Светлана Дениженко

Счастье в подарок

Вечер тихо шептал мелодию любви, призывая ночь. На балконе высокого дома стояла стройная темноволосая девушка и смотрела на дремлющий город. Огни зажигались на небе и на земле. Или это вокруг неё были звезды? Прохладный воздух перебирал складки тонкого пеньюара. К девушке медленно вышел из комнаты мужчина и встал рядом, теплыми ладонями дотронулся до её плеч и обнял тонкое, словно хрупкий сосуд, тело возлюбленной.

— Ты должен знать обо мне всё, — прошептала она, освобождаясь из объятий любимого.

— Всё? — так же тихо спросил он. — Я уже знаю немало…

— Этого недостаточно. Я не хочу, чтобы между нами стояло прошлое…

Глава 1

То, что понедельник — не самый лучший день в жизни и так понятно, но чтобы настолько…

Офис, вернее один из его кабинетов, замер в ожидании. Коллеги с любопытством и трепетом, надо признаться — не напрасно, уставились на меня, прислушиваясь к происходящему. Я же — Екатерина Шнуркова, младший менеджер отдела аналитики (великовозрастная девица, аж двадцати двух лет отроду), уже минут десять ползала под столами сослуживцев в поиске моего ненаглядного Рокфора.

Надо сказать, он всегда был довольно таки послушным крысом и спокойно сидел в моей сумке, ни на кого не нападая, если к нему не лезли. Пару раз, правда, кусал воров, посягнувших на мой кошелек, которого у меня никогда не имелось. Деньги я привыкла носить на себе — в брюках, поскольку почти всегда ходила в них. Но карманникам все равно, в какую сумку лезть, а Роки — сторож хоть куда. Во всяком случае, за документы могла не опасаться. Вряд ли кто осмелится их утащить из-под носа моего крыса.

Брюк у меня — великое множество, но самые популярные из всех — это джинсы и коротенькие летние "полумерки", как я их называю. Штанишки собственного пошива, средней длины, что-то между шортами и обычными шароварами — широкие "завертыши" чуть выше колен. И обязательный в них атрибут — множество явных и потайных кармашков. Брюки я люблю!

Сегодня же, как назло, вырядилась в юбку, впервые за пол-лета, поскольку жара стояла невыносимая — 35 градусов в тени. Поэтому на мне красовался светло-бежевый топ, а в дополнение к нему — синяя джинсовая юбчонка (длиной около тридцати сантиметров). И хотя в офис так ходить не положено, и если честно, то для меня очень даже непривычно, но я все списала на жару и решила, что раз в год — можно. Тем более, что моя фигура позволяла носить юбки любой длины.

И все было бы хорошо, не загляни ко мне в сумку, за расческой, Анька, секретарша шефа. У той вечно, то помады нет, то расчески, то еще чего-то важного. Оттого она носится по офису каждое утро не хуже шмеля, выспрашивая, у кого можно позаимствовать на пять минут. Мы все уже привыкли к этой её особенности "растеряшки — Машки" и либо отмахивались, либо давали на время, чтобы только отстала и не ныла своим детским голоском:

— Ну, девочки! Ну, что вам, жалко — что ли?

— Свое надо иметь! — неизменно откликалась Марья Сергеевна, главный менеджер отдела, — И нечего по офису мотаться! Детский сад на выезде, честное слово!

— А я и имею, только дома забыла…, - тянет свою песню Анька, — Счас плакать буду!

И начинает ныть почти по взаправдашнему, только противненько так получается, что тут же хочется, чтобы она замолкла, и лучше — насовсем.

Вот и сегодня:

— Девочки! Я расческу забыла. Есть у кого? Катька, дай причесаться!

И не успела я ей возразить, как она сунула нос в сумку, а там мой зверь. Ощетинился, да как прыгнет к ней.

Анька завопила на весь офис:

— У нее крыса в сумке!

И так как, коллектив у нас женский, все дружненько завизжали и быстренько запрыгнули на столы. И вот я вынуждена ползать и искать Роки (это сокращенно и любя), он бедняжка испугался и где-то засел, притаившись. Мои же дамочки отказывались работать, пока зверя не найду и не уберу подальше с глаз.

В такой позе (ползающего младенца) меня и застал наш шеф — Виктор Алексеевич. Мужчина в расцвете лет: разведенный, богатый, высокий брюнет (без пивного животика), с проседью на висках, приятной улыбкой и бесенятами в смешливых глазах. Красавец, жаль не в моем вкусе.

Он взглядом оценил обстановку и усмехнувшись поздоровался, притворив за собой дверь кабинета.

— День добрый, дамочки!

"Дамочки" при виде директора приняли, насколько было возможно, достойный вид, сползли со столов в кресла, но настороженно смотрели под ноги и вокруг.

— Шнуркова, ты, что делаешь на полу? — изумился шеф, разглядывая меня с притаившимся в глазах смешком.

— Я… линзы ищу, — пробормотала первое попавшееся на ум.

— А-а-а, — протянул он с пониманием, — не знал, что носишь. Вы бы помогли товарищу по несчастью! — обратился Виктор Алексеевич к окружающим.

— Спасибо, я уже нашла…

— Да, Мария Сергеевна, вы мне отчет с утра обещали. Я жду.

— Хорошо, Виктор Алексеевич! Все готово, сейчас занесу, — засуетилась она и, подхватив нужную папку, с явным облегчением выскользнула в коридор.

Директор, как галантный кавалер, пропустил даму перед собой. И уже на выходе обернулся и бросил мне через плечо:

— Катя, я впервые вижу вас без штанов! Вам очень идет!

Он вышел, а нарастающий смех чуть не убил меня на месте. Девчонки расхохотались так, что к нам заглянул Усачков, наш программист, и с озабоченным видом спросил:

— У вас тут что? Именины?

— Да, какие именины! Катьке шеф комплимент отвесил, закачаешься! — повизгивая и похрюкивая, ответила Анька.

Но увидела мой кулак, вспомнила про крыса, и испуганно икнув, поспешила смыться с глаз.

Тут я увидела Рокфора и, подхватив беднягу, наконец, поднялась с пола. Посадила моего глупыша в сумку и выскочила в уборную.

Да, так насыщенно у меня еще день не начинался. Теперь эту шутку разнесут по всем отделам офиса, и мне хоть на глаза никому не показывайся. Вот ведь, будто промолчать не мог, юморист несчастный.

Я чуть не разревелась с досады. Итак, моя жизнь сплошное недоразумение, а тут еще шеф, со своими шуточками.

Умылась прохладной водой, охлаждая, распылавшиеся от позора, щеки. Косметикой я почти не пользуюсь, подкрашиваю немного глаза, а губы и так яркие, словно меня в детстве вместо молока малиновым вареньем кормили. Поэтому ни дождя, ни умывания — не боюсь, мой грим не сползет.

— Эх, Роки, дурачок! И как мне теперь людям в глаза смотреть? — я вздохнула и понуро отправилась на рабочее место. Но за весь рабочий день не заметила косых взглядов и смешков за спиной, будто ничего не произошло. Это казалось странным. Все выяснилось, когда после работы ко мне подошел шеф и, взяв нежно за локоток, отвел в сторону.

— Катюша, вы извините меня. Я сегодня с утра "сморозил" нечто лишнее. Хотел сделать вам комплимент, но не вышло. Вы чудно выглядите. Вам очень идут юбки. Пообещайте, что простите старого дурака.

— Ну, что вы… я и не думала, что…

— Не смущайтесь, Катя. Я виноват, но очень надеюсь на прощение. Простите меня?

— Да, конечно.

— Вот и славно, — улыбнулся он. — До завтра!

И пока я успела еще что-то сказать, шеф уже покинул офис своей летящей быстрой походкой.

Конечно, мне приятно было его внимание. Еще бы! Но то, что он извинился, являлось полной неожиданностью. Я улыбнулась и поспешила домой, есть очень хотелось, а мне еще предстояло не только приготовить ужин, но и купить его. Поэтому, первым делом, выбравшись из душного автобуса, мы с Роки поскакали к рынку за продуктами. Накупив всякой всячины и для себя, и для крысеныша, я вдруг натолкнулась взглядом на сухонькую старушку. Та с любопытством рассматривала меня. Мой путь лежал как раз мимо нее, и свернуть между киосками было невозможно. Опустив взгляд под ноги, я постаралась пройти незамеченной. Но вдруг услышала тихий шепоток:

— Доченька, на минуточку… умоляю…

Не могу, когда так просят. Повинуясь совести, обернулась и встретилась с её синими огоньками глаз.

— Что вам, бабушка?

— Прости меня, доченька. Я бы никогда… тут, пенсия кончилась, за квартиру сейчас много берут, а мне не хватает…. Я бы не стала, если бы для себя, перетерпела бы, а у меня две кошки и собака, их кормить надо, не выбросишь ведь животинку… — тяжко вздохнула она, вытирая глаза белым платком. Да и сама старушка чистенькая, на попрошайку или пьянчужку — не похожа.

— Сколько вам нужно? — спросила я и полезла в сумку за купюрами. Сегодня они у меня по "сумочным" кармашкам в разнобой затолканы.

— Нет, дочка, мне даром не надо, я не возьму. У меня чеснок вырос на окне — хороший, может, купишь?

— Чеснок? — удивилась я.

Но старушка уже вытащила из старенькой, потертой сумчонки белоснежную связку из нескольких чесночных головок.

— Купи, дочка. Он и для здоровья полезный и, может, еще на что сгодится. А вот эту головку, если для мужа готовить будешь, али для любимого, то вкус — незабываемый. Твоему мужчине — точно понравится! — подала она мне чуть синеватый, некрупный, по сравнению с белыми головками, чеснок.

— Спасибо, бабушка, только у меня нет никого…

— Будет, обязательно будет, — пообещала она и отвесила низкий поклон, когда я ей подала несколько сотен, завалявшихся в кармашке сумки. Дала бы и больше, только уже потратилась. Много денег с собой не ношу, только так, на еду, да на проезд.

— За твою щедрость — Господь тебя наградит! — сказала старушка и потихоньку зашаркала ногами прочь.

Мне бы её остановить, адрес спросить, может, она одинокая. Да, скорее всего так и есть. Я бы помогла ей хоть "звериков" содержать. И, как всегда, подумалось обо всем этом поздно, уже у двери квартиры.

"Ладно, завтра специально на рынок зайду, вдруг еще с ней увидимся. Или, может, её продавцы запомнили. Надо поспрашивать", — решила я и успокоилась.

Пора было принять душ и браться за ужин.

Глава 2

Ужин получился довольно вкусным. Приправа, сдобренная "старушкиным" чесноком, придала жаркому пикантный вкус. Мы с крысом, наевшись, устроились напротив телевизора в моем любимом кресле и от нечего делать решили поискать: чего бы посмотреть?

Но "телик", отказывался работать на нас и транслировал сплошную муть. Я выключила его и зевнула. Время еще далеко не позднее, поэтому, потянувшись к стеллажу, выбрала любимый роман Дюма и устроилась удобнее, чтобы почитать.

Надо сказать, что, будучи подростком, увлеклась французским классиком и за несколько лет проглотила почти все его романтические истории, начиная от "Трех мушкетеров" и заканчивая "Марией Стюарт". Порядка двадцати томов, красовались в моей личной библиотеке. Книги в новых и потрепанных обложках стояли тесным рядком и занимали собой три полки не очень широкого книжного стеллажа. Я покупала их в букинисте и на рынке, в книжных магазинах и уличных лавках, заказывала через интернет и даже несколько книг выпросила у друзей взамен на что-то другое. "Графиня де Монсоро" в нарядной обложке появилась среди моей коллекции на день рождения в прошлом году. Это моя подруга Натка постаралась. Зная, что у меня есть эта книжка, но в весьма плачевном состоянии, сделала лучший из возможных подарков.

Конечно, я уже не в первый раз погружалась с головой в любимую историю. Но читать старые, чуть желтоватые, кое-где перепачканные страницы не так приятно, как новые, еще пахнущие типографской краской белоснежные листы с черными птицами букв, уносящими на своих крыльях в незабываемый мир приключений и романтики.

Именно эту книгу я и взяла сегодня в руки. И тут же мир Дюма увлек меня за собой, заставляя сопереживать любимым героям и время от времени примерять их жизнь на себя. Интересно, какой бы я была барышней, будь у меня прислуга, наряды, деньги и богатый покровитель или муж, желательно не старый и хоть немного симпатичный.

Личная жизнь у меня пока не ладилась, да я и не особо к ней стремилась. Муж — это стирка, уборка, готовка, дети с вечно шмыгающими носами и мокрыми штанишками. Нет, пока мне хотелось после работы спокойствия и уединения. Может быть, я слишком пуританского воспитания, но легкие интрижки меня не устраивали, а на что-то серьезное, просто не хватало времени и желания. Пресловутая "любовь" — еще не посещала мою душу, и я её не торопила. Знала, что всему есть свое время. И у меня все еще впереди.

Перевалило за полночь, когда Рокфор ткнулся носом в мою ладонь, тем самым напоминая о том, что пора бы и на бочок. Я с трудом оторвалась от приключений и встретилась взглядом с его бусинками глаз, неотрывно следящими за мной.

— Все, Роки, идем спать! — с неохотой отложила книгу и потянулась, разминая немного затекшее тело, встала с кресла. Роки переместился с моих колен на подлокотник и громко чихнул. Из его рта — вылетело легкое белое облачко и, увеличиваясь на глазах в размерах, вытянулось в высоту, почти на мой полный рост. Я остолбенела, рассматривая это непонятное для меня явление.

Прозрачная пленка чуть колебалась, на ней как на экране телевизора мелькали какие-то очертания, неясные силуэты. Обошла пленку вокруг, легонько дотронулась пальцем, в него тут же будто вонзилось несколько игл. Резко отдернула руку, испытывая неприятное чувство схожее с тем, когда получаешь удар от слабого заряда тока или при статике от соприкосновения шуб.

— Роки, что это ты сотворил? — изумилась я, оглядываясь на не менее ошалевшего от происходящего четверолапого дружка. Он стоял чуть поодаль уже на ковре, привставая на задние лапки и настороженно водя носом, не осмеливался приближаться к неизвестно чему.

Через мгновение, показавшееся вечностью, пленка отобразила темную мостовую, покрытую брусчаткой, какие-то старые дома, вернее, не старые, а древние. Сейчас уже давно так не строят. Запахи чужой жизни ворвались в комнату с прохладным ветром. Вихрь закружил вокруг, и непроизвольно отступая от него, я вдруг оказалась по другую сторону пленки. Незаметно для себя, прошла сквозь прозрачное полотно и оказалась в чужом мире. Теперь моя комната, словно картина, замерла на экране, а мы с бедняжкой Рокфором (который шмыгнул следом за мной), оказались выброшенными на ночную улицу неведомого города.

Кошмар только начинался. Мы не могли пройти назад, как ни старались, пленка не пускала, кусалась током и не поддавалась на уговоры, а потом истончилась и пропала. Я чуть не разревелась от горя и безысходности. Огляделась — вокруг ни души. Еще бы! Время далеко за полночь, должно быть все нормальные граждане крепко спят, и только я шумлю посреди пустынной улицы. Звезды молчаливо созерцают мою беду, и тусклые фонари чуть раскачиваются от ветра, равнодушные к беспризорникам в наших с Роки лицах.

Что делать? Куда идти? Не ночевать же на улице? Я ущипнула себя, надеясь проснуться. Но только вскрикнула от боли, понимая, что мой сон слишком близок к реальности. Роки напугался моего возгласа и бросился бежать, мне ничего не оставалось, как припустить следом за ним. Чужой город мог навсегда забрать моего любимца. Этого я не могла допустить.

Видимо, от шока, только через время заметила, что бегу босиком. Холодная, шершавая, в выбоинах мостовая неприятно холодила не защищенные обувью ноги.

— Куда же делись домашние шлепанцы? — спросила себя вслух, но тут обнаружила, что и любимый халат странно выглядит. Вместо него на мне каким-то образом оказалась длинная по самые пятки цветастая юбка, с высоким поясом, утягивающим и без того тонкую талию и белая рубаха с вышивкой на груди и пышных рукавах. Волосы спускались по плечам. Они у меня довольно длинные и в обычной жизни я либо собираю высокий хвост, либо заплетаю косу. Не люблю в офис ходить с распущенными волосами, да и в транспорте неудобно, вечно за что-нибудь цепляются. Тут же — они развевались по ветру, свободно болтались за спиной.

Вывернув из подворотни, я увидела своего крысеныша на мостовой под копытами летящего на него скакуна.

Зажмурившись от страха, с криком кинулась к любимцу, не соображая в тот момент ни о чем. Только одно желание руководило мной — спасти Рокфора.

— Le diable! Le fou! /Черт! Сумасшедший!/ — услышала я, донесшуюся до меня непонятную тираду, похоже, французского произношения.

Затем, разгневано дыша, кто-то подошел и дотронулся до моего лица, развернув его к свету, исходящему от сиротливо-болтающегося на ветру фонаря. Я же ни жива, ни мертва — замерла, стоя на коленях, крепко прижимая к себе звереныша, который все время норовил сбежать. Все еще зажмурившись и потихоньку обретая чувства, уже понимала, что самое страшное осталось позади.

— La belle, je ne vous ai pas fait mal? / Красавица, вам не больно?/- спросил приятный голос. Я осмелилась открыть глаза и увидела перед собой мужчину, хорошо экипированного, явно богатого вельможу, судя по его дорогой одежде, расшитым золотом плащу и перчатках, красивой шляпе с пером. Вороной, лоснящийся в свете луны жеребец, перебирая копытами, стоял рядом со своим хозяином.

— Non, monsieur. /Нет, господин./- удивляясь себе, я ответила робко на французском, хотя никогда бы не подумала, что могу так связно на нем говорить. Учила только в школе, и было это достаточно давно. Мужчина помог мне подняться и теперь с явным интересом разглядывал меня.

— Pardonnez, le monsieur. Je me dépêche. / Простите, сударь. Я тороплюсь/ — скороговоркой пропела я первое, что пришло на ум от страха (неизвестно ведь, что нужно от меня этому красавцу, а догадываться не хотелось) и, присев в реверансе, со всей прыти кинулась наутек как можно скорее, спряталась в тени дома. Сердце билось в груди, отдаваясь ударами в голове.

— Où vous? /Где вы?/ — разочаровано пронеслось мне вслед. Через время незнакомец промчался мимо, не заметив меня. Выйдя из временного укрытия, смотрела ему вслед, не замечая липких слез.

Невозможно поверить, что общалась с незнакомцем на чистом французском, и не только понимала его речь, но и что-то еще говорила сама, причем почти осмысленно. Крыс вырвался и прыгнул под ноги, спрятался под перевернутую телегу, я наклонилась за ним, но, наверное, не достаточно низко и пребольно ударилась головой.

В глазах потемнело…

Глава 3

Будильник прозвенел, как всегда, некстати. С трудом разлепила непослушные веки. Теперь понятно, почему мне все время было холодно. И как это я свалилась с постели?

С детства за собой такого не замечаю. Выползла из-под кровати, на ощупь нашла шлепки и, не открывая глаз, протопала в ванную. Потягиваясь, зевая и ругая себя за нерасторопность, включила кран с холодной водой, умылась — пробуждаясь.

О! Лучше бы я спала! Встретившись с отражением в зеркале — ужаснулась. И это я?

На меня растерянно пялилась из зазеркалья сонная "красотка" с копной взъерошенных черных волос и огромным красно-синим шишаком посреди лба.

И как в таком виде идти на работу? Вот ведь угораздило! Может, взять больничный? Диагноз: шишка на лбу! Ха-ха! Веселое утро — начало удачного дня! Да, смешно, когда другие попадают в похожие ситуации, но когда сам — беда, да и только!

Замазать мое неуместное украшение, как оказалось, нечем. Тональным кремом я ни разу в жизни не пользовалась, а пудра тут мало помогала.

"В таком виде за порог, я не пойду!", — решила для себя и открыла записную книжку с телефонами сотрудников. Набрала номер Марии Сергеевны, услышала в трубке её бодрый жизнерадостный голос:

— Аллё! Кто это? Говорите!

— Мария Сергеевна, это я, Шнуркова Катя, — ответила, набравшись смелости.

— Катюша?! Что-то случилось?

— Да. Я сегодня не приду, что-то заболела, в горле першит и температура… Мне бы отлежаться дома денечка два. Можно отгулом оформить, а я потом отработаю. Сейчас ведь ничего срочного нет…, - на другом конце провода молчали, видимо обдумывая ответ.

— Значит… заболела? Врача вызвала? — вот тут я пожалела, что позвонила своей начальнице. И как только могла забыть об её всепоглощающей материнской заботе? Особенно по отношению к больным "детям", таким как я, прозябающим без отеческой заботы.

В Москве уже пять лет живу в бабушкиной квартире, доставшейся мне по наследству, а родители — в Омске. Далековато, конечно, и видимся не часто. В основном на Новый год и в отпуск. Они у меня хорошие, я поначалу по ним скучала и ревела ночами, а потом привыкла к одинокой жизни.

Двухкомнатную квартиру делю со своим крысом уже год. Он единственный, кто понимает меня без слов и длительных объяснений.

— Нет, не вызывала. Температура не очень высокая, отлежаться только надо…

— А раз невысокая — дуй на работу, я тебе лекарства привезу и если что с машиной домой отправлю. Сегодня же в офисе праздник. Ты что забыла? А кто программу будет вести? Хотя бы передашь кому-нибудь, чтобы по бумажке прочитали.

— Да, хорошо, — вздохнула я, — только опоздаю немного.

— Ладно, я тебя прикрою. Давай, приезжай. Жду!

Вот про праздник у меня, действительно, совсем из головы вылетело. Сегодня день рождения компании, в которой я работаю всего второй год.

Это ведь на меня повесили ведение праздничной программы. Пригласили, как водится, дилеров и друзей нашей организации. И кроме того, еще и поп-звезда заехать обещала, если, конечно, не откажется в последний момент, улизнув, как это водится, на гастроли.

Подводить коллег в такой день очень не хотелось. Пятнадцать лет на рынке — это хоть не круглая, но все-таки достойная дата. Придется ехать.

Время неумолимо скакало вперед, я заметалась. Натягивая на ходу джинсы, вдруг поняла, что это не совсем то, что нужно для праздника. Заглянула в шкаф и, как всегда, отметила, что надеть мне абсолютно нечего.

Полезла за деньгами. Лишних, конечно же, не имелось. Но зарплата ожидалась на днях. И, возможно, шеф расщедрится и после праздника еще даст хоть немножко премиальных…

Что можно купить на две тысячи рублей? Вечернее платье? Вряд ли…

Но на блузку или юбку должно хватить. На что-то одно, а как быть с другим? Хорошенечко порывшись в шкафу, нашла темно-синюю (едва не черную) блестящую юбку длиной почти до пола, прямую с высоким разрезом вдоль правой ноги. Прикинула к себе — очень даже ничего. Ну что же, осталось дело за малым — купить подходящую нарядную блузу и вперед. Да, а шишак? — сморщилась я отражению, снимая юбку и ловко утрамбовывая её в сумку. Материал не мялся, и приводить её утюгом в приличный вид не придется — это радовало. С остальным же нужно было срочно что-то делать.

Кое-как впопыхах причесала спутанные волосы, заплела косу. Соорудив из шейного платка какое-то подобие головного убора, мне удалось все-таки спрятать под него синяк.

Подкрасила глаза, и уже выскакивая за порог, подумала о том, что с утра не видела своего крысеныша.

Правда, и раньше бывало, что он спал, свернувшись клубком то за холодильником, то за батареей. Иногда мой друг забирался ко мне под кровать в самый дальний угол. Это притом, что у него имелось свое обустроенное жилище — большая коробка из-под телевизора, в которой находилось все, что крысиной душе угодно: уютная мягкая постелька и груды натасканных им вещей для украшения личного пространства.

Сетуя на то, что сегодня даже не пришлось попрощаться с малышом, я решила, что обязательно принесу ему с собой что-нибудь вкусненькое с банкета и тем самым заглажу свою вину. Еда и вода у него оставлены с вечера, до меня — зверик не пропадет, а потом все будет.

Очень удивилась, встретив у подъезда Бориса, нашего несменяемого водителя.

— Катя, привет! За тобой Маруся (это мы так Марью Сергеевну промеж себя в офисе называем) прислала. Поехали! — пригласил он к старенькому синему ауди — офисной рабочей лошадке.

— Поехали! — обрадовалась я, — Только давай еще в одно местечко по пути заедем, хорошо?

— Куда?

— Тут недалеко, потом тебе скажу, где остановиться.

— Договорились.

Борис немногословный парень, не любит трепаться без нужды, я его за это уважаю. Тоже не коренной москвич и семейный — жена и кроха сынишка. Прокорми-ка их в наше время, да еще на съемной квартире. Не сладко ему, вот и не до разговоров.

— Притормози! — скомандовала я напротив торгового центра и быстренько выскочила, понеслась, в спешке перебирая взглядом витрины. Остановилась напротив одной из многих, зацепилась взглядом за блузку из темно-синего бархата, с глубоким вырезом и удлиненными рукавами. Мне казалось, что она должна подойти к юбке, и я не ошиблась в своем выборе.

Зеркало в примерочной ошеломило моим видом. Блузка пришлась в пору, и плотно облегая фигуру, подчеркивала высокую грудь и тонкую талию, плавно переходила в чуть более темный цвет, почти сливаясь в тон с юбкой. Словно это был один костюм, а не порознь приобретенные вещи.

Довольная собой, расплатившись за покупку, я выпорхнула из магазина и поспешила к машине. Борис застыл с открытым ртом, созерцая меня в новом наряде. И не сразу сообразил, что я уже внутри и пора бы ехать.

— Потрясающе выглядишь! — отметил он через некоторое время, когда мы уже выруливали к офису.

— Спасибо.

— Вот только платок не в тему смотрится. Сняла бы, — посоветовал водитель, не зная о моей проблеме.

— Может, и сниму, но не сейчас, — возразила я, выпрыгивая на мостовую (мы уже подъехали к зданию и остановились напротив входа), быстренько поднялась по ступенькам, шмыгнула в приемную.

То, что в офисе я редко бывала в юбке, наверное, мое упущение, поскольку ребята и девчата пялились на меня во все глаза, словно на кинозвезду. Понимаю теперь как им, бедняжкам, нелегко — каждый день под сотнями взглядов прятать личную жизнь.

Марья Сергеевна приняла меня с распростертыми объятьями:

— Ну, наконец-то! Как ты? — и тут же её рука потянулась к моему лбу, видимо замерить температуру.

— Ай! — вскрикнула я (шишак болел) и тем самым выдала себя с головой.

— Ну-ка, ну-ка, что там у тебя? — от Маруси так просто не отделаешься, если за что зацепится — то намертво.

Скрываться уже было бессмысленно, и я стянула платок, открывая её взору яркий, наверное, светящийся в ночи (надо бы проверить) фонарь. Благо, что в коридоре кроме нас — никого — все сотрудники, готовились к празднику, и каждому нашлось занятие.

— Да, дела…, так вот чем ты заболела с утра! И зачем было обманывать? — возмутилась она.

— Стыдно было. Я же не ребенок.

— А почему только на два дня? Тут неделя нужна, не меньше! — назидательно высказала Марья Сергеевна. Потом видимо сжалилась надо мной и добавила, — Ладно, Катюша, сейчас попробуем закрасить твой синяк. Откуда он взялся?

— Да, за крысом под кровать полезла…, - в этот миг в мозгу, словно вспышкой нарисовалась странная иллюстрация — ночь, перевернутая телега, Рокфор, — я встряхнула головой и снова оказалась в офисе.

— Больно? — взволнованно спросила Марья Сергеевна, закрашивая шишак тональным кремом. Тот момент, когда она усадила меня в кресло и достала косметичку, выпал из моей памяти.

— Немного, — поморщилась я.

— Вот взгляни, — протянула она зеркало. — Почти незаметно, если еще на лицо нанести… Знаю, что не пользуешься, но для дела — один раз — можно.

— Ладно, делайте, что хотите…, - обреченно согласилась я и сдалась без боя в руки начальницы.

Надо признать, ей удалось сделать чудо. Синяк был незаметен, если не смотреть с боку. Но и эту проблему решили — распустили мне волосы и теперь они прикрывали собой шишку, делая её незаметной для посторонних глаз. Волосы у меня вьются от природы, а в мокром виде, вообще — кольцами закручиваются. Поэтому вместо щипцов для завивки, мы, используя обычный пульверизатор для цветов, привели меня в праздничный вид.

К двум часам — приехали гости, и начался праздник. Вначале выступал шеф, потом его зам, потом шли поздравления и подарки от гостей, ну а дальше — я и концерт.

Как я и ожидала, звезда отказала перед самым выступлением, заменила себя неизвестной, но довольно талантливой особой. Девушка пела всё: от новомодных хитов, до русских народных песен. Угодила всем. Еще бы! За такой гонорар и я бы стала петь, даже не имея голоса.

Потом — застолье, банкет и разговоры по душам, да о жизни. Анька подсела поближе ко мне, будучи уже далеко подшофе, прошептала:

— А шеф-то от тебя без ума. Тсс! От такой красотки, грит, я бы не отказался. Сама (ик) слышала. Вот так-то…

— Да ну тебя, Анька! Он мог про любую так сказать, вон хотя бы про ту девчонку, что весь вечер по сцене прыгает. Или про тебя. Ты у нас тоже очень даже ничего, — попыталась я отвязаться от неприятного разговора с подвыпившей секретаршей.

— Вот именно — НИЧЕГО! Я к нему уже целый год подбираюсь, и ничего… Вот ты скажи, чего им надо, мужикам? Вроде все при мне, а не замечают…

— Так, может, у него кто-нибудь есть…, - пожала я плечами.

— Никого у него нет! Я поняла, он же того… Точно! Не той ори. ри…ен…тации, — едва выговорила она.

— Угу… ни той и не этой. Набралась ты подруга и несешь всякую чушь! — попыталась я все же отвязаться от Аньки. Встала, чтобы отыскать Марию Сергеевну и попрощаться. Мне уже пора было домой. Вечеринка плавно превращалась в пьянку, и все меньше хотелось наблюдать за нравственным падением коллег.

Разыскивая начальницу, не заметила, как шеф оказался возле меня:

— Катя, можно вас пригласить на танец? — Виктор Алексеевич вопрошающе смотрел трезвым взглядом. Но после слов секретарши очень не хотелось еще и сплетен с её стороны, поэтому я вежливо отклонила его предложение, сетуя на головную боль и на то, что мне уже пора домой.

Возможно, он еще напросился бы в провожатые, вот тогда, не знаю, что пришлось бы придумывать. Но в этот момент к Виктору Алексеевичу подошел один из его друзей и повис на нем, что-то зашептал на ухо заплетающимся языком. Воспользовавшись моментом, я сбежала, отыскала Марусю и, откланявшись, выпорхнула на улицу.

Москва встретила яркими огнями и шумом летящих по "Ленинградке"* машин. Поежившись от вечерней прохлады, потопала к метро. Через полчаса оказалась в домашней тишине.

— Роки, я дома, — позвала крысенка, но не услышала ответного шуршания и топота его шустрых лапок. Обычно он встречал меня, когда оставался на целый день в одиночестве — скучал. Я забеспокоилась и, не переодеваясь, принялась искать Рокфора, заглянула по всем углам — его нигде не было.

— Малыш, где же ты? Я принесла тебе вкусненькое. Роки!

Меня заполнила тревога и неясные воспоминания — улица, крысеныш, перевернутая повозка…

Роки, неужели ты остался один, там…

Стоп. Минуточку. Там — это где?

*Ленинградский проспект (в просторечии — Ленинградка) одна из транспортных магистралей в Москве.

Глава 4

После вечеринки ноги ели держали, набегалась за день на каблуках. Теперь мои труженики, словно налитые свинцом, стали неподъемно-тяжелыми и немного гудели.

Есть очень хотелось. Для меня фуршетное застолье — это небольшой перекус. Дома все равно надо что-то съесть, чтобы утолить чувство голода. В голове шумело от выпитого шампанского и мысли немного двоились. Исчезновение Рокфора меня пугало. Какие-то туманные видения выплывали передо мной из помутившегося спиртным сознания.

Но так как в панику я не собиралась вдаваться, а на сытый желудок — лучше думается (по крайней мере, у меня), то полезла в холодильник в надежде отыскать там что-либо съестное.

Вчерашний ужин, все еще дожидался своей участи и, недолго думая, я поставила кастрюльку на плиту. Попутно достала ломоть черного хлеба и чеснок. Люблю с детства: посолить хлеб и обильно натереть корочку чесноком. Вкуснейшее блюдо! Жаль только, что после него не выйдешь на улицу, поскольку запах изо рта убьет не только всевозможных микробов, но и освободит от общения с окружающими.

В детстве, правда, это обстоятельство не пугало, а вот сейчас…

Но я дома и никуда сегодня идти уже не собиралась, разве что искать Роки, а он этого запаха не боится, и даже сам с удовольствием грызет чесночные зубчики.

"Может, на запах съестного выберется?", — теплилась во мне призрачная надежда на чудо.

Ну, куда же он делся в самом-то деле?

Поела без аппетита и настроения, то и дело, засыпая над тарелкой. Не помню, как оказалась в спальне. Усталость брала надо мной верх. Я потянулась и сладко зевнула перед тем, как устроится на любимой подушке, подаренной еще бабушкой. Она собирала её для меня сама — то ли из гусиного, то ли из утиного пуха. Когда-то, у нее на даче (в Подмосковье) обитала пернатая живность. И вот теперь эта подушка дарила мне сладкие сны и воспоминания о бабушке. Я не заметила тот момент, как в комнате появилось прозрачное полотно, но память тут же подсказала, что это уже было в моей жизни, причем, совсем недавно. Похоже, оно выплыло на этот раз из меня. Странное чувство сопричастности к неведомому волшебству взяло в озноб. Кутаясь в одеяло, чтобы немного согреться и тем самым унять нервную дрожь, разглядывала в раздумьях это видение. Без Роки не хотелось снова оказаться на старых пустынных улицах. Но, когда пенка потеряла прозрачность, открывая дверь в иной мир, протяжный писк привлек мое внимание. Крыс звал к себе, находясь по другую сторону полотна. Я все вспомнила! Вплоть до удара головой о телегу. Так вот откуда у меня шишка на лбу!

Малыш, привставая на задние лапки, водил подвижным носиком. То, что это был Рокфор, я знала наверняка. У него имелась отметинка — небольшое белое пятнышко на голове. Сам он серо-синего цвета, словно дымка от костра. Сейчас его шерстка сияла в свете белой луны. И теперь крыс походил на мифическое существо.

Я присела на корточки и, зазывая его в квартиру, манила рукой:

— Роки! Роки, малыш! Иди сюда, милый! Скорей!

Не знаю, сколько времени мы просидели так друг напротив друга, не решаясь переступить через видимый барьер. Вдруг пленка начала исчезать и мне ничего не оставалось, как броситься на выручку малышу и снова оказаться в чужом мире.

— Роки! — воскликнула я, подбирая крысеныша с мостовой. Он обиженно слегка куснул меня за мизинец.

— Прости дружок! Ты, наверное, голоден? — опомнилась я, рыская по карманам халата. И почему вместо того, чтобы упрашивать крыса вернутся домой, не сбегала на кухню за сыром, хлебом, семечками…

Как всегда, хорошие мысли посетили мою голову уже после того, как я сделала очередную глупость.

— Эх, Роки, у нас ведь даже нет денег, чтобы купить себе пищу, уж про кров и говорить нечего. И почему ты не пошел ко мне? А? Испугался?

Я потрепала его за ушком и дала несколько семечек, обнаруженных на дне кармана. С ними крыс тут же лихо расправился и снова уставился на меня бусинками глаз, как бы спрашивая: "А еще есть?"

— Нет, дружок, больше нету, — вздохнула, осматриваясь.

Мы были на той же улице, куда попали и в первый раз. Те же идущие вереницей, вплотную приставленные друг к другу фасады серых домов, та же мостовая и желтый фонарь. Проулок, в котором лежала перевернутая телега, должен был находиться по близости, и мы с Роки пошли на его поиски. Как и в прошлый раз, одежда на мне преобразилась. Халат превратился в белую рубашку, расшитую узорами, и длинную цветастую юбку, а одеяло (хорошо, что мне удалось прихватить его с собой) стало теплым дорожным плащом мышиного цвета. Теперь мне было значительно теплее, чем в прошлый раз. Шлепанцы снова исчезли, и мои ступни обжигало холодом ночной брусчатки. Забравшись под телегу, (хвала богам!) она оставалась на том же месте, мы с крысом через некоторое время устроились на ночлег. Подложив под себя несколько досок и немного соломы, которая местами была разбросана вокруг, мы закутались в плащ и провалились в тревожный сон. Я боялась даже предположить, что может ожидать нас утром, но все-таки очень хотелось надеяться на лучшее.

Глава 5

Уже три дня мы с Рокфором, как беспризорники, блуждаем по улицам моих детских грез. Знала бы раньше, как они выглядят в реальности, никогда бы и не подумала мечтать об этом счастье. Почему-то всегда казалось, что Франция средних веков полна романтики и любви. Да, наверное, так и есть для барышень знатного сословия и богатых вельмож, вхожих даже во дворец, и принимаемых в покои королевской семьи. Что им до бед простого люда?!

Это я себя жалею, наверное. И как не жалеть! В чужой стране, непривычном времени и кроме всего прочего еще и в облике простолюдинки. Но почему я не знатная барышня? Уж у них-то, наверное, на обед не черствый кусок сыра и мутного вида луковая похлебка с серым сухим хлебом.

А я и этому рада! Когда голод одолевает и мысли только о том, чтобы поесть, то лучшей трапезы и не отыскать.

— Ешь, Роки! Ешь, малыш! — потчевала я четверолапого дружка. — Когда еще поесть придется — неизвестно.

Те несколько монет, что я случайно раздобыла, хватило на немногое: еду и неказистые башмаки, которые были намного больше моего размера, но зато они давали хоть какое-то тепло озябшим ступням. Старьевщик косился на меня с нескрываемым любопытством, когда я примеряла обутки. А что делать? Хочешь жить — вертись, как волчок. В другой раз нам может и не повезти так, как сегодня.

Выбравшись из под телеги в первое утро, я не успела оглядеться, как услышала о себе много нового от какой-то бабуськи в грязном чепце и сером, словно пыльном платье, укутанной сверху крест — накрест поношенной шалью. Она верещала, на чем свет стоит, правда, я мало что поняла из её речи. Брызгая слюной и призывая внимание окружающих, бабка тыкала пальцем в мою сторону. Мы с Роки поспешили уйти восвояси, насколько смогли незаметно. Толпа зевак уже и так собралась изрядная. Пришлось сбегать под неприятный свист и улюлюканье, как будто я воровка или совершила что-то непристойное. Ко всему прочему только этого мне не хватало!

Плотнее укутавшись в плащ и спрятавшись в глубокий капюшон, я не торопясь шла по запруженным людьми улицам. Здесь было слишком многолюдно, не знала, что в то время народ чаще толпился в городе без дела. Либо в поиске легкой подработки, слонялся, разнося городские сплетни.

О чем тут только не велись разговоры! Еще бы владеть языком в совершенстве, чтобы понимать тонкости юмора или колкость некоторых шуток.

Я почти не отличалась от обычной горожанки. Вот только вместо коричневой, серой или черной домотканой юбки (какие встречались на женщинах и юных девицах тут и там) на мне почему-то была яркая, в выбитых узорах из цветов, плотной ткани.

Чепец, фартук и обувь — отсутствовали, а вот теплый серый плащ — согревал и прятал меня от любопытных взглядов. Крыс сидел у меня на руках, спрятанный в длинные рукава (руки я прятала одну в рукав другой) — дремал, укаченный неспешной ходьбой и согревал своим горячим тельцем. Немного мерзли ступни, но брусчатка утром уже согрелась сотнями ног и поэтому холод я почти не чувствовала.

Где-то к полудню, поняла, что очень голодна.

— Что же делать, Роки? Что?

И тут, словно ответ на мой вопрос, я увидела почти напротив себя Антикварную лавку. Можно было что-нибудь заложить и тем самым получить хоть немного денег. Вот только что?

— Сережки! Точно! — схватила себя за уши и чуть не вскрикнула от радости. Они были на месте! Это еще бабушкин подарок мне на шестнадцатилетие. Золотые серьги с изумрудом должны прилично стоить в любом мире.

Каково же было мое удивление, когда толстяк за стойкой, усмехаясь в пышные усы, проткнув меня серыми злыми глазками, почти уплывшими в толстые щеки, швырнул мне, как подачку, серебряную монетку и два медяка.

— Эй! Эти серьги стоят гораздо дороже! — возмутилась я.

— Неужели? — хрипло ответил он. — Катись-ка отсюда, пока я добрый! Или в Бастилию хочется?

Проглотив комок обиды, я собрала в кулак монеты и опрометью бросилась на выход. Куда-куда, а в Бастилию мне уж точно не хотелось бы попасть.

— Ничего, — уговаривала себя, — Может, хватит на ночлег и кусок хлеба. А потом я придумаю, как жить дальше. Обязательно!

Легко сказать, сложнее сделать. В трех трактирах на постой меня не пустили и только в четвертом хмурый хозяин дал добро. Высокий и тощий, как палка, с длинным носом и кустистыми бровями, из-под которых — строгий взгляд черных глаз не предвещал ничего хорошего, — он рассматривал меня с неподдельным интересом, словно картину в музее. Я хотела было уйти, и уже привычно повернулась в сторону двери, как услышала басовитый голос за спиной:

— Сколько платишь?

— А сколько стоит ночь? — ответила вопросом на вопрос.

— Смотря кому…,- пожал он плечами, — С тебя возьму недорого, один серебряник.

— Это за комнату?

— За место и ужин, если после ночи уйдешь. А захочешь завтрак — будет дороже.

— Я уйду.

— Идем! — кивнул он и повел за собой через зал, заполненный посетителями. Я предусмотрительно натянула глубже капюшон и старалась не отставать ни на шаг.

Под деревянной покосившейся лестницей была невысокая дверь, нагнувшись, прошла за хозяином и оказалась в довольно уютном месте. Лампа тускло освещала серые бревенчатые стены, вдоль одной из них висели на выгнутых гвоздях веревки, скрученные в несколько раз и перевязанные вокруг себя. Под ними стояли мешки, по виду с чем-то круглым, об этом говорили выпирающие бугры, а по запаху я поняла, что это лук.

— Спать будешь тут, — кивнул хозяин на тюк с соломой. — Ужин занести или в зал выйдешь?

— Выйду, — ответила, хотя очень и не хотелось этого делать, вспоминания пьяные физиономии посетителей трактира, но платить больше сейчас мне было не по-карману.

Словно угадав мои мысли, хозяин изрек:

— Не бойся, мне лишнего не надо. Я вижу ты не из этих мест, но допрашивать не стану. Жди, я пришлю с ужином.

— Спасибо, — сказала я ему вслед, но кажется, он услышал, чуть задержался у двери, а потом резко вышел в шум и гул вечернего трактира.

Свет от лампы расползался по стенам, словно большой сытый паук. Конечно, это местечко не походило на королевские покои и мало напоминало фешенебельный отель. Но теперь имелась крыша над головой и это спасало нас с зверенышем от ненастья и холода.

Подобрав юбку под себя, я присела на мешок и откинулась на стену, ощутила спиной её шершавость, сняла капюшон и развязала плащ. Роки спал, безмятежно. Мне бы так!

Что же ждет нас дальше? Почему именно в таком виде я попала в этот странный мир? И как попала?

Может быть, во всем виновата та необычная старушка на рынке и её чеснок?

А что? Вполне может быть. Если я не совсем еще сошла с ума, то есть вероятность того, что…

Я не успела додумать. В дверь предупредительно постучали.

— Войдите, — подала голос, и тут же вошел небольшого роста коренастый паренек лет четырнадцати. У него на голове торчал забавный белый колпак, как в старых фильмах у поварят. Спереди — белый фартук, доходивший ему почти до колен. Он поставил передо мной разнос с дымящейся в глиняной тарелке похлебкой. И собрался было уже уйти, как я остановила его вопросом:

— Скажите, а у вас есть чеснок?

— Конечно! Принести?

— Да. Буду признательна, — улыбнулась я пареньку, и он быстренько скрылся за дверью.

— А что Роки? Вдруг у тебя снова получится? Только ешь хорошенечко! — напутствовала я, проснувшегося друга, который принюхивался к ароматной похлебке.

Через мгновение снова раздался стук и вот у меня драгоценный зубчик чеснока.

"Только бы получилось!", — помолилась я мысленно всем богам и принялась натирать хрустящую корочку хлеба чесноком.

Похлебка на вкус оказалась не такой уж и вкусной, но на голодный желудок не приходилось выбирать. Проглотив несколько ложек жидкого супа, щедро сдобренного луком, в котором плавало всего два крупных куска картофеля, я съела натертый хлеб и заставила Роки сгрызть остатки чеснока.

Теперь оставалось только ждать.

Боже! Как мне хотелось домой! Подальше от этих диких, не испорченных цивилизацией мест, где воздух и экология были еще чистыми. Мне бы радоваться такой возможности — побывать в прошлом…

Ну, уж нет! С меня довольно — побывала, холод и голод — испытала, унижения тоже досталось — теперь забыться сном и оказаться дома!

В Москве!

Снова постучали. На этот раз заявился хозяин. Выстрелил из-под бровей оценивающим взглядом.

— Плати! — как приговор слетело с его губ.

— Да, конечно, — ответила я и достала из лифа серебряную монетку.

— Завтра чтоб ноги твоей здесь не было, — хмуро рявкнул он, и добавил, сплюнув под ноги, — Рutain!

Глава 6

Хозяин вышел, громко хлопнув дверью. Я растерянно соображала, пытаясь осознать только что брошенное им с пренебрежением слово.

— Кто?! — до меня, наконец, дошел смысл сказанного, только возмущаться теперь было поздно. Стенам все равно, кто я. Но вот людям…

И та старушка поутру тоже сильно ругалась, видимо, у нее были на то причины. Но почему? За что? Неужели мой внешний вид — это вид женщины легкого поведения? И тут я увидела возможную причину свалившихся на мою голову бед.

Стрекозу.

В детстве отец часто называл меня непоседой-стрекозой. И очень переживал о том, как же я буду учиться с такой неусидчивостью. Но вопреки его опасениям, школу я закончила хорошо. Не с медалью, конечно, но без троек, что его очень радовало и давало повод похвалиться дочкиными успехами перед родственниками и друзьями.

В прошлом году, на восьмое марта, получив премиальные к празднику, я решила побаловать себя и заглянула в ювелирный магазин. Давно хотела купить подвеску. Золотая цепочка у меня имелась, но я её почти не носила. Плетение там обычное, без вычурности, да и длина около шестидесяти сантиметров, без подвески цепь совсем не смотрелась на моей тонкой шее.

Нагнувшись над витриной, почти мгновенно выловила взглядом из обилия узоров, цветов, мишек, слоников и еще всякой всячины — её, зеленоглазую стрекозу. Решение купить именно эту вещицу на тот момент не вызывало никаких сомнений. Изящная безделица, оказалась прекрасным дополнением к цепочке. Примеряя украшение дома возле зеркала, я с восхищением заметила, что даже цвет глаз у нас одинаковый — зеленый. Стрекоза утонула в ложбинке на моей груди, удлиняя своим весом цепочку, вытянула её в соблазнительный треугольник. После первой примерки, я снимала цепочку только, когда принимала душ и то не всегда. Стрекоза всегда была со мной и, казалось, что в минуты внутреннего напряжения (на работе, когда полный завал и нужно успеть с отчетами к сроку) она успокаивает своим присутствием.

Вынимая монетку, я невольно вытащила украшение наружу. Возможно, именно оно послужила тому, что хозяин таверны так высказался в мой адрес. Может быть, у них тут есть бордель с вывеской: "Золотая стрекоза"? Как знать? Проверять наличие этого места не было никакого желания.

— Во всяком случае, не стоит показывать тебя всем подряд, — разговаривала я с зеленоглазой подругой, укладываясь спать. Тюк, плотно набитый соломой, оказался совсем не таким мягким, как представляла раньше. Любовь в стоге сена больше не грезилась мне чем-то романтичным, скорее — колючим и неудобным. Возможно, я и ошибалась, но проверять на собственном опыте мне теперь уж точно не захочется.

Раньше, засыпая на новом месте, стоило сказать: "Приснись жених невесте!" И тогда обязательно увидишь своего суженного, как уверяет молва. Мне, правда, так ни разу и не повезло его увидеть.

В этот раз я ничего не говорила, но, тем не менее, всю ночь общалась с молодым человеком, которого мы с Роки встретили в своё первое посещение средневековья. Мой приятный сон прервался хрустящим звуком, словно кто-то разрывал лист бумаги на тонкие полоски. Так иногда делала секретарша шефа, якобы успокаивая нервы.

Приоткрыв глаза, увидела, как мой верный друг с восторгом хрупал крупную луковицу, зажмурившись от удовольствия.

— Роки! Что ты наделал?!

Я подлетела к крысу и обнаружила несколько надкусанных им луковиц, разбросанных возле мешка. Видимо, он выискивал самую вкусную из них.

— Кошмар! — воскликнула от ужаса сложившейся ситуации, подхватила Роки на руки вместе с облюбованной им луковицей, и быстренько накинув плащ, проскользнула в дверь. Мне повезло, в таверне было тихо и безлюдно.

Бесшумно пробравшись к выходу, тенью прошмыгнула в дверь и побежала со всех ног подальше, не разбирая дороги. Рассвет пока только подкрадывался, окрашивая город в серый цвет. Легкой дымкой утреннего тумана, словно пушистыми лапами, он шагал вдоль просыпающихся улиц.

Я бежала, не разбирая дороги, пока передо мной, словно из земли, не выросла церковь. Никогда не считала себя набожным человеком. Тут же замерла и уставилась на изящное строение, окутанное несколькими слоями арок, своды которых словно кружево возвышались друг над другом. Над ними — высокие острые шпили, уходящие, будто в небо (туман прятал их концы в себе). Стены, богато украшенные скульптурами, керамикой и живописью, приковывали к себе взгляд. Я шла вдоль них, рассматривая и восхищаясь — никогда не видела в своей жизни ничего подобного. Интересно, остался ли этот храм в моем времени? Если вернусь, то обязательно постараюсь попасть на улицы современного Парижа.

Из-за угла церкви выглянул человек в черной рясе. От неожиданности я вздрогнула и чуть не выронила крыса. Он вцепился в рукав рубахи цепкими лапками, и только это его спасло от падения мне под ноги. Человек в рясе поманил к себе.

Оглянувшись, в надежде, что этот жест предназначался кому-нибудь другому, увидела, что кроме меня на улице никого нет. Сердце тоскливо сжалось и, переступая страх, я пошла к этому странному слуге Господня. Тот нервно поглядывал по сторонам и жестом поторапливал меня. Как только я оказалась рядом, поймал за руку и, склонившись, шепотом спросил:

— Дитя мое, вы умеете петь?

— Что?

— Ну-ка, пропойте: ля-ля-ля! — приказал он тоном, не терпящим возражений. Пришлось повторить за ним незамысловатую мелодию.

— Отлично! А теперь на пол тона выше! Еще выше!

В школе я одно время (по настоянию мамы) занималась вокалом и даже несколько лет ходила в хор, поэтому сейчас мне не составило большого труда выполнить эту странную просьбу.

— Идемте! — скомандовал он и, схватив крепко за руку, потащил за собой с такой скоростью, будто бы мы убегали от невидимой погони.

Из-за высокой двери храма появился еще один мужчина в рясе и круглой черной шапочке на голове. Он был старше моего спутника и, по-видимому, являлся важной персоной, поскольку тот согнулся перед ним в почтительном приветствии и скороговоркой выпалил:

— Отец мой, я нашел замену Сели. Эта девушка очень хорошо поет.

Окинув взглядом с головы до ног, от которого мне стало слишком неуютно, что хотелось сжаться до размеров Роки и улизнуть куда-нибудь подальше, тот кивнул и ответил:

— Хорошо. Разучи с ней слова. И пусть переоденется в более подобающий наряд.

Мой похититель, не давая опомниться, снова вцепился в меня мертвой хваткой и поволок внутрь церкви. Нас встретила тишина, и только шаги гулко отражались от чистого, выстланного цветной мозаикой пола.

— Куда вы меня тащите! Отпустите, мне больно! — пыталась я вырваться из крепких рук этого сумасшедшего, все еще не понимая сути происходящего.

— Тсс! Я не причиню вам вред, мне нужна помощь. Сегодня торжественная служба, а сестра Сели простудила горло и теперь не может петь, — поспешил он объясниться, но заметив мой ропот, добавил, — О, конечно, понимаю вас. Не беспокойтесь, я заплачу вам за старание. Петь немного, всего два куплета.

Священнослужитель протянул мне серый лист с набросанным от руки заковыристым почерком витиеватыми буквами текст, когда мы оказались в тесной комнате. В ней кроме стола и приставленной к белой стене деревянной кровати, над которой висел темный крест, небольшой тумбы, больше ничего не было. Узкое окно почти не пропускало солнечный свет в эту каморку, и поэтому здесь горели свечи, что стояли, как солдаты навытяжку в простых без вычурностей подсвечниках. Но светили они довольно тускло. Или мне так показалось с непривычки. Зрение еще не адаптировалось к обстановке.

Я, уткнувшись в текст, попыталась разобрать хоть словечко. Теперь понятно, что читаю на французском хуже, чем думала. Мой пленитель понял эту заминку по-своему:

— О, Господи! Вы не умеете читать?

Мне оставалось только согласно кивнуть, подтверждая его догадку. Побледнев и схватившись за голову, тот ретировался за дверь, оставив меня на время в одиночестве.

Не успела перевести дух и немного опомниться от случившегося, как дверь кельи снова открылась, и на пороге возник все тот же (уже знакомый мне) силуэт в рясе, а следом за ним вошла в сером одеянии девушка лет восемнадцати с чистым невинным личиком и сомкнутыми скорбно изогнутыми вниз тонкими губами.

Она смотрела на меня синими, как небо, глазами и, соглашаясь с приглушенным шепотом мужчины, время от времени кивала головой.

— Это Сели. Она научит вас петь, — с этими словами священник вышел, оставив нас наедине.

Сели прилежно принялась за обучения, повторяя за ней построчно фразы, я довольно быстро запомнила текст. Теперь оставалось уловить мелодию и правильно вытягивать нужную тональность.

С этим было сложнее. Поскольку шепотом девушка не могла мне точно подсказать, как петь. Приходилось наугад тянуть слова. И поначалу у меня не всегда получалось попасть в нужную ноту.

Значительно легче стало, когда Сели с помощью руки показала высоту тона. Когда же она мне искренне улыбнулась, прогоняя печаль с очаровательного личика, я поняла, что справилась.

Вернулся мой мучитель в рясе и, прослушав пение, поблагодарил Сели. Он тоже будто воспрянул духом, а широкая улыбка, оказывается, очень шла его серому лицу. Девушка выскользнула за дверь и исчезла, священник проводил меня в другую комнатку, которая мало чем отличалась от предыдущей. Разве лишь тем, что в ней находился еще и вытянутый вдоль стены тонкий шкаф.

— Отдохните, переоденьтесь. В шкафу найдете все необходимое. Я приду за вами к сроку.

Затем он поспешно вышел, и тут я услышала скрежет замка. Меня заперли!

"Боже, но за что мне это все? " — пронеслась в голове обиженная мысль. Вздохнув, скинула плащ на кровать. Роки освободившись от моих объятий кинулся рыскать по клетушке, осваивая новое пространство. Я его крепко сжимала под плащом, чтобы он не убежал и не выдал себя во время занятий пением. Ведь неизвестно, как на моего друга могла среагировать набожная барышня — Сели. Лишнего крика и шума вокруг крыса очень не хотелось слышать.

— Вот так-то, Роки! Мы с тобой избежали тюрьмы и почти избежали сумы, а вот от плена отвертеться нам не удалось. Хоть бы уж не обманули и, правда, заплатили. Денежек у нас с тобой, словно кот наплакал…, - вздохнула я и открыла шкаф. Как и предполагала, там оказалась ряса. Две, грубые на ощупь, белоснежные рубашки, словно отстиранные "Тайдом", как в навязчивой телерекламе, висели на крючках рядом с серой, такой же, как у Сели туникой.

Я скинула юбку и заменила свою мягкую рубашку грубоватым нижним платьем, доходившим мне до щиколоток. Натянула колючие короткие чулки с завязками и мягкие кожаные туфли, которые пришлись почти в пору, теперь моим ногам было тепло и почти уютно. С туникой и манто я тоже довольно легко справилась, хотя никогда в жизни бы не подумала, что так сложно вырядиться в монашеский наряд. С капюшоном пришлось повозиться, не знала, что он надевается отдельно от туники и прикрепляется к ней булавками.

Что же касается головного убора, то я никак не могла взять в толк, как его закрепить ОДНОЙ(!) "иголкой", чтобы он не съезжал и к тому же еще прятал под себя мои волосы, которые все время выбивались наружу.

Не знаю, сколько бы еще продолжалась моя мышиная возня, но терпение кончилось значительно раньше. Зашвырнув в сердцах в угол непослушную ткань, я вспомнила о том, что надо бы спрятать крысенка, пока есть время. Ведь меня могли забрать отсюда надолго, а его, если заметят — беда.

Подхватила своего друга, увлекшегося жеванием бумаги, и, выдерживая его сопротивление и отчаянную попытку сбежать, привязала малыша при помощи носового платка к ножке кровати за лапку. Сверху бросила на него свой плащ.

Роки возмущался, взывая к моей совести, но уже, через некоторое время, притих.

Скрежет в замке известил о том, что за мной пришли…

Глава 7

В этот раз вместо моего пленителя, из-за приоткрытой двери показалась Сели и поманила за собой. Но, увидев меня, всплеснула руками и, пробормотав нечто невразумительно-неодобрительное, быстренько соорудила недостающую моей голове деталь монашеского наряда. И как ей только удалось так быстро справиться с тем, на что я потратила столько времени? Видимо, сказалась ежедневная практика.

Я еще раз оглянулась на притихшего крыса, прежде чем выйти из комнаты. Поторапливаясь, за почти бегущей впереди Сели, я все время думала о Роки. Так как абсолютно не верила в то, что крысеныш уснул, скорее всего, он с энтузиазмом занялся разгрызанием платка.

Погруженная в свои мысли, не заметила, как влилась в группу таких же — серооблаченных девушек.

Дружно протопав в середину залитого светом круга, мы остановились на каком-то подобии сцены и перестроились в три ряда, причем, мне уделили место в первом. На тот момент я еще не догадывалась, что за этим кроется. Пытаясь оглядеться, получила ощутимый и довольно больной тычок в поясницу. Приглушенный шепот (в котором без труда угадывался голос Сели) подсказал, что крутить головой не стоит.

Свет слепил глаза, и я почти ничего не видела перед собой, поскольку остальное помещение было погружено в полумрак, возможно, мне так только казалось. Смиренно стоя в полном молчании и ничем не выделяясь из серой массы на желтом солнечном пятне сцены, мне ничего не оставалось, как исполнять роль монашки, такой же, как остальные вокруг меня девушки.

Величественная мелодия органа разносилась далеко под сводами храма и, окутывая мои мысли и сердце, вызывала трепет души.

Когда прервалась волшебная музыка, раздался монотонный голос священнослужителя. Я не прислушивалась и не пыталась понять, о чем речь, меня никогда не увлекали духовные учения. С потолка храма смотрели лики святых в витражных вставках в виде шестнадцатилистной ромашки, словно в детском калейдоскопе. Глаза немного привыкли к полумраку, и можно было рассмотреть интерьер, не поднимая головы. Во время проповеди (не знаю, как еще можно назвать монолог священника) я вспоминала то, чему меня научила Сели, напевала про себя мелодию песни, и как оказалось, делала это не напрасно.

Новый тычок в спину (похоже, что буду вся в синяках, а ведь еще сочувствовала этой "милой" девушке) известил о том, что мне пора приступать к пению. Не знала, что на меня возложили солирование. Мой голос тонкой струной вырвался из чуть осипшего от страха горла и подлетел к высокому своду. Сиротливо завис там, а затем, набравшись силы, слился в унисон вместе с вторившим ему разноголосьем и, оттолкнувшись от стен, покатился по довольно длинной зале, заполненной притихшими посетителями.

Никогда не хотела быть солисткой, а тут пришлось, да не где-нибудь, а в храме Господнем. Ни разу со мной ничего подобного не случалось.

Не знаю, как выдержала эту пытку, которая, казалось, тянулась бесконечно. Забавно, как иногда время умеет растягиваться, словно резиновое.

Наверное, я все же справилась с возложенной на меня миссией, за старание мне заплатили, как и обещали. Несколько звонких монеток приятно холодили ладонь. Я поблагодарила священника, и поспешила покинуть храм. Переодевшись в свое и, отловив крыса, которому, как и предполагала, удалось освободиться от платка, мы, обогнув храм, оказались в небольшом саду.

Присела на скамейку, спрятанную в тени ветвистого, с пушистой шапкой листьев, клена и отдышалась. Как бегун или пловец, я пыталась выровнять, сбившееся от волнения дыхание.

— Неплохой мы с тобой заплыв сделали, Роки, — улыбнулась любопытной мордашке друга, который высунулся из рукава и осторожно трогал воздух чутким носом.

Всего у нас с крысом монеток оказалось четыре: две — серебряные (те, что мне заплатили за пение) и две уже знакомые нам с дырочками посередине. Вот бы еще разбираться в денежных единицах, чтобы не попадать впросак.

Насколько я помнила из курса истории: дырявые — это су, меньше её по себестоимости, кажется, были в то время — денье. Серебряные — это экю. Вот и все мои познания.

Да, нелегко быть незнайкой, особенно там, где вряд ли поможет поход в библиотеку. Не расспрашивать же первого встречного о том, что здесь, сколько стоит и какие деньги в ходу? Я предполагала, что кроме тех денежных единиц, что знаю — имелись и другие. Но пока, нам, возможно, эти знания и не требовались. На наши денежки тоже можно было что-то купить себе на обед.

Кушать уже хотелось и давно. Мы с Роки побрели в поиске общепита: харчевня, таверна или рынок нам сейчас очень бы не помешали.

Я споткнулась на ровном месте и ударила большой палец правой ноги о выбоину на дороге. Вскрикнула, в глазах потемнело от боли, но никто не обратил на меня никакого внимания. Шум улицы утопил в себе мой голос, жаль только, что не забрал с собой и боль. Закусив губу, постаралась взять себя в руки и, немного прихрамывая, побрела дальше, оглядываясь по сторонам в поиске нужной мне вывески.

Скользнув в какую-то кривую улочку, чуть не заблудилась петляя по ней. И, наконец, снова выбралась на более оживленную местность, столкнувшись почти но с к носу со стариком в темном, забрызганном грязью пальто в заплатках.

Рваная шляпа, перчатки и довольно приличного вида башмаки, довершали собой его образ. За спиной старика торчала потертого вида котомка. Он шел вперевалочку, словно по палубе корабля и почти перегородил мне проход. Поэтому я, наверное, его так хорошо рассмотрела. Седая борода у него торчала дыбом, всем своим видом старик напоминал немного пирата, бродягу и морского волка в одном лице. Он что-то крикнул вслед проходившему мимо господину. А потом громко на всю улицу пробасил хриплым голосом пропойцы:

— Скупаю старые вещи! Продаю новые!

Когда старик поравнялся со мной и, окинув взглядом, уже почти прошел мимо, я вдруг вспомнила, что мне совсем бы не помешали какие-нибудь башмаки. Схватив его за рукав, потянула немного на себя и произнесла волнуясь:

— Простите, месье! Я хочу купить…

Тот медленно повернулся, освобождаясь от моих рук, холодно спросил:

— Чего вам, барышня?

— Туфли, башмаки… что-то, во что можно обуться, — скороговоркой ответила я и заметила, как его брови удивленно поползли вверх.

— Башмаки говорите, ну что же имеются у меня одни, но боюсь, что вряд ли вам окажутся впору.

Он поставил свою поклажу на мостовую и немного порывшись, достал два разных на вид башмака, но мне было все равно, лишь бы согреть и обезопасить ноги от брусчатки, камней, стекла и разной колючести. Я очень боялась порезаться, поскольку тогда мне пришлось бы где-то доставать бинт или искать лекаря. Если думать обо всех опасностях на свете, то можно сойти сума, но и совсем не переживать о своей жизни я не могла. С детства приучена отцом — решать проблемы по мере их поступления. Сейчас появилась возможность обуться, и я решила ею воспользоваться. К тому же у меня имелось несколько монет, которых должно было хватить на это не хитрое дело.

Расплатившись двумя су (по одному за каждый башмак), спрятав озябшие ноги в великоватые по размеру обувки, я была почти счастлива. Старьевщик ухмыльнулся в усы, но ничего не сказал (и на том спасибо). Забрав у меня деньги, он покачал головой, видимо, своим собственным мыслям. Мы разошлись с ним в разные стороны. Я, наконец, увидела вывеску таверны и поспешила перебежать через пыльную улицу, чтобы пообедать и обдумать, как дальше жить и что делать.

Таверна встретила шумом, в ней почти не оказалось свободных мест. Видимо, она была на хорошем счету, что радовало. Огорчало другое. Цены здесь очень кусались.

За две серебряные монетки мы смогли купить небольшой кусок сыра (не первой свежести), суп и ломоть черного хлеба. На этот раз уже знакомая похлебка была намного вкуснее и сытнее, в ней к тому же нашелся небольшой кусочек мяса. Я никогда не была "обжоркой", поэтому этой пищи мне вполне хватило, чтобы утолить голод. Хлеб я припрятала в карман плаща "про запас".

Очередной день нашего скитания по Парижу перевалил уже за середину.

— Ешь, Роки! Ешь, малыш! — угощала я четверолапого дружка. Тот уплетал за обе щеки сыр и, по-моему, испытывал чувства очень схожие с моими собственными. Роднее крысенка у меня тут никого не было. Деньги у нас закончились. Куда идти дальше?

За три дня пребывания в Париже, он мне чертовски надоел. Но путь домой был пока закрыт. Во всяком случае, эксперимент с местным чесноком не увенчался успехом.

Нагловатого вида паренек, сидевший за столом возле окна время от времени бросал в нашу сторону хищный взгляд.

Мне стало слишком неловко от его внимания и, не дождавшись, пока Роки доест свой обед, я подхватила его и спрятала в рукав вместе с сыром. Затем набросила капюшон и спешно покинула сие заведение. Чтобы скрыться от преследования, сделала необдуманную вещь: спонтанно схватилась рукой за проезжающую мимо повозку и, запрыгнув на облучок, примостилась там, еле удерживая равновесие. На повороте спрыгнула и побежала со всех ног, насколько могла (башмаки затрудняли движение, все время норовили соскользнуть и оставить меня разутой), в очередной раз не разбирая дороги. Если бы еще знать куда бежать и где прятаться…

Я вышла к реке. Не зная названия, решила, что это должно быть Сена, единственная река, которую помнила из той же школьной истории, протекающая во Франции.

Неспешно прогуливаясь у берега, я немного успокоилась. Есть река, значит, в ней должна быть и рыба. Быть может, смогу прокормиться, став рыбачкой?

Эта мысль мне понравилась. Почему бы и нет? Можно устроиться на первых порах в рыбацкую деревеньку помощницей, сети вязать или что там еще вяжут…

Я улыбнулась своим мыслям, села на большой валун, сняла башмаки и опустила ноги в теплую воду. Река играла со мной. Ласково перекатывалась под ступнями, словно большой дракон или змей чесался зубчатой спиной. Ноги отдыхали от скитаний, душа с надеждой вглядывалась в будущее. Роки сидел в моих руках и с некоторой опаской смотрел на воду. В таком количестве он её еще не видел. Но доверяя мне, не стремился сбежать или спрятаться. Как бы хотелось иметь хоть немножко его уверенности…

Страх время от времени вылезал наружу, но я упорно заталкивала его назад. Не привыкла паниковать. Есть обстоятельства и нужно их принять, к тому же постараться сделать свою жизнь достойной. Не смотря на то, что этот мир так сильно отличался от того, в котором мне довелось жить раньше, я не собиралась попирать вложенные в меня с детства постулаты честной жизни. Оставаться человеком нужно в любых ситуациях, а моя была не самой худшей, уж это я знала наверняка.

Глава 8

Люк Фаре сегодня слишком много пил, пытаясь утопить в вине свое одиночество, как уже случалось не единожды. Когда-то капитан военного судна, затем, знатный вельможа, теперь же — бродяга без рода и племени.

Он никогда не был женат. Хотя женщины не обделяли его своим вниманием, но не влюблялся Люк ни разу. Любовь для него казалась сказкой, в которую его сердцу путь был почему-то закрыт. Возможно, к лучшему. Как знать, быть может, это спасло его от разочарования неразделенного чувства. А так он оставался счастливым и независимым, правда, до тех пор, пока старость не подкралась незаметно, и девушки не стали давать ему отворот поворот. Тогда единственной его верной дамой стало — Одиночество. Но и её он не любил.

Всегда один, всегда все решал сам и почти был доволен тем, что никто не лезет в душу, не мешает жить, как ему вздумается. Свобода от обязательств, свобода от себя самого. Жаль — нельзя убежать, скрыться от правды, а она в том, что он никому не нужен. Даже стакан воды, случись ему заболеть — подать некому.

Редко он думал об этом раньше, а сейчас иногда накатывало и заставляло трезво смотреть на действительность, от которой он всякий раз стремился спрятаться в вине. Иногда это получалось, иногда — нет. Выть на луну и хотел бы, но не мог. Хриплый стон иногда слетал с его губ, разрывал болью грудь, но не приносил облегчения, лишь погружал в еще большую тоску.

Фаре жил тем, что рыбачил, продавал улов, да еще собирал старые вещи и, имея от природы дар — собственными руками мастерить безделицы, продавал на рынке свои поделки из кожи, дерева, ткани, которым давал новую жизнь. На пропитание хватало, он не жаловался на судьбу, сам выбрал свой путь. Но иногда так хотелось тепла и понимания… так хотелось!

Сидя в своей лачуге, которую отстроил сам на берегу Сены, он все время вспоминал нечаянную встречу.

Сегодня он столкнулся с удивительной девушкой, почти девочкой, глаза которой были заполнены такой тоской, что ему стало на миг не по себе. Люк, хотел остановить её, но не посмел… Теперь жалел об этом и не мог выбросить её облик из памяти. Тот взгляд, словно у беспомощного котенка, затронул глубоко спрятанные от всех струны его души.

Разменяв шестой десяток, Люк впервые пожалел, о том, что не обзавелся женой и детьми. Что-то было в этой девушке такого, отчего его сердце сжалось в сочувствии. Захотелось оградить незнакомку от всех бед жестокого мира, спрятать, укрывая от напастей в своих руках.

Он не понимал себя. С ним такое случилось впервые и чувства ранее неведомые, теперь пытались вырваться наружу, а Люк старался их залить вином. Вдоволь упившись дешевой кислятиной, Фаре не почувствовал облегчения. Пошатываясь, распахнул пинком дверь и почти вывалился из лачуги на пустынный берег. Потряс белой ватой волос, глубоко вдохнул ночной воздух, закашлялся, согнувшись вдвое. Раскачиваясь, словно камыш на ветру, сделал над собой усилие — выпрямился. В затуманенной голове — берег плыл размытыми пятнами. Люк шел, петляя, загребая ногами песок, прохлада забиралась под его рваную грязную рубаху, надувая её как парус.

Раскинув руки в стороны, он упал навзничь, уставившись пустым безучастным взглядом в небо. Жизнь почти не имела смысла. Люк Фаре просто существовал — без эмоций, желаний — изо дня в день, проигрывая один и тот же сценарий на протяжении уже довольно длительного времени. Вино — не веселило, лишь оставляло горький осадок на весь следующий день, женщины не вешались на него, как прежде, а смысл существования больше не тревожил душу…

Солнце застало его там же — на берегу. Пробежало теплыми лучами по лицу, потрепало волосы — пробуждая к новому дню.

Люк поморщился, нехотя сел, вдохнул, отмахнулся от назойливого ветерка, забирающегося под одежду. Морщась, оглядел утренний берег. Взгляд упал на край ткани, высовывающейся из-под его лодки. Пошатываясь, Фаре подошел, приподнял ветхую, залатанную местами посудину и обомлел: она, его незнакомка, свернувшись калачиком, подложив одну руку под щеку, сладко спала, улыбаясь своим снам. Его сердце тревожно защемило и гулко забилось внутри.

— Спасибо, Боже, что сберег, — промолвил он одними губами, рассматривая девушку.

Запустив к ней солнце, тут же пожалел об этом. Рыжелапые лучи шустро проскользнули под лодку и коснулись пушистых ресниц девушки. Незнакомка вздрогнула, потянулась и открыла глаза. Их взгляды встретились на миг, Люк увидел в её изумрудных озерах — страх и поспешил успокоить:

— Не бойся меня!

Она изумленно изогнула черную бровь, недоверчиво изучая его. Из-под её плаща высунулась любопытная крысья мордочка и чутко принюхалась, затем неодобрительно чихнула.

— Вы? — вспомнила девушка старика.

Он утвердительно кивнул и помог ей выбраться из-под лодки. Осматриваясь по сторонам, она заметила его лачугу и сморщила симпатичный носик, почувствовав неприятный запах, идущий от старика, результат его вечернего "веселья". Крыс чихнул еще раз.

— Извини, малыш, я вчера немного перебрал, — усмехнулся старик в молочные усы, — Как его зовут?

— Роки.

— А тебя, красавица?

— Ка… Катрин.

— Люк Фаре, к вашим услугам. Вот и познакомились, дочка. Пойдем в дом, ты, наверное, голодна?

В глазах девушки читался вопрос, но она покорно пошла следом за стариком, который в её присутствии засуетился, подбирая с пола разбросанные бутылки, пытался их спрятать подальше, как будто от этого лачуга станет чище.

Катрин рассмеялась его усердию, сквозь смех спросила:

— Давайте я вам помогу, где у вас тут ведро?

Через время они пили обжигающий чай и ели хлеб с сыром, словно лучшее лакомство на свете. Люк уже и забыл, как приятно жить в чистом доме и общаться с кем-то, кто тебе дорог.

Эта девушка глубоко забралась к нему в душу и согревала её своим теплом, будто солнечным светом. Он решил для себя, что ни за что на свете не отпустит это сокровище. Катрин залетела в его сердце беззащитной птичкой, и теперь у Люка появился смысл жизни. От того на душе стало спокойно и очень светло.

Глава 9

Утро встретило нас с Роки слишком быстро. Сны разлетелись, оставив действительность в виде взлохмаченного и дурно пахнущего деда Мороза. Я, еще не проснувшись полностью, пыталась понять, что произошло. На дворе — лето, стало быть, этот старик не имеет ничего общего с моим любимым праздником. Тогда, кто он и что здесь делает?

Хотела было уже спросить его об этом, выискивая возможность для побега, как он заговорил первым:

— Не бойся меня! — услышала хриплый голос, который казался мне отчего-то знакомым. Роки высунулся из-под плаща и чихнул. Ему тоже не нравился запах незнакомца. Старик улыбнулся моему зверю и тут, мне показалось, что я его узнала. Он очень походил на старьевщика, которого мы встретили накануне, вот только: его белые, словно вата, волосы — торчали дыбом, а шляпа больше не прятала под собой медовые смешливые глаза.

— Вы? — попробовала подтвердить свою догадку. Он кивнул в ответ, а затем помог мне выбраться из-под лодки, которую все это время придерживал одной рукой, чтобы она не упала на нас с Роки.

С вечера мы нашли приют под рыбацким суденышком и, завернувшись в плащ, уснули, почти голодные. Кусок хлеба на двоих нам показался слишком маленьким, и ему не под силу было справиться с обрушившимся на нас голодом. Странно, почему-то, когда в моей жизни еды имелось в достатке, я не замечала за собой зверского аппетита. И часто обходилась перекусом на скорую руку. Тут же, впервые поняла, что такое жить впроголодь.

Старик назвался Люком Фаре, а мне пришлось напрячься и вспомнить, как мое имя звучит по-французски.

— Катрин, — представилась я и по его реакции поняла, что правильно угадала на этот раз.

Люк оказался одиноким рыбаком и предложил пожить у него. Вначале я немного с подозрением отнеслась к его предложению. Но потом поняла, что зря опасаюсь. Он был добр ко мне, словно дедушка к внучке.

Его домишко, немного покосившийся и сиротливый среди пустынного берега, встретил нас широко распахнутой дверью. Люк засуетился, подбирая пустые бутылки, которых имелось великое множество, они все время выскальзывали из его трясущихся рук и откатывались подальше. Это зрелище показалось забавным и, рассмеявшись, я предложила свою помощь. Вместе мы быстренько справились с беспорядком. В чистом доме и дышалось по-другому. Горячий чай, хлеб и сыр, а еще чувство того, что, наконец, нашему общему одиночеству придется искать пристанище в другом месте, делало это чаепитие — самым приятным на свете.

Мы не спрашивали друг друга о прошлом, словно бы между нами был договор о "Невмешательстве прошлого в настоящее". Каждый день приносил теперь если не счастье, но очень близкое к нему чувство. Хотелось прочувствовать то время, ощутить себя историческим персонажем. Ведь не каждому в жизни дается такой шанс, а под руководством и опекой Люка, я теперь могла ничего не опасаться. Он оказался удивительным человеком, трудолюбивым и мудрым.

Фаре заполнил мою жизнь заботой и теплом. В первый же вечер, он отдал нам с Роки комнату, а сам перебрался на кухню. В наших новых покоях кроме кровати и небольшой тумбы больше нечего не имелось, но так как мой багаж — невелик, то этого убранства было вполне достаточно. Хуже то, что постельные принадлежности отсутствовали напрочь: ни подушки, ни матраса, ни одеяла… видимо, Люка это обстоятельство нисколько не беспокоило. И как только он спал на голых досках? Правда, судя по тому, что мой опекун часто закладывал за воротник, он мог спать где угодно и как угодно. Меня уже почти ничего не удивляло, и я даже подумала, что все к лучшему: во всяком случае, ни клопов, ни вшей себе не наловлю. Постелила свой плащ и снова завернулась в него почти с головой, на время отпуская тревоги. Утром удивилась тому, что Люка нигде не было. Ни записки, ничего говорящего о том, где мог находиться мой новый друг. Роки рыскал по дому в поиске еды и даже что-то нашел в углу, кажется, затерявшуюся картофелину. И естественно со мной не поделился находкой. Все схрумкал сам, пока я потягивалась и обдумывала план дальнейших действий. От запаха собственного пота кружилась голова, а все тело чесалось, будто бы по мне бегали мурашки.

Шел пятый день моего пребывания вне дома, и я еще ни разу за все это время не искупалась. Решение окунуться с головой в реку пришло само собой. Я побежала к берегу и, спрятавшись за низкие ветви ивы (они опускались почти до земли, обсыпанные, словно перьями, мелкими листьями) скинула с себя одежду, ожидая, что там она будет в безопасности. Не хватало еще того, чтобы меня обокрал нечаянный путник. Обшаривать каждый прибрежный кустарник вряд ли придет кому в голову. Хотя задерживаться в воде надолго я не стала. Освежилась, умылась и поспешила вернуться к дереву. Спрятанная листвой, как будто принцесса в шатре какого-нибудь восточного шейха, поспешила одеться. Рубаха прилипла к влажному телу, прогоняя мурашки, которые появились на мне, как только я вышла из воды. Согреваясь, влезла в юбку и, отжав волосы, вышла к лачуге. Возле нее меня поджидал Люк.

Глава 10

— Здравствуй, девочка! — поприветствовал меня Люк, щурясь на солнце.

Сейчас он выглядел так же, как в нашу первую встречу на улице. Но теперь я его не боялась. Знала, что за хмурым видом прячется доброе сердце.

— Доброе утро! — ответила я, подбегая и выхватывая из его рук корзину со съестным.

— Ты ходил за покупками? — бросила через плечо, забегая в кухню.

— Да, продал кое-что и купил тоже. Искупалась? А я боялся, что не увижу тебя больше и хотел было идти разыскивать твой балаганчик.

— Что?! — изумилась я, выкладывая на стол: хлеб, овощи, жареный окорок.

Люк стоял в дверях и с интересом рассматривал меня, словно неведомую зверушку. От его взгляда, мурашки пробежали по спине.

— Разве ты не танцовщица? В такой цветастой юбке только они расхаживают по улицам Парижа, вернее, вытанцовывают на площадях, — ответил он, задумчиво почесывая бороду.

Похоже, я выбрала для себя совсем не тот путь, что начертал для меня мистический чеснок. Танцовщица! Вот кем должна была стать его жертва. Да, знать бы об этом раньше, может, и поискала бы для себя приют у уличных артистов. Вот непутевая голова! И куда я смотрела и о чем думала?

Да ни о чем особенном, лишь о том, как сохранить жизнь себе и Роки в новом неведомом жизненном пространстве. И что теперь делать?

Наверное, удручающее выражение на лице, отчасти выдало мое настроение и мысли Люку.

— Мне кажется или ты не знала об этом? Откуда ты, девочка?

— Издалека, Люк! Из такого далека, что если расскажу, ты посчитаешь меня сумасшедшей, — вздохнула я, присаживаясь у стола. Люк сел напротив, взял за руку и заглянув в глаза, сказал:

— Если ты не хочешь рассказывать, не надо. Я не стану копаться в твоем прошлом. Мне это ни к чему. Но знай, что я никогда и никому не дам тебя в обиду. Верь мне!

Эти слова, пусть не столь красноречивы, но я знала, что они шли из самого сердца, и была очень признательна этому человеку за ту заботу, что он проявил ко мне.

Жизнь в нашем (теперь общем) доме потекла размеренно. Нам было тепло вместе. Будто две замерзшие души, мы постепенно согревались под одной крышей и учились заново принимать мир таким какой он есть. Одиночество больше не обволакивало мое сердце тоскою по московской квартире и суете большого города. Люк научил меня вязать сети, правда, на первых порах без травм не обошлось (пальцы пока не огрубели — часто расцарапывала до крови), но потом мне даже понравилось это нехитрое занятие. Фаре несколько раз брал меня с собой на рыбалку. Он говорил, что я приношу ему удачу. Рыба у нас хорошо ловилась, и её хватало не только, чтобы покушать, но и на продажу.

Люк справил мне новую юбку — серую, без украшений и теплую шаль — теперь я не отличалась от остальных горожанок и от этого чувствовала себя намного увереннее. Продавая рыбу на рынке, больше не боялась косых взглядов и небрежного отношения к себе. Пусть не из богатого сословия, но все же — гражданка, а это уже хоть какое-то, но уважение со стороны горожан. Французский язык я теперь знала почти как родной. Вот никогда бы не подумала, что такое со мной могло случиться. Даже думала иногда на чужом языке, словно родилась француженкой, а не являлась коренной россиянкой, да еще из глубинки.

Три месяца пребывания в стране моих грез, показались почти тремя годами и если бы не Люк, то, наверняка, я уже умерла бы от отчаяния. Осень не была сырой и все-таки (уж и не знаю, на какие средства), Фаре купил мне кожаные сапожки на меху и теплые чулки. Знала своего дедушку только по рассказам бабушки, он умер слишком рано, но Люк напоминал его своей трогательной заботой.

Незаметно этот человек прокрался в душу и привязал меня к себе. Теперь я не мыслила свою жизнь без него. Не раз задумывалась о том, что могло бы быть, если бы пошла другим путем и не встретилась с Люком. Была бы я нужна хоть кому-то так же как ему? И кто еще оберегал бы меня от бед даже во время сна? Часто чувствовала сквозь сон, как Фаре укрывает меня сползшим на пол одеялом (его вместе с подушкой и матрасом мы купили на второй день моего пребывания в этом доме), и, порой, подолгу сидит рядом, пока не усну, о чем-то, напряженно, думает. Он перестал пить и теперь стремился обустроить нашу совместную жизнь, каждый день привносил что-то новое. Теперь у меня в комнате появился узкий шкаф — собственноручная работа Люка — куда я могла вещать плащ и складывать немногочисленные пожитки.

Не знаю, каким мой друг был в молодости, но скорее всего сегодняшней мудростью Фаре тогда вряд ли обладал. Так же как и все — он делал ошибки и оттого, наверное, теперь так стремился отгородить меня от совершения похожих. Его забота не была навязчивой и поэтому я не испытывала постоянного контроля, скорее ощущала крепкое плечо за спиной, на которое всегда могу опереться.

Роки тоже нашел себе уютное местечко в углу, за печкой. Мой хитрец любил тепло и сытость. Сейчас у него имелось в достатке и то, и другое. Думаю, что теперь крыс не страдал и даже был по-своему счастлив.

Я втянулась в обыденность жизни и даже почти не думала о том, что где-то здесь по улицам Парижа, возможно, совсем рядом со мной идет другая жизнь. Та, что полна интриг, сплетен и невероятных переворотов судеб богатых господ, подчиняющихся и преклоняющихся перед правлением Генриха Валуа. Часто среди простого люда ему перемывали косточки, но политика меня интересовала гораздо меньше, чем то, сколько я заработаю на сегодня и чем смогу порадовать свою небольшую семью.

В преддверие зимы на меня свалилась большая беда. Последняя неделя осени зачастила проливными дождями, которые сопровождались холодными промозглыми ветрами. Люк, возвратившись поздно вечером, уронил на пороге свой мешок со старьем и, согнувшись вдвое от сотрясающего его тело кашля, вдруг рухнул на пол. Бросившись к нему, я сначала подумала, что он снова взялся за старое, а именно — выпивку. Но от него не пахло вином, а сам он горел, словно огонь в печи.

Вот, когда я пожалела, что не могу вернуться в свой мир по одному только желанию. Мой друг заболел, и вряд ли здесь имелось качественное лекарство от его недуга. Сквозь слезы, стараясь отогнать от себя мрачные мысли, волоком дотащила его до кровати. Не смотря на то, что он был не толстым, все же мне пришлось потрудиться, чтобы положить его на постель. Укрыла Люка своим одеялом, поставила на печку чайник. Мы подготовились к зиме заранее, и у нас имелся необходимый запас дров. Печь еще не прогорела, и я, бросив в нее несколько поленьев, лихорадочно обдумывала, как и чем мне лечить Фаре. Порывшись в тумбе, нашла початую бутылку какой-то смеси отдаленно напоминающей самогон. Это было почти счастьем. Никогда бы не подумала, что меня может так обрадовать наличие спиртного. Я обмакнула в него полотенце и положила Люку на лоб, тем самым стараясь хоть как-то облегчить его страдания. Знала, что при высокой температуре спирт может помочь как жаропонижающее, если растереть и оставить остыть, не закутывая тело в одеяло.

Стянула с него плащ, рубаху и принялась за дело. Растерла его докрасна, и через некоторое время, когда на худощавом, но не обделённом мускулами теле (что говорило о том, что Фаре в свое время был парень хоть куда) появились мурашки и Люк застучал зубами, поняла, что температура начала снижаться.

Чайник закипел, крышка позвякивала, подпрыгивая на нем. Я заварила чай, шмыгая носом, все время думала о том, где искать доктора.

— Катрин…, - услышала слабый простуженный голос Фаре и бросилась со всех ног в комнату. Он смотрел на меня покрасневшими, слезившимися глазами и виновато продолжил, — прости меня, девочка…

— Ну, что ты? Что ты, Люк…, - еле сдерживая слезы, сказала улыбнувшись ему. — Я вылечу тебя! Подумаешь, простуда!

Он с сомнением покачал головой и снова закашлялся:

— Одна ты не справишься…, я знаю доктора, он берет не дорого, живет недалеко от Турнельского дворца, ты ведь знаешь где это? Мы с тобой там недавно проходили…, - с придыханием сказал Люк, удерживаясь от кашля. — Запомни: улица Ботрейи, Реми ле Одуэн!

Не помня себя, выскочила в темноту надвигающейся ночи. Беспокоясь о Люке, со всех ног кинулась на поиски нужной улицы. Ночью искать что-либо значительно сложнее, чем днем. Я хорошо помнила, где находится Турнельский дворец, но найти его в темноте было довольно непросто…

Глава 11

Я торопилась, подгоняя себя, и вконец заблудилась среди многочисленных улочек и переулков. Окружающая темнота давила безысходностью. Мелкие капли дождя жестокий ветер бросал в лицо.

Куда идти? У кого просить помощь?

Люк. Он ждет меня совсем один, а я… потерялась, как маленькая девчонка, вот еще только осталось сесть посреди улицы и заголосить. Да, ситуация…

Я заметалась, словно загнанный зверек, в поиске выхода. И тут меня привлек негромкий странный звук. Завернув за угол, увидела перед собой несколько привязанных у дома лошадей. Они нервно переминались на месте и храпели так, словно перешептывались друг с другом. Круги воздуха витиевато танцевали вокруг их вытянутых морд. Холодно. Я, поежившись, плотнее запахнула плащ и огляделась. Никогда не ездила верхом и всячески боялась этих животных с детства. Осторожно обогнув дом, увидела, что почти оказалась на месте, узнала угол Турнельского дворца, выступающего в конце улицы. Но моя радость тут же — улетучилась, так как проход был закрыт. Пять или шесть теней метались по улице Сент-Антуан, громкими выкриками оглашая спящую окрестность. Звон металла подсказал, что идет сражение и не на жизнь, а на смерть. Возгласы и злые шутки, доносившиеся до меня, говорили о том, что бой еще только начался, а ждать я больше не могла…

Говорят, что люди часто делают странные вещи в состоянии аффекта. Наверное, я была близка к тому, чтобы пойти на безумный поступок. Поэтому, вернувшись к скакунам, сделала то, что никогда бы не осмелилась, будь у меня на тот момент здравый рассудок.

Выбрав спокойную лошадку (как мне показалось на тот момент) я, подбадривая себя и её — шептала что-то невразумительное. Отвязывая красавца и перекидывая удилища назад, отвела его в сторону от остальных коней. Вставила одну ногу в стремена, крепко держась за седло, вторую закинула через него — и чуть не запутавшись в складках юбки, все же взгромоздилась (по-другому не могу назвать мое усаживание) на скакуна.

— Хорошая лошадка! Хорошая! — погладила коня по холке. Тот настороженно заводил ушами, медленно переступая.

"Как же тобой управлять?" — думала я, вспоминая что-либо прочитанное на этот счет. Опыта верховой езды у меня, к сожалению, не имелось.

— Ну, милый, вперед! — скомандовала, причмокнув, как заядлая наездница, попыталась взять управление конем в свои руки, вдавила ему в бока со всей силы пятками, и хлестко шлепнула ладонью по крупу. Он послушно прибавил ход и понесся галопом в нужном мне направлении.

Получилось так, что мы с конем разделили людей на две части, нападающие остались по одну сторону моего скакуна, а тот, кто оборонялся от них, по другую. Осадив коня, обернулась к мужчине, прижимающему одной рукой камзол (возможно, его беспокоила рана, в темноте трудно было вообще хоть что-то разглядеть), другой же, опираясь на шпагу, воткнутую в землю, он стоял ко мне ближе, чем остальные.

Дуэлянты застыли от неожиданности, я же, не теряя времени, протянула раненому мужчине руку:

— Скорее, сударь!

Тот понял, что от него требовалось, вскочил на коня позади меня, и мы понеслись дальше под бурные выкрики оставшихся с носом господ. Управлять жеребцом мужчина умел значительно лучше меня и, отдав ему власть над животным, я оказалась в роли пассажира. Отъехав на приличное расстояние, решила распрощаться со спасенным господином.

— Простите, сударь, но мне нужно в другую сторону, — сказала, заметив, что идти пешком будет довольно далеко, и если не уйду сейчас, то окажусь еще дальше. Мне ответила тишина. Перехватив из обмякших рук поводья, я остановила коня у какого-то храма (поняла это по высокому куполу здания) и, обернувшись, увидела, что молодой человек без сознания. Он навалился и тяжестью своего тела почти придавил меня к холке жеребца. Кое-как спешившись (юбка сильно затрудняла движение), я стянула мужчину за собой. Он прерывисто дышал, стало быть — живой! Это обнадеживало. Оттащила его под развесистую ель. Под ней было сухо, и низкие ветви защищали от ветра. Развязала тесьму на его плаще и, свернув в несколько раз, подложила его под голову господину, словно подушку. Дрожащими от волнения руками, разорвала на нем рубашку. Рана кровоточила из продырявленного бока. Нужно было срочно делать перевязку. Но как? Чем? Его одежда вымокла в крови и испачкалась, от этого я могла только навредить, занести инфекцию в открытую рану…

Иногда в сложных жизненных ситуациях я действую необдуманно и спонтанно, словно со стороны наблюдая за происходящими событиями. Так же произошло и на этот раз.

Отыскала в траве подорожник (умытый дождем, он был практически стерилен) и, надеясь на чудо, приложила его к ране — растение должно остановить кровь. Затем, сняла с себя рубаху, разорвала её на тонкие полосы, впиваясь зубами в ткань и глотая слезы. Перевязала парня. Сильно, насколько смогла, затянула повязку и, закутавшись в плащ, выстукивая марш зубами, наклонилась к нему, прислушиваясь к дыханию.

Мужчина застонал, открыл глаза и увидел меня. Я узнала незнакомца. Это его скакун чуть не раздавил моего Роки в наше первое появление тут.

— Боже! — выдохнула я. — Вы?

Он смотрел на меня, не мигая и, казалось, что не видит и ничего не слышит. Его взгляд упирался в мою стрекозу, болтающуюся на груди. Она вывалилась из плаща и раскачивалась, как маятник на ветру.

— Сударь, я скоро вернусь, — прошептала ему в ухо, едва коснувшись губами завитков темных волос. Затем поднялась, и на этот раз намного увереннее запрыгнув на коня, поспешила отыскать дом лекаря.

Улица Ботрейи спала так же, как и многие другие в это час. Пересилив свою робость, постучала в первую попавшуюся дверь. Сонный мужской голос хмуро поинтересовался тем, какой черт разбудил его в это время, но услышав мой вопрос, назвал номер дома и, страшно ругаясь мне в след, пошел досматривать сны.

Поблагодарив моего незадачливого осведомителя, постучалась в нужную дверь. За ней кто-то, громко зевая, повторил почти слово в слово вопрос первого потревоженного мною жителя.

Услышав, что срочно нужен доктор Реми ле Одуэн, голос незнакомца смягчился:

— Простите, сударыня. Прошу вас немного подождать.

Через время, показавшееся мне вечностью, дверь открылась, и на её пороге оказался небольшого роста, худощавый мужчина в скромном сером костюме, с котомкой за плечами:

— Я готов, моя госпожа! — сказал он с пафосом, затем продолжил. — Куда прикажете следовать?

— Господин Реми, нужно очень поторопиться. Я вам щедро заплачу. Вы умеете ездить верхом?

— Да. Немного.

— Тогда садитесь за мной и поспешим!

Я летела со всей прыти к незнакомцу. Он лежал на том же месте, где я его оставила. Надо сказать к чести доктора, он тут же принялся за дело. Убрал мои тряпки, кровь уже не текла, все-таки я тоже приложила к этому руку.

— Вы, умница! — констатировал эскулап. — Не растерялись и все правильно сделали. Осталось только немного заштопать нашего пациента и уверяю вас, он выздоровеет, не успеете вы дважды прочитать молитву, — после этих слов, ле Одуэн склонился над бездыханным телом. Я услышала стон и ругательство:

— Иди к черту! — выкрикнул незнакомец и снова провалился в забытье. Закончив с ним, Реми обернулся ко мне и, улыбаясь, изрек:

— Молодой господин будет жить! Но его нужно перевести в дом. Где вы живете, сударыня?

— Я?

— Да. Ведь ваш супруг…

— Нет-нет. Мы даже не знакомы с этим господином. Просто я оказалась рядом и не смогла пройти мимо…

— Боже! У вас чуткое сердце, сударыня. Так что же теперь с ним делать?

— Спасибо вам, за все, господин Реми… вот деньги, — протянула ему холщовый мешочек, доверху заполненный монетами, который я осторожно вынула из кармана раненного господина, когда обрабатывала ему рану, и сейчас он мне пригодился.

— О, сударыня, вы слишком щедры! Мои скромные услуги не стоят того…

— Я прошу вас, господин Реми, возьмите эти деньги, лошадь и позаботьтесь о господине. И не говорите ему о моем участие, очень прошу вас об этом…

— Хорошо, моя госпожа, я все сделаю, как вы просите…

— Это еще не все, господин Реми. Мне нужна ваша помощь… Болен мой батюшка — у него сильный кашель, он весь горит — как это можно вылечить? — спросила я сквозь слезы, которые снова отчего-то навернулись на глаза.

— Мне нужно осмотреть вашего батюшку…, но как же оставить больного на улице? — развел руками доктор в недоумении.

Да не простая задача. Два человека почти одновременно нуждались в его содействии. Не мог же ле Одуэн разорваться на части.

— Вы не поняли меня…, - продолжила я, — скажите только, как мне лечить, какие снадобья нужно купить?

— Да-да, конечно, — Реми зарылся в свой мешок и вытащил оттуда какие-то скляночки. — Я на всякий случай беру все необходимое, ведь, порой, неизвестно, чем болен пациент… Так вот — эту микстуру давать три раза в день по целой ложке, ничем не запивая, а вот этой мазью натирать больного и закутывать в теплый платок или шаль. И давайте ему больше теплого питья.

— Спасибо, — поблагодарила я и поспешила к Люку.

Услышала вслед:

— Если микстура закончится раньше, чем поправится больной, приходите ко мне, я еще приготовлю для вас.

— Хорошо! — крикнула, обернувшись, и побежала к мосту через Сену. Мы жили на другом берегу.

Глава 12

Добралась домой вместе с рассветом. Да, меня только за смертью посылать! Ну и ночка выдалась!

Люк спал, разметавшись во сне. Его лихорадило. Жаркое дыхание говорило о том, что моему другу стало хуже. Не мешкая больше, нашла в шкафу свою цветастую юбку и чистую рубашку. Быстренько переоделась и принялась за дело: растопила печь, поставила чайник. А сама занялась Фаре. Открыла баночку с микстурой (ну и вонючая оказалась!) и как велел ле Одуэн наполнила ей столовую ложку. И только тут подумала о том, как же буду поить снадобьем человека в бессознательном состоянии. Пришлось идти на крайние меры, разжала с помощью ножа плотно сомкнутые зубы Люка, затем осторожно влила жидкость, стараясь, чтобы мой друг и не захлебнулся, и не выплюнул горькую отраву.

Ну, что же, первая порция целебного настоя прошла успешно, чему я искренне обрадовалась.

Растерла старика мазью и плотно закутала одеялом, а сверху еще накинула мою шаль.

И тут я впервые почувствовала сильную усталость. Сон сморил меня возле Люка. Я уткнулась носом в одеяло и сладко засопела, сидя на скамейке возле постели больного.

Не знаю, сколько прошло времени, но думаю, что немного. Я провалилась в зыбкий сон, словно в темную глубокую яму. Вынырнула сама и так же внезапно, как уснула. Тело все ломило от боли, видимо сказывалось ночное приключение — верховая езда явно не пошла мне на пользу.

А вот Люк выглядел значительно лучше. Его дыхание выровнялось, и теперь он крепко спал, слегка похрапывая во сне. Я вышла в кухню, чайник парил будто паровоз. Как я и думала, он почти весь выкипел. Оставшейся воды хватило на то, чтобы заварить одну кружку крепкого чая.

Роки завозился за печкой и вылез наружу, принюхиваясь к моему завтраку.

— Привет, малыш! — взяла я его и усадила на колени, поглаживая мягкую шерстку.

Угостившись сыром, крыс снова убежал к себе. Зимой он чаще спал, чем в другие времена года. Везет ему, не надо думать, на что дальше жить.

Люк единственный настоящий кормилец нашего небольшого семейства теперь не может приносить доход. Я же почти ничего не умею. Рыбу ловить? Можно попробовать, но в такой холод легче простудиться, чем поймать хоть какую-то рыбешку.

Пока пила обжигающий чай, лучи усталого солнца, тихо скользили по подоконнику. Тоска закралась в сердце. Не люблю, когда осень из рыжей красавицы превращается в костлявую старуху — с голыми сучьями тощих деревьев, промозглыми ветрами и рваной шалью серых облаков. Пейзаж за окном не радовал глаз. Серость от неба до земли. Солнышко уже не согревало своим теплом, скоро зима. Конечно, здесь она вряд ли будет такой суровой, как в Сибири и такой слякотной, как в Москве, но холод уже не единожды забирался в нашу лачугу.

Топить приходилось часто, дрова не спасали…если так дальше пойдет, то наши запасы закончатся намного раньше зимы. Чтобы купить новые дрова, нужны деньги…

Вся наша жизнь упирается в эти звякающие монетки разной стоимости…

Сколько стоит моя жизнь? Жизнь Роки? Люка?

Бесценна?

Да, судя по тому, что жить не на что, действительно — бесценна.

Горькие думы прервал Фаре. Он раскашлялся и робко позвал меня:

— Катрин!

— Я здесь, Люк! Здесь! — поспешила откликнуться и старик тут же снова затих. Успокоился, зная, что не остался один на один со своим недугом. Или, быть может, от того, что я вернулась из ночного путешествия.

Люк медленно, но верно шел на поправку. Благодаря целебному настою, что дал мне господин Реми, к моему старику возвращались силы день ото дня. Кроме того, мне удалось купить на рынке мед и сухие травы — ромашку и мать-и-мачеху. О целебных свойствах этих растений я знала с детства. Настаивая их, поила Люка теплыми напитками, возвращающими ему жизнь.

Прошло полтора месяца в борьбе за его здоровье. Приятно было ощутить себя победителем.

За то время пока Фаре болел, мне пришлось устроиться на работу в небольшой кабачок недалеко от пристани. Я помогала кухарке, мыла посуду и, ко всему прочему, иногда развлекала посетителей танцами, недаром несколько лет занималась хореографией, тут пригодилось. От подвыпивших и не в меру развеселившихся гуляк меня спасал верзила-повар. Стоило мне только поднять визг, как он неизменно появлялся в зале. При одном только его виде, желание побаловать с девушкой у ловеласов куда-то улетучивалось, они вмиг трезвели и отпускали меня восвояси.

Теперь мой заработок составлял: от двух ливров до пяти серебряных экю за день работы — это включая чаевые за танцы.

Если же задерживалась, по просьбе хозяина, на вечер (поскольку в это время суток было больше посетителей), то и моя зарплата увеличивалась почти в два раза. Это было совсем даже неплохо для нашей семьи, где один из её членов тяжело болел.

Денег теперь хватало, я даже смогла заменить испорченный вещи, забрызганный кровью спасенного мною незнакомца плащ и юбку, на новые, а так же приобрела несколько нижних рубах для себя и Люка про запас.

Однажды, проходя через рынок (уже совершила необходимые покупки) совершенно случайно зацепившись глазом за витрину небольшого магазинчика, где модистка вывесила на показ свое творение, не смогла отвести взгляд от сине-зеленого, словно морская вода — платья. Решение купить его пришло в мою голову спонтанно, и, находясь во власти желания, я переступила порог магазина. Вопреки ожиданиям, платье не только пришлось в пору, но еще и стоило вполне приемлемо по моим теперешним заработкам. К нему прилагались легкие шелковые перчатки с изящной вышивкой. Я знаю, что сглупила, но в тот момент не могла удержаться и отдала все, что у меня осталось — все сбережения за месяц. А это не мало, учитывая то, что Люк все еще нуждался в лечении, а лекарства заканчивались, и мне необходимо было вернуться на улицу Ботрейи, к доктору за снадобьем, которое должно иметь какую-то цену. Но на тот момент, мне словно мозги отшибло, я забыла о всякого рода осмотрительности и экономности. Спустила все, что имела. А еще удивлялась в свое время непрактичности моей московской подруги — Натки, которая никогда не могла удержать в кармане даже сотню рублей. Вечно что-нибудь покупала, пока не оставалась полностью на мели.

Платье дома я не надевала и даже спрятала его от Люка глубже в шкаф, завесив другими вещами. Боялась его реакции на такую роскошь. Но мне приятно было осознавать, что оно у меня есть. Нежная мягкая ткань, ласково переливалась под моей ладонью, давая почву для мечтаний:

" Вот поправится Люк, и мы пойдем с ним гулять по вечерним улицам Парижа, я в этом платье, а он в красивом костюме и вышитом узорами плаще…"

Эх, мечты! Как же заработать столько денег, чтобы хватило на их реализацию?

После покупки платья, я стала чаще задерживаться по вечерам, зарабатывая не только на пропитание, но и на мечту. Очень хотелось порадовать друга.

Возвращаясь домой, все чаще встречала хмурый взгляд из-под кустистых бровей Фаре. Он выздоравливал, и теперь его тревожили мои частые отлучки. Я отшучивалась, всякий раз старалась, чтобы он улыбнулся и прогнал хмурость из своего доброго сердца.

Как-то Люк застал меня вопросом:

— Где ты работаешь, девочка?

— Недалеко, Люк. В кабаке "Весельчак", ты, должно быть, знаешь о нем?

Фаре утвердительно кивнул:

— Да, бывал там и не один раз. Подойди, — попросил он меня, восседая на кровати (на время его болезни я перебралась в кухню на его лежак), словно Наполеон на поле боя, подбоченившись, дырявил меня взглядом.

— Покажи мне руки, — попросил Люк и взяв в свои горячие ладони, пристально рассмотрел, а потом поцеловал каждую мозоль, прислонившись к ним обжигающими сухими губами, — Спасибо!

— Ну, что ты, Люк, за что?

— Не бросила, не оставила…а могла ведь уйти насовсем и это было бы справедливым наказанием за все, что я сделал в своей жизни. Ты осталась…

— Люк, не надо о прошлом. Не надо!

Он замолчал, о чем-то напряженно думая:

— Тебя не обижают?

— Нет, что ты! Ко мне добры, и даже дают подработку. Я иногда танцую, за это хорошо платят…

— Вот это-то мне и не нравится. На что тебе приходится идти из-за меня! — он повесил сокрушенно голову и низко, слишком низко опустил плечи. Затем с болью, но твердостью в голосе, произнес:

— Пообещай, что как только я встану на ноги, бросишь эту работу!

Я не смогла ему возразить и дала свое согласие уйти из "Весельчака", после того, как Люк полностью окрепнет.

Глава 13

Пришел тот день, когда мне надо было распрощаться с кабаком "Весельчак". Поскольку Люк окончательно выздоровел, то теперь настаивал на том, чтобы я ушла из "жуткого пристанища выпивох", каким до недавнего времени являлся он сам.

С самого утра Фаре вышел на улицу со своей неизменной котомкой, в которой за последние дни его болезни набралось не малое количество безделиц. Конечно, он прав и мне не место среди грязной посуды и расплывшихся, одутых от безмерного количества вина физиономий, но зарабатывала я здесь намного больше, чем Люк. О том, что произойдет, когда он обнаружит платье и узнает, сколько кровных за него заплачено, старалась не думать. Иначе, становилось совсем не по себе. Возможно, я не права, но теперь моя мечта улетучивалась, словно её и не было.

Зашла в кабак, чтобы проститься с местом работы к которому привязалась (почему-то уж слишком быстро привыкаю к новым обстоятельствам, а вот расставаться с ними всегда — тяжело), но тут же об этом пожалела. Не умею отказывать и вот, снова попалась в сети своего несмелого характера. Меня загрузили работой по самое "не хочу". В это день намечалась не просто попойка, а вечеринка "богатеньких Буратино". Правда, что они нашли в этом немногочисленном и не столь привилегированном месте, мне было не очень-то понятно.

Но у них, как говорится, свои заморочки. Мне оставалось только перемыть гору посуды и быть на подхвате.

Веселье находилось в самом разгаре, многие из господ уже еле сидели за столом, и я осторожненько направилась к двери, чтобы покинуть эту, по словам Люка "обитель зла", как нос к носу столкнулась с только что вошедшим посетителем.

— Моя госпожа?! — изумился Реми ле Одуэн. Это был именно он. В богатом вельможе сложно было разглядеть некогда бедного лекаря, каким его встретила впервые в тот вечер, когда судьба закрутила меня в своей непонятной и странной игре.

От смущения и растерянности не знала куда деться и что сказать. Вот, никак не ожидала встретить его здесь! В эту минуту испытала чувство сходное с одним детским воспоминанием. Будучи трехлетней крохой, я с увлеченно раскрашивала цветными мелками дверь в ванной комнате, и была застигнута родителями в самый неподходящий момент покраски.

Вроде бы ничего страшно-непоправимого не произошло (дверь потом легко отмылась), но о своих ощущениях — смеси страха, смущения, неловкости — помню до сих пор.

— Господин Реми, простите меня, я очень спешу, — хотела проскочить мимо него в полуоткрытую дверь, но лекарь ловко поймал меня за руку и вытянул за собой на улицу.

— Сегодня я не дам вам убежать так быстро, как в прошлый раз, — сказал он, посмеиваясь над моими попытками освободиться от его крепкой хватки.

— Пустите! Мне больно! — гневно выкрикнула и чуть не упала, освободившись рывком из его рук.

— Простите, сударыня. Но нам нужно о многом поговорить…

— Нам не о чем с вами разговаривать, господин Реми. Спасибо вам за все, что вы сделали для моего батюшки и того молодого господина… Но я, действительно, очень спешу!

Только хотела уйти, как ле Одуэн перегородил мне путь.

— Послушайте, я не отпущу вас до тех пор, пока вы не согласитесь на свидание.

— С вами?

— Нет, не со мной, хотя я очень польщен, госпожа… Кстати, я так и не знаю вашего имени.

— Катрин.

— Госпожа Катрин, вас очень хочет видеть тот, кто обязан вам жизнью.

— Я, надеюсь, вы не рассказывали ему обо мне? Вы давали слово!

— Нет, конечно, нет! Я был верен своему обещанию. Но… он помнит вас и каждый новый прожитый для него день — это пытка. Он ищет ваш образ повсюду…

Мне безумно приятно было это слышать. Не каждый день мне говорили о том, что я для кого-то что-то значу. Не считая, Фаре, конечно. Тот постоянно мне это доказывал. Но незнакомец… да, последнее время он часто всплывал в мыслях.

В ту ночь в моей голове все было, словно в тумане, и события казались скорее сном, чем реальностью. Единственным доказательством, что я не спала — являлись снадобья, которые мне предоставил для Люка господин ле Одуэн.

— Хорошо. Когда и где?

— Сегодня, если вас устроит в 10 вечера, на том самом месте, где вы нас оставили в ту ночь. Я могу вас об этом попросить, госпожа Катрин?

— Хорошо, господин Реми. Обещаю, я буду к сроку. Теперь же позвольте вас покинуть.

С этими словами, наконец, обрела свободу и, стараясь унять гулкий стук сердца, побежала домой. Люк, наверняка, уже меня заждался.

Странно, что он еще не вернулся. Хотя и обещал быть пораньше.

Наверное, мне просто повезло. Не знаю, как бы Фаре среагировал на то, что его "девочка" убегает на свидание с малознакомым типом.

Свидание. Это слово будоражило кровь. Так давно я на них не ходила…даже в прошлой московской жизни для меня они не являлись еженедельными и даже не ежемесячными. Поэтому волноваться было от чего.

Согрела воды и спрятавшись за ширму(поставила её возле печки, там теплее), которую для меня Фаре сделал своими руками, ополоснулась в железном тазу. Поливая на себя из большого ковша и используя небольшой кусок мыла — освободилась от запаха кабака, полного не только терпкими пряностями, но и кислотой дешевых вин, а также пьяных перегаров посетителей. Вытерлась насухо, и, завернувшись в полотенце (широкое, словно простыня), кинулась к шкафу. Платье, не найденное Люком — лежало на месте.

Легкий вздох облегчения вырвался из моей груди, когда я наткнулась рукой на нежную ткань.

Хотела уже облачиться в платье, как внимание привлек Роки. Он плюхнулся в неубранный мною таз с водой и теперь барахтался в нем. Видимо, спускаясь из своего убежища не нашел куда спрыгнуть.

— Малыш, прости! — промолвила, доставая крысенка, намокшего и сердитого. Вытерла его своим полотенцем. Он стал похож на маленького дикобраза. Мокрая шерстка топорщилась в стороны, придавая моему любимцу комичный вид.

Пришлось срочно выплеснуть содержимое таза за дверь, чтобы больше не случилось непредвиденных неприятностей. Отголоски башенных часов известили о том, что уже восемь часов вечера. А я еще не оделась!

Как говорится, ждать красивую женщину куда-либо собирающуюся — большое испытание для мужчины. Но мне сложности еще создавало и то, что служанки в наличии не имелось и шнуровку корсета приходилось делать самостоятельно. Изрядно повозившись с платьем, занялась укладкой шевелюры. Не имея под рукой никаких аксессуаров женской привлекательности, я причесала волосы. Правда, с моими кудрями пришлось потрудиться, чтобы придать им не взлохмаченный вид. Затем собрала их, скрепив деревянной заколкой (без каких-либо узоров и украшений) на затылке, разрешая нескольким локонам свободно спускаться кокетливыми дорожками возле ушек. Сверху накинула, словно паутинку, тонкую ажурную вуаль и, конечно, теплый плащ.

Зеркало в нашей с Люком хижине отсутствовало. И надеясь на то, что выгляжу все же не хуже обезьяны в зоопарке (которая не знает, куда надеть шляпу на голову или на хвост), я выскочила за дверь. Беспокоясь о Фаре, осмотрелась, поискала его взглядом. В темноте зимнего вечера, почти полной не считая фонарей и яркой, слишком близкой луны — не увидела знакомого силуэта. И еще раз, обернувшись в ожидании того, что мой друг вот-вот объявится, поспешила на встречу с судьбой.

Глава 14

Еще издали заметила тень, поджидающую меня около места встречи. Сердце подпрыгнуло в груди и пришлось чуть сбавить шаг, чтобы не выдать волнения.

Я хотела только увидеть его и сказать, чтобы он не искал встреч со мной. Это бессмысленно. Все бессмысленно!

Когда мужчина вышел из-за ели и подошел, то у меня подогнулись колени, а голос предательски задрожал.

— Добрый вечер, сударыня, — проговорил уже знакомый голос.

— Добрый вечер, сударь, — ответила, еле сдерживая дрожь.

— Вам холодно? — спросил незнакомец, после приветствия.

— Немного, — ответила поежившись, — Вы хотели меня видеть?

Он замолчал, пристально приглядываясь ко мне, будто пытался понять — та ли я девушка, что грезилась ему или другая. Наши взгляды встретились, и показалось, что в это мгновение время — остановилось. Насовсем.

Не знаю, сколько мы так стояли вперившись друг в друга, пока его голос снова зазвучал в ночной тишине.

— Я хотел сказать вам — спасибо…, не каждая девушка осмелится на такой поступок. Вы спасли мне жизнь, и теперь она принадлежит вам.

Я, словно остолбенела и теперь стояла, как кукла, абсолютно не знала, что делать и что говорить в эту минуту. Поэтому молчала, внимая каждому слову незнакомца. Мужчина вдруг опустился передо мной на одно колено.

— Я — Луи де Клермон, сеньор д'Амбуаз, граф де Бюсси — клянусь защищать и оберегать вас, сударыня, всю свою жизнь какой бы длинной или короткой она не была, — произнес он, склонив голову к моим ногам. Но я уже не слышала его. Меня захлестнули эмоции.

Что же я наделала?! Это сродни тем фантастически-мистическим фильмам, в которых герои, будучи в другом измерении или времени нечаянно наступали на бабочку (или какого-нибудь червячка) и тем самым закрывали себе путь домой. Маленькая незначительная деталь меняла собой мир до неузнаваемости. Что же теперь будет с моей жизнью?

"Катька! Какая же ты — дурочка!" — кляла я себя. Одно дело жить в прошлом, рядом, никому не мешая, наблюдать со стороны за делами минувших лет, и совсем другое — вмешиваться в историю, менять судьбы…

— Бюсси? Вы — Бюсси? — я отступила на шаг, не веря себе, не желая признавать свою ошибку.

Тот Бюсси, о котором я читала в книгах Дюма. Тот, о котором мечтали все девушки. Тот, сердце которого принадлежало только Диане, графине де Монсоро.

Он здесь, передо мной, на коленях…

Во что я вмешалась? Во что?!

Граф поднялся, подошел ко мне:

— Что с вами, сударыня? Да, я Бюсси.

— О, Боже! Я пропала! Я не должна была…

— Вы жалеете о содеянном? О, Боги! Почему? Сударыня, ваш благородный поступок спас мне жизнь и теперь вы упрекаете себя за это?

— Нет, я упрекаю себя за другое, господин Бюсси. Я не жалею, что случайно или по воле проведения спасла вам жизнь…. Боюсь, вы не поймете, это нелегко объяснить… Вы верите в судьбу, граф? Ответьте, только честно!

— Я не понимаю, к чему вы клоните, сударыня, но отвечу вам — да, я верю в судьбу!

— Тогда, послушайте меня: я случайно изменила ваш жизненный путь и свой, наверное, тоже… в тот вечер…, - я хотела сказать ему правду, но язык не повернулся произнести имя Дианы, женщины, которая по многим причинам казалась мне не достойной любви этого господина. Я решила, пусть теперь судьба сама выбирает, как быть дальше. Ведь, если им суждено встретиться, это произойдет рано или поздно. Но я не стану подталкивать Бюсси к той, что принесет ему смерть, — в тот вечер заболел мой батюшка, и я спешила за лекарем, вы просто оказались на моем пути…

— Не знаю, случайность или нет, но я вам очень признателен, госпожа…, он осекся, — я до сих пор не знаю вашего имени…

— Катрин Фаре де Шнур, — представилась, краснея до кончиков ушей. Не привыкла лгать. Но не могла же я, в самом деле, рассказать ему о себе всю правду. Бюсси бы точно счел меня умалишенной.

— Госпожа Катрин, вы можете располагать мной в своих бедах… Реми говорил, что вы испытываете сильные финансовые затруднения… Моя дружба состоит из трех вещей — кошелек, шпага и жизнь — все это принадлежит вам с того момента, как вы помогли мне.

— Господин Бюсси, я признательна вам за ваши слова, но не могу принять такой щедрый подарок. Ваша жизнь — принадлежит только вам, и я не могу и не хочу ею распоряжаться, но…дружба — это ценный дар, которым обладают далеко не многие. Его я, пожалуй, приму. Что же касается слов господина Реми, то тут он искренне ошибся, мне не нужны чужие деньги и опека, у меня есть все, чтобы вести достойную жизнь.

— Простите, госпожа де Шнур, если ненароком нанес вам оскорбление. Но…расскажите хоть немного о себе. Я искал вас, но так и не нашел. Мне даже грезилось, что все увиденное в тот день было сном. Если бы не ле Одуэн, клянусь, я бы сошел с ума, продолжая поиски прекрасной незнакомки…

— Так все-таки он не сдержал своего обещания?

— Что вы, вовсе нет! Но он всегда был рядом и помогал разыскивать девушку-стрекозу.

— Стрекозу?

— Да. Я запомнил золотую стрекозу и ваши зеленые, полные слез глаза…

— Вот эти? — я откинула вуаль и посмотрела с вызовом в его темные, словно омут очи. Теперь пришла его очередь удивляться.

— Вы? Та самая девушка, которая бросилась под ноги к моему скакуну, чтобы спасти серого зверя чем-то очень напоминающего крысу?

— Да, я. А Роки — это действительно ручной крыс, вы угадали.

— Катрин — вы самая необычная девушка из всех, что я, когда-либо встречал в своей жизни, — он рассмеялся. А я вдруг поняла, что по-настоящему пропала с головой.

"Катька! Что ты делаешь?" — кричала совесть, но я запнула её подальше и просто наслаждалась моментом общения с красивым молодым человеком. Ну и что, что мы живем слишком далеко друг от друга и между нами протянулись столетия, сейчас это обстоятельство не имело для меня никакого значения. Все в прошлом или будущем, теперь же было настоящее, во всяком случае, очень хотелось в это верить.

Я желала быть с этим человеком — дышать с ним одним воздухом, говорить о глупостях, слушать этот редкий, бархатистый голос, чувствовать его сильное плечо рядом.

Эх, почему в мое время мужчины скрывают свою силу, волю, любовь под тысячей замков? Нам же приходится только угадывать их намерения. Часто мы ошибаемся, принимая за искренние чувства лишь их тень. Вот тогда и становится горше всего от разочарования, разводов, драм…, потому что сами виноваты: не поняли, не разглядели, ошиблись.

Наше свидание затянулось до самого утра. Прогуливаясь вдоль правого берега Сены, мы не испытывали власти времени, поглощенные общением. Едва забрезжил рассвет, я вспомнила о Люке.

— Простите, граф, но мне пора домой и уже довольно давно.

— Могу я проводить вас, Катрин?

Я покачала головой, отступая от него на несколько шагов:

— Нет, сударь. Я думаю, на этом нам с вами стоит расстаться навсегда. Наши миры слишком разные и пересечение лишь случайность. Не ищите больше встреч со мной, умоляю вас. Прощайте!

Подхватив длинный подол платья, я побежала со всех ног, но в это раз избавиться от преследования было слишком сложно. Жаль, что на мне оказались не брюки, бегать в платье — очень неудобно, особенно, если его длина до пола.

Но судьба иногда идет навстречу и посылает свою помощь. Толпа полупьяных (или полутрезвых) господ вывалилась из подворотни и на некоторое время разделила нас с графом. Я воспользовалась моментом и скрылась в узкий проулок. Петляя, будто заяц, забежала в торговые ряды и спряталась за одной из телег с какими-то бочками. Бюсси пробежал мимо. Я видела графа, но запретила себе выходить из убежища на его зов.

Что могло нас ждать в будущем? Зная его любовь к дуэлям и женщинам — ничего хорошего. Больше всего на свете я ценю преданность и честность. Ни то, ни другое граф не мог дать. По своей природе он был ловелас, каких поискать. Обманывать свои чувства — это больнее во стократ, чем сразу на корню убить в себе зародыш любви.

Я еще не любила, но уже была слишком близка к этому чувству, оно буквально прокрадывалось в мою душу, и сейчас от моего решения зависела дальнейшая судьба, не только моя.

Слишком больно, но необходимо избавиться от чувства сейчас (пока оно не овладело мною полностью), чтобы жить дальше. Я сделала свой выбор.

Вырвавшись из плена чувств, поспешила домой, к Люку. Он, наверное, с ума сходит, а я тут… Вина от содеянного захлестнула меня. Что я ему скажу? Как оправдаюсь перед тем, кто дороже всего на свете?

Эти мысли подхлестывали меня, подгоняя к лачуге, ставшей за время пребывания тут — родным домом.

Глава 15

На бегу придумывала разные варианты оправдания. Впорхнула бабочкой в дверь и замерла на пороге. Люка не было.

Роки рылся в углу, а дом — пустой и одинокий — приветствовал меня остывшим очагом и серым листом бумаги на столе.

Я замерла, боялась пошевелиться, страшилась того, что могла прочесть. Письмо. Оно адресовано мне… Оно пугало тем, что есть.

Люк, зачем?! Слезы прыснули сами, а сердце сжалось комочком в груди… Что он придумал, пока меня не было? Почему не дал возможность объясниться? Почему?

Пересиливая себя, подошла к столу, взяла лист. Аккуратным убористым почерком (словно это писала школьница, а не Фаре) ровные ряды строчек сообщали мне о том, что я снова одинока. За что?

Люк, ты все не так понял! Совсем. Я вернулась, чтобы жить с тобой, а ты ушел, чтобы освободить меня от обязательств. Все решил сам и даже не спросил: хочу ли я? Могу ли? Кто для меня дорог и любим?

Нечестно и так больно! БОЛЬНО!

Обхватив себя руками, села на пол и зарыдала в бессилии от свалившихся на голову обстоятельств. Я предполагала все, что угодно, но только не это.

Люк ушел, чтобы не мешать мне строить жизнь с тем господином. Он увидел меня с Бюсси на набережной и посчитал, что я достойна другой, более счастливой жизни. Глупец! Ведь я была счастлива с ним! Только с ним ощутила свою жизнь и нужной, и полезной.

Что же теперь делать? Что?

Мой друг оставил холщовый мешочек, в котором кроме золотых монет, оказалось жемчужное ожерелье. Люк написал, что он хранил это на черный день, из старых не использованных сбережений. Я его свет и теперь у него не будет черных дней, а мне должно пригодиться для новой жизни. Дурачок! Какой же он дурачок! Бросил меня, откупившись, и не подумал о том, что никакие деньги на свете не заменят тепло человеческих отношений.

Я спрятала украшение и деньги в глубоком кармане на поясе моего платья, размазывая слезы по щекам, поднялась с пола, опираясь на стол руками.

Прорыдавшись, умылась холодной водой. Затем, нашла в кухонном шкафу початую бутылку местной настойки. Что-то вроде самогона и браги в одном флаконе, её я использовала для растирания Фаре во время его болезни. Впервые в жизни решила напиться до беспамятства, чтобы заглушить хотя бы на время боль души. Жидкости в бутылке осталось немного, но мне хватило.

Отпила из бутылки несколько глотков. Жгучий, обжигающий напиток мгновенно растекся по всему телу, ударил в голову, замутил сознание. Больше не отдавала себе отчета в том, что делаю. Хотелось умереть, исчезнуть, раствориться за гранью реальности. Я не могла вернуться домой, но здесь у меня больше не было сил, чтобы оставаться. Напиток принес забытье, вернее отключение от сознания, причем — полное…

Думала, что станет легче…

Не стало.

Утром голова раскололась о трель телефонного звонка.

Попробовала встать. Ноги не слушались, дрожали, будто я просидела голодом — неделю, не меньше. Голова, казалось, разделилась на несколько половинок, которые жили отдельно друг от друга. Кое-как собрала себя по кусочкам. Встала и направилась урезонить телефон, который, думалось, вот-вот разорвется на части.

— Алло!

— Катька! Ну, слава Богу! Хотела уже к тебе ехать! Ты чего так долго не подходила? — услышала я Наткин голос, который врезался в сознание дополнительной болью, принося мучение воспаленным мозгам.

— Тсс! Ты чего так кричишь?

— Я-то? Да не кричу я! Ты что забыла, мы же сегодня собирались на пляж?!

— Да? А какой сегодня день?

— Во, даешь! Суббота. Ты там чего, загуляла что-ли? Смотри у меня! Чтобы через пятнадцать минут была готова. Я выезжаю!

С Наткой спорить бессмысленно, поэтому я не стала упираться и поползла в ванную — приводить себя в божий вид.

Словно дежавю проплыло где-то на загривках сознания мое отображение в зеркале. Бледная, зеленая муха — по имени Катя.

— Здрасте! Неприятно познакомиться! — похихикала себе и показала язык.

Что было со мной до звонка подруги, я не помнила напрочь, будто меня вынули из действительности, а потом через время поместили обратно, притом совершенно забыли сообщить, что я успела натворить за время отсутствия.

Кое-как справившись с внешними проблемами, смогла, наконец, прийти в себя с помощью чашечки кофе и небольшого бутерброда с сыром. Мой крыс на все мои призывы — выйти к завтраку отказался. Искать его не было никакого желания.

Захочет поесть — найдет, решила я, положив несколько кусочков сыра к нему в миску у плиты. Налила в блюдце свежей водички и поспешила открыть дверь, в которую, скорее всего (судя по времени), трезвонила Натка.

— Ну, что, подруга? Выглядишь ты не лучшим образом, но ребята уже ждут внизу. Так что поехали! По дороге расскажешь про свои коллизии.

Поехали не на пляж, как собирались вначале (погода портилась на глазах, вместо солнца — хмурые тучи), поэтому решили устроить небольшой пикник с палатками и созерцания природы в нескольких километрах от Москвы.

Изливать душу я не стала, ни к чему, не на исповеди же. Конечно, Натка старалась растормошить меня, но это было очень непросто, поскольку головная боль не отпускала ни на минуту.

— Кать, что ты вчера пила, и по какому поводу? — спросил Усачков с серьезной миной, он тоже почему-то ехал с нами. Хотя мне было почти все равно с кем и куда ехать, себячувствие на тот момент оставляло желать лучшего.

— Прости, Костик, не помню, честно, — постаралась выдавить из себя какую-никакую улыбку.

Ребята балагурили и шутили все дорогу, а я думала только о том, когда же, наконец, мы приедем на "природу".

Через полтора часа мучения все же закончились. Вывалившись на свежий воздух из душной девятки, разминая конечности, я подумала, что жизнь — прекрасна и удивительна, не смотря на все, навешанные на её хрупкие плечи, проблемы.

— Класс, правда? — обхватила меня Натка и, прижавшись, развернула к реке, которая широкой полосой огибала выбранный нами участок суши, — Пойдем, искупаемся!

Нехотя прошла за ней. По вьющейся под ногами тропинке спустились к небольшому усыпанному желтым песком почти пустому берегу. Кроме двух парнишек, удивших рыбу и какого-то дядьки, степенно плавающего в стороне, никого не было.

Присела на валун и сняла туфли, в них набрался песок, засучила джинсы:

— Ната, я не буду! — крикнула подруге, которая уже по пояс залезла в воду и манила к себе.

Купаться не хотелось, а вот пройтись вдоль берега, перебирая ногами изредка попадающуюся гальку и немного увязая в прохладном песке, мне никто не мог помешать.

Все-таки хорошо, что Наташа — пусть изредка, но вмешивается в мою жизнь. Я по натуре домоседка и если бы не подруга, то так и провела бы все выходные дома за чтением книг и просмотром телевизора. Мы познакомились с ней лет пять назад, да не где-нибудь, а в книжном магазине. Схватили с полки одну и ту же книгу — "Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции", разговорились и подружились сразу.

Я в дружбе пассивна, это Наталья — пышная, высокая блондинка, круглощекая с симпатичными ямочками на щеках, — будто Карлсон (только без пропеллера) время от времени влетает в размеренность моей жизни, переворачивая её с ног на голову.

Голова продолжала болеть весь день с небольшими промежутками. Средство от похмелья в виде двух шипучих таблеток не помогло. Пить пиво мне расхотелось после первого же глотка, так как мой желудок запротестовал и вывернул все наружу.

Время от времени я как будто проваливалась в зыбкий сон. Расположившись в палатке, почти не покидала её пределы.

— Катя, ты как? — спрашивали ребята, заглядывая ко мне.

— Нормально, — отмахивалась от них, находясь между былью и небылью.

Кажется, что все-таки уснула. Когда открыла глаза, передо мной сидел Усачков, и нагло разглядывал. Затем, пьяно улыбаясь, полез целоваться.

Оттолкнула его и выскочила из палатки, свежий воздух вернул действительность, освобождая мысли от тяжелого сна.

Перед глазами проплыл берег, небо, мост… — откуда здесь мост?

Холодный порывистый ветер пробрался под одежду, я поежилась, осматриваясь.

Лето исчезло за серыми облаками, из которых моросил противный мелкий дождь. В руке у меня была бутылка с какой-то неприятного запаха жидкостью, а под ногами — река…

Потрясла головой, прогоняя наваждение. Тихий приятный голос, раздался возле правого уха, я вздрогнула и увидела того, кто им обладал.

Мужчина в добротном сером костюме шестнадцатого века — высокий, темноволосый с симпатичной бородкой и острым взглядом черных глаз, в уголках которых пряталась усмешка, проговорил:

— Не лучший способ расстаться с жизнью, сударыня. Быть может, стоит еще немного ею насладиться?

— Вы о чем, сударь? — изумилась, пыталась собраться с мыслями. Похоже, я не возвращалась домой, а просто напилась до потери чувств, забралась на мост, и размахивая руками, балансировала на нем. Мне все привиделось? И Натка, и Усачков, и пляж?

Оглядевшись, поняла, что так оно и есть. Париж — со всех сторон. Как же я от него устала!

— Давайте, я вам помогу, — незнакомец любезно подал мне руку и помог спуститься с парапета, — Что вы пили? Ну и запах!

Это последнее, что я услышала перед тем, как провалиться в пустоту.

Глава 16

Жан-Антуан д" Анжлер находился в пресквернейшем настроении с самого утра.

Вначале Генрих со своим нытьем по-поводу того, что его любимая собака Лилин "стала плохо кушать". Да лучше бы думал не о собаках, а о том, как родить наследника и ублажить свою жену. Черт побери!

А потом еще Сен Люк! Да, Шико! Ты не исправим! Всегда найдешь приключения на свой тощий зад! — размышлял ни кто иной, как самый блистательный из дворян, шут французского королевства, мэтр Шико. Вот ведь угораздило же стать между королем и его другом! Шутка не удалась, Сен-Люк изгнан, Генрих в бешенстве, а господин д" Анжлер теперь не знает: куда себя деть, чтобы выплеснуть ненужные эмоции.

Он вышел из Лувра в надежде повысить себе настроение в таверне, и сейчас обдумывал, где может находиться его сотоварищ по застолью — монах Горанфло.

Своего рода тот был шутом для шута. Шико забавляла детская непосредственность монаха и его добрый нрав. В его присутствии, мэтр поднимал себе настроение, и казалось, что жизнь не настолько уж несправедлива и плоха, раз есть те, кто радуется каждому новому дню, не думая о политике и о том, чем прокормить своё ненасытное чрево.

Тут его взгляд привлекла юная особа, на вид — лет двадцати. Вначале Шико решил — обычное дело — пьяная шлюха, каких он встречал и не раз… но, присмотревшись, понял, что ошибся. Девушка слишком ухоженная, без броского макияжа и вычурностей в одежде, к тому же довольно прилично одета для такого рода занятий. Но бутылка в её руке была пуста, стало быть, содержимое красавица опрокинула в себя.

— Не рано ли в её возрасте так злоупотреблять? Хотя, Шико, тебе-то, что до этого? Еще одну неприятность хочешь повесить себе на шею? Да — только этого до полного счастья тебе и не хватает, — ворчал мэтр себе под нос и намеревался уже пройти мимо, как увидел, что девушка, пошатываясь, забралась на парапет и, балансируя, едва удерживается на нем.

— Что ж ты делаешь, дурная?! — воскликнул он и кинулся спасать незнакомку, которая, казалось, не понимала, что делает.

Неясные образы все время сопровождали мое беспамятство…

Не знала, что можно так сильно отравиться. Никогда больше не возьму в рот спиртное, если выживу после этого кошмара…

Мысли путались, в голове гудело, а во рту казалось — кто-то нагадил…

Неприятное самочувствие, к тому же ощущение чьего-то постороннего присутствия — вызывало сильное не желание приходить в себя.

И все же сумела открыть глаза, оглядеться. Меня встретила серая комната, довольно скудно обставленная — стол, тумба, шкаф и кровать у окна. Собственно на ней я и прибывала. Голова — раскалывалась, и мелкие молоточки стучали в виски. Губы пересохли, очень хотелось пить.

— Как вы себя чувствуете? — раздалось совсем рядом. Повернув голову, заметила мужчину, который с пристальным вниманием рассматривал меня.

— Что со мной? — ответила вопросом на вопрос, предполагая, что это не совсем вежливо, но ничего не могла с собой поделать на тот момент.

— Хороший вопрос, сударыня, — усмехнулся он, и вышел из тени комнаты. Теперь и я могла его рассмотреть. Высокий брюнет, в белоснежной рубахе с широкими рукавами и сером жилете, напомнил мне не то лекаря, не то клерка и только его колючий, насмешливый взгляд говорил о том, что я ошибаюсь в своих предположениях. — Вы ничего не помните?

— Нет.

— Ну, это и следовало ожидать… после такого количества выпитого вами, кхм… зелья?

— О чем вы?

— Вот об этом, — он показал мне пустую бутылку, в которой когда-то была настойка, купленная мною на рынке для Люка.

Неужели это я её опорожнила? Боже! Как стыдно! Ужасно стыдно перед этим неизвестно откуда взявшимся незнакомцем.

Я покраснела, казалось, до кончиков ушей. Он заметил мое смущение:

— Вижу, что вы вспомнили?

— Да. Мне очень неловко перед вами, сударь. Кто вы?

— Еще один неплохой вопрос. Похоже, что любопытство возвращает вас к жизни…

— Я не понимаю…

— Что ж придется объяснить. Будь вы моей дочерью, я бы вас проучил с помощью плетки. Да-да, сударыня и не смотрите на меня такими невинными глазами. Проучил бы! Еще как! Это же надо — выпить бутылку спиртованной жидкости неизвестного названия и потом еще сводить счеты с жизнью. ЖИЗНЬЮ?!! Это в таком-то возрасте, когда она у вас только начинается!

— Прошу вас, не кричите так…мне очень плохо, — взмолилась я, не в состоянии выслушивать какие-либо нравоучения. И так не знала, куда деться от пожирающего меня стыда.

— И это хорошо, что вам плохо! Быть может, в следующий раз вначале подумаете, прежде чем делать нечто подобное, — изрек он и наконец сжалился надо мною. Присел рядом, убрал с моего лба какую-то тряпку (я и не заметила её) и заменил другой — прохладной и приятной для больной головы, облегчая страдания. — Я немного ослаблю шнуровку на корсете, так вам станет легче дышать. Вы не возражаете?

— Спасибо, — поблагодарила своего спасителя, прикрывая глаза, почувствовала его сильные руки, которые без труда справились с завязками корсета. Мне, действительно, стало легче.

— Бедная девочка, — проговорил он, поглаживая меня по волосам. — Что же вас заставило так поступить?

— Кто вы? — повторила свой вопрос.

Мой спаситель стал серьезным и задумчиво ответил:

— У меня много имен, девочка. Пожалуй, я назову то, что было дано мне при рождении — Жан-Антуан д" Анжлер, к вашим услугам, — склонил он голову и слегка улыбнулся, — Мне бы тоже хотелось узнать имя прекрасной незнакомки.

— Катрин Фаре де Шнур, — назвала себя и временно вышла из общения, — голова закружилась и унесла меня в свои бесконечные видения.

Не знаю, сколько времени проблуждала в многочисленных коридорах сна, но из него меня бесцеремонно вытянули в реальность.

— Катрин! Вы слышите меня? — кто-то негромко позвал, приводя в чувство.

Господин д'Анжлер склонился надо мной, встревожено взяв за руку, нащупывал пульс.

— Ну, наконец-то! Я уж подумал, что вы окончательно хотите оставить меня в полном одиночестве. Как вы себя чувствуете? Не говорите, вижу, что плохо. Вот выпейте! — протянул он кубок с какой-то жидкостью. Поддерживая рукой мою голову, незнакомец помог мне сделать глоток.

Кисловатая влага принесла облегчение, головная боль постепенно проходила.

— Вам легче?

Я кивнула, выдавила улыбку и с благодарностью посмотрела на моего спасителя.

Он был одет, словно хотел выйти на улицу, но почему-то задержался. В руках держал перчатки, собираясь их надеть.

— Сударыня, я вынужден вас покинуть, меня ждут неотложные дела. Ваше пребывание тут я оплатил еще на два дня, надеюсь, что в мое отсутствие вам станет легче.

— Спасибо вам за все, господин д'Анжлер.

— Скажите, где я могу вас найти по своему возвращению?

— Зачем вам это, сударь?

— Ну, хотя бы затем, чтобы убедиться, что с вами все в порядке, госпожа де Шнур. — Итак, где вам удобно встретиться?

Я задумалась над его словами. Мне не хотелось бы еще раз видеться с этим господином, но быть настолько неблагодарной, тоже не могла. Поэтому, спустя мгновение, произнесла:

— Если для вас это настолько важно, сударь, то вы сможете меня найти в саду, недалеко от капеллы Сент-Шапель. Я люблю гулять там, в полдень.

— Отлично, сударыня. Надеюсь, что через двое суток, наша встреча состоится.

Он склонил голову в прощальном жесте и вышел за дверь. Оставшись в одиночестве, я задумалась о том, что произошло. Снова меня спас от беды незнакомый человек, тем самым давая повод к новой ветви в моей судьбе.

Но хочу ли я привязывать его к себе и узнавать ближе, чем сейчас. Нужно ли это мне?

Люк — ушел, от Бюсси отказалась сама…

Жан-Антуан д'Анжлер — безусловно, был мне симпатичен. Он умен, благороден, наверное, знатного рода. С таким человеком я точно не пропаду. Но вот… не хотела я пока становиться замужней дамой и быть любовницей — тоже не прельщало меня.

— Что же ты хочешь, Катя? — спросила себя. Ответы не заставили ждать, сами всплыли в моем воспаленном мозгу.

Домой хочу — это раз! И чтобы меня все оставили в покое, хоть ненадолго — это два!

Ну, а в-третьих — мне не мешало бы разораться в своих чувствах и желаниях, для этого необходимо, по крайней мере, хоть немного времени на передышку от столь длительного бега судьбы. Я устала… от самой себя и от того, что все в моей жизни совсем не так, как думалось и хотелось вначале.

Поднялась с кровати, медленно прошла к окну. Надвигались сумерки. В таверне, где-то внизу лилась музыка, слышался смех.

Я находилась словно во сне. Сейчас эти люди живут, чему-то радуются, огорчаются, встречают с надеждой приходящий день и провожают с сожалением ушедший. Сейчас — это их жизнь. Я же пришелец из будущего — такого прагматичного, цивилизованного — далекого от истинных чувств и ценностей. Что такое честь и достоинство в моем мире? Вряд ли кто серьезно думает об этом и еще меньше тех, кто способен оценить чистый порыв души. А бывает ли он — этот чистый порыв?

Замешанные на деньгах жизни, ценности, чувства — приносят с собой только боль, муки совести и желание — уйти — чем дальше, тем лучше…

Недаром, многие успешные в бизнесе люди покидают мегаполисы и ищут единения с природой, обосновываются в лесах, селах и деревнях подальше от душащего, смердящего запаха материализма.

Почему я оказалась здесь, в этом далеком мире прошлого? Почему именно я?

Если бы Роки не икнул тогда…, ничего бы не случилось? Или?

Роки! Боже, как я могла про тебя забыть, дружок?!

Совсем один… в холодном доме….

Я быстренько собралась, окинула взглядом комнату — ничего не забыла и поспешила покинуть пределы таверны. Это оказалось проще, чем думала. Незаметно прошла мимо гуляющих и вышла в холод зимнего вечера. Фонари еще не успели разгореться в полную силу, поэтому тускло освещали, укутанные серостью дома. Завернувшись плотнее в плащ, торопилась к ставшему родным очагу.

Глава 17

Дверь лачуги была распахнута настежь, холод витал внутри пустых стен. Крысеныш сбежал из своего укрытия, ни за печкой, ни на кухне его не оказалось.

С надеждой заглянула в комнату, но и там — никого!

— Роки! Роки, малыш! Где же ты? — позвала я, в отчаянии закусывая нижнюю губу (привычка с детства). И тут послышался легкий шорох — на кровати, под одеялом кто-то копошился. Отогнув уголок, обнаружила под ним сонного Роки. Зевая, он уставился на меня бусинками глаз.

— Малыш! — обрадовалась я находке. Взяла его на руки и поцеловала в розовый нос.

Решила вернуться в таверну, здесь было слишком тоскливо. Закрыла за собой плотнее дверь и, вздохнув, побежала в обратном направлении.

Ветер нещадно трепал складки плаща, забирался под него, меня мелко колотило от холода. Прибежала в свою, оплаченную на два дня комнату. Только скинула плащ (в комнате было хорошо натоплено), как раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите! — сказала, обернувшись.

— Ваш ужин, госпожа! — бочком протиснулся долговязый мужчина лет сорока-сорока пяти. В руках он держал разнос с дымящимся супом, хлебом и хорошо прожаренным окороком и кувшином, в котором, наверняка, находилась не вода.

— Но я не заказывала…

— Не беспокойтесь, госпожа, за все уплачено, — ответил мужчина, покидая с поклоном мою опочивальню.

Я не нашлась, что сказать. О, спасибо вам, Жан-Антуан д" Анжлер! Вы и об этом побеспокоились, как ангел хранитель.

— Роки, давай-ка поужинаем! — улыбнулась любопытному дружку, выбравшемуся из рукава плаща.

После сытного ужина, забралась с ногами на постель и задумалась:

Что же делать дальше? Благодаря Люку, я уволена из довольно прибыльного места. Но он же и снабдил меня деньгами. Их хватит на некоторое время. И что потом?

Потом…

Мысли бешено понеслись в моей голове, я лишь успевала соглашаться с некоторыми из них, ненужные сами собой отпадали.

В итоге размышлений, приняла еще одно решение. Очень важное, и даже скорее такое, на которое обычная девушка никогда бы не решилась. Но будем считать, что я немного — того…

Учитывая сложившиеся обстоятельства, я все меньше считала себя нормальной.

Успокоившись, найденному варианту достойной жизни, уснула, прижимая к себе неугомонного крыса. Надеясь на то, что никто меня не побеспокоит до самого утра, даже не стала запирать дверь на засов.

Утренний сон прервался настойчивым стуком в дверь. Разлепила непослушные веки, окинула взглядом комнату, Роки шебуршал чем-то в углу, за кроватью.

— Кто там? — поинтересовалась, вставая, поправила платье и растрепанные волосы.

— Госпожа, ваш завтрак! — ответили за дверью.

— Минуту! — отозвалась и поспешила сама взять разнос с едой и вернуть оставшийся с вечера. Не хотела, чтобы видели моего длиннохвостого друга.

Овощи, фрукты, сыр, ветчина, хлеб, вино (довольно неплохое) — разложила на столе и позвала крыса. Он тут же прибежал на зов — обжорка!

После завтрака решила заняться делом. В первую очередь, покинув таверну, направилась к уже знакомой мне модистке и заказала ей срочную работу.

У меня было всего два дня до встречи с господином д" Анжлером и не хотелось их тратить впустую, нужно было подготовиться. Вторым посещением я обрадовала оружейника, а третьим — салун брадобрея.

Изрядно потратившись, я все же была очень довольна приобретенными покупками. У меня еще оставалось — пять золотых, да ожерелье, которое тоже, наверняка, стоило вполне приличные деньги. Но его я не хотела продавать. Надеялась, что еще встречусь с Люком. Земля — круглая и в этом имеются свои плюсы и немалые.

День встречи настал стремительно, чувствовала себя на пределе эмоций. Очень хотелось, чтобы задуманное мной осуществилось, и с замиранием сердца поспешила к назначенному часу к Сент-Шапель.

Роки спал в заплечном мешке. Мой внешний вид вряд ли теперь соответствовал представлению встреченных в моей жизни мужчин об идеале женской красоты.

Жан-Антуан д" Анжлер прогуливался вдоль небольшой аллеи с алой розой в руке. С одной стороны мне было приятно его внимание к такой мелочи, как цветы для дамы, с другой — наклевывались новые романтические отношения, к которым пока не готова.

Хотя, возможно, в этот раз я бежала впереди паровоза.

Но что можно было подумать на моем месте? Этот господин проявлял такую внимательность и заботу к малознакомой особе, которые, порой, не встретишь и у любящего супруга. Ну что же, посмотрим, как его обрадует эта встреча.

Я глубоко вздохнула, поправила мешок за плечом и, надвинув шляпу почти на самые глаза, направилась к Жану, широко вышагивая.

— Вы Жан-Антуан д" Анжлер? — поинтересовалась я, поравнявшись с ним.

— Да.

— Вам знакомо имя Катрин Фаре де Шнур?

— А в чем дело? — обеспокоенно окинул меня взглядом.

— Вам письмо, — протянула я заранее приготовленный фолиант и отошла чуть в сторону, давая ему возможность ознакомиться с моими каракулями.

На сочинительство небольшой записки у меня ушло почти полдня.

" Милостивый сударь, Жан-Антуан д" Анжлер!

Я очень признательна Вам за все, что Вы для меня сделали.

Но я не могу с Вами более встречаться, поскольку замужем и

очень сильно привязана к своему супругу.

Он тяжело болен, но идет на поправку.

Мое поведение было слишком легкомысленным

и только благодаря Вашему вмешательству не случилось беды.

Да продлит Господь Ваши дни, сударь, за все, что Вы для меня сделали.

Катрин Ф."

Жан-Антуан пробежал записку глазами дважды, задумался, в сердцах зашвырнул цветок в кусты. Жаль, красивый был…

— Черт возьми! Что она подумала?! Глупая девчонка! — выкрикнул он, затем смерил меня взглядом и хмуро спросил, — Кто вы, юноша?

— Антуан де Шнур, — представилась я первым, что пришло на ум.

— Кто?!

— Брат госпожи Катрин.

Теперь мне надлежало выдержать более пристальный осмотр. Скрывая стройную фигуру за немного мешковатым мужским костюмом, широкой шляпой и коротким плащом-накидкой, — я была почти уверена, что меня не узнают. Накладные усы, бородка и короткие рыжие волосы — довершали мой образ. Высокие сапоги, кожаные перчатки, да шпага — влетели мне в копеечку, но оно, надеюсь, того стоило.

— И что, сударь, ваша сестра, действительно, счастлива в браке?

— Да, — кивнула в ответ, пряча взгляд от прозорливого господина. Мне казалось, что он вот-вот раскроет мой секрет. Сердце трепыхалось в груди, словно пойманный в силки кролик.

— Красивая девочка… жаль. Я хотел ей помочь.

— Чем, господин?

— Предложил бы работу, — пожал он плечами.

— Сударь, быть может, у вас найдется местечко для меня? Я могу носить депеши или выполнять другие ваши поручения…

Он снова окинул меня взглядом, о чем-то задумался, а потом сказал:

— Идемте! Пожалуй, я найду для вас занятие.

Глава 18

Лувр встретил довольно дружелюбно. Вернее, что меня было встречать-то? Я же не персона номер раз, а всего-навсего скромный слуга, вернее, посыльный.

Конечно же, дворец впечатлил своими размерами, пышным убранством, роскошью, росписями стен и потолка, длиной залов и множеством переходов. Дверей столько, что можно сбиться со счета.

Придворные набились в Лувр, будто селедка в консервную банку, не протолкнуться. Они, раскрашенные во все цвета радуги, как бы подчеркивали свое превосходство друг перед другом яркими нарядами.

Напыщенные до смешного, розовощекие франты так мало походили на своих сограждан — серых и безликих. Какими были заполнены привычные уже для меня унылые в своей простоте улочки окраин Парижа.

Вначале все еще опасалась, что Жан-Антуан узнает меня, но потом поняла, что его мало интересовал неброский мальчишка в моем лице. Одной из основных задач в данном положении оставалась одна — удержаться за это место. Поэтому я старалась изо всех сил угодить господину, который, только благодаря приятным воспоминаниям о "Катрин", принял участие в судьбе её "брата".

Господин д" Анжлер нагрузил меня работой сразу по самое "не надо". В первый же день службы отправил с поручением в Ле-Ман. Нужно было передать письмо трактирщику, а потом со всей прыти лететь обратно.

В Лувре у меня теперь имелась собственная комната, не броско обставленная, но со вкусом. Крыса, правда, боялась пока оставлять одного, поэтому моему дружку пришлось претерпевать дорожное путешествие вместе с непутевой хозяйкой.

Конь подо мной оказался хороший, неноровистый. Главное — крепко держаться в седле и не сбиться с пути. Дорога в Ле-Ман вела одна и была довольно протоптанной, так что шансов затеряться не имелось, к тому же попадались указатели. Мне повезло, что в последнее время не случались дожди, по сухой дороге, пусть и пыльной — ехать значительно легче.

Два дня пути: шесть часов до Шартра (там мы сытно покушали, сменили коня и запаслись водой) и столько же от него до трактира в Ле-Мане, отдых на ночь и путь назад — выбили меня из сил почти полностью. Никогда не была заядлой наездницей. Все тело болело так, словно меня переехал автомобиль, причем несколько раз — и вдоль, и поперек. Укладываясь на ночлег, боялась, что утром не смогу подняться вообще. Но, тем не менее, проснулась с первыми лучами солнца. Путь 'домой' лежал неблизкий, и нам с Роки следовало хорошенечко подкрепиться, да взять провиант в дорогу. Кроме всего прочего, на этот раз хотелось поскорее закончить утомительные скачки, поэтому выбрала еще одного скакуна на смену моему жеребцу. Мне думалось, что так будет намного быстрее, не нужно делать дополнительную остановку в Шартре. Во время пути, я часто останавливалась на отдых, чтобы не загнать коня, да и нам с Роки необходимо было разминаться. Мягкое место у меня болело так, что на стуле сидела с очень большим трудом.

Раньше, читая в книгах о конных путешественниках, никогда не задумывалась о том, каково это на самом деле. Редко кто описывает, как воняет от всадника конским потом — до тошноты. Даже в трактир не пускают, пока не окатишь себя ведром воды у входа в него, чтобы хоть как-то сбить неприятный запах. Думала ли я об этом, когда пускалась в свою авантюру? Конечно — нет!

Вот поэтому теперь и приходилось терпеть все, оставленные в книгах за кадром, неприятности.

Я торопилась назад, в Лувр. Боялась, что скажется моя неопытность и время улизнет, а стало быть, деньги и место работы — тоже. Очень хотелось в глазах своего господина получить одобрение, словно награду за мучения, встреченные на пути. Не знала, что быть посыльным — это тяжкий труд, особенно для избалованной цивилизацией москвички.

Вернулась так быстро, насколько смогла. Скачка изрядно утомила. Спешившись у ворот Лувра, назвала свое имя страже и меня пропустили без задержки, видимо, им уже были даны распоряжения на мой счет. На трясущихся ногах вошла во дворец. Теперь мне самой предстояло путешествие по его коридорам. Не запутаться бы!

Стараясь ровно держаться и идти не шатаясь, прошла несколько коридоров и свернула в нужном направлении. Навстречу шел, нет, почти летел мой господин.

— Антуан! Ну, наконец-то! — воскликнул он в нетерпении, — Ответ есть?

— Да.

Я протянула ему серый конверт и прислонилась к стене, обрела опору, чтобы не упасть от усталости.

Сложно было не привлекать к себе внимание окружающих и удерживаться от того, чтобы не пялится на лепнину стен и узоры потолка — давалось сие с большим трудом, поскольку ни разу в жизни не посещала эту достопримечательность, к счастью, сохранившуюся и до наших дней. Хотя Лувр много раз менял внешний облик, все же не терял своего великолепия, из века в век оставался внушительных размеров — дворец всем дворцам. Короли не всегда жили в его стенах, но это не мешало им влиять на внутреннее убранство Лувра. Каждый из "Величеств" привносил с собой что-то новое в его облик.

Мой господин изрядно удивил меня тем обстоятельством, что не только имел еще одно имя, но и был не просто состоятельным вельможей (как я представляла себе вначале нашего знакомства), а еще являлся самой приближенной персоной к королю. Настоящее имя в Лувре у него было забыто, и он носил неброское звание — шут Шико — придворный любимец Генриха Валуа. Но, не смотря на этот титул, господин шут никогда не давал уронить свое достоинство в грязь. Я часто слышала, как в словесных перебранках с миньонами, он неустанно повторял им, что тоже дворянин и вызов на дуэль может быть чреватым для многих неприятными последствиями — приводящими к летальному исходу. Что я знала о господине де Шико из книг Дюма? Да ничего особенного — гордый, честолюбивый и очень умный человек, в чем мне пришлось убедиться самой и не раз.

Париж, 1578 год. Во Франции идет борьба за власть между Генрихом III и его братом герцогом Анжуйским. Мой господин, как фигаро — успевает везде и повсюду. А мне приходится по долгу службы сопровождать его и днем, и ночью, не оглядываясь на погоду и самочувствие. Здоровье подводило не часто, в основном раз в месяц по известным для женщин неприятным дням. Иногда мне удавалось задержаться в Лувре на эти дни, но далеко не всегда.

Два месяца в виде посыльного пролетели довольно быстро. Возможно, они тянулись бы, если мне не пришлось бы мотаться с одного конца страны на другой.

Козни, интриги, все то, чем кишел дворец в то время, мало меня задевали. Я четко выполняла свою работу, за которую хорошо платили. Была почти тенью своего господина: ни во что не вмешивалась, никого не задевала. А вот меня старались задеть довольно часто друзья короля. Которым было любопытно, где шут раздобыл такого быстрого, ответственного, но молчаливого парнишку. Поскольку ни на один из выпадов и колкостей господ, я ни разу не ответила, они считали, что у меня нет языка. И однажды решили проверить свою догадку на этот счет.

— Эй, ты! Как там тебя… Антуан что ли? — раздался за моей спиной вальяжно- ленивый голос Келюса, любимчика короля.

Я внутренне собралась, готовая в любую минуту выбежать за дверь залы, где находилась в ожидании господина де Шико, который почему-то задерживался.

— Он молчит! Сударь, да вы дурно воспитаны…, - пробасил Шонберг. Вразвалочку приближаясь ко мне. Сердце сжалось в плохом предчувствии, я развернулась к выходу, но его мне перегородил Можерон.

— Клянусь, честью! Он нем, как рыба!

— Да еще и глух!

— А ну хватай его! — воскликнул Келюс, и первым бросился ко мне, — Сейчас мы тебя проучим, господин молчун!

Заметалась по зале в поиске спасения и поняла, что рассчитывать могу только на чудо. Бегала я быстро и в первый момент мне повезло, ужом проскочила под ногами Келюса и увернулась из лапищ Шонберга, но Можерон поймал за руку и сжал запястье железными тисками.

Взвыла от страха, словно раненый зверь и укусила обидчика за палец. Он боли и непривычно-оказанного сопротивления, тот разжал хватку, и я кинулась к проему двери.

Господин де Шико вошел в момент освобождения, и мы чудом не столкнулись с ним.

— В чем дело, господа? — закрыл он меня своей спиной, без объяснения уловив, что я нуждаюсь в защите и тихо шепнул, — Жди за дверью!

— Господин де Шико, выдайте нам своего посыльного, у нас есть к нему небольшой счет…, - выдавил запыхавшийся Шомберг.

— Господа! — развел д" Анжлер (он все еще оставался для меня под этим именем) руки в стороны, давая мне возможность незаметно выскочить за дверь. — Какие у вас могут быть счеты с моим слугой. О чем вы, господа?! Если мой посыльный вам задолжал, я могу оплатить его долг. Назовите сумму, которая вас устроит в полной мере.

— Дело не в сумме, господин шут, вы что издеваетесь? — взревел Келюс.

— Нет, дорогой мой, Келюс. Просто пытаюсь понять, что за сведение счетов у столь славных господ с каким-то мальчишкой посыльным.

— Он укусил меня за палец! — голосом маменькиного сынка, возвестил Можерон.

— Вас не учили в детстве, не совать пальцы куда попало, дорогой Можерон? Обещаю вам, я всыплю парнишке десять плетей за ваш укушенный орган и давайте на этом забудем этот, право слово, не имеющий глубокого подтекста инцидент.

Десять плетей! О, Боже! Меня пугала эта цифра. Я не согласна, господин де Шико! Чтобы не разреветься от несправедливости, отошла от двери к окну. Синее глубокое, словно озеро, вышедшее из берегов, небо смотрело на меня без сожаления. Сама виновата. Сама выбрала себе такую участь. К чему теперь слезы…

Во внутреннем дворе Лувра спешивался наездник. Когда он посмотрел вверх, я узнала в нем Бюсси. Сердечко трепетно забилось в груди. За все время, что я жила во дворце, мы ни разу с ним не встречались. Я часто думала о том вечере, который изменил мою судьбу и развел нас с Люком по разные стороны жизни. Бюсси был отчасти виновен в моих бедах и теперешнем положении. Проще обвинить кого-то, чем признать свои собственные ошибки. Я обвиняла сеньора д'Амбуаза.

— Антуан, идемте! — позвал меня мэтр Шико. Повинуясь своему господину, почти бегом припустила за его быстрым шагом. Заметила такую особенность, когда он нервничал или находился в гневе — его шаг приобретал скорость "сапогов-скороходов".

Он резко притормозил напротив своих апартаментов и, пропустив меня перед собой, плотно затворил за нами дверь.

— Антуан! Черт возьми! Во что вы вляпались, негодный мальчишка?!

— Я… я тут ни при чем. Миньоны сами начали…

— Не оправдывайтесь! Детский лепет! "Сами начали" — передразнил он меня и сплюнул в сердцах под ноги. — Вы мужчина, черт возьми, или избалованная барышня?!

В этот момент мэтр был слишком близок к истине. Но я предпочла — молча выслушать его гневную тираду, не опровергая и не подтверждая возможные домыслы. Судя по тому, как его взбесили миньоны, мое наказание отменяется — и это не могло не радовать. Поэтому выбирая из двух зол меньшее, я чуть ли не улыбалась его разъяренным справедливым гневом словам.

— Господин де Шико, но что я мог сделать… они — друзья короля…

— А вы — дворянин! Или ваше имя ничего не стоит?! Как можно бесчестить себя? Да я бы каждого из них вызвал на дуэль и бился бы насмерть, но никогда. Слышите — НИКОГДА бы не позволил, вытирать о мое имя ноги!

О, этими словами он задел меня за живое и надо сказать — сильно.

— Вам легко говорить, господин д" Анжлер! Вы умеете постоять за себя. Я довольно плохо владею шпагой, но свою честь тоже не позволю попирать никому!

Он с прищуром посмотрел на меня и расхохотался в голос. Да так заразительно, что спустя мгновение мы смеялись вместе:

— Да, мой друг! Не перебью, так перекусаю! Ату их всех, ату! — вытирая слезы от смеха, сказал господин Шико, и я поняла, что буря прошла мимо.

— Я научу вас защищаться более достойным методом, — сказал он и вновь увлек меня по коридорам Лувра. Покинув дворец, мы верхом проскакали несколько лье, пока не оказались в удивительно уединенном местечке: за тенистыми елями, растущими вкруг, открылась просторная поляна.

— Тут нам никто не помешает проводить уроки фехтования, — сказал мэтр, спешившись.

Я последовала его примеру.

Глава 19

— Ну что же, друг мой, вам придется изрядно потрудиться! Зато после — вы станете грозой не только для миньонов. Я вам это обещаю. Или я не Шико! — сказал мой господин, сбрасывая плащ и камзол на землю.

Боже! Словно принц, сошедший со страниц романтической сказки, Жан-Антуан приковал к себе мое внимание. В белоснежной рубашке, с расстегнутым воротом на груди — сильный, мужественный, с горящим взглядом… Он всколыхнул спрятанные глубоко (как казалось) чувства и вызвал восхищение женского "Я", которое готово было вот-вот выдать меня с потрохами.

"Катька! Возьми себя в руки, нельзя так пялиться! Ты — мужчина! По крайней мере — сейчас!" — попыталась привести себя в сознание от нахлынувших эмоций. Хорошо, что мой учитель не видел полный обожания взгляд своего ученика. На тот момент он стоял ко мне боком, выбирая более удобное положение для тренировки.

Шико встал в позицию и удивленно приподнял брови:

— Антуан, а вы не хотите освободить себя от лишней одежды?

Хороший вопрос. Конечно — хочу, предполагая, что мне придется крутиться, словно белке в колесе, но… тогда мой господин точно увидит, кто перед ним.

— Сударь, я сниму только плащ. Сегодня слишком прохладно, — повела плечами, давая понять, что продрогла до костей.

— Воля ваша, но боюсь, что скоро вам станет слишком жарко, — усмехнулся он в усы. — Вы готовы?

— Да, господин де Шико.

— Приступим! Я покажу вам, как блокировать удар противника. И как обезоруживать его, при этом оставаясь неуязвимым. Это, пожалуй, самое важное в состязании за жизнь, мой мальчик!

И начался настоящий балет: шаг вперед, отступ, разворот, выпад. Все движения точны и быстры — словно молния. Присел, подпрыгнул, увернулся… вперед-назад, вокруг и снова…

Через несколько минут битвы — мне стало не просто жарко. По спине бежали дорожки пота, лоб взмок, рубашка противно прилипла к телу, затрудняя движения.

— Антуан! Вы убиты! — выкрикнул Жан-Антуан. — Давайте, друг мой, еще раз с самого начала! Ну же! От этого зависит ваша жизнь!

И снова… и снова… и снова.

Шико был неутомим. У меня же от непривычки рука уже еле держала шпагу, а ноги заплетались сами собой. Через некоторое время они отказались меня держать и я свалилась в траву под ироничный смех моего господина.

— О, друг мой! Теперь вы не жалуетесь на холод?! Сколько раз вы убиты?

В ответ подняла левую руку с растопыренными в сторону пальцами, глубоко заглатывая воздух. Расстегнула несколько пуговиц на камзоле, освобождая дыхание и вытирая рукавом пот с мокрого лба, села, обернувшись к шуту.

— Пять? Всего-то! В позицию! В фехтовании имеют значение три вещи: прежде всего — голова, а затем руки и ноги. Используйте голову, Антуан! ГОЛОВУ!

— Понятно, господин Шико. Знать бы еще, как именно её использовать.

Жан рассмеялся моей шутке. Я поднялась, прищурившись на солнце, которое стояло высоко и порой слишком не милосердно слепило, мешая неопытному бойцу в моем лице. Пытка началась заново. В руках Шико шпага танцевала, выделывая невероятные 'па'.

Думала, что до самой ночи придется потеть, как в сауне, увертываясь от натиска моего учителя фехтования.

Неожиданно за спиной раздался удивленно-обрадованный низкий голос, доносившийся, словно из бочки.

— Господин Шико! Вот вы где прячетесь? А я ищу вас повсюду!

Я обернулась и увидела перед собой круглого человека, он и впрямь напоминал бочку, поверх которой натянули монашескую рясу. За пухлыми щеками прятались маленькие бегающие глазки, которые с любопытством уставились на меня.

— Брат Горанфло! — обрадовался господин д" Анжлер, неведомо откуда взявшемуся монаху.

Я же в свою очередь была довольна тем, что можно хоть немного передохнуть.

Шико обнял друга и, похлопав его по пивному животику, представил мне:

— Антуан, знакомьтесь: это самое большое и ненасытное чрево во всем Париже! А его хозяина зовут — брат Горанфло! Самый верный и преданный слуга Господень!

Монах от этих слов зарделся и засмущался, опуская долу глазки, будто застенчивая барышня.

— Ну, что вы! Господин де Шико! Что вы говорите!

— Правду! И только — правду! Ну, и зачем ты меня искал, куманек?

— Я?

— Ну, не я же?

— А, да! Я искал! Искал и наконец-то вас нашел! — заулыбался монах самой искренней улыбкой на свете. Он, правда, был очень рад встрече. Вспоминая его книжный прототип, я подумала, что, скорее всего, этот человек хочет, чтобы его пригласили отобедать. Время как раз немного перевалило за полдень, о чем известил недавний бой городских часов. Да и мне, если уж быть до конца честной, очень хотелось есть.

— Зачем?

— Чтобы сказать…, как же я рад вас видеть, дорогой господин Шико!

Монах юлил, никак не осмеливаясь заговорить об истинной причине своих поисков. Нервно поглаживая живот, он то и дело бросал заискивающий взгляд на господина Шико. Тот же делал вид, что ничего не понимает. Видимо он хотел услышать от Горанфло — лично, что тот попросту хочет кушать, а потому и ищет себе возможный кошелек.

— И я рад тебя видеть, друг мой! Вот только мы с господином де Шнур, заняты наиважнейшим делом. И никак не можем сейчас от него отвлекаться.

— Ни… никак?!

— Нет.

Мне стало жаль монаха…, и я решила помочь бедняге.

— Господин де Шико!

— Да? — он хитро вскинул взгляд в мою сторону.

Видимо, догадался, что хочу сказать и просто наслаждался моментом игры в благодетеля.

— А вы не думаете, что время обеда уже должно бы наступить. Быть может, прервемся… ненадолго? Совсем чуть-чуть? — улыбнулась краем губ, и Шико понял, что я в игре. Он подмигнул мне, поглядывая в строну удаляющегося Горанфло.

Монах остановился на полпути и весь насторожился, явно прислушиваясь к нашему разговору. Вся его неуклюжая фигура говорила о том, что он собран и очень внимателен.

— Ну что вы, господин де Шнур! Как можно?! Неужели чревоугодие превыше столь важного занятия, которое…

— Но, — прервала я шута и продолжила, — если мое бренное тело не смогут держать ноги по причине голода, то все усилия напрасны.

— Да-да! Да! — очень шустро вмешался в разговор Горанфло, едва не вызвав у меня истерический смех, — Господин де Шнур сразу видно — умный человек и говорит очень правильно. Голод — это грех!

Я отвернулась, еле сдерживая себя.

— Ну, а как же пост? Это же тоже, своего рода, голод, — возразил Жан-Антуан, усмехаясь.

Монах, опасаясь, что его обед может сорваться, с энтузиазмом продолжил развевать сомнения Шико:

— Пост — это другое!

— Другое?!

— Да! Другое! Нельзя, господин де Шико, злоупотреблять и усердствовать в голоде. Никак нельзя! Это же вред для сосуда души! В писании сказано: всяк приносящий вред сосуду души — грешен и карается гневом Божьим!

— Ладно-ладно, сдаюсь! И где же вы хотите отобедать, мой необъемный сосуд души?

— Господин де Шико! Вот, чем больше сосуд, тем больше душа в нем! — воскликнул довольный монах, похлопывая себя по животу в предвкушении весьма нескромного обеда, не подозревая о нашем сговоре.

— Идемте, куманек! Заполним ваш сосуд обедом! — подмигнув мне, улыбнулся Шико, надевая камзол и подбирая с земли плащ.

— Ну вот! Совсем другое дело! Вы же знаете, как я вас люблю! — залебезил монах.

— Знаю, знаю! Ты же неустанно молишься за спасение моей души, не так ли?

— Так! Так! Господин Шико!

Мне было все равно куда идти, лишь бы перекусить и немного отдохнуть. Упражнения изрядно утомили. С непривычки правая рука, казалось, хотела жить сама по себе.

Пока я отряхивала плащ, друзья уже сговорились о месте, им оказалась таверна недалеко от аббатства Святой Женевьевы.

Отобедав, поспешила удалиться, а монах и шут, продолжили начатое пиршество, но уже без меня.

Вернувшись к себе в комнату, во дворец, я первым делом велела слуге (у меня теперь имелся) принести горячей воды и полотенце с мылом. Очень хотелось освежиться. Запах пота и усталость мышц, после усиленной тренировки, можно было снять только водой. Поблагодарив слугу за расторопность, закрыла за ним дверь на засов и стянула надоевший парик, выпуская спутавшиеся локоны на свободу. Встряхнула головой, отклеила усы, бородку и с наслаждением занялась собственной гигиеной.

Роки с интересом наблюдал за мной, забравшись на тумбу, смешно водил носиком.

Мыло приятно пахло и ему не терпелось попробовать ароматное лакомство. Глупыш не подозревал, что запах может быть обманчив. Я брызнула на него водой, и он забавно чихнул, затем сел приводить мокрую шерстку в порядок.

После умывания, насыпала ему горстку семечек, которую он с удовольствием принялся шелушить, зажмурившись, словно получил лучшее лакомство на свете. Я улыбнулась и плюхнулась на кровать. Вытянулась, словно кошка, и мгновенно провалилась в сон.

Проснулась от писка крысенка. Вначале не поняла, что происходит и откуда он кричит.

Обстановка в комнате небогатая, но кроме кровати имеется массивный коричневый шкаф с резной дверью, тумба под стать ему — громоздкая и в тон по цвету, еще стол, который представлял собой нечто среднее между секретером и буфетом. Сверху на нем крепились ярусами многочисленные ящички, некоторые из них выдвигались, другие — открывались, их дополняла небольшая столешница, для написания фолиантов. Ко всему прочему у стола были вычурные ножки из темного дерева. Такие декоративные вещи я видела только в музее, а теперь они стояли в моей комнате (достаточно темной с одним узким окном, куда проникал дневной свет только в первой половине дня) и были выделены для личного пользования посыльного мэтра Шико.

Я заглянула и под стол, и в шкаф, и под кровать, а зверик оказался за ширмой, приставленной к камину. Когда его обнаружила, чуть не взвыла сама, и было от чего: малыш всеми лапами запутался в моем парике.

Вот зачем он ему понадобился?! Хотел примерить?

— Роки, ну и глупыш ты у меня! — вздохнула я, всплеснув руками, и кинулась в поиске ножниц. Нашла их в верхнем ящике стола и осторожно освободила дружка, выстригая его из цепкого капкана волос.

Я поцеловала проказника, смахивая слезы. Парик теперь носить без шляпы вряд ли рискну. И так имел неказистый вид, а теперь…

— Вот что ты за неугомонное создание?! — обрушилась упреками на крыса, хотя сама была счастлива, что все обошлось благополучно. Роки тоже отошел от страха, беззаботно вгрызаясь в выуженный из кармана моего камзола сухарь.

Знает, что для него!

В дверь предупредительно постучали. Слуга известил о том, что меня разыскивает мэтр. Пришлось срочно собираться и идти выполнять очередное поручение.

Затолкнула крысенка вместе с сухарем в мешок (не рисковала оставлять его после происшествия с париком без присмотра) и поторопилась выйти из комнаты, зная, что господин де Шико, очень не любит ждать.

Новое распоряжение от него я получила почти налету, на этот раз меня срочно посылали в Анжу.

Глава 20

Путь предстоял не столь далекий, но все же — хорошо, что у меня уже имелся приличный опыт за плечами. По моему распоряжению слуга собрал все необходимое в дорогу на несколько дней. Ночью я предпочитала спать где-нибудь на постоялом дворе, а с восходом солнца продолжать путешествие, которое, на этот раз, сопровождалось плохим самочувствием.

Весна. Я ненавидела это время года из-за бурного цветения растительности разных видов. Каждый раз этот период времени у меня сопровождался сильнейшей аллергией на цветение каштанов, одуванчиков, яблонь и всего остального, чем любят восторгаться не болеющие этой заразой поэты.

Единственное, чему радовалась после затяжной зимы — это грозе!

Как у Тютчева: "Люблю грозу в начале мая…"

Вместе с грозой приходит свежесть и запахи цветения пусть ненадолго, но оставляют в покое. Если в Москве мне помогали справиться с недугом лекарства, то здесь пока не имелось средств от данного вида болезни.

За два дня в дороге, измученная почти непрерывающимся чихом, я с красными, как у вампира глазами, добралась-таки до крепости. Надпись 'Angers' на указателе близ ворот, подсказала о завершении путешествия, по крайней мере, в одну сторону. Массивное серо-розовое (в лучах заката) строение с мощными коренастыми башнями, явно предназначалось не только для жизни в крепости, но и для обороны от всех возможных и невозможных врагов.

Неприветливое обращение с посыльным короля, не удивило. Я знала, что иду в логово Франсуа, брата Генриха Валуа и, что тот больше всего на свете мечтает зайти на трон, а мой господин пытался (особенно в последнее время) этому воспротивиться изо всех сил. Любопытным было то, что у Шико везде имелись преданные люди, а стало быть — глаза и уши. Поэтому он знал обо всем происходящем в стране, задолго до того, как об этом станет известно Его Величеству.

Я не переставала восторгаться шутом. Казалось, он состоит только из достоинств, если не считать того, что Жан-Антуан громко храпит во время сна. Правда я очень не завидовала той женщине, что станет его женой еще по одной причине. Этот господин — слишком, на мой взгляд, самоуверен и упрям. Жизнь с таким, точно — не сахар.

Но для любящего сердца нет преград, есть только возможности. Об этом тоже знала не понаслышке. Мои родители являлись самым большим примером в том, как надо любить и заботиться друг о друге. При этом они были слишком разными людьми и отличались во всем, вплоть до того, как взбивали подушку перед сном и как надрезали арбуз. Папа всегда резал вдоль полосок, мама поперек. Но это не мешало им стоять горой друг за друга и быть опорой в жизни. На многие семейные мелочи они закрывали глаза, принимая "свою половинку" такой, как есть: со всеми достоинствами и недостатками, коих, думается, было не мало. Как же я по ним скучала! Не было и дня, чтобы не вспомнила о родителях.

Но путь домой по-прежнему оставался закрыт.

Мне в образе юноши с одной стороны жилось гораздо спокойнее, чем раньше. Больше не велось намеков о замужестве, и я могла не беспокоиться о том, на что теперь жить. С другой же стороны, имелись некоторые неудобства, но на них старалась не обращать внимание. Человек привыкает если не ко всему, то очень ко многому. И моя кочевая жизнь со временем устоялась. Даже стали нравится путешествия. Ведь я могла рассмотреть мир 16 века во всей красе. Бывала там, где раньше и не могла подумать, что когда-либо окажусь.

Ла-Рошель, Бордо, Лион, Марсель… — далеко не полный перечень тех мест, где довелось побывать за три месяца службы у господина Шико. Надеюсь, что моя работа хоть как-то облегчила его труд на благо отечества, его любимой Франции.

На этот раз везла депешу для Бюсси. И кто бы мог подумать, что благодаря Шико снова смогу увидеться с тем, кому более чем — не хотелось попадаться на глаза.

Закралась крамольная мысль: "Что я стану делать, если Луи де Клермон меня узнает?"

Но не гадать же, на ромашке? Поэтому, постаралась взять себя в руки и, превозмогая страх, с замиранием сердца, спросила у первого встречного, где можно найти графа.

Мне повезло, поскольку юноша оказался не кем иным, как пажом Его Сиятельства, он любезно согласился проводить меня к своему господину.

Прежде, чем впустить к сеньору д'Амбуазу, паж первым прошмыгнул в дверь, чтобы предупредить графа о нежелательном визитере в моем лице.

Еще на въезде в крепость я встретилась с хмурым стражем, который окинул таким взглядом, что лучше не вспоминать. Да, Его Величество тут явно не жаловали.

— Входите, — позвал паж, показывая жестом, что меня уже ждут.

Вошла, и от порога низко склонила голову, передала послание тому, на кого боялась поднять глаза.

Взглянув на конверт, Бюсси усмехнулся:

— Никак послание от мэтра Шико? Странно. Не находишь, Реми?

— Возможно, вы правы, сударь, а быть может, и нет, — ответил ле Одуэн, вставая из-за стола. Господа, видимо, ужинали и вели дружескую беседу на отвлеченные темы. Я была тоже очень даже не против, что-нибудь поесть, прежде, чем меня отправят обратно.

— Снова говоришь загадками, дорогой мой эскулап? Ну, что же, сейчас узнаем, зачем я понадобился господину де Шико, — сказал Бюсси, вскрывая конверт. Реми поднес ему свечу, чтобы тот мог лучше ознакомиться с посланием. Не взглянув на меня, граф велел:

— Сударь, подождите за дверью. Я должен обдумать свой ответ.

Вышла, возблагодарив судьбу за то, что не пришлось открывать рта. Так как очень боялась оказаться узнанной.

То, что господин д'Амбуаз не удостоил посыльного даже взглядом, немножко покоробило, но лучше пусть так, чем иначе. Я хоть и дворянин, но не столь знатного происхождения, а стало быть — второго сорта, да еще в услужении у шута. Классовые градации всегда имели место в мире людей. Даже в двадцать первом веке они никуда не делись, сих пор встречают по одежке и стилю жизни, а не по уму. А уж тут, в мире темноты и не просвещенности (как считается на страницах истории) все обстоит еще хуже.

"Ладно, мы не гордые, к трудностям привычные, место свое знаем", — рассуждала я сама с собой, ожидая ответ на письмо. Желудок призывно урчал, побуждая меня сильно нервничать, оттого ожидание становилось почти невыносимым.

С посланием вышел Реми, чего и следовало, собственно, ждать. Не станет же Бюсси сам утруждать себя таким "не графским" делом.

Я взяла конверт и хотела уже уходить, как мой аллергический чих возобновился.

— О, сударь! Да у вас не простуда! Постойте секундочку, у меня есть чудеснейшее средство. Клянусь честью, оно вам непременно поможет, — сказал Реми, тем самым вынуждая меня остаться.

Я бы сейчас все отдала, за то, чтобы избавиться от ненавистного недуга.

Ле Одуэн вернулся довольно быстро, зажимая в руке какой-то пузырек.

— Вот, сударь, нужно понюхать это снадобье и помазать под носом, вам станет легче.

Я последовала его совету. Неприятный запах пробрался, казалось, до мозгов, чем-то напомнил аромат хрена.

Мама часто закручивала на зиму кушанье, которое у нас называлось "хренодерка" — иначе и не назовешь — смесь из чеснока, хрена и помидор, перекрученная через мясорубку и смешанная между собой с добавлением соли. Убойная вещь, особенно зимой, когда хворь, в виде простуды и гриппа, так и норовит поймать за нос. С пельмешками, да на хлебушек! Ммм… вкуснота! На мои мысли тут же отреагировал желудок. Голод — не тетка, пора было уходить. Вылетела за дверь и остановилась в нерешительности, осматриваясь по сторонам. Стемнело. В свете фонарной свечи, сложно было выбрать направление.

Анже (во французском языке — 'р' опускалась) я знала не достаточно хорошо, чтобы бродить по нему среди ночи без провожатого.

Пока обдумывала куда пойти, на улицу вслед за мной вышел лекарь.

— А… вы еще здесь? — удивился он, увидев посыльного все еще топтавшимся на пороге, хотя мы распрощались некоторое время назад.

Не хотелось вступать в диалог, но молчать с моей стороны посчиталось бы верхом невежливости. Кивнула в ответ, все еще не раскрывая рта. Лекарь встал, как вкопанный, рядом, не решаясь уйти: вдруг, нанесу вред его драгоценному графу. И я решилась, немного изменила голос и чуть с хрипотцой спросила:

— Сударь, я впервые здесь и еще плохо ориентируюсь в крепости, особенно в темноте. Вы не подскажете, где тут можно отдохнуть и немного подкрепиться.

— А…так вот почему вы не уходите! — обрадовался он. — Господин…

— Рушь, Пьер ле Рушь, — придумала, удивляясь себе, новое имя.

— Идемте господин ле Рушь, я с удовольствием вас провожу, тем более, что мне это не составит никакого труда.

По пути к трактиру все время опасалась, что Реми узнает во мне Катрин. Но он даже не смотрел на меня, широким шагом чеканил по пыльной мостовой, словно сваи заколачивал.

Едва успевала за ним. То, чтобы запомнить дорогу, на это мне мозгов, конечно же, не хватило. А лекарь вдруг резко остановился (так что я почти врезалась в него) и обернулся ко мне. Хищно улыбаясь, спросил:

— Забыл уточнить, вы предпочитаете изысканные блюда или обычные, господин де Шнур?

При упоминании настоящего имени я вздрогнула от неожиданности и не нашлась сразу, что ответить.

— О, вы снова потеряли дар речи, госпо-жа де Шнур, не так ли?!

Эскулап оказался слишком прозорлив и мой спектакль с переодеванием вот-вот грозил провалиться под бурный свист единственного зрителя. Я пошла в атаку:

— Да, что вы себе позволяете! Какая я вам госпожа? Вы пьяны, сударь?! Да за такие слова, я вызову вас на дуэль, невежа!

— Ой! А-ха-ха-ха! Не смешите меня, Катрин! Меня? На дуэль? Помилуйте, за что?

— Да вы! Да вы!!! — я готова была разреветься и убежать, но лекарь, крепко держал за руку. То, что вырываться из его объятий бесполезно поняла еще тогда, у "Весельчака".

— Ну-ну… Возьмите платок…

— Не нужен мне ваш платок и вообще с чего вы взяли…? — таиться теперь было бессмысленно, я проиграла эту битву.

— С чего? Ну, во-первых, дорогой посыльный, вы слишком скованы и я это сразу отметил, как только ваша правая нога переступила порог. К тому же, постоянно надвигаете шляпу на глаза. "К чему бы это?" — Подумал я и решил понаблюдать за странным посыльным, дабы подтвердить, либо опровергнуть свои догадки. Когда вы покинули нас, я поспешил за вами. Потом, когда мне, с превеликим удовольствием, удалось облегчить ваши страдания, по неосторожности, вы все-таки одарили меня благодарным взглядом, моя госпожа. И этот взгляд, хочу вам доложить, нельзя спутать ни с чьим другим!

— Отчего же?

— Я никогда в своей жизни не видел таких красивых глаз, как у вас, Катрин!

— О, Боже! Но вы ведь никому (я сделала ударение на этом слове) не сказали о своих подозрениях?

— Если б я хотел вашего разоблачения, это бы уже произошло.

— Спасибо.

— Не стоит… Я все равно не отпущу вас, пока не расскажете, от кого прячетесь и зачем придумали этот маскарад.

— Но — это довольно непросто, господин Реми. К чему вам знать обо мне?

— К чему? К ЧЕМУ?! И вы еще спрашиваете об этом? Господин де Бюсси места себе не находит. Искренне считает, что виноват перед вами в том, что не удержал, не узнал, в каких бедах вы пребываете, не помог вам в минуту отчаяния. Мы ведь думали, что вы погибли!

— Погибла? Но почему?

— Ваша вуаль. Мы нашли её на берегу Сены и граф решил, что вы…

— Господи! — воскликнула я, осознавая, что должен чувствовать человек на месте графа. Бюсси сполна рассчитался за мою разлуку с Люком. Он испытывал муки совести, а они сильнее, чем что-либо другое точат сердце болью. Уж это я знала точно. Не желая беды, принесла её тому, кто мне был совсем не безразличен. — Я не хотела, господин Реми, чтобы все сложилось так.

У меня подогнулись колени, сказалось напряжение:

— Простите…

— Конечно, сударыня, но… — лекарь подхватил под локоть, не дал упасть. — Как давно вы ели?

— Утром, — ответила, пытаясь остановить головокружение, прикрыла глаза. Когда открыла их вновь, ле Одуэн подсовывал мне под нос что-то вонючее, в небольшом пузырьке. Неприятный запах вернул в реальность.

— Идемте в трактир, госпожа Катрин. Вам надо поесть и хорошенько отдохнуть. Все же ваша служба слишком тяжела даже для юноши.

Он уговаривал меня, будто маленькую девчонку. Впервые за долгое время страх отступил и позволил довериться ле Одуэну. Я очень надеялась на то, что этот человек не выдаст меня. Никому.

Глава 21

Трактир был полон посетителей. Но, тем не менее, мы нашли уютное местечко в дальнем углу. Пока я переговорила с барменом насчет лошадей в обратную дорогу, Реми заказал ужин. Себе он взял только вино и, устроившись напротив меня, начал расспросы. Поначалу разговор не вязался, но после нескольких глотков вина, смогла поведать историю своей непростой жизни, умалчивая о том, кто я на самом деле и как появилась впервые на улицах Парижа. Печальную история про то, что мой батюшка оставил меня с небольшим капиталом, которого не достаточно, чтобы вести безбедное существование и мне необходимо было найти работу — произвела сильное впечатление на лекаря.

— Но почему, сударыня, вы не нашли более женское занятие? — спросил он так, словно я сделала что-то из ряда вон выходящее.

— Что вы этим хотите сказать, господин Реми? Что в вашем понимании — женская работа? — постаралась выяснить причину его недовольства, доедая мясо и потчуя Роки арахисом. Крысенок изрядно проголодался и теперь с удовольствием хрумкал орехи, украдкой поглядывая на моего собеседника. Ле Одуэн вначале удивленно приподнял брови, когда я достала своего звереныша из мешка и водрузила на стол, но спустя некоторое время уже не обращал на него внимания, полностью поглощенный моей историей. Роки же, в свою очередь, приглядывался к этому странно пахнущему человеку (крыс часто водил носиком, принюхиваясь к лекарю), не зная, друг тот мне или же нет.

— Я хочу сказать, почему вы не устроились, например…

— В трактир? Или белошвейкой? Прачкой? Торговкой? Кем еще может быть девушка, чтобы зарабатывать на пропитание и жилье?

— Служанкой при госпоже.

— Да, наверное, сударь, вы правы…, но на тот момент у меня получилось устроиться посыльным, и я нисколько об этом не жалею. Катрин — больше нет, есть Антуан де Шнур, её брат, — грустно улыбнулась на его не заданный вопрос. — Мне нелегко, это верно, но я каждый день благодарю судьбу за то, что могу работать на мэтра Шико.

— Да, вот так история, госпожа Катрин…

— Теперь ваша очередь, сударь. Расскажите: зачем граф разыскивал меня?

— О, эта история не настолько интересна. Когда вы в очередной раз исчезли, мой господин поклялся, что найдет вас, чего бы это ему не стоило. Мы расспросили в кабаке "Весельчак" у вашего хозяина, где вы живете, он только пожал плечами и сказал, что где-то на берегу Сены. Господин Бюсси и ваш покорный слуга обошли весь берег и нашли хижину рыбака, в которой никого не было. В раскрытом шкафу торчал краешек цветастой юбки, граф узнал её и понял, кто жил в этом домике.

Мы вышли на берег, мой господин позвал вас по имени, но никто не ответил. Осмотревшись на берегу, обнаружили следы, оставленные на песке, и пошли за ними, они вывели к лодке, у которой обрывались. Как будто вы вошли в воду и не вернулись назад. Почти на середине реки колыхалась какая-то ткань. С помощью лодки мы добрались до тряпицы — ей оказалась ваша вуаль, та, что была на вас в день свидания с графом. Вот тогда мы и поняли, что случилось непоправимое. Бедный господин Бюсси, по сей день оплакивает свою спасительницу, которую не смог уберечь от беды…

Во время рассказа лекаря, воображение нарисовало события так, словно я присутствовала при этом и сама все видела собственными глазами.

Стало не по себе от увиденной картины, боль графа передалась и мне. Но признаться сейчас во всем, я не могла.

Что стану делать после признания? Как жить? Снова искать работу. Ну, уж нет!

Только не теперь, когда у меня хоть что-то стало получаться.

— Господин Реми, спасибо вам за рассказ. Мне очень жаль, что так получилось…но, я не могу пока предстать перед графом и рассказать ему всю правду о себе. Очень вас прошу, путь эта тайна пока останется между нами.

— Если вы настаиваете, — развел он руками и поник головой, — но граф так страдает и, видя это…, неужели я не могу облегчить его боль.

— Страдания? Вы так говорите, словно граф не любимец женщин. Наверняка у него есть возлюбленная и не одна. Неужели он помнит о девушке, которая его не достойна, больше, чем о придворных красотках?

— О чем вы, Катрин? Мой хозяин весь в делах государства, поддерживает взгляды герцога Анжуйского, ему не до развлечений.

— А как же графиня де Монсоро?

— Жена главного ловчего?

— Да.

— Не знаю. Наверное, неплохо, судя по тому, что они с графом ждут первенца. Я видел его на днях, он весь светился от этой вести.

— И что, граф де Бюсси не посещает графиню в отсутствие её супруга?

— Нет. А что, он должен был её посетить?

— Нет-нет! Простите, сударь, я что-то не то сказала, наверное, вино, оно виновато в этом.

Новости, узнанные из уст лекаря, меня поразили. Монсоро — счастлив в браке, жена ему верна и Бюсси ею не увлечен. Как-то это не вязалось с тем, что я читала на страницах романа Дюма. Я что и, вправду, все перепутала и перемешала в этой истории? Да есть о чем задуматься и сильно. Но сейчас вино будоражило кровь, и мысли прыгали в голове, не собираясь выстраиваться в логическую цепочку. Я захмелела, и очень хотелось послать подальше ле Одуэна и уснуть, хотя бы на несколько часов, ведь утром предстоял путь назад.

Реми молчаливо пил вино, Роки уже наелся и зевал, устраиваясь на ночлег.

— У вас симпатичный зверь, — сказал лекарь, все еще погруженный в свои мысли.

— Господин Реми, прошу вас — сохраните мою тайну. А графу, думаю, вы можете сказать, что я не погибла, просто ветер сорвал вуаль и унес в реку…

— Смеетесь?

— Нет. Скажите, что видели Катрин в церкви или еще где-то. Я обещаю, что обязательно встречусь с графом и все ему расскажу, чуть позже. И еще очень попрошу, убедите господина Бюсси в том, что не нужно развязывать гражданскую войну. Иначе будут слишком непоправимые последствия для обеих враждующих сторон.

— В этом нет необходимости. Я про войну. Граф хочет выступить послом мира и сам собирается на днях в Париж.

— Что же — это к лучшему, — улыбнулась я. — Так вы обещаете?

— Хорошо, моя госпожа. Но если вы не признаетесь, я расскажу все сам. Срок вам даю — месяц, не больше…

— Спасибо! — благодарно поцеловала лекаря в щеку. Он весь зарделся и поспешил покинуть меня, сославшись на неожиданно забытое, чрезвычайно важное дело.

Я же, прислонившись спиной к стене бара, нахлобучив шляпу на глаза, наконец-то могла вздремнуть.

Утром меня растормошил бармен и кивком указал на дверь.

— Сударь, уже утро!

— Спасибо, друг! — с вечера попросила разбудить меня с первыми лучами солнца и позаботиться о том, чтобы лошади были готовы в дорогу. Посыльный, да еще состоящий на службе при королевском дворе, имел некоторые привилегии: я могла не оплачивать ни лошадей, ни постой, ни ужин, но мне хотелось хоть как-то отблагодарить за заботу. Поэтому протянула бармену мешочек с деньгами, он широко улыбнулся и щедро осыпал "доброго господина" благословениями в дорогу.

Ласковое слово и кошке приятно, а уж мне тем более. Я не стала терять время на завтрак. Умылась во дворе из бочки и поспешила покинуть Анже в обратном направлении. Благодаря усилиям господина лекаря, аллергия больше не мучила, и путешествие прошло вполне успешно.

Вернувшись из любимого города брата короля, я привезла хорошие новости. Шико чуть не расцеловал меня на радостях от того, что войны не будет и, нахваливая себя:

— Ай, да я! Ай, да — Шико! — ходил по дворцу, будто павлин, распушив хвост, с превосходством посматривая на окружающих. Он знал то, что еще не дошло до сведения короля, и ждал появления Бюсси с огромным нетерпением. Что, впрочем, не мешало ему мучить меня возобновившимися уроками фехтования.

Мой учитель был настойчив. Несколько утомительных часов изо дня в день делали свое дело. Я научилась не только обороняться, но и делать выпады. Однажды случайно подсмотрела, как Генрих Валуа обучает ратному делу своих друзей-миньонов. Мне заполнился его коронный прием.

Отрепетировала сама с собой несколько раз и на следующем занятии преподнесла его господину Шико. Я очень удивилась тому, что он успел заблокировать удар.

Видимо, мое лицо было красноречивее слов. Шико расхохотался и изрек:

— Антуан, мальчик мой! Неужели вы действительно верите в то, что можете быть выше меня в искусстве отнимания жизни? Секреты Генриха я знаю лучше, чем он сам. Но, надо признать, вы весьма хорошо выучили урок и умело воспользовались своими знаниями.

Я ничего не стала говорить в ответ, его похвала — ничто, по сравнению с уязвленным самолюбием. Мой господин был прав во всем. Никто кроме него не знал о своем короле больше, чем даже тот сам — это верно. Так же никто не знал саму Францию лучше, чем мэтр Шико.

От мужского внимания я себя отгородила и совсем не ожидала, что беда вдруг нагрянет с другой стороны. После того, как королевский шут разнес по всему дворцу и вынес за его пределы весть о том, что его посыльный весьма неплохо умеет лишать жизни тех, кто ему досаждает. Барышни вдруг воспылали ко мне страстью и излишним вниманием. Только и слышалось теперь во всех уголках Лувра:

— Господин де Шнур!

— Тот самый Антуан де Шнур!

— Вы слышали, вчера господин де Шнур снова победил на дуэли!?

Поначалу меня забавляли вымышленные успехи, затем они стали мне досаждать.

Юные девушки с нескрываемым обожанием следили за моим передвижением в стенах дворца, дамы — с подозрением, а кавалеры со скрытой ненавистью. Шико развлекался и посмеивался над моим смущением, мне же было не до шуток. Знал бы он, кто на самом деле скрывается за образом пылкого юноши, думаю, и ему бы стало не по себе.

Скрываясь от внимания придворных красавиц, я в это утро не торопилась покидать свою комнату. Роки рылся в углу у камина. С тез пор как он попался в капкан моего парика, я часто замечала его в том углу. Что так привлекало его в этом месте, мне стало понятно, когда я рассмотрела с особым пристрастием камин. С боку имелась щель, толщиной с палец. Роки толкал туда носик и старался пролезть. Взяла крысенка на руки и потянула камин за открывшийся край, он с трудом, но поддался моим уговорам.

Вниз вели ступени, подхватила подсвечник (свечи в своей темной каморке зажигала даже днем) и осторожно спустилась по ним в подземный ход. Крыс вырывался, ему хотелось самому исследовать пространство, но я крепко держала дружка, боялась, что потеряется. Едва мы сделали несколько шагов, как услышала впереди приглушенные голоса. Затушив свечи (чтобы не заметили их отблеска посетители подземелья), вернулась к себе и прикрыла потайную дверь. Роки недовольно зафырчал и, я поняла, что в тот день мой дружок спас меня от непрошеных гостей. Интересно только, кто это был? И из любопытства или по какой-то другой причине хотели попасть ко мне таинственные посетители? Появился еще один повод задуматься и быть осторожнее. Кто-то ходит и проникает в тайны дворца. Действительно, здесь и стены имеют уши, знать бы еще чьи.

В недобрых раздумьях я вышла из комнаты и отправилась на поиски Шико, чтобы узнать о распоряжениях на сегодняшний день и заодно поведать ему о своем открытии. Долго искать его не пришлось, он сам вышел ко мне навстречу.

— Антуан! Ну, наконец-то вы выбрались из своей кельи на свет божий! — поприветствовал он, на виду у всех, притворно улыбаясь. Уж его-то ужимки я успела изучить до мелочей. Двор был лжив и лицемерен, я знала это и из книг, и ощутила сие на себе не единожды. Шут, как никто другой умел притворяться и лицедействовать, но со мной этот номер у него отчего-то не проходил.

Заранее почувствовав подвох от столько горячих объятий, насторожилась и, как оказалось, не напрасно.

— Друг мой! У нас на носу — революция! Запись в Лигу! А вы спите, как хорек в своей норе, не высовывая носа. Не хорошо! Вы записаны в Лигу? Нет?! Вот то-то же! Мой посыльный — не знает, что теперь Лига руководит народом Франции. Я записался дважды! А надо будет, запишусь и трижды, черт возьми!

Придворные согласно кивали головой, вторя его словам, а шут демонстрировал ораторское умение на все лады. Мне стало неловко под его натиском, хотелось поскорее скрыться от любопытных глаз и насмешливых взглядов миньонов. Шико взял меня за локоть и, обратившись к переполненному залу, сказал:

— Придется отвести за руку, иначе, боюсь, мой личный осел перепутает в какую книгу надо записываться.

Под общий хохот мы, наконец, покинули развеселившихся господ.

— Нашли время, когда появиться! — зашипел на меня Шико, едва мы остались один на один.

— А в чем дело-то? — забеспокоилась я, пытаясь вспомнить хоть крохи информации на это счет. Но, как это часто бывает, на ум ничего хорошего не приходило.

— В чем?! Вы издеваетесь?! Антуан, да весь Париж гудит об этом! Каждое мгновение может произойти переворот, революция, мятеж, черт возьми! Миньоны сходят с ума от безделья и желания покрошить кого-либо на мелкие куски. А тут — вы! Хорошая жертва для них, не находите? Немедленно готовьтесь в дорогу! Вернее не так, — он задумался, затем, продолжил, — будьте готовы к тому, чтобы по первой же возможности выехать в любом направлении.

— Хорошо, господин Шико. Как прикажете.

— Я взбешен! Кого бы убить?! — воскликнул шут, возвращаясь к своим прямым обязанностям — придворного балагура.

Мне стало не до смеха. Лига, мятеж — наконец-то сложились в ясную картинку происходящего. Верно. В романе Дюма тоже что-то такое было. Не время сейчас задумываться об этом. Я дала распоряжение слуге по поводу лошадей, смены белья и провизии в дорогу. Тот умчался выполнять приказ.

Настроение испортилось, как никогда. И захотелось точно так же, как и Шико, всех убить, или поругаться со всем миром, чтобы как-то выплеснуть негатив.

Утро не задалось — это уж точно. В самом скверном настроении поспешила покинуть Лувр, чтобы хоть немного освободиться от затянувшегося напряжения и не попадаться на глаза королевским любимцам. У них был повод разделаться со мной, особенно у Можерона. Стены дворца давили на меня своим жужжанием со всех сторон.

На выходе столкнулась с миньонами (вот только их нападок для полного счастья мне и не хватало), тут же поторопилась выйти в другую дверь. Попятилась от друзей короля и наткнулась на какого-то господина, попутно наступила ему на ногу.

— Пропустите же, сударь! Не стойте, как осел! — протолкнулась мимо него, наконец-то, выбравшись из сжимающих объятиями неприятностей. Знала бы тогда, что они вернутся ко мне бумерангом, ни за что бы — ни вышла из комнаты в этот день.

Я стояла у окна, раздумывая над тем, что делать дальше, потому что пробраться сквозь толпу господ (шумно обсуждающих события, происходящие на их глазах в стране) было почти невозможно, когда услышала голос за спиной:

— Сударь, вы оскорбили меня.

Обернувшись, увидела "оскорбленного", и сердце упало в пятки, это был Бюсси. Не разбирая дороги, убегая от миньонов, я столкнулась именно с ним в дверях (узнала серый камзол) и отдавила ему ногу.

— Только то обстоятельство, что я здесь в качестве посла, до сих пор удержало меня от желания скрестить с вами шпагу. Но я хочу назначить встречу, и, думаю, вы не откажетесь на нее прийти?

— Как вам будет угодно, сударь, — ответила, не поднимая глаз. В голове стучало одно: "Допрыгалась! Это конец!" — знала, что из боя вряд ли выйду живой, а признаваться в том, кто я на самом деле — не было никакого желания.

Возможно, все к лучшему. Быть может, это единственный способ вернуться домой — умереть тут.

— Тогда сегодня, в полдень, возле Турнельского дворца, я буду ждать вас.

— Отлично, сударь! Я буду вовремя.

Бюсси ушел, а сердце все еще прыгало, не от страха, скорее от сожаления, что моя история заканчивается, так и не успев начаться.

Я слишком поздно заметила, что за этой сценой пристально наблюдал еще один человек — мой господин. Он набросился на меня как коршун, увлек за собой в дальний угол коридора и, шипя в ухо, поинтересовался:

— Что вам сказал Бюсси?

— Ничего.

— Не лгите! Он вызвал вас на дуэль, верно?

— Нет, — попыталась улизнуть от ответа.

— Нет?! И после того, как вы нанесли ему оскорбление, не уступили дорогу, наступили на ногу, дерзили, — он не потребовал объяснений и не вызвал вас на дуэль?

— Если вы все знаете, к чему тогда эти расспросы?

— Где и во сколько? — допытывался Шико, крепко сжимая мое запястье. — Не будьте же так безумны, Катрин!

Ошарашено посмотрела на своего господина. Он назвал меня по имени, значит, знал, кто я есть на самом деле? И как давно он хранит эти знания?

— Как вы меня назвали?

— Не время и не место выяснять отношения, я все расскажу вам позже. Умоляю, не делайте глупость! Где и во сколько назначена встреча? Ну же!

— В полдень. У Собора Парижской Богоматери.

— Умница! — он чмокнул меня в щеку. — Ждите меня в моих апартаментах, я скоро вернусь.

— Как бы ни так! Господин де Шико, прощайте! — прошептала ему в след и поспешила к себе, за крысенком. С ним я не хотела расставаться, решила взять его с собой на настоящую встречу с Бюсси. Не важно, чем она закончится для меня, важно было вместе с Роки вернуться домой.

Глава 22

Путь до Турнельского дворца занял больше времени, чем ожидала. Народ толпился на улицах, велась запись в Святую Лигу. Обсуждались сплетни, новости, люди были взбудоражены предстоящими изменениями в стране. Проталкиваясь между всеми, наконец-то, пришла на место встречи. Бюсси уже ждал, прогуливаясь вдоль серой стены. Граф представлял собой великолепный образчик — достоинства и мужественности. А я… всего лишь взбалмошная особа, которая нечаянно изменила его судьбу. Теперь он будет жить (чему искренне радовалась) пока не влезет в очередную любовную авантюру. Но тут уже вряд ли чем-то смогу помочь. Жаль, нам так и не удалось познакомиться поближе. Наверное, я все-таки зря вмешалась в колесо событий… Еще сожалела о Люке, теперь наша встреча никогда не состоится, во всяком случае, в этой жизни.

От мысли о возвращении домой, внутри был холодок, как во время экзаменов. Совсем не боялась того, что должно вот-вот произойти.

Ожидала от поединка возможную боль, которую необходимо пережить, чтобы оказаться дома. Настроилась на достойный проигрыш. Я чувствовала себя, словно перед рождением. Знать бы еще, что ждет впереди.

Солнце — невозможно яркое — слепило меня. Прищурившись, посмотрела на небо — синее, без единого облачка. Хороший день, для возвращения.

— Опаздываете, сударь, — перебил мои размышления господин Бюсси. В черном изысканном костюме (граф не терял зря время, успел переодеться с дороги), он казался демоном во плоти. Резкий взгляд не предвещал мне ничего хорошего от нашей встречи. — Идемте.

Последовала за ним. Мы вошли в небольшую рощицу, кряжистые клены тянулись ввысь, к солнцу, разлапистыми листьями создавали тень, приятную для усталого путника.

Я улыбнулась, скинула дорожный мешок и поставила его под один из кленов. Роки зашевелился в нем, высовывая кончик носа в небольшую дыру (его работа) и беспокойно заводил им, знакомясь с новыми запахами.

Освобождаясь от плаща и вынимая шпагу, встала в позицию напротив графа, который тоже снял плащ и шляпу. Он окинул меня скучным взглядом и спросил:

— Вы готовы, сударь?

— Я к вашим услугам, граф!

— Что ж, начнем!

В первые минуты боя, поняла, что не напрасно потратила время на уроки, которые преподал мне Шико. Защищаться я умела, а это и, правда, было почти самым важным в поединке.

— Неплохо, господин посыльный. Не ожидал от вас таких умений. Вы довольно хорошо владеете шпагой, — заметил Бюсси через некоторое время. Наверное, он думал, что легко разделается с обидчиком на первой же минуте боя.

— У меня был замечательный учитель. Сам мэтр Шико обучал меня фехтованию, — ответила, отбивая очередной удар. — Вы тоже, говорят, неплохо деретесь.

— Говорят? А вы в этом сомневаетесь, сударь? — усмехнулся он, вызывая в моей душе трепет.

— Признаться, пока не заметно ваших успехов. Я еще жив! — ответила, отскакивая от очередного выпада.

— Уверяю вас, это ненадолго. Вы успели уже произнести молитву?

— А вы?

Я дерзила, видимо, сказывалось мое состояние — на грани эмоционального напряжения. Наш балет шел к кульминации, за которой обязательно должна была быть — развязка. Не думала, что продержусь так долго в этом танце.

Выпад, еще один — граф шел в атаку, я держала оборону. Все еще невредимые оба, мы как будто играли в игру — "кто первый проткнет", но никто из нас не спешил проигрывать.

Знала, что скоро уступлю, уже вся взмокла, рука устала отбивать удары графа. Бюсси был неутомим. Сама я не могла причинить ему вред — не хотела, чтобы он страдал из-за меня еще и физически.

Отступая, забралась на какой-то бугор. После ночного дождя, укрытый тенью деревьев, он еще не достаточно просох. Сапоги скользили, мешая сражаться. Пока я балансировала, стараясь удержать равновесие, и искала, куда бы отпрыгнуть, споткнулась. В этот момент получила удар.

— Теперь вы видите, что ваши сомнения были напрасны, — услышала голос графа совсем рядом, еще не осознавая, что это конец.

Дышать стало больно, ноги потеряли устойчивость, и я все-таки соскользнула в траву, скатилась с бугра вниз. Придерживая рукой рану, услышала странный возглас и чьи-то торопливые шаги. Прикрыла глаза, чувствуя, как кровь напитывает собой ткань камзола.

— Катрин! Катрин, вы слышите меня? — послышался голос Шико. Я посмотрела в сторону присевшего возле меня мужчины, им, и правда, оказался шут. Подложив мне под голову свой плащ, он пытался расстегнуть пуговицы моего камзола, но они плохо поддавались.

— Господин Шико…, что вы тут делаете? — спросила, чувствуя вкус собственной крови на губах.

— Спасаю вас, глупая вы девчонка, — грустно вздохнул он. — Что же вы наделали?

— Катрин? Это вы?! — ко мне наклонился де Бюсси, недоуменно поглядывая то на Шико, то на меня (видно, он все еще не мог поверить в происходящее), граф громко воскликнул, — Бог мой! Реми! Скорее!

Мне было почти все равно, что произойдет дальше. Я хотела уйти. Только Роки… как же его взять с собой? Поздно подумала об этом, слишком поздно.

— Роки… мой крысенок… позаботьтесь…, - это последнее, что успела сказать, прощаясь.

Глава 23

Очнулась от резкого толчка, будто бы через все тело прошел разряд тока. Вздохнула и открыла глаза. Обнаружила себя в небольшой комнате, в ней — приглушенный свет, в камине — трещат дрова. Мне тепло и уютно на мягкой постели. Темно-вишневый балдахин свешивается по краям дубовой кровати и закрывает собой лицо мужчины, который сидит рядом, в кресле и дремлет.

Что произошло? Где я? Почему не вернулась домой?

То, что это не Москва, стало сразу видно по окружающей обстановке.

Где Роки? Что с ним?

Пошевелилась, приподнимая голову от подушки, и почувствовала сильную боль в правом боку, под ребрами, казалось, что-то торчит, мешает дышать.

На секунду зажмурилась, затем вновь осмотрела себя. Мне пригрезилось, под мягкой рубахой, которая доходила чуть ниже колен (еще на мне надета длинная юбка и мягкие чулки) был бинт. Он плотно прилегал к телу, крепко перевязывая рану. Интересно, кто меня переодел? Но было довольно комфортно чувствовать себя снова — женщиной после многих месяцев мужской жизни.

Я все вспомнила — поединок, мое поражение, Шико… Как он там оказался? Откуда узнал о месте дуэли?

Неловко повернулась и выпустила из сомкнутых губ стон. На него тут же отреагировал мой сторож:

— Госпожа Катрин! Ну, наконец-то вы вернулись к нам, — заглянул ко мне ле Одуэн, радостно улыбаясь.

— Господин Реми?! Где я?

— У себя дома…

— У себя? Ничего не понимаю…

— Успокойтесь, моя госпожа, сейчас я вам все-все расскажу. Но прежде — скажите, как вы себя чувствуете? — поинтересовался лекарь, нащупывая пульс на моей руке.

— Неплохо, сударь… — ответила, все еще находясь в полном недоумении от происходящего, — Как долго я была без сознания?

— Три дня.

— Сколько?

— Ровно три дня и три ночи, плюс сегодняшнее утро. Я оставлю вас ненадолго, сударыня, надо сообщить господину Бюсси о вашем пробуждении… — ле Одуэн скрылся, не давая слететь с моих губ очередному вопросу. Их у меня вертелось в голове немало и с каждой минутой становилось все больше.

В комнату протиснулась женщина средних лет, высокая и тонкая, с красивым лицом и сильными руками. Она подошла ко мне и, ничего не спрашивая, принялась поправлять подушки, одеяло. Будто бы это её повседневная обязанность, и мы давно с ней знакомы.

— Кто вы?

— Ваша горничная, — ответила она с поклоном, — Мари.

— Хорошо, Мари, мне нужна… ночная ваза… меня тошнит.

Женщина быстренько достала из-под кровати что-то в виде горшка с крышкой и подставила как раз вовремя, помогая мне рукой удерживать вертикальное положение. В ушах зашумело, а желудок вывернуло на несколько раз чем-то зеленым. После неприятной процедуры, откинувшись на подушки, я провалилась в забытье.

В действительность на этот раз вернул сеньор ле Одуэн, подсунув мне какой-то бутылек со сногсшибательным запахом.

— Катрин, госпожа Катрин…, - позвал он, выводя из темноты на свет мое сознание.

— Что со мной?

— Вы не помните? — озабочено поинтересовался лекарь.

— Помню, но только до того момента, как меня проткнули, — ответила облокачиваясь на любезно подставленную подушку. Реми сам ухаживал за мной, горничной в комнате не было.

— Что ж, я расскажу вам, как и обещал все, что произошло в тот день, при условии, что вы выпьете хотя бы несколько ложек бульона.

— Вы думаете, я смогу? — возразила, вспоминая недавние события с вазой.

— Должны смочь!

После двух ложек бульона, которые мой желудок выдержал с достоинством. Мне разрешено было отдохнуть и выслушать историю от начала и до конца.

По словам господина Реми, в тот злополучный день они вместе с графом вернулись в Париж из Анжу. Причем Бюсси возложил на себя роль посла, дабы примирить враждующие стороны — Генриха Валуа и Франсуа Анжуйского — между собой.

Лекарь после непродолжительного отдыха, хотел было прогуляться, как вернулся граф и, переодевшись, в скором времени ушел по неотложному делу. Но перед этим попросил ле Одуэна, чтобы тот присоединится к нему через полчаса у Турнельского дворца.

"Значит, Бюсси не думал тратить на дуэль много времени, посчитав, что разделается с обидчиком за несколько минут. Да, вы недооценили соперника, мой милый граф!" — подумала я, слушая лекаря.

— Так вот, когда я проходил мимо Лувра (потому вышел пораньше, чтобы еще и прогуляться, подышать воздухом Парижа, почувствовать его жизнь), то столкнулся нос к носу с господином де Шико. Тот проявил интерес и спросил меня, где можно найти господина де Бюсси. Я честно признался в том, где меня будет ожидать граф с минуты на минуту. После моих слов господин де Шико побледнел так, словно увиделся с призраком и побежал быстрее ветра к Турнельскому дворцу, я за ним еле поспевал. Мы обогнули дворец и оказались в кленовой роще. Только потом я понял, в чем дело, когда увидел поединок. Господин де Шико закричал: "Нет! Бюсси, нет!" Но ни вы, ни граф, ничего не услышали, поскольку схватка, как я понял, была в самом разгаре. Мы подбежали в тот момент, когда граф настиг вас ударом шпаги. Вы упали замертво, а потом ваш покорный слуга осмотрел рану, она была не очень глубокой, но слишком опасной. Я тут же предпринял необходимые меры, перебинтовал вас и смог выправить положение, но это было нелегко, потому что в этот раз ничего не взял с собой. Бинтом послужила рубаха господина де Шико, её пришлось разорвать, а на господина де Бюсси было жалко смотреть. Граф очень переживал за вашу жизнь. Потом они по очереди несли вас на руках до этого дома, я же сбегал за своими мазями и бинтами, обещая господам, что вы будете жить. Вот, как видите, сдержал обещание, — закончил свою речь лекарь и напоил меня горьким чаем из каких-то лечебных трав. Да, рассказчик он был неплохой, ему бы книги писать. Но лекарем он являлся тоже отменным. Вытащил меня оттуда, откуда не возвращаются по собственной воле.

Почему, почему же я не оказалась дома? В тот раз, ударившись о телегу, я запросто вернулась, а теперь…

Что помешало? Может быть, скопление свидетелей…в ту ночь я была одна, не считая Роки…, а здесь…

Одни догадки, фактов на этот счет — не имелось, а без них сложно вести какие-то размышления.

— Господин Реми, вы сказали, что я у себя дома, но как такое может быть?

— Очень просто, моя госпожа. Граф де Бюсси подарил вам этот дом в благодарность за все, что вы для него сделали. И, наверное, в искупление своей вины перед вами.

— Подарил? Но это слишком дорогой подарок! — я привстала от возмущения и тут де пожалела об этом, рана дала о себе знать новой болью. — М…м…м!

— Тише-тише, госпожа Катрин! Если вы не будете смирно лежать, то боюсь, ваша рана еще долго будет напоминать о себе. Вам нужен покой и хорошее питание. Организм у вас молодой и если будете слушать меня, то очень скоро сможете вставать и даже гулять, — уговаривал он меня, укладывая в постель.

— Как скоро?

— Недели через две или три!

— О, нет! Так долго! А нельзя ли побыстрей?!

— Можно и быстрее, только боюсь не в вашем случае… рана слишком тяжелая, особенно для молодой дамы. Я рад, что вы вообще смогли от нее оправиться…

— Простите, господин Реми! Я очень вам благодарна… Обещаю быть послушной! — он улыбнулся моим словам и весь засиял, словно получил высшую награду в жизни.

Мне стало стыдно за себя. Я этому человеку обязана тем, что все еще живу. А вдруг и правда умерла бы, так и не узнав, что значит быть любимой и так и не испытав на себе счастье материнства. Вот, дурочка! Домой захотела! Да, таким способом, можно вернуться — разве что только к Богу. Но он вряд ли похвалил бы меня за столь раннее возвращение. Где-то прочитала, что прежде чем умереть человек обязан выполнить предначертанное ему судьбой. Я же еще ничего толком-то не успела в своей жизни.

Нет, будем жить долго и счастливо, вот только — встану на ноги, а там посмотрим, как и что делать.

В дверь постучали, Реми открыл сам и что-то сказал, затем обернулся ко мне.

— Сударыня, пришел господин граф, он хочет видеть вас.

— Пусть войдет, — сказала, подтянув к себе поближе одеяло. Я не могла отказать графу, хотя чувствовала себя на тот момент очень неважно. Надеясь на то, что Бюсси не пробудет у меня долго, решилась на эту встречу.

Он стремительно вошел и встал в нерешительности у порога. По тому, как граф мял перчатки, я поняла, что он сильно нервничает и эта встреча для него не из легких.

— Вы хотели меня видеть, сударь?

— Да, сударыня, хотел.

Он медленно прошел и придвинул кресло, сел в него и только тогда посмотрел на меня. Наши взгляды встретились. Как на свидании, время остановилось. Мы смотрели друг на друга, не решаясь произнести и слово. К чему они, когда вина графа читалась в каждом жесте, а я… я просто не могла говорить, боясь разреветься о того, что по своей глупости, причинила слишком много страданий его душе.

Так и молчали до того момента, пока вошел лекарь и бесцеремонно выпроводил графа за дверь, напоминая ему, что для скорейшего выздоровления мне нужен отдых и покой.

Не давая воли чувствам и размышлениям, я уснула. Незамедлительно воспользовалась советом ле Одуэна, состоявшим в том, что нужно больше спать.

Теперь мне очень хотелось выздороветь для новой жизни.

Глава 24

Утро выдалось серым и дождливым. Генрих Валуа до омерзения не любил такие дни. Они тянулись, казалось, до бесконечности, заполненные унылостью и тоской. Только Шико мог поднять ему настроения веселыми байками, анекдотами или розыгрышами. От некоторых из них Генрих смеялся до колик в животе. Сегодня же все шло совсем не так, как обычно. Шут был понур, отвечал невпопад и уже битый час сидел на полу его опочивальни в одной и той же позе.

— Шико, друг мой, ты грустишь? — король с любопытством рассматривал задумчивого и как-то странно притихшего друга. Тот, не шелохнувшись, смотрел безотрывно на огонь в камине уже довольно продолжительное время, не обращая никакого внимания на Его Величество, — Уж, не заболел ли ты?

— Нет, что ты, Генрих? Шуты никогда не болеют и не грустят, это всего лишь маска, — возразил вдруг Шико, встрепенувшись. Он лучезарно улыбнулся и состроил уморительную гримасу, вызвав усмешку короля. — Я репетирую, друг мой, новую пьесу для тебя. Только и всего!

— Хорошо, если так. Чем ты меня порадуешь, Шико?

— Тебе будет очень интересно, дорогой мой Генрих, обещаю. Теперь же позволь мне покинуть тебя. Есть одно очень важное дельце, — подскочил шут на ноги и направился к двери, но остановился на возглас Генриха:

— Ну, вот! Дела для тебя важнее, чем король!

— Что ты?! Что ты! Нет ничего важнее тебя, Генрих! Я же стараюсь для нас обоих.

— И для государства!

— Вот именно! — воскликнул Шико, упархивая летящей походкой за дверь, освободившись, наконец, от скучающего короля.

У господина шута все мысли теперь были обращены в одну сторону — Катрин. Только она сейчас заполняла каждую минуту его жизни. Шико не мог простить себе промах. Он опоздал, не успел защитить её от рокового шага. Уже на полпути к Собору, мэтр понял, что его обманули. Не даром гопожа де Шнур так легко сдалась под его натиском. По последнему указу Генриха — дуэли были запрещены, и вряд ли граф являлся настолько безрассудным, чтобы устраивать её прилюдно.

Возле Собора всегда — полно людей… Нет, что-то тут не так! Шико решил пойти на эту встречу вместе с Катрин, поэтому поспешил вернуться. Жаль, что добрая мысль посетила его слишком поздно. Улицы были запружены людьми и протолкнутся сквозь них, едва удавалось. Карманникам сейчас — раздолье! Тут и там, горожане оказывались освобожденными от кошельков. Недовольные возгласы и посылы проклятий в толпу неизвестным адресатам, только больше подогревали азарт воришек. Шико увидел двоих из них, благо, что он не носил деньги на виду. Тем не менее, верхом проехать было бы практически невозможно, если только в карете. Шут очень не любил "сундуки на колесах" и предпочитал совершать путешествия либо верхом, либо на своих двоих, которые никогда его не подводили. Возвращаясь к Лувру, он понял, что выпустил из рук драгоценное время, и наверстать его теперь будет весьма нелегко. Знать бы еще, в какую сторону ушла Катрин. То, что она отправилась на встречу с Бюсси, в этом Шико не сомневался.

К счастью, мэтр увидел господина ле Одуэна, который принадлежал двору графа, уж это шут знал точно. Он тут же поспешил выяснить, где находится в этот момент де Бюсси.

— Мой господин назначил мне встречу у Турнельского дворца. Через четверть часа, я думаю, он будет на месте.

— Что?! Четверть, всего четверть часа… до…, - нет, Шико не хотел, не мог поверить в то, что Катрин осталось жить меньше пятнадцати минут. Он летел, не разбирая дороги, и понял, где граф назначил поединок. Ведь и сам мэтр не раз там фехтовал, защищая честь и достоинство.

— Нет! Бюсси, нет! — выкрикнул он на бегу, но слишком поздно…

Его не услышали, Катрин пошатнулась и упала в траву. Шико рванул к ней, оттолкнул Бюсси в сторону, присел рядом с неподвижным телом.

Повернул её к себе, кровь струилась из рваного камзола, орошая в багровые цвета землю. Шут прислушался, девушка дышала. Значит, оставался шанс, призрачная надежда на чудо.

Шико позвал по имени, она открыла глаза и с такой болью посмотрела на него…

"Как я мог опоздать, как?!" — клял он себя, желая повернуть время вспять, жаль ничего уже не изменить. — "Катрин, девочка, как же так?" Ведь Шико узнал её почти сразу в том мешковатом, смешном костюме. Она играла с ним, а он не возражал, лишь ждал, когда сломается и расскажет правду. Смелая, добрая, наивная — так не похожа на всех жеманниц Лувра. Как она попала в Париж, откуда? Что за странная судьба выпала этой девочке? — он не знал. Де Шнур — смешное имя, которого просто не существовало ни в одной ветке дворянства, значит, снова её выдумка, но зачем, почему? От кого она скрывалась? Что заставляло её бежать по жизни без оглядки или кто? Он не находил ответа на эти вопросы, а сейчас… сердце сдавило болью… не успел.

Бюсси с недоумением смотрел на Катрин, умирающую на руках Шико, едва осознавая, что только что сделал своими руками.

— Реми! Скорее!

Ле Одуэн протиснулся между ними и осмотрел рану:

— Госпожу можно спасти, только…

— Что?! — одновременно проревели граф и шут, с надеждой уставившись на лекаря.

— Нужен бинт…

Шико не раздумывая, снял с себя камзол и сорвал рубаху, разрывая ее на широкие полосы, вместе с Реми, они занялись Катрин, Бюсси стоял в стороне, нервно поглядывая на них.

— Все господин Шико, теперь осталось перенести госпожу Катрин в более подобающее место…

— Но куда?

— В теплую постель.

— Я знаю куда. Недалеко отсюда, в нескольких шагах — мой дом, где я иногда ночую…, идемте! — сказал Бюсси и пока Шико одевался, поднял девушку на руки.

По очереди они несли её — бледную и потухшую, без смешных усиков и бородки, парик так же остался там, в траве. Темные волосы, волнами спускались ниже плеч, подчеркивали безжизненность своей хозяйки. Ле Одуэн — убежал за снадобьями и врачебными принадлежностями, а в заплечной мешке, который Шико обнаружил у клена, шумно копошился зверь, по имени Роки — любимец Катрин. Будто бы он чувствовал, что его хозяйка находится между небом и землей. Пока еще, к счастью, между…

Шико не мог больше ждать в тишине, дурные мысли не давали покоя, и поэтому он вышел прогуляться…

Надо надеяться, но и этого шут тоже — не мог… слишком часто она его подводила. Верил Шико давно уже только себе и никогда не думал, что в его сердце сможет вновь поселиться светлое чувство, испытанное когда-то в юности. За него он был жестоко наказан в свое время.

С тех пор как Жан — Антуан для всех стал — Шико, он искал способ, чтобы отомстить за унижение и боль… и больше — не любил. Теперь лишь отдавался страсти, утолял жажду похоти и не задумывался о том, что кто-то из-за него может страдать или любить его по-настоящему, всем сердцем, всей душой.

Шико не верил в любовь. Стал циником и задирой, добился всего сам и если о чем-то и жалел, так только о том, что не был когда-то готовым к жестокости и боли.

Катрин уже три дня не приходила в себя. Он ждал, но не надеялся…

Арвиль, паж Бюсси, подбежал к нему у выхода из Лувра.

— Господин де Шико, граф просил вам передать, — мальчишка вынул из рукава письмо и протянул шуту. Тот пробежал глазами записку и воспрянул духом. Жива! Очнулась!

— Спасибо, юноша, за добрую весть.

Вздохнув глубоко, Шико с благодарностью взглянул на небо.

"А жизнь бывает — чертовски хороша!" — подумал он и поспешил к себе.

Глава 25

Дни тянулись неторопливо и скучно. Господин ле Одуэн скрашивал мое времяпровождение своим присутствием. Порой, читал мне книги, в основном — медицинской и исторической тематики. Но и это являлось хоть каким-то развлечением. Постепенно возвращалось здоровье. И хотя голова еще сильно кружилась, а при ходьбе испытывала небольшой дискомфорт — рана уже затянулась.

Реми разрешил делать ежедневные небольшие прогулки. В основном я ограничивалась тем, что спускалась в садик на заднем дворе и наслаждалась покоем и уединением, вдыхая аромат цветов и слушая шелест листвы над головой. Два куста белых роз и пышный клен, под которым небольшая скамья — все, что имелось в моем саду, но мне и этого было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой. Жизнь налаживалась.

Я подружилась с горничной. Мари оказалась милой женщиной, трудолюбивой и доброй. Мы быстро нашли с ней общий язык. Она заботливо помогала наряжаться в платья, укладывала мои волосы в пышные прически, иногда рассказывала житейские истории. Без нее мне жилось бы значительно сложнее в эти дни.

Господин де Бюсси больше не навещал меня, и даже казалось, что ему неловко видеться со мною. Я ценила его заботу и была очень признательна за все, что он делал. Граф предоставил мне личного лекаря, снабдил горничной, а сам лишь раз в день, по словам Реми, справлялся у него о моем самочувствии. Это обстоятельство все же немного огорчало. Чувствовала себя виноватой и очень хотелось побеседовать с графом, чтобы хоть как-то наладить наши с ним отношения. Но, видимо, всему свое время. Я искренне надеялась, что у нас с Бюсси еще будет возможность пообщаться и все обсудить, в том числе и по-поводу его подарка.

Дом, мне нравился. Он оказался не очень большим, но его стены, согревали меня, принимая за свою хозяйку. Такое чувство бывает в старых домах, когда словно бы они оживают и это уже не просто стены и крыша, способные оградить от ненастья, а родное существо — доброе и приветливое, куда стремишься попасть, чтобы согреться его миром и теплом. Мне было хорошо здесь, и я каждый раз мысленно благодарила Бюсси за этот щедрый и такой своевременный подарок. Благодаря графу я ни в чем не испытывала недостатка.

Господин Шико пришел навестить своего посыльного на второй день возвращения к жизни. Когда мой внешний вид был чуть лучше, чем в нашу встречу с графом. Во всяком случае, мой лекарь утверждал с самого утра, до прихода посетителя, что выгляжу я — чудесно.

В это утро на мне был длинный теплый, расшитый узорами халат и, теперь можно было не скрываться под одеялом, как во время визита Бюсси.

Я облокачивалась на подушки и, полусидя, приветствовала господина Шико в своем доме.

Он вошел, крадучись, словно кот. С порога осмотрелся и довольно хмыкнув, прошел поближе ко мне, оглядывая комнату пристальным взглядом, будто бы собирался её купить.

— Госпожа Катрин, а вы неплохо расположились! Говорят, это теперь ваш дом? Вот не повезло, я бы и сам приобрел такой!

— Господин д" Анжлер, как же я рада вас видеть!

— И я, дорогая Катрин, признаться, очень рад видеть вас на этом свете. Что же вы так легкомысленно поступаете, заставляя сильно волноваться? И, заметьте, не только меня, — с этими словами Жан-Антуан вытащил из-за пазухи крыса.

— Роки, малыш мой! — воскликнула я, едва сдерживая слезы. Крысенок заводил носиком и бросился ко мне. — Соскучился, глупыш! Спасибо вам, сударь! Вы не забыли о моей просьбе, — благодарила я Жана, тиская крысенка, который почти не сопротивлялся, видимо, действительно, скучал по своей пропавшей хозяйке.

Мой господин сделался очень серьезным и с какой-то не то тоской, не то болью посмотрел мне в глаза:

— Как я мог её не исполнить?

Потом улыбнулся и добавил:

— А ваш малыш весьма прожорлив! Особенно ему понравились мои великолепные кожаные туфли, которыми теперь хорошо муку просеивать!

— О, ужас! — засмеялась я, — Роки, как ты мог?

— По-видимому, с удовольствием, мог! — улыбнулся Жан. — Я очень рад тому, что вы улыбаетесь. Как вы себя чувствуете, сударыня?

— По сравнению с тем днем, намного лучше, — ответила ему, не вдаваясь в подробности. Довольно тяжело ощущала себя на тот момент — постоянная тошнота, рвота и головокружение — упадок сил (как выражался Реми) — за два дня, изрядно утомили.

Он помолчал, а потом спросил:

— Вы хотели — уйти… Но, почему?

'Вот как!? Оказывается, он раскусил мой поступок, догадался, что я не просто так согласилась на эту дуэль. И от этого человека, я хотела скрыться? Да, господин Шико, я вас недооценивала. И как же вы не узнали во мне Катрин в первый же день или узнали?' — мысли пронеслись в голове и заставили сердце стучать быстрее, чем следовало бы. Жан заметил мое волнение и взял мою руку в свою ладонь, нежно поцеловал её, ожидая ответ.

— Сударь, все очень непросто. Я пока не готова к такого рода откровениям. Могу только сказать, что очень заблуждалась…

— А сейчас?

Я пожала плечами, стараясь на него не смотреть. Как можно рассказать ему то, что хотела вернуться на несколько веков назад и не нашла лучшего способа, но и этот оказался совсем никудышным. И, к счастью, всё, так или иначе, обошлось.

— Но вы можете хоть объяснить: от чего бежите, от кого прячетесь, устраивая из своей жизни бесконечный маскарад?

— Господин д" Анжлер, простите меня за то, что я сейчас вам скажу…. Некоторым секретам лучше оставаться секретами, потому что ни вы, ни я не знаем, какую беду может принести с собой их раскрытие, — ответила, удивляясь себе. "Да, послушать меня со стороны, так прямо светская львица. И когда только научилась изъясняться, словно всю жизнь прожила в Париже в 16 веке и не была еще совсем недавно москвичкой? Видимо, обстановка накладывает свой отпечаток, приходится соответствовать", — думала ожидая ответ мэтра.

— Кхм…, Катрин, а вы ведь правы! Действительно, зачем открывать ящик Пандоры?! Но, я могу, хотя бы надеяться, что когда-нибудь узнаю вашу тайну? Я очень любопытен, сударыня, буквально — чрезмерно!

— И, кроме того, вы чрезвычайно — хитры! — улыбнулась в ответ. — Вы тоже ведь совсем не сразу сказали, как вас зовут при дворе.

— Ах, это… считайте, что мы квиты, дорогой мой Антуан! Да и кроме того, мне чрезвычайно приятно слышать из ваших уст мое имя. А то я уже и сам начал его забывать.

— Господин Жан, вы мне еще не рассказали о том, как же вам удалось опознать меня в мужском костюме?

— Легко! По маленьким мелочам, в сущности — пустякам, которые, собственно, отличают мужчину от женщины, — от встал и, прохаживаясь по комнате, усмехался в усы.

— Например?

— Например, — Жан развернулся ко мне, сверкая глазами, в которых плясали смешинки. Мне очень нравилось, когда он был в таком настроении, — походка! Как вы ни старались, моя дорогая Катрин, придать ей мужскую небрежность, она все равно у вас была слишком грациозной. Затем — жесты! Вместо резкости, присущей мужчинам, у вас — женственная пластичность. И потом, вы же почти не пьете вино и, кроме всего прочего, я ни разу не застал вас в обществе дам… Продолжать?

— Спасибо, сударь, этого вполне достаточно. Не ожидала, что так легко окажусь узнанной. Но, почему вы ничего не сказали раньше, не разоблачили?

— Зачем? Вы играли со мной в увлекательную игру, мне было интересно наблюдать за её развитием. Вот только я никак не ожидал, что в неё вмешается Бюсси.

Он снова замолчал, думая о чем-то своем, а потом друг спросил:

— Что вас связывает с графом?

— Ничего, если не считать того, что однажды я ему случайно спасла жизнь.

— Вот как? Ну-ка, ну-ка… Поведайте мне эту расчудеснейшую историю, прошу вас!

Я хотела уже начать свой рассказ и только раздумывала с чего бы начать, как в комнату вихрем влетел Реми.

— Господин де Шико! Имейте совесть, наконец! — возмутился мой лекарь. — Вы обещали не тревожить сударыню более пяти минут, а сами уже полчаса ведете беседы, не задумываясь о здоровье госпожи Катрин!

— О, да, конечно. Простите меня, сударыня! Я, действительно, увлекся… Но, надеюсь, при следующей встрече вы мне расскажете обо всем? — Шико поцеловал мне руку и поспешно вышел, оставляя на попечение взбешенного ле Одуэна. Никогда бы не подумала, что это добряк умеет так громко разговаривать. Ни разу не видела его в гневе, а тут он просто не находил себе места, метался по комнате, словно ошпаренный.

— Это надо же! Так лечение нисколько не поможет! А потом будут сами говорить, что я — плохой врач!

— Прошу вас, успокойтесь, господин Реми. А то ваш бег по комнате, я точно не переживу!

После моих последних слов ле Одуэн вначале побледнел, потом покраснел, потом приступил к своим прямым обязанностям — врачевателя.

Я все еще не вставала, когда пришла модистка (на третьи сутки после моего пробуждения) и сняла все необходимые мерки, а еще через три дня у меня появилось два великолепных платья, как у настоящей барышни. Одно — темного бархата с длинными рукавами и высоким воротником, другое — шелковое, светло синего оттенка, с соблазнительным декольте. Оба платья пришлись по душе, к тому же мой гардероб пока был почти пуст. И теперь совсем не мешало его заполнить подобающими для девушки нарядами.

В течение следующей недели никто не посещал. Думаю, что тут не обошлось без Реми. Он оберегал меня, словно зеницу ока. И, наверное, не зря старался. Благодаря его лечению, чувствовала себя значительно лучше. Даже настолько, что уговорила Мари сопроводить меня в церковь, чтобы помолиться.

Никогда не считала себя религиозной, но после всего случившегося, казалось, я просто обязана поблагодарить Творца, за то, что он позволил еще пожить на этом свете.

День выдался солнечным и теплым, Мари помогла мне одеться. Темно-коричневое бархатное платье — было приятным на ощупь, и изящно подчеркивало достоинства моей фигуры. Корсет приподнимал грудь, и она выглядела теперь довольно пышной и притягательной для мужского взора. Но её скрывала тонкая кружевная ткань, которая плавно переходила в высокий воротник и завязывалась на тонкие тесемочки у подбородка. Мне показалось, что для выхода в храм не стоит надевать декольтированное открытое платье. Ведь я собиралась не на бал, хотя на нем оказаться была бы вовсе не против.

Покружив у зеркала, поймала на себе восхищенный взгляд Мари:

— Моя госпожа, вы просто — красавица!

— Спасибо, Мари. Но без вашей помощи, боюсь, я не смогла бы так хорошо выглядеть, — ответила и заметила довольную улыбку своей горничной. Платье дополняли светло-коричневые атласные перчатки, в тон им ажурная накидка — пелерина с глубоким капюшоном и тонкой вуалью и симпатичные туфельки на невысоком каблучке. Все, что было на мне — это подарки господина Бюсси. Не опасалась, что когда-нибудь мне придется за них расплатиться, зная благородство графа, доверяла ему. Сейчас я больше походила на даму из приличного общества, чем на бедную рыбачку.

Старалась не задумываться над тем, что мне придется делать в скором будущем, наслаждалась настоящим. Содержанкой графа не хотела становиться, но пока не могла сама о себе заботиться и решила оставить грустные размышления о судьбе на потом.

Впервые за долгое время, снова оказаться на улицах Парижа — для меня являлось почти равным счастью. Теперь город выглядел по-другому. Не думаю, что он сильно изменился за время моей болезни, скорее я стала воспринимать его иначе. И если раньше казалось, что Париж ко мне враждебен, то теперь он вызывал совсем другие чувства. Я дышала новым воздухом — горьковато-сладким, с привкусом романтики и надежд.

Местом своего паломничества выбрала Сент-Шапель. И хотя от дома до церкви было довольно приличное расстояние, я решила пройтись пешком. Мари шагала рядом, придерживая меня за локоть, и постоянно интересуясь, как я себя чувствую.

— Все хорошо, Мари. Не беспокойтесь.

Перед входом в церковь сердце гулко застучало, дыхание сбилось, от волнения.

Все-таки — Храм господень вызывает трепет в любой душе, будь — то праведник или грешник, в доме Бога — перед Его ликом, все равны.

Но внутри церкви были разграничения. Мари склонилась и шепнула мне:

— Вам сударыня нужно пройти в следующий зал, а я останусь здесь.

Я кивнула, поблагодарив, за предупреждение. Действительно, знатные особы молились отдельно от простого люда. Прошла дальше по залу и опустилась на колени перед ликом Божьим. Не знала ни одной молитвы кроме Отче наш и, прочитав её захотелось поблагодарить Господа еще и от себя. Закончив молитву, почувствовала чей-то пристальный взгляд. Обернулась и увидела молодого мужчину, по виду — дворянина высокого сословия. Он буквально поедал меня глазами. От его внимания стало более чем неловко. Я спряталась за вуаль и постаралась покинуть церковь как можно скорее. Ко мне присоединилась Мари, но мужчина перегородил нам путь:

— Сударыня, куда же вы так спешите? Позвольте еще полюбоваться вами…

— Сударь, простите, я очень тороплюсь, — ответила присев в легком реверансе, но он словно кот, облизывающийся на сметану, подошел еще ближе:

— Позвольте узнать: как зовут прекрасную незнакомку?

Вот только нового "любителя женских юбок" мне и не доставало.

"Как мило, Катя! К тебе мужики слетаются, словно мухи на пастилу. И что же теперь делать?", — я запаниковала, потому что не знала, как ответить любезно и с достоинством. Кроме того, понятия не имела, как улизнуть из вновь расставленных сетей мужского внимания? Пока раздумывала, отступая от любвеобильного сеньора, мне на выручку пришла какая-то дама — очаровательная и немного, на мой взгляд, вульгарная (конечно, можно было, и ошибаться на её счет, но слишком броский макияж, казалось, не шел её прелестному личику), появилась за его спиной и нежным голоском привлекла внимание господина к себе.

— Сударь, простите, что отвлекаю вас от столь важного занятия…

— В чем дело, Габриэль?! — ответил тот, резко обернувшись к красавице. Мне хватило этого, чтобы быстрее ветра умчаться по направлению к выходу.

Вместе с Мари мы скрылись за стенами храма и постарались затеряться среди толпы на рыночной площади. Только там, переведя дух, не торопясь вернулись домой. После прогулки почувствовала недомогание. Меня свалила лихорадка. Скорее всего, если бы имелся градусник под рукой, то он, наверняка, показал бы, что моя температура гораздо выше отметки — 39 градусов.

Ле Одуэн, за которым, по моей просьбе, Мари отправила одного из слуг (их в доме было не меньше пяти), пришел через четверть часа. Застав меня в столь плачевном состоянии, он только всплеснул руками и принялся ухаживать, как родная мать. Благодаря общим усилиям лекаря, чая и микстуры, я почувствовала себя значительно лучше и уже к вечеру решила снова подняться с постели, чтобы немножко погулять по саду.

Не успела спуститься, как меня догнала Мари и сообщила, что в гостиной ожидает господин Бюсси.

— Бюсси?

— Да, сударыня. Что ему передать?

— Скажите графу, что я приму его, — ответила горничной, нехотя возвращаясь в дом.

То, что сеньор д "Амбуаз пришел ко мне без предупреждения, вызвало в душе недоумение, хотя этот дом являлся его собственностью. И он мог приходить сюда, когда ему заблагорассудится. Бюсси подарил дом только на словах. Никаких бумаг на этот счет я не имела, поэтому все еще считала себя гостьей графа.

— Интересно, что привело его в столь поздний час? — думала я, поднимаясь по лестнице.

Сердце сжимало дурное предчувствие и, как оказалось в скором времени, не напрасно.

Зря я надеялась, что судьба станет ко мне благожелательнее, чем раньше. Видимо на то у нее имелись свои причины.

Глава 26

Граф стоял ко мне боком, погруженный в свои мысли, он не заметил моего появления и рассматривал прыгающий в камине огонь. Его яркие лепестки выплясывали замысловатый танец на красивом лице Бюсси. Я замялась в проеме двери, не решаясь подойти, любовалась этим человеком, знакомым с детства со страниц книг. Но в жизни он пока оставался для меня загадкой. Судьба не позволяла нам сблизиться. Странное ощущение заполняло мои мысли и чувства: будто бы я гоняюсь за кумиром, но стоит только приблизиться к нему, как он исчезает, словно призрак или сон. Со мной такое уже случалось однажды, в Москве.

Несколько лет назад, благодаря Натке, я попала на концерт Pet Shop Boys. Чему была очень рада. Получив массу удовольствия от музыки и отдачи артистов, мне еще повезло встретиться с одним из них нос к носу. Крис Лоу смотрел на меня сквозь свои темные очки и мило улыбался, а я на тот момент не могла не то, что улыбнутся или заговорить, но даже — двинуться с места. Сколько же упреков получила в свой адрес от Натальи после, которая искренне не понимала: как же можно быть настолько "зажатой", чтобы даже автограф не выпросить?

А я не могла…

Сейчас похожие чувства испытывала и по отношению к Бюсси. Вижу, дышу с ним одним воздухом, нахожусь в одном доме, под одной крышей и не смею ни сказать, ни прикоснутся, ни шевельнутся, чтобы наваждение не исчезло, не растворилось дымкой, а осталось со мной. Наверное, я слишком идеализировала этого человека.

Сколько так простояла в полной прострации, не знаю…, время вновь потерялось. Но граф вдруг обернулся и первым заговорил, прогоняя мое оцепенение:

— Госпожа Катрин! Простите за поздний визит, но мне очень нужно было увидеться с вами.

— Добрый вечер, сударь, — я оторвалась, наконец, от двери и сделала несколько шагов по направлению к графу. Он подошел, склонился, чтобы поцеловать мне руку (я уже начала привыкать к этой приятной для любой женщины церемонии приветствия).

— Прошу вас, присаживайтесь, — предложила графу расположиться в одном из кресел у камина, сама села напротив, обратившись в слух. Но он отчего-то медлил.

— Я привез вам бумаги, госпожа Катрин. Этот дом теперь ваш по праву, — Бюсси протянул свернутые в трубку фолианты — документы на мое имущество.

— Благодарю вас, сударь. Но это слишком щедрый подарок… и я не могу…

— Можете, сударыня! Уверяю вас, это самое меньшее, чем я могу отблагодарить мою спасительницу.

Он замолчал, рассматривая носки своих сапог, но на его лице читалась работа мысли. Граф что-то недоговаривал. Меня пугало его молчание.

— Сударь, но неужели вы только за тем, чтобы отдать мне эти документы, пересекли под покровом ночи пол Парижа?

— Да, вы правы, госпожа Катрин. Не только это привело меня сюда. Скажите, сударыня, вы покидали сегодня дом, чтобы прогуляться по улицам Парижа?

— Да, господин Бюсси, я ходила в церковь Сент-Шапель.

— Бог мой! Но почему вы выбрали именно эту церковь?!

— Что-то случилось?

— Вы еще спрашиваете! Да, черт возьми — случилось! Неужели вы думаете, я стал бы вас о чем-то расспрашивать, если бы ничего не произошло? — воскликнул граф, изменившись в лице, затем более сдержанно продолжил. — Скажите, а не встречался ли вам кто-то по пути туда или в храме?

— Я шла не по безлюдной улице. Кого вы имеете в виду, сударь?

— Ответьте же!

— Хорошо, раз вам это настолько важно. В храме ко мне подходил один господин, но я не знаю, кто это был.

— Опишите его.

— Высокий, по виду — дворянин, худощавый, черноволосый с небольшой бородкой и острым пронзительным взглядом, говорил чуть хрипловатым голосом, как при простуде. С ним была молодая женщина, по имени Габриэль.

— Вы не заметили: у него на лице, не имелось ли отметин от оспы?

— Да, действительно, у того человека было немного рябое лицо.

— Черт! Все сходится! Это он!

— Но кто это?

— Герцог Анжуйский, собственной персоной! — Бюсси встал с кресла и подошел к камину, нервно сжимая правую руку в кулак, оперся ею о каминную полку.

Я подошла к нему, пока еще не совсем понимая причину беспокойства графа.

— Но почему вы так расстроены, сударь?

— Я расстроен? — граф засмеялся очень не по-доброму, от его смеха у меня все похолодело внутри. Он резко прекратил и продолжил, — О, нет, сударыня! Я не расстроен, я взбешен! Узнаете?

Бюсси вынул из кармана камзола ключ, который очень был похож, по крайней мере, внешне, на тот, что имелся у меня от дома. Я достала свой, и мы сравнили резьбу, она совпадала.

— Но откуда у вас еще один ключ?

— Сейчас я вам поведаю прелюбопытнейшую историю, сударыня. Так вот, сегодня утром мой лучший друг, монсеньор герцог Анжуйский встретил в Храме Господнем чудеснейшее создание. Женщину неземной красоты, которая настолько очаровала его, что он захотел возобладать ею, во что бы то ни стало. Любопытно, не находите?

— Да, интригующая история, господин Бюсси. Но причем здесь я?

— А вы и, правда, не понимаете? Кто, по-вашему, был той "неземной особой"?

До меня начал доходить смысл происходящего. Вот ведь тугодумка! Анжуйский, это он встретился мне в церкви Сент-Шапель. Никогда бы не подумала, что смогу влюбить в себя герцога.

— Вы хотите сказать, что я понравилась герцогу Анжуйскому? Ну и что с того…

— Что? Катрин, неужели вы не понимаете, в какой капкан попались? Вы так не похожи ни на одну из знакомых мне женщин, но ведете себя, как любая из них. Вам льстит внимание герцога, а он — ни перед чем не остановится, чтобы добиться своей цели. Монсеньор доверился мне и дал ключ от моего собственного дома, чтобы я выяснил, что за дама скрывается в его стенах.

— И вы пошли на это?

— Что мне оставалось делать? Уж лучше я сам предупрежу вас, чем кто-либо другой отдаст вас в его похотливые руки. Не думайте, что герцог по-настоящему влюблен, сударыня. Я столько раз видел этот блеск в его глазах и столько раз женщины, пожелавшие получить почести герцогини, становились игрушками в его руках. Изредка некоторым из них удавалось удачно выйти замуж…

— И что же мне теперь делать? — опустилась в кресло, боясь думать о своей участи, слезы невольно сами потекли из моих глаз, я не сразу их заметила.

— Боже, сударыня! Вы плачете? Неужели вы подумали, что я смогу оставить вас в ваших несчастьях одну?

— Что я могла подумать, сударь, ведь вы его друг, и, стало быть, помощник.

— Нет, это не так! Иначе я не пришел бы к вам. И у меня есть два верных способа, чтобы защитить вас от вероломства принца.

— Но как вы собираетесь это сделать? Боюсь, что теперь, когда герцог начал на меня охоту, обмануть его будет невозможно…

— Мы не станем его обманывать. Вы правы, монсеньор — охотник и, надо сказать, весьма неплохой. Дичь поднята, но он не учел того, что эту дичь может выследить другой равный ему охотник и опередить его.

— Я не понимаю вас, господин Бюсси…, что вы хотите сказать?

— Все очень просто, милая госпожа Катрин. Мы сыграем с герцогом в одну увлекательную игру. Клянусь честью, вам нечего бояться. Вы верите мне?

— Да, сударь. Только боюсь, что герцогу не понравятся какие-либо игры. Он может отомстить.

— Не думаю. Монсеньор наивен, как дитя и, конечно же доверяет мне, так что он вряд ли заподозрит мою причастность в этом деле.

— Надеюсь, что это так. Что же вы придумали?

— Мой план очень прост. Я думаю, нам нужно спрятать вас и чем скорее, тем лучше… герцог предпримет попытку проникнуть в этот дом. Хотел бы я, чтобы вы в это момент были как можно дальше отсюда.

— Дальше? — разлука, вновь одиночество. Почему так? Почему, как только я приобретаю близкого человека, так обязательно он должен покинуть меня. Бюсси все понял, без лишних объяснений.

— Катрин, это необходимо сделать, чтобы спасти вас. Уверяю, опасность даже больше, чем вам представляется. Анжуйский — это тигр, сильный и беспощадный. Он вероломен в любви. Вы слишком дороги мне, чтобы я пренебрег вашей жизнью. Сударыня, умоляю, будьте благоразумны.

— А второй способ?

— Что? Ах, да…, думаю, что он нам не понадобится. Если же первый потерпит поражение, в чем очень сомневаюсь, то тогда я открою вам второй способ. Поверьте, нас ждет успех.

'Мне бы вашу уверенность, граф!' — подумала я. Не нравился мне этот план, не знаю почему, но было в нем что-то пугающее. Вслух же спросила:

— Но где вы хотите меня спрятать?

— У моей любимой сестры — Рене де Клермон. Я напишу вам в дорогу сопроводительное письмо и распоряжусь, чтобы заложили карету. Выехать надо сегодня и чем скорее, тем лучше, путь предстоит неблизкий. С вами поедет Реми, можете взять Мари и еще несколько надежных людей, которым я доверяю, как себе, будут сопровождать вас в дороге до самого Шалона. Сам останусь в Париже, чтобы сбить принца со следа.

Я грустно вздохнула, взяла Роки, который спал, свернувшись калачиком на постели, в руки. Прижала сонного зверика к себе. Сейчас мне так не хватало тепла и уверенности в том, что все будет… хорошо. Бюсси с недоумением посмотрел на мои действия, затем, наверное, понял, о чем я размышляю:

— Не бойтесь, Катрин! Верьте мне, — он подошел, нежно приобнял меня за талию и… поцеловал.

Печаль закружит по ветру,

Вальсируя во тьме,

И поцелуи нежные

Растают в тишине.

Не оступись, Мгновение,

Позволь поверить в такт

Чувств, помыслов размеренных,

Лишь горечь на губах…

И грустное прощание:

Я таю налету,

Как больно расставание —

Печатью поутру…

Поцелуй длился долго и был наполнен страстью и нежностью. Он забрал мои тревоги, тоску, недоверие; высушил слезы. Я отдалась чувствам, забывая про все на свете.

Когда пришла в себя, Бюсси уже и след простыл.

— Что же это все значит, Роки? Этот поцелуй? — прошептала, прижимая к себе крысенка. Вкус поцелуя все еще ощущался на моих губах, я находилась где-то за пределами Парижа, пребывая в полной эйфории, когда в гостиную вошла Мари:

— Сударыня, я помогу вам собрать вещи.

— Да, да, конечно, — времени на раздумья снова не имелось, нужно собираться в дорогу.

Через полчаса я рассталась с уютом дома, ставшим мне родным за такое короткое время. Карета ждала у ворот. Мы с Мари переглянулись и постарались быстро, без лишних вздохов, разместиться в ней. Как только устроились, та тронулась с места. Я все время ждала появления графа, но, увы, напрасно. Наверное, он знал, что и как нужно делать. В конечном итоге, ничего не оставалось, как в очередной раз довериться тому, кто тоже хотел принять участие в моей судьбе.

"Что ожидает меня дальше? Как отнесется ко мне сестра графа?" — об этом не хотелось думать.

Беспокойство о будущем все-таки жило в моем сердце и мешало сосредоточиться на чем-то еще. Время перевалило за полночь. Все нормальные люди уже давно видели далеко не первый сон. Я прикрыла глаза и решила вздремнуть.

Глава 27

Блистательный сеньор Луи де Клермон, сеньор д'Амбуаз граф де Бюсси сидел возле камина в своем дворце и задумчиво наблюдал за пламенем. Не замечая, как внутри него вспыхнул и медленного загорается цветок пусть еще не любви, но сильной, непреодолимой страсти.

Как бы он хотел сопровождать её карету, любоваться чудным обликом — хрупким и сильным одновременно. Вглядываться в невозможно красивые глаза. Он тонул в них, пропадая с головой. Сорванный с её губ поцелуй, был слаще Рая. Катрин — она влекла его, манила…, столько раз снилась. То он почти терял её, то снова обретал.

Он — принц, обладатель титулов и званий, любимец женщин терял голову из-за какой-то бедной рыбачки?

Но её грация и ум — не вязались с образом простой девушки.

Утонченная, милая, изящная — чистая и невинная, так не похожа она на всех женщин, что окружали его с детства — притворщиц и лицемерок. Будь то служанка — Аннет, с которой он стал мужчиной, будь то его сестры и даже мать, святая женщина, даже она умела лукавить.

Госпожу де Шнур граф не видел уже больше недели. Но каждый раз, закрывая пусть хоть на время глаза — ему являлся её облик. Бюсси мысленно разговаривал с ней, успокаивал, ободрял…

— Черт возьми! Катрин, что вы делаете со мной?! — граф с силой сжал кубок с вином (работы венецианских мастеров), и он осыпался осколками на ковре, а вино — словно кровь, оросило его светлый домашний халат.

— Господин Бюсси…

— Ну, кто там еще! — взревел д'Амбуаз, подскакивая с кресла и хватаясь за шпагу.

— Это всего лишь я, Реми, сударь.

— А..это ты, — Бюсси вновь сел в кресло. Лекарь подошел и встал рядом, укоризненно посмотрел на осколки.

— Сударь, вам давно пора в постель. Утро вечера мудренее.

— Мне? В постель? Да кто ты такой, черт возьми, чтобы указывать мне — принцу, что и когда делать!

— Я все лишь ваш лекарь, сударь и надеюсь, хоть немного — друг.

— Прости меня, Реми! Прости! Сам не пониманию, что на меня нашло… — граф глубоко вздохнул и прикрыл глаза, — Клянусь честью, Реми! Она околдовала меня. Я граф, сеньор д'Амбуаз страдаю из-за какой-то рыбачки!

— Тише, тише сударь, вы же не хотите, чтобы ваши слова услышали за пределами этих стен. Не думаю, что госпожа Катрин — колдунья, скорее вы просто влюблены.

— Я? Я влюблен? Не смеши меня, мой друг! Не родилось еще ни одной женщины на свете, которая смогла бы снискать мою любовь. Они все — глупые раскрашенные куклы, не способные к настоящим глубоким чувствам. Все! Без исключения! Я призираю их за тщеславие и любовь к деньгам. Да каждая из них ляжет в постель к любому, кто заплатит чуть больше или подарит красивое колечко.

— Возможно, каждая, но только не госпожа Катрин…

— Да что ты знаешь о ней? Что?

— Да. Мне известно немного, сударь. Но посудите сами, если бы госпожа Катрин была настолько легкомысленной и тщеславной, то с её красотой давно сияла бы при дворе. А вместо этого наша сударыня, прячется, переодевается в мужской костюм, рискует жизнью… Зачем, скажите мне, красотке, любительнице подарков и денег идти на такие жертвы?

— А ведь, верно! Она даже не захотела от меня принимать документы на дом. Хотя…, что если, только мои подарки остаются без её внимания?

— Не думаю, сударь, иначе госпожа де Шнур не была бы в таком бедствующем состоянии.

— Да, ты прав, друг мой.

— Вот видите, господин Бюсси. Не стоит искать подводных камней в прозрачном озере с песчаным дном.

— О, Боги! Я просто схожу с ума от ревности, Реми! Слышал бы ты, что говорит о ней герцог! Как она восхитительна, даже… слишком. Знаешь, Реми, когда я увидел её там, в траве, умирающей, я же подумал…, что это конец! Зачем жить, дышать, верить? Зачем?! Если её не будет рядом, пусть даже не со мной, а просто рядом — живой, смеющейся и плачущей, доброй и сердитой, любой — ничто не будет иметь смысл. Понимаешь?

— Да-да, сударь, конечно, понимаю, — зевнул Реми, усаживаясь рядом у камина, на полу, протягивая к огню озябшие руки.

Бюсси задумался вновь, а потом вдруг встрепенулся и с удивлением обратился к ле Одуэну:

— Реми?! А что ты здесь делаешь?

— О, сударь, да вы, похоже, приходите в себя. Вот вопрос, который я ожидал сегодня с самого начала, как увидел вас. Я погостил немного во владениях вашей сестры и счел данное времяпровождение слишком скучным. Госпожа Катрин — выздоровела и больше не нуждается во мне, вот я и вернулся к вам.

— Как она?

— Замечательно! Свежий провинциальный воздух пошел нашей госпоже только на пользу.

— Реми, она… говорила что-нибудь обо мне?

— Скорее нет, чем да… но я так часто ловил её тоскливый взгляд, направленный в сторону Парижа. Как думаете, о ком в тот момент были её мысли?

— ?

— Сударь, видимо вино не пошло вам на пользу. Конечно же, госпожа Катрин думала о вас и очень скучала.

— Ты думаешь?

— Уверен! — Реми достал из рукава камзола свернутый вчетверо лист, Бюсси буквально вырвал его из рук друга.

Быстро пробежав глазами письмо, граф улыбнулся.

— Теперь вы не сомневаетесь, сударь?

— Реми! Ты мой спаситель! Идём-ка спать, дружище! Спасть и видеть её во сне, мечтать о ней….

— О, мой господин, эта неизлечимая болезнь называется — Любовь. Женитесь и забудете о своих страданиях!

— Кхм…да, Реми, слова мудреца! Ну и как, по-твоему, я могу это сделать? Я граф, Клермон…, а она, — Бюсси махнул в сердцах рукой и тяжко вздохнул.

— Все в ваших руках, мой господин. Что мешает вам подарить госпоже Катрин небольшое графство?

— И где же я его возьму?

— Ну…, - протянул лекарь, закатывая глаза и показывая всем видом, что крайне разочарован вопросом графа, — вам ли не знать?

— Молчи Реми! Молчи! — граф сверкнул глазами,

вцепившись рукой в плечо лекаря, — Неужели ты, действительно, считаешь, что отнимать чужую жизнь — легко?

— Я только предложил…

— Хорошо, мой друг, — сказал Бюсси, успокоившись, — я подумаю над твоими словами, но только — утром. Идем спать!

— Мудрое решение, — и господа разошлись по комнатам. Но Бюсси так и не смог сомкнуть глаз до самого утра.

Пять суток в пути — были не из легких, учитывая то, что чувствовала я себя на период путешествия не очень хорошо.

Почти перед самым въездом в Шалон-сюр-Сон, наша повозка претерпела поломку. Чудом никто не пострадал, мы на тот момент неспешно поднимались на пригорок, как у кареты отлетело заднее колесо. Получилась вынужденная остановка.

Реми заботливо помог мне выйти и насладиться видами, открывшимися нашей небольшой компании. Река Сона синей лентой приветствовала нас. За спиной остался лес: дубы, клены, сосны, кое-где небольшие ели, но — ни одной березки…

Тоска по дому не отпускала меня все путешествие, а тут чуть не навернулись слезы. На ум пришла песня в исполнении Надежды Кадышевой:

"Край ты мой любимый, край обыкновенный,

Знаю, есть на свете лучшие места,

Только сердце все же выбирает этот,

Если вдруг приходит странная тоска.

Встану я на зорьке, выйду в сад зеленый,

Выйду и умоюсь утренней росой,

Обниму березку, поцелуюсь с кленом,

Песней разорву я птичий перезвон…"

Лучше и не скажешь. Я, будто бы шпион на чужой территории, пела про себя, боясь произнести вслух родные донельзя слова.

— Сударыня, можно ехать, — сказал Реми, и мне пришлось вернуться из ностальгии. Сейчас не лучшее время для переживаний такого рода. Я могла запросто расклеиться, поддавшись эмоциям, но понимала, что делать этого никак нельзя. Совсем.

Мы остановились возле высокого забора, за которым скрывался особняк госпожи де Клермон. Реми вышел из кареты и направился к дому в сопровождении моей свиты — четырех молчаливых господ. Которые за время всего путешествия обронили, казалось, не больше пары фраз.

На стук вышла кругленькая невысокая девушка — служанка, она выслушала ле Одуэна и скрылась, прикрыв за собой плотно дверь.

Послышались чьи-то шаги, затем звук отпираемой двери. Ворота широко открылись, пропуская внутрь всю честную кампанию. В этот раз нас поприветствовал пожилой человек, по виду военный. Он выслушал Реми и, поклонившись, скрылся в доме с белыми высокими колоннами.

Если бы я не знала, что госпожа Рене де Клермон родная сестра графа де Бюсси, я все равно заметила бы сходство между этими людьми.

Высокая, стройная женщина, на вид лет тридцати, с красивым лицом и доброй улыбкой — черноглазая и темноволосая, она так походила на своего младшего брата, что ничто не вызывало сомнений в их родстве.

Прочитав письмо брата, Рене пригласила нас в дом и, дав указания слугам, разместила всех прибывших по комнатам её большого дома.

За несколько дней пребывания у сестры Бюсси, я окрепла настолько, что отпустила Реми (который вдруг затосковал, от безделья не зная, куда себя деть) к его господину. В дорогу написала небольшую записку. Где благодарила графа за заботу и сообщала о том, что хотелось бы с ним увидеться, и вернутся домой. Мне, действительно, не смотря на заботу красавицы Рене, было слишком неловко находиться в её доме. Я постоянно ожидала какой-то беды. Вот бы еще знать с какой стороны та нагрянет.

После отъезда лекаря, мое настроение стало еще хуже.

Глава 28

Солнце пробивалось сквозь прикрытое занавеской окно. Вот и утро. Всю ночь, проворочавшись без сна, так не хотелось, чтобы наступал новый день. Но тот уже проснулся, и мне тоже нужно было вставать. Тревога, поселившаяся в моей душе, с каждым днем только увеличивалась. Не зная причины её появления, боялась даже предполагать, с чем она может быть связана. Изо дня в день жила в ожидании беды, которая все не наступала. Бюсси написал в письме сестре, что я его возлюбленная и госпожа де Клермон относилась ко мне так, словно мы уже состояли в родственных связях. Быть возлюбленной — являлось приятной новостью, и я не стремилась развеивать миф. По крайней мере, пока. Размышляла сейчас о многом, теперь имелось время и в достатке, чтобы обдумать каждый прожитый и не прожитый еще шаг в своей жизни. Если бы господин де Бюсси по-настоящему сделал мне предложение, что я бы ему ответила? "Да" или "нет"? Как это не покажется странным, но еще не знала ответа на этот, казалось бы, простой вопрос. Возможно оттого, что он так и не был мне задан.

Рене, истосковавшись по общению (скрытая от всех в доме своего мужа), мучила меня расспросами о Париже, Лувре, о нарядах придворных модниц…

На многие из её вопросов приходилось придумывать ответ. Не знала я ни светских мод, ни то, о чем беседовал дворец, обсуждая сплетни. Как-то моя жизнь прошла мимо этих добродетелей придворных дам. Но зато я знала многое из жизни простых парижан. Поэтому придумывала сплетни налету про короля и про его окружение. Рене верила и задорно смеялась над моими вымыслами.

В свою очередь она щедро делилась о детстве своего любимца — Луи. Я узнала о том, каким забавным и милым ребенком рос обожаемый всеми граф де Бюсси. Будучи жизнерадостным мальчуганом, он очень любил шалить. Но уже в двухлетнем возрасте Луи проявил себя храбрецом, защищая старшую сестрицу Рене от огромного бродячего пса, который отчего-то набросился на девочку во время прогулки. Родителя подоспели вовремя и несчастья не произошло. Когда они подбежали, то увидели, что их малыш, взяв палку, загородил собой сестру. У госпожи Катрин (матери Бюсси) это вызвало слезы умиления, а у сеньора Жака де Клермона — гордость: растет настоящий мужчина, воин и защитник.

— Очень жаль, что сейчас отец и все родные ополчились против Луи. Все забыли о том, что Антуан являлся далеко не ангелом и мой бедный брат лишь отомстил за унижение и презрение…, конечно, не самым лучшим способом. Ночь Варфоломея стала роковой для многих, но в нашей семье… Луи слишком старался…, - вздохнула Рене, украдкой вытирая слезы, — Я молюсь за спасение его души, дорогая Катрин, каждый день. Потому что люблю его всем сердцем, словно бы он мой собственный ребенок, — разоткровенничалась со мной госпожа де Баланьи во время одной из наших совместных прогулок вдоль реки. Дни стояли жаркие — июль здесь выдался очень теплым.

Пока мы любовались пейзажем и наслаждались речной прохладой, прибежал слуга и передал госпоже Рене письмо.

— Боже! Дорогая Катрин, завтра приезжает мой муж! Какое счастье! — похоже, этот брак был по любви. Её муж Жан де Баланьи по долгу службы редко покидал пределы Парижа. И каждая встреча становилась праздником для его супруги. Я понимала состояние Рене, а вот свое собственное — не очень. Эта новость произвела на меня такое впечатление, как будто огромный кусок луны вот-вот накроет собой землю и раздавит под своими обломками все, что мне дорого.

— Что с вами, дорога Катрин? Вы так бледны, вам плохо?

— Нет-нет! Что вы, Рене? Вовсе нет, просто я немного устала…

— Тогда давайте вернемся в дом. Мне столько всего нужно успеть до приезда Жана! — она чуть ли не побежала вприпрыжку, я едва поспевала за ней.

И вот сегодня. Сегодня приедет муж Рене…

Господин Жан де Баланьи пожаловал домой, где его заждалась любящая и верная жена ближе к вечеру, но вместе с ним… приехал еще один человек.

— Дорогая, — после жарких объятий, Жан отстранил жену и представил прибывшего с ним шевалье, — познакомься, этого господина зовут Антуан де Тривьер, он погостит у нас до завтра.

Рене представила в свою очередь меня господам, затем, обменявшись любезностями, мы расстались на некоторое время, чтобы вновь уже встретиться за обеденным столом.

Освежившись после дороги, мужчины выглядели бодрыми и беззаботными.

Жан поедал глазами супругу, а мне было слишком неловко от пристального внимания господина де Тривьера.

— Друг мой, будьте осторожны. Господин де Бюсси, насколько я знаю, очень не любит, когда покушаются на то, что принадлежит ему.

— А причем здесь граф? — ухмыльнулся Антуан в рыжие усы и одарил меня таким взглядом, что я покраснела, кажется, до кончиков ушей.

— Ну как же, сударь? Ведь госпожа Катрин — возлюбленная графа, — ответила Рене, подбадривая меня своей улыбкой.

Я же молчала, будто совсем не умею разговаривать. Только буравила взглядом тарелку и перекладывала еду (запечённую рыбу с овощами) с одного края на другой, казалось, что она застрянет у меня в горле, если попробую проглотить хоть кусочек.

— Вот как? И почему же граф оставил свою возлюбленную в одиночестве?

Что же, теперь мне требовалось вступить в разговор, иначе ситуация могла решиться не лучшим образом. Наглого господина пора было поставить на место.

Я оторвала взгляд от тарелки (на это потребовалось все мое мужество) и, встретившись с язвительными светло-синими глазами заинтересованного мною мужчины, произнесла:

— Граф на днях присоединится ко мне. Ему нужно уладить неотложные дела в Париже…

— Надеюсь, эти дела никак не связаны с красавицей Марго? — перебил меня де Тривьер, ухмыляясь в очередной раз.

— А вы более осведомлены в делах графа, чем я думала, сударь, — ответила на его выпад, сдерживая себя от желания запустить тарелкой в лицо этого нахала.

— В наше время, сударыня, нужно быть вездесущим…

— Вам, по всей видимости, это легко удается, сударь?

— Не то, чтобы легко… и когда вы говорите, должен приехать граф?

— Граф никому и ничего не должен, сударь… разве, что вам?

— Нет, я не держу должников…

— Скажите Антуан, а куда вы направляетесь? — вмешалась в разговор Рене, переводя удар на себя и давая мне возможность погасить вспыхнувшие в душе искры ненависти к этому самовлюбленному шевалье.

Дальнейшая часть обеда прошла в легкой непринужденной форме. Благодаря Жану и Рене, мне все-таки удалось проглотить несколько кусков рыбы, без пристального наблюдения. Уводя де Тривьера в беседу о его делах, они освободили меня от внимания этого господина.

Поблагодарив за обед, я поспешила скрыться в своей комнате. Мари помогла мне ослабить корсет. Она теперь всегда находилась рядом со мной и даже спала в моей комнате на высоком топчане, в углу. Я прилегла, чтобы немного отдохнуть, все-таки бессонная ночь давала о себе знать вдруг навалившейся усталостью.

Все эти дни, что гостила в доме у господ де Баланьи, мой крысенок был в заботе Мари. Я доверяла ей и не беспокоилась о своем зверике. Засыпая, почувствовала, как он карабкается по платью ко мне. Открыла глаза, встретилась с его внимательными бусинками:

— Все хорошо, малыш! Все хорошо, — погладила крыса по бархатистой шерстке и незаметно для себя провалилась в сон.

Граф де Бюсси измучился ревностью, получая ежедневные признания герцога в любви к незнакомке, которая "пленила его сердце и исчезла", и разлукой. Он хотел видеть её и больше не мог себя сдерживать.

— Господин граф…, - в конюшне появился Реми, — вы куда-то уезжаете?

— Да, Реми! Я еду к ней. Несколько дней пути и… ты не представляешь, что для меня значит эта встреча. Я безумно скучаю…Безумно! Если я не увижу её, не дотронусь до её руки, не услышу её голос — я просто сойду с ума.

— Хотите, я поеду с вами?

— Нет, мой друг. Ты не очень хороший наездник, а я буду гнать лошадей, насколько это возможно.

— Тогда — счастливого пути! — проводил Реми графа до ворот. Увидел, как тот легко впрыгнул в седло и рванул с места, оставляя за собой только клубы пыли. — И удачи, дорогой мой сударь. Лишь бы госпожа Катрин не разбила вам сердце. Ибо эти осколки никому не под силу будет склеить, даже мне.

Двое суток в пути для графа показались двумя годами. Он надеялся на встречу и не верил, что она возможна. Такие разные чувства сжимали его сердце, готовое остановиться даже при одном упоминании имени "Катрин". Он часто влюблялся, с головой ныряя в волшебное чувство: безжалостно похищал сердца красавиц у их возлюбленных, мужей, любовников и отдавал себя без остатка. Но он не верил в то, что его чувства взаимны, подчас, узнавал о том, что его "красавица", трепетала с таким же восторгом и в других руках…. Разочарование убивало возможную любовь, от горечи граф спасался новой влюбленностью.

Сколько их было — кто бы считал!

С Катрин, он чувствовал, что все будет по-другому, должно быть по-другому. Бюсси впервые по-настоящему поверил в то, что в этих отношениях может быть взаимность.

Луи де Клермон прибыл в Шалон-сюр-Сон поздно вечером и, постучавшись в ворота (ему не пришлось называть себя, старый слуга без труда узнал графа по голосу), быстрым шагом прошел в дом. Его встретила сестра — немного встревоженная и напуганная поздним визитом.

— Где она?

— Луи, я должна тебе сказать, что госпожа де Шнур покинула мой дом два дня назад.

— Что? Как покинула? О чем ты?

— Луи, выслушай меня, успокойся и выслушай. Я не знаю, что произошло и почему она не оставила даже записки. Катрин ни с кем не попрощалась и уехала ночью, одна…

— Одна? Я ничего не понимаю! Совсем ничего!

— Я тоже. Понимаешь, приехал Жан, с ним еще один господин, Антуан де Тривьер. Весь вечер он оказывал пристальное внимание Катрин, но потом…он тоже не знал, где она и уехал от нас только утром следующего дня, один. Катрин уехала ночью. Жан поехал к тебе, вы, видимо, с ним разминулись.

Бюсси взлохматил волосы, провел рукой по лицу, встряхнул головой и засмеялся горьким смехом:

— А я как…как ненормальный — летел сломя голову, жаждал встречи… Постой, а Мари? Где она?

— Здесь. Жан Поль! — вошел слуга, поклонился, — Позовите Мари.

— Слушаюсь, сударыня!

Через некоторое время вошла горничная, вскинула взгляд на графа и присела в глубоком реверансе, низко опустив голову.

— Мари, где твоя госпожа и как случилось, что она уехала без тебя? — допытывался граф, едва сдерживая свой гнев. Но повышенная интонация выдавала его состояние.

— Сударь, я все вам расскажу, как было.

— Ну, рассказывай!

— Мой господин, в тот день госпожа Катрин после ужина вернулась в комнату и захотела отдохнуть, потому что всю ночь перед этим о чем-то думала и не спала. Я часто просыпалась и видела, что она стоит у окна и смотрит, смотрит…

— Продолжай!

— Так вот, я помогла госпоже ослабить шнуровку на корсете, а потом она уснула и больше, — тут Мари всхлипнула, вытирая слезы платком, который достала из передника, — мы не виделись.

— То есть, как не виделись?

— Сама не знаю… я, наверное, тоже уснула, а утром меня разбудили господа и стали расспрашивать о моей госпоже, а я и сама ничего не знаю, — тут женщина заревела в голос.

— Постой, постой, Мари! Но, как же так?!

— Ой, господин граф, чувствует мое сердце, что-то здесь не так. Ведь иначе меня бы предупредила госпожа Катрин, да и вещи не взяты. Её Роки тоже тут. Уж его-то она взяла бы!

Бюсси переглянулся с сестрой:

— А ведь верно! Катрин никогда не расстается надолго со своим любимцем.

— Луи, что ты намерен делать?

— Дорогая моя сестричка, скажи, а как себя вел господин де…

— Де Тривьер?

— Да. Он.

— Был спокоен. Позавтракал, собрался и уехал. Очень спешил.

— Вот как? А тебе не показалось странным, что с вечера, оказывая внимание госпоже Катрин, утром его абсолютно не взволновала судьба пропавшей дамы?

— Действительно! Боже мой! Луи, ты думаешь…?

— Уверен, что без господина де Тривьер тут не обошлось.

— А что если Катрин уехала в Париж, чтобы оказаться подальше от ухаживаний этого господина? Что если она не смогла оставить сообщение или добудиться Мари?

— Но я очень чутко сплю…, только в ту ночь ничего не слышала…, - возразила на упрек в её сторону горничная, которая все еще стояла тут и внимательно слушала разговор господ.

— Тут нет вашей вины, Мари, успокойтесь, — сказал граф и задумчиво продолжил, — Если Катрин в Париже, она обратится за помощью — либо ко мне, либо к господину де Шико. Решено, я немедленно возвращаюсь в Париж. Но если не найду там следы госпожи де Шнур, клянусь честью, де Тривьер — ответит сполна за все, что причинил ей.

— Можно мне с вами, сударь? — взмолилась Мари.

Он окинул её хмурым взглядом, затем сказал:

— Я выезжаю один. Вы останетесь здесь, пока я не пришлю за вами. Рене, у тебя найдется для Мари занятие?

— Думаю, что — да, — улыбнулась госпожа де Клермон, целуя брата на прощание, — Береги себя, хорошо?

— Не беспокойся обо мне! Мари, принесите мне Роки, я хочу его взять с собой.

— Как скажете, сударь, — поклонилась горничная.

В скором времени она принесла крысенка, усадив его в дорожный мешок, который до этого использовала Катрин для своего дружка.

Бюсси, выехал в обратном направлении, но в душе скреблись кошки. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вырвать из теплой постели господина де Тривьера и учинить ему среди ночи допрос. Но, тот был у себя дома и, наверняка, имел не один десяток слуг. Конечно, граф без труда мог уложить больше половины из них, но другая половина с удовольствием расправится с ним по одному слову своего хозяина. Умирать просто так Бюсси не собирался, поэтому решил поступить разумно — вернуться со своими людьми, если не встретит Катрин в Париже. Вот тогда этот господин ответит за все, в чем виновен и в чем только собирался быть виновным. Да, даже за помыслы — де Тривьер понесет полный ответ.

Пришпорив коня, граф, почти не испытывая усталости, полетел в Париж, подгоняемый тревогой и страхом за любимую.

Глава 29

Видела во сне родителей, так, как будто оказалась дома, в родных стенах — окунулась в детство, но вдруг проснулась. Почувствовала чье-то присутствие, тревожащее тепло сна, оно пугало…

Открыла глаза, надо мной склонился Антуан де Тривьер и зло ухмыльнулся:

— Ну, что, дорогая Катрин, прогуляемся?

Прежде, чем я успела что-то сообразить и сделать, он зажал мне рот ладонью и быстро скрутил руки чем-то шершавым и тонким — веревкой или шнуром. Затем резким рывком вытащил из постели, притянул к себе и заткнул мне рот какой-то тряпкой. Орать я не могла, только попискивала, как мышка. Роки, разбуженный нашей возней, кинулся на обидчика, но тот пнул его в угол и быстро выволок меня за пределы комнаты. Мари даже не пошевелилась, а мне не верилось в происходящее. На помощь со стороны рассчитывать не приходилось — ночь, в доме все спали. Самой (со связанными руками) освободиться из крепких объятий де Тривьера было практически невозможно, да я и не пыталась, понимала, что тем самым только еще больше вызову его гнев.

"Что происходит? Куда он меня тащит?" — вертелись сонные мысли, а голова совсем не хотела думать о том, как спастись.

Хорошо, что я не разделась с вечера, иначе холод сковал бы меня полностью, а так ночная прохлада вызвала лишь легкий озноб. Странным казалось то, что по пути на конюшню (а именно туда меня и волок мой похититель) нам никто не встретился. По крайней мере, там должен был оставаться конюх. И если мне удастся…

Не удалось. Возле конюшни, де Тривьер одной рукой вцепился мне в волосы, а с помощью другой издал звук похожий на крик сыча или кого-то в этом роде. Ему откликнулись, и будто из-под земли появился коренастый дядька, невысокий и круглолицый, с оттопыренными ушами. Чем-то его облик напоминал увальня — медведя.

— Роже!

— Да, мой господин?

— Немедленно седлай коня и отправляйся без меня, я догоню вас утром, у перевала.

— Слушаюсь, сударь!

— Смотри, чтобы эта сучка не сбежала! Голову сниму! — с этими словами, словно безвольную куклу, он толкнул меня в лапищи Роже и вернулся в дом, как ни в чем не бывало.

Его слуга сгреб в охапку свою брыкающуюся ношу и легко забросил поперек коня. Затем осторожно вывел скакуна за пределы поместья и с характерным кряком (для тучного человека) разместился в седле позади.

— Ну, Ворон! Вперед! — присвистнул дядька, пришпорил коня, и мы помчались быстрее ветра. Во всяком случае, в ушах у меня он свистел, как при полете на парашюте. Доводилось пару раз с ним прыгать, еще, когда училась в школе. И вот теперь меня везли в неизвестном направлении, неизвестно с какой целью, а о дальнейшей судьбе задумываться было очень страшно.

От тряски по неровной поверхности, у меня закружилась голова. Через время поняла, что мои дела плохи. Рана, похоже, открылась и кровоточила, платье намокло, а бок при этом сильно заныл. Застонать я не могла — мешал кляп. Скулить же, как собачонка — совесть не позволяла.

Наконец, Роже сбавил ход и даже спешился, давая отдых своему скакуну. И тут обратил внимание на меня. Светало. Увалень заметил бурые струи, стекающие под брюхо его жеребца.

— Э! Что за черт! — сплюнул он под ноги, останавливая коня. — Кровь? Ворон, ты ранен, малыш? Постой-ка…

Я услышала сопение, какую-то возню, а потом грубые лапищи стащили меня с жеребца, поставили перед собой. Ноги не держали, предательски дрожали и подгибались в коленях.

— Эй, куколка, откуда кровь? У тебя что… течка?

"Ну да, раз сука, значит — течка!" — усмехнулась я, мужики во все времена поражали меня своей бестактностью в тех вопросах, к которым им лучше вообще было не касаться.

В ответ промычала, давая понять, что не смогу вразумительно ответить, пока во рту болтается тряпка, от которой, кстати, в горле давно пересохло.

— А? — дошло, наконец, до него. — Сейчас.

Он освободил меня от кляпа и даже помог смочить горло вином, дал отпить из кувшина несколько глотков.

— Ну-ну, не увлекайся! Так что с тобой?

— У меня рана… в боку… открылась, — сказала я, повиснув у него на руках. Он бережно усадил меня на землю и склонился, чтобы осмотреть рану. Кувшин с вином поставил рядом и тем самым обрек себя… Лучшего, более подходящего момента для побега могло больше и не представиться.

— Да, куколка. Не повезло тебе. Но ничего. Сейчас будет немного больно, ты уж потерпи. Хорошо?

— Хорошо, — ответила я, и пока он разрывал платье, дотянулась до кувшина, вздохнув полной грудью, собрала всю силу и обрушила кувшин с вином ему на голову.

Дядька охнул и упал всей тушей на меня…

В голове застучало время, подгоняя. Здоровый мужик вряд ли долго пробудет без сознания, медлить нельзя ни секунды. Помогая себе ногами, спихнула дядьку в сторону и, превозмогая боль и головокружение, встала, потопала к Ворону, мирно жующему траву вдоль дороги. Взялась за седло связанными руками, времени на то, чтобы освободиться от веревки — не было. С трудом взгромоздилась на коня и пустила его галопом в обратном направлении. И надо сказать — вовремя, так как услышала проклятия за спиной, значит, дядька очнулся. Я не знала куда ехать. В полумраке наступающего утра сложно было ориентироваться, дорогу в висящем положении (поперек лошади) не запомнила.

От греха подальше решила свернуть в лес. Слышала же собственными ушами, что сказал де Тривьер, провожая нас. Он догонит утром… и, стало быть, следовало уносить ноги и как можно дальше от возможного столкновения с моим обидчиком. О том, зачем этот сеньор похитил меня, я не знала, но вряд ли от его намерений можно было ожидать что-то хорошее. Скорее наоборот.

Скрывшись в лесных зарослях, почувствовала себя очень плохо и решила не испытывать больше судьбу, остановилась, привязала к дереву коня и упала замертво в траву…

Не знаю, сколько провалялась без чувств, но когда открыла глаза — солнце стояло уже высоко. Ворон пасся рядом, поглощая сочную, с еще не высохшими бисеринками росы, траву и похрапывал от удовольствия.

Я села, осмотрелась — кругом исполины деревья, да изумрудная трава — лес.

— Ну и что теперь делать? Куда идти? Где искать пристанище? — мысли и чувства были невеселыми.

Снова попала в переплет. Да еще в какой! Юношей мне жилось гораздо спокойнее, их хоть не похищали… хотя, не знаю… Возможно, и с некоторыми смазливыми красавчиками поступали так же, как с молоденькими девушками, которых воровали для развлечений, не обремененные совестью вельможи.

То, что Париж не идеален, я знала всегда, но никогда не задумывалась о грани между "хорошо" и "плохо", в 16 веке она почти отсутствовала, стираясь желаниями.

Хорошо — это то, что комфортно лично для тебя и твоего окружения, а до чувств и нужд других — нет никакого дела. Безнравственно? Возможно и так. Но не мне судить нравы и обычаи ушедшего века, в своем бы разобраться, если сумею когда-нибудь вернуться….

Освободившись от веревки стягивающей запястья — растерла руки, приводя их к чувствительности. Ладошки покалывало иголочками, я закрыла глаза, собираясь с мыслями.

Стоило умыться и переодеться — платье было в крови и разорвано на боку. Мой внешний вид сейчас был не самым лучшим. Даже за нищенку сейчас вряд ли бы сошла…

Чтобы не привлечь к себе постороннего внимания с такой внешностью — это надо постараться! Ни денег, ни пищи, ни моего дорогого Роки — ничего у меня нет!

— Ф-рр! — прозвучало над ухом.

— Ворон! А ведь ты у меня есть! — погладила коня по черно-белой морде.

Приподнялась, опираясь о шершавый ствол сосны, запачкала пальцы липкой смолой…, улыбнулась, вспоминая. В детстве я с друзьями её собирала, чтобы потом жевать липкую субстанцию с неповторимым стойким вкусом. Понюхала руки, потерла их между собой — пусть пахнут детством, чудесным временем, когда все казалось очень простым и понятным: как дважды два…

Подошла к жеребцу, сбоку у седла увидела привязанную котомку, и как я её раньше не заметила? Спешила спрятаться, и было не до того…

Ну, посмотрим, что же там вез с собой Роже? Белье на смену, кусок мыла, кремний, несколько тонких прутиков (видимо, для розжига костра), ломоть хлеба, да луковица — вот мне еда и одежда.

— Спасибо, Господи! За то, что не оставляешь меня в бедах моих! — вознесла благодарность в небо и переоделась в чистую рубаху и штаны. Сказать, что все это мне было велико — совсем ничего не сказать. Я утонула в вещах и стала похожа на чучело, которое забыли набить соломой. Подвязала штаны — веревкой (той, которой меня связал де Тривьер) рубашку опустила поверху.

Рана моя затянулась легкой корочкой и, не решаясь её беспокоить, перекусив посланной мне пищей, побрела пешком, придерживая коня под уздцы. Мягкие носочки — защищали ступни от насекомых и колких игл, что в достатке имелись под ногами. Туфли в ночной суматохе мне не позволили надеть. Радовалась уже тому, что оказалась не босиком.

Куда выйду и как скоро? — не знала. Но главное, больше никому не попадаться на глаза по пути до Парижа, а там найду приют у Шико или Бюсси.

"Не бросят же они меня теперь после всего, что нас связало с ними в последнее время?" — думала я, вдыхая лесной воздух и жмурясь на солнечные лучи, что пробивались сквозь пушистые кроны — кленов, вязов, дубов…

Глава 30

Полдня продиралась по лесу, к вечеру спустилась к реке. Есть хотелось так сильно, как будто бы голодала неделю, а не один день. Все-таки в лесу всегда — зверский аппетит, только непонятно (лично для меня) — почему? Возможно, из-за того, что нет отвлекающих от пищи размышлений и окружающих, способных отравить своим присутствием самый вкусный обед.

Порылась среди кустов, пока мой конь утолял жажду, тем самым распугала комаров. Они обрадовано накинулись на жертву в моем лице, но это неприятное обстоятельство все же — не помешало мне отыскать приличный прутик. Сняла с себя веревку (вместе с ней рухнули наземь и штаны, от них пришлось освободиться), намотала её на прут, крючком послужила одна из длинных шпилек, держащих мою прическу. На нее я насадила жирную гусеницу, которую выудила среди листвы и закинула удочку в реку. Самой тоже пришлось зайти по колено в воду.

К счастью, удача не обошла на этот раз стороной, и мой ужин теперь состоял из двух рыбин, поджаренных на костре и нескольких сладких груш. Я подобрала их с земли. Когда мы брели сюда с Вороном, то нам по пути, встретилась дикая груша. Хотя, время сбора урожая еще не настало, плоды были уже созревшими. Теплый июль способствовал этому или климат был теплее, чем в Москве, я не знала, но тихо радовалось тому, что не нужно снова голодать.

Люк научил меня добывать огонь разными способами и в любых погодных условиях, а при наличии кремния — это не составило большого труда. Рыбу ловить было сложнее, несколько рыбешек соскользнули с моей удочки, да так и остались плавать на свободе. Но недаром я считала себя рыбачкой — маленькая победа — это все-таки победа, а не поражение. На сытый желудок лучше думается и спится тоже.

Не заметила, как уснула, сказался трудный день…

Сны пугали своей безнадежностью и мозаикой ужасов, меняющихся и проскальзывающих друг за другом.

Утро наступило быстро, я жутко замерзла, костер потух. Проснувшись, долго не могла согреться, пришлось делать зарядку. Ворон смотрел на меня с недоумением, настороженно вращал ушами и перетаптывался на месте.

Согревшись, умылась и доела груши, затем собрала пожитки и, мурлыча под нос песенку Кота Леопольда, которая всегда поднимала мне настроение, забралась в седло:

"Мне сегодня весело с самого утра,

Напевая песенку про свои дела,

А дела прекрасные — все мне по плечу,

И скажу, не хвастая — горы сворочу!.."

Ну, горы, конечно, меня сворачивать никто не просил, главное, что самочувствие и настроение были на высоте. Тихой рысью мы выехали на проселочную дорогу и пробираясь через лес, не хотелось сейчас думать ни о возможных хищниках, ни о разбойниках…

Хотелось как можно скорее миновать опасности и оказаться дома…вернее там, где можно было вздохнуть свободно и почувствовать себя защищенной, хотя бы на время, от скверных обстоятельств.

На мою беду, я нос к носу столкнулась с какими-то разудалыми молодцами, выехала к ним из-за кромки леса и остановилась в нерешительности. Просчитывая в голове возможные варианты, поняла, что лучше не мимо проехать, а вернуться в лесную чащу.

Всадники, которых было двое, как будто именно меня и ждали. Они почти не удивились появлению странно-одетой наездницы и, не раздумывая, кинулись в погоню.

— Эй! Эй! Стой!

— Держи!

— С боку, с боку заходи! — неслись голоса мне вдогонку.

Мы с Вороном полетели со всей прыти, на которую только был способен мой скакун. Еще раз я себя пленить не позволю. Уж лучше умереть, чем попасть в руки разъяренным мужикам! Ворон — умница, но его силы явно уступали жеребцам преследователей. Нам повезло тем, что имелась пусть небольшая, но фора.

— Прости меня, малыш! — потрепала его по холке, выбирая момент для прыжка. Мы завернули в лес и на некоторое время исчезли из поля видимости гнавшихся за нами мужчин среди густой растительности.

Я придержала поводья и соскочила в разросшиеся кусты, а Ворон по инерции помчался дальше. Спружинила на упругие ветки и забилась под папоротники и лопухи, (которые здесь достигали гигантских размеров, по сравнению с теми, что были в моем детстве) спряталась от лихих глаз преследователей. Через мгновение услышала, как они пролетели мимо меня с криками и улюлюканьем.

"Вот тебе и весело с самого утра! Ничего себе — повеселилась! Жаль Ворона, хотя, что они ему-то сделают? В крайнем случае, продадут…, а вот мне как теперь добираться домой, еще тот вопрос", — думала, отсиживаясь.

Ноги устали от неудобного положения, но я не спешила выбираться, боялась, что они вернутся, обнаружив пропажу, и станут искать меня…

Спустя непродолжительное время все же вышла и поплелась обратно, глотая слезы — жаль, что они не помогают ни горю, ни несчастью, лишь облегчают на миг страдания, но только на миг. Какой-то замкнутый круг, было чувство, что лес не выпускает меня. Правда, на больную голову какие только мысли не приходят… Ноги почти заплетались, но я продолжала идти, только бы еще знать, куда? Вернее, какое направление — правильное для меня?

Теперь, опасаясь преследователей, держалась возле деревьев, укрывалась в их тени. Нужно найти какое-то селение, чтобы хотя бы одеться. Я могла заложить свою стрекозу. Что толку хранить сокровище, когда нечего есть и не во что одеться?

Устала и решила отдохнуть, для этого забралась повыше. Двоюродный брат научил меня лазать по деревьям еще до школы, когда жила почти месяц в гостях у бабушки. В детстве, играя в казаков-разбойников, я укрывалась где-нибудь на пушистом клене и сверху наблюдала, как меня ищет соседняя ребятня. Они и не догадывались, что девчонка может так же здорово, как и мальчишки лазать по деревьям. Я же спускалась и через время выходила к ним сама, когда тут и там слышались возгласы: " Катька, выходи! Сдаемся!"

Правда, позже — редко пользовалась этими умениями, но сейчас они мне пригодились. Усевшись на широкий сук кряжистого дуба, прислонилась спиной к стволу, а ноги расположила так, что если вдруг надумаю падать (во сне всякое случается), то обязательно зацеплюсь за ветки и смогу удержаться.

Спала долго, без сновидений, проснулась от назойливого пищащего звука. Открыла глаза. Темно. Луна ярким блюдцем зависла почти над самой головой, а комар продолжал искать площадку для приземления. Легким шлепком по щеке избавилась от кровососа и от сонливости. Проснулась окончательно. С моего сука просматривался тракт. По дороге, поднимая клубы дыма, мчался всадник…

Он попал в полосу лунного света, и тут мое сердце вначале подпрыгнуло, а потом опустилось так низко…, как только смогло. Я узнала его.

— Катька! Что же ты сидишь, дура! — заорала на себя, спохватившись и понимая, что если не успею — то это будет такая неудача…такая! Свалившись таки вниз, подскочила на ноги и бросилась наперерез всаднику, изо всех сил стараясь обогнать время. Почему, когда торопишься, оно бежит с еще большей скоростью, чем раньше?

Обливаясь потом и слезами, чувствуя, что сердце бьется где-то в горле, а воздуха не хватает. Я летела, не разбирая дороги, боясь опоздать, молила только об одном, чтобы не оступиться, чтобы успеть. Успеть!

Вылетела и зажмурилась, оказавшись прямо под копытами его коня. Заглатывая ртом воздух, выравнивая сбившееся дыхание, ждала реакции наездника и к своему облегчению, услышала отборную ругань — значит, все живы.

Ну как благородный дворянин может так ругаться? Я наслаждалась его голосом, его гневом, зная, что тот пройдет, лишь только всадник увидит меня. Чувство защищенности легло на плечи, и я опустилась на колени (едва удерживаясь от душивших слез), ноги — больше не держали.

— Какого черта?! — возмущался господин де Бюсси. Спешившись, все еще в гневе, он подошел и встряхнул меня за плечи. Поднял, развернул к себе. Несколько мгновений изучал мое лицо, видно, в свете луны, сложно было признать во мне барышню высокого сословия.

— Катрин?! — столько изумления смешанного с радостью и с чем-то еще послышалось в его голосе.

— Да, сударь, это я…, - сказала сквозь слезы.

— Бог мой! Не могу поверить! — граф нежно обнял меня, притянул к себе, — Неужели, нашел?! Вы в таком виде, дорогая Катрин, что я не сразу вас узнал…

— Простите, сударь, бальные платья не попадались на моем пути, а то я бы…

— Молчите, молчите, счастье мое! Вы — живы и это самое главное! А платье…я куплю вам сотню, тысячу, сколько вам будет угодно.

— Обещаете? Ловлю вас на слове!

— Катрин, и в таком положении вы еще изволите шутить? Я люблю вас! Слышите, люблю… — последние слова графа долетели до меня уже за пределами чувств.

Я потеряла сознание, наверное, от счастья.

Глава 31

Очнулась, но не спешила обнаруживать себя, наслаждалась заботой и теплом, что исходили от моего спутника. Тревоги отступили, и можно было теперь ни о чем не беспокоиться. Неспешно раскачиваясь, поняла, что нахожусь в седле, приоткрыла глаза: впереди — дорога, над головой лазоревое безоблачное небо. Щебет беззаботных птах известил о том, что уже давно утро. Я опиралась спиной на наездника, который управлял конем. Знала, что это граф, чувствовала его дыхание, стук сердца, который почти совпадал с моим собственным. Мне было хорошо и очень не хотелось тревожить это чувство.

Пора просыпаться, но… тогда последуют вопросы, и предстоит нелегкое объяснение.

Хотя, откладывая разговор, мне вряд ли удастся его избежать. Рано или поздно придется ответить на вопросы графа.

"Нужно подумать и изложить события так, чтобы Бюсси избежал поединка с Антуаном де Тривьером. Но как это сделать? Что сказать?" — размышляла, надеясь на то, что у меня еще есть хоть немного времени на подготовку к беседе с графом.

— Катрин…, - позвал он меня осторожно, словно ветром подув в правое ухо. Я вздрогнула, не ожидая так близко услышать его голос. — Вы не спите?

— Нет, сударь. Доброе утро!

— Утро? Уже давно день, милая госпожа де Шнур. Утро вы благополучно проспали, — усмехнулся Бюсси. — Не хотите ли остановиться на привал?

— Да, пожалуй…

Спешились у небольшой рощицы, в которой тонкие тополя перемежались с соснами и юными лиственницами. Я огляделась — небо, солнце, теплый ветер, играющий листвой, птичий перезвон, что еще нужно для того, чтобы поверить в жизнь? В то, что она прекрасна! Спокойствие и умиротворение окружили меня, даря уверенность в том, что уж теперь-то всё должно быть только хорошо.

Луи де Клермон, пока я наслаждалась единением с природой и размышлениями о будущем, соорудил на траве нечто похожее на скатерть самобранку, только в уменьшенном виде: фрукты, мясо, хлеб, вино — уютно разместились на небольшом узком полотенце, приглашая к трапезе.

— Вы настоящий волшебник! — восхитилась я, усаживаясь к "столу".

— Это еще не все, на что я способен. Вас так приятно удивлять, сударыня, что я попробую сделать это еще раз, — граф подошел к скакуну и вернулся с… моим верным дружком.

— Роки! Боже мой, сударь! Вы, действительно, волшебник! — воскликнула я, радостно прижимая к себе довольного крыса.

Ели молча, каждый погруженный в собственные мысли. Только Роки, беззаботно набивал свое брюшко съестным и украдкой поглядывал то на меня, то на графа.

Я первой осмелилась нарушить молчание:

— Куда мы едем, сударь? Судя по местности, мы верно ближе к Парижу, чем к Шалону.

— Да, сударыня, вы угадали. Мы едем в Париж. Я подумал, что не стоит возвращать вас туда, откуда вы сбежали…

— Я не сбегала, господин Бюсси. Ваша сестра была очень добра и любезна со мной, я не смогла бы принести ей страдания…

— Но, тогда…

— Меня похитили, сударь. Я до сих пор не верю, что мне удалось сбежать из рук моих похитителей. Встреча с вами была мне послана свыше, никак не ожидала, что увижу вас, здесь, — сказала, смущаясь своим словам и краснея, но когда подняла взгляд на графа, он смотрел в другую сторону, при этом нервно мял уголок полотенца в руках.

— Де Тривьер? Он — причастен к похищению?

— Нет. Я не знаю, кто это был. Лицо похитителя мне не удалось рассмотреть, но тот человек намного крупнее и выше, чем господин де Тривьер, поэтому, думаю, что это был кто-то другой.

— Но, в таком случае, это мог быть его человек. Да, я уверен в том, что этот мерзавец — де Тривьер — причастен к вашим бедам.

— Возможно, вы и правы, сударь, но, мне кажется, что нельзя обвинять — кого бы то ни было, не предъявив ему доказательств. Надеюсь, вы не станете вызывать господина де Тривьера на поединок?

— Катрин, но почему вы защищаете его? Я, право слово, не понимаю вас!

— Врагов и так много вокруг, не стоит приобретать еще одного. Луи, я защищаю ни его, а… нас.

— Что?

— Я слышала вчера ваше признание… То, о чем вы говорили при нашей встрече — это правда?

— Да. До единого слова. Вот уже несколько месяцев я дышу вами, живу ради вас, просыпаюсь с первой мыслью о вас и, засыпая молю, чтобы сновидения послали мне ваш облик… Я не могу без вас ни единой минуты своей жизни, Катрин. И это правда. Правда, от которой больно, когда я думаю, что ваше сердце отдано другому.

— Другому?

— Я истомился ревностью, сударыня. Умоляю, не мучайте меня более: одно только слово, я могу надеяться… на взаимность.

— Да, сударь. Вы очень дороги мне… — пролепетала я.

Ой, как же сложно объяснить свои чувства! Никогда не думала, что доживу до этого. В моем мире все намного проще, без условностей, а здесь. Язык будто прилип к нёбу, а в руках и коленках — дрожь, как перед экзаменом. Я не узнавала себя. Та робость, что охватила вдруг меня — мешала думать логически. Да, и какая логика может быть там, где чувства бурлят и выпрыгивают, словно рыба в переполненном озере.

— Смерть Христова! Неужели это не сон?! — граф, как маленький ребенок, ожидающий сладость, но еще не уверенный в том, что она ему достанется, смотрел на меня с такой надеждой…

Я не выдержала его взгляд, отвернулась, наблюдая за игрой ветра листьями старого дуба. Как бы хотела сейчас быть одним из этих листьев, чтобы без забот наслаждаться отведенной мне участью. Жить без великих чувств и потрясений, просто жить…

Знала бы в тот момент, что за мной и графом наблюдают те, во власти кого одним только движением ресниц изменить судьбу, наверное, умерла бы на месте от страха…

Борясь с нахлынувшими чувствами, я сжалась вся внутри, превращаясь в крохотную девочку — Катю, которой пока неведомы взрослые проблемы и оттого она счастлива от каждого мгновения, что дарит ей жизнь.

— Чего же ты хочешь, Катя? — спросил голос, находящийся только в поле моего слуха. — Может быть, свободы? Хочешь вернуться домой?

— Хочешь… хочешь… вернуться… домой? — эхом повторилось в голове.

— Хочу ли? Не знаю… Сейчас, наверное, хочу любви и счастья… хотя бы немного.

— Катрин? Что с вами? Вы слышите меня? — голос графа ворвался в мысленный разговор и прервал его…

Я посмотрела в его темные, как омут, глаза и сказала скорее самой себе, чем ему:

— Я люблю вас, Луи.

Горячий поцелуй унес нас далеко от земли, за спиной словно выросли крылья. Мы летели над временем, над эпохой, условностями, над всем, что могло помешать нашему счастью — такому хрупкому, такому ранимому…

— Как же я жил без тебя все это время? Как? — Луи сидел рядом, бережно сжимая меня в своих объятьях. Я все в тех же широких штанах и рубахе — чучело без соломы, казалась рядом с ним чем-то неправдоподобным, каким-то недоразумением…, - будто бы угадав мои мысли, он продолжил:

— Ты лучшее, что у меня есть! Ты — мой воздух, моя земля, мое солнце… и даже твой нелепый вид — не является преградой для моих чувств.

— Боже, Луи, я не знаю, куда деться от стыда… Ты ведь купишь мне платье, как обещал, правда?

— Платье? А зачем вам, сударыня, платье? Вы прекрасны в любой одежде и надеюсь, что даже без нее…

— Луи! Как вам не совестно вгонять меня в краску?!

— В краску, вас? Вам очень идет румянец…

— Луи, довольно!

— Довольно? Как?! Я только начал и уже довольно? — он сгреб меня в охапку и снова поцеловал — долго, страстно, нежно….

Его любовь ко мне казалась — сном. Сравнить мои ощущения можно, наверное, с тем, как если бы Бред Пит (в моем времени) подошел бы и сказал мне о своей любви. Не реально! Принц влюбляется в… кого? Кем же являюсь я? И не Золушка, и не принцесса… — никто?

Хотя нет, не так! Ведь каждая девочка — это маленькая принцесса, вот только далеко не каждой из них удается стать королевой. А я смогу ли? Стану?

Время снова запуталось в наших чувствах. Но вернулось на свой круг вместе с моей болью в боку. Я обнаружила, что крепко перевязана еще тогда, когда впервые открыла глаза. И тут, неловко повернулась, отдаваясь своей любви, как застонала, прикусив губу. Луи переменился в лице и велел немедленно вставать, собираться в дорогу:

— Я, конечно, сделал все что смог, но Реми, должен осмотреть вас, душа моя, и чем раньше это произойдет, тем лучше. Поспешим!

— Луи… постой! — мне показался возглас за спиной, такой, словно предупреждение, словно предсказание несчастья. Я замерла и видно побледнела, Бюсси тут же оказался рядом. Обнял, защищая от бед, если бы только от его силы и мужества зависело наше счастье, то оно было бы бесконечным. Почувствовала спазм в горле от этих мыслей и на глаза навернулись слезы.

— Катрин, что с тобой?

— Увези меня отсюда, скорее! Мне очень страшно, Луи, очень…

Наверное, он понял мои слова по-своему, а рассказать ничего бы не смогла, даже если бы захотела. Как объяснить свои страхи, основанные на чем-то сверхъестественном? Я не знала.

В Париж мы прибыли поздно ночью. Город, погруженный в темноту, спал, мне же было не до сна. Луи опасался, что герцог Анжуйский заново возобновит свои попытки познакомиться со мной и предлагал остановиться в его доме. Я же нуждалась в уединении и, не смотря на его опасения, все-таки уговорила графа доставить меня к себе в дом. Слуги там оставались, и их мне было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно.

На настойчивый стук, вышел сонный слуга и ответил, что хозяйки нет, а посторонним открывать — не велено.

— Послушай, невежа! Хозяйка вернулась, и её так встречают? Да, я уволю тебя, сегодня же! — грозно воскликнул граф, приводя слугу в трепет.

— Господин де Бюсси?! Простите, сударь, не признал… я сейчас… я мигом.

Дверь дома распахнулась, и широкоплечий малый склонился в почтительном поклоне. Уступая нам дорогу, засуетился, провел в гостиную, разжег камин. За все это время ни я, ни граф — не проронили ни единого слова.

Когда слуга вышел, оставив нас наедине, Бюсси сказал:

— Катрин, я оставлю вас одну, но ненадолго. Сейчас придет Реми и займется вами, а чуть позже будут обещанные мною наряды. И все же, я думаю, что в моем доме вам было бы безопаснее.

— Луи, я у себя дома. Неужели его стены не достаточно крепки, и не смогут защитить меня от ненужных визитов?

— Катрин, вы столь наивны, что не перестаете меня удивлять. Для герцога нет преград, которые смогли бы его удержать от намеченной цели, кроме одной… и я думаю, что сегодня еще до полудня мне удастся её выстроить.

— Снова загадки?

— Только не для вас! Я вернусь, но не один. Узы брака герцог не сможет нарушить — это единственная защита доступная нам и мы ею воспользуемся.

— Это и был твой второй план, Луи?

— Да. Но я боялся, что ты мне откажешь, а сейчас… ведь ты не будешь против нашего брака, Катрин?

— Луи, но ведь ты женишься на мне не ради долга?

— Конечно, нет, любовь моя!

— Тогда возвращайтесь, друг мой, и поскорее, — ответила я после прощального поцелуя, и осталась одна… Правда, Роки был со мной, но малыш крепко спал, и мне ничего другого не оставалось, как последовать его примеру. Дорога изрядно утомила, и я прошла к камину (который задорно потрескивал дровами, создавал уют), удобно устроившись в кресле, смежила веки.

Глава 32

Зыбкий тревожный сон прервался тихим шепотом. Проснувшись, не могла сразу понять, где нахожусь, и кому принадлежит теплый мужской голос.

— Сударыня…, - позвали еще раз.

Обернувшись на звук, увидела почтительно склонившегося юношу — красивого лицом, высокого, широкоплечего — в простом костюме.

— К вам пришел господин ле Одуэн.

— Пусть войдет, — ответила, понимая, что этот красавчик, должно быть, один из домашних слуг, — Подождите!

— Да, моя госпожа, — остановился он у двери, поглядывая на меня из-под пушистых девичьих ресниц синими, как небо, глазами.

— Как вас зовут?

— Карлос Боне, сударыня, — склонил светлую голову, смущаясь моему вопросу.

— Хорошо, Карлос, идите, — теперь я знала хотя бы то, как зовут одного из слуг. "Надо бы утром и с остальными познакомиться" — решила для себя. Раньше на это не хватало времени, но теперь я хотела вступить в права владелицы по-настоящему, и для начала неплохо было бы узнать: кто и чем занимается в моем доме.

Послышались торопливые шаги на лестнице, и в проеме двери появился господин Реми ле Одуэн. Он влетел в гостиную, как ураган, снимая на ходу шляпу и плащ, отдал их Карлосу и подошел ко мне, с встревоженным лицом:

— Катрин, Боже правый! Я и не думал, оставляя вас, что вам предстоит пережить столько бед, — поцеловал мне руку и тут же нащупал пульс, закрыв глаза, посчитал удары моего сердца и только тогда немного успокоился.

— Господин Реми! Как же я рада вас видеть! — искренне улыбнулась лекарю, сразу почувствовав себя лучше от одного только его появления. Это единственный врач, которому я доверяла полностью. Никогда не верила тому, что говорят люди в белых халатах, всегда чувствовала напряжение при их присутствии. Реми — единственный эскулап, которого я не боялась.

— Идемте же, сударыня! Мне нужно вас осмотреть, а в кресле это делать слишком неудобно.

— Карлос! — позвала я слугу, и он тут же появился перед нами. — Моя комната готова?

— Да, госпожа.

— Проводите нас!

— Слушаюсь.

Реми придерживал меня на лестнице, помогал идти. Карлос шел на полшага впереди, освещая путь с помощью серебряного подсвечника на две свечи, который он прихватил с собой из гостиной. Отблеск от света вытягивал живые тени вдоль стен, они шли за нами, как приведения. Стало немного жутко от этого шествия, но я постаралась не придавать значения картинам и чувствам, вызванными моими страхами и непомерно разыгравшимся воображением.

Когда мы остались с ле Одуэном наедине, он принялся за свои прямые обязанности, командовал мной, не терпя возражений.

— Ложитесь, Катрин! — приказал лекарь, и помог мне устроиться на кровати, — Вот так! Ну-с, посмотрим! — я почувствовала его тонкие цепкие пальцы, которые быстро сняли с меня повязку и ощупали рану, больно надавливая, проверяли на наличие гноя. Закусив нижнюю губу, пришлось терпеть его пытку. Знала, что это необходимо для меня же самой.

— Ну, что же совсем неплохо, госпожа Катрин. Вот только сейчас — будет очень больно. Поэтому, если хотите закричать — кричите, никто вас за это не осудит, — Реми достал скальпель и, казалось, вонзил его в меня с садисткой улыбкой на устах, но, видимо, тут сыграло и воображение, и шок от боли. Я вскрикнула, свет вокруг померк, надолго.

Каждый раз, возвращаясь из забытья, ощущала себя по-разному. Но чаще всего не стремилась в самые первые мгновения, после пробуждения, открывать глаза. Хотелось почувствовать каждую клеточку своего тела, осознать, что живу, вернее, продолжаю жить.

В этот раз услышала легкое покашливание, тихие осторожные движения, робкие шаги, потрескивание в камине. Пошевелилась, выдавая себя тому, кто находился рядом со мной в эти минуты. Я не знала кто это, но не чувствовала в его присутствии опасность, стало быть, рядом — не враг.

— Сударыня, — позвал меня ле Одуэн. Его голос давно стал родным, и спутать я не могла бы своего любимого лекаря ни с кем другим.

— Да, господин Реми, — сказала, вздохнув, и открыла глаза.

— Ну, вот… очень рад вашему возвращению, — улыбнулся лекарь, — Все хорошо сударыня, рана чистая, через неделю-другую, она полностью должна залечиться. Только, конечно, если вы не вздумаете снова сражаться, убегать, скакать на лошади, иначе, я боюсь давать какие-либо обещания.

— Дорогой мой, господин Реми, я очень постараюсь быть прилежной пациенткой и выполнять все ваши указания беспрекословно.

— Очень на это надеюсь, сударыня. А сейчас, я думаю, вам не помешает что-нибудь поесть.

— Мне не хочется, — ответила, встретившись с его укоризненным взглядом.

— Вы только что дали обещание!

— Хорошо, хорошо, господин Реми, я попробую.

— Ну, вот и славно. Карлос! Прошу вас принесите госпоже завтрак, — отдал лекарь распоряжение моему слуге. Видимо, они успели подружиться, пока я валялась в беспамятстве. Во всяком случае, Карлос без лишних вопросов выполнил приказ ле Одуэна с такой поспешностью, если бы это велела я или граф де Бюсси, который являлся ему прямым хозяином. Пшеничная каша и топленое молоко — не самое любимое блюдо для меня, но под бдительным взглядом моего врача, пришлось проглотить и то, и другое.

— Ну, вот теперь я вами полностью доволен, госпожа Катрин, — вздохнул Реми, поправляя мне подушки.

— Благодарю вас.

— О, не стоит! Я вам еще успею надоесть, потому что теперь не оставлю вас одну ни на минуту. Даже не думайте, что позволю вам сделать хоть шаг без моего на то ведома. Я теперь строго намерен следить за вашим здоровьем, — разошелся ле Одуэн не на шутку. — И даже господин граф — не сможет мне в этом помешать. Сейчас для вас, дорогая Катрин, очень важен сон. Он — главный лекарь в вашем случае. Спите и ни о чем не беспокойтесь!

С этими словами господин Реми вышел за пределы опочивальни, оставив меня наедине с моими мыслями, которых, как всегда, было больше, чем хотелось бы иметь. Сложно уснуть и ни о чем не думать перед порогом в новую жизнь. Я сделала шаг вперед и теперь, даже если очень захочется, назад уже хода нет.

Мне не нравились мои предчувствия, еще больше не нравилось то, что они каким-то образом связаны с графом де Бюсси.

Да, пожалуй, я хотела выйти замуж за этого сеньора и страшил совсем даже не брак, а его последствия. Как должна вести себя графиня де Бюсси? Примет ли меня общество в свой круг? Как дальше сложатся наши отношения с графом? Ведь мы так мало знали друг о друге. Можно ли так легкомысленно выходить замуж?

Но, кажется, у меня не слишком-то много возможностей, чтобы отказываться от покровительства графа. Во всяком случае, мой будущий муж — молод, красив, умен, богат и любит меня. Меня ли?

Тот образ, что он нарисовал для себя, совпадал ли он со мной — настоящей, такой, какая я есть, без прикрас? Порой, мужчины идеализируют свою женщину, а когда начинают с ней жить, то быт показывает, как они ошибались в своем выборе и тогда — развод…

Нет, нет, только не со мной. Я буду достойной вас, дорогой граф! Обещаю!

В дверь постучали.

— Да.

— Госпожа, прислали покупки от мадам Тюссон, что с ними делать? — протиснулся в дверь Карлос.

— Принесите их сюда.

— Слушаюсь, сударыня.

Мадам Тюссон… Я припомнила, что эта дама — владелица салона женской одежды — как я его называю, потому что в её небольшом, уютном магазинчике имелось все — от шляпок, до туфель, от элегантных шпилек до пудры, от перчаток до панталон. В общем, — все, что моднице надо. Карлос внес в комнату больше десятка больших коробок и примерно столько же — маленьких коробочек. Свалил все общей кучей на полу, возле камина и вопросительно посмотрел в мою сторону.

— Спасибо, Карлос. Принесите еще теплой воды, я хочу умыться. Да, и скажите, где сейчас господин Реми?

— Господин ле Одуэн изволит почивать, сударыня, в комнате для гостей.

— А сколько еще слуг в доме и чем они занимаются?

— Пятеро: садовник Жан, повар Жером, привратник Герольд, он же и конюх, так как конюшня у вас небольшая, всего на пару лошадей, то справляется и с тем, и с другим. Еще Эльза — горничная и ваш покорный слуга. Мы с Эльзой приступили к работе в вашем доме только сегодня. По распоряжению господина де Бюсси, я ваш личный охранник и нахожусь полностью в вашем распоряжении.

— Спасибо, Карлос, можете идти.

— Сударыня, вы не будете возражать, если я пришлю к вам Эльзу? Мне кажется, что её услуги вам могут пригодиться более, чем мои, — сказал он, указывая взглядом на коробки с вещами.

— Да, Карлос, вы правы, — кивнула я, соглашаясь с его доводами, и слуга вышел выполнять отданные ему распоряжения.

Конечно, примерять платья и шляпки будет удобнее, если мне поможет в этом опытная девушка.

Луи де Клермон выполнил свои обещания — теперь у меня имелся охранник и новые платья. Осталось только привести себя в порядок, дожидаясь прихода возлюбленного. От этих мыслей стало радостно на душе.

Я осторожно выбралась из-под одеяла и вовремя схватилась рукой за балдахин, удержала равновесие. Голова закружилась, но мне удалось справиться с недомоганием. Уж очень хотелось заглянуть в коробки. За этим занятием меня и застала Эльза — розовощекая девица, примерно одного возраста со мной. Черноглазая милашка лучезарно улыбнулась и присела в реверансе, приветствуя свою госпожу.

— Госпожа Катрин, я принесла воду, вы просили…

— Да, да, Эльза, спасибо. Поставьте там, — указала я в угол, где стояла невысокая ширма.

— Мне помочь вам?

— Да, разберите коробки и достаньте, то, что в них, пока я приведу себя в порядок, — кивнула, прячась за ширмой. Не хотелось бы, чтобы эта девушка, незнакомая мне (и оттого, я испытывала в её присутствии стеснение) видела мою рану на боку и потом разносила о своей госпоже сплетни по округе. Сейчас мне бы очень хотелось, чтобы рядом со мной вновь оказалась Мари.

Умылась, не касаясь перевязки, вымыла голову, почистила зубы, облачившись в широкое полотенце, вышла из своего укрытия и ахнула от изумления.

Господин де Бюсси изрядно потратился на свою невесту. Платья поражали своим великолепием — синий бархат переливался под моей рукой, зеленый шелк — струился под пальцами….

Но особенно мне понравилось из белого атласа с золотой вышивкой, и жемчужной отделкой на лифе, оно просто потрясло меня своим видом — "свадебное" — решила я и захотела облачиться именно в него.

С помощью Эльзы через полчаса её барышня выглядела, как настоящая принцесса — вся в кружевах, атласе, жемчуге… Моя новая горничная, оказалась весьма проворной девушкой. Вот только с волосами ей пришлось повозиться. Непослушные локоны, никак не хотели укладываться в пышную прическу и в итоге мы их просто распустили по плечам, немного приподняв на затылке, закрепили шпильками и заколками, а спереди мои кудри украсили жемчужными бусами. Как они на мне держались — ума не приложу! Я восхищалась работой Эльзы возле небольшого круглого зеркала, что висело на стене, в углу, когда к нам вошел господин Реми и застыл на пороге с открытым ртом.

Я приветливо улыбнулась ему и спросила, нагло напрашиваясь на комплимент:

— Сударь, как вы находите внешний вид вашей пациентки?

— Вы…вы…, сударыня, у меня просто нет слов, — пролепетал он, краснея.

— Неужели все настолько плохо, сударь? — изумилась я, наслаждаясь его растерянностью. Черт возьми! Мне приятно было поражать мужчин своей красотой. И кто бы мог подумать, что я такая кокетка!

— Нет-нет, моя госпожа…, - он напомнил мне сцену из фильма Эльдара Рязанова "Служебный роман", когда влюбленный Новосельцев теряет дар речи при виде перевоплощенной начальницы (мымры) Калугиной — в красавицу-женщину. Забавно оказаться в её положении, благо Реми (надеюсь) не был в меня влюблен. Но дар речи он все-таки потерял. И хотя я никогда не была мымрой, мой внешний вид теперь слишком отдаленно напоминал девочку-рыбачку, встреченную им впервые ночью на темной улице Парижа. Я изменилась и сильно. Но мне нравилось, что теперь на меня из зеркала смотрела не розовощекая наивная девочка, а утонченная барышня, полная достоинства и уверенности в себе.

— Как вы думаете, сударь, будет ли доволен своей невестой граф? — осмелилась я задать тревожащий меня вопрос.

— Безусловно, сударыня! — склонился в почтительном поклоне Реми, чем вызвал трепет в душе.

За окном послышался шум приближающейся повозки. И громкие крики уличных мальчишек, заставили меня содрогнутся от услышанного:

— Герцог Анжуйский! Герцог Анжуйский! — кричали они наперебой.

— Что? Господин Реми, герцог? — спросила непослушными губами, пытаясь найти у лекаря защиту.

— Да это он, — ответил Реми. — Черт возьми!

— Что же мне делать?

— Не знаю, сударыня, — ответил Реми. — Встретьте герцога улыбкой, ему нельзя отказывать в приеме, а я побегу со всей прыти за графом.

— Вы оставляете меня совсем одну?! — я запаниковала, не зная, как спасти свою честь от посягательства принца.

В двери появился Карлос, поклонился и произнес так, чтобы его слова были услышаны только мною:

— Я буду рядом, сударыня. Вы не одна, — и вышел, пропуская меня перед собой на встречу с герцогом. Тот уже ожидал в гостиной, я слышала его нетерпеливые шаги.

— Господи, дай мне мужество, чтобы пройти это испытание! — взмолилась, опираясь на руку моего слуги и делая шаг к беде, от которой пока не видела никакого спасения.

Герцог опередил графа. Луи задерживался, по непонятным причинам, а мне предстояла очень нелегкая встреча.

Мысли лихорадочно скакали в голове (им вторило сердце, едва не выпрыгивая из груди) искали выход из сложившейся ситуации и, кажется, нашли.

Насколько я знала, принц любил играть со своей жертвой, как кошка с мышкой. Мне нужно было только растянуть время до появления Бюсси. То, что Реми приведет его, в этом не сомневалась. Главное, дождаться и не дать себя в обиду.

"Надеюсь, что смогу оказаться достойным соперником в вашей игре, герцог! Посмотрим, чья возьмет!" — собрала я свое мужество, глубоко вздохнула и вплыла в гостиную, с высоко поднятой головой, словно королева.

Глава 33

Герцог замер при виде меня, но если замешательство Реми вызывало улыбку, то, как бы я хотела, чтобы Франсуа Анжуйский оказался равнодушным к моей внешности. Не для него я наряжалась, совсем не для него.

— О, как вы прекрасны, сударыня! — воскликнул он, восторгаясь той, что хотела бы убежать от него так далеко, как только возможно.

Блистательный герцог пребывал в превосходном настроении, улыбался и всем своим видом показывал, что очень доволен нашей встречей. Выпроводить его за стены дома будет очень и очень непросто.

"Ну, что же, сударь, поиграем", — подумала я, присаживаясь в реверанс перед ликом сиятельного сеньора.

— О, монсеньор, для меня великая честь принимать вас в своем скромном жилище. Чем я заслужила эту милость, сударь?

Он оказался рядом со мной так быстро, что я не успела даже моргнуть.

— Сударыня! Это для меня честь присутствовать в вашем доме, вдыхать аромат ваших духов, касаться краешка вашего платья. Вы божественны! Я поражен! И вот у ваших ног, моя богиня, смиренно прошу милости!

— Чего же вы хотите, сударь?

— Я?

— Да. Ведь вы не просто так появились здесь? Прошу вас, присаживайтесь, — указала ему на кресло, сама села в другое, — Я слушаю вас.

— Сударыня. С тех пор, как я увидел вас, мне нет покоя!

— Вот как?

— Да, несравненная богиня моей души! Ваши глаза — как молния в ночи мне озаряет путь, ваши уста — слаще малины в моем саду, ресницы ваши — как крылья бабочки!

— О, сударь, да вы поэт!

— Совсем немного, сударыня. Лишь только при вас мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Дайте мне вашу руку!

— Сударь, не слишком ли вы спешите? Там где рука, туда последует и сердце.

— Хорошо сказано, сударыня! Но, я только хотел доказать вам правдивость моих слов. Вы позволите? — не дожидаясь разрешения, Франсуа взял меня за руку и приложил к своей груди, где стук его сердца отбивал барабанную дробь.

"О, Господи! Что же мне делать с этим сеньором? Как спастись от его любви?", — я высвободила руку из горячих ладоней герцога.

Его глаза, казалось, прожигали душу насквозь. Он хотел обладать мною, я это видела по его взгляду и, боюсь, что мое спасение в виде графа, вряд ли успеет на помощь вовремя. Нужно было срочно охладить пыл герцога. Знать бы еще при этом — как?! Как?

— Орильи! — позвал принц своего лютниста, который ожидал у двери. Тот вошел и принялся распевать сладострастные рулады, аккомпанируя себе в такт инструментом. Следом за ним влилась в гостиную барышня, с которой я тоже была заочно знакома — Габриэль.

Комната на глазах уменьшилась в размере, с трудом вмещая в себя моих посетителей. Голова шла кругом от пения, стрекотни ярко раскрашенной дамочки, и воздыханий герцога. Мне казалось, что я схожу с ума. Помощи, все еще не было.

Наверное, герцог хотел смутить меня окончательно. Он вдруг в присутствии своих людей подошел, облокотился о мое кресло и горячо зашептал в самое ухо, заставляя краснеть от его слов:

— Катрин, я с ума схожу от близости к вам, я умираю от желания, только вы можете утолить мою жажду. Я прошу вас! Умоляю…

Я вскинулась, одарила герцога презрительным взглядом и направилась к двери, но путь преградил Орильи, встав между мной и моим спасением.

— Куда же вы, сударыня? — подошла ко мне Габриэль, притворно улыбаясь. — Неужели вы оставляете нас? Но…это было бы верхом неучтивости с вашей стороны… И я надеюсь, что ошибаюсь на ваш счёт, милая Катрин.

— Конечно, сударыня, вам это показалось. Я только хотела дать некоторые распоряжения моим слугам, поскольку из-за господина Орильи, они вряд ли смогут меня расслышать…

Обернувшись к остальным гостям, добавила:

— Не стоит беспокоиться, господа, чувствуйте себя, как дома, — и только хотела выскользнуть за дверь, как была поймана герцогом за руку.

— Ну, куда же? Куда же вы все время от меня убегаете, божественная Катрин? — он притянул меня к себе и развернул так, что незаметно скрыться мне бы уже не удалось при всем желании.

Габриэль, как будто бы не замечала чрезмерно настойчивых ухаживаний герцога, они вместе с лютнистом отошли вглубь комнаты. Орильи громко пел, дамочка наигранно смеялась, а я оказалась в жестких тисках моего мучителя. Его лицо и губы были так близко, а руки герцога скользили по моей спине, искали застежки на платье.

"Ну, что же, господин Франсуа, вы переходите все границы и будь я барышней вашего круга — изнеженной и доступной, может, и стерпела бы ласки такого "благородного" сеньора. Но не на ту напали!" — я резко наступила герцогу на ногу и вдавила каблук туфельки ему в сапог с такой силой, что он вскрикнул и ослабил хватку. Уличив момент, вырвалась из его объятий.

— Простите, сударь, я такая неловкая, — невинно моргая, обратилась к скорчившемуся от боли герцогу, затем выкрикнула на лестницу, — Карлос!

— Да, госпожа! — появился мой охранник и настороженно обвел комнату взглядом. Я успокоила его уверенной улыбкой:

— Карлос, проводите господ, они уже уходят!

— Слушаюсь, сударыня, — повиновался он и встал в выжидательную позу. Лютнист умолк, недоуменно переглянулся с герцогом и Габриэль. Я поняла, что эта шайка впервые получила такой отпор и теперь славные люди не знали, как себя вести в непривычной для них ситуации. Я играла вне правил.

"Ничего, господа, всё когда-нибудь бывает в первый раз!" — радовалась про себя маленькой победе.

Орильи и Габриэль вышли, сопровождаемые Карлосом. Герцог задержался у двери, окинул меня взглядом:

— Дерзкая, но такая притягательная, а я, признаться, очень люблю необузданных красавиц…, - он накинулся, как коршун на добычу, крепко схватил за руки, прижал к стене, осыпал поцелуями, выбивая почву у меня из-под ног, голова снова закружилась…

"Нет, только не сейчас!" — хваталась я за ускользающее сознание, и, отринув от себя герцога:

— Да как вы смеете, сударь! Опомнитесь! — влепила ему оглушительную пощечину.

Он остолбенел от такой неучтивости, затем, схватившись за щеку, отошел на несколько шагов и посмотрел на меня таким взглядом, от которого неприятный холодок пробежал по спине.

— Не знала, сударь, что принцы бывают так дурно воспитаны!

— Вы посмели… поднять руку… на наследника?! На принца крови?!

— Всего лишь на мужчину, посмевшего на вероломство в моем доме! Я не кукла, герцог, а живой человек и не позволю вам осквернять своей похотью мою честь и достоинство, кем бы вы ни были, — ответила, стараясь не упасть и сохранить спокойствие.

— Да, кто вы такая, черт возьми?! — выкрикнул он, сверкая глазами.

— Всего лишь слабая женщина, которая хочет защитить свою честь, — ответила, скромно потупив взор.

В этот момент послышались быстрые шаги на лестнице, и к нам влетел Луи де Клермон.

Он остановился, нашел меня взглядом.

"Я успел?" — прочитала в его глазах.

"Да" — послала ответ.

— О, кого я вижу! Монсеньор? Как, вы здесь? Здесь? Когда вас разыскивает по всему Лувру король. Вы не исправимы, сударь!

— Бюсси?! Ты-то какого черта здесь делаешь? — воскликнул герцог вместо приветствия.

— Разыскиваю вас! Смерть Христова! А вы что подумали? — Бюсси кивнул мне, — Простите, сударыня, за внезапный визит!

Граф приложил палец к губам (в тот момент, когда Франсуа посмотрел, как мне показалось, с сожалением в мою сторону), дал тем самым понять, что не стоит раскрывать наше знакомство герцогу.

— Но как ты меня нашел?

— Интуиция, сударь! Монсеньор, поторопитесь, король в бешенстве!

Я стояла — ни жива, ни мертва. Поняла только, что мой возлюбленный почему-то не хочет сообщать Анжуйскому о наших с ним отношениях. Может быть, и правильно…

Герцог, замычав от обуявших его чувств, обернулся ко мне:

— Сударыня, вынужден вас оставить, но я думаю, что наш разговор еще не окончен, — и, выходя за дверь, позвал графа. — Бюсси, ты идешь?

— Конечно! Осторожней на лестнице, монсеньор, там довольно крутые ступеньки.

Прикрыв руками лицо, я тихо съехала по стене. Бюсси поймал меня уже возле пола, поднял, нежно прижал к себе:

— Любовь моя, что с тобой? Что он тебе сделал?

— Ничего… Луи, я очень испугалась, очень!

— Не бойся, верь мне, все будет хорошо! Слышишь? — граф поцеловал меня, успокаивая и заверяя в своей любви, а затем отстранился и громко позвал, — Реми!

— Да, сударь, — ле Одуэн зашел в гостиную и поспешил принять свою пациентку из объятий графа.

— Реми, позаботься о госпоже, я скоро вернусь, — пообещал Луи и вновь покинул мой дом.

— Идемте, сударыня! Идемте со мной. Все хорошо, герцог уехал и больше не потревожит вас, идемте, — лекарь осторожно вел меня из гостиной в комнату, помог лечь в кровать. Укрыл мягким покрывалом и распорядился насчет горячего чая. Меня бил озноб. Сказалось нервное напряжение.

Первая битва была выиграна, но я очень опасалась того, что она не являлась последней. Слишком мне запомнился взгляд герцога и его слова на прощание. Почему же Луи не привел священника? Неужели он передумал на мне жениться? — не понимала пока сути происходящего и оттого мучилась нахлынувшими вопросами, а страхи и сомнения составляли весьма неприятную мне компанию.

Хорошо, что Реми находился рядом. В его присутствии, я могла хоть ненадолго оторваться от грустных размышлений.

Глава 34

Бюсси вернулся через час. Я немного пришла в себя и, под чутким руководством Реми, пила в тот момент противные микстуры и травяные чаи. С появлением графа в комнате стало так светло, будто в раз зажглось сотни люстр, хотя, конечно же, ничего подобного не случилось, просто я очень обрадовалась его визиту. Очень.

— Сударыня! — Луи присел на край постели и встревожено спросил, — Может быть, я не вовремя? Как вы себя чувствуете?

— Нет, нет, что вы, сударь! Со мной все хорошо. Я так испугалась!

— Ну-ну, успокойтесь, Катрин, не нужно слез! Ну же, улыбнитесь, все уже позади! Вы умница, справились с таким испытанием. Простите, что не оградил вас от монсеньора герцога Анжуйского. Просто не успел. Не ожидал, что он так скоро прознает о вашем возвращении в Париж.

— Луи…, что теперь будет?

— Теперь? — он посмотрел на меня, в его глазах прыгали смешинки, встряхнул головой, откидывая волосы, улыбнулся, — Теперь, любовь моя — будет счастье! И только так!

Граф поднял меня на руки и, кружа по комнате, велел ле Одуэну, который улыбался во весь рот, поглядывая на нас:

— Реми, зови тех людей, что ждут в гостиной! Они, верно, уже заждались.

— Слушаюсь, сударь!

— Кто там ждет, Луи? Снова загадки? Ты пугаешь меня.

— Не бойся, счастье мое! Сейчас ты все узнаешь, — улыбнулся он хитро и поставил меня на пол.

В комнату вошли в сопровождении Реми трое мужчин в длинных темных рясах.

— Начинайте, господа, — сказал Луи и нежно взял меня за руку, я почувствовала, что его пальцы дрожат, эта дрожь передалась и мне.

Мы опустились на колени перед служителями Господа, и замерли, вслушиваясь в слова священного писания. Впрочем, я слушала в пол уха, о чем читал святой отец. Поглощенная своей любовью, своими чувствами…, не могла ни на чем сосредоточиться.

Неужели я выхожу замуж? И это не сон? Невозможно поверить в то чудо, что сейчас, здесь, в 16 веке, так далеко от родного дома, происходило на моих глазах. Мне так не хватало сейчас мамы, отца. Хотелось бы, чтобы они могли разделить со мной этот самый волнительный момент в жизни.

Я очнулась только, когда услышала из уст священника собственное имя:

— Госпожа Катрин Фаре де Шнур по собственной ли воле вы принимаете узы брака и собираетесь чтить и хранить верность Луи де Клермону сеньору д 'Амбуазу графу де Бюсси в радости и горе, здравии и болезни, пока смерть не разлучит вас на веки?

— Да.

Внутри все замерло, почувствовала, как сжалась ладонь графа на моей руке, взглянула на него. Никогда не видела его таким… взволнованным и, мне показалось, — довольным.

Мой Бюсси, он не был похож на свои киношные прототипы — он другой, даже то, как описывал его Дюма, не совпадало с настоящим живым человеком — гордым, независимым, свободолюбивым.

Я представить себе не могла, что значит для него, любимца женщин, повесить на себя узы брака.

Сможет ли он быть верным мужем, заботливым отцом, преданным другом…? Я не знала ответа на этот непростой вопрос, но отчего-то доверяла графу свою жизнь, верила и надеялась, что все сказанные им слова — не пустые обещания.

Очень хотелось верить в наше счастье — одно на двоих, счастье которое он не позволит никому разрушить.

До меня донеслись отзвуки последних слов:

— …объявляю вас мужем и женой….

Женой! Неужели — это правда?

— Сударь, сударыня! Позвольте откланяться! — господа ушли, их провожал Реми, а мы с Луи, казалось, не замечали ничего и никого вокруг.

Смотрели друг на друга, боялись пошевелиться, спугнуть мгновение полного воспарения над землей.

— Графиня, поздравляю вас, — улыбнулся Луи и наши губы слились в поцелуе. Мы отдались страсти…, он поднял меня на руки, уложил на постель и, чуть отстранившись, поцеловал мне руку, ласково и нежно дотронулся губами до каждого пальца, произнес:

— Любовь, счастье, нежность, верность, преданность — до конца моих дней, я у твоих ног, ты — в моем сердце…

Я повторила эту же фразу, целуя его руки. Наша клятва любви. Я верила, что так и будет. Всегда. И никогда не изменится, даже если мир перевернется с ног на голову.

Мы скрепили нашу клятву новым поцелуем и едва оторвались от ласки, как услышали Реми:

— Господа, граф и графиня де Бюсси, позвольте вас поздравить от всей души!

— Реми! Друг мой! — Луи встал и обнял лекаря. — Ты еще успеешь нас поздравить. Я думаю, что надо бы пригласить гостей и сегодня же вечером организовать праздничный ужин. Любовь моя, ты согласна?

— Да, Луи. Конечно! Но кого ты хочешь пригласить?

— Я не люблю шумные празднества, но если не приглашу на наш праздник сеньора де Сен-Люка и его супругу, думаю, они мне этого никогда не простят, — улыбнулся он мне, — А ты, дорогая Катрин, кого бы хотела видеть вечером среди гостей?

— Если вы не против, дорогой мой супруг (произнесла это слово вслух и сама себе не поверила, надо привыкать к тому, что он у меня теперь есть — муж, супруг, любимый), то мне хотелось бы видеть среди гостей господина де Шико.

— Что же, я не возражаю, — он надел шляпу, подхватил из рук Реми перчатки и завязал на груди плащ-накидку, — Да, госпожа графиня, думаю, вам надлежит немедленно перебираться в дом вашего супруга, как вы на это смотрите?

— Положительно, господин граф!

— Тогда, через час жду вас в нашем доме, сударыня, и если до этого времени вы не появитесь на пороге дворца Бюсси, мне придется применить к вам силу. С сегодняшнего дня я имею на это право! И никаких пощечин в ответ!

— Это вы о чем, сударь?

— Видели бы вы, как сверкает щека его сиятельства герцога, после встречи с вами, мое сокровище. Не задавали бы таких вопросов, — усмехнулся он в усы.

— Неужели у меня такая тяжелая рука?

— К счастью, я этого пока не успел узнать, сударыня. Но надеюсь, что мне и не придется.

— Луи, неужели ты думаешь, что я… смогла бы ударить тебя?

— Конечно, нет, любовь моя! Но пощечина герцогу, по всей видимости, была отменной. Итак, я буду ждать вас дома! — с этими словами мой муж поспешил порадовать друзей и собрать их к праздничному ужину.

Мне тоже нужно было подумать о вечере. Я дала распоряжения насчет того, чтобы заложить карету. Реми собрал свои снадобья, да поспешил уйти вслед за графом, сама же вместе с Роки и Эльзой упаковывала вещи для переезда.

Когда все было собрано, велела горничной спуститься вниз, а я немного задержалась, обвела взглядом комнату, вряд ли когда-нибудь захочу еще раз вернуться сюда. Но все может случиться в жизни и поэтому хотелось попрощаться с домом тепло.

Провела рукой по каминной полке, подошла к окну, улица, как обычно для этого времени была запружена людьми и повозками, будто в час пик в мегаполисе. Улыбнулась сравнению и неспешно развернулась к двери. Вначале зажмурилась от увиденной картины и встряхнула головой, провожая наваждение, но оно — никуда не исчезло.

Герцог Анжуйский, как злой рок преследовал меня повсюду и сейчас он стоял в проеме двери, нагло улыбаясь, задумчиво рассматривал меня.

— Ну, вот мы снова наедине, дорогая Катрин!

— Как вы вошли в дом, сударь?

— Как видите, через дверь, — ответил он, нисколько не смутившись.

Нет, это не день, а какое-то сумасшествие. Снова он, снова здесь и опять никого рядом, кто мог бы вступиться за меня. Роки заерзал на руках и, перебирая лапками, забрался мне на плечо.

— Неужели вы еще не поняли, что ваше присутствие не желательно в этом доме, сударь? Чего вы добиваетесь? — холодно встретила я незваного гостя.

— Ну, если раньше, я рассчитывал на любовь, то теперь меня согревает отмщение.

— Отмщение? Но, неужели вы поднимите на меня руку и отдадите назад пощечину? — вызывающе, вздернув подборок, сказала, не опуская глаз, выдерживая его взгляд, полный ненависти наравне с все еще бурлящей в нем страстью.

— А почему бы, собственно говоря, и нет! — завелся он. — Вы заслуживаете не только пощечины, но и плетки вам будет мало за то, что подняли руку на принца, наследника престола. Вы, простая рыбачка, возомнили себя благородной дамой?!

— Ах, вот как? Вы опоздали, сударь, я уже не простая рыбачка, ваши сведения устарели. И посему, прошу вас покинуть мой дом, немедленно! Карлос!

Герцог рассмеялся, очень не по-доброму и, уставившись в меня взглядом, язвительно произнес, сбрасывая шляпу и плащ на пол:

— Никто вам не поможет на этот раз, сударыня. Совсем никто. Так что бесполезно играть со мной в кошки мышки. Я предпринял на этот раз кое-что, и теперь ваши слуги находятся под присмотром моих друзей. А я никуда не уйду, пока не получу от вас то, что намерен.

— Вы не посмеете, — сказала, отступая от разгоряченного не на шутку герцога.

— Еще как посмею! И если вы будете податливы, дорогая Катрин, то обещаю, что даже получите удовольствие.

Он кинулся ко мне, но споткнулся и упал, запутавшись ногами за сброшенное на пол покрывало.

Я побежала к двери:

— Карлос! — закричала во все горло и тут же оказалась пойманной герцогом. Он рывком кинул меня на кровать, сам навалился сверху, разрывая на мне платье и вонзаясь в губы, срывая с них поцелуй, болью, убивая надежду на едва мелькнувшее счастье.

— Нет! Нет! — завопила, вырываясь из его цепких пальцев, — Не смейте! Не трогайте меня!

Я вцепилась герцогу в волосы, укусила за губу, но это его еще больше раззадорило. Роки цапнул моего обидчика за ногу, и тот на мгновение выпустил свою добычу из рук. Мне этого хватило, чтобы толкнуть его в грудь и перекатиться с кровати на пол. Я подскочила на ноги и кинулась к столу, выхватила из ящика длинный тонкий нож, который заметила еще утром. Для чего он был там или для кого, не знала, но тут вспомнила про него и решила использовать по назначению. Я не позволю этому сеньору совершить насилие надо мной. Ни за что!

Герцог замер, в нерешительности переводя взгляд с меня на нож и обратно:

— Не делайте глупости, Катрин!

— Это вы не делайте глупости, монсеньор, или я за себя не отвечаю. Чтобы вы там не думали, я не позволю вам ко мне прикоснуться. Лучше смерть, чем бесчестие!

— Ну и зачем так, сурово, сударыня? Я не хотел причинить вам вред… только…

— Только устроить себе развлечение? Если, хотите достойно жить, сударь, то убирайтесь прочь! Немедленно!

— Вы угрожаете, мне?

— Еще шаг в мою сторону, сударь, и моя кровь будет на ваших руках, а моя смерть будет вашим пожизненным проклятьем!

Я направила нож острием себе в грудь:

— Клянусь всем, что мне дорого в этой жизни, у меня хватит мужества это сделать! — я замахнулась, заметив, что герцог не намерен отступать. Это движение налету перехватила чья-то сильная уверенная рука, и нож выпал из моих в миг разжавшихся пальцев, а другая рука неизвестного мужчины прижала меня к нему и я услышала его голос. Все произошло так быстро, что даже не успела испугаться:

— Не бойтесь, сударыня, я не дам вас в обиду.

Я узнала говорящего со мной господина, и вздох облегчения вырвался из моей груди:

— Господин де Шико…, - прошептала, еще не веря в то, что это, действительно, он.

— Да, это я, сударыня. Вот проходил мимо и решил заглянуть на огонек, а тут… такой занятный спектакль! Ай, как не хорошо, сударь! Как не благородно! Как не достойно для принца, образца для подражания придворной знати — охотиться на молоденьких, смею сказать, хорошеньких, замужних дам. Вам что, фрейлин мало?

— Заткнись, шут! Что ты несешь? Каких дам? — опустился герцог на постель, изумленный услышанной новостью.

— Замужних! Вы не ослышались, дорогой принц. Госпожа Катрин — замужем! Я и не знал, что для вас священные узы брака — не святы. Вы удивляете меня, сударь, своей неосведомленностью и своим невежеством. Да если об этом узнает ваш брат? Вы представляете себе его праведный гнев?

— Но он не узнает, не так ли? — вспыхнул герцог, вступая с шутом в игру по его правилам.

— Все может быть…, - ответил Шико, подмигивая мне. Я же еле держалась на ногах и очень хотела уже, чтобы опустился занавес, и позволено было бы убежать за эти стены без оглядки, ибо этот спектакль меня изрядно утомил.

— Твоя цена? — взревел герцог, поднимаясь, наконец, с постели и делая осторожные шаги по направлению к двери.

— Жизнь этой дамы, — сказал шут, без тени улыбки на лице, преграждая принцу путь к отступлению. — Поклянитесь, сударь, здесь и сейчас, что больше никогда не переступите черту, оскверняющую узы брака.

— Даю вам слово дворянина!

— О-ха-ха-ха! Не смешите меня, сударь! Слово дворянина теперь не в той цене, что прежде.

— Чего ты хочешь?

— Поклянитесь!

— Черт возьми! Хитрая каналья! Да, я клянусь, что никогда не причиню вреда этой даме и не нарушу святые узы брака. Теперь ты доволен, господин дурак?!

— Вполне, господин умник! Вполне. И если вы не возражаете, мы с госпожой Катрин, прямо сейчас покинем вас по одному очень неотлагательному делу, — с этими словами, Шико подал мне руку и я наконец-то обрела свободу, оставляя господина Анжуйского наедине с его собственным гневом.

Оказавшись за дверью своего недавнего заточения, я повисла на шее у мэтра Шико и расплакалась. То, что произошло несколько минут назад, выбило меня из привычного равновесия.

— Тише-тише, девочка! Не сейчас! Идемте! — Шико обнял меня и помог спуститься вниз, только там я опомнилась, вспомнила о крысенке.

— Господин Шико, Роки, он остался в комнате…, - умоляя, заглянула в его серьезные и немного печальные глаза.

— Я вернусь за ним, но вначале отведу вас в безопасное место. Черт возьми! Да на вас лица нет! — шут подхватил меня на руки и как раз вовремя. Земля поплыла под ногами с бешеной скоростью и если бы не он, я, наверное, грохнулась бы там, где стояла. Он прислонил меня к воротам и легонько ударил пару раз по щекам, привел в чувство.

— Не время раскисать, сударыня. Ну как вы? Лучше? Идемте же, быстрее! — Шико снял с себя плащ и прикрыл мое порванное платье, придерживая под руку, ввел на конюшню, где Карлос и Эльза находились в моей повозке, с двух сторон на них были наведены мушкеты. Орильи и еще два неизвестных мне юноши сторожили моих слуг. Конюх был связан и сидел на соломе в углу конюшни, под прицелом лютниста. Учитывая то, что садовник и повар были отпущены на сегодня, защитников у меня больше не имелось. Теперь понятно, какие меры предосторожности предпринял находчивый, там, где не надо, принц.

— О, да тут еще интереснее, чем наверху. Орильи! Не знал, что вы кроме лютни еще владеете и мушкетом.

— Господин, Шико? Не ожидал вас тут встретить, — удивился лютнист нашему появлению.

— Я тоже не ожидал вас тут встретить, господин Орильи. Думаю, вам стоит подняться к господину герцогу. Наверняка, ему сейчас понадобится ваша помощь.

— Что…что вы с ним сделали, сударь?

— Ничего из того, о чем вы подумали…

Пока велась беседа, Карлос смог увернуться и выхватить мушкет из рук стоящего ближе к нему юноши.

— А теперь, господа, учитывая, что вы проиграли, попрошу освободить всех захваченных вами в плен, если вы не желаете скрестить со мной шпагу. Уверяю вас, тогда ваша жизнь будет весьма и весьма недолгой, — предупредил присутствующих господ мой спаситель.

Орильи обернулся к своим помощникам:

— Опустите мушкеты, Бернар, мы проиграли.

— О, я всегда знал, что вы умный человек, господин Орильи, — улыбнулся Шико.

Тот хмыкнул в ответ и, захватив с собой юношей, поспешил к своему господину.

— Карлос, вывозите повозку, пока эти господа не одумались и не принялись палить во все стороны. Живей! — командовал Шико, пока Эльза освобождала от пут конюха. Мне показалось, что между этими людьми — нежные чувства.

Не помню, как мы миновали несколько улиц, пробираясь между товарными рядами, проезжая по тесным улицам между прохожими, и вот, наконец, оказались у дворца Бюсси. За все время пути мой спаситель ни проронил, ни слова.

— Здесь, я вынужден покинуть вас, сударыня. Теперь вы в полной безопасности. Думаю, господин де Бюсси сможет защитить свою возлюбленную супругу от посягательств любого толка на её честь.

— Сударь, я не знаю, как отблагодарить вас. Если бы не вы… то…

— Тише, сударыня, не стоит благодарности. Видеть вас счастливой — вот, что будет для меня наградой. Я скоро вернусь. Ведь меня пригласили на торжество по случаю вашей свадьбы, и вы должны бы знать, что этот праздник уж я-то точно не пропущу. Как только разыщу вашего дорогого Роки, обязательно навещу вас.

Карлос помог мне выйти из повозки, и постучал в большущую дверь, на вопрос привратника он сообщил мое имя. Нам открыли, и я впервые переступила порог своих будущих владений, оглянулась на мэтра Шико, он мне подмигнул и, улыбнувшись, махнул рукой на прощанье. Я же сделала еще один шаг, после которого дверь за моей спиной закрылась. Тем самым подарила надежду на то, что все мои беды остались за ней и никогда больше не ворвутся в новую жизнь. Никогда!

Глава 35

— Госпожа графиня, прошу вас! — склонился передо мной седовласый старик, — Проходите, сударыня! Теперь это ваш дом.

— Спасибо, сударь. Вы…?

— Жером, моя госпожа. Я служу в этом доме так давно, что даже не помню кто из нас старше: я или дом. Идемте, сударыня, господин Бюсси вас заждался.

Поспешила вслед за стариком, который оказался шустрым не по годам. Мы поднялись по лестнице, и за поворотом увидела Луи:

— Катрин!

— Луи!

Старик отошел в сторону и я побежала навстречу графу, так как будто бы от того добегу или нет зависела моя жизнь. Повисла у него на шее, и наши губы встретились в поцелуе, который был самым желанным на свете. Подумать только, ведь по прихоти Анжуйского, я могла больше никогда в жизни не увидеть Луи, не почувствовать его рук, крепко сжимающих мою талию и губ, целующих меня с такой любовью и нежностью.

Отстранившись от жарких объятий, граф искренне улыбнулся. От этой улыбки, мне стало очень легко на душе.

— Бог мой! Как я рад, что вы здесь, сударыня! Что вас так задержало? — спросил он, провожая меня до приоткрытой двери, придерживая за локоть, — Идемте, я покажу вам вашу комнату.

Я не хотела портить наш праздник и не решилась рассказать ему правду. Поэтому слукавила, придав себе, насколько смогла, беспечный вид:

— Луи, но неужели вы не знаете, как женщины бывают нерасторопны, особенно, когда дело касается каких-либо сборов?

— И все-таки? — пропустил он меня вперед, сам вошел следом и остановился за моей спиной, ожидая ответ.

— Потерялся Роки. Я так и не смогла его найти, — всхлипнула, вспоминая крысенка.

— Катрин, ну что вы… он обязательно найдется. Хотите, я сам его разыщу?

— По дороге сюда мне встретился господин де Шико, он обещал найти моего дружка, — ответила, вытирая слезы.

Луи развернул меня к себе и тут увидел платье. Плащ слетел, когда бежала к нему, и теперь я предстала перед мужем во всей красе:

— А что с вашим платьем, сударыня?!

— С платьем? Ах, да…оно порвалось.

— Само?

— Нет, конечно…

Меня спас стук в дверь.

— Кто там, черт возьми! — закричал Бюсси, и я поняла, что он едва сдерживал себя, чтобы не впасть в гнев.

И это потому, что у меня порвано платье? Или догадывается о том, кто мог это сделать?

— Сударь, прибыли господа де Сен-Люк, ожидают в гостиной.

— Хорошо, Арвиль, сейчас буду.

— Луи, я хочу сказать, что со мной все в порядке, а платье… о том, как оно порвалось, я расскажу вам позже.

— Сударыня, у меня нет причин, чтобы не доверять вам, но, зная, что вам все время грозит опасность, как я могу быть уверенным в том, что вы её избежали.

— Я перед вами, сударь. Не это ли доказательство того, что все благополучно?

— Я слишком боюсь вас потерять, Катрин. Слишком.

— Со мной все в порядке, Луи. Идите к гостям, я скоро присоединюсь к вам.

C помощью Эльзы, я переоделась в другое платье (выбрала то, что из синего бархата), подправила прическу и спустилась в гостиную, сопровождаемая тонким юношей лет тринадцати, которого граф любезно оставил у двери комнаты.

Мое появление прервало шумный разговор. Луи и его собеседники замерли, оглянувшись на меня, от этого почувствовала себя неловко, к тому же взгляд любимого, полный обожания, заставлял сердечко вздрагивать от волнения: то замирать, то колотиться в бешеном ритме.

— Познакомьтесь, друзья мои. Это госпожа Катрин, дама моего сердца и с сегодняшнего дня графиня де Бюсси, — он подал мне руку и подвел к господам де Сен-Люк.

— Франсуа д" Эпине, сеньор де Сен-Люк и де Бюзанкур, — представился молодой человек — высокий широкоплечий, с утонченными чертами лица, по-своему он был довольно привлекателен и, вероятно, ни одна дама вздыхала ему вслед, — А это моя супруга госпожа Жанна де Сен-Люк.

Его жена оказалась далеко не красавицей, но имела милое личико и живые искрящиеся глаза. Она поражала жизнелюбием и веселым нравом. Мы сразу же подружились, как будто вместе выросли.

Госпожа де Сен-Люк увлекла в разговоры о женском:

— Дорогая Катрин, и как вам удалось покорить господина Бюсси? Ни одной женщине на свете до вас он не отдавал должного предпочтения, разве что королеве Марго. Расскажите же мне о своих секретах. Чем вы приворожили графа?

— Ничем особенным, госпожа…

— Жанна, просто Жанна. Ведь мы с вами подружимся, милая Катрин, и между нами — не стоит этих придворных расшаркиваний ножками и поклонов. Фи! Как же я не люблю дворцовые церемонии! — мы отошли в сторону и, она, украдкой поглядывая на беседующих мужчин, продолжала любопытствовать, — Итак, продолжайте, мне очень интересно!

— Вас так сильно это волнует, сударыня?

— Не представляете, как сильно! Ну же! Не томите меня, а то я умру от любопытства. Вы, верно, его околдовали, граф не сводит с вас глаз!

— Ну, что вы, Жанна! Вовсе нет. Просто я стараюсь быть искренней с графом и не делю свои чувства больше ни с кем другим.

— Так у вас брак по любви?!

— Да.

— Невероятно!

— Что же тут невероятного? Неужели меня нельзя полюбить?

— Нет-нет! Что вы! Я не об этом. Просто невероятно, чтобы Луи де Клермон, граф де Бюсси, любимец женщин, вдруг полюбил по-настоящему…

— Все в жизни когда-нибудь случается впервые, дорогая Жанна, и граф тому подтверждение. Неужели он не достоин любви?

— Конечно, достоин. И вы такая красивая пара! Я от души желаю вам счастья, Катрин! Но для этого вам нужно очень постараться.

— Это вы о чем?

— О том, что удержать возле себя мужчину очень непросто и только по-настоящему мудрой женщине это под силу. Вы меня понимаете?

— Если честно, то не очень.

— На брачном ложе, порой, приходится быть весьма изобретательной, чтобы супруг не искал утешения в другой опочивальне.

— Ах, вот вы о чем, — мне неловко было вести разговор на подобные темы с малознакомой особой, и я решила перевести его в другое русло. — Но, неужели господин де Сен-Люк смотрит на кого-то кроме вас?

— О, нет! Пусть бы только попробовал!

— Вот видите. Значит, все-таки есть способы удерживать их от такого рода проступков.

— Ах, знали бы вы, дорогая Катрин, чего мне это стоит, — со смущенным кокетством произнесла Жанна, посылая воздушный поцелуй супругу.

— Господин де Шико! — возгласил Арвиль, пропуская перед собой моего дорогого гостя и, тем самым прервал наш весьма интересный разговор с Жанной.

— Мэтр Шико! Рад приветствовать вас! Если все гости, ожидаемые к нашему торжеству, собраны, то прошу вас господа к столу, — сказал мой супруг, после приветствия.

— Ну что же, дорогие господа де Бюсси, чем вы накормите голодного и уставшего от поиска вашего дружка, сударыня (кивнул он мне), своего гостя? О, да тут пир на весь мир! — воскликнул Шико, усаживаясь по правую руку от Луи.

— Угощайтесь, господин де Шико, и ни в чем себе не отказывайте. Кстати, как увенчались поиски? — спросил граф, наливая собственноручно вино в кубок моего гостя.

— Вполне, увенчались, — ответил шут, выуживая из-за пазухи моего дружка.

— Ой! Боже! — воскликнула Жанна, прячась за плечо своего мужа, — Это крыса?!

Я же подскочила от радости и бросилась к обожаемому Роки. Господин ле Одуэн, улыбнувшись, достал нюхательную соль и подошел поближе к впечатлительной госпоже де Сен-Люк.

— Роки, малыш! — поцеловала любимца в носик, под взглядом Жанны, полным ужаса, — Где же вы его нашли, сударь?

— Мне пришлось изрядно понервничать и поползать на коленях, дорогая Катрин. Но я нашел все-таки малыша, он спрятался под покрывало и притаился там, будто почуял кошку.

— Он не укусил вас?

— Нет. Наверное, помнит, как мы делили с ним однажды кров, или, возможно, вспомнил мои туфли, что так ему понравились в прошлый раз, — усмехнулся шут, поднимая кубок с вином. — Друзья мои, да простят меня виновники торжества, но этот кубок я хочу поднять за самого чудного в мире зверя, по имени Роки.

Все присутствующие присоединились к господину Шико, и даже Жанна улыбнулась малышу, который перебрался на мое плечо и сидел теперь на задних лапках, принюхиваясь к окружающим его господам.

Следующий тост был от графа:

— Я поднимаю свой кубок за даму, что сделала мою жизнь светлее, наделила смыслом каждое мгновение, за Катрин!

— Хорошо сказано, за вас, Катрин! — присоединился Шико, а вместе с ним ле Одуэн и господа Сен-Люк.

Я сидела за столом напротив мужа, любовалась им. В свете свечей, в белом костюме, он казался образцом изысканности, галантности, мужественности, примером для подражания любому из мужчин. Ненавязчивая мелодия сопровождала все время наш праздник. Потом музыканты вдруг решили сыграть так, что ноги сами просились танцевать.

Хотя, возможно, все дело в выпитом вине.

Луи улыбнулся и встал, приглашая на танец. Я смутилась, не зная, как быть. Ведь ни разу еще мне не довелось оказаться на балу, но граф все взял в свои надежные руки, и я успокоилась, отдаваясь его воле и музыке, захватившей нас в объятья. Эта особенная мелодия, казалось, играла внутри меня. Во всяком случае, слышала ласковые напевы флейты каждый раз, когда смотрела на Луи и, мне казалось, что граф тоже находится под её волшебством. Господа де Сен-Люк кружили рядом, не замечая нас, словно это у них была свадьба.

Вечер сопровождался шутками, смехом, общим весельем, тостами, отменной едой и лучшим вином. Но кусок застревал у меня в горле, а вино казалось безвкусным. Меня немного страшило то, что последует после…, но и желала этого "после" всей душой.

Последним из гостей ушел господин де Шико. Он обернулся на пороге и сказал:

— Не затягивайте с представлением графини ко двору, господин де Бюсси, иначе, могут быть неприятности в лице герцога Анжуйского. Боюсь, что на одного врага у вас сегодня прибавилось. И весьма серьезного врага. Переходили бы вы на службу к королю, мой дорогой граф.

— Спасибо за совет, господин де Шико. Но я и король, мы вряд ли подходим друг другу. А что касается монсеньора герцога, думаю, пора бы нам расстаться и жить каждому в свое удовольствие.

— Как знать, как знать… Берегите графиню. Сударыня, всего доброго!

Наконец-то самый трудный день в моей жизни остался позади. Мы остались одни. После слов Шико, граф задумался и вздрогнул, когда я легонько прикоснулась к нему.

— Катрин, простите, я немного ушел от реальности.

— О чем вы думаете, Луи? Что вас беспокоит?

— Многое… но, сейчас я не хочу — ни о чем, и ни о ком думать, кроме нас, — он встряхнул головой, прогоняя назойливые мысли. Я постаралась сделать со своими тоже самое.

Граф подхватил меня на руки, целуясь и смеясь, мы ввалились в его опочивальню. Отдаваясь страсти, совсем не боялась сгореть в пожаре любви. Бюсси будет только мой и никогда не прикоснется больше ни к одной женщине, кроме меня.

Луи срывал с моих губ поцелуи, вызывая ответную бурю чувств. "Только я смогу его сделать счастливым, только я" — вертелось в хмельной от любви голове. Даря друг другу нежность, вызывая трепет и восторг души, казалось, что можем летать… Стоит только оттолкнуться от земли, как весь мир окажется раскрытым под нами.

В комнату щедро лился свет луны. Мы, как будто мифические существа светились в её синем сиянии, извлекая, словно из скорлупы ореха, наши чувства и обнажая тела. Каждый из нас больше не принадлежал себе, сливаясь в одно целое, мы познавали таинства любви. И это было прекрасно… до дрожи в коленях, до покалывания на кончиках пальцев, до звонкого вскрика души.

Тени играют на шторах,

Тени ползут по стене

В замысловатых узорах,

Словно танцуя в огне.

И разбежавшись, на волю,

Ввысь улетает душа.

Нежные звуки прибоя

Шепчут тихонько: уш-ш-ла…

Ласково, вскользь, в полудреме,

Я, умирая, лечу.

И, обогнув край безмолвный,

Имя твое прошепчу…

Я упала в бессилии, совершив полет над землей, освободившись от оков притяжения, попала в объятия сна. Мне снились кошмары. Они были настолько реалистичные, что, кажется, откроешь глаза, а те, образы, что виделись, останутся рядом навсегда.

То, теряла Роки, и не могла его найти, то видела Луи с рваной раной в груди, то себя в лохмотьях в темном сыром месте, кишащим крысами и пауками. Видела герцога Анжуйского, который смеялся мне в лицо и называл колдуньей, костер на Гревской площади, себя в пламени…

Проснулась от толчка, вырвавшись от ужаса сна, еще некоторое время находилась под его впечатлением. Страх сковывал меня липкой лапой, перекрывая дыхание, сердце билось птичкой. Хотелось разрыдаться, но я не смела. Луи тихо спал рядом и чему-то улыбался во сне.

Я смотрела на него, стараясь запомнить каждую черточку любимого лица, потому что очень боялась потерять наше счастье.

Мое будущее стояло на краю пропасти и вот-вот хотело сорваться вниз.

Я боялась идти во дворец, боялась новой встречи с герцогом. Прижалась к Луи, он вздохнул во сне, обнял меня и, успокоившись от его тепла, от мерного дыхания, постепенно уснула с мыслью об одном: "Пусть новый день принесет нам удачу. Пусть!"

Глава 36

Проснулась от того, что кто-то щекотал мне щеки. Открыла глаза и увидела перед собой мордашку любимого крыса. Роки сидел у меня на груди и своими усиками задевал лицо, будил. Не часто он это делал, а тут, видимо, соскучился по ласке и моему утреннему ворчанию:

— Роки, глупыш! Ну и зачем ты меня будишь? — прошептала я, потягиваясь и почесывая его за ушком.

— Наверное, за тем, что уже давно утро, — услышала я насмешливый голос Луи. Он возлежал на подушках, в белой просторной рубахе, словно обычный мужчина, а не принц, потомок Клермонов, — Доброе утро, любовь моя!

— Доброе, — потянулась я еще раз, ощущая приятную утреннюю истому, — Вы сами-то давно проснулись, сударь?

— Нет, недавно и с удовольствием наблюдаю, как трогательно ваш малыш относится к своей хозяйке. Видели бы вы, сколько препятствий ему пришлось преодолеть, чтобы оказаться рядом с вами

"Как и мне", — подумала, оглянувшись на мужа.

Мы поцеловались, а потом… потом — так сложно было оторваться друг от друга, когда в дверь предупредительно постучали. Я юркнула под одеяло, а Луи, посмеиваясь надо мной, громко выкрикнул:

— Войдите!

— Господин граф…

— Реми? Какого черта ты прерываешь мой утренний сон?! — притворно возмутился мой супруг, — Неужели ты не знаешь, как это опасно — неожиданно будить человека?

— Сударь, но мне показалось, что вы уже не спите.

— Показалось?

— Да, я проходил мимо вашей опочивальни, и мне послышался смех.

— Смех? Ты слышал мой смех?

— Нет, не ваш, а госпожи графини… и я подумал, что могу навестить вас и справиться о самочувствии госпожи Катрин.

— Вы полагаете, что она здесь?

— Да, полагаю, сударь.

— И вы не ошибаетесь, дорогой Реми, — выдал Луи, открывая меня доктору, — Что же приступайте к своим обязанностям, а мне, пожалуй, пора вставать. Вы не подскажете, который час?

— Без четверти девять, сударь.

— Действительно, пора вставать, — потянулся граф. — Арвиль!

— Да, сударь!

— Принеси воды, да распорядись насчет завтрака.

— Слушаюсь, — скрылся паж со скоростью ветра.

Ле Одуэн склонился надо мной, рассматривая рану. Довольная ухмылка на его лице говорила о том, что дела совсем даже неплохи. Закончив перевязку, он подтвердил мою догадку:

— Все очень даже хорошо, сударыня. Через несколько дней, я думаю, вы забудете о том, с какой стороны у вас была эта царапина.

— Очень хочется в это верить, сударь, — улыбнулась доктору, поднимаясь с его помощью с постели.

— Реми, позавтракаешь с нами?

— Благодарю вас за заботу, сударь. Но я уже ел, да и не хотелось бы стеснять вас своим присутствием.

— О чем ты, друг мой?

— О том, что вам, верно, захочется побыть наедине с госпожой графиней, или я неправ?

— Прав, конечно, прав, — усмехнулся Луи, брызгая в меня водой, за что получил ответный всплеск и долгий, мокрый поцелуй.

Когда мы оторвались друг от друга, оказалось, что Реми исчез бесследно.

— Как вам не совестно, сударь? Мы так и к полудню не покинем эту комнату.

— А вам разве здесь не нравится?

— Нравится, только еще несколько минут и я умру от голода, — засмеялась я, выбегая за дверь. Укутавшись поплотнее в полы длинного халата(вне стен комнаты было довольно прохладно), поспешила к себе, чтобы одеться. Эльза ждала меня в комнате:

— Доброе утро, госпожа Катрин.

— Доброе, Эльза! Мне нужно одеться и поскорее!

— Вы спешите?

— Да, и очень! — ответила я, в нетерпении ожидая, пока она справится с завязками корсета. Решила сразу одеться не в домашнее платье, а в то в котором придется ехать во дворец, чтобы сэкономить время на переодевание. Провозившись около четверти часа с прической, я все-таки вырвалась из умелых рук Эльзы и поспешила в гостиную, где уже ждал Луи.

— Ну, наконец-то! — воскликнул он, смерив меня восхищенным взглядом, и добавил, шепотом, целуя в ушко, — Тебе очень идет этот цвет.

— Благодарю, сударь, вы очень внимательны.

— Присаживайтесь.

— Я так голодна, что сейчас съела бы даже барашка, — улыбнулась, набрасываясь на еду.

— К сожалению, на барашка у нас с вами совсем нет времени, но вот на рыбу, фруктовый салат и медовый пирог — пожалуй, можно уделить несколько минут. Нам нужно поспешить, пока вы одевались, пришла депеша от мэтра Шико. Он ждет нас в Лувре.

Путь до Лувра для меня оказался весьма непростым. Страх тот, что сковывал во время ночных кошмаров, вернулся, но я боялась поделиться им с Луи. Очень не хотелось его огорчать в первый же день совместной жизни необоснованными опасениями.

Спешившись, мы вошли во дворец рука об руку. На приеме у Его Величества страшен был не он и не его окружение, а королева мать. У меня подгибались колени от страха перед этой женщиной.

Во дворце нас встретил господин де Шико:

— Господа де Бюсси, ну и любите же вы заставлять нервничать!

— Кого, любезный господин де Шико?

— Конечно же, меня! — воскликнул он, потом добавил серьезным тоном, — Генрих сегодня в прекрасном расположении духа, в отличие от его матушки, но думаю, что ваша аудиенция должна пройти успешно.

— О чем же тогда ваше беспокойство, сударь? — осведомился Луи.

— Мне бы не хотелось, как, наверное, и вам повстречаться здесь с одним господином. Герцог Анжуйский пока за пределами Лувра. Мне все равно, где он находится, лишь бы не перед носом Генриха, иначе настроение короля тут же изменится. Теперь, надеюсь, вы меня понимаете, господин граф?

— Да, господин де Шико, вполне.

— Идемте же господа, идемте! Катрин, ну же улыбнитесь! Неужели вам уже наскучило быть графиней?

— Господин Шико, вы снова шутите?

— А что мне еще остается? Не забывайте, что я — шут, а стало быть, дурак и балагур.

— Только не вы!

— Тсс! Никому об этом не рассказывайте, иначе меня прогонят из дворца за ненадобностью, а я, признаться, тут уже привык, — подмигнул он, одновременно с тем, как нас объявили королю:

— Луи де Клермон, сеньор де Амбуаз, граф де Бюсси с супругой.

Я затаила дыхание и под руку с графом всплыла в залу, где король в окружении придворных восседал на троне. Он вытянул шею и, прищурившись, окинул меня с ног до головы колючим взглядом.

— Господин де Бюсси, я не ослышался? Вы изволили жениться?

— Да, Ваше Величество. Позвольте представить вам мою супругу, госпожу Катрин де Бюсси.

Король встал и сделал несколько шагов в нашу сторону. Я присела в реверансе и склонила голову в почтении к Его Величеству.

— Не знал, господин де Бюсси, что вы приверженец моды. Сейчас, видно, модны браки, раз они заключаются с такой поспешностью среди лучших людей королевства.

— Неужели, Ваше Величество, вы осуждаете браки среди ваших вассалов?

— Нет, нет, что вы, — король посмотрел со скучающим видом и произнес, — Приветствую вас, сударыня. Надеюсь, среди придворных дам вы будете сиять, словно алмаз. Ведь так, господин де Бюсси?

— Конечно, Ваше Величество.

После сих слов, король развернулся и неспешно занял свое место на троне, всем своим видом давая понять, что на этом его внимание к моей персоне иссякло. Придворные же, напротив, с усиленным любопытством рассматривали графиню де Бюсси и оживленный шепот, словно дуновение ветра, раз за разом проносился мимо и распространялся даже за стены залы.

Я шла к королеве-матери с подгибающимися коленями, "черная вдова" сидела в окружении своих фавориток, в кресле, по виду, очень напоминающем трон.

Она кивнула на невысокий стул возле её ног, приглашая меня присесть на него, после того, как Луи, поклонившись, представил величественному взору свою супругу.

— Садитесь, сударыня. Итак, вы графиня де Бюсси? А кто ваш батюшка?

— Люк де Фаре, Ваше Величество.

— Фаре? Фаре…, мне знакомо это имя, вот только запамятовала, где я его слышала. Он не из гугенотов?

— Нет, сударыня. Мой батюшка католик и предан французскому трону. Он участвовал при осаде крепости Павии*, где был ранен…

— Достаточно, дитя мое. Уверена, вы из славного дворянского рода. Господин де Бюсси вряд ли бы выбрал для себя недостойную партию. Надеюсь, вы будете теперь часто бывать в Лувре, и мы сможем продолжить нашу беседу.

— Вы так добры, сударыня.

— Полно, госпожа де Бюсси, — сурово произнесла королева, поднимаясь с кресла. — Я сегодня слишком утомлена.

Все фрейлины подскочили и склонились перед королевой в нижайшем поклоне, я поступила также.

— Прошу извинить меня, господа! — с этими словами величественная особа выплыла из залы в сопровождении своей свиты.

Луи оказался рядом со мной и шепнул на ухо:

— Все хорошо, сударыня! Не утомить королеву-мать достаточно сложно. Аудиенция прошла более, чем успешно. Вы ей понравились.

— Вы думаете?

— Уверен. Идемте знакомиться с двором.

— А это очень нужно?

— Признаться, я бы увез вас сейчас куда подальше. Но требуется соблюсти все условности, наберитесь терпения, душа моя. Самое трудное испытание вы уже прошли и весьма достойно.

Я улыбнулась и, вздохнув, разрешила подвести себя к томившимся в любопытстве дворянам.

— Графиня де Бюсси! Госпожа Катрин, графиня де Бюсси! — и так по бесконечному кругу незнакомых лиц, которые кто с любопытством, кто с кокетством и недоброжелательным колючим взглядом (чаще барышни) смотрели на жертву своих сплетен. Не сомневалась, что косточки мне будут перемывать не один день и даже не одну неделю.

— Катрин! Еще раз примите мои искренние поздравления! — из вереницы жеманниц появилось милое личико Жанны де Сен-Люк. Я очень обрадовалась её появлению и обняла приятельницу, как лучшую подругу.

— Жанна! Очень рада вас видеть!

— Не устали еще от церемонии представления ко двору? — поинтересовалась она, пока наши супруги вели между собой мужскую беседу.

— Устала. Не представляете как!

— Видели королеву-мать?

— Да. И чуть не умерла от ужаса, — прошептала я, еще не вполне осознавая, что мое испытание наконец-то подошло к концу.

— Бедняжка! Как я вас понимаю! — посочувствовала Жанна. — Сама была на вашем месте. Ну и куда вы сейчас направляетесь? По-моему, вы уже со всеми познакомились.

— Не знаю со всеми ли, но эту пытку я никогда уже не забуду. Очень хочется к себе, во дворец.

— Ой, смотрите-ка! Герцог Анжуйский!

При этих её словах я содрогнулась и поспешила подойти поближе к Луи, надеялась найти у него защиту. Он понял мои опасения и как бы невзначай обратился к господину де Сен-Люку:

— Прошу вас, Франсуа, уведите отсюда мою жену, как можно скорее.

Герцог оглядел залу, и прямиком направился к нам. Попытка бегства не увенчалась успехом. Теперь незаметно уйти у нас вряд ли получится, момент был упущен.

— Черт! — одновременно произнесли Луи и Франсуа. Единственное, что удалось сделать, это загородить меня от герцога спинами супругов де Сен-Люк.

— Бюсси! Где ты пропадаешь? Я признаться, рад видеть тебя в добром здравии.

— Ваша Светлость. Не ожидал встреть вас сегодня здесь, так рано.

— Это еще почему?

— Неужели общество госпожи Габриэль вам так скоро наскучило? Мне говорили, что вы…, - граф что-то прошептал на ухо герцогу и тот громко рассмеялся. Луи воспользовался данной ему возможностью и отвел герцога в сторону, тем самым давая мне шанс улизнуть из общества Анжуйского, оставаясь не узнанной им.

Не нужно говорить о том, что я воспользовалась этим шансом, быстрее ветра скрылась в сопровождении Жанны и её супруга за стенами дворца. Спустившись во двор, мы спешно покинули Лувр. Господа де Сен-Люк сопровождали меня до дворца Бюсси, стараясь скрасить мое настроение, которое, казалось, упало ниже некуда. Неужели я всю жизнь буду скрываться от ухаживаний герцога? Почему Луи снова скрыл от него правду?

— Катрин, не печальтесь. Все будет хорошо, вот увидите. Господин де Бюсси обязательно что-нибудь придумает, — успокаивала Жанна.

— Верно. Должен быть способ, чтобы остановить герцога. Я уверен, что Бюсси сделает все возможное, но найдет выход из этого непростого положения, — вторил ей супруг.

Я поняла, что они в курсе того, что произошло между мной и герцогом. Наверное, граф изложил эту историю своим друзьям. Знать бы еще, насколько подробно. Мы ведь с ним не обмолвились и парой слов о том, что произошло накануне в моем доме.

— Благодарю вас, господа. Вы настоящие друзья, — улыбнулась я, хотя на душе и осталось беспокойство.

Только в стенах своего дворца немного успокоилась. В обществе Эльзы и господина ле Одуэна нашла небольшое утешение, и ожидание любимого стало не столь тягостным.

* Во время осады крепости Павии в 1525 году (итальянская война 1521–1559 гг.) французская армия потерпела поражение, а король Франции Франциск I был взят в плен с остатками своего войска.

Глава 37

Герцог Анжуйский нервно мерил свою изысканно обставленную комнату в Лувре широкими шагами. У принца был отменный вкус, а кроме того он любил необычные вещи, утонченные и эксклюзивные.

Словно нарядный павлин, в ярком костюме из синей парчи, с вышивкой, выполненной золотом и жемчугом, да шляпе с пушистыми перьями, он высоко поднимал длинные тонкие ноги, вышагивая вдоль и поперек комнаты. При этом герцог то и дело сжимал пальцы в кулак:

— Черт возьми! И где же его так долго носит?!

Его Светлость, как и любой из венценосных особ, очень не любил ждать. Едва заслышав торопливые шаги за стеной, он резко развернулся к двери и замер в ожидании. Оно его не обмануло.

— Орильи! Смерть Христова! Ты узнал?

— Да, сударь.

— Ну, что? Что ты узнал? Он, действительно, женат?

— Да.

— Черт! — герцог побледнел, а на лбу у него выступили бисеринки пота, — На ней?

— Я не знаю, сударь, — покачал головой лютнист, переводя дыхание.

— Как не знаешь? Ты видел её?

— И да, и нет…

— Не томи же! Рассказывай!

— Дело в том, мой господин, что приблизившись к дворцу Бюсси, я нашел местечко для наблюдения. С него хорошо просматривались ворота дворца, и стал ждать, когда оттуда появится кто-нибудь из слуг. С собой я взял приличную сумму, способную развязать рот любому…

— Короче!

— Так вот, буквально через несколько минут открылись ворота и из них вышел конюх, он держал двух скакунов, а следом за ним вышел Бюсси в сопровождении дамы.

— Дамы? Он же сказал, что она больна. Ничего не понимаю! И кто была эта дама?

— Я не знаю, сударь, мне не удалось рассмотреть её лицо. Она скрывалась под плотной вуалью.

— Но хоть что-то ты заметил?

— Да. Белокурые волосы. Прядка волос невзначай выпала из глубокого капюшона и граф, аккуратно помог поправить её даме.

— Ты уверен, что волосы были белокурые?

— Да, сударь, белые, будто пролитое молоко…

— Смерть Христова! Так значит это не она…, не она…, - глаза герцога затуманились мечтой, потом он резко встряхнул головой, словно прогоняя наваждение, — Откуда ты знаешь, что это жена?

— Спросил у конюха. Когда они отъехали, я вышел из укрытия и успел поймать его за руку, когда он закрывал ворота. Я спросил: "А кто эта сударыня, что только что уехала с графом?" Он усмехнулся и ответил: "Ясно кто, сударь, жена. Госпожа графиня".

— И это все?

— Все.

— А имя? Имя графини ты узнал?

— Да, сударь. Её имя — Катрин де Бово.

— Орильи, ты — идиот! Так зовут его мать!

— Но…

— Тебя умело обвели вокруг пальца, Орильи. Куда он направился?

— Судя по той дороге, что они выбрали, а я проследил за ними до самого выезда из Парижа, их путь лежит в Шампань.

— Ну что же, хоть здесь не обманул… Поставь у дворца Бюсси соглядатаев, и как только он вернется, я должен буду об этом узнать без промедления.

— Слушаюсь, мой господин. Я могу идти?

— Да, и возвращайся поскорее, мне нужно развеять скуку, — выкрикнул герцог вслед, зная, что Орильи услышит его, — Что же, дорогой Бюсси, я узнаю твою тайну, чего бы мне это не стоило.

Два часа назад. Лувр.

— Бюсси, ну так что? Ты поедешь со мной в Анжу? — герцог Анжуйский вцепился в руку графа и заискивающе заглянул в лицо. Ему нужна была шпага Бюсси, на которую Франсуа очень надеялся в своем путешествии.

— Нет, мой сеньор, я вынужден отказаться от столь заманчивого предложения, — ответил граф, отводя взгляд в сторону.

— Почему?

— Сожалею, но вынужден покинуть Париж по неотложному делу на несколько дней…

— Дней?

— Или недель…

— Недель? Да ты с ума сошел! Я не отпущу тебя! Куда ты собираешься ехать?

— В Шампань, сударь!

— Куда?

— В Шампань.

— И что тебя туда несет?

— Семейные дела. Вы же знаете, какие у меня натянутые отношения с родственниками. После Варфоломеевской ночи утрачены почти все кровные узы, а тут дело неотлагательное и, действительно, очень важное. Иначе, я не осмелился бы оставить вас, сударь, без своей поддержки.

— Бюсси, Бюсси…а я так рассчитывал на тебя… Скажи, а не могут твои дела подождать несколько дней?

— Нет, монсеньор. Не могут.

"Врет ведь. Интересно, что у него за дела?" — подумал Анжуйский, стараясь зацепить графа хоть чем-то, чтобы он поехал с ним, но на ум ничего подобающего не приходило…

— Послушай, Бюсси, быть может, ты нуждаешься в деньгах? Так ты скажи! Я могу ссудить тебе любую сумму, конечно, в пределах разумного.

— О, сударь, вы очень щедры! И, наверное, некоторое время назад я бы воспользовался вашим кошельком, но сейчас у меня и свой совсем не бедствует, — усмехнулся граф.

В этот момент, осторожно, словно рысь, к ним подкрался господин д'Эпернон и прервал разговор:

— Господин герцог! — напыщенный франт склонился перед Его Светлостью, затем, перевел взгляд на Бюсси.

— Что вам нужно, сударь? — спросил граф без лишних церемоний.

— Господин де Бюсси, ничего особенного. Я лишь хотел…выразить почтение вам, в связи с вашим браком.

— Благодарю, сударь! — ответил Бюсси на любезность, изменившись в лице.

— Что? Бюсси, я не ослышался? Я не верю своим ушам! Ты женат? — воскликнул герцог.

— Да, сударь.

— Ну, что же, прими и мои поздравления! И кто же твоя избранница?

— Одна весьма очаровательная особа.

— Так вот, как ты пополнил свой кошелек! Хитрец! — похлопал герцог его по плечу.

Бюсси усмехнулся и, обернувшись, чуть не наступил на ногу господину д'Эпернону, который, как оказалось, совсем не спешил уходить.

— Как? Вы еще здесь, сударь? Вам нужно что-то еще?

— Да, я хотел спросить, а где же госпожа графиня? Или она настолько непривлекательна, что вы изволите её скрывать от посторонних глаз? — высказался тот в насмешливом тоне, что показалось графу весьма оскорбительным.

— Еще одно слово подобного рода, сударь, по отношению к графине де Бюсси, и вы узнаете, как моя шпага умело вонзается в плоть и заставляет на веки замолкать не в меру болтливые языки.

Господин д'Эпернон замолчал, побледнел и неловко извинившись, постарался как можно скорее скрыться с глаз разгневанного мужа.

— Бюсси, ну нельзя же так пугать любимчиков моего брата, — послышался через чур любезный голос герцога. Тот подошел к графу и положил ему свою руку на плечо. Бюсси постарался взять себя в руки и, оглянувшись, выдавил нечто наподобие улыбки:

— Вы осуждаете меня за это?

— Нет, ну что ты! Наоборот. И все же, где она?

— Кто?

— Твоя супруга.

— Ей нездоровится. Графиня покинула Лувр, и теперь, надеюсь, находится в надежных руках моего лекаря Реми ле Одуэна.

— Вот как! Бедняжка. Но, ты ведь меня с ней познакомишь?

— Непременно, сударь. Как только графиня почувствует себя лучше.

— А как же Маргарита? Ведь ты любишь её?

— Насколько мне известно, у вашей сестры есть муж.

— Но раньше тебя это не останавливало.

— Раньше я был свободен от обязательств. Любить и быть любимым не одно и то же, — произнес граф задумчиво.

— Неужели твоя жена настолько хороша, что затмит своей красотой даже королеву Наваррскую?

— Сударь, красота не вечна…, а кроме нее, я ценю такую добродетель, как верность.

— Верность? Ты шутишь?

— Отнюдь. Редкая добродетель, но к счастью, еще встречается в этом мире. А сейчас, сударь, я хочу покинуть вас, вы позволите?

— Иди, — пожал плечами герцог.

Бюсси надел шляпу и поторопился уйти, что не осталось незамеченным для герцога.

— Он, верно, влюблен. Хотел бы я узнать, что за дама украла его сердце. Должно быть, она редкостной красоты. Я знаю только одну девицу, которая способна вскипятить кровь любому сеньору в считанные секунды, надеюсь, что это не она поймала его в свои сети. Во всяком случае, я еще ни разу не видел, чтобы Бюсси так защищал хотя бы одну из его влюбленностей, — рассуждал между тем герцог и в его голове зрели удивительные планы разоблачения Бюсси перед своей сестрой, — Бедная Маргарита! Каково же ей будет узнать о измене своего фаворита. Да, Бюсси, зная характер сестры, могу сказать, что тебе очень не повезет при вашей следующей встрече. А в том, что она состоится, я уверен.

Бюсси слишком не понравилось сверхмерное любопытство Его Светлости.

"Это надо же было д'Эпернону появиться так не вовремя! Смерть Христова! Благо, что герцог пока не знает, кто является моей супругой. Иначе, мне предстоял бы весьма нелегкий разговор", — размышлял граф по дороге домой.

Он отдал бы сейчас все на свете, лишь бы его Катрин оказалась в безопасности. Единственное, что пришло ему на ум, так это увезти жену за пределы Парижа, хотя бы на некоторое время.

Герцог, тем временем, прошел в свою комнату, где его ожидал Орильи и приказал лютнисту проследить за дворцом графа. Больше всего его интересовало, что за дама скрывается под маской графини де Бюсси.

Глава 38

Тишина, хотя и неполная (но для меня не существовало сейчас ничего и никого) висела в воздухе, соединяясь с повисшим тут же напряжением. Казалось, что все хорошо, но каждый из присутствующих в комнате, был как будто в коконе своих чувств. Стоило прикоснутся, как мог последовать эмоциональный взрыв. Во всяком случае, меня не нужно было трогать — точно.

Я сосредоточилась на ожидании. От этого занятия не смогла отвлечь ни Эльза с её беззаботной стрекотней, ни Реми своим ворчанием на горничную.

Беспокойство внутри меня нарастало с каждой минутой, я стояла у окна и ловила каждое движение, прислушивалась к каждому шагу на лестнице. Но там слышались только шаркающие — Жерома, и торопливые многочисленных слуг, пажей, горничных…

Мне было безразлично, кто ходит осторожно, неторопливо, а кто быстрой пробежкой пролетает по коридорам дворца моего супруга.

Ненавижу ждать, особенно, когда минуты тянутся так бесконечно…

О чем только не успела подумать моя бедная голова, когда, наконец, услышала шаги. Шаги, те, что не спутаю ни с чьими другими.

— Луи! — я подскочила на месте, дверь резко раскрылась, и на пороге появился Бюсси.

— Сударыня, собирайтесь! Мы немедленно покидаем Париж!

— Что-то случилось?

— Пока нет, но нужно поторопиться. Боюсь, что наш отъезд не останется незамеченным для герцога Анжуйского. Поэтому нужно все подготовить так, чтобы он не догадался о том, кто моя жена.

— Но почему, Луи, вы не хотите представить меня герцогу?

— В этом случае, сударыня, мы становимся слишком уязвимыми для него. Представьте, что герцог по долгу службы отправит меня, допустим, в Анжу, а сам тем временем навестит мою супругу…

— Но, что же делать? Должен ведь быть хоть какой-то выход. Я думала, что, будучи женой графа де Бюсси, обрету защиту.

— Я тоже на это надеялся, Катрин. И совсем не ожидал, что герцог станет проявлять интерес к моей супруге. Поэтому пока из всех имеющихся у нас возможностей вас защитить, остается только одна — отъезд…

— Но куда?

— В Шампань, к моему отцу. Думаю, не смотря на нашу ссору, он не откажет мне в просьбе приютить у себя госпожу де Бюсси.

— Луи, и как долго вы намерены меня скрывать от герцога?

— Столько, сколько потребуется, сударыня. Вот увидите, пройдет совсем немного времени и герцог увлечется кем-нибудь еще.

— А если нет?

— Тогда я буду просить защиту у короля. Конечно, я не состою в числе любимцев Его Величества, но то, что касается священных уз брака, тут король и защитник, и Бог, и судья — в одном лице.

— Почему мы не можем это сделать сейчас?

— Потому что у меня пока еще есть надежда на то, что удастся скрыть вас от любопытных глаз герцога и его настойчивых ухаживаний.

Пока мы вели беседу, Реми и Эльза встревожено переглядывались друг с другом.

— Реми!

— Да, сударь.

— Я рассчитываю на тебя. Поедешь с нами. Только мы с госпожой графиней отправимся первыми, ты присоединишься к нам в Труа. Выйдешь следом, через час после нашего отъезда и свернешь на дорогу в Лион, а затем вернешься на тракт в Шампань.

— Хорошо, сударь, так и сделаю. В Лион, потом в Шампань. А где я вас найду? — добродушное лицо Реми покрылось тенью обеспокоенности.

— Мы остановимся в отеле "Труа", ты его найдешь без труда по большой вывеске, почти сразу при въезде в город.

— Хорошо, сударь. Я могу идти собираться?

— Да, Реми. Иди.

— Луи, нужно предупредить о моем отъезде королеву-мать?

— Да, верно! Я об этом чуть не забыл. Сейчас напишу депешу, а ты собирайся, душа моя. Но вещей в дорогу береги немного, поедем верхом, не нужно перегружать лошадей.

Через полчаса сборы были окончены. Перед тем, как выйти, Луи выглянул в окно, которое выходило на угол, и осмотрел улицу.

— Черт! Так я и думал!

— Что там? — почти одновременно спросили я и Реми.

— Скорее, кто. Орильи стоит на противоположной стороне и поглядывает на дворец. Он думает, что невидим, но мне очень хорошо видны отсюда его плащ и перья на шляпе.

— Но почему вы решили, что это он? Неужели, по перьям? — поинтересовался ле Одуэн.

— Нет. Несколько мгновений назад он имел неосторожность выглянуть из своего укрытия. Я думаю, что это соглядатай герцога. Выехать из дворца незамеченными теперь не удастся. Эта лиса быстро сообщит своему господину обо всем, что увидит или услышит, и, скорее всего, еще попытается развязать язык моим слугам. Очень интересно, сударь, что вы сумеете рассказать герцогу…

— Луи, что ты намерен предпринять? Ведь у тебя есть план? — встревожилась я, предчувствуя разлуку.

— Я думаю, мы можем немного спутать карты в этой игре. Вот бы еще тебя переодеть, или изменить до неузнаваемости.

— Вы пугаете меня, сударь, — улыбнулась ему, — Кем вы прикажете мне стать?

— Не прикажу, а попрошу, — в глазах Бюсси прыгали чертенята, и они очень настораживали. Граф притянул меня к себе, нежно поцеловал и, заглянув в глаза, изрек, — Любовь моя, я попрошу вас временно побыть Арвилем.

— Кем?

— Арвилем. Вы одного роста с мальчиком, и с вашей безукоризненной стройной фигурой можете вполне сойти за него.

— Так. Мне все больше и больше "нравится" ваш план. Быть может, вы посвятите меня в него полностью?

— Конечно! Но вы сейчас и сами обо всем догадаетесь: Арвиль! Эльза!

Слуги появились по первому зову графа и склонились перед ним в ожидании дальнейших распоряжений.

— Арвиль, мне нужен один из лучших ваших костюмов. Немедленно доставьте его в комнату госпожи!

— Слушаюсь, сударь!

— Эльза, мне нужно, чтобы вы переоделись в дорожное платье госпожи Катрин.

— Слушаюсь, господин.

— Ну, теперь вы меня понимаете, сударыня? — обратился супруг ко мне, после того, как нас покинули слуги. Ле Одуэн, нахмурившись, сидел в кресле, в углу. Возможно, он желал еще что-то уточнить по поводу отъезда.

— Да, господин граф. Я выполню любую вашу прихоть, лишь бы быть в безопасности от ухаживаний герцога.

— И это все, что вы мне хотите сказать…? — разочаровано протянул Бюсси.

— Нет, отчего же? Сударь, я просто в восхищении от вашего плана и желаю только одного…

— Чего же?

— Побыстрее оказаться в отеле "Труа", — я подошла к графу и, встав на цыпочки, прошептала так, чтобы меня мог услышать только он. — Чтобы проверить, насколько мягка постель в этом заведении.

И прежде, чем он успел хоть что-то сказать в ответ, выскользнула за стены комнаты. Притворяя дверь, услышала смех графа. Хоть у него и не длинная шея, а шутка дошла далеко не сразу. Улыбнувшись, я побежала переодеваться.

Выполняя план Луи, мы с господином Реми покинули дворец Бюсси через час после отъезда графа с моей горничной. Костюм Арвиля сидел на мне, действительно, очень хорошо. Только было несколько неловко вновь почувствовать себя юношей.

Правда, после всего, что успело произойти в моей жизни, это обстоятельство являлось не самым неприятным событием.

Я попрощалась с Роки, не рискуя брать его снова с собой в дорогу. Мне казалось, что он может потеряться или заболеть. Поэтому попросила Арвиля приглядеть за моим любимцем.

— Конечно, сударыня! Не беспокойтесь! — заверил меня мальчик.

— Очень вас прошу, Арвиль, проследите, чтобы он не увязался за мной следом. Кормить его нужно почаще. Он любит сыр, орехи, семечки, сухари. Да, и не давайте ему чеснок.

— Все будет хорошо, госпожа Катрин! Я обещаю, мы с ним подружимся, — улыбался паж самой искренней улыбкой, и я ему поверила. Чмокнула крысенка в нос и, не оборачиваясь больше, вышла в сопровождении ле Одуэна за пределы дворца. Вскочив в седло, мы легкой рысью направились в сторону Лиона, а через полчаса вернулись и теперь уже полным галопом полетели в Труа, где нас ждал Бюсси.

Глава 39

Лучи солнца врывались в окно вместе с теплым ветром сквозь колышущиеся шторы. Луи еще спал, и я могла вытянувшись рядом с ним находиться в полудреме. Вчера мы добрались с Реми до Труа только к вечеру. Наездник из лекаря был не ахти какой, и во время пути приходилось часто останавливаться на отдых.

Я так устала от поездки, что после ужина, добравшись до комнаты, сразу же уснула, даже не позаботившись о том, чтобы снять с себя платье. Сейчас же была без него, стало быть, это усилиями Луи или Эльзы, мне удалось хорошо выспаться. Я потянулась, прогнула спину, сладко зевнув, повернулась на бок.

Не знала, что так приятно по утрам просыпаться в одной постели с любимым, смотреть на его свободное от забот лицо — совсем еще юное, без глубоких морщин, а мелкие складочки у губ скрыты щетиной. Всегда думала, что целоваться с бородатым мужчиной — должно быть щекотно, но испытать на себе немного колючее прикосновение, оказалось очень приятным…, наверное, потому что люблю.

Что такое любовь? Странное чувство, при котором сердце замирает от прикосновения руки, а душа от прикосновения взгляда…

Раньше не знала, что такое — возможно, что такое — бывает. Читала в книгах, но в жизни слияние душ, тел, эмоций, когда сердца бьются в унисон и дыхание одно на двоих, казалось чем-то невероятным и даже странным.

Моя бабушка говорила, что любовь — это когда жить не можешь без него. Если находишься в разлуке, то сердце замирает каждый раз об одной только мысли о нем. И когда случается какая-то беда с любимым, то душа рвется к нему изо всех сил, так, словно знает, словно может защитить.

Я смеялась, не понимала, не верила в любовь. И вот это случилось со мной.

К счастью или же нет, но так далеко от дома, от родных, от друзей, впервые поняла, что это не сказка. Любовь — настоящий подарок, который Всевышний дал людям и, как огонь Прометея, зажег в их сердцах. Правда, далеко не каждый может заметить искру этого огня, чтобы разжечь пламя нужной величины. Если оно будет слишком большим — сгоришь, если слишком маленьким — потухнет. Огонь костра любви нужно поддерживать на одном уровне всю жизнь…

Как же это должно быть нелегко, чтобы пламя не обжигало, а грело, являясь путеводной нитью к дому, где тебя любят и ждут — всегда.

От избытка нахлынувших чувств, легонечко прикоснулась рукой к его волосам, лицу… Распахнувшаяся рубашка, обнажила его вздымающуюся от дыхания грудь, на которой имелись где-то тонкие, где-то широкие рубцы — отметины от поединков. Я поцеловала каждый шрам, воздав небу благодарность за то, что Луи избежал смерти, и теперь спит, не подозревая о том, что его жена появилась из другого мира. Мира, в котором ему нет места. Много раз порывалась рассказать Луи правду, но не могла пересилить себя. Как рассказать о том, что только будет, через много-много лет вперед?

Он посчитает меня сумасшедшей или еще того хуже — обвинит в чародействе. Вот только оправдания перед инквизиторами мне и не хватает.

Луи вздрогнул под моими объятьями и, не открывая глаз, произнес:

— Сударыня, если вы поцелуете меня еще и так же нежно то, боюсь, что из этой комнаты мы не выберемся даже к завтрашнему утру.

— Почему, сударь? А как же завтрак?

— Вы станете моим завтраком, обедом и ужином, — засмеялся он, накидываясь на меня и прижимая к себе, попутно целуя, куда придется: в щеки, нос, шею, губы…

Спустя два часа, мы все-таки покинули Труа, выехали в Шалон. Жак де Клермон долгое время в должности офицера участвовал во многих военных кампаниях Франции, затем стал губернатором Шалона — так в двух словах Бюсси дал характеристику своему отцу. Я радовалась новой встрече с Рене и тому, что увижусь с Мари и даже смогу её взять с собой. Но Луи, казалось, был очень взволнован от предстоящей встречи с отцом и всю дорогу молчал, о чем-то размышляя.

Жаль, но пришлось расстаться с Эльзой и Реми. Бедняжка слишком плохо перенесла дорогу, и везти её дальше — не имело смысла, проще было вернуть девушку в Париж.

В целях безопасности, переодели её в пажа, и они с ле Одуэном покинули нас в противоположном направлении. Я же оделась в одно из тех платьев, что взяла с собой, потому что после Эльзы мое дорожное одеяние требовало починки. Девушка была пусть не намного, но полнее меня и ткань в нескольких местах не выдержала, расползлась по шву. На то, чтобы устранить дыры не имелось ни желания, ни возможности. Мы спешили.

Приехали к дому Рене около полуночи, притом, что делали две остановки во время пути — добрались достаточно быстро. Постучав в ворота, были радушно приняты хозяйкой, несмотря на поздний час. Как это случалось довольно часто, госпожа де Баланьи снова жила в одиночестве, её супруг находился в Париже, и хозяйка радовалась возможности пообщаться с любимым братом и теперь уже его законной женой в моем лице. Расспросив обо всех новостях и рассказав о том, что произошло за последнее время в округе, Рене отпустила нас почивать около двух часов ночи.

То, что я упала почти замертво и тут же провалилась в сон, являлось истинным блаженством после длительного пребывания в седле.

Мне в этот раз ничего не снилось, только послышался любимый голос слишком рано, казалось, что я только что закрыла глаза, как тут же меня позвал Луи:

— Катрин…!

— Ммм… уже утро? — потянулась, не открывая глаз.

— Давно, — послышался насмешливый голос супруга. Он явно развлекался.

Подушка была настолько мягка, а одеяло таким теплым, что вылезать из постели очень не хотелось, по крайней мере, сейчас я бы все отдала, чтобы еще подремать хотя бы с полчасика.

— Не знал, что я женат на такой лежебоке! Сударыня, вставайте…, - целуя в ушко, щекоча колючками щетины мои чеки, шею, срывая с губ поцелуй за поцелуем, Бюсси все же заставил меня открыть глаза.

— Не так уж и давно, — капризно надула губки, за окном утро еще только вступало в свои законные права.

— Уже семь, а рассвет был в пять, стало быть, уже целых два часа, как утро! — улыбнулся Луи, он был уже одет в камзол и наверняка успел умыться. Выглядел он очень свежим, словно мы легли спать с вечера и проспали более десяти часов, а не каких-то пять.

— Уже пора?

— Да. Я думаю, пора. Отец встает рано и дома можно застать его только с утра, либо после полуночи, но тогда он вряд ли будет любезен с нами.

— Сколько времени я могу потратить на себя?

— Не более пятнадцати минут.

— Что ж, через десять минут я буду готова.

— Я жду вас внизу, — Луи вышел из комнаты, а я позвала Мари и занялась утренним туалетом.

Через восемь минут спустилась в гостиную, собралась вовремя, вот только…

"Как же примут меня новые родственники? Примут ли?" — беспокойные мысли крутились в голове.

Луи нервничал и не мог это скрыть ни от меня, ни от сестры. Рене улыбалась и старалась как-то поддержать, но все её попытки хоть немного нас развеселить — не срабатывали.

— Луи, все будет хорошо, — говорила она в очередной раз, — Вот увидишь, отец тебя примет. Постарайся с ним не ссориться. И вообще — промолчи, пусть он выскажется, а потом…

— Рене, Рене… неужели ты думаешь, я хочу новой ссоры? Я еду с миром, — ответил Луи, мрачнея на глазах.

Я не стала завтракать, только отпила немного яблочного сока из кубка и вернула его на стол.

Бюсси, похоже, кусок тоже не лез в горло. Мы быстренько собрались и отъехали из гостеприимного дома Рене, поблагодарив хозяйку и получив от нее благословение в дорогу.

Дом Жака де Клермона больше походил на замок-крепость в романском строгом стиле: крепкие гладкие стены из светлого камня с узкими проемами окон, полукруглые башни и арка, над которой — герб семейства Клермон. Крепкие ворота открыли люди в военной форме (вспомнился детский фильм "Королевство кривых зеркал", там, где стражники спрашивали у девочки ключ) нам преградили путь, и грозный голос строго спросил:

— Кто?

— Луи де Клермон с супругой, — ответил Бюсси.

— Проезжайте!

Спешившись возле крутой лестницы, уходящей вглубь квадратной постройки с небольшими окнами наверху, мы поднялись внутрь замка.

Нас встретила довольно просторная светлая гостиная с высоким сводчатым потолком. Навстречу из боковой двери вышла дама среднего возраста, при взгляде на нее я сразу поняла, что это мать Бюсси. Кто еще может с такой любовью, нежностью и одновременно невысказанной болью смотреть ему в глаза:

— Луи, мальчик мой, — произнесла она, бледнея, мелодичным голосом, в котором прятались смешанные чувства.

— Матушка! — Бюсси и его мать кинулись друг к другу и остановились в полушаге, словно наткнулись на невидимую стену, через мгновение они обнялись, а потом Луи опустился перед ней на колени.

Катрин де Клермон благословила сына и только потом заметила меня:

— Кто это с тобой?

Луи подошел ко мне, взял за руку и подвел к матери.

— Это моя супруга, госпожа Катрин, графиня де Бюсси, — сказал он и опустил голову.

— Супруга?

— Да.

— Но ты не спросил позволение у отца…

— Я знаю все, что вы сейчас мне скажете. Но не стоит. Прошу вас, ответьте, где отец?

— На псарне, его любимая сука ощенилась сегодня утром.

— Благодарю, вас, сударыня, — Луи вылетел пулей за дверь, оставив меня наедине со своей матерью. Меня поразило то, каким тоном он с ней закончил разговор. От тепла встречи не осталось ни следа, будто бы это совсем чужие люди.

Когда Бюсси уходил, я заметила боль в её глазах. Но госпожа де Клермон быстро взяла себя в руки (окинула меня с ног до головы и обратно) и поинтересовалась невозмутимым тоном:

— Значит, вы графиня де Бюсси?

— Так, сударыня, — ответила, почтительно склонившись перед благородной дамой. На вид ей можно было бы дать не больше пятидесяти лет. Волосы некогда черные, теперь с белыми проблесками — убраны в высокую прическу, сверху прикрыты ажурным легким платком. Руки в светлых перчатках она держала перед собой, и я невольно любовалась изгибом её красивых кистей и изящными тонкими пальчиками, как у юной девушки, они никогда не были обременены трудом. Вспоминая маму и её руки, вздохнула: они так отличались от этих — мозолями, морщинками и кривизной пальцев, сломанных артритом от тяжелого труда. Но роднее и теплее маминых рук не было для меня на всем свете.

Следующий вопрос я и ждала и опасалась услышать, но он не мог не прозвучать.

— Кто ваши родители?

— Они из славного дворянского рода, — соврала, опуская взгляд. Хотя я лгала только отчасти, мой прадед по маминой линии был благородного дворянского рода и являлся родственником Демидовых, но история умалчивает обо всех моих корнях. В семье не любят об этом вспоминать, и я мало что знаю о своих предках, а стоило бы и знать, и помнить, да детям передавать. Нельзя забывать о том, кто ты есть. Совсем нельзя.

Луи влетел так, словно за ним по пятам неслась свора голодных собак. Я поняла, что разговор с отцом не увенчался успехом.

— Катрин, мы уезжаем, немедленно! — сказал он и обратился к матери, — Простите, матушка, но отец просто невыносим.

— Луи, но… как же, так? Постой! — она подошла, обвила руками шею сына и поцеловала его так, будто прощается навсегда. Потом резко оттолкнула от себя, — Иди!

Мы вышли. Молча, спустились по лестнице. Луи помог мне сесть в седло и так же в полном молчании запрыгнул на своего скакуна, пришпорив, пустил его галопом. Я обернулась на пустые окна, в надежде увидеть прощальный взмах платка, но ничего не заметила, ни тени, ни облика…

Его отец так и не появился, чтобы попрощаться с сыном. Странное семейство де Клермон, даже слишком. Осталось очень неприятное чувство от посещения родителей Бюсси.

Я пожала плечами и поспешила вслед за мужем, который уже выезжал через распахнутые ворота замка.

Глава 40

Бюсси, не дожидаясь меня, мчался быстрее ветра. Мне были почти понятны его чувства. Не каждый может вынести разговор с родителем на серьезные темы, в которых есть разногласия в корне вопроса. А тут еще и я свалилась на его голову. Отцы и дети редко сходятся во мнениях. Здесь же и бывшая ссора, и, то, что он снова не прислушался к отцу, к его воле.

Я, конечно, не присутствовала при их беседе, но догадаться не сложно о том, что господин де Бюсси старший не захотел приютить в своем доме невестку неизвестного происхождения, да и сын еще изволил жениться без воли отца, не спросив благословения.

Ох, и отчего же мне по жизни так везет?

Луи летел, не разбирая дороги, а я никак не могла его догнать.

Конь подо мной был смирный, но быстрый. Не смотря на все усилия, он все-таки уступал скакуну Бюсси и отставал на полтора корпуса от него.

Проскакав в сумасшедшем темпе несколько лье, наконец, Луи остановился. Видимо, выпустил таким образом пар от встречи с отцом.

Я остановилась возле него, дотронулась до руки:

— Луи, все в порядке?

— Да.

— Куда мы направляемся?

И только тут, кажется, он действительно пришел в себя, огляделся. Мы были в какой-то рощице, сквозь редкие деревья просматривались обширные места, занятые виноградниками…

— Не знаю. Наверное, в Париж, — пожал он плечами, — к королю.

Я понимала, как это для него непросто — идти с прошением к Его Величеству, который всегда находил повод, чтобы унизить, высмеять при людно. И ничего ведь ему не сделаешь в ответ, он — король, его на дуэль не вызвать.

Бывают в жизни дни, которые, кажется, что невозможно пережить, но проходит время и все налаживается, нужно только верить, что неприятности — проходят, как дождь за окном, а потом будет солнце. Обязательно будет!

Мне, порой, проще уговорить на что-то свое "Я", чем кого-то настолько же близкого, как Луи. Не нравилось мне настроение любимого, но как его исправить — не знала.

Мы медленно возвращались к тракту, перед выездом в Париж, необходимо было заглянуть к Рене, она, наверняка, волновалась и ждала нас.

По одному виду брата, госпожа де Баланьи все поняла и, ни о чем не расспрашивая, помогла нам собраться в дорогу.

— Луи, мне так жаль, — только и смогла вымолвить она, легко взлохматив ему волосы, когда он целовал ей руку на прощанье.

— Ничего, Рене. Этого следовало ожидать. Ты знаешь, — грустно улыбнулся он.

— Да, и все же… Сообщи мне, как дальше сложатся ваши дела. Хорошо?

— Я напишу тебе, — вскочил Бюсси в седло.

Я обнялась с Рене, как с очень близким человеком, и последовала примеру мужа. Мы покидали Шалон не в самом лучшем настроении. Мари осталась у госпожи де Баланьи. Она нашла свое место при доме и не хотела возвращаться в Париж. Воздух провинции ей нравился больше.

— Благослови вас господь! — прошептала Рене, провожая нас взглядом.

Пришпорив скакунов, мы помчались со всей прыти, возможно, Луи надеялся, что от скорости развеется настроение, не знаю. Но что-то в нем изменилось, словно бы порвалась внутри какая-то нить его души. Мне было больно оттого, что чувствовала себя виноватой, а не могла ни оправдаться, ни изменить того, что уже произошло.

Въезжая в пролесок, мы немного сбавили ход и тут перед нами, будто из-под земли появились всадники. Люди в черных костюмах и закрытые до глаз черными повязками на лице приближались к нам с двух сторон.

Вряд ли они имели мирные намерения. Сердце сжалось от страха. Снова попали в неприятности. Да сколько же можно?!

Так и захотелось выкрикнуть небу — ХВАТИТ! Хватит мучить меня! Как мне это все надоело, кто бы только знал… сон, от которого нельзя ни сбежать, ни проснуться…

За что мне это все? За что?

Луи взял меня за руку и спокойным тоном громко спросил:

— Что вам угодно, господа? — вторая рука его при этом лежала на эфесе шпаги. Я знала, что в считанные секунды она окажется у него в руках и тогда нелегко придется тем, кто постарается его остановить.

— Кто вы, сударь? Назовите ваше имя! — скорее приказал, чем спросил один из людей в маске.

— Луи де Клермон, граф де Бюсси.

— Бюсси?

— Да.

— Значит, мы не ошиблись. Вам придется проехать с нами, сударь.

— Кто вы?

— Это не имеет для вас никакого значения.

— Тогда я отказываюсь куда-либо сопровождать вас.

— Это не благоразумно с вашей стороны, сударь. С вами дама. Я бы на вашем месте не вынимал шпагу, — проговорил скороговоркой незнакомец, целясь в нас из мушкета. Его люди тоже взяли нас на мушку. — Итак, вы согласны сопроводить нас, к моему господину, кем бы он ни был?

— Вы не оставляете мне выбор, я согласен.

— Вашу шпагу, сударь.

— Но…

— Мы не хотим неприятностей, позже вам её вернут, если все пройдет так, как будет угодно моему господину, — ответил человек в черном, и Луи был вынужден ему повиноваться.

Нам завязали глаза и, отдавшись воле наших пленителей, оставалось только молить судьбу о том, чтобы нас отпустили по добру и по здорову. Сбежать от этих людей не имелось ни возможности, ни особого смысла.

Вначале ехали легкой рысью, потом увеличили ход и через некоторое время остановились, где-то у воды, послышались всплески волн о берег. Мне помогли спуститься с коня, галантно подали руку и помогли войти в какое-то помещение с довольно крутыми ступенями.

Когда послышался голос хозяина этих людей, я поняла, что мы попали в ловушку, из которой будет очень непросто выбраться.

— Мы привели их, сударь.

— Отлично! Можешь идти. Снимите с них повязки, — сказал де Тривьер, и тут я увидела его ухмылку, такую, что кровь казалось, замерзла внутри меня, а сердце забыло, как надо стучать. — Господа, как же долго я ждал нашей встречи! За это нужно выпить!

— Кто вы, сударь? — спросил Бюсси, проигнорировав радушие хозяина, оглядывая шикарно обставленную комнату. Кроме красивой мебели, золотых штор на окнах, в ней имелось множество мягких, расписанных замысловатыми узорами ковров и на стенах, и на полу, как будто мы оказались где-нибудь в Персии. — Чем мы обязаны такому "изысканному" приему?

— Ну, неужели ваша супруга, госпожа Катрин, не рассказывала вам обо мне? Нет? Что же, тогда я представлюсь — Антуан де Тривьер, к вашим услугам, граф.

Бюсси бросил резкий взгляд в мою сторону и задумчиво произнес:

— Странное приглашение, сударь. Но, тем не менее, я рад нашей встрече.

— В самом деле? Рады? Ну, тогда, тем более, есть повод отведать моё вино. Лучшее, что есть в моих погребах, уж поверьте мне, граф. В винах и женщинах я знаю равный толк, — хохотнул Тривьер, подавая нам кубки, — Не бойтесь, не отравлено.

Я едва пригубила напиток Богов, Луи отпил прилично из кубка.

— Ну, как?

— Превосходное вино, господин де Тривьер, — качнул головой граф, — И все же, зачем мы здесь?

— Зачем? Хороший вопрос, сударь. Очень хороший… Вот помнится, что с вашей супругой мы недавно тоже обсуждали один интереснейший вопрос. Она призналась, что вы, граф, не держите должников? Это верно?

— Если сударыня так утверждала, значит, верно.

— Понимаете, ваша беда в том, что я тоже ненавижу должников, а вы у меня в долгу. Да еще в каком!

— О чем вы, сударь? Я вас впервые вижу.

— Возможно, что так. Но я вас видел уже однажды, в ТУ НОЧЬ. Не помните?

— Объяснитесь.

— Извольте, сударь, сейчас я расскажу вам удивительную историю, героем которой вы были сами. Хотите еще вина, граф? Графиня? Нет? А я, пожалуй, выпью еще, — Тривьер налил вино и, повернувшись к нам, продолжил свою речь, — В ту ночь, ночь Святого Варфоломея, когда потоки крови убитых гугенотов покрывали улицы Парижа и его предместий, в ту ночь вы ворвались в дом своего кузена — Антуана де Клермона, маркиза де Ренеля… Помните, черт вас возьми?!

— Да, сударь. Помню.

— Тогда вы не можете не помнить то, как убили его, даже не позволив встать с постели, а следом и всех, кто был в его доме… Опьяненный кровью, вы зверствовали, не заботясь о том, что страдают невинные жертвы вашего безумия!

— Причем здесь вы?

— ПРИЧЕМ? — взревел Тривьер, — И в самом деле, сударь, причем здесь я? Да притом, что вы в ту ночь убили мою сестру и её мужа, которые гостили в тот час в доме вашего кузена. Не находите, прелестный должок, не правда ли? — он засмеялся хрипло, через боль. Я понимала, что должен сейчас чувствовать человек, потерявший любимую сестру. Перед ним, в его руках — враг, смерти которому он желал много дней и ночей, проигрывая для себя эту встречу.

Граф де Бюсси предстал предо мной в новом образе. Образе — убийцы, с безумным взглядом, который не видит перед собой людей, лишь тени, и их надо отчего-то уничтожить, все, до единой. Тени, а за ними стоят судьбы и жизни людей. Тех, что мечтали, любили, растили детей, желали жить. Он был палачом, а сейчас сам оказался в роли жертвы. Я робко посмотрела на любимое лицо, боясь увидеть вместо него чудовище. Но увидела человека, который глубоко сожалеет о случившемся. Бюсси осунулся, его плечи опустились, согнутые невидимой ношей, будто только сейчас он понял о той боли, что когда-то причинил незнакомым и невинным людям. Словно только сейчас увидел весь ужас той ночи и людей, павших от его руки. Бюсси был их палачом, но имел ли на это право?

— Что вы хотите, господин де Тривьер?

Антуан перестал смеяться и посмотрел в глаза Луи:

— Подпишите бумагу о передаче маркизата Ренель моей племяннице.

— Хорошо. Я подпишу. И это все?

— Нет, не так скоро…

— Хотите удовлетворения?

— Я похож на ненормального? Обижаете, сударь. Драться с вами? С первой шпагой Франции? Я не настолько безрассуден. Я жить хочу, граф, в полном достатке, довольно долго и предельно счастливо.

— Тогда…

— Узнаете. Подпишите бумагу, — протянул де Тривьер фолиант. Перо и чернила стояли на его столе.

Луи, даже не взглянув на содержание бумаги, резко подошел к столу и, обмакнув перо, размашисто поставил роспись под этим документом.

— Это все?

— Да, другие ваши владения меня не интересуют, — де Тривьер спрятал с довольной улыбкой фолиант в ящик стола. — На них и так найдутся претенденты из пока еще имеющихся ваших родственников.

— Не понимаю.

— Что же, объясню еще одну вещь. Я хочу возмездия. Убить вас, это слишком мало, а вот доставить вам страдание — это, пожалуй, лучше всего…удовлетворит меня.

Луи метнулся ко мне, это не ускользнуло от нашего гостеприимного хозяина:

— О, не беспокойтесь. Вашей супруге ничего не угрожает, по крайней мере от меня. Открою вам небольшой секрет: я занимаюсь контрабандой. Но кто сейчас не занимается столь прибыльным делом? Я же — торгую людьми. Да, да, сударь. Я продам вас и вашу жену, скажем, в Египет.

— Вы не посмеете!

— Еще как посмею и буду весьма рад тому обстоятельству, если вы там вдруг подхватите неизлечимую болезнь и умрете в муках. Простите, сударыня, но вы его жена и вас я тоже не помилую. Как там говорится? В болезни и здравии, пока смерть…

— Негодяй! — вскипел Луи и накинулся на обидчика, — Катрин — беги!

Я кинулась к двери и выскользнула в полумрак коридора, спряталась за портьеру, когда мимо меня пробежали слуги Тривьера. Очень уж мне не хотелось становиться рабыней Изаурой. Побежала вниз по ступеням, едва удерживаясь на них, чтобы не сломать себе еще и ноги, сняла на ходу туфли. Выскакивая во двор, прижалась к стене и вдоль нее, осторожно кралась к воротам, когда сзади меня поймал за плечи бугай по имени Роже.

— О, вот и встретились, куколка. Помнишь меня?

— Еще бы, забудешь такого! Пусти! Сволочь! Подлец! Козел безмозглый! — ругалась я, на чем свет стоит, вырываясь из его крепких лапищ. И, видно, несколько фраз слетело с губ на родном языке.

— Оп-па! Не может быть! — услышала я и в первое мгновение не поверила себе. Он говорил по-русски, без акцента. Мы уставились друг на друга, как будто впервые увиделись, — Давно из Руси?

— Давно. А ты?

— Тоже. Странно, ты и вдруг… Невероятно, матерь Божья… Неужто так бывает?

— Бывает, Роже. В жизни многое бывает.

— Вася.

— Что?

— Василием меня зовут, говорю. Это тут Роже окрестили.

— Вася, Васенька, отпусти меня! Пожалей, не хочу я в рабыни, — взмолилась, падая перед ним на колени…

— Что ты, что ты, Катя. Так зовут? — поднял он меня и прошептал, — Не могу я тебя на виду у всех отпустить, нельзя мне. Я у него на службе. Узнает, убьет, ведь.

— Я могу тебе денег дать. Мой муж богатый, граф.

— Да, знаю я, что ты из этих, из господ. Не могу так, как просишь. Я тебе по другому пособлю. Ты тока им не откройся. А сейчас пошли.

— Куда?

— Знамо куда, к хозяину.

— Пусти, дурак!

— Сама дура, они же твоего мужика до смерти забьют, а так, может, еще поживете маленько.

— "Маленько", — передразнила я, — ладно, веди.

— Тока, ты это… побрыкайся, что ли?

— Побрыкаюсь, — пообещала ему и закричала с новой силой, только уже по-французски, — Пусти! Отпусти, негодяй!

Василий вволок меня в комнату, где на полу, в крови, лежал без сознания мой муж. Слезы подступили к горлу:

— Нет! Пусти! — вырвалась из рук мучителя и кинулась к Луи. — Что вы с ним сделали?

— Ничего, особенного, сударыня, немного уму-разуму поучили, — ответил де Тривьер, поведя плечами, затем обратился к слугам, стоявшим на входе в комнату, — Заберите их. Отправьте по назначению.

— А если он умрет в дороге? — спросил Вася и в ожидании ответа, у меня замерла душа.

— Не умрет, а если и так, мне это безразлично. Уведите.

Меня бесцеремонно поставили на ноги и подтолкнули к выходу. Василий поднял Луи на руки, я была благодарна за его великодушие.

Нам связали руки: мне перед собой, а Луи — за спиной (даже в беспомощном состоянии мой муж внушал им страх) и засунули в кибитку, повезли в рабство. Похоже, что кошмар в моей жизни только начинался.

Глава 41

— Постой! — послышался голос Роже-Васи.

— Чего тебе? — ответил возница или один из охранников, я не видела, кто это был, но повозка остановилась.

— Колесо, кажется, накренилось. Я посмотрю.

— А что б тебя! — раздался еще один голос. — Смотри, да быстрее!

— Катя, где-то, через час, на пути будет поворот, там можно выпрыгнуть. Вас не заметят, скроетесь в траве или кустах. Я оставлю тебе нож, возьмешь с собой. Удачи тебе, девочка! Может, еще, когда свидимся, — прошептал он мне на русском.

— Спасибо, Василий! — ответила так же.

— Трогай! — закричал он во все горло. Видимо, обрадованный тем, что я его услышала. Нож брякнул о край повозки, возле Луи. Но этот оглушающий звук, к счастью, никто не заметил. Время побежало очень быстро.

Я подползла к ножу, перехватила его руками и, зажав коленями, принялась "пилить" веревку. В голове вертелось только одно — час, всего час…

Веревка поддалась далеко не сразу, хорошо, что еще нож оказался острым, спасибо Василию, а то, успеть до срока вряд ли получилось бы. Справившись с веревкой, приступила к той, что связывала Луи, попутно старалась привести его в чувства.

— Луи, Луи! — шептала ему в ухо, чтобы не привлекать шумом возницу, осторожно тормошила и пощипывала Бюсси за уши, щеки, и наконец, он открыл глаза. Посмотрел на меня так, точно не помнит, совсем. Потом сел, потряс головой, промычав что-то невразумительное.

— Луи? Луи, что с тобой? — я испугалась, что его слишком сильно ударили по голове и теперь он меня забыл. Что делать, если это действительно окажется правдой? Я растерялась. Он же не торопился рассеивать мои сомнения. Кровоподтеки на лице, синяки, наверное, сильно болели, — Бедный мой, бедный… Что же они с тобой сделали?

Бюсси снова посмотрел на меня. Скользнул вниз по платью, задержался на стрекозе, вернулся к моему лицу и хрипло спросил:

— Катрин?!

— Да, — ответила, утирая слезы. Вспомнил, значит все не так плохо, как опасалась раньше.

— Что произошло?

Тут пришла очередь мне прийти в себя.

— Сударь, нас везут, я не знаю куда. Нужно выбираться отсюда, иначе нам грозят очень серьезные неприятности.

На следующей кочке, Луи схватился за голову и застонал.

— Тсс! Тише, тише, мой хороший, — зажала ему рот рукой. — Нас увозят, есть один только шанс скрыться от них, это на повороте. Сможешь выпрыгнуть из кибитки?

Он кивнул в ответ, и я убрала руку, освобождая его от своих объятий. Мы прислушались к тому, что происходило снаружи. Мерно раскачиваясь и подпрыгивая на ухабах, повозка медленно ползла вверх по склону. Переглянувшись с мужем, я поняла, что это, наверное, и есть та возможность для побега, о которой упоминал Роже. На какой-то миг кибитка застряла на повороте и скрылась из глаз от сопровождающих нас всадников. Не мешкая, мы выскользнули из нее и кинулись вниз, спрятались в высоких пушистых кустах.

Граф обнял меня и чуть придавил к земле мое платье, чтобы оно не выпирало из травы. Как только всадники проехали мимо, мы поспешили подальше от этого места. Бегом, так быстро, насколько только возможно в длинном платье, едва успевая за Луи, спешила, понимая, что если обнаружат пропажу, нас немедленно примутся разыскивать, и чем дальше скроемся, тем больше у нас шансов остаться свободными.

Уже на довольно приличном расстоянии от места нашего побега, Бюсси вдруг стало очень плохо. Его стошнило, а потом, опираясь на мое плечо, он сделал несколько шагов и упал в траву. Я волоком оттащила его подальше в тень кустистой поросли неизвестного мне растения и положила Луи под голову его же плащ.

Сама поднялась, оглядевшись, пошла, как мне показалось, в сторону реки. Нужно было раздобыть хоть немного воды, чтобы облегчить страдания возлюбленного.

Через некоторое время увидела её, светлым проблеском меж деревьев, легким всплеском, кажущимся впереди. Я побежала, постоянно прислушиваясь и оглядываясь: опасаясь погони, старалась наступать тихо, избегая хрупких веток, звук от которых может разнестись слишком далеко. Мне бы очень не хотелось оказаться причиной новых неприятностей.

Выбралась на берег, благо он был тут небольшой бухточкой, спустилась между растительностью вниз и окунулась в прохладу — умылась, вытащила из-за корсета нож, с его помощью сделала надрез на нижней юбке, и оторвала край плотной ткани. Нож снова спрятала, а получившуюся тряпицу окунула в воду, намочила и не отжимая, прихватила с собой. Пора возвращаться к Луи.

Совершенно не понимая, как мы с ним теперь вернемся в Париж или к Рене или к кому бы то ни было, размышляя о предстоящих трудностях, взобралась на берег и немного отдышавшись, побежала к мужу. Его состояние тревожило меня не на шутку. Жестокость де Тривьера можно объяснить, и, верно, можно понять. Только вот, что мне с этим пониманием теперь делать?

Вернувшись к месту, я обнаружила, что графа там нет.

— Не может быть! Ушел? Без меня? — я покрутилась, кричать нельзя, могут услышать те, кому не следует знать о нас. Осмотрелась еще раз и поняла, что ошиблась. Трава тут не примята, а там где находился Бюсси, должен был остаться хоть какой-то след от его пребывания.

— Так, только без паники, Катя! Только без нее, — уговаривала себя, возвращаясь немного назад. — Широкое дерево, за ним те кусты…, да тут же кругом — одни кусты! Вот дура! Дорогу не запомнила. И что теперь делать? Что?

Я заметалась, паника все же накатила, мне едва хватало самообладания, чтобы не захлебнуться в ней… Села под сосной, устала от тревог и бессмысленных метаний. Переводя дух, вдруг услышала стон, прислушалась…, он повторился.

Это мог быть только Бюсси.

В двух шагах от меня, в траве, все там же — под развесистыми кустами, лежал мой возлюбленный и ждал помощи от непутевой жены.

Я опустилась перед ним на колени, нежно обтерла его лицо одной стороной тряпки, хорошо, что она пока оставалась мокрой. Другую сторону ткани положила на лоб, облегчая страдания Луи.

Он открыл глаза:

— Где мы?

— Не знаю, сударь.

— Нужно идти? Скоро ночь, не оставаться же нам в лесу…

— Вы не сможете. Мне кажется, что вам не стоит пока вставать на ноги, — возразила я, пытаясь собраться с мыслями и подумать о том, что же делать дальше.

Спать на земле — рискованно, можно легко простудиться от ночной прохлады. Идти, он вряд ли сможет, если только совсем недалеко.

— Сударь, вам нужен покой и желательно сегодня уже никуда не ходить. А спать, лучше всего на дереве, вот только выбрать то, что покрепче и где ветви шире, и можно начинать карабкаться, к ночи как раз успеем, судя по вашему состоянию, — улыбнулась я на его изумленный взгляд.

— Вы, верно, шутите?

— Нет. Какие уж тут могут быть шутки, Луи. Или вы имеете что-то против деревьев? Неужели, будучи мальчишкой, вы ни разу ни на одно дерево не забрались? Ни за что не поверю!

— И правильно, не верьте. Потому что ни одно дерево в саду моего отца не осталось без моего внимания. Но это то, что касается меня, а вы-то, сударыня! Неужели девочки любят лазать по деревьям? Вот уж вздор!

— И совсем даже не вздор. И ничего зазорного я в этом не вижу. Конечно, это не самое любимое из занятий и часто карается родительским гневом, но… некоторым девочкам удается сия наука не хуже, чем мальчикам.

— Так… и на ком же я женился?

— Раньше нужно было думать, сударь! Сожалеете?

— Ни в коей мере, сударыня! Да вы кладезь тайн и открытий! Я поражаюсь все больше и больше вашим многочисленным и таким необычным "талантам"…

— Еще одно слово и кому-то может не поздоровиться, — пригрозила, улыбаясь тому, что Бюсси удается мне подыгрывать, а стало быть, его хорошее настроение может перейти в хорошее самочувствие. Что нам очень даже не помешает в дальнейшем.

— И вы сможете причинить мне еще больший вред?

— Нет, конечно! Я вас просто — убью, чтобы не мучились! — усмехнулась я и присела рядом с ним, поцеловала его в губы, и во все синяки, — Луи, я люблю вас! Как вы можете так плохо думать обо мне?

— Я не думаю, я знаю, что получил самый большой подарок в жизни. Только не знаю, за что? И очень боюсь потерять.

— Так что там у нас с ночлегом? — спросила, поднимаясь и всматриваясь в исполинов, окружающих нас со всех сторон.

— Дерево нашлось?

— Да, думаю, что вот то, — указала рукой, — нам подойдет. Вы готовы немного прогуляться?

— Можно попробовать.

Помогла ему встать, и осторожно, шаг за шагом, мы приблизились к выбранному мною вязу. Широкий, высокий ствол, с ветвями способными выдержать более плотного мужчину, чем Бюсси. Я, задрав голову, рассматривала исполина снизу, он внушал уважение и надежду на то, что удастся на нем переночевать.

— Да, великан! — восхитился Луи, — Ну, кто первый?

— Думаю, что вы, — ответила, уступая место.

— Вспомню детство, — улыбнулся Бюсси и чуть подпрыгнув, зацепился руками за нижнюю ветку, затем ногами по стволу, а потом его ноги и руки замелькали по очереди где-то наверху. — Катрин, я жду вас!

— Иду! — крикнула снизу и тут подумала, что мы не ели с самого утра и если я сейчас залезу наверх, то спускаться очень не захочется. Поэтому решила повременить со своим подъемом и поискать что-нибудь съестное. Покружив, обнаружила дикую малину, да решила набрать хотя бы немного ягоды с собой. Ножом срезала несколько веток и, завернув в подол платья (его пришлось заложить за пояс, как передник), полезла на дерево.

Ветку Луи выбрал хорошую, я уместилась на другой, но достаточно близко к нему:

— Как вы себя чувствуете, сударь?

— Неплохо, — вымученная улыбка скользнула по его лицу и я поняла, что он старается меня успокоить, — Главное, что мы свободны.

— Как птицы! Лишь бы ночью не слететь вниз, — улыбнулась в ответ. — Луи, вам очень больно?

— Нет. Но знаю, что не простил бы себе, если бы у нас не осталось шанса на побег. Как вам удалось освободиться от веревки?

— С помощью ножа, — увидела непонимание во взгляде графа и добавила, — Мне его одолжил один человек, возможно, когда-нибудь ему понадобиться моя помощь. Его зовут Роже, он один из слуг де Тривьера.

— Я запомню это имя, — сказал Бюсси, прикрывая глаза.

— Луи, вы хотите есть?

— Нет. Только спать.

— Хорошо. Тогда поспите. Сон — лучший лекарь, — вздохнула я.

Как бы мне хотелось облегчить его боль. Жаль, что это не в моих силах.

Вот была бы какой-нибудь знахаркой или целительницей, а так с меня пользы, как с ежа: вроде и игл много, а платье не сшить.

Незаметно мои мысли окутал шепот листвы, и я уснула, уставшая от невероятно длинного кошмара прошедшего дня.

Глава 42

Легкий шорох, порыв ветра и чей-то тихий голос осторожно вывели меня из сна, я прислушалась, стараясь не потревожить беседующих незнакомцев. Их голоса напоминали тихое посвистывание или шуршание осенней листвы под ногами, когда время от времени попадались особо хрустящие золотые лодочки. Их звук, словно легкий щелчок, заставлял морщиться не в меру нервных старушек. Странно было в ночной тишине, совсем рядом с собой услышать это поскрипывающе-посвистывающее нашептывание.

— Спят…

— Красивые…

— Несчастные…

— Почему?

— Расставание неизбежно.

— Как?

— Судьба. Она бывает такой жестокой!

— И печальной…

— Тише! Услышат!

— Не смогут…

— Забыл? Имеющий уши, да слышит!

Мне захотелось поближе взглянуть на тех, кто вел этот странный разговор и задать им хоть один из витающих в голове вопросов. Приоткрыла глаза, огляделась и, видимо, потревожила их. Они вмиг замолчали, а потом мимо нас пролетели два нетопыря и скрылись где-то в темноте.

Я поежилась.

— Это разговор… кто же это был? Летучие мыши? Нет, я, наверное, постепенно схожу с ума, — сделала неутешительный вывод по поводу своей персоны.

Луи крепко спал, мой же сон улетел так, словно его и не было.

"О ком они говорили, эти странные собеседники? Неужели о нас с Бюсси?" — пришло в мою голову.

Стало страшно, как бывает, когда полночи в одиночестве смотришь какой-нибудь ужастик, а потом выключаешь телевизор, ложишься в постель, и тут начинают мерещиться всякие тени по углам комнаты. Конечно, в лесу нет стен и не разогнать страхи с помощью включения лампы. Я перебралась к Луи и постаралась устроиться рядом, не потревожив его сна. Мне это отчасти удалось: Бюсси не проснулся, и мне было почти удобно на его ветке, правда, немного тесновато. Обняла мужа и успокоилась, мало ли что может пригрезиться?

Утро выдалось ветреным. Ветви раскачивались из стороны в сторону и, чтобы не свалиться вниз, пришлось крепко держаться, по очереди спускаясь с нашего ночного убежища.

Бюсси чувствовал себя значительно лучше, чем с вечера и даже разделил мой завтрак — малина пришлась ему по вкусу. Мы решили возвращаться в Париж, так как по пути в Шалон могла быть засада, да и Рене не хотелось пугать своим непрезентабельным видом, особенно синяками Луи.

— И все-таки странно…, - через некоторое время сказал Бюсси, как бы размышляя сам с собой, — почему этот Роже, вдруг решил нам помочь, дал нож… Мне кажется, или вы, сударыня, что-то скрываете от меня?

— Нет, сударь, я ничего не скрываю. Просто не успела рассказать вам. У меня на это, насколько вы должны помнить, не было пока времени.

— Да. Но сейчас его у нас с вами даже в избытке. Может быть, расскажете?

— Хорошо, — я задумалась.

С одной стороны передо мной открывалась возможность — рассказать о себе все: кто я, откуда, как попала сюда. Вот только сможет ли вынести эту информацию Бюсси? Как он будет на меня смотреть после всего, что я смогу ему поведать? Решила открываться постепенно, от избытка знаний люди иногда могут заболеть. Один сумасшедший в нашей семье уже имелся (это я) не хватало еще одному появиться.

— Я слушаю вас, — напомнил о себе Бюсси.

— История эта довольна простая, — пожала я плечами. — Этот человек, Роже, увидел во мне свою знакомую или родственницу. Одним словом, я вызвала у него симпатию, и он сжалился над нами.

— Кхм…

— Что?

— Не убедительно.

— Да?

— Катрин, я ожидал, что вы будете предельно честны со мной. Неужели, я не достоин вашего доверия?

— Ну, что вы! Луи, простите меня. Мне бы хотелось, чтобы эта история вас не затронула, но вижу…, что мои скромные попытки утаить правду, оказались довольно не убедительными…

— Не понимаю, зачем?

— Правда бывает слишком горькой.

— Катрин, гораздо горше нее — ваша ложь! Смерть Христова! Я люблю вас, неужели вы думаете, что не смогу понять?

— Дадите мне еще один шанс?

— Да. И надеюсь, что в это раз вы будете честны.

— Хорошо, — вздохнула я, — раз вы настаиваете. Роже — это он в прошлый раз выкрал меня из дома вашей сестры по приказу де Тривьера. Вчера мы узнали друг друга и, когда он схватил меня, я выкрикнула одну фразу, по которой он понял, что мы с ним из одной страны. Я не француженка, Луи. Я из другой жизни, из другого мира.

— Откуда же?

— Из Руси.

— Руси? — Луи озадаченно посмотрел на меня. Я не понимала, то ли он мне верит, то ли нет.

— Да. И Роже тоже. Поэтому он мне помог.

— Но, как же вы здесь оказались? Так далеко от родины?

"Знали бы вы насколько далеко!" — подумала я, пряча взгляд. Боялась, что Бюсси каким-то образом сможет прочитать по глазам, что и это еще не вся правда.

— Так случилось, Луи. Судьба забросила меня в Париж и теперь играет со мной по своим собственным правилам.

— Странно… я никогда бы не подумал, что ты можешь быть из другой страны. Русь. Скажи что-нибудь на своем языке.

Я произнесла фразу, в которую вложила всю любовь и нежность.

— Это обозначает…

— Не нужно, я понял. Я тоже люблю вас больше жизни…, - сказал он и поцеловал меня так, как никогда раньше. Если бы в эту минуту мир разрушился, и мы вылетели бы в открытый космос, то вряд ли бы это заметили. Ничего вокруг не существовало в эти мгновения — только мы и только наши чувства, искренние и чистые… как сама любовь.

Труден был путь "домой", который (в общей сложности) составил чуть больше недели. Кроме того, что идти на своих двоих нелегко, но еще и голодно. Без денег, из оружия только "рожевский" нож, одной ягодой сыт не будешь. Да, нам попались на пути еще орехи, но их было слишком мало для того, чтобы утолить все нарастающий голод. На третий день, удалось поймать зайчонка или крольчонка (не умею их отличать). Малыш был такой хорошенький, что я не посмела бы, даже в сильном приступе голода, лишить это создание жизни.

— Луи, я лучше умру, чем позволю вам причинить ему вред! Он такой маленький, — но, когда взглянула в глаза измученного голодом любимого мужчины, мое сердце сжалось теперь от жалости к нему. Если так рассуждать и всех зверушек жалеть, то через день другой можно протянуть ноги, так и оставшись за пределами Парижа. Вздохнув, отдала малыша в руки мужа и отвернулась.

— Катрин, мы можем его выменять на что-нибудь более приятное для вас, — сказал он, привязывая самодельной веревкой (по совместительству служившей силками) верещащего ушастика за лапку к ракитовому кусту.

— А ведь верно! — обрадовалась я, — И можно продать мои туфли! Все равно они мне сейчас без надобности.

Почти все время блуждания по лесу, ходила босиком. В туфлях ноги очень сильно уставали. Дорога своими выбоинами, холмиками и неровностями так мало напоминала домашние ровные полы.

— Или мой камзол, — усмехнулся Луи, — Быть может, нам даже повезет, сможем найти хоть какую-то кобылу или осла… Я так думаю, что уже к вечеру мы окажемся в предместьях Дижона, где и попробуем испытать удачу.

— Тогда идемте и поскорее! — у меня словно открылось второе дыхание. Почему-то казалось, что нас обязательно должен ждать Успех — добрый брат Удачи.

Луи не обманулся в своих подсчетах и к вечеру мы были в Дижоне. Небольшой тихий городок сильно отличался от шумного суетного Парижа. Он располагал к себе любого заезжего странника так, словно был родным и близким. Не смотря на то, что я посетила его впервые, чувствовала себя в городке очень уютно. Низкие крепкие домики из дерева и кирпича соседствовали со строгими высокими строениями богатых особняков. Такие разные архитектурные сооружения не контрастировали, а довольно гармонично смотрелись друг с другом.

Первым делом мы заглянули на небольшой рынок, где и выменяли нашего зайца-кролика на горбушку хлеба и кувшин молока, а мои туфли были здесь не в цене. Камзол Луи принес гораздо больше дохода, но и этих денег нам не хватило даже на осла.

Мы решили не унывать и устроиться в таверне на ночлег, заплатив при этом почти половину из заработанной на рынке суммы. В итоге у нас осталось — один экю и четыре су, на все про все, а до Парижа — еще дня три-четыре добираться, с учетом того, что хороший конь стоит не меньше, чем — два пистоля, а осел не меньше, чем — три экю, путь предстояло завершить пешком. Не смотря на трудности (можно сказать, что преодолевали мы их довольно легко) наши чувства день ото дня становились сильнее. Каждый день узнавали друг о друге больше, чем за все время, что были знакомы до этого.

Никогда прежде я не встречала в своей жизни мужчины с большой буквы, такого, как Луи. Всегда меня отчего-то окружали хлюпики, которых требовалось вдохновлять и поддерживать. А уж о том, чтобы они сделали какой-либо поступок, достойный сильной половины, приходилось только мечтать. Встретившись с непредсказуемыми обстоятельствами — граф, принц, потомок славного рода Клермонов не уронил себя, а казалось, возвысил над ними. Он не унывал, смог сориентироваться на местности, взял на себя ответственность за свою попутчицу — жену, умело руководил нашим маленьким отрядом и благодаря графу, мы все еще живы, сыты, нашли постой и, верно, в скором времени окажемся под надежной защитой от всех бед — нашем дворце, под покровительством самого короля. Я очень на это надеялась, засыпая на плече Бюсси в трактире со странным названием "Коллизия", если правильно его прочла. Все же письмо и чтение, в моем случае, оставляли желать лучшего.

Глава 43

Утром мы направились в Труа, а оттуда уже легко можно добраться до Парижа. Бюсси все еще тешился надеждой, что сможем найти себе скакуна, пусть не очень прыткого, все-таки верхом держать путь намного проще, чем пешим. Кроме тех нескольких монет, что у нас имелись, были еще украшения. На мне — серьги из серебра, моя стрекоза и обручальное кольцо (вот с ним я ни за что не рассталась бы и не только потому, что оно очень красивое, но еще и потому, что это доказательство нашей любви с графом). У Луи же имелся перстень с его родовым гербом, и прощаться с ним тоже вряд ли стоило. Я решила продать серьги и стрекозу, потому что соглашалась с супругом, без коня нам придется очень нелегко…

На выходе из таверны мы столкнулись с шумной компанией каких-то артистов. Их небольшой балаганчик стоял почти под самой вывеской, преграждая дорогу. Хозяин таверны ругался и поторапливал незадачливых посетителей, которые почему-то не спешили покидать его заведение. Шальная мысль, посетившая мою голову, подсказывала, что если бы эти люди ехали в сторону Труа, можно было бы напроситься к ним в попутчики. И только я захотела поделиться своими размышлениями с Луи, обернулась, чтобы сказать ему, но он уже разговаривал с хозяином повозки. Да, видно, не только ко мне заскочила в голову эта идея.

Бюсси умело воспользовался ораторскими навыками и, спустя некоторое время, мы уже не одни покидали Дижон. Усадив меня в кибитку, Луи разместился впереди, рядом с возницей. Размеренно покачиваясь, повозка тронулась в путь.

Попутчики оказались очень интересными. Две молоденькие светловолосые девушки в ярких нарядных платьях, низ которых (расшитый узорами) был так похож на юбку, что имелась у меня, когда я впервые оказалась на незнакомых улицах Парижа. Дама в возрасте (не смотря на хорошую погоду) куталась в плотную, далеко не новую, но, видимо, теплую, расшитую золотом шаль. Рядом с ней сидел парнишка лет восьми и с любопытством рассматривал меня черными угольками большущих глаз, этим напомнил персонажа из японских мультфильмов.

Я подмигнула ему и, улыбнувшись, поздоровалась с остальными:

— День добрый!

— И вам доброго дня, сударыня, — ответила за всех незнакомка в шали, улыбаясь мне, — У вас красивый муж.

— Благодарю.

— И сама красавица, да умница. Не смущайтесь, сударыня. От правды не надо. Вот мои дочери тоже одна другой краше, молодые еще совсем, глупые. Жизни не знают. Сахарной она им кажется, сладкой, как яблочный сок.

Девушки захихикали, но под строгим взглядом матери притихли.

— А вы я вижу, уже поняли, какой она бывает, жизнь-то? — спросила незнакомка, пряча выбившийся темный локон под платок.

— Разной бывает, вы, верно, заметили, — согласилась я, почувствовав, что очень непростая женщина сидит передо мной. Она, как будто знала больше, чем могла, или хотела сказать.

— Кто вы?

— Я? Катрин.

— Не про имя спрашивала, — задумчиво ответила она, взлохматив светлые вихры парнишке. Но едва не слетевший с её языка вопрос оставила при себе. Сказала совсем другое, я это почувствовала на уровне подсознания, шестого чувства. — Я Агнесс, а это мои дети — Жан, Элена и Луиза. Девочки танцуют, Жан — поет, я умею читать судьбу, а Пьер, он и возница, и лютнист в одном лице — так и зарабатываем на жизнь.

— Не устаете все время в дороге?

— Нет. Привыкли. С тех пор как сгорел дом, не люблю их. Лучше дорога.

— А разбойники?

— Нас они не трогают. Что с нас взять? Ни денег, ни украшений… То, что зарабатываем на себя же и тратим. Они даже иногда нам помогают, щедро платят за концерты, не то, что в городе, — вздохнула она своим мыслям.

Я же подумала о том, как интересно бывает в жизни. Встречи, которые кажутся случайными, могут менять колесо событий в ту сторону, в которую на тот момент заблагорассудится кому-то, наблюдающему за судьбой. Если бы я стала танцовщицей, встретилась бы тогда с Люком, Бюсси, Шико? Как сложился бы кубик моей жизни, из каких событий и кусочков-дней? Всегда ли можно изменить то, что идет своим чередом? Или что-то отдано неизбежности изначально и с того пути уже не свернуть, даже если бежать со всех сил в противоположную сторону?

Падать, вставать и снова идти…, знать бы только: стоят ли твои потуги, стремления того, чтобы попасть туда, куда ты так спешишь? Не лучше ли повернуть назад или сделать шаг совсем в другом направлении? Прислушаться к себе, своим желаниям, остановиться, чтобы оглядеться, понять, чего же ты действительно хочешь? На это часто не хватает времени, жизнь торопит, подгоняет, и не замечаешь, как оказываешься у пропасти и с радостным криком делаешь тот шаг, от которого тебя так стремятся отгородить все, кто идет с тобой рядом.

Незаметно для себя, я задремала:

— Приляг, — услышала голос Агнесс, и с удовольствием свернулась калачиком внутри кибитки. Пригрезилась бабушка: легонько дотронулась до меня, улыбнулась по-доброму, согрела этой забытой лаской родного тепла.

Резко проснулась от того, что кибитка подпрыгнула на какой-то кочке и остановилась. Семейство выбралось наружу, и я вышла следом за ними. Сделали небольшой привал. Лошадей распрягли, дали им возможность отдохнуть и отведать сочной зеленой травы, что росла в избытке вокруг.

Легкий ветер теребил и без того взлохмаченные волосы, играл складками моего платья. Солнце стояло высоко, ромашки былыми ладошками стремились к небу, желтыми сердцевинами пестрели среди высокой травы. Птицы носились по небу, словно сошли с ума — резвились и играли так беззаботно и самозабвенно, как будто одни в целом мире. Казалось, что их гомон сильнее грома во время грозы.

Луи подошел ко мне сзади и обнял за плечи:

— Они довезут нас до Труа, а там, что-нибудь придумаем.

— Хорошо, — ответила я, наслаждаясь этим тихим мгновением почти полного счастья. Так бывает, когда кажется, что все у тебя хорошо и лучшего уже как бы и не надо. Воздух, наполненный ароматом полевых трав, кружил голову.

— Средь роскоши полей, лесов;

Среди размытых неба облаков,

Склоню колени пред тобой, Земля!

Из века в век ты берегла себя,

Чтобы могли тобой мы любоваться.

И тем, что сотворил Господь — не уставали восхищаться, — продекламировал Бюсси только что родившиеся в его душе строки.

— Как поэтично, Луи! Вот так бы и осталась тут, под этими облаками, навсегда!

— Согласен, здесь прекрасно, но вот оставаться "тут" я вам не позволю. Неужели мне одному придется возвращаться в Париж, сударыня? — с укором проговорил он.

— Конечно, нет. Но так не хочется… возвращаться.

— Вас что-то тревожит?

— Да. Мне очень неспокойно на душе. И если честно, то страшно.

— Чего же вы боитесь?

— Скорее, кого, — повела плечами и немного позавидовала безудержному веселью детей Агнесс и Пьера. Они танцевали на поляне, кружили среди цветов и казались счастливыми, как никто другой.

Граф нахмурился, я даже догадывалась — почему. Ему передалось мое настроение и тревоги. Он знал те опасения, что тревожили меня и тоже боялся, хоть и старался не показывать этого.

— Едем! — скомандовал Пьер, и повозка снова запылила по дороге к нашим страхам и бедам.

Наверное, мое уныние легко прочитывалось, потому что Агнесс, вдруг предложила:

— Хотите, скажу, что ждет? Может, все не так уж и плохо, как кажется?

— Нет. Я не верю в предсказания.

— Скорее боитесь. Но если знать, что ожидает, можно изменить многое…

— Изменить? Но неужели судьба не предначертана свыше, и обойти её почти никому не удается?

— Почти — хорошее слово, для тех, кто не теряет надежду. Подумайте. Вы ведь умеете думать? Быть может, наша встреча не случайна?

Я взглянула на Агнесс, соприкоснулась с её взглядом, полным сочувствия и чего-то еще… Она знала то, о чем говорит, она видела и хотела, чтобы я тоже увидела…

Трудно объяснить, то, что произошло со мной, в тот миг. Чувство полной беспомощности перед "завтра" вдруг отступило. И появилась пусть еще не полная уверенность в том, что я смогу изменить еще раз будущее, но скромная надежда: "Вдруг получится?" Не говоря ни слова, протянула к гадалке ладонь. Она склонилась над ней и, через мгновение, произнесла:

— Я поняла, что вы не из этих мест, но не знала, что настолько… Странная судьба, сложная и довольно интересная. Вы — стрекоза. Символ жизнелюбия. Редкий дар, полученный при рождении, зовет к вам силы, способные менять мир.

— Не понимаю…

— Все довольно просто и сложно. Вы можете изменить ход судьбы, если очень захотите. А вот как? Это может вам подсказать только сердце.

— Это все?

— Да. Это то, что я вижу.

— Благодарю. Но я ожидала большего.

— Знать — этого ли мало?

— А если я — ошибусь?

Агнесс посмотрела долгим взглядом, словно сквозь меня, и тихо сказала:

— Ошибка возможна. Нельзя, имея один кувшин, заполнить его и водой, и вином. Нужно делать выбор.

— Выбор? Но в чем он заключается этот выбор?

— Я не знаю.

— Жаль. Я надеялась получить ответ, а возникли новые вопросы.

— Не печальтесь, сударыня. Вы знаете, что у вас есть сила. И это — не мало. А что касается выбора…, сердце подскажет. Верьте. Оно не обманывает. Никогда.

Сложно было успокоиться и поверить её словам. Но мне ничего больше не оставалось. Я только хотела узнать еще кое-что и поэтому спросила:

— Агнесс, вы можете предсказать судьбу моему мужу?

— Я не предсказываю. Вы не поняли? Я читаю.

— Прочтите для меня. Пожалуйста.

— Прочту. Только завтра.

Я не стала спрашивать, почему не сегодня, хватило её согласия. Странное прочтение по моей ладони встревожило не на шутку и чтобы хоть как-то успокоиться, мысленно вернулась в прошлое, в детство. Когда мир казался простым и добрым. Когда от меня почти ничего не зависело, и только родители решали, как и что нужно делать, чтобы в нашей семье было всем хорошо.

Следующим днем мы тепло расстались с нашими попутчиками. Я подарила Агнесс свои серьги, она отказывалась брать, но, уступая моим уговорам, все-таки взяла их 'на память'. За время поездки успели подружиться с шумным семейством, как-никак совместный кров и пища — объединяет людей. Париж наши попутчики не собирались посещать, во всяком случае, сейчас, но от предложения "когда-нибудь погостить в доме графа де Бюсси" — не отказались. На прощание Агнесс подала Луи руку и вскользь посмотрела на его ладонь. А потом, обнимая меня, прошептала на ухо:

— Он — не твоя любовь. Ты ошиблась.

Я знала, что она не хотела причинять мне боль. Сказала, что увидела. Но сердце кольнуло от её слов.

Мне не хотелось верить в то, что это правда. Зря я поддалась на её уговоры, предсказания — какой от них толк? Только недоразумение и растерянность после этих "знаний", а больше — ничего.

— Что с вами? — спросил Луи, заметив мое состояние.

— Ничего. Просто болит голова.

— Идемте, вам нужно поесть и немного отдохнуть, — забеспокоился он, и мы подумали остановиться на несколько часов в таверне перед тем, как продолжить путь.

Глава 44

Когда входили в таверну, Бюсси случайно задел одного господина, который стоял к нам спиной, и хотел было извиниться, как замолчал на полуслове.

— Бюсси? Это вы, друг мой? — спросил, прищурившись, незнакомец.

— д'Антрагэ? Клянусь Смертью Христовой, это вы! Вот так встреча! — обрадовался Бюсси другу, — Что вы здесь делаете?

— Путешествую, по семейным делам, — уклончиво ответил тот и с беспокойством обратился к Луи, — А вы, дорогой граф, как оказались в этом городишке, так далеко от Лувра, да еще в таком виде?

— О… это долгая история. Я обязательно её вам поведаю, только позже. Верно, в эту минуту мне вас послали небеса. Смерть Христова! Не иначе!

— Вижу, вы снова влезли в дела любовные, черт возьми, — хмыкнул д'Антрагэ, заметив меня, — Нужна помощь?

— Нужна, но не та, о которой вы думаете, — ответил Луи на жест друга, который положил руку на эфес шпаги, предлагая ему помощь. Бюсси приобнял д'Антрагэ и отвел в сторону. Там они немного побеседовали, пока я, скучая, смотрела в окно, наблюдая драку воробьев из-за горбушки хлеба.

Вскоре они подошли ко мне, переглядываясь и посмеиваясь. Хорошее настроение господ говорило о том, что они, верно, о чем-то договорились.

— Франсуа, познакомьтесь с моей супругой, госпожой Катрин, графиней де Бюсси.

— Приятно познакомиться, сударыня. Франсуа де Бальзак, сеньор д'Антрагэ, — молодой человек галантно поклонился, скользнув любопытным взглядом по моему лицу. Кареглазый брюнет, наверняка, являлся любимцем женщин. Он выпрямился и, подмигнув Бюсси добавил:

— Прекрасный выбор, граф. Жаль, я опоздал и мне, увы, уже нечего ожидать… или?

— Нечего, нечего! Вы ведь знаете, как я щепетилен по отношению к тому, что принадлежит мне по праву?

— О, мой язык, мой враг! Я замолкаю. Но одно только слово. Вы не возражаете, Луи?

— Если только одно…

— Я не могу не заметить, как вы сударыня — прекрасны, восхитительны, божественны! Я ужасно завидую Бюсси.

— Франсуа, вы просили одно слово…, а сами? Да вы — неисчерпаемый водопад хвалебных изречений.

— Ревнивец! — воскликнул д'Антрагэ, — Не думал, что вам неприятно восхваление вашей супруги, Бюсси. Неужели я ненароком нанес вам оскорбление, божественная госпожа Катрин?

— Сударь, мне очень не хочется быть камнем преткновения для ссоры таких добрых и верных друзей. Господин д'Антрагэ, я признательна вам, не скрою, за лестное восхваление моих достоинств…

— Вот видите, госпоже де Бюсси приятны мои слова! — искренне обрадовался он и широко улыбнулся.

— Но спешу заметить, сударь — продолжила я, — Что вряд ли на свете можно найти хоть кого-то, кто превзойдет графа де Бюсси хоть в одном из его достоинств. И посему будет странным, не так ли, если мое сердце и душа станут принадлежать кому-то еще, кроме графа? Мне жаль, сударь, но вы, действительно, опоздали, — тепло улыбнулась я для Луи и встала подле него. По взгляду супруга поняла, что он остался довольным моим ответом.

— Нет, ну и где же справедливость, Бюсси? Красавица, да еще и умница и снова мимо меня!

— Ой, вот только не надо лишней скромности, д'Антрагэ. Можно подумать, что вас обходят красавицы, и вы вынуждены встречать рассвет в одиночестве, словно аббат, замаливающий грехи.

— Чего нет, того — нет! — засмеялся Франсуа де Бальзак, — Тут вы правы, друг мой! Я холост, но счастлив. У меня есть выбор и он, клянусь Смертью Христовой, довольно велик! Жаль, не могу вам составить компанию, друзья. Я спешу в…, - осекся он, — впрочем, не важно куда. Но, увы, не в Париж.

— Мне тоже искренне жаль, Франсуа, что нам не по пути. Удачи вам друг мой!

— И вам!

Графы пожали друг другу руки и обнялись на прощание. Мы расстались с господином д'Антрагэ, испытывая сожаление, которое бывает при разлуке друзей, когда они очень надеются на новую встречу, но не знают, произойдет ли она когда-нибудь снова.

— Что же, сударыня, если вам уже лучше, то мы тоже можем отправиться в путь, — предложил Луи после того, как мы поели. После встречи с другом мой супруг заметно приободрился.

— Да, Луи, я думаю, что могу продолжить наше путешествие.

— Тогда подождите меня здесь. Я скоро вернусь, — сказал граф, направляясь к выходу и оставляя на столе несколько серебряных монет, добавил, — Если задержусь, чуть больше чем на полчаса, снимите комнату.

Я поняла, что теперь у нас есть деньги. Друзья Бюсси делились с ним тем же, чем и он с ними — шпагой, кошельком и жизнью. К счастью, от д'Антрагэ понадобился только кошелек. Но я уверена, что если бы дела обстояли хуже, чем есть, то Франсуа де Бальзак отдал бы за Бюсси жизнь, не задумываясь. Недавняя словесная перебранка являлась только состязанием друзей в остроумии. И хорошо, что я не смогла испортить им удовольствие от общения.

Луи вернулся через четверть часа и хвала богам не один. Два жеребца шоколадной масти сопровождали моего супруга.

— Катрин, думаю, что благодаря этим красавцам, мы довольно скоро окажемся дома.

— Да, Луи, я тоже так думаю, — улыбнулась, угощая скакунов морковью, что прихватила с собой со стола.

Бюсси поцеловал меня и помог сесть в седло. И впервые за долгое время мы снова мчались рука об руку в сторону Парижа.

К вечеру сгустились лохматые тучи, и уже на полпути настигла сильнейшая гроза. Ветер, казалось, хотел вырвать нас из седла, а прохладные капли дождя с силой шлепались сверху, вмиг образуя на земле пузырящиеся лужи.

Несмотря на непогоду, мы продолжали путь. В плотной стене ливня при надвинувшихся сумерках — ничего не было видно, и только всполохи молнии давали возможность не сбиться с дороги.

Вымокшие насквозь, где-то в районе полуночи (или чуть позже), мы постучались в ворота дворца Бюсси. Кто-то сонный, за дверью, хмуро поинтересовался:

— Кто там? Кого надо?

— Луи де Клермон, граф де Бюсси, — сказал осипшим голосом Луи.

Привратник открыл небольшое окошечко и посмотрел на нас. Видимо, увиденная картина не произвела на него должного впечатления. Поэтому он пробасил:

— Что за шутки, сударь? Идите своей дорогой, а не то я позову охрану.

— Открывай, черт тебя возьми! Хозяина не узнаешь?!

— Мой хозяин граф де Бюсси, благороднейший господин, а не оборванец с площади нищих. Идите по добру по здорову, сударь, а то я за себя не отвечаю.

Да, неприятное чувство, когда тебя не узнают и не пускают в собственный дом.

— Луи, — позвала я взбешенного супруга, — нужно позвать Реми или Жерома, уж они нас точно узнают.

— Верно, сударыня, — Бюсси вернулся к воротам и постучал еще раз.

— Вы еще здесь? — пробасили за дверью.

— Мне нужен господин ле Одуэн.

— Доктор? Так он уже почивать изволит. Время-то давно за полночь перевалило.

— Я не уйду, пока не позовешь доктора, болван!

— А, видно, супруга ваша нуждается очень в докторе? Так бы и сказали сразу, я щас, мигом, — ответили за дверью.

Луи помог мне спешиться. Мокрые, уставшие от всего, что произошло с нами, раздраженные на непонятливого невежу привратника, мы все же находили в себе силы — держаться на ногах и улыбаться друг другу. Меня вообще разбирал смех, похоже, что я была на грани нервной истерики.

Вскоре послышались многочисленные шаги, и дверь со скрежетом открылась. Перед нами, вооруженные шпагами и факелами, стояли несколько охранников, высокий здоровяк привратник и Реми.

Он, прищурившись, смотрел, пытаясь понять, зачем его подняли среди ночи. Луи весь заросший, лохматый, мокрый, в одной рубахе, не сильно напоминал прежнего Бюсси. О себе же я вообще боялась думать, на кого могла быть похожа в тот момент. Но вряд ли мой облик навевал воспоминания о благородной госпоже Катрин.

— Реми, друг мой, неужели и ты откажешься узнать нас?

— Господин… де Бюсси?! Госпожа… Катрин?! Вы ли это? — промолвил ошеломленный лекарь.

— Мы, Реми, мы!

— Так что же мы стоим здесь? В дом, господа, скорее в дом! Вы же так простудитесь! — обнимая нас закричал Реми, расталкивая сонных слуг.

— Сударь, это и, вправду, вы?! Простите, сударь, не признал! — залепетал здоровяк-привратник, не зная, как спастись от праведного гнева господ. Но нам сейчас было не до него. Ноги меня почти не держали:

— Луи, подождите, — произнесла я, опускаясь на землю.

— Катрин, что с вами? — возле меня мгновенно оказались и доктор, и муж.

— Я не знаю. Ноги, они не идут.

— Это, должно быть, нервы, сударыня. Вам нужно в тепло! — воскликнул Реми, помогая подняться.

Луи легонько оттолкнул его и взял меня на руки.

Когда прижалась к Бюсси, чувствуя под его мокрой рубахой горячее тело и гулкий стук сердца, охватил озноб. Пока поднимались по лестнице в дом, мои зубы стучали так, как будто барабанная дробь, раздаваясь громом в ушах.

Реми сновал впереди, что-то кричал, отдавал слугам какие-то распоряжения, я плохо понимала что происходит. Меня раздели, растерли жидкостью с неприятным запахом все тело, закутали в мягкую ткань, положили в постель, накрыли несколькими одеялами сверху (не знаю, кто это делал, потому, что находилась все время где-то между сном и явью), напоили каким-то снадобьем, и я уснула, постепенно отогреваясь.

Глава 45

Проснулась и, вытягиваясь в полный рост, под несколькими слоями одеял, понежилась в утреннем уюте. Хорошо быть дома, под защитой родных стен. Конечно, это не мои стены, а дом родной и теплый очень далеко от того места, где я сейчас находилась. Но Луи стал для меня всем, и его мир являлся теперь и моим.

Прислушалась к почти полной тишине, но тут раздалось характерное копошение где-то в углу. Я сразу поняла, кто это карабкается ко мне и оттого тихо засмеялась:

— Роки, малыш, соскучился?

Открыла глаза и увидела его совсем рядом, забавно пристававшего на задние лапки. Он сидел возле кровати, на полу, словно человечек, всматривался в меня умными глазенками, как бы спрашивая: "Все ли в порядке, дорогая?"

— Иди сюда, мой хороший, — подала ему руку и крысенок цепкими лапками быстренько на нее вскарабкался.

От моих телодвижений проснулась Эльза. Оказывается, она спала у меня в ногах, на кушетке.

— Сударыня! Ваш крысенок нашелся! — немного помятая от сна, девушка смотрела на меня с изумлением и где-то даже с восхищением.

— Что, значит, нашелся?

Эльза смутилась, а потом робко спросила:

— Вы же не накажете Арвиля? Правда, ведь? Крыс нашелся, и вы не станете ругать мальчика?

— А есть за что?

— Нет, сударыня. Арвиль так переживал, искал везде, а ваш Роки, как сквозь землю провалился. Сбежал сразу же по вашему отъезду.

— Роки, где же ты пропадал проказник? — спросила я неугомонного дружка.

— Госпожа, вы… позволите? Очень хочется обрадовать Арвиля. Мальчик, верно, весь извелся. Он как увидел вас вчера, весь побледнел и заперся у себя в комнате.

— Подожди. Принеси воды и помоги мне одеться, а потом обрадуешь Арвиля. Думаю, что за эти несколько минут с ним ничего плохого не случится.

— Хорошо, сударыня.

Девушка вернулась с чашей и кувшином воды. Я спряталась за ширму, умылась, а потом, уже одеваясь, спросила:

— Эльза, не знаете, господин де Бюсси уже встал?

— Не знаю, сударыня. Вы вчера всех так напугали!

— Вот как?! Чем же?

— Вы не помните? Вы были, как неживая. Страх, какой, сударыня!

— Правда?

— Да. И только, когда господин Реми напоил вас травами, вы поблагодарили и уснули.

— А господин Бюсси?

— Не знаю, сударыня. Знаю только, что и ему худо было. Господин Реми подле графа все время был. К вам только раз заглянул, а потом снова к хозяину вернулся.

— Вот как? Я сейчас к нему пойду, а ты беги к Арвилю, обрадуй его и принеси что-нибудь для Роки. Малыш, наверное, голоден.

— Слушаюсь, госпожа Катрин.

Я открыла дверь в комнату Бюсси и вошла на цыпочках, стараясь не потревожить его сон.

Луи спал, разметавшись во сне. Темные прядки волос намокли и прилипли ко лбу, пот мелким бисером выступал на его висках. Я присела на край кровати, дотронулась рукой до любимого лица, её словно огнем обожгло. У графа был сильный жар. В комнату вошел Реми, он принес кувшин, из которого поднимались клубы пара.

— Сударыня?! Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, господин Реми. Что с графом?

— Господин де Бюсси сильно простудился: у него жар и, похоже, что идут долгие дни лечения.

Герцогу Анжуйскому не спалось. Он молился, думал, грезил…сон бежал от него, на душе было крайне неспокойно. Словно бы ожидалось что-то, что может повлиять на его жизнь, нечто судьбоносное, непредвиденное и оттого пугающее его хрупкую душу.

С тех пор как Бюсси его предал (а то, что граф отказался сопровождать герцога в Анжу, тот счел именно — предательством), настроение его светлости оставалось прескверным и, даже очаровательная Габриэль не могла скрасить своим присутствием несколько часов проведенных с принцем в одной постели.

Да, госпожа д'Эстре была полна очарования, её нежные женские прелести манили и притягивали восхищенные взгляды мужчин. Но, целуя Габриэль, такую податливую, доступную, герцог все время думал о той, что сумела дать ему отказ. Возможно, что красоту этих женщин нельзя сравнивать, каждая хороша по-своему, но запретный плод всегда слаще того, что находится в собственном саду. Насладившись вдоволь любвеобильной госпожой д'Эстре, принц в очередной раз загрустил и вспомнил, как уже бывало не раз, пусть короткие, но так дразнившие его воображение встречи с прекрасной Катрин.

— И принес же черт этого Шико! — вздохнул дофин, когда в дверь постучали и на его возглас: " Кто там?", в приоткрытой двери показалась голова Орильи.

— Это я, мой господин.

— Что тебе нужно?

— Мне? Ничего, сударь. Я лишь хотел сказать вам, что четверть часа назад возвратился господин де Бюсси.

После этих слов, принц резко сел в постели:

— Бюсси, вернулся. Какая хорошая новость, Орильи, — с хищной улыбкой произнес герцог, — Где он? В Лувре?

— Нет, сударь. Граф у себя, во дворце.

— Что же ты стоишь, Орильи? Вели седлать лошадей, мы едем к Бюсси! — дофин соскочил с кровати и принялся одеваться.

— Постойте, мой господин. Не стоит так спешить.

— Почему?

— На улице сильный ливень…

— Правда? — принц подошел к окну и, открыв его, отпрянул, испугавшись всполоха молнии. Перекрестившись и прочитав короткую молитву, герцог оглянулся на лютниста, — Ты прав, Орильи, там, действительно, очень скверная погода.

— И к тому же граф, как мне удалось выяснить, болен.

— Болен? Бюсси болен? Что с ним?

— Не знаю, сударь. Видимо, простуда.

— Бюсси мучается от простуды? Вздор! Он, верно, ранен?

— Да, нет, сударь… Но если промокнуть под таким ливнем, то вполне вероятно простудиться для любого смертного…

— А в этом что-то есть! Это наказание Господне! Он предал своего господина и вот возмездие — простуда. Бедняжка, Бюсси. Нужно его обязательно навестить утром и не забыть выразить сочувствие его супруге. Заодно есть повод узнать, кто она, — усмехнулся герцог. Его настроение заметно улучшилось и, отпустив Орильи, дофин наконец-то смог спокойно уснуть.

Так странно было узнать, что Луи болен. Я чувствовала себя превосходно, а вот он…

Опасаясь, что у графа может быть воспаление легких, все-таки надеялась и молилась всем богам, чтобы мои страхи на этот счет не подтвердились. Реми ухаживал за Бюсси, а я старалась ему не мешать, но уходить из комнаты любимого, пропитанной запахом его пота и всевозможными травяными настоями, не спешила. Сидя у окна заметила, что к воротам подъехали всадники. Вот только гостей в таком положении встретить мой супруг вряд ли сможет и посему решила сама принять господ. Попросила Эльзу принести мне вуаль, спряталась за ней и с помощью ажурной накидки прикрыла волосы и обнаженные плечи (домашнее платье было довольно открытым и не хотелось привлекать к себе постороннее внимание незнакомцев).

Но, когда я спустилась в гостиную, то к моему изумлению, встретилась там с герцогом Анжуйским и его верным псом — Орильи. Мое сердечко сдавил страх, но я взяла себя в руки. Подумала, что скрытая вуалью, вряд ли буду интересна принцу и сделала шаг вперед.

— Господа, — почтительно склонилась перед гостями.

— Сударыня? Кто вы? — спросил герцог, пытаясь разглядеть мое лицо.

— Я супруга графа де Бюсси, сударь.

— Но почему на вас вуаль, госпожа графиня? Ведь вы в собственном доме? — спросил герцог, недоумевая и переглядываясь с лютнистом.

— Верно, сударь. Я в собственном доме. Но, мне бы не хотелось смущать вас своей печалью…

— Печалью, сударыня?

— Да, сударь. Господин де Бюсси… он очень болен.

— Болен? Но, что с ним?

— Я не сильна в терминах, что связаны с болезнями и их лечением, сударь. Но лекарь, господин Реми, не позволяет мне видеться с супругом. Он говорит, что болезнь очень заразна, и я боюсь…

— Чего вы боитесь…сударыня? — спросил герцог, меняясь в лице, и делая от меня шаг назад.

— Я боюсь остаться вдовой, а еще больше — перенять болезнь графа и умереть. А ведь я еще так молода! — всхлипнула, делая вид, что едва сдерживаю рыданья.

— Ну, что вы! Что вы, сударыня! Граф обязательно поправится, — пролепетал Орильи, оглядываясь на своего бледного, как стена, господина. Тот похоже потерял дар речи, не ожидая такого поворота событий.

— Да, конечно, сударыня, — промолвил герцог, отступая к двери, — Бюсси обязательно справится с недугом. А нам, к сожалению, пора идти.

— Уже уходите, господа?

— Да, сударыня! Обязательно сообщите мне о здоровье графа.

— Хорошо, сударь, — ответила принцу, и он тут же исчез за дверью.

Я подбежала к окну и увидела, как господа довольно быстро покинули наш двор.

— Уехали? — поинтересовался Реми, он тихо подошел и тоже выглянул в окно, а потом чему-то радостно улыбнулся.

— Да.

— Сударыня, вы настоящая актриса! — восхитился он. — У вас талант!

— Да, полно вам, Реми! Вы все слышали?

— Не только слышал, но и видел. Удивительный спектакль, право слово. Теперь эти господа долго не переступят порог вашего дома. Чему я искренне рад.

— Я тоже, — улыбнулась в ответ, снимая вуаль, — Как Луи?

— Ему значительно лучше, сударыня. Он хочет вас видеть.

— Правда?

— Да. И к счастью, болезнь графа не настолько заразна, как вы описали господам, но все же я бы посоветовал вам и господину Бюсси на время воздержаться.

— От чего воздержаться?

— О, Боже! Можно подумать, что вы меня не поняли, госпожа Катрин? — поднял Реми глаза к потолку, — От горячих объятий, сударыня, сопровождающихся соприкосновением губ.

— Реми! — воскликнула я, — Ну и умеете вы навести туман! Обещаю, воздерживаться от поцелуев до момента полного выздоровления графа. Довольны?

— Разумеется, — усмехнулся лекарь, — Ну, бегите же! Вас ждут!

Я поспешила к Луи, надеясь, что его болезнь не затянется, и мы сможем с ней справиться так же легко, как мне удалось это проделать с визитом принца.

Глава 46

Не знаю, как смогла пережить эту неделю, полную страха за жизнь любимого. Но надо отдать должное дорогому господину ле Одуэну, его мастерству, его умению и знаниям. Он буквально вырывал Луи из хищных лап болезни. Конечно, в моем мире лечить ОРЗ и ОРВИ намного проще, купил пачку антибиотиков и через три — пять дней ты в норме. А здесь — растирание, прогревание, теплое питье, луковые супы, луково-чесночное дезинфицирование комнаты, компрессы и снова растирания. Бюсси стойко выносил все процедуры, но к концу недели начал капризничать и мы с доктором вздохнули с облегчением, наш пациент шел на поправку, и удержать его в постели было теперь очень нелегко.

В конце недели нас навестил господин де Шико. Вот его визиту я обрадовалась. Измученная от бессонной ночи у постели больного, все-таки с помощью Эльзы привела себя в человеческий вид и спустилась в гостиную, к желанному гостю.

Шико стоял у окна и резко обернулся, заслышав мои шаги за спиной. Я заметила на его лице беспокойство, его взгляд пробежал по моему лицу и, видимо, господин шут остался доволен увиденным. Он улыбнулся самой искренней улыбкой, приветствуя меня:

— Госпожа Катрин, вы восхитительно выглядите, — мэтр подал мне руку, помогая спуститься с последней ступеньки.

— Благодарю вас, но вы, видно, шутите, господин д" Анжлер? — заметила, что он вздрогнул, когда произнесла это имя. — Простите, вам не понравилось, что я вас так назвала?

— Нет, напротив. Из ваших уст услышать свое имя, что может быть лучше для меня? Но… это имя осталось в прошлом, Катрин. Зовите меня — Шико.

— Хорошо, сударь. И как бы вы там не назывались, я очень рада видеть вас в этом доме.

— Благодарю, сударыня. Лестно слышать о том, что вы мне рады, и приятно, черт побери! Я очень хочу спросить вас, сударыня, о здоровье графа. Все, действительно, так плохо, как трезвонит об этом на каждом углу герцог Анжуйский?

— К счастью, нет. Граф, действительно, болен. Но его недуг, благодаря заботам господина ле Одуэна, скоро пройдет. Обычная простуда, — улыбнулась я.

— Вы сняли большой груз с моих плеч, сударыня, — со вздохом облегчения промолвил Шико. — Я, признаться, очень беспокоился за здоровье господ де Бюсси. Но раз неприятности оказались не настолько серьезными, как я опасался, позвольте пригласить вас на прогулку.

— На прогулку? Но… я даже не знаю, что сказать вам на это, — растерялась его предложению.

— Соглашайтесь, сударыня! — воскликнул Реми, встревая в наш разговор. Не знаю, как он оказался в гостиной, но его "вездесущность" меня начинала раздражать.

— Господин ле Одуэн, позвольте мне самой решать…

— Так решайте, сударыня! Вам нужно, обязательно, просто необходимо и я, как врач, настаиваю на этом — побывать на свежем воздухе. Господин де Шико, вы так вовремя.

— Да, вы, господа, я вижу, сговорились?! Я никуда не пойду! — возмутилась, понимая, что визит шута, должно быть, не случайный. Скорее всего — это Реми постарался.

— Сударыня, о чем вы? Просто мы очень обеспокоены вашим здоровьем, и я на правах вашего друга, приглашаю вас на прогулку, тем более, господин ле Одуэн утверждает, что иначе, вы можете заболеть.

— Господин де Шико, забирайте госпожу Катрин, а то не ровен час и у меня вместо одного, окажется два пациента, — подхватил эстафету лекарь, — Я к этому, признаться, пока не готов. Мне бы с господином де Бюсси справиться.

— Ну, хорошо, — сдалась я, — Ваша взяла!

Если еще и могла отговориться от Шико, то двойной натиск господ мне было не осилить. Пришлось повиноваться. Накинув легкий плащ на плечи и, натянув на руки ажурные перчатки, я вышла под руку с господином де Шико за стены дворца. Он привел меня на набережную Сены.

Неспешно прохаживаясь вдоль берега, любовалась игрой ветра с рекой, тот быстро пробегал по водной глади, поднимая за собой лохматые барашки — легкую рябь, а потом ласково разглаживал их.

Теплый день давал покой утомленной душе. Шико ни о чем не расспрашивал, просто шел рядом, и этого было вполне достаточным для меня. Крепкое плечо, на которое можно опереться, сильная рука, на которую можно положиться — уже немало для того, чтобы идущего рядом мужчину называть не просто знакомым, а другом. Верным и преданным. Шико он был именно таким. Настоящим. Я это знала.

— Сударь, вы все время молчите, но мне кажется, что вас что-то тревожит.

— Вы очень внимательны, сударыня, — шут склонил голову и потер переносицу, этот жест говорил о том, что он собирается с мыслями. Видимо, разговор будет не легким.

— Мне думается, что вы хотели поговорить со мной о чем-то важном, ведь так? И прогулка — это лишь повод?

— Верно. Вы успели хорошо меня узнать, дорогая Катрин. Вы правы, мне есть, что вам сказать, и я хотел бы это сделать за пределами каких-либо стен, поскольку за стенами часто можно обнаружить чьи-то не в меру внимательные уши.

— Господин де Шико, я хотела… давно хотела вам сказать, что в Лувре… Еще, когда я у вас служила посыльным, там есть потайной ход, он вел из моей комнаты, правда не знаю куда, я не успела это проверить, но там, кто-то ходил. Я слышала шаги и видела отблеск от факела…

— Ах, Катрин, как вы наивны! Скажу вам по секрету: в Лувре столько ходов и выходов, что я иногда в них путаюсь сам.

— Так вы знаете?

— Конечно! Лувр самое грандиозное место по заговорам, сплетням, интригам и, конечно же, ушам. Но, я благодарю вас за заботу, сударыня, и обещаю быть еще осторожнее. Про ход из вашей комнаты я не знал. Надо будет его исследовать.

— Простите, что не рассказала об этом раньше, слишком много всего произошло, и я просто не успела.

— Вам не за что извиняться, сударыня. У нас не так много времени, позвольте я все-таки расскажу, о том, что беспокоит меня на протяжении уже довольно длительного времени, — мэтр отпустил мою руку и, прищурившись, посмотрел на воду, ему явно было нелегко подобрать слова для разговора.

— Вы пугаете меня, господин де Шико.

— О! Знали бы вы, как я сам боюсь! — грустно усмехнулся шут и продолжил, — Катрин, вам угрожает большая опасность в лице королевы Маргариты.

— Не понимаю.

— Неужели вы не знаете о том, что граф де Бюсси и Маргарита де Валуа имеют давнюю любовную связь?

— Знаю. Но…, что вы хотите этим сказать?

— Лишь то, что Её Величество в Париже и жаждет встречи с Бюсси. Сегодня или завтра она может навестить ваш дом. То известие, что граф женат, приводит эту даму в ужаснейшее настроение. И это еще не все: умоляю вас, сударыня, воздержитесь от того, чтобы что-либо пить или есть в присутствии королевы Маргариты и ни в коем случае не принимайте от Её Величества подарки. А если же такого не избежать, то немедленно отдайте распоряжение вашим слугам — уничтожить презент, иначе, боюсь, могут быть серьезные последствия для вашего здоровья.

— Вы думаете, что Маргарита де Валуа меня отравит?! — воскликнула я, понимая, наконец, кому перешла дорогу.

— Я в этом почти уверен, — Шико кивнул в ответ, — Не забывайте, что она дочь Екатерины Медичи и, стало быть, знает, как обращаться с ядами. Во всяком случае, попытка такого устранения соперницы вполне в духе Валуа.

— А графу, ему тоже грозит опасность?

— Ревнивая женщина способна на многое, но думаю, что вот ему как раз — ничего не угрожает. Маргарита влюблена в своего фаворита и винит только вас в том, что Бюсси женился. Вы для нее враг, которого она постарается уничтожить всеми доступными средствами, будь то яд, кинжал или аркебуза. Но если и они не сработают должным образом, то есть еще Бастилия или палач…

— Что же мне делать?

— Быть осторожной и, главное, постарайтесь закрыть глаза на эту связь. Если вы не станете мешать влюбленным голубкам, то ваша жизнь будет в безопасности, если же — нет…, не трудно представить последствия.

— Спасибо за заботу, сударь. Но неужели нельзя найти какой-то выход? Что, если мне поговорить с королевой? Она женщина и должна понять, что мы с графом любим друг друга.

— Мне очень жаль вас огорчать, дорогая Катрин, но стоит только этим двоим увидеться, как их страсть разгорается с новой силой. Не тешьте себя надеждой, что граф забыл Маргариту, это невозможно.

— Я вам не верю, сударь! Вы говорите так, потому что сами никогда не любили! Вам не понять настоящих чувств. Вы умеете только высмеивать! — выкрикнула я и увидела, как на его лице отразилась боль.

Ему больно? Ну и пусть! Пусть поймет, каково мне от его слов. Даже почувствовала какое-то удовлетворение от страданий шута, хотя и не понимала до конца, чем они вызваны. Отвернулась от него и побежала в сторону дворца.

Слезы текли по щекам, едва успевала их вытирать, закусила губу, чтобы не расплакаться навзрыд.

Конечно, мне было известно о связи Бюсси и Марго еще по романам Дюма, но все это происходило до меня, до того, как мы узнали друг друга и преодолели множество испытаний. Неужели, действительно, все, что сказал Шико — правда? Нет, я не верила, вернее, очень боялась в это поверить.

Влетела в гостиную и замерла на пороге: у нас были гости. Герцог Анжуйский удивленно приподнял брови:

— Госпожа Катрин? А вы что делаете в этом доме?

Не было никакого желания общаться с этим господином и, тем более, отвечать на его глупые вопросы, но я, вздохнув, скорее по инерции, чем из вежливости, буркнула:

— Живу я здесь.

Прошла мимо застывшего в недоумении герцога и быстренько пробежала в комнату Бюсси. Хотелось увидеться с мужем и рассеять все тревоги, что нагнал на меня шут. Видно, беда любит приходить сразу и в большом количестве. Я думала, что встречи и разговора с Шико уже достаточно для страданий этого дня. Но все оказалось намного хуже. Сцена, которую увидела за дверью, заставила меня забыть обо всем на свете. Луи лежал в постели, а над ним склонилась какая-то барышня и они… целовались.

Горечь обиды заполнила собой мою душу. Как же так? Все клятвы, все обещания в любви и верности, они растаяли в этих страстных объятиях.

Сделала шаг назад и, выскользнув из комнаты, остановилась в нерешительности: не знала куда идти и что делать. Моя жизнь рушилась с каждым мгновением. Что я могу? Прогнать Марго (то, что это была именно она, не сомневалась ни секунды), накричать на Бюсси — что это даст? Он меня никогда не любил по-настоящему, а все счастливые мгновения нашей жизни — это всего лишь игра моего воображения и больше — ничего. Снова придумала для себя сказку и жила в ней, свято поверив в чудо, в то, что все вокруг — настоящее.

Реми вынырнул из-за поворота и поймал меня за руку, когда я на непослушных ногах поплелась в сторону лестницы. Мой мозг затуманился гневом, ревностью, обидой…

— Госпожа Катрин, что случилось?

— А вы не знаете? Ничего особенного, господин Реми. Просто граф здоров настолько, что водит к себе лореток.

— Кого?

— Гетер, лореток, кокоток…, как не назови, суть одна — любовниц, Реми! Ему мало жены, ему нужны изысканные утехи, — горько рассмеялась, — Все вы одинаковые! Лицемеры!

Оттолкнула лекаря и побежала вниз, в гостиной ведь находился тот, кто жаждал моей любви. И сейчас я готова была дать герцогу то, о чем он так долго мечтал.

Глава 47

Не успела спуститься в гостиную, как послышались быстрые шаги и шелест платья за спиной. Я обернулась и встретилась взглядом с черноволосой красавицей.

"Так вот ты какая, королева Марго…", — подумала, разглядывая стройную невысокую брюнетку. Её милое личико украшали огромные черные глаза с длинными ресницами, доходившими почти до тонких бровей. Яркие губки королевы расползлись в приветливой улыбке, обнажая ровные белые зубы, видно, она догадалась, кто перед ней. Но, тем не менее, поинтересовалась:

— Кто вы, сударыня?

— Катрин де Фаре, графиня де Бюсси, — ответила с вызовом, выдерживая колючий взгляд этой милой барышни, — А вы?

— Маргарита де Валуа, королева Наваррская.

— Ваше Величество, — склонилась я в низком поклоне, — большая честь для меня.

— Мило…, - произнесла Марго, о чем-то задумавшись, — Я очень спешу. Дорогая Катрин, вы проводите меня?

— Как вам будет угодно, сударыня.

Мы спустились в гостиную, герцог встретил у лестницы и галантно подал руку каждой из нас.

— Франсуа, увезите меня из этого дома! — прошептала Маргарита, прислонившись к брату, но я услышала её слова.

— Вы чем-то расстроены, сестрица?

— Потом, я все вам расскажу позже.

— Как чувствует себя Бюсси? — с нескрываемым любопытством поинтересовался герцог.

"Интересно, почему он сам не поднялся, чтобы узнать о состоянии здоровья своего друга. Все еще боится заразиться?" — подумала я отстранено. Во мне как будто что-то сломалось, и все происходящее вокруг казалось не реальным, глупым сном.

— Превосходно, думаю, он может вернуться на службу в любое удобное для вас время, — ответила королева, поджав губы, когда герцог заботливо помог ей облачиться в дорожный плащ. Марго отчасти удавалось скрыть раздражение, но только отчасти…

Такое поведение любовницы Бюсси озадачило. Мой план по соблазнению герцога провалился, но я не опечалилась, да и после встречи с королевой, мне меньше всего хотелось бы общаться с её братом. Его Светлость все же вызывал в душе неприятные чувства. Он смерил меня взглядом, наверное, понял, кем я прихожусь графу, но ничего не сказал. Каждый из нас остался при своих мыслях и суждениях.

Я проводила господ и теперь смотрела в окно на их отъезд, когда ко мне подошел господин ле Одуэн.

— Сударыня, мне нужно сказать вам пару слов о, — тут лекарь осекся, но скоро продолжил, — о господине де Бюсси…

— Я ничего не хочу о нем слышать, Реми. Оставьте меня! — высказалась раздраженно, обида еще была слишком остра. Я понимала, что тягаться с королевой мне будет слишком нелегко, да и стоит ли? Насильно мил не будешь.

"Видно, Шико был прав, когда предупреждал меня. Нужно поговорить с ним и извиниться за свою несдержанность и глупость. Надеюсь, он меня сможет простить!" — подумала, но тут снова услышала Реми.

— Неужели вас больше не интересует, что происходит с графом?

— Мне он абсолютно безразличен! Для меня больше не существует этого господина! — ответила все так же, глядя в окно.

Ле Одуэн потоптался в нерешительности, затем произнес:

— Ну, тогда, я думаю, вас не огорчит известие о… смерти графа.

— Что?! — обернулась к лекарю, не веря своим ушам. Я могла ненавидеть Бюсси, обижаться, негодовать, но желать ему смерти — никогда! — Что вы сказали?

— Умер, — вздохнул лекарь, — думаю, это отравление белладонной* или…

Я не дослушала, со всех ног бросилась наверх.

— Сударыня, постойте! — донесся голос Реми.

Едва переводя дыхание, влетела в комнату к мужу и замерла на пороге, боялась подойти ближе…, боялась увидеть смерть.

Стояла и смотрела на него, он, казалось, спал. Просто спал. Я сделала усилие над собой. Первый шаг, он дался мне очень нелегко.

Еще недавно готова была обрушить на голову Луи небо, а теперь…

Как жаль, что наша жизнь так быстротечна, я не успела…

Подошла, присела на краешек кровати, дотронулась до спутанных, таких любимых волос, провела рукой по его лицу и, уткнувшись в еще теплую ладонь Луи, разрыдалась. Но слезы не могли облегчить боль от утраты.

Рука графа вдруг сжала мне запястье, и я услышала любимый голос:

— Так вам не все равно?

— Что? — подняла мокрое лицо и посмотрела на "умершего". Бюсси с тревогой и какой-то грустью рассматривал меня, он совсем не был похож на того, кто минуту назад якобы лишился жизни.

"Меня же провели вокруг пальца!" — от этой догадки вместо сострадания в душу закралось совсем другое чувство. Снова захотела его убить, причем собственноручно…

— Да вы! — я задохнулась от возмущения, — Да как вы смеете так… шутить! Вы с ума сошли?!

— Успокойтесь, Катрин! Мне показалось, что это единственный способ привлечь ко мне ваше внимание.

— Ничего себе способ! Да я чуть не умерла вместе с вами! — сказала мягче, ведь любила, не смотря ни на что, а он… Ох, как мне сейчас хотелось ударить Луи чем-нибудь потяжелее, чтобы раз и навсегда отучить супруга от 'любвеобильности' по отношению к другим барышням.

— Катрин, я люблю вас! — сколько чувства вложено в эту фразу. Жаль, что она фальшива, как и сам граф!

— Да, я видела: и меня, и королеву, и еще с десяток фрейлин…, - обиженно шмыгнула носом.

— Вас, только вас!

— Не верю! Негодяй! Псих! Ненормальный! — вырывалась из крепких объятий, но Луи подтянул меня к себе и вот я уже на постели, под ним, и понимаю, что все мои попытки бесполезны. Выкрикнула от боли и отчаяния, — Я все видела! Вы целовались с ней!

— А теперь я поцелую вас, — произнес он вдруг осипшим голосом, подминая меня под себя.

— Нет! Я не хочу! Пусти! Ненавижу! Не буду…, - завертелась, отчаянно пытаясь сбросить Луи на пол, но он заглушил мой крик настойчивым поцелуем, а потом еще и еще. Голова закружилась от его ласк и, если кого другого я могла бы оттолкнуть, двинуть ногой в пах, вцепиться зубами в губы, треснуть вазой, то только не его.

Граф был со мной нежен и груб одновременно, будто доказывал свое право на меня, на то, что я принадлежу только ему. Разорвал платье, на все мои возмущения — никакой реакции — лишь грубая сила вперемешку с нежными поцелуями. Наше слияние находилось на грани страсти, ненависти и любви — жгучий коктейль желания и сопротивления. Как огонь и вода, соприкасаясь, мы словно испарялись, услаждая наши тела, и вновь обретали союз, готовый вот-вот разрушиться.

Где-то прочитала, что все конфликты легко решаются через постель, сейчас пришлось испытать на себе этот метод.

Остановившись от безумного танца страсти, спустя время, обретая способность чувствовать и говорить, услышала его голос. Луи шептал мое имя, ласково дотрагивался до меня рукой.

— Катрин, неужели ты могла подумать, что я променяю настоящее чувство на прожженное ложью и притворством? Что я смогу предать нашу любовь? Катрин…

Я открыла глаза, прислонилась мокрой от слез щекой к его руке, граф лежал рядом, откинувшись на подушки, его грудь вздымалась от настоящего живого дыхания. Какое счастье, что он все-таки не умер! Но моя обида еще сидела внутри, а униженное самолюбие мешало радоваться жизни.

— Но, что я могла подумать, когда увидела своими глазами… как…

— Тсс! Молчи, послушай…, - Луи перевернулся со спины, склонился надо мной и, его черные вихры заслонили любимый взгляд, — она целовала мои сомкнутые губы, я не ответил… Веришь?

Я провела рукой по его волосам, откинула их и окунулась в омут его глаз, он говорил правду. С одной стороны — страхи и сомнения тут же отступили, и я поняла, какой дурой являлась, чуть не испортила нам жизнь своей ревностью. Только была и другая сторона в этой непростой истории.

— Но, если это так, Луи, то вы подписали нам смертный приговор. Королеве не отказывают. Никогда.

— Ты моя королева, только ты! — с юношеским пылом воскликнул Бюсси. — К черту весь мир, если в нем не будет тебя!

Наши губы вновь слились в поцелуе. Я так хотела раствориться в любимом без остатка, стать с ним одним целым. Навсегда! Чтобы нас невозможно было ни поссорить, ни разлучить. Чтобы зависть и зло обходили стороной и даже не смели смотреть нам в след.

Лувр содрогался от тысячного или двухтысячного скандала произошедшего в течение двух неполных недель между четой де Бюсси. Придворные с любопытством прислушивались к вновь разгоревшейся ссоре будоражащей своими откровениями общество. Чего знатные сеньоры только не услышали из уст очаровательной графини и блистательного графа за столь непродолжительное время. Единственный вопрос, который волновал всех, и на него пока не имелось ответа: "Почему бы этим двоим не развестись, чтобы не мучить друг друга более?"

Даже королева-мать, строгая и подчас безжалостная не только к слугам, но и к собственным детям, не только терпела скандалы известной пары, но и приказала докладывать ей о причинах оных. Какое-никакое, а развлечение, притом, что их и, правда, было не так уж и много, как в стенах, так и за пределами дворца.

— Вы слышали? Вы слышали? Бюсси застал в постели своей жены какого-то сеньора! — вскрикивала госпожа де Латур-Тюренн, вбегая в покои королевы Маргариты.

— Интересно кто это мог быть? — пожимала та плечами в ответ на новость, услышанную из уст своей фаворитки, радуясь в душе тому, что между супругами снова назревала ссора. Бюсси не вернулся к ней, но королева была терпелива в своем ожидании.

— С кем это графиня изменила красавчику де Амбуазу? — спрашивал как бы самого себя Генрих де Валуа, проигрывая очередную партию в шахматы своему дружку Шико.

— А я и сам был бы не прочь оказаться в объятьях дивной прелестницы! — восклицал скучающий в сторонке д" Эпернон, — Только красотка со мной слишком холодна. Знать бы, кто тот счастливец, который ходит к ней по ночам?

— Не завидуй, друг мой! Уверяю тебя, кто бы это ни был, он, верно, не жилец. Бюсси вряд ли спустит с рук обидчику. А будет жаль, мне стали нравится эти каждодневные семейные ссоры. Презабавное представление, не правда ли, Шико? Ты стал настолько скушен, друг мой, что мне приходится искать развлечения самому.

Шут же хмурился и молчал, не встревая в подобные разговоры. Либо отвечал:

— Да, наверное. Все может быть, — чем наводил еще большую тоску на короля.

На одной неделе обсуждалась измена графини, на другой же — похождения Бюсси и пощечина (её графу с такой "любовью" нанесла прилюдно супруга), звон от которой слышался даже за стенами Лувра. Во всяком случае, о поведении графини и графа велись разговоры не только между придворными дамами и кавалерами, но и среди обычных граждан.

И вот разгорелось пламя очередной битвы на шаткой палубе корабля семьи де Бюсси.

— Да, как вы смеете, сударь, обвинять меня в измене?! — слышался возмущенный голос графини.

— Смею! Еще как смею, сударыня! Кто был в вашей спальне сегодня утром? — гневался граф, нервно сжимая круги своих шагов возле супруги.

— Никого!

— Не верю! Почему вы не открыли дверь на мой стук?

— Я спала, — невинно моргая, ответила графиня.

— Спала? Обманщица! Интересно знать, с кем вы спали?

— Одна.

— И именно поэтому у вас с балкона свисала лестница? — граф был взбешен спокойным тоном супруги, — Имя! Назовите имя вашего любовника! Ну же?!

— Не понимаю, сударь, о чем вы?

— Ах, не понимаете?! Я видел, как… как он спускался! — взревел Бюсси.

— Неужели? И кто же это был? Случайно, это не одна из ваших любовниц? — выкрикнула в ответ графиня.

— Что?!

— А то! Вы знаете, что некоторые барышни любят переодеваться в мужской костюм, — обернулась графиня и обвела гневным взором присутствующих придворных дам, — Как раз вчера в половине второго ночи вы, мой дорогой супруг, не открыли мне дверь вашей комнаты. Почему?

— Видимо, я крепко спал.

— С кем?

Такая перебранка, где обвиненная в измене супруга перевела всю вину на мужа, не просто развлекала двор, а приводила его в неописуемый восторг.

— Вы слышали, как графиня де Бюсси сделала посмешищем своего супруга? — говорили одни.

— Наш красавчик, де Амбуаз, пропал под каблучками своей милой графини! Она же его растопчет, как весеннюю траву! — вторили им другие.

— Посмотрим, посмотрим! — качали головой третьи.

— Куда катится мир…, - вздыхали четвертые.

Тут и там велось перешептывание по многочисленным углам Лувра. Дошло до того, что на скандальную чету стали заключать пари: кто из них в очередной раз выйдет победителем в словесной дуэли. Открыто обсуждать супругов де Бюсси придворные не решались, так как мало кому хотелось бы расстаться с жизнью, а в гневе сеньор де Амбуаз был беспощаден и не только к обидчикам. Любому, кто посмотрит косо в его сторону, жить оставалось недолго, граф рассчитывался почти без промедления. Одним ударом шпаги, он отправлял неосторожных господ в путешествие, длиною в вечность.

— Я ненавижу эту женщину! Притворщица, каких поискать! — восклицал граф де Бюсси, раздраженно вышагивая по коридору Лувра. Господин де Сен-Люк, который был одним из свидетелей недавней ссоры супругов, пытался успокоить друга:

— Бюсси, ну же! Я не узнаю вас, друг мой. Совсем недавно вы были самой влюбленной парой на свете.

— Вот именно! Были!

— Но, что между вами произошло, черт побери?

— Не знаю, Сен-Люк. Но я не могу находиться с ней в одной комнате и более пяти минут, чтобы во мне не закипел… гнев.

— Идемте, друг мой, я думаю, что сейчас вам совсем не помешает глоток отличного вина. Как вы на это смотрите, дорогой граф?

— Идемте, Сен-Люк, — согласился с ним Бюсси, — надеюсь, вино поможет мне хоть ненадолго забыться.

В то же самое время Жанна де Сен-Люк, пыталась успокоить свою подругу, графиню де Бюсси.

— Дорогая Катрин, ну что вы? Все образуется. Вот увидите.

— Нет, вы слышали, что он мне сказал? В чем он меня обвинял, при всех? Боже, какой стыд! И это я изменила ему? Ему, у которого на каждом углу Лувра по любовнице! Не справедливо!

— Ну-ну, успокойтесь, дорогая! Что вы предпримите?

— А что я могу? Может быть и, правда, найти себе симпатичного шевалье и вскружить ему голову?

— Катрин! Вы, право, еще дитя! Неужели вам не будет жаль юношу, которого, я уверена, граф убьет на месте, если обнаружит подле вас.

— И что же мне делать? — невинно спросила госпожа де Бюсси, лучшую подругу.

— Конечно же, придумать любовника! Тогда граф его точно никогда не увидит, а ревность господина де Бюсси будет пробуждать неслыханную страсть. Вот увидите, он забудет обо всех дамах на свете и станет заботиться только о вас.

Дворец шумно обсуждал новую ссору господ де Бюсси, но вряд ли хоть кто-то догадывался о том, кто же являлся настоящим любовником госпожи Катрин, и кем была любовница сеньора де Амбуаза. Это оставалось тайной для всех, кроме них самих.

Ругаясь на виду у двора, тем самым супруги спасали любовь и, встречаясь под покровом ночи, после жарких объятий, строили план своей вражды на виду у мира лжи и предательства. Мира, где добродетели равнялись пошлости, а верность считалась, чуть ли не пороком.

* Белладонна — многолетнее травянистое растение, все части которого — ядовиты. Использовалась в косметических средствах и для изготовления ядов. При отравлении возможен смертельный исход от паралича дыхательного центра и сосудистой недостаточности.

Глава 48

Ночь, заполненная сладким привкусом умирающего лета, шелестом желтеющих листьев и травой, которая скоро станет медово-желтым ковром, тревожилась песнями цикад.

Почему-то раньше, в Москве, никогда не страдала от бессонницы, а сейчас очень редко спала глубоким спокойным сном. Тревоги. Их в моей жизни появилось слишком много…

Вздохнув, я поднялась с постели и тихонько прошла к окну. Хотелось подышать свежим воздухом. Но за окном было тихо, даже слабый намек на ветер — отсутствовал. Душно. Небо темное, будто горький шоколад. Звезды — яркие и такие крупные, словно бы земля приблизилась к ним или же, наоборот, все они слишком близко подлетели к спящей планете, чтобы полюбоваться на сон её таких разных жителей. Луи заворочался во сне, но не проснулся, только вздохнул и перевернулся на бок.

Нелегко мне дался этот месяц. Всего лишь месяц являлась законной супругой графа де Бюсси, но мне казалось, что за это время прошло несколько лет. Столько событий пришлось нам пережить и сколько еще предстоит….

Но, не смотря на все, я была счастлива. По-настоящему, так как никогда раньше….

Здесь, в шестнадцатом веке, "девушка из будущего" стала другой, словно бы вышла из кокона, бабочкой расправила трепещущие крылья за спиной и вот-вот готова была взлететь, но все время что-то удерживало, мешало, и приходилось откладывать свой полет до лучших времен.

Мы так часто ругались с графом в последнее время, что и настроение, порой, тоже совпадало с нашей постановкой. Конечно, я понимала о необходимости спектакля, где каждый из нас играет свою роль, как театральные актеры, но от затянувшейся лжи было слишком нелегко. Сейчас, находясь в своем доме (ведь по придуманной нами легенде, супруги Бюсси расстались и живут отдельно), размышляя обо всем, что произошло, мне вновь стало на душе неспокойно. Мы с Луи заигрались и, порой, казалось, что сами верим в нашу взаимную ненависть и нелюбовь.

Фарс, розыгрыш — не могут длиться вечно, когда-то этому придет конец и что потом?

"Завтра или уже сегодня — девятнадцатое августа, мой день рождения. Интересно, что будут делать друзья и родители, когда не отвечу на их поздравления?" — подумала, наслаждаясь видом из окна. Почему-то совсем не задумывалась об этом в прошлом году, тогда мне было не до празднеств, а сейчас отчего-то совсем не хотелось отмечать день двадцатичетырехлетия. Ужас, что за дата! Мне бы вернуться в будущее, только вот, как? Где найти тот проход, портал, дверь, которая выведет меня к дому. Да и смогу ли я теперь жить так же как прежде?

— А если загадать желание? Вдруг оно возьмет и сбудется? — прошептала, улыбаясь загадочной луне.

Шелест листвы под ногами невидимого существа, напугал меня не на шутку и заставил спрятаться вглубь комнаты, тут уж было не до загадывания желаний. Я притаилась за шторой и услышала шепот снизу:

— Сударыня…, сударыня — не бойтесь, — уверял меня незнакомец. То, что голос принадлежал какому-то мужчине стало понятно сразу, на женский он не был похож, уж точно.

— Кто здесь? — решилась спросить, но все еще скрываясь в комнате.

— Шико.

Вот это новость! Что же понадобилось господину шуту под моим окном? После последнего нашего с ним неудачного разговора, было довольно странным это ночное появление. Я быстренько накинула халат и вышла на небольшой балкончик.

— Господин де Шико, где вы?

— Тут. Подайте лестницу. Я поднимусь к вам.

— Но…

— Или спускайтесь.

Второй вариант пугал больше, чем первый. Я повиновалась просьбе шута, и господин де Шико в считанные мгновения оказался рядом со мной. Он, оглядываясь по сторонам, поднял лестницу за собой. Потом, вдруг обнял меня и притянул к себе, как будто хотел поцеловать, наклонился и шепнул в ухо:

— Доверьтесь мне!

После этих слов, ничего больше не объясняя, влетел вместе со мной в комнату и, прислонившись к стене (там, где некоторое время назад стояла я, испугавшись его голоса), осторожно выглянул из-за занавески.

— Так я и думал! — воскликнул он через миг.

— Что происходит, господин де Шико? — спросила в свою очередь я, абсолютно не понимая действий шута.

— Осторожно выгляните, видите вон того господина, который патрулирует улицу.

— Да.

— Как вы думаете, кто это?

— Не знаю.

— Это господин Жан-Луи Ногарэ де ля Валетт, герцог д "Эпернон, друг короля.

— И что же он здесь делает?

— Следит за вами, моя дорогая госпожа де Бюсси. Вернее за вашим любовником, то есть, за мной, — ухмыльнулся он в усы своей самонадеянной улыбкой, понимая, что еще больше ввел меня в недоумение. Шико наслаждался своей шуткой, я же не знала, что и думать. Выглядел шут так, словно и впрямь явился на свидание. Завернувшись плотнее в халат, насколько могла строго произнесла, делая остановку на каждом слове, чтобы сеньор понял, что с ним не шутят:

— Или вы объяснитесь, сударь, или я… разбужу господина де Бюсси, и вам придется объясняться перед моим супругом.

— А он… здесь? — брови Шико забавно собрались домиком на лбу, чем вызвали мою ответную улыбку.

— А где же ему еще быть?

Теперь пришла очередь шуту впадать в недоумение, и это было весьма презабавное зрелище. В цирк не нужно ходить, чтобы вдоволь насладиться представлением. Едва сдерживаясь от смеха, я села на край постели. Луи всхрапнул во сне и перевернулся на спину, чем привел господина де Шико в состояние полной прострации. Он стоял какое-то время неподвижно, потом, видимо, обрел дар речи:

— Так это, правда, Бюсси? Но… как?!!! Я ничего не понимаю, сударыня. Что здесь происходит?

Шут сел на пол, там, где стоял и уставился на меня невинным взглядом. В свете луны мне было хорошо видно его лицо. Свечи почти не требовались при таком естественном освещении.

Я тихо (чтобы не разбудить Луи) рассмеялась над нелепой ситуацией, которая происходила у меня на глазах. И сквозь смех, рассказала мэтру то, что он еще не знал, но, наверное, уже догадывался и сам:

— Вы, видно, полагали, что мы с господином де Бюсси всерьез ненавидим друг друга? Это был всего лишь розыгрыш, спектакль для королевы Маргариты. Вы же сами, дорогой господин де Шико, предупреждали меня о коварстве этой женщины и вот, мы придумали с графом план. И, по всей вероятности, он оказался успешным, раз в него поверили даже вы.

— О, боги! Вы необыкновенная женщина, я всегда это знал. Это же надо было так все повернуть! Сударыня, я преклоняюсь перед вами, — шут опустился передо мной на колени и тут проснулся граф.

— Кто здесь? — подлетел он с места, выискивая рукой шпагу. Даже после сна, в растрепанном виде, Бюсси производил впечатление сильного противника. Как в его руке оказалась шпага, я не увидела. Почти по волшебству она вдруг появилась из темноты, и ладонь мужа крепко сжала эфес "боевой подруги".

— Луи, все в порядке! Это господин де Шико, — попыталась я успокоить супруга.

— Шико? Но что вы здесь делаете? Катрин, как сюда попал господин де Шико? — Бюсси перевел взгляд с меня на Шико и обратно.

Вот только взаправдашних объяснений и сцен ревности — мне не хватало! Подбирая слова, хотела уже рассказать о ночном посетителе, как шут взял инициативу в свои руки:

— Дело в том, господин де Бюсси, что ваша игра на пару с графиней зашла слишком далеко. Вы знаете, что на вас делают ставки и заключают пари, а потом ждут результата ссоры и делят деньги?

— Ну, допустим, что знаю. И как это объясняет ваше вторжение в покои моей супруги?

— Что же, я объясню. Дело в том, что и я попался на вашу игру с графиней и поверил в то, что у вас, сударь, есть любовница, но вот поверить в то, что госпожа де Бюсси может иметь любовника, у меня не получилось. Простите, сударыня, но вы мне показались слишком чистой и наивной, чтобы так легко и быстро могли пуститься в любовные похождения и упасть в грязь непостоянных отношений. Но так думают далеко не все в Лувре, и если быть до конца справедливым, то кроме меня, никто так не думает, а некоторые, особенно любопытные сеньоры стремятся разгадать тайну любовных отношений господ де Бюсси.

— И вы?

— Ну, что вы, граф? Вовсе нет! Я пришел предупредить вашу супругу о том, что её окна днем и ночью пристально наблюдаются в ожидании неуловимого любовника. Роль которого, сегодня решил исполнить я. Ведь мне было невдомек, что вы сами являетесь любовником графини.

— Так вы…

— Спокойствие, сударь, продлевает годы. И мне, и вам жизнь еще пригодится, не так ли? Спросите у госпожи Катрин, сделал ли я хоть что-то, что могло упасть тенью на честь графини де Бюсси?

Луи обернулся ко мне в ожидании ответа. Почувствовала себя в тот момент, словно гвоздь, который находится между молотом и наковальней, довольно неприятное чувство. Невероятным казалось то, что мэтр Шико, не смотря на моё недавнее поведение во время нашей прогулки, снова пришел меня спасать. Теперь же от моих слов зависело, как обстоятельства этого визита сложатся дальше.

— Сударь, — произнесла я, — господин де Шико пришел другом в этот дом и не сделал ничего, что позволило бы усомниться в его намерениях.

Супруг и шут какое-то время стояли напротив друг друга, не знаю, о чем они размышляли, но от этого молчания стало не по себе.

— Господин де Шико, вы говорили, что на улице моего любовника ждет с нетерпением господин д" Эпернон, это так? — нарушила затянувшуюся паузу.

— Да, сударыня, именно так, — ответил мне Шико, возвращаясь к окну.

— Луи, нужно что-то делать! Тот господин так просто не уйдет.

— Господин де Шико, вы же не раскроете королевскому двору наш маленький секрет? — подошел к нашему другу Бюсси и встал так, чтобы быть невидимым для наблюдающих за домом господ (д" Эпернон, как оказалось, прогуливался не один).

— Смерть Христова! Да за кого вы меня принимаете, сударь? — возмутился шут.

— За весьма и весьма достойного дворянина, черт возьми! — ответил Луи, хитро прищурившись, — Ведь вы поможете нам продолжить веселье?

— Еще бы! Не будь я Шико, если не приму в этом участие!

Глава 49

Жан-Луи Ногарэ де ля Валетт, герцог д" Эпернон эту ночь не сомкнул глаз. Еще бы! Он намеревался именно сегодня выяснить, к кому оказалась благосклонна дама, тревожащая его душу, графиня де Бюсси. И если ему это удастся, то имелись все шансы сообщить о своем открытии графу и тогда… герцог мог стать другом самому Бюсси и бывать в интересующем его доме, так часто, как ему захочется. Жан-Луи Ногарэ и не догадывался, что за домом графини наблюдает не только он.

В то же самое время совсем в другом углу под тенью дома, который выбрал для засады господин де ля Валетт, скрывался герцог Анжуйский в сопровождении Орильи.

— Ну, ты рассмотрел его?

— Не совсем, мой сеньор. В такой темноте я увидел только его плащ и шляпу с развевающимся пером, мне показалось, что это был…

— Кто, Орильи? — принц никогда не отличался особой сдержанностью, а сейчас любопытство, смешанное с ревностью, вырывались наружу.

— Господин де Бюсси…

— Но этого не может быть!! — выкрикнул герцог сгоряча, потом немного подумав, добавил, — Хотя, отчего же не может? Вот будет потеха, если он там застанет любимчика своей жены! А ведь эта женщина еще совсем недавно казалась мне верхом честолюбия и целомудренности. Интересно, кого она предпочла мне, принцу… Вот бы взглянуть на счастливца!

— Ох, сударь, чует мое сердце, что не поздоровится тому господину нынешней ночью, кем бы он ни был, — приглушенно засмеялся Орильи.

— Тише! Слышишь? Тут кто-то есть, — притаился за спиной лютниста герцог и теперь выглядывал из своего угла, но никого не увидел и, успокоившись, занялся созерцанием окна. Через некоторое время на балконе, интересующего господ дома появилась чья-то тень.

— Орильи, ты видишь?

— Да, сударь… этот человек, он идет к нам.

Жан-Луи не успел додумать, как увидел, что возможный любовник графини спускается с её балкона и нисколько не стесняясь, направляется прямиком к нему. Господин д" Эпернон опешил от такой наглости и, взявшись за эфес шпаги, приготовился к встрече с нахалом, правда, он скорее предпочел бы эту встречу избежать. Каково же было его удивление и даже радость, когда в приближающемся господине, герцог узнал любимчика короля, господина де Шико. Не смотря на то, что шут являлся второй шпагой Франции после Бюсси, герцог полагал, что тот не посмеет поднять на него руку.

С довольной ухмылкой Шико первым поприветствовал герцога:

— Ба, сударь! Вот уж не ожидал вас встретить в это время. А что вы тут делаете, один, в такую рань?

— Я… гуляю.

— Не рановато ли для прогулок, сударь? Без охраны, да и местечко не самое приятное. Позвольте, я составлю вам компанию, а то мало ли, кого можно встретить в такую лунную ночь.

— Да, да, конечно, господин де Шико. Позвольте полюбопытствовать, сударь, а откуда вы возвращаетесь так… рано?

— Известно откуда. Вы же видели. Вон из того дома, — указал Шико рукой в сторону балкона, с которого изволил выпрыгнуть несколько минут назад.

— А кто живет в том доме? — продолжил расспросы герцог.

— А вам не все ли равно, сударь, — холодно ответил шут и тут заметил тень, скрывающегося за фасадом, как раз напротив того дома, где только что был он сам. — О, да я вижу, не вы один, такой любопытствующий. Господин де Орильи?! Я вас узнал, не прячьтесь.

— Кто здесь? — воскликнул лютнист, прикрывая собой принца.

— Ба! Да и вы здесь, Ваша Светлость?! — удивился шут. — Вот уж не думал, что лучшего места для прогулок невозможно отыскать во всем Париже! Или…, а я догадался! У вас тут назначена встреча с господином д" Эперноном, не так ли?

— С кем? — Орильи озадаченно обернулся к своему господину, но тот только дернул плечами.

— Орильи, что вы стоите, как статуя, дайте же мне пройти! Господин де Шико, думайте, что вам заблагорассудится. Я возвращаюсь в Лувр, а вы господин д" Эпернон? — обратился герцог Анжуйский к побледневшему другу короля.

— О, нет, я не составлю вам компанию, сударь. Мне нужно побывать еще в одном местечке…

— Не знал, что в вашем возрасте, сударь, бывает бессонница, — Шико развел руки в стороны, — И все же одному в такую пору, нельзя бродить по улицам Парижа.

— Господин де Шико, но… если вам тоже в Лувр, то Орильи может проводить господина д" Эпернона, — герцог Анжуйский являлся самой любезностью, что позволило Шико предположить, будто принцу было не по себе на ночных улицах города.

Расклад, предложенный его светлостью, вполне устраивал шута, вот только отпускать от себя он никого пока не хотел.

— Монсеньор, я с удовольствием сопровожу вас, — ответил принцу Шико, — Я тоже спешу в Лувр, чтобы порадовать вашего брата интереснейшей басней.

— О чем же она?

— О двух петухах и одном жаворонке, — сказал мэтр достаточно громко, чтобы эта фраза дошла и до ушей собирающегося уходить господина де ля Валетта.

— Вот как? Интересно…, не расскажете ли вы её нам по дороге в Лувр? Если ваша басня придется по душе Орильи, он сможет украсить её руладой*.

— Отчего же не рассказать, конечно, расскажу! Как же не потешить любимого брата моего короля? Господин д" Эпернон, не хотите ли тоже послушать?

— Да, пожалуй, я задержусь на пару минут. Ведь ваша басня не займет много времени, господин шут? — в присущей ему пренебрежительной манере высказался миньон, приблизившись к Шико. Тому только это и требовалось.

— Давайте отойдем подальше отсюда, господа…, - предложил шут, сворачивая в проулок.

— А чем вас не устраивает это место? — поинтересовался де ля Валетт.

— Тем, что оно слишком близко к дому моей возлюбленной.

— Как? Возлюбленной? — чуть ли не хором произнесли господа.

— Да, да… вы не ослышались. Я снова влюблен и ужасно ревнив!

— Интересно, кто же плод вашего обожания, господин дурак? — ухмыльнулся д" Эпернон, — Уж не графиня ли де Бюсси?

При этих словах Орильи и герцог Анжуйский многозначительно переглянулись.

— О, нет! Графиня слишком холодна, а мне нравятся дамы, в жилах которых течет горячая кровь, а не молоко со льдом! — воскликнул Шико, — Эльза, прекрасная девушка с синими, как небо глазами и такой нежной…кхм, впрочем, я, кажется, увлекся.

— И где же живет, ваша… синеглазая голубка?

— Там, в доме графини де Бюсси, она состоит на службе.

Герцоги облегченно выдохнули.

— Так вы были не у графини? — спросил дрожащим, видимо от волнения, голосом Жан-Луи.

— Нет. Эльза поведала мне по секрету, что у госпожи — сильное недомогание, и даже господин, который её навещает, не остался на эту ночь в доме.

— Да, что вы говорите!! Бедняжка…, - прошептал герцог Анжуйский, при этом он улыбался так, словно что-то задумал. По всей видимости, так оно и было.

— Это вы о ком сейчас, сударь? — поинтересовался у него Шико.

— Конечно, о графине! А вам удалось выяснить, что за господин навещает её?

— И, да и нет, — уклончиво ответил шут, затем с заговорческим видом шепнул принцу, но так, что его услышали и остальные, — Моя возлюбленная видела однажды его руку, которую украшал перстень, очень похожий на тот, что носит….

— Кто?!

— Один из ваших родственников, дорогой мой принц.

— Кто же?

— Мне думается, что это герцог… де Гиз.

— Анри?! Я так и думал! Вот каналья и здесь он сумел меня обойти!

Шико усмехнулся, похоже, что шутка — удалась. Ему поверили и на какое-то время, пусть ненадолго, но все-таки эти господа пойдут по другому следу. Давая возможность влюбленным, хоть немного побыть наедине.

Как только шут выскользнул в окно, мы, напряженно всматриваясь ему вслед, встали за шторой. Когда же господа в сопровождении нашего друга покинули улицу, и она снова стала пустынной, Бюсси тоже собрался уходить.

— Луи, но может быть, все-таки дождемся рассвета?

— Нет, любовь моя, мы не можем рисковать нашим счастьем. Утром могут появиться новые соглядатаи, или шпионы, или еще кто-нибудь чрезмерно любопытный.

— Луи, я не могу больше так… я устала лгать, — я подошла к нему, дотронулась до руки. В свете луны, любимый облик был сказочно красив. Он отвлекся от завязывания плаща и тот соскользнул на пол.

— Сударыня, вы мешаете мне одеваться! — возмутился граф, поднимая плащ и вновь накидывая его на плечи, я помогла ему завязать тесьму.

— Так хочется простого человеческого счастья! — вздохнула, сдерживая слезы.

— И мне, Катрин. Потерпи немножко, я обязательно что-нибудь придумаю…, - поцеловал он меня. Успокаивая, крепко обнял, потом отстранился, заглянул в глаза. — Еще немного, сударыня, и наше счастье будет принадлежать только нам.

— Мне нужен отдых, я не вынесу очередной ссоры! — воскликнула я, надув губки, отошла к кровати. Подхватила подушку и в сердцах швырнула её в Бюсси. Он поймал мой "снаряд" на лету, затем, прицелившись, швырнул его в обратном направлении, я увернулась.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, сударыня. Сегодня вы остаетесь дома. И чтобы никаких посетителей в мое отсутствие! — Луи поймал меня за руку и, подтянув к себе, крепко поцеловал в губы.

Он оделся и уже собирался спрыгнуть с балкона (почему-то в последнее время дверью в моем доме не часто пользовались), но я окликнула его, подбежала и крепко обняла:

— Луи! Пообещай мне, что будешь осторожен!

— Я всегда осторожен, любовь моя.

— И все же, пообещай!

— Ну, хорошо, если для тебя это так важно… обещаю, что буду еще осторожнее, чем раньше, — он улыбнулся и, шутливо чмокнув меня в щеку, спрыгнул вниз, перебежал на другую сторону улицы и, обернувшись, махнул рукой.

Казалось бы, простой жест, но отчего-то все сжалось внутри, а слезы, впервые за долгое время, пришли без приглашения. Вытирая горячие дорожки, бегущие по щекам, я спустилась в гостиную, забралась с ногами в кресло и, шмыгая носом, привлекла к себе внимание моего "зверика". Тот развалился сверху на спинке кресла и теперь смотрел на меня. Я взяла его в руки, Роки не сопротивлялся, казалось, даже с благодарностью принимал ласку.

— Один ты у меня, самый верный друг на свете! — поцеловала малыша и как-то успокоилась. Стало легче воспринимать действительность. Роки был со мной, Луи вернется вечером. Мне же абсолютно не хотелось никуда выходить за пределы стен своего дома.

Я вернулась в комнату и, плюхнувшись на кровать, тут же уснула, все тревоги разом куда-то делись, а сны оказались более чем приятными.

День прошел быстро, без томительного ожидания. Я наконец-то смогла насладиться тишиной и спокойствием, которого в моей жизни всегда так не хватало.

Вечером меня навестил господин де Шико. Не смотря на предупреждение Луи, этого гостя я не могла не принять. Шут позабавил меня рассказом об утренней беседе с герцогами. Я от души посмеялась над его шуткой. Потом, господин де Шико поинтересовался, когда обещал прийти Бюсси.

— У нас не было с графом точного уговора, но я думаю, что все-таки с минуты на минуту он появится, — ответила ему, вставая с кресла.

Как бы в подтверждении моих слов, раздались быстрые шаги на лестнице, но я сразу поняла, что принадлежали они совсем другому человеку.

Арвиль вбежал в гостиную и резко остановился, окинул взглядом комнату. Он был растрепан и измазан, словно в кетчупе. Мальчик встретился со мной взглядом и его обескровленные губы прошептали:

— Господин де Бюсси, там… Турнель….

Я кинулась к падающему на пол юноше и затрясла его за плечи:

— Арвиль, Арвиль! Вы слышите меня? Где ваш господин? Где Луи?

Шико присел рядом:

— Катрин, боюсь, юноша нам ничего уже не скажет…

— Он… умер? — только сейчас я поняла, что мальчик весь в крови и в ужасе посмотрела на Шико, о Луи я боялась подумать в этот момент.

— Нет, но в сознание придет еще очень не скоро.

В проеме двери появилась Эльза. Она увидела Арвиля и завопила так, что заложило уши.

Я словно в полусне подбежала к девушке и ударила её по щеке, приводя в почти нормальное состояние, отдала ей распоряжение:

— Эльза, быстро бегите за господином ле Одуэном. Мальчик жив, но ему нужна помощь лекаря. Ты поняла меня?

Она утвердительно кивнула и сбежала вниз. Я оглянулась на Шико, тот поднял юношу и переложил на узкий диванчик, который стоял вдоль стены и подложил ему под голову диванную подушку.

— Катрин, я думаю, что графу не помешает моя помощь… по тому, что произнес мальчик… его господин должен быть где-то у Турнельского замка.

— Я с вами!

Не сговариваясь и ничего больше не обсуждая, мы поторопились выскочить за дверь, но Шико вдруг обернулся:

— Мушкеты… я видел, в этом доме мушкеты, они нам могут пригодиться.

— Идемте! — подхватив юбки, я кинулась наверх в комнату, отведенную для Бюсси. У него на стене висели мушкеты, порох нашла в столе. Все произошло так быстро, насколько только возможно. Думала об одном, пока бежала следом за Шико: "Успеть! Надо успеть!"

На ходу мы зарядили оружие порохом, и теперь один мушкет был у меня, другой у Шико. Ни переодеться, ни прихватить шпагу я не успела. Почему Арвиль пришел ко мне, а не во дворец Бюсси, где полно вооруженных людей, способных защитить своего господина? Наверное, мальчик попросту растерялся. Как жаль, что мы жили с графом в эти дни так далеко друг от друга. Кровь молоточком пульсировала в висках, заглушая все вокруг, как бы тяжело мне не было (мушкет и юбки затрудняли движения), я понимала, что сейчас каждая минута на счету и старалась не отставать от Шико, правда, он очень быстро бегал. С его длинными ногами — это и не мудрено.

Лязг металла и вскрики от жаркого поединка услышала намного раньше, чем увидела тех, кому они принадлежат. Слава Богу, Бюсси был жив!

Он один держал бой против пяти господ, на земле в крови лежали четверо убитых. В зареве заходящего солнца и без того жуткое зрелище, показалось мне вообще за гранью реальности. Как будто во сне, я переступила через бездыханные тела. Сейчас чужие жизни для меня не имели никакого значения, главным был только он, Луи. Все что я могла в эти минуты — это неотрывно следить за мужем и молиться о том, чтобы граф оказался проворнее, чем его враги. Луи успевал каждому ответить и при этом, удерживал позицию, не давая убийцам зайти со спины. Шико что-то выкрикнув, сделал выстрел, привлекая к себе внимание, кого-то ранил…, я не видела ничего и никого, кроме уставшего, но живого Бюсси. Рукав его рубахи, развевающейся, как парус на ветру, вымок в крови, но казалось, что граф не замечает боли.

Радовало то, что мы успели и теперь Луи не один, врагам пришлось разделиться. Я следила за боем со стороны. У меня в руках находился заряженный мушкет, но сделать выстрел пока не могла, боялась попасть в мужа или нечаянно ранить шута. Они стояли спиной друг к другу и только успевали отмахиваться от атакующих господ, словно от назойливых мух.

В восхищении я наблюдала за поединком. Двое, очень дорогих мне людей были как одна сила, способная на многое, но сейчас эти славные господа оборонялись от наемных убийц, скрывающих свои лица под масками. На благородных господ эти люди не были похожи, слишком небрежно одеты и не достаточно опытны в фехтовании. Скорее всего, это были браво, которые шатались без дела по улицам Парижа (особенно в вечернее время) в достаточном количестве, чтобы составить определенного рода войско беспризорных солдат. Толку от них — не много, берут количеством, а не качеством и, к счастью, благодаря Шико, их количество с каждой секундой уменьшалось.

Кто их прислал? Кто купил? Кто заплатил этим господам деньги за смерть моего мужа? — это мог быть кто угодно. Слишком мешал в этой жизни сеньор де Амбуаз и дамам, и сеньорам, и даже королю.

— Луи, сзади! — выкрикнула, одновременно с раздавшимся выстрелом. Мушкет в руках дрогнул и закрыл на время легкой дымкой от меня сражавшихся господ. Впервые я стреляла, да еще в человека. К счастью, мои мужчины не пострадали, а тот, кому предназначался выстрел, был ранен, кажется, в руку. Не успела заметить, потому что в считанные секунды возле него оказался Шико, и теперь душа убийцы была далеко от этого места. Двое против двоих, при таком раскладе господа легко разделались с наемниками и теперь, вытирая пот, убирали свои шпаги в ножны.

Поединок закончился, я откинула мушкет и с визгом повисла на шее у Луи:

— Живой!

— Да, сударыня, вы вовремя. Благодарю вас, господин де Шико, — пожал Бюсси руку шуту, — Но почему вы здесь? Как узнали о нападении? Я послал Арвиля во дворец.

— Он пришел ко мне. Мальчик ранен и, наверное, от испуга пришел туда, где ближе.

— Ранен? — озабоченно переспросил граф.

— Думаю, что о нем уже заботится господин Реми, я послала за ним Эльзу.

— Умница! — Луи поцеловал меня, прогоняя все тревоги. Мы победили, значит, самое плохое осталось — позади.

— Вы не ранены? — спросила я после, все же меня тревожил его кровавый рукав.

— Кажется, нет, — ответил Бюсси. Видно, несколько кровоточащих царапин, по мнению моего супруга, не считались ранами. — Только очень устал и голоден, как стая волков.

— Я знаю чудное местечко, господа! — воскликнул Шико. — Идемте! Там можно неплохо подкрепиться, это всего в паре шагов отсюда.

Шут, отряхивая шляпу (которая слетела с него во время битвы) и поднимая мушкеты, засунул их на ходу крест накрест за пояс и стал теперь похож на пирата, не хватало только перевязи на глаз.

Я рассмеялась, сбрасывая напряжение. Помогла Луи собрать вещи и, подтянувшись на цыпочках, шепнула ему на ухо:

— Я люблю вас больше жизни! И все-таки вам нужно показаться господину ле Одуэну.

— Вот уж не думаю. Господин де Шико! Вы идите вперед, а нам нужно еще кое-что обсудить, — улыбнулся Луи и, наклонившись, подхватил меня на руки, прижал к себе, как великую драгоценность, бережно и очень нежно поцеловал. Нас больше не волновало ничего вокруг, кроме нас самих.

*Рулада — ж. итал., переливы голоса в пении (словарь В.И. Даля).

Глава 50

Прошло два месяца изнуряющей борьбы за счастье, которое нам давалось по крупицам. Луи часто отсутствовал по неотложным государственным делам, а Шико стал желанным гостем в нашем доме.

Мне приходилось нелегко в стенах Лувра изображать из себя оскорбленную супружеской изменой даму и отвергать многочисленные ухаживания господ, которые не прочь были стать моими любовниками. Луи изменился. Вернее многое, что ускользало от меня раньше, стало явным. Быстро выскочив замуж, я совсем не успела узнать своего будущего мужа. Картинка, нарисованная моим воображением, вдруг исчезла и теперь я увидела истинное лицо своего избранника. И оно оказалось совсем не таким, как мне хотелось бы.

Да, он по-прежнему оставался галантным кавалером, якобы безумно любящим свою супругу, но… от себя не убежишь: я видела, что он постепенно отдаляется от меня, фарс, который мы разыграли для окружающих, затянулся. Луи же ничего не предпринимал, чтобы изменить ситуацию. Казалось, что его все устраивает. Он чувствовал свободу, а я сходила с ума от ревности.

Однажды граф де Бюсси вернулся поздно вечером и далеко не в трезвом виде. Карлос встретил Луи в гостиной и помог господину подняться в его комнату. Я хотела было не появляться ему на глаза, но граф потребовал моего присутствия.

— Катрин, госпожа де Бюсси, почему вы не встречаете супруга, а? — раскачиваясь, с кубком в руках, обратился Луи ко мне, еле удерживая равновесие.

— Сударь, вы пьяны. Я, пожалуй, пойду к себе, — ответила, разворачиваясь к выходу.

Граф схватил меня за руку:

— Нет, сударыня, никуда вы не уйдете. Я требую выполнения супружеских обязанностей.

— Вы же еле на ногах стоите, сударь, — смерила его презрительным взглядом, но казалось, что Бюсси ничего не заметил.

— Ну и что, — он усмехнулся, его камзол был расстегнут, а от мокрой рубахи разило потом, да еще от Луи шел сильный запах вина.

Я отшатнулась, но граф снова оказался рядом, обхватил меня свободной рукой и чуть навалился. Едва удерживая равновесие, сказал:

— А для этого не надо стоять, мы сейчас ляжем.

— Пустите! — возмутилась я, — С ума сошли!

— Вовсе нет. Вы моя жена и я хочу спать, — он провел рукой по своему лицу, встряхнул головой и, хмыкнув, добавил, — с вами.

Затем опустошил кубок и швырнул его в стену. Сейчас мой супруг меньше всего походил на себя.

— Пусти, — дернулась я в его руках, но Бюсси держал меня мертвой хваткой.

— Я сказал, что буду спать с вами. И к чему эта комедия? Вы моя жена и хватит ломаться. В постель, я сказал! — произнес он вдруг совсем трезвым голосом и швырнул меня, словно пушинку на кровать, сам навалился сверху.

— Луи, нет! — возразила я, оттолкнула графа и, поднимаясь, поправила задравшееся платье.

— Да! Или ты предпочитаешь мне господина де Шико?! Так? — взревел Луи, приближаясь ко мне.

— О чем ты?

— О чем? О чем я?! Почему этот господин проводит так много времени рядом с моей супругой? — Бюсси подходил, я же наоборот, отходила от него к двери. Супруг наблюдал за мной, не мигая, пригвождая взглядом. Словно тигр в охоте на кролика. Он видел во мне добычу, жертву, но только не любимую женщину.

— Луи, но… господин де Шико мой друг.

— Друг, который довольно легко может стать любовником или уже им стал? — выкрикнул Бюсси, направляясь ко мне.

— Луи, опомнись! Что ты говоришь? Что? Ты всерьез подозреваешь меня в измене?! Да как ты можешь?

— Иди сюда и докажи обратное. Докажи, что верна мне. Ну же! — заорал он.

— Луи, нет. Я не хочу…, так. Не надо, — отступила еще на один шаг.

— Ни одна дама, ни разу не сказала мне — "Нет". Неужели вы, сударыня, хотите, чтобы я искал утехи среди турчат*? Невероятно, имея собственную жену, я не могу до нее даже дотронуться, — Бюсси сорвался с места и поймал меня у двери, выскользнуть из его сильных рук я не сумела. Полет в кровать повторился, только на этот раз, разговоры, уговоры и возмущения не помогали.

Луи выругался сквозь зубы и, срывая платье, постарался причинить как можно больше боли. Его ласковые руки, казались теперь грубыми лапами дикого зверя. Его губы дарили злые поцелуи. Он рвал меня на части, разъяренный чьими-то сплетнями и собственными домыслами.

Потом Бюсси уснул, вдоволь насладившись своим триумфом.

Я же, испив из чаши жизни — унижение, решила уйти. Новый его гнев и побои, не смогу вынести. А брачное ложе теперь будет для меня местом пыток. Выбравшись из постели, запахнулась в сброшенное на пол одеяло. Платье было испорчено так, что на починку рассчитывать уже не приходилось. Его можно выбросить или разорвать на более мелкие полосы и отдать на тряпки для хозяйства.

Мышкой проскользнула в пустой коридор и прошла к себе в комнату. Эльза вздрогнула, когда я прикрыла дверь и, всплеснув руками, только воскликнула:

— Моя госпожа!

— Тсс! Тише, Эльза. Все в порядке. Будь добра, принеси мне горячей воды.

— Слушаюсь, сударыня, — сказала девушка и приглушенно добавила, — Да что же это делается…

Делается…

Я посмотрелась в зеркало, и поняла, что так встревожило Эльзу. Растрепанная девица с синими кругами под глазами, разбитой губой и бурыми отметинами на шее, словно заклейменная шлюха, вовсе не походила на благородную даму. Луи постарался унизить меня, насколько это только было в его власти. Все тело болело, как будто меня растоптал табун коней. Бюсси точно так же прошелся по моим чувствам.

Душа теперь ныла, как от зубной боли, а в голове и сердце — пустота и беспросветное одиночество. Меня охватил вдруг холод, который бывает, когда сидишь один в пустой квартире и кажется, что никому-никому ты не нужен в целом мире. Роки пискнул где-то под ногами. Я опустилась на колени и позволила ему забраться ко мне на руки.

— Мальчик, мой, — едва выдавила из себя, как слезы сами закапали крупными горошинами на недовольно фыркнувшего малыша. Оказалось, что нужно совсем немного сочувствия, чтобы пробить холодную стену между мною и окружающим миром. Я возвращалась, оттаивала, согретая любовью серого четверолапого друга.

Эльза принесла воду и помогла мне раздеться. Смывая с себя кошмар минувшей ночи, я понимала, что последую своему решению и не задержусь под одной крышей с Луи больше ни на один час.

Оделась, взяла зверика и, попрощавшись с Эльзой, оставила ей для графа небольшое письмо, скорее записку:

"Прощайте, сударь. Не ищите меня. С этого дня вы свободны от всех обязательств. Катрин".

Свернула её, а внутрь положила обручальное кольцо и свою стрекозу, как оплату за те вещи, что сейчас были на мне. Накинула капюшон серого дорожного плаща и, как странник, не хватало только посоха, отправилась в путь. Вышла за ворота и остановилась, обдумывая: куда идти. Я решила спуститься к набережной и там, посидев на берегу, собраться с мыслями. Повеяло прохладой от воды. Осень. Солнце не греет так, как раньше. Золотые листья подхватывает ветер и плавно опускает лодочками на воду. Вот так и я, как эти листья, опущенная в чужую реку, стараюсь справиться с течением. Но под силу ли это мне?

Вздохнула, присаживаясь на плоский валун, и тут услышала знакомые шаги за спиной. Я резко обернулась и не успела отвести взгляд, меня узнали. Шико, это он торопливо, почти бегом шел в мою сторону.

— Катрин?

— Да, я, — ответила, повернувшись так, чтобы шут не увидел мое лицо, скрытое в капюшоне. Ветер все-время пытался сорвать его с меня, поэтому пришлось придерживать плащ рукой у подбородка.

— Не ожидал увидеть вас так рано. Что-то случилось?

Ну, зачем, зачем он так участливо спрашивает? Зачем беспокоится о чужом ему человеке? Почему он всегда появляется неожиданно и так некстати. Почему?

Я отвернулась, борясь с собой, своими мыслями, чувствами и стараясь оставить голос спокойным, ответила:

— Нет, все хорошо. Просто вышла немного погулять, господин де Шико. А вы что тут делаете?

— Как и вы, гуляю, — ответил он и подошел чуть ближе, постарался заглянуть в лицо, но я снова отвернулась. Вот когда не хватает солнцезащитных очков. Как бы они мне сейчас пригодились!

Я молчала. Ветер яростно трепал полы плаща, а шут не спешил уходить. Он вдруг развернул меня к себе и, откинув капюшон, увидел, что он скрывает.

— Бюсси? Это сделал он? — спросил Шико, меняясь в лице. Жесткий взгляд. Я никогда не видела его таким раньше.

Утвердительно качнула головой в ответ. Комок подступил к горлу, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы не разреветься.

— За что? — Шико смотрел на меня так, словно увидел впервые.

— Ревность, — ответила я, прячась в капюшон.

— Ревность? Но… имея такую жену, как вы. Святую чистоту и непорочность, он еще и ревнует?! — выкрикнул шут. — Что на него нашло? К кому вас приревновал граф, сударыня?

— К вам, — ответила и увидела, как мой друг побледнел. Уставившись в одну точку, он хлопнул пару раз глазами, как сова после ночной охоты и, обернувшись ко мне, воскликнул:

— Да он, похоже — с ума сошел! Идемте, сударыня!

— Нет, господин Шико, я никуда не пойду. Я ушла из дома и больше не вернусь к мужу.

— Катрин, не глупите! Идемте, — шут поймал мое запястье цепкими длинными пальцами и тут я, не удержавшись, вскрикнула от боли. Шико удивленно поднял брови, и спросил:

— Случилось что-то еще, чего я не знаю, сударыня? — с этими словами он ловко и очень быстро завернул рукав моего плаща и увидел синяки, оставленные от пальцев Бюсси.

Я всхлипнула и почувствовала теплые сильные руки Шико, он обнял меня, давая выплакаться.

— Ну-ну, девочка, успокойтесь. Идемте со мной. Нельзя же вам оставаться на улице, правда? — столько тепла было в его голосе, что я расплакалась еще сильнее. Затем, отстранилась, вытерла слезы и согласилась пойти с Шико, куда угодно, лишь бы не видеть больше мужа. Никогда.

Мы остановились у отеля, раньше я не была в этом районе Парижа. Шико снял мне красивую комнату, с видом на Сену. И позаботился о том, чтобы его даму не беспокоили лишний раз. Завтрак, обед и ужин, приносили ровно по часам, в комнате убирали два раза в день. А в остальном, я была предоставлена сама себе. Шико не докучал своим общением, мне даже показалось, что шут совсем про меня забыл. Мы с Роки наслаждались спокойствием.

Мои ушибы зажили, и происшедшее между мною и Бюсси казалось просто дурным сном. Спрятавшись от всего мира, я совсем не ожидала столкнуться с ним нос к носу. Прогуливаясь вдоль тесных рядков рынка, встретила старушку, которая продавала чеснок и тем самым напомнила мне бабушку с рынка в Москве.

Я купила у нее белоснежную головку и, надеясь на чудо, поспешила проверить его на Роки, почти бегом направилась к отелю. Белоснежная карета, обогнув толпу зевак, остановилась почти напротив меня и вышедший из нее господин, оглянувшись, подозвал к себе.

— Вы госпожа Катрин, графиня де Бюсси? — поинтересовался седовласый чуть сгорбившийся незнакомец в темно-синей мантии, спускавшейся ему до пят.

— Да, — ответила, не понимая пока причины его любопытства.

— Прошу вас проехать со мной, сударыня. Не бойтесь, я не причиню вам зла, — улыбнулся старик, открывая дверцу кареты так, что мне ничего не оставалось, как войти в нее.

Я пристроилась на желтое кожаное кресло. Старик уместился рядом, а напротив нас сидела женщина в черной вуали и шикарном платье из золотой парчи.

— Трогай! — крикнул старик вознице, и мы понеслись, подпрыгивая на ухабах. Никогда не думала, что в карете путешествовать не так уж и приятно.

Отъехав на довольно приличное расстояние, старик решил все-таки нарушить молчание:

— Госпожа де Бюсси, вы, верно, обеспокоены такого рода похищением. Но не бойтесь, я сейчас вам все объясню. Мое имя должно быть вам известно, хоть мы и никогда прежде с вами не встречались. Я Оже Феррье, — склонил он голову, представляясь мне. Ну, еще бы я не знала имя лейб-медика Екатерины Медичи, астролога и мага в одном лице.

"Ой, Катя, кому-то ты снова на хвост наступила", — подумала с тоской, вслух же произнесла:

— О, сударь, это большая честь для меня. Но зачем я вам понадобилась?

— Понимаете, госпожа де Бюсси, ваше появление в Париже, принесло некоторый дисбаланс в звездной среде. Ваша судьба тонкой ниточкой переплетается через судьбы таких людей! — господин Феррье многозначительно поднял указательный палец и закатил глаза к небу, — Что это вынуждаем меня прибегнуть к вашему разуму и…

— Господин Феррье, а не могли бы высказаться более… предметно, — бесцеремонно пресекла я, начинавшего раздражать меня господина, — Извините, сударь, но я не хочу провести полдня в бессмысленном разговоре.

Но тут решила подать голос дама, которая все это время не проронила, ни слова.

— Сударыня, я не думаю, что вы теперь станете торопиться куда-либо. Ваша жизнь в наших руках и от того, какой решение вы примите, зависит, насколько долго она продлится.

— Так это, в самом деле, похищение? — удивилась я, не понимая поступка этого господина.

— В некотором роде, да, сударыня, — согласился со мною астролог, а дама хихикнула, прикрыв ладонью рот. Интересно, что её так развеселило?

— Cлушаю вас внимательно, — обратилась к своим собеседникам, сосредоточившись на том, чтобы обнаружить в их словах лазейку для отступления.

— Так вот, — начал свой монолог астролог, но дама его перебила.

— Вы, госпожа Катрин, сильно вмешались не в свою игру. Вы перетасовали фигуры и перемешали черное с белым. Но самое странное, что даже после устранения вас с поля игры, фигуры, задетые вами, все равно уже никогда не встанут на свои собственные места. Посему мы не можем вас убить, это нам не выгодно. А вот устранить на некоторое время, чтобы все вернулось на круги своя, нам под силу.

— Нам, это кому? — спросила я, пытаясь разгадать суть происходящего.

— Это вам знать не так уж и важно, — вступил в разговор господин Феррье. — Мы предлагаем вам погостить в отдаленном от Парижа поместье некоторое время. Скажем месяца два-три, а потом вы вернетесь и сможете жить так, как посчитаете нужным, но не графиней де Бюсси, а скажем герцогиней де Шавиньи или вдовствующей сеньоритой де Луини. Что скажете, сударыня?

— Лестное предложение, сударь. Вы дорого покупаете меня. А что будет, если я откажусь?

— В таком случае вас ждет Бастилия или Консьержери, а быть может, вы предпочитаете провести годы своей молодости в компании заключенных в Шатле? — ответила дама ледяным голосом. — Итак, ваше решение.

— Я согласна. Но без Роки никуда не поеду, — ответила господам. Заметила, что они переглянусь между собой, пришлось пояснить. — Это мой ручной крыс, он остался в отеле.

— Его вам привезут, — ответил господин Феррье, и мы продолжили наше путешествие. Через некоторое время оказались в живописном местечке в одном из замков вдоль побережья Луары. Меня проводили без лишних объяснений на верхний этаж боковой башни замка в довольно скромно обставленную комнату, с двумя узкими окнами, в которых просматривалось серое дождливое небо.

Я, как принцесса, заточенная злым волшебником в башню, вот только принц мой оказался совсем не моим, и надеяться на спасение со стороны — не приходилось. Надо думать, и действовать самой. Поняла, что заточить в Бастилию похитители меня по каким-то причинам не хотели или не могли, наверное, боялись привлечь внимание Шико или герцога Анжуйского. Хотя в последнем я видела больше врага, чем надежду на спасение. То, что мне дадут возможность спокойно жить через два месяца — тоже было сомнительно, проще выждать и избавиться от ненужной девицы, выбросив её, скажем, из окна этой же башни и списать это происшествие на случайность, чем обеспечивать её безбедное существование. Выглянув в окно, поняла, что мое предположение довольно уместно. Высота внушала опасение за свою жизнь. И еще какое!

"Да… попалась, Катя. Не хотят тебя видеть графиней де Бюсси, знали бы они, что ты и сама этого не желаешь, быть может, и не стали бы так прятать", — подумала о себе отстранено, как будто речь шла совсем о другом человеке. Больше всего меня сейчас волновал Роки, а об остальном размышлять пока не хотелось.

К вечеру доставили моего любимого зверика. Я чуть не подпрыгнула от радости. Теперь бы еще испробовать на нем, купленный на рынке, чеснок. Здесь меня больше ничто не держало. Любовь, которая казалась раем, обернулась адом. С кумира сползла маска и, под ней оказался совсем другой человек, которого я не знала. Мои чувства спрятались в раковину, как улитка и замерзли, словно их никогда и не было. Я устала верить, надеяться, ждать, устала бороться и проигрывать. Хотелось одного — вернутся в Москву, к родителям и навсегда забыть про свое неудачное путешествие в страну детских грёз.

Не буду вспоминать…, пусть все останется в прошлом, навсегда. Открыла глаза, тьма обволакивала каждый уголочек комнаты. На ощупь поднялась и придвинулась к окну. Темень. Ни звездочки, ни огонька.

Тихо. Бесшумная ночь и такая одинокая впервые за долгое время накрыла меня крылом грусти и отчаяния. Двое суток прошло от момента заточения в башню. Я знала, что Бюсси не станет меня искать. Он ведь не искал меня в Париже, а теперь я ему вовсе не нужна, да и своей запиской развязала супругу руки, теперь он может снова чувствовать себя свободным и холостым. А может быть, это по его воле меня заточили в эту темницу?

Нет. Так можно додуматься до чего угодно. Пусть не долго, но мы ведь были с ним счастливы? Были. Я знаю. Только мы сами виноваты в том, что убили нашу едва разгоревшуюся любовь. Вернее, не только мы, а то зло, что витало над нашими головами, и изо дня в день оно отводило нас по разные стороны друг от друга. Только мы этого не замечали, пока не произошел тот срыв. Мы вспыхнули в последний раз, как перегоревшие лампочки, и перестали светить друг для друга.

Меня позвали за окном, настойчиво и тихо.

— Кто тут? — ответила, высунувшись в темноту.

— Катрин, это вы? — послышался голос, который я только что старалась забыть.

— Луи? — сердце замерло и пропустило один удар. Кого-кого, а вот графа я совсем не ожидала услышать у стен башни.

— Да. Я сейчас поднимусь к вам. Черт! Вот дъявол! — воскликнул он, и тут послышался лязг металла. Топот ног, чьи-то еще голоса. В полной темноте, сверху я ничего не могла разобрать. Но поняла, что каким-то чудом граф узнал, где меня держат, и пришел выручать свою непутевую супругу. Но зачем? Чтобы успокоить свою совесть или чтобы успокоить меня на веки?

Я зажгла свечу, воспользовавшись огнем в камине, тот еще не погас. Набросила на плечи плащ, платье не снимала даже перед сном, боялась, что ко мне могут вломиться без приглашения. Потом засунула зверика в мешок и приготовилась покинуть эту комнату через дверь. Знала, что она заперта и открыть её можно только снаружи, ключом, который висел возле двери. Мой стражник крепко спал, его храп доносился из-за двери. К счастью, он не слышал того, что происходит за стенами, внизу. Я взяла в руку подсвечник, перехватила его удобнее и приготовилась к обороне.

— Какого черта! Стоять! — проревел проснувшийся охранник. Затем послышалась возня и скрежет в замке.

— Катрин! Где вы? — я узнала голос. Это был Шико. Размахивая подсвечником, я кинулась ему на шею.

— Господин Шико, как вы нашли меня?

— Идемте, сударыня, я все вам расскажу. Осторожнее, — взял он у меня из рук увесистую штуковину и увлек за собой в темноту коридора. Освещая путь, мы спустились по лестнице вниз, и тут на нас обрушилось целое войско, гремящее доспехами.

— Стоять! — взревел мужчина, что бежал вприпрыжку нам наперерез.

— Вот так прием! — усмехнулся Шико, — Ловите!

Он кинул подсвечник в воздух, тем самым отвлек внимание незнакомца. Подставив ему подножку, шут ловко выхватил из рук подающего воина шпагу, и удобно перекинув, протянул её мне.

— Держите, Катрин. Думаю, вам пригодится.

— Спасибо, господин Шико! — воскликнула я, и умело отразила удар атакующего нас сбоку шевалье. Уроки фехтования не прошли зря, и даже спустя время мое тело помнило, чему его научили. Началась настоящая заварушка. Так жарко мне еще не было ни разу. Мы сражались за жизнь, а для этого стоило попотеть. Шико кружил рядом. Он помогал мне, легко успевая отражать удары и своих и моих нападающих. Я чувствовала его защиту и верила, что у нас получится выбраться из этой передряги живыми.

— Катрин, — Шико поймал меня за руку и, подтолкнув, шепнул, — Бегите к воротам! Ну же! Давайте! Я догоню!

Я проскочила между стражниками и, со всей прыти поспешила к воротам, но и там кто-то сражался. Этими кем-то оказались Бюсси, я узнала его по голосу и Карлос, второго узнала по светлым волосам, которые было видно в темноте.

"И эти здесь. Ну и куда мне-то деться?", — пока раздумывала, кто-то подкрался сзади и, пригнул меня к земле, поставил на колени, зажал мне рот, чтобы я не смогла кричать, затем волоком потащил к лошади. Тут вспомнила про шпагу и со всей силы пригвоздила дядьку к земле, воткнув ему железку в ногу.

— А-а-а! — завопил он во весь голос. Я же, освободившись, побежала к воротам, там меня в этот раз догнал Шико и, прикрывая собой, проводил к лошадям. Шут помог мне сесть в седло, и вывез за пределы замка, а сам поспешил к Бюсси.

Зорька разгорелась цветком алого мака, полюбоваться рождением нового дня не вышло, лязг за спиной возобновился с новой силой, и что делать я не знала.

Уехать, бросить сражавшихся за меня мужчин, не могла. И хотя понимала, что делаю очередную глупость в жизни, ничего не могла с собой поделать.

Спрыгнув с коня, я собрала несколько лежащих под ногами довольно крупных, увесистых камушков и, забравшись в седло, развернула своего иноходца. На всем лету мы вернулись с ним к сражающимся мужчинам. Теперь мне было видно, где свои, а где — чужие. День вступал в силу, а солнце щедро делилось светом.

Размахнувшись, первый камень я бросила в голову здоровенному дядьке, тем самым облегчила задачу Бюсси, второй и третий камень достигли затылков, стоявших ко мне спиной господ.

— Есть! — воскликнула я, швыряя последний камень и спрыгивая с коня, побежала к мокрому от пота, раненому в плечо Шико. — Как вы, господин де Шико? Вы ранены?

— Все хорошо, сударыня, небольшая царапина, — улыбнулся шут и обратился к остальным, — Поспешим, господа. А не то еще кто-нибудь проснется в этом доме.

Послушавшись его, мужчины сели на своих лошадей и мы, наконец, смогли покинуть это место. Направляясь в Париж, каждый думал о своем. Лошади летели, словно за ними гналась стая волков. Я ни о чем не думала, совсем. На душе было легко, тьма от меня отступила.

Но остановиться на привал нам все-таки пришлось. Конь Карлоса споткнулся почти на ровном месте и чуть не сбросил седока. Парень чудом удержался в седле.

Пока Луи и Карлос осматривали скакуна, я занялась Шико и, не смотря на его протест, все же сделала то, что могла в таких походных условиях. Небольшим количеством воды промыла запекшуюся рану и перевязала, бинтом послужила чистая сменная рубаха Бюсси, которую, тот взял с собой в дорогу.

— И все-таки, господин Шико, как вы меня нашли? — спросила я, перевязывая шута.

— Случайно, — поморщившись, ответил он. — Мы не знали, где вас искать, и поехали на удачу. Я встретился с Бюсси и, когда узнал причины вашей размолвки, понял, что вы в опасности, но пока наводил справки, вы исчезли. Я догадался, в какую сторону вас могли вывезти, но в каком именно замке искать — точно не знал. Сутки мы бродили в округе, выспрашивали у местных, не видели ли они ничего подозрительного? И, конечно, никто ничего не видел, в чем лично я и не сомневался. Ваше похищение было продумано до мелочей. Но мне встретился один господин, он направлялся на рынок, и, проследив за ним, я сделал определенные выводы. И к счастью, оказался прав. Ведь семечки были куплены для вашего Роки? — спросил Шико, присаживаясь на траву

— Да. Я попросила. Но кому я могла помешать настолько, что меня решили так надежно спрятать?

— Вот и я задавался этим вопросом, сударыня, и не один раз. И знаете, что я думаю?

— Что, сударь? — ответила, присаживаясь перед ним на корточки, продолжая нашу беседу.

— Мне думается, что тут не обошлось без нашего любимого герцога…

— Нет, не думаю. Я видела своих похитителей.

— Вот как? Стало быть, вам, действительно, грозило не только заточение… Кстати, а кто вас похитил?

— Одна дама, скрытая вуалью, я её не узнала, но господин от меня не прятался, это был господин Феррье.

— Смерть Христова! — воскликнул Бюсси, они с Карлосом как раз подошли к нам. — Да ведь это же лейб-медик королевы-матери. Да, сударыня…, благодаря услугам этого господина, мы могли никогда больше с вами не увидеться.

— Мы могли с вами не удивиться не только по этим причинам, господин де Бюсси. И вы их знаете не хуже меня, — ответила, поднимаясь и выпустив Роки из мешка, пошла с ним в тень кривого вяза. Разговаривать с Бюсси мне хотелось сейчас меньше, чем когда-либо.

— Что с конем? — поинтересовался Шико у Карлоса, тоже поднимаясь с земли.

Граф подошел ко мне. И нерешительно, дрогнувшим голосом, спросил:

— Как вы себя чувствуете, сударыня?

— Отлично! Лучше всех, разве не видно? — засмеялась я, отстранившись.

— Катрин, нам нужно поговорить. Позвольте объяснить вам…

— Что объяснить, сударь? То, что вы не любите меня и никогда не любили, я знаю и без ваших объяснений. То, что вы совершили, не имеет никаких объяснений. Я не хочу больше вас ни видеть, ни слышать, — отвернулась от человека, который совсем недавно, был всем для меня. Как же я ошибалась, принимая свой вымысел, за правду.

— Значит, так?

— А что вы ожидали, после всего? Что? Неужели думали, что брошусь в ваши объятья?

— Выслушайте меня, сударыня, прошу вас. Я виноват только отчасти. В тот вечер, королева Наваррская вовлекла меня в свой разговор и, наверное, я так думаю, что-то подмешала мне в кубок с вином.

— Но зачем вы оказались в обществе Маргариты? Вы были… близки с ней? Да?

— Да. Был, — ответил он без колебаний, — Самое страшное, я совсем не помню, что было после, в ту ночь…, я не помню, что причинил вам. Наверное, это было нечто ужасное. Но я не помню, ничего. Несколько дней провел в постели, и, когда пришел в себя, никак не мог понять, что случилось, и почему вы исчезли. Катрин, то зло, что я причинил вам, оно было не намеренным. Я сожалею…

— Сожалеете? Как мило, сударь! Вам повезло. Вы не помните. А мне, что делать мне? Как мне вычеркнуть из памяти боль, унижение? Как? Молчите? Не знаете?

— Катрин! Поймите же меня, наконец!

— Вы были с ней, были…, - я думала о том, что Бюсси предал меня, предал наши чувства, а он, казалось, совсем не сожалел о своем поступке.

— Я не знал, что так все получится…

— Замолчите! Слышите! Замолчите, Луи! Я не хочу больше быть вашей женой, — меня трясло от нашего разговора, в памяти всплыл тот его взгляд, полный животной страсти, злости. Каждый раз буду вспоминать ту ночь. Нам никогда уже не стать такими, как прежде. Я это понимала и он, думаю, тоже. Видела, как Бюсси склонил голову.

— Но мы же…

— Нет, не мы, только вы и только я…, - как же мне было больно в этот миг, но я не могла иначе и продолжила, — "Нас" больше нет, господин де Бюсси! Прощайте, сударь, — развернулась, чтобы уйти, но услышала Луи, он не спешил сдаваться.

— Не так быстро, сударыня! Вы все еще моя жена, Катрин…

— Жена? К несчастью, я это помню, а вот вы вряд ли вспоминали о таком обстоятельстве в объятиях королевы Наваррской, не так ли? — высказала с горькой обидой.

Он побледнел и, сжал губы, пересиливая себя.

— Я никуда вас не отпущу! — с этими словами граф развернул меня к себе, и крепко схватив за плечи, принялся целовать в шею, лицо, губы. Я замерла статуей, испытывая невероятное отвращение к его поступку. Словно меня целует не собственный муж, а чужой незнакомый мне мужчина. Он отстранился на мгновение и наши взгляды встретились. Бюсси отвел глаза, не выдержал моей боли.

— Отпустите меня, Луи. Я не могу… быть… с вами. Не могу…, - сделала шаг назад и уперлась спиной в крепкое плечо шута. Подняла на него мокрые от слез глаза и прошептала:

— Увезите меня отсюда, господин де Шико. Прошу вас, пожалуйста.

— Куда, сударыня? — спросил он с горечью в голосе.

— Куда вам будет угодно, сударь. Только, чтобы Бюсси никогда не смог меня больше найти.

Шико увез меня на приличное расстояние от Парижа, в аббатство своего друга Горанфло. Я помнила этого неуклюжего забавного человека еще монахом, выпрашивающим у своего друга обед. Запросы на пиршество у монаха были не шуточные. Сам же он нас принял радушно, но гораздо скромнее, чем следовало бы ожидать. Горанфло еще больше растолстел и его живот округлился, словно у беременной женщины на последних месяцах. Даже походка куманька стала утиной, вперевалочку.

По просьбе шута, его друг приютил меня в своем доме, в небольшой комнатке наверху, окна которой выходили на чудесную долину, раскинувшуюся перед домом, насколько хватало глаз. И мне приятно было вечерами смотреть на вечерние проводы солнца, лучи которого окрашивали в пурпур листья виноградника, уходящего, казалось за горизонт. Яблони, стройными рядами шептались по другую сторону от них, позволяя ветру путаться в листве и время от времени сбрасывать наземь очередное выспевшее яблоко.

Вскоре я полюбила длительные дневные прогулки, на которые всегда брала с собой Роки. Здесь мне не нужно было одеваться в нарядные платья и украшения. Скромная юбка и белая рубашка, да легкий плащ — напоминали мне о первых днях на улицах Парижа. Но в провинции жилось и дышалось, на мой взгляд, легче, чем в столице. Уединившись, мы с крысом погружались в воспоминания, я пыталась анализировать то, что произошло со мной. Спустя месяц, успокоившись от последних потрясений, пыталась упорядочить мысли и чувства, заполнявшие теперь мою одинокую жизнь. Да, наверное, я неудачный вымысел собственной судьбы. Живу, дышу, чувствую, но меня, словно — нет… Не думала, что так нелегко пережить предательство. Говорят, что любовь все прощает…, что же тогда ютилось в моем сердце все то время, пока я была графиней де Бюсси? Ответить на этот вопрос не получалось. Луи де Клермон остался в прошлом, для меня больше не существовало этого человека, я сама перестала существовать. Любовь умерла, а ее место заняли пустота и безразличие.

'Наверное, это к лучшему, ' — думала я, свесив ноги в глубокий овраг. Роки сидел рядом и грыз семечки, которые прихватила с собой на прогулку. Две птицы летали высоко в небе, как будто влюбленная пара (возможно, так оно и было) и я, задрав голову, следила за их красивым полетом. Потом вдруг встала, повинуясь душевному порыву, раскрыла руки в стороны и, зажмурившись, постояла на краю какое-то время, а затем сделала шаг вперед.

Резким рывком меня бросило в сторону и, упав в траву, почувствовала себя придавленной чем-то тяжелым. Полет мои ощущения напоминали весьма отдаленно. Я открыла глаза и увидела Шико, он лежал на мне и ругался на чем свет стоит:

— Катрин, вы с ума сошли? Вас нельзя оставлять ни на минуту!! Не успей я вовремя, вы были бы уже на дне оврага! Вы не слышали меня?

Я покачала головой в ответ, он поднялся и подал мне руку, помог встать, отряхнуться от листвы и пыли.

— О чем вы только думали?

— О птицах, — ответила, выискивая глазами крысенка.

Малыш сидел на месте и, казалось, совсем не заметил того, что сейчас произошло между людьми.

— Птицах? Да, что с вами?! Вы не подумали о том, что могли умереть? — воскликнул шут, размахивая руками.

— Нет, не подумала. Да и что с того? Кому нужна моя жизнь? — ответила тихо, как бы спрашивая себя.

— Мне! Черт возьми! Как вы не понимаете?! Я не могу без вас!..

— Что? — я впервые посмотрела на Шико в этот миг, не как на друга, не как на декорацию к интерьеру, а как на мужчину.

— Вы не ослышались! Я никогда бы не сказал вам ни слова, никогда бы не выдал себя даже жестом…, но вы сами вынуждаете меня к этому шагу, Катрин. Неужели вы никогда не думали о том…, не видели, что рядом с вами находится человек, для которого вы желаннее глотка воздуха? — он был таким искренним в эту минуту, без своих многочисленных масок, впервые обнажал передо мной свою душу, ранимую и хрупкую.

— Я…, - хотела ответить, сказать, что сейчас увидела в его глазах отблеск солнца. И только что поняла, кем является для меня господин де Шико. Словно пелена, разделяющая нас, только в этот миг разлетелась, исчезла, открыла нам друг друга. Быть рядом и не знать, идти параллельной дорогой по жизни с тем, кто живет тобой… Как это не справедливо! И как это замечательно, что мы можем вернуть, уходящее время. Но комок застрял в горле, мешая вдохнуть полной грудью. Слезы вдруг потекли по щекам, мы не замечали их. Он говорил. Я слушала и с каждым его словом, во мне оживали потерянные чувства.

— Молчите, прошу вас. Дайте мне сказать, я умоляю, — он подошел так близко, его глаза, я не могла вынести этот взгляд, — Я не могу больше так, Катрин! Я не могу видеть вашу тень, вместо живого человека… Я люблю вас! — он обнял меня и наши губы встретились в первом и таком страстном поцелуе.

Мы снова упали в траву, я потеряла голову от избытка чувств, накрывших меня своей волной. Это после, возможно, стану винить себя за минутную слабость, но сейчас — во мне не было, ни тени смущения, сомнения… только желание вновь почувствовать себя любимой, настоящей, живой.

Я поняла, наконец, где сделала ошибку и то, что говорила Агнесс, читая судьбу по руке Луи. Случайно, забрав чужую любовь, чуть не пропустила мимо свою собственную. Но как я могла догадаться, что не безразлична этому человеку? Конечно, Шико всегда был рядом, всегда и во всем помогал мне, но его заслонял собой Луи… Нельзя за ярким солнцем, разглядеть облик луны, или почти нельзя.

Мы вернулись в дом Горанфло вместе, и Шико объявил своему другу, что с сегодняшнего дня он умер для всего мира и уговорил аббата составить письмо для короля.

Я никогда еще не видела шута настолько счастливым, как в этот день. А ко мне постепенно возвращались цвета окружающей жизни. Я вспомнила, как дышать и, как верить.

Через несколько безумных дней, когда мне показалось, что у меня за спиной выросли крылья, ночью Шико пришел в мою комнату, как муж. Я не смогла отказать ему, потому что вдруг поняла, насколько мне дорог этот человек. Если бы он встретился мне первым, до Бюсси, наверное, все было бы совсем иначе.

— О, я совсем забыл, Катрин! Я привез вам кое-что из Парижа, — воскликнул Жан, чуть отстранившись от меня.

— Что это, Жан?

— Во-первых, это письменное расторжение вашего с Бюсси брака…

— Как он? — спросила с грустью, боясь того, что могла причинить вред графу. За все дни, что мы провели вместе с Жаном, я ни разу не спросила его про моего супруга, даже не вспомнила о нем. Но, не смотря на все, что между нами произошло, я бы не хотела, чтобы Луи страдал.

— Насколько мне известно, господин граф снова безудержно влюблен. На этот раз выбор Бюсси пал на Рене де Рье де Шатонёф. Зная буйный нрав красотки, думаю, графу не приходится скучать, — усмехнулся Жан и пристально посмотрел на меня, а потом добавил:

— Во-вторых, я привез письменное разрешение на наш с вами брак…, - тут он сделал многозначительную паузу, а я с криком повисла у него на шее.

— Жан! Ты все знал заранее! Откуда ты знал, что я тебя полюблю, а?

— У тебя не было выбора, девочка. Ты просто обязана была полюбить — меня! — засмеялся он, целуя меня в губы.

— И как долго ты собирался носить эту бумагу с собой?

— Пока ты не сказала бы — да? Ведь ты скажешь — да?

— Да, — засмеялась в ответ, как же хорошо мне было с этим человеком, — А в-третьих, Жан. Что ты еще привез?

— Вам письмо от отца! — Жан вытащил из камзола, висевшего рядом на стуле, свернутый вчетверо лист. Я выхватила его и подошла к окну, луна щедро делилась светом. Читая послание, улыбнулась. От письма Люка веяло отеческой любовью и заботой.

Катрин! Девочка моя!

Прости старого дурака, что оставил тебя одну в твоих бедах.

Я рад, что с тобой сейчас такой достойный человек, как господин де Шико.

Даю тебе разрешение на брак с чистым сердцем. За меня не беспокойся. Я устроился на судно, да не кем-нибудь, а боцманом и приехал за тобой. Но раз у тебя теперь есть муж, то не смею отнимать у него такую жемчужину, как ты.

Будь счастлива, девочка.

Люк Фаре.

— Муж? — спросила я, подбоченившись.

— Ну, да. А разве, сударыня возражает? — улыбнулся Шико, он сел в кровати. Его обнаженный накачанный торс, в свете луны, смотрелся восхитительно. Передо мной сидел сильный, мужественный человек и смотрел глазами, полными любви, — Иди ко мне!

— Сударыня не возражает, сударыня хочет свадьбу! — воскликнула я, запрыгнув в постель. Ноги озябли. Все-таки на улице далеко уже было не лето, а приближалась полным ходом зима.

И в этот момент послышался странный звук за моей спиной. Роки отчаянно чихнул несколько раз.

Я обернулась к малышу и чуть не умерла на месте. Появилось облако, как тогда, в Москве. Оно удлинялось в мой полный рост, чем приводило в ужас. Конечно, случись такое раньше, я бы вернулась домой, не задумавшись, а сейчас.

— Роки, где же ты раздобыл этот чеснок? — спросила малыша. Он оглянулся на меня и опрометью кинулся в открывшийся проход, — Куда ты, дурачок?! Вернись!

— Катрин, что происходит? — Жан-Антуан встал возле пленки, но она не пропускала его в себя. Я видела, как он отдернул руку.

— Я из будущего, далекого будущего, в котором мы никогда не встретимся, Жан. Мне нужно уходить…, - шагнула домой, понимая, какой сделала выбор.

— Подожди, я не отпущу тебя! Я никуда тебя не отпущу! — Шико поймал воздух, я оказалась недосягаемой для его объятий. По разные стороны тонкой преграды, мы смотрели друг на друга с болью и пониманием, что это навсегда. Пленка не выпускала меня назад, а Жана не впускала ко мне.

Мы прикоснулись ладонями, дотронувшись до прозрачного полотна, каждый со своей стороны. Ощущая легкое покалывание на кончиках пальцев, неотрывно смотрели в глаза друг другу.

— Береги себя! — прошептала я, — Возвращайся к королю, ты ему нужен. Без тебя Франция будет другой.

— Я найду тебя! — одними губами ответил он, а потом пленка исчезла, навсегда закрыв для меня его мир.

*Турчата — так называли мальчиков-любовников в 16 веке.

Эпилог

Я дома. Даже не верится в происходящее. Роки, сумасшедший от счастья зарылся в своем "домике", шебурша там и попискивая. С одеждой снова произошли изменения, на мне появился спортивный костюм, вместо ночной сорочки. Я села в кресло и закрыла глаза… больше года жизни там, а сколько здесь? Совпадало ли время?

Первое, что пришло на ум — родители. Как и что они думают о своей пропавшей дочери?

Схватила телефон, но вовремя остановила себя. Вначале следовало узнать, какой сегодня год и день. Телевизор боялась включать: вдруг узнаю, что мир изменился? Нет, этого я бы точно не пережила. Поэтому решила осваиваться постепенно.

Выглянула сквозь пыльное окно, на дворе ярко-желтая госпожа — Осень. Прошла по комнатам — все осталось почти прежним, только пыли слишком много. На кухне — пустой холодильник, в котором даже нет повешенной мыши (выгребли все с собой на пикник), хотя… я открыла морозилку. Да, там были замороженные куриные окорочка и небольшой кусочек сала. Если не выходить в магазин, то можно приготовить обед и из этого.

Вздохнула. Нужно заняться уборкой. На часах — без четверти три, стало быть, разгар дня. Грустно. И как-то пусто, одиноко. Привыкла находиться среди людей, быть Катрин, сейчас предстояло стать обратно Катей. Прошла в ванную, умылась. Уставившись в отражение, почти не узнала себя. Нет, я не состарилась и не покрылась сединой, но что-то стало другим, что-то изменилось во мне.

Смахнула слезы, набрала воды и принялась за уборку. Вытирая шкафы, стол, перестилая постель, делая влажную уборку, я словно очищалась от того, что пережила. Смывала с души печаль и готовилась принять на себя всю суету реального, моего мира. Которая, не заставила себя ждать.

Не успела домыть пол в коридоре, как в дверь активно позвонили. Выглянув в глазок, узнала соседку снизу. Открыла дверь:

— Катя, это вы? — изумилась сухонькая старушка, Клавдия Петровна. Которая, казалось, знает абсолютно все, что происходит в её доме с каждым из жильцов.

— Да, я, — улыбнулась своему первому гостю.

— Вернулась? А когда приехала? Что-то я тебя не видела…

— Да, я потихоньку пробежала, вы с кем-то во дворе разговаривали, я не стала вас отвлекать, — соврала, опустив взгляд, — Вы меня извините, я тут уборкой занимаюсь.

— А, да-да, конечно. Я слышу, вода течет, вот и поднялась. Где же ты так пропадала долго?

— Долго? Да нет, я всего-то…

— Почти два месяца! Это у вас отпуска теперь такие что ли?

— Ага. Как у медиков, — нашлась, что ответить удаляющейся старушке. Прикрыла дверь и тихо опустилась на пол.

Два месяца…, а за ними целая жизнь! Невероятно, невозможно, сказочно, необычно, но, тем не менее, факт. Я хотела собраться с мыслями, но не находила в себе сил это сделать.

Вечером на меня накинулась Натка, я ей позвонила и через полчаса подруга уже трезвонила в дверь.

— Нашлась, пропажа! Я чуть с ума не сошла без тебя. Представляешь, сколько всего придумывать пришлось для твоих родителей, чтобы старики не умерли от страха за дочку. Если бы ты не объявилась, мне пришлось бы всем рассказать правду, — заверещала она от порога, пробегая в ванную, вымыла руки и вот уже на кухне, помогает мне разливать чай. Метеор, а не человек.

— Какую правду, Наташа? Что-то я ничего не понимаю…

— Опять амнезия? — встревожено воскликнула подруга, прилаживая мне прохладную ладонь ко лбу.

— Что значит, опять? — спросила я, отстраняясь.

— А то и значит! Помнишь, когда мы с ребятами на отдыхе были, ты все еще на головную боль жаловалась…, - продолжила она, доставая из сумки упаковку с пирожными и печенье.

— Ну, да…

— Так вот, там ты мне сказала, что с мужиком — французом встречаешься. Я стала расспрашивать, а ты — не помню, не знаю… А потом к тебе еще Усачков клеился весь вечер, я и подумала, что у вас с ним что-то и склеилось или с тем, который француз. Так что сейчас ты от меня так просто не отделаешься. Рассказывай, с кем на два месяца укатила?

— Подожди, подожди… помедленнее подруга. Так все считают, что я…

— Влюбилась по уши и уехала со своим кавалером. Я только родителей твоих поберегла, сказала, что ты в командировке, и, наверное, телефон нечаянно оставила дома, потому и не звонишь…

— И они поверили?

— Так, я же убедительно врала. Не бери в голову, думаю, что поверили. Хочешь, так позвони.

Я схватила трубку и судорожно набрала маме на сотовый. С замиранием сердца переждала гудки.

— Алло! Катенька! — раздался мамин голос, от которого все сжалось внутри. Боже мой! Как же я по ней соскучилась!

— Мама! Мамочка! Это я! Я так соскучилась! У вас все хорошо?

— Да, милая. А у тебя? Как там твоя командировка? Ты почему нам не звонила? — наполнился тревогой мамин голос.

— Мамуль, не по телефону, ладно! Я все-все тебе расскажу. Скоро приеду к вам. Завтра пойду за билетом и сразу тебе перезвоню, как куплю.

— У тебя, правда, все в порядке?

— Конечно! Мамочка, ко мне Натка зашла в гости, сейчас чай пьем, можешь у нее спросить. Все со мной хорошо.

Передала телефон подруге, зная мамин характер, хотела её успокоить, иначе она сама купит билет в Москву, и тогда мы рисковали разминуться в дороге. Идея о поездке к родителям пришла в голову, как-то сама собой. Я по ним, правда, очень соскучилась.

Наташа успокоила моих родных и, положив трубку, мы вновь продолжили наше общение.

Оказывается, все, что мне привиделось в полупьяном бреду, все же было правдой. Только куда я делась с нашей прогулки, никто из ребят не знал.

— Наташ, а причем здесь Усачков?

— Так ты не с ним была?

— Нет.

— А он тоже куда-то подевался. Его, правда, видели пару раз в городе, а потом он снова куда-то пропал, вот я и подумала, что, может быть, вы с ним где-нибудь от всех спрятались. Ну, а с кем ты была-то? С французом, да?

— Да, Наташа. Ты не поверишь, если я тебе все расскажу. Сдашь меня в психушку, или еще куда-нибудь, так я и до родителей не доберусь, — улыбнулась, но понимая, что все — равно подруга от меня так просто не отстанет, придумала для нее историю, в которую можно поверить. Что, мол, ездила с французом в Париж и развлекалась там, пока не вспомнила, что надо бы и домой завернуть.

— А как его зовут-то? — спохватилась Натка.

— Жан, — с грустью ответила я.

— Красавчик?

— Не то слово! — улыбнулась своим мыслям. Знала бы Наташа, сколько у меня там "красавчиков" было, умерла бы от зависти. Но то, что не внешняя красота главное достоинство мужчины, я упоминать не стала.

— Везет же тебе! А свадьба будет?

— Все может быть, Наташа. Но если будет, то тебя приглашу первой. Будешь свидетельницей?

— Спрашиваешь? Конечно, буду! — обрадовалась подруга и заспешила домой.

— Уже уходишь? — огорчилась я.

— Ой, Катюш, если бы завтра выходной, то посидела бы еще у тебя, а так, время-то уже девять, пока домой доберусь… Ты только больше не пропадай. Звони!

— Хорошо! — пообещала я, закрывая за ней дверь.

На завтра мне тоже предстояло множество различных дел. Во-первых, хотела съездить на работу. Наверняка, меня уже давно уволили, а вот забрать трудовую книжку и получить расчет, нужно было обязательно. Затем, купить билет в Омск и оплатить коммунальные услуги — то, что задолжала, да еще на месяц вперед, чтобы спокойно отдыхать у родителей, не заботясь о том, что у меня могут отключить телефон и электричество.

Укладываясь спать, подумала, что вот если бы встретила эту старушку с чесноком еще раз, взяла бы тогда у нее чеснок или выбросила его в урну?

Самое интересное, что не могла ответить на этот вопрос. Оставшись в одиночестве, я снова вернулась к событиям минувших дней.

Размышляя о прошлом, вдруг осознала, что сама того не подозревая, случайно оказалась главной фигуркой на чужом шахматном поле. Недаром говорится, если знать, где упасть, можно выбрать место помягче. По чьей воле я запуталась в сетях расставленных судьбой, так и осталось для меня загадкой. Странное похищение чуть приоткрыло завесу тайны, я мешалась под ногами у сильных мира и теперь с моим исчезновением, они, наверное, вновь вздохнули свободно. Хвала Богу, что хоть не успела ничего разрушить там, чтобы это отразилось тут. Или успела? Я вновь задумалась. Анализируя и сопоставляя прошедшие события, хотелось увидеть, в чем мое предназначение. Было ли что-то хорошее в этом затянувшемся беге с препятствиями? Может, любовь?

Наши чувства с Бюсси были яркой вспышкой. И продлились они совсем не долго. Луи никогда не был откровенен, я не знала о его мыслях, лишь догадывалась о чувствах и желаниях, сама же всегда боялась оказаться недостойной половинкой для блистательного графа. От того, наверное, не решилась рассказать ему правду о себе. Не получилось у нас вечной любви и клятвы оказались жалким фарсом, а чувства разбились о холодную стену животной страсти и ревности. Но, не смотря ни на что, даже зная истинное лицо благородного сеньора, мне хотелось оправдать его поступки. Легко могла это сделать, когда речь касалась других людей, испытав же на себе безумство графа, не сумела простить предательство. Измену, в которой Луи обвинял меня, он совершил сам, с Марго. Все объяснения, доводы и оправдания — ничего не давали и не могли дать, потому что таким историям суждено повторяться. Я не хотела ждать новых побоев, унижений, боли…, не хотела бояться и вздрагивать, заслышав его шаги на лестнице. Не для этого согласилась стать графиней де Бюсси. Счастье не построить там, где нет доверия и взаимного уважения. Беда в том, что я больше не верила в нас. Луи зашел за грань, после которой нет будущего. От этого на сердце осталась горечь.

Сравнивая двух господ: графа де Бюсси и королевского шута, мэтра Шико, я пришла к выводу, что они во многом похожи. Делая выбор, нетрудно ошибиться. Но если бы оказалась в том мире с самого начала, еще раз, смогла бы я пойти по-другому пути или снова след вслед прошла бы по уже проторенной дорожке? Проверять не хотелось.

Шико — безумец и паяц, странный и загадочный для своего мира, казался верхом мудрости и благородства для меня, девушки живущей в двадцать первом веке. Шут всегда был рядом, в самые трудные минуты жизни спасал меня и знал обо мне, порой, больше, чем я сама о себе. Чувство к нему раскрылось для меня внезапно. Вернее, оно всегда находилось в моем сердце, но так глубоко…, что я даже не подозревала о его существовании. Это ли та любовь, что сулила мне старушка? Её ли я должна была испытать в своей жизни? Но если это так, то в моем веке мне больше нечего ждать.

Сейчас, будучи в Москве, дома — я плакала, уткнувшись в подушку и заглушая крик души о том, чего уже не изменить и не вернуть. Мне придется жить с тем, что есть. Заново делать первый шаг навстречу судьбе, навстречу новому дню. Как же это трудно… Очень жаль, что счастье нельзя получить в подарок. Оно дается в руки так нелегко и будет ли еще один шанс на него, пока оставалось неясным.

Как тяжело понимать, что прожила полтора года жизни там, куда больше нет возврата. Я всегда была чужой в том мире, всегда хотела вернуться домой, всегда понимала, что когда-нибудь это произойдет. Верила и боялась. Сейчас, когда все случилось, я снова была недовольна результатом. Так трудно понять себя, свои чувства и желания…

— Чего же ты хочешь, Катя? — я помню этот вопрос, тогда мне хотелось счастья, и оно у меня было. Хотела любви и получила любовь.

Теперь, мне хотелось начать все заново, забыть прошлое, откинуть настоящее и сделать шаг в будущее. Каким оно станет для меня? Мне было почти все равно, лишь бы там имелось хоть немного света и хоть чуть-чуть смысла от моего существования. Ведь должен же быть во всем этом хоть какой-то смысл?

Проснулась не по будильнику, а оттого, что выспалась. Потянулась, Роки тоже уже не спал и чем-то развлекал себя на кухне. Зевнула, открыла шторы, впустила в комнату печальное осеннее солнце. Люблю, когда играют разноцветные листья на ветру, кружат, летают по двору, садятся на прохожих. Запах осени — он самый необыкновенный, наполнен увяданием лета и в тоже время ожиданием чего-то нового, того, что еще только предстоит испытать. Думая о хорошем, настраивалась на новый виток своей жизни. В 16 веке остались и любовь, и разочарование, и сильная боль. С собой же прихватила пару отметин на теле и память, от которой уже никуда не деться.

В моем мире, мне предстояло найти новый путь, и возвращение к родителям могло только в этом помочь.

Я долго гуляла в парке, шуршала листьями, собирала себя по кусочкам, прежде чем явиться в офис. То, что было пережито в прошлом, изменило меня. Теперь все, казавшееся когда-то ценным, перестало иметь какое-либо значение. Карьера больше не манила, замужество, к которому стремятся многие девушки моего возраста, тоже состоялось.

Я боялась идти вперед, к новому дню. Успокоившись, все-таки сделала шаг, потом еще один и вот оказалась у офиса, не решаясь в него войти. То, что страх поглотил меня — это еще слабо сказано. Коленки дрожали, когда переступала через порог.

Девушка в приемной не была мне знакомой, они тут часто менялись и, конечно же, она понятия не имела, кто я такая. Это облегчало мою задачу.

Я сказала, что мне нужно увидеть директора кампании, на что незнакомка ответила:

— Виктор Алексеевич сейчас на совещании, но как только освободиться, примет вас.

— Спасибо. А вы не подскажете, как долго будет идти совещание?

— Не знаю. Вы будете ждать или зайдете позже? — поинтересовалась она, оглядывая меня с головы до ног.

— Тогда, может быть, я могу пока увидеть Марию Сергеевну?

— Какую Марию Сергеевну? У нас их две. Вам Ушакову или Коновальцеву?

Вот так дела… я даже чуть не присвистнула, но вовремя остановила себя. Раньше у нас работала только одна Мария Сергеевна, и я, как назло, совсем не помнила её фамилию.

— Мне нужна та, что работает в аналитическом отделе, — сказала после заминки и девушка улыбнулась, приглашая по телефону мою начальницу.

Буквально через несколько минут услышала удивленно-обрадованный голос:

— Катюша?! Ты ли это?

— Я, Мария Сергеевна, — улыбнулась в ответ, попав в горячие объятья. Никогда бы не подумала, что мой визит может так обрадовать эту грубоватую на ласку женщину.

— Идем, идем! Рассказывай, где была? Мы тут с ног сбились, разыскивая тебя, а потом девочка, светленькая такая, Наташа, кажется, сказала, что ты уехала… Люфаров злой был ужасно. Твой поступок его так расстроил, он ведь на тебя виды имел, хотел даже повысить зарплату и по должности продвинуть, — рассказывала она, а я вдруг остановилась, что-то меня смутило. Фамилия директора, я раньше никогда бы не заострила на этом внимание.

— Как вы сказали? Люфаров?

— Да. Куда же ты, Катя?

— Я сейчас! Я скоро, — побежала по коридору, поднялась на второй этаж и остановилась, замерев столбиком, напротив директорской двери. Все правильно, на светлой табличке, прикрученной к дубовой двери, имелась надпись: Люфаров Виктор Алексеевич.

— Не может быть, — произнесла я почти в один голос с Анькой и присела на стул, стоявший у её стола.

— Катюха, ты откуда взялась? За трудовой пришла, да? — тормошила меня секретарша.

— Да, — ответила, переводя дыхание и собираясь с мыслями, — Ань, дай попить.

— Тебе чай, кофе или коньяк?

— Воды! — ответила, раскладывая фамилию шефа на два слова "Люк" + "Фаре" = Люфаров. А ведь они похожи и даже слишком, только Виктор Алексеевич выглядит моложе своего возможного предка. Вот ведь как бывает, и не узнаешь ничего такого, пока не случится что-нибудь выходящее за рамки обычного. Пока Аня наливала воду, я успела встать и проскользнуть в кабинет.

Голос директора тоже был очень похож на голос моего названного отца. Я замерла, прислушиваясь, впитывая в себя то, что осталось в далеком прошлом. Словно с ума сошла, не отдавала себе отчет в происходящем. К счастью совещание директора по конференц связи уже было закончено и, положив трубку, Виктор Алексеевич с удивлением уставился на меня.

— Катя? Шнуркова?

— Да.

— Что же вы стоите? Проходите, присаживайтесь, — засуетился директор.

— Спасибо, — присела на стул возле его стола, расстегивая свое серое в клетку осеннее пальто, не сняла его внизу, а теперь было жарко. — Я, Виктор Алексеевич, пришла за документами и расчетом. Вы ведь, наверное, уволили меня?

Он так знакомо нахмурил брови, я ловила каждый жест, мне это было просто необходимо, как воздух.

— Официально еще нет. Если ты мне объяснишь, где пропадала и по какой причине, то возможно, я и не стану тебя увольнять.

Незаметно, он перешел на "ты", раньше я за ним такого не замечала. Но мне это даже понравилось. С Люком мы сразу нашли общий язык, в первую же встречу. Перед шефом я всегда раньше робела, а теперь от робости не осталось и следа.

— Я все решила, Виктор Алексеевич, я уезжаю к родителям. А о том, где пропадала… Об этом вам лучше не знать.

— Даже так…, - развел он руками, — Ну что же, я не буду оспаривать твоего решения. Оно ведь окончательное, так?

— Так.

— Мне, действительно, очень жаль, Катя, — сказал он, усаживаясь за стол. Взял лист бумаги, написал что-то красивым витиеватым почерком и протянул мне, — Вот, отдадите в бухгалтерию, вам все выдадут.

И снова послышались в голосе обычные для шефа прохладные нотки, мы стали опять чужими людьми, которых больше ничего не связывает друг с другом, даже место работы.

Я помедлила, лаская взглядом ровные ряды букв, сравнивала эту записку с той, что мне оставил Люк.

— Спасибо, — промолвила, поднимаясь и смахивая украдкой слезы. Сама приняла решение, сама выбрала свой путь. Сама ли?

Все время казалось, что кто-то стоит за спиной и уверено направляет меня, ведет за руку, подталкивает в спину. Откинув волосы назад, которые упали на глаза и спрятали меня от шефа, взялась за ручку двери, как услышала:

— Катя, подождите! — и все-таки он почему-то тоже не хотел меня отпускать. Виктор Алексеевич подошел, взял за руку. — А если я предложу вам возглавить мой новый проект?

— Но, я же простой аналитик…

— И все-таки? Останьтесь, сейчас должен подойти наш новый партнер, вы все узнаете о проекте из первых рук и, возможно, он окажется интересным для вас.

— Ну, хорошо, — ответила, сдаваясь под его горячим натиском.

— Вот и славно! — воскликнул он, чему-то радуясь, понять бы еще — чему?

Секретарша известила о том, что к шефу пришел его партнер и вот, в открывшуюся за моей спиной дверь, вошел мужчина — высокий, черноволосый, в черном дорогом костюме, белом шарфе, с небольшим кейсом в руках — словно из кинофильма, про какого-нибудь банкира, не меньше. Я разглядывала его со спины, так как он прошел мимо, поздоровался за руку с Люфаровым. Бархатистый голос с небольшим акцентом произвел на меня приятное впечатление.

— Екатерина, знакомьтесь — это Жан Антуан Данжлер, партнер о котором я рассказывал вам, а это Екатерина Витальевна Шнуркова, представитель нашей фирмы…

Больше я ничего не слышала, потому что, это был он. Тот, от кого я сбежала вчера. Тот, кого я едва успела полюбить…

Мы стояли напротив друг друга в немом оцепенении, не отрывая взгляд, держась за руки, незаметно перешли на французский:

— Катрин?! Я знал, что найду тебя…, - его глаза светились счастьем. Я же испытывала смешанные чувства. Как он оказался здесь? Как? Но это точно был он: его глаза, улыбка, брови, мимика, только… бородка и усы, что так мне нравились, остались в прошлом.

— Жан? Боже мой! Этого просто не может быть! — произнесла, едва не лишаясь чувств.

— Может, может!! — обнял он меня, — Больше я тебя никуда не отпущу!

Я увидела отблеск солнца в его искрящихся глазах и поняла, что теперь, никуда не захочу убегать. Никогда.

Вечер тихо шептал мелодию любви, призывая ночь. Прохладный воздух перебирал складки тонкого пеньюара. На балконе высокого дома стояла стройная темноволосая девушка, она смотрела на дремлющий город. Огни зажигались на небе и на земле. Или это вокруг неё были звезды? К ней медленно вышел из комнаты мужчина и встал рядом, теплыми ладонями обнял тонкое, словно хрупкий сосуд, тело возлюбленной.

— Ты должен знать обо мне всё, — прошептала она, освобождаясь из объятий любимого.

— Всё? — так же тихо спросил он. — Я уже знаю немало…

— Этого недостаточно. Я не хочу, чтобы между нами стояло прошлое…

Она, с трудом подбирая слова, поведала ему историю, которая произошла с ней совсем недавно и в то же время очень давно.

Он не дал ей договорить:

— Я знаю. Я все это знаю. Я видел во сне, все то, что ты мне сейчас рассказала.

— Правда?

— Да. Я даже знаю, что ты ждешь ребенка, который был зачат там, в той, другой жизни.

Он подошел к ней, взял на руки и отнес в тепло, согревая своей любовью, прогоняя сомнения и страхи.

— Теперь будет все только так, как я захочу, — прошептала Катрин.

— Как мы захотим, — ответил Жан.

Релиз Книжного трекера

Попаданцы, вселенцы, засланцы

Автор Vakloch

http://booktracker.org

http://http://booktracker.org/viewtopic.php?t=12657