Стюарт Вудз. Фантомы Олма-Пресс Москва 1995 5-87322-157-X Stuart Woods Deep Lie Will Lee — 3

Стюарт Вудс

Фантомы

Книга в честь Эббе Карлссона

От автора

Сюжет книги потребовал, чтобы я побывал в офисе Президента Соединенных Штатов, Директора Центрального Разведывательного и всех его работников, у представителей штата Джорджия в Сенате Соединенных Штатов, у Премьер-министра Швеции, его министра обороны и других сотрудников этого министерства. В этих кабинетах я размещал моих персонажей по моему собственному выбору, что является неотъемлемым правом рассказчика. Имена персонажей были взяты из дружеского окружения, услышаны или просто придуманы, и ни одно из них не претендует на то, чтобы представлять реальное лицо. Любой, кто думает, что именно он описан в книге, ошибается, надумывает или сумасшедший.

Эта рукопись была написана на двух персональных компьютерах, на «AT и Т» 6300 с периферийным устройством «Пичтри» на жестком диске (с использованием программного обеспечения «Уорд-Стар», которое никому не рекомендую), и на «ПолиМорфик» 8813, древней, но достойной машине с ее собственным программным обеспечением подготовки текстов. «Френк Стернс Эсоушиэйтс» из Ванкувера, штат Вашингтон, перевела материалы с дисков «ПолиМорфика» на совместимые диски IBM. В этот же компьютер были введены поправки редакторской копии, и окончательный вариант текста был с диска переведен на наборное устройство.

Глава 1

Оскар Оскарссон щурился в ярко освещенном тумане, высматривая хоть какую-нибудь птицу. Наверху, над его суденышком сияло солнце, но ниже, у воды, вокруг него клубились испарения. Словно находишься во флюоресцентной трубке, окруженный переливающимися газами. Наконец он заметил удалявшегося от правого борта буревестника и прикинул по нему, что видимость, возможно, метров пятьсот, не больше. Что касается Оскарссона, для того, что он собирался сейчас предпринять, условия были идеальные.

Он подал на движок тысячу оборотов в минуту, обернулся и кивнул Эббе. Паренек чуть улыбнулся, освобождая тормоз главной лебедки и начиная стравливать трал, длинный чулок из стальных ячеек, чтобы тот пополз по дну на двадцатиметровой глубине. Оскарссон с удовлетворением наблюдал, как работает внук, может быть, еще и не очень квалифицированно, но со знанием дела. Парень был одет только в джинсы и майку. Молодежь нечувствительна к холоду. Оскарссон восхищался фигурой мальчика, хорошо развитой мускулатурой, исключительно пропорциональным сложением. Когда он был подростком, подумал он, все юноши-шведы выглядели так, и все потому, что много работали и играли. А теперь они или тощие хиппи, или толстые экономисты. Так что Эббе, скорее, исключение, чем правило. Мальчик зимой на лыжах, летом в турпоходах или выступает за сборную школы по гребле. И если не занят учебой, то с удовольствием и почти без видимых усилий занимается физической работой.

А у отца мальчика, у сына Оскарссона, в Стокгольме — дискотека. Дискотека — подумать только! Оскарссон как-то навестил сына и побывал там. Господь небесный, ну и местечко! Какой-то грохот, они называют это музыкой; а эти мигающие огни, а жара, а запахи! Не занятие это для взрослого мужчины. Эббе такая работа не нужна, он так и сказал деду. Парень понимает, что не слишком смышлен для университета, да особо и не жалеет об этом. Когда он покончит со всей этой школой, — увы, только в будущем году, — он приедет к деду, и уж вместе они порыбачат. И тоже заработают денег. С таким небольшим траулером двое мужчин легко справятся, и экипаж им ни к чему, только лишние паи в улове. Так что парню с дедом будет неплохо, а через несколько лет, когда узнает все рыбные места, то пусть и возьмет кого-нибудь в компаньоны, а Оскарссон удалится на покой и будет иметь свою долю как владелец судна. А судно хорошее, и Оскарссон радовался, что не скупился, и немалую часть прибыли тратил на поддержание его в порядке. Если и малыш будет за ним ухаживать, оно и ему послужит не один год. Отец же Эббе, должно быть, придет в ярость, когда парень уедет к деду ловить рыбу. Ведь он-то все деньги зарабатывает этой дискотекой, а сын — простой рыбак! Оскарссон улыбнулся своим мыслям.

Когда трал был полностью вытравлен, Оскарссон махнул рукой, чтобы парень шел в рулевую рубку, а сам развернул карту.

— Вот здесь, — ткнул он толстым искривленным пальцем.

Это были руки рыбака, распухшие от многолетней работы в холодной воде, с пальцами в шрамах, изогнутыми из-за неправильного срастания сломанных суставов, изуродованные каждодневной работой без рукавиц с неумолимыми орудиями лова и мощными механизмами.

— Вот здесь мы набьем наш трал под завязку.

Парень наморщил лоб и показал на карту.

— А как же это, дедушка? — спросил он, ведя пальцем вдоль прерывистой красной линии. — Ведь это означает, что мы в запретной зоне. Почему она запретная? И не попадет ли нам за это?

— У Карлскрона находится военно-морская база, — ответил старик, указывая куда-то в туман. — Ну вот им и не хочется, чтобы русские сюда пробрались и наделали снимков.

Он ткнул себя в грудь большим пальцем.

— Но ведь я не русский, да и ты тоже, а? — Он подмигнул парню. — Ну а военно-морские силы без рыбы не останутся.

Парень засмеялся.

— Ну если так, я не переживаю.

— И ты понимаешь, рыба, кажется, тоже знает, что здесь запретная зона. И думает, что ее здесь ловить никто не будет, но таким-то вот туманным утречком, мы с тобой можем сделать стремительную вылазку, потралить пару часов, а потом убраться восвояси, пока эти клубы не рассеялись.

— А разве у них нет радара? Ведь ему-то туман не помеха, правильно?

— Еще бы, конечно, у них есть радар, но я снял наш отражатель, и теперь такую деревянную посудину, как у нас, не очень-то, я думаю, и разглядишь. Да и потом, им меня ни за что не поймать. Я даже думаю, что если они нас и видят в таком тумане, то особого внимания не обращают, ведь русские должны появляться в ясную погоду, а то как же им фотографировать. Но даже если они меня и поймают, то только для того, чтобы сказать: «Эй, старина, двигай-ка ловить в каком-нибудь другом месте». Так что ничего страшного.

В общем, Оскарссон не очень беспокоился, что его могут поймать. Он знал эти воды лучше любого навигатора шведских военно-морских сил. Он родился на острове Ютланген, недалеко отсюда, и с незапамятных времен рыбачил тут под парусом. Так что запросто затеряется среди островов и скроется от патрульного корабля. Ведь у него здесь свой, особый интерес к этим водам, и неважно, сколько морячков шведские военно-морские силы держат здесь на быстроходных кораблях.

С четверть часа они не торопясь шли на движке, буксируя трал и по-приятельски болтая. Вдруг раздался громкий скрежещущий звук, и суденышко резко остановилось, так что их швырнуло на переборку. Оскарссон проворно сбросил газ и выключил двигатель.

— Что случилось, дедушка? — спросил парень.

Дед медлил с ответом, но вновь включил двигатель и слегка газанул. Несколько секунд они двигались, затем траловый трос вытянулся струной, и судно опять остановилось.

— Должно быть, зацепились за какое-то препятствие, — наконец ответил Оскарссон.

Он посмотрел на карту.

— Никаких кораблекрушений тут не отмечено. Надеюсь, и морячки не оставили здесь затопленной какую-нибудь учебную мишень. Заведи трос на вспомогательную лебедку, попробуем освободить трал таким путем.

Эббе отправился на корму и намотал тонкий трос на мощную вспомогательную лебедку. Оскарссон вновь включил двигатель и дал суденышку газу.

— А теперь, — крикнул он, — теперь подработай лебедкой.

Парень перебросил переключатель и стал выбирать трос, который начал наматываться на лебедку. Он отцепляется, подумал Оскарссон, он должен отцепиться, и мы будем свободны. Но тут зацепившийся трос опять натянулся струной, и судно вновь остановилось.

— Хватит! Выключи питание, — закричал он.

Парень перебросил переключатель, и лебедка замерла.

— Закрепи так; попробую что-нибудь еще.

Оскарссон включил двигатель и резко дал лево руля.

— Мы сделаем кружок и развернем трал, — крикнул он юноше. — Так он и сойдет с коряги или с чего там еще.

Он надеялся. Ведь чтобы заменить трал, нужны тысячи крон, и пусть даже страховка компенсирует основную часть стоимости, все равно расходы увеличатся, мало ли времени уйдет на изготовление такого стального чулка. Тралы на полке не лежат.

Он делал круг пошире, чтобы не намотать трос на винт, затем еще раз резко дал лево руля в направлении препятствия, чтобы образовать слабину. Но ему недолго удалось держаться этим курсом, потому что суденышко стало разворачиваться вправо. Это на какое-то мгновение обескуражило Оскарссона, ведь он же резко переложился влево; и тут он понял, что, хотя нос судна разворачивался вправо, само оно шло не туда. Судно, как ни странно, шло боком. И двигалось то, за что они зацепились.

Оскарссон бросил штурвал и бросился к корме, но рулевое колесо резко вывернулось вправо, судно качнулось, и он тяжело рухнул на палубу. Вскакивая на ноги и потирая ушибленное плечо, он закричал парню:

— Быстрее, надо отпустить трал!

Судно развернулось в обратном направлении, затем остановилось. И тут их потащило назад, кормой вперед.

— Что ж это такое, дедушка? — позвал его юноша, крепко вцепившись во вспомогательную лебедку. — Что происходит?

— Отпусти зажим троса! — закричал старик, возвращаясь к сражению с управлением судна.

Юноша быстро сделал то, что сказали, раскрепив трос и дав ему свободно сматываться с лебедки. Но судно продолжало двигаться назад, и скорость его росла. Потрясенный, Оскарссон дал задний ход и выжал полный газ. Хоть бы какую-нибудь слабину в траловом тросе. Паренек быстро сообразил, что можно попытаться сделать и бросился к главной лебедке. На ней еще было намотано несколько метров тралового троса. Оскарссон старался править судном, идущим задним ходом, и смотрел, как Эббе сражается с тормозом. Если удастся отпустить его, то появится слабина, чтобы отцепить трал, и они освободятся.

Но на лебедку ложилась слишком большая нагрузка, и тормоз не поддавался ни на йоту. И тут Оскарссон почувствовал гордость за парня, который, не дожидаясь приказа, сорвал с переборки топор и занес его над ручкой тормоза. Одного удара хватило, и лебедка начала бешено раскручиваться. Судно резко накренилось на борт, почти остановившись, и они оба полетели на палубу. Оскарссон кинулся к тросовому зажиму, зная, что в его распоряжении лишь несколько секунд, чтобы освободить его, прежде чем слабина снова выберется. Он схватился за него, пытаясь твердо встать на ноги, но трос уже резко напрягся. Оскарссон завопил, когда трос расплющил его руку о вал лебедки. В течение нескольких секунд, сопровождаемых останавливающей сердце болью, жилы каната, как пилой, отхватили ему пальцы.

Оскарссон упал спиной на палубу и в неверии уставился на руку, где теперь оставался только большой палец, и откуда потоком лилась кровь. Он забыл о том, что происходит с его судном, и потянулся к «сумке для веревок», котомке из парусины, закрепленной на переборке, где хранились обрывки разных бечевок. Он быстро выдернул кусок легкого нейлонового шнура, обмотал его вокруг запястья и, держа один конец в зубах, туго затянул и завязал узел, не переставая удивляться, что боли больше нет, и что по его искалеченной руке растекается какое-то странное тепло.

Но теперь он вновь сосредоточил все внимание на судне. Даже на полном заднем ходу их продолжало буксировать назад со скоростью, как он прикинул, восемь или девять узлов, которая все возрастала. Корму заливала вода, и в ее потоках, ошеломленный падением, пытался подняться на ноги Эббе. Оскарссон лишь беспомощно наблюдал за ним. Ничего подобного не случалось за всю его длинную морскую жизнь, и он просто не был готов к такой абсолютно оскорбительной, невероятной ситуации. И он уже стоял по колени в воде, а судно кормой вперед делало невозможные пятнадцать узлов.

— Что же это? Что? — сквозь рев падающей воды кричал ему юноша.

Он не знал. Он знал одно — так не может продолжаться долго. И тут же, словно в ответ на его мысли, раздался звук изгибающихся от невероятного напряжения шпангоутов и металла, и два передних болта, которыми основание главной лебедки было прикручено к палубе, свободно вышли из отверстий.

— Эббе! — завопил он. — Уйди с дороги! Лебедка срывается!

— Что? — закричал в ответ парень. Он все еще не мог избавиться от потрясения. — Что?

Тут последовал окончательный, похожий на взрыв треск, и оторвался целый кусок палубы, к которому была привинчена лебедка. И этот механизм, все еще крепивший за траловый трос, за который их тащили на буксире, полетел через корму, по дороге ударив прямо в лицо юноше.

И наступила мгновенная, невозможная тишина. Суденышко сразу остановилось и закачалось на легких волнах. Пузырившийся след за кормой вместе с лебедкой и тралом исчез. Двигатель, залитый водой, наконец заглох. Оскарссон стоял в воде по бедра. Он поспешно стал пробираться к корме, где распростерлось тело Эббе, окрашивая воду вокруг красным и серым веществом. Оскарссон сгреб парня в охапку и присел на планшир, который лишь на несколько дюймов возвышался над водой. Заложенная при постройке плавучесть не давала судну затонуть, хоть палуба его и была залита водой. У юноши не было большей части головы, и Оскарссон, обнимая податливое тело, всхлипывал.

Он слышал, как где-то в тумане к ним быстро приближалось судно, но старику было наплевать. Теперь у него уже не будет дней с внуком, ни бесед с ним, и не покажет он ему рыбных мест, и не научит ловить. Теперь, до самой смерти, только старость и одиночество. И теперь он ждал эту самую смерть. Он сорвал узел с запястья, и кровь опять полилась из обрубков пальцев.

Из тумана как раз появился патрульный катер и застопорил ход. По воде разнесся громкий металлический голос:

— Вы в запретной зоне, немедленно покиньте ее. Прошу следовать за мной. Вы в запретной зоне...

Катер вплотную подошел к полузатопленному суденышку, и голос смолк. Над громкоговорителем появилось загорелое лицо юного лейтенанта-моряка и глянуло на старика с расстояния в несколько ярдов. И лицо это побелело.

Оскарссон глянул вверх на бледного юношу в мундире энсина[1].

— Трахни себя в задницу, морячок, — сказал он.

Глава 2

Старший лейтенант Ян Гельдер стоял в боевой рубке подводной лодки № 184 класса «Виски» и вдыхал свежий воздух. Было холодно. Мурманск, где располагался штаб советского Северного флота, находится за Полярным кругом, и май здесь совсем не тот май, что в других, более благоприятных местах. Гельдер понаблюдал, как лодка швартуется в гавани, затем перевел взгляд вверх и увидел двух мужчин, спускавшихся в док, к тому месту, где его моряки готовились кинуть сходни, — это были капитан третьего ранга в ладно сидящей форме и штатский в скверном костюме. Он не знал их, и это ему не понравилось. Награды в Советском военно-морском флоте не прибывают в сопровождении капитана третьего ранга и сотрудника КГБ.

Гельдер тут же стал прикидывать, что он мог натворить. Ну, перебрал в офицерской кают-компании в вечер перед отходом в только что завершившийся поход по Северной Атлантике, но ведь все перебрали. Во всем же остальном он, как правило, оставался самым осторожным и корректным из офицеров. В результате он решил, что опасаться, вроде бы, нечего. Хотя он эстонец. Этого, конечно, может оказаться достаточно.

Он спустился на палубу вовремя, чтобы встретить их, вступающих на борт. Ни один из них не спросил на это разрешения.

— Капитан Гельдер? — спросил морской офицер.

Кто же еще, подумал Гельдер. Вопрос прозвучал как одна из формальностей, которые обычно сопровождают арест.

— Так точно, товарищ капитан, — отозвался Гельдер, подтягиваясь и отдавая честь. Он почувствовал глупость и неуместность воинских церемоний в его-то положении; тем более, что он уже пять недель толком не брился и не мылся. Хотя и мог, ведь у него условия получше, чем у экипажа, но команде нравилось, что их командир такой же грязный, как и они.

— Вы немедленно должны явиться в генеральный штаб в Ленинграде в распоряжение старшего офицера отдела кадров, — непреклонно сказал капитан и вручил ему конверт. — Здесь приказ и пропуск в главный штаб.

Гельдер взял конверт. Его позабавило это «немедленно». Ленинград-то шестьюстами милями южнее.

— Спасибо, товарищ капитан. Мне бы только принять душ и переодеться...

Он был в грязном хлопчатобумажном рабочем комбинезоне поверх толстого моряцкого свитера, которому полагалось быть белым. Уголком глаза Гельдер увидел, как к сходням только что подъехал и остановился грузовик. Грузовик, а не легковушка. Плохо.

— Времени на это нет, отправляйтесь сейчас же.

— Так точно, товарищ капитан. Мне бы только на секундочку, забрать экипировку из каюты.

— Вашу экипировку вам перешлют, — раздраженно сказал штатский.

— Вы свободны, лейтенант, — сказал капитан.

Сердце у Гельдера упало. Этот человек уже не затрудняет себя обращением «капитан», что обязательно по отношению к командиру корабля. Но с другой стороны, сказано, что он свободен. А в таком контексте можно уже обходиться и без этого обращения.

— Отправляйтесь же, — сказал штатский.

Для воспитанного на воинских ритуалах Гельдера было оскорбительным покидать корабль подобным образом, не имея возможности даже поговорить с офицерами, но он вновь отдал честь и быстро пошел к сходням. Его поприветствовал вахтенный, и Гельдер спокойно сказал:

— Передайте вахтенному офицеру, что я освобожден от должности, и дальнейшее командование осуществляется согласно уставу.

Когда он подошел к грузовику, то охраны там не оказалось, и приободренный этим, он устроился рядом с водителем вместо того, чтобы карабкаться в кузов. Водитель ничего не сказал, а быстро развернулся и с ревом выкатил из дока.

Двадцать пять минут спустя он был на борту обычного транспортного самолета; единственный пассажир среди груды клади без ярлыков. Шум стоял ужасный, сидеть было негде, да вдобавок и холодно. Он скрючился на резиновом спущенном спасательном плоту, заткнул в уши концы грязного носового платка и попытался немного поспать. В полудреме он подумал: и к чему такие хлопоты, пристрелили бы прямо в доке.

Все было кончено. Тринадцать лет, включая учебу в училище, учения, службу в море, почти все время на подлодках, и вот финиш. Ему пора было бы уже переходить на более современную подлодку, например, класса «Танго», да и очередное звание получить. Слишком долго он торчит на этой ступени. Худшее, что может случиться, это смерть. Но теперь, когда было потрачено столько сил на транспортировку его в Ленинград, такой исход казался уже маловероятным. Но все же лучшее, на что он может надеяться, это скорый воинский суд с каким-нибудь обвинением, понижение в звании и перевод в глухомань. Видимо, во Владивосток, шесть тысяч миль медленной скоростью, и до конца службы — офицер по погрузкам в доках. И быть ему самым старым лейтенантом в истории советского военно-морского флота. И он уснул, слишком измотанный, чтобы переживать.

Гельдер проснулся от того, что самолет плюхнулся на посадочную полосу. Чертов салага-пилот, подумал он. И немедленно вновь уснул и не просыпался, пока его не пробрал еще более холодный воздух, а чей-то голос без особого почтения выкрикнул его имя. Сержант КГБ в дверях самолета подзывал его взмахом руки, и когда смолкли моторы, голос его зазвучал неожиданно громко. Гельдер, окоченевший, сполз по стальному трапу и потащился за этим военным к огромному зданию. Было темно, и слегка моросило. Гельдер посмотрел на часы — только что перевалило за полночь. Они вошли в дверь, поднялись по нескольким ступеням, и Гельдер понял, что они находятся в здании ленинградского гражданского аэропорта. Они быстро двинулись по претендующему на современность, почти пустому зданию. В огромном терминале, помимо Гельдера и сержанта, находилась еще группа туристов, по виду западных, которые нерешительно улыбались под мрачными взглядами юных таможенников в опрятных мундирах с зелеными погонами. Взгляд Гельдера ненадолго задержался на хорошенькой юной девушке. Англичанка? Американка? Было бы время, разобрался. А там, куда его отправят, ему повезет, если он вообще найдет хоть какую женщину, не то что хорошенькую иностранку.

И вновь грузовик. По дороге в город Гельдер опять уснул, молчаливый сержант его не беспокоил. А проснулся, когда проезжали старое Адмиралтейство, ныне морское училище. В курсантские годы Гельдер занимался здесь электроникой.

Они въехали в большой сквер перед Зимним дворцом, ставшим теперь частью музея «Эрмитаж», и загрохотали по мокрым и сверкающим булыжникам к триумфальной арке, что вела к Генеральному штабу. Грузовик въехал под арку, повернул направо, миновал главный подъезд и остановился перед дверью, охраняемой одиноким часовым. Гельдер надорвал полученный в Мурманске конверт и выудил пропуск. Часовой внимательно изучил документ, затем кивнул, отдал честь и пропустил в дверь, слегка отворачивая нос от грязной одежды Гельдера. Гельдер почувствовал, что если бы не офицерская фуражка, этот часовой вообще мог бы не пропустить его. Внутри встречала молодая женщина в форме лейтенанта.

— Капитан Гельдер, пожалуйста, следуйте за мной, — коротко сказала она и двинулась по длинному коридору, освещенному в это ночное время лишь каждой третьей люстрой.

Итак, он снова капитан. А может, она и ошиблась. Он торопился за ней, как боявшийся заблудиться щенок, каблучки ее кожаных туфель постукивали по царскому мрамору, а его парусиновые башмаки, подбитые резиной, скрипели на твердой поверхности. Так они прошли чуть не километр, как он прикинул, мимо дверей кабинетов с официальными табличками. Им никто не встретился. Лейтенант свернула к просторной приемной и вошла в дверь с надписью «Старший офицер службы тыла». Сидевшая там за столом другая женщина кивнула ей, и она, не останавливаясь, прошла через приемную и постучала во внутреннюю дверь. Голос предложил ей войти. Она открыла дверь, подождала, пока пройдет Гельдер, проследовала за ним и мягко прикрыла дверь. Невысокий толстенький контрадмирал сидел за большим столом, изучая какой-то документ. Обвинение, надо полагать.

Гельдер вытянулся по стойке смирно и отдал честь.

— Товарищ адмирал, старший лейтенант Гельдер по вашему приказанию прибыл.

Адмирал глянул на него и вздрогнул.

— Выглядишь ты, как дерьмо, — сказал он.

— Виноват, товарищ адмирал, не было времени...

— Ну еще бы.

Адмирал вытащил из ящика письменного стола конверт и протянул его Гельдеру.

— Вы немедленно должны явиться в распоряжение командира, — он поколебался — особой бригады в Лиепае, — сказал он и, казалось, задумался. — Ну, может, и не немедленно. Час-другой роли не играют.

Он сунулся в стол, достал печать и подписал какой-то документ. Оторвал листок от блокнота и передал его тут же подошедшей женщине-лейтенанту.

— Отведите его в штабной склад, разбудите сержанта и подберите приличное обмундирование. Также организуйте ему душ и бритье.

Адмирал вновь полез в стол и достал бутылку водки и стакан. Налил горькой и предложил Гельдеру.

— Ну-ка, судя по тебе, не повредит.

Гельдер выпил и поставил стакан на стол.

— Большое спасибо, товарищ адмирал. Разрешите спросить.

— Не разрешаю, — отозвался адмирал. — Шагом марш отсюда.

Очевидно, воинского суда не будет, да и о понижении в звании помину не было. Итак, Лиепая. Какого черта им нужно от него в Латвии? Там не было подводных лодок. Балтийский флот базировался в Ленинграде и Балтийске, в Литве, ближе к польской границе. Значит, офицер по судоремонту в Лиепае. Во всяком случае, это не хуже, чем Владивосток. И уж в любом случае, он оказывается чуть ли не дома, что очень необычно. Офицеры из таких республик, как Эстония, Латвия и Литва, без исключений назначались служить в другие части Советского Союза. Политбюро не доверяло независимой позиции этих людей. Они были недостаточно русскими, и молодежь оттуда, проходившая службу в вооруженных силах, направлялась в места, где она могла бы русифицироваться и выйти из-под влияния националистических настроений.

Гельдер отдал адмиралу честь и вновь последовал за женщиной. Спустя полтора часа он уже летел в другом самолете, умытый, побритый и заново экипированный. И на этот раз были сидения и тепло. Он урвал часок соснуть, пока не приземлились в Лиепае, где, как очередное ободрение, его поджидал легковой автомобиль. Здесь было десять часов утра, и прежде чем снова погрузиться в сон, он отметил, что они направляются в сторону моря.

Он проснулся, когда автомобиль, вздрогнув, остановился у надежно охраняемых ворот. Его пропуск и лицо, лицо и пропуск водителя были тщательно изучены, прежде чем их допустили внутрь. Они поехали по гладкой асфальтированной улице вниз с холма, откуда открывался вид на Балтику. Впереди слева виднелось нечто вроде приливного озера, соединенного с морем узким каналом. Они проезжали мимо домов, по виду только что возведенных, и других, еще в лесах. И по мере того, как они спускались с холма, Гельдер вдруг сообразил, что принятое им вначале за водную поверхность пространство, на самом деле оказалось крышей огромного здания у береговой линии. Его обмануло маскировочное прикрытие с бортами, в котором над крышей было с фут или два воды. Здорово придумано, подумал Гельдер. На фотографии со спутника дом должен выглядеть всего лишь частью залива. А зимой там можно соорудить прекрасный каток.

Теперь его занимало то, что все дома, мимо которых они проезжали, выглядели цивильно и несколько необычно, на какой-то западный манер. Бросалось в глаза обилие магазинов, сильно отличающихся от обычных военторгов с их водкой и сигаретами. Встретилась и бензозаправка. Движение здесь было более оживленным, чем на обычной улице советского города средних размеров, но он не увидел ни одного военного автомобиля, только гражданские легковушки и грузовики. И еще он не заметил школ, детей и домашних хозяек с тележками, занятых ежедневными покупками. Место не было похоже ни на военную базу, ни на ординарный город. И пока он добирался до конечного пункта, еще одна достопримечательность заинтриговала его. Машина проехала мимо спортивного центра, уместного для города гораздо больших размеров. Это был огромный дом, в котором, без сомнения, размещались гимнастический зал, плавательный бассейн, а почти у самой воды он насчитал тридцать шесть теннисных кортов. А дальше виднелся небольшой лес мачт, что говорило и о наличии портового бассейна с оборудованными причалами. И прежде, чем машина остановилась перед небольшим, похожим на контору зданием, он сообразил, что находится в самом, должно быть, привилегированном комплексе в Советском Союзе. И командир у него из привилегированных, как он понял, выйдя из машины. На отдельной стоянке, ближней к входу в здание, был припаркован новейшей марки серебристый «мерседес-500 SE». Он такой видел только однажды, как-то в Москве.

В дверях его встретила невысокая хорошенькая блондинка-сержант и провела в здание. Войдя, он почувствовал себя так, словно попал за рубеж. Все, что он увидел, было изготовлено не в Советском Союзе. Даже ковровое покрытие пола, бронзовые украшения дверей и вообще уровень конструктивного решения значительно отличались от убогих попыток в советском строительстве последних лет. Помещение производило впечатление чего-то шведского, во всяком случае, как он себе это представлял. Они прошли еще через ряд стеклянных дверей и оказались в открытом огромном зале, где размещались от дюжины до пятнадцати столов. Над клавиатурами IBM трудились операционистки, и он увидел с полдюжины компьютерных терминалов футуристической конструкции. Но что поразило его больше всего, так это облик сидевших за столами или передвигающихся по залу молодых женщин, одетых в форму представителей различных родов войск Советской армии. Почти все блондинки, элегантные, спортивные, и ни одной уродины в цветнике. Как правило, внешность служащих в советских войсках женщин была грубоватой. Да и вообще, никогда еще в Советском Союзе Гельдер не был в таком зале, где бы находилось сразу столько привлекательных молодых женщин. Волнующее и чисто мужское чувство овладело им помимо его воли. Подобное зрелище после пяти недель нахождения в подводной лодке было почти выше его сил.

Они прошли в небольшую приемную, и Гельдер понадеялся, что здесь его попросят подождать несколько минут, и он сможет насмотреться на девушек, но этого не случилось. Они лишь чуть помедлили, входя в большую, квадратную залитую солнцем комнату. Прямо перед ним оказался стол со стеклянной столешницей, а стену за ним почти закрывали две очень большие карты, подсвеченные сзади. Он с первого же взгляда распознал, что на одной — подводный рельеф Балтийского моря, а другая — карта Швеции. За столом никого не было, и его внимание переключилось вправо, туда, где стояла мебель, обтянутая кожей. В одном из кресел сидел, судя по знакам различия, Адмирал Флота. Гельдер вытянулся по стойке смирно и отдал честь.

— Товарищ адмирал, старший лейтенант Гельдер по вашему приказанию прибыл.

Адмирал наклонился вперед и стряхнул пепел с сигареты в большую пепельницу.

— Доложитесь полковнику, — сказал он.

Гельдер перевел взгляд дальше вправо, туда, где в другом кресле сидел мужчина в форме полковника морской пехоты.

Гельдер не удивился, что адмирал проявил такое почтение к другому офицеру. В советских вооруженных силах, как и за рубежом, принято докладываться старшему по званию, а не младшему, но значимость офицера определяется не его званием, а занимаемой должностью. Гельдер знал, что во время второй мировой войны нередко случалось так, что армейской дивизией командовал старший лейтенант, в то время как командующие подчиненными ему полками ходили в званиях майоров или полковников. И он вновь отдал честь.

— Товарищ полковник, докладывает старший лейтенант Гельдер.

Адмирал поднялся.

— Ну я вас, Виктор, оставлю, — сказал он полковнику и двинулся к выходу.

Полковник, не вставая, помахал уходящему адмиралу. Когда адмирал удалился, полковник встал и подошел к Гельдеру. Лейтенант в течение секунды украдкой оглядел его. Тому было сорок с небольшим, достаточно высокий, подтянутый, крепкий. Высокий лоб и голова с волосами цвета соли с перцем, подстриженными гораздо лучше, чем обычно в Советской армии. Гельдер подумал, что тот похож на процветающего западного бизнесмена в советской военной форме. Полковник стоял с протянутой рукой.

— Моя фамилия Майоров. Очень рад познакомиться с вами, Гельдер, — произнес он по-английски с безукоризненным выговором британца.

Гельдер был слегка ошеломлен. Еще никогда его новый командир не встречал его подобным образом, не говоря уж об английском языке. Довольно осторожно он пожал руку полковника.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал полковник, указывая ему на кресло.

Все, привитое Гельдеру тринадцатью годами муштры и службы в советских войсках, противилось такому приему, и он, должно быть, выказал это, поскольку полковник усмехнулся.

— Прошу вас, — сказал он, — начинайте привыкать к обычной у нас здесь неофициальности.

И он снова указал Гельдеру на кресло.

Гельдер сел, но не мог сразу заставить себя откинуться на спинку.

— Не желаете ли выпить? — спросил полковник. — Может быть, джин и тоник? Прошу вас, не стесняйтесь.

— Спасибо, товарищ полковник.

Полковник подошел к шкафчику красного дерева, смешал напиток и протянул ему. Гельдер слегка отхлебнул, пробуя. А когда заметил в стакане ломтик ярко-зеленого лайма, то его мнение о полковнике резко возросло. Что же это за полковник такой, который, сидя в Латвии, может позволить себе лайм?

Полковник смешал напиток себе и сел напротив Гельдера.

— Ну а теперь, — сказал он, слегка улыбаясь, — расскажите мне немного о себе — биография, воспитание. И пожалуйста, продолжаем на английском.

Об этом командиры Гельдера тоже никогда не спрашивали. Это тем более удивляло его, что между ними, на кофейном столике лежало пухлое досье, в котором, он знал, содержится вся его жизнь, начиная с рождения, в деталях. Он понял так, что полковник просто хочет услышать его английский.

— Товарищ полковник, мое полное имя Ян Гельдер, без отчества. Я родился в Таллинне, на эстонском побережье. Мне тридцать один год. Начальное, гм, и среднее, гм, образование, получил в Таллинне, затем университет в Москве, где я изучал английский и физику. Еще я говорю по-шведски, на нем говорят на том побережье, где я вырос. После получения диплома был призван на службу и направлен в военно-морское училище в Ленинграде. После его окончания направлен на Северный флот, в Мурманск. После двух лет на рядовых должностях согласился пойти на курсы переподготовки для плавания на подводных лодках. После окончания был направлен на лодки класса «Виски» и «Джульетта». Провел год в академии командного состава в Москве, затем вернулся на флот. Служил штурманом и строевым офицером корабельной службы на «Джульеттах», а в течение последних двадцати месяцев командовал «Виски» № 184, руководя учебными походами и наблюдая за передвижениями кораблей НАТО в Северной Атлантике.

Полковник кивнул.

— Очень хорошо, Гельдер, ваш американский акцент превосходен, хотя несколько ходулен. Но его можно улучшить, если мы продолжим сотрудничество.

Полковник изменил позу и отхлебнул из стакана.

— Разумеется, мне известно все, что вы мне рассказали только что, и даже гораздо больше. Я знаю, что ваши родители оба были физиками, что ваш отец награжден за борьбу против нацистов, что ваша мать еще и талантливая художница. Я знаю, что вы были членом олимпийской сборной 1976 года в соревнованиях одиночек на яхтах класса «Финн», но в результате сложного перелома бедра, после того, как вас в Ленинграде сбило такси, вы не смогли принять участия в соревнованиях. Так что, как вы, наверное, и подозреваете, я знаю о вас почти все, иначе вас здесь и не было бы.

— Спасибо за доверие, товарищ полковник, — ответил Гельдер.

Брови полковника подпрыгнули.

— О нет, Гельдер, вы еще не заслужили доверия, соответствующего моим интересам. — Он улыбнулся. — Тем не менее это все действительно интересно, и прочитав все эти записи о вас, я почти не сомневаюсь, что вы здесь — на своем месте.

— Спасибо, товарищ полковник.

— Ну а теперь, Гельдер, вы, наверно хотели бы узнать хоть немного об этом месте и о том, что вы тут делаете.

Полковник встал и начал не торопясь расхаживать по комнате, рассказывая:

— Я командую здесь и... еще кое-где. Это комплекс СПЕЦНАЗ, но, возможно, вы уже и сами догадались.

Гельдер не догадался, хотя подсказки были откровенными, и двойное, болезненное чувство взволнованности и страха охватило его. СПЕЦНАЗ, специальные военно-морские силы, были секретом, строго хранимым даже внутри советских военно-морских сил. Гельдер только и знал, что это элитные войска, состоящие из лучших представителей советской молодежи, как мужчин, так и женщин, образованных и спортивно подготовленных. Ходил слух, что их готовят для грязных операций различного рода и что, хотя формально они считаются подразделением военно-морских сил, окончательный контроль за ними осуществляет КГБ.

Майоров продолжил:

— Хотя каждый из флотов — Северный, Тихоокеанский, Балтийский и Черноморский — конечно, имеет свои диверсионные подразделения СПЕЦНАЗ, но здесь, в Лиепае, у нас особая бригада, составленная из представителей подразделений всех флотов.

Майоров наклонился вперед.

— Все мы, кто здесь есть, это creme de la creme de la creme[2] из всех подразделений СПЕЦНАЗа.

На Гельдера это произвело впечатление, и он попытался изобразить его.

— Ваш перевод сюда вовсе не означает, что вы тоже СПЕЦНАЗ, — продолжал Майоров. — Вы по-прежнему продолжаете оставаться в списках Северного флота подводных лодок, хотя через несколько часов уже как капитан третьего ранга. Мои поздравления.

— Спасибо, товарищ полковник.

Гельдер был близок к потрясению. В должности командира подводной лодки можно было максимум дослужиться до капитана первого ранга, а он и так уж слишком долго ходил в старших лейтенантах. А теперь он прыгал через звание; капитан третьего ранга соответствовал командиру полного состава в западных военно-морских силах. Одним продвижением по службе он догонял и обгонял своих товарищей по учебе. Да и не в этом только дело, а в том, что это продвижение он получает в самом начале службы на новом месте, что вообще неслыханно.

— Кроме того, вы включены в список дивизионных командиров, — сказал Майоров.

Сердце Гельдера бешено застучало. Дивизион — это означает атомные подводные лодки. Дизельные группировались в бригады.

— Но, как правило, мы здесь не обращаем внимания на звания, а также не обращаемся друг к другу «товарищ», — сказал Майоров. — В дальнейшем вы можете обращаться ко мне «полковник» или «сэр», а ко всем остальным по фамилиям. Когда достаточно познакомитесь со своими сослуживцами, то называйте их по имени, но без отчества. Надеюсь, это понятно, и это очень важно.

— Да, полковник.

— Около двух третей ваших коллег здесь говорят и по-английски, и по-шведски, как и вы; остальные же владеют только английским и, возможно, другим европейским языком. На занятиях и в частных беседах пользуйтесь только английским, за исключением тех редких случаев, когда ваши наставники владеют только русским. Исключительно важно, чтобы вы продолжали оттачивать американский вариант вашего английского. Именно поэтому в ваших апартаментах вы найдете телевизор, который настроен на американское телевещание.

Майоров криво ухмыльнулся.

— Я знаю, что вы, как и любой советский гражданин, воспитаны на невосприимчивости к их целиком продажной и загнивающей системе.

Гельдер улыбнулся в ответ.

— Разумеется, сэр.

— Вы можете носить формы морскую, армейскую или морской пехоты. Пожалуйста, выбирайте любую из них. Это, в общем, для маскировки, для местных из Лиепаи, которым сказано, что здесь всеармейский спортивный комплекс. Также вы можете носить и цивильную одежду западного производства. Пожалуйста, надевайте ее, когда свободны от занятий. Вы должны привыкнуть носить ее, а она должна привыкнуть сидеть на вас.

Майоров предостерегающе поднял палец.

— Пока ваша учеба не закончится, вы не покинете этот центр ни при каких обстоятельствах. Захотите пройтись под парусом — только по тому соленому озерцу, которое находится в границах базы, и пристать к берегу тоже сможете только на территории морской базы. Никаких контактов вне базы. Даже если умрете, вас похоронят здесь. Тут ваш дом, пока ваше назначение себя не исчерпает.

Майоров встал.

— Ну вот, на сегодня все. Даю вам несколько дней на акклиматизацию; подумайте, как их провести. Хочется верить, что пребывание здесь не покажется вам заточением. Обучающиеся тут офицеры даже придумали прозвище этому месту — «Малибу», — очевидно, в честь весьма симпатичного местечка в Калифорнии.

Он улыбнулся.

— Лично мне здесь нравится. И вам здесь будет чем развлечься, и не последнее место в этой программе займет та группа молодых женщин, которые считаются обслуживающим персоналом. Одна из них сейчас отведет вас в казарму и посвятит в некоторые подробности, касающиеся нашей базы.

— Благодарю вас, сэр, — Гельдер встал. — Я гарантирую вам самое добросовестное отношение к моим обязанностям.

Тут он сообразил, что ему ведь даже и не намекнули, какие же это обязанности, но счел за лучшее не спрашивать.

Майоров улыбнулся и положил руку на плечо Гельдера.

— Я уверен, что вы приложите все усилия, но если во время тренировок вам встретятся трудности, вспомните, что максимальное звание, которого может достичь дивизионный командир — контр-адмирал. Если же вы будете работать успешно, да и сама работа принесет успех, я обещаю, что это максимальное звание придет к вам быстрее, чем вы даже мечтаете, и я даже не исключаю для вас командования флотилией.

Майоров посмотрел на него испытующе.

— То, о чем я говорю, Гельдер, это классическая ситуация, которая дает возможность выдающемуся офицеру сделать карьеру на всю жизнь.

Гельдер моргнул. Классической ситуацией, которая создавала такие возможности, была война.

Он вышел из офиса в сопровождении той же блондинки-сержанта и через травянистую лужайку проследовал к длинному приземистому зданию со множеством дверей. Она подвела его к одной из них, открыла и отошла в сторону, пропуская его внутрь. Гельдер еще никогда не видел ничего подобного. Комната была пятнадцати футов в длину и ширину. У одной стены располагались книжные полки, письменный стол и встроенный гардероб. Еще в комнате находились великолепное кожаное кресло, торшер и телевизор марки «Бэнг энд Олафсан», на котором лежала маленькая черная коробочка. Одна дверь вела в отдельный, выложенный кафелем душ. Яркие занавески и постельное покрывало были скандинавского производства. На столе лежали экземпляры «Таймс», «Ньюсуик» и «Интернейшнл Геральд Трибюн» всего лишь двухдневной давности. Но сильнее всего Гельдера поразила постель. Он еще никогда не спал в двуспальной, если не считать гостиниц и борделей.

— Позвольте, я покажу вам, как работает телевизор, — сказала девушка, беря коробочку дистанционного управления с прикроватной тумбочки. Она включила и стала быстро переключать каналы.

— Программы у вас здесь такие, словно вы в Нью-Йорке, — сказала она, — хотя и существует семичасовая разница во времени. Передачи воруются с американского спутника. Здесь три главных телесети, четыре канала кинофильмов, спорт, мультфильмы, трансляции из американской палаты представителей — в общей сложности сорок четыре канала. А вот журнал «ТВ Гид», который поможет вам в них разобраться.

— Сорок четыре канала! — Гельдер был ошеломлен.

— Дайте мне ваши наручные часы, — сказала она.

Он отдал, а она вручила ему массивные «Ролекс Эксплорер».

— Есть у вас еще что-нибудь из ювелирных изделий или личных мелких принадлежностей?

Он отдал ей бумажник и немецкую зажигалку, купленную несколько лет назад. Он не курил, но любил огонь и терпеть не мог с ней расставаться.

— Не беспокойтесь, — сказала она, словно прочитав его мысли. — Вам выдадут массу мелочей, которые вы сможете хранить у себя.

Она протянула ему небольшую папку.

— Здесь карта местности. Если захотите прогуляться в отдаленное место, воспользуйтесь любым мотоциклом, который попадется на глаза. Питаться можете в любом из полудюжины ресторанов, который вам понравится, а то можете заказать еду в комнату по телефону. Меню в ящике прикроватной тумбы.

Гельдер безмолвно таращился на окружающее. Он был потрясен. Ему еще не приходилось жить в «Гостинице Праздник».

Она двинулась к двери.

— Моя фамилия Рагулина. Можете называть меня Трина, если хотите.

— Вы чудесная девушка, Трина, — сказал Гельдер, не сумев совладать с дрожью в голосе.

Она засмеялась.

— О, здесь все девушки чудесные. Кто служит в офисе, все гимнастки. — Она криво улыбнулась. — У Майорова особый интерес к женской гимнастике.

Она прислонилась к дверному косяку.

— Я уйду на пару часов, но могу вернуться, если хотите.

Гельдер кивнул.

— Буду вам весьма признателен, — сказал он взволнованно. Малибу начинало ему нравиться.

Она еще раз улыбнулась и закрыла дверь. Гельдер перевел дух и тут же взялся за телевизор. Какой-то мужчина по имени Разер читал новости так, словно сам их все проверил. Президент Соединенных Штатов, выглядевший немного смущенно, отвечал на каверзные вопросы посмеивающихся и пожимающих плечами журналистов. Гельдер уселся и принялся переключать каналы. Чуть ли не час он, словно прикованный, смотрел репортаж о том, как некий разгневанный полицейский по прозвищу Грязный Гарри превратил Сан-Франциско в зону боевых действий.

Когда Трина вернулась, Гельдер спал. Она разбудила его.

Глава 3

Большую часть традиционного утреннего четвергового совещания ЕКСОМ ДВА в Центральном Разведывательном Управлении в Ленгли, штат Вирджиния, Кэтрин Рул просидела спокойно. У нее не было замечаний. Попозже, конечно, она просмотрит досье для памяти, но она редко пропускала что-либо.

ЕКСОМ ОДИН представлял собою официальный орган, сформированный из самого Директора Центрального Разведывательного (ДЦР), его заместителя (ЗДЦР), Исполнительного Директора и четырех Заместителей Директора, соответственно по Операциям, Разведке, Науке и Технологии, Административным вопросам. ЕКСОМ ДВА, таким образом, был органом неофициальным. Он был собран из более или менее часто сменяющихся руководителей «офисов» (отделов) двух управлений, что делало его как бы двуполым — директората Операций (ДОП) и директората Разведки (ДР), тайного и явного оружий Управления, которые посвященные уважительно называли еще и как «Компания» и «Агентство».

* * *

Любой юный офицер, которому посчастливилось быть приглашенным на совещание ЕКСОМ ДВА, как бы получал шанс. ДВА, что было широко известно, пренебрегал внутренней политикой, и ему было наплевать, что скажет президент; не утруждали они себя и бумажной отчетностью, потому что на это не было ни минуты. ДВА был там, где была грязь, и каждый из них любил грязь. Любой из членов ДВА мог бы не на один год дать международной общественности пищу для сплетен, разгребая на этих совещаниях горы дерьма, но превыше всего была национальная безопасность. Дополнительная привлекательность ДВА состояла в том, что только на этих встречах офицеры «Компании» и «Агентства» могли вдоволь пообщаться; и разумеется, именно тут-то они, обе эти группы чувствовали, что работают в одной организации.

На этих совещаниях каждый участник выкладывал самые лакомые новости (при этом отчеты должны быть проверены до слова) из его секции, которые могли представлять интерес для всех, а также факты, подобранные сетью подслушивающей и подсматривающей агентуры управления, и вопросы, вырастающие из этих фактов. По общепринятому неформальному правилу, не предлагалось ничего незначительного или неясного, хотя на практике в интересах экономии времени, каждый участник стремился изложить кажущуюся ему значительной информацию или, что почти так же важно, забавную, максимально сжато. Деликатесом сегодняшнего утра был арест высокопоставленного чиновника из английской контрразведки МИ-5 неким тайным агентом полиции за «безнравственную выходку» в баре голубых в Сохо.

— Я до сих пор удивляюсь, — комментировал предоставивший эту информацию сотрудник, — как этот, пусть несколько странноватый, член британского разведывательного истеблишмента, в зале, где шестьсот ненормальных гомиков, умудрился запустить руку в промежность единственного там полицейского при исполнении служебных обязанностей.

— Есть идея, — предложил кто-то. — Почему бы не пригласить этого гея к нам сюда на турне и не провести по коридорам в качестве ищейки? Бьюсь об заклад, что обычный голубой из МИ-5 сразу найдет себе подобных коллег-разведчиков за неполный рабочий день.

В ЦРУ не обращали особого внимания на сотрудников-гомосексуалистов, в отличие от британских коллег, которые старались избегать подобных кадров.

Рул пересмеивалась вместе со всеми, но ей это уже наскучило. Она являлась новым главой Службы советского анализа, самым юным из глав служб, и теперь она думала, что бы посущественнее выбросить на стол.

— Кто-нибудь еще? — спросил сегодняшний председательствующий, поскольку началось ерзанье и посматриванье на часы. Он-поймал ее взгляд:

— Рул?

Все угомонились. Кэтрин Рул была единственной женщиной в зале; она уже не первый год появлялась на совещаниях ДВА в качестве заместителя главы отдела; коллеги иногда находили ее нудной и упрямой в отстаивании своих взглядов, но она была блестящим аналитиком и на совещания, как правило, приходила с хорошим материалом. Она была высокой, с каштановыми волосами, и большинство мужчин-коллег считали ее привлекательной, сталкиваясь с ней по делам службы, но она была в разводе с Саймоном Рулом, недавно ставшим заместителем директора управления Операций. Это отпугивало наиболее робких коллег-мужчин, а с нахальными она сама неплохо справлялась. Как правило, ссылаясь на занятость. У нее был маленький сын и все проблемы матери-одиночки, помимо загруженности работой, которая, очевидно, поглощала ее без остатка.

Рул поднесла к проектору на конце стола упаковку слайдов и зарядила их в аппарат.

— У меня тут есть кое-что, правда, не знаю зачем, но хотелось бы, чтобы вы покопались в памяти. Я хочу понять, что мы знаем о двух советских типах.

Она включила проектор и нажала кнопку пуска. На экране появилась цветная фотография темноволосого молодого человека в хорошо пошитом твидовом костюме. Он сидел на скамеечке в парке и, казалось, интересовался только проходящими мимо двумя девушками в очень коротких юбках.

— Лондон, — сказал кто-то. — Шестидесятые годы. Эти юбки я встречал там везде.

— Не устаю удивляться широте твоего кругозора, Гарри, — сказала Рул. — Ты с ним работал?

— Гм. — вмешался другой голос. — Н-да, как же его имя? Рой как-то там...

— Фирсов, — сказал кто-то еще.

— Очень хорошо, джентльмены. Ты же, Гарри, только что признался в том, что мы и предполагали: когда ты бываешь в Лондоне, то больше интересуешься мини-юбками, чем КГБ.

— Ну да, это Фирсов, — сказал, оправдываясь, Гарри. — Ничего в нем особенного нет. Мы следили за ним время от времени. Казалось, что он больше поглощен Лондоном бурных шестидесятых, чем шпионажем за кем-нибудь.

— Ну так ты, Гарри, должен знать о нем много, — напомнила о себе Рул. — Позвольте мне всем вам освежить память. Рой Фирсов — мы так и не узнали его отчество — прибыл подкормиться-установленным порядком в советское посольство в Лондоне с шестьдесят восьмого по шестьдесят девятый год. Его прикрытием была должность советника по культуре и по спорту, в основном по спорту; он никогда не выказывал особого пристрастия к опере или балету. Гарри прав, он не был нами замечен ни в одной операции. Кажется, большую часть времени он посвятил тому, чтобы научиться быть настоящим англичанином. Он был на всех просмотрах кинофильмов; если он шил костюм, то ни много, ни мало, а у Хантсмана; ботинки — от Лобба; рубашки от Тарнболла и Ассера. Он появлялся в Эскоте[3], стрелял куропаток в Шотландии, ходил под парусом у Коуз-Уик. Свою родословную он не без успеха представлял идущей от польских аристократов, в общем, больший англичанин, чем сами англичане. Принимали его хорошо. Единственной известной нам его разведывательной акцией было появление без приглашения в Карлтон-клубе, где он почти ежедневно обедал в течение трех последних месяцев пребывания в Лондоне.

— Это клуб тори?

— Да. И они ни разу не остановили его. Каждый думал, что он член клуба. Один из наших людей, которого однажды туда пригласили отобедать, чуть не подавился супом, когда опознал старину Роя. А Фирсов ему даже откровенно подмигнул. Наш человек никогда не рассказывал об этом.

— Это потрясающе, — сказал кто-то с неподдельным восхищением.

— После шестьдесят девятого мы не уделяли ему много внимания. Он вновь возник в семьдесят втором году, на мюнхенской олимпиаде в качестве заместителя руководителя делегации — а на самом деле как офицер КГБ — женской гимнастической сборной. Он прибыл туда прямиком из Кельна, с олимпийской регаты, где выиграл бронзовую медаль в гонках яхт класса «Звездный».

— Вот это да! А в нашем управлении кто-нибудь выигрывал олимпийскую медаль? Почему только у КГБ есть медалисты?

— Примерно через год Фирсов всплыл в ООН, в семьдесят третьем — семьдесят четвертом, где, в отличие от лондонской работы, ничем не выделялся. В семьдесят четвертом — семьдесят пятом он восемнадцать месяцев провел в Стокгольме, вновь в качестве работника по культуре. Ни в Нью-Йорке, ни в Стокгольме мы не заметили его связей.

Она быстро прогнала слайды, связанные с теми городами.

— Затем он вернулся домой, как мы предположили, для дальнейшей подготовки и выпал из поля зрения, пока не объявился на похоронах Андропова, одетый в форму капитана первого ранга, или, по-нашему, коммодора. Опять ничем себя не проявил, если не считать, что был единственным в окружении миссис Андроповой, кто проливал слезы, хотя, может, и крокодиловы.

— Ну, это интересно, — сказал кто-то. — И что там за ним дальше?

Рул проигнорировала вопрос и выключила проектор.

— У меня нет фотографии другой персоны. Их и не существует.

Она вернулась на свое место.

— Другую персону зовут Виктор Сергеевич Майоров.

В зале зашевелились.

— По-моему, это заместитель председателя КГБ, — предположил кто-то.

— Председатель первого главного управления — по зарубежным операциям, — сказала Рул. — Кто-нибудь еще может что-то добавить?

— Кажется, он исчез из колоды, когда Андропов сменил Брежнева, — сказал кто-то. — На меня произвело впечатление, что он не в фаворе. Ну а если не считать этого, то мы знаем о нем даже меньше, чем об Андропове.

Рул слегка покраснела. Когда Андропов пришел к власти, ее отдел изображался в прессе сборищем идиотов. Хотя Рул и вела из года в год досье на Андропова, у администрации почему-то продолжало сохраняться впечатление, что никто ничего не знает об этом человеке. И даже не помогали эти новомодные истории о том, что он любит американские новеллы и записи оркестра под управлением Гленна Миллера. Но на сегодня она уже вернула утраченные позиции.

— Нет, мы знаем немного больше, — возразила она. Пару лет назад итальянского эксперта по компьютерам Эмилио Аппичеллу в его мастерской в Риме посетил визитер из России. Бабушка Аппичеллы была из русских, белых, и дома у него продолжали говорить по-русски. А сам он больше, чем эксперт по компьютерам, он еще и самый настоящий пират, нарушитель авторского права. Он специализируется на похищении программного обеспечения с помощью, казалось бы, не предназначенного для этого оборудования, при этом, разумеется, не выплачивая никаких гонораров людям, чьей информацией он пользуется. Он приезжает в США, снимает несколько компьютерных банков данных с последними разработками, переводит в Италию, там проникает через закодированные вводы и затем использует содержимое по своему усмотрению. Он изобрел и смастерил кучу собственных микросхем, которые прекрасно сочетаются друг с другом.

Рул оглядела собравшихся. Все смотрели на нее.

— Как бы там ни было, но Аппичелла принял визитера, кегебешника, разумеется, но под видом торгового представителя. Тот заявил, что его компьютерная аппаратура в Москве чрезвычайно нестандартна и уже довела их до сумасшествия. Они хотели, чтобы Аппичелла посетил Советский Союз и адаптировал их оборудование для хорошо развитой и более совершенной программы «УордСтар», а затем обучил бы их персонал пользоваться ею.

— Ого! — воскликнул кто-то. — Вот пусть и попробуют поработать с «УордСтар». Она их еще быстрее с ума сведет.

— Да ведь «УордСтар» можно купить в сотнях магазинов, — вмешался кто-то еще.

— Да, но русские еще не могут ее использовать на своем оборудовании. Вы же знаете, как они нуждаются в современном компьютерном наполнении. У них даже нет работающей системы MS-DOS, которая нужна для совместимости с IBM. Наш запрет на подобную торговлю с Востоком еще работает, мне кажется.

— Счастлив слышать, что хоть что-то работает, — послышалась реплика.

Рул продолжала:

— Разумеется, работа такого рода в духе Эмилио, и он разглядел возможность сорвать приличный куш. В течение последующих четырех месяцев он совершил четыре путешествия в Советский Союз, оставаясь там, в зависимости от случая, от недели до месяца. Он был приглашен в дом на площади Дзержинского, что наискосок от универмага «Детский Мир».

— Иисусе, вы хотите сказать, что он был внутри Московского Центра?

— Ну да, был, разумеется, хотя и понятия не имел, где же он на самом деле. Он всегда входил в это здание со стороны улицы Кирова и думал, что это официальная правительственная контора. И продолжает так думать на самом деле. Он был представлен главе конторы, товарищу Майорову, и для работы ему была предоставлена огромная комната без окон. Майоров, у которого возникли какие-то сложности с технологиями, часто виделся с ним. Эмилио катался туда-сюда из Рима в Москву самолетами венской авиакомпании, каждый раз провозя с собой столько оборудования, сколько ему требовалось для завершения конкретной части этой работы. Не будучи дураком, Эмилио разыгрывал свою партию, держа карты поближе к груди. После того, как он адаптировал «УордСтар» к их оборудованию, он отказался обучать советский персонал работе с ним и установил на нем собственный секретный код, который, как он заявил, русские не разгадают и за миллион лет, чтобы заменить на свой. Он изобрел специальную клавиатуру для этих машин, что облегчает оператору переход с латинского алфавита на кириллицу, перевел все команды и проинструктировал конторских девушек, как этим пользоваться. Но если что-нибудь ломается, бегут опять к Эмилио. Полагаю, он их тоже довел до сумасшествия.

— А что же Майоров? Чем нам может помочь этот итальянец?

— Он был счастлив поболтать о товарище Майорове, которого он принял за высокопоставленное лицо в советской торговле, судя по тому, как тот быстро получал желаемое, а также по его образу жизни. Эмилио в качестве гостя провел уикэнд на даче Майорова в Крыму — это когда Майоров, очевидно, рассчитывал, что Аппичелла поделится частью своих секретов. Когда стало ясно, что Эмилио — даже после того, как в достаточном количестве отведал белужьей икры и конторских девушек — не поделится технологическими секретами, отношения между ними приобрели вновь чисто деловой характер.

— Так что же насчет Майорова?

— Достаточно красив, любит женщин, их у него обычно более, чем одна одновременно. Всегда блондинки. Хорошо одевается, вполне ухоженный и рафинированный, имеет слабость ко всему дорогому и западному. На даче он постоянно хлопотал вокруг «порше-928». Любит компанию, хорошо переносит алкоголь, потрясающе самонадеян.

— И что? Это все, что дал нам Аппичелла?

— Это все, что Майоров дал Аппичелле.

Заговорил Гарри:

— Но, видимо, есть и еще что-то, не так ли, Рул?

— Да, есть. В нашем римском центре Эмилио Аппичелле показали несколько снимков, и Эмилио сразу же узнал его.

— Но вы же сказали, что нет фотографий Майорова.

— Нет. Зато куча фотографий Фирсова.

— А-а-а...

— Вот вам и "а". Похоже, мы установили товарища Фирсова. Вам, должно быть, известно, что тот, кто, подобно герцогу, живет на деньги КГБ, стоит таких денег. И единственное, до чего я смогла додуматься, что он, когда жил в Лондоне, возглавлял тамошний центр, хотя это слишком здорово для человека; которому еще не было и тридцати.

— Все это выглядит так, что нам вновь стоит обратиться к Фирсову-Майорову.

Рул села в кресло.

— Но для начала его надо найти. Он исчез.

— Когда?

— Не могу сказать точно. Я перекопала все, что могла найти о Майорове, и оказалось не слишком много. Обнаружилось, что еще в ленинском ЧК, который возглавлял Дзержинский, был некий Майоров, сразу после революции, но он, пожалуй, староват, чтобы быть отцом нашего малыша. Он был второстепенной фигурой, но продвинулся во времена Сталина и Берии.

— А как он пережил чистку?

— Существует легенда, что Сталин собственноручно расстрелял его.

— О!

— А у нас было что-нибудь на Фирсова до Лондона?

— Только слух, что он лично близок к Андропову.

— А о Майорове больше ничего?

— Все, что знала, я вам уже рассказала. И о Фирсове, и о Майорове, как заместителе главы московского центра. Конечно, после того, как мы узнали, что эти двое — одно лицо, нам легче будет отслеживать его. Я бы хотела обратиться ко всем отделам с просьбой покопаться, нет ли у них чего-нибудь по каждой из фамилий, особенно в части личных воспоминании.

За столом раздалось одобрительное бормотание.

— И что самое загадочное в этой ситуации — мы знаем, что он был заместителем Андропова и, надо полагать, его явным преемником. Отсюда вопрос — почему же он не унаследовал пост? Почему он сейчас не глава КГБ?

В комнате воцарилось задумчивое молчание. Высказался Гарри:

— Кэт, я полагаю, у вас есть догадка.

Она кивнула.

— Я полагаю, он получил кое-что получше.

— Но если ты провел в КГБ всю свою жизнь, что же может быть лучше поста главы КГБ?

Рул покачала головой.

— Я не знаю, но думаю, если узнаем, откроем нечто весьма интересное. Этот человек — единственный наследник, он вращался в этих кругах более двадцати лет; к тому же мы твердо знаем, что он жив. И я хочу знать, что он сейчас из себя представляет. Разве это неинтересно?

— Вы сказали, что на похоронах Андропова он был одет в военно-морскую форму?

— Да, и насколько мы знаем, он никогда не имел отношения к военно-морским силам. Он не занимал выдающейся должности, хотя он и был очень близок к Андропову. Я думаю, он недаром затаился, когда Андропов стал главой государства, и на похоронах появился только из уважения. А затем — пуф! Вновь исчез.

— Ну что ж, — сказал Гарри. — Полагаю, что следует воззвать ко всем отделам.

— Да, — отозвалась Рул. — Но только делать это в связи с именем Фирсова, а не Майорова. Нельзя допустить утечки информации о том, что мы связываем два этих имени, когда имеем дело с другими службами, особенно с английской. Поскольку в семьдесят втором он был в Мюнхене, мы можем намекнуть израильтянам, что он имел какие-то дела с теми террористами; это их расшевелит, и со своей разветвленной в Советском Союзе сетью диссидентов они смогут выйти на него гораздо быстрее. Я думаю, что израильтянам мы даже можем сказать, что он Майоров.

— Тем более, что в израильских службах нет советских разведчиков, — сказал кто-то.

— Вот еще что, — сказала Рул. — Это работа с дальним прицелом. Я знаю, что не могу просить вас официально, но почему бы нам не поднять вопрос о редких автомобилях, находящихся в Советском Союзе? Любой агент заметит «порше» или «феррари», или что-нибудь выделяющееся, а по номерному знаку определит местонахождение.

Снова гул одобрения.

— Кто-нибудь еще? — спросил председательствующий. Никто не отозвался. — О'кей, давайте искать Майорова.

Глава 4

Рул сидела и наблюдала, как ее босс потеет. Огромная комната для сенатского заслушивания была слишком велика для дюжины или более людей, привлеченных к закрытому заслушиванию, но другой подходящей не было. Алан Никсон в этой обстановке выглядел особенно маленьким, и Рул не без удовольствия созерцала, как он изворачивается. Никсон, как заместитель директора по разведке (ЗДР), отвечал за многие направления деятельности ЦРУ: исследования и анализ, исследования в науке и вооружениях, перспективный анализ, базовую информацию и за многое, многое другое. Более того, он делал большинство докладов, особенно в Конгрессе, за директораты управлений по административным вопросам и науке и технологии. Он был приличным администратором, твердо держался на ногах и был выдающимся политиком. Что же касается практической стороны дела, тут у него был совершенно поверхностный взгляд, и за анализом происходящего он обращался в другие отделы или к начальству. Рул сравнивала его с библиотекарем, который мог предложить читателю книгу на любую тему, но понятия не имел, о чем та или иная книга, и чьи познания в собственной библиотеке ограничивались десятичной системой классификации книг Девея. На таких слушаниях он был бы очень хорош, отвечая на вопрос, почему ЦРУ выписывает периодику изо всех стран мира, но не смог бы объяснить, зачем им нужен «Нью-Йоркер».

Рул заметила, как Уилл Ли, помощник сенатора Карра, демократа от штата Джорджия, тайком передал сенатору какую-то бумагу. Сенатор являлся Председателем избранной Сенатом Комиссии по разведке. Сенатор глянул на бумагу и кивнул.

— Мистер Никсон, — сказал он, снимая очки и потирая переносицу, что всегда предвещало неприятности. — В моем офисе стоит небольшой компьютер, который умеет практически все. Мои служащие печатают на нем, производят любые расчеты, отправляют с его помощью послания тысячам людей, в общем, они могут делать на нем все, что только можно придумать.

Еще до того, как он закончил первое предложение. Рул открыла досье и начала в нем рыться.

— И эта штука стоит менее трех тысяч долларов. — продолжил сенатор Карр. — Далее, каждый день, открывая газеты, мы читаем, что компьютеры все дешевеют, и что они из машин, которые раньше едва помещались в комнате, теперь превратились в карманные и скоро уже вообще ничего не будут стоить.

Пачку крупно отпечатанных бумаг Рул подсунула Никсону, который, вытирая носовым платком лицо, начал их быстро читать.

— И вот в свете всего этого, — сказал сенатор, — почему же Центральное Разведывательное управление хочет израсходовать... — он глянул вниз — ...девятнадцать миллионов долларов на компьютерную модернизацию — не на новые компьютеры, заметьте, а только на модернизацию.

Одним из талантов Алана Никсона было умение прочитывать кучу текста, лишь просмотрев его, а потом цитировать почти дословно. Он не мог запомнить надолго, но как раз на столько, чтобы успеть процитировать.

— Прежде всего, сенатор, — начал он, — эти цифры включают в себя не только стоимость оборудования, но и расходы на полный комплекс работ по замене компьютерной операционной системы, ведь существуют уже более мощные и более защищенные. Это даст нам совершенно иной уровень возможностей, что весьма существенно во времена компьютерной революции. И позволит, например, соперничать с любой системой любого компьютера, позволит считывать любой диск, любую распечатку, любую пленку, вышедшую из любого другого компьютера, и даст новые возможности в области связи, которые до сегодняшнего дня существовали лишь в воображении ученых, что, в свою очередь, приведет нас прямиком в будущее столетие. Сенатор, это инвестиции в будущее разведки сбора данных и анализа, разведки Соединенных Штатов...

И Никсон дал волю красноречию, перечисляя другие, звучащие солидно причины, собранные в подготовленном Рул документе.

Рул глянула на помощника из стана противника, на Ли. Тот, делая вид, что почесывает бровь, послал ей незаметно салют. Она в ответ приняла максимально самоуверенный вид.

Позднее, когда она покидала комнату заседаний, Ли вышагивал рядом.

— Прекрасно предугадано, миссис Рул, — сказал он.

Она с симпатией улыбнулась ему.

— Легко предугадано, мистер Ли.

Он поморщился.

— Ой ли!

Затем огляделся, убеждаясь, что их не слышат.

— Как насчет того, чтобы поужинать вечером?

Рул остановилась и повернулась к нему.

— Мистер Ли, вы меня шокируете. Вы так же прекрасно, как и я, знаете, что при нашей неофициальной встрече могут возникнуть конфликты интересов, тем более, что пока своего-то интереса я еще не вижу.

— А у меня есть «сладкое мясо» и сморчки, и еще я откопал пару бутылок «крага» шестьдесят шестого года.

— Мистер Ли, вы что же, всерьез рассчитываете уговорить меня вступить с вами в незаконные отношения с помощью деликатесов?

— Ага.

— В какое время?

— Полвосьмого устроит?

— Давай в восемь; надо еще успеть покончить с кое-какой работенкой.

* * *

Рул добралась до дома почти в восемь. Названивал телефон. Она бросилась в холл схватить трубку прежде, чем включился автоответчик.

— Алло.

— Кэтрин?

Только один человек в такой замедленной манере произносил ее имя.

— Привет, Саймон, — нетерпеливо сказала она, сбрасывая туфли и принимаясь за пуговицы. — Я сейчас ухожу. У тебя что-нибудь важное? С Питером все в порядке?

— О да, все прекрасно. Он тут рядышком, мы готовим шашлыки. — Саймон глубоко вздохнул. — Вообще-то именно о Питере я и хотел поговорить. Мисси и я приглашены к ее родителям в Мэн на пару недель, и я подумал...

— Ничего не отменяется, Саймон, — сказала Рул низким жестким голосом. — Если ты едешь, значит, и Питер с тобой, мы же договорились.

— Что ж, — горячо заговорил Саймон. — Я и не рассчитывал, что ты примешь это предложение; правда, я глупец, думал, что ты, может быть, захочешь пару недель летом провести с сыном, но теперь вижу, что переоценил твои материнские инстинкты.

— Слушай, Саймон, не пытайся давить на дерьмовую жалость.

Ей нравилось разговаривать с ним грубо — это его здорово раздражало.

— Ты его отец, вот и постарайся хотя бы для разнообразия проявить отцовские чувства. Ведь он, Господи, там у тебя всего-то десять дней, а ты уже стараешься спихнуть его.

— Ничего подобного я не собираюсь делать, Кэтрин; просто дело в том, что Питер и Мисси иногда...

— Не напрягайся и не возводи напраслину на жену. Я знаю что Мисси и Питер великолепно ладят. Это тебе с Питером иногда тяжело — именно тебе. Этот мальчик самый уважительный и послушный из всех известных мне детей; да он по раскаленным углям пройдет, чтобы заслужить твою похвалу, но ты ведь, черт тебя побери, такой супер-западный, такой сдержанный.

— Ну-ну, не заводись, Кэтрин, я всего лишь думал о мальчике.

— Ну еще бы, Саймон, ты всего лишь и хочешь-то заткнуть его на все лето в Вашингтон, в какой-нибудь однодневный лагерь, где он и так проводит время, как ты знаешь, когда я на работе...

— Так почему бы тебе не бросить работу и жить на алименты, и растить сына так, как хочется?

— Потому, и я сто раз тебе уже говорила, что мне не нужны твои чертовы алименты; мне хватает и на дом, и на содержание, и на все, что мне нужно, хватает, до тех пор, когда ты начнешь устраивать его в Йельский университет и водить его к своему портному, и покупать ему автомобили и так далее. А пока я могу себе позволить содержать его. Так почему бы тебе, Саймон, не узнать за это время твоего же сына поближе? Он действительно замечательно яркий и очаровательный мальчик, и если ты проведешь с ним еще немного времени, ты даже обнаружишь, что он нравится тебе.

— В общем, ты отказываешься взять Питера на пару недель?

— Я отказываюсь лишать тебя как отца так необходимого тебе опыта человеческого общения.

— До свидания, Кэтрин.

— Скажи Питеру, что я люблю его, — отозвалась она, но он уже закончил разговор. — ДЕРЬМО! — заорала она, взбираясь по лестнице в чулках, стягивая одежду. Она забросила костюм в шкаф, стянула нижнее белье и чулки, схватила пластиковую шапочку и устремилась в душ. Десять минут спустя, освеженная, одетая в вылинявшие хлопчатобумажные слаксы, мягкие кожаные туфли и теннисную рубашку, она выскочила из дома и тут же остановилась. Вновь взбежала по лестнице вверх, вытащила из портфеля фотографии Майорова и сунула их в свою сумочку. Стоило попробовать.

Она быстро шагала вдоль по зеленой Джорджтаун-стрит, помахивая сумочкой, вдыхая ароматный воздух и думая о предстоящем вечере. От тротуара поднималось тепло, но худшее, слава Богу, было уже позади, днем; она ненавидела жару. Какой-то мужчина, стоявший у дерева на другой стороне улицы, двинулся в том же направлении, но немного медленнее, держась сзади. Она бросила на него взгляд: чуть за сорок, коренастый, с грубыми чертами лица, пушистые темные волосы, очки в черной оправе, коричневый костюм из поплина. Это приходит не сразу, но, овладев техникой выживания агента, вы уже на всю жизнь обречены, лишь раз бросив взгляд через плечо, запоминать в мелочах людей, которых никогда до этого не видели. Она пыталась представлять это тренировкой, игрой.

Еще квартал, вот и середина улицы, и она взбежала по ступенькам федерального дома, дернула колокольчик и воспользовалась своим ключом.

— Хелло-о! — позвала она, поздравляя себя с тем, что подглядывает из-за занавесок, куда пошел тот мужчина.

— В кухне! — завопил в ответ Ли, и она услышала звуки джаза вперемешку со стуком ножа о деревянную доску, проходя через гостиную и столовую к кухне, расположенной в конце дома.

— М-м-м, лук, — сказала она, подходя к нему.

В стереоколонках звучал старый альбом Майлза Девиса.

— Лук, моя попочка, — сказал он, перекладывая нож в левую руку, а правой обнимая за талию. — Лук-шалот. — Он поцеловал ее. — И лук этот будет с гамбургерами, а не со сладким мясом. — Он снова поцеловал ее, бросил нож и обнял двумя руками. — Мне так нравится, когда ты без лифчика, — сказал он.

— Знаю, что нравится, — ответила она. — И я думаю, ты заслужил это удовольствие после того, как сегодня так легко отпустил Никсона.

Ей тоже нравилось, когда он так обнимал ее, но если не быть осторожной, ситуация выйдет из-под контроля, а ведь их еще ждет вкусный ужин.

— А что здесь девушка может получить в качестве выпивки?

— Ничего, — сказал он, подходя к холодильнику. — Ты выпьешь, а потом, небось, еще захочешь. — Он вытащил из холодильника бутылку шампанского и начал открывать ее. — Ну как у тебя денек?

— О, все было бы хорошо, но в ту самую минуту, как я вошла в дом, позвонил Саймон. Я думаю, он видел, как я покидала офис, и вычислил меня.

— Вот что значит выходить замуж за парня из одного офиса. Ничего серьезного, я надеюсь? С Питером все в порядке?

— Да, конечно. Только его папаша пытался избавиться от него, чтобы провести пару прелестных неделек в Бар-Харбор и произвести впечатление на новых родственников. Они ведь, видишь ли, люди денежные, да и в годах. Саймон никогда не забывает о будущем.

— Можно подумать, что Питер одержал бы верх над ним в очаровывании стариков.

— О, он мог бы. И Саймон не такой дурак, чтобы не понимать этого.

— Послушай, но, если Саймон такое ничтожество, зачем же ты вышла за него?

— Ой, да я и не знаю. Наверное, молодая была да глупая. Ведь он намного старше, с ним так спокойно. — Она содрогнулась. — Он был главой римского центра, и у меня туда было первое зарубежное назначение. Все так романтично, ты же понимаешь, два американских разведчика, держась за руки, в два часа ночи бродят по Треви Фонтен. La Dolce vita Esplone[4]. Он и не хотел жениться, пока я не забеременела. Затем возобладала традиция — заиграла голубая кровь западного аристократа. Он предложил мне более легкую работу, службу в Управлении, дал кучу званых обедов. Ты не поверишь, сколько мне подарили поваренных книг. После рождения Питера, на мой первый же день рождения он отправил меня на курсы «Первоклассный повар» в Париже. Он действительно думал, что ради этого я оставлю работу.

— Я бы ради этого оставил работу, — засмеялся Уилл.

— Да ты что, правда?

Она задумалась над тем, что если бы она готовила обед, то остановилась бы на свиных отбивных и крепком бургундском, а не на сладком мясе и шампанском.

Ли наполнил шампанским две высокие узкие рюмки.

— Ура, — сказал он, чокаясь.

— Блеск, — сказала она, морща нос от пузырьков. — И где это ты наложил лапы на такую бутылочку?

— У сенатора. Но я побоялся спросить, где он достал; может, у какого-нибудь лоббиста с военным заказом.

— Прелесть. Я люблю старое шампанское. — Она подняла бокал. — За национальную безопасность.

— Да, надо признать, она дает нам обоим работу. Можешь быть уверена, твои сегодняшние усилия принесут вам немножечко долларов.

— Послушай, но нам действительно нужен этот компьютер. И кстати, ты напомнил мне.

Она достала из сумочки фотографии Майорова.

— Ты никогда не пересекался с этим типом на гонках на яхтах? На Коуз-Уик или где-нибудь в этом роде?

Ли взял фотографии и не торопясь стал их рассматривать.

— Кто он? Один из твоих шпионов?

— Один из их шпионов, по фамилии Фирсов. Сейчас он стал старше лет на двенадцать или тринадцать, может, больше седины, погрузнее. Блестяще владеет английским; иногда выдает себя за польского графа.

— А при чем здесь яхты?

— Он выступал в классе «Звездный» за советскую команду на Олимпиаде семьдесят второго года. Вообще-то он обретался в Лондоне, а в отчете говорится, что он тренировался в Коуз.

Ли помотал головой.

— Я его не знаю. До семьдесят второго года в Коуз я был один раз, а затем еще в семьдесят девятом и восемьдесят первом, когда в Коуз-Уик разыгрывался Адмиралтейский Кубок. Советские не участвовали в соревнованиях подобного рода, да и вообще никто из Восточного блока, так что вряд ли я мог с ним столкнуться на тех регатах, где участвовал. Плохой мальчик?

— Кегебешник. Разве они другими бывают?

— И что же он задумал?

— Вот это-то я и хотела бы знать. Одна из причин, почему мои люди следят за такими людьми, в том, что те часто меняют свои биографии; а кое-кто поважнее, каким может оказаться и этот, слишком надолго исчезают из поля зрения. Может, это всего лишь интуиция, но мне кажется, что бы он ни задумал, для нашего же благополучия лучше знать об этом.

— Интересная работа, — сказал он. — И она тебе нравится, не так ли?

Она кивнула.

— Поначалу я была раздражена тем, что придется заниматься тайной работой и вернуться в Ленгли, но сказать откровенно, хотя я и была одной из немногих женщин, прошедших подготовку для оперативной работы, я довольно быстро сообразила, что на этом поприще мне не дадут особо развернуться. В моей должности в Риме я была не более, чем клерк, а потом, когда вышла замуж за Саймона, и он получил повышение, Ленгли оказался единственной реальной возможностью. Да и на меня он действует лучше; сейчас мое представление обо всех операциях гораздо лучше, чем если бы я сидела в каком-нибудь посольстве, и мне теперь не приходится каждый раз перед выездом заглядывать под автомобиль. И потом, мне нравится разнообразие — сегодня я перехитрила тебя на слушаниях, завтра уже охочусь на какого-нибудь типа вроде Майорова.

— На кого?

— О... ну хорошо, это настоящая фамилия Фирсова. Вообще-то мне не следовало упоминать его; слишком много я болтаю.

— Извини, это я выведал.

— Нет, не ты; просто я чувствую, что мне нравится об этом говорить, и я знаю, что могу доверять тебе. Это очень необычное ощущение в моей работе — кому-то доверять. Мне так не хватает этого.

— Но все-таки, как ты попала на такую работу?

— Ну хорошо. Я закончила Бернардинский колледж и факультет правоведения в Колумбийском университете и вдруг обнаружила, что не хочу быть ни практикующим юристом, ни идти в бизнес. Моей подругой по комнате у бернардинцев была Брук Киркленд. В Колумбийском университете она занималась по программе изучения русских, и ей удалось заинтересовать меня. В середине последнего года моего обучения один из моих профессоров — я до сих пор не уверена, который же — подослал ко мне вербовщика Управления, и месяц спустя после получения диплома я оказалась на военно-морской базе Квинтико, где стреляла из пулеметов и училась убивать одним ударом.

— Буду осторожнее.

— Ах ты змей.

— А ты не думаешь, что кто-то в Москве так же пристально наблюдает за твоей жизнью, как вы здесь за Майоровым?

Она засмеялась.

— Вполне возможно, поскольку я работала за рубежом. Две следящие друг за другом стороны почти всегда знают, кто в каком посольстве подставное лицо. Вероятно, у них есть и не очень льстящие мне фотографии, сделанные в Риме, где я, скажем, почесываюсь.

— Или где вы с Саймоном бродите по Треви Фонтен.

— Это точно должно быть неприлично. Какой-нибудь Борис до сих пор пытается вычислить, кто же это такая.

Он засмеялся и вернулся к кулинарным хлопотам.

— Послушай, иди посиди на террасе, дай мне закончить. Через полчасика будет готово.

Рул вновь наполнила свой стакан и через французское окно вышла на балкон, откуда открывался вид на вымощенные дорожки сада внизу. Она так устроилась в кресле, чтобы видеть, как он двигается по кухне. Она любила смотреть, как он готовит; это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он был хорош на работе, хорош в постели и, самое главное, был хорош, чтобы сделать ее счастливой. Он был как раз тем, кто ей сейчас нужен был в жизни: он был блестящ и забавен, но мог быть и серьезен, он искренне любил ее, не подавляя собой; слава Богу, он не был разведен; с нее уже хватало разведенных мужчин, скулящих по поводу раздела собственности и желающих, увы тщетно, вновь жениться. Уилл никогда не был женат, хотя эта мысль его и не пугала, но особенно он об этом не думал. Они ладили с Питером, когда были вместе, но он никогда не приставал к ней ни с каким футболом, чтобы добраться к ее сердцу через сына. Он был большой крепкий мужчина. В ней было пять футов десять дюймов, а он был еще выше, даже если она надевала туфли на каблуках, и ей это нравилось. Ему было тридцать восемь лет, на четыре года больше, чем ей, и это почти идеально, думала она.

Он также работал в контрразведке, а для нее это немаловажно. Познакомились они пару месяцев назад в местном супермаркете; она решила, что он какой-нибудь там помощник по законодательству, а ему она сказала, что обычно говорила людям — она юрист в Министерстве сельского хозяйства (на этом обычно и заканчивались разговоры о ее работе). Ни один из них и не подозревал, чем занимается другой, пока они оба не оказались на одном из заседаний комитета по заслушиванию. Там у них был потенциальный конфликт интересов, поскольку часть ее работы заключалась в получении возможно большего количества государственных субсидий, а частью его работы — проверка, не слишком ли много она хочет урвать, но запретный плод всегда оказывался сладок. С тех пор, как они с Саймоном развелись, она взяла за правило не связываться с мужчинами из Управления, а врать посторонним о своей работе ей тоже уже надоело. Уилл оказался идеальным вариантом; у него был доступ к секретам без ограничений, и она предварительно прочитала досье, заведенное на него ФБР, втайне казня себя за это. Они редко говорили на узко профессиональные темы, и все же, хоть иногда, как в случае с Майоровым, было приятно иметь отдушину, зная, что дальше этот разговор не пойдет.

Пару раз они выходили на яхте в залив Чезапик, где он держал свое судно, но вместе в свете появлялись редко — не из-за тайн службы, ведь о том, кто они, знала, пожалуй, лишь горстка людей в Вашингтоне — а просто потому, что Уилл любил готовить сам, а ей нравилось быть рядом.

Он накрыл стол в гостиной и закрыл ставни, чтобы ярче горели свечи. Это был действительно великолепный ужин: сладкое мясо было поджаристым сверху и нежным внутри, а аромат этих сморщенных грибов дополнял запах предыдущего блюда; пенилось великолепное шампанское.

— Господи, как здорово, — сказала она. — Послушай, мне кажется, мы уже достаточно хорошо знакомы, чтобы я спросила тебя, как ты существуешь на государственную зарплату, хватает? Я имею в виду, это твой собственный дом не так ли?

Он улыбнулся.

— Да, мой собственный, и да, ты знаешь меня достаточно. — Он отхлебнул вина. — У меня есть часть семейного капитала, и я еще до сих пор являюсь младшим деловым партнером у моего отца. «Ли и Ли» называется фирма.

— Где-то в глуши, в Джорджии. Какой там городок, Делано?

— У тебя хорошая память.

— А твой отец был кем... Вице-губернатором? Губернатором?

— И тем, и другим. Вообще-то он был вне политики, занимался в основном юридической практикой да семейной фермой крупного рогатого скота. Он настоящий парень. Он должен был бы стать президентом.

— Почему же не стал?

— Если чего-то плохо хочешь, то и не сделаешь, я так думаю. Он хочет выставить мою кандидатуру в сенаторы против республиканца Эбни.

— А почему бы и нет? Из тебя получился бы потрясающий сенатор.

— Ну, в общем, я люблю работать, но я не люблю все эти предвыборные кампании. Мне кажется, я тогда не смогу есть вот такое мясо и просто жить. Хотя Эбни настолько слабый сенатор, что половина демократов нашего штата хотят выступить против него. Так что первичные выборы предстоят жестокие.

— А разве тебя не поддержат политические соратники твоего отца?

— Ну, кое-кто из них, я полагаю. Хотя могу быть уверен, что его враги уж точно будут против меня.

— А сенатор Карр? Он не поддержит?

— Может быть. Я его не спрашивал, хотя он пару раз и заговаривал на эту тему. Надо подумать над этим. — Казалось, он хочет сменить тему разговора. — О, Кэт, как ты думаешь, мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы путешествовать вместе?

Она улыбнулась.

— Еще бы. А что ты задумал?

— Видишь ли, один мой лондонский друг приобрел новое судно. Он планировал забрать его с фабрики, это на западном побережье Финляндии, и отвести в Англию, но его отпуск получается куцым из-за занятости по службе. Ну я и сказал, что смог бы довести его до Копенгагена. Я еще никогда не плавал в Балтийском море, а в июне там должно быть здорово. Яхта прекрасная, называется «Лебедь»; сорок два фута в длину, хорошо оборудована, есть и автопилот. Мы вдвоем легко бы с ней управились. Займет это у нас около недели, ну скажем, дней десять. Не хочешь прокатиться?

Рул на минутку задумалась. Ей понравились прогулки в заливе Чезапик, но она не была такой поклонницей яхт, как Уилл, и она знала, что как повар уже кончилась, и он лучше ее готовит. В общем, такой отпуск показался бы ей не самым лучшим.

— Вот что я тебе скажу, — проговорила она. — Я бы пошла на яхте, если бы у меня был твой опыт, но лучше я тебя встречу в Копенгагене. Как тебе это?

Он улыбнулся.

— О'кей, прекрасно. Я думаю, что мне удастся уговорить кого-нибудь другого в экипаж.

Она почувствовала внезапный укол ревности. Хотелось верить, что он имел в виду не женский экипаж.

* * *

Чуть позже двух часов ночи она выбралась из постели, стараясь не разбудить его, и оделась. Она любила засыпать с ним, но терпеть не могла просыпаться в его доме, сам не зная почему. Вероятно, ее настигал приступ последствий пуританского воспитания. Она тихонечко закрыла входную дверь и отправилась к себе домой. Вдалеке слышался шум автомобилей, но на этой маленькой, элегантной улочке никого, кроме нее, не было. Или все-таки кто-то был? Рул показалось, что там, через дорогу она услышала звук шаркающих по тротуару ботинок. Она остановилась. Или это только эхо ее собственных шагов? Она пошла чуть быстрее, стуча по цементу каблуками, оглашая этим звуком пустынную улицу. Дойдя до угла и уже поворачивая в свой квартал, она вновь услышала звуки на другой стороне улицы, и одновременно где-то за квартал позади нее завелась машина. Она бросила быстрый взгляд через плечо; если кто-то и был на той стороне улицы, он прятался за деревом; улица казалась пустой. Хотя сзади, вдоль квартала, слабо освещенного фонарями, она мельком разглядела приближавшийся к ней автомобиль. С выключенными фарами.

Она пошла еще быстрее, размышляя. Конечно, в Вашингтоне, Бог знает, сколько грабителей, но в Джорджтауне? И в это время ночи? Какой уж тут улов для грабителей? Последние пятьдесят ярдов до дома она преодолела чуть ли не со спринтерской скоростью. Она взбежала по ступенькам и стала искать ключ. Автомобиль остановился, не доезжая ярдов пятидесяти, водителя скрывала тень. Она вновь услышала звуки на другой стороне улицы.

Дверь наконец открылась, и она быстро проскользнула внутрь. Тут же бросилась к маленькому столику в прихожей, открыла нижний ящик и достала девятимиллиметровый автоматический пистолет. Сняла с предохранителя, передернула затвор и шагнула к окну, выходящему на улицу. Когда она отодвинула край занавески, как раз включились автомобильные фары и осветили фигуру мужчины, обходившего машину спереди. Всего лишь на долю секунду. Но этого оказалось достаточно, чтобы она смогла опознать того самого мужчину, которого уже видела раньше.

Машина неторопливо отъехала; она слышала, как та притормозила, а затем свернула за угол, налево. Она прислонилась к стене и подождала, пока успокоится пульс. Не грабители. С минуту она развлекала себя мыслью о том, что вот, дескать, Майоров узнал, что она охотится за ним, и теперь охотится за ней.

Мысль, конечно, была глупая, но когда она наконец уснула, пистолет все еще был зажат в ее руке.

Глава 5

Гельдер покрепче уперся носками башмаков, растягивая поднимающий строп, еще дальше за борт вынес тело, пока не почувствовал полное напряжение румпеля, и парусная лодка класса «Финн» легко заскользила в туче брызг, делая более десяти узлов. Это была новая лодка, и он знал, что мог бы улучшить ее ходовые качества, если бы было достаточно времени. Тем не менее, он уже четыре года не управлял «Финном», и то, что он сейчас испытывал, можно было назвать настоящим счастьем. Он пытался вспомнить, когда же в последний раз ощущал нечто подобное. И не мог.

И еще он не мог вспомнить, когда в последний раз ощущал такой расслабленный покой; кажется, никогда. Последнюю неделю он провел, бегая кроссы, читая, просматривая потрясающие американские программы, питаясь роскошными блюдами скандинавской и французской кухни и флиртуя с Триной Рагулиной — и все это с большим подъемом, с непреходящим чувством изумления. Правда, было одно облачко на этом безмятежном горизонте: ведь вскоре ему предстоит что-то сделать, чтобы расплатиться за столь великолепное существование, и по пессимистическому опыту общения с советской системой он не мог не понимать, что плата эта будет высока. Словно в ответ на его мысли, в поле зрения показался сияющий электрокар, управляемый полковником Майоровым. Машинка, виляя между холмами, спустилась к портовому бассейну, и Гельдер почувствовал, что этот человек прибыл за ним. Устроим-ка новому командиру небольшую демонстрацию.

Он развернул лодку по ветру и направил ее к берегу, где курсировали туда и обратно лодки поменьше. Затем выпрямился на этом, печально знаменитом своей неустойчивостью «Финне» и перекинул парус, легко уклонившись под нижним гиком. Секунду спустя он повторил маневр. И с удовлетворением отметил, что его приятели-офицеры на берегу оторвались от своих дел и восхищенно наблюдают за ним. А он продолжал перекидывать парус, подныривая под ним, держа лодку по ветру, прежним курсом; затем, когда уже казалось, что он вот-вот воткнется в берег, развернулся против ветра, притормозил лодку и плавно вошел в мелководье. Группа офицеров еще потаращилась на него в безмолвии и вернулась к своим занятиям.

Как раз, когда он вкатывал лодку на тележку, подкатил Майоров.

— Доброе утро, Гельдер, — сказал полковник. — Это выглядело как представление.

Гельдер сделал вид, что только заметил его.

— Доброе утро, сэр. Вы имеете в виду переброс паруса? Просто ветер дул в нужном направлении.

Майоров засмеялся и пригласил его в свой автомобиль. Маленькая машинка для гольфа, подвывая моторчиком, стала взбираться на холм.

— Это было так точно и сбалансированно, что сразу же привлекло мое внимание, — сказал полковник. — Вам, Гельдер, может быть, интересно будет знать, что на вступительных экзаменах в военно-морское училище несколько лет назад вы набрали наибольшее количество очков, перекрыв рекордный результат по тестам для поступающих в отряд космонавтов, принадлежавший до тех пор Юрию Гагарину.

Гельдеру, разумеется, не были известны результаты его экзаменационных испытаний, но он вспомнил, что экзаменаторы, казалось, были потрясены. Независимо от того, в какой аппарат его сажали, и от того, как его крутили и раскручивали, он полностью контролировал ситуацию.

Майоров продолжал:

— И получилось так, что между подводным флотом и космическим отрядом произошло небольшое сражение за ваше будущее. Ну а поскольку кандидатов в космонавты тогда оказался переизбыток, флот победил. И я очень рад, что так произошло, иначе вы бы сейчас мотались где-нибудь на орбите, вместо того, чтобы быть здесь, с нами.

— Спасибо, полковник, — отозвался Гельдер, согреваясь от похвалы. Ведь последние несколько лет, несмотря на всю свою блестящую подготовку, неопределенность была слишком большой.

Полковник притормозил, пропуская группу мужчин в теплых костюмах, прыгающих в такт через гравийную тропинку.

— А вы давно не разминали ноги? Упражняетесь? — спросил он. — Хотелось бы, чтобы вы были в полной готовности.

— Так точно, полковник. Я бегаю каждый день. Вот бы еще в сквош поиграть, но нет партнеров.

Майоров кивнул.

— Я понимаю, что вы себя чувствуете немного изолированным. Все остальные проходят подготовку в классах. Ну что же, завтра с утра подключайтесь к ним. Но боюсь, что большинство ваших упражнений вам предстоит делать в одиночку. А сегодня я познакомлю вас с мистером Джоунсом.

Он повернул автомобильчик на какую-то неизвестную тропку и направил его к приземистому зданию.

— Мистер Джоунс имеет репутацию рассказчика. Он создатель вашей легенды. Вы знаете, что такое легенда, Гельдер?

— Вы имеете в виду исторический миф?

— Совершенно верно, но в вашем случае он будет носить более личностный характер.

Майоров остановился у здания, но не вышел.

— Вполне может случиться, что какое-то время вам придется работать за границей. И вам придется рассказывать о себе что-то правдоподобное. Именно поэтому мистер Джоунс создает легенду, или новое представление о вас. Вы должны быстро и надежно запомнить все, что он вам расскажет, а потом начать жить в соответствии с легендой. Нельзя же, не подготовившись, оказаться в руках полиции зарубежного государства. А вот эта легенда и пригодится вам на несколько дней, которые вам максимум-то и нужны.

Гельдер последовал за покинувшим машину полковником, который прошел в здание и направился прямиком в какой-то кабинет. Там из-за стола поднялся мужчина в голубом костюме.

— Это мистер Джоунс. Мистер Джоунс, это...? — Майоров указал на Гельдера.

— Карл Бенгт Свенсон, — ответил Джоунс. — Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Свенсон, — сказал он Гельдеру. — Могу я называть вас Карл?

Гельдер уселся.

— Ну конечно, — сказал он.

— Так я оставляю вас в умелых руках мистера Джоунса, — сказал Майоров. — А завтра, продолжая занятия с ним, вы приступите и к другим тренировкам. Увидимся позже.

Майоров вышел из кабинета, и Гельдер повернулся к мистеру Джоунсу.

— Пожалуйста, Карл, подойдите сюда, — сказал Джоунс, переходя в угол кабинета, где была установлена фотокамера.

— Надевайте эту одежду, — сказал он, протягивая Гельдеру рубашку, галстук и твидовый пиджак, в которых он признал вещи из гардероба в собственной комнате. Он сделал, как сказали, и встал перед объективом, чтобы сняться. Джоунс вытащил из камеры кассету «поляроид», сорвал защитную бумажку и подождал, пока проявится.

— Очень хорошо, — сказал он, — если еще добавить это.

Он взялся за стопку из четырех карточек и на обороте каждой поставил штамп. На нем было вытеснено: «Срочное фото Сэма. Гранд Сентрал Стейшн, Нью-Йорк-сити». Джоунс обрезал карточки, прикрепил две из них к канцелярскому бланку и толкнул их через стол к Гельдеру вместе с ручкой.

— Это форма заявления на получение американского паспорта. Необходимо, чтобы вы заполнили ее собственной рукой и расписались.

Он подтолкнул через стол и пачку отпечатанных листов.

— Здесь нужная информация, как правильно заполнять.

Гельдер взял ручку и быстро заполнил форму, заодно узнавая, что он родился в городе Дулуте, штат Миннесота, если верить образцу, у Хельги Эриксон и Бенгта Свенсона, шведских эмигрантов. Проживает в доме номер 73 по Западной десятой улице в Нью-Йорке.

Джоунс взял заполненную форму, ненадолго вышел из кабинета, затем вернулся.

— Хорошо, — сказал он. — Послезавтра эта форма окажется в паспортной конторе на Пятой авеню в Нью-Йорке. В тот же день ее оформят, а к концу недели у вас будет паспорт. Соответствующие въездные и выездные визы получите позже.

Джоунс достал из ящика письменного стола бумажник и протянул его Гельдеру. Бумажник был из черной кожи ящерицы и слегка помят и потерт, словно его какое-то время уже таскали в чьем-то брючном кармане.

— Откройте его и распишитесь на оборотах вложенных карточек.

Гельдер открыл бумажник и извлек карточку «Америкен Экспресс», карточку «Виза», расчетную карточку для магазинов «Блумингсдейл», «Сакс Пятая Авеню» и «Барни». Расписался он и на водительских правах штата Нью-Йорк, которые, как сказал Джоунс, оправят в пластик, а затем вернут; и на потрепанной карточке медицинского страхования.

— Вот еще мелочи, которые вы всегда должны носить с собой, — сказал Джоунс, передавая через стол различные предметы. — Это кольцо свидетельствует, что вы — выпускник Миннесотского Университета, оно соответствующим образом потертое, посмотрите, подходит ли.

Кольцо подошло.

— Это брелок от Тиффани для ключей, на нем ключ от квартиры и почтового ящика.

Гельдер опустил ключи в карман.

— А вот это — художественный карандаш, называется рапидограф. Надеюсь, вы умеете рисовать.

Гельдер кивнул. Джоунс передал ему пачку бумаги, на которой был отштемпелеван адрес нью-йоркского художественного магазина.

— Просто сидеть и рисовать — прекрасный способ проводить время в незнакомом месте, не привлекая ненужного внимания. Это может пригодиться.

Гельдер взял карандаш и стал его рассматривать.

— Это, наверное, какое-нибудь оружие, да?

Джоунс засмеялся.

— Да нет, ничего экзотического здесь нет. Люди, которые работают такими ручками каждый день, часто пользуются ими вообще в любом случае. А вы, видите ли, художник по рекламе.

Джоунс бухнул на стол толстую стопу бумаги.

— Это весьма детализированная биография. Разумеется, вы должны запомнить ее, но более того, вы должны вжиться в нее. И между строк должны домыслить детали. Ваша мать, как вы увидите, была школьной сельской учительницей, а нос у нее, в результате несчастного случая в детстве, был сломан. Этот факт, вы, например, можете обыграть следующим образом: хотя сломанный нос и придавал ей суровый вид, по натуре же она была добрейшее и нежнейшее существо. И вы должны постоянно представлять себе эти детали, чтобы ваша биография обросла плотью. И если вы проделаете это, ваша легенда будет более осознанной.

— Я понимаю.

— Хорошо. Теперь я в общих чертах обрисую вашу биографию, чтобы вы имели представление. Вас зовут, как я уже сказал, Карл Бенгт Свенсон. Ваши родители эмигрировали из Швеции в Соединенные Штаты в 1948 году, по вызову двоюродных родственников, второе поколение которых жило в Миннесоте. Университет в Миннесоте вы посещали как художник. Весной вашего выпускного года ваши родители погибли во время торнадо, который разнес и вашу семейную ферму. Вы продали землю и отправились в Нью-Йорк. Там вы провели несколько лет, пытаясь добиться успеха, занимаясь живописью, но потерпели неудачу, и когда ваше наследство стало иссякать, то обратились к рекламным иллюстрациям. Поначалу приходилось туговато, но постепенно вы встали на ноги и теперь чувствуете себя вполне уверенно. В прошлом году вы заработали восемьдесят четыре тысячи долларов. Вы занимаете подвал и первый этаж дома в Гринвич-Вилледж и работаете в домашней студии. У вас есть подружка, ее фотография, с соответствующей подписью, находится в бумажнике. Спокойная жизнь, без большого количества знакомств, поскольку вы работаете дома. О формальной стороне заботится ваш адвокат. С большинством из ваших клиентов вы даже и не встречались.

— А скажите мне, — сказал Гельдер, — что будет, если кто-нибудь захочет проверить что-нибудь из этого?

— Все совершенно достоверно, — сказал Джоунс. — По той простой причине, что Карл Свенсон — реальное лицо. На короткое время вашей миссии он уедет из Нью-Йорка на каникулы, и им будете вы. Его сотрудничество гарантировано, поскольку он увлечен героином и кокаином, а снабжение его этими наркотиками контролируют люди, которые с симпатией относятся к нашим задачам. О, пока не забыл...

Джоунс извлек из ящика стола небольшой диктофон и протянул Гельдеру несколько листков.

— Наговорите эти слова на магнитофон, пожалуйста, выговаривая их, как настоящий житель среднего запада.

Гельдер взял бумагу и прочитал:

— Привет, это Карл Свенсон. Если это звонок от друга, то я на пару недель уехал на каникулы. Оставьте ваше имя и номер телефона, и я позвоню вам, когда вернусь. Ну а если это грабитель, то я пошутил насчет отъезда, и в настоящий момент занят тем, что кормлю моих доберманов.

Джоунс положил кассету в карман.

— В нужный момент эта кассета будет на автоответчике Свенсона.

Остаток дневного времени Гедьдер провел с Джоунсом, намечая план подготовки на следующий день. К обеду он чувствовал себя странно, словно у него было раздвоение личности.

* * *

— Добрый вечер, Карл, — сказала Рагулина, усмехнувшись, когда он присел на стул у стойки бара в ресторане, названном в традициях Малибу «Капризом» за хорошую французскую кухню.

Он удивился.

— Ты в курсе?

Она заказала кампари с содовой.

— Конечно. Ведь предполагается, что я должна репетировать с тобой. А скажи-ка мне, к какому братству ты принадлежал, когда учился в колледже?

Гельдер покачал головой, стараясь выглядеть незаслуженно уязвленным:

— Не принадлежал я ни к какому братству; сама эта идея казалась мне глупой.

— Неужели? А мне кажется, я видела тебя на вечеринке для первокурсников, где набирали новых членов.

Он почувствовал острый укол того, что можно было бы назвать паникой, если бы ситуация была реальной. А ведь так может случиться.

— О, ты бывала в Миннесоте?

— Как же ты быстро забыл, Карл. Неужели ты не помнишь наших невинных забав на первых курсах? Даже обидно.

Гельдер улыбнулся.

— Думаю, я бы обязательно вспомнил. Мой первый год обучения был не больно веселым. Но ты права, я действительно был на той вечеринке, но не получал предложения вступать. Они все там выглядели атлетами, а не художниками.

— Что ж, — сказала она, открывая меню, — очевидно, ты был лишен романтики. Кажется, я смогу подарить ее тебе.

Они пообедали pale maison, coq au vin[5] и бутылкой бонгрев, затем не спеша, рука об руку, дошли до номера Гельдера. Гельдера удивляло, что он не стремился уложить ее в постель; более того, и она к этому не стремилась. Тем не менее, они находились на первой ступени страсти — отношения изменились.

Он взял ее лицо в ладони и ласково поцеловал, затем еще раз, уже крепче. Она подставила язык и зубы, но он отстранился, взглянул на нее и снова нежно поцеловал.

Она тоже вгляделась в него с трепещущими губами и широко открыв глаза.

— Это не обязательно должно случиться. И это не является частью твоего обучения. Тем более, что когда твоя подготовка здесь закончится, мы больше не увидимся.

— Увидимся, — сказал он решительно. — Я обещаю тебе. Верь мне.

— Не знаю, почему, — проговорила она, — но я тебе действительно верю. Думаешь, это возможно? И ты сможешь это сделать?

— Майоров обещал мне, что, когда я выполню мое предназначение здесь, может быть все, что угодно. Я ему верю.

Она отвернулась и положила голову ему на плечо.

— Ну если Майоров сказал, можно не сомневаться.

— Я собираюсь сделать для Майорова все, что он захочет, — сказал Гельдер. — Я хочу потрясти его делом. И когда это случится, он даст мне то, что я хочу.

— Да, — покорно произнесла она. — Мы оба должны дать Майорову то, что он хочет.

И они долго так стояли в темноте, держась друг за друга.

Глава 6

Рул уселась и вставила ключ в компьютер, который покоился на подставке для пишущей машинки на ее письменном столе. Когда монитор нагрелся, в правом верхнем углу появилась дата и время, а в середине экрана надпись:

ПОЖАЛУЙСТА, СКАЖИТЕ СТАРОМУ КОСМО, КТО ВЫ.

Она слегка стукнула по клавише с номером десять. Последовала короткая пауза, в течение которой компьютер, названный Космо только потому, что это имя загнали ему в память те, кто составлял его программу, проверял этот номер по своим файлам и включался на запись. Рул знала, что в любую минуту кто-нибудь в компьютерном центре может включить запись ее компьютера и тут же узнать, когда и какую программу она затребовала.

ДОБРОЕ УТРО, МИССИС РУЛ. РАНЕНЬКО ВЫ СЕГОДНЯ. ЧЕМ МОГУ ПОМОЧЬ?

Рул, в раздражении на программистов с чувством юмора, надолго задумалась. Тем не менее, она уже начинала относиться к Космо практически как к личности. Она отпечатала:

НЕЗАТРЕБОВАННЫЕ ФОТОГРАФИИ.

НАЗВАНИЕ ФАЙЛА?

ПРОСМОТР, напечатала она. У нее не было номера файла, но никто бы не счел странным, что она просматривает фотографии. Она делала это пару раз в неделю.

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ? — спросил Космо.

СОВЕТСКИЕ, — напечатала она в ответ.

КОНКРЕТИЗАЦИЯ?

М.Т. (министерство торговли).

ПОЛ?

М.

ПРИМЕТЫ?

Н/И (неизвестно).

ЛЕГАЛЬНЫЙ?

ДА.

ИНТЕРВАЛ?

Она обозначила один.

ДЛЯ ПАУЗ НАЖИМАЙТЕ Р, ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ НАЖИМАЙТЕ С, ДЛЯ СБРОСА ПРОГРАММЫ НАЖИМАЙТЕ ESC.

На экране с интервалом в одну секунду начали появляться фотографии всех мужчин советского посольства. Рул уже так привыкла к этому занятию, что ей и не требовалось много времени на разглядывание. Она всматривалась и всматривалась в фотографии по мере их появления, затем, чтобы внимательнее разглядеть субъекта среднего возраста, нажала кнопку паузы. Ничего. Она методично просмотрела фотографии всех легальных представителей посольств Восточного блока в Вашингтоне. По-прежнему ничего.

ЧТО-НИБУДЬ ЕЩЕ, МИСС РУЛ?

НЕТ,

— напечатала она.

ПОСЛУШАЙ, А ПОЧЕМУ БЫ НАМ НЕ ВЫПИТЬ ПОСЛЕ РАБОТЫ?

Космо говорил это всем девушкам. Неужели директор компьютерного центра не знает об этом? Наверное, знает, решила она.

СГИНЬ, — напечатала она и выключила терминал.

Что хорошо в Космо, так это то, что его чувства нельзя оскорбить. А иногда ей хотелось. Предполагалось, что новые поколения компьютерной экспансии будут обладать голосом, и она не была уверена, так ли уж это ей нужно.

Как обычно, еще до того, как она пришла к рациональным умозаключениям по поводу своей проблемы, она уже знала, что почувствует — депрессию. Но даже это знание не помогало. Ничего нового не добавлялось. И самое главное — нужное ей лицо нигде не зарегистрировано. А оно должно быть в этом компьютере. Каждая виза легально въезжающего со стороны противника фотографировалась и тут же попадала в компьютер; информация освежалась ежедневно. Выслеживание тоже не было работой нелегалов, слишком дорогое удовольствие, чтобы рисковать, а значит, эти ребята должны были въехать легально. И тем не менее этот тип, которого она видела, здесь отсутствовал. А выслеживали они явно не Уилла; шли и ехали по ее следам. И было их только двое — непростительно для профессионалов. Хотя, может быть, они ожидали, что ночь она проведет у Уилла, и еще двое где-нибудь в это время отсиживались в ожидании дневного света. Может быть.

Она знала, что надо делать в таких случаях: отправиться в контору к Алану Никсону и доложить. Это целая процедура. Вы обращаетесь к непосредственному начальнику и докладываете. Она призадумалась. Вот выражение лица Алана: ну вот, опять воображение разыгралось, опять интуиция. Она сжала зубы. Но тем не менее, предпринять что-то он обязан. Днем и ночью с ней будет команда, пока не отследят наблюдающих и не вычислят, кто они. Это ей не понравилось. Ведь тогда нельзя будет встречаться с Уиллом и даже звонить ему. Они подключатся к телефону и будут включать запись. Ей не хотелось, чтобы его имя попало в отчеты. Она снова села. Если не считать Питера и его отца, никого, кроме Уилла, у нее нет, никакой компании. Да и Уилл не просто компания, а такая компания, которая стоит хлопот. А приставленные к ней заставят ее все время передвигаться, чтобы лучше рассмотреть наблюдающих. Из-за нее заварится такая каша, которая будет продолжать булькать и после того, как инцидент исчерпается — ей придется говорить по телефону, когда отвечать не хочется, и придется принимать приглашения, от которых нельзя будет отказаться. Черт. Она схватила стопку факсов и стала их изучать. Вот что она сделает — она обо всем этом подумает завтра. Скарлет О'Хару никто не одурачит.

Она стремительно прочитывала послания, которые Центр каждый день получал из каждого посольства и каждого зарубежного центра: пища, перегной, навоз разведки, хотя и немного толку даже от самых интересных сведений. Сколько же фактов хранилось в ее мозгу, ожидая своего времени? Когда она покончила со стопкой, большая часть прочитанного была сознательно забыта. Лишь несколько случайных обрывков застряли в голове без особых причин: две тысячи автоматов «Ингрем» американского производства, предназначенные для коммандос специальных военно-воздушных сил Британии были похищены со склада в Элдершоте, графство Суррей, предположительно Ирландской республиканской армией; женщина, член немецкого бундестага, по очереди жила то со своим мужем дома, то с подружкой на тайной квартире в Бонне; Советы вот уже, видимо, два года как форсируют шведский язык в университетах и тренировочных центрах; в вестибюле химической лаборатории Московского университета сильный запах мочи; в прачечной двух тренировочных лагерей советской морской пехоты отмечено резкое сокращение количества поступающих в стирку рубашек, в одном лагере — на шестнадцать процентов, во втором — на двадцать. Был отмечен и очередной припадок того, что стокгольмский центр называл «перископной лихорадкой» — предполагаемое обнаружение в шведских водах советских субмарин, миниподлодок или аквалангистов-разведчиков — название пошло с тех пор, как один шведский рыбак своими сетями зацепил нечто, потом настойчиво выдаваемое за советскую подводную лодку. Все это выглядело рутиной, впрочем, как и все остальное рабочее время этого дня, и когда в шесть часов она все убрала и отправилась домой, день все же показался ей лучше, чем она думала.

Всю дорогу она посматривала в зеркало заднего вида. Ничего. Может, они отстали от нее. А может, нашли для себя что-нибудь поинтереснее.

Глава 7

Оскарссон в безмолвном ужасе смотрел на то, что некогда было его левой рукой. Он, впервые после того, как все это произошло, посмотрел на вещи осознанно. На левой руке остался только большой палец. В обрубки попала инфекция, и за две недели, прошедшие после потери лодки, пришлось перенести две операции. Теперь на левой руке не осталось и суставов. Когда он достаточно окреп от первоначальной потери крови и операций, то отказался от дальнейшего приема болеутоляющих. Боль, казалось, была его единственным ощущением, боль и гнев.

Доктор бережно закутал культю в хлопчатобумажный кокон и вложил руку в петлю, висевшую у Оскарссона на шее.

— Вообще-то она уже не нуждается в перевязке, — сказал врач. — Это только для защиты от ушибов, пока швы не зарубцуются и не пройдет воспаление. И пока болезненные ощущения не пройдут, пусть повисит на повязке. А когда будете чувствовать себя лучше, мы подыщем вам протезиста.

— А?

— Ну, искусственная рука или часть ее. Это не заменит пальцев, но выглядеть будет эстетичнее.

Оскарссон бессмысленно уставился на молодого человека.

Доктор выставил левую руку и стал сгибать большой палец.

— Ну, протез облегчит работу большого пальца, а культя не будет смотреться так... гм, в общем, лучше будет выглядеть.

Оскарссон встал и подтянул брюки здоровой рукой. Одежда висела на нем мешком — он здорово похудел.

— Спасибо, доктор, — сказал он. — Вы так хорошо со мной здесь обращались. Я вам благодарен.

В коридоре его ждал Гуннар. На стоянке какой-то мужчина с фотоаппаратом стал щелкать, а другой попытался задать ему несколько вопросов, но Оскарссон растолкал их и влез в «вольво» Гуннара. Поначалу этот инцидент вызвал бурю в печати, но к этому-то времени, думал он, могли бы уже и забыть. Но в эти дни Швеция жила новостями о подводных лодках, а Оскарссон как раз и был одним из пострадавших от них, не считая бедняги Эббе.

— Я хочу съездить на могилу, — попросил он Гуннара.

Гуннар со вздохом кивнул. Он пробрался улицами на восток Стокгольма и остановился у большого муниципального кладбища. Оскарссон вылез из машины и пошел за сыном к участку, зажатому между двумя другими. Остановился и посмотрел на простой камень с именем и датами.

— Это самое лучшее, что ты мог сделать? — спросил он.

Гуннар прикусил губу и отвел взгляд.

— Пап, мы в Стокгольме не принадлежим ни к какой церкви. И пожалуйста, не говори так, словно мы его забросили.

— Извини, мой мальчик, — сказал Оскарссон.

— Ты просто подумай, что мы ведь тоже тоскуем по нему, — проговорил Гуннар. — Помни об этом, когда будешь разговаривать с Ильзой. Она хорошо держится, но когда появишься ты, мне понадобится твоя поддержка.

— Не стоит мне с ней встречаться, — сказал Оскарссон. — Тем более, что я хотел бы поскорее вернуться домой.

Он пошел к машине.

— Послушай, папа... мы хотим, чтобы ты переехал жить к нам. Пока ты был в госпитале, мы продали квартиру и купили домик у моря, на архипелаге. Тебе понравится.

Оскарссон покачал головой.

— Нет, я знаю, что вам бы хотелось быть одним. А я не хочу быть обузой.

— Папа, я перевезу твои вещи, у тебя будет своя комната. Ведь там тебя уже ничего не держит.

Оскарссон вдруг почувствовал себя вырванным с корнями и брошенным. В свое время, когда умерла жена, он продал дом и снимал комнату в деревне. Это, конечно, было странно, но у него не было никого, кто бы следил за домом, а потом постепенно привык к этому. Хотя получалось, что он теперь оказывался бездомным.

— Переезжай совсем, папа, тебе понравится на островах. Мы живем прямо у воды, там красиво. У тебя будет собственная комната. Решайся сразу. Ну а если захочешь жить отдельным домом, у тебя же есть деньги — страховка за лодку. В моем банке тебе откроют счет.

Оскарссон ничего не сказал. Он откинул голову назад на подголовник и закрыл глаза. За последние недели с ним что-то произошло. У него не было желания противиться Гуннару. Одному уже не порыбачить, так что надо принимать то, что несет будущее.

Дом находился в местечке за Густавсьергом, и Гуннар был прав: он стоял прямо у воды, и место было красивым. В гостиной еще работали маляры, а Ильза наблюдала за мужчиной, заканчивавшим с полками на кухне. Когда она увидела его, то занервничала. Ильза оставалась точно такой же, как и в юности, и даже сейчас, когда ей перевалило за сорок, она сохраняла прежнюю привлекательную хрупкость. Конечно, Оскарссон видел, что тут и там появились морщинки, и косметики стало побольше, и джинсы теснее, но она по-прежнему была симпатичной. Он сдерживался, чтобы не чмокнуть ее в щеку.

— Привет, папа, — сказала она.

Ему не очень-то нравилось, что его зовет папой женщина, которую он практически не знает, и с которой за все эти годы он виделся слишком мало.

— Ваша комната готова, пойдемте, я покажу.

Она повела его вверх по лестнице и вдоль по коридору в большую угловую комнату. Он отметил, что его комната обставлена лучше, чем другие. И еще — в этом доме не было мебели из прежней квартиры. Его одежда была аккуратно развешана в стенном шкафу и сложена в ящиках комода. На туалетном столике стоял небольшой золотой кубок.

Ильза взяла его и протянула ему.

— Эббе выиграл его в прошлом году на соревнованиях по гребле. Это была его любимая вещь.

Оскарссон ощупал гладкий металл и прочитал надпись. — Мы тебя, папа, оставим ненадолго, устраивайся, — сказал Гуннар. — А может, вздремнуть захочешь.

— Когда на кухне закончат, будем пить чай, — сказала Ильза. — И спускайтесь вниз, когда захотите.

Оскарссон кивнул. К окну было повернуто кресло-качалка. Он подошел и сел, глядя на воду, все еще держа в руке маленький кубок Эббе. Он чувствовал себя, как на другой планете. Его-то жизнь прошла на южном побережье Швеции, среди знакомых лиц, мест и лодок. Здесь, в этом незнакомом доме, в этом месте, он чувствовал себя чужаком. Даже сын и невестка казались чужими. Его взгляд устремился за окно, над водой, мимо скалистых островов, в открытую Балтику. Только вода оставалась знакомой. Вода и гнев. Он держал маленький золотой кубок и убаюкивал его. И гнев этот никогда не оставит его, если только он сам не утолит его. Слезы навернулись на глаза и потекли по обветренному, но бледному теперь лицу. Первый раз он заплакал. Но больше не должен.

Глава 8

Рул сидела в своем офисе и мрачно разглядывала комнатные растения, сохнущие на подоконнике. А за окном, на полях Вирджинии буйство зелени словно насмехалось над ее бесплодными усилиями. Она не помнила названий этих растений, хотя Молли, секретарь их отдела, чья небольшая комнатка походила на Национальный ботанический сад, и уверяла ее: «Даже тебе не удастся их загубить».

Вранье. Она чувствовала, что ее пристальный взгляд выделяет какое-то невидимое токсичное вещество, удушающее растения, к несчастью, оказавшиеся поблизости. И эта способность все засушивать на корню распространилась, как ей казалось, и на саму работу, поскольку все ее изыскания по поводу Майорова, очевидно, пришли к летальному исходу. Она изнасиловала компьютерный банк данных, подняв информацию аж со времен основания управления, с начала пятидесятых годов. Кроме этого оставались лишь досье времен второй мировой войны. В тридцатых годах, когда Сталин начал выкашивать Красную Армию и коммунистическую партию, только Государственный департамент и армия проводили работу, подобную разведывательному анализу; при этом каждого интересовал только мгновенный результат, и Бог знает, где теперь эти записи.

Ей не удавалось вычленить ни одного нового факта о Майорове, кроме тех, что она уже представила на совещании ЕКСОМ ДВА. И хотя эта информация была выдана в качестве закуски, никто, оказывается, и не проголодался. Она направила дубликаты запроса в Управление Национальной Безопасности и в Разведывательное управление министерства обороны США, ожидая хоть каких-нибудь данных, но ответом было молчание. Она беспорядочно разбирала телетайпные сообщения и отчеты на своем столе. Она уже все утро потратила на это исследование и теперь оказалась перед лицом необходимости перечитать весь накопившийся материал, чтобы отобрать хоть один нужный факт из сотен случаев, досье и историй. Если бы знал какой-нибудь автор триллеров, чем занимается разведка девяносто процентов времени: чтением, запоминанием, ассоциациями, анализом и, случайно, открытиями. В такое утро она обычно начинала тосковать по работе за рубежом, где, по крайней мере, были живые контакты. В ее открытую дверь слегка постучали.

Она подняла глаза и увидела мужчину, которого почти не знала. Звали его Мартин, один из тех людей, которыми кишмя кишит Управление и которые занимаются Бог знает чем.

— Доброе утро, миссис Рул, — произнес этот мужчина. — У меня есть кое-что, о чем вы спрашивали.

Он показал большой коричневый конверт.

— Заходите и садитесь, — сказала Рул, довольная, что хоть чем-то может отвлечься. — Что там у вас?

Мартин выудил из конверта фотокарточку.

— Снимок со спутника, три дня назад, латвийское побережье.

Бог ты мой, что же такое она запрашивала о Латвии?

— Позвольте взглянуть, — попросила она, собирая телетайпы и отчеты и убирая их в ящик, но не закрывая стол.

Мартин выложил перед нею фотографию.

— Это южная часть города Лиепая.

— М-м-м, — сказала Рул.

— Это похоже на приливное озерцо, если не считать, что в Балтике не слишком сильный прилив и отлив. И здесь как раз выход в море, — показал Мартин.

Рул ткнула в группу строений, обступивших берег озера.

— Это похоже на территорию колледжа, — сказала она, рассматривая фотографию. — А это не док здесь, с маленькими лодочками? — она показала на берег.

— Ну да, похоже на портовый бассейн. Ну просто симпатичные лодочки. И максимум, что можно предположить — многопрофильный спортивный комплекс. — Мартин указал на некоторые точки на фотографии. — Теннисные корты, трек, футбольное поле, весьма обширное. Сфотографированы и пара дюжин бегунов по кругу, и совсем неспортивные пешеходы в армейской и военно-морской форме. Мы даже смогли различить звания некоторых из них.

— Похоже на тренировку подразделения, — Рул обратила внимание на группу людей, выстроенных в шеренги.

— Нет, это бегуны, — ответил Мартин. — Они все одеты в теплую одежду.

Рул кивнула.

— Ну а где здесь то, о чем я просила?

Мартин указал на парковочную площадку рядом с одним из строений.

— Экзотический автомобиль. «Мерседес», 380 или 500 SE, седан, цвет серебряный металлик. У Советов нет такого цвета для машин, и, если не считать германского посольства в Москве и их консульств, бьюсь об заклад, других таких автомобилей в Советском Союзе не больше трех. Кто бы на нем ни ездил, но он отверг такие лимузины, как «чайка», или «ЗИЛ» в пользу зарубежной модели. Если даже не думать о том, где он взял эту машину, то остается вопрос, кто же он такой, чтобы разъезжать на ней?

Рул уставилась на автомобиль.

— Жаль, что вы не можете сверху разглядеть номерные знаки, это бы нам кое-что дало. Послушайте, давайте попросим НСА[6] снять под другим углом это место. Мне бы хотелось увидеть входы в здания — может быть, даже какое-нибудь лицо — и я должна узнать, кому принадлежат эти автомобильные номера. У Советов все номера расписаны по полкам — зарубежный дипломат, торговый представитель, журналист, член ЦК — и город, где номер зарегистрирован.

Мартин пожал плечами.

— Я понятия не имею, когда следующий спутник будет пролетать над этим местом, и у меня нет такой власти, чтобы попросить их снимать. ЗДР, то есть Никсон, мог бы сделать это.

— Конечно. Ну тогда я передам запрос. Огромное спасибо, Мартин, это первый прорыв у меня в этом направлении. Правда, оно может никуда и не вести, но кто знает? Вы можете оставить это мне?

— Ну конечно, только мне нужна расписка, чтобы вложить ее в досье вместо снимка.

Рул написала расписку, указав номер досье и дату фотографии, и Мартин удалился восвояси. Она надиктовала запрос в НСА за подписью Алана Никсона и обычный запрос по линии СОЦРАЗ, социальной разведки, по городу Лиепая, и отдала их перепечатать своему секретарю.

— Сделай это сейчас, хорошо, Джефф?

Какой-то шутник из отдела кадров выделил ей в секретари мужчину. Ему это нравилось еще меньше, чем ей.

— А разве тебе сначала нужен не еженедельный отчет? — заныл он, показывая на то, что уже было в пишущей машинке.

— Нет, Джефф, пожалуйста, сначала это, и если ты будешь торговаться, я пропущу запуск спутника, так что отставь это, хорошо?

Он вздохнул и вырвал лист из каретки.

Рул вернулась к своему столу и уставилась на фотографию. Она не могла избавиться от ощущения, что это городок колледжа, но ее уже вела интуиция. Слишком много тут было домиков, как раз таких, в которых живут спортсмены, да и вокруг полная видимость спортивного комплекса. Наверное, чему-то там обучали. Она стала разглядывать группу бегущих мужчин. Спортсмены не бегают шеренгами, даже в Советской Армии тренировки — индивидуальное занятие. И все-таки это походило на военное подразделение; эти мужчины для чего-то тренировались вместе, и вряд ли для будущей олимпиады. Она достала из стола лупу и стала изучать снимок, водя стеклом над фотографией. Не было и намека на что-либо военное, хотя бы стрельбище. А вот это уже интересно. В спортивном лагере должно быть стрельбище, стрельба — олимпийский вид спорта.

Она прошлась лупой по периметру спортивных сооружений. Вокруг них была двойная ограда, а промежуток, она бы побилась об заклад, заминирован. Кому нужна двойная ограда вокруг спортивного комплекса? Она осмотрела яхты и пожалела, что рядом нет Уилла, который мог бы рассказать о них. Для нее они все выглядели лодками для отдыха. Несколько лодок были вытащены на берег, и, примеряясь к масштабу, указанному на фотографии, она прикинула, что длина самой большой яхты в бассейне около тридцати пяти футов. Ее озадачило, что длинная линия берега над портовым бассейном словно бы отделана бордюрным камнем. Это походило на края озера в каком-нибудь парке, а тут и травы-то не было, а только та же самая глина, что и по всему побережью. Она пыталась представить и не смогла, зачем кому-то понадобилось отделывать берег бордюром.

Вошел Джефф с запросом.

— Ты хочешь, чтобы я отнес это мистеру Никсону?

— Нет, я сама, — сказала она, забирая у него бумагу. — А ты продолжай печатать еженедельный отчет.

Она пронеслась по коридору к большому роскошному кабинету Никсона. Дверь была закрыта, а его секретарша пилкой обрабатывала ногти.

— У него там кто-нибудь есть? — спросила Рул.

— Нет, но он просил не беспокоить, — ответила молодая женщина. Затем заговорщически наклонилась вперед. — Только между нами. Я думаю, он там читает новый роман Лена Дейтона. Вот что я тебе скажу: я ушла в туалет, тут-то ты и проскочила.

Рул засмеялась, подождала, пока девушка удалится, стукнула в дверь и открыла ее, прежде чем Никсон ответил. Он сидел, положив ноги на стол, и чуть не упал с кресла, пытаясь спрятать книгу.

— Иисусе, Кэт, ты напугала меня до полусмерти.

— Извини, Алан, я же постучала.

Он переложил с места на место какие-то бумаги на столе.

— Ну так в чем дело? — спросил он раздраженно.

— Всего-то нужна твоя подпись на запрос в Управление национальной безопасности, на несколько спутниковых снимков.

— Снимков чего?

— Я просила всех искать экзотические автомобили в Советском Союзе. Вот и нашелся один снимок латвийского побережья. Любопытное место. Похоже на комплекс спортивных сооружений, но кажется, блеф. На парковочной стоянке большой «мерседес», а это место не того сорта, которое может посещать немецкий посол. Мне нужен снимок под другим углом, чтобы рассмотреть номер.

Она выложила перед ним запрос.

Никсон посмотрел на него с отвращением.

— Кэт, ты знаешь, сколько стоит запуск спутника?

Она знала, и еще она знала, что он знает, что она знает.

— Но, Алан, ведь они же не собираются заставлять нас оплачивать его, это расходы из их бюджета. Ну давай, — начала она упрашивать, — это даст возможность этим бездельникам хоть чем-то заняться.

— Так это из-за этого... Как его зовут? Финсов?

— Фирсов, он же Майоров. Я же направляла тебе бумагу на него. Еще я отправила запрос в СОЦРАЗ, но без большой надежды. Последние пару лет, кажется, все труднее и труднее получить информацию, собранную на самом низком уровне. Иногда я думаю, что сенатор Карр прав — Управление расходует слишком много долларов на оборудование и недостаточно на подготовку шпионов старого доброго образца.

— И этот Майоров, Кэт, одна из твоих интуитивных штучек, так? Каждый раз у тебя волосы дыбом, вернее, ты ими затыкаешь уши, и начинаешь палить. А потом выясняется, стрельба шла по касательной.

— В этот раз не по касательной, Алан. — Она почувствовала, что краснеет. — Ну, может быть, не совсем. Этот малый был заместителем директора Первого главного управления. А это в моей компетенции.

— "Был" — слово из лексикона сыщиков, Кэт. Был, а уже, может, и нет. Может, он где-нибудь уже в Гулаге отмаливает свои грехи.

Рул пожала плечами.

— Может быть. Но так же, может, и нет. В любом случае, не помешает узнать, где он. Даже исходя из такой малости, что я знаю о нем, предпочтительнее, конечно, было бы, чтобы он находился в Гулаге. На мой взгляд, он слишком шустрый. Я люблю работяг, а он не из их числа. Даже могу пообещать тебе, что где бы он ни был, закончит он плохо.

— Ох, ну ладно, — Никсон вздохнул, берясь за ручку, — но только скорее всего я получу обратно этот нахальный запрос с напоминанием о распределении средств. Ты же знаешь этих ребят.

И он подписал бумагу.

Рул схватила ее и устремилась к двери.

— Спасибо, Алан, я тут же его отправлю.

— Кэт! — остановил он ее порыв. — И больше не подходи ко мне с еще каким-нибудь требованием на сложные технические исследования по этой твоей проблеме, если у тебя не будет ничего более существенного, слышишь? Пожалуйста, предчувствуй, если это не мешает другим твоим обязанностям, но я не собираюсь разбазаривать средства, если взамен получаю только твою... интуицию. Прошлый раз я дошел до того, что чуть сам не затянул на себе петлю. Запомни это.

— Алан, ну конечно, я обещаю, — сказала она и вышла с горящими щеками из кабинета.

Годом раньше она потратила шесть недель на отслеживание человека из советского ГРУ[7], который, как оказалось, умер от коронарного тромбоза за своим рабочим столом два года назад. И при каждом удобном случае Никсон напоминал об этом, чтобы держать ее на коротком поводке. Но тут-то совсем другое дело, думала она. Этот-то жив, она чувствовала. Никсон зациклился на женской интуиции и больше не хочет ни о чем думать. Но почему она должна с этим мириться?

Глава 9

Гельдер вслед за другими сорока мужчинами вошел в небольшую аудиторию и сел в первом ряду. За прошедшие после его прибытия сюда две недели он впервые занимался вместе с остальными. Он ждал этой встречи и сразу же столкнулся с неожиданностью. В любом подразделении Советской Армии всегда ожидаешь встретить представителей многоэтнического разнообразия Союза Советских Республик, с его пятьюдесятью областями, с дюжинами этнических типов и языков. Он знал, что во многих подразделениях большинство не говорит по-русски, и, управляя ими, приходится довольствоваться ограниченным числом команд. Здесь же каждый говорил не только по-русски, но по-английски и/или по-шведски, и внешне эти люди выглядели если не шведами, то уж во всяком случае, западноевропейцами.

* * *

В начале аудитории у пустой стены стоял стол, на котором было разложено ручное оружие, некоторые экземпляры из которого он еще никогда не видел. На подлокотнике каждого сиденья висела пара противошумных наушников, которыми обычно пользуется гражданский и военный персонал наземных служб у реактивного самолета. Вскоре после того, как все расселись, в зал вошел Майоров в комбинезоне военного образца и в сопровождении человека, несущего две металлические коробки с боеприпасами. Майоров прошел на середину и остановился перед столом с вооружением.

— Доброе утро, джентльмены, — сказал он с легкой улыбкой. — Мы только что получили новое пополнение в наш арсенал вашего вооружения, и я хотел бы вас с ним познакомить. Как правило, наши военные операции должны проводиться тремя волнами участников: инфильтраторы, ударные войска и обычные войска.

Майоров взял два небольших автоматических пистолета и поднял их так, чтобы было видно.

— Те из вас, кто составит инфильтрационные команды, будут, по вполне понятным причинам, вооружены только личным оружием. Также очевидно, что ни к чему привлекать ненужное внимание к нашему оружию, если вы или другой член вашей группы попадет в руки противника; следовательно, вы будете вооружены хорошо известным «вальтером-РРК», который, разумеется очень похож на наш стандартный «Макаров» — или, лучше сказать, наоборот?

В аудитории раздался приглушенный смех тех, кто знал, что «Макаров» — точная копия «вальтера-РРК».

Майоров продолжал:

— ...или «береттой» модель 84, самовзводным пистолетом. Оба они стреляют девятимиллиметровыми боеприпасами. Все эти модели хорошо известны, но я вас уверяю, что каждый экземпляр был разобран, обследован и, при необходимости, обновлен. Большинство из вас уже так или иначе пользовались ими, поэтому я не буду понапрасну отнимать у вас время на ознакомление с ними.

Майоров положил эти пистолеты на стол, а взял другой, незнакомый Гельдеру.

— Теперь мы переходим к оружию, которым будут снабжаться ударные войска. Тут нам идентификация вооружения не так важна. И вот это, джентльмены, «ЗИГ-Зауэр» модель Р-226, полуавтоматический пистолет, производимый швейцарской оружейной фирмой «Швайцарише Индастри-Гезельшафт» совместно с западногерманской фирмой «Й.П.Зауэр и Сын». Этот пистолет, наряду с конкурирующими, разрабатывался для перевооружения вооруженных сил США и их береговой охраны. Американцы оказались слишком глупы, отказавшись взять его на вооружение. А он, по моему хорошо информированному мнению, является самым лучшим из автоматических пистолетов. Он стреляет девятимиллиметровыми патронами модели «парабеллум» и снабжен магазином, куда входит пятнадцать патронов.

По залу прошел гул одобрения.

Майоров положил этот пистолет на стол и взял в одну руку короткий квадратный автомат, а в другую — толстый черный цилиндр.

— А вот это наиболее интересное из вашего нового вооружения, джентльмены.

Он принялся накручивать цилиндр на короткое дуло оружия.

— Это автомат «ингрем» модель 10, также известный как «Мак-10», о котором, я уверен, вы наслышаны. Нам удалось раздобыть около двух тысяч единиц этого превосходного оружия, и очень непростыми путями. У него масса преимуществ. Удивительно компактный, наподобие израильского «Узи», он стреляет боеприпасами сорок пятого калибра. Среди плюсов и магазин на тридцать патронов, и скорострельность — около тысячи ста сорока пяти выстрелов в минуту. А этот цилиндр — не просто глушитель, но шумоподавитель, который сделан так, что скорость пули не падает, зато отсутствует даже звук глухого хлопка, характерный для обычного глушителя. Все, что слышит противник, это звук перехода пулей сверхзвукового барьера, и потому невозможно определить, откуда вы стреляете. Я думаю, вы согласитесь, что это существенное преимущество в операциях того рода, к которым вы готовитесь. Это вооружение предназначено для команд, оперирующих на открытых пространствах, где противник не должен определить ваше местонахождение по звуку и огню от выстрела. Ну а находящийся здесь сержант Петров, — он кивнул в сторону пришедшего с ним мужчины, — позднее продемонстрирует вам его и проинструктирует, как с ним обращаться. Я думаю, вам понравится.

Майоров положил автомат и взял другой, тоже незнакомый Гельдеру. По залу пронесся шум реплик, очевидно, остальные тоже никогда не видели ничего подобного. Оружие было похоже на плоскую металлическую коробку около трех футов длиной, двух дюймов толщиной в одном конце и шести дюймов — в другом. Он вообще не походил бы на оружие, если бы посередине у него не было предохранителя и пистолетной рукояти, а наверху — прицела и ручки для переноса.

Покачивая этот предмет в руках, Майоров начал говорить:

— А теперь о новом оружии, которое применяется командами, действующими в городских условиях. В 1982 году американские вооруженные силы выступили инициаторами программы, которую приблизительно можно назвать «Система вооружений ближнего боя», целью которого было создание нового вида боевого пулемета. Большое число производителей оружия проявили интерес к проекту, и западногерманская фирма Хеклера и Коха, чью продукцию вы хорошо знаете, разработала прототип, один из экземпляров которого, вместе с набором чертежей, гм, встретился на нашем пути. За два года особая группа государственного советского артиллерийско-технического управления развила и улучшила данную идею, и теперь мы имеем довольно ограниченное количество не более, не менее как в высшей степени усовершенствованного, в высшей степени надежного суперпулемета.

Аудитория издала общий вздох, когда Майоров продемонстрировал оружие.

Майоров продолжал:

— Разработан и целый ряд высокоэффективных боевых приспособлений к нему, включая противопехотную картечь, боеприпасы с газом Си-Эс и бронебойный снаряд, пробивающий тридцатимиллиметровую броню (один дюйм с четвертью) с расстояния до ста пятидесяти метров.

Новый вздох. Майоров взял толстую обойму и воткнул ее в оружие позади пистолетной рукояти.

— Для стрельбы применяется обойма с двадцатью четырьмя патронами, в режиме одиночных выстрелов или автоматическом, со скорострельностью пятьсот выстрелов в минуту. На расстоянии в сорок метров картечь разлетается на девятьсот миллиметров (три фута), следовательно, в одну секунду стрелок выпускает пять пуль в площади не больше квадратного метра, и на таком расстоянии остаточная энергия пули на пятьдесят процентов выше, чем при стрельбе из автомата калибра 7,65. Подсчитывая приблизительно дальше, приходим к выводу, что в узком участке, скажем, на городской улице, шесть человек, имея каждый по две обоймы, в течение менее десяти секунд могут уничтожить роту пехоты обычных войск.

На минуту в аудитории повисла тишина, взорвавшаяся затем аплодисментами вставших слушателей.

Пока они аплодировали, Майоров кивнул сержанту-оружейнику, который подошел к распределительному щиту и щелкнул выключателем. Пустая стена позади Майорова скользнула вверх, открыв хорошо освещенное пятидесятиметровое стрельбище. Аплодисменты мгновенно оборвались. Гельдер, который в едином спонтанном порыве тоже вскочил вместе с остальными, упал назад на сиденье со сжавшимся желудком. Остальные сделали то же самое. В сорока метрах от них висела дюжина человеческих тел, привязанных к потолку за руки. В первую минуту Гельдер подумал, что они без сознания, но что-то в их позах подсказало ему, что они мертвы, и вскоре он был рад этому.

— Пожалуйста, джентльмены, наденьте наушники, — сказал. Майоров, и когда они их надели, он повернулся, зажав супер-пулемет подмышкой, взвел курок и, ведя слева направо, опустошил обойму из двадцати четырех патронов в эти тела. Фигуры задергались, разбрызгивая кровь и ошметки по стенам, потолку и полу тесного пространства. Когда обойма иссякла, он извлек ее из оружия, заменил другой и повторил стрельбу, на этот раз справа налево.

Гельдер пытался закрыть глаза, но не мог. Грохот стоял невероятный, даже через наушники; тела отчаянно извивались, словно стараясь уклониться от плотного дождя пуль. Когда иссякла вторая обойма, у трех фигур не было голов, у остальных не было конечностей, две были разрезаны пополам. Довольно долго никто не шевелился. Затем, когда Майоров повернулся к ним лицом, слушатели вяло стянули наушники.

— Джентльмены, — спокойно сказал Майоров, — если противники хоть раз увидят это оружие в действии, они будут бояться вас так, как ничего в жизни не боялись.

Глава 10

Гельдер теперь вплотную занимался тем, к чему его готовили. Мистер Джоунс ежедневно натаскивал его в овладении легендой, хитроумно разоблачая его прикрытие; он тренировался в стрельбе из «ингрема» и суперпулемета, а также из «вальтера», который теперь носил разряженным в мягкой кобуре на брючном ремне, немного сдвинутым на спину; два часа в день он проводил в лингвистической лаборатории, шлифуя среднезападный акцент; дважды в день бегал кроссы и кружок ускорений; и каждый день он терпел двухчасовой мучительный урок с коренастым мускулистым украинцем, преподававшим один из видов рукопашного боя, что приносило непроходящие синяки и болячки. Вечера он проводил с Триной. Они ужинали в одном из полудюжины западного образца ресторанов Малибу и смотрели по телевизору новости и художественные фильмы. Во всех смыслах она уже жила с ним, хотя и не хранила своих вещей в его апартаментах.

Он полагал, что с его карьерой в военно-морском флоте покончено, и его готовят для чисто шпионских миссий, но однажды Майоров заглянул в лингвистический кабинет и забрал его оттуда с собой, посадив в карт для гольфа.

— Как идут дела? — спросил Майоров, когда машинка зажужжала по направлению к берегу.

— Разумеется, очень хорошо, сэр, — отозвался Гельдер. — Я полностью занят ими.

— Хорошо, хорошо, — Майоров натянул козырек своей американской бейсбольной кепки пониже, чтобы укрыться от лучей солнца. — Но в общем, все положенные тебе на берегу тренировки уже закончены. Мистер Джоунс сказал мне, что легенду ты знаешь твердо, да и стрелковые и остальные курсы пройдены удовлетворительно. Теперь, если можно так выразиться, пора опять в море.

Они, не притормаживая, миновали ворота, которые охраняли два человека в пропотевших формах и вооруженные «ингремами» марки 10, и приблизились к зданию, сверху которого была та самая крыша с водой, замеченная Гельдером в первый же день приезда в Малибу. От портового бассейна это помещение было отделено земляной насыпью, поэтому ранее Гельдер никак не мог сюда заглянуть, даже когда выходил в море на «Финне». Они спустились на один уровень с крышей, и Майоров остановил машину. Вслед за ним Гельдер прошел в дверь под навесом. Когда они вошли внутрь, у Гельдера перехватило дыхание. Впереди, на протяжении двухсот метров открывались гавани для подводных лодок и мастерские. Там стояли три подводные лодки, одна класса «Виски» и две «Ромео», но пробираясь дальше среди оборудования, Гельдер заметил и две гавани, занятые гигантами класса «Тифон», самыми большими подводными лодками советского флота. Были тут и с дюжину или больше мини-подводных лодок, в основном «Тип Два» и «Три», наиболее массовых представителей советского мини-подводного флота, имевших широкий круг предназначений — от исследований морского дна до перевозки войск. Были здесь и две лодки «Тип Четыре», оборудованные гусеницами для ползания по дну, и еще какие-то похожие на «Тип Четыре», но с каким-то усечением впереди.

Гельдер был ошеломлен. За все время пребывания в Малибу он и отдаленно не представлял, что здесь, в добавление к тренировочному центру СПЕЦНАЗА есть и база подводных лодок. Он проследил взглядом по воде до того места, где приливное озерцо смыкалось с Балтийским морем. Очевидно было, что зайти сюда или выйти подводная лодка должна в погруженном состоянии.

— Надо полагать, что вы здесь увидели много знакомого, — сказал Майоров.

— Да, сэр, — отозвался Гельдер. — Я проходил практику на всех этих судах, кроме, — он указал на укороченную, с гусеницами мини-подлодку, — вот этой.

— Она просто так выглядит, — сказал Майоров. — На самом же деле это просто укороченный «Тип Четыре».

Они подошли к этому судну.

— Вот это и есть ваша.

Гельдер стоял и рассматривал подлодку. В общих чертах это был цилиндр около двух метров в диаметре и шести метров длиной, с выступающим носом и двумя большими иллюминаторами, что придавало ей облик большого трактора. По обеим ее сторонам были закреплены стальные баллоны различных размеров, впереди располагались два захвата, управляемые дистанционно.

— Мы взяли «Тип Четыре», обрезали его и избавили от всего того, что не нужно для ваших целей. Дизель снят; то же сделано со шноркелем[8] и обычным газоочистителем CO2. У вас будет только небольшой газоочиститель и баллон с кислородом, которого достаточно для двух членов экипажа на максимальный период работ на крейсерской скорости.

Вам оставлены сто десять никелево-кадмиевых батарей весом двадцать килограммов каждая, которые позволят развивать скорость три узла в течение двадцати четырех часов или шесть узлов в течение двух часов. Вы знаете, что истощение батарей возрастает по экспоненте относительно увеличения скорости. Использование же гусеничных траков равносильно движению с полной скоростью, то есть пятиминутное включение гусениц равносильно плаванию в течение часа. Постоянно помните об этом, это очень важно для вас.

— Да, сэр, — отозвался Гельдер.

Ему нравился «Тип Четыре». Управляя им, словно летишь на самолете под водой, хотя сидишь внутри и отдаешь приказы двум членам экипажа на руле и гидросамолетам. Кроме того, в ней всего достаточно как раз для экипажа из четырех человек, которыми управляется «Тип Четыре».

— Вы сказали, что экипаж будет из двух человек?

Майоров кивнул.

— Это как раз та самая причина, по которой мы ее так облегчили, чтобы сделать насколько возможно проще.

— А кто этот мой человек? — спросил Гельдер. Хоть и чувствовал, что в любом случае выбирать будет не он.

Майоров подошел к носу подлодки и заглянул в один из иллюминаторов.

— А ваш человек уже здесь, — усмехнулся он, кладя ладонь на корпус судна. Крышка люка на верху лодки открылась, и показалось знакомое лицо.

И когда этот человек вылез из лодки и спустился по трапу вниз, до Гельдера дошло, что командовать им он не может. Легкая фигурка, одетая только в гимнастические трусики и майку, грациозно спрыгнула на землю, продемонстрировав тело и координацию атлета мирового класса.

— Капитан третьего ранга Гельдер, капитан-лейтенант Соколова, — сказал, улыбаясь, Майоров.

— Здравия желаю, Соколова, — сказал Гельдер, протягивая руку.

— Здравия желаю, Гельдер, — ответила Соколова, пожимая руку.

Рука у нее была твердой, мозолистой и очень сильной. Гельдер никак не мог оторваться от этих знакомых коротких светлых волос, квадратной челюсти, широко посаженных глаз и чуть заметных усиков над тонким жестким ртом. Человеком Гельдера была Валерия Соколова, победительница Олимпийских игр в Москве в 1980 году в женском десятиборье, да еще и прошедшая, к изумлению спортивной общественности, допинговый контроль.

— Вот Соколова и будет вашим вторым членом экипажа, офицером-связистом, офицером-инженером, вашим замполитом, в общем, на все руки, — усмехнулся Майоров. — Вы увидите, что она компетентна во всем, даже в гусеницах.

— Уверен в этом, — сказал Гельдер, пытаясь улыбнуться женщине.

— Надеюсь, — Соколова не улыбалась.

— Соколова работала над модификацией этой подводной лодки, — Майоров собственнически похлопывал по аппарату. — А теперь давайте я вам расскажу о предназначении этого судна, — он подвел Гельдера и Соколову к другому боку подводной лодки. — Вы, конечно же, знаете, что захватывающее приспособление не совсем обычное оборудование для «Типа Четыре», но для вашей миссии оно крайне необходимо.

Они подошли к цилиндру из нержавеющей стали около полуметра диаметром и более метра высотой, закрепленному на борту лодки.

— Это будет вашей полезной нагрузкой, — пояснил Майоров, — или что-то вроде того. Этот отдельный экземпляр заполнен бетоном, по весу равным настоящему оборудованию, которое уже создано, но проходит последние испытания. Речь идет о новом радиопередатчике, который, находясь в определенном месте и на определенной глубине, получив гидролокационный сигнал от приближающейся подводной лодки отсоединяет от цилиндра двадцатисантметровый верх, тот поднимается на поверхность и, становясь радиолокационным маяком, настроенным на специальное оборудование на подводных лодках, надводных кораблях и самолетах, сообщает им, в какое место прибыть.

Гельдер нахмурил брови.

— Я-то полагал, что существующая технология систем инерционного наведения достаточно эффективна, чтобы управлять любым аппаратом в точке с точностью до нескольких метров.

— Разумеется, это правда, — улыбнулся Майоров. — Но это особый буй, единственный в своем роде, он имеет то преимущество, что его можно разместить в районе магнитных аномалий, где обычные системы не срабатывают. Еще он специально разработан для размещения в таких точках, где приборы подвергаются сильному воздействию различных параметров — плотности воды, солености, глубине и тому подобное. Ну а в остальном, поверьте на слово, в настоящее время большего я вам сказать не могу.

— Разумеется, полковник, — сказал Гельдер. — В любом случае, моя задача — доставить эту систему, как я понимаю, а не интересоваться ее предназначением.

— Вот именно, — сказал Майоров. — Вас сбросят с базовой подводной лодки в районе вашей цели. После уточнения позиции тремя средствами навигации вы размещаете этот буй в радиусе не более пятидесяти метров от точки с предварительно оговоренными координатами, затем возвращаетесь на базовую подлодку. Я убежден, что вы с Соколовой — лучший из возможных экипажей для этой работы: вы, с вашим великолепным пространственным чутьем и искусством выдающегося навигатора, и Соколова с ее техническим мастерством.

— Благодарю вас, полковник.

— Вам повезло, у вас будут прекрасные условия для тренировок, не то что в нашем приливном озерце, а в Балтийском море, — сказал Майоров. — Пока я не могу назвать день вашей миссии — разумеется, вы будете оповещены за несколько часов, а может, и минут до старта, но я могу вам сказать, что вы должны быть готовы выполнить задание, готовы в самом ближайшем будущем, в течение трех недель, начиная с сегодняшнего дня.

Гельдер кивнул.

— Такой график меня вполне устраивает, — сказал он, взглянув на Соколову, — тем более, с таким оборудованием.

Соколова обратила на Гельдера свои узкие глаза.

— С технической частью проблем не будет, — отозвалась она холодным ясным баритоном. — Можете быть уверены в этом.

— Хорошо. В таком случае, полковник, можете на нас положиться полностью.

— Это как раз то, что я хотел от вас услышать, — улыбнулся Майоров, похлопывая Гельдера по плечу. — Ну а теперь я хочу, чтобы вы уже завтра вышли в море, чтобы ознакомить Соколову с подводной лодкой, — сказал он.

Гельдер с удивлением посмотрел на него.

— Извините меня, полковник, но мне показалось, вы сказали, что Соколова помогла с модификацией данной подлодки.

— Ну да, — смеясь отозвался Майоров. — И она ознакомит вас с модификациями и новым оборудованием. Но вы опытный подводник, а Соколова на самом деле еще ни разу не выходила в море.

Гельдер лишился дара речи. Получалось, что он должен вывести это судно в пятидесятиметровую точку на морском дне, разместить там никогда еще не применявшийся буй, а затем вернуться на базовую подлодку с членом экипажа, который еще ни разу не погружался в подводной лодке, и это всего лишь через три недели упражнений?

Его изумление было настолько очевидным, что Соколова даже хлопнула себя по бедру.

— Уверяю вас, Гельдер, что не обману ваших ожиданий. За мою карьеру я подготовилась ко многим трудным ситуациям и еще ни разу не проваливалась.

Гельдер повернулся к ней.

— Я тренировал мужчин... гм... для многих трудных ситуаций, в которые может попасть подводная лодка, и ни один из них меня не подводил, — проговорил он. — Вы совершенно правы, Соколова, вы не подведете.

Майоров улыбнулся им обоим, хотя глаза не улыбались.

— Вот и хорошо. Я вижу, мы понимаем друг друга.

Глава 11

Прибыв в Управление в утро своего тридцатипятилетия, Рул увидела входящую перед ней в вестибюль знакомую, медведеподобную фигуру.

— Эд Роулз! — окликнула она и засмеялась над недоуменным выражением его лица, когда тот обернулся.

— Привет, привет, привет! — загрохотал Роулз, горячо обнимая ее и целуя. — Как ты, Кэт?

Он работал в римском центре, когда она была там беспечным клерком.

— Полагаю, лучше не бывает. А ты? А Бетт?

Он ухмыльнулся.

— Ну нам-то что хвалиться. Особенно друг другу. — Он слегка подмигнул ей. — Я тебе до сих пор так благодарен.

Рул снова засмеялась, вспоминая. В Риме Эд Роулз развлекался с женой посла, а на такие вещи в Управлении смотрят без улыбок, но его самой большой проблемой был не хозяин, а собственная жена, грозная леди, хорошо изучившая своего мужа. Словно в сцене из какого-то французского фарса, Кэт в ранние утренние часы перехватила Роулза в темном коридоре посольства и спрятала у себя в шкафу, а затем отпаивала преследующую его Бетт, пока Эд потел среди платьев Кэт. После этого страх Божий или ужас перед Бетт положили конец опытам Эда.

— Да, шутки шутками, но кормил бы ты сейчас рыб в Тибре, если бы Бетт застукала тебя тогда ночью.

Она уж не стала напоминать о том, что он чуть не распрощался с карьерой, а вместо этого сделал такую стремительную, что это стало в Управлении чуть ли не легендой. Эд Роулз, всегда такой неторопливый и помятый, за несколько последних лет провел столько успешных операций против Советов, сколько иному тайному агенту не удавалось и со дня основания Управления. И многие в Управлении чувствовали, что должность Заместителя директора по операциям, которую занял Саймон Рул, должна была бы достаться Роулзу.

— А что привело тебя в Ленгли?

— Дела, — ответил Роулз, а Рул знала достаточно, чтобы дальше не расспрашивать. — Слушай, мне так горько было услышать о вас с Саймоном.

— Ну тогда ты в одиночестве, — парировала она, — включая меня и Саймона. Одна из тех монументально глупых ошибок, на которые нас толкает плоть. Впрочем, она принесла мне прелестного малыша. Он стоит того.

— Ну что ж, должен сказать, что одиночество тебе не повредило. Ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо вам, добрый сэр, это как раз то, что девушка хотела бы услышать в тридцать пятый день рождения.

— Не шутишь? Поздравления и пожелания так держать и дальше. Должен признаться, я боялся, что Саймон сделает из тебя домашнюю хозяйку. Я слышал об этом, когда ты получила советский отдел, и очень обрадовался.

— Спасибо, Эд, и мне работа нравится. Во всяком случае большая ее часть. Но иногда мне так хочется сбежать отсюда с тобой ради какого-нибудь дела, вместо того, чтобы отсиживаться за столом.

Они миновали вестибюль, и Рул подождала с ним лифт, прежде чем уйти в свой офис на первом этаже.

— А твои ребятишки сейчас, наверное, в колледже?

Роулз кивнул.

— Милли там. А Эдди в этом году закончил. А в сентябре женился.

— Боже милостивый! Да ведь ты еще не такой старый, чтобы быть дедушкой, Эд!

— Почему ты думаешь, что это неприятно? Мне в январе стукнуло пятьдесят. Тем не менее, не удивляйся, я чувствую себя превосходно.

— Так это и есть средний возраст? Еще несколько лет, и я буду там.

Двери лифта отворились, Роулз зашел внутрь и придержал их.

— Послушай, малышка, когда мне было тридцать пять, я думал, что средний возраст — это сорок лет. А теперь, когда мне пятьдесят, — он отпустил дверцы, — я знаю, что на самом деле, средний возраст — это тридцать пять.

Двери скрыли его ухмыляющуюся физиономию.

Рул минутку постояла, размышляя, а потом пошла в свой кабинет, покачивая головой по дороге. Ее ждал Мартин из отдела перспективного анализа, подремывая в удобном кресле. Прежде чем разбудить его, Рул на конторской кофеварке приготовила пару чашек кофе.

— Извини, что заснул, — сказал он, моргая. — Я всю ночь работал, а это пришло полтора часа назад. Я сразу забрал и подумал, что стоит показать тебе, прежде чем уйду домой спать.

Он показал коричневый конверт.

Рул подошла к столу и достала лупу. Мартин вытащил спутниковый снимок.

— Снято под другим углом. — показывал он. — И «мерседес» сбоку, и номеров не видно. Но есть более интересные детали. Посмотри сюда.

Рул передвинула лупу, куда показывал Мартин. С минуту она рассматривала это место.

— Карт для гольфа?

— Ну это понятно, но ближайшее поле для игры в гольф в Финляндии, и слышала ли ты, что на территории Советского Союза были такие карты?

— Нет, — задумчиво ответила Рул, — не слышала.

— Видишь еще что-нибудь интересное? — дразня, спросил Мартин.

Рул глянула еще раз.

— Двое мужчин, на одном из которых шапочка не то для игры в гольф, не то бейсбольная.

— Да, но я не об этом. Посмотри на этого парня у ворот.

Рул посмотрела. Карт для гольфа направлялся к маленьким воротам, которые, казалось, отделяли одну часть комплекса от остальных. Рядом находился охранник с каким-то оружием через плечо. А позади него ничего не было, кроме береговой линии.

— Куда же карт направляется? — спросила Рул. — В этом нет никакого смысла. Охраняемые ворота, ведущие в никуда, лишь к глинистому берегу.

— Я не об этом, — нетерпеливо перебил Мартин. — Посмотри на вооружение охранника. Узнаешь?

Рул перевела лупу на часового, отдающего честь сидящему в карте. Оружие было за спиной.

— Тут немножко размыто, но... Иисусе, Мартин, это же похоже на автомат «ингрем».

— Или на «узи», — сказал Мартин. — Но я еще никогда не видел глушитель такого вида на «узи». В общем, на мой взгляд, это «Мак-10». И вот что еще я здесь обнаружил, — он указал на воду, в паре сотне ярдов от ворот и в дюйме от края фотографии. — Взгляни сюда.

Рул передвинула лупу и внимательно стала всматриваться, пытаясь уяснить смысл увиденного. Что-то было в воде, что-то небольшое. Оно, казалось, скользило по поверхности, оставляя след.

— У меня отец рыбак, — сказала Рул. — Это похоже немного на, как бишь оно... пробковый поплавок. Он еще таскал его по поверхности воды. Похоже на него, только это больше. Я помню, что с его помощью он так ничего и не поймал.

— Да, немного похоже, — согласился Мартин, — но эта штука больше. И на мой взгляд, она похожа на перископ атакующей подводной лодки.

Рул внимательно на него посмотрела.

— Ты уверен?

Мартин засмеялся.

— Ну, пари бы не заключал. Но немного похоже.

Он расстелил на столе некое подобие карты.

— Ни у американцев, ни у англичан, ни у шведов, ни у финнов нет морской карты этого района, но я раскопал аэронавигационную. Видишь квадрат, который я тут обвел? Это та самая площадь, которую снимал спутник. Он пролетает с северо-запада на юго-восток, следовательно, наш квадрат немного развернут. Вот здесь у нас Балтика, затем латвийское побережье, затем, уже в прибрежном пространстве, еще водная поверхность под названием Лиепая Езерс, нечто вроде приливной лагуны, отделенной от Балтики этой вот узкой полоской земли. Вот здесь проход, вероятно, естественный, но также вероятно, еще и расширенный для прохождения кораблей. Может быть, он используется и для входа и выхода подводных лодок.

Рул уставилась на предмет на фотографии.

— Для перископа он маловат, — сказала она.

— Атакующий перископ, — уточнил Мартин. — У подводных лодок есть основной перископ, для обычного обзора, но когда рядом вражеские корабли, они пользуются другим, поменьше, не таким заметным, от него и след поменьше. И должен сказать, этот предмет как раз такого размера, как атакующий перископ.

Рул осмотрела снимок по периметру.

— А не видел ты здесь или на других снимках что-нибудь, указывающее на укрытие для подводных лодок?

Мартин покачал головой.

— Нет, и это делает мою идентификацию этой штуки как перископа весьма проблематичной, если только они не прячут подводные лодки в этой лагуне, используя их для тренировок. Но черт его знает, как они туда попадают.

Он встал и начал натягивать пиджак.

— Впрочем, гадать — это не моя работа. Аналитик ты, я же только разглядываю снимки. Вот и анализируй. А я пойду домой и лягу спать.

— Спасибо, Мартин, — сказала Рул. — Я оценила, что ты остался показать мне это, а не ушел. И еще спасибо за то, что похлопотал, чтобы достать эту карту.

— Все, чем могу, — сказал Мартин, посылая ей через плечо прощальный взмах. — И не только ради дружбы, но к вящей славе ЦРУ.

Рул уселась и стала разглядывать спутниковый снимок, карт для гольфа, «ингрем», может быть, перископ, может быть, тот самый «мерседес». Возможно, дело заключалось в том, что было утро, и она еще не устала; возможно, из-за этого послания из космоса; возможно, из-за того, что менее всего нравилось в ней начальству — из-за женской интуиции; возможно, она сошла с ума; но полдюжины, или восемь, ну пусть десять изолированных фрагментов, казалось бы, бесполезной информации сложились в ее голове вместе, и она что-то почувствовала.

Словно глядя на разложенные перед ней в случайных положениях части головоломки, она вдруг увидела всю картину, даже не подсматривая на верх коробки, где изображен весь рисунок.

Она включила КОСМО и, перебирая индексы отчетов центров, начала тщательный подбор. Она молила Господа, чтобы люди, чьей работой это было, ввели необходимую информацию в компьютер, потому что иначе она ни за что не обнаружит тот документ, который однажды уже побывал у нее на столе. Ей повезло. Она отобрала необходимые происшествия из просмотренных отчетов и вывела их на принтер. Она работала в системе NEXIS, новой компьютерной программе, извлекая с дюжину историй, датированных октябрем 1981 года. До обеда она уже все их отобрала, смехотворно малое количество отчетов, фактов и догадок, о которых думала все утро. И это не исчезало, это не было уже фрагментом, это завладело ее умом и все крепло в ней. Это было в ней, она была убеждена, она верила в это.

Она собрала выдержки, спутниковый снимок, аэрокарту и все свои догадки и направилась в кабинет Алана Никсона.

Глава 12

Гельдер сидел на неудобном пластиковом сиденье и заново просматривал контрольный список. Он методично, вместе с Соколовой, облазил всю подводную лодку и не мог не отметить, что она разбирается во всем, что касается электроники и другого оборудования корабля. Его еще продолжало беспокоить, что у нее нет опыта обращения с подводными лодками, но с теми системами контроля, которыми оборудована лодка, проблем быть не должно; он сможет управиться с судном и установит буй; а она последит за механическими, электрическими и электронными системами и будет поддерживать связь. Хорошо еще, что сиденья были как в кормовой, так и в носовой части; в конце концов, он не обязан все время смотреть в это безжалостное лицо и почти мертвые глаза. Вверху и слева от него располагалось зеркало, но слишком неудобно, чтобы часто смотреть в него. Если бы у него был другой экипаж, он бы приказал переместить зеркало, но с Валерией Соколовой он был рад такому размещению. И еще. От нее пахло. Они пробыли в подводной лодке не более пяти минут, а здесь уже пахло, как в раздевалке.

Он глянул в передний иллюминатор и увидел разделенную картину. Нижняя половина стекла была под водой, а верхняя — над. На него глянули лица обслуживающего персонала.

Один из них в знак одобрения поднял большой палец. Он ответил тем же.

— К погружению готов, — сказал он как себе, так и Соколовой.

— Готова, — отозвалась она.

Ему не понравилось, что она не называет его капитан или шкипер, но неудовольствия не выказал. Кажется, она так и не научится субординации.

— Погружение. — Он потянулся к выключателям балансиров на панели справа от него. Продуть ганки, сказал он сам себе и перекинул переключатели. Последовало урчание, и лодка быстро погрузилась. На глубину два метра, приказал он сам себе, и пальцы, а затем и лодка повиновались ему. Просто он привык отдавать команды экипажу. Это проходит не скоро, много времени требуется. Он взялся за дроссель — вообще-то это был выключатель типа электрического ползуна, но он думал о нем, как о дросселе — и дал скорость два узла. Это меньше его крейсерской, в три узла, скорости, но достаточно, чтобы нормально управлять судном. Послышалось низкое завывание, и сразу же лодка скользнула вперед из гавани. Когда они вышли из-под навеса гавани, на лодку упал бледный солнечный свет, и внутренняя красная подсветка оказалась излишней.

— Выключите внутреннее освещение, — сказал он.

Никакой реакции. Он повернул голову и посмотрел в зеркало на Соколову. Казалось, она не отрываясь смотрит вперед.

— Соколова! Выключите внутреннее освещение!

Она вздрогнула, на мгновение смутилась, а затем щелкнула выключателем.

— Спасибо, — проговорил он холодно, — но если я отдаю приказ, то вправе рассчитывать на немедленное его выполнение, вам понятно?

Он почти ощущал, как она краснеет у него за спиной.

— Да, сэр, прошу простить.

Пару минут он держал курс на выход из бассейнового порта, затем, бросив взгляд на карту, чтобы последний раз проверить местоположение, повернул лодку к южной части озера и слегка толкнул рукоятку управления. Четыре метра, показал эхолот, потом шесть. Внутри судна стало темнеть, в полумраке зеленоватым отливали приборы. Ногой он нажал педаль правого руля, и лодка мгновенно среагировала. Он проверил левый руль, лодка повернула, затем, послушная управлению, снова взяла курс прямо. Управление оказывалось еще легче, чем на немодифицированном варианте. Ему это понравилось, маневренность лодки под водой стала лучше. Он вновь тронул ручку управления, и лодка погрузилась еще на два метра. Приборы показывали восемь метров воды над ним и четыре — под. Судя по карте, в южной части озера, куда он направлялся, глубина возрастала. И он заставлял лодку погружаться, оставляя под килем постоянные четыре метра. В каюте все густел полумрак.

— Я... я не могу разглядеть панель управления, — сказала Соколова. Голос выдавал волнение.

— Ну так включите свет на вашей чертовой панели; и вы должны были сделать это еще до того, как мы вышли в море.

Вот так. Нужно привести ее в чувство.

— Я не могу разглядеть выключатель освещения панели, — резко сказала она.

— А разве вам не выдали фонарик? — спросил он грубо.

Послышалась раздражающая возня, и несколько секунд спустя на белых переборках каюты подлодки отразился яркий свет.

— Вот, я нашла выключатель, — сказала она, и фонарик погас, погрузив их в полную тьму.

Гельдер вытянул дроссель и дал лодке погрузиться, пока она не коснулась дна.

— Прекрасно. Теперь вы лишили меня возможности видеть в темноте. Будем ждать, пока глаза привыкнут.

— Извините, капитан, — произнесла она мягко. — Я так виновата, я и не подумала.

Хорошо. Наконец-то она уже зовет его капитаном, хотя он и не просил ее об этом. Он дернул на себя ручку управления и дал полный газ. Он услышал, как Соколова задохнулась, когда лодка взвыла и рванулась к поверхности. Ухмыляясь, он вывел судно на глубину два метра. Надо полагать, он эту девушку обкатал; теперь надо разобраться, собирается ли она быть в их миссии кем-то большим, нежели пассажиром.

Глава 13

Сердце Рул методично колотилось о ребра, когда она оказалась за столом напротив Алана Никсона. Поскольку она интуитивно чувствовала, что ухватилась за что-то важное, она знала, что от этой встречи зависит, каким будет продолжение. Ведь она и Никсон, они такие разные. Она была подготовленный и опытный работник, блестящий, импульсивный, даже дерзкий. Но вряд ли умеющий оценить политические последствия своих действий.

Никсон же был опытным исполнителем, но не аналитиком, он руководствовался политическими соображениями, и если у него не было ее хватки в разведывательном анализе, то, во всяком случае, он редко предпринимал неверные шаги там, где дело касалось требований финансирования или рекомендаций по тем или иным действиям. И если она думала об удовлетворении своих интересов, то он — о том, от кого последует новый запрос на слушания в комитете, и как лучше провести эти слушания. Она глубоко вздохнула и приступила.

— Алан, мне нужна твоя помощь.

Именно просьбу она сочла лучшей формой, а не просто заявление.

— Конечно, Кэт. Все, чем могу.

Никсон положил ноги на стол и сложил руки на животе — наиболее благожелательная поза, как по опыту знала Рул. Затем последовало:

— Что-нибудь о твоем Майорове?

Неприятно. Он уже занервничал, едва Рул собралась затронуть этот вопрос.

— В частности, — сказала она. — Но вопрос стоит шире. Позволь, я начну сначала. Разумеется, тебе-то все и так известно (черта с два), а мне же приходится все собирать по крохам, а ведь это и в твоих интересах, так что прояви снисходительность.

Никсон глубокомысленно кивнул.

— В октябре 1981 года советская подводная лодка класса «Виски» села на мель у берегов Швеции, недалеко от секретного военного объекта. Ты помнишь, об этом широко писали газеты, а потом уже в разных частях шведского побережья стали замечать перископы. Примером такого рода может служить случай со шведским военно-морским офицером, который, обедая в деловой части Стокгольма, вдруг уловил шлепок исчезающего перископа, в то самое время, когда там с визитом находились три американских военных корабля.

Брови Никсона поднялись.

— Ну, в целом это не означает ничего нового — заявления о советских подводных лодках, шныряющих в шведских водах, звучат давно. Мы-то предполагали, что они там плавают для тренировки своих экипажей в водах пусть и не дружеских, но уж не явно враждебных. Тем более, что они плавали там почти двадцать лет. Но после случая «Виски» на скалах" количество заплывов дошло до двухсот в год, причем некоторые из них носили весьма странный характер.

— Например? — спросил Никсон, забыв о предположении, что ему все известно об этом.

— Прежде всего, как правило, обнаруженные подводные лодки прекращают прорыв и убираются восвояси. А эти же в большинстве случаев продолжают продвигаться в глубь шведских вод, даже будучи преследуемы. Второе: должны быть достоверные сообщения о том, что видели даже не лодки, а аквалангистов, высаженных с них или уходящих в море. И даже представители местной милиции стреляли по ним, но так никого и не поймали. Но самое странное во всем этом, что ни шведское правительство, ни их военные или разведка, ни наши военные или разведка, не в состоянии выдвинуть ни одной убедительной теории, почему Советы так делают. Нет, впрочем, теорий полно любых, от утверждающих, что это просто тренировки, до говорящих о том, что это просто забавы и игры, но ни одна из них ничего не добавляет к пониманию вопроса: что Советы с этого имеют и что теряют, и в чем тут их выгода? Ведь мировая пресса вроде бы так их унизила после посадки подлодки на мель у берегов Швеции, а они и не прекращают своих вторжений. Более того, как я подсчитала, количество заплывов после того случая возросло почти в десять раз.

— Ну хорошо, Кэт, ты права, ситуация в целом озадачивает. И у тебя есть новая теория, почему они так делают?

Рул подняла руку.

— Нет, не новая, но кое-что, подтверждающее старую. Но чтобы держаться за нее крепко, необходимо учесть несколько иных точек зрения. Они освещают дело с разных сторон и позволяют создать широкую картину, в которой я могу разглядеть Майорова как, может быть, ключевую фигуру.

Никсон снял ноги со стола и уселся прямо. Выражение его лица уже не было безразличным.

Рул положила ему на стол две спутниковые фотографии.

— То, что мы здесь имеем, очень похоже на специальную военную тренировочную базу. Это в Лиепае, на латвийском побережье, и она потому специальная, что ее очень стараются представить похожей на что-нибудь другое.

Она указывала на тренирующиеся шеренги и на двойную ограду.

— Мы знаем, что Майоров любит дорогие зарубежные автомобили и технические устройства, и здесь, на этой самой базе, мы видим, обрати внимание, «мерседес 500 SE», который попросту нигде кроме Москвы и существовать-то не может. А также, ты не поверишь, карт для гольфа.

Никсон извлек из ящика письменного стола большое увеличительное стекло и стал внимательно рассматривать карт.

— Ставлю свое годовое жалованье, — Рул щелкнула по фотографии, — что один из этих двух мужчин в карте, тот, что в бейсбольной шапочке, и есть Майоров. И присутствие там Майорова увеличивает значимость этой базы в энное количество раз.

— И что у тебя еще есть, Кэт? — спросил Никсон.

— Немного чепуховины, сумасшедшей чепуховины, но она стыкуется.

А именно: в прачечных на двух базах морской пехоты значительно снизилось количество стираемых рубах, а это означает, что изрядное количество людей куда-то переведены. А именно: в прошлом месяце со складов британской армии похищены две тысячи автоматов «ингрем Мак 10», а этот охранник, — она постучала по фотографии, — на своем плече носит как раз «Мак 10». А именно: между Ленинградом и Калининградом и дальше к границам Польши нет ни одной известной нам военно-морской базы, а один из наших лучших перспективных аналитиков утверждает, что вот эта маленькая штука здесь — перископ субмарины. А именно: пожалуйста, обрати внимание — в течение последних двух лет Советы внезапно и резко усилили изучение шведского языка в университетах и языковых центрах. И вот что я хочу тебе сказать, Алан. Шведский язык нигде в мире не нужен, только в Швеции.

Никсон поднял на нее внимательные глаза.

— И какой вывод ты делаешь отсюда, Кэт?

Рул достала из папки еще один документ.

— Вот прямая цитата из вице-адмирала Бенгта Шубака, который одно время был начальником штаба шведских королевских военно-морских сил, а теперь нечто вроде нашего начальника комитета объединенных штабов: «Иностранная держава готовится к войне со Швецией».

Рул отложила документ и внимательно посмотрела на Никсона.

— Это только одна из теорий на тему, что Советы делают в шведских водах, но ты задумывался, что произойдет в случае внезапного массированного удара по ним?

Никсон с минуту смотрел на нее безмолвно, затем заговорил:

— Но зачем? И почему Советы ни с того, ни с сего, без вооруженного конфликта вдруг отбросят их доктрину ненападения и затеют то, что может привести к третьей мировой войне?

— К третьей мировой войне? С кем? С нами? Швеция, по определению, нейтральна, как и Швейцария; и у нее нет, повторяю, нет союзников. Предположим на минуту, что НАТО решится на вмешательство. Что делать нам? У нас там нет наземных войск, чтобы воспрепятствовать вторжению Советов в Швецию; остается применение ядерного оружия. И ты можешь хоть на минуту предположить, что НАТО начнет ядерную войну, рискуя уничтожить Европу, а то и весь мир, только ради спасения восьми миллионов шведов от советского ига?

Глаза Никсона, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Он сидел неподвижно и, видимо, лишившись дара речи. Потом вроде бы пришел в себя.

— Кэт, я должен обсудить это с другими. Это все, что у тебя есть?

— Это все, что я могу раскопать, не имея больших полномочий. Если ты поможешь мне своей властью, я уверена, что раскопаю гораздо больше.

От нее потребовались определенные усилия, чтобы сказанное прозвучало невозмутимо и спокойно.

— Послушай, Алан, я бы не хотела, чтобы это выглядело, как мой каприз; я знаю, что ты, как и любой на твоем месте, должен обсудить все то, что я здесь выложила, с более информированным источником. Но аналитическая разведка не раскладывается по полочкам, и она вовсе не руководствуется какими-то непреложными законами. Иногда она просто зависит от подсказки фортуны, и ты знаешь об этом, но я должна тебе сказать, опираясь на собственный опыт, что тут действительно что-то происходит. Разумеется, у меня недостаточно доказательств, и я не смогу их раздобыть, пока ты не заставишь кого-то подключить какие-то тайные рычаги для активизации разведки в этом направлении.

— А какого рода активизации ты ждешь?

В этом Рул разобралась. Директором отдела операций был Саймон Рул, и для него ее советы по данному предмету были бы страшнее петли.

— Ну, в Управлении есть люди, которым виднее, чем мне, — сказала она. — Когда они увидят эти данные, они сообразят, какая еще информация нужна, и подключат соответствующую сеть. Или ты хочешь, чтобы я пошла с тобой и сама выложила мою историю?

Она знала, что он сделает это лучше, если поверил ей. Она полагала, что поверил.

— Нет, я думаю, что лучше я все это представлю, во всяком случае, для начала.

Он сгреб фотографии и ее досье и встал.

— Значит, сейчас мне надо кое-кого повидать, а ты сиди в своем кабинете и жди, пока я не позвоню. Кто-нибудь еще знает об этом?

— Частично. Ты единственный, кому я выложила все.

— Хорошо. И Бога ради, никому больше ни слова.

Никсон, прихватив ее досье, вышел из кабинета, оставив ее в одиночестве.

Рул сделала с полдюжины вдохов. Она-таки совершила это, она-таки подцепила на крючок Алана Никсона, и теперь мяч был у нее. В свой кабинет она возвращалась легким шагом. Она надеялась, что, когда Алан Никсон вернется, он поставит перед ней новые задачи, а ей как раз нравилась работа такого рода. Потому что это была блестящая настоящая работа, насколько она понимала, единственная возможность, которая лишь однажды выпадает за всю карьеру, если тебе везет. Ей должно было везти.

Глава 14

Гельдер еще раз прошелся вдоль мини-подлодки, держа в руке ключ зажигания. Подняв глаза, он увидел Майорова, направлявшегося к нему из-под навеса гигантской субмарины. Вид у Майорова был сердитый. Он не любил, когда в предложенных им проектах находили ошибки.

— Доброе утро, Гельдер, — поздоровался Майоров, — доброе утро, Соколова.

— Доброе утро, сэр, — хором отозвались Гельдер и Соколова.

— Так в чем проблема? — спросил полковник.

— Надеюсь, что ее может и не быть, — сказал Гельдер. — Хочется верить, что настоящий буй будет весить меньше, чем модель.

— На самом деле он весит килограммов на пятьдесят побольше. Извините, что сразу не сказал. И из-за этого трудности?

— Да ничего подобного, полковник, — вмешалась Соколова.

Гельдер повернулся к женщине.

— Соколова, встаньте по стойке смирно!

Валерия Соколова выполнила приказ, но очень неохотно.

— Когда мне понадобится, я спрошу ваше мнение, — сказал Гельдер. И вновь обратился к Майорову. — Сэр, приношу извинения за мой экипаж. Вы точно осведомлены о весе настоящего буя? Что может весить больше, чем застывший бетон?

— Уран-235, — отозвался Майоров.

— Что? — спросил Гельдер, не в силах скрыть удивление.

— Не беспокойтесь, Гельдер, — пояснил Майоров. — Это уже переработанный уран. Он тяжелее свинца, и поэтому конструкторам буя необходима очень тяжелая основа, чтобы сбалансировать его. Ведь буй должен стоять вертикально, чтобы соответствовать своему назначению. Как такой вес влияет на лодку?

— Сэр, с уже имеющимся весом модели маневренность лодки на пределе. Если же на ней будут еще дополнительные пятьдесят килограммов, то для сносного маневрирования необходимо увеличить как площадь руля, так и планирующих плоскостей. Хотя Соколова и не согласна со мной, — добавил он. — Соколова, доложите ваши соображения.

— Я действительно не согласна, полковник, — сказала Соколова, продолжая стоять по стойке смирно. — В течение трех дней испытаний я сама была свидетелем того, что лодка адекватно реагирует на команды управления.

— Гельдер? — спросил Майоров, обращаясь к нему.

— Да, сэр, лодка адекватно реагирует, но это в условиях лагуны, а я предполагаю, что условия нашей миссии будут более жесткими.

— Верно, — сказал Майоров.

— Также я должен предположить, что размещение буя может проходить в условиях охоты за нами, когда придется уходить на большую глубину. Уже сейчас, с этим весом, весом модели, маневренность лодки в боевых условиях будет неадекватной. Если же добавить еще пятьдесят килограммов, лодка станет неповоротливой. В связи с этим, должен ли я предполагать, что те рабочие цифры, которые вы мне дали, были выведены с учетом реального веса буя?

Майоров кивнул.

— Они были выведены с учетом лишь шестидесяти процентов веса. И надо иметь в виду, что обратно-то вы пойдете, освободившись от этого веса.

— Сэр, я по-прежнему не согласна, — вставила Соколова. — Ведь сейчас лодка реагирует адекватно, что же изменится из-за этих пятидесяти килограммов?

— Это естественно, что вы не понимаете, — оборвал Гельдер. — потому что не вы сидите у пульта управления и вы не обладаете необходимым рабочим опытом, чтобы иметь доказательную точку зрения.

— Гельдер, — сказал Майоров, — выдайте все необходимые, на ваш взгляд, инструкции по модификации подлодки и сообщите, какое минимальное время понадобится, чтобы исполнить их.

— Сэр, — снова вмешалась Соколова, — чтобы увеличить руль и планирующие плоскости, понадобится три дня.

— Неверно, Соколова, — возразил Гельдер. — На это понадобится полтора дня, потому что, пока работы не закончатся, вы спать не будете. Работы начнутся сейчас же.

— Да, сэр, — выдавила Соколова сквозь зубы, повернулась и двинулась прочь, созывая команду технического обслуживания.

— Полковник Майоров, — устало сказал Гельдер. — Я должен просить вас о замене Соколовой. И не только потому, что у нее нет опыта в плавании на подлодках, но и из-за постоянного несоблюдения субординации. Должен вам сказать, что, если бы она была в моем экипаже на флоте, я бы выстрелил ею из торпедного аппарата.

Майоров засмеялся и похлопал Гельдера по спине.

— Я понимаю, Гельдер, и даже ожидал чего-то подобного и должен сказать, что вам очень неплохо удается с нею управляться. Однако у ее назначения сюда есть и иные соображения. Валерия Соколова — национальная героиня из-за участия в Олимпиаде. Я полагаю, вы сознаете роль спортивных героев в нашей национальной жизни. И когда эта операция будет завершена успешно, вы уже никогда не получите ее в помощники ни в одной операции. Потому что она будет слишком занята визитами на фабрики и школы, вдохновляя рабочих и студентов. Поверьте, если бы не ее репутация, я бы ни за что не направил ее к вам с такой подготовкой к работе. Я понимаю, что она совершенно неопытна в плавании, но у нее ведь роль только техника, и потом я уверен, что такой командир, как вы, с таким опытом работы с зелеными матросами сможет управиться с единственной женщиной, несмотря на ее трудный характер и самоуверенность. — Он вновь похлопал Гельдера по спине. — Поднажмите с модификацией. Из графика вы пока не выбиваетесь, но должны быть готовы в любой момент.

И он быстро направился к выходу, словно давая понять, что продолжения дискуссии не будет.

Гельдер возвращался к лодке с тяжелым чувством. Ему не хватило времени высказать более важные опасения относительно Валерии Соколовой. В лодке, там, под водой, Соколова испугалась, и не чувствовалось, что в процессе тренировок она сможет преодолеть страх. И Гельдера пугал ее страх.

Глава 15

Рул барабанила пальцами по подоконнику и непроизвольно поглядывала на телефон. Прошло уже более часа. Никсон находился на совещании где-то в верхах, она знала, потому что уже дважды звонила его секретарю — Никсон не появлялся. Она подумала, что такое время обнадеживает. Ведь она-то выложила свою историю Никсону за несколько минут. А чем дольше там беседуют, тем больше, значит, доверяют ее теории. По прошествии двух часов она позвонила Уиллу Ли.

— Привет!

— Привет!

Не было необходимости называть имена, они хорошо знали голоса друг друга.

— Послушай, — сказала она, стараясь сдерживаться. — Я приглашаю тебя вечером на ужин. Выбирай, куда.

— Идет. Давай нагрянем в Париж, в ресторан «Лас-сер». Как насчет половины девятого?

Она засмеялась.

— Хорошо, значит, встречаемся там в половине девятого, и я плачу.

— О! В таком случае давай посидим в «Мезон Бланш» на Ф-стрит, а я заеду за тобой в восемь.

— Надеюсь, у них принимают оплату по кредитным карточкам, а то у меня зарплата только пятнадцатого.

— Тогда, может быть, в ответ на твое любезное приглашение, я немного тебя авансирую, если там не берут кредитные карточки? Во всяком случае, хотя бы заставлю их принять твой личный чек до зарплаты.

— Ты самый настоящий принц.

— Кому и знать, как не тебе. А что мы отмечаем?

— Скажу вечером. Кстати, там требуют черный галстук.

— Да, ты знаешь, как обращаться с парнями, да?

— В восемь часов. Закажи столик.

Она положила трубку, оглянулась и вздрогнула. В дверях ее кабинета стоял Алан Никсон.

— Алан, ты напугал меня до полусмерти.

Никсон ничего не сказал, он прикрыл дверь и уселся. Ее досье он раскрытым бросил на стол. Лицо его ничего не выражало, хотя и было покрыто крошечными пятнами.

Поскольку он молчал, заговорила Рул:

— Тебя отшили, — сказала она.

— Меня не просто отшили, — ответил Никсон, потирая переносицу. — Меня просто выключили из игры. Удалили с поля. Вообще запретили заниматься спортом. Спасибо, что зрители не забили меня до смерти стульями.

Рул тяжело опустилась на стул.

— Саймон не купил это, да?

— Саймон и слова не вставил. Говорил в основном директор.

— Сам директор! Иисусе, Алан, не надо было идти к директору на этом этапе.

— Да нет, я пошел к Саймону. Через две минуты моего небольшого представления вошел директор. Просто с дружеским визитом. Саймон и предложил, чтобы я начал рассказывать с самого начала, просто чтобы продемонстрировать директору, как работает отдел советского анализа.

— Ублюдок, — Рул закрыла лицо руками. — Директорский холуй.

— "Забавно", — произнес Никсон, — вот что директор сказал мне. — Его голос слегка усилился, и Рул начала понимать, насколько же он зол. — Он спустил с меня три шкуры, а Саймон Рул любовался, и мне это не понравилось.

— Извини меня, Алан, что тебе пришлось это вытерпеть из-за меня.

— И ты извини, — он встал, — но поверь, больше я не хочу проходить через такое, — он стукнул папкой по столу. — Забудь об этом, Кэт. Прекрати работу над этим, и вернись к служебным обязанностям. Если еще что-то появится о Майорове, занеси в его биографию, но лично я не хочу ничего об этом слышать.

— Но послушай, Алан, — в отчаянье сказала она, — ведь есть еще одна вещь. Майоров ни разу не упоминался на допросах Малахова. И я думаю, что его просто никто о нем не спрашивал, видимо, в то время на это не было причин, я так думаю, а сам он добровольно не собирался ничего выкладывать. Не можешь ли ты попросить об этой процедуре у руководителя допросов? Уж это-то ты можешь сделать?

— Послушай, Кэт, — закипел Никсон. — Эд Роулз в своем роде лучший допросчик, и если эти факты не изложены в его отчетах, значит, этого не было и в голове Малахова.

Так значит, главный на допросах — Эд Роулз, подумала она. Вот значит, что он тут делает, оформляет последний отчет.

Никсон двинулся к двери.

— Я знаю, что ты не собираешься останавливаться на этом, — сказал он сердито. — Видимо, ты так много нахваталась от проклятых большевиков, что тебе нужен прямой приказ. Так вот что я тебе скажу, Кэт: если я услышу, что ты хоть минуту потратила на это дело, независимо, до работы, во время или после, если хоть кто-нибудь придет ко мне и скажет, что слышал, как кто-то еще слышал, что ты сделала запрос в целях подтверждения твоих фантазий, то ты вылетишь не только из кресла главы отдела, но и из этого управления, слышишь меня? Я переведу тебя в команду, которая в лагерях тренирует новобранцев! Я ясно изложил?

Рул молча кивнула.

Никсон открыл дверь и вышел, закрыв ее за собой.

Рул наклонилась вперед и обхватила голову руками. Она наткнулась на что-то мимолетное и слишком быстро в это поверила, выдвинув в качестве аргумента лишь свою интуицию; она поломала отношения, на налаживание которых ушли годы, со своим непосредственным начальником; ее имя попало, и в самом худшем свете, в поле зрения такой политической проститутки, как сам директор, Боже всемогущий. В личном деле появится запись, и помнить об этом будут долго. И что самое ужасное, все это дает возможность Саймону выкорчевать ее из Управления, то есть сделать то, что он давно хотел сделать. В общем, она по уши в проблемах, вот что она понимала.

Но в одном Никсон прав: она не остановится. Потому что считает это дело слишком важным. Да, она должна быть осторожной, но не останавливаться. Она схватилась за телефон.

— Смит слушает.

— Мартин? Это Кэт Рул.

Он не сразу отозвался.

— Да, Кэт?

— Послушай, ты не передашь мне последующие спутниковые снимки района Лиепая?

Более продолжительное молчание.

— Послушай, Кэт, ты извини меня, но я только что получил приказ, касающийся именно тебя.

— Что?

— Не более, как тридцать секунд назад.

Она не могла поверить.

— И на что он распространяется?

— На Скандинавию и Балтийский бассейн.

— И с какого уровня приказ?

— С первого.

Черт. Не иначе, как сам директор.

— Чьей властью?

— "Сноуфлауер".

— "Сноуфлауер"?

— Так сказано.

— А кто или что этот «Сноуфлауер»?

Продолжительное молчание.

— Я не знаю, Кэт.

Рул вздрогнула. В Управлении, если после продолжительного молчания говорили «Я не знаю», считалось так: «Ты не хуже меня знаешь, зачем спрашивать».

— Извини, Мартин. Спасибо.

— Надеюсь, это пройдет, Кэт. Мне так хотелось бы помочь тебе.

— Я верю тебе.

Они одновременно положили трубки.

Приказ, касающийся лично главы отдела? Неслыханно. Вот это уже настоящая головная боль. Она надеялась, что приказ касался только ее общения с отделом перспективного анализа; если же директор настолько сошел с ума, что запретил ей практически все, то к завтрашнему полудню она станет парией. Она сунула досье в свой портфель. Захотелось покинуть эти стены.

Домой она ехала еле-еле, оцепеневшая и подавленная. Оказавшись дома, она втащилась вверх по лестнице и рухнула на кровать. Спустя какое-то время она проснулась. Доносился какой-то шум. Звонок в дверь? Она побрела вниз по лестнице, в полутьме, пытаясь собраться с мыслями. Когда она коснулась дверной ручки, звонок зазвенел вновь. Она открыла. На пороге, одетый в смокинг, стоял Уилл Ли.

Глава 16

Гельдер поглядел на стрелку радиокомпаса и довернул руль вправо, чтобы выбрать два градуса. Лодка быстро легла на нужный курс — увеличенный руль делал свое дело. Меньше повезло с планирующими плоскостями. Надо будет доводить.

Это была первая ночная пробная вылазка с базовой субмариной; имитировались боевые условия, без света. Он мог опираться только на координаты субмарины, на радиопозывные, пикающие неравномерно, чтобы не привлечь внимание бдящих прослушивателей противника, да на крошечный красный огонек в приемной камере базовой лодки в финальной стадии. Ежеминутно, слушая пиканье, он корректировал курс. Он посмотрел на компас и послушал. Затем из кромешной мглы ему подмигнул красный огонек. Тот располагался на причальной тумбе в конце приемной камеры и был виден только при открытой аппарели субмарины. Если он в ночи отклонится от намеченной точки больше, чем на пять градусов, то ударится о корпус, наделав шума, а то и вообще пройдет мимо субмарины.

Он сбросил обороты и позволил своей мини опуститься на пол камеры, переключил управление на гусеницы и начал преодолевать уклон. Послышался низкий вой, когда за ними закрылась аппарель, и субмарина поднялась и двинулась прочь. Позади слышалось дыхание Соколовой, слишком бурное, на его взгляд. Они еще четыре или пять минут посидели в темноте, окруженные водой, ожидая, пока субмарина уйдет из намеченной точки, затем послышалось шипение сжатого воздуха, и камеру залил яркий свет. Гельдер быстро глянул в зеркало заднего вида на Соколову и тотчас увидел ее мокрое от пота лицо. Вот бы заменить ее, вновь подумал он, и черт с ней, с политикой. Но от политики никуда не денешься, ни в войсках, ни в партии.

Когда уровень воды в камере понизился, Гельдер разглядел за стеклом инспекционного люка лицо Майорова, державшего большой палец вверх.

Гельдер потянулся открыть верхний люк.

— Нет! — нервно сказала Соколова. — Камера еще не полностью очистилась.

Он обернулся и посмотрел на нее.

— Я не нуждаюсь в ваших наставлениях, Соколова.

— Но это в сфере моей компетенции, капитан, — настаивала она.

— Ни в одной из ситуаций я не нуждаюсь в ваших подсказках, — жестко сказал он и не сводил с нее глаз, пока она не кивнула.

Он отвинтил зажимной барашек и, толкнув люк, выпрямился. Даже после замены старого сиденья в «Типе Четыре» было тесновато. Воды в камере было еще фута на три, но он уже не мог терпеть. Протиснувшись в люк, он уселся сверху на подлодке, пока осушалась камера. Он увидел, как отворачиваются запоры инспекционного люка и в камеру входит Майоров.

— Первый класс, Гельдер, — он улыбался своей вялой улыбкой. — Когда закончите здесь, приходите с Соколовой в кают-компанию. Мне нужно вам кое-что сказать.

И он удалился в глубь субмарины, оставив люк открытым.

Гельдер, а за ним Соколова, сползли с рубки подлодки на мокрую стальную палубу принимающей камеры и двинулись через тот же люк. Их в камере тут же сменили два матроса из группы технического обслуживания и занялись перезарядкой батарей. На этой субмарине класса «Джульетта» передняя торпедная аппаратная была заменена приемной камерой, и, как обычно, Гельдер, двигаясь по судну, поражался, насколько же здесь просторнее без носовых кают и торпедного экипажа. На субмарине была команда, необходимая только для доставки мини-подлодок, и жилось тут достаточно нестесненно. У капитана здесь была настоящая каюта, в отличие от того альковчика, который занимал Гельдер в бытность командиром «Виски», и конечно же, кают-компания тоже была больше. Майоров и командир субмарины ждали их за столом, на котором была расстелена широкомасштабная морская карта. Когда обоим прибывшим кок принес по чашке бульона, маленькая группа осталась в одиночестве.

— До настоящего времени, — сказал Майоров, — вы тренировались вслепую. Пришла пора узнать подробности предстоящей вам операции. Счастлив сообщить, вот она, вся перед вами.

Он ткнул палец в точку рядом с Малибу и начал продвигать его к другому берегу на карте.

Гельдер не удивился, увидев, что на карте изображено побережье Швеции, стокгольмский архипелаг.

— Пойдете этими проходами к Стокгольму, держась поближе к паромной переправе «Викинг» из Хельсинки, чтобы замаскировать ваш шум в шуме их винтов.

Палец Майорова прошелся по линии переправы и в двух третях пути к Стокгольму остановился.

— Базовая субмарина остановится в районе паромного пути здесь, на банке, называемой Тральгавет.

Он указал на открытое водное пространство среди дюжины островов.

— Здесь вы должны быть примерно в три ноль ноль, и то, что это время дневное, значения не имеет, поскольку в это время года темнеет рано. На банке базовая субмарина заляжет на дно и будет готова сразу же выпустить «Тип Четыре».

За мгновение до того, как Майоров приступил к изложению следующего пункта, Гельдер вдруг осознал — вот оно, наконец-то настоящее дело. Наконец-то после долгих лет учебы, упражнений и маневров он что-то должен продемонстрировать. Он вслушивался в каждое слово Майорова.

— После этого вы, Гельдер, пойдете в юго-западном направлении, следуя отмеченным курсом между островами архипелага, мимо города Вяксон, и войдете с юга в этот канал, где больше водного пространства. Здесь держать прямо нетрудно, поскольку в канале есть освещенные бакены. В нужное нам время движение там небольшое, и вы сможете двигаться близко к поверхности воды, пользуясь перископом для обнаружения следующего бакена канала. Но подчеркиваю, вы не должны пользоваться перископом постоянно по причинам очевидным.

Он улыбнулся.

— За последние два года у шведов опять есть возможность опознать перископ.

Гельдер согласился, что плавание в канале даже в погруженном состоянии — небольшая проблема.

Майоров продолжал:

— Оказавшись вот здесь, вновь повернете в юго-западном направлении, но по-прежнему держась вот этого главного пролива у города Бревик, который будет у вас справа по борту, и вот к этой точке, в акватории под названием Лилла Вартан. Здесь и разместите ваш груз.

Гельдер ощутил легкую дрожь. Палец Майорова остановился на точке, находящейся не далее пяти километров от центра Стокгольма.

— Ну а потом, — сказал Майоров, — тем же маршрутом вернетесь на базовую субмарину. Она будет ждать вас ровно двадцать четыре часа, поскольку это предельное время работы ваших батарей и кислородного обеспечения. Если к этому времени не вернетесь, вас будут считать пропавшими без вести или погибшими в результате несчастного случая. Как вы видите, общее расстояние, которое вам надо пройти — всего лишь двенадцать километров, и при вашей стандартной рабочей скорости в три узла, на всю эту дистанцию у вас уйдет не более трех часов общего времени, то есть у вас, как представляется, более чем надежный запас времени. Разумеется, такой запас времени предполагает, что вы весь путь проделаете без приключений, но это маловероятно.

Майоров встал и заговорил, прохаживаясь:

— С 1981 года, со времени инцидента «Виски» на скалах", шведы резко улучшили противолодочную службу. В восемьдесят первом, когда они застукали четыре наши мини-подлодки в этом архипелаге, всем четырем удалось скрыться, но вы должны помнить, что по сравнению с теми временами шведы улучшили работу. Вы должны быть готовы к худшим условиям, и вы должны, я повторяю, должны разместить буй, независимо от того, что случится. Этот буй жизненно необходим для наших целей, и он единственный в своем роде; и если вы провалите это дело, то второго экземпляра, а равно и другой возможности разместить его у нас нет. В случае же, если буй будет установлен неправильно, то жизни сотен и даже тысяч лучших представителей советской армии подвергнутся величайшему риску.

Он замолчал, обернулся и в упор посмотрел на Гельдера и Соколову.

— Надо сказать, что есть еще один вариант, хуже, чем неразмещение буя — это тот случай, когда он попадет в руки шведов. Если по каким-либо причинам вам придется оставить лодку, у вас имеется по тщательно отработанной легенде, и кроме того, вы получите дальнейшие инструкции, с помощью которых доберетесь до Финляндии, откуда вас переправят назад в Малибу. Оказавшись на берегу, действуйте поодиночке. Ваши легенды рассчитаны на то, что вы путешествуете отдельно. Вы уже получили личное оружие, и к нему, перед отходом, получите по две обоймы и другие средства выживания. Трудно себе представить ситуацию, где бы вам понадобилось больше двух обойм. Вас также снабдят — как лучше выразиться? — и средствами к невыживанию.

Майоров покачал головой.

— Нет, эвфемизмы не для данной ситуации. Выскажусь грубо. Оказавшись в руках шведов, вы должны покончить с собой. Если кто-либо из вас не способен на такое, я должен знать сейчас.

Он выжидательно поднял брови.

— Никаких сомнений, полковник, — тут же отозвалась Соколова.

— Да, конечно, — эхом откликнулся Гельдер. Черта с два он будет кончать с собой. Он собирается выжить в этой операции, любым путем.

— Хорошо, — сказал Майоров. — Теперь еще одно. С радостью сообщаю вам, что работы над созданием буя завершены. Завтра он прибывает в Малибу, и вы, Соколова, должны быть сразу же готовы к тому, чтобы не было проблем с его размещением и закреплением.

— Да, полковник, — отозвалась Соколова.

Гельдер уже собирался спросить, будут ли тренировки с настоящим буем, но Майоров опередил его:

— Как сообщили мне в бюро прогноза погоды, следующие три дня будет стоять хорошая погода. Последние дни вы напряженно работали, так что займитесь собой. Выходите завтра вечером.

У Гельдера замерло сердце. Они же не готовы. Он еще никак не мог разобраться с планирующими плоскостями, да и с Соколовой еще не определился, сможет ли она контролировать себя, когда они окажутся одни под водой. Но он удержался от протестов. Он понял, что независимо от Соколовой или от готовности лодки Майоров уже принял решение. Гельдер взглянул на Соколову. Теперь она лишилась дара речи. Гельдер заставил себя выговорить:

— Хорошо, сэр, мы готовы.

— Прекрасно, прекрасно, — сказал Майоров, потирая руки. — Ну а теперь вы свободны. Хорошенько ночью отдохните и с утра готовьтесь. Буй прибудет в гавань подлодок к четырнадцати ноль ноль.

Гельдер и Соколова поднялись и двинулись к главному люку подводной лодки.

— А, Гельдер, — позвал Майоров, словно что-то вдруг вспомнив, — останьтесь-ка на минутку, есть кое-что, что я хотел бы обсудить с вами лично.

— Разумеется, сэр, — сказал Гельдер.

Прежде, чем начать говорить, Майоров подождал, пока Соколова и командир субмарины покинут кают-компанию.

— Гельдер, есть и еще одно задание, которое вы должны выполнить, — произнес он с бесстрастным выражением лица. — Швеция, в отличие от Соединенных Штатов, принимала участие в Олимпийских играх 1980 года в Москве, это событие широко освещалось в их прессе и транслировалось телевидением на всю страну. Следовательно, физиономия Соколовой слишком хорошо известна шведам, чтобы позволять ей выходить на берег. Если вам придется покинуть лодку, проследите, чтобы Соколова осталась. Вы понимаете? Если возникнет такая ситуация, вы должны убить ее.

С минуту Гельдер колебался, прежде чем дать ответ. Сможет ли он? Во время их тренировок бывали моменты, когда ему хотелось убить Соколову. Но сможет ли он, когда так сложится? Сможет ли он быть хладнокровным палачом? Он должен обдумать. А сейчас он не должен оставить Майорову никаких сомнений насчет своего решения.

— Да, полковник, я прекрасно понимаю, — сказал он.

Глава 17

Рул таращилась на красивого мужчину в смокинге, пытаясь привести мысли в порядок.

— Привет, не узнаешь? — спросил Уилл Ли.

О Господи, ведь она же назначила время ужина, на котором, без сомнения, хотела отметить успех. Но из-за депрессии она все позабыла. Она уже собиралась что-то сказать, когда два события остановили ее: телефонный звонок и взгляд того мужчины, который следил за ней, а теперь прогуливался на противоположной стороне улицы напротив ее дома. Она схватила Уилла за запястье и втащила в дом. Вновь зазвонил телефон.

— Минуточку, Уилл, — сказала она, хватая трубку. — Алло.

— А не заинтересует ли тебя ужин с перевербованным старым шпионом? — протянул Эд Роулз. — Я пытался разыскать тебя в конторе, но ты уже сбежала.

Рул не ждала этого, но в мозгу у нее просветлело, и она не стала колебаться.

— О, конечно, Эд, я с удовольствием поужинаю с тобой сегодня вечером.

Она перехватила гримасу Уилла и, предупреждая его протесты, нетерпеливо махнула рукой.

— Только скажи, когда и где.

Мысли вновь разбежались.

— Значит слушай, я снял небольшую квартирку в Джорджтауне. Она, конечно, не дворец, но тут рядышком ресторан. Почему бы мне не угостить тебя бифштексом?

— Великолепно, — отозвалась она, царапая адрес. — Это в нескольких кварталах от меня. А когда?

— Чем скорей, тем лучше. Можешь не наряжаться.

— Буду там через двадцать минут.

Она положила трубку и повернулась к Уиллу, поднимая руки в извиняющемся жесте.

— Послушай меня, я знаю, что это похоже на сумасшествие, и я знаю, что у нас назначен ужин...

— И даже какое-то отмечание, я понял, — хмуро сказал он. — Объясни мне, что мы отмечаем, если идем? И какой, к черту, Эд?

Она взяла его лицо в свои ладони.

— Послушай, я знаю, что испортила тебе вечер и все такое прочее, но повод для праздника обратился в повод для поминок, а парень, который мне звонил, сейчас единственный в мире, кто может мне помочь, он занят на секретной работе. Пожалуйста, пойми, пожалуйста. Вся моя карьера может загнуться прямо сейчас, и я должна пойти, чтобы спасти ее.

Его лицо расплылось в покорной улыбке.

— О'кей, конечно. Поужинаем в другой раз. Это как-то связано с Майоровым?

— Все связано с Майоровым, и я все хотела бы объяснить тебе, но как раз сейчас и не могу. Мне надо бежать и попробовать убедить этого парня помочь мне, а я совсем не уверена, что он захочет это сделать, когда узнает, что мне надо.

— Могу я чем-нибудь помочь.

Она с минуту поразмыслила.

— Да. Побудь этот вечер здесь, посмотри телевизор, почитай или делай, что хочешь. Возможно, я вернусь рано, но рассчитывать на это не стоит. Ну а если не вернусь, скажем, до одиннадцати, то иди домой, а завтра я тебе позвоню. О'кей?

Он пожал плечами.

— Хорошо, если ничего лучшего мне не остается. В этом доме найдется, что поесть?

— В холодильнике полно всего, а в морозильнике даже валяется какой-то старый цыпленок. Не уверена, что он съедобен.

— Разберусь. Иди, пора.

— Да.

Перед зеркалом холла она освежила макияж, схватила сумочку и рванулась к двери, но тут же остановилась. Она чуть не забыла, что на улице ее ждет топтун, а ей бы не хотелось приводить его к Эду. Она вышла через черный ход, прошла своим запущенным садом, толкнула калитку, отделяющую ее сад от соседского, и прошла дальше. Хорошо ухоженным садом она прошла к застекленной двери черного хода соседского дома и побарабанила по стеклу. Пожилой человек, смотревший телевизор, вздрогнул, а затем подошел и открыл дверь.

— Я Кэтрин Рул, — сказала она этому незнакомцу. — Я живу в доме позади вас, и мне не хотелось выходить через парадную дверь. Видите ли, какой-то мужчина последнее время преследует меня, а я бы желала избавиться от него. Вас не очень побеспокоит, если я попаду на улицу через ваш дом?

— Почему бы и нет, — проговорил мужчина озадаченно, но любезно, — пожалуйста, входите.

Он провел ее через дом и выпустил в парадную дверь.

— Я вам так благодарна, — сказала она, махая на прощание рукой.

— Не за что, — отозвался он. — Всегда к вашим услугам. Давненько хорошенькие девушки не стучали мне в окно, — сказал он ей вслед.

Меньше, чем за десять минут она добралась до квартиры, снятой Эдом Роулзом в полуподвале на П-стрит. Она позвонила в дверь, и Роулз открыл, в старой куртке цвета хаки и шортах для игры в гольф. Он расцеловал ее в обе щеки.

— Заходи. Квартира небольшая, я снял ее только на этой неделе.

Он быстренько провел ее по трехкомнатной квартире, обставленной мебелью, видимо, уже достаточно постоявшей у владельца верхних этажей.

— Тут все на скорую руку, пока не приедет Бетт и не наведет порядок. Спорю, ты не прочь выпить.

— Да я бы убила за бурбон со льдом. Ты возвращаешься в Ленгли, Эд?

Он кивнул.

— Пока еще не очень ясно, да это и не для всех ушей. В общем, не в ближайшие дни. Пошли на зады.

Он провел ее на террасу позади дома и усадил с выпивкой в темное кресло.

На открытом воздухе было приятно — в это время года темнело не скоро, хотя дневная жара уже убывала. В таком же запущенном саду, как и у нее, так же гудели пчелы.

— Я, конечно, не должна была бы спрашивать, Эд, но все-таки, что за работа?

— О, да ничего, все ведь останется между нами. Помощник заместителя директора управления по операциям.

— Но это же ужасно, Эд. Черт, ты должен быть ЗДО, и все понимают это.

Роулз засмеялся.

— Ну, ну, спрячь свои коготки. Я не собираюсь подсиживать Саймона. Мы с ним всегда понимали друг друга. Ведь я знаю его даже дольше, чем ты, хотя, возможно, и не так хорошо.

— Извини, Эд, я вовсе не собиралась натравливать тебя на Саймона. Я же понимаю, что, если бы он не захотел, ты бы не получил эту должность, так что ты обязан хранить лояльность по отношению к нему.

Роулз пожал плечами.

— Во всяком случае, теперь я уже не по улице буду болтаться. Староват я для таких занятий, да и Бетт, как ни крути, чертовски счастлива оказаться в O.K.[9] и наконец-то распаковать чемоданы. Мы рассчитываем прожить здесь до пенсии.

— Я думаю, ей уже поднадоело следовать за тобой по всему миру, и на ее месте я бы тоже была счастлива вернуться в Штаты.

— Ну, окончательно-то мы вернулись уже два года назад. Я получил назначение на северо-восток. Мы попали в Нью-Йорк и сняли квартирку в Вилледж, а я приезжал домой по уик-эндам. Это было как возвращение в юность; ведь мы после свадьбы несколько месяцев жили как раз в Вилледж.

— Да, назначение на работу с Малаховым должно быть интересным, — сказала Рул и посмотрела, появится ли на его лице удивление.

Георгий Малахов был самым высокопоставленным сотрудником КГБ из когда-либо переходивших на сторону Соединенных Штатов. Этот генерал-майор под маской одного из заместителей Генерального секретаря в течение четырех лет возглавлял представительство в ООН в Нью-Йорке. Его измена послужила одной из основных причин разрыва отношений между СССР и США и явилась одной из крупнейших побед ЦРУ со дня основания Управления.

Роулз пожал плечами.

— Это была всепоглощающая работа, она-то и держала меня в Штатах, — сказал он. — Прекрасная должность — ничем другим не заниматься.

— Я читала дайджесты. Очаровательно. С таким материалом мы каждый день освежали наши досье. Ты должен гордиться этим. Как раз та самая работа, которая дает аналитикам настоящую пищу.

— Она сама свалилась мне в руки. Обо мне просил Малахов.

— Кроме шуток? Почему?

— Мы знали немного друг друга, когда я работал в стокгольмском центре. А он возглавлял центр в советском посольстве, и мы даже не разрабатывали его. Думали, что он первый секретарь посольства, как он и значился. Однажды на обеде в королевском дворце мы с Бетт оказались за одним столом с ним и его женой. Они нам оба понравились, но затем, кроме пары встреч на дипломатических коктейлях, мы никого из них не видели. Если ты знаешь, советские дипломаты мало общаются.

— И что же было дальше?

— Ничего. Хотя, что значит ничего, если прошло восемь лет? Затем я возглавил центр в Белграде, и тут срочный звонок — доставить мою задницу быстренько в Нью-Йорк. Я уже думал, что мне конец, и им нужна моя голова, черт побери. А меня встретили в аэропорту имени Кеннеди, поместили в надежном месте в Манхеттене и сообщили, что Малахов на коктейль-вечеринке обратился к нашему представителю при ООН и сказал, что хочет перебежать. Ленгли и президент сказали ему: хорошо, прекрасно, и тут же сказали, а не хочет ли он для начала поработать на обе разведки. Ну и заставили, у него же не было выбора. Он согласился, но сказал, что будет иметь дело только со мной и больше ни с кем. И на этом уперся, не сделает, мол, и движения, если не появлюсь я во плоти. Мне бы расцеловать его. Я руководил им около года, пока в Московском Центре не начали что-то подозревать, и ему пришлось выкручиваться. Естественно поэтому, что он отчитывался передо мной.

— Господи, какую карьеру загубили.

— Ты понимаешь, малыш. Я-то рассчитывал продвинуться далеко в карьере этого человека, если можно так выразиться, и тут бац! В старого Роулза ударяет молния, и он близок к тому, чтобы слоняться здесь без цели в административных кадрах. — Он громко хмыкнул. — Вот такие дела, и это здорово отразится на моей пенсии. А Бетт уже поговаривает о домике на Багамах.

— Это ужасно, Эд, — засмеялась Рул. — И несправедливо по отношению к такому славному парню.

— Спасибо тебе, дорогая.

Роулз перевернул бифштексы.

— Я был горд, когда услыхал, что тебе достался советский отдел.

— Я получила твое послание, Эд, спасибо.

— Когда молодых сотрудников выдвигают на ответственные должности, это вселяет надежду во всех нас. Тебе нравится эта работа?

Рул улыбнулась.

— Бывают, конечно, минуты, когда хочется больше действия, и я жалею, что ушла из тайной работы, но на самом деле я люблю свою работу.

Роулз внимательно осмотрел бифштексы.

— Как ты переносишь случившееся?

Рул села прямо.

— Ты слышал о том, что случилось днем?

— Слышал? — фыркнул он. — Да я был там!

— На встрече Никсона, Саймона и директора?

Он кивнул.

— Я зашел туда в самый разгар. Попытался смыться, но они замахали, чтобы я остался. Я не слышал, что было в твоем докладе, но я слышал реакцию директора. Он просто взбесился.

Он выложил бифштексы на тарелки, разложил салат и поставил еду на стол.

— Приступай, придвигайся.

Пока он разливал вино, Рул подтащила стул.

— Алан не передавал мне подробностей, но суть, думаю, я поняла. Они шарахнули приказом, касающимся исключительно меня, запрещающим мне интересоваться спутниковыми снимками Скандинавии — хочется верить, что приказ касается только этого.

Роулз кивнул.

— Я был там, когда директор занимался этим. В общем, Скандинавии тебе пока не видать. Он, конечно, не может издать приказ, запрещающий главе отдела интересоваться вообще всем; он просто завалит тебя какой-нибудь ерундой.

Рул отхлебнула налитого Роулзом вина.

— Да, Никсон изобразил мне одну из перспектив. Он упоминал о лагере для новобранцев.

Роулз откинулся назад и от души рассмеялся.

— Вот-вот, что-то в этом роде.

— Эд, неужели директор такое ничтожество, каким хочет казаться?

— Вполне возможно. Но директора приходят и уходят, сменяясь вместе с президентом. Уж если меняется вся администрация, что говорить об отдельных людях. Я так себе представляю: для меня он крест, который мне нести до конца, а вот Саймон может вынести больше. — Роулз основательно приложился к бокалу. — И я думаю, что Саймону нравится это занятие, — сказал он, — и если преемник нынешнего президента сделает ставку на профессионала, а не на закадычного дружка, которым является нынешний директор, тут-то на арене и появится Саймон.

— О да, — согласилась Рул. — Саймон бы не отказался.

На самом деле, она никогда не думала, что он способен на это, но теперь эта мысль поразила ее.

— Но в таком случае начальником оперативного отдела станешь ты, не так ли?

— Кто ж знает? Если я устраиваю Саймона в качестве заместителя, тогда может быть.

Роулз запил кусок бифштекса огромным глотком вина.

— Но вот вопрос: что будет с тобой, Кэт? Можешь ли ты рассчитывать на процветание в Управлении, где твой экс-муж является директором Центрального Разведывательного?

Рул пожала плечами.

— По правде говоря, Эд, меня больше, чем следующие несколько лет, гораздо больше, беспокоят несколько предстоящих недель. Что-то происходит в Скандинавии, и...

Роулз прервал ее, подняв руку.

— Прекрати это, Кэт. В данный момент меня не интересует куцый взгляд на события в мире. Ведь я же только что обрисовал тебе положение вещей и кто ими заправляет. И уж если я захочу разобраться, то предпочту более информированные источники.

Рул покраснела.

— Ты прав, и я не претендую на истину в последней инстанции. Просто дело в том, что сейчас я очень озабочена тем, что приходится пробираться на ощупь, да еще и в нерабочее время, и в условиях лишения источников информации в том, что мне кажется очень существенным.

Роулз кивнул.

— В свое время и я попадал в такие ситуации.

— И как же ты поступал?

Он засмеялся.

— Отступался. Занимался другим. А иначе мою задницу пропустили бы через отжималку для белья.

— Я уже почти в ней, но я не отступлюсь, не могу. Потому что думаю, это очень важно, Эд.

— Да я верю тебе, — сказал он. — Я знаю, что ты смышленая, и хотя мы с тобой в последнее время виделись не часто, я много доброго слышал о тебе. И если бы я был на месте директора, я бы прислушался, хоть краем уха.

— Спасибо.

Рул подождала, пока он разольет кофе, затем наклонилась вперед.

— Послушай, Эд, я понимаю, почему ты не хочешь выслушать мою теорию прямо сейчас, но мне бы не помешал твой совет и твоя помощь, если ты мне ее окажешь.

Она помнила, что он у нее в долгу, но не хотела так уж явно напоминать об этом.

— Совет? Ради Бога. Помощь? Смотря какая.

Рул сделала глубокий вздох.

— Прежде всего, мне нужен секретный компьютерный код, чтобы получить доступ к КОСМО. Так сложилось, что, если я воспользуюсь собственным кодом, в мое машинное время включатся с проверкой, узнают, что я все еще работаю над этим, и меня отключат. И мне нужен вход в компьютер из какого-нибудь другого отдела, желательно не подверженного проверке.

Роулз слегка усмехнулся.

— О'кей, только не записывай это, а запоминай. — Он продиктовал десятицифровой код. — Запомнила?

Рул повторила про себя.

— Запомнила. Это не твой? Я бы не хотела, чтобы тут был замешан ты.

Он помотал головой.

— Это Саймона. И не спрашивай, как я его узнал.

Она засмеялась.

— Ты просто змей.

— Меня учили быть змеем. И я уже слишком стар, чтобы не быть им. Что еще необходимо?

Рул подумала о том болване, который бродит вокруг ее дома.

— Мне необходим хороший оператор. Желательно универсал.

Роулз нахмурился.

— Уж не собираешься ли ты заняться прослушиванием внутри нашей страны?

ЦРУ было уполномочено проводить такие операции только за границей. А внутри страны подобной работой занималось ФБР, и хотя Агентство иногда и прибегало к таким операциям незаконно, частенько оно обжигало пальцы.

Она помотала головой.

— Я обещаю, только в защитных целях.

Роулз задумался на минуту.

— Есть один парень, его зовут Денни Берджес, он недавно в Компании. Возглавляет службу безопасности в О.К. — системы охраны, сторожевые собаки и прочее, кому что надо. Мы с ним занимались легкими самолетами. Номер его телефона есть в справочнике, так что звони спокойно. Скажи, что ты от Биггльза. Так он меня обычно называет.

— И еще одно, — сказала она, и это было самое важное. — В допросных дайджестах Малахова ни разу не упоминался Майоров. Но это имя должно было прозвучать. Господи, ведь этот человек — Директор Первого управления!

Роулз помотал головой.

— Если этого не было в дайджестах, значит, мы не говорили об этом.

Рул знала, что это не так. Просто это была манера Эда говорить, что он не может обсуждать данный вопрос, слишком жжется. Эд следовал своим правилам, но она чувствовала, что ради нее он сможет ими поступиться, если она сможет точно сформулировать вопросы.

— Из Малахова все выжали, так? — спросила она.

— До последней капли, не сомневайся.

— Ты уже с ним закончил?

Если он уже в новом образе и уже где-то поселился, у нее шансов нет.

— Вот-вот, — отозвался Роулз.

Она понимала, что Малахов помещен где-то недалеко от Нью-Йорка, иначе бы Роулз не поселил там жену, чтобы ездить к ней на уик-энды. И у нее остается единственный шанс, пока его не перевезли. Она предприняла попытку.

— Эд, я хочу поговорить с Малаховым. Дай мне на это один час.

К ее удивлению, Роулз и глазом не моргнул.

— В миле от Стоува, штат Вермонт, если двигаться в южном направлении по главной магистрали, стоит бензозаправка «Тексако». Будь там в воскресенье в три часа и убедись, нет ли за тобой хвоста. Заедешь в бокс для самообслуживания и заправишь бак. Увидишь желтый «джип блазер» с водителем, за ним и поедешь от станции, только не жмись к нему. Он доведет тебя до нужного дома. К четырем вернешься обратно на заправку. Так что у тебя будет на него почти сорок минут.

— Спасибо, Эд.

— Ты уже, наверное, домой хочешь, — сказал он, поднимаясь.

Перед парадной дверью она приостановилась.

— Эд, что такое «Сноуфлауер»?

Роулз помолчал, прежде чем ответить.

— Я не знаю, Кэт.

Рул обняла его и выскользнула за дверь. Она быстро зашагала назад к дому соседа. Он удивился, увидев ее, но в свой сад пустил. Когда она попала к себе через черный ход, то услышала музыку Моцарта, доносившуюся из гостиной. Уилл, уронив книгу на колени, дремал. Она ласково разбудила его.

— Ну и как прошел ужин? — спросил он.

— Спасибо, бифштекс очень приличный, да и помогли здорово, — сказала она, нежно его целуя. — А ты что-нибудь поел?

— Замороженную диетическую пиццу. У тебя их там две дюжины.

— Этим я и питаюсь, когда не у тебя в гостях, а то мне не сохранить фигуру. Послушай, я бы хотела, чтобы ты остался, но у меня в голове гудит, так что компания из меня неважная. Ничего?

— Тебе просто повезло, что я такой бестолковый парень, — сказал он, поднимаясь и потягиваясь. — Большинство мужчин, за редким исключением, будучи сначала приглашенными в дорогой ресторан и облачившись в смокинг, а затем поужинав в одиночестве диетической пиццей, пока ты ела бифштекс в компании с кем-то другим, сочли бы такие сексуальные условия невозможными.

— Я знаю, что мне повезло, — она обняла его за талию, — но я пока ничего не могу тебе рассказать. Это исключительно важно для меня и, может быть, для очень многих людей.

Они побрели к парадному входу. Она остановилась.

— Послушай, конец недели плохо складывается для меня, и на воскресенье я уезжаю за город. Давай я позвоню тебе в начале той недели?

— Ты забыла, я же в воскресенье уезжаю в Финляндию, через Стокгольм.

— О Господи, ну конечно же, но я встречу тебя в Копенгагене.

— Кстати, — сказал он, залезая во внутренний карман пальто и извлекая буклет авиакомпании, — вот твой билет до Копенгагена и бронь в гостиницу, на тот случай, если мы там окажемся не одновременно. — Он нахмурился. — А ты еще не раздумала поехать?

— Ну что ты, Уилл. Да для меня нет ничего лучше такой возможности вырваться из офиса. Хотя ты, конечно же, должен понимать, что многое зависит от того, как сложится ситуация с Майоровым. Так что в любую минуту я могу и отменить поездку.

— Ну что ж, о'кей, — вздохнул он. — Я уверен, что ты постараешься.

— Ты пришел сюда пешком? — спросила она.

— Да.

— Я знаю, что это покажется странным, но я хотела бы выйти из дома первой. А ты подожди две минуты, а затем выходи, договорились?

— Как скажешь, — пожал он плечами. — Я слишком сонный, чтобы чему-то удивляться.

Он поцеловал ее.

Она включила свет на крыльце, вышла из дома и быстро пошла в направлении, противоположном дому Уилла. Пару минут спустя она набрела на газетный киоск, купила газету и пошла домой. Она не суетилась и не высматривала преследователя. Она знала, что он где-то неподалеку. И вряд ли он пойдет за Уиллом, ведь если он не знает, кто такой Уилл, все равно ночью уже не выяснит.

Ночью она спала мало. Голова была занята мыслями.

Глава 18

Гельдер лежал в своей постели, закутанный в толстый махровый халат от Блумингдейла, еще мокрый после душа, и пытался разобраться в собственных ощущениях. Он испытывал одновременно гордость, мрачные предчувствия, возбуждение, любопытство и страшное волнение, вовсе не похожее на обычный страх. Странно, но все это было знакомо.

Он давно старался контролировать свои чувства: первый выход из спасательного люка в школе подводников; первый выход в патрулирование; первый выход в патрулирование в качестве капитана. Те ощущения были немного другими. Ведь сейчас не учения, не маневры, а боевые действия. Даже если не будет стрельбы, для Гельдера это первая битва.

И тут он понял, на что похоже это чувство, испытанное далеко в прошлом — его первая девушка. Он гостил у дяди и тети на их ферме южнее Таллинна; ему было шестнадцать лет, а девушка была его кузина, их дочь, на год его старше. В ту же минуту, как они только познакомились, он уже знал, что она будет его первой девушкой, и за несколько дней до этого, он предчувствовал, что она будет смеяться и дразнить его. И наконец они сплелись позади какой-то крытой повозки, на брезенте, и запах полотна жил в нем и по сей день. И теперь в нем жили те же самые странно смешанные ощущения и память.

В дверь постучали ногтями пальцев. Вошла Трина и закрыла за собой дверь. И тут же засмеялась.

— О чем это ты думаешь? — смеялась она, кивком указывая на бугор под халатом.

— О тебе, — улыбнулся он. — Иди сюда ко мне.

Она пересекла комнату, избавляясь по дороге от одежды, и дернула за толстый халат.

— Снимай, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты снял его.

Она перенесла через него ногу и сразу же ввела в себя.

— Ты уходишь, — сказала она. — Завтра ты уходишь.

Она медленно и ритмично двигалась.

— И ты хочешь идти, да?

— Да, — сказал он, двигаясь вместе с ней, иногда сбивая ее ритм резкими толчками. — И очень хочу. Но я не хочу покидать тебя.

— Ты же вернешься, — сказала она, и ее голос поднялся до негромкого крика.

— Да, да, я вернусь. Я вернусь за тобой.

— Обещай мне.

— Я вернусь.

Они кончили одновременно. Позже, вместо ужина, они занимались любовью, снова и снова.

* * *

Когда на следующее утро Гельдер проснулся, Трины уже не было. Почти тут же раздался громкий стук в дверь, и он натянул халат. В комнату проворно вошел мистер Джоунс.

— А, доброе утро, мистер Свенсон, — бодро сказал он. — Я пришел помочь вам собраться.

Он показал большой пакет из прозрачного пластика.

— Вот здесь собрано все. С собой вы должны взять две смены одежды, пару башмаков, а также личное снаряжение и оружие.

Он продемонстрировал пару обойм и бросил их в сумку.

— Вот теперь вы вооружены. И смотрите, не попадайте в переделку, где вам понадобится больше, чем тридцать патронов, — улыбнулся он. Показал маленький пластиковый пакет. — А здесь то, что вам понадобится, если вы все же окажетесь в такой ситуации. Разорвете конверт и найдете там небольшой кусок гибкого розового вещества. Кладете его в рот, зажимаете между верхней десной и щекой; там он будет держаться, незаметный и безвредный. В экстремальной ситуации передвигаете его, надкусываете и глотаете. Почти сразу же теряете сознание, а вскоре наступает и смерть. Абсолютно безболезненно, ну просто одно наслаждение, я бы сказал. Хотя сам никогда и не пробовал, — он захихикал. — А теперь раздевайтесь. Я должен осмотреть вашу экипировку и одежду.

Гельдер разделся и облачился в легкий тренировочный костюм и башмаки. Он упаковал твидовый пиджак, рубашку, две пары брюк, нижнее белье и носки. Джоунс тщательно осмотрел отобранные туалетные принадлежности и все упаковал в материю из парашютного нейлона. Джоунс подошел к столу и выгрузил на него блок рисовальной бумаги, карандаш рапидограф и бумажник Гельдера. Внимательно изучил водительские права и кредитные карточки, затем показал полоску бумаги.

— Это квитанция из китайской прачечной на Седьмой авеню в Гринвич-Вилледж.

Из внутреннего кармана он достал американский паспорт и открыл его.

— Шикарное фото, а? Распишитесь в паспорте.

Гельдер расписался в паспорте, затем пробежался по документам, разглядывая штампы.

— Я прибыл в Швецию сегодня?

— Точно, первая заграничная поездка.

Гельдер упаковал паспорт, бумажник и рисовальные принадлежности в нейлон, а затем Джоунс поместил сумку в большой пластиковый пакет и застегнул молнию.

— Вот вам и Карл Свенсон, — сказал он. — Пошли?

Гельдер с Джоунсом сели в карт для гольфа Майорова и спустились с холма к закамуфлированной гавани для подводных лодок. Охрана у ворот махнула им проезжать, и Джоунс завел карт под навес пещеры и остановился. Встретить их вышел Майоров.

— Доброе утро, Свенсон, — сказал он, широко улыбаясь. — Вижу, Джоунс вас приготовил.

— Да уж, постарался, сэр, — отозвался Гельдер. — Я чувствую себя другим человеком.

— Хорошо, хорошо, а теперь пойдем и глянем на ваш груз.

Майоров из-под навеса направился вниз по лестнице из бетонных ступеней к субмарине класса «Джульетта». Входные двери были отворены, «Тип Четыре» размещалась в трюме, и до того, как разместят на ней приземистый цилиндрический навигационный буй, в диаметре крупнее, чем модель, Гельдеру хотелось бы поупражняться с ним. Он был покрыт не сталью, как модель, а матовым, похожим на пластик материалом, какого Гельдер прежде не видел. По бокам, для облегчения работы щупальцами субмарины, на нем были скобы.

Гельдера обеспокоила разница в размерах с макетными.

— А сколько же он весит? — спросил он.

Майоров на мгновение выказал раздражение.

— Почти на шестьдесят килограммов больше, чем макет. Я верю, что вы его доставите.

Гельдер такой уверенности не испытывал. Он-то понимал, что во время последнего испытания «Тип Четыре» уже работал на пределе своих функциональных возможностей. И уж, разумеется, у него не было уверенности потому, что ему не пришлось поработать с настоящим буем, а Майоров, похоже, не собирался задерживать операцию. Гельдер уже собирался возразить, когда позади него послышался голос Валерии Соколовой:

— Проблем не будет, полковник, — твердо сказала она.

Гельдер повернулся и без слов уставился на нее.

— Я полагаю, сэр, я смогу его доставить, — наконец сказал он.

— Прекрасно, — отозвался Майоров. — А теперь за дело. Соколова, скобы и захваты манипуляторов попарно соответствуют?

— Да, полковник. Как раз.

— Ну тогда грузите буй.

Соколова махнула стоявшим рядом трем мужчинам в рабочих комбинезонах, и те вручную подтащили тяжелую штуковину к захватам мини-подлодки. Гельдер заметил, что сначала они надели на себя желтые радиационные значки, которые превращаются в голубые, если доза значительна. Он подумал, что переработанный уран-235, которым, как сказал Майоров, в качестве балласта загружен буй, не требует таких предосторожностей, но не стал придираться. Соколова забралась в «Тип Четыре» и манипулировала захватами, пока они не подошли к скобам буя. Затем, используя мощность лодочного двигателя и мускульную силу трех мужчин, они подняли буй до нужного уровня, прямо под иллюминатор, в который Гельдер смотрел из лодки. Под водой только выталкивающая сила воды поможет манипуляторам управляться с буем. Только на это и приходилось надеяться Гельдеру.

Соколова выбралась из лодки, и двери «Джульетты» с завыванием закрылись. Командир субмарины подошел к Майорову и отдал честь.

— К походу готовы, полковник, — доложил он.

— Прекрасно, капитан, — улыбнулся Майоров. Затем повернулся к Гельдеру и взял его за руку. — Ну, Гельдер, — сказал он радушно, — теперь и вы должны быть готовы сделать то, ради чего тренировались. Я уверен, что вы сделаете это хорошо.

Майоров глянул на Соколову и слегка сжал руку Гельдера.

— Помните обо всех инструкциях.

— Я помню, полковник, — ответил Гельдер. — Спасибо вам за эту возможность.

— Удачи, Соколова, — сказал Майоров, пожимая ей руку.

Гельдер и Соколова, а вслед за ними и капитан субмарины ступили на палубу, и двое матросов убрали сходни. Все трое забрались в боевую рубку и стояли там, пока лодка выбиралась из своей гавани. Когда лодка развернулась и направила свои орудия в сторону озерца и Балтийского моря, Гельдер заметил до странности знакомую фигуру, стоящую на бетонном пирсе, в мундире капитана первого ранга, болтающего с Майоровым. Гельдера это потрясло, и поначалу он подумал, что ошибся. Затем, когда этот мужчина повернулся в профиль, чтобы сказать что-то Майорову, Гельдер убедился, что ошибки нет. Ведь они же учились в одном училище подводников и на протяжении ряда лет от случая к случаю сталкивались в Мурманске и других портах подводных лодок. Фамилия его была Гущин, и в настоящее время он был одним из самых известных, или, вернее, печально известных офицеров советских военно-морских сил. В октябре 1981 года он посадил на мель подводную лодку класса «Виски» недалеко от шведской секретной военно-морской базы. Целую неделю оставалась она в ловушке, пока между Швецией и Советами шли дипломатические переговоры о судьбе подлодки и ее экипажа. Наконец Советы разрешили шведам ограниченную инспекцию подлодки, и ее стащили с мели и отправили домой под эскортом советских кораблей.

Каждый советский морской офицер знал эту историю; знал больше, чем немногословно сообщалось в «Известиях» и военных газетах. Гущин был лишен звания, обвинен в обесчещивании Советского Военно-Морского флота и приговорен к длительному сроку на тяжелые работы в Гулаге. Его фамилия была синонимом того, что может случиться с некомпетентным морским офицером. А здесь же он был в форме полного капитана, дружески болтал с командиром, обсуждая операции советских подлодок в шведских водах Гельдер спустился в боевую рубку «Джульетты», и пока командир подлодки отдавал приказы экипажу на погружение, стоял в недоумении.

Так что же здесь, черт побери, происходит?

Глава 19

В воскресенье утром Рул вышла из дома, доехала до Национального аэропорта и села на «Восточный челнок» до Нью-Йорка. Она была слишком взволнована предстоящей встречей с Малаховым и потому не обращала особого внимания на зеркало заднего вида. Непосредственно перед приземлением в Нью-Йорке она поднялась, чтобы пройти в туалет, но, дойдя до середины прохода, остановилась. В кресле у окна, слегка похрапывая, сидел тот самый мужчина, который следил за ней. Тот самый топтун. Постояв несколько секунд и рассмотрев его хорошенько, она отложила в памяти его внешний вид. Пять футов девять или десять дюймов, прикинула она, грузный, вероятно, фунтов сто девяносто, лицо бледное, в нескольких застарелых оспинах, короткая стрижка, на макушке почти лысина, летний костюм из синтетики, сорок пятого размера, в общем, типичный представитель тех бездельников, которые в Вашингтоне занимаются как раз вот такой грязной работой для восточно-европейских посольств. Вероятно, у него плохие зубы и зубные протезы. Она ненадолго развлекла себя мыслью занять рядом с ним свободное место, чтобы напугать его до чертиков, когда он проснется, но затем проследовала в туалет.

В «Ла-Гардии» ей повезло, рейс до назначенного ей пункта было ждать недолго. В ее распоряжении было не больше часа, чтобы избавиться от «хвоста» и попасть на самолет компании «Нью-Ингленд Эр» до Берлингтона, и потому она поспешила занять очередь на такси как можно дальше впереди него. Не удалось. Как только ее машина отъехала, она заметила, как топтун протягивает деньги диспетчеру такси, а стоящий в очереди следующий за ней мужчина гневно грозит влезшему без очереди. Она раздумывала, насколько испугается ее водитель, если попросит его оторваться от преследующей машины, и еще ей хотелось, чтобы «хвост» знал о том, что она засекла его.

— Музей Метрополитен, — сказала она.

Движение было неоживленным, и на месте они оказались через полчаса. Она взбежала по широким ступеням к музею и вошла внутрь, даже не оглядываясь. Она и так знала, что он сзади. Она быстро показала членский билет у входа для членов и получила разрешение пройти. Он же, она была почти уверена, вряд ли является членом и должен отстоять очередь за обычным билетом для посетителей. Она быстро миновала охрану в центральном зале, быстро повернула направо, в музейный магазин и стала ждать. Общая очередь должна быть длинной, подумала она; пошло почти пять минут, прежде чем она увидела его отражение в витрине магазина, как он врывается в воскресную толчею центрального зала. Она дала ему пятнадцать секунд на беспомощное замешательство, затем прошла магазин насквозь и вышла из музея. В этом месте отследить ее было пустой затеей с его стороны. Ему бы надо было оставаться у входа — у единственного в этом здании входа. Она перехватила такси, из которого только что вышла женщина с тремя маленькими детьми, и за те же полчаса вернулась назад в «Ла-Гардиа», надеясь, что у топтуна нет партнера для слежки за ней. В самолете она отдышалась и попыталась успокоиться. Если она не избавилась от «хвоста», ей следовало бы отказаться от рейса на Берлингтон и от встречи с Малаховым.

В Берлингтоне она взяла напрокат автомобиль и направилась в сторону Стоува, вполне попадая в график. Она проезжала мимо крутых горных склонов, где зимой катались на лыжах, мимо псевдо-альпийских мотелей, похоже, закрытых летом. Она держалась южной дороги. Когда в поле зрения появилась бензозаправка «Тексако», она свернула на обочину и подождала минуту до трех часов, затем преодолела последние несколько сотен ярдов и остановилась. Ее автомобиль был единственным в этом месте. Она вышла из машины, наполнила бак, что заняло немного времени, потому что он на три четверти был полон, и оглядела дорогу, в ожидании связника. Но дорога оставалась странно пустой. Она зашла в станцию и расплатилась за бензин. Когда она вернулась к машине, на обочине стоял желтый «джип». За рулем сидел Эд Роулз. Не подавая виду, что они знакомы, он тронул с места и направился на юг. Она забралась в свою машину и последовала за ним, держась по возможности подальше от него, но не выпуская из виду. Проехав в южном направлении три или четыре мили, он свернул налево на гравийную дорогу, она за ним, удивляясь, что за эти пять или шесть минут езды она не увидела ни одной машины. Она решила, что по воскресеньям в середине лета в этой лыжной стороне и должно быть безлюдно.

Роулз еще раз свернул налево, затем направо и вскоре съехал с дороги в асфальтированный передний двор сельской школы, типичной для Новой Англии, маленькой красной сельской школы с флюгерной башенкой и белой отделкой. С расстояния в четверть мили Рул увидела, как он вышел из машины и вошел в здание школы. Она въехала во двор, припарковалась рядом с «джипом» и вылезла из машины. Было жарко, солнечно и тихо. Неподвижный флюгер наверху здания указывал на восток. Передняя дверь была приоткрыта, и Рул вошла внутрь. Небольшая прихожая вывела ее мимо какой-то закрытой двери в единственный школьный класс. Стало ясно, что школа уже давно перестала быть школой. На возвышении справа от нее, где раньше стоял учительский стол, теперь находилась современная кухня. На освободившейся площади было расставлено с дюжину предметов удобной и роскошной мебели, хотя, может быть, и не модной. На стенах еще оставались доски для письма, а в одном из углов стояла пузатая печка. Взгляд Рул вернулся к возвышению-кухне на звук открываемой дверцы холодильника. Склонившийся Эд Роулз рассматривал нижние полки.

— Пива хочешь? — позвал он ее.

— А диетического ничего нет?

Он двинулся к ней по возвышению, неся зеленую бутылочку пива и жестянку диетической коки.

— Ты с магнитофоном? — спросил он, спускаясь по ступенькам и протягивая ей напиток.

— Нет.

— Хорошо. И ничего не записывай. Оставь свою сумку здесь и послушай, Кэт, все должно быть в глубокой тайне; ты не имеешь права использовать то, что узнаешь здесь, ни в каком отчете или разговоре в агентстве, пойми это.

Рул кивнула. Ей, конечно бы, хотелось, чтобы встреча состоялась в иных условиях, но она понимала, что Роулз заботится и о собственной безопасности. Она положила сумочку на край возвышения и пошла за ним обратно к входной двери. Он остановился перед той дверью, мимо которой она прошла раньше.

— Он не знает, кто ты, и что ты хочешь, но он предполагает, что от тех ответов, которые он тебе даст, зависит, когда он сможет выбраться отсюда.

— Спасибо за это, Эд, — сказала она.

— Внешность его изменена, и я даже подумывал надеть ему на голову колпак, но тогда бы он решил, что ты не больно важная шишка. Можно было бы использовать повязку на глазах, чтобы поднять твой статус, но уже на самых ранних допросах это действовало на него плохо. Когда он видит, с кем разговаривает, ему спокойнее, он более разговорчив, менее стандартен в ответах. И это естественно, я полагаю. Ведь он же долгое время занимал важный пост, и он требует уважения. С самого начала мы договорились, что он для меня старший по званию коллега, а не перебежчик, и это дало результат. Он уже провел беседы с полудюжиной людей, в основном технарями, которых интересовали вопросы связи и прочего оборудования, но девяносто процентов ответов он дал мне или наговорил на магнитофон. Ты первая женщина, с которой он встречается, не считая той леди, которая тут стряпает и следит за чистотой. Естественно, сексуально он возбужден; это можно как-то использовать, если ты, конечно, не убежденная шовинистка.

Рул не отреагировала на это.

— Можно определить, когда он лжет?

Роулз помотал головой.

— Он еще ни разу не солгал мне, или я не смог его поймать на этом. Но если он лжет, то делает это слишком хорошо, чтобы можно было определить. Что-нибудь еще?

— Нет.

— О'кей. — Роулз глянул на часы. — Ты должна выйти отсюда через сорок минут, чтобы успеть на последний самолет в Нью-Йорк.

— Надо полагать, что и он скоро исчезнет отсюда.

Она понимала, что Эд Роулз, вряд ли привез бы ее сюда, если бы Малахова не должны были вот-вот перевезти.

Роулз усмехнулся.

— Он исчезнет из этого штата до того, как ты доберешься до аэропорта.

Он открыл дверь и отступил назад.

— Удачи.

Рул шагнула внутрь и услышала, как за ней закрылась дверь.

Глава 20

Гельдер открыл глаза и прислушался. Тихое завывание двигателей субмарины скрадывалось шумом паромной переправы Хельсинки-Стокгольм, пролегавшей в нескольких метрах над и впереди подлодки, в то время как эта пара, подобно самке кита и ее детенышу, прокладывали в тандеме путь в стокгольмском архипелаге.

Гельдеру послышался скрип башмаков по коридорной палубе, но никто к нему не пришел. Он посмотрел на свои часы. Уже скоро. Всю ночь он не засыпал глубоко, лежа с закрытыми глазами и стараясь думать о чем-нибудь помимо задания. За исключением тех моментов, когда в его мысли вторгалась Трина Рагулина, отвлечься ему все равно не удавалось. Он репетировал про себя те маневры, которые могут от него потребоваться в течение ближайших восьми часов, и уже чувствовал, что может добраться до места назначения даже без карты. Сама же карта стояла как нарисованная перед его мысленным взором, со всеми характеристиками каждого бакена, каждого мыса, каждой отмели. Он был уверен, что еще ни один советский морской офицер не был так хорошо подготовлен к выполнению задачи. Тем не менее, уколы страха его не оставили, постоянно напоминая о себе режуще, как грубые нити нижнего белья советского производства. Он подумал, что каждый солдат, который хоть раз поднимал голову из окопа, чтобы увидеть приближающегося врага, испытывал то же, что и он сейчас. И единственный способ избавиться от страха и от безвыходности, это сделать то, что ему приказано делать, и черт с ней, с безопасностью; да, именно так во все века мужчины шли в бой.

Но каждый раз, как он приходил к этому решению, мысль о Трине все разрушала, и ему приходилось начинать заново. Слишком для многого он должен остаться в живых, чтобы не думать о самосохранении. Она ждала его в Малибу, и ему приходилось в борьбе доказывать, что его миссия важнее, чем она.

Вновь скрип башмаков, на этот раз наяву. Он перекинул ноги через угол койки, опустил их на пол, когда матрос отодвинул в сторону полог и сказал:

— Пора, сэр. Мы только что прошли переправу и теперь погружаемся на дно.

— Скажи капитану, что я сейчас буду у него.

Он надел тренировочный костюм и башмаки, на плечах повязал грубый свитер, словно нуждаясь в дополнительном тепле, взял под одну мышку пластиковый пакет с экипировкой на случай выхода, под другую портфель с картой и вышел в коридор. Валерия Соколова, экипированная аналогично, вышла в коридор из соседней каюты мгновение спустя. Он предложил ей следовать за ним, не испытывая счастья от вида ее физиономии, вытянутой и измученной. Он надеялся, что ей удастся справиться со своей задачей, не подведя его. Он все еще раздумывал, сможет ли выполнить приказ Майорова убить ее, если возникнет такая ситуация. Во всяком случае, он был не в состоянии казнить кого-нибудь хладнокровно.

Он направился в кают-компанию, где их ожидал завтрак. Подали горячую овсянку, копченую селедку, черный хлеб и чай. К его удивлению, он ел с удовольствием, в отличие от Соколовой. Немного поболтали. Гельдер быстро поел и встал.

— Если вы собираетесь сегодня прочищать кишечник, то лучше это сделать сейчас, — сказал он Соколовой и отправился в носовую часть. Вернулся он десять минут спустя, тут же появилась и Соколова. В кают-компанию вошел капитан.

— Мы готовы, когда вам удобно, — сказал Гельдер.

Капитан кивнул.

— К тому времени, когда вы полностью подготовитесь, мы закончим сонарное прослушивание. Если вокруг спокойно, выходите.

Гельдер вновь прошел через всю лодку вперед, к специально сконструированному выпускному сооружению и вскрыл камеру, где их поджидала «Тип Четыре», мини-подлодка. Он предложил Соколовой первой перебраться в лодку, а затем полез за ней по трапу к люку, расположенному наверху. Сбросив свою сумку и портфель с картой на сиденье внизу, закинул ноги в подлодку. И в тот самый момент, когда и сам собирался спрыгнуть вниз, что-то привлекло его взгляд, что-то нарушающее цветовую картину. Предмет лежал на полу камеры, и был это тот самый желтый радиационный значок, который носили грузчики; только был он теперь не желтый, а голубой.

— Сэр, — прокричал один из членов экипажа через открытый люк для продувки. — Капитан сказал, что для вас все спокойно. Камеру зальем сразу же, как вы задраитесь. Удачи.

Гельдер вздрогнул от неожиданного крика этого парня. Затем показал ему поднятый вверх большой палец, спрыгнул в подлодку и закрыл за собой люк, туго завернув прижимающее колесо. Он засунул сумку под свое сиденье и открыл небольшой портфель для карты. Закрепляя длинную карту на маленьком столике у локтя, он услышал, как с резким звуком открылся кингстон и в камеру хлынула вода. Он провел контрольный опрос Соколовой, как для того, чтобы рутинной работой успокоить ее, так и для того, чтобы убедиться, все ли в порядке. Он слышал щелчки выключателей, когда она замыкала контуры, и цвет красных огоньков сменился на зеленый, когда цикл был завершен.

— У меня на главной панели не гаснет красная лампочка, — вдруг сказала Соколова. — А это означает неисправность манипуляторов.

Гельдер выругался шепотом; задача не будет выполнена, если не работают захваты.

— Проверь соединение, — сказал он ровно. — Может быть, это всего лишь переключатель, а не гидравлика.

Справа в поле его зрения появилась рука Соколовой, когда та полезла за отверткой на полочку на переборке.

— Одну минуточку. — Он услышал, как открылся корпус переключателя и нетерпеливо стал ждать ответа. — Да! Да! — сказала она. — Это переключатель; провод вылез из зажима.

— Ну так закрепите его, — в нетерпении сказал Гельдер.

Вода уже закрывала передние иллюминаторы, и Гельдер мог различать тени, отбрасываемые в полумраке камеры красными огнями, и черную поверхность буя, покоящегося на своей подставке прямо под иллюминатором.

— Готово, — сказала Соколова с легким триумфом в голосе. — Теперь все огоньки зеленые.

Вновь появилась ее рука и вернула отвертку на место.

Где-то позади них вырос низкий вой, медленно поворачиваясь, открылись выпускные двери приемного устройства и камеры, постепенно отвалилась и легла на дно аппарель. Гельдер включил передние фары и врубил гусеничный механизм. Он толкнул вперед рукоять управления, и мини-подлодка на гусеницах двинулась из камеры, по аппарели, а затем и по дну отмели под названием Тральгавет. Как только они полностью выбрались из базовой субмарины, он остановил мини-подлодку и отключил гусеницы, которые в три раза больше сжигали энергии, чем винты. Также он выключил и передний свет.

— Десять процентов всплытия, — сказал он Соколовой.

— Десять процентов всплытия, — повторила она, и он услышал, как она работает с пультом. Подлодка не двигалась.

Черт побери, подумал он, вот тебе и лишние шестьдесят килограммов буя.

— Двадцать процентов всплытия, — сказал он, и Соколова повторила приказ.

Лодка стала подниматься со дна, и Гельдер включил двойные винты. Лодка медленно двинулась вперед. Он потянул ручку управления на себя. Почти никакой реакции. Чертов излишек веса. Он увеличил подачу мощности на двигатель, и лодка неохотно вышла на требуемую позицию. По пути к поверхности он продолжал проверять реакцию лодки на управление. Все было вполне удовлетворительно, если не считать реакций планирующих плоскостей на всплытие — сказывался незапланированный лишний вес буя. Ситуация поддавалась контролю, но это могло стоить мощности батарей; во всяком случае, еще многое было в руках Гельдера. Он произвел быстрый подсчет: его шестичасовая миссия могла растянуться на восемь часов, а у него было, как он прикинул, мощности на девятнадцать часов хода, даже с излишком веса и скорости, необходимой для хорошего маневрирования на этапе движения на поверхности.

Базовая подлодка лежала на глубине тридцать пять метров, и глядя на указатель глубины, он позволил лодке подняться на тридцать метров. Затем принялся за перископ и стал медленно поднимать его, пока тот не вынырнул на поверхность. Зеркальный механизм перископа позволял за время вращения сделать круговой обзор водной поверхности, не поворачивая головы. В пределах видимости, в полусвете полярной ночи, не наблюдалось ни одного судна. Он направил перископ точно вперед, затем осмотрел тридцатиградусную дугу горизонта. Там, вот он, первый бакен, любезно установленный Королевскими военно-морскими силами Швеции. Удовлетворенный тем, что его судно в одиночестве и на верном курсе, он позволил себе впервые посмотреть на Швецию. Он ничего не увидел, только тусклые огни на суше. Ничего, в следующий раз посмотрит поближе. Он опустил перископ.

— Мы на нужном курсе, Соколова, — сказал он, полуобернувшись. — Доложите.

— Все в полном порядке, капитан, — сказала она.

Он был удивлен ее уважительным тоном, да и сказанное звучало спокойнее, чем он ожидал перед выходом из камеры. Он немного расслабился.

Три часа прошли без каких-либо событий. Гельдер с легкостью держал курс, время от времени на несколько секунд выбрасывая перископ. Он видел на берегу комфортабельные дома, некоторые выглядели даже величественно, в полумраке вдруг подмигивал случайный уличный фонарь, движения не было. Дома спали за затемняющими плотными шторами, которые прятали каждого шведа от полуночного солнца полярной области. К рассвету через первый узкий канал они вышли в более открытое водное пространство. И в ту минуту, когда они выходили из канала, Гельдер увидел первое патрульное судно. Он мгновенно выключил двигатели и позволил лодке опуститься на несколько метров до состояния нейтральной плавучести.

— Дистанция двести метров, — сказала Соколова, уши которой сжимали сонарные наушники. — Двести пятьдесят; триста; пятьсот.

Гельдер включил двигатели и вновь вышел на перископную глубину. Несколько минут спустя им встретился еще один патрульный корабль, а через час — еще. После того, как они покинули открытое пространство и вошли в следующий пролив, кораблей больше не было видно. Оставив за кормой остров Сент-Хоггарн, он продолжил движение в юго-западном направлении, и почти через восемь часов после старта, он привел мини-подлодку в открытые воды Лилла Вартан, точно к востоку от Стокгольма. Он совершил последнюю круговую перископную проверку. Впереди по курсу находились три грузовых судна, а позади какое-то крошечное пятно. Перед ним вставали шпили Стокгольма. Он испытывал волнение правонарушителя.

Он осторожно убрал перископ и, тормозя мини-подлодку, резко пошел в глубину. И тут заговорила Соколова:

— Корабль, прямо за кормой, семьсот метров, быстро приближается.

Какого же черта она не услышала его, когда он смотрел? Впрочем, теперь наплевать — он уже в пункте назначения. Все, что теперь оставалось — это найти подходящее местечко для буя и разместить его. Он включил передние фары подлодки и стал ждать. На тридцать первом метре глубины на него стало наплывать дно. Он замедлил спуск подлодки и позволил ей мягко лечь на дно. Оно было почти ровным, это каменистое морское дно, идеальное для их задачи. Он переключился на тракторный механизм, проехал вперед и остановился не более, чем через десять метров. Иисусе, он на месте! И дно — само совершенство! Что может быть легче?

— Размещаю буй, — сказал Гельдер.

— Корабль в четырехстах метрах и приближается медленнее, — голос Соколовой прозвучал напряженно. — Приблизительная скорость пятнадцать узлов, и она уменьшается.

Пятнадцать узлов? Патрульное судно. Что же еще может двигаться так быстро? Он повыключил все и откинулся назад.

— Тишина, — сказал он, — только доклады.

— Корабль в ста метрах, устойчивая скорость — около десяти узлов, — сообщила Соколова.

Гельдер не нуждался в сонарах — шум двигателей судна был слышен отчетливо. Оно проходило прямо над ними.

— Корабль уходит на десяти узлах, — доложила Соколова несколько успокаивающимся голосом. — Триста метров, и дистанция увеличивается.

Гельдер выпрямился.

— Подготовиться к размещению буя, — скомандовал он. — Переключить мощность на гидравлику.

— Переключаю мощность на гидравлику, — отозвалась Соколова, перебрасывая переключатели. — Готово.

Гельдер схватился за управляющие рукояти манипуляторов и поднял буй. С дополнительной выталкивающей силой воды дело пошло довольно легко. Он толкнул рукояти вперед, и буй сошел с подлодки, с полки, где держался. Гельдер повел рукоятями вниз, и буй встал на дно, подняв небольшое облачко ила. Он вернул рукояти в первоначальное положение.

— Убрать мощность с гидравлики.

— Мощность с гидравлики убрана, вся батарейная мощность переключена на силовую установку, — сказала Соколова.

Гельдер проверил показатель инерционной навигационной системы.

— Пятьдесят восемь градусов, двадцать одна минута десять секунд северной широты; восемнадцать градусов, двенадцать минут, две секунды восточной долготы, — громко произнес Гельдер, одновременно записывая координаты в судовой журнал и запоминая их. Цифры горели в его мозгу; он подумал, что ничего еще не запоминал так хорошо. Господи, он сделал это! Он довел эту нелепую машину до шведских вод и сбросил этот чертов буй аккурат в точку!

— Прямо по носу приближается корабль. Скорость приблизительно десять узлов. — Голос Соколовой завибрировал. — Господи, я думаю, они возвращаются!

Первой мыслью Гельдера было уйти от буя. Он схватился за ручку управления, проверил плавучесть, и когда подлодка поднялась на три или четыре метра, двинул рукоять вперед. Освобожденная от груза «Тип Четыре» быстро двинулась вперед, от буя, в открытые воды Лилла Вартан.

— Что вы делаете? — чуть не закричала Соколова. — Вы же направляетесь к Стокгольму!

— Я знаю это, Соколова, — процедил Гельдер сквозь зубы. — Я не собираюсь возвращаться в тот пролив, пока мы не освободимся от них. Мы не можем себе позволить быть пойманными в прибрежных водах. А теперь заткнитесь и расслабьтесь. Ваша работа закончена; как доставить нас обратно в целости — моя забота.

— Вы с ума сошли! — завопила она еще громче. — Мы же разместили буй, так давайте уходить отсюда и возвращаться на базовую субмарину!

Гельдер попытался сконцентрироваться на управлении подлодкой по возможности спокойнее.

— Черт побери, Соколова, заткнитесь! Это приказ! Наденьте наушники и докладывайте мне!

На минуту наступила тишина, затем Соколова заговорила снова:

— А теперь они заходят сзади! Прошли над нами и теперь идут назад!

О Иисусе, подумал Гельдер, они держат нас в вилке.

— Мы должны повернуть назад к базовой подлодке! — закричала Соколова.

Мы должны уйти как можно дальше от буя и в открытые воды, подумал Гельдер.

— Ни слова, кроме докладов, — приказал он и резко переложился на правый борт.

— Что вы...

Невероятно громкий взрыв заглушил крик Соколовой, и мини-подлодку бросило в сторону.

— Это была глубинная бомба. Пристегните ремень и держитесь!

— Дурак! — завопила Соколова, полностью теряя контроль над собой. — Ты убьешь нас!

— Заткнись! — крикнул Гельдер и собирался повторить еще раз, как тут из-за его сиденья появилась рука и крепко сдавила ему горло.

Крики Соколовой стали невнятными, а придушенный Гельдер не мог говорить. Он отпустил рукоятки управления и двумя руками схватил эту руку; лодка нырнула и под небольшим углом ударилась о дно. Он ухватился за рукоять одной рукой, пытаясь справиться с управлением, а другой рукой не давая Соколовой душить себя. Соколова издавала короткие яростные взвизги, но Гельдер все же слышал над ними шум двигателей патрульного судна. Ему было трудно дышать, и он отвел голову в сторону. Дышать стало легче, но теперь ее рука пережимала артерию на шее. Господи, да эта женщина была сильнее большинства мужчин!

Он вновь отпустил рукоять, чтобы обеими руками взяться за Соколову, но лодка нырнула и опять погрузилась, и ему пришлось вернуться к рукояти управления. Внезапно Гельдьер почувствовал слабость и понял, что если тут же что-нибудь не предпримет, то отключится. Он освободил правую руку и на ощупь стал шарить в той стороне, где на полке лежали, чтобы быть под рукой, инструменты. Ему что-то попалось, он даже не понял, что, и он резко ткнул этим туда, где, по его представлениям, должно было находиться ее лицо.

Все последующее, показалось, случилось в один миг. Теряя сознание, он ударил куда-то позади себя, и хватка ее руки ослабла; затем на него обрушился такой грохот, какого он еще не слышал, и лодка, казалось, пришла в неистовство. Последним его ощущением была рвущая боль в обоих плечах. И тут он отключился.

Глава 21

Рул оказалась на маленькой лестничной площадке, откуда вели вниз четыре или пять ступеней, к длинной узкой комнате. Свет в нее попадал через ряд высоко расположенных окон, которые снаружи едва поднимались над уровнем земли. Справа от нее была ниша, где находились с дюжину пар лыж и лыжных палок. Вероятно, в прошлом, когда в здании располагалась школа, здесь была кладовая. Теперь же здесь, очевидно, хранили только лыжи. Расставлены здесь были и полдюжины стальных армейских коек, на одной из которых спокойно сидел мужчина.

Она медленно подошла к нему и вгляделась. Он здорово изменился. Она вспомнила фотографии высокого, изящного мужчины лет шестидесяти, с черными волосами, выступающими треугольником на лбу, густыми бровями и орлиным носом, придающим его внешности нечто ястребиное. Сейчас он выглядел лет на десять старше. Он потерял не меньше тридцати фунтов веса, волосы совершенно поседели и настолько поредели, что исчез треугольник на лбу, а брови были выщипаны. Нос был сломан — хорошо бы безболезненно, подумала она — и не восстановлен пластически. Теперь он был плоский, широкий и кривой. Даже мать генерал-майора Георгия Абрамовича Малахова, встретив на улице, не узнала бы его.

Она присела на койку напротив него.

— Добрый день, генерал Малахов.

— Пожалуйста, не называйте меня так, — сказал он. — Ведь я теперь... что угодно, только не генерал.

В голосе его не было сожаления.

— Хорошо, — сказала она. — Моя фамилия Киркленд. Я пришла задать вам несколько вопросов об одном человеке, которого вы знали в Советском Союзе.

— А христианское имя у вас есть, мисс Киркленд? — спокойно спросил он. — Позвольте, я буду вас им называть?

Вообще-то слова такого рода мужчина обычно обращает к женщине на какой-нибудь вечеринке, и это несколько выбило ее из колеи, пока она не сообразила, что уже давно рядом с ним не было женщин. Она скрестила ноги, наклонилась вперед, подпирая лицо руками, и улыбнулась.

— Мне будет приятно, если вы будете называть меня Бруки, — сказала она, полагая, что ее более старый коллега в этой комнате и в данной ситуации вряд ли нуждается в ее настоящем имени.

— Хорошо. Хорошее имя. Бруки. Это имя, как и его обладательницу, окружает прохладное ясное сияние.

Она засмеялась.

— Попытаюсь соответствовать этому.

Она подивилась его четкому американскому выговору. Он произносил Р очень твердо, как многие русские, говоря по-английски, и получилось нечто среднезападное, как, вероятно, говорят в Иллинойсе или Огайо. Хотя фразы он строил не совсем по-американски, скорее, по-европейски.

— Итак, Бруки. О ком же вы хотите меня расспросить?

— О Викторе Майорове.

Брови у него поднялись.

— Ага! Значит, вас заинтересовал Виктор Сергеевич?

Она пожала плечами.

— И он, между прочим. Не помните, когда вы впервые встретились с Майоровым?

Малахов улыбнулся.

— Конечно, помню. Как вчера. Было это в 1959 году, в кабинете Юрия Андропова. В то время он был секретарем Центрального Комитета. Андропов, конечно, а не Майоров. Виктор же Сергеевич был... — Он помедлил, глядя задумчиво. — Я знал его родителей. Не хотите узнать о его происхождении? Это довольно интересно.

Хочет ли она? О Господи, еще бы.

— Да, пожалуйста, — сказала она.

— Хорошо, тогда вернемся ко временам революции. Сергей Иванович Майоров происходил из семьи видных, хоть и не аристократов, петербургских купцов. Во время штурма Зимнего он был капитаном гвардейской кавалерии, он выбрал сторону революции, удостоившись личного внимания Ленина. Он был красив и обаятелен, хорошо образован, и Ленина, видимо, забавлял этот контраст между ним и некоторыми из крестьян, окружавших его в то время. Ленин называл его любимым царистом.

Малахов достал из кармана рубашки маленькую пачку сигар и закурил одну, в то время как Рул старалась сдерживать нетерпение. Это был потрясающий материал, она слушала с наслаждением.

— Он оставался с Лениным до тех пор, пока этот великий человек весной 1922 года не перенес первый сильный удар. После этого Ленин уже меньше нуждался в нем, и он был приближен к Дзержинскому, тогдашнему главе ЧК, нашей первой тайной полиции. Но об этом вы, должно быть, все знаете, ведь вы наверно кремленолог?

— Пожалуйста, продолжайте, — сказала она, игнорируя его любопытство.

— Сергей Иванович процветал под Дзержинским, а позднее и под Берией. Где-то году в 1930 он познакомился с молодой женщиной, вернее, девушкой по имени Наталья Фирсова, родившейся в Англии, где ее родители, русские эмигранты, скрывались от царизма. Сталин приглашал эмигрантов с техническими дарованиями возвращаться на родину строить новое отечество, а ее отец был инженером. Девушка в Лондоне училась на танцовщицу, так что после пробы ее уже пригласили в Большой театр, в балетную труппу. Майорову к этому времени едва перевалило за тридцать, а ей исполнилось, я полагаю, восемнадцать или девятнадцать лет, но это была хорошая пара. Они поженились, и она продолжила свою карьеру, став ведущей балериной Большого, пока в тысяча девятьсот тридцать шестом или тридцать седьмом не забеременела. И тут дела для Сергея Ивановича повернулись не лучшим образом.

— Сталинские чистки?

Малахов кивнул.

— Я забыл, какой за ним числился проступок, но это и не имело значения. Мужчин казнили ежедневно почти без предлога. Хотя ходил любопытный слух, что Сталин лично расстрелял Сергея. Я часто думал, правда ли это.

— И что же случилось с Натальей и ребенком?

— Ребенка еще не было, — сказал Малахов. — У Сергея Ивановича было много могущественных друзей, и у некоторых из них, очевидно, хватило мужества помочь ей. Я не знаю точно, как это было сделано, но ей удалось перебраться в Ленинград, а там ее кто-то устроил на работу — обучать юных танцовщиц балета Кировского театра. Когда же ребенок родился, она дала ему свою фамилию, Фирсов, и назвала его Рой, в честь своего отца. Поскольку было важно, чтобы не знали, кто он, то его считали незаконнорожденным, что, как я полагаю, очень тяжело для мальчика в пуританском коммунистическом обществе. Хотя, я думаю, он всегда знал, кто его отец.

— И это мешало его успехам в такой системе? — спросила она.

— Похоже, нет, — отозвался Малахов. — Я думаю, что старые друзья отца не оставляли его без внимания. Он поступил в Московский университет, где преуспел в языках и партийной деятельности. И он действительно был в университете секретарем комсомольской организации, это Коммунистический Союз Молодежи, и там он познакомился с Андроповым Юрий приехал в университет выступить перед комсомольцами, так Виктор Сергеевич с ним и познакомился. Молодой человек произвел впечатление на Андропова, и тот поинтересовался им. Юрий всегда все и всех изучал тщательно. И еще когда юный Майоров был в университете, Андропов уже предложил ему партийную работу.

— Чем заниматься?

— Обучать Андропова английскому языку, — ответил Малахов. — У Юрия Андропова был самый разносторонний ум из всех известных мне людей. В отличие от многих своих сверстников он не получил широкого образования, и, я думаю, что он в этом отношении испытывал некий комплекс неполноценности. Он хотел читать все, знать обо всем, но больше всего он хотел читать по-английски без переводчика. Майоров же, обученный английскому матерью, в совершенстве владел языком и был для Юрия идеальным репетитором. Насколько я знал Андропова в то время, он три утра в неделю освобождал для занятий английским, и хотя произношение у него было не очень хорошим, читал он на языке свободно, без затруднений и без помощи переводчика. Это было одно из величайших его личных достижений, и поэтому, я думаю, он всегда оставался благодарен Майорову.

— Так именно поэтому в 1959 году вы встретились с Майоровым в кабинете Андропова.

Малахов кивнул.

— В здании Центрального Комитета. Виктор Сергеевич тогда, насколько я помню, заканчивал университет и проявлял интерес к работе в КГБ. Андропов пригласил меня на обед познакомиться с этим молодым человеком, и тот, признаться, произвел на меня впечатление. Одного его искусства владения языками было достаточно, чтобы взять его новобранцем — ведь помимо английского, он говорил по-французски, немецки и шведски бегло, и он продолжал изучать другие скандинавские языки так же успешно — было ясно, что это неординарный ум, и казался он старше своих лет, очень серьезный молодой человек. Я сразу же определил его в Первое Главное управление, под свое начало. Он блестяще подходил для зарубежной разведки, просто идеально.

— Так вы его завербовали в этот же день?

Малахов улыбнулся.

— Я думаю, это он меня завербовал, он и Юрий. Сразу же, как он закончил учебу, в течение недели мы направили его в школу зарубежной службы КГБ.

— Следили ли вы за его обучением?

— Нет, вскоре после этого меня направили за границу, но приезжая домой, я всегда слышал в Московском центре разговоры о его успехах. И ото всех я слышал, что он просто ослепителен. Знание языков позволило намного сократить срок обучения, поскольку большая часть времени как раз и уходит на языковое усовершенствование абитуриента, и уже через два года он получил назначение в Стокгольм. И больше я не имел с ним прямых контактов вплоть до 1978 года, когда его назначили главой Первого Главного управления. У нас были долгие многочисленные беседы, иногда с глазу на глаз, и именно он выбрал меня для представительства в ООН.

— Надо полагать, Андропов назначил его главой Первого?

— Ну конечно. Ведь за то время, что Юрий изучал английский с Виктором Сергеевичем, их отношения практически переросли в отношения отца и сына, хотя Андропову в то время едва перевалило за сорок. И все это время он был главным патроном Виктора Сергеевича, хотя тот прилагал усилия снискать расположение и других, кто, он полагал, мог быть полезен в его карьере.

— Кого, в частности?

— Особенно Горбачева, который был лишь на несколько лет старше Майорова и тоже протеже Андропова, и в то время, пока я был в ООН, я слышал, что он заслужил и особое расположение Громыко, что весьма непросто.

— Так он нашел язык с обоими поколениями, да?

— Ну да. У него были устремления молодых менять положение вещей, и у него была холодная стойкость стариков. И его признавали за своего оба поколения.

— И стало быть, было вполне вероятно, что при нынешнем режиме он должен был бы стать главой КГБ.

Малахов откровенно пожал плечами.

— Кто знает? И я думал, что он достойно заменит Андропова во главе КГБ, когда тот пересел в председательское кресло; ведь он же был любимцем Юрия, но этого не произошло. Хотя казалось естественным, просто вытекающим из их отношений, но вот не случилось.

— А почему, как вы думаете?

— У меня есть идея, но я могу и ошибаться.

Рул жаждала услышать это.

— И что же это за идея?

— Я полагаю, что он получил кое-что получше.

Вот и ее теория получает подкрепление. Следующий вопрос может продвинуть ее соображения на иной уровень.

— Что же может быть лучше кресла главы КГБ?

— Я полагаю, что Майоров сам что-то изобрел для себя; видимо, что-то еще лучше. Ему всегда нравилась свобода действий.

— Но что же он мог изобрести для себя лучшее, чем пост главы КГБ?

— Я не знаю, но это должно быть что-то грандиозное. Да, именно грандиозное соответствует Виктору Сергеевичу. Это должно быть настолько грандиозное, что в случае успеха забросит его в Политбюро, а может, и в председательское кресло.

— Неужели он думает в таких масштабах? Довольно рискованная затея.

— Для Майорова риск — наслаждение, моя дорогая Бруки. Он принадлежит к тем людям, которые или добиваются всего, или сгорают. Хотя и он не без грехов, если верить слухам.

Рул слегка напряглась.

— А расскажите мне об этих слухах.

— Ну, приезжая в Москву, я неоднократно слышал, что Виктор Сергеевич имеет... определенные наклонности, сексуальные наклонности.

— Вы хотите сказать, что он гомосексуалист?

— Ну что вы. Наоборот, он общается с женщинами, и зачастую с двумя или тремя одновременно, это всем известно.

— В чем же выражаются наклонности?

Малахов слегка поежился.

— Я старый пуританин. Я ведь только предполагаю, и то мне уже неприятно даже говорить об этом.

Рул наклонилась вперед.

— Ну пожалуйста, — сказала она.

— Ну хорошо, ходили слухи, что эти вещи заходят иногда слишком далеко, что он иногда и убивал.

— Убивал своих сексуальных партнерш?

Малахов кивнул.

— Ходил слух, что это случалось... неоднократно. И должен сказать вам, что когда я услыхал об этом, то довольно легко поверил.

— Но почему? Что в вашем опыте общения с Майоровым заставляет вас думать, что он способен на сексуальные убийства?

— Убивать не трудно, — с какой-то печалью сказал Малахов. — И я убивал. Если вы в КГБ надолго, значит скоро убьете, так или иначе. Но не каждый убийца сам размахивает кинжалом. А некоторым это доставляет удовольствие. Однажды я сам видел, как Майоров наслаждался этим.

— Расскажите мне об этом случае.

Малахов уставился в пол.

— Вы знаете, как в Советском Союзе совершается воинская казнь?

— Ну, я думаю, расстреливает особый отряд.

Малахов помотал головой.

— Нет, за преступления, влекущие за собой смертную казнь, расстрел — слишком мягко, слишком уважительно для такого преступника. Хотя тот и верит, что произойдет именно так. Действительно, отбирается особая команда, и жертва выходит перед ними. А затем, пока команда демонстрирует готовность, какой-нибудь один офицер с пистолетом спокойно приближается к жертве сзади и стреляет ей в голову.

Рул ничего не сказала.

— Я видел однажды, как Майоров совершал такую экзекуцию, — сказал Малахов, продолжая смотреть в пол. — Жертвой был офицер КГБ, обвиненный в попытке перебежать на Запад. Взвод расстрела собрался, и когда избранный для совершения казни офицер уже собирался подойти к жертве сзади, неожиданно появился Майоров и забрал у того пистолет. Он неспеша, вразвалочку шел к жертве, а выражение лица у него было... он был крайне возбужден. Он выждал минуту, другую, пока жертва не начала волноваться, что же происходит и почему взвод расстрела не приступает к своим обязанностям. Майоров поднес пистолет близко к его голове и подождал... подождал, пока тот человек не почувствовал что-то и не начал поворачиваться к нему. Майоров дождался того момента, когда человек уже краем глаза увидел его, и только тогда выстрелил, угодив прямо в висок. И ушел, оставив жертву лежать, еще живую, предоставив другому офицеру нанести coup de grace[10]. На это нельзя было смотреть без ужаса... без ужаса от того, что человек получает удовольствие, убивая другого.

Рул по-прежнему молчала.

— И вот что я скажу вам, Бруки Киркленд, — Малахов наклонился вперед, выдавливая слова. — Я провел в КГБ более тридцати лет. И Виктор Сергеевич Майоров — самый жестокий и безжалостный человек из всех, с кем мне приходилось сталкиваться. И находиться рядом с ним мне было страшно.

Дверь позади Рул открылась, и обернувшись, она увидела стоящего в дверном проеме Эда Роулза.

— Тебе пора идти, — сказал он.

Рул в отчаяньи подумала, о чем же еще надо спросить. Ведь она же просидела, завороженная, отдав контроль над разговором этому старому генералу, который кормил ее байками, тратя ее время. Ну какой из нее допросчик! Она встала.

— Пойдем, Эд.

Она обернулась к Малахову.

— Способен ли Виктор Майоров развязать с помощью советских вооруженных сил войну за передел земель в Европе, если получит поддержку в Политбюро?

Малахов тоже встал.

— Вы, должно быть, меня не слушали, Бруки Киркленд, — сказал он, качая головой. — Виктор Сергеевич Майоров способен на все — на любой акт, который приближает его к достижению личных целей. Ни один человек, ни группа людей, ни нация не может чувствовать себя в безопасности, если вдруг оказывается стоящей между ним и тем, что он хочет, и я из этого перечня не исключаю и сам Советский Союз.

— Спасибо вам, — поблагодарила она и повернулась, чтобы уйти.

— Бруки Киркленд, — окликнул ее Малахов, когда она поднялась уже на верхнюю ступеньку.

Рул обернулась и посмотрела назад.

Малахов усмехнулся.

— Что бы Виктор Сергеевич ни задумал, обещаю, вам это не понравится!

Уже выходя из здания школы с Эдом Роулзом, она за закрывшейся дверью слышала его смех.

— Иисусе, — сказала она, — вот это было просвещение.

Она остановилась у своего автомобиля и повернулась к Роулзу.

— Эд, возникала у тебя когда-нибудь какая-нибудь дикая идея, в пользу которой говорит все, что ты знаешь, когда начинаешь разрабатывать ее?

— Да, — отозвался Роулз, — раз или два. — Он улыбнулся ей. — Ужасные ощущения, да?

— Чертовски.

Она обняла его за плечи и поцеловала в щеку.

— Спасибо, и я оцениваю это гораздо выше, чем могу высказать.

— Но запомни, — сказал он. — Ты не имеешь права закладывать эту информацию ни в какое досье, и не имеешь права ссылаться на нее для поддержки хоть какой теории.

— Я помню, — сказала она, — влезая в машину и трогаясь с места. — Увидимся в Ленгли, Эд.

— Надеюсь, Кэт, — отозвался он без улыбки. — Я действительно надеюсь на это.

Она доехала до Стоува и повернула в направлении Берлингтона и аэропорта. Она приезжала сюда за поддержкой и подтверждением, и она их получила, размышляла она. Но почему же тогда, удивлялась она, вместо подъема она ощущает подавленность.

Глава 22

Гельдер пришел в себя от ощущения чего-то холодного и мокрого на макушке. И тут же это ощущение сменилось болью в плечах. Он чувствовал, что все его лицо разбито, и несколько секунд ушло на то, чтобы прийти в такое состояние, когда уже можно оценивать ситуацию. Он болтался вверх ногами, словно парашютист, и ремни безопасности сильно давили на плечи. В отдалении слышался шум врывающейся под давлением воды, и он понял, что это заливает мини-подлодку и что вода, пока он висел вниз головой, уже достигла его макушки.

Он в панике вцепился за ремни безопасности, пытаясь освободиться, думая, что если не освободится, то утонет. Также он хорошо понял, что придется упасть в воду, глубиной с фут. Он стал карабкаться вверх, отплевываясь и кашляя, пытаясь сориентироваться в условиях перевернутой подлодки. Горели огни на панели и лампы на куполе, за исключением залитых водой, отбрасывая искаженные тени от хаоса внутри «Типа Четыре».

Гельдер огляделся. Валерия Соколова лежала лицом вниз в паре футов под ним. Он с натугой потянул ее, пытаясь поставить на ноги — может быть, она еще жива, но тут же вскрикнул и сморщился от ее вида. Из ее правого глаза торчала рукоять отвертки; острие полностью вошло внутрь, угодив прямо в мозг. Оставшийся глаз смотрел пусто, а челюсть отвисла. Гельдер вспомнил, как схватил что-то и ударил, чтобы она отпустила его. Он достиг цели.

С минуту он приходил в себя от увиденного, прежде чем смог анализировать ситуацию. Мини-подлодка лежала на грунте вверх дном под углом градусов в десять к перпендикуляру, и вода быстро прибывала со стороны люка, прижатого ко дну, что делало выход из лодки невозможным. В обычной «Тип Четыре» существовал запасной люк; в этом же усеченном варианте его исключили. И единственный выход был через главный люк.

Гельдер попытался успокоиться и оценить ситуацию. Огни в лодке все еще горели; это означало, что мощность батарей по-прежнему в его распоряжении. Он на ощупь отыскал выключатель наружного освещения и включил его. Морское дно вокруг лодки имело небольшой уклон в том направлении, что и угол, под которым мини-подлодка располагалась к перпендикуляру, что натолкнуло его на мысль перевернуть машину хотя бы частично. Он щелкнул выключателем, выбрал точку в расположенной под углом каюте подлодки и бросился туда всем весом тела. Подлодка слегка качнулась, а затем вернулась в прежнее перевернутое состояние. Он кидался и кидался, но положение подлодки не менялось.

Гельдер закрыл глаза и попытался сосредоточить мысли на тех ресурсах, которые были ему доступны. Мощность, у него есть мощность. Он с минуту размышлял, затем обратился к панели управления винтами. Он взялся за ручку управления и дал на правый винт полный вперед, а на левый — полный назад. Высоко взвыли двигатели, и лодка затряслась.

Затем медленно, скользя юзом в сторону, лодка начала переворачиваться. Гельдер не был готов к изменению положения, пока подлодка переворачивалась на левый борт, он отчаянно цеплялся за что попало.

Люк освободился, подумал он, если только за то время, что лодка лежала, его не заклинило. Вода с силой пробивалась через брешь в люке острой, больно жалящей струей. Гельдер встал и начал рвать на себя закрытую дверцу на правой переборке лодки, но теперь дверца была сверху. Наконец она открылась, и на него сверху упали два спасательных акваланга. Он схватил один и быстро его осмотрел; все вроде в порядке. Акваланг состоял из регулятора давления, мундштука, носового зажима и небольшого баллона со сжатым воздухом, которого, как говорили на занятиях, должно хватать на десять минут. Гельдер пользовался им однажды на тренировках в школе подводников. Он защелкнул ремень вокруг шеи и еще раз огляделся. Его выходная экипировка, все еще упакованная в пластиковый пакет, плавала у ног. Он схватил его, сломал печать и выжал из него как можно больше воздуха, прежде, чем закрыть опять. Он должен подниматься на поверхность по возможности медленнее, и потому ему не нужен воздух в пакете, иначе подъем будет слишком быстрым. Он еще раз огляделся — кажется, взял все, в чем нуждался.

Течь через люк доводила его до сумасшествия. Он побрел на корму, уклоняясь от жалящих струй и открыл кингстоны лодки. Вода в мини-подлодку прибывала двумя потоками толщиной с его запястье.

Теперь подлодка должна наполниться быстро; когда она наполнится целиком, давление уравняется и он сможет сбежать через главный люк, если этот главный люк можно открыть. Он вернулся к выходной экипировке, поднял ее и прислонился к переборке каюты. Он сунул регулятор мундштука в рот и открыл вентиль. В легкие под давлением рванулся воздух — спасательный акваланг работал. Он завернул вентиль и стал ждать, надеясь и не веря, что, когда подлодка заполнится водой, люк можно будет открыть. Если же не откроется, то он сам приблизил свою смерть, открыв кингстоны.

Вода уже достигала его груди, и он прикинул, что у него осталось немногим более минуты. В его мыслях возникла Трина Рагулина. Он отбросил эту мысль. Сейчас он должен сконцентрироваться на подъеме. Внезапно вспомнив, он раскрыл пакет с тренировочным костюмом и выудил завернутый цианид. И швырнул его в прибывающую воду. Это не выход. Он собирался сдаться, если удастся достигнуть поверхности — этот район сейчас бороздят патрульные суда. Вода врывалась в подлодку, заглушая звук любого двигателя, который он мог бы слышать. Сдаться так сдаться, но уж ни за что не самоубийство.

Когда вода достигла подбородка, он вновь закусил регулятор мундштука, открыл вентиль и приладил на нос зажим. Он начал дышать бурно, выдыхая воздух, под давлением врывающийся в его легкие. Он старался дышать ровно и глубоко, поскольку последний воздух в подлодке был уже беден кислородом. Он побрел по каюте, пока не добрался до главного люка, затем открутил прижимное колесо. Оно двигалось свободно, слава Богу. Он толкнул люк, и тот открылся, примерно наполовину, прежде чем упереться в какое-то препятствие.

И дальше не двигался. Гельдер схватил пакет с экипировкой, просунул его в отверстие и стал протискиваться следом. На мгновение ему показалось, что он не сможет пролезть, и он запаниковал; но тут же, внезапно, он оказался на свободе и стал всплывать.

Насколько он помнил, он находился на глубине тридцать метров. Он поднимался медленно, дыша глубоко и стараясь определять количество пройденных метров. Вода оказалась ошеломляюще холодной, и он, считая метры, старался не думать об этом. Когда он насчитал тридцать, показалось, что стало теплее, однако он все еще не достиг поверхности. Однако вокруг посветлело, и он знал, что скоро вынырнет.

Внезапно, в момент полувдоха, воздух в баллоне кончился. А ведь десять минут не могли пройти, подумал он, не более четырех или пяти. Он отчаянно вдыхал и наконец начал выдыхать. Где же поверхность? И в тот момент, когда он думал уже, что придется нахлебаться воды, он вырвался на воздух, выплюнул мундштук и жадно вдохнул. Он осмотрелся вокруг, барахтаясь в воде. Стоял туман, густой туман, и шел небольшой дождик. Может, и не придется сдаваться.

Он слышал шум двигателей с двух сторон от себя, один ближе, другой подальше. Гельдер приоткрыл уголок пластикового пакета с экипировкой, наполнил его воздухом и вновь закрыл. Теперь хоть что-то поможет ему удержаться на воде. Он отстегнул акваланг и бросил его тонуть. Скинув спортивные туфли, он начал избавляться от тренировочного костюма. Раздевшись до нижнего белья, он мог плыть свободнее. Но вот в какую сторону?

Подождав, пока удалится ближайший к нему шум двигателя, он сунул два пальца в рот и свистнул изо всей мочи. Звук заглох мгновенно, очевидно, поглощенный туманом. Он развернулся на девяносто градусов и снова свистнул. Звук заглох. Он еще раз повернулся на девяносто градусов и сделал еще одну попытку. На этот раз послышалось нечто вроде эха. Взяв пластиковый пакет в руки, он поплыл, пользуясь пакетом как пенопластовой доской, с которой он мальчиком тренировался, выступая за школьную команду по плаванию.

Он сосредоточился на том, чтобы равномерно работать обеими ногами: ему не хотелось плавать по кругу. Он плыл в течение получаса, судя по его часам, время от времени посвистывая. Эхо становилось все отчетливее и возвращалось все быстрее. Он отдыхал пять минут, затем продолжал плыть. Когда он остановился в очередной раз, его ноги коснулись каменистого дна. Он побарахтался с минуту, потеряв дно, затем вновь ощутил его. Минуту спустя перед ним возникло зеленое пятно, оказавшееся подстриженной лужайкой. Он выбрался на траву и всмотрелся в туман. Наверху пологого склона он разглядел небольшой белый дом. Не остановившись отдохнуть, он, шатаясь, выбрался из воды, выискивая какое-нибудь убежище. Вскоре из густого тумана на него выплыл крошечный эллинг.

Дверь была не заперта. Он вошел внутрь и обнаружил там спортивную моторную лодку примерно пяти метров в длину, пришвартованную к узкому мостику. Он залез в лодку и скорчился на обтянутом материей сиденье. В ящичке под приборной доской нашлись два влажных пляжных полотенца, и он постарался обтереться, а затем обернулся ими. Он был жив, хотя бы в эту минуту, в безопасности. В таком тумане никому лодка не понадобится. Он согревался, подкрадывался сон. Его щека ткнулась в ткань обивки, и он отключился.

Глава 23

Сразу же по прибытии в Национальный аэропорт Рул отыскала телефон-автомат, полистала желтые страницы справочника и набрала номер. Было уже за девять субботнего вечера, но она решила, что там должен работать круглосуточно оператор, и оказалась права. Женский голос попросил ее подождать, пока соединят.

— Денни слушает, — сказал мужской голос.

— Денни Берджес?

— Он самый. А кто его спрашивает?

— Помните Биггльза?

— Еще бы.

— Он мне подсказал, что я могу обратиться к вам и предложить некоторую работу.

— Что же это за работа?

— Хотела бы очистить дом. Вернее, два дома.

— Один из них ваш?

— Да.

— Вы звоните оттуда?

— Нет. Биггльз сказал воспользоваться обычным телефоном.

— Правильно. Ваш адрес?

Она продиктовала.

— Скоро ли вы там будете?

— Примерно через полчаса.

— Ну тогда я через тридцать пять минут, о'кей?

— Вы хотите сказать, что сможете заняться этим прямо сегодня вечером?

— Если это вас устроит. Ведь вечер — лучшее время для моей работы. Я говорю из моей машины, и все, что мне нужно, со мной.

— О'кей. Тогда через тридцать пять минут.

— Хорошо. Как вас зовут?

— Кэтрин Рул.

— О'кей, Кэти. Когда я приеду, я не буду звонить в дверь, а постучу кулаком. Когда впустите меня, ничего не говорите. Мой рост шесть футов один дюйм, вес сто семьдесят фунтов, бейсбольная кепка, ветровка, блеск. Надо полагать, это городская квартира, да? Какая там планировка?

— Вход, гостиная и столовая — это на главном этаже, а этажом ниже — кухня и кабинет, две спальни — наверху.

— Вот я и начну сверху и двинусь вниз; когда у вас будет чисто, мы и поговорим. Сколько у вас телефонных линий?

— Одна.

— А телефонных отводов?

— Гм, пять... нет, шесть.

— А телевизоров?

— Два — в спальне и гостиной.

— До моего прибытия включите их оба. Если в других комнатах есть радио, тоже их повключайте.

— Только в кухне одно.

— Понятно. Итак, через тридцать пять минут.

Рул забрала машину со стоянки и поехала домой. Она обошла весь дом, включая телевизоры и радио, затем стала ждать в прихожей. Точно в назначенное время раздался стук в дверь. Она открыла, и вошел мужчина. Он пожал ей руку и высокопарно сказал:

— Привет.

Внешность его соответствовала описанию, но вдобавок у него были короткие седые волосы и седая щетина примерно двухнедельной давности. На бейсбольной кепке красовались буквы BS. Он отправился наверх, а она прошла в гостиную и стала смотреть по телевизору старый фильм. Сорок минут спустя он вошел в гостиную, держа палец на губах. Взяв телефонную трубку, отошел примерно на метр от аппарата, открутил микрофон и наушник и заменил их.

Подойдя к ней, он нагнулся и прошептал:

— Где тут главная телефонная коробка?

Подумав, Рул пожала плечами и помотала головой. Он кивнул и вышел из комнаты. Десять минут спустя он вернулся в гостиную и выключил телевизор.

— Ну вот у вас и чисто, — сказал он, порылся в кармане и выгрузил на кофейный столик два маленьких электрических устройства и черную коробочку, чуть побольше, с коротким проводком.

— У вас было два жучка — в телефонных аппаратах спальни хозяйки и прихожей. Оба они работали на прием, когда снимали трубку. Больше ничего нет — ни в стенах, ни в розетках, ни в лампах.

Рул взяла два этих устройства и повертела в руке.

— Вы уверены, что больше ничего нет?

— Так ведь именно за это вы мне и платите, мисс Рул.

— Прошу прощения.

— А вообще, только с двумя жучками много не подслушаешь. Он или чертовски небрежен, или его прервали до того, как он закончил.

— А что это за устройства?

— Они собраны из вполне доступных японских деталей, такое можно найти на любой барахолке радиодеталей. Тут ничто не указывает на их заграничное происхождение. Добротные штучки, хотя и ничего особенного. Эти два маленьких жучка прослушивают твой телефон, а также звучащее в радиусе двенадцати-пятнадцати футов вокруг этой комнаты, передают звуки по твоим телефонным проводам в твою же главную телефонную распределительную коробку и в эту черную коробочку, которая посылает в эфир одноваттовый ОВЧ-сигнал[11], что вполне достаточно, чтобы подслушивать обычный разговор на расстоянии до четверти мили. Это довольно удобно — твой человек сидит себе в автомобиле, или в квартире через улицу и слушает или записывает. Только я сомневаюсь, что он связывается с хлопотами по аренде помещений — слишком это дорого, чтобы узнать, что тут у тебя творится. Скорее всего, он следит за тобой. Ведь твои передвижения довольно стандартны? Офис, бакалейная лавка, вечер свободный. Что-то в этом роде?

— Что-то в этом роде.

— Так что не из-за чего огород городить. Лучше следить до дома и потом слушать. Где твой автомобиль?

— Через пару домов отсюда. БМВ-320i.

Она выдала ему ключи, и он ушел. Вернулся минут через пять.

— Чисто, — сказал он. — Ограничились минимальным оборудованием. Значит, он предполагает, что ты не знаешь, что он следит за тобой, и потому тебе нечего скрывать. Ты работаешь вместе с Биггльзом?

— Можно и так сказать.

— Ты говоришь о своей работе по телефону или дома?

— Никогда.

— А в том, другом доме?

Уши ее вспыхнули, когда она вспомнила свой разговор с Уиллом о Майорове.

— Никогда, — солгала она.

— Ты хочешь, чтобы я проверил и тот дом?

Она дала ему адрес и достала из сумочки ключ от дома Уилла.

— Это твой друг?

— Да.

— А где он сейчас?

— В Стокгольме. Уехал сегодня утром.

— Хорошо. Если так, то я это сделаю прямо сейчас.

— Можешь не сомневаться, отправляйся.

— Обернусь меньше чем за час, — сказал он.

Рул разделась и приняла горячую ванну. Она подпилила ногти, побрила ноги, вымыла голову, размышляя, что же из ее разговоров можно записать. Когда Берджес вернулся, она уже была в халате и с полотенцем на голове.

— Ты забыла сказать мне о системе сигнализации, — сказал Денни Берджес.

— Ох, Боже мой, действительно! Приезжала полиция?

Берджес помотал головой и усмехнулся.

— К счастью, система такая же, какими я занимаюсь, так что знаю, как отключать. В аппаратуре, с которой я имею дело, представлены пара дюжин систем сигнализации, распространенных в Джорджтауне. К твоему сведению, одна из них стоит и у тебя. Для воров это неудачный город.

— Ты прав, и мы еще поговорим об этом. Что ты нашел там?

— Точно такая же ситуация — один в спальне и один в гостиной. И это означает, что он и не хотел ставить больше двух — ведь не могли же ему помешать дважды. Но на этот раз вам повезло — система не работала. Одна из двух батареек в черном ящике была только наполовину засунута в гнездо. Парень оказался неаккуратным, хотя она и не выпала. Я так думаю, что она со времени установки и не работала. Видимо, у этого человека не было больше возможности попасть туда и исправиться.

— Денни, нет ли у вас идеи — кто они? Я имею в виду, что это могут быть за люди?

— Ну, это не могут быть ваши с Биггльзом коллеги. Они бы придумали что-нибудь поизящнее, что-нибудь связанное с сексом. А это уж как-то примитивно. Вы сейчас, случаем, не разводитесь?

— Нет, я развелась два года назад. А что?

— Ну, я предположил, что это, может быть, какое-нибудь внутреннее дело, которым занят частный детектив, но если ты в разводе так давно, то эта идея не проходит. Не ввязалась ли ты в какое-нибудь дело, связанное с опекой или деньгами?

— Да нет, в свое время мы все дела решили мирно. Ему не нужен ребенок, я не претендую на его деньги.

— Ну тогда остаются только наши противники, так?

— Разве? Что-то указывает на то, что он иностранец?

— Ничего особенного. Мне уже приходилось сталкиваться с их работой. Даже русские могут собрать нужную аппаратуру из местных деталей, особенно, если их волнует, что она будет обнаружена. И если это наши противники, то вы для них не больно важная персона — слишком малые усилия они прикладывают. Может быть, они пытаются застукать вас с приятелем в постели, чтобы потом шантажировать. Такое случается. Может быть, они надеются этим вынудить тебя принести какие-нибудь документы из офиса. Никто не пытался давить на тебя?

— Нет.

— Ну, тогда я думаю, что это так. Ну и если он был у тебя в постели, они могли слышать только тяжелое дыхание да какие-то разговоры. Если же ты была у него в постели, тогда у тебя все о'кей, их жучок не работал. А ты знаешь людей, которые живут прямо через улицу напротив твоего дома?

— Да. Пожилые люди, супружеская пара, живут здесь уже двадцать или тридцать лет.

— Хорошо, а то из окна их верхнего этажа можно снимать с помощью камеры с инфракрасными лучами и сильными объективами, если шторы не задернуты. А вот дом твоего друга, там такое невозможно — очень острый угол не позволит.

Она почувствовала огромное облегчение. Уилл никогда не был в ее постели, а то, что она говорила в его доме, услышать было нельзя.

— Ну спасибо, Денни. Сколько я тебе должна?

— О, пару сотен, я полагаю. И вот что я тебе скажу, давай я поставлю тебе хорошую систему охраны, скажем, сотен за восемнадцать — поверь, это дешево — и мне не придется здесь чистить. Поскольку они уже не смогут снова поставить тебе жучка.

— О, даже так? Но как же они тогда поставили жучка в другой дом?

— Только одним из двух способов, — доверительно сказал Берджес. — Или они знали код, что невероятно, или ваш приятель однажды позабыл включить систему тревоги, а им повезло.

— Скорее всего, второе, я думаю. На него похоже. Значит, точно, Денни, сделай мне вашу систему.

Она подошла к столику в прихожей и дала ему ключ.

— Для твоего удобства, — сказала она. — Я весь день и каждый день в офисе.

— Ну и правильно, Кэти, — сказал он, кладя ключ в карман. — Я постараюсь смонтировать ее в течение этой недели. Это как раз моя работа. А слушай, можно из этой ситуации выжать еще кое-что.

— И что же это?

— Давай я послежу за тобой несколько дней. Я вычислю, кто это, и немного с ним потолкую.

Она с минуту подумала над этим предложением.

— Нет, пока, во всяком случае, нет еще. Мне бы не хотелось, чтобы котел кипел сильнее. Хотя, как только я надумаю, я дам тебе знать.

— Да уж, дай. Я не прочь потолковать с ним.

— Спасибо, Денни.

Она выпустила его из дома и прислонилась к двери. После него она чувствовала себя лучше. На кой черт за ней следят и ставят жучки в доме? Она устало потащилась вверх по лестнице, вытирая волосы полотенцем, размышляя.

Глава 24

Гельдер проснулся мгновенно, боясь пошевелиться. Его разбудил шум, шум двигателей судна. Его щека, которой он лежал на пластиковом сиденье, была мокрой от пота, он не поднимал головы, пока его колыбель раскачивалась и подпрыгивала на месте швартовки, а потом успокоилась, когда шум двигателей удалился. Он сел. Внутри небольшой эллинг был слегка освещен светом, попадавшим снаружи. Он посмотрел на часы — только что миновало шесть часов по местному времени. Но вот шесть вечера или утра? Вечера, решил он, того самого дня, когда началось его задание.

Он почувствовал необходимость быстренько перебраться куда-нибудь в другое место — в этом эллинге ему не стоит находиться. Он расстегнул пластиковый пакет и наткнулся на нейлон. Поскольку сейчас вечер, он выбрал темный наряд — пиджак цвета морской волны с бронзовыми пуговицами, серые поношеные слаксы, черные мокасины, белую распашную рубашку, полосатый галстук. После такого заплыва он чувствовал себя чистым, хотя не мешало бы побриться. Не здесь, конечно. Он скрипнул дверью эллинга и осторожно огляделся. Ближайший дом был освещен, но вокруг никого не было. Он быстро двинулся по берегу прочь от эллинга, направляясь к калитке в высокой изгороди. Примерно через двадцать метров стоял другой дом. Тут должна быть дорога, подумал он, и она, видимо, проходит за этими домами. Он шел вдоль ограды, посматривая, не встретится ли кто. Он слышал удары ракетки по теннисному мячу и смех, затем он увидел за домом корт и пару играющих молодых людей. Если они и видели его, внимания не обратили.

Он вышел к гудронированному шоссе и посмотрел в обоих направлениях. А какая разница? Он определил местоположение по солнцу и двинулся в его направлении. Стокгольм должен быть на западе, а ему и нужно в Стокгольм, где он затеряется среди толпы. Он шел быстро, но не торопливо, как должен идти человек, который знает, куда ему надо, и который не паникует. Примерно через километр он вышел к перекрестку и к автобусной остановке с будкой на обочине. Он изучил расписание в рамочке — автобус на Стокгольм идет каждые двадцать минут. Хорошо. Он посмотрел в обе стороны дороги. Одна за другой прошли две машины, пешеходов же не было видно. Он присел в будке, открыл свою сумку и начал в ней копаться, распределяя имущество.

У него было — восемнадцать тысяч шведских крон, сто семьдесят долларов и тысяча долларов в туристских чеках, на которых он уже расписался как Карл Свенсон. У него был бумажник, кредитная карточка «Виза», карточка «Америкен Экспресс» — все потрепанное, но годное. У него был американский паспорт со штампом сегодняшней въездной визы и неиспользованный билет из Стокгольма до Нью-Йорка скандинавской авиакомпании «Эр Системз». Еще у него была смена одежды, туалетные принадлежности, его бумага для рисунков; еще карта Стокгольма и путеводитель по Швеции. Он был вооружен девятимиллиметровым автоматическим пистолетом с двумя обоймами. Все это он распихал по карманам, кроме пистолета и обойм. Они ему были не нужны, они казались чужеродными в его хозяйстве. Тем более, что свой путь из Швеции он не собирался проделывать с помощью стрельбы. Он сунул их обратно в сумку. При первой же возможности нужно от них избавиться. Из несессера он взял маленькую бритву, работающую на батарейках и быстро стал водить ею по лицу, затем тщательно причесался. Из зеркала в футляре от бритвы на него глянуло неожиданно нормальное лицо.

Подошел автобус, и он вскарабкался внутрь.

— На Стокгольм? — спросил он у водителя.

Мужчина кивнул.

— Шестнадцать крон, — сказал он по-английски.

Гельдер протянул ему пятидесятикроновую банкноту и получил сдачу, довольный, что водитель автоматически заговорил с ним по-английски. Он уселся чуть ли не в самом конце автобуса. В салоне находилось не более полудюжины пассажиров. Он был голоден как волк, но старался не думать об этом. Он развернул карту Стокгольма и тщательно рассмотрел ее, затем обратился к путеводителю. Он думал о том, где питаться, где скрываться, и еще — доки. Удовлетворенный тем, что разобрался с этим городом, он отдал должное усталости и вздремнул, удивляясь собственному спокойствию в таких условиях.

Он проснулся, когда въехали в предместье Стокгольма, и, зачарованный, рассматривал проносящиеся строения. Здесь все отличалось от советских городов. Все дома были опрятными и хорошо отделанными, в отличие от Москвы и Ленинграда, где в порядке содержались только общественные здания, да и то не все. И здесь было гораздо больше деревьев, чем он ожидал. В России во время Великой Отечественной войны деревья были вырублены на дрова в городах, и потом посадки были восстановлены лишь частично. Также его поразило огромное количество магазинов, и несмотря на то, что на улицах были толпы людей, очередей не наблюдалось. Движение было оживленным, но это были частные легковые автомобили, и никаких военных грузовиков.

На центральной автобусной станции он отыскал такси и попросил отвезти его в старую часть города. Он вышел недалеко от королевского дворца и побрел по узким улочкам старого города, ведущим отсчет своего времени, как ему было известно, аж с четырнадцатого столетия. Вскоре он дошел до маленькой гостиницы под названием «Лорд Нельсон». Свободных номеров не оказалось, но молодая женщина за стойкой позвонила в гостиницу за углом, принадлежавшую той же компании.

— Вам повезло, — сказала она. — У них как раз есть одноместный номер, от которого отказались. А вообще в это время года у нас битком набито.

Она выдала ему карточку отеля «Леди Гамильтон» и направление. Через несколько минут он уже был помещен в крошечный, едва ли больше каюты корабля номер, хоть и красивый. Он развесил одежду и задумался, что же делать с оружием. Открывая шкафы и столы, он наткнулся на крошечный холодильник, набитый пивом и спиртным. Сдвинув их, он положил пистолет и боеприпасы к задней стенке морозильника. Ему не хотелось думать, что шведы только тем и занимаются, что обыскивают комнаты американских туристов. Ведь там, у стойки, у него даже паспорт не спросили.

Покинув гостиницу, он отыскал ресторан, где волком набросился на обед из четырех блюд и бутылку вина. Затем, наевшийся и усталый, он добрел до своего номера и постели, слишком измученный, чтобы думать о чем-то кроме отдыха. Первая ночь Гельдера в свободном мире прошла без сновидений.

Глава 25

Рул проспала и теперь вынуждена была спешить, чтобы вовремя попасть на совещание ЕКСОМ ДВА. Конференц-зал был уже погружен во тьму, когда она вошла на цыпочках и заняла свое место. Пегрем из отдела Перспективного Анализа, стоя у экрана, на котором светился спутниковый снимок, что-то монотонно бубнил, объясняя.

— Здесь вы видите завод имени Ленина по производству самолетов во Пскове, в западной России, недалеко от эстонской и латвийской границы. Строительство завода началось четыре года назад, и уже больше двух лет он работает, хотя, по самым строгим нашим оценкам, далеко не на полную мощность. Это здание, почти в милю длиной и четверть мили шириной, достаточно велико для производства как раз военных самолетов — транспортов для перевозки войск самой большой численности. Завод построен только для этих целей, но из-за уменьшения заказов на строительство таких больших самолетов работы шли только на конструкторском уровне, в результате чего мы имеем вот что.

Пегрем сменил слайд со снимком сверху, на слайд с более приближенным изображением одного из участков здания. Из него виднелся нос и часть левого крыла большого самолета.

— Кто-нибудь догадывается, что это может быть? — лаконично спросил он.

— Похоже на большой войсковой транспорт или на грузовой самолет, — сказал чей-то голос из темноты.

— У кого-нибудь есть идея получше? Ничего необычного в нем не замечаете?

Высказалась Рул:

— Ну, исходя из того, что мы тут видим, можно сказать, что крыло слишком коротко, чтобы создать достаточную подъемную силу.

Она испытывала какие-то беспокоящие ее ощущения.

— Очень неплохо, Рул. А теперь давайте посмотрим на это.

Пегрем вновь сменил слайд. На этот раз можно было рассмотреть самолет целиком, летящим на низкой высоте над чем-то, похожим на воду.

— Иисусе, Пегрем, — сказала Рул. — Неужели это «ВИГ»?

— Точно, Рул, это «ВИГ». Расскажи нам, что ты знаешь о «ВИГах»?

— Ну, утверждали, что его нельзя создать, или, вернее, мы утверждали, что его нельзя создать, мы и англичане. А Советы работали над этой идеей с пятидесятых годов — до нас и тогда, и сейчас доходили слухи, но я точно знала, что ни один так и не смог взлететь и удержаться в воздухе.

— Э, ребята, постойте, — выразил недовольство из темноты другой голос. — Что такое «ВИГ»?

— "ВИГ" — это аббревиатура от эффекта «винг-ин-граунд»[12], — отозвался Пегрем.

— А, — сказал голос. — Ну да. Понятно.

Пегрем продолжал:

— Они работают на том принципе, что самолет определенных размеров при полете на низкой высоте, скажем, в сотню футов, создает воздушную подушку, что позволяет ему поднимать в пятьсот раз больше груза, чем обычному аэроплану. Никто у нас не верил, что он способен летать. Вот почему у нас даже и программы «ВИГ» не существует, не существует даже в набросках.

— А что мы знаем об этом экземпляре, который на экране? — спросила Рул. — Чем он займется?

— Понятно, — сказал Пегрем. — Люди из отдела Научных Исследований и Вооружения только что заявили об этом, и вот они говорят.

Он стал читать по листку бумаги, лежавшему на освещенной подставке:

— Показанный здесь самолет, построенный на основе использования эффекта «винг-ин-граунд», в длину приблизительно двести футов и размах крыльев всего сто футов. Скорее всего, он снабжен двумя газотурбинными моторами, струи из которых, выпущенные прямо под крыльями, создают дополнительную подъемную силу совместно с воздушным винтом, установленным перед хвостовой парой крыльев. Похоже, что нос самолета в месте, располагающемся в пятнадцати футах позади кабины, закреплен шарнирно, из чего мы можем сделать вывод, что вся эта секция целиком может подниматься для ускорения погрузки и разгрузки. По нашим оценкам, такой самолет способен переправить до четырехсот солдат или несколько единиц военной техники со скоростью более трехсот узлов на расстояние до тысячи миль при высоте полета около сотни футов над водой или равнинными земными массивами. Он способен осуществлять взлет и посадку с достаточно небольшой взлетной полосы, а также, соответственным образом переделанный — с воды. Самолет, изображенный на этой фотографии, вооружен двумя ракетами типа «СС Н 22», похожих на французские «экзосет», по одной под каждым крылом.

В комнате наступила абсолютная тишина.

— Джентльмены, — нараспев произнес Пегрем, — то, что вы видите, и если оно летает — а похоже, что летает — не что иное, как качественно новый скачок вперед в боевых действиях десантных сил. У Советов есть уже два таких летающих экземпляра — у нас есть спутниковые снимки обоих. Их опробывают над огромным озером на северо-западе от Пскова. Более того, похоже, что они летают уже последние два года. У нас же нет такого ни одного.

В зале надолго воцарилось молчание. Наконец чей-то голос сказал:

— А я вот пытаюсь понять, где они могут попробовать применить их против нас?

Зал наполнился звуками полудюжины диалогов по этому поводу. В этот гвалт удалось ворваться Рул:

— Пегрем, а откуда мы знаем, что у них только две такие штуки летают?

— Как я уже сказал, Рул, у нас есть фотографии их обоих со спутника, у них разные номера.

— Да, ты сказал об этом, но ты же продемонстрировал нам здание завода длиной в милю, построенное в спешке, и сказал, что для строительства двух «ВИГов» используется только какая-то пара сотен ярдов здания. А кто-нибудь проводил анализ поступающих в Псков материалов?

— И что это, Рул?

— А то, что если они используют для строительства «ВИГов» всю милю, а на испытаниях пользуются лишь двумя номерами?

И вновь в комнате наступила тишина. Даже при свете от подставки было видно, как Пегрем краснеет. Он порылся в бумагах перед собой.

— Ты думаешь, нам надо было прокачать это через СОЦРАЗ? — риторически вопросил он.

Иисусе, да я надеялась на это, подумала Рул. В такой ситуации шпионаж на месте очень бы помог.

Совещание закончилось, и когда Рул покидала конференц-зал, голос позади нее сказал:

— Кэт, ты веришь, что он обратится в СОЦРАЗ, чтобы поддержать это предложение?

Рул обернулась, удивляясь, как быстро Эд Роулз вернулся в Агентство. Должно быть, он оставил Малахова на руках у размещающей того группы, подумала она.

— Нет, — ответила она.

— Вот и я не верю, — откликнулся Роулз.

— Эд, из того, что он рассказал о способностях этих штук, можно сделать вывод, что как раз балтийский театр годится для их применения.

— Я бы сказал, идеальное для них место. Ну, увидимся попозже, Кэт.

Он повернулся и удалился в глубь зала.

Рул глубоко задумалась и почти у самых дверей своего кабинета в рассеянности чуть не налетела на выходящего из-за угла мужчину.

— Кэт, здравствуй.

Рул попыталась собраться с мыслями.

— Джим Гилл! А я думала, ты все еще в Риме. Что ты тут делаешь?

Гилл, высокий жилистый парень с ярко выраженным южным выговором, вопросительно посмотрел на нее вместо ответа.

— Ну конечно, я все еще в Риме и приехал всего лишь на пару дней, на совещание. Слушай, я же как раз искал твой кабинет, чтобы увидеться с тобой. Ведь я так и не получил ответа на мою телеграмму, посланную на прошлой неделе. Тебя Аппичелла еще интересует?

Рул с минуту вспоминала эту фамилию.

— Аппичелла? Ну конечно, интересует до сих пор. Но я не получала от тебя никакой телеграммы; и не слышала ничего об Аппичелле после твоего отчета.

Эмилио Аппичелла был тем самым компьютерным пиратом, кто, похваставшись своими встречами с Майоровым, как раз и заварил всю кашу. Гилл пожал плечами.

— Ну Бог с ним, должно быть, связь подвела. А я-то удивляюсь, что от тебя ничего не слышно.

Рул боролась с желанием ухватить его за отвороты пиджака.

— Так что случилось с Аппичеллой?

— Ну, старина Эмилио получил очередное приглашение посетить восток.

— Приглашение? Ты имеешь в виду, от Майорова?

— Именно так он и говорит. И именно об этом я тебе и сообщал, видишь ли; посылал телеграмму на прошлой неделе. Может, задержалась где-нибудь у дешифровщиков или еще что-нибудь.

Черта с два они ее расшифровывали, подумала Рул. Кто-то успел перебежать мне дорогу. И кто-то перехватил телеграмму.

— Ну так расскажи мне, Джим.

— Эмилио вылетает в Вену — Господи, когда же? — в понедельник, а в среду улетает в Ленинград. Я ждал инструкций. Но ни от тебя ничего не слышно, ни из оперативного отдела. В последние две недели наш центр напоминал сумасшедший дом, и когда я не дождался инструкций, то подумал, что получу их, когда приеду сюда.

— Кто-нибудь еще в римском центре имеет дело с Аппичеллой, кроме тебя?

— Нет, он только мой, полностью на мне.

— Когда ты возвращаешься в Рим?

— Примерно через неделю.

— А не зайдешь на минутку ко мне в кабинет, а, Джим?

Она провела его по коридору обратно и закрыла дверь.

— Послушай, Джим, ты с кем-нибудь в оперативном отделе уже говорил об этом?

— Нет, я же прибыл только этим утром. Здесь еще никого и не было.

— Послушай, Джим, мне бы надо переговорить с Аппичеллой, пока он не улетел в Вену. Можешь связаться с ним напрямую, минуя римский центр?

Гилл заглянул в записную книжку.

— Можешь позвонить прямо отсюда. Он работает дома.

— Это чрезвычайно важно, чтобы я могла переговорить с ним, и я собираюсь пренебречь немного кое-какими формальностями. Давай сделаем это попозже, после того, как ты вернешься в свой отель, затем позвонишь ему и попросишь о встрече со мной.

Гилл поглядел понимающе.

— Надо полагать, ты бы не хотела, чтобы я упоминал об этом в оперативном отделе?

— Еще как нет. Они зажмут это дело. Ты же их знаешь.

— А всего лишь хочешь переговорить с ним, да?

— Да, только это. Ты только позвони ему обо мне, и дай мне его номер.

— Ну хорошо, черт побери. Но если мы будем ждать со звонком до вечера, то придется его будить. А ты ведь не хочешь, чтобы я звонил отсюда, так? — усмехнулся он.

— Очень бы не хотела. Ты его только попроси подождать звонка от меня и скажи, что это важно.

— О'кей, Кэт, я отдам тебе его. Я скажу ему, как ты великолепно выглядишь, и он до смерти захочет встретиться с тобой. Он настоящий дамский угодник.

— Наговори ему что хочешь, ну почти все, что хочешь. Пусть только согласится поговорить со мной.

— О'кей, я позвоню ему.

— Тогда, Джим, за мной долг.

— И в один из дней, который я выберу, ты рассчитаешься за это.

Он написал номер телефона и открыл дверь.

— Я должен зайти в оперативный отдел. Увидимся.

Рул схватила сумочку и зашла к своему секретарю.

— Джефф, я чувствую себя ужасно. Поеду домой и лягу в постель. Судя по тому, как я себя чувствую, меня и завтра не будет. Если кто будет звонить, говори, что я по телефону не отвечаю. Если уж нужна буду позарез, пусть пришлют курьера.

— О'кей, — сказал Джефф и вернулся к своему журналу.

Рул покинула здание, села в автомобиль и остановилась у первой же встретившейся бензозаправки. Она набрала номер «Пан Америкен».

— У вас ведь есть ночной рейс на Рим? Хорошо. Мне нужно одно место. Запишите номер моей кредитной карточки.

Глава 26

Гельдер, усталый и слегка пьяный, спокойно проспал до самого разгара утра. Но проснулся и покрылся потом, вспомнив о подлодке, о Соколовой, о торчащей из ее глаза отвертке, о заклинившем люке. Лучи солнца, падавшие ему на лицо, показались ему светом рая. Он встал и посмотрел в маленькое окошко на шпили Стокгольма. Он был жив и невредим.

Он принял холодный душ, смывая пот и следы сновидений, или, вернее, воспоминаний. Он оделся в другую одежду — легкий твидовый пиджак и полотняные брюки, находившиеся в его сумке, достал из холодильника пистолет и спустился позавтракать. Он с жадностью съел массу яиц, сосисок и селедки — славный шведский завтрак и оплатил счет кронами.

— Куда мне сходить, чтобы купить билет на паромную переправу в Хельсинки? — спросил он девушку за конторкой.

— Я могу заказать вам его по телефону, — ответила она и набрала номер. Вскоре она заказала ему одноместную каюту на вечерний рейс.

— Паром отходит в шесть и прибывает в Хельсинки завтра утром в девять часов, — сказала она. — Вам остается только забрать билет на станции отправления за час до отплытия.

Он поблагодарил ее и ушел. Прогуливаясь по узким улочкам Старого города Стокгольма, глядя на белокурых шведов и их город, он вдруг сообразил, что у него не было времени оценить ситуацию. Ведь он один в западном городе, с американским паспортом, кредитными карточками и кучей денег. Ведь у него есть прекрасная возможность взять такси до стокгольмского аэропорта и купить билет в любую точку земного шара. И Майоров никогда не найдет его. Или все-таки найдет? Возможно ли проследить за ним по оплатам кредитными карточками? И выдержит ли его паспорт тщательное изучение? И на что он будет жить, когда иссякнут деньги? Он был подготовлен, чтобы выжить в зарубежном городе несколько дней, но достаточно ли он знает о западном образе жизни, чтобы прожить здесь достаточно долго и не быть пойманным? Если повезет, то, может быть, да, но, вероятно, нет.

Впрочем, был и другой путь — взять такси до американского посольства и там рассказать о себе властям. А еще лучше — долететь до Нью-Йорка или Вашингтона. Со всем тем, что он знает или подозревает о Малибу и о планах Майорова, он наверняка встретит теплый прием. Опять же, он кое-что знает о работе КГБ, и ЦРУ вряд ли останется равнодушным. Но поверят ли они ему? Не решат ли они, что он — подсадка? Вдруг они начнут пытать его, чтобы получить информацию, которой он не обладает? Внезапно он ощутил огромное одиночество и заброшенность.

Но тут он вспомнил о Трине Рагулиной, и ощущение одиночества пропало. Ведь она в Малибу и ждет его, а где бы ни была она, он хотел быть там же. Если он вернется, у них будет общее будущее. Ведь Майоров обещал ему продвижение по службе и командную должность, если все закончится хорошо, а он же это сделал. Буй установлен точно там, где хотел Майоров, ну а то, что Соколова мертва, полковник это тоже одобрит. Ведь он же инструктировал убить ее в случае оставления лодки, и Гельдер сделал именно это, пусть и неумышленно. Чтобы все было хорошо, он должен вернуться как герой, отплатив за доверие Майорова, и тогда посмотрим, что значит протекция для карьеры офицера в Советских Военно-Морских силах. Он должен вернуться, жениться на Рагулиной, вырасти в звании, отправить детей учиться в лучшие школы, достигнуть такого жизненного уровня, на который выходят лишь немногие в Советах. И разве на Западе ему смогут предложить что-то лучшее?

Выйдя из узких улочек на открытую площадь, он услышал звуки военного марша. Карта подсказала ему, что он рядом с королевским дворцом. Он прошел во внутренний булыжный двор и присоединился к толпе туристов, наблюдавших за сменой караула. Он внимательно наблюдал за этими молодыми людьми в аккуратных отглаженных мундирах, твердо держащих перед собой оружие, исполняя заведенный ритуал. Он подумал, интересно, что бы они стали делать, если бы знали, что здесь советский шпион с автоматическим пистолетом за поясом. Вероятно, припали бы на колено и открыли бы огонь. Он хмыкнул, представив себе, как разбегаются туристы, как пули рикошетят от булыжников.

Когда представление закончилось, он по длинному лестничному маршу спустился к воде и огляделся. С этой водой в центре города Стокгольм немного напомнил ему Ленинград. Он прислонился к каменным перилам и вытащил из сумки бумагу для зарисовок. Он набросал дворец, воду перед ним, дворцовую стражу в мундирах словно из комической оперы, какого-то старика на улице, в общем, то, на что падал взгляд. Почувствовав голод, он удивился, поглядев на часы — прошло более двух часов.

Он поднялся по ступеням и пошел обратно в Старый город. Он вспомнил, что ранее проходил мимо ресторана на маленькой площади, и решил вернуться туда. Официантка усадила его за свободный столик на четверых на застекленной террасе, откуда открывался вид на Шведскую Академию, находившуюся через дорогу. Место это было, очевидно, популярным, поскольку ресторан быстро наполнялся. Гельдер заказал пиво и стал просматривать меню.

— Прошу прощения, — произнес чей-то голос.

Гельдер поднял глаза и увидел усадившую его официантку, рядом с которой стоял мужчина.

— Вы не будете против, если к вам подсядет этот джентльмен? Боюсь, у нас уже нет свободных мест.

Гельдер быстро оглядел мужчину. Высокий, темноволосый, лет около сорока, беспорядочно, но элегантно одетый, англичанин, решил Гельдер. Во всяком случае, на шведского полицейского не похож.

— Если это неудобно, я могу и подождать, — сказал мужчина, по-своему толкуя колебания Гельдера.

— Да нет, пожалуйста, присаживайтесь. Боюсь, я замечтался, поэтому отреагировал на пенни позже.

— Спасибо, — сказал мужчина, усаживаясь. Он заказал выпивку и взял меню. — Вам знакомо это место? Можете что-нибудь посоветовать?

Не англичанин, американец. При этом какой-то провинциальный акцент, подумал Гельдер. Может быть, южный.

— Нет, я турист и здесь впервые.

— Англичанин? — спросил мужчина.

— Нет, американец.

— В самом деле? И я тоже. А откуда вы?

— Выходец из Миннесоты. А сейчас живу в Нью-Йорке.

— В вашем выговоре есть что-то, что я не мог определить. Насчет пенни — это ведь, английское выражение, вот я и подумал, что вы англичанин.

— Вы правы, я подцепил его от одной юной англичанки, моей знакомой. Что же касается моего выговора, то мои родители были шведами, может быть, это слегка сказывается.

— Вы и по-шведски говорите?

— Да нет. Родители, однажды побывав в Америке, решили стать американцами. И когда я рос, они упорно говорили только по-английски. Что же касается меню, то попробуйте гравлакс — это маринованный лосось под соусом из горчицы и укропа. Моя мама частенько готовила это блюдо.

— Звучит аппетитно.

Вернулась официантка и приняла их заказы.

— Так вы теперь в Нью-Йорке, — сказал мужчина. — Мне нравится этот город, особенно его рестораны. Вы знаете «Кафе дез Артист» на Верхней Западной Стороне?

— Нет, я живу в Гринвич-Вилледж и большую часть времени провожу там.

— В Вилледж тоже неплохие рестораны. Знаете «Ля Тулип» на Западной Тринадцатой улице?

— Боюсь, что нет. Моя подружка — хороший повар. Мы чаще питаемся дома. И работаю я тоже дома, так что, в отличие от большинства людей, редко выхожу на улицу.

Вообще разговор с этим мужчиной начинал походить на одну из тренировок с мистером Джоунсом.

— Не могу вас порицать, — засмеялся мужчина. — Что касается меня, так я готовлю для моей подружки. А чем вы занимаетесь?

— Коммерческий художник. Иллюстрациями.

Мужчина вытянул шею, чтобы посмотреть на эскизы Гельдера.

— И видимо, талантливо. Здорово. Можно посмотреть?

Гельдер протянул ему стопку бумаги.

— Однако, здорово. У вас была выставка?

— О, нет. Я только что закончил рекламную работу и обложки для книг, так что на собственную работу энергии не остается. Каникулы — единственное время, когда можно порисовать для себя.

— Жаль. Вы уже давно в Стокгольме?

— Приехал вчера и вечером уезжаю в Хельсинки. У меня там тетушка, которую я не видел с детских лет.

— Хорошо, когда в чужом городе есть кто-то, кто покажет его вам, — сказал мужчина.

— А вы из какой части страны? — спросил Гельдер, стремясь избежать дальнейших расспросов.

— Из Джорджии. Маленький городок, называется Делано. У меня там с отцом юридическая практика.

— И вы тоже в отпуске?

— Вообще-то да, и через пару дней тоже буду в Хельсинки, но только для того, чтобы сесть там на самолет.

— И куда дальше?

— В одно местечко на западном побережье, называется Пиетарсаари, или по-шведски Якобштад. Заберу там со стапеля новую яхту моего приятеля и морем поведу ее в Копенгаген.

Это заинтересовало Гельдера.

— А что из себя представляет эта яхта?

— Шлюп, сорок два фута длины, называется «Лебедь». Вы плаваете под парусом?

— О, несколько раз выходил на яликах в озере в Миннесоте. В основном, на «Финнах».

— На одиночках, а? Я тоже это проделывал, но на лодках побольше.

— А вот «Лебедь» мне незнаком, — сказал Гельдер.

Мужчина посмотрел удивленно.

— Нет? Да ведь у него репутация лучшей яхты в мире.

— Ну, значит, в Миннесоте не так много «Лебедей», — засмеялся Гельдер.

Принесли их заказы, и за едой они лишь слегка болтали. Гельдеру этот мужчина положительно нравился, и ему доставляло удовольствие это умственное упражнение — удерживать в разговоре свою линию, полагаясь при этом на тренировки с Джоунсом и на собственное искусство импровизировать. Они покончили с кофе, оплатили счета и поднялись уходить.

— Ну, желаю вам хорошо провести время как в Стокгольме, так и в Хельсинки, — сказал мужчина. — И продолжайте рисовать. У вас здорово получается.

Гельдеру приятно было поболтать хоть с кем-нибудь, и он пожалел, что обед закончился.

— Вам здесь что-то понравилось? — спросил он, показывая наброски.

— О, спасибо, но я уверен, что вы хотели бы сохранить их на память.

— Мне было бы очень приятно сознавать, что одна из моих работ висит в кабинете юриста в Джорджии, — сказал Гельдер.

И ему действительно было бы приятно. Его забавляла мысль о том, что этот мужчина никогда не узнает, кто же это нарисовал, и маленькая его частичка будет в Америке, даже если он и не попадет в лапы ЦРУ.

— Ну огромное вам спасибо. Я бы выбрал одного из этих дворцовых стражников. Можно?

— Ну конечно, — Гельдер вырвал рисунок из блокнота. Быстро подписал и отдал.

— У нас как-то не принято представляться самим, — сказал мужчина, — но я хотел бы знать, чья работа будет висеть в моем кабинете.

И он протянул свою руку.

— Меня зовут Карл Свенсон, — сказал Гельдер, отвечая на рукопожатие.

— Рад познакомиться с вами, Карл. Если окажетесь в Делано, штат Джорджия, загляните ко мне. Меня зовут Уилл Ли.

Они расстались лучшими друзьями.

Глава 27

Рул моргала под слепящим римским солнцем, тщетно высматривая в толпе Эмилио Аппичеллу. Она сидела в кафе на открытом воздухе на Пьяцца Навона, чувствуя себя ужасно, сбитая с толку всем этим европейским. Она взяла билет на вечерний рейс из Вашингтона и прибыла сюда на рассвете, прямиком направилась в Хесслер-Вилла Медичи, где помнили если не ее, так Саймона, и проспала два беспокойных часа. Прогулка от отеля «Хесслер» до ресторана прошла как путешествие по другой, хотя и странной планете, где волны тепла от камней тротуара заставляли ее тащиться словно в облаке марева.

Еще до отлета из O.K. она договорилась с Аппичеллой о встрече за обедом; он согласился на встречу с ней с готовностью, даже с пылом. Кстати, что же такое Джим наговорил этому мужчине о ней? Аппичелла сам предложил обед, сам выбрал ресторан, очень ей полюбившийся еще в дни ее прежнего пребывания в Риме, но он вот уже на двадцать минут опаздывает, и лед в бокале ее «Сан-Пелегрино» тает. Она подозвала официанта, чтобы тот наполнил ей бокал, и снова стала рассматривать толпу, гадая, как же он выглядит. («Я найду вас», — сказал он в ответ на ее просьбу). Она чувствовала, что он представляет из себя итальянскую версию хорошо известного истинного американца, этот компьютерный зануда.

И тут она увидела мужчину, направляющегося к ней и улыбающегося. Но это вряд ли тот, кто будет с ней обедать. Этот словно сошел с экрана, где шел фильм с Мастроянни. Он был оскорбительно красив, одет в белый костюм и бледно-желтую шелковую рубашку с расстегнутым воротом, единственным цветным пятном был носовой платок, торчавший из нагрудного кармана наброшенного на плечи пиджака. Он с легкостью шел сквозь толпу, помахивая рукой туда, посылая поцелуи сюда, приветственно махая кому-то на террасе. У него была привычка потирать пальцем густые темные усы, придававшие ему лихой вид, и официанты выстраивались в очередь, чтобы поговорить с ним. Он был карикатурой на того итальянского мужчину, поверить в которого заставил всех Голливуд, и ей отчаянно захотелось, чтобы именно с ним у нее был назначен обед, вместо какого-то сухаря-компьютерщика, на котором, она знала, будет помятый полиэстровый костюм с кучей ручек в кармане пиджака. Но как провести один день в Риме, выбирать не приходилось.

Не доходя пару столиков, мужчина остановился и уставился на нее, и она ответила ему откровенным взглядом. Да черт с ним, если ее-то мужчина не пришел. Он обменялся несколькими словами с парой, сидевшей за тем столиком, затем двинулся к ней и остановился, снимая соломенную панаму и демонстрируя прекрасную прическу на черноволосой голове. Она посмотрела в его темные глаза и постаралась не захихикать.

— Синьорина Рул, надо полагать, — вкрадчиво произнес он по-английски со смешным акцентом.

Она онемела.

— А я — Эмилио Аппичелла, — сказал он. — Мне кажется, у нас назначена встреча. Могу я присесть?

— О, конечно, — она постепенно приходила в себя.

Он поднял бровь, и у столика мгновенно материализовался официант. Аппичелла с полминуты поговорил с ним по-итальянски, слишком быстро, чтобы она успевала понять, и официант исчез.

— Я взял на себя смелость заказать для вас, — сказал он. — Надеюсь, вы не будете возражать.

— Нет, — сказала она, уже чувствуя себя воском в его руках.

— Ну и хорошо, — вздохнул он, откинулся на спинку стула и стал рассматривать ее. — Вы определенно самый красивый агент ЦРУ из всех виденных мною.

— Господи Иисусе! — зашипела она, ошеломленная. — Не могли бы вы говорить потише!

Он громко рассмеялся.

— Ах, синьорина Рул, да никто нас не слышит. Уж не в такой день, как сегодня.

Он помахал рукой.

— Все слишком заняты планами, как бы сразу после обеда затащить друг друга в постель.

Вновь материализовался официант, неся поднос с кувшином апельсинового сока и бутылкой холодного шампанского.

— Стыдно признаться, но этот чудесный напиток я открыл для себя в Англии, — сказал Аппичелла, следя за тем, чтобы в стаканы налилось одинаковое количество каждого ингредиента. — Он называется «Шипучка для самца», и он слишком бодрящ и жизнерадостен для такого унылого места. Оно недостойно его.

Он поставил перед ней стакан и поднял свой.

— За успех наших операций, — заговорщически произнес он.

— Мистер Аппичелла, — быстро сказала Рул, — мне кажется, у вас неверное представление о том, кто я. Я...

Он остановил ее, подняв руку:

— Прошу вас. Давайте сначала хорошенько пообедаем, а потом уже поговорим о шпионаже и всем таком прочем.

Рул попыталась расслабиться и развеселиться, хотя ей необходимо было улетать последним дневным рейсом. Принесли огромное блюдо антипасти, затем макароны со сметаной, сыр, ломтики копченого лосося, следом крошечные бифштексы из ягненка и салат. Они болтали, как новые приятели, о жаре в Риме и Вашингтоне, о лучших ресторанах на побережье Амальфи, о лучших отелях в Венеции. Аппичелле все это было знакомо.

Наконец, после кофе, Аппичелла откинулся назад, сдержанно рыгая, и сказал:

— Теперь о деле. Я так полагаю, вам бы хотелось, чтобы я шпионил за Фирсовым, правильно?

— Да, — отозвалась Рул.

Она была слишком удивлена, чтобы еще что-то добавить. Ведь она готовилась к долгим состязаниям в хитрости и, возможно, к тому, чтобы строить глазки.

— Хорошо. Я сделаю это.

— Вы сделаете? — слабо спросила она.

— Ну конечно. Уж не думали ли вы, что я коммунист или еще что-то в этом роде?

— Ну что вы, нет...

— Вы хотели бы, чтобы я фотографировал документы?

— Эмилио, я ведь даже не привезла для вас фотокамеру или другие атрибуты. Ведь это чрезвычайно опасно для люби... непрофессионала пытаться заниматься такими вещами.

Он пожал плечами.

— Как хотите. Я был бы счастлив фотографировать по вашему желанию. У меня есть собственный «Минокс».

Она помотала головой.

— Нет, я не могу просить вас об этом. Мне просто хотелось, чтобы вы узнали, где сейчас находится Майоров, и чем он занят. И имейте в виду, что я не уполномочена насчет оплаты, но я могла бы...

Глянув свирепо, он остановил ее:

— Вы что же думаете, я делаю это из-за денег? Боже милостивый, женщина, разве Гилл не рассказывал вам о моей бабушке?

— Он сказал, что она была русской, и поэтому вы владеете этим языком.

— Моя бабушка была графиней, — проговорил он. — Она вышла замуж в девятнадцать лет, и ей было двадцать, когда произошла революция. Большевистские ублюдки убили ее мужа и полностью ограбили ее. Она прибыла в Италию в вагоне третьего класса, без гроша в кармане, и тут ей посчастливилось встретить моего дедушку. И вскоре она стала итальянской графиней. Во время войны погибли мои родители, и я жил с ней с самого детства. Со мной она говорила только по-русски, и она рассказала мне все, что я должен знать о коммунистах. И я рад сделать все, что в моих силах, чтобы приблизить их крах. Я беру их деньги, — улыбнулся он, поглаживая усы, — чтобы они стали беднее. Я делаю для них пустяки, и ничего для войны.

— Я понимаю, — сказала Рул, — и я благодарна вам за помощь.

— Но все-таки, конкретно, что вы хотите, чтобы я рассказал?

— Точное местонахождение Фирсова и максимально, насколько возможно, о его деятельности. Я хотела бы знать, в какой области сосредоточены его интересы и какая военная техника, если таковая есть, его окружает. Мне нужны любые подробности, которые вы видели или вспомнили. Это может быть очень важно для громадного множества людей. От этого может зависеть их жизнь, понимаете?

— Еще бы. Я сделаю все, что попросите. Как мне связаться с вами?

Она записала номер своего домашнего телефона.

— Пожалуйста, запомните этот номер; не ввозите его в Советский Союз записанным.

Он с минуту смотрел на карточку.

— Так, так, запомнил.

— По вечерам я обычно дома, по этому телефону, но там стоит и автоответчик, и вы сможете оставить телефон или адрес, по которому я свяжусь с вами. Вы можете наговорить на автоответчик в течение тридцати минут, и это останется в полной тайне. Пожалуйста, не пытайтесь звонить из Советского Союза. Подождите, пока не вернетесь в Рим или другой западный город. Если будет возможность, я приеду поговорить с вами, но, может, времени на это и не будет.

— Вы разбираетесь в компьютерах, Кэт? — спросил он.

— Я много с ними работаю.

— И знаете, что такое «Источник»?

— Информационная сервисная программа в Мериленде. Я имела с ней дело.

— Хорошо. Я иногда храню файлы в «Источнике». Мой расчетный счет ZZPIOO, а мой пароль — ПЛЮХ. Сможете запомнить?

— Да.

— Если по каким-либо причинам я не смогу позвонить, я оставлю послание для вас в файле под названием КЭТ. Проверяйте его каждый день.

— Хорошо.

— Ну а теперь, мой милый шпион, — сказал Аппичелла, выписывая чек. — Не желаете вернуться со мной на мою виллу и заняться со мной любовью?

Рул не была уверена, что он говорит это серьезно, хотя скорее всего, да.

— Это неплохая мысль, Эмилио, но мне пора на самолет.

— Я безутешен, — сказал он, и это заставило ее ощутить к нему полное доверие.

Глава 28

Гельдер стоял на палубе парома Стокгольм-Хельсинки, в то время как это судно верповалось в доках. Он чувствовал себя отдохнувшим и сытым. Предыдущим вечером он развлек себя роскошным ужином, потанцевал с парой девушек-шведок, и хорошо выспался, избрав одиночество. Встал он рано, съел прекрасный завтрак и смотрел, как корабль прибывает в гавань Хельсинки. Это был прекрасный город, видимый с моря, но глаза Гельдера были прикованы к причалу. Из Стокгольма он сделал необходимый звонок, во время которого ему ничего не сказали, и теперь он надеялся быть встреченным. По спущенному трапу он спустился к зданию пункта прибытия. Внутри он медленно пошел по направлению к улице, размышляя, что делать дальше.

— Карл! — окликнули его сзади.

С минуту он вспоминал свое имя, затем повернулся, и вот уже мистер Джоунс из Малибу пожимал ему руку.

— Карл, вот и твой дядюшка Ян! Ну как твои дела?

— Очень хорошо, дядюшка Ян, — отозвался Гельдер, удивленный лицезрением создателя легенд.

— Твоя тетушка умирает от желания увидеть тебя, — сказал Джоунс. — Пойдем, машина на улице.

Гельдер последовал за Джоунсом, быстро шагавшим через здание к стоянке автомобилей. Джоунс пригласил его в голубой «вольво-фургон», всю дорогу улыбаясь и поддерживая шутливую болтовню о семье, об Америке, о тетушке Гельдера. Потом, уже во время поездки, Джоунс сказал:

— Гельдер, это на самом деле здорово, что я вижу тебя. Когда вы не вернулись на базовую подлодку, мы предположили худшее. Где Соколова?

— Все еще в мини-подлодке, — ответил Гельдер. — Она не смогла ее покинуть.

— Понятно, — сказал Джоунс, поглядывая в зеркало заднего вида. — Извини, если мы немного помолчим. Я должен немного порулить.

Джоунс поехал быстро, затем медленно, делая повороты, казалось, наугад. Однажды, остановившись на красный свет, он вдруг поехал прямо на него, постоянно поглядывая в зеркало. Наконец они въехали на обсаженную деревьями улицу, и какой-то мужчина в гражданской одежде открыл перед ними окованные железом ворота. Джоунс миновал большой красивый дом и припарковался сзади него.

— Иди за мной, — сказал он, выпрыгивая из машины и взбегая вверх по ступенькам.

Внутри были мраморные полы и масса тяжелой мебели. Они поднялись на лифте на пару этажей и вышли в сомнительную и слабо освещенную прихожую. Джоунс остановился перед стальной дверью и позвонил. Небольшая панель скользнула назад, и пара чьих-то глаз изучила их обоих.

— Что это за место? — спросил Гельдер.

— Советское посольство, — ответил Джоунс. — Я думал, ты знаешь.

Дверь открыли, и мужчина без пиджака впустил их в большую комнату, наполненную радиоприемниками и телетайпами. Устойчиво пахло табачным дымом.

— Покажи ему, как работать, — обратился Джоунс к мужчине.

— Сюда, — мужчина подвел их к компьютерному терминалу. — Вы печатаете? — спросил он Гельдера.

— Да, — ответил Гельдер.

Мужчина взялся за телефон, настукал номер, послушал с минуту, затем положил трубку на рычаги. На экране появилась строчка крестиков, а затем слова:

— Слушаю.

— Это полковник на том конце, — сказал Джоунс.

Мужчина предложил Гельдеру стул перед терминалом.

— Вам надо только печатать, — сказал он.

— Пойдем, — сказал Джоунс этому мужчине, и они ушли, оставив Гельдера одного в комнате перед светящимся экраном компьютерного терминала.

Гельдер напечатал:

— Я здесь, сэр.

— Задание выполнено успешно? — появилось на экране.

— Мы успешно справились с задачей, но потеряли подлодку под глубинными бомбами, — напечатал Гельдер.

— Передавай цифры.

Гельдер отпечатал координаты размещения буя. Экран повторил их.

— Правильно? — спросил он.

— Да, — отпечатал Гельдер.

— Вы ранены? — спросил экран.

— Нет, сэр, я вполне здоров, — ответил Гельдер.

— Выжил ли ваш компаньон? — спросил экран.

— Нет, — отпечатал Гельдер.

— Джоунс отвезет вас в аэропорт, — отпечаталось на экране, — где вас ждет самолет, который доставит вас в Москву. Там я вас встречу. На борту самолета вас ожидает мундир со знаками различия капитана второго ранга. В дополнение к продвижению по службе, половину вашего жалованья вы получите в иностранной валюте по вашему выбору. Поздравления, и счастливо добраться.

— Спасибо, сэр, — отпечатал в ответ Гельдер. — Конец приема. До встречи в Москве.

Гельдер с минуту глядел на экран, затем встал и открыл дверь. Джоунс и другой мужчина стояли в прихожей.

— Я закончил, — сказал он.

— Тогда отбываем, — сказал Джоунс.

В аэропорту их ожидал небольшой советский реактивный самолет без каких-либо отличительных военных знаков. Гельдер пожал руку Джоунса.

— Увидимся в Малибу, — улыбнулся тот.

— Спасибо, что подвезли... и за легенду, — ответил Гельдер. — Без ваших тренировок у меня бы ничего не получилось.

Джоунс пожал плечами.

— Это же моя работа. И она мне нравится.

Гельдер поднялся на борт, и пока самолет выруливал на взлетную полосу, второй пилот показал ему на холодильник с едой и напитками, а затем передал ему небольшой чемоданчик и сумку с одеждой. Когда они поднялись в воздух, второй направился обратно в кабину.

— Оглядитесь теперь, переоденьтесь, если хотите, капитан. Ничего больше не нужно?

Гельдер помотал головой, и летчик ушел в кабину, закрыв за собой дверь. Гельдер открыл сумку с одеждой и стал рассматривать новые знаки отличия на своем мундире. В чемоданчике содержались обувь, рубашка, нижнее белье и туалетные принадлежности. Он переоделся в мундир, а свою походную одежду упаковал. Он ощутил, что в кармане кителя что-то шелестит и обнаружил там сложенный лист бумаги.

«Я уже знаю, что ты в безопасности, и я счастлива. Новые знаки различия пришивала я. Надеюсь на скорейшую встречу. Т.»

Он откинулся назад в удобном кресле и тяжело вздохнул. Он был жив, здоров, отмечен званием и любим. Что могло быть лучше в данной ситуации?

Но по прибытии в Москву ситуация стала еще лучше. Когда самолет зарулил на стоянку, там его ждал лимузин. «ЗиЛ»! Гельдер стоял внизу у трапа и таращился на автомобиль. Доходили слухи, что во всем Советском Союзе менее сотни этих великолепных автомобилей ручной сборки. Только самые высокопоставленные чиновники удостаивались чести ездить на них. Пока он смотрел, из машины вышел водитель и открыл перед ним дверь. На заднем сиденье его поджидал Майоров. Полковник тепло пожал ему руку.

— Очень рад, Гельдер, видеть вас снова, — заулыбался он. — Я уже начал бояться за вас и за успех вашей миссии, и тут вы возвращаетесь, и нам понятно, что задача выполнена, и вы блестяще справились с этим делом.

Автомобиль быстро отъехал от самолета и через ворота выехал на автомагистраль.

— Вы прибыли как раз вовремя, чтобы мне удалось представить вас моему непосредственному начальству. И еще, я бы хотел, чтобы вы помогли мне в одном показе — тут у нас в заднем отделении автомобиля есть карты и коробки со слайдами.

— Я счастлив вернуться, сэр, и я с удовольствием и полностью в вашем распоряжении, готов помогать вам, — ответил Гельдер.

Автомобиль быстро несся через пригороды Москвы к центру города. Когда они пересекали Москву-реку, над стенами Кремля стали вырисовываться купола собора Василия Блаженного.

— От Соколовой были неприятности, — сказал Майоров.

— Да, сэр.

— Пожалуй, мне стоит ознакомиться с деталями?

— Когда стали рваться глубинные бомбы, сэр, лейтенант Соколова пришла в неистовство. Она пыталась... Вообще-то я не знаю, что она пыталась сделать; она пыталась задушить меня, напав сзади. Я... в схватке она была убита. Несколько минут я находился без сознания, а когда пришел в себя, она была мертва. Когда я покидал затопленную подлодку, она, ее тело оставалось на борту.

Майоров кивнул.

— Вообще-то я ожидал чего-то в таком роде. Но на меня постоянно давили, чтобы я дал ей ключевое задание.

— Я понимаю, сэр.

— Я думаю, лучше объявить ее погибшей от глубинной бомбы. Мы скажем, что она ударилась головой. Ведь подлодку все равно никогда уже не найдут.

— Да, сэр.

Машина свернула направо, на Манежную улицу, а проехав еще немного, вновь свернула направо и въехала на пандус. Гельдер вдруг осознал, что они въехали в Кремль. Волосы у него на затылке зашевелились. До этого он был внутри этих стен, но только в местах, открытых для туристов. Теперь же они въехали в ворота и миновали здание Верховного Совета. На пешеходных дорожках толпились туристы, советские и зарубежные. Затем автомобиль беспрепятственно миновал еще одну череду кованых железных ворот. Пространства вокруг как-то внезапно опустели, если не считать нескольких солдат в мундирах, стоявших на карауле. «ЗиЛ» подъехал почти вплотную к той кремлевской стене, которая граничила с Красной площадью и остановился. Майоров вышел из машины, за ним последовал и Гельдер. Водитель залез в заднее отделение и вытащил два больших чемодана и несколько коробок.

— Не поможете ему? — сказал Майоров, кивком указывая на багаж.

Водитель уже взял два чемодана, поэтому Гельдер составил коробки в столбик и пошел за Майоровым через впечатляющий вход. Внутри их встретил мужчина в форме полного генерала Красной Армии, который знаком показал им следовать за ним. Майоров и Гельдер вместе с генералом вошли в небольшой лифт, в то время как водитель с чемоданами пошел по лестнице. Они поднялись на четвертый этаж и оказались в просторной приемной, залитой солнечным светом, падающим из окна в конце коридора. Они пошли за генералом через приемную, затем через двойные двери в большую, освещенную солнцем комнату, где стоял один письменный стол и длинный стол для совещаний.

Гельдер подумал, что, если не считать Зимнего Дворца в Ленинграде, он еще не бывал в таких изящных апартаментах. Стены были затянуты бледно-желтым шелком; белые шелковые занавеси украшали четыре высоких окна, из которых открывался вид на нарядные сады внутреннего двора. Каждое место у длинного стола было снабжено хрустальной подставкой для ручек и стопками писчей бумаги.

Майоров приказал обиженному водителю, который присоединился к ним, разместить чемоданы у одного из концов стола совещаний. В них оказались проекторы для показа слайдов, в большом брифкейсе Майорова содержалась куча, казалось бы, одинаковых документов. В ящиках, которые нес Гельдер, находились упаковки слайдов. Когда все расставили, Майоров отпустил водителя, и в комнате остались он, Гельдер и генерал.

— Ну, Виктор Сергеевич, — сказал генерал, закуривая сигарету, — у вас большой день, а?

Майоров сдержанно пожал плечами.

— Посмотрим, генерал. Но вы меня поддерживаете?

Генерал перестал улыбаться.

— Посмотрим.

В дальнем конце комнаты открылась другая дверь; генерал торопливо затушил сигарету и встал по стойке смирно, Майоров тоже. Гельдер последовал их примеру. Дюжина или пятнадцать человек заполнили комнату, большинство в гражданской одежде, остальные в мундирах с высшими знаками отличий, и заняли места вокруг стола совещаний, оставив вакантным только председательское место. Гельдер узнавал их лица по фотографиям в «Правде» и «Известиях», особенно адмирала Горшкова, вот уже более двадцати лет возглавлявшего Советские Военно-Морские силы. Минуту спустя в комнату вошел крепко скроенный мужчина, помоложе большинства из присутствующих, и занял место во главе стола.

До Гельдера вдруг дошло, что он находится в присутствии самого Генерального Секретаря и всего Политбюро Коммунистической партии.

Глава 29

Рул проснулась от настойчивых телефонных звонков. Она никак не могла найти часы в такой темноте; оказалось, что одиннадцать часов. Солнце пыталось пробиться сквозь занавеси в ее комнату. Вероятно, звонят со службы. Слава Богу, оттуда еще не звонили, пока она была в Риме. Она схватила трубку.

— Алло.

Голос был слышен четко, хотя на линии и потрескивало.

— Привет, дружище. Что это ты делаешь дома в это время дня?

— Уилл? Ты откуда?

— Я в Якобштаде, также известном, как Пиетарсаари, на западном побережье Финляндии, где и предполагал быть. Яснее не скажешь.

— О, а я, должно быть, простудилась. И в постели уже пару дней. Твой телефонный звонок первый, на который я ответила.

— Ну надеюсь, ты поправишься, и мы встретимся в Копенгагене.

— Я тоже надеюсь, но я так до конца и не уверена, что смогу поехать туда.

— У тебя по-прежнему проблемы?

— Да, хотя и есть пара прорывов. Вот только не знаю, куда они приведут.

Хорошо, что он так осторожен. Она-то слишком хорошо знала, с какой легкостью прослушиваются разговоры из-за границы.

— Как там лодка?

— Лодка грандиозная. Она уже на воде, готовится к плаванию. Сегодня я занимаюсь вопросами снабжения, а утром отплываю.

— Экипаж хорошо работает?

— Совсем не работает. Сначала собиралась пойти его жена, и он до последней минуты не вносил ясность.

— Что же тебе делать?

— Да все будет нормально. Тут один юноша с фабрики пройдет со мной пару сотен миль на юг. И с ним я смогу идти в дневное время, и в ночное, и он поможет мне пройти через группу островов под названием Эленд, что меня вполне устраивает. Я высажу его в Кокере, и он паромом вернется на материк. После этого я пойду один, но уже в открытых водах. Остановлюсь пополнить провизию в Бунге, это на большом шведском острове Готланд, а затем дальше.

— А это не опасно?

— Надеюсь, нет. Я уже плавал один, ты же знаешь. Мне даже хочется вновь попробовать одному. Компания — это уж слишком хорошо.

Она засмеялась.

— И когда же ты будешь в Копенгагене?

— Я думаю, что, не напрягаясь, где-то через недельку, считая с воскресенья. Я позвоню тебе с Готланда доложить об успехах.

— Да уж постарайся. А то я буду беспокоиться, если не позвонишь.

— Это я буду беспокоиться. У тебя проблема посложнее моей. Послушай, если дела пойдут уж совсем туго и тебя прижмут, позвони моему боссу. Возьми ручку и запиши его домашний телефон.

Она записала и рабочий, и домашний номера телефонов сенатора Карра.

— В решающий момент его хорошо иметь на своей стороне, а по слухам, он восхищается тобой.

— Хорошо, и хоть я надеюсь, что до этого дело не дойдет, приятно сознавать, что где-то еще есть отдушина.

— Послушай, мне пора. Мне еще предстоит весь вечер укладывать провизию и планировать маршрут. Ночевать придется на борту, а отплывать будем на рассвете.

— О'кей, будь осторожен и обязательно позвони мне с Готланда.

Они разъединились, а уже через минуту она ужасно заскучала по нему. Она страстно надеялась на то, что сможет попасть в Копенгаген. Но как же она попадет в Копенгаген, если не может выползти даже из постели? Она сказала Уиллу, что есть пара прорывов, и это правда; но она не сказала ему, как мало она поимела с каждого из них.

Зато она узнала, что допрашивать она не умеет. Малахов заморочил ей голову болтовней, и она получила от него только то, что он сам хотел ей дать. Оперативник из нее тоже никакой, несмотря на основательную подготовку и даже недолгую работу за рубежом. Она даже не знает, как вербовать агента. Аппичелла в зародыше прервал ее вербовочную практику. Она даже не знает, что делать дальше. А ведь ей так нужна свежая информация, и даже если Эмилио Аппичелла ей что-то сообщил, все равно не избежать обращения к услугам агентства. Ее забавляло и одновременно раздражало, что у нее, тем не менее, есть собственный завербованный агент. Вообще-то это была работа оперативного управления, но нынешний Директор Центрального Разведывательного предпочитал высококвалифицированных профессионалов, и старый добрый Саймон, известный лизоблюд, предусмотрительно поддерживал его.

Она выбралась из постели, собираясь вернуться на службу и вновь заняться расследованием.

Глава 30

Гельдер сидел в оцепенении и наблюдал, как Майоров разворачивает свое представление перед членами Политбюро. Каждому человеку за столом совещания был роздан краткий отчет о его плане, и они внимательно следили, как Майоров развернул перед ними ошеломляющую графическую картину своего замысла с помощью двух проекторов на двух больших экранах. Гельдер по мере опустошения коробочек со слайдами, заменял их и по мере возможности пытался вникнуть в суть того, что рассказывал Майоров. Прошел уже час презентации.

— Товарищи, на левом экране вы видите расположение наших первичных целей для первых шести часов операции. Это, не в порядке возрастания значимости, ключевые военные установки, принципиально важные военные и гражданские аэродромы, и огневые точки, расположенные на шведском архипелаге, лежащем на пути нашего предполагаемого продвижения. Как я уже говорил, на шведской земле находится около четырнадцати сотен агентов СПЕЦНАЗа. Сейчас они проводят последний осмотр и подготовку штурмов этих объектов. В течение семи дней, с вашего одобрения, в Швеции окажется восемьдесят две сотни бойцов СПЕЦНАЗа, что достаточно для захвата двадцати семи процентов первоначально намеченных объектов без дополнительной помощи.

Намечены такие цели, как штаб-квартира стокгольмского военного округа, что на западе города, и стокгольмский аэропорт. Специальные команды выделены для ареста премьер-министра и его кабинета, а также плюс еще двух сотен членов правительства и гражданских служб. Есть и другие команды, которые после десантирования захватывают государственные радио и телевидение, включая и несколько дюжин маломощных радиостанций чрезвычайного вещания, разбросанных по стране для сообщений в случае мобилизации, а также национальные газеты.

Члены Политбюро, увлеченные, как и Гельдер, листали страницы отчетов, в то время как сменялись слайды.

— Товарищи, напомню, шведы утверждают, что в их распоряжении имеется восемьсот тысяч резервных войск, которые могут быть мобилизованы в течение тридцати шести часов. Постоянная же численность войск составляет менее десяти процентов от вышеназванной, и среди наших первоочередных целей будут взаимодействие с основными силами, чтобы не допустить их мобилизации; и вторые — те, кто отвечает за организацию, вооружение и амуницию; они будут изолированы. По стране разбросаны сотни складов с оружием, местоположение которых показано на правом экране. Восемьдесят один процент их будет безопасен для нас сразу же или в течение первых двенадцати часов после начала операции, остальные — чуть позже.

В темноте раздался чей-то голос:

— Каким образом вам удалось получить столь подробный план шведской оборонительной системы?

— Товарищи, — ответил Майоров. — Теперь я могу открыть то, что до настоящего момента было известно лишь очень немногим: с некоторых пор у нас в шведском правительстве на высоком посту есть свой агент. Кличка его Тюлень, и он смог нас обеспечить практически полными планами обороны этой страны. И на этих планах, которые вы видите на экранах перед собой, указано расположение каждой береговой точки укрепления, каждого резервного склада с оружием, каждой радиостанции чрезвычайного вещания, каждого самолета, танка, каждой реактивной установки и каждого хранилища горючего по всей стране. Еще ни один захватчик в истории современных военных действий не был так хорошо информирован.

В комнате стояла полная тишина.

— Как я сказал ранее, — продолжал Майоров, — к часу ноль в Швеции уже будет находиться около восьмидесяти двух сотен ударных войск СПЕЦНАЗа, которые будут десантированы ночью, а также внедрены такими путями, как коммерческие авиарейсы и паромы Хельсинки-Стокгольм. Через двадцать четыре часа после часа ноль мы ожидаем, что в этой стране будет сто восемнадцать тысяч войск. Основным же средством доставки будет наш новый флот «ВИГов», летающих по принципу «полет-у-земли». Рад сообщить вам, что в нашем распоряжении уже двадцать два этих великолепных транспортных перевозчика, способных каждый перенести пять сотен войск с наших баз на западе Балтики над морем менее, чем за полчаса полетного времени вдоль воздушных коридоров, неуязвимых для авиации, ракет класса «вода-воздух» и береговых огневых точек. Они приземлятся на аэродромах и на автомагистралях, предварительно захваченных нашими передовыми командами, поддержанными десантом, высаженным из транспортных субмарин.

— А что будет предпринято в случае потерь? — спросил еще кто-то.

— Поскольку мы предполагаем действовать в условиях полной неожиданности, то ожидается невысокий уровень потерь. Однако, даже если допустить худший случай, и потери составят двадцать процентов личного состава каждого подразделения, то и тогда в течение двадцати четырех часов после часа ноль мы ожидаем захвата восьмидесяти четырех процентов намеченных первоначально целей. Ну а за это время десантные войска на обычных самолетах уже приземлятся на захваченных шведских аэродромах.

В течение следующего часа Майоров излагал выкладки по передвижениям войск, снабжению, связи и прочим тыловым проблемам. Затем по его сигналу подняли шторы, и комнату вновь залил солнечный свет.

— Товарищи, — сказал Майоров, — вы были очень терпеливы, и у меня остался только один аспект нашего плана вкратце, на котором я и хотел бы закончить доклад. Наша усиленная учебная, ориентированная на Швецию, программа в университетах и тренировочных центрах КГБ дала нам твердый костяк из двенадцати сотен бегло говорящих по-шведски мужчин и женщин, которых также интенсивно готовили к работе в шведской административной системе как на национальном, так и муниципальном уровнях. Через те двадцать четыре часа, в течение которых укрепятся наши военные позиции там, советские администраторы уже будут наблюдать за работой наиболее важных правительственных служб и национализированных отраслей промышленности. Советские редакторы будут определять содержание программ радио и телевидения так же, как национальных и местных газет и журналов. При таком контроле наш план легко осуществим, поскольку шведы и сами хорошие администраторы. И редакторское вмешательство в работу информационных систем будет по возможности оставлять все, как и раньше — ведь мы будем заинтересованы только в тех новостях, которые освещают участие Советов в жизни шведского общества.

Мы предполагаем уменьшить количество международных рейсов в Швецию и из Швеции в течение семи дней после захвата контроля, хотя многим шведам, особенно связанным с внешней торговлей, будет разрешено путешествовать так же, как и раньше. Мы верим, что разумная свобода путешествий большого количества шведских граждан уменьшит страхи перед властью, и мы намерены поощрять иностранные инвестиции в эту страну. Впрочем, не стоит сейчас вдаваться в детали. Завтра мы устраиваем полномасштабную презентацию для КГБ нашей организации шведской жизни после вторжения. Я полагаю, вы будете очарованы открывающимися перспективами. И если нет вопросов...?

— Виктор Сергеевич, — произнес голос, и по движению всех голов и тел, Гельдер понял, что это председательствующий, — мы выслушали ваше мнение об оценке потерь в случае самого плохого расклада; но о таком случае не может быть и речи. Наша позиция по вопросу проведения данной операции была достаточно ясной уже в самом начале ее планирования, еще когда нами руководил наш дорогой Юрий Андропов, а именно: если операция не может проводиться в условиях абсолютной неожиданности и невозможности мобилизации по приказу шведского правительства, то ее не стоит проводить совсем. Мы тщательно рассмотрели политические последствия данного дела, они глобальны, даже в случае самого благополучного успеха. Ну а если же шведы объявят тревогу хотя бы за несколько минут до начала данной операции, и если они отдадут широкомасштабный мобилизационный приказ, то мы немедленно столкнемся с перспективой отчаянного и кровавого сопротивления, и с губительным для нас мнением мирового сообщества. Я не желаю заводить Советское государство в такое унизительное положение, и я говорю вам еще раз, в присутствии всех товарищей, что окончательный приказ на вторжение исходит только от меня, и только в том случае, когда я буду полностью уверен, что мы выступаем в условиях абсолютной тайны и неожиданности. Это достаточно понятно?

— Это совершенно понятно, товарищ председательствующий, — сказал Майоров значительно скромнее. — Ну а теперь, прежде чем прервать наше совещание, я хотел бы представить вам советского морского офицера, который только что вернулся из чрезвычайно важного подводного задания в водах Швеции, о чем вы, несомненно, уже читали в сегодняшних разведывательных отчетах. Товарищи, позвольте вам представить капитана второго ранга Яна Гельдера.

Гельдер встал, застыв по стойке смирно. К его изумлению, все присутствовавшие на совещании тоже встали и зааплодировали ему. Отхлопай, они продолжали стоять, и заговорил председательствующий.

— Капитан, — сказал он важно, — от лица моих коллег по партии я хотел бы выразить вам глубокую признательность всего советского народа за ваши героические действия. Я знаю, что вы, как и мы, опечалены потерей вашего товарища, офицера, капитан-лейтенанта Соколовой, но я заверяю вас, что в более подходящее время она получит общественное признание наших людей.

— Спасибо, товарищ председатель, — смог выговорить Гельдер.

Мужчины гуськом вслед за председателем стали покидать комнату, а Майоров пригласил Гельдера подождать в приемной.

— Теперь, Гельдер, возвращайтесь в Малибу тем же автомобилем и самолетом, которые доставили вас сюда. Отдыхайте. Я вернусь через пару дней, и мы обсудим ваше дальнейшее участие в этом предприятии. И могу вам обещать, что вы еще только на заре славы. И еще настоятельно рекомендую вам ни с кем не обсуждать ни вашу шведскую миссию, ни сегодняшнее совещание.

Он пожал руку Гельдеру, а затем вернулся в конференц-зал.

По дороге в аэропорт Гельдер внимательно рассматривал кожаную обивку и прекрасное внутреннее оборудование «ЗиЛа». Он любил автомобили, хотя у самого машины никогда не было. До Лиепаи он спал беспокойно.

В Малибу он прибыл после полуночи и прямиком направился в свою квартиру, надеясь, что Трина там. Он вошел в комнату и стал нащупывать прикроватную лампу. Зашуршали простыни.

— Не надо, — сказала она, — не надо света.

Он бросился на постель к ней. Когда он обнял ее и прижал к себе, она невольно задохнулась от боли.

— Что такое? — спросил он. — Что случилось?

— Ох, Ян, — жалобно сказала она. — Ведь я не думала, что ты вернешься так скоро. Я ждала тебя не раньше, чем через пару дней. И мне просто захотелось поспать в твоей постели.

Он дотронулся до ее лица, и она, слегка вскрикнув, отшатнулась.

— Да в чем дело? — спросил он. — Я же вернулся, Трина.

Он нащупал лампу и включил ее, и тут же застыл, всматриваясь. Одна сторона лица девушки была синей, и она тут же отвернулась от него.

— Я так не хотела, чтобы ты видел меня такой, — сказала она. На ее обнаженном плече темнел еще один синяк.

Он схватил простыню и стянул ее.

— Боже мой, — задохнулся он, — да что же случилось с тобой?

Она руками пыталась прикрыть множество синяков.

— Извини меня, — сказала она. — Но я не могу заняться с тобой любовью. Я очень хочу, но не могу. Мне слишком больно.

— Да что произошло? — требовательно спросил он. — Я хочу знать прямо сейчас.

— Это Майоров, — сказала она, — и другие.

— Что?

— Позавчера ночью была вечеринка, и он настоял, чтобы я пришла. Он сказал, что она развлечет меня. Там был какой-то генерал и другие девушки. Я не хотела заниматься с ними любовью. Они избили меня, а потом Майоров силой взял меня... сзади... а потом и другие... о, Ян, это было ужасно, — всхлипнула она. — Я думала, это никогда не кончится.

— Ох, Трина, — он ласково обнял ее.

— Вообще-то мне нравились их вечеринки, — сказала она, пытаясь сдержать всхлипы. — Потом появился ты, и все изменилось. Майоров больше не трогал меня после того, как отдал тебе, но, думаю, он решил, что ты не вернешься с этого задания и уже ничего не имеет значения. — Она снова заплакала. — Мне было так страшно. Ведь он однажды убил девушку. Я слышала об этом.

Гельдер гладил ее по волосам и старался не думать о том, что произошло с ней, старался сдержать растущую в нем злобу. Он отбрасывал это от себя, стараясь думать только о ней, но не мог. Задание, продвижение по службе, встреча в Кремле — все померкло. Все его мысли были только о ее боли и о том, как предал его этот благодетель, этот монстр.

Он держал ее в объятиях, пока она не заснула, он же не мог долго заснуть.

Глава 31

Когда Аппичелла впервые увидел Малибу, он почувствовал волнение. Перелет из Вены в Ленинград рейсом Аэрофлота был чрезвычайно утомительным, и еще более утомительным сюда, поскольку у второго самолета были задраены иллюминаторы. Он не знал, где находится, но в отдалении блеснуло море, когда автомобиль спускался с холма к городку, приткнувшемуся у лагуны, отделенной от моря полоской земли.

Миновав тщательно охраняемые главные ворота, Аппичелла подивился внешнему виду этого местечка — оно так походило на западное — и еще больше он был удивлен и заинтригован тремя большими тарелками спутниковых антенн, установленных на крыше приземистого строения, в которое он был препровожден приветливой молодой женщиной. Он прошел через открытую рабочую комнату, где трудились такие же привлекательные молодые женщины, сидя за компьютерными терминалами, которые он представлял Фирсову в Москве, затем через приемную и проследовал в красиво обставленный кабинет. Из-за стола с протянутой рукой вышел Фирсов.

— Эмилио! Как дела? Так приятно встретиться с тобой.

— Рой! — Аппичелла приветствовал в ответ с не меньшим энтузиазмом.

— Проходи и садись, мне нужно много чего порассказать тебе, — сказал Фирсов.

Он смешал им обоим напитки, а затем присоединился к Аппичелле на диване.

— Прежде всего, здесь я известен не как Рой, а как Виктор, Виктор Майоров. Не хочу докучать тебе причинами этого, но был бы признателен, если бы и ты последовал этому правилу.

— Ну конечно, Виктор, — отозвался Аппичелла. — В конце концов, если Ленин и Сталин могли сменить имена, почему тебе нельзя?

Майоров от души рассмеялся.

— Ну а теперь давай расскажу, почему ты мне понадобился на этот раз.

— Премного буду обязан. Ведь от этого зависят мои деньги, и я никогда не откладываю дел в долгий ящик.

— Посмотри сюда, — Майоров указал на стол для совещаний.

Аппичелла глянул. Этот русский, если уж вызывал, то не за тем, чтобы валять дурака. И теперь у него был компьютер IBM PC AT.

— Ну что ж, достойная тебя вещь, Виктор, — сказал Эмилио. — Такую штуку нелегко достать, IBM выпустила их на европейский рынок не более полудюжины.

— По телефону ты сказал, что тебе уже приходилось работать с таким, — слегка встревоженно, как показалось Аппичелле, сказал Майоров.

— Ну да. Как раз один из этой европейской полудюжины у меня и есть; правда, я его немного усовершенствовал.

— А что ты о нем думаешь? — спросил Майоров.

— Превосходная машина, емкость основной памяти — пятьсот двенадцать килобайт, с возможным увеличением до двух мегабайт; дисковод с дискетой на одну и две десятые мегабайта и жесткий диск на двадцать мегабайт. Я сконструировал плату, которая позволяет задействовать двенадцать терминалов вместо обычных трех.

— Именно это мне и нужно, — возбужденно заговорил Майоров. — Я хотел бы подключить оборудование, собранное тобой для нас в прошлом году на базе операционной системы СРМ, к этой системе и перевести все накопленные нами файлы. Можешь сделать это?

— Ну что ж, того, что я привез с собой, достаточно, чтобы собрать это оборудование, запустить и увеличить его возможности. А все те файлы, которые вы хотите перевести, записаны в системе подготовки текстов «Уорд Стар»?

— Да.

— Хорошо, значит, запустить их после перевода не составит труда.

— А сколько времени на это уйдет?

— Несколько дней, если я не увязну с проблемами аппаратуры. Нужна моя плата, а ведь ее еще надо сделать. Надо полагать, у вас есть копия операционной системы и ее описание.

— Да. Можно ли использовать имеющиеся у нас терминалы с AT?

— Разумеется, без проблем. Где я буду работать?

Майоров через дверь провел его в конференц-зал по соседству.

— Подойдет?

— Прекрасно. В дополнение к моим собственным инструментам мне понадобится чертежная доска и увеличительное стекло с подсветкой. Пожалуйста, перенесите AT сюда, и также вам придется перенести сюда и терминалы, или же, если вы хотите, чтобы ваши девушки поработали на них по возможности подольше, мне придется протянуть несколько кабелей к центральному процессору.

— Значит, протянем кабели, — сказал Майоров. — В настоящий момент девушки действительно очень заняты. И уж если говорить о девушках, я полагаю, на вечер вам не помешает компания.

— Ну еще бы, — улыбнулся Аппичелла. — А скажите, эта маленькая блондинка, Трина, все еще у вас?

Майоров нахмурился.

— Да, но боюсь, в данный момент она не годится. Как насчет той девушки, которая привела вас сюда, такой высокой, рыженькой?

— Она мила. Вполне подойдет.

— Тогда поехали на вашу квартиру, а по дороге я устрою вам небольшую экскурсию.

Вслед за Майоровым Аппичелла вышел из здания, и они сели в электрокарт для гольфа.

— Это спортивный центр, здесь созданы условия для спортсменов любых видов спорта, — говорил Майоров, ведя карт к подножию холма. — Можете выбрать для себя любой тренажер, но насколько я помню, вы предпочитаете домашний спорт.

— Вы правы, мой друг, — отозвался Аппичелла.

— Еще есть небольшой пляж, прямо у лагуны, если захотите поплавать. В это время года на Балтике довольно приятно.

Майоров указал за ворота через дорогу, у которых стоял вооруженный часовой.

— Боюсь, вынужден вас просить не совершать прогулок в том направлении. Там граница, а часовой — нервный.

— Как скажете. А насчет пляжа звучит заманчиво.

Майоров подвел карт к какой-то заасфальтированной тропинке, и они пошли к небольшому, отдельно стоящему домику, обсаженному деревьями.

— Это один из наших гостевых коттеджей. Полагаю, вы найдете его удобным.

Он показал лист бумаги.

— Это местные, — сказал он. — Тут же небольшая карта и список достопримечательностей. Мы здесь живем совершенно замкнуто, так что не стоит в поисках развлечений выходить за главные ворота. Тем более, что охрана у ворот проинструктирована не пропускать никого без пропуска. Так что, если вы останетесь в этом месте, вам же будет проще.

Он прошел в комфортабельную гостиную, затем показал Аппичелле маленькую кухню и спальню с большой кроватью.

Аппичелла услышал звуки какого-то движения.

— Что это за шум? — спросил он.

— А, — улыбнулся Майоров, — он доносится из ванной. Ваш багаж уже здесь. Чемоданы же с оборудованием я перенесу на ваше рабочее место. Боюсь, что сегодня вечером я не смогу с вами поужинать, но у вас будет хорошая компания. В общем, пока вы будете здесь, мы не сможем часто видеться. В настоящий момент я очень занят.

— Все в порядке, Виктор, я же понимаю.

— Если что-нибудь понадобится, скажете Ольге. Она даст мне знать.

— Ольге?

— Это она в ванной, — засмеялся Майоров. — Желаю приятного вечера. Возможно, завтра увидимся.

И он покинул коттедж.

Аппичелла прошел через спальню к двери ванной. Звуки стали громче. Он открыл дверь и заглянул внутрь. Рыжая сидела в большой «джакуцци», улыбаясь ему.

— Привет, Ольга, — сказал Аппичелла, расстегивая пуговицы.

Глава 32

Добравшись до своего рабочего стола около двух часов, Рул обнаружила памятку, приглашавшую ее в конференц-зал в два часа на совещание глав отделов. Задыхаясь, она взлетела на нужный этаж, как раз вовремя, чтобы заставить всех повернуть к ней головы и прервать директора, приготовившегося начинать. Все они собрались за длинным столом, во главе которого стоял директор. Справа от него сидел Саймон Рул, слева Алан Никсон.

В свое время директор был классным юристом по налогам в Вашингтоне, пока его бывший клиент, а нынешний президент не назначил его Директором Центрального Разведывательного. Весь его разведывательный опыт прошлого заключался в том, что он был сброшен с парашютом на территорию оккупированной Франции по заданию Управления Стратегических Служб, эту предшественницу ЦРУ, которую во время второй мировой войны возглавлял «дикий» Билл Донован. И об этом своем опыте директор никогда не забывал.

— Итак, вот почему мы здесь, — сказал он с ударением, глядя на Рул. — Я хочу со всеми вами немного поболтать. Как вам известно, мне предстоит завтра давать показания перед Комитетом Сената по Разведке на предмет наших запросов о выделении средств на техническое оборудование. Как вам также известно, председатель этого комитета, сенатор Карр, в последнее время развернул нечто вроде небольшого крестового похода против использования нами этой техники, в отличие от СОЦРАЗ. Я думаю, сенатор немного романтик и полагает, что большую часть наших средств мы должны тратить на создание великолепных Джеймсов Бондов и меньшую — на высокотехнологичное оборудование и дезинформирующие операции, которые стали проводиться так успешно с тех пор, как я стал Директором Центрального Разведывательного. Он утверждает, что вы, лучшие разведывательные аналитики мира, не в состоянии ничего проанализировать без подсказки какого-нибудь супердетектива, который подслушивает, лежа на животе в траве. Я же полагаю, что все это дерьмо собачье, и намерен высказать ему это завтра.

Также я собираюсь ему сказать, что в этом вопросе меня поддерживают все аналитики, поэтому-то я вас и собрал сегодня. И мне бы не хотелось завтра, открыв «Вашингтон Пост», вдруг прочитать, что, по мнению так называемых информированных источников, на директорате Разведывательного по этому вопросу были разногласия. Короче, мне не нужна никакая утечка информации в прессу по этому вопросу. Я...

Директор замолчал. Поднялся Гермон Пул, глава Центрально-американского Отдела. Рул знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он рассержен.

— Мистер директор, — сказал Пул, не повышая, однако, голоса, — извините, что прерываю вас, но можете ли вы припомнить хоть один случай утечки информации с совещания директората Разведывательного?

Он продолжал стоять. Вообще-то ему вскоре предстояло уйти на пенсию, но, очевидно, ему было глубоко начхать на всю эту политику.

Директор выглядел взволнованным.

— Ну, гм...

Он склонился в сторону Никсона, который что-то говорил, не разжимая губ.

— Ну да, Пул. Я же знаю, насколько лояльны наши люди, и вовсе не имел в виду, что на директорате Разведывательного небезопасно.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Пул и сел.

— Я имел в виду только единодушие по данному вопросу, ну а если кто-то из наших людей недоволен моей позицией в данном вопросе, то я хотел бы узнать об этом сейчас.

Он вызывающе оглядел стол.

— Итак, кто?

Присутствовавшие обменивались взглядами или отводили их от него, но никто ничего не говорил. Рул знала по крайней мере двух глав отделов, недовольных сокращением финансирования СОЦРАЗ, но с этим директором никто не хотел связываться.

— Ну, давайте послушаем, — проговорил директор, сочтя их молчание свидетельством победы, — кто-нибудь может привести хоть один пример того, что СОЦРАЗ был обойден в наших отчетах по техническим обоснованиям?

Он не торопясь оглядел стол, сжав челюсти.

— Вот и хорошо, — сказал он. — А то я уж подумал...

Он замолчал, сузив глаза.

— Миссис Рул?

Рул сама удивилась, обнаружив, что стоит на ногах, но встав, уже совершенно перестала заботиться о том, что скажет.

— Да, сэр, я думаю, что могу привести примеры. А на самом деле я могу привести два примера за срок менее, чем тридцать дней. Во-первых, прошел снимок, на котором, по моему мнению, изображен центр подготовки СПЕЦНАЗ, замаскированный под спортивный лагерь, на побережье Латвии. Есть признаки и того, что он может быть и базой подлодок, и хотя я делала запрос в СОЦРАЗ на предмет оперативной обработки, очевидно, что в этой местности у нас нет ни одной уборщицы, ни одного мусорщика, которые могли бы подтвердить или опровергнуть эти сведения.

Директор смотрел на нее, не сводя превратившихся в щели глаз и раздувая ноздри.

— Во втором случае, — продолжила она, стараясь выдерживать информативность высказываний и выбирая выражения, — спутниковые снимки подтвердили существование по крайней мере двух действующих самолетов, летающих по принципу «полет-у-земли», хотя мы и не верим, что создание таких аппаратов возможно. Ведь такая работа требует многих лет, да и наши технические возможности не в состоянии засечь такие самолеты во время полета, и мы совершенно не уверены, сколько их у Советов — два или две сотни.

Она села на место.

Директор продолжал смотреть на нее. Саймон тоже смотрел на нее. Алан Никсон снял очки и потирал переносицу, закрыв глаза.

— Тогда все, — вдруг сказал директор, повернулся на каблуках и вышел из зала.

Минута прошла, прежде чем все поняли, что остались одни. Наконец, люди начали постепенно выходить гуськом. Рул поднялась со стула и двинулась к двери.

— Кэтрин, — раздался позади нее голос Саймона.

Она обернулась:

— Пожалуйста, подожди минутку.

Она вновь села. На противоположном конце стола продолжали сидеть Саймон и Алан Никсон. Саймон обратился к Никсону:

— Алан, я не хотел бы переходить тебе дорогу в твоем директорате, но я подумал, что мог минуту провести наедине с Кэтрин.

— Ну конечно, Саймон. — И Никсон покинул зал.

Саймон с минуту молча смотрел на нее. А он постарел, подумала она. Пшеничные волосы перемежались с седыми прядками, над наглухо застегнутым воротничком уже слегка нависала складка шеи, но он все еще оставался красивым, изысканно выглядящим мужчиной.

— Как Питер? — спросила она в наступившей тишине.

— У него все хорошо, спасибо. Он и Мисси стали настоящими друзьями. — Он еще с минуту помолчал. — Кэтрин, я полагаю, тебе надо уйти из Агентства.

Голос его звучал ровно и бесстрастно, словно механически.

Она была ошеломлена.

— Ты не имеешь права говорить мне это, — наконец смогла она выговорить.

— Я говорю не с личностной точки зрения, а с профессиональной, — сказал он. — Я не верю, что ты соответствуешь этой работе.

— Что?

— У тебя начинают проявляться признаки неуравновешенности, а ты, как и я, прекрасно знаешь, что Агентство не может терпеть неуравновешенности в своих людях.

— О? И в чем же проявляется эта неуравновешенность?

Он положил руки на стол, ладонями вниз, словно ища опоры, но тон голоса не изменился:

— Ты публично выступаешь с дикими, необоснованными теориями. Ты не соблюдаешь субординацию.

— А я думаю, что могла бы привести доказательства в пользу моих теорий, если бы имела время и необходимые ресурсы, чего мне как раз и не дают, — запальчиво заговорила она. — И ты полагаешь, что только что я нарушила субординацию? Ведь он задал вопрос, а я ответила, со всем возможным уважением. Или он действительно рассчитывал собрать нас здесь только затем, чтобы мы безоговорочно одобрили его позицию, в то время как я знаю несколько глав отделов, у которых есть серьезные возражения против этого? И ты думаешь, он поступает разумно?

— Директор вправе делать свои выводы, не отчитываясь, — ответил Саймон все в том же неизменном тоне, каким психиатр разговаривает с неуправляемым пациентом. — И в частности, о тебе. Напрашивается вопрос о твоем поведении.

— Моем поведении? Каком поведении?

— Позавчера ты покинула страну без приказа. А это, как ты знаешь, серьезное нарушение правил Управления.

Да, она знала это. И она больше не хотела оставаться в этом зале.

— А вот это, Саймон, не твое дело. Я работаю не на тебя, и ты не имеешь права обсуждать мое поведение и не испытывай мое терпение. Я преданный и работящий сотрудник этого учреждения, и у меня есть свои достижения. — Она встала. — А если у тебя есть какие-то обвинения против меня, то предъяви их до того, как вынесешь на обозрение директората. Я, может, и не политик, но я юрист и знаю, как защитить себя. — Она двинулась к двери, затем обернулась. — Скажи мне вот что, Саймон, — сказала она. — Что такое «Сноуфлауэр»?

Казалось, он слегка покраснел.

— Ты не хуже меня знаешь, что такие вопросы не задают.

— Ведь у меня же допуск высшей секретности, какая только может быть в Управлении, — сказала она. — Так что такое «Сноуфлауэр»?

Между бровей Саймона появились две крошечные морщины.

— Тебе не нужно знать это.

— Ну хорошо, все равно я это узнаю, — сказала она, толкая дверь.

— Кэтрин! — окликнул он ее.

Она остановилась.

— Ты роешь себе могилу. Брось это дело, чтобы не было непоправимых последствий для твоей карьеры. Займись лучше собственным сыном.

Она вышла из зала, хлопнув дверью. До кабинета она добрела, плохо соображая от гнева, тяжело дыша. Закрыв дверь, уселась за стол и включила компьютерный терминал. Когда КОСМО ожил, она напечатала в десятиричной системе счисления, а не в своей собственной, код Саймона, который дал ей Эд Роулз.

ДОБРОЕ УТРО, МИСТЕР РУЛ. ЧЕМ МОГУ СЛУЖИТЬ?

СНОУФЛАУЭР, — напечатала Рул.

ИЩУ...

Она в нетерпении уставилась на экран.

НАЖМИТЕ (S) ДЛЯ КРАТКОГО ИЗЛОЖЕНИЯ, (F) ДЛЯ ФАЙЛА ПОЛНОСТЬЮ, (X) ДЛЯ ВОЗВРАТА В СИСТЕМУ.

Она нажала клавишу S.

НАЖМИТЕ (Р) ДЛЯ ПРИНТЕРА, (S) ДЛЯ ЭКРАНА.

Она нажала S.

СНОУФЛАУЭР ОПЕРАЦИЯ ПО ДЕЗИНФОРМАЦИИ, ПРОВОДИМАЯ С ТОЙ ЦЕЛЬЮ, ЧТОБЫ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ РАЗМЕСТИЛ НЕПРОПОРЦИОНАЛЬНО БОЛЬШОЕ КОЛИЧЕСТВО ВОЙСК И МАТЕРИАЛЬНЫХ СРЕДСТВ В ВОСТОЧНОЙ БАЛТИКЕ, ГДЕ НА САМОМ ДЕЛЕ УГРОЗЫ ИХ СУЩЕСТВОВАНИЮ НЕТ. ЕСЛИ ЭТА ЦЕЛЬ БУДЕТ ДОСТИГНУТА, ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ, ЧТО ПЕРЕВОДИМЫЕ СИЛЫ БУДУТ ВЗЯТЫ ИЗ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ, В ЧАСТНОСТИ ИЗ ВОСТОЧНОЙ ГЕРМАНИИ, ИЗ ЕЕ ПРИГРАНИЧНОГО РЕГИОНА, ЧТО В СЛУЧАЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ ПРИВЕДЕТ К ОСЛАБЛЕНИЮ ВОЗМОЖНОГО ВТОРЖЕНИЯ НА ЗАПАД. СУТЬ ДЕЗИНФОРМАЦИИ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ШВЕЦИЯ, ПРЕЖДЕ НЕЙТРАЛЬНАЯ ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ, ВТАЙНЕ ГОТОВИТСЯ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ К СЕВЕРО-АТЛАНТИЧЕСКОМУ БЛОКУ (НАТО).

НЕ ХОТИТЕ ЛИ ПРОСМОТРЕТЬ ВЕСЬ ФАЙЛ? НАЖМИТЕ Y/N.

Рул в изумлении смотрела на экран, вновь перечитывая краткое изложение.

— Господи Иисусе, — сказала она вслух. В голове у нее зашумело. Она нажала Y.

НАЖМИТЕ (Р) ДЛЯ ПРИНТЕРА, (S) ДЛЯ ЭКРАНА.

Она включила принтер и нажала Р. Ошеломленная, она сидела и считывала с экрана, в то время как принтер с жужжанием двигался туда-сюда, распечатывая. Вот дураки, думала она, глядя на покрывающие экран янтарные строки. Проклятые дураки.

Глава 33

Аппичелла внимательно вглядывался в подсвеченную лупу, осторожно впаивая микросхему в коммутационную панель компьютера. Он находился в Малибу, как они его тут называли, уже три дня, и был удивлен и заинтригован всем увиденным здесь. За последние пятнадцать лет он совершил уже более шестидесяти поездок в Советский Союз, в основном имея дело с работниками министерства внешней торговли; он посещал фабрики, лаборатории, дома и дачи весьма высокопоставленных советских служащих, включая Майорова, но нигде он не замечал такого вложения средств, как в Малибу.

Не считая ресторанов и магазинов, наполненных западными товарами, это место являлось еще и средоточием самых последних достижений советских технологий, а некоторых, как он полагал, и не советских. И потому он не очень удивился, когда ему позвонил Фирсов, или, как он теперь его называл, Майоров и сказал, что достал один из новейших американских компьютеров, который и в самой Америке появился совсем недавно и в ограниченном количестве. По прошлому опыту общения он знал, что уж если Майоров чего-то захочет, то найдутся и деньги, и все что хочешь, особенно, когда его интерес касался технологических проблем. Больше же всего его поражало, что у Майорова был цифровой телефонный коммутатор, изобретенный в Соединенных Штатах компанией «Вестерн Электрик», что позволяло Майорову, имевшему в распоряжении собственную спутниковую станцию, поддерживать связь с любой точкой планеты. Несколько лет назад, после недолгих экспериментов, Советы получили телефонную связь, позволяющую вести персональные разговоры с заграницей, но находящееся в этом сравнительно небольшом местечке оборудование обычно предназначалось для обслуживания крупных городов. Удивило его и спутниковое телевидение, но не с точки зрения технологии, а тем, что эта система передавала бесцензурные американские новости и фильмы. Лишь отдельные персоны, занимающие очень высокое положение в советской иерархии власти, имели привилегии такого рода.

Увиденное в Малибу окончательно убедило Аппичеллу, что Майоров представляет КГБ, и это его испугало. Но это же и подогрело его любопытство. Даже если бы он и не обещал той красивой американке информировать ее о визите сюда, он бы уже из чистого любопытства занялся исследованием. Хотя Аппичелла и не собирался с целью получения информации перелезать через заборы или подглядывать в замочные скважины. Он оставлял геройство для отношений с женщинами. Но он знал, что бы ни представлял собой Майоров и его неправдоподобный «спортивный центр», это будет записано в компьютерных банках данных, которые, что также было прекрасно ему известно, были выкрадены или изобретены им самим.

Он закончил последнюю пайку и вставил схемы в соответствующую позицию в компьютере. Он сделал начальную загрузку системы и напечатал слово НАСТРОЙКА на панели, затем с удовлетворением стал наблюдать, как настроечная программа проверяет каждый компонент компьютера и докладывает о его рабочем состоянии. Готово, он настроил свое особое, модифицированное многопользовательное программное обеспечение, затем, переходя туда-сюда между двумя терминалами, он проверил их доступ к центральному компьютеру. Все было в полном порядке, и разве это чудо совершил не он, Эмилио Аппичелла?

И теперь предстояла та часть работы, к которой он так стремился. Он подключил по очереди кабели, идущие от старой компьютерной системы, в соответствующую точку подключения внешних устройств IBM, вложил дискету со своим программным обеспечением в дисковод IBM и отпечатал несколько команд. Получив приглашение от систем старого компьютера, он напечатал слово ДЕРЕВО. Тут же на экране стал прокручиваться список всех каталогов и подкаталогов жесткого диска объемом в десять мегабайт старого компьютера. И теперь он имел дело с системой Майорова, отдаленной двумя комнатами. Тут же он резко прервал развертку. Она остановилась на подкаталоге с названием ВОЙНА. Война? Видимо, аббревиатура или какой-нибудь акроним. АМБФ, АВИАПРВ, ТЫЛВ, ПОДЛ, ВРЖН, САМЛТ, КРТК. Амфибии, авиаперевозки, тыловое обеспечение, подводные лодки, вооружение, самолеты? А КРТК — должно быть, краткое изложение. Он напечатал приказ открыть файл. Затем на экране перед собой он стал читать написанное по-английски.

КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ПЛАНОВ НАПАДЕНИЯ НА ШВЕЦИЮ

Аппичелла быстро просмотрел несколько страниц памяти файла. Он был ошеломлен. Неужели это наяву? Он проворно выхватил коммуникационную дискету из дисковода и, заменив пустой дискетой, приказал компьютеру скопировать этот самый файл, КРТК. За несколько секунд файл был скопирован на его дискету.

— И как у нас дела? — вдруг спросил голос Майорова прямо у него за спиной.

Аппичелла вздрогнул. Майоров уже вошел в зал из своего соседнего кабинета и теперь заглядывал ему через плечо.

— Только что собрал все вместе, — сказал Аппичелла, быстро печатая другие команды. — Готовлюсь к снятию копии со старого десятимегабайтового жесткого диска на ваш новый двадцатимегабайтовый. Смотрите.

Он стукнул по клавише «возврат каретки», и на экране появилось сообщение:

ОПЕРАЦИЯ КОПИРОВАНИЕ ДИСКА. ГОТОВ.

— Вот, — сказал Аппичелла, — сейчас он копирует.

— Сколько времени это займет? — спросил Майоров.

— Ну, я ведь не знаю, насколько полон ваш старый диск. Если там много, то понадобится несколько часов. А он перемещает данные со скоростью 9600 бод, и это быстро. — Аппичелла плюхнулся на стул. — Ну вот, осталось бросить эту работу на само оборудование. Думаю, что где-то через день я вам позвоню.

— Пройдемте в мой кабинет, — сказал Майоров. — Я ставлю вам выпивку.

— Не отказался бы от стаканчика, — ответил Аппичелла, следуя за ним.

В соседней комнате он откинулся на диване, в то время как Майоров поставил на стол бутылку охлажденной «Столичной» и открывал банку с икрой.

— Я думаю, это стоит отметить, — предложил Майоров, — столь быстрое завершение вашей работы.

Аппичелла пожал плечами.

— Ну, это было довольно просто, поскольку подготовительная работа мною уже была проведена. Просто вы попали к тому человеку, который вам нужен.

Майоров улыбнулся и поднял стакан.

— Вот за это я и выпью. За то, что вы, как обычно, прекрасно поработали.

— Благодарю вас, Виктор. Еще я вставил новый внутренний модем для передачи данных по телефону. Ваш старый работал только на скоростях до ста бод. А новый работает и на триста, тысяча двести или на скорости две тысячи четыреста бод, и вы можете завести собственный код, чтобы никто не смог интересоваться вашими данными.

— То, что вы говорите, Эмилио, грандиозно. И тогда все будет абсолютно секретно?

— Еще бы. И вы сможете менять пароль так часто, как пожелаете, стоит только нажать клавиши. Даже я не смогу забраться туда. Я покажу вашему секретарю, как с этим обращаться, затем завтра утром мне понадобится пара часов, чтобы проинструктировать ваших девушек, и на этом все. Поскольку они будут иметь дело с программным обеспечением «Уорд Стар», то научиться им предстоит немногому, разве только как получать допуск, ну и так далее. Вообще-то я как раз собирался обедать, если вы меня куда-нибудь отвезете.

Майоров с минуту помолчал, откровенно разглядывая итальянца. Затем спокойно сказал:

— Эмилио, я хотел бы, чтобы вы остались еще на несколько дней, на тот случай, если в оборудовании произойдут какие-нибудь неполадки.

— Никаких неполадок быть не может, — протестующе сказал Аппичелла. — Все тщательно проверено, как оборудование, так и программное обеспечение. Должен сказать со всей откровенностью, проделана совершенная работа. Да и в любом случае, меня в Риме ждет гора работы, и я должен вернуться. — Он улыбнулся. — Вы не можете претендовать на монопольное право на время кудесника Эмилио Аппичеллы.

Майоров улыбнулся, и голос его оставался мягким.

— Боюсь, что завтра вам не удастся уехать, — сказал он. — Наше местоположение достаточно удаленное, и оно не обслуживается самолетами по расписанию. В силу ряда событий, сейчас на авиацию большой спрос, и самолет, который вас доставил из Ленинграда сюда, занят.

Аппичелла почувствовал отчетливый холодок в отношении.

— Я понял, — сказал он.

— Не беспокойтесь, мы будем продолжать занимать вас и развлекать, и конечно же, вам будет идти ваша обычная ежедневная оплата, поскольку мы виноваты в вашем дальнейшем нахождении здесь. Это минимум, что мы можем для вас сделать.

— Благодарю вас. Хотя это и создает мне некоторые проблемы. Могу я отсюда позвонить в мой офис? Там должны знать, что я задерживаюсь с возвращением.

— Ну разумеется. Просто попросите оператора подключить вас к международной линии, затем наберите 0101, код страны, код Рима и ваш номер.

— Хорошо. — Он залпом выпил водку и встал. — Ну, мне надо закончить там с некоторыми мелочами, и я не хотел бы заставлять долго ждать милейшую Ольгу. Вы дадите мне знать, как скоро я смогу уехать, не так ли?

Майоров тоже встал.

— Ну конечно. Не беспокойтесь, вся эта суматоха лишь на несколько дней.

Аппичелла извинился и покинул кабинет Майорова. Он вернулся на свое рабочее место, закрыл за собой дверь и сделал вид, что убирается. Он заменил дискету с кратким изложением, и, орудуя ножом, вскрыл бумажный конверт, в котором обычно находится дискета. Вытащив из него тонкую, пятидюймовую дискету из мулярового пластика, огляделся в поисках места, куда бы его спрятать. Взгляд его упал на тонкий фонарик, которым он пользовался для освещения узких пространств в компьютерах. Он отвинтил колпачок, вытряс батарейки. Плотно обернув дискету вокруг батареек, вновь поместил их в фонарик. Они вошли с трудом, но когда он завинтил колпачок и включил фонарик, свет зажегся. Он сунул фонарик во внутренний карман пиджака и поздравил себя с собственной изобретательностью.

Он покинул здание и по склону холма побрел в сторону моря и своего коттеджа. Ему показалось, что за последние пару дней народу в этом месте значительно прибавилось. Отряд молодых мужчин, шагая в ногу, проследовал к гимнастическому залу. Аппичелла испугался. Он и на минуту не поверил, что человеку, который соорудил такое место, что-то вообще может помешать получить самолет откуда и куда угодно. Добравшись до коттеджа, он схватил телефон и вызвал внешнюю линию. Услышав гудок, он настучал на клавишах номер своей римской мастерской. Ответила секретарша.

— Хелло, Анжелика? Это Аппичелла. — Он формулировал фразы с большой осторожностью. — Боюсь, что я тут влип у Фирсова на несколько дней. Похоже, на сегодняшний день какие-то трудности с транспортом. Ты поняла?

— Да, мистер Аппичелла. Тогда я отменяю ваш вызов парикмахера на послезавтра и назначенный обед с той юной леди.

— Да, да. О, а ты помнишь ту юную леди, с которой я обедал на прошлой неделе?

— Эту амер...

— Да, да, ту самую. Позвони ей и скажи, что мне вряд ли удастся с ней встретиться в назначенное время, поскольку я торчу здесь. И что когда смогу, то позвоню ей. Скажи ей, что, если она не услышит обо мне до конца этой недели, пусть забудет о нашей договоренности, но пусть не забывает обо мне, пожалуйста. Передай ей слово в слово, хорошо?

— Да, мистер Аппичелла. Могу я еще что-нибудь сделать для вас?

Он лихорадочно обдумал, что бы такое еще сообщить, не вызывая подозрений у того, кто подслушивал, и ничего не смог придумать.

— Нет, это все, но, пожалуйста, позвони этой юной леди прямо сейчас. А то я знаю, как она будет разочарована.

Он дал отбой и перевел дыхание. Он ни на секунду не сомневался, что превратился в пленника, и во всяком случае представить себе не мог, что может сделать Рул, когда получит его послание. Он чувствовал себя очень одиноким и испуганным.

Глава 34

Уилл Ли лежал в кокпите, положив под голову подушку и потягивая холодное пиво. Солнце согревало его лицо, а бриз охлаждал. Он думал, что никогда еще не испытывал такого совершенного удовлетворения. Они с Ларсом, парнем с фабрики лодок, неторопливо отплыли от финского побережья, затем шли среди Аландских островов, причаливая, где понравится, и заглядывая в сауны местных клубов для путешественников. Из парня получилась славная компания, хотя его познания в английском были весьма скудны. Они вместе управляли лодкой, добиваясь от нее лучшего исполнения команд, осуществляя необходимый ремонт и устраняя маленькие неполадки, обычные для нового судна. В настоящий момент Ли предстояло смазать липкой смазкой вращающийся привод внизу передних рифовых парусов, но солнышко было таким приятным, что он не мог заставить себя даже пошевелиться.

Пройдя основную группу островов, они расстались с Ларсом у паромной переправы на острове Кокар, и теперь Уилл в одиночестве плыл на юг в открытых водах, не встречая такого большого количества судов, как он предполагал. С попутным ветром он прошел сотню миль за пятнадцать часов, можно было только мечтать о такой скорости на лодке размером почти в сорок два фута, он прекрасно понимал, что дело тут не столько в его собственной энергии. Где-то справа по борту у него была Швеция, слева — Советская Эстония, не далее как в семидесяти милях, прикинул он. Он еще никогда не был близко к границам Советского Союза, думал он. И окажется ли когда-нибудь еще. К полуночи он намечал быть в шведском порту Бунге на Готландских островах, там он пополнит провизию перед последним переходом до Копенгагена. А в Копенгагене должна быть Кэт; он ждал встречи с нею. С этой мыслью он уснул, а поскольку условия были такие прекрасные, пиво его убаюкало, то он проспал дольше, чем должен был бы.

Он проснулся, только почувствовав холод, когда солнце скрылось за набежавшими тучами. Когда он сел, почесывая в голове, голубого неба почти не было. Судно неслось, как поезд, а горизонт справа по борту выглядел зловеще темным. Ветер тоже усилился, и если он и дальше будет усиливаться, то придется убавить парусов. Уилл посмотрел на часы. Господи, да он проспал почти три часа! Две банки пива в полдень — не самая удачная мысль. Повезло еще, что ни с кем не столкнулся. Он быстро оглядел горизонт — нет ли опасности столкновения. Слава Богу, ничего, и он немного расслабился. И тут же вновь напрягся. Он уклонился от курса влево на двадцать градусов. Ветер переменился на юго-западный, и автопилот, подобно флюгеру, просто изменил курс. Вообще-то на борту было сигнальное устройство, извещающее о смене курса, но Уилл не включил его. Как давно яхта сбилась с курса?

Он спустился вниз посмотреть на навигационную систему «Декка», инструмент, связанный со специальными радиопередатчиками, постоянно выдающими долготу и широту местонахождения судна. Он переписал координаты, затем перенес их на карту. Ли уставился на X, который он нарисовал карандашом. Этого не может быть, подумал он, этого просто не может быть. Затем, поразмыслив, решил, что может. Он уклонился от надлежащего курса на двадцать миль, и теперь на двадцать миль был ближе к границам нейтральных вод, чем следовало. Он пользовался для плавания в открытых водах довольно мелкомасштабной картой, на которой границы не были отмечены. Тем, не менее, он чувствовал, что несмотря на трехчасовое плавание в неверном направлении, он все еще находится в шведских водах. Яхта подпрыгнула на волне, гораздо более крупной, чем те, что встречались весь день. Пожалуй, пора убрать паруса и побыстрее вернуться на правильный курс.

К счастью, сделать это было довольно легко при данной системе передних рифовых парусов. Надо было только ослабить шкот и подтянуть рифовый линь; парус тогда поднимался, скатываясь, вверх и вокруг фок-штага, подобно шторам на окнах. Справившись с этим, он еще взял риф на гроте. Ушло около двадцати минут, прежде чем он развернулся в направлении Готландских островов. В общем, когда он плотно свернул паруса, яхта все еще не легла на курс. Надо переждать шторм на Готланде, где он был в прошлом году.

Он продолжал плыть на юг с небольшим уклонением на запад, держась в нейтральных водах ближе к шведским границам, так он, во всяком случае, полагал. Лодка неслась по волнам, он даже почувствовал удовольствие от того, что погода разыгралась. А то он за последние дни совсем обленился. Он спустился вниз приготовить себе чашечку кофе и глянул на барометр. Тот стремительно падал. Он посмотрел на карту. У него было пространство для маневрирования, вообще говоря, но где-то тут проходили морские границы, а это могло оказаться опаснее, чем находиться у скалистого подветренного берега. Дело могло закончиться тем, что яхту его приятеля конфискуют, если он будет неосторожен. Яхта взяла большую волну и так подпрыгнула, что кофе разлился. Он вылил остатки в раковину камбуза и выбрался в кокпит.

Ветер все усиливался. Надо еще убрать рифы. Сначала передние паруса, затем гротовые. Он ослабил шкот и стал наматывать рифовый линь. Линь туго натянулся, а вращающаяся передняя стойка не позволяла его сдвинуть. Черт, всегда все приходит в негодность в самый неподходящий момент. Он спустился вниз, надел спасательный жилет и вернулся на палубу. Там он прицепился к проволочному лееру и двинулся по палубе против ветра, приседая, чтобы сохранить равновесие, когда вздымался нос лодки. На носу он упал на колени и ухватился за фок-штаг, на котором уже несколько раз обернулся парус. Он крепко вцепился в него и попытался провернуть. Безрезультатно. Если он не заставит фок-штаг вращаться, то не сможет пользоваться передними парусами — ветер будет их трепать до тех пор, пока не сорвет. Он глубоко вдохнул, собрался с силами и всем весом навалился на фок-штаг, проворачивая его.

Он чуть сдвинулся, еще немного. Затем раздался треск, словно выстрелили из ружья, и Ли оказался лежащим на спине на палубе. Что за черт? Он глянул вверх в небо и увидел, что на верхушке мачты развевается гигантский флаг. Это были передние паруса, все еще цеплявшиеся за фок-штаг, который он, пытаясь провернуть, вырвал из палубы. Уилл по-кошачьи вскочил на ноги и бросился к кокпиту. Мачту теперь спереди ничто не поддерживало, и надо было убрать гротовый парус, чтобы ослабить давление, иначе и мачту потеряет. Все это пронеслось в его мозгу, и он кинулся к гротовому парусу, и тут он услышал другой, еще более громкий звук, и внезапно все как будто стихло.

Ветер утих, и море уже не выглядело таким грозным. И неудивительно, подумал он. У него больше не было парусов, они рухнули в море. Мачт тоже не было. Грот выломало начисто со всеми, видимо, четырьмя сидящими в палубе футами длины, и он теперь лежал в воде с подветренной стороны, связанный с лодкой лишь стальными проводами такелажа. И яхта тоже дрейфовала в подветренную сторону, как раз в том направлении, куда ему очень не хотелось направляться.

Следующие полтора часа были заполнены тяжелой работой и горькими самообвинениями. Он сам был виноват. Ведь он обязан был смазать шарниры внизу фок-штага, а он не сделал этого. Он и предположить не мог, что шарниры так быстро заржавеют; ведь с самого начала шарнирное устройство должно было двигаться свободно, и если бы он вовремя оторвал свою задницу и смазал его, то ситуация не переросла бы в критическую. Слава богу, что у него достаточно мощный двигатель; теперь придется на нем идти до ближайшего порта. Но для начала надо освободиться от мачты. Все равно в одиночестве он не сможет втащить ее обратно на борт; паруса тоже придется оставить на мачте — страховое общество Ллойд в Лондоне оплатит новые. Он вывинтил пару болтов из гнезд и начал разбираться с такелажем. Девяносто минут спустя, чувствуя боль в руках и предплечьях, он наблюдал, как вся масса мачт, парусов и такелажа исчезла в воде, отцепившись от судна.

Измотанный, он спустился вниз и отдохнул, посасывая кусочек сахара для быстрого восстановления сил. Могло быть и хуже, подумал он. В конце концов, в его распоряжении имеется новый, только что с завода, дизельный двигатель «вольво». Он быстро вычислил и прикинул, что в таких волнах он будет делать четыре или пять узлов. Не очень-то это будет удобно, но к Готланду он прибудет, вероятно, к утру. Он устало вскарабкался в кокпит, включил зажигание, убедился, что двигатель не включен, двинул рукоять газа вперед и отпустил сцепление. Вал проворачивался секунд десять или около того, но не сцеплялся. Он прервался, чтобы проверить, заряжены ли батареи. Ну давай, черт тебе дери, заводись! Снова выжал стартер. На этот раз вал сразу зацепился и заревел. Ли убрал газ и с минуту позволил двигателю поработать вхолостую, затем включил скорость.

Он лег на курс к Бунге, потом поставил на автопилот. В таких волнах идти было тяжело, но тем не менее лодка делала пять с половиной узлов, и это было не так уж плохо. Он вдруг ощутил чертовский голод. Внимательно оглядев горизонт, он не обнаружил признаков ни одного корабля. Уже легче, а то его без парусов могут и не заметить. Он направился вниз перекусить. Но едва он успел поставить ногу на трап, как шум двигателя перерос в визг, а затем и совсем прервался. Что за черт? Тишину нарушил зуммер индикатора давления масла. Ли потянулся, чтобы выключить зажигание и тут увидел туго натянутый, убегающий от лебедки правого борта шкот, которым он раньше управлял передними парусами. Ли уже не сомневался, что теперь он намотался на винт.

Он еще раз запустил двигатель — хотелось убедиться. На холостом ходу двигатель работал нормально, но стоило Уиллу включить скорость, как начались перебои. Была одна надежда — отработать задним ходом. Может, шкот размотается. Задним ходом двигатель несколько секунд работал ровно, затем опять напрягся. Ли переключился на холостой ход. Яхта ушла с курса и, покачиваясь на волнах, разворачивалась.

Только одним словом можно было описать сложившуюся ситуацию, подумал Ли, короткое и энергичное слово, которым все выражалось. Черт. Он оказался полным дураком. Он не мог плыть под парусом, он не мог воспользоваться двигателем. И теперь он дрейфовал вместе с ветром, наверное, со скоростью три узла, к водам страны, неприветливой к незваным визитерам, по направлению к Бог знает какому берегу, поскольку у него даже не было крупномасштабной карты. Черт.

Устав, он выключил двигатель и спустился вниз. В багажном ящичке под сиденьем штурмана находился пакет с тремя сигнальными ракетами с парашютами. В той мелочной лавке в Якобштаде их оказалось мало. Ему сказали, что ожидают подвоза товара. Тогда ему показалось, что трех хватит; а теперь он не отказался бы от двадцати. Он выбрался в кокпит и огляделся вокруг. Ничего. Ни корабля, ни рыболовного судна, ни яхты. Он открыл пакет с ракетами, достал одну, отвинтил верхний колпачок и выстрелил. Она взлетела, описывая высокую дугу в небе, затем взорвалась ярким светом, который медленно стал опускаться вниз, поддерживаемый крошечным парашютом. Возможно, огонь заметят, если какой-нибудь корабль находится сразу же за горизонтом. С другой стороны, в это время года в этих широтах не так темно. Такой огонь, когда кругом светло, нелегко заметить. Он глянул на две оставшихся ракеты. Их стоит сохранить до тех пор, пока действительно не увидит какое-нибудь судно.

Он спустился вниз, к столику, на котором была закреплена карта. ОВЧ-радиостанция была бесполезна — антенна исчезла вместе с мачтой, а аварийной антенны у него не было. Навигационная система «Декка» работала, несмотря ни на что. Ее антенна была закреплена на кормовой кабине, а не на мачте. Он считал широту и долготу, затем нанес позицию на карту. Он находился в сорока милях к западу и немного севернее какого-то городка на латвийском побережье. Он никогда и не слышал о таком городе. Он назывался Лиепая.

Глава 35

Рул вяло копалась в утренней кипе телеграмм и разведывательных материалов. Ночью она не выспалась, и у нее болела голова. Саймон хочет выжить ее из управления, и он ей прямо об этом сказал. Он постоянно выражал недовольство тем, что она работает. И когда они были женаты, и после развода. И его недовольство не иссякало. У Саймона была своя давно сложившаяся теория о том, какой должна быть мать, и Кэт знала, что никогда не сможет соответствовать этому образу. Даже после развода он настаивал, чтобы она сидела дома, подобно большинству мамаш, с молоком и печеньем наготове в ожидании возвращения Питера из школы домой. И поэтому она не спала, а размышляла, насколько же сильно Саймон увлечен этой идеей, и как далеко он зайдет в ее осуществлении.

Она вскрыла конверт внутренней почты и вытряхнула из него экземпляр какого-то советского печатного издания. Это оказался журнал советских военно-морских сил, заложенный на странице, где было что-то отмечено. И был это не более как список присвоения званий и назначений на должности, но отмеченная строчка привлекла ее внимание. Речь шла о назначении на должность председателя третьего отдела разведывательного управления Генерального штаба советских военно-морских сил. Капитан первого ранга Виктор Сергеевич Майоров. Она взглянула на дату выпуска 18 августа 1983 года.

Рул застыла от изумления. Ведь Майоров был любимцем Андропова и занимал такой заманчивый пост, как глава первого Главного Управления КГБ. И за шесть месяцев до смерти Андропова внезапно становится коммодором военно-морских сил и переходит на должность, которая на три, а то и четыре ранга ниже его предыдущей. И хотя не было ничего необычного в том, что за грехи какого-нибудь высокопоставленного деятеля вдруг Советы опускали в какое-нибудь унизительное кресло (она вспомнила, что Маленков, в свое время один из руководителей партии, закончил карьеру управляющим карандашной фабрики), но она не помнила, чтобы гражданского перевели на военную работу. Ничего из того, что она знала о Майорове, не указывало на его принадлежность к военно-морским делам. Это озадачивало.

Она сходила в бюро хранения документов, отыскала телефонный справочник Пентагона, просмотрела его, затем набрала номер. После первого же гудка трубку сняли.

— Военно-морская разведка, кабинет капитана Стоуна.

— Извините, могу я поговорить с капитаном Стоуном? Это Советский отдел, ЦРУ.

— Одну секунду, мэм.

Она едва сдерживала нетерпение.

— Кэт? Здравствуй. Давненько не виделись.

— Привет, Дуг, да, давно. Я услышала о твоем назначении. Поздравляю.

— Спасибо. Ты по делу или просто поболтать?

— По делу. Небольшой вопрос. У меня тут некоторые пробелы в информации о Разведывательном управлении советских военно-морских сил. Что такое Третий Отдел?

— Ну это просто. Третий Отдел — это СПЕЦНАЗ.

Сердце Рул подпрыгнуло.

— А кто его возглавляет?

— Это тоже несложно, хотя немного и таинственно. Фамилия — Майоров. А таинственно потому, что никто никогда не слыхал об этой штуке, пока он не взялся за дело. Я провел компьютерное исследование печатных органов этой службы, и там не упоминается о его продвижениях по службе или назначениях. Такое ощущение, что он взял и сам присоединился к военно-морским силам и занялся СПЕЦНАЗом.

— Спасибо, Дуг... а не слышно, чем СПЕЦНАЗ занят в настоящее время? Чем-нибудь необычным, я имею в виду?

— Да нет. Ну сейчас они собраны в Польше и прибалтийских республиках, но в этом нет ничего неожиданного.

— Почему?

— Операция «Молот». Вернее, это мы так называем. Советы каждые четыре года в различных регионах проводят глобальные межвойсковые учения, и на этот раз — на Балтике. И я рад этому; когда проходили маневры в Восточной Германии, я здорово понервничал.

— Спасибо, Дуг, ты ответил на мой вопрос. Будь и дальше бдителен.

Она положила трубку. Ее не удивили данные военной разведки о проходящих раз в четыре года маневрах Советов, она знала, что они проводятся, она только не знала, что в этом году — черед Балтики. Но если маневры в Восточной Германии заставили понервничать Дуга, то маневры на Балтике в данный момент уже ее доводили почти до сумасшествия. Она встала и направилась в кабинет Алана Никсона. Тот принял ее холодно.

— Да, Кэтрин?

— Алан, я понимаю, что ты, видимо, не настроен слушать об этом, но сегодня утром это прошло через мой стол в качестве обычной информации.

Никсон вздохнул.

— И это опять о Фирсове?

— О Фирсове. Я расскажу тебе, что я узнала, а ты уж делай выводы сам. В августе 1983 года Майоров — а это, как я уже упоминала, настоящая фамилия Фирсова — был освобожден от должности руководителя зарубежных операций КГБ и, очевидно, официально получив звание коммодора советских военно-морских сил, возглавил специальное подразделение советской морской пехоты СПЕЦНАЗ. Об этом назначении было сообщение в печати. В настоящий момент, когда Советы готовятся к проведению межвойсковых маневров в прибалтийских республиках, там же, якобы для участия в тех же маневрах, сгруппированы все силы СПЕЦНАЗА. Но я полагаю, что больно уж много сил Красной Армии и черт знает сколько техники, чтобы это было похоже на маневры. — Она двинулась из комнаты. — Я решила, что должна это выложить перед тобой, а ты уж смотри, интересно это или нет.

Никсон ничего не сказал. Она остановилась у двери.

— Кстати, Алан, я забыла, когда точно началась операция «Сноуфлауэр»?

— Май или июнь восемьдесят третьего, я думаю.

Она кивнула.

— Ах, да. Я плохо запоминаю даты.

И она ушла прежде, чем до него дошло — она не должна была знать о «Сноуфлауэр».

Вернувшись в свой кабинет, она включила компьютер и включилась в режим системы подготовки текстов. Она отпечатала меморандум Алану Никсону, заместителю директора по разведке, набросав в общих чертах то, что она ему только что рассказала, ссылаясь на их предыдущие разговоры на эту тему и рекомендуя дальнейшее исследование путем проведения операций. Она присвоила меморандуму номер файла, распечатала документальную копию и отправила файл на центральную запись. Она сунула копию в междуофисный конверт, надписала на нем имя Никсона и положила в свою коробку для исходящей почты.

Теперь она вышла на официальный уровень. Теперь-то все и начнется. Она знала, что придется защищаться.

Глава 36

Уилл Ли осмотрелся вокруг и ничего не увидел. Короткая балтийская ночь давно стала превращаться в утро, а вместе с ним пришел и туман. Ветер упал до легкого бриза, но волнение продолжалось, делая обитание на яхте совершенно непереносимым из-за неумолимой и непредсказуемой болтанки. В полночь он выпустил еще одну ракету в надежде, что ее заметят с какого-нибудь западного судна, прежде чем его отнесет в советские воды, но никто не пришел к нему на помощь. Последнюю ракету он оставил на самый крайний случай. Навигационная система «Декка» продолжала работать, указывая его местонахождение вблизи латвийского берега, а глубиномер отмечал все уменьшающуюся глубину, уже показывая только двадцать метров. У него на борту были якорь и вертповальный трос, но еще ничто не указывало на то, что пора ими воспользоваться. Ему следовало держаться подальше от скалистого подветренного берега, но, однако, именно туда и дрейфовала яхта.

С востока над водой донеслось низкое урчание, похожее на шум двигателя рыболовецкого траулера. Вот бы, подумал он, это оказались шведские рыбаки, которые отбуксировали его в их воды. Звук становился громче, Ли выглянул и увидел странную белую линию на воде в нескольких сотнях ярдах впереди. Рыбацкие сети? Пена от канализационных сбросов? Он глянул на глубиномер — восемь метров, так быстро. Он вновь взглянул на белую полосу. Это была полоса прибоя. Пора выпускать последнюю ракету.

Он выстрелил и понаблюдал, как ракета дугой ушла в небо, не слишком высоко, чтобы не потеряться в тумане. Видимость была лучше, чем он ожидал. Он неуклонно дрейфовал к линии прибоя и уже мог различить берег за ней, равнинный, серый, каменистый. Несколько минут он наблюдал за тем, как берег приближается, периодически поглядывая на глубиномер. Глубина была уже шесть метров, то есть около двадцати футов, а у яхты осадка — семь футов. Он выбрался из кокпита, прошел по палубе вперед и приготовился бросить якорь. Он не знал точно, какой грунт под ним, но надеялся, что скалистый, и что якорь зацепится. Он выбрал из имеющихся в его распоряжении рыбацкий якорь, сделанный на традиционный манер, который в условиях скалистого дна был лучше, нежели два другие, хотя никаких гарантий и не было. Стоя рядом с якорем и разматывая нейлоновый вертповальный трос, привязанный к нему, он наблюдал за линией прибоя. Вот сейчас самое время, подумал он. И поднял якорь с палубы.

И тут, к его удивлению, между яхтой и линией прибоя появилась ярко-желтая небольшая лодка с подвесным мотором. На ее борту в эту отвратительную погоду находились четверо молодых людей, которые обернулись, заметив яхту, а двое стали что-то показывать и кричать рулевому. Моторка помчалась к яхте, подпрыгивая на все еще внушительных волнах. Ли хотелось верить, что рулевой знает, что делает. Приблизившись, лодка замедлила ход и стала крутиться с подветренной стороны яхты, ярдах в десяти. Один из парней крикнул что-то, удивительно похожее на шведские слова. Ли помотал головой.

— Я не понимаю! — крикнул он в ответ. — Вы говорите по-английски? По-французски?

— Да, я говорю по-английски, — отозвался молодой человек. Я вижу, у вас трудности. Мы отбуксируем вас к докам. У вас есть канат?

— Да, — отозвался Ли. — Одну минуту.

Он прошел вперед, отвязал якорь и бросил вертповальный трос одному из парней, который закрепил его на корме моторки и подал сигнал готовности. Канат натянулся, а Ли вернулся в кокпит, чтобы управлять яхтой, идущей в кильватере моторного суденышка. Ему повезло, что он наткнулся на говорящих по-английски, и при этом не военных или полицейских, надо полагать. Он сомневался, чтобы представители власти раскатывали в таких вот желтых прогулочных лодках. Может, удастся обсудить, как ему выбраться отсюда. Если размотать трос с винта, он сможет вернуться в шведские воды, а может, и на Готланд, если хватит горючего.

Лодка часа полтора или около того буксировала яхту на юг, вдоль берега, затем начала поворачивать в узкий пролив, похожий на вход в большую гавань. Оказавшись в проходе, они тут же повернули на север и вышли на середину залива. Туман оседал, и Ли мог уже видеть, что чем дальше, тем водная поверхность становилась уже. Через пару миль показался небольшой лес мачт, и они направились к похожему на портовый бассейну с причалами. Он закрепил канат и достал из рундука на корме кранцы, накрыв ими корму и нос. Когда они приблизились к ближайшему понтону, он увидел пару дюжин небольших, стоящих пришвартованными яхт, а еще два других молодых человека стояли там, ожидая, когда им бросят концы. Моторка замедлила ход, и Ли подвел яхту вплотную к понтону и бросил линь мужчинам.

Из моторки выпрыгнул тот самый молодой человек, который с ним разговаривал, и подбежал к нему.

— Пожалуйста, оставайтесь на борту вашего судна. Я должен поговорить с моим... боссом и получить его инструкции.

— Хорошо, — отозвался Ли. — А я как раз пойду приготовлю себе кофе.

Он глянул на тех двух, что приняли концы.

— Не желаете ли кофе?

Они с интересом оглядели его и яхту, но ничего не сказали. Наверное, не говорят по-английски, подумал он.

Ли ушел вниз и поставил чайник. Ожидая, пока вода закипит, он поглядывал через голубоватого оттенка плексиглас камбузного иллюминатора. Он мог смотреть наружу, а эти мужчины не могли видеть, что творится внутри. Но смотреть, казалось, было особенно не на что. Справа от бассейна тянулся небольшой пляж, у которого немало людей упражнялось в управлении небольшими яликами. За доками вставала суша, и он видел скопление современно выглядящих зданий на большой, поросшей травой наклонной поверхности. Все это походило на лагерь небольшого колледжа. Правда, эти молодые люди выглядели немного старовато, чтобы быть студентами, но кто знает? Он надеялся, что они не вызовут копов или еще хуже, КГБ. Он знал, что КГБ отвечает за международную безопасность Советского Союза и охраняет границы. И тут до него вдруг дошло, что сам-то он знает уж слишком много, как о КГБ, так и о ЦРУ. И ему лучше начать думать о том, что сказать «боссу», чтобы не выдать себя.

Правду, тут же решил он. Во всяком случае, большую ее часть. Если уж вести разговоры о том, как ему выбраться отсюда, то лучше не упоминать о Вашингтоне и о его работе на сенатора Карра в сенатском комитете по разведке. А то эти разговоры доведут до разбирательства с высокими инстанциями, а ему бы не хотелось вступать в беседу ни с какими властями, особенно с КГБ. А то этим людям будет интересно все, что он знает. Например, он слишком много знал о финансировании и операциях Центрального Разведывательного Управления; он знал имена и должности большинства ключевых фигур из этого аппарата; и разумеется, он был очень хорошо знаком с главой советского отдела директората разведки; ведь у него же с ней в Копенгагене через три дня назначена встреча. Чайник начал посвистывать.

Он приготовил себе немного растворимого кофе, но вдруг показалось слишком жарко, чтобы пить его. Он и так уже был потным. Он скинул защищающую его от холодной погоды куртку и отер лоб, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Он подумал, не добавить ли в кофе немного бренди, но решил, что не стоит. Выпив, он становится чересчур разговорчивым. Голова должна оставаться ясной, а он будет тем, кто есть, с небольшими умолчаниями — безвредный яхтсмен, не готовый к потере мачты и настолько тупой, что, запуская двигатель, даже не посмотрел, не свисает ли за борт какой-нибудь канат. Он с сожалением хмыкнул. Уж эту-то роль будет нетрудно играть.

Он посмотрел на лагерь над лагуной и увидел белый карт для гольфа, везущий двух мужчин с холма к пристани. Карт остановился у бассейна, и те двое мужчин пошли к яхте в сопровождении молодого человека в куртке, ходившего за боссом. Ли отставил чашку с кофе и выбрался в кокпит. Двое мужчин остановились на причале и тщательно осмотрели судно. Один был стройный, лет за пятьдесят, в очках, с начинающими седеть рыжими волосами; другому было под сорок, повыше, с густыми, темными, но уже полуседыми волосами, довольно красивый. Ли подумал, что есть в нем что-то странно знакомое, но отбросил эту мысль. Ну откуда у него в Латвии знакомые?

Более высокий мужчина закончил осматривать лодку, затем повернулся и обратился к Ли, очевидно, на русском языке. Ли ответил ему непонимающим взглядом. Мужчина заговорил снова, теперь, наверное, по-шведски, подумал Ли.

Ли протянул руки.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я говорю только по-английски или по-французски.

— А какой язык ваш родной? — спросил мужчина.

— Английский. Я американец.

— Очень хорошо, будем говорить по-английски, — сказал мужчина. — Разрешите подняться на борт?

— Пожалуйста, поднимайтесь. Спустимся вниз, и там я предложу вам кофе.

— Спасибо, не откажусь, — отозвался он.

Ли вместе с ними спустился вниз.

— Меня зовут Уилл Ли, — представился он.

Они стояли в пространстве между камбузом и столиком для карт, внимательно осматривая яхту.

— Моя фамилия Крамер, — сказал тот, что повыше. — А это мистер Минц.

— Чайник уже горячий, через минуту будет готово. Присаживайтесь, пожалуйста.

Двое мужчин уселись за столом в каюте, продолжая осматривать внутреннее убранство лодки.

— Очень красивая яхта, мистер Ли, — сказал Крамер.

Ли подумал, что у Крамера чисто британский выговор.

— Спасибо, если бы она еще была моя.

— Так владелец не вы? — спросил Минц, впервые заговорив.

— Нет, просто мой лондонский приятель доверил мне перегнать ее с места постройки, в Финляндии, до Копенгагена. Там мой друг заберет ее и пойдет в Англию.

— Понятно, — произнес Крамер. — А как же вы оказались нашим гостем?

Ли принес им кофе, взял карту и показал, как он впервые сбился с курса, потом оказался без мачт, дрейфуя к их берегу.

— Я весьма признателен вашим людям, которые помогли мне утром. Меня могло выбросить на берег.

— Да, это понятно, — Крамер внимательно разглядывал карту, меряя что-то пальцами и сравнивая с масштабной шкалой на полях.

— Послушайте, мистер Крамер, — заговорил Ли, — я прекрасно сознаю, что я непрошеный гость в вашей стране, и я весьма сожалею об этом. И я надеюсь, что, если вы не задержите мою лодку, я постараюсь покинуть ваши воды по возможности быстрее. Если мне будет позволено попросить у вас на время маску для погружения, я освобожу винт от троса, а горючего у меня хватит, чтобы дойти до Швеции. Я надеюсь, что для решения этого вопроса нет необходимости соблюдать излишнюю официальность. Я понимаю, что лодка может быть конфискована, но тогда у меня будут большие трудности с объяснениями с владельцем. Я подозреваю, что страховка не распространяется на нахождение в ваших водах, а это очень дорогая лодка.

— Да, это понятно, — сказал Крамер. — И я сделаю все, мистер Ли, чтобы помочь вам, но вы должны понимать, что вопрос вашего отплытия не всецело зависит от меня. Я должен задать вам несколько вопросов, и очень важно, чтобы вы дали на них абсолютно правдивые ответы.

— Ну разумеется, — искренне ответил Уилл. — Буду рад рассказать вам все, что могу.

— Прежде всего, вы позволите взглянуть на ваш паспорт и другие документы, а также на судовые документы?

Ли достал из стола для карт паспорт и бумажник и отдал. Минц достал блокнот и начал делать записи.

— Я вижу, вы южанин, — сказал Крамер, посмотрев в паспорт. — Мне знаком штат Джорджия, по картам, но где там Делано?

— Миль восемьдесят к югу от Атланты, в западно-центральной части штата, в графстве Мериуезер.

— Но как же человек из маленького городка на юге Америки завел себе приятеля в Лондоне?

— Моя мать ирландка, и я с детства частенько бываю в Англии. Мой друг — сын приятеля моего отца.

— И как же зовут обоих этих людей? — спросил Минц.

— Моего приятеля зовут Спенсер Уилкс, он адвокат в Лондоне. А его отца зовут сэр Мартин Уилкс, он член парламента от лейбористской партии. Мой отец во время второй мировой войны вылетал из Британии с бомбами, вот с того времени и тянется их дружба.

Отвечая на вопрос Минца, Ли дал ему адреса обоих мужчин.

— А кем вы работаете, мистер Ли? — спросил Крамер.

— Я юрист, компаньон отца в Делано. Фирма называется «Ли и Ли».

Он достал из бумажника деловую визитную карточку.

— А в каких областях права вы практикуете? — спросил Крамер.

— Да во всех понемногу. Ведь это же маленький город. Завещания, разводы, деловое законодательство, нестандартные уголовные преступления.

Ли никак не мог избавиться от ощущения, что он знает Крамера, и его английский выговор только усиливал это ощущение.

Крамер продолжал расспрашивать, а Минц продолжал записывать. В течение следующего часа Ли ответил им на кучу вопросов, касающихся его биографии. Ли вдруг осенило, откуда он может знать этого человека, но он отбросил мысль как абсурдную. Но пока они продолжали беседовать, он изменил свое мнение. Ведь это же Майоров. Человек КГБ. Ли обрадовался, что уже все рассказал о себе, иначе бы занервничал.

— Хорошо, мистер Ли, — Майоров поднялся. — Я думаю, что это все, что мы хотели узнать на данный момент. Я заберу с собой ваш паспорт и другие документы и сделаю пару звонков моему непосредственному начальству. Тем временем наш водолаз освободит ваш винт. Если рассказанное вами правда, я думаю, мы сможем помочь вам и в дальнейшем. Не хотите еще что-нибудь добавить к сказанному?

— Нет, но буду счастлив ответить на любой мыслимый вопрос. И могу только уверить вас, что я тот, кто есть на самом деле, а вовсе не какой-нибудь шпион. Я знаю, наши страны не доверяют друг другу, но все, рассказанное мною, правда. Единственное, чего я хочу — продолжить свое плавание.

— Ну посмотрим, — сказал Майоров, выбираясь в кокпит и перешагивая на причал. — Я должен попросить вас оставаться на борту вашего судна. Надеюсь, вам там будет удобно? Вы в чем-нибудь нуждаетесь?

— Мне здесь очень удобно, благодарю. Ну а поскольку я уже давно на ногах, то смогу хоть отоспаться.

Майоров кивнул и двинулся с причала. А увиденное Ли встревожило его. У начала причала стоял солдат, вооруженный каким-то автоматом. Это не лагерь колледжа. Другим зрелищем, привлекшим его внимание, был мужчина у пляжа, выходивший из ялика. Ли спустился вниз, взял бинокль и навел его через иллюминатор камбуза на фигуру этого мужчины. Она тоже была слишком знакомой.

Ли убрал бинокль в футляр и тяжело опустился у столика для карт. Он встревожился, когда узнал Майорова по фотографии, которую ему показывала Кэт. Но он был совершенно ошарашен, увидев американца, которого встретил в Стокгольме, Карла Свенсона из Нью-Йорка, плававшего на ялике в этом месте. Если Майоров представляет КГБ, значит, Свенсон должен быть шпионом. Так куда же он, Ли, попал? Он достал из ящичка стола для карт рисунок, на котором изображен королевский Дворец в Стокгольме, и посмотрел на него. Теперь, постоянно его рассматривая, он замечал в нем что-то новое. Затем убрал его, спрятав среди карт в столике. Положив подушку под голову, он вытянулся на сиденьях каюты. За то короткое время, что он здесь пробыл, он успел увидеть слишком много. И уже больше ни на что не хотел смотреть.

Глава 37

Аппичелла видел из своего окна, как Майоров ехал к бассейну на карте для гольфа. Может быть, это и есть тот самый момент, подумал Эмилио. Он вышел из гостевого коттеджа и быстро двинулся вверх по холму к штабу. Он уже примелькался в Малибу, и никто не спрашивал, чего он тут ходит, пока он, по крайней мере, не вторгался в запрещенные зоны. В здании штаба он миновал телефонистку, сидевшую в приемной, в которую выходили обе двери — и из кабинета Майорова, и из конференц-зала, где работал Аппичелла.

— Доброе утро, дорогуша, — улыбнулся он телефонистке. — Майоров у себя?

— В настоящий момент нет, мистер Аппичелла, — ответила девушка, улыбаясь в ответ. — Он спустился к гавани.

— Да? Он в такой день собирается выйти под парусом? Не очень располагает, по-моему?

— Нет, кажется, сюда завернула иностранная яхта, и он отправился поговорить с капитаном. Я точно не знаю, когда он придет.

— Ну, неважно, — сказал Аппичелла. — Я должен провести несколько тестов для проверки работы модема. Нельзя ли связать конференц-зал с международной линией?

— Извините, мистер Аппичелла, но я должна обязательно получить указание от Майорова, прежде чем соединить кого-нибудь с международной линией.

— Ну разумеется, — сердце у него заколотилось. — Но только я не собираюсь никуда звонить, я всего лишь хотел проверить модем на передачу. Вы даже можете прослушивать линию, если хотите.

Он одарил ее одной из самых ослепительных своих улыбок.

— И я вам обещаю, что ни одного слова не будет сказано.

— Ну тогда ладно, если только я смогу прослушивать.

Аппичелла прошел в конференц-зал, оставив дверь открытой, чтобы не было никаких подозрений. Из своего брифкейса он достал дискету с файлом с передающей программой и загрузил ее в компьютер. Он взял находившийся под рукой телефонный аппарат, отсоединил его от сети и с помощью прибора собственного изобретения подсоединил его прямо к компьютеру. Затем выбрал в меню файл для передаваемой программы, набрал для связи с Америкой 0101, для связи с Нью-Йорком — 212, а затем местный нью-йоркский номер для связи с «Источником», компьютерной системой разделения времени информационного пользования, расположенной в Сильвер Спринг, штат Мериленд.

Он остановил файл передаваемой программы и на той же самой дискете открыл новый файл. Получив приглашение, отпечатал:

МОЯ ДОРОГАЯ,

Я НАХОЖУСЬ НА БАЛТИЙСКОМ БЕРЕГУ, В ПРЕКРАСНЕЙШИХ УСЛОВИЯХ И В ОКРУЖЕНИИ БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА КРАСИВЫХ, СПОРТИВНЫХ МОЛОДЫХ МУЖЧИН И ЖЕНЩИН. Я НАСТАИВАЮ НА ВОЗВРАЩЕНИИ В РИМ, МОЙ ЖЕ ХОЗЯИН НАСТАИВАЕТ НА ТОМ, ЧТОБЫ Я ОСТАВАЛСЯ ЗДЕСЬ, И Я НЕ В СИЛАХ ОТКЛОНИТЬ ЕГО ПРИГЛАШЕНИЕ. ЗДЕСЬ МОЖНО ХОДИТЬ ПОД ПАРУСОМ, КУПАТЬСЯ И ЗАГОРАТЬ, А МОЙ ХОЗЯИН, КАК ПРАВИЛО, ВЕСЬМА ГОСТЕПРИИМЕН, ХОТЯ И ОЧЕНЬ, РАЗУМЕЕТСЯ, В ЭТИ ДНИ ЗАНЯТ. МНЕ БЫ ТАК ХОТЕЛОСЬ, ЧТОБЫ ВЫ С НИМ ПОЗНАКОМИЛИСЬ И ПОЛЮБОВАЛИСЬ НА ЭТО ПРЕКРАСНОЕ МЕСТЕЧКО! МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ СКАЗАТЬ ВАМ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, НО ОСТАВИМ ЭТО ДО НАШЕЙ СЛЕДУЮЩЕЙ ВСТРЕЧИ. ХОТЕЛОСЬ БЫ ЗНАТЬ, КОГДА ОНА ПРОИЗОЙДЕТ. ПРОСТИТЕ ЗА КРАТКОСТЬ ЭТОГО ПОСЛАНИЯ, НО В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ ЭТО МАКСИМУМ, ЧТО Я МОГУ СДЕЛАТЬ.

ЭМИЛИО.

Аппичелла закрыл этот файл и вновь активизировал передачу программы.

— О'кей, — окликнул он девушку через открытую дверь, — соединяйте меня.

— Готово, — отозвалась она, вышла из-за пульта и встала в дверях. — А что вы проверяете?

— Всего лишь передающую способность модема нового компьютера.

Он отпечатал: ЗАПУСК В ИСТОЧНИК.

— Слушайте, — сказал он девушке, — можете сами прослушивать проверку.

Из встроенного в компьютер громкоговорителя сначала донесся телефонный гудок, затем звук набора номера, затем еще гудок, потом тишина. И это значило, что компьютер соединился с «Источником» и теперь передает главной ЭВМ цифру бюджета и пароль. На экране перед Эмилио появились слова:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ИСТОЧНИК.

Аппичелла быстро потянулся к контрольной клавише и нажал на Р. Появился запрос системы. Аппичелла отпечатал:

НОВЫЙ ФАЙЛ

НАЗВАНИЕ НОВОГО ФАЙЛА? — спросил компьютер.

КЭТ

Экран опустел. Аппичелла нажал на клавишу выхода, затем отпечатал:

ПЕРЕДАТЬ КЭТ

Затем последовал краткий потрескивающий шум дисковода, пока файл передавался через американский спутник связи из компьютера Малибу на компьютер в Мериленде, затем Аппичелла вновь нажал на контрольную клавишу Р, возвращая систему в состояние запроса. Он отпечатал:

ВЫХОД

ВЫХОД ЗАВЕРШЕН, — отозвался главный компьютер, — ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ СЕАНСА СВЯЗИ: 25 СЕКУНД, — и экран вновь опустел.

Аппичелла обратился к своему компьютеру:

СТЕРЕТЬ КЭТ

1 ФАЙЛ СТЕРТ, — ответил компьютер.

* * *

Дело сделано, и следов не осталось. Это, конечно, неплохо, что он передал краткое изложение плана вторжения на файлы, но вот еще бы узнать, какое оборудование Советы используют для перехватов. Если оно так себе, то они уже знают, что из Малибу осуществлялась международная связь, но ведь это дело обычное. Если же оборудование очень хорошее, то им удастся расшифровать и само послание. Будем надеяться, что оно достаточно безобидное, чтобы из-за этого послания началась паника.

— Ну вот, — сказал он девушке, — все в полном порядке.

— Хорошо, — ответила девушка. — О, мистер Аппичелла, если вам надоест компания Ольги, вы дадите мне знать?

— Дорогая моя, да это же чудесная мысль. Вы можете рассчитывать на это.

Он встал со стула и убрался на рабочем месте. К этому времени солнце уже светило в окна.

— Ну, похоже, погода улучшается. Думаю, надо сходить искупаться. Пошли со мной?

— Как бы я хотела, — ответила девушка, надувая губы.

— Ну тогда в другой день.

Он двинулся из комнаты, затем остановился.

— А скажи-ка мне, дорогая, какой номер входящей сюда компьютерной связи, включая и код страны? Ведь Майоров попросил меня проверить передающий модем и с другого конца.

Она поискала номер, записала его на бумажке и отдала ему.

Он поцеловал ей руку, получил соответствующий ответ, затем покинул здание. Солнце хоть и появлялось нерегулярно, но небо очищалось от туч быстро. Он увидел, что карт Майорова все еще стоит у входа к бассейну. Аппичелла вернулся в коттедж, переоделся в купальный костюм, захватил полотенце и пошел к пляжу. Здесь с полдюжины молодых людей, обитающих в Малибу, загорали или упражнялись в плавании на яликах. Он расстелил полотенце в нескольких ярдах от этой группы и уселся.

— Что там происходит? — окликнул он одного из них, указывая на странную яхту.

— Какая-то яхта потеряла мачты и придрейфовала сюда. Один из парней, которые прибуксировали ее, говорит, что там не то англичанин, не то американец.

— Подумать только! — засмеялся Аппичелла. — И большой экипаж?

— Я думаю, что он один управлял. Должно быть, сумасшедший.

Аппичелла откинулся назад, опираясь на локти и уставился в море, время от времени поглядывая на яхту. У входа к портовому бассейну появился и встал на карауле вооруженный часовой. Наконец Майоров и мужчина, которого звали Джоунс, покинули лодку и на карте поехали вверх на холм. Аппичелла встал и пошел обратно в коттедж. Оттуда ему тоже был виден портовый бассейн. И он уселся там на террасе с чашечкой кофе.

Глава 38

Гельдер по вызову прибыл в кабинет Майорова. Он не знал, чему посвящена встреча, но вот уж видеть Майорова ему никак не хотелось. Это была их первая встреча с тех пор, как они вернулись из Москвы, и Гельдера все еще переполняла холодная злость на этого человека, ставшего причиной страданий Трины Рагулиной. Когда Гельдер появился у кабинета Майорова, как раз прибыли Майоров и Джоунс.

— А, Гельдер, — сказал Майоров. — Заходи, заходи.

Он выглядел очень озабоченным. Прошел в кабинет.

— Садись и извини, я отвлекусь на минутку, нам надо разрешить одну ситуацию. — Он обратился к Джоунсу. — Ну, мистер Минц, что вы думаете?

— Я думаю, мы обязаны немедленно отправить его в Москву для допроса в Центре. Не слишком ли подозрительное совпадение, что к нам именно в этот момент вдруг заглядывает какой-то американец?

Майоров из бумаг, брошенных им на стол, поднял небольшую карточку.

— Возможно, вы и правы. Хотя...

Он посмотрел на наручные часы, казалось, над чем-то размышляя, затем взялся за телефон.

— Дайте мне международную линию.

Глядя на карточку, он набрал серию цифр, затем включил громкоговоритель.

Гельдер услышал помехи, затем гудки вызова; затем ответил женский голос:

— Доброе утро, это «Ли и Ли».

— Доброе утро, — сказал Майоров с более явным британским акцентом. — Могу я поговорить с мистером Ли?

— С каким мистером Ли вы хотели бы поговорить? С Биллом или Уиллом?

Майоров глянул на Джоунса.

— С мистером Уиллом Ли, пожалуйста.

— Извините, но Уилл находится за границей. Здесь его отец; может он вам помочь?

— Нет, это личный разговор. Я его старый приятель, звоню из Лондона. Не подскажете, где я мог бы отыскать Уилла?

— О, одну минуту, я только погляжу расписание его маршрута.

Последовала пауза, заполненная шуршанием бумаг.

— Вот. Значит, если он не выбился из графика, то сейчас он должен идти под парусом, но через три дня он должен быть в Копенгагене. У меня есть номер телефона его отеля там.

Майоров записал номер телефона.

— Спасибо, постараюсь отыскать его там. До свидания.

Он прервал связь и уставился на визитку, вид его был задумчивым.

Гельдера ошеломило имя Уилла Ли, настолько ошеломило, что он не мог говорить.

— Это не доказательство, — сказал Джоунс. — Если он агент, то это просто прикрытие. И я не сомневаюсь, что в копенгагенском отеле даже забронирован для него номер.

— Само собой, — сказал Майоров, — но есть еще кое-что. Когда я работал в Первом управлении, мы там всегда вели досье на американских политиков, особенно на тех, кто мог бы стать президентом. Так вот в шестидесятых годах был один губернатор штата Джорджия, чья кандидатура в списке демократов рассматривалась на место тогдашнего вице-президента, Линдона Джонсона, чтобы выдвинуть их с Джоном Кеннеди в 1964 году. И звали его Уильям Генри Ли, известного как Билли. И этот человек на яхте, очевидно, его сын.

— А я вам говорю, что это все прикрытие, — страстно заговорил Джоунс. — Он выступает под именем реального человека, вот и все. Так же, как это делал Гельдер, выполняя свое задание.

— Прошу прощения, сэр, — сказал Гельдер. — Но я думаю, что я знаю этого человека, Уилла Ли.

— Что? — в замешательстве спросил Майоров.

— Это произошло, когда я был в Стокгольме. Совершенно случайно мы оказались в ресторане за одним столиком.

Майоров потребовал полного отчета о той встрече, и они с Джоунсом с интересом выслушали. Когда Гельдер закончил, первым заговорил Джоунс.

— Слишком много совпадений, чтобы быть правдой, — сказал он. — И мы не можем позволить этому человеку покинуть Малибу, разве что отправить его в Москву.

— Нет, — сказал Майоров. — Неужели вы не понимаете, что это наоборот, слишком много совпадений, чтобы не быть неправдой? Чтобы их встреча состоялась запланированно, кому-то должно было быть известно о его, Гельдера, прибытии в Стокгольм. Но даже он сам не знал, что окажется там. Это было непредсказуемо. А если бы и оказалось предсказуемым, и если их встреча не случайна, ему бы ни за что не позволили уехать. Его бы мгновенно арестовали.

Казалось, Джоунсу нечего возразить.

— Может, вы и правы. Но мы все равно не можем позволить ему уплыть. Мы же вот-вот начинаем.

— Может быть, именно потому, что мы вот-вот начинаем, его и надо отпустить, — сказал Майоров. — Он здесь ничего не видел, яхты не покидал. Гавани подводных лодок из входа в лагуну и портовый бассейн не видны. Он мог видеть одного или двух человек в форме, вот и все. И тот факт, что мы позволяем ему уйти, сделает нас в его глазах совсем невинными. А задержание в пленниках сына американского политика вызовет ненужные осложнения. — Майоров хлопнул ладонью по столу. — Итак, отпускаем его сегодня же. Я сам об этом позабочусь, но сначала я должен поговорить с Гельдером. Пожалуйста, извините нас, Джоунс.

Джоунс встал и ушел, качая головой.

Майоров обратился к Гельдеру:

— Ян, мы выступаем завтра.

Гельдер уставился на него.

— Завтра? Значит, у нас так мало времени на подготовку?

Майоров улыбнулся.

— Ну, на самом деле, не так уж и мало. Ведь мы уже несколько недель, под предлогом проведения маневров, стягивали в Балтийский регион войска и вооружение. Наша разведка докладывает, что западные службы ничуть не встревожены этими передислокациями, а также о том, что ни в Швеции, ни где-либо еще никаких необычных мер предосторожности не принимается. Для проведения нашей операции условия просто идеальные, и ты, мой мальчик, во всем этом плане занимаешь едва ли не единственную, самую важную позицию.

— Да, сэр?

Гельдер даже забыл о Трине Рагулиной. Слишком захватила его интрига происходящего сейчас.

Майоров подошел к картам, висевшим за его столом, щелкнул выключателем и осветил их. Он указал на карте подступы к Стокгольму.

— Смотри сюда. Ты пройдешь тем же маршрутом, что и в предыдущем задании, до начала паромной переправы Хельсинки-Стокгольм. Правда, на этот раз ты будешь командовать субмариной типа «Виски», и ты пройдешь по этой переправе несколько километров, вот до этой точки. — Он помолчал для эффекта. — А здесь ты посадишь субмарину на мель.

Эффект был достигнут.

— На мель, сэр? Умышленно?

Это же самый быстрый путь для командира подлодки оказаться в дисциплинарном батальоне, подумал Гельдер. Но тут он вспомнил о своем однокурснике Гущине, совершившем то же самое и которого вполне довольного жизнью он заметил на пирсе в Малибу.

— А затем, — сказал Майоров, — вот что ты сделаешь.

* * *

Ли разбудили резкие удары по палубе яхты. Он вскочил с сидений и выбрался в кокпит. На причале стоял тот самый человек КГБ, Майоров.

— Пойдемте со мной, — сказал Майоров.

Ли пошел за ним по причалу, обеспокоенный, но тут же отметил, что вооруженный часовой исчез. Уилл прошел за Майоровым по причалу в примыкающий длинный ангар. Там высилась яхта такого же размера, а ее дно четверо человек покрывали краской, отталкивающей ракушки и водоросли. Рядом с яхтой лежала мачта.

— Я думаю, она на пару футов короче вашей мачты, — сказал Майоров, — но я не вижу причин, по которым ее, с новым такелажем, нельзя было приспособить к вашей, так?

— Нет, мистер Крамер, я не могу, — ответил Ли. — Тем более, что я потерял гики и паруса.

— Ну так мы дадим вам взаймы гик и паруса этой яхты, они должны подойти.

Он начал выкрикивать команды на русском языке, и люди, которые красили яхту, засуетились вокруг, побросав инструменты.

— Вот этот малый немного понимает по-английски, — сказал Майоров, указывая на одного из этих людей. — Мы подведем вашу яхту к этому ангару и с помощью крана установим мачту. Они подгонят паруса до нужной длины, и с помощью некоторых изменений в планировке вашей палубы, вы будете в полном порядке.

— Это так любезно, мистер Крамер, что вы мне помогаете, — искренне проговорил Ли. — Я не могу вам выразить всю благодарность за ваше содействие в том, что меня отпускают отсюда. Я бы хотел возместить стоимость оборудования.

Майоров улыбнулся.

— Ну так вложите эти деньги в ослабление напряженности между востоком и западом, — сказал он. — Но вы должны по возможности побыстрее отплыть. — Он посмотрел на часы. — Я думаю, что мы сможем вас выпустить в полночь.

— Это просто великолепно. Тогда я сразу принимаюсь за работу.

Майоров пожал Ли руку.

— До свидания, мистер Ли. Больше не увидимся.

И это тоже было великолепно для Ли.

Глава 39

Перед тем, как уйти на работу, Рул еще раз попыталась связаться с «Источником». Звонок от секретарши Аппичеллы озадачил ее. И эта женщина сказала, что он не может встретиться в назначенный срок, поскольку задерживается. Она поняла это как намек на то, что дела идут не очень хорошо, или что ему необходимо еще время. Возможно, подумала она, что он отказался от своей «миссии», здорово испугавшись в присутствии Майорова. Тем не менее, она дважды в день проверяла файлы Аппичеллы в «Источнике». Ничего.

И вот теперь она сидела в своем кабинете за маленьким компьютером «Эппл» и связывалась с «Источником», используя бюджетные цифры и пароль Аппичеллы.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ИСТОЧНИК, — сказали ей.

Она получила разрешение на вход и отпечатала: ФАЙЛЫ.

На экране стал разматываться список, тот самый список, который она видела уже несколько дней, и тут он остановился. Внизу листа стояло КЭТ. Так значит, он сделал это! Она быстро прочла файл. Ясно, он боялся, что его перехватывают и потому послал нечто вроде почтовой открытки. Тем не менее, было ясно, что рядом с Майоровым и в Прибалтике что-то происходит. Также ясно, что уехать он не может, не позволяют. Она сделала документальную распечатку послания и вышла из «Источника».

Всю дорогу до Ленгли она посматривала в зеркало заднего вида, но никакого хвоста не заметила. За последние несколько дней она замечала его раз или два, причем в необычное время. Она была уверена, что слежка ведется за ней спорадически. Шел дождь, и поэтому она припарковалась в подземной стоянке Агентства; выключив зажигание, она уже собралась выйти из машины, но открылась дверца, и показался Эд Роулз.

— Привет, малыш, — сказал он. — Проходил мимо и увидел тебя. Как дела?

— Полное разочарование, Эд. Кусочки все больше складываются в одно, а я же никого не могу заставить даже пошевелиться.

Она рассказала ему о назначении Майорова командующим СПЕЦНАЗом и о концентрации войск в Прибалтике.

— Ты права, — проговорил он. — Этого мало, чтобы кого-нибудь заставить шевелиться. И скажи мне, действий какого рода ты ожидаешь?

— Ну, прежде всего, я хотела бы, чтобы оперативный отдел направил туда людей, чтобы на месте собрать подтверждающие доказательства. Я думаю, что, если хоть немного приоткрыть занавес над тем, что замышляют Советы, это их остановит, хотя, я думаю, уже слишком поздно. Я полагаю, что они уже собираются выступать. Так что лучшее — довести все до сведения президента и попросить его дать указание Государственному Департаменту предупредить шведов. Или так, или пусть сам позвонит премьер-министру Швеции и даст ему знать, что мы думает об этом.

— Ты хочешь сказать, что ты думаешь об этом.

— Ну спасибо, Эд, холодный душ мне сейчас не помешает.

— Почему ты думаешь, что Советы готовы выступить? У тебя есть свежая информация?

Она кивнула.

— У меня в лагере Майорова есть свой человек.

Брови Роулза полезли вверх.

— У тебя что?

Она откопала в своем брифкейсе послание Аппичеллы, рассказала о визите итальянца к Майорову и объяснила, каким образом пришло послание.

Роулз засмеялся.

— Дружище, да Саймон просто лопнет от злости, если узнает, что ты заслала своего агента в СССР!

Он читал послание, а она объясняла, как оно пришло.

— А этот малый довольно шустрый. Он попал по яйцам, надо отдать ему должное. Тем более, что написано это, словно письмо домой из лагеря, и ты можешь даже не объяснять, как оно к тебе попало. Любой, кто знает пароль, может запустить такое послание в компьютер, и откуда ты знаешь, может, он его послал откуда-нибудь с пляжа в Портофлино.

Она кивнула.

— Это понятно. Но я ему верю. Я не думаю, что этот человек меня обманывает. Послушай. Эд, я уже думала о том, чтобы отправиться в «Пост» или «Таймс», а может, и в обе газеты.

Она ожидала, что он закричит на нее, но этого не произошло.

— Послушай, Кэти, — сказал он. — Может, и стоит так поступить, я не знаю, но все же подумай хоть немного. Если ты думаешь стать Голосом Правды восьмидесятых годов, то ты должна понять, что с этим тебе придется прожить остаток твоей жизни. Остаться анонимной не удастся, потому что Агентство мгновенно узнает, что утечка информации прошла через тебя. И даже если ты окажешься во всем права, то в целом будешь героиней, но какая жизнь тебя ожидает? Да, ты оказалась права, но никто из тех, кого ты знаешь, больше даже не заговорит. И считать они будут только одно: ты должна была бы это сделать через соответствующие каналы. И остаток жизни ты проведешь, отказываясь от предложений студенческих группировок левого толка выступить перед ними на тему злоупотреблений ЦРУ.

Он перевел дыхание.

— С другой стороны, если ты ошиблась — а ты должна смотреть правде в глаза, что, какими бы добрыми ни были твои намерения, ты можешь ошибаться — то на тебя рухнет небо. Агентство и администрация распнут тебя, ты будешь выглядеть дурой в глазах всего мира, и для тебя еще хорошим исходом будет окончание дней в тюрьме Ливенворт. Ведь ты уже покидала страну без предварительного согласования с начальством, а это очень большое ни-ни. И если ты покидала, как ты докажешь, что ты не передавала Майорову какую-нибудь информацию, используя этого итальянца в качестве связника? Так что, если выступишь публично, готовься к этому, поверь мне. Агентство выставит тебя как советского шпиона, и сделать это правдоподобным будет совсем нетрудно. И даже если дело не дойдет до приговора, ты остаток жизни проведешь, оправдываясь, что ты не коммунистический шпион.

Это был сильный удар Рул в поддых.

— Я не могу ничего из этого оспорить, Эд.

— И в любом случае, права ты или ошибаешься, вся твоя жизнь навсегда изменится. Ничего не будет прежним. И еще подумай, что произойдет с твоим приятелем из сенатского комитета по разведке.

— Но он же ничего не знает... ну, не много, во всяком случае.

Она помотала головой.

— Иисусе, а я-то предполагала встретить его в Копенгагене послезавтра. Я даже получила разрешение начальства на это путешествие.

— Хочешь совет?

— Еще как хочу, Эд.

— Встреться со своим парнем. Хорошенечко проведите время в старом добром Копенгагене. Возвращайся отдохнувшей. Несмотря на все твои выводы, я сильно сомневаюсь, что вот-вот произойдет нападение. Даже если Советы стряпают то, что ты думаешь, все равно еще будет время предотвратить это. — Он положил руку ей на плечо. — И послушай, я приступаю к работе в новой должности. И я буду держать ушки на макушке по твоей теме. И у меня будет доступ к материалам, до которых тебе не добраться. И я готов действовать, если что-то обнаружится. Так что оставь это все на меня и поезжай в Копенгаген со спокойным сердцем. Дай мне расписание твоего маршрута, и я позвоню тебе в случае внезапных событий. А в тамошнем посольстве на случай необходимости есть линия связи для чрезвычайных сообщений.

Она с минуту поразмыслила над сказанным, затем пожала плечами.

— Может быть, ты и прав, Эд. Бог знает, имею ли я право на эти несколько свободных дней, за время которых Никсон и Саймон могут меня выжить, но, видимо, все равно ничего нового я пока придумать не сумею.

Она нацарапала несколько слов на клочке бумаги.

— Это название нашего отеля. Если мы переедем, я оставлю там для тебя записку.

— Вот и чудесно. Я рад, что ты идешь на это.

Она улыбнулась.

— Да, я уже чувствую себя лучше, зная, что меня поддерживаешь ты.

Она не знала точно, почему он это делает; неделю назад он уже протянул ей руку помощи. Тем не менее, она была рада любой предложенной помощи.

— И еще послушай, — сказал он, поднимая палец. — Может, я и ошибаюсь, но я уверен, что не стоит уговаривать директора идти к президенту. Но если произойдет еще что-нибудь, подкрепляющее твою теорию, то обещаю, я схвачусь за эфес. Эту поддержку я тебе обещаю.

— А мне большего и не надо, Эд.

Они вылезли из машины, быстро обнялись, а затем вошли в здание каждый через свой вход. Остаток дня она провела, пытаясь сконцентрироваться на рутинной работе.

Глава 40

Оскар Оскарссон, сощурив глаза, глянул на позднее полуденное солнце и заговорил со своим покойным внуком:

— Смотри-ка, Эббе, — сказал он с ударением, потом замотал головой. — Нет, нет, это не перископ, это всего лишь палка.

Два больших подвесных мотора современной, принадлежащей его сыну восьмиметровой лодки крейсерского класса, гудя на половине мощности, легко держали двадцать пять узлов. Оскарссон знал, что на полном газу она может дать и сорок — уже пробовал.

— Все ищут, Эббе, — сказал старик. — Но найдем мы. Это тут, и мы найдем ее.

Воды близ дома его сына в Стокгольмском Архипелаге последние пару недель выдерживали нашествие судов — сначала это были патрульные корабли Королевских военно-морских сил, искавших мини-подлодку, а затем, когда моряки махнули рукой, за дело взялись любители. Перископная лихорадка разыгрывалась каждый раз, когда удавалось заметить субмарину, и уж особенно теперь, после недавнего события, когда военные моряки были уверены, что зажали подлодку. Но как и раньше, ничего найдено не было. Непонятно как, но русские вновь ускользнули от них. Начиная с 1981 года, с инцидента «Виски» на скалах", больше ни одна подводная лодка не была захвачена, потоплена или даже сфотографирована, но все знали, что это русские подлодки.

И ни среди любителей, ни среди экипажей Королевских военно-морских сил не было более рьяного охотника за перископами, чем Оскарссон. И у него на то были веские причины. Русские отобрали у него все, что он любил, и он собирался мстить. И ему было здорово — вновь оказаться на лодке с Эббе. Его же сын ничуть не расстраивался, оплачивая счета за горючее, даже наоборот, подбадривал старика в его охоте за подлодкой. Однажды Оскарссон услышал их ночной разговор на кухне, когда думали, что он спит.

— Мне наплевать, во что мне это обойдется, — сказал его сын своей жене. — Ведь это единственное, что после смерти Эббе может вытащить его из кресла в его комнате, его только это возвращает к жизни, и если я могу сделать для него это, я должен.

Оскарссон улыбнулся, и этой ночью спал лучше. И в следующий раз, когда он взял лодку — а он выходил на ней каждый день, если позволяла погода — с ним был уже Эббе, и он был счастлив. Или, наконец, он может быть счастлив, если они найдут эту подлодку, а он знал, что они найдут.

Не сбавляя газа, Оскарссон повернул штурвал, испытывая наслаждение от того, как совершенна в управлении лодка. У него никогда не было такой лодки, такой быстрой лодки. Она ему нравилась. С такой лодкой он найдет эту подлодку, он и Эббе, а когда найдет... ну, он еще точно не знал, что сделает, но на соседнем сиденье с ним лежала двустволка сына. И уж что-нибудь он сделает.

Он направил лодку в тот самый пролив. Вот скоро они и дома. И он подумал о доме сына. Его ждет горячий шоколад и бренди, а завтра — завтра он и Эббе вновь выйдут на охоту за этой подлодкой.

Глава 41

Уилл Ли, стоя на палубе яхты, наблюдал, как кран подносит к его судну новую мачту. Он и Юрий, тот самый, который один среди этой команды говорил по-английски, поймали один конец и направили его в отверстие в палубе яхты, затем Ли спустился вниз и направил его в гнездо мачты над килем. Все было соответствующим образом подогнано, хотя из-за меньшего размера замененной мачты между нею и настилом палубы оставался небольшой зазор, так что предстояло заклинить ее, а щель замазать, чтобы вода не просачивалась вниз.

Новый стальной трос, привязанный к верху мачты, подрезали до нужной длины, завели на фитинги палубы яхты, затем натянули. Когда все было сделано, почти наступила полночь, и Юрий помог Ли справиться с парусами. Их было только два — грот и кливер, но с дополнительно привязанными шкотами этого было вполне достаточно. Лодка вновь могла плыть под парусами. Аквалангист освободил и винт, так что лодка была полностью готова. Они отвели ее к первоначальному месту швартовки у причала, и Юрий и его команда занялись наполнением танков горючим и водой.

— А как далеко до Копенгагена? — спросил Юрий. Он выглядел так, словно собирался в путешествие.

— Если не буду останавливаться, то с хорошим ветром под парусом доберусь примерно за два с половиной дня.

Юрий настороженно поглядел на него.

— Гм, Уилл... у тебя нет журналов?

— Ну конечно, Юрий, есть. Давай-ка посмотрим, что у нас тут есть.

Непродолжительные поиски привели к «Нью-Йоркеру» и «Тайму».

Юрий выглядел разочарованным.

— Гм, Уилл... а может, есть «Плейбой»?

Уилл подумал, что может, и есть. Обыск спального места бывшего члена экипажа финна Ларса привел к обнаружению одного потрепанного экземпляра «Плейбоя», еще более потрепанного шведского журнала для женщин, ну а самой волнующей находкой оказался британский автомобильный журнал.

— Большое спасибо, Уилл, здорово, — сказал Юрий, засовывая журналы под спецовку.

Уилл облазил лодку в поисках чего-нибудь еще, годного в подарок рабочей команде, и нашел немного жевательной резинки, несколько шариковых авторучек и бутылку виски «Джек Дениел». Все было принято с благодарностью.

— Может, с ребятами выпьете кофе, Юрий? — спросил Ли.

— Нет, спасибо. Вам пора. У меня приказ отправить лодку, как только будет готова. Но сначала вам надо расписаться за мачту.

— Расписаться?

Юрий сделал движение, словно пишет. Он хотел, чтобы Ли расписался за полученное оборудование.

— Ну хорошо, Юрий, а где я должен расписаться?

— В конторе.

Ли и четверо этих мужчин покинули лодку и направились обратно в ангар, к небольшому кабинету в конце его. Там Юрий на русском языке составил краткую опись выданного оборудования. Ли подписал этот документ, а затем дал Юрию свою визитную карточку.

— Скажешь своему боссу, чтобы счет мне прислали сюда, о'кей?

Юрий широко улыбнулся, демонстрируя ряд золотых зубов.

— О'кей, — сказал он. — А теперь я пойду на небольшой лодке, а вы за мной.

Он, пошатываясь, вышел на причал. Ли забрался обратно на яхту, включил двигатель и выбрал швартовы. Когда Ли отваливал от причала, он увидел, как на своем карте для гольфа подъехал Майоров, остановился и стал наблюдать за отходом. Ли помахал рукой и прокричал слова благодарности; Майоров тоже помахал в ответ. Ли был счастлив, что все наконец закончилось. С идущим впереди Юрием яхта проделала путь до входа в залив, а затем, когда начались волны, Юрий повернул обратно.

Уилл взял курс строго на запад, чтобы по возможности быстрее оказаться в шведских водах. Там ему придется изменить курс на юго-запад, к Дании. Пока была видна земля, он сам управлял лодкой. Когда же позади него огни Лиепаи скрылись в полумраке северной ночи, он включил автопилот и спустился вниз сделать себе кофе. В течение последних двадцати четырех часов поспать удалось совсем мало, так что кофе был ему необходим. Облегчение, накатившее на него после того, как он покинул Латвию, подействовало усыпляюще, и ему пришлось бороться со сном, пока закипал чайник. Когда тот закипел, он выглянул из рубки над люком и быстро оглядел горизонт, затем приготовил чашку кофе и присел у столика для карт.

Он прикончил кофе, но продолжал сидеть, злясь на себя и клюя носом. Раздавшийся затем необычный негромкий звук впереди заставил его открыть глаза. Он вновь их прикрыл ненадолго и тут же широко раскрыл, глядя в противоположный конец каюты. Там стоял человек, которого он никогда не видел раньше.

Ни один из мужчин с минуту не говорил, один от потрясения, другой — неизвестно почему.

— Добрый вечер, — сказал незнакомец по-английски с акцентом. — Меня зовут Эмилио Аппичелла.

Ли по-прежнему пребывал в оцепенении и молчал.

— Вы англичанин? — спросил этот человек.

— Американец, — наконец смог вымолвить Ли.

— Хорошо, очень хорошо, — отозвался этот мужчина. — А я итальянец. И я шпион вашей страны.

— Вы что?

— Я — шпион американского Центрального Разведывательного Управления, — сказал этот мужчина так, словно о его работе его спросили на вечеринке. — И мне надо попасть в ближайшее посольство США, пожалуйста.

— Постойте-ка минутку, — сказал Ли, приходя в себя. — А как вы оказались на борту этой лодки?

— Я весь день ждал, когда подвернется такая возможность, — сказал Аппичелла. — Я уж думал, что русские не оставят ее без надзора, но наконец, когда вы все вместе ушли в это здание для лодок, мне удалось забраться на борт. — Он указал в сторону форпика. — Там я спрятался под чехлами для парусов.

— Ну хорошо, допустим, но я не могу вас вывезти из этой страны, я... что вы там такое сказали о ЦРУ?

— Я шпионил в этом месте несколько дней на ваше ЦРУ. А теперь вы должны помочь мне добраться до любого американского посольства. Ведь вы же американец.

— А теперь послушайте минутку. Вы хоть представляете, что эти люди сделают со мной, если обнаружат вас на борту этой лодки?

— Да, я представляю, — ответил Аппичелла. — Я знаю слишком много о Майорове, о том человеке, который заправляет в этом месте, знаю такого, что ему бы не понравилось. Я полагаю, что лучше не рассказывать вам об этих вещах, но если они нас поймают, то все равно не поверят, что я вам не рассказал. Так что нам обоим придется слушать вопли друг друга из подвалов Лубянской тюрьмы, вот что я думаю.

Ли, ошарашенный, уставился на итальянца.

— Прекрасно, — смог он наконец выговорить. — И что же нам теперь делать?

— То, что я уже сказал, добираться до какого-нибудь американского посольства, — сказал Аппичелла, словно разговаривая с ребенком. — Но боюсь, я не имею представления о том, где мы точно находимся. А вы?

Ли подозвал его к столику для карт.

— Вот здесь, — сказал он. — Мы покинули Лиепаю, и уже около часа идем строго на запад.

— М-м-м-м, — промычал Аппичелла. — Я думаю, мы должны идти в Стокгольм. Похоже, он ближе, чем Копенгаген. А куда вы направлялись?

— В Копенгаген, и продолжаю направляться, но полагаю, мне хотелось бы избавиться от вас как можно скорее. Вам хочется в Стокгольм?

— Если вам не трудно, — сказал Аппичелла. — И послушайте, не могу ли я на минутку выйти на палубу, — сказал он с выражением, словно его вот-вот вытошнит. — Я чуть не задохнулся под чехлами.

— Ну разумеется, — на полном серьезе ответил Ли, — но если вы решили блевать, то ради всего святого, делайте это за леерное заграждение, хорошо?

Аппичелла торопливо, вслед за ним, вскарабкался в кокпит и сделал, как ему было сказано.

— Ну теперь намного лучше, — сказал он, отдуваясь.

Ли быстро огляделся.

— Так, но оставаться здесь надолго вам нельзя, — обеспокоенно проговорил он. — Если за нами наблюдают с другого судна, все должно выглядеть так, словно я здесь один.

Аппичелла кивнула.

— Да, и я полагаю, теперь мне внизу будет удобнее. Не найдется ли у вас стакана молока?

Он по трапу спустился вниз.

За ним Ли.

— Молока у меня не осталось; как насчет апельсинового сока?

Аппичелла кивнул.

— Если больше ничего нет.

— Послушайте, гм... еще раз не скажете, как вас зовут?

— Аппичелла, Эмилио Аппичелла, — ответил он, протягивая руку. — Пожалуйста, зови меня Эмилио.

— А я, Эмилио, Уилл Ли, — сказал Ли, чувствуя нелепость происходящего. — Зови меня Уилл.

— Вот и хорошо, Уилл. Я не знаю, как тебя занесло в Малибу, но я счастлив, что так случилось.

— Надо полагать, счастлив. А как ты назвал это место?

— Малибу, как в Калифорнии. Так его русские называют.

— Давай-ка присядем, Эмилио. — Они оба присели у столика в каюте. — Сколько ты там пробыл?

— Всего лишь несколько дней. Я приехал сделать для Майорова небольшую работенку, которую никто из их людей не может сделать. А когда я ее закончил, они не разрешили мне уехать.

— Так что это за место, колледж или еще что?

— Может быть, я всего не знаю, но думаю, тебе лучше не знать об этом, ведь я не знаю, заслуживаешь ли ты доверия ЦРУ. — Аппичелла поднял руки. — Не обижайся, ведь дело же не в тебе лично, ты понимаешь.

Ли громко рассмеялся.

— Я не обижаюсь, Эмилио, и ты прав — я не должен знать обо всем этом. Послушай, я бы отвез тебя в Стокгольм, но у меня в Копенгагене назначена встреча, а я и так уже на день опаздываю. Так что тебе придется потерпеть мою компанию примерно два с половиной дня.

— Нет, нет, это никак невозможно, — категорически заявил Аппичелла. — Есть у тебя радиостанция?

— Есть, да только антенна утеряна вместе с предыдущей мачтой, так что толку от радиостанции никакого.

Аппичелла встал и подошел к столику для карт. Сделал указующий жест:

— Этот остров, Готланд, это Швеция?

— Да.

— Ну так, пожалуйста, доставь меня туда. Я уверен, что смогу оттуда добраться до Стокгольма. Мне срочно нужно попасть в американское посольство. Через два дня может быть слишком поздно.

Ли посмотрел на карту. До Остергарна, расположенного на восточном побережье Готланда, было не более семидесяти пяти миль. Они могут добраться туда завтра к обеду. Да и Кэт он должен позвонить; она, должно быть, первой прибыла в Копенгаген и уже волнуется, и он должен рассказать ей о том, что видел Майорова.

— Ну ладно, все в порядке. Я подброшу тебя до Остергарна; он выглядит достаточно большим, чтобы там был какой-нибудь аэропорт. Паспорт-то у тебя есть?

— О, да. Хотя в нем и нет въездной шведской визы. А откуда ты идешь?

— Из Финляндии.

— Хорошо, я скажу, что финны не поставили мне штамп.

— А в нем нет въездной визы в Россию?

— Нет, русские не ставят штамп в паспорт. Они дают вам вместо этого визовую книжечку и забирают, когда вы покидаете страну.

— Хорошо, а то мне не хотелось бы пускаться в объяснения по поводу того, где я тебя нашел. — Он подумал с минуту. — Может быть, заход в Остергарн и не такая уж плохая мысль. Мне надо привести в порядок новое парусное снаряжение этой лодки. А его могут выслать в Копенгаген с фабрики. Ты когда-нибудь выходил под парусом в море, Эмилио?

— Увы, нет. Но я буду помогать чем могу.

— Хорошо, можешь сразу приступить к делу — сиди в кокпите и смотри, не появится ли какое-нибудь судно. Не хотелось бы врезаться в кого-нибудь.

Аппичелла отправился в кокпит, а Ли стал прокладывать курс на Остергарн, затем вернулся на палубу, переключился на автопилот и занялся парусами. При свежем бризе хорошо идти под парусами.

— О'кей, все в полном порядке. Я собираюсь хоть немного поспать. А ты не своди глаз с моря и буди меня, если увидишь другое судно, о'кей?

— Ну конечно, — ответил Аппичелла. — Все сделаю, как ты сказал. И еще, Уилл...

Ли остановился посреди трапа.

— Да?

— Видимо, ты спас жизнь не только мне, но и многим-многим другим. Спасибо тебе огромное.

— Не за что, — отозвался Ли. — Вывозить зайцев из Советского Союза — мое обычное занятие. Тем не менее, мы еще не в шведских водах.

— Я уверен, что мы там будем, — сказал Аппичелла.

— Хотелось бы верить, что ты прав, — отозвался Ли и отправился в койку. Он спал мертвым сном безмятежного человека.

Глава 42

Рул проснулась в четыре часа утра и не могла больше заснуть. Она испытала облегчение, когда Эд Роулз предложил ей свою поддержку, пока она будет в Копенгагене, но теперь она вновь чувствовала себя встревоженной и, хуже того, виноватой. Из всего, что она знала, из всей ее интуиции вытекало, что Советы очень скоро должны вторгнуться в Швецию. Понимая, что даже думать об этом безумие, она все же считала, что это гораздо важнее, чем ее поездка в Копенгаген. Раздумывая над этим, к шести часам утра она пришла к выводу, что важнее даже ее карьеры и частной жизни. У нее был приятель, который знал Бена Бредли из «Вашингтон Пост». Она схватила телефон и набрала номер своего приятеля.

Но тут же, прежде, чем ей ответили, она положила трубку. Ведь может быть и путь получше. Она вылезла из постели и стала рыться в сумочке в поисках записной книжки. Она нашла нужный номер на страничке среди множества ненужных. Она читала, что он встает рано; она надеялась, что именно так дело и обстоит. Она набрала номер.

— Алло, — этот голос не казался сонным.

— Сенатор Карр?

— Да.

— Меня зовут Кэтрин Рул; я возглавляю советский отдел в Разведывательном директорате Центрального Разведывательного Управления.

— Ах да, надо полагать, это вы были на слушании недавно с мистером Никсоном.

— Да, сэр, я. Сенатор, ваш частный телефон дал мне Уилл Ли и предупредил, чтобы я звонила в случае необходимости.

— Вы с Уиллом познакомились также на слушаниях?

— Гм, нет, сэр, Уилл и я... наши личные отношения никак не связаны с работой.

— Понятно. И чем же я могу помочь, мисс Рул... простите, наверное, миссис Рул, не так ли?

Она буквально слышала, как в его голове крутятся мысли.

— Да, сэр, я в разводе с Саймоном Рулом, заместителем Директора по операциям.

— Ах, да, в разводе. Ну хорошо, так что я могу сделать для вас, миссис Рул?

— Сенатор, я полагаю, что речь идет о деле чрезвычайной важности, и я хотела бы обсудить его с вами в ближайшее возможное время. Не могла бы я посетить вас прямо этим утром до того, как вы уедете на службу?

— У меня на девять часов назначена встреча с президентом, миссис Рул, но если вы успеете ко мне, скажем, часам к семи, тогда мы сможем увидеться.

— Благодарю вас, сэр, я буду к этому времени. — Она записала адрес. — И еще, сенатор, я надеюсь, вы сохраните это в секрете, по крайней мере, пока не выслушаете меня.

— Разумеется. Я жду вас в семь.

Рул приняла душ и оделась, ощущая смешанное чувство взволнованности и неловкости. Ведь до конца этого дня она могла оказаться безработной, а то и похуже — под арестом.

Прежде чем выйти из дома, она прошла в свой кабинет, включила копировальную машину и сняла две копии с того, что накопилось в ее досье. Она с удовольствием отметила, что спутниковые снимки скопировались хорошо. Она быстро ехала по полупустым улицам Вашингтона, сознавая, что готовится сделать невозвратный шаг. Дом Карра находился на Капитолийском холме, среди ряда домов в викторианском стиле, которые в течение последних лет были заселены джентри. Сам же Карр жил здесь задолго до того, как местечко стало модным.

Он сам открыл дверь, уже в галстуке, но в шелковом халате поверх рубашки.

— Пройдемте в кабинет, — сказал он, проходя в залитую солнцем дальнюю комнату.

Они уселись рядышком на большом кожаном мягком диване, в то же время он налил ей кофе. И он тут же приступил к делу.

— Итак, — сказал он, — о чем идет речь?

Рул поставила кофе, отвлекаясь от обозрения этой комнаты, обшитой дубовыми панелями, с книжными шкафами от пола до потолка и с фотографиями сенатора с полудюжиной президентов. Она открыла брифкейс.

— Трудно определиться, с чего начать, сенатор, но я думаю, что можно с любого места.

Она протянула ему пачку бумаг.

— Это копия документа, в котором описана операция Управления по дезинформации, под названием «Сноуфлауэр», которая задумана, вернее, началась ранним летом 1983 года. Если вы обратите внимание на пункт, в котором кратко изложена идея, то поймете, что суть операции — заставить Советы подумать, что Швеция тайно хочет присоединиться к НАТО, и тогда Советы, якобы, вынуждены передислоцировать силы в район Прибалтики, где на самом деле им ничто не угрожает. В Управлении надеются, что часть этих сил будет переброшена из Восточной Германии, где, как вы знаете, весьма серьезная концентрация советских сухопутных войск.

По мере того, как сенатор читал, брови его ползли вверх.

— Как вам должно быть известно, прежде, чем предпринять какие-то тайные операции, Управление обязано обратиться в наш комитет за одобрением, но они никогда не приходили к нам с этим. Надо полагать, они станут утверждать, что поскольку здесь не вовлечены войска, то они не обязаны, но меня на этом не купишь. Последствия от этого могут быть самые разнообразные.

— А я полагаю, что последствия уже есть. Я полагаю, что результатом этой операции стал целый комплекс неожиданных событий.

Он внимательно знакомился со всем тем, что у нее было: посадка на мель советской субмарины класса «Виски» у шведской военно-морской базы в октябре 1981 года и последующее затем резкое возрастание фактов визуального обнаружения подлодок в районе шведского архипелага; исчезновение и обнаружение Фирсова-Майорова и его странное передвижение с высокого поста в КГБ в командующие СПЕЦНАЗом; признаки того, что то, что представляется как спорткомплекс, на самом деле может оказаться базой подлодок и СПЕЦНАЗа; значительное увеличение учебных программ, связанных со Швецией, в советских университетах; успехи в секретных советских разработках транспортных самолетов для перевозки войск, действующих по принципу «полет-у-земли», считавшихся неосуществимыми; концентрация советских войск в Польше, Литве, Латвии и Эстонии, якобы для давно запланированных маневров; вербовка Эмилио Аппичеллы и его послание ей.

Сенатор внимательно вслушивался в перечисление, изредка вставляя вопросы.

— Я так понял, — сказал он, когда она прервалась, чтобы отхлебнуть кофе, — вы уверены, что Советский Союз готовится к чему-то вроде вооруженного вторжения в Швецию, правильно?

— Сенатор, я убеждена, что они давно уже планируют это, и я уверена, что надвигается полномасштабное вторжение.

Сенатор Карр глянул из-под полуприкрытых век.

— Это слишком сенсационное заявление, миссис Рул, для человека, занимающего такую должность.

— Я знаю, сэр, и надеюсь, вы верите, что я пришла к такому убеждению не с бухты-барахты.

— Вы не показались мне торопыгой, миссис Рул, хотя я не сомневаюсь, что у вас в Управлении должны быть люди, которые оценили бы ваши выводы как поспешные, да еще и исходящие от женщины.

— Боюсь, это истинная правда, сенатор.

— Предполагаю, что вы уже выкладывали собранные вами факты и предположения перед вашим непосредственным начальством и не дождались той реакции, на которую рассчитывали.

— И это верно.

— Но хоть что-то они предприняли?

— Не так много, как мне хотелось бы, а ведь причин для действий вполне достаточно.

— Тогда почему же? У вас есть соображения, почему они не реагируют; почему, по вашему мнению, они не предпринимают действий?

— Прежде всего, из-за «Сноуфлауэра». Это же была в высшей степени секретная операция, предполагалось, что даже я не должна знать о ней. Признать, что Советы готовы действовать, значит, признать, что Управление, вполне возможно, само спровоцировало их.

Сенатор кивнул.

— Да, я представляю, во что перерастет это небольшое замешательство, когда все откроется.

— Кроме того, сенатор, я действительно не понимаю, почему мое начальство реагирует именно таким образом, если не считать того, что мой бывший муж, похоже, находит мое пребывание в Управлении стесняющим его, и потому всячески осмеивает мою теорию, только потому, что она исходит от меня. Я точно знаю, что директор Центрального Разведывательного собственной персоной видел или слышал о материале из этого досье, и его реакция на это была очень сердитой. Мой непосредственный начальник указал мне, что если я продолжу заниматься этим делом, даже в свободное от работы время, то меня переведут в другое место. Мой бывший муж предложил мне уйти в отставку и намекнул, что, если я этого не сделаю, меня уволят.

— Миссис Рул, простите мне мой вопрос, но я должен его задать и еще должен просить вас быть полностью откровенной со мной.

— Да.

— Миссис Рул, не может ли статься так, что тщательное расследование вашей работы в Центральном Разведывательном Управлении приведет к обнаружению более глубоких причин, из-за которых вы беспокоитесь, нежели это ваше шведское дело, и из-за которых вы кандидат на увольнение в любом случае?

Рул выпрямилась и почувствовала, что ее лицо краснеет.

— Сенатор, мне тридцать пять лет, и я возглавляю Советский отдел в директорате разведки. Я самая молодая в такой должности, и я женщина. Вас устроит такой ответ на ваш вопрос?

Сенатор разразился смехом.

— Да, полагаю, что устроит. Я искренне извиняюсь, но вы, разумеется, понимаете, почему я спросил об этом.

— Да, думаю, что понимаю, — ответила Рул, немного успокаиваясь.

Сенатор посмотрел на свои часы.

— Еще очень обо многом я хотел бы спросить у вас, миссис Рул, но у меня встреча с президентом менее, чем через полчаса. Не нужно много размышлять, чтобы понять, какие преимущества дает Советам контроль над Швецией, но позвольте спросить вас, почему, зная о том, что противопоставит им остальной мир — военные, экономические и дипломатические санкции — почему, в свете всего этого, они, по вашему мнению, пойдут на такой шаг?

— Позвольте и мне, сенатор, спросить в свою очередь: вы верите, что Соединенные Штаты пойдут на применение ядерного оружия для защиты Швеции от вторжения Советов?

Сенатор посмотрел на ковер.

— Нет, — сказал он наконец. — Я не верю в это.

— Вот так, сэр, а ведь другого пути воспрепятствовать им у нас нет.

— Ну а сами шведы? Ведь у них же широко прославленная система обороны — прекрасные военно-воздушные силы, военно-морской флот, сотни укрепленных огневых точек по всему архипелагу, очень большая и хорошо обученная армия резервистов — почему бы им самим не защитить себя?

— Сенатор, шведы хорошо подготовлены к отражению вторжения с востока, если известен его день. Они утверждают, что могут выставить армию численностью в восемьсот тысяч человек — а это десять процентов от численности всего их населения — в течение тридцати шести часов. Но это будет вторжение в день неизвестный, и у них не будет тридцати шести часов. Войска СПЕЦНАЗ прошибут концентрацию шведских береговых огневых укреплений и стартовых площадок для начала, и Советы стремительно вклинятся в береговую оборону через сравнительно узкие бреши. А из того, что мы знаем об оперативном искусстве СПЕЦНАЗа, следует, что на шведской земле уже находятся значительные их силы, чтобы уничтожить коммуникации и шведские военно-воздушные силы прямо на аэродромах. Я не военный эксперт, но убеждена, что если на стороне Советов будет внезапность, то все произойдет очень быстро.

— Ну что ж, хорошо, вы изложили ваше представление о том, как это произойдет. Теперь скажите, почему?

— Потому что они всегда были параноиками, убежденными, что НАТО угрожает им в Прибалтике; потому что мы не ввяжемся в эту войну, чтобы остановить их, а больше некому; потому что они в глубоком экономическом кризисе, и они могли бы запрячь шведскую экономику в собственных интересах; потому что Советы никогда не теряли ни человека, ни квадратного метра территории из-за какого-то там общественного мнения; потому что они слишком многое могут получить в то время, как терять им нечего; потому что они останутся безнаказанными.

Сенатор с минуту ошеломленно смотрел на нее, затем встал и подошел к письменному столу.

— Миссис Рул, а что вы хотите, чтобы я сделал? Боюсь, что у меня гораздо меньше возможностей, чем вы себе представляете.

— Возьмите копию этого досье для президента. Попросите его предупредить шведов, если возможно, то лично позвонить премьер-министру. И я не думаю, что вторжение состоится, если Советы утратят элемент неожиданности. Если шведы отмобилизуются, Советам придется отступиться. Ведь если шведов предупредят, то Советам предстоит дорогое и кровавое нападение. Предупредите шведов. Это все, что я хочу.

— Да? Все? Вы хотите объявить в целой стране военное положение только потому, что это следует из вашего досье?

— Но ведь это же не мое решение, сенатор, и даже не президента. Мы только предупредим шведов, а уж решение они примут сами. Но только представьте, что случится, если мы утаим эту информацию, а Советы совершат нападение? Не говоря уж об истории, которая делается в этой стране прямо сейчас, и не думая о балансе сил в западной Европе? Нам придется перекинуть дополнительные войска в Норвегию и Данию, в Германию; нам придется разместить новые серии ракет, со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями; это обойдется нам в десятки миллиардов долларов. Помимо этого, нашим вооруженным силам придется месяцами пребывать в постоянной боевой готовности, как и советским. И возможность случайного запуска ракеты с ядерной боеголовкой возрастает экспоненциально. А стоит ли говорить о мнении мировой общественности? В общем, времени у нас очень мало. Мы должны предупредить шведов, сенатор.

— Так, стало быть, вы хотите только этого? Чтобы кто-нибудь предупредил шведов?

— Только этого.

— Понятно, но ведь я не могу идти к президенту только потому, что вы раскопали это. Прежде всего, он должен думать, что это исходит, по крайней мере, от меня. Во-вторых, даже если мне удастся убедить его, что дело стоит рассмотрения, он захочет с кем-нибудь еще посоветоваться — в Пентагоне в частности, и не в последнюю очередь в вашем Управлении. На это уйдет время, а если вы утверждаете, что угроза неотвратима, тогда...

Рул встала.

— Извините, что отняла у вас время, сенатор, я больше не буду вас беспокоить.

— Нет, нет, подождите, — сказал он, усаживая ее обратно. — Я же не сказал, что не собираюсь помогать, я только не могу идти с этим к президенту. Может быть, есть путь получше.

— Какой же это?

— Может быть, вам самой предупредить шведов?

— Каким образом?

— Ведь вы же та самая юная леди, с которой Уилл встречается в Копенгагене?

— Да.

Сенатор обошел стол и взялся за телефон. В справочнике он отыскал необходимый телефон, взглянул на часы и набрал серию цифр.

— Вместо всего этого обратимся прямо в Стокгольм, — сказал он. — Алло? Алло? Это офис мистера Карлссона? Вас беспокоит сенатор Соединенных Штатов Бенджамин Карр. Могу я поговорить с мистером Карлссоном?

Он прикрыл микрофон рукой и обратился к Рул:

— Этот парень — управляющий канцелярией шведского министерства обороны... Алло, Свен? Это Бен Карр, из Вашингтона, как дела? Хорошо, да, и у меня хорошо. Послушай, я звоню тебе по довольно важному делу. Один мой приятель собирается в Стокгольм... — он посмотрел на Кэт, — завтра?

Она кивнула.

— ...завтра, и я был бы очень благодарен, если бы ты нашел время повидаться с ней. Ее зовут...

Рул отчаянно замахала ему рукой.

— Нет, не называйте моего имени по телефону.

— ...одну минуту. — Он прикрыл рукой микрофон. — Какое же имя назвать ему?

— Бруки Киркленд.

— Свен, ее зовут Бруки Киркленд, запомнишь? Хорошо. Теперь слушай, Свен, я хочу, чтобы ты понял — эта леди важная персона, и я надеюсь, ты выслушаешь, что она расскажет. И пожалуйста, поверь мне на слово, что она есть то, что она говорит, это очень важно, и ее информация может иметь громадную ценность для людей вашей страны. Я думаю, что тебе даже захочется представить ее вашему министру. Извини, что не вдаюсь в подробности, но ты понимаешь. Да, надеюсь, снова встретимся в Вашингтоне. Спасибо, Свен, и до свидания.

Он положил трубку и обратился к Рул:

— Свен Карлссон, как я уже сказал, возглавляет канцелярию, высшую гражданскую службу министерства обороны; его офис расположен прямо напротив министерского кабинета. Мы с ним неоднократно встречались, он даже гостил у меня дома. Вы слышали, что я ему сказал. Когда встретитесь с ним объясните, что все это делается неофициально, и это не послание от нашего правительства. Но когда он увидит то, что вы показывали мне, вполне возможно, что это произведет на него такое впечатление, что он захочет представить вас министру, а тот, в свою очередь, отправится к премьер-министру. Прошу прощения, что не могу сделать большего, но все же таким путем они получат вашу информацию завтра, а не на следующей неделе.

Рул встала и собрала свои бумаги. Она протянула сенатору большой коричневый конверт.

— Это копия всего того, что я показывала вам. Делайте с этим то, что считаете нужным.

Он взял конверт.

— Спасибо. Если бы у меня были соответствующие возможности... но я постараюсь сохранить ваше имя в тайне.

— Я ценю это, сенатор, но я понимаю, что это, скорее всего, невозможно. Делайте, что должны. И большое спасибо, что выслушали меня, и за помощь.

— Позвоните мне, когда переговорите с Карлссоном. А я расскажу вам, что происходит здесь.

Она покинула дом Карра, доехала до ближайшего телефона-автомата и в авиакомпании САС заказала себе билет на ночной рейс в Стокгольм, отменив билет до Копенгагена. Позвонив в единственный известный ей в Стокгольме отель «Гранд Отель», она заказала себе там номер. Затем позвонила в гостиницу в Копенгагене и там оставила для Уилла номер телефона в Стокгольме.

Она вернулась к машине и поехала в Ленгли. Кое-как отсидела обычный рабочий день. И теперь ее ждала свобода — свобода попытаться остановить надвигающиеся события.

Глава 43

Гельдер сидел в первом ряду зала и наблюдал, как Майоров выступает с сокращенным вариантом слайд-шоу, которое он демонстрировал Политбюро несколько дней назад. План был дерзким, надо отдать должное этому полковнику; нет, в самом деле, блестяще. Страна будет захвачена до того, как ее население сообразит, что происходит; премьер-министр или кто-то, похожий на него внешне и голосом, выступит по телевидению и радио с просьбой сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления. Конечно, попытки взбунтоваться возможны, допускал Майоров, но они будут носить локальный характер, видимо, со стороны местных отрядов милиции, слабо вооруженных и быстро обреченных на неудачу. Основные населенные пункты — Стокгольм, Гетеборг и другие города поменьше — будут захвачены очень быстро, как и основные военные центры, такие, как штаб Стокгольмского военного округа на Странгнас. Командование шведских вооруженных сил должно быть уничтожено в первые же часы вторжения, чем займутся уже находящиеся в стране ударные подразделения. Но все это произойдет успешно только в случае сохранения эффекта внезапности. Правда, Майоров не упомянул о том, что, если элемент внезапности будет утерян, вторжение немедленно отменяется, а передвижения войск объясняются маневрами.

— А теперь, — обратился Майоров к явно возбужденной аудитории, — доведите ваши последние инструкции до ваших дивизионных и полковых командиров. И помните, что если ваши войска находятся в том состоянии, для которого вы их обучали, то вы впишете в историю советских вооруженных сил такую страницу, которую будут читать и перечитывать в веках. А советские люди осыпят вас такими почестями и привилегиями, о которых вы и не подозреваете.

Аудитория встала и, воодушевленная, крепкими голосами запела гимн СПЕЦНАЗа. Улыбаясь им, Майоров поймал взгляд Гельдера и показал ему на боковую дверь.

— Пойдем, — сказал он молодому человеку, — я провожу тебя до гавани подлодок.

И двое мужчин проворно спустились с холма к охраняемым воротам. Гельдер ощущал какое-то головокружение и спертость дыхания. Предыдущей ночью он простился с Триной Рагулиной; та уже достаточно оправилась от побоев, чтобы неоднократно заняться с ним любовью. Он пообещал ей, что вернется, но сам не знал, случится ли это. Ведь он шел в бой и вовсе не чувствовал себя неуязвимым. Уже в первом задании смерть была близко. К его собственному неудовольствию, злость на Майорова растаяла как-то сама собой в возбужденном водовороте этих грандиозных военных событий. И теперь он был уверен, что если останется в живых, то остаток его карьеры пройдет на таких высотах, о которых он и мечтать не мог.

— Гельдер, — сказал Майоров, — это должен быть твой день, в большей степени, чем кого бы то ни было еще, и чтобы ты понял это, ты должен знать немного больше, чем тебе уже сказали. Со стороны американского ЦРУ была допущена грубая ошибка, когда они решили, что найдутся дураки, которые поверят в одну теорию. Они постарались довести до нашего сведения, что Швеция собирается стать нашим врагом, вступив в члены НАТО, и когда мы поняли, что это ложь, а поняли мы это, получив информацию от их же высокопоставленных людей, о чем я рад сообщить тебе, я изложил свой план, а затем, получив одобрение еще Андропова, возглавил СПЕЦНАЗ, как средство для реализации этого плана. Ведь еще со времен Великой Отечественной войны мы начали направлять в шведские воды подлодки для рекогносцировки, а после развития мини-подлодок мы начали туда же отправлять и подразделения СПЕЦНАЗ для тренировок.

Майоров подхватил с тропинки камешек и запустил его через лужайку.

— Шведская противолодочная оборона была чрезвычайно слаба, поэтому с проникновением в их воды больших трудностей не возникало. Их возможности в этом отношении были столь малы, что, я убежден, для нас не будет преград и при самом лучшем развитии их техники, и я оказался прав. Мой план и начался и закончился провокацией. Осенью 1981 года я приказал подлодке класса «Виски» сесть на мель у базы Карлскрона. Возникшая в результате суматоха полностью соответствовала моему ожиданию. Шведское общественное мнение повернулось против Советского Союза, парламент занялся расследованием данного инцидента, а их премьер-министр, в свое время весьма спокойно относившийся к нам, оказался в полнейшем замешательстве. И это было прекрасно.

— Я не понимаю, сэр, — сказал Гельдер.

— Эта провокация была необходима для создания атмосферы антагонизма между двумя нашими странами, — ответил Майоров. — И все это время я усиливал этот антагонизм. Ведь он давал нам право на оборону от них. — Он хмыкнул сам себе. — Все оказалось даже лучше, чем я предполагал. После так называемого инцидента «Виски» на скалах" мы увеличили проникновение в их воды; мы направляли команды в мини-подлодках; мы высадили на их берег подразделения СПЕЦНАЗ, чтобы они уже несколько недель прожили в стране до настоящего времени и установили местонахождение арсеналов и военных баз, все улучшая и улучшая разведывательные данные; вооруженные планами обороны Швеции, которые нам предоставил Тюлень, наш человек в их правительстве, мы заминировали береговые огневые точки и гавани военных кораблей, а поскольку наши мины сделаны из такого материала, который чрезвычайно трудно засечь с помощью аппаратуры, их не обнаружили. Так же, как и тот буй, который вы разместили около Стокгольма.

Они подошли к воротам, миновали их, затем вошли в гавань подлодок. Майоров остановился у стоянки субмарины класса «Виски», на палубе которой был выстроен экипаж с офицерами.

— После прошлой вашей миссии настроение шведов граничит с истерикой, и теперь, в большей части благодаря вам с Соколовой, они созрели для финальной и решающей провокации.

Гельдер широко раскрыл глаза.

— Совершенно верно, Гельдер, — улыбнулся Майоров. — Это и будет вашим заданием. Когда вы посадите лодку на мель в Стокгольмском архипелаге, тем самым вы приведете в бешеную активность военно-морские силы в этом регионе; и внимание всех шведов будет приковано лишь к одному крошечному островку недалеко от Стокгольма. — Майоров помолчал для пущего эффекта. — А потом, — сказал он, — мы направим спасательную партию — такую спасательную партию, которую они никогда не забудут.

Майоров взошел на борт подлодки и, проигнорировав экипаж, взобрался на боевую рубку и спустился через главный вход.

Гельдер следовал за ним, не отставая ни на шаг. Они подошли к столику для карт на штурманском посту.

— Вот здесь, — Майоров указал пальцем на крошечный островок Хоггарн, который Гельдер проходил в предыдущий раз. — Здесь ты посадишь ее на мель, как я уже говорил ранее. Юго-западный берег острова песчаный, так что вы легко управитесь. Нам бы не хотелось, чтобы потом ее сняло течением. Нужно, чтобы вас нашли соответствующим образом, ведь прошлый раз нам пришлось ждать, чтобы какой-то местный рыбак позвонил в полицию; и тогда вы будете быстро окружены всеми подходящими судами, находящимися в том районе.

Майоров повернулся к нему лицом.

— А теперь слушай меня внимательно. Ни в коем случае нельзя позволить ни одному шведу подняться на борт этого судна, и с самого начала переговоров дать им это ясно понять. С момента прибытия первых же шведских военно-морских сил все время держать в готовности палубное вооружение и орудие боевой рубки. При любой попытке подняться на борт, открыть огонь по вторгающимся, это ясно?

— Да, сэр, совершенно ясно, — ответил Гельдер, — но вы понимаете, что я не могу бесконечно держать оборону посаженной на мель подлодки.

— Я понимаю это, но ожидаю, что вы будете сражаться какое-то время, прежде чем сдаться.

— Сдаться? — Гельдер был шокирован.

— Но ты же сам сказал, что не можешь бесконечно оборонять подлодку, а я бы не хотел, чтобы вы все погибли. Но не беспокойтесь, под шведским арестом вы будете не долго; когда мы получим сигнал, что они открыли по вам огонь, можете быть уверены, что мы выдвинемся очень быстро.

— Я понял, сэр.

— Хорошо, — Майоров достал из внутреннего кармана конверт и вскрыл его. — Здесь три кодовых слова, — сказал он, показывая бумагу. — КИТ — вы отправите его, когда успешно сядете на мель; ЛИСА — когда на сцене появятся шведские вооруженные силы; МЕДВЕДЬ — когда по вам откроют огонь. Все расписано в этом приказе.

— Я понял, сэр.

— А вот еще три закодированные инструкции, которые вы, может, получите, а может, и нет, но которые вам не надо отправлять. — Он извлек из кармана небольшую карточку, на которой были написаны три группы по пять цифр. — Смотри сюда, — сказал Майоров, переходя в отсек связи. — Здесь установлено специальное оборудование, только для вашей подлодки. Оно принимает такие вот пятицифровые группы. Если получите вот эту группу, — он указал на карточке группу 10101, — вы тут же открываете огонь по шведам из палубного вооружения, по какой-нибудь значительной цели, по вашему выбору. Понятно?

— Да, сэр.

— А если вы получите эту группу, — он указал на карточке группу 10201, — то немедленно сдаете субмарину шведам. А если получите эту группу, 10301, то прикажешь оператору передавать гидросигнал вот на этой частоте, — он достал другую карточку. — Понятно?

— Не совсем, сэр. Для чего нужен этот гидросигнал?

Майоров подвел его обратно к столику для карт и показал:

— Вот точка, где в прошлое задание ты установил буй.

— Да, сэр, это именно та точка.

Гельдер проследил за пальцем Майорова, проводящим прямую линию до острова, где он должен посадить лодку на мель.

— Как видишь, ты будешь в пределах непосредственной передачи гидросигнала на буй. В своем нынешнем положении буй находится глубоко в проливе, и он недоступен для радиопередач, только для гидро и только на этой особой частоте. Когда он примет сонарный сигнал, он освободит свою верхнюю часть, которая всплывет на поверхность, связанная с базой кабелем. Плавающая на поверхности часть буя будет служить антенной, получающей передачи со спутника.

— Принимать передачи, сэр? — Гельдер-то полагал, что этот буй будет вещать, а не принимать.

Казалось, что Майоров на мгновение растерялся.

— Извини, я хотел сказать передавать, а не принимать. Передавать на наш спутник, который передаст соответствующие данные продвигающимся войскам. Прогуляйся со мной еще разок, Гельдер.

Майоров забрался в боевую рубку и с помощью гандшпуга открыл стяжные болты водонепроницаемого ящичка, привинченного к стальной переборке. Внутри находилось такое же оборудование, что и в каморке связи.

— Здесь ты видишь еще один приемник пятицифровых групп, чтобы ты знал, на тот случай, если будешь внизу или в боевой рубке в момент отправки сигналов. — Он вернул крышку на место и закрепил ее. — А теперь я хотел бы, чтобы ты повторил только что полученные инструкции.

Гельдер перечислил пункты инструкции. КИТ — на мели; ЛИСА — контакт со шведскими силами; МЕДВЕДЬ — огонь открыт. Сигнал 10101 на особом устройстве — приказ открыть огонь по шведам; сигнал 10201 — приказ сдать подлодку шведам; сигнал 10301 — приказ передать гидросигнал к активизации навигационного буя.

— Прекрасно, — сказал Майоров, похлопывая его по плечу. — Ну а теперь мы познакомим тебя с твоим экипажем.

Майоров начал выбираться из боевой рубки, и тут появился Джоунс.

— Полковник, — сказал творец легенд, отдуваясь. — Мне очень жаль, что я прерываю ваш инструктаж, но исчез Аппичелла.

Майоров нахмурил брови.

— Исчез? Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, сэр, что, очевидно, он исчез с базы.

— Это невозможно, — жестко сказал Майоров. — Ни один человек не может покинуть ее.

— Я надеюсь, что это так, полковник, но тем не менее, он не обнаружен. Его девушка, Ольга, доложила о его исчезновении этим утром, и я тут же дал приказ обыскать базу.

— Да он должен быть где-нибудь здесь, ждет, вот увидите, — сказал Майоров.

Джоунс выглядел смущенным.

— Полковник, девушка сказала, что вчера после полудня он проводил время на веранде гостевого коттеджа, наблюдая за ремонтом яхты американца. Он даже ужинал там. Она отправилась в постель, не дождавшись его, а когда проснулась, его уже не было.

Майоров оцепенел. Он посмотрел на свои часы.

— Яхта ушла в полночь. И уже должна быть в шведских водах, если не в самой Швеции. К этому времени они уже могли достичь Готланда.

— Да, сэр, — сказал Джоунс. — Но в любом случае Аппичелла ничего не знает. Что он сможет? Он же не заходил в запретные зоны.

Майоров вздрогнул.

— Он был в самой запретной зоне, — сказал он. — У него был доступ к компьютеру.

С минуту он размышлял.

— Если он узнал о нашей операции, они не пойдут в Данию, это слишком далеко. Они пойдут в Швецию, а затем в Стокгольм, чтобы войти в контакт или со шведским правительством, или с американским посольством.

— Не начать ли морские поиски?

Майоров на минуту закусил костяшки пальцев.

— Нет, мы уже слишком близко к началу атаки, чтобы посылать суда и вертолеты в шведские воды. Тем более, что остается вероятность того, что они ничего не знают. Вероятно, у Аппичеллы не выдержали нервы от пребывания здесь, и он решил бежать.

— Есть еще кое-что, — сказал Джоунс. — Мы получили сигнал от Тюленя из Стокгольма. Некий американский сенатор Карр направил туда какого-то человека по имени Бруки Киркленд. И у нее на завтра назначена встреча в министерстве обороны. Тюлень предположил, что это имя вымышленное, поэтому я запросил Феррета. Он подтвердил, что эта женщина, Киркленд, на самом деле Рул. Он также подтвердил, что Аппичелла — человек Рул.

— Н-да, это нам здорово не на руку, — сказал полковник. — Нет ли у Тюленя причин полагать, что Рул предполагает встретиться с Аппичеллой в Стокгольме?

— Нет, да это и невероятно. Побег Аппичеллы — случайность, обусловленная таким же случайным присутствием здесь яхты американца. И она никак не может знать, что он направляется туда. Причина поездки Рул в Стокгольм заключена в сенаторе. И очевидно, она намеревается предупредить министерство.

— У Аппичеллы, конечно, может быть, а может и не быть информации, подтверждающей предположения Рул, но мы не можем рассчитывать на случайность. Даже без этого подтверждения Рул может произвести впечатление на кого-нибудь в министерстве. Есть у нас какое-нибудь подразделение в Центральном Стокгольме?

— Да, сэр, Группа Один; их цель — парламент и королевский дворец. Две других стокгольмских группы, Два и Три, отвечают за штаб стокгольмского военного округа на Странгнас.

Майоров кивнул.

— Передайте Группе Один отправить по одному человеку в стокгольмский аэропорт, к американскому посольству и к министерству обороны. Если там появится прилетевшая рейсом из Соединенных Штатов женщина по имени Киркленд или Рул, убить ее при первой же возможности. Если кто-нибудь, похожий по описанию на Аппичеллу, появится в аэропорту, у посольства или министерства, немедленно убить его. То же касается и этого американца, Ли. Мы должны предположить, что Аппичелла обладает нужной информацией, и он поделился ею с Ли. Скажите, что делать это надо по возможности тихо, но это должно быть сделано, любой ценой.

— Да, сэр.

Майоров обратился к Гельдеру:

— Очень жаль, но я должен идти. Вот твой экипаж, — он кивнул на выстроившихся на палубе людей. — Каждый из них специально отобран, и они в твоем распоряжении. — Он протянул руку. — Удачи, Гельдер. Увидимся в Швеции.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Гельдер, пожимая руку.

Майоров и Джоунс ушли. Гельдер посмотрел вниз, на экипаж.

— Прошу внимания, — сказал он. Все повернулись к нему. — Моя фамилия Гельдер. Нам до этого не довелось плавать вместе, но у нас должна быть хорошая подготовка. Я собираюсь совершить этот рейс по всем правилам. Так что по местам и готовимся к отходу.

Моряки скрылись в палубных люках, оставив на палубе лишь необходимое количество людей для завершения работ по отходу.

Гельдер начал выкрикивать приказы, все по правилам. Но делая это, он волновался. Ведь это плавание было чем угодно, но не игрой по правилам. И было тут что-то, чего он не мог понять, что скрывали от него, а у него не было времени ухватить суть. Но он сделает это на безопасном отрезке пути. И связано это было с его прошлым заданием, чего он не мог вспомнить. Но это вопрос времени. Он должен разобраться.

Затем что-то еще отвлекло внимание Гельдера. Ведь он лично присутствовал, когда Первый секретарь Коммунистической партии инструктировал Майорова отменить вторжение, если элемент внезапности будет хоть в малой степени утерян. Тем не менее, в инструкциях, которые Гельдер получил от Майорова, не было ни одного закодированного приказа, означающего отмену вторжения.

Глава 44

Большая часть рабочего дня Рул ушла на организацию бесперебойной работы Советского отдела в ее отсутствие. В четыре часа она провела совещание со своими подчиненными, имеющими особые задания. Сразу же после пяти, когда совещание закончилось, в дверях появилась секретарша Алана Никсона.

— Миссис Рул, мистер Никсон хотел бы видеть вас у себя в кабинете.

Рул подумала, что это необычно, когда вместо телефонного звонка за ней посылают эту женщину.

— Буду через две минуты, — сказала она. — В первую очередь мне надо убрать под замок некоторые досье.

— Пожалуйста, не задерживайтесь, — попросила секретарша и ушла.

Рул поместила содержимое своего стола в комнате с секретным замком, а затем отправилась к Никсону.

— Проходите прямо в кабинет, — пригласила секретарша.

Алан Никсон сидел за столом. Рядом с ним, у стола, занимал стул мужчина, которого она никогда прежде не видела.

— Пожалуйста, Кэтрин, проходи, — сказал Никсон, — и прикрой дверь.

Рул закрыла дверь и села на единственный стул, стоявший лицом к двум этим мужчинам.

— Это Чарльз Мортимер из Внутренних Расследований, — сказал Никсон. — У него к тебе несколько вопросов. Ты не против?

Она с минуту спокойно рассматривала Чарльза Мортимера. Внутренние Расследования в Центральном Разведывательном Управлении выполняли примерно такую же функцию, как подразделение внутренних дел в полицейском департаменте какого-нибудь крупного города. Мортимер еще ничего не сказал, а Рул его уже ненавидела. Все ненавидели Внутренние Расследования.

— Ты зачитаешь мне мои права, Алан? — спросила она.

Никсон вспыхнул. А Мортимер спокойно заговорил:

— Ну, миссис Рул, я думаю, сейчас в этом нет никакой необходимости. Здесь мы поговорим неофициально.

— Неофициально? — спросила Рул. — Тогда скажите мне, мистер Мортимер, наш разговор будет записываться?

Никсон покраснел еще больше, Мортимер же продолжал говорить:

— А это очень вам помешает, миссис Рул, если он будет записываться?

Рул понимала, что ее положение неустойчиво. Работники Управления, конечно, имели те же гражданские права, что и остальные граждане, но взывать к этим правам было не лучшей мыслью. Тогда ее работу могли приостановить на недели, а то и месяцы, и на нее тогда всей мощью обрушился бы весь аппарат Внутренних Расследований. А как раз в этот момент ей это было совершенно ни к чему. Она слегка улыбнулась.

— Ну знаете, если тебя приглашает непосредственное начальство на неформальную беседу, а потом ты узнаешь, что беседа эта записывается, разве это не повод для беспокойства? — сказала она, стараясь сохранять ровный тон. — А разве вы, мистер Мортимер, не ощутили бы беспокойство в такой ситуации?

Настала очередь покраснеть и Мортимеру. Он с минуту помолчал, затем подался вперед, открыл ящик письменного стола Никсона и нажал там какую-то клавишу, мягко клацнувшую.

— Хорошо, этот разговор не записывается, — сказал он. — А теперь я хотел бы задать вам несколько вопросов, неформально, конечно.

— Ну конечно, — ответила Рул. — Что вас интересует?

Мортимер наклонился вперед на своем стуле.

— Миссис Рул, с тех пор как вы работаете в Центральном Разведывательном Управлении, не совершали ли вы ничего такого, что являлось бы нарушением пунктов вашего контракта найма?

Ловко, подумала Рул. Ответ «да» немедленно повлечет за собой перерыв в ее работе; ответ «нет» подставляет ее под обвинение в лжесвидетельстве органам внутреннего расследования, хотя она ни на чем и не клялась. Да и кто не брал домой поработать какое-нибудь досье или слегка не пробалтывался в постели или за ужином? За каждым водились какие-нибудь мелкие прегрешения.

— Ну это ужасно расплывчатый вопрос, мистер Мортимер, — ответила она. — Почему бы вам его не конкретизировать?

Алан Никсон не смог сдержаться.

— Будь посговорчивей, Кэтрин, — выпалил он.

— В чем, по-твоему, я должна быть посговорчивей? — спросила она.

Мортимер поднял руку.

— Хорошо, будем конкретнее. Вы никогда не выносили из здания Управления секретные материалы без разрешения начальства?

Почему они прицепились к ней именно с этим, хотя знали, что она даже страну покидала без разрешения начальства? Во всяком случае, Саймон говорил ей, что об этом известно. Или он блефовал? А она не может позволить им прижать ее к ногтю именно сейчас; вечером она должна улететь в Стокгольм.

— Мистер Мортимер, — сказала она, позволяя себе говорить как бы немного рассержено, — я законопослушный гражданин Соединенных Штатов и лояльный сотрудник Управления. Если у вас есть какие-то обвинения против меня, предъявите их, и я соответствующим образом на них отвечу.

Или выскажись, или молчи. Если он выскажется, она будет отстранена от работы. Она задержала дыхание.

Мортимер откинулся на спинку стула, и она надеялась, что это движение означает — он отступился.

— Как я уже говорил, миссис Рул, у нас всего лишь неофициальная беседа коллег. — Отлично, они уже коллеги. — И давайте тогда пойдем таким путем: если бы я обвинил вас в выносе секретных материалов из помещения Управления, вы бы отклонили обвинение?

— Говоря гипотетически? — спросила она.

— Ну конечно, — улыбнулся он.

— Гипотетически говоря, — сказала она, — если вы обвиняете меня в выносе секретных материалов или, неважно, в чем еще, я должна немедленно потребовать официального слушания в присутствии адвоката.

Его улыбка исчезла.

— Понятно, — сказал он.

Быстро, прежде, чем Мортимер надумает ее обвинить еще в чем-нибудь, она обратилась к Никсону:

— Алан, мне завтра утром уезжать на отдых, в путешествие, которое ты недавно разрешил, и у меня еще куча дел. — Она указала на Мортимера. — И если этот болван думает, что я советский шпион, или еще что-нибудь, так прикажи арестовать меня прямо сейчас. В противном случае я отправляюсь домой собираться в дорогу.

Она встала.

Мортимер наклонился вбок и что-то зашептал Никсону.

— С этим все, Кэт, — сказал Никсон. — Минуточку. Желаю хорошенько отдохнуть. Встретимся, когда вернешься.

Она повернулась и направилась к двери, переводя дыхание.

— Буду ждать, — сказала она, не поворачивая головы.

Она открыла дверь и закрыла, почти захлопнула. Казалось, за все то время, пока она добрела до своего кабинета, схватила брифкейс и вышла из здания, сердце тяжело ударило два или три раза.

А ситуация была опасной, думала она, пробираясь домой сквозь движение часа пик. Они еще не уверены до конца, но уже начинают напирать. К тому времени, когда она вернется, они могут что-нибудь раскопать на нее. И единственная защита заключается в том, чтобы она оказалась права. Она нервно рассмеялась над собой. Единственное, что могло спасти ее карьеру, так это вторжение Советского Союза в Швецию!

Глава 45

Гельдер вывел подлодку класса «Виски» из Лиепаи в погруженном состоянии и взял курс на север, к паромной переправе Хельсинки-Стокгольм. Часть экипажа была ему знакома по базовой субмарине «Джульетта» в прошлом задании, одного офицера он не знал.

— Моя фамилия Колчак, — сказал этот мужчина. Руку он не протягивал. — Я назначен к вам замполитом.

Он был выше Гельдера, тоньше, с неопределенным бледным лицом, одним из тех лиц, по которым трудно что-либо определить.

— Очень приятно, Колчак, — сказал Гельдер, кивая. Он был удивлен, обнаружив на борту этого человека. Одной из замечательных отличительных черт Малибу было как раз отсутствие политических офицеров. Ведь каждое военное подразделение советских вооруженных сил имеет замполита, который подчинен не командиру этого подразделения, но своему партийному начальству. Политические офицеры были болью в заднице, и их презирал каждый кадровый военный, и Гельдер не был исключением. Почему на этот раз Майоров всучил ему еще и эту партийную клячу?

— В мои обязанности входит оставаться рядом с вами на протяжении всей операции, — сказал Колчак.

— Понятно, — сказал Гельдер. — А почему вы вооружены на борту моего судна? — спросил он, кивком указывая на пистолет в наплечной кобуре, различимой под пиджаком Колчака.

— По инструкции я должен быть вооружен, — ответил Колчак.

Очевидно, Майоров хотел до конца быть уверен, что Гельдер выполнит свою задачу. Гельдер почти не сомневался, что если уклонится от выполнения приказа Майорова, то Колчак, выполняя полученную инструкцию, застрелит его, и уже сам доведет дело до конца. В общем, настроение политические офицеры Гельдеру не поднимали. Впрочем, если он решит поставленную перед ним задачу, то окажется вне пределов досягаемости таких людей; ну а если не решит, то умрет.

— Хорошо, — сказал Гельдер. — Исполняйте ваши обязанности, но не путайтесь у меня под ногами. Смотрите, чтобы я не натыкался на вас, обходя мой корабль.

Колчак сморгнул. Видимо, он не привык, чтобы военные командиры так с ним обращались.

— Какой вы держите курс? — спросил он.

— Вас интересует политический? — огрызнулся Гельдер. — Так вот о нашем курсе я сам позабочусь.

Он отодвинул Колчака в сторону и пошел в отсек связи. Радиооператор в своем крошечном альковчике даже не встал, поскольку и не мог.

— Радист, — сказал Гельдер. — Может случиться такая ситуация, что от вас потребуется передача гидросигнала вот на этой частоте, — он протянул оператору карточку, полученную от Майорова.

— Да, сэр, — ответил оператор, глядя на карточку. — Мне сказали об этом и о том особом передатчике, но не сказали кодовые слова.

— У меня есть коды, — сказал Гельдер. — Вы же должны вести передачу исключительно по моему приказу, пока я жив. Вам понятно?

Моряк поглядел через плечо Гельдера на Колчака и улыбнулся.

— Да, капитан, я понял. Только по вашему приказу.

Гельдер похлопал его по плечу.

— Молодец.

Он отправился на корму, где два молодых человека, рулевой и штурман, сидели перед двумя большими штурвалами, наблюдая за угломерами перед ними.

— Рулевой, вам сказали, чтобы вы следовали паромной переправой Хельсинки-Стокгольм в архипелаг?

— Да, сэр. Я был на руле во время вашего предыдущего задания, капитан. Задание это я знаю. И штурман тоже.

— Хорошо.

Гельдер предложил офицерам собраться вокруг стола для карт, затем в деталях объяснил им задание.

— Есть вопросы? — спросил он.

Все промолчали. Начал было говорить Колчак, но сам себя оборвал.

— Хорошо, значит, в таком духе и действуем.

Лодка весь день продолжала идти на север, все еще оставаясь в советских водах. Затем, близ выхода в Финский залив, прошли эстонские острова Хиюмяа. У точки пересечения с паромной переправой Гельдер замедлил ход подлодки и стал часто пользоваться перископом, пока не увидел большой корабль. Отдавая команды тихим, спокойным голосом, он направил подлодку в кильватер этого парома, затем потихоньку приблизился к нему, чтобы шум винтов подлодки скрадывался шумом машин парома.

— Первое, — сказал он вахтенному офицеру. — Возьмите управление лодкой на себя; я сейчас уйду в свою каюту. Паром при входе в архипелаг снизит скорость до шести узлов. Смотрите, не воткните ему подлодку в зад. Если случится хоть что-нибудь мало-мальски необычное, вызывайте меня.

— Есть, сэр, — сказал тот.

Гельдер на минуту остановился, вновь рассматривая карту, запоминая ее во всех подробностях. Он провел пальцем прямую линию от предполагаемого места посадки подлодки на мель до того места, где на морском дне располагался буй. Он оглядел район, окружающий буй. В пяти милях на запад лежал Стокгольм, и город окружали равнинные острова архипелага. Получалось, что буй со всех сторон окружен сушей, кроме того узкого пролива, через который он проводил мини-подлодку. Гельдер вернулся в капитанскую каюту, плотно задернул занавески и вытянулся на койке.

Все было в полном порядке, думал он, если не считать грызущего его тайного страха, но не того страха, который обычно связан с дурными предчувствиями перед выполнением задания. Ему не нравилось это ощущение, и он попытался найти его истоки в глубинах сознания. Его беспокоил этот буй. Ведь он же сам размещал его с большим риском, и обычно, когда он заканчивал выполнение какого-нибудь задания, мысль об этом приносила ему удовлетворение. Теперь же вместо удовлетворения его одолевали дурные предчувствия. Почему? Что пыталось подсказать ему подсознание?

Он погружался в дрему и просыпался, так и эдак поворачивая эту мысль, позволяя ей идти своим путем в лабиринте создания, но вдруг его глаза открылись, уставившись в одну точку. Три вопроса, связанные с буем, изводили его; а объединившись, они приводили к одному ответу. Гельдер отбросил этот ответ как безумный, но продумав все еще раз, пришел на то же место. Ведь он сам наблюдал и восхищался решимостью Майорова достичь поставленной цели, но теперь он понимал, что недооценивал эту решимость. Гельдер вдруг понял, что Майоров нисколько не был озабочен остановкой вторжения в Швецию, внезапной или невнезапной. Если шведы спохватятся слишком быстро, и Кремль попытается пойти на попятный, у Майорова найдется средство сделать вторжение неотвратимым, и он, Гельдер, был орудием для этого в руках Майорова.

Он вспомнил о желтом радиационном индикаторе, который носили люди, загружавшие буй в Малибу, и как он нашел один из этих индикаторов в выпускном отсеке подлодки «Джульетта». Индикатор стал голубым. Правда, Майоров сказал ему, что балластом в буе служит отработанный уран-235, но этого материала недостаточно, чтобы облучить индикатор. Гельдер служил на атомной подлодке и знал, какая нужна радиоактивная доза, чтобы индикатор из желтого превратился в голубой.

Он вспомнил об ошибке Майорова, когда тот сказал, что антенна буя предназначена для приема спутниковых передач. Он поправил себя и сказал, что буй должен передавать, но навигационный буй не предназначен для передач на спутник, а на корабли в данном ареале, оборудованные соответствующей аппаратурой. Гельдер вспомнил о тарелках спутниковых антенн на крыше штаб-квартиры в Малибу. Вот они могут передавать сигналы на спутник, с которого они будут получены буем. Но только после того, как Гельдер прикажет передать сонарный сигнал, который освободит антенну буя и позволит ей всплыть на поверхность.

Он вспомнил о непреклонной решимости Майорова, он вспомнил, что ни одно из кодовых слов, которые он вручил Гельдеру, не касалось прекращения задания. Ведь у них не было радиосвязи, а только возможность исключительной передачи кодовых слов КИТ, ЛИСА и МЕДВЕДЬ; и получить подлодка могла только три пятицифровые группы. Отзыв подлодки «Виски» был исключен.

Вывод Гельдера был неизбежен. «Навигационный буй» был ядерным устройством.

Он встал и снова пошел в штурманскую рубку. Попросив вахтенного офицера освободить ему место, он уселся и еще раз оглядел окружение буя. Аппарат размещался более или менее в центре окружающего его водного бассейна. К востоку от этого бассейна был проток, тот самый проливчик, по которому Гельдер проводил мини-подлодку; с севера и юга были острова; а на западе располагался город Стокгольм, лежащий на перекрестке водных путей...

Бомба была небольшой, да она и не должна быть большой. Половина килотонны, ну самое большее килотонна. Когда Майоров из Малибу взорвет ее после того, как Гельдер даст сигнал об освобождении антенны, и тогда во все стороны рванет взрыв огромной силы; но поскольку вода более податлива, чем каменистое дно под буем, большая часть силы ударит в стороны и вверх. Море к востоку от Стокгольма поднимется, и направленные наружу силы взрыва двинут массивные стены воды во всех направлениях. На севере и юге основной удар волны примут на себя равнинные островки, хотя, несомненно, волна перехлестнет их и дойдет до островов, лежащих за ними. На западе приливная волна ударит по Стокгольму, смоет с улиц людей, автомобили и строения, затем отступит, оставив залитый водой скелет некогда прекрасного города. Впрочем, нет, бомба не должна быть такой уж мощной. Майоров должен был так рассчитать ее мощность, чтобы город как таковой остался, чтобы было, что захватывать, и даже не все жители погибнут. Иначе прилив и отлив произойдет неоднократно.

Оставалось еще пространство к востоку от бомбы, тот самый узкий канал, по которому пройдет сонарный сигнал. Приливный высокий вал воды пролетит по этому узкому каналу, как снаряд из пушки, сметая все на своем пути. А как раз прямо на пути будет подлодка Гельдера. Ее вырвет с мели, где она будет находиться, и забросит к чертовой матери.

Гельдер подпер лоб ладонью и попытался вдуматься. Ведь может же случиться так, что вторжение пройдет спокойно; и может быть, он никогда и не получит эту пятицифровую группу 10301. Может быть. А если получит? Что тогда? Если сонарный сигнал не отправит он, Гельдер, то Колчак, этот замполит, застрелит его и все сделает сам.

Гельдер пытался продолжать думать, но не мог. Он оцепенел от страха.

Глава 46

Рул забросила вещи в багажник своего автомобиля и метнулась обратно в дом. Начинался дождь, и она схватила раскладной зонтик из подставки в прихожей. Бог знает, какая еще погода будет в Стокгольме.

Она миновала пару коротких кварталов до квартиры Эда Роулза, припарковалась напротив на улице и выхватила толстый конверт из своего брифкейса. Когда Роулз открыл дверь, она сунула конверт ему в руки и сказала:

— Вот. Здесь копия всего того, что я раскопала, на случай, если что-нибудь произойдет.

— А, так ты все-таки уезжаешь в Копенгаген? Хорошо, — улыбнулся он.

— Нет, я в Стокгольм, Эд. Я нашла частный канал через человека по имени Карлссон, который возглавляет канцелярию министерства обороны Швеции. Завтра у нас с ним встреча, и я надеюсь, что смогу убедить его, не поднимая паники.

Роулз выказал сомнение.

— Это рискованно, Кэти. Ведь ты напрямую вступаешь в контакт с зарубежным правительством, а это такое дело, что для Управления хуже только прямая измена в пользу красных.

— Я знаю, и есть альтернатива — обратиться в «Вашингтон Пост». Но я не хочу, поэтому выбираю этот путь.

— О'кей, малыш, но там тебе придется рассчитывать только на саму себя. Лучше и близко не подходи к стокгольмскому центру.

— Не беспокойся, я и не собиралась привлекать их. Я лишь сделаю свое дело в Стокгольме, затем встречу Уилла Ли в Копенгагене, и если ничего не случится, на следующей неделе уже вернусь после отпуска. Что мне еще делать?

Роулз кивнул.

— Может быть, ты и права. Во всяком случае, я здесь буду держать ушки на макушке. Позвони мне и расскажи, как твои дела в Стокгольме. Если будешь звонить мне в кабинет, то представишься как моя сестра Труди.

— О'кей. Слушай, мне пора на самолет. Увидимся.

Она поцеловала его в щеку и побежала к машине. Она сорвалась с места и поехала в аэропорт. Дождь все усиливался, и становилось темнее. Она включила фары. Остановившись на светофоре, она заметила его через одну машину сзади, даже не прячущегося и вытянувшего шею, высматривая, не потерял ли он ее. Черт, самое время для «хвоста».

Она посмотрела на часы. До ее рейса в Нью-Йорк оставалось менее часа, а там ей предстояло пересесть на самолет компании САС до Стокгольма, так что времени, чтобы избавиться от «хвоста», было мало. Она пересекла Потомак и направилась в сторону Национального аэропорта, он же сохранял между ними один или два автомобиля. Рул начала нервничать.

В аэропорту она влетела в подземную стоянку, с минуту подождала, пока он проедем мимо и остановится через несколько машин от нее, затем выскочила из машины, прихватив с собой зонтик, и быстро пошла прочь. Она слышала, как он сзади торопливо идет за ней. Гараж был пустынен, и это-то как раз ей и было нужно. Она искала подходящее место и наконец нашла. Миновав туалеты, она нырнула за угол и остановилась, поджидая. Он был всего лишь в нескольких секундах позади. Она взвесила зонтик в руке. В сложенном состоянии он представлял из себя мягкую снаружи, твердую внутри конструкцию весом в фунт, туго обтянутую материей вокруг стального стержня. Она переступила с ноги на ногу на месте, и перекрестившись, застыла.

Рул, уже размахнувшись, сделала шаг из-за угла и ударила его по основанию черепа так, как ее учили в Квантико, когда она готовилась к тайной работе. Он издал слабый звук, колени его подогнулись, и он бесформенной кучей сложился у ее ног. Она быстро огляделась, схватила его за воротник плаща и потащила. В мужской или в женский? В женский, решила она, молясь, чтобы там никого не было. Она плечом открыла дверь и быстро осмотрелась. Никого. Она протащила его по туалету в одну из кабинок. Собрав все силы, она усадила его на стульчак и прислонила к стене.

Быстро проверила карманы. И прежде всего обнаружила пистолет, и весьма необычный. Из цветного металла, нержавеющей стали и сплавов, девятимиллиметровый, фирмы «Гечлер и Кох», сделанный так, что при проносе через системы безопасности аэропортов датчики на него не реагировали. Она сунула его за пояс юбки. Обшаривая его в поисках бумажника, она наткнулась на пару наручников, прикрепленных к брючному ремню. Иисусе, уж не копа ли она приласкала? Она схватила наручники, завела его руки назад и соединила их наручниками за водопроводной трубой. Затем нашелся и бумажник.

Джеральд Марвин Боннер, гласили водительские права, выданные в штате Вирджиния. Проживает в Александрии. Теперь визитная карточка. Федеральное Бюро Расследований, значилось там, Дж.М.Боннер, специальный агент. Ох, черт, черт, черт! Затем она обнаружила еще одну визитную карточку: Джеральд М.Боннер, частный детектив, бывший работник ФБР. У нее вырвался громкий вздох облегчения. Но при чем тут Ч.Д.?[13] Она встряхнула его.

— Ну давай, Джеральд, приди в себя, нам надо потолковать, — сказала она.

Из уголка рта Боннера вытекла слюна. Она стала щипать его за щеки.

— Подъем, подъем, Джерри. Отвечай мне!

Боннер издал слабый хныкающий звук. Рул отклонилась назад и отвесила ему крепкую пощечину.

— Очнись, мерзавец! — закричала она. — Ты же в женском туалете!

— В каком? — вдруг сказал Боннер. Он открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд.

Рул отвесила ему еще одну пощечину.

Теперь он пытался всмотреться в нее.

— Что за черт?.. — попытался он выговорить.

— Посмотри на меня, Боннер, — сказала она. — Ты знаешь, кто я?

Он попытался двинуться и тут обнаружил наручники.

— Что это такое, дамочка? Что вы делаете? Я вас в жизни не видел.

— Я теряю терпение, вот что я делаю, и я хочу, чтобы ты мне кое-что ответил.

— Иди к черту, не собираюсь я тебе ничего говорить. Я обращусь в полицию!

Рул вытащила его пистолет из-за пояса и взвела курок. Ткнув ствол в одну его ноздрю, она заставила его отводить голову до тех пор, пока она не уперлась в кафельную стенку.

— Ты ведь знаешь, кто я, и где я работаю, не так ли? Ты знаешь, что я могу пристрелить тебя прямо сейчас, а через пятнадцать минут здесь будет команда из нашего Управления, которая соберет твои останки. И ты испаришься, как дым.

Это была ложь, но ведь он мог и не знать об этом.

— Хорошо, хорошо, — сказал он странным голосом, поскольку одна ноздря была зажата. — Что ты хочешь?

— Я хочу знать, кто нанял тебя следить за мной эти последние несколько недель, — сказала она, немного усиливая нажим пистолета.

— Ой! — завопил он. — Не надо! Это Рул нанял меня. Твой бывший муж.

— Что? — воскликнула она. — Ты придумай что-нибудь получше, маленький гаденыш!

Она еще сильней надавила пистолетом на его нос.

Он вновь завопил:

— Нет, клянусь, это он, Рул, ему что-то надо от тебя. Ему нужен твой ребенок!

Она перестала нажимать пистолетом. Итак, это Саймон. Да нет, Питер ему не нужен, он просто хочет раскопать какую-нибудь грязь. Чтобы потом заставить ее уйти из Управления.

— И что ты ему уже рассказывал? — спросила она Боннера.

— Не много. Особо нечего рассказывать. Он знает о твоем приятеле.

— Ты вставлял жучка в мой телефон?

— Да. И в его тоже. Да только все равно ничего не получилось. Эти жучки никогда толком не работают.

— О'кей, итак, ты знаешь о моем приятеле. Что же ты еще разнюхиваешь? Почему продолжаешь следить?

— Ему нужны фотографии, твоему бывшему мужу.

— Фотографии чего?

— А то ты не знаешь. Тебя с приятелем. В постели.

— Да ты никак собирался выломать дверь, а? Ну ты настоящий артист. Так почему же ты не раздобыл фотографии?

— Случай никак не подворачивался. А потом твой парень исчез. Дел у меня особых не было, вот я и продолжал следить за тобой. Думал, авось, что-нибудь да подвернется.

— Да ты просто душка, Боннер. Держу пари, что из Бюро тебя вышибли за пьянку.

Он отвел взгляд.

— Ну пока, мне пора на вечеринку на Капитолийском Холме.

Он сел прямо.

— Эй, подожди минутку! Я же рассказал все, что ты хотела, так сними наручники. Ключи у меня в кармашке для часов.

— Да не переживай, — сказала она. — Я пришлю кого-нибудь освободить тебя. — Она закрыла дверь кабинки. — Ну а теперь, если ты будешь сидеть спокойно, может быть, следующая дама, которая зайдет сюда, не догадается, что ты не настоящая дама.

— О, Господи Иисусе, пожалуйста, освободи меня! — завопил он из-за двери.

— Счастливо отдохнуть, — отозвалась она. — Кто-нибудь скоро придет за тобой.

Она вышла из туалета, бросила бумажник Боннера в мусорную урну, вернулась к машине за багажом и двинулась в главное здание аэровокзала, высматривая табло отправлений. Она увидела, что самолет на Сан-Франциско улетает через десять минут, затем прошла в телефонную будку и набрала номер дорожной полиции штата Вирджиния.

— Алло, — сказала она ответившему полицейскому, — это детектив-сержант Бруки Киркленд из полицейского управления Сан-Франциско. Я звоню из Национального аэропорта, и только что пыталась воспользоваться женским туалетом на автомобильной стоянке, а какой-то малый выскочил из кабинки и пытался меня изнасиловать. Мне удалось одолеть его, я там же в туалете и приковала его наручниками. Это в женском туалете стоянки А подземного гаража. Ну а поскольку у меня через десять минут вылет, мне некогда тут ошиваться, а заявление я вам отправлю завтра по телексу, как только напишу, о'кей? Может, вы вышлете мне наручники по почте.

И она повесила трубку, прежде чем ошеломленный полицейский стал задавать вопросы.

Тут она вспомнила о пистолете. Осторожно оглядевшись, она расстегнула куртку и сунула его за пояс, сдвинув слегка на спину. Всякое бывает. Она протащилась сквозь систему безопасности, никак не отреагировавшую на нее, и побежала к своему самолету.

Два часа спустя она уже вылетала из аэропорта имени Кеннеди на самолете компании САС. Она выпила, чтобы расслабиться, два стакана вина за ужином, и порцию бренди вслед. Не успел начаться фильм, а она уже глубоко спала.

Глава 47

Гельдер приказал поднять атакующий перископ и затем, орудуя рукоятками стойки, подогнал его под свой глаз. Взгляд встретился с кипящим морем.

— Снизить скорость на один узел, — выкрикнул он.

— Скорость снижена на один узел, — отозвался второй помощник.

Гельдер через перископ увидел, как паром уходит вперед, вода стала спокойнее. Он быстро крутанул перископ вправо и влево; они были на выходе из узкого пролива в открытую воду. Чуть вправо от их курса лежал какой-то остров, а далее — другой, пункт их назначения.

— Увеличить скорость на два узла, — приказал он, и команда была выполнена.

Когда они снова нагнали паром, он уменьшил скорость, чтобы сохранить дистанцию.

Двадцать минут спустя, даже не пользуясь перископом, Гельдер уже почувствовал, что они на месте. Они протащились еще десять минут. Гельдер через перископ быстро оглядывал горизонт. В эти ранние светлые утренние часы не было видно ни одного судна. Это был день летнего солнцестояния, самый длинный день в году. Прошедшей ночью в Скандинавии было много выпито, и теперь выпивохи крепко спали.

— Руль круто вправо, — сказал Гельдер, и подлодка повернула.

— Так держать, — сказал он, когда прямо по курсу появился остров.

— Приготовиться к всплытию, — выкрикнул он. — Всплытие.

Гельдер глядел на глубиномер. Дно под ними поднималось. Он оставил перископ и взобрался по трапу к точке под главным люком. Когда подлодка вышла из воды, он открутил прижимную рукоять и уперся, чтобы открыть люк. Его и Колчака, оказавшегося на трапе сразу же вслед за ним, обдало водой. Гельдер одолел последние ступеньки и вышел на крыло боевой рубки, на самой вершине подлодки.

Он быстро оценил позицию и курс. Остров был уже близко. Он сорвал крышку с переговорного устройства в боевой рубке.

— Так держать; полный вперед! — закричал он.

Еле различимый голос подтвердил приказ. Гельдер бросил взгляд на Колчака; замполит широко открытыми глазами глядел вперед. Теперь, когда подлодка набрала скорость, остров стремительно надвигался на них. На поверхности она могла разгоняться до скорости восемнадцать узлов, но оставшееся до острова расстояние уже не позволяло набрать такую скорость до посадки на мель. Гельдер крикнул в переговорное устройство:

— Приготовиться к столкновению!

Он уцепился за ограждения перед собой и уперся плечом в переборку. Он не мог удержаться от смеха, видя, как Колчак сиганул вниз, на дно боевой рубки и там уперся спиной в переборку. Неплохо придумал, подумал он, но менять позицию было слишком поздно, да и посмотреть хотелось. За всю свою карьеру ему удалось избежать посадки подлодок на мель, и уж если теперь приходилось делать это, то хотелось видеть все. Раздался глухой короткий шум и рывок, когда лодка вышла на отмель и стала постепенно замедлять ход, но все еще на приличной скорости. Затем подлодка врезалась в песок и подпрыгнула. Гельдер сжал зубы и напрягся, ожидая жестокого удара, но этого так и не произошло. Подлодка продолжала по песку двигаться вперед, пока не раздался долгий стонущий звук, и последовавший толчок заставил судно остановиться. И тут же последовал один мощный скачок; Гельдера прижало к переборке, затем рвануло назад, когда судно окончательно остановилось. Он пришел в себя, затем схватился за переговорное устройство.

— Стоп машина! — завопил он.

И тут же наступила тишина. В боевой рубке царило полное спокойствие. Колчак поднялся на ноги и встал рядом с Гельдером. Второй и третий помощники, спросив разрешения, тоже вышли на крыло. Гельдер огляделся. В четверти мили вглубь от берега находился какой-то дом, но не было видно признаков людей. Затем он заметил в миле от них яхту, футов тридцати, выходящую под парусом из-за западной оконечности острова. Гельдер поднял бинокль. Рулевой на яхте что-то кричал кому-то, находящемуся внизу. В кокпит выбрались молодой человек и женщина, и проследив за указующей рукой рулевого, разинув рты, уставились на севшую на мель подлодку. Молодой человек исчез внизу.

Гельдер перевел бинокль чуть вверх — на вершине мачты яхты он разглядел ОВЧ-антенну. Ну теперь уже недолго ждать. Затем Гельдер вновь перевел взгляд на дом. Оттуда шел к берегу мужчина, одетый в пижаму и халат. Остановившись у края воды не далее, чем в пятидесяти ярдах от лодки, он поднял приветственно руки и закричал по-шведски:

— С добрым утром!

Гельдер взял у третьего помощника мегафон.

— С добрым утром, — ответил он. Это было просто нелепо.

— Помощь не нужна? — прокричал мужчина. — Может, вызвать вам кого-нибудь?

— Я не думаю, что в этом есть необходимость, — отозвался Гельдер. — Я думаю, вам лучше вернуться в дом; скоро здесь будет полно кораблей.

Мужчина еще с минуту постоял, разглядывая, затем кивнул и отправился обратно к дому.

Гельдер взялся за переговорное устройство.

— Радист, — сказал он.

— Да, сэр? — отозвался голос.

— Передавайте КИТ.

Глава 48

В Стокгольме Рул вышла из самолета, чувствуя усталость и легкое похмелье. Она заняла очередь к иммиграционному посту за два человека позади высокой стройной американки лет сорока пяти, которая чуть ли не минуту сдерживала очередь, громко смеясь и флиртуя с иммиграционным чиновником.

Быстро доставили багаж, и Рул пошла через таможню на выход для не предъявляющих декларации, все еще за той же американкой. Затем, пройдя через несколько вращающихся дверей в главное здание вокзала, она внезапно остановилась, испуганная. В нескольких ярдах перед нею, среди множества таких же, стоял мужчина в темном костюме и шоферской кепке, держа в руках плакатик с написанными от руки двумя словами: КИРКЛЕНД и РУЛ.

Она бы не поразилась тому, что Карлссон прислал за ней автомобиль, поскольку она все-таки была представлена сенатором Соединенных Штатов, но для Карлссона она могла быть только Киркленд. Из того, что сказал ему по телефону сенатор Карр никак не мог узнать ее настоящее имя. Ведь в самом деле, ни одна душа в Швеции не могла знать, что прибывает некто по фамилии Рул, тем более что эта фамилия не относится к числу широко распространенных. В паспорте же и билете значилась ее девичья фамилия Коллуэй. После замужества она так и не удосужилась получить новый паспорт.

К удивлению Рул, к этому шоферу прямиком направилась та самая высокая американка и громко сказала:

— Привет, меня зовут Элеонор Киркленд. Ты меня ждешь?

Мужчина кивнул и взял ее багаж Рул из-за угла проследила за их исчезновением. Потрясенная, она подошла к окошечку обмена валют и обменяла несколько долларов на кроны, поскольку в Нью-Йорке у нее не хватило на это времени. Когда она покончила с этим, в здании вокзала раздался пронзительный визг.

Рул оторвала глаза от сумочки, чтобы увидеть толстенькую женщину в платье с мелкими сборками, стоящую в нескольких ярдах дальше по коридору, в состоянии, близком к истерике. Она вопила что-то по-шведски, указывая за угол. Рул, вместе с дюжиной любопытных, устремилась к ней. За углом оказалась открытая дверь в ремонтируемый туалет. Внутри туалета на полу, вся в крови, лежала та самая американка. Ее горло было перерезано каким-то острым предметом.

Рул выбралась из толпы и направилась к выходу и к стоянке такси, сдерживаясь от вопля. В течение двух минут, пока ей пришлось ждать такси, она старалась сохранять спокойствие, наконец села в одну из машин и сказала:

— "Гранд Отель", пожалуйста.

Машина тронулась с места.

— Вы англичанка? — вежливо спросил водитель.

Она резко подняла голову и встретилась с его глазами в зеркале заднего вида. Он был молод, светловолос и выглядел успокаивающе, в общем таким, каким американцы и ожидают увидеть шведа. Он внимательно смотрел на нее в зеркало.

— Да, — сказала она. — Англичанка.

— Вы решили остановиться в «Гранд»? — спросил он.

— Нет, — сказала она. — Нет, я там только встречаюсь с приятелем. И проведем с ним время в провинции.

— А где? — спросил он. — Я ведь тоже из провинции.

Она напряглась в попытке вспомнить хоть какое-нибудь название шведского городка, но безрезультатно.

— Я забыла его название, — наконец сказала она. — Ваши шведские наименования слишком трудны для меня. А как долго ехать до этого отеля?

— В это время дня минут тридцать пять-сорок.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Казалось, он понял намек. Но зато ей не удалось посмотреть город. И она запуталась и слегка испугалась, что не запомнила подробностей пути. И тут такси остановилось.

— Что такое? — спросила она, выпрямляясь.

— "Гранд Отель", — сказал водитель.

Она вздрогнула, когда дверца такси открылась. Ожидая, пока она выйдет из машины, стоял швейцар в униформе. Позади него в нетерпении стояли мужчина и женщина. Она расплатилась с водителем и вылезла. Носильщик взял ее багаж и провел к стойке портье.

— Меня зовут Кэтрин Рул, — сказала она портье. — У меня тут должен быть забронирован номер.

Он сверился с картотекой.

— Да, мисс Рул, ваш номер готов. Будьте любезны, ваш паспорт.

Она передала ему паспорт, объяснив путаницу с фамилиями.

— Мне кто-нибудь звонил?

Номер она бронировала на фамилию Рул. Господи, хоть бы никто не звонил.

— Да, — сказал портье, беря из ящика с корреспонденцией листочек бумаги и протягивая его вместе с ключом. — Звонил мистер Ли из Копенгагена. Он перезвонит позже.

— Спасибо, — сказала она с облегчением. — Я была бы весьма признательна, на тот случай, если кто-нибудь еще позвонит, чтобы вы предупредили вашу телефонистку, что я числюсь здесь как Коллуэй. Мои друзья здесь знают меня по девичьей фамилии.

— Ну разумеется, — сказал ей портье, делая заметку на память.

— И если кто-нибудь будет просить соединить с Кэтрин Рул, скажите, что у вас под таким именем никто не зарегистрирован.

Человек с минуту таращился на нее, затем опять записал.

— Ну если вы так хотите, сделаем, как скажете. — Он протянул ей ключ. — Ваш номер на верхнем этаже, с видом на море, — сказал он. — К сожалению, у меня сейчас под рукой нет никого из служащих, чтобы подняться с вами, но если вы не против, то, поднявшись на лифте и повернув направо, найдете ваш номер через несколько дверей по правой стороне. Вскоре я пришлю носильщика с вашими вещами.

— Спасибо, — сказала она.

Она прошла к лифту. Дверь открылась, и она вошла внутрь. Следом за ней вошел какой-то мужчина, дверь закрылась. Он был выше ее, с крепкой челюстью и мускулистой фигурой. Опять блондин, и тоже спокойный. Он посмотрел на нее и что-то сказал по-шведски. Она натянуто улыбнулась и ничего не ответила.

— Извините, — сказал он по-английски. — Вы американка?

У него был жесткий, холодный взгляд.

— Англичанка, — сказала она и посмотрела на медленно вспыхивающий индикатор этажей.

— Добро пожаловать в Швецию, — сказал он, слегка улыбаясь.

О, Господи, взмолилась она, ну пусть эта штука движется быстрее. Она завела руку за спину, словно потирая там. Рука легла на рукоять пистолета.

— Спасибо, — сказала она.

Лифт остановился, и двери раскрылись.

— После вас, — сказал мужчина, делая приглашающий жест.

Она быстро вышла из лифта и повернула направо, бросив взгляд через плечо. Мужчина повернул налево.

Со стучащим сердцем она пошла по коридору, ища свой номер. Ее дверь открывалась в прихожую, другая дверь вела в нечто, похожее на гостиную, какая бывает в номерах-люкс. Но она бронировала не люкс. И тут она услышала спокойный мужской голос, доносившийся из номера. Она не могла понять, на каком языке. Она сверила номер на ключе с номером на двери. Это был ее номер, и мужчина находился внутри.

Рул крепко сжала рукоять пистолета, щелкнула предохранителем, глубоко вздохнула и ступила в дверь, держа пистолет перед собой двумя руками, как ее учили. У стола, завтракая, сидели двое мужчин.

— Кэт? — сказал один из них. — Господи Иисусе, Кэт!

— Уилл! — воскликнула она. — Аппичелла! — уже закричала она.

— Ну успокойся, — приказал Аппичелла. — И сейчас же убери этот пистолет.

Глава 49

Гельдер посмотрел на часы, затем на окружающие его воды. Прошло уже три четверти часа после посадки подлодки на мель, но с тех пор, как они увидели яхту, больше ни одного судна так и не показалось. Он обратился к помощникам:

— Я спущусь вниз выпить кофе, — сказал он. — Как только появится первый военный корабль, тут же зовите меня.

Колчак, замполит, изумленно уставился на него.

— Как же вы можете уйти в такое время? Да это же дезертирство с поста.

— Ох, да заткнитесь вы, Колчак, — устало сказал Гельдер. — И подумайте, может, вам удастся справиться с вашей жалкой работой, не открывая рта.

Казалось, Колчак сейчас взорвется. Кстати, Гельдер бы не осудил его за это. Судя по ухмылкам других офицеров, они бы тоже не возражали. Гельдер по трапу спустился вниз, попросил штурмана освободить место и сел у стола для карт. Рядом материализовалась чашечка кофе.

Гельдер изучал лежавшую перед ним широкомасштабную карту. Несмотря на опыт навигации за два путешествия в архипелаг, он как-то не обращал особого внимания на окружающие территории. Теперь, следя за своим пальцем, он читал названия городов и местечек, разбросанных по островам. Стокгольм был большим городом, чуть ли не с миллионным населением, думал он, а ведь есть еще другие места, города, села, деревни. На карте были указаны даже отдельные дома этой местности. Эти дома были удобны для жилья, он рассматривал их в перископ, а один из них даже лежал в четверти мили от того места, где лодка села на мель. И меньше, чем час назад он коротко и бестолково разговаривал с его владельцем. Эти люди и не догадывались, что он принес с собой сюда. И даже на подлодке никто не догадывался, даже этот примитивный Колчак. Колчак только понимал, что один приказ должен быть получен, а другой — отдан. Гельдер же знал намного больше.

Он старался не слишком задумываться над вторжением и над тем, что оно означает для шведов. Еще бы, он ведь был слишком поглощен своей ролью в этом деле, теми высотами, которых он достигнет, удобствами, которые получит, будущими званиями и карьерой. А шведам вскоре предстояло стать такими же, как чехи, поляки, венгры. Он содрогнулся. Такими же, как и его собственный народ, как эстонцы. Его родители были социалистами; они ненавидели немцев и приветствовали приход русских — тогда, вначале. Он подумал, а что бы они сказали об отведенной ему роли, если бы были живы сейчас. Да можно было и не думать об этом, он и так знал.

И вот теперь настал час столкнуться с последствиями своих действий. Бомба, ожидающая на морском дне, заставила его задуматься над тем, что же он держит в своих руках. Он был сообщником в осуществлении плана подавления небольшой нации; увидев то, чем Майоров соблазняет его, он позволил собственной жадности оттолкнуть все имевшиеся у него сомнения. На всем этом пути он действовал с желанием, с энтузиазмом. Но сейчас он зашел — дальше некуда. Сейчас он даже не мог позволить себе усомниться в существовании бомбы; на рациональные умозаключения времени уже не было. Наступала ответственность.

— Капитан! — донесся крик из переговорного устройства. — Есть контакт!

Гельдер поднялся на ноги намного медленнее, чем следовало бы в данной ситуации. Он вскарабкался по трапу и вошел в боевую рубку. Помощник протянул ему бинокль. По проливу, в направлении от Стокгольма, мчался патрульный катер. Гельдер различал за ветровым стеклом лица молодых людей. Справа, из другого пролива, приближался еще один патрульный катер. Они сблизились и устремились к лодке.

* * *

Подойдя поближе, они застопорились, а где-то ярдах в ста и совсем встали. Юный офицер на борту одного из катеров поднял мегафон.

— Капитан советской подводной лодки, я офицер Королевских шведских военно-морских сил. Я требую, чтобы вы собрали весь экипаж на палубе и приготовились к прибытию на ваш борт инспекционной команды. Вы поняли?

Гельдер поднес ко рту микрофон своего мегафона и сказал по-русски:

— Прежде всего я требую встречи с представителем советского посольства. И пока я не переговорю с нашим представителем, ни на какие переговоры я не пойду.

Он отключил кнопку передачи, затем наклонился над переговорным устройством.

— Орудийный расчет, приготовиться занять позиции на палубе.

Шведский офицер справился с книгой, которую ему кто-то передал. Затем на ужасном русском он зачитал:

— Ваше судно вторглось в шведские территориальные воды. Вы арестованы. Приготовиться принять на борт команду и сдать оружие.

Гельдер произнес в переговорное устройство:

— Орудийный расчет — на палубу.

Открылся передний люк, и на палубу выбрались люди. Они расчехлили орудия и подали наверх снаряды.

Командующий расчетом, встав по стойке смирно, предстал перед Гельдером.

Гельдер кивнул.

— Зарядить одну обойму: прицел на корабль слева по борту.

Он с восхищением посмотрел, как слаженно они выполняют свои обязанности. Когда они зарядили и пришли в полную готовность, он сказал в переговорное устройство:

— Радист?

— Да, сэр? — отозвался голос.

— Передавайте ЛИСА.

Глава 50

Рул расслабилась, насколько смогла, и теперь слушала историю Уилла и Аппичеллы.

— Мы с Эмилио одинаково изумились, узнав, что оба знаем тебя, — говорил Уилл. — Потом, когда мы прибыли в Остергарн и я позвонил в отель в Копенгагене, чтобы оставить тебе послание, что задерживаюсь, я получил твое послание. Я забронировал люкс, а твой номер освободил. Эмилио живет в соседнем номере. Будешь завтракать?

— Да, думаю, что буду, — сказала Рул. — Несмотря ни на что.

Уилл заказал ей завтрак.

— Ну я рад, что мы своим присутствием не вызываем у тебя отвращения к пище. А вообще-то я думал, что ты будешь рада видеть нас.

— О, извини, Уилл, я, разумеется, счастлива видеть вас обоих, но... ну, в общем, лучше бы мне было все рассказать тебе.

— Прошу, — сказал Уилл. — Что ты делаешь в Стокгольме?

— Вчера я побывала у твоего босса, все ему рассказала, попросила сходить к президенту.

— Ну и?

— На него это произвело впечатление, я думаю, но он осторожен. Он не собирается обращаться к президенту, но он свел меня с одним человеком по имени Свен Карлссон, который какай-то шишка в местном министерстве обороны. Я надеюсь убедить его обратиться к своему министру, а может, и к премьер-министру. Эмилио, а где материал, который вы выкрали из компьютера Майорова?

— В моем кармане, — ответил Аппичелла, — но чтобы прочитать его, нам нужно найти соответствующий IBMовский компьютер. Я знаю одного малого в компьютерном магазине в Стокгольме, где мы можем попытать счастья. — Он посмотрел на часы. — Он открывает в десять. Завтракайте, а потом отправимся повидаться с ним. Я думаю, то, что я заполучил, поможет вам уговорить этого малого из министерства. Может быть, я смогу предоставить вам гораздо больше фактов. Посмотрим.

— Прекрасно, — сказала она.

— Послушай, Кэт, — вмешался Уилл. — Ты как-то странно реагируешь на все это. Я-то думал, ты будешь просто вне себя от восторга, что Эмилио добыл это для тебя.

— Ох, Уилл, ну конечно же я счастлива, но я не рассказала тебе всего.

И она рассказала ему, что произошло в аэропорту ранним утром.

— И ты думаешь, что он ждал именно тебя? — спросил Уилл.

— У меня нет ни малейшего сомнения, что именно меня. Ведь никто в Стокгольме, кроме тебя, не знал, что кто-то по имени Рул должен прибыть сюда. Неужели ты не понимаешь, что это значит?

— Надо полагать, что кто-то снабжает информацией.

— Точно. И информация идет от кого-то из Вашингтона.

— Кто знал, что ты должна приехать?

— Даже не знаю, на кого и думать; да у меня и нет возможности проконтролировать, кто кому что сказал. Тем не менее, кому-то очень не хочется, чтобы я встретилась с Карлссоном.

— Но может, какая-нибудь мыслишка есть?

Рул пустилась в объяснения насчет «Сноуфлауэра».

— И это операция, за которую отвечает Саймон. И он страшится, как бы об этом не стало известно. И он пытается выжить меня из управления.

— Иисусе, Кэт, но ты же не думаешь, что он прибегнет к убийству, чтобы тебя не было в Управлении?

Она покачала головой.

— Нет, по крайней мере, не по личным мотивам.

— А какие же еще мотивы могут быть?

— Ну, хотя бы этот «Сноуфлауэр». Саймон серьезно не хотел бы, чтобы на эту операцию пролился хоть какой-нибудь свет. Но Саймон не стал бы убивать меня ради спасения собственной карьеры. Во всяком случае, карьеры в Управлении.

Высказался Аппичелла:

— Я думаю, может, что-то неладно в королевстве Датском.

— Я как раз думала об этом, — сказала Рул. — Когда Саймон возглавлял римский центр — там-то мы и познакомились, чтобы вы знали — он дружил там с одним из советского посольства. Они немало выпили вместе. И в этом нет ничего необычного в нашей работе. Если кому-то из наших людей удается подружиться с одним из их людей, иногда это приводит к тому, что того мы можем завербовать.

— А иногда случается и наоборот, — медленно сказал Уилл.

В дверь постучали. Официант вкатил столик на колесиках и захлопотал вокруг, сервируя. Он включил телевизор.

— Не хотите посмотреть кое-что весьма волнующее? — спросил он. — Гляньте.

Рул, Ли и Аппичелла уставились на экран телевизора. Съемки велись с вертолета. В правом верхнем углу экрана виднелась неподвижная советская подводная лодка класса «Виски». Остальная часть экрана была усеяна различными шведскими военными кораблями.

— Никто из нас не понимает по-шведски, — сказала Рул официанту. — Где это произошло?

— Это на маленьком островке Хоггарн, что в архипелаге. Всего лишь семь или восемь километров от Стокгольма.

Он подошел к письменному столу и достал туристскую карту Швеции.

— Примерно вот тут, — сказал он, показывая. — Подлодка здесь уже с самого раннего утра.

Он ушел, оставив их рассматривать карту.

— Ну, — наконец сказала Рул, — вот и началось.

Глава 51

Трина Рагулина первый раз на этой неделе явилась на работу. Синяки на ее лице уменьшились до таких размеров, что легко скрывались макияжем, на других частях тела с синяками тоже обстояло дело получше. Она уже могла ходить не ощущая боли.

Ее направили в то здание комплекса штаб-квартиры, где ей еще не приходилось бывать. Когда она оказалась внутри этого здания, то обнаружила, что это одна большая комната, похожая на зал, с длинными ярусами письменных столов с телефонами и с компьютерными терминалами, и все это развернуто лицом к стене с тремя большими экранами. Центральный экран занимала огромная карта всего Балтийского региона, покрытого дюжинами отметок — в Швеции и Польше, Литве, Латвии и Эстонии, очевидно, обозначающих различные виды воинских подразделений — воздушных, бронетанковых, морских, подводных и сухопутных. Она удивилась, увидев, что один из значков, изображающих советскую подлодку, помещается в Стокгольмском архипелаге, всего лишь в нескольких километрах от самого города. В центре этого зала, за письменным столом, на котором не было ничего, кроме телефонного коммутатора со множеством кнопок и единственного белого аппарата, сидел Майоров.

— Мы принимаем передачу шведского телевидения, — позвал кто-то Майорова.

— Переключите ее на экран номер три, — ответил Майоров.

На правом экране появилось изображение, и к изумлению Рагулиной, это был Ян Гельдер. Его снимали с отдаления, стоящим в боевой рубке подлодки. Рядом с ним были и другие мужчины, но она их не узнавала. Кадр сменился, и она увидела общий план местности, снятый с воздуха. Была видна субмарина и окружающее ее множество кораблей.

— Трина! — окликнула ее секретарша Майорова. — Будешь отвечать за камбуз, вон там, в центре. Приготовишь кофе и поесть, если кто-нибудь захочет.

Она прошла в открытый камбуз, стоящий прямо в центре этого зала, достала полуфабрикаты и занялась делом. Она знала о планах вторжения, поскольку проработала в штаб-квартире уже больше года, и хотя уже с неделю отсутствовала, от Гельдера она также знала, что оно вот-вот начнется. Тем не менее, ее взволновала мысль о том, что это началось, а уж то, что Гельдер оказался в центре событий, просто ошеломило ее. Она принесла поднос к столу Майорова.

— Благодарю вас, Рагулина, — спокойно сказал он, улыбаясь ей. — Рад, что вы вернулись. Надеюсь, хорошо отдохнули.

— Да, спасибо, — смогла она выговорить, несмотря на злость. Вот же ублюдок. Ведь сам же чуть не отправил ее в госпиталь.

За столом рядом с Майоровым находился и Джоунс.

— Полковник, — позвал он, — у нас донесение из Стокгольма. Та женщина, Киркленд, перехвачена в аэропорту и ликвидирована.

— Превосходно, — сказал Майоров, широко улыбаясь. — В следующей передаче Феррету пошлите ему мою благодарность. — Он засмеялся. — Хотя, пожалуй, не надо. Ведь когда-то они были близки; а нам бы не хотелось огорчать его, не так ли?

Зазвонил белый телефон на его столе; звон его был так пронзителен, что в зале мгновенно наступила тишина. Майоров снял трубку.

— Майоров слушает, — сказал он.

Последовала пауза, пока он слушал.

— Да, товарищ председатель, — ответил он. — Мы уже на стадии ЛИСА. Гельдер продолжает отказываться от любых контактов и говорит с ними только по-русски. Мы не докладываем, потому что ждем с минуты на минуту доклада подразделений «ВИГов» из Эстонии и Польши, а также подтверждения от частей СПЕЦНАЗ в Швеции, что они заняли свои позиции. Я полагаю, что условия для скорейшего выступления просто идеальные. — Он улыбнулся. — Ну разумеется, товарищ, председатель спасибо.

Он положил трубку и обратился ко всем в зале:

— Первый секретарь нашей партии посылает вам всем привет.

В зале раздалось взволнованное бормотанье. Рагулина продолжала разносить кофе и еду. Вдруг прозвучал хор восклицаний. Она подняла глаза на экран, где шла передача шведского телевидения. Среди флота, окружавшего субмарину, показался корабль побольше, эсминец. По залу прокатились аплодисменты.

— Хорошо, хорошо, — воскликнул Майоров. — Они серьезно готовятся. Ну а теперь давайте посмотрим, сколько времени пройдет до того, как кто-нибудь выстрелит первым.

Рагулина ошеломленно уставилась на полковника. Так вот почему там находится субмарина Яна — Майоров использовал его, чтобы спровоцировать шведов. Она перевела взгляд на экран. Что же будет с ней, если Яна убьют? Без его защиты ей придется опять вернуться в стойло Майорова, стать животным, которое используют и оскорбляют. А рано или поздно, она знала, Майоров может и убить ее. И сделает это с наслаждением. Она закончила разноску и осталась в камбузе, откуда было прекрасно все видно и отчетливо были слышны слова Майорова.

— А признаков Аппичеллы или Ли так и не обнаружено? — спросил Майоров Джоунса.

— Нет, сэр, — ответил Джоунс. — Может быть, они еще и не добрались до Стокгольма.

— Может, и нет, — ответил Майоров, — но выбора у нас нет. Я хочу, чтобы за американским посольством и министерством обороны продолжалось наблюдение, пока мы не бросимся вперед.

— Группа Один продолжает наблюдение и там, и там. Я не отзывал их.

— Я хочу, чтобы их убили сразу же, как только увидят, — сказал Майоров. — Слишком поздно заботиться о соблюдении порядка на улицах Стокгольма.

Глава 52

Рул ждала с нетерпением. Она, Аппичелла и Ли находились в каком-то загроможденном отделе магазина компьютерного обслуживания почти в центре Стокгольма. Аппичелла и владелец магазина, мужчина по имени Рольф, доставали из ящика новый компьютер и устанавливали его на подставке.

— Я знал, — говорил Аппичелла, — что если у кого в Скандинавии и есть IBM PC AT, так только у тебя, Рольф. — Он обратился к Рул. — У Рольфа всегда был самый преуспевающий в Европе магазин, — сказал он.

— Прошу прощения, но это такое наглое вранье, — весело сказал Рольф, обращаясь к Рул. — Каждый раз, когда Эмилио в Стокгольме, он заходит сюда, чтобы использовать мое оборудование для собственного заработка. И за все эти хлопоты я имею взамен только лесть.

— И как нельзя кстати, классная модификация, — сказал Аппичелла. — У меня, может, даже будет что предложить тебе новое, если этот сработает так, как я ожидаю.

Он подключил монитор к клавиатуре компьютера, затем подключил принтер, а к нему инструментальные средства.

— Эту машину еще ни разу не включали, не говоря уж о программировании, — встревожился Рольф. — Если ты ее сломаешь, другой такой у меня несколько месяцев не будет. Ладно, будем считать, что сейчас я демонстрирую готовность ее к работе.

— Не бойся, — успокоил его Аппичелла. — К тому времени, когда я с ним закончу работать, он будет не только запрограммирован, но еще и тщательно проверен экспертом, и, возможно, он даже будет дороже стоить.

— О Бог мой, — Рольф закатил глаза.

Аппичелла взял пустую дискету, вскрыл ее бумажную обертку маленькой отверткой и извлек изнутри пластиковый диск. Затем достал из кармана фонарик, раскрутил его и вытряс на подставку батарейки. С ними выпал и другой пластиковый диск. Он поместил этот диск в пластиковый конверт и плотно закрыл его.

— Вот так, — сказал он. — Теперь посмотрим, как она перенесла это небольшое надругательство и перевозку морем через Балтику.

Он сделал первоначальную загрузку компьютера, поместил диск в дисковод и что-то напечатал. На экране появился список файлов. Он что-то еще напечатал, и в действие пришел принтер.

Рул, с широко раскрытыми глазами, стояла и смотрела на то, что распечатывал принтер.

— Боже милостивый, Эмилио, — сказала она. — Как же ты это проделал?

Аппичелла пожал плечами.

— Я просто обокрал компьютер Майорова, — заявил он. — А когда это было распечатано, я собирался изнасиловать его.

— А кто такой Майоров? — захотелось узнать Рольфу. — Я знаю всех, занятых в этом бизнесе.

— У него совсем другой бизнес, дорогой Рольф, — сказал Аппичелла. — И если ты простишь такую вольность в помещении твоего собственного бизнеса, я думаю, мои приятели хотели бы переговорить без свидетелей. Ты не возражаешь?

Рольф всплеснул руками.

— Возражаю? Почему же я должен возражать? Мало того, что мы все утро не занимались ремонтом, мало того, что с полдюжины покупателей требуют моей головы, но кому какое дело? Ведь если я могу сделать Эмилио Аппичелла счастливым...

Он вышел и закрыл за собой дверь.

— Эмилио, — сказала Рул, читая документ по мере его распечатывания, — ты знаешь, что ты должен всего себя посвятить шпионажу. — Она посмотрела на него. — А что ты имел в виду, когда говорил об изнасиловании его компьютера?

— Боюсь, это будет немного длинно рассказывать, — ответил Аппичелла. — Объясню, когда сделаю.

Принтер остановился, и Рул начала разрывать эту длинную полоску бумаги на странички документа.

— Послушайте, мне надо добраться до министерства и увидеться с Карлссоном. Эмилио, ты ведь мог бы и здесь пока поработать, верно? Я думаю, это важно, чтобы ты не выходил отсюда и не шатался по городу. Майоров уже наверняка хватился тебя, и вряд ли он будет счастлив, пока не избавится от тебя.

— Не беспокойся, — сказал Аппичелла. — У меня найдется более чем достаточно дел занять себя, пока ты будешь спасать Швецию от русских.

— Уилл, мне не хотелось бы просить тебя идти на риск, но не мог бы ты отправиться в министерство со мной? Ты работаешь с сенатором Карром, и моя кредитоспособность в глазах Карлссона возросла бы.

— Рисковать? А чем мне рисковать?

— Я думаю, ты не можешь не считаться с тем, что в Стокгольме есть люди, которые ищут тебя хотя бы потому, что мы общаемся. Сегодня утром они нанесли удар по мне, но вместо этого попали по кому-то другому, поэтому они могут думать, что я мертва. С другой стороны, если они обнаружили, что ошиблись в выборе жертвы, могут продолжать искать некую одинокую женщину. Я думаю, что вместе мы бы вызывали меньше подозрений. Они наверняка не ищут пару.

— О'кей, я с тобой, — сказал он.

Рул попросила у Рольфа поискать адрес министерства, и они поймали на улице такси.

— Почему бы не позвонить предварительно? — спросил Ли.

Рул покачала головой.

— Как раз сейчас я не доверяю телефону.

Такси привезло их к чему-то, похожему на маленький скверик, выходящий одной стороной на улицу, и остановилось у какого-то сомнительного выхода.

— Приехали по вашему адресу, — объявил водитель.

— Не сильно впечатляет, не так ли? — сказал Ли, когда они выбрались из машины. — Я ожидал, что это будет нечто вроде скандинавского Пентагона.

Рул не ответила. Она старалась делать вид, что не замечает машины, припаркованной дальше по улице, с силуэтом мужчины за рулем. Они вошли внутрь и оказались в небольшом вестибюле, перед рядом двойных дверей. Справа находилось небольшое окошечко, в котором сидел мужчина в мундире.

— Доброе утро, — сказала Рул охраннику. — Не будете ли столь любезны сообщить мистеру Свену Карлссону, что для встречи с ним прибыла Бруки Киркленд из Вашингтона, О.К.?

— А как зовут этого джентльмена?

— Мистер Ли. Скажите мистеру Карлссону, что он работает на сенатора Карра.

— Он ждет вас? — спросил охранник.

— Да, хотя и не обязательно именно в это время, и не ждет мистера Ли.

Мужчина позвонил и быстро заговорил на шведском, несколько минут длилась беседа, которая казалась бесконечной. Наконец он положил трубку.

— Сейчас кто-нибудь спустится проводить вас, — сказал он, возвращаясь к своей работе.

Прошло, наверное, минуты три, прежде чем с той стороны двойных дверей появилась какая-то женщина. Раздался жужжащий звук, и двери открылись.

— Мисс Киркленд? Мистер Ли? Будьте любезны пройти со мной.

Они прошли несколько ярдов по вестибюлю, затем проехали пару этажей на лифте. Вышли они в коридоре, который шел по балкону на мраморных колоннах, с него открывался вид на большое рабочее пространство на первом этаже, уставленное письменными столами.

— Это скорее похоже на банк, чем на министерство, — сказал Ли.

— Раньше здесь и был банк, — ответила женщина.

Поднимающийся снизу шум работающих звучал отдаленным гулом, изредка прерываемым тишиной, кажущейся ненатуральной. Женщина свернула налево в обшитую дубовыми панелями приемную, в которую выходили две створки двойной двери. Она постучала в правую, затем растворила их и оставила Рул и Ли в обставленной комфортабельной мебелью комнате, из которой открывался вид на сквер, который они проходили. Из-за стола встал мужчина и вышел навстречу им.

— Мисс Киркленд, надо полагать? Я Свен Карлссон. Сенатор Карр сказал, чтобы я ждал вас, но я не знал, в какое время.

Его лицо без морщин обрамляли совершенно седые волосы, и такая комбинация затрудняла определение его возраста. Что-то между тридцатью пятью и пятьюдесятью, подумала Рул. Он носил современные очки без оправы.

— Мистер Карлссон, это очень любезно с вашей стороны, что вы приняли нас без проволочек.

— Прошу вас, — сказал он, — приглашая их на кожаный диван в другом конце комнаты.

— Чем могу служить? — спросил Карлссон, когда они устроились.

— Это мы хотим служить вам, мистер Карлссон, — сказала Рул. — Прежде всего, я хотела бы сказать вам, что моя фамилия не Киркленд; просто мы с сенатором решили, что в данной ситуации лучше воспользоваться этой фамилией. — Она достала удостоверение личности. — Меня зовут Кэтрин Рул, и я сотрудник Центрального Разведывательного Управления правительства Соединенных Штатов. Я возглавляю то, что известно как Советский отдел, отдел, который занимается анализом разведывательных данных из Советского Союза.

— Понятно, — сказал Карлссон, внимательно изучая удостоверение.

Она указала на Ли.

— А это мистер Уилл Ли, советник сенатского комитета по разведке, а также и помощник сенатора Карра.

Уилл вручил Карлссону собственное сенатское удостоверение.

— Мистер Ли, — сказал Карлссон, — я уверен, что слышал, как сенатор Карр говорил о вас, когда я не так давно побывал в Вашингтоне.

— И мы здесь потому, — продолжила Рул, — что обладаем информацией, полученной моим отделом в Центральном Разведывательном Управлении, касающейся обороны Швеции. И поскольку времени у нас очень мало и по другим, более сложным причинам, я чувствую, что не могу ждать, пока эта информация сможет пройти по обычным правительственным и дипломатическим каналам. Я обратилась к сенатору Карру, и, выслушав меня и изучив представленные мною доказательства, он посоветовал мне поехать прямо в Стокгольм и представил меня вам в надежде, что, получив эти доказательства, вы немедленно представите их вниманию министра обороны и премьер-министра.

— Ну что ж, мисс Рул, — сказал Карлссон, — мое внимание вы уже привлекли. Так что же вы хотите рассказать нам?

Рул передала ему документ, который Аппичелла выкрал из компьютера Майорова.

— Если вы прочтете краткое изложение дела, суммированное в начале документа, вы поймете суть того, что я хотела рассказать вам.

Карлссон быстро прочитал краткое изложение, затем, бесстрастно, прочитал его еще раз. Затем быстро пролистал страницы, проглядывая содержимое. Наконец поднял глаза на Рул.

— Я поражен, — сказал он. — Если вы действительно та, за кого вы себя выдаете, а не автор шпионских романов... — Казалось, он подыскивает слова. — Хотелось бы видеть оригинал этого документа.

— Копия взята с компьютера в секретном военном советском комплексе на латвийском побережье менее, чем сорок восемь часов назад, — ответила Рул. — И у меня есть основания полагать, что это серьезное доказательство советских намерений, а вовсе не маневры или военная игра. Позвольте представить вам дополнительное доказательство, пришедшее из совершенно другого источника.

Рул поспешно продемонстрировала ему те документы, которые показывала вчера сенатору Карру. Карлссон слушал с явно растущей озабоченностью, изредка вставляя вопросы. Когда она закончила, Карлссон с минуту сидел неподвижно.

— Скажите мне, — наконец сказал он, — есть какие-нибудь признаки, указывающие на время осуществления этого плана?

— Я уверена, что он уже вступил в действие, — ответила Рул. — Я убеждена, что та советская субмарина, которую ваши военно-морские силы сейчас удерживают в заливе архипелага, может быть частью этого плана, рассчитанного на то, чтобы спровоцировать какой-нибудь инцидент. Мистер Карлссон, в первом документе, который я вам показала, сказано, что вторжение возможно только при условии полной внезапности. Если вы сможете убедить вашего министра и вашего премьер-министра издать немедленный приказ о мобилизации, вам с успехом удастся заставить Советы прекратить их операцию. И я надеюсь, что это сделать еще не поздно.

— Понятно, — сказал Карлссон, задумчиво глядя в окно.

— И еще кое-что, — сказала она. — Этим утром в стокгольмском аэропорту была убита некая американка по фамилии Киркленд. Я думаю, что намеченной жертвой должна быть я. Кто-то узнал, что я еду в Стокгольм. Кто-нибудь в Стокгольме, кроме вас, знал, что я приеду?

— Нет. Никто, — ответил Карлссон.

— После первоначального звонка вчера вы больше не разговаривали с сенатором Карром?

— Нет.

Рул как-то осела на своем месте.

— Понятно, — сказала она.

— Мисс Рул, — сказал Карлссон. — Я бы хотел позаимствовать у вас на несколько минут те материалы, что вы только что показали мне. Будьте любезны, подождите, пока я вернусь.

— Ну разумеется, — ответила Рул.

Карлссон захватил досье и покинул комнату.

— Я думаю, что кабинет министра должен быть прямо напротив через приемную, — сказала Рул. — Сенатор Карр рассказывал мне, что их кабинеты по соседству.

— Я думаю, что ты убедила его, Кэт, — сказал Ли. — Он выглядел здорово ошеломленным.

— Будем надеяться, — ответила Рул. — Будем надеяться, что его проняло до самого основания.

— Ты думаешь, Саймон предупредил Советы, что ты прибываешь в Стокгольм?

— Мне очень не хочется говорить так об отце моего ребенка, но похоже, дело обстоит именно так. Если сенатор Карр не сообщал Карлссону моего настоящего имени, следовательно, эта информация должна была прийти из Вашингтона, и Саймон чертовски хорошо вписывается в роль этого источника. У меня все как-то не было случая рассказать тебе, но он нанял частного детектива, который следил за мной несколько недель. По пути сюда у меня с этим малым приключилась небольшая стычка в аэропорту. Я заставила его заговорить, и он сказал, что Саймон хочет отобрать сына, у меня есть причины не верить. Ему нужна совсем другая информация, я полагаю.

— Извини, Кэт, — сказал Уилл. — Я знаю, что он тебе не нравится, но тем не менее...

— Хорошо, это, разумеется, не больно здорово для Питера, что его отец оказался советским шпионом. Ты ведь знаешь, что в Управлении еще не было шпионов. И когда я вернусь, на меня спустят всех собак.

Они оба сначала сидели, потом вышагивали по кабинету еще минут двадцать, пока не вернулся Карлссон.

— Я разговаривал с министром, — сказал он. — И сейчас он звонит премьер-министру. Он уже отдал приказ о мобилизации. Сегодня к вечеру каждая военная или гражданская цель, имеющая важное значение будет взята под охрану. У нас нет слов для той благодарности, которую вы заслуживаете, мисс Рул, мистер Ли.

Рул вдруг ощутила усталость. Ведь все это время она так беспокоилась, сумеет ли она вовремя убедить их в этой истории.

— Мистер Карлссон, я благодарна вам за доверие. Могу ли я еще чем-нибудь помочь в этом деле?

— Я не уверен, — ответил Карлссон. — Но я был бы вам признателен, если бы в течение еще двадцати четырех часов вы были бы готовы поговорить с нами еще раз в случае необходимости.

— Могу я просить вас, чтобы мое имя, как и имя мистера Ли, не было замешано во всем этом? Я ведь здесь совершенно неофициально, и любое паблисити доставит мне дома кучу серьезных проблем.

— Разумеется, — сказал Карлссон. — Я прекрасно это понимаю. Можете быть уверены, мы не придадим огласке тот факт, что узнали об этом от ЦРУ. Хотя в нашем правительстве нашлось бы немало людей, которые были бы счастливы взять такой кредит, поверьте мне. — Он вернул ей документы, которые она принесла с собой. — Мы их скопировали, так что можете забрать ваш оригинал с собой. Могу я предложить вам вернуться в ваш отель и подождать там, пока я не позвоню вам отсюда? Мой автомобиль ждет вас внизу.

— Да, спасибо, мы вернемся в отель.

Карлссон проводил их по коридору до лифта.

— Не могу поверить, что все закончилось, — сказала Рул, пока лифт вез их вниз. — Я уже начала думать, что это никогда не кончится, и я буду снова и снова пытаться убедить кого-то в том, что это должно случиться.

— Ты проделала феноменальную работу, — сказал Уилл. — И еще больше предстоит сделать, когда ты вернешься домой.

Лифт остановился, и они вышли.

— Я знаю, и меня это совершенно не привлекает.

Они пошли к парадной двери. Но оказавшись перед ней, Рул остановилась и кивнула в сторону улицы. Перед дверью стояла машина, а рядом ожидал шофер.

— Это, должно быть, автомобиль Карлссона, — сказал Уилл. — Он же сказал, что машина будет нас ждать.

— Да, он сказал, — ответила она бесцветным голосом. — И водитель тот самый человек, который встречал меня утром в аэропорту.

Глава 53

Оскар Оскарссон уснул поздно, что стало привычно для него в последние недели. И этим утром, когда он спустился вниз, его невестка уже сидела за обедом. Телевизор был включен, что было делом обычным, поскольку эта женщина всегда держала его включенным, независимо от того, показывают интересное или нет. Оскарссон думал, что ей просто нравится шум. Сам он редко включал его.

Но этим утром, наливая кофе, едва глянув на экран, он уже не мог оторвать взгляд. На экране была русская субмарина.

— Что это такое, Ильза? — спросил старик невестку. — Что происходит?

— О Господи, надо бы его выключить, — сказала она и уже собралась было это сделать.

— Отставить! — скомандовал он. — Я хочу видеть это.

— Ох, папа, — сказала Ильза, — это только расстроит тебя. Не стоит тебе смотреть.

— Я все же посмотрю, — произнес Оскарссон. — А ты занимайся своими делами.

Она встала и стала смотреть вместе с ним.

— Это уже не случайность, — сказала она. — В этот раз нет. В прошлый раз, когда одна такая же села у Карлскрона, я поверила, но не сейчас.

— Тише, женщина! — приказал Оскарссон. — Я должен послушать.

Оскарссон слушал, широко раскрыв глаза. Он узнал, что подлодка села на мель на острове Хоггарн. Он знал этот остров; в своих поисках он не раз проходил мимо него. Остров находился менее чем в трех километрах от дома его сына.

Ильза отвернулась достать тарелки для обеда. Когда она повернулась, ее свекор исчез.

Оскарссон услышал ее оклик, но тот утонул в шуме мотора. А затем ее крики растаяли сзади, когда он с ревом помчался вдоль архипелага.

Глава 54

Рул привалилась к мраморной стене, пытаясь успокоить дыхание.

Уилл стоял рядом.

— Слушай, а ты уверена, что это тот самый парень, а не другой человек в шоферской униформе? Может, он действительно всего лишь водитель Карлссона?

— Я думаю, что ты чертовски прав, — сказала Рул. — Более того, я сильно сомневаюсь, что гражданские служащие в этой стране имеют право разъезжать в автомобилях с личными шоферами. Ведь у них здесь социализм на самом деле.

— Нам надо найти другой выход отсюда, — сказал Уилл, осматриваясь.

Они находились в вестибюле, который, казалось, вел только обратно в здание.

— И что дальше? — спросила Рул. — Куда мы пойдем? Ясно же, что Карлссон работает на Советы; он весь город обыщет, разыскивая нас. Мы уже не можем вернуться в отель. Мы даже не можем выйти на улицу!

Раздался жужжащий звук, и через парадную дверь вошел видный мужчина в военно-морской форме, сопровождаемый штатским с брифкейсом. Оба мужчины уставились на бросившихся к ним Рул и Ли. Мужчина в форме что-то сказал по-шведски. Рул улыбнулась и кивнула. Мужчины остановились, а офицер заговорил вновь.

— Извините, — сказал Ли, — мы не говорим по-шведски.

— Доброе утро, — произнес офицер по-английски. — Позвольте спросить, что вы делаете в этом здании?

— Доброе утро, капитан, — сказал Ли, пытаясь понять, какое же звание у этого человека. — У нас на это утро назначена встреча... извините, может быть, мы представимся? Меня зовут Уилл Ли, — он показал свое сенатское удостоверение. — Я работаю в сенатском комитете по разведке. А это Кэтрин Рул, сотрудник американского Центрального Разведывательного Управления.

Рул показала свое удостоверение личности.

— И вы знакомы с сенатором Бенджаменом Карром? — спросил гражданский.

— Ну еще бы, — отозвался Уилл. — Я работаю на сенатора Карра, и именно он-то и направил мисс Рул в Стокгольм.

— С каким же делом? — спросил капитан озадаченно.

Рул было начала говорить, пытаясь выложить всю историю, но Уилл прервал ее:

— Мы обладаем важной информацией, касающейся советской субмарины, которая сейчас сидит на мели в стокгольмском архипелаге, — сказал он. — Мы только что довели эту информацию до сведения мистера Свена Карлссона, главы канцелярии, но... Скажите мне, капитан, вы не знаете, есть ли в распоряжении мистера Карлссона автомобиль с водителем?

— Никоим образом, — ответил гражданский. — Каждое утро Карлссон приезжает на работу на мопеде.

— А вы когда-нибудь видели того мужчину в шоферской форме, который стоит сейчас у входных дверей? — спросил Уилл.

Оба мужчины сделали несколько шагов назад, выглянули наружу и вернулись.

— Нет. В нашем министерстве он не работает.

Заговорила Рул:

— Капитан, мы уверены, что в министерстве обороны серьезные нелады с безопасностью, и это связано с советской субмариной в архипелаге. Не могли бы мы где-нибудь здесь несколько минут переговорить без свидетелей?

Капитан еще раз просмотрел их удостоверения, затем вопросительно глянул на штатского, тот кивнул.

— Пожалуйста, пройдемте с нами, — сказал офицер. Он прошел к лифту, и они поднялись на тот же самый этаж, который только что покинули. К испугу Рул, они направились в направлении кабинета Карлссона. Затем, уже к полному ее ужасу, они повернули в приемную Карлссона. Секретарша оторвала взгляд от стола, удивленная, что они опять здесь.

— Доброе утро, сэр, — она встала.

— Ни с кем пока не связывать, — сказал штатский, повернул налево и пошел в кабинет, который располагался напротив офиса Карлссона.

Они оказались в очень большом, обшитом панелями кабинете, обставленном элегантной мебелью.

— Итак, мистер Ли, мисс Рул, — проговорил офицер, — я — капитан Холмквист, королевские шведские военно-морские силы. — Он указал на штатского. — А это мистер Бьерн Уэстберг, министр обороны. Что вы хотели рассказать нам?

Рул так расслабилась от облегчения, что не смогла заговорить сразу, но паузу заполнил Ли:

— Я так понимаю, что этим утром вы не разговаривали с мистером Карлссоном, министр?

— Все утро я провел на Странгнас, в штабе стокгольмского военного округа, — ответил министр.

— Министр, — сказала пришедшая в себя Рул, — пожалуйста, прочтите краткое изложение, которым начинается этот документ.

Она вытащила материалы из папки и протянула их ему.

Уэстберг прочитал эту страницу, затем передал документ капитану, в то время как Рул раскладывала бумаги из папки на столе совещаний. Уже в третий раз за последние два дня она делала эту презентацию, так что было уже привычно. Она быстро демонстрировала документы, подчеркивая необходимость немедленной мобилизации шведских сил. Но теперь на ней сказывались перелет и недосып.

— Разрешите? — спросила она, берясь за хрустальный графин и стакан.

— Да, конечно, — сказал Уэстберг. — Мисс Рул, прежде чем предпринимать дальнейшие действия, я хотел бы позвонить сенатору Карру.

Заговорил Ли:

— Я дам вам его домашний телефон, — сказал он, царапая на страничке блокнота и вырывая ее. — В Вашингтоне еще рано, но я уверен, он не будет возражать, если его разбудят.

— Я не думаю, что есть нужда беспокоить сенатора.

Голос прозвучал сзади, и они все обернулись к двери. Там стоял Карлссон, держа в руке пистолет.

— Уверен, что могу подтвердить значение того, что рассказала вам мисс Рул. Все это чистая правда, и надо отдать должное ее умению работать.

Он сделал несколько шагов, проходя дальше в комнату.

— Благодарю вас, мистер Карлссон, — устало сказала Рул, наливая себе стакан воды, — но ведь вы-то над этим работаете дольше меня, не так ли?

— Совершенно верно, мисс Рул, — ответил Карлссон. — Да, уже действительно давно, и я не собираюсь допустить, чтобы мою работу разрушил приказ о мобилизации. Министр, я начну стрелять и убью вас всех, если будет необходимость, но мне хватило бы и того, чтобы вы все сидели спокойно и ждали вместе со мной. Через час, а может, и меньше, это министерство будет под контролем Советов, впрочем, так же, как Стокгольм и большая часть Швеции, а я возглавлю временное правительство. А пока мы будем ждать, я ознакомлю вас с деталями.

Он подошел к столу для совещаний, взял телефонную трубку и, настороженно следя за ними, нажал клавишу.

— Мисс Хольм, — сказал он секретарше в соседней комнате, — перед входом в здание ожидает человек в шоферской форме. Не будете ли так любезны попросить охрану проводить его сюда ко мне? Да, прямо сюда, пожалуйста. Благодарю вас.

Он положил трубку.

Как только он сделал это, Рул, словно бросая баскетбольный мяч, швырнула в него и тяжелый графин, и стакан. Карлссон уклонился, но графин попал ему прямо в лицо, разбив его очки. Пока он падал на спину, пистолет выстрелил, сокрушив телефон на письменном столе. Рул схватила собственный пистолет двумя руками, готовясь открыть огонь, но в этом не было необходимости.

Ли первым набросился на Карлссона, а за ним и капитан Холмквист. Карлссон сражался отчаянно, что-то вопя по-шведски, но уже через минуту два этих сильных мужчины ткнули его лицом в пол, связывая ему руки за спиной. Капитан отвесил ему пощечину.

— Заткнись ты, ублюдок, — сказал он по-английски.

— Тот человек внизу — скорее всего убийца из советского СПЕЦНАЗа, — сказала Рул министру. — Этим утром в стокгольмском аэропорту он убил какую-то женщину, думая, что это я. С ним лучше сразу разобраться.

Министр снял телефонную трубку и быстро заговорил по-шведски.

— Охрана еще не пропустила этого человека. Я сказал, чтобы они вызвали полицию, и пусть она займется им.

— Ну теперь вы убедились, министр? — спросила Рул. — Вы все еще хотите звонить сенатору Карру?

— Как сказал Карлссон, — ответил министр, — нет необходимости беспокоить сенатора. — Он обратился к капитану: — Холмквист, передайте приказ в штаб военного округа, чтобы ни в коем случае не открывали огонь по советской субмарине, поскольку это провокация. И пусть сейчас же пришлют сюда вертолет за нами. Я собираюсь вылететь на архипелаг и лично руководить операциями там. Затем позвоните премьер-министру, расскажите, что случилось, и уговорите серьезно усилить его охрану. Также позвоните в управление контрразведки государственной полиции, пусть заберут отсюда Карлссона на допрос. Я должен знать все, что ему известно.

Он вновь взялся за телефон, набрал номер и начал отдавать резкие команды по-шведски.

В дверях, с пистолетами наготове, появились два охранника, привлеченные выстрелом. Они быстро надели на Карлссона наручники.

Министр положил трубку.

— Отведите Карлссона в его кабинет, — распорядился он, — и присматривайте за ним до начала допроса. — Он обратился к Рул: — Все военные и ключевые гражданские объекты немедленно переходят под усиленную охрану, всеобщая мобилизация началась.

Где-то в отдалении взвыла сирена, затем еще одна и еще.

— Вот и началось, — улыбнулся он. — Приятно, что приказ исполняется так быстро. Будем надеяться, что мы не опоздали. Мисс Рул, не хотите с мистером Ли отправиться со мной?

В отдалении, но приближаясь, послышалось жужжание вертолета.

— Ну что ж, может быть, там нам будет безопаснее, чем в Стокгольме, — сказала Рул.

Глава 55

Трина Рагулина зачарованно наблюдала, как на центральном экране зала один за другим значки превращались из красных в зеленые.

— Пошла Первая Группа «ВИГов», — воскликнул Джоунс, и Рагулина увидела, как фигурка самолета в Эстонии изменила цвет.

Майоров нажал кнопку на черном телефоне.

— Группа Пять в Готенберге — вперед! — приказал он. — Группа Семь у прибрежного шоссе на Норвегию — вперед!

— Полковник, уже достаточно для начала выступления, — крикнул Джоунс. — Мы можем начинать.

— Нет, — сказал Майоров. — Отозвались только пять групп, а мне нужен полный их отчет о готовности, прежде чем я попрошу приказ председателя.

— Сэр, докладывает Группа Четыре от Карлскрона! — воскликнул кто-то, и один из символов превратился в зеленый.

Майоров вдруг встал, внезапно чем-то обеспокоенный.

— Что-то молчат Группа Один в Стокгольме и Группа Три на Странгнас. Что они сообщают? Мы же не можем начать без этих двух.

— Сам не понимаю, — сказал Джоунс. — Группа Один должна быть на месте раньше других. Что их задерживает?

— А, они по-прежнему ищут Аппичеллу и Ли, — сказал Майоров, вновь усаживаясь. — Сообщите им, чтобы прекратили поиск и немедленно перегруппировались. Мне нужна их готовность, сейчас же!

Джоунс ответил по зазвонившему телефону, сказал несколько слов и обратился к Майорову:

— Получено сообщение от Группы Три на Странгнас. Похоже, военные штабы в Стокгольме проводят учения. Ворота закрыты, и вокруг размещаются войска на бронетранспортерах.

— Это невозможно! — закричал Майоров. — Учения там назначены совсем на другую неделю! Карлссон снабдил нас расписанием!

Джоунс нажал еще одну кнопку и послушал.

— Полковник, Группа Один докладывает, что в Стокгольме звучат сирены гражданской обороны! Что за чертовщина?

Пока он говорил, Рагулина увидела, что на правом экране изображение севшей на мель подлодки в стокгольмском архипелаге сменилось кадром с мужчиной, сидящем в студии за столом.

— Дайте звук экрана номер три! — закричал Майоров.

— ...нашей центральной студии в Стокгольме, — сказал голос. Мужчина за столом покопался в своих бумагах и начал: — Несколько минут назад министр обороны отдал приказ о всеобщей мобилизации в Швеции. Отменены все отпуска военным. Всем служащим вооруженных сил отдан приказ вернуться в свои подразделения, которым надлежит оставаться в местах их дислокации до получения приказа о выступлении. Не подлежащим призыву служащим и рабочим рекомендовано остаться на своих рабочих местах. Все частные средства транспорта должны быть убраны с улиц и дорог, чтобы освободить пространство для передвижения транспорта сил военной и гражданской обороны. Всем шведским гражданам рекомендовано пользоваться телефонами только в случае крайней необходимости. Правительство и члены парламента уже приступили к рассредоточению по заранее определенным безопасным убежищам. Министр обороны вылетел на остров Хоггарн в стокгольмском архипелаге, чтобы лично разобраться в ситуации с советской субмариной, севшей там на мель сегодня ранним утром. Для получения дальнейших инструкций по мобилизации настраивайтесь на передачи местных радиостанций.

Он начал еще раз зачитывать бюллетень.

Майоров вновь оказался на ногах.

— Невозможно поверить. Этого не может быть! — закричал он.

Пронзительный звонок белого телефона на его столе заставил всех резко замереть в этом зале. Наступила мгновенная тишина. Майоров уставился на телефон, словно это была ядовитая змея, а тот продолжал громко звонить. Наконец Майоров взял трубку.

— Майоров слушает. Я уже знаю, товарищ председатель, мы получаем передачи шведского телевидения. У меня есть основания полагать, что это мистификация. Я прошу разрешения держать мои силы в готовности, пока я не получу доклады от моих групп в Швеции. Да, товарищ председатель, не более тридцати минут.

Он положил трубку.

— Мистификация? — У стола стоял Джоунс, обращаясь к Майорову. — Группа Один уже доложила о всеобщей тревоге в Стокгольме, а Группа Три уже докладывала о закрытии штабов на Странгнас. Это не может быть мистификацией!

— Заткнись! — заорал на него Майоров. — Мне нужны одновременно доклады всех групп в Швеции! Если это необходимо, эфир к вашим услугам!

Джоунс вернулся к своим телефонам, нажимая кнопки и отдавая приказы. Рагулина захватила в камбузе бутылку водки и стакан, подошла к Майорову и поставила их на стол. Она налила водки в стакан.

— Пожалуйста, полковник, — сказала она, с трудом подавляя ликование. — Я думаю, это вам необходимо.

— Пошла прочь от меня! — закричал Майоров, но схватил стакан дрожащей рукой, выцедил водку и налил еще. — Докладывайте, Джоунс!

— Полковник, — отозвался Джоунс, — другие группы подтверждают сообщение Первой Группы. Это настоящая всеобщая тревога в национальном масштабе. Резервные войска начали занимать позиции вокруг ключевых объектов. Боюсь, что это правда, полковник Майоров, Швеция мобилизована.

Майоров сидел, застыв и бессмысленно глядя на центральный экран. На экране начали вспыхивать красные значки передвижений шведских войск. Зазвонил белый телефон.

Вновь в зале наступила тишина. Пронзительный звон белого телефона заполнял помещение. Глаза всех людей были устремлены на Майорова.

Майоров не обращал внимания на звенящий белый телефон.

— Джоунс, — сказал он торопливо, — передайте на субмарину Гельдеру пароль 10301.

— Да, полковник, — ответил Джоунс.

Он поднял трубку, что-то в нее сказал и повесил.

— Пароль 10301 передается, сэр, — сказал он.

Белый телефон на столе Майорова перестал звонить.

Глава 56

Гельдер стоял в боевой рубке подводной лодки класса «Виски» и осматривался вокруг. Что-то было не то. Уж слишком спокойно.

Это заметил и Колчак. Только что перевалило за полдень, ветер ослаб, превратив поверхность моря в безмятежную, как в озере. И еще было тепло к тому же, и орудийный расчет на палубе совсем разморило. И тут над водой понесся приближающийся ноющий звук. Гельдер и Колчак одновременно обернулись посмотреть на шведский эсминец, дымящий в полумиле. Его орудия, сначала опущенные и направленные в сторону сидящей на мели подлодки, теперь поднимались. На двух патрульных судах, стоявших в паре сотен ярдов, орудийные расчеты отошли от орудий, оставив их смотреть дулами в небо.

— Что такое? — спросил Колчак. — Что происходит?

Гельдера позабавило, что этот человек говорит шепотом.

— Они отступаются от нас, — ответил он. — Им приказано не стрелять по нам.

— Значит, нам надо открыть огонь по ним, — нервно сказал Колчак. — У нас приказ спровоцировать сражение, прежде чем сдаться.

У Гельдера же не было намерений провоцировать сражение. Он не собирался терять ни одного человека, будь то русский или швед, всего лишь из-за глобальных амбиций Майорова.

— Я жду кодированного приказа на это, — сказал он. — И это мое право.

— А вот я не уверен в этом, — с вызовом сказал Колчак. — Ведь понятно же, что мы не можем позволить превратиться этой ситуации в ничто.

Гельдер приложил ладонь к уху.

— А это что?

— Что что? — спросил Колчак. — Я не... а, теперь слышу.

Где-то вдалеке над проливом со стороны Стокгольма нарастал вой сирены.

— Пожар в какой-нибудь деревушке архипелага, — сказал Колчак.

— Пожар в двух деревушках, — проговорил Гельдер, поворачиваясь к югу.

Завыла еще одна сирена. И затем одна за другой, вблизи и вдали, стали включаться сирены, а двое мужчин стояли и слушали.

— Да что же это происходит? — требовательно спросил Колчак. — Какой-нибудь трюк, чтобы вывести нас из себя?

Гельдер улыбнулся.

— Конечно, это может вывести вас из себя, Колчак, но это не трюк. У шведов тревога.

— Вы имеете в виду, что действия начались, как и было запланировано?

— Действия не начались, Колчак. Вместо этого потерян пенни.

— Прекратите говорить английскими загадками, Гельдер; что вы имеете в виду?

Гельдер услышал новый звук, доносящийся с востока. Сначала он подумал, что это еще одна сирена, но звук изменился, перерастая во что-то иное. И он приближался.

— Я имею в виду, что вторжения не будет, — сказал Гельдер. — Шведы встревожились, они объявили мобилизацию. Внезапность утеряна. И вторжения не будет.

Гельдер навалился на ограждение и посмотрел на восток. Приближалась какая-то лодка, и очень быстро. Она была похожа на одну из прогулочных любительских лодок. Наверное, какой-нибудь сгорающий от любопытства швед едет полюбоваться на Гельдера. Другой звук, сзади, заставил его обернуться. Со стороны Стокгольма низко приближался вертолет.

— Вторжение обязательно будет! — настаивал Колчак. — Ведь сам Майоров сказал нам!

— Так уж получилось, Колчак, что я присутствовал при том, как Первый секретарь нашей любимой партии говорил Майорову, что вторжения не будет, если элемент внезапности будет утерян.

Гельдер склонился к переговорному устройству:

— Номер первый.

— Да, сэр? — отозвался голос помощника.

— Принесите белый флаг и приготовьтесь поднять его.

— О чем это вы говорите? — чуть не кричал Колчак. — У вас же приказ на сдавать судно без перестрелки!

Гельдер повернулся, чтобы еще раз взглянуть на быстро приближающуюся моторную лодку.

— Вы что же, не слышали, Колчак. Это конец. Теперь нам долго питаться шведскими фрикадельками.

Еще один звук заставил Колчака промолчать. Громкий электронный сигнал эхом запрыгал по боевой рубке, за ним еще один и еще, всего пять раз.

— Нам передан пароль! — сказал Колчак, бросаясь туда, где размещался радиоприемник.

Гельдер последовал за ним. Светодиоды приемника высвечивали цифры: 10301.

— Вот так-то! — сказал Колчак. — Вторжение все-таки состоится! Отправляйте гидросигнал!

В боевой рубке появился помощник, неся белый флаг.

— Поднимайте его, — сказал Гельдер ему.

Колчак шагнул к переговорному устройству.

— Радист! — крикнул он, — отправляйте гидросигнал!

— Простите, кто это говорит? — отозвался голос.

— Это Колчак, черт тебя побери, твой замполит! Отправляй гидросигнал!

— Извините, сэр, — ответил радист, — но я могу отправить этот сигнал только по приказу капитана.

Колчак выхватил пистолет.

— Гельдер! — закричал он. — Сейчас же отдайте приказ, или я расстреляю вас на месте.

Помощник застыл ошарашенно. Ни у него, ни у капитана не было личного оружия.

Гельдер вновь глянул на приближающуюся моторку, она была уже много ближе. Он уже мог различить, что там на борту один человек, похоже, старик. А ведь эта его штука, подумал он, идет со скоростью от сорока до пятидесяти узлов. Он обернулся к замполиту.

— Колчак, если я отправлю этот сигнал, сразу же вслед за этим недалеко отсюда сдетонирует ядерная бомба.

— Что?

— Уж поверьте. Я сам ее там размещал. И если она рванет, то, вероятно, снесет не только Стокгольм, но и вас тоже. Неужели вы не понимаете, что нас вместе с субмариной унесет к чертовой матери?

— Я понимаю приказы! — завопил Колчак. — Прикажите радисту, или я убью вас и сделаю все сам.

Гельдер посмотрел на изумленного помощника, стоящего с белым флагом.

— Поднимайте его, — сказал он.

Колчак поднял пистолет и выстрелил Гельдеру в голову.

* * *

Рул из вертолета посмотрела вниз и увидела моторку, идущую на скорости с востока к месту нахождения подлодки.

— Министр, посмотрите сюда, — сказала она, показывая.

Министр, Ли и пилот вытянули шеи. Моторка, летящая по воде параллельно сидящей на мели субмарине, сделала поворот на девяносто градусов, и теперь шла прямо на подлодку. Шведское патрульное судно с запозданием бросилось в погоню. Люди на других судах замахали руками, показывая, и офицеры и экипаж эсминца бросились к ограждениям, перевешиваясь через них, чтобы видеть.

— Господи Иисусе, — сказал министр, — он собирается таранить подлодку.

* * *

Оскарссон на полном газу вышел из поворота и зажал оба рычага на максимальной мощности. Два здоровенных подвесных мотора взвыли, получив полную нагрузку. Оскарссон уже наметил цель — как раз между боевой рубкой и палубным орудием, затем набросил петлю амортизационного шнура на рукоять руля. Схватив заряженное ружье с сиденья рядом с собой, он поставил ногу на борт. Лодка, набирая скорость и устойчиво держась на волнах, мчалась прямо и точно. Оскарссон зацепился для прочности ногой за сиденье, уложил стволы ружья на искалеченную руку, придерживая его большим пальцем, и аккуратно прицелился. До подлодки было семьдесят ярдов, затем пятьдесят, тридцать. Оскарссон следил через мушку за изменением угла прицела, когда в его мозгу зазвенел крошечный колокольчик.

— Сейчас, Эббе, сейчас, — сказал он внуку, а затем нажал на оба курка.

* * *

Гельдер покачнулся, а затем отвернулся от Колчака и посмотрел на моторку, летящую прямо на подлодку. Пока он поворачивался, пуля ожгла ему затылок и сбила фуражку. Теперь даже взбешенный Колчак повернулся, чтобы посмотреть на приближающуюся лодку. Он подскочил к стоящему у ограждения Гельдеру.

Казалось, что на них с неимоверной скоростью несется сама смерть. Расчет палубного орудия, как один человек, бросились кто вперед, кто за борт, спасаясь от атаки этого белого снаряда. Гельдер за микросекунду до выстрела заметил ружье. Казалось, что выстрел совпал с ударом лодки о палубу субмарины.

* * *

Рул вместе с остальными, широко раскрыв рот, увидела, как приподнятый нос моторки ударил в низко сидящую покатую палубу подлодки. Моторка взлетела под крутым углом и перелетела через палубу подобно прыгающему воднолыжнику. Она упала в воду примерно в тридцати ярдах с другой стороны подлодки, приземлившись сначала кормой, а затем плюхнувшись и всем днищем, подняв во все стороны стены воды. Она помчалась в сторону острова и секунду спустя, пролетев по мелководью у берега, развернулась боком и успокоилась, уткнувшись в песок. Рул решила, что видела на дне лодки лежащего человека.

— Пилот, — сказал министр, — приземляйтесь на берег.

* * *

Гельдер подумал, что на несколько секунд отключился. Когда он пришел в себя, то лежал у основания боевой рубки. Над ним склонялся помощник.

— Капитан! Капитан, вы слышите меня? — говорил помощник.

Гельдер приподнялся, опираясь на локоть, но тут же рухнул от боли в челюсти.

— Пара дробин попала вам в шею, — сказал помощник, — а две или три, самое большое, в лицо. Я думаю, что это не страшно.

Гельдер подумал, что, судя по боли, все-таки что-то серьезное; кажется, он сломал челюсть. Во всяком случае, Колчаку повезло меньше. Весь удар выстрела угодил ему в лицо, и боевая рубка была заляпана пятнами мозгового вещества и волос и красными звездами сгустков крови.

Гельдер с помощью помощника с трудом встал на ноги и навалился на ограждение рубки. Он посмотрел в сторону берега, где приземлялся вертолет, и люди сбегались к большой моторке, вылетевшей теперь на сушу. Налетел легкий бриз и взъерошил его волосы.

— Я не знаю, кто этот дуралей, — сказал он помощнику, — но я надеюсь, что это единственный выстрел в этой нелепой войне. Поднимите этот чертов белый флаг и поторопитесь!

Глава 57

Трина Рагулина, ошеломленная, как и другие, наблюдала, как большая белая моторка перелетела через субмарину. Шведская телекамера сменила ракурс показа на более близкий к боевой рубке подлодки. Она увидела, как Гельдер, с лицом, по которому текла кровь, с трудом поднимался на ноги, выкрикивая слова приказа другому офицеру. А минуту спустя над подлодкой появился белый флаг.

Майоров вновь вскочил на ноги.

— Проклятье, Джоунс, я же приказал вам передать этот сигнал!

— И он был передан, сэр, — отозвался Джоунс, — а прием его подтвержден электроникой. Но буй не вышел на связь со спутником.

— Подлодка не передала гидросигнал! — сказал Майоров, ударяя кулаком по столу. — Свяжитесь с ними по радио и можете сделать это через открытый эфир, если необходимо!

— Но, сэр, — сказал Джоунс. — Ведь они по вашему же приказу не имеют права пользоваться радиостанцией. И они нас не услышат. Их радиостанция просто выключена.

— Чертов Гельдер! — заорал Майоров, вновь стуча по столу. — Будь проклят! Я хочу, чтобы его расстреляли! Свяжитесь с Группой Один в Стокгольме. Я хочу, чтобы они нашли его и убили, пока он не заговорил! Какая прелесть, он отказался выполнить самый особый мой приказ! Он не дал сигнал бомбе!

— Бомбе, сэр? — спросил ошеломленный Джоунс.

— Свяжитесь с Группой Один! — заорал Майоров.

— Но мы не можем, сэр; они уже следуют плану непредвиденных обстоятельств, тому условию, при котором в Швеции объявлена тревога. Они уже рассредоточились.

— Я хочу, чтобы Гельдера вернули! Свяжитесь со стокгольмским центром, пусть они отрядят на это своих людей.

— Но у нас нет такой возможности — напрямую связываться со стокгольмским центром, полковник, — ответил Джоунс. — Любой контакт с посольством возможен только через московский центр.

В первый раз за все время, что Рагулина знала Майорова, тот потерял самообладание. Она перевела взгляд обратно на экран. Советскую субмарину облепили шведские моряки, и она увидела, как от боевой рубки спускают на руках носилки. Она видела лицо Гельдера, все еще в крови, и как того поддерживает другой русский офицер. Все, теперь Ян в руках шведов. И они уже никогда его не отпустят, тем более после такого случая.

Зазвонил белый телефон. Майоров стоял, очевидно, пытаясь успокоиться, в то время как телефон звонил и звонил. Все в зале замерли, не сводя глаз с полковника.

Наконец он погрузился в кресло и снял трубку.

— Майоров слушает. — Нет, товарищ председатель, мы получили подтверждение, что тревога в Швеции — не мистификация. Я уже отдал приказ приостановить осуществление плана вторжения. Нет, товарищ председатель, шведы не захватили ни одного человека... да, за исключением экипажа субмарины. Ну разумеется, у них не было другого выхода, только сдаться. Я требую, чтобы министерство иностранных дел начало переговоры на предмет возвращения их, особенно капитана. Он один из лучших наших людей... вы встречались с ним в Москве. Да, товарищ председатель, завтра утром я там буду.

Майоров положил трубку и сполз в своем кресле.

— Отдайте приказ прекратить осуществление плана вторжения, — сказал он Джоунсу. — Меня вызывают в Москву, завтра утром совещание. И план, Джоунс, не умер, он просто откладывается. Вот увидите.

— Да, полковник, разумеется, — спокойно ответил Джоунс.

Рагулина стояла и смотрела на большой экран. Зеленые значки, один за другим, превращались в красные, а затем исчезали. Также и атмосфера в зале изменялась — энтузиазм перешел в депрессию. Стараясь не шуметь, люди занялись работой по приведению в порядок помещения. Вскоре погас главный экран, и оставался только экран с телевизионным изображением. Рагулина смотрела, как носилки погрузили в лодку и повезли на другую сторону острова. А Гельдер уже не вернется, она понимала, даже если советские дипломаты и договорятся о его освобождении. Ведь он же отказался выполнить самый важный приказ Майорова, и вернуться никак нельзя. И вновь она одинока, даже еще более одинока, чем раньше.

В зале начал гаснуть свет. Какой-то солдат в форме подошел к камбузу, где стояла Рагулина.

— Как бы насчет кофейку? — спросил он, приставляя оружие к прилавку. Рагулина налила кофе и посмотрела на автомат. И был это как раз тот самый супер-пулемет, о котором она слышала от Гельдера. Теперь она видела его вблизи, обнаружив затвор, стоящий на предохранителе. И в этом оружии уже была вставлена обойма.

Глава 58

Рул и Ли стояли на переднем крыльце дома на побережье Хоггарна, когда на носилках принесли командира субмарины. Дом этот был превращен в командный пункт королевских военно-морских сил и пресс-центр, и теперь тут было полно людей. Обалдевшие хозяева дома пытались оказывать хоть какую-то помощь, готовя кофе и сендвичи. Все вокруг были заняты историей Оскара Оскарссона, рыбака, который теперь находился внутри дома, выдерживая осаду прессы.

Два моряка осторожно поставили носилки на крыльцо, ожидая дальнейших указаний. Рул посмотрела вниз на окровавленное и распухшее лицо, еще не перевязанное. Этот человек пытался говорить. Она склонилась, но он, казалось, смотрел куда-то мимо нее.

— Привет, Ли, — смог он выговорить.

— Боже милостивый, — сказал Уилл, наклоняясь. — Да это же... Гельдер, да?

У подводника брови поползли вверх.

— Откуда ты знаешь мое имя?

Ли улыбнулся.

— Из наброска, который ты сделал в Стокгольме. Ты же подарил мне один и подписал — Гельдер.

Мужчина попытался рассмеяться.

— Ох, нет! А я-то так трудился над своей легендой!

— У тебя была грандиозная легенда, — сказал Уилл. — А этой подписи я не замечал до вчерашнего вечера.

Рул, разинув рот, смотрела на двух мужчин.

— Что здесь происходит?

— Позже объясню, — сказал Уилл.

— Ли, я не собираюсь возвращаться в Советский Союз, — сказал Гельдер. — Я попрошу, чтобы меня оставили на Западе.

Уилл выудил из бумажника свою сенатскую визитку.

— Вот там ты меня сможешь найти. Дай мне знать, если понадобится моя помощь.

Гельдер посмотрел на карточку.

— Так значит, сельский адвокат, а? У тебя тоже была прекрасная легенда. Ты одурачил Майорова.

— Да нет, я не врал ему, — сказал Уилл. — Я просто сказал не всю правду.

— Вот и он не сказал мне всю правду, — сказал Гельдер. — Он не рассказал мне о бомбе.

— О бомбе? О какой бомбе? — спросила Рул.

— Недалеко отсюда, в архипелаге установлена бомба, атомная мина.

— Министр! — позвала она в парадную дверь. — Вам лучше подойти сюда.

К ним присоединился министр, и Рул слушала, пока Гельдер объяснял и рассказывал координаты и частоту гидросигнала, способного освободить антенну.

— Но вы не беспокойтесь, — сказал Гельдер. — Я думаю, она не сдетонирует, пока не освободится антенна.

Министр исчез в доме.

Какой-то мужчина со значком журналиста подошел к Рул и Ли.

— Вы не Уилл Ли? — спросил он.

— Совершенно верно, — с удивлением ответил Ли.

— Я Фред Аллен, корреспондент Газетного Управления, которое включает «Атланта Конститьюшн». Это не вы работаете с сенатором Карром в Вашингтоне?

— Гм, да, но в настоящий момент я в отпуске.

— В отпуске? — фыркнул репортер. — Что же это за отпуск, если вы в эпицентре событий?

Подошел министр.

— О, этот молодой человек как раз и есть герой всей истории, — сказал он, — и...

Рул сузила глаза и покачала головой.

— Вот и прекрасно, — сказал репортер. — И я хотел бы услышать обо всем.

— Не сейчас, — сказал Уилл. — Давайте поговорим об этом позже, о'кей?

— Только если вы пообещаете никому, раньше меня, не излагать информацию. Мне вся история нужна целиком из первых рук.

— Обещаю, вы будете первым. — Он обратился к министру. — Мистер Уэстберг, надо полагать, что все аэропорты и порты перекрыты. Не могли бы вы помочь нам попасть на вечерний рейс в Нью-Йорк? Мне кажется, в семь часов летит самолет авиакомпании САС.

— Ну разумеется, мистер Ли, — ответил министр. — Я отправлю кого-нибудь с вами в аэропорт, чтобы не было затруднений. — Он отвел Рул и Ли в сторону от репортера. — Мисс Рул, — сказал он тихо, — я получил донесение, что некий итальянец, проживающий в стокгольмском «Гранд-Отеле», устраивает подобие аукциона по продаже, как он утверждает, плана вторжения в Швецию. Вам ничего об этом не известно?

Глава 59

Трина Рагулина окинула зал взглядом. Здесь было уже почти пусто, а после того, как выключили главный экран, освещение стало тусклым. Большинство людей уже покинули зал, и кроме нее здесь оставались только Джоунс, Майоров и этот охранник. Он как раз отвернулся, чтобы посмотреть на экран.

Гельдер уже исчез с экрана, уведенный шведами. И для нее он тоже исчез, а она оставалась с Майоровым.

Майоров, полагая, что он остался наедине с Джоунсом, заговорил в тишине:

— На следующей неделе, примерно в это время, я должен был быть выбран в Политбюро, — сказал Майоров. — Это мне было обещано самим председателем.

— Сожалею, сэр.

— О, это все равно произойдет, — сказал Майоров. — Пусть и не на следующей неделе. Ну а завтра я съезжу в Москву, доложусь перед Политбюро, постараюсь все произошедшее представить в лучшем свете. Начну следствие, каким образом шведы узнали о наших планах, ну и это займет у меня какое-то время.

— А вы не боитесь...

— Наказания за провал? — прервал Майоров. — Совершенно не боюсь. Меня защитит Первый секретарь и двое других членов Политбюро, на которых у меня, чтобы вы знали, есть любопытная задокументированная информация. Опять же, я развил и укрепил силы СПЕЦНАЗ, чего не мог бы сделать ни один русский. И это не будет забыто, особенно адмиралом Горшковым, кому это подразделение непосредственно подчинено. Нет, Джоунс, за меня говорит многое. А еще у меня в Вашингтоне есть Феррет, которого я завербовал лично. Один Феррет, с его высоким постом в ЦРУ, уже гарантия карьеры любого человека. Так что я буду жить и процветать и, не беспокойся, тебя тоже не забуду.

— Ты не будешь жить, — сказала Рагулина, и тут только все вспомнили о ней.

К ней бросился солдат, и она выстрелила в него всего один раз. Но и этого оказалось достаточно. Она вышла из камбуза, держа пистолет-пулемет. Джоунс оцепенел, а Майоров встал и повернулся к ней лицом.

— Рагулина, — тихо сказал Майоров, — сейчас же положи оружие, и будем считать, что ничего не случилось. Солдат не в счет, я об этом позабочусь. И ты по-прежнему будешь продолжать работать здесь.

— Ты уверен, что я так уж хочу по-прежнему работать здесь? — спросила Рагулина.

Она немного развернулась и выстрелила в Джоунса. Тот стал заваливаться на ограждение позади него и рухнул на стол в следующем ряду.

— Ты уверен, что мне так уж хочется провести остаток молодости, как животное, в твоем стойле, снося побои и издевательства от тебя или твоих гостей по твоему приказу?

Майоров теперь навалился на стол, не сводя с нее глаз. Рагулина слышала шаги, громыхающие по ступеням, ведущим к залу.

— Сейчас они будут здесь, Трина, — сказал Майоров. — Положи оружие, и я обещаю, что тебе они ничего не сделают.

— Я уже сыта твоим покровительством, Майоров, — сказала Рагулина. — И больше не хочу повторять этот опыт.

Она переключила предохранитель на автоматическую стрельбу и нажала на курок.

По какому-то таинственному закону воздействия физических сил первая очередь заставила Майорова протанцевать задом наперед вдоль ограждений ряда столов под дождем полученной им картечи. Вторая очередь подняла его над ограждением и стала швырять с ряда на ряд по направлению к стене зала, где он и распластался, в то время как из него вылетали клочья плоти, заливая кровью ковер.

Дверь зала отворилась, и внутрь ворвались два солдата в форме. Трина Рагулина развернула пистолет-пулемет, вложила горячий ствол в рот и нажала на курок.

Она уже не услышала выстрела.

Глава 60

Рул, а за ней и Ли вошли в номер-люкс гостиницы «Гранд-Отель». В гостиной было пусто, но кругом было полно пустых стаканов и сигаретных окурков. Мебель стояла в беспорядке.

— Иисусе, — сказала она, — это место выглядит, как Сан-Хуан[14] в сезон ураганов. Эмилио! — крикнула она.

— Здесь, — донесся задушенный голос из соседней комнаты.

Она толчком открыла дверь в соседнюю спальню и вошла. За ней Ли. Спальня была пуста.

— Да здесь я! Пожалуйста, входите!

— Лучше тебе войти первым, — сказала она Ли, указывая на дверь ванной.

Ли сунул туда голову и засмеялся.

— Я думаю, все нормально, — сказал он. — И потом, не такая уж ты стеснительная.

Они оба вошли в ванную. Эмилио Аппичелла сидел по уши в воде в огромной ванной, с огромной сигарой во рту.

— Привет! — сказал он, не вынимая сигары. — Я слышал, вы успешно справились с вашей миссией!

— Эмилио, — начала Рул. — Что это такое я слышу о твоей торговле планами вторжения Советов с прессой?

Из воды вынырнула рука, отерлась о полотенце и вынула сигару изо рта Аппичеллы.

— Ах, да, — он обнажил все свои великолепные зубы, — я позвонил нескольким людям и устроил небольшой аукцион. И получил тридцать тысяч долларов от одной американской телеграфной информационной компании. Ну разве капитализм это не чудесно?

— Эмилио, ведь этот документ является собственностью Центрального Разведывательного Управления, — сурово сказала Рул.

— Ну да? — воскликнул Аппичелла. — И сколько же они заплатили за это?

— Ну... — опешила Рул, — я уверена, что я могла бы пробить для тебя вполне приличные наградные от Управления.

— Спасибо тебе большое, — сказал Аппичелла, — но я не одобряю, когда дают чаевые. Но в любом случае, у тебя нет повода для огорчений. У меня для тебя приготовлен гораздо более ценный материал.

Она села на крышку унитаза.

— Да? Что за материал?

Аппичелла указал сигарой:

— Там, на кровати лежит брифкейс.

— Я принесу, — сказал Уилл и вскоре вернулся с дешевым пластиковым портфелем.

Рул открыла брифкейс. Внутри находились две пухлые стопки компьютерных дискет и коричневый конверт.

— Что это? — спросила она.

Прежде чем ответить, Аппичелла сделал длинную затяжку.

— Когда я работал на компьютерах Малибу, — наконец сказал он, — я установил там специальную плату связи моей конструкции. Я сказал Майорову, что это такой модем, который позволяет связываться с компьютером по телефону. И это было, разумеется, правдой, но не всей. Вставив соответствующую плату в компьютер Рольфа в Стокгольме, я мог по телефону связываться с компьютером в Малибу и работать с ним, пользуясь клавиатурой здесь. Далее, мне удалось так проинструктировать их компьютер, что он представлял компьютер Рольфа как дисковод жестких дисков, то есть, его собственный, только другой, еще один.

Аппичелла еще раз пыхнул сигарой и выпустил совершенное кольцо из дыма.

— Ну а потом я просто скопировал все с его дисковода на дисковод Рольфа, capisci[15]?

— Capisco[16], — сказала Рул, светлея лицом.

— И эти мягкие дискетки на твоих очаровательных коленях содержат в себе все содержимое компьютера в Малибу, — сказал Аппичелла, указывая сигарой. — В двух экземплярах, разумеется; все всегда надо дублировать.

— А скажи мне, — Рул прищурилась, — Майоров может узнать, что ты сделал это?

— Исключено, — отозвался Аппичелла. — Ведь у него теперь многопользовательная система. И я всего лишь один из пользователей, и быть им могу столько, сколько будет работать его компьютер.

— И это подарок, Эмилио? — с подозрением спросила Рул.

— От меня — тебе, — улыбнулся итальянец. — Однако попрошу, если ЦРУ пожелает и далее использовать компьютер в Малибу, и потребую сто тысяч долларов за мою особую, единственную в своем роде плату.

— Я буду счастлива передать Управлению это пожелание от твоего лица, Эмилио; я не думаю, что возникнут какие-либо проблемы.

— Хорошо, — согласился он. — Я отправлю тебе плату в обмен на квитанцию о переводе денег на мой цюрихский счет — а номер депозита записан там, на конверте. — И тут его лицо вдруг посерьезнело. — Кажется, там в конверте еще один подарок для тебя, моя дорогая.

Рул извлекла из конверта пачку бумаг.

— А это что?

— Копируя файлы, я обнаружил, что некоторые из них закодированы. Расшифровать их было несложно, разумеется, поскольку именно я присоветовал им кодировочную систему, еще в первые свои визиты к Майорову. Они оказались личными файлами Майорова, и среди них содержалась информация о двух шпионах, которых он завербовал лично, одного в Швеции, другого, боюсь, в Соединенных Штатах. Их имена не названы, но шведский упоминается как Тюлень, а американский как Феррет.

— Тюлень — это, несомненно, Карлссон, — сказала Рул, пробегая глазами по страницам.

— А Феррет? — спросил Ли.

Рул уже не проглядывала, а начала читать.

— Здесь отчет о том, как он был завербован, — сказала она, — что позволяет с уверенностью его идентифицировать.

Читая страницы, она ощутила переполнявшую ее печаль.

— Мне так жаль, Кэт, — сказал Ли. — Я знаю, как это неприятно тебе.

Рул встала.

— Мне надо несколько минут подумать, Уилл.

Она вернулась обратно в гостиную и сжалась там в большом кресле. С полчаса она обдумывала эту проблему, оценивая различные выборы. Наконец она сняла трубку телефона и попросила телефонистку соединить ее с Соединенными Штатами. Она набрала номер главного коммутатора Центрального Разведывательного Управления и попросила соединить ее с кабинетом директора.

— Кабинет Директора Центрального Разведывательного, — ответил чей-то мужской голос.

— Это Кэтрин Рул, — сказала она, — из Советского отдела. Нельзя ли мне прямо сейчас поговорить с директором, пожалуйста.

Голос зазвучал холодно.

— В данный момент директор разговаривать не может. Какой у вас вопрос, миссис Рул.

— Будьте добры сообщить директору, что я звоню из Стокгольма, — сказала Рул. — Я уверена, что он захочет поговорить со мной.

— Пожалуйста, подождите минутку, — проговорил мужчина.

Последовала пауза в несколько секунд, а затем хриплый мужской голос сказал:

— Стокгольм? Какого черта вы делаете в Стокгольме, миссис Рул? Вы что, не смотрите телевизор? Вы хоть понимаете, что там происходит?

— И это говорит директор? — вежливо поинтересовалась Рул.

— Вы чертовски правы, и я хочу немедленно знать, что вы делаете в Стокгольме. А эта линия связи безопасна?

— Это не секретная линия, но мы же не собираемся в течение этого разговора обсуждать секретные дела. А что я делаю в Стокгольме, об этом я расскажу вам завтра утром в Нью-Йорке, — сказала Рул.

— Завтра утром у меня совещание в Совете Национальной Безопасности, и я вовсе не собираюсь быть в Нью-Йорке.

— Слушайте меня очень внимательно, — сказала Рул. Это очень серьезно. Я хочу, чтобы завтра, в шесть часов утра вы, Саймон Рул, Алан Никсон и Эд Роулз оказались в комнате для отдыха первого класса компании «Скендиневиен Эйруэйз Систем».

— Да о чем же ты говоришь, женщина?

— Вам придется послушать меня; у входа в комнату отдыха первого класса будет очень большой контингент представителей американской свободной прессы. Если вас там не будет, я поговорю с ними, и поверьте, вам не понравится прочитать об этом в газетах.

Последовала длительная тишина.

— Вы хоть понимаете, что вы делаете, миссис Рул? — наконец сказал директор. — Вы представляете, во что может превратиться ваша карьера прямо сейчас? Вы понимаете, что произойдет, когда вы вернетесь в Ленгли?

— Я не вернусь в Ленгли, пока вы и эта группа по моему требованию не окажется завтра утром, к шести часам в Нью-Йорке. Если вас там не будет, то предстоящие месяцы мне много времени придется провести на экранах телевизоров. Мы поняли друг друга?

Вновь долгое молчание.

— Хорошо, миссис Рул, мы будем там.

— Это не все, — сказала Рул. — Ни один из остальных не должен знать о нашей встрече до завтрашнего дня. Позвоните им домой, чтобы хватило времени только успеть на вертолет.

— Еще что-нибудь?

— Да, еще мне там понадобятся два агента ФБР. Только они не должны прибыть вместе с вами в вертолете, и остальные не должны знать о них. И ставлю вас в известность, что, если будут предприняты попытки арестовать или задержать меня, я уже приготовила для прессы полную информацию о моих новостях.

— Хорошо, черт побери!

— И еще, последнее, — сказала Рул. — Позвоните Саймону, чтобы он захватил на эту встречу моего сына. Или Питер будет там, или разговора у нас не получится, понятно?

— Понятно, — подавленно сказал директор.

— До свидания, — сказала Рул и положила трубку.

Она руками сжала сзади шею и помассировала. Если она сейчас не примет ванну и немного не поспит, то не сможет успешно провести все это дело утром. А она должна справиться.

Глава 61

Когда они приземлились в Нью-Йорке, Рул ощутила себя необыкновенно бодрой. Только первый раз за два дня она по-настоящему отдохнула в огромном кресле первого класса. Она обратилась к Ли, который сидел рядом.

— О'кей, как ты думаешь, у нас все получится?

— Можешь не сомневаться.

Она передала ему один экземпляр компьютерных дискет и дюжину копий с досье Майорова.

— Побудь где-нибудь рядом с комнатой отдыха, пока мы не выйдем оттуда. Хорошо бы, если бы те журналисты, которым ты позвонил, были там.

— Они будут там — из трех ежедневных нью-йоркских, из «Вашингтон Пост», «Тайм» и «Ньюсуик», из телеграфных агентств и с трех радиостанций. Сенатор Карр разрешил упоминать его имя.

— О'кей, если меня возьмут, я буду драться, вопить на этой встрече, тогда ты все расскажешь и распространишь досье Майорова. Ты знаешь обо всем столько же, сколько и я, так что я буду зависеть от тебя, если на этой встрече моя голова не уцелеет.

— Мне твоя голова дорога; береги ее.

Из громкоговорителя раздался голос пилота:

— Не будет ли так любезна миссис Кэтрин Рул объявиться обслуге?

Рул махнула стюардессе, которая подошла.

— Миссис Рул? Мы получили сообщение, что у выхода вас встречают, так что мы бы хотели, чтобы вы первая вышли из самолета, если вы не возражаете.

— Прекрасно, — ответила Рул, поднимаясь с сиденья. Она подмигнула Уиллу. — Лучше будет, если ты сделаешь вид, что не знаком со мной, — сказала она.

Он притянул ее к себе и поцеловал.

— Вечером ужин за мной?

Она обняла его в ответ.

— Если вечером я буду свободной женщиной, то за мной. Я же должна тебе один, помнишь?

Он усмехнулся.

— Так я закажу столик в «Мезон Бланш». Черный галстук?

— Можешь не сомневаться.

Она повернулась и проследовала за стюардессой, успокаивая себя, пока самолет катился, прежде чем остановиться у выхода. Открылась дверь, и на борт взошел человек в голубом костюме.

— Миссис Рул? — спросил он, показывая ей удостоверение. — Я специальный агент Медисон, ФБР. Не будете ли любезны пройти со мной?

Агент провел ее через иммиграционный пост и доставил к комнате отдыха первого класса авиакомпании САС. Когда она миновала двери, на нее всем весом бросился маленький мальчик.

— Мам, о, мам! — завопил Питер, вызвав смех у остальных, находящихся в комнате отдыха. — Я так счастлив видеть тебя! Ну где же ты была?

Рул отчаянно обняла мальчика, а затем отстранила, чтобы посмотреть на него.

— Я позже тебе расскажу обо всем, — сказала она. — А пока, вот кое-что для тебя.

Она вытащила сверток из большой дорожной сумки.

Мальчик сорвал обертку.

— Камера! — воскликнул он. — Как ты догадалась, что я хочу именно такую, вот здорово!

— Меня осенило, — сказала она. — Послушай, Питер, я хочу, чтобы ты где-нибудь пока посидел в сторонке. У меня тут небольшое совещание, так что ты пока почитай инструкцию к камере, а потом мы уйдем вместе, хорошо?

— Послушай, — сказал он громким шепотом. — Папочка отчего-то прямо сам не свой. Я думаю, что он очень не любит вставать так рано, поэтому и нервничает. Я никогда не видел его таким встревоженным.

— Спасибо, что сказал мне, дорогой, а теперь иди и посиди, о'кей? Мне кажется, вот там есть сладкие булочки и апельсиновый сок.

Мальчик вместе с камерой умчался.

Агент Медисон указал на закрытую дверь.

— Здесь комната для совещаний.

— Она не прослушивается? — спросила она.

— Мы все предусматриваем, — усмехнулся агент.

— Я бы хотела, чтобы вы и ваш партнер находились внутри, если вас не затруднит. Надо будет совершить арест. Доказательства вы услышите.

Медисон кивком головы подозвал другого мужчину, сидящего в комнате отдыха.

— А это специальный агент Уорд. Уорд, нас приглашают на совещание. Предстоит арестовывать.

— Вы вооружены? — спросила Рул.

— Да, мэм, — ответил Медисон.

— Хорошо. Пойдемте.

Она открыла дверь и в сопровождении двух агентов вошла в зал. Директор сидел на противоположном конце небольшого стола для совещаний, справа сидел Алан Никсон, слева — Эд Роулз. Саймон стоял позади директора, прислонившись к стене. Рул села в конце стола. За ней встали люди из ФБР.

— Ну хорошо, миссис Рул, приступим, — сказал директор.

— Доброе утро, джентльмены, — сказала Рул. — Спасибо, что встали так рано, чтобы встретить меня.

— У нас не было выбора, Кэтрин, — выпалил Никсон. — А теперь давайте займемся делом.

Рул открыла брифкейс, который разместился на столе.

— Джентльмены, вы уже поняли, что вчера Советский Союз предпринял попытку вторжения в Швецию.

Заговорил Саймон:

— Ну мы видели различные репортажи и отчеты. Но в целое у нас еще не сложилось.

Рул не обратила на него внимания.

— Вторжение планировалось и управлялось с советской базы, известной как Малибу, на латвийском побережье, у города Лиепая, одним человеком по фамилии Майоров, некогда возглавлявшим управление по зарубежным операциям КГБ.

— Да, да, Кэтрин, мы все знаем об этой твоей теории, — сказал Никсон.

— Это больше не теория, Алан, — ответила Рул, доставая из брифкейса стопку компьютерных дискет. — Здесь — все данные, содержащиеся в памяти компьютера Малибу, включая все планы, касающиеся вторжения. Уверяю вас, что более внимательное их изучение докажет, что это не подделка.

— Как же ты добралась до этого? — спросил Саймон.

— Позже, Саймон, — сказала Рул. — Но еще я должна вам сказать, что здесь содержатся и личные досье Майорова, и они весьма откровенны.

Саймон оторвался от стены.

— Кэт, но здесь не время и не место.

— Наоборот, Саймон, — ответила она, — здесь как раз и время, и место. А теперь помолчи, пока я не закончу.

Она изо всех сил старалась сдерживаться.

— Продолжайте, миссис Рул, — сказал директор.

— Вот здесь личные досье Майорова, — продолжила Рул, — и они ясно указывают, что в его планах вторжения в Швецию громадную помощь оказывал агент в шведском министерстве обороны по кличке Тюлень. Тюленя зовут Свен Карлссон, он возглавлял канцелярию министерства обороны до вчерашнего ареста. Должна сказать, что он все охотно рассказывает.

Рул приходилось тяжело. Одна ее часть радовалась, но сама она страшилась того, что должно было произойти.

— Досье также указывают, что у Майорова был свой человек и в Центральном Разведывательном Управлении, — сказала она и сделала паузу.

Аудитория замерла.

— Он известен под кличкой Феррет, а имя его в досье не упомянуто. Тем не менее, в досье содержится кое-что из его биографии. Он был тайным агентом в Стокгольме в тысяча девятьсот семидесятом и семьдесят первом году и там встретился с Майоровым, который под фамилией Фирсов возглавлял их центр в советском посольстве. Там он и был подкуплен Майоровым, хотя чем он его купил, пока не понятно. Зная этого человека и его репутацию в управлении, трудно это понять.

Она слегка повернулась и обратилась к Эду Роулзу:

— Что это было, Эд? Из-за женщины? Шантаж? Ну уж вряд ли по идеологическим соображениям.

Все в комнате повернулись и уставились на Роулза, бледного и молчащего.

— Тогда продолжим, — сказала Рул. — Роулз также утверждал, что там же, в Стокгольме, он мельком встречался с Малаховым, но когда Малахов два года назад в Нью-Йорке вдруг решил переметнуться, кого он потребовал к себе в качестве допрашивающего и опекающего? Разумеется, Эда Роулза, чья карьера за последние десять лет, благодаря информации, получаемой от Майорова, сделалась просто блестящей. Но все это было заграницей, а Майорову хотелось иметь своего человека в Ленгли, и поэтому он скормил нам Малахова, в то время как Эд Роулз держал в своей руке эту ложку.

Саймон сел и схватился руками за голову.

Рул глубоко вздохнула и продолжила:

— И вот Эд из-за эффектной карьеры и грандиозной работы с Малаховым получает назначение на пост помощника Заместителя Директора по Операциям и начинает регулярно опустошать досье Управления в корзинку Майорова. И тут он делает два открытия. Первое, что чрезвычайно глупая операция по дезинформации под названием «Сноуфлауэр», разработанная, чтобы заставить Советы думать, что Швеция собирается присоединиться к НАТО, срабатывает чересчур успешно, поскольку дает Майорову начальный импульс для плана вторжения. Второе, он обнаружил, что я занимаюсь Майоровым, а мне никто не верит. И тут он поступил по-настоящему умно.

— Вы догадались обо всем этом, Рул? — вдруг спросил директор. — Или это еще одна из ваших теорий?

И тут внезапно ожил Эд Роулз.

— Заткнись и послушай, ты, чертов придурок, — сказал он директору. — Ведь это же профессионал говорит. Может, научишься чему-нибудь.

— Спасибо, Эд, — сказала Рул. — Роулз сразу понял, какую бомбу представляет из себя «Сноуфлауэр», поскольку он знал о планах вторжения Майорова, и когда он услышал о моей теории на совещании в твоем кабинете, Саймон, он понял, что обнаружил, и запал. Он начал меня поддерживать, в то же время, несомненно, за моей спиной плохо отзываясь обо мне в вашей компании. Он скормил мне Малахова, который только разжег мой аппетит. Он по служебной почте отправил мне старый военный журнал, где объявлялось о назначении Майорова; он действительно помогал мне. Разумеется, он планировал, что на этом пути я и провалюсь, но после того, как вторжение в Швецию стало реальностью, он не мог не понимать, что пресса пронюхает о «Сноуфлауэр» и о моих подвигах, не увенчавшихся успехом, поскольку никто так и не предупредил шведов. И в обоих случаях Управление оказывалось на вертеле — очевидно же, что именно Управление оказалось причиной того, что Советы предприняли шаги по защите их прибалтийских рубежей, и Управление же виновно в том, что не предупредило шведов о надвигающейся на них опасности.

Теперь настала очередь побледнеть директору. Он попросил Алана Никсона налить ему стакан воды из стоящей на столе бутыли.

— Итак, — продолжала Рул, — поскольку планы вторжения имели место, пресса получила возможность устроить самое грандиозное в истории нации поджаривание правительственного учреждения. Саймона, разумеется, вывернули бы наизнанку за его замысел «Сноуфлауэра», и кто его заменяет? А почему бы не его помощник, Эд Роулз, который во время зарождения «Сноуфлауэра» находился в Восточной Европе, и чьи руки, следовательно, чисты. Теперь, мистер Директор, предположим, что вы устояли и продолжаете работать, пока не истек срок правления этого президента — что весьма сомнительно — но ведь новый президент может оказаться стреляным воробьем по части назначения закадычных друзей, и может сделать ставку на профессионалов. И чья же кандидатура будет в первых рядах на пост Директора Центрального Разведывательного? Эда Роулза, с блестящей репутацией, героя событий с перебежавшим Малаховым.

Рул замолчала и налила себе немного воды.

— Ну теперь-то все представили себе полную картину?

Все смотрели в стол, кроме Эда Роулза, не отрывавшего взгляд от фебееровцев.

Рул глянула через плечо.

— Ну хорошо, агент Медисон, — сказала она, — можете прямо сейчас арестовать мистера Роулза.

Она достала из брифкейса ксерокопию майоровских досье и швырнула на стол.

— Здесь все, что вам необходимо для возбуждения дела. Подтверждающее заявление я вручу вам позже. Также вам необходимо немедленно арестовать Малахова, пока он не сбежал, Эд, ведь ты им дал новый адрес Малахова, не так ли?

Роулз кивнул. Казалось, он не может говорить.

— Мистер Роулз? — сказал Медисон.

Эд Роулз медленно встал. Медисон и Уорд прислонили его к стене и начали обыскивать.

— Посмотрите, нет ли какой-нибудь таблетки или иголки, — сказала Рул. — Я хочу, чтобы он был жив и предстал перед судом.

Еще минуты три агенты продолжали обыск.

— Он чистый, — наконец сказал Медисон, — заводя руки Роулза назад и щелкая наручниками. — Пойдемте, мистер Роулз.

Когда они уже было выходили из комнаты, Роулз остановился рядом с сидящей Рул.

— Кэти, — сказал он, — я сожалею об этом случае в аэропорту. Клянусь, я и понятия не имел.

Рул встала, отклонилась назад и изо всей силы ударила его ладонью. Роулз, несмотря на свою массу, покачнулся, стукнувшись об агента Уорда.

— А теперь забирайте его отсюда, — сказала Рул голосом, дрожащим от злости.

Все вскочили на ноги.

— Ну-ка, все садитесь, — выкрикнула она. — Я еще не закончила.

Они неохотно уселись.

— Теперь, джентльмены, мы должны решить, как много информации должно стать достоянием общественности.

— Кэтрин, — вмешался Саймон, — но ведь теперь-то твои разговоры о том, чтобы выйти к прессе, уже несерьезны.

— Еще как серьезны, черт побери, — сказала Рул. — Осталось только обсудить, что им сообщить. И поэтому вот что я предлагаю. Мистер директор, когда мы выйдем из этой комнаты, вы сделаете короткое заявление перед журналистами, собравшимися снаружи, о том, что арестован высокопоставленный сотрудник Центрального Разведывательного Управления, и что он будет обвинен в шпионаже в пользу Советского Союза. Разумеется, последует шквал расследований со стороны конгресса и журналистов, но это Управление как-нибудь переживет. Чего Управление не переживет, так это дальнейшего присутствия там любого из трех вас, джентльмены.

— Что? — чуть не взвизгнул Алан Никсон. — И вы думаете, что мы уйдем?

— А я просто не понимаю, как любой из вас может остаться, Алан. И я не только думаю, что вы должны уйти, — сказала Рул, — но я настаиваю. Ты, Саймон, — вытянула она палец, — без одобрения Конгресса затеял глупую операцию, в результате которой Советы чуть не поработили восемь с половиной миллионов шведов; и из нескольких тысяч сотрудников ЦРУ ты умудрился выбрать себе в помощники величайшего предателя со времен Бенедикта Арнольда. Это не укроется от тщательного расследования Конгресса и журналистов.

Она указала на Никсона.

— Ты, Алан, вступил в тайный сговор с Заместителем Директора по Операциям, чтобы скрыть существование «Сноуфлауэра», и препятствовал моим попыткам раскрыть планы Советов, не останавливаясь на угрозах о моем переводе и привлекая службу внутреннего расследования. После расследования Конгресса ты вылетишь в тот же день, что и Саймон.

Она указала на директора.

— Вы, сэр, одобрили и поддержали операцию «Сноуфлауэр», и со дня вашего назначения на пост вы систематически принижали значение достижений социальной разведки, в отличие от разведки в области высоких технологий. И непосредственно вы поставили под удар службу американской разведки. Если это станет известно, ваш друг президент расстреляет вас своей рукой.

Рул прекратила рассказ, и никто, казалось, не хотел говорить. Директор стал мертвенно-бледным, и пока он не заговорил, Рул думала, что он не на шутку расхворался.

— И вас устроит только наша отставка, миссис Рул? — спросил он, и она была тронута, услышав мольбу в его голосе.

— Так ведь я же предлагаю вам вашу репутацию и вашу пенсию, — сказала Рул. — Убирайтесь в течение тридцати дней — под любым понравившимся вам предлогом — или все дойдет до прессы. И я надеюсь, вы верите мне, когда я говорю, что предприняла все необходимые шаги, чтобы дело дошло до публикаций, если по каким-либо причинам я не смогу сделать это сама.

— Я верю тебе, Кэтрин, — тихо сказал Саймон.

— Ну а теперь, пока мы не встретились с прессой, я жду ваших ответов, — сказала Рул.

Один за другим трое мужчин кивнули.

— Хорошо, миссис Рул, — сказал директор. — Ваша взяла. Даю вам слово. Я уйду в течение месяца.

— Я тоже, — сказал Никсон.

— Хорошо, Кэтрин, — вздохнул Саймон. — Но как же ты? Ведь не думаешь же ты, что сумеешь сохранить свою карьеру? Никто не любит доносящих в прессу. И никто в Управлении больше не будет тебе доверять.

— Может быть, да, а может быть, и нет, Саймон, — ответила она. — Во всяком случае, я сама подам в отставку, но лишь когда увижу, что вы трое ушли.

Директор поднялся.

— Ну если у вас больше ничего нет, давайте заканчивать с этим.

— У меня все, — ответила Рул. — Я пошла, и оставляю вас иметь дело с прессой.

Она пропустила их вперед, а затем вышла в комнату для отдыха.

— Пойдем, Питер, — окликнула она мальчика. — Пошли встречать Уилла.

— Так Уилл тоже здесь? Вот здорово!

— Да, и нам надо успеть на поезд домой.

— Хорошо, но только на вертолете было лучше, — ответил Питер.

* * *

В почти пустом поезде до Вашингтона, пока Питер спал у нее на коленях, Рул рассказывала Уиллу о совещании, которое она только что провела.

— Ты знаешь, — сказала она, — иногда выигрывать не так уж и приятно. Поломаные карьеры, глобальные перестановки в управлении из-за ареста Эда Роулза — этого достаточно, чтобы почувствовать себя никчемным придурком.

— А мне нравится, что ты не злорадствуешь, — сказал Ли, — но, может быть, Управление как раз и нуждалось в чем-то таком. И когда рассеется дым, в его стенах будет лучше. И ты должна это сделать.

— Спасибо, — сказала она. — Но послушай, когда шведы выплеснут это все на страницы прессы, и когда ты сдержишь свое обещание рассказать обо всем тому репортеру, ты же знаешь, это наделает много шума. И может быть, именно это позволит кандидату на пост сенатора от штата Джорджия подняться в глазах его сторонников.

— А это мысль, — сказал Уилл. — Давай подумаем, как это провернуть. А как тебе нравится идея быть женой сенатора?

— Давай подумаем, как это провернуть, — ответила Рул, сжимая его руку.

— Кэт, ты сказала им, что собираешься уйти из Управления в отставку. Ты в самом деле собираешься это сделать?

Кэтрин Рул широко улыбнулась.

— Давай подумаем, как это провернуть, — сказала она.