Тэми Хоуг

ТЕМНЫЙ РАЙ

От автора

Вдохновение приходит отовсюду и ниоткуда: из жизни, из фантазии — откуда-то, чему нет названия. Чаще всего оно подобно крошечным сверкающим бриллиантам. Если мне удается, я ловлю эти драгоценные частички и стараюсь держать их как можно крепче. Я загадываю на них, словно на звезды, и отсюда рождаются семена историй.

Настоящая книга — результат множества маленьких вдохновений, копившихся довольно долго. Я должна поблагодарить множество людей за эти драгоценные сокровища: Мэри В., лет пять назад зажегшую во мне искру творчества; Мэри-Чапин Карпентер и Шоуна Колвина. авторов песен, тронувших мою душу; Филипа Ааберга, пианиста из Монтаны, способного до глубины души растрогать меня нежными мелодиями и волнующими паузами между ними; Джона Лайонса, ковбоя и учителя мудрости и терпения; Сержанта, давно ушедшего от нас, но только не из моей памяти и сердца.

Благодарю также автора издательства «Бентам» и подругу по агентству Фран Бейкер за потрясающую информацию о жизни судебного секретаря. Спасибо Дону Вейсбергу за «хлеб да соль». Спасибо СБ. и М.И.Ф. за вдохновенную поддержку благоприятных условий для работы и моего эго.

Читатель, я надеюсь, тебе понравится путешествие в Монтану. Это место неповторимой и захватывающей красоты, одновременно суровой и трепетной, беспечной и опасной — как сам американский Запад. Там все еще можно почувствовать невообразимый, напористый дух колонистов и в то же время ощутить, как он уходит, словно песок сквозь пальцы. Всем, кто борется за сохранение этого духа — аборигенам и «пришлым», — я желаю успеха.

Пролог

Откуда-то издалека доносился истошный лай неумолимо гнавшихся за ней собак: так смерть гонится за жизнью.

Смерть…

Господи, сейчас она умрет! В это невозможно поверить. Она почему-то никогда не верила по-настоящему, что этот момент настанет. Где-то глубоко, в глухих закутках сознания, всегда крутилась мысль, что каким-то образом можно будет обхитрить зловещую старуху с клюкой, найти способ избежать неизбежного. Она всегда была игроком. И постоянно ей как-то удавалось получить решающую взятку. Сердце встрепенулось, а горло сдавило при мысли, что на этот раз крыть нечем.

Представление о собственной смерти потрясло: захотелось остановиться и пристальнее вглядеться в себя, словно это было вовсе не ее тело и эту бегущую женщину она знала лишь мимоходом. Но останавливаться нельзя — лай собак гнал ее дальше. Инстинкт самосохранения заставлял ноги двигаться.

Она ринулась вверх по крутому склону горы, проворно перепрыгивая через упавшие ветви и обнажившиеся корни деревьев. Кустарник узловатыми, костлявыми пальцами цеплялся за одежду и хлестал по залитому кровью лицу. Ноги вязли в толстом ковре опавшей листвы, драгоценные дюймы давались с трудом. Медленно. Слишком медленно! Резкая боль обожгла ее, когда она упала и разбила локоть о торчавший из земли камень. Она заставила себя подняться, прижала поврежденную руку к телу и продолжила бег.

Она задыхалась рыданиями отчаяния и страха. Легкие пылали, словно с каждым вдохом в них врывался не кислород, а растворенная в воздухе кислота. Огонь растекался по рукам и ногам; непослушные конечности казались свинцовыми болванками.

Надо бросить курить, промелькнула в голове нелепая мысль. Ее убьют не сигареты. Она истерически засмеялась, но тут же, споткнувшись, снова зарыдала.

Собаки приближались. Они чуяли запах крови, обильно льющейся из глубокого ножевого пореза, наискось пересекавшего ее лицо.

Бежать было не к кому, и никто не спасет ее. Она это знала. Местность впереди станет еще более пересеченной, крутой, дикой. Ни людей, ни дорог. Ни надежды.

Она вырвалась из леса и оказалась на открытом пространстве. Сил сделать еще хоть шаг не осталось. В голове шумело. Шатаясь словно пьяная, она на подкашивающихся ногах вышла на открытое пространство — в поле.

Задыхаясь от отчаяния и вкуса собственной крови, она упала на колени в густую мягкую траву и, уставившись на огромный сияющий диск луны, впервые в жизни поняла, до чего же она незначительное существо! Она умрет среди этой дикой природы, пахнущей ароматом диких цветов, а мир все так же будет существовать, не замерев ни на мгновение. Она — ничто, всего лишь еще одна жертва очередной охоты. Никто даже не заметит ее исчезновения. Чувство абсолютного одиночества и мысль о нем окончательно парализовали ее.

Никто не будет по ней тосковать.

Никто не будет оплакивать.

Жизнь ее не значит ничего.

Она услышала позади треск деревьев. Топот копыт и храп лошадей. Собачий лай. Сердце подпрыгнуло, готовое разорваться.

Выстрела она не услышала.

Глава 1

— День начался с плохой прически, так все и покатилось, — произнесла Мэрили Дженнингс, как только ее «хонда» пересекла границу штата Монтана. Мэри в последний раз затянулась сигаретой и раздавила ее в пепельнице.

То была шутка, по которой они с Люси нашли друг друга и которую потом вспоминали не раз. Если одна подруга начинала разговор с этой фразы, было ясно, что другая продолжит сбежавшим молоком, пиццей и трясущимися от плача плечами. Обычно все заканчивалось смехом. И всегда — ироничными соболезнованиями.

Они познакомились на курсах по преодолению стрессов для судебных секретарей. После того как их в течение двух часов уговаривали не пытаться снять стресс с помощью сигарет, выпивки и разговоров о покупках, они вышли из зала заседаний, и Люси, обернувшись к Мэри, с вымученной улыбкой протянула ей пачку сигарет и предложила:

— А не выпить ли нам пивка?

Они подружились мгновенно и накрепко. Дружба их основывалась на общих интересах и обоюдном чувстве юмора. Обе имели собственное дело, энергично пробивали государственные контракты и работали на нескольких адвокатов, снимая показания под присягой, выполняя рутинную работу по ведению протоколов, оформлению вызовов в суд и отбиваясь от любовных ухаживаний настырных служителей закона. Обе испытывали на себе все «прелести» своей профессии — стрессы на работе, где не полагалось расслабляться, головную боль от общения с надменными адвокатами, требовавшими во что бы то ни стало представить им судебное распоряжение в течение суток и месяцами забывавшими оплачивать выполненную работу. И все-таки Мэри и Люси отличались друг от друга, как день и ночь.

Люси нравилось очаровывать людей, с которыми она работала. Она любила привлекать к себе внимание и каждые полгода перекрашивала свои светлые волосы в новый цвет, потому что однообразие выводило ее из себя. Люси смотрела на мир прищуренным взглядом удивленного циника. Проницательность ее была остра, как стилет, да и язычок тоже. Люси была честолюбива, жестока и лжива. Она обожала находиться в центре внимания и была невероятно сладострастна.

Мэри же все еще питала слабую надежду, что люди в большинстве своем хорошие, несмотря на то, что чаще всего ей доводилось наблюдать как раз обратное. Она не стремилась ни к известности, ни к удаче, но мечтала главным образом о тихом местечке, где ей было бы комфортно и никто бы ее не замечал.

Различия в характерах подруг вполне уравновешивали их отношения. Мэри и Люси не раз засиживались поздним вечером за кружечкой пива и трепались обо всем на свете. Потом Люси, накопив немного деньжат, плюнула на работу и перебралась в Монтану, после чего связь между подругами хотя и не оборвалась, но ослабла.

Этот год выдался нелегким. Мэри скучала по подруге. Они не очень-то обременяли себя перепиской и телефонными звонками, но Мэри знала, что их дружба жива. Люси смотрела на нее все с тем же удивленным любопытством, с которым относилась к жизни во всех ее аспектах. Все, что оставалось сделать Мэри, так это выйти из машины, пожать плечами и сказать:

— День начался с плохой прически, так все и покатилось.

Взгляд, брошенный в зеркальце заднего вида, предательски говорил о том, что уныние вот-вот готово с новой силой нахлынуть на нее. Мэри помрачнела, в который раз увидев непричесанную белокурую гриву собственных волос. Кого она пытается обмануть? Вся ее жизнь — это сплошная череда дней, начавшихся с плохой прически.

Две сестры Мэри унаследовали от матери золотисто-атласные локоны, Мэри же достался спутанный клубок с темными корнями и кончиками почти платинового цвета. Приводить волосы в порядок было сущим наказанием, и потому Мэри носила стрижку, никогда не подходившую под определения «классическая» или «стильная». Она уже давно пришла к выводу, что волосы — символ ее жизни, более запутанной, чем следовало, не вписывающейся в собственную семью и никогда не питающейся иллюзиями.

— Все это ерунда, Мэрили, — заявила она сама себе. — Сейчас ты в Монтане.

Сакраменто остался лишь точкой на лежавшей рядом карте. Прошедшая там жизнь — позади. Формально Мэри находилась в отпуске: без планов, без перспектив, без мыслей о будущем, помимо желания провести недельку, а то и все три со своей старой подругой. Отпуске, во время которого следовало развеять мозги и успокоить разбитое сердце.

Мэри опустила боковое стекло и всей грудью вдохнула ворвавшийся в салон свежий холодный воздух. Ветер подхватил и растрепал волосы, грудь наполнилась пьянящим чувством свободы и предчувствием чего-то нового, а голос Мэри-Чапин Карпентер запел о том, что удача непременно придет, несмотря на все неурядицы. Теперь начинается новая жизнь. Мэри выудила из горы путеводителей и карт на соседнем сиденье пачку сигарет, но, вытряхнув одну, задумалась. Начинается новая жизнь. Усмехнувшись, Мэри швырнула сигареты в открытое окно, надавила педаль газа и принялась подпевать сильному, теплому контральто.

Горы на западе окрасились пурпуром, стоило солнцу скользнуть за их могучие спины. Небо над горами все еще сохраняло цвет пламени — дрожащего, мерцающего всполохами. На востоке открывался совершенно другой, потрясающей красоты вид: вершины гор сияли снежными шапками, их склоны, словно одеялом, покрывала густая зелень сосновых лесов. Впереди же протянулась обширная изумрудная долина. Справа от дороги, у ручья, мирно паслось небольшое стадо лосей.

Пейзаж вызвал в крови Мэри новый приток адреналина. Тень надвигавшейся депрессии улетучилась, и Мэри ощутила себя легкомысленной. Она представила, что сбрасывает с себя несчастья, как змея старую шкуру, и является в новый для нее мир голой и чистой.

Райское место! Эдем. Уголок, где можно все начать сначала.

Когда Мэри, наконец, отыскала дорогу к дому Люси по карте, которую та прислала в первом же письме, уже спустилась ночь. В письмах Люси называла свой дом «убежищем». Над головой Мэри раскинулось бездонное черное бархатное небо, усеянное таким количеством звезд, какого Мэри и представить себе не могла. Мир вдруг показался ей огромной, бесконечной, дикой пустыней, и Мэри поспешила въехать во двор небольшого ранчо, впервые задавшись вопросом, благоразумно ли она поступила, приехав без предупреждения. Окна красивого нового бревенчатого дома не светились приветливыми огнями. Двери гаража были закрыты.

Мэри выскочила из машины и потянулась, разминая затекшие руки и ноги, почувствовав при этом, до чего она устала! Последние две недели совершенно измотали ее, потому и решение о поездке она приняла как-то разом. Дорога из Сакраменто стала двадцатичетырехчасовым марафоном с короткими остановками, чтобы принять душ и перехватить буррито в забегаловке для шоферов-дальнобойщиков, и теперь физическая усталость стопудовой тяжестью навалилась на Мэри.

«И в самом деле, глупо было ехать без предупреждения», — сказала она себе, отгоняя готовые вот-вот выступить на глаза слезы и направляясь к парадной веранде. Не следовало рассчитывать на то, что Люси догадается о ее приезде. Но Мэри не смогла заставить себя предварительно позвонить. Телефонный разговор повлек бы за собой рассказ о событиях последних двух недель, а их лучше было изложить при личной встрече.

На стук в дверь никто не отозвался. Мэри проглотила подступивший к горлу комок — смесь разочарования и тревоги. Она невольно быстро окинула залитый лунным светом двор ранчо и видневшиеся за ним горы. Дом Люси стоял особняком, в отдалении от населенных мест. Мэри проехала небольшой городок Новый Эдем, а после него несколько миль пустынной местности, заметив по пути не более двух домов, да и то весьма далеко расположенных. Она снова постучала, но на этот раз не стала дожидаться ответа и тронула дверь. В нескольких письмах Люси упоминала о диких животных. Четвероногих, с огромными когтями.

— Медведи. Помнится, что-то о медведях!.. — пробормотала Мэри, и по спине у нее побежали мурашки, стоило представить, что дюжина таких зверюг с урчащими от голода животами наблюдает за ней, скрываясь в темноте. — Может, для тебя это и в порядке вещей, Люси, но мне не хотелось бы лично и близко познакомиться с одним из них, в то время как ты смылась на танцульки с каким-нибудь ковбоем.

Шагнув в дом, Мэри принялась шарить рукой по стене в поисках выключателя, потом зажмурилась от вспыхнувшего света дюжины маленьких лампочек, искусно вмонтированных в люстру из оленьих рогов. В первую минуту ей показалось, что безграничный талант Люси по обустройству домашнего очага опустился до шокирующе вульгарного уровня. Прихожая являла собой кошмарное зрелище: повсюду валялись книги, газеты, ноты, одежда.

Мэри шагнула в гостиную, занимавшую большую часть первого этажа. Мысли путались от увиденного. Дом был построен не более года назад, в традиционном для Дикого Запада стиле, но с элементами современной архитектуры. Люси наняла декоратора, чтобы связать воедино противоречивые стили домашнего интерьера. Однако, похоже, акварели с западными пейзажами вешал на стены в стельку пьяный человек. Подушки были вырваны из тяжелых кресел и разбросаны на полу. Сиденье красного кожаного дивана распорото от края до края, из порезов торчали клочья розового войлока. Осколки разбитых ламп и глиняной посуды покрывали дорогой персидский ковер. Вырванный из горшка огромный фикус был искромсан на куски, разбросанные по всему полу.

Нет, даже для Люси подобный беспорядок выходил за рамки допустимого.

Мэри почувствовала, как от страха участился пульс.

— Люси? — позвала она дрожащим голосом. Ответом ей была мертвая тишина.

Мэри осторожно направилась в кухню. Дверь холодильника была распахнута, огонек внутри горел обещанием аппетитного содержимого в его золотых недрах. Однако запах, исходивший оттуда, предполагал нечто менее приятное.

Мэри поморщилась и зажмурилась от пахнущих кислятиной испарений. Найдя на стене выключатель, она зажгла свет. Встроенная в нишу лампа осветила отвратительную массу из испортившихся продуктов и разлитого пива. Перед холодильником на мексиканском кафеле растеклось прокисшее молоко, а в нем, опрокинутый набок, размок пакет с продуктами. Мухи крошечными стервятниками облепили эту кучу мусора.

— Боже правый, Люси, — пробормотала Мэри, — что за вечеринку ты здесь устроила? И куда, черт возьми, сама подевалась?

Мэри медленно отступила назад, в гостиную, трясущимися руками выдвинула из-под широкого соснового стола единственный оставшийся в вертикальном положении стул с кожаной спинкой и бессильно рухнула на него. Закусив нижнюю губу, она уставилась в пространство сквозь пелену застилавших глаза слез. Мэри слишком часто приходилось иметь дело с криминальными расследованиями, чтобы не понять, что произошло в этом доме — его обыскивали. Мотивом могло быть ограбление, или же беспорядок явился следствием другого происшествия, еще более ужасного.

— Люси! — снова позвала Мэри, испытывая тяжесть в груди от ясного осознания того, что ответа ей не дождаться.

Сердце Мэри учащенно забилось. Ладони покрылись тонкой пленкой пота.

— Люси?

— Она мертва.

Слова двумя оглушительными выстрелами прозвучали в тишине комнаты. Мэри обернулась, и крик застрял у нее в горле. У противоположного края стола стоял мужчина: шестифутовая статуя, высеченная из гранита, в выцветших джинсах и ковбойке. Уму непостижимо, как ему удалось появиться незаметно для Мэри! Он стоял и в упор разглядывал Мэри из-под полей низко надвинутого на глаза пыльного черного стетсона. Правая рука с коротко подстриженными ногтями застыла на правом бедре в дюйме от кобуры с револьвером, из которого запросто можно было бы уложить наповал быка.

— Вы кто?

Голос у него был низкий и скрипучий.

— Кто я? — выпалила Мэри. — А кто, черт возьми, вы такой?

При этих словах мужчина, казалось, помрачнел еще больше, но Мэри в данный момент было не до изысканных речей. Краешком глаза она заметила тяжелый медный канделябр, лежавший на краю стола. Не сводя глаз с незнакомца, Мэри почти неуловимым жестом схватила увесистую ножку канделябра.

— Что вы сделали с Люси?

У мужчины дернулся подбородок.

— Ничего.

— Полагаю, вам известно, что я здесь не одна? — заявила Мэри, собрав всю отвагу, на которую была способна. — Мой муж… Бруно… осматривает двор.

— Вы приехали одна, — покосившись на Мэри, медленно произнес мужчина. — Я видел вас с холма.

Он ее видел! Он следил за Мэри. Человек с пистолетом следил за ней! Мэри крепче сжала канделябр. Она вспомнила первые слова, с которыми к ней обратился незнакомец. Она мертва. Ужас мертвой хваткой впился в горло. Люси. Он убил Люси!

С пронзительным воплем Мэри что есть сил запустила канделябром в мужчину и опрометью бросилась к двери, перескочив через искалеченный фикус. Она сосредоточила все свое внимание на входной двери, желая как можно скорее до нее добраться, но, словно в кошмарном сне, руки и ноги сковала свинцовая тяжесть.

Он схватил ее сзади: одной рукой сгреб в кулак жилет и просторную футболку, что были на Мэри, резко дернул и, обхватив другой рукой вокруг талии, притянул к себе:

— Спокойно!

Мэри впилась ногтями в мясистую ладонь и принялась молотить ногами, пытаясь попасть каблуками спортивных башмаков в голени нападавшего, что ей удавалось в двух ударах из трех.

— Черт возьми, да успокойтесь вы! — приказал мужчина, крепче сжимая Мэри. — Я не убивал ее. Это был несчастный случай.

— Скажете это в суде! — пыталась закричать Мэри, продолжая конвульсивно биться в больших руках. Мужчина же стоял непоколебимо, как скала. Ей с ним не справиться. Он победил. От этой панической мысли Мэри едва не лишилась чувств.

— Да послушайте же вы! — резко приказал мужчина, но тут же смягчил тон, вспомнив по опыту, что со страхом лучше бороться не силой. — Спокойно, — промурлыкал он низким, ровным голосом, будто уговаривал испуганную лошадь. — Теперь послушайте меня. Только успокойтесь. Я не причиню вам вреда.

Мэри повернула голову, чтобы заглянуть в глаза незнакомца. Мужчины могут говорить все, что угодно, но глаза их редко лгут. Мэри усвоила эту истину в залах заседания судов и в бесчисленных адвокатских конторах. Записывая слово в слово показания — и лживые, и правдивые, — она очень скоро научилась прочитывать правду в глазах свидетелей. Мэри встретила прямой взгляд пары глубоко посаженных глаз. Они были серы, как грозовые облака, и слегка прищурены, словно им постоянно приходилось смотреть на открытое, яркое солнце. Глаза не много говорили об этом человеке, но в их взгляде не таились ложь или угроза насилия.

Мэри слегка расслабилась и была вознаграждена за это тем, что мужчина позволил, наконец, ее ногам коснуться пола. В легкие вернулся воздух, и Мэри с жадностью стала глотать его, стараясь не использовать мужчину в качестве опоры.

От него исходил запах тяжелой работы, кожи и лошадей.

Сосредоточься на этом, Мэрили. Он пахнет, как конь.

— Так вы, наконец, успокоились? — мягко спросил он.

Пока она пыталась отдышаться, взгляд его беспрепятственно скользил по ее вздымающейся и опускающейся груди.

Незначительное движение руки — и он мог бы ощутить в ладони ее тяжесть. Пальцы непроизвольно прижались к ребрам девушки.

Он резко убрал руку и отступил на полшага, избавляя себя от соблазна.

Мэри повернулась к нему лицом, под ногами хрустнули годные теперь разве что на растопку обломки столика, сколоченного из грубых сучьев. Все еще дрожа, Мэри уперла одну руку в бок, а второй откинула с глаз массу тяжелых, густых волос и укрепила их на затылке.

— Кто вы такой? — осторожно потребовала она ответа.

— Джей Ди Рафферти. — Не спуская с Мэри глаз, он наклонился и поднял упавшую в пылу стычки на пол шляпу. — Я живу неподалеку, на холме.

— И имеете привычку шнырять по чужим домам?

— Нет, мэм. — Глаза Рафферти сузились. — Судья попросил меня присмотреть за этим хозяйством. Я видел, как вы приехали, увидел зажегшийся свет. А я не хочу, чтобы в моем присутствии здесь произошли какие-нибудь глупости.

— У меня такое впечатление, мистер Рафферти, что тут уже что-то произошло. И мне не кажутся забавными подобные «глупости».

— Дети… — пробормотал Рафферти, уставившись на разбитое кресло-качалку. Он не любил, когда портили вещи, считая это вандализмом — бездумным разрушением потраченных времени, сил, труда. — Здесь немного похозяйничали городские ребятишки. Они постоянно шастают по округе в поисках приключений на свою задницу. Они набезобразничали здесь неделю назад. Я вызвал шерифа. Приехал его помощник, все записал и оценил нанесенный ущерб.

Повинуясь привычке, Мэри подошла к помешавшему ее бегству распластанному на полу фикусу, осторожно подняла его, провела пальцами по стволу и ласково погладила увядшие листья.

— Я не расслышал вашего имени, пока вы молотили каблуками, — язвительно заметил Рафферти.

— Мэрили. Мэрили Дженнингс.

— Мэри Ли…

— Нет, Мэрили. В одно слово.

При этих словах Джей Ди нахмурился, словно не доверял людям, носящим подобное имя. Мэри сдержала улыбку. Ее матери не понравился бы Джей Ди Рафферти. Слишком уж груб! «Неотесанный», — сказала бы Абигайль. Абигайль Фолкнер Дженнингс прямо-таки распирало от претенциозности. И всем своим дочерям она дала напыщенные имена, на которых спотыкались не только малообразованные люди: Лизабет, Аннализа, Мэрили.

— Она погибла, — коротко сообщил Рафферти. — Это случилось дней десять назад…

Десять дней… Десять дней назад Мэри оплакивала человека, которого не любила, отказывалась от карьеры, которая ее не устраивала, рвала связь с семьей, в которую никогда не вписывалась. А Люси в это время умирала!..

Мэри прижала ладонь к задрожавшим губам. Как бы не веря, она покачала головой, глаза ее наполнились отчаянием и слезами. Люси не могла умереть: она была слишком ленива, слишком цинична, слишком благоразумна. Только хорошие умирают молодыми, Мэри. Она как наяву видела яркую вспышку уверенности и злого юмора в глазах подруги, произнесшей эту фразу. Господи, Люси должна была дожить до ста лет!

—…несчастный случай на охоте…

Слова Рафферти донеслись откуда-то издалека, словно из тумана. Она уставилась на него: защитные силы психики притупили остроту предмета их разговора и сосредоточили внимание Мэри на несущественных деталях. Его в меру короткие волосы были темного цвета. На высокий загорелый лоб (полоска загара четко ограничивалась линией тульи шляпы) ниспадал небольшой чубчик. Он придавал лицу Джея Ди менее грозный, более человечный вид. Незагоревшая кожа казалась нежной и уязвимой. Глупое определение для человека с шестизарядным «кольтом» на боку — уязвимый.

— Охота? — пробормотала Мэри, как будто впервые услышала это слово.

Джей Ди поджал губы; внутри у него все клокотало от нетерпения и жалости. Мэри была похожа на хрупкую китайскую фарфоровую куклу, способную разлететься на кусочки от легчайшего удара. Под ровной челкой и темными тонкими ниточками бровей, в обрамлении пышных ресниц сияли огромные голубые глаза, полные боли и растерянности.

Рафферти почему-то захотелось утешить ее, но он тут же обозвал нахлынувшее чувство глупостью и отшвырнул его прочь. Ничего он не хочет с ней иметь! Он не хотел ничего иметь и с Люси, но та завлекла его в свои сети. Джею Ди нужно было это место, но он не хотел этого. Он всей душой ненавидел Люси Макадам. И никак не мог понять, почему никто не застрелил ее еще много лет назад. Женщина, стоявшая перед Рафферти, была подругой Люси, еще одна чужачка. Чем скорее Джей Ди от нее избавится, тем лучше.

Он заставил себя забыть о слезах Мэри и решительно надел шляпу на голову — оскорбление, которого она, вероятно, никогда ему не простит.

— Люси никогда не охотилась, — задумчиво произнесла Мэри.

— Несчастный случай. Какой-то городской идиот стрельнул наугад!

Десять дней назад. Мэри казалось невозможным, что она могла прожить десять дней, не зная о смерти подруги. Застрелена. Господи! Люди едут на природу, чтобы убежать от пальбы, от вечного насилия, царящего в городах. Люси приехала в райское место только за тем, чтобы ее здесь пристрелили. Нелепость.

Мэри снова встряхнула головой, пытаясь избавиться от головокружения, но почувствовала себя еще хуже.

— Г-где она?

— Полагаю, шестью футами ниже, — дерзко бросил Рафферти. — Я не знаю.

— Но вы были ее другом…

— Нет, мэм.

Он медленно и осторожно подошел к Мэри, лицо его потемнело и напряглось.

— Мы переспали с ней, — низким голосом, резко и грубо произнес Рафферти. — Дружбой здесь и не пахло. — Он поднял руку и провел большим пальцем по щеке Мэри — от виска к уголку рта. — А как насчет тебя, Мэри Ли? — прошептал Джей Ди. — Не желаешь ли прокатить ковбоя?

Рафферти понимал, что выглядит совершенным подонком, но именно на это он и рассчитывал. Если повезет, ему удастся напугать эту девчонку и заставить навсегда убраться из здешних мест.

— Ты — сукин сын!

Совершенно потеряв голову, разъяренная Мэри со всего размаха ударила Рафферти по щеке. Он отскочил от нее и выругался; лицо его пылало болью и бешенством. Мэри запоздало сообразила, что гневить собеседника было не очень разумным шагом. Теперь он может сделать с ней все, что захочет. Никто не знал о том, что Мэри отправилась в Монтану. Он может изнасиловать ее и убить, а тело затащить куда-нибудь в горы, где никто и никогда его не найдет. Боже правый! Да ведь это же он и убил Люси! У Мэри не осталось в этом никаких сомнений. Но сделанного не воротишь. Теперь ей от него не спастись.

— Убирайся! — закричала Мэри. — Убирайся отсюда ко всем чертям!

Собрав в кулак всю свою волю, Джей Ди сдержал бешенство. Он подошел к входной двери и, опершись рукой о косяк, посмотрел на Мэри из-под широких полей черной шляпы.

— Достаточно было просто сказать: «Нет».

Он приподнял край шляпы, жестом скорее издевательским, чем вежливым. Мэри последовала за Рафферти и увидела, как он вскочил на громадную гнедую лошадь, ожидавшую его в пятне струившегося из дома янтарного света.

— На краю города есть мотель. — Устраиваясь поудобнее, Рафферти поерзал в седле. — Езжай медленно, а то еще врежешься на своей чертовой японской железяке в лося и останешься в ней, как сардина в консервной банке.

Мэри скрестила руки на груди, ежась от вечернего холодка, и бросила на него свирепый взгляд.

— Мог бы, по крайней мере, сказать, что тебе жаль, — едко заметила она.

— Нисколько, — ответил Джей Ди и направил лошадь прочь.

Мэри наблюдала, как Рафферти спускается по пологому склону. Темнота поглотила его задолго до того, как затихла барабанная дробь лошадиных копыт.

— Ублюдок!.. — пробормотала Мэри, возвращаясь в дом. Адреналин в крови уже успел выдохнуться, и Мэри почувствовала тяжелую усталость напряженного дня. Улетучились и последние следы шока, действовавшего как новокаин, не давая жалу горя впиться в душу со всей силой. Мэри постаралась сконцентрировать свои мысли на насущных задачах возвращения в город и поиска номера в гостинице, пытаясь забыть остатки ощущений, вызванных присутствием на ее теле рук Рафферти. Но ощущения упорно не желали забываться, нанося еще один неясный, мутный слой на пласты комплекса вины. Почувствовав необходимость смыть и физическую, и психологическую грязь, Мэри отправилась искать ванную, которую обнаружила на втором этаже.

Состояние ее оказалось не многим лучше других комнат дома. Крышка унитаза была разбита. Создавалось впечатление, что кто-то, поработав молотом над ванной, крушил кафельный пол, превратив его в груду камней и пыли. Краны еще работали, и Мэри, наполнив раковину холодной водой, сполоснула лицо и шею. Утершись подолом футболки, она выпрямилась и уставилась в разбитое зеркало в раме, висевшее над туалетным столиком.

Оттуда на нее смотрела смертельно бледная женщина с потемневшими от боли глазами. Мэри подумала о подруге, о том, что бы сказала Люси о сложившейся ситуации, и слезы, заблестев на ресницах, покатились по щекам.

День начался с плохой прически, так все и покатилось.

* * *

Он наблюдал за ней в оптический прицел винтовки. Он приходил сюда почти каждую ночь не потому, что рассчитывал познакомиться с блондинкой, но потому, что хотел вышвырнуть ее со своей горы. Она поселилась там — бледное видение среди темных деревьев, фантом, летящий на крыльях сов. Она охотилась за ним. И слишком многое натворила.

Ночью он никогда не спал. Смерть могла прийти за ним в любой момент. Он никак не мог остановить свои видения, а потому не спал и бодрствовал, желая, чтобы они исчезли. Изматывающее бодрствование, никогда не вознаграждавшееся.

Он увидел, как блондинка направилась через двор к маленькой машине иностранной марки, и сердце его учащенно забилось, в голове застучали десятки серебряных молоточков. Перекрестье прицела легло точно ей на грудь. Он прижался щекой к прикладу замечательной винтовки «ремингтон-700». Задержал дыхание. Сердце в ответ замедлило удары. Палец лежал на спусковом крючке.

Привидение убить невозможно. Он знал это лучше кого-либо. Он мог только молиться, чтобы оно ушло и больше не возвращалось на его гору.

Если бы только Господь его услышал…

Глава 2

— Давай, давай же, ты — заедающий рычаг, сукин сын! О-о-о!..

Мэри с раздражением и мукой уставилась на стену, у которой стояла ее кровать. Над изголовьем висела картина художника-примитивиста, изображавшая лося на фоне горного пейзажа. Картина ритмично постукивала о тонкую, точно бумага, стену в такт с движением, производимым в соседней комнате. Цифры дешевого электронного будильника на прикроватном столике показывали без четверти два.

— Трахни меня, Луанна! Трахни! Ну-у, во-още! Мэри выключила настольную лампу, но в комнате все же было достаточно светло, чтобы разглядеть каждую мелочь унылого интерьера. Безжалостно яркий свет люминесцентных фонарей, освещавших стоянку, проникал сквозь тонкие занавески, упорно не желавшие сойтись в середине окна. Антураж дополнял тускло-красный свет старого неонового указателя, приглашавшего завернуть в мотель «Райский».

Но ничто здесь даже отдаленно не походило на рай. Тень циничной улыбки тронула губы Мэри при мысли, что Луанна и ликующий Боб, возможно, считали иначе. Мэри никак не ожидала, что проведет свою первую ночь в Монтане в пункте удовлетворения плотских желаний для шоферов-дальнобойщиков.

Все было бы достаточно потешно, если бы сейчас здесь была Люси и они могли поразвлечься и распить полдюжины пива «Миллер Лайт Мэри», которое Мэрили тащила из самого Сакраменто. Но Люси не было.

Мэри поднесла банку к губам и отхлебнула глоток показавшегося выдохшимся и теплым пива. Она нашла в бардачке машины полпачки сигарет и выкурила их, одну за другой, без перерыва, отчего в горле запершило, а во рту остался стойкий вкус горечи. Дым жег полные слез глаза, которые Мэри так и не сомкнула до самого утра. Голова раскалывалась от усталости и пива, выпитого на пустой желудок.

Мэри была слишком потрясена, чтобы расплакаться перед Джеем Ди Рафферти, что оказалось к лучшему. Вряд ли она могла рассчитывать на сочувствие с его стороны. Рафферти не проявил ни малейшего сожаления по поводу смерти Люси.

— Господи!.. — бормотала Мэри, качая головой и меряя шагами расстояние от платяного шкафа до кровати. — Сейчас бы мне хотелось, чтобы рядом со мной лежал мужчина. Это прежде всего. Где ты, Бредфорд, когда я так в тебе нуждаюсь?

После двух лет «серьезных», по определению Бредфорда Инрайта, отношений он бросил Мэри и успел вступить в связь с мисс Джуниор Патнер, не удосужившись даже сообщить Мэри о ее отставке. Мисс Джуниор Патнер, по словам Бредфорда, подходила ему больше, поскольку разделяла его цели и философию.

Мэри чувствовала себя полной дурой. И как только ее угораздило связаться с адвокатом, на которого она работала! Семья Мэри принимала Бредфорда, Возможно, они и считали карьеру Мэри в качестве судебного секретаря огромным шагом назад в свете возлагаемых на нее надежд, но Бред в этом плане стал для них великолепным утешением. Они могли связывать с ним еще какую-то надежду на то, что Мэри сможет устроиться в столь привычной для них всех жизни, полной приятного снобизма.

Какой же лицемеркой она была! Сердцем Мэри знала, что никогда по-настоящему не любила Бреда. Он был прав: они совершенно по-разному смотрели на вещи, включая самих себя. Пришло время в этом признаться.

Мэри слишком долго прожила в роли человека не на своем месте. Она потратила слишком много времени на попытки вписаться в стиль жизни, вполне нормальный для ее семьи. Мэри не была ни Аннализой, ни Лизабет. Она была Мэри Неприспособленной. Она слишком долго пыталась приспособиться. Хватит!

Мэри распродала все свое секретарское оборудование, сдала в поднаем на лето свою квартиру, погрузила костюмы и гитару на заднее сиденье «хонды» и отправилась в Монтану. Она не строила никаких планов дальше лета и выбросила из головы всю заумь просвещения. Наконец она стала свободной, могла быть самой собой. Заново родилась в двадцать восемь лет.

И все же, несмотря на все свои саморазоблачения за последние две недели, она не смогла полностью вырвать из сердца жало предательства Бреда. Люси, имевшая собственные победы, поражения и отставки у бесчисленного множества мужчин, поняла бы Мэри. Сейчас Люси должна была бы сидеть в ночной рубашке на своей кровати, жевать какую-нибудь гадость собственного приготовления и честить на чем свет стоит Бреда и всех мужиков вообще, и подруги в конце концов закончили бы общим смехом до слез. Черт тебя побери, Люси.

Но негодование Мэри тут же сменилось острым чувством вины. Ей хотелось, чтобы Люси была здесь ради нее. Ну не эгоизм ли это? Мэри смогла, наконец, справиться с раненой гордостью и нервным возбуждением, найдя в себе силы успокоиться и сосредоточиться. Люси умерла. А смерть — это навсегда.

Почувствовав себя одинокой и неприкаянной, Мэри села на край кровати. Она на ощупь дотянулась до прислоненной к стулу гитары и взяла ее в руки, точно ребенка, крепко прижав инструмент к груди. Старенькая гитара была ее единственной подругой за долгие годы безнадежного одиночества. Она никогда не винила Мэри. Не устраивала судилищ. Не отрекалась. Знала все, что было у нее на сердце.

Пальцы непроизвольно тронули струны: мозолистые кончики пальцев левой руки принялись брать лады, пальцы правой руки нежно забегали по струнам, извлекая звуки, гармонировавшие с болью, теснившей душу. Чувства, подобно дерущимся медведям, боровшиеся и путавшиеся в ее сердце, просто выкристаллизовались в музыку. Сладкие, печальные аккорды, проникновенные, словно тоскующий голубиный призыв, наполнили тяжелый воздух комнаты.

Обильные слезы потекли у Мэри по щекам, но она не хотела дать им волю, не получив твердого доказательства, что ее подруга, вальсируя, не ворвется сейчас в дверь с глуповатой улыбкой на лице. Это было бы совершенно в стиле Люси, которой жизнь казалась всего лишь шуткой, сыгранной над человечеством скучными и циничными богами.

На этот раз шутка сыграна с тобой, Люси.

Мэри отставила гитару, растянулась поперек кровати и уставилась полными слез глазами в водянистые разводы на потолке. Тишина ночи звенела в ушах. Сверху на нее меланхолическим взглядом взирал нарисованный каким-то голодным художником печальный лось. Никогда еще Мэри не чувствовала себя такой одинокой.

Сны ее представляли собой жуткую смесь лиц, мест, звуков — и все это подчеркивалось низким, напряженным гудением и сумраком, зловещим ощущением падения в глубокую черную ледниковую расселину. Над Мэри неясно вырисовывались затененные широкими полями шляпы гранитные черты лица Джея Ди Рафферти. Она чувствовала его большие огрубевшие руки на своем теле. Руки эти мяли голые груди Мэри, поскольку, к величайшему своему ужасу, она забыла надеть что-либо еще, кроме стареньких боксерских трусов и спортивных ботинок.

Прятавшаяся в тени Люси похотливо хихикала, наблюдая за ними:

— Прокатись на нем, ковбойша, Он разрешит тебе сесть верхом.

Рафферти не обратил на Люси внимания. Продолжая тискать груди Мэри, он пробормотал низким, хриплым голосом:

— Черт, Луанна, в жизни не видал таких здоровенных титек.

Мэри задрожала. Ее смутило имя, которым ее назвал Рафферти. Джей Ди выхватил из висевшей на поясе кобуры револьвер и начал палитъ в воздух: Бум! Бум! Бум!

Мэри резко вскочила и увидела падающего на нее нарисованного лося. Она пронзительно закричала и вытянула руки, чтобы предотвратить удар, отшвырнув картину на пол. Звуки, которые она приняла во сне за пистолетные выстрелы, не прекращались.

Луанна и Боб снова принялись за свое. Мэри взглянула сквозь щель в шторах в окно и увидела первые бледно-розовые лучи зари, занимавшейся за снежными вершинами гор на востоке. На краю парковочной площадки гудела и мерцала рекламная вывеска мотеля «Райский». Ни одной живой души… если не считать Боба и Луанну в соседнем номере.

* * *

Мэри медленно ехала по широкой Мэйн-стрит — главной улице Нового Эдема, — неторопливо разглядывая разукрашенные фальшивые фасады кирпичных домов, бывших, возможно, очевидцами того, как сотню лет назад по этой улице гнали скот или устраивали горячие разборки со стрельбой. Дома эти сейчас смешались с магазинами, фасады которых были обиты дранкой, и разрозненными невысокими «современными» постройками, возведенными в шестидесятые годы, когда архитекторы окончательно лишились хорошего вкуса.

Новый Эдем выглядел довольно потрепанным и запыленным. Уютный. Тихий. Странная помесь убожества и гордости. Некоторые магазины были пусты и закрыты; витрины их слепо уставились на улицу. В других производился косметический внешний ремонт. Из обычных для небольших городков центров деловой активности Мэри насчитала четыре художественные галереи, три магазина рыболовных снастей и полдюжины мест, рекламирующих кофе-эспрессо.

Дорогу перед машиной Мэри пересекло трио собак, бегущих трусцой по тротуару. Псы покосились на Мэри, казалось, ничуть не сомневаясь в том, что она ради них не преминет сбросить скорость. Мэри хохотнула, наблюдая за собаками, направившимися прямиком к заведению, именовавшемуся кафе «Радуга».

Доверившись их чутью, Мэри втиснула свою маленькую «хонду» в щель в ряду громоздких, лоснящихся пикапов и заглушила мотор.

Оправдывая название заведения, фасад кафе «Радуга» украшали пять разноцветных полос. Деревянная вывеска была расписана от руки в стиле, заставившем Мэри подумать о детских каракулях, — свободная форма, наивное искусство. Вывеска обещала вкусную еду и широкий выбор блюд. В животе у Мэри заурчало.

Стоявшая на пороге кафе маленькая черноволосая официантка одной рукой придерживала открытую дверь, давая возможность чудным запахам раннего завтрака и звукам голоса Джорджа Стрейта, раздававшимся из музыкального автомата, распространяться по улице. Другой рукой, со свисавшим из нее мягким кухонным полотенцем, она упиралась в роскошное бедро. Внимание официантки занимала троица собак, усевшихся на крыльце. Они смотрели на женщину глазами, полными страдания и надежды, на что, по безошибочному собачьему инстинкту, покупались люди. Официантка притворно нахмурилась.

— Попрошайки, — проворчала она, и губы ее растянулись в улыбке.

Мэри подумалось, что этой женщине следовало бы сниматься в кино — ее артистические глаза притягивали внимание и запоминались. Согласно бирке на груди, звали женщину Нора, было ей около сорока, и каждый прожитый день выгравировался чудесными морщинками у нее на лице. Что, впрочем, нисколько не портило его настоящей земной красоты. Под дешевым макияжем угадывалось лицо человека с мягким характером, женщины, разбившей немало сердец, честно и много работавшей. Розовая с белым униформа из полиэстера сохранилась еще с семидесятых годов. Она застегивалась на пуговицы на плоской груди, спускалась на тонкую талию и плотно облегала крутые бедра.

— Должно быть, это лучший ресторан в городе? — сказала Мэри, постукивая по лацкану своего большого, не по размеру хлопчатобумажного жакета пачкой путеводителей по Монтане.

— Придется поверить, милочка, — усмехнулась официантка. — Если перед домом выстроилась череда пикапов, а на пороге сидит куча псов-попрошаек, знайте, что здесь вы получите хорошую, настоящую еду. Тут не скаредничают, а кофе всегда горячий и крепкий.

— Вы меня купили.

Нора бросила быстрый взгляд на ее коричневое в белый горошек платье, почти закрывавшее икры, на спортивные башмаки и длинные носки, но в глазах у нее не вспыхнуло неодобрения. Мэри она мгновенно понравилась.

— У вас замечательные волосы, — сказала официантка. — Это ваш естественный цвет?

— Ага, — хмыкнула Мэри.

Она вошла вслед за Норой в ресторан и проскользнула за высокую перегородку в кабинку у широкого окна, из которого открывался вид на город.

Мэри бросила книги на пластиковый столик и тут же о них забыла, стараясь впитать в себя первые впечатления от «Радуги».

Воздух в ресторане был теплый и влажный, пропитанный густыми, жирными запахами бекона и сосисок, сладким ароматом блинного сиропа. Все это смешивалось с сочным благоуханием кофе и мужских тел и было затянуто пеленой сигаретного дыма. Возраст дешевых столов и прочных красных стульев из металла и пластика исчислялся, вероятно, не одним десятком лет. Мэри подумала о том, понимает ли кто-либо из присутствующих, что подобный дизайн даже в дешевых забегаловках Северной Калифорнии считался бы апофеозом китча. Хотя, с улыбкой решила она, вряд ли подобные мысли приходят в голову кому-либо из посетителей кафе «Радуга» в Новом Эдеме, штат Монтана.

Окинув посетителей быстрым взглядом, Мэри обнаружила, что она — единственная женщина в кафе, не одетая в розовую униформу. Независимо от роста и телосложения все мужчины выглядели людьми физического труда, работающими на воздухе: обветренные, загорелые лица в морщинах, прищуренные глаза, которыми они твердо и прямо смотрели на Мэри и тут же, почти застенчиво, отводили взгляды.

Совершенно не заботясь подсчетом калорий, Мэри заказала все, что было в меню жирного и содержащего холестерин. Неделями она сидела на диете, а сегодня ей предстоял длинный день. Лучше уж встретить его на полный желудок. В ожидании заказа Мэри разглядывала видимую из окна часть города.

— Собираетесь купить землю? — поинтересовалась Нора, ставя на стол одну тарелку с горкой золотистых оладий и другую — с беконом и денверским омлетом.

— Нет, я… — Мэри решила, что в свете смерти Люси ей не стоит говорить о своем отпуске. — Скорее, это остановка на одном из жизненных перекрестков.

Официантка вздернула тонкую, выщипанную бровь и посерьезнела, выразив свое понимание утвердительным кивком:

— Кажется, мне и самой доводилось миновать несколько подобных.

Мэри отрезала дюймовый кусок бекона и отправила его в рот.

— Я приехала на время — навестить подругу, но оказалось, что это невозможно.

Нора понимающе хмыкнула:

— Мужские дела, а?

— Нет. Она… гм-м… Она умерла.

— Господи! — Темные глаза Норы широко раскрылись от удивления. Она одернула передник, словно подол юбки подхватил неожиданный порыв ветра. — Ну да… значит, дело обернулось достаточно мрачно, а?

— Да. — Мэри подцепила на вилку кусок омлета и задумчиво пожевала, обозначив минуту молчания в память Люси. — Может быть, вы ее знали? — наконец произнесла она. — Люси Макадам. Она прожила здесь около года.

При упоминании имени Люси несколько завтракавших посмотрели в сторону Мэри, но ее внимание было занято официанткой. Мэри уже считала Нору из кафе «Радуга» честным и надежным человеком, женщиной, знающей все о своем родном городе.

— Нет… — Нора сосредоточенно прищурила большие карие глаза и покачала головой, как бы пытаясь вытряхнуть из памяти что-либо связанное с названным именем. — Нет… Ах, погодите! Это не ее ли застрелили на горном хребте Рафферти?

Рафферти. Имя пронзило Мэри, словно удар тока.

— О-о, милочка, простите!.. — сочувственно проворковала Нора, с материнской заботой пожав плечо Мэри. — Я ее не знала. Компания, в которой она вращалась, появляется здесь не слишком часто.

— Какая компания?

— Вся эта чертова шатия-братия. Брайс и прочие. Вы их не знаете?

— Нет. Здесь я не встречалась с друзьями Люси. — Мэри имела о них лишь краткие и отрывочные сведения — детали, которыми Люси экстравагантно пересыпала свои немногочисленные письма и телефонные разговоры. Подробности эти были подобны ярким разноцветным драгоценным камешкам, ограненным так, чтобы сверкать и поражать. Знаменитости. Важные люди. Влиятельные лица, приехавшие в Новый Эдем — в соответствии с современной тенденцией к общению с природой. Толпа, в которую Люси погружалась ради острых ощущений, новизны, известности. Она всегда стремилась быть в центре заварухи.

— Что ж, для меня это говорит только в вашу пользу, — сухо заявила Нора. — Они большие шишки, но я не очень-то интересуюсь их отношениями. Я не дрессированная собачка, чтобы они приходили сюда и ржали надо мной. Могут взять все свои денежки и играть где-нибудь еще, что меня вполне бы устроило.

— Да брось ты, Нора, — раздался из-за перегородки за спиной у Мэри мягкий мужской голос. Повернув голову, она увидела ковбоя, который поднялся из-за стола и обнял официантку. Он был подтянут, атлетического телосложения, шелковистые темные волосы падали на высокий лоб, а небесно-голубые глаза сияли озорством.

Щеки Норы невольно вспыхнули, несмотря на то, что лицо притворно нахмурилось:

— Я говорю, что тебе лучше держать свои руки при себе, Уилл Рафферти.

Парень проигнорировал приказ, покачивая Нору из стороны в сторону — в такт мелодии, звучащей из игрового автомата. Он прижался худой щекой к ее щеке и мечтательно прикрыл глаза.

— Сейчас ты у меня увидишь небо в алмазах! — фыркнула Нора. Достав из нагрудного кармашка книжечку для записи заказов, она стукнула ею Уилла по лбу.

— Ой! — Уилл отшатнулся, изобразив на лице гримасу боли, и потер ушибленное место.

Нора бросила на него негодующий взгляд.

— Напомню тебе, Ромео, если забыл: ты женат. — Она подхватила кофейник и пошла прочь, но, пройдя три столика, обернулась, и на ее накрашенных губах появилась нахальная улыбка.

Уилл Рафферти откинул голову и довольно расхохотался:

— Нора, ты бесподобна!

— Не забывай об этом, парнишка, — протянула официантка и, покачивая бедрами, плавной походкой направилась в кухню.

Из-под опущенных ресниц Мэри изучала стоящего рядом с ней человека. Рафферти. Должно быть, родственник, да и внешне похож. Он был моложе мужчины, встреченного Мэри прошлой ночью — скорее всего одних с нею лет, — и обладал более изящным телосложением. У него была гибкая, атлетическая фигура танцора. Но самое большое отличие заключалось в том, что этот Рафферти запросто улыбался.

Уилл обратил силу своей сияющей белозубой ухмылки на Мэри, сверкнул взглядом блестящих голубых глаз, и на щеках у него появились ямочки. Поразительно привлекательная улыбка!

— Уилл Рафферти, — представился он с шутливо вычурным полупоклоном и протянул Мэри руку для приветствия. — Добро пожаловать в эдемский сад!

— Мэрили Дженнингс. А вы выступаете в роли Адама или змея? — спросила она, с легкой улыбкой пожимая протянутую руку.

— Каина. — Уилл плюхнулся на стул против Мэри и приподнял брови. — Каин-озорник.

— И ваша жена находит такое сравнение забавным?

Улыбка Уилла стала напряженной, он отвел взгляд:

— Мы разошлись.

Воздержавшись от комментариев, Мэри подцепила вилкой пористый кусочек блина.

— Так вы были подружкой Люси, да?

— Мы водили компанию, когда она жила в Сакраменто. А вы ее знали?

— Да, мэм, — Уилл стащил ломтик бекона с тарелки у Мэри и откусил кусок; взгляд его светящихся неоновым светом глаз снова сошелся со взглядом Мэри. — Это, доложу вам, была штучка!

Уилл не стал уточнять какая. Мэри подумала, был ли Джей Ди единственным Рафферти, познавшим Люси в библейском смысле этого слова. К слову сказать, отношение Люси к сексу вообще, на взгляд Мэри, было чересчур свободным. Люси называла подругу ханжой. Но это было не так; просто Мэри не нравилась идея заводить картотеку, пополняемую именами любовников.

— Нора сказала, что Люси была… Что инцидент произошел в каком-то месте, называемом горным хребтом Рафферти, — сказала она. — Вы не из тех Рафферти?

— Из тех самых. — Уилл стащил треугольный тост с края тарелки с недоеденным омлетом. — Вы всегда так много едите?

— А вы всегда таскаете еду с тарелок у незнакомых людей?

— Только когда я голоден, — усмехнулся Уилл и потянулся к очередному ломтику бекона. Мэри ударила его вилкой по руке. — «Старз-энд-Барз» [1] находится на холме, неподалеку от владений Люси. Это земли Рафферти.

Большая часть хребта принадлежит нам. Часть земли — Бюро по управлению землями, часть — лесничеству…

— В таком случае вы, должно быть, родственник Джея Ди Рафферти?

— Ага. Именно так мне всегда и говорила мамочка, — сказал Уилл с дьявольской усмешкой. — Он мой старший брат. Хотя, по правде говоря, у меня никогда не было братьев. Похоже, вы повстречались со святым Иоанном, а?

Мэри убрала прядь непослушных волос за ухо и допила вторую чашку кофе. Нора выскочила из-за перегородки и, сверкнув на Уилла взглядом, снова наполнила чашку Мэри. Рафферти послал ей воздушный поцелуй и довольно засмеялся, когда Нора округлила глаза.

— Он до смерти напугал меня, без всяких предисловий сообщив, что моя подруга погибла, и ясно дал понять, что ни капельки не сожалеет о случившемся.

— Ага. — Уилл откинулся на стуле, вытянул перед собой руки и передернул плечами. — Это Джей Ди. В нашей семье он самый тактичный.

— Он может преподать конкретный урок.

Звуки этого голоса отозвались в ушах Мэри чудовищными раскатами грома. Сердце, подобно камню в болоте, утонуло в трясине обильного завтрака, как только Джей Ди Рафферти появился из-за перегородки. Он встал у столика, не удостаивая Мэри взглядом, и неторопливо поправил на голове бледно-серую шляпу, не спуская пристального взгляда с брата.

— Ты закончил трепаться? — спокойно спросил Джей Ди, и его низкий голос вызвал диссонирующую вибрацию у Мэри в груди. — У нас есть работа.

— Вот за что я люблю тебя, братец, — выходя из-за перегородки, заявил Уилл самым язвительным тоном, на который был способен. — Ты у нас величайший забавник.

— Забавник? — Уголок рта Джея Ди насмешливо изогнулся. — Это еще почему?

Атмосфера вокруг братьев неожиданно наэлектризовалась до того, что казалось, волосы встанут дыбом. Уилл первым отвел взгляд и молча повернулся к выходу.

Джей Ди повернулся к Мэри: серый лед в его глазах сменился блеском расплавленного олова, как только взгляд Рафферти упал на нижнюю губу Мэри.

Она поборола в себе желание пошевелиться на стуле. Это было все, что она могла сделать, чтобы избежать искушения прикрыть рот рукой.

Рафферти поймал ее взгляд и по-мужски надменно улыбнулся.

— Тебе вовсе не обязательно любить меня, Мэри Ли, — промурлыкал он.

Значение его слов было кристально ясно. Мэри смотрела на Рафферти и желала лишь одного: чтобы они оказались в не столь людном месте и она могла бы свободно высказать все, что думает об этом мужлане. И все же она не могла дать Джею Ди уйти безнаказанно. Мэри бросила на ковбоя полный отвращения взгляд и произнесла одними губами:

— Пошел ты…

Рафферти наклонился ближе, в упор глядя на Мэри, взялся ручищами за лацканы ее жакета и свел их на груди.

— Лучше застегнись, милочка. Я чувствую, что грядет похолодание.

Мэри резко отбросила его руки.

— Это называется отвали! — процедила она сквозь зубы. — Подыщи себе здесь учительницу из местной школы.

Джей Ди отступил, усмехнувшись ее дерзости, и слегка прикоснулся к полям шляпы, уступая этот раунд, но не победу в войне:

— Мисс Дженнингс.

Мэри не ответила. Она чувствовала обиду и бешенство. Уилл Рафферти раздразнил ее и подбил на стычку со своим братцем. А Джей Ди… Мэри решила, что он заслуживает звания задницы.

В кабинке с тряпкой в руке появилась Нора. Наклонившись над столом, она смахнула крошки, оставленные Уиллом.

— Эти Рафферти какое угодно девичье сердце прикуют, — констатировала она. — С мужиками они этого не делают.

— Да уж, — согласилась Мэри, мрачно наблюдая за проходившим мимо витрины Джеем Ди Рафферти. Он влез в разбитый серо-голубой «форд»-пикап с надписью «Старз-энд-Барз» на борту. — Кажется, каменный век испортил их характер.

Глава 3

— Это же была шутка! Ты что, обиделся?

Джей Ди не произнес ни слова, забираясь в кабину видавшего виды «форда» и осторожно запуская двигатель. У старины грузовичка за плечами осталось сто пятьдесят три тысячи нелегких миль. И к ним предстояло добавить еще несколько сотен. Лишних денег на покупку нового пикапа не было. Деньги, которые в этом году не проиграл Уилл и которые не ушли в астрономические суммы налогов на собственность, следовало держать наготове, поскольку хлынувшая в Эдемскую долину городская элита в любую минуту могла приступить к боевым действиям.

Строить и укреплять линию обороны. Осадное положение. Война, иначе не скажешь. И в этой войне мисс Мэри Ли Дженнингс решительно находилась по ту сторону демаркационной линии.

— Она подружка Люси Макадам, — твердо произнес он, выговаривая имя «Макадам» почти как «макака». Она и была такой же колючей и дикой. Даже в постели огрызалась.

— Ну и что с того?

Выглянувшее из-за облаков солнце резануло ярким светом глаза Уилла, заставив с новой силой почувствовать похмелье, с которым он с утра боролся неимоверным количеством кофеина и обильной едой. Уилл достал из нагрудного кармана рубашки зеркальные солнцезащитные очки и водрузил их на переносицу.

— А то, что она — одна из них.

— Господи! Она приехала навестить подругу, которая оказалась покойницей. Будь к ней снисходительнее.

— С какой стати? Только потому, что она хорошенькая? Потому, что женщина? — В усмешке Джея Ди читалось полное отвращение. — Могу поклясться, что всякая тварь, которая носит лифчик, может запросто обвести тебя вокруг пальца, а ты будешь только улыбаться как придурок.

Уилл бросил на брата острый взгляд из-под очков.

— А может, ты решил оставить ее для себя? А, Джей Ди? — Уилл хохотнул и поморщился от боли, иглами пронзившей мозги. — Вот оно что! Ха! Но она, кажется, не твой тип. Скорее мой. Потому как почти любой тип — мой.

Джей Ди грозно покосился на него, притормаживая у единственного в городе светофора.

— Ты бы лучше занимался делом и держал ширинку застегнутой. Ты женат, парень.

В словах звучали и укор, и напоминание. Уилл и сам прекрасно знал, что женат. И знание это удавкой висело на шее. Обряда бракосочетания он совершенно не помнил. Даже поездка в Рено вспоминалась как в тумане — она была лишь частью вечеринки, приведшей к таким последствиям. Что Уилл помнил с абсолютной ясностью — оттуда он вернулся с женой. Прошел уже почти год, но мысль об этом все еще до смерти путала его. Жена. Тюрьма. Уилл не знал, да и не хотел знать, что такое семейная жизнь, не был к ней готов. В горле у него поднялся горький ком вины и жалости к себе. В нежном, уязвимом уголке его сердца проскользнула мысль о том, как там Саманта без него поживает.

— Черт! — выругался он вполголоса. Уилл откинулся на сиденье, сорвал висевшую позади него на крючке для ружья старую бейсбольную кепку Монтанского университета и натянул козырек до самой дужки очков. Точно замаскировался. Господи, как будто Джей Ди не мог разгадать подобную уловку в две секунды. Джей Ди видел брата насквозь. Уилл подумал, сколько времени понадобится Джею Ди, чтобы выяснить насчет шести с половиной тысяч долларов, проигранных прошлой ночью в покер в «Маленьком чистилище»? Уилл рассчитывал, что жить ему, вероятно, осталось день — от силы полтора.

Выезжая из города в зеленую бархатистую пригородную долину, Джей Ди уголком глаза следил за братом. Сводным братом, если быть точным, хотя Джей Ди никогда не употреблял это определение.. Единственный ребенок Тома Рафферти от второго брака, Уилл был четырьмя годами младше Джея Ди. И в свои двадцать восемь вел себя как семнадцатилетний мальчишка. Шутник, обаяшка — новое поколение суровых Рафферти. Уилл самым естественным образом презирал всякую ответственность, что шло в полный разрез с понятиями Джея Ди. Но Уилл был настоящим сыном своей маменьки, а Джей Ди никогда всерьез не задумывался о Сондре. Она баловала Уилла и все спускала ему с рук в ответ на безусловную любовь и слепое всепрощение, а у Джея Ди никогда не возникало желания проявлять подобные чувства к мачехе.

Он видел Сондру такой, какой она была раньше: испорченная городская девчонка, возмечтавшая полюбить ковбоя, но очень быстро распрощавшаяся с этой любовью, столкнувшись с реальностью жизни на ранчо. И свое разочарование она принялась вымещать на муже, наказывая Тома Рафферти за собственные неудачи и страдания, а заодно не щадя и его старшего сына за то, что тот видел, как меркнет ее золотой когда-то фасад. Уилл был слишком мал, чтобы чувствовать разницу. Джей Ди никогда не был таким наивным.

Рафферти прожили на ранчо «Старз-энд-Барз» более века. С самого рождения Джей Ди гордился этим наследством и был готов драться за его сохранение до последнего дыхания. Как у фермера, у него было несколько врагов: капризная погода, капризный рынок и тупоголовые власти. Но в чем он был убежден непререкаемо, так это в том, что не было большей угрозы для его мира, чем чужаки, скупающие Монтану.

Они платили немыслимые деньги за землю, которую не собирались обрабатывать, и сводили на нет ценность собственности, превращая в пыль замечательное производство. Половина фермеров в окрестностях Нового Эдема вынуждены были продать свои ранчо, потому что не могли противостоять людям, желавшим иметь свой собственный райский уголок, совершенно не беспокоясь о том, что станется с несчастными, жизнь которых они растаптывали. Люди, совершенно не уважающие традиции и честных работяг. Чужаки.

Люси Макадам была одной из этих чужаков. Эта стервятница купила себе участок как раз на границе земель Рафферти. И Мэри Ли Дженнингс была из той же породы. Одни неприятности. Джей Ди сразу же настроил себя на неприязнь к ней.

Она считает его тупицей.

Тебе вовсе не обязательно любить меня, Мэри Ли.

Люси полагала, что самые сильные эмоции можно испытать, только предаваясь безумному сексу, — жизненная позиция, которую Джей Ди более чем счастливо разделял. Будь у него шанс, он затащил бы Мэри Ли Дженнингс в постель, но будь он проклят, если эта бабенка ему понравится. Даром не нужна. Она — чужачка.

* * *

— Вы ведь не местная, а?

Шериф Ден Куин пытался говорить бесстрастно, но брови его предательски слегка приподнялись, как только он взглянул на Мэрили Дженнингс. В ней было слишком много противоречивого: поношенный хлопчатобумажный жакет — на два размера больше, шелковое платье, спортивные ботинки и длинные носки. В ушах у нее болтались тонкие металлические треугольники, хаотично усеянные кусочками разноцветного стекла. Волосы девушки были подобны спутанным колосьям пшеницы с почти черными корнями, а локоны связаны веревочкой и убраны за уши.

— Нет, я из Калифорнии.

Шериф хмыкнул, что означало: он и так это видит. Куин старался держаться вежливо. В последнее время ему приходилось иметь немало дел с чужаками. И частью его работы была дипломатичность. Говорить с некоторыми из этих важных шишек порой было труднее, чем угодить собственной теще. Глядя на Мэрили Дженнингс, Куин немного волновался оттого, что она могла оказаться какой-нибудь знаменитостью, а он ее не узнал. Мэрили спокойно могла сойти за звездочку с Эм-ти-ви.

— Чем могу быть вам полезен, мисс Дженнингс?

— Люси Макадам была моей подругой, — сказала Мэри, всматриваясь в морщинистое лицо шерифа.

Возможно, он был боксером или же лошадь ударила его копытом в лицо. Нос Куина был сильно свернут на сторону, множество мелких шрамов залегло над верхней губой и в уголке правого глаза. Красная полоса другого шрама диагональю пересекала левую скулу. От уродства Куина спасала пара добрых, теплых зеленых глаз и ясная, кривоватая мальчишеская улыбка.

— Убийство на охоте, — услышав знакомое имя, кивнул Куин. — Кому-то удалось с вами связаться? Мы пытались дозвониться до вас, как только это случилось. Ваше имя и номер телефона мы нашли в ее записной книжке.

Они пытались дозвониться, а Мэри тем временем отключила телефон, пытаясь как можно скорее избавиться от своей жизни в Сакраменто ради чего-либо более стоящего. Мэри потерла глаза рукой. Плечи ее мгновенно поникли, как только на них обрушилось неясное чувство вины.

— Нет, — тихо произнесла она. — Я узнала о Люси, только когда приехала сюда.

Куин изобразил на лице сочувствие:

— Прошу прощения. Должно быть, это сильно вас потрясло.

— Да.

В комнате одновременно зазвонили два телефона. И тут же в дверь с шумом ввалился здоровенный детина с лицом красным, точно кусок свежей говядины, и зловещими татуировками на руках от плеч до самых запястий. Одет он был как типичный байкер: ляжки обтянуты джинсами, черный кожаный жилет на голое тело, что позволяло лицезреть грудь и бочкообразный живот, густо покрытые черными вьющимися волосами. Сжатые в кулаки руки были заломлены назад, и в спину его толкал следовавший за ним раскрасневшийся, злой полицейский.

Оба с разгону врезались в стол, опрокинув чашку с кофе на стопку отчетов и заставив сидевшего за столом полицейского ошарашенно отшатнуться. Воздух наполнился отборнейшими ругательствами, сыпавшимися из трех источников одновременно. При виде продолжающейся борьбы Куин помрачнел и схватил Мэри за руку, изготовясь немедленно вырвать ее из опасной близости к месту сражения. Но с помощью двух подоспевших полицейских байкер был наконец водворен на стул, и напряжение начало спадать.

Обрадовавшись тому, что худшее позади, Куин обратился к Мэри:

— Пройдемте в мой кабинет.

Покровительственно держа Мэри за руку, шериф провел ее в кубическую комнату, одна из стен которой была стеклянной, что давало возможность наблюдать за происходящим в участке, и закрыл за собой дверь. Мэри села на квадратный черный пластиковый стул, сделанный никак не для комфорта, а уж тем более не из любви к эстетике, и окинула взглядом белые стены, увешанные дипломами, наградными удостоверениями и фотографиями в рамках с сюжетами из состязаний родео. На одной из них Куин прижимал громадного бычищу рогами к земле. Фото объясняло многое.

— Мы не смогли найти никого из родственников, — продолжил шериф начатый разговор, словно тот и не прерывался.

— У Люси не было семьи. Она выросла в приемных домах.

Сообщение, казалось, вызвало у Куина сочувствие, но он не стал развивать тему.

— Что ж, дело закрыто, если это может вас хоть чем-то утешить. Все было тщательно расследовано и проверено. Она отправилась верхом в горы. Ее по ошибке приняли за лося, и так вот все получилось.

— Прошу прощения. Я не очень-то в этом разбираюсь, но мне кажется, большинство охотничьих сезонов начинается осенью. А сейчас июнь.

Куин кивнул — внимание его отвлеклось на сцену за стеклянной стеной, где помощник шерифа зачитывал байкеру его гражданские права.

— Парень гостил у Эвана Брайса. Имение Брайса — большая его часть — лежит к северу от земель Рафферти и к северо-востоку от имения мисс Макадам. Брайс разводит собственный скот — лосей, бизонов, — так что его животные рассматриваются как продукция животноводства. Ограничения охотничьего сезона на такой скот не распространяются. Брайс позволяет своим гостям время от времени взять несколько голов в качестве спортивного трофея.

— И на этот раз трофеем стала человеческая жизнь! — жестко добавила Мэри.

Куин покосился на нее и слегка пожал могучими плечами:

— Время от времени такое случается. И, я предполагаю, будет случаться все чаще и чаще — по мере роста туризма и появления на здешних землях новых владельцев из больших городов. Большинство этих людей понятия не имеют, как обращаться с огнестрельным оружием.

Парень, что застрелил вашу подругу? Да он ни ухом ни рылом не смыслит в охоте. Он и не знал, что попал в Люси. Он ее даже не видел. Прошло два дня, прежде чем тело обнаружили.

— А кто это был? — спросила оцепеневшая Мэри, желая узнать имя, представить себе человека, повинного в смерти ее подруги.

— Доктор Графтон Шеффилд. — Куин повернулся на стуле к огромному черному шкафу с папками, — Доверительно сообщаю вам это имя, — пробормотал он, перебирая папки толстыми пальцами. Наконец Куин извлек одну из папок и проверил ее содержимое. — Пластический хирург из Беверли-Хиллз. Когда до него дошла молва о случившемся, он приехал и признался, что охотился в тех местах. Страшно переживал. На суде все время плакал. Во всем содействовал следствию.

— Можно посмотреть результаты баллистической экспертизы?

Брови Куина поползли вверх.

— Шериф, я шесть лет проработала судебным секретарем, — пояснила Мэри, — и достаточно поднаторела в таких делах.

Потирая уголок рта кончиком пальца с обгрызенным ногтем, Куин изучающе смотрел на Мэри. Наконец он кивнул, вынул из папки тонкую пачку машинописных листов и протянул их через стол. Мэри пробежала взглядом предварительный отчет.

— От убившей Люси пули ничего не осталось, — сказал Куин. — Она прошла навылет и ударилась в камень. Так что мы не могли провести баллистическую экспертизу. В том месте повсюду валялись гильзы от семимиллиметрового «ремингтона», которыми пользовался Шеффилд. Он признался, что был в том районе, не зная, что выехал за пределы земель Брайса. Признал свою вину без споров.

— Вы хотите сказать, что дело уже закрыто? — ошеломленно спросила Мэри. — Разве это возможно?

— В здешних местах колеса машины правосудия крутятся довольно быстро, — пожал плечами Куин. — И не следует сбрасывать со счетов, что Шеффилд — приятель Брайса. А Брайс пользуется здесь немалым весом.

— Так, значит, Шеффилд сейчас в тюрьме? — с надеждой спросила Мэри, заранее зная, какой ответ она получит. Пластические хирурги из Беверли-Хиллз не садятся в тюрьму за несчастные случаи, собственную вину в совершении которых они готовы признать.

— Нет, мэм. — Внимание Куина снова привлекло происходящее в приемной участка. Байкер вскочил на ноги, волоча за собой прикованный к его запястьям стул.

Куин стал медленно подниматься. — Он признан виновным в неосторожном обращении с оружием. Год условно и тысяча долларов штрафа. Прошу прощения, мэм! Шериф выскочил за дверь и бросился в возникшую свалку. Какое-то время она изумленно наблюдала развернувшуюся за стеклянной стеной сцену: Куин с помощниками и волосатый мамонт носились по комнате. Потом взгляд Мэри упал на папку, лежавшую на коленях.

Она взглянула на заметки, сделанные полицейским, начавшим следствие, потом — на комментарии Куина. Отчет коронера [2] был поразительно кратким: Причина смерти: огнестрельное ранение. Имелись скудные заметки о входном и выходном отверстии раны, ушибах и царапинах. Сломанный нос, рваные раны на лице, вызванные, возможно, падением… с лошади. Казалось страшно унизительным, что уход человека из жизни может быть сведен всего к двум словам. Огнестрельное ранение.

Битва в соседней комнате разгоралась: байкер прикованным к нему стулом сметал со столов чашки, кофейники, мониторы компьютеров. Как хорошо, что Куин умеет усмирять чудовищных громадных волосатых животных!

На столе лежала папка, содержащая важные сведения о смерти Люси, в которые Куин не собирался посвящать Мэри. Она прикусила губу и мгновение боролась с собственной совестью. Материалы, что были у нее в руках, казались такими скудными… Ее подруга погибла…

За дверью раздался рев, подобный вою разъяренного лося. Люди повалились на пол в невообразимом клубке сплетающихся рук и ног. Стремительно сорвавшись со стула, Мэри обогнула стол и распахнула коленкоровую папку. Сердце у нее остановилось, потом скакнуло куда-то под горло, а вслед за сердцем туда устремился и только что с таким смаком поглощенный завтрак.

Единственными материалами, остававшимися в папке, были снимки, сделанные следственным фотографом. Тело Люси. Безжизненное. Уродливое. Люси пролежала на краю того луга два дня. Труп совершенно не походил на жизнерадостную женщину, которую знала Мэри. Яркие белые волосы превратились в грязный, спутанный комок. Ногти, всегда изящно отточенные, с безупречным маникюром, грязны и сломаны. Черты лица стали неузнаваемы, тело потеряло форму, словно сдувшийся воздушный шар. Пуля попала Люси в спину и вышла через грудь, оставив огромное зияющее отверстие.

На ресницах Мэри заблестели слезы. По телу пробежали мурашки. Дрожа, она бросила отчеты поверх фотографий и опрометью кинулась вон из кабинета, борясь с тошнотой и желая лишь одного — глотнуть свежего воздуха. Байкера уже успели водворить в зарешеченную камеру. Отряхивавший брюки от пыли Куин исподлобья взглянул на выскочившую в приемную Мэри. Она провела по глазам тыльной стороной ладони, в тщетной попытке стереть следы слез, и полной грудью вдохнула спертый воздух. Желудок тут же крутанулся, словно пойманный на блесну лосось.

— Я… я… благодарю вас за помощь, шериф Куин, — запинаясь пробормотала она. — Я… мне нужно идти.

Сочувствие, светившееся во взгляде Куина, почти обезоружило Мэри.

— Мне очень жаль вашу подругу, мисс Дженнингс.

В глазах Мэри снова замелькали только что увиденные снимки. Желчь вскипела с новой силой. Но Мэри сумела заставить себя кивнуть.

— Я… мне нужно идти…

— Обязательно повидайтесь с Миллером Дагтерпонтом, — бросил ей вслед Куин.

Имя влетело в одно ухо и тут же вылетело в другое. В тот момент единственным местом, где Мэри жаждала задержаться, был дамский туалет, расположенный в конце коридора. И все же, уже открыв тяжелую дверь приемной, она остановилась как вкопанная, вспомнив вопрос, который забыла задать. Держась одной рукой за ручку, чтобы сохранять равновесие, Мэри оглянулась на Куина:

— А кто нашел тело?

— Это был Дел, — кивнул Куин. — Дел Рафферти.

Глава 4

Во времена магнатов-скотопромышленников «Загадочный лось» пользовался репутацией наилучшего салуна, гостиницы и публичного дома во всей округе. Но свое название это заведение получило не в те дни. Тогда оно называлось «Золотой орел», что объяснялось множеством чудеснейших птиц, на которых охотились в горах вокруг Нового Эдема, и вычурной репликой, брошенной на торжественной и пышной церемонии открытия гостиницы ее первым владельцем — Джеем Гулдом.

Мадам Бель Боша весьма успешно обустроила перешедшую в ее владение гостиницу благодаря тому, что была на короткой ноге с самыми богатыми медными магнатами и скотопромышленниками, подглядывая в замочные скважины за тем, как эти самые джентльмены вершили свои дела и обделывали делишки. Мадам Бель знала всех великих мужей того времени и крайне удачно действовала на скотоводческом рынке. Несмотря на тягу к странствиям, она до конца жизни называла Новый Эдем своим домом, поскольку любила эту землю, горы, сердечный, трудолюбивый, богобоязненный, в большинстве своем честный народ, пустивший здесь корни.

При расширении гостиницы с затратами не считалась. Все номера были пышными и просторными. Канделябры, украшавшие главный салон, доставлялись поездом из самого Нью-Йорка. Висевшее за баром двадцатифутовое зеркало в золоченой раме прибыло из одного европейского замка — любезный знак внимания какого-то графа, обожавшего мадам Бель. Монтана никогда еще не видела ничего более экстравагантного, чем «Стол и бордель мадам Бель», как некоторые за глаза называли гостиницу.

Как это ни печально, но популярность мадам Бель угасла вместе с ее красотой, а удача отвернулась от нее, обернувшись разорительными инвестициями и неверными любовниками. Закатилась и звезда «Золотого орла». Новый Эдем располагался слишком далеко от проторенных путей, и заезжали в него только уж самые любопытные визитеры. Гостиница пришла в упадок. Мадам Бель разбилась насмерть, провалившись на первый этаж с прогнившей галереи второго. Так закончился полет «Золотого орла». Мэри прочитала эту грустную историю, каллиграфически написанную от руки и вывешенную в рамочке на веранде реконструированной гостиницы. Но детали повествования не оставили в ее голове ни малейшего следа. Мэри даже не могла припомнить, каким образом очутилась у дверей «Загадочного лося».

Покинув офис шерифа, она долго без всякой цели бродила по улицам, пытаясь выбросить из памяти ужасные сцены: тело Люси, снятое на расстоянии, тело Люси, снятое ближе, входное отверстие пули, выходное отверстие… Голова у нее раскалывалась от попыток избавиться от ужасных видений крови, смерти, тления. Она прошла по западной стороне главной улицы до самого мотеля «Райский», потом пересекла дорогу и вернулась по восточной стороне, совершенно не реагируя на взгляды и голоса людей вокруг.

Контрасты города постепенно проникали в ее сознание: старые пикапы, выпущенные, наверное, еще во времена существования телег, соседствовали со сверкающими новенькими автомобилями, которые стоили, должно быть, гораздо больше, чем дома большинства жителей Нового Эдема; забитые досками обанкротившиеся магазины чередовались с витринами, демонстрирующими экстравагантные серебряные украшения ручной работы, ковбойские сапоги из акульей кожи; краснолицые ковбои и фермеры бродили по городу вперемежку с людьми, лица которых, несомненно, могли бы стать украшением обложки журнала «Пипл». Весь этот калейдоскоп представлялся скорее сновидением, нежели реальной жизнью.

Мэри бродила не один час, не обращая внимания на окружающих, не замечая любопытных и задумчивых взглядов, устремленных на нее местными обитателями, полностью погруженная в размышления о смерти, судьбе, правосудии, несправедливости, случайном стечении обстоятельств, Рафферти.

Ей хотелось присесть в каком-нибудь тихом и темном местечке, выпить, чтобы успокоить распалившиеся на грани истерики чувства, выкурить сигарету и отвлечься, сосредоточившись на чем-нибудь обыденном.

Обе створки парадной двери «Лося» распахнулись, и на пороге возникла высокая, красивая женщина в хлопчатобумажной блузе и дорогих замшевых туфлях. Вздернув волевой подбородок, женщина уставилась на Мэри поверх сидевших у нее на носу больших солнцезащитных очков в сине-фиолетовой оправе.

Мэри, бормоча извинения, попыталась было уступить женщине дорогу, но та сильными руками обняла ее за плечи и пристально посмотрела прямо в глаза.

— Господи, девочка! — драматически воскликнула дама с совершенно серьезным выражением лица. — У тебя сильно повреждена аура!

От неожиданности Мэри открыла рот, не издав ни звука. Женщина извлекла из кармана блузы небольшой, тщательно отполированный черный камешек, вложила его в ладонь Мэри и крепко стиснула ее пальцы в кулак.

— Вот. Это поможет.

Не говоря более ни слова, стуча каблуками по деревянным ступенькам, она направилась к парковочной площадке на южной стороне здания. Растерянная Мэри уставилась ей вслед и очнулась, лишь когда струя воздуха принесла с собой ароматы свежего хлеба и пахучих приправ. Ноздри у Мэри расширились, точно у собаки-ищейки, почуявшей добычу. Еда. В еде всегда есть смысл. Взбодрившись, Мэри отправилась на поиски.

Бар «Загадочного лося» был великолепен. Новые владельцы гостиницы не стали воссоздавать былые пышность и богатство, а придали интерьеру деревенский шик. Грубо оштукатуренные белые стены и тяжелые резные конструкции из красного дерева. Громадная копия люстры из оленьих рогов, виденной Мэри в доме Люси, свисала на мощных цепях, укрепленных в толстых, потемневших от времени деревянных балках под высоким потолком. Дальняя стена представляла собой множество высоких решетчатых окон и дверь, выводившую на просторную террасу с открывавшимся с нее волшебным видом на вздымавшиеся на востоке громады гор. В центре южной стены находился грандиозный, выложенный валунами камин, над которым висела огромная голова горного лося. Лось смотрел на расположенный напротив любовно ухоженный бар, мерцающий в мягком полуденном освещении богатой патиной веков. За баром все еще висело зеркало мадам Бель в роскошной оправе.

В разгар полудня в баре было полно посетителей. Направляясь к столику у камина, Мэри перехватила несколько любопытствующих взглядов, после чего с удовольствием уселась в широкое, уютное кресло. Положив камень на стол, она отрешенно уставилась на него.

— Позвольте вам заметить, что выглядите вы совершенно удрученной.

Изысканно правильный английский заставил Мэри поднять голову.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что вы выглядите совершенно расстроенной. — Мягкая улыбка тронула губы незнакомца. На вид ему можно было дать около сорока: привлекательная внешность, волнистые каштановые волосы, нос картошкой и добрый свет в глазах. Худые щеки уже успела оттенить полуденная щетина, но она нисколько не портила общего впечатления стиля и класса, которые подчеркивали безупречно сидевшая рубашка цвета слоновой кости и кофейно-коричневые брюки. Он наклонился над столом и положил рядом с камнем Мэри салфетку для коктейля. — Что-нибудь случилось?

— Ну, для начала у меня сильно повреждена аура.

— Ах, вы повстречались с М. Е.! — Поймав непонимающий взгляд Мэри, мужчина пояснил: — М. Е. Фралик — дама, знающая, что к чему на бродвейской сцене, и владелица магазина «Новый век».

Имя прозвучало мягким колокольчиком, но он не смог заглушить звон, стучавший в висках Мэри.

— Не хотите ли капуччино? — предложил незнакомец.

— Я подумывала, скорее, о рюмочке чего-либо покрепче и большой тарелке чего-нибудь съедобного.

— Женщина моего сердца. Между прочим, меня зовут Эндрю ван Делен. В настоящий момент исполняю роль официанта: я — один из счастливых владельцев «Загадочного лося».

— Мэрили Дженнингс. — Она попыталась изобразить улыбку.

Эндрю слегка выпрямился и мгновение смотрел на Мэри, нахмурив брови. Хмыкнув, он постучал указательным пальцем по надувшимся губам.

— Мэрили… Мэрили Дженнингс? — Тут он просиял, как новенькая лампочка: — О Боже мой, вы — подруга Люси!

На другом конце зала, за стойкой бара, Саманта Рафферти нагружала поднос бутылками импортного пива и прохладительных напитков. Бармен бросил на Саманту острый взгляд, отчего в уголках ее глаз моментально собрались слезы. И вовсе не потому, что она чертыхнулась по поводу напитков. На уме у Саманты были вещи поважнее. Это была просто работа, которую Саманта выполняла скрепя сердце. Но так ли уж это все было важно, когда вся ее жизнь была одной большой, запутанной мешаниной?

Если бы у нее вчера хватило ума пойти с работы прямо домой. Так нет же! На своем древнем, потрепанном «форде» Саманта несколько раз проехала мимо «Проклятых и забытых», пока не увидела, как из дверей салуна вывалился Уилл в обнимочку с полногрудой блондинкой.

Слезы с новой силой полились из глаз Саманты, делая окружающий мир неясным и расплывчатым. Она стиснула зубы и задержала дыхание, расставляя напитки на длинном столе, не обращая внимания на соответствие заказу. На что им всем жаловаться? Они богаты, знамениты, им не надо рыскать посреди ночи на пятнадцатилетней развалюхе-машине по городу в поисках загулявшего мужа.

Черт бы тебя побрал, Уилл!

Черт бы побрал меня за то, что я люблю тебя!

В глазах у Саманты все смешалось в бесформенные разноцветные пятна. Наклонившись, чтобы выставить на стол последний заказ, она не рассчитала расстояние и слишком рано выпустила из руки высокий бокал с пивом. Бокал звонко стукнулся об стол, и пиво, точно вода, прорвавшая плотину, хлынуло на скатерть, заливая все вокруг. Женщины за столом вскрикнули. Мужчина, которому предназначался бокал, вскочил со стула, как только пиво дотекло до края стола. Саманта, разинув рот, с ужасом наблюдала вызванные ею переполох и смятение, казавшиеся столь символичным выражением всей ее жизни, и, в конце концов, разрыдалась.

— Нет, милочка, не надо, не плачь! — Эван Брайс по-отечески ласково положил руку на плечо Саманты. — Все произошло случайно. Никто не пострадал.

Помертвевшая от страха Саманта закрыла ладонями лицо и пробормотала:

— Простите, мистер Брайс! Я… мне очень жаль! Брайс обнял Саманту и ободряюще слегка прижал к себе.

— Эй! — воскликнул он голосом, полным юмора. — У меня были прекрасные молодые женщины, которые проделывали со мной вещи, гораздо более ужасные!

Сидевшая за столом компания снисходительно рассмеялась. Саманта готова была провалиться сквозь пол. В среде новой элиты Нового Эдема Эван Брайс был самым влиятельным человеком. Какой-то очень важной знаменитостью — продюсером или что-то в этом роде. Саманта видела его фото в «Жизненном стиле богатых и знаменитых» и в «Званых вечерах». Брайс неизменно присутствовал на всех престижных церемониях награждений и был членом жюри конкурса «Мисс Америка». Люди приезжали к нему на ранчо со всех концов страны и являли собой нечто вроде живых иллюстраций к справочникам «Кто есть кто в Голливуде» или «Калифорнийские политики». А Саманта чуть не вылила ему на колени пинту пива!

— Теперь успокойся. — Брайс подвел ее к стулу, с которого так поспешно вскочил. — Очевидно, ты слишком много работаешь, Саманта. Присядь. Видишь, тут нет ничего страшного?

То, что Брайс назвал ее по имени, в первое мгновение поразило Саманту, но она наконец вспомнила, что на груди у нее красуется идентификационная карточка.

— Нет, я не моту, — пробормотала она, освобождаясь от объятий Брайса и чувствуя, что взгляды всех присутствовавших обращены на нее. Можно себе представить, что они о ней думают. — Мне надо работать.

Лицо Брайса вытянулось.

— Вряд ли Дрю рассердится, если ты на пять минут станешь моей гостьей.

— Не знаю, не знаю, Брайс, — лукаво заметил один из его друзей. — А может, в нем воспылает ревность? Мне кажется, он положил на тебя глаз.

За столом все дружно расхохотались. Саманта бросила взгляд на лица гостей — они были слишком прекрасны, чтобы быть реальными людьми: зубы — слишком белые и слишком ровные, глаза сверкают каким-то острым чувством, о котором Саманта понятия не имела.

— Мне нужно идти! — выпалила она, после чего вскочила и бросилась в служебную дверь за баром — смех звенел у нее в ушах, длинная черная коса кнутом била по спине.

Устланный красным ковром длинный холл располагался в задней части здания. Двери из него вели на кухню, в кабинеты мистера ван Делена и мистера Бронсона. Миновав их, Саманта толкнула дверь, ведущую во двор. Почти по всему периметру гостиницы тянулась каменная терраса, но северный ее конец отделялся от остальной части высокой видавшей виды решетчатой перегородкой — место, куда обычно смывался персонал гостиницы, чтобы передохнуть.

Саманта возблагодарила Господа за то, что сейчас в этом закутке никого не было. Она никогда не позволяла себе плакать на людях. Даже перед Уиллом. Даже в ту ночь, когда он ушел, Саманта сумела сдержать слезы, пока за ним не закрылась дверь.

Ей казалось, что она любила Уилла Рафферти всю свою жизнь. Уже в младших классах средней школы Саманта тайно чахла по нему. Практически все девчонки в школе сходили по нему с ума. Уилл слыл бунтарем, мошенником и (впрочем, недолго) звездой родео. А потом, какое-то время, Уилл принадлежал ей одной.

Саманта понимала, что Рафферти женился на ней по прихоти. Он выиграл немного денег, объездив норовистую лошадь на родео в Гардинере, в День памяти погибших в войнах. Она выиграла немного денег в беге на бочках. Закончилось тем, что они объединили праздничные вечеринки. Уилл, как всегда, гордый собой, весь в победной горячке, с непривычки выпил бессчетное количество порций виски и заявил, что любит Саманту. Три дня спустя они поехали на новеньком красно-белом пикапе Уилла в Неваду и связали себя брачными узами.

В глубине души Саманта подозревала, что Уилл не очень-то серьезно относится к их браку, но она не могла упустить свой шанс и обеими руками намертво вцепилась в неожиданно представившуюся возможность. Теперь она жила одна в маленьком коттедже, который они с Уиллом сняли на Джексон-стрит. Саманта вырвалась из своей семьи. На пальце у нее красовалось обручальное кольцо. А теперь у нее вообще ничего не осталось.

Пронзительное чувство одиночества сжало сердце Саманты точно жестокий, холодный и твердый кулак.

— Неужели все так уж безнадежно плохо?

Саманта обернулась на мягкий звук голоса, но на этот раз бежать было некуда. Она и без того наделала достаточно глупостей. Эван Брайс встал рядом с ней у перил ограды. Он предложил ей свой клетчатый носовой платок с монограммой, и Саманта промокнула им полные слез глаза. Брайс не смотрел на Саманту, а уставился на высившиеся вдали горы, великодушно предоставляя девушке время успокоиться и взять себя в руки. Саманта воспользовалась паузой, чтобы внимательнее присмотреться к Брайсу.

Ей казалось, что Эван примерно одних лет с ее отцом, хотя этим все сходство и исчерпывалось. Отец Саманты был здоровым, неуклюжим, неотесанным, грубым и мрачным человеком. Брайс был невысок. «На кота похож, — подумалось Саманте. — Тощий, жилистый и грациозный». Лоб — очень высокий и широкий, под нависшими бровями — блеклые синеватые глаза, широкий рот с тонкими губами и маленький подбородок. Длинные, до плеч, выгоревшие на солнце белые волосы зачесаны назад, полностью открывая лоб.

Саманта видела Брайса в «Лосе» множество раз. Он приходил в ресторан устраивать «приемы при дворе». Люди, которых он приводил, относились к Брайсу, как к принцу крови. Иногда же Брайс посещал «Лось» в наряде, никак не согласующемся с портретами из «Обозрения для мужчин». Чаще всего, как и сейчас, он носил выцветшие, потертые джинсы, идеально сидевшие на нем, линялую ковбойку с небрежно закатанными по локоть рукавами, расстегнутую до пупка, что позволяло видеть его густо покрытую черными волосами грудь. Саманте казалось, что подобный наряд выражает представление Брайса о внешнем облике ковбоя, хотя любой человек, хоть раз имевший дело с ковбоями, никогда бы не принял его за такового.

Наконец Брайс обернулся и поймал взгляд наблюдавшей за ним Саманты. Та протянула ему платок, повернулась к горам и довольно долго ощущала на себе его пристальный взгляд, пока Эван не заговорил:

— Саманта, я прошу прощения, если мои друзья смутили тебя. Они вовсе не хотели этого сделать.

— Они здесь ни при чем.

— А что-же тогда? — мягко спросил Брайс. — Такая очаровательная женщина, как ты, никогда не должна так горько плакать. Саманта фыркнула, один уголок ее полных губ пополз вверх в улыбке. Саманта никогда не думала о себе как об «очаровательной женщине». Она была высока и стройна, с почти мальчишескими бедрами и такой маленькой грудью, что о ней не стоило и упоминать, — предмет, о котором Саманта нисколько не беспокоилась, будучи девчонкой-сорванцом, но который приобретал гораздо более важное значение, как только Саманта вспоминала об Уилле и его пышногрудой блондинке, выходивших из «Проклятых и забытых». Что же касается лица, то Саманта всегда находила его странной смесью белолицего человека и краснокожего индейца — дурацкой мешаниной непропорциональных черт, совершенно друг другу не подходящих.

— Поссорилась с дружком? — осмелился предположить Брайс.

Наблюдая за ним краешком глаза, Саманта взвешивала, можно ли довериться этому человеку. Но доброта и внимание, которые Саманта читала на смуглом лице Брайса, затронули самую сокровенную точку в ее душе.

Саманте больше не к кому было обратиться. Родители ее не могли служить образцом идеальной супружеской пары. Отец, если не пил, вечно отсутствовал дома. Матери пришлось растить шестерых детей, и у нее не оставалось ни энергии, ни энтузиазма работать. У Саманты было немного друзей — в основном друзья Уилла. А сама она всегда таилась от болтливых подружек. Саманта могла бы обратиться за поддержкой к брату Уилла, которому всегда доверяла, но ее не покидало чувство, что Джей Ди не одобряет их брак.

А тут подвернулся этот добрый человек, принявший в ней, простой официантке, участие, предлагающий шанс немного остудить жар пылавших чувств.

— Мой муж, — тихо заговорила Саманта, глядя вниз, на розовые цветы, растущие на каменистой почве сада. — У нас с ним некоторые проблемы… Он ушел.

Брайс понимающе вздохнул и заботливо обнял Саманту за плечи:

— В таком случае он просто дурак, не так ли?

Саманта могла бы многое сказать о характере Уилла, но сейчас у нее не было сил подыскивать слова, чтобы поведать хотя бы об одной из его черт. Отчаяние сдавило ей горло, и предательские слезы снова полились из плотно зажмуренных глаз. Не желая более ничего на свете, как выплакаться у кого-нибудь на плече, она повернулась и прижалась липом к тому, что было ей предложено.

* * *

Они подняли тост за Люси.

Эндрю ван Делен со своим партнером Кевином Бронсоном подсели за столик Мэри. Кевин был высокий стройный мужчина, очень походивший на представителя интеллектуальной элиты. На вид ему не было и тридцати. В глазах Бронсона сверкнули слезы, когда он поднял бокал в память Люси.

— Какая бессмысленная смерть! — пробормотал он.

— Такой она бывает в большинстве случаев, — нетерпеливо перебил Дрю. Взгляд, которым обменялись мужчины, говорил о том, что они уже не первый раз затрагивают данную тему. — Люди проживают свои жизни до тех пор, пока в них не вмешивается судьба, — вот и все.

Кевин сжал красивые челюсти.

— Дрю, разве этого нельзя было предотвратить? Прежде всего, с какой стати там оказался Шеффилд со своим проклятым ружьем? Люси погибла потому, что ему, видите ли, захотелось порыскать по лесам и попытаться доказать собственную мужественность, убив какое-нибудь бедное, невинное животное.

— Он не совершил ничего противозаконного.

— Но это вовсе не означает, что действия его были моральны и что трагедию нельзя было предотвратить. Если бы Брайс…

Дрю прервал Кевина, легонько постучав пальцем себе по макушке.

— Не говори о наших постоянных клиентах плохо, парнишка. Это дурной тон.

Кевин откинулся на стуле и уставился на висящую над камином голову лося; было видно, как он старается снова взять себя в руки. Дрю обратился к Мэри, с живым интересом наблюдавшей за их перепалкой. Она уже успела уплести почти половину сандвича с цыпленком и жареную картошку с травами. Еда возвращала Мэри утраченные силы, помогала опустошенному было мозгу снова заработать. Выпивка несколько успокоила нервы. Беседа Кевина и Дрю давала возможность сосредоточиться на чем-то реальном.

— Кев считает, что бесконтрольная охота уничтожит цивилизацию, — иронически заметил Дрю. — А правда заключается в том, что Брайс имеет полное право поставлять своих лосей для охоты. Охота же в наше время — развлечение весьма уважаемое. И если уж хотите погрузиться до самого дна, все мы, в конце концов, по натуре своей охотники. И все это длится вечность.

Взгляды их на какой-то краткий момент встретились, после чего Дрю положил руку на плечо компаньона.

— Не будем спорить на эту тему, — устало пробормотал он. — По крайней мере не перед гостьей.

Кевин посмотрел через стол.

— Простите, Мэри. Этот предмет просто сводит меня с ума!

— Мне и самой не по себе при мысли, что мою подругу застрелили вместо лося, — ответила Мэри.

— Меня приводит в ярость это лицемерие. — Не желая быть услышанным посторонними, Кевин понизил голос. — Брайс закладывает деньги и землю Агентству по охране природы, а сам рыщет по свету, убивая все живое на планете.

— В том, что охотники поддерживают программу по сохранению природы, нет ничего необычного, — возразил Дрю. — Их цель — спорт, а не истребление.

— Не могу понять, как человек может получать удовольствие, лишая жизни другое живое существо! Мэри, мне очень жаль, что мы не смогли встретиться при более приятных обстоятельствах.

Он бросил взгляд на приближавшегося к их столику белокурого мужчину, поджал губы, резко повернулся и направился в вестибюль.

— Кевин, как я вижу, все еще не в духе, — мягко прокомментировал уход Бронсона Брайс.

Дрю, явно делая над собой усилие, поднялся со стула.

— Простите его, мистер Брайс. Кевину гораздо проще обвинять кого-либо, чем поверить в то, что жизнь может быть такой случайно бессмысленной.

— Он забывает, что Люси была и моим другом.

— Да! Что ж, Кевин молод, он стремится мыслить абсолютами.

Внимание Брайса уже переключилось с Кевина Бронсона на Мэри. Она встретила его взгляд, найдя нордическую голубизну глаз почти холодящей, но улыбка Брайса, протянувшего Мэри руку, была теплой.

— Эван Брайс.

— Мэрили Дженнингс. Я тоже была подругой Люси, когда она жила в Сакраменто. Собственно говоря, я приехала сюда погостить у Люси на ее ранчо.

Брайс выразил точно взвешенную порцию сочувствия, печально опустив уголки рта и сосредоточенно сдвинув брови, между которыми залегла мрачная складочка.

— Люси была слишком молода, чтобы умереть. И так деятельна, так полна жизни!.. Я очень скучаю по ней. Надеюсь, вы не вините меня в ее смерти, как это делают некоторые.

Мэри пожала плечами и подтянула длинные рукава жакета.

— Я не знаю, кого винить в случившемся, — осторожно заметила она.

— Это был несчастный случай. Ничьей вины тут нет, — отозвался Брайс, закрывая тему, по крайней мере для себя.

Мэри знала, что пройдут дни, недели, месяцы, прежде чем она сможет примириться с происшедшим так же, как Брайс. Возможно, все было бы гораздо проще, не включись Мэри в середину игры, а проживи некоторое время в местной обстановке, видя обстоятельства, предшествовавшие гибели Люси.

— Вы надолго в Новый Эдем? — спросил Брайс.

— Не знаю. Я слишком потрясена, чтобы думать об этом. Я узнала о Люси… о несчастном случае… только вчера вечером.

Брайс потер маленький подбородок и понимающе кивнул:

— Надеюсь, хоть что-то в Новом Эдеме вам понравится. Это — прекрасное местечко. От всей души приглашаю вас посетить мое ранчо. Оно расположено неподалеку от ранчо Люси… Вы там были?

— Прошлой ночью.

— Мое имение «Ксанаду» находится всего в нескольких милях к северу. Все друзья Люси — желанные гости в моем доме.

— Спасибо. Я это запомню.

Брайс попрощался и откланялся. Мэри наблюдала, как он возвратился к своему столику у окна. Сидевшие там гости приветствовали его, как вернувшегося монарха. Мэри узнала среди присутствовавших двух актрис и одну топ-модель. Справа, рядом с Брайсом, сидела потрясающе стройная блондинка, с сильными, почти мужскими чертами лица и резким разлетом тонких бровей. Женщина спокойно выдержала взгляд Мэри и, подняв бокал с вином, кивнула ей в безмолвном приветствии. Потом она неожиданно резко повернулась к своему соседу, и контакт прервался, оставив Мэри недоумевать, был ли он на самом деле или же ей все только почудилось.

— Ну-с, дорогая, — протянул Дрю, снова привлекая внимание Мэри к своей персоне, — Ненавижу покидать гостей, но мне необходимо проверить, все ли в порядке на кухне, прежде чем на обед хлынет толпа изголодавшихся гуннов. — Ван Делен тепло сжал ее руку ладонями, лицо его выражало искреннее извинение. — Простите за все неприятности.

Мэри выдернула руку.

— Кажется, я чувствовала бы себя гораздо хуже, если бы и все делали вид, что ничего не случилось. Тогда все слишком бы напоминало «сумеречную зону».

— Точно.

— Спасибо за выпивку и за еду.

— Всегда к вашим услугам. И вы, разумеется, остановитесь у нас? Кстати, где вы остановились прошлой ночью?

— В «Райском».

— Боже праведный! В «Райском»! Никаких возражений. Вы остаетесь здесь в качестве гостьи Кевина и моей. По пути я скажу Раулю, нашему администратору, чтобы он приготовил вам номер.

— Благодарю вас.

— В «Райском»! — пробормотал Эндрю, содрогаясь. — И какой только изверг послал вас туда?

Со стороны кухни раздался звон разбившейся посуды и неожиданный взрыв испанской речи. Дрю в сердцах пробормотал:

— Чертова преисподняя! — и поспешил на кухню.

Кинув в рот последний ломтик жареного картофеля, Мэри встала из-за стола и направилась к выходу. ЕЙ предстояло найти свою машину. Потом можно будет поселиться в номере и рухнуть в постель. Больше никаких ночей в мотеле «Райский». Но как только Мэри покинула «Лось», мысли ее тут же машинально и настойчиво обратились к «извергу», пославшему ее туда. Рафферти.

Мэри объяснила подобный поворот тем, что за последние двадцать четыре часа ей слишком часто и неожиданно встречалось имя Рафферти. Первая стычка с Джеем Ди, неловкая сцена с его братом в кафе «Радуга», упоминание Рафферти, обнаружившего тело Люси. Все это заставило Мэри подумать о плохой карме.

Она засунула руки в карманы жакета. Пальцы нащупали гладкий черный камень, который сунула ей М. Е. Фралик, и принялись рассеянно катать его в ладони. В сознании Мэри возник образ Джея Ди: большая, твердая глыба ярко выраженной мужской сексуальности с глазами цвета грозовой тучи. Сердце Мэри забилось чуть сильнее, как только ей вспомнились сильные пальцы, прижимавшиеся к ее груди.

Мэри не знала, друг ей Джей Ди или же враг, но страстно хотела выяснить.

* * *

— Думаете, она что-нибудь знает?

— Трудно сказать. — Скучая от разговора, Брайс намотал телефонный провод на указательный палеи.

Эван растянулся в викторианском кресле, обтянутом мягким розовато-лиловым бархатом. Он не любил викторианского стиля, но в номере, постоянно закрепленном за ним, имелось несколько предметов мебели той эпохи. Здесь Брайс проводил время, когда ему лень было проделывать немалый путь до «Ксанаду» после вечерних встреч или же когда хотелось оторваться от приевшегося антуража.

Внимание Брайса привлекала женщина в другом конце комнаты — Шерон Рассел, его кузина. На Шерон были прозрачные белые чулки и невинно-белоснежный кружевной топик, резко контрастировавший с ее смуглой кожей. Один взгляд на Шерон мог заставить закипеть кровь в любом мужчине: тело, длинное и угловатое, с большой, конусообразной грудью и длинными, точно маленькие пальчики, сосками. Поразительно женственное, на грани извращения, тело контрастировало с резкими, мужскими чертами лица. Эта полярность больше всего возбуждала Брайса.

Он отхлебнул кампари и вернулся к телефонному разговору:

— Она ничем не показала, что ей что-либо известно, но они были близкими подругами. И она уже побывала на ранчо.

— Нам следует присмотреть за ней.

— Гм-м-м…

— Вы уверены, что ничего не обнаружили?

— Разумеется, уверен. Тут нечего обнаруживать. Дом тщательно обыскали.

В голосе на другом конце провода зазвучали свирепые нотки, слабо скрывающие дрожащий за ними страх:

— Черт вас побери, Брайс, именно это я и имею в виду. Не водите меня за нос. Больше никаких игр!

Уставившись на телефонный аппарат, Брайс округлил глаза» лицо исказилось насмешкой, как только он представил человека, с которым вел беседу. Бессилие. У него не было реальной власти, и он прекрасно это понимал. Без малейшего усилия его можно раздавить, стереть в порошок. Брайс дал это почувствовать, выдержав долгую молчаливую паузу. — Не будьте занудой! — резко произнес наконец он, бросил трубку и обратил все внимание на кузину.

Шерон была единственный человек в его свите, который не боялся до смерти его власти. Эван рассматривал Шерон как родственную душу. Оба были амбициозны, безжалостны, хищны в своих желаниях, не боялись идти на риск и эксперимент. Им неведомо было чувство страха.

Утопая острыми пятками в мягком ворсе ковра, Шерон, с горящим похотью взглядом, двинулась к Эвану. Брайс вытянулся в кресле и улыбнулся, видя, как Шерон жадно пожирает глазами его обнаженное тело.

— Он боится эту женщину? Эту Дженнингс? — спросила Шерон, запуская пальцы в густую поросль волос на груди Эвана.

— Он боится собственной тени.

— Что ж, я его понимаю… Мне тоже не нравится, что она здесь объявилась, — спокойно заметила Шерон. — Неизвестно, что там Люси наплела своей подружке или что та, возможно, собирается узнать.

Брайс вздохнул и выгнулся в ответ на прикосновение Шерон:

— Ничего страшного. Очень скоро мы это выясним.

— А что у тебя за игры с официанткой? — Голос у Шерон был почти так же мужеподобен, как и черты ее лица, — низкий, глухой и горячий. От его звуков нервы Брайса напряглись.

— Просто закинул пробный камешек, — заверил Брайс, беря в ладони груди Шерон. План, зревший в его голове, был еще сыроват, чтобы можно было им поделиться: Брайс хотел прежде как следует его обсмаковать. — Не бери в голову.

Стремительным и привычным движением Шерон обмотала запястья Брайса черными шелковыми лентами, затянув петли уже, чем требовалось, потом закинула руки Брайса ему за голову и накрепко привязала ленты к декоративным завиткам на спинке кресла.

— Нет, — похотливо проворковала она, усаживаясь ему на живот. — Это ты не бери в голову. Только со мной. Только вот так.

— Да, — прошептал Брайс, чувствуя, как у него перехватывает дыхание и он теряет способность что-либо соображать.

Глава 5

Джей Ди работал в загоне с лошадью. Он зашел спереди, чтобы заставить кобылу повернуться, и чуть ослабил повод, дав ей тем самым возможность перейти на рысь. Ритм этот был для Джея Ди таким же привычным, как простая ходьба. Он умел понимать тончайшие нюансы языка телодвижений лошади и точно знал, когда она попытается вырваться и убежать, а когда следует дать ей необходимую передышку.

Кобыла тоже понимала язык жестов Рафферти. Джей Ди знал, что девяносто процентов общения с животным составляют визуальные контакты. В этом заключалась одна из величайших тайн искусства управления лошадью.

Лошадь принадлежала аптекарю из Нового Эдема, попросившего Рафферти объездить ее для своей двенадцатилетней дочери, отчаянно желавшей научиться ездить верхом. В настоящий момент это была одна из четырех чужих лошадей, которых «воспитывал» Джей Ди. Рафферти нравилась эта работа, приносившая к тому же дополнительный доход — то, чего постоянно не хватало, если заниматься исключительно фермерством.

— Славная кобылка, хорошая кобылка, — пробормотал Джей Ди, снова давая лошади передышку и поглаживая ее по крутому боку.

Перед его мысленным взором возникла Люси, вальяжно прислонившаяся к косяку открытой двери своего небольшого причудливого бревенчатого домика. Ее единственным одеянием были черные колготки да прозрачная белая блузка. Глаза сияли озорством, латунно-желтые волосы шелковой волной упали на одно плечо.

Рафферти не нравилась Люси, он не уважал ее, считая эгоистичной, подлой сукой. Люси испытывала к Джею Ди подобные чувства и имела, должно быть, аналогичный набор определений, но оба они, руководствуясь собственными интересами, никогда не давали воли эмоциям. Для Люси все это было не более чем игрой. Она понимала, что Джею Ди нужна ее земля, и дразнила его этим, весело и беззаботно давая обещание, которое вовсе не собиралась исполнять. Сука! Теперь она ушла навсегда. А земля все еще не дает Рафферти покоя.

Солнце, скользившее вниз, за горную гряду, подсказало Джею Ди, что на сегодня, пожалуй, достаточно. Пора принимать душ, бриться и отправляться в город.

Собрание горожан — дурацкая, бессмысленная трата времени. Собираются, пронзительно орут и бранятся — хуже, чем стая гогочущих гусей. В результате — ничего путного. Могут шуметь, сколько им заблагорассудится, но, в конце концов, заговорят денежки — этим все и кончится. И что бы при этом ни говорил нормальный, здравомыслящий человек, не будет иметь никакого значения.

«Старз-энд-Барз» не сдадутся! Джей Ди этого не допустит. Наследство досталось ему от трех предыдущих поколений мужчин Рафферти, оставивших ему завет: защищать землю, хранить ее для семьи. Он всем сердцем принял на себя эту обязанность. Самым сильным чувством в душе Джея Ди было чувство личной ответственности за оказанное ему доверие.

Забыв о лошади, Рафферти прошел, к ограде в дальнем конце загона и оперся на нее. Отсюда открывался вид на мили вниз по склону горы — до самой просторной равнины, покрытой зеленым, поразительно ярким травяным ковром. Сосны стояли плечом к плечу, их стройные ряды маршировали вниз по склону холма. При малейшем дуновении ветра бледно-зеленые листья осин блестели, точно блестки на вечернем платье. Джей Ди не знал, можно ли сравнить эти оттенки зелени с теми, что видели его предки на своей родине, в Ирландии, Сам он никогда не бывал дальше Далласа. Здесь же он сердцем знал все оттенки цветов, каждое дерево, каждую травинку. Мысль о том, что какой-то там чужак считает, что он имеет большее право на все это, чем Джей Ди, — в который уже раз! — поразила его точно удар кулака в солнечное сплетение.

Подошедшая кобыла встала за спиной у Рафферти, ткнулась мордой в его лопатки и потерлась о плечо, потом попыталась зайти спереди и задергала тяжелой верхней губой, стараясь дотянуться до кармана рубашки. Джей Ди напустил на себя грозный вид.

— Иди отсюда! — предостерегающе проворчал он. Лошадь отступила на шаг и вскинула голову. Глаза ее сияли, в них не было и тени испуга — показное раздражение Рафферти нисколько ее не напугало. Усмехнувшись, он снял с руки перчатку и достал из кармана кусочек мятной лепешки.

— Тебя не проведешь, а, кобылка? — протягивая лошади заслуженное вознаграждение, пробормотал Джей Ди.

— Рассчитываешь, что сможешь заставить комиссию горожан вот так же есть у тебя с ладошки?

Взглянув на другой конец загона, Рафферти увидел там Такера Кахилла, водрузившего одну ногу на жердь ограды; к его нижней губе прилипла табачная жвачка. Лицо Такера было покрыто морщинами, как старый скукожившийся кусок кожи, маленькие глазки лучились мудростью и добротой. Шляпа его, казалось, знавала времена и получше.

Такер был одним из двух оставшихся на «Старз-энд-Барз» работников, продолжавших трудиться там не столько из необходимости, сколько из преданности. Второй работник — Часки Сейдж утверждал, что является прямым потомком шаманов племени сиу. Так ли это было на самом деле — неизвестно.

— Нет, — откликнулся Джей Ди. — У всех у них, вместе взятых, не наберется здравого смысла, который Господь Бог дал лошади. — Он похлопал кобылку по шее и направился к воротам. Лошадь, как собачка, потянулась за ним.

Такер сплюнул обильной коричневой слюной в пыль под ногами и улыбнулся смущенной улыбкой, лишь мельком продемонстрировав почерневшие зубы.

— Это точно, сынок. Никогда еще не видел такой массы породистых кобылок. — Такер открыл ворота и, шагнув мимо Джея Ди, стремительным движением схватил поводья лошади. — Я ее остужу. А тебе лучше поторопиться, если хочешь успеть на собрание. Уилл уже отправился домой.

— Да еще бы: он проведет у зеркала не меньше часа. Если бы он столько же времени тратил на свою жену, сколько возится со своими нарядами…

— Мы уже доделали ту часть ограды, к востоку от Голубой скалы.

Такер сменил тему разговора так же ровно, гладко и быстро, как старый ковбой меняет уздечки. От Джея Ди этот переход не ускользнул. Такер прожил на ранчо долгие годы. Он был старым товарищем Тома Рафферти, которому служил верой и правдой. Такер заменил Джею Ди отца, когда того в результате инсульта разбил паралич, и стал наставником Джея Ди после смерти Тома, оставившего ранчо сыновьям. Джею Ди тогда было всего двадцать. В то время Такеру не так часто приходилось выступать в роли дипломата. Он терпеть не мог различий в чинах и званиях и делал все от него зависящее, чтобы сгладить разногласия между братьями.

— Ты нашел Старушку Дину? — спросил Джей Ди.

— Ага! — ухмыльнулся Такер. — У черта на куличках, в парочке с огромным, симпатичным бугаем. Она себе на уме, наша старенькая мамаша-корова. Как и все бабы, которых я когда-либо знал.

— Так вот почему ты холост, — поворачивая к дому, пошутил Джей Ди.

— Да. Ну а у тебя какие оправдания, лихой ты парень?

— Я слишком умный.

— На свою голову.

Задумавшись о справедливости сказанного, Джей Ди поднялся по широким ступеням на просторную гостеприимную веранду старого, обшитого досками дома. Он намеренно избегал женитьбы, сколько это было возможно. У Рафферти не было времени на ритуал ухаживания и всю связанную с этим бессмыслицу. Когда же отсрочка брака истечет, Джей Ди предполагал найти благоразумную женщину с фермерскими навыками, понимающую, что земля и скот всегда будут у него на первом месте. Они поженятся по взаимному желанию создать семью, и следующее поколение Рафферти вырастет на ранчо, научившись обязанностям и радостям, связанным с фермерской жизнью.

В плане Рафферти не было ничего романтического. Сам выросший на ферме, он раньше всего прочего усвоил мысль о глупости романтизма. Отец Джея Ди дважды терял свое сердце: первый раз — ради его матери, Энн, умершей от рака, когда мальчику было всего три года. Джей Ди не помнил женщину, давшую ему жизнь, — только ощущения: уют, безопасность и нежность. Но он очень живо помнил смерть матери и то, как это событие опустошило его отца. Спустя какое-то время появилась Сондра Ремик. Надо сказать, слишком скоро. Слишком хорошенькая. Слишком испорченная. И Том Рафферти снова потерял сердце ради женщины. Полностью. Безвозвратно. Напрочь лишившись гордости и здравого смысла.

В конце же концов он потерял почти все. Сондра неожиданно бросила Тома ради более смазливого мужика. У Тома имелся сильный аргумент против Сондры, как негодной матери, и дело могло бы закончиться полной опекой отца над ее обожаемым Уиллом. Именно в этом заключалась единственная причина, по которой Сондра не решалась требовать развода и прикарманить половину всего имущества Рафферти, включая «Старз-энд-Барз». Супругам пришлось выдержать немало горьких сражений за то, чтобы Том освободил Сондру от ее брачных обязательств, но Том был непоколебим. Он не позволил ей уйти. Одержимость Тома Сондрой зашла слишком далеко. Джей Ди даже полагал, что отец, возможно, не смог бы отпустить мачеху, даже если бы сам этого захотел. — Никогда не люби женщину, сынок, — как-то сказал ему Том незадолго до смерти. — Никогда не люби женщину. Люби землю.

Жители Эдемской долины обычно проводили свои собрания в «общественном центре», а точнее — в комнате за гаражом пожарной станции, уставленной шаткими складными стульями и потертыми карточными столами, принесенными сюда в качестве безвозмездных взносов. На сей раз собрание проводилось в большом зале гостиницы «Загадочный лось», что, по убежденному мнению Джея Ди, уже само по себе было дурным знаком. Враги пригласили их в свой лагерь. Кто-то находил в этом увертюру к началу дружеских отношений, приглашение работать в сотрудничестве с новыми обитателями здешних мест. Джей Ди подобного оптимизма не разделял.

Зал, где проводилось собрание, был хорошо освещен, ослепительно сверкал чистотой красного ковра под ногами и глянцем деревянных балок под потолком. Здесь приятно пахло свежим кофе. На столах красовались белые в зеленую полоску скатерти. Стулья все были новенькие, прямо с иголочки. Джей Ди предпочел остаться у дальней стены зала.

В помещении собралось, возможно, около сотни людей, беспорядочно бродивших по всему залу. Большинство присутствующих составляли коренные жители Нового Эдема: бизнесмены и женщины из общины, фермеры, которые, подобно Джею Ди, закончили свой трудовой день пораньше, чтобы помыться и надеть свежевыглаженные ковбойки, воскресные штаны и новые ботинки. То тут, то там среди массы обычного народа виднелись новые лица — голливудские типы, художники, активисты экологического движения, Эван Брайс.

Увидев кружившего по залу Брайса, Джей Ди насторожился. Брайс ходил кругами, воркуя то с мэром, то с председателем городской комиссии, то с женой банкира, очаровывая их своей улыбкой, пытаясь выведать все опасения, которые они могли бы высказать на этом фальшивом представлении.

Брайс добивается власти. Для Джея Ди это стало ясно как Божий день в первую же их встречу начиная с того, как Брайс разбрасывался направо и налево деньгами, и заканчивая тем, что Брайс окружил себя людьми, свято верившими в его значимость. Джей Ди не поддался на чары Брайса, проявив грубость, после чего с первого знакомства между ними установился определенный тон отношений. Брайс желал стать «царем горы», южного склона Абсарокской гряды, но Джей Ди в такие игры играть не намеревался. Рафферти никогда не поклонялись королям — ни реальным, ни дутым. И никогда не поклонятся.

Почувствовав на себе взгляд Джея Ди, Брайс оглянулся. Взгляды их встретились и какой-то момент вели напряженный поединок. Наконец губы Брайса медленно вытянулись в фальшиво-приветливую улыбку. Взгляд его ясно говорил: ключи от королевства в моих руках, Рафферти, и ты ничего не в силах сделать, чтобы остановить меня.

— Эй, Джей Ди! — Ред Гразин хлопнул Рафферти по плечу. — Что-то давненько я тебя не видел.

— Уилл проводит у тебя времени столько, что с лихвой хватает на нас обоих, — усмехнувшись, ответил Рафферти.

Гразин хохотнул. Это был грузный мужчина с худыми ногами, широкой грудью и большим животом. Цвет волос и веснушки на лице вполне соответствовали его имени [3]. Щеки и кончик носа-луковицы неизменно отливали ярко-розовым оттенком.

— Это точно. Прошлой ночью он взял джекпот на мышиных бегах. Конечно, выигрыш не так уж велик. Потом в покер он спустил гораздо больше, — заговорщически понизив голос, сообщил Ред. — Ох уж этот азартный Уилл, с его страстью к риску! Но как всегда говорила моя любезная матушка, рано или поздно все всегда становится на свое место.

— Сколько он проиграл? — спросил Джей Ди голосом, спокойным, как бывает спокоен воздух в затишье перед бурей.

Скуластое лицо Гразина слегка осунулось, как только до него дошло, какую промашку он допустил. Взгляд его беспомощно забегал по залу, точно он испугался, что их беседу может подслушать шериф и вдруг решит прикрыть незаконный игорный бизнес.

— Можешь не беспокоиться на этот счет, Джей Ди. Он их отыграет. Уилл пережил черную полосу в своей жизни и сейчас находится в большой дыре, но…

— Сколько? — грозно прошептал Джей Ди, приблизившись к Реду и буравя его тяжелым взглядом.

— Шесть с половиной тысяч, — пробубнил Ред. — Но ты на этот счет не волнуйся. — Взгляд его неистово забегал по залу и наконец выловил в толпе Гарри Рекса Монро, владельца ранчо «Питайся и читай». Ред облегченно вздохнул, лицо его просияло — он чувствовал, что спасся от возможной непредсказуемой реакции Джея Ди. — Эй там, Гарри Рекс!

Джей Ди стоял неподвижно, уперев руки в бедра, уставившись в пол и медленно дыша ртом. Шесть с половиной тысяч долларов! У Уилла не было шести с половиной тысяч. Все их имущество, практически до нижнего белья, было заложено в банке, а Уилл проводил ночи в «Маленьком чистилище», спуская деньги в покер.

— Я слышал разговор о лыжном курорте на Ирландском пике… — Некоторые вкладчики хотят возвести на севере города кондоминиум…

— Они превратят наше место в чертов новый Аспен [4], со всеми этими капуччиновыми барами, чопорными коттеджами в швейцарском стиле и такой высокой рентой, что всем здесь сейчас работающим придется собирать вещички и подыскивать себе другое местечко для жизни…

Беспорядочная линия разговора, пробив туман, застилавший сознание Джея Ди, заставила его собраться и прислушаться к речам. Он пришел сюда по делу. С Уиллом можно будет разобраться позже.

Лайл Уоткинс, южный сосед ранчо «Старз-энд-Барз», стоял, тупо уставившись в чашку кофе. Выглядел он поникшим и несчастным.

— Что ж, ладно, — внезапно заявил он. — Гордостью и общими фразами детей не накормишь.

— Ты их вообще ничем не накормишь, если эти чертовы артисты завезут сюда быков и лосей, инфицированных бруцеллезом и туберкулезом, — спокойно заметил Джей Ди.

— Никто еще не доказал, что скот Брайса инфицирован.

— Мне и не нужны будут доказательства, когда моя скотина передохнет. А тебе, Лайл?

Уоткинс поджал губы и ничего не ответил. Его молчание дурным предчувствием сжало сердце Джея Ди. Задыхаясь, он выдавил из себя:

— Ты продаешься!

— Сделка еще не заключена, — промямлил Уоткинс, уткнувшись взглядом в носки ботинок. Голова его поникла под грузом стыда. Лайл был одним из первых, кто во весь голос предал анафеме распродажу ранчо людям, которым земля нужна была лишь для личных игровых полей, а вот теперь он открещивался, отказывался от своего соседа, предавая его.

Джей Ди почувствовал себя человеком, стоящим на самом краю пропасти, из-под ног у него только что обвалился очередной кусок земли.

— Сколько же твой род сидел на этом месте? Лет семьдесят — восемьдесят?

Уоткинс покачал головой и медленно побрел вместе с толпой к рядам стульев, поскольку стоявший на подиуме Джим Эд Уилкокс уже принялся постукивать в микрофон. Игнорируя устремившиеся на него со всех сторон взгляды, Джей Ди грубо схватил Лайла за руку.

— Черт побери, Лайл, кто тебя к этому принудил? — настойчиво процедил сквозь зубы Рафферти.

Уже то, что Уоткинс не хотел отвечать, само по себе являлось ответом на вопрос. Джей Ди задохнулся от ярости, чувствуя себя так, словно от него отрекся член его собственной семьи.

Лайл взглянул на Рафферти: в его усталых глазах светилась трогательная просьба о прощении.

— Прости, Джей Ди, — прошептал он. — У Брайса денег больше, чем у самого Господа Бога. А я… у меня нет и двух монет в пять центов, чтобы сложить их вместе. — Он еще больше понизил голос и оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не услышит его признания. — Либо я продаю ранчо ему, либо оно отходит банку. Такие вот дела.

Уоткинс повернулся и, не оглядываясь, направился к ряду стульев. Джей Ди смотрел ему вслед — взбешенный, пораженный, совершенно расстроенный. Если Лайл Уоткинс продаст свое «Летающее К», Брайс станет владельцем всех земель к югу от Ирландского пика у самого края горного хребта Йеллоуотон — всех, за исключением. «Старз-энд-Барз» и маленького куска собственности, принадлежавшей Люси Макадам.

Брайс сидел за столом президиума в линялой ковбой-е с закатанными рукавами, демонстрируя загоревшие руки. Господи, да этот человек, возможно, за всю свою жизнь не провел честного трудового дня! Никто понятия не имел, откуда у него взялись такие деньги. Да и откуда он сам вялся, если уж говорить до конца.

У Брайса денег больше, нем у самого Господа Бога. Да, Господь Бог — та самая роль, в которой намеревался выступить Брайс, с горечью подумал Джей Ди.

Брайс отвечал на вопросы аудитории с невероятным штамбом и покровительственной благосклонностью высшeгo существа, уверяя присутствующих, что все будет великолепно, что деньги рекой потекут в кубышки и все в Эдеме будут только блаженствовать.

К чести граждан Нового Эдема, следует сказать, что не все купились на эту болтовню. Как только кто-то заметил, то программа развития принесет в долину рабочие места, ругой человек возразил, что работа эта будет состоять из низкооплачиваемых мест в сфере обслуживания. Как только кто-то заявил, что наплыв туристов разрушит десятилетиями складывавшийся стиль жизни, ему тут же объяснили, что без туристских долларов город попросту погибнет.

Председатель комитета Джим Эд Уилкокс вмешивался в фения всякий раз, как только дебаты грозили перейти в потасовку. После того как порядок был восстановлен, он представил еще одну даму, сидевшую за столом в президиуме.

Коллин Бентсен оказалась ладно сбитой бабенкой с цапкой мягких, вьющихся каштановых волос и в огромных очках в черепаховой роговой оправе, На ней были голубая шелковая туника и широкие брюки, плечи покрывал узорчатый шарф, прикрепленный к тунике брошью, на взгляд Джея Ди, очень смахивающей на кусок паяльного олова. Мисс Бентсен выступила вперед, когда двое мужчин внесли из боковой двери нечто покрытое куском ткани и водрузили загадочный предмет на стол, рядом с означенной дамой.

— Добрый вечер всем, — приветствовала собравшихся мисс Бентсен голосом таким тихим, что Джим Эд вынужден был подняться и наклонить стойку микрофона, вызвав тем самым возгласы недовольства. На щеках дамы выступили пунцовые пятна. Она прокашлялась с нарочитой застенчивостью и продолжила: — Как многим из вас известно, я — скульптор. Приехала в Новый Эдем два года назад, и ваш город стал для меня родным домом. Меня очень беспокоит то, что появление в нашем городе все новых и новых людей вызывает так много разногласий. Я чувствую, что все мы нуждаемся в обретении духа сотрудничества. И в качестве его символа я решила преподнести в дар городу скульптуру, олицетворяющую единение простых и грубых элементов фермерской общины с прибывающими извне утонченными и артистическими натурами.

Резким движением мисс Бентсен сорвала с модели белый покров. Ползала охнуло от благоговейного страха и изумления. Другая половина, пораженная, замерла, уставившись на открывшееся произведение искусства. Джей Ди, несомненно, присоединился к последним. Скульптура напоминала ему большую груду отшлифованного металла, слившуюся с большой грудой металла искореженного — нечто вроде той железной мешанины, которую можно обнаружить в кювете после серьезной автокатастрофы.

Часть зала разразилась восторженными бурными аплодисментами, на что мисс Бентсен заявила, что ее произведение будет установлено в качестве фокусирующей точки перед зданием местного суда.

— Мисс Бентсен, я уверен, что с вашей стороны это прекрасный жест доброй воли, — спокойно заговорил Джей Ди, на которого тут же обратились взгляды всех присутствующих в зале. — Но я не вижу, каким образом большая куча железа поможет мне в уплате налогов, взлетевших до небес из-за вздувшихся цен на землю. Широкие жесты не уберегут моих соседей от продажи первоклассных фермерских земель людям, считающим, что булки растут на деревьях. Суть же заключается в том, что мы должны зарыться в землю и стойко держаться за то, что по праву нам принадлежит, или же через пять лет нас растопчут и сотрут в порошок богатеи. А это вовсе не то, за чем сто с лишним лет назад пришли на Запад мои предки.

Потрясенная скульпторша покраснела, а Брайс, грациозно поднявшись со стула, прижал к груди костлявые пальцы и застыл в позе ученого. Взгляд его блеклых глаз уперся в Джея Ди.

— Мистер Рафферти, вы хотите сказать, что только аборигенам позволено жить в Монтане? Что эта земля и свобода, которую вы так лелеете, не могут стать достоянием людей, родившихся в другом штате?

Джей Ди грозно прищурился. Он не повысил голос, но все же каждое его слово раздавалось в воздухе замершего зала, точно удар бича:

— Я говорю о том, что не продам свое наследство какому-нибудь смазливому богатенькому умнику. Я не могу запретить людям приезжать сюда, но они, черт возьми, должны уважать мой образ жизни и оставить меня в покое. Я не продамся. И не уйду с этой земли! И, будьте уверены, не буду сидеть и с улыбочкой дожидаться, пока спекулянты превратят это место в нечто вроде игровой площадки для сопливой элиты.

Он водрузил на голову свой стетсон, демонстрируя всем и каждому, что Джей Ди Рафферти свои аргументы исчерпал.

— Если мне захочется жить в парке развлечений, — тихо и твердо произнес он, — я отправлюсь в Диснейленд.

* * *

Уилл сидел в баре, опершись на полированную стойку и рассеянно покручивая пальцами запотевший бокал пива. Он повернулся на стуле, чтобы обозреть заведение. На вкус Уилла, оно было слишком изысканно. В камине, потрескивая, пылали дрова, изгоняя прохладу весеннего вечера. Из скрытых динамиков лилась спокойная гитарная музыка, способная вогнать любого человека в сонливость.

Уилл предпочитал забегаловку «Проклятые и забытые», располагавшуюся вниз по улице, с ее шумом, суматохой и ежевечерними мышиными бегами.

Почти половину столиков в салоне «Загадочного лося» занимали горожане-новички и отпускники — красивые люди в богатой одежде. Сидевшая в одиночестве за столиком неподалеку экзотического вида блондинка поймала взгляд Уилла и послала ему в ответ откровенно бесстыдный взгляд, но Уилл проигнорировал ее. Он пришел сюда вовсе не за тем, чтобы подцепить какую-нибудь богатую сучку, ищущую ковбоя, с которым она могла бы завалиться в постель. Уилл пришел в «Лось» потому, что здесь была его жена, ходившая сейчас с подносом от посетителя к посетителю с улыбкой, которая была мягче, ласковее и теплее солнечного света.

Черт побери, да она просто красавица! Непонятно почему, но Уилл не смог понять, до чего же красива его жена, до тех пор, пока они не расстались. Он всегда, если только ему приходилось вообще думать о ней, считал Саманту милашкой. Хорошенький ребенок, девчонка-сорванец, захомутавшая Уилла. Теперь же, глядя, как Саманта наклонилась, ставя перед посетителем бокал вина, и как узкие джинсы плотно обтянули ее ягодицы, Уилл ничего так не желал, как того, чтобы их с Самантой брака не существовало вовсе. Ничто сейчас не занимало его так, как жгучее желание забраться сегодня ночью к ней в постель, но Уилл прекрасно понимал, что упущенного не воротишь.

Он покачал головой и отхлебнул пива. Ему нравится собственная жизнь, как она есть, без всяких осложнений.

Саманта почувствовала на себе взгляд Уилла, как только поставила поднос на стойку бара, и сердце ее мгновенно затрепетало.

Воспоминание о блондинке из «Проклятых и забытых» боролось с чувством немого обожания при виде сидящего рядом Уилла: он выглядел очень красивым и благополучным, глаза — слишком голубые, улыбка — слишком соблазнительная. Сердце Саманты сладко сжалось, и она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Ты не собираешься даже поздороваться, Сэм? — мягко позвал Уилл.

Саманта повернула голову, стараясь смотреть на Уилла сердито, демонстрируя холодное безразличие, но понимая, что вместо этого он прочтет в ее глазах боль.

— Что ты здесь делаешь?

Хороший вопрос. Уилл прикусил губу и попытался придумать какой-нибудь умный ответ, что-нибудь, что никоим образом не выдало бы его истинных чувств. Ведь это именно он захотел расторгнуть их брак и потому ни за что не мог сказать Саманте, как он по ней соскучился.

— Мы живем в свободной стране, — в конце концов заявил он, но тут же сам понял, до чего неубедительно прозвучал его ответ. Саманта изобразила на лице ярость, надеясь, что за ней не проявится терзавшая ее боль. В глубине души она хотела услышать от Уилла слова о том, что он тоскует по ней, что она нужна ему, что он хочет еще раз попытаться наладить их семейную жизнь. И она ненавидела себя за эти глупые мысли. Она уже не мечтательная молоденькая девчонка, она —женщина, муж которой без зазрения совести обманул ее.

— Что ж, в таком случае ты волен отправиться в «Проклятые и забытые», — резко ответила Саманта. — Не сомневаюсь, что там тебя уже ждет не дождется какая-нибудь проститутка, а то и две!

Протест застрял в горле Уилла, поскольку Саманта повернулась и быстро пошла прочь с подносом, который успел наполнить бармен. Вздохнув, Уилл облокотился обеими руками на стойку, понурив голову.

— Эй, Тони, — пробормотал он бармену, — не нальешь ли мне хорошую порцию «Черного Джека»?

Джей Ди перехватил стаканчик с виски. Быстрым и решительным жестом опрокинув его в рот, он поставил пустой стакан на стойку и стальным взглядом пригвоздил брата к месту:

— Мы уходим!

Уилл покачал головой, лишь слегка удивившись излишнему своеволию брата:

— Что бы там тебе ни приходило в голову, старший братец, но ты мне не нянька. Знаешь, у меня ведь есть собственный грузовик.

— Да. И как-нибудь вечером ты, возможно, будешь достаточно трезв, чтобы приехать на нем домой.

— Я приеду домой сегодня вечером, — твердо пообещал Уилл.

— До или после того, как проиграешь пару партий большого шлема в «Проклятых и забытых»? — Джей Ди оглянулся, чтобы убедиться, что никто их не слышит, и знаком показал бармену, чтобы тот налил ему еще порцию виски. — Господи, Уилл, — прошептал он, — как ты мог? Шесть с половиной тысяч!

Уилл зло посмотрел на брата:

— Спасибо, Джей Ди! Ты можешь заставить меня чувствовать себя еще хуже, чем я уже себя чувствую. Я пытался выиграть.

— Но не выиграл. — Джей Ди прикусил язык, поскольку в этот момент к ним подошел бармен и наполнил стакан. Рафферти снова одним глотком осушил его и с громким стуком поставил на стойку. — И никогда не выиграешь!

Уилл потянулся к своему бокалу пива, но брат перехватил его руку. Он весь просто кипел. Джей Ди чувствовал, что все в его мире ускользает из-под контроля, точно его руки пытаются удержать скользкий канат.

— Утром мы должны перегнать скот. Помни об этом. Если тебя не будет дома к половине пятого, я вытащу твою жалкую задницу из любой постели, в которой тебя найду, и привяжу ее к лошади. Ты меня слышишь?

— Прекрасно слышу.

Джей Ди наклонился ближе:

— Ты должен постараться запомнить раз и навсегда: «Старз-энд-Барз» — и твоя ответственность.

Стащив со стойки несколько мятых счетов, Уилл соскользнул со стула:

— Меня уже нет. Я не нуждаюсь в твоих дерьмовых наставлениях.

Уилл направился к выходу. Мысли его уже были заняты «Проклятыми и забытыми», заботами о предстоящей игре и чарами ковбойской девчонки с крепкой задницей и отсутствием моральных принципов.

Джей Ди прошел через зал к боковой двери, ведущей на стоянку; по пути он, прикоснувшись к полям шляпы, попрощался с Самантой.

Ни один из братьев совершенно не обратил внимание на пару глаз, внимательно следивших за ними на протяжении всего спора.

Шерон Рассел отхлебнула виски и улыбнулась себе. Разлад в стане Рафферти. Брайс останется доволен.

Выйдя во двор, Джей Ди вздохнул немного свободнее. «Джек Дэниэлс» теплой волной разлился по крови и слегка успокоил его. Он отвернулся от обновленного салуна и сосредоточился на картине, которую любил с самого детства. Над головой темно-синей бархатной, усыпанной бриллиантами простыней раскинулось ночное небо. Тяжелый диск полной луны, заливая белым сиянием лесистые склоны гор, поднимался на востоке из-за вершин Абсарокской гряды.

ДжеЙ Ди стоял замерев, смотрел на развернувшееся перед ним великолепие, и гнев, который в последние дни, казалось, полностью овладел всем его существом, постепенно стал отступать, напряжение спадало.

Джею Ди не хотелось думать об Уилле. Он не хотел вспоминать о грубом промахе, который допустил, назвав брата «студентом».

Уилл не был виноват в том, что Джей Ди не смог окончить Монтанский университет. Виной тому была смерть Тома, в чем, в свою очередь, была повинна бросившая Тома Сондра. И не следовало упрекать Уилла за то, что он окончил Мизульский университет. Это тоже было делом рук Сондры, настаивавшей на том, чтобы ее сыночек получил высшее образование, для чего она и использовала деньги своего любовника. Не беда, что, учась в университете, Уилл более всего преуспел, участвуя в вечеринках и иногда в родео, после чего спустил свой диплом в нужник.

При этом воспоминании у Джея Ди свело челюсти. Бесполезная трата времени и денег. Боже Всемогущий, более всего на свете Джей Ди ненавидел бесполезные траты!

Звуки музыки коснулись слуха Рафферти, и он слегка насторожился. Громкая музыка разносилась из «Проклятых и забытых». Но мелодия, услышанная Джеем Ди, была мягче, теплее и звучала откуда-то ближе. Рафферти медленно двинулся на звук, напряженно вглядываясь в темноту.

Задний двор гостиницы и парковка были обнесены забором из потрескавшихся жердей. За ним начинались беспорядочные холмы, образовывающие подножие гор, усеянное деревьями и обнаженными глыбами валунов. Джей Ди проскользнул между жердями ограды и пошел в сторону луга, вдыхая дурманящий запах травы и диких цветов, прислушиваясь к звукам теплого, неясного голоса и сладким, нежным аккордам гитары. Женский голос звучал низко и сильно. Песня, которую он пел, была исполнена горечи и задумчивости, слова ее очень гармонировали с довольно сложным ритмом.

Пораженный красотой и искренностью пения, Джей Ди не стал подходить к женщине. Он остановился и просто слушал, как она поет луне и святому Кристоферу. Когда же песня кончилась и пальцы взяли последний аккорд, Рафферти, испытывая чувство уважения, почти благоговения, едва было не бросился прочь, но застыл на месте, узнав певицу. Мэри Ли Дженнингс.

Она сидела, прижав к груди гитару, на небольшом валуне, рядом с которым стояла высокая бутылка. Мэри была не одна. Зип, пес Рафферти, помогавший ему управляться со стадом, сидел у подножия камня и, навострив уши, внимательно и неотрывно смотрел на Мэри. Зип первым заметил Джея Ди и бросился к нему с веселым, ликующим лаем.

Мэри проследила взглядом за псом, и сердце замерло у нее в груди, как только она увидела человека, стоявшего в какой-то дюжине футов от нее. Поля светло-серой шляпы скрывали лицо мужчины, но, как ни странно, Мэри почти мгновенно узнала его по широким плечам и могучему торсу, а также по знакомой позе — руки прижаты к бедрам, обтянутым поношенными джинсами.

— Вы упустили свое призвание, Рафферти, — язвительно заметила Мэри. — При вашем таланте змеей подкрадываться к людям из вас бы вышел великолепный шпион.

Джей Ди пропустил колкость мимо ушей. Бесшумно ступая по мягкой траве, он подошел чуть ближе.

— Вы всегда сидите и поете песни луне?

— А что, я одна такая?

— Да, мэм. В этих местах — уж точно.

Мэри почувствовала напряженность, овладевшую Рафферти. Она передалась ей на волнах инстинкта, который Мэри не понимала, да и не собиралась понимать в настоящий момент. Не сейчас и, разумеется, не с этим мужчиной. Притворившись простушкой, Мэри подняла бутылку и протянула ее Рафферти:

— Шампанского? Подарок от «Загадочного лося».

— Вы остановились здесь?

Мэри стрельнула в Джея Ди взглядом:

— Поскольку место, в которое вы меня направили, обладает неоспоримо уникальной атмосферой, я предпочла избежать удовольствия выслушивать, как дальнобойщик в соседней комнате всю ночь напролет шумно выполняет свою нелегкую работу.

Мэри, держа в вытянутых в стороны руках бутылку и гитару, соскользнула с камня. Гитару она заботливо поставила на траву, прислонив ее к валуну, и направилась к Рафферти, протягивая ему бутылку как знак примирения:

— Послушайте, начало у нас было не очень-то удачным. Так, может быть, нам просто опять начать с нуля, а?

Рафферти, прищурившись, окинул взглядом Мэри с ног до головы: старые черные леггинсы, футболка, голубая джинсовая рубашка, пятью размерами больше. Менее всего Мэри выглядела как нечто угрожающее, но внутреннее чутье Джея Ди подсказывало ему оставаться настороже.

— Зачем? Что вам от меня нужно?

— Может быть, учтивости? — рискнула на дерзость Мэри, проглотив вопрос, вертевшийся у нее на языке почти весь день и вечер. Когда же Рафферти ответил ей лишь тяжелым взглядом, Мэри заставила себя рассмеяться и покачать головой. — Господи, да вы и впрямь всех подозревающий сукин сын!

— У меня есть на то веские причины. Не забывайте, что я знал вашу подружку Люси. Она никогда ничего не делала без задней мысли. Почему я должен думать, что вы чем-то от нее отличаетесь?

Мэри склонила голову набок и демонстративно хмыкнула — добрая порция шампанского ослабила тревожно натянутые нервы.

— Во-первых, я никогда прежде ни для кого не представляла угрозы. Если, конечно, исключить вечные опасения моего семейства, что где-нибудь на званом ужине я вдруг стану есть не той вилкой или, упаси Господи, руками, к чему я в принципе подсознательно стремилась всю свою жизнь. Моя мамочка считала отсутствие у меня светских манер родовым дефектом.

Какое-то время Рафферти только пристально смотрел на Мэри. Ей даже показалось, что она неожиданно заговорила на каком-то непонятном языке. Вспышка смущения и легкое, шипящее шампанское окрасили щеки Мэри в розовый цвет, и она беспокойно переступила с ноги на ногу.

— Ты всегда говоришь так много? — переходя на ты, наконец спросил Рафферти.

— Нет. Я способна хранить глубокое и долгое молчание. Только не после половины бутылки шампанского, — призналась Мэри. — В этом случае я имею склонность к сентиментальной поэзии и вытью на луну.

Джей Ди насмешливо фыркнул, что, должно быть, выражало отвращение или же смену настроения, и, позвав собаку, повернулся, собираясь уйти.

— Подождите! — Мэри рванулась было догнать его, но трава и коварное действие алкоголя связали ей ноги. — Мне нужно кое о чем вас спросить.

Рафферти остановился, но не обернулся, вынудив Мэри подойти к нему. На лице Джея Ди застыло непроницаемое выражение, и Мэри почувствовала исходящее от него напряжение. Ей стало интересно, чем могло быть вызвано это беспокойство, не стала ли Люси одной из тех, кто окончательно «достал» Рафферти. Мэри подумала, не следует ли ей ретироваться, но, прежде чем окончательно струсить, заставила себя произнести застрявшие было в горле слова:

— Кто такой Дел Рафферти?

— А что?

— Он нашел тело Люси. Вы не родственники?

— И ты думала подхлестнуть меня к этому разговору с помощью своего пойла? — сверкнул глазами Джей Ди, давая волю раздражению и чувствуя, как кровь закипает у него в жилах. Он обрадовался этому ощущению. Вот оно — истинное лицо женщины, которое Рафферти знал лучше всего: ох уж эта лисья натура! — Проклятые городские суки! — прорычал он. — Ты не знаешь, как задавать прямой вопрос, да? Все обязательно нужно завернуть в какую-нибудь мишуру? Почему ты просто не спросишь?

— Да я просто и спрашиваю! — оторопела Мэри, испытывая одновременно обиду на несправедливое обвинение и смущение от верного, в сущности, упрека.

Рафферти вырвал из руки Мэри бутылку и отшвырнул ее в сторону, получив садистское удовольствие от того, как испуганно отскочила Мэри, вытаращив глаза. Джею Ди хотелось напугать ее.

— А что еще ты хотела бы узнать, Мэри Ли? — настойчиво спросил он, прижимая девушку к тополю, росшему на краю паркинга.

Грубая кора дерева впечаталась в кожу сквозь тонкий хлопок рубашки, как только Мэри налетела на дерево, и Джей Ди с силой притиснул ее к стволу.

Впрочем, тело его было немногим мягче. Бедра Рафферти, подобно двум столбам, навалились на бедра Мэри. Пальцы стальными клещами намертво обхватили ее запястья. Джей Ди наклонился ниже, и Мэри увидела пылавший в его глазах гнев. Сердце в груди забилось, точно пойманная в силки птица.

— Ты хочешь выяснить, что значит дразнить ковбоя, Мэри Ли? — прошептал Рафферти, сверля взглядом ее глаза. — Или же Люси успела обо всем тебе рассказать?

Его горячее дыхание, пропитанное запахом виски, казалось, попадало прямо в рот Мэри. Она хотела влепить ему пощечину, но Рафферти держал ее за руки. Она могла бы ударить его коленом, но Джей Ди слишком тесно к ней прижался. Ко всему прочему стало ясно, что силы покинули ее.

Мэри попыталась беззвучно вымолвить «нет», но из груди вырвался лишь легкий вздох.

— Лгунья! — прорычал Рафферти.

Он не угрожал. Он не нападал. Он медленно склонился к ней, и Мэри ничем не могла остановить его. Она слегка застонала при первом соприкосновении их губ, а он воспользовался полученным преимуществом и медленно и глубоко протиснул язык ей в рот. Мэри вся содрогнулась от потрясающей чувственности этого движения, но ничего не предприняла, чтобы остановить Джея Ди. Она чувствовала себя так, словно попала в силовое поле мощного магнита, и была не в состоянии преодолеть его притяжение, заставить свое тело не реагировать на происходящее.

Изголодался. Господи, он изголодался по этому! Хищник. Дикое желание вкусить ее. Рафферти прижал Мэри к дереву, желая погрузиться в нее, потянуть за собой на землю и в забвение. Джей Ди просунул руку между их телами и нащупал маленькую, упругую грудь. Желание молнией пронзило его вместе с чувством гнева и ярости, вызванным соблазном нежности и запахом шампанского.

Он желал ее. Жадно! Проклятие, вопреки здравому смыслу! Еще одна женщина, которой он не верит и которую не уважает. Еще одна чужачка. Еще одна из стаи шакалов, пришедших разрушить его жизнь. Вкус желания горчил у него во рту.

Как только Рафферти резко оторвался от нее, чувства стремительно вернулись к Мэри. За время их короткого знакомства Джей Ди Рафферти успел напугать ее, оскорбить, запутать, а теперь еще и посягнул на нее, лишил здравого смысла, украл все благоразумие.

Высвободив руки, Мэри сжала их в кулаки и изо всех сил ударила Джея Ди в грудь. С тем же успехом она могла запустить теннисным мячиком в слона.

— Как ты посмел? — задыхаясь, вскричала она. Джей Ди с отвращением посмотрел на нее.

— Только не притворяйся, Мэри Ли, что ты сама этого не хотела. Ты даже не пыталась бороться со мной.

Рафферти был прав, но это нисколько не охладило пыл Мэри. Прежде всего он вообще не имел права к ней прикасаться.

— Так вот каковы твои правила хорошего тона при свидании? Скручивать каждого, кто не успел тебя опередить и огреть кирпичом по башке? В местах, откуда я приехала, это называется изнасилованием. На дворе девяностые, Рафферти. В цивилизованном обществе мужчины имеют привычку спрашивать разрешения.

— Вот и убирайся в свое «цивилизованное общество»! — сверкнул взглядом Джей Ди. — Будь уверена, ты мне здесь и даром не нужна! Возвращайся в Калифорнию. Убирайся, черт возьми, из моей жизни!

Мэри, разинув рот от изумления, смотрела на Рафферти, отошедшего от нее, чтобы поднять шляпу, упавшую в пылу разыгравшейся сцены.

— Я?.. Ты?.. О-о, это бесподобно! Значит, это я попросила тебя подойти и познакомиться поближе? Да знаешь, кто ты, черт побери, после этого, ты…

— Джей Ди Рафферти, — проворчал Джей Ди, натянув шляпу на голову и прикоснувшись пальцами к полям в насмешливом салюте. — Дел Рафферти — мой дядя. Он не любит чужаков, не любит блондинок и бьет белку в глаз с расстояния в двести ярдов. Держись подальше и от него.

— Да, похоже, он такой же очаровашка, как и ты, — саркастически крикнула Мэри вслед удалявшемуся Рафферти, за которым уже увязался и пес.

Джей Ди не удосужился доставить Мэри удовольствие и оглянуться. Вскочив в кабину пикапа, он завел двигатель и уехал. Зип стоял у заднего края кузова и смотрел на Мэри, пока машина не исчезла за углом, свернув на главную улицу. А Мэри так и осталась стоять на месте, в лунном свете, зажав руками рот.

* * *

Он притаился среди деревьев, ожидая. Лунный светлился на луг. Тихо и уныло выли невидимые койоты, их голодные крики уплывали вниз, в долины. Серебряный покров смерти плотным туманом стелился над землей. Он видел этот покров, прячась среди деревьев на склоне холма, и ждал. Из тумана материализуются тела: блондинка, собаки, тигры. Они обретут очертания и закружатся в своем отвратительном танце, полуосвещенные луной, мучая, соблазняя его.

Он устроился среди сосен и пихт; руки вспотели, сжимая приклад ружья… И он ждал.

Глава 6

— Я расскажу тебе, как солнце восходит… — пробормотала Мэри слова песни, почти бессознательно сорвавшиеся с ее губ.

Она сидела на том же камне, который облюбовала вчера вечером, чтобы видеть, как луна поднимается из-за гор. Сейчас за теми же вершинами рассвет окрашивал небо в пастельные тона, которые были одновременно и мягкими, как туман, и достаточно яркими, чтобы от этого зрелища перехватывало дыхание. Картина была в новинку, но все же Мэри испытывала странное чувство, что все это она уже видела сотни раз, в каком-то другом своем бытии. Ей казалось, что она целую вечность дожидалась времени, когда сможет снова увидеть разворачивающееся перед ней великолепие. Красота этой картины освежала Мэри лучше, чем шесть часов беспокойного сна.

— Я расскажу тебе, как солнце восходит… — снова пробормотала Мэри.

— И туман рассеивается, — закончил Дрю строчку из Эмили Дикинсон. Голос его, тихий и мягкий, нисколько не нарушил очарование момента.

Обернувшись, Мэри обнаружила Дрю, стоящего рядом с ее камнем. Он был одет для тренировки — в потрепанные черные велосипедные шорты и свитер с эмблемой оксфордского гольф-клуба. Правым бедром он поддерживал горный велосипед.

— Раньше я любил поспать подольше, — сказал Дрю. — Потом увидел этот восход солнца. И дал себе обет не пропускать больше ни одного.

Дрожа от утренней прохлады, Мэри плотнее закуталась в жакет и, повернувшись, посмотрела на Дрю:

— Вы когда-нибудь тоскуете по Англии?

— Сейчас и всегда, — признался Дрю с искренней улыбкой. — Но я довольно часто там бываю. Англия всегда со мной, когда звучат ее песни. Мой дом теперь здесь. И я люблю эти места.

— Меня всегда интересовало, что же нашла здесь Люси. — Окидывая взором покрытый росой луг, Мэри убрала выбившийся локон за ухо. — Ведь она всегда любила быть в центре бурных событий. Ей вечно нужно было влезать в самые горячие дела и первой узнавать последние слухи. Не могу представить себе ее живущей в пустынной местности и выращивающей овощи… встречающей восход солнца. Во время нашего знакомства Люси если и видела солнечный восход, то только потому, что еще не ложилась спать.

— Здесь она тоже не сильно изменилась. — Дрю откинул поддерживающую стойку велосипеда, установил его, а сам прислонился плечом к валуну в полуметре от свисавших с камня ног Мэри. — У Нового Эдема есть свои тайны и конфликты. Люси всегда живо ими интересовалась и во все вмешивалась.

— В компании друзей Эвана Брайса?

— Гм-м… Я бы осмелился сказать, что ее компании менялись так же быстро и легко, как и те, что были у Люси в Сакраменто. Эван Брайс — влиятельный человек. У влиятельных людей — влиятельные друзья. Вокруг Брайса всегда кружится толпа тех или иных знаменитостей. Актеры, продюсеры, топ-модели, политики, юристы. Многие из них тоже имеют здесь дома.

— Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что Люси так и не рассталась с прежней жизнью? Она и здесь продолжала свои игры?

— Монтана — место, к тому располагающее. К величайшему ужасу местных фермеров. Следует лишь посочувствовать их бедственному положению. Рост цен на землю, взлетающие до небес налоги. — Дрю вздохнул, и плечи его опустились, словно под тяжким бременем моральной дилеммы. — Но в этом случае и мы с Кевином являемся частью проблемы, ведь так? Мы можем сожалеть о судьбе несчастных фермеров, но мы не собираемся уходить отсюда.

— А на чьей стороне была Люси?

— На своей. — Во взгляде Дрю читалось понимание и открытость. — Но вы, дорогая, кажется, не очень-то на нее похожи, — ласково произнес Дрю.

Печально улыбнувшись, Мэри соскользнула с камня на землю:

— Да. У нас было не так уж много общего… если не считать того, что мы были подругами. Впрочем, это обстоятельство мало что меняет, не так ли?

Дрю по-братски обнял Мэри за плечи и дружески сжал их:

— Должен сказать, что я считал Люси человеком благородной натуры, и потому, собственно, она всегда мне нравилась. У нее было редкое чувство юмора, и если Люси находила вас достойным своей дружбы, она отдавала вам всю себя, без остатка.

— Просто она была… Ну ладно: она была просто Люси. И теперь ее не стало.

Несколько минут они стояли молча, прислонившись друг к другу плечами, словно давние друзья.

Мэри наблюдала за парящим в небе орлом, наполняясь умиротворенностью окружающей природы и изгоняя из души все лишнее. Она глубоко вдохнула свежий, чистый воздух, пахнущий сосной, кедром, ароматом полевых цветов, и успокоилась, вновь повторив про себя стихотворную строку: Я расскажу тебе, как солнце восходит и туман рассеивается…

* * *

Миллер Даггерпонт свалился на голову Мэри во время завтрака. Она увидела, как он пробирается между столиками в столовой и с чувством фатальной неизбежности поняла, что он направляется именно к ней. У всех посетителей, мимо столиков которых проходил Даггерпонт, вилки и ложки застывали в воздухе, а выражение лиц колебалось в диапазоне от ужаса до смешанной с изумлением радости.

Даггерпонт был настолько же широк, насколько высок — настоящий шкаф, — с лицом бульдога и редким ежиком седых волос. Поверх белоснежной рубашки его полный торс плотно облегал золотой с черным парчовый жилет; узел черного тонкого галстука скрывался в складках двойного подбородка. Серебряная пряжка огромного ремня, усеянная бирюзой, выпирала на животе, точно витиеватый орнамент на капоте тягача «Мак». Туфли из змеиной кожи на облаченных в черные брюки ногах выглядели до смешного маленькими под такой чудовищной тушей.

— Мисс Мэрили Дженнингс, если не ошибаюсь? — Голос Даггерпонта громом прокатился по всему залу.

Первым желанием Мэри было ответить «нет», в надежде на то, что эта громадина уйдет и напугает кого-нибудь другого из посетителей, но голова ее предательски кивнула, подтверждая правильность предположения Даггерпонта.

Он протянул ей руку, похожую на надутую резиновую перчатку, и ухватил руку Мэри прежде, чем та успела вытереть дынный сок.

— Миллер Даггерпонт, эсквайр, — представился гигант голосом достаточно громким, чтобы разбудить призрак мадам Бель. — Адвокат и человек эпохи Возрождения. У меня для вас сюрприз, маленькая леди.

— Я не очень уверена, что мое сердце будет способно его выдержать, — откликнулась Мэри, шутя лишь наполовину.

— Пойдемте, — приказал Даггерпонт, вытаскивая Мэри из-за стола. — Это важно. Поесть вы успеете в любое другое время.

Похоже, по части данного предмета Даггерпонт был несомненным знатоком. Желудок Мэри протестующе заворчал, но ей пришлось, спотыкаясь, следовать за адвокатом, размышляя о том, что самого мистера Даггерпонта из-за трапезы не смог бы вытащить даже дикий слон. Миллер, точно локомотив товарного поезда, протащил Мэри через вестибюль на улицу. Промчавшись по Мэйн-стрит, он, игнорируя правила уличного движения, пересек Первую авеню и продолжил свое стремительное движение, совершенно не обращая внимания на любопытствующие взгляды встречных прохожих.

Они свернули к кирпичному дому с витриной в резной деревянной окантовке. Сверху, полукругом, красовалась надпись золотыми буквами в веселеньком стиле девяностых: «ПРОБИРНАЯ ПАЛАТА ЭДЕМСКОЙ ДОЛИНЫ», а бронзовая табличка на самой двери гласила: «МИЛЛЕР ДАГГЕРПОНТ, ЭСКВАЙР. АДВОКАТ».

— Вот здесь я и храню свою коллекцию, — перебирая огромную связку ключей, сообщил Миллер. — Я собираю все. Песни, игрушки, сельскохозяйственное оборудование, как вы это называете. Я сорвал неплохой куш на индейских древностях, когда сюда стали прибывать все эти типы из Голливуда. Они думают, что станут аборигенами, как только повесят на стену старую лошадиную попону. Проклятые дураки, я вам доложу, но не из-за коллекции. С коллекцией все в порядке. Просто они проклятые дураки вообще.

Даггерпонт распахнул дверь и вошел в дом, таща за собой и Мэри, точно непослушного ребенка. Стены дома от пола до потолка были уставлены полками. От двери до противоположной стены по центру комнаты протянулся ряд низеньких витрин. С потолка, подвешенные на проволоке, свисали старьте рекламные плакаты и автомобильные номера. Пол был завален всяким хламом. У дальней стены стояли два высоких ящика, доверху набитых игрушками, стеклянной посудой, жестяными канистрами, деревянными коробочками и еще бог весть чем.

— Смотрите под ноги! — ворчливо выражая свое недовольство беспорядком, приказал Миллер. — Какой-то пьяный идиот ворвался вчера сюда с черного хода и перевернул все вверх дном. Знаете, мы находимся почти напротив «Проклятых и забытых». Ковбои приезжают в город, и у них крыша едет. Все равно, что привести в дом дикого пони. Миллер провел Мэри через холл в меньшую комнату, еще более захламленную. В центре посреди хлама возвышался старинный стол. На нем, где-то среди нагромождения рыболовных снастей и рассортированных обломков горных пород, трезвонил телефон. Даггерпонт не обратил на него внимания. Бросив Мэри, он принялся колдовать над цифровым замком старинного сейфа, вмурованного в заднюю стену.

— В шестидесятых годах прошлого века здесь располагалась пробирная палата, — объяснил Даггерпонт. — В Абсарокасе обнаружили золото. Золотая лихорадка собрала здесь чокнутых со всей Америки. В городе начался бум. Впрочем, ненадолго. Жила оказалась не столь богатой.

Мэри уже читала эту историю в путеводителях, но не стала распространяться на данную тему, с опаской продолжая свой путь по офису. Даггерпонт открыл сейф, и Мэри, встав на цыпочки, попыталась заглянуть в недра этого странного хранилища.

— Ах, мистер Даггерпонт, не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, что же все это значит?

Миллер стрельнул в Мэри недовольным взглядом.

— Люси Макадам. — Обрубок сигары запрыгал у него над подбородком. — Я был ее адвокатом. А вы — ее наследница.

Известие — словно удар деревянного молотка по голове — оглушило Мэри. Она слегка пошатнулась и сделала неуверенный шаг назад.

— Я — ее наследница?! Этого не может быть! Я хочу сказать, почему… как?..

На Дагтерпонта замешательство Мэри не произвело ни малейшего впечатления — он озабоченно занимался поисками нужной папки среди бесчисленных коробок, заполнявших полки сейфа.

— Хвала небесам за этот железный ящик! — проворчал Миллер. — Дорого же пришлось бы заплатить, если бы какая-нибудь пьянъ залила пивом эти папки. Инесс пришлось бы разбирать бумаги до Второго пришествия. Ага! Вот, нашел… Люси Макадам.

Даггерпонт извлек папку и погнал Мэри обратно в офис, где, плюхнувшись в кресло, приказал ей тоже сесть. Навалившись всей своей тушей на стол, адвокат поведал Мэри суть последнего волеизъявления Люси.

— У нее не было живых родственников. Люси все оставила вам. Ранчо, счет в банке, вот это письмо… — Он вручил Мэри запечатанный конверт. Она приняла его кончиками пальцев и положила на колени. — Все расходы по налогам на вступление в право наследования, расходы на похороны и, гм-м, мой гонорар, разумеется.

— Да, конечно,

— Но все это, безусловно, ваше, сразу же после официального утверждения завещания. Ах да, чуть было не забыл еще одну вещь! Проклятие — ведь чуть было не забыл!

Даггерпонт опять пробрался к сейфу и вернулся оттуда со старой оловянной, в фут высотой, урной, которую сунул ей в руки. Мэри уставилась на потешную посудину и перевела недоумевающий взгляд на Миллера.

— Что это? — выдавила она наконец.

— Что, что — Люси! Она завещала кремировать себя.

* * *

Мэри ехала на ранчо. Привязанная ремнем урна покоилась рядом, на пассажирском сиденье, Даггерпонт попытался убедить Мэри продать ранчо. Сумма налога за право вступления в наследование будет астрономической, особенно если учесть, как стремительно растут цены на недвижимость.

Но Мэри не дала согласия ни Даггерпонту, ни его угодливому приятелю — агенту по торговле недвижимостью, «случайно» заглянувшему в контору. Так же случайно стервятники слетаются к месту автомобильной катастрофы.

— Послушай, Люси, — бросив взгляд на оловянную урну, обратилась к подруге Мэри. — Ты всегда обладала недюжинным чувством юмора, но на этот раз — это уж слишком.

Урна лишь весело сверкнула на Мэри своим блестящим боком.

Мэри было просто необходимо уехать, чтобы все обдумать, попытаться привести в порядок растрепанные мысли. Ранчо показалось ей самым подходящим местом для подобного действия. Она почему-то считала, что правильный ответ может прийти к ней именно там. Впрочем, чутье подсказывало Мэри и то, что дело может обернуться совершенно иным образом и она обретет на ранчо еще больше вопросов. От такой перспективы у нее засосало под ложечкой.

Днем место, которое Люси последний год называла своим домом, выглядело необычайно живописно. Из стоящего на возвышении бревенчатого дома открывался вид на обширную равнину с бегущим по ней широким сверкающим ручьем. Выше — холмы, покрытые густыми сосновыми и лиственничными рощами. Равнина за ручьем была усыпана маленькими фигурками пасущихся лошадей. Едва выйдя из машины, Мэри уже навсегда влюбилась в эту картину. Пейзаж навевал чувство покоя и постоянства. Он совершенно не сочетался с тем образов жизни, что вела Люси.

Мэри поднялась по ступенькам на веранду и, обойдя дом, оказалась на просторной площадке с видом на ручей. Плетенная из ивы мебель и деревянные стулья не испытали на себе чудовищное усердие вандалов. Поставив урну на стеклянный столик, Мэри опустилась в стоявшее на веранде мягкое кресло и залюбовалась панорамой.

Все это теперь принадлежит ей. Эта мысль никак не укладывалась в голове. Какая-то бессмыслица! Она даже никогда не навещала здесь Люси. Мэри и не предполагала, что их дружба может быть настолько серьезной. Он смеялись над одними вещами, иногда вместе пили пиве Они были собутыльницами, сестрами по оружию в совместной борьбе с жестокими адвокатами, вечно не желавшими им платить и всегда желавшими затащить их в постель. Мысль о том, что их отношения значили для Люси нечто большее, смутила Мэри и заставила ощутить неясное чувство вины.

Надеясь найти ответ на свой вопрос или хотя бы какую-то зацепочку, Мэри достала из кармана жакета вpученный ей Даггерпонтом конверт и вскрыла его пилочкой для ногтей. В конверте оказался сложенный пополам зеленый лист бумаги, оборванный с двух концов. Cтeнoгpaфическая запись, набор иероглифов, расшифровать которые было под силу лишь судебному секретарю. До чего же Люси любила все эти театральные штучки, посылая их даже из могилы.

Упершись локтями в колени, Мэри склонилась над письмом и прочла стенограмму:

Дорогая Мэри,

Раз ты читаешь эти строки, значит, я уже успела поучить по заслугам. Ты считаешь, что я могла бы подыскать себе душеприказчика получше, чем тот, что сообщил тебе о моей последней воле? Вероятно, да. Подлецы всегда хотят для себя только самого лучшего, ну а мы — остальные — можем отправляться прямехонько в ад. Что ж, Господь знает, что я была очень непослушной девочкой. Я уверена: Он знает. Но это наше личное дело — мое и Большого Парня.

Теперь о тебе. Ты должна жить, подруга. Я дарю тебе свою жизнь. Ты должна пообещать мне, что бросишь этого козла Бредфорда. И ты должна пообещать, что полностью посвятишь себя созданию собственной семьи. У каждого из нас есть призвание в жизни, это — твое. Мое заключалось в том, чтобы быть занозой в «мохнатой лапе». Я была чемпионкой. Что и привело меня туда, где ты сейчас находишься. Или же туда, где сейчас нахожусь я?

Не важно, моя красавица. Бери быков за рога и вали их на землю. Ты можешь не попасть в справочник Мартиндейла-Хьюбелла [5], но мое имечко уж точно будет светиться там как образчик позорного поведения, кое и позволит тебе немного позабавиться.

Пророни пару слезинок за меня. Кроме тебя, никто этого не сделает.

Подними стаканчик в мою честь. Знаешь, в жизни ты была моей единственной настоящей подругой. И когда ты уложишь в постель своего первого ковбоя, прежде, чем оседлать его и скакать, подумай обо мне с любовью, ковбойша.

Не унывай, дорогая. Жизнь слишком коротка, чтобы играть в ней по чужим правилам. Научись этому у кого-то, кто знает в этом толк.

С приветом из урны, твоя Люси.

Мэри дважды перечитала письмо. Но и повторное чтение не прибавило ему особого смысла. Все, чего она добилась, так это растущее чувство боли от потери, одиночества и вины.

Мэри сунула письмо под урну и свернулась калачиком в кресле, уставившись рассеянным взглядом на раскинувшуюся перед ней красоту. А она-то думала, что Люси такая нахальная, хулиганистая, окруженная важными людьми… Одна во всем мире, с собутыльником вместо друга. Полная загадки и скрытой боли. Умирающая в одиночестве. Брошенная на склоне горы, всеми забытая.

* * *

«Мерзкое» — пожалуй, именно так можно было назвать настроение Джея Ди. День не задался с самого утра, а дальше все так и покатилось снежным комом. Утром Уилл заявился только к самому отъезду Джея Ди, Такера и Часки. С первого взгляда было видно, что если он и провел прошлой ночью какое-то время в постели, то все равно без сна. Уилл был не в состоянии самостоятельно взобраться на лошадь. Поэтому, естественно, Джей Ди заставил брата все таки усесться в седло и совершить оздоровительную утреннюю прогулку, сопровождаемую поглощением пылу поднимаемой стадом в сто пятьдесят коров, и услаждающую слух ором многочисленных телят.

Если к концу дня у Уилла цвет лица и улучшился л сравнению с утренним, то это не было заметно по причине покрывшей его пыли. И Уилл, и его серая лошадь выглядели так, словно проделали долгий и тяжелый путь, были в равной степени благодарны возможности перейти на шаг.

— Я только что пригнал последних, — сообщил Уилл, разворачивая лошадь и приноравливаясь к шагу коня Джея Ди. — Такер отправился домой готовить ужин. Часки присматривает за лошадьми. Что-нибудь еще на сегодня, хозяин?

Уилл выдержал брошенный на него братом острый взгляд. Он провел в седле более десяти часов, собирая животных, слишком ленивых и слишком тупых, чтобы иметь право на существование. Уиллу казалось, что каждое из них, проделывая путь до загона, успело потоптаться на eго теле. Он был разбит и грязен. Раздражительность Джея Ди могла стать всего лишь кульминацией дня.

По бумагам братья были равноценными пapтнерами на ранчо. В действительности же Джей Ди всегда был будет хозяином «Старз-энд-Барз». Уилл чувствовал, что даже будь отец жив, реальная власть оставалась бы в рук Джея Ди, спокойного и сильного — гораздо более сильного, чем когда-либо был Том Рафферти.

Уилл никогда не чувствовал что-либо, хоть отдаленно напоминавшее любовь его брата к земле. Для него земля была тяжелым якорем, узами, в которые он был закован своим случайным рождением. Уилл никогда не боролся с Джеем Ди за право управления, всегда чувствуя себя скорее ковбоем, чем фермером. Он просто выполнял свою работу, с радостью перекладывая на плечи брата заботы и ответственность по ведению хозяйства. Сейчас же этот груз, казалось, сильнее навалился на Джея Ди. Вокруг рта у него залегли суровые складки, взгляд стал раздраженным и злым.

— Ты говорил с Лайлом? — спросил Уилл.

— Да, говорил, на свою голову. Он сказал, что еще подождет какое-то время, но решение уже принял. Лайл продается. Вопрос только в том — кому? Я сказал ему, что мы можем придумать что-нибудь вместе.

— Тебе не обойти Брайса.

— А я и не собираюсь.

— Не стоит рассчитывать, что Лайл пойдет на сделку с тобой, если уж Брайс обещает сделать его богатым. Преданность так далеко не заходит.

— Ты думаешь? — Джей Ди посмотрел на брата тяжелым взглядом и отвернулся, чтобы заняться скотом, не желая думать о том, насколько далеко может зайти преданность Уилла.

Братья стояли у ворот пастбища, лошади их терлись мордами, в неспешной игре пощипывая друг друга губами. На пастбище наевшиеся за день коровы лениво щипали траву. Телята, свернувшись калачиком, мирно спали рядом со своими матерями или же резвились группами, толкаясь, бодаясь и играя в догонялки.

Джей Ди оглядел животных оценивающим взглядом. Он немало потрудился над выработкой селекционной программы, которая позволила улучшить размеры и показатели скота ранчо «Старз-энд-Барз». Коровы были черно-белой масти, хорошо телились и давали много молока. Телята, масть которых варьировалась от почти белой до почти черной, были результатом скрещивания с шарлотскими быками, скрещивания, давшего крупных, тучных животных, быстро растущих и набирающих вес при обильном кормлении. Джею Ди доставляло удовольствие смотреть на животных и сознавать, что они выведены здесь, что они — его заслуга, что тяжкий труд принес нечто доброе и ценное.

— А знаешь, ведь не для всех это значит так много, — тихо, точно богохульствуя в церкви, произнес Уилл.

Челюсти Джея Ди сжались. Он выпрямился в седле, отчего старая кожа протестующе заскрипела.

— Это должно значить «так много», — сказал он. — А иначе какого черта мы здесь делаем?

Он лишь привстал в седле и сдавил ногами бока лошади. Повинуясь безмолвной команде, та повернулась и понесла его прочь.

Глава 7

С холма Джей Ди издалека разглядел огонь. Чертыхнувшись, он пустил Сержанта в галоп. Люси Макадам и после смерти оставалась такой же досадной занозой в его судьбе, какой была при жизни, что и доказывала в очередной раз. Рафферти — в который раз! — ругнул себя за то, что взялся присматривать за ранчо Люси, но Миллер Даггерпонт мог обратиться с подобной просьбой не к нему, а к Брайсу, а Джей Ди не хотел, чтобы Брайс хоть одной ногой переступил порог ранчо Люси. Рафферти намеревался первым застолбить право на покупку собственности мисс Макадам. И хотя Джею Ди пришлось взять на себя заботы о ее скоте и вызывать шерифа, после того как вандалы учинили в доме погром, подобное неудобство все же было смехотворно малой ценой в поединке с Брайсом.

Оранжевые всполохи пламени за завесой деревьев заставили Рафферти выбросить из головы все посторонние мысли. Если немедленно не остановить огонь, тот, вполне возможно, ненасытным зверем перекинется на лес и пастбища. Высокие кусты и ветви деревьев хлестали Рафферти по лицу и цеплялись за одежду. Наконец лес кончился, они выехали на открытое, ровное пространство, и конь, прижав уши, вытянув шею и перекатывая на скаку мощными мышцами, рванулся вперед неистовым галопом.

Мэри стояла в загоне для скота и смотрела на уносящиеся высоко в небо языки пламени. Она чувствовала определенную торжественность момента и в то же время сдерживала смешливое, легкомысленное возбуждение, вызванное коньячными парами. Она использовала спиртное для того, чтобы разжечь костер, после чего встала и сделала большой глоток в честь последней воли Люси. Напиток потоком расплавленного золота пробежал вниз, огнем вспыхнул в животе, после чего разлился по всему телу, притупляя чувство печали и окрашивая исполняемый ритуал в более романтические тона. Мэри швырнула бутылку в костер и отсалютовала, после чего с пронзительным криком отскочила назад, испугавшись громкого хлопка взорвавшейся бутылки и чувствуя в себе продолжающиеся вспышки коньячного пламени.

Мэри робко взглянула на оловянную урну, стоявшую на воротном столбе и с безопасного расстояния наблюдавшую за костром. Крышка урны венчалась беспечной фигуркой ангела. В мареве волн горячего воздуха ангел, казалось, двигается, извивается, точно гавайский танцор, исполняющий праздничный танец.

Люси от всего сердца одобрила бы подобные торжества. Вообще-то говоря, Мэри планировала, что подруга будет стоять рядом с ней на церемонии сожжения делового костюма. Костер должен был указать Мэри направление ее дальнейшего жизненного пути от перекрестка, на котором она сейчас остановилась.

Мэри представила себе, как ее малодушие испаряется в пламени костра. Погребальный костер с его струйками дыма и пеплом символизировал принятое Мэри решение. Никто не надевает колготки, отправляясь в путь по неизведанной дороге.

Ангел на урне, казалось, одобрительно подмигнул Мэри по ту сторону прозрачной стены марева.

Внезапно из леса на склоне холма, за воротами, выскочила лошадь: большая и красная, уши прижаты, глаза округлены, пасть широко открыта. Быстро перебирая мощными ногами в бешеном галопе, она резко затормозила перед оградой. Изумленно раскрыв рот, Мэри наблюдала, как всадник, еще до полной остановки лошади, соскочил на землю и стремительно бросился к загону, потеряв при этом шляпу.

Рафферти!

Он мчался к ней с лицом, искаженным яростью. Чуть замедлив бег. Рафферти на ходу подхватил попавшееся на его пути ведро, зачерпнул им воду из стоявшего у ворот бака и побежал прямехонько к разведенному Мэри погребальному костру.

— Нет! — в ужасе закричала Мэри и бросилась, раскинув руки, к Рафферти, пытаясь отпихнуть ведро в сторону. Они столкнулись в десяти футах от костра: Мэри отскочила от Джея Ди, будто тряпичная кукла, которую с силой швырнули в бок движущегося автобуса. Она вскрикнула и, споткнувшись, упала на четвереньки в теплую пыль, после чего могла лишь с ужасом наблюдать, как Рафферти атакует ее жертвенник.

Вода обрушилась в центр костра, точно одеялом накрыв волшебные языки пламени. Рафферти добил их, нагребя ногами и руками на края костра валики рыхлой земли. В довершение он затоптал остатки пламени, вздымая грибообразные облачка взрывов из смеси черного дыма и пыли.

Сердце Мэри замирало одновременно с угасающим пламенем. Она присела на корточки, и слезы текли у нее из глаз, в то время как Джей Ди сбегал к баку с водой и опять вернулся с полным ведром. Костер, шипя, издал свой предсмертный вздох и затих, залитый очередной порцией водного потока. Ее костер! Символ смерти прежней жизни Мэри. Ее жертвенный алтарь и последнее «прости» старой подруге. Уничтожен. Испарился тем же образом, каким пыталась испариться прежняя жизнь Мэри из пылавшего в ее душе пожара, как испарилась Люси. Гнев, бешенство и коньяк закипели у Мэри в крови, поднялись, подобно морскому приливу, увлекли ее за собой.

— Ты, тупой сукин сын! — Мэри вскочила на ноги и с криком бросилась к Рафферти. Тот вздрогнул, услышав этот заполошный вопль. — Ты — тупое безмозглое животное! Это был мой костер!

Мэри изо всех сил ударила Джея Ди в спину, заставила потерять равновесие, молотя его своими маленькими кулачками. Рафферти выронил ведро и повернулся, тут же получив удар по губам. Ругнувшись, он шагнул в сторону, пытаясь защититься от сыпавшихся на него тумаков. Мэри набросилась на него, как дикая кошка: зубы оскалены, глаза сужены, она шипела и царапалась, растрепанные волосы упали на лицо.

— Прекрати! — дрогнув и отступая, зарычал Джей Ди.

Мэри снова накинулась на него, широко раскинув руки и в своей ярости почти совершенно потеряв способность мыслить здраво. Она наскочила на Рафферти, когда тот отклонился назад, и оба грохнулись на землю, кашляя и чертыхаясь в жутком облаке поднятой пыли, забивавшей рот, слепившей, не дававшей дышать.

— Это был мой костер! — снова закричала Мэри. — Мо-ой! — Ее первый акт освобождения, дань уважения памяти подруги, а он все разрушил. В отместку Мэри вновь принялась колотить Рафферти всеми доступными ей средствами — лягаясь и нанося удары кулаками…

— Эй! Ты меня укусила! — вскрикнул Джей Ди, потрясенный, ошеломленный, сбитый с толку жуткой силой ее буйства.

В нем и самом начала просыпаться злость, поскольку колено Мэри опасно приблизилось к его паху. Рафферти зарычал и, изловчившись, перевернулся и тяжестью своего тела подмял Мэри под себя. Стиснув зубы, он попытался перехватить кулаки, молотившие его по голове и плечам. Поймал сперва одну руку, потом другую и, сведя их вместе, прижал к земле у Мэри над головой.

— Черт возьми! Я сказал, успокойся!

Голос Рафферти громом разорвался у нее в ушах. Она опешила и предприняла последнюю, но теперь уже безрезультатную попытку ударить его. Джей Ди Рафферти придавил ее всей массой своего крепкого тела: каждая унция — сплошные мускулы, и все это прижало тело Мэри к земле, заставив против воли притихнуть.

Мэри взглянула на Джея Ди, ясно сознавая, что бессильна против него. Рафферти дышал тяжело и прерывисто, губы его были всего в нескольких дюймах от губ Мэри. Несмотря на всю свою исступленность, Мэри невольно вспомнила его поцелуй — чувственный и страстный, дерзкий и оскорбительный.

Увидев голубой огонь, полыхающий в глазах Мэри, Джей Ди почувствовал, как в нем проснулось что-то первобытное. Или, может быть, это чувство испытывала Мэри, находясь под ним? Или же это проснулось воспоминание о вкусе ее губ — тогда, под луной?

Проклятие, у него слишком долго не было женщины!

— Ты остаешься верен себе, Рафферти, — прорычала Мэри. — Где ты учился изысканным манерам — во Всемирной федерации вольной борьбы?

Единственным ответом вскочившего на ноги Рафферти стало невнятное недовольное ворчание. Мэри медленно поднялась и попыталась стряхнуть с одежды налипшую на нее грязь. Блузка и джинсы были исполосованы зигзагами грязных полос. Земля набилась в волосы и скрипела на зубах.

— Какого черта ты тут вытворяешь? — махнув рукой в сторону жалких остатков костра, взорвался Джей Ди.

— Не твое свинячье дело!

Носком ботинка Джей Ди поддел из тлеющих углей кусок габардинового рукава. Брезгливо приподняв его за не тронутый огнем край, Рафферти разглядывал кусок материи с удивлением и отвращением, словно в рукаве все еще находилась рука.

— Это был костюм, договорились? — вспыхнула Мэри и, выхватив у Рафферти рукав, бросила его обратно в золу.

— Ты жгла одежду? — Ди Джей с нескрываемым скептицизмом оглядел Мэри с головы до ног: старые джинсы и распахнутая джинсовая рубашка поверх старой футболки с эмблемой Стэнфордского университета.

Мэри скрипнула зубами:

— Я кремировала свое прошлое. Это был символический жест. — Джей Ди уставился на нее, будто она только что свалилась с луны. — Господи! Ты не поймешь символизм, если никогда с ним не сталкивался. Я на жизненном распутье. Мне нужно было сделать широкий жест.

— Ах вот оно что! — протянул Рафферти. — Что ж, спалить дотла пол Монтаны — это и в самом деле жест широкий.

— Я не жгла ничего, что не принадлежало бы мне.

— А если бы огонь перекинулся на коровник? Или на дом? Или…

— Тебе-то что за дело? — вздернув подбородок и сверкнув взглядом, дерзко перебила его Мэри. — Они тоже мои, так что…

— Они… что? — Джею Ди показалось, что он с разбегу наткнулся на каменную стену. Потрясенный, он даже машинально отпрянул.

Очередной приступ чувства вины развеял озлобленность Мэри. Она почувствовала, что… недостойна, не заслуживает полученного подарка. Мэри не могла вспомнить, когда же она звонила Люси просто так — поболтать.

— Теперь ранчо мое, — тихо произнесла она. — Люси оставила его мне.

Джей Ди внимательно смотрел на Мэри, пытаясь переварить полученную информацию. Он не знал, как ему реагировать на поразительное известие. Рафферти хотел приобрести эту землю в качестве дополнительной буферной зоны от нашествия захватчиков-чужаков, в частности от Брайса. Он рассчитывал, что Даггерпонт выставит имение на продажу в качестве бесхозной недвижимости, хотя по этому сценарию Джей Ди не получал никаких гарантий, что земля не достанется Брайсу. И все-таки Даггерпонт был местным. А Мэри Ли Дженнингс — темная лошадка. Кто может сказать, как она поступит с доставшимся наследством? Единственное, что Джей Ди знал точно, — это то, что Мэри считает его психом. И она была права: Джей Ди с самого начала повел себя с ней как подонок.

Мэри двинулась было прочь, но Рафферти схватил ее за запястье. Вновь разъярившись, Мэри повернулась и испепелила его взглядом:

— Убери руки, Рафферти! Мне надоело твое хамское обращение. Надоели ехидные замечания по поводу Люси. Мне плевать, чем там она с тобой занималась! Люси была моей подругой. Она мне не всегда нравилась, я не всегда с ней соглашалась, но мы дружили, и будь я проклята, если стану сносить твои тупые шуточки. Если уж ты не в состоянии соблюдать самые элементарные правила поведения, мог бы, по крайней мере, проявить хоть немного уважения. Джей Ди отпустил руку Мэри, задумчиво глядя, как она, подойдя к воротам загона, сняла со столба оловянную урну. Мэри стояла, повернувшись к Рафферти спиной, и прижимала урну к себе. В Джее Ди проснулись угрызения совести. Мэри была права: ему следовало вести себя более прилично, а не распространяться по поводу того, что он думает о Люси. Особенно с женщиной, только что унаследовавшей ее собственность.

Рафферти тяжело вздохнул и упер руки в бедра. Женщины… Они доставляют гораздо больше неприятностей, чем сами того стоят, — тут уж никаких сомнений нет. Поморщившись, Джей Ди направился к Мэри Ли Дженнингс. Та плакала: об этом можно было судить по судорожно вздрагивающим плечам. Мэри изо всех сил пыталась сдержаться и не выдавать себя. Рафферти передернуло от приступа паники: он не знал, как вести себя с плачущей женщиной. Единственное, что он знал об обращении со слабым полом, — это то, что женщин надо избегать или же заниматься с ними сексом. И никакой дополнительной информации.

Чувствуя себя большим и неуклюжим, он подошел к Мэри и застыл в нерешительности, Слова извинений застряли у него в горле, как цыплячья кость, и Джей Ди ничего так не желал в эту минуту, как того, чтобы его оставили в покое и предоставили заниматься лишь собственным ранчо и лошадьми. А такие люди, как Мэри Ли Дженнингс, Люси Макадам и Эван Брайс, оставались бы в своей Калифорнии.

— Я., гм-м… я… гм-м… извиняюсь. Рафферти произнес слова таким мрачным тоном, что Мэри, несомненно, расхохоталась бы, не чувствуй она себя такой несчастной. Она предполагала, что мужчинам, подобным Рафферти, не так-то просто говорить на «человеческом» языке. Общаясь главным образом с лошадьми и скотом, он не испытывал надобности вносить в свой лексикон слова, выражающие тонкие эмоции.

Прижав урну к груди, Мэри шмыгнула носом и попыталась вытереть слезы, стесняясь демонстрировать их человеку, которого они могли привести в смущение. Но слезы никак не желали униматься, обильно стекая на щеки из уголков глаз и повисая на кончиках ресниц.

Плечо, на котором Мэри могла бы поплакаться, превратилось в кучку пепла. Мэри чувствовала себя совершенно разбитой — решениями, принятыми на прошлой неделе относительно собственной жизни, и потрясениями, испытанными с тех пор, как она приехала в Монтану. Все мыслимые обстоятельства достигли критической массы и с грохотом взорвались.

Всхлипнув, Мэри повернулась и упала на грудь Рафферти. Хоть какая-то гавань в шторме обуревавших ее эмоций.

Мэри уткнулась лицом в плечо Джея Ди, совершенно не обратив внимания на то, что урна стала преградой, их разделявшей. От охватившей его паники Джей Ди на мгновение опешил и окаменел. Потом, практически помимо его воли, руки Рафферти поднялись и легли на вздрагивающие плечи Мэри.

Она была маленькой и хрупкой. Хрупкой. Слово завибрировало в мозгу Джея Ди, пока он прислушивался к плачу Мэри. Он не мог себе представить Люси, плачущей по какому бы то ни было поводу: она была слишком груба и цинична. Но маленькая Мэри Ли рыдала так, словно настал коней света. И все потому, что он оскорбил ее чувства. И потому, что она потеряла подругу.

— Тш-ш-ш, — прошептал Джей Ди. Пальцы его скользнули на тонкие, как у ребенка, волосы на шее Мэри. Почуяв их нежный аромат, Джей Ди не смог противиться соблазну наклониться ниже. — Ш-ш-ш. Мне очень жаль. Не плачь. Прошу тебя, не плачь.

Оловянная урна впилась Рафферти в живот, но он этого не замечал. В нем ожили дремавшие естественные инстинкты — потребность защищать и желание утешить. Они хлынули на созданную в душе защитную плотину и очень просто размыли ее потоками женских слез. Она плакала так, словно разом лишилась всего. Рафферти же сказал себе, что мужчина должен быть сделан из камня, а не размокать от сочувствия.

Мэри подняла голову и вздрогнула, затаив дыхание, а голова Джея Ди выкинула очередной фортель: он прижался щекой к щеке Мэри.

— Т-с-с. Ш-ш-ш… — прошептал Рафферти, касаясь губами ее щеки. Нежной, как персик. Теплой. Мокрой и соленой от слез. Пальцы Джея Ди зарылись глубже в гриву растрепанных волос, охватывая, поглаживая голову Мэри. — Теперь успокойся, — пробормотал он.

Мэри внимательно посмотрела на Джея Ди. Глаза его были мягкого серого цвета, зрачки сузились и взгляд застыл на ее губах. Казалось, ему трудно дышать. Им обоим. Губы Джея Ди были слегка приоткрыты. Мэри помнила свое ощущение от них, их вкус. Сейчас Джей Ди хочет ее поцеловать. Желание это дрожащим воздухом разделяло их. Мэри хотела ответить на поцелуй.

Осудит ли потом Джей Ди ее за это?

Как только тубы Джея Ди стали приближаться к губам Мэри, она отступила назад. Мэри не нравилась Рафферти. Она разрывалась между пониманием этой простой истины и желанием поцеловать человека, который так плохо к ней относится. В своей жизни Мэри наделала немало глупостей, но попасться на удочку неандертальца — такого греха за ней еще не водилось.

— Мне надо высморкаться, — сказала Мэри. — У тебя есть салфетка?

Джей Ди достал из кармана чистый носовой платок и протянул ей.

Мэри вытерла нос, пытаясь не обращать внимания на волну детского смущения, вызванного этим прозаическим действием.

— Никогда не умела плакать «прилично». — Мэри сложила платок и сунула себе в карман. — Вот сестры мои умеют. Я почти уверена, что у них никогда не текут сопли.

Рукавом рубашки Мэри смахнула с глаз последние слезинки и робко взглянула на Рафферти:

— Спасибо, что позволил мне залить тебя слезами.

Смутившись и ненавидя себя за это, Джей Ди только пожал плечами. Досада заставила его нахмуриться.

— Ты не оставила мне другого выбора.

— Господи, как же ты галантен!

Большая гнедая лошадь, на которой прискакал Рафферти, брошенная им у ворот, шагнула к ним. Ее большие влажные глаза мягко смотрели на них со смешанным выражением осторожности и любопытства. Это был красивый конь темной масти. Шерсть его лоснилась оттенками тусклой меди, между глаз красовалась большая белая звезда. Волоча поводья по земле, конь подошел к Мэри. Медленно вытянув голову, он слегка ткнул ее в плечо, потом подошел чуть ближе и ласково тронул мордой щеку. От этого жеста на Мэри повеяло чем-то хорошим и уютным, и новая жаркая волна слез снова поднялась в горле, сопровождаемая легким смешком.

— У твоей лошади манеры лучше, чем у тебя.

— Признаюсь — это истинная правда, — тихо отозвался Джей Ди, взмахнув рукой. Сержант понял едва заметный жест хозяина и, энергично замотав головой, отступил от Мэри. Она засмеялась, и Джей Ди обратил внимание на то, что этот хрипловатый смех ему нравится. Он вовсе не собирался показывать ей фокусы, чтобы произвести впечатление, просто не хотел, чтобы Мэри вновь расплакалась, — вот и все.

— Как его зовут?

— Сержант, — неохотно сообщил Джей Ди, точно подумал, что, признаваясь в том, какие имена дает животным, он открывает свои тайные слабости. Мэри сдержала невольную улыбку.

— Он очень красивый, — сказала она.

Все еще прижимая к себе урну, Мэри свободной рукой погладила лоснящуюся морду коня. Конь закрыл глаза и одобрительно тихо заржал.

— Сержант — хороший конь.

В словах Рафферти не содержалось излишней сентиментальности, но Мэри уловила заботливость Джея Ди в самой интонации. От ее острого взгляда не ускользнул, казалось, подсознательный жест, которым Рафферти похлопал лошадь по шее, подбирая упавшие поводья и наматывая один из них на перекладину загородки. Мерин тоже был себе на уме. Бросив на хозяина косой взгляд, он потянулся губами к карману рубашки Джея Ди. Чертыхнувшись, Рафферти выудил оттуда кусочек хлеба и дал его Сержанту.

Вот тебе и бандит! Мэри попыталась сдержать коварный прилив теплого, разливавшегося в душе чувства: то, что Джей Ди любит лошадь, вовсе не означает, что он не псих.

— Рафферти, так зачем же ты все-таки появился? Помимо того, чтобы испортить мне праздник?

— Я приехал присмотреть за скотом.. — Подтягивая подпругу, Джей Ди искоса взглянул на нее. — Мне никто не говорил, что я освобожден от этой обязанности.

Скот! Мэри совершенно забыла, что на ранчо имеются животные. Ей даже в голову не приходило, что теперь на нее ложится уход за скотом. Собственно говоря, она его еще и не видела. Упиваясь восторгом от доставшегося ей имения, Мэри не выходила никуда дальше загона. Все ее внимание поглотила церемония сожжения делового костюма. Мэри не могла войти во владение оставленным Люси наследством, не совершив официальной церемонии разрыва уз, связывающих ее с прошлым. Теперь она вспомнила о скоте и запаниковала.

— Скот? — переспросила она, пытаясь попасть в ногу с Рафферти, направившимся к старому коровнику. — А какой скот? Не уверена, что готова ухаживать за чем-либо, что попадает под определение «скот». Придется об этом подумать, — задумчиво продолжила Мэри. — Не могу себе представить и Люси, ухаживающей за скотом. Господи, да она никогда даже пивную банку сама не открывала, боясь сломать ноготь!

Рафферти провел Мэри в полутемный коровник. Тонкий запах пыли и приятный аромат сена смешивались с запахом видневшихся на полу продуктов пищеварения животных, не столь благовонным, но естественным и натуральным. Джей Ди поднял крышку железной бочки и зачерпнул из нее комбикорм банкой из-под кофе. Мэри погрузила ладонь в зерно, захватила горсть и пропустила зерна сквозь пальцы, дивясь их форме и текстуре. Она смогла определить зерна кукурузы и овса, но остальные остались для нее загадкой.

— Ты умеешь ездить верхом?

— Да, умею, — задумчиво протянула Мэри. — Моя матушка, пусть это и звучит напыщенно, чтобы пустить пыль в глаза, отдала меня в школу верховой езды. Мои занятия продолжались до тех пор, пока я не изъявила желание стать цирковой наездницей.

— Вот твой скакун, если ты не оставила своей затеи, — сказал Джей Ди, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха над детской фантазией Мэри. — Достань себе костюм с искрой — и мчись навстречу своей мечте.

Застыв на месте, Мэри уставилась на существо, стоявшее в загоне.

— Му-ул?

Она нисколько не удивилась бы, увидев здесь изящного арабского скакуна или красивую, ухоженную лошадку для прогулок: Люси любила все красивое и дорогое. Но мул! Животное повело длинными ушами и вышло из тени навеса, как только Рафферти насыпал корм в большую черную резиновую кормушку. Крепкое и холеное, с лоснящейся темно-коричневой шерстью — для мула оно, по мнению Мэри, было достаточно симпатично. Но большая голова и длинные уши вряд ли могли служить эталоном красоты.

— Какая-то актрисочка с Ливингстон-вей купила себе прошлым летом мула. С тех пор все с ума и посходили, — округлив глаза, сухо заметил Рафферти. Он с детства привык смотреть на животных как на полезных и необходимых в хозяйстве существ, а не как на забаву. Джей Ди быстро осмотрел мула, автоматически определяя, нет ли каких-либо признаков заболевания или травм. — Сбруя в конюшне.

Мэри пролезла между жердями ограды и медленно обошла мула со всех сторон. Странное существо не подняло морду из кормушки, но следило за Мэри взглядом. Когда она присела на корточки рядом с кормушкой, мул приподнял голову на несколько дюймов, прекратил жевать и покосился на Мэри, одарив ее тупым, раздраженным взглядом.

— Эй, Клайд! Как поживаешь?

Мул фыркнул и, не спуская с Мэри глаз, продолжал жевать. Она улыбнулась и протянула руку, чтобы тот ее понюхал. Клайд потянулся и сделал вид, что собирается укусить, после чего опять сунул морду в кормушку.

— Клайд? — скептически переспросил Джей Ди. — Почему Клайд?

— А почему бы и нет? По-моему, он похож на Клайда, а как по-твоему?

— На мула.

— У тебя богатое воображение.

Они оставили Клайда наедине с его кормушкой и через небольшую лужайку перешли к другим воротам. В этом загоне у места кормежки собралось двенадцать лам. Цвет их густой шерсти колебался от черного до белого, но большей частью они были крапчатой масти. Животные выжидательно собрались вокруг кормушки, уставившись волшебными карими глазами с длинными ресницами на Джея Ди и Мэри.

— А вот и твой скот, — без тени сарказма объявил Рафферти.

— Ламы! Как здорово! — Мэри застыла на месте и удивленно смотрела, как снежно-белый теленок, подойдя к ней, ущипнул краешек рубашки. — Люси никогда и словом не обмолвилась о ламах!

— Еще бы! — буркнул Джей Ди. — Она была полна сюрпризов, а?

Он наблюдал, как Мэри знакомится с этими необыкновенными существами, и старался не купиться на очевидное удовольствие, которое ей доставляло это знакомство. Для Джея Ди было бы куда лучше, если бы Мэри в страхе бросилась с криками наутек, так как ему не нравились люди, которые не любят животных. Джею Ди не хотелось, чтобы Мэри Ли ему понравилась. Люди из мира Люси никогда не внушали ему доверия.

Мэри же совершенно позабыла о Рафферти: внимание ее было полностью поглощено любопытными животными, подошедшими, чтобы обследовать ее.

Мэри впервые видела лам так близко. Заботливо держа в одной руке урну, другой рукой Мэри прикасалась к ламам и гладила их, позволяя им щипать свою ладонь нежными верхними губами.

— Рафферти, поскорее научи меня здесь всему, — попросила она, скорчив смешную гримасу, когда черная лама попыталась лизнуть ее в щеку. От животных исходил запах мокрого шерстяного свитера, оставленного сушиться на радиаторе. — Что именно делают ламы? Они не опасны?

Джей Ди презрительно фыркнул. В его таблице бесполезных животных эти странные создания стояли на втором месте. Впрочем, рассеянно поглаживая бок черно-белого самца, Рафферти признал, что в том не было вины самих животных.

— Если ты им не понравишься, они могут в тебя плюнуть.

— А что Люси с ними делала? — спросила Мэри, наблюдая, как Джей Ди засыпает корм в кормушки. Ламы, позабыв о ней, принялись за ужин.

— Деньги, я думаю, — скривив рот, ответил Рафферти. — За год я могу вырастить семью из четырех лам, так что следующее поколение достанется мне совершенно бесплатно. Разводи лам — живность, абсолютно бесполезную, — и весь этот проклятый свет проторит к твоему дому незарастающую тропу.

Мэри посмотрела на Рафферти и вышла вслед за ним за ворота.

— Не все в этом мире должно быть съедобным или имеющим смысл.

Джей Ди лишь хмыкнул и направился к конюшне; его длинные ноги так стремительно поглощали расстояние, что Мэри пришлось следовать за ним чуть ли не вприпрыжку.

— Все это меня немного обескураживает, — сказала она, заправляя волосы за ухо. — Просто не могу представить себе Люси, готовящей корм и убирающей навоз.

— Она этого и не делала. У нее был работник.

— Кто? Где он сейчас?

Широкие плечи Рафферти приподнялись и опустились.

— Просто какой-то рабочий. Их полно ошивается в округе: перехватывают работенку то там, то здесь. Думаю, он смылся после несчастного случая. Видно, посчитал, что мертвая дама вряд ли с ним расплатится.

Новость, которую Джей Ди сообщил ей так, между прочим, встревожила Мэри. Люси застрелили. Батрак, который на нее работал, тут же исчез. Мэри перехватила руку Рафферти, собравшегося открыть дверь конюшни.

— А шериф допросил этого парня?

— В этом не было никакой необходимости. Дантист, или кто он там, во всем признался.

— Но он заявил, что никогда не видел Люси!

— Идиот вместо лося застрелил женщину. Меня ничуть не удивляет заявление этого парня, что он ее не видел.

Рафферти открыл дверь, пропустил Мэри вперед и с грохотом поставил ведра рядом с бочками.

— А как насчет твоего дяди? — не отставала Мэри, поспешая за Джеем Ди, набравшим в полдюжины тарелочек кошачий корм, после чего из всех углов и щелей конюшни к ним устремилось бесчисленное множество разномастных кошек. — Того, который обнаружил тело? Он что-нибудь видел?

Рафферти резко обернулся. Он склонился к Мэри — слишком близкий и слишком большой. Лицо исказила злоба, резкие черты еще четче обозначились в полумраке темной конюшни.

— Вчера вечером я велел тебе держаться от него подальше, — вполголоса рыкнул Джей Ди, резко ткнув указательным пальцем в грудь Мэри. Та лишь ошарашенно моргнула. — Запомни это!

— Почему? — спросила Мэри, с изумлением обнаруживая в Рафферти способность нервничать. — Что ему скрывать? Если он этого не делал…

— Он этого не делал! — сквозь зубы выдавил Джей Ди. — Оставь старика в покое. Он достаточно натерпелся.

Рафферти, обогнув ее, вышел из конюшни. Мэри с трудом глотнула и потерла грудь, куда ее больно ткнул пальцем Джей Ди, смутно сознавая, как сильно бьется сердце. Дюжина вопросов пронеслась у нее в голове: о таинственном Деле Рафферти, о батраке, который благополучно смылся. Мэри отбросила их прочь. Нервозность Рафферти была связана именно с ними, и это извиняло его резкий жест. На самом деле она и не собиралась задавать Джею Ди ни одного из этих вопросов.

Солнце уже скрывалось за вершинами гор на западе, испещрив двор ранчо длинными тенями. Джей Ди стоял рядом со своей лошадью, забрасывая ей на шею поводья и намереваясь уезжать. Сонмы образов бродяг и безликих людей с ружьями пронеслись у Мэри в голове. Жуткий, неопределенный страх проклятости этого места повеял на нее, напоминая, что приближается ее первая ночь на новом месте.

— Рафферти, подожди! — позвала Мэри, рысцой бросившись от конюшни к Джею Ди.

Рафферти вскочил в седло и устроился в нем поудобнее. Положив руки на луку седла, он спокойно ждал.

— Послушай, — сказала Мэри, кладя свободную руку на теплую шею коня. — Я ничего не знаю о ламах, кроме того, что они кажутся мне очень… одухотворенными. Я понятия не имею, что мне делать с этим имением и с ними. Вся эта история случилась так быстро, что я даже не уверена, не сон ли это.

Джей Ди не ответил, а лишь спокойно сидел и смотрел на Мэри из-под широких полей шляпы.

— Я говорю о том, что мне необходима хоть какая-то помощь.

Мэри хотела, чтобы Рафферти ответил на ее вопросы. Она должна достичь определенного спокойствия, поняв причину неожиданного ухода Люси. Но в чем Мэри не осмеливалась признаться даже самой себе, так это в желании снова видеть Джея Ди. Да, он был вспыльчивым, упрямым психом, но все же обладал несомненной привлекательностью. Взять хотя бы эти маленькие трещинки в непробиваемой броне его суровости: ласковое отношение к животным, трогательное беспокойство, чтобы Мэри этого не заметила, нежность, с которой он обнимал ее, когда она плакала… К тому же, напомнила себе Мэри, у Джея Ди была связь с Люси.

— Если ты не возражаешь… — Мэри запнулась, неуверенная, не нарушает ли она местный этикет. Ей бы не хотелось, чтобы разговор обернулся нежелательным образом и Рафферти неправильно истолковал ее предложение, как это делали все мужчины в ее прошлой жизни. — Это только на неделю или на две. Я заплачу…

— Не нужны мне твои деньги! — обидевшись, резко отрубил Джей Ди. — Я не беру денег с соседей.

С одной стороны, в нем кипело страстное желание послать Мэри ко всем чертям. Рафферти не нравились чувства, которые она пробуждала в его душе. Ему не нравилось место, откуда приехала Мэри и ее компания. Но теперь Мэри стала владелицей той земли, которую очень хотел получить Джей Ди. Если он ей не поможет, она обратится к кому-нибудь другому.

Мэри, нахмурив брови, в напряженном ожидании смотрела на Рафферти.

— Я присмотрю за скотом. — Джей Ди надвинул поля шляпы на глаза, натянул поводья, и Сержант мгновенно отреагировал на этот жест, с готовностью вскинул голову, ожидая следующей команды. — Только я не хочу брать за это деньги.

Мэри обреченно пожала плечами, снова почувствовав себя гостьей в этой новой для нее стране:

— Поступай, как тебе угодно.

— Да, мэм, — кивнув, пробормотал Джей Ди. — Именно так я обычно и делаю.

Обхватив урну руками, Мэри поднялась по ступенькам веранды и села на пороге, прислонившись спиной к бревенчатой стене и устремив взгляд на холм, на котором за деревьями скрылся Рафферти. Ей следовало подумать о том, как поступить с этим ранчо и ламами и что делать с этой тревогой, тугим узлом связывающей душу при мысли о смерти Люси.

Солнце скатилось еще глубже за горы. Тени наползали на Мэри со всех сторон. Тревога терзала душу.

Убийца, который никогда не видел свою жертву. Скрывшийся бродяга. Джей Ди Рафферти, который не хотел, чтобы она стала его соседкой. Стиль жизни, стоящий бешеных денег. Бессмысленное последнее письмо.

— Ты должна ответить на множество вопросов, Люси, — крепче прижимая к груди урну, пробормотала Мэри. Глядя на склон холма, она внезапно почувствовала, как кто-то тоже смотрит на нее.

Он наблюдал за женщиной в армейский перископ, подстраивая валик угломера под правильное освещение. Плотно прижав к плечу ружейный приклад, он прислонился к стволу пихты — безмолвный, замерший, слившийся с окружающей природой: его можно было принять за камень или дерево. То была та «растворенность», что так долго позволяла ему выжить.

Хотя нельзя сказать, чтобы это было так уж хорошо.

Он машинально вычислил в уме траекторию и место попадания пули. Он выучил баллистические таблицы вскоре после таблицы умножения и знал их гораздо лучше. Сейчас он не использовал данные вычислений. Просто это была хорошая тренировка для мозгов — вот и все. Постоянно смазывай и крути колеса.

Он и прежде приказывал себе держаться подальше от этого места, подальше от блондинки. Но она крепко зацепила его за две последние ночи, и он, в конце концов, решил только узнать, вернулась ли она в дом.

Это была не та женщина, которую он ожидал увидеть. Она тоже была блондинкой, как и та, прежняя, но другой. Совершенно другой! Он мог это утверждать не только по ее одежде, но и по тому, как она двигалась, как сидела. Облегчение нахлынуло на него, расслабив все члены. Винтовка дрогнула в руках, неожиданно потяжелев на тысячу фунтов. Это была не та женщина.

Женщина засмеялась хрипловатым, здоровым смехом, звук которого поплыл по горному склону и сладкой мелодией зазвучал у него в ушах. Совсем не как у той. Та смеялась отрывисто, до горечи резко. Эхо же этого смеха принесло с собой вспышки воспоминаний: словно в голове вспыхнула лампа. Темнота. Собаки. Ружейный выстрел. Вид крови. Запах смерти. Он опустил винтовку и зажал глазницы тыльной стороной ладоней, словно пытался выдавить возникшие перед взором сцены. В душе поднялась паника, намертво схватившая за горло, сдавившая легкие, вызвавшая дрожь. Образы в голове смешались в спутанный клубок давних и совсем свежих воспоминаний: звуки войны, раскаты смеха, стоны раненых и умирающих, приказы, выстрелы, взрывы, зловоние смерти, гнили и болота.

Каждый момент его жизни был подобен ружейному выстрелу: следует встать ровно, сконцентрироваться, задержать дыхание, собраться. Наметить цель, прицелиться, медленно выдохнуть и нажать на курок. Повторить. Вот так он это делал. По одному выстрелу за раз. Никакой рассеянности.

Никаких хорошеньких блондинок с хрипловатыми голосами!

Подхватив винтовку, он выпрямился и принялся подниматься в гору, предоставив ночной тьме поглотить его, как фантом.

Глава 8

Впервые на этой неделе Саманта закончила работу в четыре часа. Теперь в ее распоряжении весь вечер. От этой ужасной мысли у нее свело живот. Ей была ненавистна перспектива торчать в одиночестве в маленьком домике, который они когда-то делили с Уиллом. Теперь, без него, дом такой пустой! Тишина давила на Саманту, и, в конце концов, она не выдерживала.

Что было не так, Уилл? Неужели я слишком сильно хотела тебя? Неужели тебе этого было недостаточно?

Она оказалась слишком настырной, слишком приставучей и навязчивой. Саманта не была ни смазливенькой девушкой, ни достаточно опытной в постельных делах женщиной. Как бы ни злилась она на Уилла за его уход и как ни болезненна ей была его измена, Саманта во всем винила только себя.

Она сняла фартук, аккуратно сложила его, запихнула в свой шкафчик и оглядела бар. Люди приходили сюда хорошо провести время — улыбающиеся, красивые, богатые люди. Парами, Саманта сосредоточила внимание на женщинах, которые, сплошь и рядом, казалось, хранят в глазах какой-то мудрый, совершенно недоступный Саманте секрет жизни. У них было все: мужья, фантастические автомобили, громадные дома и прекрасные наряды. Саманте казалось, что когда эти женщины смотрят на нее, они знают, что у нее ничего нет и сама она — ничья. Дома Саманту ждет только Мошенник — щенок, подаренный ей на день рождения Уиллом, за две недели до того, как он ее оставил.

— Саманта, дорогая, у тебя все в порядке?

Вопросительно вскинув бровь, мистер ван Делен склонился над Самантой. Та проглотила подступивший к горлу ком и пробормотала в ответ, что надеется, у него нет к ней претензий по работе.

— Если тебе нужно с кем-нибудь поговорить или… — настаивал ван Делен.

— Нет, в самом деле, мистер ван Делен, все хорошо. Просто я устала — вот и все.

Ван Делен поджал губы, из чего Саманта поняла, что он обижен заявлением. Она попыталась улыбнуться, чтобы сгладить неловкость. Ван Делен не купился на ее браваду, но более и не настаивал на исповеди.

Саманта почувствовала, как напряжение оставило ее — точно из воздушного шара выпустили воздух. Она не могла говорить о своих проблемах с ван Деленом. Он хороший и все такое, но всем известно, что ван Делен и мистер Бронсон… ну… гомосексуалисты. Нет, она не сможет говорить с мистером ван Деленом об Уилле. Он, возможно, не поймет.

С сердцем, тяжелым, как сумка, которую она перекинула через плечо, Саманта направилась к боковому выходу и наткнулась прямехонько на Эвана Брайса.

— Саманта!

Улыбка, растянувшая рот Брайса до самых ушей, явно предназначалась одному из старых друзей и заставила Саманту окончательно утратить равновесие.

— Простите, мистер Брайс, — промямлила она. — Я не видела, куда иду.

— Никаких извинений! — притворно нахмурившись, приказал Брайс и положил руку на плечо Саманты. — И зови меня просто Брайс. Как все мои друзья. — Саманта попыталась было возразить, но Брайс легонько сдавил ее плечо, и его блеклые глаза засияли. — Да брось ты! Мы ведь друзья, не так ли?

Саманта понурила голову, вспыхнув краской стыда при воспоминании о том, как рыдала у Брайса на плече. Господи, это же сам Эван Брайс, а она всего лишь какая-то Саманта Нейл. Она не может вращаться в компании друзей Брайса, так же как дворовый пес не может мчаться вместе со сворой борзых.

Брайс, прикрыв веки, следил за реакцией Саманты.

— Пойдем, присоединяйся к нам, — сказал он наконец и потянул ее к своему столику.

— Нет, я не могу.

— Почему? Работу ты закончила, и ничто не мешает тебе присоединиться к нам и немножко выпить, идет?

Причин было множество: она не принадлежит к их кругу, она ему не подходит, она замужем, ей нужно идти домой… Только вот зачем? Пронесшиеся в голове Саманты мысли ясно отразились в ее темных глазах.

— Мне кажется, тебе нужно немного развлечься, — мягко сказал Брайс, приподняв указательным пальцем подбородок Саманты и дав понять теплым и добрым взглядом, что сохранит их общий секрет. — Разве не так?

Саманта посмотрела на людей, сидевших за обычным столиком Брайса у дальней стены. Улыбающиеся, красивые, богатые люди. Смеются. Счастливы. Может же она хоть на минутку стать одной из них! Саманта вспомнила Уилла, почувствовав, что своим решением каким-то образом предает его. Но тут же в голове у нее возник образ блондинки из «Проклятых и забытых»… И она подумала о пустом доме и своей пустой жизни. Ведь она заслуживает чего-то большего, не так ли? Выпивка, друзья — немного времени вдали от мучительного одиночества.

— Да, — кивнув самой себе, согласилась Саманта. — Да, мне бы этого хотелось.

— Хорошая девочка. — Брайс расцвел голливудской улыбкой и повлек Саманту к своему столику.

* * *

Засунув руки глубоко в карманы жакета, Мэри неторопливо шла к «Загадочному лосю». Ей была невыносима мысль об ужине в отдельной кабинке элегантной гостиничной столовой. Даже после душа, смыв е себя запах дыма и пыль, Мэри чувствовала: душа ее пленилась духом ранчо и теперь стремилась к чему-то более незатейливому — простым людям, музыке кантри, музыкальному автомату. Ужин в кафе «Радуга» показался ей великолепной идеей. Жареный цыпленок с белым соусом. Пластинка с записью большого оркестра Лайла Ловетта. Нора Дэвис в розовой униформе и мудрым взглядом на мир.

Прогоняя прочь напряжение дня, Мэри шагала по тротуару. На Мэйн-стрит бурлила жизнь. Перед баром «Проклятые и забытые», словно вереница лошадей, привязанных к ограде, выстроились в ряд большие старые пикапы. Более чем за квартал Мэри услышала голос Гарта Брукса, советующего народу «гладить против шерсти», и звонкий стук бильярдных шаров, заглушавший его «ковбойский» голос.

Мэри подумала, не ошивается ли там и Джей Ди? Но тут же сказала себе, что ей это совершенно безразлично.

Лавки, обслуживающие простой люд, стояли темные и безмолвные, однако модные магазины все еще сверкали яркими огнями, и двери их, подпертые горшками с геранью, были открыты. Но ни один из посетителей этих бутиков не выглядел местным жителем.

Мэри показалось странным, что теперь она тоже могла определить приезжих с первого взгляда. В конце концов, она и сама была приезжей. Но что-то в ее душе протестовало против такого ярлыка. Бродя по улицам города, она чувствовала себя так, словно выросла в Новом Эдеме. Более того: ее все более преследовала мысль, что мать и сестры там, в Сакраменто, всегда относились к ней как к чужачке.

Двадцать восемь лет Мэри билась в попытках стать «хорошей девочкой Дженнингсов» подобно своим сестрам — Лизабет и Аннализе. Но несмотря на все усилия, она так и осталась «этой девочкой Дженнингсов».

Удивительно — но здесь, перед витриной городской почты Нового Эдема, штат Монтана, она не испытывала чувства отторженности.

А Рафферти считал ее чужачкой.

Мэри продолжила свой путь по улице и, повинуясь внезапному порыву, завернула в магазин «Новый век» — просто потому, что он привлек ее огнями и наличием людей. Магазин был крошечный — уютное местечко, обшитое нестругаными кедровыми досками, где негде было развернуться среди книжных полок, витрин с кристаллами, подсвечниками и корзин, набитых полированными камнями. Воздух, словно духами, был наполнен приторным запахом ладана. Из динамиков портативного магнитофона доносились голоса птиц, журчание воды, шум деревьев — природа в ящике. Мэри усмехнулась при мысли: кому это могла прийти в голову идея, приехав в этот земной рай, устраивать прослушивание звуков, его наполнявших, с помощью многометровой магнитной ленты?

— Ну и как, действует обсидиан [6]?

Оторвавшись от созерцания березовых веточек в плетеной вазе, Мэри обернулась на голос и вздрогнула, встретившись взглядом со смотревшей на нее в упор М. Е. Фралик.

— Простите?

М. Е. драматически округлила глаза за большими стеклами очков, уперлась одной рукой в бок, а другую воздела к небесам, словно призывая богов себе в свидетели.

— До нее не доходит! — воскликнула дама с нетерпеливым отвращением и снова обратилась к Мэри, заговорив с ней тоном, каким разговаривают с непроходимым тупицей. — Камень, который я дала вам вчера. Обсидиан! Он прекрасно действует, блокируя беспокоящие колебания.

— Ах это… — Мэри виновато пожала плечами и, достав маленький камешек из кармана жакета, протянула его к свету. — Вероятно, мне нужно нечто большее, размером с баскетбольный мяч. И все же я вам очень благодарна. Спасибо.

В магазин нахлынула новая порция покупателей, отвлекших внимание М. Е., и Мэри удалось незаметно улизнуть.

Вернувшись в гостиницу, когда луна уже стала подниматься над вершинами Абсарокаса, Мэри отправилась в свой номер за гитарой. Что бы там ни говорил Рафферти, но ей доставила удовольствие вчерашняя ночь, проведенная на свежем воздухе. Только луна, горы и музыка. Это успокаивало в тысячу раз лучше, чем перекатывание какого-то там обсидиана.

Выйдя из лифта, Мэри увидела в холле Кевина Бронсона. Оторвавшись от пачки отчетов, он взглянул на Мэри и приветливо улыбнулся.

— Эй, Люси говорила нам, что вы играете. — Он взмахнул бумагами, указывая на старую гитару.

— Правда?

— Да, она сказала, что вы потрясающая певица. Она считала, что вы даром теряете время, околачиваясь в адвокатских конторах, вместо того чтобы отправиться в Лос-Анджелес, Нешвилл или куда-либо еще и распорядиться своим талантом по справедливости.

— Люси так сказала?

Мэри это показалось невероятным. Люси слышала ее игру всего несколько раз, случайно — во время вечеринок в местном баре. Иногда, правда, во время их девичьих посиделок в квартире Мэри, когда разговор иссякал, она брала гитару и просто забавлялась с ней, спев несколько тактов — так, первое попавшееся, что приходило в голову, рассеянно, случайно. А Люси слушала, потягивая пиво, и отпускала несколько ленивых комментариев: Мэр или, ты должна стать звездой. Пустая болтовня! Только для того, чтобы заполнить паузу после последней прозвучавшей ноты.

Кевин, казалось, был несколько сбит с толку удивлением Мэри, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы отпускать на этот счет какие-то замечания.

— Я как раз направлялся в бар — выпить чашечку кофе с Дрю. Не хотите к нам присоединиться? — Кевин снова улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. — Может быть, нам удастся уговорить вас сыграть нам что-нибудь.

Мэри рассмеялась и пошла рядом с Кевином.

— Можете смело взять меня за руку: я не стеснительная. Они сели за столик у камина и съели по ростбифу, запив его кофе со сливками. Мэри рассказала о своем путешествии в страну Миллера Даггерпонта, и ее сотрапезники покачали головами и усмехнулись выбору Люси относительно места своего конечного пребывания.

— Положительно черный юмор, — потягивая кофе, заметил Дрю. — Совершенно в стиле Люси.

— Никак не могу поверить, что она все оставила мне, — сболтнула, не подумав, Мэри. Она не могла не высказать своего недоумения, хотя чувствовала себя при этом так, словно признавалась в совершенном преступлении.

Дрю и Кевин переглянулись, однако не выказали ни потрясения, ни порицания. Дрю взялся за гриф прислоненной к столу гитары и чуть покачал инструмент.

— Вы останетесь?

— Не знаю, что и сказать, — ответила Мэри, но, уставившись на деку гитары, унеслась мыслями к бревенчатому дому, вспомнила ощущение покоя и умиротворения, которым напитывали ее горы. Вспомнила она и свою схватку с Рафферти — на земле, в пыли, его смущение, когда она плакала, и по всему телу разлилось тепло, имевшее очень отдаленное сходство со слабым огнем, тлевшим в центре камина.

Мэри заставила себя подумать о подруге, и по поверхности сознания, подобно масляным пятнам на воде, снова растеклись вопросы.

— Так что же случилось с тем батраком, который работал на Люси? — спросила она. — Я слышала, что после несчастного случая он просто смылся.

— Кендал Мортон? — поморщился Кевин. — Гнусный тип. Я всегда считал его поросенком, выросшим в отвратительного борова. Татуировки, гнилые зубы, вечно воняет потом.

Дрю хлебнул кофе и согласно кивнул:

— Странный парень. Неразговорчивый. Постоянно что-то скрывавший.

— Такой странный парень, и никому не пришло в голову допросить его после гибели Люси? — не веря своим ушам, удивилась Мэри.

— Не было необходимости, — объяснил Дрю. — Шеффилд объявился раньше, на том и поставили точку. Кроме того, у Мортона не было причины убивать Люси.

— С каких это пор людям требуется причина?

— Мотивация, — изящно пожал плечами Дрю. — Законы следствия. Вы должны быть знакомы с процедурой. У Мортона не было мотива…

— Но, судя по его явно подозрительному поведению, это, возможно, был тот самый случай, когда причина просто никому не известна. Вы не знаете, куда он мог деться?

Дрю нахмурился, взгляд его был скорее смущенным, нежели заинтересованным.

— Зачем вы пытаетесь найти в этом деле больше, чем в нем есть на самом деле? Произошел несчастный случай — такое случается. — Несколько мгновений Мэри ощущала устремленный на нее испытующий взгляд, но не поднимала глаз, уставившись в свою чашку кофе. Ей показалось, что в словах Дрю она уловила те же вопросы, что мучили и ее, но, снова заговорив, Дрю лишь повторил: — Дорогая, это был несчастный случай. Оставим все, как есть. Может быть, вы нам что-нибудь сыграете? — спросил он, протягивая гитару, так что Мэри оставалось либо принять ее, либо отклонить просьбу. — Люси говорила, что у вас потрясающий голос.

Отказавшись от продолжения темы, Мэри отодвинулась от стола, приняла гитару и прошлась по струнам, проверяя лады.

— Ожидалось, что я стану виолончелисткой, — призналась она. — Моя сестра Лизабет играет на скрипке, Аннализа — на флейте. Мама рассчитывала поразить своих друзей тем, что мы будем выступать трио на благотворительных мероприятиях.

— Что же помешало? — поинтересовался Кевин, Вспомнив причину, Мэри улыбнулась с легким оттенком неприязни.

— Мой преподаватель сказал, что смычок у меня ходит по струнам, точно ножовка по железной цепи ограды. После этого я стала пропускать занятия, скрываясь у одного престарелого хиппи, державшего магазин здоровой пищи в квартале от музыкальной школы. Он обычно тусовался с группой «Благодарные покойники». — Мэри выгнула бровь и положила пальцы на струны. — Мама была потрясена, когда узнала, но… оставим все, как есть…

Она взяла аккорд, радуясь, как всегда, изумительному резонансу старой гитары; потом принялась отбивать легкий, знакомый ритм и присоединилась к мелодии своим низким, богатым голосом.

Окончив петь, Мэри минуту растерянно сидела в полном безмолвии, растекшемся по всему притихшему залу. Грохот аплодисментов вернул ее в действительность. Чувствуя неловкость, она слегка округлила глаза и признательно подняла руку, пытаясь вернуть владельцев бара к прерванному разговору.

Кевин выглядел совершенно потрясенным и рассыпался в невероятных комплиментах, что Мэри отнесла к его естественному состоянию. Вокруг Кевина витала атмосфера детской восторженности, ощущения юношеской, не подверженной возрасту наивности. Испытующий взгляд Дрю был более тяжел. Мэри попыталась избавиться от него, потянувшись к чашке кофе и испытывая страстное желание закурить.

— Люси была права, — заявил Кевин. — Вы губили свой талант, вращаясь среди законников.

— Вам необходима аудитория, — сказал Дрю. — Нам бы очень хотелось, чтобы вы играли у нас все время, сколько здесь пробудете. У нас по выходным выступает трио. Скажите, что присоединитесь к ним.

— Я не очень-то люблю мешать другим музыкантам, — поморщилась Мэри. — Но возможно, поговорю с ними.

— Вы уже поговорили, — просиял взглядом зеленых глаз Дрю. — Лично я играю на пианино.

Они дружно рассмеялись, и Мэри удивилась тому, как славно она себя чувствует, проводя время со своими новыми друзьями. Сакраменто, Бред Инрайт и ее семья неожиданно показались ей далеким прошлым, оставшимся где-то за полсвета от нее.

— Мэрили, я надеюсь, это не последняя песня, которую мы услышали в вашем исполнении?

Эван Брайс улыбался Мэри точно давно потерянному другу. Она растянула рот в вежливой светской улыбке и пробормотала что-то банальное. Брайс ей сразу не понравился: отчасти потому, что имел отношение к смерти Люси, и по тому, что трудно было уловить. Она даже не задалась вопросом о причине своей неприязни. За годы работы в органах правосудия инстинкты, связанные с человеческой натурой, обострились у нее в душе до тонкости лезвия бритвы. Она редко тратила время на разбирательство, как работает ее чутье. Просто что-то в действии Брайса по схеме «я-твой-лучший-друг» звучало фальшиво.

Внешне Брайс выглядел почти таким же, каким увидела его Мэри во время первого знакомства: те же ковбойские сапоги, те же джинсы в обтяжку, недвусмысленно демонстрирующие пол Брайса, тот же дорогой ремень из кожи ручной выделки с костяными заклепками, выглядевшими так, будто они были «военными трофеями» с нагрудной цепи воина племени шайенн. Брайс только сменил ковбойку на поэтическую рубашку в тонкую полоску с пышными рукавами. Половина пуговиц на рубашке была расчетливо-небрежно расстегнута. У Мэри сложилось впечатление, что облегающие штаны и открытая грудь были сверхкомпенсацией чего-то… возможно, его роста, а вернее, недостатка оного.

— Я слышал, вы неожиданно стали владелицей недвижимости в нашем райском уголке, — засунув большие пальцы в карманы джинсов, сказал Брайс. В ответ на удивление Мэри он издал довольный смешок: — Боюсь, что это реалии маленького городка. Новости распространяются здесь со скоростью пожарной тревоги. Разумеется, я тут же, можно сказать, навострил уши: владения Люси граничат с моими.

— Да, я знаю.

Именно поэтому она и погибла. Мэри не позволила словам сорваться с языка, хорошо поднаторев в светских любезностях, чтобы проявить подобную бестактность. Кроме того, справедливости ради следует заметить, что не Брайс был тем идиотом с ружьем.

— Означает ли это, что вы присоединитесь к нашей общине? — Всем своим видом Брайс изображал такую искреннюю надежду, что она вряд ли заслуживала доверия. — Или же продадите?

— Сейчас еще рано говорить об этом.

— Разумеется, — слегка наклонив голову, уступая, пробормотал Брайс. — Что ж, если захотите объехать свои владения или окрестности — милости просим, обращайтесь без стеснений. Буду более чем счастлив сопровождать вас.

— Спасибо.

— Чудненькое место! Люси очень уютно там устроилась. Она когда-нибудь рассказывала вам, как стала владелицей фермы?

Во взгляде Брайса появилась странная колючесть. Мэри была не уверена, задает ли Брайс обычный невинный вопрос или же хочет посмотреть, пройдет ли Мэри какой-то тайный тест. Она ответила лишь то, что знала:

— Люси рассказывала, что увидела ранчо, когда проводила здесь отпуск. Потом ей достались какие-то деньги, и она решила его купить.

— Люси была очень удачлива… и очень умна.

В воздухе повисло странное напряжение. Но Брайс тут же улыбнулся.

— Надеюсь, мне доведется снова услышать вас, Мэри.

Вы очень талантливы.

— Спасибо.

Брайс попрощался и вернулся к своей компании. Кевин, стиснув челюсти, уставился в свою чашку. Дрю, опустив глаза, потер пальцем нижнюю губу. Потом взглянул на Мэри, и взгляд его показался почти зловещим в пляшущих тенях каминного огня.

— Брайсу до смерти хочется заполучить эту землю, — тихо произнес Дрю. — Так же, как и Джею Ди Рафферти, к слову сказать. Хотя лишняя сотня акров мало что изменит для и без того поразительных по размеру владений Брайса. Судя по слухам, ему принадлежит восемь тысяч акров.

— Господи!

— Да. — Дрю бросил взгляд через зал. Брайс смеялся над тостом, который произносил в его честь один из гостей. Справа от Брайса, на стуле, который обычно занимала его кузина Шерон Рассел, сейчас сидела Саманта Рафферти. Она тоже смеялась, но низко опустив голову, словно не хотела, чтобы кто-нибудь из компании увидел, что она не поняла сказанной шутки. Дрю помрачнел. Он собирает земли, как почтовые марки, — Ван Делен имел сильное подозрение, что предметом коллекционирования Эвана Брайса была не только земля, но Дрю держал свое мнение при себе и лишь подумал, что надо будет с глазу на глаз поговорить с Самантой, когда она выйдет на работу. — Забавный человек.

Не поднимая головы, Кевин отодвинулся от стола.

— Прошу прощения, — пробормотал он. — У меня дела. — Он неловко собрал принесенные с собой бумаги и удалился.

Дрю вздохнул и потер левый висок.

Мэри внезапно показалось, что она вторглась во что-то сугубо личное. Опустив гитару с колен, она встала.

— Благодарю за кофе. Думаю, мне пора закругляться. Хочу завтра встать пораньше. Жаль пропускать восход солнца.

Дрю выдавил из себя улыбку, которая тут же сошла, как только он взял протянутую руку Мэри.

— Будьте поосторожнее с Брайсом, дорогая, — пробормотал он. — Люси нравилось играть со змеями, но потом она сама испытала на себе их укусы. Я бы не хотел видеть вас раненой.

— В каком смысле «раненой»? В буквальном?

— Просто будьте осторожны.

Дрю поднялся и вышел в ту же боковую дверь, что и Кевин, оставив Мэри у камина. Она смотрела на Эвана Брайса, на то, как он без труда очаровывает сидящую рядом с ним молодую женщину, и мысли Мэри витали где-то в эдемском саду.

* * *

— Ты хорошо провела вечер, Саманта?

Она лучисто улыбнулась человеку, шедшему рядом с ней по разбитому тротуару к ее пустому дому. Брайс настоял на том, чтобы проводить Саманту домой и убедиться, что с ней все будет в порядке. Его красивая кузина дожидалась Эвана в «мерседесе», припаркованном у бордюрного камня, багажником к старому, потрепанному автомобилю Саманты.

— Да. — Саманта передернула плечами, как бы пытаясь освободиться от полученного удовольствия. — Было много забавного.

— Всем очень понравилось твое общество. Ты — глоток свежего воздуха, такая… не испорченная светом.

— Хотите сказать, наивная.

— Не в том смысле, Который может тебя обидеть. Ты молода, красива, полна обещаний, у тебя впереди так много всего.

Например, еще одна ночь в пустой постели. Или будущее, наполненное днями беготни вокруг столиков в «Лосе». Мысли тяжелым грузом навалились на Саманту, будто камни ступеней, по которым она поднималась на веранду.

Как только Саманта взялась за дверную ручку, Брайс взял ее за руку и повернул к себе. Лицо его было серьезно и выражало отеческую заботу — или то, что Саманта всегда представляла себе выражением отцовской заботы. Разумеется, отец Саманты не проявлял к ней подобного интереса. Он никогда не проявлял интереса к своим детям, относился к ним так, словно они были не более чем полудюжиной вечно путающихся под ногами дворовых щенков.

— Не позволяй своему разбитому сердцу закрыться, милая, — посоветовал Брайс. — Твой муж — дурак. Если завтра он исчезнет с лица земли, мир не остановится, ты так же будешь жить, и, осмелюсь заметить, твоя жизнь станет только лучше. В тебе так много заложено!

На глазах Саманты выступили слезы. Ну почему Уилл никогда не говорил ей о том, какая она замечательная? Потому, очевидно, что не разглядел в ней то, что увидел Брайс.

— Эй, только не плакать! — смахнув слезинку со щеки

Саманты, промурлыкал Брайс. — Ты уже достаточно наплакалась. Когда у тебя следующий выходной?

— Послезавтра.

— Отлично! — улыбнулся Брайс. — Ты приедешь ко мне на ранчо и проведешь там целый день. Поплаваешь, прокатишься верхом, пообщаешься с людьми, которые тебе будут рады.

Саманта принялась было протестовать, но Брайс и слушать не хотел. Он сжал ее руки и, наклонившись, запечатлел отеческий поцелуй на щеке Саманты.

— Я сам заеду за тобой. Будь готова к девяти. Мы отправимся на прогулку верхом. Устроим пикник. Все будет замечательно.

Брайс повернулся и, неспешно спустившись по ступенькам веранды, легкой походкой направился к лоснящемуся в полумраке ночи «мерседесу».

Саманта вошла в погруженный в темноту дом и не стала зажигать лампу. В окна проникал свет от стоявшего на углу уличного фонаря, и этого было, вполне достаточно, чтобы видеть. Как обычно, Саманта питала тайную надежду на то, что дома ее ждет Уилл.

К ее огромному разочарованию, Уилла не было. Наверное, он никогда не думает о Саманте, его не волнует, одна ли она, и он и не знает, что Саманта провела вечер в компании людей, которые ездят на спортивных машинах и пьют шампанское. А не все ли ему равно?

Вопрос острым ножом вонзился в сердце Саманты. Теперь, когда никто мог их видеть и не кому было сказать, чтобы они прекратились, слезы потекли по щекам. Она медленно опустилась на дощатый пол гостиной и свернулась калачиком. Длинная коса, скользнув по плечу, канатом легла на пол.

Из кухни выскочил Мошенник — весь в напряжении: уши торчком, хвост вытянут, — большой, нескладный, весь светящийся собачьей любовью. В первый момент Мошенник гавкнул на Саманту и зарычал, испытывая неуверенность в том, как поступить с непонятной пришелицей. Наконец Саманта выпрямилась и протянула псу руку. Мошенник тут же прыгнул ей на колени, весь — воплощенное счастье, одарил Саманту чем-то похожим на объятие и принялся неистово слизывать слезы с ее щек.

Саманта крепко обняла щенка и горько разрыдалась, терзаясь мыслью, что собака, подаренная мужем, заботится о ней больше, чем сам Уилл.

* * *

— О чем задумался? Не знает ли эта женщина… Дженнингс о том, в чем была замешана Люси?

Брайс повернулся и с восхищением посмотрел на кузину. В лунном свете она казалась просто восхитительной.

— Я еще не знаю. Пока что она ничем не выдала своей осведомленности.

Шерон освободила гриву белокурых волос от стягивавшей голову цветной ленты.

— Не могу себе представить, чтобы Люси оставила ей все, не посвятив подругу во все свои грязные маленькие секреты в этой сделке.

— Не имеет значения, — сказал Брайс, размышляя о возникших сложностях другого плана. — Не о чем беспокоиться.

Он и в самом деле нисколько не волновался. Для него это была игра. Игра, в которой он не может проиграть. Разумеется, ставки в ней очень высоки, но у него на руках почти все козыри. В этом заключалась прелесть власти и замечательного ума.

Люси это понимала. Возможно, она могла бы стать достойным конкурентом или же достойным партнером. Брайс в достаточной степени насладился шармом Люси в постели и вне ее, чтобы оценить способности этой женщины.

Жаль, что она погибла…

Глава 9

На следующее утро первым деловым мероприятием Мэри (после созерцания восхода солнца) стал поход в хозяйственный магазин «Наш дом» для закупки моющих средств. Не надеясь на то, что подобные предметы могут оказаться в домашнем хозяйстве Люси, она приобрела губки, моющие порошки, ведро, швабру и веник.

Из магазина Мэри заскочила в «Радугу», где в компании Норы выпила чашечку кофе с куском лимонного пирога. Нора направила Мэри в библиотеку «Карнеги», где та занялась поиском книг о ламах, обнаружив лишь одну в крошечном детском отделе библиотеки, располагавшейся на весьма стесненных площадях старого здания. Не нашлось никакой литературы и о том, как ухаживать за мулами, но поскольку мулы были близкими родственниками лошадей, она выудила две книги по уходу за лошадьми в программах курса для начинающих.

Довольная, она направилась к своей «хонде», решив купить какую-нибудь еду на автозаправке «Заправься и езжай», после чего отправиться на ранчо и посвятить день уборке, чтению и размышлениям. Перейдя площадь, Мэри остановилась понаблюдать за работой скульптора перед зданием городского суда. Кассирша из хозяйственного магазина довольно скептически отозвалась по поводу данного проекта. Она не была уверена, «какой из всего этого выйдет прок», но Мэри, постояв за оградительной лентой и изучив макет скульптуры, нашла идею довольно интересной.

Выезжая из города, она задумалась о своих собственных целях. Было время, когда Мэри мечтала стать большой певицей и автором песен, но родители очень жестко настаивали на том, чтобы их дочь окончила колледж и сделала карьеру в юриспруденции. Мэри приходилось бороться и с родителями, и с самой собой — независимая молодая женщина, воюющая с неуверенным в себе ребенком. Фракции пришли к компромиссу. Мечта Мэри потерпела крушение. Но даже после этого никто не зажил счастливо. Дело было не в том, что Мэри хотела быть именно судебным секретарем. Она не желала становиться адвокатом. Секретариат суда представлялся ей справедливым компромиссом. Она как наяву видела своих понуривших голову родителей, задающихся вопросом: где они допустили ошибку, почему мошеннические гены клана Дженнингсов проявились в их потомстве? Мэри до сих пор чувствовала их разочарование, тяжелым камнем легшее ей на сердце. И временами тосковала по мечте, от которой отказалась в тщетной попытке угодить родителям.

— Теперь мы в расчете, Мэрили, — сказала она под звуки неистовствовавшего в автомагнитоле пианино Брюса Хорнсби. Она мчалась с открытыми боковыми стеклами на ранчо, и ветер бешено трепал ее волосы. — Новая мечта. Великая мечта!..

Однако слишком уж много было потерянных концов в настоящем, чтобы можно было полностью сосредоточиться на будущем, но единственной пришедшей ей на ум большой проблемой был Джей Ди Рафферти.

Остаток дня Мэри занималась уборкой. Начала она с кухни: вымела мусор с пола, соскребла грязь с кафеля на стенах и вымыла холодильник. К. концу дня она добралась до большой комнаты.

Урна созерцала процесс со своего места на толстой, облицованной деревом каминной полке.

Покончив с уборкой большой комнаты, Мэри взглянула на то, что осталось — уютный кабинет за стеклянной дверью, — и застонала от одного только вида этой комнатушки, Мэри и думать не смела, что сможет приступить к уборке еще и здесь. Вместо этого она направилась к холодильнику и, вытащив из него за пластиковые ушки две последние банки пива «Миллер лайт», вышла с ними во двор.

Внезапно ею овладело какое-то тревожное беспокойство. Она обошла вокруг дома и побрела к рабочим пристройкам, справиться, как там себя чувствуют ламы. Лужайку сада следовало бы капитально постричь. Мэри добавила к завтрашнему распорядку дня еще один пункт — отыскать газонокосилку или вывести в сад лам. Она постаралась представить себе, что в этом случае сделала бы Люси. Ничего, разумеется. Поймала бы кого-нибудь, кто мог выполнить эту работу за нее. Например, батрака Кендала Мортона.

Мэри очень хотелось задать шерифу Куину один-два вопроса относительно Мортона. Будь они в Калифорнии, Мэри могла бы позвонить своим друзьям из правоохранительных органов, и парня бы проверили: не объявлен ли он в розыск или не было ли у него прежде приводов в полицию. Но здесь не Калифорния.

«Батрак, — размышляла Мэри. — Ранчо в местах, где земля на вес золота. Стадо экзотических животных. Новый „ренджровер“ в гараже рядом с красной „миатой“ Люси. Откуда, черт возьми, взялась такая куча денег?»

Как-то мимоходом Люси обмолвилась, наследство от какого-то дальнего родственника. Но кто мог оставить Люси такие деньги, если ни одна душа не соизволила позаботиться о том, чтобы спасти ее от бесконечного ряда приютов, в которых она выросла?

Эти непростые вопросы растревожили Мэри до нервного зуда.

А что, если Люси застрелил все же не Шеффилд? Остановившись у загона, Мэри поставила ногу в спортивной тапочке на нижнюю перекладину, а руки с банками пива свесила через верхнюю. Страшно хотелось курить, но она отказала себе в этом удовольствии. Еще раньше, днем, она вообще-то занималась поисками и обнаружила у себя в машине под сиденьями три сигареты. Две из них остались в нагрудном кармане жакета.

Мэри потянулась пальцами к клапану кармана. Только одну…

Именно этот момент выбрал для своего появления Рафферти, спускавшийся по лесистому склону холма на своем громадном мерине. Поля черной шляпы скрывали глаза Джея Ди, но рот скривился в усмешке, и держал он себя так, будто разобьется вдребезги, но ни за что не позволит себе ссутулиться. Что-то в его поведении тронуло Мэри, но она постаралась избавиться от этого впечатления. Она никогда не тратила свое время на тупоголовых мужланов, у которых гордость превалирует над здравым смыслом.

— Выбираешь место для очередного костра? — Джей Ди кивнул на возвышавшуюся в центре загона кучу засохших цветов и обломков мебели, сложенных на пепелище с остатками делового костюма.

— Ага! — зло взглянула на него Мэри. — Надеюсь снова с тобой побороться. После вчерашнего у меня каким-то чудом уцелело три или четыре ребра.

— Погоди, по-моему, это ты на меня налетела!

— Знаешь, ужасно не хочется тебя разочаровывать, но не жди, что это повторится и сегодня вечером, — пожав плечом, усмехнулась Мэри.

Она выглядела еще более растрепанной, чем обычно: пряди непокорных волос выбились из-под ленты, стягивающей конский хвостик, и торчали в стороны, на щеке красовалось грязное пятно, на нежном и утонченном лице особенно выделялись глаза, казавшиеся сейчас больше и глубже.

— Да, я вижу, что на некоторых отпуск может сказываться отрицательно, — сухо заметил Рафферти.

— Я перестала называть это отпуском с того самого момента, когда узнала, что моя подруга погибла! — резко парировала Мэри. — И, к твоему сведению, я целый день работала, пытаясь привести дом в порядок. Конечно, нельзя сравнивать мои труды с выпасом коров или чем ты там занимался, но для меня подобное занятие — нелегкий труд.

Какое-то время Джей Ди молча смотрел на Мэри, а потом двинулся в направлении конюшни. Мэри мгновенно захотелось его вернуть. Она тут же уверила себя, что это желание не относится персонально к Рафферти — просто ей нужна была компания. Обычно Мэри не находилась столько времени в одиночестве, Даже беседа с Рафферти казалась ей предпочтительнее потока мыслей и чувств, весь день одолевавших ее.

— Эй, подожди! — пытаясь догнать Джея Ди, приказала она. — Хочешь пива?

— Что? — спросил Рафферти и обернулся. — Опять пытаешься потчевать меня пойлом, Мэри Ли? — Он улыбнулся своей медлительной сардонической улыбкой, в глазах его загорелся хищный мужской огонек. — Я уже говорил тебе, что в этом нет необходимости. — Низкий голос Джея Ди наждаком царапнул нервы Мэри. — Только скажи слово, и сегодня ночью я смогу проскакать на чем-то более мягком, чем лошадиное седло.

Мэри отступила на полшага и постаралась изобразить на лице досаду: — Только во сне, Рафферти. Я предложила тебе пиво, а не свое тело.

Джей Ди гнусно хихикнул. Подойдя к Мэри, он положил руку ей на плечо и большим пальцем нащупал жилку пульса на шее, над ключицей.

— Мэри Ли, у тебя учащается пульс, — пробормотал Джей Ди. — С тобой всегда такое случается после банки «Миллера»?

— Только когда я раздумываю, не запустить ли эту банку в голову несносного типа. Так ты хочешь пива или нет?

Горло Рафферти было как высохший колодец, во рту стоял вкус пыли и лошадиного пота.

— Ладно, кажется, лучше тебя обезоружить.

Мэри округлила глаза и направилась к старому деревянному сиденью от легкой двухместной коляски, превращенному в скамейку, установленную у стены в конце конюшни. Она уселась на лавочку, протянула Джею Ди банку и открыла свою.

— Перемирие, ладно? — предложила она и отсалютовала банкой. — Не думаю, что кто-нибудь из нас остался бы в живых в случае поединка этой ночью.

Джей Ди, как бы уступая, слегка кивнул, открыл банку и выпил половину ее содержимого одним долгим, жадным глотком. Мэри не могла оторвать глаз от заходивших на его шее мускулов. i

— Трудный денек? — спросила она, пытаясь отвлечь себя от непрошеных мыслей.

— Обычный, — пожал плечами Рафферти.

— Что значит «обычный»?

— Закончил возиться с племенным табуном на предмет клеймения и вакцинации. Жеребят надо было выездить. Быков перегнать.

Мэри показалось, что за перечисленными работами стояло гораздо большее, чем прозвучало в нескольких небрежных фразах. У Рафферти был удивительный талант к замалчиванию каких-либо деталей. Он сжимал свою речь до элементарного выражения сути дела, отбрасывая многословие, казавшееся ему абсолютно излишним. Эта манера одновременно и привлекала, и раздражала. Мэри привыкла к общению с мужчинами-профессионалами девяностых годов, которых стоило лишь завести, и они уже не закрывали рта. Бред всегда был настоящим фонтаном информации о самом себе: его чувства, его интересы, его карьера.

— А клеймят лошадей так же, как в ковбойских фильмах? Связывают и прикладывают раскаленное тавро к бокам?

Рафферти едва заметно напрягся, челюсти его сжались.

— Это делается по необходимости, — процедил он сквозь зубы, задетый предположением, что он может причинить ненужную боль животным. — А ты вегетарианка или что-то в этом роде?

— Нет. Просто любопытно. Поверь, я редко привередничаю в том, что касается еды… за исключением разве что печени. Не люблю печенку. И я не ем ничего из того, о чем люди говорят: «У него вкус, как у цыплятины». Почти всегда под этим подразумевается какая-то живность, которую знай ты о том, что она собой представляет, ни за что бы не стал есть.

— Гремучая змея, — едва улыбнувшись уголком рта, сказал Рафферти. — У нее вкус цыплятины.

Мэри поморщилась от подобной идеи и, всплеснув руками, поежилась в своем просторном жакете.

— Нет уж, спасибо! У меня нет ни малейшего желания включать в рацион рептилий.

Джей Ди хрипло расхохотался. Мэри наградила его улыбкой. Борясь с собой, Рафферти посмотрел на свободное место рядом с ней. Он не хотел, чтобы Мэри ему нравилась, не хотел поддаваться ее чарам. Он хотел затащить ее в постель. Хотел купить ее землю. Эти желания были просты, прямолинейны и безопасны. Прочее уводило на опасную территорию.

— Тут есть кое-какие работы по хозяйству.

— Они возникают каждые десять минут. Дай себе немного полодырничать, Рафферти.

— Лодыри в этих местах долго не протягивают. — Не сводя глаз с дома, Джей Ди позволил себе медленно опуститься на самый краешек скамьи. От понесенного поражения во внутренней борьбе широкие плечи слегка поникли.

— А сколько времени здесь обитает твой род? — загипнотизированная эмоциями, игравшими в глазах Джея Ди, тихо спросила Мэри. Она голову могла дать на отсечение, что Рафферти никогда не скажет о них, а уж ей-то — и подавно. Мысль о том, что отношение к ней этого парня — всего лишь щит, укрывающий нечто более сложное, даже беззащитное, поразила своей опасностью, но все же Мэри не могла удержаться от желания заглянуть в эту бездну.

— Четыре поколения. — Несмотря на то, что Рафферти произнес это тихим, мягким голосом, в нем безошибочно угадывалась гордость. Джей Ди все еще не отрывал взгляда от дома, хотя Мэри показалось, что он как бы и не видит здания. Она вгляделась в профиль Джея Ди — резкий и красивый, освещенный янтарным светом угасающего дня, — лицо человека, прожившего нелегкую жизнь, закалившую его характер. — С самой войны, — добавил Рафферти.

Он сказал это так, словно до этого уходящего дня не прошло ста пятидесяти лет, будто этот уголок Монтаны каким-то образом существовал вне времени, без связи с остальным современным миром. Они сидели здесь, на дворе ранчо, окруженные дикой страной, без единого признака цивилизации, и Мэри почти поверила в то, что это — реальность.

— Гражданской войны [7], — уточнила она.

— Да, мэм.

— И Рафферти — «южане»?

— Да, мэм. Из Джорджии.

Ответ заставил Мэри задуматься о стиле поведения Рафферти. Когда он решал проявить манеры, они были забавно официальными — церемонные манеры старой глубинки Юга, отшлифованное рыцарство, слегка грубоватое вследствие своего развития в условиях дикой местности. Мысль о том, что эти традиции пережили все четыре поколения, предполагала, что обычаи очень трепетно передавались по наследству и включали в себя заботливо сохраняемые фамильные вещи, гордость за свою землю и бесконечное недоверие к пришельцам.

— Какой же ты счастливчик! — пробормотала Мэри. — Ты знаешь, откуда пошел твой род и где твое место на земле. Я же выросла в местах, где почти нет коренных жителей, а традиция — это нечто такое, что мы дочерпываем из романов.

— Пари держу, что и здесь скоро будет нечто подобное.

— Только если все местные уедут.

— Многие уже уехали. Да и остальные по большей части не могут позволить себе остаться.

— Потому что такие люди, как Люси, скупают земли?

— Для людей с деньгами нет ничего святого.

— Ты говоришь так, будто все они — исчадия ада. Может быть, они полюбили эти места не меньше тебя. Взять, к примеру, меня, — сухо возразила Мэри, — принадлежность не обязательно должна быть следствием права по рождению.

Джей Ди не ответил. Чувства его были слишком сильны, чтобы их можно было выразить словами. Никто не мог любить эту землю так, как он. Любовь была такой же частью существа Джея Ди, как, например, сердце или руки. Он не мог себе представить, чтобы кто-то из пришельцев мог испытывать такое же чувство. Да и не хотел.

— Ты собираешься сюда переехать, Мэри Ли?

Тяжело вздохнув, Мэри посмотрела через двор на дом и

раскинувшуюся внизу долину. Теперь она принадлежала ей. Мысль эта так и не укладывалась в голове. Это место — ее, а она не может его принять, хотя и полностью порвала с прежней жизнью. И когда только это кончится?

— Не знаю. Я приехала сюда без намерения остаться. Мне хотелось лишь на какое-то время расслабиться. Я только что рассталась со своей карьерой, и потом, там был этот парень… — Мэри оборвала себя на полуфразе и жалобно взглянула на Рафферти. — Ну-у, это совсем другая история. Я ехала сюда отпраздновать свое освобождение. Люси бы это понравилось — показать язык всем этим условностям и все такое… Видит Бог, я ни сном ни духом не ожидала ничего подобного.

Озноб пробежал по телу Мэри, и она плотнее закуталась в жакет, обратив при этом внимание на плачевное состояние ногтей. Один, который она не остригла, сломался во время уборки. Кожа на руках потрескалась и огрубела. Люси вытолкала бы Мэри взашей, чтобы та экстренно сделала маникюр.

— Надо было работать в перчатках, — проворчал Джей Ди. Взяв ладонь Мэри, он перевернул ее и исследовал от запястья до кончиков пальцев. Потирая их твердые подушечки, Рафферти припомнил звук гитары и низкий, хрипловатый голос Мэри, сладость и пронзительность музыки, извлекаемой этими изящными ручками.

Пока Джей Ди исследовал и разминал ее ладонь, Мэри почувствовала, как стеснилось ее дыхание. Потоки чего-то теплого и опьяняющего, набегая по руке, волнами распространялись по всему телу. Она пристально посмотрела на Рафферти, пытаясь определить, что бы это на самом деле значило и чувствует ли он то же самое. В руке Джея Ди, теплой, твердой и огромной, рука Мэри казалась детской ладошкой. — В конце концов, у тебя руки станут, как у фермерши. В голове у Мэри промелькнула мысль о его фермерских руках, ласкающих ее тело: смуглая кожа на фоне ее светлой, мозолистые пальцы, ласкающие самые нежные части ее плоти… И тело Мэри пронзила огненная вспышка…

Джей Ди поднял глаза и встретился со взглядом Мэри, отчего мгновенно погрузился в состояние, напоминающее транс. Рафферти не был человеком, способным потерять над собой контроль, совершая глупости под воздействием какой-то блондинки. Эту роль в жизни играл отец. И Уилл. Но даже это горькое напоминание не заставило Джея Ди выпустить руку Мэри или оторвать от нее взгляд. Мэри испытующе смотрела на Рафферти, и во взгляде ее бездонных, чистых голубых глаз застыл вопрос; губы слегка приоткрылись от удивления. Память Джея Ди, дразня и соблазняя, напомнила ему о вкусе этих губ.

Это всего лишь похоть, заверил себя Рафферти. Игра взбесившихся гормонов — не более.

Он наклонился и приник к губам Мэрили. Она с готовностью открылась ему — символический жест, от которого в паху у Рафферти вспыхнуло жгучее пламя страсти. Он скользнул языком в раскрытый рот Мэри — ответный символический жест, поставивший их обоих на порог, за которым следовал следующий этап старой, как мир, игры. Джей Ди поцеловал Мэри глубоко, страстно, скользнув свободной рукой под копну волос и наклонив ее голову. Другая рука, державшая руку Мэри, все еще оставалась между их телами.

— Я очень хочу тебя, Мэри Ли, — хрипло прошептал Рафферти, отрываясь от ее губ и ловя ртом мочку ее уха.

Грубая речь вызвала в душе Мэри новый взрыв возбуждения, но в то же время задела самый чувствительный нерв. Для Рафферти это будет всего лишь утоление желания. Он с самого начала ясно дал это понять. Ему не надо любить Мэри. Даже не обязательно, чтобы она ему нравилась.

Но она не потаскуха. Мэри могла лечь в постель с мужчиной, которого не любила, но при этом между ними всегда существовало как минимум взаимное уважение и дружелюбие. Здесь же этот минимум отсутствовал.

И все же она тоже хотела его.

Противоречивые чувства смешались в сознании Мэри, кружа голову. Ей казалось — она летит в бездну.

Мэри ударилась спиной о землю с такой силой, что зубы клацнули, а глаза мгновенно открылись. Она умудрилась свалиться со скамьи.

— Bay! — Мэри вскочила на ноги и принялась отряхиваться от пыли. — Я слышала о сногсшибательных поцелуях, — нетвердым голосом пошутила она, — но никогда не воспринимала это в буквальном смысле.

От смущения щеки ее сделались пунцовыми. Господи, да ее всю трясло! Забавно. Никогда еще поцелуй мужчины не доводил Мэри до трясучки. И ни одному мужчине не удавалось пробудить в ней такое желание, когда примитивные инстинкты брали верх над рассудком.

Джей Ди взял Мэри за руку и повернул к себе:

— Пойдем в дом и закончим это в постели.

Отпрянув от него, Мэри замотала головой. Волосы упали на лицо.

— Нет.

— Нет? — удивленно переспросил Рафферти. — Что-то я не слышал твоего «нет», когда целовал тебя.

— Прости, — прошептала Мэри, задыхаясь от растущего в ней напряжения. — Я не могу этого сделать.

— Какого черта ты не можешь, Мэри Ли? — взорвался Джей Ди. — Тебе нужно только лечь в постель, и я сделаю нас обоих счастливыми. Просто, как куриное яйцо.

— Только не для меня. Я не занимаюсь сексом с мужчиной только потому, что оказалась под рукой, когда ему приспичило.

— А Люси занималась! — жестоко отрезал Рафферти. Мэри вздернула подбородок и посмотрела на него сквозь пелену слез, выступивших от пронзившей ее обиды.

— Я — не Люси.

Гордость Мэри прямым и жестким ударом кулака поразила Рафферти прямо в грудь. Мэри не была скромницей. Она не играла. Она противостояла ему. Опять! И будь он проклят, если в эту минуту Мэри не была прекрасна!

Настойчивый зов желания слегка стих. Джей Ди достал из заднего кармана джинсов носовой платок и, нахмурившись, стер слезы со щек Мэри и промокнул их с ресниц. Потом отдал платок ей и приказал высморкаться, после чего откинул волосы с ее липа и слегка запрокинул голову.

— Это не конец, Мэри Ли. — Голос его был спокоен, выражение лица непреклонно. — Это — ненадолго. Может быть, это и не произойдет сейчас, но будь уверена — это случится. Обещаю.

Слова Рафферти звучали скорее как угроза, но Мэри ничего на них не ответила.

Привязанный к ограде конь Рафферти терпеливо ждал: одна задняя нога полусогнута, глаза полуприкрыты, нижняя губа отвисла. Два бурундучка проскользнули в загон, подбежали к куче дров и стремительно прошвырнулись по ней.

Мэри стояла дрожа, в ушах у нее звенело обещание Рафферти. Они в конце концов лягут в постель вместе.

— Так когда же это случится, Мэри Ли? — спокойно спросил он. В угасающем вечернем свете глаза его мерцали серым бархатом. — Может быть, все-таки сегодня?

Мэри замерла, страшась того, что если пошевельнется, то невольно кивнет утвердительно.

— Я не готова.

Наклонившись, Рафферти поцеловал ее — медленно, глубоко, интимно. Когда он оторвался от нее, губы их чмокнули.

— Готовься, — буркнул Джей Ди.

Он подошел к лошади, подтянул подпругу, вскочил в седло и направил мерина на тропу, ведущую к «Старз-энд-Барз».

— Эй, Рафферти, — окликнула Мэри и, сорвавшись с места, подбежала к нему. — Ты не против, если я приеду к тебе завтра посмотреть, как клеймят лошадей?

Мэри задала свой вопрос по какому-то неожиданному, не совсем понятному ей самой порыву. Прикусив губу, она ждала ответа.

Рафферти смотрел на нее сверху вниз, темным силуэтом вырисовываясь на фоне потемневшего неба.

— Поступай, как тебе угодно.

Мэри наградила его ленивой, кривой усмешкой.

— Именно так я обычно и делаю.

Она смотрела вслед удалявшемуся медленной рысью Рафферти и ощущала легкое головокружение, чувствуя себя несколько глуповато и одновременно радуясь тому, что он разрешил ей хоть одним глазком заглянуть в свой мир.

Глава 10

Мул посмотрел на Мэри с явной подозрительностью.

— Думаешь, я не смогу этого сделать? — Мэри приподняла седло, которое держала в руках. Весило оно тонну — не меньше.

Клайд смерил Мэри взглядом и, точно рассмеявшись, тихо заржал. В его ясном и открытом взгляде светился острый, циничный ум, не предвещавший ничего хорошего. Мул отвел длинное ухо назад, медленно покачал большой некрасивой головой и шумно потерся боком о поперечную стойку.

Взгромоздившись на старый ящик, Мэри закинула седло на спину мула и пристроила потник, протянув его поперек холки. После этого она довольно долго возилась с длинным поводом и немало поломала голову над тем, как приладить подпругу, пытаясь вспомнить, как это несколько раз при ней делал Рафферти. Мэри была уже готова отказаться от своих намерений и удрать из проклятой конюшни, но мысль о замечательной прогулке в горы, к ранчо «Старз-энд-Барз», и то обстоятельство, что неловкость ее объясняется лишь десятилетним отсутствием практики, заставили ее возобновить попытки и закрепить наконец злополучное седло, как надо.

Когда со сбруей удалось справиться, Мэри испытала чувство необычайной гордости за свое мастерство. Выведя Клайда в ясное солнечное утро, она взгромоздилась в седло, хотя и не без труда и не очень грациозно. Какое-то время ушло на то, чтобы поудобнее устроиться в седле. Вздохнув, Мэри направила мула за ворота ранчо, и их путешествие началось.

Стоило им въехать на лесную тропу, ведущую к вершине холма, как она мгновенно забыла о пережитой нервотрепке. Природа полностью овладела вниманием Мэри. Она полной грудью вдыхала в себя всю эту красоту, впитывала ее каждой клеточкой, машинально отмечала и запоминала все нюансы чарующей дикой природы. В голове зазвучали поэтические отрывки каких-то новых песен и их неясные пока, но уже рождающиеся мелодии.

Зрелище было просто захватывающее: внизу располагалось ранчо, а за ним раскинулась долина — сочная и зеленая, словно пятнистый бархатный ковер. Через долину пробегал ручей — сверкающая в солнечных лучах серебристая лента в кружевной оторочке разноцветья луговых трав. А дальше, за долиной, вздымался величественный горный кряж. Головы наиболее высоких вершин венчали яркие снежные шапки.

Мэри могла бы вечно стоять здесь, в этой точке, зависнув в этом отрезке времени.

Однако где-то там, впереди, клеймили скот, шла работа. Мэри дернула поводья, отрывая морду Клайда от клевера, и, пнув его в бока, направила в сторону ранчо «Старз-энд-Барз».

Суматоху Мэри услышала раньше, чем увидела. Воздух наполнился ревом коров и мычанием телят — сумасшедшая какофония, служившая звуковым сопровождением, выражающим неразбериху и волнение переживаемого события. Мул насторожил длинные уши и ускорил шаг: атмосфера всеобщего возбуждения достигла и его, хотя до ранчо оставалась еще добрая четверть мили. Не отрывая взгляда от облака пыли, покрывавшего далекие еще загоны, Мэри перевела мула на рысъ и приподнялась в седле, в процессе езды уже успев освоить этот навык.

Подъехав к загону, Мэри попыталась охватить взглядом сразу все: лабиринты старых ограждений, движущиеся группы скота, людей, возвышающихся над всей этой неразберихой и выполняющих работу, о цели которой Мэри могла лишь догадываться. Пахло пылью, дымом, свежим навозом и паленой шерстью. Создавалось впечатление, что разворачивается сцена из ковбойского фильма — красочная, шумная и абсолютно натуральная.

— Лучше покрепче сжать зубы, мэм, а то у вас есть все шансы почувствовать вкус чего-нибудь такого, чего вам лучше и не знать.

Оторвавшись от зрелища, Мэри посмотрела вниз и увидела еще одно создание из фантастического вестерна. Рядом с ней стоял старый ковбой. Осанка его говорила о том, что этот человек слишком много миль отскакал в седле. Кривоватые ноги прочно и твердо стояли на земле, несмотря на внушительный животик, нависший над пряжкой широкого ремня. Ковбой смотрел на Мэри из-под полей видавшей виды серой шляпы — глаза искрились весельем, а в уголке рта играла застенчивая улыбка.

— Такер Кахилл, к вашим услугам, мэм, — представился ковбой. Вежливо отвернувшись, он выплюнул на землю целую струю слюны вперемешку с жевательным табаком, после чего вновь взглянул на Мэри. — Потерялись или что-то еще?

— Нет, если только это — «Старз-энд-Барз».

— Оно самое и есть.

— Я — Мэрили Дженнингс. Джей Ди сказал, что я могу, если захочу, приехать посмотреть, как клеймят скот.

Такер чуть не подавился своим табаком. Брови его полезли вверх и почти исчезли под полями шляпы.

— Правда? Что ж, в таком случае пусть меня заживо поджарят и отдадут на съедение индюкам, — пробормотал он.

— Простите?

Кахилл встряхнулся, точно пес, пытаясь сбросить растерянность от потрясения, вызванного заявлением Мэри. Он с трудом мог припомнить, когда Джей Ди в последний раз приглашал на ферму женщину, если только та не была ветеринарным врачом, или агентом по продаже скота, или кем-нибудь в этом роде. Однако эта лохматая блондинка явно не входила ни в одну из названных категорий.

Такер ехидно усмехнулся, от души веселясь, что Джей Ди может продемонстрировать в отношении женского пола нечто иное, чем презрение.

— Что ж„ почему бы в таком случае вам не спуститься с этого лопоухого создания, а я предоставлю для вас место в первом ряду, мисс Дженнингс.

— Я бы не возражала.

Мэри перекинула ногу через спину мула и спрыгнула на землю, почувствовав, как боль пронзила ее от пяток до макушки. Ей казалось, что она стала такой же кривоногой, как Такер Кахилл, и нечего даже пытаться свести колени вместе.

Она сделала несколько неверных шагов и протянула руку старому ковбою. Не снимая перчатки, Такер, точно тисками, сжал пальцы Мэри и встряхнул ее кисть.

— Можете звать меня Мэри, — улыбнулась она. — Вам уже говорили, что вы похожи на Бена Джонсона, актера?

Такер весело хохотнул:

— Время от времени говорят. Вам надо взобраться вон на ту ограду, и вы увидите, что такое клеймение, от начала до конца. А я здесь присмотрю за вашим мулом.

— Вам вовсе не обязательно это делать.

— О нет, мэм! Вы — гостья «Старз-энд-Барз». У нас они не часто бывают, но мы принимаем всех, как надо.

Мэри поблагодарила Кахилла, и он потащил Клайда к длинной старой серой конюшне. Сжав зубы, Мэри заставила двигаться болевшие ноги и, доковыляв до загона, взобралась на верхнюю перекладину ограды. Продолжавшийся внизу хаос представлял собой завораживающее зрелище. Несколько минут спустя к Мэри присоединился Такер, вставший рядом с ней на нижнюю перекладину и положивший руки на верхнюю.

— Мне и в голову не приходило, что фермеры все еще клеймят скот, — закричала Мэри, пытаясь быть услышанной среди невообразимого шума.

— Старые пути иногда бывают наилучшими. Никто еще не придумал лучшего ухода за коровами, чем присматривать за ними, сидя на спине старого доброго коня. И никто, еще не придумал способа метить скот лучше, чем клеймом. В наших местах полно открытых территорий. Скот бродит повсюду, и стада частенько перемешиваются.

Такер указал на Джея Ди, пробиравшегося на бледно-серой лошади сквозь стадо в дальнем углу загона, и с немалой долей гордости заявил, что на сто миль окрест нет человека, более знающего, как выжать из лошади все ее возможности, чем Джей Ди.

— И никто так хорошо не знает скотоводческий бизнес изнутри и снаружи. Джей Ди в курсе всех последних достижений, в которых такие старые тупицы, как я, ни бельмеса не смыслят. Он два года проучился в колледже, пока его отец не помер. Да, мэм, — кивнул Такер, — Джей Ди — прекрасный фермер — золотые руки, и хороший человек, твердо стоящий на этой земле. Во всей округе ни одна душа не скажет вам о нем что-то другое.

Восторженные дифирамбы Кахилла звучали подозрительно, точно реклама партии товара, Мэри находила их милыми и изо всех сил постаралась подавить в себе удивление.

— Джей Ди ведет это хозяйство с малых лет. — Такер не спускал с него глаз. — Уж я-то знаю, что говорю. Том. отец Джея Ди — упокой, Господи, его душу! — никогда не отдавался работе с такой душой. Он отдал свое сердце женщине. Это-то, кажется, его и сгубило. Окончательно же его добил уход матери Уилла.

Мэри изучала мужественный профиль старика, и в ее голове роился миллион вопросов. Возможно, что ей лучше бы и не знать ничего о прошлом Рафферти. Не знай она. что сделало Джея Ди таким чертовски тяжелым в общении человеком, ее мягкое сердце не испытывало бы к нему сочувствия и не загорелось бы желанием помочь исцелить раны прошлого, да и вообще — не было бы дюжины других дурацких вещей, которые она, возможно, может совершить. Но Мэри была не в силах побороть собственное любопытство, сентиментальность и глупый романтизм. Так что вопрос у нее вырвался как-то сам собой:

— А что с матерью Джея Ди?

— Умерла, когда он был еще от горшка два вершка. Рак — упокой, Господи, ее душу! Хорошая была женщина. После ее смерти бедный Том совсем скис, пока на сцене не появилась мать Уилла. Том тогда совершенно опустился.

А Джей Ди совершенно растерялся. Такер Кахилл этого не сказал, но Мэри, собрав воедино представленные им фрагменты, нарисовала себе следующую картину: в то время как отец витал в романтическом тумане, Джей Ди — еще совсем мальчишка — взял на себя ответственность, которая была ему не по годам. Получилась совершенно точная картина, объяснявшая многое.

Не исключено, что, нарисовав себе такую картину, Мэри тщетно пыталась самозащититься, а потому перевела разговор в другое русло, попросив объяснить ей процесс и принципы сортировки скота по загонам и вольерам.

Стоявшие на ограде вольеров люди открывали и закрывали ворота, определяя, в какой из загонов направить то или иное животное — в зависимости от возраста и пола. Телята запускались по одному в загон для клеймения и направлялись в вольер для скручивания, который имел уклон, ведущий к столу. В этом вольере работали Уилл Рафферти и пожилой человек с седыми патлами длинных волос: они делали прививки, прокалывали уши, кастрировали бычков и маркировали всех животных клеймом «Старз-энд-Барз». Вся процедура занимала чуть больше минуты на животное.

Мэри понаблюдала за полудюжиной таких операций, прежде чем Уилл поднял голову и заметил ее. На его чумазом лице расплылась широчайшая ухмылка, и, оставив свой пост, он, даже не оглянувшись, направился к ней.

— Привет, Мэри Ли! — поприветствовал Уилл Мэри, пересекая загон легкой походкой, широко и радушно раскинув руки в стороны. — Ну как, потрясает?

— Меня уже изрядно протрясло, пока я сюда добиралась, — сухо откликнулась Мэри.

Уилл засмеялся, вскочил на ограду и развернул свою красную бейсболку козырьком назад — и все это, казалось, одним молниеносным движением. Он уселся настолько близко к Мэри, что она смогла не только почувствовать исходящий от него запах пота и животных, но и разглядеть в голубых глазах явные признаки утреннего похмелья. Мэри помрачнела, но отодвинуться не смогла, поскольку слева от нее стоял Такер.

Старый ковбой подался вперед и посмотрел на Уилла тяжелым взглядом:

— Сейчас Джей Ди застукает тебя, лодырь, и накрутит хвоста, как непослушному бычку!

Уилл сжал запекшиеся губы:

— Да пошел он к черту, этот Джей Ди! Я пашу, не разгибая спины, с самого восхода. Беру пятиминутный перерыв. Не каждый день хорошенькие леди появляются у нас здесь, на краю света.

— Да уж. — Такер многозначительно посмотрел на Уилла. — Особенно те, которых приглашает твой брптец.

Уилл дурашливо изобразил на своем худом лице чрезмерную потрясенность и, выпучив глаза, уставился на Мэри:

— Тебя пригласил Джей Ди? Мой брат Джей Ди пригласил тебя?

— Не совсем, — проворчала Мэри, хмуро глядя, как Такер ковыляет к вольеру, чтобы подменить Уилла. — Я сама себя пригласила. Он просто не сказал мне «нет».

Что ж, это тоже значит немало, уж поверь мне. Джей Ди охраняет свои владения как какой-нибудь монастырь. Не хочет, чтобы какая-нибудь дьяволица отвлекала нас от работы.

Мэри тут же вспомнила о Люси, но прикусила язык.

— А как же твоя жена?

— При чем тут она?

— Она не подходит под определение «дьяволица»?

— Саманта? Никоим образом. Она — хорошая девочка. Милая, доверчивая в своем желании, чтобы кто-нибудьее любил, промелькнуло в голове Уилла. Всякий раз, думая о Саманте, он чувствовал легкий удар — немного болезненный и вызывающий головокружение. Уилл, как мог, старался не думать о Саманте с той самой ночи, когда увидел ее в «Лосе».

— Девочка? Она что — так юна?

— Не-а, ей уже двадцать три. — Уилл рассеянно поскреб ржавую плесень, покрывавшую верх перекладины. — Просто я знаю ее уже вечность — вот и все. Мне трудно не думать о ней, как о младшей сестренке.

Мэри подумалось, что именно этим и можно объяснить то, что Уилл не живет со своей женой. Если бы у Мэри был муж, относившийся к ней как к младшей сестре и гонявшийся на стороне за другими юбками, она тоже «свалила» бы от такого муженька.

— Итак, — Уилл хлопнул ладонью по бедру Мэри, — что же ты здесь делаешь, Мэри Ли? Ищешь на свою голову беды? — Он вздернул брови и ухмыльнулся.

Мэри отодрала его пальцы от своей ноги и отодвинулась на фут, взглядом пригвоздив Уилла к месту.

— Я приехала посмотреть, как работают на ранчо.

— Я расскажу тебе, как здесь работают. — В голосе Уилла прозвучали нотки горечи. — С утра до ночи, неделю за неделей, месяц за месяцем, до самой смерти или пока его не заберут за долги.

— Если тебе это не нравится, почему же ты не уйдешь?

Уилл засмеялся и отвел взгляд. Было непонятно, что его рассмешило — предложение Мэри или же собственный ответ. Какой-то частью своей пуши он ничего так не желал, как только смотаться подальше от «Старз-энд-Барз». Другой же частью души Уилл не желал быть всего лишь винтиком и постоянно боролся с желанием послать Джея Ди подальше. И эти чувства перекатывались в его душе, словно камень, кувыркающийся по склону бесконечной горы.

— Тебе не уйти от «Старз-энд-Барз», красавчик, — пробормотал Уилл, глядя через вольер на дальний загон, где Джей Ди сортировал скот, — если тебя зовут Рафферти.

Джей Ди гонял скот, сидя на спине светло-серой кобылы. Для лошади это был всего лишь второй год работы в таком качестве, но талант к этому гнездился где-то глубоко в ее генах. Поводья ей были не нужны: движения лошади диктовались интуицией да тем несильным пришпориванием, которое изредка позволял себе Джей Ди..

Положив руку в кожаной перчатке на луку, Джей Ди расслабленно сидел в седле, лишь изредка реагируя на неожиданные движения лошади. Мысль его работала одновременно в трех направлениях: наблюдение за скотом, управление действиями лошади и размышление на тему: действительно ли здесь сегодня появится Мэри Ли?

Маленькая кобылка дернулась и, тяжело дыша, остановилась, вернув тем самым Джея Ди к действительности. Часть скота, с которой он работал, была полностью рассортирована. Теперь осталось заклеймить и сделать прививки этой партии, после чего можно прерваться на ленч, чтобы потом начать все снова.

Сейчас же Рафферти передаст кобылку Такеру, чтобы старик охладил ее и сам получил передышку. Такер не любил выдавать свой возраст, но Джей Ди видел, что дается это ему с каждым днем все труднее. На другой работе Та-кера Кахилла уже давно бы отправили на пенсию, но для ковбоя такого понятия не существовало. Ковбой — это форма существования мужчины.

Кроме того, Джей Ди считал, что «Старз-энд-Барз» для Такера были таким же родным домом, как если бы он сам был Рафферти. Он провел здесь лучшие годы жизни и работал на этом ранчо зачастую за совершенно мизерную плату, так что Кахилл останется здесь до тех пор, пока похоронная команда не вынесет его вперед ногами. И делом Джея Ди было сделать так, чтобы Такер спокойно дожил свой век, чтобы над головой у него была крыша и он был сыт. К этому Джея Ди призывала и память о том, что Такер заменил ему отца, когда Том Рафферти, одержимый любовью, совершенно отошел отдел. Рафферти отвлекся от своих размышлений, повернул лошадь к въездным воротам и остолбенел, увидев сидевшую на дальней ограде загона Мэри Ли. Она смеялась чему-то сказанному ей Уиллом, который жестикулировал и улыбался своей красивой улыбкой.

Ревность, подобно разъяренному быку, бурей пронеслась в душе Джея Ди. Он ни за что бы не признался в этом вслух, но… что было, то было. С того самого дня, когда Сондра и Том привезли его из больницы домой, Уилл был в центре всеобщего внимания, точкой притяжения всех прожекторов. Стоило Уиллу лишь слегка улыбнуться, как тут же все начинали смеяться и очаровываться им. И всем, казалось, было наплевать на то, что Уилл ни к чему не стремится, что он за одну картежную партию может проиграть две месячные задолженности банку, что верить ему и полагаться на него можно с тем же успехом, что и на бродячего кота.

Джей Ди выехал за ворота, галопом поскакал вдоль ограждения и резко затормозил возле примостившейся на верхней перекладине парочки. Короткий испепеляющий взгляд, брошенный на Мэри Ли, мгновенно смыл с ее лица улыбку. He-сказав ей ни слова, он обратился к Уиллу:

— Ты сидишь здесь, свесив с ограды задницу, в то время как мужик, которому уже под семьдесят, делает за тебя твою работу? О чем ты, черт тебя побери, думаешь?

Лицо Уилла сразу же окаменело и стало таким же жестким и непроницаемым, как у брата.

— Я думаю, что у меня не было и двух минут отдыха, с тех пор как я с утра вскочил на ноги. Я думаю, что будет вежливым поздороваться с нашей гостьей…

— Ах да, — фыркнул Джей Ди, — точно так, как лису просто хочется поприветствовать перепелку…

— Да ладно, Джей Ди, если ты ревнуешь, может быть, тебе следует сделать что-нибудь…

Ткнув лошадь шпорой, Рафферти заставил ее рвануться вперед и, развернувшись боком, врезался вограду, резким толчком столкнув Уилла с насеста внутрь загона.

— Я злюсь как черт — вот я что делаю! — выпалил он. — Оторви хоть раз свою ленивую задницу и займись своей работой, вместо того чтобы позволять старику пахать за тебя!

Уилл смотрел на брата сквозь решетку ограды. Бейсболка слетела у него с головы во время падения, и темные волосы упали на лоб. Лицо его стало почти таким же красным, как и футболка, — от смущения и бешенства у него резко подскочило давление.

— Да пошел ты, Джей Ди! — Уилл сплюнул. — Ты мне не начальник и не опекун, и если я захочу пять минут поболтать с кем-нибудь, я так и сделаю!

Мэри наблюдала за перебранкой, чувствуя себя крайне неловко. Она отлично понимала, что корни ярости братьев уходят во что-то гораздо более глубокое, чем то, что она невольно оторвала Уилла от работы. Мэри знала все о детской ревности, соперничестве и обидах. Она росла странным ребенком среди «девочек Дженнингс» и сама испытала на себе действие болезненно-ревнивых чувств к Лизабет и Аннализе. У братьев Рафферти, несомненно, существовала собственная версия той же истории болезни. Только Мэри не хотелось становиться очевидицей подобной стычки, тем более искрой, от которой эта ссора разгоралась.

— Эй, ребята, послушайте! — Мэри подняла руки в примиряющем жесте. — Я приехала сюда не затем, чтобы создавать проблемы…

Джей Ди пронзил ее гневным взглядом:

— Но тебе это чертовски здорово удалось, а?

— Не смей винить Мэри Ли! — сверкнул глазами Уилл. — Виновата не она, а ты, бешеный сукин сын.

— Ну конечно, не ее вина в том, что ты думаешь больше тем, что у тебя между ногами, а не тем, что между ушами.

— Если мое пребывание здесь создает проблему, — вставила Мэри, — я сейчас же уеду.

— Твое пребывание в Монтане создает проблему! — задыхаясь, выпалил Джей Ди.

Замечание задело Мэри за живое. Ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не вздрогнуть и не доставить тем самым удовольствие Джею Ди. Чуть вздернув подбородок, Мэри скосила глаза на Рафферти:

— Ну конечно же, и если кто-нибудь умрет и сделает тебя королем, ты получишь возможность изгнать меня и всех мне подобных из своего королевства.

Джей Ди сжал челюсти и отвернулся от Мэри, недовольный тем, что ее слова заставили его почувствовать нечто вроде угрызений совести. Ему не следовало набрасываться на Уилла на виду у всех: работа в загоне замерла, поскольку все уставились в их сторону в тревожном ожидании, чем же закончится разыгравшаяся сцена.

Такое вечно случается, стоит какой-нибудь бабе завилять здесь хвостом — мужики сразу же теряют голову.

— А теперь, ребята, — легкой походкой выйдя из опустевшего вольера, дипломатично встрял Такер. Он хлопнул Уилла по плечу, отвернулся и сплюнул в сторону табачную жвачку, — может быть, нам стоит перекусить чего-нибудь горяченького и вкусного и посидеть на чем-то, что не движется? У меня там в печи поставлена огромная сковорода моей знаменитой лазаньи. Сейчас она, должно быть, совсем готова. Не пойти ли нам всем в дом?

Джей Ди не имел ни малейшего желания ни есть, ни поддерживать компанию. Но тут его кобыла подняла голову и, уставившись на северо-запад, навострила уши. Она громко заржала и немедленно получила в ответ на свой призыв разноголосицу лошадиного ржания.

Из-за плотной стеньг сосен и пихт появилась группа всадников. Их было шестеро плюс тащившийся на привязи позади кавалькады мул. Даже на таком большом расстоянии Джей Ди узнал возглавлявшего процессию Брайса. Солнце ярко освещало его длинные светлые волосы и широкую белозубую улыбку. Брайс ехал на красивой гнедой лошади, нетерпеливо гарцевавшей под ним и недовольной леностью шага остальной группы.

У Уилла перехватило дыхание, как только он узнал в этой компании Саманту, ехавшую на длинноногой кобыле. На секунду взгляды их встретились, но Саманта тут же отвела глаза и приостановила лошадь, попытавшись спрятаться за длинноволосого мужчину на гнедом жеребце.

— Привет, сосед! — подъехав ближе, весело воскликнул Брайс.

— Брайс, — узнал его Джей Ди, не удосужившись при этом даже прикоснуться к полям шляпы знак приветствия находившихся в компании женщин, хотя и взглянул в каждое лицо.

Блондинка с резкими чертами лица, часто сопровождавшая Брайса и сейчас ехавшая рядом с ним, встретила взгляд Джея Ди широко раскрытыми, полными интереса глазами. За блондинкой следовала худая рыжеволосая хохотушка в белой мужской рубашке, которую она даже не удосужилась застегнуть, а только завязала узлом на животе. Рыжеволосая откинулась в седле и что-то шептала темноволосому мужчине, на котором так и написано было, что он — «городской», несмотря на ковбойский наряд. Замыкал группу тащивший за собой нагруженного корзинами для пикника мула Орвис Слокам, работавший прежде какое-то время на «Старз-энд-Барз», пока не попытал счастья в ограблении богатых магазинов. Как только он вышел из тюрьмы, Брайс нанял его, чем и снискал себе славу великого гуманиста.

Кроме Орвиса, в компании находилась явно желавшая стать невидимой Саманта. Низко опустив голову, она уставилась на луку седла, словно та внезапно превратилась в самую очаровательную вещь на свете.

Джей Ди краешком глаза взглянул на Уилла, побелевшего как мел, что было видно даже под толстым слоем покрывшей его лицо утренней пыли.

— Что здесь творится? — спросил Брайс, изобразив на лице удивление необычностью происходящего. — Грандиозная клеймежка или что-то в этом роде?

— Работа! — впившись пальцами в луку седла, буркнул Джей Ди. — Может, вам доводилось пару раз слышать это словечко?

Брайс, не обидевшись, рассмеялся:

— Мистер Рафферти, я полностью согласен с тем, что вы гораздо лучше меня знаете, как вести фермерское хозяйство. Но в таком случае я гораздо лучше вас знаю, как стать богатым, не так ли? Мы с друзьями выехали насладиться плодами моих прежних трудов и совершаем небольшое путешествие по моим владениям.

На скулах Джей Ди заиграли желваки: — Вы немного ошиблись территорией. Улыбка на лице Брайса померкла.

— Вовсе нет. — Он выдержал минутную паузу, Но прежде чем Джей Ди успел возразить ему, продолжил: — Мы только проезжаем через ваши угодья, направляясь в «Летающее К».

Джей Ди услышал, как смущенно закашлялся Лайл Уоткинс. Но он не стал отрывать взгляд от Брайса.

— Мы просто подумали, что будет совсем по-добрососедски остановиться и дать вам знать, — сказал Брайс.

Пальцы Джея Ди еще крепче вцепились в изгиб седла. Ему захотелось заорать на этого человека, чтобы Брайс убирался с его земли. Джей Ди почувствовал, как этот крик уже подобрался к самому горлу, но подавил его. Контроль. Сегодня он уже успел однажды потерять его. Во второй раз этого не случится, особенно с этим человеком.

— Вы не владелец «Летающего К», — спокойно заметил Рафферти.

— Пока.

— Что ж. — Джей Ди глубоко вздохнул, изображая мнимую скуку. — Мы можем просидеть здесь весь день, болтая ни о чем, но я лучше буду есть свинячье дерьмо, чем тратить время попусту с такими людьми, как вы. Так что, если вы нас извините, мы вернемся к своей работе.

Рафферти немного подождал, чтобы увидеть, как краска залила лицо Брайса под темным загаром, прежде чем тот натянул поводья, чтобы уехать прочь.

— Насколько я понимаю, мистер Рафферти, вы не захотите посетить мою вечеринку сегодня вечером?

— Точно.

— Очень жаль, — холодно сказал Брайс.

Пока Рафферти проезжал мимо него, направляясь в конец кавалькады сопровождавшей Брайса банды, он обратил свой взор на Мэри: — Надеюсь, что мнение мистера Рафферти на вас не распространяется, милая Мэри? Будем очень рады, если вы к нам присоединитесь. Будет желание — захватите с собой гитару. Там будут некоторые люди, связанные с музыкой. Для вас это может стать неплохим шансом.

— Благодарю за приглашение, — чуть слышно промямлила Мэри. — Я постараюсь.

Она проигнорировала ощущение того, что предает Джея Ди. Ведь она вовсе не обязана вступать с Рафферти в альянс. Она обязана Люси. А темноволосый человек, восседавший на гнедой лошади, когда-то действительно хорошо знал Люси Макадам. Бен Лукас — король дерьма в куче дерьмовых судейских адвокатов в Сакраменто. Мэри знала его лишь внешне, и ей было известно о его репутации. Чего она не знала, так это какого черта Лукас делает в компании Эвана Брайса.

— В таком случае с нетерпением ждем вас сегодня вечером. — Брайс принялся разворачивать лошадь, чтобы отправиться восвояси, и тут его взгляд упал на Уилла. — М-м-м… Боже, какая неловкость! — Брайс изобразил смущение. — Вы, разумеется, тоже приглашаетесь, мистер Рафферти, но поскольку на вечеринке будет и ваша бывшая жена, мне кажется, Саманте это покажется не совсем удобным. Вы меня понимаете?

Уилл ничего не ответил, не отрывая глаз от Саманты и желая, чтобы она взглянула на него. Саманта же отвернулась в другую сторону. «Бывшая жена…бывшая жена!..» Слова вспыхивали в мозгу Уилла, точно красные огни неоновой рекламы. Они с Самантой не разведены… пока. Так ли и она думает о нем? Как о бывшем муже?

Джей Ди, словно страж, указывал компании Брайса на воображаемые ворота. Он бесстрастно взирал на то, как они следовали по указанному пути, пока с ним не поравнялась Саманта. Рафферти приложил пальцы к полям шляпы и назвал ее по имени. Саманта укрылась за завесой волос, избегая взгляда Джея Ди. Рафферти сжал челюсти и обернулся к Орвису Слокаму, безнадежно запутавшемуся в поводьях навьюченного мула.

Орвис родился неудачником и потому всю жизнь катился под гору. Он был тщедушного телосложения, худющий, с лицом хорька, жидкими волосами и плохими зубами. Он всегда умудрялся вляпываться во что-то нехорошее. Орвис был никудышным работником и еще более никчемным воришкой. И все же Джею Ди хотелось, чтобы у Слокама было побольше достоинства, чтобы не якшаться с такими людьми, как Брайс.

— Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис, — вздохнул Рафферти.

— Мне жаль, что вы так думаете, мистер Рафферти, — промямлил Слокам. — Мистер Брайс действительно хорошо платит.

Джей Ди вырвал повод из рук Слокама и одним рывком распутал его.

— В жизни, Орвис, есть вещи поважнее денег.

Как только Рафферти протянул повод Орвису, мул рванулся вперед и понесся догонять своих товарищей. Слокам, едва не свалившись, резко развернул коня и бросился в бешеную погоню за мулом, прижав одной рукой готовую вот-вот слететь грязную шляпу.

Покачав ему вслед головой, Джей Ди вернулся к своим людям. Лайл, двое его сыновей и Часки были уже на полпути к дому. За ними неуверенно плелся Такер. Но Джея Ди интересовали двое оставшихся, которые точно приросли к своим местам.

Уилл первым пришел в себя и, выбравшись из загона, направился к сверкавшему на солнце красно-белому пикапу. Он был бы рад выбросить Саманту из своей жизни. Что ему нужно, так это выпить стаканчик-другой, чтобы справиться с потрясением и снова обрести возможность трезво мыслить. Может быть, потом он спустится в «Маленькое чистилище» и сыграет партию в покер, пока не переварит увиденное и не решит, как же ему быть дальше, принимая во внимание последний оборот событий.

Джей Ди отрезал Уиллу путь к машине.

— У нас большая проблема, младший братец. — В тихом голосе Джея Ди сквозила угроза.

— Отвали, Джей Ди! Прошу тебя.

Стиснув зубы, Уилл ждал, затаив, дыхание, пока Джей Ди не заставил лошадь отступить и не дал ему пройти.

Джей Ди посмотрел, как Уилл забрался в пикап и медленно выехал со двора, после чего обратил внимание на Мэри. Та все еще стояла на загородке, похожая на брошенного ребенка. Мэри не сводила глаз с Джея Ди, и тот собрал волю в кулак, чтобы не поддаться очарованию ее красивых глаз.

— Брайс — твой приятель? — осторожно поинтересовался Рафферти.

— Я бы так не сказала. Нет. Мы просто знакомы.

— И ты пойдешь пить с ним шампанское и ошиваться в кругу его знаменитых дружков?

— У меня есть на то причины.

Серые глаза Джея Ди сузились. Мэри показалось, что Рафферти старается казаться грубым, спокойным и равнодушным, но ей также показалось, что она чувствует его досаду, а это означало для нее гораздо больше, чем то, что представлялось внешне.

— Тебе следует водиться с компанией бандитов более высокого класса, Мэри Ли, — покачал головой Рафферти.

Он натянул поводья и поскакал прочь, в сторону конюшен, оставив Мэри одиноко сидеть на опустевшей ограде. Она смотрела ему вслед и винила себя за то, что принимает его слова слишком близко к сердцу. За спиной у нее невыносимо громко мычали коровы и телята, мешая сосредоточиться. Она посчитала это вполне уважительной причиной, чтобы спуститься с балки и отправиться вслед за Рафферти.

Джей Ди поставил Сержанта в стойло и отправился в другой коней конюшни. Отсюда он мог видеть только дикую природу: горы, деревья, небо, траву, пестревшую полевыми цветами. Этот пейзаж обычно успокаивал Рафферти. Сейчас же он смотрел на него так, будто видел в последний раз. Что-то очень похожее на страх змеей закралось в душу — ощущение столь незнакомое и недоброе, что он не захотел даже разбираться, что бы это могло быть. Но ему никак не удавалось остановить бешеный поток проносившихся в голове мыслей. Улыбающееся лицо Брайса вырисовывалось в воображении с такой же четкостью, как и свежее тавро, которым они клеймили сегодня скот. Брайс улыбался так, точно у него на руках были все пять тузов. И Господи Иисусе, не так ли оно и было на самом деле? У него была даже Саманта!..

Мэри, затаив дыхание, стояла в тени на пороге конюшни, готовая в любую минуту выскочить наружу и улизнуть. Она сомневалась, придется ли по душе Джею Ди ее вмешательство в такой момент. Он стоял в противоположном конце помещения, бессильно опустив руки на балку засова, и смотрел на раскинувшийся перед ним луг. Читавшаяся на лице Джея Ди неприкрытая беззащитность больно отозвалась в душе Мэри. Ей захотелось подойти к Рафферти, прикоснуться к нему, утешить. Инстинктивно она почувствовала, что Джей Ди этого бы не захотел, и эта мысль принесла ей новую боль.

Мэри на цыпочках вышла из конюшни, громко кашлянула и снова зашла, стуча башмаками по цементному полу. Когда она пошла в сторону Джея Ди, тот постарался вновь надеть на лицо непроницаемую маску. Прочистив горло, Рафферти рявкнул на Мэри:

— Я думал, ты уже уезжаешь!

— Не могу же я уехать без Клайда.

— Без кого?,. Ах да, мул! — Рафферти и не подумал двинуться в конюшню, а только стоял, прислонившись к воротам, всем своим видом давая понять, что ему глубоко на все наплевать.

— Вообще-то я не очень люблю вечеринки, — переминаясь с ноги на ногу, заявила Мэри, пытаясь изобразить то же безразличие, что и Рафферти.

— Ну так не ходи.

— Мне просто любопытно, что это за толпа, в которой вращалась Люси. Мы редко общались с ней после того, как она перебралась сюда.

— Тогда иди и познакомься с ними! — прорычал Джей Ди. — Поступай как хочешь.

— Дело не в том, хочу я или нет. Люси оставила мне все, что у нее было на этом свете. Я чувствую себя некоторым образом обязанной.

Джей Ди фыркнул, холодное удивление приподняло кончики его губ. Об обязанностях он знал все. И свои будет исполнять, пока этот мир вращается вокруг него.

— Брайс уже спрашивал тебя, будешь ли ты продавать ранчо?

— Напрямую — нет.

— Спросит. — Рафферти повернулся и, прищурившись, пристально •посмотрел на Мэри: — А ты собираешься продавать?

— Не знаю.

— Брайс жестокий, противный, ничтожный сукин сын, который ни перед чем не остановится, лишь бы получить то, что ему нужно.

Мэри удивленно приподняла бровь:

— То же самое я могла бы сказать и о тебе, за маленьким исключением.

Рафферти и глазом не моргнул.

— Ты продашь его мне? — резко спросил он.

— Я же говорю тебе, что еще не решила, буду ли вообще продавать ранчо.

Джей Ди шагнул к Мэри и очень нерешительно положил руки на брус, заключив таким образом ее в объятия. Мэри повернулась к нему лицом, чувствуя, что сердце ее забилось несколько чаще, как только Рафферти склонился ниже.

— Не играй со мной в игры, Мэри Ли, — предупредил Джей Ди.

— Я не интересуюсь играми, — прошептала Мэри, чувствуя бешеное биение сердца.

Минуту Рафферти смотрел в эти огромные бездонные голубые глаза, ища в них признаки лжи, причины, по которым он мог бы ей не верить. Потом вдруг почувствовал, что тонет в этих глазах и что обман, и Брайс, и все прочее совершенно вылетело у него из головы. Потерять себя казалось самым желанным выходом в данный момент. Джей Ди прижался к губам Мэри и погрузился в блаженное забытье.

Мэри поцеловала его в ответ, положив руки на плечи Рафферти. Они показались Мэри каменно-твердыми под влажной тканью его рубашки. Пальцы ее помассировали мускулы плеч, потом прошлись по мощной шее Джея Ди и снова легли на плечи. Все это время языки их знакомились друг с другом, губы срослись дыхание смешалось, приобретя вкус крепкого кофе и пыли.

Мэри хотела его. Ей хотелось утешить Джея Ди, предложить ему что-нибудь мягкое и нежное…

Потом каким-то последним оборонительным рубежом здравого смысла она подумала о том, в какого рода игры играет Рафферти. Ему нужна земля Мэри, ему нужно ее тело, но не более того. Мэри была для Рафферти чужачкой. Она не принадлежала к его миру.

Словно почувствовав внезапную перемену в ее настроении, Джей Ди поднял голову и посмотрел на нее. Мэри никак не могла обрести дар речи, а потому просто покачала головой. Лицо Рафферти отвердело. Он шагнул назад, и Мэри спрыгнула с ворот, не совсем уверенная, не подогнутся ли у нее колени.

— Я не играю в игры, — повторила Мэри. Однако шагая прочь от Рафферти по полутемному ряду между стойлами, она испытывала ужасное чувство, что уже успела вляпаться в игру, правил которой не понимает, а ставки в этой игре слишком высоки.

Глава 11

— Я бы не хотела, чтобы вы гак поступали с Уиллом, — тихо сказала Саманта.

Она стояла на пороге конюшни. Прочие друзья Эвана были уже на полпути к дому. Саманта же задержалась, чувствуя себя более дома рядом с конюшней, нежели во дворце Брайса. В полумраке барака грязный чернорабочий с татуировками расседлывал коня, на котором она совершала прогулку. Он бросил на Саманту насмешливый взгляд, от которого у нее по коже побежали мурашки. Глядя на рабочего, девушка помрачнела, а парень изобразил глумливую улыбку, обнажив при этом ряд черных от табака зубов.

— Милая моя, Уилл нуждается во встряске, — сказал Брайс, великолепно выбрав тон — утешительный и отечески мудрый. — Может быть, теперь он проснется и увидит, каким же дураком был, отказавшись от тебя. Если же нет — он просто тебя не достоин. — Брайс освободил стянутые в хвост волосы Саманты от резинки и принялся разбирать их на пряди. — Лично я совершенно уверен, что он тебя не стоит. Любой здравомыслящий человек лелеял бы тебя, заботился, опекал, помог расцвести в полную силу, вместо того чтобы бросить, так и не осуществив всех твоих возможностей. — Брайс поднял волосы Саманты и распустил их по плечам. Когда она повернулась к нему лицом, его физиономия изображала отеческую заботу с легким укором. — Саманта, у тебя потрясающие волосы. Ты должна носить их распущенными, напоказ. Не прячь свою красоту, радость моя. Гордись ею.

Он осторожно подвел палец под подбородок Саманты и слегка приподнял ее лицо.

— Мне надо домой, — промямлила Саманта, взглянув на большие дешевые наручные часы. Подарок Уилла. Она подумала: скучает ли еще Уилл по этим часам, как и по ней самой? — Мне нужно покормить собаку.

— Я пошлю Мортона, чтобы он позаботился о ней.

Брайсу не хотелось отпускать Саманту именно сейчас, когда она пребывала в меланхолическом настроении.

— Не надо. В любом случае я должна переодеться. — Саманта мысленно перебрала свой скудный гардероб. У нее не было ничего хоть чуть-чуть подходящего для вечеринки такого уровня. Саманта тут же напомнила себе, что не принадлежит к этому кругу людей. Она совсем не Золушка. У нее нет злой мачехи. А ее прекрасный принц мог предложить «умчаться в пылающий закат» разве что с помощью приличной дозы героина.

Брайс выждал, пока сцена достигнет кульминации, и шагнул к Саманте только тогда, когда на глазах у нее выступили первые непрошеные слезы. Взяв девушку за руку, он одарил ее мягкой улыбкой.

— Подожди здесь минутку. У меня для тебя есть маленький сюрприз.

Брайс зашел в конюшню и дал распоряжение рабочему съездить в город и присмотреть за собакой Саманты. Вернувшись, он взял девушку под руку и повел вверх по дорожке, в дом. Саманте он показался таким же огромным, как «Загадочный лось», — из камня и дерева, окрашенный в серый цвет, сияющий вымытыми окнами, с высоко взметнувшейся черепичной крышей. Проходя через гостиную, Саманта взглянула на яркие цветные витражи, украшавшие одну из стен, и подумала, что они, как и деревянные балки под сводчатым потолком, делают дом похожим на собор. Словно стоишь на небесах и взираешь вниз, на райские кущи. В этом зале поместился бы весь домик Саманты.

Брайс провел ее по резной винтовой лестнице на второй этаж, в тихий, изящный холл гостевого крыла. Пять из десяти комнат были заняты, хотя самих гостей и не было видно. Все отдыхали, готовясь к вечеринке.

Апартаменты, в которые Брайс привел Саманту, превосходили своей красотой все, что она могла бы выразить словом «шикарный». Толстый бежевый ковер, антикварная мебель, картины на стенах, огромный букет свежих цветов в китайской вазе на столе в центре небольшой гостиной. В спальне, рядом с кроватью, стоял открытый гардероб из сосны, в котором висело множество разноцветных вечерних платьев.

— Выбирай. — Брайс прошелся рукой по ряду рукавов, приведя ряд легкой, воздушной ткани в движение.

— Я попросил Шерон заехать в бутик «Латиго» и подобрать несколько нарядов твоего размера. Цвета отлично тебе подойдут. Все, что еще тебе потребуется, найдешь в комоде.

— Я не могу это принять, — слишком потрясенная, чтобы говорить громче, или же напуганная тем, что Брайс с ней согласится, прошептала Саманта. Одна только блузка из «Латиго» стоила всего банковского счета Саманты. А таких в шкафу было полдюжины.

— Разумеется, можешь, — усмехаясь, настаивал Брайс. — Мы же друзья.

— Да, но…

— Никаких «но»! Я — натура широкая. Мне нравится делать подарки своим друзьям, особенно тем, которым в жизни нужно нечто особенное. — Выражение липа Брайса смягчилось, и он ласково провел пальцами правой руки по щеке Саманты. — Это мой подарок тебе, дорогая. Радуйся ему. Радуйся этой комнате. Радуйся нарядам. Радуйся сегодняшней вечеринке. Я должен сегодня увидеть тебя улыбающейся и славно проводящей время.

Саманта отпрянула от Брайса, губы ее растянулись в улыбке. Девушка повернулась, принимая в дар и комнату, и одежду. Через полуоткрытую дверь в ванную она взглянула на мраморную отделку и позолоченные краны.

— Все это кажется слишком прекрасным, чтобы быть правдой.

— Вовсе нет, — пробормотал Брайс, берясь за ручку входной двери. — Это — твой шанс, Саманта. Для тебя открыты двери в целый мир. Тебе остается лишь сделать выбор и войти в них.

На этой ноте Брайс оставил Саманту, довольный собственным драматическим талантом. Она должна взглянуть на мир, который может стать ее, если только Саманта разорвет эти путы.

Брайс взглянул на часы. На подготовку осталось два часа. Времени вполне достаточно. Все под контролем.

За исключением Джея Ди Рафферти. Вспомнив о нем, Брайс заскрипел зубами. Проклятый ковбой! Думает, что, родившись нищим в Монтане, он имеет от этого какое-то моральное превосходство. Одна эта мысль заставила Брайса чуть не задохнуться от ярости.

— Я поставлю тебя на колени, Рафферти! — прошипел он сквозь зубы. — Я заполучу твое чертово ранчо.

Сознание того, что у него уже есть ключ к решению данной проблемы, улучшило настроение Брайса. Гнев его улетучился — точно собравшиеся было грозовые облака, разогнанные порывом сильного ветра. Входя в свой кабинет, Брайс уже улыбался. Улыбка его приняла плотоядный оттенок, как только, зайдя в спальню, он обнаружил у себя в постели Шерон, раскинувшуюся на горе мягких подушек, совершенно голую, если не считать одного из ковбойских ремней Брайса с серебряными заклепками и высоких ковбойских сапожек из змеиной кожи.

— Как там наша маленькая голубка? — поинтересовалась Шерон, когда Брайс, подойдя к краю кровати, принялся раздеваться.

— Осваивается. Ей понравился твой выбор.

— Уж я надеюсь, — криво усмехнулась Шерон. — Тебе пришлось немного разориться на нее.

— Капиталовложения. — Брайс снял рубашку и повесил ее на спинку бежевого кожаного кресла. — Хочешь сделать деньги — раскошеливайся. Саманта не будет мне стоить ничего в сравнении с тем, что я получу.

— Землю Рафферти.

— М-м-м… — Брайс слегка задумался, улетев мыслями к красавице, неспособной адекватно оценить собственные достоинства.

— Ты уже пощупал ее? — Шерон пыталась сохранить равнодушный тон. Она встала на колени и поползла по постели к Брайсу; конец длинного ремня змеей волочился между ног.

— Разумеется, нет.

Шерон засмеялась и подобралась к Брайсу поближе. Резко рванувшись вперед, она цепко ухватила его за ширинку. Широкий накрашенный рот Шерон растянулся в порочной улыбке, а в глазах вспыхнул похотливый блеск.

— Поклянись! — потребовала она.

Брайс заглянул в ее лицо с почти мужскими чертами, и страстное желание зажглось во всем его теле.

— Клянусь. Зачем мне желать какую-то там девчонку, если у меня есть ты?

Шерон мрачно улыбнулась, разжала пальцы и принялась расстегивать ремень и джинсы Брайса.

— Зачем? Она прекрасна. Невинна. Я знаю, что мне она доставит удовольствие.

— Не сомневаюсь, — поглаживая волосы Шерон, прошептал Брайс. — Но ты ее не поимеешь, кузина. По крайней мере до тех пор, пока я не получу то, что хочу.

* * *

Мэри вылезла из «хонды» и в последний раз проверила, как она выглядит. Никто не упадет с ног от ее прикида, но она приехала сюда вовсе не для того, чтобы привлекать к себе внимание. Из довольно скудных остатков гардероба Мэри выбрала фиолетовую шелковую блузку, надев ее навыпуск поверх узкой короткой черной юбки. Покидая Сакраменто, Мэри выбросила все туфли на высоком каблуке, и потому сейчас на ней были простенькие черные лаковые туфли без каблуков.

Мощеная стоянка на небольшом участке вокруг дома Брайса была забита нелепой мешаниной импортных европейских автомобилей и полноприводных американских монстров. Воздух раннего вечера сотрясали низкие частоты ритмичной музыки, лившейся из-за стен громадного деревянного дома в стиле бревенчатого форта.

— Господи, да он, наверное, вырубил пол-Орегона, чтобы выстроить это! — прошептала Мэри, потрясенно уставившись на высившуюся перед ней громаду. В таком здании можно было спокойно разместить весь конгресс США. На одной из сторон дома ракетой, устремленной в бездонное небо Монтаны, высилась башня. Черепичная крыша, и фундамент из громадных валунов. Общее впечатление складывалось одно — МОЩЬ.

Брайс встретил Мэри на краю террасы, словно специально ее там поджидал. В идеально сидевших на нем слаксах цвета морской волны и белоснежной свободной рубашке с открытым воротом Брайс представлял собой воплощенную элегантность. Волосы были зачесаны назад и собраны в хвостик, что подчеркивало его высокий лоб. Увидев Мэри, он просиял лучезарной улыбкой.

— Мэрили, до чего же я рад, что вы приехали! — Брайс схватил Мэри за обе руки. — Я боялся, что ваш друг Рафферти может отговорить вас.

— Рафферти мне не указ, — заметила Мэри, уклоняясь от поцелуя, который Брайс попытался запечатлеть на ее щеке. Обойдя хозяина, она, прежде чем зайти в дом, оглядела террасу и лужайку перед бассейном, заполненную важными и менее значительными гостями. — А вы тут расположились с размахом, мистер Брайс.

— Что ж, ведь здесь мой дом, — с фальшивой скромностью усмехнулся Брайс. Он подозвал официанта и, взяв с подноса два высоких изящных бокала с шампанским, вручил один Мэри. — Зовите меня просто Брайс. Как все мои друзья.

— И Люси тоже? — рассеянно спросила Мэри, глядя на Брайса из-под опущенных ресниц и поднося бокал к губам.

— Разумеется. Люси была здесь постоянной гостьей. — Брайс изобразил на лице печаль, покачал головой и прищелкнул языком. — Господи, как же жаль, что мы потеряли ее такой молодой!

— Да. Я начинаю чувствовать, что совсем ее не знала. Брайс отхлебнул шампанское и посмотрел на Мэри блеклыми глазами.

— Вы не были близкими подругами? Люси говорила о вас. Удивляюсь, что она не рассказывала вам о своей жизни здесь!

— Когда-то мы вместе работали. Мы были не настолько близки, чтобы поддерживать связь после того, как Люси уехала в Новый Эдем. Как я сказала, теперь мне кажется, что я совсем ее не знала.

Взгляд Мэри скользил по лицам собравшихся — человек тридцать или около того, — избранная элита, толпившаяся на террасе, болтая и выпивая. Мэри узнала рыжеволосую девицу, что была в компании Брайса на «Старз-энд-Барз», — Ума Кимбол, последнее открытие Голливуда, которой отводили место где-то между Тинкер Белл и Мадонной. Ума стояла у низкой каменной стены, окружавшей террасу, в мешковатом платье, подпоясанном ремешком из бечевки. В ушах у нее красовались дорогие бриллиантовые серьги. Ума жадно поглотала канапе с икрой, а перед ней крутился какой-то жиголо с растрепанной золотистой шевелюрой, пытавшийся произвести на актрису впечатление обнаженной мускулистой грудью.

Рядом с бассейном стояла высокая блондинка в трикотажном платье, делавшем ее еще выше и рассеивавшем любое подозрение в том, что блондинка на самом деле могла оказаться парнем. Взгляд ее глаз, точно два лазера буравивших гостью, сиял холодным изумлением.

— К примеру, — Мэри опять повернулась к Брайсу, — шериф сказал мне, что Люси каталась верхом в одиночестве, когда ее… когда с ней это случилось. Никогда не подозревала, что Люси любила одиночество. Честно говоря, не могу себе представить Люси, общающейся с природой.

— Да-а… Что ж, Люси была полна сюрпризов. Позвольте мне познакомить вас с некоторыми людьми, — предложил Брайс и, подхватив Мэри под локоть, повел ее прямо к высоченной блондинке у бассейна. Даже в туфлях на высоких каблуках Брайс доставал женщине лишь до носа, отчего у той в глазах светилось какое-то отвратительное удовольствие. — Мэрили, это — моя кузина Шерон Рассел. Шерон, это — Мэрили Дженнингс, подруга Люси.

Шерон окинула Мэри беглым взглядом.

— Ах да, — широкий рот растянулся в сардоническую улыбку, — маленькая певица!

Ядовитая улыбка расплылась и на лице Мэри.

— Очень рада с вами познакомиться, — сладко протянула она. — Вы кузина Брайса? Господи, до чего же люди могут быть похожи! Мне показалось, что вы родные братья… то есть брат и сестра.

— Вы не привезли с собой гитару? — притворно разочарованным голосом протянул Брайс.

— А вы собирались вместо ужина заставить меня петь?

— Боже упаси! Просто здесь есть люди из студии звукозаписи «Коламбиа рекордз», и мне показалось, что вы можете использовать свой шанс.

— Может быть, как-нибудь в другой раз. — Краем глаза Мэри выхватила в толпе сверкнувшие черные волосы и красивое лицо. Бен Лукас. — Я все еще слишком потрясена тем, что случилось с Люси, и приехала только поразвлечься, понимаете, познакомиться с новыми людьми, поесть на дармовщинку.

— Без вопросов. — Брайс сверкнул ослепительно белыми зубами и сделал широкий жест рукой, указывая на толпу гостей. — Милости прошу.

Не обращая внимания на Шерон, Мэри кивнула Брайсу и, уходя, прихватила тарелочку грибов с подноса у проходившего мимо официанта.

Лукас очаровывал брюнетку, которая тоже принимала участие в верховой прогулке. Они стояли на краю бассейна. Лукас был весьма привлекателен и сам ни в коей мере не пытался оспорить сей факт. Как и большинство влиятельных адвокатов, которых знала Мэри, он был тщеславен и самонадеян. Он безошибочно выбрал себе слушательницу на этот вечер. Молоденькая женщина ловила каждое его слово. На вид ей было не больше двадцати. Лакомый кусочек! И Лукас принюхивался к ней, точно голодный волк.

—…пресса осудила, приговорила и казнила Лану Бродерик, — заявил Лукас. — Оправдательный приговор всех ошеломил.

— А она на самом деле была невиновна?

Лукас одарил девушку отлично отработанным взглядом, в котором сочетались мудрость и страсть и который убеждал большинство присяжных заглотить наживку именно в этот момент, перед тем как Лукас бросит последнюю драматическую фразу.

— Ей следовало бы быть.

Мэри едва сдержала смех, боясь подавиться грибами.

— Уверена, что несчастная миссис Дейл Робардс слишком поздно пожелала, чтобы ваша клиентка была невиновной, — сухо заметила Мэри, обращая своим присутствием дуэт Лукаса и девушки в трио. — Если бы Лана Бродерик занималась в группе парадных шествий вместо внеаудиторных занятий с мистером Робардсом, миссис Робардс, возможно, была бы жива и по сию пору.

— Кажется, мне следует порадоваться обстоятельству, что вас не было в составе присяжных, мисс…

— Дженнингс, Мэрили Дженнингс. Вообще-то мы встречались. Пару лет назад. Я была судебным секретарем в Сакраменто. Как-то мне пришлось работать на одного из ваших партнеров. Дело «Штат Калифорния против Арманда Ускаваро».

— Мир тесен. — Лукас ответил Мэри не менее лучезарной улыбкой. — Стыдно признаться, но я не помню нашей встречи. Хотя всегда считал, что не забываю красивые лица.

— Возможно, вы лучше помните мою подругу. Она гораздо чаще меня работала с делами вашей фирмы — Люси Макадам.

При упоминании имени Люси Лукас заморгал так, словно какая-то невидимая рука влепила ему пощечину. Мэри заметила его реакцию и с извиняющейся улыбкой обратилась к молодой женщине:

— Во всей этой дневной неразберихе я толком не расслышала вашего имени.

— Саманта, — пролепетала та, вцепившись в свой бокал так, словно боялась, что он вот-вот выскользнет из руки и со звоном разобьется о голубые плитки кафеля, которым была выложена дорожка вокруг бассейна. — Саманта Рафферти.

Мэри потрясенно заморгала глазами:

— Рафферти? Вы жена Уилла Рафферти?

— Да.

Исчерпывающий ответ сопровождался окаменевшим взглядом, но Мэри не смогла тут же интерпретировать его. Она была слишком занята сбором воедино кусочков разыгравшейся днем драматичной сцены. Реакция Уилла неожиданно обрела хоть какой-то смысл. Вспомнилась фраза, брошенная Джеем Ди брату. У нас здесь большая проблема, младший братец. Проблема: брошенная жена Уилла в компании Эвана Брайса — человека, который станет королем Эдемской долины. Ничего себе дела!

Мэри бросила взгляд на стоявшего по ту сторону бассейна Брайса. Неужели и вправду для него все это только игра человеческими жизнями? Неужели именно поэтому он привел свою небольшую свиту в «Старз-энд-Барз»: посмотреть на человеческую драму, разыгравшуюся пред его очами? Мысль заставила Мэри похолодеть.

Она почувствовала на себе раздраженный взгляд Саманты, и ей тотчас стала ясна подоплека этого взгляда. Ревность! Боже, бедная девочка, вероятно, решила, что Мэри — очередное увлечение Уилла. Мэри про себя наградила его дюжиной весьма нелестных эпитетов.

— Джей Ди пригласил меня посмотреть, как клеймят скот, — солгала она. — До этого он помогал мне с животными Люси, которые теперь стали моими. Никак не могу привыкнуть к этой мысли. — Мэри повернулась к Бену Лукасу. — Полагаю, вы слышали о случившемся с Люси?

— Да. Для всех, кто ее знал, это стало ужасной трагедией. Граф… доктор Шеффилд… был вне себя от горя.

— Скверно, что он не был «вне себя», когда отправился на охоту. Возможно, ему стоило «выйти из себя» и увидеть, что он стреляет в женщину! — Слова Мэри прозвучали резко, как удар ножа, и так же остро, как кипевшее в ней негодование. Мэри понимала, что ей следует сдерживать себя, но чувства со временем не остыли. Как раз наоборот.

Лукас хмуро посмотрел на нее.

— Вы знаете этого «меткого» стрелка? — Мэри глотнула шампанского в надежде, что вино хоть немного охладит ее горячий язычок. Страшно хотелось курить.

— Я его адвокат.

Мэри слышала лишь общий шум вечеринки, звучавший в голове гулом пчелиного роя. Из невидимых динамиков бухала музыка, совершенно некстати и в диссонанс со статичным положением присутствующих.

Люси работала на Лукаса. Одно время Лукас был ее любовником. Лукас работал на Шеффилда. Все они знали Брайса — кукловода. До чего приятно и удобно! Отрывки и фрагменты информации вертелись в голове, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе.

— Вы должны гордиться собой, сведя ценность человеческой жизни до понятия проступка и карманных расходов! — бросила Мэри.

Взгляд темных глаз Лукаса мгновенно остекленел. «Совсем как у акулы», — подумалось Мэри, так — между прочим.

— Это был несчастный случай, мисс Дженнингс.

— Да, я знакома с материалами дела, — резко заметила Мэри. — Никакого преступного умысла, никакой преднамеренности! Не будь он невиновным, он все равно бы им стал.

Мэри пристально посмотрела на Лукаса. Она ненавидела его, ненавидела таких, как он. Лукас был из той породы адвокатов, которые превратили систему правосудия в посмешище. Они играли в суде в хорошо отработанную игру под названием: «Давайте договоримся». Единственной важной для них вещью было добиться оправдательного приговора. Никакого закона. Никакой справедливости. Никаких невиновных или виноватых.

— Прошу прошения, но я сыта местными адвокатами по горло. — Мэри выразительно провела ребром ладони по шее.

Она швырнула пустой бокал в бассейн и, не обращая внимания на удивленные взгляды встречавшихся на ее пути гостей, резко зашагала к дому.

В поисках туалетной комнаты Мэри вошла в фойе с мозаичным полом в мексиканском стиле и повернула налево, в направлении просторного холла.

Распахнувшаяся дверь едва не двинула ее по носу, а на пороге возникла Ума Кимбол, хихикающая, с остекленевшим взглядом — сумасшедший эльф в платье-балахоне. Тыльной стороной ладони Ума вытерла пухлый ротик, размазав при этом губную помаду.

— Привет! — выпалила она, возбужденная, точно тамада на празднике весельчаков. — Ну и классная же вечеринка, а? Ты уже познакомилась с Фабианом? Господи, у него самые большие титьки, какие я когда-либо видела, и они вправду его! Ну не дикость?

— Это туалетная комната?

Ума захихикала, от чего у нее в ушах затряслись каскады бриллиантов.

— Лучше бы так. Я только что слопала целый фунт всяческих закусок. «Ешь до отвала» — вот мой девиз. — Ума едва не свалилась от смеха, но удержалась на ногах, ухватившись за плечо Мэри. От нее несло вермутом.

— Слушай, — спросила Мэри, — у тебя, случайно, не будет сигаретки?

— Господи, конечно же, нет! — Надутые губки Умы вытянулись в широкую печальную клоунскую улыбку. — Курение вредно для вашего здоровья. Но спроси у Брайса, он может достать все, что пожелаешь.

— Да уж, держу пари, что так.

— Нет, без дураков. У него такой кокаин, какого я никогда не пробовала. Хочешь немного? Пошли! — Схватив Мэри за руку, Ума потащила ее по коридору. Они свернули за угол и оказались у двустворчатых резных дверей. Ума сверкнула на Мэри хитрым взглядом заговорщицы: — Нужно знать секретный стук.

Она простучала по двери нечто смутно напоминавшее песенку «Дождь в Испании» и привалилась к притолоке в новом приступе безудержного смеха. Глядя на нее, Мэри подумала, что ее спутница явно превысила свою «норму» и теперь у нее наступило нечто вроде «короткого замыкания». Ума не стала дожидаться, пока кто-нибудь ответит на ее секретный код, а повернула ручку двери и, повиснув на ней, ввалилась в комнату:

— Не мытьем, так катаньем! Есть тут понюшка кокаина? Ума выпрямилась и, шатаясь, направилась к огромному бильярдному столу на ножках из красного дерева. Единственным источником света в комнате являлась свисавшая с потолка над столом медная лампа. Свет струился тремя идеально правильными конусами на длинное зеркало, положенное поверх стола, высвечивая ровный ряд из дюжины кокаиновых горок, ожидающих чьих-нибудь жаждущих носов.

Войдя в комнату и сделав три шага, Мэри замерла на месте, узнав человека, склонившегося над столом и втягивающего ноздрей дозу стоимостью более ста долларов. Сердце у нее бешено заколотилось.

Макдональд Таунсенд! Федеральный районный судья Соединенных Штатов Макдональд Таунсенд.

Он поднял глаза, и взгляды их столкнулись, как два стремительно несущихся навстречу друг другу поезда.

— Я зашла только в поисках сигареты, — пробормотала Мэри, отворачиваясь от пучка света над столом. Кто-то протянул ей французские сигареты «Голуаз». Вместо того чтобы взять одну, Мэри схватила всю пачку и, позабыв поблагодарить, выскочила за дверь в полумрак коридора.

Макдональд Таунсенд был одним из самых уважаемых людей в судейских кругах Северной Калифорнии. Молва уже прочила ему место в Верховном суде США. Таунсенд пользовался благосклонностью губернатора, имел богатую жену и, по-видимому, был охоч до «колумбийского снежка».

И одним длинным жарким летом Таунсенд был любовником Люси.

Вопросы множились и звучали все громче с каждым ударом пульса. Мэри поспешила вниз, ища выход и путаясь в бесконечном ряду холлов, в которых, как ей казалось, безнадежно заблудилась, но, в конце концов, наткнулась на дверь, ведущую во двор.

Господи, ну что за вечеринка! Адвокаты, рыскающие как акулы. Столпы общества, нюхающие кокаин. Мэри чувствовала себя Алисой, провалившейся в кроличью нору.

Зловещее ощущение всего происходящего росло и давило на психику.

Ей показалось, что кто-то глядит на нее из темноты, и она бросилась прочь от здания. Единственное, что ей сейчас хотелось, — поскорее выбраться из этого проклятого места. Страна чудес предложила Мэри слишком много открытий, чтобы можно было вынести их за один вечер.

Мэри поспешила к парковочной площадке, к своей «хонде», и не задумалась над тем, что взгляд, который она на себе почувствовала, был вполне реальным.

Судья Таунсенд мерил шагами скромные границы уютного логовища личных апартаментов Брайса. Судье было пятьдесят два года, и к нему благоволил сам Чарльтон Хестон. Многие поговаривали, что Таунсенд — человек с блестящим будущим. И вот теперь это будущее могло сгореть ясным пламенем. Нервы Таунсенда были натянуты туже рояльных струн.

— Черт возьми, Брайс, зачем ты пригласил ее сюда? Она может стать второй Люси… или еще похлеще! — Таунсенд остановился у окна, выходившего на долину, и минуту молча вглядывался в темноту, скривив тонкие губы. Рукой он держался за голову, словно его била лихорадка. — Господи, не могу поверить, что это происходит со мной!

Брайс, небрежно устроившись на краешке стола, наблюдал за Таунсендом. Выражение его лица оставалось спокойным и отсутствующе-удивленным, хотя в душе он презирал Таунсенда. Тот находился в постоянном плену у искушений: женщины, кокаин, деньги. Быть может, Брайс обожал бы Таунсенда, если бы тот предавался своим порокам радостно и легко. Но Макдональд Таунсенд был подобен канатоходцу, боящемуся высоты. Всякий раз, теряя равновесие, он кричал, потел и накладывал в штаны. Брайс презирал его за это и с удовольствием пинал, раскачивал канат.

— Мы не знаем, что могла ей рассказать Люси, — сказал Таунсенд. — Не знаем, какие вещественные доказательства она могла оставить!

— Мы обыскали дом, — спокойно заметил Брайс. — Видеопленки там не было. Люси вела с тобой игру: брала у тебя деньги и смеялась над тобой за твоей спиной.

— Вот сука! — Все тело Таунсенда сотрясала дрожь. Сжав кулаки, он уперся ими в бока. — Не надо было мне вообще ее трогать.

— Да уж, — мягко согласился Брайс. Во взгляде его блеклых глаз читалось презрение. — Да, друг мой, тебе не следовало трогать Люси. У тебя недостает выдержки, чтобы играть в игры, в которые она играла.

— Ты позаботишься об этой женщине — о Дженнингс?

— Я слежу за ней. Я позабочусь обо всем. Как всегда.

Брайс уставился на дверь, горя желанием вновь присоединиться к вечеринке. Таунсенд утомлял его. Брайсу не терпелось снова заняться Самантой.

Голос судьи остановил Брайса у порога:

— Брайс, ты знаешь, кто убил Люси?

Брайс бросил на него косой взгляд:

— Конечно! Шеффилд. Это был несчастный случай… А разве нет?

* * *

Накрывшись диванным покрывалом, Мэри сидела, свернувшись калачиком, в кресле на веранде. Глядя вниз, на серебрящийся в лунном свете ручей, она размышляла и одну за другой курила французские сигареты, не чувствуя их вкуса, — просто благодарная за никотин. Она бросит курить… но только не сегодня. Она начнет все заново… если прежняя жизнь вообще забудется и отпустит ее.

Боже, Таунсенд нюхает кокаин, Лукас представляет интересы человека, застрелившего Люси! И все они сползлись в змеиное логовище Брайса.

Змеи в Эдемском саду. От этого образа по спине Мэри пробежали мурашки.

Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своими терзаниями, опереться на крепкое плечо. Она была так одинока… Мэри отрезала себя от семьи, от всех, кого прежде знала. При мысли, что никто из той, прошлой жизни не поймет ее и ничем не поможет, стало еще хуже.

Мэри подумала о людях, которых узнала здесь. Дрю выслушал бы ее, но что она могла ему сказать? В ее распоряжении были только какие-то отрывки информации, догадки да дурные предчувствия. Кроме того, существовала отвратительная вероятность, что Дрю сообщит ей веши, о которых она не хотела бы слышать. Мэри страшно хотелось пообщаться с кем-нибудь, обладающим чувством здравого смысла. Способным понять ее. На кого можно положиться.

На ум пришел Джей Ди Рафферти. Она этого не хотела, но он все равно явился, что было очень даже в его стиле. Мэри показалось забавным возникшее в ней желание обратиться именно к Джею Ди, и она безуспешно попыталась взглянуть на ситуацию с присущим чувством юмора. Рафферти не хочет, чтобы Мэри даже оставалась в штате. Он хочет ее только в постели.

* * *

Джей Ди стоял у ограды загона и любовался лошадьми в лунном свете. Они не обращали на него внимания, поскольку знали, что запас мятных хлебцев в его нагрудном кармане закончился. Только маленькая палевая кобылка время от времени поворачивала голову и с любопытством поглядывала на Рафферти, другие же лошади стояли, дремотно ослабив задние ноги и прижав уши. Для лошадей, занятых работой, день выдался длинным и тяжелым. И они не намерены были упускать возможность поспать, несмотря на его присутствие.

Он понимал их чувства. Рафферти и сам физически был разбит, тело болело, мускулы ныли при каждом движении. Голова гудела так, словно кто-то ударил по ней тяжелой свинцовой трубой.

Встреча с женой Уилла в компании Брайса до смерти напугала Джея Ди. До этого он мог сколько угодно обманывать себя, полагая, что может задирать нос перед Эваном Брайсом, играть в его игры и победить. Но на самом деле Брайс лишь забавлялся с Джеем Ди, дурачил его. Теперь же Брайс показал козырного туза, а на руках у Джея Ди остались одни битые карты.

Если Саманта разведется с Уиллом (а видит Бог, дело к тому и идет), то она может притянуть его к суду и потребовать свою долю в «Старз-энд-Барз». В случае победы Саманты Брайс, несомненно, окажется рядышком с ней — в полной готовности ударом ноги открыть двери ранчо. А как только Брайс шагнет на порог — все будет кончено. Закончится правление четырех поколений Рафферти на этой земле, и Джей Ди станет тем, кто это допустил. Ему придется нести крест вины и стыда. Кроме того, если у Джея Ди не будет «Старз-энд-Барз», у него вообще ничего не будет.

Джей Ди подумал о Мэри Ли и не смог подавить в душе коварное желание прижать ее к себе и просто держать. Глупо.

— Сегодня ты, возможно, обошелся с мальчиком слишком круто.

Джей Ди поднял голову и увидел Такера. Старик, не мигая, выдержал взгляд Джея Ди.

— Мне не хочется об этом говорить, — устало отрезал Рафферти. Он опустил голову и посмотрел на свои руки, свесившиеся с бруса ограды: руки рабочего человека — крепкие, грубые, мозолистые. — Я повис над пропастью, совсем как те придурочные альпинисты, что приезжают сюда на выходные.

— Ты не один висишь над пропастью, сынок. Мы рядом с тобой — я, Часки, Уилл.

— А что, если он просто уйдет, Так? — Джей Ди в первый раз позволил прозвучать глубоко таившемуся в душе страху за судьбу «Старз-энд-Барз». Угроза родному гнезду всегда сплачивала братьев. Что, если эта связь оборвется? Что почувствует Джей Ди? Облегчение?

— Он не уйдет, — возразил Такер с убежденностью, в которую сам не очень верил. — Не уйдет. Он — Рафферти. А тебе нужно хорошенько выспаться, сынок, — уже приказным тоном закончил разговор старик.

Он двинулся к дому своей покачивающейся походкой старого ковбоя. Джей Ди остался у загона, понимая, что рядом с лошадьми будет чувствовать себя гораздо умиротвореннее, чем в постели. В постели мысли поплывут в направлении Мэри Ли.

Рафферти повернулся в сторону владений Брайса, и ему показалось, что он улавливает звуки доносившейся с той стороны с ветром музыки. Сегодня Мэри Ли там, пьет шампанское Брайса, смеется его шуткам. Она никогда не станет для Джея Ди чем-то иным, как просто искушением. А в такие ночи, как эта, когда до зари еще далеко, искушению было чертовски трудно противостоять.

Уилл сидел на заднем крыльце маленького домика, в котором когда-то жил со своей женой, бывшей женой. Бывшей женой. Два слова эхом бились в мозгу Уилла. Взошла луна, осветив обнесенный забором двор. Мошенник неплохо потрудился над рытьем ям. Двор выглядел, как площадка кладоискателей. Щенок, положив большую голову на большие лохматьте лапы, лежал на ступеньке рядом с Уиллом и спал, повизгивая в своих щенячьих снах.

Дом за спиной Уилла был темен и пуст. Саманта от него отказалась. Уилл подумал, вернется ли она когда-нибудь сюда, вкусив однажды жизни на вершине Олимпа?

— А чего ей возвращаться, Вилли-парнишка? — приторно-сладким голосом обратился он к пустой бутылке из-под виски «Джек Дэниэлс», стоявшей между его башмаков. Уилл не был пьян. Похоже, что сегодня ночью ему не удастся напиться. Выпивка не погасила страх, а только замедлила бег времени — гнусный трюк. Мысли носились по замкнутому кругу, точно щенок, гоняющийся за собственным хвостом. Уиллу не нужна была жена. Женитьба — тупейшая вещь на свете. Уилл всегда так считал. Люди должны свободно вступать в отношения и порывать с ними, как то им диктуют симпатии и антипатии. Никаких пут, никто не виноват, никаких тяжелых чувств.

Тогда первый вопрос к тебе, Вилли-парнишка: зачем же ты женился на Саманте?

И почему это слово вонзается в его душу, точно удары кинжала? Бывшая жена. Бывшая жена. Бывшая жена.

И почему он сидит здесь, такой чертовски напуганный и такой чертовски одинокий, когда светит луна и ночь благоухает запахами женщин?

Потому что ты любишь ее, болван. — Опять ты «свинтился», Вилли-парнишка, — прошептал Уилл, и две слезы, собравшись на ресницах, набухли и стекли вниз по его лицу.

Глава 12

Мэри проснулась в кресле, как только первые лучи солнца окрасили небо в серо-жемчужный цвет. Все тело ныло после сна на воздухе, в холодной сырой ночи и в неудобном положении. Голова гудела от французских сигарет и от снов, преследовавших Мэри во время короткого забытья.

Мэри застонала и подняла сжатую в кулак руку, чтобы протереть глаза и откинуть со лба волосы. Она все еще держала в кулаке последнее письмо Люси. Не в силах перечесть его, пока не выпьет чашку кофе, Мэри засунула листок под стоявшую на столе, покрытую каплями росы урну и зашла в дом.

Пока на плите грелась вода для быстрорастворимого кофе, Мэри зашла в расположенную рядом с кухней ванную комнату и проделала сокращенный вариант своего обычного утреннего ритуала, стараясь не глядеть на себя в зеркало.

В спальне Люси, где еще предстояла уборка, Мэри выудила из груды барахла чистое нижнее белье, джинсы, футболку и ярко-оранжевую хлопчатобумажную трикотажную рубашку с огромным, во всю грудь рисунком, изображавшим вытянувшиеся в улыбке соблазнительные женские губы. С чашкой кофе в руке Мэри вернулась на веранду и закурила последнюю сигарету. Вдыхая сладкий дым, она достала письмо и принялась снова изучать его.

У каждого из нас есть призвание в жизни… Мое заключалось в том, чтобы быть занозой в «мохнатой лапе»… Что и привело меня туда, где ты сейчас находишься. Или же туда, где сейчас нахожусь я?

Читая письмо в первый раз, Мэри не обнаружила в этих строчках какого-либо смысла. Теперь же ее внимание сосредоточилось на двух предложениях. Что и привело меня туда, где ты сейчас находишься. Или же туда, где сейчас нахожусь я ?

…где ты сейчас находишься — это ранчо. Или же туда, где сейчас нахожусь я? — это смерть.

Прикусив губу, Мэри тщательно проанализировала все возможные варианты — один ужаснее другого. Сердце ее екнуло раз… потом второй…

«Кофеин, — сказала она про себя. — Никотин. Или же есть шанс, что Люси предвидела собственное убийство?»

Убийство! Как только слово всплыло в сознании Мэри, она увидела кровь и фотографии из папки шерифа Куина. Лежащее на траве безжизненное тело Люси со сквозной раной на груди.

Люси узнала кое-какие подробности о жизни людей, обладающих властью и деньгами, которые ей не следовало знать, В то лето, когда она спала с судьей Таунсендом, он привозил ее на выходные в Монтану. Тогда Люси и рассказала Мэри, как ей понравилось небольшое ранчо. Ее убежище.

Изгнанники имеют убежище. Изгнанников пристреливают.

Доктор Шеффилд заявил, что не видел Люси. А что, если видел? Может, Люси знала о нем что-то такое, чего ей не следовало знать? Что, если слезы, которые он проливал, услышав о своем преступлении, были не слезами отчаянного горя, а слезами отчаянной вины?

Сложив листок, Мэри задумчиво постучала им по губам. Она должна осмотреть место, где происходила стрельба, чтобы самой убедиться, был ли это действительно несчастный случай. И ей следует поговорить с человеком, обнаружившим тело, — с Делом Рафферти… С Джеем Ди или без него.

К полудню Мэри оседлала Клайда и отправилась в горы. В руке она держала «карту», хотя и не очень надеялась на ее помощь. Шериф Куин набросал эту схему на обертке от большого чизбургера, сопровождая свои картографические начертания инструкциями типа «держитесь левее Голубой скалы» или «проедете на север до коровьего скелета». Мэри очень надеялась, что ей повезет и ее вояж не завершится в Канаде.

Чем выше они взбирались по склону горы, тем больше нервничала Мэри, Местность была пересеченной, цель — неясной. Пейзаж, возможно, и заставил бы ее затаить дыхание, если бы только она не была слишком занята дорогой, чтобы заметить его. Мэри могла думать лишь о том, что Люси, которую она знала, никогда бы не стала тратить время и набивать себе на заду синяки в этом неудобном седле, чтобы просто прокатиться на муле до середины горы. Никогда… если только Люси не светило бы впереди нечто экстраординарное.

Не исключено, что она ехала на рандеву с Шеффилдом, дабы утолить жгучую страсть. Но почему здесь, когда внизу есть миллион более доступных, укромных и уютных уголков, где можно было бы заняться тем же самым?

Они остановились у опушки леса перед большой поляной, чтобы перевести дыхание и отдохнуть. Мэри дала мулу напиться из ручья, прежде чем продолжить нелегкое восхождение в гору. Выпустив на минуту из рук поводья, она позволила Клайду зарыться носом в густой, душистый, сочный клевер.

Над головой по небу плыли похожие на распухшую губку серые облака, постепенно заполнявшие свободное голубое пространство и время от времени набегавшие на солнце. Просто замечательно. Они оказались вдали от дома, а в горах собирается дождь! Сверившись с картой, Мэри попыталась определить место их нахождения, постаравшись при этом не обращать внимания на то, что от запаха чизбургера, исходившего от обертки, на которую был нанесен план, у нее засосало под ложечкой.

Голова Клайда внезапно дернулась, и мул скакнул вперед: все его мускулистое тело напряглось в готовности в любую секунду рвануться и понести. «Карта» вылетела у Мэри из рук, поскольку она, пытаясь удержаться в седле, схватилась одной рукой за луку, а другой натянула поводья. Подхваченный ветром, взметнувшийся вверх клочок бумаги еще больше напугал мула, и тот проскакал вперед еще футов десять. Впереди, на поляне, появились два белохвостых оленя и синхронно бросились плавным галопом под прикрытие леса.

Натянув поводья, Мэри заставила мула пройтись тем же, только менее плавным, галопом по кругу. Сердце у нее ушло в пятки, каждый мускул напрягся.

Мул наконец послушался ее рук и остановился, все еще с задранной вверх мордой и дрожа всем телом, точно гоночный автомобиль, работающий на холостых оборотах у линии старта. Прижав длинные уши, Клайд громко хрипел.

— Хороший мул, замечательный мул, — вполголоса попыталась успокоить животное Мэри, поглаживая дрожащей рукой его шею. — Остынь, Клайд, не волнуйся.

Клайд больше не предпринимал попыток рвануться с места, и Мэри стала успокаиваться. Она запоздало подумала о том, что могло вспугнуть мула. Возможно, олени. А не исключено, что и еще один из придурочных охотников Брайса.

— Эй, нет ли там кого-нибудь с ружьем? — задыхаясь, прокричала Мэри. Мул при этом судорожно дернулся. — Я не лось!

Тишина. Только мягкий шум ветерка. За дальним отрогом на западе, прогрохотал гром. Бурундучок уставился на нее из своего дупла в поваленном стволе дерева. На зов не ответило даже эхо. Мул все еще дрожал под ней.

…Мэри услышала звук ружейного выстрела всего за секунду до того, как пуля вонзилась в старый пень за ее спиной. Все произошло так стремительно, что она не сразу и сообразила. Она падала назад. Клайд превратился в расплывчатое видение с выпученными глазами и взлетающими копытами. Мэри ударилась о землю, и в глазах у нее потемнело.

Когда мир стал вновь обретать четкие очертания и проясняться, Мэри никак не могла сообразить, жива она или уже на том свете. Поморщившись от боли, она решила, что все-таки, скорее, жива. Мертвым не больно. Боль вернула Мэри сознание, и она, открыв глаза, вскрикнула, увидев лицо человека, склонившегося над ней и пристально ее разглядывавшего. Это не было лицом, которое, если верить рассказам, слышанным еще с детства, она могла увидеть на небесах, а ведь Мэри была совершенно уверена, что попадет именно на небеса, хотя и не была примерной прихожанкой. Нет, склонившееся над Мэри лицо принадлежало ковбою, и что-то в его глазах говорило ей, что хотя этот человек и не явился из преисподней, но видом своим весьма походил на такого рода пришельца.

Из-под полей серой ковбойской шляпы и густых бровей на Мэри смотрели прищуренные глаза цвета поразительной смеси серого и голубого, наполненные тем, что ей показалось безумием. Гнев, страх, неустойчивое напряжение, грозящее вот-вот прорваться непредсказуемыми действиями. На вид человеку было лет пятьдесят. Лицо худое и обветренное, коричневое от загара и испещренное морщинами, как старый, потрескавшийся ремень. Какой-то несчастный случай оставил на левой скуле сморщенный круглый шрам размером с центовую монету. Шрам оттягивал уголок рта, придавая лицу довольно мрачное выражение. В больших огрубелых руках человек держал огромное, очень страшного вида ружье.

— Не убивайте меня… — прошептала Мэри, лихорадочно соображая, что могло бы удержать страшного незнакомца от такого поступка, и задаваясь вопросом, не является ли для нее смерть в данном случае более предпочтительной альтернативой. Человек мог утащить Мэри куда угодно, сделать с ней что угодно, и не было бы ни одного свидетеля, если не считать все ту же дикую природу. Сердце Мэри затрепыхалось, точно умирающая птичка.

— Если бы я намеревался убить вас, мэм, — низким, хриплым голосом произнес мужчина, — вы были бы уже мертвы.

Голос! Мэри часто заморгала, словно этот голос что-то прояснил в ее голове. Этот голос был голосом Джея Ди, только ниже и грубее. Лицо тоже было топорнее — дурная копия лица Джея Ди. Мэри медленно приняла сидячее положение, быстро переводя при этом взгляд с лица на ружье и обратно.

— Дел Рафферти? — слабо рискнула предположить она. Прищуренные глаза превратились в две щелочки.

— Да, мэм.

— А Куин говорил, что мне ни за что вас не найти.

Дел шагал перед лошадью в отвратительном настроении. Он не собирался подставлять свою шею блондинке. Он собирался отпугнуть ее. Женщина была последней вещью, которую Дел хотел бы видеть в своих местах, а уж особенно эту женщину.

Мул ее, скорее всего, уже на полпути к дому. Чертовски досадно, что она не смогла удержать свою задницу в седле. — Так вы здесь живете? — спросила женщина. Дел бросил на нее взгляд через плечо, но ничего не сказал. Женщина сидела в его седле, на его пегом мерине. Белые волосы ее сами были как конская грива, на правой щеке красовался синяк. Делу показалось, что женщина хорошенькая, но он давно уже напрочь отказался думать о женщинах в сексуальном плане. Он всегда старался не думать о них вообще, так же как старался не думать о Вьетнаме или о своем возвращении домой, которое он называл «периодом черной дыры», когда все прошлое и реальность окружающего мира засосало в темную пустоту его сознания. Дел жил лишь сиюминутной жизнью, полностью сосредоточиваясь на настоящем моменте, прежде чем перейти к следующему.

— Пару недель назад где-то в этих местах убили мою подругу. Застрелили во время неудачной охоты. Шериф сказал мне, что это вы нашли ее тело. Я надеялась, что вы сможете ответить на несколько моих вопросов. Если не возражаете, я хотела бы уточнить некоторые детали. Куин сказал мне, что вы нашли тело только на вторые сутки после несчастного случая, но я хотела бы узнать: не слышали ли вы чего-нибудь или не видели в тот день, когда ее застрелили?

Перед глазами Дела вспышками замелькали образы: темнота, лунный свет, бегущая женщина. Внезапно, ничего вокруг не замечая, он споткнулся на тропинке и рывком вернул себя в настоящее, мысленно прокляв и себя, и ту женщину. Он слышал ее отрывистое дыхание, грохотавшее в его ушах, словно оно разносилось по округе, многократно усиленное мощными динамиками. Он слышал лай собак. Сердце Дела тяжело, учащенно забилось.

—…любая мелочь может оказаться полезной. Я только хотела бы знать…

— Я не знаю! — заорал Дел, обернувшись так резко, что от него шарахнулся конь. Жеребец дернулся и, широко раскрыв глаза, дернул поводья назад. Дел не обратил на него никакого внимания. Взгляд его был прикован к блондинке, труп которой сидел в его седле, с огромной рваной сквозной раной в груди, сквозь которую можно было наблюдать за всем, что происходит за спиной у женщины. — Я не хочу знать, что с вами случилось! Я ничего не хочу знать о тиграх. Оставьте меня в покое! Оставьте меня, или я натравлю на вас псов, черт вас побери!

В мгновение ока труп исчез, и вместо него возникла новая женщина, смотревшая на Дела такими же, как у лошади, круглыми, как луна, глазищами на белом как мел лице.

— Лю… Люси, — чуть слышно, заикаясь, произнесла незнакомка. — Ее звали Люси. А я — Мэри.

Пристыженный и смущенный, Дел резко отвернулся и продолжил путь. Вот почему он всегда оставался в летнем лагере. Ему нельзя находиться среди людей. Они не дают Делу сосредоточиться, после чего все мысли у него в голове разбредались по разным углам, взрывами сознания появлялись какие-то отдельные фрагменты — яркие, черные, кровавые. Мозг под металлической пластиной начинал сильно пульсировать. Небо окончательно затянулось тучами, и, в конце концов, пошел дождь.

Весь оставшийся путь до хижины Дела Мэри не проронила ни слова. Дел Рафферти пообещал ей, что первым делом свяжется с кем-нибудь по радио, чтобы за Мэри приехали и забрали ее вниз. После весьма непродолжительного возвращения Дела в реальность Мэри надеялась только на то, что помощь не заставит себя ждать. Как видно, в голове у Дела работали не все шарики. И было бы очень любезно с чьей-либо стороны заранее предупредить Мэри об этом. Конечно, Куин не верил в то, что Мэри найдет Дела, а Джей Ди предупредил ее — причем дважды, — чего, по его представлениям, было вполне достаточно, чтобы успокоить собственную совесть. Вероятно, никто не мог убедить Джея Ди в том, что кто-то способен совершить поступок вопреки его высочайшему соизволению.

Наконец между ветвей сосен вдали показался лагерь. Небольшая хижина с верандой, трехстенный сеновал, загон с четырьмя лошадьми. Трио собак, радуясь возвращению хозяина, лая, визжа и подпрыгивая, выбежало навстречу прибывшим путникам. Рафферти не обратил на них внимания. Привязав лошадь к перилам, он, не удостоив Мэри даже взглядом, вошел в дом.

Дождь немного усилился. Соскользнув с лошади, Мэри бросилась под защиту крыши хижины, пока мужчина не успел закрыть дверь на замок. Взявшись за дверную ручку, Мэри случайно повернула голову налево и встретилась, нос в нос, с мордой гремучей змеи.

Мэри вскрикнула и с остановившимся сердцем инстинктивно отпрянула от двери. Свернувшаяся кольцом и приготовившаяся к атаке змея сидела в клетке, сбитой из оконных рам и обтянутой двойным слоем сетки, применяемой обычно в курятниках. Змея подергала в направлении Мэри языком и затрещала кончиком хвоста.

Что за лунатик держит подобное существо в клетке, прибитой к стене собственного дома?

Дверь хижины распахнулась, и на пороге возник Дел

Рафферти.

— Оставьте мою змею в покое! Заходите в дом, чтобы я мог вас видеть.

Дел схватил Мэри за руку и втащил в хижину, при этом она столь стремительно пролетела мимо рептилии, что у нее просто не осталось времени испугаться возможного укуса.

Хижина состояла из одной большой комнаты. В ней имелось место для кухни, где стояли дровяная печь с одним отверстием для горелки, крошечный холодильник, грубо сколоченный стол и два стула. На открытых полках имелось все необходимое для нормального питания: консервы, приправы, бочонки с сахаром и мукой, сухой напиток «Доктор Пеппер» в жестяных банках. Имелась тут и водопроводная раковина с краном, вода в который подавалась ручным насосом. Оставшуюся часть хижины занимали древнее ложе, представлявшее собой железную кровать с панцирной сеткой, и дюжина, а то и больше, ружей — вычищенных и надраенных, выстроившихся в ряд вдоль дальней стены.

При взгляде на столь внушительный арсенал у Мэри отвисла челюсть. Все ружья выглядели огромными и очень грозными. Дел Рафферти. снял с плеча ружье, из которого стрелял в Мэри, и принялся разряжать его, протирать и смазывать, совершенно не обращая внимания на свою гостью. Мэри представила себе, как Дел целился и стрелял в нее, а потом и не подумал произнести хотя бы словечко извинения. Она представила Люси, попавшую в подобное положение.

Шеффилд утверждал, что не видел ее. А как насчет Дела Рафферти?

Не отрывал взгляда от шрама, обезобразившего скулу Дела, Мэри попятилась от него, пока не налетела на стул и резко плюхнулась на него, положив руки на стол и уронив с него при этом большой охотничий нож.

В животе у Мэри все перевернулось, точно там заворочалась спавшая собака, как только она, повернувшись, увидела ножи, выложенные в линию у точильного камня, и канистры с ружейным маслом. Подойдя прямо к Мэри, Дел подобрал упавший нож, который воткнулся в доску своим широким острым лезвием, и положил его подальше от нее, словно посчитал, что она одним своим прикосновением каким-то образом может испортить филигранную заточку. Сердце у Мэри ушло в пятки.

По радиотелефону, пристроенному на небольшой полке где-то между банок со специями, Дел вызвал «Старз-энд-Барз» и ограничился единственной фразой, без комментариев:

— Приезжай, Здесь женщина. Я хочу, чтобы она уехала.

После этого Дел Рафферти отправился заниматься своей лошадью, оставив Мэри наедине с ее воображением.

Джею Ди потребовался час, чтобы добраться до лагеря. Час в кабине грузовика, тяжело взбиравшегося в гору по старой, выложенной деревянными брусьями колее. Сплошная стена дождя ограничивала обзор, делая реальной угрозу сползти из колеи куда-нибудь в болото. Старенький грузовичок скользил и вилял, выл мотором и подскакивал на каждом ухабе, и в унисон с каждым таким толчком все более натягивались нервы Джея Ди. К тому времени, когда ему пришлось все-таки включить оба ведущих моста, Рафферти был уже совершенно готов свернуть кому-нибудь шею. Дел не назвал никаких имен, но Джей Ди не очень-то сомневался относительно того, кто та женщина, нарушившая уединение его дядьки: Мэри Ли, не иначе.

Собачья свора Дела выскочила, перепрыгивая через лужи и отчаянно лая, навстречу грузовику. Зип выпрыгнул из кузова, радостным ответным лаем приветствуя своих давнишних приятелей. Четверо псов завертелись вокруг пикапа, обнюхивая и помечая мочой скаты машины. Дождь перебрался на другую сторону Абсарокаса, ближе к хребту Медвежий Зуб. Воздух наполнили миллионы мошек, и бесчисленное множество птиц защебетали свои веселые весенние песенки.

Дел, бледный и сердитый, вышел из тени навеса. Лоб старика прорезали глубокие морщины. Шрам на скуле оттянул уголок рта вниз.

— Не хочу, чтобы она здесь была! — жестко сказал Дел.

— В этом мнении мы с тобой не расходимся, — проворчал Джей Ди.

— Говорит без умолку.

— Она же заявляет, что умеет хранить молчание. Хотя мне еще ни разу не пришлось стать свидетелем подобного подвига.

Дел с остекленевшим взглядом схватил Джея Ди за руку.

— Временами она — та, другая! — в отчаянии выпалил он. — Я не хочу, чтобы та, другая, возвращалась. Я никого здесь не хочу. Это — мое место.

— Я знаю, — смягчил тон Джей Ди, беря себя в руки и поворачиваясь к дяде лицом.

Сердце у него камнем упало куда-то вниз. Дел находился на грани очередного психического срыва. Порой в моменты таких приступов Джей Ди ждал, что Дел, фигурально выражаясь, вышвырнет себя в какую-то великую бездну, но он считал, что те времена остались в прошлом, Старый солдат уже давно не испытывал беспричинных страхов. Он сам прекрасно справлялся здесь по хозяйству: что от него и ожидалось, если принять во внимание, что война повредила мозги Дела без надежды на их починку. Дел занимался животными, когда скот пригоняли на летние пастбища, а остальное время проводил со своими ружьями и собаками.

Горожане, очевидно, назвали бы это сумасшествием, но для Дела такая жизнь была вполне нормальной: уж по крайней мере гораздо лучше, чем пребывание во вьетнамском военном госпитале, или того, что он обнаружил, вернувшись с войны, в бесчисленном море бутылок виски. Дел обрел равновесие. Теперь это равновесие поколебалось… благодаря Мэри Ли Дженнингс.

— Я заберу ее, — сказал Джей Ди. — Она больше никогда не вернется. Обещаю.

Дела всего передернуло. Он уставился на племянника, и ему захотелось заплакать, как маленькому мальчику. Судьба была немилосердна к Делу: он — слаб, слабоумен и обуза для своей семьи. Дел пытался успокоиться, выбросить из головы все плохое, но это было выше его сил.

— А как насчет другой? Я не хочу, чтобы и она возвращалась.

— Она не вернется, Дел, — тяжело вздохнул Джей Ди. — Она умерла.

Дел покачал головой и, отвернувшись, потер рукой белый гладкий кружок шрама на скуле, после чего рука тут же повлажнела от слюны. В Северном Вьетнаме пуля, попавшая в лицо Дела и изувечившая его подбородок, задела какие-то важные нервы, и теперь слюна у Дела выделялась очень обильно, как у идиота. Дел вытер струйку слюны рукавом рубашки. Джей Ди не знал, что смерть постоянно возвращалась к Делу. Он не знал, что Дел часто видит ночью, среди деревьев, двигающиеся среди темных пней трупы людей, с которыми ему пришлось служить, и тех, кого он застрелил. Блондинка. Люди говорят, что смерть приходит и уходит навсегда. Они ничего не знают.

— Хочешь, я пришлю сюда Такера? — За деловитостью тона Джей Ди попытался скрыть охватившие его жалость и печаль. — Он проверит, все ли готово к тому, чтобы пригнать скот сюда, наверх?

— Нет-нет! — пробубнил Дел, потирая шрам на скуле, а потом перейдя к его собрату на голове, прятавшемуся под седыми волосами. Временами Дел мечтал о том, чтобы узел заштопанной плоти имел в себе винт, который он мог бы открутить и, сдвинув в сторону половину черепной коробки, выпустить кишевших под ней змей, чтобы те иссохли и издохли при ярком, жарком свете дня. — Не надо. Я только хочу, чтобы меня оставили в покое. Оставьте меня в покое!

Джей Ди с болью в сердце смотрел вслед удаляющемуся Делу. Его дядя отдал себя на служение своей стране, а страна вернула Дела на родину забинтованным и поломанным, бесформенным как физически, так и интеллектуально — скукожившаяся улитка, имеющая мало что общего с прекрасным молодым человеком, коим был когда-то Дел. Он уехал из родных мест героем, а вернулся новой обузой для Джея Ди, пополнив его бесконечный список обязанностей.

Повернувшись к хижине, Рафферти поймал на себе пристальный взгляд наблюдавшей за ними из-за полуоткрытой двери Мэри Ли. Вне себя от гнева, Джей Ди рванулся к двери и распахнул ее. Мэри стояла в десяти футах от Рафферти — глаза широко раскрыты, маленькие ладошки прижаты к невообразимо пунцовым губам на ярко-оранжевой рубашке.

Джей Ди рванулся было к Мэри, но тут же совладал с собой и, взмахнув рукой, указал на дверь.

— Марш в машину — и ни слова! — прошипел он сквозь зубы.

Мэри беспрекословно подчинилась. Ей самой хотелось поскорее убраться подальше от Дела Рафферти. У нее будет еще уйма времени поругаться с Джеем Ди, как только хижина останется позади. Мэри миновала дверь и змею в клетке и, закатав джинсы, прошлепала, скользя и чертыхаясь, по грязи через двор к грузовику. Встав на подножку, она развязала шнурки облепленных грязью спортивных башмаков и швырнула их в кузов. Красноречивым жестом руки Рафферти приказал Зипу последовать туда же, а сам вскочил на водительское сиденье. Он не проронил ни слова, пока машина не стала спускаться с горы, а летний лагерь не скрылся из виду за плотной стеной деревьев.

— Я просил тебя оставить Дела в покое.

— Ты мне не отец, — твердо и жестко ответила Мэри. — Не тебе приказывать мне, что я могу делать, а что нет. Попробуй подумать об этом, может быть, у тебя получится лучше, чем у Дела.

Джей Ди взглянул на Мэри так, будто сама мысль о ее неповиновении показалась ему непостижимой.

— Я велел тебе оставить Дела в покое! И имел в виду именно это. Ты что, думала, что я болтал это только затем, чтобы насладиться звуком собственного голоса?

— Понятия не имею, почему ты этого от меня требовал. Ты ведь никогда не затрудняешь себя объяснениями. Тебе, очевидно, никогда не приходило в голову просто сказать: «О, кстати, Мэри Ли, держись подальше от моего дядюшки, потому что он сумасшедший».

Пальцы Рафферти крепче впились в рулевое колесо, поскольку автомобиль дернулся в сторону, и его чуть было не выбросило из выложенной бревнами колеи. Джей Ди стиснул челюсти и часто заморгал, словно безудержная ярость застилала ему глаза.

— Ты совсем не понимаешь, что ты наделала!

— Что я наделала?! Прошу прощения, но это он меня чуть было не пристрелил! Он принял меня за говорящий труп…

— У Дела есть некоторые проблемы, — неохотно согласился Рафферти, изо всех сил стараясь совладать с машиной. После каждого переключения скорости на более низкую и торможения пикап протестующе рычал и скрипел тормозными колодками, наклоняясь вперед под все более опасным углом. — Я просил тебя оставить его в покое. Если бы ты послушалась…— Если бы ты потрудился объяснить…

— Я ничего не обязан тебе объяснять! — заорал Рафферти, чувствуя, как гнев и отчаяние овладевают всем его существом. Он ненавидел чужаков, вмешивающихся в его жизнь, лезущих на его землю и в его семью. — Ты — нездешняя…

— Ах, уволь ты меня от этих монологов — чушь собачья! — фыркнула Мэри и ухватилась за скобу на передней панели, пытаясь удержаться на месте, в то время как машину швыряло из стороны в сторону. — Мы живем в свободной стране, ваше высочество. Я здесь, и я сумею за себя постоять, нравится вам это или нет. Мою подругу убили, и я намерена выяснить, за что. И плевать мне, что ты…

— Это был несчастный случай! Господи, почему ты не можешь просто оставить все, как оно есть? Что случилось — то случилось. Бывает. Все кончено. Правосудие исполнено.

— Не много же ему понадобилось времени! Не очень-то я доверяю такому правосудию. И, честно говоря, есть во всем сценарии этого «несчастного случая» что-то такое, от чего разит, как от канализации в самый разгар жаркого солнечного дня.

Джей Ди уставился на Мэри прищуренными глазами и отпустил педаль газа.

— Что ты хочешь этим сказать?

Мэри открыла было рот, чтобы ответить, но тут же захлопнула его, так как грузовик высоко подпрыгнул, после чего, клюнув носом, грохнулся на землю и резко замер. Мэри стукнулась о переднюю панель и слетела с сиденья, ударившись коленями об пол. Джей Ди оторвал голову от ветрового стекла и, громко выругавшись, откинулся в кресле. Включив заднюю передачу, Рафферти попытался вытащить машину из глубокой ямы, в которую та угодила передними колесами. Он включил оба ведущих моста, пикап дернулся и принялся немилосердно швырять из-под колес тяжелые комья сырой земли. Пикап точно прирос к месту.

— Отлично! — Рафферти сплюнул и выбрался из кабины, с грохотом захлопнув за собой дверцу.

Мэри тоже открыла дверцу со своей стороны и высунулась наружу, позабыв в пылу перепалки с Джеем Ди, что осталась босой. Скользя и покачиваясь, она обошла радиатор застывшего на крутом склоне горы грузовика. Грязь и сухие листья просачивались между пальцами ног. Зип выскочил из кузова и с довольной мордой бросился в лес в поисках захватывающих приключений.

— Отличное водительское мастерство, Рафферти! — усмехнулась Мэри.

— Мэри Ли, — предостерегающе поднял указательный палец Джей Ди, — не заводи меня. Я и так вне себя от всего этого!

— Ты вне себя? Да в меня стреляли, меня похитили, напугали так, что я чуть не описалась, а потом провела целый час в размышлениях, успеет ли кто-либо добраться до этой хижины, прежде чем местный Рэмбо одним из своих чудовищных ножей снимет с меня кожу заживо, чтобы сделать из нее приятненький модный абажурчик! Если уж у кого и есть право быть злым, так скорее всего оно остается за мной!

Джей Ди подскочил к Мэри и склонился над ней, точно башня.

— У тебя здесь нет никаких прав! — проревел он. — Ты — нездешняя. Я сказал тебе: держись подальше!

— А я тебе сказала, чтобы ты и не пытался мной командовать! — заорала в ответ Мэри, обеими руками пытаясь как можно сильнее толкнуть Рафферти в грудь.

Он машинально отпрянул, лишив тем самым Мэри равновесия. Пронзительно вскрикнув, она, падая, ухватилась за колени Джея Ди. Обескураженный и тоже потерявший равновесие, Рафферти рухнул, точно подрубленная секвойя, и оба, в сплетении рук, ног и тел, покатились вниз по склону, вопя, ругаясь, чертыхаясь и осыпая друг друга проклятиями.

Они остановились лишь тогда, когда угодили в большую яму, не докатившись всего нескольких метров до торчавшего из земли огромного, покрытого мхом валуна. Мэри оказалась внизу. Джей Ди приподнялся над ней, и лицо Мэри оказалось как раз между его локтей, погрузившихся в мягкую влажную почву.

Мэри уставилась на Рафферти, хотя ей пришлось усиленно поморгать, прежде чем взгляд ее глубоких синих глаз прояснился и принял сосредоточенное выражение. Веточки и листья запутались в ее волосах, на щеке темнел синяк. Губы были полураскрыты, из груди вырывалось прерывистое дыхание. Желание, все последние дни так упорно одолевавшее Джея Ди, наконец прорвалось наружу.

Воздух вокруг них, казалось, мгновенно раскалился, стал плотным и благоухающим живым запахом проснувшегося леса. Взгляды их встретились, и ни один не отвел глаз. Джей Ди слегка пошевелился, испытывая реакцию Мэри. Она затаила дыхание. Глаза широко раскрылись. Она не сделала ни единого протестующего жеста.

— Ты сводишь меня с ума, черт тебя побери, Мэри Ли! — прошептал Рафферти, и в самом деле теряя разум от желания обладать ею. И не важно, что Мэри ему не подходит. Ничего теперь не имело значения, кроме желания.

Мэри хотела было не согласиться, но тут же сама себя оборвала. Она не смогла соврать себе, сказав, что не хочет близости с Джеем Ди. Она ее хочет. Она хочет Джея Ди каждой клеточкой своего тела. Желание пылало в ней, светилось во взгляде и поражало своей силой. Мэри была не из породы людей, живущих по воле собственных гормонов. Она не могла просто так вскочить в постель к любому мужчине. И этот человек сердил Мэри, распалял ее гнев. Но сейчас, как ни старалась, она не могла найти повод для злости.

— Я не хочу тебя здесь, — пробормотал Джей Ди, наклоняясь над ней. Опершись на локоть, он свободной рукой откинул назад упавшие на лицо Мэри сбившиеся пряди волос. Дыхание его стало прерывистым от соприкосновения с грудью Мэри. — Я бы не хотел, чтобы это произошло здесь, но я так сильно тебя хочу, что терпеть больше не в силах. Я хочу тебя сейчас. Прямо сейчас. Ты не попытаешься остановить меня на этот раз, Мэри Ли?

Тут не было вызова — тут был последний шанс Мэри. На мгновение между ними повисла дрожавшая напряжением пауза. Джей Ди смотрел прямо ей в глаза, взгляд его был полон желанием и страстью. То же самое испытывала и Мэри. Следует ли остановить Рафферти? Хочет ли она этого?

Мэри медленно кивнула. Джей Ди поцелуем скрепил неизбежность судьбы. Время и пространство перестали существовать…

Сознание постепенно возвращалось. Мэри попыталась успокоить дыхание, что оказалось задачей не столь простой и потребовало некоторого времени. Когда она пришла к выводу, что ей это все-таки удалось, Мэри решилась открыть глаза. Веки, казалось, налились свинцом, и потребовалось немыслимое усилие воли, чтобы заставить их подняться. Ее открывшемуся взору предстало ухо Джея Ди. Рафферти бесчувственно лежал на Мэри.

— Мы все еще живы? — в благоговейном страхе спросила она.

Джей Ди медленно поднялся. Грудь его тяжело вздымалась, к волосам на груди прилипло несколько прошлогодних листьев. Мэри ласково стряхнула их.

Джей Ди внимательно изучал Мэри, вгоняя ее в краску и принуждая отвести взгляд. На щеке у Мэри красовался синяк. Рафферти никак не мог вспомнить, был ли он там прежде. В спутанных волосах застряли листья, крошечные веточки и комья земли.

Господи всемогущий! Они оказались посреди леса, обнаженные, на ковре из мокрых опавших листьев.

Джея Ди захлестнула волна смущения. Никогда он еще не терял над собой контроль. Хладнокровие всегда было для Рафферти вопросом чести, зароком, который он дал себе и держал все прожитые годы. Джея Ди коробило при мысли, что он мог забыть все эти трудные уроки жизни, стоило ему только расстегнуть «молнию» на джинсах.

Теперь на него смотрела Мэри Ли — смотрела во все глаза, испытующе. Мэри Ли — чужачка. Мэри Ли — наследница Люси Макадам.

Господи, Рафферти, о чем ты только думал? Джей Ди резко оторвался от Мэри, рывком натянул штаны и застегнул «молнию». Мэри следила за Рафферти, и внутри у нее точно застыла огромная мертвенно-ледяная глыба. Слишком поздно она поняла, в чем заключается коварство «дикого, горячего, необузданного, безумного секса»: потом, когда прекращает свое действие новокаин возбуждения и страсть гаснет, тебе остаются лишь боль и проблемы, с которых все и началось. Рафферти в его драгоценных горах Мэри не нужна. Глядя на нее, он не сможет не думать о Люси, Брайсе и всех прочих, пытавшихся отнять у Джея Ди его родную землю.

Вздохнув, Мэри протянула руку к разноцветному комку материи, в который скатались ее футболка и рубашка. Распутав рукава, она одновременно натянула их через голову и, встряхнув головой, попыталась пальцами пригладить растрепанные волосы.

— Что ж, по крайней мере это было довольно забавно, — сухо заметила Мэри.

Надевавший рубашку Джей Ди метнул на нее пристальный взгляд. Мэри Ли старалась казаться грубой. Она пыталась изобразить собственное наплевательское отношение к происшедшему так, как это сделала бы Люси. Однако Мэри не выглядела ни разбитной, ни самоуверенной. Она выглядела очень хрупкой, казалось, ей нужна защита. Но, видит Бог, Рафферти был не из тех парней, которые могут предложить комфорт и уверенность. Он и не желал, чтобы между ними существовало что-либо еще, кроме вражды. Так безопаснее. Так лучше всего.

Их взгляды встретились. В глазах Мэри — больших, глубоких, подобных двум огромным сверкающим голубым бриллиантам — светился взгляд чистый и открытый. Уголки мягкого рта безвольно опустились вниз, губы еще больше распухли от поцелуев Рафферти. Страсть вновь пробежала по его телу. И он, казалось, ничего не мог с этим поделать. Джей Ди приблизился к Мэри, привлек ее к себе, обнял и заглянул в глаза:

— Если ты думаешь, что это конец, тебе следует еще раз подумать, Мэри Ли.

Мэри часто заморгала, и у нее перехватило дыхание от перспектив, открывающихся за признанием Рафферти.

— Мы еще не кончили?

— Мы и не начинали. — Джей Ди наклонился и потерся носом о щеку Мэри, потом о шею, пощекотал мочку уха. Рука его скользнула по ее спине и застыла на ягодицах. Сжав пальцами одну из них, Рафферти застонал от вновь нахлынувшего горячего желания и прошептал: — Черт побери, мы только-только заморили червячка.

Глава 13

Мэри медленно открыла глаза. Она лежала в своем доме, в своей спальне, в своей кровати, тесно прижавшись к Джею Ди Рафферти: щека ее плотно прижалась к его плечу, а одна нога сплелась с его ногой. Рука Рафферти небрежно обнимала Мэри. Свет в комнате померк, сгустились сумерки. За бревенчатыми стенами все еще шумел бесконечный дождь. Струи его стекали по стеклу светового люка в потолке. Шелест дождя был единственным звуком, наполнявшим тишину. Покой. Меланхолия. День перетек в ночь. Мэри понятия не имела, который сейчас час, сколько времени уже прошло. Она не знала, проснулся ли Рафферти. Дышал он глубоко и ровно. Джей Ди не произносил ни звука. Мэри согнула пальцы левой руки и прошлась ими по густым зарослям темных волос, растущих на мощной, мускулистой груди Рафферти. Сердце его билось медленно, ритмично.

О чем думал Джей Ди? Что чувствовал? Мэри не решалась спросить, поскольку страшилась возможного ответа. Она не хотела услышать от Рафферти произнесенные тем же черствым тоном слова, которые он употребил в ночь их первой встречи. Мы переспали с ней. Дружба здесь ни при нем.

Что все это значило для Джея Ди? Утоление похотливого зуда.

А хочет ли сама Мэри, чтобы это значило больше?

Тут стоял вопрос стоимостью в шестьдесят четыре тысячи долларов. Мэри на минуту задумалась, не заглядывая в будущее, о жизни с мужчиной, которого она едва знала. Уж они-то точно не были парой, предназначенной друг другу небесами.

Боль хлынула на Мэри, точно на старую, никогда не заживающую рану плеснули соляным раствором. Все, чего когда-либо по-настоящему хотела Мэри, — это чувство принадлежности. Все, чего она искала всю свою жизнь, — место, где она могла бы обрести это чувство. Джей Ди говорил, что Мэри здесь чужая. Он не позволит ей войти в его жизнь, хотя сал» по собственному желанию будет входить и выходить из ее жизни.

Сколько раз она твердила себе, что нужно жить настоящим моментом, плыть в этом странном состоянии неприкаянности, но ей никак не удавалось заставить себя жить подобным образом. В самой глубине души хотелось большего, всегда хотелось иметь все.

Мэрили, с тобой не соскучишься.

Охватившее ее одиночество леденило душу. — Ты замерзла? — Голос Джея Ди был глубок и мягок, как мятый бархат.

Мэри прикусила губу и кивнула, чувствуя, что вот-вот расплачется. Смешно! У нее никаких причин плакать. Мэри проглотила подкативший к горлу ком, как только Джей Ди укутал ее нлечи лоскутным покрывалом.

— Очень уж ты притихла, — пробормотал Рафферти. —

Слишком притихла.

Указательным пальцем он приподнял подбородок Мэри. Она села и отвернулась, но он все же успел заметить слезы, заблестевшие в ее прекрасных глазах. Вид их поразил Рафферти.

— Мэри Ли? Что случилось? Я был слишком груб? Я чем-то тебя обидел?

— Нет. — «Пока нет», — подумала про себя Мэри. Она встала, стоило только Рафферти прикоснуться к ней, так что его пальцы успели лишь скользнуть по ее обнаженной спине.

Мэри отыскала в куче валявшейся на полу одежды кирпично-красного цвета халат, подняла его и надела. Халат полностью укрыл ее, скрыв длинными рукавами даже запястья. Прекрасно! Мэри хотела запеленать себя в кокон.

Заправив волосы за уши, Мэри подошла к окну и уставилась на заливаемый дождем склон горы и сгущающуюся темень. Джей Ди с кровати наблюдал за ней. Она чувствовала на себе его напряженный, сильный взгляд, повелевающий обернуться. Когда же Мэри ему не подчинилась, Рафферти встал и подошел к ней, совершенно не стесняясь своей наготы.

— Я думала о Люси. — В душе у нее царили те же сырость и холод, что и за окном. — Интересно… вы когда-нибудь бывали вместе в этой комнате?

— Люси не имеет к нам никакого отношения.

— Ах, я ошиблась! — Мэри попыталась добавить в свой смех сарказма, но получилось так фальшиво, что она и сама поморщилась. — Я забыла. Там не было ничего личного. Только секс.

— Я уже говорил тебе, что Люси мне нравилась.

— Джей Ди, а как насчет меня? — Она взглянула на Рафферти — слишком гордая, слишком обиженная, с поднятым подбородком. — Ты будешь притворяться, что и я тебе ноавлюсь?

Рафферти невнятно выругался:

— Мэри Ли, к чему ты клонишь? Хочешь от меня каких-то обещаний? Приятных словечек? Тогда ты выбрала не того ковбоя.

Мэри покачала головой и снова взглянула в окно. Она не имела права просить у Джея Ди более того, что он уже дал ей. Мэри уже большая девочка. Она с самого начала знала, что нужно Джею Ди, — он более чем ясно давал это понять. И не его вина, что момент истины посетил ее с таким опозданием.

— Рафферти, дай мне передышку. Знаешь, эта неделька была для меня нелегкой, — тихо попросила Мэри.

Джей Ди повернул Мэри к себе спиной, обнял и крепко прижал к себе.

— Устала? — прошептал он, ласково целуя ее в висок. Из глаз у нее потекли горячие слезы. Джей Ди просто представить себе не мог, до чего же она устала! Устала постоянно быть странной чужачкой, все время испытывать неловкость, чувствовать себя не в своей тарелке. Мэри приехала в Монтану отдохнуть, освежиться, провести какое-то время с подругой. И вместо этого ей приходится выдерживать испытание на выносливость и силу.

— Знаешь, для некоторых отпуск становится сушим адом. — Слова Мэри были едва слышны за стискивавшими горло слезами.

— Иди ко мне, — прошептал Джей Ди, поворачивая Мэри к себе лицом. Прижав ее голову к своей груди, Рафферти погрузил пальцы в безнадежную путаницу ее волос. Он гладил Мэри по спине, и сердце его сжималось от жалости при звуках ее безутешных рыданий. Он не задавался вопросом, откуда в нем взялась эта болезненная нежность, — он игнорировал ее. Она не значила ничего. Просто мгновение во времени.

Мгновение, которое Джей Ди никогда не подарил бы Люси Макадам или любой другой женщине, что были у него до Мэри. Мгновение, которому не было названия, мгновение, которое какая-то одинокая часть его души хотела бы переживать вечно.

— Ты застала меня врасплох — без носового платка. Мэри фыркнула и рассмеялась, удивленная тем, что у Рафферти в такую минуту не пропало чувство юмора — то, что сейчас ей было всего нужнее. — Все в порядке. — Она утерла нос рукавом. — Это не мой халат.

Джей Ди ухватил кончик рукава и нежно вытер им слезы у нее на щеках.

— Подозреваю, что свой ты сожгла в качестве символического жеста, знаменующего протест против махровых тканей.

— Опять шутишь! Полегче, Рафферти: ты изменяешь себе. — Мэри устало взглянула в его глаза. — Сейчас ты ужасно хороший. Кто твой ангел-хранитель?

— Рассчитываю одолжить его у тебя, — ответил Джей Ди, будучи не так уж далек от истины. — Мой дядюшка стрелял в тебя. Тебе незачем было ездить в те места после моего предупреждения. Дел хочет одного: чтобы его оставили в покое. Война разрушила его изнутри, повредила разум.

— Так, может быть, ему лучше находиться в больнице?

— Он пробыл там несколько лет. Подобное заключение чуть было его не убило. Врачи ему не помогли, И никто, черт возьми, не помог! В конце концов, я просто привез его домой. Сейчас он в своей семье. Дел принадлежит «Старз-энд-Барз».

— Дел напугал меня, Джей Ди. Не тогда, когда стрелял в меня. Но что, если это он убил Люси? — тихо спросила

Мэри.

— Он не убивал.

— Ты твердо в этом уверен?

Рафферти не был твердо уверен, но он скорее умер бы, чем позволил себе признаться в этом. Часть его души просто обмирала от подобной мысли. Дел был частью семьи. Рафферти всегда стояли друг за друга стеной; вместе могли пойти в огонь и в воду. Люси больше нет — и ничего здесь уже изменить нельзя.

— Забудем об этом. Мэри Ли, это был несчастный случай. Но, стоя у окна, созерцая этот бесконечный дождь, оба они погрузились в собственные сокровенные мысли, по-настоящему не веря словам Джея Ди.

В восемь часов утра Рафферти уехал в город — на собрание скотопромышленников Монтаны. Он пропускал основную часть встречи, но ему было необходимо переговорить с несколькими людьми относительно сделки по «Летающему К».

* * *

Мэри, все еще в махровом халате, стояла на крыльце и наблюдала, как машина Рафферти скрывается в промозглой темноте раннего дождливого утра. Над землей висел густой мягко-серый туман, он медленно клубился в воздухе, точно дым, обвивая стволы деревьев и заполняя двор ранчо. Мэри плотнее укуталась в большой, не по размеру халат и содрогнулась от утреннего холодка. Все казалось довольно романтичным, пока с ней был Джей Ди. Оставшись одна, Мэри ясно почувствовала вызывающее озноб беспокойство.

Мысли ее продолжали витать вокруг оставшегося на склоне горы, в одиночестве, Дела Рафферти. Дел и его ружья. Дел и его видения. Он не любит блондинок. Он не любит чужаков. Мэри всматривалась в покрытые лесами холмы, и ей показалось, что она чувствует на себе чей-то пристальный взгляд. Мэри представила себе Дела, берущего ее на мушку в перекрестье оптического прицела ружья. Следил ли он так же за Люси?

Почувствовав в животе урчание — от беспокойства и голода, — Мэри вернулась в дом. Ей следовало переодеться и тоже отправиться в город. Находя свое ранчо очень мирным и безопасным местом днем, Мэри не склонна была считать его таковым ночью, оставаясь наедине с мыслями об обитавшем поблизости безумном человеке. Она предпочитала номер в гостинице, и не только из соображений безопасности, но и потому, что еще не до конца восприняла положение о том, что это место принадлежит ей. Мэри до сих пор не смогла вполне согласиться принять этот дар. Она и сама не понимала, что так беспокоит ее во всей этой истории с наследством. Мэри не могла понять, какие еще нити, связанные с этим владением, могла оставить ей Люси.

Мэри отыскала джинсы (размером меньше), футболку (двумя размерами больше) и кеды (точно по размеру). Не очень-то модно, но никто в придорожной забегаловке не мог предъявить Мэри претензии. Прыгая через ступеньку, она спустилась с лестницы и направилась к выходу, мысленно рисуя себе огромный чизбургер и бекон. Но, оказавшись у сломанной двери кабинета, вдруг остановилась, обуреваемая новым вихрем неожиданных мыслей, пронесшихся в голове. Возникшие вопросы были связаны с вполне конкретными именами: Макдональд Таунсенд, Бен Лукас, Эван Брайс.

Перешагнув через разбитое стекло, Мэри вошла в комнату и зажгла настольную лампу, чудом не разбитую во время варварского налета. Пол был устлан ворохом бумаг, выброшенных из книжного шкафа. Бесполезная макулатура: повестки, документы на владение, журналы о ламах, папки с налоговыми пошлинами.

Книги также были сброшены с полок, встроенных в дальнюю стену, и валялись беспорядочными грудами на сосновом полу. Мэри пробежала рассеянным взглядом по названиям и именам авторов. Толстый том Мартиндейла-Хьюбелла валялся на полу рядом с экземпляром «Интимной близости».

Мартиндейл-Хьюбелл.

Ты можешь не попасть в справочник Мартиндейла-Хьюбелла, но мое имечко уж точно будет светиться там, как образчик позорного поведения… — всплыла в памяти Мэри строчка из письма Люси.

Мэри подняла книгу и пролистала страницы. Том третий: список адвокатов, живущих в Калифорнии, от Р до Z. Другие тома почему-то остались нетронутыми на полке — том девятый, включавший в себя перечень шести штатов, вместе с Монтаной, и пятый, начинавшийся с буквы N. Они ничем не отличались от прочих книг: стандартные тома в солидных кожаных переплетах горчичного цвета, с тисненными золотыми буквами корешками.

Справочник состоял из пятнадцати томов плюс том с указателями, но Люси не пользовалась всеми книгами. Мэри сомневалась, что ее подруга, прежде чем отправиться сюда, потрудилась заглянуть хотя бы в том, посвященный Монтане. Люси могла интересоваться лишь двумя томами, включавшими имена бесчисленного множества юристов, наводнявших Калифорнию.

Два тома.

— Тогда где же том от А до О? — прошептала Мэри.

В полной растерянности Мэри вновь оглядела комнату, и по всему телу растекся холодок. А что, если это и не акт вандализма? Что, если в контору Миллера Даггерпонта ворвался вовсе не пьяница из «Проклятых и забытых»? Даггерпонт был адвокатом Люси — Люси, знавшей немало секретов о власть имущих.

…У каждого из нас есть призвание в жизни, это — твое. Мое заключалось в том, чтобы быть занозой в «мохнатой лапе»…

Мэри подумала о ранчо, ламах, автомобилях в гараже, куче дорогах нарядов, разбросанных на полу спальни. Деньги. Где Люси взяла столько денег?

Из всех ответов лишь один имел здравый смысл. Кошмарная логическая выкладка позволила собрать воедино разбросанные фрагменты догадок.

Шантаж.

Перед мысленным взором Мэри предстал образ Люси, с ее многозначительной, циничной улыбочкой и глазами, сияющими иронией.

— О Боже, Люси, — задрожав, прошептала Мэри. — Что же ты такое натворила?

Глава 14

Миллер Даггерпонт был человеком, знающим, как и когда следует не упускать свои возможности. Он знал цену терпению и преимущества беспощадности. Он был человеком, наделенным многими талантами и планами, пусть даже и не очень грандиозными. Прибыль от них была не великой, но постоянно увеличивающейся.

Многие годы Даггерпонт занимался созданием трастовых фондов и предприятий. И ни с одним у него не возникало проблем. С каждого дела Даггерпонт имел не так уж много. Но в своей вороватой душе он считал скромные мошеннические доходы «чаевыми». Уличный адвокат в таком местечке, как Новый Эдем, штат Монтана, и не мог рассчитывать на большее. Большинство его клиентов составляли фермеры, состояние которых основывалось на земле, скоте и оборудовании. Новые богачи прибывали в Эдемскую долину с собственными адвокатами. А потому Миллеру остались лишь бракоразводные процессы, улаживание заковыристых дел по наследству после смерти, «чаевые» да собственные проекты. Увидев на другом конце своего заваленного всякой всячиной рабочего стола женское лицо, Дагтерттонт добродушно улыбнулся. Посетительница и без того уже, сама не ведая, внесла в копилочку Миллера кругленькую сумму. Жадный ум Даггерпонта тут же наполнился соображениями, какие еще доходы могла принести ему Мэрили Дженнингс.

— А вот и наша маленькая мисс! — воскликнул адвокат, хлопнув жирными ручищами по крошечному пространству на столе, что оставалось свободным от кучи папок с завершенными делами и рулонов бумаги и документов, которые еще предстояло в папки подшить. — Что привело вас сюда в этот ненастный вечер? Тут уж действительно должно быть нечто из рук вон выходящее, а?

— Сказать по правде, я все еще в шоке, — сказала Мэри. — Я до сих пор не могу думать о земле Люси, как о своей. Здесь столько нерешенных вопросов! Я проезжала мимо и увидела свет в ваших окнах. Вот и решила заскочить и узнать, не сможете ли вы ответить на некоторые из них.

Миллер помрачнел, нахмурил брови и потер пальцами-сосисками тройной подбородок.

— Что за вопросы? Финансовые проблемы?

— Что-то в этом роде. — Мэри замешкалась, пытаясь найти местечко, куда бы присесть, и, наконец, выбрала себе стул, заваленный кипой старых подшивок журнала «Лайф» и коробкой из-под обуви, наполовину наполненной старыми военными медалями. Сняв коробку, Мэри поставила ее на пол, а сама уселась на краешке, подперев спиной журналы. — Мне подумалось: может быть, вы что-нибудь знаете о наследстве, которое получила Люси перед своим приездом сюда?

Даггерпонт тяжело и громко вздохнул:

— Боюсь, что здесь я не смогу быть вам полезен, маленькая леди. Не посвящен. Люси заказала мне составить ее завещание и назначила своим душеприказчиком — вот и все, что мне известно.

— Она не объяснила, почему? Я хочу сказать, Люси была молода, здорова — вовсе не тот тип людей, что планируют в своей жизни непредвиденные обстоятельства.

— У нее появилась недвижимость и скот. У нее был счет в банке. Уже одно это может заставить человека призадуматься! — воскликнул куда-то в потолок Даггерпонт. Прищурившись, он устремил взгляд на Мэри. — В этом смысле вам стоит подумать и о себе самой. Был бы более чем счастлив позаботиться о вас в этом плане. Необходимые бумаги у меня есть, здесь же…

— Не так скоро, — прервала его поспешные поиски на столе Мэри. — Но в любом случае спасибо.

Она вздохнула и окинула взглядом комнату. В темноте этого кабинета хранились какие-то тайны, но пока ни одна из них не высвечивалась.

— А вам известно хоть что-нибудь о финансовых делах Люси?

«Господи, Мэрили, что он тебе может сказать? Ты хочешь услышать, что Люси была шантажисткой? Ей-богу, маленькая дурочка, — конечно же, была!»

— Что вы хотите этим сказать? — Даггерпонт бросил на Мэри косой взгляд.

— Я имею в виду то, что Люси была гораздо менее обеспечена в те времена, когда я ее знала. Мне просто интересно, как это все могло произойти.

Усмешка на лице адвоката сделала его похожим на доброго ковбойского Будду, что лишь подтвердило предположение Мэри о том, как далеко она зашла в своих догадках.

— Вы — первая из моих клиентов, обеспокоившаяся тем, что ей досталось слишком много денег! — Живот Миллера заколыхался от смеха.

— Да нет же! Просто мне стало любопытно — вот и все. Последний год мы с Люси только и делали, что теряли.

— Какая досада!

— Да. Что ж… — Мэри встала, но тут ее взгляд привлекло внимание собрание томов Мартиндейла-Хъюбелла. Подойдя к полке, она взяла девятый том, датированный еще временами Моисея. Были тут тома и с Айдахо, и Вайомингом.. Но не было «Калифорния, А — О». — Мистер Даггерпонт, а Люси больше ничего мне не оставляла, о чем вы могли бы случайно забыть? В своем письме она упоминает какую-то книгу. Я не смогла ее найти.

Помрачнев, Даггерпонт вскочил из кресла, пружины которого при этом облегченно скрипнули:

— Нет, мэм, никакой книги не было! Если бы она оставила книгу, я бы, уж конечно, передал ее вам. Я не из той породы занимающихся темными делишками бессовестных стряпчих, которые готовы присвоить себе вещи, им не принадлежащие.

Миллер галантно предложил Мэри зонт, которому было не менее тридцати лет от роду, чтобы она смогла добраться под дождем до своей машины. Мэри как раз пыталась сложить сей громоздкий предмет, когда рядом с ее «хондой», стоявшей на Первой авеню, остановился старый розовый «кадиллак» и Нора Дэвис, перегнувшись через пассажирское сиденье, перекрывая шум дождя, крикнула в приоткрытое окошко:

— Эй там, Мэри Ли, поехали в бордель!

Зонт каким-то образом сложился сам по себе. Мэри сочла это знаком судьбы.

«Проклятые и забытые» оказались оазисом жизни в испорченном погодой вечере. Янтарные неоновые огни вывески и рекламы пива «Курс» приветливо мерцали в витрине и вертящихся дверях на входе.

Нора втиснула свой «корабль» между двумя пикапами с ранчо в дюжине футов от парадного входа.

Смеясь и обнявшись, новые подруги зашли в бар.

Дождь рано согнал ковбоев в город. Многие из них уже были на полпути к завтрашнему утреннему похмелью. И все обрадовались появлению лиц женского пола без сопровождения. Стоило Норе и Мэри войти в зал, как со всех сторон посыпались одобрительные возгласы. Нору здесь знал каждый, Она блаженствовала в лучах своей популярности, кивала друзьям, выкрикивала приветы и колкие замечания, с трудом прокладывая себе путь к отдельной кабинке. Нора сменила наряд официантки на облегающую футболку с надписью «Гарт Брукс» поперек плоской груди и узкие, подчеркивающие высокие, крутые бедра джинсы, заправленные в ярко-красные ковбойские сапожки на высоком каблуке.

Подруги заказали пиво. Мэри добавила к заказу фирменный большой говяжий гамбургер от «Проклятых и забытых» с гарниром и двойной порцией жареных луковых колец.

Нора вскинула тонкие, выщипанные брови:

— Милочка, да ты ешь за двоих!

— У меня крошки во рту не было с самого завтрака. Так что уже успела нагулять аппетит.

— Прямо как настоящая фермерша. Чем ты весь день занималась: объезжала диких лошадей?

— Что-то в этом роде. — Мэри отвела взгляд, надеясь, что залившую ее лицо краску можно объяснить жаркой атмосферой бара.

Она согласилась зайти в рабочий бар не ради выпивки или общения с крепкими и грубыми парнями, но чтобы послушать музыку. В местах, подобных «Проклятым и забытым», можно было услышать немало новых для нее потрясающих песен. Висевшая на соседней стене афиша сообщала о том, что в уик-энд в «Проклятых и забытых» будет выступать группа «Гиена». Мэри подумала, не пригласить ли ей на этот концерт Джея Ди, но тут же едва не рассмеялась над собой. Свидание! Господи, как отреагирует Рафферти на предложение женщины встретиться? Принято ли подобное в Монтане? Не исключено, что ковбойский кодекс в этом случае потребует от Джея Ди совершения ритуального самоубийства.

Нора коротко поясняла Мэри, кто есть кто, указывая взглядом то на одного, то на другого. Мэри запоминала лица, ухмылки, смех. Она впитывала все сведения об этих людях, откладывая их в памяти, чтобы позже снова вернуться к их образам. Мэри пьянила царившая в баре грубоватая атмосфера, запах пива и сигаретного дыма, разгоряченных мужских тел и резких духов.

По телевизору, установленному на кронштейне в углу над баром, передавали бейсбольный матч с участием «Храбрецов». Посетители с энтузиазмом болели за любимую команду.

Из динамиков, перекрывая дружные восторженные вопли болельщиков, Алан Джексон орал свою песню «Не тряси музыкальный автомат». Полдюжины пар двигались под нее на небольшой танцплощадке, крутясь и подпрыгивая, изо всех сил пытаясь потрясти друг друга, — старый как мир ритуал хаживания.

В дальнем конце зала толпа собралась вокруг теннисного стола. Там же мигали разноцветными лампочками игральные автоматы и раздавался звонкий стук бильярдных шаров.

— Они начинают мышиные бега! — с горящим от возбуждения лицом завопила Нора. — Пошли!

Приятельницы стремительно пересекли зал, и Мэри втиснулась между двумя ковбоями, чтобы лучше видеть забавное и захватывающее зрелище. Заключение пари было в самом разгаре, и участниц забега подняли высоко вверх, чтобы представить их болельщикам. Несомненным фаворитом была мышь по имени Пинк Флойд. Мэри поставила доллар на Мышь Войны и вместе со всеми завопила во всю глотку, как только открылись крошечные дверцы загончиков, и «рысаки» начали свой безумный бег к финишу, на котором их ожидали призы в виде кусочков арахисового масла и засохшего сыра.

Победу одержала Мышь Войны, на нос обошедшая Годзиллу. Пинк Флойд, перескочив через загородку, стремительно бросилась на свободу, чудом увернувшись от тяжелых башмаков своих разочарованных почитателей, и скрылась где-то между стоявшими вдоль стены игральными автоматами.

Получив свой законный выигрыш, Мэри вернулась к столику, на который как раз подали заказанный ею ужин. Нора по пути подхватила какого-то ковбоя и поволокла его на танцплощадку отплясывать под взревевшую из динамиков песню Хола Кетчума «Сердца загрохочут».

Гамбургер был божествен. Мэри впилась в него всеми зубами, закрыла глаза и блаженно застонала. Полфунта первоклассной монтанской говядины на пышной теплой белой булке. Мэри едва смогла обхватить этот гигантский сандвич двумя руками. Расплавленный душистый сыр тут же выдавился с краев и потек у нее между пальцев.

— В жизни не видел, чтобы женщина ела столько, сколько ты, Мэри Ли. И как только тебе удается сохранять при этом чудную фигурку?

Уилл проскользнул за спиной Мэри в ее кабинку и водрузил на стол бутылку «Курса» с длинным горлышком. Судя по его виду, то была далеко не первая бутылка. Глаза Уилла ярко блестели. На липе застыла неизменная кривая усмешка. Прядь темных волос упала на лоб. Уилл подхватил с тарелки Мэри гигантский кружок лука и откусил, блеснув ровными, безупречно белоснежными зубами.

— Все, что надо, я сброшу.

— А Джей Ди тоже будет «сбрасывать» вместе с тобой? — лукаво поинтересовался Уилл.

— Джентльмены не задают подобных вопросов, — не моргнув глазом, парировала Мэри.

Уилл посмотрел на нее искоса и, повернувшись, оглядел зал:

— Здесь джентльмены не водятся. На мили вокруг. Здесь собрались одни сборщики навоза, ловящие момент удачи или возможности удрать.

— Вчера вечером я познакомилась с твоей женой, — сообщила Мэри, окуная гамбургер в миску с кетчупом.

Она жевала, не сводя глаз с Уилла, пытаясь определить его реакцию и угадать, что за тяжесть лежит у него на сердце.

Люси посмеялась бы над ней за это.

Усмешка Уилла стала жесткой и сердитой. Он положил кольцо лука на тарелку.

— О, в самом деле? Танцевала ли она, как в добрые старые времена, с богатенькими парнями?

— По правде говоря, она чувствовала себя там не в своей тарелке, — заметила Мэри. — Мне показалось, что Саманта слишком хороша для того, чтобы вращаться в этой дурацкой толпе.

— Ага, да ты не видела ее «вращающейся» со мной!

— Так, может быть, ты просто слишком занят, чтобы заметить, что между женщиной и мужчиной существуют отношения, связанные не только парой Х-хромосом. Я дам тебе ключ к разгадке, Уилл: неверность — не та черта характера, которую женщины приветствуют в своих мужьях.

Уилл попытался подыскать язвительный ответ, но в голове что-то заклинило. Он принялся ковырять этикетку на пустой уже пивной бутылке. Он — псих, он — обманщик, потерянный, свихнувшийся тип с закидонами. Сам же говорил себе, что хочет разорвать этот брак, и даже уже успел накуролесить для этого. Уилл не знал, как из всего этого выбраться.

Он оттолкнул Саманту! Теперь она сама направляется в сети так скоро свалившейся ей на голову благополучной жизни. Разве он может надеяться на то, чтобы ее вернуть? С какой стати Саманте возвращаться к прежней жизни? К чему ей возвращаться? Проклятие! В будущем и у него будет блестящая жизнь, и он никогда не задумается о том, что оставил в прошлом.

— Послушай, — сказала Мэри, — все это не мое дело. Видит Бог, у меня и без того забот полон рот, чтобы еще вмешиваться в твою жизнь. Просто мне кажется, что Саманта — прекрасная девушка, вот и все.

— Так оно и есть, — пробормотал Уилл. Взглянув на Мэри, он усмехнулся ей улыбкой, такой же фальшивой, как и купюра в три доллара. — В таком случае, как по-твоему, почему она попалась на удочку такого психа, как я?

— Наверное, тебе лучше спросить об этом у нее?

— Может, она думала, что сможет меня исправить, а? — Уилл прислонил бутылку к щеке, точно позировал для рекламного снимка пива «Курс». — Прошу прощения, леди, — неисправим. Никаких задатков, никаких возвратов.

К ним подошла официантка с подносом напитков, предназначенных для другого столика. Уилл стащил с подноса бутылку «Курса», заменив ее своей пустой, на что официантка, вместо того чтобы наброситься на Уилла с руганью, озорно ему подмигнула и одарила дьявольской улыбкой.

— Мэри Ли, — сказал Уилл, настраиваясь на философский лад, — ты когда-нибудь чувствовала себя парой перчаток на левую руку в мире правшей?

— Да, — тихо призналась Мэри, — бывало.

С танцплощадки вернулась Нора, разгоряченная и радостная. Уилл дернул ее за конский хвостик и попытался уговорить потанцевать с ним. Когда же Нора отказалась, сославшись на полную измотанность, он обратился к Мэри.

— Пойдем, — принялся уговаривать Уилл. — Брось ты этот гамбургер, ненасытная.

— Мне кажется, ты недостаточно трезв, чтобы удержаться на ногах.

— Черт возьми, точно! Но танцевать-то я могу. Это все равно как заики, которые распрекрасно поют. Я — Мел Тиллис техасского тустепа.

Вопреки благоразумию Мэри отправилась танцевать с Уиллом. И он доказал, что и в пьяном виде танцует гораздо лучше иных закоренелых трезвенников, с которыми доводилось танцевать Мэри. Уилл был атлетичен, грациозен, с естественным чувством ритма. Они танцевали до тех пор, пока Мэри не почувствовала, что ее легкие вот-вот взорвутся. Но потом они танцевали еще, поскольку Мэри резонно посчитала, что пока Уилл танцует, он не пьет (впрочем, он все-таки успел за это время осушить еще пару бутылок), и что если бы Уилл не танцевал с ней, он танцевал бы с какой-нибудь другой дамой, которая была бы не прочь после закрытия бара пригласить Уилла на эту ночь к себе в постель.

В полночь Нора объявила вечер закрытым. Ей было необходимо хорошенько выспаться перед завтрашней утренней сменой. Уилл потащился за ними к боковой двери, пытаясь уговорить остаться еще на часок.

— Ну давай же, Мэри Ли! — канючил Уилл и, ухватив ее за руку, попытался затащить Мэри обратно в бар. — Еще один танец.

— Нет, ковбой, не выйдет. Я уже достаточно натанцевалась, да и ты тоже. — Мэри выдернула свою руку, лишив тем самым Уилла равновесия, и он зигзагами проковылял по тротуару. — Может быть, тебе лучше поискать кого-нибудь, кто отвез бы тебя домой?

Уилл с вызовом задрал подбородок вверх:

— Я сам смогу рулить!

— Да, прямехонько в дерево.

— Мэри Ли права, — поддержала подругу Нора и протянула Уиллу открытую ладонь: — Давай-ка сюда ключи, Ромео.

Уилл отпрянул на шаг назад.

— Господи, мне не нужны тут две командирши!

— Тебе нужен чертов сторож — вот кто тебе нужен. Слова брата заставили сердце Уилла учащенно забиться.

— О черт, это голос судьбы! — кривляясь, драматически продекламировал он, пронзая Джея Ди взглядом. — Что ты собираешься делать — уложишь меня на землю?

Проигнорировав слова брата, Джей Ди обратился к женщинам:

— Бродишь по ночным трущобам, Мэри Ли?

— Я — сторонница социального равенства, — заявила Мэри, не желая поддаваться на укол. — А какие у тебя оправдания?

— Жажда.

— Почему бы тебе тогда не отправиться в «Лось»? — раздраженно спросил Уилл. — Можешь сцепиться там с Брайсом и укусить его за задницу — вместо меня. Для разнообразия.

— Точно, — фыркнул Джей Ди и шагнул к младшему брату. — Вкус твоей уже приедается. Мэри положила руку на руку Джея Ди, пытаясь отвлечь его внимание от Уилла. Тот ответил ей взбешенным взглядом.

— Успокойся, Джей Ди, — мягко сказала Мэри. — Просто он немножко много выпил.

— Уилл всегда «немножко много выпивает». Это единственная вещь, которую он делает действительно хорошо. Ты просто непревзойденный специалист в этом деле, а, Вилли-парнишка?

— Заткнись! — Уилл вдруг почувствовал себя постаревшим лет на десять и очень уставшим от вечного несоответствия высоким стандартам Джея Ди. Кровь в нем взыграла, и Уилл, подойдя к брату, толкнул его в плечо. — Заткнись, Джон Дикхед! Ты мне надоел.

— Ну наконец-то и ты познал чувство, которое я испытываю всю свою жизнь, — прорычал Джей Ди. Он устал, и нервы его тоже были на пределе. Собрание скотопромышленников ничего ему не дало, кроме сочувствия соседей и головной боли. — Ты опять был в «Маленьком чистилище»? — обратился он к Уиллу, чувствуя, как от возможного утвердительного ответа внутри у него все переворачивается. — Что ты просадил за сегодняшний вечер, хвастун? Мою последнюю рубашку?

Пытаясь оттащить его от Уилла, Мэри потянула Джея Ди за рукав.

— Джей Ди, может быть, ты просто…

— Мэри Ли, может быть, ты просто уберешься отсюда? — отмахиваясь от нее, взревел Рафферти. — Ты ни черта в этом не понимаешь!

Мэри отступила, подняв обе руки в знак того, что сдается.

— Прекрасно, — жестко сказала она. — Наваляйте друг другу как следует. Нора, мне кажется, нам не следует упускать такую возможность смыться.

Нора смерила Джея Ди взглядом, от которого менее закаленный мужчина почувствовал бы себя комком смятой бумаги.

— Да, и без того я смотрю слишком много сцен бессмысленного насилия по телевизору. Пойдем, милочка.

* * *

Было около часа ночи, когда Мэри вышла из лифта на седьмом этаже гостиницы. Она чувствовала себя избитой, измотанной, обиженной.

— Завтра будет новый день, — пробормотала Мэри, доставая из сумочки ключи от номера. — Разве ж это не приятная перспектива?

Мэри щелкнула выключателем у входной двери, но свет не зажегся. Чудненько! Тяжело вздохнув, Мэри сняла башмаки, оставив их в дверях, чтобы луч света из холла помог ей отыскать путь к настольной лампе.

Она почувствовала опасность за секунду до того, как ее увидела. Волосы на затылке наэлектризовались. Она инстинктивно обернулась к кровати и закричала.

Огромная черная тень, набросившись на нее со всей мощью футбольного «толкача», откинула Мэри назад, на стол, с которого от удара со звоном упал на пол телефон. Сердце забилось, выйдя из-под контроля. Пытаясь удержаться на ногах, она сцепилась с нападавшим, стараясь не потерять дыхания. Ноги и руки их сплелись, и они вместе повалились на пол. Мэри упала на спину, последние остатки воздуха вырвались из легких. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Мэри застонала и захрипела.

Бороться! Бороться! — вскрикивало сознание. Ей казалось, что ее руки и ноги молотят без устали, пытаясь отразить нападение, но падение, очевидно, нарушило связь между сознанием и телом. В голове у Мэри мелькнула дикая мысль: будет ли она что-либо чувствовать, пока ее будут насиловать и убивать?

Мэри неистово работала ногами, пытаясь упереться ими в ковер. Отражая удары, бандит отклонился назад, освободив Мэри от своего веса. Почувствовав шанс вырваться, Мэри перевернулась на живот и ползком рванулась к двери.

Встать! Убежать!

Луч света из холла представлялся небесным лучом надежды, и Мэри устремилась к нему, пытаясь встать на ноги, убежать, спастись.

Бежать! Бежать!

Что-то большое и тяжелое с силой обрушилось ей на голову, и все погрузилось во мрак.

Взломщик выбежал в холл.

Мэри без чувств лежала на полу; телефон остался в нескольких сантиметрах от нее.

В трубке раздался приятный и заботливый голос:

— Диспетчерская. Чем могу быть вам полезен?

Глава 15

Дрю, совершенно подавленный происшедшим нападением, нервно мерил из конца в конец просторную комнату. Шнурки его кроссовок не были завязаны. Волосы торчали во все стороны оттого, что Дрю постоянно запускал в них руки и ерошил, видимо, пытаясь успокоить себя.

— Это ужасно! — в четвертый раз повторил он. — У нас никогда не случалось ничего подобного.

Мэри старалась не смотреть на его метания. Движение глаз усиливало боль, стучавшую в голове ни на минуту не умолкающей барабанной дробью. По настоянию Дрю, шериф Куин был поднят с постели и вызван в гостиницу. Он стоял здесь же, в номере, и, прислонившись спиной к шкафу, с мрачным видом наблюдал за производившим осмотр комнаты помощником. Рауль, ночной портье, выглядывал из-за полуоткрытой двери, стараясь быть как можно более незаметным.

— Господи, я чувствую себя таким виноватым! — сказал Кевин, пожимая руку Мэри. Он сидел рядом с ней на неразобранной кровати и выглядел классической рекламой ночных нарядов от Келвина Кляйна: цвета морской волны шелковый халат едва прихвачен поясом на тонкой талии, V-образный вырез открывает гладкую, мускулистую грудь; цветастые пляжные шорты доходят до колен, ноги босы. — Мы месяцами болтали о том, что надо сменить старые замки на карточные ключи. Возможно, если бы мы это сделали, ничего бы не случилось.

— Ты не виноват, — пробормотала Мэри, пожав в ответ его пальцы и утешая Кевина более убедительно, чем это получалось у него.

— А вы совсем не разглядели того парня? — зевнув, поинтересовался Куин.

Мэри хотела было покачать головой, но тут же спохватилась.

— Было темно. Войдя в номер, я нажала первый выключатель, но там перегорела лампочка. Так, по крайней мере, мне показалось. А потом все произошло слишком быстро. На нем была темная одежда и маска. Вот и все, что я могу сказать с уверенностью.

— Он был высокий, коротышка, большой, маленький?

— Выше меня. Сильнее меня. — В данный же момент, прикинула Мэри, любой человек, если только он не подключен к больничной системе жизнеобеспечения, был, вероятно, сильнее ее. Голова закружилась, и Мэри почувствовала приступ тошноты. Она осторожно дотронулась до влажного пятна на голове, рядом с правым виском. Пальцы тут же стали липкими от загустевшей крови.

Увидев это, Кевин слегка посерел.

— Я пойду и принесу пакет со льдом, — предложил он и, опрометью бросившись из комнаты, чуть не сбил с ног торчавшего в дверях Рауля.

—Вы можете сказать, пропало ли что-нибудь из вашего номера? — потирая переносицу, спросил Куин. Вид у него был такой, точно он спал в своей форменной рубашке. Пшеничного цвета волосы торчали во все стороны, словно их разметали жестокие ветры.

Первым делом Мэри испугалась за свою гитару, но инструмент стоял в углу нетронутым. Остальная часть комнаты была завалена разбросанной одеждой и перевернутой мебелью. У Мэри не было особо ценных вещей, на которые мог бы покуситься грабитель. Ни дорогих украшений, ни пачек наличности, ни кредитных карточек. Вору нечем было поживиться в ее номере… если, конечно, это был вор.

От возможных предположений в голове эхом прокатился колокольный звон.

— Ничего не пропало, насколько я могу судить.

Мэри искоса взглянула на огромного шерифа, соображая, захочет ли он выслушать ее концепцию дела Люси, и решила, что нет.

Куин посмотрел на Дрю:

— Кто-нибудь еще слышал или видел что-нибудь необычное?

— Абсолютно никто. Это была обычная, нормальная ночь, пока не случилось это. — Дрю опустился перед Мэри на одно колено и виновато заглянул ей в глаза: — Дорогая, мне действительно бесконечно жаль.

— В этом нет твоей вины.

— Я скажу Раулю, чтобы он перенес твои веши в другой номер, пока мы съездим в «Скорую помощь». — Торчавший в дверях ночной портье просиял, как терьер, которому предстоит выполнить очень важное задание. Лицо Дрю приняло решительное выражение, как только Мэри открыла было рот, чтобы возразить. — Надо проверить твою рану, и — никаких разговоров. Я сам тебя отвезу.

— Мы проверим номер на отпечатки пальцев, — борясь с очередным зевком, сообщил Куин. — А утром опросим других постояльцев с этого этажа. Посмотрим, может быть, они что-нибудь заметили. Я распорядился, чтобы патрульные машины поискали кого-нибудь подозрительного. Полагаю, что он либо уже удрал бог весть куда, либо на время затаился, но мы глаз не сомкнем, чтобы найти негодяя.

Глядя на Куина, можно было предположить, что для того, чтобы разомкнуть его глаза, потребуется как минимум садовый нож. Шериф готов был уснуть прямо на ходу. Мэри придержала собственные вопросы. С ними можно подождать до утра, по крайней мере до того времени, пока шериф хоть немного выспится.

Дрю, как и обещал, лично доставил Мэри в городскую больницу Нового Эдема. Кевин, честно признавшийся, что при виде иголок и крови ему становится дурно, остался присматривать за тем, как помощник шерифа будет снимать отпечатки пальцев, а Рауль приступит к процедуре переезда. В больницу они поехали на черном «порше» Дрю. Откинувшись на мягком кожаном сиденье, Мэри постаралась сосредоточиться на чем-то, что могло отвлечь ее от изнуряющей тошноты.

— Я просто потрясен! — заявил Дрю. — Кто бы мог ожидать, что в таком местечке, как Новый Эдем, могут совершаться преступления?

Дрю беседовал сам с собой, пытаясь избавиться от перенесенного шока. Мэри слушала и отлично его понимала. Казалось, рай не должен иметь темных сторон. Ей чудилось, что она видит только одну сторону — параллельный мир, где все окутано зловещими тенями.

Остаток ночи Мэри провела в больнице. Доктор Лэример (которого тоже выдернули из теплого уюта широкой постели) проверил ее зрение и рефлексы, наложил три шва на рану и объявил Мэри готовой.

— Готовой к чему? — удивленно поинтересовался Дрю, негодуя на недостаток человеколюбия у доктора.

Лэример — коренастый мужчина в толстых роговых очках и с крашеными черными волосами — смерил Дрю нетерпеливым взглядом:

— Ко всему. У нее всего лишь легкая контузия.

Доктор, каждый день занимавшийся лечением фермеров и ковбоев, не видел в происшедшем ничего особенного. Красноречивым взглядом он дал понять Дрю, что тому нечего больше делать в его владениях, а обращаясь к Мэри, заявил:

— Мы оставим вас на ночь в больнице, — чувствуя, что от этих пришлых ничего, кроме проблем, ожидать не приходится.

Мэри отправила Дрю обратно в «Лось». Все, что ей сейчас требовалось, — сон и сильное обезболивающее, что-нибудь, что заставило бы на несколько часов заглушить в голове звон и подозрения. Мэри поместили в палату напротив комнаты с плачущим младенцем. Она легла в постель, и в нос ей ударил исходивший от наволочки запах отбеливателя; в голове, обгоняя одна другую, понеслись мысли о Люси. Плач ребенка жестоко терзал нервы.

Мэри вытянулась, устраиваясь поудобнее, и подумала о Джее Ди. Неужели всего несколько часов назад она лежала с ним в постели, слушая шум дождя? Память была достаточно свежа, чтобы вспомнить тепло тела Рафферти, силу обнявших ее рук, приятный запах мужчины и радость любовных утех. И все же картина представлялась достаточно сюрреалистичной. Мэри даже подумалось: а не выдумала ли она эту неожиданную встречу?

Закрыв глаза, она попыталась представить, что Джей Ди сейчас рядом с ней, что она может прижаться к его крепкому, мускулистому телу. Представила, что они принадлежат друг другу и Рафферти заботится о ней. Противоположным состоянием было чувство одиночества. И ночью, когда мысли о Люси вновь посетили Мэри, когда она подумала о смерти среди дикой природы и жизни без любви, ей меньше всего хотелось оставаться одинокой.

* * *

Чисто выбритый, в свежей рубашке — таким Куин выглядел гораздо привлекательнее. Правда, настроение его, даже в свете нового дня, нисколько не улучшилось. Он сидел за своим столом в офисе, мечтая погрузить зубы в свежее домашнее печенье, присланное женой к его «кофейному перерыву», а перерыва, казалось, в ближайшее время не предвиделось.

Напротив Куина сидела Мэрили Дженнингс: бледная, с запавшими глазами, жутким синяком во всю щеку и откровенно болезненным видом. Этого было почти достаточно, чтобы отвлечь внимание Дена от очередного невообразимого наряда Мэри: эластичная цветастая юбка, спортивные башмаки, хлопчатобумажный жакет мужского размера и футболка с надписью «Спасем планету!».

Куину не нравилась мысль о том, что кто-то может вторгаться на его территорию. Особенно он не любил, когда туда вторгались чужаки. Самый заурядный случай мог неожиданно вырасти в преступление века, и тогда на город обрушивалась волна представителей средств массовой информации, рыскавших по Новому Эдему в поисках грязных делишек, а адвокаты, как проклятые проповедники-евангелисты, торчали на каждом углу. От подобной перспективы у Куина кишки выворачивало. Он хмуро посмотрел на поднос с горкой аппетитного печенья и чашкой остывающего кофе.

Жизнь в городе была, черт возьми, куда как проще и спокойнее до нашествия элиты.

— Как вы себя чувствуете, мисс Дженнингс? — вежливо поинтересовался Ден, отодвигая блюдо с печеньем и кофе за пределы своего жаждущего взора.

Мэри ответила Куину неожиданно для него веселой, кривоватой улыбкой.

— Во мне проснулась теплая симпатия к футбольным мячам: теперь моя голова точно знает их ощущения. Мне сказали, что через день-два я буду в полном порядке.

— На самом деле вам вовсе не обязательно было приходить сегодня утром, мэм. Я мог бы и подождать.

— Я понимаю это так, что не обнаружено никаких признаков человека, напавшего на меня?

Шериф покачал головой, приготовившись для начала выслушать тираду по поводу некомпетентности полиции маленьких городов. Но Мэрили Дженнингс выглядела лишь немного грустной, может быть, немного расстроенной.

— Не думаю, чтобы он еще когда-нибудь побеспокоил вас, — сказал Ден. — Воры обычно уносят ноги подальше от места, где их чуть не схватили.

— Если это был просто вор.

— Что вы имеете в виду? — Куин склонил голову набок.

Мэри глубоко вздохнула и сжала лежавшие на коленях пальцы в кулаки.

— Сомневаюсь, что он хотел меня ограбить. Мне кажется, он мог искать в моем номере нечто определенное.

— Например?

— Я не уверена… — На лице шерифа ясно отразилось нетерпение, и Мэри поспешила изложить свои соображения: — Вы знаете, что через несколько дней после гибели Люси Макадам ее дом подвергся нападению…

— Хулиганы, — пожав огромными плечами, прокомментировал Куин.

— Но что, если это были не хулиганы? Вскоре после этого погром был учинен и в офисе Миллера Даггерпонта, адвоката Люси. Вы не находите это странным?

— Ничего особенного. — Куин непроизвольно бросил взгляд на печенье и облизнул языком нижнюю губу, после чего опять посмотрел на Мэри. По мере того как истощалось его терпение, шериф, казалось, становился все больше и грознее. — Нет ничего необычного в том, что дети забираются в дома фермеров, чтобы набезобразничать там, если знают, что им это сойдет с рук. Я не говорю, что это — распространенное явление, но такое случается. Что до конторы мистера Даггерпонта, то она находится как раз напротив бара «Проклятые и забытые». Пару раз в год в ней устраивают погром. Я постоянно советую Миллеру поставить на двери замки покрепче, но он, кажется, скорее рассчитывает получить страховку за кучу барахла, которое называет антиквариатом, чем потратиться на его защиту.

— Но теперь разгромили и мой номер в гостинице, — изо всех сил пытаясь сохранить небогатый запас собственного терпения, заметила Мэри. Она устала, и голова у нее гудела. Мэри хотелось поскорее принять две болеутоляющие таблетки из тех, что прописал ей доктор Лэример, и, завалившись в постель, проспать целую неделю, но прежде она надеялась разбудить в шерифе Куине его полицейские инстинкты. Если он уловит в подозрениях Мэри что-нибудь существенное, то сможет поручить кому-нибудь внимательнее изучить обстоятельства происшествия и рассмотреть факт нападения под другим углом. Но полицейский инстинкт в шерифе Куине никак не желал просыпаться.

— Вам не кажется, что тут слишком уж много совпадений? — продолжала давить Мэри. — Я была подругой Люси. Она оставила мне все свое состояние. А что, если она оставила мне что-то такое, до чего кое-кто так страстно желает добраться, что не останавливается даже перед преступлением?

— А она такое оставила?

Сдерживая бешенство и боль, Мэри закрыла глаза. Шериф скорее всего уже успел посчитать ее за лунатика. Еще одно «я не знаю» окончательно поставит крест на их отношениях.

— Люси оставила мне письмо на случай своей смерти, что само по себе уже странно. В письме она упоминает книгу — справочник Мартиндейла-Хьюбелла, биографический указатель по юриспруденции. В кабинете Люси стоит полное собрание этого издания, но один том пропал.

— Если вы считаете, что книга пропала и что именно ее искал вор, тогда с какой стати ему было громить контору Даггерпонта и ваш гостиничный номер? Он мог взять ее из кабинета мисс Макадам, когда похозяйничал там.

— Люси могла спрятать книгу. Вор мог подумать, что она отдала ее на сохранение Даггерпонту или что мне каким-то образом удалось заполучить злосчастный том.

— И зачем же ей было прятать справочник у адвоката?

— В нем могла содержаться какая-то информация.

— Какая, например?

«Не знаю» — два эти слова гарантировали подергивание щеки шерифа. Они всегда туго соображают, эти полицейские. Они любят вещественные доказательства, логику и простые объяснения. Ничего этого Мэри предоставить Куину не могла. Все, чем она обладала, — это набор ужасных предположений и подозрений, в центре которых стояла фигура Люси. Если Мэри скажет Куину, что видела, как судья Макдональд Таунсенд на вечеринке нюхал кокаин, шериф скорее всего поинтересуется, а чем же тогда в то же самое время занималась она.

Таунсенд был вне всяких подозрений. Мэри и сама, быль может, не поверила бы в подобную историю, если бы не видела все собственными глазами и не знала о связи между судьей и Люси. Куин также не нашел бы ничего странного в том, что сторону Шеффилда в деле об убийстве Люси представлял Бен Лукас. Лукас был официальным адвокатом с совершенно законной лицензией на юридическую практику в штате Монтана, Он вращался в тех же кругах, что и Шеффилд. Так что ничего странного, если они знакомы еще по Сакраменто.

— Не хочу показаться брюзгой, но с самого начала некоторые вещи в деле о смерти Люси меня беспокоили. И вот теперь мои тревоги подтверждаются.

— Дело было открыто и закрыто, мисс Дженнингс. — твердо заявил Куин. — Есть человек, взявший на себя ответственность.

— Шеффилд заявил, что никогда не видел Люси.

— Допускаю, что он лгал. Шеффилд по ошибке застрелил женщину. Поняв, что натворил, он запаниковал.

— Или же Люси мог застрелить кто-нибудь другой. Надув щеки, шериф шумно вздохнул:

— Мне кажется, у вас есть и идея, кто это мог сделать?

— Я только сказала, что могут существовать и другие предположения. Как насчет наемного рабочего Люси, скрывшегося после ее убийства? Кендала Мортона. По всем сведениям, это была довольно темная личность.

— Что не противоречит законам штата Монтана, мисс.

— Но вы проверили его? — не отставала Мэри.

— Я не могу делиться подобной информацией, — проскрипел Куин. — Мы сделали все необходимое…

— Необходимое? — фыркнула Мэри, не в силах более сдерживать свой темперамент. — Вы повесили человеку высшего общества непредумышленное убийство и отправили его обратно в Беверли-Хиллз выжимать жир из задниц богатых дамочек. А вы вообще проработали кого-нибудь из других возможных подозреваемых? Как насчет Дела Рафферти? Он вчера в меня стрелял!

Куин и глазом не моргнул, так, словно пальба по людям в этих краях была делом столь же обычным, как рост травы.

— Но ведь не убил же? Если бы Дел хотел вас убить, мы бы с вами сейчас не разговаривали.

— Может быть, он хотел убить Люси?

— Потому что ему понадобился этот справочник по. юристам, чтобы он смог всех их выследить, а потом поубивать?

— Не издевайтесь надо мной, шериф! — Мэри, сверкнув глазами, подалась всем телом вперед. — У Дела Рафферти крыша поехала. Он стрелял в меня за то, что я вторглась на его территорию. По той же причине он мог решить, что имел право поступить подобным образом и с Люси.

Произнося эти слова, Мэри чувствовала себя предательницей. Она машинально вспомнила Джея Ди, то, как он защищал своего дядю. Мэри вспомнила и Дела. Он до смерти напугал ее, но в памяти всплыл его взгляд, и сердце облилось кровью. В голове у Дела творился сущий ад.

Куин смотрел на Мэри с холодным гневом.

— Послушайте, мисс Дженнингс: у Дела не все в порядке с головой. Это известно всем. Но он не бродит по округе и не убивает людей. И если бы каким-нибудь невероятным, случайным образом Дел застрелил женщину (что крайне маловероятно), он сам бы в этом признался, Никто из Рафферти не допустил бы, чтобы за его проступок был обвинен невиновный человек.

Поверженная Мэри подняла руки, сдаваясь. Куин не собирался осложнять свою жизнь, заново открывая дело, по которому уже вынесен приговор.

— Ну хорошо, я сдаюсь. Вижу, что все это бесполезно.

— Да, мэм. — Куин поднялся во весь свой огромный рост. — Уверен, что так. Мне жаль, что ваша подруга убита. Мне жаль, что на вас напали. И особенно мне неприятно, что все это случилось здесь.

Мэри медленно встала и посмотрела Дену прямо в глаза:

— Мне тоже неприятно, шериф. До глубины души.

* * *

Встряхнув головой, Джей Ди взглянул на стоявшего в другом конце загона Уилла. Судьба ранчо оказалась положенной на ненадежные детские качели. Уилл был тем грузом, который мог двинуть эти качели вверх или же вниз.

За время, прошедшее после сцены, разыгравшейся у бара «Проклятые и забытые», братья не сказали друг другу и полслова. Джей Ди не мог за себя поручиться. Он понимал, что его горячий характер может только испортить дело, и стоило ему взглянуть на Уилла, как взор застилала красная пелена. С самого своего рождения он любил ранчо, трудился на его благо, глотку готов был за него перегрызть любому, а Уилл был способен лишить Джея Ди его родного гнезда.

Опершись о стену конюшни, Уилл пил воду из шланга. За завтраком он ничего не ел, ограничившись чашкой кофе, которую выпил в полном молчании, прислонившись спиной к кухонному буфету. Зеркальные солнечные очки скрывали его глаза, должно быть, красные после бессонной ночи. Сейчас же Уилл снял очки и плескал себе в лицо лившуюся из шланга ледяную воду.

Весь день они провели, заканчивая прививки и прочие мелкие приготовления к выгону молодняка и скота на летние пастбища. Как обычно, загон представлял собой море грязи, взбитой ногами многопудовых животных. Джей Ди был по пояс испачкан навозом. Он чувствовал, как навозные капли засыхают на лице и шее. Оторвавшись от ограды, Джей Ди направился к водопроводному крану.

Уилл передал брату шланг и, водрузив солнцезащитные очки на место и откинув с лица прядь темных волос, повернулся профилем к солнцу. Он выглядел кинозвездой, принимающей солнечные ванны. Прямо Том Круз, приехавший на денек из Голливуда сыграть в новом фильме роль ковбоя. Аналогия лишь подогрела раздражение Джея Ди. Чтобы несколько охладиться, он, низко наклонившись, подставил шею и голову под струю ледяной воды. Джей Ди закрыл кран и медленно выпрямился.

— Нам нужно поговорить, — тихо произнес он.

Уилл, взглянул на него поверх приспущенных на носу очков. Не было ни его знаменитой усмешки, ни шуточек, ни ямочек: на гладких щеках.

— А точнее, Джей Ди? Ты хочешь поговорить со мной или же сказать мне?

— Нам нужно поговорить о Саманте.

Уилл покачал головой и, отвернувшись, посмотрел на луг, где псы, резвясь, принялись гоняться друг за другом.

— Я не хочу об этом говорить.

— Я тоже.

На этот раз на лице Уилла появилась-таки усмешка, острая и кривая, как ятаган.

— Значит, замнем.

— И притворимся, что все в порядке? Мы не должны обращать на это внимания, потому что ты не желаешь ничего предпринимать? — Пытаясь сдержать негодование, Джей Ди покачал головой, в то время как больше всего на свете ему хотелось вцепиться обеими руками в горло брата и душить, пока у того глаза не повылезают из орбит. — Ты хотя бы представляешь себе, насколько серьезно может обернуться… это ее общение с компанией Брайса? Неужели тебе все настолько безразлично, Уилл?

— Нет, не безразлично, — усмехнулся Уилл. — Она — моя жена. Что, как ты думаешь, я должен при этом чувствовать?

— Не представляю. Ты ведешь себя так, точно тебе наплевать на то, что делает Саманта. Каждый вечер ходишь в «Проклятые и забытые», стараешься подцепить каждую проходящую мимо юбку. Могу ли я после этого считать, что твое сердце разбито?

— Ты ничего не понимаешь, — с горечью произнес Уилл и направился через двор к пикапу.

Джей Ди схватил брата за руку и развернул к себе.

— Не пытайся разыгрывать передо мной сцены! — прорычал он, осуждающе ткнув указательным пальцем в лицо Уиллу. — Ты здесь не невинная жертва — ты чертовски виноват! Ты женился на этой девушке, а потом бросил ее! Теперь она может взять нас за глотку, и при этом ты только и заботишься, как бы напиться да потанцевать!

— А что я, по-твоему, должен делать?

— Верни Саманту! Подумай о своей ответственности. Поступи хоть раз по-мужски.

— Зачем? — усмехнулся Уилл, чувствуя, как его собственная раздражительность погружается в какую-то вязкую трясину боли и непонимания. — Зачем? Одной твоей мужественности хватит на весь долбаный штат Монтана. Я никогда ничего не значил в твоих глазах, так чего же мне теперь беспокоиться?

— Господи! Да разве речь о тебе? Уилл, я говорю о нашей жизни здесь!

— Ах, о нашей жизни здесь! — взорвался в ответ Уилл. — А что, последние двадцать восемь лет ты о ней не заботился?

Джей Ди отступил и поднял руки вверх, словно пытаясь отмахнуться от всего сказанного.

— Это невообразимо! — пробормотал он скорее себе, чем Уиллу. — Мы можем потерять ранчо! Ты хочешь всего лишь утопить свое горе в виски, и все только потому, что родился вторым! Боже правый, неужели в тебе нет ни капли гордости?

— Нет, — потрясенный открывшейся правдой, тихо промолвил Уилл. — Не знаю.

Он направился к пикапу, и на этот раз Джей Ди не стал удерживать брата.

Мир, который Джей Ди всегда почитал своим, всегда любил, теперь висел на ниточке, колеблемой легким дуновением ветерка.

Глава 16

Сидя на покрытой стеклом крышке стола, Мэри смотрела вниз, на долину, погруженную в мягкие, бархатные тона угасающего заката. Она сидела вот так же, и когда садилось солнце: созерцала раскинувшийся перед ней пейзаж, размышляла, а пальцы почти непроизвольно перебирали струны старой гитары.

Куин не поверил Мэри. Ну и что? Люси мертва. Смерть — это навсегда. Ничто уже не вернет Люси. Если кто-то убил Люси, потому что она его шантажировала, не конец ли это всей истории? Нет больше Люси — нет и шантажа. Коней заговору. Мэри ничего не знает о махинациях Люси. И не хочет знать.

Но что, если Люси убил Кендал Мортон? Он все еще на свободе.

А если Люси убил Дел? У него есть мотив, средства, возможность. Видит Бог, у Дела достанет темперамента, чтобы убить.

Ах, Дел!

Ах, Джей Ди…

Он любит своего дядю. Он защищает свою семью. Угловатый рыцарь на большом гнедом ковбойском скакуне. Защитник своего королевства. Последний мужчина чести. Такой грубый, такой непробиваемый. Такой беззащитный.

Глупо, Мэрили: в нем гораздо больше твердости, чем мякости.

Мэри не понимала, почему она вообще о нем думает. Рафферти не хотел, чтобы она жила в здешних местах. Он хотел ее только в постели. Мэри нравилось думать о том, что она оказалась достаточно раскрепощенной, чтобы связаться с мужчиной подобного типа. Ей нравилось думать, что до встречи с Рафферти она вполне могла стать монашенкой.

Мэри убрала за ухо выбившуюся прядь и начала новую песню и новую цепочку мыслей.

Старую цепочку мыслей.

Куин не поверил Мэри. Странные разрозненные фрагменты фактов и подозрений, собранные ею за прошедшую неделю, не добавили ничего нового к позиции ознакомившегося с ними шерифа. Мэри чувствовала себя так, словно она смотрит на абстрактную картину, и только ей за, казалось бы, беспорядочным набором красочных мазков видна на ней зебра. Мэри все более и более четко различала линии, которые становились жирнее, отчетливее, в то время как прочим зрителям они казались набором не связанных между собой следов кисти.

Ушибы, царапины, сломанные кости. Пометки из краткого отчета коронера в сотый раз за день вспыхивали в мозгу у Мэри. Прочитав отчет в первый раз, она отложила в памяти все эти детали, но теперь они настойчиво, не давая покоя, лезли наружу. Порезы, синяки, сломанный нос. Раны могли быть вызваны падением с Клайда, но Мэри и сама точно так же свалилась с мула, отделавшись при этом всего несколькими небольшими синяками.

Закрыв глаза, Мэри мысленно представила себе страшную картину случившегося: пуля попала Люси в спину, толкнула ее вперед. Мул выскочил из-под нее, и Люси упала навзничь. В густую луговую траву. Откуда же тогда взялись порезы? Как она могла сломать нос? Люси могла упасть на камень, но все равно этим не объяснялись порезы и грязь под сломанными ногтями.

* * *

После короткого сна, наполненного тревожными, темными образами, Мэри большую часть дня провела в поисках составившего отчет коронера, надеясь, что он сможет ответить на некоторые ее вопросы. Коронером оказался ветеринар, который никогда не хотел быть коронером. И никто в округе не хотел заниматься этой работой. Традиционно ее сваливали в качестве дурацкой награды на самого свежеиспеченного в округе новичка с медицинским образованием, что, впрочем, по признанию новоэдемского коронера, было гораздо лучше, чем в других округах, где его коллегам приходилось заниматься автозаправочной станцией или продовольственным складом. Работа не требовала никакого специального диплома. Пост коронера являлся выборной должностью, которую никому не хотелось занимать. Работа заключалась в осмотре трупов и заполнении соответствующих форм. Коронер не занимался вскрытием. Если данная процедура представлялась необходимой, тело несчастной жертвы отправлялось патологоанатому в Бозмен. В случае с Люси коронер такой необходимости не нашел. Причина смерти была видна с полувзгляда.

Может ли он объяснить ушибы, порезы, сломанные кости? Последствия падения с лошади. Точка. Подверглась ли она сексуальному насилию? Неизвестно — в подобном осмотре не было необходимости. И что это, кстати, вообще за идиотские вопросы? Женщина погибла из-за несчастного случая на охоте. Конец истории. Конец разговора.

Коронер гораздо больше интересовался своей работой по кастрированию годовалых жеребцов, нежели обсуждением посмертного обследования. Он не выразил ни поддержки, ни сочувствия.

Расстроенная, Мэри уехала от коронера, чувствуя запах крови и испытывая тошноту от врезавшегося в память воспоминания о бегущей с победным видом через двор немецкой овчарке, гордо несущей в пасти свисающие конские яйца. Пришедшая на память сцена заставила Мэри передернуться. Не каждый день судебному секретарю доводилось наблюдать подобные картины. И слава Богу! Возврат к размышлениям о Люси принес почти что облегчение.

Прежде всего — что она делала на том горном склоне? С кем собиралась встретиться?

С Джеем Ди?

От этой мысли в животе у Мэри разлился болезненно-неприятный холодок. Люси погибла на территории Рафферти. Она спала с Джеем Ди Рафферти. Дел Рафферти видел призраков и мог с двухсот ярдов попасть в беличий глаз.

Дел мог видеть в Люси потенциальную угрозу. Она была для него чужачкой, купившей кусок Монтаны рядом с ранчо «Старз-энд-Барз» — просто еще одна из многих пытавшихся посягнуть на его святая святых.

Неужели Дел и в самом деле убил Люси? Что хорошего выйдет из того, если доказать вину Дела? Тюремное заключение для него будет хуже смерти. И оно не вернет Люси. Подобное действие может разорвать тонкую нить отношений, сложившихся между Мэри и Джеем Ди.

А к чему вообще приведет, на твой взгляд, эта ниточка, Мэрили?

Ни к чему. Нить недостаточно прочна, чтобы связать их. Да Мэри к этому и не стремилась. Видит Бог, не стремилась.

И что лее тогда тебе останется, Мэрили?

Одиночество. Неприкаянность. Дрейф в забвение, в темный рай.

Глядя на долину, слушая далекое призывное мычание лосей, Мэри взяла на гитаре пронзительные открытые аккорды песни Мэри-Чапин Карпентер «Не о чем особо спрашивать». Просто песня. То, что можно спеть, чтобы занять голову и пальцы. Мэри сказала себе, что песня идет не от ее собственного сердца, слова страстной и мучительной надежды. Мэри не хотела быть кем-то для Джея Ди Рафферти. Она ничего не хотела знать о его прошлом, о том, что заковало в броню его сердце. Мэри играла и пела только потому, что игра всегда успокаивала и умиротворяла ее.

Голос ее раздавался в прохладном вечернем воздухе — сильный, теплый и честный. Слишком откровенно выражавший чувства.

Серебряная дымка плыла над ручьем, мягкая и неясная, как голос Мэри. Далеко в долине снова прозвучал трубный зов лося. Ему ответил слабым воем койот. Над горами, на западе, замерцала первая вечерняя звезда.

Джей Ди стоял в нерешительности, в глубокой тени, у дальнего угла дома, Он стоял, потрясенный и околдованный голосом Мэри — его щемящей нежностью, вселенской печалью — богатой гаммой оттенков эмоций и мыслей.

Взяв несколько пронзительных аккордов, Мэри перешла от песни о любви к песне об окружавшей ее природе. Горы и реки. Лошади и высокие травы. Лось у ручья. Обветшавшие веранды ранчо и требующая покраски старая церквушка. Ощущение невинности, мудрости и покоя. Отчаянный призыв ко времени, безвозвратно ушедшему, светлая печаль о том, что оно ушло.

Всего лишь несколькими простенькими предложениями Мэри нарисовала точную картину окружающего ее мира. Землю Рафферти, его чувства, его страхи. Слова Мэри тронули Джея Ди так, как до сих пор не трогали слова ни одной женщины на свете. Они проникали в самую душу и трогали то, что Рафферти еще никогда и никому не позволял трогать, — его сердце. Несколько мгновений, прислонившись к грубым бревнам дома, он позволил себе существовать в словах Мэри. И когда прозвучали последние слова и умолк последний аккорд, Джей Ди просто стоял и испытывал боль от чувства потери.

Он медленно вышел из тени. Мэри обернулась и посмотрела на него широко открытыми и темными глазами.

— Отказалась от вечеринки в кругу иных социальных слоев, Мэри Ли? — спросил Рафферти, но слова прозвучали скорее устало, чем иронически: настроение у него было подавлено чувствами слишком тяжелыми, чтобы можно было их игнорировать.

— Да. — откликнулась Мэри хрипловатым, полным иронии голосом; уголок ее хорошенького ротика слегка вздернулся. — Обычно после контузии я стараюсь побыть одна. Люди с раненой головой, как правило, предпочитают воздерживаться от шумных вечеринок.

Рафферти посмотрел на нее недоверчивым и настороженным взглядом, пытаясь понять, не шутит ли с ним Мэри. В тусклом свете, лившемся из окон дома, он смог разглядеть, что выражение ее лица несколько напряженно. Она выглядела усталой, хрупкой, кожа была бледна, как лепестки лилии.

— Кажется, бумаги мне выдадут только в четверг… поскольку это единственный день, согласно их графику, когда печатаются бумаги, — откладывая гитару и прислоняя ее к столу, сказала смутившаяся Мэри. Эластичная юбка облепила икры, рукава большого жакета скрыли пальцы. — Сегодня ночью меня избили.

— Что?!

Рафферти резко шагнул вперед, словно решил, что ему немедленно следует обнять Мэри, или усадить ее, или сделать что-нибудь в этом роде. Однако охватившие его чувства были столь явно незнакомы ему, что Джей Ди не решился открыто их проявлять и потому просто уставился на Мэри потрясенным взглядом. Она нашла реакцию Рафферти очень милой, но не позволила себе подробно на ней останавливаться.

— Кто-то счел весьма остроумным спрятаться в моем гостиничном номере и дать мне по башке телефоном, когда я вошла, — просто сообщила Мэри, словно никогда и не была до смерти напугана. — Я нисколько не удивилась.

— Боже правый! Мэри Ли!

Рафферти сделал последний разделявший их шаг и, обхватив ладонями голову Мэри, повернул ее к свету. Мэри поморщилась от боли, когда пальцы Джей Ди, скользнув в волосы, слегка задели чувствительное место ушиба.

Овладевшие Рафферти чувства были ему незнакомы и нежеланны, но слишком сильны, чтобы можно было их скрыть. Ему была невыносима мысль о том, что кто-то мог осмелиться причинить физическую боль Мэри. Она была такой маленькой, нежной… его. Возможно, не навсегда, но на то время, что Мэри пробудет здесь.. Инстинкт защиты, который Джей Ди хранил для своей семьи и своей земли, преодолев все барьеры, распространился и на Мэри Ли.

— Кто это был? — потребовал ответа Рафферти.

— Прости, — пожала плечами Мэри. — Ненавижу банальности, но все эти парни в натянутых на глаза лыжных шапочках кажутся мне на одно лицо.

— Ты в порядке?

Явная обеспокоенность в голосе Джея Ди задела в Мэри место куда более чувствительное, чем ее рана. Беззащитность, одиночество и сильное желание чего-то большего сильной волной поднялись в ее душе.

— Нет, — попытавшись улыбнуться, прошептала она. Улыбка получилась дрожащей и мимолетной. — Если меня поддержать, я еще немного продержусь.

Джей Ди обнял Мэри и осторожно, чтобы не причинить ей боли, прижал к себе. Зарывшись лицом в его плечо, Мэри глубоко вдохнула запах душистого мыла, смешанного с легким запахом мужского тела. Перед поездкой Рафферти принял душ. Рубашка была мягкой и пахла солнечным теплом. Прежде всего Джей Ди излучал тепло и силу, и Мэри было очень спокойно в его объятиях. Словно она уже не была здесь пришелицей. Мэри обвила руками шею Джея Ди, наслаждаясь ощущением ароматного выстиранного хлопка и крепких мускулов под пальцами.

— Вот так — хорошо, — шепнула она.

— Они что-нибудь украли?

— У меня нечего красть.

«Кроме моего сердца». — Мэри почувствовала, что млеет.

— Он не поранил тебя… как-нибудь еще? Господи, если какая-то сволочь ее изнасиловала…

— Нет-нет! — крепче обнимая Джея Ди, прошептала Мэри. — Думаю, что ему нужна была не я, но я не хочу сейчас говорить об этом. Ты ведь пришел сюда не для разговоров?.

— Нет. — Губы его тронула легкая улыбка. — Я пришел сюда в поисках, где бы прилечь. — Призрачная улыбка сбежала с лица, и Джей Ди прикоснулся к щеке Мэри чуть выше синяка, полученного от Клайда. — Но я не умру, если останусь без ложа. Мне кажется, ты сейчас к нему не подходишь.

— Ох не знаю! — пробормотала обуреваемая желанием Мэри. — Это еще предстоит выяснить. Почему бы тебе не поцеловать меня, чтобы разобраться?

— Ты уверена? — Озабоченность в его голосе и взгляде была для Мэри почти непереносимой.

— Поцелуй меня! — приказала она.

Он поцеловал мягко и нежно. Заботливость Рафферти вызвала на глазах Мэри слезы. Он был такой большой, такой грубый, и все же обращался с ней так осторожно, так нежно, что получалось (впрочем, Джей Ди никогда бы не сознался в этом), будто он заботится о ней… ну хоть чуть-чуть. От этой мысли сердце Мэри учащенно забилось. Слезы потекли по щекам. Мэри была так беззащитна, так хрупка… И сейчас ей неожиданно захотелось страсти — страсти такой жаркой, что ею можно было бы растопить металл, сжечь чувство беззащитности и безнадежности.

Приподнявшись на носках, Мэри одной рукой обхватила голову Джея Ди и поцеловала его крепко, жадно, безумно. Искры мгновенно вспыхнули и разгорелись ярким пламенем. Джей Ди крепко прижал Мэри к себе. На агрессию он ответил агрессией, требовательно раскрыв своими губами ее губы. Рука Рафферти протиснулась между их телами, и он прикоснулся к груди Мэри. Пальцы его стали лихорадочно расстегивать пуговицы жакета; Мэри, в свою очередь, проделывала то же самое с рубашкой Джея Ди. Соприкосновение обнаженных тел произвело магическое действие.

— Я хочу тебя! — простонал Джей Ди, целуя Мэри в губы, щеки, шею.

— Я тоже тебя хочу, — ослабевшим голосом откликнулась Мэри.

Все произошло прямо здесь, на веранде, в большом и удобном кресле-качалке…

Мэри истомленно прильнула к Джею Ди, обвив руками его шею. Она чувствовала себя совершенно изможденной — физически и морально, — истратившей последние остатки своей энергии. Никогда еще после любовных утех она не чувствовала себя такой распутной и такой безнадежной. Джей Ди прижимал ее к себе. Грудью Мэри чувствовала, как сильно бьется его мощное сердце. В надежном кольце твердых рук Рафферти она чувствовала себя в полной безопасности. Ей хотелось, чтобы ощущение это длилось вечно, но она понимала, что это невозможно. Осознание этого тяжелым камнем легло ей на сердце.

— Ты в порядке? — прошептал Джей Ди.

— Рискую показаться нескромной, — Мэри попыталась прикрыть иронией собственную уязвимость, — но мне кажется, я чувствую себя более чем нормально.

Рафферти потерся носом о шею Мэри.

— Напрашиваешься на комплимент, Мэри Ли?

— Если не хочешь превышать дневной лимит ласковых слов, я готова согласиться на кусочек мятного хлеба.

Джей Ди усмехнулся и достал из кармана кусочек хлеба, предназначавшийся для поощрения лошадей. Когда Рафферти вкладывал хлебец в рот Мэри, взгляды их встретились, Мэри ухватила Джея Ди за запястье и, причмокнув, удержала во рту его указательный палец. Ноздри Джея Ди расширились. Он все еще не остыл от предыдущего напряжения. Тела их снова слились в одно целое…

Мэри дрожала не от ночной прохлады, а от отчаянного желания удержать Рафферти рядом с собой, и не на несколько мгновений блаженной страсти, но гораздо дольше. На время, которое она не хотела ограничивать даже в самом укромном уголке своего сердца. Она чувствовала себя с Джеем Ди настолько в безопасности, что это становилось уже не совсем благоразумным. Мэри совершенно ясно осознавала, что чувство, на которое она молилась, в конце концов могло обратиться в самообман. Но сегодня ночью, чувствуя себя такой разбитой и потерянной, она не смогла найти в себе силы сопротивляться собственному желанию.

— Останься на ночь, — прошептала Мэри, ужасаясь тому, что отчаянность ее желания заставила произнести эту просьбу дрожащим голосом.

Джей Ди пристально посмотрел на нее, понимая, что в эту минуту она просит у него то, что он мог позволить себе только на одну ночь. Мэри хотела от Рафферти большего, чем он мог дать.

«Только на сегодняшнюю ночь, — пообещал он себе. — Это только секс».

— Останься на ночь, — снова прошептала Мэри.

Джей Ди прильнул к ее губам; сердце его забилось чаше.

— Постарайся убедить меня остаться.

* * *

Дел увидел, как погасли огни в нижней части дома и зажглись в спальне, выходившей окнами во двор. Занавесок на окнах не было. Дел мог ясно видеть их в снайперский прицел. Не требовалось даже насадки для ночного видения. Янтарный свет лампы струился сквозь окно во двор, обрываясь совсем неподалеку от пикапа Джея Ди. Сам же Джей Ди и блондинка снимали друг с друга одежду. Целовались. Обнимались.

Тяжело дыша. Дел уткнулся носом в приклад винтовки; перед его глазами все плыло. Он, как мог, плотнее сжал губы. И все же слюна, смочив белое пятно шрама на скуле, сбежала на рубашку. Дел должен был что-то с этим поделать. И он знал, что. Блондинки день и ночь охотились за Делом. Они преследовали Джея Ди. Джей Ди говорил, что они охотятся за ранчо.

Эта блондинка, та блондинка, мертвая блондинка. Тигры в ночи. Псы, прячущиеся за деревьями, готовые выполнить свою грязную работу. Как мог Дел рассказать обо всем этом Джею Ди, если он был не в силах различить реальность и видения? Для Дела все было реальностью, но он понимал, что его племянник не видит по ночам мертвых девушек или тигров на горе.

Досада дрожала в душе Дела. Если бы он только мог что-нибудь поделать, чтобы прекратить все это! Если бы только мог прогнать блондинок навсегда. Если бы у него достало силы хоть немного просветить свой разум. Дел не просил многого от этой жизни. Если бы только он мог хоть ненадолго удержать в сознании эту вещь.

Дел попросил бы этого у Бога, но Тот не слышал Дела… или же дал свой ответ много лет назад.

Глава 17

Обитатели гостиницы «Загадочный лось» были возбуждены и напряжены. В зале все только и говорили, что о ночном вторжении. Кое у кого из отдыхающих опрос полиции вызвал вспышку неожиданного восторга. Приезжие выдвинули целый ряд странных и фантастических теорий относительно личности смывшегося бандита. По одной из них он был местным душевнобольным, охотившимся за женщинами. Другая предполагала, что он — местный оборванец, считавший богатых постояльцев «Загадочного лося» легкой добычей. Согласно третьей версии бандит был отвратительным похитителем драгоценностей, преследовавшим свою жертву от самого Голливуда. Или же он был отвратительным вором ночью, а днем — известным актером. Самым же возбуждающим в этих историях было то, что злоумышленника так и не поймали. Заверения руководства гостиницы в том, что подобное никогда не повторится, и появление в коридорах и холлах дополнительной охраны лишь подлили масла в огонь и создали для людей, впервые посетивших Новый Эдем, атмосферу, граничащую с истерической.

Наслушавшись страшных рассказов о маньяках и предположений по поводу происшествия в «Загадочном лосе», обслуживавшая столики Саманта стала беспокоиться о том, как будет ночевать одна.

Ночь после вечеринки Саманта провела в гостевой комнате в доме Брайса. Голова кружилась от мыслей, вызванных восторженными впечатлениями от блестящего вечера, и сон долго не приходил. Возможно, на вечеринке она и чувствовала себя не в своей тарелке, но по ее окончании вспоминала каждую сцену с энтузиазмом: она размышляла о людях, с которыми познакомилась, и о разговорах, сопровождавших эти знакомства. Все представлялось сном, путешествием в совершенно новый, загадочный мир: высший свет, прекрасный наряд Саманты, музыка, шампанское, бассейн, сияющий среди сползавшей с гор тьмы.

Саманта криво усмехнулась, подавая «Фальстаф» и «Шевье» парочке, приехавшей из Беверли-Хиллз. Волшебная сказка!.. Саманта Рафферти в роли Золушки и Эван Брайс в роли сказочного крестного. Но часы пробили полночь, очарование закончилось, и она вернулась в суровую реальность беготни и чаевых в гостинице «Загадочный лось». Отработав вечернюю смену, ей предстояло вернуться в свой маленький, тусклый домик и лечь спать в одиночестве.

Саманта повернулась, чтобы вернуться к бару, и тут ее взгляд перехватил Брайс. Он сидел за своим обычным столиком, попивая «Пеллегрино» с лимоном. Компания его на этот раз была невелика: лишь Шерон, Бен Лукас и еще один человек, которого Саманта мельком видела на вечеринке, — высокий, крепкий мужчина, должно быть, один из боссов телевизионных новостей или голливудский заправила эпохи Кирка Дугласа. Из всей четверки, казалось, один лишь Брайс проводит время с удовольствием. Он улыбнулся Саманте и, взмахнув рукой, подозвал к столику.

— Эй, красавица, в котором часу ты заканчиваешь работу? Саманта криво улыбнулась, не совсем уверенная в том, какой должна быть ее реакция. Если бы она не прожила всю жизнь в Новом Эдеме, штат Монтана, то, возможно, и ответила бы Брайсу какой-нибудь остроумной шуточкой, но она чувствовала себя ужасно неловко, пытаясь придумать что-то утонченно-заумное, в чем не имела никакого опыта.

— Они заставят тебя собрать сегодня неплохой урожай, — сказал Брайс. — Кажется, все в этом зале намерены изрядно нагрузиться в свете сегодняшнего нападения, о котором мы краем уха услышали.

— Да. — Саманта поднесла к груди пустой поднос, благодарная Брайсу за теплое к ней отношение. Он пришел к ней на выручку, представляя Саманту более важной персоной, чем она — и Саманта понимала это — являлась на самом деле. Она с жадностью приняла любезность Брайса и постаралась не беспокоиться о том, как это воспримут его друзья и что, возможно, о ней подумают. — Вы слышали, чей это был номер? — возбужденно спросила Саманта, радуясь возможности сообщить нечто, что было известно немногим. — Мэрили Дженнингс. Она была у вас на вечеринке.

Бен Лукас приподнял бровь и взглянул через столик на другого мужчину — Таунсенда.

Брайс, нахмурившись, потер подбородок.

— В самом деле? Это ужасно! Она не пострадала?

— Бандит ударил ее по голове. Я слышала, что у Мэрили контузия, но она не в больнице, и ничего страшного. Ей повезло.

Взгляд Брайса стал отсутствующим, будто он что-то подсчитывал в уме.

— Да, кажется, она была, — пробормотал он.

— Это просто возмутительно! — слегка поежившись, сказала снова почувствовавшая страх Саманта. — Раньше здесь никогда ничего такого не случалось. Чтобы на людей нападали, грабили и все такое.

Брайс посерьезнел, прищурив голубые глаза. На его высокий лоб легла печать озабоченности, брови сдвинулись к переносице.

— Ты сейчас одна в доме. С тобой все будет в порядке?

— Конечно, — ответила Саманта без особого энтузиазма.

— Нет, нет и нет! — замотал головой Брайс. — Мне эта идея совершенно не нравится. Приезжайте и ночуйте у меня на ранчо.

Услышав приглашение, Саманта часто заморгала, почувствовав в душе непреодолимый соблазн. В воображении ее, подобно рекламному плакату дорогой гостиницы, всплыл образ гостевой комнаты во дворце Брайса.

— Нет, я не могу, — машинально отказалась она.

— Разумеется, можешь. Мы будем рады принять тебя, не правда ли, Шерон?

Саманта мельком взглянула на сидевшую статуей блондинку. Шерон, казалось, была не рада Саманте. Улыбочка, заигравшая на тонких губах женщины, была из тех, что обычно выражают реакцию на необходимость принять нечто неожиданно горькое.

— Нет, в самом деле спасибо, — ощутив прилив гордости, повторила Саманта. Ей показалось, что за тусклым взглядом Шерон Рассел ей послышались слова: глупая, маленькая, ничтожная официанточка. — Со мной все будет в порядке. Я привыкла быть одна. К тому же вору у меня нечем поживиться.

— Как знать, не исключено, что это был и не вор. — спокойно заметила Шерон, неторопливо проводя пальцем по краю своего бокала с кампари.

Глаза у Саманты расширились. Брайс укоризненно взглянул на кузину:

— Шерон, не надо пугать бедную девочку до смерти. Шерон облизнула палец и неопределенно пожала плечами.

— Лучше безопасность, чем запоздалое сожаление. Женщина должна предусматривать все возможные обстоятельства и действовать в соответствии с ними. Саманта, если ты чего-то опасаешься, ради Бога, приезжай к нам в «Ксанаду». С нами ты будешь в полной безопасности.

Сидевший за три столика от них мужчина кашлянул и, когда Саманта оглянулась на него, помахал в воздухе пустым стаканом. Саманта махнула в ответ рукой, дав понять, что выполнит его просьбу, и повернулась к Брайсу:

— Мне нужно идти. Спасибо за предложение, но у меня все будет нормально.

Брайс встал, пожал Саманте руку и, поймав ее взгляд, изобразил на лице искреннюю отеческую заботу:

— Подумай как следует. Мы еще побудем здесь.

Брайс посмотрел вслед удалявшейся Саманте: толстая черная коса, раскачиваясь, слегка ударяла девушку по стройной спине. Потом Брайс обратил взор на стоявшего за стойкой бара хмурого Дрю ван Делена.

— Брайс, нам нужно поговорить, — хриплым, низким голосом произнес Макдональд Таунсенд.

В глазах у Брайса появилось раздраженно-скучное выражение. Таунсенд весь вечер только и делал, что твердил эту фразу. Брайс считал это не более чем капризом. У него не было настроения выслушивать нытье судьи.

— Через минуту, Таунсенд, — не сводя глаз с ван Делена, раздраженно ответил он и, легко вскочив на ноги, зашагал прочь от столика, улыбаясь себе и горьким жалобам, с которыми за его спиной Таунсенд обратился к Шерон и Бену Лукасу.

Как только Брайс подошел к стойке бара, Дрю положил карандаш на список алкогольных напитков. Улыбнуться он и не подумал.

— Мистер Брайс. Я хотел бы поговорить с вами о Саманте.

— В самом деле?

Идея Дрю, казалось, удивила Брайса. Дрю же изо всех сил старался сохранить бесстрастное выражение лица.

— Да. Знаете, Саманта очень молода. Не очень искушена в делах мира, существующего за границами штата Монтана.

— И что же? — Брайс развел руками и приподнял брови, демонстрируя полное неведение. — Вы меня предостерегаете, Дрю? — хихикнув, поинтересовался он.

— Просто хочу заметить, что она неопытна. И замужем.

— По тому, как относится к Саманте ее муж, этого не скажешь.

— У них, конечно, есть свои проблемы…

— Она заслуживает большего, — спокойно заявил Брайс. — Саманта — яркая, очаровательная девушка. Я просто хочу дать ей попробовать вкус жизни, немного позабавить, окружить вниманием.

«И получить с этого выгоду». — Дрю придержал собственное мнение при себе. Брайс обладал достаточным весом, чтобы нанести, если пожелает, значительный ущерб их бизнесу.

— Я просто не хотел, чтобы кто-нибудь ее обидел, только и всего, — дипломатично заявил Дрю, переводя взгляд на Саманту, обслуживающую столик туристов из Флориды. Она улыбалась клиентам и внимательно выслушивала их вопросы относительно происшедшей в гостинице истории. Красивая девушка, славная, милая, как неиспорченная дикая природа. Жаль, что ей так не везет с мужчинами. Жаль, что большинство мужчин такие сволочи! При мысли о том, что Саманта может стать причиной войны между Брайсом и Рафферти, у Дрю заныло сердце. Он понимал, что Саманта не станет ему доверяться из-за его специфической сексуальной ориентации, и потому огорчался еще сильнее, чувствуя свою полную беспомощность.

— У меня нет ни малейших намерений обидеть Саманту, — пробормотал Брайс, строя в то же время про себя планы и пути их осуществления. — Не нальете ли мне виски, Дрю?

Брайс вернулся со стаканом к своему столику, за которым Лукас, играючи, соблазнял Шерон, а Таунсенд сидел потея. Лукас, сам того не замечая, зашел слишком далеко. Глаза Шерон сияли тайным удивлением. Таунсенд допил свою «Столичную» и с обидой уставился на Брайса, усаживавшегося в кресло во главе стола.

— До каких пор вы намерены меня игнорировать?

Брайс болезненно поморщился.

— Вы достали видеопленку?

— Нет.

На красивом лице судьи выступили крупные капли пота. Даже при тусклом свете огня из камина он выглядел чрезвычайно бледным. Взгляд стал затравленным. Брайс потер подбородок и подумал, сколько доз кокаина принял сегодня «его честь». Слишком много — дурак! Если этот человек и обладал когда-то крепкими нервами, то теперь его хладнокровие ушло в прошлое вследствие излишней невоздержанности, превратившей его в бесхребетного слизняка.

— Черт бы вас побрал, Брайс! — прорычал Таунсенд. Рука его дрожала, и он что есть сил вцепился в пустой стакан. — Прежде всего вам никогда не следовало этого делать!

— Это — часть игры, ваша честь, — тихо произнес он. — Знаете, как это говорится: взялся за гуж… или какой там вариант у полицейских? Нет умения — не иди на преступление.

Таунсенд затрясся всем телом.

— Если эта пленка попадет в чужие руки, моей жизни конец! — прошептал он хрипло, точно горло ему сжимали чьи-то невидимые пальцы.

Брайс равнодушно разглядывал свои ногти. Пленка никак его не компрометировала. Он всегда об этом заботился. В этом заключалась часть его прочного положения, один из ключей к его могуществу. Про себя Брайс уже давно списал Таунсенда, как безнадежную потерю. Он был трусом, а трусов используют до тех пор, пока из них уже ничего нельзя выжать.

— Вам следует об этом поразмыслить, друг мой, — Брайс поймал взгляд Таунсенда, — прежде чем вы нажмете на спусковой крючок.

* * *

— Ты уверена, что не поедешь на ранчо?

— Со мной все будет в порядке, — ответила Саманта.

Брайс сидел за рулем старенького автомобиля Саманты, чувствуя себя в нем так же уверенно, как и за рулем «мерседеса», в котором следом за ними ехала Шерон. Он переключил рычаг скоростей в нейтральное положение и оставил руку на нем, остановившись у единственного в Новом Эдеме светофора. Руки у Брайса были худыми, костлявыми, пронизанными выпуклыми нитями вен. На безымянном пальце красовался большой перстень из оникса с золотой рельефной розой, ярко блестевшей в свете огней на приборной панели.

Богатство. У этого слова был вкус шоколада, и оно заставляло Саманту думать об ощущении, испытываемом при прикосновении шелка к коже. Она сняла с колен сумочку и поставила ее в ногах, мысленно подсчитывая сегодняшние чаевые. Если каждый день откладывать чаевые, то когда-нибудь она сможет пойти в «Латиго» и купить себе что-нибудь красивое… через месяц или три.

— С тобой все будет в порядке, — искоса взглянув на Саманту, криво усмехнулся Брайс, — а со мной? Я не буду спать всю ночь, беспокоясь о тебе.

Саманта мягко и искренне улыбнулась Брайсу, сердце ее неожиданно наполнилось радостным чувством.

— Для меня это очень много значит! Приятно знать, что кто-то о тебе беспокоится.

И было бы еще лучше, если бы этим «кем-то» оказался Уилл. Саманта взглянула в сторону «Проклятых и забытых».

— Ну конечно же, Саманта, я беспокоюсь о тебе. — Брайс включил передачу и. как только на светофоре зажегся зеленый свет, нажал педаль газа. — Я считаю нас друзьями. Сколько еще раз следует это повторить, прежде чем ты поверишь?

— Не знаю, — виновато призналась Саманта. — Мне трудно представить, чтобы такой человек, как вы, мог подружиться с таким человеком, как я.

— Разве у меня не может возникнуть желание подружиться с яркой, прекрасной молодой женщиной?

— Я всего лишь официантка, подающая коктейли.

— Это то, чем ты занимаешься, а не то, что ты есть на самом деле. Никогда не смущайся последнего, Саманта. Такие размышления лишь ограничивают тебя.

Они повернули на Джексон-стрит, и Брайс припарковал машину у тротуара, напротив домика Саманты. Двигатель автомобиля, после того как Брайс выключил зажигание, еще некоторое время недовольно урчал, точно расстроенный желудок. Не обращая на это внимания, Брайс повернулся на сиденье лицом к Саманте. В бледном свете уличных фонарей лицо его, казалось, выражало полнейшую искренность. Кончиками пальцев Брайс погладил щеку Саманты и откинул за ухо выбившуюся прядь черных волос.

— У тебя не должно быть ограничений, Саманта, но только ясный и широкий путь впереди, — мягко сказал он. — Ничто в жизни не должно тянуть тебя назад.

Позади остановился «мерседес», и свет его фар дал Саманте повод отвести взгляд. Брайс не понимал ее жизни. Он ничего не знал о ее происхождении и о том, какие препятствия воздвигала эта жизнь на пути Саманты. Брайс богат и влиятелен. Он точно из другого мира — мира, недоступного Саманте, мира, на который она могла лишь смотреть и о котором могла только мечтать в своих самых смелых фантазиях.

— Когда-то я тоже отдраивал жир и грязь, убирал ореховую шелуху после ужина в кафе «Адская кухня», — сказал Брайс, — У меня была одна пара ботинок, и я стирал свое нижнее белье в тазике в общей ванной дома с меблированными комнатами, где я делил квартиру с наркоманами и трансвеститами. Мы не всегда рождаемся теми, кем становимся, Саманта. Иногда нам приходится набраться мужества и совершить прыжок в ту жизнь, о которой мечтаем.

Отдав Саманте ключи зажигания, Брайс вылез из машины и, обойдя ее, открыл дверцу. Она выбралась из своего низенького «форда» и, опустив голову, притворилась озабоченной поисками ключей в сумочке. Слова Брайса кружились у нее в голове, словно мраморные шарики в детской игре. Что у нее есть? Дышащая на ладан машина. Арендованный домик, выглядевший очень жалким даже при лунном свете. Щенок. Муж, бросивший ее. Она вспомнила вечеринку. Атмосферу восторга. Важные люди, говорившие с ней. Ощущение если не принадлежности, то допущенности к чему-то особенному.

Брайс вошел в дом прежде Саманты, чтобы убедиться, что там нет непрошеного гостя. У него заняло всего три минуты, чтобы тщательно осмотреть убогую комнатушку и даже заглянуть в каждый шкаф. От смущения щеки Саманты раскраснелись. Она не стала включать все лампы, надеясь, что Брайс не заметит ее стыда или того, что вся ее собственность приобретена в комиссионном магазине.

— В этих дверях есть замки? — спросил Брайс, когда они вернулись на веранду.

Саманта кивнула и обхватила плечи руками, почувствовав свежесть ночного ветерка и начинающийся приступ одиночества. Мошенник, будто ласковый домашний кот, потерся о ноги Саманты, потом прыгнул на ее ступни и принялся вылизывать носки туфель.

— Хорошо. Закройся. Право, не знаю, смогу ли я уснуть хоть на час.

— Закроюсь. Спасибо, что проводили меня домой.

Брайс пристально посмотрел на Саманту:

— Мне это в радость. Кто-то ведь должен присмотреть за тобой.

Не надо было и говорить, что под этим «кто-то» подразумевался Уилл. В голосе Брайса звучало осуждение. Саманта почувствовала себя виноватой за поведение мужа, подумав, бывает ли самому Уиллу хоть когда-нибудь стыдно за себя? Если бы на Саманту напали, как на Мэрили Дженнингс, почувствовал бы Уилл хоть капельку ответственности за то, что бросил ее?

— Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится, — сказал Брайс. — Даже если ты просто устанешь разыгрывать браваду.

— Спасибо, — прошептала готовая расплакаться Саманта. — Вы очень хороший друг.

Брайс кивнул и промычал нечто вроде согласия, но мысли его витали где-то в другом месте. Казалось, он боролся с сомнением, стоит ли сейчас сказать нечто очень важное. В конце концов Брайс лишь тяжело вздохнул, наклонился и поцеловал Саманту в щеку. Рука его легла на плечо девушки. Брайс слегка пожал его и отступил.

— Спокойной ночи, дорогая. Подумай нал тем о чем я говорил.

Мошенник, сорвавшись с крыльца, пробежал половину двора вслед за направившимся к «мерседесу» Брайсом. Похлопав рукой по коленке, Саманта позвала собаку к себе. Крутанувшись на месте, щенок рванулся назад и, взлетев по лестнице, набросился на присевшую на верхней ступеньке хозяйку. Саманта прижала к себе скулившую от счастья собаку и принялась рассеянно гладить голову Мошенника, уворачиваясь от его жадных попыток лизнуть ее в лицо и обратив взгляд в звездное небо.

У тебя не должно быть ограничений, но только ясный и широкий путь впереди. Путь в миллион миль. Саманта видела его, но никогда не решалась ступить на эту дорогу. Она попыталась представить себе, как это все будет выглядеть: разорвать все путы, связывающие ее с прошлым и удерживающие в этой точке на земле, и устремиться ввысь — к звездам. Какой бы свободной она себя почувствовала! Особенной. Единственный раз в жизни Саманта чувствовала себя особенной, когда была с Уиллом и верила в то, что он любит ее и что они смогут жить вместе и иметь семью. Разбитые мечты, обрекшие Саманту на жизнь, полную пустоты.

* * *

Уилл сидел в кабине пикапа на Третьей авеню, за пол-квартала от пересечения с Джексон-стрит. Он ясно видел свой дом. Света уличного фонаря было достаточно, чтобы видеть сидевшую на ступеньке веранды Саманту с Мошенником на коленях.

Уилл сидел здесь уже достаточно долго, чтобы успеть уничтожить более половины пол-литровой бутылки виски, «разбавив» его полудюжиной баночного пива «Курс». Пустые банки валялись в ногах и весело позвякивали всякий раз, как он ворочался на сиденье. Звук напоминал Уиллу звон коровьих колокольчиков на шее брыкавшихся быков на родео. Весьма символично! Уилл предложил Саманте выйти за него замуж как раз во время родео в Гардинере… или это было в Биг-Скай? Эта деталь потерялась в клубящемся тумане винных паров, обволакивавших сознание.

Кристально чистым было лишь воспоминание о том, как смотрела на него Саманта, после того как Уилл сделал ей предложение. Это воспоминание было контрастным, как снимок «Полароида». Болезненно-ярким. Саманта выглядела принцессой. Темные, экзотические, огромные глаза и полные губы, приоткрывшиеся от удивления. Густые черные волосы шелковой шалью покрывали одно плечо. Уилл ясно помнил выражение глаз Саманты. Надежда. Доверие. Любовь. Восторг. Она смотрела на Уилла, как маленький ребенок, встретивший Сайта-Клауса. Она смотрела на него как на сказочного героя. Никогда в жизни. Уилл не чувствовал себя столь значительным.

Какой же ты обманщик, Вилли-парнишка/

Вот кем он всегда был — самозванцем, вечно блефующим парнем. Принц Уилл, претендующий на трон семейства Рафферти. Нет больше героя. Нет больше мужа. Он не оправдал обещаний. Он специалист по бессмысленному соблазнению женщин. Человек без основы. Стильный, вероломный, с обаятельной улыбкой.

Уилл коварно влюбил в себя Саманту. Женился на ней без всяких угрызений совести. Обидел ее из эгоистичных побуждений, недрогнувшей рукой разбил Саманте сердце. С какой стати она вернется к нему? Любая женщина в здравом рассудке возьмет мясницкий нож, вырежет им сердце Уилла и выбросит его на съедение койотам.

Поцелуй Брайса едва не избавил Саманту от этой беды. Он был вероломен, как кот, безжалостный и самодовольный. Но этот единственный поцелуй все перевернул в Уилле, вонзив свое острое лезвие прямо ему в грудь.

А чего ты ожидал, Вилли-парнишка?

Считал, что Саманта будет ждать вечно? Думал, что она будет так же сохнуть по нему, как чахнул отец, когда мать изменила ему? О чем он думал?

Полагал, что их неудавшийся брак уйдет в небытие, а он и думать о нем забудет, не чувствуя за собой никакой вины и ответственности?

До чего же ты яркий, блестящий парнишка, Вилли.

Как ты теперь справишься с этим, умник?

Что бы на твоем месте сделал Джей Ди ?

Джей Ди — герой. Мужик из мужиков. Человек принципа. Поступай правильно. Поступай твердо.

Что сделал бы Джей Ди, застукав Эвана Брайса, целующего его женщину? Надрал бы Брайсу задницу, да так, что об этом узнала бы вся Монтана. Это его право, его обязанность! По законам Запада ты не можешь украсть у другого лошадь, ты не можешь ударить собаку другого, ты не можешь прикасаться к женщине другого.

Если Эван Брайс собирается жить в Монтане, ему следует заучить несколько правил.

Приятно было перенести гнев на что-то другое. Тут заключался один хорошо известный Уиллу секрет, которым он пользовался с мастерством чародея. Выскользнув из-под давящего груза вины, он обрушил всю его тяжесть на голову Брайса. Во всем виноват Брайс! Это он пытался увести жену у Уилла. Брайс пытался украсть у Уилла его землю. Не имеет значения, что Уилл заявлял, что ему ничего не надо. Все, что было ему нужно теперь, — цель, на которую он мог бы излить свой гнев, чтобы вырвать его из собственной груди.

Как только Саманта встала и вошла в дом, Уилл вставил ключ в замок зажигания и включил фары. Потом пустил двигатель, и пикап приглушенно заурчал. Три тонны мощи и металла слегка подрагивали под телом Уилла. Ярость взыграла в сердце, распаленная к тому же виски и пивом.

Избегая основных улиц и патрулировавших по ним полицейских, Уилл закоулками выехал на окраину города. Свернув на проселочную дорогу, ведущую к мотелю «Райский», Уилл до упора выжал педаль газа, и грузовик взлетел. Рыча как зверь, он набрал семьдесят миль в час. Уилл опустил окна и включил приемник на полную мощность. Тревис Тритт орал во всю глотку: «Б-Е-Д-А-А!» Уилл встрепенулся и гикнул, возбуждая в себе взрывы адреналина.

Дорога вела прямо к шоссе. На счастье человеку, утратившему в опьянении способность адекватно воспринимать реальность. Уилл сосредоточился на том, чтобы удерживать машину между двух белых линий, нанесенных на гудроновом покрытии дороги, и жадно вглядывался вперед, в надежде увидеть задние габаритные огни «мерседеса». Ночь черным тоннелем накрыла Уилла. Грузовик был ракетой, летящей сквозь пустоту, подпрыгивающей вверх-вниз на неровностях дороги, и Уилл перестал ощущать собственное тело. Он превратился в две руки, крепко вцепившиеся в рулевое колесо, и в мозг, снабженный парой глаз, пристально вглядывающихся в мрак ночи. Уилл так стремительно приблизился к «мерседесу», что сгоряча обогнал его, заметив это слишком поздно и резко нажав на тормоз. Колеса заблокировались, и кузов пикапа стало заносить. Уилл попытался взять себя в руки, но мозг его был не способен воспринимать всю информацию сразу и координировать действия, выполняя их в правильном порядке. Информация поступала слишком быстро. Посылки медленно обрабатывались центральной нервной системой. «Мерседес», отчаянно гудя, объехал пикап и устремился вперед.

— Черт! — заорал Уилл. — Ты — козел, ты украл у меня жену, сукин сын!

Стоп-сигналы «мерседеса» стали быстро удаляться.

— Я надеру тебе задницу, и ты уберешься в свой Голливуд, дерьмо!

Высунувшись из окна, Уилл прокричал свою угрозу и так резко нажал на педаль газа, что пробуксовавшие по асфальту покрышки задымились. Пикап принялся стремительно пожирать мили и вскоре смог приблизиться к «мерседесу», как только дорога пошла на подъем и принялась извиваться змеей на крутых склонах отрога. На неровной дороге грузовик начало кидать из стороны в сторону. Пустые пивные банки катались по всему полу.

Уилл словно скакал на необъезженной лошади, оказавшейся для него слишком ретивой. Он потерял голову. Наплевал на свою драгоценную жизнь. Уилл не спускал глаз с идущей впереди машины — его не покидала упрямая мысль сбросить Брайса с дороги. Но «мерседес», чихнув облачком выхлопных газов, уходил, и Уиллу не осталось ничего, как только продолжить свою безуспешную скачку, которую могло остановить только падение.

Он вошел в крутой поворот на слишком большой скорости, резко вывернул руль, потом также резко попытался исправить свою ошибку. Потом все завертелось, словно пара носков в стиральной машине: верх-низ, верх-низ, верх-низ. И как в тумане, мелькали пустые пивные банки, звеневшие тревожными колокольчиками, вещая, что никому уже не спастись.

* * *

— Ты беспокоишься насчет Таунсенда? — Шерон налила себе виски из стоявшего на антикварном прикроватном столике графина и прошлась босыми ногами по густому мягкому персидскому ковру. Стоявший у окна Брайс, сложив руки, точно молясь, вглядывался в ночное небо. Единственным источником света в комнате служила лампа, вставленная в стеклянный куб со статуэткой в стиле примитивного американского искусства, и подсветки картин.

Брайс отрешенно вздохнул:

— Таунсенд — ничто. Конченый человек.

— Он может попытаться утащить нас вместе с собой.

— Каким образом? Если видеопленка и всплывет на поверхность, мы к ней не имеем ни малейшего отношения, разве что факт, что мы были связаны с отчаянным человеком, карьера которого скоро сгорит с потрохами. — Брайс покачал головой. — Нет, Таунсенд ничуть меня не волнчет.

— А эта женщина — Дженнингс?

— Если ей хочется нарваться на неприятности, то придется потратить время, чтобы во всем разобраться. Я думаю, теперь она отсюда уедет. — Он взял у Шерон стакан и рассеянно отхлебнул виски, после чего сжал губы, точно по горлу его потекло расплавленное золото. Брайс все еще смотрел в широкое окно, но взгляд его был обращен, скорее, в себя, в попытке разглядеть все разрозненные кусочки мозаики, которые упорно не желали укладываться в единую картину. — Она такое же ничто, как и Люси.

— Ты разочарован? — Голос Шерон был полон острой иронии.

Желая уйти от спора, Брайс отошел от Шерон. Ум его работал, анализировал, рассчитывал пути новой комбинации. Возбуждение заражало. — Я не перестаю думать о Саманте, — признался он, расплывшись в своей дежурной улыбке, забыв, что здесь некому на нее покупаться. — Сегодня вечером Дрю пытался отговорить меня от нее.

— Очень забавно! — съязвила Шерон.

Она снова подошла к столику, чтобы наполнить стакан, но так и застыла, взявшись одной рукой за горлышко графина.

— У нее такой огромный потенциал, а она о нем даже и не догадывается! — не переставал восхищаться Брайс такой неожиданной невинностью. Подобное простодушие представлялось ему совершенно очаровательным. — Я могу открыть перед Самантой двери, через которые она взойдет на вершину мира.

Шерон сжимала графин до тех пор, пока не почувствовала, что хрустальные рубцы отпечатались на ладони.

— Эта девчонка до невозможности посредственна, — напомнила она, очень недовольная тоном Брайса.

В нем звучало возбуждение, граничащее с одержимостью. Мысль заставила Шерон занервничать. Одержимый Брайс становился Брайсом непредсказуемым. И правду говоря, Шерон порядком надоели эти приступы одержимости другими женщинами. Ведь только она перенесла с Эваном все его невзгоды. Шерон была партнером Брайса. Они вместе проделали весь этот нелегкий путь от нищеты к богатству. Ей было обидно, что ее преданность и самоотверженность померкли в его глазах — он был ослеплен новым увлечением. Эван отвратил от нее свое внимание, и Шерон неожиданно обнаружила себя пониженной в должности до уровня личного шофера, мальчика на побегушках, пятым колесом в телеге.

Ей следует отвлечь Брайса, прежде: чем дело зайдет слишком далеко, как это случилось с Люси.

Брайс раздраженно взмахнул рукой:

— Да, это то, чем она была прежде, но разве ты не видишь ее возможностей? Боже мой, да ее лицо может украсить обложки всех журналов страны! Я могу сделать из Саманты кинозвезду…

— Не сомневаюсь, что она не упустит шанс дать тебе возможность раскрутить ее карьеру, после того как ты разрушишь жизнь ее муженька.

— Он сам рушит свою жизнь. Когда я смогу убедить Саманту отойти от него и внимательно посмотреть на Рафферти со стороны — на то, что он собой представляет и что может предложить ей вместо жизни, которую она сможет узнать со мной…

Шерон резко повернулась и швырнула в Брайса графин с виски, тяжелым снарядом попавший в оконную раму и разорвавшийся на тысячу хрустальных осколков, усыпав ими ковер и расплескав содержимое по стеклу. Попытка привлечь к себе внимание Эвана блестяще удалась. Брайс удивленно уставился на Шерон, зло и решительно двигавшуюся к нему через комнату. Глаза ее сузились в узенькие щелочки.

— Она — тупая девчонка! Она — ничто! — хриплым мужским голосом выкрикнула Шерон. — Тебе нужна земля ее мужа, ты можешь заполучить ее с помощью Саманты. Вот в чем должен быть план! — Шерон говорила очень четко и решительно, прекрасно зная способность Брайса слышать только то, что он хочет слышать, когда Эван погружался в свое очередное увлечение. — Больше она тебе ни для чего не нужна. Все остальное тебе могу дать я.

— Ты не можешь дать мне радость нового открытия мира. Ты не способна дать мне невинность, — жестко и жестоко ответил Брайс. — У тебя ее никогда не было.

Спокойный удар осадил гнев Шерон, заставил его улетучиться. Брайсу показалось, что она на мгновение позабыла о нем и заглянула в собственную душу.

— Ты — подонок! — прошипела Шерон, на глазах ее выступили слезы, губы дрожали. — Гнусный, мерзкий, законченный подонок! Разве ты не видишь, что я лишь пытаюсь защитить тебя?

— От Саманты? — рассмеялся Брайс.

— От самого себя.

— Не расстраивайся, кузина. — Голос Брайса потеплел, он прикоснулся к щеке Шерон. Ему плевать было на ее тревоги. Прежде всего для него существовали собственные приоритеты. Ничто не имеет значения — только новая цель. — Я сам никогда не был невинен, — рассеянно пробормотал Брайс. — Мы с тобой — одного поля ягодки.

Теперь Шерон заплакала; низкие, приглушенные всхлипывания сдавливали ей горло. Читавшаяся во взгляде Брайса увлеченность путала Шерон. Все еще злясь на него, она повернулась к его ладони и сильно укусила ее, после чего поцеловала оставшиеся следы зубов и принялась лизать их кончиком языка.

— Я все сделаю для тебя, — прошептала Шерон. — Я стою сотни глупых, наивных девчонок. Я нужна тебе.

Брайс рассеянно улыбнулся и взял руку Шерон, сплетясь с нею пальцами:

— Мы — партнеры.

Шерон видела, что мысли Брайса витают не здесь. Несомненно, они были о той девчонке. Итак, одержимость началась. Опять! И Шерон ничего не оставалось делать, как только ждать. Отчаяние сдавило ей грудь. Она сделала шаг и поцеловала Эвана страстным поцелуем, не оставлявшим никаких сомнений в ее намерениях. Она все еще была здесь, доступная, желанная. Она примет все, что он даст ей.

— Партнеры навсегда, — отступив, пробормотала Шерон. Вздернув подбородок, она скрыла обиду за гордой кривой усмешкой. — Наслаждайся своей индейской принцессой. Спи с ней, если должен. Но если вздумаешь влюбиться в нее, я вырву у тебя сердце.

Брайс хихикнул:

— Люблю, когда ты говоришь со значением.

— Ты любишь, когда я имею значение. — Собственная ирония понравилась Шерон. Она помогала избавиться от гнева на Эвана и, собственно говоря, нравилась самому Брайсу. Преимущество любить человека со свихнувшимися мозгами. Шерон мрачно улыбнулась и, взяв Брайса за руку, повела его к лестнице. — Сегодня у тебя будет счастливая ночь, кузен.

Глава 18

Джей Ди проснулся по привычке в четыре часа. Мэри Ли прижималась к нему, точно небольшой лесной зверек в поисках тепла и защиты. Носом она уткнулась в его подмышку.

Он обнимал ее рукой, и такое положение казалось самым естественным и удобным на свете. Стоит ему склонить голову на дюйм, и он сможет поцеловать волосы Мэри. Джей Ди уже знал, какими они окажутся — грубый шелк, пахнущий кокосом и жасмином, — так же как знал теперь каждый дюйм ее тела — каково оно на ощупь, запах и вкус.

Подобным образом женщину Рафферти воспринимал впервые. Он всегда этого избегал. Джею Ди следовало бы, если уж не оставалось иных средств, выработать иммунитет против Мэри, попытаться крепче увязать ее с образом Люси. Но стоило Рафферти взглянуть на нее, в нем тут же возгоралось желание, а следовавшая за этим близость лишь еще больше это желание усиливала.

Правда до глубины души пугала Джея Ди. Страх холодным камнем лежал у него на сердце. Между ним и Мэри не может быть ничего общего, за исключением лишь того, чем они делятся в пылу страсти. Джей Ди не может этого допустить. Вся его энергия, все его внимание должны быть сейчас заняты ранчо. Он должен защищать свою землю. Должен спасти «Старз-энд-Барз», равно как и образ жизни, унаследованный вместе с ранчо.

Джей Ди почувствовал в голове тупую боль. Он поднес к глазам руку, которой обнимал плечи Мэри Ли, и в свете стоявшей на прикроватном столике ночной лампы, которую так и не удосужились выключить, посмотрел на часы. Время уходить. Время прошло. С Люси Джей Ди никогда не проводил целую ночь — и никогда не хотел. Но ведь Мэри Ли — это не Люси. Мэри — милая, серьезная, честная, надежная и преданная. В ушах Рафферти все еще звучал ее голос — хрипловатый и низкий, — поющий об этой земле песню, затронувшую в душе Джея Ди самые сокровенные чувства, лежавшие где-то очень глубоко и не имевшие названия.

Рафферти посмотрел на макушку Мэри, на покоившуюся на его груди маленькую руку, и по всему его телу пробежала сладкая дрожь, очень похожая на первый, предупредительный толчок перед землетрясением.

Ресницы Мэри задрожали, взметнулись, и она посмотрела на Джей Ди большими, бездонными глазищами.

— Что-нибудь случилось? — сонно протянула она.

— Я должен идти.

— На дворе полночь.

— Уже пятый час. — Джей Ди отстранился от Мэри, сел, свесив ноги с края кровати, и потянулся за трусами. — Если я сейчас же не отправлюсь в путь, у меня весь день вылетит в трубу. А работы на сегодня полно.

Мэри села и потянулась, потом закуталась в покрывало. Голова у нее болела. Больно стало и оттого, что Рафферти уходил.

Она заправила волосы за уши и нахмурилась:

— Хочешь выпить кофе перед отъездом?

Джей Ди натянул джинсы, застегнул пуговицу и «молнию»:

— Спи дальше. Вчера вечером ты была не очень-то разговорчива.

— Так же, как и ты.

Мэри выбралась из постели и принялась искать одежду. Как только она наклонилась, чтобы поднять халат, что носила накануне, в голове у нее раздались те же ритмичные удары, которые издавало сердце, и Мэри моментально пересмотрела свое решение оставаться в распростертой позиции следующие восемь-девять часов. Упрямство пересилило. Если Рафферти встает, значит, и она, черт побери, тоже встанет!

Мэри пронзила взглядом надевавшего рубашку Рафферти:

— За кого ты меня принимаешь? За какую-то городскую девчонку?

— Ага.

— Ах «а-ага-а»? — передразнила Мэри и, уперев кулачки в бедра, нахально подошла вплотную к Рафферти. — Я могу ездить на муле, я побывала в кабаке, за неделю я не пропустила ни одного восхода солнца! Так кто же я после этого?

— Городская девчонка на каникулах в Монтане.

— О Господи! — проворчала Мэри и принялась застегивать кнопки на джинсовой рубашке Джея Ди.

Рафферти нисколько не удивился ее реакции:

— Ты такая, какая есть, Мэри Ли.

Руки Мэри застыли на груди Джея Ди, и она уставилась в бело-жемчужную кнопку. Ты такая, какая есть. Мэри была неприкаянной. Она была неприкаянная всю свою, странница в обществе, ищущая места, где бы она могла прижиться, не идя при этом на компромисс с собственной душой. Мэри показалось, что, возможно, она обрела такое место здесь, но вот Джей Ди говорит ей, что в Монтане она всегда будет чужачкой. Или же он говорил о собственном сердце? В любом случае, Мэрили, ты в проигрыше.

— Ты меня не знаешь, Рафферти, — пробормотала Мэри. — Ты слишком занят навешиванием на меня ярлыков, чтобы увидеть, какова я есть на самом деле.

Джей Ди стиснул зубы и ничего не ответил.

— Пойду приготовлю кофе, — тихо, скороговоркой сказала Мэри и поспешила отвернуться, чтобы Джей Ди не смог увидеть ее глаз. — Это быстро. Надеюсь, ты не слишком привередлив?

— В зависимости от того, насколько он будет крепок и горяч. — Джей Ди последовал вниз по лестнице за Мэри, с каждой новой ступенькой чувствуя себя все более виноватым. Он попытался избавиться от этого чувства, раздражаясь его навязчивостью и значением, с которым ему никак не хотелось соглашаться.

«Вот тебе и еще одна причина, по которой ты должен смыться», — подумал Рафферти, но вместо того, чтобы выскочить за дверь, притащился вслед за Мэри на кухню.

— Мой конек: горячий, крепкий, густой. Мои коллеги, судебные секретари, постоянно мне звонили и заказывали кофейник, если им предстояло стенографировать всю ночь.

— Это, наверное, хорошая работа… судебный секретарь?

— Конечно, если ты — независим, богат и законченный мазохист.

Мэри поставила кофейник на плиту и достала из буфета две чашки. На одной из них, белой с голубой каемкой, была изображена картинка, на. которой спаривались два мультипликационных кролика, на другой, коричневой, тем же самым занимались мультипликационные собачки. Люси в своем репертуаре.

— Впрочем, я не совсем справедлива, — почувствовав в душе укор совести, вздохнула Мэри. — Это замечательная работа для людей на своем месте. Я была не на своем месте. Сюрприз! — Она изобразила на лице широкую фальшивую улыбку.

Джей Ди прислонился к стойке и пристально разглядывал Мэри:

— Что ты будешь делать теперь, бросив эту работу?

— Ну-у, моя мамаша предполагает, что я найду себе работенку в каком-нибудь затрапезном баре, пристращусь к наркотикам и закончу панелью, торгуя телом, чтобы заработать на карманные расходы. Я, правда, настроена более оптимистично.

Рафферти даже не усмехнулся. Он лишь кашлянул. И ждал прямого ответа. Мэри сделала круглые глаза, наполнила чашки и положила в каждую по кусочку фруктового сахара.

— Так… Мне кажется, ты отсутствовал в тот день, когда раздавали чувство юмора.

— Работал! — ухмыльнулся Джей Ди.

— Мне следовало бы догадаться. — Мэри вручила Рафферти чашку и подула в свою, прежде чем отхлебнуть. Вкус напитка походил на остатки машинного масла, слитого из картера автомобиля и прокипяченного вместе с грязными, вонючими носками. Божественно. Если добавить к этому сигарету, ощущение тупика и сопение дышащего ей в затылок отвратительного адвоката, которому очень не мешало бы почистить зубы, то Мэри почувствует себя совсем как дома. От этой мысли ее передернуло. — Я не знаю, что буду делать дальше, — тоже прислонившись к стойке, призналась она. — Над этим я как раз и собиралась поразмыслить во время своего летнего отпуска в «эдемском саду».

Она отпила кофе и уставилась на пряжку ремня Рафферти — потускневший серебряный овал в медной оправе в виде лассо и с фигуркой связанного теленка в центре. Над теленком была выгравирована надпись: «Чемпион Дня пограничника, 1978». В то время Рафферти, должно быть, было лет шестнадцать или семнадцать. Интересно, каким был Джей Ди в подростковом возрасте, каким в детском. Мэри представила мрачный взгляд этих серых глаз, неулыбчивый рот на мальчишеском лице и почувствовала, как у нее защемило сердце. Ей захотелось обнять Рафферти и постоять с ним просто так, прижавшись друг к другу. Она обозвала себя дурой.

— Нет необходимости принимать решение прямо завтра, — сказала она, чтобы хоть как-то продолжить разговор. — У меня осталось достаточно денег от продажи оргтехники, чтобы спокойно пожить какое-то время. Господи, да если я приведу в порядок хозяйство Люси, то смогу прожить здесь до тех пор, пока у меня не выпадут последние зубы. — Мэри сама удивилась этой неожиданной идее. — Кажется, большинство людей будут не в восторге от такой перспективы. Я не знаю… Я чувствую… какую-то неуверенность, что ли.

— Ты чувствуешь неуверенность оттого, что она оставила тебе деньги и недвижимость? — удивленно приподнял бровь Рафферти. — Люси не стала бы испытывать чувство вины, а заграбастала бы обеими руками то, что свалилось ей на голову, вцепилась бы в это зубами и продолжала бы жить, веселясь и радуясь.

— Мы были приятельницами, а не родственницами. Чем я все это заслужила? — Мэри махнула рукой, обозначив этим жестом дом и все ранчо. Ее густые темные брови сошлись над переносицей. Мэри прикусила губу и озабоченно взглянула на Джея Ди. — Кажется, больше всего меня беспокоит вопрос: чем это заслужила Люси?

Рафферти пожал плечами и отхлебнул очередную порцию горячей кислятины:

— Ты должна знать больше меня. Ведь она была твоей подругой.

— У тебя нет никаких соображений по поводу того, во что Люси вляпалась?

— Полагаю, что в беду. Она была из породы людей, которым нравится дразнить палкой ядовитых змей — просто так, ради забавы.

— Да, и боюсь, что одна из этих змей ее и убила, — помрачнела Мэри.

Джей Ди с громким стуком поставил чашку на стойку.

— Господи, Мэри Ли, ты когда-нибудь угомонишься? Это был несчастный случай. Такое бывает.

— Да, и совершенно случайно разгромили этот дом, потом контору Миллера Даггерпонта и мой номер в гостинице? — Мэри покачала головой и нетерпеливо откинула назад прядь непокорных волос. — Меня на этом не купишь. Мне кажется, здесь что-то происходит, продолжается какая-то темная история, если бы мне найти еще хотя бы парочку фрагментов, я бы составила полную мозаику и узнала, бы чем тут дело.

— Сейчас-то какая в этом разница? — грубо перебил ее Рафферти. — Смерть есть смерть.

— Не верю собственным ушам! — набросилась на него Мэри. — Мистер Кодекс Чести. Мистер Порядочность. Какая разница? — Мэри фыркнула и резко взмахнула руками, от чего слишком длинные рукава халата затрепыхались из стороны в сторону. — Есть чертовски большая разница между промахнувшимся козлом — дилетантом от охоты — и хладнокровным убийцей. И ты так спокойно можешь позволить кому-то продолжить жизнь в довольстве и развлечениях, когда по его умыслу оборвалась жизнь молодой женщины?

Стиснув челюсти, Рафферти смотрел куда-то мимо Мэри: в животе его бурлил кофе, в груди — стыд. Джей Ди не прощал убийцу. Он просто хотел забыть о том, что Люси Макадам когда-то существовала, и о том, что кто-то это существование прервал. Он хотел, чтобы Люси никогда сюда не приезжала, никогда не покупала эту землю на границе с его миром, чтобы сюда никогда не приезжали друзья Люси, включая и Мэри Ли. Господи, особенно Мэри Ли! Она сбивала его с толку, заставляла терять чувство здравого смысла и связывала по рукам и ногам. На кой черт ему все это нужно?

— У меня есть работа, — буркнул Джей Ди и направился к двери.

Мэри вытянула руки, отрезая ему путь к бегству. Она пристально смотрела на Рафферти и испытывала душевную боль: злость и страх за свое сердце и стыд за себя, испытывающую этот страх.

— Неужели она действительно значила для тебя так мало, что тебе плевать на то, что убийца Люси не наказан? — тихо, но едко спросила Мэри.

Джей Ди подумал о том, что сказал ему Дел о Шеффилде. Взгляд Рафферти застыл на урне с прахом, поставленной Мэри на каминную полку в большой комнате.

— Он наказан, Мэри Ли. Оставь ты все это и займись собственной жизнью.

— Да… Да, все верно, — с горечью прошептала Мэри. — Что за дело до погибшей партнерши по сексу, если ее место тут же заняла другая?

Рафферти перевел взгляд на Мэри, и в душе его что-то перевернулось: он почувствовал приступ яростного гнева и задетой чести.

— Ты это сказала, — буркнул Рафферти, — не я.

Мэри осталась неподвижно стоять на кухне, словно сквозь туман слыша, как хлопнула входная дверь, как завелся и выехал со двора пикап, как он, надрывно рыча, стал взбираться в гору. Она рассеянно вспомнила, что вчера почему-то не услышала его приезда. Наверное, потому, что была полностью погружена в свою музыку. Скверно! Услышь она подъезжавшего Рафферти, возможно, ей удалось бы быть с ним более твердой. А может быть, и нет.

Мэри мучительно копалась в себе, пытаясь распутать тугой клубок теснящих грудь эмоций. Ей не хотелось думать ни о насильственной смерти Люси, ни о земле, послужившей причиной этой смерти. Мэри не хотела волнений, не хотела боли. Больше же всего она не хотела влюбляться в такого тяжелого и бескомпромиссного человека, как Джей Ди Рафферти.

Влюбиться. Это казалось невозможным, плохой шуткой, причудливым сном. Джей Ди самонадеян, вспыльчив, груб. до жестокости. Во что тут влюбляться?

В беззащитность взгляда этих умных серых глаз, когда он смотрел на землю, сотню лет бывшую домом для его рода, — землю, которую теперь растаскивали по кускам. В нежность больших, грубых рук, когда он гладил ими животных… когда он гладил ими ее тело. В его страстную нежность во время любовных утех. В преданность дяде, которого большинство людей вычеркнули из своей жизни и своей памяти. В его решимость взвалить на свои широкие плечи всю тяжесть нынешней жизни и при этом не проронить ни слова жалобы.

Джей Ди был цельной натурой, а не киношным ковбоем. Он весь состоял из острых углов и шершавых краев, защищавших богатый внутренний мир, о котором большинство людей и понятия не имели. Рафферти был не просто гордым и мужественным человеком — он был человеком, чей образ жизни оказался под угрозой уничтожения. Он привык сам распоряжаться собственной судьбой, а теперь эту возможность у него могли отнять пришлые люди. Рафферти стоял во весь рост, но Мэри понимала, что он все же боится потерять дом, привычный уклад жизни.

И свое сердце?

Было опасно надеяться на это. Опасно и глупо. Мэри приехала сюда в поисках простого понимания. Она не намерена любить человека с крутым нравом, поглощенного только работой. Каждый шаг в такой любви нужно будет преодолевать в борьбе, а Мэри устала от борьбы. Она стремилась к жизни простой и светлой.

Но жизнь, как назло, никак не желала ограничиваться этими составляющими. Она была так же сложна, как и Рафферти, — полной острых углов и теней, а Мэри не могла сидеть сложа руки и пассивно наблюдать, как она проходит. Ее подругу убили, и если Мэри не выяснит, за что, никто этого не узнает. Никто и не подумает докапываться до истины.

При воспоминании об отношении Рафферти к истории с Люси злость снова закипела в сердце Мэри. Он не скрывал своих чувств, но Мэри никак не ожидала, что Джей Ди окажется таким бессердечным.

Неужели он был так холодно-бесчувствен? Или же не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что произошло на самом деле?

Дел. Может быть, Джей Ди защищает своего дядю? Мир Дела полон призраков. Жизнь его была сплошным кошмаром, и пальцы могли нажать курок, когда Дел оказался на грани полного безумия.

С разболевшейся головой Мэри подошла к дверям веранды, распахнула их и, прислонившись к дверному косяку, посмотрела на долину как раз в тот момент, когда небо окрасил первый розовый луч рассвета. Низко над землей густыми клубами стелился туман, обволакивавший своими молочными лентами темные стволы деревьев. Прохлада легла на лицо Мэри, принеся с собой запах сосны, кедра и сырой травы.

Слезы потекли у нее по щекам. Она так полюбила это место! Почему оно не может быть просто раем, как ей того бы хотелось?

Никто не ответил на эти исполненные боли и смятения слова: ни Бог, ни внутренний голос. Долина тоже молчала. Мэри была одна.

Рядом с дверью, в уютном уголке между комнатой и кухней, стояла гитара. Мэри, крепко прижав инструмент к груди, вышла на террасу.

— Только я да ты, старая подруга, — нежно трогая струны, прошептала она.

Мэри уселась на край стола, скрестив ноги и совершенно не обращая внимания на утреннюю росу, обильно покрывшую стеклянную крышку; большой халат точно одеяло укутывал тело. Закрыв глаза, она склонила голову на плавный изгиб гитарной деки и заиграла. Мелодия получалась пронзительно-сладкой, до боли нежной, полной тоски и желания. В ней не было ни вопросов, ни ответов на них. Музыка выражала чувство чистое и простое, грубоватое и ласковое. То, что чувствовало сердце Мэри, каждая частичка ее души. Когда же струны умолкли, Мэри просто сидела в тишине и печали.

— Получилось чертовски приятно, Мэри Ли. Вырванная из своей медитации, Мэри дернулась на месте и широко открыла глаза. У угла дома, прислонившись к бревну, стоял Уилл. Точнее было бы сказать, поддерживаемый бревном. Разодранная рубашка, лицо в крови правый глаз заплыл куском нависшей с брови красной плоти, на лбу глубокий порез. Уилл попытался изобразить свою кривую усмешку, но на полпути отказался от своей попытки.

— О Боже мой! — спрыгивая со стола, воскликнула Мэри. — Что случилось?

— Небольшая авария, — отвалившись от стены, поморщился Уилл.

Он не стал добавлять, что ему вообще повезло остаться в живых. В настоящий момент он вовсе не чувствовал себя счастливчиком. Голова болела, ребра болели, колено вывернуто, к тому же вывихнуто плечо. Сильный удар о дерево еще напомнит о себе, но и сейчас было чертовски больно.

— Небольшая авария? — закричала Мэри, в ужасе разглядывая Уилла с ног до головы. — Да ты выглядишь так, будто столкнулся с огромным трейлером!

— Это был лишь небольшой грузовичок. — Уилл прошелся кончиком языка по трем сломанным зубам. — Кажется, дела обстоят несколько хуже, чем я предполагал.

Мое счастье, что у меня девять жизней.

— Я бы сказала, что одну из них ты уже использовал, парень. Что ты здесь делаешь? Тебе же надо немедленно в больницу!

— Ну-у… — Уилл попытался вздохнуть, но легкие пронзила острая боль. — Ты не против, если я присяду? Я прополз добрую милю, чтобы добраться сюда.

— Господи! Ты сможешь посидеть в моей машине, пока я буду везти тебя в больницу.

— Нет. Никакой больницы! Я достаточно натерпелся. Поверь мне, Мэри Ли, если я не помер этой ночью, то и не собираюсь вообще. Все, что я хочу, — это добраться до дома, если ты будешь так добра.

С круглыми глазами, бормоча что-то невразумительное относительно сумасшедших ковбоев, Мэри провела Уилла в дом и усадила за полированный сосновый стол в большой комнате. Борясь с приступами боли, Уилл наблюдал, как Мэри заметалась по дому в поисках предметов первой медицинской помощи. Она вернулась с полотенцем, чистой одеждой, кувшином теплой мыльной воды, бутылкой спирта и аптечкой, потом подсела к Уиллу и, нахмурившись, принялась смывать с его лица запекшуюся кровь.

— Хлебни, Рафферти. — Мэри придвинула Уиллу бутылку виски и повела маленьким носом. — Ах Боже, да ты, кажется, уже успел нализаться! От тебя несет, как от пивной бочки.

— Пиво обладает способностью проливаться, когда пикап начинает кувыркаться.

— Если поднести к тебе спичку, ты вспыхнешь, как факел. Что же с тобой стряслось, алкаш-водила? Захотелось смерти или просто решил покалечить пару-другую невинных пешеходов?

— Мэри Ли, не надо читать мне нотаций, — проворчал Уилл. — О-о! Черт, как больно!

— Сиди смирно и прекрати скулить. Если бы ты уже не был побит, я бы сама тебя избила.

— Не стоит беспокоиться — Джей Ди вполне прилично надерет мне задницу. — Уилл распростер руки и, обнажив зубы, изобразил пародию на свою знаменитую улыбочку. — Прошу любить и жаловать: Уилл Рафферти Удивительный, снова в своем амплуа! Ослепительно! Загадочно! Получает тумаки и держит удары!

Мэри строго посмотрела на Уилла:

— Не вижу ничего смешного в том, что ты чуть было себя не угробил.

— Как сказать. Скорее всего тут и в самом деле ирония судьбы. Только запахни свой халат, Мэри Ли. А то выходит, что я получаю здесь бесплатное представление. Нельзя сказать, чтобы я возражал, но в данный момент я не совсем в форме.

Покраснев, Мэри отступила и затянула поясок на тонкой талии.

— Раз уж ты не собираешься дать дуба сию же минуту, думаю, я могу пойти и одеться. Налей себе кофе, если сможешь встать. Я сейчас вернусь.

— У тебя есть аспирин? — спросил Уилл.

— В моей сумочке.

Уилл перетащил лежавшую на противоположном стуле сумку Мэри через стол и принялся шарить в творившемся в ней беспорядке. В конце концов он извлек жестяную дорожную коробочку аспирина и коричневый пузырек тайленола с кодеином. Сунув аспирин обратно в сумку, Уилл набрал пригоршню таблеток тайленола и проглотил их, запив извлеченной из холодильника банкой пепси-колы. Возвращаясь к столу, Уилл взглянул на себя в осколок разбитого зеркала, чудом уцелевший в плетеной раме.

— У-ха, ну и видок! Смотришься как задница ободранного койота, — пробормотал он, хмуро разглядывая синяки вокруг глаз и чудовищный порез на лбу.

Разумеется, сейчас Уилл мог бы выглядеть скорее мертвым, чем живым. Таким, как выглядел теперь его пикап. Все это замечательно сильное, сверкающее никелированными частями великолепие теперь превратилось в груду искореженного металла. Вот что действительно разбивало сердце Уилла. Он, помнится, даже всплакнул немного над разбитым вдребезги грузовиком, как только к нему вернулось затуманенное сознание. Большей же частью он думал о Саманте и о том, до чего символичной оказалась эта авария. Случись ему погибнуть, размышлял Уилл, узнала бы когда-нибудь Саманта о том, что он разбился, пытаясь угробить человека, который увел ее от него?

Теперь Уиллу пришло на ум, что скоро Саманте станет известно о снова возникших страховых платежах.

Ей не надо будет помогать Уиллу с выплатой, после того как она даст ему развод.

Бывшая жена. Бывшая жена. Бывшая жена.

Застонав, Уилл снова плюхнулся в кресло и застыл в нем, свесив руки между коленями.

Мэри Ли вприпрыжку спустилась с лестницы в узких джинсах и просторном фиолетовом свитере с белой эмблемой гостиницы «Загадочный лось» на груди. Если она и прошлась по своим волосам расческой, заметить это можно было с большим трудом.

— Послушай, Уилл, прости, что я набросилась на тебя. Ты ведь и без того чувствуешь себя паршиво. Просто я такая же, как ты, и ненавижу, когда люди совершают поступки, способные их убить. Я только что потеряла друга. И мне не хотелось бы потерять еще одного.

— Все в порядке. — Уилл следил взглядом за Мэри, которая направилась на кухню и принялась рыться в стоявшем на стойке пакете из бакалейной лавки. Вернулась она с коробкой пончиков и пакетом бумажных салфеток. — Никто лучше меня не знает, до чего все это глупо получилось! Конечно, Джей Ди заявит, что он давно все знал заранее и собирался сказать мне, пока я не захотел взорвать пикап вместе с собой.

Уилл шутил столь мрачно, что Мэри никак не удавалось избавиться от чувства острой жалости к нему. Она могла поставить себя на место Уилла. Ей было прекрасно известно, что может испытывать человек, которым вечно недовольны его родные. Она открыла себе банку пепси и села за стол, поставив между собой и Уиллом коробку с пончиками.

Уилл подцепил пончик и отсалютовал Мэри банкой содовой воды.

— Завтрак чемпионов.

— Отвечает всем требованиям по химическим добавкам и консервантам, — подхватила шутку Мэри и выбрала себе пончик, на котором было побольше сахарной пудры. — Но тебе действительно нужно показаться врачу.

— Я бы больше покалечился, упав с кровати, — поморщился Уилл.

— Забавный ты парень.

— Хочешь познакомиться поближе? — Уилл попытался пошевелить бровями и, наконец, почувствовал действие кодеина. Боль вдруг стала вполне переносимой, и наступило приятное облегчение. Он немного посмеялся над взглядом, которым одарила его Мэри. — О да, все в порядке — шучу. Ты танцуешь с главным коневодом. Так это у вас серьезно? Могу я уже называть тебя сестренкой?

— Нет.

Напряженные морщинки вокруг рта послужили для Уилла тревожным сигналом. Глаза Мэри, когда она обернулась к нему на террасе, были красны, будто она только что плакала. Ничего удивительного — Джей Ди так необыкновенно мягок в отношениях с дамами. Примерно так же, как мягки кончики игл дикобраза. Бедная Мэри Ли!

— Ты напоролась на крепкий орешек, милая, — мягко сказал Уилл, не представляя себе, что Мэри может быть незнаком жаргон родео и диалект ковбоев. — Он женат на своей работе и на своей земле. Мне кажется, он считает, что так безопаснее. И не думает, что землю у него могут и увести. Конечно, с некоторых пор мы поняли, что земля, как хорошенькая потаскушка, может уплывать в руки того, кто больше заплатит. Ну не пинок ли это нам под зад?

— А ты беспокоишься по этому поводу?

— Не в такой степени, как Джей Ди. Для него ранчо — это очень многое: мать, любовь, обязанность. Для меня же земля — это то, что связало мою мать узами брака, которых она не хотела. Я, в свою очередь, никогда не испытывал особо трепетного чувства к обязанностям.

— Но тем не менее ты не уезжаешь отсюда. Почему? Почему? Уилл и сам задавался этим вопросом. Почему бы просто не уехать? Разорвать все узы и отправиться в свободное плавание. Но Уилл никак не находил ответа, почему он не в силах так поступить. Слишком большой страх перед неизведанным.

Ну и трус же ты, Вилли-парнишка, Уилл молчал. Мэри не настаивала. Она, как никто, с уважением относилась к слабостям человеческой души. Почему сама Мэри ходила в школу, вместо того чтобы попытать счастья в сочинительстве песен? Почему ходила на работу, которую ненавидела? Почему пыталась продать себя Бреду Инрайту, если он на самом деле не любил ее?

Почему жизнь не может быть простой и светлой?

Мэри вздохнула и слизала с пальцев сахарную пудру.

— Тебе надо зашить эту рану. Вставай, ковбой! — Она поднялась из-за стола. — Я отвезу тебя к доктору.

Глава 19

Макдональд Таунсенд метался взад-вперед вдоль широкого окна своего кабинета. Из окна открывался великолепный вид: панорама прекрасной дикой природы Монтаны, с живописным, покрытым сверкающим снегом Ирландским пиком. Все это стоило Таунсенду немалых денег. Но судья даже не взглянул в окно: ему было явно не до потрясающих красот пейзажа. Он не мог наслаждаться своей уединенной «хижиной» — две тысячи квадратных футов сосновых бревен и термостойких панелей, герметичные окна, несколько каминов. В двери кабинета, скуля и царапая лапами доски, просился Бруно — короткошерстная немецкая овчарка. Но хозяин не слышал настойчивую просьбу своего питомца.

Жизнь Таунсенда превратилась в ад. Это ясно как день. Он остановился у массивного антикварного дубового стола и попытался прикурить сигарету, но руки слишком тряслись, и Таунсенд, окончательно обессилев, отказался от попыток. Он знал, что ему нужно, о чем кричал каждый нерв. Пакетик с дозой лежал в верхнем ящике стола, но Таунсенд поборол соблазн, отчаянно пытаясь избавиться от своей зависимости. Лицо заливал пот. Нос чесался. Таунсенд достал из заднего кармана брюк большой, уже влажный носовой платок и, вытерев им верхнюю губу, снова заметался по комнате.

Сердце билось, как у кролика, что в последнее время случалось все чаще и чаще. Возможно, учащенное сердцебиение было вызвано употреблением кокаина или стрессом, а может, и тем и другим вместе.

Таунсенд остановился и уставился в окно, ничего за ним не видя. Как же он дошел до этого?

Мир лежал у его ног. Блестяще складывавшаяся карьера вот-вот должна была обеспечить ему пост в Верховном суде. Его уважали и обожали. В его безупречной биографии нельзя было обнаружить ни одного темного пятнышка.

Потом он встретил Люси Макадам. Именно с того времени и началось его сползание в ад.

Таунсенд все еще помнил их первую встречу, будто она произошла вчера вечером. Он увидел Люси, стоявшую в дальнем углу комнаты, на вечеринке в элегантном доме Бена Лукаса. Взгляд ее поразил Таунсенда, словно лазерный луч. Потом на губах Люси появилась улыбка — лукавая и понимающая, — как будто эта женщина вполне осознавала свою сатанинскую власть над мужчинами и наслаждалась ею. Кожа у судьи натянулась от макушки до кончиков пальцев от пронзившего его грубого желания. В то время волосы Люси были белы, цвета платины, собраны в коротко подрезанный хвостик и выглядели так, будто какой-нибудь любовник только что запустил в них пальцы и растрепал. На Люси было простенькое трикотажное платье цвета золотистого металла с закрытым воротом, облегавшее стройную фигуру, точно перчатка… Под платьем ничего не было. Таунсенд узнал об этом чуть позже, в тот же вечер, когда Люси притащила его за галстук в редко используемую по назначению гостевую ванную комнату.

В ту пору Таунсенд был если не счастливым, то вполне довольным своей судьбой женатым человеком. Его тридцатилетняя жена Ирена утратила всякий вкус к сексуальной жизни и все время и энергию тратила на свои дела. Таунсенд помнил, что находил это удобным. С него снималась еще одна ненужная обязанность, отвлекающая от осуществления его карьеристских планов.

Все изменилось в мгновение ока. Сейчас, оглядываясь назад, Таунсенд поражался тому, что так легко поддался страсти, а страсть завела его так далеко.

Безумие — вот что это было. Оно поразило Таунсенда, как рак, и быстро распространило свои метастазы. Сперва Люси, потом — кокаин, вечеринки, вхождение в мир Эвана Брайса, знакомство с людьми, окончательно опустошившими судью. Вначале он был очень самодоволен, кичлив и амбициозен. Уверенный в своей способности контролировать ситуацию, Таунсенд полагал, что новая компания никак не сможет повлиять на его имидж. Однако шаг за шагом контроль над ситуацией уходил из-под его власти, и теперь жизнь судьи стремительно и кувырком неслась с высоты к земле, словно самолет, у которого загорелись все двигатели. Таунсенд почти физически слышал свист ветра в ушах.

Потребность в кокаине вышла из-под контроля. Благодаря наркотикам и шантажу финансовое положение Таунсенда разрушалось с катастрофической быстротой. Ирена оставила его. Одному Богу известно, что начнется, когда ее адвокат предъявит иск на раздел денег и собственности и когда раскроются некоторые обстоятельства тайной жизни судьи Таунсенда. Брайс прижал его к ногтю, и вот теперь существовала видеопленка с очень компрометирующими судью кадрами, появление которой, попади она в чужие руки, могло положить конец всей его карьере.

— Я должен достать эту пленку, — пробормотал Таунсенд.

Он едва расслышал собственный голос за ударами пульсирующей в ушах крови. Таунсенд чувствован, что вот-вот взорвется. Его охватила паника. С глазами, полными слез, он бросился в кожаное кресло у стола и схватился за ручку ящика.

Он должен остановиться! Должен, или же безумие никогда не прекратится. Всю ночь он обещал себе завязать. Он возьмет полугодовой отпуск и разберется со всеми делами. Уедет в другой штат, где его никто не знает, и ляжет в клинику. Говорят, такое место есть в Миннесоте. Полностью конфиденциальное лечение. Он отправится туда и вернется совершенно другим человеком — прежним, окончательно возродившимся.

Он завяжет с наркотиками, справится со стрессами, отойдет от людей, затянувших его в эту трясину. На столе, слева от Таунсенда, резко зазвонил телефон.

Судья схватился за трубку и почувствовал, что сердце его снова стало биться неровными, резкими ударами, а в висках застучала кровь. Он ожидал услышать на другом конце провода голос Брайса.

— Таунсенд слушает.

— Судья Таунсенд, — голос в трубке был незнакомым, мужским, звеневшим фальшивой веселостью, — я был другом вашей приятельницы Люси Макадам.

Таунсенд промолчал. Тишина тревожно завибрировала у него в ушах. В голове пронеслась сотня мыслей, и все они были не из приятных.

— Вы слушаете?

Таунсенд попытался проглотить подступивший к горлу комок. Рот стал сухим, точно в него насыпали горсть мела.

— Д-да-а… Я у телефона.

— Я случайно узнал, что вы с Люси занимались кое-какими делишками. И подумал: не стоит ли нам обсудить эту тему?

Пленка. Господи, у него была пленка! Таунсенд мгновенно решил определить, откуда звонок, но тут же понял, что в этом не было никакого смысла. Сейчас у него просто не хватало нервов, чтобы начинать игру в кошки-мышки. Лучше уж сразу покончить с этим.

— Что вы хотите?

— Это не телефонный разговор. Я предпочитаю решать дела при личной встрече.

— Где и когда?

— Судья, вы любите рыбалку?

— Что? Какого черта…

— Разумеется, любите. Вы — из породы людей, которым не сидится на месте, иначе бы не приехали сюда. Есть великолепное местечко, которое я только что открыл, — большой пруд, вверх по течению Маленькой Змейки. Встретимся через час на перекрестке главного шоссе и старой девятой дороги, и я покажу вам путь. Знаете, где это?

— Я там буду.

— Отлично! И… судья… не забудьте свой бумажник. Таунсенд на ощупь положил трубку: внимание его было занято растущим в голове давлением. Может быть, сейчас с ним просто случится инсульт, он умрет, и тогда конец всем его тревогам? Давление усиливалось, точно на глазные яблоки изнутри давили два жестких кулака.

Кончится когда-нибудь этот кошмар?

«Мне бы только заполучить эту пленку, — рассеянно подумал судья. — Я бы отдал за нее все, что у меня есть: если потребуются дополнительные деньги, продал бы эту землю, лишь бы быть уверенным, что меня больше никогда не побеспокоят. В любом случае так будет лучше. Это станет частью процесса возрождения. Ситуация пока не вышла из-под контроля. Продам имение, вылечусь, верну Ирену прежде, чем бракоразводный процесс окончательно сожрет мое состояние».

Сложившийся в голове план несколько успокоил Таунсенда, но дрожь все не унималась. Он достал носовой платок и снова высморкался. На встрече с этим новым шантажистом он должен иметь вид человека, полностью себя контролирующего. Неразумно показывать ему свой страх.

Судья снова взялся за ручку ящика стола и выдвинул его. Это будет в последний раз…

* * *

Мэри оставила Уилла в пункте неотложной медицинской помощи, пообещав вернуться через час. Проезжая по городу, она заехала на площадь — посмотреть, как продвигается дело со скульптурой.

Коллин Бентсен, в железной защитной маске, вовсю орудовала горелкой сварочного аппарата. Скульптура все еще больше походила на груду искореженного металла. Стоявшие кучкой новоэдемские домохозяйки с детьми в колясках, склоняя головы то на один, то на другой бок, нахмурившись, критически разглядывали модель в попытке определить, что в перспективе из нее выйдет. М.Е. Фралик стояла рядом с пьедесталом и, широко размахивая руками, давала пояснения о конечной цели проекта.

В «Лосе», в главном вестибюле, толпились туристы в псевдоковбойских нарядах, собравшиеся на завтрак, после которого им предстоял день «большого выезда». Мэри прошла в свой номер, где извлекла себя из джинсов Люси, наскоро приняла душ и переоделась в пару старых черных леггинсов, длинные носки и спортивные ботинки. Натянув через голову футболку с белой надписью «Бродяга знает вашу сестру» на черном фоне, она завершила свой ансамбль ковбойкой мужского размера, на рукавах которой пришлось сделать добрую дюжину заворотов. Она попыталась закрепить волосы на затылке с помощью серебряной заколки, но пружинная застежка сорвалась, и заколка ракетой пролетела через всю комнату.

Спустившись в бар, Мэри пробежала взглядом по лицам, отыскивая Дрю. Сидевший в одиночестве за столиком возле дверей в кухню Кевин, прихлебывая кофе, просматривал деловые бумаги. Мэри направилась прямо к его столику и плюхнулась на стул напротив.

— Тебе мама никогда не говорила, что нельзя делать уроки за завтраком? Испортишь осанку.

Кевин оторвался от работы и улыбнулся. Он машинально вежливо привстал, хотя Мэри уже вполне устроилась на своем стуле.

— Нет, такого мне слышать не приходилось. Самым грозным предупреждением в нашем доме было: «Не бегай с карандашом в руке…»

— А то выколешь себе глаз, — в тон ему закончила фразу Мэри и рассмеялась.

Кевин заказал проходившему мимо официанту еще чашку кофе.

— Будешь завтракать?

— Нет, спасибо, — с некоторым сожалением поблагодарила Мэри, пожирая глазами горку аппетитных теплых булочек с черничным повидлом, до которых Бронсон еще не дотронулся. — Я уже нахваталась пончиков.

— Тогда возьми хоть немного фруктов. — Он подвинул к Мэри стоявшее на столе блюдо с ломтиками дыни и свежей клубникой.

Мэри подхватила вилкой ломтик дыни и откусила кусочек.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Кевин и постарался нахмурить брови, что делало его похожим на щенка и всегда смешило окружающих.

— Отлично!

— А мы, знаешь ли, все еще ужасно.

— Могу поделиться болеутоляющими таблетками, — криво усмехнулась Мэри.

— Нет, серьезно. Эта гостиница — наш дом. От одной мысли, что в него кто-то забрался и избил гостя, волосы встают дыбом. Какое возмутительное насилие!

— Есть что-нибудь новенькое от Куина, насчет поисков того парня?

— Вряд ли тут что-нибудь получится, — покачал головой Кевин. — Если бы он что-то украл, разговор был бы совсем другой, потому что вора можно застукать, когда он принесет украденное в заклад или попытается продать.

— Моя семья пришла бы в полный восторг, услышав, что я наконец-то достигла достаточного материального благополучия, чтобы за мной начали охотиться грабители. — Подхватив на кончик вилки клубнику, Мэри отправила ее в рот. — Мне только хотелось бы знать, что он рассчитывал найти в моем номере? Люси в своем последнем письме ко мне упоминает о книге. Я так ее и не нашла.

— Что это за книга такая, ради которой стоит нападать на человека?

Мэри пожала плечами, не желая посвящать Кевина во все детали истории. Что-то подсказывало ей, что Бронсон не входит в рамки системы Люси — Кевин слишком уж милый человек. С другой стороны, Мэри могла держать пари, что ее собеседник знает больше, чем говорит.

— Дрю здесь?

— Нет, — коротко ответил Кевин и опустил глаза, занявшись одной из булочек. — Уехал куда-то на природу. Рыбалка или что-то в этом роде. Сегодня утром я вообще его не видел.

— А-а-а… — Прикусив нижнюю губу, Мэри пыталась разобраться, что больше привлекает ее внимание — благоухающая булочка или же неожиданная перемена в настроении Кевина. — Что-нибудь не в порядке?

Бронсон вздохнул и отрешенно уставился в свою тарелку:

— Да нет, ничего. Зачем ты хотела его видеть?

— Ничего особенного. Просто вчера ночью мы говорили с ним о Люси. Мне подумалось, может быть, он захочет закончить обсуждение за чашечкой кофе?

— Ах вот оно что! Он, несомненно, вернется. Самое позднее — к пяти. Трио начинает свое выступление в гостиной в семь часов. — С просиявшим надеждой взглядом Бронсон обратился к Мэри: — Ты к ним присоединишься?

— Ну-у… я не знаю…

— Давай, — принялся уговаривать Кевин. — На сцене ты совсем не смущаешься. Просто замечательно будет снова услышать твое пение.

— Может быть. Посмотрим. — Взглянув на часы, Мэри встала и, наклонившись, все же стащила с тарелки булочку. — Надо идти. — Она с удовольствием засунула в рот всю булку целиком и помахала рукой засмеявшемуся ей вслед Кевину.

* * *

Большая часть утра ушла на разъезды с Уиллом по городу. Из больницы они поехали в фирму «Битые кузова» договориться о подъеме разбитого пикапа, потом — в страховую компанию «Большое небо», чтобы сообщить им неприятную новость. После того как им сказали, что компенсации может и не быть — в зависимости от записи в отчете о дорожно-транспортном происшествии, — Уилл попросил Мэри отвезти его в расположенную на окраине города контору «„Гиена“ — загон для разбитых автомобилей», — где он попытался попросить денег взаймы у своего старого приятеля Большого Эда Два Пера. Большой Эд посоветовал Уиллу перевестись в разряд пешеходов.

На автозаправочной станции «Заправься и езжай» Уилл купил дешевые солнечные очки взамен своих старых, потерянных во время аварии. Купив по куску жирной пиццы и бутылке пива «Барк», они пообедали за столиком для пикников с видом на колонки с дизельным топливом, после чего отправились на ранчо.

Подавленный и сонный от принятых обезболивающих лекарств, Уилл проспал всю дорогу до «Старз-энд-Барз». Мэри вставила в автомагнитолу кассету с записью Шоун Колвин и, свободно паря мыслями в потоке музыки, принялась раскладывать пасьянс из фактов, предположений и вопросов. Цепочка ее рассуждений мгновенно прервалась, как только они подъехали к месту аварии.

Пикап слетел с дороги как раз в центре сложного виража. Счастье, что склон здесь был не слишком крутым, в противном случае Уилл наверняка разбился бы насмерть. Мэри удивилась и тому, что даже при таком падении Уилл остался в живых. С высоты дороги пикап походил на игрушку, раздавленную разгневанным великаном. Машина лежала на боку, измятая и перекрученная.

Уилл проснулся, лишь когда они въехали в ворота ранчо. Сквозь темные стекла новых зеркальных очков Уилл быстро осмотрел окрестности в поисках признаков присутствия Джея Ди. Чем дольше ему удастся оттянуть скандал, тем лучше. Сорвавшись с крыльца дома, навстречу им с лаем бросился Зип. У дальнего угла конюшни Уилл увидел Часки, подстригавшего гриву большому гнедому жеребцу. Джея Ди видно не было.

— Спасибо, что подбросила, Мэри Ли, — сказал Уилл, распахивая дверцу, и улыбнулся ей слабой, болезненной улыбкой. — Ты славный парень.

— Да. — Мэри сдвинула солнцезащитные очки на кончик носа и посмотрела на Уилла поверх дужки. — Помни об этом, когда в следующий раз сядешь за руль, набравшись.

Он не стал обещать, что такое больше не повторится. Слишком много он давал обещаний, которые не мог сдержать.

Как только Уилл выбрался из «хонды», дверь дома распахнулась и на веранде появились Такер и Джей Ди. Увидя Рафферти-младщего, Такер выпучил глаза. В больнице Уилл выбросил свой разорванную, залитую кровью рубашку в мусорный бак и льстивыми уговорами выпросил у медсестры зеленую распашонку, в которой оперируют хирурги. Однако и новые солнцезащитные очки не могли скрыть следы травм: лоб его украшал ряд аккуратных полосок лейкопластыря, нижняя губа распухла, синяк на левой щеке принял цвет гнилого персика.

— Парень, у тебя такой видок, будто ты сунул голову в мешок, полный диких кошек! — спускаясь по ступенькам веранды, заявил старик. — Боже правый! — Отвернувшись, Такер сплюнул на землю табак. — Мамаша не смогла бы отличить твою физиономию от куска свежей говядины! Что, черт возьми, случилось?

Уилл дернулся, точно жучок под окуляром микроскопа. Подойдя ближе, Такер внимательно исследовал лицо Уилла, но более проницательным взглядом его рассматривал медленно спускавшийся по лестнице Джей Ди. Его, казалось, вот-вот прорвет. Уилл почувствовал резкий скачок давления в воздухе, как это бывает перед бурей.

— Ты все-таки намотал машину на дерево, да? — процедил Джей Ди сквозь зубы.

Уилл выдавил из себя скорбную улыбку:

— Близко, но не совсем так. Перекатился по склону холма. — Он развел руками. — Как видишь, я спасся, но спасибо тебе за такую сердечную заботу, братец.

Джей Ди покачал головой, злясь на Уилла, но еще больше на себя за запоздалый страх за жизнь брата. В конце концов, хоть между ними и пробежала черная кошка, отец у них был общий. Уилл тоже был Рафферти, и он чуть не угробил себя. Джею Ди не хотелось волноваться по этому поводу, Слишком больно было волноваться. И не в первый раз Джей Ди захотел быть единственным ребенком в семье.

— Проклятие, я должен закончить работу, — прорычал он, — а из-за каких-то тупых недоумков…

— Джей Ди, я не нуждаюсь в нотациях.

— Да? А в чем ты нуждаешься, Уилл? Чтобы какое-нибудь прелестное создание взяло тебя за ручку и пожалело? Можешь попытаться получить это у своей жены. — Не меньше досады и беспокойстве об Уилле Джея Ди раздражало то, что Уилл приехал с Мэри Ли. Особое негодование вызывало то, что в душе его зашевелилась ревность, укусами ядовитой змеи жалящая сердце.

Мэри вылезла из «хонды» и встала, опершись локтем на крышу машины:

— Остынь, Джей Ди, я только что привезла его из больницы.

— Что ж, это очень по-соседски, Мэри Ли, — с сарказмом похвалил ее Джей Ди.

— Черт возьми, Джей Ди, — сверкнул взглядом Уилл, — оставь ее в покое. Срывай свою злость на мне.

— Ты чертовски прав: я зол. Завтра нам надо перегнать скот в горы, а ты не в состоянии взобраться на лошадь. Как, черт возьми, спрашивается, я смогу оплатить лишнюю пару рабочих рук, если каждый цент, не спущенный тобой в пьянках и играх, я трачу на то, чтобы сохранить наши владения? А как насчет оплаты счетов за больницу, подъем машины и ее ремонт? Хоть одна из этих мыслей промелькнула в твоей дурацкой башке, когда ты петлял по дороге, заправившись пинтой «Джека Дэниэлса»?

— Нет, Джей Ди, не приходила, — с горечью признался Уилл. Сжав кулаки и уперев их в бока, он наклонился к брату. — Может быть, голова моя была занята другими мыслями, не связанными с этим проклятым ранчо?! Ты когда-нибудь задумывался об этом? Может, мне обрыдло быть постоянно привязанным к этой ферме? Может быть, мне глубоко наплевать на то, что с ней будет!

Такер нервно переминался с ноги на ногу. На его обветренном старом лице застыло болезненное выражение дурного предчувствия:

— Послушайте, ребята, может, сейчас не время…

— Может быть, настало время! — Голос Джея Ди снизился до зловещего шепота.

Уилл почувствовал, что никакие солнцезащитные очки не могут защитить его от всепроникающего взгляда брата. Как всегда, тот видел его насквозь, заглядывал прямо в слабовольную душу Уилла. Джей Ди никогда не ценил его. Никогда. И никогда не оценит. Даже не попытается понять. И простить.

Уилл встретил тяжелый, холодный, немигающий взгляд Джея Ди, и перед его мысленным взором пронеслись все его детство и юность: то, как он тянулся за братом, их драки, нелегкие примирения и редкие моменты товарищества. Они были братьями, но Джей Ди никогда не прощал Уиллу его появления на свет и никогда не простит. Сводные братья. Этот ярлык рождал у Уилла чувство неполноценности. Он почувствовал, как, дрожа и трепеща, умирает какая-то часть его души. Надежда. Какое печальное, пронзительное чувство.

— Пойду соберу вещи, — тихо сказал Уилл.

Чертыхнувшись, Такер попытался перехватить направившегося к дому Уилла. Тот остановил его движением руки, и старик с беспомощным видом застыл на месте, а потом повернулся и набросился на Джея Ди:

— Будь я проклят, если твоя башка мягче новой кирпичной стены!

— Успокойся, старик.

Джей Ди отвернулся и зашагал к загонам. Он попытался заставить себя не смотреть на Мэри Ли, но у него ничего не вышло. Джей Ди взглянул на стоявшую у машины Мэри, Она смотрела на него открытым, полным негодования взглядом, пунцовые пухлые губки недовольно скривились. Джей Ди мгновенно почувствовал себя виноватым, но тут же отмахнулся от этого ощущения. Черт с ней, с-этой Мэри Ли, да и с Уиллом тоже! Не нужны они ему.

Мэри попыталась убедить себя сесть в машину и уехать. У нее было предостаточно собственных проблем, чтобы добавлять в эту кучу еще и чьи-то семейные разборки. Но оказалось, что уехать она не в силах. В конце концов Уилл был ее другом, а Джей Ди, несмотря на многие вещи, — любовником. Не могла же она так вот просто стоять и смотреть, как они раздирают свое братство на части. Мэри слишком хорошо понимала, какие неизлечимые раны может нанести разрыв душам обоих братьев.

Проклиная себя за способность всегда во все вмешиваться, Мэри потащилась вслед за Рафферти.

— Джей Ди…

— Не вмешивайся, Мэри Ли. — Рафферти продолжал идти широким шагом, и Мэри была вынуждена трусцой бежать рядом. — Это не твоего ума дело.

— Он мог разбиться насмерть.

— И поделом.

— Да черт тебя побери, Рафферти, прекрати! — сверкнула глазами Мэри и что было сил ухватила Джея Ди за рукав, заставив его повернуться к себе лицом. — Перестань притворяться, что тебе ни до кого и ни до чего нет дела, кроме этого ранчо.

— Так оно и есть! — прорычал Джей Ди.

— Это — ложь, и ты это знаешь! Если бы ты был такой сволочью, ты бы не содержал столетнее ранчо и дядю, свихнувшегося двадцать лет назад.

— Это — обязанности.

— Это — забота. Что одно и то же. И еще ты заботишься об Уилле.

— Откуда, черт возьми, ты знаешь о том, что я чувствую, а чего не чувствую? — взорвался Рафферти с такой яростью, что Мэри пришлось сдержать свою горячность. — Думаешь, что, переспав со мной, стала большим специалистом? Черт, да если бы я знал, что ты станешь такой головной болью, я бы и штаны не стал расстегивать!

Рафферти снова двинулся к загонам, где полдюжины лошадей собралось у ограды и смотрело на них с интересом, навострив уши. Мэри, трижды кляня себя, пустилась за мрачным как туча Джеем Ди.

— Знаешь, а я ведь могу сказать то же самое, — заметила она. — Тебе никогда не взять приз на состязаниях по обаянию, а я, уж будь уверен, приехала в Монтану не за тем, чтобы вляпаться в самый центр семейных разборок.

— Так отвали.

— Слишком поздно притворяться, что мы не знаем друг друга. — Мэри хотела сказать, что слишком поздно притворяться, что им друг на друга наплевать, но поняла, что в этом случае нарвется на зуботычину. А боли ей и без того хватало. — Я вот что тебе скажу: Уилл — твой единственный брат, Джей Ди. Да, он псих, но не безнадежный. Ему нужна помощь. Ты мог бы минут на десять сбросить маску крутого парня и проявить хоть капельку сочувствия. — Ты хочешь сочувствия? — фыркнул Рафферти. — Сходи к священнику. Я не представляюсь, Мэри Ли. Я такой, каким выгляжу. — Он широко развел руки. — Вот: в рукавах ничего не спрятано. Никаких магических зеркал. Считаешь меня «трудным случаем», и тебе это не нравится? Бесчувственный чурбан? Так иди поищи себе другого ковбоя для постельных забав. Тут их полно ошивается — парней на время. Черт, ты так обожаешь моего братца, что, может быть, лучше будешь спать с ним?

Мэри часто заморгала и отпрянула, словно получила пощечину. С Рафферти и это бы сталось. На глазах Мэри выступили слезы. Но она не позволила им упасть.

— Проклятие, да ты самый гнусный сукин сын из всех, что я знала!

— Не нравится — отвали. Никто не станет тебя удерживать, городская девчонка!

— Прекрасно, — прошептала Мэри; голос ее дрожал так сильно, что она не могла больше ничего вымолвить. Трясущейся рукой она откинула назад растрепавшиеся волосы. — Я ухожу. И можешь не утруждать себя новым визитом на ранчо Люси. Ты мне больше не нужен.

— Отлично. У меня есть занятия получше. Позовешь, когда надумаешь продавать ферму.

Борясь со слезами, Мэри двинулась к своему автомобилю, но тут же остановилась и, повернувшись к Рафферти, покачала головой:

— Ты слишком занят защитой своей собственности и даже не видишь, что теряешь при этом нечто действительно важное. Мне жаль тебя, Рафферти. У тебя останется только эта земля, и больше — ничего.

— Большего мне и не надо, — ответил Джей Ди, но Мэри уже отвернулась от него и направилась к «хонде», волоча ноги в кроссовках по грязи и камням двора.

Рафферти стоял и смотрел, как уезжает Мэри Ли. Она не может для него ничего значить. Джей Ди не позволит ей это. Она не останется в его жизни. Пройдет неделя, ну две, Мэри Ли надоест здешняя деревенская жизнь, и она вернется к себе, в Калифорнию, а он останется здесь, будет трудиться на ранчо и хранить свой образ жизни от вмешательства извне. Он никому не позволит вторгаться в свой внутренний мир.

Когда Рафферти повернулся к загону, в голове у нег неожиданно зазвенело слово «мученик». Джей Ди сплюнул в грязь, перелез между брусьев ограды в загон и принялся ловить лошадь.

* * *

Как она умудрилась по дороге со «Старз-энд-Барз» не врезаться ни в одно дерево, навсегда осталось для Мэри загадкой. Чудо! Если только такие вещи существуют. Злая и оскорбленная выше всякой меры, она выскочила из «хонды» и направилась в конюшню. Нетерпение заставило eе перейти на бег трусцой: Мэри пробежала через темное помещение и выскочила через боковую дверь в загон. Клайд поднял морду и, не переставая жевать, уставился на нее Она, не останавливаясь, пронеслась мимо него, миновал; загон с ламами и выскочила за ворота, оставив их открытыми нараспашку. Мэри бежала по пастбищу, пока ноге не начали заплетаться, а в легких не запылал настоящий пожар, после чего рухнула в высокую, густую траву и, распластавшись на земле, разрыдалась.

Мэри рыдала, пока не выплакала все слезы, после чего довольно долго лежала просто так. В небе сияло солнце — теплое и желтое, как расплавленное масло. Легкий ветерок шевелил траву, неся с собой запахи земли и луговых цветов.

Возможно, Джей Ди и прав, отдав свое сердце этой земле. Мэри могла бы поступить так же. Она чувствовала себя частичкой этого мира, питавшего ее своей красотой и силой. Перевернувшись на спину, Мэри уставилась взглядом в небо. Здесь оно и в самом деле было больше. Огромная ярко-голубая простыня, накрывшая бесконечный мир. В такие моменты, как этот, Мэри чувствовала себя здесь дома как ни в каком другом месте.

Лама, маленькая и пушистая, вытянув тоненькую шею, принялась с любопытством обнюхивать ее. Улыбнувшись, Мэри села и протянула руку, чтобы погладить шею теленка. От хвоста до плеч он был коричневой масти, грудь была снежно-белой, а мордочка — вся в коричневых пятнах, словно Господь, отвлеченный более насущными делами, вынужден был прервать свои малярные работы.

Все послеобеденное время Мэри провела с ламами, решительно отвергая назойливые мысли о проблемах ее жизни и той мешанине, в которую она превратилась. Когда же солнце стало скатываться на запад, за горы, Мэри вернулась в реальный мир людей и их проблем, а также загадок, чем еще следует кормить лам.

Глава 20

Джей Ди ехал верхом на желтой кобылке аптекаря вдоль русла ручья Маленькая Змейка. Лошадка шла очень неуверенно, чувствуя на своей спине непривычную тяжесть человеческого тела, и непрерывно прядала маленькими ушами. Она постоянно подавалась чуть-чуть вперед. Джей Ди машинально, стараясь не делать резких движений, подтягивал поводья, ровно настолько, чтобы не слишком травмировать ее нежные губы и в то же время приподнять морду кобылки на дюйм вверх.

Мысли Рафферти были заняты не работой, хотя и поездку свою он предпринял не ради удовольствия, но исключительно из-за кобылки. По его мнению, любое дело должно было приносить конкретный результат, иначе за него и браться не стоило.

А как насчет Мэри Ли?

Джей Ди поморщился и, приподнявшись, подался в седле назад, так как лошадь заартачилась на последнем спуске, перед тем как ступить на дно ручья. Жизнь вообще оборачивалась сплошной сделкой без выигрыша. Рафферти ничего не добился, пытаясь сколотить компанию соседей с целью выкупа «Летающего К». Он попытался созвониться с вице-президентом «Первого банка Монтаны» Роном Вейсом, но в ответ получил лишь соболезнования по поводу беспрецедентного проигрыша Уилла в «Маленькой преисподней». Брайс, должно быть, животик надорвал от смеха, потешаясь над тщетными попытками Джея Ди увести собственность у него из-под носа. Заполучив в свой лагерь Саманту, Брайс мог рассчитывать, что не за горами тот миг, когда он завладеет «Старз-энд-Барз». А теперь вот еще и Уилл уйдет, собственно говоря, уже ушел. Джей Ди видел, как брат выехал со двора на стареньком пикапе Такера с надписью «Мировой комбайн». Джей Ди всегда ждал, что Уилл наплюет на свой долг перед землей отцов и отправится на поиски более легкой жизни. И вот этот день настал, а он не испытывал ни облегчения, ни торжества, лишь пустоту в самой глубине души, В нем снова заговорило застарелое чувство вины.

Они были семьей, и в этом плане на них налагались строгие обязательства. Но Джей Ди относился к Уиллу скорее как к наемному работнику, а не как к брату. Уже по одной этой причине он не имел права осуждать Уилла за его склонность к выпивке, к отлыниванию от работы, к растранжириванию денег или даже за проигрыш, за то, что Уилл разбил пикап, — и все эти обстоятельства приводили Уилла на все тот же замкнутый, порочный круг пьянства.

Мэри Ли считала, что Уилл нуждается в помощи, что его пьянство вышло из-под контроля. Джей Ди же рассматривал это как просто досадное обстоятельство. Здесь у них грубая страна, где живут грубые люди. Пристрастие к спиртному было составной частью ковбойского образа жизни. Слишком значительной и слишком распространенной. Алкоголизм был страшной проблемой фермерской культуры. Стрессы, одиночество, кодекс чести — все играло свою роль: Джей Ди уже и счесть не мог, сколько раз видел Уилла вдребезги пьяным, но все, что он при этом предпринимал, так это орал на парня, чтобы тот не водил машину в таком состоянии и не опаздывал на работу.

Необходимость отвлечься от проклятых вопросов привела Джея Ди в его любимое место — пруд в излучине Маленькой Змейки, — куда можно было приехать без риска наткнуться на полдюжины городских придурков в ковбойских жилетах от Орвиса и любителей рыбалки с навороченными спиннингами. Но в этот раз Рафферти не повезло: еще издали он увидел стоявший на берегу красный «бронко». Хозяина автомобиля поблизости видно не было.

Подъехав к краю мелководной заводи, Джей Ди стал понуждать кобылку вступить в воду. Та, выгнув шею, принялась принюхиваться к воде, широко раздувая ноздри. Джей Ди тихим голосом успокаивал и уговаривал ее, слегка сжимая при этом ногами ее бока. Лошадь, приподняв переднюю ногу, нерешительно, обрызгав себя, вступила в воду, после чего осторожно двинулась вперед, всем своим видом давая Рафферти понять, что она не в восторге от его идеи, но полностью доверяется Джею Ди.

Как только лошадь зашла достаточно глубоко и успокоилась настолько, что начала поводить мордой во все стороны, проверяя окружающую обстановку, Рафферти достал из привязанного к седлу мешка составные части спиннинга. Кобыла с любопытством оглянулась на Джея Ди, но стояла спокойно, пока тот собирал удилище.

Джей Ди тоже успокоился. Мысли его очистились, стоило только поймать ритм ведущей леску рыбы. Солнце стало припекать, обжигая спину. Ручей что-то нашептывал и журчал, неся свои воды в реку Йеллоустон. Воздух был наполнен пьянящим сладким запахом луговых трав и резким запахом речной тины. Лиственницы и тополя шумели трепещущими на легком ветру листочками. Леска со свистом разматывалась, когда Рафферти, размахнувшись, забрасывал ее, и с щелканьем наматывалась на катушку при сматывании.

Клева не было. Джей Ди смотал спиннинг и направил лошадь на противоположный берег. Она вышла на сушу и прошла по берегу ярдов шестьдесят вниз по течению. Когда же Рафферти снова направил ее в воду, она вступила в ручей уже без малейшего колебания. Джей Ди похлопал кобылку по шее и сказал несколько ласковых слов. Потом достал спиннинг и принялся за рыбалку. Так прошел час. Но в этой заводи так и не было ни одной поклевки, и они спустились ниже, к другой, и к следующей, переходя с берега на берег, иногда шагая прямо по отмелям. Джей Ди решил все же снова попытать счастья в той заводи, возле которой стоял «бронко», пока на берегу кто-нибудь не появится, и тогда они смогут отправиться домой.

Подъехав ближе, Рафферти узнал пикап. На левой дверце машины красовалась надпись: «МИЛЛЕР ДАГТЕРПОНТ. ЭСКВАЙР. АДВОКАТ. ТОРГОВЕЦ АНТИКВАРИАТОМ». Затащить Миллера в горы на поиск грибов можно было лишь в том случае, если эти грибы были из чистого золота. Даггерпонт был рыбаком, но никаких признаков присутствия адвоката на берегу Маленькой Змейки не наблюдалось.

Джей Ди нахмурился, озабоченный не столько отсутствием Миллера, сколько размышлениями о его мошенничествах. Мысли о Даггерпонте напомнили о земле, унаследованной Мэри Ли, что, в свою очередь, заставило вспомнить и о ней самой. Не самым лестным образом для последней.

Рафферти забросил леску на край образовавшейся в изгибе ручья заводи. За долгие годы вода в этом месте размыла часть берега, и образовалась довольно глубокая яма, заполнявшаяся водой каждую весну и во время сильных дождей. По краям заводь густо заросла камышом и рогозой.

Неловко брошенная леска запуталась в этих зароет Джей Ди хлопнул ладонью о колено и выругался. Задумавшись о Мэри Ли, он утратил сосредоточенность. Рафферти резко дернул леску, надеясь, что сможет вытащить без особых проблем. Не получилось. Тогда он попытался смотать ее медленно, но преуспел лишь в том, что еще больше затянул леску вокруг пучка камышей. Джей направил лошадь к противоположному берегу и, выбравшись на него, соскочил с седла. С поводьями в одной руке и леской в другой Джей Ди двинулся к заводи, держа кобылку на расстоянии, достаточном для того, чтобы она уверенно чувствовала дно у себя под копытами.

Рафферти решил попытаться освободить проклял леску из зарослей и не порвать ее при этом. Но ему хотелось, чтобы лошадь ступала на дно заводи. Оно здесь было мягким и илистым, и кобылка вполне могла испугаться слишком глубокого погружения в ил. Страх же мог испортить лошадь так же быстро, как неправильное обращение. Джей Ди бросил поводья и о шел от лошади, прикрикнув на нее, как только та двинулась вслед за ним. Она остановилась и, когда Джей погладил ее по морде, повела ушами и осталась на месте наблюдать за действиями Рафферти.

Намотав еще немного леску, он ступил на более глубокое место, погрузившись в воду по пояс, и оглянулся через плечо. Лошадь смотрела на него с интересом, и он дождался момента, когда их взгляды встретились — только на секунду, чтобы дать понять животному, что о нем не забыли. И только Джей Ди снова двинулся вперед, колено его неожиданно наткнулось на что-то твердое, и он потерял равновесие. Правая нога скользнула по илистому дну, и Рафферти тяжело повалился… прямо на тело Миллера Даггерпонта.

* * *

— Вот дьявол! Да проще было вытаскивать дохлых коров из реки. — Помощник шерифа Дуг Бардуэл бродил в камышах по пояс в воде, пытаясь ухватиться за тело. — Эй, Джей Ди, не бросишь ли мне веревку? Я обвяжу труп, а твоя кобыла вытащит его на берег.

Оторвавшись от изучения следов на мягком прибрежном грунте, Куин поднял голову и крикнул своему второму помощнику:

— Петерс, полезай-ка в воду, и тащите тело на другой берег пруда. И без того полно следов. Вы только посмотрите на эту мешанину, — проворчал Куин, возвращаясь к прерванному обследованию. — Бог весть, сколько народу прыгало здесь туда-сюда после дождя.

Джей Ди присел на корточки рядом с шерифом и хмуро оглядел грунт вокруг.

— По-моему, здесь было несколько. Посмотри вон туда, видишь? Сдается мне, что тут топталось больше двух человек. Таких следов я нигде больше вдоль берега не видел.

— Это еще ни о чем не говорит. — Куин сдвинул фуражку на затылок. — Здесь могли быть и два человека, топтавшиеся вокруг, закапывая свои ящики со снастями. Это все, что мы знаем. Кроме того, — он встал и принялся растирать затекшее колено, — мне представляется, что старина Миллер схлопотал инфаркт и сам свалился в воду. Видел, как он вцепился себе в грудь?

Они прошли на дальний конец заводи, где Бардуэл и Петере бились с безжизненным телом Даггерпонта.

— Черт вас возьми, Бардуэл! — рявкнул Куин. — Не тащи ты его так за руку. Подведи под тело ногу и толкай!

Кряхтя от напряжения, полицейские вытащили мертвеца на берег.

— Видите? — Куин склонился над телом Даггерпонта и указал на его правую руку, намертво вцепившуюся в левую сторону груди и зажавшую в кулаке клок коричневой ковбойки и конец длинного галстука. — Это называется трупный спазм. Означает то, что человек в момент смерти держал руку именно так. Миллер всегда жаловался на сердце.

Джей Ди, присев на корточки рядом с телом адвоката, внимательно исследовал каждую деталь. В душу Рафферти закралось смутное беспокойство. Миллер был адвокатом Люси. Мэри Ли вбила себе в голову, что в истории со смертью Люси не все чисто. Лично его позиция в данном сценарии соответствовала поговорке: «Собака лает, ветер носит». Приятель Брайса взял вину на себя, что было, черт возьми, гораздо лучше, чем если бы вину на себя взял Дел. Но теперь погиб Даггерпонт, и чутье подсказывало Рафферти, что это был не просто сердечный приступ.

— Посмотри сюда, — сказал он, указывая на грязные темные пятна, выступившие на складках толстой шеи Даггерпонта. — Сдается мне, что кто-то схватил его за шею.

— Мне на ум приходит лишь двадцать, ну, тридцать человек, которые не прочь были бы придушить Миллера, отозвался Бардуэл. — Ты думаешь, что больше, а, Пет?

— Ты считаешь только мужиков или престарелых леди тоже? Повернув голову адвоката набок, Куин помрачнел.

— Трупное окоченение скул только-только началось, пробубнил он. — Он здесь недавно.

Куин пробормотал себе под нос нечто похожее на попытку составить список возможных подозреваемых, но самом деле ему хотелось одного — выбросить всю эту запутанную мешанину подальше. Адвокат Люси Макадам погиб при подозрительных обстоятельствах. Куин же выставил за дверь Мэрили Дженнингс, пытавшуюся выдать ему свою теорию заговора. Проклятые пришлые! С ними все не как у людей — сплошные проблемы.

— Ладно, — шериф встал и вытер руки о штаны, отправим тело в Бозмен, пусть они там посмотрят. Пока же, мне придется сообщить Инесс, что у нее больше босса. Насколько я знаю, у Даггерпонта не было никак родственников. Как ты думаешь,, есть еще кто-нибудь, ко следует немедленно сообщить о случившемся?

— Да, — вздохнул Рафферти. Он двинулся к лошади, чувствуя, как в душе его дурное предчувствие борется страхом. — Я сам ей скажу.

Глава 21

Трио Дрю играло в гостинице «Загадочный лось» с семи часов вечера до часу ночи. Мэри присоединилась к ним, исполняя по две песни на каждые две вещи, исполняем группой. Группа предлагала публике, которая все прибывала и прибывала, электросмесь джаза, народной музыки, кантри и тяжелого рока. Мэри же немало потрудилась над составлением своего репертуара, включавшего медленные и блюзовые песни, как всегда, отражавшие ее собственное настроение. Если музыканты знали исполняемую Мэри песню, они поддерживали ее, ненавязчиво подыгрывая. Это был один из тех замечательных редких примеров, когда вкусы и интуиция исполнителей мгновенно сошлись, выдав волшебный результат. Выступление постоянно сопровождалось восторженными аплодисментами.

В начале первого перерыва Мэри шмыгнула на стульчик рядом с сидевшим за роялем Дрю. Два других члена группы в поисках выпивки и друзей растворились в толпе. Гул разговоров в зале усилился, компенсируя недостаток музыкального фона.

— Это — великолепно! — ласково улыбнувшись Дрю, пробормотала Мэри. — Спасибо за приглашение.

— Для нас это тоже сплошное удовольствие, дорогая. У тебя редкий талант. — Дрю взял свой стакан с тоником и лимоном, медленно отпил и, слегка поморщившись, потянулся, чтобы поставить стакан на место.

— Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно, — рассеянно ответил Дрю, подвигав правым плечом. — Мышцы потянул — вот и все. Неуклюжий болван! А ты выглядишь сегодня немного подавленной. — Он пристально посмотрел на Мэри.

— О Боже, — усмехнулась она, — ты считаешь, я действую на людей угнетающе?

— Вовсе нет! — засмеялся Дрю. — Они тобой восхищаются. Просто я вижу что-то ужасно печальное в этих милых голубых глазах. Я могу чем-нибудь помочь?

Мэри покачала головой и скорчила забавную рожицу.

— Вляпалась в то, во что не следовало бы. Ничего страшного. Я — большая девочка и лучше всех умею переносить жизненные невзгоды.

Дрю нахмурился и, протянув к Мэри руку, убрал ей за ухо выбившуюся прядь серебристо-белых волос.

— Что ты имела в виду, сказав, что влипла во что не следует? Это связано с Люси?

— Нет, а что? Тебе известно что-то, что следует знать и мне?

Дрю отвел взгляд и оглядел море человеческих лиц зале, пожалев о своем вопросе.

— Я знаю: запахни здесь бедой, Люси сразу бы почуяла — вот и все.

— Бедой, которая могла бы стоить Люси жизни?

— Я этого не говорил.

Подавшись к Дрю, Мэри резко дернула его за пыльный рукав изумрудного цвета шелковой рубашки.

— Черт возьми, Дрю, — отчетливо прошептала она. Если ты что-нибудь знаешь, скажи мне. Я не считаю, что Люси погибла в результате несчастного случая, но я могу найти ни одной души, которой не было бы на это наплевать.

Дрю помрачнел и, сделав вид, что занят лежавшими на пюпитре нотными листами, принялся нетерпеливо перелистывать.

— Я ненавижу подозрения — благодарю покорно, знаю, что Люси была втянута в какую-то историю с Макдональдом Таунсендом, вот и все.

— Она его шантажировала?

— Возможно, — уклончиво ответил Дрю. — Конечно, Таунсенд играл определенную, не очень презентабельную роль в жизни Люси, но убить ее он не мог.

— Не мог?

Дрю опустил руки на клавиши и внимательно посмотрел на Мэри.

— Господи Боже мой, Мэри, этот человек — судья! воскликнул он с придыханием. — Судьи не занимают отстрелом женщин.

— А пластические хирурги занимаются?

— Это был несчастный случай. У Шеффилда не было причин убивать Люси.

— Что делает его очень удобным мальчиком для битья. ты не находишь? — не унималась Мэри. — Нет мотива нет и обвинительного акта. Он признает себя виновным в том, что сделал «ба-бах» из мощного ружья, и зарабатывает аплодисменты. Бен Лукас — адвокат Шеффилда. Jlyкас и Таунсенд — старые приятели. И все они собираются на маленькой гасиенде Брайса,..

Дрю раздраженно покачал головой:

— Ты хватаешься за соломинку!

Мэри развела руками и пожала плечами:

— Может, да, а может, и нет. Ты считаешь, что Таунсенд вне подозрений? Но мало кто ожидает от окружных судей, что они нюхают кокаин, а я своими глазами видела, как Таунсенд занимался именно этим в бильярдной у Брайса. Хотелось бы мне знать, какие еще дурные привычки могут быть у судьи.

— Полагаю, ты этого не узнаешь.

Дрю вернулся к своим нотным листам. Какое-то время Мэри сидела и пыталась, подобно психоаналитику, проникнуть в его мысли. Усилия эти ни к чему не привели, но на лице Дрю застыло каменное выражение, и мысли его, казалось, были спрятаны за толстыми стенками стального сейфа.

— Дрю, что еще тебе известно? — спросила она наконец.

— Я не могу пролить свет на обстоятельства смерти Люси, — заявил Дрю голосом тихим и раздраженным. — И не знаю, должен ли был, если бы мог. Иногда бывает лучше не будить спящих собак.

— А у этих собак есть конкретные имена? — жестко спросила Мэри.

Дрю издал глубокий вздох сквозь зубы и закрыл глаза;

— Мэрили…

— Невероятная музыка!

Голос Брайса разорвал напряженность момента, выведя ее на новый уровень. Мэри крутанулась на стульчике и, оказавшись с ним лицом к лицу, изобразила вежливую улыбку:

— Благодарю.

Брайс стоял с бутылкой «Пеллегрино», покачивавшейся в его костлявой руке, и на лице его сияла улыбка. Мэри безжалостно подумала о том, не была ли эта улыбка на самом деле гримасой боли: джинсы Брайса были до того узки, что вполне могли поднять его кровяное давление до опасного уровня. Рука Брайса как бы невзначай легла на плечи Саманты Рафферти.

Девушка, казалось, чувствовала себя очень неуютно в данной ситуации. Взгляд ее карих глаз стрельнул в сторону Дрю, после чего Саманта отвела глаза, словно искала предлог поскорее смыться из зала. Мэри подумалось, слышала ли уже Саманта об аварии, в которую угодил Уилл. Вопрос так и вертелся у нее на кончике языка, но она попридержала его за зубами. Не набила ли она и без того уже достаточно шишек, вмешиваясь в дела семейства Рафферти?

— Нет, в самом деле, очень жаль, что вы не принесли с собой гитару на ту вечеринку, — сказал Брайс, склоняя голову и с осуждением глядя на Мэри. — Робу Голду и: «Коламбии» очень понравилось бы ваше пение. Сейчас он уже вернулся в Лос-Анджелес.

Мэри пожала плечами, не выразив особого восторга от перспективы знакомства с известным продюсером студии звукозаписи, особенно если учесть посредника такого знакомства.

— Может быть, как-нибудь в другой раз…

— «Может быть» не считается, — заявил Брайс. — Вам нужно немедленно ловить самолет и мчаться вслед за ним Если хотите, я могу сделать пару звонков…

«И убрать меня из Монтаны», — добавила про себя Мэри.

— В любом случае благодарю вас, но, думаю, сейчас для меня не лучшее время влезать в какое-то новое дело.

— Такие возможности выпадают не каждый день.

— Да, но и подруг у меня убивают не каждый день Мне нужно какое-то время, чтобы прийти в себя.

Брайс одарил Мэри отечески-покровительственным взглядом:

— Милая, вы слишком склонны к самообвинениям Люси, глядя на вас с небес, вероятно, тихо посмеивается Она бы коршуном ринулась на столь лакомый кусочек Люси никогда и ни за что не упустила бы шанс продвинуться вперед… Не так ли, Дрю?

Глаза мужчин на какое-то мгновение встретились и наблюдавшей за ними Мэри сдавило грудь. Дрю элегантно встал из-за рояля и взял Саманту за руку:

— Саманта, дорогая, могу я сказать тебе словечко?

Глаза у Саманты стали круглыми.

— Мистер ван Делен, я сегодня выходная.

— Да, дорогая, я прекрасно об этом знаю, — ласково возразил Дрю, уводя ее от Брайса в направлении бокового выхода на террасу.

Брайс отпустил свою спутницу без малейших возражений. Он присел на стульчик, освобожденный Дрю, и сделал большой глоток из бутылки. Адамово яблоко в его горле запрыгало, как пробка. Плотно сжав губы, он вытер их тыльной стороной ладони, после чего повернулся к Мэри и притворился крайне озабоченным;

— Как дела, Мэрили? Мы слышали, у тебя вчера ночью случилась стычка с грабителем.

— Да, нечто в этом роде, — пожала плечами Мэри. — На мое счастье, он стукнул меня по голове. А голова у меня настолько твердолобая, что ее трудно чем-либо пробить.

— Тут дело не шуточное, ангел мой, — нахмурился Брайс. — Тебя могли убить.

— В самом деле?

— Такое случается, — в свою очередь, пожал плечами Брайс, как бы выражая этим, что насильственная смерть всего лишь одна из тех непредсказуемых неприятных вещей, которая может случиться на маршруте любого туриста. — Итак, когда же ты собираешься навестить нас и провести денек в «Ксанаду»? После всех этих событий тебе, наверное, будет приятно провести денек возле бассейна, ни о чем не беспокоясь.

— Я дам вам знать, — сказала Мэри, вставая и разглаживая складки на джинсах. — Перерыв кончился. Пора вводить войска.

— Выруби их, милочка!

Брайс лучезарно улыбнулся Мэри. Всегда благоволящий монарх. Он отправился к своему постоянному столику. Высокие каблуки ковбойских сапог заставляли узкие бедра Брайса нелепо покачиваться. За столом его ждали Лукас и актриса Ума Кимбол, прилепившаяся к Брайсу как банный лист. Таунсенда в компании не было. В дальнем конце стола сидел все тот же жиголо, выглядевший культуристом с картинки и наслаждавшийся собственной игрой могучих мускулов под голубым шелком рубашки. Мрачная Шерон Рассел, в черном кожаном топике, с длинным ожерельем на шее сидела на своем обычном месте — по правую руку от Брайса.

Появившаяся в боковых дверях Саманта, казалось, вот-вот расплачется. Бросившийся к ней Брайс тут же увел девушку обратно за дверь. Дрю, пройдя мимо рояля, устремился сквозь толпу к своему офису.

Подойдя к микрофону, Мэри взяла аккорд и запела открыто подражая стилю Мэри-Чапин Карпентер и размышляя о том, что жизнь в Новом Эдеме становится все более и более любопытной.

Джей Ди услышал ее голос еще до того, как переступил порог гостиницы. Томный и низкий, исполненный сильного чувства — боли, сомнения, стремления к чему-то недостижимому. Рафферти вошел в зал и встал в тени.

Мэри сидела на высоком стульчике перед маленькой группой музыкантов, мягкий свет юпитеров обрамлял сиянием ее серебристо-белые волосы. Покоившаяся на одном колене Мэри старая гитара казалась неотъемлемой частью ее тела. Пальцы перебирали струны, извлекая и них медленную, меланхолическую мелодию. Мэри пела oб отношениях, становящихся холодными, о человеке, на ткнувшемся на стену молчания и безразличия. Невысказанные слова боли повисали в воздухе, наполняя его невидимым тяжелым гнетом. Женщина — в своем бессилии предотвратить невыносимую потерю. Печаль о возможном счастье, которому никогда не суждено сбыться.

В паузах между куплетами он постепенно пробрался вдоль стены к свободному креслу, довольно далеко от сцены, и опустился в него. И все же Мэри почти тут же отыскала его взглядом в освещенном зале. Джею Ди показалось что голос ее на какую-то секунду сорвался, но пальцы ни на мгновение не оторвались от струн. Взяв последний аккорд, Мэри низко опустила голову на деку гитары. Непокорные волосы упали вниз, полностью закрыв лицо. Пока публика восторженно аплодировала, Мэри сидела неподвижно, потом отставила гитару в сторону, сошла со сцены и исчезла за дверью служебного выхода.

Трио принялось исполнять джазовый номер. Джей Ди встал и, пройдя перед сценой, поспешил к выходу, в котором исчезла Мэри Ли.

— Что с тобой, Рафферти? — спросила его Мэри, кaк только Джей Ди вышел на террасу. Она стояла, прислонившись спиной к перилам, скрестив на груди руки. Последний янтарный луч заходящего солнца освещал ее сзади окрасив лицо в золотисто-темные тона. Она, прищурившись, с вызовом смотрела на Рафферти. — Ты испортил мне утро. Испортил день. Не можешь успокоиться, не испортив мне еще и вечер?

— Я пытался застать тебя на ранчо, но ты уже уехала.

— Так что теперь ты имеешь возможность испортить мне вечер на глазах у сотни свидетелей. Вероятно, именно это окончательно тебя успокоит.

Джей Ди безропотно принял словесные пинки, подозревая, что совершенно справедливо их заслуживает.

— Знаешь, я не намерена больше это терпеть, — хриплым голосом произнесла Мэри с каменным выражением лица. Гневно сверкнув глазами, она оторвалась от перил и двинулась мимо Рафферти.

Джей Ди схватил ее за руку и притянул к себе:

— Я не хотел обидеть тебя, Мэри Ли. Собственно говоря, я приперся сюда убедиться, что ты не обиделась.

Взглянув на него, Мэри выдернула руку из его ладони.

— Пароход ушел чуть раньше, шкипер, — сказала она и снова двинулась прочь от Рафферти, не совсем уверенная в том, что у него на уме, зная только, что не хотела видеть его, когда пришла сюда. Однако последовавшие за этим слова Джея Ди заставили ее похолодеть.

— Миллер Даггерпонт убит.

Шок ударом кулака в солнечное сплетение поразил Мэри. Она повернулась к Рафферти, чувствуя, как слабеют ноги;

— Что? Что ты сказал?

— Миллер Даггерпонт убит. Я нашел его сегодня после полудня на Маленькой Змейке. Куин считает, что у него случился сердечный приступ.

— А ты что считаешь?

— Сдается мне, кто-то его придушил.

Рука Мэри машинально метнулась к горлу. Она отошла от Джея Ди и вернулась на свое прежнее место у перил, оперлась о них и уставилась на затухающий закат. Перед ее глазами стоял образ адвоката, удивленный взгляд выпученных мертвых глаз за толстыми стеклами темных очков. Картина заставила Мэри содрогнуться.

Шагнув к ней, Джей Ди положил свою большую ладонь на плечо Мэри и провел вниз по ее руке. Их тела разделял какой-то дюйм воздушного пространства. Стоило Мэри чуть отклониться назад, и она оказалась бы в его теплых и надежных объятиях. Но ей не пришлось долго задаваться вопросом, стоит ли это делать, поскольку Джей Ди сам сократил разделявшее их расстояние и прижался щекой к волосам Мэри.

Собственный порыв показался Рафферти одновременно и незнакомым, и машинально естественным. Джей Ди был не из тех мужчин, которые вот так запросто предлагай свои услуги. Но Мэри выглядела такой маленькой, такой растерянной! И, несмотря на все данные себе зароки, все грубости, что он ей наговорил, страстное чувство все еще не ушло, оставалось первобытным, основным, ответившим на какой-то невидимый призыв, поданный Мэри. Она была беззащитна — он хотел придать ей сил. Она была напугана — он хотел придать ей мужества.

Глупо. Опасно. Он думал… Она думала.

Мэри не сомневалась, что в конце концов Рафферти оттолкнет ее, чтобы не подпустить к себе слишком близко. Но пока что… Пока что она могла закрыть глаза и представить… притвориться… пожелать… надеяться… Все эти нелепые, наивные штучки.

Господи, какая же ты дура, Мэрили!.. Оставаться с человеком, которого ты не любишь, любить человека, который, никогда не будет с тобой…

Рафферти ясно дал это понять там, на ранчо. Нежность, проявляемая им сейчас, говорила о худшем — означала конец. Она так устала быть игрушкой и девочкой для битья. И все же Мэри хотела… желала… и надеялась…

Крепко вцепившись в перекладину перил, Мэри выпрямилась.

— Куин послал тело на вскрытие в Бозмен, — сообщил Рафферти.

— Зачем ты мне об этом говоришь?

— Миллер был адвокатом Люси.

— И что? Ты же считаешь, что Люси погибла в результате несчастного случая, и никак не хочешь допустить другой возможности.

— Это неправда.

Мэри засмеялась и, повернув голову, посмотрела и Джея Ди:

— Нет, правда. Тебе на всех наплевать! Неужели ты о этом забыл, Джей Ди? Ты — одинокий волк, защищающий свею территорию. Земля — вот единственная вещь, на которую тебе не наплевать.

— Есть, вероятно, добрая дюжина людей, которые могли бы желать смерти Миллеру. — Рафферти проигнорировал выпад Мэри с той же решительностью, с которой игнорировал чувства вообще. — Он приложил руку к немалому числу темных сделок по земле. Но если это убийство как-то связано с делом Люси, оно может касаться и тебя. Я не хочу видеть тебя убитой, Мэри Ли.

— Что ж, а мне это представляется довольно удобным, — саркастически заметила Мэри. Повернувшись лицом к Рафферти, она опять скрестила руки на груди и с вызовом вздернула подбородок. — Ведь в этом случае тебе не пришлось бы тратить уйму времени на то, чтобы переспать со мной и заполучить землю Люси, не так ли?

Мэри хотелось оскорбить Рафферти так же, как он оскорбил ее, и она безжалостно ударила по его чувствам чести и достоинства. Но ей от этого не стало легче, как только она увидела его сузившиеся глаза и стиснутые челюсти. Она почувствовала себя только еще более одинокой.

Джей Ди склонился к Мэри — большой, грубый, грозный — и вцепился в перила, взяв Мэри в кольцо своих рук.

— Признаюсь: я хочу эту землю, — голосом дрожащим, низким и горловым, как рычание пумы, сказал Рафферти. — Но постель была просто для забавы. Ты хочешь сказать, Мэри Ли, что тебе не понравилась эта часть моего «зверского» плана?

— Ты — подонок!

Взгляд Джея Ди был тяжел и темен, как горный гранит.

— Скажи, что не хотела этого. Ты не дала мне и крохи того, к чему я стремился, в то время как я предоставил тебе великолепную верховую прогулку.

— Думаю, ты меня с кем-то путаешь, — пристально посмотрела на него Мэри. — Очень плохо, что она умерла. Я начинаю думать, что вы просто были созданы друг для друга.

Мэри Ли смотрела на Джея Ди и в ее больших глазах блестели слезы и читалось осуждение. Рафферти совсем не нравилась роль, которую он пытался сыграть. Он физически ощущал тяжесть ее взгляда, наблюдая за Мэри боковым зрением. Опять противостоящая ему. Сражающаяся за себя.

— Я поняла, что тебе было нужно, Джей Ди, — жестко сказала Мэри. — Я ошибалась, думая, что в тебе есть нечто стоящее, помимо всего этого деревенского дерьма. Что-то хорошее. Нежное. Какой же я была дурой, считая, что ты, быть может, позволишь мне открыт в тебе это! Что за тупость была полагать, что в тебе что-то было. — Изобразив ледяную холодность, Мэри оторвалась от перил и, шаркая башмаками по деревянному полу террасы, медленно направилась к двери. Остановившись на полпути, она обернулась и откинула назад упавшие на лицо волосы. — Ты продолжаешь путать меня с Люси. Так что скажу тебе напрямую несколько вещей, ковбой. Я — не Люси. Я не люблю, когда меня используют. Я не терплю, когда меня оскорбляют. Я не играю в игры. Если я о ком либо забочусь — это честно, не всегда умно и удачно, но честно. Если тебе это не нравится, что ж — отлично. Тебе же хуже. Но не утруждай себя указаниями, как я должна поступать. У тебя ничего не выйдет, Рафферти. Ты не можешь просто взять, что хочешь, наплевав на все остальное.

Джей Ди повесил голову и вздохнул. Грудь его словно сдавило тисками. Он не хотел этого. Он убеждал себя, что никогда этого не хотел. Гораздо проще было держаться от всего этого подальше. Он должен вести битву за право владеть своим ранчо. Он не мог позволить себе бесполезно тратить энергию.

Мэри, затаив дыхание, смотрела на него и ждала. Глупая часть ее сердца ждала от Джея Ди, что он примет прощение и признается в своих чувствах. Дура с больше буквы! Не такой человек этот Рафферти. Нежность, которую Мэри в нем открыла, была лишь отклонением. О вырос настолько грубым, что способен только вязать быков и бороться с медведями. Мэри не могла изменить прошлое Джея Ди или правила, по которым он жил. И не было смысла пытаться продолжать их отношения. Чем скорее она смирится с потерей, тем лучше, и теперь надо просто уйти.

Дверь на террасу приоткрылась, из нее высунулся Дрю и, пристально посмотрев на Джея Ди, потом — на Мэри спросил:

— Здесь все в порядке, дорогая?

Мэри задержала дыхание чуть дольше — еще на несколько секунд бесполезной надежды — и посмотрела на понурившуюся голову Рафферти. Он не произнес ни слова.

— Нет, — пробормотала Мэри. — Но я как-нибудь это переживу.

Проскользнув в дверь мимо Дрю, она направилась в дамскую комнату.

* * *

В половине второго ночи в музыкальном зале «Загадочного лося» остались лишь служащие. Бармен Тони собирал со стойки бутылки и расставлял их на привычные места под грандиозным зеркалом мадам Бель. Официант громоздил перевернутые стулья на столы и пылесосил ковер. Гари и Мич, партнеры Дрю по трио, попрощались и ушли вместе, разговаривая о музыке. Кевин, стоя за расположенной за баром кассой, проверял счета и смеялся ковбойским шуточкам Тони. Мэри уложила гитару в футляр и захлопнула защелки.

— Не хочешь поговорить об этом? — тихо спросил Дрю.

Она слегка покачала головой и, выдавив из себя улыбку, обняла футляр, точно партнера по танцу.

— Тут не о чем особенно говорить. Я руководствуюсь позывами сердца. А это всегда не очень-то умно.

Дрю нахмурился:

— Возможно, что и нет, но представь себе, в какое чудесное место превратился бы этот мир, если бы все мы позволили себе такую роскошь. — Он крепко обнял Мэри вместе с гитарой. — Если ты решишь, что тебе нужны уши, которые услышат тебя, или плечо, в которое ты могла бы поплакать, ты знаешь, к кому прийти.

— Спасибо.

— Пойди поспи немного. — Дрю чуть отступил назад. — Ты выглядишь как выжатый лимон. Что же до остального… Оставь это, дорогая. Сейчас ничего хорошего из этого не выйдет. Я бы не хотел, чтобы ты причинила себе вред, пытаясь изменить то, что изменению не поддается.

Мэри смотрела, как Дрю, лавируя между столиков, шел к стойке бара, и на память ей пришла еще одна присказка Люси: все стоящие мужики либо женаты, либо геи. Она не сомневалась в том, что Дрю знал о жизни Люси гораздо больше, чем рассказывал, но он дал себе обет не омрачать ее светлой памяти, и Мэри находила это правильным.

Пожелав Тони спокойной ночи, Мэри вышла в боковую дверь и медленно побрела по тротуару вдоль гостиницы. Эхо стычки с Джеем Ди отдавалось в голове с каждым шагом. Мэри отмахивалась от этих мыслей, как могла. Несмотря на то, что она совсем мало спала последние две ночи, Мэри была слишком измучена, чтобы отправиться прямо в номер, будучи совершенно уверена, что не сможет сразу уснуть. Перегруженное подсознание не давало шансов на нормальный отдых.

Чувствуя, как в душе борются ненависть и жажда примирения, Мэри добрела по сырому от росы лугу до своего камня и, усевшись на него, стала смотреть на Новый Эдем. Окна гостиницы золотыми прямоугольниками светились в темноте. Там, за этими окнами, обитали люди, не знающие забот. Она подумала, какие из этих окон принадлежат Дрю и Кевину и как давно Дрю в ссоре со своим партнером.

Веселье в «Проклятых и забытых» было в самом разгаре. Бар сиял в ночи, как дом, охваченный пламенем пожара. Шум, который прорывался оттуда, из-за значительного расстояния становился неясным гулом, так что Мэри могла различать лишь буханье бас-гитары и резкий, точно звук разбивающегося стекла, звон тарелок ударника. Интересно, сидит ли там Уилл, в очередной раз до потери сознания заливая горе спиртным?

Сердце Мэри болело за Уилла — отщепенца, белую ворону в семействе Рафферти. Странно, как это она не влюбилась в Уилла — у них было очень много общего. Но ведь у Уилла имелась жена.

Вспомнив о Саманте, Мэри покачала головой. Ну что за мешанина! Она приехала в Монтану, чтобы уйти от реальности; а угодила в самый центр тривиальной мыльной оперы: добро против зла, алчные земельные бароны против небольшой фермерской семьи, интриги, измены и бог весть что еще. Пустынная дорога вдруг превратилась в довольно оживленное шоссе с не совсем понятными правилами движения.

Какой-то частью своего я Мэри ничего так не хотела, как поскорее убраться отсюда. Но эта часть была очень мала — рудимент прежней Мэрили. Она отбросила ее, точно высохшую шелуху, и почувствовала прилив сил. Мэри не собиралась покидать Монтану. Она хотела принадлежать этой земле — не только жить на ней, но именно принадлежать. Ей хотелось стать частью этих мест, такой же, какой был для них Рафферти, и горы, и огромное-огромное небо. И если Мэри собиралась доказать, что достойна стать частью этой земли, она должна принять все ее законы: поступать правильно, уважать честь, мужество и здравый смысл. И первой ее обязанностью на этой стезе станет необходимость выяснить правду о смерти Люси. Задача непростая, с трудными вопросами. И никто не поможет Мэри.

Откинув голову назад, она посмотрела на миллионы ярких звезд, усеявших черное ночное небо, отыскала среди них Полярную звезду, сияющим фонарем висевшую над вершинами гор. Свет далекой звезды… Мэри смотрела на бело-голубые алмазные пятнышки и всей душой желала только одного: чтобы эта ночь никогда не кончалась.

* * *

Шерон устремила взгляд в черное, как дно бездонного колодца, небо, усыпанное маленькими блестящими точками. Она представила себе, что все эти звезды вливаются в ее сердце, питают его, заряжают новой энергией, но свет звезд был холодным и белым, и Шерон ничего, кроме пустоты, в своей душе не чувствовала.

Она лежала на балконе нагая, растянувшись в шезлонге длинным, угловатым телом, увеличенные силиконом груди двумя пирамидами устремились в небо. Шерон знала, что ее могли прекрасно видеть рабочие фермы, живущие в квартирах, надстроенных над конюшней. И знала, что именно в этот момент один из рабочих как раз и глазеет на нее, но Шерон было наплевать. Сегодня голова ее была занята другими заботами.

Брайс еще не ложился в постель. Он заперся в своем кабинете на внутренний замок и обдумывал какие-то планы.

Собственно, в этом обстоятельстве не было ничего необычного. Мозги у Брайса работали, как швейцарские часы: колесики и шестеренки крутились безупречно синхронно, в голове кружились идеи, одна лучше другой. Острый ум и отсутствие совести сделали Брайса богатым человеком. Эти качества Шерон в нем уважала. Но сегодня ночью, подозревала Шерон, мысли Эвана заняты не делом — он думал о Саманте Рафферти, и мысль об этом острой косой ранила сердце.

Одержимость Брайса углублялась, как это было и в случае с Люси Макадам. В Люси Брайса привлекали ее стиль и изобретательность, умение взять власть над мужчиной. То была борьба силы воли, схватка двоих кобр. Саманта Рафферти являла собой совершенно противоположное явление — простодушие, открытость, неуверенность.

Шерон закрыла глаза: небо пропало, а перед мысленным взором возникли Брайс и девушка. Она намеренно мучила себя этим видением. При этом страх змеей скользил по душе, обвивался вокруг сердца, сдавливал его. Возбуждение как отравленное вино жгло душу. Воспоминания теснили друг друга: все, что делала Шерон, было для Брайс; ради Брайса. Все — только для него.

А эта девчонка никогда не будет для Брайса достаточно сильным партнером. Ее невинность очень скоро надоест Эвану. Его же пристрастия оттолкнут ее. Шерон постаралась успокоить себя этой мыслью. Не открывая глаз она принялась думать о Брайсе, как о мужчине, будя воображении его образ. Она любит его. Эван — единственный человек в этом мире, которого она любит, если, конечно, не считать самой Шерон. От этих мыслей Шерон почувствовала, как долгожданное тепло разливается по ее жаждущему телу.

Но, открыв глаза, снова увидела, что она одна на балконе. А звезды были от нее за миллионы миль.

* * *

Джей Ди сидел на крыльце и прищурившись, смотрел в ночное небо. Чистое небо. Отличная погода! Завтра будет хороший денек для того, чтобы перегнать скот… Только скот они перегонять не будут. Рук не хватает.

Джей Ди должен был бы радоваться уходу Уилла. Больше не будет этого разгильдяя. Больше не будет разговоров о преданности и чувстве ответственности. Не надо буде интересоваться, когда он очухается и отправится на родео или когда наконец соберется погасить двухмесячную задолженность по банковским платежам. Никаких напоминаний о длинной и печальной истории братьев Рафферти. Джей Ди должен бы радоваться. Однако вместо этого душе царила грызущая пустота.

Мне жаль тебя, Рафферти. Ты кончишь тем, что у тебя останется только твоя земля, и больше ничего.

Он попытался сказать себе, что на него никак не подействовали ни слезы, ни слова Мэри Ли, скасзанные ею на террасе гостиницы «Загадочный лось». Что ему наплевать на то, что он обидел ее, но в таком случае он еще больший сукин сын, чем эта скотина Эван Брайс. Они друг другу не подходят. Ему не нужна такая женщина, как Мэри Ли. И что ей нужно от такого человека, как Джей Ди? Она — яркая, современная, стоящая на пороге новой богатой жизни. А он — ископаемое животное, Его жизнь старомодна. Он привязан к традиции, держащей его, точно якорь. Добровольный отшельник, привыкший к одиночеству, доведший его до совершенства и называющий это внутренним миром.

Да пошел ты к черту, Джей Ди!

— Прекрасная ночка!

Возникший ниоткуда Часки опустил свое худое старое тело на ступеньку рядом с Джеем Ди. Тот искоса взглянул на него.

— Тоже собираешься сказать мне, что я задница? — спросил он с вызовом. — Бьюсь об заклад, Такер тебя подговорил.

Часки пожал плечами, словно говоря: «А вот и не угадал!» — и полез в задний карман джинсов. Тонкая папиросная бумага блеснула в темноте бело-голубым светом.

— Я не хочу это выслушивать, — сказал Рафферти.

— М-м-м…

— Уилл — это Уилл. Я — это я. Рано или поздно, этот день должен был наступить.

— М-м-м… — Старик достал из тряпичного кисета щепотку табака и ровной линией насыпал его на бумагу. С помощью зубов Часки затянул узел на кисете, а потом скрутил сигарету, лизнув языком край бумаги неуловимым, выработанным за долгие годы движением.

—Уилл уходит, — сказал Джей Ди, обращаясь в основном к самому себе. — Нам остается только смириться с этим. Завтра позвоню и попробую найти кого-нибудь в помощь нам. Мы еще можем подождать с перегоном скота в горы до среды.

Джей Ди всмотрелся в старое, обветренное, бесстрастное лицо, на котором ничего нельзя было прочесть.

— Он не вернется, Часки. На этот раз — нет.

Часки что-то проворчал, все еще вглядываясь в ночь. Зажав маленькую сигарету между большим и указательным пальцами, он сделал длинную затяжку, надолго задержав дым в легких. Когда он выдохнул, воздух наполнился сладковатым ароматом жженой конопли.

— Скот может подождать. Скота у тебя много. Брат у тебя один. — Часки опять затянулся так, что сигарета превратилась в его пальцах в крошечный красный уголек. Приподнявшись со ступеньки, Часки загасил окурок о доски крыльца и отбросил его на землю. После чего медленно поднялся и потянулся с кошачьей грацией. — Надо идти. У меня свидание.

— Сейчас второй час ночи! — удивленно приподнял бровь Джей Ди.

— Она у меня ночная совушка. Мужчина должен ценить каждую женщину за ее индивидуальные качества. У этой есть несколько очень милых, хороших качеств. — Часки кивнул. Воплощение мудрости в выцветшей футболке. — Та маленькая блондинка… Держу пари, у нее тоже есть некоторые хорошие качества. Есть на что посмотреть. Может, тебе стоит выяснить?

Джей Ди слегка скрипнул зубами, удержавшись от желания сказать Часки, чтобы тот побольше заботился о своих делах. Привычные правила никогда не были применимы к Часки. Он заявлял, что связь с древней магией позволяет ему жить в ином измерении.

— Часки, она здесь только проездом. Как бы там ни было, у меня нет на это времени. Кто-то должен держать ранчо в руках. И, насколько я понимаю, в этом единственная причина моего появления на свет. — Джей Ди слегка усмехнулся прозвучавшей в собственном голосе горечи. — Хранить переданное мне по наследству имя Рафферти.

— Довольно трудная задача, если после тебя не останется других Рафферти, — заметил Часки. Он повернулся и посмотрел на двор ранчо и дальше: взгляд его, казалось, охватывает всю Монтану. — Знаешь, человек не может владеть землей, — объявил он. — Люди приходят и уходят, а земля всегда здесь будет. Белым людям никогда этого не понять. Все, чем мы владеем, — это наши собственные жизни.

Все недосказанное Часки тяжким грузом легло на плечи Рафферти, заставив его вздохнуть. Джей Ди слишком устал, чтобы вступать в философские споры, чересчур измотался, чтобы защищать принципы традиционности или пытаться поразить Часки кодексом чести и ответственности «белого человека». Ничем этим Часки не пронять: он был выше всего в своем общении с мистическим.

— Чертовски хорошенькая ночка! — повторил старик, кивком указывая на небо. — Взгляни на все эти звезды. — Он посмотрел на Джея Ди, и в его маленьких темных глазах блеснуло изумление. — Славная ночка для ночных совушек.

Часки ушел, а Джей Ди остался наедине с ночью и звездами. Один. Именно так, как ему и хотелось, в чем Рафферти попытался себя заверить. Крепкий парень! Не нужен ему никто.

Брешешь, пес…

* * *

Таунсенд сидел за столом, самозабвенно погрузившись в бездны галактики, раскинувшейся за окнами подобно черному бархатному покрывалу с блестками. Судью трясло. Он был болен. Язык во рту казался распухшим угрем. Он не давал возможности воздуху пройти в легкие, и Таунсенд с хриплым присвистом и бульканьем едва дышал. Из носа непрерывной струйкой текла солоноватая слизь. Глаза слезились, нестерпимо обжигая воспаленные веки. На темной крышке стола белела полоска высыпанного кокаина. Таунсенд уже потерял счет принятым дозам и не знал, сколько порошка он просто высморкал в стоявшую рядом корзину для бумаг. Рядом с соблазнительной белой горкой лежал револьвер.

Шестизарядный «кольт» с огромным барабаном. Жалкий фаллический символ, но и сам Таунсенд был жалким человеком. Пятидесяти двух лет, пытавшийся стрелой достичь вершины, воспылавший страстью к молодой женщине, годившейся ему в дочери. Судья купил револьвер, чтобы произвести впечатление на Люси. Люси — его наваждение, его демон. Все вышло из-за нее. Это она вывела Таунсенда на дорогу из желтого кирпича, ведущую в страну Оз и дальше — в ад.

Еще сегодня утром Таунсенд думал, что сможет выбраться из этой бездонной ямы, что он еще в силах что-то спасти в своей жизни. Смыть с себя липкую грязь, очиститься, вернуть свежесть. Но — нет. К нему тут же попытались присосаться другие пиявки. Ему никогда от этого не освободиться. Не сейчас. Особенно не сейчас.

Толстый адвокат — Даггерпонт — мертв. Таунсенд не собирался убивать его. Они стояли на берегу реки, разговаривали. Птицы пели над быстро текущими водами. Светило солнце. Вокруг изумрудной бархатной долины возвышались величественные горы. Вся эта красота… И отвратительный, толстый Даггерпонт, с горящим жадностью взглядом в увеличенных линзами очков глазах…

…Что-то немного знает о нем и Люси… стоящее доллар или два… Не алчность, нет — просто хочет свою долю за умение держать язык за зубами…

Какую-то минуту Таунсенд просто стоял там, слушая музыку природы, пока эта гадина источала свой яд, называя его «деловым договором», «джентльменским соглашением». В следующее мгновение руки Таунсенда погрузились в жирные складки толстой шеи Даггерпонта. Сам судья наблюдал за происходящим, словно со стороны, словно руки, охватившие горло стоящего напротив человека, принадлежали какому-то безымянному третьему лицу.

Задушить, задушить, задушить! Глаза Даггерпонта за толстыми линзами очков стали круглыми, язык вывалился изо рта, лицо побагровело. Таунсенд услышал громкий, протяжный рев, вырвавшийся из его собственного горла или же прозвучавший где-то в его сознании. Он не знал, не мог сказать.

В голове сработал какой-то рычажок, отключивший адскую машинку беспамятства, и Таунсенд разжал руки. Он отскочил от адвоката, точно отброшенный назад мошной струей воздуха, и ему показалось, что он летит, кувыркаясь, в страшном темном тоннеле. Но Даггерпонт продолжал задыхаться: глаза навыкате, язык болтается, лицо приняло цвет спелого баклажана. Потом у него изо рта пошла пена, и Даггерпонт повалился на землю, судорожно и широко дергая руками и ногами. Таунсенд стоял, смотрел, и ему мерещилось, что это его руки стали на девять футов длиннее и все еще продолжают сдавливать горло толстяка.

Даггерпонт попытался встать, но, утратив координацию движений, не смог совладать с собственным телом и свалился в воду, в густые заросли камыша.

Бежать! Первой мыслью, пришедшей в голову Таунсенда, было желание пуститься наутек, Однако по дороге к спасительной кабине джипа его сознание яркими, горячими молниями пронзили другие мысли. Следы! Останутся следы протекторов. И отпечатки пальцев. Отметки на шее трупа. Спрятанные где-то вещественные доказательства связи Таунсенда с Люси и Даггерпонтом. На этот раз объяснить все это будет не просто. Даже в этом захолустье коронеру известны приметы удушения.

Все кончено. Спасения нет! Никакого возрождения. Ему ни за что уже не отмыть с лица грязь той жизни, в которую он низвергся. Это как чернила, как машинное масло, и теперь каждое его действие, каждая мысль все больше и больше пятнали душу. Он был повержен благодаря Эвану Брайсу и Люси — дьяволу и его подручной.

Назад дороги нет. Эта истина холодным черным покрывалом окутала Таунсенда, он словно погрузился в большое черное ночное небо Монтаны. В небо, за которым не было небес. Черное, как смерть.

Одной дрожащей рукой Таунсенд поднял телефонную трубку и нажал кнопку ускоренного набора номера Брайса. Другая рука потянулась к револьверу.

* * *

Звезды в небе светились, словно обещания.

Яркие и далекие. Недостижимые. Слишком далекие, чтобы рассеять тьму. Ночь была матово-черная, точно наэлектризованная. Волосы на затылке и на руках стояли дыбом, будто металлические проволочки, танцующие под магнетическим воздействием луны.

…Танцующие под луной. Совсем как та блондинка, что танцует на склоне холма. Она качается из стороны в сторону, волосы волнуются при каждом ее движении. Волнистый шелк. Луна серебрит ее кожу, блестит в глазах, светится сквозь раны. Дел перекатился под деревом и изо всей силы зажмурил глаза, так, что под веками вспыхнули разноцветные круги — красные и золотые, как вспышка сигнальной ракеты над рисовыми полями. Дел кожей чувствовал сотрясающие землю взрывы. В нос ему ударил запах напалма и приторный горько-сладкий запах горелого человеческого мяса.

Дел открыл глаза, и Вьетнам исчез. Легкий ветерок охлаждал покрывшуюся потом кожу, наполнял легкие запахом сосны и влажной земли. Война окончена. Дел обнял винтовку, словно любовницу, и потерся губами о промасленный рожок. Самозабвенный поцелуй принес невыразимое облегчение, будто ружье прогнало прочь призраки.

Перекатившись опять к стволу дерева. Дел установил винтовку. Отыскал женщину через оптический прицел. Навел перекрестие прицела ей на грудь. Рассчитав отдачу, слегка приподнял рожок. Палец лег на спусковой крючок.

Убей ее.

Убей ее!

Спаси себя!

Или же столкни себя в пропасть безумия.

Что, если это — испытание на самоконтроль, испытание на терпение? Что, если он провалит этот экзамен?

Предположения лавиной камнепада загрохотали в голове. Дел видел себя кувыркающимся среди этих камней, строчащим из пулемета, раздавленным его невыносимой тяжестью. Он не знал, что ему делать.

Убей ее!

Убей себя!

Очертания блондинки расплылись в прицеле. Перед глазами опять замелькал калейдоскоп образов. Внутренняя борьба выжимала сердце, как мокрую тряпку, выдавливая слезы, принося нестерпимую боль. Дрожа, он снял палец с курка и уставил винтовку в небо. В оптическом прицеле заплясали звезды. Яркие огоньки надежды. Все еще недосягаемые. Вечно недосягаемые.

Глава 22

Судьи не занимаются отстрелом женщин…

Мэри твердила про себя фразу, словно магическое заклинание, способное защитить ее от опасности. Она при парковала свою «хонду» рядом с заляпанным грязью черным джипом «чероки». Таунсенд был одним из тех, кто привез Люси в Монтану. Они были любовниками. Дрю считал что деньги Люси дал Таунсенд… или же она сама выудила деньги у судьи. Как бы там ни было, но в любом случае Таунсенд становился ключом к разгадке тайны смерти Люси, Или подозреваемым в убийстве. Последнее Мэри постаралась исключить, поднимаясь по ступенькам парадного крыльца судейской «хижины».

Дом Таунсенда, как и дом Мэри, был бревенчатым, но гораздо больше, и из него открывался более широкий обзор. Задний фасад здания выходил на Ирландский пик, покрытая снегами вершина которого ярко сверкала в лучах солнца. Правосудие, очевидно, неплохо вознаграждается. Или же Таунсенды, бывшие и настоящие, подрабатывали какими-либо дополнительными занятиями.

Макдональд Таунсенд пользовался большим уважением в деловых и политических кругах. Мэри встречалась с ним лишь однажды, но не раз наблюдала за судьей издалека. Его публичный имидж трудно согласовывался с имиджем человека, склонившегося над бильярдным столом за понюшкой кокаина. Разумеется, это было так же трудно, как и представить себе человека, кристально чистого в глазах всей американской общественности, чья жена возглавляла половину всех благотворительных обществ Сакраменто, прыгающим в постель к Люси и предающимся безудержной страсти. Но именно это и делал Таунсенд.

Вопрос заключался в том, каким еще он мог быть.

Мэри нажала кнопку звонка и принялась ждать, прикидывая стратегию предстоящего разговора. Вопрос: Вы убили мою подругу? — представлялся излишне прямолинейным и немного глупым. В конце концов, что помешает судье просто тут же прихлопнуть Мэри и сбросить ее тело в какое-нибудь глухое ущелье? К тому же она не могла представить Таунсенду ничего, кроме собственных догадок, предчувствий и подозрений. Ничего, что можно было бы добавить к теории, которую шериф Куин и слушать не захотел.

В доме лаяла собака. Мэри подошла к одному из окон рядом с дверью, прикрыла глаза с боков ладонями и прижалась носом к стеклу. Стройная немецкая овчарка приседала и кидалась на закрытую дверь в дальнем конце прихожей, расположенную справа от открытой двери, ведущей в гостиную. Собака лаяла и скребла дверь, неистово пытаясь попасть в комнату.

Возможно, дверь вела в спальню, и Таунсенд сейчас занимался отбором претендентки на место Люси. А может быть, там находился кабинет, и Таунсенд встречался с сообщником по заговору, выплачивая гонорар человеку, чью вину взял на себя Шеффилд. В голове Мэри мелькнул образ Дела Рафферти, но она тут же отогнала его. Дел мог натворить много неприятных вещей, но ни один Рафферти не стал бы наемным убийцей.

— Мэрили, ты начинаешь рассуждать совсем как местные, — пробормотала Мэри, сама изумляясь и немного пугаясь тому, насколько машинально она встала на защиту клана. Не отрывая взгляда от собаки и двери, она дотянулась рукой до кнопки и снова позвонила — на этот раз довольно долго.

Наиболее вероятным наемным убийцей Мэри считала батрака Люси. Кендал Мортон — темная личность. Она знала о Мортоне немногое, но, судя по описаниям, он был как раз из той породы людей, которые за определенную плату могут, не задумываясь, убить кого угодно и бесследно исчезнуть. Мэри подумала, не сможет ли она достать криминальное досье Мортона, если позвонит в офис шерифа и, представившись владелицей какого-нибудь предприятия, скажет, что хотела бы проверить кандидатуру Мортона, прежде чем нанять его. Иначе Куин ни за что не выдаст подобную информацию.

Мэри вздохнула и снова позвонила. Пес сделал стремительный круг по прихожей, снова разразился лаем, подбежал к запертой двери, после чего опять вернулся к Мэри, на этот раз жалобно скуля.

Мэри потрогала ручку двери. Может быть, старого козла во время конкурсного отбора хватил удар, и теперь он лежит, распростершись, на полу спальни, моля своего верного пса о помощи? Или, не исключено, наемный убийца поквитался с Таунсендом?

Входная дверь оказалась незапертой. Мэри проскользнула в прихожую, чувствуя себя в положении воровки. Пес заплясал вокруг нее, его громкий лай звонко резонировал в отделанных под кирпич стенах.

— Судья Таунсенд! Кто-нибудь есть в доме?

После третьего призыва Мэри собака снова попыталась увлечь ее за собой — к закрытой двери рядом с гостиной. Она яростно принялась скрести дверь, оставляя на сосновой панели глубокие царапины. Недалеко от двери, рядом с бочкой, в которой росло фиговое дерево, пес оставил огромную кучу своих собачьих дел, достаточно свежих, чтобы заставить Мэри сморщить нос.

Мэри подошла поближе к двери и стала прислушиваться к голосам. Тишина. — Судья Таунсенд?

Мэри постучала костяшками пальцев по центральной панели, вызвав новый взрыв лая, после чего опять наступило молчание. Пес ткнулся мокрым носом в руку Мэри, словно подсказывая ей повернуть этой рукой дверную ручку. Мэри нахмурилась, вытерла собачьи слюни о джинсы и на свой страх и риск дернула ручку вниз.

Дверь легко распахнулась, открыв взору Мэри просторный кабинет. Темное дерево, огромные окна, масса кожаных кресел-качалок и большой камин. Ряд чучельных голов невезучих созданий украшал стену над камином: олень, лось, горный козел, несколько антилопоподобных, несколько голов животных, которых Мэри видела только на страницах журнала «Национальная география». На дальней стене висела шкура зебры, а под ней — шкура чудовищно большого тигра. Разница в размерах, по всей видимости, должна была радовать зебру тем, что они с тигром обитают в разных биологических ареалах. Там же, в углу, стояло чучело медведя-гризли, вставшего на задние лапы во весь свой громадный рост, с раскрытой пастью, растянувшейся в какую-то мерзкую улыбку с жуткими клыками напоказ. Одна из стен была полностью стеклянной, и у нее находился массивный рабочий стол Таунсенда в медной окантовке. Сам Таунсенд сидел в кресле, упав лицом на крышку стола. В довершение картины во рту судьи торчало дуло револьвера, выстрел которого напрочь снес половину черепа. Остолбеневшая Мэри долго стояла и просто смотрела, не в силах отвести взгляд. В воздухе в согретой солнечным, теплом комнате стояла густая, плотная, удушливая вонь насильственной смерти.

Мэри снова посмотрела на Таунсенда. Тело его стало теперь мертвой наружной оболочкой, съежившейся и опустевшей. Существо, населявшее его, улетело в края неизвестные. Правая рука все еще сжимала пистолет, разнесший верхнюю часть головы, как скорлупу сваренного всмятку яйца.

Следующий удар сердца привел Мэри в чувство, и к ней вернулась способность чувствовать и двигаться. Все ее тело дернулось назад.

— О Боже мой! — словно боясь разбудить Таунсенда, прошептала Мэри. — О Боже!

Стон застрял у нее в горле, поскольку из желудка туда же устремился съеденный ею завтрак. Зажав руками рот, Мэри, расшвыривая попадавшиеся на пути кресла-качалки, бросилась вон из комнаты. Времени на поиски туалета не было. Кухня находилась прямо по коридору, в противоположном конце дома. Мэри удалось добраться до раковины прежде, чем воспоминание о судье и запах собачьего дерьма вывернули желудок наизнанку.

Избавившись от съеденных в кафе «Радуга» оладьев, Мэри открыла кран и подставила лицо под струю воды, будто пытаясь смыть увиденную картину. Сильно дрожа, она сняла со стены кухонное полотенце и прижала его к щекам.

Таунсенд мертв. Смерть Люси, потом Миллера Даггерпонта, а теперь вот Таунсенд покончил с собой. Из памяти Мэри никак не выходило удивленное выражение на лице судьи, словно в последнее мгновение между жизнью и смертью он увидел что-то неожиданное. И еще она помнила вытекшую изо рта, залившую стол кровь и руку, все еще сжимавшую рукоятку пистолета.

Из кухни Мэри связалась по телефону с офисом шерифа. При этом руки ее так тряслись, что она едва смогла набрать номер 911. Дежурный офицер заверил ее, что патрульная машина выезжает немедленно.

Слишком потрясенная, чтобы оставаться на месте, Мэри побродила по дому. В столовой, в серванте, она обнаружила бутылку виски и выпила немного, чтобы расслабить натянутые нервы и успокоить хаос мыслей, бушевавших в голове. В мозгу маячил увиденный последним таунсендовский гризли, но теперь Мэри уже обрела способность сосредоточиться на других деталях картины: кусок ясного неба в окне, статуэтка правосудия с весами в руке, стоявшая на краю стола (одна чаша склонилась вниз под грузом положенных на нее монет и почтовых марок), в центре черный телефон последней модели, но без трубки, с горящей красной лампочкой на панели.

Без трубки!.. Мэри уставилась в окно, выходившее на передний двор, высматривая вдали облако пыли как сигнал скорого прибытия полицейских. Сделав очередной глоток, она прижала тяжелый холодный стакан к щеке. Без трубки. Может быть, Таунсенд снял трубку с рычага, чтобы какой-нибудь идиотский звонок телемаркета не мог перебить его в момент вынесения себе окончательного приговора? Или же Таунсенд кому-то звонил?

Если его самоубийство как-то связано со смертью Люси… если он говорил с кем-то незадолго до своей собственной смерти… может тот человек как-то быть связан с Люси?

В гостиную, скуля, вошел пес и уселся рядом с Мэри, уставившись на нее полным беспокойства взглядом, Мэри рассеянно погладила собаку и поставила стакан на стол.

Куин устал выслушивать ее гипотезы. Эту, очередную, он и слушать не захочет. И уж конечно, не позволит ей совать нос в проведение осмотра места происшествия. В конце концов Мэри уберут отсюда и препроводят в участок, где она составит заявление без лишних живописных деталей и дотошных вопросов.

В сопровождении неотступно следовавшей за ней овчарки Мэри вернулась в гостиную и уставилась на дверь кабинета в ожидании, когда биение сердца наконец войдет в нормальный ритм, а в животе теплым огоньком запылает виски. Она приказала собаке сидеть и направилась к кабинету — настолько решительно, насколько это ей позволяли дрожащие колени. Стараясь не смотреть на судью, Мэри обошла стол спереди и подошла к концу, на котором стоял телефон с красной лампочкой, светящейся, как глаз дьявола.

Кнопка повторного набора находилась как раз слева от разбитой головы Таунсенда. Сосредоточив все свое внимание на кнопке, Мэри дотянулась до нее карандашом с ластиком на конце и нажала. В лежавшей на полу трубке раздался мелодичный перелив электронной музыки. Мэри следила за цифрами, возникавшими на дисплее аппарата, и услышала, как на другом конце линии звонит телефон. С третьего гудка ей ответил женский голос с сильным восточноевропейским акцентом:

— Резиденция мистера Брайса. Алло?

* * *

Саманта потянулась в шезлонге, стоявшем у края бассейна. Глаза от яркого солнца защищали темные очки, стоившие больше ее недельной зарплаты Очки ей одолжил Брайс. Собственно говоря, не одолжил а подарил, но Саманта чувствовала себя гораздо комфортнее, рассматривая их как взятые напрокат, а не подарок.

На работе Саманта сказалась больной. После вчерашнего разговора у нее не было ни малейшего желания сталкиваться сегодня с мистером ван Деленом. Брайс заявил что Дрю вмешивается не в свои дела, не зная всех обстоятельств. Еще Брайс сказал, что Дрю не в состоянии оценить дружеских отношений, сложившихся между ними. Oн не понимает, как Саманта намерена поступить с Уиллом. Дрю полагал, что должен заступиться за Саманту как брат за сестру, — ну не ирония ли это, если Брайс испытываем к ней те же самые чувства? Нет ни малейшей необходимости в конфликте, если цели обоих мужчин в основе своей одинаковы.

Вчера вечером слова Брайса утешили Саманту. Да eе успокоил уже сам его голос, теплый и участливый тон. Брайс улыбнулся Саманте своей улыбкой кинозвезды, посмотрел на нее добрым и мудрым взглядом, и на какой-то момент девушке показалось, что жизнь ее не так уж безнадежно испорчена. Однако утром, когда она проснулась одна в постели, в свете солнышка, светившего в окна ее убогой квартирки, утешения Брайса улетучились, уступив месте недовольным речам мистера ван Делена:

Саманта, подумай, что ты делаешь/ Ты не такая, как они. Неужели ты этого не понимаешь?

Да, она понимала. По-видимому, все воспринимали Саманту глупой, неуклюжей, плохо воспитанной девчонкой, пытавшейся стать тем, кем она не была, Все… кроме Брайса. Он относился к Саманте так же хорошо, как и к своим знаменитым друзьям. Брайс смотрел на Саманту как на прекрасную женщину, а не как на несмышленыша. Саманта же видел; то, что, с одной стороны, у нее есть муж, которому на нее наплевать, а с другой — друг, относившийся к ней лучше, чем родной отец. Брайс вселял в нее надежду, в то время как от других она получала лишь жалость, насмешки или вообще ничего. И никто, казалось, этого не понимал.

Вот почему Саманта решила сегодня укрыться у своего друга. Она сможет провести день на его горе, у бассейна, спрятавшись от суровой реальности жизни. Сможет оставить бедную официанточку на пыльных улицах Нового Эдема и стать на день Самантой — царицей горы. Она разляжется у бассейна рядом с самой Умой Кимбол, а известный адвокат будет подносить ей выпивку и жадно пожирать глазами.

Хотя, честно говоря, последнее ее несколько смущало, а потому она перевернулась на живот и спрятала лицо за занавеской длинных черных волос, пробормотав:

— Благодарю, — и поставила бокал с коктейлем на низенький стеклянный столик рядом с шезлонгом.

Бен Лукас улыбнулся ей, будто Саманта сказала что-то действительно остроумное. Он стоял между нею и бассейном — загорелый, отлично сложенный, в оранжевых шортах «Спидо».

— Без рубашки вы лучше загорите, — заметил Лукас. Саманта уставилась на него, видя свое отражение в зеркальных стеклах его солнцезащитных очков. Из коллекции пляжных нарядов Саманта выбрала простенький, скромный, закрытый купальник бирюзового цвета, который предпочла прикрыть белой оксфордской рубашкой, найденной ею утром дома, в части гардероба, принадлежавшего Уиллу. Справа от Саманты, сидя на стуле, впитывала в себя солнечные лучи Ума Кимбол, единственной одеждой которой была нижняя, шириной в поясок, часть желтого бикини, материи которого едва ли хватило бы на то, чтобы протереть солнцезащитные очки актрисы. На плоской загорелой груди Умы двумя крошечными рубиновыми камешками-голышами темнели соски.

— У меня природный загар, — ответила Саманта, чувствуя, что ее излишняя «одетостъ» бросается в глаза, и стесняясь своего тела с длинными конечностями. Она резко контрастировала с окружавшими ее людьми, которые, казалось, никогда не мучились самооценками по поводу чего бы то ни было.

К Лукасу подошла Шерон и устроила представление, проведя по своей нижней губе кубиком льда и бросив его в стакан Лукаса. Она была немного выше Бена в своих золотых босоножках из кожи угря. Купальный костюм Шерон выглядел как один длинный кусок прозрачного шелка, перекрещивающийся на груди, тянувшийся ниже, к излучине длинных, идеально стройных ног и пропадавших в ущелье между крепкими круглыми ягодицами.

— Саманта у нас скромница, — с холодным, как кубик подаренного ею Лукасу льда, весельем сказала Шерон: — Ну разве это не мило, Бен?

Ума перевернулась на бок и смерила Саманту удивленным взглядом своих стеклянных глаз:

— Так ты действительно индианка или что?

— Отчасти, — пробормотала Саманта.

— Что-то из «Путешествия в Индию» или «Танцев с волками»? [8]

— Что-то из Монтаны. У меня мать из шайенн.

— Певица? Во класс!

— Господи, Ума, ты когда-нибудь перестанешь быть пустышкой? — нетерпеливо вздохнула Шерон.

Актриса сдвинула очки на кончик очаровательного носика и, взглянув на нее поверх дужек, хитро улыбнулась:

— А ты когда-нибудь перестанешь быть сукой?

Смутившаяся Саманта почувствовала, как от наполнившей воздух очевидной неприязни двух женщин друг к другу по коже у нее пробежали мурашки. Она опустила голову, снова спрятав замешательство за занавеской волос. В ушах зазвенели слова мистера ван Делена:

Ты не такая, как они…

— Рейза уже несет легкие закуски, — объявил Брайс, беззаботно вторгаясь в возникший конфуз. Висевшая в воздухе напряженность, казалось, совершенно не трогала его, и выглядел он очень веселым и расслабленным в своих длинных марлевых шортах и рубашке с открытым воротом, расписанной в тропическом стиле. Выгоревшие на солнце волосы, как всегда, были схвачены на затылке в косичку. Улыбаясь приятной, белозубой на загорелом лице улыбкой.. Брайс пристально посмотрел на Шерон сквозь темные стекла очков: — Кузина, почему бы тебе не пойти и не погрузить свои зубки во что-нибудь, что не будет кровоточить?

— Пойдем вместе, — выдержав его взгляд, парировала Шерон. — У нас есть дела, которые надо обсудить.

— Через минуту. — Бросив Шерон, Брайс обратил все свое внимание на Саманту.

Шерон прикоснулась к его руке, пытаясь увлечь Брайса за собой. Дело всегда стояло для него на первом месте… пока он не вляпался.

— Брайс…

— Я сказал — позже! — резко оборвал тот.

Шерон, оскалившись, улыбнулась кузену и плавной походкой отправилась прочь, ничем не выдав бушевавшие в ее душе обиду, неловкость и злость. Ума потащилась за Лукасом, уцепившись указательным пальцем за резинку его шортов и накинув на плечи полотенце, чтобы прикрыть то, что гордо именовалось грудью.

— А ты еще не нагуляла аппетит? — улыбнулся Брайс Саманте.

Она тоже скривила губы в улыбке, перекинула длинные ноги через край шезлонга и села.

«Мона Лиза в Монтане», — подумал Брайс. Если бы только Саманта осознала ту власть, которую могла бы иметь над мужчинами этими загадочными, удивленными улыбками, она могла бы стать очень опасной. Вызов, которому невозможно противостоять. Разумеется, у нее все это уже было, только сама она об этом не знала. Наивность делала ее еще более желанной.

— Прогулка не такая уж обременительная, чтобы проголодаться. — Саманта откинула волосы на спину.

Брайс сел рядом с ней и кивнул на Фабиана. Огромные мускулы атлета блестели, смазанные кремом; белокурая топ-модель мужского пола, казалось, полностью сосредоточилась на том, что направляла солнечный отражатель на нижнюю часть своего гладко выбритого подбородка.

— Только не говори этого ему, — попросил Брайс. — Одним своим загаром он заработает за год миллион долларов.

Сомневаясь, не подтрунивает ли над ней Брайс, Саманта послала ему взгляд, который должен был выражать комбинацию скептицизма и удивления. Брайс поднял руку и, погладив тыльной стороной ладони щеку Саманты, приподнял ее голову за подбородок.

— Ты тоже могла бы зарабатывать миллион, если бы захотела.

— Я? — рассмеялась Саманта. — Не думаю.

— Ты можешь сделать все, милая, — слегка нахмурился Брайс. — И пределы…

—…только небо, — закончила Саманта. — В Монтане много неба.

— И куча возможностей в других местах. Ты очень красивая женщина, Саманта.„Ты могла бы стать событием в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке.

— Я не могу уехать в Лос-Анджелес. У меня есть муж.

— Которого нет. — Брайс не потрудился скрыть недовольство в голосе. Саманта чуть заметно вздрогнула. Брайс безжалостно продолжал давить на затронутую открытую рану. — Он относится к тебе как к второсортной горожанке. Нет, даже хуже — он вообще никак к тебе не относится.

Саманта прикусила губу и отвела взгляд в сторону, на куст, растущий на краю бассейна, чтобы Брайс не увидел блеснувших в глазах слез. Рука Брайса скользнула на плечи Саманты, и он сочувственно пожал их, запечатлев призрачный поцелуй на ее волосах.

— Прости, милая, — пробормотал Брайс. — Я не хотел тебя обидеть. Просто меня злит, когда я вижу, как он игнорирует тебя!

Он сам немного удивился тому сильному чувству, которое испытывает к этой девушке, — ведь всего неделю назад она была для него не более чем пешкой. Теперь же Брайс сидел рядом с Самантой, обняв ее за плечи, и желал ей добра. Он не мог припомнить, когда подобное случалось с ним в последний раз. Много лет назад? Никогда? Все внимание Брайса всегда было сосредоточено на нем самом. Теперь же он немного сместил угол зрения, так, что в поле его видимости попала Саманта. Он мог иметь все: власть, землю, Саманту — и взамен тоже дать ей все: перспективу, славу — и видеть, как она расцветет, и знать, что в этом именно его заслуга. Высшее существо, сыгравшее роль великодушного божества. Брайс почувствовал, что такое ему по душе.

Саманта смотрела в сторону, на стоявшие в тени столики на другом краю бассейна. Ума с жадностью поглощала свежие фрукты. Сидевший напротив нее за столиком Лукас бросил в бокал с шампанским ягоду клубники, выудил ее оттуда губами и расцвел улыбкой. Сидевшая за отдельным столиком Шерон, не обращая на них внимания и игнорируя еду, лениво перелистывала «Космополитен».

— Мне кажется, твоя кузина не очень-то меня любит, — тихо произнесла Саманта.

— Шерон? — Брайс пожал плечами и крепче обнял Саманту. — Шерон вообще никого не любит. Она очень… замкнутая. И это одно из лучших ее качеств.

— Звучит так, будто ты и сам ее не очень-то любишь? Брайс на минуту задумался и вздохнул, рассеянно поглаживая руку Саманты.

— Кажется, я устал от ее представлений. Но мы с Шерон уже очень давно вместе. И, в конце концов, она моя родственница.

Такая преданность, по мнению Брайса, должна была понравиться Саманте, рисуя его в глазах девушки человеком добрым и хорошим, в то время как он не был ни тем, ни другим. Но объяснять их отношения с Шерон таким образом было проще, чем сказать правду. Правда шокировала бы Саманту, оттолкнула бы ее. Она была слишком наивна. Ведь она выросла здесь, в горах, где ее нравственная жизнь надежно защищалась людьми, все еще верящими в такие вздорные понятия, как мораль.

Двери балкона распахнулись, и появилась экономка Рейза. Фигура этой женщины была подобна нефтяной бочке, а лицо формой и цветом напоминало раскаленную сковороду, но Рейза прекрасно готовила и немного говорила по-английски — два существенных преимущества, необходимых для ее должности. В фарватере Рейзы следовала Мэрили Дженнингс. Брайс тут же насторожился, точно охотничий пес.

— Мэрили! — воскликнул он, вскакивая с шезлонга и увлекая за собой Саманту. Он потащил девушку вокруг бассейна, чтобы поприветствовать новую гостью.

Мэри постаралась изобразить на лице улыбку, что оказалось титанически трудной задачей после двух часов общения с шерифом Куином и его помощниками. Шериф тоже не проявил особого восторга, обнаружив Мэри в компании с трупом.

Брайс ничем не дал понять, что вчера у него состоялся разговор с отчаявшимся приятелем. Если он и знал что-то о самоубийстве судьи, то его хладнокровию могли бы позавидовать ящерицы, пожертвовавшие свои шкурки ему на ремешок. Брайс приветствовал Мэри сияющей улыбкой. Солнце отражалось на его высоком блестящем лбу.

— Рад, что вы в конце концов решили присоединиться к нашей компании. Садитесь. Я распоряжусь, что-бы Рейза принесла вам что-нибудь выпить.

— Мой визит не совсем светский, — сказала Мэри, скользнув взглядом по лицам присутствующих и вновь остановив его на Брайсе. — Мне подумалось, что вам следовало бы узнать… поскольку вы были его другом… Макдональд Таунсенд умер. Застрелился этой ночью.

Лицо Брайса приняло соответствующее выражение пораженного неверия.

— Господи, вы шутите!

— Мое чувство юмора не заходит так далеко. Таунсенд мертв.

Бен Лукас, шаркнув подошвами о каменную плиту площадки, встал из-за стола и подошел к Брайсу. Сдвинув очки на лоб, он мрачно уставился на Мэри, точно это она спустила курок револьвера:

— Таунсенд мертв? Боже правый, как это случилось?

Мэри пожала плечами, сунув ладони в задние карманы джинсов и стиснув их в кулаки. Легкий ветерок пробежал по террасе, разметав ее волосы, от чего они упали ей на лицо. Дернув головой, она отбросила их назад.

— Не знаю. Кажется, он не оставил записки. Я приехала сегодня утром к нему домой, потому что он… э-э-э… знал Люси, и решила, что мы можем просто поговорить. Я нашла его в кабинете.

— Это, вероятно, ужасно на вас подействовало? — сочувственно пробормотал Брайс. Подойдя к Мэри, он обнял ее за плечи и повел к стулу за столиком Шерон, сидевшей с каменным лицом. — Присядьте. — Он повернулся к стоявшей в дверях экономке: — Рейза, принесите, пожалуйста, мисс Дженнингс коньяка.

— Нет, спасибо, — встрепенулась Мэри. Виски, выпитое у Таунсенда, давно выветрилось, сознание было до боли ясным, и она хотела сохранить его таковым во все время пребывания в этом змеином гнезде. — Бутылка «коки» — это то, что надо.

Брайс слегка нахмурился, но согласно кивнул.

— Интересно, полиция уже позвонила Ирене? — обратился к Брайсу Лукас. Он посмотрел на Мэри, и губы его вытянулись в узкую полоску. — Миссис Таунсенд, — пояснил он. Прежде чем до Мэри дошел смысл его слов, он снова заговорил с Брайсом. — Я позвоню ей. Лучше, если о таких вещах узнают от друзей.

— Да, конечно. Воспользуйся телефоном в моем кабинете, — потирая подбородок, отозвался Брайс. — Вообще-то я пойду с тобой. Я хотел бы предложить ей свою помощь и сделать все, что в моих силах.

Парочка исчезла в доме. Мэри подавила в себе желание последовать за ними. Она не была уверена, что, принеся свою новость, достигла того, на что надеялась. Брайс не произвел на Мэри впечатление человека, сокрушенного тяжким грузом чрезмерной совестливости и раскаяния, И она не собиралась препираться с ним в присутствии прочих возможных подозреваемых. В любом случае у Мэри появлялся хороший шанс стать кандидаткой в покойники, если Брайс окажется главным сатаной, а она, таким образом, превратится для него в главного опасного врага.

Группа отдыхающих у бассейна погрузилась в тягостное молчание. Саманта Рафферти опустилась на освобожденный Лукасом стул и плотнее закуталась в свою просторную рубашку. Теперь, когда Брайс оставил ее, большие карие глаза Саманты стали еще больше от испытываемого чувства неуверенности. Сидевшая напротив Мэри Шерон застыла в позе ледяной скульптуры в своем купальнике из Сен-Тропеза. Сбоку от Мэри в шезлонге сидел красавчик, занятый своими мускулами-шарами.

— Макдональд Таунсенд, — протянула наконец Ума, ухватив целую пригоршню нарезанных кусочками фруктов и запихивая их в рот. Пока она жевала, ее лицо выражало полную сосредоточенность на вкусовых качествах фруктового ассорти. Потом Ума вытерла тыльной стороной ладони стекавший по нижней губе сок и поинтересовалась: — Это не он играл в «Днях нашей жизни»?

Шерон сделала круглые глаза. Красавчик не проронил ни слова.

* * *

— Думаешь, она знает о звонке?

Брайс крутанулся в кресле за массивным тиковым столом и остановился, положив руки на подлокотники.

— А это совершенно не важно. Звонок будет отмечен в протоколе. Стоит лишь заглянуть в счет Таунсенда за телефонные разговоры, как станет ясно, что звонок был. С другой стороны, никто не сможет доказать, что я получал какое-либо сообщение от судьи. — Брайс вытащил из телефонного аппарата микрокассету и протянул ее Лукасу. — Проклятые автоответчики! Постоянно ломаются.

Лукас покрутил кассету между пальцев.

— Никто не обязан отвечать на телефонные звонки среди ночи. В это время нет прислуги, которая могла бы принести тебе аппарат.

— Только эта чертова машинка! — притворился хмурым Брайс. — Я давно собирался купить новый телефон. Возможно, если бы я… Что ж, в любом случае после драки кулаками не машут.

— Точно, — кивнул Лукас. — Небольшое шоу с представлением досады и сожаления. Очень убедительно.

— Мне надо было стать актером, — согласился Брайс. — Но тогда бы я не испытывал такого восторга.

Он, несомненно, все равно бы опоздал со своей помощью Таунсенду, даже если бы предпринял такую попытку. Утром Брайс первым делом прослушал запись на автоответчике. После слезливого, сбивчивого монолога-исповеди и признания судьи в трубке раздался небольшой взрыв. Таунсенд оставил свою предсмертную записку на автоответчике и там же записал момент собственной гибели. Самоуничтожение в век высоких технологий.

— Он всегда был слабонервным, — без всякого сочувствия констатировал Брайс. — Я предпочитаю людей без нервов. Даже лучше, что он умер сейчас. Я с трудом выносил, как судья сам себя гробит и хнычет по этому поводу.

Лукас подбросил кассету и поймал ее той же рукой.

— Если только он не оставил чего-либо компрометирующего всех нас.

— У него ни на кого не было компромата. Таунсенд хотел быть игроком, но не вписался в систему игры.

— Он мог оставить письменное свидетельство об известных нам вещах. — Между бровей Лукаса залегла небольшая складочка. То был тот самый взгляд, которым Лукас пользовался в суде, чтобы овладеть умами присяжных. Он снова подбросил кассету.

Стремительно поднявшись из кресла, Брайс резким неуловимым движением руки перехватил кассету в воздухе и твердо посмотрел на адвоката:

— Он не оставил.

Тем же резким движением ладони Брайс выдернул из кассеты пленку, поджег ее золотой в двадцать четыре карата зажигалкой и бросил в стоявшую на столе хрустальную пепельницу.

Глава 23

Брайс уговорил Мэри остаться. Он был единственным человеком, попытавшимся удержать ее. Мэри отказалась от предложенного купальника. Ей показалось не слишком разумным светиться в этой толпе в полуобнаженном виде.

Кроме того, Мэри никому из них, за исключением разве что Саманты, не верила. Лукас следил своими акульими глазками за каждым ее шагом. Взгляд Шерон был цинично-холоден, что-то вроде взгляда ученого, наблюдающего за мечущейся в лабиринте подопытной мышью. Красавчик обитал где-то на другой планете, а Ума была с другой планеты. Мэри чувствовала себя так, будто попала в населенный покойниками параллельный мир, где за каждым углом ее поджидала опасность.

Брайс исполнял роль подавленного привидения. Он выбрал место в тени, рядом с Мэри, усадив справа от себя Саманту, и поставил перед собой нетронутый стакан виски.

— После несчастного случая с Люси он просто обезумел, — сосредоточенно глядя на стакан, произнес Брайс. — Мне кажется, причина отчасти и в этом.

— Они были так близки? — поинтересовалась Мэри, не сводя глаз с потянувшейся к стакану костлявой руки Брайса — движение, свидетельствующее скорее о желании подавить раздражение, нежели о необходимости успокоить некоторое внутреннее беспокойство.

Брайс бросил на Мэри острый взгляд, но на лице его при этом не дрогнул ни один мускул. Голос тоже был безупречно спокоен:

— Таунсенд дал Люси деньги на покупку ранчо. Разве она вам не говорила?

— Да я особенно и не интересовалась. Я не принадлежу к числу защитников внебрачных связей.

Саманта неловко заерзала на своем стуле, склонила голову и ничего так не желала, как стать совсем крошечной, а еще лучше и невидимой. До этого она успела сходить в дом v переодеться, с очевидным пристрастием к деталям — так переодевается маленькая девочка, дорвавшаяся до платяного шкафа своей матери. Но почему-то, даже сменив наряд. Саманта казалась еще более беззащитной, чем в купальном костюме. Мэри вспомнила об Уилле и прикусила язык.

— Так ведь в этом, понимаете, вся и штука, — вздохнул Брайс, играя кусочком льда в своем стакане с виски. — Таунсенд тоже не принадлежал. Он помешался на Люси, но сам очень переживал по этому поводу. Он не бросил ради нее жену, хотя их брак с Иреной в последние годы уже и браком нельзя было назвать. — Брайс отхлебнул виски очень маленьким глотком — ровно настолько, чтобы ощутить изысканный вкус напитка, — и уставился на противоположите сторону бассейна. — Глупость, конечно, цепляться за ничего не значащее, но привычное, когда можешь все начать сначала.

Саманта опять скрипнула ножками стула о каменную плитку площадки.

— Может быть, он все еще любил свою жену? — тихо сказала она. — Возможно, он просто не мог с собой справиться.

Брайс долго и со значением посмотрел на Саманту:

— Мы всегда можем с собой справиться, милая.

На глазах Саманты выступили слезы. Мэри захотелось обнять девушку и сказать ей, что Уилл все еще любит ее, что ему стоит помочь, стоит побороться за него, только Саманта этого не понимает. Но то было лишь предположение, а предположения уже и так завели Мэри слишком далеко в ее отношениях с братьями Рафферти. И все же она не могла сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как Брайс соблазняет Саманту и завлекает ее в свои сети. Все равно что, засунув руки в карманы, смотреть, как сатанист охмуряет деревенскую девственницу. Мэри была здесь и несла определенную ответственность.

— Если бы люди всегда могли с собой справляться, — сказала Мэри, — у Бетти Форд не было бы клиники [9]. Для большинства людей слабость характера — не единственный недуг.

Брайс стиснул тонкие губы. Мэри не обратила на него никакого внимания, а встретила исполненный боли взгляд Саманты, пытаясь изо всех сил телепатировать девушке персональную направленность своего заявления.

— Очень романтичное замечание; полагать, что каждый человек может исправиться или заслуживает исправления, — сказал Лукас. Очевидно, посчитав, что память почившего Таунсенда может быть оскорблена полуголым видом, определявшимся шортами, Лукас сменил одеяние на широкие светло-коричневые брюки и цветастую рубаху с открытым воротом «а-ля Брайс». — Статистика, показывающая рост рецидивизма в наших тюрьмах, опровергает вашу теорию, Мэрили.

— Мы говорим не о сотнях уголовников. Речь идет о хорошем человеке, несколько раз сделавшем неверный выбор.

«То есть якобы о Таунсенде», — подумал Брайс, прекрасно понимая, что судья тут уже ни при чем. В этом случае он не мог более продолжать дискуссию с Мэри, без очередной мощной атаки на Уилла Рафферти, а Саманта, ясное дело, не была еще готова выслушать подобное. Брайс вздохнул и кивнул в знак согласия с точкой зрения Мэрили, про себя переведя ее в статус опасной особы.

— У вас очень наивный взгляд на человеческую натуру, — поднося к губам стакан с коктейлем, заметила Шерон. Она сидела между двумя мужчинами все еще в купальнике, лишь накинув на угловатые плечи черное прозрачное покрывало, мало что скрывавшее на обнаженном теле.

— Я предпочитаю думать об этом с большим оптимизмом, — криво усмехнувшись, возразила Мэри.

— Глупо! — резко заявила Шерон, чье внимание было сосредоточено на Брайсе. — Все люди исходят лишь из своих эгоистичных интересов. Те, что поумнее, взбираясь наверх, переступают через всех, кто может способствовать им в достижении желаемого. Жестокие идут напролом. Дураки же обречены на то, чтобы их топтали и оставляли умирать. Каждый за себя.

— Что ж, в подобных вещах вы разбираетесь лучше меня, — сладким голоском согласилась Мэри. — Я росла в тепличных условиях, — добавила она, заметив, как вспыхнули Щеки кузины Брайса.

— Подождите, — сказала Шерон, вставая. — Жизнь вас быстро научит.

У фасада дома послышался оглушительный рев мотора, заставивший приподняться даже Фабиана, полностью сосредоточившегося на своих солнечных ваннах. Во выжидательно посмотрели на боковые ворота.

— Привезли продукты, — вставая, проворчал Брайс. — Они дерут за доставку столько, что давно уже могли бы позволить себе установить глушитель из чистого золота.

Он подошел к воротам и… в следующее мгновение от летел назад. Высокие деревянные створки распахнулись со страшным треском ударившись о каменные стены, Брайс приземлился пятой точкой на кафельное покрыта террасы. За столом все напряглись, словно стадо дики животных, готовое каждую секунду сорваться с места броситься наутек.

— Уилл! — вскакивая на ноги, вскрикнула Саманта. Уилл с готовыми к бою кулаками вошел в распахнутые ворота и направился прямо к Брайсу:

— Ты — сукин сын! Оставь мою жену в покое, проклятая сволочь!

Язык Уилла слегка заплетался и походка была не ее всем твердой, но все внимание Рафферти было обращен к Брайсу, пытавшемуся подняться с мокрого кафеля на краю бассейна. Подойдя к противнику, Уилл развернуло и провел хук левой, попав точно в маленький подбородок Брайса. Тот опять упал, плюнув кровью, и яростно перевернулся на месте.

— Уилл, прекрати! — бросившись к мужу, закричал Саманта, шокированная его внешним видом: швы на лбу, под глазом черный синяк. С другой стороны, она пришла чуть ли не в восторг от того, что Уилл помнил о ней явился сюда, чтобы закатить сцену. В голове у нее про мелькнул миллион мыслей: Уилл любит ее, он приехал, чтобы забрать ее домой, и теперь они заживут счастливо несмотря на то что Брайс возненавидит Саманту, а вид на ее блестящее будущее можно навсегда похоронить.

Слабо и очень медленно соображая, Уилл повернулся к жене. Эта молодая женщина была ему незнакома: волосы распущены и ослепительным черным шелком разметались по плечам; на лице макияж, в ушах, на шее и руках драгоценные украшения; выцветшие джинсы и футболку сменило что-то шикарно-шелковое, цвета меди, великолепно оттеняя естественный смуглый цвет кожи. Эта женщина выглядела как топ-модель. Это не его Саманта! Слишком для него хороша! Ускользнувшая из пределов досягаемости. Желающая больше того, что мог дать ей Уилл. Его бывшая жена… бывшая жена… бывшая жена…

— В чем дело, Саманта? — спросил Уилл, надевая на лицо маску цинизма, чтобы скрыть собственный страх. — Не хочешь, чтобы я подпортил личико твоему любовничку?

— Он не мой…

— Попридержи язык! Я знаю, что за этим стоит. — Уилл повернулся на нетвердых ногах и широким жестом обеих рук указал на видимые признаки богатства Брайса. Рот его при этом скривился в горькой усмешке. — Мистер Богатый Сукин Сын! Он получает тебя, кусок «Старз-энд-Барз» да еще хорошенький молоденький кусочек для случки-и все это за раз! — Уилл наклонился к Саманте, обдав ее густым перегаром «Джека Дэниэлса». — Чертовски выгодная сделка, а, Саманта?

Саманте показалось, что Уилл выбил почву у нее из-под ног. Она почувствовала, будто валится назад, а мир при этом превращается в ее глазах в стремительную круговерть, и она с кулаками бросилась на Уилла, чтобы спасти себя и вычеркнуть его из своей жизни.

— Ты — подонок! Как ты смеешь говорить мне такое? После всего, что сам наделал, после всех этих твоих баб! — Саманта зашлась от ярости и обиды. Слезы потоком хлынули из глаз и текли по щекам, смывая с ресниц недавно нанесенную тушь. — После того, как ты все сделал, чтобы оскорбить меня!

— Оскорбить тебя? — Уилл выдавил язвительный смешок, изо всех сил пытаясь справиться с жалом впившейся в сердце досады. — Да, точно, детка, ты выглядишь такой обиженной. Разодета, как чертова пятидесятидолларовая проститутка, сидишь здесь, попиваешь шампанское в кругу своих знаменитеньких дружков…

— Хватит, Рафферти. — Обойдя Уилла, Брайс встал за спиной Саманты. Из разбитой нижней губы сочилась кровь. Брайс потрогал пальцем зуб и поморщился от боли — верхняя часть зуба откололась.

— И что же ты сделаешь, богатенький парнишка? — глядя на Брайса, фыркнул Уилл. — Велишь Саманте отвесить мне за тебя пинка? Ни черта у тебя не выйдет! Ты ведь только и привык со своими деньгами кидать людей.

— Уилл…

В поле зрения Уилла попала Мэри Ли. Она явно была им недовольна. Он же никак не ожидал увидеть ее здесь. На самом деле Уилл не очень-то ясно представлял, чего он вообще ожидал, забираясь на эту гору в стареньком грузовичке Такера. Пары «Джека Дэниэлса» затуманили сознание, оставив ему лишь импульс. Большая часть дня припоминалась каким-то неясным мерцанием, миражем в воспаленном мозгу: Саманта уехала, когда Уилл ввалился в дом, чтобы увидеть ее, попытаться сказать… Что? Что он любит ее? Не важно, что Саманты не было дома, не было в «Загадочном лосе»… Брайс, эта сволочь, дал Саманте вещи, заставил ее хотеть эти вещи… Какого черта Уилл поперся в эту гору…

— Уилл… — Подойдя ближе, Мэри взяла его за локоть. Он отдернул руку, зарычал, рванулся к Брайсу и рассмеялся, когда тот, ретируясь, оттащил Саманту на два шага назад.

— Тебе нужна моя жена? Забирай! — отчаянно выкрикнул Уилл. — Черт возьми, мне она даром никогда не была нужна!

Саманта застонала, словно от удара. Всхлипнув, она вырвалась из рук Брайса и убежала в дом. Брайс с отвращением покачал головой:

— Рафферти, ты — жалкий тип.

Вне себя от ярости, Уилл подскочил к нему и, сделав вид, что наносит удар, остановил кулак в нескольких дюймах от носа Брайса.

— Ну давай, придурок! — дразнил он. — Ответь на удар, городской парнишка.

Мэри видела, что Уилл слегка покачивается. Казалось, у него двоится в глазах. Мэри приблизилась к нему и подняла руку:

— Перестань, Уилл. У тебя и без того достаточно переломов.

Да, Вилли-парнишка, никуда ты не годишься. Опять осрамился. Это у тебя получается лучше всего.

Гнев, ярость и страх огнем обожгли Уилла, и он с диким воплем бросился на Брайса.

Брайс встретил Уилла точным и сильным ударом справа в нос. Послышался мерзкий хруст сломанной кости, и из носа Уилла, точно вода из пожарного крана, хлынула кровь. Ошарашенный и удивленный, Уилл отшатнулся вправо. Брайс не дал ему опомниться. Теперь, в отсутствие Саманты, он мог дать себе волю, и потому, схватив стул, как бейсбольную биту, нанес им своему противнику два мощных удара: один — по ребрам, другой — под колени.

При первом ударе Уилл согнулся пополам, почувствовав, что у него сломана еще пара ребер. Второй удар заставил колени резко согнуться. Обливаясь кровью, Уилл повалился на дорожку и застонал. Брайс нанес ему еще один сильный удар, на этот раз ногой в живот, от чего Уиллу пришлось расстаться со значительным количеством выпитого виски и едва различимыми остатками того, что он съел на завтрак.

— Убирайся с моей земли, Рафферти! — ледяным тоном произнес Брайс, и, повернувшись, отошел от Уилла.

Шокированная жестокостью атаки, Мэри опустилась на колени рядом с Уиллом и положила трясущуюся руку ему на плечо:

— Ты можешь встать?

— Не исключено. — Уилл попытался усмехнуться сквозь кровь и рвоту. — Но тебе придется подождать, Мэри Ли.

— Вставай, паяц, — нахмурилась Мэри. — Я прокачу тебя… до больницы.

На террасу выбежала экономка в сопровождении двух работников ранчо. Брайс через плечо кивнул на Уилла:

— Уберите его отсюда! Мортон, отгони этот кусок металлолома, который он называет грузовиком, в город. Я не желаю, чтобы он поганил мою дорогу!

Мэри резко вскинула голову. Кендал Мортон. Поросенок, выросший в гадкую свинью. На Мортоне была грязная клетчатая рубашка с закатанными рукавами, обнажавшими сплошь покрытые татуировкой мускулистые руки. Круглое лицо Мортона исказила мерзкая гримаса, когда он подхватил Уилла, обнажив при этом ряд неровных, темных зубов.

Кендал Мортон никуда не смывался. Он работал на Эвана Брайса.

О Господи, какие еще будут сюрпризы?

* * *

— Собираешься прочесть мне лекцию, Мэри Ли? — пробубнил Уилл через набрякшую кровью тряпку, прижимая ее к сломанному носу. Он, скорчившись, сидел справа, на пассажирском сиденье, и изо всех сил старался прислушаться к звукам слева, тщетно пытаясь отвлечься от адской боли в ребрах.

Мэри кинула взгляд в зеркало заднего вида, а потом стрельнула им в Уилла:

— На черта я буду распространяться? Ты слишком пьян, чтобы что-то услышать. Да я сомневаюсь, чтобы ты вообще мог слышать. Скорее всего, доктору следует проверить, существует ли у тебя связь между ушами и мозгами.

Уилл слабо хихикнул, но тут же застонал от боли, как только «хонда» угодила колесами в дорожную яму. Мэри сочувственно поморщилась и сбросила скорость. Но жалость немедленно отступила на задний план, уступив место гневу и страху.

Мэри начинала понимать, почему Джею Ди приходилось так трудно с Уиллом. Возможно, Уилл и не заслуживает понимания. Возможно, он действительно нуждается в крепком пинке под зад. Быть может, на самом деле ей следует просто выбросить Уилла из машины, вместо того чтобы позволять ему заливать кровью коврик в салоне?

Мысли у Мэри стали путаться, как только она бросила еще один взгляд в зеркало заднего вида. За ней следовал Кендал Мортон в грузовике, на котором приехал Уилл Небольшой кортеж замыкал на одном из пикапов Брайса второй работник с ранчо.

Какого черта делает Мортон, работая на Брайса? Oт множества догадок у Мэри голова шла кругом.

В пункте неотложной помощи доктор Лэример с видом крайнего неудовольствия переводил взгляд то на Уилла, то на Мэри. Он, очевидно, предпочитал принимав разных пациентов, вместо того чтобы в один и тот же день заниматься ранами, ушибами и переломами все того же пострадавшего. На вопрос Мэри о том, не могут ли они, получить скидку за столь частые посещения, единственным ответом доктора стало недовольное ворчание.

Мэри сидела на стуле с прямой спинкой и смотрела на Уилла, поражаясь перемене, происшедшей в Рафферти-младшем. Взгляд его сейчас прояснился. Скорее всего, Уилл успел протрезветь, хотя этого нельзя было утверждать с уверенностью.

— Знаешь, до меня никак не доходит, о чем ты думал, явившись в дом Брайса таким вот образом…

— Думал? А что это такое?

—…но это выглядело настолько неправдоподобно, по-идиотски! У меня нет слов, чтобы описать, что это было.

Уилл бросил на Мэри хмурый взгляд; глаза его слезились от новокаина.

— Уилл, — упершись руками в колени, Мэри подалась вперед, — Брайса не напугаешь. Он ведь пойдет на мокрое дело. Ты его «достал», и не надо говорить, что он может сделать. У таких парней денег больше, чем у Господа Бога, и я действительно не думаю, что Брайс ошивался где-то поблизости, когда людям раздавали совесть. У него есть власть, способная разрушить «Старз-энд-Барз».

— Ага. Что ж, теперь это проблема Джея Ди — не моя.

Стиснув зубы, Мэри встала.

— Мне осточертело ломать голову над тем, кто из вас тупоголовее! — взорвалась она, откидывая дрожащими руками волосы назад. — Ладно, забудем Брайса. А как насчет Саманты? Куда ты ее заберешь? Быть может, на угольные шахты?

— А вот это, Мэри Ли, не твое дело, — пробормотал Уилл, потупившись и разглядывая свежие густые пятна крови на джинсах. — Так что выбрось из головы. Ты ничего не знаешь о нас с Самантой.

— Это верно, — покачала головой Мэри. Взяв с пола сумочку, она перекинула ремешок через плечо и направилась к выходу. Уже взявшись за ручку двери, Мэри обернулась и тяжело посмотрела на Уилла: — Тебе нужно повзрослеть.

* * *

Джей Ди слегка наклонился в седле? пока его конь взбирался на вершину холма Голубой скалы. Натянув поводья, Рафферти остановил мерина и посидел минуту, опершись на луку седла, прислушиваясь, приглядываясь, выжидая. Сержант, выгнув шею, лениво поматывал головой из стороны в сторону и шевелил ушами, прислушиваясь к щебетанию птиц.

Дел считал Голубую скалу нижней границей своей территории. Он постоянно мотался по этим местам, осуществляя круглосуточное патрулирование по всему периметру этой части владений Рафферти. Дел очень устыдился бы, узнав, что его «пограничная служба» известно Джею Ди. Дел не желал быть бременем для семьи, считая себя «недоразумением», неполноценным человеком — в силу поврежденности рассудка.

Джей Ди безжалостно бичевал себя за то, что постоянно жаловался Делу на стремление чужаков захватить земли Рафферти, изливал свою злобу по поводу Люси. Он использовал дядю, никогда не задумываясь над тем, что это может стать опасным, словно Дел не был способен сформировать собственное мнение.

Господи, если Дел принимал все эти разговоры близко к сердцу, он мог рассматривать убийство Люси как благородный жест. Одно насильственное действие могло столкнуть его с узкой, скользкой дорожки в бездонный водоворот.

Джею Ди не хотелось в это верить. Но он не мог избавиться от возникающих вопросов и обретавших ясность ответов на них. И он не мог изолировать «Старз-энд-Барз» от внешнего мира, как бы сильно ему этого ни хотелось.

Джей Ди припомнил разбитое, злое лицо Уилла, и мысли его потекли в новом неприятном направлении, но резкий звук ружейного выстрела, донесшийся откуда-то сверху стер образ брата. Сердце Джея Ди замерло, и он, пришпорив коня, продолжил подъем по тропинке.

В лагере Дела не было. Собаки не выбежали навстречу. Не было и серой кобылы в загоне. Привязав коня к стойке и ослабив подпругу, Джей Ди внимательно осмотрел округу, в надежде обнаружить Дела где-нибудь в дальнем конце. Никого. Место, как всегда, было пустынно. Змея лежала, свернувшись в своей клетке, прибитой у входа в хижину. Вряд ли это было нормально, но такова уж была прихоть Дела, которому подобная форма защиты казалась вполне обычной. Перебравшись жить в хижину, Дел первым делом повесил у двери эту клетку и засадил туда страшную змею.

Какая-то безотчетная интуиция подсказывала Джею Ди, что ему следует зайти в хижину и осмотреть ее, но он решительно отказался от этой идеи. Хижина Дела была местом священным, и никто не мог войти в нее без приглашения хозяина. Рафферти всегда уважал частную жизнь своего дяди. И теперь он не переступит этой линии.

|Джей Ди уселся на скамейку и принялся ждать. Если бы Уилл не ушел, сегодня они бы перегнали сюда скот. Но Уилл ушел.

«Ты дал ему пинка под зад, Джей Ди. Собственному брату, — невесело подумал Рафферти. — А теперь вот сидишь и ждешь дядю, чтобы выяснить, не причастен ли он к двум убийствам. Какая из твоих обязанностей берет верх: поступать в соответствии с законом, моральное право или же собственное понятие о праве? Если ты стремишься объединить семью, как тогда сможешь вернуть Уилла и что насчет твоих подозрений в отношении Дела? Если же на первое место ставишь землю, то чем ты тогда отличаешься от Брайса?»

Джей Ди обхватил голову руками и тяжело вздохнул. Человек вынужден играть ту партию, которую предлагает ему жизнь. И ничего не попишешь. Никакого нытья, ни послаблений, ни желаний лучшего расклада карт.

Откуда-то снизу, из темного коридора ведущей на север лесной тропы, раздался возбужденный собачий лай, и на двор примчался черно-белый сеттер Дела. Джей Ди остался на месте и спокойно смотрел на тропу. Через несколько секунд на опушке густого леса появился Дел. Его серая кобыла вылетела из леса, будто демон, ворвавшийся в этот мир из другого измерения; уши плотно прижаты, бешено раздувающиеся ноздри, широко раскрытые оливковые глаза. Она на полном галопе вскочила во двор. Приподнявшись в седле, Дел приложил карабин к плечу и прицелился в Джея Ди.

— Господи, Дел! — вскакивая со скамейки, закричал Рафферти.

Узнав Джея Ди, Дел опустил ружье и резко рванул лошадь влево. Боже, он чуть было не застрелил Джея Ди! Он почти позволил бушевавшим в нем монстрам спустить курок!

Одеревеневшими ногами Дел соскочил на землю и ухватился за ствол карабина, чтобы скрыть сильную дрожь в руках.

— Какого черта… — Джей Ди прикусил язык, успев удержаться от худших слов, которые он мог произнести: Ты с ума сошел? Совсем потерял голову? Он успел заметить в потупленном взгляде Дела смятение и страх, хотя тот поспешил отвернуться, чтобы привязать лошадь к стойке загона.

Сердце Рафферти учащенно билось. Взорвавшийся в крови адреналин заставил все тело содрогнуться.

— Ты целился в меня, напарник. Кажется, мне следовало сообщить по радио о своем приезде.

Дел не ответил, старательно затягивая узел вокруг столба. Разгоряченная кобыла все еще пританцовывала на месте, не отойдя от горячки бешеной скачки. Дел сосредоточился на своем «рагере-77», выщелкивая из магазина медные патроны, как бобы из стручка.

— Я слышал выстрел, когда был на Голубой скале. Это ты стрелял?

— Возможно.

— Что-нибудь убил?

— Ничего.

— Не в твоем стиле, Дел, тратить патрон попусту, — прищурился Джей Ди.

Отвернувшись от племянника, Дел сунул ружье в седельный чехол.

— Слишком далеко, — буркнул он. — Видимость плохая.

— Что это было?

Дел тяжело сглотнул и потер шрам на подбородке. Он не мог признаться в том, что ему привиделся тигр. Днем тигры не выходят из убежищ. Дел покачал головой и поморщился от приступа боли, обжегшей его искалеченные скулы. Нет, черт возьми, Джею Ди нельзя говорить про тигров… так же, как нельзя говорить про блондинок, танцующих при лунном свете.

— Дел?

— Рысь, — ответил Дел. — Не хочу, чтобы они ошивались в округе, когда пригонят скот.

— Скот мы пригоним чуть позже. Может быть, через неделю.

Дел не стал спрашивать о причине задержки. Хотя и был ей рад. Он не хотел, чтобы скот пригоняли именно сейчас. Сначала он должен прогнать блондинку. Женщину и ее дружков. Если бы у него был разум, чтобы понять, что он поступает правильно!

Гремучая змея подняла голову и зашипела на входивших в хижину. Дел не удостоил ее даже взглядом. Войдя в дом, он прошел на кухню и достал из шкафчика две банки кока-колы. Джей Ди опустился в кресло у стола и, отхлебывая из банки, следил за тем, как Дел, потирая подбородок, мечется по комнате, словно посаженный в клетку дикий зверь. Хижина была идеально убрана и чиста, как каждое из висевших на стене ружей. В комнате в качестве освежителя воздуха стоял запах ружейной смазки.

— Ты, случайно, не был вчера на Маленькой Змейке в районе прудов? — как бы невзначай, спросил Джей Ди.

Дел подскочил, точно от удара электротоком.

— Нет… нет!.. — пробормотал он и в упор посмотрел на Джея Ди, его серые глаза сверкали. — Ты не привел с собой ту блондинку, нет?

— Нет. — Джей Ди едва сдержал вздох.

— Я не хочу, чтобы она здесь появлялась. Она несет беду! — Дел ткнул указательным пальцем в племянника. — Послушайся меня, Джей Ди.

Рафферти не был уверен, о ком говорит Дел — о Люси или о Мэри Ли и различает ли он их. В любом случае этот разговор следовало поскорее закончить.

— Не волнуйся на ее счет, Дел. Оставь ее. Я сам с ней справлюсь. Не забивай себе голову.

— Не верь ей! — прорычал Дел. — Я не верю ни одной из блондинок. Все они несут беду.

— Это уж точно, — буркнул себе под нос Рафферти. Глотнув в очередной раз тепловатой воды, он заставил себя перейти к главной теме разговора: — Вчера на Маленькой Змейке я нашел тело мертвого Миллера Даггерпонта. Кажется, у него случился инфаркт. Вот я и подумал, может быть, ты видел его, когда рыбачил?

Сделав вид, что рассеянно попивает «коку», Джей Ди пристально следил за реакцией дяди, пытаясь уловить малейшие признаки того, что Дел знает о случившемся… или признаки вины. Самого его чувство вины съедало поедом.

— Дел, ты что-нибудь видел?

«Я видел в горах тигра. Я видел танцующих в лунном свете мертвецов. Сумасшедшие вещи». Дел почувствовал, как горло его сдавил спазм. Он попытался глотнуть «коки», но половина воды стекла по омертвевшей стороне рта и пролилась на рубашку.

— Я… я видел рысь — вот и все, — пробормотал он, промокая пятно носовым платком. — Не хочу, чтобы эта рысь ошивались в округе, когда пригонят скот.

Делу показалось, что он уже говорил это, но не мог вспомнить с уверенностью. Под металлической пластинкой голова жужжала и звенела, словно в нее залетела стая москитов. Дел не мог припомнить, когда в последний раз он спал больше двух часов и не видел кошмарных сновидений. Дел убеждал себя, что теперь ему очень важно как можно больше бодрствовать. Он должен помочь в охране ранчо. Он должен быть уверен, что его не украдут блондинки, или городские идиоты, или человек, командовавший псами.

Джей Ди глубоко и протяжно вздохнул сквозь стиснутые зубы.

— Дел, я должен спросить тебя: видел ли ты что-либо, когда застрелили ту женщину? — Джей Ди мучительно подбирал слова поделикатнее. У Дела свои проблемы, но у него было чувство собственного достоинства. — Есть в этом деле что-нибудь такое, о чем бы ты хотел мне сказать?

Дел, не отрываясь, смотрел на свои ружья; его искалеченный рот ритмично открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. В глазах блестели беспомощные слезы и отражался черный свет тысяч ночных кошмаров. Джей Ди почувствовал, как в душе его точно что-то ломается. Преданность и обязанность боролись между собой, давя друг на друга все сильнее и сильнее.

— Дел? Ты можешь что-нибудь об этом сказать?

— Нет, — пробормотал Дел, уставившись на свои карабины и винтовки. — Ты же не хочешь, чтобы рыси ошивались в округе, когда пригонят скот.

Джей Ди протер глаза. Он понимал, что ему следует еще надавить. Понимал, что должен напрямую спросить у Дела, имеет ли тот какое-то отношение к смерти Люси. Но, видит Бог, он не мог заставить себя сделать это. Тут же его поразила другая мысль. Куин поверил Джею Ди на честное слово, что Дел только нашел тело. Если он солгал шерифу, то утратит доверие к себе. Если же выдаст Дела, вряд ли после сможет сам это перенести.

А если твой дядя — убийца ?

Тупик. Ответ затянулся в петлю. Потяни за конец, ковбой, и назови это долгом. Завтра появится новый.

— Где ты видел рысь? — тихо спросил Джей Ди. — Может, я взгляну по пути домой.

Глава 24

Остаток дня униженная и оскорбленная Саманта провела в своей комнате, отказываясь впустить туда Брайса. Он говорил с ней через закрытую дверь, уверяя, что все образуется, что ей не следует прогонять его. Но Саманта, зарывшись лицом в подушку, хранила молчание, и Брайс в конце концов удалился.

Саманта прорыдала до тех пор, пока не почувствовала, что это может плохо для нее кончиться, после чего уснула тяжелым, глубоким сном без сновидений. Когда она проснулась, солнце уже скрылось за горами, и комната была полна сумраком и тенями.

Как только сознание вернуло ее в реальность, Саманта закрыла глаза. Припомнилось сразу все: ее неудачное замужество, пьяный, спотыкающийся Уилл на террасе, то, как он ударил Брайса и каких мерзостей наговорил ей и про нее.

Возьми мою жену… Черт, мне она никогда даром была не нужна!

Глаза Саманты защипало, горло сдавил спазм, но слез не было. Она выплакала их все. Более несчастной Саманта никогда еще себя не чувствовала.

Бедная, глупая девчонка! Решила, что сможешь притвориться другой, да ? Тупоумная мечтательница! Повзрослей, Саманта. Повзрослей и посмотри, кто ты есть на самом деле.

Дрожа от самобичевания, Саманта встала с постели и посмотрела на себя в огромное зеркало в резной оправе, висевшее над белым бюро из сосны. Отражение было не из приятных. Даже слабое освещение не Могло скрыть следов недавних рыданий. Нанесенный с такой тщательностью макияж размазался по вспухшему лицу. Элегантное шелковое платье измялось. Прическа растрепалась, волосы спутались. Куда-то запропастилась одна серьга.

Саманта выглядела жалкой. Она и чувствовала себя жалкой.

Неудивительно, что Уиллу она не нужна. Наивная и глупая. Друзья Брайса, наверное, сейчас смеются над ней там, внизу. Бедная, недалекая официанточка с мальчишескими ухватками, возомнившая, что сможет вращаться в кругу богатых и красивых людей!

Дыхание сбилось от подступивших к горлу новых спазмов рыданий, и она отвернулась от зеркала. Внутри Саманта ощущала пустоту — боль и пустоту, Плечи ее опустились, и вся она согнулась, точно старуха.

Саманта подошла к выходившему на бассейн окну и прислонилась лбом к холодному стеклу. Подводные огни уже зажглись, но никого из гостей Брайса у бассейна не было. Саманта подумала, не собрались ли они все внизу и нельзя ли будет ей как-нибудь незаметно проскользнуть мимо них и потихоньку покинуть дом.

Время пребывания Золушки на балу истекло.

Давясь сухими рыданиями, Саманта собрала все наряды, купленные для нее Брайсом, и повесила их в шкаф. Она сняла оставшуюся серьгу, ожерелье и браслеты, после чего отправилась в ванную комнату, где смыла весь макияж и остатки аромата духов. Саманта заплела волосы в привычную «рабочую» косу, завязав ее красной лентой, извлеченной из собственной сумочки. Потом она натянула на себя старенькие джинсы, но тут остановилась, задумавшись, стоит ли надевать белую оксфордскую рубашку.

Рубашка принадлежала Уиллу. Сжав в кулаках тонкую материю, Саманта потерла пальцами мягкий, ношеный воротник и поднесла его к лицу. Ей казалось, что она все еще может ощутить запах Уилла, почувствовать тепло его тела. Но теперь она поняла, что больше это не получится. Уилл ушел из ее жизни. Рубашка, быть может, все еще принадлежит ему, но Саманта уже нет. Уиллу она не нужна. И никогда не была нужна.

Сердце Саманты заныло. Сложив рубашку, она положила ее в ящик комода, выбрав вместо нее белую шелковую футболку — самое простенькое из того, что она могла взять с собой.

Желая оставить как можно меньше следов своего пребывания в этой комнате, Саманта разгладила покрывало на постели и вымыла ванну. Она просто ускользнет из дома, из жизни живущих в этом доме людей, и вернется к тому, что осталось от ее собственной жизни. Убогий домишко, ржавый автомобиль и щенок.

Придется одолжить машину. Или, возможно, ее подбросит кто-нибудь из рабочих…

— Саманта? — послышался за дверью голос Брайса. Похолодевшая Саманта на негнущихся ногах, чувствуя, что сердце бьется где-то в районе горла, направилась к двери. Она не хотела видеть Брайса и как-то не думала, что ей придется снова с ним столкнуться. Возможно, если она снова не ответит на его призыв, он…

— Саманта, я знаю, что ты уже проснулась. Я слышал, как ты бродила по комнате. Открой дверь, дорогая. Я принес тебе кое-что на ужин. Нам нужно поговорить.

— Я… я не знаю, что сказать, — пробормотала Саманта.

— Тебе и не надо ничего говорить, — ласково сказал Брайс. — Ты будешь просто есть, а я буду говорить за нас обоих. Идет?

«Он слишком добр», — кусая губы, подумала Саманта.

Поколебавшись еще мгновение, она открыла дверь. На пороге стоял Брайс с подносом. Единственными видимыми признаками его борьбы с Уиллом были синяк и порез на щеке да свежие ссадины на костяшках пальцев правой руки. Нижняя губа была рассечена и распухла. Брайс долгим критическим взглядом оценил наряд Саманты и лишь слегка хмыкнул.

— Я подумала, что мне осталось только уйти, — призналась Саманта и приглушила свет лампы, чтобы Брайс мог заниматься своим делом, не видя при этом ее заплаканных глаз и припухшего лица.

Поставив поднос на небольшой круглый столик у окна, Брайс занялся сервировкой — снял с подноса салфетку и наполнил два бокала вином. Он предусмотрел подобную реакцию Саманты на происшедшее. Унижение было слишком тяжелым для хрупкого «эго» девушки. Рафферти еще заплатит за это. И расплачиваться он будет долго и мучительно. Парень держал в руках прекраснейшую розу и безжалостно сломал ее.

— Почему ты решила уйти, дорогая? — ласково спросил Брайс.

Саманта уставилась на него со смутным чувством, что она все еще не очнулась от сна. Тон Брайса был спокоен и участлив, будто ничего вообще не произошло.

— Ну… после того, что случилось днем… я просто подумала…

Повернувшись к Саманте, Брайс одарил ее самой теплой и понимающей улыбкой — отеческой, по его собственному мнению.

— Ты в этом не виновата.

— Уилл — мой муж…

— Уилл болван! Он не имел никакого права являться сюда. Он не смеет говорить тебе такие вещи!

Саманта проглотила подступивший к горлу комок.

— Я его жена.

— Уилл тебя не достоин. — Наклонив голову, Брайс подошел к Саманте, легко читая ее чувства по ясным карим глазам. Он осторожно извлек руки Саманты из карманов джинсов и заключил ее пальцы в свои сухие ладони. — Он не твой владелец.

«Ты ему не нужна», — добавила про себя Саманта.

Она не могла быть женой человека, отказывавшегося быть ее мужем. Она — не жена. У нее никого нет. У нее ничего нет!

Новая волна слез наполнила глаза Саманты, и губы ее задрожали.

Улыбнувшись, Брайс привлек Саманту к себе и обнял.

— Саманта, он не стоит твоих слез. У него был бриллиант, а он его выбросил. Тут его потеря, а не твоя.

Саманта прижалась к плечу Брайса и разрыдалась так, словно настал конец света. Брайс подумал, что для Саманты это конец ее прошлой жизни, сгоревшей как дешевая рождественская мишура. Словно, разбив скорлупу старого мирка, она выходит в новый, большой, лучший мир. Его мир. Брайс любил сравнения. Саманта была для него прекрасным птенцом в цветущем раю. И он введет ее в этот рай и всему научит. И она будет его.

— Про… прости… те, — всхлипнула Саманта, пытаясь отстраниться от Брайса. С детства ей внушали, что нельзя плакать перед людьми. А она уже второй раз рыдала при Эване Брайсе, хотя знала его всего несколько дней.

Брайс позволил ей отклониться лишь настолько, чтобы самому иметь возможность стереть подушечкой большого пальца слезы со щек Саманты. Его широкий рот снова расплылся в нежной улыбке, и он поймал взгляд девушки.

— В таком случае я удостоился великой чести, — промурлыкал он. — Тебе уютно со мной. Ты мне веришь. Для меня это очень много значит — быть твоим другом. Саманта, я желаю тебе только добра.

Саманта посмотрела в его сияющие добрым светом глаза и почувствовала, как на душе отчаянно заскребли кошки. Она ему нравится. Он думает о ней, как о друге.

— Мне нужен друг, — прошептала Саманта.

— Я здесь! — Брайс медленно привлек девушку к себе и снова обнял, гладя рукой ее волосы. Другая рука гипнотизирующе, ритмично поглаживала ей спину. — Я здесь, — прошептал Брайс и потерся губами об ухо Саманты. — Я буду всем, что тебе нужно.

Саманта обняла Брайса, и он повлек ее в ленивый, медленный танец, все теснее прижимая к себе, Внешний мир погрузился в глухую, непроглядную черноту. Время исчезло, обратившись в нереальный, туманный мир. И Саманта пустилась в плавание по этому миру. Связав себя со своим новым другом, она позволила своим мыслям раствориться в сладкой мгле.

Губы Брайса снова прикоснулись к виску Саманты, поласкали ее ухо.

Я буду всем, что тебе нужно…

Я дам тебе все…

Я люблю тебя…

Саманта, как сухая губка, впитывала в себя слова нежности. Она сама не понимала, действительно ли их произносит Брайс или же ей просто до боли хочется услышать эти слова от кого-нибудь вообще. Не во сне ли все это? Прежде такое бывало с ней только во сне.

— Я люблю тебя, — прошептал Брайс, целуя Саманту в щеку и краешек губ. Она почувствовала его желание.

— Мы не можем, — прошептала Саманта, но даже не шевельнулась, чтобы отстраниться, медленно дрейфуя в тумане мечты.

— Можем, — промурлыкал Брайс. — Я люблю тебя, Саманта. Позволь мне показать тебе, как.

Саманта подумала, что ей следует остановить Брайса, Но не могла. Она так долго не испытывала этого чувства, была так одинока!

Она заглянула в горящие странным светом глаза Брайса:

— Ты правда меня любишь?

— Да, — ответил Брайс и в какой-то момент сам поверил в это.

* * *

— Ты ее трахнул, да? — Шерон гневно выплюнула сознательно выбранное, резкое, гадкое слово, которым только могла описать случившееся. А в происшедшем она не сомневалась.

Брайс не удостоил кузину ответом. Он стоял у большого окна в элегантной гостиной и смотрел в ночь. Он действительно едва обращал внимание на присутствие Шерон. Брайс пребывал в эйфории; тело его словно наполнила новая, неведомая энергия, заставив чувствовать, как в нем бьется мощь жизненных сил. Голова кружилась от стремительно сменявших друг друга идей и планов. Но Шерон в них места не было.

Подобную идею Шерон уж никак не могла принять с благодарностью. Разъяренной тигрицей она металась по полутемной комнате. В тусклом свете бра глаза ее пылали гневом.

— Она такая милая! — проворковал в черное пространство окна Брайс, охваченный необычайным умилением. — Просто не верится, до чего она была мила и желанна.

Восторг Брайса бичом хлестнул по самолюбию Шерон, ранив ее в самое сердце. Она не умела быть «милой». Зато она прекрасно знала, что такое желание. Сейчас Шерон больше всего желала оторвать Эвана от его пассии. Если он слишком увлечется девчонкой, то просто вышвырнет Шерон вон. Мысль напугала ее, но Шерон никогда не показывала страха кузену. Никогда!

— Все мы желанны, — выдохнула она, прижимаясь к Брайсу и давая ему возможность почувствовать свои полные груди под тонкой материей черной шелковой пижамы. Шерон принялась тереться о Брайса, точно кошка, и попыталась прикоснуться к нему сквозь плотную материю джинсов. Брайс отвернулся и отошел, не проявив ни малейшего интереса к ее поползновениям.

Паника тяжелой рукой схватила Шерон за горло, и ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы не выдать страха.

— Если она была так уж хороша, что ты делаешь здесь?

Брайс остановился у бара, задумавшись, не пропустить ли стаканчик, но тут же отказался от этой идеи.

Ему не хотелось, чтобы что-то смешивалось с его возвышенным состоянием, могло бы замедлить полет мысли. Он чувствовал себя бриллиантом — сверкающим, твердым, мощным.

— Она такая хрупкая, — сказал он. — Но ей не хватает утонченности. Возможно, она себе на уме. Если я стану надоедать ей своей страстью, это может оттолкнуть ее. — Поглаживая щеку, Брайс уставился невидящим взором в пространство и довольно улыбнулся собственной сообразительности. — Утонченность. Это счастливый билет.

— А как насчет того, чтобы сделать утонченной меня? — Выдавив из себя улыбку, Шерон снова подошла к Брайсу. В голосе ее послышалась легкая дрожь отчаяния. Она надеялась, что Брайс этого не заметит. В груди все сильнее и сильнее сжималась какая-то пружина.

— Не сегодня, — нетерпеливо отмахнулся Брайс, снова отходя от Шерон, уже второй раз за вечер. Даже не взглянув на нее. Не прикоснувшись, не пообещав, что это будет завтра. Пружина сжалась сильнее.

— Не сегодня? — выкрикнула Шерон голосом, вибрирующим гневными нотами. Обойдя белый кожаный диван, она преградила Брайсу путь к окну. — Ты намерен сохранить себя для своей драгоценной принцессы-девственницы? Ведь так?

Брайс окинул ее холодным, безразличным взглядом:

— Поди после этого разберись с женской логикой. Стоя на этом же самом месте, ты уговаривала меня переспать с Самантой.

— Ты — подонок! — Вопль потерявшей над собой контроль Шерон теперь уже походил на рев дикого зверя. — После того, кем я была для тебя! После всего, что я для тебя сделала! — Брайс попытался опять отвернуться от Шерон, но она в ярости вцепилась пальцами в его руку, стараясь удержать его, а другой рванула на груди пижаму, обнажая грудь. — Посмотри на меня! Посмотри на меня, черт тебя побери!

Брайс посмотрел. Без желания. Без эмоций. Уставившись на Шерон, Брайс поразился увиденному: отчаяние, униженность, развращенность; потрепанная, стареющая проститутка, похоть которой не знала границ. Правда, Брайсу и в голову не пришло, что смотрится-то он в зеркало. Он был выше этого и вне этого. Готовый к новой славе. Возрожденный в глазах юного и чистого существа. Посмотрев в глаза кузине, Брайс сказал без всякого выражения:

— Ты теряешь контроль над собой.

Шерон отпрянула и запахнула воротник пижамы. Пристыженная, прибитая, потрясенная тем, ради кого ее оставлял Брайс. Остолбеневшая от этой шокирующей мысли.

— Я не из тех, кто теряет контроль, — прошептала Шерон. — На себя посмотри. Мозги твои полностью заняты этой девчонкой. Неделю назад ты и не оглянулся бы на нее.

— То неделю назад. Теперь я ее знаю и вижу ее возможности. В этом — одно из твоих многочисленных слабых мест, Шерон, — отсутствие дара предвидения.

— Нет уж. Я прекрасно предвижу, — с горечью ответила Шерон. — Ты просто одержим ею. Так же, как был одержим Люси…

Усмехнувшись, Брайс покачал головой и сказал с поразившей Шерон желчностью:

— Нет. Ты не права. Это совершенно другой случай. Пристально всмотревшись в Эвана, Шерон наконец прочла в его глазах незнакомую ей доселе эйфорию.

— Ты ведь думаешь, что влюбился в нее, да? — прошептала она, едва выдавливая из себя малознакомые слова. Шерон почувствовала, как мир вокруг нее рушится. Мысленно она попыталась остановить это крушение. У нее было достаточно рычагов для того, чтобы не дать Брайсу себя бросить, достаточно информации о нем, способной превратить Шерон в ближайшего союзника или злейшего врага. Если ее вынудят, она способна сокрушить Брайса.

Но Шерон не могла заставить его полюбить себя. Она никак не предполагала, что ее кузен способен на романтическую любовь.

Брайс, не оглядываясь, прошел к двери и погасил свет.

— Не думаю, что точно знаю, люблю ли ее.

— Знай: она тебя бросит. — Шерон постаралась снова стать спокойной и продемонстрировать чувство собственного достоинства с элементами цинизма. — Стоит ей узнать, чем ты на самом деле занимаешься, как она тут же тебя возненавидит и сбежит.

— Нет, — чувствуя себя всемогущим, пробормотал Брайс. — Я этого не допущу.

* * *

Мэри вздрогнула и очнулась от тяжелого, страшного сна с бешено бьющимся сердцем, не соображая, где она. Темнота, холод, сырость. Мэри сидела… на веранде дома Люси.

Глубоко вдохнув ночной воздух, она крепко обхватила себя руками. Глаза постепенно привыкли к темноте и уже различали знакомые очертания: перила веранды, высокие сосны, силуэты лам на пастбище у ручья.

Мэри приехала из города, чтобы покормить животных. Лишь на минутку присела в кресло на веранде, как раз перед заходом солнца. Естественно, она не собиралась спать. Теперь же ощущение одиночества среди дикой природы заставило ее похолодеть, словно она погрузилась в холодную ночную росу.

Три человека умерли насильственной смертью в этом темном раю. И каждая смерть каким-то образом коснулась Мэри.

И Мэри шла за ними. По доброй воле. Не совсем по тому пути, который предполагала, бросив на заднее сиденье «хонды» свой деловой костюм и распрощавшись с жизнью в Сакраменто.

Мэри приехала в Монтану отвлечься, а вместо этого пришлось искать убийцу. Она приехала сюда в поисках дружеских отношений, а осталась одна.

Где-то внизу, в долине, завыли койоты. Мэри была одна, но внезапно почувствовала чье-то присутствие, ощутив тяжелый взгляд.

В воображении всплыло круглое уродливое лицо Кендала Мортона. Мэри позвонила приятелю, работавшему в ночной смене компьютерной службы Калифорнийского дорожного патруля, и попросила его проверить данные на преступников за последние шесть лет. Не мог ли он связаться с банком компьютерных данных Монтаны (если таковой существует) и запросить сведения на Кендала Мортона? Тяжело вздохнув, приятель разорался было по поводу того, что может лишиться за это работы, но в конце концов обещал разузнать что-нибудь к утру.

Кендал исчез из воображения Мэри, и его место занял Дел Рафферти. Еще одно видение из ее сна. Один из подозреваемых. Мэри жалела Дела, но не могла сбрасывать его со счетов. В свое время он научился убивать, и с тех пор война никогда для него не кончалась. Или, быть может, он сменил одну войну на другую: службу стране на службу землям Рафферти? Мэри не хотелось так думать.

— Ты спишь, как городская девчонка.

Из тени от угла дома отделился Джей Ди — руки в карманах джинсов, плечи сгорблены. Поднимаясь из кресла, Мэри взглянула на него через плечо:

— Что ты здесь делаешь?

— Какой-нибудь большой горный лев может поиметь тебя на ужин.

— Вряд ли, — возразила Мэри, вспоминая прочитанные путеводители по Монтане. — Нет ни одного свидетельства о нападении горных львов на людей в этих краях.

— Вероятно, — приподнял бровь Рафферти, — бедный сожранный сукин сын просто уже не мог дать свидетельские показания.

Отказавшись от игр, занятая собственными проблемами, Мэри не обратила внимания на его шутливый тон.

— Рафферти, я спросила, какого черта ты здесь делаешь? Тебя не приглашали.

— Я увидел свет в верхнем окне, — прислонившись спиной к перилам веранды, спокойно ответил Джей Ди. Но чувствовал себя он вовсе не расслабленно. Джей Ди ощущал, как со всех сторон на него усиливается давление чего-то тяжелого и опасного. А Мэри Ли выглядела расслабленной и сонной. Если сейчас прижать ее к себе, тело ее, наверное, будет теплым, нос — холодным, а волосы пахнуть росой и сосной. Но глаза Мэри Ли под густыми бровями смотрели устало, и Рафферти понимал, что сейчас она не пойдет к нему по собственной воле. Он сам этого добился, оттолкнув Мэри Ли от себя. Потому что так было лучше, Потому что он не хотел, чтобы женщина расстроила и разбила его жизнь.

Никогда не врешь, Джей Ди ?

— Тебя освободили от присмотра за ранчо. Ты больше не отвечаешь за это место.

Рафферти пришел сюда вовсе не по обязанности, но он не хотел в этом признаваться.

— Привычка, — сказал он.

— Отвыкать надо.

— Дел сказал, что видел большую рысь у ручья Пять Миль, — сказал Рафферти, глядя на юг, словно рассматривал в темноте среди деревьев крадущееся существо.

— Да, пари держу, Дел много чего видит, — гораздо резче, чем сама на то рассчитывала, ответила Мэри, нервно сжимая пальцы. Она полжизни отдала бы сейчас за сигарету.

— Не надо, Мэри Ли, — предупредил Джей Ди голосом твердым и усталым. — И без того этот день выдался слишком длинным. Я не хочу говорить о Деле.

— Ты еще будешь говорить. Утро у меня началось с того, что я нашла труп. Это задало тон на весь день. Понимаешь, о чем я?

Джей Ди рывком оторвался от перил и уставился на Мэри:

— Ты что?

Мэри смерила Рафферти взглядом, исключающим малейший намек на желание пошутить.

— Нашла труп. Вчера повезло тебе, сегодня — мне.

— Кто?

— Макдональд Таунсенд. Уважаемый судья. Развратник. Кокаинист. Тот Макдональд Таунсенд. Тебе, как и любому мачо, это должно понравиться: он разнес себе голову из «кольта» тридцать седьмого калибра.

— Иуда! — Слово сорвалось с губ Джея Ди вздохом облегчения. Он прищурился и внимательно вгляделся в бледное лицо Мэри Ли. — Ты в порядке?

Мэри сунула руки в карманы жакета и гордо вздернула подбородок, точно Рафферти задел чувство ее достоинства.

— Вряд ли в скором времени я смогу есть овсянку.

— Иуда, — снова пробормотал Джей Ди.

Он отдал должное Мэри Ли за то, что та тут же не сорвалась в пересказ всей истории. Большинство женщин именно так и поступили бы. Но Мэри Ли лишний раз напомнила ему, что она — не из «большинства». Она «редкость» — в данном случае как раз такая, как он и ожидал увидеть… или хотел видеть.

— Где ты его нашла? — хрипло спросил Рафферти, отступая.

Мэри кашлянула, откинула волосы и уставилась в доски пола.

— В кабинете. Я приехала поговорить с ним о Люси. Думала, он знает что-нибудь. Они же были любовниками. Мне кажется, Люси могла шантажировать Таунсенда.

Мэри бросила взгляд на Рафферти, проверяя его реакцию. Но тот и бровью не повел в ответ на это предположение. Он ожидал от Люси чего-то в этом роде, по крайней мере, всегда считал, что шантаж — самое распространенное хобби среди людей, подобных Люси и ее компании.

— Таунсенд… — Рафферти сосредоточенно свел брови, на переносице его залегла глубокая морщина. — Он ведь приятель Брайса?

— Бывший. А что?

Джей Ди не ответил. Он просто стоял и потирал большим пальцем нижнюю губу, соображая. Покинув Дела, на обратном пути он проехал вдоль ручья Пять Миль — проветрить мозги, а заодно проверить, нет ли там действительно следов рыси-фантома. Ручей протекал по узкой полоске земель лесничества, служившей границей между землями Рафферти и Брайса. На густо заросших лесом берегах ручья среди белого дня царил закатный полумрак, вполне способный создать ощущение покоя и умиротворенности, если бы не висевшее в воздухе странное беспокойство.

Джей Ди не рассчитывал обнаружить здесь что-либо стоящее. Разве что несколько пикапов — не более. Район глухой, труднодоступный. Следов туристов или бродяг здесь не было. И то, что Рафферти обнаружил на берегу ручья, нельзя было отнести к следам воскресного пикника.

Многочисленные следы лошадей и собак. Останки того, что еще неделю назад, или около того, было большой, сильной охотничьей собакой лежали на берегу, наполовину погруженные в ручей; тело болталось и покачивалось в стремительном потоке крутящейся и огибавшей его воды. Рафферти вытянул труп на берег, предоставив природе позаботиться о его «кремации». Тело настолько разложилось, что трудно было определить, как пес встретил свой последний час. Джей Ди вспомнил рассказ Дела о большой рыси и задумался.

Лошади, собаки, окурки и стреляные гильзы. Следы охоты. Но сейчас был не сезон. Охота на рысей запрещена круглый год. Существовали, конечно, проводники, обещавшие охотникам за определенную плату выIвести их на «большую кошку». В штате Монтана браконьерство было одним из самых распространенных (и самых доходных) преступлений.

Лошади, собаки, следы охоты. И к северу от Пяти Миль расположен частный рай Эвана Брайса. Брайс — спортсмен. Брайс — игрок. Брайс, который был другом застрелившегося судьи Таунсенда, любовником убитой Люси и клиентом покойного адвоката Даггерпонта.

— Я сама принесла это известие Брайсу, — сказала Мэри. — Новость его потрясла. — Она выкатила глаза и изобразила кислую гримасу.

— И что он сделал?

— Устроил соответствующую шумиху, но сердце его было занято явно не смертью судьи. Вообще-то, мне кажется, ему все это было до лампочки. Он оставался абсолютно спокоен, пока на ранчо не заявился Уилл и не испортил вечеринку. Тогда он заговорил о «неподходящем моменте».

— О Господи! — простонал Джей Ди, запустив пальцы в короткие черные волосы. Топнув ногой, он схватился за шею, будто тщетно пытался стащить с нее удавку. — И что было дальше?

— Уилл дал Брайсу пару раз по роже и сказал пару ласковых Саманте. Та в слезах убежала в дом, а Брайс сломал стул о ребра Уилла. У него оказался жуткий темперамент. Не хотела бы я попасть ему под горячую руку.

— Тебе вообще не следует ему попадаться.

— Да, только кто бы об этом говорил.

Мэри отвернулась, явно собираясь уйти, но Джей Ди поймал ее руку и гневно шагнул к ней.

— Послушай, Мэри Ли, мне все это не нравится.

— А мне не нравится, когда ты указываешь мне, что делать! — набросилась на Рафферти Мэри. Она чувствовала себя так, словно не спала несколько дней, а теперь ее сдержанный темперамент раскручивался слой за слоем, обнажая клубок нервов, которые Рафферти теребит всякий раз, как только оказывается рядом. — Насколько я могу судить, ты не игрок в этой игре, ковбой. Вчера вечером ты достаточно ясно дал это понять. И до этого, и еще раньше.

Единственное, что тебе требовалось от Люси или от меня — это секс и этот участок. Тебе и сейчас ничего не нужно, и потому ты считаешь, что твоя хата с краю. Бандит. Ты не хочешь, чтобы я совала нос в обстоятельства смерти Люси. Ты не хочешь, чтобы я поговорила с твоим чокнутым дядюшкой. Ты не хочешь, чтобы я ошивалась около Брайса. В общем, знаешь что, Рафферти? Если не хочешь говорить со мной на равных, так убирайся к чертовой матери из моей жизни!

Джей Ди молчал. Он стоял на веранде и смотрел, как Мэри скрылась за дверью. Несколько минут спустя, по ту сторону дома, она завела свою «хонду» и, газанув так, что из-под колес полетел гравий, выехала со двора.

Глава 25

Саманта лежала в центре королевской постели и, уставившись в потолок, прислушивалась к ночным звукам. Их не было. Совсем не так, как в ее домике, в городе. Собаки не лаяли. Никто из поздних гостей «Проклятых и забытых» не возвращался по домам. Никаких стонов и скрипов, издаваемых на кухне ископаемым холодильником, вот-вот готовым испустить последний вздох, Даже в ушах нет звона от напряженного ожидания возвращения Уилла, несмотря на то что Саманта сердцем знала, что он не вернется.

Ах, Уилл! Что же это происходит?

Саманте казалось, что решение уже принято. Уилл предельно ясно выразил свои чувства к ней, а Саманта сделала первый шаг, чтобы уйти от него. Гигантский шаг. По зыбкой почве. Сердце Саманты билось где-то у горла в предчувствии долгого и страшного падения.

Брайс занимался с ней любовью. Это могло показаться сном, но Саманта знала: то была реальность. Тело ее все еще гудело от последствий их близости.

Он сказал, что любит ее.

Она должна была бы чувствовать… что-то. Счастье. Облегчение. Волнение. Отмщенность. Она же словно оцепенела. Саманта была наивным чужестранцем на неисследованной территории. Она не знала, чего ждут от нее и чего ей следует ожидать от кого-либо.

Брайс улизнул из постели, когда Саманта спала. И теперь ей хотелось знать, где он и о чем думает. Возможно, она оказалась неопытной девчонкой, не очень годной для постели? Если бы она была хороша в постели, Уилл никогда бы от нее не ушел.

Вздохнув, с тяжелым сердцем, Саманта села, прислонившись к спинке кровати. Рядом с ней, на подушке Брайса, лежал пурпурный цветок львиного зева, а под ним записка. Саманта прочла ее при мягком свете настольной лампы:

Саманта,

я знаю, что тебе потребуется некоторое время на размышления. Прошу тебя, не чувствуй себя виноватой. Мы следовали велению наших сердец, а они редко обманывают.

Сердце Саманты уже не раз ее обманывало. Толкнув в руки Уилла. Она пошла под венец с человеком, который и не собирался жениться. Больше Саманта своему сердцу не доверяла. Затаив дыхание, она прислушалась, не подскажет ли ей что-то сердце сейчас, но услышала всего лишь слабое тиканье радиочасов на ночном столике.

Слишком напряженная, чтобы оставаться на месте, Саманта соскользнула с постели и надела джинсы и футболку. Босыми ногами она прошла по мягкому ковру к окну и выглянула на улицу. Подсветка бассейна была выключена. Слабый свет серебристого полумесяца окрасил воду в цвет расплавленного олова.

Всплыли воспоминания — сладкие и болезненные. Уилл смотрит на Саманту, и во взгляде его блестит порочный огонек. Бассейн за домом в Рено. Они проводили там медовый месяц — два дня, наполненные безграничным сладострастием. Они проиграли на автоматах и в лото, и у них осталось три доллара девяносто семь центов. В первую брачную ночь Уилл, пользуясь скидкой для молодоженов, снял номер в мотеле «Маленький медовый месяц», но на вторую ночь денег у них уже не хватило, а кредитная карточка Уилла была аннулирована.

Поняв, что им придется провести ночь на свежем воздухе, в кузове пикапа Уилла, на матрасе, они отправились на поиски укромного местечка. Ночь стояла жаркая. Саманте не терпелось поскорее нырнуть в воду.

А потом был бассейн в форме земляного ореха, мерцающий в лунном свете, за небольшим кирпичным донником.

— Мы простудимся, — еле сдерживая восторг, прошептала Саманта. Роль «миссис Уилл Рафферти» вызывала у нее головокружение. Перспектива сделать нечто недозволенное обостряла ощущения.

Хихикая и шипя друг на друга, они разделись в тени пикапа и осторожно вошли в холодную воду. Искупавший они лежали в кузове пикапа, смотрели на звезды и медленно и сладко занимались любовью.

Как только Саманта вернулась в настоящее, на глаза у нее выступили слезы и покатились по щекам. Чувств утраты жестоким кулаком сжало сердце. Ну почему все вышло так плохо? Почему она не может быть такой, как хочет Уилл? Почему он не может любить Саманту так же как она любит его?

Саманта все еще любила Уилла. Мысль эта приводил ее в отчаяние. Она любила человека, которому была не нужна, и отдалась человеку, которого не любила. Этом имелось какое-то определение, но Саманта не могла его подобрать. Брайс наверняка знал, как это выразить, но Саманта ни за что у него не спросит.

Она отошла от окна. Мысли в голове окончателено спутались. Что делать и что сказать Брайсу? Должна ли она продолжать, как глупая девчонка, безнадежно ждать возвращения Уилла или же следует, как взрослой, сделать шаг в новую жизнь?

Стены комнаты, казалось, давили на нее. Осторожно стараясь не издать ни малейшего шума, Саманта проскользнула в холл, спустилась на первый этаж и вышла в стеклянную дверь на террасу. Отводя взгляд от бассейна, он; прошла к окружавшей дом невысокой каменной стене, забралась на нее и села, свесив ноги.

Саманта просидела довольно долго. Ни о чем не думая. Ничего не решая. Просто сидела и наслаждалась тишиной и покоем дикой природы. Ощущение того, что за ней наблюдают, родилось постепенно, медленно прикоснувшись холодными пальцами к лопаткам, потом проскользнув По спине к шее, отчего Саманта так стремительно обернулась, что чуть было не слетела со стены.

На террасе никого не было.

«Наверное, показалось, — решила Саманта. — Возможно, это просто желание, чтобы там оказался Уилл. Глупая девчонка! Он никогда к тебе не вернется. Нечего ждать».

Спрыгнув со стены, Саманта вышла в боковые ворота, решив прогуляться до конюшен, но ощущение слежки не оставляло ее, преследуя, точно рой комаров. Где-то в вершинах высоких сосен глухо и ритмично забухал встревоженный филин.

Его крик липкими руками страха охватил Саманту. Из глубины сознания всплыли детские страхи. Филины были предвестниками несчастья, носителями нечистой силы, сродни злым духам леса. Дедушка-индеец, которого Саманта помнила лишь как неуклюжего человека с лицом, словно высеченным из дубовой коры, и вечным запахом виски, рассказывал Саманте и ее брату Майклу, что филины — это предвестники смерти.

Глупо! Почему она должна думать о смерти? Но внезапно Саманте показалось, что ночь вдруг стала слишком тихой, воздух сгустился до того, что стало трудно дышать. Черные очертания конюшен виднелись далеко внизу, а сосны, казалось, еще плотнее встали вокруг. Страх будто вскрик подкатил к горлу. Мгновение Саманта колебалась, выбирая между логичным решением и природным инстинктом. Потом, как ей казалось, все произошло одновременно, но словно при замедленной съемке.

Как только она повернула к дому, из тени деревьев выступила темная фигура. Фигура без лица, без пола, в черном одеянии, маске и перчатках. Видение это вызвало ужас, острым ножом пронзивший грудь Саманты. Она открыла рот, чтобы закричать, но голос пресекся и потух из-за накинутого ей на голову черного мешка с завязками, туго сдавившими горло. Саманта изо всех сил замахала руками и ногами, но внезапная и кромешная тьма лишила ее равновесия.

Саманта покачнулась и упала, сильно ударившись всем телом о камни гравийной дорожки. Она попыталась встать, но нападавший ударил ее по спине чем-то похожим на бейсбольную биту. Удары посыпались один за другим: по спине, по бокам, по рукам. Саманта отчаянно пыталась отползти, но ноги и руки скользили по гравию, и ей оставалось только перекатываться с боку на бок, царапая лицо о камни сквозь тонкую материю колпака.

В голове стремительным вихрем проносились мысли:

Кто? За что? Что со мной будет? Кто-нибудь узнает?

Слезы градом катились из глаз, впитываясь в материю колпака. Саманте хотелось рыдать, чтобы облепить боль и страх, но колпак плотно облегал лицо, втягиваясь в рот и оставляя лишь мизерную возможность дышать.

Удавка теснее сдавила горло, потянув голову вверх, точно на виселице. Борясь за жизнь, Саманта рвала колпак ногтями. Наконец ей удалось приподняться, ухватить одной рукой душившую ее веревку, а другой ударить нападавшего. Кулак Саманты попал во что-то костлявое, и она услышала вскрик боли и удивления.

Саманта попыталась бежать, сдергивая колпак с головы, и мир, ночь, месяц закружились у нее в голове частой сменой вспышек черного и белого. Саманта отчаянно работала ногами и руками, но казалось, что бежит она в никуда. Словно в ночном кошмаре ей чудилось, что дом становится все дальше и дальше. Сердце бешено колотилось, готовое вырваться из груди. И ничего не было слышно, кроме тяжелого скрипа башмаков по гравию за спиной.

Саманта оглянулась через плечо как раз в тот момент, когда на голову ей опустилась дубинка. Боль яркой оранжево-красной вспышкой сверкнула перед глазами. Потом все погрузилось в темноту, будто в комнате щелкнули выключателем, и свет погас, мир исчез, как то и предсказал филин.

Глава 26

В предзакатных сумерках Мэри бродила по улицам Нового Эдема. Очертания домов и предметов расплывались в опустившемся на город тумане, как забытые воспоминания. Старые здания казались еще более старыми. Забавные традиции продолжали существовать параллельно с последними достижениями прогресса. Все это производило печальное впечатление.

Неприкаянная и расстроенная, впавшая в меланхолическое настроение, Мэри покинула парк и направилась в гостиницу «Загадочный лось». Она решила не задерживаться там надолго. Может быть, еще неделя или около того. Номер, предоставленный ей Дрю и Кевином, был прекрасен, но он не был домом. Домом Мэри стало ранчо. Пришло время признаться в этом и прекратить задаваться вопросом, почему Люси оставила ранчо именно ей. Возможно, она никогда не узнает причин, подтолкнувших подругу к такому решению. Теперь уже ничто не изменит факт принадлежности ранчо Мэри. Как только она привыкнет чувствовать себя там комфортно по ночам в одиночестве, то переберется в бревенчатый дом насовсем. Будет заниматься там своей музыкой. Ухаживать за ламами. Может быть, заложит сад.

А на горе, наверху, Рафферти будет охранять границы своего королевства и поглядывать на ее хозяйство.

Перед кафе «Радуга» выстроилась вереница пикапов. В открытых кузовах машин, навострив уши и следя за непривычной городской жизнью, сидели, охраняя собственность своих владельцев, собаки с ранчо. Серо-голубого пикапа с надписью «Старз-энд-Барз» среди машин не было. Не видно было и Зипа. Мэри заказала себе бифштекс с яйцом и чашку кофе, но удовольствия от еды не получила. Мысли ее были далеко. Мэри не хотелось никакого дружеского общения. Возможно, она придет сюда еще на поздний ужин, и они с Норой отправятся, после того как официантка закончит смену, куда-нибудь поразвлечься. Но шанс наткнуться на пьяного Уилла с его шуточками исключил и эту перспективу.

Проходя через вестибюль гостиницы, Мэри не рассчитывала в это время встретить кого-либо, кроме Рауля, но за кассой оказался склонившийся к монитору компьютера Кевин. Он устало взглянул на Мэри, и она прочла на его лице следы недосыпания. Кевин явно срочно нуждался в бритье и чашке кофе.

— Привет, Кевин. Что случилось? — присаживаясь к стойке, спросила Мэри. — Просматриваешь расписание похорон?

Детская улыбка озарила лицо Кевина, но тут же погасла.

— Не совсем. Знаю, что сегодня мне не уснуть, вот и дал Раулю выходной.

— Бессонница?

— Поссорились с Дрю.

— А-а… — сочувственно вздохнула Мэри. — Досадно. Мне очень жаль.

— Мне тоже, — пробормотал Кевин и перевернул страницу в зеленой папке, даже не взглянув на нее.

— Что, плохо?

— Не то слово. — Покачав головой, Кевин уставился взглядом через зал — на висевшую над камином голову лося. — Думаешь, что знаешь человека, а потом вдруг смотришь на него и понимаешь, что он тебе совсем незнаком… — Свою мысль Кевин завершил тяжким вздохом отчаяния и смятения. Стиснув губы, он покачал головой и часто заморгал потухшими карими глазами.

— Он здесь? — поинтересовалась Мэри. Ей вовсе, не хотелось вторгаться в личные отношения партнеров, но Кевин выглядел таким несчастным и покинутым, и, в конце концов, дело касалось Таунсенда. Мэри хотела сообщить новость Дрю — в надежде выудить у него какую-нибудь информацию. Тем самым она вполне могла убить одним выстрелом двух зайцев.

— Не знаю, где он, — промямлил Кевин, опуская взгляд на компьютерную распечатку. — Дрю смылся отсюда вчера вечером. С тех пор я его не видел.

Мэри нахмурилась, испытывая в душе внутреннюю борьбу. Можно было, конечно, воспользоваться ситуацией и выудить у Кевина, что известно Дрю о жизни и занятиях Люси, но она тут же одернула себя. Кевин выглядел, как потерявшийся щенок.

— Ты с этим справишься, — прикоснувшись к рукаву его пиджака, ласково сказала Мэри.

Кевин, не поднимая глаз, с каменным лицом перелистнул очередную страницу.

— Да, конечно. Гм-м-м… я… ты не обидишься, Мэри? По-моему, у меня в кабинете звонит телефон.

Кевин повернулся и исчез за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен», прежде чем Мэри успела согласно кивнуть.

Она вошла в пустую гостиную и проскользнула за резную стойку бара. За кассовым аппаратом стоял многоканальный телефон. Найдя свободную линию, Мэри набрала номер компьютерного центра Калифорнийского дорожного патруля в Сакраменто.

— Калифорнийский дорожный патруль.

— Говорит Мэрили Дженнингс. Могу я поговорить с Полом Кейлом?

— Оставайтесь на линии.

Прижав плечом трубку к уху, Мэри коротала время, считая удары пульса в собственных висках. Когда ей уже начало казаться, что связь прервалась, в трубке послышался голос запыхавшегося Пола:

— С тебя бутылка, Голубоглазая!

— Кончай брать взятки! — безжалостно посоветовала Мэри. — Ты нашел что-нибудь?

— Да. Ты ведь не встречаешься с этим парнем?

— Прекрати издеваться! Только уродов мне и не хватало для компании.

— Можешь не продолжать. Я выудил его послужной список. У этого парня довольно серьезные нелады с общественным порядком: полдюжины приводов и две отсидки на курортах федерального значения.

— За что?

— Преступления на сексуальной почве и ограбления. Ты, разумеется, знаешь, Мэри, как вести себя с подобными типами?

— Тут нужен особый талант. — Мэри почувствовала, как душа у нее уходит в пятки.

Выйдя через боковую дверь бара, она направилась к автомобильной стоянке, на ходу доставая из сумочки ключи от «хонды». Надо было покормить лам. Кроме того, в доме еще оставались комнаты, в которых следовало навести порядок.

Мэри содрогнулась при мысли о том, что Люси наняла себе в работники насильника. Интересно, знала ли она об этом? Но еще важнее было выяснить, не оказалось ли это обстоятельство как-то связано с ее гибелью? Мэри вспомнила, с каким явным неудовольствием отреагировал коронер на вопрос о том, не было ли на теле Люси признаков сексуального насилия. Коронер даже не позаботился провести такого рода обследование.

По пути из города Мэри заехала на заправку «Заправься и езжай», где купила банку кофе, чипсы, сандвичи и орешки в шоколаде, в надежде на то, что этот набор позволит ей по приезде на ранчо удовлетворить разыгравшийся аппетит. Всю оставшуюся дорогу она слушала записи нежного тенора Уинса Гила, сетующего на боль неразделенной любви.

По мере того как дорога поднималась из долины в гopы, туман, разрываясь ватными клочьями, постепенно pacceивался. Но солнце упорно не желало показываться. Бескрайнее небо раскинулось над головой огромным, свинцовым цвета покрывалом, грозящим разразиться дождем, но все еще сухим.

Погода полностью соответствовала настроению Мэри. Завтракая за столом на веранде, она попыталась разобраться в собственных мыслях, окончательно запутавшись в калейдоскопе подозреваемых и мотивов, и одновременно различить голоса птиц, весело щебетавших в ветвях окружавших дом деревьев. На перила веранды села сорока с интересом уставилась на Мэри черным глазом. Хвост птицы беспрестанно ходил вниз-вверх. Выглядела она очень забавно, точно щеголь в атласном черном смокинге и белоснежной манишке. Мэри кинула сороке оставшийся кусочек хлеба и отправилась кормить лам.

В конюшне было темно как в пещере. Мэри зажгла свет и подумала, что неплохо было бы добавить сюда ей несколько лампочек. Чувствовала она себя очень напряженно и настороженно. В каждом углу ей мерещился Keндал Мортон.

Мэри подошла к бочкам с кормом и первым дело; набрав овса, засыпала его в кормушку Клайда. Бочки кормом для лам оказались почти пустыми, так что Мэр пришлось чуть ли не с головой погрузиться в них, чтоб зачерпнуть остатки. Погрузив ковш в комбикорм, Мэри зацепила им какой-то тяжелый предмет.

— Что за…

Сердце Мэри екнуло в странном предчувствии: на дне бочки из зерна торчал уголок спрятанного там клада. Книга, завернутая в пластиковый пакет. И не открывая его Мэри точно знала название книги, и ею овладело Henpеодолимое желание повернуться и уйти, не открывая найденный пакет и притворившись, что она ничего не находила. Мэри заранее знала, что ей не доставят удовольствия правдивые ответы о ее подруге, которые она получит, вскрыв находку.

Если бы она засыпала бочку, не вычерпывая со дна остатки корма, сколько еще времени заняло у нее, чтобы снова докопаться до прямых доказательств? Месяц? Два? Не переставая задаваться вопросами, Мэри все же снова сунулась в бочку. Ей уже вовсе не хотелось знать правду ни о себе, ни о ком-либо еще. Теперь придется всю оставшуюся жизнь нести тяжкий груз сомнений в человеческой порядочности.

Мэри ухватилась за край пакета и потянула, рассыпая в стороны зерно. В пакете лежал пухлый том справочника Мартиндейла-Хьюбелла (том второй — «Юристы Калифорнии, А — О») и видеокассета с лаконичной надписью: «Таунсенд».

* * *

Саманта медленно приходила в сознание. Из темноты к колеблющемуся, смутно мерцающему свету. Но стоило ей окончательно очнуться, как тут же захотелось назад, на дно забытья. Свет мучительно резанул глаза. Пронзившая затылок боль мгновенно распространилась по спине, ногам, рукам и застряла в животе.

Застонав, Саманта попыталась поджать ноги и перевернуться на бок, но не смогла согнуть колени, поскольку лодыжки были привязаны к спинке кровати, на которой она лежала. Запястья тоже были привязаны к стальным прутьям изголовья. Как только Саманта попыталась потянуть руки вниз, прутья задребезжали, отозвавшись звоном в раскалывающейся от боли голове.

Паника и тошнота вывернули внутренности Саманты, устремившись из живота к горлу и наполнив рот омерзительной рвотой. Саманта конвульсивно выгнулась и всхлипнула, борясь с застилавшими взор слезами. В какофонии стоявшего в голове шума и звона всплыли воспоминания прошедшей ночи.

Саманта понятия не имела, что произошло с тех пор, как она потеряла сознание. Она не представляла, где находится. Кто напал на нее и за что, какие в отношении ее планы у напавших? Паника электрическим разрядом пронзила тело Саманты, заставила выгнуть спину и забиться в попытке освободиться от пут. Боль накатывала волнами, охватывая все тело, но Саманта, рыдая, уже не могла остановиться и прекратить борьбу. Она билась, пока окончательно не выдохлась, после чего опустилась на постель и тихо заплакала, чувствуя отток крови от запястий.

Постепенно стали вырисовываться доступные взгляду элементы обстановки: стены небольшой хижины, льющийся сквозь маленькое окошко серый свет голоса птиц и фырканье лошади на улице. В хижине стояла мертвая тишина. Насколько поняла Саманта, она была совершенно одна.

* * *

— Куда, черт возьми, она могла подеваться? — бушевал Брайс, швыряя трубку радиотелефона на стеклянную крышку стола. Телефон в доме Саманты не отвечал. В гостинице девушки не было. Но самое главное — не было е и в постели гостевой комнаты. Ушла! Такой поворот событий в планы Брайса не входил.

Шерон спокойно взяла с блюда булочку и положил на салфетку рядом со своей тарелкой.

— Вероятно, уехала в город с одним из рабочих. Ты ж сам говорил, что она, возможно, себе на уме.

— Но я не думал, что Саманта уедет!

Уперев руки в бока, Брайс нервно вышагивал вдоль стола. Он-то рассчитывал подать завтрак на подносе в комнату Саманты, после завтрака снова заняться с ней любовью, а потом пригласить на уединенную прогулку верхом. Время, проведенное наедине, должно было их сблизить.

Не спуская глаз с кузена, Шерон разрезала булочку пополам и намазала половинки клубничным джемом.

— Я знала, что девчонка сбежит, — пробормотала она. Только не думала, что это произойдет так скоро. По-видимому, у нее слишком низкий порог греховности.

— Ты достала меня своими подковырками! — заорал Брайс с пылающим бешенством взглядом. — Я многое тебе спускаю, но и моему терпению есть предел, и ты его почти достигла!

Шерон, в просторном белом шелковом платье, словно королева, холодно и величественно поднялась из-за стол и смерила Эвана обиженным взглядом. Волосы ее был]гладко стянуты в пучок на затылке, что еще больше подчеркивало мужеподобные черты лица. Она окинула кузен с головы до ног презрительным взглядом. Для этой минуты Шерон специально надела туфли на высоком каблуке чтобы обязательно, пусть даже таким примитивным способом, чувствовать себя выше Брайса.

— Только не вздумай меня запугивать! — дрожащим от негодования голосом предупредила она. — Твои потаскушки приходят и уходят. А я всегда буду здесь. Я слишком хорошо тебя знаю. И я слишком много знаю. Я могу превратить твою жизнь в ад… И не думай, что я на это не способна. — Шерон прищурила глаза и улыбнулась улыбкой кобры. — Ни минуты не сомневайся, неблагодарный сукин сын.

На террасе появилась Рейза с кофейником и отсутствующим выражением в глазах. Шерон благоухающим духами белым облаком шелка пронеслась мимо нее в дом.

— Кофе, мистер Брайс?

— Пошла к черту! — взорвался тот и, обойдя экономку, выскочил в боковые ворота к своему «мерседесу».

* * *

Мэри ожидала увидеть на пленке порнографию — небольшой трюк с миниатюрной видеокамерой в спальне Люси. Видеохроника сексуальных выкрутасов Таунсенда. Но, устроившись в развалинах кабинета и уставившись в телевизор, она вынуждена была даже несколько разочароваться в своих предположениях.

Съемка велась с лошади. Впереди оператора скакали Таунсенд и темноволосый маленький человечек. Оба были одеты в камуфляжные охотничьи костюмы цвета хаки. Чуть дальше скакал грубого вида тип с густыми висячими усами и в надвинутой на самые глаза старой, потрепанной ковбойской шляпе. Разговор шел о ружьях, патронах и прочем охотничьем снаряжении. Таунсенд говорил очень возбужденно. Щеки его пылали. Кто-то за камерой назвал имя Граф, и маленький человечек обернулся в седле.

Граф. Джей Графтон Шеффилд. Мэри слышала, как Бен Лукас называл его Графом. Шеффилд совсем не был похож на человека, способного поднять ружье и убить какую-либо живность.

Группа скакала по тропе среди густого леса. Множество посторонних звуков, фырканье лошадей. Где-то вдалеке непрерывно раздавался лай собак. Таунсенд говорил об охотничьих трофеях, охоте на гризли с вертолета на Аляске. Потом группа выехала на открытое пространство, и лошадь Шеффилда понесла.

Непрерывно, взахлеб лаяли собаки. Захватив их, камера перешла на двигавшийся впереди джип с небольшим прицепом, на котором была установлена клетка из нержавеющей стали высотой примерно три фута и семи восьми футов длины. В клетке сидел взрослый тигр. Прекрасный, красивый зверь.

Всадники спешились, и лошадей куда-то увели. Ковбой и Таунсенд принялись готовить ружья. Камера мед ленно обошла клетку. Тигр тяжело дышал, из его пасти по щекам стекала слюна. Взгляд зверя был рассеянно-остекленевшим. Одну из собак спустили с привязи, и она, рванувшись к клетке, с яростью принялась набрасываться на торчавший между прутьев хвост тигра. Оглушительно за рычав, огромная кошка попыталась вскочить на лапы, но клетка была для нее слишком низкой, и тигру ничего не оставалось, как по-прежнему лежать, дрожа всем телом. Неистово лая, пес снова и снова кидался на клетку, потом отскочил в сторону и присоединился к остальной своре. Проводник забрался на клетку и, открыв ее, тычком острой палки выгнал тигра на волю. Зверь спрыгнул на землю и встал на нетвердых ногах, неуверенно озираясь вокруг. Тут же были спущены собаки.

Псы, бешено лая и щерясь клыкастыми пастями, ста ей набросились на тигра. Испуганный зверь съежился попытался укрыться под днищем джипа, но две собаки от резали ему путь к отступлению. Тигр шарахнулся в сторону и был атакован третьим псом, до крови прокусившим заднюю лапу хищника. Взревев от боли, тигр развернуло и ударом лапы отбросил нападавшую собаку на десять фунтов, после чего пустился во весь дух по открытому пространству к лесу. Собачья свора стремительно бросилась вслед за ним. В одном месте тигр споткнулся и упал, собаки тут же облепили его и принялись грызть, но тигру уда лось подняться и продолжить свой бег.

В двадцати ярдах от опушки леса Таунсенд поднял ружье и дважды выстрелил. Тигр тут же рухнул замертво. Собаки снова набросились на безжизненное уже тело зверя, но прибежавшие проводники быстро отогнали псов.

Мэри сидела на небольшой кушетке, и по щекам у не катились слезы. Душа разрывалась от жалости. Она увидела, как ковбой и Шеффилд поздравляют Таунсенда. По том Таунсенд позировал перед камерой, подняв голов мертвого зверя за уши, На лице судьи сияла широкая улыбка самодовольной гордости за содеянное.

В памяти Мэри всплыл интерьер кабинета Таунсенда: головы и шкуры на стенах, громадный медведь на задних лапах в углу. Сукин сын застрелил его с вертолета. Таунсенд не осмеливался встречаться со зверем лицом к лицу. Он никогда не видел животных в борьбе, но только убегающими в надежде спасти свою жизнь. И тигриная шкура не являлась свидетельством жаркой, смертельной схватки охотника и зверя в джунглях Индии. Это была настоящая бойня — просто и страшно. Никакого спорта, никакого вызова, никакого испытания мужского характера.

Видеопленка кончилась. Мэри нажала на пульте кнопку «стоп», и телевизор тут же переключился на комический сериал «Мерфи Браун» с его идиотскими шуточками и очень неуместным в данной ситуации смехом за кадром. Мэри выключила телевизор и на дрожащих ногах поднялась из кресла.

Все записанное на видеопленке, за исключением разве что верховой езды, было противозаконно, не говоря уже об этических аспектах. Опубликовать один такой кадр в прессе, и на карьере Таунсенда можно ставить крест. Превосходный материал для шантажиста! И замечательный мотив для убийства шантажиста.

Первым порывом Мэри было желание отнести пленку Куину, но что на самом деле демонстрировала съемка? Никто на пленке не говорил о месте охоты. Неясно, кто снимал фильм. Таунсенд мертв, и какое теперь имеет значение, что судья как браконьер застрелил беззащитное животное? Куин мог узнать негодяев, участвовавших в охоте. Он мог узнать Шеффилда, но мало что смог бы предъявить ему в качестве обвинения. Господи, человек уже прошел по статье о непреднамеренном убийстве. Верхом наивности со стороны Мэри было бы полагать, что кто-то снова потащит Шеффилда в суд штата Монтана чтобы осудить за участие в незаконной охоте.

Мэри все еще держала в руках том Мартиндейла-Хьюбелла, не желая открывать книгу. Она заранее знала, что ей не понравится содержание. Но шар был пущен, и ничто уже не могло остановить его. Мэри просмотрит все материалы от начала до конца, потому что должна это сделать. Набрав в легкие побольше воздуха, она перевернула обложку.

Первые сто страниц книги были вырваны, чтобы освободить место для стопки листов из записной книжки судебного секретаря. Знакомые зеленые страницы, испещренные стенографическими записями с пометками красными чернилами. Привалившись к столу, Мэри просмотрела записи, все больше мрачнея и чувствуя, как ноет сердце при чтении заметок Люси о людях, которых она шантажировала.

Таунсенд, характеризуемый Люси как «эгоистичный старый дурак»:

Кишка у него танка тягаться с такими матерыми псами, но он все же влез не в свое дело. Его сожрут заживо. И поделом…

Кайл Коллинз, актер, чьи человеческие качества явно не сочетались со сценическим имиджем:

Если бы его поклонники только узнали, что способен вытворять этот придурок после нескольких доз брайсовского кокаина… Я сказала, что позволю ему воспользоваться сделанными мной снимками для его очередной публичной раскрутки. Не удивятся ли его почитатели, увидев своего кумира в кожаном нижнем белье?

Люси детально описала схему работы небольшого охотничьего клуба Брайса. Тот заказывал экзотических животных на черном рынке. Стоимость охоты зависела от вида животного и определенных обстоятельств. Время от времени Брайс предлагал охоту бесплатно, если речь шла о нужном человеке. Игра Брайса заключалась в том, что он записывал событие на видеопленку и хранил ее в безопасном месте до лучших времен, когда ему могла понадобиться помощь того или иного бизнесмена, политика, голливудского актера. Брайс не шантажировал их в прямом смысле этого слова — он просто хранил пленку. Брайсу не нужны были деньги. Люси полагала, что ему не нужна была и лояльность всех этих людей. Что действительно было нужно Брайсу, чем он по-настоящему упивался, так это властью.

Мне нравится играть с Брайсом. Он — настоящий игрок. Брайс знает правила игры. И принимает в нее других игроков, если они обладают эквивалентным талантом, и я действительно считаю, что Брайс не имеет ничего против того, что я вытягиваю денежки из его друзей. Брайс верит в закон выживания сильнейшего. Беззаботные должны платить за собственные ошибки. Для нас это действительно игра. Игра жизни. Все это, да еще замечательный секс, пусть не такой потрясающий, как с ковбоем, но, разумеется, более… авантюрный… Кузина Крокодилица не желает делить Брайса со мной. Я бы могла послать ее куда подальше, но она вполне способна пришить меня за это…

Были и другие подробности. Без зазрения совести Люси писала о том, как ей удалось достать копию пленки со сценами охоты Таунсенда и как она угрожала ему передать материалы телекомпании Си-эн-эн. Люси красочно расписывала оргии на вечеринках Брайса, что она там видела и слышала, как извлекала из этого выгоду, какими слабостями своих жертв пользовалась и какие деньги делала на своем бизнесе.

Дрожащими руками Мэри закрыла книгу и отложила в сторону. Ее подруга, ее закадычная подруга оказалась шантажисткой! Бессовестной, паразитирующей шантажисткой. Тысячи долларов. Десятки тысяч долларов. Возможно, и больше. Деньги, вытянутые у богатых, знаменитых и власть имущих «клиентов». Они безропотно платили за призрачное обещание хранить в тайне их грязные делишки. Согласно записям, их было с полдюжины мужчин и несколько женщин — людей, которые с радостью увидели бы Люси в гробу.

— Ах Боже, Люси!.. — растирая ладонями лицо, пробормотала Мэри. Она чувствовала себя так, точно на нее вылили ушат грязи. Сквозь пелену застилавших глаза слез Мэри оглядела доставшуюся ей в наследство комнату в прекрасном бревенчатом доме и ничего не увидела, кроме грязи. Все здесь было заражено гнилью — дом, земля, машины, — все куплено на грязные деньги. Мэри захотелось убежать отсюда, сжечь все до основания и принять долгий, горячий душ.

Ты должна жить, подруга. Я дарю тебе свою жизнь… — строчка из предсмертного письма Люси всплыла в памяти Мэри, и душа ее восстала против возможности оказаться причастной к темным делам подруги.

Мэри покачала головой и немного поплакала, скорбя над потерянной душой Люси — душой, умершей задолго до ее физической смерти. Мэри попыталась увязать привычный образ подруги, какой она ее знала, с образом Люси шантажистки и соблазнительницы.

Образы не сочетались, и Мэри поняла, что она всегда будет думать о них, как о разных людях; одного человека она знала и любила, а с другим никогда не встречалась.

Голова шла кругом от полученной информации, перспектив и вопросов. Теперь Мэри могла доказать многие вещи, за исключением того, кто же на самом деле убил Люси. Она считала, что у нее достаточно материалов, чтобы снова открыть дело об убийстве, но не была уверена, согласится ли с ней шериф Куин. Люси мертва, Шеффилд осужден судом. Если Люси убил Таунсенд, то дело также не имело смысла, поскольку и сам судья был уже мертв. Но существовали и другие подозреваемые.

Все нити вели к Брайсу. Согласно записям Люси, это он организовывал охоту, Делал видеозаписи. Держал на крючке дюжину влиятельных людей. Кукловод. Брайс соблазнял друзей охотой, а затем ловко передергивал карты, и они оказывались в ловушке. Брайсу не нужны были деньги этих людей или их услуги — он просто любил игру.

Брайс как никто другой рисковал в связи с махинациями Люси. Может быть, ему надоело продолжать игру с ней? Возможно, Люси в чем-то перешла границу дозволенного. Возможно, Шеффилд выполнил задание Брайса. А может быть, Брайс и не имеет никакого отношения к убийству? Возможно, Кендал Мортон действовал в одиночку. А может быть, все теории шиты белыми нитками, и Шеффилд действительно случайно застрелил Люси?

Мэри не знала, что предпринять. Ей был нужен надежный свидетель происходивших событий, в крайнем случае, человек, готовый выслушать Мэри в ее попытке расставить все по своим местам. Первым на ум пришел Дрю. Но тут же явилась и неуверенность в этом выборе. Если он знал о существовании маленького охотничьего общества Брайса, то почему ничего не предпринимал? Потому что и сам был небезгрешен? Как стершийся сон Мэри смутно припомнила спор между Дрю и Кевином в первое ее посещение гостиницы «Загадочный лось». Они спорили об этичности охоты, и было ясно, что дискуссия эта разгорелась между партнерами не в первый раз. Мэри подозревала, что именно этот предмет разногласий мог заставить Дрю в сердцах покинуть гостиницу прошлой ночью.

Почти невольно на ум пришли другие несвязные мысли: она вспомнила ту ночь, когда на нее в номере напал грабитель. Человек в черном. Дрю тоже потом стоял в комнате — запыхавшийся, в черном одеянии. — Господи, Мэрили, да ты становишься параноиком! — Вскочив из-за стола, Мэри схватилась руками за голову и снова принялась мерить шагами комнату. — Дрю непричастен. Не сходи с ума. Сойти с ума.

Сумасшедшим был Дел Рафферти.

Я не хочу знать, что с вами случилось! Я ничего не хочу знать о тиграх. Оставьте меня в покое! Оставьте меня, или я натравлю на вас псов, черт вас побери! Не «не знаю», а «не хочу знать». Мэри моментально пересмотрела всю концепцию помощи, которую мог оказать Дел, если принять во внимание его ремарку о тиграх. Звучало все это дико. Дел по ошибке принял Мэри за покойницу и считал, что видел тигра. Но тигры в Монтане не водятся. И что там еще за псы?

А что, если Дел не такой уж и сумасшедший? Что, если он наблюдал одну из охот Брайса? В этом случае сам Дел мог посчитать, что сошел с ума. Но теперь и Мэри увидела тигра. Она могла убедить Дела в том, что виденное им было реальностью. Значит, у них появилась точка соприкосновения, и Мэри сможет найти общий язык с Делом, а он, в свою очередь, расскажет ей все, что знает (если, конечно, знает) о смерти Люси.

Я не хочу знать, что с вами случилось! Доказательство того, что Дел знает. Шерифа Дел в качестве свидетеля не устраивает, и Джею Ди не понравится, если Мэри вторгнется на территорию его дяди. Но ей надо докопаться до истины и закрыть эту ужасную главу в жизни подруги. Теперь Мэри как никогда жаждала покончить с этим делом — разобраться и забыть. Мэри мысленно предложила шерифу и Джею Ди убираться ко всем чертям и отправилась в конюшню седлать мула.

Глава 27

Дел следил за ней в оптический прицел, удобно упершись плечом в приклад карабина. Казалось, до нее не более фута. Можно было разглядеть каждый волосок в странного цвета непокорной гриве волос, хмурый изгиб губ, что-то недовольно выговаривавших мулу. Один из лежавших рядом псов вскочил, но Дел сверкнул на него тяжелым, выразительным взглядом, и собака снова улеглась на место.

Дел следил за ней от самой Голубой скалы. Она ехала на своем муле смело, дерзко, точно уже чувствовала себя хозяйкой горы. Блондинки попытаются прибрать землю к рукам. Дел это знал. Вот зачем они являлись по ночам — пытались застать Дела врасплох и выкинуть его из этих мест. И вот теперь она опять возвращается, но уже среди бела дня. Бесстыдная в своей дерзости.

Дел мог бы «снять» блондинку прямо сейчас. От этой мысли у него перехватило дыхание. Палец невольно лег на спусковой крючок, но Дел стрелять не стал. Он не был уверен, не очередной ли это тест для него? Кроме того, он видел, что перед ним — маленькая блондинка. Болтушка. Не мертвая блондинка и не та, что танцует при лунном свете. Джей Ди будет недоволен Делом, если он пристрелит эту блондинку. Джей Ди сказал Делу не трогать ее.

Дел снял палец с крючка, но продолжал лежать неподвижно, как камень или бревно. Если Дел остановит блондинок, не дав им околдовать Джея Ди и захватить «Старз-энд-Барз», он станет героем. Семейство Рафферти будет гордиться им, чего ему не хватало вот уже многие-многие годы. Он уже и не помнил, с каких пор. Еще до Вьетнама.

Бесшумно, будто привидение, Дел поднялся и принялся подниматься по склону. Блондинка направлялась к его хижине. Ей нельзя заходить в дом. Дел должен быть там раньше блондинки.

Засунув руки в карманы джинсов, скользя ботинками по грязи, Мэри медленно вышагивала вдоль ограды загона. Лошади наблюдали за ней со спокойным любопытством. Привязанный к столбу Клайд закрыл большие карие глаза и задремал.

Ожидание не входило в планы Мэри. ЕЙ почему-то и в голову не приходило, что к ее приезду Дела может не оказаться на месте. Собственно говоря, она была твердо убеждена, что Дел откроет по ней пальбу задолго до того, как его хижина окажется в поле ее зрения. Мэри так напряженно стискивала бочкообразные бока Клайда, что у нее, в конце концов, заныли ноги. Но никто не стрелял.

Не решаясь встретиться с глазу на глаз со сторожем-змеей Дела, Мэри не стала подниматься на крыльцо и стучать в дверь. Она постучалась в окно, но что было за этим окном, видеть не могла, поскольку оно было наглухо зашторено кисейными занавесками. Мэри окликнула Дела по имени и снова постучала в стекло. Единственным ответом ей стало злобное шипение потревоженной рептилии.

Мэри посмотрела на часы и вздохнула. Даже если Дел и появится сейчас, трудно было сказать, сколько времени уйдет на то, чтобы заставить его разговориться. Если Дел вообще захочет с ней говорить. Затянутое свинцовыми грозовыми тучами небо было все так же серо, предвещая дождь и ранние сумерки. Мэри не хотела, чтобы темнота застигла ее в горах. Она еще недостаточно хорошо была знакома с дорогой и с мулом. Кроме того, существовала постоянная угроза встречи с диким зверем.

Прислонившись к ограде загона, Мэри чмокнула губами, пытаясь привлечь к себе внимание пившей воду из корыта каурой кобылки. У самой Мэри горло пересохло. И она не догадалась захватить с собой банку воды или термос. Мэри слишком торопилась докопаться до правды. Погладив кобылу по носу, Мэри снова подошла к хижине. В доме был водяной насос и банки кока-колы на полке в кухне. Дверь была не заперта. Но рядом с ней сидела змея.

Мэри провела языком по пересохшему небу. Огромный жеребец в загоне сунул морду в корыто и шумно пил, фыркая и брызгаясь.

Мэри снова взглянула на часы и попыталась вздохнуть, но пересохшее горло слиплось, как новенький пластиковый пакет.

Собравшись с духом, она снова осторожно подошла к хижине, толкнула дверь, и в то же мгновение прогремел выстрел. Она инстинктивно бросилась в дом, в поисках защиты, как раз в тот момент, когда пуля, попав в клетку со змеей, расплющилась о стену хижины. Дверца клетки откинулась, и змея упала на землю в шести дюймах от правой ноги Мэри.

Мэри закричала и, не чувствуя под собой ног, бросилась в большую комнату. Змея подобралась и устремилась вслед за ней. Мэри замерла на месте и смотрела на пресмыкающееся, не в силах моргнуть, от страха обливаясь потом. Она могла оставаться в крохотной хижине с глазу на глаз с чудовищной змеей или выбежать наружу, чтобы быть застреленной безумцем. Замечательная альтернатива!

— Похоже, тебе уже не стать налоговым адвокатом, а, Мэрили? — медленно отступая в направлении кухни, пробормотала она.

Змея скользила по сосновому полу, демонстрируя во всей красе свое тело, не менее четырех футов в длину и толщиной в руку Мэри.

Мэри слишком поздно заметила, что сама загнала себя в угол. Больше бежать было некуда, разве что переступив через змею, обвившуюся вокруг стоявшей у плиты пары ковбойских сапожек. Мэри притянула к себе кухонный стул и, дрожа, взобралась с ногами на сиденье. Глядя на змею, она видела, как бьется под фиолетовой футболкой ее собственное сердце. Язык во рту ворочался, как пук сухой соломы.

Да, свой визит Мэри представляла себе не совсем в таком свете. Она намеревалась осторожно, излучая доброжелательность, подойти к Делу Рафферти и задушевными речами разговорить его. Извиниться за непрошеное вторжение и предложить Делу свою дружбу. Тот бы почувствовал благорасположенность Мэри, проникся к ней добрым чувством и рассказал все.

Но шагнувший через порог дома человек вряд ли был расположен к доверительным беседам. В руках он держал на изготовку страшное черное ружье, на голове у него красовалась черная бейсболка козырьком на затылок, чтобы точнее прицеливаться, глаза под густыми бровями превратились в узкие щелочки. Уголки обезображенного рта опустились, и с губ на подбородок стекала тоненькая струйка слюны.

Мэри подняла руки, сдаваясь. Руки дрожали, точно ветки на ветру.

— П-пожалуйста, не стреляйте!

— Я не хочу тебя здесь! — прорычал Дел и, дернув плечом, вскинул ружье. — Ты можешь дурачить Джея Ди, но меня не проведешь. Ты — одна из блондинок.

— Да, да, но я хорошая блондинка, — сымпровизировала Мэри. — Помните? Я — не Люси. Я — не мертвая блондинка.

— Я знаю, — проскрипел он. — Не хочу тебя в моем доме. Никто не входит в мой дом.

На коврике у плиты зашевелилась змея, поднявшая голову в сторону Дела. Хвост ее угрожающе трещал, красная пасть слегка приоткрылась, язык беспрерывно двигался вперед-назад. Дел взглянул на змею, сходил в маленькую комнату и вернулся с кочергой. Отвлекая кочергой внимание змеи, он мгновенно прижал ногой ее голову к полу, после чего перехватил у основания большим и указательным пальцем. Все это Дел проделал как обычную рутинную домашнюю работу.

Мэри содрогнулась, когда Дел поднял извивающуюся змею и отнес в клетку, захлопнув дверцу с грохотом ружейного выстрела. Мэри слезла со стула, но рук не опустила.

Дел вернулся в дом и снова направил ружье на Мэри.

— Что тебе надо? Зачем ты пришла сюда?

Мэри мгновенно перевела взгляд с дула ружья на лицо Дела. В глазах его читалась глухая подозрительность. Он ничего не скажет, если не поверит ей. А доверие просто так не возникает.

— Дел, мне нужно поговорить с вами, — как можно спокойнее начала Мэри. — Я хочу поговорить с вами о тиграх.

Дел вздрогнул, точно его ткнули раскаленным тавро. Тигры. Она знает о тиграх.

— Это шутка?

— Нет.

— Ты танцуешь с псами?

— Нет, — прошептала Мэри, и слезы сдавили ей горло. — А Люси танцевала? Мертвая блондинка… она танцевала?

Дел не ответил. Мозг под металлической пластинкой отчаянно работал. Дел уставился на маленькую блондинку. Глаза ее были глубоки и чисты, как цветные стеклышки. Она смотрела прямо в глаза Дела. Большинство людей не смотрело ему в глаза. Большинство людей смотрело на обезображенную часть лица Дела или мимо, будто у Дела вообще не было головы.

— Дел, это важно, — мягко сказала блондинка. — Я знаю, что вы видели тигров. Я знаю, что они настоящие.

Дел просто смотрел на Мэри и думал: «Это обман, Она хочет заговорить мне зубы».

Он не знал, как поступить. Отступив назад, Дел принялся вышагивать по хижине, опустив дуло карабина вниз. Он шагал тяжело, по-военному разворачиваясь кругом, точно решительное, направленное движение могло помочь сосредоточить мысли в правильном направлении, получить нужный приказ. Он не может верить этой женщине. Она — чужачка. Она — блондинка. Она явилась в его дом без приглашения. Несомненно, за тем, чтобы забрать у него остатки ума. Она заговорит ему зубы болтовней о тиграх, а потом столкнет в пропасть.

Дел этого не допустит. Он должен остановить блондинок и прогнать псов. В горах не должно быть тигров. Дел об этом позаботится. И станет героем.

Часть своих размышлений Дел, сам того не замечая, произнес вслух.

— Я тоже видела тигра, — сказала женщина. — Я знаю, они застрелили его… люди Брайса. Я думаю, один из них мог застрелить и Люси.

Не прекращая движения, Дел тяжело посмотрел на Мэри:

— Она — мертвая. Ты — не мертвая, ты — болтушка. Прекрати болтать.

— Но, Дел, нам нужно поговорить. Вы должны рассказать мне…

— Прекрати болтать! — взревел Дел. Резко повернувшись к Мэри, он поднял карабин, прицелился и закричал во все горло: — Прекрати болтать! Прекрати! Я сказал тебе: прекрати!

Мэри ошеломленно отпрянула назад, наткнулась на стойку, и оттуда на пол посыпались консервные банки. Дальше отступать было некуда. Тонкий край стойки впился в спину. Мушка страшного ружья Дела Рафферти уставилась в правую щеку, как раз под глазом. Дел дрожал так, будто стоял в эпицентре землетрясения. Глаза его широко открылись, зрачки расширились, словно два чернильных пятна. Мускулы лица напряглись. Рот криво раскрылся, словно его зацепили невидимым рыболовным крючком.

Лик смерти. Мэри всегда почему-то считала, что смерть ее будет тихой и благообразной, будто подобные вещи можно уложить в логическую схему. Она подумала, успеет ли почувствовать в себе пулю. И еще подумала, будет ли она выглядеть после своей мгновенной смерти так же, как Макдональд Таунсенд. Но выяснять этого не хотелось. В душе у Мэри билась воля к жизни. Мысль лихорадочно работала, ища выход из создавшегося положения.

Господи, Мэрили, если ты спасешься сейчас, тебя убьет Джей Ди!

— Не делайте этого, Дел, — ласково сказала Мэри. Слова ее, казалось, тысячекратно прозвучали в напряженном воздухе. Дел издал горлом звериный рык, мышцы у него на лбу напряглись, и он приготовился спустить крючок. Мэри поборола в себе желание закрыть глаза. Слова легким дыханием слетели с едва шевелившихся губ, — Герой так бы не поступил.

Герой. Слово острым ножом вошло в гудящий мозг. Он может стать героем. Гордостью семьи. Оправдать свое существование. Стрелять или не стрелять? Мысли вихрем кружились в воспаленном мозгу Дела. Руки тряслись, ладони вспотели. Он может покончить с этим. Он может убить ее. Но этим дело не кончится. Смерть не уходит. Дел это знал. Смерть будет охотиться за ним, а Делу придется притворяться, что это не так, и Джею Ди будет стыдно за него.

Мэри наблюдала за внутренней борьбой Дела и видела, как болезненно морщится его лоб, как увлажнились глаза и затряслись губы. Сердце ее разрывалось от жалости, несмотря на то, что ружье было направлено ей в лицо. Рассудок Дела путался. Он так отчаянно хотел поступить правильно, но, казалось, не знает, в чем это «правильно» заключается.

— Вы можете стать героем, Дел, — борясь с собственными слезами, прошептала Мэри. — Помогите мне. Джей Ди будет очень вами гордиться.

Она предлагала Делу все, что он хотел. Для большинства людей это совсем незначительная вещь, но эта незначительная вещь была всем, о чем осмеливался просить Дел. Поступать правильно. Чтобы им гордился Джей Ди. Быть героем семьи, а не мира. Казалось, это совсем маленькая просьба, но все молитвы Дела оставались без ответа.

— Поступите правильно, Дел, — прошептала блондинка. — Опустите ружье.

Она встретила взгляд Дела не мигая, без осуждения, без насмешки. Она была не похожа на ту, другую. Дел это понял. Она просила его о помощи. И еще она хотела, чтобы Дел стал героем. У нее были голубые глаза — спокойные и глубокие. Глаза ангела. Свет этих глаз тронул Дела.

— Если это обман, мэм, — тихо сказал он, отступая и опуская ружье, — я убью вас позже.

Глава 28

Собачий лай, пробившись сквозь пласты сна и сознания, вывел Саманту из пучины беспамятства. Саманта вспомнила о Мошеннике и подумала, беспокоится ли он о ней. Она чувствовала себя виноватой за то, что бросила пса. Чувство вины заставило вновь ощутить усталость, и Саманта снова поплыла куда-то в черную пустоту.

Последовавший за лаем истошный вой окончательно разбудил Саманту, и она открыла глаза. Она все еще находилась в той же хижине и все еще была привязана к кровати. На дворе все еще был день… или опять день. Саманта не знала, как долго она пробыла в забытьи. Тело мучили все те же боли. Привязанные к спинке кровати руки распухли. Запах аммиака и мокрая простыня говорили о том, что, пока Саманта находилась в бессознательном состоянии, ее мочевой пузырь не выдержал.

На дворе послышались неясные голоса, и Саманта попыталась закричать, но кляп плотной пробкой торчал во рту, и невозможно было его вытолкнуть. В душе Саманты всплеснулась надежда. Возможно, голоса принадлежат каким-нибудь бродягам, и они зайдут и спасут ее. Или, быть может, это охотники с собаками? Но охотничий сезон еще не начинался.

Надежда угасла вместе с мыслью о том, что голос мог принадлежать похитителю.

Где-то за изголовьем кровати открылась дверь. Саманта не имела возможности повернуть голову настолько, чтобы увидеть вошедшего. В комнате воцарилась тишина. Мучительно долго тянувшиеся минуты растягивали нервы Саманты в тончайшие ниточки. Голову наполнял гул. Саманта вяло подумала, не послышался ли ей звук открываемой двери и стук ботинок о деревянный пол. Разве можно вообще что-либо расслышать за этим звоном в ушах? И может ли все происходящее быть реальностью? Кому понадобилось похищать Саманту? Она ничего не стоит.

Но стук каблуков по полу возобновился. Ближе. Ближе. Теперь уже прямо за головой. Она попыталась повернуть голову, но так и не смогла увидеть обладателя ботинок, а движение причинило нестерпимую боль.

Потом Саманта почувствовала чье-то дыхание у себя на макушке, и две руки в перчатках, проскользнув между прутьями спинки кровати, обхватили с двух сторон ее лицо; она помертвела от страха. Руки гладили лицо Саманты, большие пальцы ласкали ее щеки и уголки рта, потом скользнули по скулам к горлу. Черная кожа перчаток была холодной и приятной, прикосновение было удивительно чувственным.

— Как тут моя маленькая индейская принцесса? — Низкий голос был почти мужской, исполненный сарказма и скрытого наслаждения.

Шерон!

Саманта содрогнулась. Страх, которому не было названия, сковал ее. Она не знала, на что способна эта женщина. С первой встречи, несмотря на всю свою наивность, Саманта поняла, что Шерон знает вещи, которые Саманта и представить себе не могла, и что она очень опытна в этих вещах. Преодолевая боль, Саманта изогнула шею, пытаясь увидеть свою мучительницу. Шерон прижалась лицом к тонким железным прутьям и улыбнулась.

— Здесь только мы — девочки, принцесса. Никаких мужиков, за которых нам приходится бороться. — Большие пальцы Шерон обхватили горло Саманты и сдавили его, после чего раздался довольный смешок, и руки Шерон скользнули к груди Саманты. — Только мы — девочки, — пробормотала она.

Шерон медленно поднялась и обошла кровать. Одета она была в плотно облегающий высокую фигуру черный комбинезон и темно-коричневую охотничью куртку. Волосы были туго стянуты назад, тонкие губы широкого рта накрашены яркой, кроваво-красной помадой. Шерон извлекла из глубокого кармана куртки тонкий, страшного вида нож. Лезвие его зловеще поблескивало.

Глаза Саманты расширились от ужаса, а все тело покрыла липкая испарина.

Шерон радостно улыбнулась:

— О да, маленькая принцесса, это для тебя! — Она присела на край кровати и принялась покручивать рукоять ножа между ладонями. — Я не могу позволить тебе увлечь Брайса. Я соглашалась делить его с тобой, но увести от меня не дам. Так же, как не дала сделать это Люси. Ты его не получишь. Он всегда принадлежал мне. И я не допущу, чтобы его одержимость изменила такое положение дел.

Стремительным движением Шерон сгребла подол футболки Саманты, поднесла к ней нож и рассмеялась, увидев реакцию своей жертвы, вытянувшейся всем телом и пытавшейся кричать забитым кляпом ртом.

— Еще не время. — Проткнув ножом ткань футболки, Шерон разрезала ее от горловины до основания. Взгляд ее, холодный, гипнотизирующий, немигающий, как у змеи, застыл на теле Саманты. — Я еще не позабавилась, — прошептала Шерон, обнажая груди девушки. Они были небольшими и красивыми. Шерон подумала, не срезать ли эту грудь. — Я хотела разделить тебя с Брайсом, но он не пожелал. Считает, что ты слишком для этого чиста. «Нетронутая»! — Шерон презрительно фыркнула, и рот ее злобно перекосился. — Его маленькая девственница. Ты уже не будешь, «нетронутой», когда я кончу с тобой. Ты не умрешь «нетронутой».

Отложив нож в сторону, Шерон встала и разделась. Слезы текли по щекам Саманты, пока ею наслаждалась кузина Брайса. Саманта старалась не рыдать, потому что кляп душил ее и потому что голова от рыданий еще больше гудела, но она не могла удержаться от слез. В этот кошмар Саманта угодила по собственной вине. Если бы только она не связывалась с компанией Брайса… если бы знала свое место…

…Саманта, подумай, что ты делаешь! Ты — не из их числа…

Ей казалось, что она может на время приобщиться к шикарной жизни, пожить так, будто представляет собой нечто особенное. Но Саманта не была Золушкой, а жизнь — не волшебная сказка. Да ей никогда и не нужна была сказка. При этой мысли у Саманты защемило сердце. Все, что ей было нужно, — это Уилл, семья и дом. Саманта плакала над своей маленькой, разбившейся мечтой и над падением, которое заставляла ее совершать своими действиями Шерон Рассел.

— Теперь ты испорчена, маленькая девственница, — сказала Шерон, поглаживая бедра Саманты. Плечи у Шерон были широкими и угловатыми, как у мужчины. Под кожей не было ни грамма лишнего жира — только мускулы и сухожилия. Шерон взяла нож с прикроватного столика. — Испорчена, а еще станешь уродиной.

Шерон приставила острие ножа к щеке под правым глазом Саманты и принялась медленно давить. Впившись зубами в кляп, Саманта изо всех сил старалась унять сотрясавшую тело дрожь. Она видела лишь игравшее перед глазами лезвие. Острие слегка вошло в нежную плоть, и Саманта всем телом вжалась в матрац. Ее обуял животный страх. Пот градом катился по лицу. Она ощущала этот запах собственного страха гораздо сильнее, чем резкий запах мочи и исходивший от Шерон приторно-сладкий аромат духов.

Истязательница громко расхохоталась:

— Ты ведь станешь уродиной, если я выколю тебе глаз? Тогда Брайс тебя не захочет. Он любит только красивые вещи. Прекрасные, как ты со своими длинными черными шелковистыми волосами.

Лицо Шерон исказила жуткая гримаса бешенства. Она резко ухватила прядь волос Саманты и, дернув на себя, намотала ее на запястье. Саманта зажмурила глаза, в которых свет потемнел от боли. Казалось, Шерон выдернет волосы из головы вместе со скальпом, но мучительница лишь срезала их у основания резким взмахом острого как бритва ножа.

Саманта испытала облегчение, когда была срезана последняя прядь волос и Шерон прекратила дергать ее голову. Она старалась не думать о том, что волосы были для нее одним из немногочисленных предметов гордости, не вспоминать о том, как любил Уилл играть ими в постели. Она старалась вообще не думать об Уилле. Ни о чем не думать. Может быть, если она перестанет думать, то перестанет существовать? Станет невидимой, и кузина Брайса с сумасшедшим, кровожадным блеском в глазах потеряет к Саманте интерес и уйдет?

Саманта отчаянно молилась, чтобы это произошло. Она молилась о том, чтобы вырваться из этого кошмара. Молила о чуде.

Ответа не было.

Склонившись над Самантой, Шерон прошептала ей в ухо:

— Нет больше прекрасных волос, маленькая принцесса. Нет больше красивого лица… — С этими словами она полоснула ножом по правой щеке Саманты.

* * *

Сидя в кабине своего джипа выпуска 1979 года, Орвис Слокам мучился тем, что было для него редкостью, — угрызениями совести.

Почти во всем, что случалось в его жизни неприятного, Орвис обвинял кого угодно, но только не себя. И в том, что Орвис угодил за решетку, он тоже не был виноват. В этом были виновны: напарник, полицейский, истец, общественный обвинитель, судья — все, кто не уважал Орвиса только за то, что он — Слокам, в чем Орвис также не был повинен.

Он сожалел о многих вещах (не в последнюю очередь об участи быть рожденным Слокамом), но если говорить о сожалении по поводу потерянных работ, то тут Орвис более всего печалился о потере места на ранчо «Старз-энд-Барз». Рафферти были хорошими людьми. Уилл знал толк в том, как можно весело провести время, и всегда был дружелюбен: он никогда не присматривал за Орвисом только потому, что тот — Слокам. Джей Ди был грубой скотиной, но всегда справедлив и относился к тому типу мужиков, которыми другие мужики могут только восхищаться. В школе Джей Ди учился тремя классами старше Орвиса, и Слокам смотрел на Рафферти чуть ли не с благоговением. Вокруг Джея Ди постоянно существовала аура, он всегда был сильнее и умнее всех своих сверстников. Рафферти, казалось, никогда не сомневался в собственной правоте, что для Орвиса, постоянно поступавшего не так, как надо, являлось настоящей мистической загадкой. Да, Орвис искренне сожалел о том, что Джей Ди, на которого он работал не покладая рук, выставил его за то, что он вовремя не перекрыл ирригационную систему (в чем, естественно, опять же его вины не было). Однако сожаления Слокама несколько поутихли после того, как его сразу же после выхода из тюрьмы принял на работу мистер Брайс. Он действительно хорошо платил, и на его ранчо не было тяжелой, изнурительной работы. В то время Орвис считал себя очень сообразительным. Еще бы: только вырваться из тюряги и тут же отхватить работенку у самого большого богача в округе и при этом получать как минимум вдвое больше, чем на любом другом ранчо. Ну, разве он не смышленый молодец?

Однако очень скоро все обернулось для Орвиса самым печальным образом. Люди Брайса относились к нему как к последнему паршивому псу. Все фермеры и рабочие с ранчо в окрестностях Нового Эдема ненавидели мистера Брайса, и ненависть их распространялась на работников приезжего толстосума. Кроме того, Орвису приходилось исполнять обязанности, которые были ему очень не по душе.

В круг обязанностей Слокама входил уход за охотничьими собаками: кормежка, поддержание хорошей формы, присмотр за псами во время охоты. Казалось бы, достаточно просто, но очень скоро Орвис выяснил, что Брайс и его приятели-снобы не были спортсменами, а животные, на которых они охотились, никогда не водились в Монтане. Львы, леопарды и весь набор экзотической живности, которую Орвис видел лишь на страницах журнала «Дикая природа».

Брайс покупал животных у какого-то темного типа, как «излишки животных для зоопарков». Зверей привозили в имение глубокой ночью, в закрытых фургонах по объездным дорогам и временами держали по нескольку дней в клетках, немногим превышавших своими габаритами размеры животного. Во время охоты у зверей никогда не оставалось шансов выжить. Чаще всего на едва успевшего выскочить из клетки зверя тут же набрасывалась свора собак или кто-нибудь из гостей Брайса сразу пристреливал животное, чтобы иметь возможность тут же содрать с него шкуру и повесить в своем кабинете, а потом хвастаться в компании собственными охотничьими трофеями и рассказами о полном опасностей сафари, о смертельной схватке с тигром или пантерой.

Орвис пытался убедить себя, что эти животные ничем не отличаются от простого скота, и люди имеют право поступать с ними соответственно. Но все чаще и чаще самому Орвису эти доводы казались малоубедительными, когда он видел, как люди, только что убившие несчастное, беззащитное животное, смеются и шутят или заставляют его тут же освежевать тушу.

Все чаще Орвис ловил себя на том, что задумывается над словами, сказанными ему Джеем Ди в тот день на ранчо «Старз-энд-Барз»:

В жизни, Орвис, есть вещи поважнее денег. Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис, Это воспоминание навевало на Слокама грусть. Ему не нравилась компания Брайса. Особенно Орвис не любил кузину мистера Брайса, этого мужика в женском обличье. Потому что как-то раз Орвис подсмотрел в окно, чем она занимается в своей спальне, и его чуть не стошнило. Секс с другими женщинами. Секс с двумя или тремя мужчинами одновременно. Неестественные вещи. Орвису было просто стыдно на них смотреть.

К тому же у мисс Рассел были какие-то делишки с Кендалом Мортоном. Орвис знал об этом из рассказов самого Мортона, сопровождавшего свои откровения гнусным похихикиванием. Орвис не мог себе представить ни одной женщины рядом с Мортоном. Одна исходящая от него вонь могла свалить человека с ног. Но Орвис не сомневался, что рассказы Мортона были сущей правдой. Мисс Рассел собиралась попросить выполнить эту работу Мортона, но тот еще вчера вечером уехал в город, поразвлечься в «Проклятых и забытых», и до сих пор не вернулся. Тогда мисс Рассел попросила Орвиса привести собак в лесную сторожку к северо-западу от ручья Пять Миль и оставить их там и выдала Орвису сто долларов наличными, чтобы он держал рот на замке. Ему было приказано обернуться с этим заданием за утро и никому о нем не рассказывать. Особенно мистеру Брайсу. Мисс Рассел объяснила, что решила устроить себе приватную охоту и не хотела бы, чтобы кто-то ей мешал.

Орвис исполнил приказание. Какое ему дело до того, что Шерон Рассел решила поохотиться в одиночестве? Если всем им повезет, то ее сожрет какой-нибудь залетный гризли. Но Орвис чувствовал, что мисс Рассел была не одна. Только для того чтобы напомнить себе, за что он не любит кузину мистера Брайса, Орвис оставил машину в неприметном месте на глухой лесной дороге и, прячась за деревьями, вернулся к сторожке и заглянул в окошко.

Обе собаки, увидев Слокама, радостно залаяли, но были привязаны к дереву, а потому не могли выдать Орвиса, бросившись к нему. Заглянув в окно, Орвис понял, что не ошибся в своих предположениях.

Естественно, мисс Рассел была в сторожке с женщиной. Из-за острого угла Орвису плохо была видна кровать, к тому же стекло было настолько грязным, что смотреть сквозь него — все равно, что смотреть сквозь стакан молока, но о некоторых деталях Спокам мог сказать совершенно уверенно: обе женщины были абсолютно голыми, и партнерша Шерон была привязана к кровати. Проклятые извращении! Орвис посчитал увиденное совершенной гадостью, хотя сам при этом почувствовал возбуждение. Он видел лишь черные волосы и темную кожу женщины, с которой мисс Рассел выделывала свои фортели. Орвис не видел лица второй женщины, но в компании Брайса только одна особа могла соответствовать увиденным им приметам — Саманта Рафферти. Жена Уилла.

Теперь Орвис сидел в своем пикапе и не знал, что делать. Он был уверен, что Уилл и не подозревает о том, что его жена склонна к лесбийской любви. Но и у самого Орвиса подобное обстоятельство никак не укладывалось в голове. Саманта была прекрасной девушкой. Орвис никак не мог взять в толк, зачем она связалась с компанией Брайса. И уж конечно, не мог представить себе ее в близких отношениях с «леди-драконом».

Его смущали веревки, которыми была привязана Саманта, но Орвису приходилось слышать, что люди занимаются подобными вещами. Орвис задумчиво потер подбородок и прищелкнул языком; лицо его выражало полную сосредоточенность. Ему очень не хотелось ехать к Уиллу Рафферти, сообщать о том, что его жена в голом виде занимается непотребными делами с другой женщиной, и схлопотать ни за что ни про что по морде. С другой стороны, если тут замешаны какие-то темные дела… Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис…

Два стремления боролись друг с другом, как два диких кота, посаженных в один мешок. Орвис завел мотор, включил передачу и медленно поехал вниз по дороге.

Неожиданно он понял, что поступает правильно и что Джей Ди одобрил бы его действия.

Как жаль, что обычно Орвис все делал неправильно… не по своей, разумеется, вине.

Глава 29

—…Итак, я сказал Гарри Рексу, на кой ляд она мне сдалась? У нее такая куча морщин, что ей надо надвигать шляпу на самый нос всякий раз, когда она собирается в церковь. Ну а Гарри только рассмеялся, будто огромный старый шакал.

Рафферти ехал рядом с Такером и поражался, что старик может просто болтать ни о чем, словно не видя, что мир вокруг него безнадежно рушится. И Рафферти удивляло отсутствие каких-либо видимых признаков этого крушения: небо оставалось открытым, бездонным и голубым, земля была все так же разнообразна — с ее горами и долинами, зеленой травой. Все выглядело совершенно обычно.

Джей Ди вспомнил, что ему сказал Часки о владении землей, и теперь он понимал, что если завтра исчезнут пусть даже все Рафферти, земля останется на месте. Владение — не самая важная вещь на свете. Важно, как им распорядиться. Традиция. Джей Ди свел всю свою жизнь к соблюдению традиции, не думая о том, что эта его опора может рухнуть от одного росчерка банкирского пера.

На сердце Рафферти лежал тяжелый камень прозрения.

—…Джей Ди? — Разминая затекшую спину, Такер потянулся в седле и хмуро посмотрел на него. — Ты пользуешься головой для чего-либо еще, кроме ношения очков от солнца?

Джей Ди отогнал невеселые мысли и попытался скрыть свое смущение:

— А что?

— Я спросил, решил ли ты, что делать с водой? Если на следующей неделе мы погоним скот, кто сменит воду?

Фермерское хозяйство. Весной и летом все надо делать одновременно. В течение долгой, холодной зимы порой вообще ничего делать не надо. Теперь же настала пора орошения пастбищ. Из-за отсутствия Уилла им пришлось отсрочить перегон скота на горные пастбища, и теперь перед Джеем Ди встал вопрос об орошении. Если браться за обе работы одновременно, им катастрофически не хватало двух рабочих, которых можно было бы оставить на ранчо.

— Я узнаю, можно ли будет попросить ребят Лайла помочь нам перегнать скот. В этом случае ты мог бы присмотреть за водой.

Такер кивком головы согласился с Рафферти. Сплюнув, он стал всматриваться вперед, слишком уж стараясь выглядеть безразличным.

— Конечно, если бы вернулся Уилл…

— Не думаю, что это случится, Так.

— Ну-у, не знаю. Если только во дворе стоит не мой старый пикап, я выскажу бедному придурку, им владеющему, свои соболезнования.

Джей Ди пристальнее вгляделся в происходящее на дворе ранчо. Грузовик — эта груда проржавевшего металлолома — несомненно, принадлежал Такеру. Кто-то, сидя на заднем бампере, бросал Зипу палку. Пес прижимался к земле, совершал грациозный прыжок и приземлялся уже с палкой в пасти.

Привычная картина. Словно все было нормально. Словно его брат не был алкашом, учинившим драку с земельным бароном-миллиардером. Словно пропасть, разделявшая их, не была шириной с Большой Каньон.

— Ты там полегче, сынок… — начал Такер.

Джей Ди пришпорил коня и оставил старика далеко позади.

Зип резвился с палкой, то подбегая к Уиллу, то кидаясь от него прочь. В глазах собаки явно поблескивал садистский огонек, что заставляло Уилла предполагать, что пес отлично знает, какие страдания доставляет ему каждый наклон.

Каждый приступ боли был предельно отчетлив и отличался от предыдущего, поскольку не был приглушен алкоголем или обезболивающим. Грандиозность глупости, совершенной им на ранчо Брайса, в полной мере дошла до Уилла вскоре после того, как Мэри Ли оставила его в больнице, а доктор Лэример выправил ему нос и обмотал ребра двадцатью ярдами бинта, достаточно плотно, чтобы не дать легким вывалиться. Из пункта неотложной помощи Уилл отправился на поиски такеровского пикапа, ожидавшего его на парковочной площадке. Пикап, несомненно, прислал Брайс. Он не хотел, чтобы старая рухлядь загромождала его дорогу и портила впечатление от «мерседесов» и «ягуаров». Интересно, почему Брайс просто не сбросил машину в пропасть?

Все еще несколько возбужденный, Уилл хотел было отправиться прямиком в «Проклятые и забытые», чтобы подлить немного «топлива» в костер. Но, проезжая по городу, неожиданно свернул на Джексон-стрит и припарковался перед жалким, пустым домиком, кров которого делил когда-то со своей женой.

Бывшей женой. Бывшей женой. Бывшей женой. Двор выглядел покинутым и заброшенным. На крыльцо соседнего дома вышла миссис Аткинсон и, уперев руки в костлявые бедра, наблюдала за идущим по дорожке Уиллом. Он приветственно махнул соседке рукой. Окинув его хмурым взглядом, дама вернулась в дом.

Низковато же ты скатился, Вилли-парнишка, если даже соседи воротят от тебя нос!

Зайдя в дом, Уилл бесцельно побродил по гостиной и кухне, потом заглянул в спальню, в которой не был вот уже несколько недель. Постель была убрана и застелена дешевым голубеньким покрывалом. Саманта была хорошей хозяйкой, несмотря на то, что в доме было почти не за чем присматривать. Уилл знал, что Саманта мечтает о доме с садиком, в котором росли бы кусты и цветы, а кухня была бы достаточно большой. Но она никогда об этом не просила.

Она никогда ни о чем не просила, только о том, чтобы Уилл любил ее.

От тебя требовалось так мало, но ты и это умудрился испоганить, Вилли-парнишка.

Уилл посмотрел на свое отражение в старом, потрескавшемся зеркале и увидел в нем человека, мало заслуживающего извинения. Разорвавшего с семьей. Растерявшего друзей. Побитого и посрамленного ковбоя, отказавшегося от единственной ценной вещи в своей жизни.

Ты хотел свободы. Теперь ты ее получил, Вилли-парнишка. Но на свободу это было совсем не похоже. Это было похоже на изгнание. И Уилл почувствовал душевную боль от утраты вещей, которые ему никогда не были нужны. Ранчо. Жена.

Уилл выпрямился и позабыл о принесшем палочку Зипе. С холма галопом мчался большой мерин брата. Лица Джея Ди под широкими полями шляпы не было видно, но он остановился и спешился у пикапа, в чем Уилл усмотрел добрый знак. Жест вежливости. Это гораздо лучше, чем тычок в зубы.

Взглянув на осунувшееся лицо Уилла, Джей Ди почувствовал, как защемило у него сердце, и тут же позабыл все приготовленные гневные речи. И без того слишком много горьких слов было сказано братьями друг другу. Не время для обвинений. Джей Ди был виноват не меньше Уилла, только грехи у них были разные.

— Выглядишь не очень, — сказал Джей Ди, снимая шляпу и вытирая рукавом пот со лба.

Уилл поднял голову и попытался улыбнуться, но испытал при этом становившуюся уже привычной боль.

— Городской парень снял с меня часы. Зрелище было довольно жалкое.

— Могу себе представить. — Джей Ди, не выпуская из рук поводьев, сел на бампер рядом с Уиллом. Сержант потянулся вперед и ткнулся мордой в колено хозяина. — Похоже, очередная битва состоится не скоро.

— Не скоро, — понурившись, подтвердил Уилл. Подошедший Зип демонстративно положил палку у ног Уилла и замер, в ожидании новой партии в игре. — Похоже, я вообще не буду больше драться. Получил достаточно.

— А что Саманта?

— Если она и вернется ко мне, то лишь за тем, чтобы получить нужные бумаги или всадить нож в сердце. Не могу сказать, чтобы осуждал ее за это.

Джей Ди промолчал. Он посмотрел на дом, в котором они с Уиллом выросли, и попытался представить, как в нем будут жить чужие люди. Идея резанула сердце, как осколок стекла.

— А как насчет тебя и Мэри Ли? — спросил Уилл.

Джей Ди пожал широкими плечами, пытаясь избавиться от вопроса и испытующего взгляда брата.

— Не сработает.

— Потому что ты — упрямый сукин сын?

— Отчасти.

Уилл вздохнул и отколупнул от кузова кусочек ржавчины.

— Слабое объяснение для потери чего-то хорошего. Уж я-то знаю.

Джей Ди не ответил. Он считал, что Уилл вряд ли вправе давать советы по данному предмету, но говорить об этом не стал. Лежачих не бьют. Кроме того, если присмотреться внимательнее, в словах брата, возможно, была немалая доля истины, но пусть уж их отношения с Мэри Ли останутся только между ними и умрут естественным образом. Через неделю или две она вернется в Калифорнию. А жизнь будет продолжаться.

— Я решил отписать свою долю ранчо тебе, — сказал Уилл. — Чтобы избежать бракоразводного суда. Я продам тебе свою долю, если ты хочешь, чтобы это было на постоянной основе. Кажется, нам потребуется адвокат. В этой стране человек и повеситься не может без того, чтобы за процессом не проследил адвокат.

Джей Ди промолчал. Ведь это было то, чего он хотел всю свою жизнь, не так ли? Быть полновластным хозяином ранчо. Но, сидя рядом с братом, он почему-то не испытывал бешеной радости.

— Чем собираешься заняться? Родео?

— Нет. На родео много не заработаешь, если ты не звезда. А я недостаточно хорош, чтобы быть звездой, — без капли жалости к себе, решительно заявил Уилл. — Пора кончать с детскими играми. — Краешком глаза он посмотрел на Джея Ди и слабо улыбнулся кончиками губ. — Ты ведь никогда не ожидал услышать от меня подобное? — Уилл вздохнул и поморщился от очередного приступа пронзившей спину и плечи боли. — Думаю отправиться в Калиспел и найти работенку. У меня там есть приятель — продает катера кинозвездам. Мне кажется, если я вылижу достаточно знаменитых задний, то смогу очень быстро вернуть долг в шесть с половиной тысяч, что висит на мне в «Проклятых и забытых».

Джей Ди устало посмотрел на брата:

— Ты же ни черта не смыслишь в катерах.

— Разве мое полное невежество, — снова улыбнулся Уилл, — когда-нибудь от чего-нибудь меня удерживало?

Улыбка Джей Ди перешла в смех, и он покачал головой:

— Самоуверенности тебе не занимать.

Веселье сошло с лица Уилла, сделав его по-детски открытым и беззащитным.

— Нет. Вовсе нет. Просто пришло время повзрослеть.

Срок настал.

Некоторое время они сидели молча, не в силах выразить свои чувства словами. Джей Ди понял, что сейчас ему предоставляется последний шанс изменить свою жизнь.

— Для тебя всегда найдется здесь место, если захочешь, — тихо сказал Джей Ди. — Кое-что надо будет изменить, но только не наше братство.

Уилл медленно кивнул:

— Может быть, через какое-то время. — Его слабый голос слегка дрожал. — Думаю, пока мне лучше уехать. Знаешь, встать на собственные ноги. Посмотреть, чего я стою без твоей опеки.

Снова воцарилось молчание. Братья сидели, прислушиваясь к своим чувствам, говорившим о том, что жизненные пути их расходятся, что теперешний момент очень важен, что это поворотная точка, перекресток. Но говорить об этом не хотелось. Это не в традициях Рафферти.

— Если сможешь подождать день-другой, я помогу перегнать скот, — предложил Уилл.

— Было бы отлично, — пробормотал Джей Ди, глаза которого неотрывно следили за выскочившим из-за деревьев джипом, несущимся на полной скорости, ревя мотором, к ранчо. За рулем сидел Орвис Слокам.

Глава 30

Она слышала отдаленный лай собак. Гремевшая где-то далеко за спиной гроза омыла горы на западе и, скатываясь в Эдемскую долину, предупреждала о своем скором появлении.

Саманта бежала через лес, и каждый шаг приносил ей невыносимую боль. Ребра и спина болели от полученных прошлой ночью ударов. Судороги сводили мускулы плеч, не отошедшие еще от неестественного положения, в котором она пролежала целый день, привязанная к кровати. Руки безжалостно ныли, после того как в них восстановилась нормальная циркуляция крови.

Ничего сейчас не имело значения: ни распухшие, посиневшие руки, ни отрезанные волосы, ни кровоточащая широкая рана, разрезавшая правую щеку от уха до подбородка. Не важно, как она будет выглядеть, принимая смерть. Все это потеряет всякий смысл, когда собаки настигнут и разорвут на куски. Она просто прекратит существовать. Исчезнет с лица земли.

Саманта подумала о том, кто пожалеет о ее смерти. Мысль была ошеломляющей, непостижимой. Ведь впереди — целая жизнь, а она должна умереть сейчас!.. Саманта заставила ноги двигаться с новой силой, решив не сдаваться, и продиралась сквозь ветви деревьев и кустов. Еловые лапы ранили голые ноги, кололи их тысячами кс лючек и цеплялись за болтавшийся на шее лоскут футболки. В голове постоянно гремели взрывы боли, легкие казалось, дышат уже не воздухом, а кровью, но Саманта продолжала бежать.

На юг. Саманта не знала точно, где находится, но полагала, что она все еще на территории Брайса. Если побежать на восток, то она лишь еще больше углубится в дики места Абсарокаса. Дорога на север приведет обратно к Шерон. На юг — к землям Рафферти. Саманта не знала как далеко они могут находиться. К тому же неизвестно как долго еще Шерон позволит ей бежать. Она запретил; себе думать об этом. Выбросив из головы все мысли, Са манта сосредоточилась только на том, чтобы одна нога еле довала за другой.

Лай собак тонкими, дрожащими волнами докатывала до Саманты сквозь частокол деревьев. Воздух в преддверии грозы был тяжел и тих. Звук в нем увязал и распадался на эхо, определить его направление становилось все труднее. Они по-прежнему у нее за спиной? Или Шерон, двигаясь кругами, зашла с другой стороны, чтобы отрезать eй путь к отступлению? Саманта оглянулась, прислушиваяа и пытаясь определить свое местоположение, и тут же упала, споткнувшись о толстый ствол поваленной сосны.

Ты умрешь здесь, Саманта. Голая, избитая, застреленная в голову сумасшедшей женщиной. Глупая девчонка! Глупая мечтательница! Конец мечтам.

«Глупая девчонка! Глупая и несмышленая. — Шерон ясно видела Саманту через прицел ночного видения, расположенный на ее винтовке. — Я могу убить тебя прямо сейчас, маленькая шлюшка».

Но Шерон не собиралась оканчивать охоту так скоро. Прежде чем начать преследование, она дала этой сучке пятнадцать минут форы. Собаки моментально взяли след. Запах крови и страха. Аромат, который Шерон находила для себя все более привлекательным. Люси Макадам стала первым человеком, которого она убила. Опыт оказался привлекательным. Мысль об этом возбуждала Шерон.

Находившаяся на расстоянии примерно четырехсот ярдов жертва стояла, прислонившись к дереву, слабо скрываемая лесом. Шерон могла бы дать собакам команду взять Саманту, когда та пересекала открытое пространство, но не стала этого делать. Время еще не пришло. Шерон хотелось поохотиться, затравить добычу.

Главная прелесть не в убийстве. То была игра кошки с мышкой, и сознание того, что она обладает властью, словно лампочку, зажечь в душе своей жертвы ужас, приятно щекотало нервы. Большую часть жизни Шерон эта власть принадлежала другим. Теперь она сама овладела ею, и это чувство увлекало ее больше, чем деньги, секс, любой наркотик. Власть. Управление. Возможность сыграть роль Бога. Темного бога. Сурового мстителя, вернувшего то, что принадлежало ему, и покаравшего всякого осмелившегося встать у него на пути.

Это была собственная игра Шерон. Никто о ней не узнает. Она допустила ошибку, оставив тело Люси, полагая, что никто на него не наткнется. С Самантой Рафферти она этой ошибки не повторит. Девушка исчезнет с лица земли. Бесследно. А жизнь будет продолжаться.

Шерон подумала о реакции Брайса на исчезновение девушки. Достаточно ли долго он влюблен в Саманту, чтобы горевать о ней? Будет ли вспоминать? Заподозрит ли что-либо?

«Не заглянет ли он в мои глаза и не поймет ли? — рассуждала Шерон. — А что, если поймет? Как поступит? Я убивала ради тебя, подонок! Дважды».

Она спасла Брайса от одержимости. Сохранила свое законное место справа от Эвана. Она слишком много знала, была слишком ценна для него, чтобы быть вышвырнутой по причине заурядной похоти.

А что сделает Брайс, если узнает, что Шерон убивала ради него? Отшатнется или же подобное сознание лишь обострит его плотское влечение к ней? Может быть, он захочет стать свидетелем ее следующей охоты, и они после этого займутся любовью, пока кровь еще не обсохнет на ее руках? От этой мысли по всему телу Шерон растекся жар.

Шерон снова подняла винтовку и, посмотрев в оптический прицел, улыбнулась: маленькая индейская принцесса Брайса опять двигалась. Бежала к безопасному месту, которого ей никогда не найти.

Закинув винтовку за плечо, Шерон подобрала поводья, пришпорила лошадь и мерной рысью направилась на юго-запад.

* * *

Клайд с такой уверенностью взбирался по горной тропе, будто точно знал, куда направляется. Мэри подозревала, что мул просто прикидывается. Она была почти уверена, что когда они подавали влево, следовало подавать вправо, но на горы опускалась грозовая мгла, затрудняя Мэри задачу определения едва заметных отметок, по которым она забралась сюда. Хорошенькое дельце: самое подходящее время заблудиться в лесу! В горах, где таилось столько опасностей, что встреча с медведем была из них, пожалуй, самой безобидной.

Мэри не смогла убедить Дела спуститься вместе с ней с гор. От одной только идеи поехать в Новый Эдем и поговорить с шерифом Дел стал заикаться. Он отказался отправиться с Мэри и на ее ранчо. Рассказав обо всем, что происходило в горах, и о том, что он видел, Дел решил, что этого вполне достаточно, и потребовал, чтобы его оставили в покое. Ему надо присматривать за землями. Он должен защищать ранчо.

Мэри не стала спорить. Рассудок Дела был очень неустойчив, и этот человек постоянно находился на грани нервного срыва. Мэри не хотела брать на себя ответственность за нарушение этого хрупкого равновесия. Джей Ди никогда бы ей этого не простил. Мэри злилась на него за то, что он никак не идет у нее из головы.

Видит Бог, сейчас у нее было немало более насущных забот: следовало доставить видеокассету и записи Люси Куину и рассказать ему все, что она узнала от Дела. Дел излагал историю сбивчиво, фрагментами, пропуская многие детали и смешивая, некоторые события со своими ночными кошмарами, и тем не менее Мэри была убеждена, что он видел пытавшуюся спасти свою жизнь бегущую Люси, что он слышал лай гнавшихся за ней собак и видел, как убийца произвел роковой выстрел.

Другая блондинка. Блондинка, танцевавшая при луне с псами.

Шерон Рассел.

Мэри могла лишь догадываться о мотивах. Возможно, Люси пыталась заглотить кусок, который оказался ей не по зубам? Может быть, у Люси было что-то такое на Шерон, что могло угрожать ее отношениям с Брайсом? Или же Брайс и Шерон вместе решили, что им надоело, что Люси «доит» их простаков? Что бы ни явилось причиной, но Шерон Рассел глухой ночью травила Люси, как дикого зверя, после чего убила и оставила тело на съедение стервятникам и как ни в чем не бывало вернулась к своей привычной жизни.

От этой мысли у Мэри скрутило живот.

Остановив Клайда, она огляделась в поисках хоть малейшего знакомого ориентира. Деревья. Одно больше другого. Городская девчонка. Мул беспокойно пританцовывал под ней. В пустом небе раздавались раскаты грома. Скверно! Гроза быстро положит конец тому, что еще недавно было дневным светом. А Мэри заблудилась на склоне горы, в местах, где миллионеры из спортивного интереса убивают безобидных существ.

«Если они застукают тебя здесь, ты тоже превратишься в „безобидное существо“, Мэрили».

Она живо представила себе ужас во взгляде своей матери, когда полицейские сообщат Абигайль Фолкнер Дженнингс о том, что ее непокорную дочь пристрелили в горах Монтаны во время путешествия на муле.

Мэри показалось, что где-то вдалеке справа раздается собачий лай, и она напряженно приподнялась в седле. Клайд недовольно затряс головой, пытаясь вырвать поводья из рук Мэри, и принялся живо переминаться с ноги на ногу. Над верхушками деревьев небо разорвала вспышка молнии, отчего мул присел на задние ноги.

Сердце Мэри сильно забилось. Она крепче вцепилась в поводья. Собаки! В голове пронеслись кадры видеосъемки. Жуткого вида проводник с акульими глазами. Грязные псы, Мускулистые животные, навострившие уши, разинувшие пасти со страшными клыками и капающей на землю слюной. Грохнул раскат грома, и мул, задрожав всем телом, рванулся вперед. Сжав зубы, откинувшись в седле назад, Мэри изо всех сил натянула поводья, пытаясь повернуть Клайда направо. Мул, сопротивляясь, медленно повернул большую уродливую морду так, что Мэри смогла заглянуть в округлившийся от ужаса черный глаз, но все же продолжал спускаться прямо по склону вниз.

Снова сверкнула молния, осветив все вокруг белым сюрреалистическим светом. Воздух сотряс сильный удар грома. Мир был атакован сумасшедшим ангелом, и Клайд мчался прямо ему навстречу. В следующий момент справа от них раздвинулись густые заросли кустов у края тропы, и из них выскочила голая окровавленная женщина с широко раскрытыми глазами и застывшим в крике ужаса ртом. Вопль женщины сопроводили очередная молния и раскат грома. Широко раскинув в стороны руки, женщина отчаянно кинулась к мулу.

В глазах Мэри все это происходило, как в кошмарном сне, в очень замедленном темпе. Женщина бросилась к ним. Клайд резко шарахнулся в сторону, и Мэри почувствовала, что вываливается из седла. Она попыталась натянуть поводья, но через секунду поняла, что делает это слишком поздно. В руке остался только правый повод, и это заставило Мэри мгновенно подумать о собственной судьбе.

Потеряв равновесие, Клайд повалился на бок, раздавив при этом привязанный к седлу чайник. Мэри все же успела рвануться в сторону и счастливо избежала возможности быть раздавленной лошадиной тушей. Она тяжело и неловко грохнулась о землю и кубарем покатилась вниз. Лежавший на пути ствол поваленной сосны резко прекратил это сумасшедшее движение. Оглушенная, Мэри некоторое время неподвижно лежала на мягком ковре из опавших листьев и сосновых иголок и пыталась справиться со звоном в ушах и болью в правой коленке.

Троясь в глазах Мэри, женщина окровавленным видением бросилась к ней.

— Помогите! Господи, помогите мне! Умоляю! — Она истерически бросилась на колени и принялась тянуть Мэри за руку.

Приведя себя в вертикальное положение, Мэри резко вырвала руку из цепкого захвата безумицы.

— Прекратите! — приказала она, пытаясь встать, несмотря на звон в ушах и темень в глазах. От овладевшего ею страха Мэри начало трясти. Ей захотелось оттолкнуть женщину и убежать. Но тут в очередной раз блеснула молния, и Мэри наконец узнала несчастную. — Боже правый! — ошеломленно пробормотала она. — Саманта? О Господи! — Мэри удалось поднять девушку за руки и встряхнуть, словно этим жестом она могла вытрясти из нее панику. — Что случилось? Кто это с тобой сделал?

Из груди Саманты вырвался истошный протяжный стон, и слезы градом хлынули по щекам.

— Бежим! Нам надо бежать! Она убьет нас!

— Кто?

— Шерон! Она нас убьет! — прокричала Саманта сквозь боль, страх и рыдания. — Она убила ту, другую женщину. И нас она тоже убьет!

Шерон!

— Вот черт! — пробормотала Мэри и почувствовала, как по спине побежал холодок, руки и ноги ослабели и покрылись мурашками. Уставившись на Саманту, она остолбенела от ее вида. — Это Шерон с тобой сделала? — Мэри сорвала с себя жакет и попыталась всунуть его Саманте, но девушка никак не могла удержать его распухшими руками и, по-видимому, плохо соображала, что следует делать с этим предметом одежды. Мэри схватила руку Саманты и неловко засунула ее в рукав.

— Она сумасшедшая! — закричала Саманта. — Мы должны бежать!

Она попыталась схватить Мэри за руку и потащить за собой по тропинке туда, куда скрылся злополучный мул. Но это оказалось не так-то просто сделать, потому что кончики пальцев Саманты распухли, как вареные сосиски, и ей было трудно даже пошевелить ими. Послышавшийся лай собак снова вызвал у Саманты желание закричать, но она сдержалась, стиснув зубы.

— Скорее! — взмолилась девушка.

Мэри огляделась вокруг, но не смогла ничего разобрать за плотной стеной деревьев. Ей показалось, что собачий лай доносится откуда-то снизу, но она понятия не имела, в какой части горы сейчас находятся они с Самантой. Единственное, в чем она могла поклясться, что место это достаточно далеко от дома. Но она так же точно знала, что на горе находится хижина Дела Рафферти, а в ней — арсенал оружия, с помощью которого можно остановить армию.

— Сюда! — приказала Мэри и, схватив Саманту за край рукава, потащила ее вверх по тропе, по которой толъко что сама спускалась.

— На гору? Ты с ума сошла! Она через секунду будет здесь!

— Мы идем в гору, но и ей тоже приходится лезть вверх, — не прекращая подъема, аргументировала свои действия Мэри.

— Она на лошади!

— О Боже! — Мэри бросила беспомощный взгляд вни: по холму. Клайд ускакал. Теперь придется надеяться только на собственные силы. А «на хвосте» у них злющие собаки. И психопатка-убийца. Мэри повернулась к девушке. — Послушай, Саманта, у нас нет выбора. Хижина Дела Рафферти находится в этом направлении. Если нам удастся добраться до Дела —мы спасены. — Мэри с новыми силами пустилась вверх по тропе. — Если, конечно, он нас не застрелит.

Они пробежали довольно приличное расстояние, когда первые тяжелые капли дождя ударили по листьям деревьев. Мэри молилась о том, чтобы начался ливень. Никто ее не слышал. Тучи, сталкиваясь и клубясь, неслись над горами, но отдавать воду не желали. В промежутках между раскатами грома лай собак раздавался все ближе.

То же самое происходило и с Люси. Преследуемая собаками, точно затравленный кролик, и пристреленная ради спортивной забавы. Мэри чувствовала за спиной присутствие Шерон Рассел, ощущала его так же ясно, как грозовые облака над головой и сдавивший горло ужас, пронизывавший сознание яркими горячими молниями. Она должна заставить себя сосредоточиться. Подумать. Рассудок — их единственное оружие.

Шерон была на лошади, У нее есть собаки. Она, если бы захотела, могла уже давно догнать Мэри и Саманту. Значит, для Шерон погоня — что-то вроде азартной игры. Этим же путем шла Люси, все глубже и глубже опускаясь в пучину безнравственности, пока шантаж не стал для нее чем-то вроде обычной профессии. Люси, по крайней мере, сама заслужила собственную участь. Саманта же была просто ребенком, ничего не знавшим о мире Брайса. Чем она заслужила подобную судьбу?

И что же им делать, чтобы спастись?

Они находились еще слишком далеко от хижины Дела. Мэри это понимала, но все же упорно продолжала бесконечный бег вверх по тропе.

Подавленная страхом, задыхающаяся, едва сдерживающая рыдания, Саманта из последних сил держалась следом за Мэри. Сейчас ей хотелось одного: упасть на землю, свернуться калачиком и проснуться, чтобы разорвать этот кошмар. Но он продолжался. Саманте хотелось, чтобы кто-то обнял ее и укрыл от страха. Ей хотелось быть с Уиллом. Глупо было думать о нем сейчас. Глупо желать Уилла, которому Саманта даром не нужна.

Они выбежали из леса на край луга. Мэри остановилась и, согнувшись пополам, уперлась руками в колени. Легкие работали, как кузнечные мехи. Налетел ветер, и зеленые травы волнами заиграли, обнажая разноцветные головки цветов. Дождь припустил сильнее. Мэри узнала роковое место. Здесь встретила свою смерть Люси. Карма!

Обе они были кандидатками в покойницы. Шерон преследовала Саманту по причинам, известным лишь ее расстроенному рассудку, но Мэри прекрасно понимала, что когда настанет время пуль, Шерон не станет делать различий. Свидетеля она не оставит.

Повалившись в траву, Саманта прижала к глазам красные ладони и беззвучно зарыдала. Глядя на нее, Мэри чувствовала, как у нее разрывается сердце.

Собаки уже продирались сквозь кустарник на опушке леса, и треск ломающихся веток заставил Мэри выпрямиться.

— Давай, детка, нам надо оторвать свои задницы.

— Я не могу, — понурив голову, всхлипнула Саманта. Она уже выглядела, будто мертвец — окровавленная, грязная, конечности неестественно вывернуты.

Мэри захотелось прилечь рядом с девушкой, согреть и утешить ее, но в настоящую минуту утешения вряд ли помогли бы убежать от смерти. Схватив Саманту за воротник жакета, Мэри поставила ее на колени.

— Очень даже можешь! — рявкнула она.

Им еще предстояло проделать немалый путь до хижины Дела. Единственный шанс достичь ее — продолжать двигаться в надежде, что Шерон захочет продлить удовольствие от охоты.

Грохот ружейного выстрела исключил такую возможность. Пуля угодила в тот самый пень, в который попал Дел в первый приезд Мэри в эти места. Гнилые щепки фонтаном разлетелись в разные стороны. Саманта отчаянно закричала, словно пуля прошла сквозь ее тело. Рванув воротник жакета, Мэри резко и грубо поставила Саманту на ноги и заставила бежать перед собой, то и дело подталкивая в спину:

— Пошла, пошла, пошла!

Откуда-то из глубины леса за их спиной раздался дикий хохот, от которого у Мэри кровь застыла в жилах.

Господи, помоги им! Обе они были кандидатками в покойницы.

Глава 31

— Я убью ее! — подбадривал себя Уилл, сидя на пассажирском сиденье грузовика Джея Ди и упираясь одной рукой в переднюю панель, а другой в дверцу пикапа. Боль взрывалась в теле с каждым толчком и рывком машины, с ревом взбиравшейся по старой, выложенной бревнами дороге. Огонь, пылавший между ребер, в спине и голове, лишь сильнее распалял его ярость, превращая ее в нечто жесткое и острое, наподобие лезвия карающего меча. Саманта в беде! Гнусная кузина Брайса смела к ней прикоснуться! Уилл чувствовал, что в груди его неистовствует рвущийся наружу дикий зверь.

— Я убью ее! — в десятый раз прорычал он. — Если только она причинит вред Саманте, клянусь, я, черт возьми, убью ее!

Джей Ди искоса взглянул на брата.

— А Саманта не могла согласиться на это добровольно? — осторожно спросил он. Вопрос оставил во рту неприятный металлический привкус.

Уилл, разинув рот, уставился на Джея Ди: на лице у него застыло горькое выражение, в глазах металось безумие.

— Если бы ты не вел машину, я бы избил тебя за такие предположения! Господи, Джей Ди, ты же знаешь, что Саманта сама ни за что бы на это не пошла!

— Я понимаю: она кинула тебя, связавшись с компанией Брайса.

— Брайс соблазнил ее, этот сукин сын. — Машину подбросило на сплетении обнажившихся древесных корней. Уилл заскрипел зубами и на секунду крепко зажмурил глаза, потом приподнялся и повторил угрозу: — Брайса я тоже должен убить.

Пригнувшись к рулю, Джей Ди прибавил газу. Фары рассекали сумрак угасающего дня. Небо окрасилось в цвет ружейного металла, и его чернота все чаще прорезывалась паутиной ярких, змееобразных молний. Рафферти молил Бога, чтобы добраться до хижины Дела до начала ливня. Чем выше они поднимались, тем извилистее и ухабистее становилась старая дорога.

Краем глаза Джей Ди взглянул на брата, и сердце его сжалось от жалости. Уилл — парень «полюби-и-брось», вечно разудалый ковбой, которому на все на свете наплевать, — сейчас сидел, трясясь от беспокойства и почернев от чувства собственной вины. И дело объяснялось вовсе не тем, что Саманта может с ним развестись, Уилл любил Саманту. Это было ясно, как день. Любил до того, что готов был пересчитать ребра каждому, кто только осмелится ее обидеть. Джей Ди никогда и предположить не мог, что Уилл способен на столь глубокое чувство самопожертвования.

А как насчет тебя, Джей Ди?

Рафферти ввел пикап в поворот, за которым начинался почти отвесный восьмидесятифутовый спуск со склона холма. Стрелка тахометра резко скакнула в красную зону. Двигатель взревел. На панели замигала ярко-красная лампочка, сигналя о том, что радиатор перегрелся, и в кабине запахло перегретым металлом. Дорога скрылась за очередным перевалом. Рафферти задержал дыхание и нажал педаль акселератора.

Приняв вызов, «форд» подпрыгнул и принялся мощно взбираться по склону. И в это самое время на вершину подъема с не меньшей скоростью выскочил мул Мэри Ли. Времени на реакцию не осталось. Раздался глухой удар. Передние ноги мула ударились о бампер, защитные дуги толкнули его в бок, и он всем телом рухнул на капот, едва не разбив вдребезги ветровое стекло, но тут же скатился вниз, влево, отчаянно заржав и сверкнув белками круглых от ужаса глаз.

Джей Ди выругался и резко затормозил. Весь дрожа, он выскочил из кабины и подбежал к мулу. Клайд тяжело упал на бок, ударившись о ствол лежавшей у дороги поваленной лиственницы. Мул отчаянно хрипел, пытаясь подняться. Подхватив поводья, Рафферти подвел ногу под ребра Клайда и помог ему встать на ноги. Тот хотел былс тут же рвануться прочь.

— Тпру-у-у!.. Спокойнее, приятель, — мягко успокаивал его Джей Ди, тщетно пытаясь скрыть тревогу в голосе Выпучив глаза, мул смотрел на Рафферти и приплясывав на месте. Шерсть его лоснилась от пота и пены. Мелкая дрожь пробегала по мускулам. Защитной дугой ему распороло правый бок. Рана ужасная, но не смертельная. Ни одна нога не была повреждена.

— Он в порядке? — крикнул Уилл, пытаясь выбраться из машины.

— Вроде бы ничего не сломано, — пробормотал Джей Ди. Внимание его занимал не столько сам мул, сколькс его пустое седло.

— Откуда, черт побери, он взялся? — проворчал Уилл

— Это мул Мэри Ли.

— Должно быть, свалилась где-нибудь. — Уилл обвязал повод вокруг ствола молоденькой лиственницы. — Давай-ка, к дьяволу, выбираться отсюда. Если встретим по дороге Мэри Ли, она сможет заскочить к нам в кузов. Поехали.

Уилл двинулся к машине, слишком занятый мыслями о Саманте, чтобы думать о ком-либо еще. Но Джей Дн. стоя на месте, не сводил глаз с пустого седла. Страх сдавил его сердце при мысли о маленькой городской девчонке, любившей казаться более крутой, чем она была на самом деле. Рафферти вспомнил о всех ее подозрениях и решимости докопаться до правды. И еще он вспомнил о следах охоты, виденных им у ручья Пять Миль, о привязанной к кровати Саманте и о Люси, которую нашли со сквозной раной в груди.

Над лесом в собирающихся тучах уже грохотал гром. Внезапное ощущение смерти словно саваном окутало душу Джея Ди.

Они карабкались по склону холма: Мэри, выбиваясь из сил, тащила за собой Саманту. Лес снова стал гуще, а значит, безопаснее. Здесь можно было стрелять только с очень близкого расстояния.

* * *

Поскользнувшись на мягкой глине, Мэри, задыхаясь, тяжело упала и сильно ударилась правым коленом об острый угол торчавшего из земли камня. Сила тяжести и вес вцепившейся в левую руку Саманты грозили опрокинуть ее на спину, и она отчаянно схватилась свободной правой рукой за густые кустики черники.

Сейчас мы умрем. Сейчас мы умрем, упрямо билось в сознании. Выражение лица Саманты словно подтверждало эту истину. В глазах ее застыла бессмысленно-тупая тоска, как будто душа ее уже отделилась от тела. Рот безобразно скривился. Саманта была в шоке. Мэри показалось, что ее жизненные системы стали отключаться одна за другой, и оставалось убить последнюю, самую незначительную, заставлявшую тело двигаться как бы на автопилоте. Необходимо срочно придумать план. В голове проносился миллион мыслей и чувств: молитвы, желания, сожаления, образы родственников, смутные мысли о детях, которых у нее никогда не будет, Джей Ди. Проклятый тупоголовый ковбой!

Ах, черт возьми, Мэри, сейчас не время!

Откуда-то из самой глубины души, из уголка, о существовании которого она даже не подозревала, Мэри ощутила вдруг неожиданный прилив сил и заставила себя вскочить на ноги. Прислонив Саманту к дереву, Мэри отошла взглянуть, где находится сейчас их преследователь. С этого места был виден водоем, который они обогнули. Охотничьи собаки стремглав неслись сквозь высокую траву. Шерон, с охотничьим ружьем за плечами, следовала прямо за ними. Двигались они быстро, стремительно сокращая расстояние до своих жертв. Очевидно, из-за отвратительного дождя Шерон не намерена была затягивать охоту. Возможно, она решила прикончить их прямо сейчас. А потом отправиться домой и, сидя в теплой ванне, отпраздновать момент своего торжества бутылкой шампанского.

Дождь усилился. Ручьями стекая с деревьев, он насквозь промочил их одежду, плотно прилипшую к телам.

— Я не хочу умирать, — пробормотала в пространстве Саманта, глядя прямо перед собой, точно слепая.

— Тогда делай то, что я тебе скажу! — резко крикнула ей Мэри. Постаравшись изложить свою идею как можно проще и доходчивее, она послала Саманту вперед, по тропинке, а сама, вскарабкавшись на сосну, притаилась среди ветвей.

* * *

Дела в хижине не оказалось. Джей Ди бросился во двор, под навес, где оседлал двух крепких жеребцов, а Уилл, заскочив в сторожку, захватил оттуда два ружья.

Мэри Ли они так и не встретили. Мысли о ней не покидали Джея Ди. Лежит ли Мэри Ли где-то, раненная? Может, она убита? Связано ли как-то ее исчезновение с пресловутыми поисками правды?

И каким, черт возьми, образом вписывается в эту жуткую картину Дел? Боже, он никогда себе не простит, если Дел что-нибудь сделает с Мэри Ли! Это он — Джей Ди — позволил своему дяде окончательно свихнуться здесь. Если окажется, что Дел действительно «дошел до точки», вся ответственность ляжет на Джея Ди. Что, если Люси убил Дел? Что, если это он задушил Даггерпонта? Рафферти не хотелось верить в такую возможность, но желаемое и действительное — далеко не одно и то же.

Безуспешно пытаясь выбросить все эти мысли из головы, Джей Ди вскочил на коня, и они с Уиллом поскакали на северо-запад.

* * *

Шерон подъехала к подножию очередного остроконечного холма и остановилась под сенью столетних сосен. Дождь испортил ей настроение. Она рассчитывала продолжать преследование, пока девушка не остановится, не повернется к ней лицом и не взмолится о пощаде. Но маленькая гадюка оказалась на удивление жизнестойкой, а мерзкий дождь смазал все удовольствие.

Сняв с плеча винтовку, Шерон осмотрела тропинку через оптический прицел с прибором ночного видения. Добыча лежала на земле, скорчившись в бесформенный холмик, примерно в пятидесяти ярдах вверх по склону. Шерон нигде не видела эту дрянную Дженнингс и предположила, что та побежала дальше, бросив обессилевшую девчонку. Других вариантов ей и не оставалось. Она была безоружна и не имела ни малейшей надежды защититься от собак. У Дженнингс не было иного пути спастись от пули, как только продолжить бег, после того как девчонка упала, и надеяться, что Шерон удовлетворится своей исходной целью.

Собаки бегали кругами вокруг лошади, нетерпеливо ожидая команды снова броситься вперед. Но Шерон не спешила с приказом. Еще не время. Ей хотелось подольше наслаждаться сладким моментом предвкушения конца. Она криво усмехнулась: жаль, что Брайс не видит эту сцену. Эван просто не осознает, до чего она сильна. Не понимает, что его сила заключается в Шерон. Без нее он был бы ничто. Без нее он довольствовался бы пресными прелестями таких девчонок, как Саманта Рафферти, или хорошеньких преступниц наподобие Люси Макадам, и его власть постепенно зачахла бы и умерла.

Шерон никогда не допустит, чтобы подобное произошло.

Она пустила лошадь вперед.

Укрывшись в густых ветвях сосны, Мэри наблюдала за Шерон. В голове мелькали сотни непредвиденных обстоятельств. Что, если она промахнется? Что, если упадет рядом с лошадью или на одну из собак? Что, если собаки учуют ее запах? Тогда Шерон останется только вскинуть ружье и спустить курок.

Лошадь подошла на шаг ближе, потом еще на шаг. Мэри наклонилась, жалея, что у нее нет никакого оружия. Но руки ее были пусты, а одними желаниями свою шкуру не спасти.

Не оставляя себе больше ни секунды на размышления, Мэри сорвалась с ветки и накинулась на Шерон Рассел. Обхватив блондинку за плечи, она резко дернула Шерон назад, пытаясь скинуть с седла. Ружье грохнуло выстрелом.

Испуганная лошадь рванулась в сторону, сбросив неудержавшуюся Мэри и прижав правую ногу Шерон к стволу сосны. Взвыв от ярости, Шерон повернулась в седле и направила ружье на Мэри. Та вскочила на ноги и, бросившись вперед, мертвой хваткой вцепилась в ствол винтовки. Она успела опустить дуло и отвести его в сторону как раз в тот самый момент, когда Шерон нажала на курок.

Ружье снова выстрелило, выплюнув пулю в мягкую глину холма. Не выпуская из рук ствола, Мэри дернулась вперед вслед за шарахнувшейся лошадью, отчаянно скребущей землю копытами в желании броситься прочь. Перед Шерон встал выбор: остаться верхом или же бороться за винтовку. С тем же воплем бешенства она спрыгнула из седла на землю.

Движение Шерон отбросило Мэри назад, и она, не удержав равновесия, упала на спину, выпустив ружье и пытаясь не скатиться со склона высотой в сто футов. Она заскользила по намокшей от дождя траве, хватаясь за все подряд, и в результате в руке у нее оказался сломанный сук длиной фута в три и толщиной с бейсбольную биту. Мэри вцепилась в сук, как в палочку-выручалочку, и попыталась с его помощью подняться на ноги, ни на минуту не упуская из виду Шерон.

Глаза приближавшейся к ней кузины Брайса пылали огнем ненависти, а из горла продолжали извергаться ужасные, нечеловеческие вопли и рычание. Шерон приложила приклад ружья к плечу. Мэри рванулась вперед и, взмахнув своей дубиной, снова отбила ствол в сторону. Не теряя ни секунды, она подскочила ближе к Шерон и что было силы ударила ее по руке, сжимавшей ружье.

Винтовка упала и, стуча и позвякивая, покатилась вниз по склону. Обе женщины тут же бросились вслед за ней, толкая и оттаскивая друг друга, и, в конце концов, сплелись в клубок брыкающихся ног и рук.

Саманта наблюдала за схваткой, стоя на тропинке, на вершине холма. Мысли в голове ворочались с большим трудом. Пелена дождя размыла контуры происходящей сцены, сделав ее похожей на сон и словно отделив Саманту от двух женщин стеклянной стеной, которую нельзя преодолеть. Саманте хотелось опуститься на землю, погрузиться в темноту и забвение, где ее никто не сможет обидеть и где она избавится от этого кошмара. Однако тоненький, слабый голосок в душе Саманты кричал, что она должна очнуться, подняться и что-то предпринять.

Саманта встала на ноги и двинулась вниз по холму. И тут собаки оглянулись и, оскалив страшные клыки, уставились на девушку глазами, полными злого огня.

Мэри пыталась освободиться от хватки Шерон. Они скатились на поляну на безлесном участке холма, выступом нависшего над долиной. Ружье валялось в полушаге от них, на самом краю обрыва. Мэри потянулась к винтовке, уже коснувшись пальцами ложа, но тут на нее всем своим весом обрушилась Шерон. Ружье выскользнуло. Мэри перевернулась на спину и попыталась сбросить с себя нападавшую, но руки Шерон тут же сомкнулись у нее на горле и сдавили его. Это были большие и сильные руки, такие же мужеподобные, как и лицо их обладательницы. Сознание Мэри стала заволакивать черная пелена.

Извиваясь под тяжестью превосходившей ее по весу женщины, она безуспешно пыталась развести в стороны мощные, жилистые запястья. Потерпев фиаско, Мэри раскинула руки в стороны и попыталась нащупать что-нибудь, чем можно было бы воспользоваться в качестве орудия. Пальцы наткнулись на зазубренный обломок какой-то деревяшки. Схватив ее, Мэри размахнулась и изо всех сил вонзила обломок в предплечье Шерон.

Шерон вскрикнула, повернулась, чтобы перехватить этот самодельный нож, и потеряла равновесие. Мэри изловчилась и, скинув с себя противницу, вскочила на ноги, мгновенно почувствовав головокружение и слабость в подгибающихся ногах. Шерон, перекатившись на сторону, предприняла новую попытку захватить ружье и преуспела в этом, ухватившись за ремень. Она подтянула винтовку к себе. Мэри бросилась к ней и ударом ноги выбила у нее из рук винтовку, свалившуюся с уступа к подножию горы.

Они снова сцепились в борьбе, нанося друг другу удары, брыкаясь и кусаясь, катаясь по земле, сбрасывая вниз камешки и сучья. Мэри почувствовала, что силы оставляют ее: она же пробежала несколько миль! Шерон, наоборот, была полна сил. Шерон была сумасшедшей. И как только они вскочили на ноги, Мэри обнаружила, что Шерон Рассел обладает еще одним преимуществом — в руке у нее блестел большой охотничий нож.

Услышав звук выстрела, Уилл пустил коня в галоп, совершенно не считаясь ни с условиями местности, ни с животным, ни со своей собственной жизнью.

Джей Ди неотступно следовал за ним, непрестанно думая о Мэри Ли. Конь его, закусив удила, мчался вниз по тропе, скользя копытами на мокрой глине и прошлогодних листьях. Они продирались сквозь кустарник, перелезали через стволы поваленных деревьев, огибая деревья живые и валуны, путаясь в высокой, густой траве. Дождь стучал по листьям, точно град по жестяной крыше. Вода, стекая по широким полям шляп, затрудняла видение. Позабыв все на свете, они неслись вперед.

* * *

Дел, сидя в своем укрытии, наблюдал за происходящим через оптический прицел, занимавший почти всю длину черного карабина. Его самое главное, самое ужасное, самое грозное оружие, патронами которого можно было бы подстригать банановые деревья. Этот карабин Дел намеревался использовать для защиты своей семьи и земли от пришельцев.

Такое время настало. Дел это чувствовал. В голове мысли гудели, будто рой пчел, так что если бы Дел мог вскрыть череп, они сотнями разлетелись бы по всему свету. И ему страшно хотелось это сделать, чтобы прояснить свое сознание. Дел многого хотел. Он хотел бы, чтобы маленькая блондинка — «болтушка» — никогда не приезжала в их места. Она говорила, что тоже видела тигров, но Дел до сих пор не был уверен, не пыталась ли она его надуть? Все блондинки таковы. Одна из них соблазнила Джея Ди — та, которая мертвая. Точно такая же соблазняла долгими ночами самого Дела. Блондинкам верить нельзя.

Дел следил за «болтушкой» от самого своего дома. Но он не собирался идти за ней слишком далеко, так как не очень хотел оставлять свою хижину сейчас, когда неприкосновенность уже была нарушена. Вот почему Дел подялся в свое «паучье гнездо» и ждал. Что-то такое витало в воздухе, предвещая бурю, грозно собиравшуюся над его головой. Дел лежал, распростершись, в «паучьем гнезде» и ждал, когда предчувствие превратится в сгусток энергии.

Он ждал появления «псов войны» и охотников. Но в оптическом прицеле видел только блондинок. Две из них сцепились в борьбе. Они находились на расстоянии примерно пятисот ярдов, прямо под местом засады Дела, на уступе холма, всегда называвшегося Лысой горой. Отсутствие деревьев на Лысой горе давало Делу прекрасную возможность видеть все на ней происходящее; вот только дождь да сгущавшиеся сумерки ухудшали видимость. Блондинки двигались вместе, как танцоры, как любовники, корчась и перекатываясь, сливаясь телами в гротескную мутацию человеческого тела.

Пальцы Дела непрестанно бегали по прикладу карабина, поглаживая и пожимая его. Кончик указательного пальца, прикасаясь к изгибу курка, зудел от нетерпения. Сердце работало, как генератор. И унять этот бешеный ритм не было никакой возможности. Он никак не мог окончательно успокоиться, чтобы как следует все обдумать. Время, казалось, летело с невероятной быстротой, и Дел ничего не мог сделать, чтобы замедлить его хотя бы на мгновение.

Убей их!

Но Дел знал, что не сделает этого.

Защищай ранчо. Честь семьи. Будь героем.

Героем.

Делу припомнились слова маленькой блондинки:

Вы можете стать героем, Дел… Джей Ди будет вами гордиться…

Блондинки продолжали драться: фигуры их сливались и расплывались в пелене дождя до тех пор, пока Дел уже окончательно не мог отделить одну от другой.

Он должен что-то сделать. Сделать правильно. Выполнить нелегкую задачу. Спасти время. Спасти ранчо. Спасти себя.

Дел крепче прижал к плечу карабин и сделал спокойный выдох.

Замерев как статуя, Саманта стояла лицом к собакам и думала, что, если оставаться неподвижной, может быть, каким-то образом удастся стать для них невидимой. Но псы ее уже заметили — ведь большую часть этого дня они гнались за Самантой по ее запаху. Собаки сделали шаг вперед, потом другой. Девушка невольно отступила назад, и тогда вся свора одновременно пришла в движение и рванулась вперед, к ней. Саманта повернулась и попыталась бежать вверх по крутому склону.

Псы оказались от нее на расстоянии одного удара сердца. Саманта огляделась в поисках защиты: схватить камень? Забраться на дерево? Сознание же упрямо кричало: Беги! Она и без того уже слишком долго бежала. Ноги двигались так, словно она шла по пояс в грязи. Казалось, она шла в никуда. В сантиметре от голени щелкнули клыки, и Саманта закричала как раз в тот момент, когда из кустов выскочила лошадь и понеслась, полетела под уклон, навстречу ей:

— Уилл!

Крик Саманты острым ножом пронзил все его существо. У него не было времени заметить раны на ее лице и обезображенные волосы. Все, что он видел, — это ее ужас, руки, протянутые к нему, собак, оказавшихся у самых ног бегущей к нему Саманты.

Уилл на всем скаку нагнулся вперед, одной рукой подхватил Саманту и с трудом затащил ее поперек седла перед собой, совершенно не обращая внимания на пронзившую все тело острую боль.

Джей Ди подскакал к ним, чуть не врезавшись в замедлившую бег лошадь Уилла. Он ясно видел всю Лысую гору. Ясно видел кузину Брайса, вытащившую нож и занесшую его высоко над головой. Ясно видел, как Шерон вонзила его в пытавшуюся отступить Мэри Ли.

Рафферти почувствовал, что сердце у него в груди остановилось. Он опоздал! У него не осталось времени даже на то, чтобы вытащить ружье из чехла, Широко взмахнув руками, Мэри упала на спину, на груди ее по рубашке стало расползаться кровавое пятно. Шерон рухнула вместе с Мэри и, встав на колени, снова занесла нож над головой. Находясь от них на расстоянии пятидесяти футов, Джей Ди был обречен стать свидетелем смерти единственной женщины, которую он когда-либо любил.

Джей Ди выкрикнул имя Мэри. Рука его дернулась к ружью, торчавшему из кожаного чехла. Лезвие ножа вспыхнуло в свете пробежавшей молнии. И тут же воздух разорвал ружейный выстрел, ставший на мгновение единственным звуком, наполнившим всю Вселенную. Свет кружился в глазах Рафферти, пока эхо выстрела перекатывалось от вершины к вершине.

Удар резко отбросил тело Шерон назад. Она навзничь повалилась на землю, обмякшая, безжизненная, с пулей, вошедшей ей точно в центр лба. Выпавший нож, ударившись о край выступа, звеня и подпрыгивая, полетел по склону Лысой горы.

Джей Ди резко отбросил поводья, соскочил с седла, спотыкаясь и скользя по мокрой земле, стремглав подбежал к Мэри и упал рядом с ней на колени. Она посмотрела на него остекленевшим взглядом и медленно моргнула под тяжелыми каплями непрестанно лившегося на лицо дождя.

— О Господи! О Боже, детка, держись! — задыхаясь, промолвил Джей Ди. Он сорвал с себя накидку и укрыл ею ноги Мэри, после чего вытащил из заднего кармана джинсов носовой платок и крепко прижал к сильно кровоточащей ране на ее левом плече. — Держись, милая! Держись…

Мэри смотрела на Джея Ди и ощущала в себе теплую и странную бестелесность, словно у нее не стало ни рук, ни ног. Она не чувствовала своего плеча — лишь тяжелое давление на него.

Джей Ди выглядел так, будто испытывал ту же боль: на лице его застыла маска страдания. Губы Джея Ди дрожали, когда он, стараясь придать Мэри более удобное положение, стянул шляпу и, смяв ее, подложил ей под голову в качестве подушки.

— Не оставляй меня, детка! — прошептал Рафферти, склоняясь над Мэри и отводя с ее лица прядь намокших волос. — О Господи, детка, прошу тебя, не оставляй меня!..

Мэри захотела спросить Джея Ди, не будет ли лучше сделать подобное предложение несколько позже, но мысли никак не укладывались в слова, да и ирония в данный момент казалась не совсем уместной. Слегка повернув голову, Мэри смогла увидеть лежавшую в двадцати шагах от нее мертвую Шерон Рассел: глаза и рот равнодушно открыты, затылок напрочь снесен.

— Кто стрелял? — слабым голосом спросила Мэри.

— Не знаю, — пробормотал Джей Ди. — Кажется, дорогая, тебе нельзя говорить. Лежи спокойно.

Мэри удалось изобразить на лице кривую усмешку:

— Перестань меня поучать, Рафферти!

— Тебя не поучать надо, — проворчал Джей Ди. — Я бы должен перегнуть тебя через колено и отшлепать по мягкому месту за то, что забралась сюда.

— Садист! — сквозь зубы выдавила Мэри, как только первый приступ боли пронзил ее тело. Джей Ди поморщился вместе с ней. — Заявляю тебе прямо сейчас, ковбой, что впредь не намерена терпеть подобного обращения!

Материя под рукой Рафферти набрякла кровью. Стоило Джею Ди плотнее прижать ладонь к ране, как кровь стала сочиться у него между пальцев.

— Черт возьми, Мэри Ли, хотя бы раз в жизни полежи спокойно, — приказал Рафферти, холодея от мысли, что эта самая жизнь ускользает между его пальцев вместе с обильно льющейся кровью.

Мэри наконец вняла его совету и притихла, слишком ясно чувствуя, как последние силы оставляют ее. Джей Ди наклонился над ней, защищая от дождя, бормоча теплые, успокаивающие слова, гладя лоб и щеки, проявляя чувства, которые он, вероятно, никогда бы не смог высказать словами. Мэри любила его. В этот самый момент, когда она понимала, что жизнь, быть может, ускользает от нее навсегда, все прочее стало простым и ясный. Она любит Джея Ди Рафферти. И все в эту минуту потеряло значение: ни их различие, ни их ссоры, ни та глухая стена, которую Рафферти воздвиг вокруг своего сердца, — все это теперь ничего не значило.

Цирк сгорел, и клоуны разбежались, Мэрили. Как же это на тебя похоже!

Она обладала бесподобным талантом — быть мужественной. Как скверно, что теперь это качество ничего уже не стоило.

Мэри еще раз взглянула на Шерон и прикинула: что подумала бы на этот счет семья Рассел? Знал ли Брайс, что его кузина — убийца? Зашла ли его безнравственность так далеко?

— Джей Ди, — прошептала Мэри, — там есть видеопленка. У меня в доме. И книга с пометками судебного секретаря. Проследи, чтобы Куин получил их.

— Тш-ш-ш… — Рафферти дрожащими пальцами прикоснулся к щеке Мэри. — Ты отдашь их ему сама. — Голос Джея Ди стал хриплым и низким, как только он осознал, что Мэри, возможно, и не сможет этого сделать.

— Так — на всякий случай. — Она на минуту закрыла глаза, борясь с жарким пламенем, охватывавшим левую половину тела. Огонь разгорался, потом несколько затих. Мэри облегченно вздохнула: — Джей Ди?

— Что? — промямлил Рафферти, отказываясь от попыток заставить Мэри замолчать. Он хотел слышать ее голос. До конца своей жизни он хотел слышать этот голос каждый день, и страх, что шансы на это тают с каждой минутой, кислотой жег грудь. Глаза наполнились слезами.

— Дел — герой, — прошептала Мэри. — Передай ему, что я так сказала. Гордись им, Джей Ди, — Она снова закрыла глаза и, чувствуя, как в них меркнет свет, прошептала: — Я люблю тебя.

Рафферти уставился на Мэри, чувствуя, как его охватывает паника.

— Мэри Ли! Мэри Ли! — вскричал он во всю силу легких, перекрывая шум накрывавшего их дождя. — Мэри Ли!

Мэри не шевельнулась, не открыла своих огромных голубых глаз. Она лежала, обмякшая и притихшая, ее горячая кровь жгла ладонь Джея Ди. И Рафферти склонился над своей Мэри Ли, чтобы укрыть ее от дождя. Слезы текли по его щекам, когда он прижал губы ко лбу Мэри и прошептал:

— Я люблю тебя… Прошу, не умирай. Я тебя люблю!..

Глава 32

Брайс мерил шагами расстояние вдоль череды окон в гостиной, легко и бесшумно двигаясь по толстому, мягкому ковру. За окном шел начавшийся еще вчера бесконечный дождь, превративший горный пейзаж за окном в неясные серые контуры. Но Брайсу было плевать на погоду. Мысли его занимали предметы куда более важные. Он до сих пор не отыскал Саманту. Она не вернулась в свой дом в Новом Эдеме. Не вернулась в гостиницу «Загадочный лось». Она просто смылась!

Брайсу такое положение дел совсем не нравилось. Он никак не ожидал, что она возьмет да и удерет из штата. Помимо беспокойства за благополучие девушки, Брайс испытывал досаду. У него имелись на нее собственные планы. И первый из них заключался в том, что Саманта стремительно покорит мир. Пока Брайс тут вышагивает, Брендон Блэк, фотограф, снимающий топ-моделей, летит в Бозмен. Вряд ли они придут в восторг от перспективы раскручивать Саманту в отсутствие самой Саманты.

Брайс чертыхнулся и продолжил свое бесконечное хождение, пытаясь успокоить расходившиеся нервы. Он терпеть не мог, когда в его планы вклинивались неожиданные препятствия. Исчезновение Шерон лишь подливало масла в огонь досады, сжигавшей Брайса. Шерон прекрасно знала, что не должна отлучаться, не посоветовавшись с кузеном.

Разумеется, она просто пытается наказать его, В своей ревности Шерон становилась совершенно неуправляемым и непредсказуемым животным. Ее кулаки были постоянно сжаты в раздражении, когда Брайс крутил любовь с Люси. Но отношение Шерон к Саманте приняло абсолютно недопустимый характер!

То, что женщины пропали одновременно, смутной тревогой теребило душу Брайса.

Он взглянул на часы и опять заметался по проложенному маршруту вдоль окон. Сидевший на одном из кожаных диванов Бен Лукас потягивал виски и краешком темных глаз наблюдал за метаниями Брайса.

— Может быть, они с Шерон сбежали вместе? — предположил он, пряча улыбку. — Новый поворот в традиционном треугольнике.

— В этом нет ничего смешного! — набросился на него Брайс. — В последнее время Шерон совершенно отбилась от рук. И я не позволю, чтобы положение оставалось таковым и дальше. Если узнаю, что она хоть пальцем тронула Саманту, я убью ее.

Услышав о подобной перспективе, адвокат улыбнулся дьявольской улыбкой.

— А мне можно будет посмотреть? — ехидно поинтересовался он, но в это время раздался звонок в дверь.

В комнату, теребя лямки передника, вкатилась встревоженная экономка:

— Мистер Брайс…

— Я же сказал тебе, Рейза, что не принимаю гостей! — гневно сверкнул на женщину глазами Брайс. — Я очень занят.

— А я уверен, что вы примете нас, мистер Брайс, — произнес шериф Куин, входя в кохтату вслед за экономкой. Плечи шерифа заполнили почти половину широкого, сводчатого прохода в комнату. Остаток пространства в проеме занимали пришедшие с ним люди. — Я — шериф Ден Куин. Это — агент Пол Лэм из Службы рыболовства и дикой природы США, это — агент Боб Вейр из Службы дикой природы штата Монтана. А вот это, — Куин протянул руку с кипой бумаг, — ордера.

— Ордера? — Все еще со стаканом в руке, Бен Лукас живо вскочил с дивана.

— Ордера на обыск, ордера на арест и все такое, — без церемоний пояснил Куин. Облаченный в форму, он потел, как лошадь. Ден арестовывал одного из самых влиятельных людей штата, человека, который, согласно письменному свидетельству Мэрили Дженнингс, обвинялся в целой куче преступлений. — Мистер Эван Брайс, — сказал шериф, решительно проходя в комнату, — вы арестованы по подозрению в нарушении закона Лейси и целого ряда других природоохранительных законов штата и федеральных законов. Вы арестованы также по обвинению в заговоре по организации убийства мисс Люси Макадам.

Брайс, разинув рот, выпучил глаза на шерифа:

— Это возмутительно!

Куин вскинул голову и пригладил непослушные пряди соломенных волос.

— Нет, сэр, это — факт. Вы имеете право хранить молчание. Вы имеете право на адвоката…

— Я его адвокат, — вмешался Лукас.

— Тем лучше, — кивнул Куин, — не будем терять время и отправимся в город.

* * *

Джей Ди, держа шляпу в руках, шел по коридору городской больницы Нового Эдема. Каблуки ботинок громко выстукивали по надраенному до блеска паркету, и Рафферти чертыхался, предвидя перспективу привлечь к себе всеобщее внимание. Обстановка больницы действовала на него удушающе. Остановившись перед палатой, он набрал полную грудь воздуха, решительно толкнул дверь и вступил в комнату.

Изголовье кровати было приподнято. Из капельницы в вены Мэри Ли текла прозрачная жидкость. Во время последнего визита Джея Ди Мэри одновременно с физиологическим раствором вливали донорскую кровь, но сейчас этого пакета уже не было. К тому же исчезли пищавшие и мигающие мониторы, так живо напомнившие Рафферти страх и ужас, которые он испытал, проводя последние дни с умирающей матерью. Цвет лица у Мэри был болезненный, но она, тем не менее, заставляла себя слабо улыбаться сидевшей на стуле рядом с кроватью Норе Дэвис. Они смотрели какую-то мыльную оперу по телевизору, установленному на кронштейне, торчавшем из противоположной стены, как черная металлическая рука.

— Я еще зайду попозже, дорогая. — Соскользнув со стула, Нора похлопала Мэри по ноге, вырисовывавшейся под тонкой белой простыней. — Посмотрим, смогу ли я соблазнить тебя кусочком шоколадного орехового торта.

— Спасибо, Нора, — пробормотала Мэри.

Обойдя кровать, Нора выключила телевизор и, направляясь к двери, бросила:

— Привет, Джей Ди!

Тот кивнул, не сводя взгляда с Мэри.

Она сонно ему моргнула:

— Эй, ковбой, как делишки?

— Пришел посмотреть, как ты тут.

— Так подойди и посмотри: колотые раны незаразны.

Оторвавшись от двери, Джей Ди подошел к кровати и встал у ног Мэри, глядя на нее исподлобья. На его загорелом лице читались измотанность и усталость. Широкие плечи ссутулились, словно несли на себе всю тяжесть мира. И выглядел Рафферти настороженным, как будто ждал, что Мэри добавит к его бремени еще какую-нибудь тяжесть. По правде говоря, она мечтала увидеть Джея Ди в несколько ином состоянии.

В полумраке заполнявших палату сумерек, плавая в пелене воспоминаний, желаний и вызванной наркотическими препаратами меланхолии, Мэри рисовался образ склонившегося над ней Джея Ди, прижавшего ее к себе, защищающего от дождя и гладящего по голове. Она представляла себе слова нежности и потому понимала, что спит, поскольку Рафферти не был мужчиной нежных слов.

— Как себя чувствует Саманта? — спросила Мэри.

— Довольно сильно нервничает. Думаю, ей понадобится время, чтобы выйти из этого состояния. Врачи говорят, на лице останется шрам, но рана не слишком глубокая и нервы не задеты, так что, мне кажется, ей еще повезло. Время все залечит.

«Кроме шрамов, которые никто не видит», — от души жалея девушку, подумала Мэри.

— А Уилл с ней?

— Да. Он сам довольно сильно потрясен. Такая встряска пробудила в нем страх Божий. Поклялся завязать с питьем, женщинами, борделями и азартными играми.

— Как думаешь — удержится?

— Полагаю, на этот раз, может, и выдержит.

Некоторое время оба молчали.

— Доктор Лэример говорит, у тебя все будет в порядке, — произнес наконец Джей Ди.

— Да. Я не очень-то скоро смогу заняться метанием копья, но это — как говорят в кино — всего лишь телесная рана. Лэример тот еще тип. Мне кажется, если ты попадешь под автобус, он прикажет тебе прекратить скулить и выбросить все это из головы. — Мэри всхлипнула. — Мне очень, очень повезло! Меня бы уже не было в живых, не окажись там Дел.

— Он чертовски этим горд.

— И меня не было бы в живых, не окажись там ты. — Как и ожидала Мэри, Рафферти отрицал собственную роль в происшедшей драме и смутился ее благодарностью. Она вздохнула и решила пока оставить этот вопрос. — С Делом все в порядке?

Рафферти посмотрел в окно, мускулы на его лице напряглись.

— Нет, не в порядке. Он был «не в порядке» тридцать лет. И мне следовало бы давно это заметить.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю.

Напряженность в голосе Джея Ди вызвала у Мэри слезы. Ей хотелось хоть чем-то его утешить, но она понимала, что Джей Ди не примет ее утешений.

И еще Мэри хотелось хоть что-нибудь сделать для Дела. Он заслуживал медаль за борьбу, которую ему пришлось вынести со своим прошлым, своими страхами и демонами сознания, чтобы помочь ей. Дел заслуживал целый ящик медалей. Перед мысленным взором Мэри промелькнуло какое-то мимолетное видение такого ящика, но она устала и не могла сосредоточиться на чем-то, кроме настоящего момента.

— Вчера Куин арестовал Эвана Брайса, — сообщил Джей Ди. — Окружной прокурор и федеральный обвинитель сейчас знакомятся с вещественными доказательствами — с тем, что оставила Люси и что они обнаружили в доме Брайса. Оказывается, у него хранилось дюжины две, а то и больше пленок с записью охот. Некоторым большим шишкам предстоит довольно головокружительное падение. Куин шлет свои извинения за то, что не поверил тебе раньше.

— Да, что уж там говорить: вокруг столько всего было! Я и в самом деле не могу его винить за то, что он выбрал путь наименьшего сопротивления. Вероятно, в прошлой своей жизни я поступила бы точно так. Присядь, Рафферти. — Мэри кивнула на стул, который освободила Нора.

— Мне тоже следовало прислушаться, — присаживаясь на стул, заметил Джей Ди.

Мэри бросила на него лукавый взгляд:

— По-моему, ковбои физически не в состоянии прислушиваться к женщинам. Наверное, из-за несовпадения частоты звуковых волн или чего-то в этом роде.

Рафферти не улыбнулся. Он уставился на свои старые ботинки и вздохнул.

— Послушай, Джей Ди, у тебя не было причин подозревать, что все так выйдет. Никто не мог себе представить.

— Я знал, что Люси в чем-то замешана, — признался Рафферти. — Она постоянно делала мне какие-то скользкие намеки, после чего наблюдала за мной, как будто хотела посмотреть, смогу ли я их вычислить. Я не обращал на это внимания, потому что не хотел верить, что ее мир имеет хоть что-то общее с моим. И только потом, когда Люси убили, я действительно стал думать: а что, если это дело рук Дела? В конце концов, я сказал себе, что, если нашествие пришельцев не прекратится, я точно так же, как Дел, буду держать палец на курке.

— Не терзай себя, ковбой. Никто не вправе осуждать тебя за то, что ты хотел защитить принадлежащее тебе по праву.

Протянув руку, Мэри погладила безвольно лежавшие на коленях пальцы Джея Ди. Сильная рука. Рабочая и огрубелая, Рафферти медленно повернул руку ладонью вверх, просунул пальцы между пальцев Мэрии стиснул их. В очень многих отношениях это был самый интимный акт, который они когда-либо совершали.

Эмоции захлестнули душу Мэри и слезами выступили на глазах. Я люблю тебя, — вертелись на языке горько-сладкие слова. Мэри не могла произнести их. Больше они не нужны Джею Ди — ему нужно ее сочувствие. До чего же это скверно: прожив так долго в дремотном состоянии, она, наконец, почувствовала вкус жизни, наполнилась ею до краев, испытала всю гамму чувств. Она нуждалась в том, чтобы поделиться с кем-нибудь счастьем своего существования. Мэри был нужен человек, тоскующий по ее любви.

Джей Ди смотрел на бледную руку, переплетшуюся с его рукой, и чувствовал свою абсолютную никчемность. Он поставил себе целью использовать Мэри. Множество раз он оскорблял и обижал ее. Он похвалялся своим кодексом чести, а Мэри Ли жила по этим законам. Она рисковала собственной жизнью ради правды, ради своей подруги. Она стояла за него, за себя и за справедливость. Теперь, лежа на больничной койке, едва избегнув врат смерти, Мэри все же протягивала Джею Ди руку, чтобы успокоить и утешить его.

Рафферти еще никогда в жизни так себя не стыдился. Как долго он говорил себе, что не желает женской любви, что это — бремя и проклятие, вещь пагубная, делающая мужчину слабым и ничтожным. В то время как истина заключалась в том, что он просто не заслуживает такой любви. Джей Ди так долго укреплял себя в собственном заблуждении, что теперь был просто неспособен признать его, согласиться на то, что предложила ему Мэри. И вот он упустил момент и возможность и говорит себе, что так будет лучше для них обоих.

— Что ж, — после долгого молчания пробормотал Рафферти, — тут есть кое-какие работы по хозяйству…

Он взглянул на Мэри Ли, и сердце сжалось у него в груди. Мэри крепко спала. Лицо ее было обращено к Джею Ди, на щеках блестели слезы.

Рафферти осторожно освободил руку, накрыл Мэри одеялом и, наклонившись, тихо и нежно поцеловал ее пальцы. После чего ушел из ее жизни.

Глава 33

— Дорогая, ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы сделать это? — в девятый раз спросил Дрю. Он бережно уложил футляр с гитарой на заднее сиденье экскурсионного автобуса, принадлежащего «Загадочному лосю», и обернулся к Мэри, посмотрев на нее одним из своих «братски озабоченных» взглядов.

Несмотря на продолжавшуюся в их отношениях напряженность, Кевин подключился к стараниям Дрю:

— В самом деле, Мэри, ты можешь оставаться у нас, сколько тебе нужно. Мы просто из себя выходим, как подумаем, что ты будешь там, на ранчо, все время совершенно одна!

Мэри захлопнула дверь автобуса и кисло улыбнулась им:

— В таком случае, ребята, вам следует почаще приезжать и навещать меня. Всего каких-то девять миль. К тому же я буду не одна. Со мной едет Спайк.

Услышав свою кличку, черно-белый терьер, которого Мэри взяла из ветеринарной клиники «Эдемская долина», выскочил из тени автобуса и издал столь протяжный и душераздирающий вой, что Дрю и Кевин невольно поежились. Мэри улыбнулась псу и, наклонившись, здоровой рукой почесала собаку за ухом. Левая рука все еще пребывала в нерабочем состоянии.

Две недели прошло с того ужасного дня в горах. Все это время Мэри посещали, баловали и донимали новые друзья и доктор Лэример. Она беседовала с окружным прокурором, федеральным обвинителем и шерифом Куином, принесшим ей в качестве извинения целое блюдо приготовленных женой шоколадных пирожных с орехами. Мэри дала интервью по меньшей мере дюжине газетных и радиорепортеров.

Немало времени она провела с Уиллом и Самантой, изо всех сил старающихся заново начать супружескую жизнь. Саманте предстояло излечить множество недугов — как моральных, так и физических, а Уилл отчаянно пытался разбить крепкий орешек проблемы алкоголизма, но самым главным было то, что в основе их борьбы теперь лежала настоящая любовь — искренняя, добрая и нежная. Мэри не собиралась вмешиваться в их дела. По ее глубокому убеждению, настоящая любовь всегда сама получает необходимую поддержку. Во имя любви от многого можно отказаться, и ни одна жертва не приносится во имя любви напрасно. И очень многие люди так и не получают шанс найти тот или иной путь к любви.

Мэри не виделась с Джеем Ди с того дня, когда он молча держал ее за руку в больничной палате.

Джей Ди не появлялся и не звонил. Она тоже не искала встречи с ним. Ей так хотелось увидеть Джея Ди, прикоснуться к нему, оказаться в его объятиях. Но в то же время терзали сомнения, а не лучше ли им держаться друг от друга подальше. Она должна была начать новую жизнь. Жизненный путь Джея Ди, сделав поворот, тоже изменился, и Рафферти оказался на нетвердой почве.

Мэри приехала сюда отдохнуть. Прояснить мысли. Почувствовать собственную душу. Она стремилась именно к этому. Постоянно. И не было пути назад — в Калифорнию. И она не будет больше жить в «Загадочном лосе». Она чувствовала, что Мэрили Дженнингс, покинувшая Сакраменто, ушла в небытие. Фальшивая ракушка женщины сброшена, и настоящая Мэрили только-только появилась на свет Божий. До чего же восхитительное чувство! Немного страшно, немного больно, но так истинно.

Кевин поцеловал Мэри в щеку и пожал ей правую руку:

— Обещай, что приедешь на ужин в среду.

— Почту за честь.

Мэри забралась на пассажирское сиденье рядом с водителем, а Спайк моментально вскочил ей на колени и, положив лапы на переднюю панель, приготовился к захватывающему путешествию.

— Ты уверена, что в состоянии… — усаживаясь в водительское кресло, снова завел свою шарманку Дрю.

— Да, Дрю, — перебила его Мэри терпеливо-покровительственным тоном, словно отвечала двухлетнему ребенку. — Я прекрасно могу справляться и одной рукой. Жонглировать мне, разумеется, пока не под силу, но повседневные дела — это несложно.

Дрю помрачнел и обреченно хмыкнул, дав понять, что умывает руки.

Они неторопливо проехали по городу. На Новый Эдем нахлынула обычная волна летних туристов, снедаемых любопытством после того, как на первых полосах газет и в теленовостях появились сообщения о происшедших в городе событиях. Тротуары кишели толпой, стоянки были забиты автомобилями. Собаки с ранчо сидели у пикапов своих хозяев, охраняя вверенную им территорию и предоставляя пришельцам возможность двигаться только по тротуарам.

Бизнес процветал. И все же Мэри не могла не задуматься над тем, как все это воспринимает Джей Ди. Она почти физически усльпиала его недовольное ворчание, когда они с Дрю проезжали мимо «Питайся и читай», где копошились стаи туристов, лизавших леденцы на палочках и нагруженных странным ассортиментом сувениров: пакеты с семенами, бутылки с мазью для растирания лошадей, пачки романов-вестернов и поваренных книг, распространяемых дамами из лютеранской церкви. Чужаки. Чужаки становились кровью, питающей организм городка, не спрашивая на то разрешения у Джея Ди Рафферти. Город изменится или же город умрет, но Рафферти останется в своих горах, пока Господь Бог или банкиры не сбросят его оттуда.

Искоса поглядывая на Мэри, Дрю дважды пытался начать беседу, подыскивая правильные слова. В конце концов он решился, точно кающийся грешник, пришедший на исповедь.

— Я знал об охотах Брайса. Я собрал все это воедино из странных отрывков подслушанного случайно разговора, слухов и всего прочего. Намеки Люси. Она была великой умелицей рассылать на тропинке крошки наживки, а потом наблюдать, кто на них клюнет и что предпримет. Я же ничего не сделал. — В приливе самоотвращения голос Дрю сорвался.

— Почему? — спокойно спросила Мэри.

— Страх. Стыдно сказать. Сначала это был страх того, что Брайс может сделать с нашим бизнесом, если мы влезем в его дела, потом, после того, что случилось с Люси, страх того, что это может произойти с каждым. Возможно, заговори я раньше, вам с Самантой не пришлось бы перенести столь тяжких испытаний. Может быть, и Люси была бы жива.

— Шерон убила Люси из ревности. По той же причине она охотилась за Самантой. Шерон не желала подпускать слишком близко к Брайсу другую женщину.

— И все-таки если бы деятельность Брайса была раскрыта раньше, Шерон, возможно, никогда бы не удалось воспользоваться случаем.

— Теперь об этом не узнаешь.

— Да уж, и это будет грызть меня до конца моих дней. — Оторвав взгляд от дороги, Дрю довольно долго смотрел на Мэри самым искренним взглядом, полным мольбы о прощении. — Мне так жаль, дорогая.

— Ведь вы с Кевином ссорились именно по этому поводу? Дрю вздохнул и сбросил газ на входе в опасный поворот.

— Да. Кевин хотел, чтобы я пошел к шерифу. Я отказался. Он обвинил меня в том, что я сочувствую делишкам Брайса. Кстати, мне кажется, так оно и было.

— Ты с этим справишься?

— Не знаю, — не отрывая глаз от дороги, тихо признался Дрю, потом взглянул на Мэри. — Может быть, мы вместе?

Мэри ответила не сразу, задумавшись о ценности дружбы и прощения.

— Давай не будем жалеть, — спокойно сказала она, когда началась бесконечная череда спусков и подъемов. — Просто давай начнем сначала. Именно за этим я сюда и приехала.

Дрю отнес багаж в дом и вернулся в город. Мэри не пригласила его остаться. Ей необходимо было побыть одной.

Дом так и стоял, каким она его оставила: наполовину восстановленный, наполовину — зона бедствия. Мэри быстро прошлась по комнатам, составляя в голове список первоочередных дел на ближайшие недели и прикидывая, что нужно изменить, чтобы превратить дом по-настоящему в собственное жилище. Все, что связано с Люси, — долой. Мэри не могла смотреть на стул или картину и не задаваться вопросом: чьи секреты были использованы, чтобы приобрести эти вещи? Она уже договорилась с водопроводчиком и плотником, которые отремонтируют все повреждения, нанесенные людьми Брайса, рыскавшими по дому под видом подростков-вандалов. Машины следует продать, а вырученные деньги вместе с оставшейся от Люси наличностью пойдут на уплату налога за вступление во владение.

Когда все это будет обговорено и сделано, у Мэри останется пустой дом и пустой банковский счет, но ее новая жизнь уже ничем не будет связана со старой.

В большой комнате внимание Мэри привлекла стоявшая на каминной полке урна. Казалось, она смотрит на нее взглядом, полным цинизма и понимания, словно заранее предвидя, что здесь произойдет, и крайне удивленная решительностью Мэри, принявшей вызов. С тяжелым чувством Мэри сняла урну с полки и упаковала в коробку. — Здесь твое место, Люси, — смахивая набежавшую слезу, прошептала она.

Спайк, весело подпрыгивая, побежал впереди Мэри, направившейся с коробкой под мышкой в конюшню, проведать Клайда. На мула возвращение Мэри не произвело особого впечатления, и он спокойно продолжил щипать свою траву. Рана на боку прекрасно заживала. Ветеринар сказал, что Клайд будет готов к поездкам раньше, чем Мэри сумеет сама оседлать его.

Захватив лопату, Мэри направилась к пастбищу лам. Все животные перебрались на другую сторону ручья, на свежую траву, и отдыхали в тени тополей. Увидев незнакомых существ, Спайк зашелся в тревожном лае и бросился в их сторону, готовый к жестокой битве. Мэри отозвала пса и объяснила, что ламы — очень хорошие и ему не стоит беспокоиться на их счет. Спайк склонил голову набок и, навострив уши, внимательно слушал наставления. По окончании лекции он протявкал нечто невразумительное и, свернувшись калачиком, принялся наблюдать за процессом рытья могилы для урны.

Задача Мэри предстояла нелегкая и потребовала немало времени из-за мешавшей повязки на левой руке. Выбранное место находилось вдали от дома, на небольшом пригорке, с которого открывался вид на пастбище. Яму она выкопала под молоденькой лиственницей. Своего рода изгнание, но весьма мирное.

Мэри погрузила ящик с урной в яму и, засыпав могилу, украсила ее кориандром. Закончив работу, она прислонилась к стволу дерева и постояла, задумчиво глядя на трепещущие на ветру розовые цветочки: яркие, хорошенькие, тянущиеся от горьких корней. Совсем как Люси.

Чувства Мэри, вызванные воспоминаниями о подруге, представляли собой мутную смесь потери, боли, разочарования и благодарности. Мэри захотелось взять гитару и с ее помощью попытаться избавиться от этих печальных размышлений, растворив их в музыке, но она не могла играть одной рукой, а потому запрятала свои чувства подальше в сердце, чтобы разобраться с ними в другой раз.

Возвращаясь к дому, Мэри посмотрела на гору и подумала: как-то там Джей Ди? Она тосковала по нему. Проклятый обидчивый ковбой! Мэри скучала по его грубости и скрытой под ней нежности. Она скучала по его надменности и прорывавшимся из-под нее редким вспышкам настоящего юмора. Она скучала по его прикосновениям. По его поцелуям.

— Так что же мы со всем этим будем делать, Мэрили? — громко вопросила она.

В своей прошлой жизни Мэри ничего бы не делала, разве что извинилась. Они не созданы друг для друга. А так быть не должно. Еще сегодня утром Мэри пыталась убедить себя, что самый лучший выход — ничего не предпринимать. Смириться. Успокоиться.

Будь оно все проклято!

— Пойдем, Спайк, — сказала Мэри и решительно зашагала к видневшимся вдали постройкам ранчо. — Нам нужен план.

* * *

Веревкой лассо Джей Ди хлопнул по голенищу сапога, чем спугнул двух телят, опрометью бросившихся к своим матерям. Весь молодняк, высоко задрав хвосты, тоже рванул в центр стада. Конь Рафферти перешел с легкого галопа на шаг.

Джей Ди ушел со скотом в горы три дня спустя после «случая на Лысой горе», как окрестили происшествие газетчики, и с тех пор оставался на пастбищах. Ему надо было провести какое-то время с Делом и решить, что с ним делать. К тому же Джею Ди нужно было время, чтобы решить, что же делать с собой.

Рафферти нуждался в такой встряске: все дни в седле, кочуя за коровами и телятами, дни на горных склонах и сочных лугах — никаких треволнений, размышляй и разбирайся в себе на здоровье. То была поблажка, которую Джей Ди редко себе позволял; слишком плотно было занято его время работой на ранчо, защитой ранчо и борьбой с чужаками. Но, в конце концов, не он один может биться за ранчо и выполнять на нем все работы, не он один несет ответственность. Это — земля Рафферти, а Уилл тоже носит эту фамилию.

Джей Ди загрузил брата работой. Следовало присмотреть за ходом орошения и составить план сенокоса. Первой заботой Уилла был уход за выздоравливающей Самантой, но он безропотно согласился выполнять все работы. Если верить донесениям Такера, Уилл очень серьезно относился к своим обязанностям. Саманта поправлялась; оба они, кажется, души друг в друге не чаяли.

Хорошие новости! Чему-то они все-таки научились, хотя и потребовалась на это прорва времени. Так почему же эта последняя часть доклада Такера заставила Джея Ди ощутить в себе такую пустоту?

Рафферти перестал задаваться вопросами и направил коня на юго-восток. День клонился к закату. Пятница. С той поры, как Джей Ди видел Мэри Ли, прошло семнадцать дней.

Джей Ди встретил Дела на берегу реки, и они молча отправились в сторону Лысой горы.

— Дел, нам надо об этом поговорить, — сказал Джей Ди, чувствуя, какой тяжелый камень лежит у него на сердце. Не раз уже за то время, что они вместе пасли скот, он пытался начать разговор, но Дел постоянно уклонялся от беседы, и у Рафферти не хватало решимости принудить его к этому. Он не выносил болезненного беспокойства, появлявшегося во взгляде дяди.

Дел не хотел говорить о случившемся. Он не любил даже вспоминать об этом, хотя память всегда была тут как тут, плотным туманом висевшая в мозгу, прямо под пластиной.

Дел хотел всего лишь поступить по справедливости: помочь спасти ранчо, сделать так, чтобы Джей Ди им гордился. Но он видел, как смотрел на него племянник, полагая, что Дел не обращает на него внимания, — в глазах его читались жалость, стыд и печаль.

— Тебе ведь надо возвращаться вниз, а, Джей Ди? — спросил Дел, надеясь, что Джей Ди ответит утвердительно и просто оставит его — оставит в покое, как будто ничего и не случилось.

Джей Ди вздохнул:

— Дел…

— Ты же не отошлешь меня, а, Джей Ди? — испытывая внутреннюю дрожь в ожидании ответа, напрямую спросил Дел.

Он не отрывал взгляд от открывающейся панорамы, боясь, что стоит ему отвести глаза, как она тут же смоется, исчезнет. Рука Дела помимо воли поползла вверх, и он потер шрам на лице, точно этот гладкий кружок плоти был монеткой на счастье. Дел хотел рассказать племяннику, чем стал для него черный период жизни, проведенный в военном госпитале, что значит никогда не видеть небо или горы, никогда не наблюдать закат солнца, разве что через окно, стекло которого пронизано тонкой сетью проволоки. Он хотел сказать Джею Ди, что значит для него это место и возможность исполнять обязанности в «Старз-энд-Барз». Но когда Дел открыл рот, все, что он смог произнести, было:

— Я умру.

Господи, помоги мне, я не могу отнять у него это/ — мысленно взмолился Рафферти.

Но Дел застрелил женщину и сам подтвердил, что терзавший его рассудок недуг не дает оснований полагать, что подобное не повторится в стрессовой ситуации. Что, если Дел встретит охотников, занимающихся охотой на законных основаниях, и воспримет их как реальную угрозу?

Мужество покинуло Джея Ди, а Дел развернул лошадь и направился в гору:

— Тут есть кое-какие работы по хозяйству…

Джей Ди медленно последовал за Делом, ответственность тяжким грузом повисла на нем.

Когда они добрались до хижины, грузовик уже стоял во дворе, но в кузове, у заднего борта, сидел не Такер, обычно кормивший оттуда собак. Стоило ей поднять голову и взглянуть прямо на Джея Ди, как он почувствовал, что сердце его готово вырваться из груди.

— Мэри Ли… — промямлил Рафферти.

Ее левая рука висела на перевязи. Мэри, казалось, посмуглела. Скулы выдавались сильнее, чем прежде, впадинки на щеках стали немного глубже. Ярко-голубые глаза казались неправдоподобно большими и бездонными под черными бровями. На Мэри были черные леггинсы, спортивные ботинки и старая джинсовая рубашка, вполне подходившая по размеру самому Рафферти. Мэри спрыгнула с машины и откинула назад упавшую на лицо копну светлых волос.

— Ничего страшного, — криво усмехнулась она. — Такер и твоя лазанья в доме.

— Что ты здесь делаешь? — Джей Ди слишком поздно спохватился, до чего нелепо прозвучал его вопрос.

— Я приехала повидаться с Делом, — слегка вздернула подбородок Мэри.

Дел рывком обернулся от столба, к которому привязывал лошадь. Глаза его широко открылись, уголок рта дернулся на парализованной части лида в гримасе неописуемого ужаса.

Мэри одарила Дела самой радушной и теплой из своих улыбок:

— Привет, Дел! Я приехала поблагодарить вас.

Дел, прищурившись, искоса смотрел на Мэри, беспокойно подергивая поводья.

— В этом нет нужды.

— Нет, есть, — настаивала Мэри. — Вы спасли мне жизнь!

Дел уставился на свои башмаки и потер подбородок. Он не хотел, чтобы Мэри возвращалась. Он хотел, чтобы все просто убрались и оставили его наедине с его стыдом и мыслями, о случившемся. Он не желал распространяться на эту тему. Если он только заговорит об этом, Джей Ди, несомненно, уберет его с ранчо. Он не мог приписывать себе чужих заслуг — это было бы неправильно.

— Нет, мэм, — тихо произнес Дел.

Внимание Джея Ди переключилось с Мэри Ли на дядю. Он слез с коня и стоял очень тихо, выжидая.

Мэри свела брови:

— Да, Дел, спасли. Вы застрелили женщину, которая пыталась меня убить. Она убила бы и меня, и Саманту. Вы спасли нас обеих.

— Нет, мэм, — выдавил Дел, дыша так тяжело, словно только что совершил пробежку до ада и обратно. — Собственно говоря, я не могу рассказать. Я видел блондинок и знал, что они разные, но они были, и я не могу сказать…

Мэри уверенно подошла к Делу и, взяв его за руку, крепко ее пожала.

— Нет! — решительно заявила она. Дел смотрел на Мэри, в его серых глазах стояла невыносимая мука. — Вы знали. Вы знали это своим сердцем. Вы спасли мне жизнь, Дел. И не позволяйте себе думать иначе.

Дел пристально вглядывался в Мэри, желая поверить ее словам. Теперь он ее узнал. Она была болтушкой. Это — хорошая блондинка. Она сказала, что Дел может быть героем, а теперь заявляла, что он — настоящий герой. Знал ли он? В ту крошечную секунду — знал ли он? Может быть. Дел хотел, чтобы так было, но желания не делают правды.

Отпустив руку Дела, Мэри сунула пальцы в нагрудный карман рубашки и достала оттуда маленькую бронзовую звезду на красной ленточке — Съездив в офис Миллера Дагтерпонта, Мэри откопала там эту медаль в одной из многочисленных коробок его «коллекции» и заплатила за нее доллар секретарше Дагтерпонта Инесс. Цена показалась Мэриужасно малой, если учесть, за что данная награда вручалась.

— Я достала это для вас, — прикладывая медаль к груди Дела, пробормотала Мэри. — Я отыскала эту медаль в антикварном магазине, в городе. Не знаю точно, откуда она взялась и за какие заслуги вручается, но я хочу, чтобы вы ее носили, потому что вы — мой герой.

Опустив голову, Дел посмотрел на медальку, которую Мэри прижимала к его груди маленькой бледной рукой. У него были какие-то медали за войну, но Дел хранил их в ящике под замком, вместе с другими памятными вещицами того времени, потому что люди не любили ту войну, и это заставляло Дела всегда стыдиться своего в ней участия.

— Вы поступили хорошо, Дел, — прошептала маленькая блондинка. — Пожалуйста, поверьте в это. — Глаза ее были полны слез. Приподнявшись на цыпочках, она поцеловала Дела в щеку.

Дел покраснел и приколол медаль к своей рубашке.

— Спасибо, мэм, — смущенно пробурчал он. — Я буду носить ее с гордостью.

Дел приложил пальцы к полям шляпы и, отсалютовав таким образом Мэри, не говоря более ни слова, занялся своей лошадью.

Мэри смотрела вслед удалявшемуся Делу, и в горле у нее стоял ком. Она чувствовала, что Джей Ди смотрит на нее, но была не в силах повернуться и встретиться с ним взглядом. Нервы ее были слишком взвинчены. Она не могла поручиться, что не вскрикнет о том, что любит Джея Ди, или не выдаст подобное неуместное откровение. Ей следовало блюсти чувство собственного достоинства. В этих местах оно ценилось, а Мэри теперь и сама стала частью этой земли.

— Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь совершил более красивый поступок, Мэри Ли, — тихо произнес Раф-ферти.

— Что ж… — Низкий голос Мэри отдавал хрипотцой. — Я вообще-то не уверена, заслужил ли эту награду Дел, но она ему нужна, и даже если он спас мне жизнь случайно, я хотела бы хоть чем-то отблагодарить его.

Джей Ди приподнял пальцем подбородок Мэри и поверил ее лицом к себе. Глаза Мэри были подобны сияющим сапфирам. На щеках все еще оставались следы слез, блестевшие в гаснущем сиянии заката. Джей Ди, возможно, и знавал в своей жизни женщин более хорошеньких, но сейчас он не мог себе представить более ослепительной красавицы.

— Ты — чудная, Мэри Ли. Ты всегда делаешь не то, что я ожидаю.

— Может быть, я просто не та, кем ты хотел бы меня считать?

— Да. Я бы сказал, ты — нечто большее, — пробормотал Рафферти.

Лучше, правдивее, честнее, сильнее, смелее. Мэри обладала всеми качествами, которые Джей Ди когда-то приписывал себе. Рафферти не был больше уверен, что сам обладает хоть одним из этих достоинств.

— Ты хотел бы узнать это «нечто»? — спросила Мэри. Сердце ее билось, словно птица в клетке, трепетало, словно бабочка, попавшая в паучью сеть. Она видела в его глазах, каким будет ответ, и даже смягчилась от огорчения. — Не хочешь попытать счастья с городской девчонкой, а? — Улыбка ее была скорее робкой, чем вызывающей.

— Это совсем не то. — Джей Ди отнял руку от щеки Мэри. Он отвернулся и посмотрел на запад, туда, где небо пылало, а горы на его фоне вырисовывались темными силуэтами. — Ты выбрала не то время, а я, быть может, не тот человек. Возможно, я тоже не тот, за кого ты меня принимаешь. Я теперь и сам не знаю.

— Зато я знаю. — Мэри подошла и встала рядом с Рафферти. — Я точно знаю, кто ты. Я знаю, что ты гордый и упрямый, что ты пожертвуешь всем ради людей, которые тебе дороги. Я знаю, что ты можешь быть напыщенным и надменным, но я знаю, что никто на этой планете так не требователен к тебе, как ты сам. Знаю, что ты ценишь прямоту, порядочность и честную игру, и я знаю, ты считаешь, что поступился чувством собственного достоинства. Я знаю, что ты женоненавистник и, вероятно, никогда не скажешь тех слов, которые женщина хотела бы от тебя услышать. Я точно знаю, какой ты, Рафферти. И, тем не менее, я умудрилась полюбить тебя.

Слово потрясло Джея Ди, точно удар молотка между глаз. Любовь. Чувство, которое раньше времени загнало его отца в могилу! Джей Ди вырос в уверенности, что этому чувству нельзя доверять. Оно унижает, или меняет мужчину, или же проглатывает его целиком. Он никогда не хотел бы испытать это чувство…

Лжец!

Он проводил бессонные ночи, сгорая от желания испытать любовь, болея ею, никогда не называя это слово. Оно смертельно пугало Рафферти. Ему и сейчас было до смерти страшно желать любви этой женщины. Она не принадлежала его миру. Он не мог предложить Мэри ничего, кроме долга и трудной жизни. Вряд ли такая перспектива могла быть соблазнительной для какой бы то ни было женщины. И он уже имел возможность убедиться, что такая жизнь не может сделать женщину счастливой. Мысли Рафферти рванулись в будущее, предвидя неудовлетворенность Мэри, потом ринулись в прошлое, где он увидел отца — слабеющего по мере того, как Сондра выкачала из него последние остатки гордости. Джей Ди поклялся, что сам никогда не пройдет через это ради кого бы то ни было. У него есть обязанности и ответственность. У него есть земля. Мученик.

— Я вижу, ты просто переполнен счастьем, — перевела свою обиду в сарказм Мэри. — Выглядишь так, точно у тебя началась любовная лихорадка. Спасибо, Рафферти, ты — настоящий псих. А я все же люблю тебя… Ты не находишь, что это мазохизм?

Она с отвращением повернулась и зашагала к грузовику. Джей Ди рванулся вслед и схватил Мэри за здоровое плечо.

— Мэри Ли, это не сработает. Разве ты не понимаешь?

— Почему? — бросила вызов Мэри.

— Мы слишком разные. У нас разные взгляды…

— Как ты смеешь предполагать, что знаешь, чего я хочу? — зло бросила Мэри. — Ты совершенно не знаешь, чего я хочу и кто я вообще, потому что ты с таким упорством пытаешься навесить на меня одну из твоих табличек, в которых ты расписываешь людей: «чужачка», «соблазнительница», «головная боль». Что ж, вот тебе, Рафферти, новое озарение: я — нечто большее, чем сумма твоих идиотских ярлыков. Я — женщина, и я люблю тебя, так что, когда решишь, что понял, как с этим быть, ты знаешь, где меня найти.

Она снова направилась к машине на непослушных ногах и с сердцем, щемящим от оскорбленной гордости. Голос Джея Ди остановил ее:

— Ты остаешься?

Она оглянулась и вздохнула, увидев в его глазах подозрительность.

— Я остаюсь. Надолго. Навсегда. Знаю: я не из этих мест, но это вовсе не значит, что я к ним не принадлежу. Может, тебе это и не нравится, но эта земля была обустроена именно таким путем. Те Рафферти, что пришли сюда из Джорджии, тоже не были аборигенами этих мест. Они стали ими по воле случая. И я тоже стану, только своими собственными методами, собственным путем.

Мэри залезла в кабину и с грохотом захлопнула дверцу, как раз в тот момент, когда Такер вышел из хижины. Старый ковбой перевел взгляд с Мэри на Джея Ди и, покачав головой, выплюнул на землю разжеванную плитку «Краснокожего». Такер с радостью присоединился к заговору Мэрили, надеясь, правда, на более положительный результат.

— Более тупоголового создания еще не придумали!.. — раздраженно пробормотал он, ковыляя через темнеющий двор.

— Не лезь не в свое дело, Так! — прорычал в ответ Рафферти.

Такер и бровью не повел.

— Ты хочешь любить только землю, Джей Ди, и когда ты умрешь, тебя в нее закопают. Но от этого тебе не станет комфортнее и такая любовь не принесет тебе детей, и некому будет любить эту землю после тебя, ослиная ты голова, сукин сын! Ты не узнаешь нежности и любви, уж я-то знаю, потому что сам отдал всю свою жизнь этой любви, и мне нечем после этого похвастаться — разве что ревматизмом. Я же надеялся, что у тебя хватит ума не повторять моей ошибки.

Такер заковылял на кривых ногах к пикапу, непрерывно бормоча что-то себе под нос. Он сел в кабину и запустил двигатель. Джей Ди вновь отвернулся к своей панораме, не желая видеть, как они выезжают со двора.

Аппетит у него начисто пропал. Взбешенный Рафферти вскочил на Сержанта и поскакал к Лысой горе, где, усевшись в одиночестве, принялся слушать пение койотов, вывших на поднимающуюся над Абсарокасом луну.

Здесь он стоял на коленях и держал Мэри Ли, понимая, что любит ее, и зная, что она может умереть у него на руках. Теперь же Мэри предложила ему свою любовь, а Джей Ди оттолкнул ее.

Потому что так было лучше. Так было разумнее.

Потому что так проще, а ты — чертов трус, сказал себе Рафферти.

Раньше он думал, что знает себя и за что стоит, во что верит, а во что — нет. Раньше Джей Ди гордился собой, зная: он делает то, что правильно, а не то, что легче.

Правильно ли было заточать себя в этих горах, точно в монастыре? Проще ли было выносить одиночество самоизгнания, чем рисковать сердцем, которое он так яростно защищал с самого детства?

Джей Ди подумал о Мэри Ли, рисковавшей своей жизнью ради истины, потому что она считала это правильным, боровшейся с Джеем Ди, потому что считала, что он не прав. У Мэри Ли хватило мужества отказаться от жизни, которую она знала, ради достижения своей мечты. А Джею Ди не хватало элементарной смелости признаться, что и у него есть мечты.

Теперь же Мэри Ли протягивала Джею Ди мечту. Подарок. Ее сердце. Ее любовь. А он просто отшатнулся и ждал, чтобы Мэри унесла ее прочь.

Что у тебя будет без нее, Джей Ди?

Земля.

Он посмотрел на эту землю: залитую серебристым лунным светом и окутанную тенью, прекрасную и дикую, суровую и хрупкую. Его первая любовь. Вся его жизнь.

Вся его пустая, одинокая жизнь…

Глава 34

Дни вошли в приятный монотонный ритм. Мэри встречала восходы солнца и ела солености, чтобы избавиться от тошноты. Она до основания скоблила и расчищала дом, стремясь избавиться от всех признаков пребывания в нем бывшей владелицы. После обеда Мэри устраивалась на задней веранде, сочиняя песни и впитывая в ребя окружающую красоту. Чаще всего, подремав в кресле-качалке, Мэри отправлялась вечером в «Загадочный лось» — выступать в гостиничном баре.

Раз в неделю она беседовала либо с шерифом Куином, либо с одним из юристов, горевших нетерпением привлечь Брайса к суду. Они не могли «пришить» ему какое-либо отношение к смерти Люси, но жаждали примерно наказать осуждением по закону об охране дикой природы, согласно которому Брайс был виновен не менее чем по двадцати девяти пунктам. Бен Лукас отделался денежным штрафом и приговором к общественным работам.

Федеральный судья заплатил более крупный штраф, получил испытательный срок, и у него конфисковали ранчо. Брайс вернулся к себе в Лос-Анджелес, изображая полное презрение к юристам, ведущим по отношению к нему судебное преследование. Самой заветной мечтой Мэри было желание, чтобы Брайса упекли за решетку до конца его жизни, но она прекрасно понимала, что этого никогда не произойдет. В жернова правосудия редко попадали люди, подобные Эвану Брайсу.

Прошел месяц с того дня, когда Мэри бросила Джею Ди вызов, сказав, что он знает, где ее найти, в случае если посчитает себя к тому готовым. Но, как видно, ему на это требовалось немало времени. Десять раз на дню Мэри задавала себе вопрос, когда и как ей следует сказать Джею Ди о том, что, несмотря на неумение наладить собственные отношения, они умудрились зачать ребенка. Мэри постоянно откладывала этот разговор, рассчитывая, что Рафферти, может быть, появится завтра и скажет о том, что любит ее.

Глупая надежда, но это было лучше, чем жить вовсе без надежды. Лучше, чем мысли о том, что Джей Ди может вообще никогда не вернуться. Мэри следовало бы поехать к нему, поскольку Рафферти имел право узнать о ребенке, но воображение рисовало ей реакцию Джея Ди на ее сообщение, как «битву века» за отстаивание своих прав: Рафферти будет настаивать на том, чтобы Мэри «поступила по справедливости», потому что он так считает, а она пошлет его ко всем чертям, потому что не собирается вступать в брак «по необходимости».

— Вот еще неплохая переделка, в которую ты, Мэрили, умудрилась угодить, — бормотала она с застывшей на губах иронической улыбочкой.

Мэри машинально погладила живот — жест, быстро превратившийся в привычку. Новая жизнь в теле Мэри была еще слишком мала, чтобы можно было ощущать ее физически, но одно сознание того, что эта жизнь существует, делало Мэри менее одинокой. Часто, закрыв глаза, она пыталась представить себе своего будущего ребенка: темноволосого малыша — мальчугана, с волевым подбородком отца, или девочку с растрепанной копной материнских волос. Потом Мэри думала о том, как будет растить ребенка одна… Сердце ее сжималось от боли до тех пор, пока она не начинала плакать. А потом она думала о Джее Ди, заложнике своего ранчо, с сердцем, никому не обязанным, поскольку Рафферти боялся, что сердце его могут разбить.

— Что ж, по крайней мере, я смогу сочинить об этом песню, — пробормотала Мэри и набросала две строчки в своем секретарском блокноте.

Она уселась в кресло-качалку и предалась созерцанию волшебной красоты окружающего мира, затягиваясь при этом заменившей ей сигареты пластиковой трубочкой для коктейля. Чувства успокаивались. Дыхание становилось ровнее. Красота природы исцеляла Мэри, навевая не имеющий определения, умиротворявший сердце покой.

Вдали высились, накрытые куполом неба темно-синие горы. Это бескрайнее небо Монтаны — синее, как кобальт, в последней стадии дня — было усеяно барашками облаков. Ласковый ветерок пробегал по долине, колыша метелки высокой травы. Вдоль ручья покачивались головки купальницы. Над головой, распластав крылья в бесконечном полете, лениво кружил орел. Две антилопы выбрались из-за густых лиственниц и, бросая любопытствующие взгляды на пасущихся неподалеку лам, подошли к ручью напиться.

Мэри впитывала в себя всю эту картину, мысленно облекая образы в слова, обрывки доносимых до нее ветром звуков — в мелодию. Подтекающей шариковой ручкой она разлиновала блокнот нотными линейками. День ускользал вместе с медленно клонившимся к закату солнцем. Время от времени Мэри слышала лай Спайка, появившегося вскоре, чтобы проверить, в порядке ли Мэри, и дать ей понять, что у него все под контролем. Утомленный своей разведывательной миссией, пес свернулся калачиком под креслом Мэри и уснул.

И, конечно же, упустил возможность проявить себя в роли сторожевой собаки, не проснувшись до тех пор, пока тяжелые башмаки не застучали по ступенькам бокового крыльца. Спайк выскочил из-под кресла и, откинув голову, разразился таким истошным лаем, что его передние лапы оторвались от пола.

Из-за угла дома появился Рафферти и, подбоченившись, грозно взглянул на пса:

— Это что еще, черт побери, за недоразумение?

— Спайк. Моя собака! — с некоторым оттенком негодования заявила Мэри, вскакивая с кресла и заправляя за уши непослушные пряди волос.

Джей Ди фыркнул, как бы давая понять, что он не может считать нечто столь мелкое, как Спайк, настоящей собакой. Спайк же не сводил с Рафферти глаз и не собирался отступать.

Джей Ди медленно присел на корточки и протянул руку, предлагая собаке обнюхать для знакомства его ладонь. Минуту спустя Рафферти уже чесал терьера за ухом и поглаживал по мускулистой спинке.

— Малый рост он компенсирует громкостью лая, — заметила Мэри.

— Берет пример с тебя.

— Очень остроумно! Рафферти, что ты здесь делаешь? — нахмурилась Мэри, внутренне съеживаясь от беззащитности своего тона. В нормальном мире она была бы спокойна и холодна. Но мир здесь не был нормальным. Мэри знала это лучше кого бы то ни было.

Джей Ди медленно встал и засунул руки в карманы.

— Приехал присмотреть за скотом, — сказал он с каменным лицом.

Мэри медленно кивнула, не веря ни единому его слову:

— Ты опоздал почти на месяц.

— Было над чем поразмыслить.

— Как Дел? — спросила Мэри.

— Раз в неделю встречается с психиатром в Ливингстоне. Парень был во Вьетнаме. Ходят вместе на рыбалку и болтают. Дел в полном порядке.

— Я рада.

Слегка прищурившись, Мэри оглядела Рафферти с головы до ног.

— Как поживаешь, Мэри Ли? — поймав ее взгляд и выдержав его, тихо спросил Джей Ди. Ему страшно хотелось подойти к Мэри, дотронуться до ее лица и запустить пальцы в ее волосы. Хотелось прижаться губами к ее губам и не отрываться от них по меньшей мере год. Хотелось уложить ее на что-нибудь мягкое и заниматься с ней любовью вечно, но прежде следовало кое-что уладить.

Я одинока. Я тоскую по тебе. Я беременна. — Прекрасно.

— Ты здесь счастлива? Без тебя — нет.

— Очень.

— Останешься?

— Навсегда.

Минуту Рафферти взвешивал ее слова, потом медленно кивнул.

— Ты не собираешься сказать мне, что я здесь чужая? — поинтересовалась Мэри.

— Нет, мэм.

— Не собираешься набрасываться на меня за то, что я чужачка?

— Нет.

— И не собираешься выжить меня отсюда?

Стиснув губы, Джей Ди покачал головой.

Мэри рассмеялась своим низким, хрипловатым смехом.

— Больше всего, ковбой, я ненавижу в тебе то, что ты никогда не умолкаешь!

У Рафферти дернулся уголок рта.

— Ты говоришь столько, что хватает на нас обоих.

Мэри вскинула голову и угрожающе усмехнулась;

— Туше.

Она прислонилась к перилам веранды. Нервы были натянуты, словно струны рояля. Пальцы впились в перекладину перил. Она изо всех сил боролась с желанием погладить себя по животу.

— Значит, ты приехал повидать лам?

Джей Ди в упор посмотрел на нее:

— Я приехал повидаться с тобой.

— Зачем?

Какое-то время Джей Ди смотрел на стол, перекатывая пальцем трубочку для коктейля. Мэри нацарапала несколько строк в своем блокноте. Наверное, слова песни. Почерк у нее был такой же неразборчивый и растрепанный, как и ее волосы. Джей Ди застыл, поразившись, сколько же мужества потребовалось ему, чтобы подвигнуть себя на этот разговор! Он месяц готовился к нему, убеждая себя и теряясь, споря с собой о будущем и аргументах в его пользу. Он репетировал, что скажет, приехав сюда, а теперь вот стоял, не в силах вымолвить ни слова.

Где-то рядом тихо пела Мэри-Чапин Карпентер, спасая Мэри и Джея Ди от гробовой тишины.

Вздохнув, Рафферти наконец поднял глаза на Мэри:

— Что ж… Уилл и Саманта начинают все заново. Ты вот здесь начинаешь все заново. Я подумал, не можем ли мы начать все заново вместе?

У Мэри перехватило дыхание.

— Эти последние несколько недель я много думал, — тихо признался Джей Ди. — Я был не прав. Во многих вещах.

— И одна из них — я?

— Мэри Ли, всю свою жизнь я был одинок, — прошептал Рафферти.

Она мгновенно поняла, что он имеет в виду. С детских лет Джей Ди чувствовал себя брошенным ребенком. С тех пор он и выработал для себя такой способ защиты. И теперь отказывался от нее ради Мэри.

— Я считал… я думал, так будет безопаснее и проще. Но это — всего лишь одиночество, а я так от него устал!

Мэри тоже была одинока. Она, как никто, знала поразительную боль одиночества такого сорта.

— Что скажешь, Мэри Ли? — разведя руки, спросил Джей Ди; сердце его бешено колотилось. — Ты дашь тупоголовому ковбою право на вторую попытку?

Мэри посмотрела на Рафферти, стоявшего здесь, на крыльце ее дома, в праздничной одежде, чисто выбритого, причесанного, и сердце ее переполнилось щемящим чувством.

Мэрили, ты — безнадежна.

Тупоголовые не начинают со своего портрета. Рафферти противоречив и вспыльчив, и на многие вещи у них разные взгляды. И он близок, и упрям, и самоуверен… И он — хороший, честный, сильный и храбрый, и она любит его. Никаких сомнений, что она его любит.

У Джея Ди перехватило дыхание, как только Мэри улыбнулась ему своей нахальной улыбочкой.

— Следует ли понимать, что ты приглашаешь меня на свидание? — подозрительно вопросила она.

— Ужин и танцы?

— Танцы? — прыснула Мэри, и ее озорные глаза заблестели подобно двум бриллиантам. — Да разве ты умеешь танцевать?

Джей Ди сделал шаг вперед и с вызовом расправил плечи:

— Еще как!

— Нет, не умеешь!

— Ну-ка подойди сюда и повтори, что ты сказала, городская девчонка! — В уголках губ Джея Ди играла улыбка.

Мэри, уперев руки в бока, шагнула навстречу Рафферти и взглянула ему прямо в глаза:

— Тогда покажи.

Джей Ди бережно обнял Мэри и два раза провел ее медленным вальсом по крыльцу. Спайк, устроившись на сиденье кресла-качалки, недоуменно наблюдал, как они движутся поразительно в такт со сладкой, нежной мелодией. Движения Рафферти были легки и уверенны. Он вел Мэри, а она чувствовала себя в безопасности, защищенной, маленькой и женственной. Закат окрасил небо в фиолетовый свет, и на востоке, над острыми зубцами вершин Абсарокаса, поднималась белая облатка луны. В долине послышался вой койотов.

Мэри не сводила с него глаз, отыскивая в его взгляде ту правду, которую не рассчитывала услышать. О том, что он может отдать ей свое сердце. Что она может доверить ему свое.

Мэри прижалась щекой к его груди, замедляя танец до покачивания на месте. Джей Ди был таким же твердым и неподдающимся, как и земля, что его кормила, и Мэри могла ближайшие пятьдесят лет рвать на себе волосы от его упрямства, но она не продала бы и секунды этого времени за все золото Калифорнии.

— Я люблю тебя. — Мэри произнесла это одними губами, точно самую сокровенную тайну, точно молитву.

Джей Ди обнял Мэри и нежно поцеловал ее спутанные волосы. Ему казалось, что они — единственные люди на этой земле, одни в раю, начинают новую жизнь. И он поклялся на этот раз сделать ее правильной.

Ритм музыки замедлился. Сладкая гармония скрипичного дуэта угасла, и последние ноты были исполнены на гитаре.

Они прервали танец.

Сердца их бились.

Мэри затаила дыхание.

И Рафферти, приподняв ее подбородбк и заглянув в голубые-голубые глаза, прошептал:

— Я люблю тебя.