, что его движения довольно-таки интимны и что бывшему ловеласу, пусть и переменившемуся, ничего не стоит начать целовать ее шею, плечи или…

— Ну вот. — Ричард опустил руки и отступил так внезапно, что Джиллиан с трудом сохранила равновесие. Смутное чувство разочарования охватило ее, но она прогнала его и постаралась овладеть собой. — Теперь о нашем соглашении.

— Ах да, вы сказали, что приняли решение. — Она повернулась к нему. — И что же это…

Он отступил от нее не настолько далеко, как она предполагала, — меньше чем на шаг, и ее глаза теперь находились на уровне его рта. Красивый рот, губы полные, твердо очерченные и, вероятно, очень теплые. Это определенно рот донжуана, и не важно, изменился его обладатель или нет. Скольких женщин целовали эти губы? Покоряли их? Доставляли наслаждение?

— Джиллиан?

Намек на улыбку чуть изогнул уголки его рта, словно он угадал, о чем она сейчас думает. Джиллиан посмотрела ему прямо в глаза:

— Да?

Веселость мгновенно исчезла из его взгляда. Он смотрел на Джиллиан так, словно видел впервые, — глаза стали темными, напряженными и такими же влекущими, как и губы. Не изведанная до сих пор боль вспыхнула в ней. Она бы душу отдала ради этих глаз! Ради того, чтобы его руки обнимали ее. Пожертвовала бы честью, чтобы почувствовать вкус его губ…

— Джиллиан?

Голос прозвучал чуть хрипло, будто Ричард понял ее желание и разделял его.

— Ричард, я… — Она запнулась. — Я…

— Я считаю, что мы, быть может, отлично подойдем друг другу как муж и жена.

— Ваша жена.

Жена Ричарда.

Жена Чарлза.

Чувство вины, сильное, мгновенное и острое, охватило Джиллиан, ударом отдалось в груди. Она задохнулась и отступила.

— Джиллиан, что…

Она обхватила себя руками, быстро повернулась и пересекла комнату, борясь с возрастающим с каждой секундой паническим страхом. Как могла она подумать о предательстве по отношению к единственному человеку, которого любила, и любила всегда? Многие мужчины добивались ее благосклонности после смерти мужа, но их попытки к сближению не встречали ни одобрения, ни поощрения с ее стороны. За все эти годы вдовства она ни разу не хотела, чтобы мужчина поцеловал ее, не ждала его прикосновений, не жаждала его объятий.

— Джиллиан?

Она глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться, что удалось с некоторым трудом, потом улыбнулась Ричарду отчужденной улыбкой, как будто этого момента близости между ними и не было.

— Итак, милорд, каково же ваше решение?

Ричард сощурился и долгую, тягостную минуту пристально разглядывал ее. Джиллиан заставила себя выдержать этот взгляд.

— Ну что ж, хорошо. Я был бы глупцом, если бы не признал, насколько значительно это наследство улучшило бы условия моей жизни. И поэтому я хотел бы… как это лучше сказать… — Он покачал головой, обдумывая, какое выбрать выражение. — «Ухаживать», пожалуй, не вполне подходящее слово.

— Не важно, я понимаю, — быстро проговорила Джиллиан.

— И вы принимаете те единственные условия, на которых этот брак может состояться?

Джиллиан вздернула голову и твердо ответила:

— Принимаю.

— Отлично. Есть, однако, еще одно. — Он сделал паузу, как бы взвешивая то, что собирался сказать. — Если к концу отведенного нам времени мы решим, что свадьбы не будет, то вы теряете свое наследство, а я просто остаюсь ни с чем.

— Так же, как и я, — коротко заметила Джиллиан.

— Да, но вы не находитесь в таком отчаянно скверном финансовом положении, как я, не так ли? В конце концов, у вас есть богатые родственники, которые в случае необходимости придут вам на помощь.

Джиллиан почувствовала, как в ней поднимается раздражение.

— Я предпочитаю не зависеть от своей семьи.

— Это как вам угодно, но если вы можете решать, стоит ли вам воспользоваться преимуществами вашего выбора, то я со своей стороны могу впустую потратить следующие два месяца, пытаясь обольстить вас.

— Обольстить меня?

— А как бы вы это назвали?

— Я полагаю, мы сошлись на «ухаживании», — с обидой возразила Джиллиан.

— Независимо от того, как это называть, результат один: либо мы женимся и получаем наследство, либо не женимся, и тогда я остаюсь ни с чем, зря потратив время и труды.

— Надеюсь, это окажется для вас не столь уж неприятно и тягостно, — сердито сдвинув брови, отрезала Джиллиан. — Уж не хотите ли вы, чтобы я компенсировала вам потраченное время? Заплатила бы вам?

— Никоим образом, — ответил Ричард, явно оскорбившись.

Оказывается, он обиделся! Если кто и должен считать себя обиженным, так это она. Само предположение, что она собирается нанять кого-то, кто должен ее обольщать — или ухаживать за ней, какая разница? — абсурдно, грубо и…

— Я оскорблен тем, что вы могли подумать нечто подобное!

— Вы оскорблены? — изумилась Джиллиан.

— Вот именно. Если бы я был такого сорта мужчиной, который ожидает платы за то, чтобы соблазнить вас…

— Вы не будете соблазнять меня!

— …тогда я не попал бы в ваш список и тем более не возглавил бы его, не так ли?

— Нет! То есть, разумеется, нет. Во всяком случае, я так не считаю. Ах, Боже мой, опять вы довели меня до этого!

Джиллиан принялась с силой растирать пульсирующую жилку на лбу.

Шелбрук подошел к ней.

— Вы позволите мне…

— Нет! — Джиллиан протестующим жестом выставила вперед руку. Только не хватало к волнению, вызванному его словами, присоединить одурманивающее действие его прикосновений. — Лучше скажите мне, чего вы хотите?

— Очень хорошо. — Ричард некоторое время помолчал. — Поскольку вы заявили, что постарались узнать обо мне как можно больше, то, вероятно, осведомлены, что я — единственная опора четырех сестер. Все они, за исключением одной, находятся в брачном возрасте, а старшей следовало бы уже давным-давно выйти замуж. Это моя вина, однако денег на приданое не было. В деревне к тому же очень мало подходящих претендентов. — Он глубоко вздохнул. — Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы позволили старшей из сестер — ее зовут Эммой — пожить у вас некоторое время.

— Ричард, я не смогу оплатить расходы на сезон для молодой женщины, — подавленно произнесла Джиллиан.

— Я и не прошу вас об этом, — поспешил он заверить ее. — Но если вы согласитесь сопровождать ее, обеспечивать приглашения на те приемы, на которых бываете сами, и позволите ей присутствовать на ваших собственных вечерах, это сослужит добрую службу. Даст Бог, она найдет кого-нибудь. Эмма вполне привлекательна и весьма неглупа.

— Но если мы с вами так и не поженимся, как же быть с приданым?

— Что-нибудь придумаю, — пожав плечами, сказал Ричард. — Я изобретателен.

В сущности, он просил немногого, особенно если учесть, чего требовала от него она. По линии Эффингтонов Джиллиан обладала множеством родственников, но родных сестер у нее не было, только двоюродные, и обзавестись кем-то вроде младшей сестры, пусть и ненадолго, было бы приятно.

— Я с удовольствием приму к себе вашу сестру.

— Благодарю вас. — Он взял ее руку в свои ладони. — Независимо от того, чем завершится наша сделка, я буду вечно вам признателен.

— Вы намерены поцеловать меня? — спросила Джиллиан неуверенно, сама удивляясь своему волнению.

— Не только намерен, но и хочу целовать вас. Лучшего способа скрепить наше соглашение и быть не может. Но не сегодня.

— Как угодно. — Джиллиан медленно и спокойно высвободила руку: ей не хотелось, чтобы Ричард объяснил этот ее жест чувством облегчения или, наоборот, разочарования.

Уголки его губ дрогнули, словно он догадался о ее чувствах и старался сдержать улыбку.

— Я собираюсь в деревню в конце этой недели, — сказал он, направляясь к двери. — Когда вернусь, привезу с собой Эмму.

— Долго вы там пробудете? — поинтересовалась Джиллиан, следуя за ним.

— А вам уже меня недостает?

— Не говорите чепухи. Я просто не знаю, как мы будем преуспевать с этим вашим…

— Обольщением?

— Ухаживанием, — твердо произнесла она, — если вас здесь не будет.

— Я уеду не больше чем на день или два. Кстати, вы, наверное, будете на маскараде у леди Форестер?

Джиллиан невольно рассмеялась:

— Я и помыслить не могу пропустить хоть один из ее маскарадов! Никогда в точности не знаешь, кого или что там разоблачат. Вы тоже поедете?

— Только если встречу там вас. — Шелбрук кивнул. — До встречи.

Он повернулся и, прежде чем Джиллиан успела вымолвить хоть слово, вышел из комнаты. Вслед за тем, как с громким стуком захлопнулась входная дверь, Джиллиан услышала негромкие голоса. Минуту спустя на пороге возник Уилкинс.

— Это все, миледи, или вы ждете еще гостей? Если так, я с вашего соизволения разбужу миссис Уилкинс, и она, если нужно, приготовит закуску.

Чересчур вежливый тон подчеркивал саркастический оттенок короткой речи дворецкого. Джиллиан ответила ему в соответствующем тоне:

— Нет, благодарю вас, это можно отложить до следующего раза.

— Прекрасно.

Уилкинс пренебрежительным фырканьем выразил свое неодобрение по поводу происшедшего и удалился с высокомерным видом, каковой разительно не соответствовал его ночному колпаку. Джиллиан глубоко вздохнула и опустилась на мягкий диван. Вероятно, она должна была бы почувствовать облегчение от того, что Шелбрук принял ее предложение, но пока не могла толком осознать, чем это чревато.

Сможет ли она стать ему настоящей женой? Делить с ним жизнь? Постель? Иметь от него детей?

Джиллиан встала и принялась ходить по комнате. Пожалуй, стоило бы выбрать из списка кого-нибудь другого. Пусть не такого привлекательного, не способного прикосновением рук довести ее до состояния полной расслабленности или подчинить ее волю одним только пристальным взглядом. Такого, кто принял бы тот вариант брака, какой она предлагала изначально, получил бы за это половину ее состояния и был бы более чем счастлив.

А как же ее счастье?

Этот вопрос поставил Джиллиан в тупик — мысль о собственном счастье не приходила ей в голову. Как она может быть счастлива без Чарлза? Любая возможность стать счастливой умерла вместе с ним восемь долгих лет назад. Ни один мужчина не завладеет больше ее сердцем — никогда, никогда! Она этого не допустит. Она не в состоянии полюбить другого.

Любовь? Странная мысль. Любовь не играет никакой роли в ее соглашении с Ричардом. Это чистой воды сделка, и не более того. Многие ее друзья и подруги вступали в брак без любви, и большинство этих браков оказались вполне благополучными. И она должна поступить так же.

Джиллиан гнала от себя беспокойную мысль о том, что делить с Ричардом постель, видимо, не столь уж неприятно. Она всегда считала, что ни с одним мужчиной у нее не может быть такой волшебной близости, какая была с Чарлзом. Однако сегодняшней ночью был момент, когда она хотела… чего? Джиллиан обхватила себя руками за плечи, словно ей стало холодно.

То, что произошло нынче ночью, было, само собой, продиктовано не более чем желанием сделать отношения между ними приемлемыми. Ведь она старалась убедить себя, что может стать Ричарду такой женой, какую он хочет, верно? Старалась пробудить в себе чувство привязанности. Именно здесь следует искать ответ.

И снова ее охватило чувство вины. Нет! Почти неудержимое желание, которое она испытывала в присутствии Ричарда, было следствием ее многолетнего одиночества, не более того. Она может выйти за него и выполнять супружеские обязанности, однако никогда не пожелает ни одного мужчину так, как Чарлза.

Ричард разглядывал миниатюрный портрет на мольберте. В прошлом он пробовал рисовать миниатюры, так как они дорого оплачивались, но в конце концов пришел к выводу, что эта работа требует скорее технического мастерства, нежели подлинного искусства. Такие приемы больше подходят женщинам, привычным к хитросплетениям вязания на спицах и рисованию акварелью, чем серьезным художникам. Ричард порой задумывался над тем, не обязан ли он таким пренебрежением к миниатюре собственному неприятию кропотливой работы, но тем не менее предпочитал писать крупными мазками.

Миниатюра — подходящий жанр, если работу требуется выполнить поскорее, а именно так обстояло дело в данном случае. Ричард провел за мольбертом большую часть ночи, а последующий затем визит к Джиллиан позволил ему завершить портрет.

Голубые, словно лед, глаза смотрели на него. Нет, не такие, холодные как лед, — скорее, отчужденные и сдержанные. Если глаза и в самом деле зеркало души, то душа Джиллиан закрыта для постороннего вторжения. Показалось ему или и вправду нынче ночью было мгновение — всего лишь мгновение, — когда душа ее приоткрылась? Ричард рассеянно потер подбородок и откинулся назад, механически опершись для равновесия на не слишком надежный табурет, снова сосредоточив все внимание на крошечном портрете. Он не мог бы объяснить, почему придал ее глазам этот оттенок ледянбй голубизны. Очевидно, гордость заставила его сделать это. Он не собирался брать в жены женщину, которой был бы нужен лишь для того, чтобы добиться практической цели. Нет, он хотел, чтобы жена испытывала желание, жаждала поцелуев, томилась по его ласкам. Не столь уж велика цена в обмен на всю его жизнь.

Испытывала ли Джиллиан подобное желание хоть раз за долгие годы после смерти мужа? Ричард не помнил никаких сплетен насчет нее и какого-то мужчины. Или мужчин. И Томас наверняка упомянул бы о любовных связях сестры.

Неужели никто не делил с ней ложе, кроме мужа? У Ричарда стеснило грудь — он, пожалуй, знал ответ на этот вопрос. Черт возьми, эта женщина почти девственна! Он терпеть не мог девственниц и никогда ни с одной из них не вступал в связь. С ними необходимо соблюдать исключительную деликатность как в постели, так и в любом другом отношении. Ричард предпочитал женщин опытных.

Само собой разумеется, в обычном, житейском смысле слова Джиллиан не девственница, а вдова. Но, опять-таки в чисто практическом смысле, существует ли значительная разница между невинной девушкой и женщиной, которая не была в близких отношениях с мужчиной почти десять лет?

Улыбка играла на лице у той, на кого он сейчас смотрел, как если бы сам портрет забавляла эта дилемма. Он мог бы изобразить ее такой, но это не соответствовало действительности. Ричард не сомневался, что Джиллиан не находит ничего смешного в создавшейся ситуации. Быть может, и ее гордость задета тем, что она вынуждена выходить замуж по финансовым соображениям? Он до сих пор не понимал, почему она так стремится получить это наследство, хотя вряд ли бы стал осуждать ее за отказ лишиться подобного состояния.

Ричард снова взглянул на портрет. Эту работу следовало бы считать пустым времяпрепровождением. Наверное, стоило потратить время на нечто более выгодное, но по некой абсурдной причине — или по шести сотням тысяч причин, ни одну из которых нельзя назвать абсурдной, — лицо Джиллиан оставалось в его воображении, заслонив собой любой другой сюжет, какой он мог бы перенести на полотно.

Может, подарить ей эту миниатюру? Скрепить их соглашение памятным подарком. Абсурдная мысль! Откуда у графа Шелбрука деньги на такой дорогой подарок?

Нет, это невозможно. Такой поступок в высшей степени возбудил бы ее любопытство. Однако соблазнительно до крайности. Ричарду понравилась оценка его работы Джиллиан.

Ричард осторожно, держа за самые края, снял медальон с мольберта и вгляделся в него. Почему бы не отдать его Джиллиан? Не напрямую, разумеется. Попросить Томаса, объяснив другу, что написал портрет в знак признательности за доброе мнение о его пейзаже. Нет, Томас этому ни за что не поверит. Задаст не меньше вопросов, чем его сестра. Что за семейка! Любопытство у них в крови.

А почему бы миниатюру не мог послать сам Этьен Луи Туссен?

В самом деле, почему? Пусть даже произведения самых модных художников никогда не продавались иначе как через посредников, это еще не резон, чтобы Туссен не мог послать Джиллиан миниатюру без участия агента или какой-либо галереи. В конце концов, она похвалила его работу, а ее слово, несомненно, принесет пользу его карьере художника. Что может быть более приемлемо для выражения благодарности? В этом случае нет ничего лучше подобного подарка на память. Простой жест вежливости.

Ричард усмехнулся, но подавил желание рассмеяться и вместо этого зевнул. Он понимал, что та же самая гордость, из-за которой он не хотел незамедлительно дать Джиллиан согласие на брак, подтолкнула его сделать ей такой подарок. Гордость — это единственное, чего он не утратил вместе со своим состоянием. Вероятно, в один прекрасный день она послужит причиной его гибели.

Он улыбнулся портрету, который все еще держал в руке. В один прекрасный день — возможно. Но если повезет, то не сегодня.

Глава 5

— Греческая муза. Меньшего я и не ожидал.

Высокий джентльмен в маске склонился перед ней в глубоком поклоне.

— Вот как, милорд? — Джиллиан протянула руку с достоинством, хотя у нее сильно забилось сердце. Голос Ричарда она узнала бы где угодно, даже в суете многолюдного костюмированного бала у леди Форестер. — Вы говорите, муза?

— Совершенно верно, — ответил джентльмен, беря ее руку и поднося к губам.

— Всего лишь муза? — продолжала Джиллиан неожиданным для себя самой кокетливым тоном. — Почему не богиня?

— Богиня повелевает. — Он отпустил ее руку. Глаза блестели в прорезях маски, и он долго смотрел на Джиллиан. На ней было простое платье в греческом стиле, опоясанное по талии золотым шнуром и заколотое на плечах позолоченными булавками. Волосы собраны в высокую прическу и перевиты золотой лентой. В этом самом платье она появлялась здесь в прошлом и позапрошлом году, но испытующему взгляду Шелбрука оно казалось совершенно новым и особенным. — А муза вдохновляет.

— И я вдохновляю? — с вызовом запрокинув голову, спросила она.

— Даже очень.

Джиллиан задержала дыхание. Сегодня ее уже второй раз называли вдохновительницей. Ответить Ричарду она не успела.

— Добрый вечер, лорд Шелбрук, — произнес Робин, возникая рядом с Джиллиан.

— Лорд Шелбрук, — кивнув, сказал Кит, возникая с другой стороны от нее.

Господи, она совершенно забыла о Робине и Ките! Оба сопровождали ее нынче вечером, как почти на любой прием в течение последних лет, но сейчас Джиллиан впервые пожалела, что не приехала на бал одна.

— Лорд Уэстон, лорд Каммингс, — в свою очередь, проговорил Ричард.

Далее последовало довольно продолжительное молчание. Мужчины присматривались друг к другу и, как бы готовясь к смертельной битве, взвешивали преимущества и слабости противника. При других обстоятельствах все это выглядело бы попросту комично: Робин был одет в форму римского солдата, Кит — в костюм французского мушкетера, а Ричард появился на балу в том же одеянии, в каком присутствовал в салоне Джиллиан. Верхнюю часть лица у всех троих закрывала черная полумаска — de rigueur[5] для гостей-мужчин на ежегодных маскарадах у леди Форестер.

Джиллиан чуть слышно застонала. Таким образом, вечер, как она и предполагала, пошел вкривь и вкось. В последние дни она старалась избегать Робина и Кита — с того вечера, как рассказала им о своем намерении выйти замуж за Ричарда, — однако каждый из них счел нужным нанести ей отдельный визит в тщетном стремлении убедить ее в ошибочности предпринимаемого шага. В данную минуту их неодобрение выражалось хоть и молча, но совершенно очевидно.

— Любопытный выбор костюма, милорд, — заговорил наконец Кит. — Кого именно вы намеревались изобразить?

— Кого именно? — переспросил Ричард и, широко раскинув руки, оглядел собственный костюм сверху донизу: нельзя было сказать, что платье его выглядело поношенным, но явно знавало лучшие дни. — Да разве это не очевидно? Я изображаю обнищавшего графа, задумавшего жениться на богатой наследнице.

Джиллиан прерывисто вздохнула.

Робин сощурился, а Кит, напротив, широко раскрыл глаза.

Ричард расхохотался.

Быть может, Джиллиан поразил самый звук его смеха, естественного и непринужденного. Или выражение лиц двух ее близких друзей. Или то мгновение, когда глаза Ричарда встретились с ее глазами и Джиллиан явственно увидела, что он ей подмигнул. Сознание абсурдности происходящего прямо-таки забурлило в ней, и она присоединилась к смеху Шелбрука.

— Это вовсе не смешно, — с достоинством произнес Робин.

— Ни в малейшей степени, — поддержал друга Кит, сдвинув брови.

— Разумеется, смешно. Пожалуй, в истории еще не бывало легионера, столь изумленного, и мушкетера, до такой степени растерянного. — Джиллиан понизила голос и наклонилась к своим друзьям. — И я должна сказать, что вы оба того заслуживаете. С того самого момента, как я посвятила вас в свою тайну, вы обращаетесь со мной так, словно в голове у меня нет ни капли мозгов. Я устала от этого. Мне начинает казаться, что я и в самом деле приняла глупое решение…

— Джиллиан, — перебил ее Робин, — мы никогда…

— Позволю себе заметить, что ты не нуждаешься… — вмешался Кит, не дав приятелю договорить.

— …и оно заключалось в том, что я доверилась вам обоим! — закончила Джиллиан и, повернувшись к Ричарду, одарила его сияющей улыбкой. — Милорд, здесь очень жарко и душно, и я попросила бы вас сопроводить меня туда, где можно глотнуть свежего воздуха.

— Всегда к вашим услугам. — Ричард взял ее под руку. — Всего хорошего, джентльмены.

Джиллиан небрежно кивнула и рядом с Ричардом стала пробираться сквозь толпу гостей, прочь от вытаращившего глаза римлянина и разинувшего рот мушкетера.

— Простите, Джиллиан. — Ричард ближе наклонился к ней, чтобы она услышала его слова среди шума маскарада. — Я просто не мог удержаться. Они держались такими рьяными защитниками вашей чести и взирали на меня с таким осуждением… О Боже! — Он остановился и уставился на нее. — Выходит, они узнали? Узнали о вашем наследстве?

— Я сказала им, — со вздохом отозвалась Джиллиан. — Но помочь они не в состоянии.

— Неужели? — Ричард поднял брови. — Меня весьма удивляет, что ни тот ни другой не предложил вам выйти за него замуж.

— Они предлагали.

— Ах вот как?

Он снова взял Джиллиан под руку, и они направились к двери в дальнем конце комнаты.

Было совершенно бессмысленно пытаться что-то объяснять ему здесь. К тому же она вовсе не хотела, чтобы весь Лондон узнал из неуместно громкого разговора в их с Шелбруком соглашении. Джиллиан уже заметила несколько любопытных взглядов, брошенных в их сторону. Все привыкли постоянно видеть ее только в сопровождении Робина и Кита, а Ричарда обычно воспринимали как некую безмолвную фигуру, не принимающую участия в великосветской жизни.

Они прошли через бальный зал, битком набитый веселящейся публикой в самых разнообразных костюмах, от изысканных до смехотворных, обогнули площадку для танцев и направились к распахнутой двери, через которую праздничная толпа переливалась на пышно разукрашенную террасу.

Дом леди Форестер был отлично приспособлен для грандиозных развлечений. Хозяйка обставляла свои званые вечера с поистине театральной изобретательностью — даже за пределами самого дома. Легкие фонарики, словно бы танцуя от малейших дуновений ветерка, указывали дорогу в сад, к тем укромным уголкам, которых искали гости, жаждущие уединиться. Огромные вазы были полны цветов, а балюстрады украшены гирляндами из лент. Повсюду сновали облаченные в домино слуги, предлагая освежающие напитки.

Присутствующие должны были соответствовать обстановке. Хозяйка просила — более того, требовала, — чтобы мужчины надевали маски. Правила для женщин были, правда, менее строгими: они должны иметь маску при себе, но надевать ее не обязательно. Маска Джиллиан висела на шнурке у нее на запястье.

— Здесь такая же толкотня, — оглядевшись, заметил Ричард. — Идемте сюда.

Он проводил Джиллиан к лестнице, ведущей в сад. Вымощенная камнем дорожка окружала большой пруд с негромко журчащим посредине фонтаном. Узкие тропинки ответвлялись от круговой дорожки на точно отмеренных расстояниях. Мраморные статуи — большие, значительно больше человеческого роста — возвышались повсюду словно безмолвные белые стражи. У первого поворота стояла каменная скамья, заслоненная огромной скульптурой ровно настолько, чтобы создавать ощущение уединенности, но не обстановку для тайного свидания.

— Как вы считаете, кто-нибудь заметит нас здесь?

— Я считаю, что любой заметит нас двоих где угодно. Особенно когда мы гуляем по саду. А сад леди Форестер пользуется чудовищной репутацией. — Джиллиан улыбнулась и прислонилась спиной к статуе. — Ходят слухи, что любые виды амурных деяний имели здесь место.

— Нужно ли мне опасаться испортить вашу репутацию?

— У меня нет никакой особой репутации. Во всяком случае, такой, как у некоторых женщин, чьи имена я могла бы назвать.

— А почему нет?

— Почему? — Она посмотрела на него с недоверием. — Право, Ричард, вы задаете большей частью неожиданные вопросы.

— Я просто стараюсь побольше узнать о вас, — возразил он, пожав плечами. — Вы очень красивая женщина, много времени проводите в окружении художников и писателей. Странно, почему вы до сих пор не поддались обаянию удачно построенной фразы или соблазнительного мазка кисти?

— Соблазнительного мазка кисти? — Джиллиан рассмеялась. — Вы и в самом деле знаете, как удачно строить фразу.

— Всего лишь делаю попытки, — улыбнулся Ричард. — Но я с трудом могу поверить, что ни один поэт не написал ни строчки о звездах ваших глаз…

— Быть может, «Оду к Джиллиан»?

— …и ни один художник не пробовал запечатлеть вашу душу на полотне.

— На полотне? — Как странно, что он упомянул об этом. Как раз сегодня она получила свой миниатюрный портрет от французского художника, пейзаж которого так восхитил ее. Она собиралась принести миниатюру с собой сегодня вечером, показать ее Ричарду и узнать его мнение. Во всяком случае, им было бы о чем поговорить, кроме как о самих себе, однако в последнюю минуту Джиллиан передумала. В крошечном изображении было нечто, тронувшее ее до глубины души. Чувство — пожалуй, она была в этом почти уверена. И кроме того, Джиллиан не могла предвидеть реакции Ричарда. Он кажется необыкновенно проницательным. У нее еще будет время показать ему миниатюру попозже. — Не говорите чепухи.

— Итак, нет ни художников, — произнес он беспечно, — ни поэтов…

— Нет.

— Ни композиторов, ни политиков…

— Нет. Ричард…

— Ни мясников, ни булочников…

— Нет! Никого! Честное слово, Ричард. — Джиллиан подавила досадливый вздох. — У меня нет… то есть я хотела сказать…

— У вас нет репутации.

— Вот именно! — выпалила она сердито. — Вы удовлетворены?

— Более чем. Хотя… — он покачал головой в комическом отчаянии, — нам стоило бы подумать и о моей репутации.

— О вашей?

— Раньше она у меня была, как вы знаете, — напомнил он. — К тому же весьма впечатляющая. Но посмотрите на меня теперь! Я нахожусь в пользующемся дурной репутацией саду наедине с женщиной безо всякой репутации, и ни у кого не возникнет по этому поводу задней мысли, так как все считают, что я изменился. Человек чести, открывающий ваш список женихов! Я прямо-таки слышу шепот: «С ним она в безопасности». — В голосе Ричарда прозвучала грустная нота. — К какому печальному итогу я пришел!

— Напротив, дела не так плохи. Ведь сегодня вечером вы громко смеялись и, так сказать, вышли из тени на свет. Уверяю вас, что все и каждый на балу в эти самые минуты сплетничают о нас.

— Вы так думаете? — с надеждой спросил он.

Джиллиан подавила смех и кивнула с вполне серьезным видом:

— Да, именно так я и думаю.

— В таком случае мне больше нечего терять. — Игривые интонации в его голосе исчезли. — И я больше не намерен терпеть это положение вещей, черт побери! Ни единой минуты.

Джиллиан почувствовала неловкость.

— Ричард, что вы собираетесь…

Быстрым движением он сорвал с себя маску с таким видом, словно сбежал из тюрьмы и наконец почувствовал себя в безопасности, убрал волосы со лба и, подставив лицо свежему ветерку, жадно вдохнул ночной воздух.

— Так гораздо лучше. Терпеть не могу маски — не выношу, когда что-то давит мне на лицо. — Его передернуло. — Как вам кажется, леди Форестер выгонит меня за то, что я снял маску?

Джиллиан, прищурившись, сделала вид, будто обдумывает создавшееся положение.

— Вероятно. Ведь это непростительное нарушение правил! Я слышала, как она говорила, что для нее нет ничего более привлекательного, чем загадочный мужчина.

— Отсюда и ее пристрастие к сокровенным тайнам.

— А также ко многому другому. — Джиллиан улыбнулась и покачала головой. — Она, вероятно, права. Что может быть более загадочным и интригующим, нежели мужчина, у которого есть свои секреты? Или мужчина в маске, неузнаваемый? Он может оказаться кем угодно! Нищим, принцем или…

— Он может быть попросту опасным.

— На мой взгляд, это только усиливает впечатление, — небрежно пожав плечами, возразила Джиллиан.

Ричард поставил ногу на скамейку, оперся локтем на колено и сжал руки.

— Неужели для женщин типично испытывать подобный интерес?

— Леди Форестер не относится к разряду типичных женщин.

— И вы тоже. — Ричард посмотрел на нее очень внимательно. — Хотелось бы вам встретиться с таким мужчиной?

— Мне? Я никогда не задумывалась над этим. Разумеется, я могу понять… — А в самом деле, хотела бы она чего-то подобного? Общения с загадочным незнакомцем с кучей секретов. Опасным и неотразимым. У нее никогда не было такой возможности. Джиллиан снова покачала головой: — Конечно, нет.

— Вы предпочитаете узнать о мужчине все, что можно, прежде чем заговорить с ним о браке?

— В свое время мне это казалось вполне разумным, — пробормотала Джиллиан смущенно: слова Ричарда неожиданно приобрели грубоватый и многозначительный смысл.

— И весьма практичным. — Ричард задумчиво кивнул. — Почему вы не обратились к Уэстону или Каммингсу? Их вы знаете всю жизнь.

— О, я никогда не предложила бы ни тому ни другому ничего подобного, — быстро ответила она.

— Однако вы предложили нечто подобное мне?

— Я неточно выразила свою мысль. Видимо, я слишком хорошо их знаю. Они мне как братья. К тому же я подозреваю, что Кит сейчас вступил в романтические отношения с весьма привлекательной пастушкой, которую приметил уже давно, а Робин пытается решить вопрос, обзавестись ли женой прямо немедленно или на годик отложить.

— Однако они очень заботливо к вам относятся.

— А я — к ним, но…

— И я предполагаю, любой из них мог бы вступить с вами в тот брак, какого вы желаете.

— А какого я желаю?

— Номинального.

— Да, это верно… — Джиллиан отвела взгляд и отступила от статуи. — И такого не должно быть, да?

— Это зависит от вас. — Ричард, убрал ногу со скамейки и приблизился к Джиллиан.

У нее гулко забилось сердце. Он собирается поцеловать ее? Ей вдруг стало страшно.

— Правда?

У Джиллиан пересохло в горле. Она машинально облизнула губы. Ричард посмотрел сначала на них, потом взглянул Джиллиан в глаза.

— Разве не так?

Джиллиан захотелось убежать, повернуться и ускользнуть в ночь, но, кажется, она была не в состоянии двигаться и даже дышать.

Ричард очень близко наклонился к ней — его губы совсем рядом с ее губами.

— Джиллиан.

— Да? — шепотом отозвалась она.

Пусть бы он поцеловал ее — и все само собой решилось бы раз и навсегда. Она узнала бы наверняка, сможет ли стать ему такой женой, какую он хочет.

— У меня страшно пересохло горло. Вы не возражали бы против бокала шампанского?

— Шампанского? — Джиллиан обрела голос. — Вы предлагаете мне шампанского?

Уголки его губ слегка приподнялись.

— Если вы не предпочитаете другой напиток.

— Нет, — ответила она на удивление резким тоном, — никоим образом.

— Очень хорошо. Я найду вас здесь, когда вернусь?

— Конечно.

— Прекрасно. — Он сделал шаг-другой и вдруг остановился. — Джиллиан, я…

— Да?

— Впрочем, сейчас это не имеет значения.

Ричард повернулся и пошел той же дорогой, какой они оба пришли сюда. Джиллиан смотрела ему вслед, пока он не поднялся по лестнице. Негодяй! Почему он не поцеловал ее? Но это, наверное, к лучшему. Поцелуи пока ни к чему — она ведь почти не знает его. И едва понимает себя. Тем не менее чувство облегчения почему-то смешивалось с разочарованием.

Она не виделась с Шелбруком после его раннего вчерашнего визита, но думала о нем почти постоянно, как и о тех противоречивых ощущениях, которые испытывала от взгляда его темных глаз или легкого прикосновения. Или от ожидания поцелуя.

Заложив руки за спину, Джиллиан принялась ходить мимо скамейки. Она не в силах избавиться от обуревающих ее противоречивых мыслей и эмоций. Не может отделаться от гнетущего чувства вины перед Чарлзом и от приступов необъяснимого страха, возникающих, едва Ричард подступает к ней слишком близко. За годы вдовства ни один мужчина так не влиял на нее. Джиллиан чувствовала себя уверенно и твердо, пока они с Ричардом обменивались шутками и легковесными замечаниями, но когда их слова приобретали потаенный смысл, а глаза Ричарда встречались с ее глазами, она словно превращалась в неуверенную в себе, нервную, совсем неопытную девушку. Она пыталась уверить себя, что ее реакция объясняется необычностью ситуации, необходимостью через два месяца вступить в брак с почти незнакомым человеком, но чем дальше, тем сильнее подозревала во всем этом нечто большее.

Может, и в самом деле это чувство вины? Или страх?

Внезапно Джиллиан замерла на месте и невидящими глазами уставилась в темноту. В последние минуты их разговора с Ричардом она неоднократно вспоминала о Чарлзе. Что, если ее ощущения мало связаны с мужем, а самым тесным образом с ней самой? Что, если Чарлз — всего лишь удобный повод избежать… чего? Жизни?

Или Ричарда?

Есть что-то в этом человеке, к которому ее влечет с той же легкостью, с какой речной поток уносит упавший в него лист.

Неотвратимое. И интригующее?

Вопреки тому, что она говорила Шелбруку, хочет ли она их близости? Желает ли какая-то ее часть мужчину загадочного? Ричард, пожалуй, вовсе не загадочен, однако совсем не такой, каким она себе его представляла. Разве одно это не служит поводом для влечения?

И боязни?

Как ее угораздило попасть в эту путаницу? Она всего лишь хотела получить наследство, а вместе с ним — независимость и возможность полностью уплатить долг чести. Теперь же она была не уверена, какой выигрыш привлекает ее больше.

Наследство или мужчина?

Пропади оно пропадом, он должен был ее поцеловать! Он явно хотел этого. Почему же он так внезапно оставил свои намерения?

Потому что когда посмотрел ей в глаза, то увидел в них испуг животного, попавшего в западню. Потому что он никогда ни одной женщине не навязывал своих чувств.

Ему было нужно, чтобы и она хотела его!

Шелбрук взбежал по лестнице на террасу и остановился, поискав глазами определенного покроя черный плащ, треуголку и белую маску, — на маскараде в такие венецианские костюмы были одеты лакеи. Несколько минут назад их тут суетилась целая дюжина. Куда они все запропастились?

Ричард со вздохом принялся обходить террасу. Ко всему прочему Джиллиан даже не упомянула о миниатюре. Она ее получила: Ричард отказался платить наемному посыльному до тех пор, пока тот не принесет от ворчливого дворецкого леди Марли расписку в получении.

Обнаружив наконец лакея с подносом шампанского, он поманил его к себе. Тот немедленно двинулся навстречу.

Что, если миниатюра ей не понравилась? Показалась недостаточно похожей или, того хуже, плохо выполненной? Как это выяснить?

Лакей пробирался к нему сквозь толпу, осторожно обходя одного гостя за другим. Странная фантастическая фигура в черной шляпе и белой маске.

Он, разумеется, не может прямо спросить ее об этом. В конце концов, портрет послал Туссен, а не Шелбрук. К сожалению, Туссен не мог задать вопрос. Разве что послать записку.

Слуга добрался до него и протянул поднос. Ричард потянулся было за бокалами, но вдруг застыл в полной неподвижности, и рука его повисла в воздухе.

— Что-нибудь не так, милорд? — спросил лакей.

Этот персонаж в плаще, шляпе и белой маске мог быть кем угодно — нищим, принцем или… художником? На маскараде костюм — необходимость. Непременная. Само собой, приходится надевать и чертову маску. И всегда есть возможность разоблачения. Опасность, безусловно, велика для его гордости и его тайны. Но, как говорится, игра стоит свеч. И еще: кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— Нет-нет, все в порядке. — Ричард улыбнулся слуге самым дружелюбным образом. — На самом деле все может обернуться куда лучше, чем я мог надеяться.

Глава 6

Это было безумием.

Ричард прогнал от себя досадную мысль, хотя в ней заключалась истинная правда. Вплоть до сегодняшнего времени роль его в качестве Туссена была неодушевленной и почти лишенной риска. То, что он намеревался сделать сейчас, носило иной характер. В последний раз получше приладив ненавистную маску, он вышел в сад.

Ричард нашел Джиллиан там, где оставил: она ходила взад-вперед мимо скамейки и при его появлении удивленно подняла глаза.

Что ему теперь делать? Он не продумал, как себя вести и что говорить, — всего лишь позаимствовал у слуги костюм. Хорошо хоть сообразил прихватить заодно и поднос.

Джиллиан посмотрела на единственный бокал.

— Вас послал лорд Шелбрук?

Ричард молча кивнул.

— Я ожидала, что он сам принесет шампанское, — негромко проговорила она. — Видимо, его кто-то задержал… — Она взяла с подноса бокал и повернулась было, чтобы отойти, но, спохватившись, сказала с улыбкой: — Благодарю вас.

То было любезно высказанное разрешение удалиться, но суть дела от этого не менялась. Ричарду требовалось совсем иное, однако, скажите на милость, как этого добиться? Как продолжить разговор? Вернее, как продолжил бы его Туссен?

Джиллиан прошла до конца скамейки с видом глубокой задумчивости. Ричард и Томас придумали биографию Туссена, но Ричард никогда не думал, что ему придется, переодевшись, представлять его — тем более сегодня вечером.

Джиллиан развернулась в его сторону — и остановилась, чуть сдвинув брови.

— Да?

Мужчина, обожаемый женщинами…

— Что-нибудь еще, мадам?

Джиллиан опасливо шагнула назад, и тут Ричард сообразил, что если в бальном зале или на хорошо освещенной террасе костюм домино выглядит среди толпы гостей весело и привлекательно, то здесь, в темном саду, белая маска и черный плащ приобретают вид угрожающий, а вовсе не романтичный.

Понизив голос, он заговорил с заметным французским акцентом:

— Вы не должны бояться меня, мадам.

— Я и не боюсь.

Ричард видел по выражению ее глаз, что она говорит неправду, и подумал, сколько времени пройдет, пока в ответ на ее крик сбегутся на помощь слуги, — Сейчас я, право, должна…

— Позвольте представиться, — со вздохом произнес Ричард и поставил поднос на скамейку.

— Вряд ли стоит…

— Мое имя Этьен Луи Туссен, — поспешил он произнести с глубоким и, как он надеялся, изысканным, как у галантного француза, поклоном.

— Не могу поверить… — Джиллиан широко раскрыла глаза. — Художник?

— Никто иной.

— Вы прекрасный мастер, — сказала она с искренним восхищением.

— Это правда, — признал он с подчеркнутым самодовольством.

Джиллиан слегка улыбнулась:

— И чрезвычайно скромный.

Ричард передернул плечами.

— Скромность — это жеманство, которое я не могу себе позволить. Я должен чувствовать себя свободным и сбросить с себя оковы условности, чтобы создавать великие произведения.

Оковы условности? Ричард едва не застонал вслух.

— Понимаю. — Несколько секунд Джиллиан молча изучала его. — А миниатюра, которую вы прислали мне сегодня, — великое произведение?

— Вы подлинный знаток такого рода вещей, мадам. Вот и скажите, каково ваше мнение? — спросил он таким тоном, словно ее суждение ничего не значило.

— Сделано очень мило.

— Мило сделано? — В негодовании Ричард забыл о своем французском акценте, но тут же спохватился. — Так говорят ребенку, когда он первый раз в жизни нарисует пони.

— О, это гораздо лучше, чем первое изображение пони! — со смехом в голосе сказала Джиллиан.

— Очень рад, что вы так думаете, мадам, — сухо отозвался он.

— Такое точное сходство, а ведь я не позировала вам.

— Я достойный наблюдатель жизни и много раз вас видел. В карете на улице, в парке на верховой прогулке, в бальных залах.

Мило сделано? Точное сходство? Что это за оценки? Ричард, в сущности, не знал, что хотел бы от нее услышать, но уж, во всяком случае, не это.

Джиллиан в задумчивости пригубила шампанское.

— Миниатюра поразила меня, поскольку чрезвычайно тонко раскрывает мой характер.

Настроение у Ричарда поднялось.

— Хороший портрет таким и должен быть. Тогда, даже бегло взглянув на него, вы воскликнете; «Mais oui[6], это она!» Я хотел не только перенести на медальон вашу внешнюю красоту, но передать вашу душу.

— Вы ничего не знаете о моей душе, — с легким смешком возразила Джиллиан.

— О нет, я знаю. Мир художников — это глубоко чувствующий мир. Все, кого вы с таким тонким тактом представляли потенциальным меценатам, говорили об очаровании и уме леди Марли. Ваши поступки открывают вашу душу. Так же, как и ваши глаза.

— Неужели? И вы смогли узнать по глазам мою душу с другого конца бального зала? У вас замечательное зрение. Если только… — Она внимательнее присмотрелась к нему. — Если только мы с вами не встречались ранее при других обстоятельствах.

— Вы не забыли бы такую встречу.

— Не сомневаюсь. — Джиллиан смягчила улыбкой некоторую ироничность тона. — Впрочем, в этом костюме вы могли сойти за кого угодно.

— Вы правы. Я мог бы оказаться королем или крестьянином, но я всего лишь Этьен Луи Туссен.

— Всего лишь?

Он не отозвался на это замечание и, заложив руки за спину, медленно обошел Джиллиан.

— Скажите мне, мадам, вы согласны, что мне удалось передать в портрете вашу душу?

— Вероятно… — начала Джиллиан и, помолчав секунду, продолжала; — Пожалуй, вы даже немного переусердствовали в этом.

— Отразить в глазах звезды небесные, если вы их там видите, значит, по-вашему, переусердствовать? Придать на портрете губам цвет спелых вишен — таких спелых, словно из них вот-вот брызнет сок, — это, по-вашему, тоже излишество? — Он остановился прямо перед Джиллиан. — Наделить изображаемую плоть красками лета — так, что вам покажется, будто, коснувшись ее, вы ощутите живое тепло, — это тоже значит переусердствовать?

— Да, — твердо произнесла Джиллиан. — Это значит переусердствовать. Как правило, я не оспариваю вольностей, допускаемых художниками, и, надеюсь, хорошо понимаю природу творческого выражения. Большинство миниатюр — не более чем подарки на память. Но манера, в которой вы написали этот портрет, заключает в себе нечто глубоко личное, интимное.

— Что вы разумеете, говоря об интимном?

— Я не смогу, вероятно, точно выразить словами это, однако, когда я смотрю на портрет… — Джиллиан нетерпеливо тряхнула головой. — Словом, мне кажется, он говорит обо мне больше, чем я хотела бы. Такова мера вашего таланта, я это понимаю, но это беспокоит и даже нервирует. — На лице у Джиллиан появилось выражение некоторой растерянности. Он стоял совсем близко, всего в нескольких дюймах от нее, но Джиллиан не отступила. — Вы утверждаете, что мы не знакомы?

— Только в моих мечтах, ma cherie[7].

Глаза Джиллиан широко раскрылись в ответ на это неожиданное проявление нежности, и она рассмеялась:

— Мсье, я вовсе не ваша дорогая…

— К моему бесконечному огорчению.

— И никогда не стану ею.

Взгляд у нее был твердый, осанка уверенная и свободная, словно их разговор был не более чем легким, ни к чему не обязывающим флиртом.

— Вы так в этом уверены? — проговорил он с неожиданной настойчивостью.

Почему она не отстраняется? Она никогда не подпускала его к себе так близко без очевидных опасений и смятения во взгляде. Нет, скорее надо сказать, что так близко она не подпускала к себе графа Шелбрука.

— Да, мсье, я совершенно уверена. — Ничего даже отдаленно похожего на испуг — ясный взгляд женщины, убежденной в собственной силе. — Мне хорошо знаком непостоянный характер мужчин, всю душевную страсть вкладывающих в творчество. И я не настолько глупа, чтобы рисковать своим сердцем ради такого мужчины.

— А я и не знал, что мы обсуждаем дела сердечные.

Сколько еще времени он в состоянии разыгрывать этот фарс?

— Мы их и не обсуждаем.

— Но мы говорили о страсти. — Как далеко она позволит ему зайти? — А я — Этьен Луи Туссен. Разве у меня нет репутации человека, страстного не только в творчестве?

— Репутации, соперничающей с вашим талантом? — Джиллиан поднесла бокал к губам и поверх него пристально посмотрела на собеседника. — Я испытываю интерес к одной из них, другая мне безразлична.

— Вы глубоко раните меня, — глухо произнес он.

— О, перестаньте! — Джиллиан допила шампанское и улыбнулась. — Это не более чем незначительный удар по вашей самоуверенности.

Он прижал руку к сердцу.

— С каждым словом, произнесенным вашими устами, соки жизни уходят из моих жил.

— Вздор. Ранено лишь ваше самолюбие, а это не смертельно.

— Вы жестокая женщина, мадам.

— Никоим образом. Я просто трезво смотрю на вещи. — Она попыталась разглядеть его глаза. Под маской да еще в полутьме вряд ли она его узнает, однако сердце Ричарда при этой мысли забилось сильнее, и он отступил на шаг. — И одержима любопытством.

— По поводу страсти, — предположил он с глубокомысленным кивком.

— По поводу вашего наряда. — Она подошла к скамейке и поставила на нее бокал, потом окинула любопытствующим взглядом фигуру человека в домино. — Почему вы оделись как слуга?

В самом деле, почему?

— Это не столь уж необычный маскарадный костюм. — Он покачал головой в шутливом огорчении. — Представьте мою досаду, когда я приехал и обнаружил, что одет не как персонаж венецианского карнавала, а как лакей. Но что поделаешь, я не мог нанести обиду хозяйке, сбросив маску и плащ.

— А к этому костюму прилагается и поднос?

— Поднос — всего лишь повод подойти к вам.

— Понятно. — Джиллиан помолчала. — Я не знала, что вы знакомы с леди Форестер.

— Знаком — это, пожалуй, не совсем точное слово, — пробормотал он.

На самом деле Ричарду никогда не приходилось общаться с этой леди, но раздобыть приглашение на бал ничего не стоило.

— Странно, что она ни разу не упоминала о вас, а ведь она редко держит в секрете имена тех, кому дала согласие оказать материальную поддержку.

— Я вовсе не говорил, что она моя покровительница. — Черт возьми, ему вовсе не хотелось, чтобы его считали последним амурным протеже леди Форестер в мире искусства. — И возможно, она более непостоянна, чем можно ожидать.

— Возможно. — Джиллиан прислонилась спиной к статуе и надела свою маску. — Леди Форестер настаивает, чтобы гости были в масках, ради тех, кому нужно побыть вместе, не делая свои отношения достоянием всех. Это очень продуманно с ее стороны и, я полагаю, вполне приемлемо. Но она никогда не была особенно скрытной в том, что касается ее собственных связей.

— Что до меня, то я чрезвычайно скрытен.

— В самом деле? Даже без маски?

— Все мы носим те или иные маски, мадам.

— И вы, разумеется, могли бы сбросить ту, что сейчас закрывает ваше лицо? — Она небрежно передернула плечиками. — Я ведь предупреждала вас, что очень любопытна, и мне хотелось бы увидеть лицо Этьена Луи Туссена.

Ричард с величайшей охотой сорвал бы надоевшую маску и забросил в темноту, однако заставил себя потерпеть еще некоторое время — пребывание в обществе Джиллиан стоило этих неудобств. Джиллиан, совершенно непохожей на ту женщину, на которой собирался жениться Ричард. К тому же ему нравился их шутливый, непринужденный разговор.

— Для вас и только для вас одной я сделал бы это, но, к сожалению, не могу.

— Почему?

Почему? Ричард лихорадочно искал ответ на ее вопрос.

— Почему?

— Да, почему?

Озорная улыбка тронула ее губы, словно Джиллиан понимала, что он не находит ответа.

— Я художник, мадам, — медленно начал он, лихорадочно подыскивая хоть в какой-то мере удовлетворительный ответ. — Я живу в мире образов. Иллюзий.

— Иллюзий?

— Вот именно. Иллюзий, созданных на холсте мазками кисти. — Кажется, звучит разумно. Ричарду стало легче говорить. — С определенного расстояния живопись кажется законченной, совершенной, но вблизи глаз замечает каждую черточку, отдельные мазки краски, каждый нюанс, внесенный рукой художника. — Он покачал головой с притворным сожалением. — Иллюзия такая же хрупкая, как тонкий хрусталь. И так же легко разбивается.

— Какую же иллюзию оберегает ваша маска?

— Иллюзию Этьена Луи Туссена, разумеется.

Джиллиан весело рассмеялась.

Свет с террасы падал на ее строгое греческое платье и возвышающуюся над ней белоснежную статую, и на мгновение реальность сменилась видением: мрамор как бы слился с живой плотью. Линии и тени живой женской фигуры вдруг объединились с линиями и тенями статуи в одно целое, добытое в одной каменоломне и изваянное воедино из одного блока. То была игра света, не более, но она очаровала глаз художника. Или его сердце.

— Я хочу написать вас, — не задумываясь произнес он.

— Но вы уже сделали это. Изобразили мое лицо и мою душу, как я понимаю.

— Миниатюру, — поморщился Ричард; внезапно кровь его быстрее побежала по жилам, и азарт нового замысла вспыхнул в нем, преодолевая голос трезвого разума, пытающегося резко протестовать где-то в глубине сознания. — Всего лишь техническое упражнение. Я хочу создать настоящий портрет, но для этого вы должны позировать мне.

Он хотел бы написать ее в этом платье на фоне мраморной статуи. Мифической тени живой женщины.

— Мысль сама по себе замечательная, однако спрос на ваши произведения растет, и такой гонорар мне совершенно не по карману. — Она вздохнула. — К сожалению, я никогда еще не позировала художнику.

— Тогда я должен стать первым. Не сомневаюсь, что покупатель найдется. — Голос его звучал с обманчивой беззаботностью. — Скажем, ваш возлюбленный.

— Я не… — Джиллиан запнулась. Она подумала о нем? О Ричарде? Или о своем погибшем муже? Вот она выпрямилась и немного подняла голову. — Возможно, в будущем.

— Отлично. Я немедленно начну необходимые приготовления.

Он подступил к ней на расстояние вытянутой руки.

— Приготовления? Какие?

— Краски. — В глазах у Джиллиан не было ни капли страха. — Кисти. — Его близость ничуть не беспокоила ее. — Холст. — Он легко мог заключить ее в объятия.

Джиллиан слегка приподняла брови.

— Разве у вас нет красок, кистей, холста?

— Конечно, есть, — пробормотал он, глядя на ее губы.

Как быть, если он ее поцелует? Дать ему пощечину? Убежать в ночную темноту? Или принять поцелуй? Ответить на него?

— Тогда я не понимаю, какого рода приготовления необходимы.

Или сделать вид, что она не придает этому значения? Так, забавный случай в саду во время бала, и не более того.

— Мсье?

Дразнящая улыбка скользнула по губам Джиллиан.

— Я скоро свяжусь с вами, мадам.

Ричард быстрым кивком попрощался с ней, повернулся и пошел прочь — его гнала необходимость немедленно бежать от нее, пока он еще в состоянии держать себя в руках.

— Мсье! — окликнула Джиллиан, и он остановился. — Снимете ли вы маску, когда я буду вам позировать?

Он резко обернулся.

— А как же иллюзия? — Он снял треуголку и отвесил в высшей степени театральный поклон. — Посмотрим, мадам.

Снова повернулся и зашагал по дорожке.

— Вот именно, посмотрим, — прозвучал ему вдогонку ее голос и смех.

Убедившись, что скрылся из глаз Джиллиан, Ричард нырнул за живую изгородь и в узком промежутке между высокой стеной террасы и густыми зарослями снял шляпу, отбросил назад капюшон и, сорвав с лица маску, провел пальцами по волосам и глубоко вдохнул в себя свежий воздух. Будь они прокляты, эти маски!

«Снимете ли вы маску, когда я буду вам позировать?»

Черт побери! Ричард прижался спиной к кирпичам. Он не подумал об этом! Он вообще ни о чем не думал, когда предложил написать ее портрет, в ту минуту целиком поглощенный одним желанием, таким сильным, упорным и неукротимым, какого не испытывал ни разу в жизни, — желанием изобразить ее на полотне. Порыв, не подчиняющийся разуму, — он и предположить не мог, что способен на такое, поскольку считал, что победил свою импульсивную натуру годы назад, так же как победил тягу к игре, распутству, буйному и непристойному поведению. В последние пять лет все его поступки были хорошо обдуманными, практичными и разумными, с расчетом на будущее. Даже свои картины он писал, учитывая спрос. Почему же сегодня вечером он поддался безотчетному желанию — и не один, а два раза, без оглядки на обстоятельства?

Прежде всего, разумеется, из-за Джиллиан, а также из-за неуместной гордости. Он хотел, чтобы его работа понравилась ей и чтобы она сама сказала ему об этом. Мало того, ему нужно было, чтобы она пожелала взять его в мужья не только из-за условий завещания. И с каждой минутой, проведенной в ее обществе, он нуждался в этом все сильнее. Но как только он подбирался к ней слишком близко — на словах или в движениях, — она ускользала. Возможно, из чувства вины перед прошлым, не имевшего, с его точки зрения, никакого смысла: ведь муж ее, в конце концов, был давно мертв и похоронен. А возможно, из опасений, причины которых и сама не могла бы объяснить, но именно это выражение он замечал в ее взгляде.

Но Туссена она определенно не боялась! Почему, черт побери?

Ричард отделился от стены и машинально сбросил с себя плащ, в то время как в голове у него начала формироваться некая почти абсурдная мысль.

Джиллиан привыкла к общению с художниками вроде Туссена. Она чувствовала себя свободно и раскованно, ей нравилась их беззаботная, непринужденная манера разговора. Беседуя, Джиллиан слегка кокетничала с ним, как женщина, которая не видит в этом абсолютно никакого риска для своих чувств. Даже ее оценка миниатюры была хоть и несколько обескураживающей, но не отрицательной.

Смешно даже помыслить о такой возможности, но если бы граф Шелбрук ухаживал за ней в одной манере, а загадочный француз-художник со скандальной репутацией — в совершенно иной, гораздо более смелой и даже вызывающей, одна из этих попыток могла бы увенчаться успехом. Джиллиан держалась настороженно по отношению к графу, но не считала Туссена хоть сколько-нибудь для себя опасным.

Найдется ли на свете женщина, которая противилась бы любовному нападению с двух сторон? Тем более мужчин, столь несходных между собой? Ричард возглавлял ее список женихов, имени Туссена там вообще не было. Художник больше похож на человека, каким Ричард был прежде, чем на того, каким он стал теперь. Такие, как Туссен, порой притягивают женщин, даже понимающих, что те не для них.

А когда Джиллиан обнаружит свои чувства, он откроет ей правду. Если граф и художник — одно и то же лицо, в чем беда? Они просто весело посмеются над всем этим. Будет о чем рассказать в свое время внукам.

Она уже дала согласие позировать для него, и придется достаточно много времени проводить вместе. Ричард пока не имел представления, каким образом сохранит инкогнито. Носить на лице эту чертову маску совершенно невозможно, но он, без сомнения, что-нибудь придумает. Ему это всегда удавалось.

Ричард в задумчивости сдвинул брови. План относительно прост и сулит успех, однако обольщаться не стоит. Как бы не оказалось в нем непредвиденных препятствий… Ричард нетерпеливо отбросил беспокойную мысль. Пока у него есть предварительный план, однако как финансовые затраты, так и сложности чисто личного свойства чересчур велики, чтобы надеяться на безусловный успех.

Он перекинул плащ через руку, наклонился и поднял шляпу. Нужно вернуть костюм, а потом отыскать Джиллиан. Как странно, что он собирается теперь жениться на женщине, с которой много лет назад случайно танцевал на балу. Медленная улыбка, явившаяся откуда-то из глубин его существа, скользнула по губам Ричарда, когда он подумал, кто первым скрепит печатью поцелуя их судьбы — Шелбрук или Туссен?

Понаблюдав за тем, как Туссен удаляется в сторону террасы, а потом исчезает, Джиллиан задорно тряхнула головой и опустилась на скамейку.

Какое интригующее знакомство! Туссен оказался не менее самодовольным и самоуверенным, нежели любой из знакомых ей художников, и столь же высоко оценивающим свой талант. И так же нуждался в похвалах, поддерживающих такое самомнение. О, все они скрывали за бравадой и развязностью замкнутость и неуверенность в себе, но чем дольше наблюдаешь за ними, тем яснее заметны проявления художественного темперамента. Туссен ничем не отличается в этом от прочих. Оценка «мило сделано» никоим образом не может удовлетворить человека с его характером.

Интересно, как он выглядит без маскарадного костюма? Рост у него высокий, этого не скроешь. Судя по движениям, не стар и не толст. Ну а лицо? Отказ снять маску и вся эта чепуха насчет иллюзий говорят о том, что он хочет что-то скрыть. Какие-нибудь ужасные шрамы? Или уродливые бородавки? Скорее всего у него попросту слишком ординарная наружность. Если она и в самом деле будет ему позировать, тогда все выяснится.

Нет ли чего-то необычного в его голосе? Он говорит с акцентом, но как-то очень уж упорно на него нажимает, словно хочет подчеркнуть. Может быть, считает, что это уместно при его репутации француза-ловеласа? В конце концов, если слухи о нем верны, то уехал он из Франции лет двадцать пять назад… Туссен не единственный художник, окруживший себя атмосферой таинственности ради большего интереса к его творчеству. За исключением того, что у него явный талант, ни Джиллиан, ни кто-либо другой ничего определенного о нем не знали.

Нет, он скорее всего француз. Джиллиан усмехнулась. Кто, кроме француза, оказался бы настолько циничен, чтобы предположить, что ее портрет купит любовник?

Ричард.

Его лицо незваным гостем ворвалось в ее сознание. Станет ли он и вправду ее любовником? Джиллиан стиснула руки на коленях и посмотрела на свои переплетенные пальцы. Ее мужем? Да, если все уладится. Мысль была пугающей, но вместе с тем… радостной?

— Простите, что я так запоздал. — Джиллиан подняла глаза. Ричард направлялся к ней, держа в каждой руке по бокалу шампанского. — Меня чуть ли не силой задержали.

— Вот как? — Джиллиан улыбнулась и встала, стараясь не обращать внимания на то, что появление Ричарда вызвало у нее легкую дрожь. — А я уже решила, что вы меня бросили.

— Ни за что на свете. — Он произнес эти слова с шутливой интонацией и протянул Джиллиан шампанское. Взгляд его упал на пустой бокал на скамейке. — Но я вижу, что вы уже успели утолить жажду.

— Да, лакей принес, — не задумываясь ответила Джиллиан и только секунду спустя удивилась, почему она сразу не сказала Ричарду о встрече с Туссеном. Ричард — большой любитель искусства и наверняка порадовался бы такой встрече. Однако внутренний голос предостерегающе велел ей промолчать. — Только и всего.

— Лакей? — приподняв брови, переспросил Ричард.

— Угу, — пробормотала она и сделала большой глоток.

— Странно. Что-то я не заметил, чтобы хоть один из слуг спускался в сад.

— А этот спустился, — беззаботно заявила Джиллиан.

— Улыбка Фортуны. — Ричард отхлебнул из своего бокала. — Любопытно, что леди Форестер нарядила слуг в домино. Не отличишь одного от другого.

— Я не обратила на это внимания, — пробормотала Джиллиан.

— Понятно. Но за этими масками может скрываться кто угодно. — Секунду помолчав и пристально глядя на Джиллиан, он добавил: — Бродяга. Или принц.

— Да, конечно. — Она ответила ему таким же пристальным взглядом. Нет, он, конечно, не мог знать. — Но вероятно, это просто слуга.

— Более чем вероятно. — Он небрежно пожал плечами. — Не хотите ли потанцевать?

При мысли о том, что она окажется в его объятиях, Джиллиан ощутила тревожное сердцебиение, но заставила себя ответить как можно непринужденнее:

— Ну и ну, танцевать после встречи в саду, милорд? Что скажут в свете?

— Очень многое, как я полагаю. Особенно потому, что я претендую более чем на один танец, и даже еще более того: я намерен завладеть вашим вниманием на весь остаток вечера.

— Вы отдаете себе отчет, что это равносильно объявлению о наших намерениях?

— Отдаю.

Он согнул руку в локте, и Джиллиан, глубоко вздохнув, положила на нее свою.

Минутой позже они вошли в бальный зал и направились к площадке для танцев. Джиллиан остро ощущала устремленные на них любопытствующие взгляды. Заиграли вальс, и Ричард заключил Джиллиан в объятия — сильные, уверенные и спокойные.

Он держал ее не ближе, чем позволяли приличия, но она чувствовала, как обволакивает ее само его присутствие, его тепло. Глаза их встретились, и Джиллиан забыла обо всем. Они кружились по залу в той редкой гармонии движений, которая не всегда сопутствует даже хорошо танцующей паре, как будто танцевали вместе и прежде, как будто были одним целым.

Джиллиан слышала музыку, стараясь двигаться в такт, но туманно, словно во сне. Она ощущала только реальность его объятий, завороженная неотрывным взглядом его темных глаз. Кровь пульсировала, дыхание замирало, она не могла отвести от Ричарда глаз. И не хотела. Не было в мире ничего, кроме них двоих и всепоглощающего чувства. Какого? Желания? Неотвратимости? Смятения перед неведомым?

То, что происходило между ней и этим графом, было чуждо Джиллиан, как чужд тихий, спокойный ручей бурному течению полноводной реки. Так много времени прошло с тех пор, как мужчина заставлял ее испытывать душевный трепет, не говоря уже о сопровождавших его внутренних сомнениях, противоречиях, страхах и… предчувствиях? Все это одновременно пугало Джиллиан и манило к себе.

Она боялась его, боялась себя, их обоих вместе и того, что принесет им будущее, но в его объятиях убедилась, что понимать и признавать правду недостаточно.

Она должна встретиться с ней лицом к лицу.

Глава 7

Лошадь Ричарда осторожно продвигалась по гравийной дороге, по правде сказать, ныне более богатой рытвинами, чем гравием. Ухоженные газоны давно ушли в прошлое и все больше уступали места зарослям живой изгороди, готовой, казалось, поглотить их окончательно. Цветники, которые так радовали глаз в былые годы, превратились в плантации сорняков, и лишь кое-где распускались цветы, слишком упорные, чтобы поддаться натиску этих беспощадных завоевателей и небрежению со стороны хозяев замка.

В лучшие дни предприимчивый садовник на службе у процветающего графа Шелбрука расположил газоны и цветники таким образом, чтобы они как бы ступень за ступенью привлекали взгляд к невысокому холму, на котором располагался Шелбрук-Мэнор, и затем уже к самому зданию. Большой дом взирая тогда на окрестности, словно каменная королева, благодушно наблюдающая за своими владениями. Теперь королева одряхлела, как и все, что ее окружало, и превратилась в старую даму, уставшую от житейской борьбы, но все же сохранившую столько гордости, чтобы держаться прямо.

Ричард стиснул зубы в приступе жаркого гнева, который охватывал его каждый раз при первом взгляде на дом. Он хорошо помнил его таким, каким тот был в его детские годы, до отъезда в школу. До смерти матери. До того, как пристрастие отца к вину и картежной игре едва не привело к потере имения.

И как всегда, гнев Ричарда смешивался с чувством невольной благодарности к безответственному родителю. Он и сам был недалек от того, чтобы пойти по стопам отца. Если бы не обязательства, выпавшие на его долю после кончины его сиятельства, и если бы не чувства долга, унаследованное им от матери, он распорядился бы своей жизнью ничуть не лучше, чем покойный граф.

И как всегда, гнев подогревал его решимость.

Издалека до него донеслись взрыв смеха и лай собаки, и Ричард не удержался от улыбки. Слава Богу, его сестры сохранили присутствие духа. Правда, они слишком молоды, чтобы помнить время, когда жизнь здесь была совсем иной, да и дело обстоит, к счастью, не так, чтобы им пришлось просить подаяние на улицах Лондона, не зная, когда доведется поесть в следующий раз. У них есть крыша над головой, какая бы она ни была, а родовое имя благодаря усилиям Ричарда приобретает прежнюю респектабельность. Даже финансовые дела понемногу улучшаются.

Он доехал до широких каменных ступеней, двумя красиво изогнутыми маршами ведущих к входным дверям дома, и спрыгнул с коня. Когда он был мальчиком, кто-нибудь всегда оказывался поблизости, чтобы принять поводья. В дни былого величия в имении держали более сотни слуг для дома, конюшен и ухода за парком. Когда Ричард вступил в права владения своим более чем скромным наследством, их оставалось почти столько же, и он уволил всех, кроме старика Неда, который изо всех сил старался удержать дом от падения на головы обитателям, и его жены Молли. Шелбрук-Мэнор был для обоих таким же родным домом, как и для Ричарда.

Арендаторы сохранили прежнее положение; фермеры, которые питались немногим лучше, чем он сам, все же могли прокормить собственные семьи и в качестве арендной платы снабжали провизией Шелбрук-Мэнор, да еще кое-что оставалось у них на продажу. Урожаи, могли бы увеличиться, но вложения в обработку земли и внедрение новых методов выращивания сельскохозяйственных культур обошлись бы слишком дорого. Доходы всех, кто жил в имении — как в самом доме, так и в коттеджах, — были настолько же взаимозависимы, как и многие поколения назад. Чтобы что-либо улучшить, требовались большие средства.

Ричард бросил поводья на седло и зашагал по ступенькам. Лошадь далеко не уйдет, она ведь тоже дома.

Он подошел к большой деревянной двери, за долгие годы службы сильно облезшей от дождя, холода и прочих влияний непогоды, взялся за большую медную ручку и толкнул внутрь. Дверь распахнулась с протестующим скрипом.

— Ричард! — Этот оклик смешался с возбужденным собачьим лаем.

Вздрогнув от неожиданности, поскольку был все еще погружен в невеселые мысли, он обернулся.

К нему катился огромный, совершенно мокрый, белый с коричневым меховой клубок, преследуемый младшей сестрой Ричарда, такой же возбужденной и мокрой, как пес. Лохматый клубок докатился до последней ступеньки, встал на все четыре лапы и бросился назад, вверх по лестнице.

— Генри! — громко окликнул собаку Ричард.

Пес тотчас остановился и посмотрел на него с обожанием — иначе и нельзя было назвать выражение его карих глаз. Тело собаки дрожало от восторга и невероятно частых взмахов хвоста.

— Он просто хочет с тобой поздороваться. Он по тебе ужасно скучает. — Бекки остановилась рядом с собакой и улыбнулась. — И я тоже.

— А уж как я скучаю по тебе, сестричка! — тоже с улыбкой ответил Ричард. В шестнадцать лет в его сестре все еще было больше от мальчишки-сорванца, чем от благонравной девушки. Темно-рыжие волосы Бекки были необыкновенно хороши, и со временем она обещала стать настоящей красавицей. Благословение это или проклятие? — Я бы тебя обнял, только…

Бекки расхохоталась и убрала с лица мокрую прядь волос.

— Я хотела его искупать.

— А вместо этого он искупал тебя. — Ричард почувствовал запах мокрой собачьей шерсти. — Он явно нуждается в том, чтобы его вымыли как следует.

Бекки сморщила нос.

— Генри имеет невыносимую привычку кататься по самым грязным и вонючим предметам, какие только может найти.

Словно в ответ на критику, Генри именно в эту минуту решил как следует встряхнуться, и вокруг него поднялось целое облако мелких брызг с весьма противным запахом.

— Ну, Генри, ну же! — Бекки ухватила пса за ошейник и оттащила подальше от брата. — Перестань сейчас же!

— Ребекка! — прозвучал возмущенный окрик из уст кого-то, пока невидимого.

Ричард поднял брови.

Бекки широко раскрыла глаза с самым невинным видом.

— Я не виновата!

Джослин обогнула дальний угол дома и ринулась прямо к ним.

— К черту все это, ты должна была крепче держать эту проклятую псину…

Тут она осеклась, и поведение ее мгновенно изменилось. Она подошла к брату и сестре с подчеркнутым достоинством воспитанной девицы. Бекки подняла глаза к небесам. Джослин была примерно на год старше Бекки, однако если сестры Ричарда и обладали внешним сходством, то характерами разительно отличались. Ричард был уверен, что Джослин не узнала его на расстоянии. Она ничего не видела с расстояния более пятнадцати футов, но с негодованием отвергала предложение носить очки. Она тоже должна была превратиться в красавицу скорее, чем ему хотелось бы, но в отличие от Бекки прекрасно сознавала это уже сейчас.

Джослин подошла ближе и хорошо отработанным движением надула губы.

— Ребекка, ты не предупредила меня, что у нас гость.

— А у нас его и нет, — ответила Бекки, бросив на Ричарда выразительный взгляд.

Джослин помолчала и вдруг радостно взвизгнула:

— Ричард?

— А вы ожидали какого-нибудь другого джентльмена? — сухо осведомился Ричард.

— Ну уж нет! — фыркнула Бекки.

— Не ожидали, но надеялись! — Джослин драматически вздохнула и подошла к нижней ступеньке. Она старалась держаться как можно дальше от Генри, но пес не обращал на нее ровно никакого внимания, что-то увлеченно вынюхивая в трещине камня. Джослин поднялась по лестнице и запечатлела сестринский поцелуй на щеке брата. — Я… то есть мы никак не можем познакомиться с кем-нибудь подходящим для общения — с каким-то интересным джентльменом, — сидя в этой глуши. Почему мы не можем жить с тобой в Лондоне?

— Я не хочу жить в Лондоне, — поспешила возразить Бекки. — Благодарю покорно, мне и здесь хорошо. Я вполне счастлива.

— В таком случае ты можешь остаться, — бросив на сестру испепеляющий взгляд, заявила Джослин.

Ричард с трудом подавил страдальческий стон. Это был постоянный повод для споров. Бекки охотно провела бы всю жизнь в деревне, а Джослин не могла дождаться того дня, когда уедет в Лондон. Даже состояние их семейных финансов не уменьшало ее пылкого желания провести сезон в городе.

— Ричард. — Джослин подцепила брата под руку и устремила на него широко раскрытые умоляющие глаза. Ресницы ее трепетали, голос дрожал на самых низких нотах. — Пожалуйста!

— Господь всемогущий, где ты научилась таким штучкам? — спросил Ричард в полном изумлении.

— Каким штучкам?

Глаза Джослин цвета темного меда, казалось, распахнулись еще шире, если это вообще бьшо возможно. Ричард понимал, что должен позаботиться о приданом для всех сестер и благополучно выдать их замуж, но понимал и то, что первым делом надо обеспечить старших. Он считал или по крайней мере надеялся, что у него есть несколько больше времени на то, чтобы найти подходящих женихов для парочки младших. Видимо, насчет Джослин он заблуждался.

— Ты не был дома несколько недель, — назидательно заговорила Бекки, — а она только и делала, что слушала тетю Луэллу.

— Я так и знал, — пробормотал Ричард.

С того самого дня как леди Луэлла Кодлинг перебралась в Шелбрук-Мэнор, чтобы присматривать за детьми покойной сестры, она забивала девочкам головы разговорами о Лондоне, сезонах, блестящих балах и, разумеется, об элегантных поклонниках. К счастью, в одной только Джослин рассказы тетки нашли благодарную слушательницу.

— Тетя Луэлла всего лишь старается подготовить нас к достойному положению в обществе, — с пафосом возразила Джослин. — Больше она ничем не в состоянии нам помочь.

— Я, может, и не нуждаюсь в таком количестве помощи, как ты, — усмехнулась Бекки.

Джослин презрительно сморщила нос. Бекки показала сестре язык.

— Как всегда, приятно очутиться дома, — вздохнул Ричард. — Впрочем, я только переночую.

— Ри-и-чард! — простонали обе сестры в унисон.

— Дела, мои дорогие, дела.

Девушки обменялись взглядами, мгновенно объединяясь против общего врага. Что они затевают? Ричард поспешил отбросить эту мысль. У него нет времени на всякую чепуху.

— А теперь, Бекки, убери этого, зверя, и пойдемте в дом. Надеюсь, остальные где-то поблизости?

— Эмма, Марианна и тетя Луэлла в гостиной. Штопают. — Это последнее слово Джослин произнесла так, словно оно было непристойным.

— Отлично. Мне нужно поговорить со всеми, и я предпочел бы сделать это немедленно.

Сестры снова обменялись многозначительными взглядами. Нет, они определенно что-то затевают. Несносные создания! Но что их объединило? Ричард поморщился в предвкушении предстоящего разговора.

— О чем? — спросила Бекки, недоверчиво сощурив глаза.

— Терпение, моя дорогая. Отделайся от собаки.

Ричард улыбнулся и вошел в дом, оставив за спиной полное любопытства возбужденное бормотание. В конце концов, хорошо хоть, что они всерьез не ссорятся друг с другом, а их постоянные перепалки скорее забавляли, чем сердили его.

Ричард шел по просторному парадному холлу, в который выходили две изогнутые лестницы, ведущие на галерею, стараясь не замечать более светлых, чем остальная часть стены, пятен на тех местах, где прежде висели картины. Свернув в западный коридор, он направился к маленькой гостиной.

Две старшие сестры и тетка сидели возле корзин с одеждой, требующей починки, и, занятые шитьем, старались — скорее всего без особого успеха — сделать сильно поношенные вещи пригодными для дальнейшей носки.

— Добрый день.

— Ричард! — Эмма, отложив шитье, встала ему навстречу. Ричард пересек комнату и крепко обнял сестру. Темноволосая и темноглазая, Эмма больше остальных сестер была на него похожа. Практичная и воспринимающая жизнь такой, как она есть, Эмма хорошо понимала обстоятельства их существования и в отсутствие Ричарда сама вела хозяйство. Слегка отступив, она вгляделась в лицо брата. — Мы ничего о тебе не знали. И очень беспокоились. У тебя все в порядке?

— Ты не был здесь целый месяц, — поджав губы, заметила тетка. — А ведь тебе следует приезжать каждую неделю.

— Мы уж думали, что тебя похитили пираты, — улыбнулась Марианна и поправила очки, которые сползли ей на самый кончик носа.

Она была более светловолосой, чем Джослин, но не менее хорошенькой и совершенно не заботилась о своей наружности. Копна светло-золотых кудрявых волос в вечном беспорядке, в одежде тоже всегда что-нибудь не так. Она была целиком погружена в любимые книги, в свои стихи и свои мечты.

— Ничего столь авантюрного со мной, увы, не произошло, — смеясь, возразил Ричард, подходя к Марианне и ласково касаясь губами ее лба. — Просто меня задержали дела.

— Он хочет о чем-то с нами поговорить, — объявила Джослин, входя в комнату.

— О чем-то серьезном? — сдвинув брови, спросила Эмма. — Надеюсь, ничего плохого не произошло?

— Не обнаружил ли ты еще какие-нибудь папины долги? — появляясь на пороге, поинтересовалась Бекки.

— Слава Богу, нет. В сущности, это скорее нечто приятное, как я полагаю.

Джослин, разумеется, вовсе не найдет это приятным. Эмма, как он подозревал, тоже. Марианна слишком погружена в собственный мир, чтобы особенно беспокоиться о том, где она живет, а что касается Бекки, пройдет еще несколько лет, прежде чем придется думать о ней в этой связи.

— У нас снова есть деньги? — восторженно взвизгнула Джослин.

— И мы можем купить еще одну лошадь? — подхватила Бекки.

— И приличный экипаж, — проворчала тетя Луэлла. — Наш вот-вот развалится.

— Прежде провалится крыша, тетя, — с улыбкой напомнила Эмма.

— И платья, Ричард! Что-нибудь модное, сшитое Настоящей модисткой. Может быть, даже из Парижа. — Джослин подхватила юбку и растянула ее в обе стороны. — Не эти вот старые тряпки, которые мы сами себе шьем и бесконечно перешиваем.

— Да, было бы приятно надеть что-нибудь красивое, — мечтательно произнесла Бекки, и Ричард вдруг осознал, что и она становится взрослой.

— Что-нибудь в светлых тонах, — прозвучал и голос Марианны.

— Любой незамужней девушке следует носить белое, независимо от возраста, — чопорно изрекла тетя Луэлла. Эмма и Марианна обменялись страдальческими взглядами. — Но светлые пастельные тона тоже допустимы.

В мгновение ока комната наполнилась возбужденной женской болтовней. Ричард смотрел и слушал все это, чувствуя, как у него закололо под ложечкой. Беда не в том, что он вынужден охладить их пыл, хотя это ему было вовсе не по сердцу, хуже всего, что его надежды дать сестрам то, чего они хотят — и вполне заслуживают, — весьма призрачные.

— Нет-нет, ничего похожего, — сказал он и в тот же миг почувствовал себя виноватым — радостное выражение словно ветром сдуло с девичьих лиц, а ведь он, их брат, был в состоянии именно сейчас обеспечить им и переезд в Лондон, и желанные сезоны, и хорошее приданое, и новые платья на всю жизнь.

Для этого надо только жениться на Джиллиан, приняв ее условия, — и все, что им нужно и чего они хотят, будет им предоставлено. Разве они этого не заслуживают в той или иной степени?

А он сам?

— Этого и не стоило ожидать, — заметила Эмма с преувеличенно ясной улыбкой. Она кивнула Марианне, и та встала и подошла к старшей сестре. — Ну что ж, поскольку вопрос о наших финансах…

— …или их отсутствии… — подхватила Джослин и тоже подошла к Эмме.

— …поставлен на повестку дня… — продолжала Эмма, выпрямившись, а тем временем Бекки присоединилась к Марианне, — …мы хотели бы обсудить создавшееся положение и получить ответы на некоторые вопросы.

Ричард молча уставился на сестер. Они, в свою очередь, уставились на него, и на каждом милом личике было самое решительное выражение. Ричард вдруг понял, что имеет дело не с импульсивной вспышкой, а с заранее обдуманным и подготовленным противостоянием. Перед ним был вражеский отряд, который решил одержать победу любой ценой и не брать пленных. Он в явном меньшинстве. Ричард посмотрел на тетку. Она одна осталась сидеть и продолжала шить, а на лице ее играла выжидательная усмешка. Эта усмешка не понравилась ему в той же степени, как и физиономии сестер.

— Что ж, очень хорошо, — медленно проговорил он. — Задавайте ваши вопросы.

Девушки переглянулись Эмма подняла голову.

— Мы все помним, как шли здесь дела в годы перед смертью отца. Он приезжал из Лондона только затем, чтобы выбрать на продажу очередную картину…

— Или лошадь, — добавила Бекки.

— Или еще что-нибудь, лишь бы получить возможность оплатить карточные долги, — сказала Марианна.

— Он продал бы любую из нас, если бы представилась такая возможность. — Голос Джослин был полон горечи, и Ричард не мог осудить ее за это. — Все это было облечено в благородную форму, но мы отлично знаем, что он уже готов был продать Эмму, но умер.

— Джослин! — вспыхнула Эмма. Сестрам было известно, хоть и редко обсуждалось вслух, что их отец вел переговоры и браке Эммы с богатым пожилым лордом. Тот готов был оплатить львиную долю долгов графа в обмен на руку семнадцатилетней девочки. — Теперь это не имеет значения.

— Ричард должен знать, — заметила Марианна ровным голосом и без малейшей укоризны. — В то время он отсутствовал.

Чувство вины снова кольнуло Ричарда. Он тогда был слишком занят своей жизнью, чтобы замечать, что происходит в Шелбрук-Мэноре. Когда умерла мать, он учился в закрытой школе далеко от дома, а в последующие годы не видел причин регулярно приезжать в деревню, навещая сестер лишь от случая к случаю. Да, он был слишком занят тем, что проматывал деньги, которых не имел, уверенный, что его векселя обеспечены семейным достоянием. Надо сказать, что прежде всего он оплатил именно эти, собственные долги.

— Я знаю, — тихо сказал он.

Именно эта сделка и довела до сознания Ричарда то, насколько ужасно положение его семьи Претендент, которому отец обещал отдать в жены Эмму, явился к Ричарду в день похорон и потребовал, чтобы тот дал согласие на брак.

Лорд был в три раза старше Эммы и достаточно богат, но Ричард слышал весьма скверные вещи о его сексуальных предпочтениях. О причинах смерти двух его предыдущих жен тоже говорили разное.

В тот период Ричард не интересовался жизнью сестер — сказать по правде, он вообще почти ничего о них не знал, но сама мысль о родственных отношениях с человеком, достойным лишь презрения, грязным извращением, перевернула что-то в его душе. В минуту мгновенного озарения он понял, что будущее Эммы, равно как и будущее всей семьи, в том числе и его собственное, зависит теперь только от него.

— Я сожалею, что не узнал об этом своевременно… — начал он, однако Эмма перебила его.

— Пожалуйста, Ричард, не нужно об этом, — быстро произнесла она. Они оба еще тогда, после смерти отца, условились не поднимать эту тему, хотя сейчас Ричарду подумалось, что, может быть, стоит рассказать остальным членам семьи о его отношении к не внушающему доверия нареченному и покончить с этой историей навсегда. — Это дело давно прошедших дней.

— Вот как? — Джослин вызывающе скрестила руки на груди. — Но ведь это самое главное, о чем мы должны его спросить.

— Откуда нам знать, что ты не продашь одну из нас какому-нибудь высокопоставленному покупателю? — с пылающими глазами спросила Бекки. — Или не сделаешь еще что-нибудь похуже?

— Бекки! — одернула сестру Эмма.

Ричард был потрясен.

— Как вам в голову могут прийти подобные вещи? Я провел последние пять лет, делая все от меня зависящее, чтобы…

— Не обвиняй их, то есть нас, в том, что мы спрашиваем тебя об этом, — снова остановила его Эмма. — И не сердись за то, что думаем о подобных проблемах…

— Если сын пошел в отца… — пробормотала тетя Луэлла.

— Разве я не делал все, что мог, чтобы облегчить наше положение? Улучшить вашу жизнь? — Ричард сжал кулаки, больше разгневанный подспудным смыслом замечания тетушки, чем вопросами сестер, но где-то в глубине души ощущая горькую досаду от того, что она, возможно, в чем-то права. — Черт побери, да в чем, собственно, дело? Неужели именно это вас так беспокоит?

— Нет. — Эмма искоса бросила успокаивающий взгляд на сестер. — Мы знаем, что ты ничего подобного не сделаешь. И все же…

— Мы хотим знать только одну вещь — что является источником твоих доходов, Ричард, — глядя на брата пронизывающим взглядом, объявила Марианна.

Эмма глубоко вздохнула.

— Расскажи нам, откуда ты берешь деньги?

— Хотя это и не слишком значительные суммы, — вставила Джослин.

— И поступают нерегулярно, — добавила Бекки.

— Ты, кажется, продолжаешь выплачивать долги отца, — сказала Эмма.

— И притом содержишь нас, — продолжила Марианна. — Не слишком роскошно, но все же…

— Достаточно хорошо, — возразила Эмма. — И потому мы…

— Мы боимся, — подхватила Бекки.

— Боимся, что ты занимаешься чем-то незаконным, — пришла первой к финишу Марианна.

— Безнравственным, — сказала Эмма.

— Запрещенным, — вставила Бекки. — И мы вовсе не хотим, чтобы тебя бросили в тюрьму.

— Или повесили, — мрачно возвестила Джослин. — Что тогда будет с нами?

Несколько секунд Ричард только и мог, что смотреть на сестер в безмолвном изумлении. Он нашел себе занятие — пусть выморочное, не слишком серьезное, но в то же время вполне приятное, — только бы не трястись над каждым пенни, жил в квартире, которую по доброй воле не избрал бы для себя ни один порядочный джентльмен. Он работал по ночам, пока от испарений скипидара не начинало жечь глаза, создавая произведения, годные на продажу, не более, и не доставляющие творческой радости ему самому, появлялся, в обществе только как наблюдатель, почти не участвуя в светской жизни. Он бросил карточную игру и неумеренное пьянство, и самое главное — женщин.

Весь Лондон считает его совершенно другим — порядочным — человеком. Мало того, он удостоился попасть в первую строчку списка женихов Джиллиан, заслужив у всех бесспорное уважение и даже доверие. У всех, кроме собственных сестер…

Стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее, Ричард заговорил:

— А что бы вы сказали, дорогие сестрицы, если бы я и в самом деле оказался втянутым в нечто противозаконное или безнравственное?

Сестры переглянулись, а затем вновь дружно обратили на него свои взоры. Воинственное выражение на их лицах сменилось отчаянностью и чем-то еще. Бесстрашием?

— Естественно, мы постарались бы остановить тебя, — сказала Эмма.

— Предположим, — поднял брови Ричард. — Что бы вы тогда делали?

— Я могла бы пойти в услужение. — В голосе у Эммы прозвучала полная покорность судьбе. — Нашла бы место гувернантки.

— Я тоже, — твердо произнесла Марианна.

Джослин бросила на сестер умоляющий взгляд. Те кивнули в ответ, и она мрачно проговорила:

— А я, возможно, нашла бы себе мужа, который не потребовал бы приданого. — Она горько вздохнула. — Сын мясника хочет обзавестись семьей и, кажется, не прочь жениться на мне.

— Не прочь? — возмущенно фыркнула Бекки. — Даже я не стала бы его поощрять! — Она повернулась к Ричарду и сообщила: — У него бородавки!

— Он очень славный молодой человек, — возразила Эмма.

— Если тебе нравятся бородавки, — еле слышно пробурчала Джослин.

Ричард некоторое время смотрел на них испытующе.

— Ну а ты, Бекки? Что предприняла бы ты, чтобы избавить меня от петли палача?

— Я могла бы выйти замуж, хотя, наверное, я еще слишком молода для этого. — Ее глаза встретились с глазами Ричарда. — И мы могли бы продать лошадь. Правда, она уже старая и прихварывает, но сколько-нибудь за нее можно было бы выручить.

Гнев Ричарда улетучился. Кроме тети Луэллы, а ее едва ли можно принимать в расчет, это единственные родственники, какие у него остались. И все как одна готовы были пожертвовать собой, чтобы избавить его от опасности. Ричард был до глубины души тронут.

— Я потрясен, дорогие леди, и одобряю вашу готовность к самопожертвованию, однако в нем нет необходимости. Я не занимаюсь ничем преступным, противозаконным и безнравственным. Я стал в высшей степени респектабельным и поднял уровень своей репутации до таких высот, что это даже становится скучным.

Выражение их лиц не изменилось.

— Проклятие, что еще? — Он опять сердито сдвинул брови. — Я же вижу, вы по-прежнему чем-то недовольны. — Сестры снова обменялись взглядами. — Выкладывайте!

— Мы хотели бы знать… — Эмма запнулась — ей явно не хотелось задавать неприятный вопрос, и она боялась услышать ответ. — Не добываешь ли ты деньги игрой в карты.

— Явно случайными выигрышами, — проворчала Джослин.

— И тем не менее карточной игрой, — озабоченно добавила Марианна.

Последние остатки раздражения Ричарда тотчас исчезли. Он должен был предвидеть, что его молчание об источниках доходов неизбежно породит подозрения. Само собой, в первые годы после смерти отца девочки не обращали особого внимания на усилия брата удовлетворить кредиторов, да и он тогда чаще бывал в имении, однако с тех пор, как начал заниматься живописью, Ричард подолгу жил в Лондоне.

Он не вправе осуждать сестер за их страхи. Они выросли в семье, глава которой приезжал домой главным образом ради того, чтобы забрать для продажи очередной предмет фамильного достояния и получить таким образом деньги на игру. В редких случаях граф привозил какие-то крохи на самое необходимое, но несравнимо чаще его посещения Шелбрук-Мэнора ознаменовывались исчезновением ценностей, а не пополнением семейного бюджета.

— Кровь отца в жилах сына, — проворчала себе под нос тетя Луэлла.

Ричард подавил желание ответить резкостью. Тетя Луэлла была настоящей мегерой, однако он вряд ли может винить тетку за ее подозрения.

— Смею вас заверить, — начал он и бросил выразительный взгляд на тетю Луэллу, — что я не сидел за карточным столом и даже ногой не ступал в игорный ад с давних пор, даже и не припомню сейчас, с каких точно. На игру у меня денег нет.

Казалось, сама комната вздохнула с облегчением при этих его словах.

— Что касается моих занятий делами, — продолжал Ричард, глядя на Эмму, — то в них нет ничего предосудительного. — Он перевел взгляд на Марианну. — Просто выплаты производятся в различные промежутки времени. — Он повернулся к Джослин. — Все вполне респектабельно. Тем не менее, — тут он обратился лицом к Бекки, — обстоятельства требуют, чтобы все это оставалось моим частным делом. Вы поняли?

Луэлла фыркнула.

— Конечно, — кивнула Эмма.

— Разумеется, — подхватила Марианна с загадочной усмешкой.

— Ну а я не поняла, — заявила Джослин, упершись руками в бока.

— И я тоже. — Бекки повторила жест сестры.

— Очень жаль, но вам придется смириться с этим! — рассмеялся Ричард и прищурился, давая девочкам понять, что за беззаботным тоном его слов кроется весьма серьезный смысл. — В конце концов, сестрам следует доверять родному брату.

Эмма подошла к нему.

— Мы тебе верим, Ричард, это просто…

— Да, я верю, — заявила Марианна, возвращаясь к своему креслу и с размаху плюхаясь в него, от чего очки у нее немедленно сползли на кончик носа. — А теперь я очень хотела бы услышать, что ты собирался нам сказать. — Марианна улыбнулась брату.

— И я тоже, — сказала Бекки, устраиваясь на подлокотнике кресла Марианны.

— И я, — Джослин вихрем пронеслась по комнате и опустилась на канапе рядом с теткой. — Хоть и не донимаю, на что такое приятное Ричард намекает, если еще не уладил дела с нашим состоянием.

Ричард подавил улыбку. У Джослин, в сущности, доброе сердце, хоть она и сосредоточена большей частью на собственных Интересах, но повинна в этом Луэлла с ее нескончаемыми рассказами о прошлом и о тех днях, когда состоянию семьи Шелбрук ничто не угрожало.

— Да, Ричард, расскажи, — попросила Эмма. — В чем дело?

— У меня есть знакомая… можно сказать, даже друг… которая согласилась принять под свое крылышко одну из вас на остаток лондонского сезона.

— Друг? — выразительно подняла брови тетка. — А кого именно? — широко раскрыла глаза Джослин.

— Друг женского пола? — попыталась уточнить Луэлла, прищурившись.

— Кто поедет в Лондон? — вскочила с места Джослин.

— Что это еще за друг? — поджала тубы тетка.

Ричард строго взглянул на нее.

— Это особа из хорошей семьи, дочь герцога, вдова. В высшей степени респектабельная, с незапятнанной репутацией.

— С какой стати эта леди оказывает нам подобную любезность? — промурлыкала Эмма.

— Возможно, она очень добрый друг? — озорно сверкнув глазами, предположила Марианна. — Быть может, больше, чем просто друг?

— Без сомнения, — процедила Луэлла.

— Это правда, Ричард? — вскочила на ноги Бекки. — Это нечто большее, чем дружба?

— А что скажут в обществе по поводу того, что она будет содержать одну из нас? — сдвинув брови, спросила Эмма.

— Кого она будет содержать? — не унималась Джослин.

— Нет-нет. — Ричард покачал головой. — Она вовсе не собирается содержать кого-либо в прямом смысле слова.

— Сезон в Лондоне — это просто восхитительно, — мечтательно проговорила Марианна.

— Маскарады и прогулки верхом в парке! — Бекки с досадой сморщила носик. — А у нас для таких случаев и надеть нечего.

— Мамины старые платья все еще лежат на чердаке, — напомнила Марианна.

— Они, к сожалению, давно вышли из моды, — возразила Эмма.

— Но они хорошего качества, — сказала Марианна. — Ткань можно будет…

— При чем тут эта чертова ткань?! — топнула ногой Джослин. — Кого ты возьмешь с собой в Лондон, Ричард?

В него впились пять пар глаз. Независимо от того, что он сейчас скажет, разочарование неизбежно. Ричард для храбрости набрал побольше воздуха.

— Эмму.

— Меня? — изумилась Эмма.

Ричард кивнул.

— Ты — старшая.

— Но ведь единственный истинный повод провести сезон в Лондоне — это желание найти подходящего жениха, а я вовсе не уверена, что хочу выйти замуж. — Эмма передернула плечами. — Я уже старовата для первого сезона.

— Она практически уже старая дева! — возопила Джослин. — Только время потеряет, это не для нее.

— Чепуха! — решительно заявил Ричард. — Эмма больше всех заслужила такую возможность.

Эмма замотала головой:

— Должна сказать, что я…

— Нет-нет, моя дорогая, поедешь именно ты. — Ричард подошел к сестре, положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза. — Все эти годы ты замещала родителей, в мое отсутствие вела хозяйство — и гораздо лучше, чем это сделал бы я. Сейчас у нас есть шанс дать тебе возможность получить то, что давно уже должно было стать твоим, если бы обстоятельства сложились иначе.

— Но я не могу покинуть имение, — сказала Эмма, хотя ее нерешительный тон дал Ричарду понять, что на самом деле ей хочется поехать. — Кто займет мое место?

— Я займу, — уверенно заявила Марианна. — Я вполне способна заменить тебя. В конце концов, не навсегда же ты уезжаешь!

— А только до тех пор, пока не найдет себе мужа. Предпочтительно богатого, — поддержала Марианну Бекки.

— Но если суть дела в том, чтобы найти подходящего мужа для одной из нас, — заговорила Джослин с самой невинной улыбкой, — может, нам лучше отправить в Лондон кого-нибудь другого?

Смешинки вспыхнули в глазах Эммы, и Ричард придержал язык. Самомнение Джослин его ничуть не удивило, он не мог понять одного: почему остальные его сестры не осознают, что тоже очень хороши собой. Он отошел от Эммы и задумчиво уставился на Джослин.

— Что ж, в твоих соображениях, возможно, есть резон. — Ричард, скрестив руки на груди, выжидательно сдвинул брови. — Что бы ты предложила?

— Подожди, дай подумать. — В голосе у Джослин явственно слышались нотки подавляемого возбуждения — так быстрый поток стремится прорвать запруду. — Нельзя отрицать, что у Эммы привлекательная внешность, но ведь она сама сказала. — Джослин понизила голос почти до шепота, словно ей было неловко во всеуслышание объявлять возраст Эммы. — Она и в самом деле старовата. Ей уже двадцать один год!

— Что верно, то верно, ей именно столько, — с самым серьезным видом согласился Ричард. — Тогда, может, Марианна подойдет?

— Я была бы рада поехать в Лондон, — сказала Марианна.

— Марианна всего на год моложе Эммы, — поспешила сообщить Джослин. — И она такой ужасный синий чулок, что даже не заметила бы, здесь она или в Лондоне.

— Я бы заметила, — изменившимся от сдерживаемого смеха голосом произнесла Марианна.

— Неужели? — Ричард покачал головой и театрально вздохнул: — Какая жалость! У меня появилась возможность отвезти одну из вас в Лондон, но у каждой, кому я это предложил, находятся препятствия. Слава Богу, что у тебя есть способ решить эту задачу.

— У меня? — Лицо Джослин сделалось таким же удивленным, как и голос. Бекки захихикала, и Джослин бросила на нее возмущенный взгляд. — Я в самом деле… то есть я не думаю… то есть я считаю, что вполне подхожу для этой поездки.

— Ты? — Ричард уставился на Джослин так, словно эта мысль была для него совершенно неожиданной.

— Я бы охотно это сделала. — Джослин обвела комнату глазами и добавила: — Ради спасения семьи, разумеется.

— Разумеется, — согласился Ричард. — Как это благородно с твоей стороны!

— Так я поеду? — вспыхнула Джослин — она единственная из всех присутствующих не понимала, что ее желание поехать в Лондон неосуществимо.

— Нет, — ответил Ричард, приятно улыбнувшись.

Радостное возбуждение Джослин сразу угасло.

— Нет? Вот просто так «нет» — и все?

— Вот именно. Нет — и все.

— Почему? — возмутилась Джослин.

— Потому, моя дорогая. — Луэлла встала. — Эмма — старшая среди вас и давно должна была провести сезон в Лондоне. Эта договоренность Ричарда, какой бы неосновательной она ни казалась, лучшее, что может быть.

— Но это несправедливо! — вспыхнула Джослин. — Эмма сама не хочет ехать.

— По правде говоря, мне эта мысль начинает нравиться, — с заблестевшими глазами произнесла Эмма, и Ричард вдруг сообразил, что, хотя в глубине души считал, будто Эмме не слишком хочется ехать, снова ошибся. Он совершенно не знает женщин, в особенности своих сестер, так хорошо, как ему казалось.

— И тем не менее. — Луэлла весьма выразительным взглядом пригвоздила Джослин к месту. — Спорить больше не о чем. Я согласна с решением твоего брата.

— Впервые в жизни, — пробормотал Ричард себе под нос.

Луэлла посмотрела на него примерно так же, как на Джослин, и повернулась к Эмме:

— А теперь идемте все со мной, понадобится ваша помощь — мы должны, моя дорогая, собрать твои чемоданы.

И вместе с племянницами она направилась к двери.

— Не больше одного, — сказал Ричард. — Я не собираюсь нанимать карету, мы вдвоем должны уехать на моей лошади.

Эмма остановилась и упрямо вздернула подбородок.

— Я возьму с собой свои работы, Ричард.

Он даже застонал. То был их бесконечный спор. Эмма делала прекрасные акварели, но жаждала писать маслом, а он этому противился. Живопись маслом — дело профессиональных художников, мужчин, намеревающихся продавать свои картины. Акварель вполне благопристойное занятие для настоящих леди, и все же он предпочел бы, чтобы Эмма и его бросила. Несмотря на то что сам именно занятиями искусством сводил концы с концами, Ричард считал, что его сестре нечего делать в этом мире иллюзий.

— Я хочу забрать их.

— Отлично! — буркнул Ричард. — Неси эти проклятые штучки.

Эмма, улыбнувшись, следом за Луэллой покинула комнату. За ней шли Марианна и Бекки, а в хвосте понуро плелась Джослин.

— Джослин. — Он поймал ее за руку и повернул лицом к себе. — Постарайся понять мои соображения.

— Я понимаю, — вздохнула она. — Но знаешь, это так обидно, когда чего-то ужасно хочется…

— Вероятно. — Ричард сочувствовал ей всем сердцем. — И я даю тебе твердое обещание. Если все получится так, как я надеюсь, ты поедешь в Лондон в будущем году и проведешь сезон там.

— Ты обещаешь?

— Я же сказал.

— А если не получится, как ты надеешься?

— Если не получится… — Ричард пожал плечами. — Тогда я сделаю все от меня зависящее, чтобы иным путем обеспечить твой сезон.

— Тогда ладно. Ловлю тебя на слове!

Джослин довольно улыбнулась, развернулась и улетучилась.

Ричард смотрел ей вслед, и улыбка медленно сползала с его лица. Черт возьми, меньше всего он нуждался в том, чтобы получить еще одну чисто практическую причину для женитьбы на Джиллиан. Как ни относись к этому, для Джослин нет ничего важнее сезона в Лондоне. Теперь он связал себя клятвенным обещанием и сделает это, какую бы цену ни пришлось платить.

И нет ни малейшего шанса на то, что она позволит ему забыть об этом.

Глава 8

— Итак, завтра вечером мы увидимся? — спросил Ричард, взяв Джиллиан за руку и глядя ей в глаза.

— Да. — Вопреки всем усилиям голос ее прерывался, словно она задыхалась. — Как я уже говорила, я затеяла небольшой прием. Решила, что будет лучше начать с чего-нибудь попроще, прежде чем бросить Эмму в светский водоворот высшего разряда. На следующий вечер предстоит бал, потом еще один…

— А как насчет сегодняшнего вечера?

— Сегодня вечером я занята.

На сегодня Туссен назначил ей первый сеанс позирования. Его записка с подробным адресом была передана каким-то, как выразился Уилкинс, неопрятным юнцом. У Джиллиан не было возможности связаться с художником и отменить встречу.

— Заняты?

— Да. — Жар его руки пронизывал все ее тело. Как могут у человека быть настолько горячие руки? Неужели он всегда такой?

— Дозволено ли мне быть ревнивым? — спросил Ричард, и в глазах у него блеснул озорной огонек.

— Не знаю. А вы ревнивы?

Джиллиан пыталась говорить таким же игривым тоном, как и Ричард, но ей это не очень-то удалось.

— Неизменно. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь. У Джиллиан прервалось дыхание. Ричард, продолжая смотреть ей прямо в глаза, проговорил: — В таком случае до завтра.

— До завтра, — негромко повторила она.

Ричард отпустил ее руку и вышел из комнаты. Джиллиан, медленно закрыв дверь, прислонилась к ней, испытывая насущную необходимость в опоре, — ее ноги внезапно ослабели.

Вчера утром Ричард уехал в деревню за сестрой, а вернулся сегодня во второй половине дня, даже ближе к ночи. Прошло всего двое суток с тех пор, как они виделись на костюмированном балу у леди Форестер — всего двое суток с тех пор, как они провели вместе на этом балу довольно-таки много времени, причем Джиллиан в тот вечер смеялась, как ей казалось, чаще, чем стоило бы. Совсем недавно она не могла себе представить, что пребывание в обществе мужчины может доставить ей столько радости. Всего двое суток прошло с того момента, как он, держа ее в своих объятиях, танцевал с ней в манере сдержанной и вместе с тем интимной, а она была полна эмоций, которые ей прежде были неведомы.

И все эти двое суток, каждую минуту, каждый час, она думала только о нем.

Что с ней произошло? Неужели ее намерение вступить в обычный, благопристойный брак во имя получения наследства превратилось в желание чего-то гораздо более значительного? Быть может, странное ощущение холодка под ложечкой, слабость в коленях и учащенный пульс — всего лишь симптомы ее неуверенности в себе? Или она страшилась того, о чем старалась не думать?

Неужели она влюбилась?

Джиллиан отбросила эту мысль и выпрямилась. У нее просто нет на это времени. Решительно тряхнув головой, она пошла в гостиную. Эмма стояла в дальнем конце комнаты, разглядывая одну из картин на стене.

Примерно минуту Джиллиан вдумчиво наблюдала за ней. Эмма была такой же высокой, как сама Джиллиан, и немного похожа на брата… Как он охарактеризовал ее? Вполне привлекательна и неглупа. Вот именно. Джиллиан была уверена, что, невзирая на возраст, Эмма, если ее как следует одеть, не останется не замеченной холостыми джентльменами из высшего света.

— Вы любите искусство? — подходя к Эмме, спросила Джиллиан.

— Очень. У нас в доме было много прекрасных полотен, но… — Эмма говорила равнодушно, словно в этих словах не было ничего необычного, — отец их продал.

Джиллиан остановилась рядом с гостьей.

— Какая жалость! Ничто в жизни так не радует, как созерцание прекрасной картины.

— При этом ты как будто погружаешься в иной, новый для тебя мир, переступаешь грань реального, — произнесла Эмма негромко.

— Совершенно точно.

Выходит, практичная Эмма вовсе на такая приземленная, какой считает ее Ричард. Интересно, чего еще брат не знает о своей сестре?

— Эти картины чудесны, — сказала Эмма, ближе наклоняясь к пейзажу, который привлек ее внимание. — Ричард говорит, что вы знакомы со многими художниками.

— А также с поэтами, писателями и музыкантами. И пожалуй, со слишком многими политиками.

— Это, видимо, очень интересно.

— Большей частью. Последние порой труднопереносимы.

Эмма, рассеянно кивнув, перешла к следующей картине — работе Туссена.

— А вы знаете, Ричард пробовал заниматься живописью.

— Нет, я не знала об этом! — Джиллиан была удивлена. — Он ни слова не говорил о своих занятиях.

— Вероятно, нет. Это было давно. Пожалуй, он с тех пор и не брался за кисть. Как я понимаю, отец считал живопись неподходящим делом для будущего графа. Я узнала об этом случайно, потому что нашла некоторые картины Ричарда после смерти отца. Молли мне их показала.

— Молли?

— Наша горничная. — Эмма виновато улыбнулась. — Наша единственная горничная. Она живет у нас, сколько я себя помню. Во всяком случае, она уверяла, что мама поощряла занятия Ричарда живописью. Когда она умерла, отец запретил ему это, и они поссорились. Отец, кажется, наговорил Ричарду ужасных вещей, но Молли так и не сказала, каких именно. Я подозреваю, что как раз по этой причине мы редко видели брата после смерти мамы. — Эмма кивнула в сторону пейзажа. — Это полотно напоминает мне его картины. Но они, разумеется, далеко не так хороши.

Итак, Ричард тоже когда-то занимался живописью. Неудивительно, что его суждения так проницательны.

Эмма приблизила лицо к полотну, словно бы изучая технику живописца. Джиллиан видела подобное выражение на лицах художников, вглядывающихся в работы собратьев по искусству. Быть может, все семейство Ричарда наделено творческими способностями?

— А вы рисуете, Эмма?

— Акварели, — равнодушно ответила та. — Я предпочла бы живопись маслом, но Ричард считает это неподходящим занятием для женщины.

— Вот как?

— Да. Он утверждает, что у женщин недостает темперамента для такой живописи, поскольку это большое искусство. Нам, по его мнению, больше подходит менее сложная техника акварели.

— Он так считает? Скажите, как интересно! — В самом деле интересно, но еще более — досадно! — По-моему, Ричард не прав.

— Я всегда так думала, — со смехом согласилась Эмма.

— Да, и я могу это доказать. — Джиллиан минуту подумала. Ничего страшного, если она поделится с Эммой своей маленькой тайной. Ей определенно нравилась эта девушка, безусловно, достойная доверия — хотя бы для подобного секрета. — Идемте со мной. Я хочу вам что-то показать.

Она повела Эмму вверх по лестнице к своей спальне и широко распахнула дверь. Серия из четырех не слишком больших картин висела на стене против входа. Единственные произведения искусства в комнате.

Эмма ахнула.

С того места в дверях, где они обе стояли, картины казались созданными из света, а не написанными красками на холсте. Предвечернее солнце словно пронизывало их, исходило из них, а не проникало сюда отраженным от стекол противоположного дома.

— Они изумительны, — благоговейно произнесла Эмма, подходя ближе к картинам.

— Это верно, — с улыбкой согласилась Джиллиан.

На первый взгляд, брошенный от входа в комнату, то были простые сюжеты: две картины изображали английский сельский пейзаж, две другие — море у скалистых берегов, и присущая всем им поразительная иллюзия света свидетельствовала, что эти в высшей степени талантливые вещи написаны одной и той же рукой. Однако Джиллиан знала, что только с более близкого расстояния можно уловить самую суть изображений. То были и в самом деле пейзажи, но пейзажи неземные. В высокой степени идеализированные, они изображали жизнь такой, какой она должна быть, — исполненной божественного смысла и дивной радости. Едва она увидела эти картины, они затронули самую ее душу, Эмма остановилась в нескольких футах от стены и смотрела. Когда она заговорила, в голосе у нее прозвучало глубокое восхищение.

— Какие необыкновенные вещи, они испускают собственный свет. Хочется протянуть к ним руки и увидеть, как этот свет упадет на них.

Джиллиан мягко рассмеялась.

— Не упадет. Я пробовала.

Эмма примолкла, погрузившись в восприятие картин и те чувства, которые это вызывало. Джиллиан хорошо помнила то время, когда увидела картины впервые, — она тогда большей частью размышляла о том, что ей делать после смерти мужа, и часто испытывала желание обрести смелость и совершить в реальности то, что совершалось в ее душе.

— Картины написаны женщиной, не правда ли?

— Да, — кивнула Джиллиан.

Эмма не сводила глаз с картин.

— Кто она была?

— Я почти ничего не знаю о ней. Только то, что она происходила из знатной семьи и порвала все родственные связи ради того, чтобы заниматься искусством. Она умерла в одиночестве и нищете задолго до того, как я наткнулась на эти картины. Я приобрела их у торговца, который уверял, что получил их от родственника, но я сомневаюсь в правдивости этого объяснения. Несмотря на их великолепие, мне они достались за бесценок. — Джиллиан усмехнулась. — Они были написаны неизвестной женщиной, и потому продавец не считал их ценными. Он был счастлив отделаться от них и даже не знал имени художницы. Не знаю его и я. На уголке каждого холста стоят инициалы, но мне они ничего не говорят.

Эмма посмотрела на нее с любопытством.

— Эти картины очень многое значат для вас?

— О да.

Джиллиан помолчала. Робин и Кит видели картины, но она не поведала им, какую роль они сыграли в ее жизни. А те, само собой, не спрашивали, и не подозревая, что для Джиллиан их ценность — вне пределов чисто эстетических. Она никому не говорила о подлинных чувствах, которые возникали, когда она смотрела на полотна, и не вполне отдавала себе отчет в том, почему доверилась Эмме. Возможно, потому, что та была женщиной. Или художницей. А быть может, и по обеим причинам.

Глубоко вздохнув, она заговорила:

— Когда мой муж Чарлз умер, я тоже как бы умерла. По правде говоря, я хотела бы этого. Вначале я могла только плакать, потом — только спать, потом наступило время, когда я ничего не могла делать. Видимо, я тогда была не в своем уме. — Джиллиан обхватила себя руками за плечи и продолжала: — Мои родные и два очень близких друга — завтра вы с ними познакомитесь — вели тогда себя замечательно. Они неустанно внушали мне, что я должна продолжать жить, но мне этого совсем не хотелось. Ради них я притворялась, изображала, что живу: ездила на балы и в театры, говорила правильные вещи. Сама я чувствовала себя чем-то вроде привидения, призрака, который на самом деле не существует. Я обитала как бы в пустоте. Вам понятно это?

— Думаю, что да. — Эмма задумчиво кивнула. — Продолжайте, пожалуйста.

Джиллиан вернулась мыслями к прошедшим годам.

— С течением времени я обнаружила, что меня все больше тянет на концерты и в картинные галереи. Поняла, что на несколько часов я могу уйти от своей жизни в мир музыки и еще охотнее — в мир изобразительных искусств. Когда я наткнулась на эти картины — совершенно случайно, напоминаю вам, — они затронули меня совершенно по-особому. — Джиллиан перевела взгляд на морской пейзаж. — Они, казалось, трепетали, были живыми — более живыми, чем я. Не могу сказать в точности, что со мной произошло. — Джиллиан помолчала, собираясь с мыслями. — Я смотрела на картины и чувствовала запах моря, ощущала брызги морской воды или свежесть весны в деревне. Минуту я была как во сне, а потом пробудилась. Мир вокруг меня снова стал надежным и реальным, а я снова оказалась живой, какой не была со дня смерти Чарлза.

Эмма молча смотрела на нее. Джиллиан принужденно засмеялась.

— Это все еще выглядит как безумие?

— Нисколько. — Едва заметная улыбка приподняла утачки губ Эммы. — Каждый из нас справляется с горем по-своему.

Джиллиан удивленно приподняла брови.

— Вы слишком мудры для столь молодого создания.

— По мнению по крайней мере одной из моих сестер, я скорее глуповата. Но я видела, что может натворить горе.

Эмма, разумеется, хорошо знает, что такое горе, потеряв обоих родителей. Ее отец был негодяем, однако на детей его смерть оказала сильное воздействие. Джиллиан мысленно поблагодарила судьбу за то, что ее родители живы и здоровы.

— И тогда вы устроили у себя салон, чтобы помогать художникам.

— Отчасти это верно. Мне казалось, я обязана уплатить долг. Охотнее всего я поддерживала бы женщин-художниц, но таких, кто стремится выставлять свои работы, среди них мало. Я знаю немногих, да и те покинули Англию и уехали в Париж. — Она кивнула в сторону картин. — Эта умерла не только от бедности, но и от невнимания общества.

Эмма повернулась и сложила руки на груди.

— Тогда почему вы ничего не делаете для таких, как она?

Джиллиан подавила досадливый вздох.

— Во-первых, я не совсем представляю, что именно я могла бы сделать. А во-вторых, для существенной помощи нужны деньги.

Эмма широко раскрыла глаза.

— Но я думала… то есть я предполагала, что вы богаты.

Джиллиан постаралась выбрать слова поосторожнее.

— У меня есть возможность в будущем получить крупное состояние, но сейчас я владею немногим больше, чем вы видите здесь.

— О Боже, прошу прощения!

Эмма наморщила лоб, словно думала о важных подробностях, о которых брат забыл упомянуть.

Джиллиан подошла к кровати и присела на край в ожидании.

— Какие у вас отношения с моим братом? — спросила наконец Эмма.

Джиллиан не ожидала такого вопроса и некоторое время медлила с ответом. Пожалуй, самое лучшее — сказать правду.

— Я намерена выйти за него замуж.

— Правда? — В голосе Эммы прозвучало нескрываемое удивление. — Почему?

— Почему? — Джиллиан рассмеялась. — По нескольким причинам. Он порядочный человек, на плечах у него хорошая голова, и притом голова не столь уж непривлекательная. К тому же титул хоть и потускнел слегка, но все же ваш род старинный и благородный, и Ричард вполне успешно стремится вернуть ему былое величие.

— Прекрасно сказано, миледи, только ваши резоны звучат примерно как те, которые приводят, нанимая хорошего поверенного, а не выбирая мужа.

— Но я…

— Он любит вас? — спросила Эмма, подходя к Джиллиан. — Вы его любите?

А в самом деле — любит ли она? Джиллиан вздернула голову.

— Я не знаю.

— Понятно. Вот уж не ожидала ничего подобного, — пробормотала Эмма. — Любопытно, что скажут сестры.

— Пусть это пока останется между нами, хорошо? — попросила Джиллиан. — Пока еще ничего не решено окончательно.

— Как хотите.

В глазах у Эммы появилось задумчивое выражение, и Джиллиан гадала, на что обращены ее мысли.

— А теперь, — сказала Джиллиан, вставая, — я покажу вашу комнату.

Она повернулась к двери, но Эмма жестом остановила ее.

— Если нам суждено когда-нибудь породниться, то, может быть, вы не откажете мне сейчас в одной просьбе, — не слишком уверенно произнесла она.

— В какой просьбе?

— Пока я здесь, у вас в доме… можно ли… — Эмма перевела дух и поспешила закончить: — Не позволите ли вы мне рисовать?

— Акварельными красками? — Джиллиан подняла брови. — Или речь идет о чем-то более серьезном, не соответствующем женскому темпераменту?

Эмма рассмеялась и кивнула.

— У меня в доме есть мансарда с хорошим светом. Ее можно превратить в студию. — Джиллиан понравилась мысль помочь сестре Ричарда заняться тем, чего он не одобряет, поскольку неодобрение это выглядит попросту смешно. Она не представляла себе, что он может придерживаться столь узких взглядов на вещи. Пожалуй, впервые со дня их знакомства она узнала о нем то, что ей не понравилось. — Я вполне в состоянии позволить себе приобрести несколько холстов и краски.

— О, краски у меня есть. Ричард считает, что это акварель и что я бросила писать маслом, но…

Она не договорила и покраснела, стыдясь, что обманывает брата и что Джиллиан узнала об этом.

— Тогда нам нужны только холсты. — Джиллиан подхватила Эмму под руку и повела к выходу. — Это будет просто замечательно! До сих пор под моей крышей не жил ни один художник, и мне не довелось наблюдать, каковы секреты этого ремесла.

Эмма оглянулась на картины на стене.

— Как жаль, что никто не предложил кров этой женщине!

— Да, жаль… — Джиллиан вдруг остановилась и посмотрела на Эмму. — Что вы сказали?

— Да ничего особенного. — Эмма вновь покраснела от смущения. — Я пожалела, что никто не предложил ей кров.

— Предложить ей крышу над головой, — медленно произнесла Джиллиан. — Если уж не ей, то другим, таким, как она.

— Другим?

— Женщинам. Художницам. — Кусочки головоломки подошли один к другому, составив четкое изображение. — Вот оно, Эмма! То, что я смогу сделать, если получу наследство.

— Какое наследство?

— Подробности сейчас не важны. — Джиллиан отмахнулась от вопроса Эммы. — Достаточно сказать, что это наследство позволит мне исполнить мой долг. С деньгами я смогу устроить убежище для художников, вернее, художниц, так что им не придется тревожиться о таких обыкновенных, но необходимых вещах, как жилье и стол. Я могу приобрести дом или, пожалуй, лучше особняк. В городе или в деревне. Может быть, имение…

— Или замок? — с веселой иронией спросила Эмма.

— Или замок, — со смехом заявила Джиллиан. — Это прекрасно, просто прекрасно! И вы станете моей первой подопечной, — Благодарю вас, миледи. — Эмма сделала реверанс, увлеченная энтузиазмом Джиллиан. — Я сочту это за честь.

Джиллиан тоже сделала реверанс и ответила:

— Это честь для меня.

Обе расхохотались, а Джиллиан подумала, как славно будет заполучить себе в дом художницу. Или сестру.

— Идея замечательная, — уже серьезно сказала Эмма. — Я вижу лишь одно препятствие к осуществлению вашего плана.

Джиллиан широко раскинула руки, голос у нее был такой же восторженный, как и настроение.

— Нет таких препятствий и таких трудностей, какие мы не могли бы преодолеть. Что же это за препятствие?

— Ричард.

Глава 9

— Entrez[8].

Джиллиан толчком открыла дверь, выходящую на лестничную площадку, и внезапно ощутила, что дрожит. Наверное, не слишком разумно с ее стороны являться в студию Туссена в такой поздний час. Но она не настолько безрассудна, чтобы прийти одной. Уилкинс ждал внизу у лестницы и все еще бормотал мрачные предостережения насчет того, что может случиться с леди, которые посещают подобные места после наступления темноты.

На самом деле то была не столь уж опасная часть города, просто главным образом деловая, а не жилая. И вовсе не в интересах Туссена допустить, чтобы с ней что-то случилось.

И все-таки было спокойнее знать, что Уилкинс здесь и придет на помощь по первому зову. Вопрос только в том, сможет ли он ее оказать.

Джиллиан поплотнее закуталась в плащ и вошла в студию. В воздухе ощущался резкий запах скипидара. В комнате было, пожалуй, даже темнее, чем на лестнице, — только несколько свечей у дальней стены освещали кресло. За высокими окнами, из которых почти целиком состояла противоположная стена, на темном небе сияли звезды. Все остальное пространство студии тонуло в тени, но у Джиллиан сложилось впечатление, что пространство это немалое и почти пустое. Видимо, художник занимал целиком самый верхний этаж большого торгового здания.

— Туссен? — помедлив, спросила Джиллиан, понимая, что с мерами предосторожности она явно запоздала.

— Ну разумеется, мадам. Я рад, что вы предпочли не разочаровывать меня. Я боялся, что вы не придете, — донесся до нее через всю комнату голос Туссена.

Джиллиан разглядела в темноте фигуру мужчины, однако черты его лица оставались неясными.

— Вы должны признать, что это странно — позировать так поздно вечером. — Джиллиан закрыла за собой дверь, но притворила ее неплотно и сделала несколько шагов. — Никогда не слышала ни о чем подобном.

— Ах, но я должен использовать дневной свет для работ, которые мне приходится продавать. Этот портрет… как бы это сказать… я пишу ради творческой радости и красоты объекта, а не ради какой бы то ни было практической цели.

То ли потому, что она позировала ему тайно, то ли нервы у Джиллиан были чересчур напряжены, однако сегодня акцент Туссена показался ей более сильным, чем тот, какой она помнила.

— Быть может, вам было бы удобней… Est-ce que vous preferiez parler fransais?[9] — спросила она.

— Что?

Он не понял?

— Je m'excuse[10], — поспешил извиниться он. — Но я не совсем понял ваш вопрос. Тысяча извинений, мадам, но ваше произношение…

— Мое произношение безупречно, — холодно возразила Джиллиан.

— Для слуха англичанина — вероятно, однако для настоящего француза…

В голосе у него прозвучала снисходительная нотка.

— Так вы не хотите беседовать по-французски?

— Простите еще раз, но язык, на котором я говорю, не тот, который исходит из ваших уст, таких очаровательных.

— Очень хорошо, — произнесла Джиллиан несколько резче, чем ей хотелось бы. Она гордилась своими способностями к языкам, и то, что этот человек не оценил по достоинству ее французский, задело ее в достаточно сильной степени. — Я не хотела обидеть вас.

— Боюсь, что это я обидел вас, — с легкой усмешкой в голосе возразил он. — У меня не было такого намерения. Видимо, ваша необычайная доброта так поразила мои чувства, что превратила в неблагодарного идиота.

— Чепуха, — сказала Джиллиан, смягчившись. — В конце концов, это ваш родной язык, и вы говорите на нем, несомненно, лучше, чем я. Ну а что же дальше?

— Вы надели тот костюм, какой я просил?

Джиллиан кивнула и, сняв плащ, бросила его на видавший виды стул. Возможно, ее греческий наряд показался бы кому-то странным, но ей нравилась мысль быть изображенной именно в нем.

— Отлично. Теперь будьте добры занять ваше место.

— Как я полагаю, в кресле.

К нему она и направилась, убедившись, что в самом деле какая-либо другая мебель отсутствует, за исключением нескольких еле видных в темноте столов, до такой степени заставленных глиняными горшками, бутылками и прочими аксессуарами профессии художника, что им явно угрожала опасность рухнуть. К стенам был прислонены, как ей показалось, натянутые на рамы хот ты, то ли еще чистые, не тронутые кистью, то ли находящиеся в процессе работы. В углу слабо вырисовывались неясные очертания продавленной кровати.

Кресло-шезлонг было единственным относительно приличным предметом обстановки, но и оно, безусловно, знавало лучшие дни. Джиллиан присела на край сиденья и сложила руки на коленях, не понимая, мсье Туссен хочет от нее. Вглядевшись получше, она увидела, как Туссен расхаживает между мольбертом и большой ширмой. На шатком столике перед ней возвышался пятирожковый канделябр, установленный ближе к краю, чтобы, как она догадалась, свет падал на ее лицо и, возможно, делал его черты менее различимыми.

— Расслабьтесь, мадам, ведь это не больно.

— Но я и не ожидаю боли! — рассмеялась Джиллиан. — Просто не имею представления, что мне теперь делать, как держать голову, куда положить руки, улыбаться или оставаться серьезной? — Выражение глаз на ваше усмотрение. Что касается остального…

Он объяснил ей, какую принять позу, и Джиллиан свободно расположилась в кресле, слегка откинувшись на спинку; одной рукой она оперлась о закругленный подлокотник, а туфли при этом выглядывали из-под платья. Туссен деловым тоном давал указания, и неловкость Джиллиан постепенно исчезла.

Во всем этом не было ничего личного. Художник, как ей представлялось, смотрел на нее не с большим интересом, чем, к примеру, на вазу фруктов. Даже когда он попросил ее снять туфли, это было сделано по чисто эстетическим причинам. И, как всякий художник, он вел себя требовательно и скорее подавал команды, нежели обращался с просьбами.

— Я бы не удивилась, потребуй он, чтобы я вообще сняла одежду, — пробормотала она себе под нос.

— Вы что-то сказали, мадам?

Джиллиан спохватилась, что высказалась достаточно громко.

— Нет-нет, ничего. — Она вгляделась в фигуру Туссена. — Как вам удается рисовать с такого расстояния?

— Я вижу вас отлично. Свечи делают ясными все ваши черты. И у мольберта есть другие.

— Да, и свет бьет мне прямо в глаза. Я не могу различить хоть что-то далее чем на расстоянии вытянутой руки. — Туссен негромко рассмеялся, и Джиллиан моментально догадалась о его намерениях. — Я должна была заподозрить это, как только получила вашу записку. Вы хотите продолжить ваш смешной маскарад. Ведь вы и сегодня вечером не покажете мне ваше лицо, не так ли?

— Думаю, что нет, мадам, — почти смеясь, ответил он.

— Но почему же? — удивилась она. — Раз я уже здесь…

— Вы запамятовали, мадам, что я мастер иллюзии — в искусстве и в жизни. И мне это очень по душе. — Он уселся на табурет возле мольберта. — Разве вы не говорили сами, что нет ничего более загадочного и интригующего, чем мужчина, у которого есть тайны? Чье лицо неузнаваемо?

— Кажется, да. — Джиллиан помнилось, что она говорила нечто подобное в саду у леди Форестер, но вроде бы не Туссену, а Ричарду. Значит, ошиблась.

— Ну а какой же мужчина не хочет выглядеть интригующе в глазах такой женщины, как вы?

— Я, признаться, не подумала…

— Так позвольте мне иметь свои тайны.

У нее, собственно говоря, и не было выбора. Туссен все прекрасно рассчитал — находясь между ширмой и мольбертом с помещенным на него холстом, он хорошо видел Джиллиан, сам оставаясь в тени. Только когда он двигался, ей был виден черный силуэт. Она мало что могла предпринять, разве что перебежать через комнату и встать прямо перед Туссеном, но этого ей делать не хотелось.

— Ну, если я должна… — Джиллиан в точности не могла определить, забавляет ее, интригует или раздражает эта игра. Возможно, все вместе, в некой комбинации. Но какая в том беда, если поиграть немного? Во всяком случае, он прав: в мужчине, лицо которого скрыто, есть нечто волнующее воображение и чувства. — А какие у вас еще тайны, кроме вашего лица?

— Им несть числа, — пробормотал он.

Джиллиан слышала легкое шуршание угля по холсту — значит, Туссен уже начал работать.

Она подождала. Видимо, художник привык работать в молчании. К сожалению, она молчать не могла.

— Какие же это тайны?

— Самые обычные, — рассеянно ответил он. Джиллиан снова подождала. Вряд ли игра окажется забавной, если ей придется вести ее в одиночку.

— А что это значит — обычные тайны?

— У каждого есть что скрывать от других. Особенно если речь идет о прошлом. Наследство. Семья. Да мало ли что еще!

— Вы сказали о семье? И что же? — Ну да. Безумная тетушка в мансарде. Незаконнорожденные наследники. Опозоренные родители. Скандальные связи.

Он отбарабанил этот перечень, как если бы не придавал особого значения собственным словам, полностью поглощенный холстом, над которым работал.

Джиллиан сосчитала до десяти и сделала новую попытку:

— И ваши тайны как раз такие?

— Да, мадам. Именно такие. Каждая в отдельности и все вместе. — Он нетерпеливо вздохнул. — У меня не одна, а целых три безумные тетушки и множество незаконнорожденных братьев, претендующих каждый на свою долю состояния, накопленного моим отцом, который был пиратом. Мое наследство включает замок в горах Швейцарии и драгоценности русской короны. Теперь, когда вы знаете то, что вам можно узнать, помолчите немного, s'il vous plait[11].

— Хорошо. Но не стоит слишком сердиться по такому ничтожному поводу. — Джиллиан помолчала и перестала улыбаться. Это, разумеется, игра по его правилам, но ничто не препятствует ей играть по своим. — Вы не упомянули о скандальных связях.

У мольберта царило молчание, но Джиллиан вдруг захотелось рассмеяться от всей души, словно девчонке-школьнице.

— Я не упомянул и об убийстве, — спокойно проговорил Туссен, — но вечер еще только начался.

Она старалась сдержать смех, но приглушенный, сдавленный звук все-таки вырвался сквозь стиснутые губы, и Джиллиан с трудом заговорила:

— Простите. Я попытаюсь, но мне трудно высидеть вот так, почти ничего не видя и не говоря ни слова, час или два.

— Хорошо, мадам, — смягчился Туссен. — Я предлагаю вам сделку. Если вы помолчите буквально несколько минут и дадите мне сосредоточиться, то после этого я позволю вам говорить и даже приму участие в обсуждении любых вопросов.

— Любых? Каких угодно?

— Разумеется, нет. Почти любых. Договорились?

— Если вам так угодно.

Потянулись долгие безмолвные минуты, и Джиллиан старалась не двигаться. Она не привыкла предаваться неторопливым раздумьям, сидя на одном месте, но тут ей ничего другого не оставалось. Только думать. И только об одном. О том, что просто не выходило у нее из головы.

О Ричарде.

С каждой минутой, проведенной вместе с ним, росла ее уверенность в том, что она может стать ему такой женой, какую он желает. Может делить с ним постель, рожать детей. Были моменты, когда она хотела именно этого. Хотела его.

В таком случае почему же она шарахается в сторону, как испуганная лань, едва он к ней приближается? Почему страх сжимает ей желудок и перехватывает горло? Ведь ей не страшно было бы ласкать его, любить его? Прежде она знала любовь, и это было чудесно. Может ли это быть так же чудесно с Ричардом?

Что, если она в него влюбилась?

Вопрос, который Джиллиан отметала раньше, теперь требует ответа. Было бы намного легче стать его женой в полном смысле слова, если бы она полюбила Ричарда. Но достаточно ли для этого только ее любви?

О любви в их соглашении речь не шла, и было бы странно, если бы они заговорили об этом. Ричард ставил как непременное условие их интимную близость только из мужского самолюбия, не более того. Но даже при этом она отлично знала, что он хочет ее. Судя по его взглядам, по тому, как он обнимал ее, его желание не имело ничего общего с ее наследством и не было лишь частью намерения соблазнить ее. Но это еще не любовь…

А могла бы она полюбить человека, который не любит ее?

— Вы солгали мне, мадам.

Джиллиан вздрогнула и вернулась к действительности. Господи, о чем она только думает?

— Солгала? — Джиллиан, стараясь вернуть себе самообладание, расправила дрожащей рукой складки платья. — Что привело вас к такому заключению?

— Вы говорили, что у вас нет возлюбленного.

— У меня его нет, — быстро проговорила она.

— Нет? — переспросил Туссен весьма скептическим тоном. — У женщины бывает такое выражение лица только тогда, когда она думает о мужчине.

— Не говорите глупостей! — Джиллиан подавила внезапное желание обмахнуть чем-нибудь лицо. — Ни о чем подобном я не думала.

— Тогда у вас, наверное, есть собака.

— Собака? — Джиллиан в полном смущении покачала головой. — Почему вы так считаете?

— Таков мой опыт общения с англичанками. Они привязаны к своим собакам не меньше, чем к своим мужчинам. — Он усмехнулся. — А иногда и сильнее.

— Иногда собака заслуживает большей привязанности, — наставительно произнесла Джиллиан. — Однако у меня нет ни собаки, ни возлюбленного, а вы, мсье, весьма дерзки.

— Разумеется. Таков мой характер. Именно поэтому женщины находят меня очаровательным и неотразимым. Джиллиан невольно расхохоталась:

— И теперь тоже?

— Разве до вас не дошли рассказы? Молва об Этьене Луи Туссене, мастере живописи и необыкновенном любовнике? — Он прищелкнул языком в шутливом огорчении. — Мне очень грустно.

— Вам, очевидно, приходится отчаянно трудиться. Поддерживать подобную репутацию нелегко!

— К моему сожалению и моей неизбывной радости. А теперь, мадам, — продолжал он, понизив голос, — расскажите мне о мужчине, который вам не любовник.

— Я этого не сделаю. Я вообще не имею обыкновения обсуждать свои личные дела с малознакомыми людьми. К тому же вы сами призывали к молчанию.

— Только в самом начале работы. Сейчас я могу делить свое внимание, не утрачивая сосредоточенности. Вы дали согласие что-то обсудить.

— Я дала согласие позволить вам обсудить то, что хотите вы, — поспешила возразить Джиллиан.

— Вот я и хочу поговорить о джентльмене, который занимает ваши мысли. — Он минуту помолчал. — Не беспокойтесь, я не проболтаюсь о том, что вы мне доверите. Те, кто мне позирует, нередко рассказывают о вещах, о которых не упомянули бы при других обстоятельствах. Если бы я не держал язык за зубами, я потерял бы всех своих клиентов. Беседы между художником и субъектом изображения так же священны, как и то, что происходит между священником и кающимся.

— Вздор! Я ни на секунду не поверю в это, — со смехом возразила Джиллиан. — И по вашему собственному признанию, вы не священник.

— Конечно, нет. Но я даю вам слово, что все сказанное останется между нами. А слово мое тоже священно.

— Но я и в самом деле…

— Если вы опасаетесь неловкости, которая могла бы возникнуть при нашей следующей встрече, то не думайте об этом. Вы не знаете меня в лицо. Мы можем случайно встретиться на улице, но вы не обратите на меня внимания. В пользу анонимности можно сказать многое.

Он умолк, видимо, почувствовав ее нерешительность.

Можно ли ему довериться? Мысль об этом казалась абсурдной — при том, что Джиллиан очень хотела поговорить с кем-нибудь о своих чувствах. Разумеется, искушение возникло главным образом благодаря окружающей ее сейчас обстановке. Успокаивающее воздействие темной комнаты. Таинственное лицо собеседника. Удобное кресло. Даже босые ноги создавали ощущение, что ты находишься в убежище. Охраняемом, безопасном и уединенном. Почти в исповедальне.

— Я подозреваю, мадам, что вам больше не с кем поделиться.

Джиллиан об этом как-то не думала, но он был прав. Она все рассказывала Киту и Робину, но говорить с ними о Ричарде было невозможно. Ей было неприятно их неизменное неодобрение, а других близких друзей у нее нет. В последние годы она все более отдалялась от собственной семьи, и хотя любила своих родных по-прежнему, о наследстве они не знали, и Джиллиан пока предпочитала держать это в секрете.

Кузина Пандора поняла бы ее, но, судя по слухам, дошедшим до Джиллиан, совершенно запуталась в какой-то собственной сложной интриге. И хотя Джиллиан полагала, что Эмма станет ей настоящей подругой, они еще недостаточно знали друг друга, чтобы вести столь доверительные разговоры. К тому же Эмма — сестра Ричарда и будет на его стороне.

— Вы проницательны, мсье, надо отдать вам должное, — спокойно проговорила она.

— И не болтлив.

— Надеюсь.

А что плохого в том, что она поговорит с ним? Самое худшее, что он расскажет об их разговоре, так сказать, всем и каждому, но он вряд ли так поступит. Предавать ее было бы глупо с его стороны, это сильно повредит его карьере. А Туссен, судя по всему, человек неглупый. Он дал ей слово, и ничто не свидетельствует о том, что он его не сдержит.

Джиллиан глубоко вздохнула.

— Да, есть мужчина.

— Ага, вот видите, всегда есть мужчина, — сказал Туссен и негромко рассмеялся.

— Я собираюсь выйти за него замуж.

— Вот как? Но вы утверждаете, что он не ваш возлюбленный, а поскольку вы не в таком возрасте, когда такие вещи уже не играют особой роли… я не понимаю.

— Это, я бы сказала… не совсем обычные обстоятельства. Я и сама все это не слишком хорошо понимаю. Дело осложнилось в куда более значительной степени, чем я ожидала.

— Осложнилось? Разве есть что-то более сложное, чем отношения между мужчиной и женщиной? И вместе с тем более простое?

— Начиналось все достаточно, просто… — Джиллиан как можно лаконичнее рассказала об условиях наследования, породивших список женихов, и о том, как она выбрала Ричарда (имени его она из осторожности не назвала), а также о том, какие условия поставил он. — Вот вам и вся история.

— История и в самом деле необычная. — Туссен замолчал, словно обдумывал ситуацию, потом сказал: — И вы решили стать ему такой женой, какую он хочет?

— Да. — Она тряхнула головой. — То есть нет. — В ней закипало недовольство собой. — Вернее, я не знаю. Бывает, что мне этого хочется, а в следующую минуту — нет. Это ужасно сбивает с толку.

— Сбивает с толку?

Джиллиан стала подыскивать подходящие слова.

— Вначале, как я уже говорила, все было очень просто. Брак только ради получения наследства, то есть брак лишь по названию, чисто номинальный. Потом этот человек не согласился на такой союз, а я, говоря по правде, поняла почему и не обвиняла его. Однако в процессе его обольщения…

— Я думаю, что это было ухаживание.

— Да, разумеется. — Она отмахнулась от его поправки. — Именно это я имела в виду. Даже не знаю, почему я сказала «обольщение». — Она отлично это знала — перед ее мысленным взором полыхнули темные, напряженные глаза Ричарда. — Во всяком случае, я испытываю странные чувства, когда нахожусь рядом с ним.

— Понятно. Так вы под влиянием этих чувств в конечном итоге приняли решение?

— Нет-нет, не такого рода чувства. Не вполне такие. — Джиллиан вскочила с кресла и направилась к художнику. — Когда я нахожусь рядом с ним, меня охватывает… смятение.

— Я не смогу работать, если вы не будете сидеть на месте, — проворчал он.

— Простите. — Джиллиан уселась, приняв прежнюю позу. — Пожалуйста, поймите меня правильно! Я вовсе не боюсь его, то есть не думаю, что боюсь. Я имею в виду, что он не из тех, кто способен ударить ребенка или дать пинка собаке…

— А! Я так и знал, что собаки появятся. Джиллиан пропустила это замечание мимо ушей.

— Он порядочный человек. Хороший человек.

— Хороший человек? — язвительно переспросил Туссен. — Как это нудно! И как утомительно!

— Ничего подобного! — горячо возразила Джиллиан.

— Если он такой хороший, — последнее слово Туссен произнес так, словно оно было ругательством, — так чего же вы боитесь?

— Хотела бы я знать!

Он не отозвался, и Джиллиан не могла понять, то ли он обдумывает, что сказать, то ли увлекся работой.

— Туссен?

— Ведь вы вдова, не так ли?

— Да.

— В таком случае вы боитесь не самого акта любви.

— Конечно, нет, — ответила она с почти нескрываемым возмущением. — Я была замужем и знаю, что происходит между мужчиной и женщиной.

— Но если слухи верны, после смерти мужа у вас не было недостатка в поклонниках.

Джиллиан удержалась от резкого ответа, однако была возмущена и точностью светских сплетен, и той прямотой, с которой Туссен их передавал. Голос ее был холоден и слегка насмешлив, когда она сказала:

— Ваша дерзость отнюдь не так очаровательна, как вы полагаете.

— Ах, вы снова говорите неправду, мадам. Если бы вам не доставлял удовольствия мой дерзкий нрав, вы давно бы ушли.

— Я могла бы уйти прямо сейчас, — возразила она в точном соответствии со своим настроением.

— Могли бы, — произнес Туссен с оттенком пренебрежения, — но не уйдете.

— Это почему же, позвольте спросить?

— Вы уже сами ответили на этот вопрос, когда признали, что только со мной можете говорить доверительно. К тому же мы еще не решили, как вам поступить, и не закончили работу над портретом. По правде сказать, только начали и то и другое.

— Сомневаюсь, что вы можете разрешить мою дилемму. Тем более что я и сама точно не знаю, в чем она состоит.

— Быть может, вы все же боитесь акта любви. — Он помолчал. — Или самой любви.

— Чепуха! — вспыхнула Джиллиан. — И то и другое неверно. — Она выпрямилась в кресле, нашарила на полу туфли и надела их. — Но мне кажется, для одного вечера вполне достаточно, я ухожу.

— Вы просто страшитесь посмотреть правде в глаза.

Джиллиан встала.

— Какова же она?

— Вы намерены выйти замуж за человека, который никогда не держал вас в объятиях. Не возбудил ваши чувства своими прикосновениями, своей нежностью. Не целовал вас так, как следует целовать женщину, подобную вам.

— Я вовсе не говорила, что он меня не целовал! — огрызнулась Джиллиан.

— Так он целовал?

— Это вас не касается. Но наш разговор зашел слишком далеко.

Она направилась к двери.

— Быть может, вас пугает именно то, что вы ничего не почувствуете, когда он это сделает?

Джиллиан резко втянула в себя воздух. А если он прав и она боится именно этого? Нет, даже мысль об этом смешна! Джиллиан была твердо убеждена: когда Ричард ее поцелует, она почувствует очень даже многое.

— Достаточно. Разговор кончен.

Она быстро прошла по комнате, подхватила свой плащ, подошла к двери и решительным жестом распахнула ее. Но позади уже отдавались эхом шаги Туссена. Он протянул руку из-за спины Джиллиан и захлопнул дверь. Джиллиан ахнула, а Туссен взял ее за плечи и удержал на месте. Голос его прозвучал у нее над самым ухом:

— Не оборачивайтесь, моя дорогая.

Последние два слова он произнес по-французски: ma cherie.

— Я не votre cherie[12].

— Послушайте меня, — проговорил он низким, взволнованным голосом.

Джиллиан попыталась вырваться, но он держал ее крепко.

— Отпустите меня!

— Вы красивая женщина, которая слишком долго оставалась без мужчины.

— Я закричу, если выше отпустите меня сию же секунду!

— Я был бы рад услышать ваш крик. — Он тесно прижал ее к себе. — Вам нужен мужчина, который заставит вас кричать от наслаждения. Тот, кто овладеет не только вашим телом, но и вашей душой.

— Нет!

— Именно это и пугает вас, моя дорогая мадам.

— Нет! Или да?

— Нет? Тогда почему вы не боитесь меня? Мы вместе, одни, и сейчас уже ночь.

— Не знаю.

Но даже теперь, в его тесных объятиях, Джиллиан не боялась Туссена. Хотя, казалось бы, должна была бояться.

— Не знаете? А я мог бы овладеть вами сейчас. Здесь. И вы бы не сопротивлялись. — Его губы коснулись уха Джиллиан. — Вы не боитесь моих прикосновений. Я знаю это. Чувствую по тому, как ваше тело приникает к моему. — Он слегка пошевелился, и Джиллиан ощутила, как он мускулист, гибок и силен. — И вы тоже это чувствуете.

— Ничего подобного я не чувствую.

Однако в одном он был прав: она ничуть не боялась.

— Так почему вы не боитесь меня?

— Не знаю!

— Разве?

— Я не… — Кровь зашумела у нее в ушах. — Потому что вы не представляете угрозы моему сердцу! — почти выкрикнула она, ошеломленная собственным признанием.

— Вы так уверены?

Он коснулся ее шеи легким поцелуем. Джиллиан вся сжалась, но не смогла оттолкнуть его.

— Да.

Она чувствовала спиной жар его тела, как ни странно, приятный, и еще более странно — чем-то знакомый.

— А почему? Потому что меня нельзя назвать хорошим человеком? Или потому, что я не внесен в ваш глупый список? — Голос его смягчился, он почти шептал, обжигая шею Джиллиан своим дыханием. Она задрожала. — Потому что я не тот мужчина, который станет тратить время на то, чтобы обольстить вас?

— Не тот? — прошептала Джиллиан.

Что с ней происходит?

— Я не потратил бы ни одной драгоценной секунды на подобную чепуху. — Он прижался лицом к ямке между ее шеей и плечом, и Джиллиан прикусила губу, чтобы не закричать.

— Мне нужно идти, — пробормотала она. Это не больше чем похоть. Обыкновенная физическая потребность. Господи, Туссен прав: слишком много времени прошло с тех пор, как она была близка с мужчиной. — Перестаньте. Немедленно.

— Почему? Вы же еще не замужем. Даже не помолвлены.

Он спустил вниз по руке ткань ее платья, обнажил плечо и целовал его до тех пор, пока Джиллиан не почувствовала, что вот-вот упадет.

Ее разум протестовал, но тело предательски не принимало этот протест и требовало большего. Гораздо большего. Еще секунда, и любое возражение, любое сопротивление станут ненужными и бесполезными.

Туссен отпустил ее плечи и провел ладонями по ее рукам. Джиллиан вздрогнула, осознав, что впервые после смерти мужа хочет быть в постели с мужчиной, причем именно с этим мужчиной. С таинственным незнакомцем, пробудившим ощущения, которых ей не хватало, а она даже не подозревала об этом.

— Нет!

Последний всплеск сопротивления ослабил ошеломляющее желание, Джиллиан вырвалась из объятий Тус-сена, рывком распахнула дверь и побежала по лестнице.

Уверенный голос последовал за ней:

— Вы еще вернетесь, мадам.

— Нет, — бросила она через плечо.

А почему нет?

Джиллиан остановилась и глянула на все еще отворенную дверь. Выпрямилась. Почему нет, в самом деле?

— Возможно. Но только ради портрета. Не более.

Ока повернулась и продолжила спускаться, по пути надевая плащ. Уилкинс смотрел на нее как на безумную. Может, он и прав.

Смех Туссена эхом прокатился по лестнице.

— Посмотрим, мадам, посмотрим.

Ричард закрыл дверь и усмехнулся. Все прошло хорошо. Он подошел к портрету Джиллиан. Даже очень хорошо. Шаги его замедлились, и улыбка исчезла. А может быть, слишком хорошо?

Он опустился на табурет перед холстом и уставился на черновой набросок углем. Что, собственно, сейчас произошло? Он нетерпеливо провел пальцами по волосам и припомнил события этого вечера.

Все начиналось вполне удачно, хотя когда Джиллиан заговорила с ним по-французски, он решил, что все пропало. Проклятие, почему он в свое время так мало уделял внимания этому чертову языку и не выучил его как следует? К счастью, он нашел удачный выход из положения. Ричард улыбнулся, вспомнив, как рассердилась Джиллиан, когда он высмеял ее произношение.

Джиллиан стала хорошей моделью, как только согласилась хранить молчание и предоставила ему более чем достаточно времени набросать углем все линии ее фигуры, вольно расположившейся в кресле. С каждой линией, каждым штрихом нарастало творческое возбуждение от работы, которая, как он был убежден, станет лучшим его произведением. Работа продвигалась прекрасно, пока он был полностью поглощен ею и смотрел на Джиллиан только как на объект изображения.

Творческое состояние исчезло с той минуты, как Ричард перешел к изображению лица Джиллиан, Он изучал его некоторое время, а Джиллиан даже не заметила, что негромкий звук движения угля по холсту прекратился. Комната была подготовлена к сеансу таким образом, чтобы он мог оставаться в тени и чтобы Джиллиан видела только его силуэт. Но ему стало ясно, что она потеряла всякий интерес к окружающей обстановке, к тому, где она находится и с кем.

В те минуты Ричард думал — или, скорее, надеялся, — что именно ой вызвал это мечтательное выражение ее глаз и румянец на щеках, что, приоткрыв рот и облизнув губы, она тоже думала о нем. И с трудом удержался от того, чтобы не броситься к ней и не заключить в объятия…

Ричард сглотнул и пристально посмотрел на набросок Джиллиан. Беглые, неоконченные линии, нанесенные углем, — намек на то, что появится на холсте позже. Во время сеанса он держал себя в руках и даже успешно сохранил дурацкий акцент. Кто мог подумать, что неправильный английский выговор, усвоенный для короткой встречи в саду, будет так трудно сохранить на целый час работы в студии? И он почти забыл о нем в последние минуты у двери.

Ричард взял уголь и принялся за работу, совершенствуя едва намеченный образ. Для того чтобы продолжать, ему не нужна была Джиллиан: ее лицо как живое оставалось в его воображении, словно она стояла сейчас перед ним.

Последние минуты перед дверью.

Что удержало его от того, чтобы последовать за ней? Обнять, прижать к себе крепко, чувствуя каждый изгиб ее тела сквозь тонкую ткань платья. Ощущать тепло ее кожи, каждый ее вздох, биение сердца.

Что произошло бы, не отпусти он ее? Он хотел ее с такой силой, которая даже теперь потрясала его, и знал, что она хочет его точно так же. И это было поразительно. Кого же она хотела — Ричарда? Или Туссена?

Она вовсе не старалась вырваться из объятий художника. И не было в ней страха, когда Туссен обнял ее, — она почти не сопротивлялась. Досада водила его рукой, и линии на холсте стали резкими и небрежными.

Ричард глубоко вздохнул. Ну хорошо, ведь это был его план, не так ли? Его так называемый план с переодеванием. Палка о двух концах. Чему женщина станет больше противиться — ухаживаниям английского графа или французского художника? Это оказалось так же хитро, как стратегии Веллингтона и Наполеона.

Нет, план его вполне разумен. Поддайся она Туссену, это докажет ей, что незачем бояться его, Ричарда. Докажет, что она может делить с ним постель, не отдавая своего сердца.

Ричард сердито сдвинул брови. Хочет ли он именно этого? Конечно. Любовь его не интересует. Или он начинает увлекаться Джиллиан всерьез, потому что думает о ней постоянно, думает только о ней самой, а мысль о наследстве кажется ему уже не такой важной, как любовь? Вряд ли.

Снова Англия вступила в битву с Францией, и, уж наверное, Англия снова победит. Ричард отмахнулся от неприятной мысли, что война опять может стать долгой и кровопролитной.

Глава 10

Джиллиан раздумывала, насколько неприлично было бы отослать гостей по домам, а Эмму — в ее комнату и остаться наконец наедине с Ричардом.

Она окинула взглядом нескольких человек, собравшихся у нее в гостиной. Ричард и Робин стоя рассуждали о последних дебатах в парламенте. Эмма сидела поблизости от них на канапе и делила свое внимание между политической дискуссией и Китом, устроившимся рядом с ней. До сих пор вечер проходил на удивление хорошо.

Робин, разумеется, этому не способствовал, вежливо, но неизменно опровергая все, что говорил Ричард, будь то замечания по поводу действий правительства или фраза о том, как прекрасна весенняя погода. К счастью, Кит был слишком занят тем, что глазел на Эмму, чтобы поддерживать Робина.

С той самой минуты как Кит переступил порог, он не в силах был отвести от девушки взгляд. В платье Джиллиан, с красиво причесанными волосами, Эмма выглядела очаровательно. Ее собственные платья достались ей от матери и, к несчастью, давно вышли из моды. Джиллиан вначале думала, что Ричарду придется основательно потратиться, чтобы прилично одеть сестру, однако она и Эмма оказались примерно одинакового сложения и роста, так что в этом не было нужды.

Если считать — в полном соответствии с действительностью, — что главная цель любого сезона, не важно, насколько скромного, заключается в том, чтобы найти мужа, то, судя по манерам Кита и мечтательному выражению его глаз, Эмма этой цели уже почти достигла. Джиллиан была в восторге от такого развития событий, но при этом чувствовала себя немного, совсем чуть-чуть, задетой.

Эмма принимала знаки внимания Кита с видом прохладным и несколько ироническим. Джиллиан была немало удивлена этим. Сестра Ричарда явилась в Лондон из деревенской глуши, но обладала уравновешенностью молодой женщины, которая с успехом провела здесь несколько сезонов. Что касается дел сердечных и искусства кокетничать, то Эмма обладала в этом почти таким же врожденным талантом, как в живописи.

Сегодняшний день они потратили на то, чтобы оборудовать студию, и Эмма с жаром отдалась любимому занятию. Джиллиан подумывала, не взять ли ее с собой на следующий сеанс у Туссена — понаблюдать за его работой. Кроме того, присутствие Эммы было бы полезно не только по этой причине.

Ричард ничем не показывал, что замечает внезапное взаимное влечение своей сестры и Кита. Впервые со дня знакомства с Джиллиан он вел себя в соответствии со своей нынешней репутацией — говорил немного резко, неохотно вступал в разговор и постоянно бросал на нее пристальные взгляды, словно хотел заглянуть к ней в душу. Он чем-то встревожен, это несомненно, но чем именно? После вчерашнего позирования в студии у Туссена и в связи с сегодняшними планами Джиллиан это ее слегка нервировало.

Она думала о встрече с художником целый день, оценивая произошедшее с ней в конце вечера как чисто физический отклик на объятия искушенного соблазнителя. Однако полностью этим пренебречь было трудно. Джиллиан не считала себя женщиной страстной и тем более способной испытывать такие чувства по отношению к мужчине, лица которого не видела, и это ее тревожило.

Но больше всего ее волновали собственные открытия. Неужели она и в самом деле боится увлечься Ричардом? Боится того, что разбудят его объятия? Во время их нескольких коротких встреч она уже успела убедиться, как его присутствие действует на нее.

Но что, если это всего лишь физическое влечение, подобное тому, какое охватило ее в объятиях Туссена? Может быть, она боится отдать Ричарду сердце, а может быть, наоборот, — не отдать его? Ведь, вступив в брак, уже ничего не изменишь. Сможет ли она, невзирая на то, как высока ставка, провести всю жизнь с нелюбимым мужчиной?

— Робин, — заговорила она внезапно, — мне ужасно не хотелось бы заканчивать этот прекрасный вечер, но время уже позднее.

Кривая улыбка приподняла уголки губ Ричарда. Во-первых, еще не было поздно, а во-вторых, вечер не столь уж прекрасен.

Робин ответил Джиллиан понимающим взглядом.

— Хорошо. Кит?

— Мне кажется, время не столь уж позднее, — недовольно пробормотал Кит, не сводя глаз с Эммы.

Эмма встала, и Кит немедленно вскочил.

— Леди Джиллиан права. Сегодня был удивительно длинный день, — сказала Эмма и протянула Киту руку. Тот припал к ней долгим поцелуем:

— Надеюсь, что буду иметь удовольствие снова увидеться с вами.

Джиллиан подавила улыбку. Эмма покраснела. Робин округлил глаза и направился к двери.

— Идем, Кит. — Тот неохотно последовал за другом, а Робин, вдруг остановившись, устремил взор на Ричарда: — Вы идете, Шелбрук?

— Минутку, Ричард, — поспешила вмешаться Джиллиан. — Нам надо кое-что обсудить.

Ричард поднял брови.

— Разумеется, нет, Уэстон.

Робин сощурился, в задумчивости посмотрел на Джиллиан и кивнул:

— Понимаю. В таком случае пожелаю вам всего хорошего.

С этими словами он покинул гостиную.

— Всего хорошего, — повторил за ним Кит и, бросив последний влюбленный взгляд на Эмму, тоже удалился.

Снизу, из холла, донесся голос Уилкинса, а вслед за этим звук закрываемой двери.

Эмма встретилась глазами с Джиллиан. Щеки у нее мило порозовели, глаза сверкали.

— Он очень приятный джентльмен, правда?

— Приятный? — Ричард сердито фыркнул. — Законченный повеса, и я бы посоветовал тебе соблюдать дистанцию.

— Ричард! — широко раскрыв глаза, воскликнула Эмма.

— Что за вздор! — возмутилась Джиллиан. — Он человек весьма эмоциональный, но вполне порядочный, славный и к тому же один из моих самых близких друзей. У него неплохое состояние, титул, и для Эммы он отличная партия.

— Отличная партия? — нахмурился Ричард.

— Вы так считаете? — мечтательно произнесла Эмма.

— Конечно. — Джиллиан улыбнулась. — И я еще никогда не видела, чтобы он так смотрел на женщину. Думаю, это прекрасное начало.

— Это не начало, — возвысил голос Ричард. — Никакое это не начало. Это конец. Я не имею намерения разрешить сестре общаться с этим человеком.

— О Боже! — пробормотала Эмма.

— Ваши намерения ничего не значат. — Джиллиан подбоченилась. — Эмме двадцать один год, и не важно, что скажете по этому поводу вы.

— Это так, но до тех пор, пока она находится на моем попечении…

— На это могу возразить, что в данный момент Эмма не находится на вашем попечении, так как живет под моей крышей, — заявила Джиллиан с язвительной усмешкой.

— А ведь и в самом деле поздно, — заметила Эмма, потихоньку подвигаясь к двери.

— И поскольку она живет в моем доме, то нуждается только в моем одобрении. В настоящее время я не вижу ничего плохого в том, что она будет видеться с кем пожелает и заниматься чем захочет.

— В вашем одобрении? — выпалил Ричард. — Я не думаю, что ваши суждения верны, когда речь идет о таких молодчиках, как Уэстон.

— Я прекрасно могу судить о любом характере, — с величайшим негодованием парировала удар Джиллиан.

— Ха!

— Я лучше пойду к себе, — решилась вставить слово Эмма.

Джиллиан скрестила руки на груди и подступила к Ричарду.

— «Ха»? Что значит это ваше «ха»?

— Только то, что ваша так называемая способность разбираться в мужчинах нуждается в проверке.

— И кем же? — Голос Джиллиан зазвенел от гнева.

— Мной, — твердо заявил Ричард, явно намереваясь положить конец дискуссии.

Джиллиан с трудом подавила желание затопать ногами. Или влепить пощечину.

— Я выбрала вас, не так ли? Это было ошибкой? — спросила она с вызовом.

— Это тоже нуждается в рассмотрении, — заявил он с величайшей самоуверенностью.

— Совершенно верно.

Глаза их встретились, и Ричард, глядя на Джиллиан сверху вниз, продолжал:

— Так вот, я ни в коем случае не стал бы приводить в доказательство вашего умения судить о людях тот факт, что вы поместили мое имя на первой строчке вашего списка.

— Какого списка? — полюбопытствовала Эмма.

— Должна заметить, что ваше поведение в свете соответствовало моим представлениям о подходящей кандидатуре, — возразила Джиллиан. — Так что с этой точки зрения я была права.

— Этого вы и хотели? Это выбирали? Мужчину, который ведет себя благопристойно, порядочно, респектабельно? — Ричард прищурился. — Мужчину, которому от вас нужно только ваше чертово наследство?

— Но я получила совсем не то, верно? — Джиллиан теряла самообладание, но уже закусила удила. Этот человек доводил ее до исступления. — Я получила животное, которое хочет больше, чем только деньги. Он хочет, чтобы я отдалась ему. Он хочет…

— Чего он хочет? — взревел Ричард. — Говорите, чего, по-вашему, я хочу от вас?

— Нет, я определенно должна удалиться, — сказала Эмма и вышла из комнаты, затворив за собой дверь.

Джиллиан не сводила глаз с Ричарда.

— Видите, что вы натворили? Вы испугали Эмму.

— Как пугаю и вас?

— Меня вы не пугаете, — отрезала она, и это было правдой: она слишком разозлилась, чтобы пугаться.

— Что-то вас пугает.

Злость лишила Джиллиан всякой осторожности, и она не задумываясь спросила:

— Почему вы ни разу не поцеловали меня?

— Что? — Ричард, смешавшись, побагровел. — Какое это имеет отношение к делу?

— Вы не ответили на мой вопрос. — Она по-прежнему прямо смотрела на него. — Вы даже не пытались меня поцеловать. Для мужчины, который собирается обольстить женщину, это…

— Ухаживать, — пробурчал он.

— Обольстить! Именно это вы имели в виду, хотя случайное пожатие руки вряд ли можно назвать обольщением. Для этого вашего обольщения вы не приложили никаких усилий!

— Это не так, — произнес он с болью в голосе, словно Джиллиан затронула его понятие о чести.

В ответ она только усмехнулась.

— Я не думал, что вам хотелось, чтобы я поцеловал вас, — продолжал он. — Каждый раз, когда я сжимал вашу руку в своей… — Он покачал головой, и Джиллиан подумала, что никогда еще не видела настолько озадаченного мужчину. — Я считал… словом, ваше поведение…

— Поцелуйте меня, Ричард. — Джиллиан уже не боялась, она должна была узнать, что почувствует, когда он сделает это. Смятение? Страсть? Или вообще ничего? Самый подходящий момент наконец-то выяснить это.

Глаза у Ричарда вспыхнули. Может, он слишком сердит, чтобы целовать ее?

— Вы уверены, что хотите этого?

— Да, да. — Она нетерпеливо кивнула. — Ну, давайте!

Он наклонил голову, и его губы, теплые и нежные, коснулись губ Джиллиан. Ее словно обдало жаром. Чудесное начало! Джиллиан потянулась к Ричарду, но он неожиданно, без предупреждения, отклонился от нее.

Она быстро открыла глаза. Ричард смотрел на нее, подняв брови.

— Ну?

— Что «ну»?

В ее голосе прозвучало невольное разочарование. Ведь это не самое лучшее, что он мог сделать? Сердце у Джиллиан упало.

— Ну, как это было?

— Это было… — Недолго, быстро, мимолетно. Но сказать ему так она не могла себе позволить. Джиллиан принужденно улыбнулась. — Приятно.

— Благопристойно, — произнес он, кивнув с самым серьезным видом.

— Да, полагаю, что так.

Пожалуй, не стоило об этом упоминать. А что, если это предел его возможностей?

— И вы разочарованы?

— Не очень, — поспешила ответить она. — Во всяком случае, уж в этом-то я не судья. Даже не помню, когда я просила мужчину поцеловать меня. — На самом деле у нее сохранились прекрасные воспоминания и точное представление о том, чего ожидать. Господи, его бесстрастное легкое прикосновение вряд ли можно назвать настоящим поцелуем. — Я ожидала… чего-то… как бы это выразить…

— Чего-то не столь сдержанного?

— Вероятно. Ваша репутация…

— Бывшая репутация, помните об этом, — произнес он назидательно. — Я переменился. Поэтому я и возглавляю ваш список.

— Жаль, — еле слышно выговорила она.

Неужели он изменился слишком сильно? Что же ей делать теперь? Этот его так называемый поцелуй ничего не доказывал. Он был чересчур спокойным, бесстрастным и совсем, до обидного, недолгим.

— А теперь, если разговор кончен, я ухожу.

Он кивнул, повернулся и пошел к двери. Сдержанный, абсолютно корректный, и все же…

Пропади оно пропадом, она отлично видела по выражению его глаз, что он забавляется.

— Ричард!

Он остановился. Плечи у него вздрагивали.

— Вы смеетесь?

— Ничего подобного.

В голосе у него появилось нечто странное. Как у человека, который чуть не подавился или старается не расхохотаться.

— Здесь не над чем смеяться.

Он повернулся к ней лицом, так крепко прикусив нижнюю губу, что Джиллиан удивилась, как это у него не потекла кровь.

— Неужели не над чем?

— Совершенно не над чем.

— Вероятно, вы правы. — Он медленно наклонил голову и скрестил руки на груди. — Я согласен, что в нашем положении нет ничего даже отдаленно комического.

— Я, например, не вижу ничего заслуживающего хотя бы улыбки.

— А вам не кажется, что отчасти забавно, например, то, что вы, весьма достойная леди, предложили вступить с вами в брак человеку, выбранному заочно лишь для того, чтобы получить наследство?

— Нет, не кажется, — сердито отрезала Джиллиан. — Это было продиктовано необходимостью, к тому же ваши слова насчет заочного выбора неверны. Я встречалась с вами раньше.

— Правда?

— Да. Только это было, мне кажется, всего один раз и очень давно.

— В таком случае прошу прощения. Время, и обстоятельства, безусловно, изменили нас обоих. — Он подошел ближе, его озорное настроение исчезло. — И однако, если продолжить тему, вы не считаете, что в моем отказе вступить в чисто формальный брак и в вашем последующем предложении в течение этих месяцев до вашего дня рождения познакомиться друг с другом получше, дабы вы решили, сможете ли разделить со мной супружеское ложе, нет ни капли юмора?

— Нет, не считаю, — медленно проговорила Джиллиан.

Ричард стоял теперь совсем близко, настолько, что мог бы ее обнять.

— Почему вы хотите, чтобы я вас поцеловал? — вдруг спросил он.

Джиллиан подняла на него глаза. Множество ответов вертелось у нее в голове, но она молчала.

— Когда я поцелую вас, Джиллиан, то поцелую по-настоящему. И сделаю это по собственному желанию. — Глаза его горели от, гнева. — Поцелую потому, что мне так захочется, а не потому, что вам надо что-то доказать. Себе или мне.

У Джиллиан перехватило горло.

— Я вовсе не нуждаюсь… — начала она, но Ричард резко перебил ее:

— Нуждаетесь. Я вижу это по вашим глазам. То ли вам надо доказать, что вы можете стать моей женой без той привязанности, какую вы питали к вашему мужу, то ли…

Теперь она перебила его:

— Я могу. Могу быть для вас настоящей женой, поскольку вы этого хотите. Я решила ею стать, и мы поженимся немедленно.

— Неужели? — Он вложил в одно это слово, кажется, весь отпущенный ему Богом сарказм. — И таким образом сохраним ваше наследство — шестьсот тысяч фунтов стерлингов, восемь кораблей и огромный земельный участок в Америке. Знаете ли вы, миледи, как называют женщину, которая отдает себя мужчине за деньги? Даже за такие огромные, как это состояние?

Джиллиан была потрясена до глубины души. Голова ее откинулась назад, словно ей дали пощечину. Не задумываясь, она подняла руку и размахнулась.

Ричард крепкой хваткой удержал ее руку в нескольких дюймах от своей физиономии, завел ей за спину и тесно прижал Джиллиан к себе.

— Отпустите меня немедленно! — бурно дыша, еле выговорила она.

— Нет! — Он стиснул ее еще сильнее и посмотрел в глаза с видом, полным раскаяния. — Простите, Джиллиан. Я не то хотел сказать…

— Не смейте! — скорее всхлипнула, чем выкрикнула она, проклиная себя за слабость в голосе, и попыталась высвободиться, но он держал ее по-прежнему крепко. Собравшись с духом, она заговорила ледяным тоном: — Не расточайте попусту ваши извинения. Я не хочу и не приму их. Вы посмели назвать меня шлюхой…

— Не говорите так! Я был разозлен и…

— А теперь разозлена я!

— …и расстроен или, не знаю, видимо, устал от того, что не в силах понять, чего вы от меня хотите. И меня мучает боль. — Он отпустил ее руку, но не разжал объятия. — Простите меня, Джиллиан.

Было в тоне его голоса нечто тронувшее сердце Джиллиан, и она притихла.

— Пожалуйста, — проговорил он, прижался губами к ее лбу и молча стоял так несколько долгих минут.

Джиллиан понимала, что нужно высвободиться и отойти — он заслужил это, — но была не в состоянии даже пошевелиться, не то что оттолкнуть.

— Боль? Что вы имеете в виду?

— Нелегко понимать, что женщине нужно от тебя только имя. Видимо, тому причиной моя проклятая гордость, но я не хочу быть для вас только средством получить состояние, — шептал он, почти касаясь губами ее щеки.

— Не хотите?

Прикосновение его губ и успокаивало Джиллиан, и возбуждало. Гнев ее исчез и сменился чувством совершенно противоположным.

— Я хочу от вас гораздо большего… — прошептал он и поцеловал шею Джиллиан.

Трезвый разум тихо удалился — Джиллиан тоже хотела большего. Она запрокинула голову, нежные губы Ричарда, ласкающие ее кожу, завораживали. Его поцелуи были уверенными, но легкими и дразнящими, и она дрожала от восторга. Все для нее исчезло, кроме этого мужчины, который так неожиданно появился в ее жизни.

— Правда?

— О да.

Он коснулся языком ямочки у основания шеи, потом — впадинки между грудей. Одна рука его сильным и властным жестом обняла Джиллиан за плечи, другая медленным и неуклонным движением поднялась к ее груди. Сквозь тонкую ткань платья Ричард дотронулся большим пальцем до соска, и Джиллиан ахнула. Корсаж платья соскользнул вниз, прохладный воздух повеял на обнаженные груди, но Ричард уже целовал их, приподнимая то одну, то другую и легонько сжимая зубами твердые кончики.

— Я хочу, чтобы ты хотела меня.

Он спустил с нее платье, сорочку и нижнюю юбку. Одежда мягко упала к ногам. Ричард опустился на колени, осыпая поцелуями разгоряченное его ласками нагое тело, провел руками по ногам, и в каком-то еще не полностью затуманенном страстью уголке ее сознания мелькнула мысль, что, должно быть, она выглядит странно — голая, но в чулках и туфлях.

Ричард обхватил Джиллиан одной рукой сзади, его пальцы двигались вверх и вниз по ее ягодицам, а язык продолжал ласкать чувствительную кожу на животе. Другая его рука скользнула вверх по бедру. Джиллиан боялась пошевелиться. Боялась, что он перестанет.

Он не перестал. Пальцы его тронули пушистый треугольник между ее ног, прижались крепче, и Джиллиан, застонав от наслаждения, посмотрела на склоненную темную голову и запустила пальцы в волосы Ричарда.

— Я хочу тебя, — прошептала она так тихо, что он мог и не услышать. Она не была убеждена, что хочет, чтобы он услышал. Это не имело значения.

Ричард отпрянул и посмотрел на нее снизу вверх.

— Ты уверена?

— Да. — Она кивнула и встала перед ним на колени. Подсунула руки под смокинг, погладив его плечи, и Ричард сбросил его. — Уверена. — Она нетерпеливо дернула галстук и попыталась расстегнуть рубашку, и он стащил ее с себя через голову. Грудь у него была широкая, мускулистая, покрытая темными волосами. Джиллиан положила обе руки на его грудь, ощутив под пальцами теплую гладкую кожу.

Возможно, то был момент полного просветления. Возможно — полного безумия. Или виноват был жест Ричарда, простой, но тронувший Джиллиан настолько, что внутри у нее словно бы сломалась какая-то преграда. Она обняла Ричарда и целовала его шею, плечи, грудь, охваченная неодолимым жарким желанием. Он теснее прижал ее к себе, и оба упали на ковер. Джиллиан гладила спину Ричарда, потом запустила пальцы за пояс его брюк. Ричард откатился в сторону, освобождаясь от оставшейся одежды, а Джиллиан внезапно испытала беспричинное, необъяснимое чувство потери и попыталась сесть. Но Ричард уже снова обнимал ее, опрокидывая на спину, и Джиллиан теперь знала только, что жаждет отдать ему свое тело, разделить с ним страсть, ощутить его в себе. Он понял ее, и через секунду его плоть уже была у нее между ног.

— Джиллиан?

Она посмотрела ему в глаза.

— Ричард, я не знаю, как это сказать, но… у меня не было…

— С тех пор, как не стало мужа, — тихо произнес он.

Джиллиан кивнула.

— Ты хочешь остановиться?

— Это последнее, чего бы я захотела. Но я хочу, чтобы ты знал. Прошло много времени, и я не так уж опытна, и…

— Предостережение принято! — засмеялся он.

— Чтобы ты не разочаровался.

— Я никогда не разочаруюсь в тебе.

Он вошел в нее с такой осторожностью и нежностью, что у Джиллиан замерло сердце. Они соединились, как две половинки одного целого, глядя неотрывно друг другу в глаза. И ритм их движений был единым, и наступило одновременно восхитительное наслаждение.

Шли минуты, а может, часы, но они все держали друг друга в объятиях, переживая происшедшее. Джиллиан не хотелось двигаться, не хотелось покидать его. Сердце Ричарда билось рядом, в унисон с ее собственным.

Наконец Ричард поднял голову и улыбнулся:

— Я не разочарован.

— И я тоже, — улыбнулась она в ответ. — Однако ковер порядком износился и стал жестким — его надо как можно скорее заменить.

Ричард рассмеялся и медленно, с неохотой, которую испытывала и она, поднялся на ноги. Джиллиан села и залюбовалась им. Ее ничуть не смущало, что она сидит на полу в одних чулках, неизвестно когда и как сбросив туфли. И ничуточки не стыдится смотреть на голого мужчину у себя в гостиной. Разумеется, она давно привыкла взирать на великолепные обнаженные фигуры, высеченные в мраморе во всем совершенстве красоты. И Ричард выглядел великолепно без одежды, вполне сравнимый с художественными образцами. Он протянул ей руку и, подняв с полу, заключил в объятия.

Он прижался к Джиллиан всем телом, а она положила голову ему на грудь и вознесла безмолвную молитву благодарности за этого мужчину из ее списка.

В дверь гостиной постучали.

— Миледи, если вы не нуждаетесь более в моих услугах, я хотел бы отпроситься на вечер, — донесся из-за двери брюзгливый голос Уилкинса.

Джиллиан покраснела до корней волос.

— Боже, что он может подумать!

— Все самое ужасное, что только можно вообразить, — сказал Ричард, ласково целуя ее в лоб. — И все это будет чистой правдой.

— Мадам? — нетерпеливо возгласил Уилкинс.

— Вы можете уходить, Уилкинс, — отозвался Ричард. — Леди Джиллиан сегодня вечером вы не нужны.

Уилкинс пробурчал нечто невнятное. Джиллиан молчала, считая, что это самое лучшее в данном случае.

— Я тоже сейчас ухожу, — сказал Ричард.

Он отошел от Джиллиан, нашел свою одежду и принялся одеваться.

Джиллиан подняла с пола платье и натянула его через голову, опьяненная тем, как странно и прекрасно закончился вечер. Она не раскаивалась. Ничуть.

Ричард подошел к ней сзади и обвил ее руками. Джиллиан прижалась к нему спиной и услышала слова, негромко и ласково сказанные у самого ее уха:

— Мне пора уходить.

— Уже?

Он прижался губами к ямке между ее шеей и плечом.

— Если я не уйду сейчас, то не уйду уже никогда.

— Так и не уходи.

— Однажды это и случится. — Он помолчал. — Вероятно.

Джиллиан удовлетворенно вздохнула.

— Однажды.

Ричард отпустил ее, и Джиллиан обернулась, чтобы попрощаться с ним, но он уже был у двери.

— Джиллиан.

Ричард кивнул, одарил ее странной, мимолетной улыбкой, потом отворил дверь и исчез. Наружная дверь захлопнулась. Джиллиан осталась одна.

Она посмотрела на то место, где он только что стоял, и ей стало очень грустно.

Однажды. Вероятно.

Что он хотел этим сказать? Ему не нужно будет уходить, когда они поженятся, а они могли бы сделать это, немедленно. Она доказала, что может стать ему настоящей женой. Отдать себя целиком и полностью. Делить с ним постель… или ковер. Безоговорочно. Никаких препятствий к их браку больше не существует.

Или они все же есть? Для него? Он так и не поцеловал ее в губы. Быть может, не пришло еще время его собственного выбора?

Джиллиан опустилась на канапе. Мысли вихрем кружились в голове. Что она чувствует к Ричарду? В который уже раз задавала она себе этот вопрос. Сегодня в его объятиях она не испытывала никаких сомнений — только страсть. Но разве не то же самое было с Туссеном? Прав ли был тот, когда утверждал, что боится она не слишком много почувствовать, а не почувствовать вовсе ничего?

Достаточно ли только страсти для оправдания брака? Действительно ли она любит Ричарда? Или испытывает одно лишь желание? Джиллиан всегда считала, что любовь — необходимое условие брака. Завещанное ей наследство вынудило ее думать иначе. И вот теперь она вернулась к тому, с чего начала. Что за нелепая ирония!

И какую роль сыграл Туссен в событиях последних дней? Почему его прикосновения так же возбуждали ее, как и прикосновения Ричарда? Она могла бы поклясться, что начинает любить Ричарда. Но если Туссен пробудил в ней только влечение, может, и Ричард тоже?

Как ей разобраться в этом?

Кстати, надо бы поговорить с Эммой. В свое время они покажут ее работы Ричарду, но не сейчас. И если они хотят сохранить эту тайну, им обеим следует быть очень осторожными.

В течение всего вечера Джиллиан не замечала одной вещи — то была мелочь, возможно, и не стоящая внимания. Но когда они с Ричардом остались наедине и все чувства ее были обострены до крайности, она эту мелочь все же заметила.

Слабый, но явный запах скипидара.

Глава 11

Банка с краской ударилась о дальнюю стену.

— Черт побери!

Ричард нетерпеливым движением отбросил с лица прядь волос и посмотрел на стекающие на пол яркие полосы кобальта. При свете раннего утра пятно напоминало огромного, неестественно окрашенного паука, раздавленного гигантской рукой. Краска была сравнительно недорогой, и тем не менее вряд ли стоило расточать ее подобным образом. Особенно если учесть, что это не принесло ему ни малейшего удовлетворения.

Ричард впервые совершенно не мог сосредоточиться на работе, погрузиться в нее и разумом, и душой, и все потому, что предмет изображений и без того занимал его разум — целиком и полностью. Да и душу, пожалуй, тоже. Джиллиан.

Он пинком отбросил в сторону табурет и принялся расхаживать по студии, отказываясь хотя бы искоса взглянуть на портрет. На глаза, которые преследовали его: то укоризненные, то влекущие. Подсознательно Ричард понимал, что искусная живопись способна создавать подобные эффекты, но сейчас он предпочел бы оказаться бездарным дилетантом. Ему стало бы легче.

Как мог он быть таким трусом? Конечно, он был прощен за свои слова, но не набрался храбрости признать правду. Если одного из них и можно было бы назвать продажным, то, безусловно, не Джиллиан. Она всего лишь пыталась получить то, что ей нужно, без каких бы то ни было дополнительных условий. Это он хотел продать себя подороже. Жениться в обмен на половину состояния, да еще получить в придачу то, чего она не намерена была предлагать. А что он мог предложить взамен? Имя? Ричард досадливо хмыкнул, подошел к столу и порылся в дебрях своих житейских принадлежностей. Была ведь где-то бутылка бренди? Его имя стоило не дороже того времени, которое понадобилось бы, чтобы нацарапать его на листке бумаги. Разумеется, он делал все возможное, чтобы восстановить честь древнего и благородного рода Шелтонов, вернуть ему место, занимаемое графами Шелбруками до того, как его отец втоптал достоинство их семьи в грязь.

Состояние, промотанное отцом, принесла в семью мать Ричарда — приданое и наследство, поддержавшее уже пошатнувшееся финансовое положение Шелтонов. Разве отец женился на матери не по этой лишь причине?

Ричард нашел бутылку и жадно глотнул прямо из горлышка, но даже обжигающее действие спиртного не уничтожило неприятный вкус во рту.

Кровь отца…

Ричард вытер рот свободной рукой и невидящим взором уперся в пятно краски на стене. Его отец женился из желания улучшить свое положение, ни больше ни меньше.

…в жилах сына.

Ричард стиснул бутылку так, что побелели костяшки пальцев. В чем же разница между действиями отца и его собственными?

Синий паук пульсировал угрожающе.

Ричард приподнял бутылку и тотчас опустил. Не следовал ли он сам по стопам отца до тех пор, пока…

Пока у него не осталось выбора.

Пока смерть отца не изменила коренным образом его жизнь. Ричард медленно опустил бутылку еще ниже.

Пока человек, каким он должен был стать, силой обстоятельств не был вынужден превратиться в кого-то другого. Такого, каким отец его не ожидал увидеть. Каким он сам себя не ожидал увидеть.

Мужчиной, стоящим в верхней строчке списка..

Странное чувство успокоения снизошло на Ричарда. Он поставил бутылку на стол так осторожно, словно она была из лучшего хрусталя. И такая же хрупкая, как то, что он неожиданно осознал.

Он ошибся.

После смерти отца у него был выбор. Он мог принудить Эмму выйти замуж. Бросить сестер. Перестать интересоваться ими, Шелбрук-Мэнором и людьми, которые жили на его земле. Мог продолжить свой бесчестный, лишенный смысла путь — существование в долг, игра и все, что из этого следует.

Кровь отца текла в его жилах, это верно, и, возможно, он унаследовал некоторые отцовские черты характера, однако все же не был полностью таким, как отец. Тот жил, руководствуясь собственными слабостями, и позволил им разрушить свою жизнь и разорить детей.

Ричард предпочел избрать другую стезю. В этом и заключалась разница между родителем и отпрыском.

Сцепив пальцы на затылке, он принялся смотреть в высокое окно на светлеющее утреннее небо.

Во всяком случае, благородства в нем больше, чем он сам ожидал. Иначе он принял бы руку Джиллиан прошлым вечером, прежде чем зашел, так далеко, что не смог устоять перед искушением. Если он из самолюбия настаивал на том, чтобы в браке она делила с ним супружеское ложе, то что же вынудило его помедлить с получением желаемой награды? Джиллиан явно преодолела свои страхи, чем бы они ни были вызваны, и нет сомнения, что Ричард ей желанен. Так же, как и она ему. Даже сейчас он испытывает вожделение. Он готов, владеть ею… всегда?

Он мог бы получить Джиллиан и ее наследство немедленно, для этого надо всего лишь оформить разрешение на брак и произнести несколько вполне бессмысленных обетов.

Пропади оно пропадом, но ведь он ничего не знает о Джиллиан! За исключением ее отклика на авансы Туссена. Каждый раз, как Ричард думал о ее незначительном сопротивлении этим авансам, в нем вспыхивало раздражение. Эта женщина не боролась даже ради приличия! Разумеется, то был его собственный план, но он не оказался столь удовлетворительным, как он рассчитывал.

Скорее всего уже настало время прекратить сеансы позирования. Туссену более нет нужды пытаться соблазнить Джиллиан, поскольку Ричард уже в этом преуспел. Впрочем, поскольку она нашла в художнике поверенного ее переживаний, нет ничего худого в том, чтобы узнать, что на уме у этой лисы.

Нельзя, увы, сказать, что сам Ричард имел четкое представление о том, что на уме у него самого. Он даже в точности не знает, чего хочет, И как добиться желаемого.

Нет, совершенно необходимо разобраться в путанице мыслей и чувств, да и во многом другом. И разобраться в таком месте, где за каждым его движением не будут следить завораживающие синие глаза. Занятия живописью всегда подстегивали его логические способности, но не тогда, когда сам портрет сделался предметом его нравственных страданий.

Существует множество дел, которые могут служить той же цели, и более чем достаточно их ждет его в Шелбрук-Мэноре. В последнее время он бессовестно пренебрегал заботами об имении, чересчур погрузившись в перипетии карьеры Туссена. А потом началась вся эта история с Джиллиан.

Высшее общество не более снисходительно по отношению к графу, занимающемуся физическим трудом, чем к титулованному джентльмену, зарабатывающему на жизнь живописью. Точно так же, как никогда не поймет, почему мужчина в его положении медлит жениться на женщине, чье состояние избавит его от подобных занятий до конца дней.

Ричард с досадой вздохнул. Он и сам хотел бы понять это.

— Ричард уехал, — сообщила Эмма, поднимая глаза от записки, которую держала в руке.

— Как это понимать — уехал? — спросила Джиллиан, недоверчиво сдвинув брови.

— Тот же самый чумазый мальчишка принес еще одну записку, миледи, — с откровенным неудовольствием объявил Уилкинс.

Джиллиан бросила на него нетерпеливый взгляд. Уилкинс пожал плечами, как бы давая понять, что это не его дело, если корреспонденция в Лондоне опустилась на столь низкий уровень.

— Что это значит, Эмма? Куда он уехал?

— В имение.

— Зачем?

Эмма явно ошиблась. У Джиллиан засосало под ложечкой.

Эмма пробежала глазами листок.

— Он не говорит в точности, только пишет, что у него там дела и что вернется к концу недели.

К концу недели. То есть через три дня. Сердце у Джиллиан упало то ли от разочарования, то ли от резкой боли. Как он мог уехать, не сказав ей? Как он мог оставить ее сейчас? Как он вообще мог ее оставить? Стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, Джиллиан проговорила:

— Вчера вечером он не сказал об этом ни слова.

— Вероятно, произошло что-то неожиданное, — с надеждой произнесла Эмма.

— Вероятно.

Что-то неожиданное и в самом деле случилось, но только здесь, в этой комнате. Волнующее и очень важное для них обоих. По крайней мере Джиллиан так считала. Она была еще не вполне уверена в своих, да и его, чувствах, но каким образом, ради всего святого, могла бы она разобраться во всем в его отсутствие? Единственное, в чем она не сомневалась, так это в своем желании быть с ним.

Помимо того, что касалось только их двоих, в конце недели должен был состояться большой ежегодный прием у ее бабушки, и Джиллиан собиралась просить Ричарда сопровождать ее.

Независимо от того, что они высказали или не высказали вчера вечером, их уже видели вместе на балу у леди Форестер. Ничто хоть в малейшей степени необычное не оставалось в этом доме незамеченным. Внимание, оказываемое нелюдимым графом Шелбруком недоступной леди Джиллиан, определенно стало поводом для сплетен.

На сегодняшний день родители, тетки, дяди, многочисленные кузины и любой, кто был хоть как-то связан с семьей Эффингтон, слышали вполне достаточно для того, чтобы обсуждать отношения Джиллиан и Ричарда.

Если она не появится на ежегодном приеме, весьма может статься, что кто-нибудь из них — или даже целая делегация — явится выяснять, в чем дело. А это может привести к тому, что откроется факт наследства двоюродного дедушки и сопровождающие его условия.

Нельзя сказать, чтобы это имело такое уж большое значение. Родители, разумеется, будут настаивать, чтобы она и думать не могла о браке только ради получения денег. Семья у Джиллиан странная, с определенными принципами относительно таких вещей.

Нет, герцог и герцогиня не одобрят ее решение и будут предлагать, чтобы она принимала от них более значительную денежную поддержку, чем до сих пор. Джиллиан нахмурилась. Они настойчивая публика, однако и она упряма и не позволит никому разубедить себя.

Тем не менее все будет значительно проще, если родственники пока останутся в неведении. К тому же Джиллиан больше не была уверена, что наследство играет главную роль в ее намерении выйти замуж за Ричарда.

— Ваш брат — порядочный трус, верно? — задумчиво проговорила Джиллиан.

— Ричард? Конечно, нет! — возмутилась Эмма. — Он человек бесстрашный.

— Будто уж?

— Я так считаю. Думается, человеку нужна немалая смелость, чтобы изменить свою жизнь так, как изменил он. — Глаза у Эммы так и вспыхнули. — Он мог этого не делать, как вы понимаете. Он мог бросить всех нас в деревне и предоставить самим заботиться о себе. Отец уже дал согласие отдать меня в жены одному очень дурному человеку, а Ричард положил конец этому уговору. Он не позволил ни одной из нас пойти в гувернантки, хотя мы могли бы зарабатывать деньги таким образом. Кроме того, он сам чем-то занимается — не знаю чем, но уверяет, что ничем противозаконным, — и дела у него идут вполне успешно. Предполагаю, что это какое-то предприятие, но Ричард ничего не объясняет, потому что общество отвергло бы графа, которому приходится жить своим трудом. Он уплатил уже все свои долги и большую часть отцовских.

— И чем же он занимается? — произнесла Джиллиан, обращаясь скорее к себе самой, чем к Эмме.

Она никогда не задумывалась об этом, но Эмма была права. Если Ричард частями выплачивал долги отца, очевидно, огромные, то он должен был каким-то образом зарабатывать деньги.

— …и он совершенно ничего не тратит на себя. Подумайте, он даже не намерен показать мне, где живет в Лондоне. Говорит, что его квартира — не место для настоящей леди.

— Неужели? — только и сказала на это Джиллиан.

Странно, а ведь она тоже не имеет представления, где Ричард живет. И каковы его занятия, где он проводит время. Она-то считала, что многое знает об этом человеке, но на самом деле ей неизвестны очень важные вещи.

— У него нет экипажа, только одна-единственная лошадь. А его одежда…

— Сюртуки у него всегда поношенные, — пробормотала Джиллиан, удивляясь про себя, почему ей кажутся такими симпатичными его потертые манжеты.

— Совершенно верно, — кивнула Эмма. — Помимо этого, когда он дома, то помогает арендаторам во время сева и уборки урожая. Он чинит заборы, работает в конюшне и вообще делает то, что другие мужчины его положения считают для себя недостойным.

— Вот как? — подала Джиллиан очередную лаконичную реплику.

Так вот отчего у Ричарда слегка огрубевшие ладони.

— Я считаю, что все это доказывает, что он очень смелый человек, — с вызывающим видом сказала Эмма, вскинув голову.

— Примите мои извинения, Эмма. Вы, конечно, правы. Я ничего этого не знала. — Джиллиан покачала головой, тронутая тем, с каким пылом Эмма выступила в защиту брата, и не менее тронутая теми чертами характера Ричарда, которые были ей неведомы. — Должно быть, смелость покидает его, когда доходит до… — Она запнулась, ища слово.

— До дел сердечных? — весело подхватила Эмма, улыбаясь во весь рот. — А вот это совершенно верно.

— Понятно, — задумчиво протянула Джиллиан. Возможно ли, что не только у нее были страхи, воздвигавшие стену между ними? — Быть может, следует вернуть ему смелость?

— Смею сказать, что это будет нелегко. Ричард многое держит в себе — он весьма скрытен.

— Мы попробуем избавить его от этой привычки. В самом деле, пора определить величину смелости вашего брата. — Джиллиан улыбнулась Эмме. — И я думаю, мне пора нанести визит в Шелбрук-Мэнор.

Вероятно, это все-таки была не слишком разумная идея.

Карета Джиллиан свернула на подъездную дорогу, которая по небольшому склону вела вверх, к Шелбрук-Мэнору. Джиллиан вздохнула. Незваным гостям не всегда рады, особенно в отсутствие хозяина.

Джиллиан хотела поехать вслед за Ричардом сразу после того, как Эмма сообщила о его отъезде, но понадобился целый день, чтобы заполучить у Томаса один из его экипажей вместе с кучером. Она отправила Уилкинса с запиской, в которой просила брата об этом. Томас согласился, но ответил в свою очередь запиской, сообщая, что до него дошли интригующие слухи, которые он хотел бы обсудить с ней лично при первой же возможности. Джиллиан не слишком обрадовалась, что Томас взял на себя новую для него роль старшего брата-покровителя, но была довольна, что тот не явился лично и прислал экипаж.

Лошади бежали по неровной дороге, окаймленной по обеим сторонам высокой травой. Повсюду, кивая пестрыми головками в давным-давно заброшенных цветниках, видны были цветы — как видно, слишком жизнелюбивые, чтобы понимать, что им не положено цвести без должного ухода. В конце дороги возвышался Шелбрук-Мэнор, поглядывая на окрестности с видом матроны, знававшей лучшие дни, но вполне довольной своей участью.

Джиллиан не знала, чего ей следует ожидать. Быть может, учитывая историю семьи, ей предстоит увидеть нечто древнее и отталкивающее, разрушенное временем и недостатком средств. Впечатление оказалось иным: было ясно, что хозяева этого дома бедны, однако он казался привлекательным, его хотелось и легко было назвать именно домом. Джиллиан, пожалуй, могла бы жить в таком имении.

Перед ее мысленным взором на мгновение возникло это здание в своем прежнем виде. И наверное, его можно было бы снова сделать таким. Благородным и величавым. С хорошо подстриженными газонами и ухоженным парком, полным ярких цветов. И чтобы по траве бегали ее дети. Дети Ричарда. Их дети.

Неизвестно откуда появился большой лохматый пес и побежал рядом с каретой. О да, собака. Непременно должна быть собака!

Карета остановилась перед парадным входом, Джиллиан отворила дверцу и сошла на землю со смешанным чувством любопытства и опасения. Что скажет Ричард, когда увидит ее?

Создание, которое вертелось у нее под ногами, несомненно, радовалось ее появлению, даже было от этого в полном восторге.

— Генри! — крикнул женский голос.

Генри мгновенно сел, но его пушистый хвост отбивал по земле бешеный ритм. Джиллиан наклонилась и почесала пса за ухом.

— Вы завоевали его беззаветную любовь на веки вечные.

— Я уж вижу. — Генри смотрел на Джиллиан с невероятным обожанием. Она рассмеялась и выпрямилась. — Есть гораздо более страшные вещи, чем беззаветная любовь.

— Я тоже так считаю.

Умные карие глаза смотрели на Джиллиан сквозь стекла очков в золотой оправе. Масса кудрявых светло-золотых волос, освещенная ярким солнцем, так и сияла, окружая голову легчайшим нимбом. Судя по описанию Эммы, это должна быть Марианна, сестра, которую редко видели без книги в руке.

— Вы — леди Джиллиан, верно? — проговорила девушка, стоя в открытых дверях и с откровенным любопытством разглядывая гостью.

— Как вы догадались? — удивилась Джиллиан.

Девушка пожала плечами:

— Вряд ли это мог быть кто-то другой. Мы о вас наслышаны.

— Серьезно?

— Ну, не то чтобы о вас. Ричард никогда не рассказывает больше того, что считает нужным, и это очень досадно. Но он упоминал ваше имя, и я знаю, что Эмма остановилась у вас. — Девушка вытянула шею, стараясь из-за Джиллиан взглянуть на карету. — Она тоже приехала?

— Нет, она предпочла остаться в городе.

Чтобы поработать, как она объяснила. Эмма совершенно взрослая девушка, Уилкинс и его жена будут опекать ее, но Джиллиан подумала, нет ли у нее и еще какой-то причины, которая удерживает ее в Лондоне.

— Одна? — Марианна немного помедлила. — Ведь вы разрешили Эмме заниматься живописью?

— Живописью? — переспросила Джиллиан. Она не знала, разделяют ли другие члены семьи взгляд Ричарда на тайное увлечение Эммы. — Почему вы так подумали?

— Это вполне логично. Я всегда считала, что как только Эмма ускользнет от надзора Ричарда, то займется тем, чем ей хочется. Похоже, только по этой причине она и не поехала с вами.

— Так вы знаете о ее увлечении живописью?

— Конечно. Мы с Эммой очень близки. Бекки тоже знает. Я не уверена насчет Джослин, потому что никто не знает, известно ли ей хоть что-то, не имеющее отношения к ней самой. Даже тетя Луэлла знает. Она это не слишком одобряет, но терпит из-за того, что Ричарду это не нравится. — Она помолчала и добавила: — Я — Марианна.

— Я догадалась, — улыбнувшись, сказала Джиллиан и поднялась по ступенькам.

— Из-за очков? — покорно вздохнула Марианна и поправила их на немного курносом носике. — Меня невозможно принять за Джослин, потому что она скорее умерла бы, чем надела очки. Но я предпочитаю хорошо видеть. А Бекки слишком молода, чтобы ее приняли за меня.

Марианна взяла Джиллиан под руку и повела к двери.

— Жду не дождусь увидеть, какие у всех сделаются лица, когда они вас увидят. Ричард ни слова не говорил о вашем визите.

— Это у меня вышло как-то неожиданно. — Джиллиан замялась. — Ричард не знает о моем приезде.

Марианна замерла на месте, широко раскрыв глаза.

— Не знает?

— Вы считаете, он был бы против?

— Представления не имею. Я давным-давно отказалась от попыток делать предположения насчет того, как поведет себя мой брат. Вообще-то он не любитель сюрпризов. — У Марианны между бровей появилась морщинка. — Он как-то необычно молчалив в этот свой приезд, словно его что-то угнетает. И сразу взялся за самые разные дела, которых, по правде говоря, хватает. Сейчас он пытается залатать одну из многочисленных дыр в крыше.

Джиллиан остановилась и уставилась на Марианну.

— Господи, так он на крыше?

— А как же иначе можно ее починить?

Джиллиан запрокинула голову, словно ожидая увидеть, как Ричард наблюдает за ней с высоты трех, нет, даже четырех этажей. Тяжесть под ложечкой увеличилась.

— Но ведь это очень высоко?

— Да. Если хотите, мы попросим его спуститься или вы сами к нему подниметесь.

— Прелестно, — еле слышно выговорила Джиллиан.

— Позади дома есть лестница, но, думаю, Ричард воспользовался люком на чердаке. Непонятно, зачем его устроили, но мне кажется, этот люк первоначально служил нуждам шпионов или пиратов.

Пиратов? О чем она толкует, эта девушка?

— …в далеком прошлом, но это, наверно, только мое воображение. Я много читаю, а вы?

— От случая к случаю.

— Чудесно. А теперь вам предстоит познакомиться с остальными членами семьи. Тетя Луэлла и Джослин захотят все узнать о Лондоне и о текущем сезоне. А Бекки едва успеет поздороваться, как побежит смотреть на ваших лошадей.

— Но это не мои…

— И конечно, мы все хотим услышать, как там наша Эмма. Как вы считаете, найдет она подходящую партию? — Марианна перевела дух и с любопытством взглянула на Джиллиан. — Вы собираетесь замуж за Ричарда?

— Собираюсь ли я…

— Простите, это бестактно с моей стороны. Видите ли, мы тут очень много говорили об этом, и нам кажется, что если кто-то пригласил к себе его сестру, приняв тем самым на себя немалые хлопоты, то этот кто-то очень хорошо к нему относится. — Марианна просияла улыбкой. — А теперь вы здесь, и он ужасно удивится, и это восхитительно!

— Восхитительно, — со слабой улыбкой повторила Джиллиан.

Видимо, среди обитателей имения не один Генри имел обыкновение приходить в восторг.

— Идемте же. — Марианна подтолкнула ее к двери. Генри затрусил в дом впереди них. — Я вам не сказала, как мне нравится ваша шляпа? Она очень изысканная, просто чудо!

— А я думала, что вы такая спокойная! — перебила ее Джиллиан.

— О, самая сдержанная из нас Эмма, но сказать по правде, — в глазах у Марианны так и заплясали смешинки, — в Шелбрук-Мэноре спокойных нет.

Глава 12

Джиллиан глубоко вздохнула и, подхватив обмотанную вокруг бедер юбку, стала подниматься по перекладинам приставной лестницы, ведущей наверх. Сестры Ричарда заверили ее, что лестница достигает плоской поверхности, идущей по краю крыши. Джиллиан осторожно сделала последний шаг и остановилась. Перед ней и в самом деле открылась достаточно обширная ровная площадка, но для человека, страдающего страхом высоты, она была, пожалуй, маловата.

Джиллиан чуть отошла от края — даже не из боязни свалиться, а просто чтобы оказаться поближе к чему-то твердому и основательному, подальше от пустоты за спиной. Однако встретиться с Ричардом здесь, где она, несомненно, рисковала жизнью, было для нее предпочтительнее, чем оставаться в компании четырех любопытствующих девиц — тем более что ни одну из них, как ей было сказано, нельзя назвать спокойной.

Она огляделась по сторонам, избегая той, откуда открывался вид на окрестности дома. Нужно обладать недюжинной отвагой, чтобы, стоя на такой высоте, восхищаться зелеными лужайками, лесами и полями. Джиллиан была не готова любоваться живописными окрестностями.

Откуда-то с задней части дома, с того места, где крыша была покатой, до нее донесся стук молотка. Очень медленно Джиллиан двинулась в ту сторону. Стук продолжался, потом вдруг прекратился, сменившись взрывом весьма выразительных проклятий. Джиллиан усмехнулась.

— Ричард?

Ругательства оборвались.

Джиллиан подавила смех и попробовала еще раз:

— Это вы?

— Джиллиан? — произнес Ричард в явном и величайшем изумлении.

Она быстро двинулась на звук его голоса. Подошла довольно близко и наконец увидела его иа самом краю.

— Ричард, как приятно снова увидеть вас!

Он сидел, зацепившись одной ногой за трубу, и при появлении Джиллиан встал, уставившись на нее. У Джиллиан захватило дух — уж слишком рискованно это выглядело.

— Что вы здесь делаете?

— Здесь — на крыше или здесь — в деревне?

— И то и другое.

Что она здесь делает? У Джиллиан, собственно, не было ни малейшего представления, что она ожидала выяснить, отправившись следом за Ричардом в деревню.

— Видите ли, Ричард, Лондон был просто невыносим без вас.

— Серьезно? — Улыбка чуть тронула уголки его губ.

— Невыносим и ужасно, ужасно скучен. — Джиллиан села на ровную площадку, осторожно свесив ноги с покатой части крыши, и сразу почувствовала себя смелее и увереннее. — Я никак не могла дольше вытерпеть одиночества. Не в силах была смотреть на свой потертый ковер.

— Мне и в голову не пришло, что он так плох.

Ричард поджал губы, видимо, стараясь удержаться от улыбки.

— Очень плох. Совершенно изношен. Просто опасен!

— Опасен?

— Разумеется. Кто-нибудь может споткнуться или… — Джиллиан не договорила и покраснела.

— Или?.. — подняв брови, спросил Ричард.

Джиллиан неловко подвинулась на твердой поверхности, и ссадина на спине напомнила о себе острой болью. Проклятый ковер!

— Или?.. — повторил свой вопрос Ричард, в глазах у которого прыгали чертики.

— Или, — заговорила Джиллиан, смело глядя ему прямо в глаза, — пострадать как-нибудь иначе — например, от болезненной ссадины. Я могла бы в точности показать вам, как это может произойти.

Несколько секунд Ричард молча взирал на нее, потом разразился смехом.

Джиллиан улыбнулась в ответ к отвела взгляд в сторону. Ричард держался на крыше так же уверенно и свободно, как горная коза на каменистом склоне. Легкий ветерок играл прядями его темных, немного длинноватых волос. Вылинявшие штаны так плотно обтягивали ноги, что, казалось, от самого легкого движения могут лопнуть. На поясе висела кожаная сумка, полная гвоздей. Рубашка — сильно поношенная, с расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами; сильные руки уже успели хорошо загореть на солнце — свидетельство того, что он и в самом деле много работал на воздухе. Как это она раньше не заметила?

— Разглядываете меня? — спросил Ричард.

На балу ли, на крыше — и там и тут он был дьявольски красив.

— Пожалуй, да, — ответила Джиллиан. — Никогда не видела вас в таком наряде. Очень вам идет.

— Неужели? — криво усмехнулся Ричард. — Может, стоит плюнуть на графский титул и наняться в мастеровые?

— Вам это кажется предпочтительней, чем быть графом?

— Должен признаться, что никогда не задумывался о подобных вещах. Разумеется, можно сказать многое в пользу честного труда. В пользу работы собственными руками. Особенно на свежем воздухе. Мне это очень по душе. — Он взвесил на руке молоток и продолжал: — Иногда. Сомневаюсь, что это доставляло бы мне большое удовольствие, занимайся я этим с утра до вечера.

Джиллиан согнула колени и обхватила их руками.

— Значит, ваше положение вас устраивает?

— Еще один сложный вопрос, и еще раз я должен признаться, что не задумывался об этом всерьез. Почему вы спрашиваете?

— Из любопытства. — Джиллиан пожала плечами. — Я вдруг подумала, что вовсе не знаю о вас так много, как воображала себе. Мы с вами ни разу не говорили на такие темы.

— Верно, не говорили. Ну что ж. — Он минуту помолчал, обдумывая вопрос. — Вообще-то я не могу сказать, что не удовлетворен своим положением в жизни. Я немного горжусь своим титулом и в значительно большей степени горжусь родословной. Как вы уже знаете, я четырнадцатый граф Шелбрук.

— И на сегодняшний день четырнадцатый граф Шелбрук занимается починкой крыши своего дома, — мягко произнесла Джиллиан.

— Это кажется в какой-то мере абсурдным. Уверен, что мои предки в гробу переворачиваются при одной мысли об этом. Они-то, без сомнения, лучше владели мечом, чем молотком. Какая жалость, что мне приходится сражаться не с захватчиками, а всего лишь с разрушением и запущенностью! — Лицо у Ричарда сделалось серьезным. — Я недоволен не своим положением в жизни, а обстоятельствами, которые привели к этому.

— Это вас должно сильно возмущать!

— Возмущать? Вероятно. Как же иначе? И все же… — Он в задумчивости сдвинул брови. — Я должен прийти к выводу, что потеря состояния и доброго имени моей семьи — лучшее, что могло произойти в моей жизни.

— Правда? — Джиллиан уперлась подбородком в колени. — Что вы имеете в виду? Мне это кажется ужасным.

— Это было не столь уж приятно, что правда, то правда. — Ричард рассеянно перебрасывал молоток из одной руки в другую. — Вы припоминаете время, когда мы с вами встретились впервые?

— Смутно.

— В таком случае вы, вероятно, не помните и того, каким человеком я тогда был.

— Не вполне. Но я помню, какова была ваша репутация. Если верить сплетням, вы были отчаянным кутилой.

— О, я был великолепным кутилой! Распутником и скандалистом в первую голову. Не было игры, в которую я не играл бы, не было пари, которого я не заключил бы. Я не оставил недопитой ни одной бутылки и не пропускал ни одной женщины. — Он немного театрально вздохнул. — Короче, развлекался от души.

— Могу себе представить, — пробормотала Джиллиан.

— Бывают минуты, когда я сильно скучаю по тем денечкам. — Зубы Ричарда сверкнули в мимолетной усмешке. — Но они миновали, и вот я здесь, на крыше дома моих предков, стараюсь уберечь головы моих сестер от дождя, и делаю это потому, Джиллиан, что больше некому этим заняться. — Он окинул взглядом окрестности. — Этой маленькой частицей Англии владели многие поколения моей семьи. Я как-то и не размышлял об этом, пока не столкнулся с угрозой потерять родное гнездо. И я оказался единственным, кто может сохранить родовое имение для грядущих поколений.

Он умолк, а Джиллиан изучающим взглядом смотрела на его четкий профиль, твердые очертания подбородка, решительный блеск глаз. Да, она сделала хороший выбор!

— Вы только вглядитесь во все кругом, Джиллиан. Как мог я это потерять?

— Да, все это… красиво, — произнесла она голосом, который даже ей самой показался весьма неубедительным.

— Вы что, даже не посмотрели вокруг? — удивленно раскрыв глаза, спросил Ричард.

— Н-ну, я всем любовалась, пока ехала сюда.

— Но отсюда, сверху, открывается прекрасный вид!

— Не сомневаюсь. — Джиллиан поежилась. — Но я избегала смотреть на что бы то ни было, кроме собственных ног. Следила за тем, куда их ставлю, опасаясь какого-нибудь ужасного несчастного случая.

— Боитесь высоты?

— Конечно, боюсь.

Ричард засмеялся и протянул ей молоток:

— Держите-ка вот это.

Кое-как поборов страх, Джиллиан наклонилась и взяла молоток, стараясь не смотреть вниз. Ричард вскарабкался по наклону крыши, остановился возле Джиллиан и протянул ей руку.

Она медлила.

— Я не допущу, чтобы с вами что-то случилось.

Глаза их встретились. У Джиллиан сильно забилось сердце. Она вдруг почувствовала, что может ничего не бояться, вложила руку в ладонь Ричарда, и он поднял ее на ноги. С минуту Джиллиан молча смотрела в его темные глаза. Кажется, целая тысяча слов пронеслась между ними в эту минуту… или Джиллиан просто очень хотелось, чтобы так было?

— Вы так ни разу и не поцеловали меня по-настоящему.

— Не поцеловал? По-моему, я вас целовал много раз.

— Да, это так. Но не… то есть я хочу сказать…

Какой ехидный человек, ведь он прекрасно понял, о чем речь!

— Вы уверены? Может, вы просто прозевали?

— Сомневаюсь.

Джиллиан вздернула подбородок; губы Ричарда были теперь всего в нескольких дюймах от ее губ, Ясно, что ей придется взять дело в свои руки. Она отшвырнула молоток, и он гулко ударился о крышу.

— Осторожнее, мне ни к чему еще одна дыра…

— Вот чего вы не делали!

Джиллиан обняла его обеими руками и страстно прильнула губами к его губам.

Ричард в одно мгновение привлек Джиллиан к себе, прижал к груди. Губы его были такими же страстными и жаждущими, как у нее. Джиллиан приоткрыла рот и ощутила своим языком язык Ричарда. Сердце у нее колотилось, голова кружилась, ноги ослабели. Ей казалось, что она падает в пропасть, в бездну, из которой не выбраться. И не нужно выбираться.

Ричард отпустил Джиллиан и смотрел теперь на нее ошеломленно, словно тоже потерял разум На несколько бесконечно долгих мгновений. Голос его звучал странно и неуверенно, нисколько не соответствуя ироническому смыслу слов, когда он спросил:

— Именно это вы имели в виду?

С трудом выровняв дыхание, Джиллиан кивнула и сказала:

— Примерно да.

Ричард рассмеялся, быстро поцеловал Джиллиан еще раз и повернул ее лицом к расстилающимся внизу просторам, прежде чем она смогла выразить протест. Его руки обнимали ее, защищали, все его сильное, большое тело оберегало Джиллиан, и она успокоилась, чувствуя себя в безопасности.

— Теперь, Джиллиан, взгляни на все это.

Округлые холмы и зеленеющие луга тянулись вдаль. Купы деревьев и целые рощи оживляли ландшафт. Река сверкала в солнечных лучах.

— Я понимаю, почему ты так любишь это, — негромко проговорила она, тронутая привязанностью Ричарда к земле своих предков и красотой пейзажа.

Они молча стояли, прижавшись друг к другу, и ощущение радостной безмятежности охватило Джиллиан. Ей казалось, что она могла бы стоять вот так бесконечно, здесь, на вершине его мира, согретая теплом его объятий.

— Когда я гляжу отсюда на эти просторы, — заговорил наконец Ричард, — то вижу прошлое, настоящее я будущее, связанные воедино землей и людьми, которые приходили и уходили и будут приходить и уходить. И чувствую огромную ответственность за всех них.

— Чувствуешь? — едва слышно произнесла Джиллиан.

— Да. Я считаю, что связь с этим местом в Англии у меня в крови. Сестры тоже любят все это, но иначе, не так, как я. — Голос его стал задумчивым. — Эмма видит красоту: краски, пятна, структуру, линии и пространства, контрастирующие между собой или дополняющие друг друга. На взгляд Бекки, это неизведанная местность, изобилующая возможностями для приключений. Впрочем, наша сорвиголова обшарила здесь каждый дюйм и знает все гораздо лучше, чем даже я. Марианна считает, что тут не просто наш дом, а обиталище сказочного народа и всех видов волшебных созданий, невидимых, но существующих. Что касается Джослин, то она принимает все безо всяких прикрас и ее удручает обилие необходимой и тяжелой работы. Она слишком юна, чтобы помнить прошлое, но я догадываюсь, что воображение подсказывает ей и то, как было, и то, как должно быть.

— И тебе нужны только деньги, — тихо сказала Джиллиан и ощутила, как все тело Ричарда напряглось.

— Только?

— Ладно, по условиям сделки ты получишь и жену. — Она замолчала, стараясь справиться с охватившим ее чувством неловкости. — Ты не переменил намерения?

— Я был бы полным дураком, если бы сделал это, тебе не кажется? — Он крепче обнял ее, наклонил голову и прижался щекой к щеке Джиллиан. — Чего ты от меня хочешь?

— Я? — Чего она хотела? Страсти? Восхищения? Любви? — Даже и не знаю. А ты, Ричард? Чего ты хочешь от меня?

— Кажется, мы в одинаковом положении. — Ричард выпрямился и негромко рассмеялся — как человек, подозревающий, что над ним подшучивают. — Я тоже не знаю.

— Я полагаю, что ты мог бы сказать, даже мы оба могли бы сказать, что нам друг от друга ничего не надо, кроме как разделить мое наследство, — произнесла Джиллиан с наигранной беззаботностью, надеясь, что Ричард станет это отрицать.

— Ты и в самом деле могла бы так сказать, — ответил тот небрежно, и тон его задел Джиллиан.

Ее пронзила острая боль разочарования, но она тут же осудила себя за это. В конце концов, чего она ждала от него? Декларации о бесконечной преданности? Заверения в вечной любви? Если сама она не готова говорить о таких вещах вслух, чего же требовать от него?

— Но возможно, настало время для вопроса, на который есть точный ответ, — проговорил он так буднично, словно они не обсуждали ничего более существенного, чем возможность дождя.

— Вопроса, на который есть точный ответ? — Джиллиан подпустила в свой голос чуточку кокетства. — При всем при том?

— При всем при том. — Он снова засмеялся, и Джиллиан тоже не удержалась от улыбки. — Итак, скажи мне, Джиллиан, думала ли ты о твоей давнишней, неосуществимой и отчасти глупой идее?

— О чем?

— Разве ты не говорила, что, помимо очевидного преимущества финансовой независимости, тебя в этом наследстве влечет возможность воплотить в жизнь твою давнишнюю, неосуществимую и…

— И отчасти глупую идею? — Джиллиан медленно наклонила голову. — Да, я вполне могла сказать нечто подобное.

— Так что же это?

Ее разум лихорадочно искал ответ и не находил ничего, кроме правды. И разве она не решила с самого начала, что будет честна с Ричардом? Она не откровенничала с ним насчет Туссена, но ведь Ричард никогда не спрашивал о нем и ничего не знал о сеансах позирования, так что, по сути, она ни разу не лгала ему.

— Джиллиан?

— Ну хорошо, вот о чем я думала… вернее, что хотела сделать… — Судя по разговорам с Эммой, Ричард вряд ли отнесется к ее замыслу одобрительно. Она бы ему рассказала рано или поздно, но предпочла бы последнее. Наверное, лучше не вдаваться в подробности уже сейчас, а только посвятить его в суть дела. — Я хотела бы устроить нечто вроде пансиона… комнаты и стол для одаренных художников, чтобы они могли сосредоточиться на своей работе и не бороться за существование, кое-как перебиваясь со дня на день.

Джиллиан съежилась и ждала. Ричард долго молчал. Ей ужасно хотелось повернуться и посмотреть ему в лицо, но она удержалась.

— Комнаты и стол, — наконец заговорил он. — Нечто вроде приюта для взрослых. Как это замечательно!

Джиллиан быстро повернулась в его объятиях и подняла на него глаза.

— Ты вправду так думаешь?

— Да. — Он кивнул, в задумчивости сдвинув брови. — Это было бы ответом на молитвы многих, наделенных большим талантом, но вынужденных расстаться со своей музой и отдать все силы поддержанию тела и души.

— Это в точности мои мысли, — оживилась Джиллиан. — Я предполагаю купить большой дом или поместье, замок или старое аббатство в сельской местности…

— Нет-нет, деревня для этого не годится. — Ричард помотал головой. — Рынок в Лондоне. Академия, галереи, посредники, даже критики.

— Очень хорошо, тогда, значит, город. Не так уж трудно найти подходящий дом. Просто не могу сказать тебе, как я рада, что ты одобряешь мою идею.

— Сомневаюсь, чтобы леди Форестер ее одобрила, — усмехнулся Ричард. — Твой проект значительно уменьшит число художников, среди которых она выбирает очередной объект для того рода патронажа, какой предпочитает.

— О, леди Форестер тут ни при чем. По моим сведениям, она никогда не занималась поддержкой женщин каким бы то ни было способом, — не подумав, выпалила Джиллиан.

— Женщин? — Ричард нахмурился. — Что ты имеешь в виду, говоря о женщинах?

— Разве я не упоминала об этом?

— Насколько мне помнится, нет.

— Видишь ли… — Кажется, сейчас ей придется туго! — Я намерена устроить все это для поддержки только женщин-художниц.

— Каких художниц?

Ричард произнес эти слова чрезвычайно размеренно и разомкнул объятия.

Джиллиан отступила от него и от края крыши. Если они станут обсуждать это сейчас, а именно к тому идет дело, ей вовсе ни к чему вести бой как на грани физической опасности, так и словесной.

— Серьезных художниц.

— Серьезных художниц не существует.

— Мне довелось встретиться в последние годы с несколькими. Немногими. Я это признаю…

— А ты пробовала задуматься о том, почему их немного?

— Разумеется, пробовала. Я думала об этом не раз. Женщин, даже очень талантливых, просто не принимают всерьез.

— Джиллиан, дорогая, на это есть причина.

Он говорил таким преувеличенно терпеливым тоном, словно пытался объяснить что-то очень важное совсем маленькому ребенку или кому-то невероятно глупому.

— Вот как? — Джиллиан старалась, чтобы слова ее звучали как можно уравновешеннее. — Пожалуйста, Ричард, расскажи об этом подробнее.

Кажется, он не заметил ее сарказма. Если бы заметил, то наверняка сбавил бы чересчур самоуверенный тон.

— Женщинам хорошо удаются акварели, а иногда и наброски углем. Могу даже добавить, что слышал об одной или двух, прекрасно владевших мастерством миниатюры, но это предел.

Джиллиан смотрела на Ричарда с величайшим недоверием. Эмма предупредила о его отношении к художественным способностям женщин, но Джиллиан не ожидала, что он может быть до такой степени напыщенным и нетерпимым.

— Даже Эмма понимает это. Не уверен, что ты об этом знаешь, но она рисует. Акварели, конечно. Она когда-то интересовалась более серьезной работой, но поняла разумность моего совета.

— Поняла? — сжав кулаки, спросила Джиллиан.

— Само собой. — Ричард весьма самодовольно улыбнулся. — Женщинам не хватает темперамента для работы маслом, для подлинного искусства.

— Господи, Ричард, я даже представить себе не могла… — Джиллиан изобразила приятную улыбку. — Не подозревала, что ты такой узколобый, такой ханжа и такой глупец.

Ричард вытаращил глаза.

— Глупец?

— Не забудь узколобого и ханжу.

— Сомневаюсь, что я когда-нибудь забуду эти определения. Меня по-разному обзывали в течение моей жизни, да и я употреблял по отношению к себе кое-какие нелестные словечки, но чтобы ханжой и узколобым — такого не было.

— В таком случае меня следует поздравить с открытием новых сторон высокомерного мужского превосходства.

— Да, мужчины превосхо…

Ричард вдруг замолчал. Очевидно, его высший мужской интеллект постиг, с чем он в данном случае имеет дело.

Джиллиан скрестила руки на груди, — Итак, что такое мужчины?

— Мужчины… — На лице у Ричарда появилось неуверенное выражение. Он округлил глаза и покаянно вздохнул. — Узколобые ханжи.

— И?.. — улыбнулась она.

— Они глубоко раскаиваются. — Он отвесил глубокий поклон. — Тысяча извинений, мадам.

— И?..

— И что еще?

— И ошибаются.

— Ошибаются?

— Насчет женщин и подлинного искусства.

— Прости, Джиллиан, — сказал он, покачав головой, — но насчет способности женщин к серьезному творчеству… — Ричард наклонился и поднял молоток. — Насчет этого я не ошибаюсь.

Он двинулся к двери. Джиллиан устремилась за ним.

— Ты даже не допускаешь такой возможности?

— Нет.

— Но почему?

Ричард остановился, еще раз вздохнул и, повернувшись лицом к Джиллиан, оперся спиной о трубу с видом человека, готового спорить со всем белым светом, считая собственные аргументы неопровержимыми и не намереваясь прислушиваться к чьим-то еще.

— Марианна уверена, что в поместье живут эльфы. Бекки считает это чепухой, но лелеет тайное убеждение, что не только она может разговаривать с Генри, а, при должном усердии, он когда-нибудь ей ответит.

— Какое это имеет отношение…

— Я хочу досконально рассмотреть вопрос. Продолжаю: Джослин не сомневается, что выйдет замуж по меньшей мере за герцога, а возможно, и за короля.

— А во что верит Эмма?

— Эмма слишком практична, чтобы поверить в то, чего она не может увидеть или услышать. Как и я. Готов признать, что при таком характере, как у Джослин, она вполне может выйти замуж за короля. Но я никогда не встречал эльфов и не слышал, чтобы Генри произнес хоть слово. И я никогда не видел произведение женщины, равное по силе произведению мужчины. И сомневаюсь, что увижу в будущем.

— Быть может, тебе не попадались такие работы.

— Наверное. Хотя я считаю, что хорошо знаком с современной живописью.

— Помнится, ты говорил, что мало знаешь об искусстве.

— Ложная скромность, — сказал Ричард, пожав плечами.

— Должно быть, очень трудно скрывать свои таланты под маской фальшивой скромности.

— Бог мой, Джиллиан, но ведь именно это умение и делает нас такими уверенными в себе, — произнес он не без гордости, смягчив улыбкой высокопарный смысл слов.

Еще во время их первой встречи Джиллиан поняла, что Ричард не просто внимательный созерцатель произведений живописи. Его замечания были слишком проницательны и компетентны для неподготовленного и лишь мимолетно заинтересованного человека. Теперь, когда она знала, что он занимался живописью сам, ей стало понятно, что мнения его опираются на специальные знания.

— Значит, ты не принимаешь то, чего не видел собственными глазами? — Она осторожно выбирала слова. — Что, если я докажу тебе твою ошибку?

— Предположим, Джиллиан, и это вполне возможно, что ты откопала какую-то женщину, или двух, или даже полдюжины таких, чьи работы приемлемы. И я с радостью признаю, что в этих случаях я ошибаюсь. Но это ничего не меняет в целом. В структуре мира как некоем целом место женщины не перед мольбертом. Жизнь художника, в особенности такого, кто не достиг определенного успеха, очень тяжела.

— Именно поэтому я и хочу помочь…

— Нет, именно поэтому нельзя помогать людям, которые не оправдают твоих ожиданий.

— Подожди, Ричард. — Джиллиан скрестила руки на груди. — Сначала ты мне говорил, что женщинам не место в серьезном искусстве, а теперь утверждаешь, что даже тем, кому там место, не стоит помогать.

— Точно, — кивнул он.

— Что точно?

— Такова моя точка зрения, — заявил он с ироничной усмешкой. — Если я и ошибаюсь насчет способностей женщин — а я смею заверить, это не так, — но если бы я и заблуждался, женщинам все равно нет места в искусстве независимо от потенциального таланта. И ты это знаешь не хуже меня, так как признавала минуту назад. Их просто не воспринимают всерьез лишь потому, что они женщины.

— Это нечестно, — сдвинув брови и сверкнув глазами, отрезала Джиллиан.

— Таков уж белый свет, — пожав плечами, сказал Ричард.

— Пренебрегать способностями, совершенством мастерства и умом только потому, что человек имел несчастье родиться женщиной, бессмысленно, — продолжала Джиллиан, вышагивая перед ним взад и вперед.

— Вероятно, только…

— Несправедливо целиком и полностью! Талант должен быть воспитан, распознан и вознагражден независимо от того, в ком он обнаружен.

— Идеально, однако…

— Отказываться от потенциала половины нации, оставлять его без минимальной поддержки глупо!

— Вот как?

Улыбка тронула уголки его рта.

— Это не смешно, Ричард. Ни капельки.

Джиллиан остановилась и сердито посмотрела на него.

— Разумеется, — серьезно согласился он, но глаза его смеялись.

— Ты доводишь меня до ярости. — Джиллиан подступила к Ричарду и погрозила ему пальцем. — Ты не находил бы это ни в малейшей степени смешным, если бы положение было обратным. Если бы мы обсуждали… ну, не знаю… — Что говорила его сестра о том, как отец Ричарда положил конец его занятиям живописью? Для будущего графа это не способ тратить время? Кажется, так. — Если бы речь шла не о способностях женщин и не об их положении в обществе, а о титулованной знати?

Ричард чуть заметно прищурился.

— Если бы мы говорили о талантах знатных людей, не оцененных только потому, что они аристократы? — Джиллиан ткнула пальцем ему в грудь. — Что, если бы мы говорили о тебе?

Глава 13

— Обо мне? — Слова прозвучали резко, голос был холодный и слегка насмешливый. — Это дело давно прошедшее.

— Конечно. — Видимо, Эмма была права насчет того, что Ричард неохотно говорит о своих занятиях живописью, пусть и давних. Что еще могло вызвать такое необычное выражение его глаз? — Это всего лишь пример. Думаю, в то время ты вряд ли находил это смешным.

— Само собой, не находил и не нахожу. — Ричард взял Джиллиан за руку. — Мои поздравления, ты отлично все понимаешь. Общество возлагает определенные надежды на всех нас, независимо от того, женщины мы или всего только графы. В этом смысле разница невелика. Женщина ты, граф или принц, подобное занятие будет считаться неподходящим и не вызовет серьезного к себе отношения. — Он поднес ее палец к губам и поцеловал. — Как я сказал, таков уж белый свет.

— Мне он не нравится.

— Вполне могу это понять.

Он поцеловал другой палец, потом повернул ее руку и поцеловал в ладонь. Джиллиан охватила дрожь.

— Что ты делаешь?

— Спорю с тобой. Вернее, опровергаю твои аргументы. — Он смотрел ей в глаза, но губы его прильнули к чувствительной коже на внутренней стороне запястья Джиллиан, которая про себя порадовалась, что сбросила с себя перед подъемом на крышу ротонду с длинными рукавами. — Ну как, действует?

— Не очень, — солгала она. Губы Ричарда продвинулись к ямке на локтевом сгибе. Джиллиан прерывисто вздохнула. — Ты совершенно уверен, что полностью переменился? Мне ты кажешься опытным соблазнителем.

— Это возврат к прошлому, — пробормотал Ричард. — Все равно как сесть верхом на лошадь после долгого перерыва.

— Подозреваю, что ты был отменно хорош в седле.

Джиллиан свободной рукой обвила его шею, дотянулась и поцеловала в ухо.

— Было такое дело.

— Я не откажусь от своего замысла, Ричард.

Он обнял Джиллиан за талию и, притянув к себе, осыпал ее шею быстрыми, легкими поцелуями.

— Не откажешься?

— Ни за что. — Она легонько куснула его щеку. — Это для меня так же важно, как для тебя — выплата долгов.

— Это смешная идея. — Молоток выпал из руки Ричарда и ударился о крышу с таким глухим, еле услышанным обоими звуком, словно улетел бог весть куда. — Я не одобрю этого никогда.

— Станешь ли ты и в дальнейшем разубеждать меня вот так? — прошептала она, целуя ямку у него на шее.

— При любой возможности.

Губы их встретились, и страсть охватила обоих. Разум отключился, уступив место нежности и желанию. Она хотела его прямо здесь, сейчас и немедленно! И понимала, что он тоже хочет ее. Что, если они упадут на крышу и, держа друг друга в объятиях, лежа высоко над древними владениями графов Шелбруков, предадутся страсти, свидетелями которой станут только высоко парящие соколы да синее небо? Как это необычно! Как восхитительно!..

Чей-то смех эхом отдался у нее в голове. Нежный и чистый, будто звон серебряных колокольчиков или коснувшихся один другого бокалов из дорогого, хрупкого хрусталя.

Ричард замер. Губы его по-прежнему были близки к ее губам, когда он произнес:

— Кто-то над нами смеется.

— Не выдумывай, — выдохнула она. Как он мог услышать то, что прозвучало только у нее в голове? — Ничего подобного не было.

Сдавленные смешки снова донеслись от двери на чердак. Понимающая улыбка тронула губы Ричарда.

— Мы больше не одни, Джиллиан.

— Может, это волшебный народец Марианны? — улыбнувшись в ответ, спросила она.

— Хуже.

— Хуже эльфов?

— Гораздо хуже. Это мои сестры. Готов держать пари, что две, а возможно, и все три.

— Что? И тети Луэллы с ними нет?

Ее легкомысленный тон скрывал огорчение по поводу того, что небу и соколам придется некоторое время подождать, пока они станут свидетелями происходящего между нею и Ричардом.

— В этом нет необходимости. Она непременно получит полный отчет. — Ричард отошел от нее и суровым голосом проговорил в сторону двери: — Можете вылезать.

Ответом ему было мертвое молчание.

— Незачем притворяться. Мы знаем, что вы здесь. Хватит прятаться.

— Ты не рассердишься? — послышался из-за двери неуверенный голосок.

— Может быть, и нет, — по-прежнему холодно ответил Ричард в полном противоречии с улыбкой на лице.

Бекки выбралась на крышу.

— Ты показываешь ей Шелбрук-Парк?

Джослин высунула из двери голову, но не делала ни малейшей попытки присоединиться к ним.

— А может, вы еще чем-нибудь занимались? — предположила она, но, заметив чуть прищуренные глаза Ричарда, поспешила сделать невинное лицо. — Может, крышу чинили?

— Может, — лаконично сообщил Ричард, бросив искоса взгляд на Джиллиан.

— Отсюда можно увидеть все. — Бекки с самым беззаботным видом подошла к краю крыши. — Это просто чудесно! Или вы так не думаете?

— Да, очень красиво. — Джиллиан улыбнулась и обратилась к Джослин: — А вы к нам не присоединитесь?

— Мне не разрешают вылезать на крышу, — с театральным вздохом ответила Джослин.

— Если быть точным, то ни одной из них не разрешается сюда подниматься без меня, — сказал Ричард.

— Но Джослин нельзя это делать даже при тебе, — заявила Бекки с чувством гордого превосходства. — Она не видит дальше собственного носа, так что вся эта красота для нее пропадает.

— Я очень даже хорошо все вижу! — огрызнулась Джослин.

— Вряд ли, — фыркнула Бекки. — Кроме того, она с легкостью может шагнуть с края крыши в пустоту.

— Спасибо за участие, — надменно поблагодарила Джослин. — Приятно думать, что сестра всегда принимает твои интересы близко к сердцу.

— Это так и есть. Именно всегда. — Бекки широко раскрыла глаза с выражением притворной заботы. — Мне страшно подумать, что ты свалишься с крыши и шлепнешься на землю. Всем нам придется убирать ужасную кашу.

— А я, пока буду лететь вниз, помолюсь, чтобы каши было побольше, — промолвила Джослин сладчайшим голоском.

— Хватит! — рявкнул Ричард.

Джиллиан с трудом удержалась от смеха. Да, Ричарду определенно хватало хлопот с этой парочкой.

— Хорошо, Ричард.

Джослин с сестрой обменялись быстрыми взглядами. Несмотря на их перебранку, Джиллиан стало ясно, что в известном смысле сестры — союзники, а не враги. Младшие отпрыски семейства Ричарда могли пререкаться по пустякам до бесконечности, но они, без сомнения, объединялись, когда речь шла о серьезных вещах. Любопытно, понимает ли это Ричард?

— Леди Джиллиан, мы должны извиниться за свое поведение, ты согласна, Бекки?

— Конечно, — сказала Бекки. — Мы вовсе не пытались шпионить за вами.

— Мы ничего такого и не думали, — произнес Ричард с весьма мрачным видом.

— Никоим образом, — поддержала его Джиллиан.

— И все же мне интересно, что привело вас сюда, — продолжал Ричард, переводя взгляд с одной сестры на другую.

— Н-ну, нас занимало… — Бекки явно старалась как можно осторожнее выбирать слова. — То есть мы хотели бы знать…

— Говори прямо, Бекки, — в нетерпении вмешалась Джослин. — Леди Джиллиан, зачем вы к нам приехали?

Джиллиан удивленно посмотрела на нее.

— Но ведь я уже упоминала об этом.

— Вы всего лишь туманно намекнули на какое-то приглашение.

— Но оно должно быть важным, раз вы проделали из-за этого такой путь, — пояснила Бекки. — Даже если ехать верхом, уходит полдня. Вот мы и гадали, что это за приглашение. И кого именно вы приглашаете.

— Да, кого именно, — повторила Джослин, слегка подавшись вперед.

В эту минуту не могло быть ни малейшего сомнения в том, что они сестры, несмотря на некоторое различие черт. На лицах у обеих застыло одно и то же выжидательное выражение.

— Видите ли, — начала Джиллиан с чувством некоторого сожаления, — мое приглашение относится к лорду Шелбруку.

— К Ричарду? — переспросила Бекки.

— Только к Ричарду? — с глубоким разочарованием на физиономии протянула Джослин.

— И куда вы меня приглашаете? — спросил Ричард.

Джиллиан помолчала, потом решилась.

— Моя бабушка каждый год устраивает прием в Эффингтон-Холле. Это весьма обязывающее сборище с балом и, разумеется, так называемыми скачками Роксборо.

— А, скачки. Я слышал о них, — заметил Ричард и кивнул.

— Что это за скачки Роксборо? — задала вопрос Бекки.

— Это не совсем обычные конные состязания, придуманные семьей леди Джиллиан. Наиболее точно, насколько я понимаю, было бы назвать их охотой на лису без самой лисы, — пояснил Ричард.

— Только лошади и всадники? — Бекки широко раскрыла глаза. — Восхитительно!

Джиллиан улыбнулась девушке:

— Быть может, мы пригласим и вас на будущий год. — Затем, обратившись к Ричарду, добавила: — Все члены семьи обязаны присутствовать. Я буду очень признательна, если вы согласитесь сопровождать меня.

— Вы хотите, чтобы я сопровождал вас на этот чисто семейный прием? — Ричард приподнял брови. — Вы уверены, что готовы к этому?

— Не вполне, но у меня нет выбора. День моего рождения быстро приближается, и если мы в самом деле собираемся…

— Что вы собираетесь? — выпалила Джослин, быстро переводя глаза с Ричарда на Джиллиан и обратно.

— Тебя это ни в коей мере не касается, — холодно ответил Ричард.

— Нам никогда ничего не говорят, — пробурчала Джослин себе под нос.

— Мне, пожалуй, пора ехать домой, — сказала Джиллиан. — Я собиралась вернуться в Лондон сегодня.

— О нет, вы должны остаться на ночь! — вскричала Джослин. — У нас совершенно не было времени поговорить с вами.

— Пожалуйста, останьтесь! — Бекки взяла Джиллиан под руку. — Я даже не помню, когда у нас кто-то был в гостях, а нам хочется о многом расспросить вас.

— Спасибо, но я была намерена…

— Останьтесь, Джиллиан, — попросил Ричард. — Даже если вы уедете прямо сейчас, то не доберетесь в Лондон до темноты, а я предпочел бы не волноваться по поводу опасностей, какие поджидают беззащитную женщину ночью на дороге. Правда, условия у нас не такие, как были когда-то…

— Но у нас полно свободных спален, — перебила брата Джослин.

— И даже не понадобится много времени, чтобы приготовить одну из них для вас, — горячо подхватила Бекки.

— К тому же, если вы уедете, мне придется выслушивать их недовольное ворчание, — усмехнулся Ричард. — Не обрекайте меня на столь ужасную судьбу.

— Ну хорошо, я остаюсь, — со смехом сдалась Джиллиан.

— Чудесно! — Бекки повела ее к двери мансарды. — Вы расскажете нам все о своей жизни в городе.

— И все о сезоне, — добавила Джослин, скрываясь за дверью, откуда донесся ее голос: — И о великолепных платьях, которые носят знатные дамы.

— И о самом Лондоне. — Бекки отпустила руку Джиллиан и начала спускаться по лестнице. — Я хочу услышать о верховых прогулках в парке, о цирке Астли и о Воксхолле.

Бекки исчезла следом за сестрой. Джиллиан повернулась к двери, чтобы начать спуск.

— Спасибо, что ты согласилась остаться, — поблагодарил ее Ричард. — Даже думать не хочу о тех рыданиях и воплях, которые на меня обрушились бы, если бы я тебя отпустил.

— Мне очень понравились твои сестры, Ричард, Поскольку было бы неразумно приглашать их на прием к моей бабушке, я сделала эту малость, чтобы утешить их.

— Утешить их? — Он произнес эти слова самым беззаботным тоном, но глаза у него сияли. — Бог мой, Джиллиан, я говорил о себе!

Куда, черт побери, подевался этот человек?

Джиллиан ходила взад и вперед по комнате, освещаемой только лунным светом, льющимся в высокие окна. Она давно уже загасила единственную свечу, полагая, что жечь в этом доме свечи понапрасну — непростительная роскошь. Да ей и не нужна была свеча. Не на многое можно было бы наткнуться в этой комнате.

Мебель в Шелбрук-Мэноре была вполне хорошая, но весьма скудная. Отец Ричарда, видимо, годами ее распродавал. Когда Джиллиан вспомнила об этом, боль кольнула ее в сердце. Несмотря на заверения Ричарда, что в результате тяжелых испытаний, выпавших на долю его семьи, сам он стал другим, она сожалела о выпавшей всем им трудной доле.

Все его проблемы будут решены, если они поженятся. Когда они поженятся! Она выйдет за него замуж. Разве сможет она жить без него?

Джиллиан посмотрела на дверь. Она оставила ее чуть приоткрытой, чтобы не было лишнего шума, когда придет Ричард. Если он придет. Разумеется, она не позвала его к себе в комнату вслух, но он должен был все понять по ее поведению. Она не могла ошибиться, читая в его глазах жаркое обещание.

Любовь ли это? Скорее всего не более чем влечение. Невероятное, неуправляемое, туманящее разум влечение. Желание, которое будоражит и путает все ее чувства. Стоит посмотреть на нее хотя бы сейчас. Она ждет в темноте его прихода, жаждет, чтобы он обладал ею. Еще, снова и снова.

Джиллиан задохнулась. Как может она думать о подобных вещах? Значит, она распутница? Но почему она раньше не сознавала этого?

Мужчины, разумеется, обращали на нее внимание, но ни один из них не находил того отклика, какой вызвал Ричард. Быть может, их соглашение вкупе с долгими годами ее целомудрия подготовили благодатную почву для подобных желаний и она упала в его объятия, как спелый плод падает с ветки от легкого прикосновения?

Но ведь и объятия Туссена делали с ней то же самое. Они вызывали дрожь в спине и слабость в коленях, от его поцелуев у Джиллиан перехватывало дыхание. Разве не оживала она только тогда, когда он был рядом, не считала часы и минуты до очередной встречи?

Нет. Эта мысль абсурдна.

Джиллиан остановилась.

Есть существенная разница. Она не просто хотела быть в объятиях Ричарда, ей необходимо само его присутствие. Она хотела делить с ним не только постель, но и жизнь. Хотела смотреть на его лицо, когда он говорит о своем доме, наблюдать, как он старается удержаться от улыбки, пробирая своих сестер, слушать его смех. Хотела спорить с ним, бороться и милостиво принимать его извинения.

Послышался негромкий стук, потом дверь со скрипом отворилась. Темный силуэт Ричарда появился в проеме.

— Джиллиан?

Она ухватилась за него и потянула в комнату. Он задержался только затем, чтобы плотно закрыть дверь, и через мгновение Джиллиан оказалась в его объятиях.

— Как ты поздно, — прошептала она в промежутке между неистовыми поцелуями.

— Правда? — невнятно пробормотал он, целуя ее шею. — Приношу извинения.

— Принято, — выдохнула она и положила руки ему на грудь, на тонкую ткань рубашки.

— Почему мы в темноте? Для этого есть особая причина? — спросил он, спуская с плеч Джиллиан ночную рубашку и осыпая поцелуями нежную кожу.

— Нет. — Джиллиан запрокинула голову; она не в состоянии была произнести законченную фразу. — Хотя… есть что-то в темноте… какая-то… тайна.

— Что может быть более загадочным и интригующим, чем мужчина, чье лицо скрыто? Или мужчина, у которого есть тайны?

— Почему каждый повторяет мне эти слова? — обратилась она скорее к себе самой, нежели к нему.

— Я не знаю. — Голос его прерывался. — И почему же?

Вопрос не имел смысла, как и вызвавшее его замечание; и Джиллиан тут же забыла о нем. Забыла обо всем, кроме чуда его поцелуев.

— Ричард?

— Да?

— Я распутница?

— Как Бог свят, — нетерпеливо отозвался он, стаскивая с Джиллиан ночную рубашку через голову и отбрасывая в сторону, затем поднял ее на руки и понес через комнату.

— Я серьезно, Ричард.

— Я тоже. — Он опустил ее на кровать.

— Ричард!

— Нет, — все с тем же нетерпением ответил он, сбрасывая с себя одежду. — Ты не распутница.

Приподнявшись на локтях, Джиллиан вгляделась в его темную фигуру.

— Ты уверен?

— Надеюсь, я пока еще могу распознать шлюху, когда вижу ее.

Она помолчала.

— Ничуточки?

— Может, самую малость. — Он забрался на постель и прильнул к Джиллиан всем телом. — Но всякое искусство постигается упорным трудом и практикой.

— Даже разврат?

— Разврат тем более.

Ричард прервал дискуссию властным и полным страсти поцелуем, и Джиллиан ответила ему. Все преграды между ними рухнули. Ничто больше не существовало и не имело значения для Джиллиан, кроме высшей радости его прикосновений, его бурных ласк. Она погрузилась в восхитительный мир упорного труда и практики. Ричард стал требовательным учителем, а она — восприимчивой ученицей. Или все наоборот: она — мастер, а он — лишь послушный ученик? Сердца их бились в унисон, и различия между ними исчезли, растворились в сладостном единении, а потом вселенная вокруг них взорвалась.

Гораздо позже, покоясь в его объятиях, Джиллиан гадала, постигнет ли она когда-нибудь все тайны этого человека, и вдруг поняла, что и у нее теперь есть по меньшей мере одна тайна.

Улыбнувшись, она решила, что можно сказать многое в пользу упорного труда и практики.

Глава 14

Несколькими днями позже окрестности Эффингтон-Холла кишели лошадьми и всадниками. Большинство из них были заняты в азартных и напряженных конных состязаниях, составлявших неотъемлемую часть скачек Роксборо, остальные довольствовались наблюдением со стороны. Ричард не сводил глаз с одной из участниц.

Джиллиан проводила свою лошадь сквозь полосу препятствий возрастающей сложности легко и уверенно. Ее осанка более чем что-либо другое свидетельствовала о ее происхождении. Дочь герцога Эффингтона держалась в седле с той же естественной фацией, как и на великосветском приеме.

Ричард был рад, что сумел удержаться на пристойном уровне в этой непростой борьбе. Надо признать, что его искусство верховой езды отставало от современного, но он справился со всеми участками полосы препятствий без особых затруднений.

Состязающихся было около сотни; их разделили на команды примерно по двадцать человек. Команды проходили полосу препятствий поочередно: когда одна заканчивала, следующая за ней начинала, — так было проще и безопаснее. Джиллиан состояла во второй по счету команде после команды Ричарда, и у него было более чем достаточно возможностей следить за ее успехами. И пожалуй, излишне много времени для того, чтобы думать.

Они приехали вчера поздним вечером. Порознь — по его предложению, с которым Джиллиан согласилась, считая, что было бы разумно сохранять некоторые условности. Впрочем, особого значения это не имело. Без сомнения, Эффингтоны, все и каждый, знали о том, что Джиллиан пригласила новичка. И понимали, что она не поступила бы так, будь это всего лишь шапочное знакомство.

Ричарду действовала на нервы мысль, что огромное семейство Эффинггон станет оценивать каждый его поступок. Следующие два дня будут своего рода судебным заседанием. Джиллиан понимала это не хуже, чем он…

— Должен тебе заметить, Ричард, — заговорил Томас, рысью нагоняя Ричарда, — что ты меня глубоко обидел.

— Разве? — Ричард сдвинул брови. — Каким образом?

— Я год за годом приглашал тебя принять участие в скачках, но ты ни разу не воспользовался моим гостеприимством. — Томас мотнул головой в ту сторону, где виднелась фигура Джиллиан. — Видимо, я просто не умел упрашивать.

Ричард последовал за ним взглядом.

— Она гораздо красивее тебя, Томас.

— Слава Богу! — рассмеялся Томас, но тут же снова стал серьезным. — К тому же она моя сестра.

— Мне это хорошо известно, — примирительно произнес Ричард.

— А ты — мой самый близкий друг.

— И это мне известно.

Томас наклонился к нему и сказал, понизив голос:

— Тогда объясни мне ради всего святого, почему ты меня избегал?

— Я не избегал тебя…

— Конечно же, избегал. Когда я пришел забрать картину, тебя не оказалось дома, хотя я предупредил запиской, что заеду, и ты должен был меня ждать. Я просто вошел внутрь. Ты даже не удосужился запереть дверь.

— У меня там нечего украсть.

— Знаешь, ты бы по крайней мере мог быть лучшим хозяином, — обиженно проворчал Томас. — Дожидаясь тебя, я был вынужден выпить две порции того мерзкого пойла, которое ты называешь бренди, а ты так и не явился.

— Прими мои самые искренние извинения, — усмехнулся Ричард.

— Будь я более подозрителен, я мог бы подумать, что твое явное нежелание видеться со мной в последние дни как-то связано с теми слухами, которые распространяются в обществе.

— Слухами? Какого рода?

— Ну, ты же знаешь, обычная болтовня, вечно возникающая, когда леди, которую никогда не видели в компании мужчин, за исключением ее старых друзей, вдруг становится объектом внимания джентльмена, широко известного сдержанностью поведения и безразличием. Джентльмена, в свое время имевшего дурную репутацию, однако потом резко изменившего образ жизни. Он годами не обращал внимания ни на одну женщину и превратился в замкнутого и невероятно скучного человека.

— Скучного? — сердито переспросил Ричард. — Ты считаешь меня скучным? Теперь я вправе обидеться!

— Я не считаю, но все остальные — да. Уж я-то знаю, как ты проводишь свои дни. И один только я знаю, кто такой на самом деле Этьен Луи Туссен. — Томас испытующим оком посмотрел на друга. — Или я ошибаюсь? Джиллиан тоже знает?

— Нет, — поспешил ответить Ричард более резким тоном, чем ему хотелось бы.

Томас задал новый вопрос, тщательно выбирая слова:

— Каковы твои отношения с моей сестрой?

— Ты спрашиваешь о моих намерениях?

— Отец не смог сюда приехать, и я, таким образом, выступаю в роли главы семьи, хотя не хотел бы упоминать об этом при бабушке. Но я и в самом деле спрашиваю о твоих намерениях по отношению к Джиллиан.

Ричард тяжело вздохнул. Он понимал, что этот разговор неизбежен. И понимал, что он произойдет во время его пребывания в Эффингтон-Холле.

— Хорошо, Томас. Ты прав. Я действительно избегая тебя, И нам обо многом надо поговорить. Но теперь не время и не место.

— Совершенно верно. И все же… — Томас ухмыльнулся. — Если я напомню тебе об одной нечистой игре в бильярд…

— …много лет назад. Ужасно играть, когда не можешь держать пари на результат.

— Если и так, то подобное мастерство, освоенное однажды, имеет тенденцию сохраняться на многие годы. Я уверен, что мы договоримся о приемлемых ставках. В Эффингтон-Холле превосходные бильярдные. Не могу придумать лучшего места для нашего разговора. Может быть, завтра вечером перед балом?

Ричард кивнул:

— Отлично. Буду иметь удовольствие одолеть тебя.

— Даже в свои худшие времена я играл лучше, чем ты.

— Посмотрим.

Они обменялись еще несколькими незначащими замечаниями, причем Ричард старательно избегал упоминать имя Джиллиан. Томаса окликнула какая-то всадница, и он присоединился к ней.

А Ричард снова обратил взгляд на Джиллиан. Ну, так каковы же его намерения? И почему они до сих пор неясны для него самого?

Теперь он действительно мог жениться на ней. Она доказала, что может стать ему женой в полном смысле слова. Ричард улыбнулся при мысли, как чудесно она это доказывала. Единственное предложенное им условие их сделки выполнено. Так чего же он ждет? Почему не женится на ней немедленно? Чего ему не хватает? Хочет ли он владеть не только телом Джиллиан, но и ее душой? Не только ее рукой, но и сердцем? Ее любовью?

Нужна ли ему ее любовь? И если да, то почему? Без сомнения, для него это вопрос самолюбия. Проклятой гордости…

Джиллиан собиралась преодолеть особенно трудное препятствие, и сердце у Ричарда замерло. Она явно не думала, насколько опасны эти состязания. Джиллиан — превосходная наездница, но даже самый опытный всадник может допустить ошибку. Если с ней что-нибудь случится…

Он был полон Джиллиан с рассвета до заката, она снилась ему по ночам. Даже работа не вытесняла ее образ из головы. Он жил настоящей жизнью только рядом с ней. Разве до сих пор обладал он женщиной, одно прикосновение которой не только возбуждало плоть, но и проникало в самую душу?

Ричард прерывисто вздохнул. Любовь ли это?

Смех Джиллиан прозвучал в воздухе, заставив затрепетать его душу.

Быть может, поэтому он не торопит события? Если он в самом деле любит ее, надо ли жениться на женщине, не отвечающей на его чувство?

Джиллиан была права, когда говорила ему, вернее, Туссену, что все осложнилось и запуталось. Когда эта история начиналась, он отлично знал, чего хочет. Но теперь…

Кто-то из всадников позвал его, и Ричард вернулся в свою команду, чтобы продолжить борьбу. Следующий участок был самым трудным, следовало собрать все силы и внутренне подготовиться, предельно сконцентрировать внимание, чтобы преодолеть препятствие без ошибки.

И прогнать прочь все беспокойные вопросы, хаос эмоций и мысли о женщине, которую он, возможно, любит.

Джиллиан за весь день едва ли обменялась с Ричардом парой слов, поглощенная радостными ощущениями от скачек и общением с друзьями и родственниками, с которыми она виделась не чаще одного раза в год. Когда глаза их встречались, Ричард улыбался немного кривоватой улыбкой, но Джиллиан видела, что и он рад такому времяпровождению.

Сейчас она и ее кузина Пандора стояли у озера, обозначающего финиш конкура[13]. Здесь были расставлены длинные столы, буквально ломившиеся от жареного мяса и дичи, хлеба, фруктов, а также всех видов сладостей, — все это должно было удовлетворить волчий аппетит как участников скачек, так и зрителей.

Взгляд Пандоры был обращен на промокшего насквозь, но торжествующего графа Трента, который только что выбрался на сушу, выполняя условия пари. Ставкой был не более и не менее как законный брак.

— Ты его любишь? — спросила Джиллиан.

— Разве это такое уж неприятное чувство? — пожав плечами, сказала Пандора.

— Тем лучше! — рассмеялась Джиллиан. — А что граф?

— Хотела бы я знать!

— А ты не считаешь, что это показатель? В конце концов, мужчина поставил себя в смешное положение, сыграв на публике эту, пусть и несерьезную, сценку. И все ради тебя!

— Он весьма азартен. Хочет выиграть.

— Он хочет получить тебя.

«Не твое наследство и не твое присутствие у него в постели, а просто тебя».

Джиллиан решительно прогнала от себя неприятную мысль.

— Это мне известно, — резко сказала Пандора. — Я только не понимаю зачем. В качестве награды за победу? Или потому, что питает ко мне какие-то чувства?

— Но ты всегда можешь его спросить, — беззаботным тоном произнесла Джиллиан. Почему гораздо легче давать советы, чем пользоваться ими?

— Я пыталась.

— Ну и?..

— Ты, конечно, понимаешь, что я не задавала вопрос: «Вы любите меня?» Но я давала ему более чем достаточно возможностей открыть свои чувства. Какими бы они ни были!

— Пандора, мужчины поистине удивительные создания — относительно разумные в иных случаях и вполне компетентные, когда дело идет о выборе хорошей лошади или отменного бренди. Однако они редко могут разобраться в том, что происходит в их собственном сердце.

«Знать бы, что в сердце у Ричарда!» Джиллиан положила ладонь на руку Пандоры.

— Спроси его. Трент даст тебе честный ответ, а честность в отношениях между мужчиной и женщиной так же важна, как и доверие. И любовь.

Доверие? Может ли она доверять мужчине, у которого есть тайны? Чем больше Джиллиан узнавала Ричарда, тем больше открывала для себя такого, чего ранее и представить не могла.

— Нет, — покачала головой Пандора.

— Потому что боишься ответа?

— Возможно. Кроме того, я не хочу принуждать его к не вполне уверенному признанию. Хочу, чтобы он сам сказал мне о своих чувствах.

— Бедный Трент! Упрямство Эффингтонов — это сила, с которой следует считаться.

— Не тебе бы указывать на кого-то пальцем, — выразительно приподняв брови, заметила Пандора. — Но что же мне делать? Как узнать его чувства?

Джиллиан попыталась собраться с мыслями. В самом деле, как? Каким образом определить чувства любого мужчины? Странного, скрытного существа. Немного помедлив, она заговорила, и слова, ее были точно взвешены:

— Мне всегда казалось, что отношения между мужчинами и женщинами напоминают охоту на лис.

— Мне это уже говорили, — с досадой вздохнув, сказала Пандора.

— Хорошая охотничья собака преследует лису до тех пор, пока та не упадет от изнеможения. Ленивый пес, не увлеченный охотой, теряет интерес к погоне. А собака, которая непременно хочет схватить лису, неустанно мчится по следу и загоняет добычу. — Джиллиан взглянула на Трента. — Мне кажется, он собака упорная.

— На сегодняшний день у него отличные возможности победить в нашей игре. Но я не выйду за него, пока он меня не полюбит, — твердо проговорила Пандора.

— Как же ты этого избежишь?

— Не имею представления. Однако получается, что я такая лиса, которую пес быстро схватит. Я должна найти способ ускользнуть от него и определить, увлечен ли он охотой.

— Увлечен ли он охотой, — пробормотала Джиллиан себе под нос. Увлечен ли Ричард странной игрой, которую они ведут?

— Послушай, Джиллиан, скажи мне… — Пандора огляделась по сторонам и кивнула, Джиллиан проследила ее взгляд. Ричард стоял и разговаривал с двумя ее тетушками. — Ты лиса или собака?

— Ни то ни другое, А может, и то и другое. — Джиллиан подавила тяжелый вздох. — На самом деле, Пандора, я вовсе не вовлечена в охоту.

— Не вовлечена? Тогда скажи мне откровенно, во что ты вовлечена?

— Ну, я… — Во что она вовлечена? Мать Джиллиан присоединилась к группе вокруг Ричарда, и Джиллиан прямо-таки застонала про себя. — Я, право, не знаю.

— Тебе лучше бы уладить это, и поскорее. Несправедливо подвергать джентльмена — любого джентльмена — пристальному изучению Эффингтонов женского пола, если только он не оправдывает возложенных на него надежд. Я подозреваю, что оправдывает.

— Пандора!

— Послушай, Джиллиан. — Глаза кузины сверкнули. — Насколько я могу припомнить, ты раньше ни разу не привозила гостей на прием к бабушке.

— Я привозила, — с возмущением возразила Джиллиан.

Пандора небрежно махнула рукой.

— О, видимо, Уэстона и Каммингса, но они твои старые друзья и в счет не идут. Ты ни разу не привозила такого, как этот. — Она с любопытством пригляделась к Ричарду. — Скажи, он настолько интересен, каким кажется на вид?

— Даже более того, — сдалась Джиллиан.

— Понимаю. — Пандора с минуту молча смотрела на нее, потом спросила: — Какие у тебя планы на этого человека?

Джиллиан вздохнула и задержала взгляд на Ричарде.

— Подозреваю, что выйду за него замуж.

— Тогда позволь задать тебе вопрос, который ты задала мне: ты его любишь?

— Возможно.

— Возможно? А он тебя любит?

— Не знаю.

— В таком случае мне кажется, что ты должна последовать твоему собственному совету.

— Вот как? И какую же из моих мудрых рекомендаций ты имеешь в виду?

— Самую простую и одновременно самую трудную. — Пандора одарила Джиллиан самоуверенной улыбкой. — Спроси его.

— Вот он.

Лошадь Джиллиан осторожно обошла одно дерево, потом другое и вышла на поляну.

— И что же это такое? — раздался за спиной у Джиллиан иронический голос Ричарда.

— Это храм, разумеется. Греческий храм.

Джиллиан соскользнула с лошади на землю и намотала поводья на низко росшую ветвь. Маленькое белое строение сияло в лучах позднего послеполуденного солнца. Округлое по форме, с куполообразной крышей, поддерживаемой равномерно установленными колоннами, оно стояло на невысоком, в две ступени, фундаменте, напоминая торт, покрытый сахарной глазурью и помещенный на изящное китайское блюдо.

— Ну конечно! — Ричард подъехал к Джиллиан. — Как это я сразу не распознал, вот глупость! Ведь так часто натыкаешься на скрытые в лесах вокруг английских имений павильоны в стиле греческих храмов. Они, эти храмы, такие робкие!

— За ними надо постоянно присматривать. — Джиллиан смотрела на здание глазами, полными нежности. — А этот — совершенно особенный.

— Правда?

— Правда. — Она рассеянно сняла перчатки и шляпу. — Я провела значительную часть своего детства, играя здесь с Китом, Робином и…

— Чарлзом?

Джиллиан кивнула, мыслями погруженная в прошлое.

— Прости. Я не хотел задеть твои чувства.

Глаза их встретились. Ричард смотрел на нее с искренним сочувствием.

— Ничего страшного, — улыбнулась Джиллиан. — Просто у меня очень теплые воспоминания о тех днях.

Она поднялась по низким ступенькам и вошла внутрь. Ричард последовал за ней.

— Немного странно, что друзьями детских игр девочки были мальчики.

— Вероятно. Но наша семья всегда была не совсем обычной. — Джиллиан бросила шляпу и перчатки на одну из резных скамеек, занимавших промежутки между колоннами. — Владения семей Кита, Робина и Чарлза граничили с нашими. Не могу припомнить, как мы четверо крепко сдружились и почему Томас не стал одним из участников нашей компании. Подозреваю, потому, что он был немного старше и к тому же наследник титула.

Она медленно обошла помещение по кругу, ведя пальцами по холодному мрамору стены.

— Мы, все четверо, так и росли вместе. — Она посмотрела на Ричарда через плечо, — Я говорила тебе, что это здание называлось «Причудой герцогини»?

— Нет. Почему?

Джиллиан прошла к дальней стороне помещения и бросила взгляд на окрестности.

— Отсюда видно озеро, но павильона с озера ты не увидишь, и кажется неразумным поместить нечто подобное так, чтобы его нельзя было заметить. Дедушка построил это здание для бабушки вскоре после того, как они поженились. Если кто-то набирается смелости спросить, почему он так поступил, бабушка в ответ только улыбается загадочной улыбкой.

— Но не объясняет?

— Никогда. — Джиллиан скрестила руки на груди и прислонилась спиной к колонне. — Это красивое место. Мирное, спокойное и уединенное.

— И особенное, — негромко добавил Ричард.

Джиллиан бросила на него взгляд искоса. Ричард прислонился к соседней колонне.

— Совершенно особенное, — ответила Джиллиан, которая теперь снова смотрела на озеро, перебирая в памяти прошедшие годы. — Эта причуда была свидетельницей жизни двух поколений Эффингтонов. Свидетельницей многих объяснений в любви и предложений руки и сердца, а также поверенной разбитых сердец, жертв обмана. Для наделенных живым воображением детей это был корабль, отплывающий к необыкновенным приключениям где-нибудь в затерянном в диких лесах Америки форте, осаждаемом индейцами, или в заоблачном замке, охраняемом огнедышащими драконами…

— С заключенной в нем принцессой или просто дочерью герцога?

— Разумеется, принцессой. Это куда лучше, чем дочь герцога, — улыбнулась Джиллиан.

— И принцесса ждала, что ее спасет прекрасный рыцарь?

Она приняла его высокопарно-театральную манеру.

— О да, ничто иное не могло ей помочь. Как и любой принцессе, заключенной в замке, охраняемом огнедышащими драконами.

— И Чарлз был рыцарем-спасителем?

— Им мог быть и Кит или Робин, — быстро ответила она и снова вернулась к созерцанию озера и своим воспоминаниям. Ричард прав: Чарлз чаще был ее рыцарем — и не только в их детских играх. И ее возлюбленным. — Я очень любила их всех.

— Но именно Чарлз завоевал сердце волшебной принцессы Джиллиан.

— Да. — Когда бы ни подумала о нем, она ощущала в своем сердце прикосновение печали, и так, вероятно, будет всегда, но теперь она могла говорить о покойном муже без боли или тоски. Как ни странно, годы смягчили острую горечь утраты.

— Тебе было, видимо, очень тяжело… — Ричард запнулся, — когда он…

— Был убит, — проговорила Джиллиан, удивляясь тому, что произнесла эти слова так легко. — Я была уничтожена. Думала, что не смогу жить без него. И не могла… очень долгое время. Но все же настал день, когда я смогла вернуться к жизни.

— Я рад этому, — просто сказал Ричард.

— Я тоже.

Несколько минут оба молча смотрели друг на друга. Атмосфера вокруг них была насыщена напряжением невысказанных слов. Безмолвных предложений. Не произнесенных вслух обещаний. Джиллиан могла бы последовать собственному совету и просто спросить его. Что он думает? Что он чувствует? Любит ли он ее? Может ли полюбить? Но смятение, с которым, как она считала, уже справилась, вернулось снова, и Джиллиан не могла обратить свои мысли в слова, боялась его ответа.

— Итак, — заговорил Ричард странным, сдавленным голосом, словно и он боялся высказаться до конца, — были у вас другие игры, кроме игры в принцессу и рыцаря?

— Множество, — поспешила ответить Джиллиан, обрадовавшись, что разговор перешел на безопасную тему. — Надо припомнить. — Она принялась загибать пальцы на руке: — Так, конь и всадник, холодно-горячо, прятки… что еще? Ой, сейчас покажу тебе игру, которая была любимой несколько лет подряд.

Она взяла со скамьи шляпу и перчатки и вышла из павильона. Отошла от него на такое расстояние, чтобы ей виден был самый верх крыши. Ричард последовал за ней.

— Что же это за игра? — полюбопытствовал он.

— Ты видишь украшение на самой верхушке?

Богато украшенный медный шпиль венчал здание. Ричард кивнул.

— Мы брали шляпу, то есть обычно мальчики брали, и, как правило, одну из моих, и пытались забросить ее на конец шпиля.

— И кто-нибудь из вас хоть раз преуспел? — скептически задал вопрос Ричард.

— Даже несколько раз.

Ричард прищурился и всмотрелся в блестящий на солнце шпиль.

— А как вы ее доставали?

Джиллиан показала на ближайший к зданию дуб.

— Кто-нибудь взбирался на дерево, проползал вон по той толстой ветке, которая нависает над храмом, и при помощи длинной палки сбрасывал шляпу вниз.

— Мне это кажется достаточно трудным.

— Думаю, дерево с тех пор подросло. — Джиллиан покачала головой. — Глупая игра, я понимаю, но мы занимались ею целыми часами. Это было так азартно!

— А тебе это удавалось?

— Нет, только Киту. Раза два, насколько я помню.

— А Чарлзу?

— Нет, — медленно произнесла она и покачала головой. — Что ты собираешься…

— Дай мне твою шляпу, — попросил он и протянул руку.

— Не дам! — Джиллиан отдернула руку, а потом и вовсе спрятала шляпу за спину. — Ричард, это единственная шляпа, которая подходит к моему костюму для верховой езды, и я не позволю забрасывать ее куда-либо, а тем более на верхушку храма.

Он пожал плечами и двинулся к ней.

— Сомневаюсь, что я с этим справлюсь. Я долгие годы не забрасывал шляп. Это никогда не принадлежало к числу моих умений.

— Может случиться, что еще годы пройдут, прежде чем ты получишь такую возможность. И эту шляпу ты не забросишь!

— Послушай, Джиллиан, но если бы ты не хотела, чтобы я сделал попытку, ты оставила бы шляпу лежать на скамейке, где она была в полной безопасности. Ты меня не одурачишь. Ведь тебе хотелось, чтобы я попробовал.

— Это смешно! Ничего подобного я не хочу. — Джиллиан отступила еще на шаг, стараясь не расхохотаться. — Ты, наверное, был настоящим чудовищем в детстве. Так и вижу, как ты стараешься украсть капоры у ничего не подозревающих маленьких девочек.

— Я был совершенно несносным мальчишкой, но капоры у девочек не воровал. Поцелуи — да, возможно. У ничего не подозревающих и иных. — Он подошел ближе. — Дай мне шляпу.

— Ни за что! — Джиллиан засмеялась, извлекла шляпу из-за спины и прижала к груди таким образом, что длинное перо оказалось направленным на Ричарда, словно трепещущий меч. — Никогда.

— Ты сейчас уткнешься спиной в дерево, и я тебя поймаю.

— Дерево? Ха! Я не попадусь на эту удочку. Я знаю каждое… — Но тут она и вправду ударилась спиной обо что-то грубое и твердое и сразу сообразила, что это. — Я это сделала намеренно, как ты понимаешь, — заявила она самым высокомерным тоном, какой могла изобразить.

— Вот как? — Ричард уперся ладонью в кору дерева у Джиллиан над головой. — Для чего?

— Для чего? — Тела их почти соприкасались, и знакомая сладкая боль желания пронзила Джиллиан. — Для того, чтобы форсировать торговую сделку.

— И что ты предлагаешь? — Голос у него был обволакивающий, манящий, а глаза устремлены на губы Джиллиан.

— Ну… — Она запрокинула голову в не высказанном словами порыве. — Ты, кажется, говорил о том, что воровал, когда был непослушным мальчишкой?

Ричард рассмеялся и прижал губы к ее губам. Джиллиан закрыла глаза; в голове промелькнула мысль: неужели ощущение дивного восторга будет охватывать ее всегда, когда губы их соприкоснутся в поцелуе?

Ричард внезапно выпрямился и вытащил шляпу из ее безвольных рук. Джиллиан открыла глаза.

— Ричард, это нечестно!

— Таков уж наш мир, дорогая, — сказал он и направился к храму.

— Ну, знаешь, ты и вправду негодник! — крикнула она и побежала за ним.

— Такова моя натура. Именно потому женщины считают меня очаровательным и неотразимым.

— А я вовсе не считаю тебя неотразимым!

Он остановился и повернулся к Джиллиан так внезапно, что она едва не налетела на него.

— Не считаешь?

— Нет!

— Ничуточки?

— Разве что самую чуточку.

— Только чуточку?

Джиллиан засмеялась, сдаваясь:

— Ну хорошо, немного больше! А теперь отдай мою шляпу.

Она выжидательно посмотрела на свою хорошенькую, с небольшими полями шляпку темно-бордового цвета, с длинным пером, окрашенным в хорошо подобранный оттенок зеленого. Ричард взвесил шляпку на руке.

— Это будет нелегко. Она почти невесомая.

— Так отдай ее мне!

Джиллиан вцепилась в шляпку, но Ричард легко выдернул предмет спора у нее из пальцев и снова зашагал к храму. Джиллиан последовала за ним.

— Ричард, это смешно.

— Безусловно, — с невозмутимым видом согласился он.

— Возможно, тебе это удастся.

— Скорее всего да.

— Если ты хочешь что-то доказать, то я ведь говорила, что Чарлзу не удавалось…

— Чарлз не имеет к этому никакого отношения.

— Тогда почему…

Ричард быстро обернулся, притянул Джиллиан к себе свободной рукой и поцеловал долгим и крепким поцелуем. Потом отпустил и, с улыбкой глядя на нее с высоты собственного роста, сказал:

— Я не имел удовольствия спасти принцессу Джиллиан от огнедышащего дракона. Самое малое, что я могу сделать для тебя, — это забросить твою шляпу. — Он быстро коснулся губами ее губ. — Позволь мне попробовать!

— Хорошо, — выдохнула Джиллиан, и он отпустил ее. — Но у тебя только одна попытка.

— Больше мне и не нужно.

— Надеюсь, твои способности соответствуют твоей самоуверенности.

Ричард не ответил, тщательно примерился и запустил шляпу. Она взлетела в воздух красивой дугой, и на мгновение Джиллиан подумала, что он справился с задачей. Но неожиданный порыв ветра подхватил шляпу, поднял высоко-высоко и опустил на ветви дерева, которое росло над самым храмом.

Ричард запрокинул голову и посмотрел на дуб.

— Проклятие, я был близок к успеху! Жаль. — Он потер руки. — Ну что ж, тогда все. Идем.

— Как это — идем? А шляпа?

Ричард взглянул на Джиллиан с опаской.

— Она на дереве.

— Я знаю, что на дереве. — Джиллиан скрестила руки на груди. — Как ты собираешься ее доставать?

— Никак.

Ричард направился было к своей лошади.

— Значит, я должна это сделать сама!

— Ты собираешься влезть на дерево?

— Бог мой, это я делала очень давно!

Ричард воздел очи к небесам и начал снимать сюртук.

— Найди мне камень.

— Зачем? Что ты собираешься делать?

— Я намерен сбить шляпу с дерева.

Он бросил сюртук на ближайший куст.

— Надеюсь, ты умеешь обращаться с камнями лучше, чем со шляпами, — пробурчала Джиллиан и принялась искать. Место было не слишком каменистое, но она все же нашла три вполне подходящих. Ричард выбрал один, размахнулся и бросил, но камень пролетел мимо. Джиллиан с трудом удержалась от смеха, но Ричард это заметил.

— Полагаю, ты с этим делом справишься лучше, а?

— Возможно.

Она отдала ему один из оставшихся камней, а себе взяла другой.

— После вас, миледи, — сказал Ричард, отвесив шутливый поклон.

Джиллиан прицелилась и изо всех сил швырнула камень. Тот ударился о шпиль и отскочил в сторону.

— Недурная попытка, — похвалил Ричард с усмешкой.

Джиллиан усмехнулась в ответ:

— Может, поищем еще камней?

Ричард бросил третий камень и попал-таки в шляпу. Та сорвалась с дерева, скользнула по куполу храма и упала в траву. Ричард поднял шляпу с земли и вручил ее Джиллиан со словами:

— Ваша корона, принцесса Джиллиан.

Та приняла головной убор и сделала глубокий реверанс.

— Я у вас в вечном долгу, благородный рыцарь.

— Вечном? — Легкость тона не отвечала серьезному выражению его глаз. — Это очень долгий срок.

— В самом деле? — сказала Джиллиан, чувствуя, что сердце у нее словно подкатило к самому горлу.

Оба они немного помолчали. Джиллиан почему-то не решалась заговорить первой. Ей хотелось сказать, что она любит его, — теперь она была в этом уверена. И хотелось услышать от него в ответ то же самое, но слова не шли с языка. Ричард улыбнулся и поднял свой сюртук.

— Пора возвращаться.

Он подал ей руку, и Джиллиан приняла ее не раздумывая. Тепло пробежало по всему ее телу. Пожалуй, время объяснения не пришло. Еще не пришло.

В красноречивом молчании подошли они к лошадям, Ричард помог Джиллиан сесть в седло, потом сел сам. Обернулся и пристально посмотрел на храм, словно желая разглядеть что-то важное.

— Правда, он особенный? — тихо проговорила Джиллиан.

— Правда, — ответил он таким тоном, словно думал сейчас о чем-то еще. — Ему не хватает только одного.

— Чего же?

— Шляпы.

Глава 15

Ричард старательно прицелился, отвел кий назад и нанес точный удар по красному шару. Шар пересек стол, оттолкнулся от правой стенки и, легонько коснувшись белого, загнал его в боковую лузу.

— Я вижу, ты не утратил мастерства, — с кривой усмешкой произнес Томас.

— Все дело в запястье, старик, — выпрямившись, сказал Ричард. — Еще партию?

— Почему бы нет? — Томас собрал шары, уложил их в треугольник, потом занял позицию в конце стола. — Прием у бабушки не начнется еще по крайней мере час.

Он установил шар и начал игру. Существовали гораздо худшие способы проводить время, а бильярдная в Эффингтон-Холле была так же великолепна, как и прочие помещения в доме. Ричард не вполне осознавал разницу между положением семьи Джиллиан и своей собственной, пока не увидел все собственными глазами. Внешне Эффингтон-Холл и Шелбрук-Мэнор были, пожалуй, похожи, но на этом сходство заканчивалось. Эффингтон-Холл был вдвое больше, прекрасно меблирован и поддерживался в превосходном состоянии обширным штатом прислуги. Шелбрук-Мэнор можно было сравнить разве что с бедным родственником.

Ричарда болезненно задевало то обстоятельство, что он не сможет предоставить Джиллиан подобную роскошь, не воспользовавшись деньгами из ее наследства, которое, по сути, принадлежало ей одной. Он мог, конечно, кое-что усовершенствовать, понимая, что Джиллиан привыкла к другому уровню жизни, но тем не менее самолюбие его страдало.

— Ну а теперь, Ричард, давай все же потолкуем.

Томас откашлялся. Несмотря на его вчерашние замечания, Ричард подозревал, что приятель не знает, с чего начать свои расспросы о его намерениях в отношении Джиллиан.

— Смелей, Томас. Выкладывай.

— Прекрасно. Что в точности происходит между тобой и моей сестрой?

Ричард обошел стол кругом и, остановившись у той же стороны, где и Томас, принялся изучать положение шара противника.

— В точности?

— Да, — выпалил Томас. — В точности.

— Ладно. — Ричард наклонился над столом и нацелил кий. — Я предполагаю жениться на ней. — Он ударил по шару, тот прокатился по столу, толкнулся о бортик, рикошетом вогнал в лузу другой шар и остановился в двух дюймах от этой лузы. — Устраивает тебя такая точность?

— Отличный удар, — сказал Томас, уставившись на бильярдный стол.

Ричард недоуменно поднял брови.

— А, ты имел в виду Джиллиан, — спохватился Томас. — Да, такой ответ меня вполне устраивает, но, честно говоря, я несколько удивлен. Не считая того званого вечера, когда она пригласила тебя к себе, вы с ней были едва знакомы, как мне представлялось.

— Так оно и было. Однако теперь мы знаем друг друга намного лучше. — Да, намного, намного лучше. Ричард сдержал улыбку. — Мне не кажется, что ты так уж потрясен моим заявлением.

— Я и не потрясен. То, что Джиллиан привезла тебя сюда, прежде всего свидетельствует о серьезности ваших отношений, но большинство из нас считало, что она не станет выходить замуж еще раз.

— И уж, во всяком случае, не за такого человека, как я.

— Откровенно говоря, мы в семье не особенно в курсе предпочтений Джиллиан. Насколько нам известно, Чарлз — единственный мужчина в ее жизни. После его смерти ее имя ни с кем не связывали. Ты не хуже меня знаешь, что от большого света ничего не скроешь, но до сих пор не было даже намека на сплетни или слухи о ней в связи с кем-либо из мужчин.

— До меня, — заметил Ричард, обдумывая следующий удар.

— Что касается моей точки зрения, — продолжал Томас, — то никого иного, кроме тебя, я не желал бы видеть в роли своего зятя. Но в этой истории меня озадачивает одно обстоятельство.

— Да? — рассеянно отозвался Ричард, пристраивая кий поудобнее.

— Я мог бы понять, почему Джиллиан хочет выйти за тебя, но мне совершенно непонятно, почему ты захотел жениться на ней.

Кий у Ричарда сорвался, и его шар, резко изменив направление, не попал в цель.

— Серьезно?

Томас улыбнулся, прислонил свой кий к бильярдному столу и сходил к ближайшему буфету за графином бренди, налил два стакана и протянул один Ричарду.

— Выпей. Ты убедишься, что это куда лучше того пойла, какое ты употребляешь.

Ричард принял у Томаса изящный хрустальный сосуд и, сделав большой глоток, произнес:

— Нектар богов.

— Нет ничего лучше хорошего бренди. — Томас пригубил напиток. — Понимаешь ли, я всегда считал, что женитьба для тебя, хочешь ты того или нет, — это способ уладить финансовые дела. Я знаю, как ты страдал из-за того, что тебе надо было срочно выплачивать отцовские долги.

— Скорее, из-за того, что не мог выплачивать их в срок.

— С твоим титулом и при твоей теперешней респектабельной репутации у тебя неисчислимое количество возможностей выбрать невесту с отличными перспективами и хорошим приданым. Итак… — Томас сделал паузу. — Почему ты остановил выбор на Джиллиан?

— Ты так мало веришь в чары твоей сестры? — расхохотался Ричард.

— Не в этом дело. — Томас выглядел смущенным. — Просто я не предвидел возможность подобного союза. — Он повращал в руке стакан с бренди. — Ответь мне, почему Джиллиан хочет выйти за тебя?

— Все очень просто, Томас, — как можно беззаботнее произнес Ричард. — Она меня попросила жениться на ней.

— Что?! Она тебя попросила? С какой стати она это сделала?

— Как вижу, ты не веришь и в мои чары.

— Это не имеет никакого отношения к делу. — В голосе Томаса прозвучало откровенное подозрение. — Что происходит, Ричард?

— В точности? — усмехнулся Ричард.

— В точности, — сощурил глаза Томас.

Ричард смотрел на бренди в бокале и взвешивал возможные «за» и «против». Семья Джиллиан так или иначе узнает о наследстве. Его собственное финансовое положение достаточно хорошо известно, чтобы кто-нибудь поверил, будто обретенное после свадьбы им и Джиллиан богатство обязано своим происхождением ему. Правда непременно выйдет наружу. Томас осведомлен обо всех его секретах и никому их не выдает. Брат Джиллиан, вероятно, единственный в мире человек, которому он полностью доверяет.

— Ты дашь мне слово, что никому не расскажешь?

— Разумеется, — сдвинув брови, пообещал Томас.

— Ты поддерживаешь отношения с родственниками в Америке?

— С братьями дедушки?

Ричард кивнул.

— Мне известно об их существовании, но я мало что о них знаю.

— Так вот, Томас, мне придется сообщить тебе печальные новости — один из них недавно умер. И оставил большое состояние, которое завещал твоей сестре.

Ричард как можно лаконичнее поведал о наследстве Джиллиан и об условиях завещания.

Томас издал долгий и протяжный свист.

— Шестьсот тысяч фунтов, восемь кораблей…

— Примерно так.

— И большое количество земли.

Глаза у Томаса были совершенно растерянные.

— В Америке, — добавил Ричард и взглянул исподлобья на Томаса.

При других обстоятельствах лицо друга могло бы показаться забавным.

— Черт побери! — Томас допил спиртное. — И ты утверждаешь, что Джиллиан согласилась на действительный брак с тобой?

Ричард кивнул. Он не стал рассказывать Томасу о специфических подробностях своего соглашения с Джиллиан и о том, как она доказала, что готова им соответствовать. Как-никак Томас все-таки ее брат.

— В таком случае у меня остался только один вопрос. — Медленная улыбка расплылась по лицу Томаса. — Когда свадьба?

— Свадьба? — Ричард ждал какой угодно реакции, только не этой. — Так ты одобряешь наши планы?

— Одобряю ли я? — Томас хлопнул друга по спине. — Конечно, одобряю. Я не могу осуждать Джиллиан за желание получить такое огромное состояние. И рад, что она выбрала тебя. Ты говоришь, у нее был список?

Ричард кивнул.

— Надо же, список. И ты его возглавляешь! — Томас хихикнул. — Джиллиан всегда имела чересчур независимый для женщины характер. Теперь и ее проблемы, и твои решены. Просто прекрасно для вас обоих. — Он, как бы не веря услышанному, помотал головой. — Шестьсот тысяч фунтов!

— Не говоря уже о кораблях и земельных владениях, — подхватил Ричард с кривоватой усмешкой.

Томас вернулся к буфету и снова наполнил свой бокал, потом подошел к Ричарду с графином в руке. Ричард протянул свой, Томас плеснул в него бренди и поставил графин на место.

— Должен сказать, что рад тому, как ты это принял, — сказал Ричард. — А как, по-твоему, отнесутся к этому остальные члены семьи?

— Ты уже произвел хорошее впечатление на мою мать и тетушек.

— Правда?

— Можешь ни минуты не сомневаться, что был предметом горячих споров с самого твоего приезда. А матушка сказала… — Томас сосредоточился, припоминая. — Кстати, меня допрашивали о тебе с пристрастием. Да, она сказала, что ты очарователен и при этом ненавязчив. Им такое нравится.

— А как насчет моего прошлого? — Ричард помолчал. — Насчет отца?

— Мою семью не занимает поведение твоего отца. Мы, Эффингтоны, склонны судить о людях по ним самим, а не по их родителям. Я понимаю, что это странно, однако это так. Кстати сказать, в истории нашей семьи немало персонажей, которые в свое время пользовались, мягко говоря, дурной славой. Что касается твоего прошлого, — подняв свой бокал, продолжал Томас, — то ты раскаявшийся грешник, а женщины Эффинггонов, все как одна, придерживаются мнения, что из раскаявшихся грешников получаются превосходные мужья.

— Итак, возражений не будет, — обращаясь скорее к себе самому, проговорил Ричард.

— Так чего же ты медлишь?

— Я не…

— Нет, медлишь. — Томас пронзил его взглядом. — Не забывай, Ричард, я тебя знаю почти так же хорошо, как ты сам. А в данном случае даже лучше. К тому же твои слова были, что ты предполагаешь на ней жениться. На мой взгляд, это звучит недостаточно определенно. — Голос его смягчился. — Это наследство — ответ на твои молитвы, а для сестры ты — лучшее, что может быть. Так почему же, дружище, ты не хочешь решить все поскорее?

— Я… — Ричард покачал головой. — Я не знаю.

Томас довольно долго молча смотрел на друга. Потом широко раскрыл глаза и рассмеялся.

— Ничего смешного, — обиженно сказал Ричард. — Речь идет о моем будущем и о будущем твоей сестры. Что забавного ты здесь находишь?

— Тебя. — Томас указал на него бокалом. — Ты ее любишь.

— Нет.

Даже на его собственный слух этому отрицанию явно не хватало убедительности.

— Ты попросту не хочешь это признать.

— Потому что это неправда.

Почему в его голосе нет уверенности?

— Неправда? — Томас фыркнул. — Я слишком долго знаю тебя, Ричард, чтобы с этим согласиться. Если бы ты ее не любил, то давно бы выхлопотал разрешение на брак и уже был бы женат на Джиллиан.

— У меня есть разрешение, — буркнул Ричард. — Я получил его, как только началась вся эта история.

— Но ты им не воспользовался. Почему?

В самом деле, почему? Разве он не задавал себе этот вопрос?

— Не было подходящего случая.

— Что за чепуха! Я ни на грош этому не верю. Верю только, что ты этого не сделал, потому что любишь Джиллиан.

— Я не уверен в этом.

— Тебе трудно решиться, так как… — Томас умолк, глядя на Ричарда с той же сосредоточенностью, с какой недавно смотрел на бильярдный стол. — Так как одного обещания больших денег тебе недостаточно.

— Недостаточно? — Ричард допил бренди, поставил бокал на буфет и, подойдя к бильярдному столу, взял с него красный шар и принялся перебрасывать его из руки в руку. — Ладно, Томас, поскольку ты, кажется, разбираешься в этом лучше меня, объясни мне. Если шестисот тысяч фунтов, восьми кораблей…

— Примерно.

— …и земель в Америке недостаточно, так что же еще необходимо?

— Любовь, — ухмыльнулся Томас.

— Любовь? — повторил Ричард. — Я же говорил тебе, что не люблю…

— Любишь. Только влюбленный может улыбаться так глупо, как ты, и выглядеть как застенчивый школьник. И жаждешь ты лишь одного. — Томас сделал драматическую паузу. — Чтобы она тебя тоже любила.

— Сомневаюсь.

Голос звучал твердо, но в глубине души Ричард отдавал себе отчет, что Томас, по сути дела, прав.

— Не стоит волноваться, старина, я почти уверен, что Джиллиан тебя любит.

— Почему это ты в этом уверен?

— С одной стороны, потому, что она привезла тебя сюда. Если бы она не любила тебя, то не стала бы выставлять на обозрение родственникам. С другой стороны, невзирая на обстоятельства, я сомневаюсь, чтобы моя сестра могла бы выйти замуж за человека, которого не любит.

Неожиданное чувство радости охватило Ричарда. Неужели Джиллиан и вправду полюбила его?

— Ри-чард Джилли полюби-ил, — дурашливо пропел Томас.

— Ну и кто из нас ведет себя как школьник?

— Ничего не могу с собой поделать. Я нахожу то, что ты мне рассказал, очень увлекательным, и мне не терпится увидеть, чем все кончится. Ты получишь мою сестру, вы оба получите огромное состояние, а Джиллиан достанется еще и Этьен Луи Туссен.

— Ах да. — Улыбка Ричарда погасла. — Этьен Луи. Я и забыл о нем!

Томас нахмурился:

— Что тут плохого? Джиллиан будет в восторге, узнав о твоей тайной жизни. Смею заметить, что…

Дверь в бильярдную распахнулась, и маленькая старая леди с поистине королевской осанкой вошла в комнату.

— Добрый вечер, Томас.

— Бабушка!

Томас поставил бокал на стол и поспешил подойти к ней. Та подняла к нему лицо, и Томас с чувством поцеловал ее в щеку.

То была вдовствующая герцогиня, глава семейства Эффингтон. Она пользовалась репутацией весьма грозной особы, но Джиллиан заверила Ричарда, что ее бабушка не так строга, как кажется на первый взгляд. Однако у Ричарда не было опыта общения с престарелыми вдовами, а тем более с такими, кто, как ее милость леди Эффингтон, возглавлял огромное, знатное и богатое семейство.

— Бабушка, мне кажется, вы еще не знакомы с графом Шелбруком, — сказал Томас.

— Нет, но я много слышала о нем.

Герцогиня протянула руку. Ричард уронил бильярдный шар на стол, подошел к герцогине и, взяв изящную руку, поклонился и слегка коснулся ее губами.

— Ваша светлость…

Он выпрямился, и глаза их встретились. У герцогини они были почти такого же цвета, как у Джиллиан, и сияли неподдельным весельем.

— Томас, — не глядя на внука, заговорила герцогиня, — ты кончил игру?

— Не совсем.

— Даже если и так, тебе пора идти, — приветливо, но очень твердо сказала герцогиня.

— Бабушка, если вы и в самом деле так считаете…

— Да, считаю, Томас.

На лице у Томаса появилось выражение неловкости. Он виновато посмотрел на Ричарда, попрощался и вышел, затворив за собой дверь.

Вдова улыбнулась:

— Он очень волнуется за вас, милорд, но уверяю вас, я вовсе не дракон, как вы могли бы подумать.

— Я не думал ничего подобного, мадам.

— Лгун! — рассмеялась вдова.

— Говоря по правде, репутация у вас пугающая.

— Я потратила немало сил, чтобы ее создать. — Она подошла к бильярду и положила руку на бортик. — Увлекательная игра.

— Вы играете?

— Иногда. И очень люблю бильярд. — Она искоса бросила на Ричарда острый взгляд. — Вам нет нужды выглядеть таким испуганным. Я живу на этой земле почти восемьдесят лет, но умирать не собираюсь.

— Не хотите ли сыграть партию?

— Не сейчас. Вы из вежливости, несомненно, позволите мне выиграть. — Она медленно двинулась вокруг стола. — И хотя мне нравится выигрывать, но я предпочитаю настоящую победу.

— Я не удивлен, — усмехнулся Ричард.

— Я и не думала, что это вас удивит. — Герцогиня вперила в Ричарда внимательный взгляд. — И я не разочарована.

— Не разочарованы?

На это герцогиня не ответила и продолжила свое движение вокруг стола.

— Я вдова вот уже третью часть своей жизни. Я знаю, что такое потерять мужа, свою первую любовь, и принадлежу к женщинам, для которых эта любовь не только первая, но и единственная. И тем не менее я рада, что Джиллиан к ним не относится, и довольна ее выбором.

— Ее выбором? — решился переспросить Ричард.

— Оставьте, милорд, вы прекрасно понимаете, о чем идет речь, хотя я и ценю ваше нежелание разглашать тайну, которая вам не принадлежит.

— Так вы знаете, — произнес он медленно.

— Мой дорогой мальчик, — покровительственно заговорила герцогиня. — Я знаю все. Я превратила это в основное занятие — все знать.

— А отец Джиллиан… простите, герцог тоже знает?

— Сомневаюсь. Он ни за что не позволил бы Джиллиан согласиться на условия завещания.

— А вы не против?

— Теперь — нет. Если бы этот брак был обусловлен только наследством, я немедленно приложила бы все усилия, чтобы не допустить его. Но я решила сначала присмотреться к тому, каковы ваши отношения. Я достаточно хорошо знаю свою внучку, чтобы понимать, что никакое, даже самое соблазнительное материальное вознаграждение не заставило бы ее связать свою жизнь с человеком, которого она не любит. И я вполне удовлетворена.

— Правда? — с невольным любопытством спросил Ричард. — Почему?

— Вы поистине примечательное создание, лорд Шелбрук! — рассмеялась герцогиня. — Нужна огромная смелость, чтобы переделать свою жизнь и принять на себя всю меру ответственности, выпавшей на вашу долю. — Она взяла прислоненный к бильярдному столу кий и осмотрела его кончик. — Я восхищаюсь тем, как вы использовали ваш талант для того, чтобы восстановить достояние семьи.

Ричард буквально вытаращил глаза в изумлении:

— Талант?

— Я же говорила вам, что знаю все.

— Томас, — пробормотал Ричард.

— Не вините его слишком сильно, он ваш преданный друг, и я уверена, что больше никому не выдал вашу тайну. Но от меня у мальчика никогда не было секретов.

— Вполне могу это понять, — не без легкой насмешки проговорил Ричард.

— Вы считаете, что унаследовали ваш талант?

— Что вы имеете в виду?

Герцогиня долго смотрела на него испытующим взглядом, потом кивнула, словно придя к какому-то решению.

— Все в свое время. Пока это не имеет значения.

— Должен ли я понимать это так, что вам дозволено хранить ваши секреты, а мне — нет? — рискнул он слегка поддразнить ее светлость.

— Вы дерзкий негодник, я вам это припомню! И вы обеспечите прекрасное пополнение в нашем семействе. Я уже представляю себе ваших ребятишек. — Она усмехнулась. — Ну а теперь, милорд, я не прочь сыграть партию. Вы станете мне поддаваться? Позволите выиграть?

— Ни в коем случае.

— Отлично.

Ричард уложил шары в пирамидку; герцогиня наклонилась и нацелила кий, потом вдруг подняла на Ричарда глаза.

— Знаете ли вы, что Мария Антуанетта и король Франции будто бы играли в бильярд накануне своего заключения в тюрьму?

— Нет.

— Жаль. В таком случае вам неизвестен результат их игры. — Герцогиня одарила Ричарда торжествующей улыбкой. — Она выиграла!

Возможно, во всей этой истории и было что-то от любви. Это «что-то» делало свет в бальном зале ярче, цвет женских платьев изысканнее, а чувства Ричарда обостреннее и не давало ему возможности оторвать взгляд от Джиллиан.

Она как раз танцевала с каким-то джентльменом, Ричарду незнакомым, но категорически неприятным. Ричард раздраженно потягивал шампанское. Партнер Джиллиан, пожалуй, слишком тесно прижимает ее к себе. А она слишком весело смеется. Выходит, это ревность? Лишенная разумных оснований, но тем не менее имеющая место.

Томас, видимо, прав. Он, Ричард Шелбрук, который вообще не думал о любви, попался в сети этого странного и беспокойного, чувства. Он человек практичный, но его теперешние ощущения не заключают в себе ничего практичного. Или рационального. Или просто здравого.

Рационально это или нет, но этот мужлан определенно прижимает ее к себе чересчур крепко.

Можно ли верить Томасу, когда тот говорил о любви его сестры к нему, Ричарду? И Томас, и его очаровательная бабушка считают, что Джиллиан разделяет его чувства. Хотелось бы ему тоже быть в этом уверенным. Можно было бы попросту спросить ее. Но готов ли он выслушать ответ?

Если партнер по танцу сию секунду не отстранится дальше, придется принять меры…

Вначале он хотел жениться на ней из-за наследства. Обеспечить свое будущее за счет жены.

Теперь он хотел гораздо большего. А она? Ричард никогда не считал себя трусом, но вот вам пожалуйста: он боится ее ответа, ему не хватает смелости. Это уже не вопрос его самолюбия, но вопрос сердца. Проклятого сердца! Танец кончился, и глаза их встретились. Что таится в душе Джиллиан — любовь или только желание? Любовь не была частью их соглашения. Ее не ожидали и не требовали. А теперь…

Томас прав. Он не может жениться на Джиллиан только из-за наследства, несмотря на то что нуждается в ее деньгах и в ней самой. Он должен добиться ее любви.

Джиллиан направлялась к нему, и он не замечал в переполненном бальном зале никого, кроме нее. Ею полны были его взгляд, его мысли, его душа.

Для человека практичного он до крайности глуп. Но так или иначе, он должен узнать, что она испытывает к нему.

Джиллиан подошла и остановилась с ним рядом, улыбаясь лукаво и нежно.

— О чем ты так глубоко задумался?

Она взяла из рук Ричарда бокал и, допив остаток вина, протянула ему пустой.

— Вид у тебя такой, будто ты обдумываешь нечто весьма важное, о чем не скажут звуки вальса. Что у тебя на уме, Ричард?

Она подняла на него глаза. Был ли в них свет любви или что-то более прозаическое?

— Ничего более важного, чем следующий танец. — Ричард жестом подозвал официанта и поставил пустой бокал на поднос. — Окажите честь, миледи?

Он увел ее в круг танцующих и закружил в объятиях, упиваясь тем, как дивно и как полно соприкасаются их тела. Они предназначены друг другу. Неужели это понимает только он?

«Потому что вы не представляете угрозы моему сердцу».

Слова, сказанные ею в студии, вспыхнули в голове точно молния. Она больше открылась в своих чувствах Туссену, чем когда-либо открывалась Ричарду. Быть может, в обличье художника, а не графа ему снова удалось бы преодолеть ее сдержанность.

Чем дольше он станет вести эту игру обмана, тем сильнее будет ярость Джиллиан, когда она узнает правду. И все же цель стоит риска.

Если у графа Шелбрука не хватает смелости узнать у женщины, которую он любит, отвечают ли ему взаимностью, то Этьен Луи Туссен с этой задачей справится.

Глава 16

Джиллиан полулежала в кресле в едва освещенной студии. Что побудило ее прийти сюда снова? То была наивысшая глупость!

Когда через два дня после возвращения в Лондон ей принесли записку Туссена, в которой он назначал ей встречу в студии, Джиллиан не намеревалась идти. Однако чем больше она об этом думала, тем более склонялась к мысли, что ничего страшного не случится, если все-таки пойдет.

Пока что француз держался на расстоянии. Джиллиан позировала почти час, а они обменялись всего несколькими вежливыми фразами. Туссен был холоден и отчужден. Именно этого и хотела Джиллиан.

Она любила Ричарда — по крайней мере так она считала. Любила одного мужчину, и ей совершенно ни к чему были заигрывания другого. К Туссену она пришла из чистого любопытства. Не более того.

Кроме того, она хотела, чтобы он закончил ее портрет. Она вполне в состоянии оплатить его, когда — или если — получит наследство. Ричард не торопится вступать в брак, хотя она выполнила его единственное условие. Джиллиан улыбнулась. Еще как выполнила!

— У вас вид женщины, которую беззаветно любят, мадам, — донесся до нее с другого конца темной комнаты голос с акцентом, который показался ей сегодня особенно сильным.

Этот повеса продолжал играть в свою нелепую игру и не давал рассмотреть свое лицо. Наверное, уродлив донельзя.

— Вот как? — холодно произнесла она.

— Полагаю, вас теперь целуют!

— Это вас не касается.

— О нет, касается. Я могу изображать лишь то, что вижу. А я вижу женщину, чувства которой пробудились после долгого сна. Разве это не так?

— Можете быть спокойны — не так, — отрезала Джиллиан.

— Ваш протест не содержит ни крупицы истины, мадам. Кого вы хотите убедить, меня или себя?

— Вас.

— Вы уверены?

— Да.

— Может, вы расскажете мне о мужчине, который вызвал такое чарующее выражение на вашем и без того прекрасном лице?

— И не подумаю.

— Ах, как скоро вы все забыли! — Он подчеркнуто печально вздохнул. — Вспомните, ведь я поверенный ваших сердечных забот, верно?

— Нет, не верно.

— Есть кто-то еще, кому вы доверяете ваши тайны, мадам?

Кто-то еще? Но кто же? Ни ее друзья, ни родные. Рассказывать этому человеку о своих секретах было глупо, так же как и приходить сюда. Но она здесь, и разговор в темноте с безликим незнакомцем приносит некое облегчение и ощущение свободы. Она это чувствовала и в прошлое свое посещение, и с тех пор ничего, в сущности, не изменилось. Джиллиан вздохнула.

— Кажется, я немного сбита с толку.

— Когда вы были здесь в последний раз, то утверждали, что вас сбивают с толку обстоятельства. Теперь вы снова сбиты с толку. — Он прищелкнул языком. — Это тревожный знак.

— Не в этом дело. — Она покачала головой. — Кажется, мои чувства в полном, беспорядке. Я думаю, что люблю его…

— Любите? — произнес Туссен без акцента, и голос его на мгновение сделался смутно знакомым.

— Да, но именно это меня и озадачивает. Люблю ли я на самом деле? Этот человек вызывает во мне противоречивые чувства. — Джиллиан мучительно пыталась разложить все по полочкам у себя в голове. — Когда я в его объятиях, то могу думать только о нем.

— А когда нет?

— Тоже могу думать только о нем. — Она рассмеялась. — И это все равно не дает ответа на вопрос, люблю ли я его или испытываю только физическое влечение.

— А что чувствует он?

— Не знаю. В какую-то минуту я верю, что он любит меня хоть немного, но в следующую…

— Вы, англичане, на редкость неопытны в делах сердечных. — В голосе Туссена прозвучало пренебрежение. — К чему играть в такие игры? Почему вы прямо не спросите о его чувствах?

— Потому что не вполне уверена, что хочу услышать ответ.

— Возможно… — Туссен запнулся. — Возможно, он тоже сбит с толку.

— Вероятно. — Что, если у Ричарда такая же сумятица в душе, как у нее? — Он кажется человеком, у которого есть какие-то тайны.

— А что может быть более интригующим, чем мужчина, у которого есть тайны, не правда ли, мадам?

— Или мужчина, чье лицо скрыто, — пробормотала Джиллиан.

Почему эта фраза постоянно повторяется в последние дни?

— Вот теперь я сбит с толку. Какая разница, испытываете ли вы к этому человеку чувство любви или плотское желание?

— Боюсь, что очень большая. Если то, что я чувствую с ним, не отличается от того, что я чувствую с другим мужчиной, как же я могу выйти за него замуж?

— Я опять не понимаю вас. Я полагал, что вы вступаете в брак исключительно ради того, чтобы получить большое наследство.

— Я тоже так считала.

Неожиданно ее поразила ирония происходящего: Она собиралась выйти замуж, вообще не думая о любви. А теперь об этом только и думает. Ни наследство, ни помощь нуждающимся художникам, ни ее собственная тяга к независимости не имеют такого значения, как любовь.

Невероятная слабость внезапно охватила Джиллиан. Она устала от попыток разложить свои эмоции по полочкам, устала от обстоятельств, влияющих в последнее время на ее жизнь. Она выпрямилась, нашла туфли, надела их и встала.

— Я должна поблагодарить вас. По меньшей мере я чуть лучше разобралась в себе. У вас большой талант, мсье, и я очень хотела бы получить этот портрет. Выйду я замуж или нет — не важно, я все равно найду средства, чтобы заплатить за вашу работу.

Она взяла свой плащ и направилась к двери.

— Вы не хотели бы взглянуть?

Джиллиан остановилась.

— На портрет?

— Он еще не окончен, но вам, может быть, хочется понять, что я вижу, когда смотрю на вас.

— Но если я подойду туда, то, без сомнения, увижу ваше лицо и испорчу всю вашу игру, — произнесла она беспечно.

— Этого мы не можем допустить! — засмеялся Туссен. — Погасите свечи возле вас, мадам, а я отступлю в тень.

— Очень хорошо.

Джиллиан задула свечи, пересекла комнату и остановилась возле мольберта. Теперь перед мольбертом, освещая картину, горела единственная свеча. Лицо Джиллиан смотрело с полотна. Сходство несомненное, и все же это словно не ее изображение. Неужели у нее такая загадочная улыбка? Свободная поза в кресле, линии тела женщины, уверенной в себе? И глаза — сияющие и безмятежные? Или Туссен написал ее не такой, какая она есть, а такой, какой она могла бы стать?

— Вы прекрасный художник, мсье, — мягко проговорила Джиллиан. — Значит, вы так видите мою душу?

Краем глаза она уловила неясное движение в тени за мольбертом, и свеча вдруг погасла. Комната погрузилась в темноту.

— Что вы делаете? — сказала Джиллиан со вздохом.

Туссен легко, без нажима опустил руки ей на плечи.

— Всего лишь то, чего вы хотите.

— Чего я хочу? — Джиллиан помотала головой. — Сомневаюсь.

— Вы хотите узнать, вожделение или любовь влечет вас к тому человеку. — Он притянул ее к себе, и Джиллиан не нашла в себе сил воспротивиться. — Что вы чувствуете по отношению ко мне?

— Ничего.

— Ничего? — Он тихо рассмеялся. — Это ложь. Когда я целую шею… — Он прижался губами к шее Джиллиан сзади, и она вздрогнула всем телом. — Когда я так делаю, вы чувствуете очень многое.

— Неправда.

— Еще одна ложь.

— Нет.

— Ведь это, как вы говорите, проверка? Испытайте же себя, ma cherie. Если бы я поцеловал вас по-настоящему, так, как никто не целовал прежде, вы бы поняли.

Последние три слова он произнес шепотом. Неожиданный приступ гнева охватил Джиллиан. Она резко повернулась лицом к Туесену и вперила пылающий взгляд в темную фигуру.

— Прекрасно, мсье, испытайте меня! Поцелуйте!

В ту же секунду он заключил ее в объятия и впился губами в ее губы. От этого поцелуя Джиллиан словно вспыхнула огнем, на мгновение охваченная желанием — непрошеным, но сильным и непреодолимым.

В объятиях Туссена она чувствовала то же, что и в объятиях Ричарда. Жаркое кольцо рук, прикосновение тела, ощущение поцелуя на губах — все было тем же самым. Как могли два совершенно разных человека вызывать у нее один и тот же отклик? Она вырвалась из его объятий.

— Боже милостивый! — Необъяснимый гнев бушевал в душе Джиллиан; она не задумываясь размахнулась и влепила Туссену пощечину. — Вот вам за ваше испытание!

— Мадам, я…

Джиллиан резко повернулась и ощупью двинулась через комнату.

— Я не выдержала экзамена, Туссен!

Да, она позорно провалилась. Джиллиан отыскала дверь, распахнула ее и чуть ли не скатилась по лестнице к ожидающему ее Уилкинсу. Она едва взглянула на дворецкого и кивком велела ему следовать за ней. Молча села в наемную карету, и та немедленно тронулась с места.

Она была в ярости. Негодовала на Туссена, но главным образом злилась на себя. Если она позволяет незнакомому человеку делать с ней такое, что уж говорить о ее связи с Ричардом? Что говорить о ней самой? Она настоящая распутница, ничем не лучше уличной проститутки.

Ричард — благородный, порядочный мужчина и заслуживает гораздо лучшей участи, чем взять в жены женщину, не способную устоять перед любым мужчиной, который всего-навсего поцеловал ее… Пусть это и был весьма впечатляющий поцелуй.

Что же ей теперь делать? Джиллиан закрыла лицо ладонями и попыталась собрать воедино мысли, что вихрем кружились в голове, но ей это не удалось.

А впрочем…

Джиллиан подняла голову и постаралась сосредоточиться. Она испытывала влечение к художнику только в его объятиях. Не жаждала до этого его прикосновений, не стремилась быть с ним рядом. В таком случае это скорее всего не более чем вожделение. Нечто совсем иное, нежели ее чувства к Ричарду.

Ободренная результатом своих умозаключений, Джиллиан выпрямилась на сиденье. Туссен достиг в искусстве совращения такого же совершенства, как в живописи, всем это известно. Но и Ричард не новичок в этой области. Разве так уж невероятно, что поцелуи таких мужчин оказали на нее такое головокружительное действие? Ее-то уж, по правде сказать, никак нельзя признать весьма опытной в этих делах.

Так прошла ли она испытание, в конце-то концов? Быть может, самым главным надо считать вовсе не то, что она чувствует, находясь рядом с Ричардом? Быть может, то, что она испытывает в его отсутствие, так же важно — нет, более важно? Она хочет его, где бы он ни был — возле нее или нет. И разве она уже не разобралась в этом? Если это не любовь, что же считать любовью? Она должна честно рассказать ему о своих ощущениях.

О поцелуе Туссена можно забыть — он ничего не значит, решила Джиллиан, но далеко не так просто решить вопрос, который крепко засел у нее в глубине сознания.

Разве поцелуи двух совершенно разных мужчин могут быть до такой стедени одинаковыми?

Ричард, не зажигая огня, лежал в кресле, закинув руки за голову и глядя на ночное небо. Не было на свете в эти минуты человека несчастнее, чем он. Как он мог так поступить с Джиллиан? Он просто последний негодяй! Поставил ее в ужасное положение ради своих интересов. Лгал ей, выпытывал ее секреты. То из-за гордости, то из-за денег — и, наконец, из-за любви, хотя он сомневался, что Джиллиан заметит разницу или примет ее во внимание. Хуже всего то, что это ему ничего не дало.

Звезды укоризненно смотрели на него.

Он сейчас не ближе к пониманию ее чувств, чем был в Эффингтон-Холле. Да, конечно, он сумел уяснить, что она так же не решается открыться ему, как и он — объясниться с ней. Это, несомненно, очко в его пользу. Крохотное преимущество, но все же лучше, чем ничего.

Придуманный им план вначале казался ему замечательным, и совершенно непонятно, когда все пошло вкривь и вкось. Вероятно, ему следовало положить этому конец, как только отпала необходимость в атаке с двух сторон, но к тому времени его охватил прямо-таки дьявольский азарт, лишив способности рассуждать твердо и логично.

Ричард прерывисто вздохнул. Он должен покаяться, положившись на великодушие Джиллиан. Рассказать ей обо всем, начиная с того момента, когда он увидел у нее в доме собственную картину, а потом обманул ее, так сказать, экспромтом на маскараде у леди Форестер, и вплоть до нелепого, досадного случая нынче вечером.

Он объяснит все, и в конечном итоге она поймет его. Джиллиан, как и он сам, способна подшутить и, пожалуй, не считает это тяжким грехом. Вначале она, само собой, будет потрясена, даже разозлится, но потом это пройдет.

Кстати, и сама она не без греха. Ни словом не упомянула ему о сеансах у Туссена и о домогательствах художника.

Ричард недовольно хмыкнул, выражая тем самым презрение к себе. Джиллиан не опускалась до того, чтобы приставать к нему в саду, не использовала акцент, чтобы соблазнить его. Пожалуй, не стоит упоминать о ее проступках. Ее маленькие обманы несравнимы с его двуличием.

Он должен признаться, по крайней мере самому себе, что отчасти получал удовольствие, играя роль беспутного француза. Поведение Туссена было очень похоже на его собственное в давние времена. Оказалось на удивление легко принять эту ипостась, снова превратиться в прожигателя жизни, сосредоточенного лишь на собственных интересах и желаниях.

Скорее всего он дорого за это заплатит. Но тем не менее необходимо сделать так, чтобы между ним и Джиллиан все уладилось. Просить, умолять. Даже унижаться.

Рано или поздно до нее дойдет забавная сторона всего этого фарса. Ричарду ужасно нравилось, что Джиллиан легко рассмешить. Они вместе вдоволь посмеются над происшедшим. Она его простит, потому что любит. Он надеялся, что любит.

Ричард улыбнулся звездам. Конечно, любит. Судя по ее словам, по ее смущению, так оно и есть. И как может быть иначе?

Джиллиан в очередной раз посмотрела на часы на каминной полке. Стрелки почти не сдвинулись с места. Она подавила желание взять эту проклятую штуковину в руки и убедиться, что та исправно работает. Впрочем, всего несколько минут назад она уже проверяла часы — они шли нормально.

Где же он? Джиллиан в нетерпении вышагивала по комнате. Неужели ей придется провести остаток дней своих, ожидая, когда он явится? Судя по записке, он уже должен был приехать. Где он и, кстати говоря, чем он так занят?

Джиллиан могла бы добавить и это во все растущий список вопросов, которые должна задать Ричарду. Она, конечно, не думала, будто он проводит время, занимаясь чем-то не вполне честным, — в этом она согласна с Эммой, — но все-таки неплохо было бы узнать.

Джиллиан собиралась уже отправить собственное послание, когда появилась записка, доставленная все тем же неопрятным юнцом, вид которого, по мнению Уилкинса, знаменовал падение английской цивилизации.

Прошлым вечером, по пути домой, она решила, что настало время разрешить все недоумения между ней и Ричардом. Она была уверена, что разобралась в своих чувствах. Теперь нужно было выяснить, что на сердце у Ричарда.

В прихожей послышались голоса, и Джиллиан взяла себя в руки.

— Джиллиан, — только и произнес, появляясь в дверях, Ричард.

— Ричард, — отозвалась она совершенно спокойно, хотя сердце у нее затрепетало.

Он вошел в комнату. Джиллиан не виделась с ним после возвращения в Лондон, но он, казалось, не особенно обрадовался. Словно, как и она сама, нервничал перед свиданием.

Джиллиан не знала, что сказать, с чего начать. Подошла к буфету, налила для него бренди.

— Я тебя ждала.

— Да-да. — Он взъерошил пальцами волосы, и Джиллиан вдруг поняла, что он и в самом деле чувствует себя неловко. — Я думал…

От волнения Джиллиан машинально глотнула бренди. Они разговаривают, словно чужие друг другу люди, ведущие ничего не значащую вежливую беседу.

— О чем? О нас? — подсказала она.

— В том числе и о нас.

Вроде бы он тоже не хочет продолжать? Это их ни к чему не приведет.

— Мне кажется, мы не были до конца откровенны друг с другом.

— Не были? — осторожно спросил Ричард.

— Не были, — со вздохом подтвердила Джиллиан.

— В чем-то определенном?

— Да. Я имею в виду чувства. — Однако это куда труднее, чем она себе представляла. — Те чувства, которые мы испытываем друг к другу.

— Это так важно?

Он смотрел ей прямо в глаза.

— Разумеется, важно. Мы ведь собираемся пожениться!

— Вначале это не имело значения, — произнес он почти наставительно.

— Не имело, а сейчас имеет.

— Почему?

«Потому что я люблю тебя. Потому что хочу, чтобы и ты меня любил».

— Потому что все изменилось с тех пор.

— Изменилось? — переспросил он небрежно. Слишком небрежно.

— Да, я полагаю, что так.

— И каким образом?

Джиллиан сделала еще один быстрый глоток.

— Ты собираешься на каждый мой вопрос отвечать вопросом?

— А ты не собираешься предложить мне чего-нибудь выпить?

Она посмотрела на стакан, который держала в руке, совершенно забыв передать его Ричарду.

— Извини, это было предназначено тебе.

— У тебя странная привычка пить спиртное вместо меня.

— Правда? Но я отпила не много, — пробормотала Джиллиан.

Ричард скептически поднял брови, подошел к Джиллиан и взял полупустой стакан у нее из пальцев.

— Я в самом деле так поступал?

— Как ты поступал? — смутилась Джиллиан.

— Отвечал вопросом на вопрос.

— Ты прекрасно знаешь, что да.

— Ну, в таком случае прошу прощения. Тогда вперед! — Он глотнул бренди. — Спрашивай, и я приложу все усилия, чтобы ответить без промедления.

— Хорошо. — Джиллиан набрала побольше воздуха в грудь. — Что ты… чувствуешь ко мне?

— Чувствую к тебе? Джиллиан сдвинула брови.

— О, прости, я опять за свое. Так, дай мне подумать. — Он обошел ее по кругу, словно рассматривал предполагаемую покупку. — Ты умна. Мне это нравится в женщине.

— Да что ты? — сказала она, несколько удивленная.

— Правда, правда. Женщины, не наделенные умом, кажутся мне скучными. — Он прищурился. — Но ты, дорогая, никогда не бываешь скучной и при этом красива и остроумна. А к тому же, — продолжал он с дерзкой усмешкой, — не чураешься упорного труда и практики.

Джиллиан будто бы и не слышала последних слов, но покраснела.

— Все это очень хорошо и даже прекрасно, но не отвечает на мой вопрос.

— А я-то думал, что ответил очень мило.

— Ты заблуждаешься. Я вовсе не требовала от тебя список моих достоинств.

— Я высоко ценю их.

— Я тоже высоко ценю твои положительные качества, Ричард, — достаточно резко произнесла Джиллиан. — Но я хочу знать, как ты… то есть…

— Привязан ли я к тебе?

— Вот именно, — сказала она с облегчением и выжидательно посмотрела на него. Прошла секунда, потом еще одна… и еще. — Ну?

— Разумеется, я к тебе привязан, — тщательно выговаривая слова, сказал он.

— И только? — Необдуманные слова сами собой срывались с губ Джиллиан. — Привязан? Это все? Не более?

— А что бы ты хотела от меня услышать? — медленно проговорил он.

«Я хочу услышать, что ты меня любишь!»

— Право, не могу сказать в точности, — солгала Джиллиан. — Что-нибудь хорошее — лучше, чем это.

— Должен ли я встать на одно колено и принести обет вечной верности? Прижать руки к сердцу и поклясться в бессмертной любви? Распахнуть окна и прокричать на весь мир о своей испепеляющей душу страсти?

— Да, это бы мне очень понравилось, — сказала Джиллиан, понимая, что все пошло не так, как она предполагала.

— Чарлз поступил именно так? — холодным тоном, но с горящими глазами спросил Ричард.

— Мой покойный муж не имеет к этому никакого отношения.

— В самом деле? — Ричард допил бренди и со стуком поставил стакан на стол. — Разве Чарлз не имел отношения во всему с той самой минуты, как ты пригласила меня?

— Никоим образом, — возразила Джиллиан. — Сперва я испытывала некоторое чувство вины перед ним, но потом переступила через это.

— Что верно, то верно, — фыркнул он со злостью.

— Это касается упорного труда и практики, — выпалила она, сверкнув глазами.

— Я ничуть не похож на Чарлза.

— Ничуть.

— Тогда почему ты выбрала меня?

— У меня был список!

— Ах да, список. — Ричард буквально выплевывал слова. — И я его открывал. Позиция, которую я занял только, потому, что ты увидела во мне те же благородные качества, какими обладал твой любимый муж.

— Да, я полагаю, если бы ты захотел…

Ричард не дал ей договорить:

— Так ты хотела меня или копию того, что у тебя уже было?

— Это не имеет ничего общего…

Ричард снова перебил ее:

— Ведь вначале ты не хотела мужа, Джиллиан? Настоящего мужа? Ты хотела получить всего лишь способ решить дело. Чего же ты хочешь теперь?

— Я… не понимаю.

— Не понимаешь?

Он долго молчал. Сам воздух между ними, казалось, трепетал от напряжения.

— Твой муж был глупцом!

— Почему? — Джиллиан затрясло от возмущения. — Потому что считал самым важным служение королю, своей стране? Потому что отдал жизнь за то, во что верил?

— Нет. — Темные глаза Ричарда не отрываясь смотрели на нее. — Потому что он тебя покинул.

Глава 17

Ричард повернулся и быстро вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Его слова поразили Джиллиан. Она смотрела ему вслед, с трудом постигая всю значимость высказанного им обвинения.

«Потому что он тебя покинул».

Джиллиан опустилась на диван.

«Потому что он тебя покинул».

Голос Ричарда громом отдавался у нее в голове. Неумолчным эхом. И в одно мгновение Джиллиан поняла все. О Ричарде и о себе.

Не любви она страшилась, а потери и мук, которые та могла принести с собой. Она полностью, без остатка отдала свое сердце Чарлзу, а он, при всем благородстве его побуждений, покинул ее. Навсегда.

Как может она быть уверена, что Ричард не поступит так же?

Честность в отношениях между мужчиной и женщиной так же важна, как и доверие.

Честность? И доверие? У Ричарда, разумеется, есть свои тайны, но, в чем бы они ни заключались, он, бесспорно, честный человек, и она может ему доверять. Безоговорочно. Всем сердцем. Она должна была увидеть и понять это по его глазам. Как ни страшно было бы потерять его — ведь, в конце концов, со смертью не поспоришь, — она должна верить ему настолько, чтобы понимать: он никогда не покинет ее ради своих интересов.

Она должна сказать ему о своем чувстве, сказать немедленно, не откладывая. Незачем дожидаться его признания в любви. Нет нужды, чтобы он выразил это в словах. Он, без сомнения, до сих пор никогда не говорил таких слов и, весьма вероятно, говорить их не станет. Но он любит ее. Это можно прочитать в его взгляде, чувствовать, когда он обнимает ее. Ну а если нет, то раз она вступила на эту дорогу, надо пройти по ней до конца. Риск есть — отношения с этим человеком не будут простыми, но награда может оказаться высочайшей.

Джиллиан вскочила и направилась к двери. Она должна сейчас же поехать к нему, туда, где он живет. При этой мысли Джиллиан замерла на месте. Ведь она не знает, где это! В том, где и когда они встретятся, она целиком зависела от Ричарда. Можно послать записку через его поверенного, как она сделала, в первый раз приглашая Ричарда к себе. Но эта займет целый день или даже больше, а она не хотела терять ни минуты.

Если бы найти мальчугана, приносившего послания Ричарда… Уилкинс, кажется, упоминал, что это тот самый юнец, который доставлял письма от Туссена. Очевидно, квартира Ричарда и студия Туссена находятся в одном районе города. Туссен, вероятно, знает, где найти мальчишку-посыльного, а тогда она отправила бы записку Ричарду с этим посыльным. Впрочем, лучше потребовать, чтобы ее проводили туда лично. Она удивит Ричарда и откроет ему свое сердце. И надо надеяться, побудит его поведать взамен свои секреты.

К тому же это даст ей шанс прекратить глупые игры с Туссеном. Она скажет ему со всей определенностью, что больше не будет никакой чепухи по поводу любви и вожделения. И никаких ночных сеансов. Она сильно подозревала, что к Туссену ее тянуло из-за весьма экзотичной атмосферы в его студии с ее беспорядком и запахами масляных красок и скипидара и, разумеется, из-за таинственной магии темноты.

При дневном свете в студии не будет ничего таинственного. И в Туссене тоже. Наконец она увидит его лицо. Не то чтобы ей ужасно этого хотелось — ею движет праздное любопытство, не более.

Джиллиан снова двинулась к двери. Ехать нужно немедленно, пода решимость ее не остыла. Сейчас она попросит Уилкинса нанять карету и…

Дверь распахнулась, и в комнату влетел Робин.

— Джиллиан, нам надо поговорить!

— Не сейчас, Робин, — отмахнулась от него она. — Я очень тороплюсь.

Обойдя Робина сбоку, Джиллиан продолжила свой путь к двери.

— Нет, сейчас, Джиллиан, — заявил он, хватая ее за руку.

— Господи, Робин, сейчас у меня нет ни времени, ни желания о чем бы то ни было говорить с тобой. — Она попыталась высвободиться, но он держал ее крепко. — Отпусти же, прошу тебя!

— Нет!

Он уставился на нее с отрешенным видом, потом заключил в объятия и поцеловал долгим и крепким поцелуем. Джиллиан была ошеломлена донельзя; к тому же Робин так стиснул ее, что она едва могла дышать.

— Ну? — произнес он, откинувшись назад и с опаской глядя на Джиллиан с высоты своего роста.

— Что это значит?!

— Это… это доказательство. Моей бесконечной преданности. — Он отпустил Джиллиан и выпрямился, высоко задрав голову, словно приговоренный к расстрелу перед направленными на него ружейными дулами целого взвода. — Я люблю тебя, Джиллиан. Я всегда любил тебя. Я не могу допустить, чтобы ты вышла замуж за человека, которого не любишь. Выходи за меня!

— Ты это, разумеется, не всерьез, — сказала она, с величайшим трудом удерживаясь от того, чтобы не расхохотаться.

— Я никогда не был более серьезен.

— Но ты не особенно хочешь жениться на мне, — медленно проговорила она. — Или хочешь?

— Конечно, хочу.

— Я всегда угадываю, когда ты лжешь. — Джиллиан внимательно пригляделась к нему. — Что ты затеял?

— Я хочу на тебе жениться, — упрямо повторил он.

Джиллиан приподняла брови.

— Ну, мне вообще пора жениться. Почему бы и не на тебе?

— Ты поосторожнее. Не то у меня голова закружится от твоих комплиментов, — сухо проговорила Джиллиан.

Не отвечая, Робин заложил руки за спину и принялся ходить по комнате.

— Тебе надо выйти замуж, чтобы получить наследство. Мне необходимо жениться, потому что до чертиков надоели родственники, которые поставляют мне одну за другой молодых женщин в качестве предполагаемых невест, но ни одна из них не обладает ни твоим умом, ни твоей красотой, и по этому случаю…

— О, я польщена. Более того — тронута. Даже не представляла, что ты так хорошо обо мне думаешь.

Робин остановился и вперил в нее изумленный взор.

— Да что ты? Прими мои извинения, Джиллиан, но я всегда высоко ценил тебя. Признаюсь, я был разочарован, когда ты решила выйти за Чарлза.

— Робин! — Джиллиан широко раскрыла глаза. — А я и не догадывалась.

Он снисходительно махнул рукой.

— Я справился с этим.

— Несомненно.

— Я не сказал бы, что у меня было разбито сердце. Я просто был разочарован.

— Спасибо за разъяснение.

— Во всяком случае, Джиллиан, — сказал он, подходя к ней и беря за руку, — я всегда любил тебя… по-своему и уверен, что и ты любила меня. И даже если это не такая любовь, которую ты питала к Чарлзу, я знаю, что нам хорошо было бы вместе.

— Весьма вероятно, однако…

— Если ты выйдешь за меня, то все-таки в какой-то степени по любви, и тебе не нужно будет выходить за Шелбрука.

Теперь Джиллиан поняла.

— Так вот в чем дело!

Робин кивнул.

— Не говоря уже о прочем, Джиллиан, мы с тобой друзья столь давние, что я не могу допустить, чтобы ты выходила замуж за человека, какого угодно, только из-за наследства.

— Робин, — как можно мягче заговорила Джиллиан, отнимая у него свою руку, — я не выхожу замуж за Ричарда ради того, чтобы получить наследство…

— Правда? — просиял Робин. — Прекрасно! Я знал, что ты на такое не способна. Не могу выразить тебе, как я…

— …но тем не менее я выхожу за него.

— Выходишь? — Он смотрел на нее в полной растерянности. — Почему?

— Я его люблю.

Джиллиан виновато улыбнулась, подумав при этом, насколько легче было сказать о своем чувстве старому другу, чем самому объекту ее привязанности.

— Ты его… любишь? — Робин изумленно вытаращил глаза. — Как ты можешь любить его? Мне он даже не нравится!

— В таком случае хорошо, что тебе не надо выходить за него замуж! — от души расхохоталась Джиллиан.

— А ты в себе уверена?

— Да.

— А он отвечает на твое чувство?

— Не знаю. Но именно это я собираюсь немедленно выяснить. — Она развернулась и пошла к двери, но вдруг остановилась и вновь обратилась к Робину: — Ты мог бы одолжить мне свою карету?

— Разумеется. — Он подошел к окну. — Мой кучер все еще…

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Кит.

— Джиллиан! — Он бросился к ней, и Джиллиан ошеломленно попятилась. — Я люблю тебя, Джиллиан. Я всегда любил тебя. Я не могу допустить, чтобы ты вышла замуж за человека, которого не любишь. Выходи за меня!

Она подняла на него глаза.

— Ты не собираешься поцеловать меня?

— Я как-то не подумал об этом, — нерешительно проговорил Кит. — Но полагаю… если ты считаешь, что я должен…

— Я не считаю, что ты должен. — Она повысила голос. — А что думаешь ты, Робин? Считаешь ли ты, что он должен?

— Я подозреваю, что это бессмысленно, — язвительно произнес Робин.

— Робин? — Кит вытянул шею из-за плеча Джиллиан. — Мы, кажется, договорились сделать это порознь?

Робин скрестил руки на груди и прислонился к оконному косяку.

— Это был первоначальный план.

— Твое предложение не первое, полученное мною сегодня, — сказала Джиллиан, обращаясь к Киту. — Можешь меня отпустить.

— О, конечно. — Кит отдернул руки так поспешно, словно обжегся. — Прости.

— Может, кто-нибудь из вас объяснит, в чем же заключался ваш первоначальный план?

— Все очень просто, дорогая, — со вздохом начал Робин. — Мы решили…

— Вчера вечером, — подхватил Кит.

— …что этот твой фарс с Шелбруком зашел достаточно далеко.

— Ах, вы так решили?

— Решили, что мы, то есть один из нас, должен спасти тебя. — Кит перевел взгляд с Джиллиан на Робина. — И ты опередил меня, старина. Благодарение Богу! — Он плюхнулся на диван и вздохнул с явным облегчением. — Я не против был сказать тебе, что готов пройти через это…

— Еще один комплимент! Бедная я, бедная!

— …но предпочел бы этого не делать.

— Ох, мне больше не выдержать!

— Дело не в тебе, Джиллиан, — быстро сказал Кит. — Я думаю, что нам с тобой лучше оставаться друзьями, любящими друзьями, конечно…

— Конечно, — вставила Джиллиан.

— …нежели чем-то более обязывающим. К тому же, — тут он вскочил на ноги, видимо, не в состоянии усидеть на месте, — есть другая особа, на которой я хотел бы жениться.

Джиллиан и Робин переглянулись.

— Видишь ли, Джиллиан, именно из-за нее я остался в Лондоне. Когда ты и ее брат уехали, я подумал… — он вдруг замолчал, широко раскрыв глаза. — А, была не была! Как ты думаешь, не ополчится ли Шелбрук против меня, узнав, что ты выходишь замуж не за него, а за Робина? Мне кажется, он меня крепко недолюбливает.

— Не ополчится, — светло улыбнулась Джиллиан. — Ни в малейшей степени.

— Мы с Джиллиан не собираемся сочетаться браком, — добавил Робин.

— Не собираетесь? — Кит насупился. — Что ж, меня это ничуть не удивляет. Я никогда не верил, что она выберет одного из нас. — Он обратился к Робину: — Эмма считает, что Джиллиан влюблена в Шелбрука. Я сказал ей, что она шутит. Джиллиан слишком практична, чтобы…

— Она его любит, — мрачно объявил Робин.

— Неужели? Но это меняет дело, верно? — Кит минутку подумал, потом физиономия его просветлела. — Смею сказать, что все это к лучшему. Джиллиан, ты бы замолвила за меня словечко!

— Посмотрим, что удастся сделать. Сначала я должна замолвить несколько словечек за самое себя.

— О, в этом нет необходимости, — самоуверенно заявил Кит. — Эмма убеждена, что он любит тебя.

— Почему она так считает?

— Потешу что он до сих пор не женился на тебе. Эмма полагает, что, гоняйся он только за твоим наследством, брак уже состоялся бы.

— Эмма знает о наследстве? — удивилась Джиллиан.

Кит поморщился:

— Боюсь, что да. Прости, Джиллиан, это я проболтался. Кроме того, — добавил он, горделиво откинув голову и глядя на кончик своего носа, — мы считаем, что у двоих любящих сердец не должно быть тайн друг от друга.

— Не должно, — пробормотала Джиллиан. — И ты знаешь все ее секреты?

— Я знаю о ее занятиях живописью. — Кит повернулся к Робину. — Эмма — чудесная девушка и прекрасно рисует, если мне дозволено высказать свое суждение.

— Высокая похвала, исходящая из уст того, чей идеал великого искусства — хорошо выполненное изображение лошади и охотничьей собаки, — заметил Робин.

Кит проигнорировал это замечание и продолжал:

— Знаешь, Джиллиан, я очень просил бы тебя что-то предпринять по поводу отношения Шелбрука к нашему с Эммой браку.

— Я с радостью сделаю это.

Неужели Эмма права? Ричард любит ее? Суждение его сестры весьма существенно. Остается надеяться, что она не ошиблась.

— Вначале я и не предполагал, что все так хорошо сложится. Я люблю Эмму, она любит меня. Ты любишь Шелбрука, и он тебя любит. Правда, Шелбрук терпеть не может меня, но при твоем влиянии, я надеюсь, все как-нибудь образуется.

Робин фыркнул, но Кит посмотрел на него с самодовольной ухмылкой и сказал:

— Правда, такой расклад исключает тебя, старина.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы стойко перенести это, — высказался Робин самым мрачным тоном.

— Бедный Робин! — Джиллиан сочувственно покачала головой. — А ведь из всех нас ты был особенно склонен к любви и браку.

— Ошеломительная ирония судьбы, — пожал плечами Робин.

— Не отчаивайся слишком, дорогой друг, — ободрила его Джиллиан. — Возможно, и тебе выпадет шанс — у Ричарда не одна сестра, достигшая брачного возраста.

— Мсье Туссен? — Джиллиан еще раз постучала в дверь.

— Быть может, его нет дома, миледи? — окликнул ее кучер Робина, ожидавший на козлах кареты внизу у лестницы.

— Тогда я подожду его здесь. Весь день, если придется.

Джиллиан была твердо намерена отыскать мальчишку-рассыльного, который мог бы проводить ее к Ричарду. Настало время решить все недоразумения, и она не собиралась отступать.

Туссен мог быть и дома, слишком погруженный в работу, чтобы услышать стук в дверь. Она еще раз кулаком нетерпеливо и громко постучала, так что эхо отдалось по всей лестнице.

— Мсье, вы дома?

Дверь со скрипом приотворилась.

Джиллиан помедлила. В студии он или, быть может, этот повеса не запирает дверь, уходя куда-то? Если он настолько неблагоразумен, что предоставляет чужим людям возможность войти в дом в его отсутствие, то он вполне заслуживает появления непрошеных визитеров.

Она толчком отворила дверь и просунула голову в комнату.

— Мсье?

В студии никого не было. Джиллиан открыла дверь пошире и осторожно переступила порог. При дневном свете единственная комната оказалась именно такой, какой она себе ее и представляла: неприбранной и захламленной. Царством мужчины, у которого нет даже приходящей служанки, чтобы время от времени навести порядок.

Холсты сложены у стен, на расшатанных столах — краски и кисти, в углу на кровати — груда скомканных одеял. Кое-какая мебель, помимо кресла, в котором она позировала; радом с креслом табурет и на нем канделябр; мольберт и экран, установленный таким образом, чтобы скрывать лицо художника. Огромное пятно синей краски на стене.

Джиллиан прошла через комнату к мольберту. Ее портрет был завешен материей; она отодвинула ткань в сторону. Собственное лицо смотрело с полотна на Джиллиан, и снова ее поразило ощущение, что на портрете запечатлена не просто ее внешность. Портрет был почти окончен, оставалось только проработать фон.

Мастерство Туссена впечатляло. Неудивительно, что его картины находят такой спрос. Подобный талант заслуживает признания, и она сделает все от нее зависящее, чтобы помочь ему. Все-таки она немного перед ним в долгу.

И еще она должна извиниться… Джиллиан бродила по комнате, останавливаясь то перед наброском, то перед начатой картиной. Она сама просила Туссена о поцелуе, и только злость на самое себя побудила ее ударить его. Он ведь сделал то, что мужчине с его манерой поведения казалось совершенно естественным.

Джиллиан улыбнулась, предвкушая его реакцию, когда он обнаружит ее здесь. Все время их знакомства смешная чепуха с его спрятанным от взгляда Джиллиан лицом давала Туссену преимущество в игре. Теперь карты легли по-иному.

Она не думала всерьез, что он уродлив, но и не верила, что он очень красив, — скорее всего наружность у него самая ординарная. Такие, как он, не обращают на себя внимание на улице. И все же его появление и выражение его лица, когда он увидит ее в студии, наверняка ее позабавят.

Он непременно должен вернуться. Она подождет сколько нужно. Туссен для нее — единственное связующее звено с посыльным, а тот — с Ричардом. Начиная с сегодняшнего дня, если Джиллиан будет сопутствовать удача, между ней и Ричардом не останется секретов. Она узнает, где он живет, чем занимается и что чувствует по отношению к ней.

Наполовину законченный пейзаж привлек ее внимание. Сплошное очарование: лесистая поляна и ближе к краю полотна маленький павильон в стиле греческого храма, очень похожий на «Причуду герцогини». Джиллиан наклонилась, чтобы рассмотреть пейзаж получше.

Разумеется, одно здание может быть похоже на любое другое, но здесь сходство казалось удивительным. Те же пропорции, то же количество колонн и… Она прищурилась и наклонилась еще ближе.

На конце венчающего крышу шпиля висела шляпка цвета бордо с изящным зеленым пером.

Ее шляпка? Туссен изобразил ее шляпку на шпиле беседки, подозрительно напоминающей ту, в которой она играла в детстве. Откуда он… Джиллиан села на пол и продолжала рассматривать картину.

Не только строение, но и его окрестности, расположение деревьев и проблеск воды в озере в отдалении… Это определенно «Причуда герцогини». Она никогда не видела лица Туссена, и вряд ли такое возможно, однако вовсе не исключено, что он посетил имение Эффингтонов. Вполне вероятно, что даже в этом году, во время приема у бабушки и скачек Роксборо. Но ведь только она и Ричард знали о шляпке.

Ричард? Мог ли он заказать Туссену картину? Конечно, нет! У него нет денег на подобные прихоти. Он каждое пенни пускает в оборот, чтобы поправить дела.

«Предполагаю, что это какое-то предприятие, но Ричард об этом не говорит, потому что общество не приняло бы графа, которому приходится жить своим трудом», — прозвучали в ушах Джиллиан слова Эммы.

А что говорил Ричард?

«Женщина ты, граф или принц, подобное занятие будет считаться неподходящим и не вызовет серьезного к себе отношения».

Сердце у Джиллиан замерло. Возможно ли это? Нет, невероятно!

Кровь застучала у нее в ушах. Это смешно. Совершенно безумная мысль.

Пейзаж, казалось, пульсировал у нее перед глазами, Неужели Ричард и Туссен — один и тот же человек?

И тотчас десятки случайных эпизодов, которым она в свое время не придавала значения, соединились у нее в голове, словно части головоломки. Сложенные воедино, они явили собой поразительно цельную картину.

Боже милостивый! Конечно, Теперь все обрело смысл. Его приверженность к поздним сеансам. Отказ показать ей свое лицо. Его нарочитый, неестественно звучащий акцент, не говоря уже о том, что временами он о нем забывал. Вероятно, он даже не умел как следует говорить по-французски.

Мало того, один и тот же мальчишка-посыльный приносил ей послания от двух мужчин. Замечания Ричарда о тяжелой жизни художников. Его слишком глубокое знание искусства. Подмеченное Эммой сходство между живописью Туссена и работами, которые когда-то делал Ричард. Когда-то? Ха!

И слабый запах скипидара после первой ночи, проведенной ими вместе!

Почему она не замечала этого прежде? Неужели потому, что глупа? Или потому, что была так увлечена Ричардом? Нет, сказала она себе, нетерпеливо тряхнув головой. Просто ей и за сотню прожитых жизней даже в шутку не пришла бы в голову мысль о том, что граф Шелбрук и есть Этьен Луи Туссен.

Но почему он ничего не сказал ей об этом? Она никогда не осудила бы его за занятия живописью…

А что может быть более интригующим, чем мужчина, у которого есть тайны? Или мужчина, чье лицо скрыто?

Неужели все было только ради этого? Неужели он воспользовался обличьем Туссена для того, чтобы пробудить ее чувства и добиться таким образом выполнения единственного поставленного им условия? Если так, то это не сработало. Вовсе не объятия Туссена решили дело. И не в его объятиях она хотела быть.

У Джиллиан перехватило дыхание, когда она осознала все до конца. Никакая она не распутница! Когда ее целовал Туссен, она испытывала те же ощущения, как при поцелуях Ричарда, потому что это был один и тот же человек — мужчина, которого она полюбила. Это не было вожделением. Вернее, не только вожделением. В конце концов, ее ведь целовали другие мужчины, скажем, совсем недавно Роберт — и весьма пылко! — а она ничего не почувствовала, ровным счетом ничего!

Так почему же он не сказал ей правду?

Возможно, он тоже не может разобраться в себе и ощущает неуверенность и смятение?

Так ли это? Неужели он полюбил ее? Неизъяснимая радость забурлила в Джиллиан, ей хотелось громко, во весь голос расхохотаться. Конечно же! Это единственный ответ. И чего еще она могла ожидать? Есть ли на свете что-либо, сильнее внушающее неуверенность, чем любовь? Разве она сама не говорила Пандоре, что мужчины не имеют представления о том, что творится у них в душе, когда дело доходит до любви? Если бы Ричарду нужно было только ее наследство, он уже вступил бы с нею в брак. Но если вмешалось сердце…

Ей бы стоило разозлиться на него до безумия. Захотеть пристрелить его или по меньшей мере проткнуть шпагой. А вместо этого она широко улыбалась — как полная идиотка!

Джиллиан встала и отряхнула платье от пыли. Бедный дорогой Ричард. Влюблен и смущен. Он воистину достоин жалости! И она сжалится над ним. Непременно. Но не сейчас. Она не может оставить безнаказанным его маленький обман. Без этого дурно было бы начинать их совместный жизненный путь. Этому негоднику еще не известно, что такое чувствовать себя растерянным и смущенным по-настоящему.

Если нет ничего более загадочного и интригующего, чем мужчина, у которого есть тайны, то для Ричарда настало время узнать, что нет ничего более опасного, чем женщина, которая эти тайны разгадала.

Все до одной.

Глава 18

Почему же, в конце концов, все вышло именно так?

Ричард смотрел на холст и пытался работать, но при этом никак не мог выбросить из головы разговор с Джиллиан. Он явился к ней в дом с наилучшими намерениями, собираясь поведать обо всем. Рассказать о Туссене и признаться ей в любви. А вместо этого какая-то нелепая ревность к ее покойному мужу смутила его разум. До сих пор Ричард даже не сознавал, что его гордость уязвлена мыслями о ее первой любви.

Да, он злился, что не был первым мужчиной в жизни Джиллиан. Первым мужчиной в ее постели. Первым, кто спас прекрасную принцессу от дракона.

Что она с ним сделала? Он мог бы жениться на ней сразу, на ее условиях, разделить с ней наследство и жить собственной жизнью, будучи женатым лишь номинально. Но его самолюбие не приняло такого решения с самого начала. А сердце не принимает сейчас.

Послышался стук в дверь, а вслед за этим женский голос произнес:

— Мсье Туссен?

Джиллиан?

— Мадам? — Он вскочил и быстро подошел к двери. — Что вы здесь делаете?

— Мне очень нужно договорить с вами. — Она помолчала. — Могу я войти?

— Тысяча извинений, но я не готов к сеансу сегодня вечером.

Он не может ее впустить…

— Я подожду. — Еще секунда молчания. — Мсье, я уже отпустила своего кучера.

— Одну минутку, пожалуйста.

Проклятие! Что привело Джиллиан сюда? Ричард быстро зажег свечи возле кресла, погасил все остальные, бросился к мольберту и зажег свечу, закрепленную на подрамнике. Провел рукой по волосам, глубоко вздохнул и уселся у мольберта на табурет за ширмой.

— Все в порядке, мадам. Вы можете войти.

Он услышал, как отворилась дверь, и увидел, как она вышла из тени у входа и направилась к ярко освещенному креслу.

— Добрый вечер, мсье.

— Мадам, — осторожно начал он, в то время как Джиллиан сняла плащ и бросила его на стул. — Я не ожидал увидеть вас у себя еще раз.

— Почему же? — Джиллиан присела на шезлонг и сняла туфли. — Разве портрет окончен?

— Не вполне, но для его завершения уже нет необходимости в вашем присутствии. Поэтому, если вы решите уйти, я мог бы послать за каретой.

— Не нужно. — Джиллиан расположилась в кресле в томной и соблазнительной позе. — Я предпочла бы остаться здесь.

— Вот как?

— Да, именно так. — Она рассмеялась гортанным, воркующим смехом, и Ричард ощутил стеснение в груди. — Вы говорите, что уже не нуждаетесь во мне, чтобы закончить портрет?

— Нет.

Впрочем, раз уж она здесь, он мог бы продолжить работу. Ричард взялся за кисть. Долго ли она намерена пробыть у него? Насколько он знал, она всегда оставляла Уилкинса внизу у лестницы дожидаться ее. Где же он нынче вечером?

— Мсье, раз первый портрет почти закончен, так, может, вы бы приняли заказ на другой?

— На другой? — Ричард нахмурился. — Разве одного не достаточно?

— Мне пришло в голову, как хорошо было бы получить другой, в ином стиле. Нечто уникальное.

— Все мои работы уникальны, — пробурчал он.

Ей мало его удивлять, она еще собирается критиковать!

— Я полагаю, это должно быть что-то в классическом стиле.

— Классическом?

Что может быть более классическим, чем изображение женщины в греческом одеянии, полулежащей в кресле?

— Да, в стиле скульптуры. Греческой скульптуры. Это было бы прекрасно! Нечто, достойное украсить, ну, не знаю, предположим, храм.

— Храм? — переспросил он, вознося безмолвные молитвы в надежде, что пейзаж, начатый им после возвращения из имения Эффингтонов и поставленный им у дальней стены, Джиллиан в темноте не разглядела.

Она спустила ноги с кресла и встала, движения ее были грациозными и соблазнительными.

— Это платье как нельзя лучше подходит для такой картины. — Джиллиан подняла руки над головой и стала медленно поворачиваться. Свет свечи играл в ниспадающих складках ткани, подчеркивая каждый изгиб ее тела. — Вы так не считаете, мсье?

Ричард с трудом сглотнул.

— Считаю, но ведь я уже написал вас в этом платье.

— Ах, правда! — Она восхитительно надула губки и скрестила руки на груди — от этого движения прелестные выпуклости над вырезом платья округлились сильнее. — Тогда ничего не поделаешь.

— Видимо, так, — пробормотал он, любуясь отблесками света на ее матово-белой коже.

— Что же нам придумать вместо этого? — сказала Джиллиан, прижав пальчик к нижней губе.

— Не знаю.

Ричард отлично знал, что хотел бы сделать, но это не имело отношения к живописи.

— Мне так хотелось чего-нибудь в классической традиции.

— В классической традиции… — почти машинально повторил он, не сводя глаз с пальчика, прижатого к нижней губе.

— Возможно, даже смелого.

— Смелого?

Ах, эти манящие милые губки!

— Да, может быть, даже не в строго греческом стиле, а больше в манере великих итальянских мастеров. — Ее жесты были такими неторопливыми, словно она двигалась во сне. Или это ему снится сон? Руки Джиллиан коснулись золотого шнура, обвивающего ее талию. — Боттичелли. — Она развязала шнур. — Или Тициан.

— Тициан, — эхом повторил Ричард, завороженный блеском золотой змейки у ее ног.

— Нет, определенно Боттичелли. Нечто вроде «Рождения Венеры»[14].

— Мадам, но ведь Венера…

Платье упало к ногам Джиллиан, накрыв золотую змейку. Глаза Ричарда скользнули снизу вверх по ногам Джиллиан, по изгибам бедер и спины. Тело ее казалось таким теплым и золотистым… Она развязала ленту в волосах, и поток светлых шелковистых кудрей упал ей на спину.

Джиллиан посмотрела на Ричарда через плечо. Он отлично знал, что его нельзя увидеть, и тем не менее ему казалось, что она смотрит ему прямо в глаза.

— Так что Венера?..

— Мадам, вы потеряли платье, — даже не проговорил, а хрипло прокаркал Ричард.

— Ничего подобного, мсье. — Джиллиан наклонилась, подняла платье и присоединила его к плащу на стуле. — Я отлично знаю, где оно находится.

— А знаете ли вы так же хорошо, что делаете?

Он мог только надеяться на это, так как представления не имел, что она затевает.

— Полагаю, что да. Видите ли, мсье… Этьен.

Этьен? С чего это она начала называть его по имени?

— После нашей прошлой встречи я много думала о своем положении. — Она подошла к канделябру. Мерцающий свет обвел ее тело сияющим контуром. Джиллиан наклонилась и задула свечу. — И в особенности о ваших словах.

— О моих словах?

Господи, почему у него вдруг пересохло во рту?

— Да. Обо всем, что вы говорили.

Она задула вторую свечу.

— Обо всем?

Почему у него такой слабый голос?

— Ну да. О том, что я чувствовала, когда вы меня поцеловали. — Погасла еще одна свеча. — И о вашей так называемой проверке. — Она бросила взгляд в его сторону. — Это было нечестно.

Она задула следующую свечу.

— Нечестно? — Сердце гулко забилось у Ричарда в груди.

— Вот именно. Я не ожидала этого. И не была готова.

Она снова глянула в его сторону и лизнула сначала большой, а потом указательный палец.

— Не готовы? — чувствуя, что почти не в силах дышать, переспросил Ричард.

— Нет. Но теперь, мсье… — Она сжала фитиль последней свечки двумя пальцами, и послышалось слабое шипение. Каждый мускул в теле Ричарда напрягся. — Теперь я готова.

— Готовы?

А он?

— Испытайте меня, Этьен, — почти промурлыкала она — темный силуэт в дальнем конце комнаты.

— Чего вы хотите от меня, мадам?

В полном противоречии с этими словами он двинулся к ней — ноги будто сами несли его.

— Чего? — Она засмеялась тем же гортанным, воркующим смехом, который он впервые услышал от нее сегодня. Дрожь желания пробежала у него по спине. — Того, чего хочет любая женщина от Этьена Луи Туссена, мастера живописи и необыкновенного любовника.

— Мадам, я…

Ричард находился уже совсем рядом с Джиллиан, на расстоянии шага, не больше. Надо это прекратить. Сейчас, пока еще не поздно!

— Да?

Она приблизилась к нему, положила руки на грудь и легонько провела пальцами по рубашке. Задохнувшись, он крепко схватил ее за руки.

— Зачем?

— Зачем? — Она прижалась к нему обнаженным телом, жар которого Ричард ощущал даже сквозь одежду. Джиллиан наклонилась и коснулась языком ямочки на его шее. — Я раньше думала, что не смогу стать женой человека, которого не люблю. — Голос у нее был низким и проникновенным. Она высвободила руки и обняла его за шею. — Я также думала, что не смогу позволить близость с мужчиной, которого не люблю.

— А теперь?

— Теперь? — Джиллиан взъерошила ему волосы и сказала, почти прижавшись губами к его губам: — А теперь посмотрим.

— Я… мы должны поговорить.

— Поговорить?

Джиллиан провела руками по его плечам, по спине, потом запустила руки ему под рубашку. Ричард рывком стащил рубашку через голову, отшвырнул ее в сторону, и в ту же секунду Джиллиан снова была в его объятиях.

— Это необходимо… — Он запнулся — ему трудно было составить осмысленную фразу. — Я должен вам рассказать…

— О ваших тайнах, Этьен?

Руки ее, быстрые, неугомонные, ласкали его, спускаясь все ниже и ниже.

И Ричард понял, что уже поздно. Он уже не заботился о том, Туссена она хотела или Ричарда. Любит она графа или художника. Она была в его сердце, в его душе. Он отчаянно хотел ее, и понятия о том, что правильно и что неправильно, исчезли, ушли в сторону, как и мысли о честности и обмане. Он любил и хотел ее, и не имело значения, кого хочет она, кого любит.

Он и Туссен были одним целым. Ничего не существовало сейчас, кроме единственной женщины и единственного мужчины, которые любили друг друга. И оставшийся ясным крохотный уголок сознания подсказывал Ричарду, что одно только это и будет иметь смысл в дальнейшем.

Они лежали рядом, удовлетворенные и безмятежные, — Ричард даже не подозревал, что может испытывать подобное блаженство после физической любви. Сейчас, вероятно, самый благоприятный момент для того, чтобы поведать Джиллиан все, хотя настоятельная необходимость сделать это исчезла. Джиллиан лежала возле него, расслабленная и умиротворенная, вполне, наверное, способная воспринять правду. А сам Ричард ощущал поразительное по силе чувство покоя и непонятно на чем основанную уверенность, что между ними уже нет никаких преград.

Джиллиан вздохнула, повернулась к нему и крепко поцеловала.

— До сих пор я никогда не соблазняла мужчин.

— Трудно этому поверить, — отозвался он с благодушной иронией, к счастью, вовремя вспомнив об акценте. — У вас недурно получается, — Благодарю за комплимент. — Судя по голосу, она улыбалась.

Потом она села, нашарила туфли, надела их и встала. Ричард смутно видел, что она ощупью ищет стул. Нашла, натянула платье, накинула плащ.

— Вы меня покидаете? Уже?

Ричард надеялся, что она пробудет у него до рассвета и увидит его лицо при свете утреннего солнца. Тогда сама собой отпадет необходимость в каких-либо объяснениях. Он всегда более преуспевал в защите, нежели в нападении.

— Да, пора, моя карета ждет.

— Разве вы не говорили, что отпустили экипаж?

— Неужели? О чем я только думала?

— Мадам, — проговорил он медленно.

— Мсье, я провела восхитительный вечер. Весьма признательна вам за участие в нем, — сказала она сердечно и вежливо, как будто благодарила его за прогулку в парке, не более.

Джиллиан подошла к двери и, отворив ее, остановилась. При слабом свете темный силуэт ее четко обозначился в дверном проеме.

— О, мне было бы неприятно, если бы вам пришлось провести остаток ночи, теряясь в догадках, поэтому я считаю, что должна все сказать вам прежде, чем уйду.

— Сказать — что?

— На ваш последний вопрос, мсье, я отвечаю «нет».

И захлопнула за собой дверь.

— Какой вопрос? — забормотал он, глядя ей вслед.

Он не мог припомнить ни одного существенного вопроса. Лежал на спине и смотрел в ночное небо. Ни одна звезда не сияла сегодня на нем. Тяжелые облака затянули небосклон и, слава Богу, помогли Ричарду сохранить свою тайну, но сейчас казались зловещими. Быть может, это знамение?

Какой же это вопрос? Ричард порылся в памяти. Он был слишком удивлен ее появлением и всем прочим и мог пропустить мимо ушей что-то важное из сказанного ею…

«Я также думала, что не смогу позволить близость с мужчиной, которого не люблю».

«А теперь?»

Ричард рывком сел.

«На ваш последний вопрос, мсье, я отвечаю „нет“«.

Нет? Что, черт побери, это может значить?

Он вскочил на ноги и тут же наткнулся на стул. Больно ударился, выругался, схватил брюки и натянул их. Бросился к мольберту и при слабом свете свечи, все еще горевшей над ним, вгляделся в лицо Джиллиан.

Она в свою очередь смотрела на него.

Нет?

Если она не может быть с мужчиной, которого не любит…

Ричард ощутил острый спазм в желудке.

Но она была с Туссеном! Более того, она сама его соблазнила. И с огромным воодушевлением!

Выходит, она полюбила Туссена? Неужели его глупый план сработал? И даже более чем успешно?

Лицо на портрете улыбалось довольной, уверенной улыбкой.

Черт побери, что же ему-то теперь делать? Джиллиан влюбилась не в того мужчину, хоть он и был именно тем мужчиной. Он сам себе соперник. Ричард запустил пальцы в волосы и задумался.

Что, если ему отделаться от Туссена? Отправить его назад во Францию или, еще лучше, убить негодяя. На дуэли? Нет-нет, это было бы слишком романтично. К тому же понадобились бы секунданты и противник.

Дуэль породила бы много толков и пересудов, а Ричард совсем не был заинтересован в том, чтобы привлечь внимание высшего общества. А как насчет несчастного случая? Нужно сосредоточиться и изобрести нечто правдоподобное. Может, несчастный случай с каретой? Или пусть Туссен утонет — это неплохо. Тело никогда не обнаружат.

Да нет, черт возьми, нельзя ему убивать Туссена. Джиллиан придется пережить гибель любовника, как переживала она в свое время гибель мужа. Ричарду не удастся вытеснить из ее памяти еще одного мужчину. Даже если этот мужчина не существовал вовсе.

Он, конечно, может и заблуждаться насчет ее истинных чувств. Нет. Сердце у Ричарда упало. Он должен был понимать с самого начала, что Джиллиан не из тех женщин, которые способны отдаться без любви. Или выйти замуж не любя.

Боже милостивый, ведь он ее любит! А она любит другого. И возненавидит его, Ричарда, когда узнает правду. Она ни за что не поверит, что обман был затеян им не ради получения наследства, хотя эта мысль пришла ему в голову тогда, когда вся эта чертова мешанина только начиналась.

Теперь ему нет дела до ее наследства. Он готов провести остаток дней своих, рисуя картины под чужим именем, пытаясь чинить древнюю крышу или выбиваясь из сил, чтобы наскрести приданое для сестер, только бы Джиллиан осталась с ним навсегда.

Он тяжело вздохнул и снова посмотрел на портрет. Он ее любит. Он никогда «е любил до сих пор и вряд ли полюбит еще раз. Но как ему жениться на женщине, которая любит другого?

Нет, это невозможно! Гордость не позволит ему сделать это. И сердце тоже. Все было так просто, пока не вмешалась любовь. Проклятая любовь!

Жизнь сыграла с ним злую шутку. Он, никогда и не помышлявший о любви, попался в ее сети и не мог освободиться. Это было единственное, чего он хотел от Джиллиан.

И единственное, чего теперь не мог получить.

Глава 19

Прошло уже три дня с тех пор, как Джиллиан соблазнила Туссена — то есть Ричарда, — но до сих пор ни от того, ни от другого она не дождалась ни слова. В первый день она ожидала, что Ричард бурей ворвется к ней в дом и обрушит на нее гнев из-за ее скандального поведения, и была к этому готова.

На второй день она решила, что он явится к ней как ни в чем не бывало, и это тоже может быть весьма интересным. Теперь она размышляла о другом: что, если он настолько ошеломлен происшедшим между ними, что не знает, как поступить?

Джиллиан удовлетворенно улыбнулась и докончила письмо, лежавшее перед ней на столе. Ричард должен получить свой шанс, поскольку будущее у нее в руках. К тому же у нее есть законный повод потребовать его присутствия. Она запечатала письмо и небрежно написала адрес на отдельном листке.

Женский смех прозвенел в прихожей за закрытыми дверями. Затем послышался лай собаки, сопровождаемый негодующим голосом. В любую минуту в комнату может явиться Уилкинс, требуя возврата к привычной для него атмосфере спокойствия и благопристойности. Дом Джиллиан, разумеется, не приспособлен для такого количества гостей, и после их приезда так и кажется, что он развалится от шума и суеты. Тем не менее сама Джиллиан радовалась гостям, невзирая на недовольство Уилкинса.

Бабушка могла бы осудить ее за это, но могла и похвалить. Вопреки собственным частым утверждениям, что ее потомки достаточно обеспечены, чтобы вести вполне самостоятельный образ жизни, вдовствующая герцогиня не чуралась вмешательства в их жизнь, если считала это нужным. А в данном случае она, видимо, именно так и считала.

Неожиданно дверь распахнулась, и появился Уилкинс с видом столь агрессивным, какого Джиллиан ни разу не наблюдала за все годы его службы дворецким.

— Миледи, я вынужден настаивать, чтобы вы немедленно приняли меры, иначе мне придется взять дело в свои руки.

— Что бы это ни было, Уилкинс, оно может подождать. Сейчас мне нужно, чтобы вы доставили это письмо для лорда Шелбрука его поверенному и настоятельно попросили переслать его немедленно. Если можно, то прямо с утра или по крайней мере не позже полудня.

Кустистые брови Уилкинса сошлись на переносице.

— Но как же быть с…

— Я позабочусь об этом сама. — Джиллиан встала, взяла письмо и листок с адресом и вручила дворецкому. — Адрес указан отдельно. Скажите поверенному лорда Шелбрука, что, если письмо будет доставлено с должной скоростью, это будет по достоинству оценено вдовствующей герцогиней Роксборо… нет, герцогом Роксборо, и принято во внимание в будущем.

— Миледи! — Уилкинс в изумлении вытаращил глаза. — Ваш батюшка ничего не знает об этом.

— Нет, но мог бы узнать. — Джиллиан почувствовала укол совести. Никогда прежде она не использовала в своих интересах влияние семьи, но в положении, когда это было бы необходимо, она никогда прежде не бывала. — И я уверена, что отец не стал бы возражать. — Она махнула рукой в сторону двери. — Так что отправляйтесь.

Дворецкий напыжился с видом незаслуженно обиженного верного слуги семьи и пробурчал:

— Как прикажете. — Развернулся и промаршировал к выходу, сердито бормоча что-то по пути. — Просто безобразие. Полон дом женщин. — Он распахнул дверь. — Да еще и собака!

Вслед за этим высказыванием дверь захлопнулась. Джиллиан покачала головой и улыбнулась. Уилкинсу это будет нелегко, но ему придется привыкнуть к тому, что, если все пойдет как она надеется, ничто в ее жизни не останется прежним. Если повезет, Ричард появится здесь через несколько часов, а ей предстоит еще многое успеть.

Странно, что у нее не осталось ни малейшего сомнения в том, что Ричард любит ее. Он не сказал об этом вслух и, быть может, никогда не скажет, но Джиллиан знала это лучше, чем что бы то ни было в своей жизни.

Она открыла верхний ящик письменного стола и достала миниатюру, нарисованную Ричардом. Она должна была все понять в ту самую минуту, когда впервые взглянула на этот очень личный подарок, даже если бы сомневалась прежде, что он сам сделал его.

Не ее душу он передал в крохотном изображении, а свою собственную.

Ричард взялся за дверной молоток у входа в дом Джиллиан и постучал как можно осторожнее. И все же звук разнесся по всему дому, эхом отдавшись у Ричарда в мозгу. Он вздрогнул и стиснул зубы от боли. Вполне заслуженной, заработанной в результате его целенаправленного усилия истребить до последней капли все спиртное, какое нашлось в доме. Однако от понимания причины легче не было.

Прошло три долгих дня с той ночи, когда Джиллиан побывала у него в студии. Он хотел бы появиться у нее раньше, но не имел представления, что скажет ей, и не был уверен, что захочет ее выслушать. Однако в своем письме Джиллиан настаивала на встрече, настаивала твердо, и Ричард не мог более откладывать неизбежное. Без сомнения, она намерена была порвать с ним из-за Туссена.

Дверь отворилась с легким скрипом, который Ричард обычно даже не замечал, но сегодня этот звук полоснул по его нервам словно холодное, безжалостное лезвие бритвы.

В дверном проеме появился Уилкинс, глядя на Ричарда столь неодобрительно, словно тот был виновен во всех бедах мира.

— Добрый день, милорд.

— Уилкинс, — произнес Ричард, кивнув в знак приветствия.

Все с тем же недовольным лицом Уилкинс посторонился и пропустил Ричарда в дом.

Свет в прихожей был не столь ярким, как послеполуденное солнце, и Ричард был чертовски рад некоторому облегчению рези в глазах. Он прищурился и разглядел на середине лестницы определенно знакомую фигуру с книжкой в одной руке и яблоком в другой.

Он покачал головой, поморщился и пригляделся к видению.

— Марианна?

— О, привет, Ричард, — ответила та рассеянно, бросила последний взгляд на книгу и, захлопнув ее, обратилась к брату: — Мы тут тебя заждались.

— Мы? — повысил голос Ричард, не понимая, что происходит.

— Ну да. — Марианна приветливо улыбнулась. — Бекки, Джослин и Эмма где-то тут поблизости. И, конечно, Генри.

— Генри?

Это звучало невероятно. Может, он все еще не протрезвел и у него пьяные галлюцинации?

— Бекки отказывалась ехать без него, а тетя Луэлла не могла оставить Бекки.

— Тетя Луэлла? — Ричард застонал. Самое последнее, в чем он нуждался в Лондоне, была эта мегера в образе тетушки. Да и все остальные тоже. — Что она здесь делает? И все вы тоже?

— Хотела бы тебе ответить, — пожала плечами Марианна, — но не могу.

— Почему?

— Потому что и в самом деле не знаю. Но подозреваю, что будет что-то интересное.

Марианна улыбнулась и пошла вверх по лестнице. Ричард смотрел ей вслед. Что же здесь происходит?

Дверь гостиной отворилась. В прихожую вышла Джиллиан, держа в руке высокий стакан с налитым в него бренди. Ричард с вожделением посмотрел на стакан.

— Ричард, какой приятный сюрприз! — Джиллиан просияла улыбкой. — Я все гадала, когда же снова увижу тебя.

Он сощурил глаза с явным подозрением.

— Но ты вызывала меня.

— Ах да, верно! — весело рассмеялась она. — Как же я могла запамятовать?

— Ты настаивала, чтобы я прибыл. В письме говорится, что это дело чрезвычайной важности.

— Так оно и есть. — Джиллиан пригляделась к нему. — Ты ужасно выглядишь, Ричард. Тебе нездоровится?

— Что-то вроде этого, — пробормотал он.

— Уверена, что скоро ты почувствуешь себя лучше. — Она сделала небольшой глоток бренди, потом вручила стакан Ричарду. — Это поможет.

— Во всяком случае, не повредит, — промямлил он.

— Отлично. — В глазах у нее сверкнул озорной огонек. — Потому что нам надо поговорить.

— Конечно, — согласился он, ощущая невероятную тяжесть в груди.

— Но первым делом тебе предстоит встреча с гостями. — Она жестом предложила ему пройти в гостиную. — Они явились сюда, потому что не знали, где тебя найти. Странная вещь — я тоже до сих пор не имею представления, где тебя искать. Мы могли бы поговорить и об этом, хотя я полагаю, что сейчас это уже не имеет значения. К тому же нет ничего более интригующего, чем мужчина, у которого есть тайны. — Ричард прошел мимо Джиллиан к гостиной, и она простодушно ему улыбнулась. — Ты согласен?

«Слишком уж простодушно».

— Добрый день, Ричард.

Ледяной тон тетушки царапнул его болезненно обостренный слух. Она сидела на диванчике, уставившись На Ричарда примерно с тем же выражением, что и дворецкий Джиллиан.

— Тетя Луэлла. — Ричард наклонил голову в знак приветствия, но на этом его попытки вежливого обращения закончились. Он начинал терять терпение, крайне необходимое, когда имеешь дело с откровенным заговором всех женщин, причастных к твоей жизни. — Что вы делаете в Лондоне? И с какой стати вы взяли с собой всех моих сестер?

— Как всегда, Ричард, мне приятно тебя видеть.

Тетка вперила в него огненный взор, и примерно с минуту Ричард тешил себя мыслью смотреть ей прямо в глаза, пока она не отведет взгляд, но скверное настроение отнюдь не способствовало проведению состязаний на выдержку. При его теперешней неуверенности в себе тетка могла и выиграть соревнование и пользовалась бы этим преимуществом над ним всю оставшуюся жизнь.

Он выпил бренди одним долгим глотком и отметил про себя, что, если бы не досадная привычка Джиллиан прикладываться к предназначенной для него выпивке, бренди было бы больше. Но она оказалась права: бренди помог. Ричард поставил стакан на стол и принудил себя улыбнуться.

— Прошу извинить мою бестактность. Я не слишком хорошо себя чувствую и, увидев вас, а за минуту до этого Марианну, испытал нечто вроде шока. — Он подошел к тетке и слегка коснулся губами пергаментной щеки. — Я, разумеется, тоже, как всегда, рад видеть вас.

Тетка сердито фыркнула.

— Не пытайся меня обмануть, мальчик. Я понимаю, что ты предпочел бы, чтобы мы торчали в деревне. Я долгие годы не была в Лондоне, но раз уж мы здесь, то намерены погостить подольше. Садись. Терпеть не могу, когда ты возвышаешься надо мной как башня.

Ричард почувствовал огромное облегчение. Усевшись на другом конце дивана, он покачал головой с покаянным видом.

— Но, дорогая Луэлла, это неосуществимо! Мне очень жаль, но у меня такое убогое жилье, что я не осмелюсь предложить его вам.

— Они могут оставаться у меня в доме сколько пожелают, — послышался у него за спиной голос Джиллиан.

Ричард даже не сообразил, что она в комнате, и, обернувшись, увидел, что она стоит у двери, прислонившись к ней спиной. Джиллиан одарила его еще одной сияющей улыбкой.

— Отлично. — Он ответил ей чем-то отдаленно похожим на улыбку — большего изобразить не смог — и обратился к тетке: — Прошу простить, что спрашиваю еще раз, но все же скажите, почему вы оказались здесь?

— Это была не моя идея. — Луэлла открыла большую матерчатую сумку, лежащую возле нее на диване, и порылась в ней. — Да где же оно? — Она извлекла мятый листок сложенной в несколько раз бумаги и помахала ею перед Ричардом. — Вот почему мы приехали сюда.

— Что это такое?

В самом деле, что могло быть настолько важным, чтобы вся семья приехала в город?

— Своего рода приглашение, хотя его скорее надо рассматривать как приказание.

— Приказание?

— Вот именно. — Тетка, повернувшись к Джиллиан, обменялась с ней понимающими взглядами. — От вдовствующей герцогини Роксборо.

Ричард посмотрел на Джиллиан через плечо.

— От вашей бабушки?

— Совершенно верно, — ответила та.

Нет, здесь определенно налицо какой-то заговор. Кто какую роль в нем играет, остается вопросом, однако участники уже начали действовать.

— Как я уже сказала, — зазвучал в комнате голос Луэллы, и Ричард вновь сосредоточил на ней все внимание, — я получила от вдовствующей герцогини этот документ, по ее мнению, содержащий некоторые сведения об истории твоей семьи, с которыми тебя следует познакомить.

— Какие же это сведения? — раздумчиво произнес Ричард, прищурив глаза.

— Вы предпочли бы, чтобы я удалилась? — спросила Джиллиан.

— Нет. — Если герцогиня решила, что он должен получить важные сведения, то Джиллиан, безусловно, тоже имеет право с ними ознакомиться. Ричард обратился к тетке: — Продолжайте.

— Как выясняется, леди Роксборо была знакома с твоей бабушкой, и теперь она считает, что ты должен узнать кое-что о твоем отце и…

— Я знаю все, что мне следует знать, — перебил Луэллу Ричард и резко встал. — Если это все из-за…

Тетка в свою очередь не дала ему договорить.

— Сядь, мальчишка, — приказала Луэлла. — Ничего ты не знаешь!

— Хорошо, — смирился Ричард, снова усаживаясь на диван. Безуспешно стараясь подавить в голосе саркастические нотки, он спросил: — Что же, как считает герцогиня, мне необходимо узнать?

Луэлла неодобрительно поджала губы.

— В своем письме она просит рассказать тебе о сестре твоего отца.

— Сестре моего отца? — Ричард сдвинул брови. — Какой сестре?

— Я не знала, что ты о ней даже не слышал, но в этом нет ничего удивительного. В семье о ней никогда не говорили. — Тон ее слегка смягчился. — До сих пор я не имела представления, что ты не осведомлен обо всем происшедшем.

— О чем это обо всем?

Луэлла помолчала, собираясь с мыслями, потом тяжело вздохнула и продолжала:

— В свое время это было громким скандалом, вскоре, однако, забытом, как забываются все скандалы. Она была… да, она…

— Кем она была?

— Она занималась живописью. — Луэлла подавила вздох отчаяния. — Не того рода приятной, незамысловатой живописью, которой обучают молодых женщин из хороших семей, но созданием таких работ, какие висят в музеях и художественных галереях. Я понимаю, что это звучит смешно, и знаю также твое мнение о пристрастии Эммы к этому занятию. Она, без сомнения, унаследовала талант тетки. — Луэлла сердито фыркнула. — Должна признаться, что согласна с тобой в этом вопросе. Женщина, которая пытается идти своим путем, одна, даже без поддержки мужа, в мире, жестоком во всех отношениях — не только к таким женщинам, — кончит плачевно.

— Что с ней произошло? — спросила Джиллиан, и в голосе ее прозвучала странная, напряженная нота.

Ричард не сводил глаз с Луэллы. Он не знал почему, но подсознательно чувствовал, что это важно.

— Продолжайте.

— Твоя мать рассказывала мне о ней, но они не были знакомы и никогда не встречались. Она убежала из дома. Жила некоторое время с каким-то французом и писала картины, как ей и хотелось. Насколько мне известно, вскоре после этого она заболела и умерла. В Шелбрук-Мэноре запрещено было произносить ее имя. Но как я уже говорила, вначале разразился скандал. Твой дед отрекся от нее. Что касается твоего отца, — тут Луэлла передернула плечами, — то он никогда не был сильным человеком.

Ричард не смог подавить короткой горькой усмешки.

— Это мне известно.

Луэлла долго молча смотрела на него, потом сказала:

— А ты сильный.

— Неужели?

— Твой отец любил сестру, но ничем не помог ей. Полагаю, он даже был заодно с твоим дедом. Он был очень предан твоей матери, но не смог уберечь ее от смерти. И не мог жить без нее.

— А как насчет детей? — с глубокой горечью спросил Ричард. — Любил ли он своих детей?

— Не знаю.

Впервые, насколько он помнил, Ричард увидел в глазах тетки сочувствие к нему.

— Впрочем, теперь это уже не имеет значения, — проговорил он.

— Ричард! — Луэлла подалась вперед и положила ладонь на руку племянника. — Твой отец был слабовольным человеком, и я не могу одобрить его поведение после смерти твоей матери. Я в состоянии понять это, но не могу простить. Что касается его сына, — тут она прямо посмотрела Ричарду в глаза, — то я многие годы была к нему не вполне справедлива. Даже после того, как ты взял на себя задачу поправить положение семьи. Я не верила, что ты кончишь иначе, нежели твой отец, но должна признать, что ошибалась.

— Вы? Признать, что ошибались? Я всегда полагал, скорее мир перевернется, чем с ваших губ сорвутся подобные слова.

— Быть может, мальчик, ты был недалек от истины, — прищурив глаза, в которых мерцали насмешливые искорки, ответила тетка.

— Прошу прошения. — Джиллиан подошла к ним, и Ричард встал. — Должна признаться, что я не понимаю, зачем бабушке понадобилось, чтобы Ричард узнал историю сестры своего отца. Это семейная трагедия, давно забытая. К чему возвращаться к ней сейчас?

— Не знаю, детка, — нахмурившись, сказала Луэлла. — Леди Роксборо — особа преклонного возраста, не так ли? У пожилых людей бывают некоторые причуды.

— Бабушка к таким не относится. Ее здравомыслию позавидуют многие молодые, — возразила Джиллиан.

— Да? Тогда объясните вот это. — Луэлла протянула Джиллиан письмо. — Леди пишет здесь, что наследство графа Шелбрука, его истинное достояние, придет не от мужчины, а от женщины. Что, по-вашему, это могло бы означать?

— Я думаю, вдовствующая герцогиня знает о ваших смелых планах, — обратился Ричард к Джиллиан.

— Пожалуй, что так, — ответила та со сдержанной улыбкой.

— На сегодня, я считаю, разговоров более чем достаточно, — решительно заявила Луэлла и встала. — Если порядки не изменились, то настал час, когда каждое сколько-нибудь значительное лицо в Лондоне отправляется на прогулку в парк. И я бы не прочь порадовать себя этим.

— Подождите немного. — Джиллиан пересекла комнату. Ричард только теперь обратил внимание на три мольберта, установленные возле окон. На каждом была помещена картина, изображающая пейзаж. — Я не знала, что ваша тетя собирается поговорить с вами, Ричард, и велела принести сюда эти картины по собственным соображениям. — Она показала на пейзажи. — Две из них я приобрела несколько лет назад. Наверху, в моей комнате, есть еще две. Доподлинно известно, что они написаны женщиной знатного происхождения, которая впоследствии умерла. — Джиллиан взглянула на Ричарда. — В бедности и одиночестве.

Взгляд Луэллы переходил попеременно с Джиллиан на Ричарда и обратно.

— В правом нижнем углу поставлены инициалы, но я не могла их разгадать. Леди Луэлла, не думаете ли вы…

— Я никогда не видела ее картин, да если бы и видела, то сейчас не узнала бы. Я ничего не понимаю в таких вещах и не интересуюсь этим. — Луэлла подошла к ближайшей картине. — Ее имя Кэролайн. Леди Кэролайн Шелтон. — Она наклонилась и пригляделась к инициалам. — Вполне возможно, тут К. А может быть, и Ш. Не могу сказать с уверенностью. — Она выпрямилась. — Это все?

Джиллиан повернулась к Ричарду.

— Это картины вашей тети. Я совершенно уверена, что это так!

— Вероятно, — сказал он негромко, отчасти сомневаясь, что перед ним картины Кэролайн Шелтон, родственницы, о которой он даже ничего не слышал. С другой стороны, вряд ли сорок лет назад существовала еще одна женщина со сходной судьбой. Совпадало слишком многое.

Ричарду припомнились давние разглагольствования отца об искусстве и художниках, о долге и месте каждого в жизни. Теперь каждое из этих замечаний и все они вкупе обрели иной смысл.

Он подошел к первой картине и долго ее разглядывал, потом перешел ко второй, не прислушиваясь к голосам позади себя и не замечая звука открываемых и закрываемых дверей. Но вот совсем рядом с ним раздался голос Джиллиан:

— Они просто чудесны, не правда ли?

— Да, это верно.

— Жаль, что такой талант погиб только потому, что его обладательница была лишена средств к существованию.

— Да, очень жаль. — Ричард перешел к третьей картине и умолк. Первые две вещи были различны по сюжету, но, судя по манере, несомненно, принадлежали одному художнику. Последняя работа была явно написана другой рукой. — А кто автор этой картины?

— Кто? — отозвалась Джиллиан с другого конца комнаты.

Ведь она секунду назад была совсем рядом? Ричард обернулся на голос и увидел, что Джиллиан стоит у полуоткрытой двери и негромко разговаривает с кем-то, находящимся в холле. Очевидно, сегодняшний заговор связан не только с откровениями тети Луэллы.

Ричард снова погрузился в созерцание третьей картины. Это был тоже пейзаж, хорошо выполненный, с отличным чувством колористики и пропорций, света и тени. По сравнению с двумя первыми он, правда, был менее отделан: немного неуверенные мазки, мастерство художника не столь совершенное. Или, что более похоже на правду, художницы. Похоже на то, что Джиллиан, а вместе с ней и его семейство пытались предъявить ему некие доказательства. Ему не хотелось бы произносить это вслух, однако про себя Ричард не мог не признать, что и здесь виден явный талант.

— Джиллиан, скажите мне, какая впавшая в нищету женщина написала третий пейзаж?

— Боюсь, что это я, — раздался позади него голос Эммы.

Ричард вздохнул, не слишком удивленный. В конце концов, сам он не бросил живопись — вопреки запретам отца. Если они с сестрой наделены сходными талантами, то нет ничего странного в том, что оба обладают упорством и волевым характером.

— Тебе нравится? — спросила Эмма.

Ричард медленно кивнул:

— Да, нравится.

— Правда?

Эмма просияла, а у Ричарда болезненно сжалось сердце. Он, безусловно, понимал, что ограничивать возможности сестры во имя ее безопасности и защиты от трудностей жизни художника не то чтобы неправильно, но бесполезно, и все же обязан был сделать это.

— Вещь нуждается в небольшой доработке. — Он указал на то место картины, где деревья смыкались с небом. — Вот здесь, если бы ты углубила тени, совсем слегка, я…

— Ричард, ваши познания в технике живописи никогда не переставали удивлять меня, — перебила его Джиллиан. — Право, можно подумать, что Эмма не единственный художник в вашей нынешней семье.

— О, но ведь я говорила вам, что он тоже пишет картины, — вмешалась Эмма.

— Ты говорила?

Ричард посмотрел на Джиллиан. Она знала? Так почему же не сказала ему ни слова?

— Да, кажется, вы говорили, Эмма. — Джиллиан пожала плечами. — У меня это как-то выпало из памяти.

— Как и многое другое на сегодняшний день, — буркнул Ричард себе под нос.

Джиллиан улыбнулась загадочной улыбкой, которая начинала все больше не нравиться Ричарду.

— Теперь вы видели работу Эммы и убедились в ее одаренности, такой же, как у вашей тети.

— Этого мы утверждать не можем, — отрезал Ричард, прекрасно понимая, что слова его звучат фальшиво.

— Тетя Луэлла рисует? — изумилась и одновременно смутилась Эмма.

— Вряд ли, — с откровенной насмешкой произнес Ричард.

— Я потом объясню, — сказала Эмме Джиллиан и обратилась к Ричарду: — Во всяком случае, теперь даже вам придется признать правду.

— Какую правду?

— Что вы ошибались, отказываясь признать за женщинами способность создавать подлинные шедевры искусства.

— Мне, пожалуй, лучше уйти, — промурлыкала Эмма.

— Ничего подобного я не признаю, — отрезал Ричард. — Согласен, что вы познакомили меня с произведениями двух незаурядных женщин, наделенных большим талантом. Но это ничего не меняет.

— Что вы хотите сказать этим вашим «ничего не меняет»? — сердито спросила Джиллиан. — Это меняет все!

— Вам лучше обсудить все без меня, — сказала Эмма, направляясь к двери.

— Нет, не меняет! — повторил Ричард и повысил голос, глядя на Джиллиан горящими глазами. — Женщинам, невзирая на их талант, не годится стоять у мольберта! Жизнь художника нелегка. Это не жизнь для женщины, в том числе для моей сестры, и я не стану этому потворствовать!

— Точно так же, как ваш отец не разрешил заниматься живописью своей сестре! — почти выкрикнула Джиллиан.

Эмма тихо ахнула.

Джиллиан, судорожно сглотнув, в ужасе закрыла глаза, не в силах поверить, что выговорила подобные слова. Ее обвинение поразило Ричарда; у него перехватило дыхание и замерло сердце.

— Ричард, — бросилась к нему Джиллиан. — Я не имела в виду…

— Нет. — Он вытянул руку, останавливая ее. — Вы, разумеется, правы. Именно так говорил бы мой отец. Вероятно, во мне есть многое от него.

— Быть может, это не так уж и плохо, — примирительно произнесла Джиллиан, коснувшись его руки. — Кто-то, кажется, говорил мне не так давно, что слишком хороший человек может стать нудным и даже утомительным. Вы не согласны?

— К чему вы клоните, Джиллиан?

— Я хочу сказать, что сейчас, наверно, не лучшее время, чтобы…

Ричард возвел глаза к потолку, потом посмотрел на дверь. Ага, к ним присоединился Каммингс! Кто следующий войдет в эту чертову дверь? Кристофер подошел к Эмме, и они обменялись весьма нежными взглядами.

— Должен заметить, вы все отлично продумали, — скрипнув зубами, сказал Ричард.

— По-моему, момент самый подходящий, Кит, — произнесла Джиллиан, не обращая ни малейшего внимания на испепеляющий взгляд Ричарда.

Эмма что-то шепнула Каммингсу на ухо. Тот распрямил плечи и, не дрогнув, посмотрел Ричарду в глаза.

— Я хочу жениться на вашей сестре, милорд.

— А я хочу выйти за него замуж, — твердо добавила Эмма.

— А если я не дам согласия? Запрещу?

Ричард скрестил руки на груди и уставился на Каммингса. Может, он и не выиграл бы сражение на выдержку с Луэллой, но этот человек — дело совсем другое.

— Вы уже запретили сестре заниматься живописью, — небрежно бросила Джиллиан.

Эмма улыбнулась брату обезоруживающей улыбкой, и Ричард невольно подумал, что она позаимствовала эту манеру у Джиллиан.

Джиллиан, все еще державшая Ричарда за руку, доверительно склонила к нему голову.

— Кит знает, что ему нет необходимости просить у вас руки Эммы, так как она совершеннолетняя, но считает, что это долг вежливости.

— Мне он не нравится, — пробурчал Ричард.

— Вы ему тоже не нравитесь…

— Ничего подобного, — любезно возразил Каммингс.

— …но Эмма любит вас обоих…

— Конечно, люблю, — кивнула Эмма.

— …и вы сами хотели, чтобы она сделала хорошую партию…

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ваша сестра была счастлива, милорд, — искренне объявил Каммингс.

— Довольно! — Ричард поднял руки вверх. — Делай что хочешь! Выходи замуж! Пиши картины! Бегай голая по улицам!

— Ричард! — Джиллиан нахмурилась и укоризненно покачала головой, словно делала выговор маленькому мальчику. — Разве так можно?

Ричард подавил острое желание показать всем язык и ограничился лишь тем, что бросил на Джиллиан взгляд, который в детстве предвещал отчаянную драку с однокашниками.

Эмма усмехнулась.

— Спасибо, Ричард. Мы выполним твои рекомендации.

— Какие именно? — полюбопытствовал Каммингс.

— Все, — ответила Эмма и посмотрела на него с таким обожанием, что Ричарду стало ясно: свои обязанности по отношению к старшей из сестер он может с себя сложить; при этом он ощутил странное чувство облегчения и сожаления одновременно.

— Эмма, разумеется, не будет теперь нуждаться в той помощи, какую я намерена предложить начинающим художницам, но дала согласие сотрудничать со мной в этом деле. Я не имею точного представления о том, в каких условиях и удобствах они более всего нуждаются.

— Это вряд ли имеет значение. — Ричард глубоко вздохнул. Замечания Джиллиан давали наилучшую возможность высказать то, что следовало. Это откладывалось достаточно долго. Нравится ему или нет, дело должно быть сделано. — У вас не будет средств для подобной благотворительности. — Он не женится на женщине, которая любит другого человека, независимо от того, кто этот другой на самом деле, — Вы не сможете получить ваше наследство, заключив со мной брак. Я намерен сообщить вам свое решение.

Он смело встретил взгляд Джиллиан. Только бы она не догадалась по его глазам, что творится у него в душе!

— Я не женюсь на вас.

Глава 20

Слова его прозвучали на всю комнату.

— Нет? — Джиллиан пристально смотрела на него. Казалось, прошла вечность, прежде чем она снова заговорила. — Это ваш окончательный ответ?

Ричард сжал кулаки.

— Да.

— Вы совершенно в этом, уверены?

— Да, — повторил он мрачно.

— Я могла бы что-либо сделать, чтобы вы изменили ваше решение? — спросила она с чувством чуть большим, чем праздное любопытство.

Почему она так мало огорчена?

— Нет.

Она, кажется, нисколько не огорчена! Он-то вконец расстроен.

— Неужели?

Джиллиан вздернула голову и нахмурилась.

— Теперь нам определенно пора удалиться, — сказала Эмма и направилась к двери, увлекая за собой Каммингса.

— Почему? — воспротивился тот. — Это может быть весьма интересно.

— Именно поэтому!

Эмма рывком распахнула дверь, вытолкала из гостиной упирающегося Каммингса и плотно закрыла дверь за собой.

— Вот, значит, как обстоят дела. — Джиллиан, покачав головой, пожала плечами: — Ну что ж, по крайней мере есть еще достаточно времени, чтобы найти до моего дня рождения подходящего мужа.

— Как? — Ричард вперил в нее застывший, полный недоверия взгляд. — И это все, что ты можешь мне сказать?

— Я должна составить новый список, — с отсутствующим видом ответила она. — У тебя есть предложения?

— У меня? — воскликнул он возмущенно. — Ты просишь меня помочь тебе найти подходящего мужа?

— Я бы сказала, что ты к этому хорошо подготовлен. Превосходно знаешь, кого я ищу. К тому же возглавлял мой список ты.

Он уставился на нее в еще большем недоумении. Если Джиллиан и любила его как Туссена, то он рассчитывал или хотя бы надеялся, что она сохранила к нему хоть немного чувства как к Ричарду. Неужели она была так мало к нему привязана, что способна принять его отказ, не сказав на прощание доброго слова?

— Я знаю одного человека, который мог бы подойти, — задумчивым тоном продолжала она. — Это художник, его зовут Этьен Луи Туссен, ты видел его работу.

— Не советовал бы рисковать наследством, рассчитывая на него, — огрызнулся Ричард.

— Почему же? Он наверняка охотно женился бы на мне, учитывая высокую ставку.

— Ты не сможешь выйти замуж за Туссена, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Еще как смогу. Не вижу причины, почему бы мне этого не сделать.

— Тем не менее причина есть, и весьма убедительная.

Ричард приободрился. Вот наконец наступил момент, когда можно открыть правду.

— Сомневаюсь, — отмахнулась Джиллиан от его слов. — К тому же мне нравится мысль выйти замуж за человека выдающегося таланта. — Она помолчала, как бы раздумывая. — Правда, он на редкость самоуверен, у него нелепая привычка прятать свое лицо и… о да, у него варварский и совершенно неубедительный акцент.

— Варварский? Я вряд ли считал бы…

— Не забудь — неубедительный.

— И не думал забывать. Но что же в таком случае…

— Вот именно. Он явно притворяется, чтобы скрыть, что почти не умеет говорить по-французски. Est-ce vous ne consentez pas?[15]

— Что?

— Так я и думала. Во всяком случае, мне нравится мысль выйти замуж за художника с блестящим будущим — это почти так же интересно, как выйти за графа без гроша.

— Тебе кажется интересным выйти за графа без гроша? — медленно проговорил Ричард.

— За одного-единственного такого графа.

— Одного-единственного…

— Какая жалость! — грустно вздохнула Джиллиан. — Кажется, я нашла двух мужчин, удовлетворяющих условию…

— Джиллиан, — проговорил он все так же медленно.

— …и оба они возбуждают одни и те же чувства, когда я с ними…

— Джиллиан! О чем это она?

— …и оба так примечательно похожи, когда делают некоторые вещи… например, когда целуются…

— Что ты такое говоришь?

— …можно подумать, что это вовсе не два человека, а один и тот же!

— Один и тот же? Так она узнала?

— Разумеется, это смешно. — Джиллиан подошла к нему совсем близко. — Кто в здравом уме мог бы подумать, что четырнадцатый граф Шелбрук… — она ткнула его кулаком в грудь, — …и есть Этьен Луи Туссен?

— В самом деле, кто? — слабым голосом выдавил Ричард.

— Мог бы ты вообразить нечто подобное, Ричард? — Она снова ткнула его в грудь.

— Я?

Он с трудом сглотнул. Она знает!

— Или мне следовало сказать «мсье Туссен»? — Еще один тычок.

— Туссен? — произнес он так, словно впервые слышал это имя.

— Этьен Луи Туссен!

Джиллиан сопровождала каждое слово новым ударом.

— Ох! — Ричард схватил ее за руку. — Ты мне делаешь больно.

— Да что ты? — Она усмехнулась. — А кому именно я делаю больно?

Глаза их встретились, и впервые за эти дни у Ричарда промелькнула надежда.

— Тебе рассказал Томас?

— Томас? Мой брат? — Брови ее сошлись на переносице. — Он знал твою тайну?

— Да, конечно. — Ричард слегка перевел дух. Может, удастся свалить все на Томаса. — Туссен — это главным образом его изобретение.

— А знает ли он, как ты воспользовался этим изобретением, чтобы выведать мои чувства?

— Он ничего не знает о сеансах у Туссена, — неохотно признался Ричард. — Это целиком моя идея. Вначале это казалось хорошим планом, — произнес он уже еле слышно.

— Прежде чем мы пойдем дальше, почему бы тебе не рассказать, в чем, собственно, заключался этот план?

Ричард попытался собраться с мыслями, выбирая и тут же отбрасывая один ответ за другим.

— Мне казалось, то есть я думал…

— Что если я стану колебаться, согревать ли мне постель графа Шелбрука, то окажусь более благосклонной к ухаживаниям Этьена Луи Туссена?

— Примерно так. — Произнесенное вслух, все это звучало совершенно нелепо.

— И сработал твой план?

— Не вполне. — Тон его был виноватым. — Но ты гораздо проще и легче расслаблялась с Туссеном, чем со мной.

— Но когда я, употребляя твое выражение, расслабилась с тобой, почему ты продолжал меня обманывать?

— Мне надо было понять, что ты ко мне испытываешь. В конце концов, ты доверилась Туссену.

— Глупая неосмотрительность. — Джиллиан покачала головой. — Ну и как, удалось тебе узнать мои чувства?

— Само собой. Ты любишь Туссена.

— Ну да? И что тебя убедило в этом?

— Ты сама об этом сказала. — Новая вспышка боли резанула Ричарда по сердцу. — Заявила, что не можешь быть близка с мужчиной, которого не любишь.

— Ну и?.. — поторопила она.

— И ты отдалась Туссену. — Он прищурился. — В полном упоении, смею добавить.

— Но это был ты!

— Да, я, — неохотно согласился он.

— И теперь все зависит от того, когда я узнала правду. Верно?

— Полагаю, что так, — вынужден был признать Ричард, понимая, что Джиллиан права.

— Ну а если я скажу тебе, что пришла в студию Туссена, вернее, твою, чтобы отыскать мальчишку, который приносил мне записки — и Туссена, и твои?

— Мальчишку? Боже милостивый, я посылал с записками одного и того же мальчишку?

Он звонко шлепнул себя ладонью по лбу. Ему и в голову не приходило, что двойники пользовались услугами одного и того же рассыльного. Какая глупая ошибка! Поистине он заслуживал быть разоблаченным.

— Кстати, тебе известно, что ты забываешь запирать дверь?

— Да, мне об этом уже говорили.

— Ну вот, пока я ждала неуловимого Туссена, то наткнулась на только начатую картину. Пейзаж, очень милый, немного театральный. Поляна в лесу, и на поляне павильон в стиле греческого храма.

— Храма?

— И в дополнение к стилю со шляпой на шпиле. — Для пущей драматичности Джиллиан сделала долгую паузу. — Моей шляпой.

Ричард долго смотрел на нее в молчании. Крохотный огонек надежды затеплился в душе.

— Значит, в ту ночь, когда ты…

— Соблазняла Туссена? Соблазняла тебя?

— Ты знала, что это был я, — произнес он уверенно.

— Угу, — подтвердила она, не разжимая улыбающихся губ.

— Но ты не сказала мне об этом.

— Тогда пропала бы вся прелесть игры.

— Ты допустила, чтобы я поверил, что ты любишь другого человека, раз уж ты его соблазняешь. — Он скрестил руки на груди. — Как ты могла так поступить со мной?

— А ты допустил, чтобы я поверила, что ты — это другой человек! — Джиллиан тоже скрестила руки на груди. — Как ты мог так поступить со мной?

— Я сделал это потому… потому, что хотел…

— Получить мое наследство? Мое состояние?

— В самом начале — возможно, однако я также хотел, чтобы ты полюбила меня. В этом было столько же гордости, сколько жадности.

— А в конце? Что было в конце?

— В конце? — Он посмотрел ей в глаза, такие голубые и глубокие, полные таких же сильных эмоций, как и его собственные. — Любовь, Джиллиан. В конце была любовь.

Необыкновенный свет вспыхнул в ее глазах.

— Ты любишь меня, Ричард?

— Да, черт меня побери! Я люблю тебя. — Он смотрел на нее со всей страстью, которая бушевала в нем. — Именно поэтому я и не могу на тебе жениться.

— Но это не имеет ни малейшего смысла.

— Конечно, имеет. — Он запустил руку в волосы и принялся вышагивать по комнате. — Как я могу жениться, если ты любишь еще и другого?

— Даже если этот другой — ты сам?

— Кроме того, если я женюсь на тебе сейчас, до твоего дня рождения, как ты можешь верить, что я и вправду люблю тебя? Что не согласился на этот брак только из-за денег?

— В таком случае женишься ли ты на мне после дня моего рождения?

Он замер на месте.

— Но в таком случае ты не получишь наследства!

— Ответь на мой вопрос, — тихо сказала она.

Прошла минута, полная напряжения. Наконец он заговорил.

— Миледи Джиллиан, мне нечего предложить вам, кроме титула, дома с дырявой крышей и таланта, о котором никогда не смогу заявить публично, но если вы окажете мне честь стать моей женой после дня вашего рождения, я употреблю остаток дней моих на то, чтобы сделать вас счастливой.

— Очень хорошо. — В голосе ее прозвучало легкое смущение. — Милорд Шелбрук, я сочту за честь стать вашей женой сразу после дня моего рождения.

— А как же быть с твоей финансовой независимостью? — Он со страхом выговаривал эти слова, опасаясь, что она переменит решение. — С помощью таким художницам, как Эмма?

— Им придется обойтись без меня. Я… то есть мы продолжим собрания у меня в салоне. Что касается моей независимости, это ничтожная цена за честь называться графиней Шелбрук.

— Ничтожная? Ты готова отказаться от шестисот тысяч фунтов, восьми кораблей…

— Абсолютно.

— …и огромных земельных владений?

— Они в Америке. И скорее всего представляют собой самые настоящие болота. Я все равно никогда не увидела бы их.

— И ты бросишь все это? Ради меня?

— Да.

— Почему?

— Почему? — Она широко раскрыла глаза. — Думается, человек, достаточно умный для того, чтобы играть роль сразу двух мужчин, вполне мог бы не спрашивать об этом.

— Скажи сама.

Он двинулся к ней.

— Зачем?

Джиллиан подняла голову и сделала шаг ему навстречу.

— Затем, что мне необходимо услышать, как ты это скажешь.

— Необходимо?

Она стояла уже совсем близко.

— Необходимо.

— Хорошо. Богатая или бедная, я не хочу прожить свою жизнь без тебя. Ни одного дня, ни одной минуты. — Она была уже в его объятиях. — Потому что люблю тебя.

Радость охватила Ричарда; губы их встретились, и ему уже было безразлично, обретут они состояние или потеряют. Сохранятся тайны или раскроются. Только эта женщина — сейчас и навсегда…

Послышался стук в дверь, которая тотчас отворилась.

— Прошу прощения, — сказала Джослин, просовывая голову в комнату.

Ричард застонал, поднял голову и посмотрел в голубые глаза любимой женщины.

— Имей в виду, что ты получишь и мое семейство.

Джиллиан рассмеялась:

— А ты обретешь Эффингтонов! Обмен вполне справедливый, как мне кажется.

Джослин откашлялась.

— Я нечаянно подслушала.

Ричард выпустил Джиллиан из объятий, но не отступил от нее ни на шаг.

— Ты бы ничего не услышала, если бы не прижалась ухом к двери.

— Это уж было вовсе незачем. — Джослин не замедлила войти в комнату. — Мне думается, к счастью для всех нас…

Джиллиан перебила ее:

— Вы что же, все трое подслушивали?

— Ничего подобного, — обиделась Джослин. — Только я и Бекки.

— Привет, Ричард, — донесся из-за двери голос Бекки, но в проеме появилась лишь ее приветственно машущая рука.

— Что вам нужно? — вышел из терпения Ричард, сверкнув глазами.

Джослин в ответ наградила его не менее огненным взглядом.

— Как я уже говорила, нам кажется, что если ты любишь Джиллиан, а ведь ты любишь, правда?

Ричард возвел очи к потолку, потом, смирившись, кивнул.

— А она любит тебя… — Джослин повернулась к Джиллиан.

— Словом «тебя», я полагаю, вы обозначаете Ричарда, графа Шелбрука, но не Ричарда, носящего иную фамилию? — с невинным видом задала вопрос Джиллиан.

Джослин слегка смутилась.

— Я обозначаю… да, Ричарда.

— Понимаю. — Джиллиан ласково улыбнулась. — Да, я люблю его.

— Отлично, — просияла Джослин. — Но если вы любите друг друга, зачем вам терять состояние?

— В самом деле, зачем?

— Разве не достаточно убедиться, что вы оба готовы им пожертвовать? — Голос Джослин становился все напористее. — Я совершенно не понимаю, почему мы… то есть вы должны прожить всю нашу… то есть вашу жизнь в бедности…

— Это никогда не было бедностью, — вставил Ричард.

— Но не было и особенно роскошным существованием, — внесла поправку Джиллиан.

— …если вы можете получить такое громадное состояние.

— Сказать по правде, Джослин, я тоже этого не понимаю. — Джиллиан посмотрела на Ричарда. — Я хочу тебя независимо от того, как ты себя называешь, на всю мою жизнь. Если придется выбирать между тобой и наследством, я с радостью откажусь от него и буду проводить свои дни, подавая тебе гвозди на самой верхушке твоей проклятой крыши. Но я думаю, что было бы гораздо радостней жить, имея возможность нанимать слуг, которые выполняли бы такие обязанности. И иметь средства для помощи талантливым женщинам. И обеспечить приданым твоих сестер, чтобы они могли найти себе мужей, надеюсь, более разумно относящихся к денежным проблемам, чем их брат.

— Прекрасно сказано, Джиллиан, — обрадовалась Джослин.

— Уходи-ка ты отсюда, — обратился Ричард к сестре, не сводя глаз с Джиллиан.

Джослин послушалась было, но потом вернулась и остановилась поближе к Джиллиан, словно рассчитывая на ее защиту.

— Мы все считаем, что это ужасно романтично — вы оба готовы пожертвовать всем ради любви! Честно говоря, было трудно ожидать этого от Ричарда, ведь он всегда такой практичный…

— Убирайся! — взревел тот.

Джослин опрометью выбежала из комнаты и захлопнула дверь.

— Ты и в самом деле откажешься от наследства? — спросил Ричард уже вполне спокойно.

— Я уже сказала. Я готова стать женой бедного, но честного графа Шелбрука или супругой многообещающего, но тоже не слишком богатого Этьена Луи Туссена. Все, чего я хочу, — это выйти замуж за Ричарда Шелтона, не важно, бедного или богатого.

— Почему?

— Я уже это сказала.

— Повтори.

— Потому что люблю его.

— Любишь?

Он обнял ее, словно все еще не веря своему счастью.

— Да. Люблю.

— Ну а раз любишь и готова стать образцовой женой, изволь подчиняться моим требованиям. Мне по-прежнему не слишком нравится твоя нелепая идея помогать женщинам-художницам.

— А мне помнится, ты обещал сделать меня счастливой.

Джиллиан торжествующе улыбнулась, озорно блеснув глазами.

— Обещал. А вы хитроумная женщина, миледи!

— А вы, милорд, очень хитроумный мужчина. — Она чмокнула его в губы. — Мы во всех отношениях подходим друг другу.

В который уже раз поражался Ричард ироническим поворотам своей судьбы. Он считал, что женщинам нет места в искусстве, однако собственный талант унаследовал от женщины. Он принял предложение Джиллиан из-за нужды в деньгах, но деньги были не важны больше. Гордость руководила его действиями вначале, но в конце концов главной стала любовь.

Ричард поцеловал Джиллиан и подумал, что перед ними обоими только начало счастливой жизни, которой мало дела до шестисот тысяч фунтов, восьми или скольких там кораблей и земельных владений в Америке. Его и удивляло, и радовало сознание, что чувство, которого их соглашение не предусматривало, в действительности оказалось несравненно большим богатством, чем любое состояние. Он смотрел в будущее с надеждой на счастье до конца дней с женщиной, которая стояла сейчас рядом с ним.

Эпилог

Через четыре месяца

— А знаете, все производит прекрасное впечатление, не правда ли? — Леди Форестер окинула взглядом элегантно отделанный бальный зал в новом доме недавно сочетавшихся браком графа и графини Шелбрук. — И как много гостей!

— Это их первый бал. Собрались сливки общества, даже в это время года, — ответила ей другая леди. — Я уже видела герцога и герцогиню Роксборо, присутствуют и другие члены семейства Эффингтон. Говорят, что и вдовствующая герцогиня здесь, а она, как вы знаете, никогда не приезжает в город.

— Между этим балом и салонами леди Шелбрук, несомненно, большая разница, — заметила леди Форестер.

Леди Шелбрук все еще устраивала небольшие вечера, но далеко не так регулярно, как до своего замужества. Она была слишком поглощена заботами о создании некоего рода пансионата для женщин-художниц. Видит Бог, леди Форестер могла понять желание поддержать пробивающихся к известности художников — но женщин? Какой в этом смысл? И какое, извините, развлечение?

— Вы видели ее портрет? — спросила собеседница леди Форестер с ноткой благоговения в, голосе. — Он написан этим французом, как его, Ту… не помню дальше. Она выглядит так… так, я бы сказала…

— Великолепно, — докончила за нее леди Форестер. — Понятно, почему Туссен продолжает пользоваться большим спросом.

Портрет висел здесь же, в бальном зале, занимая центральное место в большой коллекции леди Шелбрук.

— Насколько я знаю, он написал с нее еще один, весьма смелый.

— Да, я тоже слышала об атом, — небрежно обронила леди Форестер.

— Вы знакомы с этим художником? — поинтересовалась вторая леди.

— Нет, — со вздохом призналась леди Форестер. — И боюсь, что уже не буду удостоена этой чести.

В соответствии с последними сплетнями Этьен Луи Туссен покончил с беспутным образом жизни в угоду верности — подумать только! — своей жене. Жаль. Леди Форестер уже не представится случай проверить лично, соответствуют ли истине ходившие о нем слухи.

Взгляд леди Форестер скользил по изысканно убранному залу и по фигурам прекрасно одетых гостей. С балкона, где расположился оркестр, звучала прекрасная музыка. Множество слуг в белых масках, треуголках и венецианских домино сновало в толпе. Леди Форестер не могла решить, обижена она или польщена явным похищением ее идеи.

Она отыскала глазами графиню, и взгляд ее сделался задумчивым. Леди Шелбрук рассмеялась в ответ на чье-то замечание. Кажется, леди Шелбрук часто смеялась в последнее время, и даже улыбка ее была какой-то особенной. Нечто похожее на зависть укололо самолюбие леди Форестер — если она вообще могла завидовать таким вещам, как супружество, счастье и настоящая любовь.

— Леди Шелбрук выглядит сегодня очаровательно, — сказала вторая леди. — Замужество ей явно к лицу.

— Да-да, несомненно… — рассеянно отозвалась леди Форестер.

Нежный румянец окрашивал щеки новоявленной графини, и глаза ее сияли непритворной радостью. Она казалась почти такой же неземной, как на портрете, висевшем на почетном месте.

— Хотелось бы узнать, как можно этого добиться, — проговорила леди Форестер, обращаясь скорее к самой себе, чем к кому-либо еще.

— Как? О, дорогая моя леди Форестер! — Граф Шелбрук незаметно для нее подошел совсем близко и, держа в руке бокал шампанского, заговорил с ней, но смотрел при этом только на Джиллиан. — Леди Шелбрук более чем охотно поделится с вами своим секретом. Вы всегда любили секреты, не так ли?

— Любила и люблю! — рассмеялась та, поднимая на него глаза. Она охотно узнала бы, как ему удалось покорить сердце прелестной вдовы. Зависть снова кольнула леди Форестер. — А вы знаете ее секрет, милорд?

Граф с задумчивым видом отпил глоток вина.

— Тут нет ничего особенного. Прежде всего вы должны решить, чего вы хотите. А далее, по примеру моей жены, составьте список.

— Список?

— Вот именно. — Он улыбнулся как человек, довольный жизнью и счастливый неожиданно обретенной любовью. — Список женихов.