Ричард Морган

Сломанные ангелы

Часть первая

РАНЕНЫЕ УЧАСТНИКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Впервые я встретил Яна Шнайдера в орбитальном госпитале Протектората.

Три сотни километров над всклокоченными облаками Санкции IV и на столько же процентов выше болевого порога. Технически в системе Санкции IV вообще не предполагалось никакого присутствия Протектората: все, что осталось от правительства, давно попряталось в бункерах, громко отстаивая право на самоопределение, а тактические интересы местного бизнеса подразумевали молчаливое согласие с любыми условиями демаркации границ.

То, что корабли Протектората, стоявшие на позиции вокруг системы с момента, когда Джошуа Кемп поднял флаг революционного восстания в Индиго-Сити, получили кодовое сообщение о начале операции, представляло, по сути, реализацию корпоративных интересов, имевших к тому же долгую предысторию. А все оставленное в окружении уже считалось частью фондов, предназначенных для развития и никак не попадавших под освобождение от налогов.

Потому-то имущество, оказавшееся целым и не стертое с лица планеты неожиданно эффективными бомбежками Кемпа, должно было достаться тому же Протекторату, а налоги были бы уплачены лишь после вычета его затрат. И куда ни глянь, кругом все чистенькие. Командный состав, получивший ранения в боях с силами Кемпа, постепенно разбегался, да и я сам тяготел к тому же самому. Война становилась бессмысленной.

Шаттл вывалил нас прямо в ангаре госпиталя, применив для ускоренной разгрузки индивидуальных капсул что-то вроде конвейерной ленты. Без всяких церемоний. Едва нас сгрудили в глубине ангара, а двигатели уходившего шаттла взвизгнули в последний раз, мою капсулу тут же вскрыли, и легкие наполнил холодный пар только что восстановленной атмосферы. На всем, даже на лице, мгновенно осел толстый слой инея.

– Эй, вы! – послышался женский голос, осипший от волнения. – Где больно?

Кое-как смахнув иней с глаз, я смог оглядеть собственный комбинезон, пропитанный кровью.

– Догадайтесь, – нечленораздельно промычал я в ответ на совершенно идиотский вопрос.

– Санитар! Сделайте инъекцию эндорфина и антивирусную общего назначения.

Врач склонилась над моим телом. Я ощутил прикосновение одетых в перчатки рук и одновременно холод от гипораспылителя где-то в области шеи. Боль тут же отступила.

– Вы случайно не из Ивенфолла? – спросила она.

– Нет, – ответил я, едва шевеля губами. – Мы атаковали Северный выступ. А что произошло в Ивенфолле?

– Кое-кто из этих чертовых умников хвастался про тактические ядерные удары, – в ее голосе послышалась жесткая интонация. Руки скользнули по моему телу, осторожно изучая травмы. – Нет, радиационных поражений я не вижу. А как с химическими?

Я попытался приподнять голову, кивая в сторону отворота комбинезона:

– Там… счетчик. Данные записаны на нем.

– Его нет! – отрезала докторша. – Как и большей части плеча.

– О-о… – я издал что-то вроде мычания. – По-моему, было чисто. Просканируете?

– Нет, не сейчас. Клеточный сканер в стационаре. Постараемся найти для вас место, тогда и сделаем, – она убрала руки. – Где штрих-код?

– На левом виске.

Кто-то смахнул кровь с левой половины лба. Пронеслось смутное ощущение, словно лазерный луч физически коснулся моей кожи. Свет мелькнул и погас. Довольно пискнул сканер. Получив код, медики оставили меня в покое. Обработка закончена.

Какое-то время я лежал на прежнем месте, оглушенный действием инъекции, забывшись и почти не чувствуя боли. Замер, как хорошо вышколенный дворецкий, продолжающий держать чужие шляпу и пальто. То есть тело. Внутри еще теплилась надежда: возможно ли спасти то, в котором я сейчас нахожусь? Или опять "перешиваться"?

Зная, что запас и без того небольших емкостей с материалом для клонирования нужного начальству контингента "Клин" сильно ограничен, я хорошо понимал: один из пяти воюющих за Кареру экс-Посланников не может не числиться в этой элите. К сожалению, прерогатива обоюдоострая. С одной стороны, вам гарантировано самое лучшее лечение, вплоть до полной замены тела. Что несколько хуже, единственная цель лечения – возвращение в пекло при первой возможности.

Для начала стандартной, как планктон, единице пушечного мяса с поврежденным телом приходится жертвовать участком коры собственного мозга, который без особых церемоний помещают в банку, чтобы запереть в хранилище. Возможно – до окончания боевых действий. Не самый лучший выход. Несмотря на хорошую репутацию бойцов "Клина", от перешивки никто и никогда не гарантирован. Впрочем, в диком хаосе последних месяцев шаг в хранилище иногда казался желанным выходом.

– Полковник! Эй, полковник…

Не знаю, от чего я очнулся в самом деле. То ли не спал вовсе, то ли к действительности меня вернул раздавшийся рядом голос. Вяло повернув голову, я посмотрел на разговорчивого соседа.

Похоже, мы находились в том же ангаре. На соседних носилках лежал молодой человек крепкого телосложения, с копной густых вьющихся волос черного цвета. Инъекция эндорфина не лишила его лицо осмысленного выражения. На парне была форма "Клина" – такая же, как моя. Впрочем, его обмундирование не подогнали по фигуре. Мне показалось, что и прорехи не совпадали с полученными ранами. На левом виске, где должен был находиться штрих-код, виднелся ожог от бластера.

– Вы мне?

– Да, сэр, – человек немного приподнялся, опираясь на локоть. Похоже, ему вкатили дозу значительно меньшую, чем моя. – Кажется, удалось заставить Кемпа драпануть, не так ли?

– Интересное высказывание, – заметил я. Перед глазами пролетели кадры, где 391-й взвод перемолачивало в кровавые лоскуты. – Куда он должен бежать? Имея в виду, что это его планета.

– Я думал…

– Советую не думать, солдат. Что, не читал контракта? Закрой пасть и начинай экономить дыхание. Скоро понадобится.

– Э-э… слушаюсь, сэр, – он был немного удивлен. Судя по повернутым в нашу сторону головам – не он один. Офицеры Кареры нечасто разговаривают в таком тоне. Ничего странного. Война на Санкции IV, как и прочие войны, вызывала к жизни самые разные чувства.

– И еще одно.

– Слушаю, полковник.

– На мне форма лейтенанта. В подразделениях "Клин" нет полковников. Попробуй запомнить.

Острая боль от одного из обрубков моего тела быстро пробилась к мозгу, поднявшись сквозь ватную защиту эндорфина. Сообщая о повреждении, боль моментально перешла в волну дикого крика. Улыбка на моем лице растворилась так же, как под ударом бомб растаял городской пейзаж Ивенфолла. В один миг интерес к чему бы то ни было исчез. Остался только мой крик.

Я проснулся. Где-то поблизости, чуть ниже меня, плескалась вода, и прямое солнечное тепло грело лицо и руки. Кто-то снял изрешеченный шрапнелью костюм, оставив на моем теле форменную безрукавку с эмблемой "Клина". Двинув рукой, я ощутил под пальцами теплую, приятную на ощупь и выветренную от времени деревянную поверхность. За закрытыми глазами метались солнечные блики.

Боли совершенно не было.

Я легко сел. Приятное ощущение – впервые за долгие месяцы. Я лежал на легких и просто устроенных мостках, метров на десять – двенадцать выдававшихся в небольшой заливчик или фьорд. Водное пространство со всех сторон окружали невысокие горы округлых очертаний, а по небу вереницей неслись пушистые, ослепительно белые беззаботные облака. Чуть поодаль, в заливчике, из воды высунуло головы семейство любопытных тюленей. Казалось, они со мной здоровались.

Тело выглядело прежним: очередное перевоплощение бойца афрокарибского типа. В таком "костюме" я был перед атакой на Северный выступ. Что же, ни повреждений, ни шрамов…

Вот тебе, бабушка, и файв-о-клок…

Позади шаркнули по доскам чьи-то ступни. Взгляд метнулся в сторону звука, а руки сами собой приняли защитную стойку. Напоминает позу эмбриона. Вслед за рефлексом мелькнула мысль: в реальном мире никто не подошел бы так близко, не выдав себя ни одним шорохом.

– Такеши Ковач, – женщина, одетая в форму, назвала меня правильно, мягко выговорив славянское окончание фамилии. – Добро пожаловать в отделение для выздоравливающих.

– Чудненько, – я встал на ноги, игнорируя протянутую руку. – Скажите, я еще на борту госпиталя?

Она качнула головой, откинув с резко очерченного лица длинные медно-рыжие волосы:

– Ваше тело находится в палате интенсивной терапии, но текущее состояние сознания было своевременно скопировано в хранилище "Клин-1" и ожидает момента физиологической реанимации.

Я посмотрел вокруг и снова подставил лицо солнцу. На Северном выступе было дождливо.

– А где находится ваше хранилище "Клин-1"? Наверняка оно засекречено?

– Боюсь, что да.

– Как это я угадал?

– Думаю, богатый опыт работы на Протекторат позволил вам безошибочно…

– Оставьте. Вопрос-то риторический.

На самом деле у меня были свои соображения насчет места расположения виртуального мира. Обычная практика планетарной войны включала скрытое размещение на сильно вытянутых эллиптических орбитах небольшого количества станций с небольшой отражающей поверхностью. Что минимизировало вероятность их случайного обнаружения. Судя по тому, что пишут в книгах, космос очень велик.

– В каком темпе вы это моделируете?

– В реальном времени, – моментально отозвалась она. – Если хотите, масштаб времени можно укрупнить.

Мысль о возможности приближения моего, вне всякого сомнения, скорого выздоровления к тем самым тремстам процентам была заманчивой. Впрочем, если я и собирался поскорее вернуться к боевым действиям, то потеря контроля над ситуацией в любом случае не входила в мои планы. Кроме прочего, я не был уверен в позиции командования подразделениями "Клина". Неизвестно, что скажет начальство.

Болтаться в более чем натуральной виртуальной реальности месяц-другой: что еще может нанести ущерб энтузиазму скупленного по оптовой цене скота?

– Существует возможность аккомодации. По крайней мере для вас. Достаточно указать изменения, которые хотите сделать.

Я проследил за взмахом руки и наконец разглядел сооружение из стекла и дерева в два этажа, стоявшее на краю каменистого пляжа.

– Выглядит пристойно, – внутри моего существа определенно натянулась струна сексуального интереса. – Похоже, вам назначено играть роль моего идеала?

Она вновь качнула головой:

– Я лишь унифицированная сервисная конструкция, работающая в среде системного интерфейса "Клин-1", и физически соответствую подполковнику Люсии Матаран из штаба Протектората.

– С такими-то волосами? Вы издеваетесь.

– У меня есть определенная свобода. Хотите, чтобы я сгенерировала идеальную по вашим представлениям форму?

Как элитный сервис ее предложение выглядело заманчивым. Впрочем, после шестинедельного пребывания среди горластых отморозков, в задачи которых входили "победа или смерть", мне хотелось побыть одному сильнее, чем когда-либо.

– Я подумаю. Что дальше?

– Для вас есть запись брифинга самого Исаака Кареры. Записать в память вашего жилища?

– Нет. Прокрутите прямо сейчас. Если мне понадобится еще что-то, я вам позвоню.

– Как прикажете, – призрачное создание почтительно склонило голову, немедленно удалившись из виртуального пространства. На этом же месте из тени возникла фигура мужчины, одетая в черную форму "Клина". Коротко остриженные, черные с проседью волосы, благородное лицо патриция и мрачноватый взгляд строгих, все понимающих глаз. Пожалуй, его облик видавшего виды бойца не контрастировал с формой для высших чинов. Напротив: казалось, этот человек находится на поле боя.

Передо мной стоял Исаак Карера – отмеченный наградами командир отряда "Вакуум", впоследствии основавший самое мощное в Протекторате подразделение наемников. Выдающийся образец солдата, командира и тактика. Иногда, при крайних обстоятельствах, он проявлял себя компетентным политиком.

– Приветствую, лейтенант Ковач. Извини, что это лишь запись, но после Ивенфолла мы оказались в тяжелой ситуации и не имеем времени на организацию канала прямой связи. Судя по медицинскому заключению, на восстановление твоего тела потребуется дней десять. Это означает, что они не станут затевать нового клонирования. И ты нужен мне на Северном выступе. По возможности – скорее. Правда состоит в следующем: бои на твоем участке позиционные, и пару недель здесь обойдутся без твоего участия. К моему сообщению присоединены данные, в том числе о потерях в последней атаке. Прошу, изучи информацию, пока находишься вне реальности, и сделай выводы. Включи ту самую интуицию которая характерна для всех Посланников. Ей-богу, нам всем пора искать нешаблонные решения. В контексте единых действий захват выступа гарантирует успех одного из девяти решительных ударов, необходимых нам для превращения конфликта в…

Здесь я снялся с места и, быстро пройдя по мосткам, стал подниматься на пологий берег, направляясь к ближайшим возвышенностям. Небо уже затянули облака, впрочем, не предвещавшие грозы. Мне казалось, что после подъема на достаточно высокое место должен открыться великолепный вид на залив.

Голос Кареры отдалялся, постепенно заглушаемый шумом ветра. Покинув мостки, я оставил его проекцию озвучивать пустое пространство. Надеюсь, выступление хоть немного развлекло тюленей. Разумеется, в случае, если у них не было действительно важных дел.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В конце концов на излечение дали всего неделю.

Не думаю, что я много потерял. Далеко внизу, в роящейся облаками местности северного полушария Санкции IV, под падающим сверху проливным дождем – так, между прочим – убивали друг друга люди – мужчины и женщины.

Виртуальное подобие обслуги регулярно посещало мой дом, сообщая наиболее интересные новости. Союзники Кемпа пытались прорвать кольцо Протектората извне и потерпели неудачу, что вылилось в ограничение движения их межпланетного транспорта. С прорывом более совершенных, чем обычно, и неизвестно откуда взявшихся бомбардировщиков был разнесен на атомы дредноут Протектората. Правительственные силы продолжапи удерживать позиции по линиям тропиков, в то время как на северо-востоке войск "Клина" и остальные подразделения наемников отступили, сдав территорию элитным частям президентской гвардии Кемпа. Продолжали гореть руины Ивенфолла.

Как уже было сказано, ничего важного я не упустил.

Очнувшись наконец в госпитальном отделении, я ощутил поток жизненных сил, наполнявших организм с головы до пят. Эффект, по большей части вызванный химией. В военных госпиталях так принято. Выздоравливающее тела нашпиговывают лекарствами, что называется, от дури. Нечто вроде доброго стопарика по случаю возвращения домой. Помогает не думать ни о чем, кроме победы… Победы в этой гребаной войне: малой кровью, на чужой территории и над всей сворой, одним молодецким махом. Несомненно, "дурь" была качественная – и самого животворного свойства. Однако, купаясь в парах патриотического коктейля, я параллельно испытывал и более простые ощущения, состоявшие в удовольствии от целости и нормальной работы конечностей и внутренних органов. И уверенности в своих силах.

Но только до момента, когда поговорил с докторшей.

– Мы отпускаем вас немного раньше времени, – сообщила она. Яростные ноты, звучавшие в ее голосе на первом осмотре, несколько улеглись. – Нам пришлось так поступить по распоряжению командования "Клина". И ваши раны не затянулись полностью.

– Я отлично себя чувствую.

– Разумеется, вы чувствуете себя хорошо. Потому что тело залито эндорфинами выше иллюминаторов. Но едва окажетесь внизу, почти сразу поймете: левая рука примерно на треть слабее нормальной. Кстати, ваши легкие совершенно не в порядке. Обожжены со времен Гаерлейна-20.

Я удивленно захлопал глазами:

– Не знал, что там применяли химию.

– Нет, не применяли… По крайней мере официально – нет. Но, как мне объяснили, была одна спецоперация… – лицо докторши приняло извиняющееся выражение:

– Большую часть мы вычистили, а кое-где запустили регенерацию, приняв меры от вторичных инфекций. Еще несколько месяцев полноценного отдыха – и вы могли бы прийти в полный ажур. Но как я уже… – тут она пожала плечами:

– Короче, постарайтесь не курить. Занимайтесь спортом. Как бы поточнее выразиться… сама не знаю, за каким хером все это нужно… Ведите здоровый образ жизни.

Я пытался. Начал гулять по госпитальной палубе. Гонял воздух через выжженные легкие. Разрабатывал плечо. За каким хером это нужно?

Палубу переполняли такие, как и я, бездельники – мужчины и женщины, делавшие те же упражнения на свежем воздухе. Некоторые оказались мне знакомы.

– Здорово, лейтенант!

Ба… Тони Леманако. Лицо его состояло в основном из лоскутьев, перемежавшихся зелеными полосками в местах, где парню имплантировали биомассу. Он еще и улыбался, правда, чересчур скалился – зубы слишком хорошо просматривались по всей левой стороне.

– Лейтенант, так вы это сделали! Путь отхода… – он обернулся, озираясь в толпе:

– Эй, Эдди. Квок… Здесь наш лейтенант, который всех вытащил.

Квок Юэн Юй. Обе глазницы девушки были заполнены ярко-оранжевым инкубационным гелем. Выносная камера, ловко приваренная к черепу, обеспечивала хороший обзор и – что удобнее всего – передавала информацию непосредственно в мозг. Руки помаленьку отрастали, но молодая ткань, сквозь которую просвечивал черный углепластиковый каркас, казалась еще влажной на вид и кровоточила.

– Лейтенант… Мы полагали, что…

– Лейтенант Ковач! – окликнул кто-то.

Эдди Мунхарто. Этот держался в вертикальном положении за счет специального мобилизирующего костюма, позволявшего биосреде по чуть-чуть регенерировать левую руку и обе ноги из обрубков, предусмотрительно оставленных его телу "умной" шрапнелью.

– Рад встрече, лейтенант! Видите, мы все идем на поправку. 391-й взвод вернется и еще даст просраться этим "кемпам". Как пить дать… Месяца через два, не позже.

В последнее время для воевавших за Кареру наемников "Клина" поставлялись тела, произведенные в компании "Кумалао биосистемз". Эти совершенные в своем роде творения человеческого разума предлагали владельцу многочисленные полезные опции. В том числе систему, ограничивавшую выброс серотонина, что пробуждало склонность к агрессии, и мгновенно просыпавшиеся гены настоящего волка, способствовавшие улучшению реакции и проявлению совершенно звериной жестокости. Впрочем, при сохранении преданности хозяину.

При взгляде на стоявшие вокруг искалеченные, но живые остатки взвода к горлу подступил комок.

– Мужики, мы их пробили… что, нет? – произнес Мунхарто, жестикулировавший отростком руки, как тюлень ластом. – Я смотрел вчерашние новости.

Микрокамера Квок взвыла моторчиком:

– Вы примете команду над новым 391-м, сэр?

– Эй, Наки! Ты где, мужик? Здесь наш лейтенант…

Больше я на палубу не выходил.

Шнайдер нашел меня спустя сутки. Сидя в офицерской палате для выздоравливающих и уставившись в иллюминатор обзора, я дымил сигаретой. Глупо, но, как точно подметила доктор, за каким хером все это нужно… Какое значение имеет собственное здоровье, когда в любой момент твою плоть может оторвать от тела летящая навстречу сталь или сожрать химия.

– Ба-а… лейтенант Ковач.

Я узнал его не сразу, лишь через секунду-другую. Боль меняет человеческие лица. И тогда мы были основательно заляпаны кровью.

Для начала, глядя сквозь дым своей сигареты, я принялся уныло гадать: не очередной ли это собрат по оружию, желавший побалаболить о войне до победного конца. Наконец что-то неуловимое, сквозившее в манере его поведения, включило память и вытащило на свет день нашей загрузки в госпиталь. Несколько удивляло затянувшееся присутствие такого пациента на борту госпиталя. Не менее странным выглядело его появление в палате. Я сделал жест, приглашая гостя сесть.

– Благодарю. Я, гм-м… Ян Шнайдер, – он протянул руку. Последовало короткое пожатие, и Шнайдер тут же потянулся к моим сигаретам. – На самом деле мне показалось, что вы не… гм… не ранены.

– Зря вы так думаете. Я был ранен.

– Ранение… гм… ранения влияют и на ваше сознание, и на память.

При этих словах я нетерпеливо дернулся. Шнайдер продолжил:

– Позвольте мне не думать о чинах и всем таком… гм…

– Слушайте, Шнайдер, уж это действительно не важно, – я закашлялся, втянув облако дыма глубже, чем следовало. – Имеет значение одно: как прожить достаточно долго, чтобы выбраться из этой мясорубки. Еще раз напомнишь – и получишь в морду. В остальном я тебя не ограничиваю, можешь выделываться как хочешь. Все понял?

Нервозность Шнайдера сменило навязчивое желание отгрызть себе ноготь. Выслушав мою речь, он вытащил большой палец изо рта и осклабился. Потом засунул на то же место сигарету. Дым он выпустил довольно изящно, прямо в иллюминатор, за которым открывался сказочный вид на поверхность планеты. Затем уставился на меня взглядом хищника. Наконец Шнайдер кивнул, и его язвительный тон перешел в новое качество.

– Все точно, – произнес он.

– Что точно?

Шнайдер заговорщически огляделся. Немногочисленные обитатели палаты сгрудились на противоположном конце коридора, занятые просмотром голографического порно. Шла прямая трансляция с Латимера. Шнайдер вновь оскалился и тут же склонился ближе ко мне:

– Вы тот, кого я искал. Человек, обладающий здравым смыслом. Лейтенант Ковач, я хочу вам что-то предложить. Некое предприятие с вашим участием, способное вывести из этой мясорубки не только живым, но и богатым. Трудно представить, насколько богатым.

– Я могу представить многое, Шнайдер.

Он пожал плечами:

– Почему нет? Представьте себе очень много денег. Вас это интересует?

Я задумался, стараясь сообразить, что может крыться за предложением:

– Нет, если это требует переметнуться. Ничего личного в моем отношении к Кемпу не существует, однако, полагаю, он проиграет войну и…

– Политика?! – Шнайдер сделал протестующий жест. – Тут политикой не пахнет. Если на то пошло, не пахнет и войной – исключая место действия. Я говорю об иных материях, более основательных. О товаре. О том, за что любая корпорация легко платит один процент со своих будущих ежегодных доходов.

Я сильно сомневался в наличии подобного товара в какой угодно точке на карте Санкции IV. Еще большее сомнение внушала личность этого Шнайдера.

В то же время он рискнул оказаться на борту военного корабля Протектората и получил достаточно чисто медицинских впечатлений о степени страданий полумиллиона людей, оставшихся внизу, на поверхности планеты – пусть с проправительственных позиций. Реально Шнайдер мог располагать некоторой информацией, а теперь ценность имели любые обстоятельства, способные снять меня с этого комка грязи, готового в любой момент взорваться.

Кивнув, я примял окурок:

– Хорошо.

– Вы согласны?

– Слушаю внимательно, – негромко ответил я. – Согласен я или нет – решение зависит от вашей информации.

Шнайдер втянул щеки и причмокнул:

– Не знаю, достигнем ли мы согласия на этой основе. Лейтенант, мне нужны…

– Вам нужен я. Что очевидно. В противном случае разговор вообще не мог состояться. Будем ли продолжать на такой основе, или я должен вызвать конвой, чтобы из вас вышибли согласие?

Повисло напряженное молчание, и оскал Шнайдера постепенно сошел на нет. Улыбка испарилась с побледневшего лица так же, как оттекла кровь.

– Ладно, – наконец произнес он. – Вижу, я в вас ошибся. Записи личного дела не вполне отражали… свойства характера.

– Ни одна запись, до которой можно дотянуться, никогда не отражает и половины. К вашему сведению, в последний раз мои данные фиксировали еще в корпусе Посланников.

Наблюдая за реакцией, я старался определить, до какой степени он испугался. Статус Посланников – страшилка для всего Протектората, и, само собой, не из-за благородства натуры. Кем я был раньше, не составляло секрета на Санкции IV, однако не стоило распространяться о себе без повода. Обычно репутация этого рода не приносила ничего, кроме нервного молчания, наступавшего в комнате сразу после моего появления. Это в лучшем случае. В худшем – вызывала у некоторых, впервые получивших боевое тело, маниакальное стремление доказать чистое превосходство нейрохимических реакций свежей мускулатуры над опытом.

Карера подобрал меня после третьей смерти, то есть третьего попадания в хранилище. Обычно командиры его ранга слабо представляют, как это – быть убитым. В предположении, что энтузиазм подчиненных оставляет подобную участь врагу. Тогда же записи о моей прошлой карьере решили похоронить как можно глубже, оставив взамен характеристику на обычного наемника, сражающегося за флот Протектората. Достаточно обычное дело для карьеры Посланника. И для Кареры.

Если даже мое признание испугало Шнайдера, он никак не отреагировал. Снова подавшись вперед, он глубоко задумался:

– Значит, Посланник, говоришь. Когда ушел из корпуса?

– Давно. Интересуешься почему?

– Ты был на Иненине?

На меня нацелился горящий кончик его сигареты. На какой-то момент показалось, словно я опять падаю туда. Красная точка расплылась, превратилась в трассы лазерных выстрелов, и в памяти возникли руины и грязь под ногами. Тот самый день, когда Джимми де Сото умирал от ран, схватив меня за руку и крича от боли, а вокруг нас рушилась военная база на Иненине.

Я на мгновение прикрыл глаза:

– Да, я был на Иненине. Ты расскажешь о своем деле или нет?

Шнайдера распирало. Похоже, теперь он собирался рассказать мне все. Позволив себе наглость снова дотянуться до моих сигарет, он откинулся на стуле:

– Известно ли тебе, что на побережье Северного выступа, чуть выше Заубервилля, расположена наиболее древняя из известных археологам стоянок марсиан?

О, да-а…

Я вздохнул, выпустив дым мимо его лица, прямо в стекло иллюминатора, из которого открывался красивый вид на Санкцию IV. Чего-то подобного и следовало ожидать. Впрочем, сообщение Яна Шнайдера до некоторой степени разочаровало. Я подумал: можно ли за время нашего непродолжительного знакомства получить хотя бы общее представление о сложном предмете, которым были останки цивилизации с закопанным в их глубине технологическим дерьмом.

За пять веков, прошедших с момента нашего появления в марсианском мавзолее, люди так и не поняли, что за артефакты оставила вымершая цивилизация соседней с ними планеты. Останки лежали вне нашей досягаемости или понимания. Возможно – того и другого, но откуда нам знать?

Пожалуй, единственным по-настоящему полезным открытием стали космические навигационные карты, едва расшифрованный способ записи которых позволил направлять корабли по заранее намеченным направлениям.

Этот успех в сочетании с огромным количеством руин и артефактов, обнаруженных при помощи тех же карт, способствовал бурному росту будораживших общество теорий, идей и даже культов. Перемещаясь по Протекторату в разнообразных направлениях, я успел познакомиться со многими из них. Как-то слышал параноидальную историю, будто правду скрывают, и Объединенные Нации давно засекретили информацию об астронавигационных картах, на самом деле пришедших из нашего же далекого будущего.

Наконец, существовало вполне обстоятельно и живо изложенное поверье, по которому мы сами представляем собой потомство марсиан. А впереди нас ждет объединение с духом предков, достаточно лишь подкопить кармической энергии. Кое-кто из ученой братии по сей день забавляется теориями, представляющими марсиан своего рода дальним форпостом – колонией, отрезанной от материнской цивилизации. Поговаривали о том, что ворота для входа по сей день находятся где-то, точнее, неизвестно где. Лично мне нравилась следующая теория: марсиане перебрались на Землю, став дельфинами. Специально, чтобы не иметь ничего общего с прогрессом технологий.

В конце концов вышло что-то такое. Они исчезли, а нам досталось собирать обломки.

Шнайдер вновь осклабился:

– Думаешь, я просто так, да? Оживляю детские голограммы?

– Что-то вроде.

– Ну-у, тогда пойдем дальше, – он пыхтел моей сигаретой, затягиваясь неглубоко и коротко, так что при разговоре дым вылетал изо рта. – Видишь ли, все почему-то считают, что марсиане походили на нас. Разумеется, не физически. Я имею в виду, что цивилизацию марсиан предполагают основанной на едином с нашей собственной цивилизацией культурном базисе.

Основанной на едином культурном базисе? Слова явно не вписывались в имидж Шнайдера. Он цитировал кого-то еще, и во мне начал просыпаться интерес.

– Таким образом, при исследовании мира, подобного этому, мы считаем главным успехом обнаружение центров обитания. Как обыкновенно выражаются, городов. Мы находимся на расстоянии примерно в два световых года от системы Латимера, есть две пригодные к обитанию биосферы и примерно еще три, требующие небольшой доработки, везде осталось по крайней мере некоторое количество построек. Впрочем, едва сюда добрались исследовательские зонды, деятельность была прекращена, а пришельцы мгновенно убрались.

– Мне кажется, "мгновенно" – это преувеличение.

На досветовых скоростях даже самой технически упакованной колонии потребовалось бы года три, чтобы пересечь расстояние от системы двойной звезды Латимера до этой маленькой звезды с невообразимым названием Санкция IV. Действительно, в межзвездном пространстве ничто не идет быстро.

– Неужели? А знаешь, сколько нужно времени? От момента получения информации зонда до момента инаугурации правительства Санкции IV.

Я кивнул. Знать такие вещи входило в мои обязанности как местного военного советника. Заинтересованные корпорации смогли бы протолкнуть бумаги через Протекторат-Чартер за несколько недель. Впрочем, это было чуть ли не столетие назад и не могло иметь касательства к предмету, о котором Шнайдер говорил в данный момент. Жестом я заставил его продолжить.

– Итак, что дальше? – произнес он, наклонившись над столом и подняв кверху руки так, словно собирался дирижировать. – Вы получаете археологические ценности. Заключается обычная сделка. Удовлетворяется ваша заявка как первооткрывателя, служащая в дальнейшем основой ваших взаимоотношений с корпорациями, где государство выступает посредником.

– Тоже за определенный процент.

– Да-а, за процент, плюс право на экспроприацию, разумеется, с приемлемой компенсацией, цитата: "… всех новых находок, имеющих жизненное значение с позиции Протектората. И прочее, и прочее", конец цитаты. Суть же состоит в том, что любой мало-мальски грамотный археолог, задумавший "пойти на дело", нацеливает свои усилия на центры обитания. Так поступали до нас все.

– Откуда тебе знать, Шнайдер? Ты что, археолог?

Подняв вверх левую руку, он закатал рукав, и я увидел выполненную на его коже иллюминиевую татуировку в виде свернувшейся кольцами змеи. Нарисованная чешуя мерцала на свету, и казалось, она светится сама собой, заставляя шевелиться кольца змеиного тела. Я почти слышал шелестящий звук, словно ползет настоящая змея. В зубы змее вплели нарисованную ленточку с надписью "Гильдия пилотов межпланетных сообщений. Санкция IV". Вверху картину венчал другой текст: "Земля принадлежит мертвым". Последняя надпись выглядела довольно свежей. Я пожал плечами:

– Неплохая картинка. И что?

– Я доставлял грузы группе археологов, работавших на побережье Дэнгрека к северо-востоку от Заубервилля. В основном все они были скрэчерами, но…

– Скрэчерами?

Шнайдер озадаченно моргнул:

– Да. А что такого?

– Это не моя родная планета, – мирно заметил я. – Случилось так, что я здесь воюю, и только. Кто такие скрэчеры?

– А-а. Знаешь ли, это просто щенки, – он сделал пренебрежительный жест, помахав руками. – Только что окончившие академию, в первый раз на раскопках. Скрэчеры.

– Скрэчеры. Понятно. А кто был не скрэчер?

Он снова мигнул:

– В смысле?

– Кто из группы не был скрэчером? Ты сказал: "В основном все они были скрэчерами, но… " Кто не был?

Похоже, Шнайдер обиделся. Ему не нравилось, что я прерываю его рассказ:

– Была пара-другая опытных рук. Скрэчеры всегда находят то, что хотят найти, на любых раскопках, но иногда встречаешь и ветеранов, так и не набравшихся ума-разума.

– Или вошедших в дело слишком поздно, чтобы урвать свой кусок.

– Да-а… иногда.

По неизвестной мне причине ему не понравилась и эта шутка.

– Штука в том, что мы… точнее, они кое-что нашли, – сказал Шнайдер.

– Нашли что?

– Марсианский корабль. Нетронутый.

– Херня.

Шнайдер примял сигарету:

– Мы его нашли.

Я снова вздохнул.

– Ты хочешь, чтобы я поверил в следующее: вы нашли целый космический корабль, точнее, звездолет, и новость об этом событии так и не разошлась? Никто не проболтался? Никто не заметил его на месте раскопа? Что с ним такое сделалось? Накрылся волшебным покрывалом?

Шнайдер облизал губы и оскалился. Странно, но им опять овладело самодовольство.

– А я не говорил, будто мы его откопали. Ковач, я сказал: «Мы его нашли». Да он размером с гребаный астероид! И он находится на краю системы Санкции IV, дрейфующий на орбите. А то, что мы откопали, оказалось воротами. Шлюзом, который ведет на корабль. Вроде части их системы швартовки.

Вниз по моей спине пробежал холодок:

– Шлюз? Ты хочешь сказать, ворота в гиперпространство? Ты уверен, что они правильно поняли техническое описание?

– Ковач, шлюз или ворота, какая разница? Мы это открыли, – Шнайдер посмотрел на меня, как на ребенка. – Прямо сквозь ворота мы видели ту, другую сторону. Знаешь, выглядело как дешевый спецэффект. Звездный пейзаж. Его быстро идентифицировали как вид из нашей системы. Все, что нам оставалось сделать, это войти.

– Войти в корабль? – против собственной воли я был совершенно захвачен. В корпусе Посланников тебя учат, как лгать. Лгать детектору лжи, лгать в состоянии запредельного стресса, лгать при любых требующих этого обстоятельствах и под самыми страшными обвинениями. Посланники умеют лгать лучше, чем любой житель Протектората, естественного или искусственного происхождения, но при взгляде на Шнайдера я понимал: он явно не лжет. Что бы с ним ни произошло, он в это верил абсолютно.

– Нет, – ответил Шнайдер и покачал головой. – Не в сам корабль, нет. Шлюз был наведен на точку, находившуюся примерно в двух километрах от места его расположения. Корабль обращался вокруг этой точки с периодом в четыре с половиной часа, достаточно близко. Здесь требовался скафандр.

– Или челнок, – я ткнул пальцем в его татуировку. – На чем ты летал?

Он состроил гримасу:

– Этот кусок дерьма? Суборбитальный "Моваи". Размером с дом, сволочь! Он не мог бы пройти сквозь такие ворота.

– Что? – я закашлялся, и тут же, сквозь кашель, меня начал душить смех. – Как это так, "не мог бы пройти"?

– Да-да. Тебе смешно, – печально произнес Шнайдер. – Если бы не долбаная логистика, мне не пришлось бы участвовать в этой сраной войне. Мне следовало напялить заказное тело еще в Латимер-Сити. Свежемороженые клоны, память из банки и гребаное бессмертие. Имел бы все сразу, по полной программе.

– И что, ни у кого не нашлось скафандра?

– Да на кой хрен? – Шнайдер развел руками. – Суборбитальный полет. Никто и не собирался выходить за борт. На самом деле – никому и никогда не разрешалось ничего подобного. Исключительно порты Лэндфолла. И все, что возьмете на борт, должно пройти карантин. К тому же это просто не могло никому прийти в голову. Помнишь пункт об экспроприации?

– Да-а. "Все находки, имеющие жизненное значение с позиции Протектората…" Вы что, не рассчитывали на приемлемую компенсацию? Или не считали приемлемой возможную сумму?

– Расслабься, Ковач. Какая еще приемлемая компенсация за такую находку?

Я пожал плечами:

– Это зависит от многих вещей… В мире бизнеса цену определяет заказчик. Это смотря с кем будешь говорить. А цена… Иногда пуля.

Шнайдер нервно дернулся:

– Вы считаете, невозможно продать открытие крупному бизнесу?

– Я думаю, что такая сделка не принесет вам ничего существенного. А выживете или нет – это лотерея. Зависит от человека, на которого получите выход.

– С кем повели бы контакты вы?

Взяв сигарету, я нарочно замялся, и его вопрос повис в воздухе:

– Здесь не место для такой дискуссии, Шнайдер. Мое положение консультанта не сочетается с вероятными дивидендами. С другой стороны, в качестве партнера… – я небрежно улыбнулся, продолжив без паузы:

– В этом случае я готов к развитию сюжета. Что случилось дальше?

Шнайдер расхохотался, заставив зрителей отвлечься от полноразмерной голограммы с голыми разгоряченными телами, вполне реалистично переплетавшимися на другом краю палаты.

– Что случилось? – он понизил голос, дожидаясь, когда зрители вернутся к наблюдению за плотью. – Что, что… Трижды гребаная война, вот что случилось…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Где-то, неизвестно где, плакал ребенок.

На некоторое время я завис на руках у комингса люка, чтобы экваториальная атмосфера постепенно наполнила помещение. Из госпиталя меня выписали вполне "годным" к несению службы, но легкие все еще не работали так хорошо, как хотелось, а пропитанный водой воздух не способствовал легкому дыханию.

– Здесь жарковато.

Шнайдер заглушил двигатели челнока и уже успел практически усесться мне на плечи. Отодвинувшись от люка, я пропустил его к выходу, прикрывая глаза от яркого солнца.

С воздуха лагерь для интернированных смотрелся вполне нетронутым, как обычное построенное по типовой схеме поселение. Вблизи, однако, впечатление армейской опрятности отступало, не выдерживая столкновения с реальностью. Опрометчиво взорванные купола растрескались от жара, и вытекавшая из них жидкость заливала проходы. Бриз доносил до нас вонь жженой пластмассы. Всю посадочную площадку до самого периметра покрывал слой обрывков бумаги и пластика; месиво горело при каждой посадке или взлете.

За изгородью виднелась цепь роботов внешнего охранения. Они напоминали железные растения, проросшие из обгорелой земли. Жужжание накопительной подстанции создавало постоянный надсадный фон, дополнявшийся громкими возгласами интернированных.

Небольшой отряд местной милиции неуклюже сгрудился возле своего сержанта, внезапно напомнившего мне отца, такого, каким он был в лучшие свои дни. Увидев форму "Клина", вояки немного подтянулись. Сержант нехотя отдал честь.

Я небрежно представился:

– Лейтенант Такеши Ковач, "Клин", армия Кареры. Со мной капрал Шнайдер. Мы прибыли отконвоировать на допрос интернированную Татьяну Вордени.

Сержант нахмурился:

– Почему мне не сообщили?

– Сержант, я вам сообщил только что.

Обычно в подобных ситуациях было достаточно моей формы. Как хорошо знали на Санкции IV, части "Клина" являлись главной силой Протектората. Пусть неофициально, но они практически всегда получали то, что хотели. Кстати, другие подразделения наемников всегда уступали "Клину" в драке за реквизируемое. Без исключений.

Впрочем, сержант держался твердо. Наверное, действовали смутные воспоминания об уставе или о порядках, усвоенных им еще до войны. Или так, или на сознание вояки надавило чувство общности с бедолагами, влачившими существование в остатках разбитых куполов. Он произнес:

– Я должен убедиться в ваших полномочиях.

Щелкнув пальцами в адрес Шнайдера, я вытянул руку в ожидании, когда в ней окажутся бумаги. Состряпать эту "липу" не составило особого труда. В планетарных конфликтах подобного масштаба даже младшие командиры войск Кареры имели полномочия, о каких в мирное время не мог и мечтать дивизионный генерал Протектората.

Короче, спрашивать, для чего двум военным нужна Таня Вордени, никто не захотел. Наверное, на самом деле причина не интересовала никого. Так что самым трудным делом стал захват космического челнока. Шаттлы всегда были дефицитом, а межпланетный транспорт использовался в крайне напряженном режиме. В конце концов ради корабля мне пришлось взять на пушку какого-то полковника, сказав, что нам нужно попасть в полевой госпиталь на юго-востоке от Сачинды. Когда-нибудь из-за самоуправства могли возникнуть проблемы, но, как говаривал сам Карера, на войне как на войне, и реальность ничуть не похожа на борьбу за рейтинги.

– Эти подойдут? А, сержант?

Он начал пристально рассматривать документы, словно надеясь, что подписи окажутся фальшивыми. Я сделал нетерпеливое движение, бывшее не вполне притворным. Гнетущая атмосфера лагеря и продолжавшийся крик невидимого мне ребенка уже действовали на нервы. Хотелось поскорее убраться отсюда.

Сержант поднял глаза и отдал документы.

– Вам придется встретиться с комендантом, – деревянным голосом сообщил он. – Эти люди в юрисдикции правительства.

Окинув взглядом тех, кто стоял за сержантом справа и слева, я снова посмотрел в его лицо:

– Хорошо, – на мгновение я скривился в усмешке, и сержант тут же отвел глаза. – Пойдем к коменданту. Капрал Шнайдер, ожидайте на месте. Это ненадолго.

Комендатура находилась в двухэтажном куполе, отгороженном от остального лагеря мощным забором. Над накопительной подстанцией располагались караульные посты, словно уродливые готические тени. Горгульи из далекого прошлого. Охраняли все это тщедушные рекруты, одетые в форму не по росту, с плазменными винтовками огромных размеров. Юные лица, высовывавшиеся из увешанных причиндалами бронежилетов, выглядели огрубевшими и изможденными.

Присутствие солдат казалось не совсем уместным. Или не действовали роботы охранения, или этот лагерь страдал от избытка народу.

Внутрь мы прошли без единого звука, затем поднялись вверх по лестнице, сделанной из белого металла и запросто приклеенной к стене купола. Сержант нажал кнопку звонка. Нас просканировала камера наблюдения, и дверь с резким звуком открылась. Я ступил внутрь помещения, с облегчением вдохнув кондиционированный воздух.

Основное освещение офиса составляли экраны бесчисленных мониторов, размещенных на дальней стене. Здесь же находился стол, отделанный пластиком, на одной стороне которого возвышался простецкий стеллаж для голограмм. Рядом валялась клавиатура.

На поверхности стола лежал слой административного хлама – рулоны распечаток, маркеры и прочая мелочевка.

Над этим пейзажем тут и там возвышались забытые стаканы из-под кофе, словно нарисованные на индустриальном фоне древние газгольдеры. В одном месте я разглядел змеившиеся по столу тонкие информационные кабели. Кабели сходились к руке человека, сгорбившегося за столом.

– Разрешите, комендант?

В этот момент на паре экранов сменилась картинка, и я увидел, как в их зыбком свете по этой руке пробежал металлический отблеск.

– Что там, сержант? – в голосе звучали пренебрежение, скука и отсутствие всякого интереса. Я выдвинулся ближе к холодному свету мониторов, и сидевший за столом человек тут же наклонил голову, взглянув в мою сторону. Теперь стал различим его глаз, а точнее – фоторецептор синего оттенка. Половину головы закрывал протез, сделанный в виде металлической заплаты и спускавшийся вниз, к шее. Протез доходил до плеча, своим видом напоминая часть старого космического скафандра. Впрочем, скафандр был без надобности. Большая часть левой стороны туловища отсутствовала, от бедра до подмышки представляя собой сплошные сервоприводы. Рука оказалась сложной системой гидравлики с черной клешней на конце. Тыльную сторону кисти и предплечье украшало с полдюжины блестящих серебряными контактами разъемов, к одному из которых был подключен свисавший со стола кабель. Около разъема подмаргивал красным микроиндикатор. Здесь явно шла передача данных.

Остановившись у края стола, я отдал честь и назвал себя, стараясь говорить потише:

– Лейтенант Такеши Ковач, части "Клин" Кареры.

– Хорошо, – комендант с видимым усилием выпрямился на стуле. – Вероятно, вам маловато света, лейтенант. Я предпочитаю темноту, но… – он кашлянул, не разжимая губ. – Но такой уж у меня глаз. У вас, вероятнее всего, другой.

Он нащупал клавиатуру и набрал код после второй попытки. В углу комнаты загорелся свет. Фоторецептор немного затуманился, и вместе с ним на меня уставился второй, вполне человеческий глаз.

То немногое, что осталось от его лица, имело правильные черты и когда-то могло выглядеть симпатичным. К несчастью, долгая работа лицевых мышц от когерентных электрических импульсов сделала его выражение вялым, даже одутловатым.

– Наверное, так лучше? – тут лицо офицера просто перекосило, а появившееся на нем подобие улыбки могло напугать даже меня. – Могу себе представить, конечно, лучше. Ведь вы, так сказать, прибыли с БОЛЬШОЙ Земли.

Выражение прозвучало весьма своеобразно. Затем комендант кивнул в сторону экранов:

– Мир отражается в этих глазах, и все, что они видят, заставляет мечтать наши ничтожные умы. Скажите, лейтенант, мы все еще воюем за эту опущенную всеми, кому надо и не надо, планету? Я хочу сказать, за обладание тщательно изученными, археологически богатыми и сплошь изрытыми недрами нашей прекрасной планеты?

Мой взгляд снова упал на металлическую руку, электрический разъем и пульсировавший рядом с ним рубиновый индикатор. Затем я посмотрел на лицо:

– Мне бы минуту вашего внимания, комендант.

Наступила пауза. Некоторое времякомендант смотрел на меня, затем, сделав совершенно механическое движение вниз, навел глаза на подключенный к руке кабель.

– О… – вполголоса пробормотал он. – Это…

Вдруг скособочившись, он постарался нацелить взгляд на сержанта. Тот нерешительно мялся в проеме двери в компании двух представителей милиции.

– Убирайтесь!

Готовность, с которой сержант выполнил приказ начальника, предполагала, что приказ вполне соответствовал его желанию. Одетые в форму подчиненные проследовали за сержантом, и последний аккуратно притворил за собой дверь. Щелкнул замок. Комендант тяжело осел на спинку стула, потянувшись к интерфейсному разъему правой рукой. В этот момент с его губ слетел странный звук – то ли вздох, то ли кашель… Или, как мне тогда показалось, смех.

Я ждал, что комендант посмотрит на меня.

– Лейтенант, уверяю вас, канал зажат до минимума, – произнес он, взглянув на мерцающий индикатор. – Вероятно, если его отключить, я этого не переживу… Случись прилечь, я точно не встану. Так что приходится оставаться в онлайне. Сидя на стуле. Неудобно, но… По крайней мере так я не сплю. Вернее, всегда просыпаюсь вовремя. Периодически.

Как мне показалось, он постоянно делал над собой усилие.

– Так что же, позвольте спросить, требует от меня подразделение "Клин" господина Кареры? Вы же знаете, у нас нет ничего ценного. Медицинское снабжение много месяцев как исчерпано, и даже провиантом нас снабжают, едва поддерживая минимальный рацион. Разумеется, рацион моих людей: а я держу здесь только лучших солдат. Местные – просто на голодном пайке.

Еще кивок, на сей раз в сторону мониторов.

– Разумеется, машинам еда не требуется. Они самодостаточны, непритязательны и не склонны сопереживать тем, кого охраняют. Отличные солдаты, как ни возьми. Как видите, я постарался стать одним из таких – но процесс до сих пор не дошел до нужной точки…

– Я прибыл не в интересах вашего снабжения, комендант.

– Что вполне предсказуемо, не так ли? Неужели я нарушил одно из предначертаний из только что принятого Картелем порядка вещей? Возможно, оказал заведомо негативное влияние на ход войны? – последняя мысль явно забавляла моего собеседника. – А вы, случайно, не киллер? Из, так сказать, заградотряда "Клин"?

Я отрицательно качнул головой:

– Я прибыл за одной из ваших подопечных. Знаете такую… Таня Вордени.

– Ах да… Та самая, археолог…

Я почувствовал довольно странное предчувствие. Не говоря ничего, положил на стол перед комендантом свои бумаги и стал ждать. Неловко взяв бумаги, тот странным образом наклонил голову, стараясь рассмотреть документы в достаточно необычном ракурсе. Будто рассматривал голограмму. Мне показалось, он что-то пробормотал или просто задышал тяжелее обычного.

– Какие проблемы, комендант? – спросил я совершенно спокойным голосом.

Опустив руку, он наклонился ниже, протянув бумаги обратно. В этот момент взгляд его человеческого глаза показался мне вполне осмысленным.

– Что вам нужно от нее? – так же спокойно задал комендант свой вопрос. – От маленькой скрэчерши Тани. На что она "Клину"?

Мной овладела неожиданно трезвая мысль: а если его убить? Пожалуй, это легко. Наверное, я на несколько месяцев приблизил бы его отключение. Впрочем, снаружи еще оставались те двое плюс сержант. Слишком много неопределенности, и к тому же неизвестно, как запрограммированы роботы охранения. Мне пора выражаться конкретнее.

– Комендант, это дело касается вас не больше, чем меня. У меня есть свой приказ, теперь приказ есть и у вас. Итак, Вордени находится в лагере или нет?

Комендант не отвел взгляд в сторону, как было при разговоре с сержантом. Возможно, сработала какая-то привычка, зарытая в глубине сознания, некая давным-давно пережитая утрата, память о которой еще крутилась на орбите около угасавшего ядра его личности. Или передо мной был чудом оставшийся в целости кусочек гранита, из которого некогда он состоял целиком. Комендант не хотел уступать.

Моя правая рука, заведенная за спину, была уже расслаблена, согнута в локте и готова к действию. Вдруг задранное вверх предплечье коменданта дернулось и рухнуло на плоскость стола словно подрезанное. Документ вывалился из разжавшихся пальцев и полетел вниз.

В то же мгновение моя рука метнулась вперед, успев пригвоздить падающий лист к краю стола. Из горла коменданта вырвался сухой звук.

Секунду мы оба молча смотрели на руку, после чего комендант снова осел на стуле. Осипшим голосом он прокаркал:

– Сержант!

Дверь тут же открылась.

– Сержант, заберите Вордени из купола номер восемнадцать и отведите на шаттл к лейтенанту.

Сержант отдал честь и вышел. На его внезапно просиявшем лице ясно читалось облегчение от принятого другими решения.

– Благодарю вас, комендант, – козырнув, я забрал со стола свою часть бумаг и развернулся к выходу. Почти в дверях я опять услышал голос коменданта.

– Весьма популярная женщина, – сказал он. Я обернулся:

– Что?

– Вордени. Вы не первый, – с блеском в единственном глазу он наблюдал за моей реакцией.

– Не первый что?

– Не первый за последние три месяца, – говоря, он делал что-то с питанием своей левой руки, при этом лицо немного дергалось. – Была тут одна вылазка. Люди Кемпа. Им удалось прорвать оборону периметра и проникнуть внутрь. Неплохое техническое обеспечение прорыва, учитывая их нынешнее плачевное положение. По крайней мере в этом районе, – колова коменданта безвольно запрокинулась на спинку стула, и он издал длинный вздох. – Очень хорошие технологии. При таких обстоятельствах. Они приходили… за ней.

Наверное, должно было последовать какое-то продолжение, однако комендант молчал, едва поводя головой из стороны в сторону. Я на секунду замялся. Площадкой ниже стояли двое милиционеров, вопрошающе глядя на меня. Я снова прошел к столу коменданта, осторожно коснувшись его головы ладонями. Человеческий глаз закатился, и зрачок далеко ушел за верхнее веко, словно воздушный шарик, улетевший под крышу дома, где давно кончилась вечеринка.

– Лейтенант? – кто-то позвал меня со стороны внешней лестницы. Мгновение я продолжал всматриваться в лицо коменданта. Его дыхание едва прорывалось сквозь полузакрытые губы, и казалось, что в углу рта притаилась кривая улыбка. Рубиновый огонек продолжал слабо вспыхивать где-то на периферии моего зрения.

– Лейтенант?

– Иду, – я отпустил бессильно откинувшуюся голову коменданта и вышел вон, под горячие лучи солнца. Дверь тихо закрылась.

Когда я вернулся к челноку, Шнайдер сидел на одной из передних причальных стоек, развлекая толпу одетых как попало малолеток дешевыми фокусами. За ним пристально наблюдали двое людей в форме, укрывшихся в тени ближайшего купола. Когда я подошел ближе, Шнайдер бросил взгляд в мою сторону:

– Проблемы?

– Нет. Держись подальше от детей.

Шнайдер недоуменно поднял вверх брови и стал сворачиваться, не слишком спеша закончить фокус. В финале он вытащил из уха каждого ребенка по маленькой пластиковой фигурке. Все время, пока "дядя" показывал, как действуют его игрушки, дети недоверчиво молчали. Он сплющивал, складывал и потом надувал фигурки до прежних размеров. Дети наблюдали за действом, раскрыв от изумления рты.

Трюк Шнайдера напомнил еще кое о чем. В детстве меня тоже мучили кошмары, но какими бы трудными ни казались те годы, им не сравниться с ужасами этой планеты. Я спокойно заметил, обращаясь к Шнайдеру:

– Ты не делаешь доброго дела, убеждая, что люди в форме бывают хорошими.

Тот странно посмотрел в мою сторону и громко хлопнул в ладоши:

– Все, ребята. Расходитесь. Представление окончено. Дети разбежались, нехотя покидая оазис развлечений и подарков. Шнайдер наблюдал за ними, скрестив руки и без особого сожаления.

– Откуда у тебя игрушки?

– Нашел в хранилище два контейнера для беженцев. Не думаю, что они пригодились бы госпиталю, где мы забрали челнок.

– Да, своих беженцев они перестреляли давно.

Кивнув в сторону детей, весело уносивших полученные в подарок игрушки, я добавил:

– Когда улетим, милиция конфискует это добро.

Шнайдер пожал плечами:

– Да знаю я. Но шоколад и болеутоляющее я уже раздал. Что делать-то будем?

Хороший вопрос. И к нему – сразу куча ответов, один другого лучше. Я как раз думал над одним вариантом, наиболее жестким, и смотрел в сторону ближайшего поста милиции.

– Смотри, вот ее ведут, – сказал Шнайдер, ткнув пальцем в сторону. Проследив за направлением жеста, я заметил приближавшегося к нам сержанта, тех двоих в форме и между ними – щуплую женскую фигуру с выставленными вперед скованными вместе руками. Прищурившись, я смотрел против яркого солнца, используя все доступное увеличение модифицированного зрения.

Должно быть, во времена расцвета своей карьеры археолога Таня Вордени выглядела куда лучше. Ее стройному телу явно не хватало пышности, а темные волосы определенно требовали внимания. По крайней мере мытья и укладки. Ничего, напоминавшего макияж, на лице женщины не было и быть не могло. Разумеется, ее лицо украсила бы улыбка или какое-то более или менее приветливое выражение.

Женщина покачнулась. Потеряв равновесие, она едва не упала, но конвойные не дали ей рухнуть наземь. Шнайдер было дернулся на помощь, но сумел удержать себя на месте.

– Таня Вордени, – без выражения произнес сержант. Он предъявил длинную ленту из пластика, сплошь заполненную полосами штрих-кода, вытащил сканер и сказал:

– Для передачи предъявите свой идентификатор.

Уткнув палец в висок с собственным кодом, я невозмутимо ждал, пока красный луч лазерного сканера считывал информацию с моего лица. Затем сержант нашел на пластике нужный код, соответствовавший Вордени, и тоже просканировал.

Вышедший немного вперед Шнайдер взял женщину за руку, с нарочитой бесцеремонностью втащив ее внутрь челнока. Вордени со своей стороны сыграла роль без единой эмоции на бледном лице. Я повернулся, собираясь проследовать на борт, и тут послышался голос сержанта, какой-то неожиданно надтреснутый.

– Лейтенант…

– Да, что еще? – я произнес свои слова с угрожающей интонацией.

– Она вернется?

Обернувшись к нему в проеме люка, я с недоумением поднял брови – точно, как это сделал Шнайдер несколькими минутами раньше. Сержант нарушал служебные правила и сам это понимал.

– Нет, сержант, – ответил я спокойно, словно разговаривая с ребенком. – Она не вернется никогда. Мы забираем ее для допроса. Забудьте об этом человеке, – и я закрыл люк.

Едва Шнайдер оторвал челнок от земли, я посмотрел в иллюминатор и понял, что сержант еще стоит на том же самом месте, прямо в центре шторма, поднятого нашим взлетом.

Он даже не прикрыл лицо от яростно жалящего песка.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мы летели на гравитационной тяге, направляясь на запад.

Внизу мелькал пейзаж, состоящий из пустынной растительности, перемежавшейся кляксами более темного оттенка в местах, где корням местной флоры удавалось добраться до водоносных горизонтов.

Двадцатью минутами позже мы отыскали береговую линию и пошли курсом на открытое море, чтобы миновать районы, где, поданным войсковой разведки "Клина", кемписты расставили самонаводящиеся мины. Шнайдер летел на дозвуковой скорости, и нас могли запросто перехватить.

С начала полета я сидел в пилотской кабине и усиленно делал вид, что изучаю данные, поступающие со спутников Кареры. На самом деле я внимательно наблюдал за Таней Вордени. Как подсказывала мне интуиция Посланника.

Археолог сидела, забравшись в глубокое кресло, самое дальнее от входного люка и, соответственно, ближайшее к иллюминаторам обзора. Головой она почти упиралась в стекло. Глаза открыты, однако определить, видит она проносящийся внизу пейзаж или нет, казалось невозможным. На лице застыла неподвижная маска.

Заговорить с ней я даже не пытался. Похожими масками выглядели лица тысяч людей, прошедших передо мной за последний год. По прошлому опыту я знал: Вордени снимет маску, если захочет. Или останется в ней навсегда.

Таня Вордени сидела, закрывшись для любых внешних раздражителей, словно в скафандре. Скафандр – вот ответ, единственно доступный человеку в ситуации, когда параметры внешней среды не позволяют его разуму остаться невредимым. Когда без защиты просто не выжить.

В свое время это состояние определили как "посттравматический синдром". Всеобъемлющий и весьма расплывчатый термин. Напоминает одну надпись на заборе: проверь и, ясное дело, найдешь не то, что написано. Наверное, для более или менее эффективной борьбы с этим синдромом придумали немало всякого. Но такова психология и сама философия медицины – на самом деле все врачи преследуют одну и ту же цель: устранять последствия, а не лечить от хвори.

Что в нашем случае невозможно.

По-моему, совершенно неудивительно, что мы подобно неандертальцам продолжаем столько лет орудовать каменными топорами в остатках изящных марсианских сооружений и до сих пор не обнаружили ничего, что дало бы ключ к разгадке древней культуры.

В конце концов, глупо считать, будто мясник может соперничать с бригадой нейрохирургов. И неизвестно, в какой степени люди повредили бы носитель беспечно оставленных им знаний и технологий, обнаружив марсианский корабль слишком рано. Пока мы лишь стая шакалов, вынюхивающих брошенные тела и останки кораблекрушений.

Из переговорного устройства послышался голос Шнайдера:

– Выходим на побережье. Подниметесь ко мне?

Отодвинувшись от голографического дисплея, изображение на котором моментально потеряло объем, я искоса взглянул на Вордени. На голос Шнайдера она отреагировала, едва заметно повернув голову в сторону источника звука. Однако ее глаза посмотрели на диффузор закрепленного под потолком громкоговорителя совершенно безучастно.

Для меня не составило бы труда выудить из Шнайдера информацию о характере его прошлых отношений с Вордени, но я не знал, есть ли здесь связь с нашей теперешней ситуацией. По собственному признанию Яна, их контакт был непродолжительным, закончился два года назад с объявлением войны и, по моим представлениям, не мог принести особых проблем.

В худшем из сценариев могла оказаться выдумкой вся история с оставшимся в целости межзвездным кораблем. Если так, то под прикрытием этой "легенды" Шнайдер мог рассчитывать на освобождение напарницы-археолога и безопасный отход. К такому выводу подталкивали прошлые попытки ее освобождения. На секунду я даже засомневался: не сам ли Шнайдер направил тех бойцов-кемпистов с их "хорошими технологиями"?

Окажись предположение верным – и мне придется сильно разозлиться.

Внутренне и даже подсознательно я почти верил в версию Шнайдера. С момента, когда мы оба покинули госпиталь, удалось подтвердить много деталей, оказавшихся фактически точными. Верными были имена и даты: к северу от Заубервилля действительно проводились археологические раскопки, а в документах значилась распорядитель работ Таня Вордени. Транспорт обеспечивал пилот Ян Мендель, но лицо с фотографии принадлежало Шнайдеру, и список его рейсов действительно начинался с бортового номера и полетных данных суборбитального грузовика "Моваи" десятой серии. Если прежде Шнайдер и пробовал вытащить Вордени, эту попытку могли объяснять причины более материальные, чем простая симпатия. А если Шнайдер этого не делал, значит, в нашей игре участвовал кто-то еще. Как бы то ни было, за Шнайдером необходимо приглядывать.

Когда я вставал, то едва не ткнулся лицом в дисплей. Челнок заложил вираж, взяв курс на море. Уцепившись за проложенный над головой поручень, я посмотрел вниз, на археолога:

– На вашем месте я пристегнул бы привязной ремень. Предстоит небольшая встряска.

Она не ответила, но передвинула руки ближе к коленям. Я перешел в кокпит. Не отрываясь от рукояток управления, Шнайдер мельком взглянул в мою сторону. Кивнув, он показал в сторону дисплея, развернутого на максимум в самом верху зоны проекции:

– Судя по приборам, море не глубже пяти метров. Отмель тянется на много километров. Ты уверен, что это дерьмо не расставлено у самого берега?

Я сел рядом, заняв кресло второго пилота:

– Если так, мы бы увидели их торчащими из-под воды. Умная мина размером с "ядреную" бомбу и никак не меньше. Вообще это скорее мини-подлодка. Автоматическая, конечно. У тебя работает второе кресло?

– Разумеется. Просто надень маску. Управление вооружением – справа.

Натянув на голову эластичную маску стрелка-наводчика, я приложил руки к височным активационным площадкам. Перед глазами развернулся обозначенный в насыщенных тонах пейзаж. Ясного голубого цвета с переходами к серому, с хорошо видимым ландшафтом морского дна. Все находившееся на нем я мог видеть в тонах красного цвета, насыщенность которого определяли заранее внесенные в программу данные.

На дне лежали в основном безжизненные металлические останки, не проявлявшие никакой электроактивности и отображавшиеся на экране розовым цветом. Скользя над виртуальной картиной, я старался не напрягаться и не искать специально никакой активности, релаксируя в миллиметре от состояния "дзен".

Минному тралению Посланников не обучали. Парадоксально, но центром любых тренировок была выработка способности к достижению общего баланса. Такой баланс приходил сам как противоположность напряженному ожиданию любых событий. Посланник Протектората действует так, словно ему придали цифровую форму. Легко меняя облик и, как вечнозеленое дерево, сбрасывая гиперпространственные иголки, он готов проснуться где угодно. Готов очнуться в незнакомом теле и неизвестном мире, где по тебе к тому же стреляют. В конце концов ко всему привыкаешь.

Даже в удачный день к крутым переменам заранее не подготовишься, а при столь широком диапазоне ситуаций – от нестабильности до смертельной опасности – иного варианта у Посланников просто не случалось. Все они давно адаптировались.

Держа руки в карманах комбинезона, наш тренер Вирджиния Видаура задумчиво разглядывала присутствовавших слушателей из корпуса Посланников. Первый день после нашего поступления на службу. Она рассуждала вслух примерно так:

– Поскольку вычислить математическое ожидание всего, чего угодно, невозможно, мы будем учить вас не ждать ничего определенного. Тем самым вы окажетесь подготовленными ко всему.

Сознание не успело среагировать на первую мину. На самом краю поля моего зрения возникла красная вспышка, и руки уже взяли цель на ручное сопровождение. "Есть PC!" Нажав на кнопку, я разрешил залп орудиям шаттла. Небольшие противоракеты сорвались в сторону мины, прочертив виртуальный пейзаж зелеными трассами. Они вскрыли поверхность воды, словно ножи, разрезающие мякоть, и прошили мину на старте, до момента, когда она могла уклониться или принять решение. Детонационная вспышка – и поверхность моря выгнулась, как тело на столе для допросов.

Когда-то давным-давно человек управлял системами вооружения вручную. Люди поднимались в воздух на аппаратах не больше, да и не лучше, чем ванна с крыльями. Они стреляли друг в друга из того, что могли захватить с собой в кабину, и швыряли вниз ручные гранаты вместо бомб. Позже пришлось изобрести машины, годные для этой работы, и они делали свое дело быстрее и точнее людей. Какое-то время приоритет оставался за машинами.

Потом в дело вмешался прогресс бионики, неожиданно вернувший людям скорость и точность поражающего действия. Началась своего рода гонка технологий, с одной стороны – машинных, а с другой – основанных на все том же "человеческом факторе". В этом состязании психодинамика Посланников оказалась не самым последним сюрпризом на хорошо изученной трассе.

На самом деле существуют машины, стреляющие быстрее меня, но нам не повезло: челнок не оснастили ни одной подобной. Корабль предназначался для обеспечения работы госпиталя, и его вооружение, чисто оборонительное, состояло из турели с микроракетами в носовой части и устройства для выпуска ложных целей, расположенного в хвосте и не способного защитить даже воздушный змей. Воевать нам пришлось чуть ли не голыми руками.

– Одна сбита. Остальные будут оттуда же и появятся очень скоро. Убавляй ход. Держись низко и приготовь наш фейерверк.

Они подошли с запада, спеша через море, словно толстопузые пауки, привлеченные трупом своего собрата. Я ощутил, как челнок слегка вздрогнул в момент, когда Шнайдер снизился метров на десять. Потом корабль тряхнуло сильнее: отошли кассеты со "спецэффектами".

Мои глаза сканировали приближающиеся "умные" мины. Их было семь, и все сходились к нам. В одно место обыкновенно сбрасывали по пять штук, и те, что я видел, некогда составляли два комплекта. Неизвестно, кто и когда их проредил. Судя по сводкам, с начала войны в этих водах не бывало ничего, кроме рыбацких судов. Они и теперь усеивали дно своими обломками.

Взяв на прицел ближайшую мину, я сбил ее, не успев ничего подумать. И увидел, как остальные шесть выпустили первые торпеды, рванувшиеся из воды прямо на нас.

– Идут.

– Вижу, – сухо отозвался Шнайдер, и челнок ушел на траекторию обманного маневра.

Пришлось лупануть в белый свет микроракетами с самонаведением.

"Умные" мины – неправильное название. На деле они просто тупые. Тому есть причина: это оружие, предназначенное для узкого применения, и интеллект ему противопоказан. Используя свои когти, мины закрепляются на дне моря, обеспечивая надежность пуска торпед, и тихо ждут момента, когда над ними окажется цель. Есть мины, способные зарываться в грунт и потому невидимые даже спектросканерам. Некоторые маскируются под лежащий на морском дне металлолом.

Главное, что мины – оружие вполне статичное. Однако они способны вести огонь с ходу, хотя при этом становятся менее точными.

Что гораздо приятнее, их система распознавания принимает решения по совершенно жесткой схеме, еще до запуска определяя цель как чисто наводную либо воздушную. Для поражения воздушной цели используются ракеты класса "земля-воздух", а против судов мина направляет торпеды. Последние способны переходить в режим ракеты, маневрируя вблизи поверхности моря, или могут подниматься выше за счет подруливающих двигателей. К счастью, скорость полета таких торпед относительно мала.

Находясь на малой высоте и балансируя на границе воды, для стороннего наблюдателя мы представляемся обычным судном. Когда торпеды окажутся под нами, они не обнаружат в воде ничего и будут уничтожены нашими микроракетами прежде, чем успеют отстрелить основные двигательные установки – подводные. К тому времени выпущенные мной ракеты уже поразят две, нет, скорее три мины.

При таком раскладе…

Неисправность.

Неисправность.

Неисправность.

На периферии зрения вверху и слева начал пульсировать сигнал. Подробности тут же появились на голограмме немного ниже. Изучать их не было времени. Управление огнем "умерло", и две очередные микроракеты застряли на старте. Гребаная экономия… Эта мысль пронеслась у меня в мозгу и сгорела, как метеорит.

Рука хлопнула по кнопке автовосстановления. Примитивный вычислитель шаттла начал разбор цепи, отыскивая возможную неисправность. Времени нет. Восстановление может затянуться на минуты. А оставшиеся три мины запустили по нам скоростные ракеты "земля-воздух".

– Шна…

Не знаю, на чем и как прокололся Шнайдер, но летать он умел. Не успел я выговорить слово, как он поставил челнок вертикально, на струю ускоряющих двигателей. Голову прижало к спинке сиденья. Шаттл ринулся в небо, волоча за собой рой преследующих нас ракет.

– Заклинило!

– Понял, – невозмутимо ответил Шнайдер.

– Сбей их с курса! – заорал я, стараясь перекрыть столь же громкий вопль сирен. Альтиметр отсчитал высоту: больше километра.

– Готово.

Челнок содрогнулся, сбросив кассеты с целями-ловушками. Двумя секундами позже они разорвались позади шаттла, начинив небо крошечными электронными излучателями. Ракеты противника принялись рыскать в поисках множества ложных целей. На дисплее передо мной загорелся зеленый индикатор готовности вооружения, и в качестве подтверждения его исправности произошел пуск двух микроракет, из-за которых и возникла заминка. Ракеты ушли вперед, хотя никаких целей перед нами не было. Сидевший рядом Шнайдер с удовлетворением улюлюкнул, крутанув челнок вокруг оси. Силовое поле с запозданием компенсировало перегрузку, и я ощутил, как отреагировали на маневр мои кишки. С надеждой подумал: хорошо, если Таня Вордени не обедала перед полетом.

Ненадолго зависнув, мы вновь стремительно снизились и пошли над самой поверхностью моря. Прямо на нас шла новая волна ракет.

– Ставь помехи!

Вновь толчком отошли кассеты с ложными целями. Определив местоположение трех оставшихся мин, я опустошил магазины. Теперь оставалось лишь надеяться, затаив дыхание. Микроракет на турели не осталось.

Весь шаттл содрогнулся. На мгновение Шнайдер завис, включив гравитационную установку на обратную тягу, и теперь бомбы, летевшие быстрее, чем челнок с включенным реверсом, детонировали впереди нас и чуть ниже.

Мой виртуальный обзор заполнили помехи от электронной шрапнели, а затем я увидел вспышки. Ракеты противника самоуничтожились, не достигнув своих целей. Собственными микроракетами я отстрелялся в удобный момент до сброса наших бомб, нацелив их на ждавшие внизу мины.

Челнок снизился по крутой спирали, следуя за падающими остатками мишеней и обломками ракет. За мгновение до того, как нос шаттла коснулся поверхности моря, Шнайдер сбросил пару кассет с бомбами, детонировавшими после того, как мы целиком ушли под воду.

– Погрузились, – сообщил Шнайдер.

Синяя вода на моем экране по мере нашего погружения становилась все более и более синей. Покрутившись было в поисках мин, мы с удовлетворением обнаруживали кругом одни обломки. Выдохнув остатки воздуха, застрявшие в легких с момента ракетной атаки, я расслабленно поводил головой влево-вправо.

– Да… – произнес я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Заварушка.

Челнок слегка коснулся дна, затем начал дрейфовать носом вперед. Вокруг медленно оседала на дно выброшенная нашими бомбами шрапнель. Разглядывая окрашенные в розовый цвет останки, я улыбнулся. Последние две бомбы досталось собирать мне. Ушло больше часа – за день до того, как мы забирали Вордени. Зато готовить начинку пришлось три дня, собирая "запчасти" по полям сражений.

Сняв маску, я принялся тереть глаза.

– Насколько мы далеко?

Шнайдер возился у панели приборов:

– Примерно в шести часах, если пойдем таким темпом. Я могу включить гравитационную тягу, и мы дойдем в два раза быстрее.

– Да-а… Или взлетим на воздух. Я не хотел бы снова стать мишенью, как в последние две минуты. Лучше держи поле выключенным, а время нам понадобится, чтобы хорошенько обсохнуть.

Шнайдер протестующее взглянул на меня:

– И чем будем заниматься по пути?

– Ремонтом, – лаконично ответил я и отправился в отсек к Тане Вордени.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пламя дрожало, и отбрасываемые им блики делали маску, застывшую на лице женщины, похожей на камуфляж.

Когда-то лицо могло выглядеть красивым. До того, как в жизни Тани Вордени началась лагерная полоса. Жестокий режим лагеря для интернированных по политическим соображениям оставил следы на теле, превратив ее в ходячий скелет. Под глазами мешки, впалые щеки. Живыми оставались лишь глаза, и в остановившихся зрачках сейчас горел огонь. На лицо спадали редкие и прямые, как солома, волосы. Таня продолжала держать во рту мою незажженную сигарету.

– Не хотите это курить? – спросил я после паузы. Было похоже на плохую связь через спутник: двухсекунд-ная задержка, после чего светившийся в ее глазах отблеск немного сместился, и Вордени сфокусировала взгляд на мне. Голос показался невыразительным, будто выцветшим от долгого молчания:

– Что?

– Сигарету. Это "Сайт-севен". Лучшее, что можно достать вне Лэндфолла.

Вордени неловко прикурила. Со второй попытки. Почти весь дым унесло потоком воздуха, но археолог успела вдохнуть остаток, слегка поморщившись.

– Спасибо, – негромко проговорила она. Продолжая держать пачку между ладонями, Вордени смотрела на сигареты так, словно на руках у нее сидел спасенный из воды котенок.

Остаток своей сигареты я докурил молча. Делал вид, что наблюдаю за береговой линией. Такая предосторожность запрограммирована. Она необходима всегда, но в основе вовсе не предчувствие опасности или желание Посланника прикинуться бездельником и барабанить пальцами в такт музыке. Пройдя службу в корпусе, остаешься готовым к любым неожиданностям внешнего окружения. Таким точно образом люди считают нормальным падение предмета, выпущенного из разжатых рук. Запрограммированность означает действие на уровне инстинктов, а Посланник никогда не откажется от предосторожности.

– Что вы со мной делаете? – Вордени произнесла эту фразу тем же тусклым голосом, которым поблагодарила за сигарету. Оторвав взгляд от росших вдоль берега деревьев, я посмотрел ей в глаза и заметил, что выражение их немного изменилось. Она вовсе не спрашивала.

– Я чувствую, – она коснулась виска сложенными вместе пальцами. – Это… Похоже… здесь что-то открылось.

Я кивнул, соображая, как ответить помягче. На большей части "изученных" мной планет вторжение в чужой мозг считалось нанесением серьезного морального урона, и так могли поступать только спецслужбы. Вряд ли сектор Латимера системы Санкции IV и сама Таня Вордени представляли какое-то исключение.

Посланники применяли довольно жестокую технологию, используя глубинные источники психосексуальной энергии человека, двигающие его поступками на генетическом уровне. Манипулируя животными инстинктами, можно построить воздействие на психику так, что в нужный момент его амплитуда дойдет до максимума. Начиная с легкого гипноза, затем вы входите в почти мгновенное личностное проникновение и далее – в поистине телесный контакт, лишь по ошибке принимаемый за прелюдию любовной игры.

Такого рода слияние почти всегда сопровождается "мягким" оргазмом, наведенным в гипнотическом трансе. Впрочем, в случае с Вордени финал оказался скомкан необходимостью прерваться на самом интересном месте. В итоге процесс завершился как неудавшееся изнасилование. Чем он и был на самом деле.

С другой стороны, в качестве цельной личности Вордени оставалась действительно необходимой. И при обычных обстоятельствах налаживание контакта могло растянуться на месяцы. У нас этого времени не было.

– Такова технология, – наобум ляпнул я. – Ее используют целители. А я считаю себя Посланником.

Вордени вдохнула сигаретный дым:

– Я считала, что Посланник – автомат для забоя.

– Такое заблуждение выгодно Протекторату. Помогает наводить на колонии животный ужас. Правда куда интереснее. И, несомненно, ужаснее, чем кажется, – я зачем-то пожал плечами. – Люди отвыкли думать, и для этого необходимы усилия. Гораздо проще идти за готовыми предубеждениями.

– Правда? И в чем они заключаются?

Я чувствовал, что разговор переходит в новую фазу, и постарался ускорить ее начало:

– Шарья. Адорацион. Вооруженный до зубов десант Посланников, прибывающий из ниоткуда в высокотехнологичных биотелах, сметающий все на своем пути. Да, мы на самом деле такие. Но вот другая правда, неизвестная большинству обывателей: пять наших наиболее успешных операций прошли под дипломатическим прикрытием и завершились практически бескровно. Коррекция существующего режима. Мы приходим, затем уходим. И никто не успевает осознать нашего присутствия.

– Звучит так, словно есть чем гордиться.

– Мне гордиться нечем.

Она посмотрела мне в глаза:

– Считаешь себя Посланником?

– Примерно так.

– Да? И каким образом вас увольняют?

Похоже, я ошибся. Это уже не было моей беседой. Таня Вордени сама меня допрашивала:

– Ты что, ушел в отставку? Или тебя выставили?

Я изобразил подобие улыбки:

– Давай не будем об этом. Представь, что я такой же, как ты.

– Желаешь сменить тему? – она не повышала тона, но в голосе прозвучали свистящие яростные нотки. – Твою мать, Ковач… Кем ты себя считаешь? Прибыли на планету со своим гребаным ядерным оружием и своим гребаным военным опытом и… теперь захотелось поиграть со мной в кошки-мышки? Хер тебе! На хер твой опыт. В лагере я чуть не умерла. Я видела, как умирают другие – женщины и дети. И мне плевать, что лично ты видел в своей жизни. Ответь на один вопрос. Почему ты больше не с Посланниками?

Огонь сам собой затрещал, и какое-то время я смотрел в тлеющие угли. Перед глазами опять возникли взрывающие грязь лазерные трассы и изуродованное лицо Джимми де Сото. Мысленно я был там несчетное число раз, но лучше пока что не стало. Какой идиот придумал выражение "время лечит"? Наверное, рядом не было ни одного Посланника. Посланник носит свои воспоминания при себе. Жаль, их не изымают при увольнении в запас. Я спросил:

– Ты что-нибудь знаешь про Иненин?

– Разумеется.

Конечно… Протекторату нечасто пускали кровь из носу, и если такое все же случалось, новость расходилась очень быстро. Даже на дистанциях космического масштаба.

– Ты был там?

Я кивнул.

– Но я слышала, что все погибли от вируса.

– Не совсем так. Погибла вторая волна. Полностью. Вирус внедрили поздновато, и накрыть плацдарм им не удалось. Но какая-то часть заразы просочилась по сетям связи, поразив остальных наших. Мне повезло. Коммуникатор оказался разбитым.

– Твои друзья погибли?

– Да.

– Сам ушел в отставку?

Я отрицательно покачал головой:

– Списан по инвалидности. Признали негодным к службе. Точнее, так: "психофизиологическое несоответствие служебным обязанностям Посланника".

– Но ты сказал, что коммуникатор оказался сломан и…

– Я не пострадал от вируса. Так сложились обстоятельства, – я выговаривал слова медленно, борясь с вдруг нахлынувшими горькими воспоминаниями. – Ну, они устроили суд "по подозрению".

– Но обвиняли-то высшее командование?

– Да, минут десять. Потом все сомнения отпали. Так я стал не способен к работе Посланника. Можно сказать, наступил кризис доверия.

– Очень трогательно. Жалеешь, что он закончился, да? – Вордени выглядела смертельно усталой. Похоже, тон разговора не соответствовал ее состоянию.

– Таня, я давно не работаю на Протекторат.

Она сделала протестующий жест:

– Твоя форма говорит обратное.

– Эта форма… – я коснулся пальцем черной ткани. – Форма – явление очень временное.

– Я так не считаю, Ковач.

– Шнайдер одет так же, – парировал я.

– Шнайдер… – она произнесла имя с сомнением. Вордени знала этого человека под именем Мендель. – Шнайдер – сукин сын!

Я взглянул в сторону пляжа, где пилот потрошил чрево челнока. Судя по производимому шуму, со всей яростью. Мой способ вернуть на место психику Вордени Шнайдер воспринял довольно неоднозначно. Наше приватное общение у костра понравилось бы ему куда меньше.

– Правда? А я было подумал, что вы с ним…

– Ну… – несколько секунд она смотрела на языки пламени. – Он красивый сукин сын.

– Вы были знакомы до раскопок?

Таня отрицательно качнула головой:

– До раскопок никто никого не знал. Археологов назначают, и остается лишь надеяться на лучшее.

– И вас назначили на раскопки в Дэнгрек, так? – осторожно спросил я.

– Нет, – она втянула голову в плечи, поежившись как от холода. – Я мастер Гильдии. Могла поехать на обычные раскопки, стоило захотеть. Я выбрала Дэнгрек. Остальных назначили в скрэчеры. Мои резоны остались им непонятны. Зато они были молоды и полны энтузиазма. Но, кажется, лучше копать с энтузиастами, чем не копать вообще.

– И каковы были ваши резоны?

Наступило продолжительное молчание, и я тянул паузу, проклиная себя за прокол. Вопрос, казалось бы, искренний: почти все, что я мог знать о Гильдии археологов, происходило из популярных статей и хаотичных сведений об успешных раскопках. Пока я ни разу не сталкивался с мастером Гильдии, а рассказ Шнайдера скорее всего представлял урезанную версию из их с Таней постельных разговоров.

Теперь мне требовалась полная версия. Но если Вордени и хлебнула лиха, пока находилась в лагере, этим лихом были допросы. И теперь даже интонация моего голоса могла ударить по психике, как боевая граната.

Пока я соображал, как спасти ситуацию, Таня нарушила молчание сама. Голос прозвучал так же невыразительно.

– Вы пришли из-за корабля? Менде… – она запнулась. – Шнайдер вам рассказал?

– Да, но я мало что понял. Вы действительно нашли проход?

– Не специально. Но думаю, в таком событии был определенный смысл: оно должно было произойти рано или поздно. Вы читали Вышински?

– Что-то слышал. Теория узловых пунктов, так?

На лице женщины появилась едва заметная улыбка:

– Теория узловых пунктов не принадлежала Вышински. Ему приписывают это, как и остальное. Вышински лишь предположил, и, между прочим, наряду с другими, что все до сих пор открытые нами факты о марсианах свидетельствуют о гораздо более раздробленном в сравнении с нашим строении их общества. Ну, вы знаете эти данные: крылатые и плотоядные существа, произошедшие от ветви некогда оторвавшихся от земли хищников. И ничего напоминающего культуру поведения стаи, – слова шли потоком. Казалось, Вордени бессознательно переключилась на чтение лекции:

– Это предполагает необходимость значительно большей зоны доминирования индивидуума, чем у людей, а также отсутствие потребности в общении. Если интересуетесь, представьте поведение хищных птиц. Одинокие и агрессивные. Вообще то, что они хотя бы начали строить города, свидетельствовало об осознании необходимости преодолеть собственные генетические ограничения. Наверное, так поступали и люди, стараясь обуздать ксенофобию, свойственную стадному поведению. В отличие от остальных экспертов Вышински верил: такие исконные тенденции могут подавляться лишь в целях расширения ареала всей группы. В дальнейшем, с прогрессом технологий, процесс неизбежно пойдет вспять. Вы меня не слушаете?

– Помедленнее, пожалуйста, – на самом деле никакого дискомфорта я не испытывал. Кое-что из фактов мне приходилось слышать и раньше, в той или иной редакции. Важно, что по мере рассказа Вордени постепенно раскрепощалась, и чем дальше продолжалась ее история, тем выше становились шансы на устойчивую ремиссию поведения. Уже в самом начале "лекции" Таня пыталась жестикулировать, она явно оживлялась, а на лице появился интерес. Таня Вордени постепенно выходила из небытия.

– Вы упомянули теорию узловых пунктов, но это лишь побочный продукт, настоящий отстой! Чертовы Картер и Богданович! Они украли часть работ Вышински по марсианской картографии. Видите ли, в чем дело: судя по картам, у марсианской цивилизации не существовало единого центра. Где бы ни находились исследователи этой культуры, они обнаруживали себя в центре всех раскопанных ими звездных карт. Любое поселение стояло непосредственно в центре собственных карт и выглядело самой крупной точкой, независимо от реального размера города или важности функций. Вышински утверждал: это не должно нас удивлять, учитывая остальные имеющиеся данные о способе мышления марсиан. Для чертившего карту марсианина его позиция в момент создания карты казалась действительно самой важной. Все, что сделали Картер и Богданович, – это придали астронавигационным картам немного рационализма. Назвавшись центром, каждый марсианский город также предполагал собственную гегемонию в масштабах всей культуры. Сама по себе планета Марс не значила в этой культуре ничего, не неся объек-тивной роли в качестве центра. Марс был точкой на картах, таким же пунктом пребывания, возможно, недавнего пребывания, как все. А истинно важные роли принадлежали совершенно иным поселениям, – Вордени обратила на меня презрительный взгляд:

– Вот в основном вся теория узловых пунктов.

– Кажется, вы не слишком в нее верите?

Она выпустила в ночное небо струю дыма:

– Я? Нет. Как в свое время сказал Вышински: "Ну и хрен с того?" Картер и Богданович воистину попали пальцем в небо. Принимая во внимание факты, открытые Вышински, следовало видеть лежавшее на поверхности: концепция гегемонии лежит вне понятий, свойственных марсианам.

– Охо-хо, – да-а…

Снова еле заметная улыбка, на сей раз чуть более выразительная:

– С этого момента пошла политика. Вышински выступил с сообщением. Он заявил, что раз марсианская цивилизация такова по своей сути, то нет и причин полагать, будто их материнская система имела какое-либо значение в данной системе ценностей. Цитата: "… являлась бы абсолютно существенной в контексте построения знаний из базовых концепций", конец цитаты.

– Мамочка, откуда мы появились? Да, что-то вроде этого.

– Именно это самое. И в это место на карте мы можем ткнуть пальцем. Вот откуда мы пришли! Однако поскольку то, где мы находимся сейчас, имеет реально гораздо большее значение в понятии нашей сегодняшней жизни, ясно, что роль материнского мира обратно пропорциональна расстоянию до него.

– Не могу представить, что Вышински хотя бы раз думал отказаться от своих, по существу, несовместимых с принципами гуманизма взглядов. Нет?

Вордени пристально уставилась на меня:

– Ковач, а много вы вообще знаете о Гильдии?

Я отмерил большим и указательным пальцами показавшийся честным отрезок:

– Извините, предпочитаю объяснять наглядно. Сам-то я с Харлана. Майнора и Грецки посадили, когда мы подрастали. Водился с бандитами. Лучшим способом самоутверждения была надпись, сделанная в людном месте краской из баллончика. Что написать, мы учили наизусть. "Несовместимо с принципами гуманизма", – так говорили про приговор Грецки. По-моему, это стандартная формула Гильдии для сокрытия результатов исследования.

Она отвела глаза:

– Пожалуй, да. Была одно время. Нет, Вышински не стал бы играть такую партию. Он любил марсиан и даже преклонялся перед ними. Это он признавал публично. Именно поэтому вы слышали о Вышински лишь в связи с теорией узловых пунктов. Почти все им найденное присвоили другие, отобрали все находки до последней и отдали их Картеру и Богдановичу. А эти проститутки отработали своим хозяевам по полной программе. Из-за параноидальных фантазий, представивших марсиан сверхцивилизацией, готовой обрушиться на человечество, Протекторат получил от Объединенных Наций семипроцентный рост бюджета.

– Ловко.

– Да-а… Ловко и не подлежит опровержению. На всех картах, раскопанных нами в мирах, куда не удалось добраться Вышински, каждое из поселений стояло в самом центре. Так было еще на Марсе. Этого единственного факта оказалось достаточно, чтобы ООН одобрили завышенный стратегический бюджет, наращивая военное присутствие по всему Протекторату. Истинное значение исследований Вышински не интересовало вообще никого, и любой, кто пытался громко высказать собственное мнение или начать собственные независимые исследования, лишался всякой поддержки, – бросив окурок в костер, она посмотрела на вспыхнувшее пламя.

– Так произошло с тобой?

– Примерно так, – ударение явно прозвучало на последний слог, словно щелкнул дверной замок. Судя по всему, на пляж за моей спиной вышел Шнайдер. Наверное, окончился список неисправностей или иссякло терпение. Я пожал плечами:

– Если хотите, договорим позже.

– Может быть. Расскажете про сегодняшний пилотаж? Для чего гонки с такими дикими перегрузками?

Шнайдер занял место у костра, и я поднял взгляд на него:

– Слышал, что говорят? Давай оправдывайся за технику пилотирования.

– Чертовы пассажиры, – пробормотал Шнайдер, поддерживая мою игру. Он опустился на песок и добавил:

– Ничего не меняется.

– Расскажешь сам или доверишь это мне?

– Это была твоя идея. Остались сигареты?

Вордени подняла пачку и бросила ее Шнайдеру. Затем обернулась ко мне:

– Ну и?..

– Чем бы ни было побережье Дэнгрека с точки зрения археологии, оно относится к Северному выступу, а Северный выступ назван Карерой как одна из девяти главных целей, обеспечивающих победу в этой войне. И, судя по количеству жизней, положенных на достижение этой цели с обеих сторон, противник придерживается того же мнения.

– Значит?

– Значит, затевать археологическую экспедицию в разгар вооруженного столкновения Кемпа и Кареры довольно глупо. Нужно заставить стороны приостановить конфликт.

– Приостановить конфликт? – в ее голосе ясно прозвучало недоверие. Нужно было играть роль, и я снова пожал плечами:

– Приостановить или прервать. Смотря что сработает. И без поддержки нам не справиться. Единственный источник, откуда может исходить приказ – это корпорации. Поэтому мы отправимся в Лэндфолл. При нашей ситуации, когда я приписан к действующей армии, Шнайдер – дезертир армии Кемпа, вы – интернированная, а наш челнок числится в угоне, возникает необходимость операции прикрытия. Спутниковое наблюдение покажет остатки сделавших свое дело "умных" мин, что засвидетельствует нашу гибель. Обыскав дно, найдут подходящие металлические останки. И пусть нашу смерть никто не видел – по документам мы будем значиться как пропавшие без вести с пометкой: "Тело, вероятно, сгорело". Лично меня вполне устраивает.

– Думаешь, их легко провести?

– Ну… это ведь война. Здесь все готовы встретить смерть и удивляться не станут, – я достал из костра более или менее ровную палку и принялся чертить на песке карту местности:

– Так… вероятно, они задумаются, почему я вообще здесь оказался, когда считалось, что приму командование на выступе. Но обычно такие детали анализируют по окончании боевых действий. На севере Карера растянул "Клин" слишком тонкой полосой, и противник теснит их, прижимая к высотам. С одного фланга действует президентская гвардия Кемпа, – я воткнул палку в песок:

– Наконец, здесь – морская авиация Кемпа, базирующаяся на айсбергах. Короче, у Кареры масса хлопот и без моего исчезновения.

– И вы считаете, Картель способен остановить для вас боевые действия? – Таня нервно переводила взгляд то на Шнайдера, то на меня. – Ты же не веришь ему? Правда, Ян? Шнайдер сделал едва заметный жест рукой.

– Таня, просто слушай этого человека. Он имеет доступ к информации и знает, что говорит.

– Ах да… конечно… – на меня вновь обратился ее горящий взгляд. – Не стоит думать, будто я не благодарна за освобождение из лагеря. Большое спасибо. Не уверена, что можете осознать, как я вам признательна. Но теперь я ухожу из дела, и лишь потому, что хочу жить. Это… этот план… это просто чушь! Мы все там сдохнем! Или самурай корпорации зарежет нас в Лэндфолле, или будет удар с двух сторон уже в Дэнгреке. Они же не станут…

– Совершенно правильно, – спокойно заметил я. Вордени изумленно запнулась, и я продолжил:

– Ты схватываешь суть. Крупные корпорации, а Картель составляют только такие, не станут ломать голову над решением. Они убьют нас со Шнайдером, тебя посадят в камеру для виртуальных дознаний. Потом вынут из тебя все, что можно, и останется лишь сохранить информацию втайне до окончания войны. До победы.

– Если они победят.

– Победят. Крупные корпорации всегда побеждают. Так или иначе. Но мы обратимся к другим. И должны переиграть их, – замолчав, я принялся ворошить угли. Потом, незаметно поглядев в сторону, увидел, что Шнайдер как-то напрягся. Без Тани Вордени на борту наша миссия была заведомо обречена. Мы оба это знали. Море с шумом накатывало на пляж волну за волной. Костер горел сам по себе, негромко потрескивая.

– Так, ладно, – она слегка пошевелилась. Так осторожно меняет положение тела прикованный к постели человек, чувствующий боль. – Можете продолжать. Я слушаю.

Из груди Шнайдера вырвался шумный вздох облегчения. Я кивнул:

– Итак, предстоит сделать следующее. Мы выбираем одну из корпораций, небольшую, но достаточно хищную. Что легче произнести, чем выполнить. Выбрав, мы делаем им предложение, от которого невозможно отказаться. Уникальное предложение, удобный момент и выгодная во всех отношениях сделка. Гарантированный финансовый успех.

Я заметил, как Вордени и Шнайдер посмотрели друг на друга. Наверное, так действовало упоминание о деньгах.

– Значит, небольшая и хищная. Вам, Ковач, такие нравятся. И вы еще говорите о корпорациях глобального масштаба. Значимых в масштабах планеты, – она пристально смотрела на меня. – Но убийство или виртуальное дознание едва ли стоят дорого. Как думаете обеспечить безопасность?

– Легко. Напугаем их.

– Напугаете их? – секунду она смотрела на меня, потом непроизвольно рассмеялась. – Ковач, вас нужно изучать. Интересный случай посттравматического синдрома. Ну, поговорим об этом. Вы предполагаете испугать корпорацию. Чем же, вооруженным до зубов чучелом?

Тут смех разобрал меня:

– Вроде того.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

За чисткой памяти нашего челнока Шнайдер провел почти все следующее утро. Все это время Таня Вордени без цели нарезала круги на песке или сидела около открытого люка, общаясь со Шнайдером. Оставив их вдвоем, я отправился в самый конец пляжа, где из песка высовывался кусок огромной скалы. Скала выглядела годной для восхождения, и оказалось, вид с нее стоил нескольких полученных по пути на вершину царапин. Пристроившись в одной из расщелин, я прислонился спиной к скале и стал рассматривать горизонт, вспоминая отдельные эпизоды прошлой ночи.

На Харлане все выглядело чуть меньше размерами, а тамошние моря непрерывно бурлили, одновременно испытывая тяготение трех лун. Санкция IV была значительно массивнее. Больше, чем Латимер или даже Земля. У этого мира без единого естественного спутника были огромные и спокойные океаны.

В сравнении с обстановкой моей ранней, прошедшей на Харлане молодости такое спокойствие казалось немного подозрительным. Море словно затаило дыхание, ожидая какого-то катаклизма. Ощущение неприятное. Справиться помогали навыки самовнушения, освоенные в корпусе Посланников и состоявшие в воздержании от любого сопоставления фактов. К сожалению, во время сна самовнушение почти не действовало, и в результате я мог очнуться от любого шороха.

В этом сне я обычно стою на галечном пляже. Кажется, действие происходит на Санкции IV. Я наблюдаю за безмятежным ходом волн, когда внезапно их поверхность выпячивается, вздымаясь до самого неба. Я смотрю вокруг, но мои ноги будто вросли в землю. Рядом проходят и рушатся вниз курганы воды; они согласованно раскачиваются, своими плавными движениями напоминая черные мускулы. То, что вызывает это волнение, находится рядом, под неровной поверхностью моря. Во мне нарастает предчувствие, наполовину это холодный ужас, наполовину – само сострадание. Я больше не сомневаюсь: навстречу из глубины поднимается что-то ужасное. Но я просыпаюсь раньше, чем ЭТО достигает поверхности.

В ноге задергалась мышца, и я уселся поудобнее. Остатки навязчивого видения продолжали одолевать подсознание, словно в поисках более прочной основы для восприятия. По-моему, сон напоминал недавнюю дуэль с "умными" минами. Я будто вновь увидел, как поверхность моря встала дыбом от глубинного взрыва наших ракет. Да-а… В самом деле трогательно.

Ища совпадения, мозг начал ретиво метать на-гора картинки недавних боев. Я тут же отбросил все прочь. Бессмысленное упражнение. Добрых полтора года полной опасности службы на стороне Кареры оставили на психике глубокие шрамы и могли бы дать работу целому взводу психологов. Кошмары одолевали меня каждой ночью. Если бы не усвоенные еще в корпусе Посланников навыки самовнушения, я сошел бы с катушек за много месяцев до встречи со Шнайдером.

Что касается "мультиков" с военными воспоминаниями, то картины этого прошлого не для меня.

Откинувшись на спину, я постарался ни о чем не думать. Утреннее солнце уже набирало силу, неумолимо приближаясь к субтропическому полдню. Скала казалась теплой на ощупь. Свет пробирался сквозь мои полузакрытые веки так, словно я был еще в госпитале, у виртуального озера. Показалось, что я медленно плыву по течению. Время потеряло свой смысл.

Раздался треск коммуникатора. Не открывая глаз, я дотянулся до аппарата и нажал кнопку активации. И тут же почувствовал, что тело сильно перегрелось на солнце. По ногам стекал пот.

– Все готово, – услышал я голос Шнайдера. – Ты все еще на скале?

Рефлекторно, не желая того, я перешел в сидячее положение:

– Да… Ты уже вызывал меня?

– Все чисто. Кстати, должен сказать об украденных тобой скрэмблерах: просто чудо. Работают отменно. И думаю, нас еще ждут.

– Оставайся на связи.

В голове оставалось какое-то смутное воспоминание. Сон не хотел уходить. Приближается что-то ужасное… Выключив эту мысль одновременно с коммуникатором, я начал спускаться вниз.

Археология – наука необычайно мутная. Хотя в последние столетия технологический прогресс активно действовал на археологию как таковую, превратив "копание" кладов из обыкновенного грабежа в высокое искусство. По крайней мере именно в нашу эпоху люди отыскали следы легендарной марсианской культуры, разбросанные по безумно далеким планетам. В итоге мы нанесли на карты их останки, пользуясь при этом данными с автоматических кораблей, оснащенных чуткими сенсорами. Приборы видели марсианские города через многие метры скальных пород и даже на морском дне, под сотнями метров воды.

Потом мы построили куда более совершенные машины, способные определять значение находок совершенно загадочных и изучать то немногое, что от них осталось. Наконец, после пяти сотен лет практики люди начали ориентироваться в обретенном богатстве.

Но факты говорили следующее: найдите нечто интересное – и вы должны продолжать раскопки до конца, вне зависимости от чуткости ваших приборов. Собственно, при огромных капиталовложениях, сделанных корпорациями по дороге к пониманию марсианской цивилизации, раскопки никогда не давали больше, чем ночной набег на склад "Мадам Ми" по окончании распродажи.

Бывают по-настоящему интересные находки, и случается так, что за дармовщинку нужно платить.

Наконец, еще один факт. Отсутствие связи между разрушениями и самими марсианами. То есть отсутствие каких бы то ни было следов. Заинтересованные корпорации начали колебаться, требуя вернуть долю вложенных денег с каждого из освоенных миров.

В итоге крупные компании отошли в тень, предоставив Гильдии археологов копошиться в марсианском добре. Находки из раскопанных поселений постепенно истощались, а наведение порядка на раскопках больше никого не волновало.

Потом старались заниматься определенными местами, например, такими, как Раскоп-27. Название обозначало местность вокруг старой выработки с тем же номером, лет пятьдесят служившей археологической братии местом отдыха. Теперь этот раскоп находился в наполовину заброшенном состоянии, а выход "руды", относившейся к ксенокультуре, в основном состоял из мусора.

Изначально структура раскопа напоминала сороконожку непотребных размеров с кольцевидными, уходившими до горизонта поясами и хаотично расположенными опорными конструкциями. Именно такая картина открылась под нами на подлете к месту с западного направления.

Лежавшая внизу часть города выглядела скорее хвостом, опущенным вниз от основной структуры, и состояла из слепленных неопределенным и причудливым образом клубней. В целом это напоминало не поселение, а скорее проросшие на поверхности земли бетонные грибы или лишайники. Строения почти нигде не поднимались выше уровня пятого этажа. По большей части они выглядели давным-давно заброшенными, и все говорило о том, что усилия, приложенные к возведению построек, постепенно истощили энергию кипевшей здесь жизни.

Шнайдер заложил вираж, огибая стоявшие в начале раскопа скалы. Выровняв челнок, он начал снижение и пошел в направлении участка свободной земли между рядами столбиков, некогда ограничивавших посадочную полосу Раско-па-27. Вокруг нас клубами взметнулась цементная пыль, и я заметил, как в стороны полетели мелкие куски железобетонных плит полосы, не выдерживавших веса шаттла.

Корабль замер. Сквозь стекло кабины подмигивал одряхлевший навигационный маяк, запрашивая данные прибытия. Шнайдер не обратил на маяк никакого внимания и выключил основные двигатели. Встав со своего кресла, он с облегчением потянулся:

– Приехали, ребята. Все на выход.

Вслед за Шнайдером мы с Таней прошли в основной отсек, наблюдая за тем, как он застропил один из увесистых гранатометов, захваченных вместе с челноком. Мельком взглянув в мою сторону, он неожиданно подмигнул. Пришлось задать ему вопрос:

– Я думал, это вещи твоих друзей.

Таня смотрела туда же, куда и я. Выражение на ее лице показалось мне обеспокоенным. Шнайдер пожал плечами:

– Так и есть. Но вы же не будете с ними осторожничать так, как я.

– Великолепно, – заметила Таня, поворачиваясь ко мне. – У вас не найдется чего-нибудь менее громоздкого, чем эта пушка? Такое, что я могла бы нести самостоятельно? Или хотя бы поднять.

Приподняв полы куртки, я показал ей сразу два интерфейсных "Калашникова". Автоматы, выпущенные специально для подразделений "Клин", были принайтованы на груди в двух одинаковых кобурах по обе стороны.

– Мог бы предложить один из этих, но они персонализированы кодом.

– Таня, не мучайся, возьми лучше бластер, – промолвил Шнайдер, ни на секунду не отвлекаясь от приготовлений. – Больше шансов зацепить кого бы то ни было. Оставь пулеметы жертвам моды.

Археолог в недоумении подняла брови вверх. Я рассмеялся:

– Наверное, он прав. И не стоит обматывать вокруг талии ленты с патронами. Повесьте оружие на плечевых ремнях. Их лучше накинуть сверху, – я наклонился в сторону Тани, стараясь плотнее подогнать кобуру, как вдруг она слегка развернулась ко мне, и в пространстве, разделявшем наши тела, проскочила какая-то неведомая искра. Когда оружие заняло место в кобуре, рукояткой вниз и чуть ниже левой груди, Таня искоса взглянула на меня. Глаза ее были зеленого цвета, похожие на жадеит под быстро текущей водой.

– Так удобно?

– Не особенно.

Я уже собирался передвинуть кобуру, но Таня быстрым движением руки остановила меня. Ее рука смотрелась на фоне моей, грязной и загорелой до черноты, словно голые кости. Тонкая и беззащитная.

– Оставь, и так сойдет.

– Ладно. Смотри, тянешь за рукоятку, и оружие выходит само. Если втолкнешь обратно, кобура его зафиксирует. Вот так.

– Ясно.

Момент не ускользнул от внимания Шнайдера. Для приличия громко прокашлявшись, он удалился, чтобы отдраить люк. Распахнув его наружу, Шнайдер схватился за поручень у самого края люка и ловко спрыгнул на землю. Оказавшись внизу, в гуще поднятой при посадке пыли, он снова закашлялся. Мне удалось не рассмеяться.

Вордени неловко спрыгнула следом. У края открытого люка она оперлась на пол запястьями рук. Не желая попасть в облако поднятой пыли, я задержался в проеме и начал осматриваться в поисках встречающих нашу делегацию. И действительно, нас уже встречали.

Их фигуры возникли из пыли, словно те самые изображения, что выкапывали в грязи Таня и ее коллеги. Я насчитал семь выстроившихся на фоне пустыни силуэтов, внушительных по габаритам и увешанных оружием. Фигура в центре оказалась на полметра выше остальных, и верхняя часть туловища была явно деформированной. Они приближались молча.

Обхватив себя руками, я застыл в этой позе с пальцами, прилипшими к рукояткам "Калашниковых".

– Джоко?

Шнайдер снова кашлянул.

– Это ты, Джоко?

Тишина. Пыль немного осела, достаточно, чтобы я увидел холодный блеск стволов и маски на лицах приближавшихся к нам людей. Судя по всему, остальное оружие было спрятано под одеждой.

– Джоко, хватит мозги канифолить.

Раздался до невозможности писклявый смех, определенно исходивший от странной фигуры в центре. От неожиданности я даже моргнул.

– Ян! Ян, дружище… Неужели ты нервничаешь? Из-за меня?

Голос показался детским.

– А сам как думаешь? Гребаный придурок.

Шнайдер выдвинулся вперед, и я увидел, как странная тень тоже дрогнула, разделяясь надвое. Немного удивившись такому обстоятельству, я активизировал нейрохимию зрения. И наконец разглядел фигуру мальчика лет приблизительно восьми, спускавшегося на землю с рук взрослого. До этого момента ребенок сидел, ухватившись за его шею.

Достигнув земли, мальчик побежал навстречу Шнайдеру, и я увидел, как несший его человек сразу же замер, будто замерз. Тут и меня прошиб настоящий озноб. "Выкрутив" до упора коррекцию зрения, я с ног до головы просканировал неподвижную фигуру. Человек не носил защитной маски, а лицо напомнило мне кое-что очень знакомое…

Рот закрылся сам по себе, едва я понял, что передо мной. Шнайдер с мальчишкой провели серию замысловатых рукопожатий, тут же увлекшись разговором на темы, понятные лишь им двоим. Посреди ритуала мальчик внезапно обратил внимание на Таню Вордени и нарочито вяло кивнул, как бы для знакомства, но с очевидным, хотя и непонятным мне подтекстом. Мне показалось, что мальчик Джоко нарочно затеял клоунаду со встречей. Он был само дружелюбие и просто светился, как новогодняя елка на Харлане.

Пыль понемногу оседала, и силуэты остальных членов делегации медленно обретали не столь угрожающие формы. Ставшая прозрачной атмосфера открыла нам группу, в основном состоявшую из молодых людей, явно не профессиональных военных и к тому же сильно нервничавших. Слева я заметил бородача. Он стоял, закусив губу, что особенно выделялось на фоне маски, прикрывавшей верхнюю часть его лица. Другой боец переминался с ноги на ногу. Оружие у всех либо висело на ремне, либо находилось в походной укладке. Когда я спрыгнул с борта челнока, фигуры встречавших отпрянули назад.

Примирительно подняв руки вверх ладонями к противнику, я извинился за неосторожность:

– Пардон.

– Зачем извиняться перед этим идиотом, – грубовато пошутил Шнайдер, возившийся с мальчиком в безуспешных попытках сделать захват за шею. – Джоко, подойди и поздоровайся с дядей. Это настоящий Посланник, и он был на Иненине.

– Серьезно?

Мальчик протянул мне руку. Он выглядел хорошо сложенным и со временем мог стать по-настоящему красивым мужчиной. Одежда ребенка состояла из безукоризненно сшитого саронга розовато-лилового цвета и стеганой жилетки подходящего стиля.

– Джоко Респинеджи, к вашим услугам. Прошу прощения за прием, но в наше трудное время… В общем, "лучше перебдеть, чем недобдеть". Ваш запрос пришел на частотах, доступ к которым имеют лишь войска "Клина", а Ян, несмотря на мои глубокие чувства к нему, никогда не вращался в высших сферах. Мы опасались, что это ловушка.

– А… засекреченная связь, – важно промолвил Шнайдер. – Мы украли эту штуку у "Клина". На сей раз говоря, что свалил из армии, я имел в виду именно это.

– Кто мог устроить тебе ловушку? – я задал вопрос мальчику.

– А-а… – он вздохнул с серьезным выражением человека, скрывающегося не одно десятилетие. – Что зря говорить… Агенты правительства, Картель, заинтересованные корпорации, шпионы кемпистов. Никто не любит Джоко Респинеджи. На этой войне нейтралитет не спасает вас от врагов. Скорее лишает последних друзей и поддержки любой из сторон.

– Но война еще не докатилась до юга, – заметила Вордени.

– А мы так рады, мы страшно рады, – Джоко Респинеджи приложил руку к левой стороне груди. – Однако сегодня не быть на линии фронта означает находиться под оккупацией, не важно чьей. А Лэндфолл – всего в восьми километрах к западу. Эту местность можно считать полосой охранения, что означает наличие гарнизона милиции и периодические визиты людей из Картеля, – Джоко снова тяжело вздохнул, подытожив:

– Что обходится очень дорого.

Я с недоверием посмотрел ему в глаза:

– А где ваш гарнизон? Где он?

– Здесь, – мальчик повернулся и ткнул пальцем в сторону своих воинов. – Плюс оставшиеся в бункере связи. Практически это все мои люди.

– Это что, гарнизон милиции? – спросила Таня Вордени.

– Да, – Респинеджи печально вздохнул, но через мгновение снова обратил лицо к нам. – Разумеется, говоря о дороговизне, я имел в виду визиты политических агентов компаний. Вернее, цену, отданную за их расположение. Это выгодно для них и для нас. Чиновники – люди вполне предсказуемые, но… имеют свой… гм… интерес. И расположение к нам не означает прекращения набегов. Как правило, экспедиции возвращаются каждые несколько месяцев.

– Они сейчас здесь?

– Будь они здесь, я не стал бы приглашать вас. Улетели неделю назад.

Мальчика передернуло от нервной гримасы, странной для его совсем юного лица.

– Улетели, очень довольные найденным. Я рассмеялся, не сумев удержаться.

– Кажется, мы попали в правильное место и время.

– Смотря по тому, за чем вы пришли, – парировал Респинеджи. Он взглянул на Шнайдера. – Ян воздержался от объяснений. Однако пора уходить. Даже в Раскопе-27 есть места, более пригодные для бизнеса.

Вместе с нами мальчик направился к группе своих бойцов, издав при этом своеобразный квохчущий звук. Фигура того, кто прежде нес мальчика, неуклюже сгорбилась, поднимая Джоко на плечо. Позади я услышал вздох Вордени, увидевшей, что сделали с этим человеком.

Несомненно, с ним случилось худшее, что может произойти с человеческим существом. Впрочем, еще недавно я мог наблюдать и более ужасные вещи. Что-то весьма нсэсте-тичное было в самой конструкции изуродованной головы, державшейся за счет серебристого цемента или скорее сплава, скреплявшего ее некогда целые части. Если вообще уместно строить догадки по поводу сюжета, я мог бы представить дело результатом удара шрапнели. По-моему, любое иное оружие, применяемое сознательно и с определенной целью, вообще не должно оставить шанса на восстановление тела.

Но здесь кто-то озаботился восстановлением. Разбитые обломки черепа уже мертвого человека составили вновь, заполнили резиноподобной массой промежутки между обломками его костей, вставили в пустые глазницы фоторецепторы, сидевшие теперь на местах словно серебристые, ждущие свою добычу пауки. Видимо, он решил вдохнуть в остатки мозгового вещества немного жизни. Достаточно, чтобы привести в действие вегетативные реакции и главные моторные функции тела. Похоже, существо действительно могло выполнять отдельные команды, заранее запрограммированные другими людьми.

Незадолго до моего последнего ранения на Северном выступе я работал с одним сержантом афрокарибского происхождения, чье тело было его собственным. Как-то ночью, лежа в руинах, бывших, кажется, церковью, я услыхал от него предание, в его народе передававшееся из поколения в поколение. Они пронесли свой миф через земной океан и впоследствии, надеясь на лучшую жизнь, – в мир, известный теперь как Латимер.

Миф рассказывал о колдунах. И о слугах, сделанных ими из тел умерших людей. Якобы их поднимали из могил. Не помню, как называли такое существо, но знаю точно: одно из них держало Джоко на своих руках.

– Тебе это нравится? – мальчик обратился ко мне, сидя у самой головы изувеченного создания.

– Не думаю. Нет.

– Ну да… выглядит неэстетично, однако… – мальчик старался придать своему голосу оттенок деликатности. – Однако, на мой взгляд, при разумном использовании повязок и подходящей одежды мы создаем ансамбль, достойный сочувствия. Искалеченный солдат и невинное создание, спасшиеся из руин своей жизни: идеальное прикрытие. Конечно, не дай нам бог такие обстоятельства.

– Все тот же старина Джоко… – ко мне подошел Шнайдер и приятельски подтолкнул локтем, добавив:

– Как я и обещал – всегда на шаг впереди обстоятельств.

Я лишь пожал плечами:

– Я видел, как целые колонны пленных расстреливали просто так, для тренировки.

– О-о… Да я и не сомневался. До своего печального конца наш друг служил морпехом. У него осталось достаточно рефлексов там, под "коркой", или в другом месте, куда они переписывают остатки личности, – мальчик неожиданно подмигнул. – Я человек бизнеса, а вовсе не технарь. В Лэнд-фолле я держал компьютерную фирму и подбирал все, что оставалось на поле брани. Смотри.

Рука мальчика скрылась под жилетом, и в ту же секунду его мертвый носильщик достал из-за спины длинноствольный бластер. Причем все это случилось очень быстро. Фоторецепторы с ясно различимым звуком повернулись, сканируя поле зрения слева направо. Респинеджи радостно улыбнулся и отпустил кнопку пульта. Существо убрало палец со спуска, аккуратно вернув бластер в чехол. Вторая рука, державшая мальчика, даже не дернулась. Ребенок дружелюбно прощебетал:

– Ты видел? Где не работает сострадание – там действуют иные возможности. Впрочем, я на самом деле оптимист. Ты даже не представляешь, как много осталось солдат, которым все еще трудно выстрелить в ребенка. В наше-то трудное время. Итак, довольно трепа. И не пора ли нам подкрепиться?

Респинеджи занимал верхний этаж и пентхаус в складском здании красного цвета. Здание стояло в непосредственной близости от "хвоста" сооружений раскопа. Почти весь эскорт был вскоре распущен, за исключением двоих из внешней охраны, прикрывавших нас по дороге до грузового лифта. Над головами раздавался металлический отзвук наших шагов. Когда мы поднимались на самый верх, под крышу, мальчик сказал:

– Если мне не изменяет память, все это помещение было заполнено артефактами первой категории. Их сортировали и упаковывали, чтобы потом отправить в Лэндфолл по воздуху. Бригады исследователей работали круглые сутки, посменно. Раскоп гудел день и ночь, а шум вы могли слышать по всей округе. Гул, похожий на сердцебиение.

– Вот чем вы занимались. Сортировали артефакты? – вопрос задала Вордени.

– Да, пока был совсем молод, – с насмешкой ответил Респинеджи. – Но я быстро прогрессировал. Знаете ли, открылись организационные способности…

Лифт прошел сквозь крышу складского помещения и лязгнул, остановившись в неожиданно ярко освещенном пространстве. Солнце попадало сюда сквозь высокие окна, освещая выгороженный в основном помещении прозрачный холл. Внутреннее пространство ограничивали стены, покрашенные в янтарный цвет.

Еще из лифта я обратил внимание на замысловатый дизайн, ковры и темный паркет пола. По центру располагалось нечто вроде бассейна, подсвеченного изнутри, вокруг которого стояли невысокие диванчики. Войдя внутрь, я понял, что углубление в полу было заполнено не водой. Там находился огромный горизонтальный экран, на котором пела женщина. По углам изображение воспроизводилось в более удобном для взгляда формате на двух вертикально расположенных экранах уже вразумительного размера. У дальней стены стоял стол, на котором чьей-то заботливой рукой была разложена еда и напитки из расчета приблизительно на один взвод.

– Чувствуйте себя как дома, – распорядился Респинеджи. Его телохранитель опустил хозяина на пол у самого входа. – Я должен извиниться. Дела. Еда и напитки на столе. И, разумеется, видеотека, если пожелаете.

Звучавшая с экрана музыка стала чуть громче, и я узнал голос Лапинии. Жаль, что ее недавний дебют не вытеснил из эфира ритмы джанк-сальса в исполнении группы "Чистое поле": за прошлый год они просто достали. Вещица показалась мелодичной, правда, музыку время от времени прерывало мычание – наверное, имитация оргазма. Лапиния принимала разные позы, обнимая ногами ствол танка "Паук", и при этом проникновенно шептала в микрофон. Исполнялся парафраз на тему "Теперь ты в армии… ".

Дорвавшись до бесплатного, Шнайдер начал подряд валить на поднос все, что предлагалось в этом буфете. Тут я обратил внимание, что два стоявших у лифта бойца охраны перемигнулись и тоже ринулись к столу. Казалось, Тане Вордени следовало пойти по их стопам, но она вместо этого взяла курс на окно. Ее исхудавшая, похожая на часть скелета рука отодвинула занавеску.

– Я говорил тебе, – обратился ко мне Шнайдер. – Если кто-то и сможет прикрыть нас в этой части планеты, то только Джоко. В Лэндфолле он знает все ходы и выходы.

– Ты хочешь сказать, он жил здесь до войны?

Шнайдер покрутил головой:

– И до войны, и во время войны. Слышал, какого он мнения о чиновниках? Нет ни одного шанса проворачивать такие дела, если у тебя нет прихватов внутри системы.

– Если есть прихваты, зачем жить в этой сраной дыре? – тихо спросил я, не отрывая взгляда от Вордени.

– А затем, что нравится. Он здесь вырос. Ты вообще бывал в Лэндфолле? Это только сейчас "сраная дыра".

Внезапно Лапиния пропала с экрана. Появившееся взамен изображение оказалось ближе к предмету археологии. Перед нами пошли документальные кадры. Мы перенесли всю набранную еду на ближайший диван и сели. Шнайдер почти начал есть, как вдруг сообразил, что я не следую его примеру.

– Давай подождем. Это же невежливо.

В ответ Шнайдер прыснул от смеха:

– Что, ты подумал, он нас отравит? Зачем? Ни малейшего намека, – и на всякий случай отставил свой поднос в сторону.

Экран снова дернулся, и на нем пошли военные записи. Празднично расцвеченные лазерные трассы и карнавальная пляска ракетных залпов. Хорошо, что авторы отредактировали звуковую дорожку: пара отдаленных взрывов и поверх этого – сухой голос комментатора, излагающего взвешенную трактовку событий. "Несущественный урон" и "нейтрализованы действия наемников".

Джоко Респинеджи вышел к нам из арки с противоположной стороны. Компанию ему составляли две женщины, судя по внешности, взятые из рекламы виртуального борделя. Их обернутые муслином формы и лица, начисто лишенные осмысленного выражения, казались программно отретушированными. И восьмилетний ребенок выглядел в сандвиче из этих двух конфеток совершенно нелепо.

– Ивонна и Кэс. Мои постоянные спутницы. Любой ребенок нуждается в матери, разве нет? Или в двух. Итак… – он неожиданно громко щелкнул пальцами, и дамы уплыли в буфет. Сам Джоко сел на соседний диванчик. – Вернемся к делу, Ян. Что конкретно я могу сделать для тебя или твоих друзей?

– Почему вы отказываетесь от пищи? – спросил я.

– Ну… – он рассмеялся и махнул в сторону двух дам. – Да ладно, они же едят и обе мне очень нравятся.

Шнайдер сконфузился.

– Что такое? – Респинеджи вздохнул и, дотянувшись до моей тарелки, взял случайно подвернувшийся кусочек торта. Откусив, он продолжил беседу:

– Ну, что теперь? Не перейти ли нам к делу? Ян, прошу, начинай.

– Джоко, мы собираемся продать тебе свой шаттл. По офигительной цене, – откусив огромный кусок курятины, Шнайдер проговорил это с набитым ртом.

– Неужели?

– Да-а… назови это избавлением от излишков военных действий. "By Моррисон Ай-Эс-Эн-70", почти новый и без записей о предыдущих владельцах.

Респинеджи радостно заулыбался:

– Кажется, я с трудом верю.

– Можешь проверить, если хочешь, – сказал Шнайдер и проглотил пищу. – Я вычистил данные лучше, чем ты чистишь налоговые декларации. Тысяч на шестьсот ячеек в глубину. Плюсы: универсальная конфигурация, рассчитан на глубокий космос, суборбитальные и подводные условия. Ход бесшумный, как у летучей мыши.

– Да… Помнится, "семидесятой" производили хорошее впечатление. Не ты ли их расхваливал? А, Ян? – мальчик почесал лишенный щетины подбородок жестом, явно доставшимся от прошлого тела. – Ну да ладно. Я полагаю, предмет сделки несет некое вооружение?

Шнайдер кивнул, продолжая жевать:

– Турель для микроракет носового огня. Плюс систему запуска ложных целей. И пакет программного обеспечения, очень приличная версия.

Я занялся своим куском торта. К обществу присоединились дамы. Симметрично расположившись на диване по обе стороны от Респинеджи, они приняли вид мебели. До этого момента я не слышал от них не то что слова, а вообще ни одного звука. Та, что сидела слева от Джоко, принялась кормить мальчика со своей тарелки. Он жевал, откинувшись на спинку дивана, и задумчиво смотрел в мою сторону.

– Ладно, – наконец громко произнес он. – Шесть миллионов.

– В валюте Объединенных Наций? – спросил Шнайдер, и тут Респинеджи расхохотался во весь голос.

– В валюте Санкции IV.

Шесть миллионов санов. САН. Аббревиатура, обозначавшая единицу "стандартной археологической находки". Введенные правительством Санкции IV в лучшие времена саны оставались планетарной и не слишком устойчивой денежной единицей. В сравнении с прежней валютой, латимерским франком, сан всегда выглядел завязшим в болоте и карабкающимся без всякой надежды утопающим. Теперь его курс к доллару Протектората составлял примерно двести тридцать санов за один доллар Объединенных Наций.

Шнайдера как громом поразило. Как продавца его оскорбили в лучших чувствах:

– Джоко, да ты что? Даже шесть миллионов долларов – всего полстоимости такого корабля. Мужик, это же «By Mopрисон».

– На нем есть криокапсулы?

– Гм… Нет.

– Ну и за каким хреном он мне в таком случае? А? – Респинеджи задал вопрос совершенно спокойно. Потом глянул в сторону дамы, сидевшей справа, и та принесла Джоко стакан. Молча.

– Видишь ли, единственно возможная на сегодняшний день польза от такого корабля, кроме чисто военной стороны дела, заключается в бегстве из системы, уходе из зоны блокады и возвращении на Латимер. Для действий в районе до шестисот тысяч километров "By Моррисоны" оснащены просто великолепно, и система ориентации у них отличная, я знаю, да. Но при таких скоростных возможностях на дорогу до Латимера уйдет около тридцати лет. Для возвращения необходима криокапсула, – подняв руку, он остановил протестующее высказывание Шнайдера. – Наконец, я не знаю никого, слышите – никого, кто сумел бы заполучить криокапсулу. Ни за тело, ни за дело. Картель Лэндфолла знает, чего хочет, и они давно закрыли все щели. Живым из системы не выбраться никому – по крайней мере до окончания войны. Таковы обстоятельства сделки.

– Можете в любой момент перепродать его кемпистам, – возразил я. – Такая техника придется им по вкусу, и вам хорошо заплатят.

Респинеджи кивнул:

– Да, мистер Ковач, они заплатят, и заплатят в санах. Так как у них нет ничего другого. Это известно вашим друзьям из "Клина".

– Они мне не друзья. Я просто ношу их форму.

– Пусть так, но тем не менее.

Мне оставалось пожать плечами.

– Что скажете о десяти? – с надеждой произнес Шнайдер. – Кемписты заплатят вам в пять раз больше.

Респинеджи тяжело вздохнул:

– Да, но пока мне придется держать корабль в этой пустыне и платить, платить, платить – каждому, кто его увидит. Знаете ли, это не скутер. Потом я вынужден идти на контакт с кемпистами. Который, как вам должно быть известно, влечет за собой смертельный риск. Придется устраивать секретные переговоры… Ой-ой… да плюс военное обеспечение на случай, если эти дешевые революционеры задумают реквизировать собственность вместо того, чтобы платить. Вы торгуете без твердого прикрытия? Они так и сделают. Оцените мои рассуждения, Ян. С кем вы еще можете вести дела?

– Восемь…

– Ладно, шесть, – решительно произнес я, закрывая тему. – И мы останемся весьма вам признательны. А что, если подсластить удачную сделку экскурсией в Лэндфолл и кое-какой информационной поддержкой? Ну, просто чтобы закрепить нашу дружбу…

Взгляд мальчика сразу ожил, и тут он обратил внимание на Таню Вордени:

– М-м… бесплатная информация, да? – он пошевелил бровями, повторив это движение дважды, точно клоун. – Конечно, но такого еще не было, знаете ли. Ну ладно… Ради демонстрации нашей дружбы… Что вас интересует, конкретно?

– Лэндфолл. Кто вне Картеля является самой хищной рыбкой? Мне нужна корпорация второй руки или даже третьей. Кто станет восходящей звездой завтрашнего утра?

Респинеджи задумчиво рассматривал свое вино:

– Хм-м… Хищная рыбка. Не думаю, что она есть у нас, на Санкции IV. Отправляйтесь на Латимер.

– Я с Харлана.

– Правда? Полагаю, не из партии Квел? – и Респинеджи сделал жест, намекая на мою форму. – Я имел в виду расстановку политических игроков здесь.

– Не стоит подходить к квеллизму слишком упрощенно. В партии имеет влияние и Кемп, но, подобно многим, он действует избирательно.

– Ну, реально я не могу всего знать, – Респинеджи отвел рукой очередной кусок, предложенный младшей женой. – Однако касательно хищной рыбки… Я бы сказал, есть около полудюжины кандидатов. Пришли в систему позже всех, в основном с Латимера. Пришедшие раньше пресекли конкуренцию давно, лет двадцать назад. Конечно, теперь у них в кармане и Картель, и правительство. Остальным никогда не достается ничего, кроме остатков со стола. Из компаний третьей руки большинство готово убраться домой, и война им не по карману, – он снова погладил воображаемую бороду:

– А из купцов второй руки… Пожалуй, это "Сатакарн Ю эссошиэйтс", "Пи-Кей-Эн" и "Мандрагора корпорейшн". Они весьма плотоядны. Может, удастся нарыть еще парочку. Скажите, вы имеете что-то предложить этим людям?

Я кивнул:

– Не напрямую.

– Да, понимаю… Послушайтесь моего бесплатного совета – он касается вашей бесплатной информации. Подавайте то, что у вас есть, на очень длинной палке, – он протянул руку со стаканом в мою сторону и вылил вино на пол. Вежливо улыбнувшись, мальчик сказал:

– Не сумеете – и они откусят вашу руку. По локоть.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Как большинство городов, живущих за счет космопорта, Лэндфолл не имел настоящего центра.

Напротив, он разрастался беспорядочно, занимая равнинные участки полупустыни в северном полушарии. Там, где более столетия назад высадились первые поселенцы. Каждая из осваивавших планету корпораций строила собственные базы и посадочные площадки, медленно окружая их кольцом вспомогательных сооружений и структур. Со временем такие кольца ширились, находили друг на друга и постепенно сливались в новые образования, лишенные централизации. Развивались они без всякого общего плана, что сильно затрудняло развитие коммуникаций.

То и дело к процессу подключались новые инвесторы – арендуя либо скупая у пионеров участки земли. Завоевывая рыночные ниши, одновременно они столбили места на территории быстро выраставшего города. Со временем на планете выросли и другие города, однако подписанный чартером Протектората закон об экспортном карантине предусматривал положение, по которому все сделанные на Санкции археологические находки полагалось пропускать через склады Лэндфолла. Вскормленный богатой пищей, пополнявшейся доходами от выделения земель и лицензирования раскопок, бывший космопорт вырос до чудовищных размеров. Покрывая теперь около двух третей территории планеты, имея около двенадцати миллионов жителей, город стап домом для тридцати процентов населения всей Санкции IV. Это была преисподняя.

Вдвоем со Шнайдером мы пробирались по неуютным и грязным улицам, сплошь усеянным мусором и красноватой пылью пустыни. Стояла жара, воздух был влажный, и выстроившиеся с двух сторон невысокие здания почти не давали тени, подставляя нас под лучи зависшего в зените солнца. Я чувствовал, как горячий пот пропитывал волосы и стекал на лицо. Наши фигуры в черной форме отражались в окнах и зеркальных фасадах домов. Я почти радовался компании. Вокруг не было никого, и это спокойствие на горячей сковородке казалось довольно неуютным. Под ногами звучно хрустел песок.

Отыскать нужное место было нетрудно. Здание стояло в начале квартала, походя на сияющую бронзой рубку корабля. Оно выделялось высотой. Раза в два превосходя остальную застройку, башня не нуждалась ни в каких внешних приметах. Как и вся архитектура Лэндфолла, здание выходило на улицу зеркальным фасадом, и лучи солнца, отражавшиеся от полированной поверхности, не позволяли рассматривать его в упор. Для Лэндфолла корпоративная башня не выглядела слишком высокой, но выделялась мощными линиями, как бы заявляя о своей значимости и мастерстве строителей.

Проверка человеческого тела на прочность… Фраза выскочила из памяти, словно скелет из шкафа.

– Как близко ты собираешься подойти? – нервно спросил Шнайдер.

– Чуть-чуть ближе.

Тела от "Кумалао", как и любые заказные тела "Клина", имели дисплей спутниковой навигации, встроенный в схему стандартно и с удобным для пользователя интерфейсом. Конечно, не в случае, если вас забивают помехами и противо-помехами. Что, как ни печально, на Санкции IV имело место почти везде.

Помигивая, экран начал фокусировать изображение, выдав мешанину из улиц и зданий, заполонявших все поле моего зрения. На городском пейзаже запульсировали две помеченные текстом отметки. Проверка…

Перемещая точку привязки, я изменил картинку так, чтобы смотреть на собственную макушку с высоты, примерно соответствовавшей высоте здания.

– Черт!

– В чем дело? – стоявший позади Шнайдер напрягся, воображая себя находящимся в состоянии боеготовности ниндзя. В солнечных очках он выглядел комично.

Проверка…

– Так, ничего, – уменьшив масштаб, я вывел здание к границе экрана. На нем появилась желтая линия, показывавшая самый короткий путь сквозь ближайший квартал. – Нам сюда.

Проверка человеческого тела на прочность представляет собой лишь одно из…

Пару минут мы двигались точно по желтой линии. Нако нец одна из улиц привела к узкому мостику, переброшенному через сухой канал. Мостик довольно круто поднимался вверх и в длину составлял метров двадцать. На противоположной стороне находилось высокое бетонное кольцо. Два других моста располагались параллельно первому, метрах в ста по обе стороны. Они тоже шли вверх.

Дно сухого канала слоем покрывал обычный городской мусор – поломанная домашняя утварь, остатки разбитых ящиков и упаковок от продуктов и обрывки брошенной одежды, напоминавшие искромсанные автоматами тела. На другой стороне заполненного отбросами канала словно в ожидании стояла башня.

Проверка человеческого тела… Шнайдер замер у самого входа на мост:

– Идешь на ту сторону?

– Да, и ты тоже идешь. Не забывай, мы напарники.

Слегка толкнув его в поясницу, я двинулся следом, держась так близко, чтобы он не мог остановиться. Нервишки слегка заиграли, но это состояние было обычным, предвещая выброс "боевых" гормонов.

– Я не думал, что…

– Если что, вали все на меня. Давай топай, – я подтолкнул его еще раз.

– Если что, я сразу буду мертвый, – угрюмо пробормотал Шнайдер.

– Будешь… но потом.

Мы пересекли мост. Шнайдер цеплялся за перила, словно мост мотало от ветра. На другой стороне мост выходил на небольшую, метров пятьдесят в диаметре, совершенно открытую площадку. Отойдя от моста метра на два, мы замерли, глядя на молчаливую громаду башни.

Не знаю, намеренно ли, но тот, кто проектировал бетонное ограждение башни, организовал пространство, идеально приспособленное для убийства. Никакого прикрытия ни в одном направлении. Варианты возможного отступления – бег назад на открытый со всех сторон мост или прыжок вниз, в пустой канал, ломая ноги.

– Поле, чистое по-о-о-оле, – заблеял Шнайдер слова досадного римейка.

Впрочем, он точно схватил темп и настроение революционного гимна кемпистов с тем же названием. Что делать, я не мог его осуждать. Потому что не раз ловил себя на той же фразе. С тех пор как мы вошли в городское воздушное пространство, свободное от глушилок, . хит в версии Лапинии преследовал нас повсюду. И он был близок к оригиналу. Достаточно близок, чтобы напомнить о событиях годичной давности.

Тогда мы слышали гимн повсюду – везде, где шел канал "Наемник" и где не работали постановщики помех. Рассказывая историю или, скорее, тщательно отредактированную балладу о погибшем под пулями врага взводе добровольцев, которые удержали позицию под натиском превосходящих сил чисто из любви к своему вождю Джошуа Кемпу и его революционным идеям. Текст исполнялся под ритмы джанк-сальсы, бившие в голову, как в наковальню.

Большинство моих ребят с Северного выступа знали эту вещь наизусть. Частенько они наяривали гимн хором, приводя в ярость политических эмиссаров Картеля. Не отваживаясь протестовать, чиновники трепетали от самого вида формы "Клина".

Мелодия и в самом деле въедалась как вирус. Ей не могли противостоять, бормоча вполголоса, самые консервативные приверженцы прогосударственной корпоративной политики. Это обстоятельство, да еще целая сеть работавших за конкретные деньги осведомителей Картеля обеспечили исправительным учреждениям Санкции 1Уогромное количество клиентов, севших исключительно по "музыкальной" статье. В свете неожиданного политического резонанса правительством были наняты консультанты, и вскоре эфир заполонила выхолощенная лирика, клонировавшая популярную прежде мелодию.

Что касается Лапинии… "Фабрика звезд" отштамповала эту певичку на заказ, вложив ей в рот товар-заменитель. Жалостливый гимн о сироте, потерявшем родителей из-за атаки кем-пистов. Сирота, разумеется, стал сыном полка или, вернее, корпоративного политического блока, а затем вырос, отдав свой образ административной системе Санкции IV.

Что касается копии, то она начисто лишилась романтики оригинала: пропали запах крови и драйв. Все же, как только отражение кемпистской лирики потоком пошло в эфир, люди начали забывать, что есть чье, напевая мачовразумительную смесь того, что слышали. То есть все тот же забойный ритм джанк-сальсы. И всякий революционный подтекст оказался за бортом. Консультанты сполна отработали свой навар, получив с той же Лапинии за раскрутку. Теперь ее образ шел по всем каналам, а в продажу поступил первый альбом.

Шнайдер поинтересовался:

– Как думаешь, позиция безнадежная?

– Полагаю, да.

Я посмотрел в сторону башни, где сверкали двери, вероятно – пятиметровой высоты. Массивный входной проем завершался двумя постаментами, на которых стояли шедевры абстрактного искусства. Каждый из них выглядел достойным подписи: "Симметричные яйца. Столкновение". И чуть ниже – чтобы удостовериться, я напряг нейрохимию, – "Средство массового уничтожения. Готовность – одна минута".

– Охрана? – спросил Шнайдер, проследив направление моего взгляда. Я кивнул:

– Две пулеметные установки плюс минимум четыре точки с лучевым оружием. То, что мне видно сейчас. Сделано со вкусом. Среди скульптур едва заметны.

Хороший, поистине добрый для нас знак. За две недели, проведенные в Лэндфолле, я еще не видел столь очевидного признака, говорившего о войне. Кроме не-обычно большого числа военных, наводнявших вечерние улицы, да ракетных установок на крышах высотных зданий. В иное время казалось, что война идет не на этой планете. Думаю, если войска Кемпа сумеют наконец добраться до столицы, "Мандрагора корпорейшн" окажется наиболее готовой к торжественной встрече.

Проверка человеческого тела на прочность представляет собой лишь одно из наиболее передовых направлений, находящихся в центре исследовательской программы «Мандрагора корпорейшн». Наша главная цель – максимальное использование ВСЕХ его ресурсов.

Всего десять лет назад "Мандрагора" еще боролась за место под солнцем. И то, что корпорация строилась по принципам партии вооруженного восстания, давало ей преимущество перед всеми участниками корпоративной стратегической игры. На этом отдельном столе. Логотипом компании был срез спирали ДНК, парящий на фоне электронной цепи, а публикуемые "Мандрагорой" материалы представляли точное сочетание агрессивности и обещаний на тему "больше-долларов-на-ваши-инвестиции" или "первый-сре-ди-новых". С началом войны акции компании резко пошли вверх.

Вполне неплохо.

– Как думаешь, на нас смотрят?

Я пожал плечами:

– На нас всегда кто-то смотрит. Факт этой жизни. Вопрос в том, видят ли нас.

Шнайдер с возмущением взглянул на меня:

– Считаешь, нас уже заметили?

– Сомневаюсь. Система автоматического обнаружения настроена не совсем на это. Война отсюда слишком далеко. Мы носим форму дружественных войск. Количество – менее десяти единиц. Мы ничем не выделяемся.

– Пока.

– Да, пока, – согласился я, отвернувшись в сторону. – Так пойдем же и сделаем так, чтобы нас заметили.

И мы прошли через мост.

– Вы не похожи на артистов, – так сказал промоутер, наконец отметив наше присутствие у входа. Без формы, в только что купленной гражданской одежде, мы стояли у двери в кабинет и рассчитывали лишь на удачу.

– Мы охранники, – вежливо пояснил я. – Она артистка.

Взгляд промоутера метнулся в сторону – туда, где за столом сидела Таня Вордени. На ней были темные очки, налице застыло напряженное ожидание. В последние две недели Таня начала чуть округляться, что невозможно было заметить под черным плащом, а лицо ее оставалось, как и прежде, худым. Промоутер хмыкнул, по-видимому, удовлетворенный увиденным:

– Хорошо, – увеличив изображение на дисплее, он какое-то время изучал поток несшегося по улице транспорта. – Должен вам сказать, что, независимо от характера вашего продукта, вы будете конкурировать с тем, кого поддерживает правительство.

– Типа Лапинии? – насмешка, прозвучавшая в голосе Шнайдера, могла бы пробить кого угодно на суборбитальной дистанции. Промоутер сдвинул назад свою полувоенную шапочку и, поудобнее устроившись на стуле, положил на край стола ногу, обутую в чересчур вычурный для военного человека сапог. У основания дочиста выбритого черепа я заметил три или четыре отметины, очень напоминавшие следы ранения, но оконтуренные слишком четко, чтобы представлять собой что-либо, кроме дизайна.

– Друзья, не нужно смеяться над большими людьми, – небрежно заметил он. – У меня было два процента в предприятии с Лапинией, и теперь я живу в деловом районе Латимера. Скажу так: лучший способ пережить войну – это ее купить. Что хорошо известно корпорациям. У них есть нужное оборудование, чтобы его продавать, и рычаги, чтобы вли-ять на конкуренцию. А теперь послушайте, – он ткнул в сторону дисплея, на котором висел значок нашего сообщения, выделявшегося словно готовая вот-вот разорваться красная граната. – Что бы вы там ни предложили, если собираетесь идти против течения, вещь должна быть офигительно убойная.

– Вы такой позитивный со всеми клиентами? – спросил я. Он холодно ухмыльнулся:

– Я реалист. Вы платите, я решаю вопросы продвижения. У меня лучшие средства для проникновения сквозь программные экраны. Как сказано в моей рекламе – "Мы сделаем вас заметным". Однако не ждите, что я помассирую вам эго. Этой услуги здесь нет. Если хотите, чтобы дело закипело, у вас есть все шансы.

Через открытые за нашими спинами окна я хорошо слышал уличный шум, раздававшийся тремя этажами ниже. Вечерело. Снаружи воздух уже остыл, но атмосфера внутри офиса оставалась спертой. Таня Вордени сделала нетерпеливое движение.

– Это нишевая композиция. С нее мы собираемся начать.

– Конечно.

Промоутер еще раз посмотрел на экран монитора и на зеленые цифры только что поступившего платежа:

– Пристегните ремни. Вашей рекламе предстоит взлет ракетой, – он пробежал пальцами по клавиатуре. Изображение на экране быстро мелькнуло, и красный значок исчез. Я успел заметить, как его изображение развернулось в серию замысловатых образов, сразу же растворившихся, будто проглоченных системой зашиты корпоративной информации, непреодолимым барьером стоявшей перед хвалеными средствами нашего промоутера. Зеленые цифры померкли, превратившись в бледные восьмерки.

– Скажу вам так, – заявил хозяин офиса, задумчиво покачивая головой. – Такие системы, предназначенные для сканирования, обошлись бы им в годовой доход. И это лишь за установку. Такие вот цены, друзья мои.

– Понимаю, – ответил я.

Наблюдая, как наши деньги сгорают словно ничем не защищенный комок антиматерии, я испытывал жгучее желание вырвать промоутеру горло голыми руками. Впрочем, вопрос не в деньгах. У нас оставались средства. Шесть миллионов санов, вырученных за челнок "By Моррисон", не казались достойной ценой, но их было достаточно на королевскую жизнь в Лэндфолле.

Деньги – не вопрос. Вопрос в моде на военщину, в той подчеркнутой важности, с которой нам рассказывали об искусстве военного времени. В демонстрации фальшивой усталости бывалого человека и в том, что в эту минуту по другую сторону экватора мужчины и женщины рвали друг друга на части во имя системы, кормившей огромный Лэндфолл.

– Ну вот, – промоутер двумя руками отбил на клавиатуре барабанную дробь. – Мы уже дома. И, насколько я могу судить, совсем недалеко отсюда. Мальчики и девочки, пора, пора и вам идти по домам.

– Недалеко? Что такое недалеко? – недоверчиво спросил Шнайдер. Последовала холодная улыбка:

– Эй… Прочитайте контракт. Доставка по лучшим из адресов. У нас лучшее, что есть в пределах Санкции IV. Вы покупаете наши лучшие услуги, но не наши гарантии, – он отключил от компьютера наш выпотрошенный кредитный чип, метнув пластик по столу в сторону Тани Вордени. Таня с невозмутимым видом спрятала карту. Зевнув, она спросила:

– И сколько нам ждать?

– Я что, провидец? – наш собеседник тяжело вздохнул. – Возможно, недолго, дня два. Возможно – месяц. Все зависит от содержания вашего письма, а я не читаю писем. Я почта-льон. Возможно, к вам не обратятся никогда. Идите домой, я вам напишу.

Мы вышли, провожаемые безразличным взглядом. На улице нас встретила вечерняя суета, и, преодолев поток машин, мы задержались в открытом кафе, терраса которого оказалась метров на двадцать выше третьего этажа промоутера. Наступал комендантский час, и в заведении было почти пусто. Взгромоздив сумки на стол, мы заказали кофе.

– Долго нам ждать? – опять спросила Вордени. Я пожал плечами:

– Минут тридцать. Зависит от их компьютеров. Максимум – сорок пять.

Я еще не допил кофе, когда они пришли…

Транспорт оказался темно-коричневым внедорожником достаточно скромного вида. На первый взгляд громоздкий и недостаточно мощный, он был весьма хорошо вооружен. Для начала, притаившись на углу улицы метров за сто, он прижался к земле и затем медленно двинулся прямо к дверям офиса промоутера.

– Вот они, приехали, – пробормотал я, чувствуя, как по телу пошли знакомые импульсы нейрохимических реакций. – А вы оставайтесь на месте – оба.

Неторопливо встав, я пересек улицу, держа руки в карманах и вывернув голову в сторону на манер зеваки. Транспорт завис впереди у бордюрного камня, почти миновав дверь в офис промоутера и с открытым боковым люком. Я видел, как оттуда выбрались пятеро людей, одетых в неприметные комбинезоны. Демонстрируя сказочно экономную технику перемещения, все пятеро быстро исчезли в дверях. Люк захлопнулся.

По возможности ускорившись, я проложил себе путь в толпе спешивших за последними покупками прохожих, левой рукой перебирая содержимое кармана.

Лобовое стекло транспорта выглядело прочным и почти непрозрачным. Усиленное нейрохимией зрение позволило разобрать две фигуры на передних сиденьях и смутные очертания еще одного человека, расположившегося сзади, между ними. Я скользнул вдоль фасада магазина, преодолевая последний рубеж.

Время!

Оставалось менее полуметра, и моя левая рука скользнула из кармана наружу. С силой прихлопнув к лобовому стеклу диск термитной гранаты, я тут же отступил в сторону и назад.

Взрыв!

Имея дело с термитными гранатами, приходится ретироваться очень быстро. Новые модели сделаны так, что осколки летят в основном в одну сторону. Процентов на девяносто пять они уходят к поверхности контакта. Но тех пяти, что отлетают назад, вполне достаточно, чтобы превратить вас в кровавое месиво.

Транспорт содрогнулся сверху донизу. Звук взрыва, замкнутого в ограниченном пространстве, прозвучал глухо. Я влетел в здание бегом, через две ступеньки.

На площадке первого этажа я изготовился к стрельбе. Пластины биосплава послушно согнулись под моими пальцами, они словно жаждали действия.

У входа на третий этаж был выставлен пост, но часовой не ждал, что нападение произойдет сзади. Я прострелил ему голову, находясь в прыжке через последние ступеньки – пятна из крови и комков серого вещества влипли в стену перед ним, – приземлившись до того, как на пол рухнуло тело, и сразу же рванулся за угол, к двери в офис промоутера.

Звук первого выстрела, как первый глоток виски, обжигает…

Расщепление зрения…

Промоутер пытался встать, в то время как им занимались сразу двое, стараясь опрокинуть назад. Одна рука оказалась на свободе, и он вытянул ее, указывая на меня:

– Это он…

Стрелок, стоявший ближе к двери, сделал движение…

Я срезал его очередью из трех патронов, с левой руки. Вверх брызнула кровь, и я резко согнулся – так сработала ускоренная нейрохимией реакция – уклоняясь от фонтана. Старший группы оказался вполне узнаваем. Выше, представительнее, и он успел выкрикнуть:

– Что за х…

Стреляю по корпусу. В грудь, в руку с оружием, отключаю его правую руку. С правой руки заговорил "Калашников", выбрасывая огонь и пули с мягким сердечником. Двое справа пытаются отделаться от наполовину парализованного страхом промоутера и вытащить оружие, чтобы…

Теперь с двух рук – по корпусу, в голову и куда попаду. "Калашниковы" рявкнули на пару, как рассерженные псы. Тела дергаются, падают вниз…

Кончено.

В крошечном офисе наступила тишина. Накрытый мертвым телом промоутер лежал неподвижно. Из компьютера летели искры – повреждение явно нанесли мои пули. Я услыхал голоса, доносившиеся снаружи.

Опустившись на корточки рядом с трупом старшего группы киллеров, я вернул умное оружие в кобуры и нащупал вибронож, засунутый сзади под бронежилет. Активировав мотор, свободной рукой придавил спину мертвеца и приступил к разделке.

– Мужик, ты что делаешь? – запричитал промоутер, вылезая из-за своего компьютера. – Твою мать… твою мать…

– Иди на хрен… – это не так легко, как кажется. Промоутер нырнул на пол.

С двух попыток вибронож взял рез и, пройдя по позвоночнику, вскрыл тело до места, где начиналось основание черепа. Коленом я притиснул голову к полу, затем нажал на нож и сделал еще один рез. Нож скользнул и застрял в кости.

– Черт!

Голоса внизу множились и, как мне показалось, стали ближе. Прервав свое занятие, я снял с левой руки "Калашников" и дал очередь в сторону двери. Пули вошли в стену. Голоса тут же отдалились, сопровождаемые топотом ног по ступеням.

Снова за нож. Прицелившись, я всадил его поглубже и повел лезвием, стараясь отделить нужную секцию от окружавших позвонки тканей. Грубо, конечно, но времени мало… Быстро положив отрезанное в карман, я вытер руки об одежду мертвеца и зачехлил вибронож.

Наконец, взяв на изготовку оружие, я направился к выходу.

Тишина.

Уходя из офиса, я обернулся на промоутера. Тот таращил на меня глаза так, словно увидел вампира.

– Иди отсюда, – посоветовал я. – Они вернутся быстрее, чем ты думаешь.

Пробежав три пролета лестницы, я не встретил ни одной живой души. Впрочем, почувствовал взгляды, направленные на меня из-за дверей. Оказавшись снаружи, я осмотрелся, убрал интерфейсные автоматы и сам убрался вбок, миновав дышавшие жаром останки транспорта. Тротуар оказался пустым метров на пятьдесят в обоих направления, а жалюзи на фронтонах домов были уже опущены. На противоположной стороне улицы начала собираться толпа, хотя явно никто не понимал, что же произошло. Немногие встречные прохожие торопливо сворачивали – каждый в свою сторону.

Чисто.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

До самого отеля все молчали.

Большую часть пути мы проделали пешком, петляя и ныряя в галереи с магазинами, чтобы сбить со следа объективы спутников "Мандрагора корпорейшн", ежели таковые имелись. Занятие изматывающее, особенно с нашими тяжелыми сумками. Через двадцать минут мы оказались под огромным навесом, накрывавшим установки охлаждения. Здесь я очень скоро поймал такси. Взобравшись в кабину прямо из-под навеса, мы сели на сиденья, не проронив ни слова.

– В мои обязанности входит информировать вас о наступлении комендантского часа через семнадцать минут, – прогнусавил автоинформатор.

– Домой. И побыстрее, – сказал я, назвав адрес.

– Расчетное время доставки – девять минут. Внесите платеж.

Я кивнул Шнайдеру, и тот вставил в терминал ни разу не использованный пластик кредитки. Такси пискнуло и мягко взлетело в ночное небо, практически чистое от транспорта. Повертев головой, я взглянул на уходящие назад огни города и стал мысленно анализировать, насколько качественным было наше прикрытие.

В очередной раз обернувшись, я поймал направленный на меня взгляд Тани Вордени. Она не смотрела по сторонам.

До самой посадки я смотрел вперед, на огни.

Отель оказался выбран правильно. Самый дешевый из построенных во времена больших пассажиропотоков, теперь он служил ночлегом для проституток и калек. Клерк за стойкой носил самое дешевое из тел, от фирмы "Синтета". Силиконовая плоть выглядела сильно потертой, особенно на костяшках пальцев, а на правой руке были видны явные следы ремонта. Стойка, испачканная во множестве мест, но внешней стороне была вспучена через каждые десять сантиметров – следы действия генератора поля. По коридорам, выходившим в плохо освещенный холл, слонялись женщины и мужчины с выцветшими, невыразительными лицами.

Взгляд портье упал на нас так, словно перед ним была куча тряпья:

– Десять санов в час, пятьдесят вперед. За душ и экран – еще пятьдесят.

– Мы на одну ночь. Комендантский час, знаете ли, – сообщил Шнайдер. Физиономия клерка не выражала абсолютно ничего. Может, это было особенностью его тела. Синтеты никогда не отличались чуткими нервными окончаниями.

– Тогда с вас восемьдесят плюс пятьдесят предоплаты. Душ и теледоступ – еще пятьдесят.

– И никаких скидок для постоянных гостей?

Взгляд портье устремился на меня, а его рука нырнула под прилавок. Я мгновенно почувствовал, как обострилась моя реакция, не притупившаяся после стрельбы.

– Вам нужна комната или нет?

– Нужна, – сказал Шнайдер, опасливо глядя в мою сторону. – Считыватель есть?

– Десять процентов сверху, – клерк задумался, копаясь в памяти. – Плата за платеж.

– Идет.

Нетвердо встав на ноги, портье исчез в соседней комнате. Вернувшись, он положил на стол считывающее устройство.

– Наличные, – тихо пробормотала Вордени. – Надо было подумать раньше.

Шнайдер только пожал плечами:

– Нельзя все предвидеть. Когда ты последний раз расплачивалась наличными?

Она с досадой покачала головой. Я сразу вспомнил, когда держал в руках деньги. Три десятка лет назад, за несколько световых лет отсюда. Купюры на пластифицированной бумаге с витиеватым дизайном и голографическими вставками казались огромными. Но то было на Земле, а Земля выпадала из общего доколониального состояния. Тогда мне даже казалось, что я влюбился. И наделал немало глупостей. Тогда, на Земле, во мне что-то умерло.

Другая планета и другое тело.

Я убрал из памяти ее лицо, которое, к несчастью, хорошо помнил, и посмотрел вокруг, возвращаясь к реальности. Из полумрака на меня смотрели другие, неестественно раскрашенные лица. Записки из публичного дома. Боже правый!

Портье бросил на прилавок карточку.

– Пройдете назад и вниз по лестнице. Четвертый уровень. Душ и экран работают до окончания комендантского часа. Если захотите продлить – подойдите оплатить.

Силиконовое лицо сморщилось, изображая улыбку. Ужас. Ему не стоило так стараться.

– Комнаты звукоизолированные. Делайте что хотите.

Коридор и стальная клетка лестницы освещались еще хуже, чем вестибюль. Местами осветительные плитки отвалились от стен. Остальные могли осыпаться в любой момент. Ограждение, некогда намазанное светящейся краской, кое-где обтерлось до металла.

Мы миновали кучковавшихся на ступенях шлюх, и почти все они были с клиентами. Кругом витало ощущение дешевого веселья, воздух просто звенел. Бизнес не выглядел упадочным. Я разглядел в толпе клиентуры пару людей в форме. Еще один, облокотившийся на перила, скорее походил на функционера Картеля. Он задумчиво курил. На нас не обратил внимания никто.

Комната выглядела длинным узким пеналом с невысоким потолком и стенами, покрытыми толстым слоем резинопо-добного состава, вероятно, приклеенного прямо к голому бетону. Цвет – умопомрачительный: интенсивно-красный. В комнате было две спальные полки, прикрепленные на противоположных стенах так, что между ними оставалось примерно полметра. По углам одной из кроватей оказались предусмотрительно закреплены четыре куска пластиковой цепи.

У дальней стены стояла душевая кабина, достаточно широкая, чтобы в нее могло поместиться три человека, если представится такой случай. Против кроватей стояли внушительных размеров экраны, на каждом из которых светилось меню. Фон на экранах был розовым. Оглядевшись, я выдохнул в нагретое как инкубатор помещение и поставил свою ношу на пол.

– Проверь, хорошо ли заперта дверь.

Я вытащил сканер и обошел всю комнату. На потолке обнаружились сразу три "жучка". По одному над каждой кроватью и еще один – в душе. Очень впечатляет. Шнайдер прилепил у каждого стандартный подавитель сигнала. Считывая память "жучка", они копируют два последних часа, а потом крутят этот кусок до бесконечности. Есть и более совершен-ные модели, способные генерировать правдоподобные сюжеты. Впрочем, в нашем случае это лишнее. Не стоит создавать видимость операции настоящих спецслужб.

– Куда это складывать? – поинтересовался Шнайдер, распаковав одну из сумок на первой кровати.

– Оставь все на месте, – откликнулась Вордени. – Положи, я сама. Это… гм… довольно сложная штука.

Шнайдер поднял бровь:

– Понял. Молчу. Просто смотрю.

Сложная или нет, но сборка оборудования отняла у Тани всего минут десять. Закончив дело, она достала из мягкой упаковки пару модифицированных защитных очков и, надев себе на голову, повернулась ко мне.

– Не хочешь дать это мне?

Дотянувшись до жилета, я достал из кармана сегмент позвоночника. На кости еще висели сгустки крови, но Таня приняла объект исследования спокойно, тут же положив его на рабочую поверхность только что свинченного скребка для обработки артефактов.

Из-под защитного стекла выбивалось бледно-фиолетовое свечение. Мы со Шнайдером наблюдали затем, как Таня воткнула очки в разъем на боковой поверхности установки. Скрестив ноги, она присела на пол и приступила к делу. Из недр машины послышался негромкий скрежет.

– Работает? – спросил я. Она хмыкнула. – Сколько времени это займет?

– Много, если будете задавать идиотские вопросы, – ответила Таня Вордени, не отрываясь от своего занятия. – Вам совсем делать нечего?

Скосив глаза на Шнайдера, я заметил, как он ухмыльнулся.

К моменту окончательной сборки второй машины Вордени почти завершила работу. Глядя через ее плечо на ставшее пурпурным сияние, я смог оценить оставшееся от сегмента позвоночника. Большая его часть уже исчезла, и теперь аппарат соскребал последние кусочки плоти с крошечного металлического цилиндра корковой памяти, или как его еще называли – стека.

Я молчал, поглощенный зрелищем. Наблюдать за изъятием памяти, содержащей списанную из коры головного мозга информацию, приходилось не раз. Но этот способ показался мне самым красивым. С каждой минутой костного вещества оставалось все меньше. Наконец корпус стека оказался совершенно чистым, точно жестянка из-под штампа.

– Ковач, я хорошо знаю свое дело, – медленно, с выражением произнесла Вордени, сосредоточенно манипулируя инструментами. – Если сравнивать с отшелушиванием осадочной породы от марсианских микросхем, это будет грубее пескоструйки.

– Не сомневаюсь. Восхищен тем, что ты можешь делать руками.

Она сердито посмотрела на меня из-под очков, поднятых на лоб специально, чтобы убедиться: не иронизирую ли я. Увидев мое серьезное лицо, Таня снова надвинула маску на глаза и, что-то покрутив на своих инструментах, откинулась назад. Видимо, закончив работу. Ультрафиолетовый свет погас.

– Готово, – дотянувшись до машины, она вынула цилиндрик стека, аккуратно держа его большим и указательным пальцами. – На самом деле эта машина не так хороша, как кажется. Такие покупают молодым археологам, когда они начинают заниматься наукой. Сенсоры довольно грубые. Если доберемся до выступа, мне понадобится кое-что получше.

– Не волнуйся.

Я забрал у Вордени корковый стек и повернулся ко второй машине, стоявшей на противоположной кровати.

– Если это заработает, значит, ты хорошо подготовлена к нашему особому заказу. Теперь слушайте и запоминайте, вы оба. Здесь, в стеке, по всей вероятности, находится "жучок". Он же трассировщик для виртуальной среды. Такое устройство есть почти у всех корпоративных "самураев". Может, его и нет, но пока мы предполагаем, что есть. Что означает следующее: у нас есть всего минута безопасного состояния. До момента, когда трассу можно будет отследить извне. Поэтому, как только таймер покажет пятьдесят пять секунд, вы немедленно гасите всю электронику, выключая систему обнаружения после катастрофы или несчастного случая. Но после входа в виртуальную среду мы получим запас времени в отношении примерно тридцать пять к одному. То есть к реальному масштабу. Итого чуть более получаса – и этого вполне достаточно.

– И что ты собираешься с ним сделать? – спросила Вордени, как мне показалось, не испытывая особой радости. Я почесал макушку:

– Ничего. Времени мало. Мы просто поговорим.

– Поговорите? – в ее глазах застыло странное выражение.

– Что-то вроде. Этого достаточно.

На входе пришлось попотеть.

Система для обнаружения и поиска после катастрофы была относительно новым изобретением. По крайней мере на Иненине ее не было, а опытные образцы появились, когда меня уже выкинули из "дипломатического" корпуса. С того момента успело пройти несколько десятилетий, прежде чем систему смог использовать кто-то вне элитных частей Протектората.

Сравнительно дешевые модели разработали лет пятьдесят назад и в основном для нужд военных советников. Хотя они, разумеется, не были теми, кто мог оценить такую систему должным образом.

Средства обнаружения и поиска после катастрофы по большей части относились к компетенции военных медиков, помогая эвакуировать с поля боя тела убитых и раненых. Иногда это происходило под огнем противника. Наши обстоятельства казались куда более мягкими. Но и оборудование, захваченное вместе с шаттлом, было вовсе не идеальным.

Я закрыл глаза, все еще находясь в комнате с бетонными стенами. Индуцированное поле резко ударило по голове сзади, как будто инъекция тетраметила. Пару секунд меня тащило вниз, в океан головокружительной статической энергии. Потом все исчезло, и вокруг появилось безграничное море пшеницы, неестественно выпрямившейся под лучами полуденного солнца.

По пяткам ударило что-то твердое. Я стоял на длинном деревянном крыльце, выходившем на пшеничное поле. За моей спиной стоял дом, которому и принадлежало крыльцо, – одноэтажное деревянное строение, наверняка старое, но неплохо отделанное на вид. Доски идеально подходили одна к одной, и я не заметил ни трещин, ни иных изъянов. Все походило на интерфейс, чисто машинный образ, лишенный нюансов человеческого восприятия. Сразу очевидно, что это именно интерфейс.

Тридцать минут! – напомнил я сам себе.

Пауза на идентификацию и получение доступа.

Учитывая специфику современной войны, часто не оставляющей от убитого солдата почти ничего, детальный разбор останков стал проблемой для аудиторов. Некоторые солдаты без проволочек получали новое тело. Ценным ресурсом являлись опытные, видавшие виды офицеры: хорошие вояки требовались всегда и в подразделения любого уровня. Проблема была в скорости идентификации и еще – в отбраковке тех, чье восстановление казалось нецелесообразным. И как, скажите, заниматься этим в диком хаосе военных действий? Штрих-коды сгорали вместе с кожей, а жетоны из любого металла могли расплавиться или стать нечитаемыми от удара шрапнели.

Иногда выручало сканирование ДНК. Но реализовать столь тонкий химический анализ в полевых условиях удавалось далеко не всегда. А после атаки с применением мощного химического оружия такое мероприятие вообще не имело смысла.

Что хуже, ни один анализ не показывал, насколько готова к "переодеванию" в новое тело психика пострадавшего солдата. То, как вы умирали – быстро или медленно, один или в окружении товарищей, агонизировали или спокойно лежали, – все это влияло на уровень полученной вами психотравмы. А уровень прошлой травмы определяет будущую боеготовность и, следовательно, время перехода в новое тело. Смена большого числа тел быстро приводила к синдрому "рецидива переодевания". Эффект, который я наблюдал в последний раз около года назад у одного сержанта-подрывника из "Клина". Его "переодели" девять раз с начала боевых действий, в итоге дав новенькое тело двадцатилетнего клона. Он сидел в этом теле, как младенец в собственном дерьме. То и дело плакал, а в перерывах – делал пи-пи. Между острыми припадками сержант тихо изучал собственные пальцы, как давно надоевшие игрушки.

О-опа…

Проблема в том, что медики не могли определить степень повреждения на основе останков с достаточной точностью. К счастью для их бухгалтерии, после изобретения корковой памяти появилась возможность не только персонифицировать отдельные тела, но также оценить степень пригодности солдатских душ к дальнейшей службе.

"Черный ящик" человеческого мозга помещался внутри позвоночника в месте, наиболее безопасном со всех точек зрения, – под основанием черепа. Располагающиеся вокруг кости являлись хорошей защитой сами по себе, а на случай, когда не дает результата старая добрая эволюционная инженерия, носитель корковой памяти изготавливался из материала, стойкого к воздействию поражающих факторов. Вам оставалось отчистить цилиндр песком, протереть, поместить прямо в генератор виртуального окружения и затем – нырнуть в эту среду самому. Весь комплект необходимого оборудования легко помещался в объемистую сумку.

Я вошел в превосходно исполненную деревянную дверь.

На дверной медной табличке значился гравированный код из восьми цифр и имя: Дэн Цзяо Юн. Я нажал дверную ручку. Дверь беззвучно открылась внутрь, и я оказался в по-больничному стерильном пространстве с огромным, державшим всю композицию деревянным столом. У одной из его сторон располагалась пара кресел, обитых горчичного цвета тканью и обращенных к камину, в котором потрескивал огонь. В дальней стене было две двери, по идее, обозначавшие кухню и спальню.

Он сидел за столом, обхватив голову обеими руками. По-видимому, не слышал, как я открывал дверь. Машина запустила его код за несколько секунд до моего входа, так что он получил пару минут форы и успел пережить шок прибытия в виртуальный мир, осознав то, чем теперь стал. Фактически здесь было место его упокоения.

Я негромко кашлянул:

– Добрый вечер, Дэн.

Он поднял голову и уронил руки на стол, увидев меня. Слова сами вырвались из его груди:

– Мы пришли обычной группой, и задание казалось пустячным. Но там ждала засада! Передайте Хэнду: его информаторы облажались. Лучше бы они… – его голос дрогнул, глаза расширились. Он меня узнал.

– Да.

Он резко подтянул ноги:

– Черт… Кто ты?

– Это не важно. Видишь ли…

Поздно. Дэн уже поднялся с места и, огибая стол, направлялся ко мне. Глаза его горели яростью. Я немного отступил:

– Послушай, нет причины…

Сократив дистанцию, он сделал выпад. Удар в колени и кулаком на уровне пояса. Я блокировал, перехватил руку и сделал бросок. Едва коснувшись пола, Дэн снова попытался ударить. Оберегая лицо, я качнулся назад. Легко встав на ноги, он вновь пошел в атаку.

Я шагнул ему навстречу, отбил блоком удар сверху, затем ударил "бабочкой" и тут же ступней и локтем, роняя противника на пол. В момент удара он издал короткий стон и рухнул вторично. Одна рука так и осталась под телом. Я немедленно пошел вниз, приземлившись ему на спину, захватил кисть свободной руки и выкрутил на болевой до скрипа в сухожилиях.

– Ладно, хватит. Это же гребаная виртуалка… Нужно щелкнуть выключателем, и все… Так не заработаешь звезду "Героя Мандрагоры", – замешательство быстро перешло в напряженность. – Кстати, тебя и пытать невозможно: для этого необходимо иметь горло. Просто не знаю, что за программу в тебя вложили. Какая-то запутанная, нелогичная, работает медленно. Ответ я получу все равно, здесь или в другом месте. Повторяю еше раз: Дэн, это единственный шанс. Второго точно не будет.

– Или что?

Браво. Почти на "отлично". Впрочем, бравада построена на очень зыбкой основе. Дважды он готовился к неизбежному, и дважды этого не случилось. Страх сидел у него внутри. Но огонь понемногу разгорался. Крошечный, едва заметный огонь.

Я недоуменно поднял плечи:

– Или я тебя не выключу, а оставлю здесь.

– Что?

– Оставлю здесь. Мы находимся в центре Пустых Земель, на заброшенных раскопках. Не знаю, есть ли у них название. И никого как минимум на тысячу километров в любом направлении. Я оставлю тебя болтаться в виртуалке. Похороненным заживо.

Он растерянно заморгал, пытаясь проанализировать услышанное. Я снова склонился вперед:

– Ты запущен на компьютере из комплекта для обнаружения и поиска после катастрофы. Комплект полевой и способен работать на полном автономе. Долго, дней сто. В виртуальном времени это сотни лет твоего полного одиночества. Причем время покажется чертовски реальным: будешь сидеть и смотреть, как "растет" пшеница. Если она вообще растет. Ты не будешь испытывать ни голода, ни жажды. Но ставлю что угодно: сойдешь с ума, не пройдет и столетия, – я сел в кресло поглубже. Пусть почувствует перспективу. – Есть другой вариант: ответить на вопросы. Предложение все еще в силе. Что решаем?

Молчание. В этот раз совсем иного рода. Я дал ему минуту, потом пожал плечами и встал:

– Шанс был.

Я был почти у двери, когда он сломался.

– Ладно! – словно порвалась струна. – Ладно, все получишь. Он твой, – я замер, потом взялся за дверную ручку. Голос взорвался:

– Я же сказал, он твой! Хэнд. Матиас Хэнд. Этот человек… это он послал нас, гребаный идиот… Я все скажу.

Хэнд. Это же имя Дэн выкрикнул вначале. Можно не сомневаться: он в самом деле заговорил. Я медленно вернулся к столу:

– Хэнд?

Он торопливо закивал.

– Матиас Хэнд?

Дэн посмотрел на меня, и лицо его как-то странно дернулось:

– Ты сдержишь слово?

– Как и обещал. Отправлю твой стек в "Мандрагору" прямо сейчас. Хэнд, говоришь. Увидим, каков этот Хэнд.

– Матиас Хэнд, департамент по развитию.

– Он работал именно с тобой?

– Не совсем так. Все тактические группы обязаны докладывать шефу службы безопасности. Но обстановка военная, и у него в подчинении оказалось семьдесят пять тактических единиц. Нас переподчинили Хэнду из Развития.

– Зачем?

– Откуда мне знать?

– Подумай. Инициатива шла от Хэнда? Или политика фирмы?

Он замялся:

– Говорили, от Хэнда.

– Он давно в "Мандрагоре"?

– Я не знаю, – он взглянул на меня и заметил реакцию. – Ни хрена не знаю. Хэнд работал до меня.

– Репутация?

– Крутой. Лучше не связываться.

– Да, ни с Хэндом, ни с другими начальниками – выше уровня отдела. Все они крутые, засранцы. Скажи еще что-нибудь, что я не знаю.

– Еще вот что. Два года назад какой-то менеджер проекта из отделения разработчиков подвел Хэнда под разборку на высшем уровне – за нарушение корпоративной этики.

– Чего-чего, "корпоративной"?

– Тебе смешно. В "Мандрагоре" за такое стирают, на хрен, в порошок. Если докажут.

– Этого не случилось. Дэн помотал головой.

– Хэнд убедил совет по политике, и никто не знает как. А две недели спустя того менеджера нашли на заднем сиденье такси, мертвого. Говорили, его словно взорвало изнутри. По слухам, Хэнд был связан с братством "Карефоур" на Латимере. Вся эта хрень насчет вуду…

– Хрень насчет вуду, – как эхо повторил я, внутренне не столь безучастный, как могло показаться.

Как бы то ни было, религия – это религия. Как ни крути. Слова принадлежали Квел, а предубеждения относительно загробной жизни ясно говорили о неспособности нормально прожить эту. Кстати, с братством "Карефоур" я связывал самые отвратительные безобразия, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться. Здесь я должен упомянуть среди прочих якудза с Харлана, религиозную полицию на Шарье и, наконец, сам корпус Посланников.

Если Матиас Хэнд связан с "Карефоур", его роль в "Мандрагоре" значительно серьезнее, чем обеспечение безопасности развития.

– Итак, что можешь добавить к портрету, кроме хрени насчет вуду?

Дэн пожал плечами:

– Он умен. Незадолго до войны Развитие влезло во множество правительственных контрактов. Эти работы почти не занимали высшее руководство. Говорят, Хэнд сказал политическому совету, что через год добьется места в Картеле. И никто не засмеялся.

– Да-а… Достаточно опасная карьера, имея в виду перспективу украсить салон такси своими кишками. Думаю, нам следу…

Падение.

Выход из системного формата немногим приятнее, чем вход в него. Ощущение такое, словно в полу открывается люк, и ты проваливаешься в дыру, проделанную сквозь самое ядро планеты. Со всех сторон бьет током, разъедая черное пространство вокруг тебя миллионами крошечных молний, постепенно лишая тело всяких ощущений. Внезапно это прошло, растворилось и высыпалось в никуда, и я снова оказался в знакомой реальности, с опущенной вниз головой и тоненькой струйкой слюны, висевшей в углу рта.

– Ковач, ты в порядке? – Шнайдер.

Я моргнул. Атмосфера комнаты показалась неприятно темной, вероятно – последствие электризации. Будто я долго смотрел на солнце.

– Ковач? – голос принадлежал Тане Вордени. Вытерев рот, я глянул вокруг. Рядом тихо жужжал компьютер системы обнаружения и поиска. Зеленый экран остановился на значении "сорок девять". Вордени и Шнайдер стояли рядом, глядя на меня с почти комичной озабоченностью. Убогая обстановка комнаты напоминала сцену плохо поставленного фарса. Поймав себя на глупой ухмылке, я встал и дотянулся до прибора. Затем снял с него блестящий цилиндр стека.

– Ладно, – Вордени слегка подалась назад. – Хватит сидеть и скалиться. Что у тебя есть?

– Достаточно, – ответил я. – Думаю, мы готовы к сделке.

Часть вторая

КОММЕРЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Дамы и господа, прошу внимания. Пожалуйста, – аукционист деликатно, подушечкой пальца, постучала по макушке беспроводного микрофона. Мягкий звук волной прокатился над головами собравшихся. Из уважения к традиции женщина облачилась в подобие скафандра, исключив из ансамбля лишь шлем и перчатки. Впрочем, изящными линиями скафандр напоминал скорее о домах моды из Нового Пекина, чем о марсианских раскопках.

Вкрадчивый голос действовал как горячий кофе с большой дозой рома.

– Лот семьдесят седьмой. Поступил с полевых раскопок в Нижнем Дананге, одна из последних находок. Пилон высотой три метра, в основании находятся техноглифы, гравированные лазером. Установлена стартовая цена в двести тысяч санов.

– Почему-то я не согласен, – Матиас Хэнд отпил глоток чая и лениво поднял взгляд выше – туда, где на уровне балкона, медленно поворачиваясь, висело голографически увеличенное изображение находки. – Не сегодня и не с такой ужасной трещиной на втором техноглифе.

– Невозможно предвидеть, – я легко подхватил тему, – когда и по какому поводу соберется толпа сказочно богатых идиотов.

– О, да, – он слегка повернулся на кресле, словно вглядываясь в скопление потенциальных покупателей, широко раскинувшееся на балконе. – Но почему-то я уверен: этот экземпляр уйдет тысяч за сто или немногим более.

– Ну, если вы уверены…

– Именно, – на его точеном лице появилась и моментально исчезла вежливая улыбка. Как большинство корпоративных служащих его ранга, Хэнд был худ и обладал приятной, но ничем не примечательной внешностью.

– Впрочем, случалось, я ошибался, – продолжил он. – Очень редко. О-о… кажется, это наше.

Принесли заказанную еду. Костюм официанта оказался такой же стилизацией скафандра, но попроще и хуже сшитой. Учитывая обстоятельства, заказ сгрузили на стол достаточно ловко. Мы наблюдали молча. Затем, не сговариваясь, проводили официанта взглядом.

– Не из ваших ли? – спросил я.

– Вряд ли, – Хэнд с сомнением потыкал палочками содержимое пластикового лотка. – Знаете, было бы лучше взять другую кухню… Идет война. До ближайшего океана более тысячи километров. Вы считаете, суши – правильный выбор?

– Я родом с Харлана, и там это едят.

Мы дружно обходили факт, что суши-бар располагался по центру балкона, открытый для снайперского огня из любого закоулка аукционного зала. На одной из таких позиций сейчас находился Шнайдер с укороченным лазерным карабином, рассматривая в оптический прицел физиономию Хэнда. Не знаю, сколько других людей, мужчин или женщин из этого собрания, точно так же смотрели в мое лицо.

Над нашими головами ожил голографический дисплей, и цифры сменились. Стартовая цена упала на сто пятьдесят санов, и, судя по тону аукциониста, на предложение никто не отозвался. Хэнд кивнул в сторону фигуры:

– Вот оно. Пошла коррозия, – он начал есть. – Не стоит ли перейти к делу?

– Разумеется, – я подтолкнул в его сторону кое-что. – Полагаю, это ваше.

Цилиндр катился по столу, пока Хэнд не остановил его свободной рукой. Взяв стек двумя пальцами, он вопросительно взглянул на меня.

– Дэн?

Я кивнул.

– Что вы вытащили из него?

– Немного. До активации трассировки оставалось мало времени, и вы это знаете, – я пожал плечами, продолжая:

– Он бросил ваше имя в первый момент, приняв меня за психохирурга из "Мандрагоры", и потом замкнулся. Гребаный маленький ублюдок.

Хэнд скептически поморщился, но без комментариев спрятал стек в карман. Второй кусок он жевал медленнее.

– А что, нужно было убивать всех? – наконец спросил он. Я пожал плечами:

– Мы сегодня так работаем, на севере. Возможно, вы в курсе: там идет война.

– Ах да, – казалось, он только сейчас обратил внимание на мою форму. – Значит, воюете за "Клин". Не представляю, как сам Исаак Карера отнесется к набегу на Лэндфолл. А вы?

– Офицеры "Клина" имеют свободу инициативы. Наверное, объясниться будет нелегко, но я могу сказать, что разрабатывал стратегическую задачу и поэтому нуждался в прикрытии.

– И вы действительно…

– Нет. Здесь мой интерес, чисто личный.

– А если я запишу наш разговор и дам послушать Исааку Карере?

– Ну, раз я следую легенде – должен и высказываться соответственно. Для достижения доверия, разве нет? И тогда наш разговор превращается в двойной блеф. Вы согласны?

Наступила пауза. Мы сидели неподвижно, рассматривая друг друга через стол. Вдруг лицо корпоративного функционера стало медленно расплываться в улыбке. Эта улыбка в отличие от первой не исчезла в то же мгновение. Она осталась и выглядела вполне естественной. Так мне казалось.

– Да, – промурлыкал Хэнд. – Довольно красивый ход. Мои поздравления, лейтенант. Так завернули… Сам не знаю, чему тут верить. Кажется, кое-кто не зря вступил в ряды этого… "Клина".

– Не зря, – я улыбнулся в ответ. – Но… Знаете, а у вас не будет времени обдумать эту мысль. Потому что информация, повторяющая мое вчерашнее сообщение, ждет пуска по назначению в пяти пунктах информационной сети Лэндфол-ла, закрытых шифрами от любого доступа. Для гарантированного проникновения эти данные организованы в особые пакеты, так что легко пройдут корпоративные фильтры Картеля. Учтите, время пошло. У вас остается примерно месяц на то, чтобы свести все концы воедино. Затем факты, известные вам, окажутся известны вашим конкурентам, и на одной узкой полоске берега станет очень тесно. Как на бульваре Тачдаун в новогоднюю распродажу.

– Говорите тише, – в голосе Хэнда уже звенел металл. – Мы здесь не одни. Раз решили вести бизнес с "Мандрагорой", стоит усвоить кое-какие правила. Прошу, больше никакой конкретики.

– Прекрасно. На все время нашего взаимного доверия.

– Я считаю, оно уже достигнуто.

– Вероятно.

Теперь и я позволил себе заговорить тверже:

– Вчера вы меня недооценили и выслали навстречу болванов. Больше так не делайте.

– Я же не мог представить…

– Очень хорошо. Даже не пытайтесь представить это, Хэнд. Потому что случившееся в прошлый вечер с Дэном и остальными – ничто в сравнении с вещами, что сватались ко мне на севере восемнадцать месяцев подряд. Похоже, вы считаете, что война идет довольно далеко отсюда. Но если "Мандрагора" еще раз попытается кинуть меня или моих компаньонов, то получит такой резонанс в виде оплеухи от "Клина", что вы лично научитесь жрать задницей собственное дерьмо. Мы достигли взаимопонимания или нет?

Хэнд сделал обиженное лицо:

– Да. Вы обрисовали позиции очень образно. Уверяю вас, больше таких попыток не будет. Разумеется, любые ваши запросы должны быть разумными. О каком возмещении для первооткрывателя идет речь?

– Двадцать миллионов долларов Объединенных Наций. И не нужно на меня так смотреть, Хэнд. Сумма не дотягивает до законных десяти процентов от прибыли "Мандрагоры". В случае нашего общего успеха.

Судя по голографическому экрану, цена лота упала на тысячу и еще девять санов. Теперь аукционист продолжит снижать цену.

– Хм-м… – раздумывая над суммой, Хэнд продолжал жевать. – Наличными?

– Нет, зачем же. Все по-честному, на депозит в банке "Латимер-Сити". Электронным переводом на стандартных условиях, за семь часов. Номер счета я предоставлю чуть позже.

– Лейтенант, это наглость.

– Нет, перестраховка. Не то чтобы я не доверяю, но мне будет приятно знать, что платеж уже произошел. Так я смогу обезопасить себя от "Мандрагоры". А вам не придет в голову никого кинуть.

Представитель "Мандрагора корпорейшн" оскалился по-волчьи:

– Недоверие? Лейтенант, это работает двояко. Чего ради платить до реализации проекта?

– Ради того, что в противном случае я встану из-за этого стола и унесу проект с собой, а вы лишитесь самого большого исследовательского прорыва за всю историю Протектората. Понятно? – мгновение я выжидал, чтобы Хэнд переварил услышанное. Затем ввел немного расслабляющего:

– Хорошо, взглянем на это иначе. До окончания войны я не смогу получить деньги: действует чрезвычайное положение и соответствующие банковские ограничения. Таким образом, если вы делаете свой ход, я не могу сделать свой. Для получения всей суммы на руки мне придется попасть на Латимер. Для вас это гарантия.

– Вы что, собираетесь на Латимер? – Хэнд с удивлением поднял брови. – Двадцать миллионов долларов, а вы улетаете на другую планету?

– Не говорите глупости: чего здесь ждать? Что Кемп договорится с Картелем о мире? Нет, у меня просто не хватит терпения.

– Итак, – официальный представитель "Мандрагоры" отложил в сторону палочки для еды и водрузил локти на стол, сложив руки домиком. – Давайте еще раз, по порядку. Мы платим вам двадцать миллионов долларов Объединенных Наций сейчас же. И это не предмет торга.

Я смотрел на него и спокойно ждал.

– Все правильно?

– Не беспокойтесь, я поправлю вас, если собьетесь.

Снова мимолетная улыбка:

– Спасибо. Далее, после успешного завершения проекта мы тайно переправляем вас и, предположительно, ваших компаньонов на Латимер. Это все ваши условия?

– Плюс шлюзование.

Хэнд странно посмотрел на меня. Как я понял, он не привык к таким поворотам своих переговоров.

– Плюс шлюзование? Что еще я здесь узнаю?

В ответ я пожал плечами:

– Шлюзование – это специальным образом отобранные тела, разумеется. Но лучше, если конкретику мы обсудим позже. Кстати, на заказ ничего не потребуется. Тела годятся любые. Не из самых худших, конечно, но обязательно из хранилища.

– Ну хорошо, хорошо…

Я почувствовал, что вот-вот улыбнусь, и весь напрягся. Пришлось выпустить эмоции наружу:

– Бросьте, Хэнд. Вы получили огромную скидку и хорошо это знаете.

– Легко сказать. Но все не так просто. Мы проверили регистр артефактов Лэндфолла за последние пять лет. И никаких следов того, что вы описали, – он развел руками. – Ни одного свидетельства. Поймите мое положение.

– Да-а, понимаю. Примерно через две минуты вы можете потерять крупнейшее археологическое открытие за последние пятьсот лет и готовы пойти на это, основываясь лишь на отсутствии информации в ваших архивах. Хэнд, если это ваша позиция – значит я вышел не на тех людей.

– Хотите сказать, что находку не зарегистрировали? В нарушение закона о привилегиях?

– Я говорю, что это не принципиально. Я говорю, что отправленная вам информация выглядела реальной в достаточной мере, чтобы ваш игрушечный компьютер авторизовал проведение налета менее чем через полчаса. Возможно, эти файлы кто-то стер, возможно, они были украдены или повреждены. И зачем я это обсуждаю? Вы хотите заплатить или предпочтете уйти?

Молчание. Хороший противник. И я еще не понимал, в какую сторону он прыгнет. До сих пор он не проявил ни одной естественной реакции. Я ждал. Откинувшись на спинку, Хэнд задумчиво смахивал с пиджака невидимые пылинки.

– Боюсь, сделку требуется согласовать с моими коллегами. Если на то пошло, сознаюсь: я не имею полномочий такого масштаба. Одно только разрешение на переброску в Ла-тимер…

– Отстой, – я старался выражаться дружелюбно. – Хорошо, внесем ясность. Консультируйся. Даю полчаса.

– Всего половина часа? – страх. Едва уловимый тремор по углам глаз, он был там, и я почувствовал удовлетворение, поднимавшееся внутри вместе с давно подавляемой яростью.

Получи, урод.

– Именно. Тридцать минут. Я буду ждать тебя здесь. Говорят, зеленый чай у них просто чудо.

– Это шутка?

Я добавил в голос немного злости:

– Конечно. Я тебя разыграл. И ведь предупреждал заранее… Хэнд, ты опять меня недооценил. Не наступай на грабли во второй раз. Через полчаса принесешь мне решение. Если нет – выйду отсюда и начну договариваться с кем-то еще. Возможно, я и сам в тебе ошибся.

Он нервно дернул головой:

– К кому же ты направишься?

– "Сатакарн Ю эссошиэйтс"? Или "Пи-Кей-Эн"? – я помахал палочками. – Не знаю, может, они купят. Полагаю, не стоит волноваться. Нужно действовать. Дело появится и у тебя: потребуется объяснить политическому совету, каким образом ты упустил такую сделку. Сумеешь?

Матиас Хэнд коротко вздохнул и встал. Изобразив вялую улыбку, он адресовал ее лично мне.

– Ладно. Я ненадолго. Вам следует научиться вести переговоры, лейтенант Ковач.

– Наверное. Как уже сказано, я долго был на севере.

Наблюдая, как он пробирается по балкону, расталкивая потенциальных покупателей, я не смог подавить легкую дрожь. Если и был шанс потерять лицо, я мог потерять его только что – от лазерного выстрела.

Игра состояла в твердой ставке на то, что Хэнд имеет право требовать от политического совета все, что захочет. "Мандрагора" представляла собой финансовый мир – такой же особый мир, каким являлся "Клин" Кареры, и нужны были особые обстоятельства для того, чтобы проявлять инициативу на уровне чиновника – пусть и высокого ранга. Иного способа эффективной деятельности не существовало вовсе.

Не ожидайте ничего – и будете готовы ко всему.

Как и учили в корпусе, я скользил по поверхности, рассредоточив внимание. Но где-то внутри мозг оставался настороже, готовый схватить любые детали, словно голодная крыса.

Двадцать миллионов не выглядели крупной суммой с позиций огромной корпорации. Тем более в соотношении с их прибылями, как я представил это Хэнду. К счастью, прошлым вечером я нанес достаточно увечий, чтобы надолго отбить охоту взять бесплатно то, за что сегодня требовал денег. Теперь я шел напролом и прилагал усилия в правильном направлении. И заплатить было выгодно самой корпорации.

Не так ли, Такеши?

Мое лицо слегка дрогнуло.

Если хваленая интуиция Посланников дала сбой, если высшее руководство "Мандрагоры" окажется крепче, чем я думал, если Хэнду не включат зеленый свет для нашего сотрудничества – он вполне может пойти на убийство, пытаясь забрать все себе. Начнется с моей смерти, а затем будет переодевание в новое тело, чтобы допросить. Если предполагается, что в ход на самом деле пустят снайперов "Мандрагоры", тогда Шнайдеру и Вордени не останется ничего, кроме как отойти и затаиться.

Не ожидайте ничего – и будете…

Но им не удастся уйти далеко. Только не от Хэнда. Не…

На Санкции IV спокойствие Посланника обрести нелегко.

Гребаная война.

И тут наконец свершилось: вернулся Матиас Хэнд. Я видел, как он с вялой улыбкой на губах прокладывает себе путь сквозь толпу. Принятое решение читалось по его походке. Он уже продвигал свой товар. Над головой Хэнда вращалось голографическое изображение марсианского пилона, и в какой-то момент оранжевые цифры замерли, сделавшись красными. Цвет окончания торгов. Сто двадцать три тысячи семьсот.

Продано.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дэнгрек.

Из холодного серого моря выросла линия берега. Мощные гранитные скалы едва окаймляла полоска низкорослой растительности. Кое-где на скалах виднелись небольшие клочки леса.

Казалось, берегу не терпится сбросить с себя все лишнее и подставить морскому ветру обнаженный каменный торс.

Меньше десяти километров в глубь побережья – и между пиками показались полосы ровной земли, а чуть позже – более пологие вершины древних гор Дэнгрека. Сквозь облака, цеплявшиеся за вершины гор, пробивалось вечернее солнце, делая море похожим на огромную лужу грязной ртути.

С моря потянул легкий бриз, пройдя по нашим лицам бодрящей свежестью. Посмотрев на покрывшуюся гусиной кожей руку, Шнайдер огорченно нахмурился. С утра на нем была лишь футболка с портретом Лапинии, а надеть куртку он не догадался.

– Неужели еще похолодает?

– Ян, неужели ты не мог запастись одеждой? Например, взять что-нибудь у убитого бойца "Клина"? – прямо за Шнайдером стоял Матиас Хэнд, засунув руки в карманы и уставившись в небо, словно ожидая дождя. Я обратился к нему:

– Что, запись прямо из банка виртуальных данных? Списали с натуры и ничего своего не придумали?

– Пока что нет. Пока, – Хэнд опустил взгляд на меня. – На самом деле мы пытались сделать нормальный симулятор. Для военного заказчика, разумеется. Но протокол управления погодой не готов по сей день. Конечно, перед вами сырой продукт, но для частного применения вполне годится… – он выразительно повернулся в сторону Тани Вордени, рассматривавшей пейзаж в совершенно противоположном направлении. Археолог кивнула, даже не обернувшись.

– Сойдет для сельской местности, – безразлично заметила она. – По-моему, военные не заметят разницы.

– Скажите, а с его помощью вы укажете место, которое мы ищем?

Последовала долгая, хорошо выдержанная пауза. Я уже начал сомневаться, не навредила ли моя экспресс-терапия, как вдруг Таня обернулась:

– Да, – снова пауза. – Разумеется. Нам сюда, – Вордени сделала широкий жест в сторону горы. Казалось, ее одежда сама махнула рукавом. Мы с Хэндом обменялись многозначительными взглядами, и, сделав галантный жест, он собрался было пропустить меня вперед. Но Шнайдер уже рванулся вслед за Таней, и мы без лишних церемоний двинулись следом. Хэнду повезло идти первым, а я оказался замыкающим, забавляясь зрелищем восхождения на гору в лакированных туфлях.

Через сто метров Вордени наткнулась на узкую тропу, пробитую копытами животных и шедшую к берегу моря вниз. Ветер продолжал дуть, волнами гуляя по высокой траве и заставляя цветы горной розы шевелить лепестками. Небо над нашими головами было беспросветно серым.

Оказалось, что психологически нелегко увидеть этот пейзаж, внезапно напомнивший мне Северный выступ. Такие же прибрежные скалы тянулись на тысячу километров по обе стороны от места нашей высадки. Я запомнил их скользкими от человеческой крови и жидкости, вытекшей из гидравлики убитых на войне машин. Я помнил взорванные гранитные скалы и визг шрапнели, выжженную землю и воронки от выстрелов лучевого оружия, бившего по нам с воздуха. Я помнил человеческий крик.

Мы перешли через возвышенную гряду, до того закрывавшую побережье, и остановились, разглядывая линию воды и выдававшиеся в море скальные полосы, похожие на при-топленные обломки самолетов. Между этими скалами лежали сверкающие полоски песка и воды. Чуть дальше в море местами виднелись небольшие островки и рифы. Линия берега уходила вдаль, на восток, и там…

Остановившись, я прищурился, глядя вдаль. К востоку, на краю долгой ленты берега, виртуальное полотно казалось прорванным. Место прорыва было мутно-серым, как старая стальная стружка. Время от времени на сером фоне появлялся красный блик.

– Хэнд, что там?

– Это? А-а… Это серое пятно.

– Я вижу, что серое. Что оно там делает?

Вордени и Шнайдер остановились, глядя в направлении моей вытянутой руки. В этот же миг часть моего сознания словно погрузилась в темноту. Перед глазами возникла зеленая паутина голографических карт Кареры. Ответ я знал заранее и без навигационной модели. Так мелкая крошка, осыпающаяся со скалы, предупреждает о скором падении. Но Таня Вордени оказалась быстрее.

– Это Заубервилль, – без всякого выражения проговорила она. – Так?

Хэнд очень точно изобразил смущение:

– Да, действительно так, госпожа Вордени. Компьютер предсказывает уменьшение тактических размеров города до этой величины. В ближайшие две недели.

Повеяло зловещим холодком, и мы втроем переглянулись. Кроме Хэнда. Население города составляло сто пятьдесят тысяч.

– Какое уменьшение? – спросил я.

– Зависит от стороны: смотря по тому, кто нанесет удар. Картель может применить орбитальные лучевые пушки. Практически чистое оружие, и оно не доставит неудобства вашим друзьям из "Клина", когда войска пойдут вперед. Если удар нанесет Кемп – все будет гораздо жестче и грязнее.

– Тактические ядерные удары, – пробормотал Шнайдер. – Унифицированные средства доставки.

Хэнд пожал плечами:

– Это все, что у них есть. Думаю, Кемп не уничтожит все подряд. Скорее, он захочет отступить, оставив Картелю сильно зараженную местность.

Я с ним согласился:

– Имеет смысл. То же самое он сделал в Ивенфолле.

– Долбаный психопат, – пробормотал Шнайдер. По-моему, он обращался к пустоте. Таня Вордени ничего не сказала. Выражение ее лица напоминало гримасу человека, пытающегося языком достать кусочек мяса, застрявший между зубами.

– Итак, – произнес Хэнд нарочито бодрым голосом. – Госпожа Вордени, я надеюсь, вы покажете нам кое-что?

– Это внизу, на самом пляже, – ответила Таня.

Тропа оказалась пробита вокруг небольшого заливчика и заканчивалась у серых скал, нависавших над песчаным берегом. Вордени легко спрыгнула на пляж. Явно сказывалась долгая тренировка. Затем она двинулась в направлении скал – туда, где гранит нависал над пляжем на высоте раз в пять выше человеческого роста.

Я следовал за археологом, попутно изучая местность профессиональным взглядом военного. Плоские треугольные скалы сходились позади нас, образуя тесное пространство, формой напоминавшее о теореме Пифагора. Почти все оно было засыпано мелкими обломками камня, очевидно, упавшими с высоченных скал.

Наконец все собрались у неподвижной фигуры Тани Вордени. Она стояла спиной к огромной скале, как скаут на посту у вечного огня.

– Это здесь. Здесь мы похоронили это.

– Похоронили? – Матиас Хэнд обернулся и окинул нас взглядом, в иной ситуации показавшимся бы комическим. – Скажите, как именно вы это похоронили?

Шнайдер жестом показал на осыпь из обломков и лежащую за ними скалу:

– Протри глаза, мужик. Сам догадаешься?

– Взрывом?

– Просверлили скалу и заложили взрывчатку, – Шнайдер казался вполне довольным собой. – Заглубили на два метра и направили канал вверх. Бах! Нужно было видеть!

Хэнд растерянно переспросил:

– Вы… взорвали артефакт?

– Хэнд, ради всего святого! – Вордени посмотрела с раздражением. – Прежде учтите, где мы его нашли. Да этот обвал образовался пятьдесят тысяч лет назад! Когда мы обнаружили находку, она все еще работала! Эта вещь не из гончарной мастерской – мы имеем дело с гипертехнологиями. Сделано на веки вечные.

Хэнд прошелся вдоль осыпи:

– Надеюсь, вы окажетесь правы. "Мандрагора" не станет платить двадцать миллионов долларов за испорченный товар.

– Что заставило скалу упасть? – неожиданно произнес я. Остановившись, Шнайдер оскалился в ехидной улыбке:

– Я же объяснил: взорвали заря…

– Нет, я не об этом, – мой взгляд упал на Вордени. – Имею в виду: что заставило скалу упасть в первый раз? Эти горы – одни из самых древних на планете. В этом районе не было серьезной геологической активности в последние пятьдесят тысяч лет. Ясно как день, что море также не могло этого сделать: в противном случае упавшие скалы лежали бы по всему пляжу. Что же заставило сооружение опуститься в яму в первый раз и почему марсиане это сделали? Итак: что произошло на этом самом месте пятьдесят тысяч лет назад?

– Таня, а действительно – что? – Шнайдер энергично кивнул. – Ты никак не осветила эту тему. То есть мы, конечно, говорили, но…

– Хороший вопрос, – Матиас Хэнд прервал свои исследования и присоединился к нам. – Госпожа Вордени, какое объяснение сего явления вы предложите?

Археолог взглянула на подступивших к ней трех рослых мужчин и рассмеялась:

– Уверяю вас, джентльмены, не я это сделала.

Я решил временно снять осаду и присел на плоский обломок скалы:

– Да, согласен. Дело случилось немного раньше вашего появления. Но вы занимались этими раскопками много месяцев. Наверное, идеи-то были?

– Да, Таня, расскажи им вариант с "утечкой".

– Что за утечка? – тут же отозвался Хэнд.

Вордени наградила Шнайдера гневным взглядом. Найдя подходящий кусок скалы, она присела, достав из кармана пачку сигарет. Сигареты выглядели подозрительно похожими на те, что утром купил я сам. "Лэндфолл-лайт" – лучшее курево, что можно купить за деньги после того, как запретили сигары из Индиго-Сити. Достав из пачки сигарету, Таня по-мужски размяла ее пальцами и нахмурила брови. Наконец она заговорила:

– Послушайте. Эти ворота далеко отстоят от технологий, имеющихся у нас на сегодняшний день. Примерно как подводная лодка от каноэ. Мы имеем представление, для чего они предназначены. По крайней мере знаем одну функцию из тех, что были заложены в конструкцию. И, к сожалению, ни малейшей идеи о том, как она работает. Однако можем строить догадки.

Возражений ни у кого не возникло. Таня подняла глаза от сигареты и вздохнула:

– Хорошо. Долго ли продолжается обычный, пусть и достаточно протяженный гиперпереход? Я имею в виду одновременный переход многих тел. Тридцать секунд или около того. Максимум – минуту. В то же время сама энергетическая поддержка перехода требует от лучших из наших реакторов полной мощности, – сунув сигарету в рот, Таня поднесла к ее кончику сигаретную пачку с полоской для поджига. Дым улетел в сторону вместе с ветром.

– Итак. Мы, открыв ворота впервые, смогли увидеть через них ту сторону. То есть четкое изображение размерами около одного метра, совершенно неподвижное. В терминах гипертранспортировки такое изображение есть непрерывный поток данных реального времени, то бишь фотонов, проходящих сквозь ворота в полном соответствии с их координатами в течение всего периода поддержания работы канала. Что в нашем случае составило два дня или около сорока часов. Или две тысячи четыреста минут. В две с половиной тысячи раз дольше, чем самый долгий из наших гиперпереходов. И ни одного признака, говорившего бы о гиперпереходах реальных тел, осуществленных сквозь найденные нами ворота. Ничего, кроме режима ожидания. Улавливаете мысль?

Хэнд нетерпеливо отозвался:

– Понятно. Огромная энергия. Так что скажете об "утечке"?

– Хорошо. Я решила представить, что за помехи могут сопровождать работу такой системы. Передавая данные неопределенно долгое время, вы рано или поздно нарветесь на помеху, вызванную другой передачей. Сей факт с неизбежностью встречает нас в реальном и весьма хаотично построенном космосе. Такое случается с радиоволнами, но, несмотря на это, при направленной трансляции мы не сталкивались с интерференцией ни разу.

– Наверное, потому, что такого взаимного влияния в космическом пространстве вообще не бывает? Госпожа Вордени, так написано в учебниках.

– Да-а… возможно, вы правы, – Вордени спокойно выпустила дым в сторону Хэнда. – А может, до сих пор нам просто везло. Статистически все вполне обосновано. Мы знакомы с иглотрансляцией менее пяти веков, и средняя задержка транспортировки составляет около пяти секунд. Так что "эфирного времени" было не так много. Однако если марсиане включали ворота достаточно регулярно и время их работы многократно превышало наши достижения, то, учитывая масштабы их цивилизации, "сбои" гиперсигнала могли время от времени случаться. Проблема здесь в мощности транслируемого через ворота импульса – его может оказаться достаточно, чтобы сорвать кору с небольшой планеты.

– Ого…

Археолог бросила мне взгляд не менее уничтожающий, чем дым, выпущенный в сторону Хэнда, и ядовито произнесла:

– Именно. Ого… Но марсиане были не столь глупы. Построив совершенную технику, они должны были изобрести и средства ее защиты. Что-то вроде электрических пробок.

Я одобрительно кивнул:

– Которые автоматически отключили цепь при чрезмерном всплеске мощности.

– Похоронив себя под пятью тысячами тонн скальной породы? Довольно непродуктивно как средство для обеспечения безопасности. Надеюсь, я не сильно огорчил вас, госпожа Вордени?

Археолог раздраженно взмахнула рукой:

– Я не утверждаю, что так оно и было. Но всплеск мог оказаться слишком мощным, произошла утечка энергии через ворота, а "размыкатель цепи" сработал с опозданием.

Шнайдер с энтузиазмом продолжил мысль:

– Или в ворота влетел микрометеорит. Это моя версия. В конце концов, ворота были открыты и смотрели прямо в космос. Если открытое состояние продолжалось долго – неизвестно, что еще могло в них влететь.

– Ян, мы уже говорили на эту тему, – сказала Вордени тем же раздраженным голосом, разве что окрашенным в цвета нашей бурной дискуссии. – Это вовсе не…

– Но такое вполне возможно.

– Хорошо, возможно. Но не похоже, что было именно так, – Таня обернулась ко мне. – Нельзя быть уверенным полностью. Я видела множество объектов, и ни один из них не похож на эти ворота. Жаль, что нельзя расшифровать все надписи. Думаю, предохранитель наверняка встроен в их конструкцию, и невозможен пролет объекта при скорости, выше определенной.

Шнайдер даже обиделся:

– Трудно сказать. Сама же говорила: "Нельзя быть уверенным…"

– Ян, а ведь это имеет смысл: нельзя держать дверь в космос открытой настежь.

– Ну-ну, продолжай свою линию. А что, если…

Наконец вмешался Хэнд:

– Лейтенант Ковач! Не сочтите за труд спуститься к береговой линии вместе со мной. Кажется, пора оценить нашу позицию с точки зрения военного.

– Конечно.

Оставив собеседников вдвоем в окружении скал, мы побрели по голубоватому песку в темпе, задаваемом неподходящей для таких условий обувью Хэнда. Никто не отваживался заговорить первым, и какое-то время тишину нарушал лишь скрип песка под нашими ногами да плеск безмятежных волн. Наконец Хэнд заговорил:

– Весьма примечательная женщина.

Я только хмыкнул в ответ.

– Я имею в виду, что ей удалось выжить в лагере для интернированных, не потеряв человеческого облика. Одно это говорит о выдающихся волевых качествах. И она еще способна рассуждать о техноглифах.

– Скоро вернет свою форму.

– Не сомневаюсь, – последовала деликатная пауза, и Хэнд закончил мысль:

– Понимаю, отчего Шнайдер к ней неравнодушен.

– Кажется, у них все в прошлом.

– В самом деле? – в его тоне прозвучала плохо замаскированная усмешка. Искоса глянув в сторону Хэнда, я не обнаружил в его выражении ничего похожего. Мой собеседник тщательно изучал поверхность моря.

– Вернемся к военным перспективам, Хэнд.

– Ах да, – остановившись метрах в пяти от берега, представитель "Мандрагоры" обернулся ко мне. Жестом он показал в сторону скал, стоявших за моей спиной:

– Я не военный, но рискну высказать предположение, что эта позиция не идеальна для обороны.

– В самую точку, – оглядев берег от края до края, я тщетно искал то, что хотя бы внушило надежду. – Там, где мы с вами сейчас, любой станет мишенью для стрелка, находящегося выше, на скалах. Укрыться невозможно до самого их подножия.

– Есть еще море.

– Есть еще море, – я насмешливо повторил слова Хэнда. – Со стороны которого мы открыты для прицельного пуска ракет. Чем бы мы ни занялись, для прикрытия наших операций потребуется небольшая армия. Конечно, если визит не скоротечный: высадились, сфотографировались и улетели.

– Гм-м… – Матиас Хэнд присел на корточки, задумчиво созерцая водную гладь. – Придется говорить с юристами.

– Опасаетесь последствий?

– По закону о привилегиях корпораций, право собственности на любые найденные ими артефакты признается законным для неорбитальных находок и в том случае, если участок раскопок, ограниченный заявочными колышками, имеет радиус не более чем в километр, считая от места нахождения артефакта. Как я понимаю, в законе нет никаких лазеек. Если по ту сторону ворот находится корабль – похоже, нам придется самим пройти в эти ворота и застолбить находку. На что, судя по информации госпожи Вордени, потребуется время.

Я пожал плечами:

– А что же "небольшая армия"?

– Понятно, что армия привлечёт внимание. Появление войск немедленно обнаружат спутники наблюдения. На снимках раскопки будут выделяться в пустынной местности, как чрево. И с этим ничего сделаешь, так?

– Как чрево? Не знал, что аборт – дело дорогостоящее.

Хэнд по-петушиному задрал голову вверх, издав непроизвольный смешок:

– Спасибо. Очень смешно. Итак, будучи под спутниковым наблюдением, мы не станем привлекать армию, верно?

– Нет, если вам действительно необходим эксклюзив.

– Я полагал, это понятно и так, лейтенант, – наклонившись ниже, Хэнд задумчиво чертил пальцем на песке. – Подведем итог. Нам требуется уйти под землю, не делая шума. И в зоне раскопок не должно быть лишних людей во все время нашего пребывания.

– Да, если мы сами хотим убраться отсюда в целости.

– Точно.

Неожиданно Хэнд сел на песок. Обхватив руками колени, он вновь принялся разглядывать горизонт. В своем безупречно сшитом черном костюме и белоснежной рубашке с торчащими углами воротника Хэнд выглядел комично, словно фигура с абсурдистской картины художника школы Миллспорта. Наконец он задумчиво произнес:

– Лейтенант, скажите вот что: если придется ограничиться небольшой командой, сколько людей нам понадобится? Какова минимально возможная цифра?

Немного поразмыслив, я ответил:

– В предположении, что персонал квалифицированный, хорошо подготовлен и не похож на обычный планктон… Скажем, шесть. Пять, если пилотировать будет Шнайдер.

– Да, он не производит впечатления человека, который свалит в сторону, не получив своей доли.

– Не производит.

– Вы говорили о подготовке… Есть ли какие-то особые требования?

– Думаю, нет. Разве что горное дело: нам нужны взрывники. Скала выглядит очень прочной. Хорошо бы найти пару человек с пилотскими навыками. Мало ли что случится со Шнайдером.

Хэнд повернул голову:

– Есть сомнения на его счет?

Я невозмутимо пожал плечами:

– Это опасная планета. Кто знает, что будет с нами?

– Пожалуй, никто.

Хэнд посмотрел вдаль – туда, где на горизонте маячило серое пятно, обозначавшее неизвестную пока участь Заубервилля.

– Я так понимаю, вы собираетесь вербовать людей сами?

– Не обязательно. Можете взять руль в свои руки. Но я настаиваю на своем присутствии и на праве отклонять любых кандидатов. А есть ли источник для вербовки полудюжины спецов? Ну, я имею в виду – по-тихому, чтобы не поднять волну?

Какой-то момент казалось, что Хэнд меня не расслышал, словно тело и душа его окончательно слились с горизонтом. Потом он чуть пошевелился. В углах рта появилась усмешка, и он проворчал:

– В наше-то трудное время… Разве это проблема – найти солдат, не желающих пропасть за просто так.

– Приятно слышать.

Он снова взглянул в мою сторону с той же усмешкой по углам рта:

– Ковач, это вас цепляет?

– Цепляет? Разве я мог бы выйти в лейтенанты "Клина"?

– Не знаю, – Хэнд отвернулся, снова уставившись в горизонт. – Вы полны сюрпризов. Насколько я знаю, Посланники хорошо обучены адаптивному камуфляжу.

Так. Прошло всего два дня с момента нашей встречи в аукционном зале, а Хэнд уже проник в базу данных "Клина", получив о моем прошлом то, что было лишь у Кареры. И теперь он позволил мне это знать. Я присел на голубой песок рядом с Хэндом и выбрал свою точку на горизонте:

– Я больше не Посланник.

Хэнд уже не смотрел в мою сторону:

– Да. Понятно. Вы не Посланник и не офицер "Клина" Кареры. Склонность к отказу от групповых принципов перешла в хроническую форму.

– Такой склонности нет.

– А-а… Вижу, вижу, в вас говорит выходец с Харлана. "Зло, присущее любому скоплению людей…" Разве не так говорила Квел?

– Хэнд, я вовсе не член партии.

– Разумеется, вы не квеллист, – казалось, Хэнд был весьма доволен собой. – Мир необходимым образом представляет собой группы людей. Скажите, Ковач, вы меня ненавидите?

– Пока нет.

– Правда? Вы меня просто удивляете.

– Ладно, я же полон сюрпризов.

– И что, не испытываете никаких сильных чувств после того инцидента с Дэном и его группой?

Я снова пожал плечами:

– Дэна и других вынесло на меня помимо их воли.

– Но послал их я.

Я глубоко вздохнул:

– Что же делать, если вам не хватило воображения? Послушайте, Хэнд. Я знал, что в "Мандрагоре" должны принять это решение. Так работает любая из подобных структур. Наше послание было вызовом, и оставалось прийти, взяв нас теплыми. Действительно, нам следовало быть осторожнее, избрав путь не столь рискованный. У нас не было времени. Мы получили естественный ответ. Ненавидеть кого бы то ни было – все равно что ненавидеть руку боксера, наносившую удар. К тому же я ушел от этого удара. И нет причин ненавидеть руку корпорации.

– То есть вы ненавидите "Мандрагору"?

Я отрицательно качнул головой:

– Хэнд, во мне не так много энергии, чтобы ненавидеть целые корпорации. И с чего начать? Как говорила Квел: "Открой больное сердце корпорации, и что посыплется изнутри?"

– Люди.

– Правильно. Люди. Люди – вот причина. Люди и идиотские гребаные группировки. Покажите мне человека, в одиночку принявшего решение меня убить – я достану его и переплавлю его стек на пули. Покажите группу, и я положу всех, если смогу. Но не стоит ждать от меня абстрактной ненависти, не направленной ни на кого.

– Как трезво вы рассуждаете.

– Ваше правительство может назвать это антиобщественной пропагандой и бросить меня в лагерь.

Хэнд состроил брезгливую гримасу:

– Это не мое правительство. Мы нянчимся с клоунами, пока войска не успокоят Кемпа.

– К чему церемонии? Неужели нельзя заняться Кемпом непосредственно? – я не мог видеть, но почувствовал, как глаза Хэнда забегали из стороны в сторону. На подготовку тщательно отшлифованного ответа у него ушло несколько секунд. Наконец он произнес:

– Кемп – крестоносец. И он окружил себя такими же крестоносцами. Обычно те, кто несет крест, не видят истины, пока их не пригвоздят. Сначала победить кемпистов, потопить в крови и успокоить – и лишь потом посадить за стол переговоров.

Я оскалился в улыбке:

– А что, уже пробовали?

– Я этого не говорил.

– Не говорил.

Я откопал в песке камешек и забросил его в воду. Настало время сменить тему:

– Кстати, я не услышал, откуда возьмется команда хорошо обученных людей.

– Трудно догадаться?

– Что, на рынке "мертвых душ"?

– Для вас это проблема?

Я снова покрутил головой, но ощутил, как внутри появилось неприятное ощущение. Очевидно, угли прошлого до сих пор не погасли.

– Пойдем дальше, – сказал Хэнд, обернувшись в сторону упавшей скалы. – У меня созрело иное объяснение этого завала.

– А как с теорией микрометеорита?

– Склоняюсь согласиться с замечанием госпожи Вордени насчет ограничения по скорости. В этом я вижу смысл. Но в теории "автоматического предохранителя" есть слабое место.

– Какое?

– Если раса, ушедшая столь далеко от нас, создаст такой предохранитель, он будет работать безупречно. То есть утечка невозможна в принципе.

– Нет?

– Тогда перед нами остается только один вопрос: почему скала обрушилась именно пятьдесят тысяч лет назад? Или иначе: кто и зачем это сделал?

Я потянулся за новым камешком:

– Да-а, я тоже думал об этом.

– Представим открытую в произвольном месте космоса дыру, переносящую объект на огромное расстояние. Явление опасное по определению. Никогда не знаешь, кто может пройти через эту дверь. Призраки, чужие существа, чудовища с клыками в полметра. Даже члены партии, – на последнем слове Хэнд покосился в мою сторону. Камешек в огород Квел. Я тоже нащупал камень, уже крупнее.

– Это будет хуже всего, – согласившись с собеседником, я швырнул находку подальше в волны. – Полный конец той цивилизации, что нам известна.

– Точно. Несомненно, таким же образом рассуждали и марсиане. Кроме ограничителя скорости и "предохранителя", они должны были предусмотреть средства защиты от этого самого "монстра-с-огромными-полуметровыми-клыками", – Хэнд подобрал камешек и запустил его по воде, как я. Бросок неплохой, учитывая сидячую позу, но камень сразу же затонул. Я видел, как продолжали расходиться круги от моего последнего броска. Нейрохимия позволяла иметь фору. Хэнд раздосадованно крякнул.

– Некая аналитическая система, – предположил я. – Похоронившая себя под миллионом тонн скальных обломков.

– Верно, – Хэнд продолжал всматриваться в место, куда попал его камень. Круги на воде уже сливались с кругами от моего броска. Он сказал:

– Возникает смутное подозрение: не они ли сами выключили ворота?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Да, ты на него похож.

Обвинение прозвучало от человека, чье слабо мерцающее изображение возникло передо мной из отделанного мягким материалом оголовья. Звук раздражающе мягкой тональности шел от излучателей, расположенных там же.

По настоянию корпорации мы носили резонансные скрэмблеры – глушилки, выданные "Мандрагорой", – и почти не снимали их. Жаль, что аппаратура не спасала от внешнего шума. Печальный факт.

– На кого? – переспросил я, поворачиваясь к Вордени.

– Не придуривайся, Ковач! На него. На скользкий кусок дерьма в костюме. Вы охренительно спелись.

Я почувствовал, как полез вверх уголок моего рта. Похоже, Шнайдер постарался и обучил Таню Вордени много чему – если даже археологические лекции обогатились его некоторыми речевыми оборотами.

– Вордени, это же наш спонсор. Что вы предлагаете? Каждые десять минут напоминать ему о нашем моральном превосходстве? – я ткнул пальцем в сверкающую нашивку "Клина" на рукаве. – Подумайте сами: я наемный убийца, Шнайдер – дезертир. А вы, независимо от собственных представлений, участвуете в сделке. Акции по продаже величайшего археологического открытия тысячелетия в обмен на билет из этого мира и право пожизненного членства в клубе власть предержащих из Латимер-Сити.

Она даже дернулась:

– Он хотел нашей смерти!

– Ну ладно… Учитывая, что наш план сработал, я готов простить эту ошибку. Если кто-то остался в проигрыше – так это Дэн и его команда.

Шнайдер заржал, однако сразу заткнулся, встретив уничтожающий взгляд Вордени:

– Это правда. А он… Послав людей на смерть, он тут же договорился с их убийцей. Кусок дерьма.

– Если худшее, что висит на Хэнде, это восемь мертвых киллеров, тогда в сравнении со мной он чист. И в сравнении с любым наемником моего ранга.

– Видишь, ты уже его защищаешь. Используешь собственную ненависть, чтобы обезопасить его репутацию и сохранить свое моральное превосходство.

Пристально взглянув ей в глаза, я осушил стаканчик и с преувеличенной осторожностью поставил его обратно на стол. Затем спокойно сказал:

– Я знаю, что недавно ты слишком многое пережила. Потому отношусь к тебе как к существу слабому и беззащитному. Но ты ведь не эксперт по той начинке, что заложили мне в голову. Будет лучше, если ты оставишь свою трижды долбанную любительскую психотерапию для личных надобностей. Ладно?

Вордени сжала губы в тонкую линию:

– Факт остается фак…

– Ребята, – Шнайдер лег на стойку перед Таней с бутылкой рома в руке и наполнил мой стакан. – Давайте перестанем цапаться. Напоминаю, сегодня праздник. Если собираетесь воевать – отправляйтесь на север. Там это любят. А здесь и сейчас я праздную другой факт: мне надоело воевать. Но вы упорно хотите испортить мне настроение. Таня, а почему ты не пьешь? – Шнайдер попытался до краев наполнить ее стакан, но Таня оттолкнула горлышко бутылки. На него она посмотрела с таким презрением, что я почти испугался. Понизив голос, Вордени сказала:

– Вот все, что интересует тебя, Ян. Уход от любых обязательств. Быстрый способ "поправиться", пойти в сторону самого легкого и самого простого решения. Что с тобой стало, Ян? Ты и раньше был слабым человеком, но теперь… – она бессильно махнула рукой.

– Спасибо, Таня, – Шнайдер опрокинул еще стаканчик, и, увидев его лицо снова, я поразился исказившей его гримасе. – Ты права, нельзя быть таким эгоистичным. Лучше бы я связался с Кемпом, и надолго. Что здесь такого, в конце концов?

– Ян, это ребячество.

– Нет, правда… Сейчас мне, кажется, все ясно. Такеши, пойдем и скажем Хэнду, что передумали. Поедем воевать, это сейчас важнее, – он наставил палец на Вордени. – И ты еще… Можешь отправляться обратно в лагерь, откуда тебя вытащили потому, что захотели избавить от страданий…

– Потому, что нуждались в моей помощи. Ян, кончай свой балаган.

Шнайдер отвел руку для удара, и я не успел ничего подумать, как в дело вступила ускоренная нейрохимией реакция. Прижав его руку к столу, я сделал это слишком резко, нечаянно толкнув Таню плечом. И в ту же секунду услышал ее возглас, совпавший с ударом об пол. Стакан Тани перевернулся и покатился по столу. Вполголбса я сказал, обращаясь к Шнайдеру:

– Хватит.

Рука Яна Шнайдера оказалась крепко притиснутой к поверхности стола. Другой рукой я захватил кисть и выкрутил, оттянув практически до своего уха. На Шнайдера я смотрел в упор и видел, как глаза его наполнились слезами. Пришлось слегка ослабить хватку.

– Думаю, ты не станешь со мной драться.

– Н-нет… – проговорил он. Прочистив горло, Шнайдер закончил:

– Да уж, конечно, не стану.

Почувствовав, что он окончательно обмяк, я отпустил руку. Повернувшись, заметил, как Вордени поднимается с пола и ставит стул на место. Позади стояли несколько посетителей, снявшихся с табуретов, чтобы понаблюдать за дракой. Встретив мой взгляд, они вернулись к своим стаканам. Последним сел на место искалеченный морпех у дальнего угла стойки бара. Никто не желал вступать в конфликт с "Клином". Я скорее почувствовал, чем услышал, как бармен позади меня вытирал разлитый по столу ром.

Обернувшись к стойке, я облокотился на еще не просохшую поверхность:

– Кажется, нам всем пора успокоиться.

– Хорошо бы, – археолог наконец поставила свой табурет в вертикальное положение:

– Ты первый, кто послал меня в нокдаун. Ты и твой партнер по рестлингу.

Шнайдер уже взял бутылку и наливал себе очередной стакан. Выпив, он ткнул пустой посудиной в сторону Вордени:

– Таня, хочешь знать, что со мной случилось? Ты…

– Кажется, ты сам хочешь это сказать.

– Ты и вправду этого хочешь? Мне случилось увидеть девочку лет шести. Она умирала от удара шрапнели. Чертовы раны от чертовой шрапнели. От моей шрапнели… Она попала под взрыв гранаты. Потому что пряталась в бункере с орудием автоматического огня. Я сам бросил внутрь эту гранату, – он заморгал и налил в стакан еще рома. – Блин, видеть не могу ничего такого. Моя война закончена, что бы ни случилось. К вашему гребаному сведению. Здесь мое слабое место, – несколько секунд он попеременно смотрел то на меня, то на Таню, словно с трудом вспоминая, кто из нас кто. Потом слез с табурета и направился к двери, почти не качаясь. Его стакан остался стоять на стойке.

– О-хо… Твою мать… – Вордени произнесла эти слова в повисшей над барной стойкой тишине. В пустой стакан она смотрела так, словно на дне находился спасательный люк. – Да-а…

Я не хотел, чтобы она продолжала пить:

– Считаешь, нужно пойти за ним?

– Нет, не думаю, – поставив стакан, Таня потянулась за сигаретами. Появилась та же пачка "Лэндфолл-лайт", что я видел в виртуале, и она машинально закурила. – Не хотела его…

– Конечно, ты не хотела его оскорбить. Он сам виноват, хотя бы потому, что перебрал. Не стоит беспокоиться. Он давно носит при себе эти воспоминания, а ты подействовала как катализатор. Вероятно, так было нужно.

Затянувшись, она взглянула в мою сторону сквозь дым, как бы ненароком:

– Атебя не гложет? Сколько проходит времени, когда это начинает действовать?

– Время не имеет значения. Спасибо корпусу Посланников, они разбирались в таких вещах. Была специальная техника – "нейродинамическое регулирование", в просторечии – "кондиционирование".

На сей раз Таня развернулась на стуле, обратившись ко мне лицом:

– А ты ни разу не пожалел? И не считал себя ущербным?

Перегнувшись через стол, я дотянулся до бутылки и наполнил стаканы до краев:

– В молодости – не имело значения. Думаю, это и в самом деле здорово. Мечта, до края налитая тестостероном. Знаешь, до корпуса Посланников я служил в обычных частях, и там хватало других заморочек, вроде "привитых" тебе программных модулей. Теперь разрешают менять версии собственного тела. И тело становится доспехом твоей бессмертной души. Со временем я состарюсь и буду рассуждать по-иному. Но кондиционирование останется во мне навсегда.

– Ты не способен его преодолеть? Не можешь отказаться от кондиционирования?

Я пожал плечами:

– Как правило, этого не хочется. Такова природа качественного нейродинамического регулирования. А этот продукт – действительно качественный, позволяющий человеку действовать куда эффективнее. Противодействие кондиционированию дается с трудом, замедляя реакцию. Откуда у тебя такие сигареты?

– Эти? – Вордени отрешенно посмотрела на пачку "Латимер-лайт". – Э-э… кажется, их дал мне Ян. Да, это он.

– Надо же, постарался, – если она и заметила в моем голосе сарказм, то никак не прореагировала.

– Хочешь?

– Почему бы нет? – при виде сигареты мне кажется, что это тело послужит недолго.

– Думаешь, мы действительно доберемся до Латимер-Сити? – археолог внимательно наблюдала за тем, как я вытряхивал сигарету из пачки и прикуривал. – Доверяешь ли ты Хэнду? Надеюсь, он выполнит вторую половину сделки.

– У него есть лишь одна, довольно шаткая возможность поставить на нас крест, – выдохнув облако дыма, я наблюдал, как оно рассеивалось над стойкой бара. Появилось неясное чувство предстоящей утраты, словно что-то пролетело через мой мозг и сбило с мысли. Подбирая нужные слова, я взял паузу:

– Отправив деньги на наш счет, "Мандрагора" уже не сможет отменить свой перевод. Так что, выведя нас из игры, Хэнд получит обратно лишь стоимость направленной трансляции и цену трех свежих тел. И еще – опасность возмездия.

Вордени показала глазами на резонансный скрэмблер:

– Ты уверен, что эта штуковина без "жучка"?

– Нет. Я купил ее у частного дилера, однако по рекомендации "Мандрагоры". Поэтому в скрэмблере может быть все что угодно. На самом деле это не имеет значения. Единственный, кто знает о деньгах все, – это я, а я не собираюсь тебе рассказывать.

– Спасибо.

Я не заметил никакой иронии в этом тоне. В лагере Таня Вордени узнала цену знанию и незнанию.

– Не стоит благодарности.

– Корпорация способна заставить нас замолчать позже, по окончании сделки.

Я развел руками:

– Зачем? "Мандрагоре" невыгодно молчание. Это крупнейшее открытие, в котором когда-либо участвовала независимая корпорация. И о нем нужно будет рассказать. Наша "взведенная", как будильник, информация окажется самой последней новостью к моменту, когда выйдет в сеть. Обнаружив твой звездный корабль, "Мандрагора" сама оповестит об этом факте крупнейшие банки данных Санкции IV. Хэнд использует открытие для получения членства в Картеле, а возможно – сядет в одно из кресел коммерческого совета Протектората. В одну ночь "Мандрагора" может стать крупнейшим из игроков корпоративного поля. А наша значимость при данном порядке вещей будет просто нулевой.

– Ха, и долго вы все обдумывали?

Я опять пожал плечами:

– Пока это вообще не обсуждается.

– Не знаю, – Вордени сделала слабый, даже беспомощный жест. – Не могла себе представить, как охрененно ты на него похож. На этот кусок корпоративного дерьма.

Я вздохнул:

– Послушай. Мое мнение о Матиасе Хэнде к делу не относится. Он выполнит лишь то, что мы хотим. Вот что важно. Нам заплатят и посадят на уходящий борт. В этом смысле личность Хэнда не имеет особого значения. На его месте мог оказаться любой функционер "Мандрагоры". Хэнд нравится мне в той мере, в какой мы нуждаемся в его услугах. Если он попытается помешать, я в любой момент могу сжечь ему стек. По-моему, достаточно внятно изложено, чтобы тебя убедить.

Вордени прикоснулась к скрэмблеру:

– Остается надеяться, что здесь нет прослушки. Если Хэнд тебя слушает…

– Хватит тебе, – я потянулся через стойку и взял полный до краев стакан Шнайдера. – Если так, возможно, он испытывает аналогичные подозрения на мой счет. Хэнд, если ты меня слышишь: за недоверие и взаимное сдерживание. Ну, будем! – я стукнул стаканом по оголовью и выпил. Вордени округлила глаза:

– Великолепно. Вперед, на мины! То, что мне и нужно.

Я зевнул:

– Что тебе нужно, так это подышать свежим воздухом. Не желаешь прогуляться? Если отправимся сейчас, можем обернуться до комендантского часа.

– Я думала, в такой форме комендантский час – не проблема.

Я посмотрел на свою форму и провел ладонью по грубоватой ткани:

– Ну да. Но теперь нам лучше не высовываться. Кроме прочего, патрули бывают автоматические, а они запрограммированы на жесткий ответ. Не будем рисковать. Ну что, пойдешь?

– Хочешь прогуляться под ручку? – предполагалось, что это была шутка, но прозвучала она неловко. Мы оба встали, совершенно чужие друг другу и замкнутые каждый в своем мире. Возникла напряженная пауза, повисшая в воздухе, словно неудачный тост. Чтобы смять окурок сигареты, пришлось дотянуться до пепельницы.

– Конечно, – галантно произнес я. – На улице темно.

Сунув скрэмблер в карман, я сделал то же с пачкой сигарет. Впрочем, сказанное не сняло напряженности. Слова остались висеть в воздухе, словно дымная трасса от лазерного выстрела.

На улице темно.

Выйдя наружу, мы шли, скромно пряча руки в карманах.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Руководящий состав "Мандрагоры" занимал три верхних этажа корпоративного здания.

Функционеры компании имели отдельный вход, а на многоярусной крыше была предусмотрена целая система из садов и бистро. От пилонов на парапете крыши отходили экраны с регулируемой проницаемостью, не пропускавшие тепловое излучение солнца. В трех кафе в любое время дня и ночи подавали еду.

Мы вошли в здание в середине дня. Не успев как следует разобраться в маршруте, сразу встретили безукоризненно одетого Хэнда. Если он и слышал наш вчерашний обмен любезностями, то это никак не отразилось на его настроении.

– Доброе утро, госпожа Вордени, джентльмены. Надеюсь, проведенная в городе ночь стоила риска.

Не глядя на собеседников, я подцепил на вилку очередной кусок. Вордени успела спрятать глаза за солнцезащитными очками, а Шнайдер сосредоточенно размешивал кофе, изучая осадок. Так что беседа не клеилась. Я ответил просто из вежливости:

– Были приятные моменты. Присаживайтесь.

Хэнд взял один из стульев и сел. Вблизи он выглядел не так шикарно, и под глазами я заметил следы вчерашнего напряжения.

– Спасибо. Я уже перекусил. Госпожа Вордени, готовы первые составляющие из вашего списка оборудования. Я отдал распоряжение доставить их вам.

Археолог кивнула и подставила лицо солнцу. Стало ясно, что ее ответ этим исчерпывается, и Хэнд перевел взгляд на меня, недоуменно подняв бровь. Я едва заметно покрутил головой. Не спрашивай.

– Отлично. Лейтенант, мы почти готовы к подбору людей. Если вы…

– Прекрасно.

Атмосфера вокруг стола явно сгущалась. Запив пищу глотком чая, я встал с места:

– Пошли.

На призыв никто не откликнулся. Шнайдер вообще не поднимал головы, а зеркальные очки Вордени сопровождали мое перемещение по террасе словно сенсор автоматической пушки.

Вниз мы спустились на лифте, слишком разговорчивом: на каждом уровне устройство управления лифта озвучивало номер этажа и название проектов "Мандрагоры", на нем выполнявшихся. По дороге никто из нас не проронил ни слова. Через каких-то тридцать секунд двери лифта вновь отворились. Мы оказались в коридоре с низким потолком и стена-ми из грубо наплавленного стекла. На стенах яркими голубыми полосами выделялись вставки из иллюминия, а выход наружу был обозначен в дальнем конце коридора ярким пятном солнечного света. У самых дверей лифта нас ждал небрежно припаркованный транспортер желтого цвета без всяких опознавательных знаков.

– Площадка Тайсавади, рынок "Мертвые души", – произнес Хэнд, наклоняясь к отсеку водителя.

Заурчал мотор. Забравшись в кабину, мы плюхнулись на сиденья, и транспортер стал разворачиваться на месте, точно паук на паутине. Сквозь неполяризованное стекло перегородки я наблюдал бритый затылок водителя и чуть выше видел постепенно увеличивавшееся пятно, обозначавшее солнце. Внезапно кабину накрыло настоящим взрывом яркого света, и транспортер принялся выписывать крутую спираль, карабкаясь в пронзительно синее и совершенно пустое небо Лэнд-фолла. Переход от спокойной атмосферы корпоративного здания показался особенно резким.

Хэнд коснулся пульта на двери. Стекла мгновенно поляризовались, отфильтровав яркий свет.

– Прошлой ночью за вами следили, – Хэнд сказал это просто как факт.

Я обернулся к нему и спросил:

– Для чего? Разве мы играем на разных сторонах?

– Наблюдение вели не мы. Нет, разумеется, мы шли за вами следом. И лишь поэтому заметили слежку. Но дело не в нас. Те, другие, работали гораздо примитивнее. Вы с Ворде-ни вернулись домой отдельно от Шнайдера. Кстати, он не слишком умен. Но следили за всеми. Один поначалу вел Шнайдера, но потом откололся, и предположительно в момент, когда понял, что Вордени за ним не выйдет. Остальные следили за вами до самой Файнд-аллеи, держась подальше от моста.

– Сколько их было?

– Трое. Два человека и еще один – боевой киборг, судя по характерной походке.

– Их взяли?

– Нет.

Хэнд посмотрел в окно, загородившись от света ладонью:

– Дело в том, что дежурный автомат имел задачу "защищать и не пущать". К моменту идентификации эти трое находились у начала канала Латимер, а когда туда прибыли наши люди, их след простыл. Поиск не принес ничего… – Хэнд развел руками. Теперь стало понятно, откуда мешки под глазами. Ночь он провел на ногах, оберегая свои инвестиции.

– Чему вы так радуетесь?

– Извините. Это я о своем. Говорите, "защищать и не пущать"? Хе…

– Ха-ха, – он остановил взгляд на мне, ожидая, когда улыбка сползет с лица окончательно. – Так вы ничего не хотите сказать?

Внезапно в моей памяти всплыл эпизод с комендантом лагеря и слова, сказанные о Вордени: "популярная женщина". Речь шла о попытке освободить археолога из лагеря.

– Вы уверены?

– Хэнд, не валяйте дурака. Если бы я знал, что за мной следят… Думаете, они чем-то лучше Дэна и его команды?

– Но кто они такие?

– Кажется, я только что объяснил, что не знаю. Уличные отбросы, кто еще.

Хэнд посмотрел укоризненно:

– Отбросы, которые случайно засмотрелись на форму "Клина"?

– Ладно, это могли быть отморозки из местных. Вы слышали про уличные банды?

– Ковач, я умоляю… Если вам как профессионалу не удалось их заметить – какова вероятность, что за этим стоят случайные люди?

Я вздохнул:

– Небольшая.

– Именно так. Кто еще собирается отхватить свою долю от пирога?

– He знаю! – отрезал я. Остаток полета мы провели молча.

Наконец машина заложила вираж, и я взглянул в окно. Мы шли по нисходящей спирали, заходя на посадку в направлении к тому, что выглядело куском грязного льда с разбросанными по его поверхности бутылками и канистрами. Прищурившись, я откалибровал масштаб зрения, оценивая размеры предметов.

– Что это, настоящие… – Хэнд кивнул.

– Некоторые – да. Те, что побольше. Остальные – конфискат, наследство времен, когда рынок артефактов утратил свою привлекательность. У тех, кто не мог оплатить посадочную площадку, забирали имущество и ставили на эту стоянку. Ждали, что им заплатят. Само собой, при теперешнем состоянии этого рынка никто не пытался выкупить свое барахло, и сейчас его уничтожают плазменными резаками.

Мы зависли над ближайшей из огромных барж-колоний. Сверху корабль походил на гигантское поваленное дерево. С одной его стороны, словно вывороченные из земли корни, возвышались сопла, в свое время несшие баржу сквозь космос, от Латимера до Санкции IV. При посадке конструкция наполовину ушла в посадочную полосу, и целые ветви сиротливо поднимались к безжалостному синему небу.

Баржа никогда не поднимется с земли, да никто на это и не рассчитывал: корабль строили как одноразовый. Собрали его лет сто назад, на орбите Латимера, обеспечив ресурсом лишь для полета через межзвездное пространство и одной-единственной посадки в пустыне. Антигравитационная система должна была сгореть за время торможения, и от работы двигателей на поверхности планеты образовалось обширное пятно остеклованного песка. Затем пятна от нескольких посадок объединили вместе, впоследствии построив то, что стало теперь площадкой Тайсавади.

Со временем корпорации построили другие, собственные здания, летные поля и другие сооружения. Баржи, в которых когда-то жили, использовались теперь как источник металла и другого оборудования, необходимого для строительства. На Харлане я бывал в таких же кораблях, принадлежавших еще флоту Конрада Харлана, видел их обглоданные изнутри остовы с вывернутыми потрохами металлоконструкций. Снаружи корпуса казались нетронутыми – теперь они стояли как памятники достижений пращуров, давно ушедших, но оставивших потомкам свои храмы.

Наш воздушный транспорт пересек хребет баржи и, следуя изгибу ее корпуса, спланировал вниз. Мы приземлились на маленькой площадке в тени останков корабля. Снаружи кабины нас встретили неожиданно прохладный воздух и тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра над поверхностью стеклянной пустыни и раздававшимся внутри корпуса гомоном рынка.

– Нам сюда.

Кивнув, Хэнд пригласил всех идти вперед, в сторону изгиба металлической стены, заканчивавшейся треугольным грузовым люком, расположенным почти на уровне земли. Последовав за ним, я поймал себя на сканировании точек возможного расположения снайперов, неожиданно вздрогнув от этого вдруг проснувшегося рефлекса. Ветер сметал песок на моем пути, закручивая вихри до уровня колен.

При ближайшем рассмотрении люк оказался широким: треугольник высотой в два метра и с основанием, достаточным для проезда тележки с ядерной бомбой. От входа вела наклонная рампа, задвигавшаяся на время полета и покоившаяся теперь на бездействовавших многие десятилетия гидравлических приводах. Над люком кто-то поместил гологра-фические картины, изображавшие то ли марсиан, то ли парящих ангелов.

– Искусство из раскопок, – пренебрежительно заметил Хэнд, и, миновав проем, мы оказались в весьма оживленном месте.

Все та же атмосфера запустения, что и на Харлане. Но остатки флота Конрада Харлана сохранялись с музейной солидностью, а здесь было перемешано все, даже цвета и звуки. Сделанные из яркого пластика ларьки хаотично выстроились на изогнутом корпусе, занимая пространство, когда-то отведенное центральному пульту управления. Их скопление напоминало колонию ядовитых грибов, выросших прямо на теле корабля.

Конструкция держалась на кусках отрезанных лестничных пролетов и трапов, на скорую руку схваченных электросваркой. Тут и там блестели целые ленты голографических картин, отражая свет ламп и полос иллюминия. Над всем этим висела музыка, лившаяся из подвешенных вверху огромных громкоговорителей. Кто-то проделал метровые отверстия еще выше, в металлическом потолке, и сквозь эти дыры вниз падали лучи солнечного света, освещая высокие фигуры ангелов с крыльями.

Ближе к нам в лучах солнца стояла другая фигура – плохо одетая, с изможденным, покрытым потом лицом, повернутым к солнцу. Человек стоял словно под теплыми струями воды. На голове его был пристроен поношенный цилиндр. Такое же видавшее виды пальто прикрывало тощее тело. Услышав наши шаги, эхом отдававшиеся по металлу, он развернулся и замер со скрещенными реками.

– Ах, джентльмены, – пробубнил невыразительный голос, исходивший из устройства, привязанного к изуродованной шрамами шее. – Вы как раз вовремя. Меня зовут Семетайр. Добро пожаловать на рынок "Мертвые души".

Поднявшись на центральную палубу, мы увидели начало всего процесса.

Когда мы вышли из клети лифта, Семетайр отступил в сторону – так, чтобы дать обзор, и сделал широкий жест своей облаченной в лохмотья рукой.

– Смотрите!

На палубе грузился летающий транспортер. Задранные вверх механические руки погрузчика держали небольшой ковш. Ковш наклонился, и мы увидели, как содержимое посыпалось через край, падая на поддон транспортера и снова отскакивая, точно крупный град.

Корковая память. Стеки.

Большинство металлических цилиндров имело не совсем правильную форму, и я не мог бы рассмотреть их, не активизируя нейрохимию зрения. Но форма была явно неправильной, а стеки выглядели слишком белыми или слишком желтыми из-за приставших к металлу остатков кости и спинного мозга.

Ковш продолжал наклоняться, и падение цилиндров перешло в сплошной поток, валившийся вниз с давящим на уши металлическим лязгом. Погрузчик продолжал вываливать свой груз, и какое-то время грохот не ослабевал. Потом падавшие цилиндры образовали курган, и шум немного утих.

Наконец ковш опустел, и вновь наступила тишина.

– Готово, – констатировал Семетайр. – Эти по большей части из-под бомбежки в Сучинде, гражданские и военные в одной поставке. Возможно, среди них есть и ценные кадры. Мы собрали это на восточном фронте. Кто-то явно недооценил систему обороны Кемпа.

– Да, так уже бывало, – эхом откликнулся я.

– Надеемся, не в последний раз. На редкость успешный бизнес.

Наклонившись, Семетайр набрал руками две пригоршни корковых стеков. Приставшие к металлическим цилиндрам костные остатки напоминали желтого цвета изморозь.

В плохо освещенном провале стены что-то зашелестело. Я всмотрелся, определяя источник звуков.

К холму из стеков памяти со всех сторон начали стекаться торговцы с лопатами и корзинами в руках. В соперничестве за лучшие места они толкали друг друга локтями, стараясь отвоевать пространство для раскопок. Скрежеща лопатами, все принялись затаривать цилиндры в корзины, словно это был гравий.

При всей конкуренции Семетайру досталось самое просторное место. Мой взгляд вновь упал на его долговязую, увенчанную шляпой фигуру, согнувшуюся как раз напротив меня, и я увидел, как изувеченное шрамами лицо разъехалось в подобии широкой ухмылки. Семетайр мгновенно перехватил мой взгляд. Как я понял, над его периферийным зрени-ем кто-то неплохо поработал. Продолжая улыбаться, он разжал пальцы, и металлические цилиндры вернулись в массу остальных. Семетайр отряхнул ладони и встал.

– Обычно мы продаем их на вес: так проще и дешевле. Если хотите, можете пообщаться с ними. Другие отбирают гражданских, как это и требуется их заказчикам. По сути, перед вами остатки первичного отсева военных, и стоят они недорого. Вполне возможно, вам это сгодится. Возможно, пригодится и Семетайр…

– Вернемся к сути, – оборвал его Хэнд.

Я увидел, как глаза этого нелепо одетого чернокожего сузились под шляпой, однако проявление возможного гнева никак не отразилось в его голосе.

– А где тут суть, – подчеркнуто вежливо заметил Семетайр, – она все там же. Суть в ваших желаниях. Семетайр продает лишь тому, кто приходит с конкретным желанием. В чем состоит твое желание, человек из "Мандрагоры"? Твое и твоего волка из "Клина"?

Внутри точно ртуть сама собой пробежала волна нейрохимических рефлексов. Сегодня на мне не было формы. И чтобы ни вживили этому человеку, технические средства действовали превосходно.

Хэнд что-то произнес на непонятном, глухо звучащем языке и одновременно сделал едва заметный жест левой рукой. Семетайр словно окаменел.

– Опасная игра, – спокойно проговорил Хэнд и добавил: – Загадки кончились. Теперь понятно?

Мгновение Семетайр оставался неподвижным, затем неожиданно оскалился. Едва обе руки чернокожего исчезли в карманах обшарпанного пальто, он обнаружил на расстоянии около пяти сантиметров от себя дуло моего "Калашникова". Левая рука активизировала интерфейс автомата самостоятельно, не загружая голову лишними раздумьями.

Я сказал только:

– Медленно…

– Здесь нет проблемы, Ковач. – Голос Хэнда прозвучал совершенно спокойно, но глаза его все еще присталь-но смотрели прямо в глаза Семетайра. – Мы уже в контакте, чисто по-семейному.

Кривой оскал Семетайра говорил о совершенно противоположном, но руки чернокожего достаточно медленно выползли из карманов. В обоих он осторожно держал нечто, на первый взгляд напомнившее крабов из вороненой стали. Переведя взгляд с одного вяло шевелящего сегментами щупалец создания на другое, Семетайр неторопливо отвел мое оружие в сторону.

– Не в этом ли твое желание, человек из большой фирмы?

– Скажи еще раз, и я нажму на спуск.

– Ковач, он обращался ко мне. – Хэнд кивнул, показывая в сторону "Калашникова", и я убрал ствол в кобуру. – Итак, наши спецификации. Люди нужны свежие. Убитые не более чем месяц назад. Причем срочно. Что бы там ни было в твоих запасах.

Семетайр только пожал плечами.

– Здесь и лежат самые-самые… свежие. – Чернокожий опустил своих "крабов" на курган из стеков, и два робота принялись перебирать цилиндры один за другим, сначала поднося чуткими манипуляторами к светящимся голубоватым сиянием объективам, а затем без колебаний отбрасывая в сторону. – Впрочем, если вы настаиваете на особой срочности… – он повернулся, и мы все двинулись в сторону неприметного, темного цвета киоска, в котором над рабочей станцией склонилась женщина столь же бледная, насколько темнокожим был сам Семетайр. Женщина занималась очисткой сложенных в лоток корковых стеков от приставших к ним костных фрагментов. Звуки, издаваемые установкой – высокочастотные и едва слышимые – резко контрастировали с шедшим сзади низким гулом от погрузки металлических цилиндров.

Семетайр обратился к бледнолицей на наречии, которое только что использовал Хэнд. Женщина нехотя оторвалась от своей работы. Сняв с задней полки неприметную жестяную коробку размером с прибор для наблюдения, она вынесла коробку на свет. Придерживая коробку одной рукой, постучала покрашенным в черный цвет ногтем по символу, выгравированному на металле, и произнесла что-то непонятное, опять же на своем языке.

Я вопросительно посмотрел на Хэнда.

– Выбор Огон, – пояснил он без всякой иронии. – Одетые в сталь, чтобы иметь дело со сталью. Настоящие воины.

Хэнд кивнул, и коробку поставили перед нами. Потом дама извлекла из-за рабочей станции туалетную воду, протерев ладони рук и запястья. Поддавшись своеобразному очарованию, я смотрел, как Огон положила еше влажные пальцы на крышку. Закрыв глаза, она медленно произнесла несколько протяжных звуков. Потом снова открыла глаза и сняла крышку.

– Берете? Сколько? – вопрос исходил от Семетайра. На фоне более чем почтительного обхождения Огон чернокожий казался настроенным вполне прагматично.

Потянувшись через стол, Хэнд достал из коробки пригоршню цилиндров. Отливавшие чистым серебром, они матово поблескивали в его ладони.

– Сколько ты возьмешь с меня?

– Семьдесят девять пятьдесят за кило.

Представитель "Мандрагоры" только хмыкнул:

– В прошлый раз Правет отдавал по сорок семь пятьдесят, и он еще извинялся за дороговизну.

Семетайр замотал головой, довольно оскалившись.

– Это всего лишь деньги, уважаемый человек из большой фирмы. Правет работает с несортированным товаром. По большей части он вообще не отмывает продукт. Если хотите тратить драгоценное корпоративное время, удаляя кость со стеков гражданских лиц и призывников – можете работать с Праветом. А здесь вам предлагают настоящие сливки военного сословия: стеки отчищены и освящены. Они стоят денег: ровно столько, сколько сказано. И давайте не будем отнимать друг у друга время.

– Хорошо. – Хэнд взвесил рукой пригоршню жизней. – Думай сам о своих издержках. Шестьдесят тысяч ровно. И, как ты знаешь, я вернусь… когда-нибудь.

– Когда-нибудь, – Семетайр со вкусом повторил слова Хэнда, потом продолжил: – Когда-нибудь и Джошуа Кемп может устроить в Лэндфолле ядерную баню. Когда-нибудь, уважаемый человек из фирмы, мы все можем оказаться уже мертвыми.

– Можем, разумеется, – Хэнд положил цилиндры с корковой памятью обратно в коробку, и они брякнули, как игральные кости. – А некоторым можно устроить это по-быстрому. Если они не прекратят говорить о скорой победе Кемпа. Семетайр, тебя я могу арестовать прямо сейчас.

Бледнолицая присвистнула и, подняв руку вверх, начала выписывать в воздухе загадочные буквы. Семетайр что-то сказал, обращаясь к ней, и пантомима сразу прекратилась.

– Да? Арестуете, но за что конкретно? – спокойно произнес чернокожий, дотянувшись до коробки и извлекая из нее стек. Один стек. – Смотрите. Не станет меня – и вам придется иметь дело с Праветом. Семьдесят.

– Шестьдесят семь пятьдесят, и я сделаю вас эксклюзивным поставщиком корпорации "Мандрагора".

Семетайр покрутил цилиндр между пальцами, как бы задумался.

– Неплохое предложение, – проговорил он и добавил:

– Ладно, шестьдесят семь пятьдесят. При минимальной партии в пять кило.

– Согласен, – подтвердил Хэнд, достав кредитку с голограммой "Мандрагора корпорейшн". – Собственно, я прилетел за десятью. Заверните.

Семетайр бросил стек в коробку и подал знак бледнолицей женщине. Та немедленно вытащила из-под рабочей станции устройство для взвешивания. Затем принялась доставать из коробки стеки с памятью, аккуратно складывая их на вогнутую поверхность весов. В воздухе над площадкой весов возникли фиолетовые цифры.

Уголком глаза я успел заметить едва уловимое движение вне пределов поля нормального зрения и тут же крутнулся на месте навстречу пока неизвестному событию.

– Нашел, – радостно засмеялся Семетайр.

Один из "крабов" уже спешил к нам от кургана из стеков и, добравшись до ног Семетайра, стал взбираться вверх прямо по брюкам. Едва странное создание добралось до поясного ремня, чернокожий взял "краба" в руку и что-то отобрал у него, тут же бросив маленького робота на пол. Пока он летел, процессор втянул стальные лапки внутрь, затем получившийся кругляш покатился и, стукнувшись о палубу, моментально остановил вращение. Щупальца сразу приняли обычный вид. "Краб" встал на ноги и побежал, возвращаясь к прежнему занятию.

– Охо-хо… теперь посмотрим.

Семетайр ухватил еще облепленный плотью цилиндр большим и указательным пальцами и опять оскалился:

– Посмотри-ка на это, клинский волчара. Видишь? Видишь, как начинается новая жатва?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Прочитавший трехмерный машинный код солдатских стеков компьютер "Мандрагоры" забраковал треть купленных нами данных из-за непоправимых психологических нарушений. Говорить с ними не стоило. Все, что могли эти люди – кричать в пустоту виртуальной реальности.

Хэнд отложил забракованные стеки в сторону.

– Стандартные потери. Всегда так, у кого ни покупай. Остальные пойдут на аппарат психохирургии. В результате получим самую детальную распечатку их состояния, так что не придется будить всех подряд. Список параметров на столе.

Взяв со стола копию, я быстро просмотрел данные. По стенам комнаты шла двухмерная информация о полученных солдатами повреждениях.

"Опыт боевых действий в условиях высокой радиоактивности". Я взглянул на Хэнда:

– Кажется, я должен был об этом знать?

– Проехали, Ковач. Ты знаешь.

– Я? – Вспышка, осветившая вершины гор. Высветившая закоулки, до того знавшие лишь геологический мрак. – Я надеялся, что до этого не дойдет.

Хэнд внимательно изучал поверхность стола, словно та нуждалась в полировке. Он осторожно пояснил:

– Нужно было зачистить полуостров. И к концу недели все закончится. Кемпа оттеснили назад. Назови это интуитивным решением.

Всего раз, в разведке на одной из вершин хребта Дэнгрек, я видел вдали Заубервилль, сверкавший под поздними лучами заката. Город был слишком далеко от нас, и детали его пейзажа не могла показать даже нейрохимия. На максимально укрупненном изображении я видел лишь серебряную полосу, спускавшуюся с гор к морю. Далекая картина, не связанная ни с чем человеческим.

Я посмотрел в глаза Хэнду, сидевшему за столом напротив.

– Значит, мы все умрем.

Он пожал плечами:

– Пожалуй, это неизбежно. Придется работать в районе сильного заражения. Конечно, будем использовать тела клонов, радиационно-стойкие, плюс соответствующие медикаменты… В общем, функционировать будем, но перспектива не очень…

– Ладно, в перспективе я вижу себя в Латимер-Сити в теле от хорошего кутюрье.

– Это ясно.

– Что за радиационно-стойкие тела вы упомянули?

Он опять пожал плечами.

– Точно не знаю, нужно будет поговорить с отделом биооборудования. Наверное, серии "Маори". Что, хотите одно для себя?

Я почувствовал, как напряглись биопластины в моем теле от "Кумалао". Вроде проявления спонтанного недовольства. И отрицательно покачал головой:

– Спасибо. Останусь при своем.

– Вы мне не верите?

– Если спросили – отвечу: нет. Но дело не в этом, – я легко постучал себе в грудь. – Это заказное тело разработано специально для "Клина". "Кумалао биосистемз". Нет лучшего тела для боевых дей-ствий.

– Как насчет стойкости к радиации?

– Выдержит достаточно долго с учетом нашей специфики. Хэнд, скажите, что вы пообещаете новым рекрутам в смысле перспективы? Кроме новых тел, достаточно или недостаточно стойких к радиации? Что ждет их в конце нашей операции?

Хэнд недоуменно поднял брови:

– Ну-у… Их устроят работать по специальности.

– Это уже произошло. Вопрос – куда.

– Они получат работу в Лэндфолле. – Скрытая в моем вопросе ирония не ускользнула от Хэнда и, кажется, задела его. Или он завелся от чего-то еще. – Работа по контракту в штате «Мандрагоры», гарантия от призыва в зону боевых действий на пять лет, если даже война продлится так долго. Что, соответствует это вашему анархо-квеллистскому подходу к униженным и оскорбленным?

Теперь уже я недоуменно поднял бровь:

– Это натяжка. Хэнд, вы назвали три практически не связанные философии. И я не подписан ни на одну. Но раз спросили, выглядит ли это предложение хорошей альтернативой смерти, отвечу, что выглядит. На их месте я бы согласился.

Хэнд вяло отреагировал:

– Почему голосуешь за мир? Это что, достаточная гарантия?

– Да потому, что в Заубервилле у меня нет ни родственников, ни друзей. Проверь по базе данных.

Хэнд посмотрел на меня.

– Шутишь?

Я пожал плечами.

– Не вижу ничего смешного в идее стереть с лица земли целый город. По крайней мере сейчас. Вот так, наверное.

– А-а… Понятно. Приступ сомнений на почве морали, или я не прав?

Я едва улыбнулся:

– Не говори ерунду, Хэнд. Я солдат.

– Да, и об этом стоит помнить, Ковач, так что не сбрасывай пар на меня. Как уже сказано, я не призываю к удару по Заубервиллю. Есть более простые возможности.

– Пока нет.

Я бросил копию обратно через стол, стараясь не думать о ней как о гранате.

– Ладно, пойдем дальше. Сколько времени проработает аппарат психохирургии?

Психохирурги утверждают, будто наше "Я" раскрывается именно во сне, а не в реальности. Включая оргазм или мгновение перед смертью. Наверное, именно этим объясняется бессмысленность нашей жизни. Определенно, нам требуется умение быстро вправлять мозги.

Аппарат психохирургии, загруженный исходными из компьютера "Мандрагоры", нашими требованиями к солдатам и условием отсутствия связи с Заубервиллем, обработал оставшиеся семь килограммов функциональной человеческой психики менее чем за четыре часа. Что обеспечило нам всего триста восемьдесят семь кандидатов, причем двести двенадцать из них – с высокой степенью пригодности.

– Время будить их, – сказал Хэнд. Он широко зевнул, не отрывая взгляда от ползущих по экрану характеристик. Неожиданно и меня одолела зевота, словно из солидарности. Вероятно, причиной было взаимное недоверие, но мы оба не покидали машинный зал все четыре часа работы аппарата психохирургии. После того как тема Заубервилля оказалась закрыта, обсуждать стало нечего. Глаза устали от бесконечного наблюдения за экраном, и конечности требовали хоть какого-то движения. Сигареты я не захватил, и контроль за лицевыми мышцами то и дело пыталась перехватить зевота.

– Нужно ли говорить со всеми кандидатами?

Хэнд покрутил головой.

– Нет, в этом нет необходимости. Внутри виртуальной среды уже есть моя версия и кое-какой психохирургический интерфейс. Общая задача – отобрать восемнадцать лучших. Конечно, если ты мне веришь.

Я сдался и зевнул отчаянно широко.

– Да. Верю. Не пойти ли нам проветриться, да и выпить кофе заодно?

Из зала мы вышли на крышу.

На верхней площадке башни "Мандрагора корпорейшн" день оказался окрашенным в синий. В здешней пустыне это цвет сумерек. С востока на чернеющем небе Санкции IV медленно проступали звезды. На западе перед зрителями представала картина заката, на которой лучи солнца едва пробивались сквозь облака, узкой полоской прижатые к горизонту.

Экраны, расположенные на здании, почти не действовали, пропуская сквозь себя вечернее тепло и приятный легкий ветерок.

Я смотрел на сотрудников корпорации, бродивших по устроенному на крыше садику. Из нескольких садов Хэнд выбрал именно этот. Попарно или небольшими группами люди сидели в барах или за столиками, негромко переговариваясь друг с другом. Чувствовалось, что их разговоры носят характер доверительный. Корпоративный стиль – про-английский по самому определению – дополняла спорадическая, доносившаяся сразу из нескольких мест музыка. Пес-ни исполнялись на разных языках, я разобрал слова тайской и французской речи. Никто не обращал на нас внимания.

Смешение языков кое о чем напомнило. Сорвав пленку с пачки "Лэндфолл-лайт", я закурил.

– Ответьте мне, Хэнд, что это вы демонстрировали сегодня на рынке? Что еще за язык, на котором разговаривали вы трое? Что за жесты левой рукой?

Хэнд пригубил кофе и отставил чашку в сторону.

– Вы не поняли?

– Буду?

– Идете верной дорогой.

Кислое выражение на лице функционера "Мандрагоры" подсказывало мне, что сам он этой дорогой идти не собирается. Даже через миллион лет. Выдержав для приличия паузу, Хэнд продолжил:

– Впрочем, на этом языке не говорят уже несколько сотен лет. Как не являлось таковым и его истинное название. И как многие, не знающие предмета, вы более чем упрощаете.

– Я полагал, что предмет есть то, чем всегда был этот культ. А упрощение способствует позитивному мышлению.

Хэнд рассмеялся.

– В таком случае мышление окажется занятием массы, не так ли?

– Так всегда и было.

– Хорошо, возможно, что так.

Хэнд отпил еще кофе и снова обратился ко мне, продолжая держать чашку в руке.

– Вы и в самом деле отрицаете Бога? Не верите в высшую силу? Харланцы в основном синтоисты, так? Но есть и христиане?

– Я ни то, ни другое.

Мой ответ прозвучал без всякой интонации.

– Однако вы не отказываетесь принимать смену дня и ночи. Почему не найти себе союзника, когда неумолимые силы вселенной со всей жестокостью давят на ваше существо?

– Хэнд, я был на Иненине, – сбросив пепел с кончика сигареты, я вернул ему улыбку в почти целом виде. – На Иненине я слышал крики солдат, на которых жестоко надавила вселенная. Они взывали ко всем высшим силам одновременно и на всех частотах радиоспектра. И я не знаю ни одного случая чуда. Могу прожить без таких союзников.

– Бог не прислушивается к нашим приказам.

– Похоже, что не прислушивается. Ладно, скажите лучше, что такое этот Семетайр? Что еще за шляпа и пальто? Он играет некую пьесу, не так ли?

– Верно. – На сей раз в голосе чиновника звучала откровенная неприязнь. – Он принял облик Геда, то есть властелина мертвых…

– Очень остроумно.

– Да… Приняв этот облик, он надеялся овладеть умами. Вероятно, смог что-то воспринять или впрямь имел влияние на слушателей. Впрочем, не настолько, чтобы полностью соответствовать роли. В этой сцене я выглядел лучше. – Лицо Хэнда осветила мимолетная улыбка. – Думаю, он просто декларирует определенные позиции. На мой взгляд, я дал это понять. Можно сказать так: предъявил свой реальный мандат, зафиксировав факт его, Семетайра, весьма небрежной игры.

– Странно, что Геда не попытался занять свое законное место.

Хэнд вздохнул.

– На самом деле похоже, что Геда, как и вы, видит ситуацию в юмористическом ключе. Мудрейшего не так просто сбить с толку.

– Что вы говорите… – Наклонившись вперед, я пытался найти в его лице малейший след иронии. – Мне что, поверить в эту чушь? То есть это что, серьезно?

Секунду Хэнд рассматривай меня, потом запрокинул голову вверх и поднял руку к небу:

– Посмотрите на это. Ковач. Мы сидим и пьем кофе, находясь так далеко от Земли, что едва ли сумеем найти в ночном небе звезду по имени Солнце. Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин, способных выносить о нас суждения и настолько совершенных, что машины эти заслужили право называться именем бога. Нас воскрешают, перенося в чужие тела, выращенные в тайных местах, не имеющих ничего общего с утробой женщины. Ковач, все это – факты нашего существования. Так чем же они отличаются и чем же менее загадочны в сравнении с верой в существование мира иного, где души умерших людей обитают рядом с созданиями, превосходящими нас настолько, что должны называться богами?

Я смотрел куда-то в сторону, слегка озадаченный страстной речью Хэнда. Религия – забавное-явление, иногда влияющее на своих адептов самым непредсказуемым образом. Оставив сигарету, я постарался отыскать слова, подходящие для ситуации.

– Хорошо. Тем не менее различие существует, и в свое время факты нашего существования не были плодами воображения никому не интересных святош – до того, как люди оторвались от Земли или изобрели нечто, напоминавшее машины. Я говорю о степени соответствия и о том, что реальность, в которой мы здесь находимся, подходид нам больше, чем ваш загробный мир.

Хэнд улыбнулся. Похоже, он совершенно не обиделся и даже остался доволен собой.

– Ковач, это частный взгляд. Конечно, все оставшиеся на сегодняшний день церкви имеют свою конкретную историю еще с доиндустриальных времен. И, напротив, вера представляет собой метафору, и неисповедимы пути, коими ходит информация по ту сторону этой метафоры, откуда она появляется и когда. А теперь мы с вами бродим по развалинам цивилизации, обладавшей поистине божественной силой задолго до времен, как люди встали с четверенек. И ваш мир, Ковач, тоже окружен ангелами с пылающими мечами…

– Э-э… – Тут я умоляюще воздел руки ладонями вверх. – Прошу, опуститесь на время с высоты своей метафоры. Да, возле Харлана действительно есть боевые орбитальные плат-формы, поставленные там марсианами. Их забыли списать в утиль.

– Да, но… – Хэнд сделал нетерпеливый жест и продолжил:

– Платформы построены из вещества неизвестного нам состава, препятствующего всякой попытке их сканирования, они обладают боевой мощью, достаточной для уничтожения городов или целых гор. Но кто тогда создавший их прародитель, способный уничтожить все и тем не менее сохранивший эти корабли? Кто, как не ангел?

– Это гребаный компьютер. Возможно, с простой программой, созданной на случай межпланетного конфликта.

– Как же в этом убедиться? – теперь Хэнд сидел, наклонившись ко мне через стол. Я заметил, что мы зеркально отражаем позы друг друга.

– Вы когда-нибудь были на Харлане? Нет, думаю – никогда. Я вырос на этой планете и могу заверить: в орбитальных платформах не больше мистики, чем в прочих марсианских артефактах…

– Не больше мистики, чем где? В их шпилях, поющих песни каждому закату и восходу? Или в воротах, открытых, словно дверь спальни… – голос Хэнда понизился до шепота. Он оборвал фразу и осмотрелся вокруг, лицо его вдруг покраснело от осознания своей неосторожности. Я закончил за него:

– В которую любовница приглашает господина, одетого в дорогой костюм. Что, попытаетесь продать марсиан как богов из культа вуду?

– Я не собираюсь ничего продавать, – вполголоса пробормотал Хэнд. – В конце концов, существование марсиан соответствует запросам этого мира. Не стоит искать способ объяснить марсианам их собственное происхождение. Я просто старался показать вам ограниченность мировоззрения, исключающего самую возможность чуда.

Я кивнул.

– Премного благодарен. – Наставив указательный палец прямо на Хэнда, я продолжил:

– Просто сделай мне одолжение: когда окажемся там, куда направляемся, держи свое дерьмо при себе. У меня будет достаточно забот и без вмешательства потусторонних сил.

– Я верю только в то, что видел сам, – твердо произнес Хэнд. – Я видел Геда и Карефоура. Они были среди нас, они были во плоти человеческой, и я слышал их голоса, я мог призвать их к себе.

– Да-а, конечно.

Хэнд задумчиво посмотрел на меня, и его настойчивость медленно перешла во что-то иное. Понизив голос, он совсем тихо сказал:

– Ковач, это очень странно. Мне кажется, твоя вера почти так же сильна, как и моя. Не могу понять одно – отчего ты так сильно желаешь неверия?

Фраза висела между нами долго, наверное, минуту, прежде чем до меня дошел ее смысл. Шум за соседними столиками утих, и показалось, что даже ветер на мгновение задержал свое дыхание. Потом я склонился над столом, не чтобы меня услышал Хэнд, а скорее выгоняя из головы навязчивые видения лазерных вспышек. Я тихо сказал:

– Хэнд, ты ошибаешься. Я страстно желаю получить все дерьмо, что ты описал. Получить все, во что ты веришь. Желаю призвать к себе всех, кто сотворил эти гребаные штуки. Потому что тогда я смогу их убивать. Медленно.

Находившаяся внутри компьютера копия Хэнда произвела свой огромный документ уже к одиннадцати часам. Чтобы написать такое, ему потребовалось три месяца. Но копия работала в виртуальной среде суперкомпьютера "Мандрагоры" со скоростью, в триста пятьдесят раз опережающей реальное время, и мы получили готовый результат еще до полуночи.

К этому времени накал нашей происходившей на крыше беседы несколько ослаб. Сначала мы перешли на обсуждение собственных ощущений, мусоля так и эдак воспоминания о вещах, некогда увиденных или сделанных нами и которые тем или иным образом отражали наше мироощущение.

Потом ушли в совершенно мутные разговоры о жизни, перемежавшиеся продолжительными паузами и рассматриванием ночной пустыни. Бипер в кармане Хэнда почти разрядился, издавая искаженные, едва понятные звуки.

Моргая от яркого света и зевая, мы отправились посмотреть, что за результат выдал компьютер. Прошло меньше часа, и, едва пробило полночь, мы отключили виртуального Хэнда, загрузив на его место в компьютере самих себя.

Окончательная селекция.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я вижу их лица снова и снова.

Это не лица красивых и стойких к радиации боевых тел "Маори", одетые для Дэнгрека или дымящихся руин Заубер-вилля.

Нет. Я вижу их такими, какими они были до смерти. Лица солдат, выбранных Семетайром. Солдат, брошенных назад в пекло. Тех, кого я впервые увидел в безобидной обстановке виртуального отеля. Они знали те лица как свои собственные.

Лица мертвых.

Оле Хансен.

Европейское, до абсурда бледное лицо с белыми коротко остриженными волосами и глазами того спокойного синего оттенка, какой бывает лишь у медицинских приборов, и то в дежурном режиме. Прибыл с Латимера, в первой волне свежемороженых новобранцев Объединенных Наций в момент, когда все предрекали Кемпу скорое поражение. Никто не заглядывал дальше, чем за шесть месяцев войны.

– Лучше, чтобы это не стало очередной "Бурей в пустыне". – Его лицо еще носило следы солнечных ожогов. – Потому что, если так случится, лучше сразу вернуться на полку. Этот ваш клеточный меланин чешется, спасу нет.

– Для тебя есть путевка туда, где мороз, – заверил я. – Зима в Латимер-Сити покажется раем. Знаешь, что погибла вся твоя команда?

Кивок.

– Видел вспышку с вертолета. Последнее, что я помню. Все понятно, это же ядерный фугас… Ведь просил: взорвите проклятую бомбу там, на месте. О чем говорить… Упрямые были, как черти…

Хансен служил в отряде подрывников под названием "Мягкое касание". Я как-то слышал о них по "солдатскому телеграфу". У этих людей была хорошая репутация. Была.

– Значит, вы потеряли их навсегда.

Хансен повернулся на стуле, глядя куда-то в пространство виртуальной комнаты, затем снова обратился к Хэнду.

– Можно?

– Будьте любезны.

Встав, Хансен направился к столу с частоколом из бутылок. Выбрав одну, наполнил стакан янтарной жидкостью до самой кромки. Потом вытянул руку со стаканом в нашу сторону и замер: губы сжаты, пронзительный взгляд голубых глаз.

– За "Мягкое касание", где бы ни были их гребаные атомы! Теперь эпитафия: "Нужно было выполнять приказы", гребаные приказы… И были бы сейчас здесь!

Одним быстрым движением он опрокинул стакан в глотку. Потом замычал и резко бросил посудину вбок, из-под руки. Стукнувшись о мягкий ковер, она покатилась, в конце замерев возле стены. Хансен вернулся на свое место и сел. В глазах его стояли слезы, и почему-то я решил, что это из-за крепкого алкоголя.

– Какие ко мне вопросы? – резко спросил Хансен.

Иветта Крюиксхэнк.

Двадцать лет. Лицо черное до синевы. Судя по конструкции черепа, могла служить высотным перехватчиком: покатый лоб, плюс угрожающего вида украшения из стали, да пара вживленных разъемов, зеленого и черного цвета. У самого основания черепа я заметил еще три гнезда.

– Это что такое?

– Бонус-пакет: тайский, мандарин и девятый дан кара-те-шотокан. Ускоренная медицинская помощь в боевых условиях.

Она провела по разъемам пальцами так, как слепой читает шрифт Брайля. Словно впрямь оперировала вслепую и под огнем.

– А что у тебя на голове?

– Интерфейс спутнавига и порт концертной виолончели. – Она улыбнулась. – Вещь не слишком практичная, но мне так лучше. Пусть будет.

Настала очередь Хэнда.

– За последний год вы запрашивали пост быстрого развертывания семь раз. Почему?

Она с удивлением взглянула на человека из "Мандрагоры":

– Вы уже спрашивали.

– Не я.

– А-а… понятно. Призрак компьютера "Мандрагор-вилль". Да-а… как я уже говорила, у них более узкая специализация, больше возможностей для оказания помощи, лучшее оборудование. Знаете, в прошлый раз вы смеялись веселее.

Сян Сянпин.

Бледное лицо с азиатскими чертами, умные, слегка раскосые глаза и приятная улыбка. Возникало такое впечатление, будто этот человек раздумывал – рассказать ли немного сомнительный анекдот, услышанный только что. Если бы не загрубелые от тренировок руки и расслабленная позиция, раскусить его было бы непросто. Он смахивал на странно одетого учителя и вовсе не напоминал человека, способного остановить функционирование человеческого тела пятьюдесятью семью способами.

– А что, эта ваша экспедиция… не укладываясь в общий контекст войны, не предполагает ли она некий денежный фактор? Нет?

Я пожал плечами.

– Эта война целиком за денежный фактор, вся и полностью.

– Вероятно, такая у вас вера.

– Она может стать вашей, – вмешался Хэнд. – Я вхож в высшие круги на уровне правительства и могу авторитетно подтвердить. Если бы не деньги Картеля, войска Кемпа должны были занять Лэндфолл еще прошлой зимой.

– Да. И за этот город сражался я сам. – Он скрестил руки на груди. – Более того, погиб за это.

– Хорошо, – деловито произнес Хэнд. – Поговорим об этом.

– Я уже дал ответ на вопрос. Зачем вы снова спрашиваете?

Хэнд явно нервничал.

– Это был другой я, просто экранный образ. Пожалуйста, продолжайте, у нас нет времени на сплошной просмотр данных.

– Была ночная атака на равнину Дананг. Там стояла релейная станция сети управления ядерными фугасами кемпи-стов.

– Да? И ты в этом участвовал?

Я посмотрел на сидевшего передо мной бойца с чувством уважения. За последние восемь месяцев тайная операция с ударом по коммуникациям Кемпа была нашим единственным успехом на театре Дананга. Я знал солдат, жизни которых спас этот удар. В момент, когда мой взвод и меня в том числе разносило на куски у Северного выступа, пропаганда еще трубила о том стратегическом успехе.

– Мне оказали высокое доверие, назначив командиром группы.

Хэнд посмотрел на его руку, по которой бежали строки информации – так, словно кожу поразила странная болезнь. Системные штучки. Виртуальные игрища.

– Ваша группа выполнила боевую задачу, но при отходе вы были убиты. Об этом моменте поподробнее.

– Я ошибся, – Сян выдавил из себя признание, сделав это с тем отвращением, с каким только что произнес имя Кемпа. Но Хэнд явно не понимал, что такое такт:

– Какую именно ошибку?

– Я посчитал, будто автоматика боевого охранения отключится после подрыва базовой релейки. Но этого не случилось.

– У-упс…

Он бросил взгляд в мою сторону:

– Моя группа нуждалась в прикрытии, и я остался.

– Достойно восхищения, – кивнул Хэнд.

– Ошибся я сам. Стоило заплатить эту цену, чтобы остановить Кемпа.

– Ты ведь не любишь Кемпа? Так, Сян?

Я задал вопрос осторожно, стараясь его не обидеть. Похоже, перед нами был человек искренний. Сян с презрением проговорил:

– Кемп говорит о революции. Но что будет, если он захватит власть на Санкции IV?

Я почесал за ухом.

– Не нужно истерик. Там и тут появятся статуи Кемпа. Думаю, больше ничего.

– Точно. И сколько тысяч жизней положат для этой цели?

– Сказать довольно трудно. Слушай, Сян, мы не кемпи-сты. Если доберемся до того, что хотим найти, я могу гарантировать, что появится более чем насущный интерес не пустить Кемпа к власти. По рукам?

Он положил руки на стол и некоторое время молча смотрел на них. Потом спросил:

– У меня что, есть выбор?

Амели Вонгсават.

Узкое, с орлиным носом лицо, напоминавшее тусклую от времени медь. Прическа, недавно бывшая короткой – под "бокс", уже отросла. Волосы черные, с легким оттенком хны. На затылке волосы курчавились, прикрывая завитками серебристые разъемы для кабелей управления полетом. Татуировка в виде перекрестия под левым глазом отмечала порт для ввода данных. Глаз над татуировкой был серого цвета, похожий на жидкокристаллический экранчик. Его тон явно не соответствовал цвету правого зрачка.

– Единственное, что нашлось в госпитале, – она произнесла эти слова, едва заметив направление моего взгляда своим "улучшенным" зрением. – Год назад я попала под выстрел над Буткинари-Таун и начисто выжгла информационный тракт. Меня подобрали уже на орбите.

– Хочешь сказать, ты смогла убраться оттуда со сгоревшей проводкой? – В моем голосе зазвучало сомнение. Перегрузки должны были размазать содержимое ее черепа в радиусе раскинутых в обе стороны рук. – Что произошло с автопилотом?

Она скорчила гримасу:

– Зажарился.

– И как ты справилась с управлением? В таком-то состоянии?

– Выключила комп и летела на ручном. На честном слове и одном крыле. У меня был "Локхид-Митома", он и не такое может.

– Извини, но я спросил: как ты сама управляла в таком состоянии?

– А-а… – Она пожала плечами: – Болевой порог у меня высокий.

Годится.

Люк Депре.

Высокий блондин с неопрятной, заведомо неприемлемой для войны шевелюрой. И ничего, что говорило бы о стиле. Лицо словно нарочно вылепленное наподобие ангела: нос с горбинкой, запавшие щеки и глаза необычного зеленого цвета.

Небрежно развалившись на стуле, он смотрел на нас, склонив голову набок – так, словно никак не мог разглядеть.

– И что? – длинная рука потянулась к лежавшей на столе пачке моих "Лэндфолл-лайт" и достала сигарету. – Вы расскажете мне об этом деле?

– Нет, – ответил Хэнд. – До момента принятия решения информация конфиденциальная.

Он жадно затянулся, глухо закашлявшись.

– Так вы сказали и в прошлый раз. Повторюсь с вопросом: а кому я расскажу? Если меня не наймут, попаду обратно в банку для консервов.

– И тем не менее…

– Хорошо. Тогда спрашивайте.

– Расскажите о своей последней операции, – предложил я.

– Информация конфиденциальная. – Несколько секунд он разглядывал наши серьезные лица. – Шутка. Я уже рассказывал вашему напарнику. Он что, не докладывал?

Я услышал, как Хэнд издал сдавленное мычание. Я быстро ответил:

– То была виртуальная конструкция. Мы слушаем твою информацию в первый раз. Рассказывай снова, все по порядку.

Депре пожал плечами:

– Конечно, почему нет. Была акция по устранению одного из командующих в секторе Кемпа. В его же машине.

– И как, успешно?

Он с улыбкой взглянул на меня.

– Да, должен признаться. Вы знаете, прямо в голову. Ее оторвало.

– Я просто спросил. А вы погибли все вместе?

– Ага, не повезло. Чертова кровь. В ней оказался защитный токсин. Причем замедленного действия. Мы обнаружили это в воздухе, по дороге домой.

– Был распылитель? – спросил Хэнд.

– Нет, – по угловатому лицу Депре пробежала судорога. – Моя напарница получила струю крови из его сонной артерии прямо в глаза. – Он выпустил в потолок струю дыма. – Не повезло. Она была нашим пилотом.

– О-о…

– Да. И мы разбились о стену дома. – Он оскалился:

– Ребята, все случилось о-очень быстро…

Маркус Сутъяди.

Сверхъестественно красивое лицо, достойное быть в планетарной сети где-нибудь рядом с Лапинией. Миндалевидные, четко очерченные глаза, изящная линия губ. Лицо на редкость правильной формы. Мужское, с твердым подбородком и широким лбом. Прямые темные волосы.

Удивительно неподвижные черты – словно он принял обезболивающее. В целом его облик заставлял ощутить скрытую внутри энергию. Это красивое, с открытки, лицо принадлежало опытному игроку в покер.

– Эй! – Я взмахнул перед ним рукой, как бы проверяя реакцию. Не смог удержаться. В миндалевидных глазах мелькнула едва заметная искра.

– Против вас выдвинуты серьезные обвинения, – сказал Хэнд, укоризненно покосившись на меня.

– Угу.

Мы ждали продолжения, и через секунду стало очевидно, что Сутъяди не желает говорить о сути дела.

Хэнд словно фокусник взмахнул рукой, и над его растопыренными пальцами повис информационный экран. Чертова запрограммированная магия.

Глубоко вздохнув, я увидел на экране укрупненное по плечи изображение одетого в военную форму человека, рядом с которым шла биоинформация. Форма ничем не отличалась от моей. Лицо знакомое. Хэнд сухо спросил:

– Ты убил этого человека. Можешь объяснить почему?

– Нет.

– Это и не требуется. – Я сделал жест в сторону изображения. – "Пес" Вьютин не нравился почти никому. Меня интересует, как именно ты его убил.

– Выстрелом в затылок.

Я кивнул.

– Умный мальчик. И он на самом деле умер?

– Да. Я выжег стек импульсом полной мощности.

Щелкнув пальцами, Хенд убрал свой магический экран.

– Хотя гауптвахта и была сбита, в "Клине" полагают, что со временем могут отыскать твой стек. Любому, кто его вернет, обещана приличная сумма. Ты все еще нужен им для публичной казни.

Хэнд снова покосился на меня.

– Насколько могу себе представить, это весьма неприятная процедура.

– Так и есть.

За всю службу в "Клине" пришлось видеть лишь два наглядных урока. Оба продолжались очень долго. Хэнд продолжал:

– Мне вовсе не доставит удовольствия знать, что тебя выдали "Клину". Но стоит ли рисковать, отправляясь в серьезную экспедицию с человеком, способным дойти до такой крайности в неподчинении командиру? Нужно знать подробности.

Сутъяди посмотрел на меня. Я незаметно кивнул – так незаметно, как только мог.

– Он приказал расстрелять каждого десятого из моих людей, – с трудом выдавил наш собеседник. Я снова кивнул, на сей раз сам себе. Кажется, из всех способов установления контакта с местными силами Вьютин предпочитал именно этот.

– Почему?

– Хэнд, какого черта! – Я повернулся на стуле, оборачиваясь к нему. – Его заставляли расстреливать своих людей, а он этого не захотел. Если это неподчинение, то я могу его понять.

– Бывали разные обстоятельства, и…

– Мы теряем время. – Я прервал Хэнда и снова обратился к Сутъяди: – Случись это снова, ты поступил бы иначе?

– Да. – Он показал зубы. Даже не знаю, было ли это улыбкой. – Я бы расфокусировал лазерный луч, чтобы поджарить всю его команду. Тогда меня не смогли бы взять.

Я взглянул на Хэнда. Закрыв рукой глаза, он покачал головой.

Сунь Липин.

Монголоидные темные глаза, широкие скулы. Роте опущенными вниз уголками, словно след от страдальческой улыбки. Лицо загорелое, с четкими линиями и волосами черного цвета, волной спускавшимися на одно плечо. Казалось, прическа держалась благодаря генератору электростатического поля. Спокойная, даже непробиваемая аура.

Я с сомнением задал вопрос:

– Ты покончила с собой?

– Так они сказали. – С этими словами опущенные книзу углы рта превратились в натянутую гримасу. – Помню, как нажала на спуск. Приятно, что мое намерение не изменилось от внешнего давления, – пуля скользнула под правой челюстью и прошла сквозь мозг, образовав при выходе абсолютно круглое отверстие в макушке.

– На таком расстоянии трудно промахнуться, – заметил я. Ее спокойный взгляд ничуть не дрогнул. Ответ прозвучал вполне здраво:

– Трудно, но можно.

Хэнд откашлялся и задал свой вопрос:

– Нельзя ли объяснить причины?

Липин несколько удивилась:

– Опять?

Хэнд с досадой объяснил:

– Вы общались с виртуальной конструкцией, а не со мной.

– А-а…

Она пошарила взглядом по сторонам, пытаясь что-то найти. Вероятно, искала периферию. Виртуальная среда не пред-полагала моделирование аппаратуры слежения, встраиваемой в сетчатку, – за исключением сотрудников "Мандрагоры". Но почему-то Липин не выказала удивления отсутствием "жучков". Наверное, помнила лишь старые версии.

– Мы столкнулись с автоматическим вооружением. Танки-пауки. Я пыталась остановить огонь через параметрические запросы, но встретилась с вирусом, встроенным в систему управления. Думаю, это был вариант Ролинга. – На долю секунды она поморщилась. – Времени было немного, что понятно. Во всяком случае, я не смогла вовремя отключиться и подцепила первый блок вируса. Пока он грузился, успела принять лишь одно решение.

– Весьма впечатляющая решительность, – сказал Хэнд.

Покончив с вопросами, мы вернулись обратно на крышу. Решили проветриться. Облокотившись на парапет, я наблюдал за мирной панорамой Лэндфолла в комендантский час. Хэнд отправился добывать кофе. Площадка позади меня оказалась пустой, а беспорядочно расставленные столы и стулья напоминали странное иероглифическое письмо, оставленное для спутников.

Пока мы сидели внизу, похолодало, и от ветра пустыни ощутимо знобило. На ум пришли слова Сунь Липин: "Вариант Ролинга".

На плацдарме Иненина нас уничтожил именно этот вирус. Вирус заставил Джимми де Сото вырвать перед смертью собственный глаз. Потом эта программная зараза стала популярным техническим новшеством, дешевым средством ведения войны. И теперь этот вирус был единственным из находившихся в распоряжении Кемпа.

Времена меняются, но рынок продолжает действовать. История идет своим путем, а вдоль этого пути сплошняком лежат мертвые. Остальные шагают вперед.

Хэнд вернулся, сконфуженно неся два стаканчика из кофейного автомата. Передав один мне, он облокотился на парапет. Немного погодя Хэнд спросил:

– И какое у вас мнение?

– По-моему, кофе отдает дерьмом.

От неожиданности Хэнд закашлялся.

– Что думаете о нашей команде?

– Они подойдут. От ниндзя я не в восторге, но у него есть свои плюсы: квалификация. И потом, он погиб на поле боя. Что всегда дает солдату преимущество. Как скоро подготовят клонов?

– Через два дня, может, еще быстрее.

– Им нужно почувствовать новые тела. Возможно ли сбросить их модели в виртуальную среду?

– Не вижу препятствий. Компьютер в состоянии моделировать с достоверностью в сто процентов. При этом используются данные, получаемые непосредственно из биолаборатории. Запустим данные во временном масштабе "триста пятьдесят к одному", и к моменту отхода команда проведет в новых телах пять месяцев, причем в условиях Дэнгрека. За пару часов нашего с вами времени.

– Отлично, – сказал я и пожалел, что не могу к ним присоединиться.

– Лично мне совершенно не нравится Сутьяди. Думаю, он просто не способен выполнять приказы.

Я пожал плечами.

– Так поручите ему командовать остальными.

– Вы это серьезно?

– Почему нет? Он достаточно квалифицирован. Имеет подходящее звание и боевой опыт. Хорошо относится к подчиненным. Более чем лоялен.

Хэнд ничего не ответил. Я почувствовал, как в темноте напряглось его лицо.

– В чем проблема?

Он кашлянул.

– Ни в чем. Просто я полагал… командование примете вы.

Перед глазами снова встал мой взвод – в то самое мгновение, когда впереди разорвалась "умная шрапнель". Яркая вспышка, взрыв. Злобно шипящие осколки, разлетающиеся во все стороны под струями сверкающего серебром дождя. На фоне вспышек от лазеров, рвущих души на части. И крики.

Выражение, застывшее у меня на лице, не должно было казаться улыбкой. Но, похоже, казалось.

– Что смешного?

– Ты читал мое дело, Хэнд.

– Да.

– И думал, я захочу командовать? Хер тебе.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Кофе помешал мне заснуть.

Хэнд отправился в койку, а может – в консервную банку, куда он обычно заползал на время, когда не был нужен корпорации. Я стоял у парапета, наблюдая за ночью в пустыне. Посмотрев в небо, я с трудом обнаружил звезду под названием "Солнце", зависшую вблизи контура высотного здания, прозванного местными "Большой палец". Где-то внутри продолжали крутиться слова Хэнда.

…так далеко от Земли, что едва ли сумеем найти в этом ночном небе звезду по имени Солнце. Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин…

С раздражением я отбросил ненужное воспоминание прочь.

Земля. Не то чтобы я там родился. Земля представлялась домом не более чем Санкция IV. Возможно, отец и показывал ее место на небе – между приступами пьяного безумия, но этого я просто не помню. Все, что открылось мне за яркой точкой, было получено с диска компьютера. Кстати, с Санкции IV вообще не видно светила, вокруг которого вращался мир родного мне Харлана.

Может, причина в этом?

Или в том, что однажды я был там, на родине человеческой расы, и сейчас, выискивая точку на небе, вполне мог представить расстояние в одну эталонную астрономическую единицу. Расстояние, на котором, не покидая сверкающей звезды, ходит по кругу целый мир. Мир, который сам собой вращается на оси, со своими городами и морями, так же погружающимися во мрак каждой ночью и просыпающимися по утрам. С припаркованной где-то, неизвестно где, полицейской машиной и лейтенантом, попивающим свой кофе. Кофе, ничем не лучше моего. Возможно, он тоже размышляет…

Все, Ковач, довольно.

К сведению: наблюдаемый тобой свет ушел оттуда лет за пятьдесят до ее рождения. А тело, о котором ты все еще грезишь, уже отпраздновало шестидесятилетний юбилей. Конечно, если это тело еще носят. Да-а, да-а…

Я вылил в себя остатки кофе. Остывшая жидкость провалилась в желудок, и от ощущения холода слегка передернуло. Судя по открывавшейся на востоке картине, рассвет был на подходе. Неожиданно мне захотелось поскорее убраться отсюда. Оставив стаканчик на парапете, я направился в сторону ближайшего лифта, зигзагом обходя поставленные как попало стулья.

Лифт провалился вниз ровно на три этажа. По совершенно пустому коридору я проследовал в свои апартаменты, не встретив ни одной живой души. И едва успел потянуть к себе сенсор дверного замка, считывающий сетчатку глаза, как вдруг услышал звук шагов, раздавшийся в тишине коридора. Реакция мгновенно отправила меня к противоположной стене, заставив правую руку дернуться к умному стволу, против привычки засунутому под ремень.

Пуганая ворона…

Ковач, ты же в здании "Мандрагоры". На этаже для руководства. Здесь даже пыль не поднимается без формы допуска. Давай, давай… вынимай пушку…

– Ковач?

Голос вполне очевидно принадлежал Тане Вордени. Нервно дернув кадыком, я оттолкнулся от стены. Археолог уже вышла из-за поворота и стояла посреди коридора в недоумении, вполне натурально выраженном позой.

– Простите, ради бога. Я вас напугала?

– Нет, – я опять потянулся к сканеру сетчатки. Пока колбасился с "Калашниковым", провод смотался на свое место в двери.

– Вы что, не спали всю ночь?

– Нет, а вы? – ответил я и приложил к глазу чашку для сканирования. Дверь отворилась.

– В последний раз я пыталась заснуть часа два назад.

– И что?

Она пожала плечами:

– Наверное, немного перевозбудилась. А вы как, закончили свое дело?

– Какое? Вербовку, что ли?

– Да.

– Закончили.

– И как они показались?

– Нормально.

Дверь издала извиняющееся треньканье, напоминая, что никто в нее не вошел.

– Вы не…

– Только после вас. – Я сделал жест, приглашая Вордени зайти первой.

– Благодарю, – она неловко, боком двинулась вперед и прошла в номер.

Уходя, я оставил застекленные стены апартаментов в положении, наполовину затенявшем свет. Теперь огни города, неяркими пятнами расплывавшиеся на запотевшем стекле, казались диковинными глубоководными рыбами, случайно попавшими в сеть. Выйдя на середину скупо обставленной жилой комнаты, Вордени остановилась, вдруг обернувшись ко мне.

– Я…

– Присядьте. Розовое с лиловым – это кресла.

– Спасибо, никак не могу привыкнуть к…

– Ага, настоящие произведения искусства.

Я наблюдал, как она села на краешек одного из модулей и как тот безуспешно пытался принять форму, удобную для ее тела.

– Выпьете?

– Спасибо, нет.

– Сигару?

– О господи… Нет.

– Как вам оборудование?

– Выглядит неплохо, – Таня кивнула, обращаясь скорее к себе, чем к кому бы то ни было. – М-да, вполне нормальное.

– Хорошо.

– Как вам кажется, мы уже готовы?

– Мы ожидаем развития событий. Как вам известно.

– Известно.

Мы оба понимающе замолчали. Потом она спросила:

– Считаете, на нас нападут?

Я покачал головой.

– Кто? Картель? Нет. Разве что захочет войти в дело. Кемписты могут. Видишь ли, Таня: возможно, ничего и не случится. При любом раскладе мы ничего не изменим. Уже нет времени для подобных расследований. Пути определяет сама война. У личности больше нет прав.

– Что еще за… пародия на эпиграммы квеллистов?

Я улыбнулся:

– Слегка напоминает, точно. Хочешь знать, что говорила о войне Квел? Или вообще о любых вооруженных конфликтах?

Таня нетерпеливо заерзала.

– Даже не знаю. Ну хорошо. Расскажи. Почему бы нет. Расскажи мне то, чего я не знаю.

– Она считала, что войнами двигают гормоны. По большей части – тестостерон. И что дело не столько в победе или поражении как таковых, сколько в разрядке гормонального напряжения. Перед тем, как исчезнуть, Квел даже написала про это поэму. Сейчас…

Я закрыл глаза, тут же погрузившись в воспоминания о Харлане. Уютный дом в горах над Миллпортом. В углу громоздится краденое биооборудование. В воздухе висят густой сигарный дым и радостное возбуждение от удачной операции. Ленивая дискуссия о политике с Вирджинией Видаурой и ее группой, печально известной как "Маленькие голубые жуки". Цитаты и стихи, развешенные повсюду.

– Тебе нехорошо?

Открыв глаза, я увидел ее обиженный взгляд.

– Видишь ли, вещь была написана на стрипджепе. Это язык харланских торговцев, он покажется тебе тарабарщиной. Пытаюсь восстановить в памяти проанглийский вариант.

– Со стороны выглядит совсем по-другому. И не надо терять из-за меня сознание.

Тут я поднял руку.

– Начинается так:

(Мы скажем – достойногодела).

(Вы скажете сами: "На х… ")

Я сел на место. Вордени презрительно фыркнула.

– Странный гимн для пламенной революционерки. Будто не она вдохновляла тот самый кровавый бунт. "Все на борьбу с ненавистной диктатурой Протектората". Или что-то вроде.

– Ага. Кровавый бунт, и не один. Впрочем, нет ни одного подтверждения ее собственной гибели. В последнем сражении за Миллпорт Квел просто исчезла. Стек ее коры не найден до сих пор.

– Не понимаю, как штурм этого самого Миллпорта мог сочетаться с ее поэзией.

Я пожал плечами.

– На самом деле Квел никогда не меняла собственных взглядов на насилие и его корни, даже в самой гуще драки. Вероятно, слишком хорошо понимала неизбежность жертв. И вместо взглядов она меняла образ действия и приспосабливалась к политической ситуации.

– Где же тут философия?

– Нигде. Но, как говорится, квеллизм – не догма. О своем единственном кредо Квел написала книгу "Лицом к фактам". Кстати, она хотела, чтобы фраза стала ее эпитафией. Действительно, лицом к фактам. То есть лицом к надгробию. Что на самом деле означает истинно творческое отношение к объективной реальности. Не отрицание реальности и не ее по-тупому механистическое представление как однажды и навсегда предопределенной. Наконец, Квел заявляла, что войной нельзя, просто невозможно управлять. Даже тогда, когда сама вступила в войну.

– По-моему, чистое пораженчество.

– Нет. Совершенно обратное. Это понимание меры ответственности. Обращение к стоящим перед тобой фактам: "Не начинай войну до тех пор, пока можешь ее избежать". Почему? "Начав войну, ты теряешь способность управлять событиями". Когда за выбор отвечают гормоны, никто не способен более чем к борьбе за жизнь. Хватайся и сражайся. Оставайся жив, если можешь, и жди, пока это закончится.

Вордени зевнула и посмотрела в окно.

– Как бы то ни было, лично я не люблю ждать. Ковач, наверное, может показаться, что археология должна воспитывать именно это качество? Да? И лагерь…

Легкий смех. Я встал.

– Не пора ли нам покурить?

– Нет, – Таня не изменила позы, но голос ее вдруг сделался хриплым:

– Нет. Ковач, мне вовсе не хочется что-то забыть. Мне нужно… – она откашлялась, прочищая горло:

– Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что другое. Для меня или, вернее, со мной… То, что ты уже сделал. Один раз. – Она внимательно рассматривала свои руки. – Когда вошел в мой мозг, а я… В общем, я была не готова.

Я сел на место:

– А-а… Ты об этом.

– Да, об этом, – в голосе Тани зазвучали ноты неудовольствия:

– По-моему, имеет смысл восстановить цельность эмоционального ядра. Прежде всего остального.

– Так и есть.

– Да, так и есть… Ладно, есть одна конкретная эмоция, которую нужно восстановить, и я не знаю, каким образом это сделать, если нам не потрахаться. Немедленно, прямо сейчас.

– Не уверен, что это…

– А мне плевать! – Голос женщины стал почти угрожающим. – Ты первый начал. Ты меня изменил. Я почти здорова. – Она вновь перешла на спокойный тон. – То есть предполагается, что я должна чувствовать признательность, но… нет. Пока этого ощущения нет. Да, я отремонтирована, как механизм. И это твоя заслуга. Но чего-то не хватает, и потому я чувствую себя неполноценным созданием. Я инвалид.

– Послушай, Таня, в любом случае тебе рано…

– Ах, это… – она легко рассмеялась:

– Признаю, в данный момент не могу нравиться в этом смысле. Возможно…

– Я имел в виду…

– Исключения возможны. Найти пару: морального калеку, предпочитающего совокупление с жертвой хронической дистрофии. Нет, мы обойдем эту проблему. Перепихнемся виртуально.

Я слегка вздрогнул – ее предложение в самом деле никак не вписывалось в реальность.

– Ты что, предлагаешь заняться сексом прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас, – она вновь напряженно улыбнулась. – Ковач, это так напоминает мои сны. И, знаешь, сейчас мне нужен именно сон.

– Мечтаешь о чем-то определенном?

– Да.

– И где это?

– Вниз по лестнице, – она встала, посмотрев на меня сверху вниз. – Знаешь, многовато вопросов для мужчины, который согласен любить.

"Вниз по лестнице" означало спуститься примерно до половины высоты здания на уровень, который в лифте обозначался как зона отдыха. Дверь отворилась, и мы оказались в огромном, никак не разграниченном помещении фитнес-центра с нагромождением насекомоподобных механизмов, угрожающе ощетинившихся в полутьме. Я заметил около десятка кабин для виртуального контакта, стоявших у дальней стены.

– Что, здесь, что ли, будем… – недовольно пробурчал я.

– Нет. Есть место гораздо уютней. Пошли.

Пока мы шли среди замерших машин, вверху и по бокам, сопровождая нас, зажигался и гас свет. За всем этим я наблюдал словно со стороны, из некоей пещерки, в глубине которой, подобно кораллу, давно нарастало нервное напряжение. Вернее, недавно – с тех пор как я покинул крышу здания.

Иногда напряжение есть следствие излишней виртуальности. Когда вы отключаетесь, в мозгу появляется ощущение неопределенности, при этом картинке будто бы не хватает резкости. Теряют четкость понятия. Может казаться, что вы на шаг от настоящего безумия.

Есть лишь одно средство, навсегда избавляющее от неясных ощущений: возврат к реальности.

Кабин оказалось девять. Каждая со своим номером, прозрачные колпаки словно выпячивались из стены. Седьмая и восьмая оказались незапертыми. По ломаной линии слегка приоткрытых колпаков проходило тусклое оранжевое сияние. Как только Вордени остановилась напротив седьмой кабины, ее крышка автоматически отворилась, и оранжевое сияние заполнило весь проем люка, сразу располагая к вхождению в гипнорежим. Никакого резкого света. Она обернулась, взглянув на меня:

– Твоя кабина следующая. Восьмой номер связан с седьмым. Достаточно выбрать его на панели управления, – и Таня растворилась в теплом оранжевом сиянии. Насколько я мог понять, над восьмой кабиной поработал некто, решивший сделать ее убранство полностью адекватным идее гипнорежима. На стенах и колпаке был нанесен психографический орнамент, при близком рассмотрении выглядевший не более чем скоплением беспорядочно нарисованных пятен и иных художественных завихрений.

В целом подход мне нравился. И наверное, такая абстракция неизвестного автора при любом свете выглядела бы впечатляюще. Воздух внутри кабины оказался достаточно теплым, и справа от ложа я заметил нечто металлическое и спиралевидное, странным образом напоминавшее вешалку. Сбросив одежду, я пристроился на ложе и потянул к себе подголовник. Потом выбрал на появившемся передо мной дисплее нужную опцию, подключаясь к седьмой кабине. Последнее, что успел сделать перед тем, как загрузилась система, – отключить блокировку физической обратной связи. Оранжевое сияние стало быстро сгущаться, превращаясь в почти осязаемый туман, сквозь который пятна и завихрения психограммы казались закодированными уравнениями или странными формами местной жизни.

На какие-то секунды я задумался: входила ли подобная ассоциация в идею самого художника? Однако понять его замысел оказалось непросто, а тем временем оранжевый туман начал редеть, улетая как дым. Я оказался в тоннеле с металлическими, проницаемыми для воздуха стенами, освещенном по обе стороны уходящими в неизвестное пространство рядами красных, вспыхивающих время от времени светоди-одов.

Внезапно плотность тумана передо мной изменилась, и я увидел контуры женской фигуры. Таня. Я наблюдал, как постепенно проявлялись ее черты: сначала едва узнаваемые, потом в оранжевой мути, словно окутанные распадающейся чадрой. Наконец она предстала передо мной, прикрытая лишь клочьями тумана, чтобы в следующее мгновение остаться уже совершенно голой.

Опустив глаза вниз, я оглядел свое тело и убедился, что полностью обнажен, как и Таня.

– Добро пожаловать в главное меню.

Когда я снова поднял глаза, первой мыслью было, что Таня уже "поработала" над собой. По большей части наша внешность базировалась на представлениях каждого, определяемых чисто личными воспоминаниями. С поправкой на тайные желания, возможно, даже навязчивые, позволяющие в виртуале выглядеть лучше, нежели в реальности. Например – сбросить пару килограммов жира или добавить один-два сантиметра в обхвате мышц.

Версия Тани Вордени, стоявшая передо мной, не впечатляла отличиями от оригинала, представляя простой апгрейд женского здоровья, все еще не накопленного в реальности. Возможно, плохое состояние оригинала было лишь впечатлением, создаваемым унылой и совершенно поблекшей внешностью этой женщины.

В любом случае глаза Тани больше не выглядели запавшими, а контуры скул и ключицы не проступали столь предательским образом. Впрочем, под слегка обвисшими грудями можно было заметить ребра. В целом ее тело не было исхудавшим, как могло показаться при взгляде на одетую Вордени.

– В лагере не было хороших зеркал, – сказала Таня, перехватив мой взгляд. – Разве что в комнате для допросов. Проходя мимо окон, постепенно привыкаешь не смотреть на свое отражение. Наверное, я выгляжу еще хуже, чем могу себе представить. Особенно после того, что ты сделал со мной в первый раз.

Трудно представить, что я мог ответить хотя бы в обтекаемой форме.

– Ты же, напротив… – сделав шаг вперед, она слегка потянулась вниз, ухватив меня за… – Посмотрим, чем можем похвастаться в виртуале?

У меня тут же встал. Было ли это свойством системных программ или следствием длительного воздержания? Пожалуй, использовать такие интимные свойства почти незнакомого тела – это даже занятно. И вполне достаточно, чтобы чувствовать неловкость от выхода за границы приватности. Моральные калеки, предпочитающие совокупление с жертвами дистрофии? Да уж… И совершенно неясно, каким образом боевое тело эмулировало настоящее до уровня столь тонкого соответствия. Или вообще – любое заказное тело. Биологическое, разумеется. Как сделать, чтобы кровь и гормоны реагировали на насилие и секс должным образом, удваивая и утраивая силы в нужное время? Здесь начинается темная зона, тяжелая для исследования. Начнешь копать – и вообще неизвестно, что в ней обнаружится…

– Да-а, неплохое хозяйство, – выдохнула Таня, оказавшись неожиданно близко от моего лица. Хозяйство она продолжала держать. – Но этого недостаточно. Ты плохо следишь за собой, солдат.

Свободной ладонью она провела по животу, как бульдозер, охватив поверхность от самого корня полового члена до низа грудной клетки. Потом начала ровнять образовавшуюся складку – как столяр, наводящий лоск на только что выструганную доску. Вялая прежде грудная мускулатура немедленно выперла вперед словно танковая броня. Глянув вниз, я с легким содроганием увидел, что с движениями ее руки мой живот и впрямь становился более плоским. Внутри остава-лось ощущение теплоты, словно после глотка виски, который едва прижился.

– Ни-и-чего себе, "мастер нового подключения", – с трудом пробормотал я, преодолевая очередной спазм, возникший, когда Таня сильно потянула за член рукой, продолжая другой перемещать плоть снизу вверх чуть менее интенсивно. Подняв руку, я потянулся к Тане, но та отпрянула.

– Ой-ой, – сказала она, делая шаг назад. – Я не готова. Посмотри.

Обоими ладонями она охватила свои груди и приподняла их вверх. Потом отпустила, и они вернулись на место, немедленно став больше и полнее. Соски – кажется, одного сначала не было – напряглись и потемнели, приобретая форму шоколадных конфеток, приложенных к медного цвета коже.

– Тебе нравится?

– Еще бы…

Она повторила движение, дополнив легким массажем, и снова приподняла груди. Отпущенные на свободу, они приняли измерения, напоминавшие воздушные формы наложниц Джоко Респинеджи.

Потянувшись назад, Таня принялась делать что-то похожее со своими ягодицами и затем повернулась ко мне, демонстрируя их только что созданные гладкие мультяшно-неестественные обводы. Потом, низко склонившись, она неожиданно приказала:

– Целуй меня! – и развела половинки руками.

Опустившись на одно колено, я вдавил лицо в складку ее тела и высунул язык по возможности дальше, действуя им у сжатого сфинктера. Чтобы удержаться на месте, пришлось обхватить рукой бедро Тани, и тут же я переместил вперед другую руку, достигнув цели подушечкой большого пальца. И почувствовал, что там влажно. Палец скользнул в нее спереди, и в то же время мой язык принялся работать сзади, глубже, выводя круги в едином ритме с движениями, происхо дившими внутри. Она застонала, издав низкий горловой звук, и мы…

Перенеслись…

В жидкую голубую бездну. Пол куда-то делся, и вместе с ним почти исчезла гравитация. Медленно, как бы нехотя Вордени перевернулась ко мне лицом, обвившись вокруг накачанного тела так, как морская водоросль обвивает подводную скалу. Жидкость ничем не походила на воду: при соприкосновении наших тел она оставляла ощущение смазки и вдыхалась легко, как воздух в тропиках.

Пока Вордени скользила вниз по моему телу, я с трудом набрал полные легкие голубого вещества. Проплыв мимо моей груди и живота, она наконец взяла стоящий член руками и губами.

Я не стал себя сдерживать. Упоительно колыхавшиеся в неописуемо голубом пространстве и налитые как полагается груди упирались мне в бедра, соски скользили по гладко смазанной коже ног вниз-вверх. Губы женщины вместе со сложенными в кольцо пальцами быстро накачивали уровень возбуждения. Времени хватило лишь на то, чтобы увидеть вверху над нами крошечный источник света. И сразу вслед за этим напряглись шейные мускулы, запрокидывая голову назад, а по всем нервам тела одновременно пробежал мощный импульс, заставив наконец содрогнуться в последних толчках оргазма.

Кто-то встроил в систему эффект реверберации: удивительно, но такое невероятное по силе ощущение продолжалось секунд тридцать.

Под конец, оставив меня, Таня Вордени поплыла вверх с развевающимися в голубой невесомости волосами, сопровождаемая мелкими пузырьками воздуха и нитями семенной жидкости от уголков рта. Я напал снизу и, захватив ее бедро, притянул к себе.

Когда мой язык опять вошел в нее, Таня выгнулась, и я увидел, как в голубом подобии воды изо рта вырвались пузырьки воздуха. Сквозь жидкость я чувствовал вибрацию ее стона, вызвавшую внутри ощущение работы авиационного двигателя. Погрузив язык как можно глубже, я совершенно позабыл о дыхании и тут же понял, что действительно в нем не нуждаюсь, по крайней мере на какое-то время. Вордени извивалась всем телом все сильнее и сильнее, при этом захватывая меня обеими ногами так, чтобы я не мог никуда деться.

Наконец я развел руками ее "мультяшные" половинки и скользнул между ними… А потом – переместил большой палец на противоположную сторону, введя его внутрь и продолжая возбуждать женщину круговыми движениями и одновременно – языком, двигая им по сходящейся спирали. Внезапно она схватила мою голову обеими руками, с силой вдавив лицо между раздвинутых ног. Волны, ходившие по ее телу, превратились в судороги, и она вскрикнула, оглушив не хуже, чем океанский прибой. Я не прекратил. Она напряглась, почти окаменела, снова вскрикнула, а потом забилась в дрожи, продолжавшейся несколько минут.

На поверхность мы всплывали вместе. Странное солнце, астрономически неоправданный красный гигант, вовсю сиял на горизонте, заливая светом стеклянную поверхность воды – неожиданно обыкновенной. На западе высоко в небе висели сразу две луны, и позади набегали на белый песок волны. На берегу росли пальмы.

Выходя из воды, я спросил, показав на берег:

– Это ты… Ты сама написала эту картину?

– Едва ли, – Вордени смахнула воду с глаз и двумя руками убрала со лба волосы. – Скорее всего заводская поставка. После обеда я успела проверить, что у них имеется. Тебе нравится?

– Еще бы. Но есть ощущение, что солнце несколько неестественное.

– А дышать под водой – как, естественно?

– А я не дышал. Что, не помнишь? – сложив руки, я показал, как она прижимала меня к себе. К моему изумлению, Таня вспыхнула. Потом она рассмеялась, брызнула водой мне в лицо и вышла на песчаный пляж. На мгновение я сел в воду, потом засмеялся и последовал за ней.

Песок оказался теплым, мелким и неожиданно не прилипающим к мокрому телу. Системная неточность. Недалеко от пляжа с пальм то и дело падали кокосы, некоторые из них разбивались, а обломки сразу попадали в лапы проворных, ярко окрашенных крабов.

Мы опять занимались любовью, на сей раз у кромки воды. Таня Вордени сидела на мне, широко раздвинув ноги, а ее мультяшно-правильные ягодицы оказались удобно устроенными на моих перекрещенных ногах. Спрятав лицо между ее грудей, я поднимал и опускал Таню, поддерживая за бедра и продолжая движения, пока ее не начинала сотрясать дрожь, охватывавшая и меня. Так, словно нас соединяла незримая нервная связь. Очевидно, подпрограмма, реализовывавшая этот оргазм, тоже имела свой, специально удлиненный цикл, а ощущения проходили через нас туда и обратно, словно маятник, увлекая за своими бесконечными колебаниями.

Любовь. Чистое ощущение симпатии и соответствия, считанное, дистиллированное и реализованное помимо техники.

– Кажется, ты совершил невозможное, – сказала она, уже почти не дыша.

– Да, конечно. А как думаешь – смогу я выйти отсюда таким же переполненным гормонами и семенной жидкостью, каким вошел?

– Выйти?

Она подняла голову с песка, демонстрируя гнев. В ответ я заулыбался:

– Естественно. Таня, это для твоего же блага. Я не собираюсь оставаться здесь и… Эй, хватит песком кидаться…

– Не собираюсь оставаться здесь и заниматься любовью?

– Видишь ли…

Отразив горсть брошенного в глаза песка, я сбросил ее в воду свободной рукой. Смеясь, Таня перевернулась. Пока она вставала, я продолжал сидеть в нелепой позе, напоминавшей инструкцию по боевым искусствам Мики Нозавы. Правда, в целом картина смахивала на другое полотно, что-то вроде "Сирена, наносящая удар демону".

– Не пытайся наложить на меня свои неумелые руки, женщина.

Смеясь, она ответила, показывая на меня пальцем:

– Похоже, на самом деле ты хочешь, чтобы я сделала это руками…

Что выглядело сущей правдой. На фоне моего теперь совершенного тела из воды восстало подтверждение, прилив крови к которому уже обеспечили подпрограммы этого разумно устроенного заповедника.

Я перестал спорить и посмотрел вокруг.

– Знаешь, Таня, заводская это поставка или нет – она выглядит чертовски продуманной.

– Говорят, за последние годы компания "Киберфак" открыла наконец шестое чувство: чувство глубокого и полного удовлетворения… И я решила попробовать. А ты не желаешь окунуться еще разок? Кстати, недалеко за деревьями есть водопад.

– Звучит заманчиво.

По дороге, лежавшей через ближайший ряд пальм с их высокими поднимавшимися из песка стволами, напоминавшими шеи или даже фаллосы динозавров, я подобрал кокос, только что свалившийся наземь. По сторонам метнулись крабы. С удивительным проворством они зарывались в песок, оставляя на поверхности лишь выпученные глаза.

Я перевернул кокос, обратив к себе другую сторону. При падении от кожуры отлетел небольшой кусок, и я мог коснуться свежей, слегка упругой мякоти. Приятное ощущение. Проткнув внутреннюю оболочку большим пальцем, я поднял кокос над головой, точно кувшин. Молоко внутри было холодным. Невероятно холодным.

Тоже интересное ощущение.

Лесная подстилка оказалась идеально чистой, никаких острых обломков или насекомых. Где-то совсем близко от нас слышались звуки журчащей воды в завораживающей и чистой музыкальной последовательности. Протоптанная между пальм тропа вела дальше, прямо на звук. Держась за руки, мы шли под высокой зеленой крышей тропического леса, в окружения ярких птиц и маленьких обезьян. Последние тоже издавали звуки – подозрительно музыкальные.

Водопад оказался состоящим из двух ярусов. Падая, струя воды сначала упиралась своим широким и длинным хвостом в просторный бассейн, а затем, немного поплутав среди камней, зависала на срезе мокрых скал и вторично обрывалась вниз, в другой бассейн, меньших размеров и с меньшей высоты.

Я вышел к обрыву чуть раньше Тани и остановился, подперев бока руками и глядя вниз. Ясное дело: сейчас она подкрадется сзади и радостно столкнет меня в воду.

Ничего подобного. Обернувшись, я увидел, что Таня тихо трясется.

– Эй-эй, Таня… – Я взял ее лицо в ладони. – Ты в порядке? В чем дело?

Пожалуй, я уже знал, в чем дело. Твою мать!..

Психологическое вмешательство – дело тонкое, с приемами Посланников или без них. Бывает, эта магия отказывается работать в момент, когда этого совсем не ждешь.

Гребаный лагерь! Все мое возбуждение прошло само собой, утекая, как слюни из открытого рта. Взамен возбуждения внутри появилась злоба. Гребаная война!

Окажись в этом прекрасном уголке Исаак Карера и Джошуа Кемп, я оторвал бы им все, что можно, на хрен, голой рукой, связал бы веревкой и столкнул в этот гребаный бассейн.

"Они не утонут в воде, если в ней можно дышать", – проговорила внутри та часть моего сознания, что никогда не спит. А если для людей вроде Кемпа и Кареры это вовсе не актуально? Дерьмо не тонет. Точно не тонет.

Вместо дальнейших рассуждений я поймал Танину руку и, обхватив ее за талию, прыгнул вниз, приняв решение за нас двоих.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Я очнулся.

В носу еще стояла щелочная вонь, а живот оказался сплошь залитым свежайшей спермой. Яички гудели так, словно по ним прошлись ботинками. Над головой слабо светился экран дисплея, и лишь в самом его углу мерцал отсчет времени: в реальности прошло всего две минуты.

Я сел, не соображая почти ничего.

– Мать… твою… уф-ф…

Я с трудом продрал горло и огляделся. Откуда-то появилась целая пачка салфеток. Кажется, оборудование заранее знало мои потребности. Набрав в пригоршню обтирочного материала, я вытерся, что называется, "с головы до ног", смахнув с себя все. Кажется, все.

Блядская виртуальность или реальность… Ощущения не желали отпускать меня.

Потому что я еще помнил… Помнил, как мы трахались в нижнем бассейне, медленно погружаясь в воду. Когда Таню оставил ее страх. Или, вернее сказать, мандраж.

Потому что помнил: второй раз мы занимались сексом на пляже.

И потому, что мы любили друг друга еще один раз, находясь в меню выгрузки, как будто в последний… Самый последний…

В последний раз?

Захватив в руку еще салфеток, я вытер лицо и глаза. Медленно одевшись, вернул на место "умный" ствол со всей упряжью и вздрогнул, когда нечаянно задел оружием натруженный член. Обнаружив на стене зеркало, я уставился на свое отражение, стараясь упорядочить все происшедшие за последнее время пертурбации.

Психологический опыт Посланника.

В отношении Вордени я применил это средство, даже не задумываясь. И в настоящее время она в относительном порядке. Что, собственно, и требовалось доказать. Зависимость, проявлявшая себя как психологическая травма, оказалась не более чем побочным эффектом.

И что с того? Такое никогда не было важным. Не имело значения для обычной практики Посланника. На войне как на войне, и нам хватало, о чем беспокоиться. Как правило, к моменту, когда проблема становилась более или менее очевидной, нас вообще не могло быть рядом. И чего не случалось никогда, так это восстановительного лечения, какое Вордени сама себе прописала. И которое прошла.

Я не мог представить, как это скажется.

Не имел понятия, было ли такое прежде. Никогда. Не видел. Ничего. Подобного.

Я не знал, что за чувство она пробудила во мне. В ответ.

И я не мог найти ответ, просто глядя в зеркало.

Вместо этого… Стоя перед зеркалом, я изобразил недоумение, затем ухмылку – и вышел в общий зал, оказавшись в предзакатном полумраке. Вордени ждала снаружи, возле одной из оздоровительных конструкций и…

Не одна.

Эта мысль прохромала, скрипя, сквозь размякшие от виртуальных упражнений нервные окончания, оставшись болезненно вялой, и сразу после этого я обнаружил ствол лазера, проекция которого нарисовалась на полу в самой непосредственной близости от моего затылка.

– Здравствуй, браток. Думаю, ты не хочешь делать резких движений.

Странный акцент. В нем звучали экваториальный надрыв и вместе с тем некоторая искусственность.

– Иначе ты и твоя девчонка лишитесь одного и того же. То есть – головы.

Рука, несомненно, принадлежащая профессионалу, быстро обшарила меня и отобрала "Калашников", отбросив его в глубь комнаты. Я услышал приглушенный удар о пол и звук скольжения.

Постарайся запомнить направление.

Экваториальный акцент.

Кемписты?

Я посмотрел в сторону Вордени, отметив ее неестественную и безвольную позу с поднятыми кверху руками. И фигуру второго, замершую около женщины. К голове Тани был приставлен ствол небольшого ручного бластера. Я обратил внимание на одежду: напавший носил черный, облегающий тело маскировочный костюм и маску из пластика, недостаточно плотно прилегавшую к лицу и колыхавшуюся от движений, не давая распознать его черты. В маске было два отверстия, закрытых голубыми фильтрами для глаз.

За спиной у этого бойца висел рюкзак, в котором несли то, что позволило нападавшим вскрыть оборону "Мандрагоры". Скорее всего они использовали комплект для биоопознавания плюс кодовый сканер и оборудование глушения оповещения. Как минимум.

Высокие технологии. И патронов пачка.

– Ребята, ведь вы уже мертвые.

Я произнес эти слова, стараясь придать голосу максимум спокойствия.

– Эта ты смешно пашутил, браток.

Тот, кто держал меня на мушке, резко потянул за руку, развернув так, чтобы продемонстрировать ствол лазера, теперь уже наставленный мне в лицо. Дресс-код аналогичный. И та же маска. Плюс рюкзак. Позади быковали три идентичных клона, страховавших зал по углам. Стрелки держали лазеры наперевес, наверное, на всякий случай. Мой энтузиазм начал сворачиваться, как изображение на угасающем экране видеомонитора.

Тяни время.

– Ребята, кто вас послал?

– Слушай, ты, – откликнулся голос пришельца, слышимый то ясно, то неразборчиво. – Это не то, что ты думаешь. Нам нужна она, и только. А ты уже спалился. Заткни пасть: может, мы захватим тебя с собой, чтобы место зачистить. А будешь звездеть – посмотрим, что за серое вещество в голове у Посланника. Ну, ты понял, нет?

Я кивнул, безнадежно пытаясь сбросить посткоитальное оцепенение, обесточившее мои системные ресурсы. Слегка изменим позу…

Качай ситуацию по памяти…

– Ладно, давай сюда руки.

Левой рукой он потянулся к ремню, вытащив оттуда контактный разрядник. Хватка руки, державшей лазер, ничуть не изменилась. Маска на лице убийцы заколыхалась, выдавая улыбку:

– По одной, естественно.

Я поднял левую руку, вытянув ее в направлении пришельца. Продолжая разминать правую, преодолевая ее неспособность к действию и уже чувствуя, как кисть начало покалывать.

Он обмотал мою левую кисть чем-то серым и включил контактный разрядник. Заморгал светодиод. Конечно, ему стоило отодвинуть ствол лазера так, чтобы моя рука, падая, не сдвинула оружие своим мертвым весом. Он не сделал этого, и разрядник сработал.

Сейчас. Он щелкнул так слабо, что нейрохимия слуха едва это уловила. Тончайший звук, раздавшийся в отлично кондиционированном зале. Заряд пришел в действие.

Никакой боли. Только холод. Местная анестезия, похожая на ощущение от удара ультравибрационного оружия. Рука забилась, как только что пойманная рыба, и едва не пролетела мимо дула лазера, хоть и оставленного там, где не следовало. Ствол отодвинулся в сторону – совсем немного. С позиции стрелка смещение казалось незначительным. Маска вновь затрепетала в невидимой мне ухмылке.

– Молодец. Давай вторую.

Я улыбнулся и убил его…

Гравитационные микротехнологии: революционный прорыв в области инженерии вооружений. От фирмы «Калашников».

…выстрелами от бедра. Три попадания в грудь, чтобы наверняка пройти то, что он носил вместо жилета, и еще рюкзак. Кровь…

На небольших дистанциях компьютеризованный автомат Калашникова АКС-91 обладает способностью автоматического подъема и подлета в направлении имплантированного биосплавного ложемента.

…кровь фонтаном вылетела из-под маскировочного костюма, слегка окропив мне лицо. Противник пошатнулся, и лазер тут же заходил в его руке из стороны в сторону, словно палец, предостерегающий меня от лишних движений. Его подельники…

Практически бесшумный гравитатор обеспечивает непрерывный десятисекундный подлет.

…Подельники того, первого, просто не успели отреагировать на ситуацию. Я выстрелил дважды в направлении двоих, что стояли непосредственно за первым, и ясно увидел, как зацепило по крайней мере одного. Откатившись в сторону, они поволокли ковер за собой. Возле меня, совсем близко, пронеслись трассы ответных выстрелов.

Я сменил позицию, волоча окоченевшую от анестезии руку как чемодан и оглядываясь в поисках Вордени или того, кто держал ее под прицелом.

– Даже не думай, мужик, иначе я…

Выстрел прямо в колыхающуюся пластмассовую маску.

Заряд отбросил его на добрых три метра. Угодив в расставленные паучьи лапы механического "насекомого", тело повисло, обмякшее и не нужное более никому.

Вордени мягко осела на пол, словно лишилась костей. Спасаясь от очередного выстрела, я тоже залег, оказавшись с Таней буквально нос к носу.

– Ты как, в порядке? – спросил я шепотом. Она кивнула, прижавшись щекой к полу, и неумело заерзала, пытаясь отползти. – Ладно. Оставайся на месте.

Я бессильно тянул за собой парализованную руку, стараясь высмотреть двух оставшихся кемпистов в джунглях из механических качалок. Ни звука. Они могли появиться где угодно. Готовые выстрелить наверняка – в упор.

А вот хрен вам, ребята!

Старательно выцеливая смятые формы, обозначавшие тело старшего группы, я нашел мушкой автомата его рюкзак. Два выстрела взорвали боевую начинку, разметав обломки по всему залу.

Готово дело. Очнулась от спячки система безопасности "Мандрагоры".

Вспыхнул свет. Откуда-то сверху заорали сирены, и из стен, проникая через каналы для вентиляции, понеслись вниз потоки насекомообразных нанолетов.

Сначала механические стрекозы облетели нас с Таней. С полсекунды рой висел над нашими головами, сверкая мелким бисером оптики, потом метнулся дальше и, пролетев несколько метров, обрушил вниз лазерный залп.

Крики.

Ответные очереди прошли сквозь рой широким веером. Сбитые лазерным лучом нанолеты посыпались вниз, как мертвые бабочки. А оставшиеся резко прибавили копоти и дали второй залп – с удвоенной энергией.

Крики стихли, превратившись в плач. От сильного запаха сгоревшего мяса накатила волна удушья.

Наконец я дома, мамочка.

Волна нанолетов поплыла дальше, утратив свой интерес. Задержалась всего одна пара, которая и поставила точку, сделав контрольный выстрел. Плач, конечно, прекратился.

Тишина.

Вордени, лежавшая позади меня, подтянула колени, безуспешно пытаясь встать. Сил не хватало, и она беспомощно посмотрела в мою сторону. Помогая здоровой рукой, я едва смог встать на ноги.

– Оставайся на месте. Скоро вернусь.

Повинуясь выработанной привычке, я пошел в сторону расстрелянных пришельцев. Береженого бог бережет.

Маски обоих замерли в последней страшной улыбке, но под пластиком я заметил какое-то шевеление. Оно повторялось периодически. Пока разглядывал тела убитых, под головами у них что-то шипело, а вверх поднимался легкий дымок…

– Твою мать!..

Я вернулся к висевшему на тренажере трупу пришельца, которого застрелил сам, и увидел все ту же картину. В основании черепа зияла обугленная рана, а сама голова едва держалась на месте, покачиваясь на металлическом обрамлении станка. Результат удара "насекомых": Под сквозной раной, которую проделал мой выстрел, скалился раскрытый в неестественной ухмылке рот.

– Черт…

– Ковач…

– Да… сейчас помогу, извини.

Я убрал оружие на место и без всяких церемоний поставил Вордени на ноги. В дальней стене отворилась дверь лифта, пропуская в помещение целый отряд вооруженной до зубов охраны.

Тут у меня вырвался вздох:

– Все, приехали.

Взгляды охраны упали на нас, и их начальница тут же расчехлила бластер.

– Стоять на месте! Руки поднять!

Я поднял здоровую руку вверх. Вордени пожала плечами.

– Я не шучу, парни!

– Мы ранены, – отозвался я. – Контактные разрядники. Остальные уже мертвы. На хрен. Все кончено. И разбудите своего Хэнда.

Хэнд воспринял ситуацию достаточно спокойно. Попросив перевернуть один из трупов, он принялся ковырять пережженный позвоночник металлическим стержнем.

– Плюс канистра с молекулярными ОВ. Это же новая разработка. "Шорн биотех", прошлого года. Не знал, что Кемп успел их получить.

– У них есть все, что имеете вы сами. Хорошо, что не так много. Почитайте Бранковича, "Маркетинг и война".

– Благодарю за совет, Ковач. – Хэнд потер глаза. – Я и так доктор наук. По теме "Инвестирование в зоне конфликта". В чтиве для любителей совершенно не нуждаюсь. Что хотелось бы знать… Чем вы занимались вдвоем, здесь? В столь неурочный час.

Мы с Вордени обменялись полным значения взглядом. Таня пожала плечами:

– Мы занимались любовью.

Хэнд озадаченно мигнул.

– Уже?

– Что значит "уже"?

– Ковач, не надо… У меня из-за вас голова раскалывается. Уже. – Хэнд встал, кивнув в сторону начальника службы безопасности, стоявшего рядом:

– Так, уберите все отсюда. Проверьте, не совпадут ли образцы с теми, что были взяты в аллее и возле канала. Файл называется "С221-Эм-Эйч", доступ я разрешу.

Мы проводили взглядом трупы, оттащенные к лифту в носилках на воздушной подушке.

Хэнд хотел было спрятать металлический стержень в карман, но, опомнившись, отдал его последнему из покидавших зал охранников. Потом он без какого-либо выражения, механически потер одну руку о другую.

– Кто-то хочет, чтобы вы, госпожа Вордени, вернулись назад. Кто-то, имеющий средства. Я полагаю, это само по себе подтверждает ценность производимых в вас финансовых вложений.

Вордени натянуто улыбнулась, изображая иронию. Я без церемоний добавил свою ложку дегтя:

– И есть еще кто-то внутри самой корпорации. По крайней мере об этом говорит полный отравы рюкзак. Не знаю, как иначе объяснить проникновение их людей в охраняемое здание. У вас утечка информации.

– Похоже на то.

– А кого именно вы послали за неизвестными, которые прошлой ночью следили за нами от самого бара?

Вордени обеспокоенно посмотрела на меня:

– А что, за нами кто-то шел?

Я сделал жест в сторону Хэнда:

– Так он говорит.

– Хэнд? – переспросила Таня.

– Да, госпожа Вордени, именно так. Вас провожали до самой Файнд-аллеи, и не только мы, – Хэнд говорил устало, и его взгляд, ненароком брошенный в мою сторону, казался почти извиняющимся. – Полагаю, это был Дэн.

– Дэн? И это что, не шутка? Ничего себе порядки! Ребята, а сколько у вас дают на отдых после смерти? Или своим людям новое тело предлагают немедленно, вместе с деревянным костюмом?

– У Дэна имелся готовый клон, свежий, из морозильника. Такова сложившаяся практика, по крайней мере в отношении оперативников. Дэну полагалась виртуальная неделя на психотерапию и хороший рекреационный пакет. Получил свое и загружен в новое тело. Был признан годным к несению службы.

– А был ли? Вы говорили с ним?

Я вдруг вспомнил свои слова, сказанные Дэну внутри системы для обнаружения и поиска после катастрофы: … эти работодатели пошлют на панель родных детей – лишь бы наложить лапу на вещи, о которых шла речь в моем письме. А что в сравнении с этим ты, приятель? Никто и ничто.

Только что убитый – в моем понимании это достаточно хрупкое состояние сознания. Оно делает восприимчивым к внушению. А Посланники могут убеждать, как никто иной.

Хэнд открыл голосовой телефон-раскладушку.

– Разбудите Дэна Цзяо Юна, немедленно, – некоторое время он слушал:

– Я знаю. Ладно, попробуйте еще раз.

Я только помотал головой:

– Это что, старая добрая казалось-бы-опять-захватившая-тебя бравада? Так, Хэнд? То, что выше всякой смерти и ради чего ты готов еще раз послать человека на смерть, если это тянет за собой определенную связь? Давай уже, положи трубку. Его больше нет. Он тебя продал, и не требуй от человека опять делать выбор, ложный выбор. – Хэнд судорожно дернулся, но трубку не оставил. – Хэнд, честно говоря, я сам заставил его это сделать.

Взгляд Хэнда, направленный на меня, дал понять, что он мне не верит.

– Хорошо, проехали. Если тебе станет легче, можешь послать меня ко всем чертям. Я лишь объяснил Дэну, что он на хер не нужен "Мандрагоре" и что корпорация пойдет своим путем, рано или поздно заключив сделку. С нами. После чего Дэн окажется на счетчике, если не врубится в сюжет вовремя.

– Я вовсе не отдавал приказа Дэну, мать твою, Ковач! – Наконец Хэнд вышел из себя, на самом деле готовый рвать и метать. Его рука сжала телефонную трубку так, что побелели костяшки. – Давать рекомендации – вообще не твое дело. Заткнись, пожалуйста, на хрен! Да, да, Хэнд слушает…

Он слушал. И, похоже, не услышал ничего хорошего. Хэнд сложил трубку.

– Дэн покинул здание прошлой ночью. Транспорт и направление следования неизвестны. Знаю, что его потеряли в здании "Общества взаимных кредитов" незадолго до полуночи.

– Что, не можешь совладать с персоналом в наше-то трудное время?

– Ковач! – Хэнд простер руки так, словно хотел схватить меня за горло. – Я не желаю этого слышать. Понятно? Я. Не. Желаю. Слышать.

В свою очередь я просто пожал плечами.

– Никто не желает. Потому что такие дела идут сами по себе.

Хэнд просто кипел, сдерживаясь из последних сил:

– Ковач, мне не хочется обсуждать с тобой закон о найме, тем более – в пять утра. Гребаное утро, в рот ему ноги… – тут Хэнд развернулся на пятках. – Вам следовало бы отточить совместные действия. Загружаемся в район Дэнгрека, ровно к девяти утра.

Взглянув в сторону Вордени, я уловил смешок. Чисто детская заразительная усмешка. Словно мы обжимались за спиной человека из "Мандрагоры".

Пройдя десять шагов, Хэнд остановился, будто что-то почувствовал.

– Да. Кстати. – Он повернулся, обращаясь к нам с Таней: – Час назад кемписты сбросили ядерную бомбу на Заубервилль. Сто процентов поражения живой силы.

В зрачках у Вордени полыхнул огонь, и я заметил это прежде, чем она отвела взгляд. Затем Таня уставилась в пол и плотно сжала губы.

Хэнд стоял, наблюдая за происходящим.

– Думаю, вы оба должны были это знать, – проговорил он.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Дэнгрек.

Небо – как выцветшая хлопчатобумажная ткань. Голубизна, оттененная перьями белых облаков, плывущих высоко и далеко. Солнечный свет – достаточно отфильтрованный, но заставляющий прищурить глаза. Его тепло, скользящее по моей коже. Легкий ветерок, идущий с запада, и листва, сорванная с чахлой местной растительности и летающая около нас.

На горизонте догорал Заубервилль. Дым поднимался вверх на фоне выцветшего полотна неба, точно следы от испачканных нефтью пальцев художника.

– Что, Ковач, теперь ты доволен собой?

Таня Вордени произнесла это мне на ухо, негромко, когда вышла вперед, чтобы посмотреть на побережье. Слова были первыми, обращенными ко мне с момента, когда Хэнд объявил о происшедшей бомбардировке. Я принял ее игру:

– У меня возражение: это преступление прошу записать на счет Кемпа. – И подошел ближе. – Наконец, не делай вид, будто этого не ожидала. Ты не хуже других знала, что так будет.

– Да, но меня переполняют ощущения.

Картина на самом деле крепко ударила по мозгам. Ролик крутили на бесчисленных экранах по всему зданию "Мандрагоры", повторяя раз за разом. Кадры сняли операторы военной хроники. Яркая, с булавочную головку точка в полной тишине вырастала в огненный пузырь, звук возникал после. Сквозь грохот на фоне разраставшегося огромного грибообразного облака звучали бессвязные комментарии. Потом шел повтор. Компьютер оцифровал изображение, встроив ролик в нашу виртуальную систему. Серого пятна неопределенности больше не существовало.

– Сутъяди, развертывай группу.

Из динамика прозвучал голос Хэнда. Последовал обмен отрывистыми репликами, и я с раздражением снял наушники. Сзади послышался топот, но мое внимание уже переключилось на Таню Вордени, вернее, на зажатую позу, в которой она застыла. Продолжая смотреть в сторону полуострова, она произнесла:

– Надеюсь, они погибли быстро.

– Да, прямо как в песне: "Не бывает быстрей".

– Госпожа Вордени…

Оле Хансен. Голос напомнил о его прежних, ясных голубых глазах, странным образом узнаваемых за взглядом совсем иных – широко расставленных карих глаз, принадлежавших новому телу.

– Пора осмотреть место работ.

Издав звук, отдаленно напоминавший смех, Таня ничего не добавила. Хотя что-то явно просилось на язык.

– Конечно. Иди за мной.

Я проводил взглядом их фигуры, спускавшиеся по крутому склону в сторону пляжа.

– Эй! Посланник!

Пришлось обернуться. Передо мной предстала сцена: вверх по склону рулила Иветта Крюиксхэнк в своем новеньком теле серии "Маори" с болтающимся на груди лазером и целой коллекцией из надетой на голову разнокалиберной оптики. Дождавшись, пока она вскарабкается наверх, не раз и не два споткнувшись в высокой траве, я спросил:

– Как тебе новое тело?

– Это… – Она покрутила головой и подошла ближе, повторив несколько тише: – Это такое… отчасти странное чувство, понимаете?

Я кивнул. Первая смена моего тела произошла достаточно давно, по личному, субъективному времени – тридцать лет назад. На самом деле прошло уже двести лет, но такое невозможно забыть. Шок на самом деле не пройдет никогда.

– К тому же я кошмарно ослабла, – Крюиксхэнк ткнула пальцем в тыльную сторону кисти и шмыгнула носом. – Как же так: тебе дали чудесную темную кожу, а мне?

В ответ пришлось напомнить:

– Меня не убили. Зато, когда столкнемся с радиацией, твое мнение переменится. Это тело держит излучение в два раза лучше моего.

– Какая разница, если конец в любом случае один.

– Это всего лишь тело, Крюиксхэнк.

– Ладно, тогда покажи мне свой фокус, Посланник. – Издав смешок, она взяла лазер за ствол, взглянув на меня искоса из-за разрядника. – Считаешь, можно увлечься девчонкой с таким белым телом?

Сомневаюсь. Тела серии "Маори" делали длиннорукими и широкоплечими. И действительно со светлой кожей, что особенно бросалось в глаза сразу после выхода клона из банки. Все же лица их были скуластыми, с широко посаженными глазами, большими губами и выдающимся носом. "Девчонка с белым телом". Хорошая шутка. Нет, даже на поле боя, в камуфляже…

Крюиксхэнк сказала:

– Выглядишь так, словно прицениваешься к корове.

– Извини. Я задумался.

– Забудь. Я не настолько озабочена. Говорят, ты воевал в этих местах?

– Пару месяцев назад.

– На что это похоже?

Я пожал плечами.

– На то, что по тебе без перерыва стреляют. В воздухе полно металла, летящего к цели. Обычная ситуация. Почему спрашиваешь?

– Говорили, "Клину" крепко досталось.

– С моей позиции обстановка виделась именно так.

– Тогда почему Кемп пошел на использование ядерного оружия? Имея хорошую позицию?

– Крюиксхэнк… – я начал было говорить и тут же замолчал, погрузившись в раздумье: как преодолеть барьер непонимания, свойственного юности? Ей всего двадцать два, и, как все двадцатидвухлетние, она считала себя вечной и думала, что вселенная нарочно вращается вокруг нее. Тот факт, что ее убили, теперь служил лишь подтверждением личного бессмертия. Ей не могло даже присниться, что есть мир, в котором значение прошлого опыта не просто мало: он просто не имеет смысла.

Крюиксхэнк ждала моего ответа, и я наконец сказал:

– Послушай, никто еще не смог объяснить, за что мы воюем на этой планете. Судя по тому, что я получил, допрашивая пленных, они тоже не знали. Не думаю, что эта война имеет какой-либо смысл, и советую тебе прийти к аналогичному мнению. Если хочешь жить долго.

Она вздернула бровь, и я вспомнил ее манеру, так и не изжитую после перехода в новое тело.

– То есть ответа ты не знаешь?

– Нет.

Хотя мои наушники были сдвинуты вниз, я все же услышал раздавшийся из переговорного устройства пронзительный голос Сутъяди:

– Крюиксхэнк! Ты собираешься наконец спуститься… И работать, как все?

– Иду, начальник.

Приняв удрученный вид, она начала спускаться. Пройдя несколько шагов – неожиданно остановилась, обернувшись в мою сторону.

– Эй, Посланник!

– Да?

– То, что я прошлась насчет "Клина" – это было не в укор… Просто мне так сказали.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь в ответ.

– Забудь об этом, Крюиксхэнк. Хрен с ним. Интереснее узнать, не обидно ли, когда около тебя не пускают слюни.

– О-о, – улыбнулась она в ответ. – Кажется, я уже спросила об этом, – она опустила взгляд, целясь мне пониже пояса. – Что, если позже мы вернемся к этому вопросу?

– Сделай одолжение.

Зуммер переговорного опять запищал, и я вернул наушники на обычное место.

– Говорите, Сутъяди.

В голосе старшего группы прозвучала ирония:

– Простите, если побеспокоил, сэр. Не будете ли так любезны оставить моих подчиненных на время развертывания?

– Да ради бога. Больше не повторится.

– Приятно слышать.

Собравшись отключить связь, я вдруг разобрал голос Вордени, не стеснявшейся в выражениях. Сутъяди осведомился:

– Кто это там? Сунь, ты?

– Мать твою, не могу поверить…

– Это госпожа Вордени, сэр, – последним в разговор вступил Оле Хансен, как обычно спокойный, перекрыв брань нашего археолога. – Думаю, вам лучше спуститься и посмотреть самим.

Я мчался на пляж бегом, на финише проиграв Хэнду два метра. Сигареты и мои не вылеченные как следует легкие ни на что не влияли в виртуальности. Должно быть, резвость чиновника происходила от большой заботы за корпоративные финансы. Похвальное рвение.

Мы первыми оказались рядом с Вордени. Остальные члены группы сильно отстали, они еще не адаптировались к новым телам.

Археолог стояла перед упавшей скалой – в той самой точке, где была совсем недавно, при первом посещении виртуального берега. И я не сразу понял, на что она смотрит.

– А где же Хансен? – глупо спросил я. Вордени указала вперед:

– Он вошел внутрь. Решил посмотреть, что там.

Теперь я увидел их. Серые отметины на камне от лазерного луча, двухметровая, образовавшаяся в скале расщелина и проход, уводивший неизвестно куда.

– Ковач? – в интонации Хэнда слышалось едва уловимое веселье.

– Вижу. А как давно обновили модель?

Хэнд подался вперед, внимательно рассматривая лазерные отметины:

– Сегодня.

Таня Вордени негромко проговорила, обращаясь сама к себе:

– Зондирование поверхности высокоорбитальным спутником.

– Именно.

Вордени потянулась в карман за сигаретами:

– Ладно. Собственно, здесь нам нечего искать.

– Хансен! – проорал Хэнд в пролом, сложив ладони рупором. Очевидно, он забыл о переговорном устройстве.

– Слышу вас хорошо, прием, – послышался из наушников спокойный голос нашего эксперта по взрывам. – Здесь ничего нет.

– Разумеется, нет, – прокомментировала Вордени, не обращаясь конкретно ни к кому. И привела подходившую к случаю цитату: – "…нечто, напоминающее круглую площадь, около двадцати метров в диаметре. Скальные породы выглядят необычно, вероятно, оплавлены".

Хэнд с раздражением бросил в микрофон:

– Не более чем экспромт. Компьютер "Мандрагоры" еще анализирует то, что внутри.

Прячась от ветра, Вордени старалась зажечь сигарету.

– Задайте более простой вопрос: есть ли что-то внутри.

Хэнд переадресовал вопрос дальше. Спустя секунды пришел ответ.

– Да, по центру что-то вроде валуна или сталагмита.

Вордени кивнула.

– Это и есть ваши ворота. Вероятно, компьютеру лучше взять старые данные, снятые при первых сканированиях. Пока машина анализирует свежие снимки поверхности, на которых нет ничего, кроме каменной осыпи, и…

– Здесь кто-то есть, – сказал Хэнд, едва не проглотив микрофон.

– Да, похоже на то. Смотрите-ка…

Археолог меланхолично выпустила в небо дым, показывая направление. Недалеко от берега, в каких-то нескольких сотнях метров, на якоре стоял траулер. Судно слегка болталось на волне, в поднятой над морем сети угадывался какой-то груз.

Небо ярко вспыхнуло.

При выходе из виртуальной модели ощущения не были столь неприятными, как это происходило внутри комплекта обнаружения и поиска после катастрофы. Все же возвращение в реальность напоминало ванну со льдом. Конечности онемели от неимоверного холода, и меня начало трясти. Открыв глаза, я увидел перед собой очередное произведение психографического искусства.

– Чудесно, чудесно. – Эти слова я выстучал зубами, садясь и пытаясь найти опору. Дверь моей кабины открылась с приглушенным звуком. В проеме я увидел Хэнда. Он стоял в расстегнутом комбинезоне, щурясь от яркого света реального мира. При виде чиновника я скривился.

– Это было необходимо?

– Ковач, сначала оденься. – Он застегнул на шее молнию, продолжая говорить:

– У нас есть кое-какие дела. Мне нужно быть на месте не позднее, чем к вечеру.

– А ты не слишком резко… – Хэнд уже развернулся к выходу.

– Хэнд! Наши рекруты до сих пор не адаптированы к новому телу. Они долго не выдержат.

– Они уже осваиваются с местностью. – Хэнд бросал слова через плечо. – Десять минут реального времени или два дня виртуального. Потом загрузим их в реальность и оставим там. А если кто хотел попасть в Дэнгрек раньше нас, этим людям придется пожалеть.

– Пожалеть, что не оказались в Заубервилле! – Мой голос сорвался. – Тогда пожалели бы… как остальные!

Я слышал, как его ботинки протопали по коридору. Человек из "Мандрагоры" шел, застегнувшись "на все пуговицы", в отличном, подогнанном по фигуре комбинезоне. Кливер поднят, за все уплачено. Он ушел, озабоченный предстоящим делом, а я остался сидеть голой задницей в луже собственной, ни на кого не направленной злости.

Часть третья

ПОДРЫВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Невозможно пересечь половину планеты на космическом корабле и посадить его незаметно.

Мы и не пытались.

"Мандрагора" включила нас в приоритетный старт и дала нисходящую параболу, совпавшую с суборбитальной трассой военных транспортников Картеля. В заданной точке мы нахально ушли с курса, приземлившись на секретной посадочной полосе близ окраины Лэндфолла. Полуденная жара только начинала спадать.

Летели на новеньком штурмовике "Локхид-Митома". Приземлившись, корабль идеально слился с бетоном. Он показался мне отлитым из закопченного стекла скорпионом, которому оторвали жало. Увидев наш борт в первый раз, Амели Вонгсават скептически хмыкнула.

– Серия "Омега", – проговорила она, обращаясь персонально ко мне. Вероятно, потому что я забрался в кабину за ней следом. Говоря, она одновременно приводила в порядок волосы, закручивая пряди вверх, чтобы освободить доступ к расположенным на затылке разъемам полетной симбионики, а затем подколола их клипсами. – Наша крошка может сесть на Корпоративном бульваре, даже не обломав деревьев. Потом вы пускаете плазменные торпеды в парадную дверь Сената, делаете стойку на струе и оказываетесь на орбите раньше, чем они поразят цель.

– Не более чем пример, – сухо отозвался я. – Ради такого дела пришлось бы стать кемпистом и, соответственно, получить в распоряжение трижды пробитую дерьмовую посудину вроде "Моваи-10". Так, Шнайдер?

– Да уж, лучше об этом не думать.

– О чем лучше не думать? – вмешалась в разговор Иветта Крюиксхэнк. Ей нужно было знать все. – Как стать кемпистом?

Шнайдер ответил, поедая глазами формы ее свежеиспеченного тела:

– Нет, летать на "Моваи". Кемпист – звучит не уж так плохо. Если отбросить пропагандистское пение.

– Да ты что, кемпист? – Крюиксхэнк озадаченно заморгала.

– Он шутит, – отозвался я, бросив предостерегающий взгляд на Шнайдера. Офицеров политической полиции здесь быть не могло, но кое-кто из экипажа испытывал по отношению к Кемпу весьма сильные чувства, и еще неизвестно, к чему могла привести эта дискуссия. И, по-моему, подобным способом глупо производить впечатление на красивую женщину. С другой стороны, сегодня утром Шнайдеру не подфартило тратить свои гормоны, так что он не мог говорить трезво, как я.

Открылся один из люков. Секундой позже у комингса показалась фигура Хэнда в идеально отформованном боевом комплекте, покрытом слоем "хамелеона". Костюм только что принял серый цвет обшивки штурмового корабля. Изменение, происшедшее в его обычно безукоризненном корпоративном стиле, немного шокировало, хотя остальные члены группы были одеты точно так же.

– Добро пожаловать в чертов круиз, – пробормотал Хансен.

* * *

Мы протирали пыль с приборов минут пять, пока из "Мандрагоры" не подтвердили полетное разрешение. Амели Вонгсават поставила план полета в базу данных нашего "Лок-Мита", включила питание систем и, судя по внешним проявлениям, мгновенно уснула. Разъемы были уже подключены к ее затылку и на скуле. Закрыв глаза, она лежала на кресле во взятом напрокат новеньком теле "Маори", словно замороженная принцесса из полузабытой новогодней сказки. Вонгсават досталось самое темное тело, и подключенные к ее голове кабели на фоне кожи казались белесыми червями.

Сидевший в соседнем кресле Шнайдер бросал тоскливые взгляды в сторону ручек управления.

– Шанс еще представится, – успокоил я.

– Но когда?

– Когда будешь миллионером на Латимере.

С обидой покосившись на меня, Шнайдер водрузил ногу в ботинке на консоль с приборами.

Амели Вонгсават усмехнулась, не открывая глаз. Наверное, хотела сказать: "Ничего подобного в ближайший миллион лет". Никто из экипажа не мог ничего знать о нашей сделке с Хэндом. Отправлявшейся в Дэнгрек группе нас представили консультантами. Так они должны были думать.

– Как полагаешь: корабль пройдет сквозь ворота? – вопрос я задал нарочно, отвлекая Шнайдера от дурных мыслей. Тот даже не посмотрел в мою сторону и мрачно пробормотал:

– Почем я знаю.

– Просто интересно.

Не открывая глаз, Амели Вонгсават вежливо встряла в наш разговор:

– Господа, нельзя ли помолчать перед взлетом?

– Да, Ковач, заткнись, пожалуйста, – нарочито грубо сказал Шнайдер. – Не пойти ли тебе в зад… задний отсек, к пассажирам?

Лучшие места позади были заняты, по крайней мере рядом с Вордени уже сидели Хэнд и Сунь Липин. Пришлось сесть по другую сторону кабины, рядом с Люком Депре. Бросив в мою сторону недоуменный взгляд, Депре продолжил разглядывать свои вновь обретенные руки.

– Нравятся? – спросил я.

– Выглядят шикарно. Правда, я не привык быть таким неуклюжим.

– Скоро привыкнешь. Иногда это проходит, если много спишь.

Последовал еще один недоуменный взгляд.

– Похоже, ты неплохо разбираешься в таких вещах. Откуда ты взялся, консультант?

– Бывший Посланник.

Депре повернулся в кресле:

– В самом деле? Вот так сюрприз. Думаю, не откажешься рассказать подробнее.

В соседних креслах произошло некоторое шевеление. Как быстро приходит известность… Словно я опять завербовался в "Клин".

– Длинная история. И совершенно неинтересная.

– Минута до старта, – прорезался сквозь шум в переговорнике голос Амели Вонгсават. Затем наш пилот сардонически добавила:

– Разрешите приветствовать вас на борту нашего скоростного перехватчика, бортовое наименование "Нагини". Предупреждаю о необходимости застегнуть привязные ремни. В противном случае не гарантирую физической целостности в течение следующих пятнадцати минут.

По двум рядам кресел прошло движение. Те, кто пристегнулся заранее, довольно заулыбались.

– По-моему, она сильно преувеличивает, – заметил Депре, неторопливо подгоняя привязные ремни. – У этого штурмовика неплохая компенсирующая система.

– Ладно тебе, разве угадаешь? Не дай бог попасть на орбите под огонь противника.

В ответ на мои слова Хансен только оскалился:

– Ладно тебе, Ковач. Смотри на мир позитивнее.

– Старайся прогнозировать ситуацию.

– Ты боишься? – неожиданно спросил Сян.

– Бывает. А ты?

– Страх мешает действовать. Нужно уметь его подавлять. Справиться со страхом – значит стать воином. Чтобы избавиться от него навсегда.

– Нет, Сян, – трезво заметила Сунь Липин. – Избавиться – значит умереть.

Штурмовик резко приподнял нос. От конечностей отлила кровь. На внутренности и грудь навалилась непомерная тяжесть. Прервалось дыхание.

– Бога душу мать… – сквозь зубы промычал Хансен. Перегрузка ослабла, как только м. ы вышли на орбиту, и та часть мощности двигателей, что уходила на подъем, оказалась перенаправленной в бортовую гравитационную установку. Перекатив голову набок, я посмотрел на Депре:

– Преувеличивает, говоришь?

Сплюнув на руку кровь с прикушенного языка, он критически осмотрел оставшиеся следы:

– По сути, так и есть.

– Вышли на орбиту, – уведомил нас голос Вонгсават. – У нас примерно шесть минут безопасного транзита. Высокоорбитальный геосинхронный "зонтик" Лэндфолла. После выхода из-под защиты я начну противоракетный маневр. Старайтесь не прикусить свои злые языки.

Депре глуповато закивал и продемонстрировал испачканный кровью палец. Все засмеялись.

– Слушай, Хэнд… Почему бы Картелю не сбросить пять или шесть ядерных "поросят" с большим радиусом поражения и не покончить уже с этой войной?

Вопрос задала Иветта Крюиксхэнк. Сидевший через проход от нее Маркус Сутъяди едва заметно улыбнулся, мельком посмотрев в сторону Оле Хансена.

Ответ опытного подрывника прозвучал довольно резко:

– Слушай, Крюиксхэнк. Ты вообще способна выговорить правильное название этого оружия? Знаешь, какова его поражающая сила на мелководье?

Крюиксхэнк не собиралась сдаваться и продолжала гнуть свое:

– Да, но ядерные фугасы Кемпа – по большей части наземные. Учитывая наши орбитальные возможности…

– Попробуй объяснить это жителям Заубервилля, – Вордени остановила бессмысленную дискуссию, и ее тяжелые слова буквально повисли в воздухе. Все понимающе переглянулись.

– Ту бомбу взорвали на земле, госпожа Вордени, – сказал Сян после непродолжительной паузы.

– Так ли?

Прежде чем ответить, Хэнд прокашлялся:

– Дело в том, что Картелю неизвестно точное количество пусковых установок Кемпа, размещенных вне поверхности планеты и…

– Здрасте… – невпопад брякнул Хансен.

– И это означает, что попытка любого рода передислокации орбитальных соединений окажется на данном этапе…

– Невыгодной экономически? – уточнила Вордени. Хэнд наградил археолога саркастической улыбкой:

– Рискованной.

– Мы выходим из зоны орбитальной противоракетной обороны Лэндфолла. Начинаю маневрировать.

Я почувствовал, как надавило на виски, и одновременно в бортовую компенсационную систему пошла дополнительная энергия. Вонгсават оставалась на курсе, почти точно следуя баллистической траектории. Огибая поверхность планеты, наш кораблик готовился войти в плотные слои атмосферы. Позади не оставалось никого, кроме ракет. Никакого корпоративного прикрытия, способного защитить группу в зоне военного конфликта. И с этого момента можно надеяться лишь на самих себя.

Корпорации действуют без устали. Они проворачивают сделки и приводят в движение саму землю, постепенно заставляя привыкнуть к своему существованию. Привыкнуть к их сверкающим корпоративным башням, к охране и нанолетам. К Картелям и "зонтику" орбитальной противоракетной обороны, к нечеловеческому, растянутому на столетия терпению финансовых колоссов, считающих, будто унаследовали от Бога-Отца все права на человеческую расу. Конечно, вы привыкнете. И еще скажете спасибо за не-по-воле-Божи-ей доставшееся облегчение, за вид на жительство в "корпоративной упряжке".

Все лучше, чем попасть вниз, в хаос.

Вы смиритесь и будете благодарить их.

Вы к этому готовы.

– Выходим на точку, – сообщила из пилотской кабины Амели Вонгсават. В ту же секунду мы рухнули вниз.

Гравитационные компенсаторы сработали на половинной мощности, и внутри возник целый букет ощущений, какие бывают в начале скачка, когда чувствуешь свою упряжь каждой клеточкой. Внутренности поднялись до самой грудной клетки, и одновременно возникло чувство, будто кто-то щекочет глаза изнутри. Реакция непроизвольно привела в действие пластины из биосплава в моих руках, и они чувствительно задрожали.

По-видимому, в попытке уйти от любых систем раннего обнаружения Кемпа Вонгсават решила на полной тяге воткнуть наш корабль, точно гвоздь, в посадочный квадрат "Мандрагоры". Лучше уж так, нежели попасть на радары кемпистов.

Похоже, уловка сработала.

Мы плюхнулись в море приблизительно в двух километрах от побережья Дэнгрека. С чисто военной прямолинейностью наш пилот решила охладить раскаленный корпус морской водой. В некоторых местах за подобной обращение с окружающей средой вас могли крепко наказать, но я сильно сомневался, чтобы активисты природоохранных организаций действовали здесь, на Санкции IV. На войне иногда стреляют, а это обстоятельство оказывает радикально отпугивающее действие на политиков. Не требуется искать баланса сдер-жек и противовесов и можно оправдать все что угодно.

Сражайтесь и побеждайте. Вернитесь домой с победой. Остальное потеряется в ослепительном свете славы – так, как это произошло во вспыхнувшем над Заубервиллем небе.

– Мы на поверхности, – сообщила Вонгсават. – Предварительный обзор местности не показывает никакого движения. Начинаю выходить к береговой линии. Прошу оставаться на местах до моего особого распоряжения. Командир Хэнд, у нас есть направленная трансляция от Исаака Кареры. Если позволите, я переключу на вас.

Мы с Хэндом обменялись взглядами, полными понимания. Откинувшись назад в кресле, он тронул микрофон.

– Переключите на отдельные линии: мне, Ковачу и Сутьяди.

Стянув с головы гарнитуру переговорника, я пристроил перед глазами экран. Пробежала череда дескрэмблируемых кодов, и я увидел наконец лицо одетого в бронекостюм Кареры, с гелем на свежем шраме, шедшем через лоб и скулу. У командира "Клина" был усталый вид.

– Командный пункт Северного выступа – борту "Эф-Эй-Эл-девять-три-один-дробь-четыре". Мы получили план полета и знаем о вашем задании, но должен предупредить, что при сложившихся обстоятельствах не имеем возможности поддержать вашу операцию ни на земле, ни с воздуха. Войска "Клина" только что отошли к укреплениям у озера Массой, где и занимают оборону, противостоя силам Кемпа. Мы ожидаем начала полномасштабной атаки противника и бомбежки. Возможно, данное сообщение будет последним сеансом связи до момента, когда мы выбросим кемпистов из этой зоны. В дополнение сообщаю, что в районе Заубервилля войсками Картеля сброшено новое экспериментальное средство – наноси-стема восстановления равновесия послеядерной атаки. Мы не можем предсказать, каким образом наносистема отреагирует на ваше появление. Лично я… – Тут Карера наклонился к экрану. – Лично я не советовал бы оставаться в выбранном вами районе. Лучше тихо уйти к озеру Массон, не включая основные двигатели, и ждать моего сигнала. На побережье не следует появляться раньше, чем через две недели. Изучение последствий ядерного удара… – По лицу Кареры прошла гримаса. он словно почувствовал неприятный запах, исходивший от раны. – Не думаю, что исследование стоит риска, которому вы подвергнете себя, оставаясь на месте. Вне зависимости от выгод, которые светят вашим хозяевам. Даю во вложении к сообщению спецкод связи с "Клином". На случай, если захотите выбраться отсюда, к своей собственной выгоде. Больше предложить нечего. Удачи. Конец связи.

Я убрал экран и снова нацепил гарнитуру переговорного устройства. Хэнд смотрел прямо мне в глаза, в уголках его рта затаилась улыбка.

– Едва ли такая перспектива согласована с Картелем. Он всегда такой резкий?

– Да, если видит, что клиент "тормозит". За это ему и платят. А что еще за экспериментальное…

Хэнд сделал едва заметный жест, призывая к молчанию, и покачал головой.

– Я не стал бы беспокоиться на этот счет. Такова обычная линия Картеля. Они стараются держать персонал вне зоны конфликта.

– Имея в виду, что его всегда можно вызвать? Хэнд засмеялся.

Сутъяди не произнес ни слова, только поджал губы. Наконец послышался резкий звук взвывших напоследок двигателей.

– Мы на береговой линии, – сказала Амели Вонгсават. – В двадцати одном километре и семи сотнях метров от кратера Заубервилля. Желаете фото на память?

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Вокруг лежали белые комья.

Взглянув на пустынный ландшафт из люка "Нагини", я в первый момент подумал, что это снег.

– Чайки, – со знанием дела произнес Хэнд, спрыгнув на землю и пиная ногой слипшуюся массу перьев. – Радиация сделала свое дело.

Безмятежные волны моря покрывал сплошной белый ковер.

Когда на Санкцию IV приземлились баржи с первыми космическими переселенцами, для многих видов живых существ они стали тем, чем со стороны выглядела эта посадка: катастрофой. Латимер или Харлан не были в этом смысле исключением. Планетарная колонизация – процесс деструктивный по своей сути, и высокие технологии лишь обставляют его так, чтобы место на вершине разрушенной экосистемы досталось именно человеку. Вторжение людей постепенно меняет на планете абсолютно все, но начинается процесс с момента первой посадки.

Огромный корабль медленно остывает, но действие уже идет. Из криотанков появляются ряды клонированных эмбрионов, попадая затем в машины для быстрого выращивания. Там их заряжают ударной дозой гормонов, включающих рост клеток. Настолько бурный, что ранняя юность клонов начинается всего через несколько месяцев. Первая волна тел, рост которых начался еще в полете, уже приняла загруженный в них разум колониальной элиты. Они проснулись, чтобы занять свое место в устройстве нового, с иголочки, мира. Правда, этот мир – совсем не волшебная страна возможностей и приключений, как внушали нам летописцы.

Как и везде, первыми на окружающую среду нападали средства для ее моделирования. Один или два компьютера, рассчитывавшие экологические последствия, участвовали в любом из мало-мальски важных этапов колонизации. Как стало очевидно после катастроф на Марсе и Адорационе, всякая попытка привить местной экосистеме какие-либо чуждые, но дозированные образцы выглядела более чем неуклюжей.

Первые марсианские колонисты, начавшие дышать воссозданной атмосферой планеты, умерли через несколько дней. Большая часть людей погибла, прячась в домах и пытаясь спастись от бесчисленных прожорливых жучков, о существовании которых никто не имел понятия. Жучки оказались далекими потомками одного из видов земных клещей, и в среде, созданной моделировавшим экологию компьютером, они почувствовали себя неожиданно вольготно.

Вот так. И лабораторные опыты продолжались.

Сменилось два поколения, прежде чем обитатели Марса смогли дышать свежим, не из баллонов, воздухом.

На Адорационе людям досталось еще хлеще. Их корабль – огромная баржа под названием "Лорка" – стартовал за несколько десятков лет до происшедшей на Марсе трагедии. "Лорку" строили с небывалым энтузиазмом, чтобы отправиться наконец к ближайшему пригодному для обитания миру. Разумеется, подходящую планету обнаружили на древних картах марсиан.

Как теперь понятно, акция была отчаянным жестом добровольцев, брошенных на танки с "коктейлем Молотова" в руках. Здесь мы устроили совершенно безнадежную атаку против "вооруженного до зубов" космоса. Или попытку осуществить технологическую революцию, вовсе противную законам вселенной. Акт бессмысленный, но отражавший слепую веру людей в едва расшифрованные ими марсианские знания.

Судя по всему, в успех миссии не верил почти никто. Даже энтузиасты, сдавшие гены в общий банк и позволившие скопировать свой стек для комплектования экспедиции необходимыми клонами, и те сильно сомневались, доберутся ли носители их личных воспоминаний до конечной цели путешествия?

В полном соответствии с названием Адорацион предстал как воплощение мечты. Мир, окрашенный в зеленый и оранжевый цвета, действительно имел пригодную для человека атмосферу, составленную из кислорода и азота в той же пропорции, что и атмосфера Земли. Соотношение между площадью суши и океана выглядело еще более удачным.

Прибывшие в трюмах "Лорки" клоны животных с удовольствием поглощали местную растительность, а хищников на планете почти не было. Те немногие их виды, что имелись, легко шли под выстрел.

Сами поселенцы – то ли от набожности, то ли из-за ощущения, будто они в настоящем Эдемском саду, – первым де-лом построили собор и принялись воздавать хвалы Господу за столь счастливое окончание путешествия.

Прошел год.

В то время сверхнаправленная гипертрансляция лишь начинала свое развитие и не могла вместить больше, чем самый простой информационный код. С трудом фильтруя помехи, на Земле разбирали тексты сообщений, и последние все больше напоминали крики животных, запертых в глубине заброшенной хозяевами постройки.

Столкновение экосистем стало сражением двух армий, ни одна из которых не желала отступить. Из миллиона с лишним прибывших на "Лорке" поселенцев за первые восемнадцать месяцев погибло больше, чем семьдесят процентов.

Опять назад, в лабораторию.

Сегодня колонизацию превратили в искусство. Ни один органический объект не покидает корабля до тех пор, пока экологическое моделирование не покажет его полного соответствия экосистеме. Сперва новые миры исследуются автоматическими зондами, собирающими образцы всего, что возможно. Затем данные на огромной скорости обрабатываются искусственным интеллектом машин, а полученная модель обкатывается с возможными вариантами присутствия форм земной жизни. Моделирование ускоряет ход событий примерно в две тысячи раз по сравнению с их реальным темпом, позволяя куда быстрее обнаруживать потенциальные опасности.

Наконец, усовершенствованное моделирование не только выявляло, но и решало проблемы. Компьютер сам предлагал необходимые, на его взгляд, шаги и варианты генетического или нанотехнологического вмешательства. После распечатки не содержавшего ошибок заключительного протокола оставалось лишь приступить к освоению нового мира.

В сборнике сводок с результатами моделирования более чем тридцати уже освоенных миров можно встретить несколько планет, развитие которых происходило с периодическими всплесками. По своей сути это иллюстрации истории ус-пеха планеты Земля – мира, породившего сильных, высокоодаренных, быстро адаптирующихся к обстановке существ, настоящих атлетов. Большая их часть – растения, микробы и насекомые.

Впрочем, среди живых созданий крупного размера встречались свои чемпионы. Овца-меринос, медведь гризли и морская чайка – вот наиболее яркие постоянные участники рейтинга. Обычно их невероятно тяжело стереть с лица планеты.

Особенно чаек.

Поверхность воды вокруг траулера покрывал слой из белых птичьих тушек. Все это месиво спокойно качалось на волне неподалеку от берега в неестественной тишине.

Корабль представлял жалкое зрелище. Его корпус болтало на ослабших якорных цепях. Борт был черным со стороны, обращенной к Заубервиллю. Местами обгорелую краску снесло до металла. Два иллюминатора выбило тем же взрывом, а на палубе валялись остатки расплавившихся сетей.

Оплавился даже корпус палубной лебедки. Похоже, все, кто не спрятался в трюме, должны были погибнуть от ожогов. Не менее чем третьей степени.

На палубе не было ни одного трупа. Мы знали это еще по виртуальной конструкции.

– Здесь тоже пусто, – сказал Люк Депре, высовываясь с уходившего вниз трапа.

– На борту давно никого нет. Возможно, год или по крайней мере несколько месяцев. Еды полно. Харч доедают крысы и насекомые.

Сутъяди с удивлением переспросил:

– На борту есть пища?

– Да, и много.

Депре подтянулся к выходу из люка и сел на комингс:

– Похоже, у них была вечеринка. Но потом не осталось никого, чтобы убрать мусор.

– Видала я такие вечеринки, – отозвалась Вонгсават.

Внизу раздался звук, который ни с чем не спутаешь. Шипение лазерного выстрела. Модель "Санджет". Я, Вонгсават и Сутъяди рефлекторно напряглись. Депре заулыбался:

– Крюиксхэнк тренируется на крысах. Очень уж большие.

Сутъяди поднял оружие и совершенно спокойно оглядел палубу.

– Депре, прикинь-ка… Сколько их было?

Депре снова расплылся в ухмылке:

– Крыс? Трудно сказать.

Я сам с трудом не засмеялся. Сутъяди нетерпеливо повторил:

– Экипаж. Сколько людей было на судне? Сержант?

Депре пожал плечами, никак не отреагировав на "наезд" командира.

– Капитан, я не судовой повар. Ничем помочь не могу.

– Раньше я работала поваром, – неожиданно вмешалась Вонгсават. – Если прикажете, спущусь вниз и…

– Ты останешься здесь.

Сутъяди отошел к борту, по дороге пнув труп чайки.

– Начиная с этого момента, от вас потребуется немного меньше юмора и чуть больше желания работать. Можете начать с осмотра содержимого сетей. Депре спустится вниз и поможет Крюиксхэнк разобраться с крысами.

Тяжело вздохнув, Депре перевесил лазер на плечо.

– Моя работа, – загадочно проговорил он и исчез в трюме, держа оружие над головой.

Из переговорного устройства послышался какой-то хрип. Сутъяди склонил голову набок и прислушался. Мне показалось, что пора вернуть отключенную гарнитуру в разъем.

– …обеспечена безопасность.

Голос Сунь Липин. В ее руки Сутъяди отдал добрую половину группы, послав изучать береговую линию вместе с Хэндом, Вордени и Шнайдером. Этих троих наш капитан рассматривал как гражданских, вечно досаждающих военному человеку, или, что скорее, как неизбежное зло.

– Что такое "безопасность"?

– Мы расставили охранные системы по периметру и над пляжем. Радиус пятьсот метров, угол обзора – сто восемьдесят градусов. Все, что приблизится со стороны суши или по берегу, будет уничтожено. Зона довольно ограниченная, но это лучшее, что можно сделать.

Я решил, что пора вмешаться:

– Что скажете о… гм… цели нашей экспедиции? Место не тронуто?

Сутъяди фыркнул:

– Оно вообще-то цело?

Я наградил капитана гневным взглядом. Сутъяди с самого начала полагал, будто мы охотимся за призраком. Усовершенствованная психотехника Посланника читала нюансы его поведения словно раскрытую книгу. Сутъяди думал, что описанные Вордени ворота – археологическая выдумка, имевшая целью немного пощипать финансовые запасы корпорации "Мандрагора".

По представлениям Сутъяди, Хэнд продавал заведомо порченый орешек, а его хозяев вынуждала к действию обыкновенная жадность, подстегиваемая паническим страхом оказаться у кормушки последними. Капитану казалось, что по прибытии на место состоится разоблачение обыкновенной мистификации. На брифинге в виртуальной конструкции Сутъяди не особенно распространялся, но недоверие явно читалось на его аватаре.

Что ж, мне было трудно осуждать капитана. Судя по всему, добрая половина группы думала то же самое. Они просто рассмеялись бы ему в лицо, не предложи Хэнд ошеломляюще выгодный, гарантировавший выход из войны контракт.

Не далее как месяц назад я сам отнесся к сообщению Шнайдера с таким же недоверием.

– Да, объект обнаружен, – голос Сунь звучал как-то странно. Насколько я знал, раньше она не входила в число сомневающихся, а теперь тон вовсе граничил с благоговейным страхом. – Это… ни на что не похоже. Ни на что, мне известное.

– Сунь, ворота открыты?

– Нет. Насколько можно понять, нет. Лейтенант Ковач, мне кажется, детали лучше прояснит госпожа Вордени.

Я постарался прочистить горло:

– Вордени? Как слышно? Прием.

– Я занята, – сердито ответила археолог. – Что обнаружили на судне?

– Пока ничего.

– Хорошо. И мы ничего. Конец связи.

Я взглянул в сторону Сутьяди. Тот стоял неподвижно, уставив глаза в одну точку где-то перед собой и без всяких эмоций на свежей физиономии новенького "Маори". Хмыкнув, я снял наушник и отошел к палубной лебедке – проверить, работает ли она. Уже за моей спиной Сутьяди потребовал обстоятельного доклада от Хансена.

Схема лебедки оказалась не сложнее, чем у погрузчика нашего шаттла. С помощью Вонгсават мне удалось запитать мотор прежде, чем Сутьяди отключился от канала связи. Его взгляд вернулся к нам как раз вовремя, чтобы увидеть, как барабан начал медленно вращаться, и крюк остановился над первым из неводов.

Достать сети из воды оказалось не так просто. Понадобилось минут двадцать, чтобы просто зацепить их, и к этому моменту к нам успели присоединиться Крюиксхэнк и Депре, закончившие свою разборку с крысами. И все равно переваливать через борт и укладывать пропитанные холодной водой тяжелые сети было работой нешуточной. Никто из нас не ходил в море на рыбацком судне и, что совершенно понятно, невозможно сразу управиться с сетями, не имея начальной подготовки. Мы скользили по палубе и постоянно падали.

Впрочем, добыча того стоила.

В последней секции невода мы увидели останки двух тел, по груди и ногам обмотанные сохранившими свой блеск новенькими цепями, когда-то увлекшими их под воду. Рыба обглодала плоть до костей, и кожа, напоминающая старую клеенку, висела клочьями. Черепа с пустыми глазницами оказались нелепо прислонены один к другому так, будто два пьяницы смеются над одним и тем же дурацким анекдотом. Трясущиеся головы и дикий оскал.

Какой-то момент мы стояли молча, разглядывая находку.

– Хорошая догадка, – сказал я, обращаясь к Сутьяди.

– Имеет смысл взглянуть.

Он подошел ближе и стал внимательно изучать лежавшие в сети кости.

– Сначала их раздели, потом обмотали сетью. Это видно по положению рук, ног и концов цепи. Понятно, что сделавший это не хотел, чтобы тела всплыли. Непонятен смысл. Зачем прятать тела здесь, если сам корабль дрейфует на воде и его может захватить любой, например, житель Заубервилля, желающий спастись?

– М-да. Однако никто не спасся, – заметила Вонгсават. Депре задумчиво отвел взгляд в сторону, посмотрев вдаль, на линию горизонта. Там догорал Заубервилль. Затем он предположил:

– А если это военная акция?

Припоминая даты и события, я мысленно оценил шансы.

– Год назад военные действия шли далеко к западу отсюда. А теперь они на юге. – Я кивнул в сторону дымов на горизонте. – Похоже, что-то их напугало. Не думаю, что сюда пришли делать то, что могло спровоцировать удар с орбиты. Это могла быть операция прикрытия, отвлекающий маневр перед бомбардировкой. А помните Буткинари-Таун?

– Еще бы, – сказала Вонгсават, со значением поднося руку к левой скуле.

– Примерно год назад. Кажется, новость прошла по всем каналам. Массированный налет. После такого на планету не нужно посылать команду спасения гражданских лиц.

– Так для чего же они спрятали трупы? – спросила Крюиксхэнк. Я только пожал плечами.

– Чтобы убрать подальше от чужих глаз. Не дать обнаружить себя с воздуха, избежать прибытия команды по расследованию. Исключить вероятность попадания тел в руки противника прежде, чем дела в Кемпополисе пойдут в гору.

– В Индиго-Сити, – поправил Сутъяди.

– Да уж… Только не произносите этого названия при Сяне. Он едва не вцепился мне в горло, стоило назвать Дананг жестоким ударом. А я еще думала, будто говорю комплимент!

– Называйте как хотите.

Я задумчиво поводил глазами из стороны в сторону.

– Штука в том, что, если исключить найденные нами трупы, судно предстает обыкновенным траулером, за которым никто никогда не вернется. Оно не привлечет никакого внимания и ни хрена не значит в сравнении с глобальными событиями.

– Если траулер из Заубервилля, тогда это местная проблема, – возразил Сутъяди. – Но кто были эти люди? Нет ли поблизости судов старого Чанга? Ковач, до них километров тридцать!

– Нет причин считать траулер местным. – Я махнул рукой в сторону совершенно спокойного моря. – На этой планете можно нанять судно в Буткинари и переплыть океан, не пролив чашки кофе.

Крюиксхэнк тут же выступила со своим мнением:

– Да, тела можно спрятать и в лодке, забросав чем попало. По сути, ничего не меняется.

Депре молча подошел к сети и приподнял край. Оба черепа смотрели на него.

– Стеков памяти здесь нет, – констатировал Депре. – Тела опустили в воду, чтобы их нельзя было опознать. Думаю, в воде это происходит гораздо быстрее, чем на судне, где только крысы.

– Смотря какие крысы.

– Да ты эксперт по крысам…

– Возможно, их похоронили таким способом, – последнее предположение исходило от Амели Вонгсават.

– Что, в рыболовной сети?

– Мы теряем время, – громко произнес Сутъяди.

– Депре, вывали их на палубу и упакуй так, чтобы останки не достались крысам. Позже нам может понадобиться заключение эксперта. Вонгсават и Крюиксхэнк, я поручаю вам обыскать судно от киля до клотика. Ищите то, что поможет узнать, что тут произошло.

– Иди, не знаю куда, и принеси, не знаю что, – недовольно возразила пилот.

– Выполняйте. Интересует все, что даст информацию. Например, одежда этих двоих…

Капитан покачал головой, с раздражением думая о новых фактах.

– Короче, осмотрите все. Абсолютно все. Мне нужен результат. Лейтенант Ковач, пойдете со мной. Нужно проверить охрану периметра.

– Конечно.

Его уловку я принял с легкой улыбкой.

Сутъяди не собирался проверять периметр. Он уже знал обстановку от Хансена и Сунь, так же, как я. И после них не нужно было проверять.

Сутъяди не хотел видеть периметра. Он хотел видеть ворота.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Эту картину Шнайдер описывал не раз.

Однажды, в один из спокойных моментов в гостях у Рес-пинеджи, про это говорила мне Вордени. Мы даже заказали трехмерную модель ворот в одном фотоателье, на Энгкор-роуд, воссоздав артефакт при помощи нашего археолога. Чуть позже Хэнд и компьютер "Мандрагоры" обработали изображение до масштабов полноразмерной модели, обход которой мы совершили в виртуальной реальности.

Ни одна модель не могла сравниться с реальностью.

Ворота стояли в сделанном людьми углублении, словно растянутое в высоту экранное отображение одной из картин школы дименсионализма либо элемент идиотского техноми-литаристского пейзажа работы Мглонго или Осупила.

По виду гигантской структуры чувствовалась, что она словно вложена сама в себя, причем не один раз – напоминая шесть или семь летучих мышей десятиметрового роста, прижавшихся друг к другу спинами, как фаланга в позиции «обороны».

В конструкции не было ничего, напоминавшего собственно "ворота".

В сумраке, под скупыми отблесками света, пробивавшегося между нависавших сверху скал, все сооружение будто пригнулось в напряженном ожидании.

Основание конструкции имело треугольную форму со сторонами приблизительно в пять метров. Впрочем, нижняя часть основания больше походила на вросшие в землю корни дерева, чем на геометрически правильную конструкцию. Насколько я мог судить из прежнего опыта, материал выглядел обычным для марсианских сооружений сплавом темного цвета с матовой черной поверхностью. На ощупь поверхность не отличалась от мрамора или оникса, однако всегда стреляла в тебя статическим электричеством, хотя и не слишком чувствительно.

Облицовка из техноглифов грязно-зеленого и красного цвета обрамляла всю нижнюю секцию странными, неровными волнами, нигде не поднимаясь выше одного метра от уровня грунта. У верхней границы символы казались потерявшими четкость и менее яркими – они словно истончались, теряя качество и даже уверенность присущего им единого стиля. Словно марсианские исполнители этой техногравировки опасались работать вблизи того, что находилось на одну плитку выше – чуть позже именно это сказала Сунь.

То, что находилось выше, как бы собиралось в складки по мере роста высоты, образуя множество угловатых форм из черного сплава и заканчиваясь коротким шпилем. Черное, протяженных и неясных очертаний пространство между складками было немного просвечивающим, и казалось, что внутри конструкция продолжала "складываться" сама в себя неким непостижимым способом, причем долгое и пристальное наблюдение причиняло ощутимую боль.

– Что, теперь поверил?

Я спросил, обращаясь к стоявшему рядом Сутъяди. Какой-то миг капитан молчал, медля с ответом, и едва он открыл рот, я заметил в его голосе то же легкое оцепенение, что совсем недавно слышал из микрофона Сунь Липин. Наконец Сутъяди тихо проговорил:

– Оно не просто стоит. Оно чувствует. Движется, словно вращается на месте.

– Не исключено.

К нам подошла Сунь, оставив свою группу возле "Нагини". Казалось, больше никто из них не стремился поглазеть на находку.

– Предполагается, что это средство для гиперпространственных коммуникаций, – сказав так, я отступил немного в сторону и попытался отделаться от гнетущего впечатления, производимого чуждой архитектурой. – Если оно поддерживает канал через все, что угодно, куда угодно, конструкция может сама находиться в движении, в гиперпространстве. Даже если вход закрыт.

Сунь сделала собственное предположение:

– Или подает сигналы, как маяк. Тяжелое ощущение. Предчувствие беды.

Я понял, что оно нарастает внутри, в тот самый момент, когда уловил те же эмоции на лице Сутъяди. Беспокойства достаточно – мы привязаны к месту, да еще на таком открытом со всех сторон участке суши. Плюс идея о том, что неизвестная конструкция, которую предполагается вскрыть, подает сигналы в измерении, также совершенно неизученном.

Становилось темно, и я высказал предложение:

– Нужно побольше света.

Сутъяди на секунду зажмурил глаза, затем взглянул в небо, на последние лучи заката.

– Нужно выжечь это, – произнес он, и мы с Сунь обменялись встревоженными взглядами.

– Что именно выжечь? – осторожно переспросил я. Сутъяди махнул рукой:

– Скалу. Передняя установка "Нагини" предназначена для работы по наземным целям. Этими ультравибраторами Хансен может очистить ворота полностью, не повредив артефакт ни одной царапиной.

Сунь закашлялась:

– Сэр, не думаю, что командир Хэнд утвердит эту операцию. Он приказал мне до наступления темноты установить комплект осветителей Энгье. Наконец, Вордени нужна система мониторинга для обеспечения работы с артефактом из…

– Ладно, лейтенант. Спасибо. Я поговорю с командиром Хэндом, – Сутъяди еще раз осмотрел впадину и направился прочь. Я подмигнул Сунь:

– Мне давно хотелось услышать этот разговор.

Возле корабля напряженно трудились Хансен, Шнайдер и Сян, пытаясь установить купол. Хэнд притулился у люка нашего штурмовика, в углу. Он наблюдал за сидевшей со скрещенными ногами Вордени, которая вела записи. На лице Хэнда я заметил необычное, какое-то беззащитное выражение, делавшее его моложе.

– Какие проблемы, капитан? – Хэнд задал вопрос, едва мы подошли к погрузочной рампе.

– Мне нужно осмотреть весь объект, – Сутъяди ткнул большим пальцем назад, через плечо. – Так, чтобы я видел его целиком. У меня есть Хансен и ультравибратор, чтобы убрать скалу прочь.

– Не подлежит обсуждению. Мы не можем рисковать на этом этапе, наверняка обнаружив себя.

– Или повредив ворота, – резко вмешалась Вордени.

– Или повредив ворота, – эхом согласился Хэнд.

– Капитан… Боюсь, вашим людям придется работать в такой нише, какая есть сейчас. Не думаю, что это связано с чрезмерным риском. Внешний вид местности остался прежним.

– Да, я видел маскировку. Армированная эпоксидная масса – не лучшая замена скалы, но внешне…

– А сержант Хансен под впечатлением от камуфляжа.

Мягкая речь Хэнда окрасилась некоторым раздражением.

– Раз это вас беспокоит, можете усилить конструкции, где посчитаете нужным.

Сутъяди замялся:

– Как раз собирался сказать… Конструкция нормальная. Не думаю, что она сложится. Меня беспокоит лишь эта штука, что стоит в центре выработки.

На несколько секунд Вордени отвлеклась от своих записей.

– Неплохо, капитан, неплохо. Вы быстро прошли путь от недоверия до искренней заинтересованности. За двадцать четыре часа реального времени. Но в чем конкретно вы заинтересованы?

Судя по всему, Сутъяди почувствовал неловкость ситуации.

– Я насчет артефакта. Вы говорите, это ворота? А кто может гарантировать, что через них не войдет тот, кто находится с другой стороны?

– Реально? Никто.

– У вас есть представление о тех, кто может появиться с той стороны ворот?

Вордени даже засмеялась:

– Нет. В самом деле нет.

– Тогда мне весьма жаль, госпожа Вордени, но я считаю, что с военной точки зрения существует необходимость держать огневые средства "Нагини" в состоянии повышенной боеготовности. В любое время дня или ночи.

– Капитан, это не армейская операция, – заметил Хэнд, приняв нарочито озабоченный вид. – Кажется, на брифинге я обрисовал это достаточно внятно. Вы участвуете в коммерчески оправданной миссии, а специфика нашей коммерции такова, что нельзя, совершенно невозможно выставить артефакт всем напоказ под спутниковое наблюдение. Таковы условия контракта. В терминах закона о корпоративном чартере этот объект не может быть предметом заявки до тех пор, пока с другой стороны ворот не поставлены заявочные буи "Мандрагоры".

– А если ворота захотят отвориться прежде, чем мы будем к этому подготовлены, и через них войдет нечто враждебное, что тогда?

– Нечто враждебное? Как, например, что? – переспросила Вордени.

– Госпожа Вордени, вы можете оценить это лучше, чем я, – сухо заметил Сутъяди. – В мою компетенцию входит лишь обеспечение безопасности.

Вордени тяжело вздохнула.

– Капитан, они вовсе не были вампирами.

– Простите, что?

– Марсиане. Они не были вампирами. Или демонами. Это лишь раса, обладавшая развитой технологией. У них были крылья. Вот и все. И не существует ничего, что стояло бы по другую сторону этого артефакта. – Она ткнула пальцем в направлении скал. – Ничего такого, что не могли бы построить мы сами, пройдя путь во много тысяч лет. Разумеется, если обуздаем свои милитаристские тенденции.

– Госпожа Вордени, надеюсь, вы не рассматриваете мои слова как оскорбление?

– Как вам будет угодно, капитан. Сейчас мы, все без исключения, медленно умираем от дикой радиации. Вчера на расстоянии чуть более десяти километров отсюда превратились в пар сто тысяч человек. Не считая военных. – Голос женщины набирал силу, постепенно начиная дрожать. – На этой планете, где угодно в пределах примерно шестидесяти процентов ее поверхности, шансы умереть молодым, умереть насильственной смертью – просто сногсшибательные. Благодаря военным. И наконец, лагеря, где убивают медленно, моря голодом или избивая лишь за то, что вы переступили черту, отмеченную политиками. Эту услугу тоже обеспечивают военные. Есть ли еще что-то, что я могла бы специально для вас добавить к своему определению милитаризма?

– Госпожа Вордени! – в голосе Хэнда зазвучал металл, которого не было прежде. Хансен, Шнайдер и Сян, работавшие под погрузочной рампой, оставили свое занятие и уставились на участников принципиального спора. – Мы ушли от темы. Обсуждались вопросы безопасности.

– Неужели? – Вордени принужденно усмехнулась, однако голос ее зазвучал спокойнее. – Хорошо, капитан. Позвольте довести до вашего сведения, что за те семьдесят лет, что я работаю археологом, никогда не встречала ни одного свидетельства, говорившего о марсианах как существах менее благонамеренных, нежели мы сами. Особенно в сравнении с вами, господа. Это вы развязали бойню на Санкции IV. И если исключить маленький нюанс – последствия взрыва, произведенного над Заубервиллем, – сейчас вы находитесь в большей безопасности, сидя перед этими воротами, чем где-либо еще на северном полушарии.

Возникла короткая пауза. Я решил выступить с предложением:

– Возможно, имело бы смысл навести вооружение "Нагини" на спуск в выработку. Эффект практически тот же. Вероятность обнаружения при мониторинге с орбиты – гораздо более низкая. Если же появится чудовище с полуметровыми клыками, мы сможем обрушить скалу.

– Неплохое предложение.

Хэнд как бы случайно переместился на новую позицию, точно между Вордени и Сутъяди.

– Капитан, по-моему – разумный компромисс. Или я не прав?

Сутъяди понял маневр начальника. Отдав честь, капитан развернулся на пятках. Он поднял взгляд, лишь спустившись вместе со мной с погрузочной рампы. Он выглядел затравленным. Иногда невинность раскрывает себя достаточно странным образом.

Сойдя с трапа, Сутъяди подцепил ногой труп чайки. Потом отбросил его прочь вместе с фонтаном песка.

– Хансен, Сян, – позвал он не терпящим возражений голосом. – Очистите берег от этого дерьма. Мне нужно, чтобы на песке не осталось ничего на двести метров в обе стороны.

Приподняв бровь, Оле Хансен не без иронии козырнул. Однако Сутъяди не смотрел в его сторону. Он вглядывался в береговую линию. Что-то пошло не так.

Хансен и Сян очистили пляж довольно быстро. Они смели в море слой мертвых чаек, включив двигатели сразу двух имевшихся на борту "Нагини" гравициклов и подняв тучу песка и белых перьев. На расчищенном пятачке около штурмовика вскоре обозначились контуры временного лагеря, а после возвращения Депре, Вонгсават и Крюиксхэнк с траулера темпы строительства сильно ускорились. К наступлению полной темноты на песке уже стояло пять куполов, расположившихся строго по кругу. В центре находилась "Нагини". Под конец на купола для маскировки нанесли покрытие "хамелеон". Постройки были бы совершенно неотличимы одна от другой, если бы каждую не пронумеровали, прикрепив над входом нужную цифру из иллюминия.

В каждом куполе могли жить четверо, размещаясь в двух комнатах с койками, между которыми была третья – общий кубрик. Впрочем, конфигурации двух куполов оказались нестандартными, с "уполовиненным" пространством для сна. Один предназначался для совещаний, а в другом располагалась лаборатория Тани Вордени.

Я нашел археолога именно там, в лаборатории. Она продолжала вводить заметки в портативный компьютер.

Вход был открыт. Его только что прорубили лазером, и эпоксидная смесь, которой заделывали люк, пахла новой пластмассой. Нажав для приличия на кнопку, я заглянул внутрь.

– Чего тебе? – меня не удостоили даже взгляда.

– Это я.

– Я знаю, кто ты. Лейтенант Ковач. Чего тебе нужно?

– Наверное, чтобы пригласили войти.

Она перестала писать, по-прежнему избегая моего взгляда:

– Ковач, мы больше не в виртуальном мире. Я не…

– Я пришел не за этим.

Немного поколебавшись, Таня подняла глаза на меня:

– Уже интересно.

– Так я могу войти?

– Как хочешь.

Нырнув в проем, я пробрался через разбросанные бумажные распечатки туда, где сидела Вордени. Бумагу изводил ее компьютер, похожий на простую клавиатуру с памятью. Все распечатки были вариациями на одну тему: последовательности из техноглифов в сопровождении комментариев археолога.

Пока я смотрел, она прочертила через очередной набор картинок какую-то линию.

– Что-нибудь получается?

– Не то чтобы очень, – Таня устало зевнула. – Многое вообще не могу вспомнить. Придется делать кое-какие зарисовки заново.

Я остановился у края стола:

– И долго предполагаешь работать?

Она пожала плечами:

– Пару дней. Потом начну опыты.

– А сколько уйдет времени?

– На весь артефакт, на первичные техноглифы или на вторичные? Пока не знаю. А что? Костный мозг уже беспокоит?

Сквозь открытую дверь я видел огни на руинах Заубервилля. Тусклое красное зарево на фоне ночного неба. После взрыва прошло совсем немного времени. Мы находились вблизи эпицентра, и здесь должна быть неплохая подборка из таблицы элементов. Стронций-90, йод-131 и их многочисленные друзья-изотопы. Вспоминаю толпу круто навороченных харланских сирот, с энтузиазмом затеявших похожую вечеринку на подступах к докам Миллспорта. На них были жилеты из субатомарно-нестабильных элементов, в темноте мерцавшие пятнами, как шкура болотной пантеры. С таким тяжелым "вооружением" они проходили всюду, пролезая в любую щель, которую хотелось поиметь.

Помимо воли по телу пробежала судорога.

– Просто интересуюсь.

– Похвально. Должно быть, служба будет не сахар.

Я потянулся к одному из стоявших около стола складных стульев и как мог устроился на нем.

– По-моему, ты путаешь с эмпатией обычное любопытство.

– Неужели?

– Ужели. Любопытство – основной инстинкт, присущий обезьянам. А специалистов по пыткам оно просто переполняет. Не думаю, что остальные сильно от них отличаются.

– Тебе видней.

Приятно, что Вордени не отреагировала. Я до сих пор не знал, пытали ее в лагере или нет. И хотя иногда казалось, что это не имеет значения, сейчас она не дрогнула при слове "пытка". И это хорошо.

– Зачем ты так, Таня?

– Говорю же, мы больше не в виртуале.

– Конечно. Я ждал.

Вдруг она встала со своего места и отошла к противоположной стене, где стояли мониторы для наблюдения за воротами с десятка разных точек. Потом, отвернувшись, нехотя проговорила:

– Ковач, ты должен извинить мое поведение. Так случилось, что сегодня я видела смерть ста тысяч человек. Они погибли, чтобы дать дорогу этому маленькому приключению. Да, я знаю, знаю… Это не наших рукдело. Но все как-то слишком складно, чтобы не чувствовать вину. Сейчас, выходя на улицу, знаешь: ветер носит вокруг нас останки. И это не принимая во внимание смерть героев-революционеров. Тех, что ты убил сегодня утром, не моргнув. Ковач, извини… Меня учили не этому.

– Значит, не будем вспоминать тех двоих, что мы выловили из сети. О чем тут говорить?

Она ответила, не задумываясь.

– Депре и Сян только что закончили аутопсию. И пока непонятно, от чего умерли эти два человека. Никаких следов, ни травм, ничего. Можно провести клеточное сканирование, но у меня есть чувство, что оно покажет ровно столько же. То есть ничего.

Мои слова заставили Таню обернуться.

– Почему?

– Потому. Думаю, то, что их убило, могло сделать с ними все, что угодно.

Я коснулся монитора там, где мерцало изображение ворот.

– И оно не похоже на известные нам явления.

– Считаешь, что-то могло пройти сквозь ворота? Ах да: "Ночью, когда стрелки показывали двенадцать… " Слушай, их точно съели вампиры! – Таня откровенно издевалась, но я ответил совершенно спокойно, без эмоций:

– Их убило "нечто". Эти двое скончались не от старости. И у тел отсутствуют стеки памяти.

– И что? Это не может быть одним из правил игры в вампиров? Изъятие стека? Хотя… по-моему, это забава более характерна для людей.

– Не обязательно. Цивилизация, способная построить гиперпространственный портал, может оцифровать все, что угодно.

– Нет доказательств.

– А здравый смысл?

На лице Вордени снова появилось ехидное выражение.

– Какой здравый смысл? Тот, который тысячу лет назад говорил, будто Солнце вращается вокруг Земли? Тот, к которому совсем недавно апеллировал Богданович, предлагая теорию узловых пунктов? Ковач, думаешь, здравый смысл антропоцентричен? Но он определен вполне конкретными допущениями. В предположении, что некая модель справедлива для человека, она должна работать в технологически развитом обществе разумных тварей всякого рода.

– Я слышал подобные речи.

– Не ты один. Бытие определяет сознание – это идеология массы. К чему кормить людей сложными теориями? Но что, если в марсианской морали нет места для смены тела? Ковач, ты хотя бы думал об этом? Что, если смерть означает твое, внутреннее отрицание жизни? Что, если не имеешь права вернуться, даже если можешь?

– В технологически развитой цивилизации? В культуре, освоившей звездную навигацию? Вордени, да это чушь собачья!

– Нет, такова существующая теория. Функционально-ориентированная этика хищника. Ферер и Иосимото из Брэдбери. К настоящему времени почти нет доказательств обратного.

– Ты в это веришь?

Археолог вздохнула и возвратилась на место.

– Разумеется, нет. Хочу лишь показать, что здесь можно найти куда большее, нежели в теплой посудине, где в своем соку варится вся современная наука. О марсианах нам неизвестно почти ничего. И это после сотен лет исследований. А то, что мы считаем установленным фактом, может в одну секунду стать ложью. Возможно, сейчас на Латимере кто-то открывает секрет марсианского сверхсветового двигателя, который он вмонтировал в стену собственной комнаты. Причем вверх ногами.

Я громко рассмеялся. Напряжение, буквально висевшее в куполе, несколько разрядилось. Вордени тоже слегка улыбнулась. Потом негромко продолжила:

– Нет. Скорее, нет. Думаешь, если я смогу открыть эти ворота, это будет означать некое понимание способа, каким можно ими управлять? Ни хрена подобного. Допущения здесь неуместны. Тут вообще нельзя оперировать человеческими понятиями.

– Что ж, прекрасно.

Я прошел в центр помещения, к Вордени, и захватил себе стул. На самом деле мысль, что стек человеческой памяти мог быть похищен марсианским террористом, что личность могли загрузить в чуждую человеку виртуальную среду и о том, какие чувства испытает эта личность… От этих картин по спине побежал озноб. В таких вещах копаться не хотелось.

– Но ведь ты первая завела речь о вампирах?

– Я лишь хотела предупредить.

– Ладно, я предупрежден. А теперь скажи мне вот о чем. Сколько еще археологов могли знать это место?

– Кроме тех, кто работал в моей группе? – Она задумалась. – Наши данные обрабатывали в Лэндфолле, но до того, как мы поняли, с чем имеем дело. В тот момент ворота значились как обелиск. Точнее, "артефакт неизвестной функциональности". Такие АНФ – каждая вторая находка.

– Знаешь, Хэнд говорил, будто этих файлов в Лэндфолле уже нет.

– Да, я читала записку. Думаю, потеряли.

– Мне кажется, слишком удобное объяснение. Конечно, файлы иногда теряют. Но не те, что относятся к находке, наиболее крупной по размерам со времен раскопок в Брэдбери.

– Я же говорила: мы записали находку как АНФ. Просто обелиск. Еще один обелиск. К тому времени на побережье нами были раскопаны с десяток разных структур.

– И вы больше не отсылали данные? Даже зная, что это такое?

– Нет. – Вордени криво улыбнулась. – Гильдия вечно третировала меня за любовь к теориям Вышински. И большинство моих скрэчеров – они тоже не вписывались в общие правила. Нас затирали коллеги, не печатали в академических журналах… Обыкновенная история: ненависть посредственности. Осознав масштабы нашей находки, мы решили, не сговариваясь: Гильдия подождет. Настанет час, когда им придется съесть собственные бредни.

– Но по какой причине вы похоронили найденное, едва началась война?

Вордени недоуменно пожала плечами:

– Чтобы ворота не достались никому. Наверное, теперь это выглядит по-ребячески, а в тот момент мы дико обозлились. Даже не знаю, поймешь ли, насколько это сильное чувство: позволить втоптать в грязь все, с чем так мучился, что сформулировал и выносил в себе. Позволить им выбросить нас на свалку. Нас – людей, случайно оказавшихся по другую сторону в политической дискуссии.

Я тут же вспомнил слушания по Иненину.

– Звучит вполне знакомо.

– Понимаю. – Несколько секунд Вордени молчала. – Впрочем, могло быть еще что-то. Знаешь, ведь в тот вечер, впервые увидев ворота… Мы все были как пьяные. Хорошенько отметили находку, приняли всякой химии и несли бог знает какой вздор. Все без умолку твердили о профессиональной карьере на Латимере и о том, что Земля выпишет мне почетную степень. – Она рассмеялась. – Кажется, в тот момент я произнесла прочувствованную речь. Я не очень хорошо помню часть вечера. И тогда не помнила, на следующее утро. – Таня вздохнула и сразу погрустнела. – Следующим утром мы размышляли трезво. Мы знали: отослав отчет, потеряем все. Гильдия возьмет нас в оборот, прислав политически надежных людей для контроля над проектом, а нас вывезут обратно, одобрительно похлопав по плечу. Да, мы вернемся из академического небытия, но какой ценой! Да, нам разрешат печататься, однако не позволят внести в тексты "слишком много Вышински". У нас останется работа, но никогда не будет свободы. Консультирование… – Судя по тому, как Вордени произнесла это слово, понятие несло негативный оттенок. – Консультирование чужих проектов. Нам хорошо заплатят, и это будет плата за молчание.

– Лучше, чем ничего.

Она состроила гримасу.

– Если бы я хотела служить запасной подстилкой у какого-нибудь политически удобного мудака, не стоящего половины моих знаний и опыта, то ездила бы на простые раскопки, как все. Настоящая причина, почему я оказалась здесь, состоит в том, что если быть, то быть первой. Я хотела копать то, что считала нужным. Чтобы доказать свою правоту в некоторых принципиальных вопросах.

– А другие – они верили, как и ты?

– Да – в итоге. А сначала подписали контракт, потому что искали работу и в тот момент никто больше не вербовал скрэчеров. Пара лет, прожитых на обочине – и человек меняется. Обретаешь энергию, чувствуешь злые импульсы.

Я согласно кивнул.

– Возможно ли, что двоих из них мы нашли в сети?

Она смотрела в сторону.

– Вполне возможно.

– Сколько их было? Тех, кто мог вернуться, чтобы открыть ворота.

– Я не знаю. Человек шесть обладали квалификацией, а два или три в принципе могли это сделать. Арибово. Возможно, Венг. Течакриенграй. Они были способнее остальных. Но открыть ворота самостоятельно? Или даже вместе, даже имея наши записи…

Таня покачала головой:

– Ковач, не знаю. Как сказать… в другое время, с другой командой… Кто знает, как эти люди работали бы при совершенно иных обстоятельствах? Ковач, сейчас я не уверена даже в собственных возможностях.

Я тут же совершенно некстати вспомнил, какой она была под водопадом. Внутри что-то больно сжалось. Я с трудом набрел на обрывок незаконченной мысли.

– Хорошо. Но в архивах Гильдии есть сведения о ДНК участников раскопок?

– Да.

– То есть мы можем запросить соответствие с анализами…

– Можем, я точно знаю.

– Однако я не уверен, можно ли получить доступ из нашего лагеря. И, наконец, нужно ли. Мало интереса знать, кто они. Скорее беспокоит – каким образом нашли смерть в этой сети.

Таню слегка передернуло.

– Если эти ребята мои… – Она помолчала. – Ковач, я не хочу знать, кто они. Без такой правды можно жить.

Я подумал, что вполне могу до нее дотронуться. Таня сидела на стуле совсем близко от меня, но казалась полностью ушедшей в себя, многократно завернутой внутрь – как та загадочная конструкция, что нам предстояло открыть. Я продолжал смотреть, решительно не в состоянии выбрать на ее теле точку прикосновения – такого касания, которое не показалось бы ей грубым, слишком сексуальным или просто нелепым.

Пролетела секунда. И умерла.

– Мне нужно поспать, – сказал я и встал со своего места. – Думаю, тебе тоже. Сутъяди поднимет нас затемно.

Вордени безразлично кивнула. Я больше не занимал ее внимания. Могло показаться, что на нее глядело ружейное дуло. Ствол, нацеленный из прошлого в настоящее.

Я оставил археолога в одиночестве среди развала из небрежно исполненных технографических эскизов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я проснулся, почти ничего не соображая – то ли от радиации, то ли от химии, которой нас пичкали во избежание последствий излучения.

Из общего для всего нашего купола окна едва проникал тусклый свет, и сон никак не шел из головы…

Ты видишь, волк из «Клина»? Видишь, клинский волчара?

Семетайр?

Сон исчез одновременно с новыми звуками. В нише умывальника кто-то яростно чистил зубы. Выкрутив шею, я увидел Шнайдера, одной рукой вытиравшего голову полотенцем и одновременно обрабатывавшего рот штатным приводом зубной щетки.

– Доброе утро, – промычал он сквозь пену.

– Доброе.

Я сделал над собой усилие и сел.

– Который час?

– Пять с небольшим.

Шнайдер пожал плечами. Словно извиняясь, он отвернулся к раковине, затем сплюнул.

– Я не поднялся бы так рано, но Сян занялся своими боевыми искусствами, и мне все равно не спалось.

Я навострил уши. Сквозь шелест синтетических занавесок нейрохимия слуха донесла вполне отчетливые звуки. Кто-то тяжело дышал и хлопал полами одежды.

– Чертов псих, – пробормотал я.

– Да ладно тебе. На этом берегу мы в хорошей компании. Думаю, им требовалось именно это. Половина завербованных – натуральные психи.

– Да-а… И не один Сян страдает бессонницей. Кажется.

Встав на ноги, я поморщился, ожидая, пока мое боевое тело отреагирует на сигнал подъема. Кажется, Сян сражался именно с этим эффектом. Тело, уже имеющее повреждения, всегда с трудом отзывается после пробуждения. Симптомы грядущей смерти, как бы слабо это ни отражалось на функциональности. Вместе с болевыми ощущениями, приходящими постепенно, с возрастом, они представляли собой индикатор с мерцающим на нем обратным отсчетом. И времени больше нет. Пип-пип…

Послышался звук очередного удара.

Ий-я-я!

– Отлично.

Двумя пальцами я надавил на глаза.

– Кажется, я проснулся. Щетка уже свободна? Шнайдер передал мне освободившийся привод. Сменив чистящую насадку, я включил моторчик и шагнул в нишу. Проснись и пой.

К моменту, когда я вышел в общее пространство купола, одетый и пришедший в более или менее нормальный вид, Сян уже сбросил пар. Упершись в землю широко расставленными ногами, он стоял на одном месте, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону, и производил замысловатые защитные движения. Стол и стулья были отставлены в сторону так, чтобы освободить центр помещения. Мебель перекрыла выход из купола. Снаружи просачивался свет – такой же синий, как и окружавшая наш дом песчаная пустыня.

Я взял из диспенсера банку "колы" с амфетамином, "специально для военных". Наблюдая за остальными, сорвал крышку и начал пить.

– Там что-нибудь было? – Сян спросил и, повернув голову ко мне, широким движением руки поставил блок справа. Я заметил, что прошлым вечером он смог улучить несколько минут, чтобы остричь копну волос "Маори" до аккуратной щетки сантиметра в два, не более. С такой прической открытое лицо казалось скуластым и суровым.

– Тренируешься каждое утро?

– Й-е-сс! – прозвучал хлесткий ответ. Блок и два контрудара – в пах и в грудь. Он мог действовать очень быстро, если хотел.

– Впечатляет.

– Это необходимость. Ий-я-я!

Еще выпад, наверняка смертельный. В висок. Атака в комбинации с блоками и мгновенный выход назад. Очень красиво.

– Всякое умение нужно закреплять. Повторенье – мать ученья. Лезвие становится острым, если его точат.

Я согласно кивнул:

– Хаяси.

Град ударов немного ослаб.

– Ты его читал?

– Нет. Однажды мы встретились лично.

Сян остановился и взглянул мне в лицо.

– Ты видел Тора Хаяси?

– Я старше, чем ты думаешь. Мы вместе высаживались на Адорационе.

– Ты Посланник?

– Был им.

Секунду он сомневался. Возможно, принял мои слова за шутку. Потом перевел обе руки вперед и, накрыв кулак правой руки ладонью левой на уровне груди, скромно поклонился.

– Такеши-сан, если я вас обидел вчера, сказав о страхе, приношу свои извинения. Я глуп.

– Проблем нет. Я не обиделся. Так или иначе мы все знакомы с этим чувством. Ты собирался позавтракать?

Он ткнул рукой в пространство общей комнаты, где у завешенной синтетическим ковром стены стоял стол. В неглубокой посудине лежали свежие фрукты и нечто, похожее на нарезанный крупными кусками ржаной хлеб.

– Ничего, если составлю компанию?

– Я был бы… это честь для меня.

Мы все еще ели, когда после двадцатиминутного отсутствия в купол вернулся Шнайдер.

– Совещание в главном куполе. Через пятнадцать минут, – бросил он через плечо, скрываясь в секции для сна. Через минуту он снова появился перед нами:

– Слышали? Сутьяди всех собирает.

Сян уже наполовину поднялся, когда я жестом пригласил его сеть на место.

– Расслабься. Он сказал – пятнадцать минут.

– Хотелось бы принять душ и переодеться, – ответил Сян довольно чопорно.

– Подождут. Я скажу, что ты уже идешь. И доешь свой завтрак, ради всего святого. Через пару дней горло будет драть так, что едва ли сможешь глотать. Пока можно, наслаждайся вкусом.

Сян сел, и на лице его появилось странное выражение.

– Такеши-сан, можно я спрошу?

– Почему я больше не Посланник? – По глазам я понял, что угадал. – Назови это моральным кризисом. Мне повезло попасть на Иненин.

– Я про это читал.

– И опять Хаяси?

Он молча кивнул.

– Ну что же, это хорошо. Хаяси написал довольно точно, но ведь его там не было. Потому он и сделал весьма неопределенные выводы. То есть не считал себя вправе судить. Но я был там и имею право говорить по существу. Там нас цинично поимели. Никто не знает, каковы были истинные намерения, но я лично считаю, что причины не имеют значения. Там умерли мои друзья. Реально умерли. Умерли, хотя в том не было необходимости. Важно только это.

– Но как солдаты мы должны…

– Боюсь огорчить тебя, Сян. Есть желание стать лучше. Теперь я пытаюсь не думать о себе как о солдате.

– И кем вы себя считаете? – Он говорил подчеркнуто вежливо, но повел себя более напряженно. И окончательно забыл про тарелку с едой. – Кем вы собираетесь стать?

Я пожал плечами:

– Трудно дать определение. Кем-то более совершенным. Возможно, наемным убийцей, почему бы нет? – Его глаза вспыхнули, и я тяжело вздохнул. – Сян, извини, что я огорчил тебя, но ведь это правда. Возможно, ты не желаешь признать это, как и большинство солдат. Надев форму, вы говорите, что навсегда отказываетесь от права на собственные решения – относительно всей вселенной и относительно своих отношений с ней.

– Это квеллизм, – сказав так, он отпрянул от стола.

– Возможно. Что не меняет сути.

Не знаю, отчего я так проникся его личностью. Наверное, захотелось расшевелить его из-за характерного для нин-дзя внешнего спокойствия. Или потому, что мне пришлось слишком рано проснуться.

– Сян, задай себе вопрос: что ты сделаешь, если командир прикажет отбомбиться плазменными бомбами по госпиталю, полному раненых детей.

– Бывают такие особые ситуации…

– Нет! – Меня поразила собственная резкость. – Солдаты не делают такой выбор. Посмотри в окно: в пепле, что ветер носит вокруг нас, есть доля атомов, принадлежавших конкретным людям. Мужчинам, женщинам, детям. Все они испарились потому, что один вполне конкретный солдат выполнил приказ одного конкретного командира. У него на пути стояли люди.

– Удар нанесли войска Кемпа.

– Не надо, ладно?

– Я не стал бы выполнять…

– А тогда, Сян, ты не солдат. Солдаты выполняют приказы. Думать им не положено. Ты перестаешь быть солдатом в ту секунду, когда отказываешься выполнить приказ. И становишься обычным наемным убийцей, пытающимся вести торг об условиях своего контракта.

Он встал со стула и сухо произнес:

– Мне нужно переодеться. Прошу, передайте мои извинения капитану Сутъяди.

– Конечно. – Я взял со стола киви и прокусил кожуру. – Там и увидимся.

Проводив Сяна взглядом, я встал из-за стола и вышел вон из купола в утреннюю прохладу, пытаясь прожевать горькую шероховатую кожицу киви.

Снаружи медленно отходил от сна лагерь. По дороге к общему куполу я заметил Амели Вонгсават, склонившуюся над одной из опорных стоек штурмовика. Ей помогала Крю-иксхэнк, державшая на весу гидравлический привод. Так как Вордени поселилась в лаборатории, три оставшиеся женщины заняли места в одном куполе – не знаю, случайно или по предварительному сговору. Странно, но никто из мужчин на оставшуюся койку не претендовал.

Увидев меня, Крюиксхэнк приветственно замахала рукой.

– Хорошо спали? – спросил я в ответ. Она широко улыбнулась:

– Да как мертвые!

В дверях общего купола нас встретил Хэнд, сверкающий свежевыбритым лицом и покрытием из новенького "хамелео-на". В воздухе летали частички того, что, по моему предположению, могло сыпаться из его волос. Хэнд настолько походил на денщика, что захотелось дать ему в зубы – с утра, для порядка.

– Доброе утро, лейтенант, – сказал Хэнд.

– Доброе.

– Как отдохнули?

– Плохо.

Внутри общего купола три четверти места было отдано под совещательную комнату. Остальное пространство отгородили, и оно досталось Хэнду. Для проведения собраний имелась дюжина расставленных по кругу стульев, каждый с клавиатурой и текстовым процессором, а также проектор карт, с которым уже возился Сутъяди. Проектор демонстрировал огромную, размером со стол, карту побережья и прилегающей местности, испещренную пометками. По ходу дела капитан вводил с клавиатуры данные. Я вошел и сразу встретил направленный на меня взгляд.

– А, Ковач. Отлично. Если не возражаете, я попрошу вас отправиться на небольшую экскурсию. Вдвоем с Сунь прокатитесь на гравитационном скутере.

Я зевнул.

– Приятная перспектива.

– Да, но не это главное. Нужно расставить датчики внешнего кольца охраны – так, чтобы мы имели фору в несколько километров и могли бы ответить на вероятное нападение. Датчиками займется Сунь, но кто-то должен прикрыть ей "задние полусферы". Постоите за турелью. Хансен и Крюиксхэнк начнут с севера и пойдут в глубь побережья. Вы направитесь на юг с тем же заданием. – Тут он улыбнулся. – Посмотрим, сойдетесь ли вы в средней точке маршрута.

Я кивнул:

– Хорошая шутка. – Сев на стул, я принял расслабленную позу. – Предпочитаете наблюдать, Сутъяди? Вызывает привыкание.

* * *

Поднявшись к отрогам Дэнгрека, мы смогли оценить опустошение, прошедшее по Заубервиллю. У самой оконечности полуострова – там, где находился эпицентр взрыва, – образовался уже заполненный морем кратер, совершенно изменивший очертания береговой линии. Периметр кратера был затянут дымом, и я разглядел множество пожаров, огни которых отмечали места былой политической активности словно маяки.

От активности осталась радиоактивность, а от городских построек не осталось ровно ничего.

– Нужно было отдать его Кемпу.

Я произнес это, обращаясь в основном к свежему морскому ветру.

– Принимая решения, он не валандается с комиссиями. Ему нет дела, как это выглядит. Если Кемп видит, что проиграл – бах! И с небес обрушивается пламя.

– Что? Это ты мне?

Сунь Липин никак не могла оторваться от начинки охранной системы, только что установленной нами.

– Нет, не совсем.

Она с сомнением подняла бровь:

– Разговариваешь сам с собой? Нехороший знак, Ковач.

Хмыкнув, я пересел на место стрелка. Наш гравицикл стоял на траве немного скособочившись, но турель с лазерами "Санджет" четко держала горизонт. Время от времени автоматика поводила стволами влево-вправо – то ли из-за колыхавшейся травы, то ли реагируя на мелких животных. Странно, если кто-то из этих зверьков смог выжить после взрыва.

– Ладно, с этим все.

Сунь закрыла лючок техобслуживания системы. Выпрямившись, она мельком взглянула в сторону турели, довольно нетвердо стоявшей на ногах. Сперва лазеры уставились прямо в землю, а затем обратились в сторону горной гряды. Установка снова выпрямилась в момент, когда из верхней части корпуса высунулись стволы ультравибраторов, словно напоминая о своем назначении. Гидравлика тут же перевела установку в нижнее положение, прижав к земле так, чтобы сделать незаметной для приближающегося врага. Из-под вооружения высунулся гибкий метеодатчик. Боевая машина до абсурда напоминала покалеченную лягушку, изувеченной лапкой пробующую воздух перед собой. Я включил микрофон.

– Крюиксхэнк, это Ковач. Ты на связи?

– Что еще делать бедной девушке? Где ты, Ковач?

– Только что установили шестой номер. Ищем место для пятого. Полагаю, скоро будем в прямой видимости. Не забывайте ставить свои метки так, чтобы они читались.

Я услышал, как она возмущенно фыркнула:

– Только не надо. Не надо бабушку лохматить. Ковач, тебя сколько раз убивали?

– Не один раз, – сознался я.

– Ну так и заткнись, пожалуйста, на хрен.

– До скорой встречи, Крюиксхэнк.

– Не попадись мне первым. Конец связи.

Сунь наконец забралась на гравицикл.

– Ты ей нравишься, – сообщила она, обернувшись ко мне через плечо. – Кстати, просто для информации: Амели и я провели больше полночи, слушая о том, что она с тобой сделает, окажись вы в запертой спасательной шлюпке.

– Хорошо, что предупредила. Надеюсь, ты не поклялась хранить ее тайну?

Сунь завела мотор, и над нами встал на место ветровой щиток.

– По-моему, идея как раз обратная: чтобы мы рассказали тебе, и как можно скорее. Знаешь, эта девочка – с Лимонских гор под Латимером. Насколько я помню, тамошние красотки не берут в голову, если нужно взять… – Она повернулась ко мне:

– Это ее слова, не мои.

Я идиотски ухмыльнулся. Сунь продолжала, не отрываясь от управления:

– Понятно, откладывать ей не стоит. Еще несколько дней – и ни у кого из нас вообще не останется как-нибудь стоящего полового чувства.

Шутки кончились. Моя улыбка увяла сама собой.

Взлетев, мы медленно пошли над гребнем гор, держась со стороны моря. Полет на гравицикле доставлял удовольствие даже с тяжелогружеными багажными отсеками. Несмотря на встречный ветер, мы разговаривали, не напрягаясь.

Внезапно Сунь спросила:

– Как думаешь, наш археолог откроет ворота? Кажется, она обещала.

– Если не она, тогда кто?

– Кто, если не она, – задумчиво повторила Липин.

Я тоже задумался и вспомнил о лечении психодинамики Вордени. Казалось, тогда с нее сняли давно засохшую повязку, плоть под которой уже начала разлагаться. Но внутри ее психики оставалось целым ядро, не затронутое повреждениями и сохранившее способность к сосредоточенному действию. Способность, позволившую выжить.

В тот момент рана еще не затянулась, и Вордени плакала. Но плакала с широко раскрытыми глазами. Сидела, сжав кулаки и стуча зубами, пытаясь бороться против сна. Когда время пробуждения пришло, Вордени очнулась сама.

Обращаясь к Сунь, я сказал:

– Не сомневайся. Она это сделает. Без вопросов.

– Уважаю твое доверие. Странно искать веру в людей у того, кто столько лет убивал в себе это качество.

– Это вовсе не вопрос веры. Обычное знание. А между ними – огромная разница.

– Можно понять так: способности Посланников дают им тайные пути для преобразования одного в другое.

– Кто сказал, что я был Посланником?

– Ты сказал. – Я отчетливо различил в ответе Сунь веселые нотки. – Да ладно… Я же слышала ваш разговор с Депре.

– Умная девочка.

– Спасибо за комплимент. Так я права?

– Нет, на самом деле все иначе. Откуда такие слухи?

– Моя семья происходит с планеты Дом Хань. Там называли Посланников по-китайски… – Сунь произнесла набор из трудновоспроизводимых слогов. – …Что означает: "Делающий факты из веры".

Я только хмыкнул. Что-то подобное уже приходилось слышать лет двадцать назад на Новом Пекине.

– Удивлен?

– Брось, это неправильный перевод. Оружие Посланников – интуиция, усиленная совершенной нервной системой. Ну, понимаешь… Собираешься выйти на улицу. Небо ясное. Тем не менее надеваешь куртку, повинуясь безотчетному импульсу. И потом идет дождь.

Она полуобернулась на сиденье, одна бровь поднята вверх:

– Везение?

– Если бы. Более вероятно, что у каких-то систем твоего тела или у мозга имелась информация, расходившаяся с первой оценкой погоды. И они сумели протолкнуть эти данные сквозь запрограммированный заранее барьер супер-эго. Посланников учат тому, каким образом "перехватывать" такие послания, обращая на пользу тому самому супер-эго, улучшая твои подсознательные реакции. В смысле веры не происходит вообще ничего. Это… Ощущение некоей сущности, лежащей уровнем ниже. На такой основе можно выстраивать связи и даже создавать своего рода скелетную модель истины. Модель позволяет возвращаться к анализу снова и снова, заполняя пробелы собственных знаний. Столетия назад подобным образом действовали наделенные интуицией детективы. Здесь мы имеем усовершенствованную версию их подхода.

Внезапно я понял, что смертельно устал от собственных излияний. От потока определений, поверхностных, едва связанных с реальными чувствами, и с тем делом, что приносило хлеб насущный.

– Сунь, расскажи – как тебя занесло в эти места?

– Мои родители занимались биоанализом и работали по контракту. Сюда попали по остронаправленному лучу вскоре после того, как началось заселение Санкции IV. Их лич-ности – не тела, разумеется. Тела достались обычные, со склада "Сино" на Латимере. Что было частью контракта.

– Они еще живут здесь?

Она словно сжалась.

– Нет. Несколько лет назад переехали на Латимер. Контракт принес им деньги.

– Ты не захотела уехать с ними?

– Я родилась на Санкции IV. Это мой дом. – Сунь посмотрела на меня, снова обернувшись через плечо:

– По-моему, тебе никогда этого не понять.

– Да неужели? Я видел места похуже.

– Правда?

– Чтоб я сдох. Например, Шарья. Стой! Справа! Сворачивай!

Гравицикл нырнул вниз и заложил вираж. Отличная реакция, учитывая новое тело Сунь. Повернувшись на сиденье, я стал всматриваться в горный пейзаж. Руки сами собой легли на турель "Санджетов", вывесив стволы лазеров горизонтально. В движении автоматика утрачивала точность, а времени на тонкое программирование у нас не было.

– Наблюдаю движение. – Я включил микрофон. – Крюиксхэнк, отмечено какое-то движение. Присоединитесь?

Наушники немедленно проскрипели ответ:

– Мы на подходе. Оставайтесь там.

– Вы это видите? – поинтересовалась Сунь.

– Если бы видела, начала бы стрельбу. Что видите в прицеле?

– Пока ничего.

– Это хорошо…

– Думаю, да…

Мы выскочили на вершину холма, и тут Сунь принялась сыпать ругательствами, по-моему, на мандаринском. Спускаясь с холма вниз, она вела гравицикл над самой землей, не более чем в метре от поверхности. Через плечо Сунь я старался разглядеть то, что видели мы оба.

– Что за хрень? – пробормотал я.

При ином масштабе могло показаться, что мы увидели свежеприготовленную биомассу для очистки гнойных ран. У серой массы, корчившейся на траве под нами, была такая же осклизлая поверхность, и она шевелилась, словно потирала миллионами пар крошечных ручек. Должно быть, Санкции IV потребуется много этих червей – чтобы вычистить все раны планеты.

Продолжая наблюдать за работой шарообразного, около метра в диаметре создания, мы увидели, как оно медленно перемещается по склону, словно наполненный газом воздушный шар. Едва на серую поверхность упала тень нашего гравицикла, на сфере немедленно сформировались выпуклости, быстро выросшие в сверкающие пузыри, тут же лопнувшие. Поверхность основной сферы втянула их остатки обратно.

Сунь спокойно заметила:

– Смотри-ка, мы ей понравились.

– Так что это за дрянь?

– Ты уже спрашивал. Не знаю.

Развернув гравицикл, она вернулась на вершину холма и посадила аппарат на землю. Опустив стволы лазеров ниже, я дал автоматике взять на прицел нашу новую игрушку.

– Думаешь, мы отошли достаточно? – осторожно спросила Сунь.

– Не бойся. Если плесень хотя бы дернется в нашу сторону, сожгу ее на хрен. Что бы это ни было.

– Удивительно простой выход.

– Да ладно… Просто думай, что Сутъяди – это я.

Плесень, или что там оно было, после нашего отступления заметно успокоилась. Она продолжала судорожные движения, однако не показывала ни малейшей тенденции следовать азимуту, на котором находился наш гравицикл.

Облокотившись на турель, я продолжал наблюдение и тут вдруг задумался: не находимся ли мы опять внутри виртуальной реальности? События в версии от "Мандрагоры"? Что, если они решили протестировать эту штуковину на нас? Как не сразу заменили серое пятно, обозначавшее Заубервилль в прошлой модели, на картину реального ужаса.

Вдали послышался неясный, едва уловимый гул.

– Вот и вторая группа. Мать ее…

Я повернулся к северному гребню, и мощное нейрозре-ние тут же показало увеличенное изображение гравицикла. Крюиксхэнк сидела за вооружением, волосы ее развевались по ветру. Чтобы не терять скорость, она убрала ветровой щиток, спрятав его за пилотскую кабину. За рукояткой управления горбился Хансен, полностью сосредоточившийся на управлении.

Удивительно, но при этой картине внутри прошла волна теплого чувства.

Это гены, старина. Не стоит их беспокоить. Гены волка.

Ах, Карера… Ах, старый хрен. Ничего-то не упустит, ни одного гребаного фокуса…

– Нужно отвезти это Хэнду. Возможно, он найдет информацию в архивах Картеля, – озабоченно произнесла Сунь.

В памяти опять возник Карера: … Картель сбросил в районе…

Обернувшись, я посмотрел на серую массу уже другими глазами. Мать их… Хансен поставил гравицикл и повернулся ко мне, морща лоб.

– И что это за…

– Пока мы не знаем, – запросто поделилась Сунь.

– Нет знаем, – сказал я.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сунь остановила изображение.

Несколько секунд Хэнд продолжал сидеть молча, внешне безразличный к увиденному. Теперь на голографический дисплей не смотрел никто. Напротив, все участники экспедиции, сидевшие вокруг экрана или сгрудившиеся в дверном проеме, дружно уставились на командира Хэнда.

– Нанотехнологии. Верно?

Хансен озвучил мысль за всех остальных. Хэнд кивнул. Его лицо оставалось непроницаемым, но мой опыт Посланника подсказывал: командир в ярости. Я сказал:

– Это экспериментальные нанотехнологии, Хэнд. Я полагал, что беспокоиться нам не о чем и это обычная самореклама Картеля.

– Обычно так и есть, – без выражения проговорил Хэнд. Хансен тут же заявил:

– Мне приходилось работать с армейскими наносисте-мами. Но я не встречал ничего подобного.

– И не мог встретить, – ответил ему Хэнд. – Это опытный образец новой нанотехники. То, что вы видели, – совершенно безобидная конфигурация, ни на что не запрограммированная.

– Тогда что она здесь делает? – спросила Амели Вонгсават. Хэнд удивился:

– Как что? Ничего. Госпожа Вонгсават, эти нано не делают ничего. Такова их миссия. Питаются, используя радиацию от взрыва, размножаются, и еще они… Они существуют. Согласно техзаданию на разработку.

– Звучит слишком безобидно, – с сомнением проговорила Крюиксхэнк. Я заметил, как при этих словах переглянулись Хэнд и Сутъяди.

– Разумеется, безобидно. Так оно и есть.

Хэнд пробежал пальцами по кнопкам, и картинка исчезла.

– Капитан, предлагаю закончить обсуждение. Могу ли я понять вас так: датчики установлены, и есть гарантия, что ни у кого не получится скрытно подойти к нашему лагерю?

Сутъяди сразу нахмурился:

– Мы увидим все, что движется. Но…

– Отлично. Тогда все за работу.

Среди присутствовавших пронесся ропот. Кто-то неодобрительно фыркнул, и Сутъяди с холодным спокойствием попросил тишины. Встав с места, Хэнд пошел к себе за занавеску, и, провожая начальника взглядом, Оле Хансен скривился. Собрание продолжил Сутъяди. Нагоняя на аудиторию мороз, он назначал задания надень.

Наконец брифинг закончился. Поодиночке и попарно участники экспедиции начали расходиться. Последним шел Сутъяди. Задержавшись в дверях купола, Таня Вордени бросила взгляд в мою сторону, но к ней тут же склонился Шнайдер, что-то шепнул, и оба уплыли с общим потоком. В свою очередь на меня недовольно посмотрел Сутъяди – заметив, что я остаюсь в куполе. Однако и он прошел мимо, не произнеся ни слова.

Выждав для приличия пару минут, я постучал и, отодвинув занавеску, вошел в четвертушку, которую занимал Хэнд. Тот лежал, растянувшись во всю длину кровати и изучая потолок. В мою сторону он даже не посмотрел.

– Что тебе нужно, Ковач?

Я взял стул и присел.

– Ну, для начала – поменьше балагана.

– По-моему, я не пытался никого ввести в заблуждение. Просто выдерживал общее направление.

– И не сказал правды. Рядовые – это одно, но в случае со специалистами ты сильно ошибся. Они не идиоты.

– Да, они умны. – Хэнд произнес эти слова так, словно наклеивал этикетки. И продолжил мысль:

– К тому же им платят. Что всегда хорошо действует. Упрощает ситуацию.

Я посмотрел на свою ладонь.

– Мне тоже платят. Что хорошо, но не избавит тебя от удушья – если обнаружу, что ты водишь меня за нос.

Наступила пауза. Если разговор и был неприятен Хэнду, он не выпустил наружу ни одной эмоции. Первым не выдержал я:

– Итак. Ты собирался рассказать, что на самом деле происходит с этими нано.

– Ничего не происходит. Так я ответил госпоже Вонгсават, и это чистая правда. Нано сброшены в "нулевой" конфигурации. Никакого задания у них нет.

– Кончай валять дурака, Хэнд. Если нет задания – тогда почему эти нано вывели тебя из равновесия?

Он все так же смотрел в потолок. Казалось, был поглощен созерцанием серой поверхности купола. Захотелось встать со своего места и нажать на Хэнда физически. Оставался шаг, но сделать его не позволяла психология Посланника. Хэнд продолжал размышлять. О чем? Наконец он тихо пробормотал:

– Известна ли тебе величайшая истина о войне – такой, как эта?

– Не давать "мясу" слишком много думать?

Хэнд улыбнулся:

– Нет. Иметь потенциал для инноваций.

Казалось, слова добавили энергии самому говорившему. Внезапно Хэнд рывком сел на кровати, сцепив ладони вместе, обхватил руками колени и принялся буравить меня глазами.

– Ковач, что ты думаешь о Протекторате?

– Шутишь?

Он помотал головой:

– Не шучу и не ловлю на слове. Что такое Протекторат лично для тебя?

– "Строящих козни за оба яйца держит костлявая длань мертвеца".

– Весьма поэтично, но я не спрашивал, как это называла Квел. Я спросил, что думаешь лично ты?

Я пожал плечами:

– Думаю, она права.

Хэнд кивнул без лишних эмоций.

– Хорошо. Она была права. Человечество шагнуло к звездам. Мы действуем в измерениях, ощутить которые физически не имеем возможности. Создаем одно новое общество за другим в мирах, находящихся настолько далеко друг от друга, что самые быстрые из космических кораблей должны ле-теть тысячу лет, пересекая сферу нашей экспансии от края до края. А знаешь, как мы добились этого?

– Такое чувство, что я слушаю политическую речь.

– Это сделали корпорации. Не правительства. Не политики. Это не фокус гребаного Протектората – фальшивки, созданной на наши деньги. Видение этого будущего обеспечено корпоративным планированием. Оно создавалось на средства корпораций и усилиями служащих им людей.

– Браво! Аплодируем корпоративному духу! – я несколько раз хлопнул в ладоши. Хэнд не обратил на этот демонстративный жест никакого внимания.

– А что произошло, когда мы сделали то, что сделали? Появились Объединенные Нации, и нас заставили замолчать. ОН отобрали у нас власть, данную во времена великого переселения. Ввели новые налоги и переписали законы по-новому. Они просто нас кастрировали.

– Хэнд, я сейчас заплачу.

– Это совершенно не смешно, Ковач. Ты хотя бы способен вообразить, до какого уровня могло дойти технологическое могущество человеческой расы – не будь на нас намордник? Знаешь, как быстро мы развивались на пике миграции?

– Читал про это.

– Космоплавание, криогеника, бионика, машинное мышление. – Он считал, отгибая пальцы по очереди. – То были десять лет, достойные целого столетия. Глобальная инъекция допинга, введенная всему научному сообществу. И все закончилось, едва Протекторат подписал свои протоколы. Если бы этого не случилось, мы уже имели бы средства для сверхсветового космического полета. Гарантированно.

– Теперь можно говорить все что угодно. Думаю, ты опустил кое-какие незначительные детали, хотя дело даже не в них. Не хочешь ли ты сказать: если бы не те протоколы, вы покончили бы с этой войной в два счета?

– В сущности, да. – Руки Хэнда, зажатые между колен, непроизвольно задвигались. – Это, разумеется, не официальная позиция. Точнее – не более официальная, чем линкоры Протектората, которых якобы нет в районе Санкции IV. Неофициально же каждый из членов Картеля имеет право разрабатывать продукцию военного назначения как ему угодно.

– И что такое ползает по округе? Продукция военного назначения?

Хэнд процедил сквозь сжатые губы:

– Умная нанобиосистема сверхкороткого жизненного цикла, сокращенно – УНБС.

– Звучит многообещающе. И что она может?

– Не знаю.

– И на кой хрен… Хэнд склонился вперед:

– Я сказал "не знаю". Никто не знает. Пока. Это совершенно новое направление разработок. Тема называлась так: "Масштабируемые адаптивные наносистемы с открытым программированием и коротким жизненным циклом". Сокращенно – системы МАНОПКЖ.

– Системы МАНОПКЖ? Ну и название. Это что, оружие?

– Конечно.

– И как оно действует?

– Ковач, прочисти уши! – Судя по голосу, в Хэнде просыпался энтузиазм. – Это адаптивная, саморазвивающаяся боевая система. Эволюция чистого ума. Никому не известно, по каким законам она действует. Постарайся вообразить, как могла сложиться жизнь на планете Земля, случись молекулам ДНК обрести частицу разума или хотя бы способность к примитивному мышлению. Вообрази – и ты поймешь, насколько быстро пошло бы эволюционное развитие. Теперь умножь на миллион или даже больше – именно этот коэффициент стоит за «коротким жизненным циклом». В последний раз, когда я слышал о проекте на одном из совещаний, говорили о четырехминутном цикле смены поколений. Как действует? Ковач, мы едва способны наметить основные направления. Развитие системы моделировали на компьютере «Мандрагоры», в виртуальной среде. И всякий раз получали новый результат. Однажды она построила что-то вроде скорострельной пушки в виде кузнечика размером с танк-паук. Он мог прыгать метров на семь в высоту и вести огонь в падении, почти не промахиваясь. В другой раз система приняла вид облака из спор, разрушавших молекулы углерода при непосредственном контакте с карбоновой броней.

– О-о… Бог ты мой.

– Ну, в нашей местности ничего подобного случиться не должно. Здесь попросту нет достаточного числа военных, чтобы служить фактором эволюции.

– Однако ваше чудо может найти себе иные занятия.

– Вполне допускаю. – Хэнд уставился на свои руки и задумчиво добавил: – Когда станет активным.

– И сколько времени осталось до начала активной фазы?

Хэнд пожал плечами:

– Пока МАНОПКЖ не столкнется с охранным комплексом Сутъяди. Спираль эволюции начнет раскручиваться после того, как по ней начнут стрелять.

– Что, если мы решим ее уничтожить? Сутъяди предложит именно это.

– Чем? После того как мы включим ультравибраторы "Нагини", боевая наносистема окажется подготовленной к встрече с нашими средствами охраны периметра. Применив иные воздействия, мы заставим противную сторону эволюционировать, противодействуя новым факторам – вырабатывая устойчивость к ним и становясь гораздо умнее. Вообще это целая наука, наноматика. По аналогии с микробами, частицы боевой наносистемы – назовем их нанобами, практически невозможно уничтожить. То есть их нельзя убивать по одному. А вместе они – сила, и кто-то всегда остается в живых. Черт побери, Ковач, в наших исследованиях говорится, что степень поражения нанобов в восемьдесят процентов идеально соответствует их быстрой эволюции. Таков принцип работы этой штуковины. Вот тут и зарыта хреновина: выживают только сильнейшие – именно те, что на следующем витке спирали раздавят тебя самого. Все – абсолютно все, чем будет нанесен удар по наносистеме в нулевой конфигурации, – сместит ситуацию в худшую для нас сторону.

– Должна существовать кнопка, которая выключает или ликвидирует оружие.

– Да, такая кнопка предусмотрена. Для остановки проекта нужен код. Которого у меня нет.

Не знаю, была ли причиной радиация или, наоборот, лекарства, но внезапно я почувствовал сильную усталость. В голову не приходило ничего, кроме слов Вордени, сказанных вчерашним вечером. Напрасное сотрясение воздуха. Что толку разговаривать с этими солдатами, чиновниками из корпораций и политиками? Их нужно мочить всех подряд, и мир станет гораздо лучше. Позади них одно дерьмо, и кому-то еще приходится это убирать.

Хэнд негромко кашлянул.

– Если повезет – уберемся отсюда раньше, чем эта хреновина разовьется в нечто существенное.

– Хочешь сказать: если Геда на нашей стороне?

Он улыбнулся:

– Можно и так.

– Хэнд, ты не веришь ни одному своему слову.

Улыбка исчезла.

– Откуда тебе знать?

– МАНОПКЖ. УНБС. Аббревиатуры тебе знакомы. Ты знаешь результаты моделирования. Имеешь представление о гребаных программах и железе, на котором они запущены. Когда Карера нас предупреждал, говоря о сброшенных в этом районе наносредствах, ты глазом не моргнул. А теперь ни с того ни с сего писаешь в трусы. Беспокоят нанобы… Что-то не так.

Хэнд привстал на койке.

– Тяжелый случай. Ковач, я сказал ровно столько, сколько хотел.

Одним движением я поставил чиновника на ноги, одновременно активизируя оружейный интерфейс правой руки. В ладонь тяжело упал автомат.

– Сидеть.

Хэнд спокойно посмотрел в направленный прямо на него ствол:

– Не делай глупостей… – он поднял голову, взглянул мне в глаза и осекся.

– Сидеть.

Хэнд осторожно опустился на койку.

– Ковач, сделаешь это – и потеряешь все. Деньги и обратный билет на Латимер.

– По тому, как это сказано, у меня вряд ли появились накопления.

– Ковач, у меня достаточно копий. Если и выстрелишь, то совершенно впустую. В Лэндфолле меня перешьют в другое тело и…

– Не получал пулю в живот?

Глаза Хэнда на мгновение встретили мой взгляд. Чиновник замолчал.

– Это разрывные пули повышенной энергии. Особенно хороши для ближнего боя. Думаю, ты видел, что стало с группой Дэна. Эти пули входят целиком и выходят в виде мономолекулярных осколков. Если я продырявлю тебе брюхо, умирать придется до вечера. Знаешь, что это будет, здесь и сейчас? Что бы ни сделали психохирурги, ты не забудешь этого никогда. Однажды я умирал так же и могу сообщить: лучше не дергайся.

– Мне кажется, у капитана Сутъяди будет особое мнение.

– Сутъяди сделает так, как скажу я. Остальные тоже. На собрании ты не приобрел никакой поддержки. Ни я и никто из них не захочет умирать, в особенности от рук твоих "эволюционирующих нанобов". Рискну предположить, что мы закончим этот разговор цивилизованно.

Я наблюдал затем, как Хэнд оценивает решимость в моих глазах и жестах. Определенно, он владел некоторыми из психологических навыков. Хэнд понимал, что почем, но в сравнении с подготовкой Посланника корпоративное биообеспечение просто отдыхает. Посланники действуют рефлекторно, на основе подспудного синтеза факторов. И в тот момент я не знал, буду стрелять или нет.

Он прочитал это в моих глазах. И сломался. Я увидел, как изменилось его лицо, и убрал оружие, не зная сам, что произошло бы при ином раскладе. Часто бывает, люди не знают, что творят. Так и у Посланников.

Хэнд сказал:

– Информация не должна выйти из этой комнаты. Иное решение будет контрпродуктивным.

Я поднял бровь:

– Так плохо?

Он ответил нехотя, с трудом выговаривая слова:

– Может показаться… будто я сам себя напрягаю. Нужно остерегаться.

– Кого?

– Ты не должен их знать. Конкурентов.

Я сел на прежнее место.

– Другая корпорация?

Хэнд отрицательно качнул головой:

– Нет. МАНОП – проект "Мандрагоры". Изначально мы действительно купили технологию УНБС у независимых разработчиков, но теперь проект полностью за "Мандрагорой". И хорошо прикрыт. Хотя внутри корпорации есть люди, завязшие в интригах, и они постараются обязательно влезть. Коллеги-с… – последнее слово он выговорил с особенным выражением.

– И много таких "коллег"?

Хэнд скорчил гримасу.

– Ковач, в "Мандрагоре" нет друзей. С тобой идут до тех пор, пока получают финансирование. Если поверишь хоть раз – тебя сразу утопят. Вечная борьба за место под солнцем. Боюсь, я немного просчитался.

– Значит, боевую наносистему сбросили, чтобы гарантировать твое невозвращение из Дэнгрека? Не слишком дальновидно, зная конечные цели нашей экспедиции.

Представитель "Мандрагоры" только развел руками.

– Думаю, они не имеют понятия, для чего мы здесь находимся. Все данные надежно скрыты в архиве корпорации, и доступ разрешен мне одному. Пытаясь докопаться до причин, они рискуют потерять все, что имеют.

– Но если им придет в голову взять тебя здесь, на месте…

Хэнд кивнул:

– Точно.

Тут я подумал о причине, по которой Хэнд мог не хотеть получить пулю. Мои предположения о его капитуляции требовали немедленного пересмотра. Хэнд не сломлен. Он просчитан.

– Как надежно укрыты твои данные?

– От доступа извне? Чертовски надежно. Для доступа изнутри корпорации? – Он изучающее посмотрел на свои руки. – Не знаю. Мы уходили в спешке. Коды безопасности не менялись достаточно давно. Вопрос времени.

Я предложил:

– Мы можем протрубить отступление. Вызови Кареру, он же дал нам код.

Хэнд натянуто улыбнулся:

– Как ты полагаешь, Карера дал нам тот код? Экспериментальная нанотехнология закрыта кодом, неизвестным Карере. Чтобы произвести сам сброс, моим врагам требовалось иметь влияние на уровне Военного Совета. Что предполагает доступ ко всем кодам, в том числе и кодам "Клина". Забудь о Карере. Карера – карманный политик. Предположим, коды были действительны на момент его информации, но сейчас это не более чем средство для точного наведения ракет, ждущих сигнала. Средство для нашего уничтожения. – Последовала еще одна напряженная улыбка. – Как я знаю, "Клин" очень точно попадает в цель.

– Обычно они не промахиваются.

– Итак. – Хэнд встал с места и подошел к окну с занавеской. – Итак, тебе все известно. Доволен?

Я задумался.

– Единственный шанс уйти с этого места целым – это…

– Совершенно верно. – Хэнд не стал даже отворачиваться от окна. – Подробный доклад о нашей находке вместе с заявочным номером, соответствующим бую, сброшенному на новую собственность "Мандрагоры". Единственное, что может вернуть меня в игру на верхнем этаже. С картой старше, чем у скептиков.

Немного посидев, я вдруг понял, что разговор окончен, и собрался идти. Хэнд ни разу посмотрел в мою сторону. Обратив внимание на выражение его лица, я почувствовал неожиданную симпатию. Просчитаться – знакомое мне состояние. У самого порога я на секунду остановился.

– Что? – спросил Хэнд.

– По-моему, еще стоит помолиться. Это помогает.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Своей работой Вордени занималась как каторжная.

Таня упивалась штурмом неприступной, скрученной из множества слоев конструкции ворот. Казалось, временами она впадала в неистовство. Часами срисовывала техноглифы, стараясь вычислить закономерности их повторения. Быстрыми, словно у джазового пианиста движениями загружала последовательности знаков в серые блоки памяти. Потом пропускала данные через синтезаторы, расставленные вокруг ворот, и наблюдала за эффектом, обхватив голову руками.

Наш археолог предлагала неземной конструкции свои протоколы последовательных воздействий, а приборы регистрировали все самые скупые ответные реакции. Поверхность ворот рассматривалась скрупулезно, через пятьдесят семь расставленных по периметру экранов. От Вордени не мог укрыться ни один блик. Анализ реакции ворот помогал генерировать следующую тестовую серию. И так далее.

Поняв наконец невозможность когерентного воздействия на техноглифы, Таня собрала записи и удалилась в купол, где решила начать все сначала.

Вордени скрылась в куполе, а я тихо присел, держась в стороне от остальных. Хотелось видеть, как эта женщина будет работать над задачей, немыслимо трудной с точки зрения профессионального ученого. Из люка "Нагини" я время от времени видел мелькавшее в окне купола лицо Тани. Сделать это мог только я – помогала нейрохимия зрения. Глаза Вордени устремлялись то на устройство ввода текста, то на интерфейсы мгновенной памяти. Потом Таня исчезала в глубине помещения, и оставалось любоваться картинкой с хаотично разложенными зарисовками техноглифов. В эти секунды я подсознательно старался отыскать ее изображение на стене, сплошь увешанной мониторами.

Волосы она убрала назад – так, чтобы не мешали работать, но пряди время от времени выбивались и падали налицо. Тогда мне не было видно лица Тани. Неожиданно появилось желание подправить ей локоны.

Я наблюдал за работой Вордени и за тем, что делала с ней эта работа.

Сунь с Хансеном работали за выносным пультом управления системами. Сутъяди ни на минуту не оставлял входа в каверну, где трудилась Вордени – независимо от ее присутствия.

Остальная часть нашего экипажа смотрела частично закодированное спутниковое телевещание. В основном смеха ради – пропагандистские каналы кемпистов. Иногда, при очень плохом приеме, переключались на правительственное вещание. Появление самого Кемпа на экране сопровождалось улюлюканьем и издевками. И наоборот, номера Лапи-нии вызывали радость и дружные аплодисменты. Постепенно реакция аудитории притупилась, а каждому из выступавших с экрана артистов отошла своя доля внимания.

Депре и Крюиксхэнк безудержно хвалили Лапинию, в каком бы сюжете ни появлялась певица, но весь экипаж дружно поносил идеологизированный бред Кемпа, состоявший из поз и демагогии. То, что должно, по идее, зажигать зрителей, провоцировало лишь хохот. Общему веселью поддался даже Сян. По лицу ниндзя несколько раз прошла тень улыбки.

Хэнд наблюдал за океаном, и его внимание в основном привлекал либо юг, либо восток. В какой-то момент, задумавшись, я поднял взгляд к усыпанному яркими звездами небу. Наблюдают ли за нами сверху? И кто?

После двух дней пассивного ожидания наше охранение нанесло удар по колонии нанобов.

Когда сработала батарея ультравибраторов, меня как раз тошнило. Это почти всегда ощущаешь физически – как зуд в костях. Или чувствуешь тупую боль в желудке.

Импульсов было три. Потом наступила тишина.

Вытерев рот, я хлопнул по кнопке удаления мусора и вышел из своего купола на берег. Небо у линии горизонта уже посветлело. В той стороне виднелось лишь смутное марево, шедшее от Заубервилля. Не было ни дыма, ни огней и никаких признаков, говоривших о попадании в боевую технику.

На открытом отовсюду пространстве стояла Крюиксхэнк. Опустив лазерный "Санджет", она всматривалась в горы. Я подошел ближе.

– Ты почувствовал?

– Угу… – Набежала слюна, и пришлось сплюнуть в песок, под ноги. В висках продолжала пульсировать боль, не знаю – то ли от визга ультравибраторов, то ли от резкого пробуждения. – Похоже, отсидеться не удалось.

Она покосилась на меня:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Ну началось. Только не надо брызгать слюной. Еще пара дней – окажешься на моем месте.

– Спасибо на добром слове.

Еще один, более мощный аккорд ультравибраторов. Дрожь волной прокатилась через внутренности. Хорошо согласованная серия импульсов и раскат отчетливо слышной реакции от встречи залпа с целью. Стиснув зубы, я закрыл глаза.

– Есть накрытие, – сказала Крюиксхэнк. – Первые три – это пристрелочные импульсы. Теперь цель на мушке.

– Отлично.

Вибрация утихла. Наклонившись, я попытался высморкаться, вычищая одну ноздрю от сгустков рвоты. Крюиксхэнк с любопытством следила за моими действиями.

– Что?

– О-о. Извини, – сказала она и отвела взгляд. Прочистив и вторую половину носа, я опять сплюнул и осмотрелся вокруг. Горизонт оставался чистым. В песке, у самых моих ног, виднелись пятна крови и рвоты. Похоже, распадаюсь на части. Хреново.

– А где наш Сутъяди?

Крюиксхэнк махнула рукой в ту сторону, где стояла "На-гини". Под носовой частью штурмовика находилась изогнутая передвижная площадка, на которой я увидел Сутъяди и Хансена. По-видимому, они обсуждали нечто важное, касавшееся вооружения ближнего боя.

Недалеко от корабля на песчаном берегу сидела Амели Вонгсават и наблюдала за дискуссией. Депре, Сунь и Сян либо все еще не вышли из камбуза, либо решили убить время на подсобных работах.

Рассматривая фигуры стоявших на передвижной площадке, Крюиксхэнк ладонью прикрыла глаза от яркого солнца.

– По-моему, наш капитан всерьез полагается на носовую установку. Про это он говорит с первого дня. Смотри, смотри – улыбается.

До площадки я добрался, с большим трудом преодолевая то и дело подступавшую тошноту. Сутъяди, видевший мое приближение, присел на край. Улыбнуться он не посмел.

– Похоже, времени у нас не осталось.

– Не совсем так. Судя по рассказу Хэнда, нанобам требуется эволюционировать несколько дней. Для построения ответа на удар ультравибраторов им осталось около половины пути.

– Будем полагаться на археолога. Возможно, она развивается столь же быстрыми темпами. Вы с ней разговаривали?

– А что, с ней можно разговаривать?

Сутъяди состроил кислую мину. С момента, когда мы узнали о сбросе наносистемы, Вордени окончательно замкнулась. Даже ела механически, без всякого видимого удовольствия. От разговоров она уходила, односложно и зло обрывая любые попытки контакта.

– Хотелось бы получить доклад о состоянии, – сказал Сутъяди.

– Он в процессе.

Я перебрался на другую сторону песчаного пляжа, по дороге обменявшись с Крюиксхэнк замысловатым рукопожатием. Жест, казавшийся рефлекторным, вызвал улыбку у меня самого и отчасти помог избежать нового прилива дурноты. Что-то вроде психотехники Посланников. Рефлекс цепляется за то, что глубоко внутри.

– Поговорим? – спросила Амели Вонгсават, когда я оказался рядом.

– Разумеется. Я вернусь через минуту. Нужно взглянуть, над чем работает наша неутомимая коллега.

Теперь уже никто не улыбался.

Я обнаружил Вордени сбоку от ворот. Таня сердито смотрела на объект своего исследования. На изящных, напряженно мерцавших над ее головой экранах шли бесконечные тестовые последовательности. Дисплей, расположенный перед рабочим местом, оказался пуст, зато на угловом экране в свернутом объемном окне крутились какие-то данные.

Странная для опытного исследователя конфигурация. Большинство предпочитают изучать результаты в проекции на плоскость. Это всегда лишь электронный эквивалент реальных данных, представление которых можно в любой момент изменить, растянув по комнате одним движением курсора.

Я наблюдал, как она снова и снова рассматривает объемную проекцию под разными углами. Археолог прокручивала картинку раздраженными, резкими движениями, смещая панораму то в одну, то в другую сторону. Мне нравился ее жесткий стиль.

Первой спросила она:

– Надеюсь, ты не станешь задавать глупых вопросов?

– Теперь в игре нанобы.

Вордени кивнула.

– Я уже почувствовала. Что у нас есть? Дня два или три?

– Хэнд считает, что на открытой местности эволюция займет четыре дня. Не стоит думать, будто ты работаешь под прессом.

Последовала слабая улыбка. Похоже, она немного оттаивала.

– Что-нибудь получается?

– Ковач, это глупый вопрос.

– Ну извини. Пододвинув ящик, я сел.

– У Сутъяди начался зуд. Ему нужно действовать.

– Понимаю. Хватит ерундой заниматься, просто открой эту штуку…

Я с трудом выдавил улыбку:

– Вроде того. А хорошо бы, правда?

Молчание. Ворота поглощали и мое внимание. Таня тихо произнесла:

– Я очень близко. Длины волн подобраны. Идет проверка звуковых и визуальных стимулов. Здесь чистая математика, и насколько я разбираюсь в математике, это непременно сработает. Мне приблизительно ясно, что должно произойти, остается экстраполировать. Примерно так мы работали в прошлый раз, насколько помню. Черт, они должны открыться! Но я что-то упустила. Забыла. Выпало что-то важное… Даже не знаю, было ли оно… – Лицо ее дрогнуло. – Из меня все стерли.

В голосе Вордени зазвучала истерическая нота, и она осеклась, не желая преодолеть барьер, ограждавший оставленное позади. Нужно было ей помочь.

– А если кто-то уже побывал здесь до нас? Они могли поменять пароли на вход?

Некоторое время Таня молчала. Я ждал. Наконец она подняла голову и прокашлялась:

– Спасибо. Гм… За участие. Сам знаешь, такое маловероятно. Один шанс на миллионы. Нет. Я точно знаю, что просто чего-то не знаю. Забыла.

– Но ворота можно перешить?

– Ковач, можно! Можно вообще все. Но реально – вряд ли. Человеку такое просто не под силу.

– Людям удалось открыть ворота.

– О да. Ковач, собака тоже способна открыть дверь – если сможет дотянуться до ручки. А ты когда-нибудь видел собаку, сперва снявшую дверь с петель, а потом повесившую ее на место?

– Ладно тебе.

– Есть вещи пока что нам недоступные. Все, чему нам удалось научиться у марсиан – читать их карты, использовать устроенные ими укрытия и ездить на "метро", обнаруженном на Земле Нкрума. Мы освоили ничтожную часть их наследия. Взрослый марсианин мог заниматься такой работой даже во сне. Технологии низшего уровня. Все равно как вести автомобиль или работать по дому. А это… – Она обвела рукой то, что стояло против целой батареи научных инструментов. – Это вершина их технологий. Единственный образец, обнаруженный за пять столетий усердных поисков, шедших в более чем тридцати мирах.

– Вероятно, мы не там искали. "Грубо хватаем блестящую упаковку в то время, как сложнейшая схема, в нее завернутая, падает на землю к нашим ногам".

Вордени с укором взглянула на меня:

– Ты кто? Новообращенный последователь Вышински?

– Удалось почитать кое-какую литературу. Совсем недавно, в Лэндфолле. К счастью, в банках данных "Мандрагоры" хранится много чего. Однако найти копии последних работ было непросто. И, судя по текстам, Вышински считал составленные Гильдией планы чистой ерундой.

– К тому времени он был на них сильно зол. Не так просто в один день перейти на положение диссидента.

– Ведь, по-моему, как раз он предсказал существование ворот?

– В принципе да. Такие намеки содержались в его архивах, вывезенных с полевых раскопок на Брэдбери. Пара упоминаний про техноглифы с условным названием "Шаг на ту сторону". Гильдия причислила найденное к поэзии, считая лирическим описанием обычной технологии гипертрансляции. Кстати, мы до сих пор не способны интерпретировать то, что читаем: эпическую ли поэзию, или прогноз погоды. Одно выглядит практически неотличимым от второго, и Гильдия бывала счастлива, если могла получить от нас хотя бы намек на первородное значение любой из находок. Смысл названия "Шаг на ту сторону" как буквальный перевод термина "гипертрансляция" казался вырванным из контекста. Название относилось к конструкции, о существовании которой еще не было известно никому.

В выработку, где мы находились, проникла новая волна вибрации, и с распорных конструкций начал сыпаться песок. Вордени с опаской посмотрела вверх.

– Охо-хо…

– Сосредоточься на своей работе. Хансен и Сунь уверяли, что зона резонанса будет совсем небольшой и не выйдет за пределы центрального круга. Впрочем… – Я пожал плечами. – Впрочем, они уже совершали фатальные ошибки в прошлом. Причем оба. Ладно, мне нужно проверить крышу, чтобы ты не оказалась раздавленной в самый интересный момент.

– Спасибо.

Я снова небрежно пожал плечами:

– Это наш общий интерес.

– Я имела в виду совсем другое.

– Гм-м…

Я понял свою неловкость.

– Послушай… ты уже смогла открыть это. И повторишь еще раз. Вопрос лишь во времени.

– Которого у нас нет.

– Скажи… – Я старался быстро, насколько позволяли навыки Посланника, убрать нараставшие в ее голосе нотки уныния. – Если то, что стоит перед нами, действительно вершина марсианской технологии… Как случилось "взломать" ворота в прошлый раз? Имея в виду…

Я поднял руки, подыскивая аргументацию. Женщина слабо улыбнулась, и неожиданно мне пришла в голову мысль о том, с какой силой давили на ее психику высокая радиация и медикаменты, помогавшие действовать телу.

– Ты что, ничего не понял? Ковач, мы ведем речь совсем не о людях. Эти создания мыслили совершенно иначе. Вышински говорил о такой их стороне, как демократическая открытость и доступность всякой технологии. Вспомни созданные ими укрытия. Использовать эти строения могло любое существо. Любой марсианин – потому, разумеется, что нет смысла в достижении технологической вершины, если на нее не может взойти любой представитель твоей расы.

– Ты права. Здесь нет ничего человеческого.

– И это одна из главных причин начавшихся у Вышински проблем. В свое время он написал работу по марсианским укрытиям. Их научная сторона была достаточно сложной, однако сами укрытия оказались построены так, что эта сложность не имела никакого значения. Система их управления оказалась вполне доступной пониманию людей. Вышински считал этот факт ясным указанием на тенденцию к объединению наших рас и, более того, заявил, что это демонстрирует ошибочность представления о марсианском государстве как империи и, следовательно, исключает возможность ведения колониальной войны с их расой.

– Он просто не понял, где следовало остановиться?

– Это один из способов донести свои взгляды.

– И что он хотел доказать? Что невозможна война против иной расы? Против расы, которую мы до сих пор не смогли встретить?

Вордени пожала плечами.

– Или так, или они сами избегают встречи, уйдя в другую часть галактики. На самом деле Вышински никогда не шел дальше чистых рассуждений. Скорее он иконоборец, борец с предрассудками. И скорее увлекался противостоянием вечной идиотии Гильдии, нежели утверждением собственных теорий.

– Поведение удивительно глупое для незаурядного человека.

– Или удивительно смелое.

– Странный способ донести свои взгляды. Вордени покачала головой:

– Как бы там ни было, но суть в том, что все обнаруженные до сих пор объекты могли быть поняты и освоены людьми.

Она махнула рукой в сторону нагроможденного у ворот оборудования.

– Мы синтезируем свечение, исходившее из глотки марсианина. Умеем воспроизводить звуки, которые, по нашему представлению, могла издавать особь этой расы. Но лишь тогда мы заставим ворота действовать, когда нам откроется смысл. Ты спросил, каким образом удалось "взломать" ворота? Именно таким. Открыть ворота мог любой марсианин, элементарно пожелавший сквозь них пройти. То есть с нашим оборудованием мы откроем их снова. Дайте только срок.

В последних словах послышались гневные интонации. Кивнув, я неспешно сполз с ящика.

– Уходишь?

– Хочу поговорить с Амели. Что-нибудь нужно?

Она как-то странно посмотрела на меня:

– Больше ничего, спасибо. Пройду еще две серии, потом схожу поесть, – Таня потянулась, не вставая со своего места.

– Хорошо. Тогда и увидимся. – Я почти развернулся к выходу. – Да… кстати, что доложить Сутьяди? Ему нужна какая-то определенность.

– Скажи, что я открою ворота в течение двух суток.

– Серьезно?

Она засмеялась:

– Нет, знаешь ли. Но все равно скажи.

Хэнд был занят. Пол в его четвертинке купола пересекали замысловатые дорожки из песка, а в воздухе плавал дым от четырех свечек черного цвета, расставленных по углам.

Хэнд находился в трансе. Скрестив ноги, он сидел там, где заканчивалась одна из дорожек. В его руках была зажата неглубокая медная чаша, куда по капле стекала кровь из его рассеченного пальца. В чаше, строго по центру, лежала резная фигурка из кости, блестевшая красным там, куда падали капли крови.

– Хэнд! Что за дерьмо ты здесь развел?

Он вышел из транса, и на лице появилось отчетливо злобное выражение.

– Я сказал Сутъяди… Никто не должен меня тревожить.

– Да. А он сказал мне. Так что это за хрень?

Напряженное молчание. Я прочитал состояние Хэнда. Судя по мышечным проявлениям, он был готов сразу броситься в драку. Что представлялось неплохим вариантом. Медленная смерть сделала меня хорошим специалистом по боли. А всякая симпатия по отношению к Хэнду в прошедшие два дня начисто испарилась.

Вероятно, он прочел мои мысли. Левой рукой Хэнд нарисовал в воздухе нисходящую спираль, и выражение его лица тут же смягчилось. Отставив чашу в сторону, он лизнул порезанный палец.

– Ковач, ты не способен это понять.

– Позволь я угадаю, – оглядевшись, я обратил внимание на свечи. Исходивший от них запах был тяжелым и необычайно резким. – Думаю, ты взываешь к помощи каких-то сверхъестественных сил. Собираешься так вытащить нас из переделки?

Потянувшись назад, Хэнд загасил одну из свечей, не вставая со своего места. Обычная маска уже вернулась на его лицо. Голос казался совершенно ровным.

– Ковач, ты как всегда: подходишь к неизвестному с позиции накачанного шимпанзе. Пора знать, что некоторые ритуалы требуют уважительного отношения, независимо от их прямого эффекта.

– Кажется, я могу это понять в общих чертах. Но тебя просто тянет рассуждать в терминах платежных систем. Услуга за услугу или "qui pro qui". Небольшая услуга ценой малой крови. Очень выгодно, Хэнд, и вполне, вполне в корпоративном стиле.

– Ну что тебе нужно, Ковач?

– Интеллектуальной беседы. Жду на улице.

Пройдя сквозь занавеску, я с удивлением отметил легкую дрожь в руках. Вероятно, непроизвольная реакция имплантированных в ладони биопластин. Иногда они чувствительнее носа гончей собаки и отзываются на любое вмешательство в цепь, управлявшую рефлексами. Скорее всего мои биопластины переносили радиацию хуже остального тела.

Я не мог избавиться от запаха из жилища Хэнда. Словно влажное тряпье, запах прилип к нёбу, и я попытался выхаркать его. В висках запульсировала боль. Поморщившись, я замычал словно настоящая обезьяна. Словно обезьяна, которую резал своими руками. Прочистив горло, осторожно кашлянул в последний раз и присел на стул в комнате для совещаний. Руки больше не дрожали.

Хэнду понадобилось около пяти минут для того, чтобы убрать атрибуты своего культа и снова предстать в образе готового к действию сотрудника "Мандрагоры", каким его привыкли видеть в лагере. Под глазами у него красовались синие круги, а кожа приобрела серый оттенок. Но я не заметил в глазах Хэнда того отстраненного выражения, которое наблюдал у остальных, быстро умиравших от радиации. Похоже, он вообще не выпускал наружу свои ощущения. Используя весь свой опыт Посланника, я видел в его облике лишь готовность к неизбежности.

– Надеюсь, это достаточно важно, Ковач.

– Надеюсь, что нет. Амели Вонгсават доложила о самопроизвольном отключении бортовой системы мониторинга. Прошлой ночью "Нагини" была обесточена минут пять или шесть. – Задумчиво покачав головой, я продолжил: – Да. Именно так. Что было не сложно сделать. По словам Амели, достаточно выключить цепь питания. И никаких сигналов тревоги.

– О Дамбалла… – Хэнд смотрел в сторону берега. – Кто еще знает?

– Ты. Я. Амели Вонгсават. Она сказала мне, я сказал тебе. Наверное, ты расскажешь все своему богу? Надеюсь, он что-нибудь посоветует.

– Ковач, давай не будем…

– Хэнд, время принимать управленческое решение. Я считаю, Вонгсават здесь вне подозрения. В противном случае не существует причин рассказывать мне о факте отключения. Я определенно знаю, что не могу подозревать самого себя и, очевидно, тебя. Но решить, кому доверяю из остальных сверх сказанного, не могу.

– Вонгсават протестировала корабль?

– Да, по ее словам. Проверено все, что можно проверить на земле. Меня больше волнует оборудование Вордени.

Хэнд устало прикрыл глаза.

– Великолепно, – он стал разговаривать точно как я.

– В смысле безопасности я предложил бы Вонгсават взять с собой нас двоих, скажем – для осмотра нанососедей. Тогда можно будет проверить системы. Вылазку проведем после полудня: после нарушения запретной зоны пройдет вполне достаточно времени.

– Годится.

– Предлагаю тебе носить это при себе. Так, чтобы никто не видел, – я протянул Хэнду полученный от Вонгсават разрядник.

– Умно, не так ли? Хранился в каюте "Нагини" – из стандартного аварийного комплекта. На случай мятежа. Если стрельнешь не того парня, последствия относительно минимальны. – Хэнд потянулся за оружием. – Получи и распишись. – Он опустил компактное оружие в карман куртки. – И поговори с Вонгсават. Она хорошо подготовлена. Нас трое, а вместе мы способны в зародыше подавить любые события.

– Правильно, – Хэнд снова прикрыл глаза, на сей раз придавив веки большим и указательным пальцами. – Да, правильно.

– Знаю. Кажется, кто-то не хочет пропустить нас в эти ворота. Не так ли, Хэнд? Похоже, ты молился не тем ребятам.

Снаружи дала залп батарея ультравибраторов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Амели Вонгсават подняла нас на высоту пять километров.

Отойдя на безопасную дистанцию, она включила автопилот.

Нас было всего трое.

Собравшись в рубке, мы расселись вокруг голографического дисплея и замерли в ожидании, словно охотники на номерах. Едва прошли первые три минуты ожидания и ни одна из систем "Нагини" не приказала долго жить, Вонгсават облегченно вздохнула. Так, словно ждала этого момента с самой нашей высадки.

– Наверное, волноваться не о чем, – сообщила она без особой уверенности. – Кто бы ни играл в свою игру здесь и сейчас, ему не захочется умирать заодно с остальными – независимо от поставленных целей.

Я невесело добавил:

– Зависит от полученного мандата.

– Ты полагаешь, Ся…

Я приложил палец к губам:

– Никаких имен. Еще не время. Не позволяй воображению опережать события. Между прочим, твоя идея, будто затесавшийся среди нас вредитель верит в свое счастливое спасение, может оказаться ошибочной. У всех нас есть стек памяти на случай, если эта штука свалится вниз. Штурмовик не может рухнуть?

– Нет, если в топливо не подмешали взрывчатку.

– Вот и решение, – заключил я и повернулся к Хэнду. – Верно?

Поиски не отняли много времени. Едва Хэнд взломал защитную мембрану на первой же взятой в хранилище емкости высокого давления, как нас бросило через люк в направлении рубки. Извернувшись, я успел хлопнуть по пульту экстренной герметизации. Автоматика моментально уплотнила люк, закрыв замок с глухим стуком.

Я перевернулся на спину. Из глаз в два ручья текли слезы, а легкие… их просто раздирало от кашля.

– Твою мать!..

В поле зрения показалась Амели Вонгсават.

– Ребята, что вы…

Хэнд жестом приказал пилоту отойти.

– Оксидантная бомба, – захрипел я, продирая глаза. – Снаряжена недавно и поставлена на неизвлекаемость. Амели, что хранилось в первом отсеке?

– Минуту. – Исчезнув в люке, пилот углубилась в диагностику. Потом откуда-то из глубины донесся ее голос: – Похоже, там хранилось медицинское оборудование. Материалы для автохирургии, что-то из антирадиационных препаратов. Два спасательных комплекта на случай катастрофы и один костюм для иммобилизации при травме. Да, еще одно место… Заявочный буй "Мандрагоры".

Я кивнул в сторону Хэнда.

– Символично.

С силой оттолкнувшись от пола, я сел и привалился спиной к изогнутой стене.

– Амели… проверь, пожалуйста, где находятся остальные буи. И провентилируй первый отсек до того, как мы снова откроем люк. Я и так умираю слишком быстро, даже без чертова окислителя.

Как раз над моей головой обнаружился диспенсер с питьевой водой. Потянувшись, я достал пару баночек, метнув одну в руки Хэнда.

– Оп-ля! Смоем оксиды.

Поймав банку, Хэнд издал короткий смешок. Я тоже оскалился.

– Итак…

Упаковка пшикнула, и Хэнд задумчиво произнес:

– Итак, что бы там ни было – утечка, имевшая место в Лэндфолле, преследует нас по сей день. Как думаешь, могли посторонние ночью войти в лагерь?

Эта мысль посетила и меня.

– Сомнительно. Многое против этого: нанобы, два кольца внешнего охранения, смертельная радиация по всему полуострову. Чтобы решиться на диверсию, нужно быть конченым психом.

– Те кемписты, что проникли в башню "Мандрагоры", хорошо отвечают данному требованию. В итоге им пришлось погибнуть по-большому… вместе со стеками.

– Знаешь, Хэнд… Будь я на их месте, сам сделал бы то же самое. Уверен: в арсенале корпорации есть особые средства для виртуальных допросов.

Не обратив никакого внимания на мой выпад, Хэнд продолжал рассуждать:

– Пробраться на борт "Нагини" вряд ли труднее, чем проникнуть в здание "Мандрагоры".

– Да. Но больше похоже на другое: в нашем доме завелась крыса.

– Предположим. Но кто? Из чьей команды – твоей или моей?

Я повернул голову в сторону рубки и громко произнес:

– Амели! Включи автопилот и иди к нам. Не хочу говорить за твоей спиной.

Недолгая пауза – и в проеме люка показалась Амели Вонгсават, немного смущенная ситуацией.

– Я поняла. Ну, в любом случае… мне хорошо слышно.

– Отлично, – я сделал жест, приглашая к продолжению разговора. – Отлично, поскольку логика заставляет считать тебя единственной, кому можно доверять.

– Спасибо.

– Он сказал "логика заставляет"… – по-моему, настроение Хэнда не слишком улучшилось с момента, когда я прервал его молитву. – Мы здесь не для обмена любезностями, пилот. Но вы доложили Ковачу об отключении питания и, значит, оказались практически вне подозрений.

– Если только я не прикрылась этим докладом, чтобы войти в доверие.

Я прикрыл глаза.

– Амели…

Хэнд явно утратил терпение:

– Так что, Ковач, из чьей группы эта крыса – твоей или моей?

– Что касается моей… – Я открыл глаза и принялся разглядывать надписи на банке. Эти мысли крутились в голове с момента доклада Вонгсават, но лишь теперь мне удалось выстроить логическую цепь. – Возможно, что навыков пилота у Шнайдера достаточно и он мог отключить следящие мониторы. Возможно, Вордени такое не под силу. В любом случае кому-то придется сделать им очень выгодное предложение. Более выгодное, чем предложение "Мандрагоры". Что маловероятно.

– Опыт подсказывает: иногда политических убеждений достаточно, чтобы замкнуть "накоротко" любые финансовые мотивы. Что, если один из них – кемпист?

Тут я вытащил из памяти две ассоциации, одну за другой.

Шнайдер.

… Больше не хочу видеть ничего подобного. Я выхожу из игры, и не важно как.

Или Вордени.

… Сегодня я видела смерть ста тысяч человек… Выходя на улицу, знаешь: ветер носит вокруг их останки.

– Нет, не могу представить.

– Вордени прошла лагерь.

– Хэнд, знаешь ли, на этой планете в лагере побывала четверть населения. Туда нетрудно попасть.

Наверное, моя интонация показалась Хэнду небеспристрастной. Он сыграл отбой.

– Ладно, теперь – моя команда.

Тут Хэнд с сочувствием посмотрел на Вонгсават.

– Итак. Кандидатов отбирали случайным образом. Свои тела они получили за несколько дней до высадки. Вербовка со стороны кемпистов? Маловероятно.

– А ты веришь Семетайру?

– Верю, что ему насрать на все, кроме оговоренного процента. Наконец, Семетайр достаточно умен, чтобы видеть: Кемп проиграет войну.

– Догадываюсь, что сам Кемп достаточно умен и тоже понимает это. Что не мешает его вере в правое дело. Ты сам сказал – "замкнуть финансовые мотивы накоротко".

Хэнд закатил глаза к небу:

– Хорошо, но тогда кто? На кого ставишь ты?

– Есть возможность, которую ты не рассматривал.

Он искоса посмотрел на меня.

– Нет, прошу тебя… Только не чудовище с полуметровыми клыками. Не повторяй за этим идиотом Сутъяди.

Я обиженно пожал плечами.

– Дело, конечно, твое. У нас два неопознанных трупа без стеков. Что бы с ними ни произошло, выглядит так, словно эти двое были частью экспедиции по вскрытию ворот. Теперь открыть их пытаемся мы. И мы имеем то, что имеем. – Я ткнул пальцем в пол. – Две экспедиции с разрывом в месяцы или, возможно, в год. Что между ними общего? Единственное объединяющее звено находится по ту сторону ворот.

Амели Вонгсават озабоченно встрепенулась:

– Раскопки Вордени не обнаружили этой проблемы?

– Нет, ничего такого. – Выпрямив спину, я сел поудобнее, поймав себя на том, что стараюсь руками ограничить поле для рассуждений. – И кто знает, что за шкалу оценок использовали создатели ворот? Предположим, открыв их, вы себя обнаруживаете. И если вы высокого роста, с крыльями как у летучей мыши – все в порядке. Если же нет – к вам отправляют, скажем… медленнодействующий вирус.

Хэнд фыркнул:

– И что?

– Не знаю. Возможно, он вселяется в вас и сводит с ума. Делает идиотом. Заставляет убивать всех вокруг, уничтожать стеки памяти и подвешивать трупы в рыболовных сетях. Не знаю.

Тут я заметил, с каким выражением уставились на меня Хэнд и Вонгсават.

– Хорошо, понимаю. Это я к примеру. Но представь: недалеко от нас сам по себе гуляет "наноконструктор", постепенно эволюционирующий в боевую машину. Его придумали мы. Раса людей. Раса, находящаяся – по самым оптимистичным оценкам – на несколько тысяч лет позади марсиан. Представляете, что за системы могли предусмотреть для защиты ворот их создатели?

– Знаешь, Ковач, тяжело абстрагироваться от коммерции, но еще труднее поверить в то, что защитная система наносит свой удар через год. То есть я не стал бы покупать такую систему. И это я – пещерный в сравнении с марсианами человек. Полагаю, гипертехнологии прежде всего означают гиперэффективность.

– Ты впрямь из пещеры, Хэнд. Видишь все с одной позиции: с точки зрения выгоды. Система, чтобы быть эффективной, не должна создавать прибыль. Система должна элементарно работать. Особенно предназначенная для боя. Взгляни в окно: что осталось от Заубервилля? Где здесь прибыль?

Хэнд недоуменно пожал плечами:

– Спроси Кемпа, это его рук дело.

– Ладно, думай сам. Но пять или шесть столетий назад подобное оружие не могло принести никакой пользы, кроме устрашения. Атомная дубина служила фактором сдерживания. Это сейчас мы бросаем бомбы там и тут, словно игрушки. Мы знаем, как потом очистить территорию, имеем эффективные стратегии. Теперь для сдерживания агрессора требуются иные средства – например, генетическое оружие или нанобы. Это все мы. И вот куда мы пришли. Напрашивается предположение, что марсиане сталкивались с аналогичными проблемами. Если вели войны. А что было фактором сдерживания?

– Нечто, превращающее людей в маньяков-самоубийц? – Хэнд был настроен скептически. – Спустя год? Да ладно тебе.

– А что, если это невозможно остановить? – спокойно возразил я.

Стало очень тихо. По очереди взглянув на обоих собеседников, я утвердительно кивнул:

– Представим себе: нечто прибывает к нам через гиперпространственный канал, например, ворота, и забирается в мозг человека, изменяя мотивы его поведения. Что, если со временем будут инфицированы все, кто находится по эту сторону ворот? Не имеет значения скорость, с которой идет процесс. Итог – гибель всех обитателей планеты.

– Можно эваку… – Хэнд осекся на полуслове.

– Эвакуация лишь распространяет заразу дальше. Остается изолировать пораженную планету, наблюдая за наступающим концом света. Возможно, это случится не быстро: например, через поколение или два. Но. Никакой. Ремиссии.

Нас опять укрыла зловещая тишина. Первым заговорил Хэнд:

– Считаешь, произошло нечто вроде этого? Здесь, на Санкции IV? Поведенческий вирус?

– Тогда эта война получит разумное объяснение, – внятно произнесла Вонгсават. И мы расхохотались – непонятно почему.

Напряжение спало.

Вонгсават откопала в аварийном комплекте пилотской кабины две кислородные маски, и мы с Хэндом отправились проверять отсеки. После вскрытия защиты на оставшихся восьми баллонах пришлось отойти назад.

Три оказались необратимо изъеденными. Четвертый – отчасти поврежден. Похоже, химическая бомба сработала не так, как было задумано, и выбросила лишь четверть своего содержимого. Мы нашли даже кусок от корпуса, опознав в нем средство из арсенала самой "Нагини".

Вашу мать…

Все пропало.

Потеряна треть запаса антирадиационных препаратов.

И программное обеспечение нашего отхода.

Кончено. Все в мусор.

Остался один работающий маяк.

Возвратившись, мы сняли маски, не говоря ни слова, расселись по сиденьям и погрузились в мысли – каждый в свои. Пришло в голову, что наша группа, оказавшаяся в Дэнгреке – это баллон высокого давления, защищенный от коррозии лишь умением сражаться и нашими собственными телами. Телами "Маори". Которые сильно проржавели.

– Что собираетесь говорить остальным? – спросила Амели Вонгсават. Ей хотелось знать. Я посмотрел на Хэнда. Он выдержал мой взгляд абсолютно спокойно.

– Вообще-то ничего. Ни полслова. Все останется между нами троими. Поврежденные баллоны списать на аварию.

– Какую аварию? – недоуменно спросила Вонгсават.

– Амели, он прав. – Я смотрел в пространство, пытаясь осмыслить ситуацию. Хотелось увидеть вспышку. Чтобы ответ пришел как внезапное озарение… – Сейчас невыгодно озвучивать такую информацию. Остается дожить до следующего акта. Скажем, произошла утечка мощности. Результат экономии "Мандрагоры". На войне как на войне. Они поверят.

Хэнд даже не улыбнулся. А у меня не было сил его осуждать.

Ржавеем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Прежде чем приземлиться, Амели Вонгсават включила камеры для наблюдения за колонией нанобов. Запись мы показали в комнате для совещаний.

– Что еще за сети? – спросил кто-то.

Сутъяди до максимума увеличил картинку. Растянувшееся на сотни метров скопление серых нитей шло по низинам полосой в несколько десятков метров, оставаясь вне досягаемости ультравибраторов. Внутри сети наблюдалось движение угловатых созданий, напоминавших четырехногих пауков. Кое-где в глубине этой массы шло довольно активное движение.

– Быстро развивается, – отметил Депре, откусив кусок яблока. – Больше напоминает оборонительную линию.

С ним согласился Хэнд:

– Да. Пока да.

– Отлично. Предлагаю сохранить. это состояние.

Крюиксхэнк с воинственным видом оглядела собравшихся.

– Довольно сидеть и смотреть на это безобразие. Пора вытащить одну из наших систем и накрыть нанобов одним залпом.

– Иветта, нападение научит их эффективному противодействию.

Хансен возразил ей, глядя куда-то в сторону. Казалось бы, версию об утечке мощности приняли все члены группы, но Хансен нервно отнесся к новости о том, что у нас остался последний заявочный буй.

– Они научатся действовать и опять пойдут на нас.

Крюиксхэнк рубанула ладонью воздух:

– Пускай учатся. Это даст нам время. Что, не так?

Со своего места поднялся Сутъяди.

– Прозвучала здравая мысль. Хансен, Крюиксхэнк. Ударим сразу после еды. Плазменная основа плюс осколочные заряды. Я хочу понюхать, как воняет эта дрянь.

Сутъяди получил то, что хотел.

Спешно поужинав, вся группа высыпала на пляж, чтобы поглазеть на спектакль. Хансен и Крюиксхэнк расчехлили одну из передвижных артиллерийских установок, введя в ее процессор данные, снятые Амели с воздуха. Потом они отошли немного в сторону, а установка принялась метать плазменные заряды, направляя удар за холмы. Туда, где находились колония нанобов и то, что эволюционировало в ее коконах.

Горизонт окрасился в цвет пламени.

Мыс Люком Депре наблюдали за остальными с борта траулера, облокотившись на поручень и по очереди отхлебывая из найденной на мостике бутылки заубервилльского виски.

– Довольно красиво, – тоном знатока заметил профессиональный террорист, ткнув стаканом в направлении зарева.

– И достаточно грубо.

– Ладно, это война. – Он с любопытством посмотрел в мою сторону. – Кстати, странная оценка. Для Посланника.

– Экс-Посланника.

– Ладно, экс-Посланника. В Корпусе служат спецы с репутацией – утонченные, так сказать.

– Могут, когда нужно. А иногда бывают достаточно жестокими. Помнишь? Адорацион. Шарья.

– Иненин.

– Иненин тоже. – Я заглянул в стакан с остатками виски. – Мужик… Грубая работа – от нее все беды. Год назад эту войну закончили бы в две недели – применив чуть более тонкие средства.

Я поднял бутылку за горлышко. Протянув мне стакан, Депре кивнул.

– Это же ясно. Направить в Кемпополис всего одну группу и прикончить эту суку Кемпа. И войне конец.

Я налил еще виски.

– Не упрощай ситуацию, Депре. У него есть жена, дети. И двое братьев. Наконец, есть вера. Это объединяющая сила.

– Объединяющая, ага. – Депре неуверенно поднял стакан. – Твое здоровье. Предположим, пришлось бы убить всех его командиров, что с того? Работа на один заход. Хорошо: две. три группы и нормальная координация… Чего нам стоило? Чего?

Я опрокинул стакан и поморщился:

– Я что, похож на счетовода?

– Да я без тебя знаю, что стоило послать на дело две команды спецов… И мы выиграли бы эту войну еще год назад!! Дюжина жизней – и избежали бы мясорубки…

– Да, конечно… Еще можно сбросить две "умные" системы, эвакуироваться с планеты и ждать, пока разберутся без нас. Пусть гибнут машины, а люди остаются в живых! Почему-то никто не додумался…

Специалист по террору печально ответил:

– Не-а… Это стоило бы слишком дорого. Дешевле убивать людей, а не машины… Всегда.

– Депре, странное мнение для наемного спеца-киллера. Не обижайся на мои слова.

Он помотал головой.

– Знаю сам, кто я такой. И это мое решение – заниматься тем, что хорошо умею. Я видел довольно мертвых тел на Чатичай. По обе стороны. Там среди остальных лежали мальчики и девочки. Слишком юные, чтобы призывать их на войну. Эта война не для них, и детям не нужно было умирать.

Внезапно я подумал о своем взводе, с которым в нескольких сотнях километров отсюда попал под перекрестный огонь. Вспомнил Квок Юэн Юй, руки и глаза которой снесло той же умной шрапнелью, что отняла конечности у Эдди Мунхарто и сорвала лицо Тони Леманако. Остальным повезло куда меньше. Едва ли невинные жертвы, но и они вовсе не просили о такой смерти.

Артиллерия прекратила стрельбу. Напрягая зрение, я отыскал среди сгущавшихся над пляжем сумерек фигуры Хансена и Крюиксхэнк. Они опускали стволы вниз.

Стакан я выпил до дна.

– Ладно, дело сделано.

– Считаешь, поможет?

Я пожал плечами:

– Как сказал Хансен. Временно.

– Итак, нанобы узнали, что такое взрывчатка. Вероятно, это знание поможет им справляться с лучевым оружием: то же тепловыделение. Под конец они получили удары от ультравибраторов. Что мы еще имеем?

– Ну… Острые предметы.

– Как быстро откроются ворота?

– Ты кого спрашиваешь? Вордени – вот наш эксперт.

– Мне кажется, ты с ней близок.

Пожав плечами, я снова уставился в пространство. Молчание затянулось. На побережье опускалась ночь, лишая блеска спокойную поверхность воды.

– Останешься здесь?

Я поднял бутылку так, чтобы на фоне неба и красной полосы на горизонте увидеть, сколько осталось. Виски еще плескалось на уровне чуть выше половины.

– Уходить? Не вижу причины.

Депре кашлянул.

– Кстати, мы пьем коллекционное виски. Возможно, оно не так хорошо на вкус, однако… – Он махнул рукой в направлении руин Заубервилля. – Теперь этот напиток стоит денег: виски перестали делать.

Повернувшись спиной к поручню, я обратил лицо в сторону растерзанного города. Налив стакан до самых краев, я поднял его вверх и сказал:

– Тогда выпьем за них. Давай пить. Чертово виски.

Потом мы говорили очень мало. Разговор увядал сам собой и замер на нуле, как и уровень виски в бутылке. Траулер окончательно поглотила ночь. Мир сузился до размера палубы. Перед нами были мостик корабля и подернутое облаками черное небо, на котором тускло мерцали редкие звезды.

Отойдя от поручней, мы расположились на палубе, привалившись к оказавшимся неожиданно удобными конструкциям.

В какой-то момент Депре ни с того ни с сего спросил:

– Ковач, а ты мог бы вырасти в танк?

Наклонив голову в его сторону, я попытался навести резкость. Самые популярные заблуждения, касавшиеся всех Посланников – это их клички: "танкоголовый" и с десяток других обращений, к которым я уже привык. По крайней мере мог стерпеть такое от спецназовца…

– Нет. Конечно, нет.

– А Посланники…

– Да уж, Посланники… Тебя ставят лицом к стенке, отнимают твою личность, загружают ее в виртуальную реальность и переделывают так… Вливают столько гребаной психологии, сколько не получишь за всю жизнь. И все же в большинстве мы остаемся нормальными людьми из реального мира. Мы дозреваем в реальности, что дает прочную основу способностям.

– Нет, все не так. – Депре покрутил в воздухе указательным пальцем. – Сначала они генерируют модель. Прорабатывают детали, "оживляя" и масштабируя сюжет по реальному времени. После загружают это в клон. На практике у человека не бывает уверенности, «прожигали» его в новое тело или нет. Есть только смутное ощущение: «что-то было».

Я зевнул.

– Да-да… Оно всегда с тобой. Оно у всех. Ты живешь с этим после каждой перезагрузки, каждый раз, когда тебя транслируют по лучу. Знаешь, почему я всякий раз знаю о новом теле?

– Почему?

– Потому что нет способа загрузиться совершенно чисто. Что с ранних лет сделало меня социопатом, не признающим авторитетов и склонным к насилию. Из-за гребаной смены тел, Люк.

Через секунду он захохотал, а вслед за ним рассмеялся и я.

– Что, кстати, заставляет задуматься, – добавил Депре, когда смех прекратился.

– О чем именно?

Он обвел рукой вокруг:

– Об этом. Тихий пляж. Тишина. Возможно, это лишь модель. Сдается, сюда нас поместили нарочно, чтобы перекантовались перед настоящей высадкой.

Я пожал плечами.

– Расслабляйся, пока дают.

– А ты можешь быть счастливым в таком месте? Внутри модели?

– Люк, после того, что пришлось увидеть за два последних года, я могу быть счастлив даже в чистилище.

– Очень романтично. Я имел в виду модель.

– Терминология не имеет значения.

– Считаешь себя проклятым?

Отпив глоток крепкого виски, я поморщился.

– Шутишь. Мне уже смешно.

– А-а… Предупреждать надо.

Неожиданно Люк наклонился ко мне:

– Когда ты убил в первый раз?

– Надеюсь, это не личное?

– Ковач, возможно, мы умрем. Здесь и вполне реально.

– Тогда это будет не модель.

– Что, если мы все прокляты? Ты как сказал?

– Не вижу причин раскрывать тебе душу. Депре состроил рожу.

– Можем поговорить на другие темы. Ты убивал…

– Шестнадцать.

– Что?

– Мне было шестнадцать. По земным меркам – совершеннолетие. Орбита Харлана длиннее, чем у Земли.

– Все равно рановато.

Я покачал головой.

– Видно, время пришло. С четырнадцати лет имел дела с бандитами. И пару раз был близок к убийству.

– Что, совершил налет?

– Нет, случайно. Мы решили потрясти торговца тетраметом, но мужик оказался еще тот. Все побежали, а я попал ему в руки.

Я посмотрел на свои ладони.

– Думаю, он тоже не ожидал.

– Ты забрал стек?

– Нет. Просто переехал на новое место. Слышал, он меня искал. Когда перешился в новое тело. Потом я ушел служить, и тот человек не стал связываться с военщиной.

– А военщина… Научила убивать по науке?

– Думаю, к этому я пришел бы рано или поздно. А что случилось с тобой? Прошел ту же школу?

– О нет. Это в крови. Наша фамилия давно связана с "военщиной", со времен освоения Латимера. Мать была полковником межпланетного флота. Ее отец служил морским офицером. Мои брат и сестра – тоже военные. – Он улыбнулся. Во мраке сверкнули безукоризненные зубы новенького клона. – Можно сказать, для этого нас и растили.

– Насколько вообще сочетается профессия убийцы и история семьи потомственного военного? Надеюсь, это не слишком личное?

Депре пожал плечами.

– Солдат всегда солдат. Не важно, каким способом убиваешь. По крайней мере так воспитала меня мать.

– А твой "первый"?

Он опять рассмеялся:

– На Латимере. Во времена Рудничного бунта. По-моему, я был не старше тебя. Попал к разведчикам, которые действовали на болотах. Огибал деревья, и тут… – Он сложил обе руки вместе. – Короче, я увидел его. И выстрелил прежде, чем что-то понял. Дистанция была метров десять, и его разорвало надвое. Я видел все как бы со стороны. Не понимал, что происходит. Не сразу врубился в ситуацию… Ну, что сам же его застрелил.

– Стек забрал?

– О да. На этот счет инструктировали особо. Собирать все материалы для допроса и не оставлять свидетелей.

– Наверняка зрелище было презабавное.

Депре с сожалением помотал головой и признался:

– Меня вывернуло наизнанку. Сильное ощущение. Все смеялись. Спасибо, сержант вошел в положение. Он докончил дело и посоветовал не брать в голову. А потом обтер мне лицо. Потом были новые трупы, так что я адаптировался.

– Это нормально.

Мы встретились глазами. Возникло ощущение общего опыта.

– Потом меня даже наградили. Дали рекомендацию в войска для секретных операций.

– Тебя что, забрасывали в братство "Карефоур"?

– "Карефоур"… – Он нахмурился. – Да, они дали нам прикурить на дальнем юге. Около Биссоу и в районе мыса. Бывал там?

Я отрицательно покачал головой.

– Биссоу всегда была их родиной, но кто они и за что сражались – до сих пор загадка. Мне встречались их последователи, возившие оружие повстанцам на мыс. Да, и как-то я подстрелил одного или двух. Но те же кадры числились у нас в помощниках. На них держались поставки лекарств, разведка и кое-какие вопросы, касавшиеся религии. Многие солдаты искренне верили в бога, в основном рядовой состав. Потому молитва перед боем считалась делом правильным, о чем хорошо знал любой командир. А ты имел контакты с братством "Карефоур"?

– Пару раз, в Латимер-Сити. Больше косвенно, нежели лично. Кстати, Хэнд из их числа.

– Неужели? – Депре показался неожиданно озадаченным. – Довольно занятно. Хэнд не похож на… Ведет себя не как верующий человек.

– Да, так и есть.

– Что делает его менее предсказуемым.

– Эй! Посланник! Ты в трюме, что ли?

Я выглянул из-за своего укрытия.

– Крюиксхэнк, ты ли это?

В ответ послышался смех.

С трудом поднявшись, я направился к поручню. Перегнувшись через него, едва различил в темноте троицу: Шнайдера, Хансена и Крюиксхэнк. Веселая компания облепила гравицикл. Судя по бутылкам и состоянию остальных припасов, гудеж на берегу начался давно.

– Забирайтесь на борт, пока ваша посудина не затонула, – предложил я.

Новый экипаж траулера прибыл со своей музыкой. Они расставили по палубе акустику, и ночь расцвела звуками лимонской сальсы. Собрав кальян, Хансен и Шнайдер разожгли огонь, и запах табака немного перебил вонь от сетей, подвешенных и валявшихся на палубе.

Крюиксхэнк достала сигары с содранными этикетками, явно из Индиго-Сити.

– Это же контрабандный товар, – заметил Депре, перекатывая сигару между пальцев.

– Обижаешь. Взято на шпагу.

Крюиксхэнк откусила кончик сигары и, не выпуская ее изо рта, откинулась на палубу. Повернув голову набок, она прикурила от кальяна. Затем без видимых усилий перекувыркнулась назад. Выпрямившись, девушка посмотрела в мою сторону и улыбнулась.

Я сделал вид, что вовсе не пялюсь на ее стройное молодое тело "Маори".

– Нормально. Теперь сделаем микс.

Она потянулась за предложенной бутылкой. Отыскав в кармане смятую пачку "Лэндфолл-лайт", я прикурил свою сигарету.

– До вашего появления вечер был спокойным.

– Что верно, то верно. Бойцы вспоминали минувшие дни? Скольких убили и как.

Сигара тихонько дымилась.

– Крюиксхэнк, и где же ты их стянула?

– У одного клерка из "Мандрагоры", он занимался поставками вооружения. Не стянула. Мы заключили сделку. Он назначил встречу в оружейной комнате.

Она скосила глаза, посмотрев на встроенные в сетчатку часы.

– Мы должны встретиться через час. Но, кстати, вы правда мерялись членами: как и скольких убил?

Я взглянул на Депре, и тот осклабился.

– Нет.

– Это радует. Хватило дерьма еще в частях быстрого реагирования. Стадо безмозглых ублюдков. Должна сказать, мне не кажется, что убивать так уж трудно. Эта способность есть у нас всех. Убийство – дежурная встряска.

– И, конечно, тренинг.

– Ковач, ты нарочно издеваешься?

Я отхлебнул из стакана и затряс головой. Печальное зрелище: молодая девушка совершает те же ошибки, что много лет назад сделал я сам.

– Ты с Лимонских гор? – спросил Депре.

– Да, родилась в горах и выросла там же.

– Наверное, сталкивалась с братством "Карефоур"?

Крюиксхэнк сплюнула. Достаточно точно – аккурат под поручень и ни капли на палубу.

– Подонки. Да, они были повсюду. Особенно зимой двадцать восьмого. Шлялись туда-сюда, обращали в свою веру и жгли деревни, если их не хотели слушать.

Депре обменялся со мной многозначительным взглядом. Я решился сказать:

– Знаешь, а ведь Хэнд состоял в этом братстве.

Она выпустила дым.

– Сразу и не скажешь. А-а… какая разница? Пока нет войны – такие ведут себя как обычные люди. Знаешь ли, учитывая дерьмо, что сейчас валят на Кемпа…

Она замялась, задумчиво озираясь вокруг. На Санкции IV стало обычным проверять, нет ли поблизости кого-нибудь из политического управления. Они примелькались как зашкаливающие дозиметры.

– По крайней мере та сторона не стояла бы за веру истинную. Еще в Лимонии до начала блокады я слышала, что братство изгнали из Индиго-Сити.

– Боже мой, хватит уже! – сухо заметил Депре. – Не много ли конкурентов для шишки масштаба Кемпа?

– А что? Я слышала, квеллизм тоже отрицает религию.

Я фыркнул.

– Эй, ты что?

В круг влез Шнайдер.

– Ну-ка, ну-ка… я тоже слышал. Помнишь, что сказала Квел? "Плюнь в деспотичного бога, что путает веру и счет… " Кажется, так?

– Не хрен мешать кемпистов и тех, кому по душе идеи Квел, – вмешался Оле Хансен. Он сидел, привалившись к поручню, и держал в одной руке мундштук. И ехидно произнес, протянув его в мою сторону:

– Правда, Ковач?

– Это вопрос. Кемп у Квел украл… Многое заимствовано.

Взяв мундштук, я втянул дым, держа сигарету в другой руке. Дым приятно наполнил легкие, словно облепив изнутри прохладной простыней. После сигары его действие казалось мягким, хотя вовсе не таким вкрадчивым, как тогда, на Гаерлейне-20. Наконец внутри прошла резкая волна, а грудную клетку пронизал ледяной ветер. Закашлявшись, я ткнул сигарой в сторону Шнайдера:

– Дерьмом воняет твоя цитата. Неоквеллистский бред. По-моему, стишата просто сфабрикованы.

Слова произвели вялый эффект.

– О-о… хватит…

– Что?

– Боже, да это были ее слова, сказанные на смертном одре…

– Шнайдер, она не умирала!

– Умирала, не умирала… это действительно вопрос веры, – иронически заметил Депре.

Все снова засмеялись. Еще разок затянувшись, я передал мундштук нашему записному убийце.

– Ладно, слушайте, – сказал я. – О ее смерти достоверно не известно. Да, она исчезла. Но нельзя говорить "на смертном одре", если не было никакого смертного одра.

– Назови это прощальной речью.

– Назови это хренотенью.

Пошатываясь, я встал на ноги.

– Ты хотел цитату, я тебе сейчас сделаю цитату.

– Й-йес!..

– Давай!

Все отодвинулись, уступая место для драки. Откашлявшись, я громко продекламировал:

– "Мне не нужно прощения", вот что она сказала. Слова из "Дневников кампании", кстати – не фальшивка. Книгу нашли в руинах перепаханного микробомбами Миллспорта. Тогда лидеры Харлана как один сидели в эфире. Разглагольствовали, дескать: "Бог забрал ее, предъявив счет за души, погибшие с обеих сторон". А вот настоящие слова Квел: "Мне не нужно прощения, тем более от бога. Как все тираны, бог не стоит и плевка, брошенного в его сторону. Торговаться с богом? Наша сделка куда проще: я не дам ему ничего, а он заплатит тем же". Так говорила Квел.

Аплодисменты сорвались с мест как птицы. Потом все опять затихли. Я оглядел лица, ожидая увидеть ироническое выражение. Серьезнее других речь воспринял Хансен. Вцепившись в мундштук, он сидел неподвижно, и взгляд его казался остановившимся. Шнайдер, напротив, с чувством освистал аплодировавших и принялся тискать Крюиксхэнк. Стрельнув глазками по сторонам, лимонская девочка радостно захихикала. Что касается Люка Депре, реакция убийцы осталась неопределенной.

– Почитай нам стихи, – спокойно попросил он. Шнайдер оскалился.

– Ага, про нашу победу.

Мне почему-то вспомнилась госпитальная палуба. Леманако, Квок и Мунхарто. Они стояли вокруг, и раны были их единственными наградами. Они никого не проклинали. Волчата из "Клина", пушечное мясо. Они смотрели на меня в ожидании слов, уже зная, что их бросят в мясорубку и все начнется сначала. Где же мое прощение?

– Никогда не читал ее стихов, – солгал я и медленно пошел к носу судна вдоль поручня. На баке я облокотился на ограждение и сделал глубокий вдох – так, словно воздух на самом деле был чистым. На горизонте постепенно гасли огни пожара, догоравшего после нашего обстрела.

Несколько минут я смотрел, время от времени переводя взгляд с огней на кончик тлеющей сигареты. Подошла Крюиксхэнк.

– Похоже, квеллистские штучки глубже, чем кажутся. Хе… То, что ты с Харлана – это не шутка?

– Нет.

– Нет?

– Категорически. Квел… Она была чертовым параноиком. Движением руки убивала больше народу, чем флот Протектората за год боевых действий.

– Ого, впечатляет.

Посмотрев на Крюиксхэнк, я не смог удержаться от смеха.

– Ой, ой… Крюиксхэнк, Крюиксхэнк…

– Ты это к чему?

Покачав головой, честно сказал:

– Однажды, лет примерно через сто пятьдесят, ты вспомнишь наш разговор. Когда окажешься в моем положении.

– Ах да, старичок, конечно…

Снова покачав головой, я не сумел прогнать с лица улыбку.

– Все ты знаешь…

– Ладно тебе. Я с одиннадцати лет в твоем положении.

– Надо же! Целое десятилетие.

Едва усмехнувшись, Крюиксхэнк уставилась вниз, на черную поверхность воды и на отражавшиеся в ней звезды.

– Ковач, мне уже двадцать два.

Что-то в ее голосе никак не вязалось с улыбкой.

– У меня пять лет выслуги, из них три – в тактическом резерве. Нас призывали во флот, а по распределению я была девятой из выпуска. Учти: из восьмидесяти курсантов. А по боевой подготовке – вообще шла седьмой. Капрала дали в девятнадцать, а сержанта – в двадцать один.

– Убита – в двадцать два.

Я резковато произнес последние слова, и Крюиксхэнк тяжело вздохнула:

– Да, мужик, настроение у тебя дерьмовое. Да, умерла в двадцать два. А теперь снова хожу и воюю, как все. Как все, здесь присутствующие. Ковач, я плохая… очень плохая девочка. Оставь свой тон. Я не младшая сестра.

Мои брови медленно поползли вверх. Потому, наверное, что она была близка к истине. Как никогда и как никто.

– Что ты такое сказала… Плохая девочка?

– Да… Говорю и вижу, как ты смотришь, – выдохнув струю дыма в направлении берега, она стряхнула пепел в воду. – А что ты говорил, старичок? Успеем ли, пока нас не вырубила радиация? Как оцениваешь момент?

В голове мелькнули воспоминания совсем о другом пляже и о склонивших свои стволы пальмах. О стволах, похожих на шеи динозавров. И еще воспоминание – о Тане Вордени, скользящей в воде на моих коленях.

– Крюиксхэнк, честно говоря, не знаю. Думаю, не время и не место.

– Тебя так пугают эти ворота?

– Я имел в виду нечто другое.

Тут она неопределенно махнула рукой:

– Как бы там ни было… Думаешь, эта женщина сумеет их открыть?

– Ворота? Ладно, Вордени открыла их в прошлый раз.

– Да, так. Мужик, а выглядит она… дерьмово.

– Думаю, тебе тоже стоит посетить лагерь.

– Спасибо, Ковач, после тебя. – Крюиксхэнк заметно оскорбилась. – Не мы строим эти лагеря. Скорее солдаты правительства. Чисто местные войска.

Запрыгнем на волну.

– Крюиксхэнк, ни хера ты жизни не знаешь.

Она слегка опешила, пропуская выпад. Потом заговорила, с трудом пряча притаившуюся в уголках рта обиду:

– Ладно… Зато знаю, что говорят про "Клин" Кареры. Про показательные расстрелы пленных, вот про что говорят. Очень грязная работа – ну, если уж "предъявлять счет за души". Что еще хочешь знать? Надежна ли я как партнер по связке?

Она отвернулась, уставившись в воду. Несколько секунд я продолжал смотреть на Крюиксхэнк в профиль, пытаясь осознать, каким образом упустил инициативу, и, к своему стыду, не мог этого понять. Потом облокотился на поручень рядом с ней.

– Извини, пожалуйста.

– Ничего.

Сказав так, она отодвинулась.

– Нет, в самом деле извини. Мне страшно неловко. Это место меня убивает. – Девушка улыбнулась – кажется, помимо своей воли, и я продолжил:

– Я думаю… Меня уже убивали. Умирал не раз и так, что в это трудно поверить. – Я помотал головой. – Сейчас я просто… Давно такого не испытывал.

– Да. И потом, ты еще отходишь от того случая с археологом…

– А что, заметно?

– Сейчас – да.

Она внимательно посмотрела на кончик зажженной сигары, потом примяла огонь и положила остатки в грудной карман.

– На самом деле я не могу тебя осуждать. Она такая умная и знает все про сложные вещи – о призраках и о математике… Реально лакомый кусочек. Могу понять твои чувства.

Слегка отстраненным взглядом Крюиксхэнк обвела окрестности.

– Удивлен?

– Отчасти.

– Да ладно тебе. – Она махнула рукой, показывая в сторону едва проступавшего сквозь ночную мглу пляжа. – Я чувствую… Что бы мы потом ни делали, вся оставшаяся жизнь пройдет под знаком… В зависимости от того, что увидим за воротами. – Она взглянула на меня. – Это, знаешьли, странно. Похоже на смерть. Мою смерть. Понимаю, что вернусь, и в такую минуту чувствую абсолютное спокойствие. Хотя не представляю, что со мной станет. Возможно, будет совсем плохо. Но нет, все же нет. Знаешь, я даже предвкушаю встречу. Что стоит по ту сторону ворот? Я не могу ждать.

Между нами возникло теплое чувство, странное в такой ситуации. Симпатия. После слов Крюиксхэнк на нас как будто что-то снизошло. Это отразилось в лице девушки и явственно ощущалось в той ауре, что словно висела в воздухе.

Крюиксхэнк снова улыбнулась, потом торопливо убрала со своего лица "внеслужебные" эмоции, вдруг заторопившись прочь.

– Увидимся по ту сторону, Ковач.

Она ушла. Проследив ее фигуру взглядом, я наконец присоединился к остальным.

Неплохо, Ковач, неплохо… Ты всегда был крепким парнем, сможешь еще раз?

Есть одно обстоятельство. Я умираю.

Траулер качнуло на волне, и я услышал, как где-то вверху заскрипела вывешенная над палубой сеть. Мысли сами собой возвратились к нашему улову. Смерть, пойманная в складки невода. Висевшая над нами, как гейша из Ньюпеста в своем гамаке. Теперь небольшая собравшаяся на корме компания казалась мне удивительно беззащитной.

Химия.

Старый, но популярный прием. Превышение концентрации с радикальным изменением эффекта. О да… те самые волчьи инстинкты. Нужно все запомнить. Подсознание Посланника. Собирать камни, пусть в них не нуждаешься. Пока.

Не важно, скоро я доберусь до всех. Начинается новая жатва.

Я устало закрыл глаза. Словно разговаривая, вверху шелестела сеть.

Сейчас я очень занят здесь, на улицах Заубервилля, но если…

Я щелчком отправил окурок за борт. Потом развернулся, направившись к центральному трапу.

– Эй, Ковач?! – Оторвавшись от мундштука, Шнайдер уставился на меня остекленевшими глазами. – Ты куда, мужик?

– На зов природы, – буркнул я через плечо и спустился потрапу, перебирая руками поручни. Оказавшись внизу, первым делом стукнулся о болтавшуюся на петлях дверь, тут же оттолкнув ее с неожиданной злостью: ни с того ни сего сработала нейрохимия. Потом вошел в оказавшееся за дверью тесное помещение.

Слабый свет, исходивший от ровного ряда иллюминиевых плиток, оказался достаточным, чтобы различать обстановку нормальным зрением. Посреди комнаты стояла кровать, словно росшая из пола. Напротив размещались стеллажи. У дальней стены, в углублении, виднелись стол и рабочее место. Почему-то я сделал еще три шага именно к ним и, пройдя всю комнату, склонился над столом. В нем тутже проснулся дисплей, отбросивший на меня свечение синего цвета. Скорее даже цвета индиго.

Я закрыл глаза, и свет прошел по лицу туда и обратно, озаряя пространство комнаты за моими прикрытыми веками. Что бы там ни было в трубке, сейчас оно свивало свои змеиные кольца внутри меня.

– Ты видишь, волк из «Клина»? Видишь, как начинается новая жатва?

– Убирайся из моей головы, Семетайр.

– Ты ошибаешься. Я не шарлатан. К тому же Семетайр – лишь одно из сотни имен…

– Кем бы ты ни был, сам нарываешься…

– Но это ты привел меня сюда.

– Я считаю иначе.

Перед моими глазами скалился череп, наклоненный под нелепым углом. Сардоническая ухмылка сквозь остатки почерневших, объеденных губ.

– Я был очень занят на улицах Заубервилля. Но там все закончено. А здесь есть работа. Правда, на этот раз ты ошибся. Но когда захочу тебя видеть – тогда я, конечно, приду. Ковач-вач-вач-вач-вач…

Я моргнул и открыл глаза. На лицо упал яркий свет от дисплея. Позади кто-то двигался.

Выпрямившись, я попытался разглядеть отражение в металлической стене. Ничего. Только голубое свечение монитора. Лучи, пойманные поверхностью – тысячами мельчайших неровностей и частиц.

То, что находилось за спиной, слегка пошевелилось.

Я сделал вдох.

И резкий выпад назад…

– Черт, Ковач! До инфаркта доведешь!

Крюиксхэнк испуганно отшатнулась назад и замерла, на всякий случай сгруппировавшись и держа руки на бедрах. Лицо ее светилось в тон дисплею – синей ядовитой ухмылкой, а из-под хамелеохромовой куртки высовывался расстегнутый ворот футболки.

Сам собой вырвался вздох облегчения. Кажется, адреналиновый выброс был, да весь вышел.

– Крюиксхэнк! Какого хрена ты тут делаешь?

– А ты какого черта здесь делаешь, Ковач? Зов природы, говоришь… И чем собирался заняться? Побрызгать на монитор?

В ответ я лишь зло прошипел:

– С какого дуба ты сорвалась? Подсматриваешь?

– Ну, я не знаю… А что, тебя это заводит? А? Может, сбежал из «цифрового дома»? Не боись. Цифроголики – мой профиль.

В эту секунду пришлось закрыть глаза. Семетайра уже не было, но внутри оставалось какое-то неприятное чувство. Глаза снова открылись, и Крюиксхэнк оказалась совсем рядом.

– Тогда поговорим об этом. И, кстати, мне нравится ход твоей мысли.

Она сразу заулыбалась. С нарочитой медлительностью рука девушки скользнула к расстегнутому верху футболки и одним движением запущенного внутрь пальца стянула ткань с плеча, обнажая грудь.

Крюиксхэнк посмотрела вниз, на собственную лишь недавно обретенную плоть. И, казалось, была очарована открывшимся видом. Потом снова провела по груди, уже всеми пальцами, и начала возбуждать сосок, играя им до тех пор, пока тот не сделался заметно тверже.

– Теперь я похожа на подглядывающую? А, Посланник?

Это было произнесено уже расслабленным голосом, и глаза девушки встретили мой взгляд. Кровь постепенно вскипала.

Мы уже стояли, прижавшись, и ее нога, горячая и твердая сквозь одежду, оказалась просунутой между моих ног. Оттолкнув в сторону руку, я положил на ее грудь свою ладонь.

Объятие стало тесным, перейдя в по-боксерски плотный клинч. Вниз, на волнующе торчащие между моими пальцами обнаженные соски ее грудей, смотрели уже мы оба.

Теперь я услышал, как усилилось ее дыхание: рука Крюиксхэнк расстегнула мой ремень и нырнула внутрь. Она нашла что искала.

В клубке из одежды и переплетенных конечностей мы повалились на койку. От падения вокруг повисло густое, почти видимое облако соленой и отдававшей плесенью сырости. Вытянув одетую в ботинок ногу, Крюиксхэнк пнула дверь каюты, с громким лязгом захлопнув ее. Я подумал, что звук наверняка слышали все, кто остался на палубе.

В темноте я усмехнулся. Эта усмешка пришлась как раз в прическу на голове Крюиксхэнк.

– Старый добрый Ян. Бедняга.

– Ум-м… что?

Девушка на секунду отвлеклась от того, чем была занята на уровне моего пояса.

– По-моему… а-а-а-а… кажется, я перешел ему дорогу. Он волочится за тобой с самого Лэндфолла.

– Слушай, при ножках… как у этого тела, за ним будет волочиться любой представитель вашей породы. Конечно, если он не гомик. Я… – Она начала возбуждать меня рукой, делая паузы между движениями. – Я… не… придаю… этому… значения.

Сдерживая ускоряющееся дыхание, я пробормотал:

– Ладно… я тоже…

– Хорошо… не бери в голову. – Рукой она прижала грудь к моему половому органу, сделав несколько круговых движений. – Похоже… у него руки… по локоть в археологии.

– Что, что?

Я попытался сесть, но тут же получил толчок в грудь. Крюиксхэнк медленно увеличивала темп.

– Нет, лежи там, пока я с тобой не закончу. Не хотела говорить, но так вышло… – Она сделала жест, показывая на то, чем была занята. – Хорошо, думаю, ты сумеешь это переварить. Пару раз я видела, как они уходили вдвоем. И всякий раз Шнайдер возвращался обратно, ухмыляясь так, словно… В общем, ты понял, что я подумала. – Пожав плечами, девушка вернулась к более простым возвратно-поступательным движениям. – Пусть он и не… не плох на вид… чтобы не запасть… для белого парня… А Вордени… она взяла то… что могла взять… Ковач, тебе нравится это?

Я замычал в ответ.

– Я так и думала. Вам, мужикам… – Она покачала головой. – Вам одно нужно… Обычное порно. То, что никогда не обламывается.

– Иди же сюда, Крюиксхэнк…

– Ага… Не так быстро. Попозже. Мне приятно увидеть твое лицо… захочешь меня, а я не дам…

Она действовала своим способом, и в противоположном ключе работали алкоголь и содержимое кальяна. В сочетании с радиацией и Семетайром, никак не уходившим из моей головы. И новостью о явной связи между Шнайдером и Вордени.

Все же Крюиксхэнк смогла поддерживать состояние моей боеготовности целых десять минут. Все это время ей приходилось чередовать "жесткое порно" с мягкими возбуждающими движениями по собственным грудям. Трижды меня отводили от почти неминуемого оргазма. Всякий раз – издавая вздохи удовольствия. Наконец лимонская девочка взялась за меня с новой энергией, заставив быстро кончить и забрызгать спермой нас обоих.

Могло показаться, что кто-то просто выключил подсоединенный к голове разъем. Вордени, Шнайдер, Семетайр и неминуемая близость смерти… Внезапно они куда-то делись. Оргазм с силой наполнил черепную коробку, и казалось, что это выливается через глазницы. Растянувшись на тесном лежаке, я отключился от реальности.

Когда я смог что-то чувствовать, первым стало ощущение от мягкого контакта с бедрами Крюиксхэнк, севшей мне на грудь верхом, как на коня.

– Ну, поехали, Посланник. – Она двумя руками прижала к себе мою голову. – Уверена, что ты платежеспособен.

Обхватив пальцами затылок, она нежно, словно заботливая мамаша, прижала мое лицо к окончательно взбесившейся плоти, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Вход во влагалище был горячим и влажным, а то, что просачивалось изнутри, оказалось возбуждающе терпкого вкуса. Там пахло слегка обожженным деревом, и звуки, вырывавшиеся из ее груди, походили на шум от пилы, казалось, мерно ходившей туда и обратно. Я чувствовал, как с приближением к точке кипения напрягались длинные мускулы в ее ляжках, а ближе к концу она еще немного приподнялась, двигаясь взад и вперед, создавая картинку настоящего коитуса.

Пальцы, поддерживавшие затылок, понемногу ослабли, а бедра все продолжали свой ритм, словно не оставляя последней попытки удержать меня от падения в пропасть. Раздававшийся из груди звук перешел в тихий стон, а затем – в мычание, оборвавшись в итоге хриплым вскриком.

– Тебе не отделаться от меня так просто, волк из «Клина»…

Наконец Крюиксхэнк немного приподнялась. Выгнувшись, она напрягла мышцы, словно камень, и бросила свой крик во влажную темноту каюты…

– Не так это просто…

Потом, задрожав, она откинулась назад, невзначай прогнав из легких последние остатки воздуха. Зато мою голову оставили в покое.

– Я остаюсь внутри и…

– Теперь посмотрим, что у нас здесь… – С этими словами Крюиксхэнк развернулась назад, склоняясь к моему телу. – О-о…

Удивление, прозвучавшее в голосе, скрыть не удалось, однако разочарование было замаскировано неплохо. Половой член почти не отозвался на касание рук Крюиксхэнк, как не отзывались другие мускулы моего тела, независимо от желания их владельца.

– Да-а. Видишь, как начинается новая жатва? Ты можешь бежать, но…

– Уйди на хрен из моей головы/

Приподнявшись на локтях, я почувствовал, что расслабуха парализовала даже лицевые мышцы. Огонь, что мы разожгли в этой каюте, уже остывал. Я попытался улыбнуться, но чувствовал, как Семетайр забрал улыбку с моих губ.

– Извини. Могу тебя понять. Эта чертова радиация достала меня чересчур быстро.

Она пожала плечами.

– Ладно. Никогда еще выражение "физический контакт" не было актуальнее… Не бери в голову, бери в… Черт побери, мне-то как жалко.

Я моргнул.

То же комичное выражение упадка, что в прошлый раз, на собеседовании, когда я видел настоящее лицо Крюиксхэнк. Странно, но это выражение оказалось куда забавнее наблюдать у "Маори". Я закашлялся, с трудом скрывая за кашлем свой смех.

– Ох… – Оценив ситуацию, она вдруг предложила: – Не хочешь ли попытаться еще? От тебя не требуется ничего особенного… Я и так вся мокрая…

Крюиксхэнк снова склонилась надо мной, и в синем свечении, исходившем от дисплея, я с чувством некоторой безнадежности посмотрел на место, где смыкались ее ляжки. Впрочем, заставив меня войти, она сделала это более чем уверенно.

Жар, исходивший от ее мускулистого тела, помог собрать вместе остатки того, что еще было, хотя этот подвиг трудно назвать добротным сексом. Пару раз я вообще оказывался на свободе, но скорее, чем моей виной, это было проблемой моей дамы… Недостаток дееспособности отлично восполняли ее техника и желание довести дело до конца.

– Видишь, как начинается…

Не сумев окончательно избавиться от голоса, звучавшего внутри, я попытался сосредоточить внимание на своей женщине. Какое-то время помогали позы и все такое. Наконец, дав облизать свой палец, я нашел рукой ее клитор. Вторую руку она сама положила себе на грудь, и через несколько минут по расслабленному телу прошла новая волна счастья.

Мне такого не досталось, но Иветта поделила ощущения на двоих в чувственном влажном поцелуе – собственно, тоже не имевшем особого эффекта.

Что ж, образцового секса у нас не вышло. Но дверь перед Семетайром закрылась.

Потом, когда Крюиксхэнк оделась и вернулась на палубу, встретив одобрительные возгласы остальных, я остался внизу в ожидании его призрака. И, похоже, гость не решился появляться.

Одна из немногих побед, когда-либо одержанных на Санкции IV.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Сознание ударило мне в голову.

Удар неожиданный, сильный и болезненный, как в схватке без правил.

С этим ощущением я дернулся и, пытаясь вернуться ко сну, перевернулся на койке. Тут же к горлу подступила тошнота, и я проснулся окончательно. С трудом подавив рвоту, приподнял туловище на одном локте и сел, тупо моргая.

Сквозь смутно белевшее над моей головой отверстие иллюминатора в каюту едва пробивался рассвет. Вчерашней ночью иллюминатора видно не было. По другую сторону каюты наддисплеем неутомимо крутилась спираль данных, по-видимому, шедших со стеллажа с системными файлами, расположенного у самого потолка, в левом верхнем углу.

Из потолочного люка послышались чьи-то голоса.

Сначала – функциональность.

Показалось, будто я слышу предостережение Вирджинии. Запись, сделанная специально для тренировочных модулей Посланников.

Беспокойство должны вызывать не раны, но повреждения. Можете игнорировать боль либо использовать ее. Ранения тогда имеют значение, если ведут к нарушениям структуры. Не бойтесь крови: она не ваша. Пару дней назад вас одели в это тело, и его заберут, если вы не умрете в первых рядах. Не бойтесь телесных ран. Думайте о поставленной задаче.

Казалось, мою голову просверлили навылет. По всему телу проходили начинавшиеся на затылке волны лихорадочного жара. Горло сильно першило, и, по ощущениям, желудок начинался сразу за языком. С трудом, болезненно отзываясь при каждом вдохе, работали легкие. Свое состояние я мог бы сравнить с шоком от удара контактного разрядника, лежавшего в кармане куртки. Ну, может, не самого жесткого диапазона.

Выполнять задачу!

Спасибо, Вирджиния.

По ощущениям было трудно сказать, сколько в них от похмелья, а сколько – от близкого конца. Еще труднее оказалось думать о деле.

С осторожностью переведя тело в вертикальное положение, я обнаружил, что на этот раз заснул в более или менее одетом виде. Пошарив в карманах, достал полевой шприц высокого давления и ампулы с антирадиационным препара-том. Положив на ладонь пластиковые колбочки, на секунду задумался: после инъекции наверняка стошнит.

Более обстоятельный поиск обнаружил в карманах почти целый коробок обычного болеутоляющего – разумеется, в версии для военных. Вынув одну капсулу, я подержал ее между пальцами, потом для верности добавил вторую.

Едва я взялся за инъектор, отточенные тренингами рефлексы одержали верх. Прочистив зарядное отверстие, я убедился в исправности сопла и вставил обе капсулы, одну в хвост другой. Потом надвинул крышку. Устройство издало высокочастотный звук, говоривший о накоплении энергии.

Голова немедленно отозвалась на звук приступом боли. Мучительное, почти невыносимое ощущение. Я почему-то вспомнил о мерцающей спирали системных данных, крутившейся у дальней стены.

На инъекторе призывно запульсировал индикатор готовности. В его нутре, в нацеленных острыми концами вперед капсулах, уже изготовились к старту мельчайшие кристаллы. Как миллионы отравленных кинжалов. В версии для военных, разумеется.

Приставил сопло к изгибу лба, я затаил дыхание и плавно нажал на спуск.

Облегчение пришло немедленно. Перед глазами мелькнула яркая красная вспышка. Выметая боль прочь, она легко разошлась розово-серыми пятнами. "Специально для "Клина". Для волков Кареры – только лучшее. Мысленно я хихикнул, будто поглупев от залпа эндорфинов, и потянулся за антирадиационными ампулами.

Вирджиния, чувствую себя чертовски пригодным в смысле функционирования.

Выбрасываем из зарядного отверстия отработанные капсулы и вставляем на их место целые. Теперь антирадиационные. Задвигаем крышку.

Ковач, взгляни-ка на себя. Размазня, умирающий комок из отдельных клеток, ты держишься на одной химии.

Этот голос не похож на Вирджинию Видауру. Неужели вернулся Семетайр? Опять прокрался в меня после вчерашнего поражения? На рабочем столе собственного мозга ястолк-нул эту мысль в мусорную корзину. Сосредоточиваемся на выполнении задачи…

Пару дней назад вас одели в это тело, и скоро его заберут..

Да-а, дa-а. Заберут.

Подождем, пока свист заберется повыше. Пусть загорится индикатор. Пуф-ф… Охренительно здоров. Годен, черт побери.

Приведя в порядок обмундирование, я пошел в сторону раздававшихся на камбузе голосов. Там уже собрались все участники вчерашнего веселья, за исключением Шнайдера, и завтрак был в разгаре. С моим появлением по столу прошла короткая волна аплодисментов.

Крюиксхэнк заулыбалась и, толкнув меня бедром, дала кружку с кофе. Судя по взглядам компаньонов, в ее колоде состоял не я один. Заняв место, я спросил:

– И когда был подъем, парни?

Оле Хансен сверился с дисплеем на своей руке.

– Где-то час назад. Люк взялся готовить. Я сходил в лагерь за вещами.

– А где Шнайдер?

Хансен пожал плечами, отправляя в рот очередную порцию.

– Уходили вместе, потом он остался.

– Почему?

– Просто так.

– Вот, пожалуйста. – Люк Депре пододвинул ко мне тарелку с вываленным на нее омлетом. – Лейтенант, подзаправьтесь.

Поваляв во рту пару кусков, я так и не смог настроиться на еду. Не то чтобы мучила боль. Скорее в моей инертности был оттенок какой-то неуверенности, смутный, но говоривший о серьезных проблемах с телом. Проблемах клеточного уровня. Аппетита не было уже два дня, а завтрак проходил особенно мучительно.

В итоге я только размазал омлет по тарелке, не съев почти ничего. Депре явно оскорбился.

– Кто-нибудь скажет, что происходит с нашими нано-соседями? Догорают?

– Уже нет, – отозвался Хансен, – но дым еще заметен. Небольшой дым в горах. Кстати, ты доедать не будешь?

Я отрицательно помотал головой.

– Тогда передай сюда.

Взяв остатки моего омлета, он соскреб все на свою тарелку.

– По-моему, вчера ты переборщил с этим местным самогоном.

Я с раздражением бросил:

– Оле, что ты говоришь… Кажется, я умираю.

– Очень возможно. Зря ты курил. Отец не раз советовал: не мешай спиртное с химией. Реальная смерть.

С противоположного конца стола послышался звук вызова – кажется, кто-то оставил на приеме свою гарнитуру. Хмыкнув, Хансен свободной рукой подцепил переговорное устройство и приложил к уху.

– Хансен. – Он замолчал, слушая информацию. – Понял. – Пять минут. – Ладно, передам. – Десять минут. – Хорошо.

Бросив гарнитуру на стол, он скорчил недовольную гримасу.

– Сутъяди?

– Схватываешь на лету. Хочет облететь наноколонии, вроде рекогносцировки. Ах да, мать его… – Тут Оле ухмыльнулся снова. – Начальник велел не вырубать ваши гребаные переговорники, иначе все получат в личное дело дисциплинарное взыскание.

Депре фыркнул в тарелку:

– Это цитата?

– Нет. Это, блин, отредактированная версия. – Хансен бросил вилку в тарелку. – Он не говорил "дисциплинарное взыскание". Просто "Де-Пи-Ди-9".

Даже в спокойные времена таким взводом нелегко командовать. А если в твоем подчинении находятся люди, уже прошедшие все мыслимые виды спецподготовки, да если их убивали хотя бы по разу – задача превращается в натуральный кошмар.

Сутъяди справлялся неплохо.

Спокойно, без всякого выражения на лице он наблюдал, как наша пестрая команда заполняет совещательную комнату, рассаживаясь по своим местам. На каждом месте рядом с текстовым процессором было заранее разложено болеутоляющее в пригодном к употреблению виде. От такой заботы некоторые издавали удивленный возглас, выбивавшийся из основного шума, и тут же замолкали, проследив направленный в их сторону жесткий взгляд Сутъяди. Когда капитан наконец заговорил, его голос оказался похож на синтезированную скороговорку робота, предлагающего карту вин.

– Кто еще не оправился от похмелья, может сделать это, не откладывая. У нас проблема: отключилась одна из охранных систем внешнего кольца, причем неизвестно почему.

Сообщение возымело эффект. Шум в аудитории немедленно утих. Я почувствовал, как снизился уровень моей реакции на эндорфин.

– Крюиксхэнк и Хансен отправятся на разведку. На двоих возьмите один гравицикл. Возвращение – немедленное, при любом виде активности в заданной точке. В противном случае вам надлежит собрать любые обломки для выяснения причин здесь, на месте. Вонгсават, "Нагини" приготовить к вылету, двигатели включить, взлет немедленно по моей команде. Остальным проверить личное оружие и находиться в полной готовности. Так, чтобы я вас видел. И держите включенными свои переговорники.

Он повернулся к Тане Вордени, притулившейся на стуле позади всех, завернутой в какой-то балахон и в солнцезащитных очках.

– Госпожа Вордени. Какова ваша оценка вероятности вскрытия ворот?

За очками осталось непонятным, видела Таня капитана или нет.

– Возможно, завтра. Если нам повезет.

Кто-то хмыкнул. Сутъяди не обратил внимания, кто именно.

– Госпожа Вордени. Мне нет нужды напоминать, какая опасность нам угрожает.

– В этом нет необходимости. – Вордени встала с места и направилась к выходу. – Я буду в раскопе.

После ухода археолога совещание закончилось само собой.

Хансен и Крюиксхэнк обернулись меньше, чем за полчаса.

– Ничего, – так звучал доклад специалиста-взрывника.

– Ни обломков, ни воронок, ни иных следов механического воздействия. На самом деле там… – Через плечо Хансен обернулся назад, показывая взглядом туда, откуда только что возвратился. – На самом деле нет вообще ни одного свидетельства, что там что-то было.

Напряжение, и так царившее в лагере, немедленно возросло. Все, словно повинуясь внутреннему инстинкту, принялись осматривать то оружие, к которому были приставлены. Хансен зачем-то расконсервировал химические гранаты, решив проверить их предохранители. Крюиксхэнк разобрала до основания свои мобильные системы залпового арт-огня. Сутъяди, сопровождаемый причитаниями Шнайдера, пропал в люке "Нагини" вместе с Вонгсават. Люк Депре занялся жестким спаррингом с Сян Сянпином прямо на береговой линии, а Хэнд удалился в свою половину купола – вероятно, чтобы возжечь еще немного магического огня.

Лично я провел остаток утра на скале. Она возвышалась над пляжем, и здесь мы сидели вдвоем с Сунь Липин. Я еще надеялся, что последствия прошлой ночи испарятся из моего организма раньше, чем кончится действие обезболивающего. Судя по небу, погода обещала улучшиться. Висевшая над морем серость начала с запада перемежаться клочками синего неба. На востоке еще виднелся дым от Заубервилля, замаскированный уходящими к горизонту облаками.

Мутное состояние не прошедшего до конца похмелья в сочетании с дозой болеутоляющего делали впечатление от вечера вполне мирным.

Развеялся и дым от обстрелянных наноколоний, о котором говорил Хансен. Когда я поделился с Сунь своим впечатлением, она только пожала плечами. Похоже, не я один наслаждался ощущением мирного вечера. Наконец я спросил:

– А тебя что-нибудь беспокоит?

– В ситуации вообще? – Она задумалась. – Знаешь, я бывала в худшем положении.

– Конечно, раз тебя убили.

– Конечно, да. Но я имела в виду другое. Наносистема – это действительно предмет для беспокойства, но… Даже если опасения Матиаса Хэнда обоснованны, вряд ли она способна достать "Нагини" в полете.

Я тут же вспомнил про того наноробота, о котором рассказывал Хэнд. Скорострельная пушка в виде кузнечика. Хэнд не рассказывал этого на брифинге.

– А семья в курсе, чем ты зарабатываешь на жизнь?

Сунь слегка удивилась вопросу:

– Да, конечно. Военную карьеру первым предложил отец. Хороший способ развить свои способности за их деньги. А у военных всегда есть деньги. Так говорил отец. Оставалось решить, чем заняться и за что они станут платить. Конечно, он не предполагал, что будет война. И вообще, кто думал об этом двадцать лет назад?

– Да уж.

– А твои?

– Мои кто? Отец? Не знаю. Последний раз я видел его лет в восемь. По личной шкале – почти сорок лет назад. Более ста календарных.

– Извини.

– Не стоит. С тех пор, как он ушел, моя жизнь сильно переменилась к лучшему.

– Не считаешь ли, что он бы тобой гордился?

Я засмеялся в голос.

– Да, разумеется. Истинно так. Ведь он ценил насилие, мой старик. Покупал сезонный билет на бои без правил. Он никогда не занимался спортом, так что был ограничен в спарринге. Только беззащитные – женщины и дети. – Я закашлялся. – Ладно, теперь все равно. Он мог бы гордиться тем, что я сделал со своей жизнью.

Несколько секунд Сунь молчала, потом опять спросила:

– А твоя мама?

Я отвернулся, словно пытаясь вспомнить. Оборотной стороной проводившихся в корпусе тотальных психологических практик было то, что события прошлой жизни теряли четкость, лишаясь деталей. Вас будто уносило от них на лифте. Скорее даже на ракете. В свое время я страстно этого желал. Теперь не был так уверен. Я просто почти ничего не помнил. И медленно произнес:

– Думаю, она обрадовалась, найдя меня в списках завербованных. Устроила дома чайную церемонию. Пригласила гостей со всего квартала. Уверен, она гордилась мной. К тому же семья нуждалась в деньгах. Ей нужно было кормить троих – меня и двух младших сестренок. После ухода отца мама работала как могла, но жили мы плохо. А с началом моей службы доходы семьи утроились. На Харлане солдатское жалованье выглядело большими деньгами. И Протекторат денег не жалел – нужно было как-то конкурировать с бандитами из якудза и квеллистами.

– Она знает, где ты?

Я с сомнением покачал головой.

– Меня не было слишком долго. В корпусе не принято высаживать Посланников там, где они выросли. Меньше вероятность, что возникнет сочувствие к тем, кого должен убивать.

Сунь кивнула.

– Да. Обычная предосторожность. И она имеет смысл. Но ты ведь уже не Посланник. Почему не вернулся домой?

Я безрадостно улыбнулся.

– Да, чтобы сделать карьеру бандита. После увольнения из корпуса вряд ли бывает иной выбор. И к тому времени мать вышла замуж вторично, за офицера-вербовщика из Протектората. Представляешь такое воссоединение? Я – нет.

Сунь долго молчала. Казалось, ушла в созерцание береговой линии или чего-то ждала.

– Мирный вид, как считаешь? – Я сказал просто так, чтобы разрядить молчание. Она кивнула:

– Да, если не вдаваться в детали. Особенно на структурном уровне. Здесь идет битва, и мы ее проигрываем.

– Это правильно, но настроение мое улучшается.

По лицу Липин пробежала усмешка.

– Извини. Трудно рассуждать о спокойствии, когда по одну сторону от нас мертвый город, по другую – вообще неизвестно что, находящееся за гиперпространственными воротами. А вокруг, в горах, – целая армия наноколоний, и сам воздух несет смертельную дозу радиации.

– Ну вот, теперь ты расставила все по местам…

Она опять улыбнулась.

– Ковач, это моя работа. Провожу много времени, объясняясь с машинами на уровне, невозможном для восприятия нормальной человеческой психики. Если этим зарабатываешь себе на жизнь, начинаешь видеть проблемы там, где их не видят другие люди. Посмотри. Видишь это море, спокойное и ласковое, под безмятежными лучами солнца? Картина вполне мирная, правда? Но в глубине ведут непримиримую борьбу за существование миллионы существ. Видишь, трупы чаек почти исчезли. – Она поморщилась. – Хотя плавать я не буду. Даже теплые солнечные лучи несут с собой заряды частиц субатомарного размера, которые способны разорвать на части все, что не обладает достаточным уровнем защиты. Понятно, что защита такого рода уже есть у тех существ, что живут здесь давно – благодаря миллионам их погибших предков, павших ради выживания десятка-другого нынешних видов.

– Хм… мир – иллюзия? Звучит как слова отрекшегося от церкви монаха.

– Не иллюзия, совсем нет. Просто все относительно. И все это, этот мир, это спокойствие куплены ценой их противоположности – где-то, когда-то.

– И что, это держит тебя в армии?

– Мой контракт – вот что удерживает меня в армии. И служить еще лет десять как минимум. Если честно… – И она с сомнением пожала плечами. – Возможно, останусь на сверхсрочную. К тому времени война уже закончится.

– Война будет всегда.

– Только не на Санкции IV. После разгрома Кемпа введут достаточно жесткий режим. Политика станет иной, и Картель больше не выпустит власть из своих рук.

В этом я сильно сомневался, особенно вспомнив восторженные речи Хэнда по поводу снятия лицензионных ограничений для корпораций. Вместо возражений пришлось ответить уклончиво:

– Политика убивает так же, как война.

– Меня уже убивали. Посмотри, разве я стала хуже?

– Хорошо, Сунь, я сдаюсь.

Внутри нарастала новая волна – ощущение, от которого перехватывало дыхание и темнело в глазах.

– Знаешь, а ты жестко стелешь, черт побери. И скажи про это Крюиксхэнк. Ей понравится.

– Не думаю, что нужно вдохновлять Иветту Крюиксхэнк. Она молода и способна взять от жизни свое.

– Наверное, ты права.

– А если показалось, будто я "жестко стелю" – вовсе не хотелось создавать именно это впечатление. Однако я солдат, причем контрактник, и было бы глупо возмущаться своим положением. Это мой выбор. Выбор, а не призыв на срочную.

– Да ладно, эти дни – вот что…

Мой ответ прервался в момент, когда я заметил Шнайдера, спрыгнувшего из носового люка "Нагини" и бегущего в сторону пляжа.

– Куда это он?

Под нами из-за скалы появилась Таня Вордени. Она просто шла, направляясь к морю, но в ее появлении было что-то странное. Показалось, с одной стороны ее плащ мерцал синим, переливаясь до боли знакомым узором.

Я встал на ноги. Нейрохимия приблизила изображение. Сунь положила ладонь мне на руку.

– Неужели она…

Песок. Узоры были из песка, взятого из раскопа. Должно быть, песок прилип в распла…

Тут она рухнула на землю.

Падение выглядело совершенно неэстетично. Левая нога подвернулась, и тело пошло вниз, проворачиваясь вокруг потерявшей опору конечности. Я уже двигался к Вордени, огромными, но точно размеченными нейрохимией прыжками преодолевая спуск со скалы. Так, чтобы менять направление уже в падении. На пляже я оказался в тот момент, когда тело Тани коснулось поверхности песка. Шнайдера я опередил всего на пару секунд.

– Я увидел из люка: она упала, едва выйдя из раскопа, – выдохнул он, подбегая ко мне.

– Давай поднимай ее…

– Я в порядке…

Вордени перевернулась сама, отводя в сторону мою руку. Приподнявшись на локте, она переводила взгляд то на Шнайдера, то снова на меня.

– Вы, оба… Слышите, я в порядке. Всем спасибо.

– Так, и что происходит? – осторожно спросил я.

– Что происходит? – Она кашлянула, сплюнув кровью в песок. – Я умираю, вот. Как и все, здесь присутствующие. Вот что происходит.

Шнайдер с сомнением заявил:

– Может, тебе не стоит возвращаться в раскоп? По крайней мере сегодня. Может, отдохнешь?

Загадочно посмотрев на нас, Таня решилась встать. Нетвердо встав на ноги, она с кривой усмешкой сказала:

– Ах да. Чуть не забыла. Я открываю ворота.

В этой ухмылке я увидел кровь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

– Ничего не вижу, – сказал Сутьяди.

Тяжело вздохнув, Вордени направилась к одному из своих пультов. Она легко прошлась по длинной веренице из окошек, растянув один экран до размера, позволившего перекрыть вид на стоявшие в центре раскопа ворота. Еще один щелчок пульта – и лампы, установленные по углам раскопа, зажглись нестерпимо резким сиянием.

– Вот так лучше.

Судя по изображению на растянутом экране, раскоп купался в жестком фиолетовом освещении. Верх ворот четко обозначал себя в этой гамме вспышками и подвижными яркими пятнами, метавшимися на фоне сияния всей конструкции словно сигналы биологической тревоги.

– Это что такое? – удивилась стоявшая за моей спиной Крюиксхэнк.

– Отсчет времени, – не задумываясь, ответил Шнайдер. Удивительная осведомленность. Картина была явно ему знакома. – Правильно, Таня?

Слабо улыбнувшись, Вордени склонилась над пультом.

– Можно утверждать, что марсиане воспринимали свет гораздо более коротких волн, нежели люди. Похоже, что большая часть их визуальных объектов отображается с ультрафиолетовым смещением. – Тут археолог закашлялась. – Они так видели, без всяких приборов. Что касается значения наблюдаемой нами сигнализации – это может быть предупреждение: "Не приближаться! "

Я стоял, завороженный зрелищем. Казалось, будто каждое из ярких пятен загорается на макушке ворот, затем отделяясь и быстро скатываясь к основанию по фронтальным углам конструкции. Шедевр марсианской технологии. В интервалах между падением этой световой капели вложенная внутрь непонятная структура озарялась вспышками света, шедшего откуда-то из глубины и заливавшего своим сиянием передние панели ворот. Трудно объяснить, но впечатле-ние было такое, что эти вспышки мгновенно пробегали по всей длине хаотически стиснутых складок, а путь света казался явно не соответствующим их едва понятной трехмерной геометрии.

– Позже кое-какие детали проявятся более отчетливо, – пояснила Вордени. – Частоты смещаются в сторону красного по мере приближения основного события. Не знаю точно зачем.

Сутъяди отвернулся в сторону. На фоне веера вспышек, то и дело пробегавших по экрану, капитан выглядел почти несчастным. Наконец он спросил:

– Долго еще?

Подняв руку, Вордени показала в сторону мечущихся символов с закодированным отсчетом времени.

– Примерно шесть часов. Это обычно. В нашем случае – чуть меньше.

Крюиксхэнк с облегчением выдохнула:

– Бог мой, как это прекрасно!

Стоя у самого моего плеча, она впилась в экран взглядом, переживая за происходящее с неведомой конструкцией. Казалось, пробегавшие волны света стерли с ее лица все эмоции, кроме изумления.

– Пора готовить наш заявочный буй, капитан. Доставьте его сюда, – вмешался озабоченный Хэнд. С момента нашей первой стычки я не наблюдал на его лице похожего выражения. – И не забудьте оборудование для запуска.

Наконец Сутъяди повернулся к воротам задом.

– Крюиксхэнк! Крюиксхэнк!

– Сэр…

Озадаченно моргнув, лимонская красавица устремила взгляд на капитана, но через мгновение не удержалась и снова посмотрела на экран.

– Отправляйся на борт "Нагини" и помоги Хансену изготовить буй к запуску. И скажи Вонгсават, чтобы выписала разрешение на старт и полетный план на сегодняшний вечер. Проверь, сможет ли она пробиться через помехи и связаться с частями "Клина", находящимися в районе озера Массон. Пусть сообщит, что мы уходим, – тут Сутъяди повернулся ко мне. – Не хочу попасть под собственный огонь в такой замечательный момент.

Я с интересом посмотрел на Хэнда: как он выкрутится на этот раз? Беспокойство оказалось напрасным.

– Капитан, отставить связь.

Голос Хэнда прозвучал совершенно отстранение. Я мог поклясться, что чиновник всецело поглощен зрелищем светившихся множеством огней ворот. Но в нейтральном голосе ясно звучала внятная интонация приказа.

– Оставим это до момента, когда сможем информировать их по факту нашего взлета. Путь Вонгсават готовит свою параболу.

Сутъяди не был глуп. Он понял подтекст и вопросительно взглянул в мою сторону. Я лишь пожал плечами, мысленно оценивая витиеватую уловку Хэнда. Для чего, в конце концов, нужны Посланники?

– Подумай сам, Сутъяди. Если они знают, что ты на борту, – проще тебя сбить и тем гарантировать, что ты достанешься им.

– У "Клина" Кареры нет такого права, – сухо отбрил Хэнд, – по крайней мере в рамках контракта с Картелем.

– Возможно, речь о правительстве? – неожиданно зло спросил Шнайдер. – Хэнд, мне казалось, война – внутренний конфликт этой планеты.

Хэнд наградил пилота усталым взглядом. Сутъяди включил переговорник.

– Вонгсават, ты на связи?

– На связи.

– А где остальные?

Из наушника послышались еще четыре голоса. Напряженные – Хансена и Сяна, лаконичный – Депре и где-то между ними затерялся голос Сунь.

– Рассчитай старт и параболу. Отсюда прямо в Лэндфолл. Ожидаемое время эвакуации – через семь часов. – В наушнике послышались довольные возгласы. – Подготовь варианты на случай возможного суборбитального трафика вдоль расчетной кривой. И еще: соблюдай радиомолчание. Все ясно?

– Уходим по-тихому, принято, – отозвалась Вонгсават.

– Хорошо.

Зыркнув глазом в сторону Крюиксхэнк, капитан отправил лимонскую девочку выполнять приказ.

– И последнее. Хансен и Крюиксхэнк готовят к запуску заявочный буй. Конец связи. Никому не спать.

Сутъяди позволил себе изменить позу и повернулся в сторону археолога.

– Госпожа Вордени, у вас болезненный вид. В раскопе необходимо ваше присутствие?

– Я… – Вордени заметно осела, едва держась за пультом. – Нет, я закончила. Пока не понадобится закрыть эти чертовы ворота, я не нужна.

– О-о, в этом пока нет необходимости, – отозвался Хэнд. Он стоял, задумчиво глядя на конструкцию с недвусмысленным выражением хозяина на лице.

– После сброса маяка останется сообщить в Картель, чтобы сюда прислали полноценную группу. Не знаю… Наверное, при поддержке "Клина" удастся зачистить эту проблемную зону достаточно оперативно.

На последних словах Хэнд рассмеялся.

– Попробуй сообщить Кемпу, – сказал Шнайдер. Хэнд продолжал тихо смеяться:

– Спешу и падаю…

Тут в разговор вмешался Сутъяди:

– Госпожа Вордени, в любом случае предлагаю вам вернуться на борт "Нагини". Пусть вами займется наш медик, Крюиксхэнк, и передайте, что я распорядился лично.

Судя по голосу, Сутъяди был настроен более чем нетерпеливо.

– Да, спасибо.

– И приношу вам свои извинения.

Археолог покачала головой, приподнимаясь от консоли управления.

– Думаю, один из нас должен был это сказать.

Она ушла, не удостоив нас взгляда. Шнайдер сначала посмотрел в мою сторону, потом, после секундного колебания, тоже ушел.

– Сутъяди, ты знаешь, как разговаривать с гражданскими. Откуда?

Капитан невозмутимо смотрел мне прямо в глаза.

– А почему спрашиваешь?

– Оценил представление.

Буркнув нечто неразборчивое, он перевел взгляд на ворота. Похоже, капитану совсем не нравилось происходящее, а с уходом Крюиксхэнк он просто дал это понять. Зажатость, с которой Сутъяди уставился на ворота, напоминала состояние неважного бойца, готовящегося к схватке.

Разведя руками так, чтобы он это видел, я выждал паузу, после чего легко похлопал нашего капитана по плечу.

– Сутъяди, можешь не говорить, будто тебя беспокоит эта вещица. Только не человека, вставшего против "Пса" Вьютина и его шоблы. В свое время ты мог бы стать моим идеалом.

Наверняка он посчитал это неудачной шуткой, однако промолчал.

– Не парься. Ворота – это машина. Такая, как портальный кран. Или как… – Я замялся, подбирая ассоциацию. – Как автомобиль. И это все, что они собой представляют. Через несколько столетий мы будем сами строить такие машины. При удачном раскладе – сможешь дожить.

Сутъяди холодно ответил:

– Ошибаешься. Оно не похоже ни на что человеческое.

– Черт побери, не собираешься ли ты удариться в мистику? – тут я как бы ненароком бросил взгляд в сторону Хэнда, почувствовав кожей, как он мгновенно напрягся. – Конечно, эта штуковина не похожа ни на что, созданное человеком. Это построили не люди, а марсиане. Но марсиане – лишь отличная от нас раса. Наверное, они умнее нас. Наверное – ушли далеко вперед в своем развитии. Что вовсе не делает этих существ ни демонами, ни богами. Нет? Разве не так?

Сутьяди повернулся ко мне:

– Не знаю.

– Сутъяди, честное слово, ты начинаешь напоминать идиота. Мы стоим перед технологическим объектом.

– Нет, – он покачал головой. – Мы стоим на пороге, который вот-вот переступим. И еще об этом пожалеем. Разве ты не чувствуешь? Разве не чувствуешь… Там что-то ждет.

– Нет, ничего такого. Я могу чувствовать собственное ожидание. Раз эта штука плохо на тебя влияет – не лучше ли заняться чем-то общественно полезным?

– Да, хорошо бы.

Мне показалось, что Хэнд предпочитает остаться и созерцать свою новую корпоративную игрушку. Оставив его у ворот, мы с капитаном прошли к выходу из раскопа. Некоторым образом мне передалась какая-то часть нервного состояния Сутьяди, так что едва мы оба оказались на первом повороте тоннеля, закрывавшем вид на ворота, как я почувствовал, будто кто-то стоит за моей спиной. То же самое ощущение возникает, когда поворачиваешься к огневой точке – зная, что оружие снаряжено и поставлено на боевой взвод. То, что система опознает тебя как "своего", не имеет значения. Ты знаешь, что находящееся за спиной способно превратить любого в маленькие кусочки мяса и костей и что, несмотря на совершенное программирование, бывает всякое. А дружественный это огонь или вражеский огонь – они убивают одинаково.

У выхода из тоннеля нас встретил яркий свет – своего рода отрицание спрессованного мрака, который мы только что рассматривали.

Я немедленно отбросил эту мысль прочь.

– Теперь ты счастлив?

Я нарочно задал вопрос с издевкой.

– Буду счастлив. Скоро. Когда сбросим на ту сторону буй и уйдем за полусферу, подальше от этого чуда.

Я с досадой покачал головой.

– Не могу понять, Сутьяди. Лэндфолл построен на шести огромных раскопах со снайперской точностью. Вся планета состоит из марсианских руин.

– Я с Латимера. И служу там, куда пошлют.

– Хорошо, с Латимера. Там что, иная картина? Боже мой, да любой из этих проклятых миров, нами колонизированных, в свое время принадлежал марсианам! Мы получили от них карты и должны благодарить за то, что смогли сюда добраться!

– Так точно.

Сутъяди замер как вкопанный и развернулся ко мне. На его лице впервые показалось что-то, напоминавшее эмоции, – с тех пор, как капитану не позволили взорвать упавшую на раскоп скалу.

– Именно так. А хочешь узнать, о чем это говорит?

Удивленный столь неожиданной реакцией, я подался назад:

– Конечно… Излагай.

– Это означает, что нам не следовало здесь появляться. Ковач, мы не принадлежим этим мирам. Мы не готовы. – Интонация тихого голоса Сутъяди звучала напряженно, как никогда прежде. – Какая нелепость… Для чего было первым делом въезжать в эти чертовы карты? Не будь карт, мы принялись бы за колонизацию других планет спустя тысячи лет! Ковач, нам была нужна пауза! Следовало заслужить место под этими звездами. Вместо развития мы оседлали мертвую цивилизацию, не успев понять ее сути.

– Я не считаю…

Сутъяди не услышал возражения.

– Видел, сколько времени ушло на ворота у нашего археолога? Вспомни, сколько потребовалось обломков, едва ли понятых наполовину? "Можно утверждать, что марсиане воспринимали свет гораздо более коротких волн… " – Он доходчиво воспроизвел мимику Тани Вордени. – Она не знает почти ничего, так же, как любой из нас. Мы лишь строим догадки. Мы не знаем сами, что творим. Ковач, мы крутимся вокруг истины, пришпиливая к великому космосу наши антропоморфные определения. Насвистываем себе под нос и радуемся… А правда в том, что нет и малейшего намека на смысл того, чем все мы здесь занимаемся. Нас вообще не могло здесь быть. Мы не принадлежим этой планете.

Я глубоко вздохнул. Посмотрел себе под ноги, затем поднял глаза к небу.

– Ладно. Знаешь что, Сутъяди, думаю, тебе пора копить деньги, чтобы транслировать свой стек на Землю. Место, конечно, дерьмовое, но мы все оттуда. И чертовски уверены, что принадлежим той планете.

Едва улыбнувшись, капитан окончательно убрал с лица эмоции, вернув на место маску уверенного в себе командира.

– Поздно, – тихо произнес он. – Слишком поздно.

Внизу, около "Нагини", Хансен и Крюиксхэнк уже развязывали тщательно застропленный буй "Мандрагоры".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

На всю подготовку Крюиксхэнк с Хансеном потратили около часа.

Хэнд настаивал, чтобы мандрагоровский маячок трижды прогнали через системный тест. В итоге, убедившись, что буй способен выполнить свою миссию, наш командир был почти доволен.

– Видите, – нетерпеливо пояснял Хансен, в третий раз запуская процессор локатора, – он фиксирует положение звезд и в случае приближения любого тела немедленно определяет его как новый объект. Проблем не возникнет. Если, конечно, оно непрозрачное.

– Мы не должны этого исключать, – возражал Хэнд. – Включите в работу детектор масс.

В ответ Хансен издал тяжелый вздох. По другую сторону двухметрового буя на них ехидно скалилась Крюиксхэнк.

Через несколько минут я помог Иветте спустить с борта "Нагини" пусковую раму, и вдвоем мы уложили буй на ярко-желтые направляющие. Хансен закончил последние проверки, закрыл разбросанные по коническому корпусу лючки доступа к переключателям и с чувством похлопал наш маяк по округлому боку:

– Мы готовы к "Большому скачку".

Потом мы выслушали наставления Сян Сянпина и осторожно поместили буй с пусковой рамой на место. Изначально конструкция буя предусматривала запуск через торпедный аппарат. На раме его конический корпус смотрелся откровенно нелепо, готовый в любой момент перевернуться через нос. Хансен подергал направляющие взад-вперед, провернул их, проверяя ход, и наконец снял пульт дистанционного управления. Спрятав пульт в карман куртки, он зевнул.

– Никто не скажет, мы можем поймать канал с Лапинией? – спросил он.

Проверив наручный дисплей, я засек время, синхронизировав его с предварительно запущенным в раскопе таймером. До запуска оставалось чуть больше четырех часов. Не отрывая глаз от зеленоватых цифр, я успел краем глаза заметить, как нос буя дернулся, а затем он пошел вперед, перекувыркнувшись через лишенный стопора перед пусковой рамы. Буй тяжело грохнулся на песок, и, взглянув на опешившего Хансена, я рассмеялся.

– О, мой Сэмеди, – сказала Крюиксхэнк, видевшая всю картину. Она встала с места, направляясь к пусковой раме. – Ну и что стоите, как два идиота, помогайте мне…

И тут ее распороло на части.

Я стоял ближе всех, уже поворачиваясь, готовый прийти на помощь. Потом, вспоминая эту секунду в бесполезных попытках проанализировать случившееся, я смог полуувидеть-полувспомнить удар, пришедшийся ей чуть выше бедренной кости и рассекший тело снизу вверх безжалостным и небрежным, направленным в разные стороны колеблющимся движением, взметнувшим вверх фрагменты тела. Это был зрелищный, но крайне неудачный гимнастический трюк. Я успел заметить, как над моей головой пролетела ее рука и часть туловища. Нога упала сзади, волоча за собой обрубок ступни, ударивший меня по лицу. Я чувствовал вкус крови. Голова еще поднималась в небо, отдельно от всего, замедленно вращаясь и растрепывая волосы вместе с рваным остатком шеи и похожим на платок лоскутом кожи, сорванным с плеч. Я чувствовал, как ее кровь падает на мое лицо словно дождь.

Слышал свой крик как бы со стороны и издалека. Половину от слова "нет", уже потерявшего весь свой смысл.

Позади меня нырнул за "Санджетом" Хансен.

Я видел

Крики со стороны "Нагини". то,

Кто-то выстрелил из лазера. что это сделало.

Песок вокруг пусковой установки шевелился. Тонкая, покрытая шипами ветвь, распоровшая Крюиксхэнк, была одной из полудюжины ей подобных – серых и поблескивавших на солнце. Как показалось, они негромко жужжали, неприятно раздражая слуховой нерв.

Ветви легли на раму, а одна из них с силой ударила по металлу, пробив навылет. Мимо точно пуля просвистел вырванный из резьбы болт.

Лазер хлопнул во второй раз, и вслед за ним тут же заговорили другие, сопровождая сцену какофонией шипящих звуков. Я отчетливо видел, как импульсы проходят сквозь жужжащие ветви и тают в песке, не причиняя никакого вреда. Сзади медленно подступал Хансен, не прекращая бить из прижатого к плечу "Санджета". Наконец что-то встало на свои места. Я заорал, обращаясь к Хансену:

– НАЗАД! Назад, мать твою!

"Калашниковы" сами упали в ладони. Поздно.

Скорее всего Хансену показалось, что он воюет с особо стойким противником или с врагом, который успевает уклоняться. Сделав луч пошире, он собрался было увеличить и мощность. Да, "Санджет" общего назначения, одиннадцатой модели, мог легко пробить титановый сплав. Навылет, как нож проходит через мякоть. А на малой дистанции он испарял вообще все.

Но серые жужжащие ветви только покраснели, и то местами. Затем песок под ногами Хансена зашевелился, и снизу появился свежий отросток. Я поднял автоматы всего на пятьдесят процентов от уровня стрельбы, когда росток уже резал ноги Хансена по коленям. Взрывник закричал – отчаянно, как гибнущий зверь. Осев на обрубки, он продолжил стрелять. От лазера песок плавился, гнездами спекаясь вокруг Хансена. Из песка появился еще отросток, короткий и тонкий, упав на Оле поперек торса, как молотильный цеп. Крик оборвался. Из обрубленного тела хлынул поток крови, будто лава из жерла вулкана.

Уже стреляя, я двинулся вперед. Автоматы, еще и с интерфейсом, они были сама ярость, зажатая в руках. К тому же на моей стороне работали биопластины, обеспечивая четкую . обратную связь и детализацию. Усиленный патрон, автомат заряжен разрывными, магазины полные. Зрение позволяло хорошо выделять структуру того, что было передо мной, а "Калашниковы" сами концентрировали огонь где нужно. Позиционирование биопластин работало с микронной точностью. Теперь я стрелял только на поражение.

Ветви падали на песок, подпрыгивая и переворачиваясь вываленными из сети рыбами.

Оба автомата опустели.

Сбросив магазины, умное оружие оставило затворы в открытом положении, жадно требуя новой порции. Подняв "Калашниковы" на уровень груди, я приложил их к своей сбруе казенной частью. Загрузчики лязгнули одновременно – на счет "раз". В каждый автомат мгновенно вошло по магазину, напоследок прихлопнутому магнитной защелкой. Оружие Потяжелело, а руки… Руки будто сами встали на уровень прицельной стрельбы. Автоматы включили поиск, опять захаркав огнем – левый, правый…

Убийственные ветви, срезанные пулями… Они падали на песок одна за одной. Другие лезли на меня и тоже умирали, как овощи под острым поварским ножом.

Снова пусто.

Перезарядка.

Пусто.

Перезарядка.

Пусто.

Перезарядка.

Пусто.

Перезарядка.

Пусто…

И периодические удары в грудь, неощутимые до тех пор, пока не опустели магазины. Вокруг валялись превращенные в извивающиеся обрубки ветви. Отбросив в стороны пустые автоматы, я оторвал от покореженной пусковой рамы стальную полосу и начал рубить. Ближайшая куча зашевелилась. Сталь пошла вверх, вниз… Полетели куски… Снова подняв стальную полосу, я вдруг увидел голову Крюиксхэнк. Она смотрела на меня.

Голова лежала на песке лицом вверх, и длинные, запутанные волосы почти закрывали ее широко распахнутые глаза. Рот открыт – так, словно в последний момент ей хотелось что-то сказать. В чертах мертвого лица застыла боль.

Жужжание, сверлившее уши, наконец исчезло. Я опустил оружие.

Обычную сталь.

И увидел валявшиеся вокруг остатки серых, похожих на металл стеблей.

Ко мне с неожиданно спокойным лицом подошел Сян.

– У тебя химическая граната есть? – спросил я и не узнал собственного голоса.

"Нагини" держала позицию, находясь над пляжем в трех метрах. У обоих бортов в открытых погрузочных люках стояли турели с тяжелыми пулеметами. За пультами гнули спи-ны Депре с Сяном, и на их лица падал бледный свет от совсем небольших прицельных экранов. У нас не хватило времени на программирование автоматики.

За стрелками громоздился огромный вал имущества из эвакуированного в спешке лагеря. Вооружение, провизия в контейнерах, одежда… Все, что удалось перетащить бегом, под прикрытием пулеметов. В конце лежал буй, и когда Амели Вонгсават корректировала положение "Нагини", его округлый корпус немного покачивался из стороны в сторону.

По настоянию Матиаса Хэнда первым из предметов, спасенных с неожиданно оказавшегося опасным бирюзового песка, стал именно буй. Все подчинились – молча и угрюмо.

По всей видимости, буй был неработоспособен. Его конический корпус покрывали рубцы, а герметичность оказалась нарушена по всей длине. Панели мониторов сошли со своих мест. То, что находилось внутри, выставило к нам срезанные изгибы электрических кишок, напоминая останки…

Хватит!

Оставалось всего два часа, и цифры горели прямо перед глазами.

Иветта Крюиксхэнк и Оле Хансен находились на борту. Это сделала особая система для сохранения человеческих останков, ССЧО. По сути – робот-антигравитатор. Робот прошел над самым песком, аккуратно собирая все, что мог обнаружить, вакуумировал и одновременно брал пробы ДНК. Затем распределял найденное по двум синим упаковкам приятного для глаз дизайна, постепенно выходившим из прикрепленного сбоку контейнера. Упаковок было всего полдюжины.

Сепарация и упаковка сопровождались утробными звуками, напоминавшими рвоту. По окончании процесса упаковки разделили, заварили лазером и прилепили штриховой код там, где должна была находиться шея. С каменным лицом Сутъяди отнес оба мешка в конец кабины к люку, за которым находился отсек для трупов, и сгрузил их туда. Ни один из мешков даже отдаленно не походил на контуры человеческого тела.

Нам не удалось подобрать ни одного стека. Амели Вонгсават пыталась отследить местоположение, но версия оказалась следующей: нанобы поглощают все неорганические составляющие, чтобы достраивать новые поколения. Никто не сумел найти оружия или снаряжения Хансена и Крюиксхэнк.

Отвернувшись от окошка, за которым лежали мешки, я поднялся в кабину.

В отсеке для экипажа, находившемся в корме штурмовика, на полулежали образцы. Серые ветви были упакованы в пермапластик, и Сунь Липин внимательно рассматривала их, засунув прямо под микроскоп. В углу, закрыв голову руками, лежала Таня Вордени. Я присел, держась в стороне от всех.

– Взгляни-ка сюда. – Найдя меня глазами, Сунь закашлялась. – Именно то, о чем ты говорил.

– Тогда и смотреть нечего.

– Говоришь, это и есть нанобы? – недоверчиво переспросил Сутъяди. – И что…

– Сутъяди, ворота ни хрена не открыты, – бросил я, не скрывая раздражения.

Сунь принялась вглядываться в экран микроскопа. По-видимому, ей хотелось определить неясную форму, лежавшую под стеклом.

– Сама конфигурация наноба напоминает замок. Но в сборе компоненты вообще не касаются друг друга. Вероятно, в динамике их связывает поле. Это похоже… даже не знаю, как сказать… напоминает мощную электромагнитную мышцу на мозаичном скелете. Поле генерируется каждым нанобом, и всю конструкцию держит их сеть. Тепловое излучение лазера проходит в зазоры, почти не рассеиваясь, так что выгореть могут лишь отдельные нанобы. Но они способны выдерживать высокую температуру, а в целом конструкция вообще очень устойчива и может регенерировать любые повреждения. Кстати, это органика.

Хэнд с удивлением посмотрел в мою сторону.

– Ты знал?

Я посмотрел на свои руки. Они еще дрожали, и вживленные под кожей биопластины непрерывно двигались. Дрожь я попытался убрать, а потом взглянул на Хэнда.

– Я сделал свои выводы. После лазерного выстрела.

Периферийное зрение подсказало: Вордени тоже смотрит на меня из своего угла.

– Назови это интуицией Посланника. Бесполезность "Санджетов" объяснялась прошлым воздействием: мы уже обрабатывали колонии высокотемпературной плазмой. Они эволюционировали, научившись с ней справляться, а теперь получили бонус в виде устойчивости к лучевому оружию.

– Что, к ультравибраторам тоже? – спросил Сутъяди, обращаясь к Сунь. В ответ она покачала головой.

– Я провела тестирование – совершенно безрезультатное. Нанобы резонируют, но в целом – никакого эффекта. Еще меньше, чем от лазера.

– Итак, на них действует лишь серьезное оружие, – глубокомысленно заметил Хэнд.

– Да, но только до поры, – сказал я, собираясь на выход. – Дайте срок, и эволюция сделает свое дело. То же касается и химических гранат. Думаю, гранаты лучше оставить на крайний случай.

– Ковач, а куда ты собрался?

– Хэнд, на твоем месте я приказал бы Амели держаться повыше. Поняв, что их убивают и с земли, и с воздуха, нанобы станут отращивать длинные руки.

Я вышел, волоча за собой свои советы как ненужную одежду, чтобы повалиться в кровать и забыться наконец долгим сном. С трудом найдя дорогу вниз, я обнаружил, что пулеметы уже работают в режиме автоматического наведения. Люк Депре стоял у комингса люка с противоположной от своего пулемета стороны и дымил одной из сигар из Индиго-Сити, доставшихся в наследство от Крюиксхэнк.

В дальнем конце отсека со скрещенными ногами сидел Сян Сянпин рядом с люком, за которым лежали погибшие. В воздухе зависло тяжелое молчание, служащее мужчинам для выражения скорби.

Привалившись к возвышению на палубе, я едва сумел закрыть глаза. За прикрытыми веками продолжали гореть цифры отсчета. Один час и пятьдесят три минуты. Все меньше и меньше.

Перед глазами снова появилась Крюиксхэнк. Весело скалящая зубы, сосредоточенная на боевой задаче, курящая, дрожащая от оргазма, летящая по небу…

Стоп.

Послышался шелест чьей-то одежды, и глаза тут же открылись. Передо мной стоял Сян.

– Ковач, – наклонившись, он повторил еще раз, – Ковач, я сочувствую. Она была хорошим сол…

В ладонь правой лег интерфейсный автомат. Я приставил ствол к голове Сяна.

– Заткнись. – Вздохнув, я не сразу смог продолжить. – Скажешь еще слово – и раскрашу люк твоими мозгами.

Я замер, держа в руке казавшийся свинцовым автомат. Вместо меня его держали биопластины.

Наконец Сян выпрямился и отошел, оставив меня одного.

В голове пульсировали цифры. Один час и пятьдесят минут…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Хэнд начал собрание за час и семнадцать минут до контрольного срока.

Вовремя, ничего не скажешь. С другой стороны, он дал людям возможность пообщаться в неформальной обстановке. С момента, когда я ушел с верхней палубы, оттуда не раз доносились возбужденные крики. Находясь в грузовом отсеке, я улавливал лишь тональность, однако без усиленного нейрохимией слуха не мог разобрать смысла. Так продолжалось довольно долго.

Время от временя я слышал, как кто-то спускался на грузовую палубу, а затем возвращался обратно, однако мимо меня они не проходили, а сил или желания к пробуждению у меня пока не было. Единственным, кто не хотел давать мне передышку, оказался Семетайр.

– Разве я не сказал, что здесь появилась работа?

Мои глаза закрылись.

– Где же мой круг, работавший против военных? А, волк из «Клина»? И где теперь твоя ярость – теперь, когда она так нужна?

– Я не…

– Теперь ты ищешь меня?

– Я не занимаюсь этим дерьмом. Теперь.

Смех – словно грохот падающих корковых стеков.

– Ковач?

Я открыл глаза. Это был Люк Депре.

– Думаю, тебе стоит подняться к нам, – сказал он. Казалось, шум над моей головой немного утих.

– Мы ни в коем случае, – тихо говорил Хэнд, оглядывая всех присутствовавших, – повторяю, ни при каких обстоятельствах не уйдем отсюда, не оставив на той стороне ворот заявочный буй "Мандрагоры". Прочитайте свой контракт еще раз. Фраза "все возможные средства" есть его главная и наиболее существенная формула. Что бы ни приказывал капитан Сутьяди, вы в любом случае будете казнены, а ваши стеки – выброшены на свалку, если мы вернемся отсюда, не использовав "все возможные средства". Вам все понятно?

– Нет, далеко не все. – С противоположной стороны кабины послышался голос Амели Вонгсават. – Видите ли, единственным из возможных средств в нашем случае остается взять ваш гребаный буй и физически переместить его на другую сторону. То есть на руках. При том, что маяк вообще не работает. Такая возможность не представляется ничем, кроме самоубийства. Никто не найдет наших стеков.

– Мы способны просканировать нанобы…

Слова Хэнда потонули в гуле возмущенных голосов. Он протестующее поднял вверх обе руки. В этот момент тишины потребовал капитан Сутъяди, сразу получив то, что хотел. Однако первым заговорил Сян.

– Мы – солдаты, – сказал он в наступившую тишину. – Не камикадзе, воюющие за Кемпа. Это не выбор воина.

Он посмотрел вокруг, и показалось, что Сян удивлен своему порыву больше, чем кто-либо. Настала очередь Хэнда.

– А на плато Дананг, жертвуя собой ради остальных, ты сделал не "выбор воина"? Тогда ты отдал свою жизнь. Сейчас я покупаю у вас то же самое.

Сян взглянул на Хэнда с открытым презрением.

– Я отдал жизнь за солдат, воевавших под моим началом. Там не воняло коммерцией.

– О-о, Дамбалла… – Хэнд поднял глаза к небу. – За что, как вы полагаете, идет эта война? Вы, гребаная серая скотинка! Кто, в конце концов, оплачивал атаку на Дананг? Покопайтесь у себя в душах. Вы воюете за меня! За корпорации и за их долбаных марионеток!

Выйдя вперед, я прошел в самый центр спора.

– Хэнд, по-моему, как менеджер по продажам ты немного староват. Отдохни.

– Ковач, я вовсе не…

– Сядь на место.

Я произнес это без всякой аффектации, но, судя по всему, слова имели вес. Хэнд подчинился.

Все лица с надеждой обратились на меня. Нет, только не это. Опять.

– Мы никуда не уйдем. Не можем. Я хочу оставить этот лагерь так же, как и вы, но мы не можем уйти. До момента, пока не сбросим буй.

Замолчав, я переждал шквал возмущенных вопросов, не пытаясь никого утихомирить. Это сделал Сутъяди. Наступила зыбкая тишина.

Для начала я обратился к Хэнду:

– Почему не рассказать, кто и зачем подбросил нам систему МАНОП? Давай, пусть знают.

Сотрудник "Мандрагоры" молча смотрел на меня.

– Ладно. Тогда скажу я.

Напряженная, хрупкая тишина. Я ощутил это, оглядев лица сидевших вокруг. И показал на Хэнда.

– У нашего доброго спонсора есть враги в его корпоративном доме, в Лэндфолле. Враги, которые желают оставить его здесь. Нанобы – способ обеспечения этого желания. Пока план не сработал, но в Лэндфолле об этом не знают. Как только мы стартуем, они сразу поймут, в чем дело, и я сомневаюсь, что мы сумеем преодолеть незамеченными хотя бы половину параболы. Правильно, Матиас?

Хэнд кивнул.

– А как же коды "Клина"? – спросил Сутъяди. – Они разве ничего не стоят?

Послышались реплики с мест:

– Что может "Клин"…

– Это просто позывной, не более…

– Как же так, почему не…

– Заткнитесь, все.

К моему изумлению, они послушались.

– Командир "Клина" дал уникальный код, чтобы мы могли послать сообщение о чрезвычайной ситуации. Мы не информировали вас более обстоятельно, поскольку не считали нужным. – По моим губам поползла ухмылка. – В этом не было смысла. Теперь вы все знаете и думаете, что код гарантирует безопасный проход по параболе. Хэнд, не могли бы вы пролить свет на эту нехитрую уловку?

Секунду Хэнд смотрел в пол, потом откинулся назад. Его глаза твердо смотрели на слушателей. Хэнд будто прочитал нам лекцию:

– Командир "Клина" подчиняется приказам из Картеля. Кто бы ни сбросил нам подарок в виде нанобов, он должен был согласовать это с Картелем по своим каналам. Теперь мы знаем, что у него есть канал для обеспечения принятия решений. По тому же каналу к нашему недоброжелателю попадет код авторизации Исаака Кареры. Что касается подразделения "Клин" – вероятно, ему поручат нас уничтожить.

Со своего места спокойно отозвался Люк Депре:

– Ковач, ты из "Клина". Я не верю, что они могут стрелять по своим. Такого за "Клином" не водилось.

Ненароком посмотрев на Сутъяди, я заметил, что капитан явно напрягся.

– К несчастью, – заметил я, – Сутъяди разыскивают за убийство офицера из "Клина". Наш контакт вполне можно расценивать как предательство. Все, что требуется сделать врагам Хэнда – предоставить Карере список нашей экспедиции. Я не могу ни на что повлиять.

– Неужели не умеешь блефовать?

Я знал, что Посланников уважают за это умение, и кивнул.

– Попробовать можно. Но ситуация весьма невыгодная. Учитывая, что есть путь более прямой.

По комнате пронесся шум. Депре с интересом наклонил голову:

– Что за путь?

– Единственное, что даст нам уйти отсюда в целом виде, это сброс буя или что-то в таком роде. Если на марсианском корабле будет поднят флаг "Мандрагоры" – все, ставки сделаны. Возвращаемся домой как свободные люди. Любой иной исход будут расценивать как блеф. Или если поверят, что мы действительно обнаружили нечто, приятели Хэнда сами высадятся здесь и сбросят свой буй. После нашей смерти, разумеется. Избежать такого развития можно, если мы раньше всех сообщим о своей заявке.

Это был момент настолько критический, что воздух стал плотным на ощупь. Все с надеждой смотрели на меня. С охренительной надеждой все смотрели на меня.

Нет, только не это. Опять.

– Ворота откроются через час. Мы уберем скалы ультравибраторами, пройдем на штурмовике сквозь ворота и сбросим гребаный буй. Потом уберемся домой.

Напряжение продолжало нарастать. Стоя посреди хаоса голосов, я ждал. Ждал, заранее зная, как успокаивается прибой. Волны откатываются назад. И они тоже успокоятся. Потому что увидят – это знаю я и это знает Хэнд. Они поймут: нужно откатиться назад, и это единственный выход. Для всех нас. А если найдется тот, кто этого не поймет…

Я ощутил, как задрожали ладони, а внутри зарычали волчьи гены.

Кто не поймет, кто не откатится назад, того я просто застрелю.

Для человека, специализацией которого были компьютеры, их системы и сети, Сунь обнаружила весьма неплохое знание тяжелой артиллерии. Пристреляв батарею ультравибраторов по скалам, стоявшим наверху и внизу обрыва, она заставила Ам ел и Вонгсават подвести "Нагини" на дистанцию менее пятидесяти метров от входа в выработку. Активизировав передние отражатели для защиты от обломков, она прямой наводкой открыла огонь по скале.

Звук напоминал царапанье оголенного провода по пластику или жужжание низко летящих осенних огненных жуков. А еще – звук, с которым Таня Вордени отчищала от кости стек памяти Дэн Цзяо Юна в Лэндфолле, в чертовом отеле. В нем слышались сразу все скворчащие, кричащие и царапающие звуки, перемешанные и усиленные до умопомрачительных уровней.

Это был звук, с каким мир должен разорваться на части.

Я следил за экранами на грузовой палубе, находясь в приятной компании двух пулеметов и двух спрятанных за окошком тел. В пилотской кабине в любом случае мало места, а оставаться с экипажем мне уже не хотелось. Сев на пол, я с отсутствующим видом наблюдал происходившие со скалой изменения: скалы ужасающе реалистично меняли свой цвет и ломались, не выдерживая давления лежащих над ними пластов, затем обваливались вниз, превращаясь в облака клубящейся пыли. По обломкам туда и сюда ходили волны от ультравибраторов, разбивай то, что еще осталось целым. Я чув-ствовал, как внутренности отзывались тупой болью. Сунь работала на малой мощности, и от летящих обломков штурмовик защищали экраны. Тем не менее визг самих ультравибраторов и скрежет ломавшихся скал легко достигал открытых люков "Нагини", штопором ввинчиваясь в уши. Перед глазами взлетала вверх гибнущая Крюиксхэнк. Двадцать три минуты. Ультравибраторы затихли.

Сквозь оседавшую пыль и груды мелких обломков, как сквозь пургу, я увидел контуры ворот. Вордени считала, что ворота невозможно повредить ни одним видом имеющегося у людей вооружения. Тем не менее Сунь запрограммировала наведение ультравибраторов так, чтобы снять мощность сразу, как только покажутся ворота.

Наконец, когда облака пыли отнесло немного в сторону, я заметил разбросанные у ворот части оборудования нашего археолога, разбитого и сметенного в сторону за последние секунды работы ультравибраторов. Трудно поверить, но артефакт стоял перед нами совершенно целый.

По спине пробежала легкая дрожь, и я подумал о том, что находилось передо мной. В памяти зазвучали слова Сутъяди: Мы не принадлежим этим мирам. Мы не готовы. Я вздрогнул.

– Ковач?

Судя по донесшемуся из переговорного устройства голосу Амели Вонгсават, я был не единственным, кто дрогнул перед лицом древней цивилизации.

– На связи.

– Закрываю люки, всем отойти от борта.

Турели мягко ушли в пол, и оба люка задраились, перекрывая доступ света. Секунду спустя зажглись холодные лампы внутреннего освещения.

– Вижу движение, – предупредила Сунь. Она работала на общей частоте, и я слышал шелест дыхания, собранный с микрофонов всего экипажа.

Небольшой толчок – и Вонгсават подняла "Нагини" еще на несколько метров. Вцепившись в край вентиляционного короба, я помимо своей воли посмотрел на пол.

– Нет, это не под нами.

Казалось, Сунь видела меня на экране.

– По-моему… кажется, это возле ворот.

– Хэнд, черт… Сколько здесь этой гадости? – спросил Депре.

Я почти видел, как Матиас Хэнд пожал плечами.

– Неизвестны ограничения МАНОП по части роста. Если верно то, что я знаю, оно может распространиться по всему пляжу.

– Мне так не кажется, – заметила Сунь со спокойствием физика-экспериментатора. – Такое образование не могло пройти мимо наших датчиков. Между прочим, не пострадала ни одна из охранных систем, кроме первой. Полагаю, эта штука прошила наши кордоны и распространялась строго линейно.

– Смотрите, – сказал Сян, – вот она.

Я увидел, как на расположенном прямо над моей головой экране из грунта возле самых ворот показался отросток. Вероятно, он попытался пройти через фундамент и не смог. Ветвь находилась в добрых двух метрах от ближайшего края основания.

– Приехали, мать твою… – в сердцах выругался Шнайдер.

– Не торопись.

Так сказала Вордени, и в ее голосе было нечто, отдаленно напоминавшее гордость.

– Сиди и смотри.

Казалось, ветвь хотела зацепиться за поверхность ворот. Но бессильно соскользнула и упала вниз, словно с облитой маслом каменной стены. Я видел, как это повторилось раз шесть, едва сдержав дыхание в момент, когда из песка вылезла новая, куда более длинная рука и, взлетев на высоту двадцати метров, обвила нижнюю часть шпиля.

Возьмись такая рука за "Нагини", она сняла бы нас с курса легко, как ракета.

Новая ветвь изогнулась, натягиваясь…

И распалась в ничто.

В первый момент я подумал, что это Сунь пренебрегла моими инструкциями, открыв огонь из ультравибраторов. Потом сообразил: у нанобов иммунитет к ультравибраторам.

Тут я заметил, что пропали все без исключения ветви.

– Сунь? Что происходит?

– Я произвожу попытку определить точную причину. – Определенно, общение с машинами наложило отпечаток на ее речь.

– Они выключили это, – просто сказала Вордени.

– Кто что выключил? – тут же поинтересовался Депре. Наконец я услышал смех нашего археолога.

– Нанобы существуют благодаря электромагнитному полю. Поле действует как связующая их субстанция. Его нейтрализовали ворота.

– Сунь?

– Похоже, истина на стороне госпожи Вордени. Вблизи артефакта вообще нет следов электромагнитной активности. И никакого движения.

Из переговорника послышались общие аплодисменты. Потом возник спокойный голос Депре:

– Мы что, собираемся через это лететь?

Зрелище того, что происходило перед открытием ворот, и того, что находилось на другой стороне, оказалось потрясающе обыденным. За две с половиной минуты до нулевого времени падающие по поверхности ворот капли ультрафиолетового свечения, которые мы наблюдали через экран нашего археолога, начали сливаться в ручейки красноватого света, метавшегося по ребрам конструкции вверх и вниз. В обычном свете картина впечатляла не больше, чем обычный посадочный маяк.

За восемнадцать секунд до контрольного срока в состоянии ворот что-то изменилось, и пошел процесс развертывания их спрессованной вложенности. Так, словно раскрывались крылья.

За девять секунд на шпиле без каких-либо внешних эффектов появилась черная точка. Она блестела, точно капля масла, и, казалось, вращалась вокруг оси шпиля.

Восемь секунд спустя точка мягко и не спеша переместилась к основанию шпиля, а затем – еще ниже. Фундамент ворот куда-то пропал, а вместе с ним на глубину около метра исчез песок.

В черной пустоте мерцали яркие звезды.

Часть четвертая

НЕОБЪЯСНИМЫЕ ЯВЛЕНИЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Мне не нравится глубокий космос. Он бьет прямо по башке.

Дело не в психике. Да, в космосе совершаешь больше ошибок, чем на океанском дне или в токсичной атмосфере вроде той, что на планете Глиммер-5. Из вакуума стараешься убраться раньше, и так уже бывало. Собственная глупость, забывчивость или паника убивают здесь почти без промаха. В отличие от менее жестокой среды.

Но дело не в этом.

Орбитальные станции висели над Харланом на орбитах высотой в пять тысяч километров, почти моментально уничтожая любой объект с массой более чем у шестиместного вертолета. Да, бывали исключения, но еще никто не вывел надежной формулы. В результате харланцы редко поднимались от поверхности планеты, а нарушения работы вестибулярного аппарата случались у них чаще, чем беременность.

В восемнадцать лет, впервые надев на себя скафандр – гордость вооруженных сил Протектората, – я понял, что мозг превратился в кусок льда, и, глядя в пустоту, явственно слышал свой тихий скулеж. Падение во мрак казалось долгим, очень долгим.

Большая часть страхов эффективно подавлялась включением аутотренинга. Однако степень действующего на вас ужаса оставалась известной благодаря информации о "весе" противодействия. И этот вес давил, давил всякий раз.

Так было на высокой орбите над Лойко во времена Пилотского бунта и при высадке вместе с коммандос из "Рэндолл вакуум" недалеко от внешней луны Адорациона. И еще один раз, в глубоком космосе, во время жестокой игры в прятки с членами "Экипажа недвижимости" возле угнанной ими баржи под названием "Мивцемди". Тогда, следуя за этой баржей, ушедшей на нескольких световых лет от ближайшего солнца, я падал по реально бесконечной траектории. А перестрелка, происшедшая на "Мивцемди", была худшей из всех. Этот кошмар снится мне до сих пор.

"Нагини" скользнула из пространства с тремя измерениями, пройдя сквозь порог, и зависла в самой середине ничего. Выдохнув обратно тот вздох, что все мы затаили в момент подхода к воротам, я сполз с сиденья. И почувствовал небольшие колебания гравитационного поля уже по пути в пилотскую кабину.

На экране стоял все тот же звездный пейзаж. Однако хотелось взглянуть на настоящее небо сквозь прозрачные стены рубки. Посмотреть врагу прямо в глаза. Хотелось чувствовать пустоту, находившуюся в нескольких сантиметрах. Чтобы ощутить себя в пустоте, почуять это кожей и самыми животными из своих инстинктов.

Полетный регламент строго запрещал отдраивать любые из внутренних люков в открытом космосе. Но никто не проронил ни слова. Амели Вонгсават бросила в мою сторону недоуменный взгляд, но смолчала даже она. К тому же Амели была первым в истории человечества пилотом, испытавшим мгновенный переход с высоты в шесть метров над уровнем поверхности планеты прямиком в глубину открытого космоса. Могу представить. Вонгсават одолевали совсем другие мысли.

Стоя позади пилота, за ее левым плечом, я посмотрел вперед. Потом взглянул вниз, в пустоту, и пальцы сами собой вцепились в спинку кресла Вонгсават.

Все тот же страх.

И снова знакомое ощущение. Будто закрылась пневматическая дверь, отделяя сознание в безопасном участке под бриллиантово-яркой иллюминацией. Аутотренинг Посланника.

Я облегченно вздохнул.

– Если хочешь остаться здесь, лучше присядь, – сказала Вонгсават, пытаясь привести в чувство монитор ориентации, свихнувшийся из-за внезапного исчезновения поверхности планеты.

Добравшись до кресла второго пилота, я с трудом влез на него и спросил, уставившись на звездное кружево:

– Что-нибудь видишь?

– Звезды, – коротко ответила Вонгсават.

Немного выждав, я постарался адаптироваться к открывшемуся виду, чувствуя, как в глазах нарастают неприятные ощущения от инстинктивно-подспудного желания не выпускать ярко освещенную часть пилотской кабины из поля периферийного зрения.

– Как далеко мы оказались?

Вонгсават ткнула пальцем в астронавигационную карту.

– Судя по этой карте?

Подумав, она негромко присвистнула и сообщила:

– Ты не поверишь… Семьсот восемьдесят миллионов километров в один конец.

Мы оказались в пределах орбиты Банхарна – одинокого и весьма впечатляющего своими размерами газового гиганта, стоявшего на страже внешних границ системы Санкции. Примерно в трех тысячах миллионов километров, в плоскости эклиптики, находилось образование, слишком огромное для кольца. Скорее – пояс, по каким-то причинам не вошедший в массу планеты. По другую сторону, на расстоянии около ста миллионов километров, была Санкция IV. Планета, которую мы покинули примерно сорок секунд назад.

Действительно, впечатляло.

Конечно, можно преодолеть межзвездные расстояния путем остронаправленной трансляции. Люди способны перелетать куда дальше за время, вполне сопоставимое. Но для этого необходимо перевести себя в цифровую форму, а потом загрузить образ своей памяти в новое тело. На что требуется время и техника. Короче, это целый процесс.

Никакого процесса не было. По крайней мере никто его не заметил. Мы просто перешли черту. У меня было только желание и скафандр. И я смог шагнуть на ту сторону.

На память вновь пришли слова Сутъяди: "Мы не принадлежим этому миру". И подсознание немедленно изолировало их эффект. Остались лишь изумление и благоговейный ужас.

– Мы остановились, – сообщила негромко Вонгсават. – Что-то компенсировало момент нашей инерции. Ждите продолжения. Господи, спаси и сохрани.

Голос Амели, без того тихий, на последних двух словах понизился до шепота. Взглянув на дисплей, я подумал, что мы движемся в направлении тени. Никак не мог избавиться от привычных ощущений. В следующую секунду, осознав, что здесь не может быть никаких заслоняющих солнечный свет гор, я почувствовал страх. Тот страх, что, должно быть, ощутила Вонгсават секундой раньше.

Звезды над нашими головами пошли куда-то вбок.

Потом они беззвучно исчезли, с ужасающей быстротой заслоненные какой-то огромной и нависшей, казалось, в нескольких метрах над нашими иллюминаторами тенью.

– Вот он.

Я сказал и почувствовал, как внутри пробежал холодок, будто я сам вызвал призрака.

Вонгсават склонилась над дисплеем:

– Дистанция… Около пяти километров. То есть размер этого…

– Около двадцати семи километров в поперечнике.

Я сам считал информацию с экрана.

– И пятьдесят три – в длину. И внешние части конструкции…

Я замолчал.

– Большой. Очень большой.

– Нет.

Справа послышался голос Вордени:

– Взгляните на зазубрины по краю. Каждая из них глубиной около километра.

Вонгсават отреагировала, не задумываясь.

– И почему я не продаю билеты на лучшие места? Госпожа Вордени, не могли бы вы пройти в кабину и сесть на место?

Оправдываясь, археолог пробормотала:

– Простите, я только…

Сирены. Возгласы в кабине экипажа.

– Оно идет на нас!

Вскрикнув, Вонгсават поставила "Нагини" на корму. Маневр, способный причинить немало неприятностей в условиях внешней гравитации. Учитывая ее отсутствие и наличие у штурмовика собственной гравитационной установки, ощущений было не больше, чем на аттракционе. Крутая спираль и переворот через голову.

Но я уже видел нечто иное.

Приближалась ракета. Она шла на нас сверху вниз, хорошо заметная через иллюминаторы по правому борту.

Было слышно, как с энтузиазмом докладывают о готовности механические голоса оборонительной системы.

Снова выкрики из кабины экипажа.

Я напрягся. И тут же успокоился, поддавшись включившимся рефлексам Посланника, готовый к неминуемому удару.

– Нет, не может быть, – сказала Вонгсават.

В космосе невозможно увидеть ракету. Даже те, что строим мы сами, движутся слишком быстро и не позволяют следить за собой невооруженным глазом.

– Столкновение не угрожает, – сделал вывод бортовой компьютер. – Столкновение не угрожает.

– Объект почти не движется.

Покачав головой, Вонгсават открыла новый экран.

– Вертикальная составляющая почти… Слушай, да он в дрейфе.

Указав на небольшой всплеск на спектроанализаторе, я сказал:

– Там есть какая-то аппаратура. Возможно, это электроника, а не просто кусок камня. По крайней мере не только камень.

– Да, но активности нет. Объект совершенно инертный.

– Почему не подойти ближе? Повернись другим бортом и сдай назад.

Мысленно сделав выкладки, я сообщил:

– Всего метров на сто. Объект будет рядом с защитным экраном. И включи наружное освещение.

Вонгсават посмотрела на меня взглядом, в котором непонятно как смешались пренебрежение и ужас. Этой рекомендации не содержалось в полетных инструкциях. Более важно, что, по всей вероятности, в ней был такой же заряд адреналина, как и во мне. Достаточный, чтобы испортить характер.

– Меняю галс, – наконец выдавила она.

На внешней обшивке штурмовика зажегся свет.

Идея была совершенно никакая. Прозрачный сплав, из которого сделаны иллюминаторы, предназначался специально для боевых действий, и их могло пробить разве что микрометеоритом. И уж конечно, не объектом, дрейфующим в пространстве на самом малом ходу.

Однако то, что стукнуло "Нагини" по носовой обшивке, ударило действительно сильно. Позади меня на резкой, истеричной ноте вскрикнула Таня Вордени и тут же замолкла.

Высушенные холодом, разорванные или, скорее, вспучившиеся из-за низкого внешнего давления останки казались вполне узнаваемы. Замороженный труп человека, одетого по-летнему. Как в Дэнгреке.

– Боже правый… – опять прошептала Вонгсават.

Почерневшее, обращенное прямо на нас лицо смотрело пустыми глазницами, из которых тянулись пряди лопнувшей и отвердевшей от холода ткани. Под глазницами зиял рот, открытый в беззвучном крике, столь же немом, как и в момент, когда его владелец агонизировал в пустоте и старался подать голос. Ниже виднелась до абсурда яркая летняя курточка, под которой было раздутое внутренним давлением гело. Что совершенно понятно.

Сведенная последней судорогой и похожая на клешню рука стукнула по иллюминатору. Мелькнула вторая, заведенная за голову. Ноги были подогнуты, одна впереди, другая позади.

Кем бы ни был этот человек – он умер в вакууме. Позади тихонько плакала Таня Вордени. Она произнесла имя.

Остальных мы обнаружили по маякам на их скафандрах. Они плавали в пустоте под дном скорлупы диаметром метров примерно триста вблизи того, что, по всей вероятности, было причальным портом. Их было четверо, одетых в дешевые цельнооболочечные скафандры. Судя по внешнему виду, трое медленно умерли от недостатка воздуха. Если принять во внимание технические характеристики скафандров, это заняло часов шесть или восемь.

Четвертый не захотел ждать. В его шлеме остались два аккуратных отверстия диаметром сантиметров в пять – одно слева и другое справа. Сделавший свое дело промышленный лазерный резак болтался тут же, привязанный к правому запястью.

Вонгсават отправила наружу универсальный аппарат с нашим роботом для сбора останков. Мы молча наблюдали, как совсем небольшая машина беззвучно перетаскивала останки к "Нагини", аккуратно фиксируя за руку очередной труп. То же самое робот уже проделал с телом Томаса Дхаса-напонгсакула, найденного у самых ворот первым.

Тела, облаченные в блестящие оболочки, делали весь процесс сходным с похоронной процессией. Только шла она обратно, и в конце концов возвращенные из космоса тела оказывались в шлюзовой камере "Нагини".

. Вордени не смогла перенести этой встречи. Сначала, пока Вонгсават продувала шлюз, археолог находилась вместе со всеми на грузовой палубе. Спокойно наблюдала за тем, как Сутьяди и Депре выносят одетые в скафандры тела. Но едва Депре, расстегнув застежки на первом из шлемов, открыл его, и все увидели то, что находилось внутри, – наш археолог издала рыдающий звук и метнулась в конец коридора. Я слышал, как ее рвало. В воздухе повис кислый запах. Шнайдер дернулся в ту же сторону.

– Ты ее знала? – почему-то зло спросил я, глядя в мертвое лицо.

Тело, явно подменное, лет сорока на вид, принадлежало женщине. Глаза были широко открыты, и мертвое лицо смотрело прямо на нас как будто с осуждением. Труп промерз до твердого состояния. Шея окостенело торчала из просторного, предназначенного для надевания скафандра раструба. Имевшиеся в скафандре нагреватели могли работать куда дольше, чем подача воздуха. Но судя по состоянию останков, найденных в траловой сети – а женщина явно входила в ту же команду, – они пробыли в пустоте не менее года. И ни один скафандр не давал подобной автономности.

Шнайдер ответил вместо археолога:

– Это Арибово. Фаринторн Арибово. Работала на раскопках Дэнгрека специалистом по техноглифам.

Я кивнул в сторону Депре. Люк снял остальные шлемы.

Тела лежали в ряд, все с одинаково поднятыми головами – так, словно у них сократились брюшные мышцы. Арибово и трое ее коллег мужского пола. Глаза были закрыты лишь у того, который покончил с собой, и выражение его лица казалось настолько спокойным, что невольно захотелось проверить, действительно ли голова этого человека прострелена навылет.

Глядя на него, я думал: что теперь делать нам самим? Ну, если бы ворота закрылись. Теперь увидеть это значило умереть здесь, в черноте космоса. Зная, что самый быстрый спасатель, имея точные координаты, доберется до марсианского корабля не раньше чем через несколько месяцев после нашей смерти. Не знаю, хватит ли у меня мужества, чтобы ждать чуда. Здесь, в кромешной ночи и в подвешенном состоянии…

И не знаю, хватит ли мужества, чтобы не ждать.

– А это Венг.

Шнайдер уже вернулся и нависал над моим плечом.

– Фамилии не помню. Тоже вроде теоретика, спец по техноглифам. Остальных я не знаю.

Я посмотрел в сторону – туда, где у боковой стены сгорбилась, обхватив себя руками, Таня Вордени.

– Не лучше ли оставить ее в покое, – прошипел Шнайдер. Я пожал плечами:

– Ладно. Люк, отправляйся в шлюз и сделай так, чтобы этого Дхасанапонгсакула упаковали до того, как с него потечет. Потом займись остальными. Я помогу. Сунь, ты уже обследовала наш буй? Хочу понять, есть ли шанс доставить этот чертов прибор в нужную точку?

Сунь с серьезным видом кивнула.

– Хэнд, тебе следовало бы подумать о непредвиденных расходах. В случае, если эта хрень не заведется, нам понадобится новый вариант действий.

– Минуточку.

Впервые с момента нашего знакомства Шнайдер выглядел задетым за живое.

– Мы еще и остаемся здесь? После того, как видели все происшедшее с этими людьми? Мы остаемся здесь?

– Шнайдер, мы не знаем, что произошло с этими людьми.

– Разве это не очевидно? Ворота нестабильны, и они закрылись.

– Ян, это уже чушь!

В голосе археолога послышались прежние твердые нотки, и я почувствовал, как этот тон мгновенно пробудил дре-мавший в моей груди огонь. Оглянувшись, увидел, как она поднялась с места, тыльной стороной руки вытирая с лица слезы.

– На сей раз не они открывали ворота. Ворота останутся стабильными несколько дней. В данных, что я ввела, нет ничего непредсказуемого. Нет сейчас и не будет в дальнейшем.

– Таня. – Шнайдер выглядел так, словно его предали. Он только развел руками. – Я имел в виду…

– Не знаю, что произошло. Не имею понятия, в какой из команд она облажалась. Хрен с ними, с техноглифами от Арибово. С нами такого не будет. И я знаю свое дело.

Сутъяди посмотрел вокруг как бы в поисках поддержки:

– При всем моем уважении, госпожа Вордени, признайтесь, что наши знания ограничены. Не могу представить, каким образом гарантировать…

– Я мастер Гильдии.

С горящими глазами Вордени стояла на фоне выложенных на полу трупов. Словно осуждая тех, кто не сумел выжить.

– Эта женщина – не мастер Гильдии. Венг Сяодонг? Нет. Томас Дхасанапонгсакул? Нет. Эти люди работали скрэчерами. Вероятно, были талантливы, но этого недостаточно. А я семьдесят лет специализировалась на марсианской археологии, и если говорю, что ворота устойчивы, то так оно и будет, – Вордени смотрела на нас горящими от возбуждения глазами. У наших ног лежали просто трупы. Возражать никто не решился.

В клетках моего тела продолжала нарастать интоксикация. Последствия бомбардировки Заубервилля. Возня с трупами заняла больше времени, чем я рассчитывал. Куда больше норматива, позволительного для офицера "Клина". Закончив упаковывать мертвых, я понял, что выжат как лимон.

Если Депре и ощущал нечто подобное, то никак этого не показывал. Похоже, тело "Маори" соответствовало заявленным характеристикам. Слоняясь по грузовой палубе, Люк наблюдал за фокусами с гравитацией, которые Шнайдер показывал Сян Сянпину. Немного поколебавшись, я развернулся и направился к ведущему наверх трапу, чтобы найти там Таню Вордени.

Наверху я обнаружил Хэнда, в одиночестве созерцавшего на экранах штурмовика нависавшую над нами громаду марсианского корабля.

– Ха, выглядит довольно поношенным, верно?

Голос чиновника выражал чувство ревнивого энтузиазма. То же сквозило в его манерах. "Нагини" освещала пространство радиусом всего в несколько сотен метров. Однако, несмотря на огромные размеры конструкции, ее контуры угадывались благодаря тени, оставляемой марсианским кораблем на звездном небе. Форма казалась поистине необъятной, распространяясь под немыслимыми для человеческого творения углами, местами напоминая готовые взорваться пузыри и не давая глазу смириться с окружающей тьмой.

Вглядываясь в эту тьму, могло показаться, что в ней угадывается край корабля, и за краем видно мерцание звезд. Потом, перенося взгляд дальше, вы понимали – свет опять превратился в тень, а звезды были лишь игрой отражения или миражем на фоне еще более громадной стены.

Одной из самых крупных виденных мной конструкций был корабль Конрада Харлана, но не уверен, могла бы баржа служить этому гиганту хотя бы спасательной шлюпкой. Подобного размера не достигал даже Хабитат на Новом Пекине. Размер действительно имел значение, а мы не были готовы к встрече с ним.

Зависнувшая около гигантского корабля "Нагини" казалась мне чайкой, которая сопровождает неповоротливый грузовоз, плывущий где-то между Ньюпестом и Миллспортом. А мы сами – случайными и крошечными ничего не понимающими мальками, тупо старающимися поспеть за его движением.

Плюхнувшись на соседнее с Хэндом кресло, я перевернул его так, чтобы видеть экраны. В руках и вдоль спины пробежала мелкая дрожь. Двигать промерзшие трупы было очень холодно. Когда мы помещали в мешок окоченевшее тело Дхасанапонгсакула, росшие из пустых глазниц и ветвившиеся как кораллы замерзшие остатки отломились. Я услышал, как они хрустнули, падая на пластик.

Ничтожный звук, незначительное и частное следствие смерти. Но этот звук заставил меня на время забыть о масштабах марсианского корабля. Обращаясь к Хэнду, я сказал:

– Всего лишь увеличенная по размерам версия нашей баржи. Теоретически мы могли бы самостоятельно построить такой корабль. Единственное, трудно разогнать его огромную массу.

– Очевидно, да. Но не для его создателей.

– Очевидно.

– Думаешь, это она? Баржа, предназначенная для колонизации?

Пожав плечами, я разом вспомнил обо всех сложностях.

– Для постройки большого корабля найдется немного причин. Или он возит что-то куда-то, или построен для того, чтобы в нем жить. И непонятно, зачем искать себе новую родину взамен такого огромного корабля. Нечего изучать. Незачем копать землю или знакомиться с ней.

– Непонятно и место, выбранное для стоянки. Разумеется, если считать это баржей для колонизации.

Судорога…

Я устало прикрыл глаза.

– Хэнд, к чему беспокоиться? Мы отсюда уйдем, а эта конструкция исчезнет в доке на астероиде какой-нибудь корпорации. Никто из нас никогда ее не увидит. Какой смысл привязывать себя к этой вещи? Ты ведь получишь свой процент, бонус – или что там полагается вашему брату, чтобы чувствовать свою сопричастность?

– Считаешь меня нелюбопытным?

– Думаю, тебе все равно.

Он не ответил. В этот момент с грузовой палубы пришла Сунь, и она принесла плохие новости. Буй оказался поврежден безвозвратно.

– Сигналы он подает. И после определенного ремонта можно оживить двигатели. Необходим источник энергии, и я могла бы приспособить для этого генератор одного из гравициклов. Но сломана система ориентации, а для ее ремонта у нас нет ни материалов, ни инструмента. Без этой системы буй не может сохранять свое положение в пространстве. Его отбросит в сторону импульс от запуска наших собственных двигателей.

– Что, если сбросить его при работающих двигателях?

Хэнд вопросительно взглянул на Сунь, потом на меня.

– Вонгсават рассчитает траекторию, подаст "Нагини" чуть вперед, мы сбросим буй и отойдем. А?

– Момент инерции. В момент сброса буй получит импульс – небольшой, но достаточный, чтобы со временем отойти от марсианского корабля. Так, Сунь?

– Правильно.

– А если привязать его к кораблю?

Я миролюбиво улыбнулся:

– Привязать? Ты видел, как нанобы попытались привязать себя к воротам?

– Следует поработать в этом направлении. Иначе придется возвращаться с пустыми руками. Нет, не теперь, когда мы так близки к успеху.

– Хэнд, сам знаешь, дай тебе волю, ты приварил бы нас к этой хреновине, чтобы не возвращать обратно.

– Тогда, – он дал волю голосу, – должно найтись иное решение!

– Есть такое решение.

В проеме люка стояла Таня Вордени. Пока мы занимались трупами, археолога поблизости не было. На вид она оставалась такой же бледной, как после своего внезапного недомогания, под глазами темнели мешки. Но во всей внешности этой странной женщины сквозила спокойная уверенность. Такой я не видел Таню с момента, когда ее забирали из лагеря.

– Госпожа Вордени?

Хэнд оглядел кабину словно в поисках свидетелей только что прозвучавшего заявления. Потом на секунду задумался, надавив на глаза большим и указательным пальцами.

– Вы имеете, что предложить нам в этой ситуации?

– Да. Если Сунь Липин отремонтирует систему питания буя, мы со всей определенностью сможем надежно его разместить.

– Разместить где? – спросил я. Вордени слабо улыбнулась:

– Внутри.

Наступила короткая пауза.

– Внутри чего? Этого?

И я ткнул пальцем в сторону огромной, нависшей над нами массы чужого корабля.

– Да. Пройдем внутрь причального порта и оставим буй в наиболее безопасном месте. Трудно предположить, чтобы порт оказался непрозрачным для радиосигнала. Такое в целом нехарактерно для марсианских конструкций. В любом случае можно устроить тестирование и найти подходящую точку.

Хэнд смотрел на экран дисплея с почти мечтательным выражением.

– Сунь, много ли времени уйдет на ремонт?

– Часов восемь – десять. Определенно – не более двенадцати.

Тут Сунь повернулась к археологу:

– А сколько времени потребуется вам, госпожа Вордени, чтобы открыть причальный порт?

– А-а… – На лице археолога вновь появилась едва заметная улыбка. – Он уже открыт.

До входа в порт мне удалось поговорить с Таней всего раз. Мы столкнулись около туалета, минут через десять после жесткого и бескомпромиссного разговора на собрании экипажа, где Хэнд обрисовал обстановку. Археолог уже выходила из крошечной комнаты спиной ко мне, и мы столкнулись, не вписавшись в узкий коридор штурмовика.

Издав восклицание, Вордени обернулась, и я заметил на ее лбу капли пота после очередного приступа дурноты. Дыхание было тяжелым, в воздухе висел кислый запашок рвоты.

Она заметила, как я смотрю.

– Что?

– Ты как, в порядке?

– Нет, Ковач. Я умираю. А как ты?

– Уверена, что войти в порт – это хорошая идея?

– И ты туда же! Мне показалось, уже все обсудили – с Сутъяди и Шнайдером.

Я не ответил, только подумал о ее лихорадочно заблестевших глазах. Таня закашлялась.

– Знаешь, если Хэнд этим удовлетворится и нам удастся вернуться домой, тогда я скажу – идея была хорошая. А этот чертов порт безопаснее, чем операция по привариванию буя к кораблю.

Я покачал головой.

– Но ведь дело в другом.

– В чем?

– А вот в чем. Тебе хочется попасть внутрь прежде, чем там окажется "Мандрагора" и увезет в закрытый док. Ты хочешь обладать этим кораблем сама, пусть в течение нескольких часов. Скажешь, нет?

– А ты?

– Полагаю, мы все этого хотим. Кроме, быть может, Сутъяди и Шнайдера.

Я знал, что этого захотела бы Крюиксхэнк. Представляю, как загорелись бы ее глаза – судя по энтузиазму, с которым она говорила тогда, ночью, стоя на траулере у поручней. Тот же интерес был на лице Иветты в момент, когда в ультрафиолетовом свете мы увидели блеск ворот, готовившихся к открытию. Возможно, поэтому смутный разговор в закутке у туалета, где воняло блевотиной, меня не задевал вовсе. Возможно, то было чувство долга.

Вордени пожала плечами.

– Ладно, проехали. И в чем проблема?

– Ты знаешь, в чем.

Нетерпеливо хмыкнув, Вордени попыталась выйти. Я загородил проход.

– Уйди с моей дороги, – прошипела она. – Высадка через пять минут. Мне нужно в рубку.

– Таня, почему они не вошли внутрь?

– Мы должны…

– Все это ерунда. Приборы Амели показывают наличие пригодной для дыхания атмосферы. Они нашли способ открыть порт или он уже был открыт. Но предпочли остаться снаружи, чтобы умереть от нехватки воздуха. Почему они это сделали?

– Ты был на собрании. У них не было пищи, они…

– Да-да, я законспектировал метры и метры твоих рациональных доводов. Но не услышал ничего, объясняющего простую вещь: четверо профессиональных археологов предпочли умереть в скафандрах, не захотев провести последние часы своей жизни внутри величайшей из археологических находок за всю историю человеческой расы.

Таня мгновение колебалась, и все же я успел заметить взгляд той женщины, что однажды была со мной под водопадом. Потом в уголках ее глаз появилась тревога.

– Почему ты спрашиваешь? Запусти свой комплект спасательной аппаратуры и поговори с ними. У них остались стеки, разве нет?

– Оборудование выведено из строя. Разъедено, как и все наши буи. Поэтому вопрос к тебе. Почему они так сделали?

Она опять замолчала, напряженно глядя куда-то вбок. Кажется, один глаз Тани начал дергаться. Впрочем, это быстро прошло, и она посмотрела на меня с холодным спокойствием – так же, как в момент освобождения из лагеря. Наконец она сказала:

– Не знаю. И раз мы не в состоянии их допросить – есть лишь один способ проверить.

– Та-ак. – Я со всей возможной учтивостью уступил Вордени проход. – В этом вся соль. Открытие. Изучение истории. Возжечь гребаный костер человеческой экспансии. Да, тебя не интересуют деньги, безразлично – в чьей собственности окажется найденное. Ты явно не боишься смерти. Но почему остальные, а?

Она вздрогнула, справившись с эмоциями через мгновение. А затем вышла, оставив меня одного в тусклом свете ил-люминиевых плиток.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Наваждение.

Помню, я где-то вычитал, что среди археологов, впервые проникших в марсианские захоронения или, точнее сказать, города, был огромный процент сумасшедших. Похоже, умственные расстройства всегда сопровождали эту профессию. Лучшие умы принесли себя в жертву идее, подбирая ключики к марсианской культуре.

Только заканчивали они вовсе не тем, что ломались или опускались до образа буйнопомешанного. Они не ломались, они просто тупели. От лихих интеллектуальных подвигов переходили к беспомощному бормотанию, часто совершенно невнятному и ни на что не направленному. Специалисты проходили этот путь косяками. В контакте с продуктами нечеловеческого разума психику сдирало будто абразивом. Гильдия расходовала людей, как работающие напротив крутящегося точила одноразовые скальпели.

– М-да, кажется, там можно летать… – Люк Депре без особой радости рассматривал находившееся над нами сооружение.

В его словах прозвучали одновременно беспокойство и смущение. Я догадался: Депре испытывал те же проблемы с изоляцией подсознания, что и я. Когда созданные для ведения боевых действий подпрограммы сталкиваются с тем, что невозможно определить, они начинают сверлить твой мозг, словно требуя никотина. Искать засаду среди марсианской архитектуры – все равно что голыми руками ловить скользкого осьминога в Митчем-Пойнт.

Внутреннее пространство корабля распространялось вширь, поражая взгляд с первого момента – едва мы попали в перемычку, шедшую от причального порта. Конечно, я еще никогда не видел ничего подобного. Пытаясь найти подходящие ассоциации, вдруг вспомнил картинку из детства, прошедшего в Ньюпорте. Как-то раз, весной, на стороне Глубокой воды рифа Хираты я получил хороший урок. Случайно разрезал о выступ коралла подававшую воздух трубку краденого и наскоро залатанного дыхательного аппарата. На глубине пятнадцати метров. В тот момент, наблюдая за пузырями бурно выходившего кислорода, я расслабленно думал: как выглядят пузыри изнутри?

Теперь я это знал.

Пузыри висели, словно примерзнув к месту, едва окрашенные в голубовато-розовый перламутр. Казалось, из-под их поверхности исходит неяркое сияние. Кроме очевидной разницы в возрасте, в глаза бросалась хаотичность – напоминавшая те самые пузыри, что выходили из моего дыхательного аппарата. Никакого ритма или смысла в форме слияния или поглощения отдельных пузырей явно не просматривалось.

Местами связующее их пространство оказывалось не более метра в диаметре. Кое-где округлые стены превращались в резкие изломы, встречая пересечение сразу нескольких секций. В первом помещении, куда мы попали, потолок вообще не опускался ниже двадцатиметровой отметки.

– Надо же, пол плоский, – тихо пробормотала Сунь Липин, опускаясь на колено и сметая пыль с поверхности под ногами. – И у них была… вернее, есть гравитационная установка.

– Почитайте "Происхождение видов". – В пустоте голос Тани Вордени раздался гулко, как в соборе. – Виды появляются в условиях тяготения, так происходит везде. Невесомость вредна для здоровья, сколь бы забавной она ни казалась. И если у вас есть гравитация, то нужны плоские поверхности, чтобы размешать на них предметы. Целесообразность в действии. Аналогично устроен причальный порт. Хочется расправить крылья, но для посадки корабля нужно идти по прямой.

Все дружно обернулись, глядя на путь, которым только что прошли. В сравнении с помещением, в котором мы находились теперь, обводы причального порта выглядели более рациональными. Длинные ступенчатые стены выходили наружу двухметровыми трубами. Кольца не везде были ровными. Казалось, что проектировщики марсианского корабля так и не смогли окончательно уйти от аналогии с живой природой.

Похоже, эти кольца были частью механизма, каким-то образом облегчавшего переход принимаемого корабля в атмосферу с более высокой плотностью. Тем не менее не оставляла мысль, что находишься в чреве какого-то огромного спящего животного. Наваждение.

Я ощущал это периферийным зрением, улавливая смутные движения глазами и даже бровями, словно жившими своей жизнью. Как в детстве, когда играл в компьютерные игры. Их виртуальная среда не позволяла смотреть вверх или вниз более, чем на несколько градусов, – даже переходя с одного уровня сложности на другой. Здесь меня преследовало то же ощущение: нестерпимое желание увидеть то, что сверху. Желание обещало скорую боль в глазах. Но хотелось быть вполне уверенным в пространстве, что открывалось над головой. Форма находившихся над нами мерцавших поверхностей подразумевала определенный наклон, оставляя неясное чувство, будто вот-вот окажешься в перевернутом положении. Наверное, таковы были особенности привычного чужим существам окружения. Следствие того, что вся структура состояла из тонких, словно яичная скорлупа оболочек, готовых лопнуть в любой момент от первого же неловкого движения. Лопнуть, отправив тебя в пустоту. Наваждение.

К этому нужно привыкнуть.

И зал не был совершенно пустым. По периметру виднелись расставленные на уровне пола скелетные конструкции.

Я вспомнил знакомые с детства голограммы – марсианские насесты, заполненные виртуально реанимированными моделями. Здесь и сейчас насесты оказались совершенно пустыми, что придавало каждому из них сверхъестественно мрачный вид, нагнетавший предчувствия и без того нехорошие.

– Их почему-то сложили, – вполголоса пробормотала Вордени, вглядываясь куда-то вверх. Она выглядела озадаченной.

На изогнутой стене, не слишком высоко, находились машины, о назначении которых я мог лишь гадать. По-видимому, в их задачу входила постановка и уборка насестов. Почти все конструкции были сложными, и выглядели они угрожающе шипастыми. Однако когда археолог прикоснулась к той, что стояла с краю, не произошло ровно ничего плохого. Раздался неясный рокот, и машина, будто проявив норов, перевернула часть шипов.

Тут же что-то взвыло. Затрещал пластик. А в руках всех находившихся в зале людей мгновенно появилось оружие.

– Ради бога…

Вордени едва удостоила нас взгляда.

– Расслабьтесь. Все выключено. Это просто машина.

Вернув "Калашниковы" в кобуры, я пожал плечами. На другом краю зала улыбался Депре, перехвативший мой взгляд.

– Машина, но для чего? – Хэнду требовалось знать. Археолог посмотрела кругом, ответив усталым голосом:

– Не знаю. Дайте два дня и команду, оснащенную всем необходимым. Возможно, тогда я отвечу. Пока могу сообщить, что все это находится в спячке.

Сутъяди, еще державший на изготовку свой "Санджет", подошел ближе.

– Как ты определила?

– В противном случае мы уже имели бы с ним дело. На интерактивной основе. Можете мне поверить. И потом, вы кого-либо видите – с крыльями примерно на метр выше уровня плеч и занимающего один из насестов? Я же говорю: весь этот зал отключен и законсервирован.

– Мне кажется, госпожа Вордени знает, что говорит, – сказала Сунь, водя перед собой анализатором Нахановича. – В стенах просматривается аппаратура, и она в основном пассивна.

Амели Вонсават кивнула на проем, расположенный по центру в верхней части зала.

– Но что-то еще работает. Воздух пригоден для дыхания. Слегка разрежен, однако подогрет. Судя по всему, обогрев действует в масштабе корабля.

– Обычное жизнеобеспечение. – Таня Вордени явно потеряла интерес к машинам. Вернувшись к нам, она вскользь заметила:

– Такие системы встречались в шахтах Марса, да и на Земле Нкрума тоже.

Сутьяди совершенно не обрадовался:

– Они что, работали после такого перерыва?

Вордени грустно вздохнула. Ткнув пальцем в сторону причального порта, она сказала:

– Это никакое не колдовство. На "Нагини" есть похожая система, и она будет действовать несколько столетий. В случае нашей смерти – ожидая того, кто может вернуться.

– Да, и если тот, кто вернется, не введет правильный код, штурмовик зажарит его к обеду. Ваше сообщение не убеждает, госпожа Вордени.

– Ладно. Возможны определенные различия в нашей и марсианской культуре. Скажем, в сторону более цивилизованного подхода.

– И более емких батарей, – добавил я. – Этот корабль находится здесь гораздо дольше, чем мог бы протянуть наш.

– Что с радиовидимостью? – неожиданно спросил Хэнд. Сунь немедленно уткнулась в анализатор Нахановича.

Смонтированный у нее за плечами блок замигал, обозревая эфир. Над тыльной стороной ладони появились цифры, и Сунь неуверенно пожала плечами.

– Результаты не очень. Я с трудом различаю навигационный маяк "Нагини", а он прямо за этой стенкой. Значительное экранирование. Мы находимся в причальном порту, так что полагаю – есть смысл идти дальше.

Члены группы настороженно переглянулись. Депре опять перехватил мой взгляд и весело улыбнулся.

– Кто желает развеяться? – негромко спросил он.

– Это предложение мне не нравится, – ответил Хэнд. Выйдя из кучки, в которую мы инстинктивно сбились, я втиснулся между двумя насестами и оказался у прохода, который вел вверх и вперед. Когда подтягивал свое тело наверх, внутри зашевелились ощущения усталости и тошноты. На этот раз я был готов – понимая, что эффект быстро компенсирует нейрохимия.

Находившаяся выше полость оказалась пустой. Там не было даже пыли. Спрыгивая обратно, я согласился с Хэндом:

– Возможно, мысль не самая лучшая. Но сколько людей получили такой шанс в последнюю тысячу лет? Сунь, ты говорила, нужно десять часов?

– Да, примерно так.

– Как думаешь, можно составить схему этой части корабля?

Жестом я показал в сторону анализатора Нахановича.

– Очень может быть. Это лучший сканер, который можно купить за деньги. "Умные системы Нахановича". Лучше них не работает никто.

Она посмотрела в сторону Хэнда.

Я вопросительно посмотрел на Амели Вонгсават.

– А боевые средства "Нагини"? Они активизированы?

Пилот утвердительно кивнула.

– Могут нападать сколько угодно. Она постарается.

Я посмотрел на Сутьяди:

– Хорошо. В таком случае, я полагаю, есть возможность провести один день в этом Коралловом храме. Разумеется, для желающих.

Оглядывая спутников, я старался определить их реакцию. Депре не скрывал любопытства и был согласен заранее: его выдавало лицо и все тело. Постепенно интерес захватывал всех остальных. Все принялись внимательно разглядывать архитектуру чужого корабля, и на лицах людей отражались ирония и любопытство. Общего подъема не миновал даже невозмутимый Сутъяди. Его мрачная сосредоточенность несколько смягчилась с момента, когда, пройдя на верхний уровень причального порта, мы вдохнули вполне пригодный для человека воздух.

Страх неизвестного уходил постепенно. Его сменяло чувство более древнее и более сильное.

Любопытство обезьяны. Черта, о которой я говорил так пренебрежительно, когда общался с Вордени, оказавшись на побережье близ Заубервилля. Инстинкт, заставлявший их скакать по веткам, вереща и тыкая пальцем в пустые глазницы древних каменных идолов – просто так, из любопытства увидеть. И сверкающее, острое обсидиановое лезвие – желание знать.

То самое желание, что вывело нас из джунглей и заставило пройти дорогу из самого сердца заросших разнотравьем равнин центральной Африки. То, что со временем может увести человечество так же далеко, насколько сейчас мы далеки от тех африканских дней.

Шагнув на середину, Хэнд принял вид истинного чиновника. Потом осторожно произнес:

– Попробуем расставить приоритеты. Мне нравится ваше желание увидеть внутри корабля нечто интересное. Я сам хотел бы это увидеть. Но основной задачей является постановка на марсианском судне буя корпорации "Мандрагора". Главную задачу следует выполнить прежде остальных. И я настаиваю, что сделать это нужно силами всей группы. – Он повернулся к Сутъяди. – Капитан, после этого вы вольны предпринять любое детальное исследование. Сутъяди кивнул.

Если у кого-то и были сомнения относительно состояния марсианского корабля, их окончательно развеяли два часа, проведенные внутри структуры из застывших пузырей. Мы прогулялись вглубь почти на километр, потом вернулись, блуждая по казавшемуся хаотичным нагромождению переходов. В некоторых местах уровень входа оказывался выше, в других – чуть ниже пола. В остальных помещениях вход располагался чересчур высоко, и в них проникали либо Сунь вдвоем с Вордени, использовавшие заплечный гравитатор, или вторая пара – Сян и Депре.

Мы не обнаружили ни одного признака жизни. Ничего.

Машины, мимо которых мы проходили, игнорировали нас. Никто и не пытался подойти слишком близко, не желая вызвать их реакцию.

Постепенно двигаясь в глубину корабля, мы начали встречать другие структуры. С некоторой натяжкой их можно было назвать коридорами: протяженные, обширные помещения с овальными яйцеобразной формы входами. Способ формирования этих конструкций не слишком – отличался от уже виденных пузырей, несколько модифицированных для какой-то цели.

Пока мы ждали Сунь, обследовавшую одно из помещений, я поделился своими впечатлениями с Вордени:

– Знаете, что оно напоминает? Похоже на надувную опалубку. Словно первоначально они возвели как бы основу, а потом… – Я даже наклонил голову, стараясь подыскать ускользающее сравнение. – Даже не знаю… Будто они накачали внутрь какой-то плотный аэрогель, заставив конструкцию раздуться, а потом подождали, пока все застынет.

Вордени устало улыбнулась.

– Возможно. Что-то вроде этого. Говорит об их глубоком знании сопротивления материалов. Об умении заранее смоделировать все в таких масштабах.

– Может – да, может – нет.

Я ухватился за свою мысль, стараясь сложить ее по-иному, как оригами.

– В космосе форма может не иметь особого значения. Что получится, то получится. Потом вы заполняете пространство тем, что необходимо: двигатели, жизнеобеспечение, вооружение…

– Оружие? Разве это военный корабль?

– Это я для примера сказал. Но…

Из переговорного устройства послышался голос Сунь:

– Здесь что-то есть. Что-то вроде дерева или…

Случившееся вслед за этими словами было невозможно объяснить.

Я услышал звук. Уверен, что услышал это за долю секунды до того, как из купола, который обследовала Сунь, возник низкий колокольный звон. Эта уверенность произвела на меня сильное впечатление, словно эхо развернулось, распространяясь в противоположном времени. Если так сработало подсознание или пресловутая "интуиция" Посланника… Такое могло лишь присниться.

– Сонгспир, – сказала Вордени.

Я слушал, как умолкало эхо, и старался побороть дрожь от выброшенных в кровь феромонов. Вдруг захотелось вернуться, оказаться по ту сторону ворот и встретиться с опасностью лицом к лицу. Нанобы – так нанобы. Или радиация.

Вишня и горчица. Одновременно со звуком я почувствовал неожиданную смесь из двух запахов. Сян изготовил "Санджет".

Всегда сосредоточенный, Сутъяди слегка поморщился.

– Что это было?

– Сонгспир, – ответил я, с трудом отыскав информацию в глубине еле ворочавшегося рассудка. – Марсианское комнатное растение.

Я видел одно такое, еще на Земле. Его откопали из марсианского грунта на том месте, где оно некогда росло и потом стало камнем, превратившись в объект страсти богатых коллекционеров. Окаменелость отзывалась на прикосновение, даже на легкий ветерок. Оставаясь ни живо ни мертво, это растение продолжало источать запах вишни с горчицей. И пело. Не попадая ни в одну категорию земной науки.

Вордени нужно было знать.

– Где оно висит?

– Растет прямо из стены. Как коралл…

В голосе Сунь звучало уже знакомое изумление.

Отступив немного назад, чтобы дать место для толчка, Вордени потянулась к ручке управления гравитатора. Послышался тонкий вой ожившего двигателя.

– Я сейчас приду.

– Госпожа Вордени, минуточку. – К археологу подлетел Хэнд. – Сунь? Есть ли там сквозной проход?

– Нет. Пузырь закрытый.

– Возвращайся. – Подняв руку, он остановил Вордени. – У нас мало времени. Можете вернуться позже, после того, как Сунь починит буй. А сейчас нам нужно отыскать место, пригодное для передачи его сигнала.

По лицу Вордени прошла недовольная гримаса. Она не собиралась подчиняться, но устала, слишком устала, чтобы бороться. Снова дернув ручку гравитатора, Таня выключила нудно зудевший двигатель и пошла прочь, бормоча себе под нос что-то явно неприятное, вряд ли лучше аромата вишни с горчицей. Обойдя Хэнда, она двинулась выходу. Секунду помявшись, Сян позволил ей выйти.

Я тяжко вздохнул.

– Отличный ход, Хэнд. Кто ближе всех к пониманию этого явления? – Я сделал рукой круговое движение. – И этого места. А ты пытаешься ее унизить. Чему тебя учили, спец по инвестированию в конфликты? Топтать спеца, способного оказать помощь?

– Нет, – спокойно ответил Хэнд, – меня учили не останавливаться.

– Правильно.

Я последовал за археологом, остановив ее в коридоре, после выхода из зала.

– Эй, постой. Вордени. Вордени, остынь, слышишь… Он же дерьмо… Что ты делаешь?

– Гребаный торгаш…

– Это верно. Но именно он отправил нас сюда. Не стоит недооценивать стремление к прибыли.

– А кто ты? Гребаный философ-экономист?

– Да, это я. Послушай… Я остановился.

– Нет, с меня хватит…

– Послушай меня!

Подняв руку, я показал в направлении коридора.

– Там… слышишь это?

– Я ничего не…

Она замолчала. Теперь звук донесла до меня нейрохимия. Ясно, без всяких сомнений. Там, дальше по коридору, что-то пело песню.

Мы нашли это, пройдя пару залов. Целый лес из карликовых деревьев. Сонгспиры. Они прилепились к полу, переходя на изгиб стены у самого входа в огромный пузырь. Казалось, деревца пробились на месте стыка сквозь основу конструкции корабля, однако на корнях я не заметил никаких повреждений. Будто материал корпуса расступился, пропуская стебли.

Ближайшая марсианская машина стояла примерно в десяти метрах от нас, загромождая коридор.

Звук, шедший от деревьев, отдаленно напоминал виолончель. Но инструмент звучал так, будто смычок водили слишком замедленно. Уловить мелодию я так и не сумел. Звук лежал на самом краю слухового диапазона, и всякий раз, когда он нарастал, желудок отзывался неприятной вибрацией.

– Воздух, – неожиданно сказала Вордени. Мы двинулись по сильно надутому коридору, затем миновали цепочку из таких же надутых пузырей, и наконец она осела на пол, совершенно лишившись дыхания, но с ярко горящими глазами. – Здесь идет поток воздуха, то есть имеется проход между уровнями. Они поют при контакте с воздухом.

Я постарался избавиться от озноба.

– Сколько лет они здесь растут?

– Кто скажет?

Вордени с трудом встала на ноги.

– Если гравитация такая, как на планете, – тысячи две лет как максимум. Но это не планета.

Покачав головой, она сделала шаг назад, взялась за подбородок рукой и вдруг прикрыла пальцами рот – так, словно не хотела обидеть неприятной информацией. Я ждал, что она скажет. Наконец, убрав руки от лица, Таня неуверенно проговорила:

– Посмотри, как ветвятся отростки. Так не должно быть. Обычно не бывает… такого плотного переплетения.

Проследив направление, в котором указывал ее палец, я увидел это. Самый высокий из кустиков, вытянувшийся до уровня груди в виде длинного, красного с черным веретена, пророс в стороны от главного ствола чересчур густо – совсем не так, как это было с виденным на Земле образцом. Куда более мелкие растения, окружавшие первое, в точности повторяли его форму. Более того…

Рядом с нами появилась остальная часть группы.

– Что тут у вас за чертовщина? О-ох…

Пение, едва уловимое вначале, быстро нарастало. Вероятно, из-за усилившегося с движением новых тел потока воздуха. Одновременно у меня пересохло в горле.

– Хэнд, я просто смотрю, все ли здесь в норме.

– Госпожа Вордени…

Я взглянул на Хэнда в упор. Встав рядом с археологом, Депре спросил:

– Они не опасны?

– Точно не знаю. Обычно – нет, но…

Одно давно стучавшееся у порога сознания соображение наконец возникло там.

– Посмотрите, они растут в направлении друг к другу. Взгляните на невысокие растения: они ветвятся вверх и в стороны. Теперь самое высокое: оно растет во все стороны.

Сунь обошла вокруг зарослей с приемником в руках.

– Вероятно, таков принцип их коммуникации. Это связанная система. Хотя… хм-м…

– Если хочешь найти эмиссию, зря не старайся, – почти мечтательным голосом заявила Вордени. – Наоборот, они впитывают любое излучение, как губка. Тотальная абсорбция любых волн, кроме красного спектра. Хотя, судя по минеральному составу, это растение не может быть красным. Скорее оно могло бы отражать весь видимый свет.

– Но не отражает. А почему, госпожа Вордени?

Хэнд сделал замечание озабоченным голосом, словно собирался привлечь кустики к ответственности за нарушение законодательства.

– Знай я ответ, давно работала бы президентом Гильдии. Об этих растениях известно еще меньше, чем о других аспектах марсианской биосферы. Неизвестно, растения ли это.

– Но они растут, не так ли? Вордени презрительно фыркнула:

– Кристаллы тоже растут. Что не делает их живыми.

– Не знаю, как вам, а мне кажется, что это инфекция, – вдруг сказала Амели Вонгсават, нацеливая на заросли свой лазер.

– Или произведение искусства. Откуда нам знать? – вполголоса пробормотал Депре. Вонгсават недоверчиво качнула головой:

– Люк, это космический корабль. Кто станет загораживать коридор, по которому ходят? Смотри, они здесь повсюду.

– Просто ты не умеешь летать.

– Они все равно мешают.

– Искусство… для отработки маневра, – хмыкнул Шнайдер.

Отвоевав себе немного места, к зарослям протиснулся Хэнд. От колебания воздуха красно-каменные стволы вновь издали невнятные звуки. От резкого запаха даже воздух стал плотным. Хэнд недовольно буркнул:

– Ладно, закончили. У нас нет…

– Нет на это времени, – пробубнила археолог. – Нужно искать место для передатчика.

Шнайдер громко заржал. Едва улыбнувшись, я старался не смотреть на Депре. Похоже, позиции Хэнда несколько пошатнулись, а мне не хотелось подталкивать его к опасному краю. Пока было неясно, как поведет себя сотрудник "Мандрагоры", когда нас прижмет по-настоящему.

– Сунь, – сказал Хэнд. – Проверь тот проход, что выше.

Кивнув, Липин включила питание гравитатора. Взвизгнул генератор, и наш системный аналитик медленно поплыла вверх. Сян и Депре пошли следом за ней, для прикрытия держа наготове по "Санджету".

– Здесь нет прохода, – донесся сверху голос разведчицы.

Услышав небольшое изменение звука, я тут же повернулся к зарослям сонгспира. В этот момент мое лицо видела одна Вордени, и поняла лишь она. Стоя за спиной Хэнда, Таня открыла рот в немом вопросе: "Что?" Кивнув на растения, я коснулся уха.

– Слушай!

Подавшись вперед, она напряженно склонила голову и шепнула:

– Это немыслимо… Но это было.

Ненавязчивый тон, похожий на звук виолончели, был модулирован другим, вступившим в ответ на вой гравитатора. Или на само гравитационное воздействие. Модуляция едва заметно усиливалась.

Корабль просыпался.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Место для передатчика Хэнда мы обнаружили через час, найдя еще четыре скопления сонгспира.

К тому же пришло время возвращаться назад, к причальному порту, и обратный путь мы проделали, ориентируясь по эскизной карте, нарисованной на руке Сунь ее сканером системы Нахановича. Марсианская архитектура нравилась хитрому прибору не больше, чем нам, и это было ясно по долгим Паузам, в течение которых системный аналитик заряжала сканер поправочными данными. Однако после двухчасового странствования по нашим следам и улучшения интерфей-са прибор смог выдать несколько догадок относительно маршрута. Как ни удивительно, он вывел точно к цели.

Взобравшись по огромной спиралевидной трубе, наклон которой не соответствовал человеческому представлению о комфорте, мы с Сунь выбились из сил. И решили передохнуть на краю пятидесятиметровой площадки с прозрачными стенами. Казалось, мы находились в самом центре девственного космоса. Над нашими головами во все стороны выгибалось кристально чистое звездное небо, нарушенное лишь конструкциями центральной структуры корабля, до странности похожими на портовый кран в Миллспорте. Чувство пространства казалось настолько острым, что я рефлекторно задержал дыхание, как и положено в вакуумном бою. В груди слабо отозвались утомленные подъемом легкие. Пришлось задавить рефлекс.

– Это силовое поле? – спросил я у Сунь.

– Нет, прочный корпус. – Склонившись над прибором, она сообщила подробности: – Прозрачный сплав толщиной около метра. Впечатляющие технологии. Никакой дисторсии. Полный визуальный контроль. Смотри, смотри… там ворота.

Ворота стояли среди звезд, над нашими головами. Странный для космоса прямоугольный спутник, мерцавший во мраке своим серо-голубым светом.

– По всей вероятности, это башня управления причаливанием.

Сунь медленно повела рукой в сторону.

– Я же говорила. Сканер Нахановича не ошибается. И они не могли выбрать лучшего места…

Она неожиданно замолчала. Взглянув на Сунь, я увидел, как расширились ее глаза, сфокусированные в центре площадки. Проследив направление, я увидел решетчатую конструкцию. Марсиане.

– Зови остальных, – отрешенно произнес я.

Они висели над площадкой, как тени. Нет, скорее – как призраки казненных орлов, широко расставив схваченные чем-то вроде сети крылья. Сеть колыхалась от движения воз-духа. Зловещая картина. На центральной конструкции их было двое: один висел на самой верхней точке, а второй – чуть выше человеческого роста. Осторожно приблизившись, я хорошо разглядел сеть, натянутую на каких-то приспособлениях. Вид последних говорил не больше, чем конструкция машин, уже встреченных нами в пузырях.

По дороге попался новый участок, поросший сонгспиром. По большей части невысокие, по колено, растения. Слышно было, как сзади, у спирали, Сунь криком оповестила остальных о нашей находке. Казалось, ее громкий голос что-то нарушил. Под прозрачными сводами наперебой зазвенело множественное эхо.

Подойдя к висевшему пониже марсианину, я остановился прямо под ним.

Понятно, что я видел их прежде. Кто же не видел. Эти существа сопровождали нас всю жизнь, начиная с детской площадки. Марсиане заменили мифы, так и не преодолевшие земной таможни, став одновременно и святыми, и чертями выдуманных нами легенд. Невозможно переоценить… Так писал о них Грецки в те времена, когда на что-то годился. Невозможно переоценить побочный эффект открытия, состоящий в чувстве нашей принадлежности вселенной и вместе с ним – в ощущении, что эта вселенная некоторым образом нам принадлежит.

Вот что рассказала Вордени в пустыне, вечером, стоя вместе со мной на балконе принадлежавшего Респинеджи склада.

– Брэдбери, 2089 год доколониального летосчисления. С расшифровкой первой из марсианских систем хранения данных героям-первооткрывателям, принесшим людям это наследство, открылась правда о собственном ничтожестве. Тысячелетний опыт, оставшийся от Древнего Египта и Китая, принял новые технологические формы и вдруг стал выглядеть детской игрушкой. Многовековая мудрость сжалась до объема кулинарной книги. Лао Цзы, Иисус Христос, Мохам-мед. Что знали эти люди? Они никогда не покидали собствен-ной планеты! Где были они в те времена, когда марсиане бороздили межзвездное пространство?

Помню, в тот момент на лице Тани Вордени мелькнуло раздражение.

Разумеется, отвергнутые религии не сдались без боя. На помощь пришли обычные стратегии. Марсиан встроили в схему, отскоблили одни скульптурные изображения и изваяли другие, поменяли трактовки. Потерпев неудачу и не имея достаточно серого вещества – отвергли все целиком. Назвали их порождением дьявола и начали забрасывать камнями всякого, сказавшего слово против. Должно было сработать. Но не сработало.

Какое-то время все выглядело так, как кое-кому хотелось. Нараставшая истерия принесла жестоких сектантов, а в недавно созданных университетских отделениях ксенологии возникли беспорядки. Археологов охраняли военные, а в кампусах начались перестрелки с фундаменталистами. Вмешалась полиция. Интересное для студента время…

На всем этом выросли новые верования. Большая их часть ничем не отличалась от старых – те же догматы. Но где-то под спудом, а возможно, это витало в воздухе, появились ростки нового, не связанного ни с одной из церквей учения: веры в нечто, трудно определяемое одним словом "Бог".

Вероятно, так произошло из-за крыльев. Культурный архетип уже существовал: ангелы, демоны, Икар и бесчисленный ряд сумасшедших, бросавшихся вниз с крыш и скал. Люди привыкли видеть в крыльях нечто особенное.

Может быть, непомерно высокой оказалась ставка? Астронавигационные карты, обещания нового мира, до которого нужно лишь дойти, подтверждения предназначения…

Чем бы оно ни было, назовем это верой. Это не было знанием, и сама Гильдия не гарантировала достоверности перевода. Однако, посылая сотни и тысячи чужих стеков и замороженных эмбрионов в глубины космоса, следовало вооружить их чем-то много более сильным, нежели научная теория.

И что, как не вера, в наибольшей степени способствовало рождению Нового Знания? А взамен твердой веры в гео-центричность модели человеческой науки и ее способность когда-либо объяснить все что угодно пришла куда более осознанная, тонкая убежденность в превосходстве марсианской научной доктрины. Нечто подобное всегда есть в воле отца, посылающего сына за океан, чтобы тот чего-то достиг.

Но мы сами открыли дверь. И не как взрослые, покидающие дом дети – скорее, как раса-несмышленыш, с надеждой ухватившаяся за палец марсианской цивилизации. Что вносило совершенно иррациональное ощущение безопасности и придавало всему процессу ненужную теплоту. Именно эти два чувства двигали всей диаспорой переселенцев. Наряду со столь близким Хэнду стремлением к экономической свободе.

Положение вещей изменилось с потерей человеческих жизней. Три четверти от целого миллиона осталось на Адо-рационе. Эта и другие неудачи слегка подрезали Протекторату крылышки. А на Земле увядали остатки старых верований, не способных укрепить свое влияние как духовно, так и политически. "Мы проиграли свою жизнь и должны за это платить. Нужна железная рука – во имя безопасности и стабильности".

От прежнего восхищения всем марсианским не осталось почти никакого следа. Прошло несколько столетий, как ушел в забвение Вышински и умерли участники его первых экспедиций. Их выбросили из научной среды, лишили публикаций. В нескольких случаях просто убили. Гильдия замкнулась сама на себя, ревниво оберегая от Протектората остатки интеллектуальной свободы. Марсианская проблема потеряла актуальность, превратившись из научного направления, обещавшего скорое понимание, в целых два следствия.

С одной стороны – сухие описания в виде текстов и фотоснимков, содержавших информации ровно столько, сколько могли воспринять жители Протектората. Внешний вид и строение марсианина, его скелета или крыльев знал каждый ребенок. А также динамику их полета и детали, касавшиеся размножения или воспитания детенышей.

Они были реконструированы – в виртуальности, разумеется – вместе с оперением и реальной расцветкой. Все это стало возможным благодаря нескольким видеозаписям, расшифрованным ушлыми специалистами Гильдии. Эмблемы с насестов, одежда… В общем – пестрое и легко воспринимаемое читателями барахло. И ничего относительно их общества. Малопонятные, неопределенные, ненадежные данные. Наконец, препятствием оказались сами люди, не пожелавшие изучать эту галиматью…

Мы сами отказались от знания.

Так сказала она, слегка дрожа от ночной прохлады.

Умышленное игнорирование того, что следовало обработать и понять.

По другую сторону такого разнообразия не могла не оказаться куча эзотерической белиберды. Причудливые религиозные культы, пересказываемые шепотом легенды и сплетни с раскопок. Здесь знали нечто, в самом деле доставшееся нам от марсиан. Здесь могли рассказать про их влияние на человека. Здесь марсианское наследство называли так, как однажды его назвал сам Вышински: "Новые Древности. Они учат нас по-настоящему ценить этот мир. Наши загадочно исчезнувшие благодетели… они простерли над человеческой цивилизацией свои холодные крылья, чтобы сказать: то, что мы называем свидетельствами древней шести– или семитысячной истории, больше нельзя именовать истинными древностями".

Марсианин был мертвым.

Он умер очень давно, что совершенно очевидно. Тело напоминало мумию с высохшими, истончившимися крыльями. Голова иссохла, остался лишь узкий череп с полуоткрытым клювом. На своих местах оказались только глаза, черневшие в продолговатых оттянутых назад щелях, наполовину прикрытых мембраной век. Ниже клюва под кожей выпячивалось какое-то образование, вероятно, горловые железы.

Подобно крыльям, кожа высохла в тонкую полупрозрачную пленку.

Из-под крыльев высовывались угловатые, тянущиеся через сетку конечности с тонкими когтями, вцепившимися в панель управления. Внутри поднялась волна сочувствия. Кем бы ни было это существо, оно умерло за работой.

– Не дотрагивайся до него.

Предостережение исходило от оказавшейся сзади Вордени, и я обнаружил, что пытаюсь дотянуться до нижнего края сетки.

– Я нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно. Поймешь, если кожа лопнет. Под ней находится слой, выделяющий едкую субстанцию. У живой особи этот эффект компенсируется поступлением пищи. То есть мы так полагаем. Крайне активная щелочь, и в присутствии паров воды она способна сжечь большую часть трупа.

Говоря это, Вордени осторожно двигалась вокруг натянутой сетки. Вероятно, сказывался опыт, полученный в Гильдии. Лицо ее не выражало ничего, кроме сосредоточенности. Археолог не отводила глаз от висевшей над нами крылатой мумии.

– Если марсиане умирали в таком положении, щелочь постепенно разъедала жировую ткань и высыхала, превращаясь в порошок. Очень агрессивный – в случае попадания в глаза или легкие.

– Понятно. Спасибо за своевременное предупреждение.

Она пожала плечами.

– Не ожидала их найти.

– На кораблях всегда есть экипажи.

– Да, Ковач, и в городах всегда есть население. Но до сих пор обнаружено всего две сотни неповрежденных марсианских мумий. И это за четыре столетия работы археологов на более чем тридцати планетах.

– Неудивительно, если у них внутри такое дерьмо, – оживил разговор Шнайдер. Задрав голову вверх, он стоял под сеткой по другую сторону. – А что происходило, когда эти самые марсиане долго не ели?

Вордени наградила коллегу раздраженным взглядом:

– Пока не знаем. По всей вероятности, начинался обычный процесс.

– Должно быть, болезненный, – вскользь заметил я.

– Да, могу представить.

Вордени определенно не желала с нами общаться. Была под впечатлением.

Шнайдер не уловил ее состояния. Наверное, он предпочел отвлечься от нависшего над нами неподвижного безмолвия, чтобы не видеть призраков с крыльями.

– Как случилось, что эти двое погибли в таком положении? Я имею в виду, это не согласуется с принципом естественного отбора. Ну, голод, который убивает.

Вновь посмотрев на иссохший, распяленный на решетке труп, я ощутил волну уважения к существам, погибшим на своих постах. Во мне произошло что-то необъяснимое. Шорох, едва распознанный тренированным подсознанием на границе понимания и пустоты. Я понял это, когда мой голос сам собой произнес:

– Нет согласуется. Их поступками должен был двигать голод. Сделав эти существа самым опасным сучьим отродьем из всего, когда-либо летавшего по небу.

Показалось, что по лицу Тани Вордени пробежала мимолетная улыбка.

– Ковач, опубликуй эту догадку. Вполне интеллектуальный подход.

Шнайдер фыркнул.

Взирая на мумифицированный труп марсианина, Вордени ненавязчиво предложила нам целую лекцию.

– На самом деле этот эволюционный фактор действовал для поддержания чистоты на перенаселенных насестах. Вэсвики Лэй, исследование двухлетней давности. Еще раньше большинство членов Гильдии соглашались на вывод о способности избавляться от кожных паразитов и инфекции. Вэсвик и Лэй не опровергли такого мнения, но их теория вышла на первый план. Была выдвинута и гипотеза о "самых опасных существах", но никто из членов Гильдии не нашел такого элегантного объяснения, как коллега Ковач.

Я почтительно склонил голову.

– Как вы думаете, нам удастся ее снять? – громко осведомилась Вордени, стараясь рассмотреть поддерживавшие сетку тросы.

– Ее?

– Да, ее. Это страж насеста. Видите шпору на крыле? И ту кость, жесткий рубец на обратной стороне головы. Каста воинов. Насколько известно – состояла исключительно из женских особей. – Археолог вновь посмотрела на тросы. – Мы это опустим?

– Не вижу препятствий.

Я громко позвал:

– Сян! С твоей стороны есть лебедка?

Посмотрев вверх, Сян отрицательно замотал головой.

– Люк, а что у тебя?

– Госпожа Вордени, – послышался голос Хэнда.

– Вот урод. Проснулся, – пробормотал Шнайдер. Хэнд направлялся в нашу сторону, стремясь поучаствовать в обсуждении.

– Госпожа Вордени, надеюсь, вы не собирались предпринимать ничего, кроме осмотра этих тел?

– Конечно. Как раз собирались снять их для осмотра. Что, с этим проблемы?

– Да, госпожа Вордени, проблемы. Этот корабль и все, что на нем находится, представляет собой собственность корпорации "Мандрагора".

– Не ранее, чем на корабле окажется буй. Об этом вы говорили, отправляя нас сюда.

Хэнд напряженно улыбнулся.

– Не развивайте эту тему, госпожа Вордени. Вам хорошо платят.

– Ага, заплатят. Нам заплатят. Хэнд, сукин ты сын…

Выразительно посмотрев на него, археолог прошагала на самый край площадки и остановилась, отвернувшись в пространство.

Мне оставалось лишь посмотреть Хэнду прямо в глаза.

– Послушай, что еще за дела? По-моему, я предупреждал: не трогай ее.

Оставив чиновника около трупов, я направился в сторону Вордени. Археолог стояла, устало опустив голову и обхватив себя руками.

– – Надеюсь, ты не прыгнешь вниз?

Она только фыркнула.

– Кусок дерьма. Получит ключи от корпоративного рая, если только доживет.

– Кто знает. Кстати, он человек верующий.

– Да? Забавно, и как это сочетается с его коммерческой миссией?

– Ну… думаю, хорошо. Это, знаешь ли, достаточно организованная церковь.

Она снова фыркнула, недоверчиво и с ироническим выражением, несколько расслабив руки.

– К чему я так разошлась… Все равно нет инструментария для работы с органикой. Пускай остаются на месте. Откуда этот вздор?

Улыбнувшись, я положил на ее плечо свою руку.

– От тебя.

Возвышавшийся над нашими головами прозрачный купол оказался столь же прозрачным во всем радиоспектре. Сделав несколько замеров при помощи чудо-оборудования Сунь, мы все отправились к "Нагини" и притащили буй вместе с тремя ящиками инструментов, которые могли потребоваться для ремонта. Проходя по каждому из залов, мы не забывали ставить янтарного цвета маячки, заодно чертя на полу стрелы иллюминиевой краской, что страшно нервировало Вордени.

– Это можно стереть, – успокоила Сунь Липин тоном, означавшим полное безразличие к разметке.

Перетаскивание буя сквозь дьявольское нагромождение пузырей представляло долгую, тяжелую и выматывающую работу даже при наличии гравитаторов. К моменту, когда все было доставлено на площадку с прозрачным куполом и свалено на ее краю, подальше от мумифицированных обитателей, я оказался вдрызг разбитым. Поврежденные радиацией клетки изношенного тела уже не реагировали на впрыск наркотиков.

Найдя подходящую конструкцию, стоящую в стороне от подвешенных мумий, я с огромным трудом взгромоздился на нее и замер, стараясь успокоить пульс созерцанием звездного пейзажа. Там, среди звезд, мне подмигивали раскрытые ворота. Чуть правее, в верхнем углу поля зрения, висело тело марсианина. Подняв глаза выше, я посмотрел туда, где должны были находиться его глаза. И приложил два пальца к виску, отдавая честь погибшему воину:

– Скоро буду рядом с тобой.

– Извини, что?

С трудом повернув голову, я увидел стоявшего в двух метрах Люка Депре. Похоже, он хорошо чувствовал себя в новом теле "Маори".

– Ничего. Ждем-с.

– Понятно.

Судя по лицу, он ничего не понял.

– Я тоже мало-мало задумался. Прогуляться не хочешь?

Я покрутил головой.

– Потом. Сделай так, чтобы тебя не понадобилось остановить.

Нахмурившись, Люк тем не менее оставил меня в покое. Я видел, как он удалялся в одной связке с Амели Вонгсават. Группа разбрелась по площадке, держась небольшими кучками и негромко болтая разный вздор. В голову пришла мысль: смогу ли я услышать пение сонгспиров, если нейрохимия почти не работает? Было такое чувство, словно со стороны звезд на нас что-то надвигается. Казалось, площадка немного изменила положение в пространстве.

Прикрыв глаза, я начал куда-то погружаться. Если не в сон, то в его подобие, представлявшее все возможные недостатки аналога…

– Ковач… Гребаный Семетайр.

– Неужели ты потерял свою растерзанную девочку из Лимона?

– Только не…

– Не желаешь ли встретить ее в целом виде? Или предпочитаешь, чтобы ее куски корчились над тобой по отдельности?

Я почувствовал, как задергались губы, по которым пришелся удар ее оторванной нанобами ноги.

– Имеются ли заявления? Хм-м… Расчлененный солдат под твоим началом. Одна рука здесь, другая там. Много пушечного мяса, полные пригоршни. Так сказать, нарежем, если попросите. Ковач, мясо мягкое, его можно потрогать. Податливое, Ковач. Можешь набрать сколько хочешь. Можешь придать любую форму.

– Семетайр, ты толкаешь меня…

– Не связанное с чьей-либо осознанной волей. Ненужное отбросить в сторону. Неподходящее или то, что вне осмысленной полезности. Жизнь «после» имеет свои преимущества…

– Семетайр, оставь же меня, черт возьми…

– Я тебе должен? В одиночестве слишком холодно. Гораздо хуже, чем тебе представлялось над «Мивцемди». Зачем доставлять тебе неприятности? Ведь ты друг. Ты послал мне столько душ…

– Ладно. Ты прав, ублюдок…

Я вздрогнул и тут же проснулся. Надо мной, стоя примерно в метре, склонилась Вордени. Позади ее фигуры я видел висящего в центре купола марсианина, взиравшего своими мертвыми глазницами словно ангел из собора Андрик в Ньюпесте.

– Ковач, с тобой все нормально?

Потерев глаза, я заморгал от неприятного ощущения.

– Думаю, неплохо для полумертвого. Ты не продолжила осмотр?

– Чувствую себя довольно погано. Потом.

Я попробовал выпрямиться. По другую сторону площадки над полуразобранным буем трудилась Сунь. Тихо беседуя, Сян и Сутъяди стояли рядом. Я осторожно кашлянул.

– Осталось довольно мало "потом". И не думаю, что Сунь потребуются все десять часов. Где Шнайдер?

– Вышел вместе с Хэндом. Почему вы не построили свой Коралловый храм?

Я рассмеялся.

– Таня, ты в жизни не видела Кораллового храма. О чем мы говорим?

Присев рядом, она повернулась лицом к звездам.

– Давай поговорим на харланском арго. Какие проблемы.

– Чертовы туристы.

Она весело засмеялась. Наконец сев, я наслаждался звуком ее голоса. Когда затихло последнее эхо, мы остались сидеть в тишине, нарушаемой лишь звуками, производимыми манипуляциями Сунь.

Наконец она произнесла:

– Красивое небо.

– Красивое. Ответь мне на один вопрос. По археологии.

– Да, пожалуйста.

– Куда они делись?

– Марсиане?

– Да.

– Ну… Космос велик. Кто…

– Нет, эти марсиане. Команда корабля. Как можно бросить такую громаду? Вероятно, постройка стоила денег, сопоставимых с бюджетом планеты. Их планеты. Корабль вполне работоспособен. Он согрет, поддерживает атмосферу. Работает причальный порт. Почему?

– Кто теперь скажет. Наверное, торопились.

– О-о, только не…

– Очевидно, покидали целый сектор космоса. Их уничтожали, или было взаимное уничтожение. Смотри, они оставили очень много. Города…

– Таня, город невозможно забрать с собой. Его придется так или иначе оставить. Но корабль… Почему его не забрали с собой?

– У Харлана они оставили орбитальные станции.

– Автоматические.

– Хорошо. Этот корабль тоже работает автоматически.

– Корабль построен для экипажа. Не нужно быть археологом, чтобы докопаться до этого.

– Ковач, отчего бы тебе не отправиться на "Нагини" и хорошенько не отдохнуть. И никто не станет обследовать корабль. От тебя одна головная боль.

– Это радиация.

– Нет, я не…

На лбу забормотал сдвинутый вверх переговорник. Моргнув от неожиданности, я надел гарнитуру как положено.

– …просто ле…… десь, – неразборчиво произнес голос Вонгсават. Она говорила возбужденно и с очевидным напряжением. – Чтобы это… было… не думаю… умереть или помучи…

– Вонгсават, Ковач на связи. Погоди. Говори медленнее и с самого начала.

– Я сказала, – с выражением повторила пилот, – Та… нашли… тело. Расчл…… ело. Част… нападе…… верено в причальн… ация. И…… глядит… убило… его.

– Понял, мы на подходе. – Я встал на ноги и старался произносить слова раздельно, понимая, что Вонгсават плохо меня слышит. – Повторяю. Мы в пути. Стойте на месте, стойте спина к спине, не двигайтесь с места. Стреляйте по всему, что видите.

– Что такое? – спросила Вордени.

– У нас проблемы.

Посмотрев кругом, я услышал голос Сутъяди:

– Все на выход!

На головой зависло тело марсианина, смотревшего на меня мертвыми глазницами. Далекого, как ангел, и столь же бессильного.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Он лежал в одном из раздутых тоннелей, уходившем в глубь корабля почти на километр. Труп был в скафандре и хорошо сохранился. В голубоватом свечении стен я увидел за лицевым стеклом обтянутый кожей череп. Каких-то особых повреждений на теле заметно не было.

Наклонившись, я всмотрелся в то, что осталось от лица.

– Выглядит неплохо сохранившимся.

– Стерильный воздух, – ответил Депре.

У бедра он держал изготовленный к стрельбе лазер, а глаза непрерывно сканировали пространство над нашими головами. Амели Вонгсават была на десять метров дальше и стояла у входа в следующий пузырь. Оружие явно мешало нашему пилоту.

– Не только стерильный, но и бактерицидный. Если скафандр не слишком хорош. Что интересно, в баллоне треть от полной зарядки. Этот человек скончался не от удушья.

– Скафандр поврежден?

– Если и поврежден, то не скажу где.

Я присел на корточки.

– В чем тут смысл? Воздух пригоден для дыхания. Почему закрыт шлем?

– От чего умирают, находясь в исправном скафандре внутри пригодной для дыхания среды? Не знаю, что еще думать.

– Движение, – сообщила Вонгсават.

Обнажив интерфейсный ствол правой руки, я немедленно усилил позицию рядом с Вонгсават. Нижняя часть проема возвышалась почти на метр от пола. По бокам она закруглялась вверх наподобие карикатурной улыбки, чтобы еще выше, У самой "крыши", сойтись наконец в одной точке. Перед нами было открытое с двух сторон пространство и ступенька высотой в метр. Мечта снайпера.

Согнувшись в три погибели, Депре с "Санджетом" на боку укрылся по левую сторону. Я притулился напротив, рядом с Вонгсават.

– По-моему, что-то упало, – негромко сказала пилот. – Не в этом зале. В следующем, наверное.

– Понял.

Стимуляторы холодной волной прошли по конечностям, и я услышал, как застучало сердце. Не знаю как, но система продолжала работать, невзирая на пострадиационную интоксикацию. Теперь предстоящее боестолкновение казалось почти удовольствием в сравнении со всеми призраками, безликими нанобами и мертвецами сразу двух рас.

Все это уже позади. В груди появилось приятное ощущение: наконец можно кого-то убить.

Депре медленно поднял свой лазер.

Слушай.

Теперь я слышал. Из пространства зала доносились негромкие шаркающие звуки. Тренированное подсознание Посланника сняло с мышц излишнее напряжение, изолировав чувство тревоги под спокойной поверхностью рефлекса.

В противоположном от нас выходе из зала появился неясный белесый объект. Вдохнув, я двинулся на него.

– Амели, это ты? – голос принадлежал Шнайдеру. Амели шумно выдохнула, практически одновременно со мной. Потом встала на ноги.

– Шнайдер? Что ты здесь делаешь? Я практически убил тебя.

– Да? Вот это по-дружески.

Появившись у проема, Шнайдер закинул ногу на возвышение. Его лазер был небрежно повешен через плечо.

– Просишь у вас помощи, а получаешь, как всегда, по шапке.

– Это что, еще один археолог? – вопрошал Хэнд, следуя по коридору за Шнайдером. Его правая рука сжимала казавшийся совершенно неуместным бластер. Вдруг я понял, что впервые увидел Хэнда с оружием. Оно совершенно ему не шло. Убивало в нем ауру человека с верхнего этажа корпорации. Казалось диссонансом, таким же несоответствием, как документальные кадры в ролике с Лапинией.

Хэнд не принадлежал к тем, кто сам держит в руках оружие. По крайней мере такое, как заурядный бластер.

В его кармане лежит контактный разрядник.

Готовое к бою подсознание успокаивалось медленно. Свойство Посланника.

– Подойди. Сам увидишь, – сказал я, обращаясь к Шнайдеру.

Вновь прибывшие без всякой задней мысли направились к нам через открытое пространство, травмируя мои израненные боевые инстинкты. Схватившись за край проема, Хэнд пристально вглядывался в лицо покойника. Внезапно я увидел, что его собственные черты выдают действие радиации. Хэнд был бледен и, судя по позе, еле держался на ногах. Опираясь на отбортовку проема, он явно экономил силы. Уголок рта слегка подергивался. Тик, которого не было в момент нашего входа в причальный порт.

В сравнении с ним Шнайдер просто излучал здоровье. Внутри прошла волна неожиданной симпатии к Хэнду.

Хэнд, добро пожаловать в наш гребаный клуб. Добро пожаловать на дно. Мы с тобой на Санкции IV.

– Он в скафандре.

Хэнд рассуждал вполне трезво.

– Точно подмечено.

– От чего он умер?

– Мы не знаем.

Еще одна волна. Усталость.

– Честно говоря, я совершенно не настроен на аутопсию. Как только буй заработает, мы валим отсюда.

Хэнд странно посмотрел в мою сторону:

– Возможно, нам понадобится твое участие.

– Ладно, здесь вы сумеете нам помочь.

Я подошел к трупу в скафандре и взял его за ногу.

– Теперь это твое.

– Ты собираешься его использовать?

– Мы, Хэнд. Думаю, мы его возьмем. Вряд ли этот парень станет возражать.

Большую часть следующего часа мы волокли тело сквозь коридоры и залы марсианского корабля. Пока не оказались на "Нагини". Много времени отнимал поиск маячков и нарисованных иллюминиевой краской стрел. Но воздействие радиации уже не позволяло нам быстро двигаться. Меня и Хэнда несколько раз стошнило, так что тело пришлось волочь Депре со Шнайдером.

Последним жертвам взрыва над Заубервиллем осталось мучиться совсем недолго. Под конец, когда неудобную ношу пропихивали через последний проход, выходивший к причальному порту, заметно устал даже Депре в своем замечательно стойком теле "Маори". Перед моими глазами плыло голубое свечение. Вонгсават тоже выглядела бледновато с потухшими, словно пьяными глазами.

– Ты видишь? – шептал мне кто-то. Наверное, Семетайр.

Кругом витало стойкое ощущение беспокойства: вверху кто-то притаился и ждет, наблюдая за нами из-за свернутых крыльев.

Закончив дело, я задержался у люка отделения для трупов, глядя в холодно-фиолетовое антисептическое сияние. Сваленные друг на друга тела в скафандрах походили на кучу малу, устроенную перед самым концом матча для игроков в крэшболл. Мешки, в которых покоились останки Крюикс-хэнк, Хансена и Дхасанапонгсакула, лежали так, что их почти не было видно.

Умираю…

Еще не время умирать…

Подсознание Посланника, занятое каким-то важным делом, не вмешивалось.

Земля принадлежит мертвым.

Из памяти как буй всплыла сделанная иллюминием татуировка Шнайдера. И его лицо, до неузнаваемости искаженное болью.

Принадлежит мертвым?

* * *

– Ковач?

Это сказал Депре. Он стоял сзади, в проеме люка.

– Хэнд зовет всех на площадку. Обед. Ты идешь?

– Иди, я догоню.

Кивнув, Депре без лишних слов исчез. Я слышал какие-то голоса, стараясь вытащить их на поверхность.

Умираю?

Земля принадлежит…

Танец ярких, как на объемном дисплее, пятен…

Ворота…

Ворота, на которые смотришь из иллюминатора рубки "Нагини".

Рубка…

Я с досадой замотал головой. Интуиция Посланника и в лучшие времена не была надежной основой для выводов. Хорошо, что она хотя бы теплится, учитывая огромную дозу радиации.

Еще не время умирать…

Я сдался, оставив попытки найти связь между отдельными фактами, позволив неясной волне подсознания смыть все лишнее.

Фиолетовый свет за окошком с трупами.

Не нужные никому трупы.

Семетайр.

На площадку я прибыл в самом конце обеда. Над расположившейся у выпотрошенного буя группой реяли две мумии. Сидя на надувных подушках, люди нехотя поглощали остатки сухого пайка. Я не держал на них зла: при таком самочувствии один его запах уже отбивал всякий аппетит. Едва не споткнувшись, я был вынужден спешно поднять руки вверх. От этого негромкого звука все как один схватились за оружие.

– Спокойно, это я.

С недовольным ворчанием оружие убрали. Присоединяясь к общему кругу, я завертел головой в поисках места. Сян Сянпин и Шнайдер сидели на полу. Сян – в позе со скрещенными ногами, а Шнайдер устроился против Вордени с видом собственника, отчего меня передернуло. Отказавшись от предложенной пайки, я сел на краешек подушки рядом с Вонгсават, сожалея об отсутствии аппетита.

– Что так поздно? – спросил Депре.

– Я думал.

Шнайдер расхохотался.

– Мужик, это же вредно. Не делай этого. Здесь.

Он запустил по полу баночку амфетаминовой "колы", целясь в моем направлении. Банка докатилась, и я остановил ее ботинком.

– Помнишь? В госпитале ты сказал: "Не хрен думать, солдат. Ты не читал контракта?"

Шутку оценили парой натянутых улыбок. Я кивнул.

– Давно он здесь, Ян?

– Спрашиваю еще раз…

Я пнул по банке, и рука Шнайдера взметнулась вверх, поймав ее. Быстро. Очень быстро.

– Как давно он здесь?

Беседа окончилась так же, как первый и последний рейд Конрада Харлана на Миллспорт. Остатком от разлетевшейся посудины и молчанием, с которым Шнайдер сжал оказавшийся неожиданно пустым кулак. Он замер.

– Ну? – просто сказал я.

Сидевшая рядом Вонгсават осторожно потянулась к лежавшему в кармане разряднику. Положив на руку Амели свободную ладонь, я осторожно покачал головой. И придал голосу убедительность, как настоящий Посланник.

– Это не нужно, Амели.

Ее рука вернулась на ее же колено. Периферийное сканирование подсказывало: все сидят неподвижно. Даже Вордени. Я слегка расслабился.

– Когда он сюда прибыл, Ян?

– Ковач, я не понимаю, о чем ты, черт побе…

– Ты все понял. Когда он пришел сюда? Что, руки больше не нужны?

– Да кто?

– Карера. Когда он пришел, черт возьми! Последняя попытка.

– Я не…

Голос Шнайдера взвился на высокой ноте. "Умный" автомат проделал в его ладони дыру, заодно превратив остаток баночки из-под "колы" в куски рваного металла. Кровь и "кола" смешались, разлетевшись в воздухе. Забавно, они почти совпали по цвету. Часть капель упала на лицо Вордени, и от испуга археолог дернулась.

Не очень-то нравится наш спор.

– В чем дело, Ян? – вежливо спросил я. – В теле, полученном у Кареры, не хватает эндорфинов?

Вытерев лицо, Вордени уже стояла на ногах.

– Ковач, он же…

– Только не говори, что он в таком же теле, как все. Ты же спала с ним, как и два года назад. И должна знать…

Таня оцепенела.

– Татуировка… – прошептала она.

– Новая татуировка. Свежая даже с учетом иллюминия. Он сделал наколку по-новой. Вместе с кое-какой пластикой для косметики. Так, что ли, Ян?

Ответа не поступило. Только мычание, будто он агонизировал. Вытянув перед собой раздробленную руку, Шнайдер уставился на нее невидящими глазами. На пол стекала кровь.

Я чувствовал только усталость.

– Полагаю, ты продался Карере, чтобы не попасть на допрос в виртуальную среду. – Периферийное зрение внимательно следило за реакцией группы. – На самом деле я тебя не осуждаю. И они обеспечили тебе свежее боевое тело с хорошим пакетом радиационно-химической защиты, смонтированное на заказ. Такие тела на Санкции IV в дефиците, в наше-то трудное время. Трудно сказать, чем бомбили друг Друга обе стороны конфликта. Однажды я сам пострадал.

– Какие у тебя доказательства? – вдруг спросил Хэнд.

– Доказательства? Посмотри: этот человек единственный, кто еще не серого цвета. Его тело выглядит лучше, чем "Маори", рассчитанное на такие условия.

Депре глубокомысленно заявил:

– Не стал бы называть это доказательством. Хотя странно.

Шнайдер не выдержал, процедив сквозь зубы:

– Он же врет, этот Ковач. Если кто и ведет двойную игру… Боже, да он ведь лейтенант "Клина".

– Ян, зря ты испытываешь судьбу…

Шнайдер наградил меня взглядом, полным боли. Я подумал, что его состояние прочитали даже сонгспиры.

– Дайте мне чертову аптечку, пожалуйста… – заголосил он.

Сунь потянулась было за своим индивидуальным медпакетом. Я отрицательно покачал головой.

– Нет. Сначала он расскажет, сколько у нас времени до подхода сил Кареры. Нужно готовиться к встрече.

Депре недоверчиво переспросил:

– Но мы ведь уже знаем, что он придет?

– В случае с "Клином" этого недостаточно.

Вордени молча прошла туда, где стояла Сунь, и вытащила из-за пазухи девушки медпакет.

– Дай сюда. Раз вы, суки форменные, на это не способны… Справлюсь сама.

Опустившись на колени возле Шнайдера, она вывалила на пол содержимое пакета в поисках бинта.

– Зеленый пакет, – беспомощно сообщила Сунь.

– Спасибо, что подсказала.

Вордени посмотрела в мою сторону.

– Что будешь делать? Покалечишь и меня тоже?

– Таня, он собирался продать нас с потрохами. Уже продал.

– Откуда тебе знать?

– Мне доподлинно известно, что этот мерзавец непонятным способом без всяких документов две недели кантовался на борту строго секретного госпиталя. Мне известно, что он прошел в офицерскую зону без допуска.

Лицо археолога исказила злобная гримаса.

– Да пошел ты… Ковач… Когда мы копали в Дэнгреке, он выбил для экспедиции поддержку администрации Заубервилля. Без всякой гребаной документации.

Хэнд откашлялся и взял слово:

– Может показаться…

Корабль вокруг нас ярко засветился.

Свет падал сверху. Он пришел из пространства, находившегося под сводами прозрачного зала, – от нескольких ярко вспыхнувших блоков центральной конструкции. Линии, цвет и сила его ярких, пронизавших воздух лучей напоминали метание порванных штормом парусов. Фонтаны света падали вниз, они разливались по полу и касались стен, заставляя их излучать сияние.

Казалось, звезды померкли. В распространившемся повсюду сиянии растворились даже мумии погибших марсиан, висевшие над нами. И еще был звук, едва слышимый ухом. Наверное, я ощущал его вибрацию кожей, и в самом звуке было нечто, добавившее в кровь адреналина, предвестника скорой битвы.

Вонгсават тронула меня за руку.

– Смотри на космос.

Она произнесла это пронзительно, словно обожглась ветром, долетевшим из пространства.

– Смотри на ворота!

Задрав голову, я задействовал нейрохимию, стараясь разглядеть ворота в потоках заливавшего прозрачную крышу яркого света. И в первый момент не понял, на что именно отреагировала Вонгсават. Ворот не было видно, и я даже подумал, что корабль изменил орбиту и нужно искать их в другой позиции. Потом взгляд упал на мутное серое пятно, слишком блеклое и…

Наконец я понял.

Световой шторм вовсе не замыкался во внутреннем объеме прозрачного купола. Ожило все пространство вокруг огромного марсианского корабля. Звезды потускнели, теряясь в сиянии едва видимой преграды, мерцавшей на расстоянии нескольких километров над орбитой ворот.

– Это экран, – сказала Вонгсават. – Мы атакованы.

Шторм разгорался и над самыми нашими головами. Пятна света замелькали по висевшей сетке, стекаясь к углам и посеребрив ее ячейки. Так, что объемное изображение, зависшее вокруг двух мертвых марсиан на сотне уровней, показалось негативом. По углам непрерывно бегали сполохи, придававшие всей картине перламутрово-серый оттенок.

Наконец корабль заговорил, перекликаясь с дрожащими стенами в довольно внятной манере. Над площадкой повисло эхо от звуков, напоминавших глубокие вздохи органа.

– Так это… – Я мысленно возвратился в каюту траулера, к сиянию дисплея и спирали данных, крутившейся вверху объемного экрана. – Это информационная система?

– Верно подмечено.

Под перекрещивавшимися лучами стояла Таня Вордени, тыча пальцем на картину из света и тени, окружавшую двух засушенных марсиан. Ее лицо отражало беспредельный восторг.

– Наверное, получше ваших настольных голодисплеев? Как я поняла, эти двое сидели за центральным пультом управления. Жаль, что сейчас они не в состоянии управлять кораблем. Впрочем, мне кажется, корабль может позаботиться о себе сам.

Вонгсават мрачно произнесла:

– Смотря потому, что на нас движется. Смотри… Видишь серое пятно на верхнем дисплее?

Я проследил направление ее руки. Довольно высоко, под самым куполом, возникло серое пятно, похожее на скопление почти исчезнувших за экраном звезд.

Там что-то двигалось, хищно вытянутое и угловатое.

– Что происходит? – спросил Депре.

– Еще не понял?

Вордени почти трясло, и теперь все взгляды устремились на нее.

– Видите? Слышите, как говорит корабль? Он скажет сам.

Марсианская информационная система продолжала свой разговор. На языке, которого не понимал ни один из нас. Впрочем, судя по напряженной интонации, в дословном переводе не было никакой необходимости. Световые сполохи, очевидно, техноглифы, появлялись буквально отовсюду. Я почти наверняка знал: это отсчет времени. Как будто перед нами радарная система для противоракетной защиты. Поднятая вверх и выросшая до огромных "нечеловеческих" размеров.

Вонгсават следила за происходившим как загипнотизированная.

– Вторжение. Корабль готовит встречу. Это автоматическая защитная система "Нагини"…

Я крутнулся на месте.

– Шнайдер?

Шнайдера рядом не было.

– Депре!

Я крикнул через плечо, уже на бегу.

– Сян! Ему нужна "Нагини".

Ниндзя догнал меня у спуска в спиральную трубу. Депре – через несколько ступеней. Оказавшись внизу, я вроде бы слышал звук падения и крик. И почувствовал, что проснулись рефлексы волка.

Добыча!

Мы бежали вниз, скользя и перепрыгивая ступени. Наконец спрыгнули на пол в пустом, подсвеченном лишь нашими сигнальными маячками расширении возле зала. Место, где упал Шнайдер, оказалось заляпанным кровью. Приземлившись рядом с пятном, я упал на колени и тут же почувствовал, что прокусил себе губу. Потом встал на ноги и посмотрел назад, на Депре и Сяна.

– Он не станет быстро перемещаться. Не убивайте без крайней необходимости, он еще может рассказать о Карере.

– Ковач!

Сердитый голос Хэнда донесся откуда-то сверху, как из трубы. Он орал во все горло, и Депре понимающе взглянул на меня. Отрицательно качнув головой, я рванулся к выходу в очередной коридор. Охота!

Довольно трудно бегать, если каждая клетка твоего тела мечтает отключиться и умереть. Но гены волка и то, что заложено биотехниками "Клина", вбрасывало в кровь такой коктейль… Тошнота уступила место холодной уверенности. Подсознание Посланника обеспечило чистоту рефлексов. Думай о функциональности! Спасибо, Вирджиния.

Корабль вокруг нас мелко вибрировал, словно отряхивался, тоже собираясь с силами. Мы неслись по пульсировавшим кольцами света коридорам. Импульсы были похожи на те, что пробегали по воротам перед самым их открытием. В одном из залов наперерез нам двинулась машина, мерцая дисплеем и негромко что-то стрекоча. Сразу же вскинувшись, я направил на машину оба "Калашникова". Депре с Сяном заняли позиции по бокам. После паузы машина отъехала в сторону, не переставая бормотать.

Мы переглянулись. Несмотря на боль в груди и стук в висках, я против желания улыбнулся.

– Пошли.

Миновав еще несколько залов и коридоров, мы обнаружили – Шнайдер куда умнее, чем ожидалось. Едва сунувшись в сторону очередного пузыря, мы с Сяном получили выстрел из "Санджета", сделанный с противоположной стороны, от выхода. Щекой я почувствовал жар пролетевшего совсем близко разряда и, получив от ниндзя сильный толчок локтем, мгновенно оказался на полу. Вовремя: следующий выстрел пришелся туда, где я только что стоял.

Длинная ответная очередь, выпущенная прикрывшим меня Сяном, легла по краям выходного коридора. Насколько я мог разглядеть, старательно прищуривая глаза, стрельба де причинила материалу стен никакого вреда. Сян перекатился на спину и, уворачиваясь от ответного выстрела, спрятался в небольшом углублении. Выстрелив еще раз, он осторожно выглянул из укрытия, а затем с досадой покачал головой.

– Ушел, гад.

Он встал на ноги, протягивая мне руку помощи.

– Охо-хо, спасибо. Спасибо, что вовремя оттолкнул. Кивнув, Сян прыжками метнулся на другую сторону зала.

Депре последовал за ним, по пути хлопнув меня по плечу. Помотав головой, чтобы прийти в чувство, я отправился вслед за ними. У выхода из зала приложил к стене руку в том самом месте, куда пришлась очередь Депре. Стена не оказалась хотя бы теплой.

Захрипело переговорное. Сквозь эфир донесся прерываемый помехами голос. Впереди нас замер Сян, прислушиваясь:

– … вач… Мне… ов… ряю, повт…… ов…

– Еще. Раз.

Сян переспросил, отделяя слова паузами.

– … сай… порт но…

Сян обернулся и посмотрел на меня. Сделав жест, означавший "конец связи", я вернул переговорник на место и показал пальцем: "Вперед". Ниндзя расслабил мышцы и двинулся вперед – гибкий, как ртуть. Мы пошли за ним, хотя и не столь грациозно.

Отставание от Шнайдера увеличилось. Теперь мы двигались осторожнее, делая обманные маневры перед выходом в каждый очередной зал. Дважды пришлось отступить, едва впереди начиналось движение, и всякий раз мы находили на пути очередную машину, перемещавшуюся по пространству зала. Одна из машин какое-. то время плелась сзади, точно бродячая собака.

За два пролета от причального порта мы услышали, как заработали двигатели "Нагини". Пришлось оставить все предосторожности и ринуться вперед. Спринтерские возможное-ти оказались не слишком впечатляющими. Сначала меня обогнал Сян, затем – Депре. Попытавшись ускориться, я согнулся пополам на середине зала, преодолевая судороги и приступ дурноты. Депре на пару с ниндзя находились уже в двадцати метрах от меня, у самого входа в причальный порт. Сорвав со рта тоненькую струйку желчи, я выпрямился.

Пронзительный, плотный и резкий звук. Словно расширяющуюся вселенную стиснули тормозными колодками.

Залп ультравибраторов "Нагини" в ограниченном пространстве.

Отпустив "Санджет", я уже наполовину поднял руки к глазам, как вдруг импульс прервался сам по себе. Так же внезапно, как начался. В поле зрения, шатаясь, вошел Депре – весь залитый кровью и без лазера. За ним послышался нарастающий свист двигателей, перешедший в глухой рокот по мере удаления штурмовика. Из туннеля ворвался поток воздуха, обдав лицо горячей волной. Потом все стихло. Звенящая тишина казалась особенно нестерпимой из-за напряжения, с которым поврежденный слух пытался разобрать хоть какие-то звуки.

Слушая ноющий звон, я подобрал "Санджет" и пошел в направлении Депре, осевшего на пол у изогнутой стены. Люк молча смотрел на свои залитые кровью руки. Лицо тоже покрывала кровь, запекшаяся черными сгустками. Хамелеохромового костюма почти не было видно.

Я издал звук, и Депре поднял голову.

– Это…

Он вытянул ко мне обе руки. Его лицо на мгновение исказила гримаса, словно он собирался заплакать, как ребенок. Выдавливая слова по одному, он с трудом склеил фразу:

– Это. Сян. Вот это. – Он стиснул ладони. – Черт…

Беспомощно заскрипел переговорник.

В глубине зала, будто смеясь над нами, сошла с места машина.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Павший не считается мертвым. Не оставляйте врагу стеков.

У каждого из спецподразделений есть свои традиции. Они есть и у корпуса Посланников. Однако следовать им все труднее и труднее, учитывая развитие современного оружия. Сян Сянпина разметало ультравибраторами, оставившими от человека пятно метров десять в диаметре, на полу и на стенах коридора. Осталась только жижа – такая, как на лице Депре. И больше ничего. Вдвоем мы прошли по луже туда и обратно, стараясь ботинками нащупать что-либо твердое. Мы не нашли ничего.

Минут через десять Депре сказал то, что было и так ясно:

– Похоже, теряем время.

– Да.

Склонив голову набок, я прислушался. Будто колокол зазвонил.

– Думаю, Вонгсават права. Мы под обстрелом.

– Уходим?

Тут я вспомнил о переговорном устройстве и поднял его к уху. Тот, кто орал на нас в прошлый раз, уже замолчал. Канал был чист. В эфире раздавалось лишь мяуканье помех.

– Ковач на связи. Повторяю, Ковач на связи. Доложите обстановку.

После долгой паузы из гарнитуры послышался хриплый голос. Сутъяди.

– … вили? … запуск. Шнай…… тел?

– Не слышу тебя, Маркус. Что с обстановкой? Нас атакуют?

Взрыв помех, словно два или три собеседника пытались говорить одновременно. Я ждал.

Наконец послышался голос Вордени, почти ясный.

– … назад… вач… безопас… Мы … лной безо… Повтор… нет опас…

Зал вновь наполнило звуком, словно наверху ударили в гонг. Я с сомнением уставился глазами в пол.

– Говоришь, безопасно?

– Да… кой опас… Немед…… щайтесь … ряю, нет опасн…

Я посмотрел на Депре и недоуменно пожал плечами.

– Что-то новое.

– Так что, возвращаемся?

Я огляделся, бросив последний взгляд на размазанные по коридору останки. Затем посмотрел в окровавленное лицо Люка. Решено.

– Наверное, да. Это делянка Тани Вордени. И пока она не ошибалась.

Там, на площадке, сияла в полной боевой готовности марсианская информационная система. Люди стояли под ней, как верующие перед явлением чуда.

Оно и понятно почему.

Вокруг центральной конструкции в воздухе повис целый массив из экранов и панелей. Некоторые из них походили на известные нам системы боевого управления. Другие не следовали привычной для нас аналогии. Современная техника позволяла человеку видеть бой одновременно с множества направлений, детализируя любое изображение быстро и без особых усилий.

Подсознание Посланника усиливало эффект от применяемой техники, но при взгляде на громадное информационное полотно марсианской системы я слегка растерялся. Повсюду виднелись информационные отметки, непонятные изображения, несомненно, относившиеся к спектаклю, развернутому в окружающем космическом пространстве. Но среди всего этого великолепия попадались целые участки, где изображения не было видно или оно менялось с частотой, неуловимой для человеческого глаза. Я не понимал, вижу ли целостное изображение или часть дисплеев попросту неисправна.

Часть загадочного оборудования выдавала совершенно понятную телеметрию реального времени, многоцветные спектрограммы и траектории полета. Другие экраны представляли аналитические модели динамики столкновения в целом, координаты то и дело происходивших взрывов и какие-то графики, часть из которых соответствовала возможному значению градиента гравитационного поля.

Центральный экран ежесекундно обновлял изображение атакующей стороны.

Его тень скользила по кривой, следуя гравитационному полю, с хищными, выставленными как у хирурга инструментами и эллиптическими формами, ясно определявшими военное назначение корабля. В подтверждение этой мысли закачался пол под ногами. На одном из экранов, показывавших изображение в неизвестной пока области спектра, в пустоте космоса вдруг заморгало направленное на нас оружие противника. Высоко над прозрачным куполом с ярким свечением задрожал силовой экран. Корабль содрогнулся.

Назначение…

Я чувствовал, как по мере непонимания пухнет мой мозг.

– Не представляю, что это такое, – просто сказала Сунь, как только я оказался рядом. Казалось, она в трансе от увиденного. – Это оружие действует со сверхсветовой скоростью. Движется на расстоянии одной астрономической единицы, а мы получаем удары практически мгновенно. Хотя никаких повреждений пока нет.

Вонгсават кивнула.

– Предварительный маневр. Думаю, имеет цель сбить с толку защитную сеть. Возможно, род гравитационного оружия. Кажется, такими исследованиями занималась "Митома"…

Она замолкла.

– Смотрите, идут торпеды. О-о… многовато для одного залпа.

Она оказалась права. Пространство перед атакующим кораблем было сплошь заполнено золотистыми трассами – столь плотно, что их изображения накладывались, делая картинку неразборчивой. Детали тут же проявились на втором экране, и я увидел, как нападавшая волна встретилась с противодействием. Оборонявшаяся сторона маневрировала, да и зона конфликта растянулась на миллионы километров. Сунь с удивлением покачала головой.

– Неужели они тоже сверхсветовые? На экране мы видим скорее последствия. Думаю, все уже кончилось.

Корабль несильно дрожал, словно испытывая толчки с множества направлений сразу. Внешний экран опять заискрился, и в этот раз я почувствовал, как через него в долю миллисекунды прошла какая-то темная энергетическая масса.

Вонгсават с явным удовольствием прокомментировала:

– Противозапуск. Снова то же самое.

Действие шло слишком быстро, чтобы его видеть. Все равно что пытаться отследить трассу лазерного импульса. На экране эта волна была окрашена в фиолетовый цвет. Встречаясь с золотистыми искрами, она генерировала множество вспышек, тут же пропадавших в чернильной пустоте. Пространство между враждующими кораблями постепенно расчищалось.

Вонгсават глубоко вздохнула.

– Прекрасное зрелище. Чертовски красиво… Я очнулся.

– Таня, я слышал слово "безопасно". Или показалось? Ты имела в виду вот это?

Я сделал жест в сторону сражения, сверкавшего у нас над головами всеми цветами радуги.

Археолог не ответила. Она неподвижно стояла, глядя на залитые кровью лицо и одежду Депре.

Вонгсават ткнула пальцем в один из дисплеев с замысловатыми траекториями.

– Ковач, расслабься. Это две кометы. Что-то такое Вордени прочитала в техноглифах. Они сталкиваются с заранее известной периодичностью, наносят удары друг другу, а затем расходятся. И так далее.

– Кометы?

Пилот развела руки в стороны.

– Оборонительные системы, автоматические и стоящие на протяженных орбитах. Это замкнутый цикл, и, судя по всему, так происходит уже тысячи лет.

– А что с Яном? – спросила Вордени. Голос ее дрожал.

– Он съехал, пока нас не было рядом. – Вдруг меня как током ударило. – Он прошел в ворота? Вы это видели?

– Да, тютелька в тютельку, – неожиданно ядовито сказала Вонгсават. – Мужики умеют пилотировать, когда захотят. Черт, это был мой корабль…

– Он был напуган, – без всякого выражения сказала археолог.

Депре взглянул на нее через кровавую маску.

– Мы все были напуганы, госпожа Вордени. Это его не извиняет.

– Дурак!

Она обвела нас полубезумными глазами.

– Вы все! Гребаные! Идиоты! Он боялся не этого. Чертова. Представления. Он боялся вот кого!

Она наставила на меня палец. И пригвоздила взглядом.

– Где Сян? – наконец спросила Сунь. В этом светопреставлении чужих технологий никто и не вспомнил про обычно молчаливого ниндзя.

– Отчасти размазан по Люку, – грубовато ответил я. – Остальное прилипло к полу у выхода в причальный порт. Спасибо ультравибраторам "Нагини". Вероятно, он напугал Яна. Не так ли, Таня?

Вордени спрятала глаза.

– А его стек?

Лицо Сутъяди не выражало ничего, но я и не нуждался в картине его внешней реакции. Волчьи импульсы пытались сделать со мной то же самое: хотелось оскалить клыки.

Упакуйте и заберите стеки с собой.

Я легко справился с рефлексами и отрицательно покрутил головой.

– Маркус, это ультравибраторы. Он получил залп в упор.

– Но Шнайдер… – Голос Вонгсават дрогнул, однако она продолжила:

– Я надеюсь…

– Забудь о Шнайдере. Он уже мертв.

– Придет его очередь…

– Забудь о нем, Амели. Он реально мертв.

Их взгляды сосредоточились на мне, как и не желающий поверить взгляд Вордени.

– Я заминировал топливо "Нагини". Поставил на детонацию с условием ускорения в планетарной гравитации. Он испарился в момент прохождения ворот. Ничего не осталось.

Над нашими головами сошлись в механическом танце две новые волны золотистых и фиолетовых стрел. Сверкая, одна стирала другую.

– Ты взорвал "Нагини"? Уничтожил мой корабль?

Нетрудно понять, какие чувства владели пилотом. Но внешне Вонгсават казалась почти спокойной. Депре вполне здраво заметил:

– Раз от "Нагини" ничего не осталось, вероятно, Карера посчитает нас мертвыми.

Хэнд смотрел на меня с тем же видом, какой был у него около зарослей сонгспира.

– Возможно. Если Карера действительно ждет нас за воротами. Если наш Посланник не играет в свою игру.

– Хэнд, что такое? Неужели успел войти в долю со Шнайдером? Вы же шли в паре.

– Ковач, о чем ты говоришь…

Возможно, нет. Я не был уверен, к чему склониться.

– Карера придет в любом случае. Таков способ его мышления. Он захочет увидеть корабль. У него должен быть способ борьбы с нанобами. Но пока он останется на месте. Видит, как падают на песок обломки "Нагини" и как по нашу сторону ворот идет полномасштабный военный конфликт. Что на время охладит его пыл. И даст нам фору.

– На что нам фора? – спросил Сутъяди.

Наступил переломный момент, и в ход пошла пресловутая интуиция Посланника. Периферийное зрение докладывало о выражениях лиц и позах, оценивая степень лояльности или недоверия. Ограничивая эмоциональный фон, я оставлял лишь то, что могло пойти на пользу ситуации, и гасил остальное. Отказавшись от волчьего понимания лояльности, я смягчил то, что еще витало в пространстве между мной и Вордени. И опустился в холодную определенность момента. Момента истины. Посланник – время действовать и время сыграть последнюю карту.

– Прежде чем заминировать "Нагини", я снял со спасенных тел скафандры и спрятал их в нише ближайшего зала, первого за причальным портом. Кроме одного, с пробитым шлемом, остальные вполне пригодны к использованию. Нужно их просто зарядить. Воздушные баллоны накачаются сами из окружающей нас атмосферы. Достаточно включить клапан. Уйдем в два приема. Один из первых вернется со скафандрами и заберет остальных.

– И это в предположении, что Карера ждет нас за воротами. Не думаю, что это правильно, – язвительно заметила Вордени.

Я спокойно ответил:

– Я не говорил, что мы уйдем сейчас. Предлагаю пойти за скафандрами и забрать их, пока есть такая возможность.

– Но что, если Карера окажется на корабле? Что тогда делать? Будем прятаться?

Лицо Вордени снова исказилось ненавистью. Я ждал этой реакции.

– Да. Именно так. Предлагаю спрятаться. И подождать. Команда, высаженная на борт, должна иметь средства, чтобы локализовать нас у причального порта. Они не должны найти ничего, что подтвердило бы наше присутствие здесь, на борту, до момента, когда "Нагини" прошла сквозь ворота и разлетелась на атомы. Что логически означает факт нашей смерти. Таким образом, Карера выигрывает вчистую. В соответствии с общим планом он сбрасывает заявочный буй и уходит. Потому что не располагает ни людьми, ни временем на захват корабля длиной в пятьдесят километров.

– Нет, не располагает, – согласился Сутъяди, – но оставит небольшую группу прикрытия.

Я успокоил аудиторию.

– Тогда мы убьем их.

– He сомневаюсь, что по другую сторону ворот будет стоять второй заслон, – печально сказал Депре.

– И что? Господи, Люк… Ты ведь этим зарабатываешь? Нет?

Профессиональный убийца только улыбнулся в ответ.

– Да. Но мы едва переставляем ноги. А ты ведешь речь о свежих бойцах "Клина". Здесь оставят человек двадцать и столько же – по ту сторону ворот.

– Не верю, что мы на самом деле…

По корпусу прокатилась дрожь, заставив Хэнда и Вордени споткнуться, стоя на месте. Остальные устояли благодаря своей подготовке, однако…

Корабль застонал всеми своими фибрами. На этот стон едва слышимым низким звуком отозвались сонгспиры.

Внутри появилось нехорошее предчувствие. Что-то здесь не так.

Взглянув на экран, я увидел, что атака уже захлебнулась. На сей раз чуть ближе, чем при первой волне.

– Когда меня не было, вы решили, что мы в безопасности? Правильно?

– Ковач, мы действительно пришли к такому выводу. Стараясь говорить убедительнее, Вонгсават кивнула на Сунь и Вордени. Системный аналитик утвердительно наклонила голову. Вордени продолжала упрямо сверлить меня глазами.

– Судя по состоянию друзей, подвешенных над нами, они находятся здесь приблизительно двенадцать столетий. Нам известен и возраст наиболее молодых развалин Санкции IV. Отсюда вывод: нападения, подобные нынешнему, происходили по меньшей мере сто раз. И без какого-либо успеха.

Снова предчувствие беды. Обостренное чутье Посланника опять напомнило о себе. Я кожей чувствовал: что-то не так и дело плохо. Казалось, обоняние уловило запах гари.

… ловят несущую частоту…

… сонгспиры…

… время замедляет ход…

Я посмотрел на экраны.

Пора уходить отсюда.

– Ковач?

– Нужно уходи…

Я почувствовал, как слова сами сорвались с пересохших губ, словно против воли. И остановились.

Атакующая сторона сделала новый, по-настоящему сильный ход.

Из передней части их корабля словно вылетело что-то живое. Казалось, это была бесформенная и турбулентная клякса черного цвета. Словно на нас устремился сгусток ненависти. На втором экране было видно, как черное образование пожирает космос, оставляя после себя волну сокрушенного пространства. Чтобы понять сущность явления, не стоило напрягаться слишком долго.

Гиперпространственное оружие.

Плод неслабой фантазии. И тайная мечта любого большого начальника из флота Протектората.

Корабль – марсианский корабль! – содрогнулся. Теперь я точно знал, что второй, не похожий ни на что, был вовсе не марсианским. Наш корабль запульсировал так, что меня едва не вывернуло наизнанку. С нестерпимой силой заныли все до единого зубы. Закачавшись, я опустился на одно колено.

Перед столкновением в космос что-то ушло. Нечто бурлившее, изгибавшееся и широко раскинувшееся в пространстве, словно готовое взорваться. Я слышал, как напряжение отдавалось в корпусе корабля, и казалось, вибрация эта выпадала прямо из окружавшего нас реального пространства.

Экранная проекция черной кляксы распалась, испуская во все стороны странного вида осколки. И я увидел, как засветился внешний экран, дрожа и падая, словно пламя гаснущей свечи.

Корабль закричал.

Невозможно описать этот крик. Модулированный высокой частотой, он проникал повсюду. Казалось, источником звука являлся сам окружавший нас воздух. Сравнения с ним не выдерживало эхо от ультравибраторов "Нагини". И там, где звук их залпа фильтровался и затухал, крик этот разрезал череп, прорезая насквозь вообще все, как лазерный скальпель. Успей я зажать уши – это не принесло бы никакого облегчения.

Но я не мог удержаться.

Крик нарастал, потом навалился всей силой и наконец укатился прочь, оставив после себя лишь агонизирующие и слабые отзвуки. Часть исходила от тревожных сигналов информационной системы, а часть была осколком едва слышного эхо, принадлежавшего…

Осматриваясь, я покрутил головой.

… зарослям сонгспира.

Сомнений не оставалось. Сонгспиры, впитавшие крик корабля, воспроизводили его – как тихий, словно бы свистящий в обломках скал ветер. Их нестройное звучание могло сойти даже за музыку.

Но то был чистый тон.

Казалось, им сверху кто-то отвечал. Подняв глаза, я подумал, что вижу метнувшуюся в сторону тень.

Снаружи встал на место защитный экран.

– Черт! – пробормотал Хэнд, поднимаясь на ноги. – Что это было?

– Заткнись!

Я начал вглядываться туда, где видел тень, но звезды уже залили фон своим сиянием. Немного левее висела одна из мумий, тупо взиравшая на меня сквозь информационные экраны. Кругом тихо завывали сонгспиры, и от их досадного звучания начиналась изжога.

Опять то же самое ощущение, дрожь где-то внутри корабля. Снова зудящая дрожь под ногами.

– Отвечаем на огонь, – сказала Сунь.

На экране показалась темная масса, извергнутая невидимой внутри батареей марсианского корабля. На сей раз выброс занял больше времени.

– Потрясающе, – сказал Хэнд. – Поверить не могу.

– Лучше поверь, – посоветовал я без всякого выражения. Но ощущение катастрофы не проходило. Его не заслонило эхо ответного выстрела. Оно даже усилилось. И этому ощущению не мешало подсознание Посланника, занятое своими делами.

– Оно идет на нас, – предупредила Вонгсават. – Заткните уши.

На сей раз нападавший корабль сократил дистанцию прежде, чем марсианская защитная система смогла перехватить и рассеять его залп. Ударной волной нас бросило на пол. Такое ощущение, словно весь корабль перекрутился – как белье, из которого отжимают воду. Солнце сместилось в сторону. Защитный экран упал и остался в этом положении.

Ожидая нового крика, я схватился за голову и вместо крика услышал долгий и низкий плач, внезапно почувствовав, будто по рукам и груди пробежали маленькие коготки. Сонгспиры поймали и воспроизвели звук более высоким голосом – не как эхо, но скорее как собственное его подтверждение.

Услышав, как кто-то присвистнул, я оглянулся и увидел Вордени, неверящими глазами уставившуюся в потолок. Подняв голову, я увидел ту самую тень, порхавшую над верхними информационными дисплеями.

– Что это…

Голос Хэнда оборвался, когда слева и сверху скользнула новая тень, быстро начав танец рядом с первой.

Нырнув ниже, первая тень принялась кружиться возле трупа марсианина.

Взглянув на Вордени, я увидел ее глаза.

– Нет, – шептала она. – Этого не может быть. Но это было.

Затем они стали появляться опять и опять, падая вниз со всех сторон от прозрачного купола. Они скользили по невидимым кривым, затем принимали видимые трехмерные формы и стряхивали с себя те конвульсивные искажения, что были следствием полученных по пути ударов. Сперва тени падали вниз, на уровень пола. Потом они взлетали, описывая круги около центральной конструкции. Казалось, специально они не стремились избегать встречи с нами, но ни разу никого не коснулись. Летая над нашими головами, тени по-чти не влияли на дисплеи. Они вызывати лишь небольшую рябь в момент пролета сквозь их экраны. Некоторые случайно вылетали сквозь прозрачный купол в космос и тут же возвращались обратно. Многие оказывались в куполе, влетая по тому же коридору, через который первыми вошли мы. Пространство внутри купола стало чересчур оживленным.

Издаваемые ими звуки походили на тот низкий плач, что корабль пропел в последний раз. Тот же звук негромко издавали росшие по полу сонгспиры, и его же я поймал в переговорнике. В воздухе витал запах вишни с горчицей, смешанный с каким-то другим, отдававшим гарью и старостью.

В окружавшем корабль пространстве исчезли гиперпространственные искажения и вспышки. Защитный экран встал на свое место, окрасившись в новый, более фиолетовый оттенок. Корпус марсианского корабля вновь содрогнулся. Его батареи последовательно наносили удары.

Пропало и ощущение физического дискомфорта. Осталась только боль в груди и чувство давления где-то за глазами. Показалось, что площадка стала гораздо больше, и остальные находились от меня на расстоянии, слишком далеком.

Я был уверен в том, что плачу, хотя глаза оставались совершенно сухими.

– Ковач!

Я повернулся, чувствуя, будто проваливаюсь в ледяную воду. И тут увидел Хэнда, достававшего из кармана контактный разрядник.

Как я сообразил позже, дистанция составляла менее пяти метров. Сделав выпад, я грубым приемом блокировал его руку, державшую разрядник. Затем локтем нанес удар в лицо. Вскрикнув, Хэнд упал, и разрядник отлетел в сторону. Наклонившись над Хэндом, я расплывающимся взглядом попытался найти его горло. Меня отстранила его слабая рука, Хэнд что-то прокричал.

Правая рука сжалась, превращаясь в карающий меч, в то время как неирохимия отчаянно пыталась сфокусироваться на противнике.

– … все умерли! Ты, гребаный идиот…

Я отвел руку для последнего удара. Хэнд плакал. Все расплывалось. Слезы в глазах.

Я стер слезы, моргнул и на мгновение увидел его лицо. По щекам Хэнда струились слезы. Он не мог даже говорить.

– Что? – Ослабив хватку, я ударил его по лицу. – Повтори, что ты сказал!

Проглотив рыдание, Хэнд глубоко вздохнул.

– Застрели меня. Застрели всех. Подними разрядник. Ковач. Это убило других.

И я почувствовал, что мое лицо заливают слезы, переполняя глаза. Услышал, как в горле рождается звук, которым отзывались сонгспиры. Они записали вовсе не голос корабля, а плач его огромной команды. Стоны миллиона погибавших здесь существ. Меня обжигала боль о погибших марсианах. Чужая боль, хранившаяся здесь и не имевшая смысла нигде, кроме как у костра в Митчем-Пойнт.

В груди застряло холодное, совершенно нечеловеческое ощущение. Оно рвало внутренности и никак не хотело уходить. И я понимал, что этот не совсем точно настроенный, впервые услышанный здесь звук вот-вот разорвет мне сердце.

Внезапно показалось: мимо промчалось что-то черное, на мгновение окутав с головой. Надо мной по кругу с пронзительным криком запорхали тени.

– Давай же, Ковач!

Шатаясь, я встал. Нашел свой разрядник, сделав один выстрел в Хэнда. Потом оглянулся, пытаясь найти остальных.

Качавшийся, будто дерево, обхвативший голову руками Депре. Сунь, осевшая на колени. Между ними Сутъяди. Из-за набегавших слез я видел его нечетко. Вордени и Вонгсават…

Слишком далеко, так далеко идти… В невыносимой тоске по нестерпимо яркому свету. Подсознание Посланника цеплялось за перспективу, сбивая эмоциональный фон, наведенный окружавшим меня воем. Дистанция сокращалась. Возвращались ощущения.

С преодолением психического барьера и включением функций над головой усилилась пляска черных теней. Казалось, я вдыхал их – так же, как на Гаерлейне-20. Казалось, они разъедали что-то внутри, гораздо глубже моей осознанной психики. Я чувствовал, как копились повреждения и как приближался конец.

Подняв разрядник, я начал стрелять. Депре. Готов.

Сутъяди, повернувшийся ко мне одновременно с падением Люка. Неверие в глазах. Готов.

За ним, на коленях, Сунь Липин. Глаза полузакрыты, рука тянется к лицу. Системный анализ, последнее средство. Она поняла все, только разрядника не нашлось. Не знала, что он есть у других.

Зашатавшись, я чуть не упал, что-то крича. Беззвучно, из-за нового приступа рыданий. Ствол соскочил с подбородка. Я промазал. Еще раз, теперь поближе.

В горле захлюпало. Небольшая слабость – и я упаду в океан рыдания, о котором пели сонгспиры. Рот открылся сам собой. Наверное, чтобы выкрикнуть часть этой боли. Но боль слишком велика, чтобы выйти. Я смолчал, и боль осталась внутри.

Спотыкаясь, Вонгсават сама шла ко мне. Развернувшись, я перехватил ее. Лицо с полными слез глазами. Я попытался ее оттолкнуть, но Вонгсават, рыдая, прижалась ко мне. От выстрела тело содрогнулось, и она упала назад, на труп Сунь.

По другую сторону от двух тел стояла Вордени. Она глядела на меня в упор.

Снова черные тени. Крики. Крылья метались над нами, и я чувствовал, что внутри уже плачу.

– Нет, – сказала Вордени.

– Кометы, – закричал я, стараясь перекрыть шум. – Они уйдут. Нужно просто…

Что-то выжало из меня настоящие слезы, и я опустился на пол, сосредоточиваясь на своей боли, словно пьяный на пустой бутылке.

Сунь – убита своей рукой уже второй раз.

Сян – размазан по полу у входа в причальный порт. Стек не найден.

Крюиксхэнк, порванная на части. Стек не найден. Разрубленный торс Хансена.

Список бесконечен. Как лента, раскрученная во мне. Как змея в смертельном танце.

Зловоние лагеря, откуда я забрал Вордени. Дети, живущие под стволами роботов и под командой человеко-компьютера, существующего непонятно для чего.

Госпитальный корабль, зависший в пространстве над полями смерти.

Взвод, падающий под ударами «умной» шрапнели.

Два года в мясорубке на Санкции IV.

До этого – корпус Посланников.

Иненин, Джимми де Сото и другие, чей мозг взорван вирусом Ролинга.

До этого – иные миры. Иная боль, по большей части – не моя. Смерть и отставка из корпуса.

До этого – годы на Харлане. Детство и моральные травмы, полученные в трущобах Ньюпеста. Спасительное бегство во флот Протектората. Военная служба.

Жизнь ненормальных. Жизнь, проведенная в грязи и унижениях. Борьба с болью, смена тел и ожидание в хранилище. Ожидание того, что не придет.

Над головами марсианских мумий кружила и кричала их боль. Я чувствовал, как рвется из груди мой собственный крик, и знал, что он разорвет меня, выйдя наружу.

А потом – выстрел.

А потом – темнота.

Я падал в нее с благодарностью. Надеясь, что черные призраки неотмщенных мертвецов не станут следовать за мной.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

На берегу холодно. Приближается шквал ветра, несущего черную радиоактивную пыль вместе с зарядами грязного снега. Ветер струями мечет эту смесь на измятое морское покрывало. На песок лениво набегают волны, и на фоне хмурого неба струится зеленая вода.

Сгорбившись, натягиваю куртку на плечи. Пряну руки в карманы. От резкого порыва ветра закрываю лицо.

Недалеко, на пляже, горит костер, и я вижу фигуру человека, одиноко сидящего у огня. Он закутан в одеяло. Сам не желая того, я направляюсь к человеку. Как бы там ни было, огонь обещает тепло, и больше идти некуда.

Ворота закрыты.

Это звучит неправильно, и то, что я точно знаю, по какой-то причине не может быть правдой.

Пока…

Я все ближе, и беспокойство нарастает. Закутанная в одеяло фигура остается неподвижной. Сперва кажется, что фигура враждебна, но вдруг это заблуждение уступает место страху встретить того, кого я уже знаю. Того, кто умер…

Умер подобно всем, кого я знал.

Я вижу, как в пламени за сидящей фигурой из песка вырастает какая-то структура – огромная и напоминающая крест конструкция. На ней находится что-то неуловимо знакомое. Ветер и моросящий дождь со снегом не дают разглядеть странный объект.

Вой ветра, точно плач, тоже напоминает что-то, знакомое и пугающее.

Подхожу к огню и сразу чувствую на лице его тепло. Вынув руки из карманов, протягиваю их вперед.

Фигура шевелится. Я стараюсь не замечать. Я не хочу этого замечать.

– А-а, кающийся грешник…

Семетайр. Куда делся его сардонический тон? Возможно, он больше не нужен? Взамен появилась другая интонация – учас-тие. Великодушная симпатия того, кто победил в нашей игре. Чей доход позволяет забыть о сомнениях.

– Что? Он смеется.

– Уже смешно. Почему не станешь на колени и прямо в костер? Будет еще теплее.

– Не настолько продрог.

Я отвечаю, в самом деле дрожа и боясь взглянуть на его лицо. В свете пламени глаза Семетайра сверкают. Он все знает.

– Ты долго шел, волк из «Клина», – мягко сказал он. – Теперь можешь не торопиться.

Сквозь растопыренные пальцы я смотрю на пламя.

– Ты ждешь меня, Семетайр?

– Да неужели. Чего я хочу? Сам знаешь, чего я хочу.

Сбросив одеяло, он величественно встает во весь рост. Фигура Семетайра куда выше той, что я помню. Потрепанное пальто хорошо сидит. Он надевает цилиндр, небрежно сбивая на затылок.

– От тебя нужно то же, что от всех.

– А что это?

Киваю в сторону того, что распято на кресте прямо за ним.

– Это?

По-моему, Семетайр выбит из колеи. Такое я вижу впервые. Мне кажется, он немного смущен.

– Ну-у… Скажем, это альтернатива. Возможная альтернатива. Хотя не думаю, что ты захочешь…

Смотрю на неясные очертания того, что висит на конструкции, как вдруг оно оказывается хорошо различимым сквозь ветер, и морось, и радиоактивные осадки.

Это я сам.

Закрепленная на кресте сеткой, мертвенно-серого цвета плоть вдавлена в проволоку. На жесткой конструкции тело обвисло, и голова тоже бессильно опущена вниз. Над лицом поработали чайки. Глазницы пусты, а щеки уже превратились в лохмотья. На лбу белыми пятнами зияет кость.

Там, должно быть, холодно, отстранение думаю я.

– Я тебя предупреждал. – В его голосе появляются знакомые насмешливые ноты. И нетерпение. – Это альтернатива. Полагаю, ты согласишься: здесь, у огня, намного лучше. И здесь еще кое-что.

Раскрыв заскорузлую ладонь, он показывает лежащий на ней стек. К. металлу пристала свежая кровь, плоть и кусочки кости. Взявшись рукой за шею, я обнаруживаю грубой формы отверстие. В дыру под основанием черепа с ужасающей легкостью входят мои пальцы. Я чувствую скользкое и упругое вещество своего мозга.

– Видишь? – говорит Семетайр почти сочувственно. Я вынимаю пальцы из раны.

– Семетайр, где ты достал это?

– О-о, найти нетрудно. Особенно на Санкции IV.

– А Крюиксхэнк? Она у тебя? – спрашиваю я с неожиданным приливом надежды. Он слегка запинается. Потом кивает сам себе.

– Ну разумеется, когда-нибудь наверняка… Когда-нибудь.

Повторение звучит фальшиво. Будто попытка меня убедить. Надежда умирает и тает.

– Значит, потом, – говорю я, еще раз протягивая руки к пламени. Ветер бьет мне в спину.

– О чем ты?

Звучащий после этих слов смех кажется не менее натянутым. Я едва улыбаюсь. Старая боль, но теперь она странным образом успокаивает.

– Я ухожу. Мне нечего здесь делать.

– Уходишь?

Голос становится угрожающим. Он держит стек большим и указательным пальцами, и в отсвете пламени металлическая поверхность становится красной.

– Тебе некуда идти, мой ручной волчонок. Останешься здесь. Есть вопросы, и их нужно решить.

На сей раз смеюсь я.

– Убирайся из моей головы, Семетайр!

– Ты. Останешься. Здесь.

Сквозь пламя его рука тянется ко мне.

В моей руке появляется «Калашников». Автомат тяжелый, магазин полон. Ладно, тебе ли не знать. Говорю:

– Короче, я передам Хэнду твой привет.

Он разрастается и нависает, сверкая глазами. Навожу ствол.

– Тебя предупреждали, Семетайр.

Стреляю чуть ниже краен цилиндра. Три выстрела, очередью.

Его отбрасывает на песок, прочь от костра. Падает в трех метрах. Стараюсь убедиться, что Семетайр больше не встанет, и вижу, что тела нет.

В костре замечаю стек. Чистая металлическая поверхность хорошо видна среди обугленного дерева: Поднимаю стек, держа его большим и указательным пальцами, как Семетайр.

Немного закоптился, но это нормально.

Убираю на место «Калашников» и прячу моментально заледеневшие руки в карманах. Выпрямившись, смотрю вокруг.

Очень холодно. Но где-то есть выход с этого гребаного пляжа.

Часть пятая

РАЗДЕЛЕННЫЕ ПРИБЫЛИ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Ночное небо пронзительно ясное. Некоторое время я тупо смотрел, изучая небо и красноватое сияние, странно фрагментированное, то появлявшееся, то исчезавшее слева, на самом краю поля зрения.

Это далеко не спроста.

Красные пятна закрывали небо, и они изменялись по какой-то системе, сначала поднимаясь все выше, а затем по частям опускаясь вниз.

Как техноглифы. Как цифры.

Наконец, это явно что-то значило. Я почувствовал, как по телу прошла холодная волна. И вспомнил, что это такое.

Красное свечение было дисплеем на шлеме, располагавшемся внутри его вогнутой поверхности. Мое тело лежало в скафандре.

Это совсем не проклятое ночное небо. Я находился в открытом космосе.

Сразу навалились тяжелые воспоминания. О том, кто я и что произошло. Они пришли, сокрушая сознание. И тонкую прозрачную стену, сохранявшую мне жизнь, словно пробило микрометеоритом.

Пытаясь шевелиться, я понял, что не могу двигаться. Свободными оказались лишь кисти рук. Пальцы нащупали приложенную к спине твердую решетку – носилки или моторизованный транспортер. Решив осмотреться, я повернул голову.

– Эй, он приходит в себя.

Знакомый голос. Немного мешал звонкий призвук от переговорного устройства скафандра. Кто-то тихо хихикнул.

– Наверняка ты чертовски удивлен, старина.

Справа почудилось какое-то движение. Надо мной склонился человек в шлеме, выпуклое стекло которого казалось непроницаемо черным.

– Привет, лейтенант. Еще один знакомый голос.

– Только что ты выиграл пятьдесят баксов. Для меня. Говорил же этим засранцам, что ты первым очнешься.

– Тони? – Я туго соображал.

– Ба, никаких мозговых нарушений. Еще один в активе взвода 391. Да мы, блин, бессмертные!

С борта марсианского дредноута нас волокла целая процессия. Похоронная команда "вакуумного" спецназа. Семь тел в самоходных носилках, четыре штурмовые установки и двадцать пять опытных накачанных бойцов с полным комплектом амуниции. Карера не слишком рисковал, высаживая на другую сторону ворот такой десант.

Тони Леманако выводил нас обратно в безукоризненно чистом стиле. Словно всю сознательную жизнь захватывал плацдармы при помощи таких же марсианских ворот. Первыми в ворота зашли две штурмовые установки. Затем самоходные люльки с теми, кто не мог двигаться самостоятельно, каждая – в сопровождении пары бойцов, один слева и один справа. Замыкали колонну две установки с орудиями, прикрывавшими тыл.

В скафандрах, носилках и самоходках заранее включили гравитационные установки, и встреча с поверхностью Санкции IV произошла одновременно для всех. По одному жесту Тони Леманако. Упал-отжался.

"Клин" Кареры, что тут скажешь.

Приподнявшись на носилках, насколько позволяла сетка, я осмотрел местность. Пришлось напрячься, чтобы подавить волчью радость от возвращения в стаю.

– Лейтенант, добро пожаловать в базовый лагерь. – Леманако осторожно хлопнул ладонью по нагруднику моего скафандра. – Все будет нормально. Все. – И он зычно скомандовал в переговорное устройство: – Ну-ка, ребята, шевелите конечностями. Митчелл и Квок остаются на орудиях в скафандрах и следят за воздухом. Остальным привести себя в нормальный вид и отдыхать. Тэн, Сабиров и Мунхарто – жду вас в пятнадцать часов. Заступите в помощь Квок и Митчеллу. Форма одежды – по личному усмотрению, оружие иметь при себе. Остальные свободны. "Чандра", центральный пост… Желательно заполучить медика уже сегодня. Пожалуйста…

В наушнике загрохотало. Общий смех. Все куда-то подевалось. Поле зрения ограничивалось стеклом гермошлема и располагавшимся чуть ниже менее прозрачным полисплавом самого скафандра. Но краем глаза я видел, как все снимали боевое снаряжение, надевали на оружие чехлы, отключали и упаковывали. Водители самоходных штурмовых орудий покинули свои рабочие места, двигаясь не спеша и с точностью механических созданий. Поток одетых в форму людей двинулся в сторону пляжа.

У самой воды их ждала боевая машина "Клина" – "Дух Энгина Чандры". Корабль стоял на мощных посадочных опорах словно доисторическая помесь крокодила с черепахой. Покрытый тяжелой броней корпус из хамелеохрома тускло отсвечивал, почти сливаясь с берегом, залитым предвечерними солнечными лучами.

Приятно увидеть свой корабль еще раз.

Берег, насколько я мог заметить, представлял куда более грустное зрелище. Куда ни посмотри, вздыбленный песок, оплавленный взрывом "Нагини", покрывали воронки. Взрывной волной накрыло и наши купола, не оставив от них почти ничего. Заметив лишь несколько фрагментов рваного металла, я не без гордости заключил, что это вовсе не части заминированной мной "Нагини".

Штурмовик, несомненно, взорвался в полете, и его просто разнесло на атомы. Если земля предназначалась мертвым, то Шнайдер явно выделился из общей толпы. Скорее всего рассеялся по стратосфере.

Вот что ты умеешь, Такеши.

Взрывом накрыло и траулер. Выкрутив шею, я разглядел только часть кормы и возвышавшиеся над водой обгорелые конструкции. В памяти полетели обрывки кадров… Люк Деп-ре с бутылкой дешевого вискаря, треп о политике и о запретных сигарах… Крюиксхэнк, прильнувшая ко мне в…

Не надо, Так.

Чтобы обустроить снесенный взрывом лагерь, "Клину" пришлось возвести кое-что заново. В нескольких метрах от большой воронки стояло целых шесть куполов, а чуть дальше, возле рыла боевой машины нашего подразделения, я заметил квадратную гермокабину и громоздкие резервуары с жидкостью для помывки. Возвращавшиеся из космоса бойцы складывали свое барахло по ящикам и по очереди исчезали в душе.

Наконец из "Чандры" вышла группа одетых в форму медиков с белыми сверкающими нашивками на рукавах. Остановившись около носилок, они запитали двигатели и начали перетаскивать пострадавших в купол. Когда мои носилки приподнялись над землей, Тони Леманако взял меня за руку.

– Еще увидимся, лейтенант. Зайду, как только тебя подлатают. Давай отлежись и освежись.

– Спасибо, Тони.

– Лейтенант, я рад нашей встрече.

В куполе нас отвязали от носилок и раздели, действуя с чисто медицинской бесцеремонностью. Находясь в сознании, я представлял для медиков объект, более удобный в сравнении с остальными. Впрочем, от этого не легче. Слишком долгое отсутствие антирадиационных средств уже сделало свое дело. Я не мог поднять ни руку, ни ногу без совершенно немыслимого напряжения.

Когда с меня наконец сняли одежду и положили на кровать, я с трудом ответил на вопросы медика, проводившего обычные проверки функционирования мозга и тела после боя. Лежа с полузакрытыми глазами, я следил из-за его плеча, как те же эксперименты проводились над остальными. Сунь, чье тело находилось в состоянии, не позволявшем рассчитывать на быстрое восстановление, просто бросили около входа в углу.

– Доктор, так я буду жить? – промямлил я, расстроенный этой картиной.

– Не в этом теле. – Сказав так, медик приготовил антирадиационный гипо-распылитель. – Но, думаю, смогу поддерживать вас достаточно долго. Вам предстоит разговор со стариком. Виртуально, что ли.

– Что он задумал? Разбор полетов?

– Наверняка.

– Тогда влей мне что-нибудь настоящее, чтобы не заснуть. Есть тетрамет?

– Плохая мысль, лейтенант.

В ответ раздался смех, тут же прервавшийся.

– Вы правы. Эта хрень как раз и подорвала мое здоровье. Перед финишем я надавил на него еще раз, пользуясь служебным положением. Но медик и на этот раз выкрутился. К появлению Кареры я пришел в более или менее нормальный вид.

– Лейтенант Ковач.

– Исаак.

По изуродованному шрамом лицу как утреннее солнце по скалам прошла кривая улыбка. Карера укоризненно покачал головой.

– Ковач, ты долбаный засранец. Знаешь, сколько народу я гонял по этой долбаной полусфере, тебя разыскивая?

Я немного приподнялся на кровати.

– Наверное, не больше, чем можно. Ты волновался?

– По-моему, ты обошелся с должностными обязанностями хуже, чем казарменная сука. Самовольная отлучка длиной в два месяца на основании простого письма? "Отправляюсь за тем, что может оказаться ценнее всей этой гребаной войны. Остальное позже". Довольно туманное объяснение.

– Но точное.

– Разве?

Карера сел на краешек постели, и его хамелеохромовое одеяние зашелестело, принимая форму тела. Он нахмурился, и недавно полученный шрам, пересекавший лоб и щеку, болезненно напрягся.

– Корабль военный?

– Да.

– Можно проникнуть внутрь?

– Зависит от способностей археолога. В принципе скажу "да".

– Каков уровень твоего археолога?

Посмотрев туда, где у противоположной стены купола лежала Таня Вордени, я увидел, что археолога накрыли тонким одеялом. Как и всем выжившим членам команды "Нагини", Тане ввели успокоительное. Сделавший инъекцию медик сказал, что состояние стабильное, но в своем теле археолог проживет не дольше меня.

– Отработанный материал.

Закашлявшись, я никак не мог остановиться. Карера ждал. Потом подал салфетку. Вытерев рот, я сделал неопределенный жест.

– Как все мы. А насколько хорош твой?

– Пока у нас на борту нет археолога. Если не считать Сандора Митчелла.

– Не стал бы на него рассчитывать. Это всего лишь любитель. Исаак, как же ты не укомплектовался скрэчерами?

Шнайдеру следовало объяснить, во что ты ввязался.

Секунду я мысленно взвешивал эту фразу. Потом решил промолчать: не стоило раскрывать карты раньше времени. Пока я не знал, какова истинная цена такой информации, и если она стоила дорого – зачем тратить последнюю стрелу забавы ради?

– Наверняка ты знал, на что подписался?

Карера с сожалением покачал головой.

– Корпоративные спонсоры, Такеши. Мусор с верхних этажей власти. У этих людей воздуха не выпросишь, не то что информации. Все, что известно мне до сего момента, – Хэнд ведет большую игру, и если "Клин" сумеет урвать свой кусок, добычи хватит на всех нас.

– Хорошо, но тебе по крайней мере открыли коды дезактивации нанобов. Неужели здесь, на Санкции IV, есть что-то важнее этого? Давай, Исаак, говори. Наверняка имелись свои соображения.

Карера только пожал плечами:

– Мне назвали имена, и только. Сам знаешь, какова роль "Клина". Так и сказали. Там, у двери, Хэнд? Тот, что худой?

Я кивнул. Повернувшись, Карера некоторое время изучал лицо сотрудника "Мандрагоры". Хэнд спал.

– М-да. Сильно сдал в сравнении с молодчиком из нашей базы данных.

Покрутив головой, он осмотрел другие кровати и мельком взглянул на труп, валяющийся у входа в углу. Сквозь вызванное наркотиком и усталостью оцепенение я почувствовал, как по нервам заспешили злые импульсы, предвестники старой боли.

– Что неудивительно. Здесь очень высокая радиация. Удивлен, что кто-то еще в состоянии передвигаться.

– Уже нет, – заметил я.

– Да, конечно.

Он криво улыбнулся.

– Боже мой, Такеши… Неужели не могли обождать пару дней? Вполовину снизили бы дозу. Мы все принимаем стандартный антирад и покинем это место в худшем случае с головной болью.

– Не мой вопрос.

– Ладно, я не думал тебя учить. Кто это в углу?

– Сунь Липин. Системный офицер.

Смотреть на тело Сунь оказалось больнее, чем я ожидал. Похоже, волчьи гены иногда замолкают. Карера только хмыкнул.

– Остальные?

– Амели Вонгсават, пилот.

Я тыкал во всех по очереди. Указательный палец с оттопыренным вверх большим.

– Таня Вордени, археолог.

– Я понял.

Нахмурившись, Карера показал на Вонгсават.

– Если она – пилот, кто вел штурмовик, когда произошел взрыв?

– Парень по имени Шнайдер. Он и втравил всех в эту историю. Извозчик сраный. Он струсил, когда в космосе началась перестрелка. Взял корабль, из ультравибраторов расстрелял Хансена, который стоял на охране. Смылся, оставив…

– Уходил в одиночку?

– Да… Если не считать мертвых, лежавших в хранилище. Двоих мы потеряли раньше, отбиваясь от нанобов. По ту сторону ворот нашли шесть мертвецов. Кстати, еще двое болтались в рыболовной сети над траулером. Судя по внешности – из группы археологов, работавших здесь до войны.

– Вы потеряли из-за нанобов Иветту Крюиксхэнк и Маркуса Сутъяди?

– Да.

Я постарался изобразить легкое удивление:

– Ты что, получил список нашей группы? Бог мой, твои спонсоры пробили по компьютеру все корпоративные секреты?

Карера закрутил головой:

– Нет, эти – с верхних этажей той же башни, что и твой приятель Хэнд. На самом деле просто внутренние разборки. Я же говорю, мусор.

Интересно, что в его словах совсем не было злости. Совершенно ровный голос. На мой взгляд опытного Посланника, он сказал это с явным облегчением.

– Думаю, вам не удалось найти стеки этих двоих.

– Это почему?

– Не имеет значения. Просто знаю. Мои клиенты предупредили, что наносистема не оставляет за собой ничего мало-мальски полезного. Жрет все подряд.

– Ты прав. И мы так решили.

Я развел руками:

– Исаак, найдись они – все равно пропали бы вместе с "Нагини".

– М-да… Взрыв, конечно, примечательный. Что знаешь про это, Ковач?

Я нагло ухмыльнулся:

– А что ты подумал?

– Подумал, что "локмиты" не исчезают за здорово живешь, да еще у самой поверхности планеты. Еще я вижу, что ты не был слишком огорчен, рассказывая о побеге этого парня, Шнайдера.

– Ладно, он ведь погиб. – Карера внимательно смотрел на меня, сложив руки на груди. – Ладно, ладно… Двигатели заминировал я. Никогда не доверял этому Шнайдеру.

– Ладно, принимается. С. кое-какими оговорками. Тебе повезло, что мы пришли одни. Учитывая результаты.

Он встал, потирая руки. Неприятное выражение, казалось, ушло с его лица.

– Такеши, тебе нужно отдохнуть. Завтра утром будет официальный разбор полетов.

– Конечно, Исаак. – Пожав плечами, я продолжил:

– Не думай, что услышишь много интересного.

Он удивленно поднял брови:

– В самом деле? Мои сканеры говорили совсем иное. В последние семь часов с той стороны ворот происходили энергетические всплески. Мощность, сравнимая с выработанной на Санкции IV за весь период ее освоения. По-моему, эту часть истории следует описать немного подробнее.

– А, это… – Я небрежно махнул рукой. – Видишь ли, произошла небольшая стычка между галактическими военными кораблями. Тупые роботы, ничего особенного.

– Ладно. – Уже двигаясь к выходу, он вдруг остановился, словно что-то вспомнил. – Такеши…

Мои нервы напряглись, словно к бою.

– Э-э… что? – Казаться удивленным.

– Давай начистоту. Как ты собирался уйти? Ну, после того, как «Нагини» взлетит на воздух. Сам знаешь – учитывая активность нанобов, радиацию… Без всякого транспорта – если не считать вшивый траулер. Что ты планирован, как собирался уходить? Вам оставалось два шага до полной неподвижности, всем без исключения. Что, черт возьми, за стратегия позволила тебе взорвать единственное средство реального спасения?

Я постарался восстановить цепь. Головокружительный бег по пустым коридорам и залам марсианского корабля. Высохшие глаза марсианских трупов и битву с неизвестной, потрясающей воображение силой. Казалось, эти картины совершенно нереальны. Уйдя в прошлое, они потеряли ясность. Попытавшись навести на резкость способом, обычным для Посланника, я обнаружил в себе лишь предостерегавшие от усилий черноту и холод.

Покачав головой, я просто сказал:

– Исаак, не знаю. У меня были скафандры. Вероятно, оставалось плавать около ворот, транслируя в ваш адрес сигнал "SOS".

– А если ворота не пропустили бы радиоволны?

– Ворота пропускали свет звезд. Они прозрачны для сканеров.

– Это совершенно не вяжется с…

– Тогда я запустил бы в ворота гребаный радиомаяк и остался с надеждой на то, что среди нанобов он протянет достаточно, чтобы привлечь твое внимание. Господи, Исаак… Я – Посланник. Мы щелкаем такие задачки налету. На крайний случай оставался почти рабочий заявочный буй. Починить его должна была Сунь. Включив буй на передачу, мы вышибли бы себе мозги и остались лежать там до подхода спасательной группы. Какая нам разница: в этих телах никто не протянул бы до конца недели. Кто бы ни пришел, мы в любом случае оказались бы полезными. Как уже мертвые, но опытные эксперты.

Он рассмеялся над последним пассажем, а я вместе с ним.

– Это плохой стратегический план, Такеши.

– Исаак, ты не понял. – И с неожиданной серьезностью я сказал:

– Исаак, я – Посланник. Стратегия состояла в очень простой формуле. Убить того, кто придет меня убрать. В конце концов, если ты способен убивать, выживание – лишь бонус. В противном случае… Черт побери, я – Посланник.

Я пожал плечами.

С лица Кареры тихо сползла улыбка.

– Такеши, отдохни, – мягко сказал он.

Проводив его, я перевел взгляд на Сутъяди и стал вглядываться в неподвижные черты, размышляя. В надежде, что тетрамет не даст заснуть до момента, когда Маркус очнется и узнает, что рискует подвергнуться экзекуции перед личным составом всего "Клина".

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Тетрамет – одно из моих любимых средств.

Нет, в военной обстановке этот наркотик не приносит немедленного спасения. Он не уводит от реальности. То есть на "колесах" нельзя летать без гравитатора или пробивать стены голыми руками. В то же время тетрамет открывает такие резервы клеточного уровня, о которых даже не подозревают люди с обычным подсознанием. Препарат работает долго, эффективно и без всяких побочных эффектов – за исключением легкого рефлекса от поверхностей, до того почти не отражавших света или едва уловимой дрожи на границах объектов, особенно вам интересных.

Иногда, если захотеть этого, может что-то померещиться – но это требует концентрации. Или передозировки.

Отходняк не сильнее, чем от любого другого яда.

К моменту пробуждения остальных мною владело не беспокойство, но легкая мания. Казалось, я увидел пресловутый туннель. Причем в его конце уже горел красный свет. Возможно, по этой причине я слишком энергично тряс никак не желавшего просыпаться Сутъяди.

– Сян… Эй, Сян! Да открывай же гребаные глаза! Соображаешь, где мы?

Он заморгал, уставившись на меня с удивленным, как у ребенка, выражением.

– Э-уа-а-а…

– Мужик, мы снова на родном берегу. Явился "Клин" и забрал все тела с корабля. "Клин" Кареры, мои старые друзья по оружию…

На фоне товарищей по оружию от меня, по-видимому, исходил какой-то особенный оптимизм – впрочем, прибитый к земле тетраметом, радиацией и близким знакомством внеземными странностями. К тому же неизвестно, стоял ли наш купол на видеопрослушке или нет?

– Черт, они вытащили нас, Сян! Это сделал "Клин".

– "Клин"… Вот оно как.

В глазах "Маори" я отчетливо видел, как Сутъяди с трудом осмыслил ситуацию. Подумав, он сказал:

– Да, отлично… "Клин" Кареры. Не думал, что они занимаются спасением погибающих.

Присев на край койки, я изобразил ухмылку.

– Они пришли за мной. Не знаю, поверишь ты или нет.

Несмотря на элемент игры, с этими словами внутри появилось теплое чувство. С позиции Леманако и остальных выживших бойцов из 391-го взвода такая трактовка событий выглядела близкой к истине.

Сутъяди приподнялся на койке.

– Раз ты так говоришь… Кого удалось вывести?

– Всех, кроме Сунь. И ее можно вернуть. – Я сделал жест, показывая в угол.

Лицо Сутьяди едва уловимо дернулось. Его память уже работала, восстанавливая разорванные будто шрапнелью события.

– Ты видел? Как это произошло. Там.

– Да, видел.

– Там были призраки, – сказал он, понизив голос.

– Сян, для опытного ниндзя ты рассуждаешь поверхностно. Кто скажет, что мы видели на самом деле? Не исключено, что там была видеозапись.

– По-моему, "призрак" – хорошее определение, – сказала Амели Вонгсават, уже пришедшая в себя и сидевшая на постели напротив Сутьяди. – Ковач… Хочешь сказать, за нами явился "Клин"?

Кивнув, я пристально посмотрел на Вонгсават:

– Только что я сообщил эту новость Сяну. И все привилегии "Клина" остались за мной.

Вонгсават поняла. Она моментально справилась со своими рефлексами. Ее лицо даже не дрогнуло.

– Тебе хорошо. Кому еще сказать, что мы живы?

– Выбирай.

Дальше было легче. Вордени приняла новое воплощение Сутьяди с деланным безразличием лагерника – тайком из рук в руки и без эмоций. Не подкачал и Хэнд, подсознание которого явно подготовили неплохо. Он принял участие в общей партии не моргнув глазом. Что уж говорить о Депре – убийце, привыкшем действовать под прикрытием и вполне профессионально.

Поверх всей этой картины ненужной, затрудняющей восприятие рябью лежали частные воспоминания о последних секундах, прожитых нами на марсианском корабле. В них была молчаливая боль. Боль, разделенная на всех поровну. Никто не хотел переступить черту и вплотную подойти к этой боли. Мы останавливались ровно за полшага, ограничиваясь намеками. Прикрывшись напускной бравадой, произносили ничего не значившие слова, эхом отдававшиеся по ту сторону ворот в глубокой и черной пустоте.

Оставалось верить, что фонтан эмоций скроет перевоплощение Сутьяди от глаз и ушей возможных наблюдателей. В какой-то момент я сказал так:

– По крайней мере понятна причина, из-за которой марсиане оставили корабль на орбите. Она состоит в полной свободе от воздействия радиации или биологической гибели экипажа. Там нечего зачищать. Только представьте: всякий раз вести битву с военным объектом, экипаж которого восстает из праха, стуча костями.

Депре значительно произнес:

– Я не верю… Не верю в призраков.

– По-моему, их это вовсе не трогает.

– Ты веришь, что марсиане ушли? Ушли совсем. Оставив за собой нечто… Нечто вроде призраков?

Вордени отрицательно покачала головой.

– Если так – почему никто не видел их раньше? В последние пять столетий мы раскопали достаточно марсианских руин.

Сутьяди нервно заметил:

– Я слышал, как они… Они кричали от боли. Это было всеобщее страдание. Возможно – гибель огромного экипажа. Наверное, никому еще не случалось пройти мимо… Мимо смерти стольких существ. Там, в Лэндфолле, ты говорила, будто марсиане сильно опередили нас в своем развитии. Не исключено, что они не способны умереть вот так, все сразу. Они наверняка могли переходить в иное состояние.

Я только хмыкнул в ответ.

– Неплохой трюк – если уметь им пользоваться.

– Мы, к примеру, не умеем, – сказала Вордени.

– Возможно, со временем научимся. Если вокруг будет постоянно витать нечто такое. Всякий раз, когда применяется оружие массового уничтожения.

– Ковач, не говорите ерунды, – встав с постели, злобно встрял Хэнд. – И вы все тоже. Слишком долго вы слушали антигуманные и упаднические речи этой женщины. Марсиане никогда не стояли выше нас. Хотите знать, что видел лично я? Два корабля стоимостью в несколько жалких миллиар-дов, занятых повторением одного и того же бессмысленного цикла. Битва, не решившая ничего тысячи лет назад и не разрешившаяся ничем на наших глазах. В чем отличие от ситуации, которую мы имеем здесь, на Санкции IV? Эти существа могли убивать друг друга, и только. Так же, как мы.

– Браво, Хэнд. – Вонгсават нарочито медленно похлопала в ладоши. – Тебе следовало выбрать карьеру политика. Одна незадача: второй корабль вовсе не выглядел марсианским. Так, госпожа Вордени? Совсем иная конфигурация.

Взгляды присутствовавших устремились на археолога. Вордени сидела, понурив голову. Наконец Таня очнулась и, встретив мой взгляд, спокойно кивнула:

– Действительно, второй корабль не был похож ни на что, виденное раньше. И я никогда о таком не слышала. – Археолог глубоко вздохнула. – В то же время это прямое свидетельство. Того, что марсиане противостояли кому-то еще.

В аудитории нарастало немое, тяжелое предчувствие. Оно витало где-то рядом, заставляя скорее прекратить обсуждение непонятной темы. Казалось, всем вот-вот откроется тайное предостережение и прозвучит общий сигнал к побудке, заставляя очнуться человеческую расу.

Мы не принадлежим этому миру.

Нам позволили несколько сотен лет играть в песочницах, оставленных марсианами примерно на тридцати планетах. Никто из взрослых не пришел и не позаботился о нас. Никто не предупредил, что именно появится из-за забора и как следует это встретить. Предзакатный свет струился с безмятежного неба, освещая крыши соседних домов, и на пустых улицах внезапно появились незнакомые тени.

Хэнд продолжал говорить:

– Чушь. Сфера обитания марсиан сократилась в результате бунта. Об этом существует целая теория, освященная Гильдией. Не так ли, госпожа Вордени?

– Да, Хэнд.

В голосе археолога сквозило открытое пренебрежение.

– И знаешь почему? Известно ли тебе, кто распределял найденное и кто занимался его осмыслением? Кто решил, будто наши дети должны расти с верой в…

– Существуют факты…

– Не надо, не надо рассуждать о гребаных фактах. Изможденное лицо археолога засветилось яростью. На секунду показалось, будто Вордени решила физически расправиться с Хэндом.

– Ты, мать твою, не желаешь воспринимать факты. И что ты можешь знать про Гильдию? Я занимаюсь этим всю свою жизнь, Хэнд. Хочешь расскажу, сколько фактов было предано забвению ради соблюдения политической линии Протектората? Сколько исследований объявлено противными человеческой природе и сколько загублено интересных проектов? Лишь потому, что не совпадали с официально одобренной трактовкой. Сколько грязи выливал из своего ушата председатель Гильдии – стоило инвестициям лишь показаться на горизонте…

Казалось, что перед натиском изможденной, почти умирающей женщины Хэнд отступил назад. Он нерешительно произнес:

– Шансы на то, что две столь значительные звездные расы могут развиваться почти параллельно, выглядят настолько незначи…

Сотрудник "Мандрагоры" вызвал на себя шквал настоящей бури. Вордени словно испытала действие тетрамета. Ее голос жалил, как кнут.

– Ты дефективный? Или не видел, как открывались ворота? Перед тобой было средство для мгновенных межпланетных перемещений. Технология, которую они оставили брошенной просто так. Считаешь, подобная цивилизация может замкнуться на пространство в несколько кубических световых лет? Мы видели оружие, способное поражать на скорости более высокой, чем скорость света. Возможно, оба корабля пришли с разных сторон чертовой галактики. Откуда нам знать?

Кто-то поднял полог на входе в купол, и освещение несколько изменилось. На секунду отвлекшись от Тани Вордени, я увидел Леманако. В своем хамелеохромовом комбинезоне он стоял на пороге купола, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

Подняв руку, я поприветствовал вояку.

– Здорово, Тони! Добро пожаловать на наши ученые дебаты. Не стесняйся и спрашивай, если не соображаешь в терминологии.

Леманако оставил свои попытки спрятать улыбку.

– У меня есть ребенок на Латимере, и он собирается в археологи. Не хочу, говорит, работать на папиной должности.

– Это возраст, Тони. Со временем мальчик поймет.

– Надеюсь.

Леманако неловко изменил позу, и я понял, что под комбинезоном он носит мобилизирующий костюм.

– Тебя желает видеть начальство.

– Одного меня?

– Нет, сказано так: "Всех, кто пришел в себя". По-моему, важное дело.

День снаружи купола уже клонился к вечеру. Все стало серым, и с востока к лагерю подступала неумолимо расширявшаяся полоса черного ночного неба. Освещенный стоявшими на треножниках осветителями Энгье лагерь Кареры выглядел образцом военного поселения.

Подсознание отмечало детали происходящего с привычной отстраненностью, но на фоне ночи неожиданно возникло теплое и ясное ощущение: я нахожусь среди своих.

У самых ворот, чуть поодаль, расположились бойцы охранения. Разлегшись на песке, они жестикулировали, о чем-то оживленно беседуя. Ветер приносил лишь обрывки смеха, и, судя по голосу, громче других веселилась Квок. О чем говорили – оставалось непонятным из-за расстояния. Защитные пластины шлемов были подняты. В остальном бойцы выглядели готовыми к экстренному "погружению" и, разумеется, были вооружены до самых зубов.

Те, кого Леманако поставил на огневое прикрытие, находились у своих мобильных ультравибраторов, готовые к любой неожиданности. Чуть подальше на пляже работала еще одна группа одетых в форму людей. Судя по всему, они занимались сборкой генератора силового поля. Остальные бойцы курсировали между "Духом Энгина Чандры" и куполами из полисплава с какими-то ящиками, назначение которых оставалось совершенно неизвестным. Над всей этой сценой сияли огнями рубка боевого корабля и его погрузочная палуба. Бортовые погрузчики то и дело опускали на ярко освещенный песок очередную порцию оборудования.

Когда Леманако вел нас к месту разгрузки, я спросил:

– Как случилось, что ты ходишь в этой хреновине?

Тот лишь пожал плечами.

– Тросовые батареи около Рейонда. К несчастью, у нас отказал постановщик помех. Мне оторвало левую ногу, от бедра. Заодно пришлось по ребрам и частично – по левой руке.

– Черт! Тони, с тебя хватило всех радостей…

– Ерунда. Плохо другое – слишком уж медленно идет заживление. Как сообщил врач, куски троса оказались со спецпокрытием. Что-то вроде канцерогена, тормозящего рост новых клеток. – Он поморщился. – В таком виде придется шкандыбать еще недели три. Натуральные кандалы.

– Да уж. И спасибо, что вытащил. К тому же в твоем состоянии.

– Не за что. В невесомости проще. Кажется, что на тебе более толстый скафандр.

– Понятно.

Карера ждал нас в корабле. Он стоял сразу за входным люком, одетый в ту самую полевую броню, что была на нем раньше. Карера о чем-то говорил, обращаясь к небольшой группе старших офицеров в похожей форме. Рядом с ними у смонтированного в углу оборудования возились двое сержантов.

Примерно на полдороге от места расположения силового щита я заметил человека в грязной бесформенной одежде, стоявшего у обесточенного погрузчика. Человек смотрел в нашу сторону мутными, как у пьяного, глазами. Встретив направленный на него взгляд, он захохотал, нервно дергая головой. Делая руками нелепые движения, он широко раскрыл рот – так, словно в него собирались влить ведро холодной воды. Я увидел, как по лицу несчастного побежали мелкие судороги. Тремор, возникавший из-за подключения к центральной нервной системе.

Человек заметил выражение, мелькнувшее на моем лице. Брызгая слюной, он зло прохрипел:

– Да-а, выглядит именно так. Ты не самый умный, ты ни хрена не умен… Получишь за свою антигуманность. Тебя запомнят – тебя и твои отношения с Картелем. Как ты…

– Заткнись, Ламон.

Леманако не повышал голоса, но страдалец вздрогнул так, словно его ошпарили. Ламон весь сжался, глаза закатились. Стоя рядом со мной, Леманако глумливо ухмылялся.

– Офицер из политических, – сказал он, носком ботинка швырнув песок в сторону продолжавшего трястись человека. – И каждый раз одна и та же хрень. Полная задница.

– На вид совершенно безвреден.

– Да, совершенно.

Леманако радостно оскалился.

– Умиляет, как быстро эти политические теряют интерес к своей работе – стоит подсадить их на нужный интерфейс и дать несколько раз оттянуться. У нас больше нет политинформаций или ежемесячных лекций по коррекции сознания, а характеристики наличный состав… Знаешь, я их прочитал. Один раз. Лучше не могли бы написать даже наши матери. Примечательно, как легко выветриваются идеологические догмы. Так, что ли, Ламон?

Офицер-политработник опять съежился, отворачивая лицо от Леманако. Из глаз его потекли слезы.

– Все лучше, чем простое рукоприкладство, – заметил один из сержантов, спокойно наблюдая за Ламоном. – Помнишь Пибуна и еще этого, как его звали… Маленький засранец с вечно грязной рожей…

– Портильо, – безразлично напомнил я.

– Точно, Портильо. Ни разу не мог понять, действительно ли его отметелили или он придуривается. Теперь же – никаких проблем. Говорят, им бывает стыдно. Нет. Врежешь такому уроду разъем – и остается показать, куда его втыкать. Остальное он сделает сам. Ну и потом, стоит это отобрать… Работает как лампа Аладдина. Как-то раз наш старик Ламон лишился ногтей, пытаясь добраться до кабелей, заблокированных в походной укладке.

– Почему не оставить его в покое? – с волнением в голосе произнесла Таня Вордени. – Неужели не ясно: человек окончательно сломан.

Леманако удивленно посмотрел на археолога.

– Что? Гражданское лицо? – спросил Тони, оборачиваясь ко мне. Я кивнул:

– Почти. Она… гм-м… в командировке.

– Что ж, иногда это полезно.

Когда мы приблизились, Карера почти закончил свой брифинг, а его окружение мало-помалу рассредоточилось. Обращаясь к Леманако, он кивнул:

– Спасибо, сержант. Как я заметил, Ламон уже поделился с тобой своим горем?

Сержант оскалился чисто по-волчьи.

– Нет ничего, что могло бы его радовать, сэр. Возможно, нуждается в нашей заботе…

– Стоит задуматься, сержант.

– Так точно, сэр.

– Тем не менее приступим.

И Карера сосредоточил все внимание на моей персоне.

– Лейтенант Ковач, есть несколько…

– Минуточку, командир.

Голос Хэнда прозвучал вполне спокойно и даже гладко. Карера замер.

– Слушаю вас.

– Командир, не сомневаюсь, что вам известно, кто я. Также наверняка знаю, что за интриги привели вас сюда из Лэндфолла. В то же время вы сами не можете быть уверены в дивидендах, причитающихся с тех, кто затеял эту авантюру.

Карера поднял брови и посмотрел в мою сторону. Встретив его взгляд, я неопределенно пожал плечами.

– Что вы. Это ошибка. – Карера исключительно вежливо поправил чиновника. – Я отлично информирован о возможных дивидендах. Честно говоря, не ожидаю вообще ничего.

Наступила тишина, и я догадался: Хэнд против обыкновения расслабился. Было чему удивиться.

– В любом случае, – продолжал Карера, – ваша информация уже никого не интересует. Мне заплатили.

– Не так, как вы заслуживали. – Хэнд выравнивал ситуацию с похвальным усердием. – Мои действия согласованы с Картелем. На самом высоком уровне.

– Уже нет. Хэнд, нечистоплотные коллеги сдали вас со всеми потрохами.

– Значит, они сильно просчитались. И как мне кажется, у вас нет желания разделять их позиции. Поверьте, я вовсе не думаю сломаться там, где не следует.

Карера еле заметно усмехнулся.

– Вы мне угрожаете?

– Не стоит видеть события в таком…

– Я задал вопрос. И хочу услышать прямой ответ: да или нет?

В голосе Кареры не прозвучало угрозы. Хэнд вздохнул.

– Позвольте сказать одно: я в состоянии задействовать силы, которых мои враги не только не имеют, но даже не представляют.

– Ах да. Запамятовал. Вы верующий. – Карера изучающе рассматривал стоявшего перед ним Хэнда. – Даже колдун. Верите в… потусторонние силы? Их можно призвать к оружию в нужном количестве, как солдат. Так?

Леманако, стоявший рядом, сдавленно хмыкнул. Хэнд снова вздрогнул.

– Командир, я верю, что мы с вами цивилизованные люди и…

Разрядом его прошило навылет.

Должно быть, Карера поставил бластер на рассеянный луч. Нечасто увидишь такие раны от небольшого карманного оружия. Тем более что спрятанный в руке бластер Кареры оказался ультракомпактным. Оружие выстрелило с ближайшей от меня руки, и я заметил выпученный, как у рыбы, глаз оптической системы между второй и третьей костяшками. Зрение Посланника успело отметить след теплового импульса возле разрядника, на самом краю видимого диапазона.

Ни отдачи, ни видимой глазом вспышки я не уловил. Не заметил и обычных разлетающихся отраны продуктов горения. До моих ушей донесся лишь сухой треск. Моргая, Хэнд простоял неподвижно ровно секунду. На месте его живота зияла огромная дыра. Затем, должно быть, уловив запашок от собственных начисто выжженных внутренностей, Хэнд посмотрел вниз и издал высокий звук, обозначавший то ли ужас, то ли боль.

Ультракомпактному оружию требовалось время для накопления заряда, однако периферийное зрение безошибочно сообщило: бросок на Кареру будет явной ошибкой. Сержанты находились чуть выше, на грузовой палубе. Леманако стоял рядом, а группка из офицеров "Клина" еще толклась под боком у своего начальника.

Чисто сработано. Очень чисто.

Зашатавшись, Хэнд осел спиной на песок. Какой-то брутальной части внутри меня хотелось над ним посмеяться. Руки мандрагоровца делали пассы у самой раны, не смея дотронуться.

Ты знаешь это ощущение…

Так говорила другая часть моего сознания, неожиданно проявившая сочувствие.

Это ведь больно, и ты не знаешь: хватит ли сил коснуться раны…

– Хэнд, опять все не так, – сказал Карера, обращаясь к распростертому возле его ног Хэнду. Голос Кареры остался совершенно ровным. – Я совсем не цивилизованный человек. Хэнд, я солдат. Профессиональный наемник. Нанят таким же человеком, как ты сам. Не стану утверждать, что не сделал бы этого для тебя. Особенно учитывая нравы, царящие в корпоративной башне «Мандрагоры».

Звуки, производимые Хэндом, перешли в обычный для такого случая вопль. Карера повернулся в мою сторону.

– Ковач, расслабься. Только не говори, что сам не хотел бы это сделать.

Пришлось вымучить недоуменное пожатие плечами.

– Да, раз или два. Кажется, мне удалось этого избежать.

– Можешь больше не стараться.

Лежавший на песке Хэнд крючился, стараясь приподняться. По-моему, сквозь агонию он пытался выдавить какие-то слова. По самому краю поля зрения в его сторону двинулись смутные фигуры. Включив периферийное сканирование, вызвавшее адреналиновый выброс и приступ головной боли, я идентифицировал Сутъяди и – отлично, отлично – Таню Вордени.

Карера махнул рукой, приказывая отойти назад.

– Нет, ему ничего не нужно.

Хэнд заговорил вполне отчетливо, хотя и шипящими звуками. Незнакомый язык, хотя однажды я его слышал. Левой рукой с необычно растопыренными пальцами он указывал на Кареру. Сам того не желая, я наклонился к Хэнду, притянутый выражением силы на его бледном лице.

– Что? Что он говорит? – спросил Карера, придвигаясь ближе.

– По-моему, тебя прокляли.

– О-о… Ладно. С учетом обстоятельств трудно назвать это безосновательным. Однако…

Карера с силой пнул Хэнда ногой под ребра. Колдовство немедленно перешло в крик, и жертва скрючилась в позе эмбриона.

– Не понимаю, зачем это слушать? Сержант… Ближе всех оказался Леманако.

– Сэр…

– Нож, пожалуйста.

– Слушаюсь, сэр.

Не могу отказать Карере в уважении. Я не видел, чтобы командир "Клина" когда-либо поручал своим людям то, что был обязан делать сам.

Взяв у Леманако нож, он включил привод и еще раз пнул Хэнда ногой, завалив того животом на песок. Крик немедленно перешел в сдавленный кашель и хлюпанье. С силой уперев колено в спину лежащего, Карера начал резать.

Как только нож вошел в мякоть, крик почти заглох и тут же прервался окончательно – Карера перерубил хребет.

– Так-то лучше, – пробормотал коммандер.

Второй надрез он провел у основания черепа – куда как изящнее моего, сделанного в офисе многострадального промоутера. Потом вынул нужную секцию. Выключив привод, Карера тщательно обтер нож об одежду Хэнда и встал на ноги. Кивнув, передал Леманако нож и сегмент позвоночника.

– Сержант, спасибо. Отдай Хамаду и скажи, чтобы не потерял ни в коем случае. Нам полагается бонус.

– Так точно, сэр. – Леманако оглядел наши лица. – И как…

– Ах да. – Карера поднял одну руку. Лицо его выглядело усталым. – Вот как.

Рука упала вниз, словно подсеченная выстрелом.

Я услышал, как с грузовой палубы раздался звук разряда и приглушенный стук, за которым последовало знакомое хитиновое шуршание. Посмотрев вверх, мы увидели падавший на нас поток.

Инстинктивно я сам шагнул к неизбежному, уже чувствуя непонятную отстраненность от происходящего. Недостаток боевых рефлексов наверняка был следствием радиационного отравления или реакцией на последние дозы тетрамета. Успел посмотреть на Сутъяди. Заметив взгляд, он скривился, явно зная то же, что и я. Так, словно мы увидели пришитую в углу экрана бирку производителя.

Игра…

Потом сверху обрушился град из пауков. Это были не совсем пауки, но что-то похожее. Ингибиторы. Они сыпались из специального устройства – вроде мортиры, рассчитанной для покрытия компактного пространства. Серые, размером примерно с кулак создания падали на песок, образуя круг диаметром не более двадцати метров. Некоторые скатывались по гладкой и выпуклой поверхности корабля. Прежде чем окончательно упасть, они старались удержаться на ней так яростно, что казались живыми и отчаянными созданиями. Другие падали на песок, образуя маленькие кратеры, напомнившие о крабах из виртуальности, где мы с Таней Вордени…

Они падали и падали тысячами.

Игра…

Они падали на головы и на плечи, мягкие, как детские игрушки. И цеплялись лапками.

Они бежали к нам по сыпучему песку и карабкались вверх по ногам. Их сбивали, стряхивали и бросали на остальных. Те, кого удавалось сбить Сутъяди и остальным, падали на песок и потом, встав на ножки, снова бежали в нашу сторону совершенно невредимые.

Они со знанием дела рассаживались в местах концентрации нервных волокон, протыкая одежду и кожу своими тонкими щупальцами.

Игра…

Они получили, что хотели.

… закончена.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

В интенсивной выработке адреналина я нуждался не меньше других. Однако радиация, медленно отравлявшая тело, давно нарушила его способность доставлять органам нужные боевые стимуляторы. Соответственно, ингибиторы подействовали слабо. Через нервы прошла волна легкого воз-буждения, а конечным результатом оказалось лишь немое оцепенение. Весь пар вышел. Я опустился на одно колено.

Еще готовые к бою тела "Маори" перенесли встречу с ингибиторами куда как тяжелее. Депре и Сутъяди зашатались и упали на песок, словно подрезанные импульсом контактного разрядника. Вонгсават повезло контролировать свое падение, и она завалилась вниз боком, с широко открытыми глазами.

Таня Вордени застыла на месте в немом удивлении.

– Джентльмены, всем спасибо. Образцовая слаженность. – Карера обращался к сержантам, замершим у своих мортир.

Ингибиторы нервных реакций. Поистине шедевр технологий невоенного назначения. Запрет на их применение сняли всего пару-тройку лет назад. Помню, тогда при мне демонстрировали совсем еще свежий образец этой техники. Испытания проводили на толпе в Индиго-Сити. Но прежде я не бывал на стороне, которую обрабатывали.

– Игнорирование. Это все, что вы должны предпринять. – Так с улыбкой комментировал показ молодой, энергичный сержант из сил правопорядка. – Что в обстановке массового бунта звучит более чем смешно. Когда на вас садятся эти твари, немедленно выделяется больше адреналина, так что они делают новые и новые инъекции. Возможно, продолжают их до остановки сердечной деятельности. Наверное, чтобы разорвать этот круг, нужно хорошо владеть дзен-техникой. Как известно, в этом году мы не смогли подавить бунт дзенских активистов.

Спокойствие опытного Посланника накатилось на рассудок резко, как ледяная волна. Я встал. Пауки еще цеплялись за мое тело. Они больше не кусались, лишь вяло отреагировали на движение.

– Черт, лейтенант, да вы… Должно быть, вы им понравились.

Леманако смотрел на меня, широко улыбаясь. Он стоял в небольшом круге чистого песка, на котором не было ни одного ингибитора. На таком же иммунизированном пятачке справа от Тони стоял Карера. Посмотрев кругом, я увидел остальных офицеров "Клина", совершенно не тронутых ингибиторами и внимательно наблюдающих.

Чисто. Охеренно чисто сработано.

За офицерами взад и вперед моталась тень политработника. Ламон жестикулировал, нелепо тыча пальцем в нашу сторону.

Да уж.

В самом деле, кто мог его осуждать?

Наконец Карера произнес:

– М-да. Думаю, следовало избавить тебя от… Простите нам этот сюрприз, лейтенант Ковач, но вряд ли существовал иной способ нейтрализовать этого преступника.

Он кивнул на Сутъяди, неподвижно лежавшего на песке.

Карера, реально тебе желательно угомонить всех, кто находится в зоне досягаемости. Единственное, что обычно спасает, – недостаток драматизма. Но поскольку совершенное против «Клина» преступление есть предмет особого внимания, людям нужен спектакль. Что, нет?

Я чувствовал, как от этих мыслей по спине поползли мурашки.

И тут же избавился от вредных рассуждений – прежде чем они трансформировались в страх или агрессию, способные пробудить от спячки сидящих на мне пауков-ингибиторов.

Пришлось ограничиться самым коротким замечанием:

– О чем ты, черт возьми, толкуешь, Исаак?

С особой интонацией Карера сказал:

– Этот человек… Вероятно, он ввел тебя в заблуждение, представившись Сяном Сянпином. Его настоящее имя – Маркус Сутъяди, и он в розыске за преступление против сил "Клина".

– Точно, – подтвердил Леманако, и улыбка сошла с его лица. – Тот мудак, что пустил в расход лейтенанта Вьютина и еще сержанта своего взвода.

– Вьютин? Разве он погиб не в Буткинари? – Я посмотрел на Кареру.

– Он был там.

Командир "Клина" выразительно посмотрел на бесчувственное тело Сутъяди. На секунду показалось, будто он собирается сжечь Маркуса своим бластером, здесь и сейчас.

– До момента, когда этот засранец сначала забыл о субординации, а затем свел счеты с Вьютином при помощи его же "Санджета". Убил, и вполне реально. Выжег стек. Следующим оказался сержант Бредвелл, пытавшийся остановить убийцу. Еще двоих он порезал на части. Прежде чем оставшиеся зафиксировали ублюдка.

Леманако мрачно добавил:

– После такого еще никто не ушел от ответственности. Так, лейтенант? Никто не мог убить человека из "Клина" и скрыться. Не было такого урода. Сутъяди – мясо для анатоматора.

– Это правда? – спросил я, будто желал услышать то же самое от Кареры. Встретив мой взгляд, тот кивнул.

– Есть свидетели. Расследование закрыто.

Сутъяди пошевелил ногами, словно собираясь идти.

Ингибиторы с меня удалили чем-то вроде веника, высыпав странные создания в железный ящик. Потом Карера передал мне электронную метку, едва нацепив которую, я увидел, как пауки отступили прочь.

– Прошу на разбор ситуации, – сказал он, жестом приглашая на борт "Чандры".

Оставшихся на песке немедленно потащили назад в купол. Любая их попытка освободиться от нейротюремщиков вызывала подъем адреналина и затем шок от новой инъекции. На оставшейся от представления сцене суетились лишь два сержанта, разгонявшие остатки паучьего воинства по железным квартирам.

Перед тем, как исчезнуть, Сутъяди успел поймать мой взгляд. И едва заметно покачал головой.

Вслед за Карерой я вскарабкался на погрузочную рампу, направляясь в чрево корабля. Пришлось идти по заваленным военным имуществом коридорам мимо висевших рядами снаряженных гравишютов, преодолевая остаточное действие тетрамета. Наконец мы оказались в помещении, похожем на личный кабинет командира.

– Присаживайтесь, лейтенант. Если найдете место.

Каюта была тесной, но тщательно прибранной. На полу лежала отключенная гравикровать. Тут же находился рабочий стол, устроенный как продолжение переборки. На его поверхности виднелся объемный дисплей, небольшая стопка электронных книг и пузатая статуэтка, напоминавшая об искусстве Дома Хань.

На другом столе, занимавшем все остальное пространство каюты, располагались голографические проекторы. Под самым потолком висело два объемных изображения, повернутых так, чтобы наблюдать их с постели. На одном был впечатляющий вид с высокой орбиты над Адорационом: солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь горизонт, зеленый с оранжевым. На другом – Карера в семейном кругу. Как глава семейства Исаак покровительственно обнимал сразу троих детей разного возраста и приятную женщину с кожей оливкового цвета. Вождь "Клина" выглядел счастливым, но я отметил: тело казалось более старым, чем то, что он носил теперь. Найдя простецкий металлический табурет, я сел рядом с проекторами. Проследив, чтобы я уселся, Карера слегка откинулся назад, держа руки скрещенными на груди.

– Был дома? – спросил я, кивая на голограммы. Карера не отводил взгляда от моего лица.

– Когда-то давно. Ковач, ты знал про этого черта… Знал, что его ищет "Клин". Скажешь, нет?

– Пока я не уверен, что это Сутъяди. Его предал Хэнд, назвав Сяном. Откуда твоя уверенность?

Он чуть не рассмеялся.

– Забавный ход. Гномы из корпоративной башни дали мне генетические коды всех боевых тел, выделенных Хэнду. Плюс данные о прошивке – кого и куда закачали. Приятно было узнать, что в его группе скрывался военный преступник. Думаю, кое-кто увидел в этом дополнительный стимул. Дурно пахнущий навар.

– Военный преступник…

Я задумчиво обвел глазами стены каюты.

– Интересен сам выбор терминологии. С позиций человека, наблюдавшего за "умиротворением" в Дикейтере.

– Сутъяди учинил расправу над моим офицером. Над тем, кому был обязан повиноваться. Это преступление – по всем законам военного времени.

– Офицера? Вьютина? – Я не отдавал себе отчета, для чего, собственно, возражал. Скорее всего просто по инерции. – Слушай, а ты стал бы подчиняться Вьютину?

– К счастью, этого не требовалось. Но взводом командовал именно он. И его подразделение считалось самым надежным. Вьютин был отличным служакой.

– Неспроста его называли Собакой.

– Мы здесь не за рей…

– Не за рейтинги сражаемся. – Я изобразил улыбку. – Эта тема немного устарела. Вьютин был гадиной, и ты отлично это знаешь. Коль скоро упомянутый Сутъяди его замочил – значит имел на то вескую причину.

– Лейтенант Ковач! Причины не служат оправданием. – В тоне Кареры послышались неожиданно мягкие ноты. Я определенно заступил за черту. – Любой из подонков-сутенеров с Плаза делос Кайдос имел причины разукрасить лицо каждой из своих шлюх, что, однако, не служит доказательством правоты. Свои причины имел также Джошуа Кемп, и с его собственной позиции эти причины могут казаться очень даже резонными. Что ни в коем случае не делает Кемпа правым.

– Исаак, нужно думать, что говоришь. Иногда релятивизм такого сорта доводит до ареста.

– Вряд ли. Видел Ламона?

– Видел…

Наступила вязкая тишина.

– Итак, – не выдержал я, – отправишь Сутъяди под ана-томатор?

– У меня есть выбор? – Мне осталось лишь смотреть в его глаза. – Лейтенант, мы служим "Клину". Сам знаешь, что из этого следует. – В голосе Кареры зазвучали более твердые интонации. Не знаю, кого он убеждал на самом деле. – И ты дал присягу, как и все остальные. Поэтому имеешь доступ к кодам, к информации. Ты знаешь, что мы стоим на страже единства перед лицом хаоса. И все это знают. А враги, против которых мы воюем, должны знать другое: никому не взять нас за горло. На нас должен работать ужас, если, конечно, мы хотим действовать эффективно. А солдаты должны усвоить, что ужас этот возведен в ранг абсолюта. В любом случае ужас окажется в них самих. Иначе "Клин" перестанет существовать как единый организм. Я устало закрыл глаза.

– Как бы там ни было…

– Мне не обязательно знать, что ты видел казнь. – Карера встал со своего места. – Как бы там ни было, свободных мест в зале не останется.

Его движение я прочитал на слух. Открыв глаза – увидел, что Исаак придвинулся ко мне вплотную, руками опершись на край стола с проекторами. Лицо его выглядело очень недобрым.

– Ковач, не желаешь ли заткнуться? И остаться в своем положении. – Если Карера ждал возражений, на моем лице он не нашел ровно ничего. Отпрянув на полметра, он встал. – Ты способный офицер. Ты – лейтенант, и я не разрешаю просрать эту службу. Ты умеешь вселить в своих людей веру и хорошо знаешь, что такое война.

– Спасибо.

– Не смейся, Ковач. Я хорошо тебя знаю. Это факт.

– Нет, Исаак. Это биотехнология. Факт, что чертовой канителью рулят серотониновая блокада, психологические техники Посланников и взрывная нервная реакция. Гены настоящего волка. То, чем я занимаюсь в "Клине", могла бы делать хорошо обученная собака. К примеру, гребаный пес Вьютин.

– Верно. – Пожатие плеч – и Карера снова занял позицию на краю стола. – И ты, и Вьютин – вы оба имеете… имели весьма сходные послужные списки. Если не веришь – на сей счет имеется заключение психохирурга. Похожий наклон кривой Кеммериха, одинаковый айкью. Совпадает даже спектр отсутствия эмпатии. С позиций неспециалиста вы просто на одно лицо.

– Ага… Правда, Вьютин мертв. Вот что ясно неспециалисту.

– Ладно, возможно, были различия в части эмпатии. Что же, психотехника Посланника – достаточно хорошее средство. Позволяет избежать недооценки. К примеру, недооценки такого человека, как Сутъяди.

– То есть преступление Сутъяди в том, что его неверно оценили? Полагаю, такое обоснование приговора ничем не лучше другого.

Карера замер, наградив меня тяжелым взглядом.

– Лейтенант Ковач. Не думаю, что обязан пояснять свои слова. Мера наказания определена и не обсуждается. Этот человек убил моих подчиненных. Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете. Мне может не нравиться…

– Какое великодушное признание…

Карера не обратил на мои слова никакого внимания.

– Мне может не нравиться это решение, однако его следует исполнить, и я сделаю именно так. А ты, если отчетливо представляешь, что такое хорошо и что такое плохо, обязан меня поддержать.

– Или что?

Получилось не столь вызывающе, как бы того хотелось. С последним слогом я утробно закашлялся, согнувшись пополам и отхаркивая на пол кровавую слизь. Карера передал полотенце.

– Кажется, ты что-то сказал.

– Я сказал: что, если не подпишусь под твоим решением?

– В таком случае мои люди узнают, что ты сознательно укрыл Сутъяди от военного суда подразделения "Клин".

Я поискал глазами, куда бы выкинуть испачканное в крови полотенце.

– Это что, доказанное обвинение?

– Под столом. Нет, сюда. Ковач, не имеет значения – было это или не было. Склоняюсь думать, что было. Хотя по большому счету – все равно. Я обязан следовать уставу, а наказание должно быть неотвратимым и наглядным уроком. Если это устраивает, снова получишь должность плюс новых людей под команду. Нет – покидаешь строй и занимаешь место на разделочном столе.

– Леманако и Квок такое не понравится.

– Конечно. Но они оба солдаты "Клина", и они выполнят приказ. Если им скажут, что это на пользу.

– Не слишком похоже на преданность.

– Преданность – валюта, ничем не хуже любой другой. Что зарабатываешь, то можешь потратить. А укрывательство человека, известного как убийца людей из "Клина", перевесит все твои прошлые подвиги. Любые подвиги.

Карера отпустил край стола и сел прямо. Судя по положению тела, игра была закончена. Обычно он завершал словесный спарринг именно так: последний раунд должен остаться за ним. Таким я видел Кареру в ущелье Шалаи, когда вокруг нас отступали правительственные части, а сверху, из штормового неба, как град сыпались десантники Кемпа. Тогда отступать было некуда.

– Не хочу тебя потерять, Ковач. И не желаю подвергать ненужному стрессу солдат, которые пойдут за тобой. В конце концов, "Клин" означает большее, чем просто один человек из его состава. Недопустимы и внутренние конфликты.

Всеми брошенный, лишенный огневой поддержки и оставленный под бомбами в Шалаи, чтобы умереть, Карера два часа держался в городских развалинах. Пока их не накрыло штормом, сильно ограничившим видимость. Тогда он повел людей в рукопашную контратаку сквозь ветер и клубы пыли. Не разобравшись в ситуации, десантники струсили, отступив в невероятной панике. Когда шторм закончился, ущелье оказалось завалено трупами кемпистов, а "Клин" потерял всего два десятка бойцов.

Он снова придвинулся ближе и сказал, уже без всякой злости:

– Я высказался достаточно ясно, в конце-то концов? Лейтенант, эта жертва необходима. И может не нравиться нам обоим, но… Пока мы принадлежим "Клину"… Такова цена.

Я кивнул.

– Так что, ты готов, проехали?

– Исаак, я умираю. Если к чему-то и готов, то должен немного поспать.

– Понимаю. Не стану задерживать. Итак… – Он взмахнул рукой, и над рабочим столом ожил объемный экран. Я со вздохом попытался навести на резкость. – Группа вторжения отследила траекторию возвращения "Нагини" и в результате вышла чертовски близко к причальному порту марсианского корабля. Леманако докладывал, что не обнаружил никаких органов управления шлюзом. Как вы попали внутрь?

– Вход оказался открытым.

Не успев выстроить достоверную ложь, я решил не скрывать того, что Карера мог узнать на допросах достаточно скоро.

Он недоверчиво прищурился.

– На военном корабле? Звучит неправдоподобно.

– Исаак, этот корабль накрыт силовым полем, граница которого проходит по крайней мере в двух километрах от корпуса. На кой хрен запирать причальный порт?

– Ты видел сам?

– Да. Действует впечатляюще.

– Гм…

Карера слегка перестроил изображение.

– Электронные ищейки нашли человеческие следы, уходившие в глубь корабля на три или четыре километра. Однако обнаружили вас на посту наблюдения, всего в полутора километрах от входа.

– Что было нетрудно. Мы отмечали свой путь огромными знаками из иллюминия.

Карера мрачно взглянул на меня.

– Так вы ходили в глубь корабля?

– Лично я – нет. – Отрицательно качнув головой, я немедленно пожалел об этом движении. Каюта закачалась перед глазами, выпадая из фокуса и возвращаясь обратно. Секунду я ждал. – Кое-кто ходил. Не знаю, как далеко.

– Похоже, были организационные трудности? Я раздраженно бросил:

– Вовсе нет… Впрочем, не знаю. Исаак, научись удивляться. Поможет, когда окажешься на корабле.

– Так… э-э… получается… – Он замялся, и я даже не сразу осознал, что командир явно сконфужен. – Ты… э-э… Говоришь, вы видели призраки? Ну, там?

Пожав плечами, я не сумел удержать язвительный смешок.

– Мы видели нечто. До сих пор не уверен, было ли это наяву. Подслушиваешь за своими гостями? Нехорошо, Исаак.

Заулыбавшись, Карера сделал жест, будто хотел извиниться.

– Привычки Ламона. Хочешь, не хочешь, а прилипают быстро. Когда он потерял страсть к слежке, оборудование пришлось задействовать мне. Нехорошо, когда такая техника простаивает. – Он вновь обратился к дисплею. – Судя по результатам медицинского обследования, у всех вас есть симптомы тяжелых поражений от контактного разрядника. Разумеется, кроме тебя и Сунь.

– Сунь сама в себя выстрелила. Мы…

Внезапно это показалось необъяснимым. Как невозможно поднять на своих плечах явно тяжелую ношу. Те последние секунды на марсианском корабле: боль и пронзительные ощущения, оставленные его давно погибшим экипажем. И осознание факта: мы сами будем вот-вот вскрыты их болью. Окажемся вывернутыми наизнанку.

Возможно ли передать свои ощущения этому человеку? Исааку Карере, который под огнем вел нас к победе в ущелье Шалаи? Командовавшему в десятках других таких же операций? Как перейти через ясную, как алмазная грань, реальность его прошлого опыта?

Реальность?

Жесткий удар сомнения.

Было?

В сравнении с реальностью Исаака Кареры, его жизни, прошедшей под огнем – было ли это на самом деле? Было ли? Какую часть моих воспоминаний можно считать твердыми фактами?

Нет, послушай… Есть же память Посланника…

И могло ли обстоять так плохо? Глядя в экран объемного дисплея, я старался мыслить по возможности рационально. Тогда все началось со слов Хэнда, причем я поверил сразу, словно поддавшись панике. Хэнду – колдуну. Хэнду – маньяку своей веры. С каких это пор я начал ему верить?

И почему?

Сунь.

Я принялся по крупицам собирать факты.

Сунь знала. Она видела, ЧТО приближалось, и вышибла себе мозги. Заранее. Не дожидаясь встречи с неведомым.

Карера странным взглядом уставился на меня.

– Да?

Тебя и Сунь…

– Минуту. Говоришь, кроме Сунь и меня?

– Да. Остальным досталась тяжелая электронейротравма. Как уже сказано. Выстрел в упор.

– Исключая меня.

Карера выглядел озадаченным.

– Положительно нет. Тебя вообще не затронуло. Что такое – помнишь, как в тебя кто-то выстрелил?

Когда все закончилось, Карера движением руки свернул объемное изображение на плоскость стола. Потом проводил меня обратно к выходу. Мы прошли теми же коридорами и затем пересекли лагерь, наполненный ночными звуками. Почти все время молчали. Карера делал вид, что не замечает моего состояния. Вероятно, сам не верил в поражение одного из своих "ручных" Посланников.

А мне предстояло поверить в это.

Она в тебя выстрелила. Ты выронил разрядник, и она сначала застрелила тебя, а потом – себя.

Должна была выстрелить.

В противном случае…

Меня зазнобило.

Эшафот для расправы над Сутьяди возводили у самого корпуса "Духа Энгина Чандры", на небольшом клочке чистого песка. Опорные столбы уже вкопали довольно глубоко, и оставалось лишь выставить по месту разделочную доску с ручьями для стока крови. Место казни освещалось тремя лампами Энгье и внешними фонарями, расположенными над корабельным люком. В их свете сооружение выглядело словно торчащая из-под земли лапа с очищенными от мяса костями.

Сегменты анатоматора лежали рядом, на песке. Похожие на мертвую осу, разрезанную на части.

– Фронт военных действий перемещается, – между прочим сказал Карера. – Кемп оставляет позиции на этом континенте. Уже неделю мы не подвергаемся атакам с воздуха. Флот его айсбергов используется в основном для эвакуации войск, пересекающих Вачаринский пролив.

– Он что, не в состоянии удерживать побережье? Вопрос я задал совершенно автоматически, помня сотни обсуждений таких же, как эта, ситуаций. Карера отрицательно покрутил головой.

– Ни одного шанса. Открытое морское пространство – тысячи километров на юг и на восток. Окопаться ему негде, нет и оборудования для постройки донных бункеров. Отсюда невозможность эффективной постановки помех или организации боевой коммуникационной сети. Через шесть месяцев у меня будет достаточно амфибий, чтобы вытеснить противника со всего побережья. Еще год – и "Дух Энгина Чандры" займет позицию над Индиго-Сити.

– И что потом?

– Не понял?

– И что потом? После захвата Индиго-Сити. Когда Кемп взорвет или заминирует все более или менее ценное, уйдя в горы с компанией по-настоящему крепких бойцов. Потом-то что?

– Ничего.

Карера надул щеки и нарочито шумно выдохнул.

– Потом – как обычно. Стратегическое доминирование на обоих континентах. Полицейские операции ограниченного масштаба и поиск козлов отпущения. Так до тех пор, пока все не успокоятся. Но к тому времени…

– К тому времени нас здесь уже не будет. Правильно? – Я сунул руки в карманы. – Покинем этот долбаный говенный шарик и поищем другой мир, где народ послабже. Есть на примете? Порадуй хорошими новостями, в конце-то концов.

Взглянув на меня, Карера неожиданно подмигнул:

– Дом Хань выглядит вполне пристойно. Вечная борьба за власть, интриги и все такое… Тебе понравится.

– Спасибо.

В ночном воздухе послышались тихие голоса. Они доносились из-за полога, закрывавшего вход в один из куполов. Карера прислушался.

– Заходи, не стесняйся, – мрачно предложил я, просовывая голову внутрь. – Сэкономишь на игрушках этого Ламона.

В глубине купола за столом сидели трое. Остатки от экспедиции "Мандрагоры". Люди Кареры сняли большую часть ингибиторов, оставив по тюремщику на каждого пленника. Стандартная схема – один паук на шее сзади. Как опухоль. Люди сидели напряженно сгорбившись, словно застигнутые на конспиративном собрании.

Когда мы вошли, все оглянулись, отреагировав каждый по-своему. Поймав мой взгляд, Вонгсават недоуменно приподняла брови. Искоса, не обращая внимания на меня, Вордени смерила взглядом фигуру Кареры и плюнула на пол. В отличие от остальных на лице Депре не дрогнул ни один мускул.

– Кажется, это в мой адрес, – легко сказал Карера.

– Делите как хотите. Вы достаточно спелись, – ответила ему Вордени. Исаак рассмеялся.

– Не советовал бы так заходиться, госпожа Вордени. Маленький друг, сидящий у вас на шее, готов ужалить.

Археолог без слов покачала головой. Рефлекторно двинув одну руку вверх, она тут же отказалась от своего намерения, каким бы оно ни было. Возможно, Таня уже пыталась снять с шеи паука-ингибитора. Ошибку лучше не повторять.

Подойдя к месту, куда упал плевок, Карера нагнулся и мазнул пальцем. Внимательно изучив пробу, поднес палец к носу и скривился:

– Вам немного осталось, госпожа Вордени. Думаю, на вашем месте следует вежливо разговаривать с тем, кто может высказать мнение относительно возможной перешивки в новое тело.

– Сомневаюсь, что это в вашей власти.

– Хорошо… – командир "Клина" вытер палец о ближайшую кровать. – Я же сказал: "мнение"… Что, впрочем, предполагает возвращение в Лэндфолл в состоянии более или менее пригодном к этой операции. А это непростой вопрос.

Вордени повернулась ко мне, исключая Кареру из переговорного процесса. Ничтожный сам по себе жест заставил аплодировать ту часть моего подсознания, что отвечала за дипломатию. Она спросила:

– Твой петушок мне угрожает?

Я только покачал головой.

– Скорее намекает на обстоятельства.

– На мой вкус – слишком тонко, – археолог наградила коммандера презрительным взглядом.

– Лучше выстрелите мне в живот. Метод куда более действенный. Особенно для умиротворения гражданских лиц.

– Ах да… Хэнд.

Карера подтянул к себе один стул из тех, что стояли вокруг стола. Перевернув его спинкой от себя, он взгромоздился на сиденье.

– Он был вашим другом? – Вордени смотрела на коммандера. – Не думаю, что так. Это не ваш тип.

– Здесь нечего…

– Вам известно, что именно он ответственен за бомбардировку Заубервилля?

Новая пауза без слов. Только на сей раз лицо археолога переменилось, выдавая шок. Внезапно я увидел, сколь сильно разрушило Таню воздействие радиации.

Карера видел то же, что я.

– Да, госпожа Вордени. Кто-то должен был расчистить путь для вашего маленького приключения, и Матиас Хэнд сумел проделать это, используя нашего общего друга Джошуа Кемпа. Не напрямую, разумеется. Небольшая утечка информации в точное время, в точном месте… Недостаточная, чтобы убедить нашего революционера из Индиго-Сити в том, что Заубервилль будет лучше выглядеть смешанным с радиоактивной пылью. А тридцать семь моих подчиненных уже не нуждаются в органах зрения.

Карера бросил взгляд в мою сторону.

– Должно быть, ты предполагал этот вариант?

Я пожал плечами.

– Наверное, да. Иначе все это выглядит довольно странно. Полный недоверия взгляд Вордени обратился ко мне.

– Вы видите, госпожа Вордени?

Карера медленно встал. Так, словно его тело пронизывала боль.

– Уверен, вам хочется разглядеть во мне чудовище. Тем не менее я вовсе не монстр. Я лишь человек, делающий то, за что платят. Такие, как Хэнд, – они создают войны, на которых я сражаюсь. Подумайте об этом, когда захотите нанести мне следующее оскорбление.

Археолог не ответила, но я чувствовал ее взгляд, направленный точно на меня. Повернувшись, Карера собрался было уйти, но внезапно остановился.

– Да, кстати. Насчет петушка. – Глядя в пол, он, казалось, подбирал нужные слова. – Лично я придерживаюсь довольно скромного набора сексуальных предпочтений. Среди них нет анального проникновения. Однако, судя по сделанным в лагере записям, к вам лично это не относится.

Вордени произнесла какой-то звук. На его фоне я почти физически услышал, как что-то сдвинулось и сломалось в ее сознании. В сознании, некогда залатанном Посланником. Звук нанесенного увечья. Неожиданно для себя я понял, что стою на ногах.

– Исаак, ты…

– Ты? – Повернув лицо в мою сторону, он оскалился, как череп. – Это ты щенок. Сядь на место.

Его слова прозвучали как команда. Как в игре "замри". Подсознание отработало быстро, убрав злость в сторону.

– Ковач… – голос Вордени – как удар хлыста.

Я встретил Кареру на полушаге, пытаясь одной скрюченной рукой схватить его за горло. И нелепый удар, в который было вложено все, что осталось от съеденного радиацией здоровья. Крупное тело вождя "Клина" встретило мой наскок двумя невероятно жесткими и быстрыми блоками. Мой удар скользнул в сторону, заставив потерять равновесие, и Карера, захватив локоть, резко вывернул его наружу.

Травма произвела в голове эффект, похожий на хруст лопнувшего стакана из-под вискаря. Сознание заметалось в агонии, и я издал тот короткий крик, что мгновенно нейтрализуется нейрохимией. Заказное тело. Предназначенное для боевых действий, в таких обстоятельствах оно отрабатывает на все сто процентов.

Сломав руку, Карера не ослабил захват, и на вывернутом суставе я заболтался, как выключенная кукла. Когда попы-тался согнуть здоровую руку – Карера только рассмеялся. Выкрутив локоть, он довел болевые ощущения до максимума и бросил меня на пол. В глазах полетели черные облака. Наконец я получил последний и резкий удар в живот, замерев в нелепой позе и не интересуясь ничем выше уровня лодыжки.

Где-то в вышине послышался голос Кареры.

– …Сам пошлю за медиками. И, госпожа Вордени, предлагаю вам заткнуть пасть. Кое-кто из менее чувствительных солдат может сделать это за вас. И научит понимать значение слова "петушок". Не испытывай меня, сука.

Шуршание одежды – и я понял, что Карера склонился ко мне. Рука схватила за челюсть, повернув лицо к потолку.

– Ты выкинешь из головы сраные сантименты, если хочешь работать со мной, Ковач. Да… на всякий случай, если этого не произойдет…

Он подбросил на руке паука-ингибитора.

– Чисто временная мера. Пока мы валандаемся с Сутъяди. Так безопаснее, причем всем нам.

Отведя руку в сторону, Карера бросил паука на пол. В моих залитых эндорфином глазах это простое действие заняло уйму времени. Я задумчиво наблюдал, как ингибитор разворачивал конечности, еще находясь в воздухе, и как он медленно падал на пол в полуметре от моей головы. Как он потом, подобрав лапки, перевернулся раз или два и деловито заковылял ко мне. Сперва паук взобрался на лицо, затем ловко перелез на позвоночник.

По костям пополз ледяной озноб. Я почувствовал, как лапки-проволоки обхватили мою шею.

Ладно же.

– Увидимся, Ковач. На досуге – подумай. – Встав, Карера направился к выходу.

Какое-то время я продолжал лежать, словно желая удостовериться в надежности охватившего мое тело оцепенения. Потом ощутил на себе руки, помогавшие занять сидячее положение, совершенно мне безразличное.

– Ковач, как ты?

Депре. Он уставился мне прямо в лицо.

– Эй, слышишь…

Я слабо кашлянул.

– Все отлично…

Депре привалил меня спиной к столу. В поле зрения, за Люком и чуть выше, появилась Вордени.

– Ковач?

– У-ух… извини, Таня. – Я рискнул взглянуть на ее лицо, оценивая уровень контроля. – Мне следовало предупредить тебя… Карера – это не Хэнд. Не выносит плохого обращения.

– Ковач…

По лицу Вордени пробежал нервный тик, должно быть, говоривший о первых трещинах в ее наскоро восстановленной психике. Или нет.

– Что они сделают с Сутьяди?

Наступила короткая тишина. Молчание нарушила Вонг-сават.

– Показательная экзекуция. Так?

Я кивнул.

– И что сие означает?

Голос Вордени звучал натянуто-спокойно. Кажется, следовало пересмотреть представления о состоянии археолога.

– Что такое "показательная экзекуция"?

Закрыв глаза, я постарался вспомнить увиденное за два последних года. Заныл поврежденный локоть. Немного выждав, я открыл глаза и медленно произнес:

– Экзекуция перед строем. Что-то вроде автохирурга с перешитым управляющим кодом. Сперва программа изучает тело, находя нервные сплетения. Измеряет пороги чувствительности. Потом запускают рендеринг.

Глаза Вордени слегка расширились.

– Рендеринг?

– Разбирают на части. Заживо. Снимают кожный покров, удаляют плоть, расщепляют кости. – Я вспомнил кое-какие моменты. – Его медленно потрошат, зажаривают глаза прямо в глазницах. Дробят зубы, рвут нервы. – Вордени сделала непроизвольный жест, словно отказывалась верить. – Его оставляют в живых, пока не закончат. Если видят, что клиент впадает в шок – процесс останавливается. При необходимости вводят медикаменты. Они дают все, что нужно. Кроме болеутоляющего.

Казалось, что среди нас появился кто-то пятый, ухмылявшийся и крутивший мою изувеченную руку. Погрузившись в собственную боль, несколько прибитую биотехнологией, я вспомнил происходившее с другим человеком. Тем, кто оказался на анатоматоре до Сутьяди, собрав вокруг себя солдат "Клина", истинно правоверных и желавших посмотреть на алтарь войны.

– Как долго это продолжается? – спросил Депре.

– Зависит от обстоятельств. Почти весь день, – слова еле шли наружу.

– Казнь завершают до заката. Часть ритуала. Если никто не остановит процесса, к ночи машина оставляет на столе череп. Обычно так и происходит. – Продолжать не хотелось. Но, кажется, никто не собирался меня останавливать. – У офицеров и сержантов есть право запросить "акт милосердия", что решается голосованием. Но это в любом случае не может произойти раньше полудня. И невозможно смягчить наказание в зависимости от звания или проступка. Несмотря ни на что, я видел, как люди голосовали против, даже в более позднее время.

Наконец высказалась Вонгсават:

– Учитывая, что Сутьяди убил офицера, командира взвода… Не думаю, что ему достанется "акт милосердия".

– Он слаб, – с надеждой проговорила Вордени. – Учитывая радиационное поражение…

– Нет.

Непроизвольно пошевелив правой рукой, я почувствовал всплеск боли, чувствительной даже под нейрохимией.

– "Маори" – это специальные боевые тела, и они выносливее многих.

– Но нейрохимия…

Я с сожалением покачал головой.

– Забудьте. Машина хорошо в этом разбирается. Первым делом она вырубит все средства, снижающие боль.

– Тогда он просто умрет.

– Нет, он не просто умрет. Так не бывает.

Больше никто не возражал.

Наконец появились два медика. Один уже занимался мной в прошлый раз. Вторым оказалась незнакомая мне женщина с суровым лицом. Рукой они занимались с автоматизмом, предполагавшим немалый опыт. Никто из медиков не придал значения сидевшему на шее ингибитору, хотя присутствие "наседки" ясно говорило о моем статусе. Для начала костные обломки обработали ультравибратором из хирургического микрокомплекта, а затем в разрушенный локтевой сустав ввели биостимулятор роста. Из-под кожи торчали длинные нити, к которым прицепили зеленые маркеры и электронный чип, руководивший процессами восстановления костей. В основном он-то и управлял темпом роста.

Никакой волокиты. И не важно, чем ты занимался на гражданке. Ты в армии, солдат.

– Потерпите дня два, – сказал мой знакомый, поставив на руку марки с эндорфином. – Мы обработали костные обломки, так что сгибать руку можно. Без опасения повредить окружающие ткани. Но болеть будет, причем охрененно сильно. Обезболивание замедляет процесс регенерации, так что не злоупотребляйте. Фиксирую сустав. Специально. Чтобы помнили.

Пара дней.

Счастье, если через два дня я буду еще жив. Перед глазами появился доктор с орбитальной платформы. За каким хреном… Абсурдная ситуация нашла свой выход в непроизвольной и неизвестно на кого направленной улыбке.

– Гм… спасибо. Не стоит замедлять заживление, ну зачем это…

Медик едва заметно улыбнулся, быстро переведя взгляд на то место, которое обрабатывал. Сократившись, мягкий "гипс" плотно охватил бицепс и предплечье. По руке распространилось теплое ощущение.

– Вы, часом, не из бригады анатоматора? – спросил я. Медик затравленно посмотрел на меня.

– Нет. Это по части сканирования, я такими делами не занимаюсь.

– Мартин, мы закончили, – неожиданно резко произнесла женщина. – Время.

– Да-а.

Медик собирался нехотя, медленно сворачивая свою укладку. Я смотрел, как в ней исчезают хирургические инструменты и перевязочный материал в разноцветных пачках.

– Эй, Мартин. – Я кивнул в сторону его укладки. – Оставь-ка мне чуток этих пилюль. Знаешь ли, я собирался поспать.

– Э-эм…

Женщина прокашлялась.

– Мартин, только не…

– Ой, заткнись, пожалуйста.

Повернувшись к женщине, Мартин напустился на нее с очевидной злобой. В этот момент мне в голову стукнул инстинкт Посланника. Действуя за спиной медика, я легко дотянулся до его укладки.

– Ты мне не начальник, Зейнеб. Я даю то, что считаю нужным дать, и…

– Не беспокойтесь, – спокойно заметил я. – В любом случае пилюли мои.

Оба медика уставились на меня. Подбросив на ладони упаковку с эндорфинными марками для наклеивания на кожу, я засмеялся.

– Не беспокойтесь, я не поставлю все сразу.

– Может, и поставите, сэр, – усомнилась женщина.

– Зейнеб, я же просил заткнуться! – Мартин шустро забросил укладку за спину.

– Гм… они действуют очень быстро. Не более трех за один прием. Это позволит остаться в сознании, что бы вы ни удума… – Он нервно сглотнул. – Что бы ни происходило.

– Спасибо, Мартин.

Собрав остальное имущество, медики удалились. Остановившись у полога, Зейнеб взглянула в мою сторону и скривила губы. Что она сказала, я не расслышал, но видел, как Мартин погрозил ей кулаком. Потом оба исчезли. Проводив их взглядом, я уставился на марки, приклеенные к зафиксированной руке.

– Что, решение проблемы? – Вордени задала вопрос холодным, тихим голосом. – Уколоться и забыться.

– Есть идея получше? – Она отвернулась. Я продолжил: – Спустись со своей долбаной башни и наслаждайся собственным пониманием справедливости.

– Мы могли бы…

– Мы могли бы что? Мы сидим под ингибиторами, и жить нам осталось дня два. До момента, когда наступит гибель клеток. Не знаю, что чувствуешь ты, а у меня дико болит рука. Наконец, кругом все напичкано электроникой, записывающей и звук, и изображение. Рискну предположить: Карера имеет прямой доступ к любому куполу. Если нужно.

В ту же секунду паук, сидевший на шее, слегка зашевелился, и я почувствовал, что гнев – не лучшая сторона усталости. Пришлось успокоить расшалившиеся нервы.

– Таня, я сделал все, что мог. Проведем завтрашний день, слушая крик умирающего Сутъяди. Займись, чем хочешь. А мне лучше проспать это время.

Высказавшись, я почувствовал облегчение. Словно бросил в археолога шрапнелью, вынутой из собственных ран. Но где-то в глубине еще помнил, как передо мной сидел на стуле полуживой комендант лагеря с единственным, тускло мерцавшим из-под века глазом.

Будто вновь слышал его слова:

Случись прилечь, я точно не встану. Так что приходится спать на стуле. Неудобно, зато просыпаюсь вовремя. Периодически.

Вдруг подумал: что за дискомфорт нужен в моем положении? Привязаться бы к какому стулу.

Где-то есть выход с этого гребаного пляжа.

Внезапно я удивился: почему в раненой руке что-то зажато?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Едва рассвело, Сутъяди начал кричать.

Сначала с возмущением и яростью – в первые несколько секунд.

В тот момент его крик казался вполне человеческой реакцией. Что закончилось очень скоро. Меньше чем через минуту голос лишился всего человеческого, показав белые как сахар кости животной агонии.

С каждым проходом ножа крик громко раздавался над пляжем, в центре которого стоял разделочный стол. Казалось, воздух становился все гуще, словно в нем висело охватившее зрителей возбуждение.

Проснувшись еще до рассвета, мы долго готовились к началу спектакля. Но крик застал врасплох, ударив словно взрывная волна. Сквозь каждого из нас прошел видимый невооруженным глазом нарастающий фронт, и все разом сели на кроватях, словно не пытались заснуть вовсе. Крик пришел за каждым из нас, взяв за то самое, что ни на есть интимное место.

Не давая дышать, крик наложил на мое лицо липкие руки. Он с силой стиснул грудь, заставил волосы на затылке зашевелиться от ужаса. Зайдясь в конвульсии, начал дергаться один глаз.

На загривке пошевелился заинтересовавшийся чем-то ингибитор, пробуя мои нервы на ощупь.

Локализуем и успокоимся.

Вслед за криком пришел другой звук, вполне узнаваемый. Низкий гул, исходящий из зала. Люди "Клина".

Сидя на койке со скрещенными ногами, я разжал кулак. На стеганое одеяло упали марки с болеутоляющим.

Перед глазами что-то замелькало.

Я видел мертвых марсиан. Так четко, словно какой-то дисплей проецировал изображение прямо на сетчатку.

Этот стул, он…

…не дает мне заснуть.

Кружатся пятна света и тени…

…это погребальная песнь по чужой скорби…

Я чувствовал…

…я видел лица марсиан, выражавшие алмазно-головокружительное ощущение боли, вовсе не мертвые…

…а огромные, нечеловечески выразительные глаза с застывшим в них…

Вздрогнув, я отбросил наваждение прочь.

Нечеловеческий крик накатился снова. Он прошел вдоль по натянутым нервам, въедаясь в самом деле до мозга костей. Вордени спрятала лицо в ладонях.

Я не должен чувствовать себя так, – утверждала часть моего сознания. Не в первый раз приходится…

Нечеловеческие глаза. Нечеловеческие крики.

Вонгсават начала рыдать.

Я ощутил, как это чувство нарастает во мне, увлекая по спирали куда-то вслед за ушедшими марсианами. Ингибитор снова напрягся.

Нет, только не это.

Как только понадобилось, тренированное подсознание методично и холодно отсекло человеческую эмоцию. Я встретил это с радостью, словно любовник с созданного Вордени виртуального пляжа. По-моему, даже улыбался.

А в стороне от нас, мыча на разделочном столе, умолял о милосердии Сутъяди. Слова выходили из его рта изувеченными, словно их рвали плоскогубцами.

Взявшись за сжимавший локоть эластичный гипс, я решительно потянул его вниз, к запястью. Повязка сместила биостимуляторы. Через сломанные кости прошла резкая волна боли.

Сутъяди закричал. В голове будто захрустело битое стекло, отозвавшись в сухожилиях и хрящах всего тела. Ингибитор…

Спокойно. Холод. Холод.

Гипс достиг запястья и свободно повис. Я потянулся к первому из биостимуляторов. За мной могли наблюдать через "жучки" Ламона, хотя такое и казалось маловероятным.

Сейчас в меню были иные моральные ценности. Наконец – для чего наблюдать за арестантами с железными сторожами на шеях? Какой смысл? Доверь службу машине и займись чем-то более важным.

Сутъяди все кричал.

Взявшись за конец биоволокна, я осторожно надавил. Ты вовсе этого не делаешь, – звучало внутри напоминание. Просто сидишь и слушаешь крики умирающего. За два последних года так было не раз и не два, переживать не о чем. Обычное дело.

Подсознание Посланника четко блокировало любые источники адреналина, не позволяя выйти из состояния холодной отстраненности. По-моему, этот приказ я дал на уровне более глубоком, чем осознанная мысль. Сидевший на шее ингибитор шевельнулся и пересел чуть пониже.

Что-то легко отпустило нить биостимулятора, и она вышла наружу.

Слишком короткая. Черт-черт-черт… Спокойно. Холод. Еще крики Сутъяди.

Взявшись за конец второй нити, я покачал ее из стороны в сторону. Почувствовав, как нить зашевелилась под кожей, я понял, что и эта слишком короткая.

Подняв взгляд, я заметил, как Люк внимательно смотрит на меня. На губах Депре застыл немой вопрос. Улыбнувшись – специально, чтобы ничего не объяснять, – я взялся за следующую нить.

Нужной мне оказалась лишь четвертая. Я чувствовал, как она ходила в мышечной ткани вдоль и вокруг локтевого сустава. Прилепленный к руке единственный клочок эндорфинной наклейки делал болевые ощущения почти умеренными. Мешало только нервное напряжение, охватывавшее все мое тело. Хлебнув еще одну порцию свежеприготовленной лжи – абсолютно ничего интересного на горизонте не наблюдается, – я потянул сильнее.

Бионить вышла наружу. Как выдираемая из песка бурая водоросль, она прорезала на коже правого предплечья глубокую борозду. На мое лицо упали капли крови.

Сутъяди кричал. Распиливаемое по всей длине в двух направлениях, прижигаемое тело не хотело верить в то, что делала безжалостная машина. Его крепкое, ладно скроенное тело.

– Ковач! Что ты, черт возьми, делаешь… – Поймав мой взгляд, Вордени тут же замолчала. Я молча ткнул оттопыренным пальцем в сторону паука, сидевшего на загривке. Потом осторожно закрепил нить и провел ее вокруг левой ладони, обмотав и заведя узел под более толстый конец. Не оставляя времени на размышления, я растопырил кисть правой, быстро и плавно потянув за туго натянувшуюся петлю.

Абсолютно ничего интересного…

Тончайшая, в одну молекулу монокристаллическая нить легко прорезала кожу. Затем как нож в масло она прошла сквозь мягкие ткани и уперлась в основание биопластин интерфейса. Не слишком сильно выраженная боль. Порез, в первый момент не видимый глазу, проявился тонкой кровавой линией и быстро залил всю ладонь красным цветом.

Я слышал, как Вордени учащенно задышала и сразу же – едва ингибитор сделал укол – коротко охнула.

Нет, – говорили мои нервы, обращаясь сидевшему на шее пауку. Абсолютно ничего интересного. А Сутъяди кричал.

Развязав узел, я осторожно вытащил нить и выгнул надрезанную ладонь так, чтобы развести края раны. Засунув палец, я…

Ничего такого. Абсолютно ничего. … разодрал надрез пошире.

Это уже больнее. Черт с ним, с эндорфином. Теперь я наконец получил то, что хотел. Под разорванной мышечной тканью в крови виднелись белая, как снег, поверхность интерфейсных пластин и фрагменты биоцепей. Я снова расширил рану, обнажая площадь, достаточную для решения моей задачи.

А потом, как будто совершенно непреднамеренно, словно потягиваясь в зевоте, отвел руку назад и накрыл ингибитора ободранной от плоти ладонью.

И слегка сжал кулак.

В первую секунду показалось, что удача меня оставила. Да, мне повезло, и мононить удалось извлечь без особых увечий. Удача, что биопластины открылись в неповрежденном виде. За мониторами Ламона никто не следил – такое же везение… Но никакое везение не бывает вечным. В окровавленной руке ингибитор зашевелился… Я услышал, как дала первую трещину шаткая конструкция моего подсознания.

Черт…

Биопластины. Настроенные исключительно на своего хозяина, они враждебны всему постороннему, входящему в непосредственный контакт с интерфейсной поверхностью. Неожиданно пластины ожили и судорожно сжали ладонь, в одну секунду сплющив то, что сидело за моей головой.

Ингибитор сдох с коротким электронным писком.

Преодолевая боль, я замычал сквозь стиснутые зубы.

И потянулся рукой к шее. Потом стал по одной отгибать все еще цеплявшиеся за кожу лапки-проволоки. Начиналась реакция. Отходняк. По рукам и ногам побежали тупые колючки. Боль от ран, распространяясь по телу, перешла в онемение.

Заканчивая свою тонкую, как у сапера, работу, я обратился к Вонгсават:

– Выйди из купола и позови сюда Тони Леманако.

– Кого?

– Сержанта, который вытаскивал нас вчера вечером.

Я больше не видел никакой пользы от сдерживания собственных эмоций. Но подсознание держалось иного мнения. Система Посланника действовала, как и раньше. Пускай колоссальный пресс от крика агонизировавшего Сутъяди сдавливал мозг и рушил нервные окончания – предел моего нечеловеческого терпения не наступал.

– Леманако. Найдешь его вблизи разделочного стола. Скажи, что я хочу с ним поговорить. Нет, стой… Лучше не так. Скажи, что он мне нужен. Срочно, прямо сейчас. Он придет.

Вонгсават посмотрела на полог, закрывавший входной проем. Плотная ткань не могла заглушить диких криков.

– Выйти туда… – проговорила она.

– Да. Туда, как это ни печально.

Наконец я снял с себя ингибитора. Явных повреждений корпуса заметно не было. Тем не менее паук не подавал ни одного признака жизни. Его ножки застыли, нелепо согнутые в последней конвульсии.

Пилот неуверенно встала на ноги.

– Хорошо. Я иду.

– Вонгсават…

– Что?

– Веди себя естественно, – посоветовал я, взвешивая на руке металлический трупик. – И старайся ни на что не реагировать.

Оказалось, я улыбался. Секунду Вонгсават смотрела на меня. Потом вышла. В помещение ворвались громкие крики Сутъяди, и полог снова опустился на место.

Мое внимание привлекли наклейки с болеутоляющим.

Леманако явился без промедления. Нырнув под полог, он вошел в купол впереди Вонгсават. Крик агонизировавшего человека опять возрос до максимума и затих. Тони оказался в центральном проходе купола и шагнул вперед. Туда, где я лежал, скрючившись на краю кровати. Лежал и трясся.

– Здесь шумновато. Сочувствую, – сказал Леманако, наклоняясь надо мной. Он осторожно тронул мое плечо: – Лейтенант, как вы…

Удар пошел снизу вверх, в его незащищенное горло.

На основных кровеносных сосудах я разместил всего пять достаточно мощных марок с болеутоляющим. Тех самых, которыми разжился еще с вечера. Не будь это тело подготовленным, я мог умереть в ужасных судорогах. Не будь в мозгу нужных подпрограмм, я был бы мертвым.

Но я не рискнул снизить дозу.

Из горла Тони хлынула кровь, заливая все вокруг. Горячая струя ударила в тыльную сторону моей ладони. Он пошатнулся и отступил назад, еще реагируя на происходящее, с застывшим в глазах по-детски наивным удивлением. Я поднялся с койки, следуя за Леманако…

…внутри предательски, по-волчьи заскулил голос…

…и прикончил его.

Наконец он рухнул на пол и застыл неподвижно.

Стоя над трупом, я чувствовал, как в висках застучали резкие пульсы. Тетрамет. Ноги еле держали тело. С одной стороны лицо задергало нервным тиком.

Доносившиеся снаружи крики приобрели новую, еще более устрашающую модуляцию.

– Снимите с него мобилизирующий костюм, – хрипло попросил я.

Ответа не последовало. Оглядевшись кругом – понял, что разговариваю сам с собой. Депре и Вордени попадали на свои кровати. Вонгсават порывалась встать, не в состоянии справиться с собственными конечностями. Слишком много волнения: ингибиторы легко определили их состояние по анализу крови и отреагировали так, как полагалось.

– Мать вашу…

Оказавшись между неподвижными телами, я сорвал ингибиторов своей так удачно препарированной рукой и с отвращением побросал раздавленных пауков на пол. С учетом дозировки тетрамет не оставлял времени для церемоний. Депре с Вордени промычали что-то нечленораздельное, а Вонгсават резко дернулась и оцарапала мне руку. Потом ее вырвало желчью, и она забилась в конвульсии. Присев рядом, я надавил на ее язык пальцем и обождал, пока спазм не пройдет.

– Ты как?.. – Вопль Сутъяди помешал мне договорить. – Как, получше? – Она слабо кивнула. – Тогда помоги снять мобилизирующий костюм. Время пошло, скоро его хватятся.

У Леманако имелось личное оружие, интерфейсное, разумеется. Плюс стандартный бластер, плюс вибронож. Тот, что прошлым вечером побывал в руках Кареры. Торопливо срезав одежду, я занялся костюмом вплотную. Изделие для профессиональных военных – такое отключается и снимается быстро, как по тревоге. Мне хватило пятнадцати секунд и ненадежных рук Вонгсават: освободив спинной привод и приводы конечностей, я расстегнул молнию.

Леманако замер, лежа на спине, с разинутым ртом и распростертыми в стороны руками. Вокруг торса частоколом стояла раскрывшаяся арматура из гибкого фибросплава. Напоминало пляж в Хирате и корпуса деревянных лодок, обглоданные любителями пожарить барбекю.

– Помоги перевалить его в сторону…

Позади кого-то вырвало. Мельком посмотрев в сторону звука, я увидел пытавшегося встать Депре. Проморгавшись, он сфокусировал глаза на мне.

– Ковач. Ты что… – Тут он увидел труп. – Нормально… Не хочешь ли поделиться своим планом?

Отпихнув наконец труп Леманако, я перекатил его в сторону от мобилизирующего костюма.

– Люк, план прост. Я собираюсь убить Сутъяди. И всех, кто там есть. После этого нужно оказаться на "Чандре" вместе с тобой и зачистить всех, кто там остался, – экипаж или отказавшихся от зрелища. Возможно, несколько человек. Так, возьми-ка это… – Я бросил Люку бластер и спросил:

– Что-нибудь еще?

Депре неуверенно покачал головой:

– Ты сам… Решил обойтись ножом? И наркотиками? Где чертов тетрамет?

– На моей кровати. Подними одеяло.

Не раздеваясь, я улегся на раскрытый костюм, быстро перекладывая через грудь и живот поддерживающие планки. Не лучший вариант, но времени мало. Тело Леманако было несколько плотнее, и опорные площадки сервоприводов могли работать через мою одежду.

– Пойдем вместе. По-моему, лучше рискнуть и получить защиту из полисплава еще до стычки.

– Я с вами, – жестко сказала Вонгсават.

– Ни хрена подобного. – Завершив с силовой частью костюма, я занялся руками. – Вонгсават, ты нужна мне в целом виде. Никто, кроме тебя, не сможет пилотировать "Чандру". Молчи – это единственный способ уйти отсюда. Твое дело – сидеть здесь и не высовываться. Останься в живых. И помоги справиться с ногами.

Крик Сутъяди неожиданно увял до полубессознательного мычания. По спине немедленно пробежал холодок беспокойства: если машина даст жертве передохнуть, зрителям из последних рядов захочется устроить перекур.

Я запитал приводы. Вонгсават еще возилась с одной ногой, обтягивая костюм на лодыжке, а сервомеханизм с ласкавшим слух урчанием пришел в движение. Осторожно… Я согнул руки. Сломанный правый локоть обожгло болью, как и препарированную ладонь. Но я снова почувствовал силу.

Госпитальный мобилизирующий костюм разрабатывали с учетом силовых возможностей нормально сложенного человека. В обычное время он служил хорошей защитой поврежденных органов, гарантируя конечностям приемлемые смещения. В большинстве случаев таким костюмам аппарат – но прошивали ограниченные углы движений. Так, чтобы некоторые горячие головы случайно не остались без рук или ног.

Военный костюм всегда программировался иначе, из абсолютно иных предпочтений.

Едва я напряг мускулы, как костюм поставил меня на ноги. Только подумал нанести удар в пах – и тут же сделал выпад с сокрушающими сталь силой и скоростью. Еще удар – тыльной стороной левой ладони. Новая одежда действовала не хуже нейрохимии.

Я наклонился, потом прогнул спину, откинувшись назад. При необходимости приводы могли бросить тело вверх на пять метров. С прецизионной точностью вытянув левую руку, подобрал личное оружие Леманако. Пистолет с цифровым интерфейсом. Перед глазами прошла волна информации, и биопластины сообщили, что код оружия принадлежит "Клину". Загрузочное окно моргнуло красным. Теперь я знал тип боекомплекта. Специальный, для боя в вакууме. Короткозам-кнутое плазменное ядро. Бронебойные пули в оболочке.

Судя по крику, донесшемуся снаружи, машина вернула Сутъяди к жуткой реальности. Теперь голос хрипел, распадаясь на отдельные ноты. Я услышал, как на фоне этого крика на трибуне дружно выдохнула группа поддержки. Аудитория была совершенно захвачена.

– Забирай нож, – сказал я, обращаясь к Депре.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

День был изумительный.

Солнечное тепло приятно грело кожу, отражаясь от корпуса боевой машины "Клина". С моря веял беззаботный, едва заметный ветерок.

Под синим, ничего не подозревавшим небом Сутъяди исходил в своем крике.

Торопливо оглядев берег, я увидел выставленные около анатоматора ряды металлических сидений, занятые публикой. Машина возвышалась над головами, видимая лишь частично. Нейрохимия показала лежавшее на разделочном столе тело более крупно – с позиции зрителей, напряженно следивших за трепыханием тонкой как мембрана кровавой материи, срываемой с человека ланцетами автоматического хирурга. Бриз легко уносил прочь невесомую ткань. С каждым взмахом над берегом повисал новый отчаянный крик.

Я отвернулся.

Ты собрал и вынес тело Джимми де Сото, кричавшего и пытавшегося вырвать собственные глаза. Ты сделал это, ты сумел.

Выполнять задачу!

– Смотри – под навесом, – шепнул я, привлекая внимание Депре. Мы выдвигались вперед по пляжу, стараясь по возможности быстро выйти к дальней оконечности корпуса "Чандры". Так, чтобы ни в коем случае не попасть в поле зрения вояк, сидевших у эшафота. Это целое искусство, которому учат в спецшколах: дышать неглубоко, двигаться плавно. И стараться не сделать ничего, что могло бы пробудить врага от спячки.

Потребовалось всего полминуты напряженной сосредоточенности – и мы прошли открытое пространство, оказавшись под прикрытием выпуклого борта "Чандры".

У дальнего конца под навесом притулился молодой боец, как и все остальные, одетый в форму "Клина". Солдат безуспешно старался вытошнить на песок свои кишки. Когда мы вышли из-за угла, боец поднял лицо, покрытое каплями пота, и взглянул на нас.

Депре зарезал его виброножом.

С силой открыв дверь, я запрыгнул под навес, внутрь кабины из полисплава. В неожиданной темноте глаза без устали шарили по сторонам в поисках обитателей.

Вдоль стены располагались аккуратные шкафчики. На столе были в большом количестве выложены запчасти от гермошлемов. На стеллажах я заметил боты и дыхательные приборы. Далее виднелся приоткрытый люк, за которым находилась душевая. Оторвавшись от дисплея, к нам повернулась женщина, сержант "Клина", с осунувшимся и злым лицом.

– Я же сказала Артоле, черт бы его побрал… – Узнав мобилизируюший костюм, она встала, присматриваясь к нам. – Леманако, что ты…

Нож рассек воздух, словно взлетевшая над моим плечом черная птица. Глубоко войдя в тело, лезвие пронзило шею чуть выше грудины. Вскрикнув от испуга и еще глядя мне в глаза, сержант сделала всего один неуверенный шаг. Потом рухнула на пол.

Следуя за мной, Депре шагнул вперед. Опустившись на колено, проверил труп и вынул нож. Судя по экономным движениям, радиационные повреждения глубоко затронули клетки его тела.

Встав на ноги, Депре заметил мой взгляд.

– В чем дело?

Я кивком показал в сторону трупа.

– Люк, неплохая работа для умирающего.

Он пожал плечами.

– Тетрамет. Тело "Маори". Бывало хуже.

Положив на стол оружие, я взял пару шлемов и протянул один Люку.

– С таким знаком?

– Нет. Что я, космонавт?

– Ладно. Надевай. Держись за кронштейн и старайся не заляпать бронестекло.

Доставая башмаки и дыхательные приборы, я сам действовал в быстром, диктуемом тетраметом темпе.

– Воздуховоды пропускай здесь… Смотри, я показываю. Повесь прибор на грудь.

– Нам не нужен…

– Я знаю. Но так быстрее. Значит, можно держать опущенным забрало шлема. Не исключено, что это сохранит жизнь. Теперь становись на площадки для ног, башмаки должны принять форму. А мне нужно запитать эту штуку.

У стены недалеко от входного люка были устроены кабинки душевой системы. Я включил питание и, пригласив Депре следовать за мной, вошел в одну из секций. Позади нас с шипением повернулась автоматическая дверь, и в нос ударило резким ароматом распыленного полисплава, долго копившегося в ограниченном пространстве.

Тут же заморгали оранжевые лампы, тускло отсвечивая на оборудовании слабо освещенной кабинки и многочисленных струйках полисплава, стекавших на пол из многочисленных форсунок. Полисплав был похож на масло.

Я вошел в центр кабинки.

В первый раз обычно возникает жутковатое ощущение: будто тебя заживо хоронят в какой-то грязи. Образуя скользкую кашу, полисплав быстро облепляет все тело. Сначала эта каша накапливается наверху шлема, потом начинает сползать вниз по стеклу и облепляет голову – невзирая на попытки задержать дыхание, забираясь в рот и нос. Забрало всегда ос-тается чистым: результат молекулярного взаимодействия, заботливо предусмотренного разработчиками. В какие-то двадцать секунд шлем оказывался закрытым полностью. Еще тридцать секунд оставалось на обработку поверхности тела вплоть до подошв сапог. Открытые раны, а также и кожу обрабатывать не полагалось – застывание полисплава было слишком болезненным.

Ч-ч-чер-р-р-т…

Отличный материал, непроницаемый для вакуума, великолепно изолирующий и даже отражающий пули. Не хуже, чем броня "Чандры". На большой дистанции полисплавный скафандр выдерживал тепловой удар "Санджета".

Выйдя из зоны обработки, я нащупал сквозь слой полисплава кнопки дыхательного прибора и активизировал вентиляцию. Воздух зашипел, выходя из-под скулы, и тут же наполнил застывающий скафандр, изолировав тело от контакта с полисплавом. Убавив давление, я нажал еще одну кнопку, и забрало шлема бесшумно приоткрылось.

– Давай ты, Люк. Не забудь задержать дыхание.

Где-то снаружи продолжал кричать Сутъяди. Внутри моего тела шипел и пенился тетрамет. Буквально вырвав Депре из-под душа, я включил подачу воздуха и увидел, как его скафандр надуло до нужной формы.

– Ладно. Годится. – Пробежав по кнопкам, я ввел стандартную процедуру. – Держи окошко шлема закрытым. Кто бы ни встретился, подавай особый сигнал. Нет, большой палец согнут. Вот так. Означает неисправность скафандра. Возможно, выиграешь несколько секунд, чтобы подойти ближе. Мне нужно всего три минуты. Потом выходи. И держись подальше от кормы.

Голова в шлеме замедленно кивнула. Фильтр не позволял увидеть лицо Депре. Секунду поколебавшись, я хлопнул его по плечу:

– Постарайся остаться в живых, Люк.

Закрыв свой шлем, я отдался действию тетрамета. Левой рукой подобрав лежавшее на столе оружие, направился к выходу и почувствовал, что меня несет туда, навстречу крику.

Маневр вокруг навеса с кабиной из полисплава и выход к госпитальному куполу занял всего минуту из моих трех. Позиция открывала хороший обзор ворот и всей немногочисленной охраны, что поставил Карера. Как и прошлым вечером, их было пятеро. Сильные и опытные бойцы. Двое в скафандрах, один с поднятым стеклом. Судя по скрюченной позе, первой была Квок – она не любила представлений с анатоматором. Вторая фигура осталась неизвестной. Вооружение.

Самоходный ультравибратор и пара скорострельных установок залпового огня. Все развернуто в сторону черной пустоты ворот. В противоположную сторону. Выдохнув, я быстро пошел вперед по песку. Меня заметили метров за двадцать – да я и не прятался. Дружелюбно помахав над головой своим оружием, я сделал другой рукой жест, означавший неисправность шлема. Разодранная ладонь заныла сильнее.

Они что-то заподозрили на дистанции в пятнадцать метров. Увидев, как напряглась Квок, я сыграл единственную имевшуюся в запасе карту: поднял стекло шлема и дождался, когда на двенадцати метрах Квок открыла свое. Судя по позе, она немного расслабилась, но лицо выдавало смущение и беспокойство. Разогнувшись, она встала на ноги.

– Лейтенант?

Квок я застрелил первой. Одиночным в голову, прямо в открытое забрало. Плазменная начинка пули детонировала, разнося и голову, и шлем. Я побежал вперед.

В горле сделалось больно. Преданность волчьей стае, обжигающе кровоточащее…

Второй одетый в скафандр боец уже двигался, когда я оказался рядом одним прыжком мобилизирующего костюма. Удар ноги бросил человека в скафандре назад, на станину орудия. Боец попытался встать и свободной рукой потянулся к стеклу гермошлема. Захват… Сломав ему кисть, я выстрелил в раззявленный от крика рот.

Что-то ударило в грудь, и я оказался на песке. Увидел фигуру, не одетую в скафандр, с выставленным в мою сторо-ну оружием. Мой интерфейсный ствол оказался быстрее, в ту же секунду отстрелив человеку обе ноги. Крик раздался одновременно с криком Сутъяди. Напомнив, что время вышло.

Я закрыл стекло шлема и пошевелил ногами. Мобилизи-рующий костюм с готовностью перевел тело в вертикальное положение, и песок, на котором я только что лежал, расплавило выстрелом "Санджета". Мой ответный выстрел грянул немедленно, с разворота. Обладателя лазера сложило пополам. Детонировала плазма, и в стороны полетели красные ошметки.

Последний из охранников попытался войти в ближний контакт. Заблокировав мою державшую пистолет руку, он провел удар в колено. Хорошее движение – против слабо экипированного противника. Но в данном случае боец проявил невнимательность. Нога отскочила от бронированной коленки, и он тут же вырубился.

Удар ногой с наклоном назад и четким динамическим балансом.

Я сломал ему спину.

На блестящей поверхности установки отразилось какое-то движение. Обернувшись на пляж, я увидел бегущих со стороны амфитеатра бойцов. Некоторые уже целились в мою сторону. Рефлекторно выстрелив, я немедленно овладел разгоряченным от тетрамета подсознанием и запрыгнул на установку залпового огня.

Система управления включилась сама, едва рука коснулась гашетки. По панели скользнули данные, и я запитал приводы, развернув орудие в сторону наступавшего "Клина". Выбрал начинку и…

– Бу-у-у, бу-у-у, БУ-У-У…

На лице сама собой появилась гримаса, похожая на улыбку. Заряды один за одним пошли к целям.

Огнестрельное оружие никогда не давало эффекта против одетого в скафандры противника. О какой пробивной силе можно вести речь, если полисплав отлично держал даже выстрел из лазера? Против личного состава, экипированно-го для действий в вакууме, огнестрельное оружие практически бесполезно. В обычном бою не имеет смысла и ядерное оружие. Тут нужны средства куда более высокотехнологичные.

Кассеты "умной" шрапнели ложились на поверхность пляжа, прорезая строй нападавших словно веревки, и локаторы с миллисекундной точностью позиционировали взлетавшие в воздух кубики с зарядами. Так, чтобы максимально увеличить органические повреждения любого противника. С едва различимыми сквозь стекло моего шлема розовыми вспышками разрыв каждого кубика порождал рой мономолекулярных осколков, разлетавшихся вместе с сотнями более крупных и острых как бритва секций, способных пробить и разорвать на части любую броню.

Это было оружие, два месяца назад порвавшее на куски мой 391-й взвод. Оружие, забравшее глаза Квок, конечности Эдди Мунхарто и снесшее мне плечо.

Два месяца назад? Кажется, это происходило в другой жизни. Почему?

Ближайшие к местам разрыва бойцы буквально растворялись в шквале металлических осколков. Я видел это подробно благодаря усиленному нейрохимией зрению: видел, во что именно превращались тела мужчин и женщин. От них оставались продырявленные каркасы, фонтанировавшие кровью из тысяч входных и выходных отверстий, или просто облака из разодранной плоти и крови. Другие, находившиеся чуть дальше от разрыва, умирали нарезанными более крупно.

Кассеты ложились и ложились по всему пляжу, легко накрывая пространство и разрываясь среди расставленных вокруг эшафота с Сутъяди сидений. На мгновение все сооружение взлетело в воздух, тут же исчезнув в клубке огня. Пламя взрывов отражалось в обшивке "Духа Энгина Чандры". В песок и на поверхность воды как град падали обломки. От взрыва покачнулась и стоявшая на гравитационной подушке артиллерийская установка. Я обнаружил, что плачу.

Опустив ствол, я двинул орудие вперед и привстал, высматривая уцелевших. В тишине, наступившей после разрывов, тихо зудел лишь гравитационный двигатель, и его неестественно мягкий звук действовал на нервы, как щекотание пером. Тетрамет забивал контуры предметов бликами, болью отзываясь в сухожилиях.

На полпути к месту падения кассет в проходе между куполами я увидел двух раненых бойцов в форме "Клина" и подъехал ближе к ним. Один солдат оказался женщиной, едва цеплявшейся за жизнь. Она лежала, харкая кровью на песок. Услышав шум двигателя, второй боец смог сделать усилие и сел. Я увидел, что шрапнель снесла солдату лицо, лишив его зрения. Ближайшая ко мне рука болталась на обрывках одежды, и из плеча торчала кость.

– Что? – жалобно спросил он.

Страдальца успокоила пуля. Лежавшая рядом с ним послала меня к той матери, о которой я прежде не слышал, и умерла, захлебнувшись собственной кровью. На несколько мгновений я завис над трупом, держа пистолет в положении полуготовности. Потом направил самоходку к берегу, двигаясь параллельно корпусу "Чандры". Просканировав береговую линию близ места последнего упокоения Сутъяди, я вдруг уловил движение на самой кромке воды.

Еще один солдат, практически невредимый. Скорее всего основной удар шрапнели пришелся по корпусу боевого корабля "Клина" или чуть выше. Я держал пистолет в руке, и солдат не заметил оружия. Он видел лишь скафандр из полисплава и самоходную установку. Встав на ноги, он ошалело крутил головой. Из ушей солдата сочилась кровь.

– Кто? – Он хотел знать. – Кто?

Переступая на отмели, он растерянно озирался вокруг и вдруг снова посмотрел на меня. Я поднял стекло шлема.

– Лейтенант Ковач? Кто это сделал?

Боец говорил громко, стараясь перекричать собственную глухоту.

– Мы сделали.

Я ответил, зная наверняка: он ничего не услышит. Ничего не поняв, солдат напряженно всматривался в мои шевелящиеся губы.

Подняв оружие, я выстрелил, и пуля бросила его назад. Когда детонировал плазменный заряд, труп рухнул в воду и поплыл. Вокруг широко растекалось яркое пятно крови. Движение со стороны «Чандры».

Повернувшись на сиденье, я увидел, как у пандуса остановилась, а потом рухнула облитая полисплавом фигура. Мобилизирующий костюм перенес тело через прозрачный бронещиток, и я оказался в воде, не упав лишь благодаря гироскопам. В десять шагов добежав до лежавшего на песке бесформенного тела, я увидел на нем огромную дыру от лазера. Выстрел в живот, немного сбоку.

Подняв забрало шлема, взглянул на бледное лицо Депре. Тот едва прохрипел:

– Карера. Передний люк.

Я метнулся туда, уже понимая, что опоздал.

Передний люк оказался сорван пиропатронами экстренной эвакуации. Его полусгоревшие остатки лежали ниже, в песчаном кратере, вырытом сорвавшимися с креплений взорванными болтами. Судя по оставшимся на песке следам, из люка кто-то выпрыгнул. Глубокие отпечатки бегущих ног тянулись в сторону кабины для обливания полисплавом.

Твою мать, Исаак… Мать твою, гребаный упертый ублюдок…

Потрясая "Калашниковым", я вынес входную дверь. Ничего, ни хрена здесь нет… Помещение в том же виде, в каком я его оставил. Труп женщины-сержанта и разбросанное оборудование, тускло поблескивающее в полутьме. Испарения от жидкого полисплава.

Нырнув внутрь, я проверил углы. Ничего.

Твою мать…

Ладно, этого следовало ожидать.

Я машинально выключил душевую систему.

Чего ты ожидал? Думал, его легко убить? Я вышел, чтобы найти остальных и сообщить им эту радостную новость.

Пока меня не было, Депре умер.

Вернувшись, я обнаружил его бездыханным и глядящим в небо широко распахнутыми, словно бы скучающими глазами. Крови я не заметил – "Санджет" хорошо прижег рану, и, как я понял по ее расположению, Карера застал Люка врасплох.

Вонгсават и Вордени нашли Депре прежде моего появления. Опустившись на колени, они сидели недалеко от тела, расположившись по обе стороны. Ввнгсават держала в руке подобранный на поле боя бластер, но стрелять явно не собиралась. Амели едва обратила внимание на тень, упавшую рядом при моем появлении. Секунду подержав руку на ее плече, я прошел мимо и остановился напротив археолога.

– Таня…

Она сразу почувствовала неладное по моему голосу.

– Что теперь?

– Скажи, ведь закрыть ворота легче, чем открыть?

– Легче. – Она посмотрела мне в лицо, словно изучая. – Существует процедура закрытия, не требующая кодов. Ты откуда узнал?

Пожимая плечами, я удивился своей прозорливости. Странно, но интуитивное подсознание Посланника действовало совершенно иначе.

– По-моему, в этом есть смысл. Обычно вскрыть замок труднее, чем захлопнуть дверь за собой.

Голос Вордени как-то увял.

– Да…

– Отключение… Сколько потребуется времени?

– Я… черт, Ковач. Даже не знаю. Пару часов. Почему…

– Карера жив.

Она поперхнулась, словно хотела рассмеяться:

– Что?

Тетрамет побежал по жилам, как электрический ток, провоцируя приступ злобы.

– Видишь дырищу у Люка в боку? Стрелял Карера. Потом он вышел через аварийный люк и, облившись полисплавом, ушел за гребаные ворота. Я понятно излагаю?

– Почему не оставить его там?

– Сделай я так, Карера выйдет из ворот, как только ты начнешь их закрывать. И легко убьет тебя.

Я старался говорить чуть тише, чтобы овладеть собой и преодолеть тетраметовую горячку.

– Потом он убьет остальных. Реально Леманако мог оставить на борту корабля какое-то снаряжение. То есть у Кареры может оказаться все что угодно. Включая тактическое ядерное оружие. И очень скоро.

– Тогда почему не уйти отсюда прямо сейчас? – Вонгсават показала в сторону "Духа Энгина Чандры". – На такой посудине можно в пять минут перелететь на другую сторону шарика. Черт, да через два месяца мы будем вне этой системы!

Глядя на Таню Вордени, я ждал ее реакции. Через несколько секунд археолог отрицательно качнула головой:

– Нет. Сначала закроем ворота.

Вонгсават воздела руки к небу:

– На кой хер?! И кому какое дело…

– Береги силы, Амели. – Я пошевелился, заставив мобилизирующий костюм встать. – По правде говоря, не думаю, что нам удастся пройти заградотряды "Клина" скорее, чем за один полный день. Даже при моем опыте. По-моему, нам светит наиболее трудный путь…

И у меня будет шанс убить того, кто расправился с Люком Депре.

Не уверен, было ли решение следствием тетрамета или так подействовало воспоминание о выпитой с Люком бутылке виски… Траулер уже сгорел и затонул. Впрочем, вряд ли обстоятельства той ночи еще имели значение.

Тяжело вздохнув, Вонгсават поднялась на ноги.

– Пойдешь на самоходке? Или возьмешь летательный аппарат?

– Нам понадобятся оба средства.

Амели посмотрела с неожиданным любопытством:

– Да? Что ты говоришь? Я нужна тебе для…

– У нас есть самоходная гаубица с ядерными снарядами. По десять килотонн каждый. Мне хочется расстрелять Кареру. Посмотрим, получится ли его зажарить. Вероятно, сделать это непросто – он затаился и ждет нас где-то в глубине корабля. Но обстрел заставит Кареру выжидать. И лишит возможности подстрелить нас на подлете к кораблю. Внутрь я войду на летательном аппарате. – Пожав плечами, я добавил: – В итоге это будет честная схватка.

– Мне кажется, я не…

– Не сразу поняла? А как насчет почувствовать собственную незаменимость?

– Где, здесь? – Вонгсават оглядела усеянный трупами пляж. – По меньшей мере неуместное замечание.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

– Ты не сможешь этого сделать, – тихо сказала Вордени. Оторвавшись от самоходной гаубицы, которая только что была выставлена стволом в направлении центра ворот, я обернулся к археологу. Гравитационный двигатель негромко гудел, будто разговаривал сам с собой.

– Таня, мы же видели, как эта конструкция выдержала… – Я замялся, подыскивая нужное слово. – Выдержала то, чему у меня просто нет определения. Неужели ты полагаешь, что небольшой тактический боеприпас в состоянии повредить такой корабль?

– Я не это имела в виду. Тебя. Знаешь, в каком ты состоянии?

Я опустил взгляд на панель управления огнем.

– Достаточно крепок, чтобы протянуть еще пару дней.

– Ага… На больничной койке. Ты что в самом-то деле, всерьез собираешься биться с Карерой? В таком-то виде? Единственное, что держит тебя на ногах, – это мобкостюм.

– Вздор. Не забывай: я накачал себя тетраметом.

– Точно. По-моему, я сама видела, как ты принял смертельную дозу. И что, думаешь на ней продержаться? А сколько?

– Достаточно долго. – Не желая смотреть на Вордени, я принялся разглядывать берег. – Где, черт побери, шляется эта Вонгсават?

– Ковач. – Таня дождалась-таки момента, когда мой взгляд упал на нее. – Пробуй свои ядерные снаряды. А потом оставь все как есть. И я закрою ворота.

– Таня, отчего ты не выстрелила в меня из разрядника?

Молчание.

– Таня?

– Хорошо, – наконец сказала она. – Можешь просрать свою жизнь так, так хочешь. После узнаешь, что мне было не все равно.

– Вопрос был не об этом.

– Я… – Она опустила глаза. – Я запаниковала.

– Вот это уже вранье. Я видел многое, что ты личьо сделала в два последние месяца… Но паники не наблюдал ни разу. По-моему, тебе вообще неизвестно значение этого слова.

– Да что ты говоришь… Думаешь, узнал меня так близко?

– Достаточно близко.

Она фыркнула.

– Чертов солдафон. Покажите мне солдата, и я покажу вам кусок идиота с головой, полной дешевой романтики. Ковач, ты ничего обо мне не знаешь… Мы занимались любовью в виртуальности. Неужели помстилась чертовщинка? Думаешь, получил какое-то представление о моем внутреннем мире? Считаешь, ты вправе судить о других?

Я пожал плечами.

– Ты о ком-то вроде Шнайдера? Таня, он продал Карере нас всех, причем с потрохами. Что хорошо тебе известно. Что, не так? Он заложил Сутъяди и, значит, виноват в том, что случилось после.

– О-о, как ты доволен собой… – Археолог ткнула пальцем в сторону воронки, оставшейся там, где умер Сутъяди и где песок был красным от разбросанных кусков человеческих тел, уже распространявших запах смерти. – Считаешь, здесь ты чего-то достиг?

– Желаешь мне смерти? Смерть за чью смерть? Шнайдера?

– Нет!

– Таня, проблема сейчас не в этом, – сказал я, пожимая плечами. – Единственное, что в самом деле непонятно, – почему я не умер. По-моему, у тебя тоже нет соображений на сей счет. Или есть? Говори. Как эксперт по марсианским технологиям.

– Не знаю. Я… я уже говорила, что запаниковала. Разрядник я подняла сразу, как только ты его выронил. И я вырубила только себя.

– Да, знаю. Карера говорил, что у тебя был сильный нейрошок. И еще: он хотел знать, почему я не пострадал. Это, а также почему я очнулся раньше всех.

Старательно глядя в сторону, археолог предположила:

– Вероятно, у тебя нет чего-то важного, что есть в каждом из нас.

– Эй, Ковач!

Мы с Вордени обернулись и посмотрели в сторону пляжа. Вонгсават. Она медленно ехала на самоходке, направляясь к нам. Напротив пилота на броне сидела неподвижная и одинокая фигура. Прищурившись, я сделал картинку крупнее.

– Мать твою, глазам не верю…

– Кто это?

Я коротко хохотнул.

– Тот, кто никогда не тонет. Взгляни, типичный представитель.

Ламон казался мрачным, однако выглядел не хуже, чем при нашей первой встрече. Одетый в лохмотья, он был забрызган кровью, но чужой кровью. Глаза заплыли, сделавшись узкими щелочками, зато теперь он почти не трясся. Спрыгнув с брони вперед, по ходу транспортера, Ламон тут же оглянулся на доставившего его пилота. Обращаясь к своему пассажиру, Вонгсават что-то сказала. Ламон снова двинулся в нашу сторону и остановился, не дойдя нескольких метров. Он стоял, нервно переводя взгляд с одного ботинка на другой. Вдруг он громко сказал:

– Я знал! Я знал, что ты это сделаешь. Видел твои файлы. Я знал. Я тебя слышал. Слышал, но никому ничего не сказал…

– Я нашла его на складе оружия. – Вонгсават заглушила гравидвигатель и выключила самоходку. – Извини, задержалась. Не сразу его поймала.

– Слышал тебя, видел тебя, – бормотал Ламон себе под нос, свирепо растирая себе загривок. – Видел твои файлы, Ко-ко-ко-ко-ковач. Я знал, что ты сделаешь.

– Неужели, – мрачно сказал я.

– Слышал тебя, видел тебя, но никому ничего не сказал.

– Да, здесь ты ошибся. Хороший политработник всегда докладывает наверх. Такое правило.

Я подобрал лежавший на приборной панели пистолет. И выстрелил Ламону прямо в сердце. Пуля, выпущенная с близкого расстояния, прошла навылет, и жертва погибла не сразу. Заряд плазмы разорвался уже в песке, метрах в пяти за простреленным насквозь телом. Согнувшись пополам, Ламон тут же упал. Из сквозной раны полилась кровь. Затем он каким-то непонятным образом сумел подняться на колени. Глядя мне прямо в лицо, офицер зло оскалился.

– Я знал, что ты сделаешь, – прохрипел Ламон и медленно завалился на бок. Кровь вытекала из его раны, пропитывая песок.

– Нашла, на чем я полечу? – спросил я, обращаясь к Вонгсават.

Прежде чем обстреливать ворота, я приказал Вордени и Вонгсават укрыться в скалах. Не хотелось тратить время зря, запечатывая их в полисплав. Но тела, не покрытые защитой, могли погибнуть от действия радиации. Оставалась вероятность, что на короткой дистанции открытые в глубокий вакуум ворота пропустят достаточно опасную порцию излучения.

Да, прежний опыт действительно говорил о способности ворот регулировать пропускную способность – например, ворота успешно отфильтровали нанобов. Однако здесь можно легко ошибиться. К тому же неизвестно, какая именно доза считалась для марсиан приемлемой. Зачем ты сидишь здесь, Так? Скафандр тебя защитит.

Здесь было что-то большее, нежели простое желание отсрочки. Я сидел на самоходной установке, с "Санджетом" на боку и вложенным в кобуру пистолетом. Я смотрел на сиявшие по ту сторону ворот звезды и чувствовал, что должен преодолеть какую-то внутреннюю инерцию. Вероятно, ощущение находилось глубже, чем мог проникнуть тетрамет. Было такое чувство, словно нельзя сделать больше дозволенного. Что бы ни находилось по ту сторону, во мраке, со мной могло произойти лишь то, что дблжно.

Может, ты просто умираешь, Так? Возможно, готов найти свой предел. Никакой тетрамет не избавит сколь угодно стойкое тело от…

Или ты, быть может, боишься нырнуть в пустоту, чтобы не оказаться на «Мивцемди», как было когда-то? Не пора ли в дальнюю дорогу?

Заряд вышел из ствола достаточно медленно, чтобы я мог видеть его движение, и, уходя в сторону звезд, пробил ворота со странным чмокающим звуком. Секундой позже видимое изображение стало яркой вспышкой. Взрыв. Если пришедшая от ворот обратная волна и несла что-то, кроме видимого спектра, то амплитуда воздействия оказалась слишком малой для срабатывания датчиков на моем скафандре. Похоже, ты был прав. Доволен? Жаль, что это теперь не имеет значения. Я поднял забрало шлема и свистнул. Из-за скал тут же поднялась вторая самоходка и, вздымая песок, двинулась ко мне. Вонгсават изящно припарковала машину, встав рядом с моей. Медленно, словно не желая шевелиться, Вордени спустилась с брони.

– Таня, напоминаю: ты сказала "два часа".

Археолог не обратила на эти слова ровно никакого внимания. С того момента, как я пристрелил Ламона, Вордени явно меня игнорировала.

– Ладно.

Почему-то я захотел еще раз проверить подвес "Санджета".

– Что бы ты ни запланировала, начинай прямо сейчас.

– А если ты не успеешь вернуться? – вдруг спросила Вонгсават. Я засмеялся.

– Не будь дурой. Если я не возьму Кареру за жабры и не вернусь через два часа – тогда я не вернусь вообще никогда. Ты сама знаешь.

Опустив стекло гермошлема, я двинул самоходную установку вперед. И прошел сквозь ворота. Так легко, словно просто упал вниз.

С наступлением невесомости желудок моментально поднялся к самому горлу. Затем подступило отчаянно сильное головокружение.

Приехали, все сначала.

Карера уже сделал первый ход.

Неожиданно где-то вверху мелькнул розовый проблеск, тут же отмеченный подсознанием. Рефлекс уверенно подсказывал, что я атакован, а руки сами собой развернули самоходку навстречу врагу. Замелькали огни на панели боевого управления. Из портов запуска вышли и сорвались в пустоту пара ракет-перехватчиков. Описав сложные кривые, необходимые, чтобы обмануть средства противодействия любого противника, ракеты скрылись из поля зрения и взорвались. Показалось, перед самым разрывом одна из них сошла с курса. В пустоте расцвела белая немая вспышка, отфильтрованная стеклом шлема.

В то же время наблюдать за красотами было уже некогда. Я сполз с борта самоходной установки и, подавляя неожиданно возникший страх, упал в пустоту. Левая рука поймала рукоятку управления пилотируемым модулем. Я ухватился за ручку и замер. Не сейчас.

Самоходка медленно ушла в никуда, следуя своим курсом. Двигательная установка продолжала работать. Подавив мысли о пустоте, я сосредоточил внимание на массивном теле корабля, нависшем над моей головой. Скорее всего в свете звезд полисплавный скафандр с пилотируемым модулем на спине казался почти невидимым. И отсутствие следов от двигателя делало обнаружение модуля почти невозможным. Разумеется, в отсутствие чувствительной к гравитационному полю аппаратуры. Я очень сомневался, что у Кареры могло быть столь тонкое оборудование.

Пока я не включил двигатель модуля, единственным надежно определяемым объектом в зоне корабля оставалась самоходная установка. Я свернулся в комок. Подтянув "Санджет", на всякий случай упер приклад в плечо. Старался продышаться. Старался не ждать нового хода Кареры. Давай же, сволочь, действуй. Лга, ты все-таки ждешь, Так…

«Мы будем учить вас не ждать ничего определенного. Тем самым вы окажетесь подготовленными ко всему». Спасибо, Вирджиния.

От хорошо экипированного "вакуумного" десантника не требуется ничего невозможного. В гермошлем встроена чертова туча разных датчиков и систем для обнаружения целей. Их работу координирует небольшой боевой компьютер, настроенный весьма недружелюбно и не страдающий ни одной из фобий, тормозящих человеческую реакцию в открытом космосе. Можно не замечать его присутствия. Но, как и большая часть военного снаряжения, компьютер берет на себя основную работу.

У меня не хватило времени на поиск и развертывание средств из военно-технического арсенала "Клина". Впрочем, судя по всему, Карера тоже не мог подстраховаться ничем существенным. Его возможности ограничивались той амуницией, что оставил на марсианском корабле Леманако. Плюс "Санджет". Наконец, последнее: десантник никогда не оставит снаряжение, если не может выставить около него охранения. На корабле не оставили серьезного оружия. Ты надеешься…

Остальное сводилось к обычным случайностям, всегда подстерегавшим в такой обстановке. К человеческому фактору, от которого в столкновении с космосом один на один не свободны даже чемпионы орбитальных полетов. Скажем, Армстронг или Гагарин. Это обстоятельство, подсказываю мое перегретое наркотиком сознание, должно сработать против Кареры. Через минуту я дал подсознанию Посланника убавить пыл, ограничив тетраметовую раскачку. И снова перестал ждать неизвестно чего. Там…

Розовый отблеск метнулся куда-то вниз от нависшей громады черного корпуса.

Переместив центр массы тела – аккуратно, насколько мог позволить мобилизирующий костюм – я нацелился на точку запуска и включил двигатель на форсаж. Где-то подо мной расцвела яркая белая точка, быстро развернувшись на всю нижнюю полусферу. Выпущенная Карерой ракета накрыла самоходку.

Я тут же выключил двигатель. И продолжал беззвучное падение вверх, к корпусу марсианского корабля. По лицу, скрытому стеклом гермошлема, прошла довольная гримаса. Оставленный модулем след должен слиться со вспышкой от взорванной Карерой самоходки. У Кареры опять ничего нет, ни одной карты. Наверняка он ожидал какого-то подвоха, но сейчас я ему не виден, и какое-то время он…

Корпус осветила вспышка мощного лазера. Веерный луч. На мгновение я сжался в своем скафандре, и на лицо тут же вернулась улыбка. Карера взял слишком широко и слишком в сторону, не дойдя до моей реальной позиции примерно полсектора и полосуя зону около взорванной самоходки. Пальцы легли на рукоять "Санджета".

Нет, не сейчас. Не…

Еще один лазерный импульс, не ближе первого. Я наблюдал, как лазерный луч вспыхивал и угасал, снова вспыхивал и снова гас, и сам готовился к ответному выстрелу. Дистанция сокращалась. До корабля оставалось менее километра. Еще несколько секунд – и луч с минимальным рассеянием сможет пробить полисплавный скафандр и нанести достаточный ущерб оказавшейся на пути органике. Немного везения – и я снесу ему голову или зажарю легкие. Не повезет – и тогда нанесенные Карере травмы позволят мне безопасно подойти ближе.

Я почувствовал, что скалю зубы в злорадной ухмылке. Вокруг меня в яркой вспышке загорелся весь космос.

На долю секунды, отмеченную лишь подсознанием Посланника, я успел представить, будто назад вернулся экипаж погибшего марсианского корабля, возмущенный ядерным взрывом вблизи места их упокоения. Будто мертвые встали и огнем отметили мое вторжение.

Вспышка. Дурак… он подсветил твою позицию…

Пристегнувшись к летящему вперед модулю, я бросил тело в сторону. Направленный из-за прилива на корпусе корабля луч ударил сверху. В то самое место, где я только что находился. Вращаясь, я сумел выстрелить в ответ. Три секунды беспорядочной пальбы – и луч Кареры погас. Подлетая к крыше, я оставил между модулем и той позицией, что занимал Карера, прикрытие в виде архитектурных излишеств марсианской конструкции. Включив реверс, погасил скорость и лег в дрейф, медленно подплывая к корпусу. В висках стучала кровь.

Попал или не попал?

Опасная близость корпуса обостряла восприятие неземной архитектуры. Скульптурно вылепленная поверхность корабля выглядела поверхностью настоящего планетоида, и я парил, медленно приближаясь к ней, на дистанции около пяти метров. Метрах в ста горел яркий свет, отбрасывая не-ровно пляшущие тени на стены, мимо которых я двигался. На поверхностях окружавших стен я видел причудливые архитектурные фрагменты, завитки и прорезы, напоминавшие барельефы или техноглифы монументального размера. Попал или…

– Красивый маневр, Ковач. Неплохо для того, кто не умеет плавать.

Голос Кареры прозвучал так ясно, будто он сидел рядом со мной. Я просканировал дисплеи гермошлема. Переговорное устройство работало только на прием. Ткнув кнопку на боковой поверхности шлема, я увидел, как заморгал индикатор включенного передатчика. Осторожная коррекция положения тела – и я продолжил движение вдоль корпуса. Между тем…

Заставь его говорить.

– Кто сказал, что я не пловец?

– Ах да. Совсем забыл. Тот случай был с Рэндолом. Но два выхода едва ли сделали из тебя ветерана команды "Вакуум".

Карера словно играл роль доброго дядюшки, но ему никак не удавалось скрыть бушевавшую под этой маской ярость.

– Сие весьма показательно – как подтверждение моей скорой победы. Ковач, я убью тебя. Разобью стекло твоего шлема и хорошенько прожарю тебе лицо.

– Тогда поторопись. У меня мало времени.

Я внимательно сканировал затвердевшие на корпусе пузыри в поисках позиции, удобной для снайпера.

– Вернулся посмотреть, хе… Или забыл здесь голографическое порно из разряда своих сентиментальных увлечений? Где же? У причального порта?

– Просто держу тебя подальше от ворот. Пока Вордени запускает процесс их закрытия. Вот и все.

Короткая пауза. Я слышал тяжелое дыхание Кареры. Укоротив ремень плававшего рядом лазера, я тронул ручку управления пилотируемого модуля, рискнув дать один полусекундный импульс. Привязной ремень натянулся. Двигатель тихонько потащил меня вперед и выше.

– В чем дело, Исаак? Ты огорчен?

Он шумно потянул носом воздух.

– Ковач, ты дерьмо. Продал своих друзей, как вшивый чинуша. За что? Они умерли, пополняя твой банковский счет.

– Кажется, это наша работа, Исаак. Убийство за деньги.

– Мне по херу гребаный квеллизм. Этот случай – особый. Сегодня легла под шрапнелью сотня людей "Клина". Не говоря о Тони Леманако и Квок Юэн Юй… Твои руки по локоть в их крови. Ты убийца. Они – солдаты.

Что-то обожгло мне горло и защипало глаза. Имена… Локализовать и убрать эмоции.

– Как солдаты они оказались слабоваты.

– Мать твою, Ковач!

– Как скажешь.

Я оказался у стыка, на котором застывшие пузыри образовывали круг, выступая из основной структуры. Вытянув руку вперед, я зацепился за неровность. По телу пробежала волна панического страха: что, если Карера заминировал корпус?

Ладно тебе. Нельзя всего предусмотреть.

Запечатанная в полисплав рука ощупала корпус, и я замер неподвижно. "Санджет" глухо свалился с плеча. Рискнув выглянуть через узкий проем между двумя пузырями, я быстро осмотрел позицию. И нырнул обратно в укрытие. Подсознание воспроизвело зафиксированную в памяти картинку.

В центре находился тот самый посадочный порт с углублением диаметром в триста метров, в окружении выпученных как пузыри образований. В свою очередь округлую форму последних искажали более мелкие бугорки, беспорядочно набросанные со всех сторон. Должно быть, отряд Леманако оставил у входа в порт какой-то маяк. Иначе Карера не сумел бы найти порт на огромном корпусе: тридцать километров в поперечнике и шестьдесят в длину.

Взглянув на дисплей гермошлема, я понял, что единственным из "живых" радиоканалов был тот, по которому еще недавно доносилось хриплое дыхание Кареры. Ничего удивительного: ему и следовало прекратить трансляцию, едва обстановка немного прояснится. Какой смысл раскрывать кому-то собственную, весьма выгодную позицию.

Где же ты, Исаак, мать твою… Я слышал, как ты пыхтишь, а теперь хочу видеть. Сделай одолжение, покажись. А уж я заставлю тебя остановиться.

Заныла спина. Переменив позу, я стал наблюдать за местностью, градус за градусом. Все, что нужно было увидеть – это одно неосторожное движение. Всего одно.

Думаешь, его сделает Исаак Карера, отмеченный наградами командир отряда «Вакуум»? Человек, выживший в более чем полутысяче космических схваток и выигравший большую их часть. Неосторожное движение… Конечно, Такеши. Держись своей линии.

– Знаешь, Ковач, я вдруг задумался… – Пришедший из эфира голос Кареры казался спокойным. Определенно, он овладел своими эмоциями. Учитывая расклад – развитие наименее желательное. – Какого рода соглашение предложил тебе Хэнд?

Сканировать и искать. Держать его на связи.

– Исаак… Больше, чем платил мне ты.

– Кажется, ты забыл об отличном оздоровительном пакете…

– Ничуть. Скорее, пытаюсь сделать его менее необходимым. Сканируй и ищи.

– Что, неужели так плохо воевать за «Клин»? Перешивка в новое тело – пожалуйста, по первому требованию. Странно, что человек с твоей подготовкой может так страдать по поводу собственной смерти.

– Исаак, с тобой не согласились бы сразу трое из моих людей. Если бы они не умерли.

Карера сделал вид, что не понял.

– Каких людей?

Я невольно изменился в лице:

– Сян Сянпин – если бы не превратился в кашу после залпа ультравибраторов. Разорванные нанобами Хансен и Крюикс.

– Твои лю…

– Я слышал, что ты сказал.

– Да. Извини. Я подумал…

– Тренинги ничего не дают, что тебе отлично известно. Уступи Лапинии эту чертову басню. Техника и везение – вот составляющие успеха здесь, на Санкции IV.

Сканировать и искать. Найти этого гада… И спокойнее, еще спокойнее…

Карера тихо сказал:

– Санкция IV либо иной конфликт. Какая разница? Ты должен знать это лучше, чем кто бы то ни было… В этом суть игры. Если не желаешь участвовать – не нужно садиться за стол. В "Клин" идут не по призыву.

– Исаак, на войну призвана вся эта чертова планета. У ее обитателей просто не существовало иного выбора. Раз ты задумался на такую тему, вот подходящий к случаю квеллистский лозунг: "Если ты в армии – должен нести большое ружье".

Карера скептически хмыкнул.

– По-моему, не более чем здравая рекомендация. Сомневаюсь, чтобы эта сука выдала что-то незаурядное.

Вон там.

Мои пропитанные тетраметом нервы будто подпрыгнули.

Точно. Там.

Плоская поверхность. Часть какой-то созданной человеком машины. Слишком угловатая, по-иному отражавшая блики среди этого нагромождения округлых форм и застывших пузырей. Точно. Боковая поверхность пилотируемого модуля.

Установив на нужное место "Санджет", я навел лазер в сторону цели. И неторопливо ответил:

– Исаак, она вовсе не была философом. Она была солдатом.

– Террористкой.

– Мы уходим от сути.

Я нажал на спуск. Через причудливую арену метнулось пламя, завершаясь разрывом на противоположной стороне. Что-то отошло от корпуса и разлетелось на части. Я с трудом удержался от радостной улыбки.

Звук дыхания.

Единственное, что меня насторожило. Тонкий, едва слышимый звук на самой нижней грани чувствительности. Замаскированное физическое усилие?

Твою…

С яркой вспышкой прямо над головой разбилось что-то невидимое. Что-то еще менее различимое прошло по стеклу шлема, оставив на поверхности светящиеся царапины. Я ощутил множественные удары по скафандру.

Граната!

Рефлекс бросил тело вправо. Почему именно вправо, я осознал уже потом. Кратчайший путь от моей позиции до места, где притаился Карера, лежал за кольцевидным выступом, окружавшим вход в причальный порт. Примерно одна третья часть всей окружности. Карера все это время крался ко мне, одновременно разговаривая. Короб пилотируемого модуля, который по моему предположению выдал позицию Кареры – он просто волочил его за собой. Злость, сквозившая в голосе, служила прикрытием напряжения от тяжелой работы. Подойдя достаточно близко, Карера остановился и залег, дождавшись моего выстрела. С его богатым опытом космических единоборств коммандер нанес удар так, чтобы я ничего не заметил.

Действительно, элементарно.

Он появился передо мной в пятидесяти метрах, словно летающая версия Семетайра с того пляжа, с вытянутыми вперед руками. В правой руке Кареры виднелся "Санджет", а на левой я заметил электромагнитный гранатомет системы "Филипс". Чутье подсказало, что вторая граната уже на подходе, в разделяющем нас промежутке.

Пришпорив пилотируемый модуль, я перевернулся на спину. Корпус корабля моментально скрылся из глаз и снова возвратился, уже с другой стороны, как только я начал выхо-дить из петли. Граната, слегка отклонившись под действием струи моего двигателя, разорвалась, и космос ощетинился шрапнелью. Я почувствовал, как осколки прошли сквозь левую голень и стопу. Поврежденная конечность тут же онемела от удара. Немедленно возникшая боль напомнила о разрезавшей руку монокристаллической нити.

Давление в скафандре быстро упало. Возникла боль в ушах, первыми отреагировавших на изменение. Полисплав оказался пробит в десятке мест, но скафандр еще держал воздух.

Проходя над скоплением пузырей, я то и дело менял направление. Мимо несся корпус корабля, мелькали элементы конструкции. Полисплав начал . заполнять пробоины, и боль в ушах немного отпустила. Недоставало лишь времени поискать Кареру взглядом. Немного убрав газ, я снова нырнул, точно следуя за рельефом. Вокруг метались лазерные импульсы.

Чтобы сломать траекторию, я по касательной ударился о корпус и тут же увидел, как очередной выстрел лег слева, совсем рядом. На этот раз удалось заметить место, откуда стреляли: Карера привалился к округлой поверхности пузыря поблизости от уклона, с которого начинался путь в причальный порт. Его следующий ход был бы естественным.

Со своей позиции Карера, оттолкнувшись посильнее, мог придать своему телу достаточную линейную скорость и выйти на дистанцию для стрельбы в упор. Подойдя, он пробил бы в моем скафандре дыру, которая не затянется никогда.

Я снова стукнулся о ближайший купол. Больше идиотских акробатических трюков – будет сложнее прицелиться. Убавив ход, я постарался уйти под прикрытие стен и, сделав так, выключил двигатель. В поисках опоры пришлось схватиться за причудливо-неровную стену руками. Эти же барельефы попадались на глаза чуть раньше. Погасив инерцию, я оглянулся в поисках Кареры.

Ничего. Я определенно находился вне поля его зрения.

Повернув голову обратно, я принялся более внимательно разглядывать барельефы. Константа. Единая для всей вселенной.

Граната разнесла еще одного марсианина, вросшего в корпус примерно в десяти метрах от меня. Откатившись в сторону, я ощутил толчок в спину и тут же услышал, как у плеча засвистел выходящий из скафандра воздух. Упавшее давление навалилось на уши острой, как от удара ножом, болью. Я закричал.

Чтоб тебя!

Включив двигатель, я рванулся из-за укрытия вверх, не очень ясно представляя, каков будет мой следующий шаг. Карера скользил над корпусом на дистанции в пятьдесят метров, не более. Увидев лазерный импульс, я мгновенно перевернулся на спину и нырнул прямо в раскрытую пасть причального порта. Вслед раздался голос Кареры, почти удивленный:

– Куда ты, Ковач…

За спиной что-то ухнуло, и двигатель моего модуля встал. Я почувствовал сильный жар. Черт бы побрал Кареру и его опыт боя в вакууме. Но скорость еще не погасла окончательно, и не исключено, что какой-то шанс достался мне от мстительного призрака самого Матиаса Хэнда.

Мат, он ведь застрелил тебя, и ты сам проклял мерзавца… Я уцепился за эту мысль, будто желая позолотить судьбе ручку.

Некоторое время я лежал в тишине. Неподвижно и довольно долго. Как вдруг уловил звук, пришедший неизвестно откуда. Раздавшийся в моем гермошлеме странный булькающий звук… Потребовались секунды, чтобы понять: я смеялся.

Вставай, Такеши. Ну давай же… Здесь он прикончит тебя, Так! ВСТАВАЙ!

Отставив руку, я попытался подняться. Черт – нету руку… Сломанный локтевой сустав чмокнул. Мышцы и сухожилия свело от боли. Хватая ртом воздух, я перекатился на бок, подключив к делу здоровую руку. Так-то лучше.

О черт!

У меня в руках было крыло марсианина.

Я на секунду остолбенел. Достаточно, чтобы появилась мысль что барельефы – лишь резьба, искусно выполненная на корпусе корабля. Достаточно, чтобы понять: это вовсе не резьба.

Марсианин умер в крике. Крылья отведены назад, за спину. Почти на всю длину они оказались вросшими в материал корпуса и выступали лишь там, где находились двигавшие ими мускул шедшие от согнутой спины погибшего существа Вывернутая в агонии голова, раззявленный клюв и глаза, устремленные в пространство, как кометы… Над поверхностью корпуса выступала одна конечность с выставленными конями. Труп покоился в материале корпуса так, словно утонул в нем, как в трясине.

Посмотрев по сторонам, я увидел, что все окружавшее ппостранство наполнено точно такими же фрагментами, и понял наконец, где находился. Корпус корабля вокруг причального порта – весь этот усеянный пузырями ландшафт – представлял собой огромную могилу. Место оказалось гибельной ловушкой, устроенной для тысяч и тысяч марсиан пои помоши неведомой субстанции, обрушившейся неизвестно откуда и поглотившей их, когда…

Когда что?

Стоявшая перед моими глазами скульптурная композита лежала далеко за пределами воображения. Я не представлял что за оружие это совершило, не имел понятия – какие обстоятельства могли спровоцировать конфликт между двумя цивилизациями. Вероятно, более весомые, нежели стремление человечества сколотить небольшую межпланетную империю не обращая внимания на всякий мусор вроде чаек, ковром покрывавших море в районе Заубервилля.

Я не мог представить, как именно это произошло. Зато видел мертвых.

Ничто не меняется. На расстоянии в одну тысячу и еще пятьдесят световых лет от дома я наблюдаю все то же дерьмо.

Мобилизирующий костюм натужно заскрипел, пытаясь выполнить задачу. Однако техника не смогла приподнять меня с уровня поверхности. Кажется, пришло время избавиться от висевшего за плечами груза. Кнопка аварийного сброса сработала более или менее нормально. Освободившись, я потянул за ремень "Санджета". Застрявший на пилотируемом модуле лазер не поддавался. Несколько секунд я пытался вырвать оружие из капкана. Потом бросил ремень, стараясь высвободить "Санджет" с противоположной стороны.

– Ладн…… вач. Если… рав…… оитли.

Карера. Сигнал то и дело пропадал, искажаемый переотражениями внутри порта. Он уже идет за мной. "Санджет" застрял окончательно.

Брось его!

И остаться с голым пистолетом? Против полисплава? Внутри надрывался голос Вирджинии Видауры: Оружие расширяет возможности. Ты сам – убийца и разрушитель. Ты – самое сильное звено, с оружием или без него. Брось лазер! Я подавил усмешку. Окей, Вирджиния. Как скажешь.

Шатаясь, я побрел по входному тоннелю порта, на ходу доставая пистолет. Вдоль коридора сплошь стояли ящики с имуществом "Клина". Радиомаяк лежал, второпях сброшенный на пол. Похоже, на него натолкнулся сам Карера. Ближайший ко мне ящик был взломан. Пустой оказалась секция, где обычно лежал гранатомет "Филипс".

Вся сцена носила отпечаток спешки, но характерной скорее для обученного солдата. Образ контролируемой скорости. Сноровка, обычная для человека, занятого своим делом. Карера явно в своей тарелке.

Уматывай отсюда. Скорее, Так.

Я нырнул в следующий зал. Зашевелились марсианские машины. Они разбегались от меня, словно ощетинившись в испуге. Следуя нарисованным стрелам, я брел за машинами, что-то бормотавшими себе под нос.

Нет, не иди по стрелкам…

Свернув налево, я двинулся вперед по коридору, не обследованному нашей экспедицией. Некоторое время машины шли следом, потом отстали и повернули назад.

Вдруг показалось, что я слышу какое-то движение. Глаза метнулись из стороны в сторону, потом вверх. Уже смешно. Возьми себя в руки, Так. Это всего лишь тетрамет. Ты принял большую дозу и теперь ловишь обычные глюки.

Еще несколько залов и переходы – криволинейные, то и дело пересекавшиеся, но всегда просторные и с высокими потолками. Я старался не смотреть вверх, чтобы не кружилась голова. Боль в пробитой осколками гранаты ноге немного стихла. Так работало измотанное радиацией тело и так действовал все тот же тетрамет. Время от времени ноющей болью отзывались разрезанная ладонь и локоть. Яростная энергия, еще недавно владевшая мной, превратилась в неровное ощущение скорости. Она прорывалась наружу пароксизмами неожиданного веселья, во время которых я непроизвольно хихикал.

В таком интересном состоянии я непонятно зачем подался назад, вдруг очутившись в тесном замкнутом пространстве. Я обернулся и обнаружил себя лицом к лицу с последним из марсиан.

Иссохшие мембраны крыльев были плотно обернуты вокруг скелета. Труп примостился на невысоком насесте, навсегда застыв в таком положении. Удлиненный череп поник, наклонившись вперед и закрыв некогда излучавший свет грудной орган. Глаза марсианина были закрыты. Но…

Подняв клюв, он смотрел на меня.

Нет. Ни хрена подобного.

Наклонив голову, я приблизил лицо к трупу и всмотрелся. На длинную затылочную кость неведомо откуда упал блик света.

– Просто немного посижу здесь, – уговаривал я себя, пытаясь справиться с новым приступом веселья. – Здесь тихо. Всего пару часов… Так нужно.

Опершись на здоровую руку, я осел на пол и прислонился к стене. Рука бережно сжимала пистолет. Тело, словно червяк, расслабленно провисло в мобилизирующем костюме – напоминая желе, лишенное воли и не желавшее о^. ивить свой внешний скелет. Взгляд устремился ввысь, в пространство зала, и на некоторое время почудилось, будто я вижу неясные тени пляшущих в воздухе крыльев. Казалось, они хотели вырваться из стен.

В какой-то момент стало понятно, что крылья трепещут в моей собственной голове, и я почувствовал, как их тонкие, словно бумага, мембраны касаются внутренней поверхности черепа. Они царапали глаза, очень больно, мешая смотреть по сторонам, – то серые, то черные, серые – черные, серые – черные, черные, черные…

И, наконец, жалобный вой, словно печальная песня…

– Просыпайся, Ковач.

В первый момент голос показался мягким. Кто-то бесцеремонно теребил мою руку. Глаза, казалось, заклеил1– насмерть. Подняв руку, я натолкнулся на округлое стекло гермошлема.

– Очнись.

Снова голос, на сей раз – более грубый. По нервам сразу побежала тонкая волна адреналина. Моргнув, я навел зрачки на резкость. Марсианин замер на насесте в той же позе – все нормально, так – но теперь его загораживала другая фигура, одетая в полисплав и стоявшая в опасной близости. Три или четыре метра… Вне зоны досягаемости. И «Санджет», направленный в мою сторону.

Мою руку никак не оставляли в покое. Скосив глаза вниз, я увидел одну из марсианских машин, с целым набором тонких щупов хлопотавшую над перчаткой скафандра. Отмахнувшись, я прогнал машину. Сперва отступив назад, непонятная конструкция заторопилась прочь, словно принюхиваясь.

Карера расхохотался. Его смех прозвучал внутри моего шлема слишком громко. Показалось, будто трепетавшие в голове крылья каким-то образом расширили внутренний объем черепа – словно найденные в этом зале высохшие останки оказались более прочными, чем мои собственные кости.

– Неплохо, правда? Чертова образина сама привела на это место. Не веришь? Такая вот услужливая бестия.

Теперь и я засмеялся, не подобрав иной, более уместной реакции. Карера присоединился и, хохоча во весь голос, поднял левую руку с моим пистолетом.

– Ты хотел убить меня вот этим?

– Было одно сомнение.

Смех тут же прекратился. Под поднятым забралом шлема его лицо казалось осунувшимся. Я подумал: наверное, следуя за мной по коридорам марсианской архитектуры, Карера провел этот час в огромном напряжении.

Сжав ладонь, всего один раз, я втайне надеялся проверить – вдруг оружие Леманако не имеет персонального кода и подобрать его разрешено любому человеку из "Клина". Поймав движение взглядом, Карера покачал головой. Потом бросил пистолет мне.

– В любом случае он не заряжен. Можешь взять, раз так хочется. Некоторым помогает. Очевидно, так легче принять свой конец. Вероятно, заменяет руку мамаши. Или собственный член. Хочешь умереть стоя?

– Нет, – негромко произнес я.

– Откроешь шлем?

– Зачем?

– Просто как вариант.

– Исаак… – Я прокашлялся, освобождая горло от налета какой-то липкой паутины. Слова с трудом продирались наружу. То, что я собирался сказать, показалось неожиданно важным. – Исаак, мне очень жаль.

И тебе будет…

Это ощущение появилось и подступило вдруг, как слезы к глазам. Словно желание завыть по-волчьи над трупами Леманако и Квок… У меня перехватило горло.

Карера без выражения ответил:

– Это хорошо. Но несколько поздновато.

– Исаак, видел, что у тебя за спиной?

– Да. Впечатляюще. Но этот давно мертвый. И здесь нет никаких призраков. – Он сделал паузу. – Скажешь еще что-нибудь?

Я покачал головой, и Карера поднял свой "Санджет".

– За моих погибших солдат, – сказал он.

– Смотри лучше на эту чертову хрень!

Я закричал, и в каждой ноте звучали остатки всей моей воли Посланника. На долю секунды его голова повернулась. Изогнувшись в мобилизирующем костюме, я поднялся с пола и метнул пистолет ему в лицо, чуть ниже поднятого стекла шлема. И бросился вперед, низко пригнувшись… Как можно ниже.

Авось проскочит… Немного удачи, тетрамет и остатки работающего подсознания – вот все, что у меня оставалось. Сухой разряд лазера пришелся в место, на котором я только что стоял. Наверное, Кареру на самом деле сбил мой крик, или он хотел попасть именно в лицо… Возможно, так, или он просто поверил, что все кончено.

Я ударил Кареру всем телом, и он подался назад. Лазер оказался зажатым между нашими телами. Карера отреагировал, мгновенно уходя на бросок через бедро. Я повис на его теле со всей силой украденного костюма Тони. Еще два шага назад – и мы оба врезались в труп высохшего марсианина. Насест тут же начал складываться, и мы забарахтались, пытаясь не упасть. Наконец, развалившись на части, труп упал на нас. Вокруг повисло густое облако серо-оранжевой пыли.

Мне жаль.

И ты пожалеешь. Когда его кожа лопнет.

С поднятым стеклом гермошлема и тяжело дыша – должно быть, Карера втянул полные легкие этой пыли… Еще больше едкой субстанции осело на коже и попало в глаза.

В первый момент, почувствовав боль, он коротко охнул. Потом отчаянно закричал. Отшатнувшись назад, Карера отпустил "Санджет", упавший возле его ног. Руками попытался стереть порошок с лица.

Скорее всего это трение лишь ускорило процесс разъедания тканей. Крик немедленно перешел в утробный стон, а из-под пальцев потекла кровавая жижа. Порошок быстро уничтожал все, что было в горле, и через несколько секунд крики превратились в булькающий и урчащий звук, как от забившейся канализационной трубы.

С таким звуком Карера повалился на пол, все еще держась за лицо руками – так, словно хотел удержать его на месте. Из-под ладоней уже выходили огромные кровавые пузыри. Кровь, смешанная с тканями из распадавшихся легких.

В эту секунду у меня в руках оказался "Санджет". Стоя над командиром "Клина", я наблюдал, как он тонет в собственной крови. Одетое в полисплав. тело задергалось.

Мне жаль.

Подняв лазер к его лицу, закрытому судорожно сжатыми руками, я нажал на спуск.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Когда я закончил свой рассказ, Респинеджи сложил руки таким жестом, словно на самом деле был маленьким мальчиком. Которым он лишь казался. Потом Джоко коротко вздохнул:

– Восхитительно. Что-то эпическое.

– Прекрати.

– Нет, в самом деле. Мы – слишком молодая цивилизация, всего сто лет на этой планете. Нечто подобное на самом деле необходимо.

– Ну хорошо.

Пожав плечами, я потянулся к бутылке, стоявшей на низеньком столике. Загипсованный локоть отозвался на движение резкой болью.

– Считай, что получил все права. Хочешь – продай это Лапинии. Пусть сделают оперу из нашего долбаного путешествия.

– Можешь смеяться, но здесь есть рынок для такого продукта.

В глазах Респинеджи загорелся огонек предпринимательского интереса.

– К сожалению, у нас почти все привозится с Латимера. Кто знает, долго ли проживет общество, выстроенное на чужих идеалах?

Я налил еще один, полный стакан виски.

– Кемп его знает…

– О-о, Такеши, политика… Совсем другое дело. Кемп – лишь помесь неоквеллистских настроений и старого доброго коммин… комму…

Он пощелкал пальцами:

– Помоги, ты же с Харлана. Как там его называли, у вас?

– Коммунитарианизм.

– Да, конечно. – Респинеджи глубокомысленно покачал головой. – То есть продукта, не выдержавшего проверки временем. В противовес старой доброй героической саге. Плановое производство, общественное равенство… Наивная надуманная конструкция. Ради всего святого, кто на такое купится? Где вкус жизни? Где кровь и где адреналин?

Отхлебнув виски, я принялся разглядывать унылые крыши складских построек. Раскоп-27. Угловатые формы строений неплохо смотрелись в сиянии предзакатного солнца. Судя по трансляции, наполовину съеденной помехами и кодированием, война откатилась на экватор, к западу. Что-то похожее на контрудар Кемпа, к которому Картель не был достаточно подготовлен.

Жаль, что теперь у них нет Кареры и думать больше некому.

От глотка виски меня слегка передернуло. Алкоголь действовал сильно, но как-то мягко. Все лучше, чем пойло из Заубервилля. По ощущениям – прошла всего неделя с того дня, как мы с Депре распили бутылку на двоих. Не мог и представить, что окажусь в одной комнате с Респинеджи.

– Там прольется много крови, – заметил я, кивая в сторону экрана.

– Да, теперь – конечно. Революция… Представь, что будет после. К примеру, если в результате нелепой войны победит Кемп и осуществит то, что обещано в плане избирательной системы? Как полагаешь, что тогда произойдет? Могу подсказать.

– Полагаю, можешь.

– Менее чем через год он подпишет с Картелем те же контракты. Если нет – это сделают его люди. Они… гм… поставят на голосование устранение Кемпа с политической арены Индиго-Сити и сделают все сами.

– Мне кажется, такого человека нельзя убрать по-тихому.

– Да, голосование – всегда проблема, – рассудительно заключил Респинеджи. Потом вдруг спросил: – Ты действительно с ним встречался?

– С Кемпом? Да, и не раз.

– И что он такое?

То же, что Исаак. То же, что Хэнд. То же, что они все. Тот же напор. Та же проклятая убежденность в собственной правоте. Отличаются лишь той химерой, в которую верят.

– Он высокого роста, – сказал я.

– А-а… Это логично.

Повернувшись, я взглянул на сидевшего рядом ребенка.

– Джоко, неужели тебя не беспокоит ситуация? Что будет, если в своей борьбе кемписты на самом деле преуспеют?

Респинеджи только оскалил зубы.

– Сомневаюсь, чтобы их политические советники чем-то отличались от людей Картеля. У всех свои аппетиты. И кстати… Имея то, что я получил из твоих рук… Полагаю, у меня есть достаточный капитал, чтобы выкупить свою давно заложенную душу. – Он вдруг посерьезнел. – Имея в виду, что мы демонтировали все передатчики, оставленные Хэндом.

– Расслабься. Я же говорил, что нашел целых пять. Достаточно того, что "Мандрагоре" придется искать их, находясь вблизи места. И все равно у меня не оставалось времени.

– Гм…

Респинеджи раскрутил виски, налитое на самое дно широкого стакана.

– На мой взгляд, ты действовал слишком рискованно. Что, если "Мандрагора" их вытащила?

Рассудительный тон мальчика совершенно не соответствовал облику. Я только пожал плечами.

– И что? Хэнд не стал бы рисковать. Предположим, он получит всех обратно, что слишком далеко от реальности. Безопаснее просто расстаться с деньгами. Хотя бы в качестве хорошего прикрытия.

– Да. Хорошо, в конце концов, это ты – Посланник. – Он легонько подтолкнул лежавший на столе тонкий, размером с ладонь приемник, доставшийся мне от "Клина". – Уверены, что "Мандрагора" не сможет это перехватить?

– Не сомневайся, – улыбнулся я. – Настоящее произведение искусства. Средство, созданное именно для камуфляжа. Без этой маленькой коробочки сигналы моего передатчика неотличимы на фоне радиошумов звездного неба. Для "Мандрагоры" и для кого угодно. Ты единственный и несомненный обладатель марсианского линкора. Очень ограниченной серии.

Взяв со стола приемник, Респинеджи взвесил его на ладони.

– Ладно. Все ясно. Соглашение достигнуто. И не старайся перепрыгнуть через голову. Хороший продавец знает, где остановиться.

– И встречный совет: не шути со мной, – дружелюбно ответил я.

Респинеджи недовольно потянул носом воздух.

– Такеши, я человек слова. Самое позднее – послезавтра. Лучшее, что можно достать за деньги. В Лэндфолле, разумеется.

– Плюс хороший техник, способный хорошо его подогнать. Настоящий специалист, а не какой-нибудь недоучка, помешанный на виртуальном мире.

– Странные речи в устах человека, собравшегося провести в виртуальности ближайшие десять лет. Знаете, я сам имею степень, виртуально. По администрированию бизнеса. Создал дюжины три проектов. Куда интереснее, чем делать бизнес в реальном мире.

– Ладно, просто фигура речи. Итак, хороший специалист, способный перешить, и только. Не желаю, чтобы меня ровняли по чьему-то разумению.

– Хорошо… раз ты мне не доверяешь, почему не поручил эту операцию своему пилоту?

Респинеджи явно обиделся.

– Пилот будет наблюдать за процессом. Она достаточно квалифицированна, чтобы не дать себя обмануть.

– Уверен, что так. Выглядит очень компетентным специалистом.

Я сделал непонимающий вид. Хотя… Незнакомые органы управления и коды "Клина", выскакивавшие при каждом маневре, последствия радиации… Амели Вонгсават справилась с трудностями и провела боевой корабль по сложному курсу от Дэнгрека до Раскопа-27 меньше, чем за пятнадцать минут.

– Так и есть.

Респинеджи ни с того ни с сего издал короткий смешок.

– Знаешь, вчера вечером, увидев опознавательные огни "Клина" на этом чудище, я было посчитал, что все, конец. Не мог и предположить, что боевая машина "Клина" в угоне.

Меня снова передернуло.

– Досталась она непросто.

Мы продолжали сидеть у маленького столика, наблюдая, как закатное солнце скользит по конструкциям раскопа. На расположенной вдоль склада улице играли дети. Веселая игра: много крика и беготни.

Наконец Респинеджи спросил:

– Ты дал ему имя? Тому кораблю?

– Нет. Как-то не до того было.

– Конечно. Теперь время есть. Какие мысли?

Я пожал плечами.

– "Вордени"?

Респинеджи с пониманием взглянул на меня:

– А-а… Думаешь, ей понравится?

Я поднял стакан и выпил до дна.

– Откуда мне, на хрен, знать?

С того момента, когда я выполз из ворот, археолог почти все время молчала. Вероятно, последней каплей стало убийство Ламона. Или причина в другой картине – на которой я, держась на ногах лишь за счет мобилизирующего костюма, сеял смерть среди бойцов "Клина". Тех солдат, оставшихся лежать на песчаном пляже. Она закрыла ворота с безразличным лицом, таким, как у вырубленного из реальности тела от "Синтеты". Потом, молча следуя за Вонгсават и за мной, прошла в брюхо "Духа Энгина Чандры". Наш археолог вела себя как механический андроид и, оказавшись в гостях у Респинеджи, немедленно заперлась в комнате.

На контакт идти не хотелось. Разговор оказался бы слишком тяжелым, учитывая мое плачевное состояние. Сказав себе, что необходимости в таком разговоре может вообще не возникнуть, я посвятил время иным, более насущным делам с Респинеджи.

Вскоре с делами было покончено.

Следующим утром меня разбудили прибывшие воздухом специалисты из Лэндфолла, посадившие свою посудину с изрядной небрежностью. На самочувствие давило похмелье средней тяжести – от коктейля из виски, замешенного на особо качественных антирадиационных и болеутоляющих препаратах, купленных на черном рынке. Двое прибывших были молодыми, гладкими и наверняка преуспевшими в своем деле. Мое появление они восприняли с раздражением.

Под взглядом Респинеджи мы обменялись нелицеприятными фразами, но я совершенно очевидным образом утратил способность наводить ужас. Их манера поведения говорила сама за себя: "Что делает здесь этот фраер в мобкостюме? " В итоге я сдался и проводил обоих на корабль.

У входного люка нас поджидала Вонгсават, стоявшая с весьма серьезным видом, скрестив на груди руки. Едва заметив пилота, специалисты умерили гонор.

– Все это здорово, – сказала Вонгсават, глядя, как я пытаюсь вскарабкаться по трапу. – Но отчего ты не поговоришь с Таней? По-моему, у нее есть что сказать.

– Кому, мне?

Пилот нетерпеливо дернула плечами.

– Кому-нибудь. Похоже, собеседником выбран ты. Со мной она не разговаривает.

– Она еще в комнате?

– Вышла, – Вонгсават махнула рукой в сторону центральной части Раскопа-27. – Иди туда. А я присмотрю за этими двумя.

Я нашел Вордени полчаса спустя. Стоя на одной из улиц верхнего уровня, археолог вглядывалась в фасад противоположного здания. На фасаде виднелся небольшой фрагмент марсианской архитектуры, превосходно отреставрированный и встроенный варку. Поверх техноглифа шла сделанная чьей-то недрогнувшей рукой надпись из иллюминия: "Фильтрационная рекультивация".

Над аркой лежала набросанная механизмами земля, валы которой словно щупальца простирались по высушенной солнцем поверхности. Вблизи этих линий маячили еще две закутанные фигуры.

С моим приближением Вордени обернулась. Ее мрачное лицо явно отражало бушевавшие внутри противоречивые мысли.

– Ты за мной следил?

– Сам того не желая, – солгал я. – Хорошо выспалась?

Она отрицательно качнула головой:

– Все еще слышу крик Сутъяди.

– Да… – Молчание явно затягивалось, и я кивнул в сторону арки. – Хочешь попасть внутрь?

– Ты спятил, мать твою? Нет. Просто остановилась, чтобы…

Она бессильно махнула рукой в сторону закрашенного техноглифа.

Я внимательно изучил изображение.

– Что, инструкция к сверхсветовому двигателю?

Таня почти засмеялась:

– Нет.

Вытянув руку, она пробежала по одному из техноглифов, не касаясь пальцами.

– Это статья для обучения. Нечто среднее между стихотворением и инструкцией для юношей. Часть – уравнения, возможно, касающиеся подъема или переноски тяжестей. По сути, все это граффити. Здесь говорится… – Остановившись, она снова покачала головой. – Нет, это невозможно перевести. Но здесь речь… м-м… речь о надеждах. Скажем так: разъяснение о сути отношений с вечностью, начиная с мечты о полете – до того момента, когда можно использовать свои крылья. И о том, что предстоит большой путь – прежде чем удастся летать в густонаселенных пространствах.

– Ты меня дурачишь. Неужели так и написано?

– Да, так. И это увязано с кое-какими уравнениями. – Таня отвернулась к техноглифам. – Они хорошо ориентировались в сложных проблемах. В марсианской психологии вообще нет деления по проблематике. Такого, что соответствовало бы нашим представлениям.

По-моему, демонстрация собственных знаний совершенно вымотала нашего археолога. Она как-то сникла.

– Я собиралась в начало раскопа. Там есть кафе, на которое показывал Респинеджи. Не уверена, выдержит ли мой желудок, но…

– Что же, я с тобой.

Она взглянула на мой мобилизируюший костюм – не слишком выделявшийся под одеждой, полученной у распорядителя раскопок.

– Кажется, мне следовало запастись таким же.

– Едва ли в оставшееся время он принесет реальную пользу.

Мы медленно двинулись вверх по склону.

– Как ты думаешь, все получится? – вдруг спросила Таня.

– Что именно? Сделка по продаже самого крупного за последние пятьсот лет археологического открытия по бросовой цене? За деньги, сопоставимые со стоимостью виртуального хранилища или одного коммерческого старта? Сама-то представляешь масштаб?

– По-моему, Респинеджи – продажный торгаш, и не стоит доверять ему больше, чем тому же Хэнду.

– Таня, – мягко сказал я. – Вовсе не Хэнд сдал нас Карере. Респинеджи совершает сделку века и знает это. Здесь он вполне надежен, можешь мне поверить.

– Ладно. Ты у нас Посланник.

Кафе выглядело так же, каким запомнилось в прошлый раз. Заброшенное место с потертой мебелью, расставленной под громоздившимися наверху конструкциями раскопа. Над головой слабо мерцала объемная картинка меню, а на экране музыкального автомата почти беззвучно разевала рот вездесущая Лапиния. Звук был предусмотрительно выведен на минимум. Вокруг стояли разнообразные марсианские редкости. На мой взгляд, совершенно случайная коллекция.

Мы оказались единственными посетителями.

Неизвестно откуда появился официант – как оказалось, скучавший за стойкой. С обиженным лицом он встал рядом с нашим столом. Я посмотрел сначала в меню, потом на Вор-дени. Она лишь покачала головой.

– Мне только воды, – сказала она. – И сигареты, если у тебя нет.

– "Сайт-севен" или "Волю к победе"?

Таня поморщилась:

– "Сайт-севен".

Официант взглянул на меня в надежде на более существенный заказ.

– Кофе есть? – Он кивнул. – Неси. Черный. И влей туда чуток виски.

Официант неохотно побрел на кухню. Подняв бровь, я недоуменно посмотрел на Вордени.

– Оставь его. Что за интерес работать в таком месте.

– Что еще хуже, он может быть мобилизованным. Кстати, взгляни на декор. О чем тут говорить.

Археолог слабо улыбнулась.

– Такеши… – Она наклонилась ко мне. – Когда ты отправишься в хранилище… Я… гм… я не пойду с тобой.

Я кивнул. Следовало ожидать.

– Извини.

– Почему извиняешься?

– Ты… Ну, за два месяца ты многое сделал. Вытащил меня из лагеря.

– Вытащили. Потому, что в тебе нуждались. Не забыла?

– Я так сказала со зла. Злилась не на тебя, но…

– Нет на меня. На меня, на Шнайдера, на весь гребаный одетый в военную форму мир. – Тут я пожал плечами. – Я тебя не осуждаю. Собственно, ты права. Из лагеря тебя вытащили потому, что ты была нужна. И ты ничем мне не обязана.

Таня внимательно изучала свои ладони.

– Такеши, ты помог собрать воедино мое "Я". Не могу не признать: вся эта посланническая хрень работает безупречно. Мне стало лучше. Не сразу. Но я вернулась к работе.

– Что ж, отлично. – Немного помедлив, я все же сказал:

– Факт остается фактом: я сделал это лишь потому, что нуждался в твоей помощи. Часть нашей миссии. Зачем вытаскивать тебя из лагеря, если там остается половина твоей души.

Вордени недоверчиво переспросила:

– Души?

– Извини, я выразился не совсем точно. Наверное, слишком долго общался с Хэндом. Дело не в том, что твой уход будет проблемой. Мне любопытны твои мотивы.

Возле стола появился официант, и мы замолчали. На столе появились сигареты, вода и мой кофе. Открыв пачку, Вордени протянула одну через стол. Взяв сигарету, я покачал головой.

– Я сам выхожу из дела потому, что оно плохо кончится. Для тебя.

Она засмеялась почти беззвучно и достала из пачки еще одну сигарету. Потом зажгла ее о полоску для прикуривания. Вверх поднялись сизые завитки.

Официант отошел в сторону, и я отхлебнул глоток кофе, смешанного с виски. Приятное ощущение. Вордени выпустила в потолок струю дыма.

– Почему я остаюсь?

– Да, почему ты остаешься?

Она уставилась взглядом в поверхность стола.

– Такеши, сейчас я просто не могу уйти. Рано или поздно то, что мы нашли, станет достоянием общества. Ворота захотят открыть. Или отправят межпланетный корабль. Возможно – и то, и другое.

– Да, рано или поздно. Пока этому мешает война.

– Я не могу ждать.

– Но почему не подождать, например, на Латимере? Так безопаснее.

– Не могу. Ты сам говорил – транзит до Латимера отнимет минимум одиннадцать лет. При полном ускорении и без коррекции курса. Возможно, курс придется менять. Кто знает, как сложится ситуация через одиннадцать лет?

– Вероятно, война окончится.

– Военные действия могут прекратиться уже через год. После этого Респинеджи начнет вкладывать в это деньги, и я не хочу оказаться слишком далеко.

– Ты не доверяла Джоко всего минуту назад. Неужели будешь с ним сотрудничать?

– Мы… гм… На эту тему мы уже поговорили сегодня утром. Респинеджи предлагает спрятаться до заключения мира. Он даст мне новое тело. – Вордени неловко улыбнулась. – Мастеров Гильдии осталось не так много. Кажется, я часть его инвестиций.

– Вероятно, да. – В тот момент я еще не понимал в точности, почему так упорно стараюсь ее разговорить. – Но, как ты понимаешь, не в силах Респинеджи защитить тебя от "Клина" – если они придут за тобой.

– Такое возможно?

– Вполне…

Я глубоко вздохнул.

– Нет, практически нет. Разумеется, у Кареры есть резервная копия, записанная в надежное хранилище. Однако пройдет время, прежде чем поймут, в чем дело. Еще больше времени пройдет до получения разрешения на перепрошивку тела с его копией. И даже если Карера окажется в Дэнгреке, он не найдет там никого, кто рассказал бы о происшедшем.

Глядя куда-то в сторону, Вордени поежилась.

– Таня, так было нужно. Мы должны были скрыть все следы. Что лично тебе известно лучше, чем кому-либо другому.

– Что?

Ее взгляд встретился с моим. Теперь я смотрел прямо в ее глаза.

– То, что слышала. Тебе известно больше, чем кому-либо. Так уже было. Что, нет?

Неожиданно дрогнув, она вновь отвела глаза в сторону. От сигареты поднимался дымок, уносимый легким ветерком. Я бросал слова в разделявшую нас тишину.

– Теперь это не слишком важно. Одной тебя не хватит, чтобы слить нас на полдороге до Латимера. Мы доберемся туда и больше с тобой не встретимся. Никогда. Ты никогда меня не увидишь. Сейчас ты собираешься остаться здесь. Но, как уже сказано, я любопытен.

Таня пошевелила рукой – так, словно это была чужая рука, – и, поднеся к губам сигарету, еще раз втянула дым. Ее глаза смотрели в точку, недоступную с моего места.

– И как давно ты понял?

– Когда… – Я ненадолго задумался. – Пожалуй, я узнал об этом вдень, когда тебя вытащили из лагеря. Ничего конкретного, но я сразу понял, что есть проблема. Кто-то уже пытался тебя отбить. Так сказал комендант лагеря – между приступами бреда.

– Странно. Не думала, что он так говорлив. – Таня еще раз затянулась, зажав сигарету в зубах.

– Наконец, твои друзья, что застукали нас в зоне отдыха "Мандрагоры". В тот раз я должен был реально остаться на полу. Как я понимаю – трюк опытной шлюхи, старый как мир. Намеченного человечка нежно берут за яйца и отводят в темную аллею, где его встречает злой сутенер.

Она дернулась. Я изобразил подобие улыбки.

– Извини. Это я образно выражаюсь. Неприятно, когда тебя обманывают. Теперь поясни: его слова насчет "отстрелю голову" – дешевая показуха, или тебя хотели убрать?

– Не знаю, – с сомнением произнесла Вордени. – Они были из революционной гвардии Кемпа. Хорошие бойцы. Когда Дэн вышел на их след, легко его взяли. Выжгли стек, а тело продали на запчасти. Я узнала, когда мы ждали твоего возвращения. Наверное, хотели меня напугать. Не знаю… Скорее всего застрелили бы и меня, чтобы не возиться.

– Понятное дело. Но ведь ты сама их привела? Разве нет?

– Да, – сказала Таня, обращаясь к самой себе, будто впервые осознавая тяжелую правду. – Это сделала я.

– Не пояснишь ли, для чего?

Вордени сделала нервное движение, едва заметное. То ли просто дернула головой, или ее проняла дрожь.

– Понятно. По крайней мере скажи как.

Собравшись, она попыталась взять себя в руки.

– Кодовый сигнал. Я сделала это, пока вы с Яном выходили к "Мандрагоре". Сначала сказала, чтобы они ждали моего сигнала. Потом, когда удостоверилась, что мы направляемся в Дэнгрек, сделала один звонок из своей комнаты. – По лицу археолога скользнула улыбка, но голос оставался ровным, словно у робота. – Я заказала белье. По каталогу. Координаты – это размеры. Все просто.

Я понимающе кивнул.

– Ты кемпистка?

Таня нетерпеливо поежилась:

– Ковач, я вообще не с этой планеты. Не имею отношения к политике и не имею права на собственную политическую позицию. – Она зло посмотрела мне прямо в глаза. – Ради бога, Ковач… Это их планета. Что, не так?

– По мне, это уже политическое заявление.

– Да, конечно… Куда как лучше – не иметь вообще никаких убеждений.

Вордени продолжала курить, и я увидел, как от волнения слегка задрожали ее руки.

– Завидую тебе, твоему безразличию. Гребаная ханжески-самодовольная позиция.

– Таня, ладно тебе… Это легко приобретается. – Я постарался внести в свою речь извиняющиеся ноты. – Поработай военным советником у Джошуа Кемпа, когда Индиго-Сити разваливается на части в гражданском конфликте. Помнишь ингибирующие средства, которые использовал Карера? Знаешь, когда я впервые с этим столкнулся? Когда охрана Кемпа сбросила ингибиторы на протестовавших торговцев марсианскими древностями. В Индиго-Сити, примерно за год до начала войны. Максимальная загрузка, непрерывный огонь. Никакой пощады эксплуататорам. С первыми же зачистками становишься вполне безразличным.

– Так ты ренегат.

В голосе археолога сквозило презрение. Однажды я уже слышал этот тон – ночью, в баре, когда Вордени отослала Шнайдера прочь.

– Да, хотя и не так прямо. Я подумывал об устранении Кемпа, но понял, что игра не стоила свеч. На его место тут же встанет кто-нибудь из семьи или какой-нибудь чертов назначенец. К тому же война казалась неизбежной. Если процитировать Квел: пусть события идут своими, гормональными путями.

Таня прошептала:

– Итак, ты выжил?

– Таня, я вообще занимался только выживанием.

Таню Вордени тут же заколотило.

– Я… Ковач, ты долго был у меня перед глазами. В Лэндфолле, во время перестрелки у промоутера, в здании "Мандрагоры", на пляже в Дэнгреке, где ты расстрелял своих же солдат. Я… я завидую твоим качествам. Но как ты сам уживаешься с собой?

Скрывая эмоции, я сделал большой глоток кофе, смешанного с виски. Казалось, она не обратила внимания.

– Я сама этого не умею. Не могу выбросить их из памяти. Дхасанапонгсакула, Арибово и остальных. За малым исключением – я не видела, как они умирали. Но они… Не уходят. Тебе не понять.

Она проглотила вставший в горле комок.

– Ты не предложишь мне сигарету?

Вордени без слов передала пачку. За неимением иного прикрытия я потянул паузу, зажигая сигарету и затягиваясь. В последнее время мои системы подвергались мощным воздействиям – радиация, наркотики, чудо-лекарства Респинеджи… Удивительно, что они еще действуют. Впрочем, курение приносило немного комфорта. Привычка, не более.

Наконец я медленно произнес:

– Интуиция Посланника действует по-иному. Как уже сказано, я знал: что-то идет не так. И мне не хотелось выносить это на обсуждение. Ты… Таня Вордени производила хорошее впечатление. В глубине души не хотелось верить, что ты работаешь против меня. Даже после того, как ты устроила диверсию…

Таня попыталась оправдаться:

– Вонгсават сказала…

– Да, знаю. Амели продолжает считать, будто диверсия – дело рук Шнайдера. Я не пытался переубедить. Как уже сказано, в глубине души не мог поверить, что это сделала ты. Заподозрив Шнайдера, я начал за ним следить. В какой-то момент, находясь внутри причального порта, вычислил его комбинацию. Знаешь, какое было чувство? Как камень с плеч. Решение найдено, и нет нужды подозревать кого-то еще. Ха… Действительно, отстраненность.

Вордени молчала.

– Однако нашлась целая куча фактов, по которым Шнайдер не мог быть единственным. Подсознание Посланника незаметно копило их до тех пор, пока невероятное не стало явным.

– Например?

– Например, вот это.

Я достал из кармана портативный блок памяти. Развернувшись на столе, блок спроецировал в воздухе объемный экран.

– Пожалуйста, почисти изображение.

С удивлением посмотрев на меня, Таня склонилась в сторону экрана и сгребла светящиеся квадратики в левый верхний угол. Ее жест вызвал из памяти напряженные часы, когда я наблюдал за ее работой. Кивнув, я позволил себе улыбнуться.

– Занятная привычка. Большинство из нас располагает иконки ближе к поверхности стола. Более завершенная, более устойчивая композиция. Ты – другая. Стремишься вперед и выше.

– Вышински. Это его привычка.

– Ты научилась от него?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Наверное.

– А ты не Вышински? Нет?

Короткий смех. Потом она ответила:

– Нет, я не Вышински. Работала с ним на Брэдбери и на Земле Нкрума, однако я вполовину младше. Как такое вообще пришло тебе в голову?

– Ничего такого. Так, одна ассоциация. Знаешь, дело в этом нашем киберсексе. Есть вещи, о которых могут фантазировать только мужчины. Чисто виртуально. А кто знает мужские фантазии лучше, чем мужчина?

Она рассмеялась:

– Ерунда это, Такеши. Холодно. Кто знает мужские фантазии лучше, чем женщина?

На секунду между нами возникло теплое ощущение. Искра. Начавшая гаснуть в момент, когда появилась. Улыбка на лице Вордени тоже пропала.

– Так что ты говорил?

Я показал рукой на дисплей.

– Вот серия изображений, составленная тобой для закрытия ворот. А это – такая же серия, считанная с дисплея из каюты на траулере. Предполагаю, что ты захлопнула ворота, оставив Дхасанапонгсакула и остальных на той стороне. Потом убила двоих, остававшихся на траулере, и подвесила их в рыболовной сети. Я понял это наутро, после бурной ночи на траулере. Не сразу. Но, как уже сказано, подсознание незаметно копило факты, и они встали на свои места.

Вордени смотрела на монитор, и я видел, как при упоминании имени Дхасанапонгсакула ее пальцы слегка дрогнули.

– Были и другие зацепки. Я понял это, едва начав искать. Оксидантные гранаты, подброшенные в хранилище "Нагини". Да, здесь Шнайдер должен был участвовать: именно он отключил мониторы штурмовика. Но ты спала с ним. Как известно, старое пламя не гаснет. Это факт. Не думаю, что уговорить его было сложнее, чем меня в фитнес-центре "Мандрагоры". Поначалу совпадало не все. Почему-то ты упорно вела дело к выброске буя. Непонятно, зачем, приложив столько сил к его ликвидации, стараться непременно взять на борт то, что осталось.

Она судорожно дернула головой. Кажется, я говорил в пустоту. Вордени целиком ушла в свои мысли – наверное, вспоминала Дхасанапонгсакула.

– Никакого смысла, если предположить, что мишень оксидантного заряда – это буй. Но буй не был мишенью. Главной целью являлся комплект спасения после катастрофы. И ты разрушила все заодно и сразу. Потому что спасательный комплект был единственным средством допросить Дхасанапонгсакула. Перенести в виртуальность его и всех остальных и узнать, что произошло на самом деле. Конечно, со временем мы могли сделать это в Лэндфолле, и… Но в тот момент… Ведь ты не предполагала оставить нам такую возможность?

Наконец мои слова возвратили Вордени в реальность. Сквозь табачный туман она смотрела на меня совершенно измученными глазами.

Я с силой втянул очередную порцию дыма.

– Знаешь, когда все окончательно стало на свои места? Когда я второй раз плыл сквозь ворота. Слушай, я вдруг понял: ворота закроются сразу, как только я окажусь на той стороне. Не знаю, откуда пришла эта идея, но вдруг я увидел сюжет целиком. Как они прошли через ворота и как ворота закрылись. Вопрос – почему так вышло и как бедняга Дхасанапонгсакул, одетый в футболку, оказался в космосе? Затем я вспомнил про водопад.

Таня ошарашенно захлопала глазами.

– И что водопад?

– А то, что любое нормально устроенное человеческое существо, да еще после секса, должно было просто столкнуть меня вниз, в воду, и засмеяться. Мы оба должны были сделать именно так. А ты тряслась и рыдала. – Я смотрел на самый кончик зажженной сигареты так, словно не интересовался ничем другим. – Вы стояли у самых ворот, и ты толкнула Дхасанапонгсакула в спину. Потом захлопнула калитку. Таня, ведь для этого не нужно ждать два часа, так?

– Не нужно, – тихо сказала она.

– И ты подумала, что со мной придется сделать то же самое? Там, у водопада. Да?

– Я… – Вордени помотала головой. – Не знаю.

– Как были убиты двое оставшихся на траулере?

– Контактный разрядник. Потом завернула их в сеть. Они утонули, не успев очнуться.

Таня закашлялась, затем продолжила:

– Я подняла сеть не сразу. Собиралась… даже не знаю… Наверное, хотела зарыть их где-нибудь. Или подождать несколько дней, подтащить трупы к воротам, постараться открыть проход и бросить их туда, к остальным… Я запаниковала. Не могла сидеть на месте, гадая, сумеют ли Арибово или Венг найти способ, чтобы открыть проход и выбраться прежде, чем у них закончится воздух.

Она смотрела на меня словно в поисках оправдания.

– Я просто не могла поверить. Ведь я археолог и представляю, как… – Таня замолчала. И через несколько секунд заговорила опять: – Сама я не открыла бы ворота вовремя. Чтобы их спасти. Это… Это было в самих воротах. В их смысле. Я сидела на траулере и знала, что они находятся рядом, по другую сторону. И задыхаются. Далеко в небе, за миллионы километров… И одновременно – рядом, в этой яме. Так близко. Словно что-то, застывшее в ожидании – огромное, необъятное…

Я понимающе кивнул. Вернувшись назад, я рассказал Вордени и Вонгсават о телах, вросших в корпус марсианского корабля. Как мы охотились друг на друга, я и Карера, летая над огромным кладбищем. Но я ничего не сказал о последних тридцати минутах, проведенных внутри, и о том, что видел и слышал, с трудом пробираясь гулкими коридорами причального порта. На моей спине висел пилотируемый модуль Кареры, и я чувствовал, как вокруг летало еще что-то, совсем рядом, сопровождая всю дорогу до самого выхода. Казалось, вскоре глаза поймали неясное сияние, описывавшее кривые в полном мраке. Назад я не смотрел из страха, не желая увидеть то, что могло прятаться в темноте, протягивая ко мне свою когтистую лапу.

Просто нырнул в пустоту, целясь на свет. С трудом веря в свое счастье и опасаясь, что ворота могут закрыться и оставить меня запертым в темноте.

Галлюцинации от тетрамета.

Так я подумал позже. И скорее всего так оно и было.

– Почему ты не ушла на траулере?

Вордени погасила окурок и в который уже раз покачала головой.

– Я была в шоке. Вырезала у тех двоих стеки и просто… – Она поежилась. – Показалось, что на меня кто-то смотрит. Я снова опустила тела в воду. Стеки закинула туда же, как можно дальше. Потом сбежала оттуда. Даже не попыталась взорвать раскоп или скрыть собственные следы. Шла пешком. До Заубервилля. – Голос Вордени дрогнул. – Пару километров меня вез один человек. Молодой парень с двумя маленькими детьми. Они возвращались из путешествия на гравиглайдере. Наверное, они все умерли.

– Да.

– Я… Заубервилль был слишком близко. Я отправилась на юг. К моменту, когда Протекторат начал наступление, я добралась до пригородов Буткинари. Солдаты Картеля взяли меня в колонне беженцев. И бросили в лагерь. Что в той ситуации напоминало правосудие. – Она нашарила новую сигарету. Потом взглянула на меня – осторожно, искоса. – Тебе смешно?

Я пригубил кофе.

– Нет. Интересный поворот. Что ты собиралась делать в Буткинари? Почему не в Индиго-Сити? Раз уж симпатизировала Кемпу.

Таня поморщилась.

– Не думаю, что кемписты слишком обрадовались моему появлению. Такеши, я убила всех участников экспедиции. Что довольно нелегко объяснить.

– Кемписты?

– Само собой. – В голосе археолога послышалось удивление. – Как полагаешь, кто финансировал наши раскопки? Откуда скафандры, бурильное и строительное оборудование, приборы, системы подготовки данных для ворот? Подумай, Такеши. Мы находились на линии военных действий. Где еще можно взять такое снаряжение? Кто мог стереть из архивов Лэндфолла все данные о воротах?

Я только пробормотал:

– Как уже сказано… не вижу смысла рассуждать об этом. Итак, все это представление затеяли кемписты. Так почему ты кинула их?

Таня развела руками.

– Не знаю. Мне показалось… Ковач, сама не знаю.

– Забавно получилось.

Смяв остатки сигареты, я немного поколебался и все же достал из пачки следующую. Пристально глядя на Вордени, я ждал продолжения.

– Видишь ли… – Она остановилась и опять покачала головой. Затем снова заговорила – отчетливо, несколько раздраженным тоном:

– Я думала, что нахожусь на их стороне. В этом был смысл. Мы были едины. В руках Кемпа корабль должен был стать основой сделки, от которой не мог отказаться никакой Картель. Корабль мог выиграть эту войну. Бескровно.

– Охо-хо…

– А потом мы выяснили, что это военный корабль. В носовой части Арибово нашла орудийные батареи. Ошибиться было почти невозможно. Потом нашлись другие. Наконец, ох… – Археолог перевела дух и, выпив немного воды, прокашлялась. – Они стали другими. Прошла ночь – и все они переменились. Даже Арибово. Казалось, ей… ей хотелось обладания. Их словно захватило нечто сверхъестественное. Оно словно вышло из ворот и… – Вордени снова поморщилась. – Вероятно, я слишком плохо их знала. Двое оставшихся на траулере оказались кадровыми военными. С ними я почти не контактировала. Но все сошлись в одном: корабль необходим для победы их революции. Сжечь Лэндфолл прямо с орбиты. Завести двигатели, чем бы они ни заправлялись… Они судачили насчет сверхсветовых полетов, планировали идти войной на Латимер. Устроить то же месиво. Планетарные бомбардировки. Накрыть Латимер-Сити, Портосайнт, Суфриер. Снести с лица планеты все. Заставить капитулировать сам Протекторат.

– Они могли это сделать?

– Возможно, да. Системы, найденные на Земле Нкрума, оказались довольно простыми в управлении. Стоило понять основы функционирования. В случае, если корабль имел с такими системами что-то общее. – Вордени сделала неопределенное движение. – Однако корабль отличался, причем сильно. Но этого мы не знали. И они полагали, что справятся. Что оказалось главным мотивом. Корабль не был нужен для сделки. Они хотели получить машину для войны. Я должна была дать им эту машину. Они поднимали тосты за смерть миллионов людей – так, между прочим, словно в шутку. Ночами пили и обсуждали свои идеи. Пели идиотские революционные гимны. Сотрясали воздух риторикой. То же дерьмо, что мы слышим из правительственных каналов, только развернутое на сто восемьдесят градусов. Философия, политические бредни… Все обычные оправдания – для массово-го уничтожения населения, теперь в планетарном масштабе. А я дала им средство. Не думаю, что эти люди могли справиться с воротами без моей помощи. Они были простыми скрэчерами. И нуждались во мне. Никого другого они просто не могли бы найти: действующие мастера Гильдии или находились в криокапсулах по дороге в Латимер, или отдыхали в хранилищах, дожидаясь своей очереди на оплаченную Гильдией направленную трансляцию к месту новых раскопок. Венг и Арибово нашли меня в Индиго-Сити. И уговорили помочь. Что я и сделала.

На лице Тани Вордени появилось просительное выражение.

– Я дала им этот корабль.

– Но затем вернула его себе, – мягко добавил я. Таня протянула мне руку. Взяв ее в свою ладонь, я на какое-то время замер. Она почти успокоилась, как вдруг я спросил: – Неужели и с нами ты решила проделать нечто похожее? – Таня попыталась отдернуть руку, но я не отпустил. – Теперь это не важно, – сказал я достаточно твердо. – Все позади, и тебе остается лишь жить с этим. Вот так, Таня. Прими все как есть. Эта правда касается лишь тебя одной. Не меня.

На ее строгом лице, в самых уголках усталых глаз, показались слезы. Таня прошептала:

– Не знаю. Я старалась выжить.

– Это хорошо.

Некоторое время мы сидели молча, держась за руки. Пока на какой-то звук не появился официант, решивший узнать, что нам нужно.

Чуть позже, бродя по улицам Раскопа-27, мы прошли мимо того двора, где скупали находки и те же марсианские артефакты, что были вмурованы в стену. Перед мысленным взором возникла другая картина: застывшие в агонии марсиане, тонущие в пузырях вспученного корабельного корпуса. Тысячи крылатых существ, покрывших поверхность этого огромного, точно астероид, тела. Гибнущие в трясине анге-лы, бьющие крыльями в последней и отчаянной попытке спастись от катастрофы, захватившей целиком весь их корабль. Посмотрев в сторону Тани Вордени, я вдруг почувствовал, что ее преследует та же картина.

– Надеюсь, он этого не увидит, – негромко сказала она.

– Прости, кто?

– Вышински. Когда новость получит огласку… Он захочет увидеть то, что мы нашли. По-моему, эта картина может его убить.

– Ему разрешат доступ?

Археолог пожала плечами.

– Будет очень трудно запретить – если он очень сильно захочет. Последние сто лет он на пенсии, занимается исследованиями в Брэдбери. Но старика хорошо знают в Гильдии, где у него есть тайные покровители. Этого вполне достаточно. Ему могут сделать одолжение, например, доставив направленной трансляцией на Латимер. В конце концов, несмотря на все обвинения, он обладает достаточной независимостью, чтобы заниматься исследованиями. – Здесь Таня с сомнением покачала головой. – Но Вышински не сможет этого пережить. Его замечательные марсиане – существа, сражающиеся и гибнущие целыми когортами. Такие же, как люди… Массовые захоронения и машины для войны, стоящие ресурсов целой планеты. Это убивает все, во что он так долго верил.

– Ладно, хищники…

– Я знаю. Хищники всегда умнее, они всегда доминируют. Хищники способны создавать цивилизации, и их всегда тянет к звездам. Старая, как мир, гребаная песня…

– Старая добрая гребаная вселенная, – предложил я свою версию.

– Это лишь…

– По крайней мере они не сражались друг с другом. Ты сама говорила, что второй корабль не был марсианским.

– Откуда нам знать. Хотя выглядело именно так. И есть ли другие варианты? Объединение представителей своего вида перед лицом внешней агрессии? Смогли ли они пережить эту агрессию?

– Похоже, нет.

Она уже не слушала, неподвижным взглядом уставившись на залитые в цемент древности.

– Судя по всему, они знали, что умирают. Потому что пытались улететь на крыльях, инстинктивно. Как люди, которые пытаются бежать от бомб. Все равно что руками загородиться от выстрела.

– Получается, корпус что – расплавился?

– Не знаю… – Она с сомнением покачала головой. – Нет, не похоже. Я размышляла об этом. То оружие, что мы видели… Оно основано на более фундаментальных законах. Изменяет что-то… – Вордени развела руками. – Не знаю. Меняет волновые свойства материи? Или нечто гиперпространственное? Нечто, приходящее в трехмерный космос извне? Пожалуй, ощущение именно такое… Мне кажется, в какой-то миг корпус просто исчез. Они оказались в космосе. Оставались живыми потому, что корабль в некотором смысле никуда не делся. Но эти существа чувствовали, что он вот-вот исчезнет совсем. Думаю, поэтому они пытались лететь.

Кое-что припомнив, я даже поежился. Археолог продолжала:

– Должно быть, нападение было гораздо более массированным. То, что видели мы, происходило на большой дистанции.

Я хмыкнул.

– Да, пожалуй… Автоматические корабли оттачивали свое мастерство сотни тысяч лет. За это время бой стал настоящим произведением военного искусства. Слышала, как Хэнд высказался в самом конце атаки?

– Нет.

– Он сказал: "Это убило других". Тех, что мы нашли внутри корабля. Но он имел в виду всех. Венга, Арибово и остальных. Вот почему они пассивно ждали, пока не закончился воздух. С ними произошло то же, что с нами. Скажешь, нет?

Неожиданно Таня замерла и взглянула на меня:

– Слушай, если такое происходит регулярно…

Я кивнул:

– Да. Я тоже об этом подумал.

– Мы же высчитали, что корабли встречаются как кометы. Судя по техноглифам и данным наших измерений – раз в двенадцать сотен стандартных лет плюс-минус погрешность. Раз с Арибово и остальными произошло то же самое, значит…

– Значит, есть другой корабль, прошедший так же близко. Орбиты пересеклись от года до восемнадцати месяцев назад. И кто знает, что за цикл совершает это небесное тело.

– Можно вывести чисто статистически, – вздохнула Вордени.

– Статистически шансы двух экспедиций встретиться с подобным явлением на отрезке в восемнадцать месяцев довольно малы.

– Пренебрежимо малы.

– И это консервативная оценка. Полная невозможность – следующая на шкале.

– Ее мы исключаем.

Я кивнул и против собственной воли рассмеялся. С рассуждениями в Таню будто пошли какие-то жизненные токи.

– Точно. Как исключаем противоположную вероятность: что пространство насыщено металлоломом. То есть что столкновение с инопланетным кораблем – обычное дело. Иными словами, можно характеризовать данное явление как частное и регулярно повторяющееся сражение масштабного военного конфликта.

– Мы должны были наблюдать такие события, – неуверенно сказала Вордени. – И определить координаты хотя бы нескольких.

– Сомнительно. Космос очень велик, а корабль длиной в пятьдесят километров достаточно мал – даже в стандартах обычного астероида. Собственно, мы и не интересовались. Добравшись до этой планеты, немедленно уткнули носы в землю, стараясь собрать побольше древностей и как можно скорее их продать. Возврат инвестиций – вот название игры, которую ведут в Лэндфолле. Мы давно утратили интерес ко всему остальному.

Вордени засмеялась. Кажется, я действительно ее развеселил.

– Ковач, а ты случайно не Вышински? Рассуждаешь точно как он.

Я изобразил улыбку:

– Нет, я не Вышински. Как и ты.

В кармане ожил телефон, полученный от Респинеджи. Извернувшись и морщась от боли, я достал аппарат и нажал на кнопку.

– Ковач.

– Вонгсават. С этими ребятами все решили. К вечеру можно вылетать. Если нужно.

Взглянув на Вордени, я тяжело вздохнул.

– Нужно. Прибуду через пару минут.

Положив трубку в карман, я без слов двинулся в обратном направлении. Вордени последовала за мной.

– Эй, – вдруг окликнула она.

– Да?

– Так что насчет идеи изучения звезд? Взамен позиции "уткнуть нос в землю". Откуда такие неожиданные повороты, мистер Я-Не-Вышински?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Возможно, со времен Харлана. Единственное во всем Протекторате место, где при воспоминании о марсианах обыкновенно смотрят в небо. Конечно, у нас имелись и собственные раскопки. И остатки древних городов. Но единственным, что не давало ни на минуту забыть о марсианах, были их орбитальные станции. День за днем они кружили над нашими головами в вышине – словно ангелы с мечами и быстрой реакцией. Они были частью ночного неба. Постоянно сопровождали тебя и никогда не вызывали эмоций. Мне пора.

– Конечно.

Энергия, возвратившаяся к Вордени, теперь звучала в ее голосе. Я знал: скоро наш археолог придет в норму. Был момент, когда мне показалось, что ей не справиться и что идея похоронить себя здесь в ожидании окончания войны стала сублимацией продолжения наказания. Но появившиеся в голосе Тани храбрые нотки действовали на меня успокаивающе.

Она поправится.

Казалось, наше с ней путешествие почти окончено. Этот путь начался с очень тесного контакта, не без помощи психотехнологии Посланника. Так произошло в самом начале, еще на борту челнока, украденного по другую сторону "шарика".

Вероятно, я разбередил старую, почти зажившую рану.

Впереди уже показался грязноватый камуфляж силового поля, растянутого над боевой машиной "Клина". Остановившись, мы посмотрели на корабль.

– Один вопрос.

Я сказал это, стоя на улице, которая вела прямо к выщербленной и неудобной взлетной полосе Раскопа-27.

– Да?

– Что делать с твоей долей денег?

Она рассмеялась, теперь вполне искренне.

– Передай их мне по направленному радиолучу. Одиннадцать лет, так? Будет цель, к которой можно стремиться.

– Договорились.

Под нами на стартовой площадке неожиданно показалась Вонгсават. Выйдя из-под камуфляжного силового поля, она остановилась и посмотрела в нашу сторону.

Я поднял руку вверх и, помахав, начал спускаться к кораблю. Навстречу долгой дороге из этого мира.

Эпилог

«Дух Энгина Чандры» ушел в открытый космос, взяв старт из плоскости эклиптики. Наш корабль двигался невообразимо быстро. Человеку трудно осознать это, но в межзвездном пространстве кажется недостаточной любая скорость. С работавшими на максимальной тяге двигателями мы едва достигли доли от скорости света. Столетие назад нам могли встретиться баржи с переселенцами. «Чандру» строили вовсе не для глубокого космоса. Но необходимые для прокладки курса системы корабля проектировал сам Наханович, и мы шли так быстро, как только могли.

Иногда случается так, что в виртуальности вы утрачиваете связь с внешними событиями. Специалисты, нанятые Рес-пинеджи, нас не разочаровали. Здесь есть все: берег из причудливо выветренного, размытого морскими волнами известняка, сползшего в море слоями тонированного в разные оттенки свечного воска. Террасы выбелены солнцем. Без темных очков невозможно смотреть на поверхность камня и на море, кипящее яркими бликами.

С известняка можно сойти в воду, оказавшись сразу над пятиметровой толщей, прозрачной и прохладной. Вода незаметно убирает пот с вашего тела, как старая и мягкая одежда. Внизу ждут разноцветные рыбы. Они плавают среди кораллов, возвышающихся из песка, напоминая старинные крепостные башни.

Дом старый, и в нем множество комнат. Он стоит на взгорке точно средневековый собор, с которого срезали верхушку. Плоская крыша расчерчена на три отсека, и получившиесяплощадки выложены каменной мозаикой. С заднего двора можно уйти прямо в горы.

Внутри дома места хватает на всех, и, если захотеть, можно побыть в одиночестве. Можно пообедать на кухне или за общим столом: посуды хватит на всех. В доме постоянно играет музыка, обычно это ненавязчивая испанская гитара в записи поп-исполнителей с Адорациона или изЛатимер-Сити. На всех стенах – книги. Действительно хорошая библиотека.

В течение дня стоит жара, и после завтрака – часа через два – вылезать из воды уже не хочется. Вечерами обычно холодает. Если хотите посидеть на крыше – надевайте свитер или куртку. Сможете понаблюдать за звездами. Небо не похоже на тот вечный мрак, что открывается с мостика «Чандры». Как сказал один из специалистов, приятель Джоко, картинку сняли со старых, сделанных еще на Земле записей. На самом деле нам все равно.

Что сказать… Не так плохо для загробной жизни. Возможно, жилище не отвечает высокому стандарту, привычному для Хэнда… Зато лишено режима, обычного для такого хранилища, – ведь оно предназначалось простым смертным. Место, вполне подходящее для мертвого экипажа «Тани Вордени».

Пустые палубы «Чандры» напоминали коридоры населенного призраками корабля. Это верно подметила Амели Вонгсават, однако место нашего заключения было комфортабельнее оставшегося по ту сторону ворот марсианского линкора. Если я и призрак или, вернее, если я записан в электронную память и ползаю по проводам, встроенным в стены боевого корабля, то… У менянет жалоб.

Но бывают моменты, когда я оглядываю деревянный стол, заставленный пустыми бутылками и засыпанный табачным пеплом, и чувствую, что здесь мог быть кто-то еще. Особенно мне не хватает Крюиксхэнк. Депре, Сунь и Вонгсават – отличные товарищи, но… Мм не хватает несносности, свойственного девочке с Лимонских гор веселого нрава и ее особой манеры разговора. Само собой, что никто из них не интересуется мной в смысле секса. Так, как сделала бы она.

Сутъяди не интересует вообще ничего. Его стек – единственный, не расплавленный мной там, на песчаном берегу Дэнгрека. Сразу после вылета мы пробовали загрузить его, но… Там был только дикий крик. Мы все стояли вокруг, во внутреннем дворике, отделанном мрамором, а он не хотел никого узнавать. Кричал, что-то бормотал неразборчиво, и пускал слюни, и убегал, стараясь спрятаться от любого, кто хотел к нему прикоснуться. В итоге мы стерли его образ и даже заново отформатировали дом. Тот мраморный дворик больше не вызывал у нас хороших воспоминаний.

Сунь что-то говорила про психохирургию. Я вспомнил сержанта из «Клина», которого перешили несколько раз подряд. Решение сомнительное. Но чем бы ни считала себя психохирургия Латимера – Сутъяди ее получит. Я плачу за все.

Сутъяди.

Крюиксхэнк.

Хансен.

Сян.

Некоторые скажут: легко отделались.

Временами, сидя под ночным небом в компании Люка Депре и бутылки виски, я почти не возражаю.

Вонгсават регулярно нас покидает. За ней прилетают на старинном аэроджипе с откидным верхом. Мужчина одет с иголочки. Модель списана с образцового чиновника времен заселения Дома Хань. К нашему вечному изумлению, он всегда ссорится с ней из-за ремней безопасности, а затем, жужжа как шмель, уводит в горы. Обычно Амели возвращается через полчаса.

В реальном времени это целых два дня. Нанятые Респинеджи специалисты максимально растянули шкалу времени – по нашей же просьбе. Кажется, такое задание им дали впервые: большая часть клиентуры желает получить в десять или сто раз больше отдыха за реально короткое время. Вероятно, у большинства вовсе нет такой проблемы: как убить несколько лет, если делать вообще-то нечего? В виртуальном мире одиннадцать лет натикают куда быстрее, раз примерно в сто. На мостике населенного нашими призраками «Чандры» за несколько виртуальных часов проходит целая неделя. Так что у Латимера окажемся к концу месяца.

На самом деле было бы куда проще проспать это время. Но Карера судил о человеческой натуре так, как и любой другой стервятник из числа собравшихся у парализованного войной тела Санкции IV. Со всех космических транспортов, обладавших достаточным для бегства из зоны конфликта запасом автономности, были сняты криокапсулы. За исключением пилотских, оставленных на крайний случай и без особого энтузиазма.

Та, что стояла на «Чандре», была крайне низкого качества: всякий раз, покидая наше общество, Вонгсават проходила циклы разморозки, зачем-то инициируемые навороченным компьютером криосистемы. Хорошо проработанный клип с чиновником из Дома Хань придумала и закодировала Сунь Липин. Она сделала это просто так, в шутку – когда Вонгсават принялась ругаться на плохую работу криокапсулы.

Разумеется, Вонгсават преувеличивала. Что неудивительно в обстановке, моделирующей жизнь до такой степени идеальную. Как правило, Амели возвращалась к уже остывшему кофе, а те системные тесты, что ей приходилось выполнять в пилотской кабине, заканчивались со стопроцентно успешным результатом. Настолько четко работала навигационная система Нахановича. Как однажды сказала Сунь, инопланетяне не могли построить средства более качественные.

Пару дней назад я припомнил Сунь эти слова. Мы плыли на матрацах, огибая мыс и щурясь от яркого солнца. Она вспомнила их с большим трудом. Теперь все случившееся на Санкции IV казалось очень далеким, словно это было в другой жизни. Нынешняя потусторонняя реальность напрочь лишала всякого чувства времени. Наверное, потому, что такой необходимости просто не было. Любой из нас мог узнать время, уже проведенное в пути и оставшееся до прибытия на Латимер, из виртуального банка данных, но казалось, никто не хотел об этом помнить. Все предпочитали мутную неопределенность.

Мы знаем, что на Санкции IVпрошло несколько лет. Сколько и как именно – из нашей норы их ситуация выглядела совер-шенно неясной. Возможно, война уже закончилась или закончился вновь заключенный мир. А возможно – нет. Впрочем, ничто не имело большого значения. Жизнь своим чередом проходила мимо.

По крайней мере для большинства из нас.

Иногда я вспоминаю о Тане Вордени и каждый раз теряюсь в догадках: чем теперь занимается наш археолог? Спрашиваю себя: осталась ли она на Санкции IV или кочует по этой системе? Возможно, взяла новое тело взамен прежнего, износившегося за время подбора шифров к марсианскому дредноуту?

Интересно, сколько еще мертвых кораблей вращается по орбитам вокруг неизученных нами миров? Кораблей, всегда готовых открыть огонь по своим старым врагам и снова падающих в темноту после схватки, получив повреждения. Они пускают в ход странные машины, выползающие из коридоров, чтобы зализать раны, отремонтировать и подготовить оружие к новым стычкам.

Пытаюсь вообразить, со сколькими цивилизациями еще пересечемся мы в этом неожиданно густонаселенном небе? Раз уж начали свой поиск. И я иногда задумываюсь: в чем первопричина их появления? Удивляюсь, за что сражаются эти существа в пространстве близ никому не известной звезды, ничем не примечательной, – и всегда сомневаюсь, стоит ли жертв такая война?

Куда реже мысли обращаются в сторону Латимера и того, что лишь предстоит сделать. Кажется, детали и вовсе несущественные. Квеллистам понадобится отчет. Они захотят знать, почему я не склонил Кемпа к их проектам в масштабе всего Латимерского сектора и почему в критический момент перебежал на другую сторону… Хуже всего, что я оставил дело в состоянии, ничем не лучшем момента, когда был транслирован на задание по узконаправленному лучу. Нанимая меня, они явно представляли дело в несколько ином свете.

Что-нибудь придумаю.

Теперь у меня нет тела, но это не самая большая проблема. Есть доля – половина от тех двадцати миллионов долларов Объединенных Наций, что лежат на счете в банке Латимер-Сити. Есть небольшая команда из крепких профессионалов, дру-зей, один из которых имеет близкие родственные связи в военных кругах Латимера.

Нужно найти хорошего психохирурга для Сутъяди.

Но есть и печальная обязанность: навестить Лимонские горы, чтобы сообщить семье Крюиксхэнк известие о гибели Иветты.

И над всем этим – смутное желание. Когда-нибудь я хочу возвратиться на поросшие серебристой травой руины Иненина. И прислушаться к смутному эху. Тому, которое слышал однажды на борту корабля «Таня Вордени».

Таковы приоритеты человека, желающего восстать из мертвых. У кого с этим проблемы, может присоединиться.

Отчасти я загадываю наперед. И жду конца месяца.

Задолбало виртуальное дерьмо.