Ричард Пратер. Трое под одним саваном Центрполиграф Москва 2002 5-227-01739-5 Richard S. Prather Dig That Crazy Grave Shell Scott — 17

Ричард С. Пратер

Раскопай эту чертову могилу

Глава 1

Ритуальное заведение братьев Рэнд выглядело столь уютно и респектабельно, что невольно хотелось умереть — лишь бы попасть в него.

Невысокое, строгих линий здание белого цвета глянцевито поблескивало в лучах солнца, напоминая приплюснутый Тадж-Махал или какой-нибудь древнегреческий храм. Располагалось оно в нескольких милях севернее Лос-Анджелеса, сразу через дорогу от кладбища тех же братьев Рэнд. Кладбищенская территория занимала двадцать акров заботливо ухоженной земли со сверкающим озерцом и двумя ручьями, которые, извиваясь между надгробий, как бы питали своими серебристыми струйками мраморные изваяния нимф, фавнов и, возможно, останки отдельных страдавших при жизни от жажды усопших.

Мое имя в сокращенном варианте звучит точно так же — Шелл.[1] Но вряд ли меня можно причислить к останкам. Просто меня зовут Шелдон Скотт. И, как правило, я предпочитаю более оживленное общество. Вот и сейчас прибыл сюда не навестить чью-то могилу, а по делу.

Кстати, о деле: я — частный детектив, занимающийся расследованиями в том дурдоме, который известен как Лос-Анджелес с его пригородами, и в частности Голливудом. А сюда в этот напоенный весенними ароматами послеполуденный час одного из майских вторников меня привела необходимость кое-что подготовить для задуманного мною небольшого представления. И до того как здесь начнется маленький, но эффектный фейерверк, оставалось уже менее пяти минут.

Заряженный «кольт-спешиал» 38-го калибра находился у меня под пиджаком, сердце билось ровно и спокойно... Пора. Бросив беглый взгляд на кладбище, я развернулся, перешел улицу, поднялся по гладким ступеням лестницы между толстыми дорическими колоннами и вошел в святилище храма братьев Рэнд — возможно, чтобы быть там убитым... со всеми вытекающими для меня последствиями.

Стоило мне переступить порог, как из скрытых динамиков полился поток нежнейшей музыки. И хотя мелодия называлась «Всем сердцем люблю тебя», в ней отчетливо слышались холодные, безжизненные интонации, будто ей тихонько подпевала сама Смерть. Мои каблуки стучали по мраморным плитам, а ноздри прочно закупорил запах лилий. Я шел по прохладному, сумрачному коридору, ботинки неприятно поскрипывали. Наконец я оказался в просторном помещении с темно-красным ковром во весь пол. На стенах висели писанные маслом картины, позолоченные стулья располагали к нынешней беседе, в черной вазе на белом мраморном столе красовались гладиолусы.

Справа от меня находился небольшой стол с треугольной деревянной табличкой, на которой золотыми буквами было выведено: «Мистер Трупенни». За табличкой сидел высокий, худой мужчина с вытянутым лицом и отрешенным взглядом святого, слегка напоминавшим выражение глаз голодной газели.

Мужчина поднялся и неторопливо вышел из-за стола. Он был настолько худ, что вполне мог служить школьным пособием по анатомии — необыкновенно длинный скелетообразный экземпляр с блестевшими заинтересованной надеждой глазами.

— Слуш-ш-шаю вас? — Его низкий голос плавно, словно подхваченный легким взмахом голубиных крыльев, взмыл ввысь. — Чем могу быть полезен?

Я почувствовал себя не в своей тарелке. В его голосе звучало слишком уж явное желание оказаться мне полезным, а я вовсе не нуждался в той помощи, которую он привык оказывать своим клиентам. Трупенни двинулся на меня торжественной, выверенной походкой человека, несущего невидимый гроб. Внимательные большие глаза, словно снимая мерку, блуждали по потенциальному покойнику.

А может, подумалось мне, он узнал меня. Мне никогда не приходилось встречаться с этим типом, и сомневаюсь, чтобы он когда-либо видел меня, но не исключено, что некие доброхоты описали Трупенни мою наружность. Впрочем, вряд ли их можно назвать доброжелателями, если учесть, сколь лихо они прошлись дубинкой по моей голове. К тому же узнать меня довольно легко, даже по весьма приблизительному описанию: рост — шесть футов два дюйма; вес — двести пять фунтов; коротко стриженные светлые волосы, постоянно торчащие ежиком, будто они вздыбились и поседели за одну ночь и так до сих пор не могут оправиться от пережитого потрясения. Круто изломанные брови благодаря своей белизне резко выделяются на фоне темного загара, приобретенного мною еще в морской пехоте. Кроме того, знающим меня хорошо известно, что я люблю оживлять свое скромное одеяние какой-нибудь броской цветистой деталью. Вот и теперь Трупенни, вежливо вздернув брови, пялился на мой галстук, напоминавший двух удавов — красного и синего, схлестнувшихся не на жизнь, а на смерть в бутылке молока.

— Это вы мистер Трупенни? — спросил я.

— Совершенно верно. А вы кто, сэр? И что вас привело к нам?

— Меня зовут Шелдон, мистер Трупенни. — Что правда, то правда — так полностью звучит мое имя. — Насколько я понимаю, тела, ожидающие погребения, находятся у вас в отдельном помещении, специально приспособленном для столь скорбных целей?

— Ну конечно, мистер Шелдон. — Воздев длинную руку, он указующе вытянул костлявый палец. — В морге. В самом конце зала. Сразу же за Серебряной капеллой. — Трупенни виновато улыбнулся. — На данный момент там находится только один покойник — мы редко производим более одного-двух погребений в неделю.

— А нельзя ли... мне взглянуть? Я надеюсь, что ошибаюсь, но...

— Понимаю. Следуйте за мной. — Трупенни повернулся и, раздражающе медленно передвигая ноги, поплелся по мощенному мраморными плитами коридору.

Мысленно подгоняя его, я шел следом. Напряжение мое нарастало. Я глянул на часы: оставалось еще две минуты. Когда мы, достигнув середины коридора, проходили мимо небольшой комнаты, дверь ее распахнулась и оттуда кто-то вышел. Пока дверь была открыта, я успел мельком заметить небольшой стол, стулья, металлический сейф и шкафы с выдвижными ящичками архива. Именно сюда я и стремился попасть.

И тут меня словно ослепило. Что за восхитительное и совершенно неожиданное зрелище — в подобном-то месте! Я с таким торопливо-напряженным вниманием рассматривал комнату, что совсем не обратил внимания на того, кто оттуда вышел. А вышла девушка, да еще какая девушка!

Она взглянула на меня, и ее брови тоже взлетели вверх, как минуту назад у мистера Трупенни; затем она быстрым шагом нагнала моего провожатого, который шаркал ногами в нескольких футах впереди меня. Убегающие секунды и вообще представление о времени напрочь вылетели из моей головы. Застыв на месте, я сморгнул и уставился на нее, понимая, что выгляжу ошарашенным деревенщиной.

Это была высокая, стройная девушка с золотистыми волосами и такой классически идеальной фигурой, которая могла бы заставить встать из гроба не только молодых покойников. Ее лицо открылось лишь мельком, но и этого оказалось более чем достаточно — мне страстно захотелось видеть его снова и снова. Вместе с тем я следил, как она стремительно приближается к Трупенни, и то, как она двигалась, мне ужасно нравилось. Ее движения походили на упругую грацию голодного тигра-людоеда — и это в то время, когда большинство красоток чувствуют себя раздетыми, если не упакованы по моде 60-х в корсет или не затянуты широким плотным поясом, что помогает им двигаться с грацией катящегося с горы тюка с тряпьем. Возникшее создание не просто шло — нет, ее походка выглядела чувственной, наполненной естественными, волнообразными движениями плоти, совершенно раскованными, ничем не стесненными, зовущими. Она что-то сказала Трупенни, но я не уловил, что именно, поскольку застыл столбом на месте, а секунды с тиканьем убегали прочь.

Она повернулась, подошла ко мне и, немного помолчав и испытующе глядя мне в глаза, непринужденно сказала:

— Здравствуйте.

На ней была черная юбка и такая же черная блузка с глубоким вырезом. Юбка так плотно облегала бедра, что казалось, ткань вот-вот расползется по швам, а такие, как у нее, мягкие, пунцовые губы природа предназначает исключительно для жарких поцелуев. Хорошо смотрелись высокие скулы и маленькие ямочки на щеках, и только глаза — печальные и голубые, словно в них застыли слезы, — не соответствовали внутреннему огню, таящемуся во всех частях ее тела...

Во всех частях ее тела... да-а... Хоть они и были обтянуты траурной одеждой, но от этого выглядели еще более сексуальными. К тому же, надо полагать, траур сбрасывали в промежутках между выполнением служебных обязанностей; моя необузданная фантазия тут же представила, будто она всегда таким образом и носит свою одежду — словно нудистка, совершающая стремительный марш-бросок между двумя родственными лагерями.

— Здравствуйте, — запоздало отозвался я.

Девушка кивнула и направилась к двери, из которой вышла, — все тем же летящим шагом, как будто торопилась на пожар. Не трудно представить, что с такими губами, с такой фигурой и с такой походкой — да еще учитывая нетерпение ее явных или потенциальных любовников, — она вынуждена нестись, как на пожар. Особенно, если всегда одевается подобным образом.

Она сказала: «Здравствуйте»; я ответил: «Здравствуйте». Всего-то два слова. Но они показались мне или моему воображению более многозначительными, нежели обстоятельный и откровенный разговор.

И тут-то — когда мне пришло в голову: а какого черта она делает в этой покойницкой? — все и началось.

Снаружи, со стороны кладбища — я-то знал, откуда именно, потому что сам закладывал эти штуковины за мраморные постаменты толстомясых наяд, — послышался непонятный шум. Сначала — тихий, низкий свист, постепенно набирающий силу, потом — весь угрожающий какофонический набор звуков из гула, свиста, скрежета и рокота, который становился все громче и громче, пока — бабах!!! — не разразился оглушительным взрывом.

Тут же запела свою партию вторая ракета, — я установил их там шесть штук — и когда с полным набором шумовых эффектов она стартовала где-то высоко в небе, послышались новые звуки, смешавшиеся с гулом и грохотом разрывов самой первой — трах-бабах!!! Здорово получилось!

Дверь кабинета распахнулась, и девушка крикнула:

— Что случилось?

— Что случилось? — эхом повторил позади меня Трупенни.

И я подхватил:

— Да, что случилось?

Далее — немая сцена, внутри здания повисла ошеломляющая тишина. А снаружи грохотало так, будто кладбище взлетало на воздух, а кости, черепа и ребра покойников разбрасывало во все стороны. Неожиданно оба, Трупенни и красотка, припустили рысью по коридору по направлению к источнику скрежета — давно не смазанным петлям врат ада, — который усиливался слоновой икотой и ревом труб Судного дня. Даже я, постановщик спектакля, не ожидал подобного звукового удара, способного вынести всех — за исключением разве что покойников — прочь из обиталища скорби. Еще чуть-чуть громче, и устроенный мною кавардак поднял бы, наверное, и их.

На панику, собственно, я и рассчитывал.

Я подождал еще немного. Тигроподобная красотка далеко опередила мистера Трупенни. Она уже вылетела наружу и стремительно пересекла улицу. Однако и Трупенни, собравшись с силами, сделал рывок, который позволил бы ему либо догнать ее, либо с честью рухнуть замертво.

Одним прыжком подскочив к оставленной блондинкой открытой двери, я проскользнул внутрь и ринулся прямиком к шкафам с архивом. Отыскав ящик, помеченный «Га-Гу», я выдвинул его. Внутри находились картонные папки с отпечатанными на корешках именами. Торопливо перебрав их, я нашел «Гре-Гри»...

Бабах! — донеслось с улицы напоследок. И — звенящая тишина.

До Четвертого июля[2] оставалось еще почти полтора месяца, так что пускай Трупенни и девушка полюбуются на первый в этом сезоне фейерверк. Если верить оптовику, у которого я приобрел праздничные ракеты, их называют «супербабахалки». Я поджег пятиминутные запальные шнуры шести здоровенных ракет, которые вполне сгодились бы для освещения дальних концов причальных пирсов современного порта или арены Колизея. Полагаю, даже в Колизее грохот получился бы достаточно впечатляющим, но что творилось на кладбище — уму непостижимо. Однако у меня на все про все оставалось не более одной-двух минут. Мои руки вспотели.

«Гри-Гру-Грэ»... ну, наконец-то! В папке находился один-единственный бланк. На нем несколько отпечатанных на машинке строк: фамилия, адрес на Гринфилд-авеню, ряд цифр — суммы накладных расходов, общий итог. Потом еще несколько пометок и в самом низу сделанная от руки запись: «Оплачено полностью».

Снаружи не доносилось ни звука. Но внутри у меня все ходуном ходило. Раны на голове — там, где вчера вечером по ней прошлись обтянутой кожей дубинкой, — здорово саднили. Внимательно изучив имевшуюся на бланке информацию, я удостоверился, что достаточно хорошо запомнил ее. Потом, положив папку на место и задвинув ящик, подошел к двери и приоткрыл ее. В коридоре никого не было. Оставив дверь, как она была, я не спеша двинулся по мраморным плитам к выходу. Я нарочно разместил свои шумелки в дальнем конце кладбища, поэтому, пока я не дошел до выхода, те двое даже не посмотрели в мою сторону.

Когда мистер Трупенни наконец обратил на меня внимание, я уже стоял, прислонившись к одной из белых колонн. Сам он, опустившись на колени, ощупывал какой-то предмет, лежащий на земле. Потом встал, бросил несколько слов девушке и, повернувшись, направился обратно.

Я не двинулся с места, а когда Трупенни подошел, спросил:

— Что это было? Светопреставление?

— Фейерверк. Какие-то шутихи. Я в них не разбираюсь, — мрачно ответил он.

— Шутихи? — переспросил я.

— Ну да. Такие, знаете ли, бабахалки.

— И все? А грохоту, как при воздушном налете. — Я немного помолчал. — Так вот, в общем, я ждал вас, чтобы сообщить, что этот... э... покойник не тот, кто меня интересует. Благодарю вас, мистер Трупенни.

Красавица блондинка направилась в нашу сторону.

— Вот как? — произнес мистер Трупенни. — А какие покойники вас интересуют, мистер Скотт?

— Теперь это не важно. Еще раз спасибо.

Я неторопливо зашагал по ступенькам, но внезапно остановился: навстречу мне спешила блондинка. Я просто не мог не полюбоваться ею... ну хоть немного.

Она поравнялась со мной.

— Приветик. Не правда ли, странно?

— Еще бы. Мистер Трупенни говорит, что это шутихи.

— В том-то и дело. Должно быть, малолетние преступники решили превратить кладбище в свой развлекательный полигон.

— Навряд ли они захотят здесь обосноваться, — сказал я. — По-моему, не стоит судить их слишком строго. В конце концов, плохие дети — расхожая выдумка. Бывают только плохие родители, у которых тоже были плохие родители. И у тех тоже... и так далее...

Она рассмеялась, показав ровные, белые, но довольно острые зубки.

— А вы тоже принадлежите к плохим родителям? — Совсем невинный вопрос, а звучал в ее устах так, словно, задавая его, она впивалась зубами в вашу яремную вену.

— Нет, я всего лишь плохой холостяк... А может, и хороший — сам точно не знаю.

— Плохой холостяк — все равно что хороший холостяк, — улыбнулась блондинка.

Я ответил улыбкой.

— А вашим клиентам позволительно поинтересоваться, как вас зовут?

— Таким, как вы, — да. Я Джун Кори. Ну, всего. — И она вспорхнула вверх по ступенькам.

Даже в момент нависшей опасности я бы не отказался от удовольствия полюбоваться открывшимся мне зрелищем. Затем, повернувшись, я пошел по дороге, которая отделяла кладбище от заведения братьев Рэнд. Перед тем как заняться минированием местности шумовыми бомбами, я припарковал свой небесно-голубой «кадиллак» с откидным верхом в укромном местечке, подальше от любопытных глаз. Пройдя примерно с полквартала и уже потянувшись к дверной ручке автомобиля, я застыл на месте, внезапно осознав случившееся.

Позвольте, я же сообщил мистеру Трупенни, что меня зовут Шелдон. Он так ко мне и обращался — в первый, по крайней мере, раз. Но потом Трупенни, изрядно взволнованный расследованием устроенного мною ракетного налета, обратился ко мне: мистер Скотт! Значит, его предупредили? Назвали меня?

По моей спине пробежала холодная дрожь, и мурашки, забравшись под скальп, заморозили затылок. Я принялся оглядываться, почуяв опасность. Но было уже слишком поздно...

Видимо, поджидая меня, он лежал на сиденье «кадиллака», потому что возник, словно соткавшись из воздуха. Он сидел, ухмыляясь и сжимая в правой руке здоровенную пушку, направленную мне прямо в грудь. И все же я попытался нырнуть в сторону, одновременно нащупывая под пиджаком свой кольт, потому что узнал негодяя. Это был Джейк Лютер, который вчера вечером вместе со своим приятелем отделал меня дубинкой по голове, пообещав в следующий раз непременно прикончить.

Не успели мои пальцы коснуться револьвера, как Джейк буркнул:

— Угомонись. Сзади тебя Пот.

И я ему поверил. Опустив руку, я повернул голову и увидел, что Пот — тут как тут, в нескольких футах, и направляется к нам. Будь кольт у меня в руке, я не промазал бы даже с расстояния в сотню ярдов.

Пот[3] — под столь характерным прозвищем Винс Поттер получил известность среди своих приятелей: воров, бандитов и наемных убийц, или любителей больших и легких денег, как они называют себя на своем жаргоне. В нем было примерно пять футов девять дюймов роста и около двухсот пятидесяти дерьмовых фунтов дерьмового веса. Да и весь он был какой-то квадратный, мощный и неимоверно широкий. Когда-то Пот выступал в цирке силачом; он и сейчас накачивался гирями, штангой, а может быть, даже подниманием слонов. Походил он на переразвитого штангиста, который не сумел вовремя остановиться: по всему его телу уродливыми буграми вздымались мускулы, шея почти отсутствовала, отчего казалось, что голова посажена прямо на ссутулившиеся плечи.

Под глазом у него виднелся внушительный синяк. Это я разукрасил его вчера вечером, однако победа все равно осталась за ним. А если точнее, за ним, Джейком и дубинкой. Я снова взглянул на Джейка с его здоровенной пушкой 45-го калибра, а он назидательно произнес:

— Я же предупреждал тебя, Скотт. А ты не послушался.

— Пошел к черту.

Джейк рассмеялся, хотя я не назвал бы это смехом. В нем и с лупой не отыщешь ничего веселого. Высокий, тощий и злобный, с маленькой угловатой головкой и тонкими усиками над короткой верхней губой, Джейк Лютер был хладнокровным и расчетливым профессиональным убийцей, отличавшимся собственным стилем работы.

— Залезай сюда, — велел он.

Пот положил мне на спину свою тяжелую лапу с короткими, толстыми пальцами и подтолкнул. Я больно врезался в борт машины, едва не оставив на кузове вмятину. Джейк отодвинулся к противоположной дверце «кадиллака»; отверстие его ствола слегка поплыло, целясь то в солнечное сплетение, то в живот, то в селезенку, — все, с точки зрения классификации ранения, достаточно скверные места.

Пот быстро схватил меня за руки и ловко спеленал их клейкой лентой за спиной. Мгновение спустя я очутился между сидений: Джейк справа, а Пот за рулем. Джейк вынул из плечевой кобуры мой кольт и, обшарив карманы, спрятал свою пушку. Пот запустил двигатель, и мы двинулись по трехполосной дороге. Примерно через квартал «кадиллак» поравнялся с их собственным черным, блестящим «бьюиком-электра».

— Как вам удалось найти меня, парни? — поинтересовался я.

— Заткнись.

— Послушайте, вы, несчастные уб... а-ах!

Джейк пустил в ход свою пушку, треснув меня рукояткой по голове. Не так сильно, чтобы я отрубился, но — случайно или намеренно — он попал по и без того болезненной шишке. И тут меня разобрало идиотское любопытство — можно ли набить шишку на уже имеющейся? И я решил, что обязательно поэкспериментирую на черепушке Джейка — если, конечно, такая возможность представится. На что, при сложившихся обстоятельствах, рассчитывать практически не приходилось.

Я напрягся, натягивая ленту на запястьях. Не поддается. И черта с два мне удастся выскочить на ходу — даже если бы каким-то чудом удалось потом где-то затаиться. Единственное, что относительно радовало меня во всей этой сверхкритической ситуации, — мы удалялись от кладбища. Пока.

Насколько я знал этих ребят — а знал я их достаточно хорошо, — мы сюда еще вернемся.

Глава 2

Когда я принял к производству порученное мне дело, то не был еще знаком ни с Джейком, ни с Полом и даже не подозревал, какие сюрпризы обрушатся на мою голову. Обычно такие девушки, как Эвелин Спринг, не являются их предвестниками. Во всяком случае, не часто.

В мой офис она вошла так тихо, что, не оторви я взгляд от стола, мог бы и не заметить ее присутствия. Появилась она в среду, двадцать четвертого мая, где-то около полудня — стояла у двери и робко смотрела на меня. Не девушка — картинка: маленькая, изящная, с волосами пепельного оттенка, лет двадцати двух — двадцати трех, фигурка стройная, кожа гладкая, губки нежные, глазки просто чудесные. Серый костюм подчеркивал ее элегантность, в руке она держала скомканный носовой платок. Такой носовой платок — неизменный опознавательный знак женщины, переступившей порог конторы частного детектива. Мокрый от слез и смятый от волнения и беспокойства, он чем-то напоминает белый флаг капитуляции или повязку на тщательно скрываемой ране. Сейчас пальцы хорошенькой блондиночки мяли платок медленными, нервными движениями.

— Вы — мистер Шелдон Скотт?

Именно это значилось на моей вывеске: «Шелдон Скотт. Расследования».

— Да, это я. — Я встал и приветливо улыбнулся. — Проходите.

Выйдя из-за стола, я пододвинул ей одно из глубоких кожаных кресел. Когда я вернулся на свое место, девушка назвала себя:

— Меня зовут Эвелин Спринг. И я... я никогда раньше не обращалась к детективу...

Пока шло знакомство, она немного успокоилась, затем перешла к делу. Причина ее тревоги и беспокойства — судьба брата. Он исчез.

Эвелин и ее брат, Дэнни Спринг, жили порознь, каждый в собственной квартире, однако два-три раза в неделю он звонил или забегал повидаться с сестрой. Так было и в субботу, тринадцатого мая. Дэнни твердо намеревался навестить ее на следующий день, но не появился и даже не позвонил. С тех пор Эвелин его не видела и ничего о нем не слышала.

— А может, вы перепутали день? — спросил я.

— Ни в коем случае. Ведь в воскресенье — мой день рождения. Дэнни пообещал принести подарок, поэтому я была уверена, что он придет. — Мисс Спринг помолчала. — Если сможет, конечно. Неделю назад я заявила в полицию о его исчезновении, но, похоже, они пока ничего не могут мне сообщить.

А вот это уже плохой признак. Полиция Лос-Анджелеса умеет работать, и если они ничего не нарыли на Дэнни Спринга, то, значит, дела обстоят неважнецки. Я позвонил в управление полиции, в отдел по расследованию убийств; уже многие годы я сотрудничаю с полицией Лос-Анджелеса, и нас связывают самые дружеские отношения. Более того, Фил Сэмсон, начальник отдела по расследованию убийств, — мой закадычный друг.

Через несколько секунд я уже разговаривал с Эмерсоном из бюро розыска пропавших. Убедившись после заявления Эвелин, что Спринг не арестован и не попал в больницу, они проверили его квартиру, никого не обнаружили в ней, вещи находились на своих местах. Все выглядело так, будто парень ненадолго ушел из дома и вот-вот вернется. И нигде, включая морг, никаких следов Спринга — ни живого, ни мертвого.

Повесив трубку, я повернулся к Эвелин:

— Действительно, у них, к сожалению, никаких сведений.

Она сидела неподвижно и смотрела на меня своими прекрасными, нежно-зелеными глазами. Ее глаза напомнили мне о летней морской волне, белой пене прибоя, о прохладе и покое, о вечном и неизменном. Ее светлые, вьющиеся непослушными кудряшками волосы были коротко острижены, загорелое лицо дышало здоровьем, серый жакет, резко сужаясь в талии, плотно облегал грудь.

Мисс Спринг вздохнула. Ей, конечно, известно, что полиция делает все возможное, но она надеялась, что у меня получится лучше и быстрее. Она принесла с собой двести пятьдесят долларов, и я принял от нее сотню в качестве аванса. Потом она достала из сумочки глянцевую фотографию размером четыре на пять дюймов.

— Это Дэнни, — сказала мисс Спринг. — Снимался несколько месяцев назад. Ему двадцать девять.

На фото он выглядел старше. Темные глаза, вьющиеся черные волосы — должно быть, жесткие и непослушные, — и бесшабашная ухмылка. Довольно симпатичный, но застывшие черты лица несколько тяжеловаты и, похоже, не по возрасту начали расплываться. Эвелин сообщила, что ей не нравилась компания брата и последнее время она все больше за него беспокоилась. А за нынешний год он вообще сильно изменился — в еще худшую сторону.

— Что касается его компании... Вы не могли бы назвать кое-кого по именам? Была ли у него постоянная подружка?

— Я не знаю, кто его друзья — истинная правда. Просто видела его вместе с ними. Большинство из них похожи на оборванцев, бродяг — словом, битников. Но я никогда не слышала, чтобы он обращался к кому-нибудь по имени — за исключением Фрэнка. По-моему, это самый близкий друг Дэнни.

— Какой Фрэнк?

Эвелин покачала головой.

— Просто Фрэнк. Дэнни называл его только так. — Она описала мне этого парня, добавила несколько слов о своем брате, хотела еще что-то сказать, но запнулась. И вдруг словно плотину прорвало: — Мне кажется, Дэнни употреблял наркотики.

— Наркотики? Какие? Сильнодействующие? Героин? Может, морфин?

— Какой-то из них.

— А вы сообщили полиции?

— Нет. Но, думаю, они и сами это выяснили. Без моей помощи. Господи, я и в самом деле не нахожу себе места.

— А почему вы решили, что брат наркоман?

— Признаюсь, я раньше как-то ничего не замечала. Но он бывал временами таким... ну... раздражительным, что ли. Затем снова вел себя как ни в чем не бывало. Когда я заходила к нему домой, мне казалось, что он в порядке. Иногда, правда, начинал вдруг зевать и чихать, глаза становились какими-то пустыми, мутными. Я довольно долго ничего не подозревала. Наконец пошла в библиотеку, полистала книжки и узнала, что означают подобные симптомы. Это ломка — так это называется.

Ломка... Медицинский термин для обозначения сущего ада. Она может наступить в любой момент после последнего укола — все зависит от того, насколько сильна тяга к наркотику и к какой дозе привык наркоман. Сначала ничего страшного. Зевота, чихание, нервозность, сонливость. Потом что-то происходит с глазами — они становятся мутными, водянистыми. Особой боли пока нет. Она приходит дня через два-три. И все летит к черту, наступают адские мучения: выламывающий суставы жестокий озноб, перед глазами дикое мельтешение и вспышки света, тошнота, понос, судороги, сводящие ноги, а затем и все тело. Наркомана крутит, выворачивает наизнанку, давит, его бьет лихорадка, прошибает холодный липкий пот и... боль, боль, одна сплошная боль... Нестерпимая, заставляющая кричать... И — безысходность, затравленность, страх... Именно в таком состоянии бедняга готов на все ради дозы наркотика. На кражу, ограбление, торговлю собой, убийство... на что угодно.

Иногда, если не удается добыть дозу, он падает и катается по полу. После нескольких таких приступов может наступить конец. Такие дела...

— Тогда все представляется несколько в ином свете, детка, — задумчиво произнес я.

Глаза Эвелин расширились, она быстро заморгала. Я не понял ее смущения, потом до меня дошло, что это ее реакция на «детку».

— Не обижайтесь на «детку». — Я подсластил извинение улыбкой. — Будем считать это тлетворным влиянием Голливуда.

— Вы меня так удивили! Серьезный разговор, и вдруг... Я просто оторопела.

— Знаете, я называю так практически всех своих знакомых. Кроме мужчин, разумеется, — даже Голливуд не способен развратить меня до подобной степени. Но впредь обязуюсь звать вас не иначе, как мисс Спринг...

— Ой нет, что вы... — Она вдруг хлопнула ладошками, непроизвольно зажала их между коленей и от души рассмеялась. Она выглядела настолько трогательной, похожей на шаловливого ребенка, что мне захотелось взять ее на руки, побаюкать, усадить к себе на колени...

Несколько секунд спустя Эвелин, опомнившись, вернулась из детства и глубоко вздохнула. Но мне по-прежнему хотелось ее побаюкать и усадить на колени.

Тряхнув головой, дабы избавиться от наваждения, я сказал:

— Ну хорошо, мисс Спринг, детка... вот черт, извините, мисс Спринг, это многое меняет. Не расскажете ли мне все, что знаете о Дэнни? И о тех переменах в нем, которые особо бросились вам в глаза.

Как она теперь предполагает, все началось около года назад. Шесть или семь месяцев подряд Дэнни занимал у нее деньги, никогда не объясняя, для чего. Набралась почти тысяча долларов. А потом, где-то месяца четыре назад, он перестал брать в долг — похоже, у него появился собственный источник дохода. Заработок? Нет, Дэнни никогда не работал; по крайней мере, Эвелин такого за ним не знала.

Девушка помолчала, нахмурилась, преодолевая, видимо, какие-то сомнения.

— Я хочу рассказать вам еще кое о чем, мистер Скотт.

— Зовите меня просто Шелл.

— Шелл? — Она улыбнулась. — Хорошо. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но скрывать от вас, думаю, не стоит. Все произошло в субботу, когда я последний раз виделась с Дэнни. У меня дома. Зазвонил телефон, и какой-то мужчина спросил, здесь ли Дэнни. Я передала ему трубку. Брат немного послушал, а потом говорит: «Ну конечно, Джим. Я отыщу Фрэнка и...» И тут тот, другой стал кричать на Дэнни. Даже мне было слышно. Дэнни, похоже, испугался. Он извинился и повесил трубку. Я спросила, что случилось, но он ответил: ничего. А я возьми и брякни: мол, кто такой Джим? Дэнни побледнел — вы поверите? — и сердито гаркнул, что не знает никакого Джима.

— Но он ведь при вас называл своего собеседника Джимом, не так ли?

— Да. Я и сказала Дэнни, что слышала, как он произнес это имя. Дэнни совсем вышел из себя, а может, просто не сумел скрыть испуг. Горячо пытался убедить меня, что не знает никого по имени Джим, а потом взял с меня обещание никогда и никому не говорить, что он упоминал это имя. И сразу же ушел.

— А фамилию этого Джима вы, случайно, не знаете?

— Нет. Я никогда не слышала о нем. Ни до того телефонного разговора, ни после.

Мы поговорили еще несколько минут, я записал ее адрес и телефон и проводил до двери.

— Я сразу же возьмусь за дело и позвоню вам сегодня вечером или завтра утром, мисс Спринг. — Я улыбнулся и уточнил: — Детка.

Она снова весело рассмеялась.

— Зовите меня Эвелин... дорогой. — Посмотрела на меня доверительно и серьезно добавила: — Спасибо, Шелл. Теперь я чувствую себя значительно спокойней. — Последовало еще несколько секунд молчания. — В самом деле, вы мне кажетесь таким... сильным, надежным. Готова поспорить на что угодно: если кто и сможет разузнать, что случилось с Дэнни, так это вы.

Да, в малышке было нечто такое, что могло заставить мужчину броситься на огнедышащего дракона с одним лишь портативным огнетушителем в руках. Воодушевленный ее признанием, я заверил:

— Если его можно найти, то я непременно это сделаю!

В моей фразе прозвучало не меньше пафоса, чем в речи Линкольна, провозглашавшего освобождение негров от рабства. Кажется, я немного перестарался, хотя, видит бог, говорил совершенно искренне. Ну и, если между нами, не такой уж я неустрашимый герой, каким старался показаться девчушке.

Но Эвелин прямо-таки просияла и, облегченно вздохнув, вышла из кабинета.

Прислонившись к дверному косяку, я подождал, пока она не исчезнет из виду, затем вынул из плечевой кобуры кольт, открыл барабан. Пять сверкающих донышками гильз патронов походили на маленькие, злые глазки. Это и есть мой огнетушитель. Засунув револьвер на место, я запер офис.

Когда Эвелин Спринг уходила отсюда, она, кажется, немного успокоилась по поводу Дэнни.

Я же не разделял ее уверенности.

Глава 3

В Лос-Анджелесе есть Уилширский бульвар, который больше известен под названием «Миля Чудес». На бульваре разместились модные магазины, громадные здания офисов и целые акры супермаркетов. Кроме того, «Миля Чудес» может похвастать такими заведениями, как отели «Амбассадор», «Коконат Грув», «Браун Дерби» и «Перино». Это, так сказать, блистательная верхушка социальной лестницы.

На другом ее конце находится Мэйн-стрит с обветшалыми кварталами — особенно та часть улицы, что между Первой и Третьей авеню. Эвелин сообщила, что ее братец проводил там довольно много времени: пил пиво, болтал с девчонками-битницами, знакомыми парнями и с теми, кто подкатывался к нему в вонючем подвале. Чаще всего Дэнни околачивался в заведении под названием «Гайети».[4]

Кафе «Гайети» оказалось темной, сырой, провонявшей затхлой кислятиной забегаловкой, почти пустой в час дня. Я взял себе пива. Бармен хорошо знал Дэнни. Фрэнка тоже. Но известны они ему были только по именам — как Дэнни и Фрэнк, которые обычно приходили вместе.

— А когда вы в последний раз видели Дэнни? — спросил я.

— В субботу. Он был вместе с Фрэнком.

— В прошлую субботу?

— Нет, в позапрошлую. В те выходные никто из них не заглядывал. Что довольно странно. Обычно по субботам эти парни торчат тут, как приклеенные.

Прошло часа полтора. Я выпил четыре бутылки пива и расспросил не менее десятка людей с Мэйн-стрит, знавших Дэнни Спринга. Большинство из них подтвердило, что он чаще всего показывался с Фрэнком. Но никто не знал их фамилий. Мои собеседники не имели ни малейшего представления и о том, кто такой Джим.

Какая-то нечесаная брюнетка с припухшим лицом дождалась, пока я возьму ей бурбон, и лишь потом сообщила:

— Кажется, я однажды слышала фамилию Фрэнка. Что-то вроде Айвор, Айвер или Айверс... — Она рыгнула и кокетливо почмокала губами. — Как насчет еще одной рюмашки, сладенький? Может, я вспомню поточнее.

Вряд ли вспомнит. И я не стал ее больше баловать.

— Тогда убирайся ко всем чертям, сладенький, — обиделась девица.

Около половины четвертого я допивал последнюю бутылку в тошниловке под романтическим названием «Старлайт Руф».[5] Почему этот гадючник так назвали, видимо, навсегда останется загадкой, поскольку находился он в подвале и имел замечательное сходство с разбомбленным уличным сортиром. Здесь я выслушал примерно ту же историю и уже готов был навсегда распрощаться со «Старлайт Руф» и подобными ему заведениями — «Сады Версаля», «Пэралайз» и даже «Сплендид»[6], когда на соседний табурет тяжело плюхнулся какой-то увалень.

— Позволь угостить тебя пивом, браток, — предложил он.

Я мельком взглянул на него.

— Нет, спасибо.

И принялся было слезать с табурета. Вдруг он протянул правую руку и сомкнул пальцы на моем предплечье. Именно сомкнул — это самое подходящее слово. Ощущение было такое, будто моя рука угодила под колесо самосвала.

Он сидел вполоборота ко мне и, несмотря на то что крепко сжимал мою руку, выглядел совершенно невозмутимым, даже расслабленным. Странным шутником оказался тот здоровенный парень, который за последний час попадался мне на глаза дважды. Оба раза он входил следом за мной в бар и садился за несколько мест от меня, но достаточно близко, чтобы слышать, о чем я говорю со случайными знакомыми. Подсевший ко мне тип походил на громадную гориллу с переразвитой мускулатурой, редеющими волосами и лицом, напоминавшим башмачную болванку, обтянутую чем-то вроде блеклой кожи. Весил он, должно быть, около двухсот пятидесяти фунтов, из которых большая часть приходилась на мускулы.

— Отпусти руку, — стараясь говорить спокойно, потребовал я.

Он и ухом не повел.

Я находился в очень неловком положении, поскольку из-за его бульдожьей хватки почти съехал с табурета и подался вперед. На стойке бара передо мной стояла моя пивная бутылка; я ухватил ее свободной рукой, всерьез намереваясь врезать нахальному кретину по зубам.

Но тут он отпустил меня. На какое-то мгновение предплечье пронзила резкая боль, вся рука тупо заныла.

Поставив бутылку на место, я соскользнул с табурета и встал лицом к этой образине.

— Извини, браток, — сказал он. — Не знал, что ты такой чувствительный.

— Теперь знаешь.

— Ладно, не заводись. Давай я лучше угощу тебя пивом.

— Я же сказал — нет. И вот что, дружище...

— Пот. Меня зовут Пот.

— Держи свои грабли от меня подальше.

— Да ладно те! Просто хотел чуток поболтать с тобой, вот и все.

У меня еще не улеглось желание двинуть его, хотя я и рисковал сломать собственную руку, если вложу всю силу в удар по его черепушке. Однако не это останавливало меня, а любопытство — чего ради он таскается за мной?

Пот искоса посмотрел на меня и поскреб своими кривыми зубами нижнюю губу.

— Я тут случайно слыхал, как ты выспрашивал о моих корешах, Дэнни и Фрэнке.

— Так уж случайно?

— Ну да. Или мы не бухали вместе? Они чё, вляпались? Во что?

Я промолчал.

— Ведь ты же Скотт, да? Частный сыщик?

Я кивнул.

— И чё за интерес у сыщика к моим корешам?

— Слушай, кончай базар. Хочешь говорить — давай ближе к делу.

Лицо Пота приобрело жесткое выражение.

— Ну, коль ты настаиваешь, ладно. В общем, кончай вынюхивать и выпытывать. Просто забудь о них, и все. — Пот посмотрел на бармена, протиравшего стакан в нескольких футах от нас. — Исчезни, — цыкнул он.

Бармен нахмурил брови.

— Черта с два. Я должен следить за баром.

Пот встал, обошел меня и протянул через стойку свою могучую лапу. Схватив бармена левой рукой за ремень вместе с брюками, он притянул его к себе, потом, словно это была пустая картонная коробка, поднял на пару футов в воздух и ласково попросил:

— Исчезни.

Несмотря на то что бармен был весьма упитанным мужиком, мне показалось, будто он прямо на глазах теряет в весе и съеживается, как проколотый шарик. Пот отпустил его. Когда бедняга коснулся ногами пола, они, словно ватные, подкосились. Падая, он впечатался подбородком в край стойки бара, но тут же поднялся и, не говоря ни слова, юркнул в дальний закуток.

Пот снова плюхнулся на табурет и спросил:

— Так на чем мы остановились, браток?

— Ты меня запугивал.

— Ах да, — ухмыльнулся он. — Как я те сказал, забудь о моих парнях. Пойдешь нам навстречу, мы не останемся в долгу, Скотт. Ну а если нет... Противно даже говорить, что будет...

— Вот и не трать времени даром.

— Можешь вляпаться в дерьмо, браток. Слышь, я те советую, как друг. Мне будет неприятно, если те достанется на орехи.

— А с чего это ты так разволновался? Стоило мне немного поспрашивать о Дэнни и Фрэнке, как на меня наслали здоровенного бугая с вот такой пастью, чтобы он рявкнул и взял меня на испуг. Неужто ты сам до такого додумался? Пот по-прежнему старался изображать улыбку.

— Ты же еще о ком-то выспрашивал, а? Кажись, о Маке, да? — Он вдруг нахмурился. — Нет, о Джиме. Ну да, точно, о Джиме.

Слишком уж небрежно он говорил.

— Верно, о Джиме. — Я тоже посерьезнел. — Забыл, как его?.. — Похоже, я слегка перестарался, пытаясь казаться равнодушным.

Пот угрожающе ощерился.

— Не знаешь, да? Ну и не надо. Просто завяжи свой язык на два узла — и проживешь до ста лет.

Он сполз с табурета. И тут обнаружилось, что Пот дюймов на пять ниже моих шести футов двух дюймов, хотя на первый взгляд он казался приплюснутым верзилой не менее семи футов роста. Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел на Мэйн-стрит. Я заторопился к выходу и успел увидеть, как он забирается в черный «бьюик-электра», припаркованный несколькими ярдами дальше по улице; кто сидел за рулем, я не разглядел, они быстро исчезли в потоке машин. Правда, номер «бьюика» мне удалось запомнить.

Вернувшись к стойке, я залпом допил пиво. Потом расстегнул запонку на манжете рубашки, приподнял рукав и осмотрел руку.

На ней отчетливо проступали следы от каждого пальца Пота. Значит, у меня целых пять синяков — и столько же я буду ему должен.

* * *

Отдел по расследованию убийств находился на четвертом этаже здания, в котором размещалось управление полиции Лос-Анджелеса. Когда я вошел, лейтенант Роулинг, пристроившись на краешке стула, разговаривал с каким-то коллегой в штатском. Дверь в кабинет Сэмсона была распахнута. Бросив Роулингу: «Привет», я вошел к капитану.

Фил Сэмсон, настоящий фанатик и мастер своего дела, уже несколько лет возглавлял отдел по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса. Здоровенный и крепкий атлет с седыми волосами, он казался вытесанным из каменной глыбы. И был довольно крутым парнем. Если новоиспеченного полицейского взять и бросить — как яйцо в кипяток — в бурлящую среду преступного мира большого города и дать ему там повариться, то, если он выдержит, пойдет к цели, как ледокол, из него получается самый настоящий крутой коп. Его нередко можно отличить по бульдожьей челюсти, твердому, немигающему взгляду и властному тону. Но даже гранитному Филу было далековато до некоторых своих коллег и подчиненных — такие здесь подобрались ребята.

Как обычно, он смолил свою черную сигару и в кабинете повис густой дым и удушливый запах крепкого табака.

— Ах, этот аромат уличных сортиров! — завел я свою обычную шутку по поводу сигары Сэма. — И как это вы, друзья...

— Не пудри мне мозги, Шелл, — пробурчал Фил. — Что у тебя стряслось на этот раз?

— Стряслось? Да ты, Фил, совсем очумел от своего сигарного благовония...

— Ладно, не цепляйся. Какое дело заставило тебя в очередной раз прибегнуть к помощи полиции Лос-Анджелеса?

— Да так, кое-какие мелочи. В среду, семнадцатого, к вам поступило заявление об исчезновении некоего Дэнни Спринга. Его сестра — кстати, очаровашка — обратилась ко мне с просьбой, скажем так, пособить вам в розысках. И вот я вознамерился переворошить весь город, прочистить городскую канализацию и...

— Послушай, Шелл, — устало перебил меня Сэмсон, неумело пытаясь изобразить раздражение. — Вообще-то у меня есть кое-какие служебные обязанности и заботы. Конечно, по сравнению с твоими они кажутся совершеннейшей ерундой. Но, бога ради, объясни, какого черта тебе от меня надо? Конкретно?

Я усмехнулся.

— Видишь ли, когда я расспрашивал о Дэнни Спринге во всех выгребных ямах на Мэйн-стрит, ко мне пристал один здоровенный и весьма неприятный тип, грозил, требовал, чтобы я бросил это дело, а не то... Не тебе говорить, что в таких случаях обещают громилы. Весит он примерно восьмую часть тонны, рост пять футов девять дюймов, какой-то весь квадратный и чересчур самоуверенный. Зовут Пот.

— Знаю такого. С ним работает в паре такой тощий, желчный парень по имени Джейк?

— Мы были только вдвоем, и, поверь мне, его одного хватило с лихвой. Однако уехал он на черном «бьюике» с кем-то еще. А кто такой Джейк?

— Запасной игрок; так сказать, прикрытие. Если еще раз повстречаешься с Потом, не сомневайся — Джейк где-то поблизости. — Фил помолчал и не без иронии добавил: — Если повстречаешь. Эта парочка из очень крутых. Но какое отношение они имеют к твоему пропавшему?

— Вот этого Пот не сказал. Есть у вас что-нибудь на него?

— Мне только известно, что он убил человека — представь, голыми руками. Просто слегка стукнул его кулаком по голове, а у того возьми да и случись кровоизлияние в мозг.

— Да, он не производит впечатления особо деликатного и уж тем более слабосильного.

— Еще бы, ведь Пот выступал в цирке. Силач. Насколько мне известно, он до сих пор не оставил гири. Пару раз мы его забирали, но ничего серьезного доказать не сумели.

— А эти двое работают сами по себе или за ними кто-то стоит?

— Трудно сказать. Но теперь, коль он проявился столь откровенно, мне и самому интересно уточнить подробности.

Мы спустились на третий этаж, в отдел архивов и идентификации, и Сэмсон запросил дела на обоих. Мы уселись за небольшой столик; просмотрев папки, Фил передал их мне. На каждой была наклеена маленькая фотография.

На одной из них — Пот, его полное имя Винс Поттер, на другой — Джейк Лютер, тощий и, если судить по выражению глаз, злобный тип с тонкими усиками. Машина, номер которой я успел заметить, принадлежала Лютеру. По приговору местного суда он уже отбывал срок в Сан-Квентине за незаконное ношение оружия, а также сидел какое-то время в Фолсоме по обвинению в непреднамеренном убийстве. Против Пота в Лос-Анджелесе никаких обвинений ни разу не выдвигалось, однако, согласно данным ФБР, на его счету имелись аресты — тоже без предъявления обвинения — в Пеори, Далласе и Лас-Вегасе. Короче, парочка довольно темных типов.

Сэмсон расписался за папки с делами, вернул их, и мы поднялись к нему в кабинет.

— И никаких обвинений, связанных с наркотиками, — заметил я.

— А что, должны быть?

— Да так, просто предположение. Во всяком случае, Дэнни Спринг точно сидел на чем-то сильнодействующем. Кстати, сестра в заявлении об этой стороне жизни брата умолчала.

Фил хмыкнул.

— Значит, наркоман? Если раскопаешь что-нибудь еще, дай знать Фини. Да и меня держи в курсе.

Капитан Фини возглавлял отдел по борьбе с наркотиками. Мне доводилось расследовать несколько дел, связанных с наркоманами, и я хорошо знал Фини. Иначе и быть не могло, ведь работа, которую делали его ребята, почти всегда — прямо или косвенно — связана с деятельностью других отделов и подразделений департамента полиции Лос-Анджелеса. Неудержимая, болезненная страсть поймать вожделенный кайф может толкнуть наркомана практически на любое из преступлений, перечисленных в Уголовном кодексе: мелкую кражу, грабеж, разбой, кражу со взломом, мошенничество, убийство и так далее. Стремясь заполучить нужную им дозу, они выходят на тропу войны против всего остального мира, против всех нас.

— Фини снова одолевает бессонница? — поинтересовался я.

— А кто из нас вообще спит? Ты же знаешь, как обстоят дела с наркоманией в городе. Какое-то время волна поднимается, потом нам удается несколько сбить ее уровень, но немного погодя она снова идет в рост. В данный момент мы как раз наблюдаем усилившуюся активность.

— Есть какие-нибудь соображения — почему?

— Вполне вероятно, что появился новый поставщик или поставщики. Возможно, дело в нашем старом друге Черри. А может, подбавляет дрожжей в тесто десяток еще каких-то неведомых нам причин. В любом случае, сейчас этой дряни полным-полно. — Фил достал новую сигару. — У Фини может оказаться что-нибудь свеженькое на сей счет. Он чуть душу не вытряс из известных нам толкачей и потребителей. К сожалению, насколько мне известно, в сети попадает все более мелкая шпана.

Черри... Фил называл так Джианномо Чиари, местного бизнесмена, проживавшего в пригороде Лос-Анджелеса уже больше десяти лет и известного как Джо Черри. Обычно его можно было увидеть в обществе какой-нибудь хорошенькой девушки, причем непременно блондинки. Мне доводилось несколько раз бегло перемолвиться с ним словом-другим. На этом наши взаимоотношения и заканчивались. Между нами никогда не возникало трений, но и симпатий особых тоже. Черри владел рестораном, текстильным концерном и несколькими зданиями, занятыми под офисы в Голливуде. Он регулярно посещал церковь и славился щедрыми пожертвованиями благотворительным организациям. Надо ли говорить, что за Черри не замечалось никаких противозаконных деяний — по крайней мере таких, причастность к которым можно было бы убедительно доказать. Полиция Лос-Анджелеса, понятное дело, проверяла Черри, но так и не обнаружили на него ничего ни местное управление, ни ФБР. Тем не менее, он представлял для них определенный интерес, и его не выпускали из виду последние годы.

Ничего удивительного. Можете сами поговорить с полицейскими чиновниками любого крупного города — и они выложат вам целый список лиц, подозреваемых или даже точно замешанных в крупном рэкете, в принадлежности к мафиозному синдикату, в шантаже, торговле наркотиками, в преступном сговоре или заговоре и т.д., но против которых нет ни единого обоснованного доказательства причастности к преступной деятельности. По крайней мере, таких доказательств, которые можно было бы представить суду. А если таковые и находились, то зачастую оказывалось, что грош им цена — они попросту рассыпались в ходе судебного разбирательства. Все дело в том, что при толковании многих законов судьи, похоже, больше заботятся о соблюдении «гражданских прав» преступников, нежели законопослушных граждан. Не говоря уже о купленных адвокатах. Одним словом, в списке не выявленных и особо опасных преступников Лос-Анджелеса Джо Черри мог бы претендовать на почетное место среди первой тройки.

Черри давно уже подозревался в оптовой торговле наркотиками, но с точки зрения буквы закона был чист как стеклышко. Или этот хитрец действительно таковым и являлся, или представлял собой чрезвычайно осторожное и хитроумное отродье. Единственным достоверным фактом было то, что за последние четыре года он дважды встречался с Доном Сальваторе Лучиано, Лаки Лучиано,[7] и оба раза в Италии. В обоих случаях они обедали в отеле «Эксельсиор» в Неаполе. Конечно, нельзя привлекать к ответственности человека за обед с кем-то в ресторане, но репутация после подобных встреч, согласитесь, остается навсегда подпорченной.

— Итак, это пока лишь предположения, — сказал я. — Посмотрю, может, удастся раскопать что-нибудь посущественнее.

Фил кивнул и углубился в лежащие перед ним бумаги, а я отправился в кабинет триста двадцать три, в архив отдела без вести пропавших, где дежурный сержант выдал мне все заявления, накопившиеся с четырнадцатого мая — всего за одиннадцать дней. Довольно часто в отдел по расследованию убийств в полиции Лос-Анджелеса за день поступает с десяток, а то и больше подобных сигналов бедствия, так что пачка оказалась довольно внушительной. Быстро перебрав ее, я нашел заявление об исчезновении Дэнни Спринга и отложил его в сторону, затем, понадеявшись, что интуиция что-то да подскажет, принялся рассматривать остальные.

Все, с кем я разговаривал до сегодняшнего дня, не видели Дэнни Спринга после тринадцатого числа; точно так же никому не попадался на глаза и его закадычный приятель Фрэнк. Поэтому, вполне вероятно, Фрэнк тоже значится среди пропавших, и если у него в городе имеются родственники, то один из них мог подать заявление в полицию. Тщательно перебирая просьбы о помощи, я высматривал фамилию, созвучную с Айверсом или Айвором.

Пока я перелистывал страницы, за стойкой переговаривались два полицейских. Тот, что принес мне заявления, все еще держал одно из них в руке, посвящая, видимо, приятеля в подробности.

— Ну да, я как следует разглядел ее, пока она писала это заявление, — говорил он напарнику. — И сделал все, чтобы она задержалась подольше. Ну и глазки же у нее, дружище! Такие ослепительно голубые... я чуть не растаял на месте, не говоря уже обо всем остальном.

Второй хохотнул.

— Навряд ли ее благоверный сбежал бы от такой красотки. Если, конечно, он совсем не рехнулся.

— А может, именно из-за нее он и слетел с катушек? Я и сам не прочь потерять голову за-ради подобной конфетки.

Бросив бумаги мне на стойку, полицейский увлеченно продолжал разговор. И тут мне попалось заявление, датированное двадцатым мая. Оно поступило от вдовы, миссис Марты Эйверсон. Я насторожился. Довольно похоже. Особенно если принять во внимание, что пропал ее сын, Фрэнк, которого она не видела с воскресенья, то есть с четырнадцатого мая.

Отложив это заявление в сторону, я собрал остальные в стопку, оставив то, что разглядывали офицеры, сверху. Мое внимание привлекло имя пропавшего. Два дня назад, в понедельник, двадцать второго мая, миссис Маккьюни заявила об исчезновении мужа. В прошлый понедельник, пятнадцатого мая, он отправился на работу в собственное агентство по торговле автомобилями и домой не вернулся.

На первый взгляд, для моих поисков оно казалось совершенно бесполезным, если не считать, что мужа звали Джеймс Рэнделл Маккьюни. Джеймс. А если фамильярно — то Джим.

Скорее всего, в рапорте привлекло мое внимание что-то, связанное с фамилией. Не разобравшись толком, что именно меня задело, я выписал на всякий случай имевшуюся информацию, включая адрес. Затем еще раз просмотрел заявление о пропаже Дэнни Спринга и Фрэнка Эйверсона. Новым для меня здесь оказался только адрес миссис Эйверсон. Его я тоже взял на заметку.

Затем я проверил в архиве документацию на Фрэнка Эйверсона. И к его биографии добавилась еще одна небезынтересная страничка. Три года назад, оказывается, Фрэнк угодил в Сан-Квентин на целый год. Хранил наркотики, за что и осудили.

Снова вернувшись к Сэмсону, я поведал ему о том, что мне удалось раскопать.

— Точно, осужден за хранение.

— Он наркоман?

Сэмсон кивнул.

— И толкач. Но доказать не сумели. Поэтому пришлось судить за хранение. — Фил перекатил сигару из одного угла рта в другой и взялся за телефон. Попросив соединить его с Фини, он коротко переговорил с ним и повесил трубку. — Значит, дело обстоит так, Шелл. Мы брали Эйверсона в начале пятьдесят седьмого. Тогда он трудился в похоронном бюро братьев Рэнд. Живет с матерью. Адрес не изменился. В последнее время околачивался без дела.

— Где, ты сказал, он числился раньше? В похоронном бюро?

— Да. Мы проверяли — там все чисто. Работал на кладбище — это через дорогу от бюро. Стриг газоны, рыл могилы — короче, куда пошлют. Да и продержался там всего пару месяцев. Куда бы он потом ни устраивался — та же картина. Финн говорит, что последнее время за Эйверсоном не замечено никаких свежих грешков. — Сэмсон помолчал. — Но если это тот Фрэнк, который тебя интересует...

— Уверен. Девять к одному, что это он.

Фил прикусил свою сигару.

— Возможно, что-то уже вырисовывается...

— Возможно, — согласился я и, поблагодарив его, ушел.

Глава 4

Дом Эйверсонов выглядел так, словно он не развалился на части только благодаря тому, что был покрашен, хотя сама краска уже порядком потрескалась и облупилась. Миссис Эйверсон, открывшая на мой стук дверь — а мне пришлось стучать, потому что звонок не работал, — произвела на меня точно такое же впечатление.

Есть такой термин — потерянное поколение, которым называют стаи немытых и нечесаных помоечных котов, протестующих против конформизма общества, но при этом исповедующих собственный тотальный конформизм, поскольку все они пристрастно следуют своей моде — одинаково одеваются, говорят и думают, — и которые вызывают у вас приблизительно такие же добрые чувства, как и расплодившиеся в их бородах паразиты. Подобных особей стоило бы называть «поколением летучих мышей».[8] Самое подходящее определение для таких неряшливых и зачуханных существ, как миссис Эйверсон.

Хозяйка хибары уставилась на меня из-за двери; с покрытого толстым слоем косметики лица искоса поблескивали настороженные, недружелюбные глазки. На первый взгляд миссис Эйверсон можно было дать примерно лет шестьдесят, но, благодаря боевой раскраске, она тянула на все сто. Из-под сопревшей зеленой юбки выглядывал подол ночной рубашки, поверх некогда белой блузки был надет изодранный черный мужской свитер, а кожаные тапочки, казалось, были надеты не на ту ногу.

— Чё надо? — спросила она.

— Вы — миссис Эйверсон?

— Ну!

— Мне хотелось бы с вами немного поговорить. Можно, я войду?

— Черта лысого. Ты коп?

— Нет, я частный детектив.

— И чё те надо?

— Я насчет Фрэнка.

— У-у. — Это ее слегка успокоило. — Его нашли?

— Нет... Можно мне все-таки войти?

Она смахнула с губы ошметок помады — а может, еды — и потянула на себя дверь. Дверь что-то сшибла, однако распахнулась настежь. Я вошел. Пол в комнате был застлан основательно вытертым ковром, на котором стоял продавленный диван, стол, торшер и два заваленных каким-то барахлом стула.

Сбросив тряпье с одного из стульев, миссис Эйверсон плюхнулась на диван, а я не без опаски опустился на освободившееся место. Последовавший разговор мало что дал. Фрэнк жил здесь, но последний раз миссис Эйверсон видела его десять дней назад, в воскресенье утром. Он собирался вернуться в тот же вечер, но так и не появился.

Когда я поинтересовался, что, по ее мнению, могло случиться с Фрэнком, она ответила:

— А откудова, черт побери, я могу знать? Ну что за милая пожилая леди!

— Вы, случайно, не знаете Дэнни Спринга?

— Да, растыка. Фрэнки всю дорогу болтается с растыками. Ничё про него не знаю. Он из дружков Фрэнки — и баста!

— А вы видели Дэнни перед тем, как пропал ваш сын?

— Не видала. Уж с месяц, а то и поболе.

— Миссис Эйверсон, мне необходимо отыскать Дэнни. Во что бы то ни стало. Дэнни и вашего сына. Я оставлю вам свою карточку, и, если вы узнаете что-нибудь о нем или Фрэнке, позвоните мне. Буду чрезвычайно вам признателен.

— Так ты, говоришь, детектив?

— Совершенно верно.

— А те за ето плотют?

— Да.

— А ежели я чё узнаю и позвоню — ты заплотишь мне? Вот так. Без всяких экивоков. Прямо в точку — забота о сыне.

— Ну что ж, раз вы настаиваете.

— А чё, рази не справедливо? Тебе же плотют деньги. Ежели я те помогу, то должна получить свое. Пять долларов. Тяжело вздохнув про себя, я согласился.

— Хорошо, пять долларов.

— Ето только справедливо, — повторила миссис Эйверсон. — И потом, мою пенсию еще не принесли. Ета долбаная почта. Ничё не могут сделать вовремя. Задрыги. А как жить? На ети жалкие гроши никак не протянешь.

— Еще раз насчет Фрэнка, миссис Эйверсон. Не могли бы вы назвать мне имена его друзей? Или, может, подружки? — Я выдержал паузу и осторожно уточнил: — Забесплатно? А?

Других приятелей она не знала, но слышала от сына о Рут Стэнли. Фрэнк называл ее Рути. Где живет эта девушка, миссис Эйверсон не имела понятия, но работала она в кинотеатре «Регал» на Мэйн-стрит. Как раз сегодня я проходил мимо него.

— А вы не слыхали, чтобы Фрэнки упоминал когда-нибудь такие имена: Джейк или Пот?

Судя по ее реакции — нет, не слышала.

В полиции я прихватил с собой снимки Фрэнка, а также Джейка и Пота. Достав из кармана фотографии бандитов, я показал их миссис Эйверсон.

Она удивленно уставилась на них.

— Кто ето?

— Двое субчиков, на которых в полиции заведены уголовные дела. Я подумал, не спутался ли с ними Фрэнк каким-то образом?

— Фрэнки не станет путаться с такими задрыгами.

Я несколько натянуто улыбнулся.

— На Фрэнка тоже имеется уголовное дело, и вам это известно, миссис Эйверсон. Так что вполне возможно, что он встречался...

— Ево подставили! Фрэнки хороший мальчик! Ети задрипанные легавые все подстроили!

— Но, мэм, они взяли его с...

— Все подстроили! Только так ети задрипанные легавые и могут чё-то раскрыть. Никода и никово не ловют, а просто подставляют. Фрэнки в жисть не делал ничего плохого. Ево подставили.

— Они не подставляли его, миссис Эйверсон. Он совершил самое гнусное из преступлений — толкал наркотики. Только полиция не сумела подтвердить это фактами. Но они доказали, что он хранил наркотики. Так что Фрэнк мог знать этих типов, Джейка и Пота.

Если при встрече глазки миссис Эйверсон пялились на меня довольно недружелюбно, то по сравнению с тем, как она вытаращилась на меня сейчас, тот взгляд был просто по-матерински любящим. Не рассчитывая больше на ее помощь, я все-таки спросил:

— Миссис Эйверсон, а где работал ваш сын?

— У ево не было работы. В последнее время не было.

— Но должен же он был на что-то жить? Откуда он брал деньги?

— Ему не нужны деньги! Я получаю пенсию.

— Но вы же сами сказали, что это жалкие гроши. Значит, Фрэнк должен был добывать где-то средства. Если честно, он толкал наркотики?

Тут чаша терпения миссис Эйверсон переполнилась.

— Он получал пособие по безработице, понял, задрыга?! И больше не говори такова о Фрэнки!

— Хорошо, я все понял. Он хороший мальчик. — Я встал. — Спасибо вам за помощь, миссис Эйверсон.

— Давай-давай, двигай отсюдова!

И я «двинул отсюдова». Уже сидя в машине, я оглянулся на дом и задумался: как, черт побери, Фрэнк умудрился получить пособие по безработице? Из синдиката его уволили по сокращению штатов, что ли?

Я вздохнул. Пособия... пенсии... социальное страхование... Эх, подумалось мне, вот почему нас все облагают и облагают налогами. Во имя государства всеобщего благоденствия. Чтобы помочь нуждающимся...

За пятьдесят центов в кинотеатре «Регал» можно посмотреть два фильма плюс представление, то есть сценическое шоу, включающее певцов, кордебалет, чечеточницу и четырех стриптизерш. Афиша гласила, что сегодня вечером в программе «Адская страсть» и «Мотоциклистки». Гвоздем шоу значилась Рози Буд. Ну, помоги мне Господи. Я вошел внутрь.

Бледный юнец с сальными волосами взял мой билет и объяснил, как найти менеджера. Прокуренный насквозь менеджер не знал ни Дэнни Спринга, ни Фрэнка Эйверсона, однако сообщил, что Рут Стэнли занята в шоу. Она чечеточница. Шоу уже началось, поэтому мне придется подождать, пока Рут не отработает свой номер, и лишь потом можно будет пройти за кулисы. Он насмешливо добавил, что Рут не стриптизерша, но если вдруг ей захочется поднять свой творческий уровень до таких артистических высот, то вакансия для нее всегда найдется.

Пока я искал свободное место, на сцене осталась только одна длинная, едва прикрытая рыжеволосая девица, выделывавшая что-то непонятное с занавесом. Потом на нее упал голубой рассеянный луч софита и она неуклюже и вроде бы страстно убежала со сцены; затем вернулась, чтобы принять выпавшие на ее долю аплодисменты и свист, и снова исчезла.

За нею появился кордебалет. Бог мой, в жизни мне не приходилось видеть более ужасного зрелища! Девицы вырвались на сцену, словно стадо бизонов, удирающее от стрел индейцев. Кордебалет... как же, держи карман шире. Эти красотки больше походили на перезревших мужланов. Они кружились, извивались и тяжело подпрыгивали, врубаясь в подмостки с такой силой, словно их ноги были тупыми хирургическими инструментами, кромсавшими невидимый труп. Одна из девиц, почему-то вообразившая, что танцует сама по себе, сбилась с такта, да так и не сумела попасть в лад с партнершами до конца номера. Казалось, громоподобное подпрыгивание никогда не закончится, но вот танцовщицы отбили последнее па и разлетелись в разные концы сцены. И больше не выходили, да их и не вызывали, слава богу.

Настал черед Рут Стэнли. Она выступала довольно-таки недурно. А после раздрызганного кордебалета ее номер показался мне и вовсе замечательным. С того места, где я сидел, — примерно в середине зала — Рут выглядела очень даже привлекательно. На ней были шорты в обтяжку и развевающаяся блуза с длинными рукавами. Немного худа, на мой вкус, зато ножки — загляденье. Рут для начала исполнила «Чай вдвоем», потом «Между тюльпанами на цыпочках» и, наконец, под частую дробь — тра-тата-та — упорхнула со сцены.

Я встал, спустился по проходу между рядами, прошел мимо выхода справа от сцены и отыскал гримерную.

— Войдите, — откликнулась на мой стук Рут.

Вблизи она оказалась хрупкой, хорошенькой девушкой, совсем юной и свежей, лет двадцати — двадцати двух. У нее были коротко остриженные каштановые волосы и блестящие карие глаза с поволокой. Разговаривать с ней оказалось легко и просто. Она попросила называть ее Рути. Я придвинул к себе деревянный стул, а Рут непринужденно устроилась на гримерном столике.

Нисколько не смущаясь, она подтвердила, что была девушкой Фрэнка Эйверсона. Они считались женихом и невестой, можно сказать, почти обручились. Но Рут не видела его уже больше недели и не понимала, в чем тут дело. А почему мистер детектив расспрашивает о Фрэнке?

— На самом деле, Рути, я пытаюсь отыскать его друга, — ответил я. — Его зовут Дэнни Спринг. Ты его знаешь?

— Видела несколько раз вместе с Фрэнком, но близко не знакома. Так, здрасьте и до свиданья, и все.

— У меня складывается впечатление, что оба они спешно покинули город... или с ними обоими что-то случилось.

Рут медленно подняла руку к горлу, ее лицо внезапно побледнело.

— Постой-постой, Рути. Это всего лишь мои догадки. Может, я ошибаюсь. Однако, согласно заявлениям, они исчезли в одно и то же время, и пока что я не отыскал никого, кто бы видел их после четырнадцатого мая. Я очень надеюсь, что ты расскажешь все, что знаешь о Фрэнке или его друзьях, — все, что может навести на его след.

Краска постепенно вернулась к ее лицу. Потребовалось некоторое время, прежде чем Рут разговорилась и сообщила нечто действительно важное. Я спросил, когда она в последний раз видела Фрэнка.

— В понедельник. Не в этот, а на прошлой неделе. Он ушел от меня ночью. Даже не ночью, а скорее во вторник утром.

— Утром?

— Ну, он... мы провели ночь у меня дома. Немного выпили, поговорили... Потом я уснула, а когда проснулась, его уже и след простыл.

— Понятно. Но ночь с понедельника на вторник вы провели вместе?

Рут кивнула.

Выходило, что они встречались через сутки после того, как миссис Эйверсон видела своего сына в последний раз.

— Я еще подумала, не случилось ли чего, — продолжала она. — Он был какой-то странный.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, тут мне придется вернуться немного назад. Видите ли, я просто помешана на путешествиях. Никогда и никуда не ездила, но мечтаю об этом и во сне и наяву. Не раз мысленно отправлялась с Фрэнком в те места, куда он меня повезет... Париж, Египет... по всему белому свету. И представьте, в последнее время он все чаще стал говорить, что мы и взаправду скоро поедем; справим свадьбу — и в дорогу... Не очень верилось, но он уверял, что надеется вот-вот заработать целую кучу денег, нам останется только уложить чемоданы. «Заделаемся бродягами» — это его слова.

— А Фрэнк не поделился с тобой по секрету, как он намеревался добыть столько денег?

— Нет, но он клялся, что их будет достаточно, чтобы поехать куда нам только заблагорассудится. — Помолчав, Рут хмуро добавила: — Почему-то Фрэнк велел мне в тот вечер пока помалкивать о паспортах, морском путешествии и всем прочем. Что-то у него там не заладилось. Он сказал, что с путешествием придется немножко подождать, потому что его бизнес вроде бы накрылся. Очень нервничал... А еще мне показалось, что он какой-то жутко испуганный.

— Не говорил ли он подробнее о том, что именно и почему у него сорвалось?

— Подробностей не знаю. Но с его бизнесом связано что-то необычное. Не могу сейчас вспомнить, что. — Рут прикрыла глаза и задумалась. Вдруг она встрепенулась и радостно сообщила: — Вспомнила. Это самое забавное из того, что он мне когда-либо говорил. Произошло это примерно две недели назад. Мы тогда немного выпили. — Рут помедлила и добавила смущенно: — Если откровенно, мы здорово набрались.

— Бывает, — понимающе усмехнулся я.

— Короче, сидели мы... то ли в «Касбахе», то ли где-то еще, и я спросила Фрэнка, откуда у него берутся деньги. И тут он понес полную ахинею: «Из могилы мистера Грэйвса. Из старой могилы старого Грэйвса».[9] Потом рассмеялся и пояснил: «Нет, не из старой могилы, Рути, — из новой». Чушь собачья, но мы долго смеялись; мне его слова показались чудными.

— А в тот вечер, когда вы виделись в последний раз, он был здорово не в себе, да?

— Ужасно расстроен. Он так нервничал, что не мог усидеть на месте и постоянно цыкал на меня. Сколько я его помню, он никогда так не вел себя. Фрэнк очень милый парень, просто чудесный, мистер Скотт. — Рут снова помолчала, потом закончила таким тихим, почти безжизненным голосом, что у меня засосало под ложечкой: — С ним... с ним не должно ничего случиться. Я верю.

Ее личико затуманилось, и было похоже, что она сейчас расплачется. Но Рут овладела собой и заговорила о том, как вел себя Фрэнк в их последний вечер; она словно разговаривала сама с собой. И тут меня кольнула одна фраза. Еще раз описывая, как нервничал Фрэнк, Рут обронила:

— У него даже руки тряслись. Я уж подумала, не заболел ли он.

Наконец-то все стало на свои места. Еще несколько вопросов, и я убедился в том, что, во-первых, Фрэнк Эйверсон действительно сидел на наркотиках и тем вечером, в понедельник, страшно нуждался в дозе; а во-вторых, Рут по наивности понятия не имела, что означали его трясущиеся руки.

— Рути, а ты, случайно, не знаешь, не доводилось ли Фрэнку сидеть в тюрьме? Или просто побывать под арестом...

Она поспешно перебила меня:

— Скажете тоже... Разве он жулик? Как вам только в голову пришло такое!

«Как вам только в голову пришло такое...» Все, что мне удалось узнать о Фрэнке Эйверсоне, только добавило недостающие штрихи к его портрету отщепенца и потерявшего волю наркомана — еще одной мелкой язвы на зловонном теле города. Однако Рут не разделяла моей точки зрения на ее друга. Влюбленная девчонка не задавалась вопросом, как любил ее Фрэнк на самом деле. Она верила, что любил по-настоящему, и этого ей вполне хватало. Несмотря на дружбу с таким хлюстом, как Фрэнк, она по-прежнему оставалась наивной, искренней девчушкой.

Я закурил и предложил Рути сигарету, но она отказалась.

— Знаешь, Рути, иногда... — Я замялся, подыскивая слова. — Ты давно знакома с Фрэнком?

— Почти целый год.

— Надо бы тебе знать, что иногда парень держит в секрете от подруги некоторые обстоятельства своей жизни, ну, скажем, то, что случилось с ним еще до вашего знакомства. Тем более, если действительно любит девушку. Он боится показаться в невыгодном свете. Ты понимаешь меня?

Рут хотела было что-то сказать, но передумала, только спросила тревожно:

— Фрэнк сидел в тюрьме, мистер Скотт?

— Он целый год пробыл в Сан-Квентине.

Девушка надолго замолчала.

— Я вам не верю, — срывающимся голосом наконец сказала она. Но это была только попытка отмахнуться от неприятной правды; по лицу девушки это было видно.

Я глубоко затянулся. Мне уже пришлось выложить все начистоту миссис Эйверсон о ее сыне, и, поверьте, это было нелегкое испытание. Однако в случае с Рут все оказалось значительно сложнее.

— Его посадили по обвинению в хранении наркотиков, Рути. Он наркоман. Полиция подозревает также, что, помимо всего прочего, он и торговал проклятым зельем.

— Нет...

— Объясню тебе, Рути, почему в тот вечер Фрэнк выглядел таким издерганным. Бедняга остро нуждался в дозе. По какой-то причине у него образовался вынужденный перерыв — и крайне важно выяснить, что это за причина. Вот почему я надеюсь, что ты...

— Нет! Нет! Неправда... Фрэнк не наркоман!

Настаивать было бесполезно, но я все же сказал:

— Очень часто бывает, что отличить наркомана от нормального парня довольно трудно. Но когда он лишен допинга, когда у него начинается так называемая ломка...

И тут Рут призналась, что уже раза два заставала Фрэнка в подобном состоянии, но решила, что милый просто устал или сильно чем-то расстроен. Ни о ком по имени Джейк, Пот или Джим она не имела представления. Из друзей Фрэнка ей известен только Дэнни.

Рути все повторяла, какой Фрэнк чудесный парень, и до самого моего ухода ей хоть и с трудом, но удавалось держать в узде свои чувства. Она смотрела на меня, стараясь подавить отчаяние, но ее глаза влажно блестели. Я видел, что она изо всех сил держится, боясь расплакаться.

Потушив сигарету, я встал.

— Ну, мне пора. Если хочешь, я сообщу тебе о том, что смогу разузнать. Счастливо оставаться, Рути.

Она промолчала.

Уходя, я чувствовал, что она смотрит мне вслед потухшим взором, а по ее щекам побегут слезы, едва я выйду за порог.

Глава 5

Усевшись в свой «кадиллак», я закурил и задумался. О Рут и Фрэнке. О наркотиках. И о могиле мистера Грэйвса, — что бы, черт возьми, это могло значить?

Могила — кладбище — похоронное бюро — братья Рэнд. Ведь Фрэнк, когда его загребли за хранение наркотиков, трудился у братьев-гробокопателей. С другой стороны, это всего лишь одна из его работ. К тому же полиция, перелопатив этот вариант, не нашла ничего подозрительного.

Перепроверка тех мест, где уже побывала полиция, редко приносит ощутимую пользу. Бригады опытных копов, техников, экспертов-криминалистов с их лабораториями с таким рвением берутся за дело, что вольному сыщику вроде меня остается мало шансов что-либо отыскать. И это одна из причин, почему я еще не наведался в квартиру Дэнни Спринга. С другой стороны, полиция осматривала его жилье совсем по другому поводу — Спринг числился у них обыкновенным пропавшим.

Позвонив Эвелин и поболтав с ней немного, я сообщил, что хотел бы осмотреть жилище ее брата. Она пообещала попросить управляющего, чтобы тот впустил меня в обиталище Дэнни.

* * *

Место, где жил Дэнни, носило название «Бискайн» — возможно, потому, что его первый владелец был родом из Флориды, а может, просто для того, чтобы придать неказистой развалюхе хоть какую-то значимость. Это приземистое двухэтажное деревянное здание располагалось на Канзас-авеню. Небольшая желтоватая лампочка над входом являлась, пожалуй, самым ярким источником света во всем квартале. Надо сказать, что Канзас-авеню вообще была скудно освещена; очевидно, не в меру шаловливые детишки ради забавы расколотили три ближайших к дому уличных фонаря. Любимое развлечение сорванцов всего мира; чтобы отучить их от вредной привычки, надо бы, с точки зрения моей просвещенной педагогики, почаще драть этим поганцам уши как следует.

Управляющий домом походил на старое огородное пугало, и если бы у него из прорех торчала солома, меня это нисколько не удивило бы. Одет он был в голубой комбинезон и такую же линялую рубашку. Ничего нового о Дэнни Спринге он мне не сообщил. Он не видел «молодого Спринга» с позапрошлых выходных. То ли с субботы, то ли с воскресенья — точнее не помнил.

— Но ведь Дэнни не съехал отсюда? — спросил я. — Вы не видели фургона для перевозки вещей?

— Нет, он попросту здесь не появлялся, и все. Прождав несколько дней, я заглянул в его квартиру — вдруг он надумал сбежать, не заплатив. Но все вещи оказались на месте: одежда и все такое.

Поблагодарив управляющего и взяв у него ключ, я поднялся по лестнице и прошел по коридору до двери с номером 12. Квартира состояла из двух комнат и ванной, кухня отсутствовала. Все действительно выглядело так, словно Дэнни вышел всего несколько минут тому назад и скоро вернется: небрежно брошенный на спинку стула пиджак, рядом с кроватью — коричневые ботинки с налипшим на подошву толстым слоем глины.

После двадцатиминутных поисков я обнаружил лишь одну вещь, вызвавшую мой интерес, — лежавший рядом с телефоном блокнот для заметок. На листках, как ни странно, я не увидел никаких телефонных номеров: Дэнни набросал на них лишь какие-то загадочные контуры и сделал мелкие пометки. Рисунков оказалось с полдюжины, и я поначалу не понял, что же он пытался изобразить. Несколько раз попадалось слово «Рэнд», и благодаря этой подсказке до меня наконец-то дошел смысл художественных упражнений Дэнни. Эти старательные наброски изображали не что иное, как надгробные камни, точнее, что-то вроде упрощенной схемы расположения каменных плит, установленных на могилах.

Еще одна значимая находка ожидала меня в ванной. Там, приклеенный липкой лентой снизу к раковине, хранился несессер Дэнни. Отодрав ленту, я извлек небольшую коробочку и открыл откидную крышку. Внутри находилось то, что наркоманы называют инструментом. Практически полный набор, мне и раньше доводилось такие видеть. Он состоял из шприца с иглой, ложки с изогнутой ручкой, причем ручка устроена таким образом, чтобы чашеобразная ее часть находилась на полдюйма выше поверхности стола или пола и служила подставкой. Снизу ложка закоптилась от пламени спичек, с помощью которых подогревают наркотик для инъекций. Там же лежал плотный шнур, заменявший, по-видимому, жгут, клочок ваты и три маленьких растворимых капсулы из желатина, наполненных мелким белым порошком.

Я открыл одну. Никакого запаха. Сыпанув немножко порошка на язык, я почувствовал характерную для героина легкую горечь. Итак, три капсулы героина, три маленькие «пули» наркомана. Он не мог о них забыть, просто не успел воспользоваться.

— Упокой Господь твою душу, Дэнни, — вслух произнес я, глядя на них. Потому что, судя по всему, несчастного уже не было в живых.

Мне доводилось наблюдать наркомана по имени Грэйди, попавшего в очень критическую ситуацию. Пока вы своими глазами не увидите, что происходит с больным человеком, вам ни за что не понять, какая мерзкая штука этот безобидный на вид белый порошок. Но стоит вам увидеть хотя бы одного такого — всего только одного, находящегося на пути в ад, — и вы уже никогда не сможете спокойно относиться к статистике несчастий. Как правило, человек, а чаще всего подросток, соблазняется наркотиком лишь для того, чтобы испытать неведомый ему доселе кайф. Однако удовольствие скоро проходит, а жертва оказывается на крючке. Теперь доза нужна ему не для удовлетворения закрепившейся потребности, а для того, чтобы на какое-то время обманчиво почувствовать себя нормальным человеком. Нормальным условно — таким, каким он был до того, как начал колоться. И все это враки — о душевном подъеме, эйфории, эмоциональном возбуждении. А главное, ему все чаще требуется средство, которое может унять разрывающую его изнутри боль. То, что способно хоть как-то облегчить состояние, которое мрачно называют ломкой. Все чаще и все больше средства.

Как-то раз мне понадобились сведения, которые я надеялся получить от своего осведомителя, Грэйди. Он сменил место жительства, но я отследил его в самом вонючем и грязном гостиничном номере, какой мне только доводилось видеть. Там я его и дожидался. Грэйди, как я узнал, не ел уже три дня, но наркоманы не обращают внимания на подобные мелочи. А вот то, что он уже три дня не мог добыть героина, могло стоить ему жизни. Скрюченный приступом, Грэйди отправился попрошайничать — ниже пасть некуда, — чтобы наскрести на капсулу героина.

Когда он вошел в номер, то лишь мельком взглянул на меня, но ничего не сказал — просто не обратил на мое присутствие ни малейшего внимания. А возможно, и не заметил, не осознал, что я здесь. Он полез под кровать и извлек оттуда свой инструмент. Довольно дерьмовый наборчик: пипетка, игла для шприца, крышка от какой-то бутылки и клочок ваты. Он стонал, обливался потом, его била дрожь. Налив в металлическую пробку от бутылки колы немного воды, он расплескал ее и заплакал от нетерпения. Снова налил, ухитрившись пристроить крышку с водой на самодельную проволочную подставку. Высыпав белый порошок в воду, он зажег спичку и держал ее до тех пор, пока вода не закипела и героин не растворился. Грэйди плакал, из уголков губ на небритый подбородок стекала слюна. От него ужасно воняло.

Обычно наркоманы насаживают иглу на кончик пипетки, закрепляя ее при помощи пластыря или виниловой трубочки, затем растворенный в воде наркотик сквозь фильтр из ваты всасывается через иглу в пипетку. Однако Грэйди не мог ждать ни одной лишней секунды. Кончик пипетки у него обломился, образовались зазубренные острые края. С трудом справившись с дрожью, он набрал теплый раствор героина в пипетку, затем нетерпеливо вонзил ее щербатый конец себе в руку, прямо в вену. Проделывал всю операцию Грэйди на коленях, да так и застыл в молитвенной позе. По его руке в ладонь яркой струйкой медленно стекала кровь.

Когда наркотик подействовал, он поднялся, подошел к грязной, смятой постели и сел.

— Привет, Скотт. Ты давно здесь? — лениво растягивая слова, спросил он.

Вполне дружелюбный парень. Довольный и умиротворенный. Но я знал, да и Грэйди тоже: попытайся я хоть чем-то помешать ему в минуты священнодействия, он запросто мог бы прикончить меня. Если бы сумел. Застрелить, зарезать, размозжить мне голову — все, что угодно, все, что оказалось бы ему под силу. И не потому, что он озверел, обозлился лично на меня, нет — просто за то, что я оказался у него на пути, мешая вырваться из мучительного ада в очередной раз. До следующего раза. И еще до следующего...

* * *

Теперь уже не помню, получил ли я от него информацию, за которой приходил; однако в моем сознании навсегда запечатлелся облик самого Грэйди. Я знал его около пяти лет; когда мы впервые встретились, он был молодым, подающим надежды адвокатом. Чистенький, аккуратный, с ясным взглядом. Сначала попробовал марихуану. Потом — героин. Он считал себя волевым парнем, который сможет держаться под контролем. И сломался.

И все из-за заразы, которую распространяют подонки торгаши. Из-за той самой заразы, которую вроде бы шутя предлагают приятелю школьники, уже вкусившие ее дурман:

— Давай, Джеки, попробуй разок. Ничего страшного, зато какой кайф... ну давай же, не будь сопляком!

И ту же заразу прятал Дэнни Спринг у себя в квартире. Конечно, он мог раздобыть дозу где-то в городе, но я сомневался. Не так-то это просто. Почему же он не вернулся к себе домой, где его дожидались три маленькие капсулы? Вернулся бы, конечно, если бы сумел.

Мне такая мысль и раньше приходила в голову, теперь же я почти не сомневался — Дэнни Спринг погиб. Спи спокойно. Дэнни.

Прихватив несессер, я спустился вниз и вернул ключ управляющему. Закрыв за мной входную дверь, он выключил лампочку, и на мгновение все пространство перед «Бискайном» погрузилось в кромешную тьму. И в тишину, похожую на могильную.

Выйдя на тротуар, я свернул направо, срезая путь через газон. До моей машины оставалось всего несколько ярдов. Я почти ничего не различал и не слышал, а только почувствовал, как кто-то неожиданно дыхнул пивным перегаром.

С реакцией у меня все в порядке, к тому же время и опыт выработали определенные рефлексы. Стоит моим нервным центрам получить даже слабый сигнал тревоги, я начинаю немедленно действовать, одновременно оценивая ситуацию. Увы, на сей раз мои рефлексы отреагировали недостаточно быстро.

Я уже приготовился к прыжку, когда мои бицепсы оказались зажаты мощными рычагами. Цепкие пальцы, словно стальные клещи, впились в тело, причиняя острую боль. Но поскольку я уже начал стремительно двигаться, то мне удалось развернуться и высвободить правую руку. Однако другая все еще оставалась в железном захвате; и мне пришлось резко остановиться. При этом мой корпус по инерции повело в сторону. И тут я увидел второго. Черты расплывались в полумраке, но мне удалось разглядеть его. К тому же я читал описание внешности и видел фото: высокий, худой тип с маленькой приплюснутой головой и тонкими усиками. Что касается железных пальцев, впившихся в мои мышцы, то они могли принадлежать только Поту.

Джейк чем-то замахнулся, направив удар мне прямо в лицо. Я успел отдернуть голову, и тяжелая, обтянутая кожей дубинка скользнула по моему уху и шее. Выбросив вперед правую руку, я ухитрился ребром ладони достать его скулу. Сзади меня засопел Пот; он зажал мое плечо, а затем попытался перехватить правый локоть. Джейк покачнулся и снова развернулся ко мне. Черт, до чего же силен зверюга Пот! Казалось, он сейчас разорвет меня на части. Подняв правую ногу, я с силой лягнулся и почувствовал, как мой каблук угодил ему в лодыжку. Пот охнул и выпустил меня.

Я врезал ему локтем в брюхо, при этом мне показалось, будто я ударил по бетонной стене. Но я продолжил разворот и, как только моя нога опустилась на газон, тут же нанес Поту удар в лицо левой. Удар получился что надо. Вложив в него всю инерцию разворота и солидный вес тела, я заехал ему в глаз. Ошеломленный, он отступил назад. Я помнил, что Джейк находится сразу за мной и, возможно, уже замахнулся дубинкой, поэтому нырнул вниз, одновременно пытаясь выхватить кольт. Поздно. И хотя дубинка не попала в цель — она прошлась где-то сбоку по черепу, — но и этого было достаточно, чтобы мои ноги сразу онемели. Я продолжал стоять, а двинуться не мог. Стоило мне сделать попытку повернуться, как одно колено подломилось, словно складное, и я завалился набок. А пока падал, меня еще раз огрели дубинкой.

Ударившись грудью о землю, я зарылся лицом в траву. Голову пронзила резкая боль. Я попытался приподняться или хотя бы пошевелиться, да не тут-то было — пойди разберись, где у меня руки, а где ноги. Острые травинки, словно перья, щекотали губы. Я неимоверным усилием чуть приподнял голову, потом еще немного... на мгновение мне показалось, что я смогу встать на ноги, но тут мое лицо снова безвольно уткнулось в траву.

Возле моего уха шевелились чьи-то губы. Не разглядеть чьи, но я снова почувствовал запах пива. Значит, Пот. Я хотел было выругаться, но не смог произнести ни звука — лишь травинки щекотали губы.

— Говорил же я те, Скотт, — выговаривал мне Пот, словно нерадивому ученику. — Ведь предупреждал, что не желаю те ничего плохого. А теперь гляди, чё ты натворил. — Голос звучал так спокойно, словно Пот спрашивал у прохожего, который час. — Однако, браток, те пока везет.

Откуда-то сверху послышался другой голос:

— Он даже не понимает, насколько ему везет. Будь моя воля, раскроил бы ему башку, словно орех.

— Мы пока не станем кончать тя. Скотт, — продолжал Пот. — Ты слышь? Дадим еще один шанс. Вроде как испытание. Убьем завтра. Если не одумаешься. Делай по-нашему, и никто тя не тронет. На кой черт те расспросы о Дэнни и Фрэнки? Забудь о них, как я те советовал, и живи се спокойно. — Бандит, к моему изумлению, говорил почти нежно. — Те везет. Даем еще один шанс. Последний шанс, браток.

Наконец я сообразил, где находятся мои руки. Одна прижалась тыльной стороной ладони к правому бедру, большой палец другой, повернутой ладонью вверх, попал под бедро. Осторожно освободив его, я принялся тихонько выворачивать правую руку до тех пор, пока обе кисти не легли ладонями на траву.

Я подумал, что нужно подтянуть их повыше, поближе к груди, чтобы можно было опереться о землю и встать на ноги. Запустив пальцы в траву, я почувствовал, как кисти рук медленно, словно неповоротливые, жирные пиявки, двинулись вдоль тела. Во рту ощущался такой сильный металлический привкус, будто я затолкал в него пригоршню медяков.

— Посмотри на него, — донесся откуда-то сверху насмешливый голос. — Крутой парень, да? Силен и сучит ножками, как младенец. Может, ему поменять пеленки? Нет, ты только посмотри, что делает...

Я подумал, что если сумею вскочить на ноги, то убью его. Мои руки уже приняли исходное положение, чтобы оттолкнуться от земли, но щека по-прежнему прижималась к траве. А рядом виднелись чьи-то ботинки.

Замах, и одна нога двинулась на меня. Сильнейший удар в бок вышиб из моего горла какой-то харкающий звук. Внезапно тьма окрасилась в багровый цвет — цвет нестерпимой боли, поскольку мне на голову, похоже, обрушился тяжеленный молот. Яркая вспышка в мозгу расколола мир на мелкие осколки...

Глава 6

После того как вспышка погасла, осталась лишь тупая боль в боку и резкая, пульсирующая — в голове. Мои руки находились в прежнем положении, и я попробовал приподняться. Это оказалось не так-то просто и заняло довольно много времени. В конце концов мне все же удалось сесть.

Я потихоньку стал пятиться, как неуклюжий рак, назад, пока не наткнулся спиной на ствол дерева: Посидев несколько минут в темноте, я нашарил в кармане зажигалку, чиркнул и взглянул на часы. Начало третьего.

Мой «кадиллак» находился в нескольких ярдах от меня, и я по-прежнему сидел на газоне, там, где меня отключили. По моим подсчетам, без сознания я провалялся около трех часов. Вынужденный отдых не принес мне особого облегчения. Чертовски болела голова — не исключено, что у меня сотрясение мозга. Я проделал несколько дыхательных упражнений, которые помогли изгнать боль из легких, и почувствовал себя немного лучше — если не физически, то морально. Я был снова готов к схватке с врагом... Точнее сказать, с врагами.

Бегло проведя осмотр, я убедился, что бумажник, револьвер, ключи от машины — в общем, все, что лежало в кармане, когда Джейк и Пот напали на меня, — они не тронули. Ничего не взяли — если не считать нескольких потерянных часов, которые я провалялся в траве. Да, время — драгоценное время, они умыкнули; требовалось найти объяснение тому, почему они ничего у меня не забрали и, если уж на то пошло, — почему вообще не убили? Кое-какие соображения — пока смутные — на сей счет у меня появились.

В одном я был абсолютно уверен: громилы действовали не по собственной инициативе. Они явно выполняли чей-то приказ. Джейк и Пот без особого труда могли прихлопнуть меня, но что-то их остановило. Ведь вырвалось же у Джейка: дескать, будь его воля, он не задумываясь довел бы дело до конца. «Будь моя воля, раскроил бы ему башку» — так он, кажется, выразился. «Моя воля»... Следовательно, командовал парадом кто-то другой.

И этот другой пытался воспретить мне наводить справки, расспрашивая о Дэнни и Фрэнке, а может, и о Джиме тоже. И по какой-то причине он не хотел, чтобы меня прикончили. По крайней мере, сейчас. Еще не сейчас. Что ж, для начала это не так уж и мало.

Подойдя к машине, я открыл багажник. Мой «кадиллак» с виду казался совершенно стандартной новенькой машиной с откидным верхом, кузовом-купе и белой кожаной обивкой. Но в багажнике я держал всякое электронное и инфракрасное оборудование и рацию, наподобие полицейской. Порывшись, я нашел то, что требовалось — маленький, размером с карандаш, потайной фонарик. Сунув его в карман, я тяжело залез в машину и, выкурив для разгона сигарету, тронулся с места.

* * *

При любых обстоятельствах кладбище в три часа ночи не слишком-то веселенькое место. А в нынешнюю зловещую ночь оно вполне могло бы заставить даже Дракулу перегрызть в тоске собственные вены. Дул легкий ветерок, теплый и влажный, как последний выдох умирающего старца. Где-то неподалеку тихонько и зловеще постукивали и поскрипывали ветки деревьев.

И кроме тоненького, белого лучика моего фонарика — сплошная темень. Узкий пучок света выхватывал из темноты одну за другой надгробные надписи: «Спи спокойно...», «Здесь покоится...» и снова «Здесь покоится...».

Я поежился. Обстановка все сильнее угнетала меня. Вполне возможно, что основная причина крылась в моем избитом теле и той боли, которая, казалось, раскаленным оловом растекалась от головы к каждой косточке. Отважившись при случае на подобную ночную экскурсию, вы поймете, что не малую роль играет и само кладбище — пропитанное духом смерти, с унылыми гранитными надгробиями и тлеющими под ними останками умерших.

Мне вспомнилась «могила мистера Грэйвса», и я снова поежился. На кладбище братьев Рэнд меня привело настоятельное желание отыскать и взглянуть на могилу с надгробием, на котором значилось бы: «Грэйвс». Но теперь, когда я находился здесь, эта затея показалась мне совершенно бессмысленной. И все же... Я припомнил слова, произнесенные Фрэнком в сильном подпитии. «Новая могила, — сказал он. — Не старая могила, Рути, а новая». И я продолжил поиски.

Мне пришлось осмотреть надгробные камни, памятники и маленькие плиты, уложенные плашмя среди травы. В том месте, где я находился теперь, имелось несколько новеньких, совсем свежих захоронений. Первое, на которое я обратил внимание, появилось здесь всего несколько дней назад. Простая, высеченная в камне надпись гласила: «Бенджамин Пирсон, 11 января 1871 года — 19 мая 1961 года». Умер 19 мая... а сегодня было 24-е, точнее, уже наступило 25-е. То есть похоронен всего несколько дней назад. Бенджамин Пирсон умер в возрасте девяноста лет.

Были и другие, упокоившиеся в чудесном месяце мае: «Алиса Монс, 12 июля 1890 года — 16 мая 1961 года»; «Джозеф Джадсон, 14 сентября 1919 года — 13 мая 1961 года»; «Джорж Г. Вейссман, 25 декабря 1939 года — 8 мая 1961 года». Родился на Рождество и умер в двадцать один год. И еще: «Эмили Турман, 22 марта 1928 года — 2 мая 1961 года»; «Роберт Уильям Норт, 5 октября 1960 года — 1 мая 1961 года». Этого, должно быть, звали просто Робби или Бобби. Не прожил кроха и семи месяцев.

Попадались захоронения и за апрель, и за другие, более ранние месяцы нынешнего года. Могилы новые, могилы старые, но с именем «Грэйвс» — ни одной. Я осмотрел многие захоронения, но далеко не все. Однако я и так провел достаточно времени в обществе покойников, пора и честь знать.

Погасив фонарик, я в непроницаемой тьме добрался до машины и направился домой.

* * *

Наутро меня ожидало тяжкое пробуждение — томительное, кошмарное.

Мне снилось, будто я лежу под землей, а над моим изголовьем установлена тяжелая могильная плита с надписью: «Здесь покоится...» Но не сама надпись вызвала мое беспокойство во сне; невыносимым казалось давящее на голову надгробие. Вся его масса медленно опускалась вниз, неумолимо сплющивая мой череп.

Когда я окончательно проснулся, до меня дошло, что давили на голову мои собственные сцепленные замком руки. Да еще боль внутри самого черепа. И я сразу все вспомнил. И Джейка, и Пота, и несколько тревожных часов, проведенных ночью на кладбище. Я сел и провел языком по шершавым губам; в голове зашумело, я затаился и подождал, пока под черепом утихла боль. Сон еще не полностью покинул сознание, и тут меня осенило: ведь на моей могильной плите стояла и дата смерти. Несколько минут я пытался вспомнить, какое число, черт побери, было указано, не вспомнил, плюнул и скатился с кровати, едва не взвыв от боли.

Горячий душ принес некоторое облегчение, однако не смыл лихорадочного возбуждения. Было уже около десяти утра, я чувствовал себя посвежевшим и внутренне собранным. Поглощая маисовую кашу и черный кофе, я обдумывал вчерашние события. Под больной черепушкой зашевелилась одна мыслишка. Когда Пот вцепился в меня мертвой хваткой в подвале на Мэйн-стрит, он, советуя прекратить расспросы о Дэнни и Фрэнке, упомянул какого-то Мака. Правда, потом поправился и сказал «Джим». Тогда я решил, что он оговорился нарочно, притворившись, будто плохо помнит имя, но, возможно, стоило поискать и другие причины. Его бессознательная оговорка не зря ведь засела у меня в голове.

Как-то давно я разыскивал одного типа по имени Хэрольд Лансон — мелкого бандита, известного под кличкой Дэнди Хэл, которого я звал просто Дэнди. Утром я зашел в департамент полиции Лос-Анджелеса, и один приятель вскользь бросил мне:

— Слушай, Шелл, тебя ищет Хэл. Он в дежурке отдела по расследованию убийств.

Ничего не поняв, я переспросил:

— А какого черта Дэнди оказался так близко от тюрьмы?

Поскольку мой приятель имел в виду лейтенанта полиции, Хэла Райдера, то моя реплика, естественно, поставила его в тупик.

Услышав имя «Хэл», я машинально соотнес его с прозвищем «Дэнди». Так что, может быть, нечто похожее произошло и с Потом. Точно так же сработало мое подсознание и вчера, когда я заинтересовался заявлением об исчезновении Джеймса Рэнделла Маккьюни. Не исключено, что Пот, услышав, как я произнес имя «Джим», связал его с известным ему «Маком»? Джеймс — Джим? Маккьюни — Мак? Вполне возможно. Как и то, что я прямиком угодил пальцем в небо.

* * *

В заявлении указывалось, что Маккьюни владел автомобильным агентством. Поискав в телефонном справочнике Лос-Анджелеса в разделе «Продажа новых автомобилей», я обнаружил "Маккьюни моторс компании и набрал ее номер. Трубку снял мужчина.

— Здравствуйте. Вас беспокоит Скотт. Вчера я проверял заявление об исчезновении мистера Маккьюни, и у меня возникли некоторые вопросы. Вы не могли бы мне помочь?

— С удовольствием, сэр.

Хорошее начало.

— Вам по-прежнему ничего не известно о мистере Маккьюни?

— Нет, сэр. С того самого дня, когда он последний раз появился на работе.

— И когда это было?

— В субботу, тринадцатого, около полудня он ушел домой. По субботам мы открыты только до двенадцати.

— И в понедельник вы его не видели?

— Совершенно верно. Он так и не появился.

— Угу. Кстати, как у вас зовут его? Я имею в виду тех, кто с ним на короткой ноге... Джим?

— Некоторые зовут его и так. Но большинство — просто Мак.

Я поблагодарил и повесил трубку. Отыскав в справочнике номер домашнего телефона Маккьюни — Зенит, 4-4394, — я набрал его.

Несколько гудков, и отозвалась женщина:

— Алло?

— Миссис Маккьюни?

— Да. А вы кто?

— Меня зовут Шелл Скотт, но мы с вами не знакомы. По крайней мере, не встречались. Нельзя ли мне подъехать к вам сегодня во второй половине дня?

— К сожалению, нет. Вы меня перехватили в последнюю минуту, я уже уходила. А в чем дело?

— Я хотел бы поговорить о вашем муже.

— Вот как. — В ее голосе вдруг послышалась напряженность. — Вы... у вас есть какие-то новости о нем?

— Мне очень жаль, мэм, но нет. Просто я хотел задать вам несколько вопросов.

— Понятно, вы из полиции.

Ну вот, как некстати — за километр чуют.

— Не совсем — я частный детектив. В сущности, сейчас я занимаюсь другим делом. Но буду чрезвычайно признателен, если вы согласитесь принять меня.

— Мне очень жаль. Как я уже сказала, ваш звонок застал меня у двери. Я тороплюсь, на улице ждет такси.

— Тогда не могли бы вы уделить мне минуту-другую по телефону? Сейчас?

— Ну хорошо. Но не больше.

— Согласен. У вас не было никаких известий о муже с понедельника, пятнадцатого мая? — Именно эту дату она указала в заявлении.

Нет, оказывается, ни от него, ни о нем — ничего нового. Мистер Маккьюни ушел из дома в понедельник и направился, как всегда, в свое агентство, а вечером не вернулся. Она не знала, разумеется, что на работе он тоже не появлялся. А заявление подала не сразу, поскольку надеялась, что муж вот-вот объявится. Случалось, он и раньше «исчезал», не предупредив ее.

— Между нами, он любил пропустить лишнюю рюмочку, — сказала она, но по ее интонации можно было предположить, что в его «рюмочку» вмещалась по меньшей мере пара полновесных галлонов.

— А вы не в курсе, были ли у вашего мужа друзья или просто знакомые по имени Дэнни Спринг и Фрэнк Эйверсон?

— Нет, о таких я не слышала. Хотя он конечно же знал многих людей, с которыми я никогда не встречалась.

— Но вы точно помните: он не упоминал Дэнни или Фрэнка?

— Нет.

— А как насчет Джейка и Пота?

— Джейка и... кого? Пота? Господи помилуй, нет.

— Их полные имена Джейк Лютер и Винс Поттер.

— К сожалению, при мне муж точно не упоминал их. Что вы еще хотели бы узнать, мистер Скотт? Я действительно очень спешу.

— Как вы называли мужа — Джим или Мак?

— Что за странное любопытство... нет, я всегда звала его Джеймс. А почему вы спрашиваете?

— Да так, просто пришло в голову. Благодарю вас, миссис Маккьюни. Вы сегодня вернетесь?

— Нет, мне нужно уехать денька на два.

— Ну что ж, еще раз спасибо. Возможно, когда вы вернетесь, мы сможем с вами повидаться?

— Ну конечно, мистер Скотт.

И мы одновременно повесили трубки. Почему-то после этой торопливой беседы у меня остался легкий осадок. Может, из-за того, что я не почувствовал в ней подавленную горем жену. Кроме того, говоря о муже, миссис Маккьюни раз-другой употребила прошедшее время. Но, с другой стороны, иногда некоторые женщины говорят о своих мужьях в прошедшем времени, не придавая этому особого значения. А может, все дело в том, что моя голова продолжала гудеть, как назойливый церковный колокол.

Не в моем характере тушеваться: раз я заварил эту кашу с Маккьюни, то намеревался расхлебать ее до конца.

Мои старые связи в телефонной компании позволили проследить междугородние звонки из дома Маккьюни, а также те, что поступили туда. Начиная с пятнадцатого мая, когда Джеймса Рэнделла Маккьюни видели в последний раз, с номера Зенит, 4-4394 не заказывалось никаких междугородних переговоров, а поступил только один звонок; сделанный из Ньюпорт-Бич, он был принят в воскресенье, двадцать первого мая, в 11.56.

Я записал номер в Ньюпорте, хотя и подумал, что звонок мог быть от какой-нибудь любимой тетушки Джеймса. И, не рассчитывая извлечь из проверки хоть какую-то полезную информацию, я на всякий случай набрал номер. Но что значит даже в мелочах доводить дело до конца: забрасывая удочку на плотву, я подцепил на крючок акулу.

Номер принадлежал «Оранж-Кост-мотелю», расположенному на Прибрежном шоссе, между Ньюпорт-Бич и Корона-дель-Мар. Поговорив с управляющим, я между делом описал ему внешность Джеймса Маккьюни и поинтересовался, не регистрировался ли у них за последние две недели кто-нибудь с такими приметами.

— Не могли бы вы повторить описание?

Я еще раз пересказал ему то, что было указано в заявлении о пропаже, плюс то, на что я обратил внимание, разглядывая приложенную к делу фотографию. Рост — шесть футов, вес — под двести фунтов, сорок три года, рыжие волосы, румяный, с карими глазами. На снимке лицо Маккьюни выглядело волевым; я отметил прямые брови над темными глазами и твердый, я бы даже сказал, жесткий рот.

Скорее всего, именно рыжие волосы и освежили память управляющего.

— Ну конечно, — заявил он. — Похоже, вы имеете в виду мистера Уилсона.

— Уилсона? Он все еще у вас?

— Нет, сэр. Я не видел его с воскресенья. Он здесь прожил неделю. С понедельника по воскресенье.

— Значит, он выписался?

— Нет, не выписывался. Просто... даже не знаю, как сказать... О нем нет ни слуху ни духу.

Уилсон зарегистрировался утром в понедельник, пятнадцатого мая. На неопределенный срок. Утром двадцать первого мая, в воскресенье, управляющий мельком видел его. И это был последний раз, когда попался ему на глаза мистер Уилсон.

Глава 7

Я позвонил в управление полиции и попросил, чтобы в отделении по розыску пропавших для меня подготовили фото Маккьюни, потом смотался в центр города забрать снимок. Из-за этого пришлось прилично задержаться. Чтобы добраться по автостраде Санта-Ана до Ньюпорта и отыскать «Оранж-Кост-мотель», мне понадобилось еще около сорока минут. Управляющий без колебаний опознал в фотографии Маккьюни своего постояльца мистера Билла Уилсона, но не смог прибавить ничего нового к тому, что уже сообщил по телефону.

«Оранж-Кост-мотель» состоял из четырнадцати домиков, расположенных в форме буквы "П", направленной торцами в сторону шоссе. В центре комплекса имелся небольшой бассейн, в котором сейчас плескалась парочка девиц. Маккьюни провел всю неделю в номере 4. Поговорив с жильцами из соседних домиков, я выяснил, что его видели раза два, но никто не мог сообщить о нем каких-либо примечательных подробностей.

Тем временем девицы выбрались из бассейна и устроились на надувных матрасах. Одна из них принялась промакивать себя голубым полотенцем, а другая закурила сигарету. Я подошел к ним. Та, что курила, оказалась стройной фигуристой блондинкой неопределенного возраста — от двадцати одного до тридцати семи. Стрельнув в меня темно-голубыми глазами, она вытянула губы трубочкой и игриво выпустила дым. Ее мокрый купальник состоял всего лишь из двух узеньких полосок ткани.

— Привет! — сказал я.

— Привет. — Она откинулась на локтях и, медленно подтянув ногу, соблазнительно изогнула колено. — Эх, мужики! — Понимая, на что ловить нашего брата, девица шаловливо качнула коленом, а я слегка задохнулся.

— А...

Она заулыбалась во весь рот, еще раз обратила мое внимание на свою выдающуюся коленку и жеманно протянула:

— Вы тоже остановились здесь?

— К несчастью, нет. Пока нет. А вообще-то неплохая идея. Можно здорово поразвлечься. Как вы находите?

— Вы имеете в виду, развлекаюсь ли я здесь?

— Да... то есть нет. Я хотел спросить, вы здесь на отдыхе?

— Угу. Мы тут с мужьями уже целых пять недель.

— С мужьями?

— Угу. Я, моя сестра, мой муж и ее. Правда, они целыми днями торчат на работе, на какой-то клеевой фабрике.

В висках у меня слегка заломило от разочарования. Хотя я толком не понял, что она сказала о мужьях, торчащих на фабрике. Намек?

— Вот как, — переходя на деловой тон, произнес я. — А я разыскиваю человека по имени Билл Уилсон. Случайно, с ним не знакомы?

— А кто он — Билл Уилсон?

— Как раз это я и пытаюсь узнать у вас, детка.

Снова вытянув губы трубочкой, блондинка пыхнула дымом. Достав из кармана фотографию Маккьюни, я показал ей ее.

— Это он?

— Да.

— Ага. Оказывается, это Билл Уилсон.

— Так вы его знаете?

— С чего вы взяли?

У меня опять заломило в висках — на сей раз от закипающего раздражения.

— Но вы же сказали: «Оказывается, это Билл Уилсон».

— И что с того? Вы мне сообщили, что разыскиваете Билла Уилсона и показали его фото. Ну и я, естественно, сказала: «Оказывается, это Билл Уилсон». И не надо делать из этого бог знает что. «Оказывается, это Билл Уилсон» — вот и все, что я сказала, а вы тут завели волынку.

Я было пожалел, что подошел к ним и вляпался в дурацкий разговор. Сделав глубокий вдох и выдох, я тем не менее повторил:

— Значит, вы точно и совершенно определенно утверждаете, что никогда не видели этого мужчину?

И тут отозвалась вторая:

— Я видела.

— Вы видели? В самом деле?

— Да. Он пробыл здесь до воскресенья, а потом уехал с двумя мужчинами.

Я посмотрел на нее. Она выглядела старше сестры-блондинки. Рыженькая, пяти с половиной футов ростом, одетая в пять с половиной дюймов бикини. Все в ней было вызывающим — глаза, нос, губы, грудь. Наклонившись, она разглядывала фотографию в моей руке.

— Да, — повторила она. — Это мистер Уилсон.

— Вы говорите, он уехал в воскресенье?

— Точно. С двумя какими-то типами.

Ну наконец-то хоть что-то прояснилось. Я показал рыжей фотографии Джейка и Пота.

— Случайно, не с этими?

Она взяла снимки и, рассмотрев их, кивнула.

— Прямо вылитые. Готова поспорить, что это и есть те самые парни.

— Я тоже готов. А вы не видели их раньше?

— Нет, только в воскресенье.

— А когда они уехали с мистером Уилсоном? Может, вы запомнили, во сколько они появились?

— Дайте подумать. Только я вышла искупаться, как у меня оторвалась завязка на купальнике. Мне пришлось вернуться, чтобы пришить ее, поэтому я припозднилась. Получается, что я вышла около часу дня. А они пробыли здесь не более пяти минут. Постучались в дверь мистера Уилсона и немного погодя вышли втроем. Я все время находилась у бассейна; в тот день я так и не решилась поплавать. Боялась, как бы завязка снова не полетела.

Я всем сердцем порадовался ее опасению.

— А мистер Уилсон пошел с ними без принуждения?

— Это как — без принуждения?

— Я имею в виду — по собственной воле?

— По собственной воле?

— Ну... он не сопротивлялся, не звал на помощь, не был испачкан кровью?

— О нет. Ничего такого я не заметила. Нет, они просто вышли вместе.

Я поболтал с девицами еще немного, но не выудил из них больше ни унции информации.

Перед самым моим уходом блондинка, изучив фотографии Джейка и Пота, сказала:

— Какие противные рожи, да?

В конце концов, может быть, она не такая уж и тупая? Ибо попала в самую точку. Поблагодарив их, я сказал блондинке:

— Надеюсь, дела на клеевой фабрике идут в гору. — А рыжеволосой: — Не забывайте о завязках, — после чего покинул сестер, чувствуя удовлетворение, как после легкого кайфа.

Но стоило мне отойти от них на пару домиков, как эйфория улетучилась и все вернулось на круги своя. Суммировав коротко то, что мне сообщили девицы, я направился в местную телефонную компанию. Потратив минут двадцать и проявив немного настойчивости и учтивости, я получил от оператора междугородной связи сведения о звонках в «Оранж-Кост-мотель». В воскресенье, двадцать первого, из Лос-Анджелеса поступил только один вызов. С номера Зенит, 4-6089, в пять минут первого пополудни. Записав номер в свой блокнот, я призадумался: еще одна загадка, над которой придется поломать голову.

* * *

Джеймс Маккьюни проживал в Голливуде, в огромном доме на Сансет-Плаза-Драйв. Дом производил неизгладимое впечатление: одни только лужайки и парк стоили столько же, сколько пара коттеджей поменьше. Я оставил машину напротив фасада. Миссис Маккьюни сказала, что ее не будет несколько дней, но, поскольку случай выдался особенный, я отважился позвонить. Изнутри дома донесся мелодичный перезвон. Никакого ответа, никаких признаков жизни.

Тогда я принялся за соседей. Первым моим собеседником оказался коротышка лет сорока из ближайшего дома. Он знал Маккьюни и его жену в лицо, но разговаривал с ними всего несколько раз; они были не очень-то общительны.

— Ведут себя не по-соседски, — объяснил коротышка. А ему, судя по всему, хотелось, чтобы это было не так, особенно в отношении миссис Маккьюни. — Если бы я не был так счастлив в браке... — добавил он.

— А вы видели мистера Маккьюни последние несколько дней?

— Нет. Наверное, он в отъезде. Но его жена дома.

— Вы хотите сказать, в данный момент?

— Насчет этого не уверен. Я имел в виду последнюю неделю.

— И что она за особа? Молодая, толстая, костлявая...

— Она моложе мужа. Думаю, ей двадцать с небольшим. Очень высокая и есть на что посмотреть.

Сам сосед был где-то около пяти футов четырех дюймов, поэтому я предположил, что для него «очень высокая» женщина начинается примерно с пяти футов трех дюймов. А он продолжал тараторить:

— Я не преувеличиваю, женщина эффектная. И если в я не был так счастлив в браке... Вы бы глянули, как она лежит на заднем дворе и загорает. А какие ножки!

В общем, ему нравилось разглядывать женские ножки, и некоторое время он с воодушевлением развивал тему, то и дело повторяя:

— Если бы я не был женатым человеком! — Он уже забыл о том, как счастлив в браке, — и всего лишь после минутного разговора о достоинствах соседки.

— А не припомните, как давно вы видели в последний раз мистера Маккьюни? — спросил я.

Коротышка задумался.

— Да уж, наверно, неделя прошла. А то и поболе.

Чтобы не оставалось никаких сомнений, я показал ему фотографию.

— Точно, это он, мистер Маккьюни.

А Джейк и Пот? Нет, этих он не знал.

Тридцатилетний холостяк, проживающий в большом, отделанном красным деревом двухэтажном доме напротив особняка Маккьюни, охотно подтвердил слова коротышки — особенно касательно миссис Маккьюни.

— Красивая блондинка с ярко-голубыми глазами и потрясающими... — И так далее, и тому подобное. Мне казалось, что он не должен был разделять восторги коротышки по поводу ножек, поскольку между его домом и владениями Маккьюни имелся забор: вряд ли он мог любоваться загорающей дамочкой. Однако, бросив случайный взгляд на окна второго этажа холостяцкого дома, я убедился, что из них хорошо просматривается задний двор Маккьюни.

Проследив за моим взглядом, холостяк ухмыльнулся.

— А что, разве запрещено законом? За подглядывание пока не вешают. — И тоже не удержался, вздохнул: — Вот если бы она не была замужем...

Получалось, что образ миссис Маккьюни вызывал весь спектр желаний от «Если бы я не был женат...» до «Если бы она не была замужем...», что чрезвычайно заинтриговало меня. Однако выжать из холостяка больше ничего не удалось; Джейка и Пота на фотографии он не опознал, а самого мистера Маккьюни не видел уже около двух недель.

Заглянув еще к нескольким соседям и получив схожую информацию, я вернулся к своему «кадиллаку». Было начало пятого чудесного майского полудня, такого благоуханного и солнечного, что хотелось жить и жить... и это еще раз напомнило мне о ночной экскурсии на кладбище. Нет, не давала мне покоя могила мистера Грэйвса!

Позвольте, позвольте, а что, если?.. Ведь те чиновники, которые ведают похоронными делами, не просто засыпают своих клиентов землей и тут же умывают руки. Как и в любом бизнесе, обязательно должны оставаться какие-то записи, документы — имена, даты, расходы, налоги и т.д.

Таким образом, чтобы отыскать могилу мистера Грэйвса — если он действительно здесь похоронен, — вовсе не обязательно перепахивать носом всю территорию кладбища. Достаточно посмотреть кладбищенские учетные книги. Единственная проблема состояла в том, как все сделать скрытно и незаметно. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то узнал, что я навожу справки о могиле мистера Грэйвса — особенно если этот «кто-то» имеет хоть какое-то отношение к исчезновению — или смерти — Фрэнка Эйверсона и Дэнни Спринга: я был уверен, что оба мертвы, а может быть, и Джим Маккьюни тоже.

С самого моего посещения «Оранж-Кост-мотеля» я исходил из того предположения, что Джейк и Пот силой заставили Маккьюни следовать за собой. Принимая во внимание методы работы и репутацию Джейка и Пота, вариант выглядел вполне естественным. Но сейчас у меня промелькнула другая мысль: а что, если Маккьюни не требовалось ни к чему принуждать? Что, если он сам вызвал зловещую парочку в мотель?

Я заглянул в свой блокнот, где были записаны добытые мною сведения о тех двух телефонных разговорах. Звонили в воскресенье, двадцать первого мая. Из мотеля домой к Маккьюни в 11.56 утра. И в 12.05 из города тоже с номера Зенит, но не принадлежащего Маккьюни — на его номер в Ньюпорте. Между звонками прошло всего девять минут, а примерно через час Джейк и Пот уже прибыли в мотель и несколькими минутами позже покинули его вместе с Маккьюни. Причем он шел с ними совершенно спокойно, по крайней мере, не протестовал, если верить фигуристой купальщице.

Очень интересно. Интересно и странно. Я еще немного поразмышлял на эту тему. Маккьюни исчезает, а неделю спустя, в воскресенье, звонит жене и просит ее связаться с Джейком и Потом. Она выполняет просьбу мужа, ребятишки звонят в мотель, и им велят приехать в Ньюпорт. Час пути по автостраде — и они на месте. Так, да не совсем — где-то что-то не стыкуется.

То, что Джейк и Пот работали на кого-то еще, не являлось для меня откровением. И теперь этот «кто-то» стал здорово походить на Джеймса Рэнделла Маккьюни. Это, кроме всего прочего, объясняло оговорку Пота — он сказал «Мак», потом поправился — «Джим». И почему ему так не понравились мои вопросы, даже косвенно относящиеся к Джиму? И еще это означало, что миссис Маккьюни отлично знала: ее муж никуда не исчезал и был связан с Джейком и Потом. Короче, она знала значительно больше моего, включая и тот несомненный факт, что некий Шелл Скотт является для ее мужа источником серьезного беспокойства, и что неплохо было бы умерить его разыскной пыл. Из чего следовал вывод: мой звонок к миссис Маккьюни был не самым умным поступком в сложившейся ситуации.

Трудность еще и в том, что мои умозаключения строились на обрывочной информации, по большей части являясь догадками. Пока у меня не было ничего достоверного и надежного, за что можно было бы ухватиться. И я еще раз подумал, что неплохо бы заглянуть в архивы братьев Рэнд и заодно убедиться, что... меня там пока нет. Задача не столь уж неразрешима, если найти эффективный способ выкурить всех из похоронного бюро наружу.

До Четвертого июля оставалось еще сорок дней, но оптовые торговцы уже поспешили выставить на продажу всякие прибамбасы для праздничных фейерверков. С одним из таких торгашей я был лично знаком. Он продавал шутихи и ракеты любой мощности — маленькие, большие и даже черт знает какие большие.

Сработает мой замысел или нет, но сама идея мне очень понравилась. Даже если мне суждено погибнуть, у моего плана оставалось одно замечательное преимущество: я уйду красиво, под оглушительный фейерверк, прямо на кладбище.

Неплохо. Пожалуй, шесть штуковин поздоровее будет в самый раз...

Глава 8

Да, шесть здоровенных шутих наделали шороху в хозяйстве братьев Рэнд, и теперь мне предстояло расхлебывать последствия.

Лента впилась в заломленные за спину руки. Огромные клешни Пота небрежно покоились на руле моего «кадиллака», а тонкие пальцы Джейка ласкали пушку. Она хоть и не была нацелена на меня, но в любой момент, вздумай я вести себя необдуманно — например, пошевелить ушами, — могла быть пущена в ход.

И я принялся прокручивать в голове события последнего часа. Покинув дом Маккьюни, я заехал за бабахалками и двинул прямо на кладбище братьев Рэнд. Не думаю, что за мною пустили «хвост», но такая вероятность не исключена. Установив шутихи, я заявился в похоронное бюро, дождался салюта посмотрел папки и вышел. Все вроде бы шло гладко, как по часам; однако, решив, что самое трудное уже позади, я утратил бдительность и теперь-то самое трудное, надо полагать только начиналось.

Утешал, хотя бы морально, лишь тот факт, что я все же отыскал мистера Грэйвса. На папке из ящика «Га-Гу» значилось: «Г.М. Грэйвс. Мемориальный склеп» и прилагался адрес на Гринфилд-авеню. В примечании указывалось, что наследниками усопшего являются жена Лорис, дочь Памела и сын Дуглас. Дальше шли цифры и числа, походившие на записи об оплате.

Так что теперь я знал, где он покоится — если, конечно, мне удастся отыскать этот долбаный мемориальный склеп. А точнее, если останусь в живых еще достаточно долго, чтобы успеть найти его. И все же я по-прежнему мало что понимал. Великолепно, просто великолепно — нашел загадочную могилу. Я великий детектив. Великий и... почти мертвый. Впору было беспокоиться о собственной могиле.

Мы доехали до Стрип и свернули к Беверли-Хиллз, затем Пот съехал на покрытую щебнем дорогу. За мощными бетонными столбами, на которых висели ажурные металлические ворота, она шла под небольшим уклоном вверх и, повернув влево, исчезала из виду. Посаженные вдоль дороги деревья образовывали тенистый тоннель. Мы проехали еще с полмили, и я подумал: не везут ли меня громилы в укромное местечко, чтобы спокойно и без помех прикончить?

В таком случае, я просто так не дамся. Хотя руки и были связаны, но ноги оставались свободными. Конечно, они могли сначала прострелить их, а потом уж убить меня, но я все равно попытаюсь хотя бы выбить кому-нибудь пару зубов или сломать несколько ребер. Опершись о спинку сиденья, я приготовился, как только кончится дорога, лягаться сразу в двух направлениях.

На самом деле она не кончалась, а плавной дугой уходила в поросшую травой овальную площадку размером в пол-акра. Здесь за бархатисто-зеленой лужайкой виднелся живописный дом, какие обычно строят на ранчо. Приземистый и крепкий, он был построен из какого-то темного камня вулканической породы и отделан красным деревом. Откуда взяться такой усадьбе в подобной глуши, в стороне от шоссе?

— А кто живет...

— Заткнись.

С тех пор как мы сели в машину, ничего другого от этих кретинов я не слышал, и их однообразный словарь начинал действовать мне на нервы.

— Послушайте, вы, недоумки...

— Заткнись.

И в то же мгновение в моей голове брызнул горячий фонтан из лопнувших мелких сосудов, сопровождаемый еле слышным потрескиванием фейерверка. Ну, подонки у меня поплатятся — хотя бы откушенным ухом.

Я уже напряг мышцы и начал потихоньку выпрямляться, когда Пот вырулил по дуге и затормозил. Ошалев от боли, я на какое-то время перестал следить за дорогой, но теперь сообразил, что Пот завернул за дом. Пульсирующий гейзер в моей голове стал постепенно утихать, превращаясь в булькающий болью котелок. Нет, местечко никак не походило на то, где имеют обыкновение убивать людей.

За домом на лужайке располагались крытое патио и бассейн какой-то неопределенной формы. В самом бассейне и вокруг него мне почудилась целая стая девиц, резвящихся, словно лесные нимфы.

«В чем дело? — удивился я. — А вдруг перед тем как пристрелить, садисты решили исполнить мое последнее желание?» Вообще-то «стая» — явное преувеличение. Когда у меня посветлело в глазах, я разглядел, что их всего трое — симпатичных, разненьких. Мы остановились в десяти ярдах от бассейна. Одна из девиц только что выбралась на бетонный край, а две другие красовались перед нами.

Три спелых персика в бикини, облегающих их тела не менее плотно, чем кожура этого солнечного плода. Одна — высокая блондинка с весьма выдающимися формами; другая — среднего роста блондинка с формами не менее выдающимися, и, наконец, третья — маленькая блондиночка и опять-таки со сплошными выпуклостями. Ни одну из них я не знал, но был бы не прочь познакомиться: они нравились мне куда больше, чем Джейк с Потом — порознь или вместе взятые.

Блондинки, блондинки... Я даже ругнулся про себя. Куда только ни сунусь, повсюду на моем пути блондинки. Однако плохо складываются мои дела за последние несколько часов если я стал ворчать из-за обилия блондинок. Мне не раз приходило в голову, что блондинки не доведут меня до добра, и в один прекрасный день они могут стать причиной завершения моей блистательной карьеры. Похоже, этот день наступил. Хотя все шло не совсем там, как я себе представлял.

Джейк убрал револьвер и выбрался из машины. Пот на всякий случай придержал меня за левую руку — вдруг я попытаюсь бежать.

— Сгиньте, — велел Джейк девицам.

— Но мы только... — попыталась возразить одна из них.

— Убирайтесь.

Дальнейших возражений не последовало. Девицы продефилировали мимо машины и исчезли за углом дома.

— Вылезай, — приказал мне Джейк.

Теперь, когда девицы удалились, он снова достал свою пушку. Махнув ею в сторону дома, он направил ствол на меня. Я пошел, Пот по-прежнему заботливо придерживал меня.

Мы вошли внутрь, прошествовали по коридору, свернули направо. И все шли, шли и шли. Дом казался неправдоподобно огромным. Пока мы вышагивали, я для развлечения пытался прикинуть, сколько же нулей значилось в счете за его постройку? После того как я увидел особняк Маккьюни в Голливуде, а затем угодил в лапы Джейка и Пота, в моем воображении постепенно стал складываться несколько иной взгляд на источник моих неприятностей. И все более значимой фигурой на фоне происходящего казался мне Джеймс Рэнделл Маккьюни.

И если друзья-бандюги работают на него, то именно он несет ответственность за мою измятую Потом руку и раскалывающуюся на части голову. К тому же не исключено, что жена Маккьюни находилась дома, когда я нанес ей визит, и попросту не открыла мне дверь. Если мои предположения верны, то воображаю ее удивление, когда я представился по телефону. Тогда понятно также, почему дамочка не пожелала встречаться со мной. А слова про ожидавшее у дома такси — элементарное вранье, чтобы поскорей от меня отделаться.

Довольно сумбурные рассуждения, согласен, но все же в них просматривался некий смысл. И я не слишком бы удивился, если бы, войдя в комнату, обнаружил там «исчезнувшего» Джеймса Рэнделла Маккьюни.

Мы остановились перед резной дверью из какого-то темного дерева, и Джейк, дважды деликатно постучав, повернул ручку. Пот подтолкнул меня и захлопнул дверь.

Да, тут он и сидел — в большом черном кожаном кресле, покуривая короткую сигару. Но только не Джеймс Маккьюни.

А Джо Черри.

Вот тебе и на: все мои тщательно возводимые логические умозаключения разом рухнули, как карточный домик. Я почувствовал, что у меня отвисает челюсть и ползут вверх брови, однако постарался взять себя в руки.

— А, Черри, — медленно протянул я. — Как там дела у Счастливчика Чарли?

Мой вопрос был ему неприятен, но он постарался не выдать себя, придав лицу почти приветливое выражение. Похоже, он настроился на приятную, дружескую беседу. Мне же подобный поворот событий не предвещал ничего хорошего.

Черри проигнорировал мой вопрос. Он продолжал делать вид, что меня не существует.

Джейк подошел к столу и выложил перед ним мой револьвер, бумажник, ключи, мелочь, — в общем, все отобранные у меня вещи.

— Здесь все, что при нем было, — сказал он.

Пока Черри осматривал трофеи и изучал документы, я решил действовать. Напрягая кисти рук, я попытался разорвать ленту, но еще раз убедился — бесполезная трата сил. Тогда я расслабился и, посмотрев поочередно на Джейка и Пота, снова переключился на Черри.

Его внешность впечатляла: крупный, крепкого телосложения, почти моего роста, но где-то на пять — десять фунтов тяжелее. И почти недурен собой. Именно почти. В свои тридцать семь Черри выглядел старше. Смуглая кожа, густые, черные и лоснящиеся, будто смазанные моторным маслом, волосы очень низко закрывали лоб. Выбритый до синевы подбородок, о который тупилось за утро не одно лезвие, придавал облику Черри еще более мрачный вид. Над темными глазами прямыми линиями шли вразлет густые черные брови. Одет он был в великолепно сшитый костюм из переливчатого серого материала, словно сотканного из тончайших металлических нитей. Костюм дополняли белая сорочка с мягким воротником и жемчужного оттенка галстук, — все тщательно подобранное и очень дорогое и тем не менее оставлявшее ощущение камуфляжа или даже маскарадного одеяния. Грубоватое, вульгарное лицо, как бы он ни старался, не теряло животного выражения.

Насмотревшись на мои вещи, он достал из кармана брюк золотой ключик на цепочке. Отперев средний ящик стола, Черри смахнул в него мое барахло и снова запер. Лишь завершив эту зловещую процедуру, он перестал делать вид, что не замечает меня.

— Привет, Скотт. Извини, что пришлось доставить тебя сюда несколько необычным способом. Думаю, сам бы ты не пришел.

— Правильно думаешь.

Черри улыбнулся.

— Ладно, что сделано, то сделано. Забудем обиды и поговорим в приятной доверительной атмосфере.

— Ну конечно. Особенно после того, как твои ублюдки оглушили меня дубинкой, намяли бока и приволокли сюда, словно баранью тушу. — Я помолчал, пытаясь сосредоточиться и сдержать нарастающий гнев. — Поговорить мы можем. Но на дружеское понимание не рассчитывай.

— Не стоит сердиться. Скотт, — возразил Черри. — Постарайся извлечь из ситуации выгоду. Давай лучше попросим Джейка развязать тебе руки. Расслабься и поостынь слегка, а мы тем временем обсудим некоторые вопросы. Только обещай вести себя прилично.

— Обещать не могу. Клянусь, если Джейк снимет ленту, я выбью ему зубы.

Черри от души рассмеялся — похоже, ему и в самом деле понравилась моя угроза. Даже Джейк едва заметно дернул сжатыми губами.

— Что ты пьешь. Скотт? — продолжал изображать Черри радушного хозяина.

— Бурбон. Когда пью.

— Налей ему. Пот. А ты, Джейк, освободи руки. Скотт парень шустрый, но сейчас будет паинькой.

Пот подошел к ореховому шкафчику возле стены, откинул крышку, и изнутри поднялся миниатюрный бар. Джейк, грубо дернув, сорвал с моих рук ленту; кожа на запястьях сразу запылала. Потерев правую кисть, я отвел руку назад и обернулся. Джейк стоял, комкая черную ленту между ладонями, размахнувшись, я врезал ему прямо по зубам.

Он отлетел головой вперед. И тут я услышал позади себя возглас Черри:

— Не надо, Пот! Остановись!

Я обернулся. Пот уже подскочил впритык и занес над моей головой здоровенный автоматический пистолет 45-го калибра. Черри гаркнул вовремя — еще чуть-чуть, и он раскроил бы мне череп. По его искаженной яростью физиономии было видно, чего ему стоило сдержать себя; сделав шаг в сторону, он опустил пистолет и резко передернул затвор. Пот смотрел мне не в лицо, а на живот, куда направил ствол своей пушки.

— Остынь, — велел ему Черри.

У самого Черри лишь слегка опустились уголки губ, и он немного подался вперед. И все. Он почти не шевельнулся; лицо оставалось спокойным. Человека с подобной выдержкой прошибить не так-то легко. Характер вроде слоеной фанеры — может дать небольшую трещину, но разломить чрезвычайно трудно.

Когда Черри заговорил, его голос все еще звучал вполне дружелюбно, хотя и с легкой хрипотцой.

— Зачем, черт побери, ты ведешь себя как идиот?

— Сам знаешь, зачем. А если забыл, спроси у своего громилы. За ним должок.

Я посмотрел на лежащего Джейка. Он плашмя растянулся на спине, но сознания не потерял. По крайней мере, не полностью. Казалось, он пытается встать, только не может понять, где верх, где низ. Его ноги беспомощно елозили в разные стороны, стараясь нащупать опору, каблуки скребли по ковру, собирая на нем складки. Кровь залила пиджак и рубашку, а рот здорово походил на абстрактный набросок уха на полотне начинающего модерниста.

— Послушай, Черри, будь у меня сейчас хоть малейшая возможность, я бы прикончил тебя, — спокойно продолжал я. — Причем с большим удовольствием. И зарыл бы в одну могилу с этими придурками, которых ты на меня науськал. Из-за твоих безмозглых ублюдков у меня теперь...

Я замолчал, потому что фанера неожиданно треснула. Наконец-то я задел в нем что-то живое. Достойная восхищения выдержка изменила ему... если не лопнула совсем. Пока не соображу, чем именно я достал его — может, суть в том, что на этот раз я угрожал ему самому? Во всяком случае, фанера не просто треснула, она расщепилась. Лицо Черри внезапно исказил гнев, а вместе с тем — отчетливо проступил страх. Оно густо покраснело, затем приобрело какой-то необычайный желчно-багровый оттенок. Задыхаясь, будто его душили, брызгая слюной, Черри выплюнул несколько невнятных звуков. Потом, набрав в легкие воздух, он стал швыряться словами, словно гранатами из окопа.

— Ты... ты... сукин ты сын, Скотт... мерзавец... — Ораторские способности явно изменили ему; лицо по-прежнему искажала ярость, смешанная с удивлением и... страхом. Я бы мог, пожалуй, представить такую гамму чувств у человека, которому неожиданно сообщили, что его одновременно хватил инсульт, инфаркт и понос.

Гнев Черри произвел на меня на удивление успокаивающее действие. Ко мне вернулась способность думать, словно мой котелок поостыл на несколько градусов. Где-то в глубине продолжала побулькивать горячая лава, но извержение прекратилось.

Лежавшие на краю стола кулаки Черри были столь крепко сжаты, что костяшки пальцев совсем побелели. Он еще немного побрызгал слюной и умолк. Пальцы рук расслабились. Успокоившись, он достал из правого ящика стола длинноствольный револьвер и положил на стол перед собой.

— Свяжи его, — приказал он Поту. — Не хочет по-хорошему — не надо.

Пот достал клейкую ленту и снова скрутил мне руки за спиной. На этот раз я не стал лезть в бутылку и не проронил ни слова. Пот старался так, словно пеленал мумию, намотав ленту не только на запястья, но и до середины предплечий.

— Пусть теперь поостынет, — распорядился Черри и указал пальцем на деревянную дверь справа от себя.

Пот хлопнул меня ладонью по спине, подтолкнул к стенке, впихнул в комнату и с треском захлопнул за мной дверь. Я остался один.

Я слышал звуки движения, голоса, но, даже прижавшись ухом к двери, не мог уловить ничего внятного. Кроме дивана, двух заваленных каким-то барахлом кресел, длинного стола и шести деревянных, обтянутых черной кожей стульев, в комнате ничего примечательного не обнаружилось. Единственная дверь, и ни одного окна.

Медленно потянулось время — может, пять минут, может, десять. Постаравшись устроиться поудобней на диване, я прикидывал так и эдак, пытаясь уразуметь, что же эта банда собирается со мной сделать. По лбу и груди струились противные струйки пота. Сквозь стенку донесся приглушенный резкий хлопок. Похоже, оттуда, где стояла моя машина. Звук очень смахивал на выстрел. Кого-то прикончили? Не исключено, что меня тоже ждет пуля. Интересно, не отправил ли Черри Джейка на тот свет из-за разбитой пасти? Ведь пристреливают же лошадей, когда те ломают ноги. Нет, слишком мало надежды на такой исход. Однако звук выстрела заинтриговал меня. Собственно говоря, самое неприятное заключалось в том, что сейчас меня интриговало абсолютно все.

Джианномо Чиари. Конечно же я не ожидал встретить Джо Черри здесь — хотя если хорошенько поразмыслить над последними событиями, то ниточка вполне могла потянуться к нему. Кроме того, я подумал о букете блондинок у бассейна; единственное, что было достоверно известно о Черри, — у него привычка каждый раз появляться в самых дорогих ночных клубах и ресторанах в окружении юных красоток, причем исключительно блондинок. Поговаривали, будто внимание Черри иногда привлекала и брюнетка или шатенка из какого-нибудь кордебалета, которая вполне могла стать одной из его постоянных спутниц, но при неизменном условии — девушка сразу же превращалась в блондинку. Возможно, Черри просто любил контраст — его темные волосы против светлых, — но факт остается фактом: он не находил удовольствия в женском обществе, если цвет волос его подружек не варьировался от спелой пшеницы до платины. Как бы там ни было, везде, где появлялся чернявый Черри, его сопровождала бросавшаяся в глаза светловолосая красотка.

И на моем грешном пути попадалось немало блондинок. Да хоть бы троица из бассейна... однако даже яркое и живое воспоминание об их прелестях не помогало коротать время. Я не мог рассмотреть стрелки на часах, но мне показалось, что я торчу в этой изолированной комнате — сидя на диване или меряя ее шагами — не менее получаса. Что это? Средневековая пытка тишиной? Темнотой? Неизвестностью? Чтобы сидел здесь и потел?

Вот и сижу. Потею...

* * *

Дверь распахнулась, и в проходе выросла монументальная фигура Пота.

— Пошли.

Когда я сел в кресло перед столом Черри, он спросил:

— Как ты думаешь, теперь мы можем поговорить? Или предпочитаешь вернуться в комнату? Но теперь уже в компании с Джейком и Потом?

Джейк уже успел умыться. Или даже принял душ. Его жалкие волосы плотно прилипли к голове. Он переоделся — свежая рубашка, пиджак без пятен крови. Хотя это мало помогало; разбитый рот сводил на нет его старания приобрести приличный внешний вид.

— Что ж, можно и поговорить, Черри, — согласился я. — Но, учитывая обстоятельства, непринужденной светской беседы не обещаю.

— А ты постарайся. Ты даже не представляешь, насколько я терпелив с тобой. А почему? Да все потому, что хочу решить дело полюбовно. Тебе ясно, о чем я?

— Мне ясно лишь то, что вчера ночью по моей башке прошлись дубинкой. А Пот едва не переломал мне все ребра. Что еще входит в твое понимание полюбовного решения дел?

— Мне наплевать, веришь ты мне или нет, но я не имею к развлечениям ребят ни малейшего отношения. Пойми, я настроен к тебе исключительно по-дружески. Ты когда-нибудь бывал в Париже?

— Не приходилось.

— Если есть деньги и хорошие связи, то Париж — сказка, масса удовольствий. У меня есть и то и другое. И я могу устроить тебе год такой жизни, которую ты никогда не забудешь.

— Ты хочешь сказать, что оплатишь мне год роскошной жизни в Европе? Или где-нибудь еще, но только не в Штатах?

— Вот именно.

— Мне и здесь неплохо.

— Будет плохо. В случае, если ты не примешь мое предложение. — Черри удивленно покачал головой. — Скотт, до тебя что, не дошло? Черт побери, у тебя же просто нет выбора. Это очень серьезно. Тебе предлагают отличный шанс выбраться из нынешнего дерьма. Бросай все и... — Черри несколько секунд помолчал. — Или тебе никогда не увидеть Париж. И не только Париж.

Я помолчал.

Его темные глаза пристально буравили меня из-под черных бровей.

— Десять тысяч баксов... Это приличное состояние, которое можно вложить во что угодно. Билет до Парижа в одну сторону. Перед тобой будут открыты все двери... не без моей помощи, естественно. Тебя ждет королевская жизнь — даже лучше, забот меньше. — Черри натянуто улыбнулся. — Во всяком случае — а ведь это главное — ты останешься жив. Ну как?

Должен признаться, его предложение меня крайне озадачило. При иных обстоятельствах я бы не раздумывая принял его. Но поступать так, когда тебе скрутили руки и намяли бока — какое уж тут удовольствие? И никакой радости на всю оставшуюся жизнь... «Оставшуюся?» — мрачно подумал я.

— Знаешь, Черри, я не пойду на это, — ответил я. — Не в моей натуре идти на подобные сделки.

— Я должен был попытаться. Ну ладно, я подозревал, что из нашего свидания вряд ли что путное получится, но попробовать никогда не мешает... — Он посмотрел на Джейка и со значением сказал: — И смотри, чтобы комар носа не подточил.

От этих слов у меня в голове словно закувыркались маленькие ледяные медузы — жутко противные, аморфные, с соплями-щупальцами, обжигающими мои обнаженные нервы. Я подумал о Париже, его уличных кафе, уютных ночных клубах с зазывно вертящими бедрами красотками. Однако даже ради этого сказочного соблазна я не смог заставить себя открыть рот и сказать «да», потому что мое согласие позарез было нужно Черри.

Пот рывком поставил меня на ноги и, хлопнув по спине, подтолкнул к двери. Стоявший рядом Джейк улыбался так, словно ему было больно. Возможно, и было — но не настолько, чтобы омрачить предвкушение только ему ведомой радости.

— Подождите-ка, — остановил их Черри, — заберите его манатки.

Я оглянулся.

Достав из кармана золотой ключик, он открыл средний ящик стола, выгреб из него все мои вещи и положил на стол.

Пот собрал их и подошел ко мне. Бумажник он вложил во внутренний карман моего пиджака, кольт сунул во все еще надетую на меня кобуру, а остальное распихал по боковым карманам. У него остались только ключи от моего «кадиллака», которые он протянул Джейку, заметив небрежно:

— На этот раз ты поведешь его тачку.

Взяв ключи, Джейк распахнул резную деревянную дверь.

Тут мне в голову пришла странная по своей неожиданности мысль, и я спросил Черри:

— Кстати, а не было ли среди блондинок у бассейна миссис Маккьюни?

Сдвинув брови, Черри испытующе смотрел на меня несколько секунд, потом в свою очередь задал вопрос:

— Кто такая, черт побери, миссис Маккьюни?

Пот увесистым шлепком в спину подтолкнул меня, и мы двинулись в обратный путь по длинному коридору.

«Да, обратно, — подумал я. — Обратно на кладбище».

Глава 9

Когда мы находились примерно в полумиле от кладбища братьев Рэнд, я попытался выпрыгнуть из машины.

Смеркалось. Мы ехали в моем «кадиллаке», на этот раз с опущенным верхом. Как раз мимо проплывала небольшая рощица. Мои руки были по-прежнему туго стянуты за спиной, но ноги-то оставались свободными. Если бы мне посчастливилось единым махом вылететь из автомобиля, не грохнувшись при этом головой о землю, и по-быстрому вскочить на ноги, то я мог бы рвануть в сторону тенистых деревьев и... получить пулю в спину. Однако лучше так, чем смиренно, как барашек, ожидать заклания.

Короче, я прыгнул — но не больно-то далеко. Машину вел Джейк, а Пот придерживал меня за рукав пиджака. Когда я взлетел дюйма на три, он дернул меня обратно, вдавив в сиденье. Затем в воздухе промелькнуло нечто похожее на увесистый свиной окорок, и я получил оглушительную оплеуху.

— Не ерзай, — назидательно произнес Пот. — Мы почти на месте.

Его заявление не прибавило мне бодрости. Почти на месте, а этим местом и было то самое проклятое кладбище. И хотя Пот треснул легонько — не во всю свою дурацкую силу, — в голове у меня зазвенели все шарики. Еще бы, цирковой атлет запросто мог переломать несколько ребер, шутливо похлопав вас по спине. Теперь в моей черепушке что-то тряслось и брякало, напоминая воскресный перезвон на церковной колокольне. Господи, я даже не подозревал, что в ней так много всего болтается. Или там все было на месте, пока затрещина Пота не заставила эти побрякушки сорваться и запорхать в свободном полете?

Стараясь перекрыть болевой звон чертовых колокольчиков, я проворчал:

— Ты просто поганый козел, Пот. И не думай, что тебе удастся выйти сухим из воды. Даже не думай... — Тут я осекся. А почему бы, собственно, ему и не выйти?

Пот хрюкнул.

— Тя ждет сюрприз, Скотт. Не бойся, больно не будет.

«Бьюик-электра» стоял там же, где его и оставили. Не доезжая несколько футов до него, Джейк остановил «кадиллак». Заглушив двигатель и оставив ключи в замке зажигания, он вылез из машины и направился к «бьюику». Пот рывком повернул меня и дернул клейкую ленту на запястьях.

За последние сутки меня столько дергали, пихали, толкали, связывали — развязывали, что мне с избытком хватило бы этого на долгие годы, но, поскольку сейчас в моей жизни мог наступить тот самый последний миг, я решил как-то поучаствовать. С силой наступив Поту на ногу, я оскалил зубы, зарычал по-звериному и попытался боднуть его головой. Не знаю, удалось ли мне провести прием... по крайней мере, моя голова во что-то врезалась, и в ней опять вспыхнули молнии.

Я почувствовал легкое жжение на запястьях, где Пот срывал ленту, как сквозь вату расслышал его слова:

— Такой ловкий парень, как ты, дальше и сам управится. Пока, браток.

Он выскользнул из машины, быстрым шагом достиг черного «бьюика» и забрался внутрь. Тряхнув своей «музыкальной шкатулкой», я развернулся, стараясь поймать в фокус затуманенных глаз их машину, но в этот момент зажглись фары, Джейк вырулил на дорогу, направляясь к «кадиллаку», и яркий свет моментально ослепил меня.

Пригнувшись, я нырнул на пол. Конечно, им ничего не стоило расстрелять меня через дверь, и все же, если цель не видна, у меня может появиться крохотный шанс. Упершись коленями в пол, я подтянулся и надавил головой на ручку противоположной дверцы. Если бы удалось открыть ее, я бы попробовал сбежать. Гул двигателя «бьюика» становился все громче, потом вдруг начал стихать.

Что происходит? Они проехали мимо и погнали дальше по шоссе? Тут у меня впервые закралось подозрение, что, может быть, противные макаки вовсе не собирались убивать меня? Подобрав под себя ноги, я вполз на сиденье и осторожно выглянул.

Точно. Где-то на шоссе мелькнули красные габаритные огни. Я заморгал им вслед и, пораженный случившимся, несколько минут оторопело смотрел на удаляющиеся красные огоньки. Они становились все меньше и меньше, пока совсем не исчезли.

Ну и чертовщина! Осмотревшись в сгущающихся сумерках и не заметив ничего угрожающего, я принялся освобождать руки от недоразмотанной клейкой ленты. Скомкав черную липучку, я с отвращением сунул ее под сиденье и достал револьвер. Включив внутреннее освещение, осмотрел барабан. По-прежнему заряжен: пять патронов и, как всегда, пустая камера напротив бойка. Все как обычно.

Бумажник, мелочь, даже заряженный и готовый к бою револьвер — все на месте. Несмотря на то что я чувствовал огромное облегчение, меня случившееся здорово озадачило. Немного поразмыслив над тем, что бы это значило, я плюнул — пока! — на заданную мне головоломку, завел машину и уехал.

Неясных вопросов оставалось еще тьма-тьмущая, но с ними можно и подождать. Сейчас надо всем торжествовала одна-единственная мысль: я сижу в своем собственном «кадиллаке», сам веду его и удаляюсь прочь от этого чертова кладбища.

* * *

Обычно я оставлял машину на Норт-Россмор-стрит, перед «Спартаном», но на сей раз зарулил в аллею позади отеля и загнал «кадиллак» в один из узких переулков.

Маловероятно, что после всего случившегося кто-то стал бы дожидаться меня перед отелем с ружьем, бомбой или бутылкой формалина для бальзамирования, но ведь и то, что уже произошло со мной, выглядело достаточно неправдоподобно. Так что лучше не искушать судьбу и не искать на свою бедную, ох, голову новых приключений.

Войдя через черный ход, я задержался у стойки портье и взял свой ключ. За время моего отсутствия ко мне никто не приходил, но несколько раз спрашивали по телефону. Поднявшись по лестнице, я миновал холл и открыл дверь в свои апартаменты.

Внутри ничего не тронуто, никто меня не поджидал. Я накормил шуструю тропическую рыбку, жившую в искусственном домашнем водоемчике, а также разноцветных гуппи в небольшом аквариуме, немного полюбовался на свою Амелию — писанную маслом картину, на которой была изображена невероятно сексапильная красотка, затем разделся и встал под душ.

Уже в спальне, обсохнув и облачившись в костюм из бежевого габардина, я услышал, как в гостиной затрезвонил телефон. Выскочив, как на пожар, я схватил трубку.

— Алло?

— Алло, это мистер Скотт? — спросил женский голос.

— Да.

Голос показался мне знакомым, но, пока я вспоминал, кому он мог принадлежать, она назвала себя:

— Это Джун, мистер Скотт. Джун Кори. Вы меня помните?

Джун? Еще бы не помнить. Это была та самая красотка, из-за которой даже трупы могли занервничать в своих гробах. Та самая голубоглазая девушка с яркими губами и длинными светлыми волосами; та самая высокая стройная красавица с фигурой модели для самой экстравагантной одежды и походкой, напоминающей движение подогретой ртути. «Вот черт, еще одна блондинка!» — удивился я.

Но вслух, конечно, ничего не сказал.

— Здравствуйте! И вы еще можете сомневаться? Ха, помню ли я! Что за вопрос? А как дела у вас, на... — На кладбище? Вот черт, что за околесицу я несу? — Как у вас дела?

— Отлично, — ответила она. — То есть, я хотела сказать, неважно.

— Неважно? Как вас прикажете понимать?

— Боюсь, вас ожидают серьезные неприятности, мистер Скотт. Вы в опасности. Я... я бы не хотела говорить по телефону. — Многозначительная пауза. — Где вы были? Я несколько раз пыталась до вас дозвониться.

— Я? В довольно странном месте. А что вы подразумеваете под неприятностями? — Черт, можно подумать, я без нее не знал, что у меня их навалом.

— Я подслушала телефонный разговор — случайно взяла отводную трубку. Двое мужчин говорили о... — Она запнулась.

— Обо мне?

— Да. Но не только. Они говорили о том... — Она снова замолчала.

— Бога ради, скажете вы, наконец, о чем там шла речь?

— Это кажется просто невероятным... Но они собирались убить вас.

Я попытался переварить ее сообщение. Потом спросил:

— И это все?

— Что значит «все»? Вам этого мало?

— Я не то имел в виду. Сказанного вами более чем достаточно. А не говорили они о чем-либо еще? Например, как, где или когда они намерены посчитаться со мной?

— Лишь намеками. Признаюсь, мне все показалось таким ужасным.

— Мне тоже.

— Не могли бы мы где-нибудь встретиться, мистер Скотт? Я не люблю пользоваться нашим телефоном... Заметьте, я ведь подслушала их... И мне немного страшновато оставаться здесь сейчас. Я все еще в похоронном бюро...

Странный разговор, странные недомолвки, но я был не прочь повидаться с девушкой, поэтому бодро сказал:

— Разумеется, Джун. Хотите, чтобы я заехал за вами?

— О господи, конечно же нет! — воскликнула она. — Как я могу появиться вместе с вами? Я имею в виду... надеюсь, вы не обидитесь, но я не хотела бы показаться вам неосторожной или легкомысленной. Вас ведь хотят убить и... и... вы меня понимаете?

— С полуслова. — Несомненно, у Джун есть голова на плечах, и она предпочитает, чтобы там она и оставалась. — О'кей, назовите место сами.

— Хорошо. Домой до отеля «Визерли» я доберусь на такси. А вам предлагаю встретиться за углом, на Нормандии. Годится?

— Вполне. — Я посмотрел на часы. Почти восемь вечера. — Где-нибудь в восемь тридцать? Вас устраивает?

— Давайте лучше в девять. Мне нужно заскочить домой, принять душ, попудрить тело и одеться.

— Попудрить?.. — Все мои проблемы мгновенно стали какими-то нереально-докучливыми и отодвинулись на задний план, а мысли приняли совсем иное направление.

Джун рассмеялась.

— Ой, даже не знаю, как у меня это вырвалось. Извините. Просто я всегда после душа так делаю. Конечно, после того как немного похожу и обсохну. В общем, я ляпнула не подумав.

Я встрепенулся, как боксер перед выходом на ринг.

— Какие тут извинения... Наоборот...

— Значит, в девять? Примерно в середине квартала.

— Договорились. Вы заскакиваете домой и... Короче, буду ждать.

— Хорошо, до свидания.

— Да, Джун, пока вы не повесили трубку...

— Слушаю...

— Понимаю, как вам не терпится уйти побыстрее от телефона, но меня мучает естественное любопытство. Видите ли, мне очень не хочется, чтобы меня подстрелили на пути к вам и помещали нашей встрече. Так что если вы случайно слышали намеки, подробности...

— О господи, — перебила она меня. — Ну конечно. Они говорили, что собираются... собираются заняться вами где-то в час ночи. Успеем обсудить, да?

— Успеем, бесспорно. У нас просто прорва времени. Все те несколько часов, что оставили мне убийцы. — Похоже, Джун несколько легкомысленно относится к моей приближающейся безвременной кончине. Вместе с этой мыслью мне в голову пришла и другая: — Джун, а как вы узнали, где меня найти? — поинтересовался я. — Ведь я даже не называл вам своего имени.

— Ну да, нас не представили. Просто я спросила о вас у мистера Трупенни. Когда вы ушли после того ужасного тарарама, я вернулась в бюро и все у него выяснила. — Помолчав, она со смешком добавила: — Не то чтобы вы меня сильно заинтересовали... Но вы показались мне таким, знаете... необычным. Такой большой, крутой с виду парень, а смотрели на меня так, что... — Она замолчала, потом снова озорно рассмеялась. — Ладно, признаюсь честно: вы меня заинтриговали. Это неприлично?

Я смотрел на Амелию и глупо улыбался.

— Нет, — ответил я, — вовсе нет. Скорее замечательно.

А Джун продолжала:

— Но даже если бы я никогда вас не видела, мне не хотелось бы, чтобы вас убили. — В ее словах мне почудилась какая-то неувязка, но Джун торопливо добавила: — И потом, они вовсе не собираются вас застрелить, как вы думаете. Они хотят взорвать вашу кровать. Естественно, вместе с вами.

— Куда уж естественней!

— Ладно, я лучше пойду.

— Значит, договорились?

Я слышал, как она повесила трубку, однако еще с минуту продолжал тупо смотреть на телефон. Наконец осторожно покачал головой — не понимаю! — и занялся одеванием.

За время краткой беседы с Джун я получил такое количество разнообразной и противоречивой информации, что казалось весьма затруднительным — если вообще возможным — как следует разобраться в ней. К тому же я чуял нутром, что у Джун имеется еще немало сведений, и просто горел от нетерпения узнать все до конца.

Кроме того, Джун, сама того не ведая, подтвердила одну мою догадку: с момента моего появления в заведении братьев Рэнд мистер Трупенни точно знал, кто я такой. Я был в этом убежден не только потому, что он назвал меня вместо мистера Шелдона мистером Скоттом. На эту мысль навело меня внезапное, но не случайное появление Джейка и Пота. А теперь Джун проговорилась, что мое имя она узнала у мистера Трупенни. Так что одно из моих дедуктивных умозаключений оказалось совершенно верным, что вселяло надежду — хотя и не слишком большую.

Кроме того, еще одна подробность, сказанная Джун по телефону, показалась мне чрезвычайно важной. И хотя строгие блюстители нравов могут истолковать это не в мою пользу, все же признаюсь, сильнее всего меня взволновал тот факт, что каждый раз после душа Джун припудривает свое тело.

Глава 10

Уже минут десять я торчал в машине на Нормандии, в полутьме, притаившись между двух фонарей. И никаких признаков Джун Кори. Учитывая события сегодняшнего дня, я ощущал некоторое беспокойство, поэтому на сиденье лежал мой кольт. Сомневаюсь, чтобы кто-то стал усложнять себе жизнь, прибегнув к столь странному способу выманивания меня из дома, но на всякий случай моя ладонь покоилась на рукоятке револьвера.

Наконец в пятнадцать минут десятого я услышал, как по тротуару торопливо щелкают каблучки. Обернувшись, я увидел женщину. Миновав освещенный участок, я заметил, что ее волосы слегка светились; она оказалась в темноте. Это была Джун, и она пришла одна.

Спрятав револьвер в кобуру, я наклонился через сиденье и открыл дверцу. Джун проворно скользнула внутрь, захлопнув ее за собой.

— Привет, — оживленно поздоровалась она. — Я немного задержалась.

— Ничего страшного. Главное, вы пришли.

— Я уже была совсем готова, но в последнюю минуту бросилась переодеваться, — объяснила она. — Я подумала, что это платье вам больше понравится.

И правильно подумала. Джун выглядела, как фаворитка конкурса красоты. Не знаю, что на ней было надето перед выходом из дому, но она совершенно правильно предположила, что именно это платье понравится мне больше, — хотя бы потому, что самой одежки было совсем чуть. Бледно-голубое, с узкими бретельками, с максимально оголенной спиной, оно напоминало платье для вечернего коктейля, только надетое задом наперед.

— Вам нравится?

— Да, оно... очень. Я хотел сказать, что сражен. Наповал. И у него такой... миленький цвет.

— Спасибо, мистер Скотт.

— Может, просто Шелл, а? Без церемоний?

— Замечательно. — Джун улыбнулась. — Давайте оставим условности.

— Давайте.

Она-то уж точно условности ни в грош не ставила. Попадись нам коп построже, и ее просто арестуют. Платьице-то, несомненно, призвано смущать общественное спокойствие, и какой-нибудь туповатый страж порядка вполне мог предъявить Джун обвинение в ношении недозволенного вида оружия — к тому же без кобуры. То есть в злоумышленном нападении с использованием в качестве оружия собственного тела. Я тряхнул головой, стараясь выбраться из плена разыгравшегося воображения, и не смог.

— Ну и что дальше? — спросила Джун.

— Могу предложить...

— Шелл, давай поедем куда-нибудь, а?

— Хорошо... Куда угодно...

— Мы можем где-нибудь выпить? А то я слегка нервничаю.

— Я и сам не в своей тарелке. Выпить было бы неплохо. У меня на примете есть клевое местечко...

— Может, поедем к «Знойной красотке»? Тебе там должно понравиться.

— Мне?!

— Значит, ты уже бывал?..

— Да таких хоть пруд пруди...

— По-моему, в городе только одна забегаловка с таким названием, разве нет? Маленький бар на Вестерн?

— Ты это о чем, черт возьми?

— О маленьком баре на Вестерн, Шелл. Там подают лучший в городе коктейль «Джимлит». Но если хочешь, можем поискать что-нибудь еще.

— Нет, сгодится и «Красотка». — Все еще слегка сбитый с толку, я после ее объяснений вспомнил этот бар. В те времена, когда большинство битников еще не повымирало от чесотки или не покончило жизнь самоубийством, погребок считался местом их сходок. Ну а теперь, если не ошибаюсь, бар перекрасили, подновили, вытравили из него блох и прочую мелкую нечисть, и вместо воплей шизанутых поэтов там играл латиноамериканский танцевальный оркестр. — Ладно, поехали к «Знойной красотке».

* * *

Мы расположились в кабинке, усевшись друг против друга по разные стороны узенького столика. Напитки подогревали жажду; разбавленный бурбон — для меня и «Джимлит» — для Джун.

Сощурив голубые глаза (кокетничает?), Джун пристально посмотрела на меня и лихо подняла свой бокал:

— За наши счастливые дни.

— И ночи?

— Гм... Согласна.

Пока мы не спеша потягивали выпивку, Джун еще раз пересказала мне то, что сообщила по телефону. По ее словам, она сняла трубку, чтобы вызвать такси, и услышала разговор двух мужчин. К тому времени Джун уже знала, как меня зовут, поэтому, когда произнесли мое имя, решила дослушать до конца.

— Они обсуждали, как тебя убить, точнее — взорвать.

— Очень оригинально. И как же они собирались это осуществить?

— Они совещались, на какое время назначить операцию. И тот — назову его «первый» — сказал, что самое подходящее — где-то час. Если тебя не будет дома, один из них проберется к тебе в комнату и подложит под кровать футбольный мяч. Сначала я подумала, что тебя хотят разыграть, но потом тот, «первый», со смешком уточнил, что, когда ты плюхнешься на кровать, тебя сразу же разнесет на клочки. Тут я догадалась, что дела плохи, тебе приготовлен не мяч, а бомба.

— Да. Похоже на правду. — На жаргоне этих ублюдков «футбольный мяч» означает гранату или бомбу.

— Тот, «первый», сказал, что позвонит тебе или попросит кого-нибудь позвонить, чтобы, если ты вдруг окажешься дома, под благовидным предлогом выманить тебя. И тогда Лютер спокойно подложит мяч куда надо.

— Угу. Веселенькая история... Как ты сказала — Лютер?

— Так он называл «второго».

— А как Лютер обращался к сообщнику?

— Он назвал его Мак.

— Мак? — Я поперхнулся. Несомненно, Лютер — это Джейк Лютер. Но Мак? — Так ты говоришь, что подслушала разговор, когда находилась в заведении братьев Рэнд?

— Ну да, я была в своем кабинете. Ты же видел его, когда приезжал к нам.

— Послушай, выходит, что один из негодяев тоже находился в бюро братьев Рэнд?

Задумавшись, Джун подалась вперед, оперлась локтем о стол, а подбородком на ладонь. При такой позе на столе оказался не только локоть. Я старался отвести взгляд от ее прелестей, но куда уж там!

— Ну конечно, ты прав, — кивнула Джун. — Он был у одного из добавочных аппаратов. Тогда я об этом как-то не подумала.

— Кто из мужчин мог быть в бюро?

— Ну... даже не знаю. Ведь я подслушала лишь часть разговора и не разобрала, кому какой голос принадлежал. Одного было слышно намного лучше; то ли он говорил по нашему добавочному, то ли просто напрягал голос.

— Который из них?

Джун покачала головой; ее светлые волосы взметнулись веером, а грудь...

— Я не уверена, но, кажется, тот, кого звали Мак.

— А время ты заметила?

— Было около шести, когда я обычно уезжаю домой. Но сегодня вечером слегка задержалась, потому что пыталась дозвониться до тебя. Я была напугана этим зловещим сговором.

Понимаешь, со стороны могло показаться, будто слышишь самый обычный треп, если не вникать в суть того, о чем они говорили.

— А ты знаешь человека по фамилии Маккьюни?

— Только Джима Маккьюни. — Я чуть не подпрыгнул на месте, а Джун как ни в чем не бывало продолжила: — Кажется, он вкладывает деньги в бизнес братьев Рэнд. Во всяком случае, он несколько раз приезжал к мистеру Трупенни.

— А не мог один из сообщников — Мак — оказаться Джимом Маккьюни?

Джун нахмурилась.

— Не знаю и не могу знать, ведь я никогда не разговаривала с ним по телефону. Но думаю, что нет. — Она пожала плечами. — Сейчас мне трудно что-нибудь утверждать наверняка.

Мы повторили заказ и снова прошлись по ее повествованию. Джун убеждена, что по телефону говорил не Трупенни. Она не знала, находился ли в бюро братьев Рэнд Маккьюни или кто-либо еще. Насколько ей известно, Трупенни был на своем месте.

Я допил виски и попробовал разобраться в услышанном. Они сговаривались по телефону около шести вечера.

Допустим от пяти тридцати до шести тридцати, когда я «гостил» у Джо Черри. Значит, незадолго до того, как меня оттуда увезли. Получалось, что Джейк Лютер звонил от Черри и разговаривал с Маком? С Маккьюни? Не знаю, звучит не слишком убедительно.

— А ты когда-нибудь видела жену Маккьюни? — спросил я Джун.

— Нет. Я даже не знала, что он женат. — Она сощурилась (кокетничает!). — Он вел себя как холостяк.

Я улыбнулся в ответ.

— Я тоже.

— Но ведь ты и вправду холостяк?

— Еще какой!

Джун тихонько засмеялась.

— Давай уедем отсюда.

— Я не против.

— Понимаешь, мне... как-то неуютно, когда вокруг полно людей. Представляешь, что будет, если нас увидят вместе? Особенно та жуткая парочка? Глядишь, и мне тоже ночью подложат в постель бомбу.

Положим, у Джун и без того каждую ночь в постели находится бомба, но сейчас я вполне разделял ее опасения. Мы покинули нашу кабинку и вышли на улицу.

Бар выбирала Джун; она же предложила и другое местечко, которое, к моему удивлению, оказалось уединенным и очень живописным уголком. Чтобы до него добраться, пришлось проделать больше мили по ухабистому проселку; оно располагалось в нескольких ярдах от дороги, на гребне обрывистого холма.

Неподалеку от того места, где мы остановились, росло несколько стройных деревьев; их свисавшие ветви неясными тенями выделялись на фоне ночного неба. Высоко светила молодая, еще не созревшая луна. А под нами на целые мили открывался потрясающий вид ночного Лос-Анджелеса и Голливуда: мириады огней, непрерывная круговерть дорожных огоньков, яркие сполохи неонового света.

Я прикурил по сигарете, и мы задымили. Я еще поспрашивал Джун о том телефонном разговоре, но ничего нового не выпытал. Немного погодя она заметила, что впервые за весь вечер наконец-то чувствует себя в безопасности — от нескромных взглядов.

— За исключением вашего, мистер Скотт, — игриво добавила она.

— Шелл. Или ты забыла, что мы договорились обходиться без излишних условностей? И, простите мою откровенность, леди, но вам никогда не избавиться от нескромных взглядов. По крайней мере, пока рядом с вами мужчины. И тем более такие, как я.

— Против тебя, Шелл, я ничего не имею. — Джун выбросила сигарету и придвинулась ближе. — Скорее, наоборот.

Ее голос стал мягче, вкрадчивее, в нем появилась волнующая хрипотца, напоминающая потрескивание отдаленного лесного пожара. Мою щеку овеяло тепло ее дыхания, когда она проворковала:

— Мне нравятся мужчины вроде тебя, Шелл. Большие, грубоватые, сильные, с глазами свирепого зверя.

— Свирепого... зверя? Я?!

Я повернулся, чтобы посмотреть на Джун. Ее лицо находилось почти вплотную к моему. Когда она улыбнулась, на ее влажной нижней губе отразился свет.

— Я тебе солгала, Шелл. Но только самую капельку.

— Насчет телефонного разговора?

— Нет, я о другом. Помнишь, я сказала, что после душа расхаживаю нагишом, а потом пудрю все тело. Помнишь?

— Еще бы я забыл!

— Я сказала, что это вырвалось у меня случайно. Так знай, я солгала. Я сказала это с определенной целью — и совершенно умышленно. Мне хотелось, чтобы ты думал об мне — такой.

— И ты своего добилась. Больше того, я...

— А все остальное чистейшая правда, мне нравится после душа припудривать тело «Белой ночью». Так называется пудра.

Каждое слово, произнесенное Джун, рисовало в моем мозгу живую картинку, словно передо мной прокручивали фильм, снятый на пленке очень высокого качества, вроде «Техниколор», «Синерама» или даже «Смел-о-вижн». А отдаленный лесной пожар уже наваливался на меня, становясь все ближе и горячее; да что там — он бушевал вовсю.

— «Белая ночь», — повторил я. — С ума можно сойти. — Моя рука уже обнимала плечи Джун, наслаждаясь теплом ее кожи. — А может, лучше хватит об этом? А то мой рассудок словно попал в капкан. То есть я хотел сказать... Я хотел...

— Твои слова вызывают у меня такие восхитительные ощущения, — перебила меня Джун. — Почти порочные... — Прижавшись ко мне, она подняла лицо; теперь ее дыхание обжигало мне губы. — Порочные, — протянула она, — грешные, но такие упоительные... как ласка...

Мой рот, припав к ее губам, оборвал поток слов. Я обнял Джун, и мои руки замерли на бархатной коже ее обнаженной спины. В ответ она прильнула ко мне всем телом. Потом, отстранившись, проведя острым язычком по губам, ласково засмеялась и, не переставая смеяться, снова впилась в мой рот.

Да, я вам скажу, это нужно испытать.

Пунцовые губы Джун словно были созданы для огненных поцелуев. И если первый еще походил на те, что шлют любящие дети родителям в конце письма, то уже второй больше напоминал смерч. Не без сожаления я понял, что до этого целовался с одними куклами и лишь теперь изведал нечто настоящее.

Джун покачивала головой из стороны в сторону, ее зубы нежно, не причиняя боли, теребили мою нижнюю губу. Неожиданно она отстранилась и взглянула на меня.

— Ммм... — пропела Джун. — Как мне с тобой хорошо! — О, ее улыбка! — А тебе, Шелл, тебе?

— Кажется, мои губы пылают.

Джун, довольная, засмеялась:

— Давай сожжем их. Сожжем дотла, ммм...

Ее «ммм...» превратилось в нежнейшую ласку, обжигавшую словно неразбавленный джин — пустой желудок. Мне казалось, что я целовал ее не одними губами, а сразу... сразу... боюсь, слова бессильны, слова больше не принадлежали мне, губы больше не принадлежали мне, ничего больше не принадлежало мне. Хотя нет, кое-что все-таки принадлежало.

Медленно, словно нехотя, Джун оторвалась от моего рта, откинулась назад и убрала руки с моей шеи. Она улыбалась и покачивала головой, а лунный свет серебром отливал на ее изогнутом лебедином горле, на развевающихся волосах. Затем она повела плечами, и узкие бретельки платья услужливо соскользнули. Джун подняла руки, скрестила их на обнаженной груди, призывно глядя на меня широко открытыми сияющими глазами.

С шумом втянув в себя воздух и продолжая улыбаться, она закинула руки за голову, выгнула спину и, еще крепче прижавшись ко мне, снова пылко обвила мою шею.

Ее серебристые в лунном свете груди кружили мне голову ароматом «Белой ночи», дыхание Джун слилось с моим.

Я нашел ее губы, жадно припал к ним и больше не отпускал.

Глава 11

Было уже около полуночи, когда мы свернули с Сансет на Вайн. Вайн через несколько кварталов переходила в Норт-Россмор, по которой можно подкатить прямо к парадному входу отеля «Спартан». Я немного поспорил с Джун, предлагая подбросить ее куда ей нужно, а домой вернуться одному, поскольку не исключено, что парни надумают перенести исполнение своего адского плана на более ранний час. Ну, например, на полночь. Она мягко возражала, настаивая, что поедет со мной, и, для вида посопротивлявшись, я согласился.

Когда мы приближались к отелю, Джун спросила:

— А ты не мог бы оставить машину где-нибудь сзади, Шелл?

— Без проблем.

— Тогда так и сделай, хорошо? Я... мне не хотелось бы идти через парадный вход, ты понимаешь?

Теперь, когда мы с ней сблизились, ее, мне казалось, больше тревожили предстоявшие мне испытания водой, огнем и взрывом бомбы.

— Лучше бы я отвез тебя домой, Джун.

— Да нет, все в порядке. Правда.

Я припарковался позади «Спартана», и мы вошли через черный ход. Велев Джун подождать в холле, я отпер дверь своей квартиры, зашел внутрь и осмотрелся. Осторожно включил свет... ничего не взорвалось. В спальне я заглянул под кровать, ощупал матрас — пусто. Все выглядело как обычно, однако для пущей уверенности я, стоя у двери, бросил на постель стул, а сам юркнул за стену. Раздался грохот, но его издал стул, свалившийся с кровати на пол. Водрузив его на место, я вышел в холл.

— Все в порядке? — спросила Джун.

— Угу. Никаких бомб под кроватью.

Ее лицо осветилось улыбкой.

— Прекрасно.

Я улыбнулся в ответ, взял ее за руку и повел к себе. Джун с любопытством осмотрела мою квартиру, заинтересовавшись тропической рыбкой и пресловутой Амелией. Потом мы скромно уселись рядком на шоколадно-коричневый диван.

— Выпьем что-нибудь?

Она взглянула на часы.

— Я бы выпила «Джимлит». Или, если у тебя нет лимонного сока, обычного мартини.

— Вот чего нет, так это обычного мартини. Сегодня. Когда дело касается выпивки, у меня появляется все — от лимонного сока и маленьких серебристых луковичек с Бермудов до шотландского виски «Обавалла», бренди «Ватерлоо» и кукурузного самогона. Кроме того, я ожидаю поступления жидкого ракетного топлива в максимально сжатые сроки, какие только доступны гражданским лицам.

Джун снова посмотрела на свои часы; кажется, она и впрямь немного нервничала. Наверное, ей хотелось удостовериться, что до часу ночи времени еще достаточно.

— Тогда остановимся на «Джимлите», — решила она. — Мне нужно немного взбодриться. Заправиться, если точнее.

— Сейчас сообразим. — Я соскользнул с дивана и направился на свою кухоньку, где занялся поисками джина и лимонного сока.

Шаря по полкам, я крикнул Джун:

— Кстати, о заправке... эти ученые изобрели твердое реактивное топливо. Так почему бы им не придумать твердую выпивку?

— Твердую выпивку?

— Ага. Почему бы и нет? Они же, пустомели, утверждают, будто твердое горючее выделяет больше энергии и к тому же горит синим пламенем. Вот посмотришь, еще наступит день, когда мы в поисках выпивки полезем в холодильник, чтобы отколоть кусочек твердого мартини и откусывать его помаленьку, ловя кайф.

— То есть горя синим пламенем?

— Молодец, ты сечешь. Пара кусочков, и мы на орбите. Существует ведь довольно много способов выхода в космос. Ох, братцы, а ведь мне доводилось бывать в открытом космосе!

— Неужели?

— Конечно. И даже значительно большее число раз, чем ты можешь себе вообразить. До фига, словом.

Джун захихикала.

— И как там?

— Да ничего особенного. — Я пожал плечами. — Взять хотя бы обратную сторону Луны. Видал я ее — ну и что? Темно, хоть глаз выколи. Не видно ни зги. А вот Арктур... Арктур я помню хорошо. Там была такая зеленоглазая крошка, которую мне вовек не забыть. Зеленые глазки, зеленые ушки, зеленые зубки... а эти потрясающие зеленые...

— Шелл, если ты не можешь найти лимонный сок, то я выпью чистого...

— Ага, вот он где. Этот мелкий жулик спрятался за фруктовым соком. — Я достал бутылочку из холодильника. — Через тридцать секунд получишь свой «Джимлит». Целую бадью.

— Бадью, боюсь, мне не осилить.

— Постарайся. Его должно хватить на все путешествие, детка. Не откажусь, если и мне что-нибудь обломится.

— На путешествие?

— Ну конечно. В открытый...

— Не стоит так торопиться, Шелл. Учти, для столь серьезного предприятия мы слишком мало знаем друг друга. А ты всегда так заговариваешь зубы своим подругам?

— Естественно, нет. Я вообще никогда так не говорю. Но сегодняшняя ночь какая-то особенная. Весь воздух, похоже, пропитан сумасбродством. Ты что, не чувствуешь, как оно буквально пронизывает все вокруг нас?

— Ну, может, и так... Словно мурашки по коже, да?

— Точно. Здорово, правда? Вот подожди, когда у тебя от «Джимлита» забегают мурашки внутри... Мурашки внутри, мурашки снаружи; они стремятся друг к другу, сталкиваются, заводят знакомство, дружат... У-у, прямо сгораю от нетерпения!

— Ох черт... ну надо же!

— Что случилось? — Я выглянул из дверей кухни. Джун шарила руками по дивану. Потом с досадой прикусила нижнюю губу и повторила:

— Ну надо же!

— В чем дело?

— Я только сейчас сообразила, что оставила свою сумочку в машине. Мне нужно срочно подкрасить губы, то, се, а то я, боюсь, похожа на пугало.

— Угу. Настоящее пугало, мне даже страшно. Сейчас сбегаю за ней, делов-то.

— Не надо. — Джун резко встала. — Я сама схожу.

— Но это займет у меня всего...

— Я сама принесу ее, Шелл. — Она помолчала и улыбнулась. Неотразима. — У тебя есть более приятное занятие. Приготовь-ка нам лучше твои замечательные напитки для путешественников.

С ведерком льда в одной руке и с бутылкой джина в другой я вошел в гостиную. Джун уже направилась к двери, но вдруг замерла на месте. Я так и не понял, что ее приостановило.

Постояв в нерешительности несколько секунд у двери, она обернулась и, сделав шаг в мою сторону, прижала руку к щеке.

— Нет, — промолвила она. — Не так я хотела...

Облизнув губы, она улыбнулась какой-то погасшей улыбкой.

— Не обращай на меня внимания. Я сейчас вернусь. И чтобы напитки и все было готово.

Она ушла. Я пожал плечами, закончил возиться с «Джимлитом» на кухне, водрузил ведерко со льдом и стаканы на поднос, потом отнес все на стоявший перед диваном низкий кофейный столик. Уселся. Подождал. Джун и не думала возвращаться. Может, она наводит красоту в машине?

Я налил себе стаканчик, выпил, расслабился и принялся любоваться рыбкой, гоняющей по периметру своего водоемчика. С тех пор как ушла Джун, прошло порядочно времени, и мне пора бы уж начать беспокоиться. Но даже сейчас я волновался в основном за Джун — не случилось ли чего?

Сняв трубку, я спросил у портье:

— Там внизу у вас нет блондинки?

— А вы что, потеряли блондинку, Шелл? — В его голосе буквально забурлило любопытство.

— Э... нет. Не уверен. — Глянув на часы, я, к своему изумлению, обнаружил, что миновала целая вечность. — Минут пятнадцать тому назад у меня гостила одна. Она ушла, но обещала сразу вернуться.

— Крутилась тут одна блондиночка. Все при ней — есть на что посмотреть. И исчезла — не меньше двадцати — двадцати пяти минут миновало.

— В бледно-голубом платье?

— Ага. Если это можно считать платьем.

— Та самая.

Сообщение портье здорово озадачило меня. Двадцать пять минут назад мы подъехали к отелю. Минут десять я потратил на то, чтобы проверить квартиру. Джун оставалась в холле. А может, не в холле? У меня все внутри похолодело.

— А что она делала внизу? — спросил я. — Разговаривала с вами?

— Просто прошла мимо. Я не заметил, когда она входила. Но через полминуты она вплыла обратно с улицы и поднялась наверх. К вам, надо полагать.

— А кто-нибудь еще был?

— За весь вечер — ни души. Что вы с ней сделали? Напугали?

— Нет, навряд ли... Спасибо.

Я положил трубку и понял, что озадачен. Или одурачен? Очень странно. Вряд ли Джун все это время торчала в «кадиллаке». Если только... нет, эта мысль мне определенно не нравилась. Я наспех закрыл квартиру, спустился по лестнице черного хода, вышел на улицу. Моя машина стояла там же, где я ее припарковал. Я направился было к ней, но внезапно остановился как вкопанный.

Около машины маячили две тени.

Взявшись за рукоятку кольта, я наполовину вынул его из кобуры и тут же разглядел, что незнакомцы в форме.

Яркий свет фонарика ослепил меня. Я нагнул голову и прищурился; мои мышцы напряглись. А вдруг это вовсе не полицейские, а переодетые бандиты? Так я и стоял — набычившись, не убирая руки с рукоятки револьвера, готовый в любой момент метнуться в сторону.

Один из них сказал:

— Ты там полегче. Скотт.

Голос знакомый. Луч фонарика скользнул ниже, и я рассмотрел лицо говорившего.

— Таннер? — спросил я. — Это ты?

— Я, Скотт.

Таннер служил патрульным в управлении полиции Голливуда. Наше знакомство было шапочным — так, салютовали друг другу при встрече. Чуть в глубине аллеи стояла полицейская машина.

— Что случилось?

Он подошел ко мне.

— Ты арестован, Скотт.

— Я... что? Арестован?

— Совершенно верно. — Таннер по-быстрому обыскал меня и забрал кольт.

— Постой-ка, Таннер. Шутки шутками, но объясни...

— Какие уж тут шуточки. — Голос его звучал спокойно, по-деловому. — Не усложняй нам жизнь, Скотт.

Я открыл было рот — задать вопрос, возразить, матюгнуться, но сдержался. Вдох-выдох для успокоения, и я спросил примирительно:

— Объясни, за что.

— Не расскажешь ли, что ты делал сегодня вечером?

— С какого времени?

— С какого хочешь.

Другой офицер подошел и стал рядом с Таннером. Я объяснил, что ушел из дома около девяти вечера, в девять пятнадцать встретился с девушкой и так далее. Добавив некоторые детали, которые можно проверить, я бодро закончил:

— И был с ней до тех пор, пока она не ушла — всего-то миновало пятнадцать — двадцать минут.

— Вы вернулись в отель примерно полчаса назад?

— Да.

— А до этого все время находились в твоем «кадиллаке»?

— Да.

— И машину вел ты?

— Конечно, я.

— Значит, с девяти вечера до настоящего времени «кадиллак» постоянно был у тебя?

— В чем, черт возьми, дело?

— Отвечай на вопрос. Скотт.

— «Кадиллак» был только у меня; вел его только я; я ни разу не расставался с машиной — за исключением последнего получаса, что она простояла здесь...

Постой, постой, не гони лошадей. Машина-то находится в тени, и пока развеселый Скотт порхал петушком и разводил коктейли-муры, понятно, что я не мог контролировать ее. А ведь Джун намеревалась забрать из нее сумочку.

— Там, в машине... там нет девушки? — неуверенно спросил я.

— Девушки?

— Блондинки. Я только что говорил тебе о ней. Джун. Джун Кори. Она спустилась сюда и не вернулась.

Таннер не ответил.

— Кончай, черт возьми, важничать. Она в машине? С ней ничего не случилось?

— В машине никого нет.

Я слегка успокоился.

— А ты ее не видел? Высокая, симпатичная блондинка?

— Нет. Мы ее не видели. — Помолчав, Таннер без тени юмора огорошил меня: — А была ли блондинка, Скотт? А? Это уж слишком.

— Знаешь, дружище, я не собираюсь пересказывать тебе все заново.

— Ну и где же она? Эта твоя блондинка?

— Она спустилась к машине, чтобы, по ее словам, забрать забытую сумочку. Но в квартиру не вернулась. Вот почему я вышел сюда. Хотел убедиться, все ли в порядке. Поверьте, ребята. Я не понимаю...

И тут я замер. Внутри у меня все похолодело. Ведь на подобные мелочи, как правило, не обращаешь внимания, и уж тем более они редко откладываются в памяти. Но сейчас я отчетливо видел перед собой Джун — как она подходит к машине и садится в нее. А потом — в баре и на холме. Странно, куда смотрели мои глаза раньше?

Никакой сумочки у нее не было.

Несколько долгих секунд никто не проронил ни слова. Тяжело вздохнув, я спросил:

— В чем все-таки дело, Таннер?

— Ты проезжал сегодня вечером по Двадцать первой? Где-то в районе десяти тридцати?

— По Двадцать первой? В Лос-Анджелесе? Я же толкую тебе, что мы все время находились в Голливуде, а потом поднимались на холм.

— И в десять тридцать ты тоже был на холме?

— Мы приехали туда до десяти тридцати и были там в десять тридцать, а также после десяти тридцати. — Я с шумом втянул воздух сквозь зубы. — Ну хватит, Таннер! Сколько можно? Сейчас ты или расскажешь все от начала до конца, или я ухожу, а ты попробуй помешать мне.

— Нам придется забрать тебя. Скотт. У нас сейчас работает несколько ребят из центрального управления. Ты подозреваешься в том, что совершил наезд и скрылся с места преступления.

— Совершил наезд и скрылся... Я? Да ты что, рехнулся... Неожиданно я съежился. Офицеры угрюмо молчали только тот, у которого был фонарь, направил луч на мой «кадиллак». Правый клык переднего бампера оказался вдавленным внутрь, решетка радиатора помята. На капоте, рядом с эмблемой, тоже вмятина. И клык, и бампер чем-то испачканы. Подойдя поближе, я наклонился, чтобы посмотреть.

— Это кровь, — подсказал Таннер.

Мне показалось, что мой разум помутился и отказывается что-либо понимать. Словно в него вколотили неразрешимую задачу, которая, естественно, оказалась ему не по зубам, и беднягу зашкалило. Наконец я обернулся и сказал:

— Бред какой-то. Машина не моя.

— В самом деле?

— Такое попросту невозможно. Весь вечер я не отходил от нее — не считая последнего получаса.

— Да нет. Машина твоя, Скотт. Черт возьми, нам отлично известен твой «кадиллак». Ты, главное, не нервничай.

Таннер вовсе не строил из себя крутого — он просто делал свое дело. Насколько я могу судить, он симпатичный, покладистый парень, который, как мне казалось, относится ко мне вполне дружелюбно.

Надо постараться сосредоточиться и успокоиться.

— Таннер, эта машина не может быть моей. Не должна быть моей.

Я подошел к дверце, нагнулся и посмотрел на регистрационную карточку. Будьте любезны, Шелдон Скотт собственной персоной и его адрес. У меня противно засосало под ложечкой. Второй офицер посветил через мое плечо. Я пригляделся к приборной доске и сиденьям. Машина новая, но все равно на ней остаются метки хозяина: прожженный коврик на полу — недели две тому назад я уронил на него сигарету; маленькая зазубринка на рулевом колесе, темное пятно на шкале амперметра. Нашарив в кармане ключи, я открыл багажник. Почти ничего не соображая, осмотрел инструменты, свое электронное оборудование, рацию и все остальное. Сомнений нет — машина моя.

— Ладно. «Кадиллак» точно мой, — сказал я Таннеру. — Но все это подстроено за последние полчаса. И я, кажется, начинаю понимать...

Подъехала еще одна радиофицированная полицейская машина. К нам подошли двое. Один, в гражданском, оказался лейтенантом Роулингом из местного управления. Мой старый приятель из отдела по расследованию убийств.

Таннер что-то ему сказал и отдал мой кольт. Они отошли на несколько шагов и с минуту переговаривались. Потом Роулинг подошел ко мне и поздоровался.

— Привет, Билл. Видимо, ты уже в курсе дела.

— Да вроде бы.

— Я только что пытался объяснить ребятам, что мой «кадиллак» побили за последние полчаса. Уверен, меня решили подставить, но у них ничего не выйдет. Кто-то помял радиатор, вымазал все кровью и вызвал полицию. — Я замолчал. — А твои парни почему здесь?

— Наезд и бегство с места преступления, Шелл.

— Черт возьми, да, может, никакого наезда в помине нет! Просто какой-то недоумок...

— Нет, наезд был. На Двадцать первой улице, примерно в десять тридцать.

— В городе мог произойти не один, а десяток наездов; но это при чем?

— Это еще не все, Скотт. На этот раз дело посерьезней, чем просто наезд.

— Посерьезней? Что ты имеешь в виду?

— Убийство. Об этом мы поговорим в управлении.

— Ты что, спятил? Какой дурак...

— Надо во всем тщательно разобраться, Шелл. Не усложняй и без того хреновую ситуацию.

Глубоко вздохнув, я попытался выдавить улыбку.

— Ну ладно, я сдаюсь, офицер.

Роулинг и не подумал улыбнуться в ответ. Он открыл заднюю дверцу своей машины и, подождав, пока я протиснусь внутрь, захлопнул ее за мной. Щелкнуло зловеще. Сам он уселся впереди, второй полицейский вел машину.

— Билл, со мной была блондинка, — уныло проговорил я. — Не знаю, что с ней и куда она подевалась, но я весь вечер провел с ней. Причем не в Лос-Анджелесе.

— Мы все проверим, Скотт.

Глава 12

Где-то после часа ночи мы вошли в дежурное помещение отдела по расследованию убийств. И только здесь я вспомнил об обещанном убийцами звонке, о котором почему-то ни словом не обмолвился.

Первым, кого я увидел в отделе, был мой друг Фил Сэмсон. Выглядел Фил крайне усталым. Он сидел, зажав в зубах одну из своих неизменных больших черных сигар. Как всегда, не зажженную. Мы поздоровались, и Фил сугубо казенным тоном предложил мне еще раз изложить всю историю. Как правило, начальник отдела редко принимает участие в допросах, но сейчас случай был лично для Фила из ряда вон выходящий. Ему давно уже полагалось находиться дома, в постели. Как, впрочем, и мне.

Кроме Сэмсона, в дежурке присутствовали Роулинг и еще трое сотрудников отдела. Я был не простым арестованным, и допрос проводили не в специальной камере, а в комнате, где я бывал сотни раз; мне даже принесли картонный стаканчик горячего кофе. Но несмотря на это, атмосфера оставалась напряженной, какой-то неестественной. Несколько раз, опуская незначительные мелочи, я пересказывал свою историю. Полицейские слушали молча.

То напряжение, которое с самого начала сосредоточилось в области моего солнечного сплетения, начало постепенно сжимать все тело. И пока в комнате царила гнетущая тишина, я почувствовал, что тяжесть придавливает меня все сильнее. Наконец я не выдержал:

— Ну и чего мы тут сидим? Чего дожидаемся?

Никто не отозвался. Немного погодя Фил вынул изо рта сигару, внимательно осмотрел ее и сказал:

— Ждем заключения баллистической экспертизы.

— Баллистической экспертизы? А какое отношение имеет эта чертова баллистическая экспертиза к наезду и... — Не договорив, я повернулся к пристроившемуся на краю стола Роулингу. — Билл, кажется, ты упоминал об... об убийстве? Кого-то застрелили?

— Да, застрелили.

— А я тут при чем? — Я по очереди окинул взглядом их мрачные лица. — Ничего не понимаю.

Они продолжали молчать.

— Послушайте, — взорвался я, — сколько мне еще изображать паиньку, сколько можно играть в молчанку и держать меня в неведении?! Мое терпение может лопнуть. Давайте выкладывайте.

Сэмсон перестал разглядывать свою сигару, сунул ее обратно в рот и выудил из кармана коробок спичек, но, встряхнув его, рассеянно сунул обратно. Роулинг с плохо скрытым недоумением смотрел на меня.

Почувствовав, что мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, я с усилием распрямил их и, стараясь ронять слова как можно спокойнее, заговорил:

— Послушайте. Я сообщил вам, где провел весь вечер. И вы отлично знаете, что не в моей натуре увертываться — гореть мне в аду, если говорю неправду. Но допустим, я все-таки был на Двадцать первой. Допустим, я сбил кого-то машиной. Неужели вы считаете, что я мог сбежать? Неужели сомневаетесь, что я остановился бы, сделал все, что в моих силах, и, разумеется, сам вызвал бы вас на место происшествия?

Молчание. Все то же тяжелое, тягостное молчание. А я не унимался:

— Ни один из тех, кто знает меня, и в мыслях не допустит, что я способен на подобную подлость. Вы ведь меня хорошо знаете. — Я посмотрел на Фила. — Особенно ты, Фил. Да и ты, Билл. — Я взглянул на Роулинга.

Тот прикурил сигарету и посмотрел на Сэмсона.

— Может, я расскажу ему обо всем?

Но Фил взял инициативу в свои руки.

— В десять двадцать семь вечера — плюс-минус минута — было получено сообщение о том, что на Двадцать первой стреляли. Убили человека. Когда на место прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Подозреваемый бросился к своей машине и на бешеной скорости помчался по Двадцать первой. В двух кварталах от места убийства он сбил женщину и скрылся. Женщина умерла на месте. Случилось это почти в десять тридцать. Мы забрали дело у местной полиции... — Фил справился в бумагах на столе. — В восемь минут первого поступил звонок, объявился свидетель наезда. Он сообщил, что женщина попала под колеса голубого «кадиллака» с опущенным верхом. Свидетелю удалось рассмотреть и водителя: по его словам, это был крупный, светловолосый парень. Кроме того, он успел заметить номер.

Который, конечно, оказался моим.

— СРТ-210. Твой номер.

— Неубедительно.

Все промолчали, а я спросил:

— Звонил кто — мужчина или женщина? Ты говорил все время о «свидетеле».

— Мужчина.

— Все равно неубедительно. Почему только через полтора часа после так называемого наезда?

— Вовсе не так называемого. Такое случается, и тебе не хуже нашего известно, что свидетели преступления нередко выжидают час — если не целый день, — прежде чем сообщить в полицию. А иногда и вовсе не сообщают. Не желают вмешиваться.

— Восемь к пяти, что звонок был анонимным.

— Это верно. Ты же знаешь, так чаще всего и бывает.

— Ну еще бы. Но только не в этом случае. — Я задумался. — Постой-ка... Ведь вы все тут маетесь из-за того, что нет результатов баллистической экспертизы.

Меня перебил Роулинг:

— Таннер передал мне твой револьвер. Когда мы сюда приехали, я лично произвел из него выстрел в бак. Пулю сравнивают с той, что извлекли из трупа на Двадцать первой. Вот-вот мы получим заключение криминалистов.

На несколько минут я лишился дара речи. Бак, о котором упомянул Роулинг, стоял в криминалистической лаборатории и представлял собой цилиндр высотой девять футов, наполненный водой. В него стреляют из оружия подозреваемого, вылавливают пулю из воды и под микроскопом сравнивают с извлеченной из тела жертвы. Нарезка в канале ствола оставляет на пуле хорошо различимые отметины, которые не менее индивидуальны, чем отпечатки пальцев.

Я немного успокоился, потому что определенно знал: из моего револьвера никого не могли застрелить в десять тридцать вечера. Кольт находился при мне все время — с тех пор, как я вышел из квартиры, и до того момента, когда Таннер забрал его у меня.

— Кстати, насчет твоей блондинки. Ты, кажется, говорил, что она работает в похоронном бюро братьев Рэнд?

— Совершенно верно.

— И она вчера звонила тебе около восьми вечера?

— Да. Я не сказал вам: она позвонила потому, что подслушала разговор — двое мужчин рассуждали о том, с каким удовольствием они разделаются со мной. — И я, пересказав всю историю, закончил: — Где-то около часа ночи они сговорились мне позвонить — чтобы выманить из дома. А потом Лютер должен был подложить бомбу под кровать. — Я теперь и сам понимал, что рассказ мой звучит малоубедительно и, признаться, весьма странно.

Однако никто его не прокомментировал.

— Это правда, — настаивал я. — По крайней мере, она мне так все изложила — и не раз. Но теперь события начинают выглядеть...

— Ты весь вечер таскал револьвер с собой? — спросил Роулинг.

— Да. Если не считать того недолгого времени, когда клал в бардачок машины.

— Зачем?

— Ну... пришлось. Сам знаешь, когда у тебя пылкое свидание с девушкой...

— И никто не мог взять его из бардачка?

— Билл, никто не мог взять ни револьвер, ни саму машину. К тому же я находился в противоположном от Лос-Анджелеса конце, в Голливуде.

— Значит, ты утверждаешь, — вмешался Сэмсон, — что в течение всего вечера никто не мог воспользоваться ни твоей машиной, ни револьвером?

— Клянусь. Окончательно и бесповоротно. И когда ты получишь результаты экспертизы, тебе придется проглотить свою сигару, дружище.

Зазвонил телефон. Сэмсон взял трубку и что-то записал. Потом, нарочито медленно — ну, прямо душу выматывает — раскурил свою сигару. Комнату начали затягивать ядовитые клубы дыма, но на сей раз никто и не подумал отпускать по этому поводу традиционных шуточек.

Сэмсон поднял на меня глаза и, с сожалением пожав плечами, сообщил:

— Никакой Джун Кори в отеле «Визерли» не знают. И, насколько удалось установить, нигде поблизости тоже...

— Позволь...

— У братьев Рэнд никакая Джун Кори не работает, к твоему сведению. И не работала. Женщин туда вообще не берут. Двое наших офицеров показали твое фото мистеру Трупенни — им пришлось поднять его с постели, — и он утверждает, что никогда не видел тебя...

— Не видел? Но ведь я же был там сегодня днем. Поставил эти шутихи...

— Что поставил? — поспешно переспросил Роулинг.

— Я установил... шесть бабахалок... на кладбище. — Я судорожно сглотнул. Да уж, история — глупей некуда. — Понимаете, я хотел выманить их всех из похоронного бюро, чтобы заглянуть в архивы. И мой план сработал. Оба, Трупенни и Джун — та самая блондинка, — в панике выскочили на улицу. А когда я уже собирался уезжать, меня схватили эти придурки, Джейк и Пот, и приволокли домой к Джо Черри.

И я коротко посвятил их в подробности моего вынужденного визита к Черри.

— Черт, это не иначе как Черри. Меня явно подставили, и дирижировал всем этим, скорее всего, Джо Черри.

— А как быть с твоим «кадиллаком»? Ты признал, что он твой. Хотя нам это и так известно.

— Ну да. — У меня даже во рту пересохло. — Посудите сами. Я пробыл у себя в квартире по меньшей мере полчаса. Примерно с двенадцати до половины первого. За это время кто-то мог взять машину, проехать пару кварталов, сбить кого-нибудь и поставить «кадиллак» на прежнее место. Возможно, это была блондинка, которая чего-то испугалась и ударилась в панику. А что, если был не один, а два наезда?

Никто не нарушил молчания. Просто сидели и смотрели на меня.

— Возможны и другие варианты, — продолжал я. — Пока машина стояла за отелем, ее побили, помяли и испачкали кровью...

На этот раз мне ответил Сэмсон. В его голосе звучала усталая безнадежность.

— Вот рапорт криминалистов. Кровь, волосы — все совпадает. Это твоя машина, Шелл. Группа крови и волосы на ней соответствуют крови и волосам погибшей девушки. Кроме того, имеются частицы кожи, характер повреждений и все остальное...

Мне вдруг стало тошно. В голове снова горячим гейзером запульсировала боль. Строго говоря, она и не думала униматься с тех самых пор, как, почти сутки назад, Джейк с Потом отделали меня возле меблирашек «Бискайн» — из-за эмоциональных и прочих перегрузок. Все последнее время мне почти удавалось не обращать на нее внимания, однако теперь ее сила удвоилась, если не утроилась. Вдобавок ко всему, боль обручем стянула и шею.

Когда я заговорил, собственный голос показался мне каким-то чужим и тусклым:

— Что-то здесь не так. Фил. Если все было спланировано против меня заранее, то должно быть... то есть, они могли... я имею в виду тех, кто все затеял... могли остановиться и прихватить волос погибшей и крови...

Мне не удалось довести мысль до конца. В какой-то момент я в замешательстве подумал: а не мог ли я из-за свирепых ударов дубинкой по голове потерять... но нет, я отогнал пугающую мысль прочь. В медицинской практике подобные случаи известны: из-за черепно-мозговой травмы человек способен совершить странные, ужасные поступки, порою даже не отдавая себе в этом отчета. И если пострадавший от контузии не теряет сознания, у него может развиться амнезия или... или ложное восприятие реальности. Но я-то точно знал, что последние двадцать четыре часа был в уме и здравой памяти, если, конечно, не брать в расчет дикую головную боль.

Довольно долго никто из присутствующих не проронил ни звука. Все сидели, молча уставившись на меня. Я облизнул пересохшие губы.

— Черт, как болит голова, — пожаловался я. — Я ведь еще вчера рассказывал тебе о Джейке и Поте... Послушайте. — Я посмотрел сначала на Фила, потом на Билла. — Я знаю, вы поступаете по долгу службы... Действуете в соответствии с законом и все такое прочее. Тут все в порядке, я не в обиде. Но вам прекрасно известно, что по натуре своей я на такое не способен. Я рассказал вам, что произошло со мной, как бы нелепо это ни звучало. Все, что мог вспом... то есть я хотел сказать, в точности, как оно и было на самом деле.

Тут я почувствовал, как что-то шевельнулось в раздрызганных мозгах, тщетно пытаясь проникнуть в мое сознание, поэтому умолк в надежде уловить ускользающую мысль. Похоже, от умственного перенапряжения боль усилилась, словно процесс мышления вызвал прилив крови к сосудам головного мозга. Постойте-ка, ведь Фил сказал, что кровь и волосы девушки соответствуют обнаруженным на моей машине. Девушки...

— Фил, сбита девушка. А еще застрелен парень... Но ты ни словом не обмолвился, кто они.

— Застреленного звали Тонни Ковин. Толкач по кличке Коко.

— Толкач? Наркотиков?

— Да. А девушка была танцовщицей в кинотеатре «Регал». Ее звали...

— Рут! — Меня словно током ударило. — Малышка Рути?

Сэмсон едва не уронил сигару.

— ...Рут Стэнли. А ты откуда знаешь?

— Я разговаривал с ней вчера вечером. О господи... ну надо же, Рути... — Я вспомнил ее в гримерной, с мокрыми от слез щеками, и замолчал, потрясенный. — Ей так хотелось путешествовать, — зачем-то сказал я. — В Париж, в Каир... куда-нибудь далеко...

— Что? Ты это о чем? — удивился Сэмсон.

— Она мечтала повидать мир. Я... она сама мне об этом рассказывала. — Я сглотнул комок в горле. — Это не наезд, Фил. Ее убили.

Кто-то вошел в дежурку. Я едва обратил на него внимание, краем глаза заметив лишь, что Сэмсону на стол положили лист бумаги. Пробежав по нему глазами, Фил несколько секунд сидел неподвижно, мрачно уставившись в текст. Обычно розовое лицо Фила приобрело какой-то нездоровый сероватый оттенок.

Наконец он грузно повернулся к Роулингу.

— Пули идентичны, — выдавил Сэмсон. — Стреляли из оружия Скотта. — Каждое его слово гулко отдавалось в моем мозгу, словно брошенный на мостовую камень. — Оформи арест.

Не помню, как встал, но внезапно я очутился на ногах.

— Это бред какой-то, — сказал я. — Самый настоящий бред. Они не могут быть одинаковыми. Такого не может быть.

Сэмсон с состраданием посмотрел на меня.

— Шелл, ты же знаком со всеми моими ребятами. В том числе и из лаборатории. Они никогда не шутят. Пуля, которую Роулинг всадил в бак из твоего кольта, и извлеченная из груди Тонни Ковина, согласно заключениям экспертов, выпущены из одного и того же револьвера. Из твоего.

— Ты с ума сошел! Вы все тут свихнулись! Это не мог быть мой кольт. Повторяю, он все время был при мне! — Я уже не говорил, я кричал. Потом, понизив голос, повторил: — Не могли стрелять из моего револьвера.

Сэмсон толкнул ко мне через стол револьвер 38-го калибра. Я взял его в руки. Барабан был пуст. Да, это мое оружие. Оно было знакомо мне так же хорошо, как собственное отражение. Мой кольт.

— Давай, Роулинг. Оформляй арест, — устало повторил Фил.

— Подожди. — Мой голос зазвенел от напряжения. — Это какое-то фатальное недоразумение. Что-то тут не так, определенно не так. Ведь оружие все время было при мне. Могу поклясться. А что касается Ковина... А если его застрелили в другое время?

— Я же говорил тебе: когда на место преступления прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Его застрелили в десять двадцать семь. Расхождение во времени — не более минуты.

Взяв за локоть, Роулинг деликатно потянул меня к двери.

— Меня подставили! — выкрикнул я. — Ты же знаешь, в городе немало желающих убрать меня с пути. Даю голову на отсечение, это дело рук Джо Черри. Каким-то образом он меня достал; Богом клянусь, это мерзавец Черри.

Роулинг остановился и с явным интересом спросил:

— Но каким образом?

— Каким? Черт... знать бы, каким.

Роулинг вежливо дернул меня за руку. Голова раскалывалась, словно ее зажали в тиски. Меня отвезли в центральную тюрьму, оформили арест, выгребли все из карманов, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и отвели в камеру.

И я остался наедине с самим собой, за крепко запертой стальной дверью. Мне было предъявлено обвинение в совершении наезда и бегстве с места преступления. А также в убийстве человека. Более чем достаточно, чтобы с комфортом усесться на электрический стул. Или посетить газовую камеру.

Глава 13

Прошел час, я по-прежнему в оцепенении сидел на койке. Спасибо, что хоть не засадили вместе с уголовниками, а по доброте душевной предоставили одиночку.

Мучительно размышляя, я пытался понять, что же все-таки произошло, но в результате совсем запутался: никакой зацепки, никакого мало-мальски вразумительного объяснения. А Сэмсон и Роулинг доказывают мне с фактами в руках, что я совершил то, чего совершить не мог.

Да, не мог, если следовать законам логики и здравого смысла. Именно исходя из этих соображений я все время отгонял от себя настойчиво вылезавшую из потайных уголков сознания мысль: а вдруг я ошибаюсь, а что, если у меня случилось временное помешательство и из моей памяти выпало несколько часов сегодняшнего вечера?

Память услужливо подсказывала аналогичные примеры из жизни. В самом деле, подобное происходит из-за злоупотребления наркотиками, под действием гипноза или из-за временного помешательства. А сколько известно историй о людях, совершивших гнуснейшие, постыднейшие преступления, но затем забывших, упрятавших их в самые потайные уголки сознания, — а то и вовсе подменивших их поступками вымышленными, существовавшими лишь в их больном воображении? Меня бил озноб; все тело похолодело и стало влажным от пота...

Наконец, не исключена возможность, что из-за побоев в моем мозгу образовался сгусток крови, настоящая гематома, нервные окончания части клеток головного мозга деформировались, и память оказалась местами затертой — предположения скорее из области медицинской фантастики.

Тем более что все события помнились четко и ясно, до последней детали. Я яростно тряхнул головой, отчего резкая боль отдалась в шее. Пальцами я нащупал свежую царапину на коже. Я хорошо помнил, откуда взялась эта метка. Это след от длинного, наманикюренного ярким лаком ногтя пылкой Джун. Да, это я помнил. Черт побери, все помнил с самого начала — когда в среду, в полдень, в моем офисе появилась Эвелин Спринг — и до настоящего времени. Слава богу, никаких провалов памяти.

Давай с самого начала, Скотт, припомни каждую мелочь, каждое слово, каждый поступок. Нет, ничего не получается. Погиб парень — его застрелили из моего револьвера; убили девушку — сбили моей машиной. А ведь я весь вечер провел в своем «кадиллаке» и ни на минуту не расставался с кольтом. Похоже, я не в силах объяснить необъяснимое.

Дежурный сержант позволил оставить мне курево и зажигалку. Прикурив новую сигарету от только что сгоревшей, я глубоко затянулся. Наверное, утренние выпуски местных газет уже крутятся вовсю в печатных машинах и через несколько часов поступят в продажу. В них будет сообщение обо мне: Шелл Скотт арестован и отправлен в тюрьму по обвинению в убийстве, совершении наезда и бегства с места преступления. Постыдный поступок, хуже, пожалуй, чем преднамеренное убийство, поскольку свидетельствует о низости, подлости и трусости сбежавшего.

Именно осознание низости совершенного сильнее всего убеждало меня, что можно и должно найти разумный ответ. Да, я вполне мог застрелить толкача наркотиков Ковина, но сбить машиной человека и скрыться — нет, ни при каких обстоятельствах. Это не мог быть я. Нужно раскопать истину в завалах роковых совпадений. По крайней мере, кто-то должен это сделать; я вряд ли сумею, сидя здесь, в кутузке, прояснить жуткую неразбериху свалившихся на меня событий. Подумать только — тяжкое двойное преступление, за которое меня могут надолго засадить за решетку. Если и впрямь не отправить в газовую камеру.

Эта мысль ужаснула своей реальностью. Выдвинутые против меня обвинения уже привели к аресту. Все по закону, комар носа не подточит. Затем полиция передаст дело в руки правосудия. Черт, да тут не в чем и разбираться-то. С таким набором улик жюри присяжных вынесет приговор о виновности, даже не выходя из зала суда для совещания. Я и сам бы при аналогичных обвинениях без колебаний проголосовал за виновность подсудимого.

Сигарета догорела почти до конца, но я этого не замечал, пока мне не обожгло пальцы. Бросив окурок, я яростно раздавил его каблуком, словно невидимого врага. Через стенку из соседней камеры доносился чей-то прерывистый храп. Счастливчик. Где-то поблизости негромко закашлялись. Вдруг у меня резко перехватило дыхание, словно легким перекрыли воздух. Глубоко вздохнув, я потер лицо, встал и несколько раз прошелся от стены до стены; снова закурил и уселся на койку. Раз за разом тасовал я в уме события последних дней, пока наконец мой мозг не стал походить на выжатую губку. Головная боль превратилась из пульсирующей в тупую, ноющую. Странно, но сейчас я чувствовал себя примерно так же, как прошлой ночью, когда Джейк и Пот стояли надо мной. Мне казалось, будто я снова распластался на траве и пытаюсь рывком вскочить на ноги. Еще одно усилие; хоть бы какая-то опора...

Я опять закурил. Увы, все мои размышления упирались в бетонную стену. Ни одного вразумительного ответа. Бросив последний окурок на пол, я тупо наблюдал, как он медленно тлеет, пока не погас совсем.

Из камер доносились звуки жизни — заключенные разговаривали, перекликались, ругались. Наступило утро, но мне так и не удалось заснуть. Или додуматься до чего-нибудь вразумительного.

Последнюю сигарету я выкурил еще несколько часов назад, весь пол был усеян окурками. Наклонившись, я подобрал один из них, размял и сунул в рот. Нашел в кармане зажигалку, щелкнул ею, не думая ни о чем, кроме того, насколько приятен будет глоток дыма.

И тут меня озарило, словно молния прояснила затуманенный мозг. Нашел, додумался, черт бы меня взял! Кто, почему, как — все сразу стало на свои места.

Озарение пришло внезапно и так поразило меня, что я выронил зажигалку и она со стуком упала на пол. Несколько мгновений я сидел совершенно неподвижно, боясь шевельнуться и спугнуть догадку. Нет уж, не упущу — разрозненные фрагменты настолько четко и точно совпали друг с другом, словно зубчики застежки-"молнии".

Улыбаясь во весь рот, я поднял зажигалку, щелкнул ею и затянулся мятым, вонючим «бычком». Никогда еще табачный дым не доставлял мне такого наслаждения.

* * *

В начале девятого появился Сэмсон. Дверь за ним заперли; широко расставив ноги и упершись кулаками в бока, Фил вопросительно смотрел на меня.

— Надзиратель сказал, что ты хотел видеть меня.

— Угу. Захотелось.

— Как ты себя чувствуешь?

Я жизнерадостно осклабился.

— Просто великолепно. Не спал, правда, — но ты ведь знаешь, как я люблю покуролесить ночью.

Сэмсон недоуменно покачал головой. Его розовая физиономия была, как обычно, гладко выбрита, однако выглядел он мрачным и осунувшимся.

— Черт бы тебя побрал, Шелл, можешь ты хоть когда-нибудь быть серьезным? На этот раз ты угодил в настоящее дерьмо. Так какого дьявола...

— Да не кипятись ты, Фил. Я хочу кое-что рассказать тебе. Но сначала ответь мне на один вопрос.

— О'кей.

— Я об убийстве и наезде... Ты и вправду считаешь, что это сделал я?

— Черт, спроси что-нибудь полегче.

— Знаю, знаю. Не хочешь — не отвечай. Ты не обязан, Фил.

Сэмсон насупился, потом, выбрав местечко на краю койки, сел, достал свою противную черную сигару и спички.

— Фил, — серьезным тоном попросил я, — не делай этого. Пожалуйста, не кури. Тюрьма и без того тяжелое наказание.

У Сэмсона на лбу вздулась вена.

— Ну и сукин же ты сын, — ругнулся он от души. — Даже если ты не виновен, тебя стоит отправить в газовую камеру. И я лично не колеблясь готов открыть кран. Ты просто не имеешь права на жизнь. Вместо того чтобы взывать к адвокатам, вопить о незаконности ареста или требовать немедленного рассмотрения дела в Верховном суде, ты сидишь тут и умничаешь, как самый распоследний кретин, каковым на самом деле и являешься. Ты просто полоумный остряк, который... трах-тарарах!..

Я дал ему выговориться, а когда запас ругательств иссяк, спокойно спросил:

— И все-таки, что скажешь, Фил?

Он сунул сигару в рот, яростно стиснул ее зубами и перекатил из одного угла в другой, потом обратно. Наконец пристально уставился своими карими глазами мне прямо в лицо.

— Ну хорошо, слушай. Всю ночь я изучал улики. Тут все четко и неопровержимо. Преступление совершил ты. Абсолютно все против тебя и ничего — за. — Сэмсон энергично тряхнул головой. — Но будь я проклят, если хоть когда-нибудь поверю, что всю эту мерзость сотворил ты.

Я ухмыльнулся.

— А все потому. Фил, что у тебя, как и у меня, не все дома.

— Должно быть, так оно и есть. — Он снова насупился. — И все же я не могу ничего поделать, Шелл, и ты отлично это знаешь. Факты вопиют, и они против тебя. Если бы мне было с чего начать, хоть какая-то зацепка...

— Ну, насчет этого можешь не беспокоиться.

Фил хотел возразить, запнулся и с недоверием посмотрел на меня.

— Только не говори, что у тебя что-то есть.

— У меня есть все, Фил. Но пока я сижу здесь, я не в состоянии ничего доказать. А если я смогу убедить тебя, что меня крупно подставили, — причем убедить по-настоящему, так, что ты поверишь, — каковы мои шансы выбраться отсюда?

Сэмсон нахмурился.

— Думаю, чуть получше, нежели сейчас.

— Отлично. Ты знаешь, чем я занимался — расследовал исчезновение Дэнни Спринга и Фрэнка Эйверсона и все, связанное с ними. Ты помнишь, что позапрошлой ночью меня отделали под орех эти придурки, Джейк и Пот. Я еще тогда удивился: а почему они не довели дело до конца и не прикончили меня? Могли, но не стали? Почему? Как, по-твоему, развивались бы события, если бы они убили меня?

— Ты не хуже меня знаешь.

— Ну да. Всем чертям стало бы жарко. Ты бы проверил каждый шаг Спринга и Эйверсона за последние тридцать лет. Сунулся бы во все, куда совался и я — и даже еще дальше. Так ведь?

— Верно.

— Хорошо, пошли дальше. Итак, главная цель запугивания — вынудить меня прекратить расследование, заставить держаться подальше от их, а также чьих-то еще дел. Логично? Вот почему вначале последовало предупреждение, потом мордобой. Но убивать меня не стали.

— Вижу, куда ты клонишь, и все же...

— Никаких «но», Фил. Ведь каждому бродяге, каждому бандиту в Южной Калифорнии доподлинно известно, что у Шелла Скотта есть хороший, верный друг — Фил Сэмсон. И что Фил Сэмсон — не кто иной, как грозный начальник отдела по расследованию убийств управления полиции Лос-Анджелеса. Если бы меня прикончили, то расследование, которое вел я, закончилось бы, но началось новое расследование — по факту моей смерти. Таким образом, мое убийство вызвало бы абсолютно нежелательный эффект: еще более тщательное следствие, чем то, которое вел я. И тогда бы для них запахло жареным. Вот почему я до сих пор жив — конечно, если можно назвать жизнью мое бездарное прозябание в тюряге. — Я усмехнулся. — Тот, кто жаждет моей смерти, попросту не может позволить себе роскошь убить меня; он боится того, что обрушится на него после моей смерти.

Сэмсон, соглашаясь, кивнул.

— Верно. Если бы с тобой случилось нечто подобное, то им конец. Ну, предположим, — он вздохнул, — меня можно убедить, но только в том случае, если обнаружатся доказательства, что тебя намеренно загнали в угол.

— В камеру. И провернул это настоящий мастер. Начнем с застреленного ночью толкача, не возражаешь?

Сэмсон достал из кармана коробок спичек и, словно оживая моего протеста, сердито зыркнул на меня и решительно прикурил черную сигару. Полыхав ею, он сказал:

— Однако, Шелл, доподлинно известно и подтверждено, что пуля, сразившая Ковина, выпущена из твоего кольта; нет ни малейшего шанса, что эксперты допустили ошибку. Ты сам признал, что весь вечер не расставался с ним. И не говори мне, будто вспомнил, что оставлял револьвер у какой-то подруги или что на тебя нашло временное помрачение...

— И не собираюсь. Фил. Гляди-ка, мы исходили из предположения, что стреляли из моего револьвера, верно? Даже я сам так считал. На самом же деле мы не можем утверждать, что стреляли именно из него; нам лишь известно, что пуля была от него.

Сэмсон вынул сигару да так и замер с открытым ртом. Задумался. Соображает быстро — черты его лица вмиг разгладились.

— Что ж, возможно, но каким образом...

— Подожди, все по порядку. Если пуля, которую извлекли из трупа, выпущена из моего кольта, следовательно, стрелял я, так?

Сэмсон сокрушенно развел руками.

— Извини, Шелл. Я досконально изучил заключение баллистической экспертизы и до посинения расспрашивал криминалистов. Ковин убит твоей пулей: против фактов не попрешь. Входное отверстие довольно большое, но пулевой канал чист, пуля застряла в самом его конце. И если ты возьмешься доказывать, что кто-то, убив его из своего оружия, извлек из трупа пулю, а затем всунул твою...

— Джо Черри не мог пойти на столь очевидную глупость — а я уверен, это его рук дело. Давай лучше вернемся к пуле. Она бесспорно моя. Но ведь ее можно было перезарядить в другую гильзу, а потом выстрелить в человека. Годится? А затем идентифицировать ее, как выпущенную из моего кольта, что указывало бы на меня как на убийцу, а?

— Постой-ка. Ведь они могли получить твою пулю, не чистенькую, а с отчетливыми следами нарезки ствола, проделав то же самое, что и мы вчера — то есть выстрелив в резервуар с водой. Но отметины, черт побери, наверняка бы исказились, если перезаряженной пулей стрелять из другого оружия. И это даже не эксперту легко увидеть под микроскопом.

— Конечно, если стрелять из другого кольта 38-го калибра специальной модели с таким же нарезным стволом. А если использовать пушку большего калибра или, скажем, гладкоствольное оружие? Пулю из моего револьвера вполне можно перезарядить при помощи, скажем, манжеты в гильзу 45-го калибра. Это придаст ей значительную начальную скорость, что позволит преодолеть рассеивание в стволе большего калибра и сохранить убойную силу, достаточную, чтобы буйвола сразить наповал.

Сэмсон неторопливо пошевелил мозгами и согласился:

— Звучит чертовски убедительно, Шелл. Только, насколько помню, в нашей практике не зафиксировано подобных случаев.

— Не было на твоей памяти — не значит, что вообще не было, — возразил я.

Сэмсон фыркнул, довольный, но соглашаться с моими доводами не торопился.

— Даже если брать в расчет гладкоствольное оружие большего калибра, Шелл, то в любом случае пуля отклоняется от прямой. А следовательно, будет ударяться или хотя бы касаться внутренней поверхности ствола. И нарезки от ствола твоего кольта неизбежно деформируются.

— Естественно, в тех местах, где пуля коснется ствола. Но, Фил, ты не хуже меня знаешь, что из трупов почти никогда не извлекаются целехонькие пули, выглядящие как новенькие. Обычно она деформируется, задевая кость, ткани, и довольно часто бывает так искорежена, что остается совсем немного следов, которые видны под микроскопом. И поскольку можно идентифицировать человека лишь по фрагменту отпечатка пальца, точно так же специалисту многое расскажет тот искореженный кусочек свинца, в который пуля превратилась.

Фил живо кивнул.

— Ладно, грамотей, не будем просвещать друг друга. Я попробую еще раз проверить и пулю, и заключение коронера. Все-таки входное отверстие немного великовато. Я, помнится, обратил на это внимание и еще подумал, что пуля, должно быть, обо что-то чиркнула, перед тем как поразить цель. Рана заметно разворочена, словно пуля вошла не прямо, а под углом.

— Вполне возможно. Мне кажется, я догадываюсь, как они подстроили этот фокус. Вчера, находясь у Черри, я около получаса проторчал в комнате в полном одиночестве. Без всякого мордобоя, учти, — просто сидел в неведении. Отпуская меня, Черри отпер ящик и вернул все мои вещи. Вот я и решил, что мой револьвер так и пролежал под замком все время, пока я томился взаперти. Наверняка Черри проделал манипуляции с запиранием и отпиранием стола у меня на глазах специально чтоб я так и думал — точнее, вообще не думал об этом.

— Занятно. Ты полагаешь, что он взял кольт, куда-то выстрелил, почистил револьвер и загнал в барабан новый патрон?

— Точно. Только не просто «куда-то». Пока я ждал неизвестно чего, до меня донесся звук выстрела. И мне показалось, будто стреляли где-то рядом с моей машиной, которая находилась в нескольких ярдах от бассейна Черри.

Сэмсон растянул губы в довольной улыбке.

— Ну конечно же стреляли в воду.

— Ага. В нем глубина не меньше, чем в лабораторном резервуаре — футов девять. Вот они и заполучили чудненькую пульку из револьвера Шелла Скотта с четкими отпечатками нарезки ствола. Оставалось только нырнуть и достать ее со дна бассейна. Уверен, это сделал Джейк Лютер. Когда я вновь увидел его, у него были мокрые, прилипшие к голове волосы; я тогда еще подумал, что он принял душ. Мне это показалось немного странным — вроде как не ко времени.

Сэмсон подвел итог.

— Пока все сходится. Такое вполне возможно. К сожалению, это только твои слова; на руках у нас ни одного доказательства.

— Интересно, что я могу доказать, сидя здесь?

— Ладно, не дергайся. А как быть с твоей машиной?

— Тут все просто. С того самого момента, как я покинул Джо Черри, и до тех пор, пока не припарковался у отеля «Спартан», я пользовался не своей машиной.

— Ну-ка, ну-ка, что еще за очередные фантазии?

— Я ездил на другом «кадиллаке». Машину тоже подменили, пока я «гостил» у Черри. Когда мы уезжали оттуда, ее вел Джейк, потом я сам; и представь, даже не заподозрил, что веду не свой «кадиллак». Новенький, того же года выпуска, той же модели. Небесно-голубого цвета, с белым кожаным верхом. Ситуация экстремальная, нервы на пределе — понятно, что мне и в голову не могло прийти, что «кадиллак» подменили. С чего бы я стал искать приметы, которые подтверждали бы, что он мой?

— Вполне правдоподобно. И они использовали твою тачку, чтобы...

— ...чтобы застрелить толкача, от которого хотели избавиться, а потом сбить моей машиной Рут, подружку Фрэнка Эйверсона...

— А немного позднее, когда ты развлекался дома, снова подменили машины...

— И все благодаря точным указаниям голубоглазой блондинки, наделенной, помимо прочих неописуемых достоинств, прекрасным чувством времени...

— А ты, гуляка, и не заметил подмены. Что ж, вполне правдоподобно. — Фил яростно задымил сигарой. В камере завоняло, но я не стал кочевряжиться. Не до жиру. А Сэмсон продолжал: — Ладно, меня-то ты убедил. Дело за доказательствами.

— Я же деликатно намекал тебе...

— Да, да, посмотрим, может, удастся вытащить тебя отсюда... Вопрос: с чего лучше всего начать распутывать клубок?

— Скорее всего, с Джун Кори. В ее обязанности входило держать меня подольше в подставном «кадиллаке», пока ловушка не захлопнется. Думаю, как только мы приехали в «Спартан», она позвонила из холла внизу и дала знать, что можно звонить в полицию, чтобы сообщить о номере машины и приметах преступника. Негодяи не сомневались, что полиция довольно скоро выяснит, чья машина, и нагрянет в «Спартан». Таким образом, убедившись, что я никуда не денусь, и дав своим сообщникам время подменить «кадиллак», Джун скрылась. Найди ее, и она многое расскажет — по крайней мере, то, что ей известно.

Стрельнув у Сэмсона сигарету, я тоже задымил.

— Еще есть одна зацепка — второй «кадиллак». Ребятки готовились настолько тщательно, что вряд ли оставили в моей машине какие-либо следы, но, быть может, в подставном «кадиллаке» где-нибудь сохранились мои отпечатки. И вот еще что. Когда Джейк и Пот оставили меня в машине возле кладбища братьев Рэнд — мне еще тогда показалось странным, почему они меня не прикончили, — я освободил руки от клейкой ленты и сунул ее под сиденье. Надо думать, они понадеялись, что подставной «кадиллак» никто и никогда не станет проверять — если, конечно, замена пройдет гладко. И коварная задумка отлично удалась. Скорее всего, они не стали тщательно осматривать свою машину. Убежден, ленту можно найти под сиденьем. Вот если бы ты отыскал второй «кадиллак»...

Сэмсон улыбнулся — теперь уже во весь рот.

— Не исключена вероятность, что машину угнали. Если она в розыске, мы узнаем об этом в ближайшие полчаса.

— Когда снова придешь навестить арестанта, прихвати последние некрологи из местных газет, хорошо?

— Что прихватить?

— Некрологи за последние две недели.

Сэмсон, несмотря на профессиональную выдержку, удрученно вздохнул.

— На кой черт тебе некрологи? Крыша поехала?

— В них должно быть недостающее звено, которое я ищу. Всего лишь хочу кое-что проверить, поскольку, по-моему, я и так уже знаю ответ.

— Ответ на что?

— На вопросы, где находятся Дэнни Спринг и Фрэнк Эйверсон... а возможно, и Джеймс Маккьюни.

Мощная челюсть Сэмсона взлетела, как кувалда.

— И где же они могут быть?

— У братьев Рэнд. На кладбище.

— Живые?

— Не похоже. Полагаю, их там похоронили. Без музыки и венков. Конечно, это пока предположение, я не могу быть уверен, пока ты их не выкопаешь...

— Пока что? Пока я не выкоп... — Фил чуть не подавился сигарой. — Если ты думаешь, умник, что я собираюсь перекапывать проклятое кладбище только для того, чтобы удовлетворить одну из твоих дурацких причуд...

— Но это не причуда. Фил.

— Ты должен как следует все обдумать...

— Успокойся, Фил. Я почти уверен.

— Лучше, чтобы ты был уверен без «почти». Потребуется черт знает сколько времени и слов, чтобы объяснить, для чего мне понадобился ордер хотя бы на одну эксгумацию.

— Но тебе же нужно найти погибших, верно? И добраться до Джона Черри, так? И ты ведь спишь и видишь, как вытащить своего друга из этой помойной ямы, я не ошибаюсь?

— Найти их — да. Черри — тоже да. А что касается тебя... я наполовину убежден, что твое место именно в помойной яме, как ты изящно окрестил самую замечательную камеру во всем округе. — Сэмсон помолчал. — Ты твердо уверен, что парни зарыты на кладбище братьев Рэнд?

— Ну, как тебе сказать... очень даже уверен. Насчет Маккьюни сомневаюсь — тут многое непонятно. Словом, или я никудышный детектив, или Дэнни и Фрэнк точно там. Я убежден, фил. — И почти торжественно добавил: — Ставлю на это свою жизнь.

Сэмсон свирепо сжал зубами и без того изрядно пожеванную сигару.

— Вот именно. Сам знаешь, чего это может стоить мне и тебе.

Он ушел, оставив меня наедине со столь утешительной мыслью.

Глава 14

В девять пятнадцать Сэмсон вернулся.

Бросив на койку пачку вырезок, которые я просил, он протянул мне утреннюю газету.

В передовицу я не попал, но шакалы пера все же отвели мне местечко на первой полосе. Из статьи можно было сделать вывод, что Скотт не только арестован, но и уже осужден — мотает срок в тюрьме, где ему самое место. Там же поместили одну из наиболее неудачных моих фотографий.

— Ни один «кадиллак» в розыске не числится, Шелл, — огорошил меня Сэмсон.

Вот это да!

— Ни одного «кадиллака», похожего на мой?

— Вообще никакого.

— Здорово. А как с остальным?

— Тут более или менее порядок. Нижняя часть пули с одной стороны помята. Раньше не было причины особо обращать внимание на вмятину, однако ребята из лаборатории говорят, что ты, возможно, прав... Пуля могла зацепить ствол на вылете. Кроме того, на ее основании имеются какие-то странные отметины. Не исключено: это доказательство того, что пулю перезаряжали в другую гильзу. Сейчас производят анализ пороховых вкраплений вокруг раны.

— Найти бы эту чертову машину... — Ну и олух царя небесного! — Постой-ка. Я упустил еще одно — Маккьюни.

— А при чем здесь Маккьюни?

— В заявлении о его исчезновении сказано, что он владеет автомобильным агентством. Я даже звонил туда как-то. Называется оно «Маккьюни моторс компани».

— Подержанные автомобили?

— Новые, исключительно новые.

Сэмсон стремительно вышел. За те десять минут, что его не было, я успел просмотреть принесенную им стопку некрологов.

— Похоже, все сходится, — сообщил он по возвращении, — «Маккьюни моторс» действительно занимается «кадиллаками». Мы поступим следующим образом. — Сэмсон заметно оживился. — Нельзя действовать в открытую, чтобы не спугнуть Черри и его подручных. В агентство Маккьюни я послал Роулинга. Кстати, он просил передать, что весьма признателен тебе за лишние хлопоты.

— А ты бы объяснил ему, что меня прокляли еще при рождении, да и родился я под мрачным знаком...

— Да ну тебя к черту, он шутил. Роулинг собирается выдать себя за клиента, подыскивающего новый «кадиллак». Ему якобы приглянулся голубой автомобиль с откидным верхом, который он видел на стоянке агентства.

— Вообще-то трудно поверить, что это та самая машина.

— Не исключено. Коль «кадиллак» в агентстве, естественно, Роулинг, как клиент, может его внимательно осмотреть. К тому же, если все обстоит так, как ты тут расписывал, подельники Черри должны считать себя чистенькими, как после бани. Особенно после того, как прочитают утренние газеты.

— Еще бы. Вполне может статься, что в агентстве Маккьюни и не догадываются об их делишках.

— Роулинг уже на пути туда. И если он что-то нашел, мы вскоре об этом узнаем.

Сэмсон снова исчез — на час с лишним. Вернулся он с Биллом Роулингом, который что-то держал в правой руке. Поздоровавшись, Билл небрежно сунул мне комок черной клейкой ленты.

— Будь я проклят, — улыбаясь, сказал я. — Наверное, эти самоуверенные мерзавцы даже не потрудились вымыть машину.

Роулинг пожал плечами.

— Ну, таких деталей я не разглядел. Я перебрал еще с полдюжины машин, но в конце концов решил ничего не покупать. Если бы я обнюхал один «кадиллак», они могли бы заподозрить неладное.

— Не хотелось бы, чтобы он исчез...

— Не беспокойся. Там за ним приглядит Фини. Никуда твой «кадиллак» теперь не денется. — Немного помолчав, он добавил: — Кстати, по пути сюда я заскочил в лабораторию. Пороховые вкрапления на одежде и теле Ковина не соответствуют пороху, который используется в патронах твоего кольта. С тебя причитается.

— Вот это просто здорово! А что за порох?

— Они пока точно не знают, но, похоже, от патронов для дробовика.

В моей разбитой голове робко зазвучала торжественная мелодия.

— Ну конечно. Теперь понятно, как они ухитрились выстрелить моей пулей. Я думал, они использовали гильзу от пистолетных или револьверных патронов, но гильза от дробовика подходит как нельзя лучше. Скорее всего, хитрожопые умельцы стреляли именно из дробовика. С очень коротко обрезанным стволом.

Я вздохнул. До сих пор, пока напряжение разом не схлынуло, я почти не осознавал, до какой степени натянуты мои нервы. Как-то сразу обмякнув, я мешком опустился на край кровати.

— Ну что ж, — пробормотал я, — согласен. Это очень милая и комфортная тюряга. Но мне вроде как бы захотелось убраться отсюда.

Билл и Сэмсон с улыбкой переглянулись.

— Ну и выкатывайся.

Грубовато, но грех обижаться на друзей.

* * *

Я на свободе. Чудесное ощущение. Нельзя, правда, сказать, что свободен как птица, поскольку обвинения с меня еще не сняты, но все же — не за решеткой. Официально я оставался под надзором полиции, что с технической точки зрения означало продолжение ареста. Черт с ним, главное — не в камере.

Мы с Роулингом разместились на заднем сиденье радиофицированного полицейского автомобиля, который вел Сэмсон. Рядом с ним устроился мало знакомый мне офицер, Байли. Мы направлялись в заведение братьев Рэнд, то есть на кладбище, до которого оставалось уже совсем немного.

Там-то и должны закончиться мои поиски, если только не начнется скандал. Скандалище может обернуться настоящим позором не только для меня, но и для Сэмсона, а также всех тех, кто имел хоть какое-то отношение к нашей авантюре. Если я ошибся, то мало того, что меня немедленно вернут за решетку, — Сэмсону тоже несдобровать. И хотя Роулинг и остальные всего лишь выполняют его приказы, их тоже ждут упреки, а то и взыскание. Да, Сэмсона, своего друга, я втянул в это дело по самые уши. И меня вдруг стал колотить запоздалый мандраж.

Мне показалось, что я больше ни в чем не уверен.

Тогда в камере, когда после полосы неудач во мне вдруг вспыхнула надежда, я чуть не плясал от радости. Ведь все тютелька в тютельку сошлось, как зубчики застежки-"молнии". Не зажмет ли меня самого в эту «молнию»?

Мои тревожные мысли оборвал голос Сэмсона:

— Первая машина уже должна быть на месте. Черт, я надеюсь, Скотт, ты отдаешь себе полный отчет, во что ты нас всех втравил?

— Я... э... да. Надеюсь, отдаю.

В первой машине, упомянутой Филом, находились еще два офицера. Им было поручено по прибытии в похоронное бюро задать кое-какие вопросы его сотрудникам, но, естественно, никого не арестовывать. Во всяком случае, пока не обнаружены доказательства преступления. Главная их задача — не позволить никому из присутствующих позвонить из офиса. Нельзя было допустить, чтобы о нашем налете стало известно Черри или кому-либо из тех, кто связан с ним.

— Знаете, — обронил я угрюмо, — после таких передряг мне больше никогда не захочется видеть ни одного кладбища. Даже собственной могилы.

Никто не ответил, но, казалось, все разделяли мои чувства. Похоже, я слегка трусил — может, пока еще не поздно, действительно остановиться и повернуть назад? А дальше? Выбора не было, так что стоило рискнуть, а там будь что будет.

Мы въехали на территорию кладбища. Первая полицейская машина уже стояла перед великолепным зданием обители смерти.

Когда мы остановились, со стороны парадного входа подошел один из полицейских в штатском. Он обратился к Сэмсону:

— Кроме Трупенни, здесь никого нет, капитан. У нас все под контролем. Когда мы предъявили постановление об эксгумации, он здорово растерялся. Я даже подумал, не стало ли ему плохо.

Сэмсон, обернувшись, многозначительно посмотрел на меня, потом обратился к офицеру:

— Он говорил что-нибудь?

— Очень возмущался — недопустимо, мол, раскапывать могилы. Он назвал это самоуправством, осквернением последней обители усопших. Грозился, что подаст на нас в суд, расскажет обо всем газетчикам и устроит громкий скандал.

Сэмсон снова оглянулся на меня; его карие глаза были холоднее арктического льда — в случае конфуза газетчики и впрямь растерзали бы полицейских в клочья.

Офицер тем временем заканчивал свой рапорт на более мажорной ноте:

— Когда Трупенни понял, что мы просто так не отступимся, он сразу сник и с тех пор не проронил ни слова.

— Ну ладно, — сказал Сэмсон. — Была не была — начали.

* * *

День выдался на загляденье: теплый, с легким освежающим ветерком, на голубом небе — ни облачка. Слегка колыхавшиеся листья деревьев услаждали слух мягким шелестом; дружно зеленела сочная трава. Обычно май приносит в Лос-Анджелес хорошую погоду, а сейчас и время дня стояло лучшее — два часа пополудни.

Штыковая лопата с хрустом врезалась в грунт... еще раз... и еще... С могилы сняли прямоугольный кусок дерна и аккуратно отложили в сторону.

Стоявший рядом со мной Сэмсон яростно попыхивал сигарой. Дурной признак. Не глядя на меня, он спросил:

— Ты уверен, что это та самая могила, Шелл?

— Я... видишь ли, Фил...

— О боже, не надо. Лучше ничего не говори.

Я отошел немного и снова осмотрел надгробие; вытесанная надпись гласила: «Джозеф Джадсон, 14 сентября 1919 года — 13 мая 1961 года».

Я вернулся к Сэмсону.

— Да, эту могилу я и имел в виду. Эту или Алисы Монс. Если... если я не ошибаюсь.

— Лучше бы здесь, — мрачно заметил Фил. — И хорошо бы ты не ошибся. Другой не будет, Шелл. Только эта.

Я отлично понял, что он имеет в виду. Нам никто бы не позволил перекапывать все кладбище, разрывая одну могилу за другой, и если окажется, что наша затея — пустой номер, то к следующей нам не дадут даже прикоснуться.

— Послушай, Шелл, — заговорил Сэмсон. — Ты считаешь, что никакого Джозефа Джадсона здесь нет?

— О нет. Он-то там.

С могилы уже сняли весь дерн, и теперь полетела земля. Работали споро. Хотя день выдался теплым, меня по-прежнему слегка знобило. Наконец лопата задела крышку гроба. У меня перехватило дыхание. Странно, но когда лопата заскребла по крышке, все — Сэмсон, Роулинг и двое офицеров — дружно повернули головы и посмотрели на меня. Я не сводил глаз с зияющей ямы, казавшейся на ярко-зеленом фоне дерна бурым входом в преисподнюю.

Несколько минут спустя гроб уже стоял перед нами. Большой, прямоугольный, с выпуклой, закругленной по краям крышкой. Один из офицеров взялся за нее, намереваясь открыть.

— Постой-ка, — остановил его Сэмсон.

Я чуть не подпрыгнул на месте.

— В чем дело?

— Ни в чем. Просто, раз эта гениальная идея твоя, то тебе и... честь открыть гроб.

— Честь открыть... — внезапно осевшим голосом повторил я, словно передразнивая лесное эхо. — Да, разумеется.

Полицейский уступил мне место, я ухватился за крышку и потянул. Долгожданный момент наступил. Не знаю, заметил ли кто, как у меня задрожали колени. Поддавшись, крышка начала отходить.

Даже если бы я поднимал ее изнутри, то вряд ли волновался бы сильнее. Я резко дернул, крышка отвалилась, гроб разверзся.

Первым дар речи обрел Сэмсон.

— Черт меня побери, — только и сказал он.

Я заглянул внутрь. Да, он был здесь. Я никогда не видел его живым, но даже сейчас он походил на свою фотографию. Дэнни Спринг. С продырявленной головой.

Глава 15

В первую минуту все словно оцепенели, никто и не подумал приблизиться к открытой могиле. А тело Дэнни Спринга лежало как-то неестественно высоко, словно под ним находилось что-то еще. Например, другой труп. Тело несчастного Дэнни едва, видимо, умещалось под выпуклой крышкой гроба. С трудом, но все-таки умещалось.

Подошел Сэмсон.

— Спринг? — спросил он.

— Ага. А под ним, должно быть, Джозеф Джадсон.

Сокрушенно покачав головой, Фил посмотрел на меня.

— Надо же было придумать такой дьявольски хитрый способ избавления от трупов. Кто же, черт возьми, додумается искать труп в чужой могиле? А ты откуда знал?

— Я не знал. Точнее, догадывался, но не был уверен. Две ночи назад я искал здесь одну могилу и не нашел, однако обратил внимание на этот надгробный камень и на те остальные, о которых говорил тебе. Меня привлекли даты смерти. В газетных некрологах сообщалось, что Джадсон умер тринадцатого мая — эта дата высечена на надгробии, — а похоронили его пятнадцатого.

— И ты, исходя только из того факта, что Спринг исчез четырнадцатого, а Джадсона похоронили пятнадцатого, сделал вывод, что он похоронен здесь? В одной могиле с другим мертвецом?

— Не совсем так. Точнее, совсем не так. Мне было известно лишь то, что Дэнни к четырнадцатому мая уже пропал; и никто из тех, кого я расспрашивал о нем, его больше не видел. Немного позднее, по совсем другим признакам, я пришел к выводу, что парня больше нет в живых. Похороны пятнадцатого давали реальную возможность запрятать Дэнни на кладбище. А хоронили в этот день только Джадсона. Исходя из тех же соображений, я сделал подобный вывод и в отношении Фрэнка. Пятнадцатого мая его последней видела Рут, которая сама сейчас в морге.

— Значит, ты считаешь, что Фрэнк тоже здесь?

— Теперь-то я уверен на все сто. — Я подошел к надгробию с надписью «Алиса Монс, 12 июля 1890 года — 16 мая 1961 года» и взглянул на Сэмсона.

— Пари, что Фрэнк лежит здесь? Алиса Монс умерла шестнадцатого, а похоронена восемнадцатого. Насколько мне известно, после пятнадцатого парня никто больше не видел, а первые похороны на кладбище братьев Рэнд после его исчезновения пришлись на восемнадцатое мая. Трупенни сам сказал мне, что у них бывает не больше одного-двух захоронений в неделю. Не знаю, когда точно убили Фрэнка, но, по моим прикидкам, это произошло до восемнадцатого. В таком случае, именно здесь мы его и найдем.

Сэмсон продолжал задумчиво хмуриться, перемалывая, видимо, в своем мозгу какие-то сомнения.

— Ты должен был знать что-то еще, чтобы додуматься до подобной чертовщины. Одних догадок маловато.

— Было еще кое-что. Например, я какое-то время находился в полной уверенности, что меня прикончат и похоронят на кладбище братьев Рэнд. Где-нибудь здесь, хотя вряд ли установят пусть самое скромное надгробие, но с моим собственным именем. Возможно, это и зародило первые смутные подозрения. Но до вчерашнего вечера меня слишком уж крутило и вертело, догадка затаилась в подсознании, а озарение пришло лишь сегодня утром. Видишь ли, я лично убедился, что Джо Черри — можешь поверить мне на слово — очень трудно вывести из себя. Этот парень умеет владеть собой; такой, если кольнуть его исподтишка, не подпрыгнет от неожиданности.

— Ну и что?

— А то, что стоило мне лишь слегка, ненароком уколоть его, как он взвился едва ли не до потолка. Об этом я и вспомнил — поздно, лишь сегодня утром, — сидя в твоей роскошной камере. Меня очень заинтриговало, чем же я мог так напугать его. Ну да, разговор был острый, я ему угрожал, но чем больше я размышлял, тем меньше мне верилось, что мои пустячные угрозы могли вывести из себя такого человека. И вдруг он разбушевался; не помню, когда еще видел, чтобы до такой степени теряли самообладание. Фил, он сорвался — вроде бы на пустом месте. Поверь, я думал, он убьет меня — только тогда я не знал, что убийство не входило в его планы. Еще бы, ведь он подготовил для меня такой хитроумный сюрприз!

— Ближе к делу, а, Шелл?

— Короче, если Черри испугали не мои угрозы, то, значит, я сгоряча ляпнул что-то значимое. Прохлаждаясь в уюте за решеткой, я много раз перебирал в памяти каждый шаг, каждое свое слово. И наконец до меня дошло. Я сказал Черри, что, будь у меня возможность, я бы прикончил его. Он даже бровью не повел. Потом добавил — поверь, без единой задней мысли, — что убил бы и Джейка с Потом и закопал бы в одной могиле с Черри. Вот тут-то он и затрещал, словно шутиха.

— Значит, нервишки не выдержали, да? — поддакнул Фил.

— Ну да. Взорвался, как ядерный заряд, достигший критической массы. Еще бы — он только что упрятал своих мертвецов в могилы с другими трупами, а я — пусть и случайно — наступаю на больную мозоль.

С минуту Сэмсон переваривал информацию, потом устало кивнул.

— Теперь мне ясно, что, в конечном итоге, привело тебя сюда. Я имею в виду — именно тебя.

— Было еще кое-что, Фил. Заведение братьев Рэнд погрязло в темных делишках, как спагетти в соусе. Когда я впервые наведался сюда, Трупенни узнал меня, хотя виду не подал. К тому же здесь находилась та самая, — я невольно потупился, — Джун Кори. Добавь и то, что оба, Дэнни и Фрэнк, оказались наркоманами, ширявшимися героином.

— Героином? А какое отношение имеет наркотик к могилам?

— Самое непосредственное. Из-за него они и оказались на кладбище.

— Шелл...

— Ведь вам с Фини не терпится упрятать Черри за решетку, не так ли?

— Лет на семь.

— Ну вот, теперь он ваш.

— Не понимаю. Возможно, мы и осведомлены о его деятельности, но у нас нет ни фактов, ни доказательств.

— Они будут, как только мы осмотрим еще одну могилу.

— Еще одну?! — Фил резко вскинул брови, и мне показалось — да нет, только показалось, — что он испуган.

— Да, могилу мистера Грэйвса.

Приведенный под конвоем мистер Трупенни, который теперь больше чем когда-либо походил на своих клиентов-покойников, неподвижно стоял у семейного склепа Грэйвса. Перепуганный насмерть, он с готовностью спешил выложить нам все. Тело Дэнни, между прочим, сначала забальзамировали, и мы были уверены, что занимался этим не кто иной, как Трупенни.

Склеп обычно представляет собой сооружение, внешне похожее на домик, внутри которого можно разместить каменные гробницы с останками одного или нескольких человек — или же вмуровать в стенные ниши пепел в урнах. Этот склеп, примерно в семь футов высотой и восемь — в длину и ширину, был аккуратно зацементирован. Нижняя его часть облицована темной изразцовой плиткой.

Трупенни дотронулся до одной из плиток, та повернулась внутрь, открыв нашему взору небольшой выключатель.

— Внутри склепа находится устройство, испускающее инфракрасные лучи, невидимые, понятно, глазу. Но если кто-то пересечет их, они приводят в действие фотореле. А этот тумблер их отключает, — объяснил он тоном экскурсовода.

— И что? — спросил Сэмсон с таким суровым видом, который способен был бросить в дрожь куда менее робкого человека, нежели Трупенни. — Что произойдет, если их не отключить?

— Дверь автоматически закроется за тем, кто проник в склеп, а изнутри открыть ее невозможно. Сигнал тревоги моментально срабатывает в... ну, где-то в другом месте. Я... и сам не знаю где.

Он отлично знал, но мы не стали пока на него давить. Сэмсон вопросительно глянул на меня.

— Склеп, который не откроешь изнутри. Здорово придумано, а?

— Ага. Вот вам и объяснение, почему Спринг попался, а Фрэнку удалось сбежать. — Я посмотрел на гробовщика. — Верно, Трупенни?

Он сделал вид, что не понял, о чем я говорю. Сэмсон уже и не пытался скрыть удивления.

— Ты о чем?

— Представь себе, как бедняжки Фрэнк Эйверсон и Дэнни Спринг в самый глухой час ночи боязливо крадутся через кладбище к склепу. Один из них проник в этот зловещий...

— Можно без лирики? — буркнул Сэмсон.

— Один стоял на стреме, а другой полез в склеп. Вторжение со взломом. Так тебя устраивает? Дэнни Спринг — это был именно он, поскольку погиб первым, — вошел внутрь, пересек инфракрасные лучи защиты, о которых не имел понятия. Фотореле сработало. Дверь захлопнулась, и Дэнни оказался в ловушке. Учитывая обстоятельства, вполне можно понять Фрэнка, который поспешил упорхнуть, как птичка при виде силка. Может быть, он даже хотел позвать кого-то на помощь, но — вряд ли.

Лицо Сэмсона все еще не утратило профессиональной бесстрастности.

— Вторжение со взломом? Сюда? За каким дьяволом?

— Вот и давай посмотрим. — Я повернулся к гробовщику: — Ведите нас, мистер Трупенни, открывайте закрома.

Трупенни выглядел плоховато — краше в гроб кладут, — однако послушно повел нас внутрь склепа. Его стены были облицованы мрамором, а в той, что находилась напротив входа, имелось три ниши, каждая из которых была закрыта мраморной плитой на болтах. Та, что интересовала нас, располагалась в самом низу. За несколько минут мы отодвинули тяжелую мраморную доску и вдвоем — Сэмсон с одной стороны, я с другой — осторожно положили на пол. Потом вытащили из ниши гроб.

Взявшись с Сэмсоном за крышку с обоих концов, мы потянули ее вверх; раздался слабый треск, и гроб открылся.

Внутри находилось то, что лишь в чьем-то извращенном воображении — или на бандитском жаргоне — могло считаться останками мистера Грэйвса; мне еще подумалось, что имя выбрано весьма подходящее. Гроб был доверху заполнен прозрачными пластиковыми пакетами, горловины которых завернуты несколько раз и надежно прошиты. Каждая упаковка содержала несколько унций белого порошка.

— Господи помилуй! — пересчитывая пакетики, воскликнул Сэмсон. — Обалдеть можно. Тридцать шесть штук. Примерно шесть килограммов. — Он пощупал порошок, понюхал; на его скулах вздулись желваки. — Похоже на героин. Целых шесть кило, подумать только!

Достав из кармана пачку сигарет. Фил оторвал широкую полоску фольги, бросил на нее щепотку порошка и подогрел снизу горящей спичкой. Порошок почти моментально вспыхнул и, сгорев, оставил после себя небольшое пятнышко, похожее на густую, липкую патоку черного цвета.

— Точно, героин, — подтвердил Сэмсон. — И чертовски высокой очистки. Семьдесят, может, восемьдесят процентов.

Смяв фольгу в кулаке, он посмотрел на Трупенни. Лицо Фила стало жестким, челюсти угрожающе задвигались, кулаки сжались. Это длилось две или три томительно долгих секунды, потом он тряхнул головой и, расслабившись, отвел яростный взгляд от Трупенни.

— Пускай Фини полюбуется на все это, — спокойно произнес Сэмсон.

Он подошел к двери склепа, подозвал Роулинга и что-то коротко приказал ему, потом вернулся ко мне. Еще раз осмотрев упаковки, Фил заметил:

— Надо же, сколько дерьма. В розницу, на улицах, оно стоило бы миллион баксов, если не больше. А мне — несколько сотен новых уголовных дел. Убийства, разбой, грабеж...

Сэмсон упомянул только несколько из двадцати трех основных видов преступлений, так или иначе связанных с наркотиками и находящихся в ведении отдела по расследованию убийств. Он мог бы перечислять еще и еще. Нападение и нанесение тяжких телесных повреждений. Криминальные аборты. И даже, представьте, государственную измену...

Могилу Алисы Монс уже разрыли. Покойница находилась там, где ей положено быть. Фрэнк Эйверсон — тоже. Так же, как и у Дэнни, в его черепе зияло пулевое отверстие. И еще одно — в спине.

Заканчивалась работа по раскопкам третьего захоронения с надгробием, надпись на котором гласила: «Бенджамин Пирсон, 11 января 1871 года — 19 мая 1961 года».

— Я ни капли не удивлюсь, если там окажется Маккьюни. Больше меня, пожалуй, ничем здесь не удивишь. Но почему ты выбрал могилу Пирсона? — спросил Фил.

— Знаешь, даже несмотря на то, что мы нашли Спринга и Эйверсона, у меня нет полной уверенности насчет Маккьюни. Но если они его прикончили, то должны были схоронить здесь. Пирсон умер девятнадцатого, а похоронен двадцать второго, в понедельник. Я проследил Маккьюни до мотеля на побережье и выяснил, что в воскресенье, двадцать первого, он был еще жив. Но до двадцать второго, как мне кажется, не дотянул. Тогда выходит, что в понедельник как раз и представился случай его похоронить.

Я потянулся, пытаясь размять затекшую спину.

— Как видишь, Черри избавлялся от трупов при первой же возможности, то есть пользовался ближайшими похоронами. И если они расправились с Маккьюни, то с какой стати менять заведенный порядок?

Так оно и вышло. Они не стали менять заведенный порядок. До понедельника Маккьюни не дожил. Он спал вечным сном в одном гробу с мистером Пирсоном, хотя очень мало походил на спящего — вряд ли такое возможно, если выстрелом снесена почти половина черепа.

* * *

Трупенни, на которого вдруг напала необычная разговорчивость, выложил все подробности погребения. Тела убиенных поочередно доставлялись в морг. Их привозили Джейк и Пот. Они приказывали Трупенни хоронить трупы при первой же оказии, в одном гробу с очередным подоспевшим покойником. После заупокойной службы в Серебряной капелле гроб везли к катафалку, но по пути делали остановку в морге. Там уже ждал наготове добавочный труп и похожий гроб, только большего — на двоих — размера.

В морге законного покойника поспешно перекладывали в более глубокий гроб, сверху запихивали еще одно тело и закрывали крышкой, которая специально изготовлялась слегка выпуклой. Потом новый гроб везли к катафалку и далее с подобающей скорбной почтительностью — на кладбище. Там, у вырытой могилы, на виду у печальных провожающих, перегруженный гроб опускали в могилу. И конечно, никто в похоронной суматохе не подозревал и не замечал подмены.

Оттуда, где стояли мы с Сэмсоном, были хорошо видны три зияющие ямы. Три покойника, три бурых пятна на ярко-зеленой траве. Это не мало, но, по сравнению со всеми жертвами «могилы мистера Грэйвса», — лишь капля в море.

— Ну ладно, — произнес Сэмсон. — Тут мы практически закончили. Осталось довести дело до его логического завершения.

Он имел в виду конечно же Джейка и Пота. И, разумеется, Джо Черри.

Я кивнул:

— Давно пора.

Глава 16

Сэмсон предусмотрительно подождал, пока мы не подошли почти вплотную к владениям Черри из камня и красного дерева, и лишь тогда связался по рации с местным управлением полиции. Там удивились, но разрешили работать на их территории.

Фил достал из бардачка короткоствольный револьвер и протянул мне. Это оказался мой кольт.

— По правде сказать, я не слишком надеялся, что ты выкрутишься, — признался он. — Однако на всякий случай прихватил его с собой. — Помолчав, он спросил: — А как ты вышел на Черри, Шелл?

— Он сам вышел на меня. Мне было абсолютно ясно, что Джейк и Пот на кого-то работают, но я не знал, на кого именно, пока Черри не велел им доставить меня к себе для переговоров — весьма для меня лестных, о которых я тебе рассказывал. К тому времени у меня накопилось достаточно информации, Фил, но я многого не понимал и не знал, на кого она меня выведет. И вот, благодаря Черри, все разъяснилось.

Мне было известно, что Дэнни и Фрэнк повязаны с каким-то типом по имени Джим и что этого Джима иногда называют Мак. Им оказался Маккьюни. Бизнес шел неплохо, и Дэнни с Фрэнком не оставались внакладе. Ключик к разгадке мне дала Рут, когда рассказала, что Фрэнк по пьяной лавочке разболтал, откуда возьмутся большие деньги, которых должно хватить на их свадебное путешествие. Из могилы мистера Грэйвса. Это походило на бессмысленный стишок «могила мистера Могилы», но теперь, когда мы познакомились с мистером Грэйвсом, оказалось, что стишок не такой уж бессмысленный. К тому же мы давно догадывались, чем занимается Черри, но не могли ничего доказать.

— Не можем ничего доказать, — мрачно поправил меня Сэмсон.

Я понимал, что он имеет в виду и почему так мрачен. На Черри у нас имелось более чем достаточно — и все же маловато для представления дела в суд. Ведь показания Трупенни, кроме его самого, обличали только Джейка и Пота, но никак не Черри.

Не следует забывать, что суды Калифорнии — в чем немалая заслуга постановлений Верховного суда — чрезвычайно снисходительны к наркопреступникам. Причем не только к тем, кто употребляет наркотики, но и к толкачам, и даже к оптовым поставщикам. С точки зрения здравого смысла — маразм, но именно таково положение дел в современной судебной практике. Огромные усилия тратятся на защиту так называемых конституционных прав и гражданских свобод всякого рода преступников и рецидивистов. Эти усилия совершенно не сравнимы с теми, которые направлены на соблюдение прав подавляющего большинства законопослушных граждан. Абсурд вроде того, что для защиты овец надо охранять волков.

Таким образом, совокупность некоторых постановлений Верховного суда с их всепрощенческой позицией, а то и прямым попустительством, плюс явное нежелание администрации губернатора действовать со всей решительностью превратили Калифорнию в рай для наркодельцов. Копы их арестовывают, а судьи при каждом удобном случае отпускают на свободу. И даже если закоренелые наркодилеры попадают за решетку, то судят их, как правило, за какое-нибудь мелкое правонарушение; поэтому некоторые получают минимальный срок или вообще освобождаются от наказания. Но даже если какой-то ублюдок загремит на полную катушку, судьи сразу же начинают вздыхать и охать, что парень сломлен, болен, и спешат отправить его — и ему подобных сукиных детей — в клинику. Впрочем, тут я согласен — они больны той же болезнью, что и Аль Капоне, Хрущев или Джек Потрошитель.

Мне было известно, что к нынешнему, 1961 году озабоченные сложившейся ситуацией круги пытались провести ряд законов, касающихся наркобизнеса, которые имели бы острые зубы. Увы, в настоящий момент у них нет даже десен. Поэтому, несмотря на то что нам было доподлинно известно, чем занимается Черри, у нас не хватало доказательств, чтобы добиться вынесения Большим жюри постановления о судебном преследовании, не говоря уже о возможности представить дело Черри к рассмотрению Верховным судом.

Оставалась последняя надежда — может быть, слегка поднажав, удастся разговорить Джейка и Пота. И самого Черри.

Заметив ведущий в сторону шоссе проселок, я предупредил Фила:

— Сверни здесь.

Он так и сделал, не снижая скорости и не включая сирену. Когда мы подъехали к лужайке перед огромным домом Черри, Сэмсон заметил:

— Эта хибара, должно быть, обошлась тысяч в двести долларов.

— Ага. Что равняется прибыли от нескольких килограммов героина. Мы можем подъехать сзади. — И я показал куда.

Перед домом стояла всего одна машина, черный «бьюик-электра». Сэмсон объехал дом, миновал бассейн и остановился у черного хода, через который вчера провели меня. Вокруг все выглядело спокойно — похоже, нашего приезда никто не заметил.

Достав из поясной кобуры тупорылый револьвер, Сэмсон скомандовал:

— Ты войдешь с черного хода, Шелл, а я — с парадного.

— Смотри, поосторожней. Эти кореша...

— Учи ученого, — фыркнув, оборвал он.

— Я просто предупреждаю, что они малость не в себе...

Сэмсон ухмыльнулся и посмотрел на часы.

— Ровно через минуту я войду в парадную дверь... время пошло.

Мы вылезли из машины, и он сразу же скрылся за углом дома, а я неторопливо подошел к двери черного хода, посматривая на секундную стрелку часов. Мягко повернув дверную ручку, я бесшумно открыл дверь и проскользнул внутрь.

В нескольких шагах от меня начинался устланный ковром коридор, по которому меня вели под конвоем Джейк и Пот. Посматривая по сторонам, я двинулся по нему. Никого. Свернув налево, я подошел к распахнутой двери, за которой открывалась громадная гостиная, заставленная массивной мебелью; здесь же важно красовался выложенный из камня камин. Тоже никого. С того места, где я стоял, была хорошо видна парадная дверь, за которой, наверное, уже приготовился к вторжению Сэмсон. Прошло чуть более тридцати секунд.

Быстрым шагом я двинулся по коридору прямо к той комнате, где вчера у нас с Черри состоялось столь милое свидание. Подойдя к двери, я замер, услышав голоса. Мне оставалось сделать несколько шагов, но тут со стороны парадной донесся грохот. Это вступил в игру Сэмсон.

Ближайшая от меня дверь оказалась незапертой. Я осторожно заглянул внутрь. Небольшая спальня, предназначавшаяся, видимо, для гостей. Я вошел в нее и прикрыв за собой дверь, оставив узкую щелочку.

Голоса смолкли, потом компания загалдела снова, но уже тише. По коридору кто-то шумно протопал. Держа наготове револьвер, я выглянул в щелку и увидел, как мимо торопливо прошел Джейк Лютер с озабоченным выражением худого, злобного лица. В правой руке он держал автоматическую пушку 45-го калибра. Передернув на ходу затвор, он поднял пистолет дулом вверх.

Намерение убийцы обеспокоило меня, но я решил, что Сэмсон в состоянии сам позаботиться о себе; у меня и своих хлопот полон рот.

Проследив, как Джейк исчез в огромной гостиной, я вышел в коридор и как можно тише подкрался к кабинету Черри. Дверь оказалась закрытой. Взведя курок кольта, я резко толкнул ее.

Как только она распахнулась, я одним прыжком ворвался в комнату и, пригнувшись, быстро осмотрелся. Никого. Я повернул голову в сторону смежной комнаты — тут-то он меня и достал. Должно быть, он притаился за открытой дверью кабинета. В мгновение, когда я повернулся влево, дверь со всего маху ударила по моему бедру. Теряя равновесие, я полетел вперед, однако успел обернуться и заметить, как на меня бросился Пот. В руках у него ничего не было, но я потерял равновесие и никак не успевал повернуться к нему лицом до того, как громила атаковал меня.

Он обрушился на меня всем телом своей здоровенной, мускулистой туши, ударив кулаком по правой руке. Выбитый из нее револьвер пролетел несколько футов по воздуху и ударился о стену. У моего кольта очень мягкий спуск, от удара боек сработал, и неожиданный грохот выстрела смешался с глухим шлепком врезавшейся в потолок пули.

Я приземлился на пол — сначала ударился о него левым коленом, затем всей физиономией проехался по ковру. Пот ринулся на меня, выставив вперед обе клешни, норовя вцепиться в горло. Подняв ногу, я лягнул его, целясь в лицо, но промахнулся. Пятка саданула его в плечо, отбросив Пота в сторону.

Послышался топот ног в коридоре, со стороны парадной двери донесся приглушенный грохот выстрела и какой-то треск. Пот тяжело грохнулся на пол подле меня. Я успел встать на колени, когда он уже был на ногах. Теперь топот слышался совсем близко — бежали сюда. И тут Пот размахнулся и со всего маху обрушил свой кулачище на мою шею. Ощущение было такое, словно лягнул взбесившийся кенгуру. Удар отбросил меня влево, но я успел выставить руку, чтобы опереться об пол и не растянуться плашмя. Оттолкнувшись от пола, я мгновенно выбросил кулак вперед.

Я целил ему в лицо, но массивный бегемот ловко уклонился, и вся сила удара пришлась по его ключице. Звук сломавшейся кости прозвучал неожиданно громко. В дверях произошло какое-то движение, но Пот, взревев от боли, вцепился своими толстенными пальцами мне в горло. В коридоре грохнул выстрел, за ним мгновенно последовал более низкий и раскатистый хлопок автоматического сорок пятого.

Лапища Пота, придавив мне подбородок, так сильно сжала горло, что я не мог повернуть голову и глянуть, что происходит за дверью. Перед глазами поплыли огненные круги. Сцепив оба кулака в один, я резко ударил по предплечью Пота, и тут из коридора один за другим донеслись еще два резких выстрела.

Пальцы Пота ослабили хватку, и я тут же изо всех сил трахнул его по другой ключице — на этот раз нарочно. Удар попал в цель, и кость хрустнула, издав неприятный, чавкающий звук.

Быстро обернувшись, я увидел, как складывается пополам стоящий в дверном проеме Джейк. В следующий момент он выронил пистолет, и тот с глухим стуком упал на пол. Происходящее напоминало замедленную киносъемку: Джейк попытался поднять руку к груди, к тому месту, где расплывалось алое пятно крови, но не смог; его руки обвисли как плети; медленно подломились колени, и он стал падать... В последний момент он успел поднять голову и поймать глазами меня. В них отражалась смерть.

— Прощай, сукин сын, — напутствовал я подонка.

Глава 17

Джейк протянул лишнюю секунду, и ему ее хватило, чтобы услышать мои слова. Мне очень этого хотелось. Он рухнул на пол, задев головой дверной косяк. И остался лежать неподвижно, с неестественно выгнутой шеей.

Тем временем неутомимый Пот подкатился ко мне и попробовал привычно оттолкнуться от пола. Перебитые руки, не в состоянии выдержать такой вес, подломились. Взвыв от боли, он уткнулся лицом вниз.

Сэмсон, все еще тяжело дыша, перешагнул через тело Джейка. Как только Пот распластался, он навел на него револьвер.

— Остынь, — сказал я ему. — Он теперь безопасен.

Я поднялся на ноги и, ухватившись обеими руками за пиджак Пота, рванул его вверх. Тот взревел, его руки согнулись в локтях, но вся туша лишь слегка приподнялась. Тогда, взяв его за левую кисть, я завел ее за спину. Пот заорал благим матом.

— Что это с ним? — удивился Сэмсон.

— У него перелом ключицы. Даже обеих. Теперь он долго не сможет лупить по башке кого ни попадя.

Сэмсон бегло огляделся, вышел в коридор и, посмотрев в оба конца, вернулся в комнату. Когда он поворачивался, его пиджак слегка распахнулся, и я заметил на белой рубашке алое пятно.

— Фил, ты же ранен.

Он вытер тыльной стороной ладони бок.

— Ерунда. Просто царапина. — Оттолкнув труп Джейка ногой, он поднял его пистолет. — Первым выстрелом я пытался выбить у него из рук эту штуковину, но промазал, — извиняющимся тоном объяснил он. — Но когда увидел, что он целится в тебя... В общем, я не мог мешкать.

Я задумался над его словами, благо теперь можно было себе это позволить. Потом, судорожно втянув в себя воздух, я шумно выдохнул, а может, и всхлипнул:

— Спасибо, Фил.

— Да чего там. Никаких признаков Черри?

— Пока никаких.

Сэмсон опустился на колени рядом с Джейком, пощупал пульс, потом быстро обыскал безжизненное тело. Вынув из кармана Лютера обтянутую кожей дубинку, он протянул ее мне — узнаешь, мол? — затем вышел из комнаты и не спеша зашагал по коридору.

Я отпустил руку бандита, поудобней ухватился за рукоять набитой дробью дубинки и позвал:

— Пот.

Он повернул голову, и я, нисколько не скрывая злорадного удовольствия, врезал ему прямо промеж ушей. Затем, сунув дубинку в карман пиджака, поднял с пола свой кольт и подошел к двери смежной комнаты, в которой сидел вчера днем. Она оказалась запертой; пинком открыв ее, я вошел внутрь. Никого.

Через несколько минут я присоединился к Сэмсону, который расположился в гостиной.

— Нашел что-нибудь?

— Нет. Черри как сквозь землю провалился.

— Как бок?

— Нормально. Я же сказал, меня просто царапнуло.

Я подошел к нему вплотную и приподнял пиджак. Фил был прав; пуля задела мышцы, но рана оказалась неглубокой.

— Пот отдыхает, правда, без особых удобств. Джейк мертв. Смотри, что я нашел.

Я протянул ему большой, плотный пакет. Когда Фил вскрыл его и принялся изучать содержимое, я пояснил:

— Глянь-ка, нашел в столе Черри, там же, где и конверт. Обрез дробовика 16-го калибра. От приклада оставлен только захват, ствол укорочен до четырех дюймов. Ну как, наводит на размышления?

— Да. Грубая работа. Должно быть, тот самый.

— Тот самый, из которого моей пулей убит Тонни Ковин. В руки я его не брал, хотя вряд ли мерзавцы оставили отпечатки пальцев.

Сэмсон согласно кивнул и подошел к двери. С улицы послышался визг покрышек затормозившей у дома машины. Выглянув наружу, он сообщил:

— Полиция прибыла.

Вошли два офицера, Сэмсон коротко переговорил с ними и отдал конверт. Оба прошли через комнату, и я услышал, как они протопали в глубь здания.

— Черт, мне бы очень хотелось, чтобы Черри тоже был здесь, — сказал Сэмсон.

— А как я этого хочу... До оскомины. Может, Пот подскажет, где его искать?

Однако из Пота мы не выжали ничего нового. Основная часть его признаний лишь подтверждала то, что я уже рассказывал Сэмсону. Нам удалось надавить на Пота, сообщив о найденных на кладбище братьев Рэнд трупах Дэнни, Фрэнка и Маккьюни, а также показаниях Трупенни. В конце концов он признался, что помог Джейку тайно добавить трупы в бюро братьев Рэнд, а затем спрятать их в чужих гробах.

— Давай, колись дальше, Поттер, — форсировал допрос Сэмсон.

— Да вроде бы все.

— Ведь это Черри приказал тебе убить их? А ты, выполнив работу, перевез тела в похоронное бюро, так?

— Нет, вы ошибаетесь. Эти ребята чем-то помешали Джейку. Он их и пристрелил, а меня попросил помочь избавиться от трупов. Я просто помог другу. — Пот попытался пожать плечами, но сломанные ключицы тут же дали о себе знать, и он, не сдержавшись, вскрикнул. — Возможно, я и нарушил закон, но это все, к чему я имею отношение.

— Послушай, Пот, — со злостью заговорил я (мало я заразе врезал), — не разыгрывай из себя невинную овечку. Мы знаем, как все произошло на самом деле. В ту воскресную ночь Дэнни и Фрэнк надумали обобрать могилу мистера Грэйвса. — Пот вытаращился на меня. — Ну да, украсть героин, — подтвердил я. — Дэнни забрался в склеп, где и был заперт хитроумной ловушкой. Фрэнк сбежал и, наверное, позвонил Маккьюни, который, собственно, и организовал всю операцию. Сигнал тревоги поднял вас с Джейком, и вы немедленно примчались в похоронное бюро. Схватив Дэнни, вы выбили из него признание, затем — видимо, той же ночью — убили и начали охотиться за Фрэнком Эйверсоном. К тому времени осмотрительного Маккьюни и след простыл, но за день или два вам удалось отловить Фрэнка. Вероятно, это произошло во вторник утром, у него дома. Фрэнк загибался без дозы, а Черри позаботился, чтобы он не смог ее добыть в привычном месте. Как и у Дэнни, у Фрэнка наверняка дома имелись какие-то запасы героина, так что тебе оставалось лишь подкараулить его. Покончив с Фрэнком, вы в прошлое воскресенье отыскали Маккьюни в «Оранж-Кост-мотеле». У меня имеются свидетели, которые подтвердят, что в час дня он ушел оттуда вместе с тобой и Джейком. — Я передохнул. — А ты твердишь, что только помог Джейку захоронить покойников. Друг попросил, а ты, добряк, согласился.

Пот молча смотрел на меня, потом перевел взгляд на Сэмсона.

— Думаю, мне стоит посоветоваться с адвокатом, браток, — спокойно сказал он.

Больше мы не услышали от него ни слова.

В пять часов чудесного майского вечера мы с Сэмсоном стояли возле бассейна за домом Черри. Пота и Джейка увезли: Пота — в тюремное отделение центральной клинической больницы, а Джейка — в морг. Даже если Пот и знал, где находится Черри, он ни словом не обмолвился об этом. Крепкий орешек.

Сэмсон запустил пальцы в свою седую шевелюру.

— Как видишь, твой друг Пот не лыком шит. Крутой ублюдок. — Вздохнув, он повернулся ко мне. — Ты, кажется, что-то сказал насчет свидетелей, видевших, как Лютер с Поттером уводили Маккьюни из мотеля? Ты дурил его или это правда?

— Правда.

— И они смогут дать показания на суде?

— Не вижу причин, почему бы нет. — Ну тут, вспомнив свой бестолковый разговор с девицами, я осторожно добавил: — То есть они могут дать показания. А вот какими свидетелями окажутся две милые дамочки, не могу ручаться.

— Дамочки? — переспросил Фил.

— Ага. Блондинка и рыжая. Знойные красотки, у которых в избытке все, кроме мозгов. Я их встретил в мотеле возле бассейна. Одна из них видела, как приехали двое крутых парней, которые немного погодя ушли вместе с Маккьюни. По крайней мере, они помогут связать Маккьюни с Потом, что позволит нам прижать его.

— Пожалуй. Знойные красотки, у которых всего в избытке... И почему тебе все время везет на таких?

— Видимо, из-за неправильного образа жизни.

Сэмсон хмыкнул, покачал головой и, выудив из кармана сигару, сунул ее в рот. Негромко выругавшись, он сказал:

— Ну ладно, местная полиция занята поисками Черри. Разослано его описание. Может, где-то его перехватят.

— Хочу надеяться.

— Теперь нам нужен только он. И та крошка, которая с таким блеском помогла подставить тебя, лопуха.

— Полегче, — буркнул я, с сожалением подумав о прелестной мерзавке Джун Кори. — По крайней мере, у нее для этого было все, что надо.

Мы направились к полицейской машине Сэмсона, и тут словно электрический разряд, меня пронзила догадка. Да не одна, а добрых полдюжины мыслишек захороводилось в мозгу. Круто развернувшись, я ринулся в дом.

— Эй! Ты что, спятил? — закричал мне вдогонку Сэмсон, но я и не думал останавливаться.

Глава 18

Влетев в дом, я пронесся через гостиную, потом по длинному коридору в кабинет Черри.

Подскочив к телефону, я не стал никуда звонить, а только посмотрел на маленький белый кружок, приклеенный к донышку аппарата. На нем значился номер: «Зенит, 4-6089». Ну конечно же. Я побежал обратно, мысленно награждая себя самыми нелестными эпитетами.

Сэмсон ждал меня возле машины.

— Поехали! — крикнул я, забираясь внутрь.

Он уселся за руль и запустил двигатель.

— Что, черт тебя подери, происходит?

— Да поехали же. Все объясню по пути.

Не доезжая полквартала до нужного дома, мы припарковали машину и бесшумно подошли к парадному входу. Я нажал кнопку звонка и через несколько секунд услышал, как по, паркету зацокали каблучки.

— Ага, — заметил я. — Красотка-то, оказывается, дома.

— Красотка? По-моему, ты говорил, что здесь может находиться Джо Черри.

— Полагаю, и он тоже. Но я имею в виду блондинку с ослепительно голубыми глазами, которая здесь живет.

— Вот как? А я думал, ты никогда не встречался с миссис Маккьюни, — произнес Фил.

Мы стояли с ним на Сансет-Плаза-Драйв, перед домом покойного мистера Маккьюни.

— Оказывается, встречался. Фил, — ответил я. — Только мне она представилась как Джун Кори.

Приоткрывшаяся было дверь начала вдруг поспешно закрываться, но я успел подставить ногу и, нажав плечом, широко ее распахнул. Изумленная Джун отступила назад, потерянно опустив руки. Неотразимая блондинка Джун на самом деле звалась миссис Маккьюни, и сколько же мне потребовалось времени, чтобы догадаться об этом! Легко понять мою досаду — не разглядел очевидное, позволил себя одурачить, как мальчишку.

Я вспомнил, в каких выражениях мне описывали миссис Маккьюни — от полицейского из отдела розыска пропавших до соседей, с которыми я беседовал здесь, на Сансет-Плаза-Драйв. «Ну и глазки у нее, приятель! Такие ослепительно голубые... Я чуть не растаял от мимолетного взгляда»; «Ей двадцать с небольшим. Очень высокая и есть на что посмотреть... А какие ножки!»; «Хорошенькая блондиночка с ярко-голубыми глазами и потрясающими...». Не слишком конкретное описание, но одинаково годится и для миссис Маккьюни, и для мисс Кори. Добавьте к нему все остальное, что увидите, и будет достаточно.

— Привет, Джун, — мягко поздоровался я с таким видом, словно вчера, прощаясь, мы обменялись пылким поцелуем.

Она попробовала улыбнуться, но у нее ничего не вышло — кривился один только рот. Даже судорожная гримаска стоила ей больших усилий. Уголки губ вспорхнули вверх, тут же опали и, сделав еще одну беспомощную попытку подняться, жалобно поползли вниз и застыли узкой ярко-красной ленточкой.

— О! — всего лишь произнесла она. — О!

Пройдя мимо нее внутрь, я достал свой кольт.

Наконец ей удалось выдавить из себя:

— Его здесь нет.

— Кого — его, детка? Я же ни о ком тебя не спрашивал.

В гостиной и вправду его не было. Я посмотрел на Джун.

— Слушай меня внимательно, солнышко. Если он здесь, то я его найду. Из-под земли достану. Так что лучше не затевай волынку, помоги. — Я всмотрелся в самую глубину ее голубых глаз. — Ты изолгалась — дальше некуда. Теперь не стоит, не поможет.

Джун выдержала мой долгий взгляд — по крайней мере, мне показалось, что он был долгим и пронизывающим.

— Он в кабинете, — шепнула она, кивнув в сторону двери. — Последняя комната слева. — Помолчав, Джун посмотрела на револьвер и добавила: — Он не вооружен.

— А это мы проверим. — Я перевел взгляд на стоящего рядом Сэмсона и попросил: — Присмотри за ней, Фил. Она будет паинькой.

— Может, нам лучше пойти вдвоем? — засомневался он. Потом повернулся к Джун: — Поскольку вы открыли нам, значит, не видели, как мы подходили к дому?

— Не видела. Но он все равно спросит, кто звонил.

— Пошли, — сказал мне Сэмсон.

— Дай мне самому взять его, Фил.

Он нахмурился.

— Есть шанс, что он подумает, будто я пришел один, — продолжал настаивать я. — Я очень на это надеюсь. — Помолчав, я добавил мечтательно: — Хорошо бы он предпринял попытку к бегству.

Сэмсон все еще колебался.

— Я знаю, это не по правилам, — наседал на него я, — но мне очень хочется взять его самому.

Пожав плечами, Фил наконец сдался.

— Будь осторожен. Ты же знаешь, парень здорово не в себе.

— Учи ученого. Увидишь, я его заведу.

Выходя из гостиной, я успел заметить, что Сэмсон взял Джун за руку и повел к дивану. Дойдя до конца коридора, я остановился и тихонько надавил на последнюю дверь слева. Она тихо отворилась, и я вошел внутрь.

Да, он действительно сильно удивился, когда я, как привидение, возник перед ним.

Выражение его лица лучше всяких слов говорило о том, что до этой самой минуты Черри пребывал в полной уверенности: я нахожусь в камере. В течение сегодняшнего дня мы с Сэмсоном вели себя крайне осторожно, поэтому Черри даже не подозревал о катастрофе на кладбище братьев Рэнд. Ни Джейк, ни Пот не могли с ним связаться — об этом мы позаботились. Конечно же, Черри знал: под ним припекает, но еще не догадывался, что огонь уже лижет его задницу.

— Привет, Черри, — весело произнес я. — Как там дела у Счастливчика Чарли?

Черри застыл на месте. Его брови удивленно взлетели вверх, рот полуоткрылся, чтобы с шумом втянуть воздух. Казалось, сейчас он по-дамски грохнется в обморок. Не тут-то было, он быстро пришел в себя. Взгляд обнаглел.

— Привет, Скотт. Что ты тут ищешь?

— Естественно, тебя. Ты арестован, Черри.

Он даже рассмеялся, ублюдок.

— Черт возьми, ты не можешь арестовать меня.

— Я уже это сделал, сукин ты сын. Причем на законном основании. Любое частное лицо, будучи уверенным, что перед ним преступник, имеет право задержать его и передать властям.

— Преступник, Скотт? Да я даже не успел плюнуть против закона.

— Покушение на убийство. Заговор с целью убийства. Организация наезда на пешехода и бегство с места преступления, угон машины, нарушение Свода законов о благополучии и безопасности штата Калифорния — черт, да твои грехи можно перечислять до бесконечности, присяжные ждут. Давай, Черри, поднимай свой зад и пошли.

Он сидел, расслабленно вытянув ноги и положив руки на кожаные подлокотники шикарного кресла. Коричневые брюки с острыми как лезвие стрелками, легкая рубашка без рукавов; между пальцами левой руки зажата сигарета, на мизинце поблескивает перстень с крупным бриллиантом. Он небрежно стряхнул пепел в стоящую рядом пепельницу и лениво процедил:

— Ты намекаешь, что собрался сдать меня властям?

— А ты неплохо соображаешь.

Набрав полные легкие дыма, Черри тонкой струйкой выпустил его.

— Я читал, что у тебя самого были кое-какие неприятности, Скотт.

— Вот именно — кое-какие. Однако ты не просто читал, а сам их мне и устроил. Признаю, подстроено артистически, со знанием дела. Почти. Оставались кое-какие прорехи, за которые нам и удалось зацепиться.

— Кому это нам?

— Мне и представителям закона. Капитану Сэмсону, Роулингу и еще целой команде. А как, по-твоему, я сумел выбраться из камеры? Стену, что ли, прогрыз? Вся твоя умело сплетенная сеть расползлась по швам. К тому же в агентстве Маккьюни мы нашли тот самый второй «кадиллак», а в твоей берлоге — обрез. Черт возьми, нам даже известно, что ты стрелял из моего кольта в свой бассейн. Согласен, задумка была что надо, но и на старуху бывает проруха.

Кажется, до него стало доходить. Теперь Черри походил на человека, неожиданно напоровшегося на острую занозу. Он все еще пытался выглядеть спокойным и небрежно стряхнул пепел с сигареты. Однако слишком уж небрежно, потому что не попал в пепельницу. Он медленно обвел взглядом комнату, задержавшись на закрытой двери позади меня.

Я не мог не наслаждаться моментом. И еще — мне очень хотелось, чтобы он сорвался и попытался удрать. Однако даже если бы Черри осознал, что тюрьмы не миновать, он все равно не стал бы сопротивляться, зная, что надолго там не задержится. Он без труда свяжется со своими высокооплачиваемыми и всеми уважаемыми адвокатами. В случае крайней необходимости — вроде нынешнего — в дело будут пущены огромные суммы денег — сотни и сотни тысяч долларов. И все. Очень скоро он вернется в свой огромный дом, к роскошным блондинкам, бегам и ночным клубам. И конечно же к своей излюбленной статье дохода — наркобизнесу. Да, Черри вполне может выбраться сухим из воды. Но я ведь вне сферы его могучих возможностей. Что ж, придется подлить масла в огонь.

— Мы нашли героин, — сообщил я. — У вашего мистера Грэйвса.

Мои слова — я заметил — произвели впечатление, но он промолчал. Железная выдержка.

— Трупенни раскололся, Черри. И Пот тоже. — Тут я говорил правду; хоть Пот и не сказал всего, что нам хотелось знать, кое-что он все же сообщил. — Джейк убит.

Черри сдержался: хотел что-то сказать, но передумал.

— Есть еще одна находка, Черри. Точнее, целых три. — Я говорил нарочито медленно, чтобы он мог обдумать услышанное. — Все три найдены на кладбище братьев Рэнд. Первая — Дэнни Спринг; вторая — Фрэнк Эйверсон. — Обычно смуглое лицо Черри побледнело и стало походить на отвратительную маску полуистлевшего трупа. Да он и был насквозь гнилым изнутри. — И третья — Джеймс Рэнделл Маккьюни. Нашли мы и могилу дядюшки Могилы, где шесть кило героина, — закончил я торжествующе. — Что ты на это скажешь?

Мне уже приходилось наблюдать за тем, как прочная, словно слоеная фанера, воля Черри внезапно давала трещину. Было это при первом разговоре, когда я пригрозил зарыть его в одной могиле с его же головорезами. И вот сейчас превращение произошло снова. Правда, на этот раз по-другому. Лицо его постепенно менялось, как при замедленной съемке дряхлеющего старика или разлагающегося трупа. Мне даже подумалось, что это здорово смахивает на кадры из фильма ужасов, где за минуту можно увидеть, во что превращает процесс разложения лицо мертвеца за несколько дней, а то и недель. Однако он не рассыпался на моих глазах, а, как и прежде, казался тверже алмаза.

Нервно облизнув губы, он встал.

— Что ты вбил себе в голову, Скотт? Что за дикий бред ты несешь? Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты сейчас говорил. — Черри вполне овладел собой. — Чего нам спорить понапрасну? Зови легавых, и покончим с говорильней.

Теперь промолчал я.

— Ведь ты прихватил с собой целый грузовик копов, не так ли? — Казалось, он тщится прочесть мои мысли. — Не дурак же ты, чтобы брать меня в одиночку. Или все же дурак?

Я ухмыльнулся, но не обронил ни полсловечка.

Сейчас он лихорадочно прикидывает варианты: возможно, думает он, я пришел не один; но если я один и он сумеет одолеть меня, то выиграет, как минимум, несколько часов до того, как закон наложит на него свою лапу. А за эти часы он мог бы как следует спланировать защиту, связаться с адвокатами и даже сбежать из страны — в том случае, если обвинения и свидетельства против него окажутся неопровержимыми.

Мне удалось уловить момент, когда Черри принял решение; он слегка выпрямился и еще плотнее сжал губы. Сделав шаг в мою сторону, остановился и вопросительно уставился на мой револьвер.

На нем была рубашка без рукавов; нигде ничего не оттопыривалось — значит, он без оружия. Усмехнувшись, я разломил кольт, высыпал из барабана патроны и сунул их в карман пиджака. Потом отошел к столику у двери и положил на него револьвер. Не спуская с Черри глаз, снял пиджак и бросил его поверх кольта. Когда я шагнул к нему, он во весь рот улыбнулся.

Я остановился, не доходя ярда. Пригнув голову и глядя из-под густых черных бровей, Черри стал обходить меня сбоку. Я не предпринимал никаких действий, только все время поворачивался, чтобы держаться к нему лицом. Неожиданно Черри замахнулся, целясь мне в голову левой, но тут же молниеносно выбросил вперед правую.

Проворен, ничего не скажешь, но мы видали и не таких. Отбив выпад, я врезал ему прямо в челюсть. Голова Черри дернулась, и он, отступая назад, зацепился ногой за кресло и потерял равновесие.

Пока он не успел обрести устойчивость, я рванулся вперед и наотмашь рубанул его тыльной стороной ладони по лицу. Повернув ладонь, я шлепнул его по челюсти и еще раз тыльной стороной — по другой щеке. Я вовсе не пытался продемонстрировать свое искусство кулачного фехтования; мне просто хотелось привести его в бешенство — слишком уж он явно демонстрировал свое спокойствие, а мне нужно было заставить его кипеть от злости. И моя тактика сработала — пар забурлил.

Когда Черри, мягко ступая, пошел на меня, его лицо было перекошено от гнева, полуоткрытый рот обнажил ощерившиеся зубы, вены на шее вздулись. Он — чрезмерная самоуверенность — даже не подумал как следует прикрыться. Я выждал, пока он приблизится, и ударил изо всех сил. Это был мой коронный прямой удар правой с длинной дистанции, в который я вложил всю силу и тяжесть своего веса. Простенько и со вкусом.

Удар расплющил ему нос. Острая боль пронзила и мою правую руку — от кулака до плеча. Ощущение было такое, будто она сломалась. Черри откинуло назад, из его глотки вырвался хриплый сдавленный всхлип. Снова наткнувшись на кресло, он перевернулся через него и распластался на ковре, беспомощно подергивая ногами.

Примерно через минуту — судья на ринге уже давно засчитал бы ему нокаут — Черри удалось встать на четвереньки. Я не двинулся с места, хотя легко мог бы его сейчас добить. Несколько секунд он стоял неподвижно; из носа на ковер капала кровь. Тряхнул несколько раз головой — видимо, собирался с силами. Я не стал торопить его.

Когда Черри укрепился на ногах, я понял, что он и не думал сдаваться. Если не считать разбитого носа и стекающей по углам рта кровавой слюны, выглядел он не так уж и плохо. Держит удар, как профессионал. Я пошел на него. Он сделал обманный шаг в сторону и выбросил вперед кулак. И тут же ударил ногой. Силен. Я еще успел увернуться и принять удар на бедро, что дало Черри возможность врезать мне левой. Удар получился жестким. Он пришелся мне сбоку, по голове, и я покачнулся. Черри навалился на меня всем телом и, зацепив ботинком мою ногу, сделал подсечку.

Перелетев через его ногу, я со всего маху шлепнулся на пол и, перекатившись, стал подниматься. Не столь быстро, как следовало бы. Черри шагнул ко мне и замахнулся ногой, целясь в голову. К счастью, я почти встал, поэтому его удар принял на грудь. И, главное, я снова был на ногах. Удар развернул Черри боком ко мне. Поначалу я не собирался хитрить, более того, немного переборщил по части спортивного благородства, но после того, как Черри дважды ударил меня ногой, пришлось менять тактику.

Держа руки на уровне груди, я позволил Черри повернуться и нанести удар. Он целился правой мне в голову; я пригнулся, подняв скрещенные руки. Как только его кулаки наткнулись на эту преграду, я взял в захват его кисть, приблизился вплотную и ухватился свободной рукой за его бицепс. Сделав резкий наклон влево, я сильно толкнул его плечом в подмышку, покрепче сжал его руку и изо всех сил дернул на себя. Черри взревел и, перелетев через меня, врезался в стенку. А я и не предполагал, что она рядом. Полетев вверх тормашками, он ударился о нее сначала задом, потом головой и рухнул, словно мешок, растянувшись во весь свой рост, но сознания не потерял.

Сперва Черри попытался шевельнуть пальцами, потом всей рукой. Подтянув под себя ногу, он уперся коленом в пол и попытался встать, однако, едва приподнявшись, рухнул. Я уселся в его кресло и закурил. Сигарета сгорела почти до половины когда он с трудом укрепился на своих двоих.

Черри стоял, раскачиваясь из стороны в сторону; его рот подбородок и шея были перепачканы кровью.

— Это всего лишь должок за те несколько синяков и шишек, которыми наградили меня твои ребята. Всего лишь за несколько. Мы еще не расквитались до конца. Не говоря уже о Дэнни, Фрэнке и Маккьюни. — Я отшвырнул окурок. — И Рут Стэнли, маленькой Рути. — Поднявшись с кресла, я двинулся на него. — И еще о бог знает скольких загубленных и погибающих душах. Одному Богу известно, сколько их, Черри, на твоей черной совести.

Он поднял руку к груди и, растянув в оскале окровавленные губы, грязно и витиевато выругался. Я позволил ему завершить монолог и уточнил:

— Ты можешь потребовать возвращения долга в любое удобное для тебя время, Черри.

Он размахнулся и ударил. Трудно было ожидать такой прыти в подобном состоянии. Обойдя блокировку моей левой, он врезал костяшками пальцев прямо в мой подбородок, и его пальцы вонзились мне в горло. Широко расставив ноги, я ответил двумя полновесными ударами. Он отлетел к стене, а я, не давая ему упасть, врезал правой в оскаленные зубы.

Не могу не отдать должного Черри — он еще раз семь упорно вставал на ноги, осыпая меня виртуозным матом. Но это, пожалуй, и все, что вызывало в нем мое уважение.

Глава 19

Когда я позвал Сэмсона, оказалось, что он стоял сразу за дверью.

— А где красотка? — спросил я.

— За нее не волнуйся. Там подъехал Роулинг... О боже правый! — увидев Черри, воскликнул он. — Чем, черт возьми, ты его огрел?

— Собой.

Фил посмотрел на мои распухшие, окровавленные руки и ничего не сказал. Потом он подошел к Черри, опустился на колени и пощупал пульс. Тем временем я успел натянуть пиджак и, зарядив кольт, сунул его в кобуру.

— Живой. Это уже неплохо.

— Нет, — отозвался я. — Это плохо.

— Полагаю, что когда-нибудь чем-то подобным кончится, — проворчал Фил. — Черт, я уверен, что знал.

Мы оставили Черри лежать на полу, а сами прошли в переднюю. Там хлопотали Роулинг и еще несколько его коллег в штатском. На диване тихо сидела Джун.

— Шелл, — позвала она.

Я посмотрел на нее.

— Да?

— Тут капитан рассказал мне обо всем... о том, как ты... попал в тюрьму.

— Ты имеешь в виду, как меня подставили? И наше дивное свидание, которое помогло твоим ублюдкам?

— Да. Я им помогла, Шелл. И обманула тебя. Но я не знала, что они собираются... убивать. Я не знала, как ужасно они поступят с тобой. Я думала...

— Да брось ты, Джун... Точнее, миссис Маккьюни, — устало возразил я. Я и в самом деле страшно устал. Особенно мои руки — казалось, они состоят из сплошных синяков. — Твои признания немного запоздали...

— Поверь мне. Я думала, они просто хотят на несколько часов вывести тебя из игры. Джо велел мне, а я не посмела ослушаться. Но клянусь, я не подозревала...

— Да ну тебя к черту. Расскажи это все стенографисту в полиции.

Скромно опустив глазки долу, Джун принялась изучать сложенные на коленях руки. Сэмсон что-то сказал Роулингу, тот сходил к полицейской машине и вскоре вернулся, сообщив, что «скорая» уже выехала.

Джун подняла голову и взглянула на меня. В ее больших голубых глазах трогательно блестели слезы. Мне подумалось, что она, должно быть, здорово постаралась — талантливая актриса, на сцену бы ей.

— Я уже рассказала капитану все, как было. Все. Кроме одного. Я солгала тебе, Шелл. Про подслушанный в бюро телефонный разговор — ты сам знаешь, что его не было, — и про то, кто я такая. Но насчет всего остального... — Джун помолчала. — Все остальное — правда.

— Так она тебе все рассказала, Фил?

— Да вроде бы.

— И как по-твоему, похоже на чистосердечное признание?

— Ну... все может быть. Уточним. Она признает, что знала об участии мужа в наркобизнесе Черри; Маккьюни создавал прикрытие в виде похоронного бюро и автомобильного агентства. Клянется, что долгое время ни о чем не догадывалась и узнала обо всем лишь в последние несколько недель. Говорит, хотела, да так и не смогла ни на что решиться. Затем Маккьюни исчез.

— А ей невдомек, почему он смылся? Не знала, что он погорел на махинациях с наркотиками?

— Божится, что нет. Такое вполне возможно.

Я наградил Фила улыбкой.

— Помнишь, я говорил тебе, что она хорошая девочка. — Я перевел взгляд на Джун. — А она сообщила тебе, что ей известно, кто убил ее мужа?

— Да, и об этом тоже, Шелл. Она считает, что, судя по всему, здесь замешан Черри. По крайней мере, уверена, что смерть Джеймса на его совести.

— Смерть Джеймса на его совести? Так она не созналась в том, что самолично выдала убийцам собственного мужа?

Джун не поднимала мокрых ресниц.

— То есть? — удивился Сэмсон.

Я рассказал ему о телефонных звонках.

— Если точнее, проштрафившись по-глупому, Маккьюни залег на неделю, а в воскресенье, двадцать первого, в 11.56 позвонил своей любимой женушке. Может, хотел узнать, как здесь разворачиваются события, а может — чтобы она присоединилась к нему. Соскучился, наверное. Сообщил, где находится, или оставил номер телефона, потому что через девять минут после его звонка кто-то позвонил в мотель — но, как ни странно, не из дома Маккьюни. Звонили с номера Зенит, 4-6089, который принадлежит — ты сейчас удивишься — Джо Черри. А час спустя в «Оранж-Кост-мотель» прибыли Джейк и Пот. Маккьюни ушел вместе с ними. — Я вздохнул. — С тех пор никто не видел его живым. Восемь к пяти, что проверка выявит зарегистрированный звонок с номера Зенит, 4-4394 на Зенит, 4-6089 примерно в две-три минуты первого.

— Нет нужды проверять, — вмешалась Джун. — Звонила я. Это правда; Джеймс позвонил мне в воскресенье и оставил свой телефон. А я назвала Джо этот номер. Но...

— Ох уж эти «но», — усмехнувшись, перебил я. — Теперь ты разоткровенничалась. Когда поняла, что мы и так все знаем.

— Вовсе нет, Шелл. Не поэтому. Я боялась, что буду выглядеть ужасно. Но я не знала, что Джо собирается убить его. Мне он сказал, будто Джеймс что-то прикарманил и он только хочет вернуть свое.

Мы с Сэмсоном переглянулись. По словам миссис Маккьюни, Джо уверял, что ее муж «что-то» у него украл. Мы теперь знали, что именно — героин; и не украл, а только пытался тайком сбыть солидную партию. С этого-то и началась заварушка, которая привела Эвелин Спринг в мой офис.

— Значит, ты не знала, что Черри собирается убить Джеймса? — спросил я Джун. — Кто это сказал, что незнание освобождает от ответственности, а? Только откуда тебе стало известно, что твой муженек гниет в могиле?

— Я... — Джун с усилием сглотнула, ее прекрасное лицо смертельно побледнело. — Мне обо всем рассказал Джо. Понимаешь, это был просто несчастный случай. Джеймс испугался и побежал, а кто-то из парней Джо погорячился и выстрелил.

— Очень правдоподобно. И пока Джеймс улепетывал во все лопатки, они палили по нему как сумасшедшие заговоренными пулями. Одна из них нагнала его, развернулась на лету и врезала между глаз, снеся половину черепа.

Джун, молодчине, удалось побледнеть еще больше.

А я добавил:

— И оставила на лице пороховые ожоги.

— Я... так мне Джо...

— Тебе стоило бы взглянуть на Джеймса в гробу, Джун. У него вышиблена половина мозгов, а то, что осталось, вытекало из черепа, словно протухшая яичница-болтунья. К тому же в гробу он лежал еще с одним трупом. Как и Дэнни с Фрэнком. А ты говоришь, несчастный случай.

Она сдавленно застонала и слегка покачнулась, однако сдержавшись, еле слышно произнесла:

— Я знаю лишь то, что рассказывал мне Джо.

— Ну, конечно. И когда он сообщил тебе о несчастье?

— В прошлый понедельник. Он сказал, что это случилось в воскресенье.

— И ты не могла придумать ничего более разумного, раз его больше нет в живых, как пойти и заявить о его исчезновении?

— Ну да, я... я подала заявление сразу же, в понедельник. — Сейчас Джун была белее мела, а ее прекрасные голубые глаза слегка потускнели. — Да, я знала, что Джеймс мертв. Но Джо заставил меня сделать заявление. Он не хотел, чтобы о смерти Джеймса стало известно, поэтому велел мне пойти в полицию. Я боялась Джо — ведь он мог убить и меня. Он умел внушать страх, Шелл.

— Да, помню! «У него глаза свирепого зверя». — Я вспомнил, каким в последний раз видел Черри, и добавил: — По крайней мере, были.

Глава 20

Таким образом, миссис Маккьюни дала показания против Джо Черри, а позднее сама предстала перед судом. Однако ее адвокат оказался настолько изворотливым, что сумел добиться исключительно мужского состава жюри. В итоге Джун отправилась отбывать срок в Техачапи, но ненадолго.

Трупенни и я тоже свидетельствовали против Черри. По крайней мере, мы пытались, но большую часть наших показаний отклонили как якобы неубедительные или по каким-то другим техническим причинам. Черт, вы и представить себе не можете, сколько в арсенале прожженных судейских крючков существует этих самых технических причин, позволяющих преступнику выйти сухим из воды. И все же мы могли бы добиться какого-то успеха, если бы не одно происшествие.

Находясь в больнице, Винс Поттер признал часть своей вины. Он заявил, что подставить меня велел Черри. Если верить его показаниям, то сам Пот выглядел почти невинной овечкой, но мы и без него сумели расставить все по своим тестам. Моей пулей из обреза стрелял Джейк; Ковин оставался последним свидетелем, который мог доказать причастность Черри к торговле наркотиками, не считая, конечно, Джейка и Пота. Рут Стэнли, будучи подружкой Фрэнка Эйверсона, также могла представлять для Черри некоторую опасность. К тому же ему стало известно, что у нее установился контакт со мной.

Поэтому девушку оглушили и привезли ночью на Двадцать первую. Застрелив Ковина, Джейк погнал мой «кадиллак» по пустынной улице к месту, где его уже дожидался Пот с «бьюиком» и потерявшей сознание Рут. Когда они подъехали, Пот просто бросил Рут под колеса «кадиллака», а сам поспешил убраться на своей машине. Часа через два — после звонка миссис Маккьюни — Джейк подменил «кадиллак» и позвонил в полицию. К тому времени изуродованное тело Рут уже нашли и отправили в морг. Все остальное известно.

Однако тяжеловесный Пот оказался хитрецом; несмотря на то что он охотно рассказал подробности сговора, он всякий раз упорно отказывался подписать свои показания. Не хочу, и все. Наступил день, когда его должны были перевести из больницы в камеру.

Я тоже был там. Вместе с Сэмсоном и еще двумя офицерами в форме мы спускались по лестнице. Полицейские шли по обе стороны от Пота, а мы с Филом — чуть позади. И вдруг Пот упал.

Сначала мы подумали, что он споткнулся, потому что выстрела никто не услышал.

— Какого черта... — начал было Сэмсон, но сразу же осекся.

И тут мы все услышали — но не звук выстрела. Громыхнул мощный, резкий взрыв. Примерно в квартале от нас, где-то на верхних этажах, вспыхнуло и тут же погасло пламя. Со звоном и грохотом вылетело окно; осколки и щепки оконной рамы посыпались вниз. Затем, брякнув о тротуар, упала какая-то железка.

Мы с Сэмсоном и еще одним полицейским бросились по улице. Тротуар был усеян осколками разлетевшегося окна, среди которых валялась искореженная полоска металла. Несмотря на то что она была чудовищно изуродована, в ней все же можно было узнать винтовочный ствол. От деревянных частей — приклада и ложа — остались одни щепки.

Сэмсон присел над останками ружья и, выгнув шею, посмотрел на меня снизу вверх.

— Ты же не думаешь... — Я замолчал, не решаясь произнести вслух то, в чем уже был уверен.

Сэмсон зло выругался.

— Да, именно так я и думаю.

Я было дернулся бежать ко входу в здание, но он остановил меня.

— Не гони, Шелл. Спешить уже некуда.

Я остановился. Он был прав.

Сэмсон медленно поднялся; его мощные плечи слегка ссутулились. Закинув голову, он посмотрел на окно, из которого прогремел взрыв.

— Спешить уже некуда, — повторил он. — Сам знаешь, что мы там обнаружим. Еще одну жертву. Изуродованный до неузнаваемости труп.

Так и оказалось, черт бы их взял. Он лежал на спине, посреди комнаты. Одна рука еще держалась на разорванных мышцах и раздробленной кости. Голову оторвало взрывом. Лицо походило на кровавое месиво. Полиция Лос-Анджелеса с таким случаем еще не сталкивалась, но еще до заключения экспертизы мы знали, как все произошло.

Дальнобойная винтовка с оптическим прицелом и глушителем предназначалась для убийства Пота — но не только его. Какой-то изобретательный мастер высверлил приклад и поместил в тайничок мощный заряд взрывчатки. Специальное приспособление приводило мину в действие всего на долю секунды позже того момента, как стрелок нажимал на спусковой крючок и пуля вылетала из ствола. Сила взрыва была достаточно мощной, чтобы наверняка уничтожить снайпера.

Теперь они могли быть спокойны. Наемный киллер не попадется и не заговорит. Никаких концов. След начинался и заканчивался здесь, в забрызганной кровью комнате.

Несколько минут спустя мы сгрудились у тела Пота. Собралась, как обычно, толпа. Пот умер мгновенно — пуля разворотила ему мозг.

Глаза Сэмсона были холодны как лед, когда он посмотрел на меня. Однако его голос прозвучал спокойно, почти небрежно:

— Отличный выстрел.

— Интересно, кто стрелял?

— Возможно, через день-другой узнаем. — Сэмсон пожал плечами. — Только какая нам с этого польза? — Он смотрел, как тело Пота укладывали на носилки. — Черт, как не повезло.

— Его давно ждало нечто подобное. Всех их ожидала такая же участь.

— Всех? Я думал не о них, а о том, кто все это придумал. О Джианномо Чиари.

— Да, его почерк, — согласился я. — Наш сукин сын — старина Джо.

Убийство Пота вконец испортило все дело. Несмотря на титанические усилия по ликвидации команды Черри, мы не смогли, когда понадобилось, представить на суд главного свидетеля. Уже в ту минуту, когда Пот упал к нашим ногам с простреленной головой, мы знали, что проиграем. Все, кто мог бы подтвердить причастность Черри к нескольким убийствам и рассказать в деталях о торговле наркотиками, умолкли навсегда: Маккьюни, Джейк Лютер, Винс Поттер, Фрэнк Эйверсон, Дэнни Спринг, Тонни Ковин, малышка Рут. Да, конечно, показания миссис Маккьюни, Трупенни и мои принесли определенную пользу, но результат, к сожалению, был минимальный. Нам не удалось доказать главного — причастность Черри к убийствам, и его осудили лишь за распространение наркотиков.

Заместитель окружного прокурора доказал, что шесть килограммов героина, обнаруженных на кладбище, принадлежали Джианномо Чиари. Семейный склеп «мистера Грэйвса» также его собственность, и Трупенни подтвердил не только это, но и заявил, что собственными глазами видел, как Черри упаковывал наркотики в гроб.

Черри и не подумал заявлять протесты или отклонять обвинения. У него до сих пор не было ни единой судимости, против него раньше не выдвигалось никаких обвинений, его ни разу не арестовывали. Законопослушный гражданин. К тому же к его услугам имелась целая шайка изворотливых адвокатов. Черри опасался только одного: справедливого суда, который воздал бы ему по заслугам.

И суд Калифорнии вынес свой вердикт: виновен.

Однако главаря шайки осудили лишь по одному пункту — нелегальное хранение наркотических средств, пункт 115000 параграфа 4, раздела Х Свода законов о благополучии и безопасности штата Калифорния.

Верховным судьей оказался старый добродушный осел с венчиком пушистых волос вокруг лысины и слезящимися глазами. Несомненно, он был преисполнен любви ко всему человечеству — но ведь к этому человечеству принадлежал и Черри, не так ли? Несомненно, судья всем сердцем любил своих ближних — но и Черри являлся одним из них, разве нет? И ребенку было ясно, что вершит суд старый, выживший из ума пентюх.

Да, закон все же добрался до Джианномо Чиари и даже слегка пожевал его беззубым ртом.

Согласно законам штата Калифорния, ему присудили шесть месяцев заключения с отбыванием срока в окружной тюрьме.

И сияющий Черри — организатор многочисленных убийств, оптовый торговец наркотиками — с улыбкой на устах покидал здание суда, направляясь в окружную кутузку, осужденный всего лишь за хранение наркотических средств без соответствующего рецепта.

* * *

Всем этим событиям еще предстояло свершиться, а пока — вечером в пятницу — я оставил Сэмсона в управлении полиции Лос-Анджелеса и вышел промочить где-нибудь горло. Разбитые о физиономию Джо Черри руки все еще ныли. Пот был пока жив, и мне казалось, что наша победа в кармане и возмездие неотвратимо.

На Бродвее, неподалеку от моего офиса, находился бар Пита. Навестив Эвелин Спринг и поведав ей о смерти брата, я кое-как успокоил ее, дождался, когда бедняжка перестанет рыдать, пообещал звонить и направился к Питу.

Выпив бурбон с водой, я немедленно повторил. Не успел я осушить и половины стакана, как сидевшая неподалеку девушка спросила, не найдется ли у меня огонька.

Поначалу я не обратил на нее внимания, но, когда подновил зажигалку к сигарете, зажатой в алых, мягких губах, поневоле бросил пытливый взгляд на мою визави. Черт побери, ну и симпатяга! Пока девушка, прикуривая, втягивала в себя дым, отблеск пламени искорками плясал в ее ярко-голубых глазах.

Она непринужденно откинула назад голову и, выпустив струйку дыма, весело улыбнулась мне.

— Спасибо. А мы... мы, случайно, не встречались раньше?

— Почему бы и нет, детка. — Я улыбнулся в ответ. — Вполне может быть...

«Осторожно, Скотт!» — вдруг запаниковал внутренний голос. Девушка снова тряхнула головой, и ее пушистые светлые волосы взметнулись легким облаком. Опять голубоглазая, высокой конкурсной пробы блондинка...

«О нет, — подумал я. — Только не это. Хватит с меня потрясающих голубоглазых блондинок. Воспоминаний о прошлых встречах должно хватить мне на всю оставшуюся жизнь».

— Что-то не так? — удивилось голубоглазое наваждение.

Сказав это, она наклонилась ко мне поближе и глубоко вдохнула — а может, мне только показалось? Потому что у таких блондинок грудь всегда высоко поднята, словно при глубоком вдохе. Говорила она теплым, слегка вибрирующим голосом, от которого кровь закипает в жилах.

Из чистого любопытства я еще раз окинул девушку взглядом. Около пяти футов пяти дюймов роста, модно одетая во что-то необыкновенно облегающее. А фигура — словно с обложки журнала. Очень располагающее лицо. Да и все в ней, насколько я успел заметить, было очень располагающим.

С усилием, словно сопротивляясь притяжению магнита, я отвел глаза и отхлебнул виски. «Хватит, — сурово сказал я себе, — хватит с меня чудо-блондинок».

— Что с вами? — опять спросила она. — Я что-то сделала не так?

Я снова поднял на нее глаза.

— Вроде бы нет, — ответил я. — Вовсе нет...

А поскольку ее лицо оказалось теперь еще ближе, я заметил, что яркие огоньки по-прежнему плясали в ее глазах, хотя моя зажигалка давно погасла. Да, зажигалка-то погасла, а о себе я бы этого не сказал. И она по-прежнему улыбалась. И ее улыбка словно говорила: «Да провались оно все к черту». И приглашала меня провалиться вместе с собой.

И тут, почувствовав, что меня куда-то влечет против собственной воли, и почти признав пугающую истину, что мужчине всегда будет недоставать поражающих наповал голубоглазых созданий, а также заметив, что, хоть дым и продолжает клубиться из ее огненно-красного рта, сигарету она бросила и пересаживается на соседний табурет, я признался сам себе, что сдаюсь, и почувствовал облегчение. Лучезарно улыбаясь голубоглазой светловолосой красавице, я энергично произнес:

— Нет, моя дорогая, ты не сделала ничего дурного. По крайней мере — пока.