Полуночная гроза Северо-Запад Пресс, АСТ 2004 5-17-023412-0, 5-93699-087-1 Olaf Bjorn Lokniet Midnight Thunderstorm

Олаф Бьорн Локнит

Подземный огонь

«СИНЯЯ ИЛИ НЕЗАКОННАЯ ХРОНИКА» АКВИЛОНСКОГО КОРОЛЕВСТВА

ПРЕДВАРЕНИЕ

Выдержка из письма Флавия, графа Сарзака королю Аквилонии Конну II, внуку великого короля Конана, родом происходившего из земель киммерийских, а также всей королевской семье. Письмо прилагается к рукописи «Синей Хроники», представленной Его величеству Конну:

«…В 1397 году по распоряжению Королевского совета Аквилонии были отпущены значительные средства на ремонт помещений, занимаемых хранилищем рукописей Тарантийского замка. Одновременно главный хранитель библиотеки (сию должность занимал Максимус Сервий, барон Корте) решил провести всецелую и наиболее полную перепись всех находящихся в библиотеке книг, рукописей, хроник и свитков.

По причине обширности и некоторой бессистемности собрания дворцовой библиотеки, а также преклонных лет достопочтенного барона, труд сей занял значительно большее время, нежели рассчитывал месьор Сервий. Кроме того, в ходе ремонта были обнаружены помещения, о существовании которых предыдущие хранители совершенно позабыли, и которые даже не были обозначены на подробнейших планах старой части дворца.

В одном из новооткрытых помещений барон Корте наткнулся на обширное, но, к его величайшему сожалению, изрядно траченное временем и обстоятельствами, собрание пергаментов, датированных учеными людьми серединой предыдущего столетия. Среди этих почтенных раритетов древности наиболее лучшей сохранностью отличался толстый фолиант, переплетенный в кожаную обложку синего цвета. Рукопись не имела названия и за время своего существования лишилась части листов, однако именно эти недостатки остановили на ней пристальное внимание хранителя библиотеки, здраво рассчитывавшего обнаружить нечто интересное.

Поначалу барон Корте принял найденную им рукопись за плод трудов некоего начинающего литератора, пробующего свои силы в сложном искусстве живописания словом. Однако вскоре барон с изумлением обнаружил, что перед ним находится не что иное, как летопись, повествующая о первых месяцах правления легендарного основателя нынешней правящей династии — Конана I. Рукопись была посвящена подробному описанию нежданного бедствия, обрушившегося в те времена на Аквилонию и оставшегося в памяти потомков как «Подземное Пламя». Однако многие изложенные в ней события толковались и описывались совершенно не так, как гласили сохранившиеся дворцовые и храмовые летописи, отчего находка досточтимого хранителя библиотеки получила наименование «Синей или Незаконной Хроники».

Обширная — но, к глубочайшему прискорбию барона Корте, неполная — летопись представляла собой собрание личных рассказов очевидцев, записанных тогдашним королевским летописцем, с присовокуплением чертежей краев, где происходили описываемые события, официальных документов или их копий, отражавших положение дел в различных странах на тот момент, и многочисленных заметок составителя, предварявших каждое повествование.

Благородный месьор Сервий провел собственное тщательное изыскание, пытаясь установить, является ли обнаруженная им рукопись искусно созданной подделкой или подлинным произведением. Он обнаружил бесспорные свидетельства существования почти всех личностей, принимавших участие в странных и загадочных событиях, происходивших осенью 1288 года от основания Аквилонии, после чего вынес твердое решение — хроника является истинной, однако ответственность за все написанное может лежать исключительно на авторе рукописи. Создатель «Незаконной хроники» оставил потомкам свое имя, наравне с именами участников тех давно минувших событий. Его звали Хальк, барон Юсдаль из Гандерланда, и в то время он служил при дворе Великого Короля в должности хранителя библиотеки. Неизвестно, что заставило его взяться за составление летописи, не соответствующей никаким канонам и правилам составления подобных документов, однако барон Юсдаль сумел завершить свой нелегкий труд. Но, явно не решаясь спорить с общепринятым мнением и опасаясь за свое место при дворе, он не рискнул представить свою хронику в канцелярию, занимающуюся просмотром ведущихся в государстве летописей, и сохранил ее лишь для собственного пользования, а также для близких друзей.

В дворцовых отчетах не сохранилось сведений о дальнейшей судьбе барона Юсдаля. Однако существует мнение, что он и дальше верно служил своему королю, деля с ним радости и невзгоды.

Летопись же, в которой, кроме сего повествования, имеется еще множество других, не менее занимательных и поучительных, посвященных знаменитому аквилонскому правителю, его окружению, друзьям и врагам, предлагается вниманию благосклонного читателя, первым из которых будешь ты, мой король.»

Флавий Аркон, граф Сарзак.

Хранитель анналов истории библиотеки Тарантийского замка.

16 день 3 весенней луны 1397 года от основания Аквилонии.

Глава первая

ЭЙВИНД, ПЕРВЫЙ РАССКАЗ

Пограничное королевство, предгорья Граскааля.

15-19 дни первой осенней луны 1288 г.

«…Беда, как всегда, пришла в мир непрошено и нежданно. Позднейшие разыскания доподлинно установили, что корни неисчислимых бедствий, обрушившихся на страны Заката и Восхода, крылись во владениях подгорных карликов (иначе именуемых гномами), кои во множестве расположены под малонаселенной людьми горной грядой Граскааль. Однако было бы в вышей степени несправедливым поступком возлагать вину за произошедшее на одних только гномов, ибо сказано в сочинении почтенного мэтра Алкмидидеса Немедийского „О бренности сущего“: „Предначертанное сокрытой от смертных волею Митры свершится и никто не в силах противиться решению Высших Сил. Тем не менее, у созданий Светлого Бога достаточно разумения и воли, дабы не пытаться идти против велений судьбы, но использовать их себе во благо.“ Необдуманные действия подземных обитателей лишь послужили тем малым камешком, что сдвинул с места огромную лавину, оказавшую влияние на судьбы многих людей и государств…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства,

1288 год от основания Аквилонии

Вчера с вечера солнце было блекло-желтое и садилось в туман. Верная примета — жди наутро снегопада. Вот снегопад и начался. С рассвета валит и валит — мокрые большие хлопья засыпают черное вспаханное поле и нашу деревню, стоящую на крутом горном склоне. Хороший снег — ласковый и почти не холодный. Вечером, наверное, все белым будет.

Зима в этом году выдалась ранняя. Куда ж такое годится — начало осени, а у нас уже перевал засыпает и на реке лед. Гремячая, конечно, в жизни не замерзнет так, чтобы через нее можно было перейти — речка это быстрая, с ледника течет. Но все валуны, что лежат на дне и высовывают черные лысые макушки, теперь оделись в ледяные венчики. Точно стриженые головы монахов Митры. Полная река утонувших монахов.

Над рекой — деревня. За деревней — горы. Горы уходят высоко вверх, под самые облака. Скалы сегодня хмурые, подернутые туманом. Горы зовутся Граскааль. За ними лежит страна Гиперборея, но я там никогда не был. Может, когда-нибудь побываю. Хотелось бы.

Граскааль — сердитые горы. Чужих они не любят. Да чужак там и не выживет. В Граскаале ущелье за ущельем, лавины ворчат, ледники обрываются в бездонные пропасти. Плохое место, жестокое. Однако красивое, особенно зимой. Небо тогда чистое, высокое-высокое, горы серебряно-синие с лиловыми тенями, и даже отсюда, снизу, видно каждую скалу. Заезжие торговцы говорят, будто наши горы похожи на волчьи клыки. Наверное, так оно и есть. Они такие же острые и блестящие. И безжалостные.

Граскааль начинается не сразу. Сначала из равнины поднимаются холмы. Холмы заросли лесами — ближе к полудню дубы, возле гор — сосняк. Зимой на сосновых лапах намерзает иней и звенит на ветру. За холмами поднимается неровная зубастая цепь, это и будет Граскааль. У его подножия, на склоне Медвежьего холма, стоит наша деревня, Райта.

Деревня большая. Полторы сотни душ, четыре десятка домов. Некоторые недавно здесь поселились, другие могут своих родичей перечислять до десятого колена. Народ всякий — из Бритунии, из той же Гипербореи, есть из Немедии и из каких-то стран, и названия-то которых не выговоришь, не то чтобы запомнить.

Мы — свободное поселение. То есть лорда, владеющего нашей землей, у нас нет. Да и посмотрел бы я на того, кто рискнул бы объявить себя нашим хозяином!

Со всеми спорами разбирается староста да деревенский совет. Те, кто оставил свою страну и захотел поселиться в деревне, идут к ним, и старики решают, принимать новых людей или нет. Последние, кого пустили в Райту — бритунийское семейство, сбежавшее в начале лета от своего барона. Говорят, зверь был, а не человек.

Живут у нас и оборотни. Две семьи, вон их общий дом стоит на гребне пригорка. Одно название, что оборотни. Превращается только молодежь, старшие же всегда выглядят людьми. Сейчас в их семействе двое мальчишек, им по десять зим. Так вот, эти сорванцы все время носятся волчатами по горам. Хоть все наперебой твердят, что они запросто могут угодить в капкан или свалиться в трещину.

Здешние оборотни всегда были в мире с людьми. Даже когда три года назад в Бритунии объявился Бешеный Вожак и начал проповедовать, что, мол, люди погрязли в беззаконии и надо их всех перебить. Оборотни рассказывают, у них где-то раз в сотню лет рождается Бешеный, вся Стая его слушает и не может не идти за ним. Этот Бешеный сумел поднять против людей оборотней в Бритунии и у нас, в Пограничье.

Что тогда творилось! Нам-то хорошо, мы от столицы далеко, в наш медвежий угол мало кто по своей воле полезет. Стая Одержимых всю страну переполошила, а тогдашнего короля, Дамалла, прикончила в собственном дворце. Потом нашлись люди и оборотни, решившие, что всем этим безобразиям надо положить конец. Сначала они охотились за отдельными шайками, а потом выследили, где находилось убежище Бешеного и его стаи, пришли туда вместе с гномами и перебили всех, кто там был.

Я не знаю точно, где произошла эта битва. Говорят, неподалеку от нас, в каком-то брошенном храме в горах. В Райту все известия добираются с опозданием на месяц, а то и на два. Все потому, что через нашу деревню не пролегает никаких дорог, и торговцы к нам редко заглядывают. А вот если подняться вверх, через перевал, потом спуститься вниз, в холмы, и пройти лиг пять лесом, то попадешь в деревню Хезер. Она стоит на Гиперборейском тракте. Мы туда раза четыре в год ходим — на ярмарки да новости послушать. Хезер раза в три больше нашей Райты, а тамошний староста настолько обнахалился, что величает Хезер не иначе, как «почти городом». Тоже мне, город. Деревня и есть, только большая и шумная.

Ближайшая ярмарка начнется через десять дней. Она считается осенней, но в этом году, видно, придется переименовать ее в Зимнюю. Если снегопад не прекратится, то придется нам сани раньше срока вытаскивать. А лошади-то еще на верхних пастбищах! Хоть и снег идет, но трава за лето выросла высокая, они еще долго могут там оставаться. Наши лошади не такие, как в Хезере или у приезжих. Они маленькие, на вид невзрачные, мохнатые и очень выносливые. И скачут по горам не хуже, чем горные козы.

Снежинки все падают и падают. Тихо вокруг. Деревня внизу лежит, люди ходят, собаки бегают, а ничьих голосов не слышно. Дымки сизые из труб поднимаются, тают, смешиваются с туманом. Райту с умом ставили — сверху ее прикрывают отвесные скалы, с них почти никому целым спуститься не удавалось, а вверх по склону тоже просто так не пройдешь. Летом на нем мокрая липкая глина — ее нарочно поливают, чтобы гуще была. А зимой скат замерзает. Настоящая горка.

На этой горке мальчишки катаются. Мне отсюда видно двоих и собаку, что за ними носится. Хотя какую собаку? Это ж самый настоящий волчонок. Вот из ближайшего дома выглянула женщина, что-то неслышно крикнула, мальчишки убежали, а волчонок юркнул под ворота. Влетело, значит.

Мне, наверное, тоже попадет, когда домой приду. Мол, бездельничаешь целыми днями, вместо того, чтобы отцу помогать. Ну да, бездельничаю. Сижу себе на скале над деревней и глазею по сторонам. Зря говорят, что Пограничье — унылая страна, а Граскааль — просто большая груда камней. Здесь родиться надо и жить, чтобы понять, насколько тут красиво…

— Эйв! Эйви-инд!

Ну так и знал! Нигде не дадут покою. Эйвинд — это я, а глотку дерет моя сестренка Лив. В семье нас четверо, я — старший. Только это смех один, а не старшинство. Три девчонки, одна другой младше и вреднее. Не могу с ними жить в одном доме — целый день хихикают, шепчутся и секретничают! Кого угодно доведут до того, что прыгнешь в Гремячую вниз головой и будешь считать, что легко отделался. А ведь их еще замуж отдавать надо! Кто ж таких змей подколодных в дом возьмет? Я их Гадючками зову — всех трех разом. Мол, подрастете — станете настоящими гадюками.

— Эйви-инд!

Голосок у Лив — мертвого из гроба поднимет. Стоит внизу, под скалой, голову задрала и вопит, как резаная. Не иначе, Гадючки какую-то новую пакость задумали и собираются на мне ее испробовать. А не отзовусь — так ведь и будет стоять целый день да голосить. У Лив терпения хватит.

— Эйв! Я знаю, что ты там! Тебя отец зовет! Ну слезай! — Лив аж скачет на месте. Вроде бы не врет. С нашим отцом шутки плохи — что для меня, что для Гадючек. Слезаю я нарочно не торопясь — пусть помучается. Ее же любопытство так и распирает — что я на скале делал? А ничего! На горы смотрел, вот и все.

— Отец сказал, чтобы ты к нему сразу пришел, — трещит как сорока Лив, когда я спускаюсь на тропинку. — А еще он сказал, что ты лоботряс и…

— А я сказал, что сейчас кое-кому косицы подрежу, — если эта девчонка сейчас же не замолчит, я суну ее головой в ближайший сугроб. Лив на миг примолкла, соображая, стоит ли продолжать дразнить мрачного старшего брата. Решила, что лучше не рисковать, и дальше пошла молча, сердито надув губы и не смотря в мою сторону. Да пожалуйста. Другой на моем месте давно бы затолкал Гадючек в один большой мешок, завязал покрепче и выкинул в реку. А я ни одну из сестер и пальцем никогда не тронул! Даже за косички прежде не дергал, хоть и грозил не раз. Сестренки, как-никак…

Наш дом стоит в отдалении от всех, возле небольшой речной заводи. Это потому, что мой отец держит кузницу. Ремесло и кузня передаются с времен прадеда, обосновавшегося в Райте, когда она была еще невеликим хутором на три двора. Произошло это очень давно, почти сто лет назад, и мы по праву считаемся старожилами.

Прадеда звали так же, как и меня. Я его совсем не помню, а жаль. Как рассказывает отец, прадед поклялся не умирать, пока не увидит первого правнука. Он дожил до моего рождения и умер спустя полгода.

Эйвинд — асирское имя. Прадед был родом из Асгарда, далекой полуночной страны, и хотел, чтобы память о нем сохранилась в ком-нибудь из потомков. Его клан почти полностью перебили в стычке с соседним племенем. Прадед был ранен, долго прятался в горах, а потом ушел на полдень, решив перевалить через Граскааль и попробовать обосноваться по другую сторону гор. Он добрался до Пограничья, ему понравилась эта земля и он остался здесь навсегда.

С той давней поры асирская кровь в нашем роду почти перевелась. Прадед взял в жены женщину откуда-то с восхода, чуть ли из Турана — по семейному преданию, купил у проезжего торговца рабами. Их дети женились и выходили замуж за местных жителей, за выходцев из Бритунии и Немедии, так что внуки и правнуки совсем не напоминают пращура.

Кроме меня. Как утверждают, я — вылитый прадед. Это, конечно, хорошая примета, но меня совсем не радует. Надоело каждый раз ударяться головой о притолоки, пролезать в двери боком и даже на родного отца смотреть сверху вниз. Я его выше почти на голову. Кроме того, ко мне с рождения намертво прилипли прозвища «рыжий» и «оглобля». Кому смешно, а мне не слишком. Пока терплю, но уже в зубах навязло.

Лив убежала, когда мы вошли во двор. Понеслась, наверное, остальным Гадючкам ябедничать. У-у, племя ядовитое… И отчего только они уродились такими зловредными?

Из распахнутых дверей кузницы почему-то не доносилось привычного звонкого перестука молотков. И красных отблесков тоже не видно — значит, горн не горит. С чего бы это? Скоро ярмарка, мой отец всегда на нее торговать ездит, и перед ее началом днями из кузни днями не вылезает. Не случилось ли чего? Или отцу надоело, что меня никогда на дворе не сыщешь, и он решил малость поучить наследника уму-разуму? Ох, худо мне тогда придется…

Зря я тревожился. Отец, оказывается, с самого утра в кладовых возился, оттого и горн в кузне не горел. Смотрел да пересчитывал, чего мы к ярмарке наготовили. У матери с Гадючками уже давно все было готово, разложено по мешкам и увязано. Никто в Хезере не заикнется, что, мол, семья Джоха-кузнеца все лето комаров гоняла.

Повезло мне сегодня. До отца слух дошел, будто на ярмарку приедут торговцы с восхода, медь привезут. Медь у нас, в Граскаале, не добывают. И у наших соседей, в Бритунии, тоже. Вообще-то в Пограничье рудники одни только гномы держат. Сами они наверх редко вылезают, а камнями, золотом и рудой торгуют через посредников из людей. Но у гномов что-то покупать — себе дороже. Три шкуры сдерут и еще будут вздыхать, что продешевили. Гномы не жадные, просто не могут спокойно золото в чужих руках видеть.

Так вот, медь нам иногда привозят с восхода, с тамошних копей. Рудники находятся в горах, название которых я только с третьего раза могу выговорить. Кезанкийские, вот как они прозываются. И медь эту самую торговцы не продают, а меняют. И не на что-нибудь, а на шкуры. На шкуры дрохо.

Про дрохо надо отдельно рассказывать. Живут они высоко в горах, а ближе к концу осени спускаются к людским поселкам. Мы на них не охотимся, только гоняем от пастбищ. Не охотимся потому, что замаешься дрохо выслеживать, а потом по всем ущельям за ней скакать. Убить-то ее легко — или копьем, или из лука, если повезет и она сама раньше тебя не загрызет.

Дрохо — ящерица. Почти такая же, как те зелененькие, что летом греются на камнях. Всей разницы — длины в ней добрых четыре, а то и пять шагов, она белая, мохнатая, и в пасти зубов понапихано, что кинжалов. И еще у дрохо кровь горячая. Вот и пойди, отыщи эту тварь посреди белого же снега!

А шкуры снежных ящериц дорого стоят. Иногда торговцы по весу золотом расплачиваются — сколько потянет, столько и монет отсыплют. Мы этим летом за дрохо не ходили, а теперь отцу срочно шкура понадобилась. Мол, до ярмарки еще целых десять дней, дрохо как раз вниз подались, наверняка успеешь одну загнать. Выделаем наскоро, засыплем солью и свезем на ярмарку. Такая шкура долго еще может продержаться, не воняя и не разлезаясь на кусочки, а к тому времени торговцы наверняка сумеют ее либо еще кому перепродать, либо продубить как следует.

Мне-то что. Даже и лучше, дома сидеть не надо. Всех сборов — запас еды дня на три-четыре в мешок покидать, сверху привязать короткие лыжи с луком — и в дорогу. Горы на пять дней хода вокруг Райты я насквозь помню. А летом мы в приметных пещерах сушняк запасли, так что переночевать можно. Мать, конечно, сразу в крик — куда это годится, приспичило вдруг в горы лезть! Снег еще не затвердел, вдруг завтра буран поднимется или другая напасть приключится? И пошло, и поехало. Мне восемнадцать, а она посейчас меня за мальчишку держит! Тут же любому понятно — раз снегопад начался, то ветра в ближние два-три дня точно не будет. А мне больше и не надо.

Пока мать ворчала, я успел за дверь выскочить. Гадючки следом высунулись, чего-то зашипели, а меня и во дворе уже нет…

Я иду по окраине деревни, где одна тропа, пошире, уходит на перевал, в вторая, поуже — в Шепчущее ущелье. Пойду сначала туда, посмотрю, не появились ли мои белые мохнатые зубастики. Если в ущелье следов не встретится — придется подниматься на Ледяной перевал и забираться в долину над ним. Вот тут времени больше уйдет. Дня три туда да столько же обратно… Как раз к началу ярмарки обернусь.

Откуда-то вылез один из наших волчат-оборотней, покрутился, сел рядом. Морда умильная, глазенки горят, чуть ли не хвостом виляет. Понятно — догадался, что я в горы иду, и клянчит, чтобы с собой взяли. Я бы и взял, ведь никто лучше волка или обернувшегося волком человека дрохо не выследит. Но волчонок устанет скоро. Что я тогда с ним буду делать — на себе тащить? Он хоть и маленький, а весит куда больше всей остальной поклажи.

— Нет! — говорю. Волчонок мигом скис и уши прижал. — Дома сиди! Что мне потом твои родители скажут? — он уже и хвост поджимает. Старший в здешней маленькой Стае — мужик серьезный. Ему и так не нравится, что младшие волчатами бегают, а уж если узнает, что я его внука на охоту увел — бед не оберешься… — Или пошли со мной до всхода на Шепчущее. Хочешь?

Он сразу пасть открыл, язык розовый вывалил и головой кивает — хочу!

— Но как дойдем — сразу обратно повернешь, понял?

Он заскулил — собака бы залаяла, волки же лаять не умеют — и помчался со всех лап вперед. А я рысью за ним.

Так мы и добрались до того места, где тропа резко забирает вверх и начинает петлять между скал. Снег все не прекращался. Теперь мне придется карабкаться по скользким валунам, потом немного ровной дороги и снова вверх — глядишь, к середине дня доберусь до Шепчущего. Его так назвали, потому что речка, бегущая через ущелье, проточила на своем пути множество крошечных водопадов и вода в них все время что-то лопочет. Если посидеть подольше и послушать — можно даже различить слова.

Волчонок подождал, пока я заберусь повыше, проскулил что-то на прощание и не спеша побежал к Райте. Мне деревню отсюда уже и не видно, только туманные дымки над черными трубами плывут.

Вот я и один. Никого больше нет, только я и зимний Граскааль. Где-то глубоко подо мной копаются в своих шахтах гномы, высоко в небе живут боги, а мы, люди, как раз посредине. И еще в белых снегах скрываются хитрые дрохо. Вот и поиграем в пятки — кто кого первым отыщет!

…Спустя три дня я все еще не мог ничем похвастаться. Я обшарил Шепчущее ущелье снизу доверху и не нашел ни единого следа дрохо. Ничего — только снег и камни. Несколько раз я вспугивал снежных коз, однажды ночью мимо меня почти беззвучно прокрался барс, а дрохо не было. Ни их самих, ни их меток — костей там или клочьев шерсти. Этим тварям самое время им спускаться вниз, а их точно корова языком слизнула!

Зато, бродя по Шепчущему, я наткнулся на кое-что не менее интересное. Я бы наверняка прошел мимо, если бы у меня на глазах огромный ком снега неожиданно с тихим шорохом не канул куда-то вниз. Осталась неровная черная дыра, над которой курился еле заметный дымок.

Пролом мог оказаться чем угодно — от лаза в бездонное подземелье до логова какой-нибудь невиданной твари. Ведь, кроме дрохо и обычных зверей, в Граскаале можно порой встретить всяких невиданных чудовищ. Они забредают к нам с полуночи, из Гипербореи. Там, в этой Гиперборее, полно всяких колдунов, они творят что не попадя, а потом явленные ими на свет непотребные зверюги разбредаются по всей округе. Обычно чудища дохнут — от холода или по собственному тупоумию — но некоторые выживают. Прошлой зимой наши охотники завалили одну такую страховидлу — похожую на большую собаку, только без шерсти, с серой сухой кожей и черными клыками. Живучая дрянь оказалась. Ей голову напрочь разбили дубинками, а она все шипела и рвалась в кого-нибудь вцепиться.

К трещине я крался не хуже барса на охоте. Все ждал — не захрустит ли под ногами или не высунется ли кто из-под снега. Но все обошлось. Добрался, заглянул осторожно вниз. Там — глубокий колодец с неровными стенками. Видно, что не сам получился, вырубили его прямо в дикой скале. На серо-красноватых, слегка обтесанных стенах остались глубокие следы кирок. Примерно на половине колодец наглухо перекрыт толстыми досками, в них пропилены узкие щели. Из них поднимается парок — чуть различимый глазом, а если руку протянуть — ощутимо теплый и пахнущий каленым железом. Провалившийся снег лежит на этих досках и тает потихоньку, даже слышно, как слабо журчит вода.

Теперь понятно — здесь старая гномья шахта. Раньше, наверняка, в ней добывали цветные камни или руду, а потом, когда жила иссякла, сделали отдушину для воздуха из пещер. Гномы там, внизу, мастерят чего-то, жгут горны, а здесь горячий воздух выходит наружу. Наверняка в Граскаале полно таких отдушин, только они мне на глаза не попадались. Гномы — народ скрытный. Людей, которые в их подземельях побывали, по пальцам пересчитать можно, причем одной руки. Подземный народ не любит, когда человек суется непрошеным в их владения. Убить — не убьют, но быстро за дверь выставят.

Интересно, для чего прорубили этот колодец? Для золотой жилы шахта проложена слишком близко к земле, для железного рудника — цвет земли не тот. Ага, вон что-то блеснуло голубоватым и сразу же — желтым. Значит, гномы все-таки добывали цветной камень. Чуть выше ярких блесток из стены торчит наискось сколотый обломок — зеленый в черную полоску. Похоже, его не заметили или он слишком крохотный, чтобы сгодиться на пользу подгорным мастерам. Такой камешек я и раньше не раз встречал: он называется яшма. Может, он не слишком глубоко сидит в скале и у меня получится его вытащить? Это счастливый камень, он приносит удачу и хранит в пути от нежданных бед. Не знаю, помогает ли он при охоте, но все-таки стоит попробовать его достать. Зачем хорошему камню оставаться в брошенном колодце?

Засевший в стене старой шахты кусочек яшмы пришлось долго выковыривать ножом. Потом я едва не уронил ножик вниз, откуда уж точно бы не достал — спустится в колодец еще можно, а подняться без чужой помощи — никак. И все же я своего добился — зеленоватый обломок длиной не больше человеческого пальца лежал на ладони. Спроси, зачем он мне понадобился — не отвечу. Не знаю. Просто захотелось добыть. Теперь он целиком мой. Всяко пригодится. Или подарю кому-нибудь, на худой конец.

Шепчущее ущелье пустовало. Оставалось еще три, самое большее — четыре дня до срока, назначенного отцом. Если я так ничего и не добуду, придется спускаться вниз. Плохо. Гадючки станут хихикать за спиной — полбеды, а вот отец посмотрит на мои пустые руки и недовольно скривится — настоящая беда. Не видать мне тогда гор до конца зимы. Все верно: раз охотиться как следует не можешь — сиди дома, в кузне помогай… Где же эти треклятые дрохо? Издеваются они надо мной, что ли?

Полный день — с утра до позднего вечера — я убил на переход к Ледяному перевалу. Вскарабкался на него в сумерки, когда где-то далеко у меня за спиной садилось солнце. Окрестные скалы из белых и голубых стали на миг алыми и загорелись, ровно большие костры, потом медленно погасли. Было видно, как ночь поднимается из долин вверх, как темнеют и тают в наступающей мгле горы. На Ледяном гораздо холоднее, чем в ущелье, и даже воздух изменился. Стал каким-то редким и колючим. Тянешь его в себя изо всех сил, а все равно задыхаешься. И бегать здесь трудно — быстро язык высунешь и будешь пыхтеть, как загнанная лошадь.

Мои запасы подходили к концу, и по дороге пришлось подстрелить козленка. Коптить или жарить мясо не хотелось, да и к известной мне пещерке я добраться не успел. Придется сырым съесть. Немного противно и солить надо побольше, а так ничего.

Следующее же утро выдалось замечательным. Ни тебе низких туч со снегом, ни пронизывающего ветра, все вокруг сияет и переливается, так что глазам больно. Узкая вытянутая долина за Ледяным перевалом лежала, как на ладони. Запирающие выход из нее скалы упирались в ярко-голубое небо, и какое-то время я просто стоял на перевале, смотрел на все вокруг, напрочь забыв, для чего я сюда забрался.

Наверное, от прадеда мне досталась не только внешность, но и еще что-то особенное, чему названия не подобрать. Скажем, вся наша семья молится Митре, а мне навсегда запал в память рассказ деда о боге Асгарда. Его зовут Имир, это снежный великан, хозяин гор. У него есть дочери — Атали и Аса. Это самые красивые и опасные девушки на свете. Они танцуют с ветрами на склонах Граскааля и манят за собой заблудившихся путников. Еще никто не сумел догнать Атали и Асу, зато многие погибли, пытаясь это сделать. Имир — жестокий бог, как и горы, в которых он живет. И дети его жестоки, что смертные, что бессмертные…

Тут я сообразил, что торчу на самой седловине перевала и пялюсь на горы, вместо охоты. Кажется, я даже всерьез ждал, что по соседнему склону вот-вот пронесется снежный вихрь, из него выбежит прекрасная Атали и засмеется, как льдинки звенят в ручье — холодно и чисто. Чего только в голову не взбредет, пока шастаешь в одиночку по горам!

И тут я ее увидел! Не Атали, конечно, а дрохо. Наверное, она уже давно на меня глазела, прячась за камнями. Белая мохнатая шкура почти сливается по цвету со снегом, мне на миг показалось — сугроб дрогнул и переметнулся с места на место. Только откуда у сугроба глаза — черные, круглые и блестящие?

Нашлась, наконец, моя дрохо. Теперь осталась малость — подкрасться поближе и выстрелить, да постараться попасть в глаз.

Ящерица, наверное поняла, что я ее тоже увидел и не отстану, и даже прятаться особо не стала. Подняла голову, оскалилась во всю пасть и зашипела. Я ведь забрел на ее охотничью землю, значит, я — законная добыча, только опасная. Что такое луки и копья, снежные зверюги уже давно усвоили. Дрохо намного умнее и коварнее белого барса или чудовищ из Гипербореи. Они считают, что Граскааль принадлежит им и только им. В чем-то ящерицы правы. С эдакой тварью никто по доброй воле связываться не станет.

Но мне нужна ее шкура. Хочешь — не хочешь, а придется снежной ящерице расстаться со своей красивой шубкой.

Дрохо выскользнула из-за своего укрывища и понеслась вниз. Я не бросился за ней, а прикинул, куда она может целить. Во-он к той груде валунов. Значит, и я побегу туда, но с другой стороны и не так быстро. Настичь снежную ящерицу человеку все равно не под силу, но вот перехитрить — вполне можно.

Высоко над горами проплыл отдаленный гулкий раскат. Наверное, лавина сошла. Я и дрохо на миг остановились, одинаково прислушиваясь, а потом припустили дальше. Она убегает, я догоняю. Главное — не поменяться местами. У нее — и когти, и зубы, и длинный хвост, которым можно запросто кости переломать, а у меня только лук и кинжал. Ну, и еще голова на плечах. Как бы дрохо не крутила, все равно она от меня не уйдет.

Эй, прадед Эйвинд, как тебе живется там, в палатах Имира? А вот твой правнук бежит по хрустящему снегу за мохнатой гибкой тварью, и ему уж точно хорошо!

Носились мы по ущелью почти до полудня. Пару раз подлая скотина едва не проскочила мимо меня и не удрала. Сколько за это утро я зарылся носом в снег — и не сосчитать.

Все же я добился своего — загнал дрохо в узкий верхний конец долины. Выход из ущелья запирает отвесная стена высотой в десять-двенадцать ростов человека, по ней даже барсу или горной козе не взобраться, а уж тяжелой ящерице и подавно.

Дрохо все же попыталась сбежать. Цепляясь когтями за какие-то трещины и выбоины, она вскарабкалась почти на половину стены. Потом промерзшие камни не выдержали, подались, и ящерица рухнула вниз.

Когда я добрался до скального обрыва, дрохо сидела на груде каменных обломков и таращилась по сторонам обалдевшими круглыми глазами. Увидев меня, зашипела, приоткрыв пасть с острыми желтоватыми клыками, и начала бить хвостом по снегу.

Я не стал подходить близко. Случалось, загнанная в угол снежная ящерица прыгала на охотника. Если она собьет тебя с ног — верная смерть. Разорвет на кусочки или так покалечит, что больше не поднимешься.

Дрохо словно поняла, что наша беготня и игра в прятки подошла к концу. Это была старая, опытная зверюга с длинным, густым мехом, кое-где вылинявшим и из белого ставшего желтоватым. Наверное, она не один год прожила в ущельях и распадках Граскааля, охотясь на горных коз и безнаказанно таская овец с людских пастбищ. Может, она понимала, что бежать ей некуда, да и все равно не удастся?

Ящерица вдруг перестала шипеть и яростно хлестать хвостом по камням. Замерла на месте и отвернула огромную голову, покосившись на меня с откровенным презрением. Мол, на этот раз тебе посчастливилось.

Все, что мне оставалось — наложить стрелу, натянуть лук да выстрелить. Таким выстрелом можно гордиться. За десяток шагов прямо в глаз. Дрохо мотнула головой, как-то судорожно дернулась, потом обмякла и растянулась на камнях. Наверное, стрела через глаз вошла прямо в мозг. Хорошо, что ящерица умерла быстро, совсем не мучаясь. И не только потому, что ее дорогая шкура не попорчена…

Может, зеленый камешек помог? Не зря же мне так захотелось его достать.

Только никакой талисман не поможет в том, что сейчас придется делать. Мерзкое занятие — на морозе обдирать только что убитого зверя. Кровь хлещет и тут же застывает, тяжелая, еще теплая туша примерзает к холодным камням. И сам по уши перемажешься, и все вокруг будет загажено. Липкий кинжал то и дело выскальзывает из рук, лезвие срывается, едва не разрывая с таким трудом добытую шкуру…

Несколько раз я вставал и отходил в сторону — передохнуть. Сил моих больше не было смотреть на эту гору дымящегося мяса, внутренностей и торчащих костей, валявшуюся на подтаявшем снегу.

Я уже почти закончил, то есть добрался до задних лап дрохо, когда глубоко под землей что-то шевельнулось. Что-то огромное, дремлющее, внезапным толчком вырванное из долгого сна. Мне показалось, будто земля на миг качнулась, а окрестные горы вздрогнули.

«Землетрясение», — первое, что пришло в голову. Такое в Граскаале порой случается. Последние судороги гор на мое памяти происходили года три или четыре назад. Тогда частично завалило Седловой перевал, а большой оползень перекрыл течение Гремячей реки. Река, впрочем, быстро размыла мешавший ей завал и побежала по прежнему руслу, а весенние дожди унесли горы камней и грязи с перевала.

Земля снова содрогнулась, на этот раз гораздо сильнее. Я не удержался на ногах и шлепнулся прямо на скользкую горку кишок дрохо. Мало приятного. Может, это не землетрясение, а вулкан просыпается? Хотя перед пробуждением вулкана над вершиной горы всегда стоит густой черный дым и задолго слышно, как в недрах что-то ревет и булькает. Да и нету поблизости ни одного спящего вулкана. Выходит, действительно землетрясение.

Тут уж ничего не поделаешь, остается единственно терпеливо ждать, когда оно закончится. И постараться не торчать под каменным карнизом или нависающей скалой, а то еще обрушатся на голову. Но я — в открытом ущелье, здесь меня вряд ли завалит. Страшно, конечно, когда такая надежная земля под ногами раскачивается, но землетрясения редко длятся долго. Интересно, от чего они происходят? Гномы, наверное, точно знают. А у нас в Райте говорят, будто под Граскаалем спят древние злые гиганты. Иногда они переворачиваются или дышат, оттого горы и трясутся. Наверное, им сегодня на редкость плохой сон приснился…

Толчки все не прекращались, наоборот, становились сильнее и чаще. Где-то неподалеку загрохотали срывающиеся вниз камни, заглушив на несколько мгновений все остальные звуки. Под этот грохот я увидел, как с горы напротив беззвучно съезжает белый вскипающий вал снега — лавина. Она пробороздила склон, подмяв под себя рощицу высокогорных сосен, и рухнула в соседнюю долину, затопив ее почти целиком. М-да, если здесь случится то же самое, мне конец.

Что самое обидное — я ничего не мог поделать. Даже убежать. Земля дрожала, и было невозможно сделать даже пары шагов. Только лежать, смотреть на безумие природы и надеяться, что повезет и я уцелею.

Великаны под горами, похоже, решили поразмяться. Граскааль раскачивался, вершины гор неожиданно съезжали набок или проваливались куда-то вниз. Стоял такой непрекращающийся гул, что в какой-то момент я просто оглох.

Рядом просыпался град каменного крошева, перемешанного со снегом, обвалившиеся валуны накрыли оставшуюся лежать под скалой тушу дрохо. Все это я видел словно со стороны, точно моими глазами смотрел другой человек. Кажется, я даже бояться перестал. Я чувствовал себя камнем, неподвижным и вросшим в землю, которая ни с того, ни с сего начала метаться из стороны в сторону. Камень не понимает, что происходит. Он вообще не думает. Его швырнет на другое место, он и там будет стоять по-прежнему. Вот и я просто тупо ждал, когда же, наконец, все закончится.

Где-то на самом донышке памяти бился отголосок воспоминания — что там с нашим поселком? Не снесло бы его шальной лавиной и выдержали бы дома…

Землю били судороги. Может, наступал конец света, но мне теперь было все равно. Я видел, как в бледно-синем небе выписывают круги раскачивающиеся острые пики вершин и как они медленно валятся в мгновенно возникающие и исчезающие пропасти. Они были похожи на звериные пасти — разевались и захлопывались, заглотав очередной кусок. Большие такие, бездонные пасти. Ненасытные, вечно голодные.

Узкая трещина прозмеилась совсем рядом, взрезая гору. Я даже увидел, как в ее глубине ворочаются огромные камни, а между ними вспыхивают языки синеватого огня. Высоченная отвесная стена, у подножия которой валялись останки дрохо и я сам, мелко задрожала и начала уменьшаться. Она съезжала туда, вниз, соскальзывая все глубже и глубже. Еще немного — и скала исчезнет целиком, а вслед за ней под землю затянет и все, что вокруг. Меня, наверное, тоже.

Из трещины вырвался фонтан бледно-алого огня. Лизнул камни, начавшие плавиться, как масло на раскаленной сковороде, и спрятался обратно. Груда валунов неподалеку от меня превратилась в тускло блестящую, оплывающую кучу непонятно чего. Камень стал водой и ручейки этой горящей воды, прожигая все на своем пути, медленно потекли вниз по бывшему склону. Один направился прямо ко мне, и я, сам не очень понимая, что делаю, убрал руку с его дороги.

И понял, что земля больше не корчится в припадке. Все — и горы, и небо — вернулось на свои места. Только там, где совсем недавно поднимались гордые вершины, теперь чернели рассекшие Граскааль ущелья и пропасти. На месте бывших долин поднимались молодые горы, еще пылающие огнем тех страшных глубин, из которых они появились. Граскааль неузнаваемо изменился. И остался прежним. Пойдет снег, новорожденные горы остынут, и вскоре уже никто не сможет сказать, как давно они здесь стоят. Всегда. С времен сотворения мира.

А мир, наверное, творился именно так…

Тут я понял, что время идет, а я остался жив. И даже о чем-то думаю. Снега подо мной не осталось, растаял, и потому лежу я в теплой, почти горячей луже. Рядом шипят, остывая, раскаленные камни. Где-то далеко прогремел затихающий гул — сошел запоздалый камнепад. Значит, я и слышать снова могу. Тут невольно начнешь молиться — все равно кому. Кто бы не смотрел на нас с небес, спасибо, что я валяюсь в этой противной луже на чуть подрагивающем склоне. Спасибо, что оставил в живых.

Так я лежал довольно долго, бормоча под нос разные глупости. Пока не почувствовал, что насквозь промок и замерзаю. Попробовал встать — упал снова. Голова кружилась, земля кружилась, перед глазами все плыло, а камни, на которые я с маху плюхнулся, оказались очень твердыми.

Во второй раз я вставал куда осторожнее. Сначала на четвереньки. Так оказалось гораздо удобнее, и я позавидовал животным — почему им положено четыре подпорки, а нам, людям, только две? Несправедливо…

Голова, наконец, перестала ныть. Стоять на карачках было глупо и непривычно. Все-таки я не животное, а человек.

Ноги тряслись, но все-таки я не упал. Шатался, взмахивая руками, но не падал.

Вокруг все было другим. От Ледяного перевала ничего не осталось, все вершины, что раньше громоздились по левую руку от меня, сгинули. Зато откуда-то взялась новая гора, закрывшая от меня почти полнеба впереди. И долина выросла почти в два раза. А густой лес на склоне напротив исчез, будто и не было его никогда.

Если судить по солнцу, почти не двинувшемуся с места, минуло-то всего ничего. Несколько мгновений. Что-то огромное вздохнуло под землей во сне и снова задремало, не заметив, как вздрогнул и качнулся мир. Маленькая букашка — я — умудрилась уцелеть, не сдутая этим вздохом. Наверное, сто лет теперь жить буду… Если домой доберусь.

Домой?

А что, если мне и добираться некуда?

Я повернулся туда, где оставалась Райта. Повернулся так резко, что опять едва не шлепнулся. Не только оттого, что ноги не держали, но и от неожиданности.

Далеко-далеко, за изломанным хребтом гор разгоралась заря. Не могло быть никакой зари в это время! Не с ума же я сошел?..

И все же это была заря. Лучшего слова я не подберу. Над цепью Граскааля дрожал мягкий, еле различимый на голубом, но с каждым мгновением все более усиливавшийся свет. Странный какой-то, зеленоватый. Как от многих разом взлетевших светлячков. Или от лунного сияния над большим тихим озером. Свет ширился, зеленые блики ложились на ближайшие вершины, соскальзывали дальше, заливая горы призрачным мерцанием.

Красивый он был, этот свет. Пугающий, но до боли красивый. На миг показалось — сейчас полыхнет так, что я навсегда ослепну. И не смогу увидеть, как на небе появится второе солнце. Я даже знал, какое оно будет — светло-зеленое с желтоватой короной лучей. Злое, чужое солнце.

Небывалое зарево продержалось над горами еще пару ударов сердца. Потом начало стремительно меркнуть, съеживаться, прячась в сумеречных долинах, и погасло. Остался Граскааль, медленно приходящий в себя после жестокого удара, исходящие удушливым дымом расплавленные камни, глубокие расщелины, и я, никак не могущий до конца поверить, что остался жив.

Над угрюмо притихшими горами начали скапливаться неведомо откуда приплывшие свинцового цвета тучи. Пошел мелкий снег, на лету превращавшийся в дождь. Надо было возвращаться. Ледяной перевал обрушился, значит, дорога обратно отнимет у меня куда больше времени. А ноги все еще дрожат и на душе противно. Никогда в жизни так не пугался.

Нет, вовсе не содрогающаяся земля меня перепугала. И не мысль, что мне на голову в любой миг может рухнуть груда камней, соорудив отличную могилку. Зеленая заря — вот отчего мне было не по себе. Она полыхала в той же стороне, где на склоне Медвежьего холма стояла Райта. Деревня Райта, мой далекий дом.

Глава вторая

ХАЛЬК, ПЕРВЫЙ РАССКАЗ

Аквилония, королевский дворец в Тарантии.

28 день первой осенней луны 1288 г. Раннее утро.

«…Первые известия об угрозе, надвигающейся на Аквилонию, остались незамеченными ни королем, ни его ближайшим окружением. Впрочем, их можно понять и простить. Сведения, доставляемые из полуночных стран, были слишком скудными и противоречивыми, а правителя, недавно занявшего престол, преимущественно заботило скорейшее ознакомление с делами подвластной страны и борьба с угрожавшими трону заговорщиками, нежели выяснение подробностей о странных событиях, творящихся в Пограничье, горах Граскааль и полуночной Бритунии. К тому же многие подданные нового короля, весьма сожалевшие о гибели прежнего владыки, отнюдь не стремились способствовать своему повелителю в его трудах, отчего дела государства отнимали у него гораздо больше времени, нежели он рассчитывал. Так и случилось, что тревожные предупреждения прошли мимо внимания короля Аквилонии, тем самым, лишив его возможности вовремя вмешаться в происходящее…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Умные люди недаром утверждают, будто один ремонт равняется двум землетрясениям, наводнению и, по меньшей мере, трем осадам. Насчет землетрясений не знаю, не видел, но вот с осадами и наводнениями сходство имеется. И очень большое сходство, смею вас заверить.

А теперь примите во внимание, что, говоря о ремонте, я подразумеваю не какую-то перестилку прохудившейся соломенной крыши в хижине захудалого кмета и даже не перестройку обветшавшего баронского замка. Я говорю о полноценном ремонте в самых что ни на есть настоящих королевских покоях. И о том, что каждое утро меня будит перестук топоров, назойливый визг пил и слишком громкие голоса усердных работников, сопровождающие каждое совершенное ими мало-мальски полезное действие. До сих пор не могу найти ответа на мучающий меня вопрос — когда же мастеровые работают, если, как не взглянешь, они то переругиваются, то что-то жуют, то бездельничают, утверждая, будто на сегодня уже все сделали? Чует мое сердце, что этот многострадальный ремонт затянется до самой зимы, если не до весны… А сейчас, между прочим, начало осени!

Хвала богам за маленькие милости по отношению к бедным смертным! Лично от меня большая благодарность за то, что из-за этого треклятого ремонта меня не выставили из занимаемых комнат. Пусть их всего три и располагаются они под самой крышей, однако находятся они только в моем распоряжении.

В отличие от меня кое-кому, например, служащим королевской канцелярии, подчиненным светлейшего канцлера, герцога Публио Форсеза, весьма не повезло. Их довольно вежливо, но настойчиво выдворили из занимаемого разными департаментами и коллегиумами южного крыла, предложив на время переселиться куда-нибудь. И, разумеется, прихватить с собой все архивы. Вот почему теперь по всем этажам, залам и коридорам дворца валяются пергаменты с таким количеством налепленных на них печатей, что диву даешься, а бедные канцелярские крысы бродят с остановившимся тоскливым взором, не зная, как собрать драгоценные бумажки в едином месте.

Ходят слухи, что беднягу Публио едва не хватил удар, когда он однажды утром узрел, как его гордость — обширнейший архив королевства — с шуточками и прибауточками волокут сжигать на хозяйственный двор. Крику было на весь дворец и город впридачу. Архив, к счастью, от бесславной гибели уберегли, но Публио с тех пор во дворце не показывается, чему, впрочем, все очень рады — одной головной болью и источником постоянных неприятностей меньше.

Находящееся на моем попечении хозяйство, занимающее места едва ли не больше, чем весь государственный архив, вряд ли кто решится сдвинуть с места. Потому я спокойно могу глазеть сверху вниз на суматоху во дворе и терпеливо ждать, когда и чем она закончится. Как написано в одной любимой мной книге, привезенной откуда-то из Турана, «Все проходит», значит, рано или поздно минует и эта напасть. Однако очень хочется посмотреть в честные глаза того из наших придворных недоумков, которому пришла в голову светлая мысль — затеять в честь воцарения нового короля перестройку дворца. Просто взглянуть разок, дабы узреть человека, слишком прямо и просто понявшего известную поговорку о новых метлах…

Пожалуй, стоит объяснить кое-что. Для начала — кто я такой и что делаю в королевском дворце. Все очень просто — я здесь живу. Уже почти два года. За сие печальное обстоятельство следует поблагодарить мою матушку… хотя лучше все рассказать по порядку.

Меня зовут Хальк. Если полностью — Хальк, сын Зенса, барон Юсдаль-младший. Наше поместье лежит неподалеку от истоков Ширки, в Гандерланде. Баронство древнее, во всяком случае на картах двух-трехсотлетней давности оно уже обозначено. К нынешним временам земель у нас поубавилось, но старинное поместье доселе процветает под бдительным оком моей матушки. Отец здраво предпочел передать бразды правления нашим фамильным именно ей — так у него остается больше времени носиться со сворой гончих по окрестным лесам, разъезжать вкупе с моими старшими братьями по турнирам и — как бы это сказать? — всемерно способствовать возникновению на нашем генеалогическом древе новых отростков…

Когда-нибудь матушке наверняка надоест терпеть разнообразные и никогда не повторяющиеся отцовские выходки, и она лично его прикончит. А потом займется моими братишками и ни в чем не отстающими от них сестренками. Ибо, как уже не раз случалось, из любого досадного происшествия в нашей провинции торчат длинные уши кого-нибудь из нашего многочисленного, сколь благородного, столь и непоседливого семейства.

Так вот, однажды баронесса Юсдаль решила, что хоть один из ее отпрысков должен стать образованным человеком. Поскольку своих решений матушка никогда не меняла, а вялые попытки избежать предначертанного бездарно провалились, то пришлось бедной жертве ее далеко идущих замыслов — то есть мне — отправляться из родного дома почти на другой конец света, в Тарантию.

Пять лет, проведенных в Обители Мудрости, можно считать самыми жуткими, а можно — самыми лучшими годами моей жизни. Смотря в каком я настроении и сколько выпью, когда начинаю вспоминать о них. Огромную грамоту (забранную в неподъемную деревянную раму) выполненную в строгих черно-алых тонах и свидетельствующую об успешном окончании сего прославленного учебного заведения, я приколотил к стене комнаты, в которой теперь живу. Гвозди длиной с мой палец — специально купил в столярной лавке — и приколочено на совесть. Диплом можно отодрать только вместе с куском стены. До сих пор не могу понять: зачем я это сделал? Видимо, за неимением возможности заменить грамоту кое-кем из числа преподавателей, вволю напившихся моей кровушки.

После окончания учебы в тарантийской Обители Мудрости — лучшем учебном заведении Стран Заката, смею заметить! — я собирался вернуться домой, в Юсдаль. Честно говоря, за пять лет я успел соскучиться по шумной ораве моих братишек и сестренок, а сделать карьеру в Тарантии было практически невозможно: все более-менее доходные места были давно заняты отпрысками куда более известных фамилий.

Но все сложилось иначе. Неведомые колеса судеб и карьер повернулись, и вместо прозябания в затерянном среди лесов Гандерланда родном поместье я остался здесь — под самой крышей королевского дворца, в громко звучащем звании хранителя библиотеки. Должности ниже моей занимали разве только дворцовые слуги, повара и конюхи, но я все-таки получил нежданную протекцию…

Я так и не узнал, почему выбрали именно меня и что случилось с моим предшественником. Впрочем, как раз об этом догадаться нетрудно — каждый день на городских площадях кого-нибудь казнили. Если не по обвинению в государственной измене, то за попытку организации заговора. Как я позже записал на страницах своей хроники: «Государство переживало очередные тяжелые времена.» Впрочем, тяжелые — это еще мягко сказано. Первые несколько дней своего пребывания во дворце я носа не смел высунуть дальше комнат и залов, где хранились свитки и книги — боялся. Вокруг что-то происходило — тихая, неприметная возня, все разговоры велись только шепотом, с оглядкой через плечо и с одной мыслью: не побежит ли твой собеседник доносить в тайную канцелярию барона Данкварта Гленнора, знаменитую Латерану, более известную под пошлым названием «Департамент по поддержанию и охранению душевного согласия в странах Заката и иных землях»…

Тогдашнего короля, Нумедидеса, я видел всего один раз — на какой-то пышной и до ужаса занудной церемонии. Сейчас-то все наперебой кричат, что он свихнулся на старости лет… Не знаю. Мне Нумедидес показался старым уставшим человеком, которому до смерти все опостылело и которого больше ничто в жизни не способно взволновать или заинтересовать.

Немного освоившись во дворце и вдоволь налюбовавшись на происходившие здесь безобразия, я неожиданно для самого себя начал вести летопись. Если бы меня на этом поймали — должность дворцового библиотекаря уже назавтра вновь стала бы вакантной. Но мне везло, все были по горло заняты своими делами и никто не обращал внимания на мои постоянные шатания по всему дворцу — от королевской приемной до казарм — и бесконечные расспросы.

Я знал, что моя летопись неправильная… Да и не совсем законная, если честно. Настоящие, предназначенные для будущих правителей и ученых историков, ведутся официально назначенными хронистами либо настоятелями при главных храмах Митры. А я сидел в запущенной библиотеке, писал на вырезанных из старых книг и дочиста выскобленных листах пергамента свою хронику и наплевать мне было на все и на всех. Как потом выяснилось, я создал повествование о печальном финале царствования древней династии королей Аквилонии, ведущих род от самого Эпимитриуса.

Сам не верю, когда перечитываю — неужто я оказался настолько предусмотрительным, решив записать все это? Мне уже предлагали за список с летописи несколько сотен монет, известных под названием «Двойного Льва», но я подожду — пускай поднимут цену, а там поговорим. В конце концов, мне это повествование обошлось намного дороже, чем несколько десятков золотых кругляшек!

Бедная моя мамочка — она-то до сих пор убеждена, что младший сыночек сумел пристроиться на теплое местечко и более-менее успешно делает карьеру… Как же! В нас, баронах Юсдаль, с рождения кроется стремление вмешиваться во всяческие неприятности. И я, к сожалению, не являюсь исключением. Правда, я доныне не сумел угодить в качестве участника в какой-нибудь заговор, однако надежды не теряю. В конце концов, у меня еще все впереди, в стране совсем недавно произошел самый настоящий государственный переворот и кто может сказать, чем все закончится?.. Боги может и знают, но предпочитают помалкивать. Ну и ладно, сами как-нибудь разберемся, не впервой.

Вот только прекратили бы эти ослы грохотать молотками под самым моим окном! Разбудили в такую рань! А у меня несносно голова болит… От чрезмерного умственного напряжения вчерашним вечером. Кажется, на королевском ужине я молол языком больше обычного.

Хотя нет, стучат не во дворе. Кто-то с утра пораньше упорно молотит в мою дверь, всерьез задавшись целью сорвать ее с петель. Интересно, кому и зачем я понадобился?

Сегодня утром мебель явно прониклась ко мне внезапной и ничем не объяснимой нелюбовью. Только этим я могу оправдать то плачевное обстоятельство, что пол раскачивался во все стороны, а когда я попытался обогнуть стол, он почему-то начал брыкаться всеми четырьмя ножками… Или восемью?

Свалив по пути еще что-то, со звоном разбившееся, я все-таки добрался до дверей. Верно люди говорят: настойчивость — залог успеха. С третьей попытки я нашел ручку и с трудом вспомнил, в какую сторону нужно толкать створки. Когда я наконец открыл дверь, то готов был прикончить на месте любого, кто околачивается с той стороны.

В коридоре, с обычным для него несчастным видом, стоял Рэдви, а потому я временно отложил мысли об убийстве.

Рэдви — паж, один из многочисленной и почти бесполезной своры этих слегка бестолковых и не в меру проказливых мальчишек. В его обязанности входит сообщать королю обо всех назначенных на сегодня визитах, выполнять мелкие поручения придворных и вообще всегда быть готовым в любой миг помчаться куда угодно. Рэдви от силы лет шестнадцать, его пристроили сюда влиятельные родственники и он ужасно всего пугается. Чем-то он напоминает меня же самого в начале пребывания здесь, а потому мне порой становится его жаль. Где-нибудь через годик он либо обвыкнется, либо сбежит из дворца раз и навсегда. А нынче Рэдви — просто ходячее воплощение неудачливости, шарахающееся от каждой тени. Со всеми сваливающимися на него трудностями он почему-то тащится ко мне. Вот и говори после этого, что нужно помогать ближним своим! Да они, эти самые ближние, с радостью сядут тебе на шею и еще погонять будут!

— Чего тебе, Рэдви? — это было все, что я смог членораздельно выдавить из себя. Рэдви попятился, глядя на меня с плохо скрываемым ужасом, и робко проговорил:

— Д-доброе утро, ваша милость…

Ничего себе доброе! Сначала грохочут над ухом, потом поднимают с постели! А терпение даже у меня не безгранично…

Наверное, Рэдви сообразил, что я зол и раздражен, а потому быстренько перешел к цели своего появления.

— Ваша милость, вы не знаете, где Его величество?

«Поздравляю, барон Юсдаль-младший, ты стал самым влиятельным человеком в государстве! — мне ужасно захотелось рассмеяться. — Тебя будят только ради того, чтобы спросить, где сейчас король!»

— Понятия не имею, — любой придворный обязан уметь врать, сохраняя на лице самое искреннее из доступных ему честных выражений. Это первое, чему приходится обучиться ради спокойной жизни в здешнем зверинце. — А что стряслось?

Глубоко ошибаются люди, считающие, что лучше всех о положении в королевстве осведомлены правитель и его приближенные. Да, они творят так называемую «политику», плетут заговоры и строят каверзы друг другу, но лучше всех жизнь во дворце знаем мы, неприметные и не замечаемые никем личности — пажи, слуги, стражники дворцовой гвардии, придворные пониже рангом… Порой мы узнаем о грядущих изменениях в мирной жизни страны едва ли не раньше, чем находящиеся на вершине власти успевают об этих самых изменениях подумать.

Вот только мне до сих пор не удалось вызнать, куда же в прошлом месяце исчезал наш король. Пропадал он дней десять, и, судя по некоторым приметам, побывал где-то на полуночных границах. Кстати, сразу после его возвращения частично снизили налоги — верный признак того, что казна изрядно пополнилась. С ним ездил кое-кто из дворцовой гвардии, но, к моему величайшему сожалению, мне не удалось из военных и слова вытянуть. Хорса, доверенное лицо короля, занимающий должность дворцового распорядителя, тоже молчит, как пикт на допросе. А Хорса, между прочим, гандер. Так что мог бы и поделиться интересной новостью с соплеменником!

Как же… Хорса никогда и никому не поверяет своих секретов, особенно если они хоть немного касаются тайных дел правителя страны. Меня же он считает чрезмерно легкомысленным, болтливым и вообще слегка презирает, что, впрочем, не мешает ему выпивать за мой счет. По мнению Хорсы, я — зарвавшийся аристократ и книжный червяк, по уши погрязший в пыльных свитках и пергаментах. На дуэль его вызвать, что ли, чтобы не слишком задавался? И нечего мне тыкать в нос моей же голубой кровью и благородным происхождением! Сам Хорса, между прочим, гандер лишь на треть, а все остальное у него от нордхеймцев. И короля он величает каким-то варварским словечком — «конунг». Где он только раскопал столь дикарское словцо?

В том, что я пропустил эти десять дней, если честно, винить некого, кроме самого себя. В стране царили такие тишина и благолепие, что я решил: ничего страшного не случится, если королевский летописец на некоторое время исчезнет из Тарантии. И с чистой совестью отправился навестить одну старую знакомую в Тауране, к которой давным-давно обещал приехать в гости, да все не мог собраться… Конечно, стоило мне ненадолго уехать, и сразу же стряслось нечто достойное внимания!..

В общем, я сразу забыл и о головной боли, и о вчерашней вечеринке. Рэдви по чьему-то поручению с утра разыскивает короля — с чего бы это?

— Да ничего интересного, — парень еще не свыкся с простой мыслью, что во дворце не может происходить вовсе ничего неинтересного. — Приехал какой-то мелкопоместный барон из Гандерланда. При нем несколько человек свиты и охраны. Притащили с собой здоровенную клетку. Говорят, поймали невиданного зверя и просят позволения представить его королю…

Я могу простить Рэдви многое — в конце концов, он пока не слишком хорошо знает порядки придворной жизни. Но не снисходительный тон и фразу «какой-то барон из Гандерланда»…

Как только что упоминалось, я сам гандер. Мы, конечно, вошли под сень скипетра Аквилонии и считаемся провинцией королевства, нашему сюзерену даже был дарован титул Великого герцога, и этот факт никому не дает права безнаказанно насмехаться над нами. Кроме того, в последнее время расплодилось слишком много наглецов, на всех углах трещащих о том, что слова «гандер» и «неотесанная деревенщина» — суть равнозначны. А таковых умников необходимо ставить на подобающее им место.

— Из Гандерланда, значит? — кажется, мой голос прозвучал достаточно равнодушно. — А откуда именно — не знаешь?

— Не-а, — Рэдви помотал головой и простодушно добавил: — Они так разговаривают, что и двух слов не разберешь. Чурбаны чурбанами…

Честное слово, не хотел я его обижать… да еще с утра. Рэдви сам напросился.

— Ладно, если увижу короля, я непременно передам. Кстати, ты к пуантенцам заходил? У герцога Просперо спрашивал? Нет? Ну, так чего же ты ко мне примчался? Бегом марш туда!

Рэдви, рассыпаясь в благодарностях, убежал, а я вернулся в комнату. Маленькая, но такая сладкая месть. В следующий раз будет умнее. Интересно, что с ним сделает Просперо? Он ведь тоже был на вчерашней маленькой вечеринке и так же мается… Только у него обхождение с утренними незваными гостями не такое мягкое, как у меня. Бедный Рэдви!

Теперь я окончательно проснулся. Начинался новый день, и меня ждала обычная дворцовая суматоха. Нужно было срочно решать, что делать с полученной новостью — как-то использовать или приберечь на будущее? Кроме того, мне хотелось позавтракать, но между возможностью узнать нечто новенькое и хлебом насущным я всегда выбираю первое. Значит, остается лишь быстренько одеться и можно бежать вниз, за точным выяснением всех обстоятельств — кто приехал, откуда, зачем и что именно привез. После, разузнав все, что меня интересует, я с чистой совестью отправлюсь докладывать королю. Там заодно и перекусим. Я его подданный или нет, в конце-то концов? Если да, то меня обязаны накормить!

Рэдви я, разумеется, наврал. Я отлично знал — или мог с уверенностью утверждать — где в этот момент находится правитель нашей многострадальной страны. Просто было бы жестоко заставлять и без того чрезмерно занятого короля начинать день с похмельной головой и пустым желудком. «Никакие государственные дела не стоят хорошего обеда», — это не я сказал, а сам Конан, и здесь я с королем полностью согласен.

Кроме того, я вчера клятвенно обещал, что без особой необходимости никому не скажу, где на сей раз изволит дрыхнуть его величество. А таковой необходимости я сейчас что-то не заметил. Так что госпожа Эвисанда может быть довольна — утром ее не потревожат…

Ах да, Эвисанда. Пожалуй, без нее рассказ будет неполным. Графиня Аттиос, леди Эвисанда, наша ночная королева. Графиня — местная уроженка, где-то в Тарантии даже обретается ее законный супруг, не осмеливающийся показываться при дворе — засмеют. Госпоже графине около тридцати лет (хотя выглядит она намного моложе); это высокая блондинка из числа тех, кого сочинители душещипательных песенок именуют «златокудрыми», фигуристая, со всеми положенными выпуклостями и изгибами, и серыми глазами. Когда госпожа Эвисанда проходит по коридору, даже у Драконов — королевской стражи — головы непроизвольно поворачиваются ей вслед. Не говоря уже обо всех прочих.

Эвисанда очень умная женщина. Это я сам сообразил, исходя из того, что уже миновал конец лета и наступила осень, а госпожа графиня доныне обретается во дворце и отнюдь не собирается покидать нас. Кончено, время от времени в королевских покоях появляются и другие красотки, но рано или поздно они исчезают, не продержавшись в фаворе и десяти дней… Эвисанда же остается. По-моему, она изо всех сил рвется к тому, чтобы из ночной королевы превратиться в самую настоящую. Могу ей только посочувствовать — занятие это безнадежное, жениться новый король пока не собирается. А вообще графиня Аттиос — очень милая женщина.

Хранилище рукописей и книг с примыкающими к ним принадлежащими мне жилыми комнатами находится наверху, на третьем этаже дворца. Я считаю, что это очень удобно. Во-первых, оттуда можно быстро пройти в северное жилое крыло, занимаемое нынче королем и его свитой. Во-вторых, я всегда могу без труда попасть во внутренние дворы, где расположены казармы и всегда происходит что-нибудь любопытное. И в-третьих, в силу неведомых законов все дворцовые слухи и сплетни, подобно теплому воздуху над костром, поднимаются наверх, слетаясь опять же ко мне. Недостаток у верхних покоев только один — их выстроили слишком давно, потолки низкие и коридоры слишком часто внезапно поворачивают, предоставляя прекрасную возможность со всего размаха врезаться в идущего навстречу человека.

Собственно, в этих коридорах и произошла моя первая встреча с нынешним правителем государства… Она мне до сих пор снится в кошмарных снах.

Весной 1288 года от основания Аквилонии, в стране творилось нечто совершенно непонятное. Пуантен и Боссония взбунтовались, подняв Рокод — «законный мятеж» против не устраивающего дворян сюзерена — их объединенное войско продвигалось к столице, пикты на границе вдоль Черной реки резали поселенцев и жгли форты, король начисто устранился от всех дел, препоручив их прожженому ворюге, канцлеру Редрику, и целые дни проводил в тронном зале. Вот тогда и пошла гулять байка, что Нумедидес сошел с ума… Но я считаю иначе. Он знал, чем все закончится, и просто терпеливо ждал. Ждал своего неизбежного конца.

Дела во дворце и столице обстояли ничуть не лучше. Придворные и слуги частью разбежались, частью попрятались, дворцовая гвардия на все нарушения порядка смотрела сквозь пальцы… Все чего-то ждали. Мне бежать было некуда — Гандерланд далеко, на дорогах опасно да и лошадь раздобыть негде — и, кроме того, я хотел досмотреть все до конца. Летопись росла с ужасающей быстротой и, поколебавшись, я купил тогда по случаю толстенную подшивку листов пергамента, переплетенных в свиную кожу, выкрашенную почему-то в ярко-синий цвет. В синий — так в синий, зато писать стало гораздо удобнее и не требовалось больше выискивать в хранилище чистые листки или воровать их в канцелярии.

В тот день я с утра пораньше сбежал из дворца и отправился в город. По случаю возможных беспорядков и военных действий занятия в Обители Мудрости отменили, мающиеся от безделья студенты расползлись по кабакам и трактирам, поглощая в огромных количествах дешевое вино и пытаясь додуматься, что еще новенького стрясется. Было тревожно и душно, словно перед наступающей грозой.

Я так и не смог ничего толком разузнать. Кто говорил, что совсем неподалеку видели отряды пуантенцев, кто предлагал идти штурмовать дворец, но все сходились в одном — сегодня непременно что-то произойдет. Я до вечера просидел в «Белом коне» — любимом студенческом кабачке, слушая последние новости, сходил на городскую стену, посмотрел, как закрываются на ночь огромные ворота, а потом всерьез задумался — вернуться во дворец или остаться на ночь в городе? Дворцовая крепость казалась настороженной ловушкой, но, если сегодня там случится нечто важное, а я этого не увижу и не узнаю — никогда себе в жизни не прощу!

И я вернулся. Как оказалось позже — это было верным решением. Заговор, спланированный Латераной (люди, возглавлявшие тайную службу, были искренне возмущены бедственным положением в стране и решились на измену Нумедидесу) и пуантенскими герцогами вошел в решающую стадию.

Почти до самого наступления сумерек мне пришлось проторчать перед входом, доказывая оставшейся без четких указаний, а оттого более злобной, чем обычно, страже, что я имею полное право войти. К тому времени, когда меня, наконец, впустили, окончательно стемнело. Дворец производил впечатление вымершего — из придворных я не встретил никого, а сторожевые посты на этажах и в коридорах пустовали через один. Стражники околачивалась только у дверей тронного зала, но, судя по тоскливому выражению их лиц, их так и подмывало временно позабыть о клятве верности стране и королю да сбежать куда подальше. Заглянуть в зал мне не позволили, так что я поплелся наверх, к себе.

Для полного счастья выяснилось, что сегодня на верхних этажах темно — не замечалось ни обычных масляных ламп, ни, на худой конец, факелов. Видимо, кто-то в суматохе позабыл отдать распоряжение, а слуги решили, что так и нужно. Им же лучше — не придется бегать по всем коридорам и зажигать светильники. А мне каково — подниматься вслепую по трем винтовым лестницами и бродить в потемках, разыскивая, где там мои двери?

Первую лестницу я преодолел благополучно, споткнувшись всего пару раз. Теперь предстояло миновать длинный, постоянно сворачивающий коридор, и я попаду ко второй лестнице. Она покороче и не такая крутая. Оказавшись у себя в покоях, я переоделся, а когда с нижних этажей донесся странный шум, взял свечу, выскочил в коридор и пошел посмотреть…

Я брел почти в полной темноте, которую разгонял лишь тлеющий фитилек, держался за стену и гадал, что же происходит в столице и в какую пропасть катится благословенная Аквилония. А за очередным поворотом меня сбили с ног…

Я в жизни так не пугался, хотя с детства привык ни от чего не бегать — иначе у нас, в лесах Гандерланда, не выживешь. Дело в том, что идущих тебе навстречу людей обычно издалека слышно, но сейчас до меня не донеслось ни звука… пока я не столкнулся грудью с отлично знакомым по придворным приемом человеком — графом Эганом Кертисом, занимавшим второй по значению пост в Латеране.

Поневоле начнешь думать о демонах или шатающихся по дворцу призраках. А если вспомнить, что творилось в столице в последнее время, я бы не удивился, наткнувшись во дворце на десяток-другой разъяренных привидений, жаждущих крови короля или кого-нибудь из придворных.

К счастью, я вовремя вспомнил, что призраков не существует. Да и сбивший меня человек отнюдь не принадлежал к миру духов. Во всяком случае, я никогда не слышал и нигде не встречал сведений о том, чтобы привидения ругались, будто распоследние пьянчуги в притонах Шадизара…

У кого-то из идущих позади оказался с собой потайной фонарь и он чуть приоткрыл заслонку. Света было немногим больше, чем от захудалого светляка, но мне вполне хватило… Хватило, чтобы разглядеть графа Кертиса и еще кое-кого, кому тут совершенно не полагалось находиться, и понять две немаловажные вещи. Первую — кто бы ни был нашим нынешним королем, к завтрашнему утру он вряд ли будет занимать аквилонский трон, и вторую — если я издам хотя бы звук, я тоже могу смело распрощаться с этой прекрасной вещью, именуемой простым словом «жизнь».

В момент серьезной опасности мы все соображаем очень быстро. Я справился с сильнейшим желанием завопить и промолчал. Сейчас было не время изображать верноподданного. Вдобавок, я никогда не относил себя к таковым.

Да, у меня не было причин ненавидеть Нумедидеса. Но оснований быть ему безоговорочно преданным — тоже. Понимаете, я слишком много знал о делах нашего короля и его приближенных. Если хотите, можете считать меня трусом. Но посмотрел бы я на вас, окажись вы на моем месте!…

Подшитый к рукописи лист, датированный 1295 годом:

…Я всегда полагал себя человеком объективным, а потому хочу привести в этой рукописи отрывок из записанных мною гораздо позднее воспоминаний графа Эгана Кертиса, повествующий о нашей неожиданной встрече той ночью:

«…Когда мы выбрались в темный и гулкий коридор третьего этажа, стало ясно — защищать помещения непосредственно примыкавшие к обширной королевской библиотеке ликторы Нумедидеса не стали или не догадались. Полнейшая тишина, впрочем, еще не означает безопасности. Теперь нам следовало пройти налево, до большой лестницы вниз, и оказаться возле самих покоев нашего (уже бывшего…) государя.

В отдалении загудел колокол — два удара. Паллантид, возглавляющий отряд мятежной гвардии должен начать действовать. И точно, по коридорам разнесся невнятный шум, сухо щелкали арбалеты, послышалось несколько тяжелых ударов — ломали двери.

— Вперед? — осведомился Конан, обнажая меч.

— Да, пора, — я кивнул и тоже взялся за оружие. — Пока что идем тихо-тихо, не станем обнаруживать себя преждевременно.

Очередной сюрприз ждал нас у поворота на лестничную площадку — какой-то невооруженный молодой человек в ночном халате и с тусклой масляной лампой в ладони перегнулся через перила и вслушивался в звуки, доносившиеся снизу.

— Эт-то что еще за явление? — шепнул Просперо.

Человек обернулся. В его больших серых глазах плеснулся страх. Еще бы — перед ним находились четыре дюжины хмурых громил у которых, по всей видимости, было очень плохое настроение и много острых железок в руках.

— Господа…. — выдавил человек, но я вытянул руку, приказывая молчать. Я его узнал — тишайшее и никчемнейшее существо, хранитель библиотеки Хальк Юсдаль. Кто же еще может находиться в столь неурочный час возле книгохранилища? Этот молодой книжник занял освободившееся место библиотекаря совсем недавно и не успел излишне примелькаться при дворе. Поднимать крик и взывать о помощи он вроде не собирается, так зачем же его убивать?

— Барон Юсдаль если не ошибаюсь? — тихо вопросил я, оттаскивая библиотекаря от лестницы за рукав.

Судорожный кивок в ответ.

— Сударь, возвращайтесь к себе и до утра носа не высовывайте, — настоятельно посоветовал я. — Еще попадете кому под горячую руку. Зачем же новому королю лишаться библиотекаря. Понятно?

Новый кивок, и вот уже господин Юсдаль резво семенит по коридору к библиотеке. Вскоре раздался звук запираемого засова. Кролик спрятался в норке…»

(Приписка от Халька Юсдаля: на мой взгляд эта встреча выглядела несколько по-другому, но я оставляю вышеприведенные слова на совести уважаемого графа Кертиса.)

Рассказывать приходится долго, а на самом деле все заняло несколько мгновений. Ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы отойти в сторону и прижаться к стене, пропуская маленький отряд, неизвестно как проникший во дворец. Они проскочили дальше по коридору и исчезли. Я ни капли не сомневался — они шли убивать. Где ж вы видели, чтобы власть — королевскую власть! — отдавали добровольно? Я — нигде.

На следующий день было все, что полагается: сдержанная паника среди придворных, бесконечные клятвы в безоговорочной верности, флаги, трубы, радостно вопящие толпы на улицах… Но — на следующий. А я никогда не забуду, как несколько человек в полной тишине прошли мимо меня и скрылись в темноте. Какая-то часть моей души требовала, чтобы я пошел за ними, но я в кои веки проявил здравомыслие. Нечего мне было там делать. Я записываю историю, но пока не собираюсь ее создавать. Пусть этим занимается кто-нибудь другой.

Все, на что я решился — спустя некоторое время вернуться к лестничному пролету и послушать, что творится внизу. До меня долетели звуки сражения, хор нестройных голосов, потом — лязганье вытаскиваемого из петель тяжелого засова и шорох открываемых створок. Этот шорох я очень хорошо изучил — с таким звуком открывалась дверь тронного зала.

Где-то через тридцать дней я из чистого любопытства попытался выяснить, сколько же человек принимали участие в той рискованной вылазке. Набралось около полусотни свидетелей, клятвенно утверждавших, что входили в отряд или показывали путь. Впору писать обширный трактат под названием «Притягательность чужой славы, или О бесславной гибели добродетели смирения».

На самом же деле в число встреченных мною людей входила часть боевого отряда тайной службы «Черный Беркут», граф Кертис, молодой барон Ортео (наш нынешний герольдмейстер) и сам Конан Канах. Они попали в крепость через Старые ворота, открытые кем-то из перешедших на их сторону гвардейцев, отлично знали дорогу, предусмотрительно пройдя через пустовавшие верхние этажи и ударили в спину защищавшим вход в тронный зал ликторам Шамарской гвардии. Что произошло потом — и так всем известно…

На моих глазах, как это ни высокопарно звучит, творилась история, происходили события, о которых позже будут сложены легенды и предания. Они очень красивы, эти легенды (по крайней мере, те, которые я слышал), но почти ни в одной из них нет и единого слова правды. На самом деле все случилось быстро и относительно тихо, если не считать, конечно, ожесточенной и кровавой схватки с ликторами короля у дверей тронного зала. И уж конечно, не столь возвышенно, как об этом рассказывают на улицах и перешептываются во дворце.

Так настал конец династии, давшей миру немалое число достойных правителей, не меньшее количество подлецов и просто не слишком умных государей.

Спрашиваете, что теперь? Минуло слишком мало времени, чтобы выносить какие-то определенные суждения. Плебс, конечно, доволен — для них любой новый король лучше предыдущего, к тому же налоги снижены, на закатных границах наведен относительный порядок, права горожан и крестьян, а заодно и крупнейших магнатов королевства, законно подтверждены и даже порой соблюдаются. Дворянство пока пребывает в задумчивости — с одной стороны, благородным надо бы возмущаться тем, что древний трон занят низкорожденным выскочкой из страны, о которой мало кто слышал, с другой — ходит слишком много слухов, достоверно утверждающих, что опасно становиться врагом нынешнего правителя. Вот дворяне и помалкивают, клянутся на словах в верности, а сами выжидают подходящего момента, чтобы устроить свару или переметнуться на сторону того, кто покажется более сильным.

Лично я за время, прошедшее с той памятной ночи, удостоился доноса — оказывается, кто-то пронюхал о моей хронике (отыщу эту болтливую сволочь — убью!). Затем случились вызов к королю, долгий разговор и в итоге, как ни странно, повышение в должности. С того памятного дня я — официальный летописец королевского двора с разрешением совать свой нос во все, что мне покажется интересным, но со строжайшим предупреждением — не злоупотреблять. Тем самым лишний раз подтвердилась старая, как мир, истина: «Жизнь человеческая — воистину непредсказуемая штука!»

Для представителей благородного сословия, ожидающих приема у короля, во дворце раньше было отведено несколько особых залов, а для простолюдинов — выстроено небольшое здание в одном из внутренних дворов. Но с приходом нового правителя порядки, сложившиеся при Нумедидесе, отправились прямиком ко всем известным демонам, а новые традиции пока не зародились. Посему при аквилонском дворе царят радующий глаз беспорядок и полнейшая неразбериха, с которыми в ближайшее время надо срочно что-то делать, иначе дворец превратится в самый настоящий приют для умалишенных.

Общеизвестно, что наш король придерживается незамысловатого правила: «Чем меньше церемоний, тем лучше», а потому изо всех сил старается избегать участия в любых официальных ритуалах. С точки зрения здравого смысла это, без сомнения, разумно, но вот с точки зрения укрепления образа высшей власти в глазах плебса и дворянства… Однако всякий раз, когда я или Эвисанда пытаемся завести разговор на тему благочиния, заканчивается он одинаково: Его величество глубоко убежден, что престиж государства ничуть не пострадает, если важные разговоры будут вестись не в продуваемом и холодном зале, где, вдобавок, их легко подслушать, а в какой-нибудь более удобной и подходящей гостиной с камином, украшенным закусками и кувшинами столиком и мягкими креслами. И Конану совершенно наплевать, что придворные кривятся и бормочут себе под нос: «варвар »…

Ну, да, теперь королем Аквилонии стал варвар. Не больше и не меньше. До сих пор не верится, но так оно и есть. Некоторые утверждают, что это наказание стране за многочисленные прегрешения ее подданных и правителей, другие с пеной у рта доказывают обратное. Я же переписал в хронику приглянувшуюся мне фразу из книги Стефана, Короля Историй: «Благодеяния богов порой трудно отличить от их проклятия», а потому стараюсь на все смотреть непредвзято. В силу многих причин, пока получается плохо.. Мне нравится человек, занимающий сейчас трон Аквилонии, однако я его опасаюсь. Он слишком похож на непредсказуемое дикое животное и Конану явно не по себе в замкнутом мирке дворца, с его размеренной жизнью и предписанными порядками, отчего он постоянно старается их как-нибудь нарушить. Выдумки же у нового короля с избытком хватает на нескольких человек, отчего и творится у нас в столице безобразие за безобразием…

Со стороны, наверное, кажется — дикарь дорвался до власти и развлекается, как может. Может и так, однако все развлечения мгновенно забываются, когда дело доходит до чего-то действительно серьезного и важного для страны. Думается, постепенно странные королевские выходки окончательно сойдут на нет. А пока придворным остается только терпеть и стараться как-то сдерживать нашего правителя. Надеюсь, на небесах нам это зачтется. Как подвиг великомученичества, совершенный во благо горячо любимой родины, тысячелетней монархии и самих себя.

Так вот, я веду к тому, что сейчас залы, ранее предназначенные для терпеливо ожидающих посетителей, отдали королевской гвардии. А куда запихнут очередных приезжих — никто толком сказать не может. Потому и приходится обежать все возможные приемные, да не по одному разу, чтобы отыскать прибывших ко двору. У нас уже загадку сложили — что общего между волком и придворным? Правильно, и того, и другого ноги кормят. Перед другими королевствами стыдно…

К счастью, на этот раз мне повезло. Я высунулся в открытое окно, углядел стоящую во дворе клетку и рысью понесся вниз. А добежав, несколько удивился: клетка оказалась здоровенным торговым фургоном на колесах, одну из боковых стен которого сняли и заменили железными прутьями толщиной с палец. Кто именно находился внутри клетки и был ли там вообще кто-нибудь — мне разглядеть не удалось, ее предусмотрительно и очень тщательно занавесили мешковиной. Рядом стояла вторая клетка, из бронзовых прутьев и поменьше размером, однако вполне подходящая, чтобы затолкать туда не слишком крупного медведя. При условии, что он не будет возражать против пребывания в заточении.

Затем я увидел на фургоне герб владельца и от души обрадовался. Оскаленная кабанья голова на зеленом поле — баронство Линген, десять лиг вниз по реке, почти рядом с нами! Вот и будут мне сейчас последние новости из дома. Мои родные совсем обленились либо заняты по уши — я уже месяца три-четыре не получал ни единой весточки. Как там обстоят дела в Юсдале? У нас три постоянные напасти — зверье, пикты или киммерийцы. Каждый месяц на наши либо соседские владения обрушивается хоть одна из этих неприятностей, если не две или три одновременно, и наименее опасная и даже привычная из них — звери. С остальными двумя приходится гораздо тяжелее, эти треклятые дикари появляются неизвестно откуда, завязывают бой и так же быстро исчезают, если понимают, что ничего им не выгорит. Даже не грабят, просто налетают и начинают крушить все и всех подряд.

Иногда наш король до боли напоминает мне своих сородичей. Вроде Конан столько шатался по всем странам мира, что мог бы избавиться от варварских привычек… Хотя я посейчас не могу с уверенностью сказать, не есть ли это показные спектакли, предназначенные специально для тех, кто считает нашего правителя туповатым дикарем? Конан ведь гораздо хитрее и благоразумнее, чем кажется на первый, не особо внимательный взгляд.

— Хальк? — оказывается, я уже давно стоял, озадаченно пялясь на занавешенную клетку, и не слышал, что меня окликают. — Хальк, козел тебя забодай, это ты?

Узнаю неповторимую манеру общения. Вот это да! Ко двору явился сам хозяин Лингена — Омса, по прозвищу Бешеный Бык. В отличие от остальных, мне при взгляде на Омсу приходит на ум вовсе не бык, а древний дубовый шкаф, сохранившийся в нашей семье со времен прадедушки. Омса являет собой огромное, неповоротливое и невольно внушающее почтение создание, а рукопожатие с господином бароном чревато дроблеными костями. Во всяком случае, для меня.

— Нет, ну хоть один нормальный человек на глаза попался! — от рева Омсы привязанные неподалеку лошади гвардейцев начали пугливо косить глазами и фыркать. — Слушай, может хоть ты мне скажешь, сколько нам тут торчать? До первого снега, что ли? У меня, между прочим, есть дела поважнее, чем бездельно торчать в этом провонявшем навозом дворе!

Разговаривать с владельцем Лингена — особое искусство. Перекричать барона невозможно. Потому остается только одно — слушать, не перебивая, а в тот момент, когда он набирает воздух для произнесения следующей фразы, успеть быстро задать интересующий вас вопрос. Если Омса услышит, его новая речь будет развернутым ответом с добавлением его личного мнения и вороха последних сплетен, которые до него дошли.

Таким способом мне удалось узнать, что в Юсдале все благополучно, только два месяца назад на поместье напали пикты и сожгли новенькую лесопилку, а Бэра, одна из моих сестриц, умудрилась выскочить замуж. Причем в лучших традициях семьи она устроила из этого довольно простого действа целое представление с фальшивым соблазнением, побегом и длительной беготней по лесам от разъяренной погони. Все многочисленные участники ловли получили огромное удовольствие. За вычетом нашей матушки, принявшей похищение любимицы за чистую монету и едва не пославшей вдогонку за удравшей доченькой охотничью свору и батюшкину дружину.

Омса уже собирался перейти к описанию свадьбы, когда я успел остановить бесконечный поток его словоизвержений и направить его в новое русло. Я сказал, что очень рад его видеть (что было правдой), но почему, собственно, господин барон бросил на произвол судьбы дорогой его сердцу Линген и потащился в столицу? Неужели в надежде пристроиться при дворе?

На загадочную клетку я старался не смотреть и вообще усиленно делал вид, что ее вовсе не существует. Пускай Бык сам переведет разговор на интересующий меня объект. Рано или поздно он это сделает, ведь именно из-за этой клетки ему и пришлось отправиться в столь далекое путешествие.

И тут произошло необыкновеннейшее явление — Омса замолчал. На его физиономии (всегда напоминающей мне морду животного, украшавшего его фамильный герб) появилось выражение, свидетельствующие о неравной борьбе между желаниями поделиться секретом и сохранить тайну. Он подозрительно оглядел двор, где околачивалось трое ловчих с его собственными гербами и с десяток стражников из королевской гвардии, уставился на меня, мучительно решая, можно ли мне доверять, затем хриплым шепотом (наверняка слышным на втором этаже дворца) проговорил:

— Слушай, я тут привез… зверюгу. Мы ее возле Ямурлака поймали.

— Ого! — вот тут я был полностью искренен. Ямурлак — это серьезно. Очень серьезно для людей, знающих, что это такое. — А что за зверюга?

Омса тяжело вздохнул и выдавил:

— Не могу я тебе сказать. Не поверишь! Я и сам не верю, хотя вон оно, в клетке сидит. Слушай, Юсдаль, устрой мне прием побыстрее, а? Ты же можешь, верно? Если мне за эту дрянь заплатят, я тебе десятую долю отдам, только сделай, чтобы нас пустили. Боюсь, подохнет гадина…

— Будет тебе прием, — с моей стороны было несколько самоуверенно разбрасываться подобными обещаниями. Однако, при упоминании Ямурлака я всегда начинаю чувствовать себя гончим псом, вставшим на теплый, сладко пахнущий след добычи. — Вон там солнечные часы, видишь? До полудня твой зверь дотянет?

Омса несколько мгновений что-то прикидывал и кивнул:

— Ага. Мы сейчас воды притащим и обольем его, а то этому гаденышу, видите ли, жарко…

— Тогда ждите.

Когда Омса вернется домой, он наверняка будет вовсю разглагольствовать перед моими ахающими родными о том, каких сияющих высот достиг их пребывающий при королевском дворе сынок. Ошибаетесь, барон Линген. Нету у меня ничего — ни чинов, ни высоких должностей. Только безудержное любопытство. Именно благодаря означенному любопытству я сейчас пробегусь по северному крылу дворца, осторожно постучу в дверь Малой Оружейной и спрошу, не найдется ли у Его величества времени выслушать своего библиотекаря и летописца? И, конечно, нарвусь на задумчивый и не предвещающий ничего хорошего взгляд государя всея Аквилонии и протекторатов… Тогда я вспомню, что уже сколько раз обещал не злоупотреблять официальным обращением (я не забыл, просто словно что-то за язык тянет). Я буду долго извиняться, а потом расскажу, что во дворе дожидается аудиенции некий барон Омса из Лингена, о закрытой со всех сторон клетке с непонятным животным, а самое главное — о загадочно-притягательном слове «Ямурлак».

Спорю на что угодно — если у короля не окажется неотложных дел (а их наверняка не окажется…), то Омса попадет на обещанный мною прием задолго до полудня. И вовсе не потому, что король мается от скуки и с удовольствием ухватится за любую подвернувшуюся возможность слегка развеяться.

Глава третья

ЭЙВИНД, ВТОРОЙ РАССКАЗ

Пограничное королевство, предгорья Граскааля.

19-24 дни первой осенней луны 1288 г.

«…Трагическая и необъяснимая гибель поселений гномов, расположенных в горах Граскааль, примерно в тех краях, где сходятся границы Бритунии, Пограничного королевства и Гипербореи, заставила немногих из числа их уцелевших обитателей искать спасения на поверхности, в людских владениях, также изрядно пострадавших от вырвавшихся на поверхность подземных сил. Выжившие гномы устремились на полночь — в уцелевшие поселки своих сородичей в Гиперборее и Эйглофиате, а также на полдень — в Пограничье и Бритунию. Некоторых из них подобрали охотники, промышлявшие в это время в Граскаале, но большинство беглецов погибло, пытаясь в начале небывало холодной зимы преодолеть славящиеся своим коварством полуночные горы. Смерть гномов была вызвана не только внезапно налетевшими буранами и разрушением привычных дорог в горах, но и тем невыносимым для подгорного народа обстоятельством, что никто из них не мог дать точного определения обрушившемуся на потомков Вековечного Кователя бедствию. Как они утверждали, это не было проявлением возмущенной стихии или последствием их собственной неосторожности. Некоторые называли произошедшее „Дверью, распахнутой в Бездну“, видимо, имея в виду легенду, гласящую, что под владениями гномов расположен первозданный Хаос…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Надо признать, что я ошибся. Ледяной перевал не завалило, он просто исчез. Как будто его взяли и смахнули с земли. На миг я перестал соображать — в голову ударило, что меня наглухо заперло в этой треклятой долине. Я стоял, трясся и не мог понять, куда мне кинуться, чтобы выбраться на дорогу к дому. Потом успокоился, огляделся повнимательнее и приметил распадок между гор. Раньше его там не было, но какая разница? Я пройду по нему, даже если там грохочет непрекращающийся камнепад. Ведь теперь это единственный выход из ущелья.

Сюда я поднялся за пять дней. Шел не слишком торопясь — искал следы дрохо, охотился на козленка, лазал смотреть на брошенную шахту. Значит, обратный путь можно проделать дня за три. Вдобавок, теперь придется спускаться, а не карабкаться вверх. Но я устал и не смогу идти полный день. У меня почти не осталось еды. Пещерки с запасом сушняка наверняка завалило оползнями…

Короче, хоть ложись и помирай. Но я все равно пойду. Прадед сумел перейти через Граскааль из Асгарда раненым и с погоней на хвосте, а чем я хуже? Раз мне посчастливилось уцелеть при землетрясении, то обидно сдохнуть потому, что не хватило упрямства выжить.

Главное — подстрелить по дороге кого-нибудь. Козу, снежную куропатку, даже лисицу, пускай от ее мяса тухлятиной воняет. Будет еда — доберусь. Доползу, если потребуется.

После землетрясения что-то случилось с погодой. Дождь, поливший сразу после подземных толчков, так и не прекращался. Воздух стал непривычно теплым для невероятной высоты, куда я забрался. Выпавший прошлым днем снег таял, превращаясь в грязные ручейки, с шумом падавшие в скальные трещины. Я шлепал по смеси грязи, песка и битого камня к замеченному распадку. Если мне не удастся преодолеть его — тяжко будет. Искать новую, обходную дорогу у меня уже сил не хватит. Упаду и останусь лежать. Потом пойдет снег, засыплет меня, а ежели сойдет лавина, то и тела никто в жизни не найдет. Разве что через сотню-другую лет.

Под такие мрачные мысли я даже не заметил, как пересек долину и начал спускаться по распадку. По его дну бежала быстрая мутная речка, к счастью, мелкая. Над речкой плыл еле заметный пар — вода в ней была горячая.

Распадок, растянувшийся на две-три лиги, заметно снижался. В одном месте пришлось перебираться через преградивший дорогу оползень, потом — обходить груду ставших ноздреватыми огромных валунов со следами облизывавшего их яростного пламени.

Темнело, а я все брел и брел. Длинное узкое ущелье закончилось, перейдя в какую-то долину, загроможденную камнями. Я ее не знал, но, по моим расчетам, где-то неподалеку должен быть проход в Шепчущее ущелье. Искать его сейчас было бесполезно — в наступающей ночи только безумец будет носиться по горам, рискуя свернуть шею. Я забрался под скальный карниз, запретив себе думать, что он может обрушиться, пожевал оставшегося сырого мяса и, как ни странно, задремал.

Снились мне разрушающиеся горы, далекое зеленое зарево над вершинами Граскааля и злобно шипящая дрохо. Всю ночь напролет.

Почти с рассветом я проснулся. Было холодно, неудобно и очень хотелось есть. Одно хорошо — новых толчков ночью, похоже, не случилось, и дождь кончился. Шевелиться, а тем более куда-то идти вовсе не хотелось. Некоторое время я ругался сам с собой, твердя, что надо вставать и идти, а потом обнаружил, что уже бреду по долине.

Судя по солнцу, вчерашний распадок вывел меня на полночь от Шепчущего, однако не слишком далеко. Если смогу перевалить через гряду слева от меня — попаду в знакомые края. Надо только разыскать место пониже, чтобы перебраться…

Есть хочется — сил нет!

И, как назло, ничего живого вокруг. Конечно, все звери разбежались. Может, дрохо потому и не совались вниз, что предчувствовали землетрясение? Но тогда наши поселковые собаки тоже бы беспокоились. И оборотни наверняка бы предупредили, если в горах что-то должно было стрястись… Они хорошо чувствуют приближение опасности.

В середине дня я все-таки свалился. Лежал, ткнувшись мордой в талый снег и почти выл от отчаяния. Умирать не хотелось, но и сил идти дальше не осталось.

Где-то надо мной с тихим шорохом посыпались мелкие камешки. Затем что-то глухо цокнуло — костью о камень. И еще раз, и еще. Звук приближался, и я медленно поднял голову — посмотреть.

По склону между валунами осторожно пробиралась серая горная коза. Пепельная шубка тускло блестела на солнце, черные витые рожки отклонились назад, глаза опасливо косились по сторонам. Как и зачем она сюда забрела — не знаю. И знать не хочу. Главное — она здесь и на расстоянии выстрела. Если только я сумею незаметно снять со спины лук, набросить тетиву, а потом еще натянуть его и выстрелить. И, конечно, попасть.

Издалека, наверное, меня можно было принять за камень. Прошедший дождь прибил все запахи к земле, и коза меня не видела и не чуяла. Она шла, тщательно выбирая место, куда поставить точеное раздвоенное копытце, и принюхивалась. То ли искала кого, то ли сама потерялась.

Первую стрелу я потратил впустую. Промахнулся почти на три шага, угодив в камень. Коза вздрогнула, тряхнула головой и большими прыжками понеслась вверх по склону. Я выстрелил ей вслед, даже не надеясь на удачу.

Коза споткнулась, сделала еще пару неуверенных скачков и упала на передние ноги. Что-то отчетливо хрустнуло. Она вскочила, попыталась убежать, но оступилась и покатилась вниз. Прямо ко мне.

Разумеется, костер разводить было не из чего. Ну и наплевать. У меня теперь есть мясо, а в Шепчущем ущелье отыщется хоть пара кустов или чахлых горных сосенок. Я выживу и обязательно дойду домой.

Теперь я даже зашагал быстрее, пусть и приходилось взбираться вверх по каменистой и разъезжающейся под ногами осыпи. Взобравшись на гребень, я заглянул в соседнюю долину. Вот оно, Шепчущее…

Я глазам своим не поверил, но это в самом деле было Шепчущее. Оно почти не изменилось. Только ближний ко мне конец долины провалился в новую расселину, несколько приметных камней сорвались со своих мест и раскатились повсюду, а речку запрудило осыпью и она разлилась. Сосновая рощица на дальнем склоне тоже уцелела. Будет мне сегодня костер и жареное мясо!

Прикинув, сколько времени осталось до темноты, я решил, что вполне успею спуститься вниз и даже добраться до сосен. И запрыгал по склону, огибая камни и стараясь не поскользнуться. Подумаешь, землетрясение! Главное, чтобы дома все было в порядке.

Я спустился уже до половины, когда заметил что-то непонятное. Я сначала не сообразил, что это такое, а потом вспомнил. Шахта. Брошенная шахта гномов, в которой я нашел зеленый камень. Я его не потерял, он по-прежнему лежал в кармане. Наверное, он все-таки счастливый…

Из шахты поднимался к низкому небу толстый крутящийся столб серо-коричневого дыма. У его основания мелькали красные сполохи. Даже здесь, в хорошем перестреле от колодца, чувствовался резкий запах горелого дерева и раскаленного железа. Наверное, землетрясение изрядно попортило гномские пещеры. Если наверху так трясло, то что же творилось внизу? Может, все гномы там погибли?

Мне представилось, как я бегу по какому-то узкому коридору с низким потолком, а потолок все опускается и опускается, позади меня все пылает и рушится, и впереди тоже. Наверху хоть можно попробовать убежать, а под землей каково? Не повезло гномам…

Еле различимый темный предмет возле среза шахты шевельнулся. Сначала я подумал — из-за дыма показалось, потом присмотрелся и понял: в самом деле шевелится. Налетевший ветер отбросил дымную пелену в сторону, и я четко увидел, что лежит на краю колодца.

Рука. Рука, судорожно вцепившаяся в острые грани каменных осколков. На миг мелькнула вторая, попыталась ухватиться за подвернувшийся камень, выворотила его из земли и исчезла.

Кто-то пытался выбраться из шахты.

Не знаю, откуда взялись силы, но мчался я вниз по склону не хуже горной козы, удирающей от барса. Я бежал и видел, как рука медленно, палец за пальцем, разжимается, соскальзывает, и все ярче полыхают языки горящего под землей огня.

Вообще-то не мог я всего этого видеть, да тем более на бегу. Но знал, что это происходит. И думал только об одном — не подвернулся бы под ноги предательский камень. Добежать, успеть, ну еще чуть-чуть…

Я все-таки грохнулся. Шагах в двух от колодца. С размаху пробороздил каменную крошку, как плуг — свежую землю, выбросил вперед руку и обхватил запястье того, кто висел над колодцем.

Он оказался на редкость тяжелым. Я чуть не отправился вслед за ним, но успел упереться другой рукой в стенку колодца напротив. Мое счастье, что провал был не слишком большим — около шага в поперечнике. Мельком я глянул вниз и решил, что впредь не стоит этого делать. На дне шахты бушевало мохнатое оранжево-багровое пламя. Оно казалось живым и стремилось вырваться наружу, выбрасывая длинные косматые плети. Доски, перегораживающие колодец, прогорели и рухнули. Я даже не мог представить, как этот тип, болтавшийся сейчас над огнем, сумел вскарабкаться так высоко.

Еще мне послышалось, что там, внизу, кто-то надрывно кричал. Наверное, так оно и было…

Валивший из жерла шахты дым из коричневого стал черным и до ужаса едким. Я закашлялся, зажмурился и едва не выпустил руку неизвестного. И тут же заорал в голос. Честное слово, он вцепился в меня, точно клещами. Значит, еще живой.

И я потащил его наверх. В какой-то миг подумалось, что рука сейчас оторвется по плечо и улетит в клокочущий огненный водоворот вместе с этим типом, которого я пытаюсь спасти. А я отправлюсь следом за ними.

Внизу протяжно ухнуло и затрещало, точно подсеченное дерево упало. Ревущее пламя взвилось почти до самого края колодца, подпалив неизвестного и слегка мазнув по мне. Я рванул изо всей оставшейся силы и сумел до половины выдернуть неизвестного из шахты. Он забился, как рыба на берегу, и пополз вперед, так и не выпуская моей руки. Я тоже пополз — подальше от колодца, в котором бушевал настоящий ураган из огня. Эдакий маленький вулкан.

Мы успели убраться от бывшего рудника от силы шагов на двадцать, когда из шахты вылетел град раскаленных камней, больших и маленьких, а за ними взвился огромный столб огня. Он рассыпался на отдельные струи, потом что-то загрохотало и колодец обрушился внутрь себя. Остался только неглубокий провал, засыпанный щебнем и песком, сквозь щели между которыми пробивались струйки черно-грязного дыма.

Незнакомец наконец разжал хватку и отпустил меня. Мы сидели на засыпанном пеплом и гарью снегу, пыхтели, как загнанные насмерть кони, а глубоко под нами гибло подземное поселение.

Наконец, вылезший из шахты тип с трудом поднял голову, уставившись на меня почти безумным взглядом.

— Ты кто? — еле слышным шепотом прохрипел он.

— Эйвинд. Эйвинд из Райты — я обнаружил, что говорю ничуть не лучше.

— Уходи отсюда, — отчетливо и требовательно выговорил он. — Уходи. Быстрее. Все кончено.

Он произнес это и грузно повалился на бок. Я наклонился над ним — неужели умер? Нет, он дышал. Тяжело, с бульканьем и свистом, но дышал.

Вот только как я его не тряс и не пытался привести в себя — он не отзывался.

Уже потом, вечером, до меня дошло, кого я вытащил из горящей шахты. Об этом сразу можно было догадаться, но у меня голова была другим занята. Ну кто еще мог вылезать из-под земли, как не гном?

Конечно, гном. Раза в два меньше меня ростом, а весит едва ли не больше. Длинная бородища, черная с проседью, наполовину обгоревшая и завившаяся от жара мелкими кольцами. Похоже, ему здорово досталось — уже и ночь наступила, а он все лежит, как мертвый. Я сижу, прислушиваюсь — дышит, а очнуться не может.

Ночевали мы неподалеку от обвалившегося колодца, в сосновой роще. Я жег костер, жарил прихваченные с собой куски козьего мяса и думал. О том, мне теперь быть. Бросить гнома я не могу — зря спасал, что ли? — а тащить на себе эдакую тушу ничьих сил не хватит.

Надумалось мне вот что. Я, когда из Райты уходил, захватил с собой лыжи. Короткие, широкие — как раз пройти по глубокому снегу. Одну лыжу я где-то потерял, другая осталась. Попробую завтра из нее санки смастерить. В носке у лыжи дырка проверчена, веревка у меня с собой есть — можно будет волочить за собой. Тяжеловато, конечно, придется, но все лучше, чем гнуться в три погибели.

Гнома я подтащил поближе к костру. Он приоткрыл глаза, посмотрел мимо меня и снова не то заснул, не то просто не хотел ничего и никого видеть. Это и понятно — там, внизу, наверняка остались другие из его рода. Что же там у них случилось? Может, и землетрясение от них было? Почему гном требовал, чтобы я ушел, и сказал, что все кончилось?

Так ничего и не поняв, я подбросил дров в костер и заснул. На этот раз — без снов.

…Следующие не то два, не то три дня я не запомнил. Я шел куда-то вниз, таща за собой наскоро сооруженную из толстых веток, единственной моей лыжи и веревок волокушу. С неба сыпался мелкий снежок, и чем ниже мы спускались, тем становилось холоднее. Пару раз мне удавалось подстрелить горных зайцев, тощих и поджарых. Гном вроде бы очухался, начал есть, но идти сам не мог — что-то у него с ногами случилось. Он по-прежнему молчал, и я тоже держал язык за зубами — на ходу особо не разговоришься.

Утром не знаю какого дня мы взобрались на Шепчущий перевал. В хорошую погоду я уже отсюда видел пушистые темные хвосты, поднимавшиеся из труб. Сегодня все было затянуто сеткой кружащихся снежных хлопьев, и, сколько я ни вглядывался, не разглядел ни единого дымка.

Почему-то мне казалось, что я ничего бы и не увидел…

Я так торопился вернуться, а сейчас неожиданно для себя остановился на седловине над моей деревней. Мне не хотелось идти туда, вниз. Просто не хотелось. Я был уверен — если я спущусь и войду в Райту, то никогда уже не стану собой прежним.

И все же я дернул санки за растрепанную веревку и медленно побрел по засыпанной снегом тропинке в долину.

Поселок никуда не делся. Темные очертания домов отчетливо просматривались сквозь мелькающую белую круговерть. Я вышел на берег Гремячей, мимоходом удивившись, отчего пересохла наша во все времена года бурная река. Не иначе, как в верхнем течении оползнем накрыло.

В черных срубах домов не горело ни единого огонька. Да и людских голосов не было слышно. Только тихий шелест падающего снега. Я уже знал, что случилось что-то непоправимое, что надо бы бежать отсюда, сломя голову, но не мог.

Санки зацепились о что-то, заметенное снегом, и остановились. Я попытался перетащить их через преграду, не сумел и дернулся в сторону, разворачиваясь. Лежавшая на земле вещь показалась мне смутно знакомой. Я выпустил веревку, подошел к длинному темному камню и ладонями смел с него снег. Камень неожиданно оказался покрытым заиндевевшей шерстью.

Это был младший из мальчишек-оборотней. Мертвый. Он умер три, если не четыре дня назад. Не от удара камнем при землетрясении, а словно бы задохнулся… Он лежал, как упал — вытянув лапы и оскалившись, точно пытался догнать кого-то. Когда я до него дотронулся, волчонок был холодный и весь какой-то окаменевший.

Какое-то время я просто пялился на труп маленького оборотня, не понимая, что на что смотрю. Потом встал и побрел к близким домам. Я забыл в тот миг и про санки с гномом, и про мертвого волчонка. Только что видел — и позабыл.

Издалека казалось, что с деревней ничего не случилось. На самом деле это было не так. Некоторые дома покосились, у других сорвало крыши и двери, третьи выглядели еле стоящими, будто вот-вот раскатятся по бревнышку.

А людей не было. Никого. Тишина, темнота и ни одной живой души.

Я прошел через всю Райту и, свернув, выбрался через проулок к нашему дому над рекой. Он оказался на месте. Только гляделся слегка завалившимся вбок. Я заглянул внутрь и зачем-то позвал: «Отец? Мама? Лив?..»

Никто не ответил. Дом стоял чужой, пустой и холодный. За несколько дней ветер нанес в распахнутую настежь дверь и разбитые окна снега.

«Конечно, они ушли! — неожиданно решил я. — Это ведь так просто! После землетрясения все ушли! Наверное, в Хезер. Я еще сумею их догнать!»

Ушли, да… Не взяв ничего из домов. Весь поселок собрался и, как один человек, отправился за пять лиг в Хезер. С маленькими детьми и еле живыми стариками. Пешком. Зимой. Да перестань нести чушь! Здесь что-то случилось. Что-то, от чего умер мальчик-волк и пропали все жители. И случилось это, похоже, сразу после того, как перестал сотрясаться Граскааль. Ведь дома остались целы, хотя и повреждены. Но куда, куда подевались люди?

Я не решился зайти в дом. В дом, где я вырос. Какой-то он теперь был другой. И вовсе не потому, что в нем три или четыре дня никто не жил. Мне показалось, что он… грязный, что ли. И вообще все здесь, в Райте, было грязным. Испорченным, траченным молью и плесенью. Ни до чего не хотелось дотрагиваться, а больше всего — удрать отсюда со всех ног.

Но куда разом сгинули все жители моей деревни?! На небеса вознеслись, к Митре?

Я еще немного потоптался на пороге ставшего чужим дома, не представляя, что делать. Внезапно вспомнил об оставленных санках и о трупе оборотня, и решил — загляну в дом полуволков. Если и там ничего нет — пойду отсюда. Все равно куда. Только чтобы не бродить больше по пустому, ровно вымершему от чумы, поселку.

Дом оборотней стоял, где и всегда — на пригорке, под древней, раскидистой сосной. И хозяева лежали здесь же. Все, до одного. Как мальчишка на окраине — задохнувшиеся в последнем прыжке. Что странно — все они выглядели волками. Не людьми. Даже Старший, который никогда в жизни не превращался.

А за их жилищем, в пересохшей низине, где летом Гремячая разливалась в мелкое озерцо, темнел огромный провал в земле. Словно кто-то вывернул лопатой часть гранитной скалы, небрежно присыпал разлом землей, щебнем да снегом и ушел. Трещина, нелепо-черная на белом свежевыпавшем снегу, зигзагом пересекала бывшее русло реки, утыкаясь в нависающие над деревней горы.

Когда я увидел этот провал, у меня точно что-то в голове сдвинулось. Я понял, что все это мне не снится, не кажется — оно есть на самом деле. И, кажется, закричал. Наверное, я очень долго кричал. А с низкого неба все падал и падал мокрый снег…

Почему-то я был твердо убежден, что мне надо дойти до трещины в земле. Дойти и заглянуть вниз. Неважно, что я там увижу, мне надо это сделать.

Внизу не оказалось ничего интересного или необычного. Камни, смерзшийся песок, грязь, тающий снег. Здесь ничего не копали, просто земля просела и получилась эта странная и страшная трещина.

А шагах в десяти от нее лежал полузасыпанный снегом человек. Я сразу его не заметил, но, когда сообразил, что это — не сугроб и не запорошенный камень, бросился откапывать. Даже если он уже давно мертв, может, я пойму, что послужило причиной смерти. Не землетрясение же, которое сюда почти не дошло?

Человек лежал на спине. Я отгреб в сторону снег, перевернул его… и понял, что сейчас точно сойду с ума.

Не человек это был. И не оборотень. И не животное. Вообще не знаю что.

Она, эта тварь, была почти прозрачная. Внутри у нее виднелись свернутые кишки и еще что-то, темно-красного цвета. Вместо лица — какая-то жуткая мешанина, рот и нос съехались вместе, уши прижались к голове, глаза сузились до щелок, а зубы вообще куда-то пропали…

И все же эта дрянь когда-то была человеком. На ней остались лохмотья одежды, и ростом она была с человека, и руки-ноги у нее имелись. Хотя на руках выросли плоские кривые когти, еле заметно светившиеся…

Ел я давно, утром, и все равно стошнило. Прямо на эту падаль.

…Когда я приковылял обратно, гном сидел на санках и безучастно смотрел на опустевшую деревню. Кажется, он меня не заметил. Ну, и неважно. Мне нужно было довершить кое-что, прежде чем отправляться в дорогу. Я обошел почти все дома, кидая внутрь подожженные тряпки, смоченные в масле. Бутыль с маслом я нашел в одном из сараев.

Над избами в дальнем конце Райты уже плыл черный дым, прорезаемый язычками разгорающегося пламени. Дома горели плохо, но лучше сжечь их, чем оставлять все, как есть. В Асгарде мертвых не кладут в землю, а сжигают…

Это было единственное, что я мог сделать для моего поселка.

Во дворе какой-то избы огонь добрался до запасенных на зиму дров и радостно взметнулся, перебрасываясь на соседние дома.

— Пойдем? — неожиданно спросил гном, не глядя в мою сторону. Голос у него был усталый и равнодушный.

— Пойдем, — отозвался я. — Вот займется как следует — и пойдем…

Куда пойдем — я понятия не имел. Разве что в Хезер. Или прямиком на Поля Мертвых.

Я плелся вверх по тропе, ведущей к перевалу и дороге на Хезер, и жалел об одном — что моя голова оказалась слишком крепкой. Если б я действительно тронулся умом — наверное, бы было гораздо легче. Кажется, что проще — пережить землетрясение в горах, вернуться домой, не найти там ни единого человека, а только тела оборотней и какую-то непонятную тварь — и свихнуться. Носился бы себе по окрестным горам, пугал коз дикими воплями… Глядишь, навернулся бы в трещину — и дело с концом.

А вместо этого я бреду почти по колено в снегу и волочу за собой эти треклятые санки, весящие не меньше двух-трех тяжеленных валунов. И есть по-прежнему хочется. И спать. Да что же я за человек такой — родни лишился, а сам думаю, где бы пожрать раздобыть?

Обыкновенный человек. Эйвинд, сын Джоха, из более не существующей деревни Райты, что на Медвежьем холме близ Граскааля в Пограничье. Карабкаюсь вот по заметенной снегом дороге, тащу волокушу и думаю. Получается с трудом, но стоит прекратить — и снова вижу эту полупрозрачную дрянь. Тогда мне становится плохо, очень плохо. Вот и приходится быстренько забивать голову чем-нибудь другим.

Я старательно, но пока безуспешно ищу ответ на загадку — куда могли подеваться люди? Бесследно сгинули почти полторы сотни человек! Ну не может этого быть! Не может — и все!

Так. Попробуем разложить все по порядку. От того, что я буду вопить и метаться из стороны в сторону, никакого проку не выйдет. Значит, будем делать, как привыкли. Как распутывается след барса на снегу? Правильно, шаг за шагом, не забывая поглядывать по сторонам. Барс ведь может и не только по снегу пройти, но и по камням, а следы все равно останутся. Надо лишь их заметить.

Жители Райты исчезли три или четыре дня назад. В этом я уверен. Наметенный в распахнутые двери снег, остывшие печи, брошенные на половине дела… Кстати, из деревни также пропали все домашние животные — собаки, коровы, даже кошки и, по-моему, крысы. И случилось это все после землетрясения — дома целы и кое-где я заметил свежеположенные доски. Значит, сразу после того, как все отгремело, люди бросились латать расшатанные стены и крыши.

А потом над горами поднялась эта самая зеленая заря…

Ладно, забудем пока про зарю. Что могло стрястись сразу после землетрясения? Откуда появился провал рядом с деревней?

В нашествие демонов прямиком из царства Нергала мне совсем не верилось. В сошествие посланников Митры — тоже. Не стоила, если честно, наша Райта ни того, ни другого. Просто деревушка, каких в любой стране двенадцать на дюжину.

Значит, боги и демоны тут наверняка ни при чем. Что тогда остается? Незаметно спустившиеся с гор и внезапно напавшие нордхеймцы или гиборийцы? Тоже как-то невероятно. Так подгадать момент просто невозможно. Да и если бы в деревне был бой, остались бы тела. Ну, хорошо, победители увезли своих убитых с собой, но неужели кто-то потащит с собой трупы побежденных?

Не может такого быть…

Что тогда? Общий исход всех жителей в Хезер? Невозможно, я об этом уже думал. Все погибли во время сотрясения Граскааля? Опять же, где тела?

И почему умерли оборотни? Почему они были в зверином облике, почему выглядели задохнувшимися? Почему лежали так, что любому становилось ясно — они от кого-то защищались?

Слишком много безответных «почему» на одну мою бедную голову…

А если у оборотней опять объявился Бешеный Вожак? Тогда понятно, отчего в деревне не осталось ни одного тела — волки всех уволокли с собой. Но убить своих, тем более детенышей? У оборотней, насколько я знаю, это считается самым большим преступлением, их ведь и так мало…

Я перебрал все возможные разгадки, и чем дальше, тем становилось поганее на душе. Если люди из Райты никуда не уходили, не умирали и на них никто не нападал — то волей-неволей все возвращается к странному зеленому зареву. Значит, это был не просто неизвестно откуда взявшийся свет над горами. Не отблеск солнца на поднявшейся над горами снежной взвеси и не причудливая игра света и теней. Зелень разгорелась в той же стороне, что и моя деревня, но я не мог точно сказать, как далеко было от меня до зеленой вспышки.

И еще дохлая тварь, лежащая у провала… Не будь ее — я бы скорее поверил во внезапное и стремительное нападение, после которого в деревне не оставили ни единой живой души. Но я собственными глазами видел это жуткое существо, чем-то еще напоминавшее человека. Оно тоже было мертвым, и, как и оборотни, умерло три-четыре дня назад. На этом существе не было ни следов ударов, ни ран, оно просто почему-то умерло. Откуда оно взялось? Пришло с гор? Вылезло из провала в земле?

А если оно ниоткуда не приходило?

От такой мысли я даже остановился. Тварь не приходила, она всегда жила здесь. Как один из мирных обитателей деревни.

Тогда почему же из человека получилось… вот такая мерзость? Или наоборот — как такая дрянь могла скрываться в облике человека?

Еще немного — и я заорал бы прямо в нависшее над угрюмыми горами небо с непроницаемой пеленой сизых туч:

— Что случилось в Райте?! Кто-нибудь, да скажите же — что произошло в моем доме?

Конечно, никто бы не ответил. Но вдруг? Есть же хоть какая-то справедливость в этом мире? Чем провинилась наша деревня, что кому-то понадобилось сотворить над ней подобное?

Сотворить?

Я все еще стоял, уставившись куда-то вверх, на гребень уже близкого перевала и серые облака над ним.

Сотворить…

За цепью Граскааля, в полуночных землях лежит страна Гиперборея. Там правят колдуны, Круг Белой Руки. Всем известно, что сильнее всего их заклятия действуют на мертвую плоть и холод.

А что, если это тамошние колдуны что-то наслали на нас? Что-то, заставившее людей покинуть дома и отправиться неизвестно куда, и убившее оборотней, рискнувших не подчиниться?

Ой, нет…

Что же мне тогда делать? Вернее, что же теперь будет? Что же теперь будет со всеми нами? А если Райта — только проба сил?

Но тогда чего же я стою? Мне нужно в Хезер. Мне надо как можно быстрее добраться в Хезер. Там люди, живые люди, там скоро соберется ярмарка… А вдруг я приду и увижу то же самое — пустые, брошенные дома и больше ничего? Пустые лишь потому того, что я не успел вовремя?

Всего несколько дней назад все было так спокойно… Единственное, о чем мне стоило тревожиться — как бы не влетело от отца за ничегонеделанье. А теперь на месте моей деревни — призрак Райты, и где мои родные — неизвестно. Может, их и на свете больше нет…

Но зато я твердо знал о себе одну вещь. Если я выясню, кто виновен в гибели нашей деревни — я убью его. Чего бы мне это не стоило, и кем бы не был этот человек. И пускай я еще ни разу в жизни не держал в руках боевого оружия — неважно. Научусь драться. Я разыщу этого человека или людей. Отыщу хоть на краю света и прикончу.

На перевале я оглянулся. Вечерело, однако полыхающий в долине огонь был виден издалека. Пламя охватило почти все дома и радостно рвалось вверх. Погребальный костер для умершего поселения, где не осталось людей. Для маленькой, забытой всеми деревушки под названием Райта.

Шел я до самой темноты. Даже не слишком понимая, куда иду. Остановился, когда с размаху влетел в какие-то обледеневшие кустики и запутался в них. Оказалось, что вокруг уже настолько темно, что я не могу понять, куда это меня занесло. Пришлось ночевать прямо посреди этих жалких кустиков, из которых приличного костра не разложить, не то что согреться или укрыться от ветра.

А задувало изрядно. Холодный ветер с полуночи все время гасил мой костерок, швырялся пригоршнями твердого, сухого снега и норовил выдуть последние остатки тепла. Наверное, на всю округу было слышно, как я стучал зубами.

Гном молчал. Я уже начинал думать, что как раз вот он-то и сошел с ума. Молчит и молчит, смотрит куда-то прямо перед собой. Не поймешь. Вроде он и не мерзнет на такой холодине. Спросишь: «Хочешь есть?», кивнет головой — мол, хочу. Не спросишь — так и будет сидеть, пялиться на снег. Словно не живой человек, а чучело какое-то. Нет, мне, конечно, жаль его. Только вот тащить за собой эдакий груз по всем встречным кочкам и ухабам — мало радости…

Утро выдалось паршивое. Холодное, с низкими тучами, почти разлегшимися над горами. Жди снегопада, да не простого, а с ветром. Только бы не буран, а то конец нам обоим. Закружит, заметет и костей не найдешь. А мне обязательно надо добраться до Хезера. Я это все время себе повторяю, чтобы не забыть и не думать больше ни о чем. Дойду до Хезера, расскажу всем, что случилось — а дальше будь что будет.

Оказалось, я вчера с размаху проскочил через перевал и в сумерках взял выше, чем нужно. Впрочем, дорога на Хезер все равно была завалена каменными осыпями. Придется мне обогнуть бывшую дорогу с полуночи, а уже потом свернуть и выйти в холмы. Так, в общем, даже короче выходит. Ну и что, что через горы? Пройду.

К середине дня я уже проклинал себя, Граскааль, тяжелые санки и вообще все, что попадалось на глаза. Из-за обвалов мне приходилось забираться все дальше и дальше к полуночи, а набухшие тучи прорвались бешеной снежной круговертью. Вскоре мне пришлось честно признаться — я не знаю, куда иду. В горах это — самое худшее. Если потерял дорогу — лучше остановись, укройся где-нибудь, пережди. В такую метель запросто можно нырнуть вниз головой в бездонную пропасть или загреметь вниз по камнепаду. Вдобавок из-за этого треклятого землетрясения теперь все не на месте.

Я бы спрятался, но где? Вокруг надрывно свистел и бросался снежными хлопьями ветер, и все, что я видел — близкую каменную стену, уходившую куда-то вверх. Я забрел в какое-то незнакомое ущелье, и понятия не имел, где в нем можно найти хоть какое-то укрытие.

Метель швырнула мне в лицо град холодных колючих снежинок. Стоять на месте было без толку. Стой — не стой, лучше не станет. Пойду осторожно вперед, может, наткнусь на какую пещеру.

Гном на санках зашевелился. Иногда он действительно садился, и я уже начинал надеяться, что все обошлось и он опомнился. Но стоило посмотреть на него — и все становилось ясно. Ему просто что-то мерещилось. Однако сейчас он сумел неуверенно сесть и стал оглядываться по сторонам. Я подошел и присел рядом, загораживаясь от ветра:

— Ты чего? Сейчас передохну и дальше пойдем. Лежи.

— Где мы? — вполне здравомысляще спросил он.

— Понятия не имею, — честно сказал я. — Где-то над дорогой в Хезер. Метет здорово, но ничего, выкарабкаемся…

— Неправильно идешь, — кажется, он даже не услышал, что я ему говорю. — Не идти надо, прятаться. Впереди через два раза по сотне шагов — развилка. Иди налево вверх, там пещера.

Я промолчал о том, что эту пещеру могло давно завалить и что я вряд ли сумею в такую круговерть отсчитать два раза по сотне шагов. И о том, что пещера могла присниться ему в очередном страшном сне. Просто молча кивнул и затопал вперед, пытаясь считать шаги и пережидая внезапно налетавшие порывы ветра со снегом.

Примерно через двести шагов стена оборвалась и я разглядел тропинку наверх. Я успел взобраться по ней прежде, чем ветер окончательно взбесился, перемешав вместе небо, горы и снежные хлопья.

Пещера, как ни странно, оказалась там, где говорил гном. Длинная пещерка с низким входом и карнизом шириной в пару шагов перед ним. Внутри хватило бы места человек на десять, а в глубине обнаружилась пара вязанок хвороста. Правда, он изрядно подгнил, но развести костер из него было можно. Снаружи раздавался вой бурана, скалы иногда вздрагивали от ударов разошедшегося ветра, и было невозможно понять — день сейчас или ночь.

А внутри тела горы было тепло и даже почти уютно. И неважно, что сидеть приходилось на острых и холодных камнях. Горел, негромко потрескивая костер, на котором жарились остатки козлятины и зайчатины, и мне иногда казалось, что ничего не случилось. Не было никакого землетрясения, и Райта стоит на своем исконном месте, а меня просто застал буран и я пережидаю его, чтобы потом вернуться домой. Тогда я смотрел на молчавшего гнома и повторял себе, что больше ничего не будет, как прежде. Согласится ли кто-нибудь в Хезере пустить меня жить у себя? А если нет, что, скорее всего, и будет, куда мне податься? И вдруг уже никакого Хезера нет?

— Зря ты это сделал, — голос гнома прозвучал настолько неожиданно, что я вздрогнул. Подгорный житель неотрывно смотрел в пламя разведенного в углу пещеры костра и говорил спокойно, даже чуточку равнодушно. — Не стоило тебе меня спасать.

— Почему? — несколько растерянно спросил я.

— Ведь это по нашей вине случилось… все, — он медленно поднял руку и обвел пещеру кругом.

— Землетрясение? — на всякий случай переспросил я. Вот, значит, оно как… Значит, это гномы растолкали спавших под горами великанов? — Это сделали вы?

— Наверное, — с трудом выговорил гном. — Мы… — он надолго замолчал, и я решил, что сейчас он опять заснет. Однако он заговорил, и спросил совсем о другом: — Куда ты хочешь добраться?

— В Хезер, — буркнул я. — В большую деревню на Гиперборейском тракте.

— Я знаю это поселение людей, — кивнул гном. — А куда пойдешь потом?

— Не знаю, — мне почему-то стало совсем тоскливо.

— Мне нужно в столицу, — непререкаемым голосом заявил гном и я озадаченно посмотрел на него. — Ты поможешь мне?

— Зачем тебе в столицу? — не понял я.

— Поговорить с вашим правителем, — неспешно ответил гном. — Я должен рассказать ему кое-что. А потом могу умереть.

— Умереть? Зачем тебе умирать? — я окончательно растерялся. Нет, я понимал, что необходимо доставить гнома к нашему королю — он наверняка знает что-то о случившемся под горами, но к Нергалу-то чего торопиться? Все там будем, рано или поздно…

— Никого больше не осталось, — отстраненно проговорил гном. — Из клана Фрерина никого нет в живых… Значит, мне тоже незачем жить.

— Но ведь не все же ваше племя погибло! Кто-нибудь наверняка спасся! — я попытался убедить его, но гном меня не слышал. Он сказал все, что считал нужным и снова замкнулся в себе. Я попытался выспросить у него, что же стряслось под Граскаалем, что растревожили гномы, но не услышал больше ни слова. Что ж, придется из Хезера как-то добираться в столицу. Главное — чтобы гном не умер по дороге. Или он точно решил дожить до встречи с королем? Ну хорошо, как-нибудь я смогу привезти его в столицу, но я совершенно не представляю, как можно увидеть короля… Ладно, потом разберемся как-нибудь. Нам бы сейчас уцелеть.

Мы просидели в пещере остаток дня и всю ночь. Наутро буран улегся. Я выбрался наружу и огляделся. Вокруг было тихо до звона в ушах и бело. Пещерка лепилась к краю скалистого обрыва (и как я вчера в темноте и под таким ветром с него не сверзился?), внизу было ущелье и какое-то строение. Большое, непроглядно-черное, с парой высоких башенок по бокам. Мне оно показалось на редкость мрачным и неприветливым.

Неподалеку от пещеры торчал высокий камень, черный с красными прожилками. Было похоже, что его специально там установили. То ли знак какой, то ли веха для путников.

Я забрался обратно в пещеру, развел из остатков хвороста костерок и спросил у гнома, не знает ли он, что это за камень и что за здание громоздится в конце долины. Я не ждал, что он отзовется, но получил ответ:

— Черный дом — брошенный храм какого-то старого бога. Камень — могила. Под ним лежит женщина, погибшая в этом храме. Три года назад люди и хирд гномов уничтожили здесь стаю бешеных оборотней.

Вот, оказывается, где это случилось… Я бы выспросил еще что-нибудь, но гном явно исчерпал запас слов на сегодня.

Буран смел часть снега и идти стало гораздо легче. Вскоре я уже смог прикинуть, куда забрался, и свернул вниз, к холмам. Перевалил через низкую каменную гряду, спустился вниз и нырнул под тяжелые еловые лапы, покачивающиеся под навалившимся на них снегом.

В лесу было тепло. Идти, правда, тяжеловато — под деревьями снегу намело по колено, а то и выше. Потом я выбрался на дорогу, но и там было не легче — вчера ее хорошо засыпало. До Хезера оставалось около трех лиг. Если повезет — к вечеру дойду.

Я шел и шел, везя санки и глядя по большей части себе под ноги. Мимо проплывали заснеженные ели, волокуша с каждым шагом становилась все тяжелее и тяжелее… Я понял, что вымотался до предела, но мне нужно было дойти до деревни. Там я смогу упасть и больше не вставать.

До меня не сразу дошло, что за мной уже довольно долгое время кто-то идет. Под осторожными шагами тихо похрустывал снег, пару раз до меня долетел приглушенный вздох. Преследователь особо не скрывался, и в другой день я бы давно его услышал. Но не сегодня, когда все, о чем я думал — как бы не упасть.

Это мог быть кто угодно. Может, грабитель, решивший поживиться за счет одинокого путника. И все же я остановился и оглянулся, на всякий случай потянувшись за ножом.

Шагах в пяти от меня стоял здоровенный волк. Седовато-серебристая зверюга с широко распахнутой пастью, из которой вывалился красный длинный язык. Волк ничего не делал, просто стоял и глядел эдак оценивающе. Затем переступил с лапы на лапу и сделал крохотный шажок ко мне.

Ну почему все шишки валятся именно на меня? Откуда принесло этого пса-переростка? Если волк сейчас прыгнет, то наверняка собьет меня с ног…

Волк приблизился еще на шажок. Толстый пушистый хвост поднялся вверх и качнулся из стороны в сторону. Затем еще раз. Он что, издевается? Хвостом виляет, прежде чем вцепиться?

В густой шерсти на груди зверя что-то ярко блеснуло. Цепь. Толстая золотая цепь с красными камешками.

И тут я не выдержал. Сел прямо на дорогу и остался сидеть. Волк с цепью на шее преодолел последний шаг между нами, ткнул в меня холодным черным носом, тщательно обнюхал, затем подошел к лежавшему на санках гному, обнюхал его тоже и, видно, что-то уяснил для себя. Покрутился рядом, поднял зубами брошенную мной веревку от волокуши и попытался сдвинуть санки с места, кося на меня яркими синими глазами .

Волк, тоже мне… Можно было сразу догадаться. Оборотень, он и есть оборотень.

ДОКУМЕНТ — I

Лист дневника путешествия Хранителя путевых карт королевства Аквилонского Евсевия Цимисхия в земли королевства Пограничного и горы Граскаальские, кои королевство помянутое от земель Гиперборейских отделяют.

«…По прошествии же двух месяцев после деяний славных, свершенных королем нашим Конаном Iв провинции, лежащей на полночь и восход от Тарантии, вновь снарядился я в путь, ибо немало есть еще краев и государств в Хайбории, где я не бывал, и вскоре прибыл в пустынную и суровую страну, исстари именуемую королевством Пограничным.

Страна сия находится на полночь и восход от Гандерланда, а от Киммерии на восход и вершинами, имя носящими по стране сей Киммерии данное, крутыми и высокими вельми, от оной отделена. Земли здешние (королевства Пограничного) унылы и бедны, почвы же засолены обильно, что для возделывания хлеба и иных плодов и злаков представляет затруднение великое. По той же причине нет здесь и лесов широколиственных, как в Аквилонии или полуденном королевстве Зингарском, но только густые рощи сосновые произрастают там, где воды свежей толика обнаружится. На полночь же земля сия также горами окружена высоты замечательной, именуемыми Граскаалем, кой частью хребта Эйглофиатского является. За сим неодолимым хребтом на полночь лежит страна Гиперборея, о коей в прежних сочинениях моих и трудах писано подробно весьма.

В сих горах селятся люди в деревнях малых, дома же их сложены из грубого камня и дерева, а еще делают они хижины из прутьев и веток и обмазывают глиной оные, и там содержат овец и коз своих и живут сами.

А горы те преизобильны многими рудами и камнями самоцветными, и оттого гномы, паки до богатств сих жадны, обитают в пещерах подгорных во множестве.

И се, в осень года 1288 посетил я горы сии в сопровождении правителя помянутого королевства Эрхарда, начальника стражи дворцовой Веллана и слуг их, направляясь к поселению, именуемому Хезер, и был очевидцем событий престранных, в сравнении с коими чудеса стран на полдень и восход лежащих меркнут и умаляются весьма. И мнится мне ныне, что таинства и дива земель полночных вельми заманчивее и удивительнее, и тому рассказ мой порукою и свидетельством послужит.

Ввечеру, будучи в виду высочайшей части гор Граскаальских, расположившись станом и предполагая уже отойти ко сну, любуясь на вершины, лунным светом осиянные, наблюдал я, как взметнулись в единый миг над скалами сими острыми вдали, что, как дошло до нас позже, великим благом было, фонтаны огня зеленого на высоту превеликую. Пламя сие яркостию и блистанием премногим отличалось, разум восхищая и взгляд радуя. По прошествии же времени дошел до слуха нашего грохот престрашный и треск оглушительный преизрядно. Почва же под стопами нашими еще ранее того содрогнулась, и дрожь сия, не унимаясь ни мало, длилась долго весьма. Пламя же извержение свое из недр горных продолжало, и в чем была причина сего, того никто из нас не ведал вовсе. А форму имело оно фонтанов, и дерев с кроною раскидистой, и столпов, и колонн, и колес крутящихся и иные многие, кои каждому разумение его и воображение подсказывали. И красота зрелища оного вельми прельстительна была. И се, отсиявши и отгремевши, исчезло пламя то, в глубинах земных сокрывшись и почив.

Король же Эрхард, после исчезновения пламени дар речи вновь обретя, мысль изрек сколь разумную, столь же и печальную о том, что по причине сотрясений и взрывов пламени сильных и жестоких ущерб селениям горным нанесен будет тяжкий весьма.

И было по словам его, ибо следующими днями, отыскав короля своего, гонцы прибыли и рекли, яко пять деревень обвалами, в горах происшедшими от сотрясений и корчи земной, сметены, и людей в них погибло до трех сотен и еще пятидесяти человек, и разрушения престрашные на дорогах горных и мостах причинены. А еще явились от владык гномьих посланцы и рекли, яко в селищах подгорных события сии к последствиям прегорестным привели, ибо пещер обрушено было преизрядно и сокровищ ценных, и гномов заживо под землею, а ино запасов жидкости горючей, и угля погребено и пламенем подземным зеленым, и припасов горючих от оного возгоревшихся, пожжено, и сие превеликой жалости достойно…»

Свидетельствую и руку к сему приложил Хранитель путевых карт королевства Аквилонского Евсевий Цимисхий.

Глава четвертая

ЭВИСАНДА, ПЕРВЫЙ РАССКАЗ

Аквилония, королевский дворец в Тарантии.

28 день первой осенней луны, 1288 г. Полдень и далее.

«…Порой судьба выбирает в качестве вестников, долженствующих сообщить о ее решениях, либо весьма необычных существ, либо самых заурядных. И в том, и в другом случаях люди часто не в силах предугадать, какие последствия грядут за полученными ими известиями, а потому поступают так, как подсказывает благоразумие — то есть не предпринимают никаких действий, ожидая не то наития от богов, не то подсказки со стороны. Для Аквилонии подобным вестником послужил мелкопоместный дворянин из Гандерланда и его слуги, доставившие ко двору короля невиданного доселе зверя, со многими опасностями изловленного ими на границах земель Ямурлака, и несколько гонцов, посланных лазутчиками в Немедии и принесших странные и пугающие слухи…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Утро началось славно — с почти традиционного стона Его величества:

— Детка, отвяжись ты от меня… Спать хочу.

И это — ответ на все мои старания! В конце концов, мне требовалось не столь уж и много — всего лишь капелька внимания. Кажется, я так и не добьюсь желаемого. Осуждающие и многозначительные взгляды успеха не имели — очень трудно заметить чей-либо взгляд, если отвернуться от собеседника, да еще накрыть голову подушкой. Но я с детства отличалась упрямством, а потому сделала вторую попытку:

— Ваше величество, а не угодно ли…

— Не угодно! — приглушенно донеслось в ответ. — Иди погуляй в саду! Или где-нибудь еще! Только уйди отсюда!

— Фи, какой грубиян, — вздохнула я, усаживаясь на краю огромной постели. Ну хорошо же, варварская душа, у маленькой Эви отыщется замечательный способ заставить тебя уделить ей немного твоего драгоценного времени. Сам напросился, незачем было делать вид, будто меня здесь нет!

— Между прочим, о мой повелитель, — небрежно сообщила я, — герцог Просперо, выпивший вчера не меньше тебя, проснулся с первой стражей и уже…

Договорить мне не дали. Упоминание о герцоге, как я и рассчитывала, подействовало безотказно — из-под подушки появилась всклокоченная черноволосая голова и Конан нетерпеливо осведомился:

— Ну? И что — уже?

— Герцог Пуантенский… — вкрадчивым кошачьим голоском продолжила я, — недавно заходил сюда, убедился, что разбудить тебя невозможно, и отправился делать то, чем должен заниматься король, а не Великий герцог…

Кстати, это было правдой. Пуантенец действительно заглядывал незадолго до десятого послеполуночного колокола, издевательски-учтиво пожелал мне доброго утра и пригласил к завтраку. Я ответила, что, если мне не удастся разбудить короля, то никакого завтрака не состоится, да и обеда, пожалуй, тоже. А виновных в этом печальном обстоятельстве далеко искать не надо. Кто вчера превратил мирный ужин в разгульную пьянку? И я совершенно правильно поступила, что ушла, не дожидаясь, пока загулявшую компанию посетит очередная сногсшибательная идея и они примутся ее осуществлять…

— Это что же? — нарочито суровым голосом осведомился король, приподнимаясь на локте. — Утешать некую хорошо знакомую мне светловолосую красавицу, мающуюся одиночеством?

Очень остроумно. Иштар Великая, когда же он уразумеет, что мне вполне хватает его одного! Я же не враг себе, чтобы строить глазки кому-либо еще… давая тем самым повод Его величеству выставить меня за дверь, а придворным — животрепещущую тему для сплетен на ближайшие полгода, а то и год!

— Его светлость герцог Просперо занят важными государственными делами, — сердито сказала я. — И прекрати ревновать!

На лице короля выразилось плохо скрываемое отвращение и он снова рухнул на кровать. Зря я с утра упомянула «важные государственные дела». Знаю же, что нынешний правитель Аквилонии ненавидит это занятие больше всего на свете. Возня с многочисленными бумажками наводит на Конана беспросветную тоску, а дурное нестроение король единственным хорошо известным ему способом — устраивает почти каждый вечер «малый прием» для друзей. Последствия таковых приемов налицо — похмелье, головная боль, нежелание разговаривать, вставать и вообще жить… Может, рискнуть и намекнуть Его величеству, что стоит уменьшить количество ежевечерних возлияний, и что сорок лет — отнюдь не двадцать? Никто ведь не спорит, что король способен перепить любого из придворных, и совсем не обязательно всякий раз доказывать эту истину всему подлунному миру и его несчастным обитателям!

— …Эви, ты все еще здесь? — вывел меня из задумчивости страдальческий голос. — Вот и хорошо. Сделай доброе дело — спаси аквилонскую монархию. Принеси пива, а? Лучше светлого.

Мне осталось только горько вздохнуть, встать и, как благонамеренной подданной, отправиться выполнять свой долг перед государством и его правителем. Высказывать свое мнение о подобном способе справляться с утренней головной болью я не стала — все равно не послушает.

Вечно у меня все не так, как у нормальных людей. Правильно говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой». С первым мне повезло, а второго что-то совершенно не замечается. Муж — безответная тряпка, какого-никакого положения в столице я добилась сама. Да только много ли оно стоило, это положение при дворе старого полубезумного короля? Нумедидес умер, его сменил Конан, я превратилась в фаворитку государя, но… Что со мной случится завтра — я даже не загадываю.

— Ну за что мне такое наказание? — вопросила я у мраморной львиной маски на стене. Разумеется, ответа от бездушного камня я не дождалась. Впрочем, я прекрасно знала его — сама виновата, дорогая. Решила поиграть с огнем — теперь не жалуйся.

Вот я и не жалуюсь. Другая бы на моем месте давно возмутилась — мол, я не служанка, чтобы бегать туда-сюда, а я помалкиваю. Именно поэтому многочисленные юные, не слишком умные особы, пытающиеся исподтишка избавиться от меня, так и не достигли успеха.

Конечно, мне пришлось кое-чем пожертвовать и многое потерять, но за любой успех приходится платить. Я выполнила требование моего благоверного супруга, единственный раз в жизни набравшегося достаточной смелости и решившегося возразить против моих поступков — покинуть его добропорядочный дом и не пятнать своим недостойным поведением безупречную репутацию месьора графа Аттиос. Я переживу и злорадные шепотки за спиной, и прозвище «Ночная королева», и произносимое злобным шепотком «варварская подстилка». И смирюсь с тем, что все мои знакомые теперь либо предпочитают не замечать меня, либо прозрачно намекают — не могла бы я замолвить за них словечко-другое?

Впрочем, насчет своих знакомых я не заблуждалась с самого начала. Люди, постоянно обитающие в королевском дворце — особенно в таком огромном и запутанном, как Тарантийский — давно создали свой обособленный мирок, с раз и навсегда установленными правилами, неписаными законами и уложениями. Выбившийся наверх всеми правдами и неправдами обязан тянуть за собой всех имеющихся родственников и сколь-нибудь близких друзей. Фаворит или фаворитка правителя должны оказывать покровительство всем, кто хоть чем-то помог им в достижении цели. Открыто выражать свое мнение — дурной тон… И так далее до бесконечности.

Я пренебрегла большинством этих требований. Видимо, сказалось влияние короля, которому вообще не интересуют здешние порядки, традиции, неписаные установления и мышиная возня, происходящая под крышей дворца… Конана куда больше интересуют дела страны, столь необычным способом доставшейся ему нынешней весной, общество его друзей… и немного — я. Спасибо и на этом.

В конце концов, невелика трудность — спуститься на этаж вниз и заглянуть в малую кухню. Там уже успели изучить королевские привычки, а потому мне даже ждать не приходится. С ледника торопливо притаскивается бочонок, часть содержимого переливается во вместительную кружку, каковая торжественно вручается мне. Можно с чистой совестью идти обратно.

Сегодня я решила слегка отомстить Его величеству за небрежение. Кружку я выбрала сама, и сосуд, который мне приглянулся, изображал странное пузатое существо на кривых ножках. Существо жизнерадостно ухмылялось во все четыре имевшихся зуба и сжимало в поднятой лапке подобие бутылки. Не представляю, какого именно демона изобразил мастер, но чем-то веселый уродец мне понравился. Интересно, а король разделяет мое мнение? Вот сейчас и узнаем…

Иногда меня так и подмывает сыпануть в утреннюю опохмельную кружку чего-нибудь безвредного, но достаточно противного на вкус. Говорят, есть какое-то кхитайское средство, очень способствующее отвыканию от привычки к горячительным напиткам. Только, если таковое снадобье действительно существует, мне понадобится запастись целым мешком. И, наверное, не одним…

Когда я вернулась, меня встретили очень серьезно заданным вопросом:

— Эви, а ты не помнишь, что мы такое вчера отмечали?

— Годовщину разгрома на холмах Либнум, — съязвила я. Вообще-то на холмах Либнум, что в Шеме, никогда не происходило ни единой битвы. Там выращивают лучший из известных сортов винограда, а вчерашнее сражение с шемскими винами Конаном и его присными было безусловно и позорно проиграно.

Моего намека не поняли. Король озадаченно посмотрел на меня, почесал в затылке и решительно заявил:

— Нет, что-то другое… Случаем, не день рождения Паллантида?

— Его вы праздновали в прошлом месяце, — напомнила я. — И мне помнится, что все вчерашние речи велись о каком-то доспехе, который вы недавно приобрели для дворцовой оружейной… Кстати, мой король, вот твое пиво.

Я поставила поднос с кружкой на кровать и очень вежливо осведомилась:

— Как только можно пить такую гадость?

— Много ты понимаешь… — долетело до меня в кратких промежутках между торопливыми глотками и несносным бульканием.

Столь жуткий способ борьбы с головной болью, как ни странно, оказался действенным. Ибо, опустошив сосуд, король заинтересованно оглядел оловянного уродца, хмыкнул и уже нормальным голосом поинтересовался:

— Издеваешься?

— Да, — честно призналась я. — Высказываю дерзостное неуважение к монархии. Готова претерпеть любое наказание, только не велите казнить, Ваше величество. Я этого не переживу.

— Любое, говоришь? — задумчивым и не предвещавшим ничего хорошего тоном протянул король. — Сейчас проверим…

Вот так? Следовательно, дела государства и трона вполне могут подождать? И наплевать на все прозвища, которыми меня награждают. Мне просто завидуют…

Наверное, самое тяжелое занятие в мире — быть королем. Ведь едва любому правителю захочется немного порадоваться жизни, как, точно по какому-то нерушимому закону, обязательно стрясется некое событие, требующее немедленного внимания монарха.

— Кого принес Нергал?! — мне показалось, что я сейчас оглохну от яростного громоподобного рева, последовавшего в ответ на тихий, но настойчивый стук. Еще хорошо, что в королевскую опочивальню никто не вламывается запросто. Хоть стучат…

Дверь слегка приоткрылась, и в щели появилась физиономия Юсдаля-младшего. Увы и ах! Праздник для маленькой Эви не состоится. Если королевский летописец заявляется с самого утра, значит, во дворце случилось что-то серьезное.

Король глубоко и ошибочно убежден, что младший из рода баронов Юсдалей — самое бесполезное существо во дворце, содержащееся лишь в качестве уступки придворным условностям: раз нужен хранитель библиотеки, значит, так тому и быть. Я же точно знаю, что молодой Юсдаль прекрасно осведомлен о всех дворцовых делишках и ему известно гораздо больше, чем кажется окружающим. Уроженцы Гандерланда по большей части относятся к числу людей, именуемых «себе на уме», и Хальк не является исключением. Я отлично понимаю, почему он не столь давно отказался забыть свою возню с пыльными свитками и рукописями и не принял выгодное и лестное предложение короля перейти в Черные Драконы — личную королевскую гвардию. Гвардия — это, конечно, прекрасно, однако возможность всегда быть в курсе дворцовых интрижек намного притягательнее. Король же счел, что Хальк повредился разумом на почве болезненного пристрастия к книгам и оставил библиотекаря в покое.

А драться Хальк умеет отнюдь не плохо (также как и делать все, за что он берется) — в искусстве боя на холодном оружии я, как и положено всякой аквилонской дворянке, немного разбираюсь. Но для большинства придворных молодой барон — не более чем жизнерадостный молодой человек из хорошей семьи, в последнее время пользующийся благосклонностью короля.

Кстати, я уверена, что кличка «Ночная королева» приклеилась ко мне именно с его легкой руки…

— К вам можно? — состроив невинную мину, вопросил Хальк, хотя точно видел, что сейчас нас лучше оставить наедине. — Надеюсь, я не помешал? Доброе утро, госпожа Эвисанда…

— Помешал! — грозно сказал король. — Не видишь — люди заняты.

— Важными государственными делами, — благочинным голоском добавила я, натянув на себя покрывало. А что еще оставалось делать? Только поддерживать сложившуюся легенду о легкомысленной, ехидной и беспечной госпоже Эвисанде.

— Ваше величество, — не смутившись, начал Хальк и, раскрыв дверь пошире, шагнул в комнату. — Тут события…

События? Под этим словом может крыться все, что угодно. Начиная от войны с Немедией и заканчивая ведром краски, пролитым на трон. И кому только пришло в голову затеять этот ремонт?

— Говори, только быстро, — приказал король, несколько виновато покосившись на меня. Я пожала плечами — мол, не сегодня, так в другой раз.

Хальк смиренно опустил глаза, а потом и вовсе отвел взгляд в сторону. Разумеется, лицезреть правителя страны в подобном виде не слишком позволительно. Я немного не рассчитала, полностью завладев всем куском шелковой ткани, выполнявшим роль покрывала. На королевскую долю ничего не осталось. Обойдется.

— Мой король, там привезли зверя, — покраснев, пробормотал Хальк. — Барон Омса из Лингена в Гандерланде…

— Какого зверя? — не понял король, а я насторожила уши. — В Гандерланде, кроме волков, кабанов и оленей, ничего нет. Твой барон что, притащил вепря к моему столу?

— Гораздо хуже, Ваше величество, — помотал головой Хальк. — Они поймали зверюгу на границах с Ямурлаком. Я не знаю, что это за животное. Барон твердит, что покажет его только королю… Слуги Омсы сплетничали, будто зверье начало разбегаться из Ямурлака, а возле поместья Уорвик видели голубого лысого медведя…

— Ямурлак? — при этом коротком слове короля подбросило с постели, словно пружиной. Ничего себе началось утречко!..

Вообще-то для человека, всю жизнь занимавшегося странствиями из страны в страну, а также энергичным участием в делах, признаваемых законами любого государства наказуемыми либо долгим пребыванием в тюрьме, либо немедленной казнью на месте, нынешний правитель страны вполне прилично справляется со своими обязанностями. Впрочем, он от природы обладает необходимыми для любого государя способностями — врожденным здравомыслием и умением находить подходящих людей. Чем был тот же герцог Пуантена при Нумедидесе? Всего лишь правителем вечно недовольной и бунтующей провинции, не знающим, как завтра сложится его судьба.

И за несколько прошедших месяцев в Аквилонии случилась странная вещь — слово короля вновь стало законом, а управители провинций предпочли выполнять приказы из Тарантии, а не распоряжения местных баронов. Разумеется, не обошлось без вооруженных стычек и казни нескольких заводил. Впрочем, Сурпи и Кимолос Боссонец вполне заслуживали того, что с ними случилось…

Единственная земля королевства, оставшаяся неподвластной правителю — Боссонский Ямурлак. Впрочем, участок непролазных лесов, край диких скал и тихих озер, лежащий у истоков Громовой реки, никогда не являлся местообитанием человека. Предки безвременно усопшего Нумедидеса за несколько столетий не сумели заставить подданных поселиться даже к границам Ямурлака. Сигиберт, заслуженно прозванный современниками Великим Завоевателем, лет триста пытался назад силой захватить этот край, но не преуспел. Говорят, будто за невидимой волшебной стеной, ограждающей этот край, величиной с графство Шамар, живут одни нелюди. Гарпии, громадные пауки, василиски… Бр-р!

— …Ямурлак, ваше величество, — подтвердил Хальк, отвернувшись и потупив взор, чтобы не смотреть, как король торопливо одевается. — Я думаю, государь, интересен не столько зверь, сколько рассказ барона Омсы. Если стена, ограждавшая страну нелюдей, рухнула, то может возникнуть угроза полуночным областям королевства… Я не говорю, что опасность представляют звери. Скорее всего, смуту поднимут дворяне и местные вилланы, потребовав от короля навести порядок. А всем известно — боссонским ярлам только дай повод возмутиться против владыки из Тарантии…

— Погодите, погодите, — возмутилась я, когда король застегнул пряжку на поясе и потянул Халька за собой к двери. — А я?

— А тебе что там делать? — недоуменно спросил король. — Спи дальше.

— Как что? Я тоже хочу посмотреть! — обиженно сказала я. — Никуда ваш зверь не убежит. Неужели трудно подождать пару мгновений?

— Желание дамы — закон, — очень серьезно сказал Хальк. — Конечно, госпожа Эвисанда, мы подождем. Кстати, Ваше величество, герцог Пуантенский просил заглянуть в канцелярию — у него лежит письмо от хранителя казны города Танасула. Недобор налогов на двадцать пять тысяч кесариев и надо решить вопрос о…

— Заткнись, — прикрикнул на Халька король. — Уверен: вы здесь сговорились прежде времени свести меня в могилу! Пускай герцог сам решает, как поступить! Просперо что, надеется, будто король возьмет меч и сам пойдет выбивать налоги из купцов?

— Ах, государь, — спокойно сказал Юсдаль. — Говорят, раньше именно так ты и поступал. Только именовалось это не выбиванием налогов, а чуточку более неприглядно…

Интересно, до каких пор король собирается терпеть бесконечные и разнообразные шуточки летописца по поводу давних (и далеко не всегда невинных) приключений нового правителя Аквилонии?

— Поступал, — кивнул король. — Можешь считать, что я готовился к нынешним временам.

— Ты всегда был предусмотрительным человеком, мой король, — едва заметно усмехнулся Хальк. С этим я была полностью согласна. Однако необходимо выставить эту парочку из комнаты, а то они могут препираться до бесконечности…

— Подождать меня вы можете и за дверью, — намекнула я. — Но учтите, если удерете — я очень обижусь.

Король и летописец все же соизволили поторчать в коридоре, ожидая, пока я натяну платье и на скорую руку приведу в порядок прическу. Правда, когда я выскочила из комнаты, меня наградили красноречивым взглядом, означавшим: «Все женщины — неимоверные лентяйки…»

Мы вышли из жилого крыла тарантийского замка к парадным покоям, миновали караулы Черных Драконов и суетящихся в некоторых залах маляров да обивщиков, косившихся нам вслед с почтением и любопытством, и, выйдя к малой парадной лестнице тронного зала, спустились вниз.

— Конан, постой, — сдавленный шепот Халька остановил нас возле тяжелой двери, аедущей во двор, — королю нельзя появляться перед подданными без головного убора. Надень берет, я прихватил с собой.

— А гребешок ты не прихватил? — раздраженно буркнул король. Несмотря на то, что правила придворного этикета в Тарантии намного мягче и проще, чем, скажем, в Бельверусе, необходимость помнить о них все равно раздражает киммерийца. Впрочем, он нарушил уже столько традиций, что от неминуемого забвения еще одной ничего не изменится.

Хальк умоляюще посмотрел на меня. Если господин летописец надеется, будто я сумею убедить Его величество в необходимости надеть что-то на голову, то он глубоко заблуждается. Если Конан не желает чего-то делать, заставить его невозможно. Этоя проверила на собственном опыте.

Наши расстроенные физиономии, видимо, навели короля на мысль, что просто так он от нас не отделается. Мы героически падем, но не позволим позорить Аквилонскую монархию перед лицом заезжих провинциалов.

Его величество пробурчал нечто невразумительное, однако явно характеризующее нас не с лучшей стороны, и принялся рыться по карманам. В одном из них обнаружился тонкий золотой шнурок. Насколько я поняла, ранее сей предмет входил в украшения парадной конской сбруи, но оторвался. Теперь же он послужил более важному делу — король обвязал шнурок вокруг головы, перехватив волосы, укрепил узлом на затылке и повернулся к нам:

— Сойдет?

— Да поступай как хочешь, — в очередной раз скорбно вздохнул Хальк. — Ладно, выглядит более-менее пристойно…

— Просто замечательно, — сказала я, стараясь не захихикать. — Только немного поправить…

— Мы идем или нет? — напомнил о себе Хальк. — Кстати, ты не забыл, как правителю страны следует приветствовать мелкопоместных дворян?

— Сейчас по шее получишь, — пригрозил король и толкнул темную резную дверь.

Обширный внутренний двор был почти пуст, если не считать двоих гвардейцев, застывших у закрытых ворот в город, и громадного торгового фургона, запряженного тауранскими тяжеловозами. Одна боковая стена фургона была снята, и вместо нее красовались толстенные, с человеческий палец, железные прутья. Изнутри фургон был задернут грубой мешковиной. На месте возницы сидел унылого вида человек в зеленом, пялился на башни замка и жевал соломинку.

Мы подошли поближе. От фургона отчетливо несло ароматом давно не убранной конюшни, под колесами растеклась большая лужа, остро пахнущая звериной мочой. Я на всякий случай обошла ее стороной. В целом представшее перед нами зрелище напоминало шемский бродячий зверинец, причем далеко не самый лучший.

— Эй, — окликнул возницу король. — Где барон Омса?

— Господин барон до ветру пошли, — лениво сообщил скучающий гандер, не вынимая соломинки из рта и даже не глядя в нашу сторону. — А тебе чего?

Стоявший сбоку Хальк чуть слышно хмыкнул.

— Дай на зверюгу посмотреть, — попросил король. — Занавеску отдерни, а?

— Не велено, — проворчал гандер. — Господином бароном сказано короля ждать. А Его величество шляться где-то изволят. Наверное, дела важные…

Я покосилась на Халька и заметила, как он начинает трястись от смеха. После слов возницы библиотекарь кивнул и вполголоса добавил:

— Да, король занят. Государственными делами. Пишет эдикт о налоговых сборах в Танасуле…

Юсдаль успел заметить неприметное движение короля и слегка отодвинулся назад, избежав тем самым чувствительного удара локтем в бок. Когда-нибудь господин хранитель рукописей дошутится…

— Открывай, — теперь тон короля из спокойного стал повелительным. Но прежде чем гандер успел пробурчать очередное «Не велено», со стороны входа к дворцовым кухням и складам раздался громовой бас:

— Эй, детина, тебе чего нужно? Катись отсюдова!

Хальк откровенно фыркнул, а я предпочла спрятаться за надежной спиной короля. На нас надвигался здоровенный бородатый человек с красным лицом, маленькими глазками и огромным брюхом. Если б не золотая баронская цепь с гербом на шее, можно было подумать, что во двор коронного замка Аквилонии забрался гандерландский разбойник, собравшийся обчистить сокровищницу. На поясе бородача висел тяжелый широкий меч, иногда царапавший оконечьем ножен о гранитные плиты, которыми был вымощен двор. Одежда толстяка великолепием не блистала — стоптанные сапоги, кожаная, украшенная заклепками куртка и потрепанная зеленая шапка с пряжкой. Медной, между прочим, а не серебряной, как предписывается этикетом.

— Твой зверь? — спросил Его величество. — Дай посмотреть.

Барон оказался почти одинакового роста с королем, а весил, наверное, раза в два больше. Я от души понадеялась, что дело не дойдет до драки, иначе барону придется очень и очень плохо. Впрочем, он вряд ли рискнет, побоится. Такие только орать горазды.

— Я сказал — катись! — рявкнул Омса. — Еще тут всякие кухари суются глазеть на зверя, привезенного в подарок Его величеству!

— Мой король, — отчетливо проговорил Хальк. Яда в голосе младшего Юсдаля хватило бы для нескольких кобр. — Вы уж извините, у нас в Гандерланде нравы дикие, народ простой, к дворцовой куртуазии не приучен…

Я все-таки не выдержала и засмеялась. Конечно, сегодняшним утром правитель страны выглядел совершенно не по-королевски, больше смахивая на небогатого дворянина, возвращающегося из ночного караула и решившего полюбопытствовать, что за необычная повозка торчит во дворе. Однако представителям благородного сословия не мешало бы знать в лицо собственного короля!

Барон Омса из Лингена, как видно, очень туго соображал. Он постоял, глядя недоуменными глазами то на короля, то на еле сдерживающего смех Халька, то на меня, и решительно обратился к библиотекарю:

— Хальк, старина, этот парень на самом деле король?

— Несомненно, — хихикнул Юсдаль-младший. — Самый настоящий. Его Величество король Аквилонии Конан I. Покажи государю зверя, Омса! И расскажи, что происходит на границах с Ямурлаком.

— Король? — недоверчиво прогудел барон и решительно замотал головой. — Не-ет! Король — он должен быть в шелковой одежде, с государственной цепью на шее и дороднее статью. Рожа, опять же, откормленная, гладкая… И по дворам со всякими девками не шляется… Хальк, брось шутить!

Тут уже я всерьез обиделась. Нет, нынешним утром я выглядела, честно говоря, не слишком хорошо, но обзывать потомственную дворянку «всякой девкой»?!

— Эви, не обращай внимания, — про себя, видимо, король тоже посмеивался над толстяком, последний выезжавшим в столицу, наверное, лет двадцать пять назад, но решил, что настало самое время возмутиться: — Я тебе сейчас пошучу, харя! Вот прикажу вздернуть на воротах, убедишься, какой я король!

— Ваше величество! — донесся до нас голос Паллантида. Капитан Черных Драконов, сопровождаемый двумя гвардейцами, вышел из-под арки, ведущей к двору-ристалищу гимнасия. — А мы вас и месьора Халька Юсдаля везде ищем! Герцог Просперо послал за тобой, владыка, и библиотекарем. На рассвете приехал гонец, привез какие-то странные новости из Немедии… Доброе утро, госпожа графиня.

— Король, — тупо повторил Омса, глядя теперь на Паллантида. — Король Конан. Точно повесят…

— Не повешу, — отмахнулся король. — Давай зверюгу показывай или проваливай! И без тебя дел невпроворот.

— Злого умысла не имели, — вдруг затараторил барон. — Кто ж знал? Король — он толстый должен быть, и уж никак не варвар по лицу! Прощения просим, господин мой!

Хальк, не выдержав, согнулся от смеха вдвое. Даже вышколенные гвардейцы Паллантида едва сдерживали усмешку. Я сочувственно улыбнулась медленно белевшему Омсе и скучающим голосом поинтересовалась:

— Так нам покажут животное или нет?

Король решительно отстранил оцепеневшего Омсу и сам прошел к повозке, неотступно сопровождаемый фыркающим Хальком. Возница, слышавший наш разговор, соскочил со своего сидения и бросился к веревке, свисающей с передка фургона. Омса неожиданно сорвался с места, толкнул взявшегося за веревку слугу и дернул за нее сам. Занавеска, закрывавшая клетку, медленно отодвинулась.

— …Оно же дохлое! — ледяным голосом сказал Хальк, яростно глядя на толстяка. — Ты что привез, дубина?

— Только что живой был, — растерянно пробормотал барон, глядя на большую темную массу, лежащую на досках в полумраке фургона. Сквозь решетку были видны только четыре очень толстые лапы с длинными желтоватыми когтями, да хвост с кисточкой. Хвост сильно смахивал на львиный.

— Живо-ой! — передразнил Омсу библиотекарь. — А теперь подох! Вы его хоть кормили по дороге, бестолочи?

— Постой, — король удержал Юсдаля, явно собиравшегося пару раз врезать бестолковому соотечественнику. — Сейчас мы сами посмотрим. Эй, Паллантид, помоги открыть клетку.

Так я и знала, что этим все закончится! Что за глупейшая детская привычка — все посмотреть и желательно потрогать собственными руками!

Король забрал ключ от замка у стоявшего столбом барона и вдвоем с Паллантидом отодвинул тяжелую решетчатую дверь в сторону. Раздался ужасный, раздирающий уши скрип, петли проржавели и долго не хотели поддаваться. Само собой, когда стало возможно попасть внутрь, гвардейский капитан полез первым. Решил, наверное, что если кого-то съедят, пусть это будет он, а не король.

— Светоносный Митра! — выдохнул Паллантид, наклонившись над находившимся в клетке существом. — Повелитель, иди сюда! На это стоит взглянуть вблизи. Жалко, что он помер…

Тут уж никто не пожелал оставаться на месте, даже я, хотя мне совсем не хотелось забираться в маленькую вонючую клетку. Мы по очереди поднялись в фургон и, встав в круг, уставились на небывалого зверя. Никто не произнес ни звука, и готова поспорить, что подобная тварь оказалась незнакомой даже для повидавшего все возможные чудеса мира короля.

Животное было похоже на картинку из книги с описаниями сказочных животных. Грифон. Самый настоящий грифон! Тело обычного льва, песочно-желтое с рыжиной. Орлиная голова, только огромная. Блестящий светлый клюв длиной с три моих ладони. Настоящие крылья, как у беркута. Перья на крыльях и голове коричневые с белыми пятнышками. Если бы грифон поднялся на лапы, он оказался бы размером с небольшую лошадку…

Сзади протолкался Хальк и присвистнул.

— Конан, боюсь, тебе все-таки придется выдать барону Омсе большую награду, — сообщил он, присев на корточки рядом с лежащим зверем.

— За что? — изумился король. — За дохлятину?

И тут произошло вовсе невероятное. Мы все услышали голос. Не человеческий. Я взвизгнула от неожиданности и еле успела зажать себе рот ладонью.

— Сам ты дохлятина… Пить дайте.

Грифон с трудом поднял голову и посмотрел на нас темно-желтыми глазами с вертикальным узким зрачком. Все-таки живой. И говорит по-людски. На аквилонском наречии. Мда-а…

Пожалуй, теперь я понимаю, за что Его величество ценит Халька. За то, что Юсдаль-младший редко чему-нибудь удивляется. Пока король, Паллантид и его гвардейцы, да и я тоже, раскрыв рты, глазели на невиданного зверя, библиотекарь вскочил, приказал вознице Омсы сбегать к колодцу на соседний двор, а когда вода появилась, без всяких опасений подошел к грифону. И здесь Хальк не растерялся. Честно признаться, любой бы долго ломал голову, как напоить эдакую тварь, а он вытащил свой кинжал, положил его рукоятью в приоткрытый клюв зверя, и осторожненько, по лезвию, начал выливать воду из ведра. Струя текла по клинку, попадая в глотку грифона. Тот глотал. Мы стояли и смотрели, не совсем веря своим глазам.

— У него крыло сломано, — послышался виноватый голос Омсы. — Не извольте гневаться… Это не мы сломали, он сам. За моими овцами охотился, гад!

— Уберите прочь эту свинью на двух ногах, — снова услышали мы голос зверя. — И пожалуйста, вытащите меня наружу. Здесь тесно и плохо пахнет.

Звук речи грифона смахивал на тихие удары гонга из храма Эрлика. Металлический голос. Не один человек так не говорит.

— Потащили? — Хальк решительно глянул на стоявших вокруг людей. — Только надо снять заднюю стенку повозки. Паллантид, прикажи позвать еще человек шесть Черных Драконов. Нам втроем не справиться. Тяжеленькая зверюшка…

Гвардейцы, свободные от службы, скоро прибежали, и, выломав доски заднего борта фургона, все вместе выволокли грифона наружу. Хальк руководил. Вернее, мешал всем, бегал вокруг и надоедал глупыми командами. А барон, изрядный силач по виду, стоял рядом и даже помощь не предложил. Просто пялился и беззвучно шевелил губами. Наверно, подсчитывал, какую награду получит от короля. Я хотела ему сказать, чтобы он на особую мзду не рассчитывал, но решила не портить человеку настроение. Барона и так едва чуть ли не до смерти перепугали, угрожая виселицей.

Крыло у грифона действительно оказалось сломанным. Это определил Хальк, осторожно развернув и ощупав его. Кость сломалась ровно, без осколков, как сухая палочка, а не как зеленая ветка. Библиотекарь утверждал, будто перелом чистый и быстро заживет. Гвардейцы уставились на ямурлакское чудище, снова замолчавшее и закрывшее глаза.

Хальк решил, что теперь может вовсю распоряжаться без согласия короля. Он приказал десятнику привезти с кухни большую тележку, на которой обычно возили мешки с мукой, ящики с овощами или бочки. Его величество деревянно молчал. Потом библиотекарь сказал гвардейцам погрузить зверюгу и прикрыть мешковиной. Король опять промолчал. Но когда Хальк велел отвезти грифона в жилые покои замка, правителю страны пришлось вмешаться.

— Еще чего! — похоже, король на самом деле возмутился. Действительно, куда это годится — тащить вонючую, хоть и говорящую тварь во дворец! — На конюшню и никуда больше!

— Лошади испугаются, — встрял Паллантид. — Лучше в зверинец, там ему самое место.

— Ну нет! — Хальк вовсю пользовался королевским расположением. — Тогда ко мне в библиотеку! Я сам займусь сломанным крылом. Мой король, ты подумай — за несколько тысяч лет люди впервые увидели подобное существо!..

Барон еще долго нес малоосмысленную чепуху про торжество науки, про то, что мы можем узнать от этого несуразного чучела некие великие тайны, наконец, про Ямурлак и государя, который должен быть, как он выразился, «просвещенным». Долгая была речь, и к завершению оной король все-таки согласился, предпочтя уступить, чем выслушивать нескончаемую ученую болтовню.

Я услышала, как Его величество пробормотал:

— Ну и пускай тащит к себе. По крайней мере, его же и сожрут первым.

Едва повозка, сопровождаемая Черными Драконами и библиотекарем, укатила, к королю и оставшемуся во дворе Паллантиду медленно подошел барон Омса.

— Государь, — толстяк стянул с головы шапку и мял ее в руках. — Не извольте гневаться… Вы, я понимаю, зверюшку-то забрали? Может, награда какая будет за поимку? У меня зверь трех крестьян когтями поранил… Коров напугал. Овцу разорвал и насмерть сожрал… А, государь?

Несколько мгновений король размышлял, а затем повернулся к капитану гвардейцев, распорядившись:

— Паллантид, напиши господину барону бумагу. Я жалую ему тысячу кесариев золотом. Потом отошлешь барона к канцлеру Публио, пусть уплатит, — король перевел взгляд на Омсу. — Барон, если канцлер откажется давать деньги, будь настойчивей. Он заплатит, нужно только постучать кулаком по столу. Если что — ссылайся на меня.

Просиявший Омса и Паллантид ушли.

— Вечером у Публио будет то еще представление, — сказала я.

— Сам знаю, — буркнул король и очень похоже передразнил почтенного канцлера: — Казна пуста, а Ваше величество изволит швыряться последними грошами направо и налево! Знакомо до отвращения. Но обязан же я был хоть немного заплатить этому Омсе!

— Конечно, должен, — подтвердила я. — Ты все правильно сделал, мой король. Любопытный зверь, правда?

— Угу, — согласился Его величество. — Правда, на кой он здесь нужен? Ладно, потом придумаем… Слушай, у меня сейчас есть какие-нибудь неотложные дела?

— Герцог Просперо хотел тебя видеть, — напомнила я. — И приглашал нас на завтрак.

— Вот и пойдем завтракать, — заключил король и потащил меня за собой.

Нешуточный бардак, устроенный вчера в покоях пуантенского герцога, был уже каким-то чудом прибран. Сам Просперо удобно расположился за накрытым столом, уткнувшись носом в какой-то пергамент и одновременно отхлебывая из кубка. Никто бы не сказал, что этот до тошнотворности изысканный красавчик вчера хлестал кувшин за кувшином красное вино десятилетней выдержки и орал непристойные песни громче всех. И еще подбивал Его величество пойти прогуляться ночью по городу. Знаем мы эти прогулки — утром вся Тарантия взахлеб судачит, что нового натворили пьяный король с придворными…

Услышав стук двери, Просперо оторвался от своей бумажки и начал было вставать. Король махнул рукой — сиди! В конце концов, здесь, в комнатах, принадлежащих пуантенцам, король может не заботиться о правилах и этикете — в Гайарде нравы простые и незамысловатые, герцог и сам тяготится напыщенность двора, разделяя мнение короля.

Мы расселись, и какое-то время в комнате было тихо. Король занимался тем, что опустошал стоявшие на столе тарелки, Просперо молча перебирал стопку сложенных листов пергамента. Мне есть не хотелось, а потому я сделала нахальную попытку заглянуть в бумаги герцога. Когда же мне это не удалось, спросила:

— Так что такое стряслось в Немедии?

— Да ничего особенного, — пуантенец небрежно столкнул все свои листы на пол и потянулся за кувшином. — Наш человек прислал весточку, мол, на полуночи творится нечто непонятное…

— А что видели-то? — поинтересовался я, наливая себе. Просперо наклонился, поднял один из листков, скривился и заунывно прочел:

— «…И еще сообщаю, что третьего дня прошел слух о неких вулканах, забивших возле Соленых озер, что возле полуденных пределов Пограничья. Будто горят те вулканы зеленым пламенем и сжигают все вокруг. Сам я таковых вулканов не видел, однако не нахожу причин сомневаться в правдивости моего свидетеля…» Отправлено конной почтой десять дней назад из Нумалии. Интересная новость, правда, государь?

— Вулканы на Соленых озерах? — недоуменно переспросил король. — Да в жизни такого быть не может! Вулканы — среди равнины? Чушь и бред…

— Вот и я о том же, — согласился Просперо. — Однако нечто странное там наверняка происходит… Кстати, что за шум был во дворе? Я слышал, в зверинец привезли какое-то удивительное животное?

— Привезли, — подтвердила я. — Новую игрушку для господина королевского летописца.

— А заплатил за нее, между прочим, я, — проворчал король. — Тысячу вполне полновесных кесариев. Разорение!

— Да? — пуантенец даже про вино от любопытства забыл. — Какую игрушку? И почему так дорого?

…Его величество как раз перешел к рассказу о том, как они с Паллантидом полезли в клетку, когда в трапезную ворвался Хальк. Пробормотав: «Доброе утро, Ваша светлость», он плюхнулся в кресло и потащил к себе блюдо с жареными перепелиными крылышками.

— Хальк, а ты ничего не забыл? — строго спросил король.

— Я поздоровался, — пробурчал библиотекарь. — Что еще?

— А как насчет попросить разрешения сесть за стол? — вкрадчиво осведомился Просперо. Хальк прекратил жевать, состроил невинную физиономию и жалобно заныл:

— Неужели Ваша милость не соизволит уделить верному подданному сухую корку со своего стола?

Просперо и король переглянулись. Пуантенец обреченно вздохнул. Довольный Хальк ухмыльнулся и вновь увлеченно занялся чревоугодием.

— Выгнать бы тебя, — наконец сказал Просперо. — Мой король, почему ты еще терпишь этого выскочку?

— Да выгоняйте, — беспечно отозвался Хальк. — Не пропаду. Продам летопись, пусть все узнают, какие нравы царят при аквилонском дворе. Не одному ж Петронию богатеть на рассказах о бурной молодости нашего правителя! Я ничуть не хуже…

— Хальк, — не выдержал король. — Скажи мне, только честно — это ты разбалтываешь проклятому писаке ту брехню, что он выдает за правду? Если да — я тебе лично шею сверну.

Хальк даже поперхнулся от возмущения.

— Ваше величество, как можно? Я?! Да никогда в жизни! Митрой клянусь!

— Врет, — убежденно заявил Просперо. — Наверняка врет, мой король. Ну как можно верить гандеру, да еще с такой честной рожей?

— Также, как и пуантенцу, — немедленно отпарировал Хальк. — Вы вот вино уксусом разбавляете, а потом говорите, что так и должно быть…

— Кто разбавляет? — оскорбился Просперо. — Хальк, ты не завирайся…

— Хватит! — король слегка шлепнул ладонью по столу и оба спорщика замолчали. Такая перебранка случается почти каждое утро и, что самое удивительное, Просперо с Хальком еще ни разу не повторились. Всякий раз находят новую тему. — Хальк, что там с твоей зверюгой?

— Омса — тупой болван, — сердито сообщил библиотекарь. — Они морили бедное животное голодом, представляете? Почти всю дорогу от Лингена до Тарантии!

— Представляю, — согласился король. — С твоего барона станется. И дальше что?

— Грифон сейчас спит, — доложил Хальк. — Когда проснется, мы с ним поговорим поподробнее… Я положил шины на крыло и распорядился, чтобы ему приносили с кухни поесть. Кстати, у него есть имя. Его зовут Энунд.

— А почему он вылез из-за магической стены, окружающей Ямурлак? — данный вопрос интересовал правителя страны больше всего, что было вполне объяснимо: где один грифон — там жди и десяток. А если за грифонами потянется и прочая тамошняя нечисть? Бед тогда не оберешься…

— Он говорит, что ямурлакская стена рухнула, — растерянно сказал библиотекарь.

— Как рухнула? — не понял Просперо. — Стояла тысячу лет, а потом вдруг взяла и развалилась? Ни с того, ни с сего?

— Нет, — Хальк устроился поудобнее. — Я, конечно, не стал сейчас расспрашивать грифона о подробностях, но вкратце дело обстояло примерно следующим образом. Дней десять назад в горах, что расположены на полночь от Гандерланда, произошло землетрясение. Небольшое такое землетрясение, в замках на склонах даже ничего не пострадало. А потом из-под земли ударил фонтан зеленого пламени. Оно не обжигало, но всякий, кто его видел, начинал испытывать сильнейший страх. Большинство живущих в Ямурлаке удивительных существ попытались избежать опасности — часть ушла в горы, часть разбежалась по окрестным лесам. Энунд был в числе тех, кто направился в леса. Он был очень напуган, не понимал, куда летит, ударился о дерево и сломал крыло. Потом шел через лес, выбрался на поле, где паслись какие-то животные и попытался поймать одно. То есть он угодил на пастбища Лингена, — уточнил Хальк, остановившись перевести дух. — Вилланы Омсы застали его над задранной овцой и побежали жаловаться хозяину. Что предпринял Омса — и дураку понятно. Устроил облаву по всем правилам, загнал грифона к болоту, а там на него набросили сеть и скрутили. Омса, не долго думая, затолкал непонятного зверя в старый фургон и повез в столицу. Вот и все.

Поступок туповатого провинциального барона мне был совершенно понятен. Я на его месте велела бы вообще как можно скорее прикончить неизвестно откуда взявшееся чудовище.

— Это существо… грифон, оно говорящее? — уточнил Просперо. — Оно понимает, что говорит, или повторяет слышанные слова? Как попугаи из дарфарских джунглей?

— Вполне понимает, — заверил пуантенца Хальк. — По-моему, грифон — не совсем животное… Этот зверь разумен, как человек или, например, подгорный гном. Ваше величество, что мы теперь будем делать?

— Ты помолчишь, — похоже, королю пришла в голову некая светлая мысль, но болтовня Халька спугнула ее. Впрочем, когда библиотекарь послушно примолк, Его величество сообразил, что ему не понравилось в рассказе летописца.

— Говоришь, зеленый огонь? — переспросил король. Хальк кивнул. — Просперо, а в письме твоего осведомителя из Немедии тоже говорилось о вулканах зеленого огня? — теперь кивнул пуантенец. — Но подробнее ничего не сказано?

— Ничего, мой король, — подтвердил Просперо. — Только названо место — Соленые озера.

— Не может там быть никаких вулканов, — влез Хальк, хотя его и не спрашивали. — Если верить картам, это низинная местность, а вулканы в подобных краях — такая же дикость, как пустыни в Аквилонии!

— Это и без тебя известно, — негромко сказала я, не совсем понимая, к чему клонит король. Его величество сделал нам обоим знак помолчать и продолжил:

— Мне вот что странно: от Ямурлака до Соленых озер — почти сотня лиг. Но и у нас, и в Немедии видят какой-то зеленый огонь…

— Ну и что? — на редкость дружным хором спросили мы. — Это же две разные страны!

— Не знаю, что! — обозлился король. — Не нравится мне это, и все!

Хальк и Просперо озадаченно переглянулись. Я решила немедленно вмешаться. Не стоит сейчас лишний раз раздражать Его величество. Лучшего всего будет сменить тему разговора на более безопасную, дав тем самым над королю возможность поразмышлять над тревожащим его вопросом.

— А что еще сообщают? — беспечно спросила я. — Я хочу сказать, помимо сплетен о вулканах?

Герцог оценил мои старания благодарным кивком, сунул руку в гору бумаг на полу, пошуровал там и вытащил новое письмо, украшенное разломанной печатью красного воска.

— Спешный доклад от барона Гленнора, — многозначительно сказал Просперо.

Барон Данкварт Гленнор, один самых таинственных людей при дворе, был начальником Латераны, государственно тайной службы, однако в столице появлялся редко, предпочитая работать в своем доме под Тарантией, куда стекались сведения от верных Аквилонии людей, живущих в разных краях. В столице его обычно замещал начальник так называемого «стола безопасости королевства», граф Кертис.

— Интересные новости. Опять же из Бельверуса. Понимаешь ли, мой король, после весеннего переворота, барон Гленнор всерьез заинтересовался человеком, исполняющим аналогичные обязанности при дворе Нимеда. Неким графом, отвечающим за тайные игры в Немедии — он, отчасти оказал помощь Латеране…

— Графом? — переспросил король. — А кто сейчас командует тайной службой Драконьего трона? Разве не герцог Лаварон? Я его отлично помню, умнейший человек.

— Этого человека зовут Мораддин, граф Эрде. Считается, будто он родом из Турана…

— Кто? — на этот раз вопрос задали два одинаково недоумевающих человека — Его величество и я.

Историю о своем друге Мораддине, бывшем капитане тайной туранской гвардии, перешедшем на службу Немедии, мне как-то рассказал сам король. Повествование было долгим, чрезвычайно любопытным и слегка невероятным. Как, впрочем, и все, что касается обстоятельств молодости нашего правителя. Начало рассказу, отстоявшему почти на пятнадцать лет назад, было положено в торговом городе Султанапуре, что стоит на полуночном побережье моря Вилайет.

Мораддин (из-за аграпурских дворцовых интрижек выставленный из гвардии) охранял медные копи в Кезанкийских горах, а будущий король Аквилонии (тогда не более чем бродячий наемник и искатель приключений на свою голову и прочие части тела), как нетрудно догадаться, был там заключенным. Разумеется, как клялся Его величество, он был ни в чем не виноват, просто по привычке влез не в свое дело. Получилось же так, что у охранника и попавшегося в лапы закона преступника нашлись общие интересы. Один помог другому сбежать с рудников, а потом покинул их сам. Вдвоем они подняли на уши весь Султанапур — в способности Его величества к подобному действу я не капли не сомневалась — разыскивая какую-то украденную или потерявшуюся драгоценность, и, разумеется, были вынуждены бежать из Турана на Закат. Требуемую вещь они, кстати, разыскали и вернули настоящему владельцу. Этот предмет, как выяснилось, исполнял одно самое заветное желание человека…

— И чего же ты пожелал? — поинтересовалась я. — Погоди, сейчас попробую угадать… Кучу золота? Самую красивую женщину в мире? Или, наверняка, никогда не иссякающую бутылку?

Король едко ухмылялся и отрицательно мотал головой в ответ на каждую из моих догадок.

— Тогда чего же? — перебрав с десяток предположений, я сдалась. Больше ничего подходящего в голову не приходило.

— Я сказал — «хочу быть королем». Только не догадался уточнить — когда, — задумчиво проговорил Его величество. — И пришлось еще полтора десятка лет болтаться по всему материку, дожидаясь, пока желание сбудется…

Я фыркнула:

— Ты все-таки ужасно непредусмотрительный человек. Надо было потребовать: «Хочу стать королем прямо сейчас!»

— Советчика рядом не нашлось, — хмыкнул король.

…Спешно покинув Султанапур, два компаньона некоторое время странствовали вместе. Насколько я поняла, их путешествие было довольно интересным, но поступки частенько шли вразрез с законами. Потом приятелей занесло в Немедию, ко двору Нимеда, где двое авантюристов угодили в сплетенный вокруг трона заговор и умудрились успешно его распутать. В благодарность Мораддину предложили поступить на службу в тайную канцелярию Нимеда, и бывший гвардеец ныне покойного Илдиза согласился. Будущего короля тоже звали, но он отказался, предпочтя свободную жизнь наемника постоянному пребыванию на одном месте и необходимости выполнять чьи-то приказы.

А теперь, оказывается, давний приятель Его величества занял отнюдь не последнее место возле Драконьего Трона… Любопытно.

— Говоришь, этого человека зовут Мораддин? — переспросил у герцога король.

— Ты его знаешь, повелитель? — поднял бровь Просперо.

— Наш король всех знает, — не к месту влез Хальк. Тон у него был самый невинный. — А особенно хорошо — всяческих разбойников и авантюристов… Правда?

Спустя мгновение Хальк грохнулся на пол и чуть слышно выругался. Я даже не успела заметить, когда король успел выбить из-под него стул. Что ж, Юсдаля-младшего неоднократно предупреждали, чтобы он иногда придерживал язык за зубами, особенно находясь в обществе. Ничье терпение, а тем более королевское, не безгранично.

Хальк, потирая ушибленный зад, поднялся и сел подальше, на другой табурет. Герцог привычно сделал вид, что не заметил полета библиотекаря. Впрочем, и он, и король относятся к господину хранителю библиотеки одинаково — со снисходительным терпением много повидавших людей, готовых до определенного предела терпеть выходки молодежи.

— И что пишет о Мораддине барон Гленнор? — Его величество выжидательно посмотрел на герцога.

— Много любопытного, мой король, — начал Просперо. — Не знаю, как Гленнор это выяснил, но вот послушай…

Глава пятая

ВЕЛЛАН, ПЕРВЫЙ РАССКАЗ

Пограничное королевство, поселение Хезер.

24 день первой осенней луны 1288 г.

«…Эрхард, король Пограничного королевства, принял власть над государством отнюдь не в самые лучшие времена. Однако на его стороне были веские преимущества — он пользовался искренней поддержкой немногочисленной, но весьма хорошо обученной армии Пограничья, ибо сам начинал свою карьеру с должности десятника при короле Дамалле; его уважал и любил простой народ, признавая в короле равного себе и, наконец, что самое важное — с его правом распоряжаться согласились те, что некогда звались Карающей Дланью Создателя, поскольку Эрхард принадлежал к их роду и заслужил звание Вожака. Сейчас ни для кого не секрет, что Пограничье и соседствующие с ним полуночные страны являются исконным владением волков-оборотней, ныне заключившими мир с людьми и перешедшими к оседлой жизни. С их помощью Эрхард за три года сумел сделать то, что никак не удавалось его предшественникам — где хитростью, где силой вынудить независимые кланы, занимающие обширные земли на закате, признать королевскую власть и прекратить затяжные междоусобные войны, губившие страну. Король Пограничья также по мере сил способствовал поддержке торговли, ведущейся между людьми и гномами, а потому был в большей степени, нежели другие правители, осведомлен о всем, что происходило в подземных поселениях, и всерьез обеспокоился, узнав о загадочной гибели обитателей пещер под Граскаалем…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Незнакомого парня я приметил издалека. Меня трудновато удивить, однако он сумел это сделать.

Человек выбрался откуда-то из леса, постоял на обочине и целеустремленно затопал к Хезеру, волоча за собой странного вида санки с еще более странной поклажей. Меня он не заметил. Меня вообще тяжко заметить, особенно если я не хочу, чтобы меня видели. Я пропустил человека мимо, затем выбрался на тракт и не торопясь пошел вслед, пытаясь разобраться, что же за пугало тащится по дороге.

Этот неизвестно откуда взявшийся тип задал мне сразу несколько загадок. Во-первых, если я хоть что-то понимаю в народах, живущих рядом с нашим Пограничьем, он был асиром. Асиру же здесь взяться было ну совершенно неоткуда. Или придется признать, что вся наша охрана границ никуда не годится. А это уже прямой плевок лично в меня. Я столько времени убил, пытаясь хоть как-то наладить действенную оборону этих треклятых границ! Ну почему я живу в такой стране, где все вечно не так?

Хорошо, оставим пока страну в покое. Вот бредет по лесной дороге типичный мальчишка из Асгарда — долговязый, очень широкоплечий и светло-рыжий, коты такими рыжеватыми бывают. Загадка вторая — почему у незнакомца такой вид, будто он только что удрал прямиком из подземелий Нергала? Весь какой-то потрепанный, замученный и чуть ли не валится на ходу. Что-то не похож он на одного из этих ненормальных варваров, что время от времени прорываются через Граскааль и пытаются испортить нам и без того тяжелую жизнь. И оружия у него никакого, только охотничий лук и короткий кинжал. Я что, опять углядел врага там, где его нет? И этот парень — местный, из какой-нибудь глухой деревушки? А что, очень даже может быть…

Тогда отчего, спрашивается, мне тревожно? Ну, идет себе человек и идет. Волочит за собой поклажу — так ни в каких законах не сказано, что нельзя везти свой скарб на санях. Санки, правда, странные — из одной лыжи и кое-как примотанных к ней разлапистых веток. На ярмарку, наверное, идет…

На ярмарку, значит. Падая при этом. Да не от излишней выпивки — не пахнет от него вином, я даже за десять шагов это чувствую — а от усталости. И сдается мне, что груз на его волокуше — отнюдь не меха, а что-то живое.

Придется его догнать. Впрочем, остановить его придется в любом случае. Он же вот-вот упадет. Не-ет, неладное что-то творится в Пограничье… И еще это землетрясение четыре дня назад. Трясло где-то в этих краях, но все, кого мы спрашивали по дороге, в один голос твердят, что у них обошлось без особенных бедствий. Так, разрушилась кое-где пара домов, в речку Хафель вот лавина съехала, а в остальном все в порядке. Старожилы говорят — давно землетрясений в Граскаале не случалось, да и это какое-то тихое. Погремело, попугало и кончилось.

Где тихое, а где и громкое. Вон я пробежался по тракту, так почти до самого перевала на Гиперборею осыпи лежат. Расчищать надо, и поскорее, пока самая зима не началась. А где людей взять? Нанимать? А расплачиваться за работу чем? Опять казну потрошить?..

М-да, хорошенькую же цену нам приходится платить за право именоваться королевством. Впрочем, кому сейчас легко? Всем тяжело, но нам — особенно. А что вы хотите? Сотню с лишним лет разоряли страну все, кому не лень, кланы эти бешеные грызлись, королей резали, не хуже, чем свиней на бойне, каждый месяц — новый, а теперь извольте все быстро привести в порядок! Три года уже бьемся как рыбы об лед, а толку — чуть. Ладно хоть соседи за полных варваров перестали держать. Вот в Хезере завтра ярмарка эта начнется, народу съезжается — в жизни столько не видел. Может, и казне чуток перепадет.

Мальчишка по-прежнему не обращал внимания на мое присутствие. Я уже старался вовсю — и топал, и пыхтел, а он прет, не останавливаясь, как лошадь с шорами. Обгонять его мне совершенно не хотелось — еще стрелу влепит, не разобравшись и не разглядев знака, болтающегося на моей шее. Жизнь-то в наших землях не мед, едва успевай за спину посматривать, чтобы не пришибли ненароком.

Я уже подумывал голос подать, когда он наконец оглянулся. Ну, и само собой, первым делом схватился за нож. Не кинул бы с перепугу. Серьезно не ранит, но все равно — как-то не хочется быть мишенью. Жизнь — она у всех одна. Той, что досталась мне, я очень дорожу.

Поэтому я захлопнул пасть и помахал хвостом, надеясь, что он поймет — нападать на него я совершенно не собираюсь.

Я не оговорился — именно «пасть» и именно «помахал хвостом». Волки, как и собаки, имеют привычку именно так выражать мирные намерения. А любой, увидевший меня сейчас, ни капельки бы не усомнился, что перед ним волк. Правда, несколько более крупный, чем обычные лесные звери, но все же обыкновеннейший волк светло-серой масти с белыми подпалинами.

Все дело в том, что я — оборотень. Не в силу какого-то наложенного проклятия, колдовства или еще какой гадости. Я родился полуволком-получеловеком, как вот этот парень родился асиром. И, честно говоря, не особо переживаю. У моей половины, бегающей на четырех ногах, есть немало преимуществ по сравнению с человеческим воплощением (хотя и недостатков не меньше). Например, как волку мне ничего не стоило сегодня прогуляться до перевала и обратно, чтобы взглянуть, много ли там напортило недавнее землетрясение.

До мальчишки дошло, что он наткнулся не просто на выбравшегося из леса зверя. Он как-то растерянно посмотрел на меня и вдруг сел. Просто плюхнулся посереди дороги и ткнулся головой в колени.

Та-ак… Дела становились все хуже. Похоже, этот тип явился откуда-то издалека и окончательно загнал себя. Откуда же он взялся? Ладно, с этим я успею разобраться потом, а что же он такое тащил с собой?

Когда я ткнулся в лежавший на волокуше сверток, меня ждало второе потрясение за день. Гном, провалиться мне на этом месте! Значит, в ближайшее время нам обеспечена куча неприятностей. Как-то мы все не подумали, что судороги Граскааля могли навредить подземным жителями. Если пещеры под горами разрушены, куда подадутся гномы? Возможно, что на полночь, но скорее всего к людям, в столицу и в окрестные деревни. Мы же обещали им всевозможную подмогу, когда заключали мирный договор года два назад. Хотя тогда никто не предполагал, что гномам в кои веки может потребоваться помощь людей…

Я отыскал брошенную веревку, потянул за нее зубами, сдвинул волокушу с места и мысленно охнул. Тяжеленькая, однако, поклажа. Я, конечно, не гордый, могу и ездовым волком поработать, однако толку от этого будет немного. Надо со всех ног (или лап) мчаться в Хезер. Но парень при всем желании не сумеет пройти и пары шагов. От гнома явственно несет запахом близкой смерти. Для человека он неразличим, для меня же — как вонь от гнилой рыбы или кучи навоза. Если в ближайшее время не доставить гнома к лекарю, он помрет. А раз мальчишка так упорно волок его с собой, значит, подземный житель знает что-то важное. Положеньице…

Будь я человеком, я бы объяснил, что сейчас вернусь, только сбегаю за лошадью, оставшейся где-то в полулиге отсюда на укромной полянке. Конечно, я мог бы превратиться в полузверя, способного говорить по-человечески, но… Если честно, оборотень в виде получеловека-полуживотного выглядит довольно жутко. Люди очень пугаются. А моя человеческая половина страдает изрядным тщеславием и с трепетом относится к собственной внешности. Не хочу быть настоящим чудовищем, даже на короткое время, и все тут!

В общем, я растолкал парня, уже успевшего задремать. Он посмотрел на меня равнодушным взглядом и снова уронил голову. Пришлось как следует толкнуть его и слегка укусить, чтобы он проснулся. Затем я потоптался на месте и сделал вид, что собираюсь лечь. Мальчишка озадаченно наклонил голову, затем понимающе кивнул и с трудом выговорил:

— Мне остаться здесь?

Я закивал.

— А ты уйдешь? Но вернешься?

На этот раз я кивнул как можно убедительнее. Бежать туда-сюда придется очень быстро, иначе эти двое просто замерзнут. Даже мне, в отличной, пушистой зимней шкуре, холодно, что уж говорить о людях?

— Приходи побыстрее, — губы парня едва двигались. Он сжался в комок, пытаясь сохранить остатки тепла. — Я подожду…

Я кивнул в последний раз и рысью помчался вниз по дороге, поднимая искрящиеся фонтанчики снежной пыли. Хорошо, что мне пришла в голову мысль наведаться к перевалу. Но плохо, что я решил проделать этот путь на четырех лапах. Надеюсь, мальчишка продержится до моего возвращения.

А гном совсем плох. Я не разглядел, что с ним случилось, но протянет он недолго — день, от силы два. Кажется, в Хезере живет неплохой лекарь… Впрочем, в деревне сейчас должна околачиваться уйма народу — ярмарка, как-никак!

Непривязанный гнедой жеребец бродил по заметенной первым снегом полянке, обрывая пожухлые листья с кустов, и резко вскинул голову, когда я вылетел из кустов почти ему под ноги. Порой мне кажется, что Гром от души ненавидит хозяйские причуды с превращениями и мечтает как следует заехать мне копытами по черепу. В знак поддержки древней и до сих пор непрекращающейся вражды лошадей с волками.

Пришлось рыкнуть, чтобы напомнить, кто здесь главный. Гром презрительно фыркнул и отвернулся. Мерзкое животное! Проучить его, что ли?

К седлу гнедого было приторочено мое барахло и оружие. Гром подозрительно косился на меня все время, пока я вставал на задние лапы, вытягивал зубами из поклажи плащ и расстилал его на снегу. Потом улегся посередине, вытянулся, закрыл глаза и попытался ни о чем не думать.

Не получилось. Мысли бежали вразнобой и крутились вокруг совершенно несообразных предметов. Откуда свалился на мою голову этот мальчишка? Получится ли у меня быстро вернуться в человеческий образ? Выживет ли гном и что такое он знает?

Никто из людей не задумывается над тем, что оборотню совсем не так просто превратиться. Что странно: стать из человека зверем — легко, даже не замечаешь, как это происходит. А вот сменить шкуру волка на облик человека — намучаешься. Лично у меня потом всегда голова трещит, будто по ней целый день били громадным деревянным колом, и в душе становится противно. Кстати, сколько раз думал и многих спрашивал, никто мне так толком не ответил: оборотни — это люди с даром принимать облик зверя или волки, умеющие становиться людьми?

Впрочем, какая разница… Такими мы созданы, такими и останемся. Меня больше заботило, как бы продержаться те несколько мгновений беспамятства и полной черноты, за которые исчезает зверь и появляется человек. Со стороны, говорят, это выглядит страшновато — лапы стремительно растут, становясь руками, вытянутая голова волка сжимается, отчетливо хрустят меняющиеся кости, втягивается внутрь шерсть, и происходит все настолько быстро, что не уследить. И, между прочим, превращение — это еще и очень больно…

Все. Я еще полежал несколько ударов сердца, приходя в себя и убеждаясь, что теперь я — человек. Лежать на снегу, пусть даже и на толстом плаще, было довольно холодно. Рядом нетерпеливо топтался Гром, обрадованный тем, что столь нелюбимый им волк пропал. То обстоятельство, что зверь превращается в меня, его нисколько не тревожит. Для него волк — это одно, а человек — совсем другое.

В сущности, так и есть. Нас двое на одно тело. Трудно сказать, кто из нас должен зваться подлинным его хозяином. Наверное, оба — и человек, и зверь. Но у каждого из нас своя жизнь и свои представления о ней…

Моя человеческая половина, которая сейчас вскочила и принялась торопливо одеваться, сердито бормоча что-то себе под нос, носит имя Веллан, сын Арта. Иногда меня называют Веллан Бритуниец — по месту рождения. А в последнее время все чаще — господин Веллан, капитан королевской гвардии. Что полностью соответствует истине — я командую оболтусами, составляющими армию Пограничья, а заодно и отрядом личной охраны короля. По этой причине я и примчался в Хезер. Собственно, примчался не только я один — нас два десятка. Остальные сейчас в деревне, при короле, решившем лично посмотреть на открытие ярмарки. А мне приспичило сбегать взглянуть на перевал. Ничего, и без меня справятся. Нравы у нас в Пограничье простые, и посему правитель страны вполне может сорваться из столицы, чтобы съездить на ярмарку. Слишком уж многое зависит от того, как пойдет торговля.

И не приведи Бел, чтобы за три дня, пока длится ярмарка, что-нибудь приключилось. А приключится наверняка — либо ограбят кого-нибудь, либо с перепоя драку затеют, либо еще какая-нибудь гадость стрясется. А кому расхлебывать? Кому успокаивать разъяренных купцов и разнимать подравшихся недоумков? Правильно, мне…

Имя моей волчьей половины на человеческий язык переводится примерно как «Смех-в-сумерках». Я вхожу в Стаю Пограничья и считаюсь одним из тех, «кто бежит рядом с Вожаком». То есть мое положение среди людей и среди волков почти одинаковы. Благо Вожак нашей Стаи и король Пограничья — одно и то же лицо.

Рассказывать о том, как оборотень оказался на троне королевства людей, было бы слишком долго. История эта довольно запутана и известна немногим. Произошла она три года назад, во времена, когда в Стае объявился Бешеный вожак, и мы — один человек (наемник из полуночной страны по имени Конан), и компания оборотней — гонялись за ним сначала по Пограничью, а потом по всей Бритунии, пытаясь предотвратить всеобщую резню. Худо в этом случае пришлось бы всем — и людям, и полуволкам, и любому, кто подвернется под горячую руку.

Хорошие были времена… Хотя нас в любой миг могли отправить прямиком на Равнины Мертвых и вечером никто не знал, доживет ли до утра. Но я все равно вспоминаю о прошлых днях с удовольствием. Как и немногие из нашего десятка, уцелевшие в том безумном походе: король Эрхард и его племянник, наследник короны, мой заместитель и лучший друг — Эртель. Человек, затеявший всю эту карусель, сейчас, насколько мне известно, околачивается где-то в Аквилонии, а еще один из отряда, принадлежащий к нашему племени — на родине, в Боссонии. Стигийский волшебник Тотлант, дравшийся, как ни странно, на нашей стороне, уехал недавно в Бельверус. Тотлант — хороший человек, хотя и происходит родом из страны, породившей небезызвестного Тот-Амона и прочих мерзавцев… Ну, а я — здесь, в Пограничье. И в ближайшее время не собираюсь куда-либо отправляться.

Додумывал я уже на ходу, застегивая плащ, забрасывая за спину меч и вскакивая в седло. Гром с хрустом проломился сквозь заросли молодых елочек, окружавших поляну, вырвался на дорогу и без всяких возражений пошел резвым галопом.

Парень сидел там, где я его оставил. Точнее, не сидел, а полулежал, прислонившись к дереву и съежившись. Мне стоило больших трудов разбудить его, а потом дотащить до затанцевавшего на месте коня и усадить в седло. Гром возмущенно заржал, сообразив, что хозяин остался на земле, а седло занимает чужак. Когда же он понял, что из него вдобавок хотят сделать тягловую лошадь, окончательно разозлился — прижал уши и угрожающе завизжал. Пришлось еще тратить время на усмирение моего не в меру буйного скакуна. Я бы давно его продал или сменял — характер у него, врагу не пожелаешь — но где в Пограничье раздобыть хорошую лошадь? Лучше уж я буду терпеть его выходки…

После пары хороших шлепков и щелчка по носу Гром неохотно смирился. В сумах под седлом у меня лежал моток веревки, я привязал ее одним концом к волокуше, искренне надеясь, что она не развалится, а другим — к седлу. После чего потянул Грома за поводья. Конь недовольно захрапел, но все же рысью пошел вперед. Я бежал рядом, придерживая все время сползавшего набок мальчишку и поглядывая назад — выдержат ли веревки.

До Хезера оставалось три с небольшим лиги.

Мы вылетели на главную улицу поселка и резво понеслись по ней, провожаемые удивленными взглядами. Наверняка за нами уже разрастался пышный хвост сплетен и предположений, но мне было глубоко наплевать. Главное — поскорее добраться до трактира, где остановились наши.

«Последний приют» — большой постоялый двор, и в самом деле последний на Гиперборейском тракте — находился на Торговой площади. Ее уже успели загромоздить наскоро сколоченными лавками и палатками, и мне пришлось огибать площадь по краю, делая вид, что у меня началась внезапная глухота. Отвечать на посыпавшиеся со всех сторон вопросы было некогда. Потом вернусь и преподнесу купцам какую-нибудь правдоподобную байку, иначе напридумывают невесть чего…

У входа в «Приют» стояли тяжело груженые сани, которые с величайшей неохотой разгружали трое оборванцев. А еще у толстых дубовых дверей околачивался беловолосый, крепко сложенный парень — наследничек короны Пограничья — вкупе с десятником по имени, кажется, Джиб, и двумя девицами, явно купеческими дочками. Эртель вдохновенно трепался, остальные, хохоча взахлеб, внимали, и никто не обратил внимания на мое прибытие. Распустились, бездельники…

В этом смысле я и высказался, внезапно объявившись за спинами болтунов. Девицы мигом куда-то сгинули, Джиб подавился очередным смешком и едва ли не вытянулся по стойке «смирно», а Эртель вытаращился на поклажу Грома.

— Это что?

— Откуда я знаю? Не стой столбом, помоги! Где остальные?

— Пиво у Ревальда хлещут, — отозвался Эртель. — Или шляются по ярмарке… Нет, серьезно — кто это?

— Сказал же — понятия не имею! — огрызнулся я. — Джиб, ты знаешь, где в Хезере можно отыскать хорошего лекаря? — десятник кивнул. — Ноги в руки и марш за ним! Скажешь — один замерзший и один сильно обгоревший.

Джиб еще раз кивнул и убежал.

— Замерзшего вижу, — Эртель с трудом разжал руки парня, намертво вцепившегося в гриву Грома, и стащил его с седла. — А обгоревший где?

— Сзади, — я махнул рукой в сторону волокуши. — Я их на дороге подобрал. Держишь? Потащили в дом.

К счастью, народу у Ревальда, владельца «Последнего приюта», оказалось немного, а то опять бы засыпали вопросами по самую макушку. Когда мы ввалились в общий зал, там сидели несколько заезжих купцов да полдесятка моих подчиненных, бодро уничтожавших содержимое пузатого бочонка. Увидев нас, они повскакивали с мест, с грохотом опрокинув пару лавок.

— Этого — наверх! — я и Эртель сгрузили потерявшего сознание парня на руки охранников. — Соберите все теплое и закутайте его. Ты и ты, — я ткнул в первых попавшихся на глаза гвардейцев, — бегом во двор, там еще один, несите его сюда.

На шум и хлопанье дверей из кухни высунулся хозяин постоялого двора. С виду Ревальд, высокий, грузный мужик, заросший косматой черной бородищей до самых глаз, больше смахивает на разбойника с большой дороги. На деле же почтенный содержатель трактира несколько трусоват и в случае заварушек, изредка случающихся в его заведении, предпочитает держаться в стороне. Увидев, что шумим всего лишь мы, стража Пограничья, он успокоился и поинтересовался, в чем дело. Тем временем мои ребята внесли с улицы гнома. У купцов глаза полезли на лоб, а один из них выбрался из-за стола и торопливо шмыгнул за дверь. Понесся, наверное, разносить свеженькую сплетню по всей ярмарке.

— Раненые и мороженые, — жизнерадостно сообщил Ревальду Эртель. — В большом количестве. Целых две штуки. Рев, нам бы горячего вина и пару лишних жаровен…

— Сейчас принесу, — хозяин скрылся в облаке вкусно пахнущего пара, выплывшего из-за полуоткрытой кухонной двери. Может, Ревальд и трусоват, зато готовит он — с тарелкой все съешь и попросишь добавить…

Неизвестного парня и не подававшего признаков жизни гнома потащили наверх, в жилые комнаты. Чуть погодя туда же протопал Ревальд с дымящимся кувшином в руках, а я ухватил за плечо собравшегося улизнуть Эртеля:

— Где король?

— Дядя? — Эртель на миг задумался, что для него было нешуточной трудностью. — Ушел куда-то… А, он к старосте собирался!

Гулко ударила в стену распахнувшаяся дверь — вошли Джиб и незнакомый мне высокий старик с пузатой кожаной сумкой через плечо. Очевидно, это и был обещанный лекарь.

— Привел, — кратко доложил Джиб. — Где?..

— Наверху, Эртель вас проводит, — я подтолкнул слабо сопротивлявшегося наследника короны в спину. — Давай, давай, топай. Эти двое мне нужны живыми. Я съезжу за Эрхардом и вернусь.

— Вечно я за всех должен отдуваться… — недовольно проворчал Эртель и начал подниматься по шаткой лестнице, ведущей на второй этаж, к комнатам постояльцев. Я глянул ему вслед, убедился, что все в порядке, и выскочил во двор. Гром по-прежнему стоял возле крыльца и обрадованно заржал, увидев меня.

— Вперед, приятель, — я забрался в седло и шлепнул коня по шее. — Дел у нас с тобой сегодня — как блох на бездомной шавке…

Жеребец понятливо фыркнул и рысью поскакал через скопление лавок и палаток. Дом Мальто, старосты поселения Хезер, располагался всего через две улицы от Торговой площади, но добраться без задержек мне не удалось. В первый раз меня остановили туранцы, закутанные в теплые плащи так, что наружу только носы торчали, во второй раз — Стеварт. Вокруг распроклятых туранцев нам всем приходится бегать на цыпочках — иначе Пограничье останется без меди с тамошних рудников, а, что самое главное — без туранской пшеницы. У нас-то ничего толком не растет.

Стеварта же приходится ублажать потому, что он глава нашего пока еще хлипкого купеческого союза. Я эту самодовольную рожу просто видеть не могу, но приходится сдерживаться. Не приведи Иштар, Стеварт обидится — и прощай, тонкий ручеек караванов от нас на полночь и к нам из Немедии…

Никогда в жизни бы не подумал, что ради блага государства придется приносить такие жертвы — быть вежливым с какими-то купчишками. Сам себе становлюсь до отвращения противен, когда представлю, как я распинаюсь перед этими толстосумами. А Эртель еще издевается, спрашивает, чего это я в последнее время стал такой дерганый? Будешь дерганым, когда, прежде чем сказать хоть словечко, надо трижды подумать. Ему хорошо — он наследник. А я кто? Капитан оравы ни на что не способных разгильдяев, честно говоря…

Впрочем, на одно дело они вполне способны. Пиво кружками хлестать, причем за счет казны. Ну ничего, закончится ярмарка, я им всем устрою веселую жизнь! Будут у меня бегать по горам как миленькие. В лепешку разобьюсь, но ни одна зараза в мире не посмеет пикнуть, что в Пограничье нет хорошей армии!

Оказывается, по ярмарке уже успел пройти слушок, что где-то в горах прячутся варвары из Нордхейма, подкарауливающие бедных торговцев, возвращающихся с ярмарки. Я клялся всеми возможными богами, каких вспомнил, что никаких нордхеймцев в Пограничье нет и в помине, за исключением Эггвела-ванира, так он здесь живет уже лет двадцать. Торговцы, кажется, не слишком поверили.

Стеварту я сказал правду — что дорога на Гиперборею здорово засыпана, и что на этой дороге я подобрал мальчишку-асира, чью деревню, похоже, разрушило недавнее землетрясение. Стеварт пожевал губами, поскреб в затылке и, вздохнув, предложил мне зайти вечером и распить с ним бутылочку-другую. Это означало, что старому лису позарез нужны сведения о дорогах и делах королевского двора. Придется, наверное, идти. Может, и я чего интересного узнаю, а вино у Стеварта хорошее…

К счастью, я сумел быстренько разделаться со всей этой болтовней и выбрался с Торговой площади на более свободную улицу. Впрочем, какое там свободную! Пока я разговаривал с купцами, подошел еще один караван и теперь широкое пространство между домами занимали мохноногие выносливые лошадки, огромные сани, груженые до отвала какими-то мешками и бочками, суетливые погонщики и проводники, озабоченные владельцы товара и неизвестно откуда возникшие покупатели. Сделки заключались прямо на улицах и меня остановили еще пару раз, попросив быть свидетелем.

К дому Мальто я добрался уже окончательно вымотанным и злым, как демон. Или как голодный волк. Последнее более смахивало на правду, потому что есть хотелось до невозможности.

У ворот скучали двое стражников в потрепанных серых кафтанах гвардии Пограничья. Увидев меня, они враз подхватились и постарались вытянуться в струнку. Получилось неважно — одному мешало изрядное брюшко, второму — все время выскальзывавшее из руки копье. В другое время я бы устроил им за такой вид разнос по всей форме, но сейчас мне было некогда.

— Король здесь? — мрачно спросил я, наклоняясь с седла. Стражники на воротах яростно закивали, наперебой подтверждая:

— Здесь, здесь! У господина Мальто сидит, с купцами из Нумалии и господином летописцем из Тарантии…

Я спрыгнул на землю, бросил поводья Грома тому из стражей, что торчал справа от створок, и прошел в низенькую калитку.

Хороший дом у старосты Хезера. Мы во дворце живем куда хуже. Вечно дует из всех щелей, каменные полы хоть и красивые, но холодные, а в окна зимой снегу наметает. Недавно, правда, мы наняли гномов. Они подлатали крепость и построили пару новых хороших зданий, но там пришлось разместить гвардию — старые казармы грозили развалиться при первой же серьезной буре.

В распахнутые двери конюшни я заметил нескольких ухоженных породистых лошадей и рядом с ними — костлявого серого конька, принадлежавшего Эрхарду. Значит, стражники ничего не напутали. Я поднялся на крыльцо в три ступеньки, потянул на себя медную ручку-кольцо и вошел.

Внутри оказалось тепло и уютно. Меня никто не встретил, но из соседней комнаты доносились переговаривающиеся голоса и чей-то смех. Сидят, значит, и пиво, небось, пьют. А может и не вовсе пиво, а что получше… Один я мотаюсь туда-сюда, как неприкаянный, а все почему? Потому что мне всегда больше всех надо.

Я еще раз пожалел себя, такого разнесчастного и замученного, а потом сунулся в комнату. Там было шумно и пахло едой, да не такой, какую подают у Ревальда, а гораздо лучшей. Вокруг тяжелого дубового стола расположились пять или шесть человек, громко переговаривавшихся между собой. Хозяин дома, Мальто, скромно приткнулся в уголке, а его жена обносила гостей пенящимися кружками. Когда она проходила мимо меня, я тоже прихватил себе одну. Только тут присутствующие наконец обратили внимание на меня и постепенно замолчали.

— Всем удачного дня и больших прибылей, — я поднял свою кружку в приветствии. — Прошу прощения, но тут кое-что стряслось. Ваше величество, можно тебя на пару слов?

Эрхард, король Пограничья, сидевший во главе стола, с явной неохотой поднялся с лавки. По виду это вроде ничем не примечательный человек средних лет, рано поседевший, с вислыми усами. Когда он задумывается, начинает их жевать, за что близкие и друзья над ним посмеиваются.

А вот маленькие светлые глаза Эрхарда были не по возрасту ясными и проницательными. У нашего народа есть такое понятие — Взгляд Вожака. У Эрхарда был именно такой взгляд — и не хочешь, а смотришь. И побаиваешься.

Рядом с королем сидел молчаливый строгий человек, напросившийся еще в Вольфгарде поехать с нами. Он явился ко двору Эрхарда седмицу назад, представился Евсевием Цимисхием, Хранителем путевых карт библиотеки аквилонского короля, и попросил разрешения поездить по стране — якобы для составления подробных планов наших дорог. Эрхард, посмотрев подорожные Евсевия и его дворянскую грамоту, позволил. Аквилонец некоторое время оставался во дворце, беседуя с королем и придворными (все рассказы Евсевий записывал в свою книжечку), а когда мы начали собираться в Хезер, отправился с нами. Он хороший человек, только заумный донельзя. Если в Тарантии все такие, то как там вообще жить можно?..

Эрхард оценивающе посмотрел на меня, однако из-за стола поднялся, извинившись перед купцами и ученым аквилонцем.

— Ну? — недовольно спросил он, когда мы вышли из теплого дома на посыпанное снежком крыльцо. — Что стряслось? Только давай побыстрее, я этих мерзавцев уже почти уломал привести к нам по весне пару лишних обозов. Еще бочонок — и они согласятся, а нам это обойдется за полцены.

Вот такие мы в Пограничье бессовестные торгаши. Выгадываем, на чем можем. Там золотой, здесь два — глядишь, и наберем сотню-другую для пополнения казны, не увеличивая налогов и не обдирая вечно недовольных землевладельцев. Иногда мне кажется, что казна Пограничья — эдакое до жути прожорливое чудовище с бездонным брюхом. Сколько мы не ссыпаем в нее золота и серебра — ей все мало…

Я единым духом выложил все свои новости. Эрхард внимательно выслушал, задумался и подергал себя за ус.

— Где, говоришь, эти двое?

— У Ревальда, на постоялом дворе. Я послал за лекарем и оставил Эртеля присматривать за порядком.

— Возвращайся в «Приют», — решил Эрхард. — Я разберусь здесь и сразу же примчусь туда. Что-то мне все это как-то подозрительно…

— Мне тоже, — честно признался я. Вообще-то я рассчитывал, что меня не погонят немедленно обратно, а позовут за стол, ну да ладно. Пускай Его величество сам обхаживает эту торговую братию. Не умею я вести заумные речи и никогда в жизни не научусь. Поеду лучше взгляну, как там мои спасенные.

В «Последнем приюте» Ревальда тоже шумели. Отнюдь не маленький общий зал постоялого двора был забит приехавшими на ярмарку, так что я трудом протолкался к лестнице наверх. Своих гвардейцев я что-то не заметил. Впрочем, двое из них обнаружились возле двери в одну из жилых комнат. Остальные, как было объяснено, ушли на ярмарку — присмотреть, чтоб не случилось чего. Я мысленно удивился — мои бездельники что, начинают понимать, чем должна заниматься королевская гвардия?

По комнате плавали ощутимые клубы жара. Ревальд приволок сюда все лишние жаровни и до отказа набил их углями, так что комната превратилась в раскаленную печку. На хлипкого вида кровати, сколоченной из тонких досок, лежал гном, а сидевший рядом лекарь увлеченно рылся в своей сумке, звеня какими-то флакончиками.

Мальчишка-асир, закутанный во все теплые плащи и пледы, что нашлись в гостинице, полулежал на брошенном на полу тюфяке, возле исходящей теплом жаровни. Выглядел он уже намного лучше. Во всяком случае, когда я вошел, он разговаривал о чем-то с сидевшим на соседнем тюфяке Эртелем.

— А где дядя? — поинтересовался Эртель, увидев меня.

— У Мальто, с купцами треплется. Сказал — скоро придет, — я присел возле горячей жаровни и поглядел на оживающего от тепла мальчишку. — Ты как?

— Живой, — несколько неуверенно ответил парень, точно сам до конца этому не верил. — Где мы?

— В Хезере, на постоялом дворе «Последний приют», — объяснил я. — Вот этого типа зовут Эртель, меня — Веллан Бритуниец, почтенного господина лекаря…

— Зевагер, — не отрываясь от возни с пузырьками, бросил лекарь.

— Эйвинд из Райты, — назвался мальчишка. Потом скривился и еле слышно добавил, — из бывшей Райты.

Мы с Эртелем недоуменно переглянулись. Ни он, ни я раньше не слышали такого названия, а вроде бы все Пограничье облазали сверху донизу…

— Райта — это где? — немедленно уточнил любознательный Эртель.

— Пять лиг отсюда через холмы, потом вверх по склону, держась на полуночный восход, — вяло объяснил Эйвинд. — Только ее больше нет…

Я по-прежнему не мог разобраться. Землетрясением ее, что ли, разрушило, эту Райту?

Лекарь закончил греметь своими склянками, встал и многозначительно посмотрел на меня. Этот намек я прекрасно понял — нужно выйти и поговорить.

— Сейчас вернусь, — я с сожалением встал, оторвавшись от теплой жаровни.

Старик ждал меня в узеньком коридоре и заговорил сразу, как только я вышел из комнаты. Голос у него был сухой и несколько желчный:

— Мальчик будет жить. Он несколько дней шел через горы, устал и почти ничего не ел, но это поправимо. Дней через пять все будет в порядке.

— А гном? — хорошо, что мальчишка выживет, но мне хотелось, чтобы и подгорный житель протянул подольше.

— Умрет сегодня к вечеру, — коротко сказал Зевагер. — Я ничего не могу поделать, слишком большие ожоги. Удивительно, что он сумел дожить до сегодняшнего дня. Впрочем, подгорные карлики намного выносливее людей…

— Что ж, спасибо и на этом, — вздохнул я. — Но поговорить-то с ним можно будет?

— Поговорить — да, — кивнул лекарь. — Только побыстрее.

Внизу загрохотали чьи-то шаги и по лестнице грузно взбежал Эрхард.

— Совсем замучили, — пожаловался он. — Это не так, это не эдак, и треть доли вынь да положь им в карман! Кровопийцы… Ну, показывай, кого ты там откопал.

— Пошли, — сказал я, открывая дверь и пропуская Эрхарда и пришедшего с ним аквилонца Евсевия вперед. Лекарь вошел следом за нами и снова уселся рядом с умирающим гномом. Эйвинд посмотрел на нас отсутствующим взглядом и уронил голову.

Мы расположились вокруг кровати. Евсевий Цимисхий незаметным движением вынул из-за пазухи толстую книжечку для записей и короткое писло. Ишь, интересно ему…

Гном лежал с закрытыми глазами, но, когда мы расселись, зашевелился и взглянул на нас. Нехороший у него был взгляд — затуманенный и какой-то рассеянный. Мне очень захотелось плюнуть на все и удрать отсюда — слишком уж сильно тут пахло смертью.

Гном по очереди осмотрел всех нас, остановился на Эрхарде и полушепотом спросил:

— Ты — правитель этой земли?

— Да, — кивнул наш король. — Мне сказали, ты хотел поговорить со мной, почтенный? Я слушаю.

Гном помолчал, собираясь с силами, потом заговорил, сначала медленно, а потом все быстрее:

— Меня зовут Нори, сын Андвари из клана Фрерина. Нам принадлежат… принадлежали поселения под Граскаалем, по вашему счету — где-то в десяти лигах от перевала на Гиперборею. Недавно совет наших старейшин решил начать разработку одной очень древней шахты, заброшенной больше тысячи лет назад…

Стоявший за мной Эртель так пыхтел мне в ухо, что пришлось толкнуть его, чтобы отодвинулся назад. Он даже не заметил.

— …Об этой шахте ходило множество преданий, и во всех них повторялось предупреждение — не тревожьте то, что похоронено в ней. Еще ходили слухи, что в те времена, когда и Граскааля-то еще не было, в этом месте с неба упала огромная гора и утонула в земле, оставшись в ней навсегда. Однако Совет решил, что за столько лет любой злой дух, буде он действительно там обитает, давно умер или испарился. Но мы-то догадывались, что на самом деле движет Советом, — гном криво ухмыльнулся. — Возле этой шахты пролегает богатая и почти нетронутая золотая жила.

Мда, выходит, правду говорят: «Гори весь мир огнем, а гном все равно полезет за золотом…» Неужели это они умудрились устроить давешнее землетрясение?

Евсевий молча записывал слова гнома.

— Мы начали разработку. Вначале все шло замечательно — мы вскрыли старые ходы, засыпанные много лет назад, и нашли вход в шахту. А потом… — Нори надолго замолчал, так, что мы встревожились — уж не помер ли? — …потом кто-то наткнулся на кусок блестящего и незнакомого нам металла, торчащий из цельной гранитной плиты. Металл походил на сталь лучшей выделки, но не был ею. Заинтересовавшись, мы принялись расчищать это место. Вскоре стало ясно, что найденный кусок — часть какой-то огромной металлической вещи, находящейся глубоко под землей…

Мне показалось, что мы все перестали дышать. Я-то уж точно перестал. Словно мы слушали старую сказку, да только конец у этой сказки был плохой. Такой плохой, что дальше некуда. Аквилонский книжник аж рот раскрыл от изумления…

— Нам удалось найти нечто, что могло бы служить дверью, ведущей внутрь этой штуки. Разумеется, мы попытались ее вскрыть. Мы сломали невероятное число инструментов, пытаясь взломать неизвестный металл, и после многих неудачных попыток она открылась.

— А что было внутри? — еле слышно спросил Эртель.

— Ничего, кроме смерти, — неожиданно резким и громким голосом ответил Нори. — Мы пробили отверстие в двери и из него хлынуло зеленое пламя. Не такое, как обычный огонь — холодное и прозрачное. Все, кто был в тот миг в старой шахте, погибли на месте. Зеленый огонь начал распространяться по пещерам, расплавляя камень и убивая всех, кто попадался на его пути. Началась паника, в суматохе перевернули бочки с маслом, они загорелись… Подземелье охватил пожар. Кто смог убежать от мертвенного зеленого света, попадал прямиком в бушующее пламя настоящего огня. Зеленый огонь добрался до штолен, ведущих наверх, и огромным фонтаном вырвался наружу. Нам не удалось загасить пожар и он по туннелям устремился на закат — к другим поселениям… Мне удалось выбраться на поверхность через брошенный рудник. Возможно, уцелел еще кто-то, хотя в это слабо верится… — голос гнома становился все тише, так что под конец мы едва могли разобрать, что он говорит.

— Все беды мира — от гномов, — еле слышно буркнул Эртель. Нори, как ни странно, услышал его.

— Наверное, ты прав, человек, — спокойно и даже как-то равнодушно проговорил он. — А мне было бы лучше погибнуть вместе с моими родичами. Наше любопытство привело к гибели не только наших подземелий, но и людских поселений… Будет справедливо, если вы сочтете, что во всем наша вина…

Нори закрыл глаза, точно его больше не волновало, что будет происходить в этом мире. Зато Эрхард возмутился:

— Чушь! Мало ли кто мог откопать эту вашу штуковину!

Гном не ответил. Лекарь наклонился над ним, сделав нам знак молчать, пощупал жилу на шее и развел руками:

— Все.

Жуткий запах умирающего стал настолько невыносимым, что казалось — сейчас мы его увидим, эдакое вонючее черно-зеленое облако. Это ощущение длилось всего пару ударов сердца, а затем запах пропал. Точно и не было его никогда.

Эртель облегченно вздохнул. Он, как и я, тоже чуял эту мерзость, и невольно обрадовался, когда она исчезла.

Зевагер поднялся и начал собирать свои пожитки. Эйвинд заснул, привалясь к стене. Мы сидели и молчали, потом Эрхард встал и начал ходить по тесной комнатушке. Снизу доносились громкие голоса, звон кружек и визгливый женский смех.

— Ну, и как будем выкручиваться? — наконец подал голос Эртель.

— Скоро здесь будет не протолкнуться от гномья, — предположил я. — Куда мы их денем? А, командир? Ведь мы ж не можем указать им на ворота — сами договор заключали. О помощи и так далее…

Командиром я зову Эрхарда по привычке. Собственно, он и есть мой командир — с того давнего дня почти шестилетней давности, когда я вошел в полуразвалившуюся столицу Пограничья и стоял посреди заросшего бурьяном двора, пытаясь сообразить, есть ли у них тут хоть какой-никакой трактир. Трактир — «Корону и посох» — я нашел довольно быстро, и там же наткнулся на невысокого типа с хитровато прищуренными глазками, в форме десятника пограничной стражи. А еще через пару дней я поступил на службу тогдашнему королю Пограничья, Невиллу. Потом было много всякого — и ночные скачки по разбитым дорогам, и грабившие страну шайки, и Бешеная Стая, и война с вольными кланами в закатных землях… А теперь еще и это!

— Не о том думаете, — оборвал нас Эрхард. — Вы лучше прикиньте — если кто-то прознает о том, что гномы шуровали под горами и вызвали на свет Нергал знает что, чем все закончится?

Тут и соображать долго не надо было.

— Большим побоищем. Только нам против гномов в жизни не выстоять, — мрачно сказал Эртель.

— Значит, никто и не должен знать, — подхватил я. — Было землетрясение, оно разрушило гномьи пещеры, гномы подались к нам — и весь разговор. Так?

— Так, — согласился Эрхард. — А потому держите языки за зубами. Почтенный Зевагер?..

— Я не глухой, Ваше величество, — сухо ответил лекарь. — И понимаю, что Пограничью война с гномами нужна также, как гадюка за пазухой. Я ничего не слышал.

— А раз так — пошли все вниз, — предложил Эртель. — Этот парень дрыхнет, его и камнепадом не разбудишь. Посидим, может, и надумаем чего…

— Почтенные месьоры, — вдруг заговорил доныне молчавший аквилонец, Евсевий Цимисхий, — Сей подгорный житель рек о некоем зеленом пламени, изникшем из найденного монолита. Вспомните минувшую ночь и случившееся после полуночи сколь предивное, столь и загадочное зарево в закатной стороне. Подстегни иноходцев твоей памяти, о король…

Этот книжник всегда изъясняется чудовищно вычурным языком, от которого и меня и Эрхарда слегка мутит. Но сейчас король даже не скривился.

— Митра, Бел и все боги небес! — у Эрхарда отвисла челюсть, — мы ж сами его видели вчера! Но… А, ладно! Евсевий, пойдем вниз, обсудим.

Да, действительно, аквилонский мудрец прав. Недавним вечером, на половине пути к Хезеру, наш отряд встал на ночевку. И, когда луна начала заходить, над горами вдруг появилось светящееся зеленью облако, постепенно опустившееся на землю где-то далеко, за перевалом. Мы долго гадали, что это такое, но после решили — наверное, виделось небесное сияние, часто случающееся осенью и зимой. Но после рассказа Нори вчерашнее событие предстает в несколько ином свете. Постойте, но ведь Эйвинд вытащил гнома из шахты полных три дня назад, после пожара в гномьих подземельях… Почему свет опять появился, да еще и в другой стороне?

Надо подумать на досуге. Однако голос разума мне подсказывает: гномы раскопали вещь, которую лучше было никогда не трогать…

Мы накрыли умершего гнома снятыми с тюфяков слегка облезшими шкурами, подкинули в жаровни по нескольку кусочков угля и вышли. Лекарь распрощался и ушел по своим делам, не отказавшись, между прочим, от трех золотых немедийских ауреев, что я предложил ему за услуги. Одного стражника я отпустил, второго оставил в комнате — приглядеть за Эйвиндом. И пошел себе вниз по прогибающейся лестнице, думая, что надо бы намекнуть Ревальду починить ее, а то кто-нибудь обязательно свалится. И еще о том, что надо будет расспросить как следует этого Эйвинда из Райты, что там у них стряслось, и где мы сумеем разместить гномов из разрушенных подземелий. А еще о шумевшей на площади ярмарке, и о том, что в ближайшее время в Пограничье наверняка что-то случится и ничего хорошего сейчас ждать не придется…

Невеселые, короче, были мысли. И чего, спрашивается, меня понесло проверять этот разнесчастный перевал?

Глава шестая

МОРАДДИН, ПЕРВЫЙ РАССКАЗ

Немедия, замок Эрде. Бельверус, королевский дворец.

Окрестности города Далем.

28 день первой осенней луны.

2-3 дни второй осенней луны. 1288 г.

«…Тревожные предзнаменования, прошедшие мимо правителей королевств Заката, наконец проявились во всей своей пугающей силе. Первым местом их столкновения с людьми стала Немедия, а точнее — небольшие города и поселки, расположенные на полуночной границе и вдоль Желтой реки, что отделяет владения Немедии от земель Бритунии. Здесь же была сделана первая попытка противостоять надвигающейся с полуночи непонятной угрозе. Попытка оказалось безуспешной — рискнувшие встать на защиту владений Трона Дракона погибли, равно как и многие из числа сопровождавших их. Однако была в этом прискорбном событии и светлая сторона — наиболее дальновидные люди начали понимать, что опасность грозит не только их странам, но и всем землям, расположенным на закате…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

В створки дверей кабинета аккуратно постучали и я услышал знакомый голос:

— Господин граф, Вестри опять залез на дерево в саду и теперь не может спустится…

— Не может или не хочет? — я повернулся к двери, где стояла толстая пожилая женщина по имени Хейд, няня моих детей. — Почтенная, не беспокойся за него. Посидит и слезет.

— Да, но он сидит на ветке уже с утра, милорд, — Хейд выглядела донельзя расстроенной. — Дело в том, что это дерево — зингарская груша. Плоды пока не созрели, а Вестри говорит, что подождет, пока груши не станут сладкими…

— Значит, пускай сидит, — спокойно ответил я. — Осталось недолго. Седмицы две. А чем занимается маленькая Долиана?

Долиана, Дана — это мой младший ребенок. Дочка. Ей сейчас всего восемь лет, но выглядит она гораздо старше, уже умеет читать и писать, а я учу ее аквилонскому языку, чтобы потом отправить в школу при главном храме Митры, в Тарантию. К сожалению, в нашей стране нет хороших храмовых школ, где девочек учили бы не только петь или танцевать, но и серьезным наукам. С Вестри проще — он, как только исполниться четырнадцать, отправится в знаменитую военную Академию в Бельверусе. Это уже решено, что бы там не говорила моя возлюбленная супруга.

— К Долиане приехал учитель из столицы, — сообщила Хейд. — Они занимаются наукой исчисления.

— Хоть кто-то ведет себя спокойно, — проворчал я. — Ладно, почтенная Хейд, ты можешь идти. И не беспокойся за Вестри — когда проголодается, слезет сам. Если пойдешь на кухню, скажи, чтобы мне принесли бокал сухого красного вина и холодного мяса.

Хейд, хотя и была толстухой, передвигалась исключительно неслышно. Я даже не заметил, как она вышла из кабинета, оставив меня наедине с работой. Только моя собака — громадных размеров серый горский волкодав по имени Бриан, составлял сомнительную компанию. Впрочем, пес уснул и его было не слышно.

Вот чего-чего, а работы никогда не бывает мало. Я посмотрел на утреннюю почту, доставленную из города, и понял, что разбирать бумаги придется до вечера. Все пакеты украшены большими государственными печатями или надписями, предупреждающими об абсолютной секретности. Два письма из Турана, одно аж от самого короля Зингары (и что понадобилось от меня старику Фердруго?), еще одно из Ианты и множество менее ценных пакетов от моих служащих…

Немедийская тайная служба (носящая скромное название «пятый департамент личной канцелярии короля») считается лучшей во всех странах Заката. Таковой ее создал мой предшественник, герцог Лаварон. Мои шпионы (давайте уж называть вещи своими именами…) работают во всех столицах, от пределов Поднебесной Империи Кхитая до пиктских границ. Король, раз в два дня получающий мои доклады, знает о большинстве самых невероятных тайн, тщательно скрываемых прочими владыками, волшебниками или известнейшими купцами. Мы, тайная служба Немедии, способны предотвратить заговор против какого-нибудь туранского эмира (да и устроить его при необходимости мы тоже вполне в состоянии…), перехватить контрабандный груз, захватить и доставить в тюремную крепость Бельверуса злодея короны или опаснейшего пирата, не дающего проходу мирным судам у берегов Западного океана… В общем-то, мы можем все или почти все.

Я не удержался от того, чтобы тихонько рассмеяться. Если могущество тайной службы принимать всерьез, то встает законный и сам собой напрашивающийся вопрос: кто, в таком случае, правит страной? Я, король или первый министр Тимон? Или все вместе? Самое смешное в том, что бразды правления остаются, как и было спокон веку, в руках короля. Именно он решает, выделить ли из казны лишние деньги на подкуп офирского министра или нет, дать нам для запланированного покушения на шадизарского торговца серым лотосом лишний отряд или не дать… Однако на решение короля всегда можно слегка повлиять. А главное — точно просчитать все действия, заранее опережая соперника на три хода.

Конечно же, добрые отношения с Тимоном или принцами тоже играют свою роль. Не забуду, как Его высочество принц немедийский Зинген, третий сын короля, уговорил папу выслать из страны посланника асгалунского городского совета. Последний — скользкий и неприятный тип — был главой в шайке торговцев черными рабами, но король шемиту благоволил. За слишком богатые подарки. Нимед и слушать не хотел о том, что его дорогой друг из Асгалуна занимается неприглядным ремеслом и требовал предоставить доказательства того, что шемитом нарушается эдикт о запрете работорговли в нашем королевстве.

Ну, и представили мы ему доказательства. Я упросил принца Зингена поговорить с шемитом о покупке десятка черномазых рабов, тот попал на крючок и доставил живой товар (скрытно, правда) аж в сам королевский дворец. Скандал был!.. История не самая интересная, но показательная.

— Папа! — дверь распахнулась и в кабинет буквально влетел Вестри, красный и тяжело дышащий. Как видно, с груши он все-таки слез, и даже без дополнительного приглашения со стороны Хейд. Или дерево попросту сломалось. — Папа, почему Ольден не дает мне поиграть с твоим мечом? Скажи ему, чтобы отдал!

Начинается. Сейчас ему нужен меч, ко второму послеполуденному колоколу Вестри потребует лодку, чтобы покататься на озере, а к вечеру захочет лук, чтобы пострелять белок в парке. Не удивляюсь, что Ольден, его воспитатель, иногда отвешивает мальчишке тяжеленные подзатыльники. Я вообще-то не против таких наказаний, с Вестри действительно нет никакого слада. Ничего, через полтора года отправлю его в Академию, а там маленького обормота быстро научат уважать старших и умерять свои желания.

Я сам, кстати, вырос среди людей, и моя мать была человеком. Отец — Гроин, сын Фарина — происходил из рода гномов. Да, мой родитель самый настоящий подгорный гном. Не надо думать, будто племя рудознатцев совсем вымерло. Мои родичи посейчас живут в Кезанкии, Граскаале и Эйглофиате. Гномов не слишком много, гораздо меньше, чем людей. Так получается потому, что прокормить больше двух детей семье гномов довольно сложно. Особенно, если клан почти не общается с людьми и не выходит торговать на поверхность. Конечно, за долгую жизнь (лет двести пятьдесят-триста) родить и воспитать всего двоих детей — это мало. Между прочим, я унаследовал от отца не только небольшой рост, но и долголетие. Мне сейчас под шестьдесят, а в бороде седых волос еще нет. И чувствую я себя довольно неплохо, а жена утверждает, будто выгляжу, самое большее, лет на тридцать с лишним…

Так вот, о детях. Мы с Рингой долго думали, стоит ли ей родить от меня ребенка. Все-таки мы представляем насквозь противоположные расы. Ринга, моя жена — урожденный гуль (а если выражаться понятнее — вампир…) из Рабирийских гор, хотя выглядит точь-в-точь как обыкновенный человек. Никаких внешних отличий. Я — наполовину гном. Тринадцать лет назад мы сходили к известному мудрецу и лекарю, жившему в Нумалии. Старца звали Серфиосом, и поговорить с ним мне посоветовали знающие люди при дворе Нимеда. На наш с Рингой вопрос Серфиос ответил, что все мы — дети Единого, а потому никакие отличия не повлияют на рождение ребенка. Так и получилось: Вестри родился здоровым и крепким, а потом на свет появилась Долиана. От меня они получили в наследство не слишком большой рост и гномью силу, а от матери — опять же долголетие и, как это ни странно звучит, отличные крепкие зубы…

Я люблю детей. Я готов потворствовать их шалостям — в конце концов, Вестри и Долиана пока только лишь маленькие дети. Гораздо хуже, когда они тебя отрывают от работы. К сожалению, Ринга не в состоянии уделять им слишком много внимания — она постоянно в разъездах, а я, обычно, освобождаюсь только к вечеру. В результате все бедствия, причиняемые в основном Вестри, сваливаются на Хейд и Ольдена.

— Папа! — напомнил о себе мой сорванец. — Так ты мне позволишь поиграть твоим мечом?

— Нет, — решительно ответил я. — Если хочешь, вечером мы потренируемся на деревянных клинках, а боевой тебе еще рано брать в руки.

— Ну-у… — скривился Вестри. — Мне надоели эти деревяшки! Хочу настоящий.

— Выйди, пожалуйста, из кабинета, и плотно затвори дверь, — строго сказал я. — Не мешай работать. Обо все мы поговорим после шестого полуденного колокола.

— Ты всегда так говоришь — после шестого, после седьмого, — обиженно сказал Вестри, развернулся и ушел.

Я вздохнул и взялся за первое письмо. Ого! Напомнила о себе старая и добрая знакомая, почтенная госпожа Стейна из Султанапура. Стейна — содержательница и владелица нескольких замечательных домов свиданий в столице полуночного Турана. Я с ней познакомился тогда же, когда и с Конаном Киммерийцем, ставшим теперь не кем-нибудь, а аквилонским королем. Я ему многим обязан — не будь Конана, я, наверное, до сих пор сидел бы на презренной должности надсмотрщика в Кезанкийских горах. Этот человек притягивал к себе неприятности и приключения, как губка — воду, и последняя наша с ним авантюра закончилась для меня здесь, в Бельверусе. Именно благодаря Конану меня заметил герцог Лаварон и взял в тайную службу короля. А Конан поехал дальше — искать новых приключений на свою голову…

Итак, что же пишет Стейна, мой лучший туранский осведомитель?

«Привет тебе, милый Мораддин! Огромное спасибо за сундук с золотом, переданный мне немедийским посланником. Не понимаю, как ты можешь выбивать у своего короля такие большие деньги для старой, бедной и больной женщины? Не думаю, что мои услуги столь ценны и значительны. Но все равно спасибо.

Недавно к нам заходил кофийский тысячник, по имени Астарус. Он гостит во дворце эмира Хааб-Берди, а ночами ходит развлекаться в мое заведение. Какое счастье, что я не уехала домой, а подслушала его пьяный разговор с одной из девочек! Он кричал, будто скоро король Страбонус станет повелителем всего заката, только сначала он сбросит проклятого варвара, севшего на аквилонский трон, туда, где ему самое место — в навозную кучу. До нас уже дошли слухи, что наш старый приятель Конан добился своего и стал самым настоящим королем. Хотела было ему письмо написать, да застеснялась. Он теперь такая важная персона… Хотя напомнить ему о том, как вы спалили мое первое заведение — ты ведь помнишь, оно называлось «Врата Ста Удовольствий»? — следовало бы.

Мне жаль, но кофиец не сказал более ничего вразумительного. Только ругался на Конана и грозил. Но все равно — его слова могут быть тебе интересны. Я знаю, что ты с подозрением относишься к всему, что связано со Страбонусом.

У нас поспели персики и я хотела тебе послать пару ящиков, но везти такие нежные фрукты через сотни лиг невозможно. Они наверняка сгниют. А жаль.

Если вдруг окажешься в Султанапуре — обязательно заходи. Заведение стоит на прежнем месте, а я живу в Верхнем городе, на Абрикосовой улице, собственный дом. Ты его сразу узнаешь, он такой миленький…

С поклоном, твоя Стейна. Шестнадцатый день второй летней луны сто шестого года Огненного Дракона, Султанапур.»

Из этой невероятной женской болтовни можно было выделить только несколько полезных слов. Мы всегда знали, что Коф и король Страбонус представляют собой опасность для мирной жизни стран заката. Страбонус страдает манией величия, а его придворный колдун Тсота-Ланти таковую манию старательно поддерживает. Из письма Стейны можно заключить, что в Кофе строят какие-то замыслы и планы насчет Аквилонии и Конана, который, по моим сведениям, пока не слишком крепко держится на троне. Какое счастье, что на свете есть дорогие публичные дома и посещающие их подгулявшие вельможи, которые порой начинают говорить лишнее…

Одним словом, по этому делу придется назначить специальное разыскание. Я думаю, что надо послать гонца в Хоршемиш, к немедийскому послу, а он уже передаст приказ нашему человеку во дворце Страбонуса…

В дверь снова постучали. Да не робко, как все домашние, знающие, что отвлекать меня во время работы не следует, а настойчиво и громко. Проснувшаяся собака грозно заворчала. Бриан может напугать кого угодно, кроме, единственно, моих детей… Они считают пса громадной пушистой игрушкой и отравляют ему жизнь как только могут.

— Что такое? — вскинулся я. — Войдите!

Этого еще не хватало… На пороге кабинета стоял королевский гвардеец со знаками отличия капитана срочной королевской почты. Я его знал — капитан Дартус ездил гонцом лично от самого Нимеда. Иногда он доставлял мне очень важные документы.

— Милорд граф, — отчеканил Дартус даже не поздоровавшись. — Его величеством мне приказано передать на словах следующее: «Пусть Мораддин, граф Эрде, немедленно прибудет в наш дворец в Бельверусе. На полуночных границах страны происходят события, ставящие под угрозу безопасность трона и всей Немедии.» Собирайтесь, граф, мне поручено сопровождать вас.

Волкодав прекратил рычать и уронил голову на лапы. Наверное, узнал гонца.

Интересные новости… Что такое могло приключиться? Не война же с Пограничьем? Король Эрхард не в состоянии начинать боевые действия против нас. Да он и станет этого делать — внутри его страны и так полно неотложных забот. Бунт мелких дворян или землевладельцев? Исключено. На полуночи люди довольны жизнью и поддерживают короля, тем более, что наместником в тех провинциях младший сын Нимеда, принц Ольтен, очень разумный и деятельный молодой человек. Какие-нибудь неприятности с Бритунией? Э, да чего гадать! Надо ехать.

Я знал, что при срочной необходимости можно появляться во дворце без парадного платья, а потому только схватил меч, накинул плащ и пошел вслед за Дартусом к конюшням.

— Папа! — Вестри подбежал ко мне, когда мы уже садились на лошадей. — Ты ведь обещал побиться со мной на деревянных мечах вечером! Ты скоро вернешься?

— Скоро, скоро, — успокоил я его. — Слушайся Хейд и учителя. Если будешь безобразничать — вернусь и накажу.

Вестри обиженно засопел, но промолчал и, развернувшись, пошел к дому. И тут на крыльцо вышла Долиана вместе с Хейд. Дочка, одетая в синее платье, держалась за руку няни и внимательно смотрела на меня. У Долианы глаза моей жены — огромные, светло-желтые и загадочные — а потому мне всегда кажется, что она даже в восемь лет понимает и знает о жизни больше, чем я или кто-либо другой.

— Счастливо, малышка! — махнул я рукой. — Жди к вечеру, я тебе почитаю книжку о святом Эпимитриусе и его чудесах.

Долиана ничего не ответила, просто стояла и смотрела, как я уезжаю.

Кони сорвались с места и вынесли нас с Дартусом за ворота замка.

Я и не предполагал, что вернуться домой получится лишь через несколько месяцев…

Во дворце царил настоящий переполох. Я сразу понял — случилось нечто действительно серьезное. У дверей личных королевских покоев стража была усилена, к королю пропускали только по его приглашению, а кроме того, начальник стражи, встречавший меня и Дартуса на главном дворе, успел шепнуть, что прибыло срочное посольство из Пограничья. Значит, я был отчасти прав. Неприятности начались в королевстве Эрхарда. Но каким образом они могут затронуть нашу державу, уже много лет славящуюся могуществом и спокойствием? И потом, Пограничье, известное своей переменчивостью во власти, никогда прежде не направляло посольства в Бельверус. По крайней мере, на моей памяти.

— Король ждет тебя, — сказал начальник стражи. — Идем быстрее. Буквально только что к Его величеству провели посла из Вольфгарда и барона Клеве.

Я вспомнил, что ленное владение Клеве располагалось у самых рубежей Пограничья, возле Соленых Озер. Если барону потребовалось приезжать в столицу, чтобы встретиться с королем, значит, события происходят необычайные.

Алые пикинеры, личная стража Нимеда, пропустили меня беспрепятственно, задержав, однако, капитана Дартуса. Ему пройти к королю не позволили. Я прошел через несколько комнат к рабочему кабинету Его величества. Если Нимед принимает чужестранных послов не в парадной зале, а у себя, это тоже о многом говорит.

Дверь была приоткрыта, а безмолвные пикинеры, стоящие возле нее, на меня и не взглянули. Значит, можно войти.

— Государь, — я вошел в кабинет. — Будет ли мне позволено присутствовать?

— Только тебя и ждем, дорогой граф, — отозвался король. — Входи и присаживайся.

Все присутствующие сидели за большим овальным столом из красного шемского дерева. Нимед выглядел слегка подавленным, если не сказать — напуганным.

Король у нас человек пожилой — через два года Нимеду стукнет шестьдесят, — но государственного ума и хватки ему не занимать. Он правит страной уже несколько десятилетий, и за это время успел многое сделать. Усмирил баронскую вольницу, понизил налоги, не причинив ущерба казне, несколько раз воевал с соседями, причем победоносно. Вот и сейчас он не сбрасывает дела на Тимона, сидящего от него по левую руку, или наследного принца Нимеда-младшего. Предпочитает все делать сам.

Я внимательно оглядел всех людей, собравшихся в кабинете короля. Канцлер Тимон, старый надутый индюк, сидел с видом куда более величественным, нежели у монарха, принц обеспокоено потирал короткую бородку, а вот трое остальных были мне незнакомы. Наверное, это и есть посольство Эрхарда.

— Позволь, я сам представлю тебе гостей, — сказал Нимед, рукой указывая на кресло слева от Тимона. Министр посмотрел на меня недовольно. — Это сам посланник государя Пограничья Эрхарда. Его зовут Веллан Бритуниец.

Я глянул на светловолосого крепкого человека, сидящего напротив Его величества, наткнулся на ответный уверенный взгляд ярко-синих глаз, и мне стало не по себе. От предков-гномов я получил умение чувствовать , и сейчас оно мне весьма пригодилось. Месьор Веллан выглядел человеком, но что-то мне подсказывало — этот посол такой же «человек», как и моя жена Ринга. Впрочем, сейчас неважно, гуль он там или кто другой. Я спокойно отношусь к представителям других разумных рас.

— Этот человек называет себя Эйвиндом из Райты, вольным землевладельцем, — продолжил король, указывая на здоровенного долговязого парня. Так, понятно, крестьянин. Эрхард что, совсем ополоумел? Присылать ко двору Нимеда крестьянских сыновей? Или что в таком случае стряслось в Пограничье, если не нашлось даже самого захудалого дворянчика?

— Тот, который спит, — король невесело усмехнулся, кивая в сторону молодого человека лет двадцати пяти, слегка похрапывающего в своем кресле, — является бароном Клеве. Месьор Веллан, разбудите барона, пожалуйста.

Посол ткнул Клеве локтем так, что тот подпрыгнул. Однако смущения на лице барона не было никакого. Он из породы тех северян, которые неимоверно кичатся своей баронской цепью и многочисленными благородными предками. Их нельзя напугать даже королевским гневом, но в то же время северные дворяне никогда не забывают о правилах этикета. Как видно, барон слишком устал с дороги, раз позволил себе заснуть перед лицом правителя.

— Этого господина можно называть Мораддином, графом Эрде, — представил меня Нимед. Гости кивнули. Больше всех стеснялся деревенский парень, он даже покраснел, когда я ему слегка поклонился.

— Рассказывайте, — требовательным голосом сказал король, когда я сел на свое место. — Месьор Веллан, изложите дело еще раз и со всеми подробностями.

— Ваше величество, — глубоким голосом начал посол. — Король Эрхард отправил нас в столицу твоего великолепного королевства с дурными вестями…

— Поймите, — мягко перебил его Нимед. — Нам сейчас не до соблюдения приличий. Оставьте вступления и переходите прямо к делу.

— Ну, если так, — послу явно стало легче. Этот странный Веллан наверняка не владел пышным дворцовым языком. — Значит, вот что получилось. Поехали мы с королем Эрхардом на ярмарку. Ярмарка у нас бывает каждый год, в большом поселке под названием Хезер. Это возле предгорий Граскааля…

Я заметил, как Тимон скривился. Ну конечно, этот обленившийся аристократ, всю жизнь проведший в дворцовых покоях, не представляет, как можно царственной особе таскаться по ярмаркам. В отличие от Тимона, я неплохо осведомлен о положении дел в Пограничном королевстве. Там король должен заниматься любыми делами самостоятельно. Не удивлюсь, если Веллан скажет, будто Эрхард пил пиво с купцами. Хорошая торговля необходима Пограничью, как воздух, а потому тамошний король в лепешку расшибется, лишь бы угодить заезжим торговцам из соседних стран.

— …Я ходил проверить перевал, пострадавший после землетрясения, — продолжал тем временем Веллан, уже рассказав о ярмарке и случившейся судороге гор. — Возвращаясь в поселок, я встретил вот его, — светловолосый бритуниец ткнул пальцем в Эйвинда, постоянно ерзавшего в кресле. Сидение было рассчитано на человека нормальной комплекции, а не на детинушку, внешним видом напоминавшего предводителя ванахеймских пиратов. По моему мнению, этот крестьянин был урожденным асиром и превосходил меня ростом раза в два.

— Да, — робко сказал Эйвинд, с почтением косясь на Нимеда. — Я ходил на охоту, когда случилось землетрясение. Возле моего поселка из земли вырвалось что-то странное. Вроде зеленого облака или струи огня. Все родичи исчезли.

— Ты про гнома лучше расскажи, — шепнул Веллан.

— Да, было дело, — прогудел крестьянин. — У нас гномы всегда жили. Провизию покупали за золото и камешки. По дороге домой я нашел возле старой шахты гнома и потащил в Хезер. Он такого нарассказывал…

— Что именно? — подал голос наследный принц. — И где сейчас этот гном?

— Умер, — вздохнул Эйвинд. — Он сильно обгорел, а лекарь сказал, что не сумеет его спасти.

— Гном Нори из клана Фрерина успел рассказать немногое, — перебил Веллан. — Мы поняли, что рудознатцы раскопали в глубине гор некую вещь. Огромную, из неизвестного им металла, похожего на хорошую сталь. Конечно, они попытались проникнуть внутрь этой штуковины, а, когда им это удалось, стряслось бедствие. Появился странный зеленый огонь, разрушивший гномьи подземелья, а потом начались неприятности в нашем королевстве.

— Какие же? — прищурился Нимед. — Опишите более подробно.

— Рассказывай про свою деревню, — Веллан взглянул на Эйвинда. — Со всеми деталями.

Из сбивчивой повести рыжего здоровяка я понял только одно: все население его поселка исчезло неведомо куда, дома остались нетронутыми, а рядом с деревней обнаружился странного вида провал в земле. Интересным было замечание о трупе некоего невиданного доселе существа — с прозрачной кожей, лицом демона и светящимися ногтями.

— Вот и все, — пожал плечами Эйвинд, закончив свою историю. — А я потом пошел в Хезер и потащил с собой найденного гнома.

— Что было дальше? — король перевел взгляд на Веллана.

— Хреново было, — брякнул посол. Тимон после этих слов возмущенно засопел. Наверное, канцлер и не слышал подобного нигде, кроме гвардейских караулок. Тимон некоторое время служил в армии. Очень давно. — Через два дня похожий фонтан зеленого пламени появился около деревни Арбро, десятью лигами южнее Райты. Когда примчался отряд королевской стражи, обнаружилось, что поселок опустел. К сожалению, в этом году уже в первый осенний месяц выпал снег и после метели стража не смогла отыскать никаких следов. Однако почти в центре поселка десятник нашел причудливую трещину в земле. А жители ближайшей деревни видели, как ночью в небеса ударила струя зеленого огня… Да и мы с королем видели. Издалека.

— А потом? — принц Нимед-младший оперся обеими руками на стол и глаза в глаза уставился на Веллана. — Где-нибудь еще случалось извержение?

— Случалось, — сокрушенно кивнул Веллан. — Мы проследили, что огненные струи появляются только по ночам и их движение направлено к границам вашего королевства, — — выдержка неожиданно подвела Веллана и посол почти выкрикнул: — Мы потеряли пять деревень! Не меньше тысячи человек делись неизвестно куда! Только один раз стража обнаружила тела существ, которые описывал Эйвинд…

— Я видел этих существ, — не выдержал наконец барон Клеве и, не спросив позволения, вмешался в разговор. — Я живу возле Соленых озер, там стоит мой замок. Выброс зеленого пламени случился в ближайшей от замка деревне четыре дня назад. После полуночи меня разбудил мажордом и сказал, что происходит нечто невероятное…

— Ты видел фонтан пламени своими глазами? — я решил, что стоит расспросить молодого барона более подробно.

— Видел, — наклонил голову Клеве. — Едва зарево погасло и начался рассвет, я взял дружину и поехал к деревне, — в его голосе слышались испуганные нотки. — Мы застали жуткую картину — какие-то твари, лишь отдаленно похожие на людей, собирались в толпу на площади перед домом старосты.

— Ты рассмотрел этих существ вблизи? — снова спросил я.

— Конечно, — ответил барон. — Как сейчас вижу тебя. Они точь-в-точь такие, как описывал этот человек из Пограничья. Через кожу видны все внутренности, лица треугольные, голова будто яйцо… Но самое нехорошее в том, что твари на наших глазах сбрасывали людскую одежду.

— Что-о?.. — наклонился вперед первый министр. — Ты хочешь сказать, будто прежде это были настоящие люди?

— Не знаю, — честно признался Клеве, разводя руками, — однако похоже, что дело обстоит именно так. Может быть, зеленый огонь, вырвавшийся из воронки возле деревни, изменил их?

— Абсурд! — Тимон ударил ладонью по столу. — Ничто не может изменить сущность человека! Если ты родился человеком, значит, ты им останешься на всю жизнь.

Я заметил, как Веллан чуть усмехнулся уголком губ. Любопытно…

— Погодите, погодите, — прервал первого министра король. — А дальше? Ну рассказывайте же, барон!

— Мы увидели, как твари всем скопом направились прочь из поселка, — продолжил свою повесть Клеве. — Ни я, ни дружинники не решились подъехать к ним поближе, уж больно жутко было. Чудовища ушли в сторону Пограничного королевства, на полночь. Я немедленно отправился в столицу, чтобы сообщить властям о случившемся, а по пути нагнал месьора Веллана и его сопровождающих…

— А на следующий день ты замечал что-нибудь необычное в пределах своих ленных земель? — задал я вопрос барону Клеве.

— Да, — подумав, ответил он. — В лесах около брошенной деревни начало дохнуть зверье. Олени, барсуки, волки…

— Я перебью почтенного барона, — вдруг подал голос молчавший Веллан. — Думаю, что государь Нимед и его верные слуги знают о том, что в моей стране обитают не только люди и гномы, но и народ, обычно называемый оборотнями. Полулюди-полуволки.

— Да, я слышал об этом, — согласился король. — Возле ваших рубежей и в некоторых баронствах Немедии тоже обитают создания из этого немногочисленного племени. Одно время оборотни даже служили у меня в гвардии, да и сейчас в столице можно найти с десяток таких существ. Я не вижу в них ничего плохого или опасного, равно как в гномах или альвах. А в чем, собственно, дело?

— В покинутых деревнях стража Эрхарда находила мертвых оборотней, постоянно живших там вместе с людьми, — пояснил Веллан. — Если люди исчезают или, как предполагается, становятся некими жуткими тварями, то оборотни просто умирают. Как волки, про которых упомянул барон. Оборотень по сути стоит ближе к миру животных, и поэтому порождение гор действует на него, как и на других зверей…

— Понятно, — пробормотал я. Сообщения с полуночи действительно настораживали. Но самое неприятное было впереди…

— Теперь время сказать мне, — король выпрямился и обвел взглядом всех собравшихся. — Подтверждения прозвучавшим рассказам я получаю уже в течении трех дней. Зеленый огонь продвигается вглубь страны. Он возникает почти каждую ночь. Уже погибло несколько деревень в стороне от баронства Клеве. С каждым разом фонтан появляется на несколько лиг ближе к столице.

После этих слов Нимеда мне по-настоящему стало страшно. Митра и Эрлик, что же такого раскопали мои сородичи-гномы в горах Граскааля? Что послужило причиной опустошения поселков в Пограничье и на полуночи нашей страны? А самое главное — что теперь делать?

— Может быть, у кого-нибудь найдутся мысли по поводу случившегося? — спросил Нимед. — Вы, господа, слышали, о чем-либо подобном?

Все промолчали. Только Тимон вялым голосом попытался предположить:

— А если это гиперборейские колдуны?.. Началось все в Граскаале, рядом с землями, подвластными Белой Руке…

— Колдуны, — выдохнул король. — Не исключено. Но мы не враждуем с Белой Рукой и гиперборейцы никогда не лезли в наши дела. По-моему, опустошить почти десяток поселений в Пограничье и Немедии было бы не под силу даже небезызвестному стигийцу Тот-Амону в годы его величия.

— Разрешите, Ваше величество? — у двери, в сопровождении Алых пикинеров, показался мой помощник по дворцовым делам — Кеаран, граф Майль. Вообще-то я ожидал, что графа пригласят на беседу с послом, но, как видно, Нимед ограничился только мной, первым министром и наследником. Кеаран держал в руках запечатанное письмо.

— В чем дело? — повернулся к дверям Нимед и грозно сверкнул глазами. — Я, кажется, просил не беспокоить, пока мы разговариваем с послами короля Эрхарда!

— Прости, государь, но дело не терпит отлагательств, — серьезно сказал Кеаран. — Срочная депеша из Аквилонии… От нашего человека во дворце короля Конана. Приказано передать либо тебе, либо графу Эрде.

Король глянул на меня. Я встал, взял пакет у Кеарана и сразу же вскрыл. Если на дипломатической почте стоят три красных печати с раскрывшим крылья драконом — значит, сообщение является крайне срочным.

Письмо было не только важным, но и коротким. Я счел себя обязанным прочитать его вслух, как только граф Майль и пикинеры вышли, повинуясь жесту Нимеда.

«Спокойствие аквилонского королевства под угрозой, мой господин. С полуночного восхода появились признаки неизвестной опасности. Цепочка странных извержений зеленого пламени продвигается по направлению к форту Велитриум. Все поселки и города, находившиеся в районах выброса подземного огня, опустошены. Боссонский Ямурлак перестал быть закрытой землей. В Боссонии паника из-за разбежавшихся по окрестным лесам чудовищ. Более подробное письмо пришлю с гонцом посольства.»

Письмо не было подписано, но я прекрасно знал, кто его автор — один из самых надежных слуг короля Нимеда, сумевший приобрести неслыханное положение при дворе моего приятеля Конана. Если киммериец когда-нибудь узнает об этом, головы не сносить ни моему человеку, ни мне (если, правда, аквилонский король до меня доберется).

— Любопытно, — пробормотал Нимед, глядя куда-то в сторону. — Значит, и у наших соседей похожие неприятности.

— Да, но… — вдруг поднял глаза наследный принц. — Если это странное явление затронуло земли Ямурлака, о которых рассказывают столько страшных сказок, и тамошние монстры вышли в населенные людьми края, у короля-варвара значительно прибавилось забот…

Я очень хотел рассказать Нимеду о письме из Султанапура, но, к сожалению, в кабинете находились посторонние. Я обязан учитывать все детали, чтобы сложилась общая картина. Если в Боссонии началась паника, как утверждается в письме, а зеленый огонь направляется к Велитриуму, значит, и без того непрочный трон Конана может зашататься еще сильнее. Не исключено, что его могут подтолкнуть находящиеся в Тарантии кофийцы… Тогда равновесие, достигнутое ценой немалый усилий, рухнет, и всем нам будет, как выразился этот странный посол, весьма «хреново». Страбонус вполне способен начать интриговать за аквилонскую корону, если уже не начал. Мы обязательно вмешаемся. В таком случае война неизбежна, а сколько государств заката в нее будут втянуты, сказать невозможно.

А теперь добавилась угроза, появившаяся с полуночи.

— Месьор Веллан, — сказал король, поднимаясь. Все остальные тоже встали. — Я прошу вас и барона Клеве пройти в гостевые комнаты дворца, где вы будете ожидать нашего решения. Я вас больше не задерживаю.

— Государь, — Веллан поклонился, но уходить явно не собирался. — Вы даже не спросили, какой именно помощи просит король Эрхард…

— Какой же?

— Множество гномов покинуло свои подземелья, надвигается зима, а припасов в Пограничье не столь уж и много. Нам необходимы мука, мясо…

— Может, вам еще и пару сотен бочонков вина прислать? — сварливо осведомился Тимон. Там, где речь шла об интересах королевства, канцлер дрался, как лев. Не иначе, он решил, что Пограничье просит о бесплатной помощи.

— Лично я был бы не против, — невозмутимо ответил министру Веллан. — Но сейчас это не слишком нужно. А если речь идет о плате, то мой повелитель вполне способен внести деньги за продовольствие, которое вы пришлете.

— Мы подумаем об этом, — кивнул Нимед. — Идите.

Когда послы проходили мимо меня, я услышал, как деревенский мальчишка, оказавшийся свидетелем первого появления таинственного пламени, проворчал под нос:

— Зачем только мотались в такую даль? На живого короля посмотреть, что ли?

— Я же говорил — надо было в Аквилонию ехать, — столь же тихо отозвался Веллан. — А тут…

Послы вместе с бароном Клеве скрылись за створками двери, и мое внимание снова привлек король.

— Что будем делать, господа?

— Мы никогда не сталкивались ни с чем похожим, — судя по тому, как Нимед на меня посмотрел, стало ясно: первым говорить дозволено именно начальнику тайной службы королевства. — Гномы часто сталкиваются с силами, не принадлежащими нашему миру. Скорее всего, сейчас следует призвать всех ученых хранителей анналов, летописцев и хронистов, чтобы они попытались изыскать в библиотеках упоминания хоть о чем-либо подобном. Вдруг сходственное явление случалось и раньше? И где-нибудь сохранились сведения о том, как с ним справиться?

— Разумно, — согласился король. — Все-таки мне кажется, что зеленый огонь — суть порождение колдовства.

— Подобное лечится подобным, — вставил свое словечко Тимон. — Полагаю, на полуночные рубежи следует послать нескольких живущих в столице волшебников или жрецов Митры, владеющих искусством магии…

— И полусотню конной гвардии, — добавил принц. — Хотя бы для охраны.

— Граф, — король повернулся ко мне. — Сейчас вы должны заниматься только этим делом. Прочие, менее важные заботы, возложите на графа Майля. Думаю, он справится.

— Слушаюсь, государь, — ответил я, нагнув голову. — Колдунов я соберу сегодня же. В качестве охраны я хотел бы видеть гвардейскую полусотню под командованием барона Таркина. Мы покинем столицу завтра с утра.

— Замечательно, — слегка улыбнулся Нимед. — Лорд канцлер, распорядитесь, чтобы графу Эрде передали из государственных кладовых все, что он потребует. И кстати, сегодня же обсудите с Торговой Палатой вопрос о направлении в Пограничье обозов с продовольствием. По самым низким ценам.

Больше терять время я не хотел. Спросив позволения, я покинул королевский кабинет, оставив Нимеда, принца и министра Тимона спорить о ценах на хлеб для Пограничья.

Миновав дворцовые караулы, я спустился вниз, на первый этаж. Там располагалась канцелярия графа Майля и хранилище документов — несколько комнат с коваными чугунными дверями, охранявшимися даже получше, чем королевская сокровищница. Кеаран встретил меня у входа.

— Что решили? — спросил он.

— В сущности, ничего, — я отдал Кеарану письмо из Тарантии, прошел к столу, взял перо, чистый лист пергамента и попросил у одного из канцеляристов новую чернильницу. — Майль, немедленно пошли нескольких людей в город. Пусть они доставят во дворец зингарского мага Альминареса, он живет на улице Десяти Фонарей, дом двенадцать. И жреца Митры Гуарда из храма Солнечного Луча.

Майль не даром дослужился до должности моего заместителя. Все схватывал на лету.

— Король решил послать магов и жрецов к баронству Клеве? Нашим служащим следует объяснять колдунам причину, по которой их вызывают во дворец?

— Я сам им все объясню. Может быть, посоветуешь еще кого-нибудь пригласить? Из знающих волшебников я признаю только Альминареса и Гуарда, остальные по большей части шарлатаны…

Кеаран подумал и, поколебавшись, ответил:

— Недавно в Бельверусе появился человек, называющий себя Тотлантом. Судя по донесениям моих шпионов из города, Тотлант — грамотный волшебник, хотя и совсем молодой. Есть, правда, одно «но»…

— А именно? — я одновременно разговаривал с Майлем и писал письмо. Почему-то сообщение из Султанапура не выходило у меня из головы.

— Тотлант — стигиец, — нейтральным тоном сказал мой помощник. — Однако, насколько я знаю, в последние годы он жил в Пограничье и принял подданство этой страны.

— Стигиец? — я оторвался от послания. — Тогда не стоит его звать. Мне не нужны люди, связанные с религией Сета.

— Тотлант не поклоняется Сету, — все также спокойно проговорил Кеаран. — Я могу показать тебе все донесения о нем, их уже скопилось около двадцати. Сам знаешь — мы обязаны отслеживать перемещения по городу любого волшебника и его встречи.

Да, разумеется. Еще герцог Лаварон, свято хранивший безопасность трона, издал распоряжение для тайной службы — каждый колдун, объявившийся в столице, должен находиться под неусыпным наблюдением людей из пятого департамента.

— Тотлант приехал в город несколько месяцев назад, — продолжал Кеаран. — Из Вольфгарда. Он покупает всякие редкие снадобья, магические безделушки и прочую дребедень. Иногда развлекает своих знакомых всякими фокусами, заглядывает в храмы Эрлика и Митры, выспрашивает о старинных легендах… По-моему, этот стигиец не представляет никакой опасности. Мы всерьез заинтересовались Тотлантом после того, как он помог герцогу Висоза избавиться от вурдалаков, обосновавшихся в поместье его светлости… Дело было сложным, но Тотлант справился с ним всего за пару дней. Все вурдалаки были истреблены, а герцог уплатил волшебнику пять тысяч ауреев золотом…

— Хорошо, — согласился я. — Приводите стигийца. Любезный Майль, прошу тебя, делай все побыстрее.

Граф покинул канцелярию, а я продолжил заниматься своим письмом. Это дело я не собирался передавать в другие руки. Если в Аквилонии начнется смута и сменится властитель, под угрозой будет прежде всего Немедия. Только дурак считает, что безвластие в соседней стране на руку Драконьему Трону. Это совсем не так. Мы заинтересованы в торговле с Тарантией и в том, чтобы аквилонская армия воевала не против взбунтовавшихся дворян или наших пограничных отрядов, а против пиктов. Нам не нужна территория Аквилонии. Сейчас мы хотим спокойствия на закатных границах.

Именно поэтому я попросил лучшего в истории тайной службы нашей страны конфидента немедленно отправиться в столицу Аквилонии и связаться там с человеком, находящимся во дворце короля Конана.

Очень надеюсь, что киммериец — на мой взгляд, никогда не страдавший отсутствием ума и хитрости — сам постарается избежать возможной беды. Но если дело повернется по-другому… Что ж, тогда аквилонскому трону поможет Немедия.

Более страшного поражения я не испытывал в течение всей жизни. Надеюсь, вы сможете понять, отчего я несколько отступил от присяги, данной королю Нимеду, и во многом начал действовать на свой страх и риск.

Было так.

Спустя три дня после памятного приезда в столицу посольства короля Эрхарда, наш отряд оказался в двадцати лигах южнее пределов баронства Клеве, где произошли первые извержения зеленого огня. За время пути мы не раз сталкивались с перепуганными гонцами местных дворян, направлявшимися в столицу, с беженцами, уходившими ближе к Бельверусу или Нумалии. От них мы узнавали последние новости. Почти каждую ночь земля разрывалась и возле крупных поселков и городков появлялся подземный огонь. После первого выброса в баронстве Клеве случилось уже пять извержений, уничтоживших несколько деревень графства Ансбах. Чудом уцелевшие свидетели с дрожью в голосе рассказывали, как сотни тварей, появлявшихся вместо людей, уходили из погибших поселений к полуночи. Эти безмолвные стада словно гнала чья-то воля, и остановить их было невозможно. Дружина графа Ансбаха, избегнувшая общей участи, попыталась сутки назад задержать или уничтожить отряд существ, в которые, по всей видимости, превратились жители близлежащей деревни Финнан, но выяснилось, что твари почти неуязвимы. Раны, наносимые мечами, мгновенно затягивались, отсеченные конечности столь же быстро вырастали вновь, кроме, единственно, голов… Пока топавших по дороге существ не трогали, они не нападали, но едва дружинники графа использовали против них оружие, твари оказали жестокое сопротивление. Отряд Ансбаха потерял половину людей и отступил на юг. Существа, из числа которых было убито лишь десяток, отправились дальше.

Этим же вечером разрыв произошел в столице владения, а сам граф Ансбах при мне возносил молитвы Митре, в благодарность за то, что не успел с дружиной вернуться в город до темноты. Там мы потеряли около двух тысяч человек.

Я начал понимать, что грозит невиданная доселе катастрофа…

К сожалению, в нашем отряде не наблюдалось единства. Военные были сами по себе, волшебники держались надменно и в первый же вечер насмерть перегрызлись между собой, да так, что мне пришлось разнимать зингарца Альминареса и жреца Гуарда, вцепившихся друг другу в бороды. Один Тотлант, оказавшийся удивительно милым для стигийца человеком, стоял в стороне и посмеивался вместе с Велланом и его деревенским дружком.

Да-да, посланники короля Эрхарда упросили Нимеда отпустить их вместе с моим отрядом. Вдобавок выяснилось, что Веллан прекрасно знаком со стигийцем Тотлантом — недаром последний прожил несколько лет в Пограничье, совершенствуясь в искусстве волшбы. Я слышал, как ехавший рядом со мной бритуниец расспрашивал Тотланта о какой-то Книге Бытия и довольно ехидно интересовался, за сколько тот ее продал и кому. Маг оправдывался и клялся всеми богами, начиная от Митры и заканчивая Сетом, что помянутую книгу и пальцем не трогал, а куда она делась — представления не имеет. Потом эта парочка принялась наперебой вспоминать какой-то Черный храм и трактир в Вольфгарде под названием «Корона и посох», и окончательно развеселилась, несмотря на всю опасность нашего путешествия. Словом, велись малопонятные чужим разговорчики старых приятелей…

…Тотлант первым (это случилось вечером третьего дня пути, на привале) понял, как распространяются выбросы зеленого пламени. Он просмотрел карту полуночных краев Немедии, отметил точками места, где появлялся подземный огонь и немедленно позвал меня. Веллан, конечно, тоже прибежал.

— Вот смотрите, — Тотлант ткнул пальцем в карту, когда мы все уселись вокруг костра. — Вначале пострадало баронство Клеве. Потом деревни Таргут, Мольн, Висмат и Финнан. Прошедшей ночью — город Ансбах… Не видите никакой закономерности?

Как ее было не увидеть, эту проклятую закономерность?.. Я мысленно выругал себя за то, что сразу не догадался. Разрывы земли происходили почти по прямой линии, продвигаясь с полуночного восхода на полуденный закат. Если употреблять термины, принятые у моряков Западного океана — с северо-востока на юго-запад. Если через все точки, отмеченные Тотлантом, провести черту и продолжить ее дальше, получалось, что цепочка извержений пройдет через Нумалию, Бельверус, затем минует Ианту Офирскую и упрется в море где-то в районе Асгалуна. Невесело. Значит, вскоре мы можем потерять столицу и еще несколько крупнейших городов…

— У кого будут какие соображения? — сдавленный голосом произнес Веллан, хотя его не спрашивали.

— Я так понимаю, мы устраиваем нечто вроде совета? — ни к кому не обращаясь, вдруг задал вопрос Тотлант, подкидывая нарубленных мной дров в костерок. — Тогда, наверное, надо пригласить зингарца и митраистского жреца… И командира военных, — стигиец кивнул в сторону соседних костров. Ближе всех к нам находился волшебник Альминарес из Кордавы. Его слуги уже разбили роскошный парчовый шатер, а сам маг сидел на ковре и что-то втолковывал одному из своих многочисленных учеников, которых он тоже прихватил в наше опасное путешествие. Вид у колдуна был отменно дурацкий.

— Не надо, — решительно сказал я. — Вполне достаточно нас троих.

— Четверых, — раздался сзади басок Эйвинда, которому стало скучно в одиночестве у своего костра. — Можно к вам?

— Да можно, — махнул я рукой. За последние дни я привык к этому деревенскому парню, работящему и безотказному — без лишних слов дров нарубит, лошадей почистит или сходит за водой. — Садись на бревнышко. Побеседуем о делах наших скорбных.

— Почтенные месьоры, — с кривой улыбкой начал Тотлант. Отблески пламени костра плясали на его смуглом стигийском лице. — Как сказал бы один мой известный соотечественник, именем Тот-Амон: «Скоро случится страшное, да будет благословен Сет!» Скоро полночь, господа мои. А это означает, что, проснувшись утром, мы обнаружим гибель еще одного городишки. Посмотрите заново на карту… — он развернул и расстелил почти у самого костра отличный план полуночных областей страны, который я забрал в военной канцелярии. — Мы находимся в полулиге от городка Далем…

— Это и без тебя известно, — проворчал Веллан Бритуниец. — Ты дело говори. Кстати, почтенный Мораддин, почему мы не встали на ночевку в городе, а торчим в мокром лесу?

— Это-то понятно, почему, — прогудел Эйвинд. — Милорд граф нарочно не захотел останавливаться в городе, вдруг огонь появится? Нам тогда точно крышка…

Гляди-ка, догадался. У парня в голове побольше, чем я думал прежде.

— Я действительно решил не подвергать риску наш отряд, — подтвердил я. — Последний разрыв случился в шести лигах отсюда, но, если внимательно посмотреть на план, между Далемом и Ансбахом сплошные леса. Извержения же происходят только возле населенных мест…

— Значит, предположительно, следующей жертвой подземного огня станет Далем, — перебил меня Тотлант. — Если учитывать скорость продвижения разрывов, это произойдет через день, через два. Граф, я думаю, тебе следует приказать зингарцу и жрецу подготовиться к следующей ночи. Судя по их разговорам, я понял, что они попытаются при встрече с зеленым огнем поставить магическую стену на его пути.

— А ты что будешь делать? — спросил Веллан.

— Просто посмотрю, — пожал плечами стигиец — Если вдруг окажется, что маги не справятся, я попробую накрыть отряд так называемым «куполом Нергала». Это нечто вроде непробиваемого шатра из повисших в воздухе мельчайших частиц пыли, которой здесь в достатке. Крепче любой стены. Я подобное не раз делал в Пограничье… Все заклинания известны мне наизусть.

— Только ты в нужный момент их всегда забываешь, — хохотнул Веллан, но сразу стал более серьезным. — А если и у тебя ничего не получится?

— Тогда мы все погибнем, — спокойно и даже слегка равнодушно сказал Тотлант. — Между прочим, у меня имеется одно предложение. Спать мы все равно не хотим, а проводить ночь за пустой болтовней и гаданием на рунных веточках наверное, никому не хочется. Граф Мораддин, у тебя в седельных сумках должны лежать факелы, я их заметил на прошлом привале.

— Да, — подтвердил я. — С десяток найдется. Что ты хочешь устроить?

— Дороги здесь наезженные, лес не слишком густой, так что не заблудимся, — начал объяснять свое предложение стигиец. — Возьмем факелы и проедемся на поллиги к восходу, направо от дороги. Вечером я видел там очень высокий холм, больше похожий на скалу. Можно подняться наверх и тогда я попытаюсь определить, где сейчас находится подземный огонь и как далеко он от нас.

— Ну, поехали, — пожал плечами я. — Сейчас, я только схожу к командиру гвардейцев и скажу, что мы исчезнем ненадолго.

…Скальный выход, указанный Тотлантом, мы искали недолго. Действительно, в трех четвертях лиги от лагеря мы обнаружили горку, отмеченную на карте под названием Соколиная. Она поднималась к темному звездному небу локтей на шестьсот и оттуда наверняка можно было рассмотреть всю прилегающую местность. Тем более, что полнолуние минуло всего два дня назад и луна, не закрытая облаками, давала достаточно света. Лошадей мы привязали к стволам сосен, а сами начали карабкаться наверх. Вначале склоны горы были не слишком крутыми, но у самой вершины, составленной из обломков громадных серых валунов, пришлось попотеть. Слава богам, у нас были факелы, и никто не сломал ногу. Самое интересное, что Веллану, шедшему впереди, факел вовсе не потребовался — он объяснил мне, что, оказывается, отлично видит в темноте. Это только усилило мои подозрения о том, что посол Эрхарда — не настоящий человек.

Первыми на плоскую, голую вершину Соколиной горы забрались Веллан и Эйвинд. Я шел следом, а вот непривычного к лазанью по камням Тотланта пришлось затаскивать наверх общими усилиями. Стигиец только ругался на своем гортанном наречии и проклинал собственную недальновидность — следовало, мол, левитировать.

Я выпрямился и, подставляя лицо холодному ночному ветру, осмотрелся. Так, значит группа ярких огоньков слева — наша стоянка. Неподалеку под серебряным светом луны виднеется темная полоска — видимо, деревянная стена Далема. Маленькая звездочка над ней означает, что лунные лучи отразились в золотом диске, украшающем шпиль городского храма Митры. Заметны очень-очень слабые огни — значит, некоторые жители пока еще не легли спать. Или это факелы на крепостной стене?

— Странно, — негромко сказал Веллан, беззвучно возникая из темноты рядом со мной. Он стоял, чуть прищурив глаза и смотря в сторону далекого города. — Я вижу у стены какое-то шевеление. Кажется, из ворот выезжают всадники и повозки… Куда это они собрались, на ночь-то глядя? Наверняка жители пытаются как можно быстрее уехать из города…

— Видишь? — я с удивлением повернулся к послу Эрхарда. — Да здесь же полных три лиги! Это невозможно! Ни один человек не в состоянии разглядеть, что творится на таком расстоянии!

— Так то человек… — скривился Веллан. — Жизнь в Пограничье тяжелая, чему только не научишься… Между прочим, я сразу понял, что в тебе течет гномья кровь. Ложа ногтей у тебя коричневые и сложение приметное. Но я же молчу…

— Месьор Веллан — суть оборотень, — раздался сзади чуть насмешливый голос Тотланта. — Не бойся, граф, он не кусается.

— А ты уверен? — бритуниец оскалился, на миг действительно став похожим на зверя. — Сейчас разозлишь меня — загрызу и поужинаю.

Понятно… Мое гномье чутье не подвело и на этот раз. Хотя можно было догадаться и раньше, что господин посол принадлежит к племени Карающей Длани. Наша тайная служба следила за событиями в Пограничье трех-четырехлетней давности и в архивах еще сохранились донесения об усмирении существа, которое называли Бешеным Вожаком, и примкнувших к нему полузверей — Стаи. Никто, в сущности, не понял, что тогда творилось в Пограничье и соседней с ним Бритунии, но результат известен — трон занял ныне царствующий Эрхард. Еще говорили, будто в той истории принимал участие некий варвар. Я не удивлюсь, если узнаю, что мой старый знакомец Конан из Киммерии наследил и в Пограничье…

— Постойте-ка, — Тотлант вдруг шагнул к самому краю скалы и предостерегающе поднял руку. — Все замрите! Я чувствую что-то нехорошее…

Я и сам ощутил, как камень под моими ногами начал мелко подрагивать, а затем пришло чувство приближения чего-то необъяснимого и опасного. Тотлант стоял неподвижно, вглядываясь в темноту шумевшего под ветром леса, окружавшего скалу, а Веллан настороженно поворачивал голову вправо-влево и — я готов дать руку на отсечение! — был напуган до смерти. Только Эйвинд тихонько подталкивал меня локтем и шепотом спрашивал: «Господин граф, чего такое случилось?»

Он получил ответ спустя несколько мгновений.

Стигиец ошибся, говоря будто у нас в запасе имеется минимум одна ночь…

Неожиданно землю тряхнуло настолько сильно, что мы все едва удержались на ногах, а Тотлант чуть не полетел со скалы вниз. Его спасла только сильная рука Веллана, вовремя схватившая мага за рукав. Тряска продолжалась, то усиливаясь, то затихая. Послышался странный звук, смахивающий на усиленное в тысячи раз шипение змеи, а когда он исчез, из глубины леса, примерно на полпути между нашим лагерем и городком, поднялся толстенный столб огня, разросшийся в невиданное, переливавшееся всеми оттенками зеленого, облако.

— Всем лечь! — неожиданно тоненьким голоском заорал Тотлант. — Лечь и не смотреть в ту сторону! Молите Митру о нашем спасении!

Мы все повалились на голый холодный камень, Эйвинд закрыл голову руками, а с Велланом случилась вовсе жуткая вещь. Посол вдруг забился в судорогах и я заметил, как его внешность начала быстро меняться…

Хотя стигиец и потребовал не смотреть в сторону извержения, я не мог не наблюдать за происходящим бедствием. В конце концов, именно за этим мы сюда и приехали, а кроме того, я — начальник тайной службы Немедии, дававший присягу хранить трон и государство от любых опасностей.

Облако светилось то изумрудом, то цветом вечернего моря, переходящим в оттенок нежной весенней листвы. Какое-то время оно поднималось в высоту, к звездам, но затем стало опускаться и растекаться по земле. Сгусток зеленого пламени был огромным, он наверняка мог накрыть не менее четверти нашей столицы. Впрочем, говорить об этой дряни, как об огне, было неправильно. Скорее, это напоминало светящийся туман, захватывающий собой все большее и большее пространство, или клубящуюся грозовую тучу.

Часть облака заволокла зеленой мглой оставленный нами лагерь, другая же потекла к городу, словно болотная вода, прорвавшая запруду. Я понял, что Далему и отряду барона Таркина пришел конец…

Не помню, сколько мы так пролежали. По счастью, туман не подползал к нашей скале, продолжая колыхаться в полулиге к закату. Лишь когда луна стала заходить, малахитовое облако начало рассеиваться, свет, испускаемый им, истончался и исчезал, а подрагивание скалы под нами прекратилось.

— Кажется, все закончилось… — прохрипел Тотлант, приподнимаясь и оглядываясь. — Все живы? Веллан, клянусь хвостом Сета, ты неподражаем!

Я приподнялся и сел на корточки рядом с бритунийцем. Вернее, с бывшим бритунийцем. В кожаных штанах, холщовой выбеленной рубахе и проклепанной дорожной куртке запутался крупный серебристый волчище, косившийся на меня сердитыми и слегка растерянными светло-синими глазами. Я слышал об оборотнях довольно много, однако никогда воочию не видел как они превращаются…

Эйвинд тем временем возился с факелом, пытаясь высечь искру из кремня. Когда огонь разгорелся, Тотлант поднялся, присел рядом с волком и почесал его за ухом.

— У тебя сахарку с собой нет? — волшебник ехидно посмотрел на меня. — Посмотри, какая милая зверюшка… Сейчас привяжем на веревочку и поведем с собой, глядеть, что случилось внизу.

Веллан-волк угрожающе поднял верхнюю губу, показав набор блестящих и острых клыков, весьма внушительных по своим размерам.

— Тихо, тихо, — примирительно поднял обе руки Тотлант. — Я пошутил. Давай быстро превращайся обратно, времени нет! Не думаю, что случится новый выброс, но лучше бы нам отсюда убраться. Облако рассеялось и, надеюсь, мы без опасений можем спуститься вниз.

Я не стал смотреть, как Веллан превращается обратно в человека. Зрелище было не самое приятное. Лишь когда он опять стал двуногим и беловолосым бритунийцем, я повернулся к остальным. Веллан смущенно одевался.

— Я не нарочно, — пробурчал он. — Эта сила плохо действует на наш народ… Думал, помру со страху.

— Идем вниз, — коротко скомандовал я. — Быстрее, рассвет начинается.

— Да, согласен, — кивнул стигиец. — Посмотрим, что случилось с нашим лагерем. Однако не рассчитывайте, что мы увидим там праздник с танцами и котлы, полные свежего пива…

Небо на восходе заголубело и затем окрасилось в желто-оранжевые тона. Мы едва усмирили перепуганных, взмыленных лошадей и во весь опор поскакали к стоянке гвардейцев барона Таркина. Едва мы вывернули к прогоревшим кострищам, ехавший впереди Тотлант поднял руку, призывая остановиться.

— Пусть меня сожрет Сет, а потом изрыгнет кости! — воскликнул стигиец. — Не подъезжайте к ним близко!

Существа, некогда бывшие людьми — королевскими гвардейцами, волшебниками и их слугами — сбрасывали остатки человеческой одежды и собирались в толпу возле дороги на Далем. На нас они даже не смотрели. Все было тихо, не слышалось возгласов, привычной у гвардейцев ругани или отдельных слов. Мимо моей лошади, испуганно косившейся на творящуюся жуть, прошло одно такое существо, и я смог разглядеть его во всех подробностях. Мерзко…

Тварь была ростом с человека. Две руки, две ноги. Голова странно изменила форму — череп увеличился, став яйцеобразным, нижняя челюсть, наоборот, уменьшилась, черты лица смазались и харя жуткого создания напоминала лицо демона со сросшимся с верхней губой носом и маленькими, глубоко запавшими водянистыми глазками. Кожа больше напоминала прозрачное желе, под которым виднелись слегка пульсирующие розоватые органы…

— Впечатляет, — пробормотал стигиец. — Полагаю, ни у Тот-Амона, ни у покойного Ксальтоуна не хватило бы фантазии на подобное. А между прочим, фантазия у этих господ весьма болезненная, скажу я вам…

— Ехать в город не имеет смысла, — заметил Веллан, глядя, как существа, сбившись в плотное стадо, стоят на дороге. — В Далеме наверняка то же самое.

Тут словно прозвучал безмолвный приказ, и бывшие люди одновременно тронулись с места, уходя в сторону городка. То есть на полночь, к рубежам Пограничья.

— Так, — вдруг решительно сказал Тотлант. — Вы езжайте в Бельверус, а я попытаюсь проследить путь этих красавчиков. Припасов на стоянке осталось много, оружие тоже найдется. Не пропаду. Если будет возможность — пошлю тебе, граф, письмо с королевским гонцом. Эрхард меня уважает и наверняка разрешит воспользоваться своей почтой. А вообще-то, насколько я смыслю, магией во всем случившемся и не пахнет. Все-таки я умею распознавать колдовские штучки. Виденный нами зеленый огонь никак не связан с волшбой… Запомните мои слова и передайте королю.

Не слушая наших возражений, стигиец слез с лошади и пошел между пустыми палатками, собирая в мешок оставленную гвардейцами провизию. Эйвинд тоже спрыгнул на землю и исчез в предрассветном тумане.

— А нам что делать? — задал вполне разумный вопрос Веллан. — Может, поедем с Тотлантом? Вообще-то нам надо возвращаться в Пограничье, раз мы договорились с королем об обозах с продовольствием…

— Немедии грозит разорение, если не гибель, — медленно проговорил я. — Если Тотлант прав и такое же дрянное дело случится возле Нумалии или Бельверуса — мы потеряем четверть населения страны. И неизвестно, сколько еще подобных цепочек потянется с полуночи… Сейчас решается судьба существования самого государства, а не только отдельных деревушек или городков.

— Ты не забыл, что и в Аквилонии происходит подобное? — напомнил Веллан. — Может быть, эти проклятые зеленые вулканы объявились и в Бритунии, и в Гиперборее… Кажется, на нас свалилась что-то очень плохое и очень страшное.

Оборотень был прав — неожиданная и непонятая беда, скорее всего, постигла все страны заката. Пока подземный огонь распространяется медленно и появляется вдалеке от крупных городов и столиц. Но что будет дальше?.. И самое главное — какова природа случившегося? Тотлант сказал, будто волшебства здесь нет… Тогда что же это такое?

Рядом неизвестно откуда объявился Эйвинд.

— Я ходил по лагерю, — ответил он на наши вопросительные взгляды. — Людей — никого, а все кони валяются мертвыми. Нам повезло, что эта дрянь не дотянулась до наших лошадей… Велл, мы как, возвращаемся в этот самый… Бельверус?

Тотлант закончил сборы и тоже подошел к нам. Веллан молчал, что, как я уже успел понять, было для него не слишком характерно. Наконец, бритуниец принял какое-то решение и внимательно посмотрел на меня.

— Мы не поедем в Пограничье, — твердо заявил он. — И в Бельверус тоже. Граф, как далеко отсюда до Немедийских гор?

— Если ехать быстро — полная седмица пути, — ответил я. — Куда это вы собрались, ежели не секрет?

— В Аквилонию. Я хорошо знаком с человеком, который теперь стал там королем, — быстро проговорил бритуниец.

«Великий Митра, кто же с ним не знаком? — подумал я. — Такое чувство, что у моего старого дружка есть приятели во всех известных государствах мира!»

— И что дальше?

— Вдруг Конан уже успел придумать, как справляться с этой гадостью? У него в распоряжении огромная армия, лучшие ученые мужи, главный конклав жрецов Митры… Наконец, более знающие маги! — убежденно сказал Веллан и вдруг без всякой связи с нашим разговором спросил: — Ты никогда не слышал, о том, что оборотни умеют предчувствовать?

— Доводилось, — кивнул я и осторожно поинтересовался: — А тебе что-то открылось? Когда?

— В момент, когда я превратился в волка. На мгновение передо мной встала картина всего мира, затянутого зеленой пеленой… — торопливо и сбивчиво заговорил Веллан, глядя куда-то поверх моей головы на верхушки деревьев. — Лишь Аквилония светилась красным. Это цвет победы… Моя волчья сущность твердит: надо ехать в Тарантию. И я поеду туда!

— Тогда и я с тобой, — вмешался Эйвинд. — Или ты что, хочешь меня здесь бросить? Пропаду ведь…

— Кончено, нет, — Веллан пришел в себя и огляделся. — Нам понадобится запас еды на два-три дня, потом купим еще, по дороге…

— В Тарантию? — переспросил Тотлант. — А что, неплохая мысль… Если где-то и сообразят, как бороться с этой напастью, то, пожалуй, именно там. Что ж, отправляйтесь в Аквилонию, а я попытаюсь разобраться, что творится в Пограничье… Пришлите мне весточку, если разузнаете что-то полезное. Я же обязательно навещу Эрхарда и сообщу ему, куда направляются все эти… преображенные. По-моему, существа точно знают, куда надо идти…

Вот тут я и отошел от данной мною пятнадцать лет назад присяги. Конечно же, на первой встреченной почтовой станции я напишу подробный отчет о всех случившихся событиях. Изложу свои соображения и догадки моих спутников, настоятельно посоветую Нимеду срочно отправлять посольства во все страны с просьбой встать сообща против таинственной опасности, а также временно переселить людей с полуночных границ куда-нибудь вглубь страны… И перешлю письмо с военным гонцом к королю в Бельверус. Я всегда вожу с собой знаки моей власти и мне никто не посмеет отказать в любом требовании — ни сельский староста, ни командир гвардейского полка. И через границу нас должны будут пропустить без всяких вопросов и задержек. Подорожную на всех нас я выправлю в ближайшем городе, где найдется отделение королевской канцелярии.

Решено, мы едем в Аквилонию!

ДОКУМЕНТ — II

Выдержка из доклада Государственного Советника пятого департамента Кеарана, графа Майля королю Немедии и протектору Коринфии Нимеду I.

Подано в шестой день второй осенней луны 1288 г. (По счету восходных стран — 106 года Огненного Дракона).

«Государь!

Прискорбно мне огорчать тебя вестями о постигшем нашу державу несчастии, но утаивать от короля истину не вправе любой подданный, какой титул он бы не носил, и какое положение не занимал бы. Все изложенное здесь является правдой, неоднократно проверенной и уточненной многочисленными донесениями поступившими в пятый департамент в течении последних двадцати дней. Еще раз обращаю твое, Государь, внимание, на то, что изложенные в докладе сведения о понесенных королевством убытках и людских потерях не преувеличены и не преуменьшены, а сколь возможно соответствуют истинному и, увы, прискорбному положению вещей.

Я, о мой король, с долей отчаяния начинаю полагать, что государство наше стоит почти на краю гибели, рядом с разверстой пропастью, из которой не будет возврата, у врат Мрака, не дающего надежды на возрождение. Фонтаны отравляющего все живое подземного огня появляются все ближе и ближе к самым густонаселенным областям страны. В последний раз земля исторгла ядовитое облако возле форта Альстейн — это произошло всего одну ночь назад. Как должно быть известно Вашему величеству, форт сей находится всего в одиннадцати лигах к полуночи от одного из крупнейших городов страны — Нумалии.

Следуя распоряжениям его светлости Мораддина, графа Эрде, полученным мною со срочной военной почтой, я передал герцогу Вингесу — королевскому наместнику в Нумалии, приказ незамедлительно вывезти из города вначале дворянские семьи и армейские отряды, а затем, в течении двух дней, остальное население. Надеюсь, принятые пятым департаментом меры будут способствовать уменьшению риска гибели нескольких десятков тысяч твоих, Государь, подданных.

К моему прискорбию, мы не догадались ранее заставить жителей почти двух десятков городов и поселков, стоявших на пути цепочки извержений, покинуть свои жилища и уйти таким образом от опасности, и сейчас я склонен считать, что королевство уже потеряло не менее одной двадцатой части населения.

Привожу список пострадавших графств и иных, подвассальных тебе, Владыка, областей. Сведения о количестве людей, до прихода ужаса с полуночи, населявших эти некогда благодатные земли, почерпнуты из списков последнего пересчета населения королевства Немедия, произведенного по твоему эдикту семь месяцев назад.

Баронство Клеве: опустошено две деревни, 690 человек.

Баронство Демур: опустошено шесть деревень и королевский город*[1], 12200 человек.

Графство Ансбах: пять деревень, главный город, 14750 человек.

Королевский протекторат Далем: четыре деревни, королевский город, 9100 человек.

Графство Хеттвиг: пять крупных деревень, королевский форт Альстейн, 7420 человек.

Здесь же следует упомянуть, что к потерям необходимо отнести гвардейскую полусотню барона Таркина, а кроме того, купеческие караваны из иных мест, находившиеся в вышеуказанных городах и поселениях. Предполагаемое число жертв — от двух сотен до полутысячи. Таким образом, к сегодняшнему дню подземный огонь истребил, превратив с нелюдей, около тридцати трех — тридцати четырех тысяч твоих подданных, мой король.

Любые попытки остановить продвижение цепи выбросов огня вглубь страны не приводят к сколь-нибудь заметным результатам. После неудачной экспедиции, кою возглавлял лично Мораддин, граф Эрде (подробности о событиях возле города Далем его светлость переслал мне с аквилонской границы), пятым департаментом вновь были предприняты старания к уничтожению, или хотя бы к задержке распространения подземного огня. Однако, собранные нашей службой со всех концов страны колдуны не в состоянии воздвигнуть никакой преграды на его пути. Маги склонны утверждать, что природа извержений состоит не в колдовстве, и магические силы не имеют отношения к появлению зеленого пламени.

Использовать против сей чудовищной напасти армию не представляется возможным по вполне понятным тебе, мой король, причинам.

Так как его светлость Мораддин, граф Эрде, счел необходимым немедленно отправиться в Аквилонию, я временно принял обязанности начальника пятого департамента, и потому осмеливаюсь напомнить тебе, Государь, что по расчетам ученых мужей, состоящих на службе в нашей канцелярии и проследивших направление выбросов подземного огня (а так же время появления оного), Бельверус может оказаться под угрозой уже через полторы седмицы.

Ради твоей, Повелитель, безопасности, я советую королевскому двору и Государственной Канцелярии первого министра Тимона немедленно покинуть столицу, переехав в укрепленный замок герцога Грея, что возле границ коринфского протектората.

Далее: в ближайшие дни следует вывезти из Бельверуса Военную Академию, армейские и статские департаменты, часть государственной казны и все чужеземные посольства, обосновывая сие решение необходимостью сохранить войско и добрые отношения с соседними державами, а также удержать в руках управление страной. Организация исхода из Бельверуса жителей столицы будет возложена на департамент городской стражи и лично на его главу, барона Оренсе.

Сообщения из Аквилонии и Пограничья тоже заслуживают твоего внимания, мой король…»

На докладе графа Майля рукой короля Нимеда сделана приписка:

«Прочел и одобрил. Передать Государственному канцлеру Тимону для немедленного исполнения».

Следующей ночью король, принцы и верховные управители страны тайно выехали из столицы. Обоз с золотом, взятым из казны, отправился вслед, к восходным областям Немедии. Охранять королевский дворец в Бельверусе оставлены четыре десятка гвардейских офицеров…

Глава седьмая

ХАЛЬК, ВТОРОЙ РАССКАЗ

Аквилония, окрестности форта Велитриум.

9-10 дни второй осенней луны 1288 г.

«…В 1278 году от основания Аквилонии по решению короля Вилера силами регулярной аквилонской армии, а также наемников из Боссонии и Таурана, на землях пиктов между реками Черной и Громовой (иногда также именуемой Рекою Молний) были основаны четыре области, объединенные в провинцию Западной марки — Конаджохара (форт Тусцелан на закате и столица Велитриум на восходе), Орисконти, Коновага и Чохира (столица — форт Чандара). Эти области управлялись губернаторами, назначаемыми из Тарантии, но, после смерти короля Вилера и воцарении его племянника Нумедидеса, не отличавшегося решительностью и вниманием к трудностям и заботам новообразованных провинций, они сочли себя формально независимыми от Аквилонии. В конце 1285 или начале 1286 года пиктский колдун Зогар Саг сумел объединить разрозненные племена дикарей и повел собранное войско на штурм аквилонских фортов. Тусцелан и Конаджохара были взяты и разрушены до основания, а большинство их защитников погибли. Однако немногие уцелевшие добрались до форта Велитриум, вовремя предупредив находящиеся там военные отряды о приближении пиктов. Велитриум, пережив длительный и тяжкий штурм, выстоял. Однако разоренные Тусцелан и Конаджохара восстановлены так и не были, а их бывшие обитатели по большей части переселились в форт Тхандара на реке Боевого Коня, позже основав там еще одну самостоятельную область…»

Из «Синей или Незаконной хроники» Аквилонского королевства

Очень печально, когда на собственном опыте убеждаешься в разлагающих и расслабляющих свойствах городской жизни. Если выражаться понятным языком и называть вещи своими именами — какого демона я безвылазно торчал во дворце последние месяцы? И где была в это время моя голова? Почему я, будто последний идиот, не догадался хотя бы раз в седмицу ездить куда-нибудь за город?

Ругался я мысленно — говорить вслух не хватало сил. Впрочем, сил не осталось ни на что — даже на то, чтобы сесть. Я попросту лежал у костра на чьем-то расстеленном плаще и молча страдал. Завтра мне точно придется идти пешком, потому что моя многострадальная задница нынче больше схожа с хорошей отбивной. А ехать нам еще полный день и, возможно, часть ночи. Мне этого не вынести. Я тихо скончаюсь где-нибудь по дороге, и пусть меня похоронят под запыленным камнем на обочине…

Я столь увлекся своей грядущей печальной судьбой, что уже всерьез начал складывать для себя достойную эпитафию. Но тут меня невежливо толкнули в бок и осведомились, буду ли я ужинать. Есть, как ни странно, хотелось. Когда мне напомнили об этом приятном занятии, захотелось еще больше.

«Буду», — попытался ответить я, но вместо человеческой речи издал какой-то невнятный звук, более всего напоминающий скулеж побитой собаки.

— Он будет, будет, — перевел сидевший рядом на бревнышке Терцион, гвардеец королевской стражи. — Барон, вставай, голодным останешься!

— У-у… — выдавил я.

— Умирать будешь завтра, а сейчас вставай.

Безжалостные они все-таки люди, эти военные. Видят же, что человек вот-вот завершит свой жизненный путь по кругам мира, и даже не подумают облегчить его страдания перед грядущим путешествием туда, где сходятся все дороги. Собственно, немногим гвардейцы мне помогли — лежал-то я на плаще Терциона, одолженном мне по старой дружбе…

— Ну, не раскисай, — гвардеец слегка потряс меня за плечо. — Подумаешь, проехались с ветерком.

— Катитесь вы все знаете куда… — эту коротенькую фразу я все же сумел выговорить связно и почти без запинок. После чего поскреб по глубинам души, собрал остатки фамильной и дворянской гордости, и сел. Внутри меня хором заныли и запротестовали все до единой косточки…

— Во, уже ругается! — радостно сообщил Терцион. — Значит, жить будет. Держи миску!

Я подумал, не сказать ли какую ответную гадость доблестному гвардейцу — еще друг, называется! — но решил, что сейчас не стоит. Вот поем и обязательно что-нибудь придумаю. Если не засну.

Мы — король Аквилонии, сопровождающая его пятерка гвардейцев и я — находились в двадцати лигах на восход от форта Велитриум, столицы Западной Марки. Если быть совершенно точным — мы сидели на склоне одинокого безымянного холмика, поросшего тощенькими и худосочными березками, и расположенного, судя по карте, почти на границе Таурана и Боссонии. Ехали же мы в Велитриум. Впрочем, «ехали» — неправильное слово. Куда больше подошло бы: «неслись сломя голову». За два дня возглавляемый королем отряд преодолел расстояние от Тарантии до реки Ширки, затем еще день ушел на перегон от Ширки до пределов Боссонии.

И вот мы здесь. А большинство мирных обывателей столицы и придворных наверняка полагают, что король сидит себе в тарантийском замке и ломает голову над тем, как справиться с огромным количеством неприятностей свалившихся в последнее время на страну.

Если вернусь обратно живым — обязательно постараюсь ввести в обращение новую поговорку: «Увидеть грифона — к беде». Энунд, конечно, ни в чем не виноват. Бедолага грифон такая же жертва сложившихся обстоятельств, как и мы все, но слишком уж точно совпало его появление с началом лавины тревожных новостей, хлынувших из полуночных краев. Вестники, будто сговорившись, твердили одно и то же: по ночам вблизи поселений из-под земли вырывается таинственный зеленый огонь, поднимается в небеса, затем накрывает поселок или город… А вот что следует потом — никто толком описать не мог. По словам гонцов (чаще всего перепуганных до смерти и по этой причине плохо владевших собственным языком), выходило, будто зеленое пламя совершает с людьми что-то ужасное, якобы превращая их в невероятных чудищ, лишь отдаленно напоминающих человека. После чего бывшие жители деревень и замков собираются в беспорядочные толпы и уходят. Куда уходят — никто точно сказать не мог. Куда-то на полночь…

Гонцов король выслушивал самолично, только в присутствии немногих доверенных людей. Затем их сразу отправляли обратно, но все едино — слухи расползались по городу с невероятной скоростью. Король мрачнел, злился и рычал на всех придворных, если мы не вовремя попадались ему на глаза.

Но страшные зеленые вулканы — это было еще полбеды. Вторую, гораздо худшую половину составлял Ямурлак. После внезапного разрушения защитной стены, верно хранившей границы на протяжении нескольких столетий, если не тысячелетий, самые невероятные создания начали разбегаться по окрестным лесам, наводя панику и сея страх. Чудища, как это ни странно, совершенно не нападали на людей, хотя изрядно вредили попадающимся на пути стадам. Однако при виде уродливых тварей и вилланы, и дворяне хватались за оружие и призывали на помощь богов. Я вполне понимаю этих людей. Что еще прикажете делать, если утром вы обнаруживаете в пределах своего ленного владения какое-нибудь жуткое пугало, наподобие огромного стервятника с женской головой или гигантского вепря, который выглядит так, будто его долго варили в котле с кипятком? Правильно, вы броситесь их убивать или просто сбежите подальше. Разумеется, вам и в голову не придет, что чудища могут нуждаться в помощи и не собираются причинять людям или поместью никакого вреда…

Энунд, на второй или третий день своего пребывания во дворце пошедший на поправку, а оттого несколько воспрявший духом, сумел рассказать немногое. Единственное, что он видел — это внезапно вспыхнувший на границе Ямурлака и людских земель язык зеленого пламени. Обитатели закрытой земли, охваченные совершенно необъяснимым и не поддающимся никаким разумным чувствам ужасом, бросились бежать кто куда.

Как я понял из замечаний Энунда, наиболее умными и деятельными в ямурлакском собрании живых древностей являются грифоны. Именно они собрали всех, не потерявших головы и способных летать (либо быстро бегать) тварей в одно стадо, и повели на полночь, в горы. Там у животных имелась возможность укрыться от людей и переждать бедствие. Возможно, потом им удастся восстановить разрушенную стену своей страны…

Это не мои предположения. И даже не Энунда. Все дело в том, что я сумел увидеть некоторые события, о которых никто другой представления не имеет.

Мне удалось убедить короля разрешить поселить грифона в одной из комнат, прилегающих к хранилищу рукописей. Но, как вскоре выяснилось, Энунду настоятельно требовалось место для ежедневных прогулок на свежем воздухе. Смотрители дворца отвели таковое в крохотном висячем садике, расположенным неподалеку от библиотеки, во внутреннем дворе. Так вот, третьего дня Энунд вдруг решил наведаться туда посреди ночи. Грифон старался передвигаться тихо, но это получалось не слишком успешно — он тяжелый, а паркет в моих комнатах старый и ужасно скрипит. Потому я проснулся, увидел крадущийся силуэт большой кошки с орлиной головой и без долгих размышлений последовал за ним.

Грифон выбрался во двор, полакал из журчащего фонтана и улегся прямо на ровно подстриженном газоне. Я было решил, что зря переполошился и Энунду всего лишь приспичило проветриться, однако решил подождать еще — вдруг случится что интересное?

Я не зря покинул теплую постель. Энунд покрутил головой, вскочил, отбежал в сторону и уставился в небо. Ночь была безлунная, и я не сразу понял, что он столь пристально высматривает наверху.

Оказывается, Энунд ждал гостя. Странный посетитель беззвучно свалился с непроглядно-черного неба, с точностью атакующего ястреба приземлился на крохотный пятачок травы и, еле слышно шелестя, сложил на спине огромные крылья. В свете нескольких почти прогоревших факелов мелькнули черные и золотистые перья.

Гость оказался раза в два-три крупнее Энунда и выглядел как ожившее каменное изваяние, наподобие огромных изображений, что вырубают из цельных скал в полуденных странах. Маленький грифон подошел к нему и полуорлы-полульвы заговорили (во всяком случае, мне показалось, что это был именно разговор), издавая тихие металлически-звенящие звуки. Судя по интонациям, столь внезапно прибывший гость что-то спрашивал, Энунд отвечал. Затем большой грифон либо обнюхал, либо осмотрел повязку на крыле Энунда, кивнул, отошел на пару шагов и мягко подпрыгнул. По дворику пронесся порыв холодного ветра, загасив тусклые чадившие факелы, гигантские крылья еле слышно хлопнули где-то у меня над головой и грифон канул в темноту.

Интересно, как они летают? Энунд весит не меньше молодого льва, и силы даже таких здоровенных крыльев, как у него, не хватит, чтобы оторвать тело от земли более чем на локоть. А эта только что сгинувшая громадина, если следовать утверждениям, которыми меня пичкали в Обители Мудрости, вообще не состоянии взлететь. Значит, кроме крыльев, грифонов удерживает в воздухе еще что-то?.. Магия? Или какое-то неизвестное людям и присущее только этому виду животных особое умение?

Энунд по-прежнему сидел посреди полянки, глядя в беззвездное, затянутое редкими тучами небо. Мне показалось, что за три прошедших дня молодой грифон немного привык к нам, хотя порой вел себя так, как любой человек, попавший в незнакомое и пугающее его общество — то есть откровенно вызывающе. Думаю, что на самом деле Энунду было страшновато — ведь грифоны давно не видели людей и не знали, чего от нас ожидать.

Я поколебался, потом решил, что хуже от моего поступка никому не будет, и тоже вышел во двор. Энунд наверняка слышал мои шаги, однако не подал виду. Обернулся он, только когда я остановился рядом.

— Он прилетал проверить, не обижаем ли мы тебя? — спросил я. Грифон скосил ярко-желтый глаз с узкой кошачьей щелью зрачка и кивнул. Затем, сочтя, что отделываться жестом не слишком вежливо, пояснил:

— Кое-кто видел, как меня поймали. Но не мог быстро разыскать моих сородичей, чтобы рассказать им об этом.

— Как дела возле Ямурлака и у твоих сородичей? — поинтересовался я. Грифон раздраженно шевельнулся, как человек, пожимающий плечами:

— Плохо. И у нас, и у живущих возле гор людей. И те, и другие боятся. Мы — людей, люди — нас.

— А про зеленый огонь твой… м-м… сородич ничего не говорил?

— Говорил, — кивнул Энунд. — Грифоны снова видели подземное пламя, но теперь оно движется вниз по течению реки, которую вы называете Громовая. Вчера произошел выброс в ее верховьях.

Я попытался вспомнить карту тамошних земель. Верховья Громовой — место малонаселенное, всего лишь несколько беспорядочно разбросанных деревенек, а вот после слияния Громовой и реки Боевого Коня поселки пойдут чаще… А там и до Велитриума недалеко!

Мы немного помолчали, потом я осторожно окликнул задумавшегося зверя:

— Энунд!

Он чуть слышно щелкнул клювом. Я высказал свою мысль:

— Послушай, вы ведь существуете на земле гораздо дольше чем мы, люди, правильно? Скажи, а у вас никто не помнит подобного бедствия? Может, такое уже когда-то происходило, очень давно?

На этот раз Энунд молчал почти целую вечность. Одинокий уцелевший факел на стене догорел и погас, стрельнув россыпью искорок, я начал замерзать, но терпеливо ждал, что ответит грифон.

— Не помню, — наконец признался он. В металлическом голосе зверя слышалось явное огорчение. — Мне кажется, будто я слышал о чем-то схожем, но я не помню… Нужно спросить у кого-нибудь, знающего более меня. Но для этого требуется добраться до Ямурлака, а я не уверен, что застану того, кто нужен, на прежнем месте и вообще в кругах этой жизни. И все же… — Энунд в раздражении хлестнул себя хвостом по бокам и пожаловался: — Мысль ускользает от меня. Я подумаю над твоим вопросом, человек. Пойдем обратно, здесь холодно.

Наверное, после этого короткого разговора в пустынном дворе мы и перестали опасаться друг друга. Раньше я видел в грифоне небывалое, невероятное существо, но в первую очередь — дикое животное. И все чаще задумывался: а правильно ли я поступил, решив разместить его поблизости от себя? Кто знает, что взбредет в его орлиную голову, приставленную к львиному телу?

А грифон, как он потом признался, думал про нас то же самое. И подсчитывал свои шансы уцелеть в огромном — по его меркам — доме, полном людей. Да, мы о нем заботились, пытались вылечить, но с какой целью?

Мы вернулись обратно, однако грифон не отправился на свое место, а улегся на медвежьей шкуре в моей комнате. Точно кошка… Только очень уж большая и жутковатая кошка. Спать мне совсем не хотелось, а потому я зажег пару свечей и расстелил на столе карту полуночных областей, позаимствованную у Паллантида. Потом раскопал баночку с красной тушью и принялся рассматривать давно знакомые мне края.

Вот идет полуночный изгиб Немедийских гор. В этом ковше лежит Гандерланд — край суровых лесов, потаенных озер и быстрых рек. Далее на закат — истоки Громовой реки и спрятавшийся между ними Ямурлак, лишившийся теперь колдовской защиты. Все остальные земли вплоть до побережья Западного океана принадлежат пиктам, а если смотреть на полдень, по течению Громовой, то на закат от нее будет Боссония и Западная Марка, а на восход — герцогство Тауран…

Я взял перо, поколебался и поставил на границе Ямурлака, возле того места, где горы плавно переходят в пологие лесистые холмы, яркую красную точку. Затем другую, ближе к полудню — там, где была отмечена деревня Ярроу. И следующую, на десяток лиг полуденнее — возле уединенного замка Беррик. А потом еще одну — почти на слиянии рек Громовой и Боевого Коня, рядом с маленьким, недавно выстроенным фортом Аргум…

— Что ты делаешь? — оказывается, Энунд поднялся и теперь тоже внимательно смотрел на карту через мое плечо. — И что изображено на этой… вещи?

— Вид на полуночные земли сверху, — пояснил я, выводя очередную точку чуть ниже Аргума, где черная россыпь означала три слившихся вместе довольно больших поселка, именовавшихся поселением Фэра. — А я пытаюсь обозначить все места, где вспыхивал зеленый огонь.

Я поставил последнюю точку и озадаченно посмотрел на дело рук своих. Грифон тоже посмотрел, сначала одним глазом, потом другим, для чего ему пришлось склонить голову набок.

— Ты ничего не замечаешь? — вкрадчиво поинтересовался Энунд.

— Бусы на нитке, — это было первое, что пришло мне в голову. — Цепочка, тянущаяся от Ямурлака вдоль Громовой через все поселки… Но тогда следующим звеном в этой цепочке обязательно станет Велитриум!

— Где это? — изогнутый клюв Энунда завис над картой. Я указал на большую синюю каплю, обозначавшую местонахождение столицы Конаджохары, и посмотрел на грифона.

— Знаешь, о чем я думаю?

— Догадываюсь, — моментально откликнулся зверь. — Когда у вас получали новости о последнем выбросе и где он был?

— В Фэре, почти шесть дней назад. Допустим, за это время произошел еще один или два разрыва… Расстояние между ними колеблется от пяти до десяти лиг, в зависимости от того, насколько далеко находятся друг от друга соседние поселения… По восходному берегу Громовой много деревень и отдельных хуторов. Может, Велитриум еще цел… Энунд, пойдем со мной!

— Куда? — невозмутимо спросил грифон.

— К королю, — решительно заявил я. — Хочу показать ему карту и рассказать, что мы обнаружили. А ты понадобишься, чтобы подтвердить мои слова и… Меня могут не пропустить…

Энунд издал какой-то странный звук — не то клекот, не то приглушенное рычание — и поскреб длинными когтями по блестящим доскам паркета. Я понял, что он так смеется. Грифон отлично понял, чего я от него хотел.

К счастью, вмешательства Энунда не потребовалось — нас пропустили без единого слова.

…И теперь из-за моего проклятого, слишком хорошо развитого, воображения мы уже третий день несемся к Велитриуму. Не надеясь остановить неведомое губительное пламя, вырывающееся из недр земли — это было бы просто безумием! — но пытаясь успеть предупредить обитателей форта о надвигающейся беде, и, если повезет, самим увидеть, как происходит это непонятное явление. О том, что король спешно и тайно покинул столицу, знают всего два-три человека, которые будут молчать. А что произойдет в случае, если мы не вернемся, я стараюсь не задумываться.

Представления не имею, отчего король не послал гонцов, а вдруг решил поехать лично. Однако определенные подозрения у меня имеются: года два назад Его величество спас Велитриум от пиктского нападения, и очень дорожит этой крепостью. Кажется, Конан считает, будто сможет что-то сделать и сейчас. Не знаю, не знаю… Мы ведь имеем дело не с пиктами, которые хоть и дикари, но все-таки люди, а неизвестно с чем, скрывающимся под землей…

— Юсдаль, проснись! — оказывается, я все-таки задремал и теперь меня будили самым простым и действенным способом — трясли, как кошка трясет пойманную крысу. — Ехать пора!

Я посмотрел на начинающее темнеть небо в серо-розовых облаках, вздохнул, поднялся и побрел к привязанным возле березок лошадям. Значит, предстоит ночная скачка. Возможно, мы еще и успеем. А может, и нет. Все это вилами по воде писано, а мне сейчас предстоит забраться в седло и какой угодно ценой продержаться в нем оставшиеся двадцать лиг. И перед этим испытанием меркнут все нависшие над королевством опасности.

Знаменитый форт Велитриум с первого взгляда внушал к себе невольное уважение. Это оказалась не слишком большая — по сравнению с Тарантийской, конечно — но довольно грозно выглядевшая крепость, сложенная из огромных бревен, обмазанных для лучшей сохранности толстым слоем глины. Крепость имела форму неправильного шестиугольника, обегавшего вершину высокого холма, склоны которого были начисто лишены деревьев. Еще она несколько напоминала массивную корону с множеством маленьких и больших зубцов-башен. Холм полого спускался к реке, широкой и обманчиво медленной, а на противоположном берегу начиналась Пуща, владения пиктов. Собственно, некогда она начиналась уже здесь, но леса левобережья были подчистую вырублены людьми из Аквилонии. Вокруг крепости за несколько лет, прошедших после пиктского мятежа, успел вырасти небольшой городок.

Никогда не предполагал, что меня занесет в эти дикие места. Оказывается, это не столь уж и далеко от столицы, однако все жители Тарантии почему-то убеждены, что Велитриум — настоящий край света, за которым уже нет ничего. На самом деле здесь оказалась такая же земля, населенная обычнейшими людьми.

Вернее, не совсем обычными… Народ тут обитал самый разный — от беглых вилланов и бывших разбойников до безземельных дворян. Но всех местных отличало одно общее качество: независимость. Наплевать им было свысока и на грозные приказы из Тарантии, и даже на самого короля. У обитателей Велитриума одно дело — охранять границу от пиктов. Остальное, как они утверждают, их не касается.

По-моему, на наше прибытие никто даже особого внимания не обратил. Ну, примчались рано поутру семеро каких-то типов на взмыленных лошадях, и что с того? Обитатели форта были заняты своим делом — складывали небогатые пожитки в длинные телеги, запряженные иногда двумя, иногда одной лошадью, сгоняли в небольшие стада овец или жалобно мычащих коров, и отбывали. Они уходили на полдень, к Чохире или в Тауран.

Мы немного опоздали, что было и к лучшему. Здесь уже знали о выбросах зеленого огня. Барон Дервиз, нынешний губернатор провинции Конаджохара, только вчера прибывший в форт, отдал распоряжение жителям всех окрестных поселений покинуть эти земли до поры, когда можно будет с уверенностью сказать, что опасность миновала. Если, конечно, эта счастливая пора когда-нибудь настанет.

Никто также не удивился и внезапному появлению в Велитриуме правителя страны. Меня не оставляло впечатление, что многие находили вполне естественным поступок короля: правитель государства бросил столичные дела и примчался в далекий форт, дабы самолично убедиться, что здесь все в порядке. Когда мы ехали по главной и единственной улице поселка, окружавшего крепость, короля пару раз окликнули, без всякого заметного почтения осведомляясь: «Капитан Конан, это на самом деле ты? Что новенького в Тарантии? А у нас тут вон какая напасть завелась…»

В общем, сначала мне показалось, что съездили мы впустую. Правда, оставался еще безумный шанс своими глазами увидеть, как происходит выброс подземного пламени, но для этого требовалось дождаться ночи. Вот мы ее и ждали. Король — в обществе господина губернатора, объезжавшего форт и окрестные поселения, гвардейцы — в крепости, а я торчал на берегу Громовой. Делать мне здесь было совершенно нечего, но мне нравилась река, неспешно бегущая на полдень, к Западному океану. Я в жизни не видел ни одного пикта (и надеюсь, что не увижу), но было как-то захватывающе интересно стоять на песчаном берегу и смотреть через блестящую водную гладь на темно-зеленую с желтыми вкраплениями осенней листвы полосу Пущи за ней. По деревьям на противоположной стороне реки изредка пробегала шелестящая рябь, отчего лес казался живым существом, задремавшим в ожидании темноты.

А до вечера оставалось не столь уж и долго. Время здесь измеряли по старинке, с помощью солнечных часов, и размытая тень от вкопанного в землю перед домом губернатора столба подползала к отметке, означавшей шестичасовой послеполуденный колокол. Подползала, когда я отправился на берег. Сейчас, должно быть, она сдвинулась значительно дальше, ведь я уже очень долго здесь стою. Пойти, что ли, поискать, куда запропастился Его величество? И чего ради ему понадобилось тащить меня с собой? Неужели решил отомстить за все шуточки по поводу его царственной особы и много всего прочего? Так я никогда не позволял себе лишнего…

— Эй, парень не торчи лишний раз на виду, — окликнул меня проходивший мимо тип, по виду — местный следопыт, боссонец с длиннющим луком за плечами. Вслед за ним плелась понурая лошадка, груженая каким-то мешками, и бежали два тощих черных пса, деловито косившихся по сторонам. Я прикинул ширину реки — около трехсот стадиев. Ни один лучник не в состоянии докинуть стрелу с того берега…

— А что, могут подстрелить? — на всякий случай поинтересовался я.

— Иногда случается, — равнодушно сказал следопыт и философски заметил: — Жизнь-то у тебя всего одна, правильно?

С этим я был полностью согласен. Что-то совсем не тянет быть пристреленным по чистой случайности грубым размалеванным дикарем, желающим испытать дальнобойность своего оружия. Поэтому я в последний раз полюбовался на широкую реку, и по расплывшейся от недавних дождей и разбитой многочисленными копытами и колесами дороге потопал вверх по склону холма, в крепость.

Я как раз добрался до ворот форта, больше смахивающих на неприступное сооружение, оставшееся с древних времен, когда навстречу мне вышел очередной отряд поселенцев покидавших Велитриум. С ними уходила часть гарнизона и местные вольнонаемные следопыты. Мне пришлось отойти на обочину, пропуская беженцев мимо.

Они шли по раскисшей дороге, а я думал о том, что, если извержения будут продолжаться и дальше (а они наверняка будут…), то как бы не пришлось срывать с места и обитателей столицы. Ставлю всю свою долю отцовского наследства, что исход из Тарантии неминуемо превратится в ужасающее по своей неорганизованности бегство, какие бы усилия не прикладывали власти столицы, чтобы оно происходило по плану. А эти вон как уходят — ничего лишнего с собой, ничто не болтается и не брякает, и даже бегущие за отрядом собаки помалкивают и дети не голосят… Вот и выбирай, где лучше жить: в защищенной и удобной, но до тошноты скучной Тарантии, или здесь, на опасных, но таких притягательных и полных кипучей жизни границах…

Закончить эту интересную мысль мне не дали. За моей спиной прозвучал очень знакомый голос:

— Хальк, где ты шляешься?

Как я уже многократно указывал, манера выражаться у нынешнего правителя Аквилонии оставляет желать лучшего.

— Не шляюсь, а знакомлюсь с жизнью сего, подвластного Вашему величеству, военного укрепления, — с достоинством (во всяком случае, мне так казалось) ответил я.

— А по-моему, ты просто глазеешь по сторонам, — заметил король. — И мешаешься под ногами. Ладно, пошли, ты мне сейчас понадобишься. Барон Дервиз желает послушать твою болтовню по поводу подземной зеленой дряни. Только будь добр, не начинай пересказывать всю историю Аквилонии с самого начала, идет?

Я обиделся и промолчал. Его величество понятия не имеет об искусстве риторики, то есть правильного построения речи, а я убежден, что любое повествование должно начинаться со всестороннего обзора сведений, относящихся к предмету разговора. Впрочем, мне никогда не дают этого сделать, прерывая высказываниями наподобие:»Хальк, а покороче нельзя?» или «Я о чем тебя спрашивал?»

Мы прошли под надвратным укреплением, зависшим над нашими головами тяжелой грудой бревен и попали в собственно форт. За воротами оказалась маленькая грязная площадь, окруженная приземистыми длинными постройками. Домами их назвать было трудно, скорее, эти здания тоже походили на маленькие крепости с узкими щелями окон-бойниц и низко надвинутыми крышами. Посреди площади торчало какое-то сооружение, поначалу принятое мной за низкую коновязь. Когда мы подошли поближе, я понял, что на самом деле это широкая доска с железными крючьями, прибитая к двум толстым столбам. На крючьях висели головы. Четыре лохматые, вымазанные яркой краской головы с выкаченными глазами и высунутыми посиневшими языками.

Наверное, меня слегка передернуло, потому что Его величество презрительно хмыкнул. Нет, я все понимаю — граница, вражда с пиктами, око за око и так далее… Ну и ладно, если в Велитриуме принято развешивать на крепостной площади подобные украшения, то с какой стати я буду указывать здешним обитателям, что надо и не надо делать? Однако боевые трофеи выглядели на редкость непривлекательно, даже если не обращать внимания на степень их разложения. Мне показалось, что головы пиктов злорадно скалятся, смеясь над бедствием, постигшим форт.

Я зачем-то скорчил рожу ближайшей ко мне голове и побежал догонять ушедшего вперед короля, уже заходившего в дверь одного из домов, ничем, на мой взгляд, не отличавшегося от других.

…Как я понял, Его величество и барон Дервиз, нынешний управитель провинции Конаджохара, были давними знакомыми, еще с тех времен, когда правитель Аквилонии был всего лишь искателем приключений на свою голову и следопытом в Западной марке. Они о чем-то разговаривали, вспоминали людей, имена которых мне ничего не говорили, а я терпеливо сидел, слушал вполуха и поглядывал по сторонам. Дом губернатора мало чем отличался от обыкновеннейшей казармы, и народу в нем околачивалось примерно столько же — постоянно кто-то заглядывал в дверь, прибегали гонцы из дальних поселений с новостями от тамошних старост, а под окнами на редкость изощренно и цветисто переругивались солдаты. Я решил, что мне начинает здесь нравиться, несмотря на печальный повод, из-за которого пришлось приехать в Велитриум.

Наконец, король соизволил вспомнить о моей скромной особе, неназойливо маячившей в углу, и позвал к столу. Но побеседовать мы не успели.

Крепкий, добротный дом, выстроенный из кругляка и обложенный огромными валунами, неожиданно мягко качнулся, точно отчаливающий от берега корабль на волне. Стоявший на столе медный шандал со свечами подпрыгнул и начал медленно-медленно падать. Я едва успел его подхватить. Со двора донеслись тревожные крики и паническое ржание испуганных лошадей. Спустя мгновение толчок повторился, однако на этот раз он был гораздо сильнее. Где-то наверху затрещали ломающиеся доски и загремела падающая на пол посуда. Землетрясение, что ли?

— Вон отсюда! — я запоздало сообразил, что этот оглушительный встревоженный голос принадлежит королю. — Наружу, бегом!

Раздумывать над приказом было некогда, вдобавок сотрясения теперь стали непрерывными. Пока мы бежали по коротенькому коридору к двери во двор, я успел дважды упасть — так сильно шатался под ногами пол. Один раз меня кто-то рывком поднял и поставил на ноги, во второй я умудрился вскочить сам.

На площади творилось нечто, подходящее под определение «полнейший беспорядок». Вырвавшиеся из конюшен лошади носились по крепости, их безуспешно пытались поймать, а в довершение всего соседний с губернаторским дом почти беззвучно сложился, будто карточный домик, и рухнул в облаке брызнувших щепок и пыли. Кто-то пронзительно завизжал, на миг перекрыв все звуки в форте. Меня толкнули, потом едва не сбили с ног, и я понял: надо убираться прочь. Куда угодно. Но в первую очередь следует выбраться за пределы крепости.

Наших лошадей мы оставили в здешней конюшне и теперь я не знал, бежать мне сначала туда или искать их где-то в заколках между домами. Короля я тоже потерял из виду, но решил, что о нем не стоит особо беспокоиться — как раз он-то выберется из любой передряги. А вот я могу и остаться здесь навсегда.

Холм, на вершине которого располагался Велитриум, вздрогнул от самой макушки до основания. Нет, это не землетрясение, это наверняка рвется наружу таинственный подземный огонь. Если я не хочу превратиться неизвестно во что, мне лучше поторапливаться.

И тут мне повезло — мимо проскакала, волоча за собой оборвавшиеся поводья, серая лошадь со сбившимся набок седлом. Я успел броситься ей вслед и поймать рваные полоски бывшей уздечки прежде, чем она удрала. После некоторых попыток вырваться лошадь остановилась, хрипя и оглядываясь обезумевшими глазами. Пытаться ехать на ней сейчас было бы самоубийством — она бы меня просто сбросила — потому я потащил ее за собой к воротам. Лошадь упиралась, но шла.

Возникший у крепостных ворот затор из кричащих людей, ржущих коней и телег на удивление быстро просачивался наружу. Еще одна судорога, заставила землю под нашими ногами содрогнуться, и выходившая на реку стена форта плавно поехала куда-то вниз, увлекая за собой часть обрывистого берега. Раздавшийся громкий всплеск неопровержимо засвидетельствовал, что бревна, доски и прочие строительные материалы достигли Громовой и сейчас, возможно, уплывают вниз по течению…

Наконец, мы вырвались наружу. Людской поток пронесся через предместье и хлынул в окрестные леса, растекаясь на отдельные ручейки. Меня неудержимо несло вместе с толпой, и, как мне показалось, мы бежали куда-то по направлению к реке. Я не мог определить, кончилось уже столь внезапно наставшее землетрясение или продолжается доныне, а тут вдобавок неподалеку раздался незнакомый и неприятный звук, напоминающий шипение разъяренной змеи. Только очень уж большой змеи, наподобие сказочного змея, обвивающего всю землю… Моя бедная лошадь заметалась и сделала робкую попытку встать на дыбы. Я повис на поводьях, мимо нас с криками пробегали какие-то люди, а неведомая тварь все исходила зловещим низким шипением и свистом.

Кажется, я даже не успел испугаться по-настоящему. Наоборот, голова соображала очень отчетливо и как никогда быстро. Я не знал, что это за звук, но был твердо уверен в одном — мне надо оказаться как можно дальше от его источника.

Насмерть перепуганная лошадь все же позволила мне забраться в седло. Мы понеслись по петляющей между деревьев узкой тропе, догнали последних убегающих и помчались дальше. Шипение постепенно стихало, сменившись еле различимым низким гулом. Гул мне не понравился еще больше. Было в нем что-то необъяснимо пугающее.

А потом мне показалось, что я ударился головой и у меня позеленело в глазах. Мы неслись бешеным галопом через опускающийся на лес с высоты невероятно красивый туман, переливающийся всеми оттенками старой бронзы, изумруда и летнего луга. Частью ума я понимал, что это и есть то самое ужасное «зеленое пламя», о котором мы столько наслушались в последнее время и надо бежать что есть силы… но еще мне хотелось остановить лошадь, а дальше — будь что будет. Меня действительно так и подмывало навсегда остаться в сказочном царстве призрачного зеленого сияния. Я даже подумал: может, превращенные люди довольны своей судьбой? Здесь было так хорошо…

Серая кобыла сделала неожиданный скачок в сторону, клубы малахитового облака рванулись куда-то вверх, а мы неуклюже съехали по скользкому склону, обдираясь о колючие кусты, и со всего размаху угодили в холодную воду Громовой реки.

Столь странный поступок неразумного животного спас мне жизнь. Оказывается, тропинка, по которой мы мчались неведомо куда, шла по обрывистому и наглухо заросшему берегу реки и, оступившись, лошадь как на санках слетела вниз. Теперь она стояла по колено в быстро бегущей холодной воде и, фыркая, жадно пила, а я сидел у нее на спине и медленно приходил в себя.

Напившись, лошадь подняла голову, встряхнулась и неторопливо побрела вниз по течению, подыскивая удобное место, чтобы выбраться наверх. Над нами поднимался отвесный склон высотой не меньше чем в сорок-пятьдесят локтей, и я устало удивился — как это мы не сломали себе шеи, когда так лихо обрушились вниз?

Вокруг было тихо, только плескалась вода. Даже птицы не кричали. Зеленый свет совершенно пропал, но, сколько я не прислушивался, человеческих голосов я тоже не услышал. Я попытался прикинуть, насколько далеко мы умчались от форта — выходило, что не дальше, чем на четверть лиги. Интересно, что сталось с Велитриумом? Нам с серой кобылой, кажется, повезло, а вот как дела у остальных обитателей крепости? И что с королем? Вдруг всегда сопутствовавшая ему удача на этот раз была занята спасением другого человека?

Короче, у меня быстро появились сто и один повод для беспокойства. А вот подходящего места для подъема на глаза пока не попадалось. Наконец, я заметил выходивший к реке овраг, поросший черной ольхой, и решительно направил лошадь туда. Она немного повозражала, упираясь и храпя, но все же пошла.

Овраг оказался длинным и постепенно сужался. Я уже начал жалеть, что сунулся сюда, но поворачивать назад не хотелось. Скоро должно было совсем стемнеть, а прежде мне следовало обязательно выбраться наверх и отыскать кого-нибудь из живых людей. Я решил, что проеду еще десятка три шагов вперед, а там попытаюсь заставить лошадь подняться вверх по ставшему более пологим склону.

Кобыла вдруг остановилась, принюхалась к чему-то и попятилась, прижав уши. Я посмотрел вперед над ее головой — овраг, заполненный сгущающейся темнотой, и более ничего.

— Вперед, — я легонько шлепнул лошадь поводьями по шее. Она не тронулась с места.

И тут, приглядевшись, я разглядел впереди нечто странное. Видимо, после сегодняшнего землетрясения здесь обрушился большой пласт земли, ярко черневший в наступающих сумерках. А в глубине открывшейся небольшой пещеры что-то светилось. Сначала голубоватым, затем багровым — цветом раскаленного металла. И этот свет приближался.

Мне очень захотелось удрать. Мало того, что я недавно пронесся через смертоносный туман и уцелел, так на мою голову обрушилась новая неведомая напасть… Слишком много для одного человека за один день. Но удирать мне было некуда и потому я остался, вцепившись в поводья и пытаясь успокоить заплясавшую на месте лошадь.

Мерцающий тускло-красный огонь поравнялся с провалом в склоне оврага. Что-то невероятно огромное, еле слышно урча, пробивалось через плотный слой лесной почвы. Вот высунулся на миг гладкий бок невиданного доселе существа, осветив ложбину призрачным багровым светом, и сразу скрылся… Оно явно пыталось зарыться глубже, и вскоре я услышал знакомый звук — шорох осыпающейся земли и хруст рвущихся корней. Неизвестное чудовище, только что напавшее на форт Велитриум, теперь спешило скрыться в недосягаемых человеку недрах земли.

— И мы все боимся зеленого огня, — почему-то вслух произнес я. Лошадь, убедившись, что непонятно пахнущий и пугающий предмет исчез, насторожила уши и прислушалась к моему голосу, — считая его источником бед. А надо было искать, кто выпускает этот огонь, понимаешь? Вот эту проклятую дрянь, что ползет под землей и выбрасывает пламя там, где живут люди!

Когда я проговорил все это, мне неожиданно стало смешно — как же мы все раньше не догадались? Так ведь все просто: откуда-то взялась эта огромная страшная гадина, взъевшаяся на род людской, и отправилась в свое смертоносное путешествие, прожигая горячими боками землю! Неважно, из какой преисподней она выползла! Главное, как ее можно уничтожить?

И тут я сник. Потому что никакого возможного способа расправиться с подземным существом мне в голову не приходило. Ни единого, даже самого невероятного. Оно пряталось глубоко под землей, выбиралось на поверхность там, где считало нужным, делало свое дело и быстро пряталось. Нам было нечего ему противопоставить. Совершенно нечего.

…Из оврага мы выбирались долго и мучительно. Пару раз, поднявшись почти до половины, лошадь поскальзывалась, с жалобным ржанием съезжая вниз, и приходилось начинать все сначала. К тому времени, когда мы выкарабкались на тропинку, почти стемнело, а я устал, как никогда в жизни. Мне было все равно, даже пугающая мысль — а вдруг рядом снова раздастся это жуткое шипение и поплывет, колыхаясь, зеленое облако? — оставила меня равнодушным. Все, чего я хотел — добраться до форта, убедиться, что с королем ничего не случилось… и найти спокойное место, где можно будет поспать.

Шумящего на ветру леса я не боялся. В конце концов, я вырос среди почти таких же лесов и мог без особых затруднений отыскать дорогу обратно. Так я и поступил, развернув мою верную подружку-кобылу головой к форту и легонько подтолкнув ее каблуками.

Мы медленно ехали по тропинке, иногда лошадь спотыкалась в темноте о торчащие корни. Пару раз мне показалось, что мимо меня кто-то пробежал — не животное, но и не человек. Я не сумел разглядеть, кто это был. И не уверен, что мне хотелось бы это знать.

Далеко впереди между темных деревьев замелькали золотистые огоньки. Факелы. Значит, некоторые из обитателей крепости точно остались в живых. Вскоре донеслись встревожено перекликавшиеся людские голоса, лошадь прибавила шагу и мы выехали на дорогу к форту. Там стояло около десятка человек, один размахивал факелом, подавая сигнал заблудившимся в лесу. Меня окликнули и спросили, не видел ли я губернатора Дервиза. Я ответил, что не встречал, и поинтересовался, что с фортом. Оказалось, Велитриум отделался не слишком большими разрушениями — рухнула часть стены, выходившей на реку, да разрушилось несколько домов. Мы как раз начали решать, не следует ли подойти поближе к форту и посмотреть, как там дела, когда раздался чей-то короткий вскрик и все внезапно замолчали.

В полной тишине мимо нас проковыляло существо. Лучшего слова мне не подобрать. В свете факела оно казалось прозрачным и неприятно блестело, как чешуя давно протухшей рыбы. Чем-то оно смахивало на человека, но передвигалось неуклюжими рывками, раскачиваясь при каждом шаге и целеустремленно пялясь вперед глубоко посаженными маленькими глазками. Кто-то приглушенно выругался.

Непонятное создание миновало нашу растерянную и притихшую компанию и потащилось дальше. К нему, выбравшись из кустов, присоединилось еще одно.

— Превратились, — кажется, это произнес именно я. Никто не ответил — все смотрели вслед жутким тварям, неторопливо удалявшимся в сторону крепости. Ехать к Велитриуму совсем расхотелось. Но другого выбора не оставалось: мне нужно как можно скорее разыскать короля. Если, правда он уцелел, сохранив человеческий облик…

Трудно сказать, кто из нас кого нашел. Я успел проехать всего десяток-другой шагов по направлению к форту, когда раздался хруст ломающегося подлеска и навстречу мне из темноты вынырнул тяжело пыхтевший конь с высоким всадником на спине.

— Хальк? — донесся до меня усталый и раздраженный голос.

— Он самый, Ваше величество, — подтвердил я.

— Дервиза накрыло, — мрачно сообщил король, выбираясь на дорогу. — Когда мы влетели в этот дурацкий туман, он вдруг остановился и повернул обратно. Я его звал, а он не откликнулся…

Мимо нас в темноте прошло еще несколько существ. Было слышно, как они шлепают по грязи.

— Куда это они идут? — вполголоса спросил я, не надеясь, впрочем, на ответ. Мне просто настоятельно требовалось сказать хоть что-нибудь.

— К форту, — после некоторой паузы хмуро отозвался король. — Я там целое стадо видел. Нет у нас больше Велитриума… Поехали обратно.

Я как следует подумал и решил, что сейчас не лучшее время для моих новостей. Все равно ничего не изменится от того, изложу ли я свои безрадостные известия немедленно или потерплю до завтра. Так что я молча поехал вслед за королем по разбитому тракту.

Терцион уцелел — мы наткнулись на гвардейца по дороге. Он тоже проскочил невредимым сквозь зеленое пламя, долго плутал по темному лесу, потом услышал голоса и выбрался к уцелевшим людям. Потом мы встретили еще одного Черного Дракона из сопровождения короля, а трое остальных исчезли неизвестно куда. Вернее, мы все прекрасно знали, куда они делись, но предпочитали не заговаривать об этом.

Не знаю, как другие, но я был искренне рад, когда на следующее утро мы покинули Велитриум. Там остался распоряжаться помощник сгинувшего Дервиза; впрочем, распоряжаться ему было почти нечем. Из тысячи человек, находившихся в форте в момент выброса подземного пламени, в живых осталось едва ли две сотни и еще неизвестно сколько затерялись в окрестных лесах. Эти две сотни собирались как можно скорее уйти на полдень, так что к сегодняшнему вечеру в крепости вряд ли осталось бы хоть одно живое существо, включая уцелевших лошадей и собак. Почему-то зеленый огонь губительно подействовал на животных — практически все не успевшие выбраться за пределы форта лошади пали.

…Мы возвращались в Тарантию, и каждой остававшейся позади лигой на душе у меня становилось все тоскливее и муторнее. Что-то надвигалось на нашу мирную страну, что-то, поднявшееся из неведомых глубин и не имевшее наименования в человеческом языке.

Наверное, подобное настроение овладело не только мной. Король молчал, гвардейцы тоже, и наш маленький отряд все больше напоминал участников каких-то непереносимо скорбных похорон. Впрочем, мы действительно присутствовали на похоронах — погиб форт Велитриум и надолго (если не навсегда) была похоронена спокойная жизнь страны.

Мы пересекли угрюмый, тускло серебрившийся Хорот по недавно наведенному мосту лигах в трех от Тарантии и теперь ехали по пустынной дороге, тянувшейся по восходному берегу великой реки мимо убранных полей. Высохшая трава уныло шелестела под порывами ветра.

Не помню, кто из нас первым заметил трех всадников, появившихся откуда-то с полуночи. Незнакомцы ехали по дороге, ведущей к лесу Руазель, которая через поллиги сливалась с нашей. В этих всадниках не было ничего примечательного, кроме единственной очевидной вещи — они проделали долгий и тяжелый путь, почти загнав лошадей, и потому ехали шагом. Я зачем-то пригляделся к маячившим в отдалении фигурам — ну да, трое мужчин, закутанных в плотные дорожные плащи, один из них весьма небольшого роста.

Король тоже посмотрел в сторону неизвестных, а затем приостановил лошадь. Я подъехал поближе и осторожно спросил:

— Что-то случилось, Ваше величество?

— Ничего, — кратко отозвался король.

— Тогда почему мы стоим? — Не понял я. — Ждем этих? — Я указал на трех медленно приближавшихся всадников. — Зачем?

— Подождем, — отрезал король. Ладно, ему виднее. За четыре дня пути от бывшего форта до столицы Его величество впадал в бешенство от каждого нашего неосторожного слова, а потому мы прекрасно усвоили нехитрую истину: лучше пока помалкивать, особенно мне.

Один из незнакомцев вдруг пришпорил едва державшуюся на ногах гнедую лошадь, поднимая ее в тяжелый галоп, и поскакал через вспаханное поле к нам. Гонец, что ли? Митра Всевидящий, что же новенького на нас свалилось?

Всадник приближался. Капюшон его плаща свалился с головы, и теперь я разглядел светлые, почти белые волосы, увязанные на затылке в длинный хвост. А потом услышал крик:

— Эй, подождите!

Король как-то подобрался в седле и пристальнее вгляделся в почти догнавшего нас человека — молодого парня с резкими, но очень привлекательными чертами лица, выглядевшего чуть постарше меня.

— Велл? — пробормотал король и повторил погромче, точно сомневаясь в собственных словах: — Веллан?

— Конан! — обрадовано заорал человек, натягивая поводья и останавливая своего разогнавшегося, а теперь неудержимо скользившего по грязи коня. — Конан, чтоб мне сдохнуть!..

— Я же говорил, что это именно здешний король, — прозвучал негромкий и на удивление спокойный голос невысокого всадника. Оказывается, он тоже заставил свою лошадь сделать отчаянное усилие и преодолеть полосу разрытой земли. — Здравствуй… Твое величество.

Король выкрикнул что-то неразборчивое, но явно радостное, спрыгнул на землю и чуть ли не бегом помчался навстречу незнакомцу с тихим голосом. Я не поверил своим глазам, но правитель Аквилонии стащил этого человека с седла и, кажется, едва не задушил в объятиях. Беловолосый парень наконец справился со своим конем, слез и вдруг захохотал, прислонившись к недоуменно дергающей ушами лошади.

Третий всадник, молодой и невероятно здоровенный, остановился неподалеку и невозмутимо поглядывал из-под надвинутого капюшона то на творящееся безобразие, то на нас.

— Мораддин! — отчетливо долетел до меня ликующий рев короля. — Откуда ты взялся, демоны тебя раздери?

— Ведь задушишь сейчас, медведь киммерийский, — следовало в ответ. — Отпусти меня немедленно! Я, в конце концов, подданный другого короля!

Однако в голосе человека слышалась нескрываемая радость. Такое впечатление, что встретились старые и хорошие друзья.

Где-то я уже слышал это имя — Мораддин… Совсем недавно. Ну да, конечно, в связи с упоминанием немедийской тайной службы, если мне не изменяет память. И герцог Просперо рассказывал о нем странные и любопытные вещи, разведанные бароном Гленнором.

И сдается мне, что с прибытием этих людей неприятности нашей страны теперь, как изящно выражался мой преподаватель словесности, «всемерно усугубятся». Зачем, спрашивается, главе пятого департамента канцелярии Нимеда потребовалось появляться в Аквилонии? Да еще без приличествующей сану свиты, в сопровождении двух каких-то подозрительных типов, более всего похожих на разбойников с большой дороги?..

Но сейчас у меня нет желания размышлять над странностями, происходящими в нынешние смутные времена. Скорее, скорее в Тарантию, где можно отдохнуть и поесть горячей пищи, приготовленной в дворцовых кухнях!

Глава восьмая

ЭЙВИНД, ТРЕТИЙ РАССКАЗ

Аквилония, королевский дворец в Тарантии.

15 день второй осенней луны 1288 г. Утро и день.

«…Как известно, ничто в мире не передвигается с такой скоростью, как сплетни и дурные известия. Новость о разорении форта Велитриум и гибели множества его обитателей добралась в столицу прежде правителя государства, спешно возвращавшегося с закатных границ. По дороге, как водится, эта (и без того пугающая) весть обросла непредставимым числом самых невероятных домыслов и послужила тем ураганным ветром, что раздул пламя паники в умах городских обывателей. Волнения в Тарантии усугублялись еще и тем печальным обстоятельством, что некоторые не слишком умные головы сочли сие тревожное время самым подходящим для того, чтобы напомнить о крови, пролившейся в начале правления короля Конана I. Не имея на то никаких веских оснований, кроме своей неприязни к нынешнему правителю, сквернословы обвиняли его в обрушившихся на страну бедствиях и утверждали, что горести Аквилонии являются карой Подателя Жизни за многочисленные проступки ее властителя. Правда, при этом презирающие нынешнего короля люди как-то упускали из виду, что «невинно убиенный» Нумедидес за десять лет своего правления сумел привести цветущее государство к той опаснейшей черте, за которой неминуемо начинаются народные бунты и вооруженные выступления дворян против своего сюзерена…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Вот как оно порой случается — не успеешь оглянуться, как тебя подхватит да понесет неведомо куда. И будешь болтаться щепкой в горной реке, гадая — куда тебя выбросит и не разобьет ли о первый встречный камень? Не зря же мне казалось — ничего теперь не останется, как прежде. С того дня, как меня на Гиперборейском тракте догнал волк, все завертелось и закружилось. Мига спокойного не было, чтобы передохнуть.

Волка и дорогу я еще помню, а потом мне чудилось, будто меня долго везли на фыркающей лошади и кто-то шел рядом, повторяя, что сейчас приедем. А очнулся я уже в доме. То есть на постоялом дворе в Хезере. Оказалось, я совсем немного не дошел до поселка.

Я, кажется, сначала вовсе не поверил, что жив остался. А гном, которого я с собой тащил, умер. Настырные они, эти подгорные карлики, и упрямые. Он ведь держался до поры, пока с правителем нашего Пограничья не поговорил. И такого нарассказывал, что я бы никогда не поверил. Мол, гномы под Граскаалем нашли какую-то здоровенную штуковину и взялись ее выкапывать. А когда откопали немного, начали, само собой, дверь внутрь искать. Ну, и открыли они эту треклятую дверь… На свою и на нашу голову. С тех пор и начало по земле гулять это проклятое зеленое пламя.

Мне уже много раз объясняли, что никакое это не пламя, а вовсе туман или облако, но для меня оно все равно останется пламенем.

…Дня через два я уже пришел в себя и даже на ногах стоял, не падая. И узнал, что подземный огонь вырвался возле деревушки Арбро, которая стояла десятью лигами полуденнее нашей Райты и там тоже все люди сгинули неизвестно куда.

Рассказал мне об этом Велл. Тот самый оборотень, что подобрал меня на дороге. Полностью его зовут Веллан и он, оказывается, командует стражей Пограничья и охраной короля. Никогда бы не подумал. Впрочем чему тут удивляться? Мало ли чего в жизни происходит… Я вот, к примеру, никогда не думал, что буду разговаривать с живым королем. А вышло, что поговорил даже с тремя.

Во-первых, с Эрхардом, который правит в Пограничье. Ну, этот хоть самый обычный человек. Он здесь родился и в гвардии служил при трех наших прежних королях. Потом с Нимедом. Вот здесь я всерьез перепугался. Мало того, что мы с Велланом примчались в настолько огромный город, что я долго не мог поверить в его существование, так еще в тамошнем дворце люди шарахались от нас в сторону, будто навозом несет или чем похуже. Ничего я толком не разглядел в этом Бельверусе и не понравилось мне там. Веллу, по-моему, тоже, хотя он виду не показывал.

Да, а третьим по счету королем стал правитель Аквилонии, но здесь отдельно рассказывать надо…

Когда я поправился, то попросил разрешения ездить со стражей Пограничья. Они носились по всему полуденному восходу вслед за зеленым пламенем, но, как ни старались, не успевали. Пламя каждую ночь губило новый поселок или деревню, продвигаясь на полдень. Когда набралось уже целых пять поселений с пропавшими людьми, Эрхард решил, что нужно послать вестников в соседнюю Немедию. Пусть доберутся до правителя, расскажут, что у нас творится и попросят помощи. Обстоятельства складывались совсем тяжело: после землетрясения в Хезере и окрестных поселках объявилось множество гномов из разоренных пещер. Их нужно было где-то поселить и чем-то кормить, а запасов в Пограничье было немного.

Так и вышло, что в Немедию поехали Веллан и я. Эрхард решил: выйдет надежнее, если, кроме посланца, будет еще и свидетель, который все видел своими глазами. Сколько я не твердил, что говорить красно не умею, меня не послушали. Точнее, пришел злой как волк Веллан и заявил, что он тоже с настоящими королями прежде не разговаривал, но мир в стране ему дороже. А потому мне лучше заткнуться… И завтра мы отправляемся.

Четыре дня с утра до вечера мы неслись как угорелые. Сначала через леса, потом мимо Соленых озер, а потом по Немедии. Возле Озер мы перегнали подземный огонь, двигавшийся на полдень и уничтоживший там деревню местного лорда. Владелец поместья тоже собирался в столицу — жаловаться на свои бедствия — и нагнал нас по дороге.

Немедия, хоть мы мчались через нее галопом, показалась мне очень большой и какой-то… слишком правильной, что ли? У нас, в Пограничье, если от деревни до деревни лиг пять будет, то считается, что соседи очень близкие. А здесь, по-моему, через каждый перестрел либо поселок, либо большой хутор. И вдобавок города эти, век бы их не видать…

Когда мы первый раз к городу подъехали, я просто глазам своим не поверил. Нет, конечно, мы в Райте были не совсем пеньки дубовые, и про полуденные города от заезжих торговцев много раз слышали. Но слышать, оказалось одно, а самому увидеть — совсем другое. Торчит на холме эдакое нагромождение, дом на дом поставлен, и строения все из камня, а не из дерева. А вокруг толстая стена, высотой в три-четыре человеческих роста, где каменная, где деревянная, и еще с башенками на углах. За въезд в город надо платить, однако с нас ничего не брали, потому как с гонцов и иных вестников плата не полагается. Шума в городе этом, как на ярмарке в разгар торгов, и пахнет вовсе не по-людски, и горожане все время бегут куда-то, ровно опаздывают. А уж сколько там народу живет — я и сосчитать не берусь.

Веллан потом сказал, что этот город маленький, и не настоящий, а так — пограничная крепость. Я не поверил, подумал — он снова веселится. Первый раз встречаю человека, готового зубоскалить над всем и всеми, в том числе и над собой. Надо мной же Веллан просто потешается, однако, если я спрашиваю о чем — всегда понятно растолкует, что и как. Веллану хорошо — он в городах привык жить. А я нигде дальше Хезера не бывал.

Чем глубже мы забирались на полдень, тем города становились все больше и встречались чаще. Иногда мне казалось, что они похожи на маленькие страны. А потом мы добрались до столицы, Бельверуса. Это я сейчас правильно название выговариваю. Сначала дальше «Бе…» ничего выговорить не мог.

Про Бельверус я сказать ничего не могу. Не видел я его. То есть, конечно, мы въехали в какие-то большие железные ворота, долго кружили по улицам и приехали еще к одному городу. То есть к крепости. Ее называют замком или дворцом — оказывается, все эти слова значат порой одно и тоже.

Я думал, нас в крепость ни за что не пропустят. А нас даже ждали. И сразу повели куда-то — один толстый такой тип показывал дорогу, а сзади шли гвардейцы, целых четверо. Коридоров в этом дворце — что ходов в старой лисьей норе. Наверное, здешние люди и сами не помнят, что у них где находится. И народу там живет — не меньше, чем во всем Пограничье! Интересно, зачем их тут столько околачивается?

Я хотел потихоньку у Веллана про это спросить, но оказалось, что мы уже пришли. Велл на меня зашипел и сказал, что говорить можно будет, только когда к нам обратятся, а прежде сидеть молчком и язык прикусить. А потом дверь открылась и нас впустили.

Король Нимед, оказывается, уже совсем старик. Это я потом разглядел, а сначала так испугался, что просто сидел столбом и даже моргнуть боялся.

Кресло попалось тесное, я попытался потихоньку сесть поудобнее и понял, что не так уж здесь и страшно. Нас всех посадили вокруг большого стола и я украдкой огляделся. Кроме короля, в комнате были старый обрюзгший хрыч с мордой нахального кота, и парень лет тридцати — наверное, королевский сын. Потом владелец земель возле Соленых озер, где выплеснулось подземное пламя, и какой-то странный человек — маленького роста и почти неслышный. Он пришел позже всех, а король сказал, будто только его и ожидают.

Потом нас долго расспрашивали, что да как, и все просили подробно говорить. Мы рассказывали, а молодой лорд, который с нами ехал — вспомнил, Клеве его звали — сказал, как в его деревне люди превратились во что-то жуткое, собрались в стадо и ушли на полночь.

Тут мне худо стало — неужели со всеми нашими пропавшими такое непотребство приключилось? Я даже и не слышал, что там дальше говорили, пока Веллан не встал и меня за собой не потянул.

Пока мы шли к комнате, где нас поселили, Велл все ворчал — зря, мол, сюда ехали, надо было рвануть в Аквилонию, а тут властители только языками чесать горазды. Я промолчал — ему виднее. А что за Аквилония такая и чем она от Немедии отличается — я особого понятия не имею. Знаю только, что так зовется большая страна к закату отсюда, за горами.

На следующий день мы уехали из города. Отправились смотреть, как здешние колдуны попытаются зеленый огонь извести. Странно: тут колдунам разрешено в городе жить и своим колдовством на жизнь зарабатывать. А что гораздо интереснее — среди позванных волшебников оказался Велланов знакомый. Из страны, названия-то которой я никогда не слышал. Из Стигии. Колдун именем Тотлант. Весь какой-то желтый, голова наголо стриженая, ходит в черном с золотом балахоне. но в остальном Тотлант — человек как человек. Велл с этим волшебником всю дорогу трепался, вспоминал, как года три назад они ездили в Бритунию и как однажды напились в Пайрогии, а платить за себя заставили какого-то варвара.

Еще с нами поехал тот маленький человечек, что сидел на приеме у короля и все выспрашивал, как чудовища выглядели да куда направились. Как нам сказали, он заправляет тайной королевской гвардией. Я долго голову ломал, но совсем не понял, зачем немедийскому королю какая-то тайная гвардия? В дворце и без того в каждом коридоре торчит по стражнику, а у любой двери — по два. Неужели король так боится, что его убьют?

Этого человека — Мораддина, графа Эрде — все слушались. И военные, которые нас охраняли, и даже колдуны, которые, по-моему, не замечали никого, кроме самих себя. Пока мы ехали, Веллан постоянно приглядывался к странному месьору Мораддину, а однажды вечером вдруг заявил:

— Он не человек.

— А кто? — спросил я.

Веллан пожал плечами и неуверенно предположил:

— Гном…

— Гномов я видел. Месьор Мораддин не похож на гнома, — не согласился я.

— Тогда полугном, — стоял на своем Велл. — Посмотри внимательнее, ногти у него коричневые. И пахнет от него не человеком.

— Может быть, — не стал спорить я. — Ну и что с того?

— А ничего, — хмыкнул Веллан. — Просто любопытно. Начальник тайной службы Немедии — подгорный карлик!

— Зато командир гвардии Пограничья — оборотень, — напомнил я. — Глядишь, вам, двум нелюдям, и найдется, о чем побеседовать.

Веллан запустил в меня шишкой, обозвал почему-то варваром и заявил, что хочет есть. Я подумал было предложить ему прогуляться в окрестный лесок и поймать кролика. Говорят, оборотни больше всего крольчатину любят. Но не стал — еще обидится. Вместо этого поднялся и пошел рубить дрова для костра.

А через четыре дня мы встали лагерем возле городка Далем — лиг на двадцать полуденнее Соленых озер и полночной границы Немедии. Тогда же Тотлант догадался, куда пойдет подземный огонь. Я не разобрался, про какие города и страны они — Тотлант, Веллан и граф Эрде — толковали, но даже полный глупец сообразил бы, что дело наше плохо. А еще стигиец сказал, что следующей ночью наверняка надо ожидать появления зеленого пламени в Далеме. И предложил сходить на стоявшую посреди леса горушку — мол, сверху он сможет увидеть, далеко ли от нас этот огонь.

Все согласились. Сидеть и гадать — что стрясется завтра ночью и произойдет ли вообще какая беда — никому не хотелось. Только себя изводить лишний раз. Горка, о которой говорил Тотлант, называлась Соколиная и была всего в полулиге от нашего лагеря.

Мы забрались наверх, но ничего интересного я там не приметил. Горка как горка, вдалеке тусклые огоньки видны — городок Далем, ветер в деревьях шумит и холодновато. Веллан сказал, будто из города кто-то выезжает. Мораддин не поверил, но тут влез Тотлант и растолковал, что Велл — оборотень, и в темноте видит куда лучше людей. По-моему, Эрде даже не удивился. Может, он и сам догадался, что посол Эрхарда не совсем человек?

Так мы стояли на вершине горки, глядели вокруг. Вдруг Тотлант вдруг велел всем замолчать и стал прислушиваться к чему-то. А потом под нами земля зашаталась и затряслась. Я решил — опять землетрясение началось, как в Граскаале, но вместо этого посреди леса зашипело по страшному и к небу поднялось нечто… Даже не знаю, как сказать. Оно было похоже на огромный столб из зеленого тумана. Он рос и рос, пока не дотянулся до черных ночных туч, и тогда рассыпался. Разлился вокруг нашей горки, как вода. Эта зеленая вода частью потекла через лес к Далему, частью — к нашему лагерю…

На самом деле я мало что увидел. Мы все лежали, ткнувшись лицом в землю, и ждали чем это закончится. Нам повезло — туман не пополз к вершине скалы, а плескался внизу. Мне показалось, что прошла почти целая ночь, а оказалось — длился разрыв совсем недолго.

Кто-то потряс меня за плечо и окликнул, сказав, что все кончилось. Я поднял голову, огляделся. Зеленое пламя погасло, развеявшись над лесом. Все наши остались живы, только выглядели до смерти перепуганными. А Велл превратился в волка и сидел злой, потому что запутался в собственной одежде. Подземный огонь, видно, так действует на его племя, что оборотни против собственной воли становятся зверьми.

Мы подождали, пока Веллан превратится обратно, а потом побежали вниз. Как никто не подвернул ногу и не полетел считать все камни по дороге — посейчас не представляю. Лошади оказались на месте, но тоже сильно испугались и долго не давали нам сесть в седла.

А возле самого лагеря мы встретили тех самых чудовищ, про которых говорили все свидетели появления подземного огня. Таких же, как мы находили в Пограничье. Живыми те чудовища выглядели еще жутче, чем дохлыми. Они шли мимо нас, как будто мы были деревьями или камнями на дороге.

Не знаю, как остальные, а я тогда подумал, насколько нам повезло, что мы решили слазать на горку. Ведь совсем недавно это молчаливое стадо демонов было настоящими людьми, с которыми мы вместе ехали, разговаривали и надеялись как-то справиться с напастью. Теперь они топтались на дороге, точно ждали, когда им прикажут отправляться в путь.

Так и случилось. Превращенные люди вдруг все разом качнулись, сделали первый шаг и затопали в сторону городка Далема.

— В городе, наверное, то же самое, — пробормотал Веллан.

Ему никто не ответил. Мы все смотрели, как бывший отряд из Бельверуса уходит неизвестно куда. Потом Тотлант вдруг заявил, что поедет за ними. Все начали твердить стигийцу, как это опасно, однако колдун никого не послушал и ушел в брошенный лагерь — собирать припасы. Я тоже пошел вслед за ним — посмотреть, может, кто уцелел.

Я никого не нашел, только мертвых лошадей. Зеленый туман убил всех животных. Даже охотничьих собак командира отряда.

Когда я вернулся, Веллан и граф Эрде о чем-то разговаривали. Я прислушался — они решали, что теперь делать. Мне казалось, что нам нужно возвращаться домой, раз мы у немедийского короля получили обещание помощи.

Но Веллан решил иначе. Он почему-то вбил себе в голову, что должен ехать в Аквилонию. Причем сейчас же. Видение, понимаешь ли, ему было. Я поначалу испугался, что он решит оставить меня здесь или отошлет в Бельверус, чтобы я сам добирался оттуда в Пограничье. И спросил, возьмет ли он меня с собой.

Велл потом сказал, что ему даже в голову такое не приходило — бросить меня в Немедии, а самому уехать…

Тотлант сказал, что это хорошая мысль, и в этой самой Аквилонии вполне могут придумать, как справиться с подземным огнем. Мораддин молча слушал их, а потом согласился поехать с нами. На том и порешили: Тотлант ускакал вслед за превратившимся в чудовищ отрядом, пообещав прислать весточку, если разведает что-нибудь полезное. А мы собрались и поехали на закат.

Ехали мы долго. Почти десять дней. Оказывается, эта Немедия настолько огромная, что мне даже представить трудно, сколько же в ней лиг из конца в конец. И везде дороги, деревни, замки, города, а потом снова маленькие поселки, большие поселки, хутора, крепости, и снова города… В глазах рябит, а названия в голове просто не удерживаются, как вода в решете. К тому же мы ехали очень быстро, почти нигде не задерживаясь.

Где-то на пятый день пути впереди показались горы. Не такие, как Граскааль. Намного ниже, пологие, заросшие редколесьем и опять же с проложенными в удобных местах дорогами. Правда, здесь дорог было куда меньше, и выглядели они так, будто за ними не слишком старательно присматривали. Мораддин сказал, будто эту часть гор редко посещают, оттого и тракты запущены. Но нам, мол, лучше ехать здесь, потому что, когда переберемся на другую сторону, окажемся совсем недалеко до Тарантии. Я, конечно, спросил, что такое «Тарантия», и мне растолковали, что так называется столица Аквилонии.

По горам проходит граница между Немедией и Аквилонией. В маленьком городке, называвшемся Алитус, стояла застава, проверявшая всех, кто покидал страну, и собиравшая пошлины. Нас пропустили безо всяких вопросов, стоило графу Эрде показать старшему над стражей какую-то бумажку с большой красной печатью. Мы проехали мимо стоявшего на обочине большого гранитного валуна с выбитыми на нем непонятными значками, и оказалось, что мы уже в Аквилонии.

Здесь, по-моему, все было почти такое же, как и с восходной стороны гор. Только поселений поменьше, и чаще встречались небольшие деревушки, а не города. Народ тут был сильно встревожен. На постоялых дворах мы не раз слышали, что на полуночи завелась какая-то гадость, изводящая всех людей под корень. Никто точно ничего не знал, а нам Мораддин велел помалкивать. Велл сначала ворчал, что всякие недомерки будут ему еще указывать, что делать, но потом согласился, что нам в самом деле ни к чему лишний раз расстраивать и без того напуганных людей.

Где-то через три дня после того, как мы преодолели горы, дорога вышла к реке. Река была широкая — не меньше двух, а то и трех перестрелов — медленная, тускло блестевшая и похожая на ленивую змею. Река, как сказал Мораддин, называлась Хорот, и была самой большой в землях Заката. Нам оставалось проехать вдоль ее берега еще день или два, чтобы добраться до Тарантии.

На следующий день Веллан заметил едущих впереди нас четырех всадников. Они были такие же замученные и уставшие, как и мы, и потому мы вскоре начали их догонять. И тут Мораддин, присмотревшись, заявил, что едущий впереди маленького отряда человек — правитель Аквилонии.

Мы с Велланом, разумеется, не поверили. Я сказал, что здешние короли не имеют привычки раскатывать по стране почти в одиночку. Велл же подумал и сказал, что с Конана вполне станется рвануть куда-нибудь из столицы, но лично он не верит в подобные совпадения.

Велл говорил, будто короля Аквилонии зовут Конан и что править он начал совсем недавно — месяцев пять назад. А еще Велл сказал, что знаком с этим человеком и что ему неизвестен другой тип, более неподходящий для королевского трона. Я спросил, почему, но Веллан только захихикал и сказал, что я сам все пойму, когда мы доберемся до места.

Короче, Эрде и Велл спорили, и тогда я предложил сделать просто — догнать этих людей и посмотреть, кто они. И мы поскакали вслед.

Оказалось, что Мораддин был прав. Веллана, первым догнавшего ехавшую впереди четверку, от этого разобрал смех, да такой, что он свалился с седла.

Я подъехал последним и долго не мог сообразить, что у них тут творится. Нет, я отлично понял, что встретились старые друзья, давно не видевшие друг друга…

И еще я понял, что имел в виду Веллан, когда говорил, что король Аквилонии меньше всего походит на правителя страны. Ежели он на кого и смахивал, то на самого настоящего разбойника с большой дороги.

До Тарантии действительно было недалеко — каких-то три или четыре лиги. Король и граф Мораддин ехали впереди и разговаривали. Я потихоньку спросил у Веллана: «Они что, знакомы?» Велл ответил, что точно не знает, но ни капельки не удивится, если так оно и есть.

Тарантия, по-моему, значительно больше Бельверуса, а дворец здесь странный — больше похож на крепость. Нас поселили каждого в своей комнате, и теперь я вот сижу и думаю — как бы мне в этой путанице отыскать Велла? И еще где во дворце можно хорошо поесть?

Сейчас утро. Довольно раннее, если судить по тусклому свету, что пробивается в окно. Окна здесь непривычные — высокие, похожие на наконечник стрелы, а в рамы вставлено множество маленьких цветных стекол. Наверное, одно такое окно стоит денег больше, чем вся наша семья могла добыть за год…

Торчать в пустой комнате было скучно. Я осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Никого. Вчера тут целая уйма народу носилась туда-сюда, а теперь ровно умерли все. Наверное, спят еще. Значит, никто не рассердится, если я немножко прогуляюсь. Любопытно же, как люди тут живут?

Коридор вывел меня к каменной лестнице. На перилах зачем-то — наверное, для красоты — были приделаны бронзовые шарики и стояла большая ваза из розового камня. Я подумал, пойти мне вверх или вниз, и решил, что лучше вниз. Может, наткнусь на кого-нибудь.

Я спустился еще на два пролета, и сразу увидел маленькую дверь. Она была приоткрыта. Я огляделся — по-прежнему никого, и никто за мной не смотрит — и вошел. Просто из интереса — а что за этой дверцей?

За ней тянулся все время поворачивавший темный проход, такой узкий, что я постоянно думал — застряну. А потом я наткнулся на какую-то мягкую большую тряпку, закрывавшую дорогу, и едва в ней не запутался. Тряпка была пыльная и пахла жухлой травой. Наконец, я разобрался со складками, отодвинул ее в сторону и пролез между занавеской и стеной.

Я попал в какое-то большое помещение. Такое большое, что в него, наверное, целый дом бы влез. И даже не один. Зачем внутри без того огромного дворца выстроили такую комнату?

Здесь было пусто, сумрачно и очень тихо. Настолько тихо, что я даже услышал эхо собственных шагов. Высоко под потолком, на расстоянии не меньше двадцати локтей, слабо светились окна. Пол был каменный, из красных и белых плит, складывавшихся в хитрый узор. Еще здесь были столбы. Высоченные и толстые столбы, упиравшиеся в потолок. Они стояли в два ряда, черные с синеватым отблеском, и смахивали на стволы каких-то небывалых деревьев без веток.

Я осторожно обошел вокруг одного из столбов. Наверное, именно такая штука и называется «колонна». Только зачем их так много? Крышу подпирать, что ли?

В дальнем конце огромной комнаты было какое-то возвышение, и я пошел посмотреть, что это. Оказалось — каменное кресло, к которому вели три широкие ступеньки. Кресло было очень красивое, бледно-розовое, с белыми и черными прожилками, с ножками, похожими на когтистые лапы большого зверя. Над спинкой кресла поднималась оскаленная кошачья морда из потемневшей бронзы.

Еще одна кошка — или животное, очень на нее похожее — была выложена большими желтыми камнями и тонкими золотистыми проволочками на стене за креслом. Она была высотой в три-четыре человеческих роста и стояла на задних лапах, выставив передние перед собой.

Я подумал и решил, что это все-таки не кошка. Скорее, барс. Хотя у барсов не бывает такой косматой гривы и изогнутых хвостов с кисточками. Значит, у нас, в Пограничье, такой зверь не водится. Потом надо будет спросить, что это за тварь и зачем ее здесь нарисовали?

Я потрогал вставленные в стену камешки и попытался выковырять один. Камни сидели крепко, сколько я не старался подцепить их кинжалом. Ну и ладно. Тогда посмотрю лучше поближе на каменное кресло.

Я поднялся по ступенькам. Бронзовая кошка беззвучно шипела, прижав уши к голове и показывая длинные клыки.

— Ты чего такая злая? — спросил я у зверя и погладил сморщенный нос. — Сторожишь, да?

Кошка ничего не ответила. Я присел на краешек кресла и осмотрел комнату. Отсюда, с возвышения, она казалась просто бесконечной. Множество уходящих вдаль ровных черных колонн, падающие сверху косые лучи света… Наверное, даже если в эту комнату наберется много гостей, она все равно будет казаться маленькой, а люди — недомерками. Мне стало жутковато.

В это время высокие двустворчатые двери в дальнем конце комнаты беззвучно распахнулись. Вошли трое — седоватый напыщенный старик с изрядно отвисшим брюшком, а следом за ним почти бежали два типа, похожих на мастеровых. Старик на ходу что-то говорил, размахивая руками и указывая то на потолок комнаты, то на стены, мастеровые внимательно слушали. Меня они пока не замечали, и я подумал, что надо бы поскорее убраться отсюда. Вдруг в эту комнату никому без разрешения входить не положено?

Я бы и смылся потихоньку, но забыл про эту проклятую кошачью морду. Когда я вскочил, то со всего размаху треснулся об нее головой. Ну, я и охнул, а звуки здесь разносятся хорошо…

Старик замолчал на полуслове и уставился на меня так, будто у меня выросло две головы или я гадость какую сотворил. Мастеровые переглянулись и резво попятились обратно к дверям. Я понял, что мне непременно влетит, хотя ничего плохого я не сделал. И зачем мне только приспичило пойти прогуляться? Сидел бы себе тихо…

— Это что? — каким-то шипящим голосом спросил старик, непонятно к кому обращаясь. Точно не ко мне — в мою сторону он даже не смотрел. — Кто впустил сюда это… этого?

Я открыл было рот, чтобы растолковать, что никто меня не пускал, а я сам вошел и сейчас уйду, но мне не дали. Старик налился багрово-красным и неожиданно тонким и пронзительным голосом, от которого у меня зазвенело в ушах, крикнул:

— Стража!

Ну почему мне всегда так не везет? Сейчас примчатся стражники, начнут спрашивать — что да как? А может, сперва по шее надают, а уж потом спросят, кто таков… Нет, не нравятся мне города, это точно!

Отзвуки вопля старика еще метались где-то под потолком, когда в комнате появились новые люди. На мое счастье, это оказалась не дворцовая стража. Мало того — одного из вошедших я знал. Точнее, двух…

— Публио, что тут у вас происходит? — осведомился король, окидывая взглядом разгневанного старика, спрятавшихся за колоннами мастеровых, и меня. К тому времени я уже догадался слезть с кресла и спуститься вниз. — Почему с утра все вопят, как резаные?

— Эйвинд, что ты натворил? — это спросил Мораддин, пришедший вместе с королем. А еще возле дверей стояла очень красивая белокурая женщина, с легкой улыбкой наблюдавшая за всеми нами.

— Ничего, — пробурчал я. — На кресле посидел…

— Чего-о? — дружным хором переспросили Мораддин и король.

— На кресле посидел, — повторил я. Старик просто потерял дар речи, только хлопал глазами, как вытащенная на берег рыба, а женщина тихо засмеялась. Чего ж я такого сделал, что они так на меня уставились?

— Ну, и как? — с непонятным мне ехидством поинтересовался король. — Удобно?

— Нет, — честно сказал я. — Холодное оно… и жесткое. Постелили бы сверху медвежью шкуру, что ли…

Правитель Аквилонии прислонился к стене и захохотал. Мораддин скорбно вздохнул, крепко взял меня за рукав и потащил за собой наружу.

— Господин граф… — решил я наконец заговорить, когда мы оказались за дверями. Из комнаты доносился мягкий голос женщины, видимо, успокаивающей старика. Иногда ее речь заглушали раскаты хохота.

— Эйвинд, ты хоть понимаешь, что наделал? — очень спокойно спросил Мораддин. Я помотал головой:

— Да ничего я не делал! Подумаешь, в кресле посидел…

— Если бы просто в кресле, никто и слова б не сказал, — снова тяжело вздохнул Эрде. — Но тебя ж угораздило усесться на королевском троне Аквилонии!.. Это, уж извини, по закону считается «оскорблением величия» и чревато последствиями.

Сам же граф, говоря это, в бороду улыбался.

— А?.. — я почувствовал себя последним дураком. Так этот каменный стул на ножках — трон? — Но… Я же не нарочно, честное слово!

— Знаю, что не нарочно, — Мораддин, видимо, хотел добавить еще что-то, но потом махнул рукой и тоже рассмеялся. — Ты пошел дворец посмотреть? Тогда ступай лучше куда-нибудь наверх. Здесь опять еще залезешь не туда, куда нужно. И постарайся не попадаться на глаза канцлеру Публио — второй такой встречи он не переживет.

— Это старику? — на всякий случай спросил я.

— Ему самому, — подтвердил граф Эрде. — Теперь марш отсюда, пока у Его величества хорошее настроение. А то еще прикажет казнить, как злоумышленника и злодея короны, — и Мораддин сокрушенно покачал головой.

Быть злодеем короны мне вовсе не хотелось, и потому я спросил:

— А как подняться наверх? И где Велл?

— Направо по коридору, потом еще раз свернешь направо, — Мораддин показал мне направление. — Лестница там. Комната Веллана неподалеку от твоей. И сиди лучше у себя… — он не закончил, резко повернулся и пошел к распахнутым дверям. Возле них уже появились здешние гвардейцы, косившиеся на меня угрюмыми взглядами. Они явно решали — схватить меня сразу или подождать приказа?

Я потихоньку попятился назад по коридору, завернул за угол и облегченно вздохнул. Вот угораздило…

До меня долетел слегка озабоченный голос Мораддина:

— Госпожа Эвисанда, с тобой все хорошо?

Белокурая женщина ответила через смех:

— Конечно, конечно… Скажите, граф, откуда явилось это чудо?

— Из Пограничья, — ответил не Мораддин, а король. — Этот еще ничего, Эви. Встречаются и гораздо хуже…

— Ты, например, — закончила женщина по имени Эвисанда.

До лестницы я добрался благополучно — никто из встретившихся на пути стражников и слуг меня не остановил и свернул я в нужном месте. Поднялся на пролет наверх и задумался. Коридор, в котором я сейчас стоял, ни капли не походил на тот, из которого я ушел. А где находится нужный мне — я понятия не имел. Нет, в лесу или в горах отыскать нужную дорогу легче, чем в этом проклятом дворце! Здесь не ходи, там не ходи, этого не тронь, а сюда даже не гляди…

Лестница уходила куда-то дальше. Мораддин вроде сказал, что наверху ходить можно везде. Пойду лучше туда, посмотрю вокруг. Может, получится вылезти на крышу? Интересно, как выглядит город сверху? Наверное, совсем-совсем маленьким…

Следующий пролет лестницы был уже не каменным, а деревянным, и меньше по ширине раза в два. Ступеньки чуть поскрипывали и прогибались. Наконец, лестница закончилась, выведя меня в какой-то темноватый коридор с низкими потолками и полукруглыми окнами. За окнами виднелось серое небо в облаках.

Еще в коридор выходила большая дверь из темно-красного дерева с медными украшениями. На месте ручки торчала резная совиная голова с бронзовым кольцом в клюве. К ней я вообще подходить не стал — ученый уже, спасибо! Опять окажется, что не туда забрел…

И я пошел направо по коридору, освещаемому почти прогоревшими светильниками. Здесь как-то непривычно пахло — старой вылежавшейся кожей и сухими листьями. Хотя откуда в столичном дворце взяться сухим листьям?

Тут вдалеке что-то заклацало, точно шла большая собака и стучала когтями по камню. Я остановился — кто знает, какие тут собачки водятся?

Ровное постукивание приближалось. Затем появилась расплывчатая тень — слишком большая для обычной собаки…

А в следующий миг я шарахнулся назад и схватился за нож. Прямо на меня шла небывалая тварь — огромная коричневатая кошка с орлиной головой и сложенными на спине крыльями. Одно из крыльев угловато свисало вниз. Зверь остановился, как вкопанный, и уставился на меня пронзительно-желтыми глазищами.

«Если прыгнет — ударю… Не убью, так свалю…»

— И что ты собираешься делать с этой железкой? — прозвучал в тишине странноватый голос, похожий на удары молоточка по еще незатвердевшему железу. До меня не сразу дошло, что спрашивает животное. Звери ведь не разговаривают, такое только в сказках бывает!

— Ну? — зверюга по-птичьи наклонила голову набок, смотря на меня хитроватыми глазами.

— А ты… Ты кто? — с трудом выговорил я. Если тварь разговаривает, значит, нападать не собирается. Может, это здешний сторожевой пес? Где они такого страховидлу выкопали? Ну и житье в этой Тарантии…

— Я грифон, — с некоторой едкостью в металлическом голосе ответил зверь и подозрительно прищурился, — А вот тебя я первый раз вижу.

— Мы только вчера приехали, — объяснил я, чувствуя себя как во сне. Стою в коридоре самого настоящего дворца и разговариваю с животным, смахивающим на ходячий кошмар. Так совсем свихнуться недолго… — Из Пограничья.

— Откуда, откуда? — переспросил грифон. Теперь он выглядел не на шутку заинтересовавшимся. — Это такая страна?

— Да, на полночь отсюда, — я решил, что эта тварь наверняка ручная и живет во дворце как причудливое домашнее животное, а потому убрал кинжал в ножны. — У нас зеленый огонь объявился, вот мы и приехали за помощью…

— Пошли! — вдруг рявкнул грифон и хлестнул себя хвостом по бокам.

— Куда? — от неожиданности я попятился и пожалел, что рано спрятал нож.

— К одному человеку, который будет весьма рад тебя послушать, — и зверь легонько подтолкнул меня клювом. Клюв у него был величиной с два моих кулака, твердый и загнутый крючком, и потому я решил не спорить. В конце концов, он сказал — «поговорить с человеком». А уж с подобным себя я как-нибудь договорюсь, не то, что с этой помесью кошки и птицы…

Мы вернулись обратно, к двери с головой совы. Грифон зацепил клювом металлическое кольцо и потянул на себя. Створка почти бесшумно распахнулась, и я с некоторой опаской заглянул внутрь.

За дверью не было ничего страшного. Все лишь небольшая, уютно выглядящая комната. Горящий очаг, который здесь называют «камином», звериные шкуры на полу и на стенах, стол и стоящее рядом широкое кресло на низких ножках. В нем кто-то сидел. Причем очень странным способом — почти утонув в кресле, а ноги устроив на столешнице. На коленях сидевшего человека лежала какая-то вещь, и он ее внимательно рассматривал. Еще месяц назад я бы не понял, чем таким он занят. Теперь же я знал — человек читал книгу. Похоже, это занятие так его увлекло, что он не заметил, как мы вошли.

Грифон приглушенно рыкнул. Человек встрепенулся, быстрым движением сбросил ноги со стола, а затем поднялся нам навстречу. Какое-то время мы с некоторым удивлением глядели друг на друга. Я подумал, что недавно уже встречал этого человека.

Незнакомец казался лет на пять-шесть старше меня, головы на две пониже. Но хлюпиком при этом не выглядел. Смотрел он спокойно и чуточку насмешливо, словно только что загадал какую-то хитроумную загадку, и теперь ждал — ответит на нее кто-нибудь или нет?

Грифон протопал мимо меня и, как обычная кошка, улегся возле очага, предоставив мне выкручиваться самому. Я мялся возле двери, не зная, можно войти или нет (да и стоит ли вообще входить?), а хозяин комнаты терпеливо ждал.

— Так с кем имею честь?.. — прозвучал ясный и очень четко выговаривающий слова голос. Я вовремя вспомнил, что здесь так принято обращаться к гостю. Меня по всем правилам спрашивали, кто я такой и что здесь делаю.

— Эйвинд, — назвался я. — Из Райты в Пограничье.

— Вот как? — теперь во взгляде человека вспыхнуло любопытство, сменившееся задумчивостью. — Подожди, подожди… Правильно, я видел тебя! Ты вчера приехал вместе с посланником Эрхарда и немедийским графом… Меня зовут Хальк, барон Юсдаль, — парень церемонно кивнул. — Его имя — Энунд, — следующий кивок был направлен на развалившегося у огонька грифона. — Он из Ямурлака, это такая маленькая земля на полуночном закате.

А я сообразил, почему этот тип показался мне смутно знакомым. Правильно, когда вчера мы встретили правителя Аквилонии, он был одним из сопровождающих короля. Но тогда я никого толком не разглядел.

— Садись, — Хальк сделал приглашающий жест, указывая на свое кресло. — Это просто замечательно, что ты сюда зашел… Мне нужно будет кое-что у тебя узнать. Я уже говорил с графом Эрде, но… Он слишком привык хранить свои тайны. А ты, как я понял, первый человек, видевший подземное пламя?

— Да, — осторожно подтвердил я, присаживаясь. Кресло угрожающе затрещало, но выдержало. Хальк слегка улыбнулся:

— Здесь иногда король сидит, так что вряд ли сидение сломается… Подожди, я сейчас вернусь.

Он исчез за неприметной дверью, ведущей, видимо, в соседнюю комнату, и оттуда донесся шорох и металлический звон. Я остался сидеть, недоумевая — вот нашелся первый человек, который хочет со мной поговорить, да только кто он такой? Дворянин, это понятно… Я уже начал разбираться в том, что у всех, обитающих при королевском дворе, есть какая-то должность. А кто этот Хальк?

Барон Юсдаль вернулся, притащив с собой еще один стул и толстую книгу из сшитых вместе листов пергамента в ярко-синем переплете. Затем снова ушел, а когда вернулся — к книге добавились пара высоких серебряных стаканов, оплетенная в солому бутыль и большая тарелка с незнакомыми мне плодами.

— Ничего получше нет, — извиняющимся тоном сказал Хальк, откупоривая бутыль. — Я не рассчитывал, что у меня будут гости.

Ну хоть кто-то догадался, что пришедшего в дом не помешает накормить. Хотя я предпочел бы чего-нибудь посущественней…

— С приездом в благословенную Тарантию, — с той же мягкой усмешкой сказал Хальк, поднимая свой стакан. Я не понял, серьезно он говорит или шутит. Какая же «благословенная», ежели у них развелась такая же гадость, как у нас?

Вино было непривычное и терпкое, но вкусное.

— Господин Хальк… — неуверенно начал я, но Юсдаль отмахнулся:

— Можно просто Хальк, без «господина».

— Ага, — кивнул я . — Я спросить хотел, если можно… Ты здесь кем?

— Я летописец, — невозмутимо сказал Хальк, открывая свою толстенную книгу. — И хранитель дворцовой библиотеки. Проще говоря, я наблюдаю за всеми событиями в стране, а затем записываю, как они происходили, кто в них участвовал и чем все закончилось. Это называется — «вести хронику или летопись». В Аквилонии существует около десятка таких летописей. Некоторые были начаты с полтысячелетия назад, одновременно с основанием королевства… А теперь я очень хотел бы послушать тебя. Расскажи о зеленых огнях, о том, что сейчас делается в Пограничье и вообще — кто ты, как сюда попал и что произошло до того…

— И… И ты будешь записывать все, что я расскажу? — я с уважением посмотрел на книгу. О ремесле, которым занимался Хальк, я слышал и раньше, но мне почему-то казалось, что им должен заниматься какой-нибудь старик или, скажем, монах при храме Митры. Но уж никак не молодой парень.

— Конечно, — подтвердил Хальк. — Говори, как умеешь… и, пожалуйста, как можно подробнее. Твой рассказ останется для людей, которые будет жить после нас. А сегодня, может быть, он чем-то сможет помочь Аквилонии…

Грифон по имени Энунд поднялся, по-кошачьи потянулся и перебрался поближе к столу. Видимо, ему тоже хотелось послушать.

И я начал рассказывать. С самого начала. С того давнего дня, когда я отправился на охоту в Граскааль…

Хальк ни разу меня не перебил. Только иногда поднимал голову, отрываясь от своих записей, и смотрел удивленно. Длинное черное перо так и летало по желтоватому пергаменту, оставляя после себя ровные строчки непонятных знаков. Интересно, какой из меня вышел рассказчик? Жаль, что я не умею читать.

Я закончил свою историю на том, как мы перебрались через Немедийские горы и доехали до Хорота. Повесть вышла длинной: я заметил, что Хальк исписал по меньшей мере два десятка листов.

Когда я сказал — «Все», он медленно закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Грифон гулко и протяжно вздохнул.

— Дела значительно хуже, нежели мы предполагали, — уставшим и каким-то бесцветным голосом вдруг проговорил барон Юсдаль. Грифон молча кивнул.

— Это почему? — забеспокоился я.

Вместо ответа Хальк поднялся, подошел к стоявшему у стены дубовому шкафу, порылся там и бухнул на стол большой свиток пергамента, намотанный на два деревянных лакированных валика. Затем толкнул валики в разные стороны, и свиток развернулся, закрыв собой почти весь немаленький стол.

— Ты карту читать умеешь? — спросил Хальк. Я кивнул:

— Ага. Немного.

— Тогда посмотри сюда.

Я посмотрел. Такую карту я уже видел не раз, и, хоть не мог прочесть надписей, узнал знакомые места. Вот Пограничье и Граскааль, вот Немедия и горы на границе с Аквилонией, это, наверное, Бельверус… И множество ярко-красных точек, разбросанных тут и там.

Я вспомнил стигийца Тотланта, и как он нам объяснял, куда пойдет подземный огонь. Теперь я видел, что колдун был прав. На этой карте были отмечены все известные разрывы, случившиеся в Немедии и Аквилонии, и можно было отчетливо проследить путь зеленого пламени.

— Здесь был форт Велитриум, — с грустью сказал Хальк, ткнув в точку на полуночном закате. — Теперь его нет. Король Конан ехал оттуда, когда вы нас встретили… Значит, самый первый выброс произошел в Граскаале, возле твоей деревни? — он вдруг оборвал себя, негромко и серьезно проговорив: — Прости, что приходится лишний раз напоминать о твоей семье…

— Да я все понимаю, — ответил я. — Мне… Мне уже почти не больно. Только я обязательно должен найти того, кто это сделал.

— Кто это сделал? — задумчиво переспросил Хальк. — Сомневаюсь, что у тебя это получится. Хотя кто знает… Я недавно своими глазами видел эту дрянь.

— Как пламя выходит из-под земли? — уточнил я.

— Нет, — Хальк покачал головой. — Того, кто выбрасывает огонь. Это живое существо.

Я хотел что-то сказать, и обнаружил, что не могу. Язык не поворачивался. Живое?..

— Огромный подземный зверь, — продолжал Хальк. — Подкрадывающийся из глубин земли к людским поселениям и уничтожающий их… Зверь, о котором нам неизвестно ничего.

— Не только вам, — подал голос грифон. Мне показалось, что он очень недоволен.

— Энунд принадлежит к роду существ, что живут значительно дольше людей, — пояснил барон Юсдаль. — В их краю случилось тоже самое, что и у нас — разрыв земли и зеленое пламя. Большинство из обитателей земли Ямурлак разбежались, а Энунд угодил в ловушку и попал сюда. Но он ведь не жалуется, так? — Хальк наклонился и почесал огромную голову грифона. Зверь согласно кивнул.

— Тогда что делать-то? — растерянно спросил я. — Что же, выходит, эти твари… или кто они там… так и будут ползти, пока не встретятся? И мы все перемрем?

— Не знаю, — просто и спокойно сказал Хальк. — Но от души надеюсь, что этого не произойдет. Может, мы сумеем что-нибудь придумать. Отыщем какой-нибудь способ уничтожить это существо. Ты сказал, что маги оказались против него бессильны? Но вдруг его способно одолеть что-то иное, помимо колдовства?

— А что? — язвительно осведомился грифон. — Да, вы можете предсказать дальнейший путь чудовища, но толку с этого — чуть!

— Ты не прав. Наши расчеты очень важны, — возразил Юсдаль. — По крайней мере, теперь жители городов, лежащих на пути подземного чудовища, смогут вовремя уйти. И я убежден, что рано или поздно средство расправиться с зеленым огнем отыщется!

— Ну-ну, — Энунд вытянул лапы и пошевелил огромными когтями.

— Не слушай его, — сердито сказал Хальк. — Он всегда верит только в худшее.

— Я здраво оцениваю обстановку, — бросил в ответ грифон.

— Лучше бы ты вместо этого подумал, как нам быть, — барон Юсдаль начал медленно скручивать карту обратно и обратился ко мне: — Ты сейчас занят?

— Нет, — действительно, чем я мог быть занят? Я даже отведенной мне комнаты отыскать не мог…

— Тогда не составишь мне компанию? — Хальк свернул карту в тугой свиток. — Я собираюсь пойти прогуляться по городу… и где-нибудь перекусить. Хочешь посмотреть Тарантию?

— Конечно, — я здорово обрадовался возможности выбраться из этого путаного дворца и оглядеться по сторонам. — А меня не будут искать?

— Мы вернемся ко второму или третьему колоколу, — сказал Хальк, но, увидев, что я ничего не понял, объяснил: — То есть к середине дня. Король собирает Малый совет, и я хочу узнать, о чем там будут говорить. Наверное, обсуждать, как выбраться из этой заварушки, в которую нас втянули гномы…

Из дворцовой крепости мы по мостам перешли на левый берег и пошли по длиной и широкой улице. Потом свернули, потом еще раз свернули, и я уже окончательно запутался. Хальк шел не торопясь, рассказывал о любом доме, улице или месте, которое мне казалось необычным или интересным, и затем также неторопливо топал дальше. Мне показалось, что он помнит наперечет все дома в городе и о каждом может рассказать какую-нибудь историю — иногда смешную, иногда страшную.

А потом мы снова куда-то повернули и вышли к берегу реки, а дворец теперь стоял ниже по течению. Издалека он казался похожим… Ну, не знаю. Когда смотришь на причудливую скалу, ты не замечаешь, что здесь из нее торчит осколок валуна, а там прошелся оползень. Ты смотришь на нее, как она есть, и кажется — ничего к ней не прибавить и не убавить. Иначе это будет уже не загадочная скала, а просто нагромождение камней. Вот и здесь то же самое.

— Дворец очень старый, — сказал Хальк, заметив, что я глазею на огромную крепость посередине реки. — Но не весь, а вон та часть, где низкие башни красного и белого камня. Им почти восемь центур… То есть восемь столетий. Остальное достраивалось позже, потом разрушалось и снова перестраивалось по вкусу нового правителя.

— А зачем сейчас дворец чинят? — я, пока бродил утром по крепости, успел заметить мастеровых, леса возле зданий, а уж резкий запах краски трудно не учуять.

— Кому-то пришло в голову, что королевская резиденция непременно нуждается в ремонте, — хмыкнул барон Юсдаль. — Правда, сдается мне, что мнение короля по этому поводу как раз и забыли спросить… Но раз деньги на переделку отпущены казной, то теперь уже ничего не поделаешь. Придется терпеть, пока все не будет приведено в порядок.

— А отчего вон та башня стоит отдельно? — я указал на приземистое строение с крохотными окнами и под черной крышей, выстроенное у самого берега реки.

Хальк помолчал, затем бесстрастным тоном пояснил:

— Это Железная башня. Королевская тюрьма.

— Угу, — сказал я. — Как не понять… Для злодеев короны и прочих преступников…

Хальк посмотрел на меня с недоумением, затем по-кошачьи фыркнул и сказал:

— Пойдем лучше поедим, чем любоваться на это мрачное заведение. Может, ее снесут скоро…

И мы пошли вдоль Хорота, берега которого здесь были обложены большими гранитными плитами. Я решил, что Тарантия — очень красивый город, только суматошный какой-то. На улицах нам часто встречались повозки и даже целые обозы, груженные разным барахлом, и направлявшиеся к городским воротам. Хальк сказал, что жители прослышали о приближении подземного огня и теперь уезжают из столицы в надежде переждать опасность.

— Сомневаюсь, что это им удастся, — вполголоса добавил он, глядя, как очередной фургон сцепляется ступицами колес с соседним и начинается перепалка возниц.

Жители города выглядели не на шутку встревоженными. На каждом углу собирались кучки горожан, озабоченно делившихся последними сплетнями и решавших, как же теперь быть — бежать из города или остаться? Вдруг беду пронесет мимо или окажется, что слухи были всего лишь слухами?

— Сюда, — сказал Хальк, внезапно сворачивая в какой-то переулок и толкая тяжелую дверь углового дома. — Это «Старая гавань».

Постоялых дворов и трактиров я, пока мы добирались из Пограничья в Немедию, а оттуда в Аквилонию, повидал предостаточно. Этот почти ничем не отличался — такая же большая общая комната, крепко сколоченные столы, бочки вдоль стен… Только почище да посетители не орут все время и не молотят кружками по столам.

Халька здесь знали. Мы только вошли, и сразу же откуда-то выскочила здешняя служанка и вовсю защебетала: мол, почему месьор Юсдаль так давно не заходил, неужто все время занят?

— Брысь, Айса, — сказал Хальк, шлепнув девицу по заду. — Ну-ка бегом на кухню и чтобы через миг был хороший обед на двоих. Еще принеси аргосского… — он повернулся ко мне и спросил: — Ты что пить будешь?

— А пиво у них тут есть? — осторожно спросил я. Сколько мы проехали — но столь любимый у нас, в Пограничье, напиток варили редко на каком постоялом дворе.

— Эль? Найдем, как не быть… — переспросила девица и повернулась ко мне. — Слушай, а ты откуда такой взялся?

— Он из Пограничья, — ответил за меня Хальк. — Айса, сгинь!

Служанка засмеялась и убежала, а мы сели за свободный стол. Народу в трактире было немного, и все на вид вроде люди солидные. Я прислушался краем уха — о чем они говорят.

Похоже, все пересуды в Тарантии нынче сводились к одному — что завелось на полуночи. Некоторые говорили, что из-под гор вылезли демоны, кто-то уверял, что в какой-то полуночной Боссонии уже не осталось ни одного живого человека, а один тип, смахивающий на зажиточного купца, постоянно твердил, что настает конец света и надо бежать отсюда, пока не поздно. Я подумал, что сам крикун никуда бежать явно не собирается.

Пришла Айса с тяжелым подносом, расставила на столе тарелки и кружки, а сама уселась на соседнюю скамью. Мы немного поболтали — ей хотелось узнать, где находится Пограничье и что это за королевство такое — и тут до меня долетел полный настоящей муки голос Халька:

— О, нет… Только не это! Явился…

Он смотрел на распахнувшуюся дверь трактира. Я тоже посмотрел туда, не понимая, что стряслось, а Айса вздохнула и шепотом спросила:

— Месьор Юсдаль, может, за стражниками сбегать? Как бы чего не вышло…

— Да вроде он сегодня тихий, — Хальк с плохо скрываемым отвращением посмотрел на вошедшего в трактир человека. — Вот если буянить начнет — беги.

— Кто это? — спросил я, потому что явившийся посетитель не выглядел забиякой, и я не мог взять в толк, почему Хальк и трактирная служанка опасаются возможной драки.

Парню, на заплетающихся ногах проковылявшему через общую комнату и плюхнувшемуся за стол, было лет тридцать или поменьше. Разило от него, как от винной бочки. Вдобавок, мылся он последний раз около седмицы, а то и двух назад, так что длинные темные волосы теперь свисали свалявшимися клоками. В общем, пропойца — он, наверное, и в Аквилонии, и где угодно пропойца…

Я заметил, что некоторые из сидевших в трактире торопливо вышли, а остальные отодвинулись подальше. Служанка, подошедшая узнать, что желает гость, тоже старалась стоять в отдалении.

— Кто это? — повторил я. Хальк скривился, но ответил:

— Ходячая кара богов специально для Тарантии.

— А как эту кару зовут-то? — я уже понял, что барон Юсдаль разговаривает наподобие Веллана — каждое слово с подковыркой. — И чего она такая… надравшаяся в стельку?

— Это Ринальдо, — сердито сказала Айса. — Ринальдо Чокнутый, вот кто!

— Если у него с головой не все в порядке, то зачем же ему разрешают по городу шастать? — поинтересовался я.

— Айса неверно выразилась, — поправил Хальк. — Это человека действительно зовут Ринальдо. Он певец. Может быть, лучший в Аквилонии и во всех землях Заката за последние сто или двести лет. Только вместо мозгов у него недоваренная каша, если не что похуже. Он служит любому, у кого достаточно денег. Сейчас у него нет богатого покровителя, и потому он злится на весь белый свет, но в основном — на короля.

— А при чем здесь ваш король? — удивился я.

— Ни при чем. Но Ринальдо вбил себе в голову, что покойный Нумедидес был образцом государя, благо иногда король расщедривался и нашей певчей птичке кое-что перепадало. А Конан… — Юсдаль тихо хихикнул, — Ты же сам видел, каков нынешний правитель страны.

— Варвар, — со смешком сказала Айса. Подумала и добавила: — Но лучше варвар, чем никчемный рехнувшийся старик.

— И что с того? — все равно мне было не понять. — Какая разница, что там думает какой-то уличный пьяница?

— В том-то и беда, что Ринальдо — не просто уличный пьяница, — пожал плечами Хальк. — Его знают слишком многие — как дворянство, так и простые люди. И этот вечно пьяный обормот талантлив. У него есть способность убедить кого угодно в чем угодно. Давно надо бы выставить его из города, да и из страны тоже, пока он не натворил дел, но королю наплевать, а властям неохота связываться. Если кто-то тронет Ринальдо — поднимется слишком много шума. Никто не хочет пинать спящую собаку.

— Странные у вас порядки, — высказал я свое мнение. — Того нельзя, этого нельзя…

— Какие есть, — отозвался Хальк.

Черноволосый по имени Ринальдо пока не беспокоил людей. Он просто сидел за столом и пил вино. По его лицу было видно, что он сильно мучается похмельем. У меня однажды было похмелье. Я вместе с отцом поехал в Хезер, а когда мы удачно продали серпы и ножи, а с ними и отличную шкуру серого медведя-доростка, отец взял меня с собой в трактир. Трактир в Хезере хороший. Продают темное пиво и оленье мясо. Мы с отцом сели ха стол к бритунийским купцам и получилось так, что я выпил слишком много. Проснулся только утром, незадолго до полудня. Голова болела жутко и только, когда отец дал мне немного пива, я ожил. С тех пор я почти совсем не пью.

— Ты посмотри на этих красавцев, — Хальк толкнул меня кулаком и показал глазами на четверых военных. Я уже знал, что люди, носящие черную с серебром форму, называются «Черными Драконами». Это личная стража здешнего короля. Хальк продолжал: — Драконы не любят Ринальдо…

— О, — выкрикнул один из гвардейцев, указывая рукой на черноволосого. — Посмотрите на нашего поэта! Какой новый пасквиль ты сочинил?

— Отцепись, — помотал головой Ринальдо, даже не глядя на военного.

Раздался громкий хохот гвардейцев, а начавший задираться опять спросил:

— Знаете, почтенные месьоры, чем стихоплет отличается от мельницы? Не знаете? Ничем!

— Это как понимать? — Ринальдо поднял тяжелый взгляд на Дракона. — Ты что несешь?

— Сочинять висы и молоть муку — дело одинаковое, — рассмеялся гвардеец. — Главное — улавливать ветер. С какой стороны подует — так и работать будешь…

Хальк смотрел на перебранку спокойно, не встревая. Я не запомнил, о чем дальше разговаривали Черные Драконы и Ринальдо. Но все кончилось плохо. Сочинитель стихов, приведенный в ярость обидными словами военных, вдруг вскочил на скамью и, повысив голос так, чтобы его слышали все гости трактира, выкрикнул:

— Дворянство Аквилонии, услышь речи человека, говорящего с богами!..

Честно признаться, я решил, что Ринальдо чаще говорит не с богами, а бутылкой. Хальк оставался невозмутим.

— …Посмотрите, как разорено наше отечество! — пьяным голосом продолжал кричать поэт. — Куда исчезло наследие Эпимитриуса? Где благородство, честь и слава нашего королевства? Сейчас все лучшее покоится в могиле, вместе с королем Нумедидесом! — он вдруг вытянул руку, указывая на гвардейцев. — Даже цвет рыцарства Аквилонии согласен лизать грязные сапоги мерзостного варвара, обманом и вероломством захватившего трон нашей несчастной страны!..

Хальк наклонился ко мне и тихо сказал на ухо:

— За такие речи, между прочим, Ринальдо может попасть к барону Гленнору… Наша тайная служба не любит, когда поносят короля.

А Ринальдо заливался:

— …Киммерия поднялась над Аквилонией! Необразованные варвары топчут коваными подошвами дворян, ведущих род от древних королей! Граф Сурпи повешен! Осмелившийся выступить против тирана барон Кимолос четвертован! А сколько еще жизней потребует неуемное варварское честолюбие? Я вас спрашиваю, аквилонцы!

Я удивился, когда Хальк, казавшийся мне тихоней, вдруг поднялся со скамьи и, положив руку на рукоять меча, привешенного к поясу слева, сказал Ринальдо:

— Заткнись. Ты не вправе судить короля.

— Еще один прихвостень дикаря! — взвился поэт. — Может быть, ты скажешь, что нынешнее бедствие постигло Аквилонию не по воле богов, видящих непотребного киммерийца на троне Эпимитриуса?

Хальк ответил:

— Богам было бы проще уничтожить одного человека, а не всю страну. Замолчи.

— Нет, пусть говорит! — это сказал неприметный человечек в коричневой одежде. Он сидел за столом неподалеку от нас. — Говорить правду не возбраняется!

И тут началось. Один из Черных Драконов запустил в человечка кружкой, а тот выхватил нож. В руке Ринальдо неожиданно появился меч и он прыгнул на Халька.

Я часто слышал, что в кабаках случаются драки, однако сам никогда в них не участвовал. Здесь получилось так, что мне пришлось обороняться сразу против двоих. Наверное, меня посчитали приверженцем короля Конана. Двое совсем чужих людей, с которыми я даже никогда не разговаривал, наверняка хотели меня убить — уж больно бешеные у них были глаза. Ну, я и схватил скамью…

Хальк несколько раз скрестил меч с Ринальдо. Черные Драконы оружие не вынули, а дрались кулаками. Где-то перевернули стол, трактирщик орал во все горло, призывая стражу, завизжала одна из женщин… Когда я сбил с ног тех двоих, пришлось оторвать ножку у стола, хотя делать так совсем нехорошо: стол — Ладонь Богов, подающая пищу и обижать его нельзя.

В это время Хальк саданул Ринальдо перекрестьем меча по голове. Тот упал. Летописец дернул меня за рукав и прошипел:

— Пошли отсюда.

Драка развернулась вовсю. Пожалуй, на меня и Халька никто вовсе не обращал внимания. Драконы колошматили каких-то ремесленников, купцы сцепились с горожанами. Наверное, люди дрались просто ради собственного удовольствия. Под шумок мы с Хальком протолкались к двери и выскочили на улицу.

— Сходили, пообедали, — вздохнул барон Юсдаль, остановившись у входа в трактир. — Ты не подумай, у нас такое случается не каждый день…

Громыхнула дверь, и из трактира вылетел богато одетый человек. Мы посторонились, давая ему подняться. Человек некоторое время полежал на мостовой, потом привстал, цепляясь руками за стену трактира. Он наверняка хотел пойти обратно и дальше участвовать в драке, но правая ладонь легла на кольцо для факела, укрепленное возле двери. Факел качнулся и свалился вниз. Прямо в лужу, оставшуюся от недавнего дождя. Человек тоже упал.

Я видел, как Хальк поглядел на него и решил было, что летописец хочет помочь несчастному встать. Но, оказывается, барон Юсдаль смотрел на шипящий в луже смоляной факел. Длинная сосновая палка, обмотанная пропитанными смолой тряпками, лежала в воде и дымилась.

Сложилось впечатление, что Хальк заснул стоя. Я даже дотронулся до его плеча ладонью, чтобы разбудить. А он все стоял и смотрел.

Через некоторое время он нагнулся, взял факел и долго рассматривал. А потом вдруг тихо сказал:

— Пойдем-ка обратно во дворец… Кажется, я придумал, что нужно делать. Мы его утопим!..

— Кого? Ринальдо, что ли? — переспросил я. Но Хальк уже быстро зашагал вниз по улице.

Глава девятая

МОРАДДИН, ВТОРОЙ РАССКАЗ

Аквилония, Тарантия, королевский дворец.

Постоялый двор в деревне Артен. Город Ивелин, катакомбы.

15-18 дни второй осенней луны 1288 г.

«…Прибытие посольства из Пограничья и Немедии только подтвердило худшие предположения, возникшие у аквилонского правителя и его приближенных. Для подземного огня не имело ни малейшего значения, в чьих владениях вырываться из глубин, губя или необратимо изменяя все живое. Аквилония, Немедия или позабытое всеми Пограничье — зеленое пламя равно извергалось в любой стране к закату от Кезанкии. В полуночных землях началась паника, постепенно распространявшаяся на полдень и захватывавшая все лежавшие на пути беженцев города и поселения.

В это время король Аквилонии, сопровождаемый маленьким отрядом преданных ему людей, спешно и тайно покинул столицу, направившись в неизвестном направлении. Злые языки посейчас утверждают, что он пытался скрыться, решив переждать опасность в известном ему одному тайном убежище, а не то вообще скрыться из страны. Однако в ответ клеветникам можно сказать лишь одно: не судите обо всех людях по себе…»

Из «Синей или Незаконной хроники» Аквилонского королевства

К сожалению, совет у короля начался со скандала.

— Ваше Величество! — пожилой седоватый человек, недавно представленный мне Конаном и оказавшийся тем самым знаменитым канцлером Публио, возмущенно посмотрел на короля. — Не понимаю, как ты, мой государь, можешь позволять барону Юсдалю подобные выходки!

Тут Публио, не дожидаясь ответа Конана, повернулся к раскрасневшемуся и взволнованному Хальку, и, величественно указав вытянутой рукой на дверь, ледяным голосом потребовал:

— Хальк, немедленно удались и выведи прочь тех, кого ты привел с собой!

Зрелище, конечно, было неподобающим для королевских покоев, но, как я давно понял, в аквилонском дворце нравы отнюдь не столь чопорные, как у нас в Бельверусе. Хальк ворвался в Оружейную, в которой Конан собрал Малый государственный совет, словно вихрь, едва не выломав двери. Вслед за библиотекарем вбежала, скрежеща когтями по паркету, жутковатого вида зверюга, по пристальному рассмотрению оказавшаяся самым настоящим грифоном. Я не слишком удивился, благо Конан уже успел мне рассказать, что содержит во дворце эту тварь ради Халька, который надеется вытянуть из нее побольше сведений о Боссонском Ямурлаке. Грифон остановился у самого стола и, наклонив голову, обвел нас всех взглядом больших желтых глаз. Канцлер, судя по виду, перепугался и едва поборол искушение потянуться к оружию, висевшему на стене у него за спиной.

Следом за этой парочкой, еще более-менее естественно выглядевшей в королевских покоях, вошел Эйвинд. Увидев нашего селянина, Публио едва не поперхнулся собственной слюной. Мало того, что Эйвинд комплекцией не уступал королю Конану, а ростом даже превосходил на два пальца, он еще и выглядел так, будто находился не во дворце одного из королей великих государств заката, а у себя в деревне. Белая холщовая рубаха с зеленой вышивкой, штаны, заправленные в мягкие кожаные сапоги, перевязанные крест-накрест полосками рыжей кожи, и меховая безрукавка из медвежьей шкуры. Рядом с Публио или герцогом Просперо Пуантенским, к которым (если смотреть на роскошные одеяния) более всего подошло бы слово «расфуфыренные», Эйвинд смотрелся самым настоящим варваром, явившимся вместе с соплеменниками громить захваченный город. Для полного сходства ему недоставало лишь громадной секиры на плече.

— Прости, господин мой, — Эйвинд почтительно глянул на Конана. — Мы в коридоре сшибли кого-то…

— Удалитесь! — тоненько выкрикнул Публио. — Здесь королевский совет! Барон Юсдаль, ты будешь наказан!

— Хальк, — Конан строго посмотрел на библиотекаря. — Что за дурацкие выходки? Сейчас не время для шуток.

— Да я и не шучу! Я придумал, что делать! — выкрикнул Хальк. — Мы его утопим!

— Мне кажется, — вкрадчиво начал Просперо, — что сейчас утопят тебя. Этим займемся мы вместе с королем и господином канцлером… У нас, смею тебе заметить, серьезное дело!

— Какие вы, люди, бестолковые, — грифон невозмутимо обошел стол, и, не обращая внимания на вытаращенные глаза Публио, сцапал клювом утиную ножку с блюда, принесенного из кухни перед началом Совета. Проглотив ее, зверь прошел мимо меня, коснувшись теплым боком моей руки, и улегся возле жарко горящего камина. — Как вы вообще умудряетесь жить на свете, если не слушаете друг друга? — едко добавил он.

— Это переходит все границы! — снова заверещал Публио, но Конан остановил возмущенную речь месьора канцлера повелительным жестом руки. Надо полагать, он понял, что Хальк неспроста вломился на Совет.

— Рассказывай, — потребовал Конан.

— Эйвинд, давай бумаги, — библиотекарь повернулся к асиру. — Уберите со стола, я сейчас все объясню.

Для Публио и Просперо предложение «убрать что-то со стола» было равнозначно рекомендации сходить и помочь в работе дворцовому золотарю. Поэтому менее привычные к слугам я и Конан сами быстренько переставили (вызвав радостное оживление грифона) блюда с холодным мясом и фруктами на пол, оставив лишь кувшины с вином и бокалы. Хальк вместе с Эйвиндом, от которого, к великому негодованию Публио, вкусно пахло пивом, развернули принесенные свитки, прижав загибающиеся углы увесистыми кувшинами.

— Вот, посмотрите на эти красные пятнышки на карте, — сумбурно начал Хальк…

…Это прозвучит странно, но Конан, плюнув на государственные интересы и неписаные уложения об отношениях с соперничающими странами, пригласил меня на свой Совет. Думаю, здесь сыграла свою роль наша старая дружба. Однако, когда Конан представил меня герцогу Пуантенскому и канцлеру, едва не случился конфуз. Величественный старик Публио, услышав, что я — Мораддин, граф Эрде — представляю с столице Аквилонии немедийского короля, сделал, разумеется, вежливую мину. Но едва король заметил, что я начальствую над пятым департаментом государственной канцелярии Бельверуса, канцлер едва не упал в обморок. А Просперо, непонимающе взглянув на Конана, спросил:

— Но, мой король… Быть может, следовало бы пригласить и барона Гленнора?

Я усмехнулся в душе. Гленнор — очень умный и проницательный человек — занимался тем же ремеслом, что и я. Разница лишь в том, что я служу королю Нимеду, а барон Гленнор — Конану. Сомнения герцога Пуантенского были понятны — где ж такое видано: зазывать на закрытый совет начальника тайной службы страны-соперника?

— Не будем звать, — отрезал тогда Конан. — Гленнор живет за городом, дожидайся его… Послушай, Просперо, мы в конце концов собрались поговорить не о планах захвата Немедии.

Лишь значительно позже я узнал, что герцог каким-то невероятным образом узнал о моем настоящем происхождении и всех давних туранских приключениях. Конан ему ничего не разбалтывал, точно известно. Скорее всего, помянутый барон Гленнор наводил справки обо мне через своих шпионов в Туране…

Как бы то ни было, но Публио, и осторожному пуантенцу пришлось подчиниться воле короля. Мы прошли в одну из многочисленных оружейных зал, расположенных в старом крыле дворца, и (когда слуги, принесшие еду и напитки, вышли), начали обсуждать последние новости с полуночи. Беседа шла благочинно до тех пор, пока в залу не вломились Хальк и компания.

— …Вот! — библиотекарь ткнул пальцем в карту. — Подземная тварь после Велитриума поползла к Тарантии, резко изменив направление движения. Хочу заметить, что, сравнивая путь второго чудовища, пролегающий по провинциям Немедии… — Хальк благодарно глянул на меня. Еще утром я показал ему на плане немедийского королевства, какие именно города и поселки пострадали до того, как мы с Велланом и Эйвиндом отправились в Аквилонию. Видимо, Хальк сделал из этого некие далеко идущие выводы. — …я обнаружил, что выдыхающий яд монстр, опустошающий Аквилонию, движется значительно быстрее своего собрата из Немедии. Пусть меня извинит достопочтеннейший Мораддин, но, по моему мнению, Бельверус должен пасть спустя четыре или пять дней, считая от нынешнего.

— Да чего тут извиняться, господин Хальк, — вздохнул я. Очень надеюсь, что граф Майль прислушался к моим советам, заставив короля Нимеда и наследного принца с семьей покинуть столицу…

— Дальше это чудище должно ползти от Бельверуса к Ианте Офирской, — втолковывал Хальк. — А наша тварь, миновав дня через три Тарантию, тоже вскорости окажется возле столицы Альмарика. Там, по всей видимости, чудища должны встретиться, — Хальк прочертил свинцовым карандашиком линии на карте и все увидели, что пути подземного огня сходятся, образуя огромный треугольник, захватывающий большую часть Пограничного королевства, Гандерланд, центральную Аквилонию, закатные графства Офира и почти половину Немедии.

— Так значит… — канцлер Публио первым догадался о чем идет речь, побледнел и схватился за сердце. — Все люди, живущие внутри этого треугольника, должны будут погибнуть?

Эйвинд, вставший за моей спиной, зло засопел, словно перед дракой.

— Видимо, так и случится, — сокрушенно кивнул головой Хальк. — Однако границы этого треугольника пока не являются закрытыми. Еще можно покинуть пределы области, отмеченной сейчас на карте, но я не знаю и даже не решусь предполагать, что произойдет, когда твари встретятся под Иантой. Может быть, погибнет все живущее — от полевой мыши до самого великого короля…

— Это мы еще посмотрим, — по залу прокатился бас Эйвинда. — Я этой гадине все жвалы поотрываю! За Райту и родителей с сестрами… Господин Хальк, ты дальше говори!

Грифон, развалившийся у камина, вдруг пошевелился, поднял голову и зашипел, словно почуял кого-то чужого. И точно — в щели между приоткрытой дверь и косяком просунулась беловолосая голова Веллана.

— Вот вы где! С утра найти вас не могу, — Веллан толкнул дверь и, ничуть не смущаясь, вошел. Публио, узрев очередное нарушение этикета, лишь тоскливо воздел очи горе. Тайный совет начал превращаться в бардак. Не думаю, что канцлер удивится, если сейчас заявится главный кухарь или смотритель королевского зверинца.

— Заходи, — обреченно махнул рукой Конан. — Только молчи. Наш книжный червь чего-то придумал… Хальк, не тяни, рассказывай.

Веллан устроился на ручке моего кресла, успев по дороге прихватить бокал с вином, и внимательно уставился на карту. Библиотекарь вдохновенно продолжал:

— Чудовище, напавшее на Аквилонию, проходит за день около десяти лиг. Два дня назад пришло сообщение от города Ламбей — это на берегах Ширки. Я сам видел письмо у Просперо…

— Кто рылся в бумагах у меня на столе? — взвился герцог. — Хальк, я прикажу тебя сослать на галеры и не посмотрю на мнение короля!

— Все делается во благо государства, — поморщился библиотекарь. — Граф Мораддин может подтвердить, что я не немедийский шпион, ведь так?

— Хватит трепаться! — рявкнул Конан. — Потом разберетесь, кто здесь шпион, а кто нет! Хальк?..

Тот кивнул на карту:

— Ламбей опустошен. Полагаю, там превратилось около четырех тысяч человек. Отряды конной стражи заметили толпу чудовищ покинувшую этот городок. Они все шли, как и обычно — к полуночному восходу. Дальше подземная тварь проползла под рекой и сейчас находится в междуречье Ширки и Хорота. Но самое главное в том, что на пути чудища стоит город Ивелин, владения герцогства Танасульского…

— Ну и что? — не понял Конан. — Насколько я помню те края, Ивелин находится на берегу Утиного озера, между ним и столицей — где-то с десяток деревень. Лиг двадцать-двадцать пять от Тарантии…

— Именно! — возликовал Хальк, видя догадливость короля. — Следующим наверняка будет уничтожен Ивелин. Город стоит прямо на линии, по которой движется подземный огонь. Это случится самое позднее через две ночи. Затем — Тарантия…

— Надо уезжать из столицы в Пуантен, — вздохнул Публио. — И за какие неблагочинные дела Митра столь жестоко нас наказывает?

— Помолчи, — остановил причитания канцлера Конан. — Чем этот городок тебя прельстил, а, Хальк?

Библиотекарь широко улыбнулся, обвел нас всех торжествующим взглядом и жестом победителя набросил на согнутую в локте левую руку полу плаща.

— Под Ивелином находятся катакомбы. Весьма обширные, — сообщил он. — Раньше, еще при короле Вилере, там добывали цветной камень. Тот самый, кстати, из которого построен твой, Конан, дворец. Известно, что чудовище ползет глубоко под землей, но рядом с человеческими поселениями поднимается ближе к поверхности.

— Ну-ка, ну-ка, — киммериец аж приподнялся. — А дальше?

— Рядом с Ивелином — озеро, — срывающимся голосом сказал Хальк. — От озера на верхние уровни подземелий проведен канал. Воду из него использовали для промывки руды. Конан, вспомни, я после Велитриума рассказывал, что чудовище очень горячее, буквально раскаленное! Что произойдет, если на горячий металл полить водой?

— Сталь будет лучше закалена, — невпопад пробурчал Эйвинд. — Мой отец был кузнецом, я знаю, что такое закалка.

— Металл может лопнуть, — сказал я, и тотчас понял замысел Халька.

Митра и Эрлик, только бы удалось!

— Правильно! — воскликнул библиотекарь. — Я не думаю, что тварь железная, но тем лучше для нас! Попав в холодную воду, она наверняка разрушится! Мы разобьем перемычки между подземным каналом и катакомбами, зальем чудовище водой и тем самым уничтожим его!

— Какой ты умный, — снисходительно усмехнулся герцог Просперо. — Если чудовище действительно огромно, то вода от соприкосновения с его раскаленной плотью испарится. Пар пойдет наверх, разрушая катакомбы. Понимаешь, что произойдет? Тебя чему-нибудь учили в Обители Мудрости?

— Мелочи, — отмахнулся Хальк. — Разберемся. Я считаю, что необходимо выезжать немедленно. Нам представляется совершенно удивительная возможность убить чудовище. Как ты не понимаешь, герцог?!

Конан всегда принимал решения мгновенно. Вот и сейчас никто не успел даже как следует задуматься над словами библиотекаря, а мой старый приятель уже вскочил с кресла.

— Веллан, Эйвинд, бегите на конюшню, пусть подготовят пять лошадей. Просперо, ты остаешься в городе. Продолжай командовать вывозом из столицы людей и ценностей. Публио, ты сегодня же выезжаешь в Пуантен, в замок герцога. Я распоряжусь, чтобы подготовили фургоны для перевозки золота из казны. Охранять обоз будут Черные Драконы. Паллантиду я передам письменный приказ…

— Но… — уныло протянул канцлер. — Ваше величество, разве можно покидать своих верных подданных в столь тяжелое время?

— Я знаю, что делаю, — гаркнул Конан. — Хальк, Мораддин, быстро собирайтесь! Завтра утром мы должны быть в Ивелине.

— А я? — молодой грифон поднялся на лапы и, встряхнувшись будто собака, подошел к королю. — Что мне делать?

— Останешься с герцогом Просперо, — решительно сказал король. — Будешь ему помогать.

Уже выходя из Оружейной залы вслед за Конаном и Хальком, я расслышал слова герцога Пуантенского:

— Да за кого меня здесь принимают? За няньку для грифонов? Милорд канцлер, ты слышал, что приказал король? Немедля иди к казначею, готовьте золото короны к вывозу из Тарантии!.. Энунд, проследи за месьором Публио!

Наверное, никогда за всю историю Аквилонии король не покидал тарантийский замок столь стремительно. Я много месяцев путешествовал с Конаном, еще в старые добрые времена, и знаю, что этот киммерийский авантюрист за долгие годы привык срываться с места мгновенно, не тратя времени на долгие рассуждения и сборы. Сейчас Конан перестал быть обычным бродягой, выискивающим приключений, славы и богатства, но стал королем, единодержавным владыкой огромной страны. Однако его прежние привычки не изжились.

За время между первым и вторым часом пополудни было совершено множество самых разнообразных дел. Веллан подготовил лошадей, включая заводных, Эйвинд разграбил королевскую кухню, собрав в кожаные дорожные мешки достаточно еды для пятерых человек (нашего селянина вначале долго пытались выгнать заносчивые королевские кухари, а когда асир, обидевшись на едкое замечание главного повара — кхитайца по имени Тэн И, полез в драку, явился Паллантид с приказом короля выдать этому парню все требуемое), Хальк же нагрузил свою сумку множеством пергаментных и папирусных свитков с планами катакомб города Ивелина.

Скрытно покинуть дворец, располагающийся в самом центре столицы, почти невозможно — это я знаю по своему опыту. Однажды мне пришлось тайно вывозить короля Нимеда из Бельверуса и, несмотря на все старания пятого департамента, уже на следующее утро по городу пошли слухи. Так случилось и с Конаном.

Стража знаменитых Черных Драконов смотрела на короля, облачившегося в дорожную кожаную куртку и потрепанный холщовый плащ, с недоумением, а придворные, еще оставшиеся во дворце, просто шарахались в стороны, с ужасом выслушивая крепкие выражения, проскакивавшие в речах Его величества.

Мне самому собирать было нечего. Все необходимое так и лежало в седельной сумке, отнесенное Эйвиндом в предоставленную мне комнату. Чистое белье мне, бритунийцу и Эйвинду только вчера выдали очаровательные служанки дворца короля Конана, еды асир прихватил с кухни достаточно. Что еще нужно человеку?

Когда я спустился во двор, все были в сборе. Король старательно проверял подпругу на вороном жеребце танасульской породы, Хальк распихивал принесенные из библиотеки свитки по сумам и одновременно разговаривал с незнакомым мне человеком. Впрочем, в лицо при дворе короля Конана я знаю немногих.

— Хальк! — рявкнул киммериец. — Хватит копаться! Эй, Мораддин, чего стоишь столбом? Помоги нашему книжному червяку разобраться с бумажками!

Как видно, барон Юсдаль не слишком часто путешествовал, а потому нагрузился (вернее, нагрузил лошадь) совершенно ненужными вещами. Седельные сумки были забиты теплыми меховыми вещами (хотя наступивший второй осенний месяц был достаточно теплым), здесь же были напиханы оплетенные лозой бутылки с вином, пергаментные карты и почти десяток книг в неподъемных, выложенных золотом и камнями переплетах. Зачем Хальк решил взять их с собой — оставалось для меня загадкой.

Я вместе с кликнутым на подмогу Эйвиндом попытался уложить вещи более плотно, в то время как библиотекарь, оставив разговор с незнакомцем, облаченным в форму Черных Драконов, суетился рядом и пытался давать советы…

Хвала Митре, дорога от дворца к городским воротам представляла собой очень широкую вымощенную улицу, по краям которой располагались лавки самых известных в Тарантии торговцев и здания государственных канцелярий. Но увы, промчаться к стенам столицы быстрее ветра — как, собственно, и предполагал король — не получилось. Я достаточно опытен в подобных делах и сразу понял — постепенно в Тарантии нарастает паника. Отходившие от главной улицы проезды были забиты телегами, повозками знати, суетились конные стражники, пытаясь управлять движением в городе… Слышались выкрики, ругань и причитания. Жители покидали столицу в соответствии со вчерашним эдиктом короля.

Едва мы выехали за городские ворота и пересекли широкий каменный мост через Хорот — Конану пришлось как следует наорать на гвардейского капитана, чтобы тот пропустил отряд впереди остальных людей, — сразу стало свободнее. Тем более, что мы свернули не на шамарский тракт, куда в основном уходили беженцы, а на дорогу, ведущую к опасности — на закат. Впрочем, нам навстречу двигались бесконечные обозы с добром и многие десятки всадников. Только сейчас я начал понимать истинные размеры постигшей закатные страны катастрофы. Невероятное количество людей бежало от неведомой опасности к восходным и полуденным границам страны, города и поселки были покинуты, почти прекратилась торговля, а власти отдельных графств едва удерживали в руках управление…

Наверняка в Немедии творится то же самое, если не хуже. Наша страна населена значительно плотнее, чем Аквилония, а в распоряжении Нимеда находится куда меньшая армия, способная поддерживать относительный порядок в городах.

Конан неплохо знал аквилонские дороги, а Хальк, как человек ученый и много дней просиживавший над планами королевства, постоянно советовал, куда следует свернуть, чтобы избежать встреч с перепуганными и обозленными подданными тарантийского трона. Не раз по дороге мы слышали крики перепуганных обывателей о том, что нынешнее бедствие постигло Аквилонию потому, что престол занимает не царственнородный потомок святого Эпимитриуса, а бешеный варвар, своими руками убивший престарелого добряка Нумедидеса. Конан лишь надвинул на лицо капюшон плаща и без устали гнал лошадь вперед.

Только когда мы, следуя указаниям Халька и Конана, выехали на затерянные в густых лесных дебрях проселки (ведущие, равно как и наезженные тракты, в пределы герцогства Танасульского), стало легче. Путников попадалось значительно меньше, наши лошади перешли с галопа на рысь. Теперь, чтобы скрасить дорогу, можно было даже поговорить.

Моя гирканская лошадка шла вровень с скакуном Халька, и мы с библиотекарем завели ни к чему не обязывающий разговор о житье-бытье аквилонского двора. Библиотекарь со свойственной ему едкостью расписывал нравы, царящие во дворце, принадлежащем моему старинному приятелю, всего несколькими фразами точно и ярко описывал придворных, в основе своей лентяев и дармоедов. Более всех доставалось канцлеру Публио — он тебе и казнокрад, и прелюбодей, и сквалыга… Однако не отдать должное государственным способностям первого министра Хальк тоже не забыл. Пускай ворует, но, в конце концов, от аквилонской казны не убудет нескольких тысяч золотых, в то время, как налогов собирается в десятки, если не сотни раз больше. И все благодаря благоразумной политике месьора Публио.

— А кто тот капитан Черных Драконов, с которым ты разговаривал во дворе во время нашего отъезда? — поинтересовался я у Халька.

Библиотекарь обозрел проплывающую мимо дубовую рощу, порхающих меж веток красноголовых дятлов и только потом соизволил ответить:

— Это Громал. При Нумедидесе он был командиром всей гвардии Черных Драконов, но благоразумно не встал на защиту бывшего короля в ту самую… — Хальк сделал многозначительную паузу, — в ту самую памятную ночь. А на следующий день поддержавший Конана герцог Пуантенский посоветовал новому государю поставить начальником гвардии Паллантида. Громал, конечно, сохранил чин капитана, но потерял все влияние и четвертую по значимости должность в королевстве…

— А о чем вы беседовали? — осведомился я.

— Ну… — Хальк пожал плечами. — Я и сам не понял, что именно Громалу было от меня нужно. Мы мало знакомы. Он просто спросил, куда направляется Его величество и зачем. Я , само собой, ответил, что понятия не имею. Еще слухи всякие пойдут… Король, мол, сбежал от опасности неведомо куда.

Затем мы с Хальком поговорили о делах в Немедии (летописец Конана очень интересовался нашим укладом жизни), а иногда в разговор вмешивался ехавший позади Эйвинд, вставлявший словечко о своих впечатлениях от страны Драконьего Трона. Более всего меня поразило то, что Хальк незначительным намеком дал мне понять, что осведомлен о моем происхождении из рода гномов и старых похождениях вместе с Конаном. Великие боги, откуда аквилонцы знают о столь тщательно скрываемых подробностях моей жизни? Не иначе, барон Гленнор разнюхал…

Так мы ехали почти до вечера. Местность была ровной, никаких холмов или взгорий, сплошные лиственные рощи, перемежаемые уже давно убранными крестьянскими полями, редкие деревни и хутора. Ближе к закату мы подъехали к небольшому поселку, названному справившимся с картой Хальком Артеном. Здесь было решено передохнуть и как следует поесть на постоялом дворе с громким названием «Корона Аквилонии». Конан только усмехнулся, увидев вывеску.

Отдав лошадей на попечение старика, прислуживавшего у трактира, мы все вошли внутрь и я сразу почувствовал, как в желудке заурчало от истекавшего с кухни запаха бараньего жаркого.

Ранние осенние сумерки заволокли деревню Артен вязкой серой мглой. По здешним захолустным меркам постоялый двор был чем-то наподобие королевского дворца и недаром носил столь вызывающее название — в оконных проемах тускло поблескивали хоть и немытые с дня основания трактира, но вполне настоящие стекла вместо обычного бычьего пузыря. Я разглядел в окне, как в сгущающейся темноте к трактирной коновязи подъехали несколько всадников, но совершенно не придал этому значения — мало ли кто ездит по аквилонским дорогам в нынешние смутные времена?

Спустя некоторое время в полупустой трактир, где сидели только мы впятером да несколько самых отъявленных деревенских пьянчужек, накачивавшихся дешевым пивом, ввалилась шумная компания дворян, немедленно потребовавших у степенного и пожилого трактирщика пуантенского вина, жаркого и свежих овощей. Дворяне уселись в стороне от нас, в самом дальнем углу, возле пивных бочек.

Ехать уже никуда не хотелось. От тепла и обильной пищи Хальк с Эйвиндом немедленно разомлели, слегка опьяневший Веллан что-то втолковывал Конану (судя по обрывочным фразам, долетавшим до меня, он упрашивал нынешнего аквилонского короля буквально со следующего торгового сезона слать в Пограничье обозы с товарами — мол, найдется на что обменять). Конан угрюмо отмалчивался и изредка бурчал, что к весне, может, не останется ни Пограничья, ни Аквилонии, а торговать будут лишь пузырьками с зеленым туманом.

Я привык замечать все и следить за всем — ремесло обязывало. Но сейчас тоже, как и все остальные, расслабился. Тем более, что предстоит тяжелая ночь. Придется ехать в темноте, чтобы к утру поспеть к Ивелину. Надеюсь, мы застанем город целым и невредимым. Я посчитал, что никто из гостей «Короны Аквилонии» не представляет даже малейшей опасности и просто сидел, потягивая подогретое вино.

— Добрые господа, — в общую залу нежданно-негаданно вошел седобородый старец, присматривавший за лошадьми, и направился прямо к нашему столу. — Добрые господа, у вас ведь была высокая вороная лошадь с красным седлом?

Старикан, на мой взгляд, был слегка перепуган. Что такого могло случиться?

— Это мой конь, — Конан повернулся на звуки голоса. — Не уследил? Украли, что ли?

— Нет, господин, — поклонился старик, сложив руки на груди. — У лошадки что-то с передней ногой. Не иначе, камешек за подкову попал… Не охромела бы. Пойди посмотри…

— Шлет Митра наказание! — буркнул король и, глянув на нас, приказал: — Сидите, сейчас приду.

Быстрым шагом Конан миновал обеденный зал постоялого двора и скрылся за дверью. А вот старец, семенивший вслед, неожиданно свернул к двери кухни… Странно. Вроде бы он должен проводить Конана во двор и показать, что произошло с конем… Я начал подниматься, собираясь пойти за королем. Но не успел.

В таких случаях действует само тело, безо всякого участия разума. Я лишь потом заметил, как недавно приехавшие дворяне вскочили на ноги и схватились за оружие. Первым делом взгляд сосредоточился на медленно-медленно летящем на меня кинжале. В такие моменты время замедляется и, если у тебя достаточно умения и ловкости, ты можешь отбить нацеленный в горло удар. Или уклониться.

Я сделал последнее. Тонкое длинное лезвие свистнуло всего в двух пальцах справа от моей шеи, и с хрустом вонзилось в деревянную стену постоялого двора, под кольцом для факела.

Я успел их сосчитать — врагов было семеро. Все отлично вооружены. Кто мечом, кто саблей, у одного в руке был арбалет. Именно этого типа мне следовало взять на себя. Никто из нашей компании не сумеет увернуться от стрелы… Но с мечниками Веллан и остальные наверняка справятся.

— Эй, зачем вы это делаете?!. — услышал я сдавленный голос Халька и предостерегающий выкрик Эйвинда. Но сейчас не следовало отвлекаться. Прыжок вверх, кувырок в воздухе, левая нога выстреливает прямо, целя в грудь арбалетчику, правая ударяет пяткой по виску. Готово. Он лежит на полу. Остальные успели броситься вперед и схватиться с Хальком, Эйвиндом и Велланом. Противники оставили меня за спинами, о чем весьма скоро пожалеют…

Теперь их пятеро — еще одного нападавшего завалил, как ни странно, Эйвинд, перехвативший руку высокого темноволосого боссонца, а правым кулаком от души врезавший ему меж глаз. Великие боги, да таким ударом можно лося свалить! Крепкий народец в деревнях Пограничья!

Следующего я убил быстро и безболезненно — на шее человека, под ухом есть точки, на которые достаточно просто надавить… Дыхание останавливается мгновенно. Нападать со спины, конечно, не очень хорошо, но хочется самому остаться в живых и помочь друзьям. Хотя чего им помогать? Хальк, даром что библиотекарь и книжник, великолепно управляется с рапирой, поднятой с пола, грамотно отбивая сыплющиеся на него удары. Эйвинд, как видно, не слишком отчетливо понявший, что происходит, оторвал у табурета ножку и со всех сил дубасит ей сразу двоих врагов, умудряясь останавливать их клинки круглым деревянным сидением все того же табурета. А вот Веллан… С ним справиться сложнее всего. У бритунийца огромный вороненый меч, наподобие королевского, и подступиться к господину послу может только большой умелец.

Кстати, а что с нашим королем? Вернее, не с нашим (то есть моим), а с аквилонским? С Его величеством Конаном I? Здесь так орут, что охочий до драк киммериец просто обязан примчаться и принять участие в общем веселье! А его нет… Значит, надо быстро бежать во двор. С оставшимися злодеями подданные Эрхарда вместе с Хальком и без меня разберутся.

…Потрясающе! Нет, великолепным было вовсе не зрелище, открывшееся мне с крыльца, а то обстоятельство, что Конан оставил меч в трактирной зале и теперь отбивался колом. От четверых. Пятый уже отдыхал на земле.

— Мораддин! — Конан меня заметил. — Как прежде! Тебе двое, мне двое!

Да пожалуйста. Стоило один-единственный раз приехать в Аквилонию, как сразу начинают вспоминаться старые времена, наши с варваром приключения в Султанапуре или путешествие в Паган. Как-то мы вдвоем, и глазом не моргнув, уложили сразу десятерых отлично выученных стражников императора Йоритомо. Но было-то это давно… А сейчас ни я, ни Конан уже вовсе не мальчики. Но все равно — стоит опробовать несколько старинных приемов туранской борьбы. Хотя бы вот на этом красавце, повернувшемся ко мне спиной и совершенно не замечающем моего присутствия. Ах, досада, варвар уже успел съездить ему по голове своим бревном… Следовательно, займемся остальными.

Мне с детства учили драться без всякого оружия и противостоять самому опасному врагу, вооруженному любым видом клинка, лука или метательного ножа, а то и всем сразу. Здесь было даже не интересно — нападавшие отлично умели сражаться на мечах, но как только им противопоставляли что-нибудь необычное, мигом терялись.

…Он был уверен, что сейчас развалит меня надвое своим слегка зазубренным у гарды двуручным мечом. Ошибался.

Кувырок вниз и вперед, перекатиться через голову, чтобы оказаться у самых ног врага, и вот его меч с ядовитым свистом рассекает пустоту, а я рублю ребром ладони ему между бедер, ведя руку наверх. Не самые приятные ощущения должны быть у этого парня в месте, именуемом туранскими поэтами «долиной любви». Впрочем, он сам виноват. Вот, полюбуйтесь, даже меч выронил и согнулся едва не вчетверо…

Тут все и закончилось. Мой друг Конан никогда ничего не делает наполовину. Оставшихся двоих разбойников он все-таки зашиб насмерть колом, прежде служившим оглоблей в телеге хозяина трактира, и, сразу вспомнив о наших попутчиках, ринулся к дверям постоялого двора. Оттуда как раз выходил Веллан…

Конан, не глядя, смахнул оборотня-бритунийца с крыльца, так что Веллан свалился в густые заросли шиповника, росшего у фундамента дома, и обернулся лишь на его возмущенный вопль:

— Варвар! Смотри, куда прешь! Едва шею мне не сломал!

В проеме двери появился Хальк и, улыбаясь, уставился на Конана, замершего возле порога.

— Ваше королевское величество, — с гадючьим ядом в голосе произнес библиотекарь. — Не изволь беспокоиться, со злодеями покончено. Нам не нужна помощь изнеженного и впечатлительного монарха. Настоящие мужчины привыкли со всеми неприятностями справляться самостоятельно, без помощи государственной власти.

— Убью, трепло! — рявкнул король. — Вы хоть выяснили, кто они? Сначала в меня стреляли из арбалета, но промахнулись. Потом набросились сразу впятером…

Я вспомнил об одном нападавшем, оставшемся в живых. Том самом, которого я заставил выронить двуручник. Сейчас мы с ним и побеседуем… Э, а где он?

Сбежал. Превозмог боль и сбежал. М-да, что-то я начинаю допускать ошибки в самых простых вещах… Мне следовало скрутить разбойника или хотя бы присмотреть, чтобы он не скрылся. Но сделанного не воротишь. Может, старик-конюх что-нибудь знает?

Конан, ворвавшись в трактир как смерч, окончательно расстроил и без того перепуганного хозяина, обещая прирезать на месте пожилого служку. Когда старикана обнаружили забившимся в кухонный чулан, и Конан за бороду выволок его на свет, выяснилось, что оставшиеся во дворе разбойники потребовали любым способом выманить из трактира высокого темноволосого человека лет сорока, видом похожего на варвара. Пригрозили убить, если не сделает. Вот он и исполнил приказ.

— А с лошадкой все в порядке, — лепетал старикашка. — Это я придумал, про подкову-то. Господин, пощадите, не убивайте!

— Тьфу, — сплюнул король. — Что за дурацкая история! Мораддин, есть какие-нибудь соображения?

Я постоял, подумал, снова осмотрел семь трупов, валявшихся на полу обеденного зала, и сказал самое очевидное:

— Тебя кто-то не любит. Сильно не любит.

— А за что его любить? — подал голос Веллан, выбравшийся наконец из кустов и вошедший в трактир. — Да я чудом жив остался после королевского пинка!

— Королевского? — ахнул трактирщик, с ужасом глядя то на мертвые тела, украсившие его постоялый двор, то на Конана. — Быть не может!

— Правильно, не может, — буркнул Конан. — Этот человек шутит. Пинок был по силе королевским, достойным нынешнего аквилонского владыки. Как известно, злодея, варвара и пьяницы…

— Вот-вот, — закивал бритуниец и сразу сделал вполне разумное предложение: — Месьоры, давайте заплатим за разгром и поедем отсюда побыстрее. Отчего-то сердце мне вещует, что подобные гости вполне могут снова понаехать. Какая разница, где драться — в лесу или на постоялом дворе? Поговорим обо всем по дороге.

Трактирщик остался в доме, любуясь на десяток старых золотых кесариев с профилем Нумедидеса (Конан расщедрился), оробевшие и притихшие пьяницы начали тихо обсуждать случившееся, с восторженным ужасом поглядывая нам вслед, а мы, отвязав лошадей, забрались в седла и выехали на едва серевшую в темноте дорогу.

Мы старательно дожидались рассвета, расположившись лагерем на заросшем молодой еловой порослью холме. Это я посоветовал Конану не подъезжать к городку раньше восхода солнца. Подземная тварь словно знала, что люди ночами спят у себя в домах, а не уходят работать в поле или выезжают из города по торговым делам. И потому смертоносные зеленые облака появлялись только от заката до рассвета…

Спасибо Хальку — он захватил с собой самые подробные карты междуречья Ширки и Хорота. Некоторые из них были составлены лучшими учеными мужами Аквилонии специально для королевского войска, и я предпочел не спрашивать почтенного библиотекаря, откуда он достал эти планы. Одно хорошо — там были обозначены не то что проселочные дороги или хутора в один-два дома, но даже небольшие тропинки в лесу и остатки давно разрушенных хижин охотников.

Холм находился возле самой дороги на Ивелин, вернее, она огибала пологую возвышенность с полуночной стороны. Мы забрались наверх, спотыкаясь в темноте о старые полусгнившие стволы, и развели небольшой костерок.

Веллан, обладавший недоступным обычному человеку чутьем на опасность, сказал, будто пока не чувствует угрозы, а налетающий со стороны Ивелина ветерок, попахивающий дымом очагов, говорит о том, что люди живы и выброса подземного огня минувшей ночью не случилось.

— Значит, это произойдет завтра, — зевнул Хальк. Библиотекарь стоял возле костра, протянув к нему руки. Ночь выдалась не слишком теплой. — Если до утра все обойдется — с самым рассветом мы должны приехать в город.

— А дальше куда? — спросил Конан. Его величество уселся на расстеленный плащ и, меланхолично поглядывая на пламя, отхлебывал из своей фляги. Судя по запаху, король в одиночку тешил себя красным вином.

— Дальше? — Хальк бросился к своей лошади, порылся в седельной суме и, вытащив оттуда несколько потрепанных свитков, прибежал обратно. Эйвинд с Велланом, вооружившись мечами, пытались разрубить на дрова давным-давно поваленный лесорубами еловый ствол. — Катакомбы, располагающиеся под городом, прорывались в течении последних трехсот лет… Еще при короле Эпамидонте V здесь начали разработку серого и розового мрамора. Во времена правления Сигиберта…

— Хальк, — перебил его Конан. — Мне не нужна история про моих коронованных предшественников. Ты про подземелья расскажи.

— Я про них и рассказываю! — возмутился библиотекарь. — А ты мешаешь! Думаешь, королям все позволено? Ты сколько книжек за всю жизнь прочитал, варварская душа?

Конан лишь поморщился, а я едва сдержал улыбку. Еще одна наглядная иллюстрация свободы нравов при тарантийском дворе. Попробовал бы Хальк сказать хоть что-либо подобное нашему Нимеду! Я не спорю, Нимед — человек мягкий и отходчивый, но любые нарушения этикета и недозволительное обхождение с царственной особой выводят его из себя. Хальк уже на следующий день оказался бы в ссылке в каком-нибудь медвежьем углу, если не на галерах. А Конан терпит. Впрочем, во дворце библиотекарь ведет себя куда приличнее…

— Прочитал, прочитал, — вяло отмахнулся король. — Ты же сам, с мерзкой ухмылочкой, подсовываешь мне сочинения этого болвана Петрониуса. Признайся, на самом деле это ты пишешь подобные гадости о своем короле? И всякие дурацкие сказки о волшебных колечках или драконах, охраняющих золото?

Некоторое время между Хальком и Конаном продолжалась оживленная словесная перепалка, во время которой библиотекарь оправдывался и клялся, что к сочинителю Петрониусу не имеет никакого отношения…

Я вспомнил, что знаменитейший тарантийский сказочник, именем Петрониус (между прочим, списками с его сочинений упоенно зачитывались мои дети), действительно перешел в последнее время на благодатную тему — описание давно прошедших приключений нынешнего короля. Работы ему хватит, надо полагать, очень надолго. А я сам больше люблю повествования Стефана, Короля Историй. Когда время позволяет почитать не деловые письма, а что-нибудь для души.

Наконец, по дружному требованию Конана и Веллана Хальк прекратил ненужные разговоры и начал объяснять устройство мраморных копей под Ивелином.

— …Из подземелий наружу ведет около полутора десятков выходов, — Хальк водил пальцем по старинному плану, датированному, как я заметил, 1230 годом. Значит, составлен он больше полусотни лет назад. — Почти все проходы вниз были завалены, когда копи иссякли. Однако сохранился главный вход, начинающийся на дворе каменотесной мастерской Ивелина. Это через две улицы от полуденного въезда в город. Шлюз, через который пропускалась вода из озера, расположен не меньше, чем в восьми сотнях шагов от входа. План, к сожалению, не слишком подробный, но найти врот шлюза вполне возможно… Если мы сумеем полностью открыть заслонку, вода сначала заполнит каменные чаны для промывки мрамора, а затем хлынет вниз. Катакомбы очень глубокие, не меньше десятка подземных этажей…

— Восхитительно, — проворчал Веллан, подбрасывая дров в костер. — А откуда ты знаешь, что напор воды будет достаточно силен для того, чтобы быстро затопить все коридоры и как следует охладить нашего подземного гостя?

— Не знаю, — пожал плечами Хальк. — Разберемся. Кстати, Конан, а вдруг нас не пустят в мастерские? Или проход перекрыт дверью с замком?

— Пустят, — ответил король. — У меня с собой парочка чистых гербовых бумаг с государственной печатью. В крайнем случае я быстренько напишу приказ короля. Пусть посмеют ослушаться! Король я или не король?

— Сейчас, — вкрадчиво сказал Веллан, — ты бродяга, сопровождаемый подозрительной компанией, разбойник и убийца. Скольких ты прикончил сегодня вечером, а?

— На себя посмотри, нелюдь! — киммериец после упоминания о случившемся в трактире помрачнел. Тут я решил, что стоит поговорить о столь непонятном происшествии. Такое впечатление, что в «Короне Аквилонии» мы стали свидетелями попытки (и бездарно провалившейся, скажу я вам) покушения на короля.

Конан угрюмо выслушал мои соображения, подумал и ответил:

— Если всерьез пытались убить не Конана из Киммерии, а короля аквилонского, то покушение было спланировано заранее, до нашего отъезда из Тарантии. Они просто воспользовались первым же подходящим случаем и проследили наш путь…

— Согласен, — кивнул я, мигом вспомнив о письме Стейны, в котором говорилось о пьяных речах кофийского вояки. — А в самм дворце ты не замечал ничего подозрительного? Просперо или барон Гленнор ничего не докладывали?

— Нет, — покачал головой Конан. — Тишь до благодать. Никаких заговоров. Но дворянство меня все равно не очень любит…

— И правильно делает, — вставил свое словечко Хальк. — Хотя все заговоры не идут дальше слов, произносимых обычно шепотом и за твоей спиной. Сколько я подобных разговорчиков слышал во дворце!

— А почему не доложил? — грозно сдвинул брови король.

— А меня и не спрашивали. Только вот что я заметил, — Хальк многозначительно поднял указательный палец. — Кофийский шпион в Тарантии…

— Постой, постой, — Конан подался вперед. — Какой кофийский шпион? Почему я ничего не знаю?

— Великий Митра! — страдальчески воздел руки Хальк. — Всем известно, что главный писарь налогового департамента подкуплен Страбонусом и собирает про тебя сплетни для Хоршемиша! Барон Гленнор его не трогает, а мы все подбрасываем писарю самые невероятные байки. И ему работа, и нам развлечение.

— Кошмар! — Конан сплюнул. — Что творится в стране!

— Приедешь в столицу, — проворчал Эйвинд, внимательно следивший за разговором, но доселе не вмешивавшийся, — наведи порядок. У нас шпиона давно бы повесили…

— Помолчи, — прикрикнул на Эйвинда Хальк. — Так вот, наш кофийский шпион в последнее время очень забеспокоился и подал в отставку. Но Публио его не отпустил из-за нынешних событий. Сейчас любая пара рук на счету. Все остальные шпионы…

— Сколько их? — простонал Конан. — Почему король обо всем узнает последним?

Я, будучи не в силах далее сдерживать смех, зажал рот ладонью. Веселая страна эта Аквилония… Но ничего, пройдет годик-другой, Конан освоится и поймет, что страшны не те лазутчики, о которых знает вся столица, а настоящие — люди, на которых не может пасть даже тень подозрения. У меня в Тарантии лишь один такой человек, а все остальные, предназначены для отвода глаз и являются всеобщим посмешищем, наподобие незадачливого писаря.

Однако Хальк, сам того не понимая, разгласил ценные для меня сведения. Если канцелярская крыса из налогового департамента действительно куплена с потрохами Страбонусом, то почему она подает в отставку с выгодной должности при ведомстве Публио? Почему это прошение почти совпадает по времени с докладами из Турана о возможной опасности для аквилонской короны и бездарным покушением минувшим вечером?

Хальк, видимо, решил окончательно расстроить своего короля, и под издевательский хохот Веллана перечислил с десяток ошивающихся при дворе «шпионов», среди которых встретился и совершенно безобидный человек, подкупленный мною года четыре назад. От этого бестолкового канцеляриста пятый департамент Немедии в лучшем случае получал сообщения о меню на торжественных обедах или о количестве повредивших ногу лошадей на королевских конюшнях. К моему облегчению, Хальк ни разу не помянул имя человека, которым я, как начальник тайной службы, безмерно дорожу…

— Всех повешу! — ярился король после речи библиотекаря. — А в первую очередь — Просперо и барона Гленнора! И тебя тоже, за недоносительство!

— Я дворянин, — всерьез оскорбился Хальк. — Доносы не имеют ничего общего с дворянской честью! Между прочим, мой король, все перечисленные только что люди живут в Тарантии уже долгие годы, и вряд ли представляют самую малую опасность. Гленнор отлично знает о них, но не трогает, а просто следит вполглаза…

— Правильно, — согласился я. Конан раздраженно посмотрел в мою сторону. — Вот, между прочим, я тоже терплю лазутчика вашего Гленнора во дворце Нимеда, и даже не одного, а целую компанию. Конан, пойми, опасаться надо скрытого, а не явного…

Невероятная была картина: темная осенняя ночь, на пригорке у костра, позабыв о гибнущем мире, сидят трое людей, полугном и оборотень, и начальник тайной службы Немедии поучает аквилонского короля, каким образом следует избегать заговоров и лучше следить за безопасностью страны. Расскажи кому — не поверят!..

До рассвета не произошло ничего страшного. Едва небо на восходе налилось светом Ока Митры и стало возможно рассмотреть окружающую нас местность, Конан, уставший от заумных бесед и постоянных подтруниваний со стороны Халька и Веллана, приказал собираться. До города Ивелина оставалось не более лиги пути.

— Знакомо, знакомо, — бормотал я, оглядывая темно-красные со светлыми прожилками стены подземелья. — Конан, помнишь медные рудники в Кезанкийских горах?

— Лучше, чем хотелось бы, — ответил король, поднимая факел высоко над головой. — Правда, там переходы были куда запутаннее, а мрамора значительно меньше. И летучие мыши жили… Кстати, Мораддин, а где твой беленький уродец?

Конан затронул больную для меня тему. Я приручил однажды летучую мышку, отличавшуюся от прочих сородичей необычной белой окраской — это случилось за год до того, как я познакомился с киммерийцем. Мышка с тех пор неотлучно находилась при мне в качестве необычного домашнего животного. К сожалению, у этих зверюшек весьма небольшой срок жизни, и моя любимица умерла три-четыре года назад, уже в Бельверусе. Вначале я хотел завести еще одну такую же тварь, но Хейд, няня моих детей, и многие другие домашние ужасно боялись летучих мышей. Поэтому я остановил свой выбор на собаке — громадном сером волкодаве. Таких собак разводили горцы на полуночном восходе Аквилонии, и мой дальний знакомый, Коннахт Мабидан, два года назад прислал мне в подарок щенка. Вестри и Долиана до сих пор ездят на нем, будто на коне, настолько мой пес огромен… В соответствии с традициями, он носит горское имя — Бриан.

Конан, не дождавшись моего ответа, зашагал дальше, по направлению, указанному Хальком. Библиотекарь немного побаивался подземелий, да и Эйвинд тоже. Но я — потомок гномов, Веллан, отлично видевший в темноте, и Конан были спокойны. До врота, открывавшего шлюз, идти было недолго, а верхние уровни старых катакомб не являлись столь запутанными, как глубинные этажи…

…С шестым послеполуночным колоколом, отзвонившим на башне храма Митры, мы ворвались в Ивелин, стоящий на берегу окруженного лесом вытянутого озера. Удивительны эти захолустные городки — люди не паникуют, жизнь течет размеренно, в столь ранний час открыты трактиры. Городская стража, набранная из отставных военных, не обратила на пятерых всадников никакого внимания, даже не спросив подорожных. Мы заехали в один из постоялых дворов — немножко поесть, а заодно расспросить хозяина о здешних катакомбах — и получили совет обратиться к сторожу заброшенных каменотесных мастерских, находящихся на окраине города.

Люди, живущие в Ивелине, конечно же, слышали о надвигающейся с полуночи опасности, об опустошении Велитриума и прочих бедах, доставляемых подземным огнем. Но относились к слухам о постигшем Аквилонию несчастье так, словно выбросы зеленого пламени происходили в чужой и далекой стране. Трактирщик прямо заявил, что уезжать не собирается и, если на то пошло, то Митра оградит своих верных слуг от чужеземной напасти.

Конан заново впал в угрюмство — кем ему приходится править? Сплошные бестолочи. Неужели у людей абсолютно пропал инстинкт самосохранения? Любой нормальный человек, чтобы сохранить жизнь, а главное — душу, дарованную Митрой, давно ушел бы на полдень, в Пуантен или к границам Зингары! А эти сидят в своих прогнивших деревянных домах, берегут скудное добро и с места их не может сдвинуть даже угроза всеобщей катастрофы…

Постоялый двор находился совсем рядом со старыми мастерскими, и мы немедля поехали к скривившемуся деревянному забору, огораживавшему место, где раньше десятки каменотесов отшлифовывали мраморные плиты, предназначенные для герцогских и королевских дворцов. У ворот нас встретил сторож, вернее, сторожиха. Пожилая, иссушенная временем женщина была вооружена не чем-нибудь, а отличным тауранским арбалетом и вначале ни за что не желала пускать нас внутрь.

Конан принял мудрое решение: он послал к старухе Веллана, самого обаятельного из нашей компании. Разумеется, предварительно снабдив его несколькими золотыми кесариями. Неизвестно, о чем оборотень из Пограничья толковал с грозной старухой, но вскоре ворота отворились и мы беспрепятственно въехали во двор бывших мастерских. Оказывается, золото безотказно действует не только на столичных чиновников, но и на решительных провинциальных бабушек, готовых палить из арбалета во всякого, посягнувшего на собственность ее хозяина.

Попутно выяснилось, что таковым хозяином является сам Конан — мастерские и копи доныне принадлежали аквилонской короне, а не местному герцогу…

Вход в лабиринты катакомб отыскался быстро. Единственно, нам (вернее, мне) пришлось повозиться к гигантским висячим замком, запиравшем железную дверь, просто выбить которую было невозможно. Конан только ухмылялся, видя, как я колупаюсь острием кинжала в скважине замка, а позже заметил, что лет двадцать назад в Шадизаре (в определенных кругах) мне цены бы не было.

После этих слов короля Хальк откровенно заржал, а Эйвинд недоумевающе посмотрел на библиотекаря, не понимая, что именно его так сильно насмешило.

Веллан пошел первым, за ним я, вслед топали остальные. Конан догадался еще в Тарантии захватить с собой пару десятков факелов, и теперь ровная подземная дорога, отполированная тысячами сапог и башмаков некогда сновавших здесь мастеровых, вела нас к водяному шлюзу.

— Здесь, — уверенно сказал Хальк, когда мы вышли в четырехугольный вытянутый зал. — Пожалуйста, месьоры, вот тут и открывается шлюз.

В центре зала торчали две покрытые многолетней пылью тяжелые деревянные крестовины, соединенные заржавленными цепями. Если начать вращать эти вороты, затапливающая подземный канал вода из Утиного озера начнет переливаться в чаны, где раньше промывали камень. Вон они, эти чаны — громадные, вырубленные из цельного куска камня сосуды, числом семь. Над каждым — залепленная ржавой чешуей стальная пластина, размером со щит аквилонского легионера. Обычно шлюзы открывались лишь на несколько дюймов, чтобы залить воду в емкости, из которых она затем удалялась по канавкам, прорубленным в теле скалы.

— Если сейчас открыть шлюзы на полную ширину, — Хальк бегал по залу и показывал, — напор воды будет достаточным, чтобы затопить несколько уровней катакомб за время от полуденного колокола до первой послеполуденной четверти! То есть времени, чтобы выбраться отсюда, будет в обрез!

— Постой, постой, — Конан поднял руку, останавливая бибилиотекаря. — Хальк, разве подземелья надо затапливать сейчас? Ведь мы не знаем, когда придет эта тварь. И придет ли вообще? А вдруг она почует воду и не станет подниматься наверх под Ивелином?

— А? — переспросил библиотекарь и вдруг схватился за голову. — Солнцеликий Митра, почему ты вразумил не меня, а этого варвара, напялившего на голову корону Эпимитриуса?

— Дело говори! — рявкнул Конан, первым не выдержав повисшего в воздухе молчания.

Хальк, как-то странно и печально глядя на нас, тусклым голосом проговорил:

— Друзья мои, кажется, мы не учли одного важнейшего обстоятельства. Если подземная дрянь действительно вынырнет из глубин под Ивелином, в этих самых катакомбах, и мы внезапно зальем ее водой, значит, человек, открывающий шлюзы, будет находиться в этой самой зале… Герцог Пуантенский был прав, говоря, что вода в соприкосновении с огнем образует пар, выходящий наружу. У того, кто останется здесь вращать ворот, будет прекрасная возможность умереть.

— И не только у него, — меня неожиданно осенила догадка. — Пар, рвущийся на волю, разрушит подземелья, и появится на поверхности там, где стоит город. Над нашими головами. Обрушившиеся пещеры увлекут за собой и дома… Конан, ты понимаешь, что, уничтожив зверюгу, мы превратим Ивелин в руины?

— А если она останется жива, — вполголоса заметил король, — то вообще все жители города погибнут. Вернее, превратятся в чудовищ. Что, по-твоему, лучше?

Некоторое время все растерянно переглядывались. Наконец, я решился высказать свои соображения:

— Конан, ты все-таки король. У тебя с собой государственная печать и королевская цепь под плащом. Поднимись наверх и иди к бургомистру. Пусть он вывезет из города всех, кого возможно. До заката у нас много времени.

— Извини, любезный граф, — подал голос Веллан и хмуро посмотрел на меня, — но ты предлагаешь неразумное решение. Может, я чего не понимаю, но, как кажется, подземное чудовище всегда знает, что над ним находятся люди. Оно, наверное, чует их. Вспомни, что выбросы зеленого огня случались только под городами и деревнями, а не в лесу и не в поле. Если Конан уведет людей — тогда мы потеряем единственную возможность убить проклятую тварь!

— Точно, — поддержал Веллана Хальк. — Конан, вспомни, что в Ивелине живет от силы три тысячи человек, а в Тарантии — полные сто пятьдесят тысяч. Следующей жертвой будет твой столичный город… Месьор Мораддин не учитывает одного: если чудовище расколется от холодной воды, Ивелин может и не пострадать. А если оно пойдет дальше — Аквилония перестанет быть королевством, населенным людьми.

— Так! — Конан приобрел решительный вид и стало понятно, что он не послушает моего совета. — Я не пойду к бургомистру. Пусть все будет, как решили…

В этот момент, словно эхом на слова короля, по гулким коридорам подземелий прокатился тихий-тихий скрежещущий звук, словно в отдалении скребла когтями огромная крыса. Я ощутил, как пол под ногами на несколько мгновений задрожал, а затем послышалось очень далекое, но явственно различимое гудение. Такое впечатление, что в деревянную бочку посадили неимоверное количество жирных зеленых мух…

— Оно приближается, — робко сказал Эйвинд. — Вы все были правы, господа мои. Чудовище собирается напасть на Ивелин. Наверное, к закату оно будет здесь.

— Кто останется? — неожиданно спросил Хальк, стараясь скрыть дрожь в голосе. Библиотекарь, как видно, испугался едва слышного звука, идущего из глубин земли. — Совершенно точно нельзя оставаться Конану…

— Это почему? — возмущенно перебил киммериец. — В конце концов, я правлю этой страной и чудище напало на мои владения!..

— Вот именно, — отозвался Веллан. — Поэтому и нельзя. Ты — король. Ты должен вернуться в столицу, чем бы не закончилась наша авантюра. Либо с победой, либо затем, чтобы заняться спасением уцелевших. По-моему, граф Мораддин тоже не должен находиться здесь. На нем лежит ответственность за Немедию. Останутся либо я, либо Эйвинд с Хальком.

— Я не уйду, — упрямо заявил Эйвинд и нахмурился, словно его кто-то гнал из подземелий. — Я должен отомстить за Райту.

— Хальк, — Веллан повернулся к библиотекарю. — Ты тоже уходи с королем и графом Эрде.

— Какого демона?! — мне было видно, что Конан не на шутку разозлился. — Почему ты распоряжаешься здесь, нелюдь четвероногая? Кто король, ты или я?

— Хватит! — повысил голос Веллан. — Мы с Эйвиндом сумеем за себя постоять. А если погибнем — поставишь нам золотой памятник в Тарантии. Желательно с поверженным драконом, лежащим у ног. Хальк придумает, какой.

— Постойте, — проговорил я. — Все-таки мой отец — гном, да и мне самому не привыкать к пещерам. Кроме того, я обучен некоторым вещам, недоступным даже оборотню…

— При чем тут оборотни? — перебил меня Хальк. Я вспомнил, что единственным в нашей маленькой компании, не подозревавшим о истинной сущности Веллана, оставался библиотекарь. — Объясните, о чем идет речь?!

— Обо мне, — с коротким смешком отозвался посол Эрхарда. — Кстати, у Эйвинда хватит силушки отворить шлюзы без меня, а я сам больше пригожусь нашему асиру… немного в другом виде. Король прав — четыре ноги порой лучше двух. Я смогу бегать на нижние уровни и следить за происходящим. Месьор Хальк, дело в том, что я — оборотень.

— Нелюдь он, а не оборотень, — буркнул Конан. — Все они в Пограничье сумасшедшие, начиная с короля! Ладно, уговорили. Хальк, Мораддин, пошли наверх. Веллан, мы будем вас ждать с лошадьми на пригорке, где ночевали сегодня. Хальк, червяк книжный, отдай Веллану планы подземелий…

Прощание вышло недолгим и каким-то скомканным. Мы пожелали успеха асиру и бритунийцу, оставили им прихваченные с поверхности два мешка с едой, две бутылки вина и с десяток факелов, а сами отправились по коридору к выходу.

Наверху нас встретило желтое осеннее солнце, уже склонявшееся к закату.

Глава десятая

ВЕЛЛАН, ВТОРОЙ РАССКАЗ

Аквилония, подземелья под городом Ивелин.

18 день второй осенней луны, 1288 г. Вечер.

«…Мы не могли ожидать, что предпринятая тайная экспедиция к Ивелину и дерзкий план уничтожения подземного чудовища приведут к столь разрушительным и страшным последствиям. Все ученые мужи, с коими мне приходилось разговаривать после событий в Ивелине, единогласно утверждали — ни одно живое существо со времен атлантов и Валузии не способно было причинить столько бедствий одновременно. Засим многомудрые учителя из Тарантийского Обители Мудрости сочли, что катастрофа 18 дня второй осенней луны не была спровоцирована действиями людей, но произошла из-за стечения невероятных обстоятельств. Якобы король Конан Iи его сопровождающие наблюдали в Ивелине явление вулканического происхождения. К моим доводам и объяснениям они прислушаться не смогли или не захотели.

…И по прошествии длительного времени считается, будто король или нанял могущественного волшебника, испепелившего чудовище, а с ним и город, или случилось прямое вмешательство божественных сил и ради спасения Аквилонии с небес сошел сам Лучезарный Митра…

Я свидетельствую, что все происходило по-иному.»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Вот ведь какая дурацкая история приключилась…

Наверное, все, произошедшее с нами за последние два десятка дней, надо именовать судьбой. «С нами» — то есть со мной, Велланом из Бритунии, и с Эйвиндом из Райты. Самое смешное в другом: Эрхард, отсылая посланцев к королю Нимеду с просьбой о помощи, даже подозревать не мог, что его собственного начальника стражи и деревенского парня, оказавшегося свидетелем первого появления зеленого пламени, занесет аж в Аквилонию. И что они будут первыми, осмелившимися всерьез противостоять подземной твари, опустошающей закатные земли.

Честное слово, я никогда не рвался в герои. Просто так получилось. Нет, конечно, в подземельях, у шлюзов, могли остаться и граф Мораддин, и сам Конан. Однако они люди серьезные (первый, напомню, король, другой приближенный короля) и подставлять свою шкуру под укусы неизвестной зверюги им нельзя. Я, кстати, невероятно удивился, когда Конан столь легко позволил уговорить себя покинуть подземелья. Зная с прежних времен бешеный нрав этого киммерийца, я был глубоко уверен, что Конан, если мы будем возражать против его решения остаться, перебьет нас всех или вышвырнет из копей, но самолично останется топить чудовище. А он ушел. Видимо, варвар становится настоящим королем…

Я сразу заметил, как сильно он изменился за прошедшие четыре года. В Пограничье, когда мы охотились на Бешеного Вожака, Конан всегда кидался вперед очертя голову, не рассуждая и не подсчитывая количество врагов. Он оказался единственным из всего десятка Эрхарда, осмелившимся выступить против Бешеного Вожака в поединке. Конан тогда дрался не только за себя, но и за нас. Если бы варвар проиграл — сейчас наши косточки лежали бы в заброшенном граскаальском храме, а души гуляли по Серым Равнинам.

Теперь Конан человек степенный. Правда, его серьезность и надлежащее королю величие больше показные. Посейчас не могу забыть, как он встретил нас с Мораддином на дороге в Тарантию. Мы пересекли Немедийские горы, и сначала ехали по тракту, проложенному на восходном берегу Хорота, а затем свернули на дорогу, ведущую от Танасула к столице.

Мы постепенно нагоняли четверых всадников. У меня зрение очень хорошее, не то что у графа Мораддина, и мне даже обидно стало, когда именно Мораддин первым опознал в одном из четырех незнакомцев аквилонского короля.

Я начал было спорить с Мораддином, но очень скоро мы решили просто догнать всадников и окликнуть. Если мы обознались — просто извинимся и спросим дорогу…

Конан Мораддина едва не придушил. Я сначала очень удивился — варвар стащил графа с седла и начал орать что-то наподобие: «Где ты так долго пропадал?» Только потом Мораддин и Конан объяснили мне, что были знакомы раньше, много лет назад. Но во время встречи на дороге, я просто от души посмеялся. Представьте только: мелкий дождик, старый тракт, раскисшая грязь, все мы едва с седел не падаем от усталости. А аквилонский король, стоя в глине едва ли не по колено, вовсю обнимает немедийского графа. Причем надо учесть большую разницу в их росте — месьор Мораддин макушкой достает Конану едва до грудины…

Вот тут меня и разобрал смех, да такой, что я сполз с лошади, уткнулся в ее гриву и всхлипывал, не в силах остановиться. Наверное, со стороны я выглядел полным дураком, но мне было как-то все равно.

Зато во дворце Конан хотел казаться строгим. Распоряжался вовсю, ходил с поднятой головой. Казалось — сейчас носом потолок поцарапает. На людях ко мне иначе как «месьор Веллан» не обращался. В общем, старательно пытался выглядеть королем. Не слишком хорошо, однако, это у него получается. Нимед — другое дело. Старик из Бельверуса всю жизнь во дворцовых покоях прожил. Только взгляд на Нимеда бросишь, сразу видно — король!..

А Конан раньше если с правителями и общался, то очень своеобразным способом. Между прочим, именно киммериец прирезал памятной зимой 1284 года короля Пограничья Хьярелла. Где тут обучиться дворцовой куртуазии…

Конан превратился из короля обратно в нормального человека, только когда мы приехали из столицы сюда, в Ивелин. Но киммериец, что характерно, наверняка и останется человеком. А вот мы с Эйвиндом этим вечером вполне можем превратиться в самых настоящих покойников. Или, что гораздо хуже — в тварей, порождаемых зеленым туманом.

Впрочем, мне превращение в чудовище не грозит. Оборотни от зеленого огня умирают, и, как я полагаю, не самой легкой и приятной смертью…

— Веллан, посмотри план, — отвлек меня от грустных мыслей Эйвинд. — Ты грамотный, должен разбираться.

Я запалил второй факел, так как оставленный нам Конаном огонь начал потухать, и развернул свиток Халька. Нет, конечно, я, в отличие от Эйвинда, умею читать, и не только на аквилонском… Но для того, чтобы разобраться в карте подземелий, моих скромных способностей вряд ли хватит. Это я понял сразу, едва глянув на немыслимое переплетение линий, специальных значков, которые используют только горные рабочие, и увидев малопонятные сокращенные надписи. Единственное, что я сумел уяснить в точности — мы находились неподалеку от входа на следующий уровень катакомб. Там была лестница, вырубленная прямо в породе.

— Я думаю, чудище придет с закатной стороны, — заметил Эйвинд, смотревший, сдвинув брови, на план. — А где мы сейчас стоим?

— Здесь, — я ткнул пальцем в свиток, туда, где были прорисованы семь квадратиков, обозначавших шлюзы. — Эйв, посмотри сюда. Насколько я понимаю, самый центр города отстоит от нас приблизительно на тысячу шагов. Зверюга же выныривала из-под земли обычно не в самой середине уже опустошенных поселков, а ближе к краю.

— Иногда даже вовсе за оградой — добавил асир. — Мы входили в подземелье со стороны полуденных ворот города. Внизу свернули налево, то есть к закату. Значит, тварь никак не сможет нас миновать…

Обрадовал, нечего сказать. Я и так начинаю ощущать неприятное сжимание где-то под грудиной, обычно сопровождающее чувство страха — моя звериная половина тоненько скулит, призывая бросить это дело ко всем демонам Нижнего мира и сбежать. Волк, сидящий во мне, лучше знает, с чем можно бороться, а с чем нельзя.

Камень под ногами начал весьма ощутимо подрагивать, но я почему-то точно знал — огненное чудовище пока далеко. Лигах в двух от города. Оно, безусловно, продолжает ползти, каким-то чудом прорывая нору в камне и песке, и его движение явственно чувствуется. Видимо, Хальк был прав, говоря, что тварь очень большая. Такое сотрясение почвы может вызвать существо, значительно превосходящее по размерам всех известных мне живых тварей.

— Вот интересно, — вдруг задумчиво проговорил Эйвинд. — Эта тварь живая или?.. Ну, я хочу сказать, что демоны — они ведь тоже кажутся живыми, а на самом деле мертвые.

— Не знаю, — усмехнулся я, и вдруг меня пронзила совсем неожиданная мысль, которой я поспешил поделиться с моими деревенским приятелем:

— Эйвинд, а почему мы все уверены, что чудовище является либо живой тварью, либо демоном?

— А чем же еще? — удивился Эйвинд.

— Я, конечно, понимаю, что такого просто не может быть, — осторожно начал я. — Но вдруг это чучело кем-нибудь сделано из неживого материала? Вдруг оно является чем-то наподобие… Ну, например, водяной мельницы или осадного орудия?

— Ерунда, — покачал головой Эйв. — Сам подумай, как можно осадную башню заставить ползти под землей, да еще плеваться зеленым огнем? И кто тогда башней управляет? Если человек, то он должен видеть, что творится снаружи, на земле. Не вслепую же тащиться! Однако я не думаю, что человек может сотворить такое вот… существо, в общем.

— Постой, постой, — я вытянул руку к Эйвинду, заставляя его замолчать. Мысль была ускользающей и какой-то невероятной. Именно поэтому я боялся упустить ее раз и навсегда. — Ведь гном, которого ты нашел, говорил, будто их клан раскопал под горами очень большую штуковину. Не железную, не деревянную, а какую-то иную… Если гномы пытались пробраться внутрь, значит… Нет, не понимаю! Если есть дверь — значит должен быть и создавший эту дверь, повесивший ее на петли. Или карлики хотели забраться внутрь чудовища через его рот?

Эйвинд помолчал, подвигал бровями, размышляя, а потом высказался:

— Я знаешь, что думаю? Наверное, под Граскаалем спало не одно такое чудище, а несколько. Гномы случайно разбудили двоих, которые пошли крушить Аквилонию с Немедией и Пограничье. Только одного не могу понять: выходит, существа выползли из-под Граскааля только ради того, чтобы плеваться зеленым огнем? Они им плюются, чтобы превращать людей в невиданных тварей, так?

— Ну, согласен, — подтвердил я. — И что дальше?

— Все твари идут куда-то к полуночи, через Пограничье, в горы. Мы никогда не думали, зачем они туда идут?

— В горы, — пробормотал я. — Знаешь, есть единственное разумное объяснение, которое приходит мне в голову — какой-нибудь окончательно спятивший гиперборейский колдун с помощью подземных тварей создает армию измененных людей. Когда их соберется достаточное число, он начнет войну против стран Заката. Ты ведь сам только что сказал об измененных людях, идущих на полночь? А если они идут не в Граскааль, а через перевалы, в Гиперборею? Мы же не знаем…

— Помнишь волшебника? — спросил Эйвинд. — Этого, Тота… ну, как его?

— Тотланта? — переспросил я. — Конечно. Он поехал за стадом, в которое превратились люди графа Мораддина. Может, у стигийца получится разведать, куда направляются измененные?

— Слушай, — Эйвинд вдруг хлопнул меня по плечу, да так сильно, что я едва не упал. Рука у него тяжелая. — Я придумал одну вещь. Давай спустимся вниз и посмотрим поближе, какое чудище из себя! Надо бы выяснить, живое оно или нет…

— С ума сошел? — запротестовал я. — Во-первых, оно может напасть на нас. Во-вторых, мы можем не успеть открыть водяные шлюзы прежде чем существо выбросит зеленое облако. Тогда нам точно конец. И все планы Конана с Хальком рухнут, а от Аквилонии останется пустое место. Никуда я не пойду!

— Тогда я сам схожу, — с решительностью в голосе заявил Эйвинд. — Хочу зверю в глаза посмотреть и спросить, что ему Райта да мои родичи сделали?

— А если у него глаз нет? — усмехнулся я углом рта. — И оно разговаривать не умеет? Брось! Ерунду ты придумал. Останемся здесь и будем ждать, а когда тварь появится, откроем шлюзы…

— Ты боишься, — сказал Эйвинд, не обращая внимания на изменившееся выражение моего лица. — И я даже знаю, почему. Вы, оборотни, всегда пугаетесь всяких необычностей гораздо больше людей.

— Вот что, — начал я угрожающим тоном. — По-моему, тебе лучше сейчас помолчать…

— Я еще не все сказал, — отмахнулся Эйвинд, перебив. — Я же не говорю, что ты боишься вообще. Просто чудовище из подземелий пугает твою волчью половину.

Один к одному мои мысли. Впрочем, Эйвинд сам рассказывал, будто в его деревне жили оборотни и он наверняка сумел неплохо изучить моих сородичей. Но позволять деревенскому мальчишке обвинять меня, Веллана Бритунийца, в трусости? Не позволю!

— Хорошо, — преувеличенно холодным тоном сказал я. — Пойдем. Но предупреждаю — мне придется сменить облик. По крайней мере, если заблудимся, я сумею отыскать дорогу обратно.

Эйвинд только плечами пожал. А я поставил к стене возле одного из воротов свой меч, расстегнул пояс и начал раздеваться. Эйвинд невозмутимо смотрел.

Я как-то упоминал, что превращаться из человека в волка довольно просто. Я лег набок на расстеленном плаще, закрыл глаза и даже сам не заметил, как кожа начала менять цвет, пробилась серо-серебристая шерсть, а лицо вытянулось, превращаясь в волчью морду…

— Здорово! — где-то слева вздохнул Эйвинд. — Который раз смотрю, и всегда диву даюсь.

Да мало ли чему ты удивляешься, оглобля деревенская! Я вот сейчас удивлен гораздо больше. Едва сознание прояснилось, я осмотрелся, пользуясь недоступными человеку возможностями. Слух, обоняние, способность чувствовать приближение врага со всей ясностью говорили — зверь, исторгающий зеленый огонь, совсем неподалеку. Из мельчайших щелей в камне приходил слабый, едва уловимый запах раскаленной породы, были слышны хруст и потрескивание, а также появился совсем непонятный и прежде неизвестный звук. Создавалось впечатление, что под землей ползет гигантский снежный червяк, шурша ребристыми боками о стенки норы.

И еще я понял, что приближающееся к нам с Эйвиндом существо, скорее всего, не является живым.

— Пошли? — Эйвинд вопросительно посмотрел на меня. — Ты запомнил план? Где дорога вниз?

Когда мою человеческую сущность сменяет волчья, я получаю сразу несколько преимуществ. Во-первых, я бегаю гораздо быстрее. Конан, еще в старые времена охоты за Книгой Бытия, насмотревшись на меня, Эртеля и кое-кого еще из нашего рода, долго качал головой и говорил, что, когда остепенится и заведет семейство, дом и хозяйство, обязательно наймет оборотня в качестве сторожевой собаки. Любого вора догонит.

Во-вторых, кроме быстроты движений, волчьего зрения и обоняния, я могу пользоваться тем самым «шестым чувством» оборотня, которое не раз спасало в Пограничье жизни всей нашей компании. Я не знаю, как это описать человеческими словами. Ты словно знаешь, с какой стороны придет опасность, куда можно будет убежать, если бой заведомо безнадежен, на кого можно положиться во время драки, а на кого нет…

Вот на Эйвинда как раз положиться можно. В наших деревнях — да и везде на полуночи — люди, если берутся за дело, то никогда не отступят. Эйвинд происходит из асиров, а эти варвары славятся гораздо большим упрямством и стойкостью, нежели остальные жители Пограничья, Нордхейма да (чего уж говорить…) Киммерии. Асир — за редким исключением — будет первым и в битве, и в истреблении пива…

«И как он не боится? — думал я. — Человеку подземелья непривычны всегда, а уж сейчас, когда неподалеку ползает самое страшное чудовище из всех, появлявшихся на людской памяти в пределах земель полуночи и заката… Разум волка мне говорит: „Веллан, уноси ноги, пока цел!“ Я склонен прислушаться к этому голосу, честно признаться. Но, оборачиваясь на Эйвинда, я вижу — человек спокоен, как стигийская мумия, пылящаяся в своей пирамиде. Если он идет и ничем не показывает страх — значит, и мне придется…»

— Велл, ты уверен, что нам надо идти после лестницы именно направо? — когда мы спустились на следующий уровень катакомб, Эйвинд остановился у выхода и настороженно закрутил головой. Похоже, он начал чувствовать запах подземной твари, усиливавшийся с каждым мгновением. — Велл, ты меня слышишь?

Я поднял голову, наморщил лоб и коротко рыкнул — слышу, мол. Единственное неудобство волчьей шкуры: я не могу говорить. Я, кажется, упоминал, что оборотень имеет три ипостаси, своего рода три тела, в которые он может превращаться: человеческое, волчье и… Ну, как бы это сказать? Третье тело представляет собой смесь звериного и людского, а выглядит настолько жутко, что мы пытаемся никогда в него не воплощаться. Представьте себе человека с уродливой полуволчьей головой, когтями на руках и ногах, и длинным темным волосом, выросшим на хребте от затылка. Чудовище, да и только! А кроме того, это неполноценное тело не обладает некоторыми человеческими и волчьими возможностями, отчего оборотень становится более беззащитен. Но зато в обличье «чудовища» мы можем разговаривать…

Я решительно свернул направо, оставив Эйвинда позади. Факел светил из-за моей спины и не слепил чувствительные глаза, однако все происходившее перед нами было отлично видно.

Длинный коридор слегка забирал вниз и налево. Насколько я помнил план, шагов через двести мы должны выйти в зал, где каменотесы, добывавшие мрамор, хранили деревянные тачки для перевозки породы. Следовательно, находясь в просторном помещении, мы с Эйвиндом сумеем более точно определиться — тварь идет к нам или в другую сторону, а оттого взглянуть на нее не получится. Честно признаться, более всего я был бы рад последнему. Сейчас я ощущаю опасность, как никогда остро. Но не могу понять самого главного — что за существо подбирается к нам? Живое оно или нет? А если не живое, то какова его природа? Демон?.. Или оно появилось в мире еще во времена, предшествовавшие валузийцам? Ходят сказки, будто тогда жили совсем невероятные звери…

— Веллан, подожди меня, — это был голос Эйвинда. — Кажется, дым под потолком. Посмотри!

Асир поднял факел высоко над головой и посмотрел наверх. Великие боги, если так пойдет и дальше, мы задохнемся. Со стороны зала, находившегося, кстати, прямо под помещением с водяными шлюзами, наплывали клубы незнакомо пахнущего густого серого дыма. Я начал подозревать, что зверюга, исторгающая зеленый огонь, не что иное, как дракон… Но ведь драконы вымерли много лет назад! Насколько я помню, последнего убил какой-то рыцарь из Аквилонии. Кажется, его звали граф Джорджи. Только дракона нам недоставало!

— Вперед, — буркнул Эйвинд. — Дым горячий, потому будет держаться под потолком.

«Да знаю, — мрачно подумал я. — Но если дыма станет слишком много, он заполнит весь коридор и выбраться наверх будет сложно… Если Конан не поставит нам золотой памятник, как обещал, мой призрак будет посещать варвара каждую ночь и выть под окнами. Хочу памятник, на главной площади Тарантии… А еще больше хочу уцелеть.»

Разумеется, мы напоролись на то, что искали. Едва мы вышли в зал, из трещин в стенах которого выбивался дым, уносимый потом сквозняком в коридоры подземелий, тряска усилилась настолько, что Эйвинд вынужден был ухватиться свободной рукой за торчащее из стены заржавленное стальное кольцо, а я попросту лег на живот, будучи не в силах отвести взгляд от самой большой трещины…

«Зачем я только сюда поехал? — мелькнула мысль. — Высокие небеса, призываю вас с свидетели — я всегда поклонялся Иштар, однако сейчас готов уверовать в Митру, лишь бы он покинул свою обитель и пришел сюда с огненным мечом!.. Спасите!»

Митра остался глух. Из-под земли до Солнечного бога наверняка не докричишься. Сюда его взгляд не проникает.

Эйвинд словно услышал мои мысли и тихо проговорил, складывая пальцы в охранительном жесте:

— Веллан, я слышал, подземным миром владеет бог Сет… Может, это он сам?

Дубина деревенская! Нашел время поминать проклятую стигийскую гадюку! Имя Сета и среди ясного полдня лучше не произносить!

Я начал отползать к коридору.

— Ты куда?.. — начал было Эйвинд, но осекся. Каменная стена, располагавшаяся напротив нас, рухнула. Обломки мрамора запрыгали по полу.

Сначала мне показалось, что мы действительно увидели дракона. Несколько горящих ярчайшим светом глаз показались в проломе. Кажется, их было пять. Под глазами чудовища виднелись толстые короткие жвалы, испускавшие бело-синий огонь. Я достаточно неплохо знаком с кузнечным искусством, чтобы сказать: пламя такого цвета — самое горячее. Жвалы просунулись в пролом, струи огня коснулись камня, мигом раскалившегося и потекшего на пол багровыми струйками. Значит, вот как оно двигается — прожигая камень… Хальк оказался прав.

Зверюга, надо полагать, сунулась в прожженную дыру только лишь головой. Наверное, осматривалась. А затем глаза вдруг погасли, огонь, выходящий из щупалец, словно втянулся внутрь них, и чудовище начало медленно протаскивать в зал свое тело. Эйвинд, прижавшийся к стене, догадался бросить факел на пол и наступить на него. Он, видимо, решил, что зверь сможет углядеть огонь.

В зале стало светло и без факела. Два глаза чудовища не потухли, и теперь шарили по стенам, словно закрытые фонари со стеклами, придуманные гномами. Когда дым и каменная пыль начали постепенно рассеиваться, я как следует всмотрелся в подземного гостя и не поверил своим глазам.

Существо плыло в воздухе…

Хальк совершенно верно утверждал, что оно огромно. Тварь была размером не меньше торгового фургона и слегка напоминала какую-то несуразную вытянутую рыбину без хвоста и плавников. Мы с Эйвиндом явственно почувствовали жар, исходящий от шкуры чудища — его гладкая кожа была раскалена и слегка светилась темно-багровым. Позади зверя в стене пещеры образовался черный провал — такое впечатление, что прополз очень большой дождевой червяк, оставив ход в земле.

«Надо убираться отсюда! — хотел было выкрикнуть я, совсем позабыв, что человеческая речь мне недоступна. Получился звук, очень похожий на предсмертное поскуливание. — Эйвинд, пойдем наверх!»

— Не бойся, — Эйвинд меня услышал. — Кажется, оно не обращает на нас внимания… Разве такой громадине интересны две букашки?

Мы притаились возле входа в коридор, продолжая наблюдать. Чудовище очень медленно летело вперед, к самой середине зала. Лишь когда существо отделяло от нас не более двадцати шагов, оно, слегка покачиваясь, зависло над полом и на какое-то время замерло. Из его брюха неожиданно появились шесть коротеньких толстых ножек, оканчивающихся плоскими ступнями с когтями. Ножки коснулись камня, раздавив несколько старинных полусгнивших тачек, чудище осело на землю и издало звук, похожий на довольное фырканье.

— Я же говорил, что оно живое, — прошептал Эйвинд. — Слышишь, как урчит?

Я ничего не понимал. Мое чутье со всей определенностью говорило — тварюга не является живым существом. И одновременно у нее обнаружились глаза, ноги, она способна рычать и фыркать… Кто ответит, с чем мы столкнулись? Из каких глубин веков пришло в Аквилонию это невероятное создание?

Дальше начало происходить нечто вовсе невиданное. Тварь, посидев на полу, вдруг заскрипела, раздалось тихое жужжание и из ее спины показались несколько разлапистых щупалец и длинный, немного смахивающий на громадный арбалетный болт, рог, начавший подниматься к потолку. По каменному своду над нашими головами промелькнули зеленоватые блики, зверь раза два тихо пискнул, а жвалы, росшие из головы, поднявшись, снова засверкали синим огнем.

— Время уходить, — наконец-то сказал Эйвинд. — Видишь, оно не остыло. По-моему, как раз теперь надо залить его водичкой. Бежим?

Я тихонько рыкнул, стараясь придать голосу утвердительный оттенок. Давно, мол, пора.

Но тут Эйвинд совершил невероятно безрассудный поступок. Я не знал, зачем он это сделал, и до сих пор не получил внятного ответа. Сын кузнеца из Райты поднял валявшийся под ногами камень и, прошептав что-то недоброе, запустил его в подземную тварь.

Эйвинд попал ей в глаз. Послышался хруст, огонь, испускаемый оком чудовища, погас, и оно коротко заверещало.

— Бежим! — повторил Эйвинд.

Ах, как я жалел о том, что не могу как следует выругаться! Зачем было кидаться камнями? Существо прежде не обращало на нас никакого внимания, а теперь, наверное обидевшись, начало действовать с неожиданной для его размеров резвостью. Краем глаза я успел заметить, как мгновенно втянулись щупальца, исчезли появившиеся на спине непонятные штуковины, похожие на дополнительные лапки или плавники, убрался в шкуру поднятый к потолку рог, и зверь, посмотрев на нас оставшимися глазами, бросился вслед.

Вы когда-нибудь убегали от бросившегося на вас чудовища размерами с обозную фуру? У которого вперед выставлены щупальца, полыхающие тугим синим огнем? Которое может раздавить вас, как муравья? Нет? Вам повезло…

Факел остался валяться у выхода в зал, но Эйвинд, как выяснилось, отлично бегал в темноте. Наверное, он замечал редкие блики света на камне. За нашими спинами раздавалось шипение и грохот обрушивающейся породы. Постепенно настигал жгущий кожу жар. Как ни странно, чудовище двигалось гораздо быстрее, чем мы. И это несмотря на это кажущуюся неповоротливость!

Эйвинд пытался бежать быстро, но отстал и едва не проскочил мимо выхода. Я уже стоял у лестницы, уводящей наверх.

— Чего стоишь?! — рявкнул он, постоянно оглядываясь. — Догоняет!

И точно — шагах в пятидесяти от нас вовсю сверкало голубоватое пламя. Зверюга, наверное, очень обиделась на выбившего ей Эйвинда.

…Ну как тебе, дураку, объяснить, что я побегу отвлекать чудовище, а ты обязан подняться наверх и открыть шлюзы? Я схватил Эйвинда зубами за штаны, протащил за собой на несколько шагов, потом отпустил, а сам отбежал вниз.

«Понятно?»

— Ты куда? — переполошился Эйвинд. Я издал самый грозный рык, на который был способен. — Ты что, идешь вниз?

— Р-р-р! Уау!

— Выберешься без меня? — неожиданно понял Эйвинд. Я кивнул. — Ну давай, пусть тебе поможет Митра!

Перепрыгивая через три ступени, он понесся наверх. А я остался в коридоре.

«Что оно такое?» — эта мысль вертелась у меня в голове постоянно.

Едва Эйвинд ушел к залу со шлюзами, я встал прямо посредине подземной галереи, широко расставив лапы. Верхняя губа поднята, обнажая клыки, шерсть на спине наверняка стоит дыбом, хвост опущен. В общем, боевая стойка оборотня-волка. Я не надеюсь, что смогу победить в этой драке. Подобное было бы слишком невероятно. Но достойно встретить врага Веллан, сын Арта из Бритунии, сумеет…

Оно наползало на меня, будто ожившая скала. Мне почему-то вспомнилось, что у гномов есть легенда о некоем Живом Камне. Этот камень способен по приказу владельца (гнома, конечно же) прожигать корни гор и создавать для гномов новые подземные галереи… А если передо мной именно Живой Камень? Ведь ему можно как-то приказывать…

«Стой, я сказал! — я отдал мысленный приказ чудовищу. — Остановись!»

Зверюга с ревом и шипением продолжала двигаться по коридору, обрушивая за собой почву и превращая мрамор в лужицы жидкого огня. Кажется, от гнева она раскалилась еще больше. Я понял: оставаться на месте — значит умереть. Сейчас нужно заманить тварь обратно в зал, где мы с Эйвиндом впервые увидели ее.

Но каким образом? Путь назад перекрыт. Остается лишь положиться на свою память и попробовать погонять чудовище по бесконечным переходам катакомб, надеясь лишь на свой инстинкт. И на Эйвинда.

Я, стараясь не обращать внимания на опаляющий шкуру огонь, присел, развернулся и со всех ног бросился прочь, в темноту коридора. Монстр попался на мою удочку. Он ненадолго замер, словно раздумывая, идти ли за Эйвиндом наверх или следовать за мной, и наконец остановил свой выбор на командире королевской стражи Пограничья, Веллане из Бритунии.

Направо. Прямо. Налево. Еще раз направо и дальше по лестнице вниз… Какой идиот набросал под ноги битого стекла? Так, а здесь тупик. Назад, и теперь наверх…

Я не помню, сколько мы так бегали. Вернее, бегал один я. Чудовище либо прошибало камень своим телом, либо просто летело вслед за мной по коридору, если таковой был достаточно широк. Иногда оно меня почти нагоняло. Я чувствовал, как шерсть у меня на хвосте и возле крестца начинает завиваться от жары. Иногда я делал ему мелкие пакости — отталкивал плечом забытую каменщиками тележку, так, чтобы она, двинувшись вниз по наклонному коридору, ударилась о тело существа; успел подкопать, обдирая в кровь подушечки передних лап, горку щебня… Но, казалось, подземной твари все нипочем. Я удивлялся, почему существо с такой настойчивостью охотится за мной. Разве я, по виду самый обычный волк, могу причинить ему какую-нибудь неприятность? Или оно должно уничтожать всех, кто хотя бы одним глазком взглянул на истинный источник зеленого подземного огня?

На самом излете слуха я сумел различить новый звук — журчание воды. Значит, Эйвинд успел открыть шлюзы и вода начала вытекать из чанов в коридоры. Но более всего меня озадачило другое — изредка, когда мы находились совсем рядом, зверь метал в меня молнии. Да-да, самые настоящие молнии. Синие, пахнущие грозой искры ударялись в пол и стены коридора — каким-то чудом я успевал уворачиваться. Летели каменные брызги, угрожающе потрескивал над головой потолок, грозя обрушиться, а я настойчиво вел тварь за собой, к залу, над которым находились шлюзы.

Мне повезло — я увидел трещину в стене галереи, и инстинкт повел меня туда. Оказалось, что я попал в округлый проход, выжженный в скале подземной тварью. Он и вывел меня в нужный зал. Существо неотступно следовало в пяти-шести десятках шагов позади.

Сверху, через неприметные щели в камне, вода уже не капала, а лилась, размывая слоистую породу. Я отбежал к коридору, возле которого прежде стояли мы с Эйвиндом, и обернулся. Тварь появилась очень скоро, но после того, как на ее раскаленную шкуру попали первые капли воды, немедленно превратившиеся в белесоватый пар, словно забыла обо мне. Внутри существа что-то затрещало, пискнуло, и оно, замерев почти в центре зала, внезапно рванулась вверх, наверняка почувствовав, что опасность исходит не от меня.

Удар пришелся в потолок пещеры. Скала треснула, заскрежетал камень, и струи воды превратились в усиливающийся поток. Клубы пара начали заполнять подземелья. Я понял, что нужно уходить. Наверняка Эйвинд сделал свое дело и успел выбежать из пещер.

Под ногами хлюпала горячая вода, шерсть намокла, я почти ничего не видел, но сил, чтобы нестись вперед, пока хватало. Позади грохотал камень, я чувствовал, как в галерее начал обрушиваться потолок… Но самым скверным было то, что лестница, по которой ушел Эйвинд, теперь была завалена камнями.

Я никогда прежде не терял остатки человеческой сущности, полностью превращаясь в волка. Сейчас произошло именно это. Исчезли мысли, ушли куда-то разум, способность мыслить… Меня полностью захватила волна инстинкта. Я знал — спустя несколько мгновений случится нечто, прежде невиданное в землях людей, а мне за это время следует удрать как можно дальше.

Мы с Хальком потом посмотрели по карте — я сумел менее чем за одну послеполуденную четверть пробежать одну пятую лиги по подземелью, а, найдя выводившую наружу шахту, еще столько, уже по поверхности земли…

Волчье чутье действительно привело меня к выходу из катакомб — это была обычная отдушина, прокопанная много лет назад. Конечно, она была узкая, с лисью нору, но мое тело приложило все возможные усилия, чтобы миновать шахту как можно быстрее. Когти скользили по камню, об острые изломы царапалась шкура, однако я знал — если меня зажмет в этой норе, живым не быть…

Я выбрался. И побежал дальше тяжелым галопом. Я был в лесу, к полуденному восходу от города.

Земля изогнулась подо мной в невероятной судороге. Казалось, твердь сейчас расколется и рухнет во Внешнюю Тьму, что за краем Мира. Тряхнуло раз, потом снова, потом до ушей донесся чудовищный грохот — словно близкий удар грома от самой сильной молнии. Я нашел в себе силы обернуться и посмотреть в строну города.

Поначалу мои глаза ослепли от пятна белоснежного огня, куполом встававшего над Ивелином — маленьким городком в центре Аквилонии. Пламенная полусфера расширялась, накрывая собой озеро, неожиданно вскипевшее, разгоняя низкие осенние облака и круша все встреченное на пути. Я почувствовал, что березовый лес, на опушке которого я находился, замер в предвкушении чего-то недоброго. А потом налетел ураган.

Честное слово, я не помню во всех подробностях, что происходило дальше. Немыслимой силы ветер подхватил волчье тело, швырнул его шагов на двадцать пять в сторону, прямо на кусты молодого ольшаника, за которым располагалось неглубокое болотце. Именно оно и спасло жизнь Веллану Бритунийцу. Сразу за ветром пришел огонь, но к тому времени я, превозмогая боль во всех членах, успел отползти к болотине, забраться в воду и нырнуть с головой.

Вода мгновенно нагрелась. По счастью, некоторое время терпеть было можно. Но долго под водой не просидишь, тем более в волчьем облике — человек мог бы вцепиться руками в лежащие на дне ветки и подождать, пока не кончится весь воздух в легких. А мне чем цепляться? Хвостом?

В общем, я вынырнул довольно быстро — не прошло и полусотни ударов сердца, бившегося сейчас с утроенной частотой. Лес горел. Некоторые деревья вывернуло ураганом с корнем. Кусты, с которых сдуло чахлые осенние листочки, превратились в один большой костер. Болотце было окружено сбитыми с деревьев ветками, тоже тлеющими. Предок-волк снова подсказал мне, что нужно собрать последние силы и бежать отсюда прочь.

Постепенно возвращалась способность соображать. Я понял, что везение сегодня меня не оставит. Лесок находился совсем неподалеку от холма, где меня и Эйвинда должен ждать король… Лесной пожар не разгорится излишне сильно — сейчас осень и в течение последних дней шли дожди. Следовательно, я сумею повстречать Конана, Халька и Мораддина довольно скоро. Если, правда, с ними ничего не случилось…

«Эйвинд?»

Я бежал, припадая на раненые лапы, по березняку, огибая разбитые деревья и тлеющий кустарник. Сейчас меня меньше всего интересовало, что же случилось с Ивелином и осталась ли живая проклятая тварюга. Больше всего удручало то, что теперь я никогда не увижу Эйвинда из Райты… Человек неповоротлив и покинуть город так быстро наверняка не успел бы. Я, используя все четыре быстрые лапы и звериное чутье, и то едва спасся. Эйвинд, скорее всего, сгорел…

Вот и дорога. Великая Иштар, что такое случилось с песком, устилающим тракт? Он оплавился, позеленел и стал похож на стекло для витражей. Желтая осенняя трава по краям дороги выгорела до черноты. Кое-где она до сих пор тлеет…

Холм. И голос. Знакомый. Очень знакомый.

— Веллан! Ты?

Я не знаю, какое чудо позволило мне взобраться наверх и свалиться у ног Конана. Запомнились его прожженный плащ, покрасневшее, будто от ожога, лицо, и бешеные глаза.

— Эй, Велл, ты живой?

Конан присел рядом и погладил меня по холке. Подошли Хальк и Мораддин. Библиотекарь снял с пояса флягу с водой и попытался меня напоить. Вода попадала в основном не в глотку, а выливалась изо рта. Я чувствовал, что сейчас потеряю сознание…

…Конан, по пути в столицу, рассказал, что я провалялся без чувств почти сутки. Король, граф Эрде и Хальк все это время ждали Эйвинда, а следующим утром библиотекарь из любопытства поехал к городу. Точнее, к гигантской оплавленной яме, оставшейся на его месте. Никого из жителей Ивелина не осталось в живых, Утиное озеро пересохло, а лесной пожар, начавшийся после разрушения подземного чудовища, продолжался до ночи, пока не пошел ливень.

Еще Конан сказал, что они, стоя на пригорке, видели, как огненная волна смела городок, к небу поднялось черное облако, рассеявшееся после заката, а самое главное — зеленый туман ночью не появился. Конану и Хальку слегка обожгло лица в момент, когда погиб Ивелин: свет, изошедший от умирающей твари, оказался очень силен. Граф Мораддин успел отвернуться и упасть на землю, впрочем, на нем все равно прожгло одежду.

…Значит, мы с Эйвиндом сделали свое дело. Разбуженный гномами подгорный ужас сгинул. Мы сумели уничтожить чудище.

По дороге к Тарантии Хальк пытался строить предположения о природе этого огня, но так и не пришел ни к какому выводу. Несколько позже стало известно, что неподалеку от Ивелина пострадали две деревни, однако не шибко. Люди остались живы, только лишь загорелись несколько домов.

А еще следовало помнить: убит всего один подземный монстр. Второй наверняка продолжает опустошать Немедию. И неизвестно, какую угрозу продолжают таить в себе Граскаальские горы…

Никто из нас не знал, что продолжение истории с подземным огнем будет занимать королей Конана, Эрхарда и Нимеда, а с ними и всех прочих, несколько следующих месяцев.

Мы вчетвером — Конан из Киммерии, Хальк, барон Юсдаль, Мораддин, граф Эрде, а с ними я, Веллан из Бритунии — вернулись в Тарантию через два дня. Спустя еще несколько дней Мораддин, Хальк, молодой грифон по имени Энунд и я уехали в Ямурлак.

ДОКУМЕНТ — III

К летописи прилагается копия письма, адресованного Кеарану, графу Майлю, а через него — и лично королю Нимеду I. Подлинник был обнаружен начальником стражи Черных Драконов Паллантидом в маленьком деревянном футляре, прицепленном к лапке почтового голубя (задранного кошкой во дворе Тарантийского замка). Письмо было передано начальнику тайной службы Аквилонии барону Гленнору.

«…однако, Повелитель, я могу с уверенностью сказать, что король Конан действительно находился неподалеку от Ивелина, в ночь с 18 на 19 день второй осенней луны, ибо во дворце, да и самой столице он отсутствовал, а по городу прокатился слух о бегстве короля за пределы страны. Известно, что после разрушения Ивелина, свидетелем — а возможно, и причиною — коего был Конан, некоторые дворяне, не исключая самого герцога Танасульского, напрямик обвинили короля в гибели города и почти всех его жителей, на что последний ответил (привожу дословно): „Я имею право делать в своей стране все, что хочу!“ Однако подтверждать или опровергать обвинения в разрушении помянутого городка Ивелин Конан отказался.

Но совершенно достоверно выяснено, что появление зеленого пламени не отмечается в пределах Аквилонии вот уже несколько дней. Надо полагать, следствием гибели Ивелина явилась и смерть неизвестного подземного чудовища, о котором рассказывал поминавшийся в прежних донесениях Хальк, барон Юсдаль.

Из отрывочных и скупых бесед с королем мне стало известно, что по пути к Ивелину на Конана было совершено покушение, к счастью, не удавшееся. Наблюдая утром 18 дня во дворце и не зная, что имела место попытка убийства короля, мне все равно пришлось насторожиться, ибо стража почему-то была усилена, а некоторые придворные вовсе не появились на утреннем приеме у герцога Просперо. Не исключено, что вышеупомянутые дворяне просто собирались покинуть столицу, но я не могу не проследить связи между покушением и некоторыми странностями происходившими во дворце. Возможно, мне пришлось стать свидетелем неудавшейся попытки дворянского заговора.

Мораддин, граф Эрде, по-прежнему находится в Тарантии. Мое сильное удивление вызвали его дружеские отношения с королем Конаном, а от самого короля мне стало известно, что граф Эрде в прежние времена неоднократно встречался с нынешним аквилонским властителем, который некоторое время состоял на службе в канцелярии покойного герцога Лаварона. Не ошибусь, указав на историю, связанную с таинственным исчезновением короля Нимеда в 1273 году и его последующим спасением от рук злодеев.

Надеюсь, что подробный отчет обо всех событиях последнего времени пятый департамент Государственной канцелярии Драконьего Трона получит лично от графа Эрде, как только он вернется в Бельверус. Однако мне стало известно, что возвращение месьора Мораддина на родину несколько откладывается, ибо он вместе с бароном Юсдалем в ближайшие дни собирается съездить в земли, именуемые Боссонским Ямурлаком. Никаких более подробных сведений о планируемом путешествии графа Эрде в эту таинственную область вытянуть из короля Конана мне не удалось, а разговаривать с иными посвященными я не решаюсь, дабы не вызвать подозрений.

В целом могу заметить, что чувство напряжения и опасности меня по-прежнему не оставляет. Сейчас, после внезапного исчезновения подземного огня, угроза Аквилонскому государству, как кажется, миновала, но сохранилась угроза, нависшая лично над самим королем Конаном. Если мятежные дворяне, подталкиваемые силами извне, сумеют устранить короля, то королевство Немедия станет свидетелем новой и еще более страшной гражданской войны в Аквилонии. Но самую великую опасность может представлять захват короны и власти людьми, которые верно служат некоторым другим королям, а в частности Его величеству Страбонусу Кофийскому или, что допускается меньше, Фердруго Зингарскому…»

Письмо не подписано. Известно, что барон Гленнор в течении долгого времени пытался отыскать таинственного автора, но не преуспел…

Лист из летописи Аквилонского королевства, ведущейся при храме Митры Подателя Жизни в Тарантии, запись осени 1397 года.

«…В начале осени 1288 года по основанию Аквилонии на земли, лежащие на полуночи и принадлежащие соответственно Пограничному и Немедийскому королевствам, обрушилось необъяснимое и ужасное бедствие.

Косвенной причиной сих печальных событий послужили разыскания племен подгорных карликов или гномов, кои во множестве обитают под горами Граскааль. Движимый непреходящим стремлением расширять свои владения, а также увеличивать накопленные их предками богатства, один из кланов подгорных жителей (именующий себя кланом Фрерина) решил начать работы в давно заброшенной и овеянной множеством предостерегающих легенд шахте. Труды гномов привели к обнаружению некоего странного предмета огромной величины, глубоко застрявшего в горных породах. Разумеется, гномы приложили все усилия, чтобы обнаружить возможный вход в недра сей удивительной вещи, и их настойчивые поиски увенчались успехом.

Однако, когда предполагаемая дверь после многих трудностей была распахнута, она открыла прямую дорогу в царство горестей…

На волю было выпущено нечто, позднее названное «подземным огнем». С того скорбного дня таковое пламя, более напоминающее видом туман или огромное облако зеленого цвета, вырывалось из-под земной тверди возле селений стран Заката , губя все живые существа, не принадлежащие к роду людей, и превращая создания Светлого Бога в непредставимых чудовищ, единой целью которых было — идти, невзирая на все препятствия, в горы Полуночи.

Распространение «Зеленого огня» происходило по двум путям. Во-первых, через восходные области Пограничья, мимо Соленых озер и далее через Немедию в предположительном направлении к Ианте Офирской, и, во-вторых, через полуночные отроги Немедийских гор, полуночную Боссонию до владения Аквилонии на Громовой реке — форта Велитриум. Погубив обитателей сего военного укрепления, подземное пламя резко повернуло на полуденный восход и двинулось через центральные области королевства все к той же Ианте Офирской.

Тогда же некоему человеку, находившемуся в форте проездом, удалось разглядеть тварь, служившую причиной явления подземного пламени. По его описанию, существо то было весьма огромно размерами и напоминало земляного червя, сотворенного из неизвестного материала. Эти сведения были немедля сообщены правителю Аквилонии и по его решению сохранялись в тайне, дабы не вызвать ненужных пересудов.

Излишне говорить, что путь зеленого пламени отмечался не только разрушением городов и многочисленными жертвами, но и все более возрастающей паникой и повальным бегством жителей в полуденные земли… Предполагалось даже вывезти население обеих столиц — Тарантии и Бельверуса — в более безопасные края, и власти городов уже приступили к осуществлению этого плана… Однако судьба и воля богов распорядились по-иному.

В 18 день второй осенней луны подземный огонь вырвался на свободу под городом Ивелин, владением герцогства Танасульского. Сей город вырос неподалеку от обширных мраморных копей и большого озера, называемого Утиным.

Некоторые чудом уцелевшие свидетели позже рассказывали, что явившееся было над поверхностью зеленое пламя внезапно погасло, затем раздался ужасающей силы грохот, и над катакомбами возник столб всепожирающего огня. В этом огне сгинули как город со всеми его жителями, так и озеро с окрестными лесами. Видимо, неведомое существо также было уничтожено сим пламенем, ибо после событий в Ивелине разрывы земляной тверди нигде более не отмечались.

Что помешало подземной твари осуществить свое губительное дело — остается загадкой и по сей день…»

Глава одиннадцатая

ХАЛЬК, ТРЕТИЙ РАССКАЗ

Аквилония, земли Боссонского Ямурлака.

20 — 28 день второй осенней луны 1288 г.

«…После гибели подземного чудовища раздался всеобщий вздох облегчения и наступило относительное затишье. Люди постепенно возвращались на спешно покинутые ими угодья, начались попытки отстроить разрушенные разрывами города и поселки…

Подлинная причина смерти кошмарной твари доныне людям неизвестна. Мы, своими глазами видевшие уничтожение этого существа, порожденного на свет неизвестными человеческому разуму силами, и косвенным образом способствовавшие его разрушению, поклялись молчать о том, что сотворилось в катакомбах под городом Ивелин. По сей же причине рассказы очевидцев не станут всеобщим достоянием, оставшись только лишь в этой летописи.

Истина, конечно, рано или поздно восторжествует, открыв подлинные обстоятельства минувших событий. Но сейчас никому не дано будет знать о том, что именно случилось 18 дня второй осенней луны возле маленького провинциального города в Танасульском герцогстве. Так лучше и для нас, и для всех остальных людей в королевстве…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства, 1288 год.

Кошмарный, зловещий и ужасный Ямурлак, о котором на протяжении доброго тысячелетия ходило множество страшных историй, на деле оказался обыкновеннейшей безлюдной страной, заросшей преимущественно хвойными лесами. Если, конечно, не обращать внимания на некоторые странности, творящиеся в этом забытом богами и людьми краю, надежно спрятавшемуся в верховьях Громовой реки и закатных отрогах Немедийских гор… Впрочем, за последний месяц мы все перевидали столько странностей, что здешним обитателям придется очень постараться, чтобы нас по-настоящему удивить.

Впрочем, пока мы прошли по землям Ямурлака всего лигу или две, а потому трудно сказать, что ожидает нас впереди. Ведет наш маленький отряд Энунд, постоянно ворчащий оттого, что я не позволяю ему взлетать и он вынужден бежать пешком. Дорогу сюда грифон проделал в колеснице (что ему весьма понравилось), однако вместительную повозку пришлось оставить в пограничной деревне. На узкой лесной тропинке она бы непременно застряла. Когда — и если — мы вернемся, то захватим ее с собой.

Энунд колеблется в выборе решения — вернуться ли ему к своим сородичам или еще немного пожить среди людей. Его «долг», как он об этом постоянно толкует, состоит в том, чтобы как можно ближе изучить людское племя. Но самому Энунду хочется поскорее оказаться среди тех, кто родственен ему по крови. Я же полагаю, что грифон разрывается между страхом перед людьми и неуемным любопытством, и любопытство побеждает. Именно так я ему и сказал.

Грифон взъерошил перья на загривке, щелкнул клювом и ответил, что люди, как он уже многократно убедился, ничего в жизни не понимают… Это его обычный ответ, когда ему нечего возразить.

Энунд действительно самый настоящий грифон, родившийся в Ямурлаке. По грифоньим меркам он еще детеныш, по людским же ему около трехсот лет. Внешне Энунд похож на крупного льва, которому по недоразумению приставили большую орлиную голову, а для полноты картины привесили пару огромных крыльев. Энунд, как и многие его сородичи, сбежал из Ямурлака, когда на границе этой затерянной в лесах крохотной страны произошел выброс подземного огня. Убегая, он сломал крыло, угодил на земли одного из окрестных поместий, был изловлен и торжественно привезен в столицу. В качестве подарка для королевского зверинца.

Полагаю, туда его и следовало посадить… Зря я возражал. Сидел бы наш грифон в уютной клетке, придворные ходили бы на него любоваться, а у нас одной трудностью стало бы меньше. Ведь именно Энунд предложил прокатиться в Ямурлак, утверждая, что здесь обитает некто, хорошо осведомленный о зеленом огне.

Вот мы и едем. Компания у нас подобралась весьма странная (один грифон чего стоит!): глава немедийского Пятого департамента — сиречь тайной службы — Мораддин, граф Эрде, сын подгорного гнома и женщины из рода людей, затем посланник из Пограничного королевства, он же тамошний капитан королевской гвардии — Веллан Бритуниец, который по сути своей настоящий оборотень. И я, очень скромно выглядящий на фоне сих экстравагантных личностей летописец Аквилонского двора, Хальк, барон Юсдаль-младший. В отличие от всех вышеупомянутых персон, я самый обыкновенный человек — дворянин из Гандерланда.

…Сейчас мы сидим у небольшого, но очень яркого и горячего костра, готовим ужин и ждем от Ямурлакской земли необычных сюрпризов.

Энунд убедил меня и Мораддина, что за рубежами Ямурлака двуногим не угрожает никакой серьезной опасности — животные и разумные твари, обитающие в закрытых землях, не склонны нападать на людей и не считают человеческое мясо деликатесом. Веллан, однако, в это не верил.

Все время после событий в Ивелине наш оборотень был мрачен, раздражителен и хмур. Я не знаю, что вызвало у бритунийца подобную перемену настроения. Обычно Веллана нельзя было удержать от постоянных и зачастую излишних разговоров, развеселых шуток, а иногда и откровенных насмешек, проистекавших, правда, не от злости, но от природного жизнелюбия. Однако после приезда в Тарантию из Ивелина (а точнее, от его развалин) Веллан потерял былую веселость, стал угрюм и не слишком вежлив, а в вечер нашего прибытия сорвался и закатил настоящий скандал. Я и Мораддин полагали, что неприятности, пережитые Велланом в катакомбах, и гибель Эйвинда не слишком благоприятно воздействовали на непонятную людям душу оборотня. Именно поэтому Мораддин упросил Конана послать Веллана с нами в Ямурлак. Пускай отвлечется.

— …Хальк, подай соль, — граф Мораддин, как всегда, был невозмутим и деловит. Я удивляюсь этому человеку — Мораддин, что бы не произошло, всегда позаботится о своих попутчиках, первым выберет место стоянки, заставит остальных насобирать хвороста и разжечь костер, а сам начнет готовить еду.

Так получилось и сегодняшним вечером. Сиятельный граф Эрде перед закатом остановил наш маленький отряд возле полянки, окруженной пушистыми столетними соснами и какими-то совершенно непонятными растениями, несколько смахивающими на стигийские пальмы (чего только в Ямурлаке не встретишь!). Следуя приказам Мораддина, я и Веллан мигом разожгли огонь, а грифон Энунд встал на стражу. Грифоны способны чувствовать приближение опасности гораздо лучше оборотней, а уж тем более людей.

— Веллан, — я повернулся к бритунийцу. — По-моему, соль должна быть в твоем мешке. Если не найдешь — жаркое будет пресным…

— Все равно, — поморщился Веллан. — Волки едят мясо несоленым и их род почему-то доныне не выродился.

Пускай фраза Веллана и прозвучала безразлично, он все-таки нехотя потянулся к мешку, порылся в нашитых снаружи кармашках и вытащил из одного тяжелый холщовый мешочек. Мораддин выжидательно посмотрел на оборотня — крольчатина, шипящая на вертеле, была почти готова и оставалось только пересыпать ее солью. Веллан уже протянул руку, но неожиданно его взгляд остановился на одном из камней, которыми мы обложили костер. Я и Мораддин, видя, что бритуниец буквально застыл, обратили свои взгляды туда же.

— Невероятно, — выдохнул граф Эрде. — Если я расскажу об этом в Обители Мудрости Бельверуса, ученые мужи меня просто высмеют!

На камне сидела маленькая неприметная птичка, похожая на обычного соловья. Она совершенно не обращала внимания на брызжущие от костра искры и, казалось, с удовольствием поворачивала голову к шипящему оранжевому пламени. Спустя мгновение птичка взмахнула крыльями и прыгнула в самый жар, в раскаленные до багровости уголья.

Небольшие — с ладонь — крылышки развернулись, и птаха превратилась в сияющий багрово-золотым светом огненный силуэт, словно впитывающий в себя пламя костерка. Птица не горела — у меня создалось впечатление, что она искренне наслаждается палящим жаром и огненными языками. Она превратилась в одну из составляющих огня, одновременно растворившись в нем и сделав его собой…

Это небывалое зрелище продолжалось совсем недолго. Птичка снова хлопнула крыльями, взлетела из самого центра костра и, оставив за собой легкий огнистый след, исчезла в темноте леса. Мораддин недоумевающе повернулся к Энунду. Грифон, с царственным видом возлежавший на огромной мшистой кочке, только вздохнул.

— Ну любят они открытый огонь, — муторно пояснил Энунд и раздраженно дернул хвостом с кисточкой на конце. — Эта птица у людей иногда называется «фениксом», а у нас в Ямурлаке ее именуют «огневкой». Чему вы удивляетесь?

— Чему? — переспросил я. — Я всегда полагал, что фениксы — сказочные существа!

— Сказочные? — усмехнулся грифон. — Хочу заметить, месьор Хальк, что твоя первая ночевка в Ямурлаке еще не преподнесла других, более неприятных сюрпризов…

— Постой, постой, — неожиданно оживился Веллан. — Если я правильно помню, феникс — суть знак основателя Аквилонии, святого Эпимитриуса. В легендах эта птица выглядит огромной и очень красивой. А тут что? Жалкая пичужка с серыми перьями!

— Легенды, — недовольно проворчал грифон. — И прочие сказки… А среди грифонов, например, ходит легенда, будто люди созданы только для того, чтобы убивать других разумных существ. Правда, я в последнее время убедился, что это не совсем так. Однако, кое в чем легенда верна — несколько тысяч лет назад вы очень нехорошо поступили с альвами…

Мораддин и Веллан промолчали, так как оба были не совсем людьми, а я, поняв, на что намекает Энунд, поторопился заступиться за род человеческий.

— Когда хайборийцы пришли на земли этого континента, — патетически начал я, — альвы встретили людей огнем и мечом! Я не думаю, что наши немногочисленные племена не смогли бы поделить все обширнейшие земли, коими теперь владеют скипетры закатных государств. Альвы сами напросились!

— Тоже самое они говорят про людей, — бесстрастно ответил грифон, глядя, как Мораддин снимает жаркое с вертела. — Я имею в виду тех альвов, которые уцелели после хайборийского нашествия…

Наверняка оборотень из Пограничья и граф из Немедии плохо понимали, о чем мы спорим с Энундом. Еще во время обучения в Обители Мудрости я интересовался списками со старых хроник, повествующих о пришествии хайборийцев на закат. Бессмертный народ альвов, сотворенный прежде Валузии и Атлантиды, обитал на землях континента, граничащих с океаном, с самого начала мира. Люди вытеснили альвов на север, а другие Бессмертные, не пожелавшие оставаться в землях людей, ушли неизвестно куда. Сейчас мы знаем, что небольшие поселения альвов сохранились на полуночи Киммерии и в горах, отделяющих владения варваров-горцев от Нордхейма. Альвы очень редко общаются с людьми, почитая их за непримиримых врагов своего рода, но неужели альвы сохранились и в Ямурлаке? Конечно же, я сразу задал Энунду вопрос об этом народе.

— Есть у нас альвы, — вздохнув, проговорил грифон. — Только какая-то странная сила изменила их, превратив в маленький и злобный народец, ненавидящий других разумных существ. Ведь ты, наверное, знаешь, что Изначальные альвы были высоки и прекрасны собой, как лучшие из людей?

Я, несомненно, помнил о записях в самых древнейших хрониках. Действительно, народ альвов внешне походил на Детей Митры — род человеческий. Только Бессмертные были несколько выше ростом и гораздо красивее…

Но все это относится к непроверенным и малоизвестным большинству людей преданиям о глубокой древности, когда черты Хайборийского материка были совсем иными, Кезанкийские горы именовались Туманными, а на месте моря Вилайет якобы находился огромный лесой массив, называемый Сумрачным лесом. Прошло множество тысячелетий…

Внезапно грифон прервал свою речь и застыл, глядя куда-то за спину Мораддина, разделывавшего мясо на плоском камне. Веллан, отлично видевший в темноте, с открытым ртом уставился туда же, в глубину темного, наполненного странными ночными звуками, волшебного леса.

— А-а! — Энунд совершенно по-человечески махнул лапой. — Не бойтесь, — после этих слов даже Мораддин обернулся и правая рука немедийца потянулась к кинжалу на поясе. А я до рези в глазах начал всматриваться в темноту. — Это насквозь безобидное существо, только вечно голодное… Может быть, у нас найдется лишний кусочек?

Я впервые увидел как несгибаемый граф Эрде шарахнулся в сторону с выражением страха и недоумения на лице. Веллан приподнялся и положил ладонь на рукоять меча. Честно признаться, тут было чему испугаться…

Из-за толстенной седой ели на полянку, освещенную костром, медленно выползла тварь, какую и в кошмарном сне не всякий раз увидишь. Представьте только: по низкой травке и синевато-зеленому мху на вас движется громадный паук о восьми ногах, но, единственно, у него вместо туловища самая обыкновенная человеческая голова. Волосатые острые ноги росли из основания черепа и подбородка головы, оканчиваясь черными плоскими коготками. Голова медленно приблизилась к костру и, настороженно посмотрев на безмятежного грифона, обратилась к графу Эрде:

— Извини, почтенный, я вижу, вы мясо жарите?..

— Ну… ага, — оторопело кивнул Мораддин. — А тебе что за дело?

— Давно не пробовал жареного мяса, — вздохнула голова. Судя по лицу я мог бы сказать, что странное существо было в родстве с пиктами — смуглая кожа, жесткие темные волосы и серые, немного раскосые глаза. — Может, дадите немножко?

— Самим мало, — сварливо проворчал грифон. — Катись отсюда! Здесь гости Ямурлака, а ты сам знаешь, что попрошайничать у гостей неприлично!

— Всегда вы так, — смущаясь, пробормотала тварь на паучьих ногах и попятилась. — А я есть хочу… Ночь сегодня темная, полевок или крыс не поймать… Ну дайте хоть немножко!

Мораддин, отойдя от первого изумления, глянул на Энунда и, не дожидаясь ответа вальяжного грифона, отрезал от жаркого небольшой кусочек и осторожно бросил на траву.

— Бери, — предложил граф. — Только больше не проси.

— Зря, — послышался голос Энунда. — Их сейчас с полсотни сбежится. И все голодные. Не бойтесь, вас они есть не будут, но без ужина точно оставят. Эй, восьминогий, кыш отсюда!

Жутковатое создание пискнуло что-то (судя по тону, благодарственное), мгновенно подхватило мясо зубами и, прошуршав по палой листве длинными паучьими ногами, исчезло в темноте. Однако на этом сюрпризы не кончились — Ямурлак продолжал удивлять нас своими чудесами.

Едва Мораддин и Веллан разрезали жаркое и хлебные лепешки, а также отворили большую баклагу с пуантенским вином, подаренным нашему отряду герцогом Просперо, с неба (в буквальном смысле этого слова) свалилась очередная напасть, оказавшаяся, впрочем, удивительно незлобивой, как и большинство обитателей Ямурлака… Наверное, существ привлекал свет костра.

На траву с размаху грохнулся, прилетев неизвестно откуда, необычный зверь. Внешне он напоминал каменное изваяние сказочного чудовища, которыми обычно украшают храмы Митры. Только он был прозрачен, будто стеклянная статуэтка, да еще светился голубоватым холодным огнем. Мораддин и Веллан снова шарахнулись в стороны, да и я был грешен — от неожиданности отскочил за спину Энунда. Грифон остался спокойным и даже не пошевелился.

— Это сармак, — пояснил Энунд. Никто, само собой, не понял, что это — название породы или собственное имя существа. — Он не разумен, однако очень любопытен. Питается цветными камнями — такие встречаются в наших горах к полуночи. Ему просто интересно видеть все новое.

Сармак был размером с некрупную охотничью собаку, которой по чистому недоразумению приставили крылья, как у летучей мыши. Он, встав на четыре прозрачные когтистые лапы, обошел костер, старательно обнюхал наши вещи, ткнулся острым носом в мой пояс и, попытавшись откусить рукоять меча, сломал клык. Этот клык, похожий на острую стекляшку, я немедленно спрятал в свой кошелек — на память о Ямурлаке.

Потом сармак исследовал наших лошадей, отнесшихся к нему довольно безразлично, сунулся в Мораддинов котелок, попытался оцарапать коготками сапог Веллана и, наконец, успокоился, устроившись прямо на мешке с моими теплыми вещами. Создалось впечатление, что на тючке лежит невероятно красивая хрустальная статуя.

— Вы ему понравились, — с усмешкой в голосе проворчал Энунд. — Теперь не отвяжется. Только иногда слетает в горы подкрепиться. Так и будет за нами ходить.

— Забавное животное, — сквозь зубы процедил Веллан. — Энунд, а после полуночи нам следует ждать в гости дракона?

— Или вампира? — предположил я. — А может, каменного великана или гарпию?

— Драконов давно перебили люди, — с сожалением в голосе сказал грифон. — Вампиры в Ямурлаке не водятся. А гарпии ночью спят. И вообще, почему вы такие пугливые? Я сколько раз повторял — в Ямурлаке не живут опасные существа! Люди боятся жителей лесов только из-за их необычного вида. Между прочим, любой человеческий король Заката наверняка отдал бы целую гору золота, чтобы заполучить такого вот сармака себе во дворец в качестве необычной потешки. Давайте ужинать, в желудке урчит…

Прозрачный сармак, словно подтверждая слова Энунда, коротко пискнул и свернулся калачиком на моем мешке. Стекловидные крылья плотно укрыли его тело, а радужные отсветы луны и костра поигрывали на украшавших хребет маленьких шипах.

Мы расселись у самого огня, принявшись за еду. Меня терзала одна мысль — как можно было много столетий жить рядом с землей, наполненной невероятными чудесами, и ничего о ней не знать? Фениксы, грифоны, сармаки и прочие разумные и неразумные удивительные твари, сохранившиеся с довалузийских времен, были вовсе не врагами человека, но милыми и забавными существами, которых мои родичи-люди боятся лишь потому, что они насквозь чужие… Энунд утверждает, будто в Ямурлаке не мне, ни Мораддину, ни Веллану не грозит опасность, и, пожалуй, он прав. Если все закончится хорошо и мы вернемся в город, я попытаюсь уговорить короля Конана приказать ректору тарантийского Обители Мудрости послать в Ямурлак ученых мужей, чтобы изучить и описать всех здешних животных, сохранявшихся неизменными за магической стеной бессчетные века. Думаю, отчет мудрецов потрясет всех ученых Закатных стран…

Но пусть ответят великие боги или хоть кто-нибудь — почему рухнула волшебная преграда? Почему зеленое подземное пламя сумело испепелить невесомую, но действенную защиту Ямурлака? И каким образом подземный огонь связан с этими закрытыми землями?

Вот для того, чтобы получить ответы на эти вопросы, король Конан и послал меня, Мораддина и Веллана в Ямурлак. Энунд просто сопровождает нас, а заодно охраняет и ведет к нужному месту — обиталищу древнейшего жителя этих краев.

«Бывают победы, больше похожие на поражения».

Эта фраза, некогда вычитанная в трактате по военному делу, застряла у меня в голове и упорно не желала никуда уходить. Она преследовала меня с того самого дня, когда над Ивелином взметнулся огненный вращающийся смерч, и билась в ушах всю дорогу до Тарантии. Она и не подумала исчезнуть, когда голубиная почта принесла из Бельверуса радостное известие: подземный зверь, губивший население земель Немедии, внезапно сгинул неизвестно куда.

А объяснить свое непреходящее тревожное предчувствие я не мог.

Мы вернулись невредимыми, если не считать совершенно непонятного нападения на постоялом дворе деревушки Артен. То ли нам действительно сопутствовало благословение богов, то ли так сложились обстоятельства, но мы победили. Поднявшаяся из неведомых глубин тварь была уничтожена.

Тогда почему же меня не оставляет смутное беспокойство? Я бы не удивился, если б подобное мрачное настроение овладело только мной (я вообще склонен порой преувеличивать размеры грозящей опасности), однако каждый из нашего маленького отряда в той или иной мере предполагали незавершенность нашего дела. Даже Энунд, который не покидал столицы и обо всем знал только из наших рассказов.

Кажется, я понимаю, отчего впал в мрачность Веллан. Для любого живого существа — неважно, человека или оборотня — испытание, выпавшее на долю бритунийца, оказалось бы чрезмерным. Кроме того, он явно решил взвалить на себя всю тяжесть вины за гибель Эйвинда. Что было ошибкой — каждый сам выбирает свою судьбу. Асир знал, на что шел, когда вызвался остаться в катакомбах. Мне тоже очень жаль его, и я считаю случившееся в высшей степени несправедливым. Однако прошедшего назад уже не вернуть. Эйвинд погиб, и нам остается только хранить память о нем…

Тарантия встретила нас суматохой, грозившей перерасти в неуправляемую панику и повальное бегство жителей из столицы. Срочно вызванные герцогом Просперо конногвардейские полки и вооруженные отряды тайной стражи барона Гленнора с трудом поддерживали порядок на улицах, охраняли канцелярии и гонялись за мародерами, грабившими брошенные лавки. В глаза не видевшие короля кавалеристы, выставленные на стражу у закатных ворот Тарантии, с трудом пропустили его в город — Конану пришлось наорать на капитана, а в доказательство своей личности предъявить королевскую цепь и тяжелый кругляш с государственной печатью.

На улицах к нашему отряду отнеслись весьма недоброжелательно. Плебс, почти вышедший из подчинения, что-то кричал вслед четверым дворянам, а когда в толпе раздался возглас: «Это же он, проклятый варвар!», в Конана полетел гнилой капустный кочешок. К счастью, неизвестный злоумышленник промахнулся, тем самым сохранив себе жизнь — король был очень недоволен всем сущим, и бросился бы с клинком на любого обидчика.

Во дворце мы обнаружили пустые покои (большинство придворных бежали из столицы). Замок наполняли лишь офицеры гвардии, по-прежнему стоявшие на своих постах. Встретивший нас Паллантид не замедлил сообщить, что золото из подвалов вывезено в Пуантен, главные сокровища короны тоже, а Его светлость канцлер Публио так спешил уехать из Тарантии, что даже позабыл прихватить свою молоденькую любовницу… В замке остались лишь герцог Пуантенский, несколько легатов из военной канцелярии, да незаменимый барон Гленнор, вместе с Просперо пытавшийся сохранить престиж государственной власти в глазах поданных.

И, естественно, дворец не покинули грифон из Ямурлака, а также прекрасная фаворитка короля, графиня Эвисанда.

Герцог, которому кто-то из личной стражи сообщил о прибытии монарха в город, немедленно примчался в апартаменты Конана, в момент, когда он сбросил дорожную одежду и переодевался.

— Государь! — Просперо едва не сбил меня с ног, вихрем ворвавшись в комнату короля. Я и Мораддин тоже находились в опочивальне, обсуждая срочный эдикт, который должен был издать Конан — указ об отмене осадного положения в Тарантии. — Все-таки ты живой!

— Сам видишь, — проворчал король. — Как дела?

— Честно признаться, мерзко, — покачал головой герцог и опустился (а скоре, просто упал) в кресло. Действительно, Просперо был бледен, а под его глазами ясно виднелись коричневатые круги. Интересно, когда он спал последний раз? — Жители паникуют, дворянство бежит из страны на полдень, и даже на обоз канцлера случилось нападение!

— Так ему и надо, — жестокосердно ответил Конан. — С казной все в порядке?

— Разумеется, мой король. Черные Драконы отбились с честью. А кроме всех бед, три дня назад случилось небольшое землетрясение и был слышен гром на закате…

— Наша работа, — встрял Мораддин. Немедийский граф стоял возле камина и потягивал вино. — Милорд герцог, срочно вызывайте писаря и герольдов. Нужно объявить в городе, что подземное чудовище погибло.

Я, сообразив, что никак нельзя упускать такую возможность, схватился за чернильницу, висящую у пояса, и вынул из-за пазухи футляр с перьями и пергаментными свитками. Отличный случай представляется — самому написать исторический документ, который наверняка войдет в анналы царствования короля Конана!

— Постойте, постойте, — Просперо подался вперед. — Как — погибло? Вы его убили? То есть недавнее землетрясение…

— Именно, — кивнул Конан. — Неужели вы все видели?

Просперо с пятого на десятое рассказал, что вечером третьего дня, ближе к шестому колоколу, на закате от столицы вдруг мелькнула яркая вспышка, спустя несколько мгновений земля затряслась и послышался отдаленный раскат грома. Наиболее остроглазые гвардейцы смогли углядеть с главной башни замка, как вдалеке поднимается в небеса черное бурлящее облако. Ветрами тучу отнесло на полдень, а по городу немедля пошли слухи, будто один из богов спустился на землю.

— Очень хорошо, — неожиданно просиял король. — Пускай в народе так и думают. Хальк, запиши в эдикт: «Милость Митры нас не оставила. Солнцеликий пришел с неба и все исправил. Больше зеленого огня не будет.»

— Так эдикты не пишутся, — возразил я. — Плохо звучит. Невнушительно…

— А-а! — Конан едва не сплюнул прямо на блестящий паркет. — Делай, как знаешь. Только чтобы смысл не менялся.

Вот так и получилось, что указ о снятии военного положения в столице и сообщение о гибели явившегося с полуночи чудовища писал именно я. Конан потом лишь чиркнул пером внизу и, подышав на печать, приложил ее к пергаменту. Паллантид, прибежавший на зов короля, немедля отнес эдикт, на котором еще не просохли чернила, к глашатаям (самая неблагодарная должность при дворе. Во всех просчетах короля виноват именно герольд — он приносит дурную весть обывателям и частенько страдает от их недовольства…).

Когда Паллантид ушел, сжимая в руках бесценный для меня, гордеца, свиток, Конан немного осоловелыми глазами осмотрел нас с Мораддином и спросил:

— Ребята, а где Веллан?

— Спать пошел, — пожал плечами граф Эрде. — Я бы на его месте сейчас поступил так же. С какой стати подданный короля Немедии должен обихаживать аквилонского владыку? Или у тебя, дорогой друг, своей головы на плечах нет?

— Хорошо, хорошо, — поморщился Конан. Сейчас Его величество уже переоделся в костюм, стилизованный под простонародный — рубаха с коротким рукавом и белые льняные штаны — и походил не на короля великой державы, а на самого обычного варвара. Впрочем, Конан всегда был таковым и не собирался меняться. — Мораддин, Хальк, идите отдыхать. Если проснетесь к ужину — жду вас у себя… Хальк, задержись.

Я обернулся на зов короля. Конан, выглядевший предельно усталым и вымотанным, спокойно посмотрел мне в глаза и тихо проговорил:

— Будешь проходить мимо бассейна — скажи банщику, чтобы как можно быстрее приготовил горячей воды. И, пожалуйста, разыщи Эвисанду… передай, чтобы пришла к термам.

— Хорошо, — кивнул я. Конечно, дворянину не пристало бегать по поручениям, как последнему служке, однако сейчас я мог сделать для нашего монарха — варвара, простолюдина и авантюриста, но в то же время человека, своей решительностью и благоразумием спасшего страну — все, что угодно. Хочет, чтобы к нему пришла Эвисанда? Прекрасно, я ее позову, даже если придется перевернуть с ног на голову весь дворец. Белокурая красавица Эви способна утешить короля и вернуть ему обычную жизнерадостность лучше нас всех, вместе взятых.

Все-таки Конан из Киммерии — очень хороший человек… Но почему мы с такой готовностью бросаемся выполнять его просьбы? Только потому, что он — наш король? Или потому, что каждый из нас твердо уверен: случись что-нибудь, с чем мы окажемся не в состоянии справиться — мы всегда можем рассчитывать на любую его помощь? Или по какой-то другой, неизвестной мне, но очень важной причине?..

Скромный ужин, на который были приглашены только самые близкие друзья, Конан устроил в малой трапезной незадолго до полуночи. Я и Мораддин уже успели сходить в баню, Конан, которому хватало для сна совсем немного времени, выглядел посвежевшим и веселым, Паллантид и Просперо явились в лучших нарядах, грифон Энунд пригласил себя сам, а графиня Эвисанда, как обычно, блистала неземной красотой и подаренными Конаном бриллиантами… Ждали одного Веллана.

Оборотень явился после повторного приглашения. Посол Эрхарда был угрюм и неразговорчив, от еды отказался, и сразу налег на темное тауранское пиво. В результате чего напился до зеленых демонов в глазах прежде, чем остальные успели отведать первую перемену.

Барон Гленнор — начальник нашей тайной службы (и фактически третий человек в стране после короля и канцлера) — на ужин не явился, хотя его тоже приглашали. Могу сказать, что таинственный Гленнор очень редко приезжал в Тарантию из своего загородного дома и только последние события, связанные с появлением зеленого пламени, заставили барона прибыть в столицу. В то же время месьор Гленнор ни разу не предстал перед королем, общался только с герцогом Просперо и продолжал оставаться одним из самых загадочных людей королевства. Честно говоря, я, как библиотекарь и летописец-любитель, успел познакомиться со всеми дворцовыми служащими и дворянами короля, но начальник тайной службы был неуловим. Я неоднократно пытался напроситься к нему на прием, мотивируя свои претензии сообщениями о якобы раскрытых чужеземных конфидентах (благо таковых при дворе как Нумедидеса, так и Конана было довольно много), но господин барон всегда отказывал или предлагал через посланников отправить мои соображения письмом.

Полагаю, что барону Гленнору было бы небезынтересно познакомиться со своим коллегой по службе из Немедии — графом Мораддином… Меня весьма удивляло, что Мораддин (вроде бы подданный соперничающего с Троном Льва короля) так хорошо и благорасположенно относится к нашему варвару — Конану. Безусловно, всем нам было известно, что Конан и граф Эрде — старые и добрые приятели, немало пережившие во времена их прежних приключений. Однако я и предположить не мог, что начальник Пятого департамента Немедийской канцелярии (самое доверенное лицо короля Нимеда!) станет помогать аквилонскому владыке, будто родному брату. Надо думать, в прошлом у них на самом деле была настоящая душевная дружба и минувшее наложило на Конана и Мораддина определенный отпечаток — они остались друзьями навсегда. Нам, циничным и постоянно опасающимся чужих интриг аквилонским дворянам, подобного не понять…

— Веллан, может, тебе хватит пить? — Конан озабоченно посмотрел на бритунийца, у которого уже давно затуманились глаза и появилась сильная икота. — Давай я отправлю с тобой двоих гвардейцев проводить до комнаты. И ты ляжешь спать…

— Отвали, — пьяным голосом огрызнулся оборотень из Пограничья. — Я имею право сегодня напиться! Ты не видел того, что видели мы с Эйвиндом… Пусть его душу упокоит Митра!.. Конан, я боюсь… Смертно боюсь.

Госпожа Эвисанда недовольно посмотрела на Веллана, наверняка испугавшись, что он испортит вечеринку. Оборотень, однако, продолжал, не замечая устремленных на него тревожных взглядов:

— Конан, это только начало… Ведь в горах Граскааля уцелела та главная тварь, что выпустила своих отпрысков, отправившихся крушить твою страну и Немедию! Конан, дорогой, рассуди — если случилась одна беда, непременно должна стрястись и вторая! Куда, по твоему мнению, уходили измененные люди? Кстати, ты не ждешь через две-три луны появления с полуночи армии чудовищ, направляемых неизвестным никому волшебником?

— Веллан, — осторожно начал Мораддин. — Я очень прошу тебя — помолчи. Завтра мы обсудим твои предположения, а сейчас тебе лучше отправиться спать. Мы, конечно, очень жалеем Эйвинда, но, видимо, такова была его судьба. Вел, пойми, что потери, пусть даже и самых близких людей, можно пережить… Это ведь жизнь, а она порой слишком жестока.

Неожиданно послышался металлический голосок грифона, лежавшего возле стола и обгладывавшего специально принесенное для него свиное бедро:

— Правильно граф говорит, — Энунд оставил кость, сел на задние лапы и посмотрел умными желтыми глазами на короля, а затем на Веллана. — Когда подземный огонь появился возле границ моей страны, некоторые мои родичи попали в зеленое облако и умерли. Нас, грифонов, осталось совсем мало, от силы тысяча. Вы не можете понять, что для грифонов значит потеря хотя бы одного существа из нашего рода. Вас, людей, гораздо больше…

— Слышать ничего не желаю!! — внезапно заорал Веллан и рывком поднялся с кресла. — Катитесь вы все в задницу! Вы не понимаете, что происходит! Ладно, я не буду портить вам праздник, а пойду к главным воротам замка — охранять вас всех! Может быть, я, существо из племени Карающей Длани, смогу почувствовать, как приближается подземное чудовище!

Графиня Эвисанда замерла, не донеся до рта свежий розовато-желтый персик. Конан вскочил со своего сиденья, забыв бросить обратно на блюдо надкушенную гусиную ножку. Единственно, Мораддин оставался невозмутим и даже не сделал ни одного лишнего движения.

Разозленный и пьяный Веллан сорвал с себя тунику, сбросил сапоги и начал снимать рубаху. Я сидел рядом с посланником Эрхарда и поэтому предпочел быстро встать и отойти в сторону — кто знает, что сейчас случится? Почему-то мне казалось, что ничего хорошего…

Веллан через голову стянул нательную белую рубашку, обнажив мускулистое тело, достойное быть образцом для лучших аквилонских ваятелей из мрамора, и с ним начало происходить нечто удивительное и пугающее. По крайней мере, для меня. Я прежде никогда не видел оборотней воочию, и не думал, что превращение человека в волка выглядит настолько чудовищно.

Фаворитка короля с визгом бросилась в угол комнаты, Конан схватился за кинжал (я и предположить не мог, что король может убить своего друга, и это действие было, скорее всего, инстинктивным…), а граф Мораддин просто отодвинул свое кресло в сторону. В его руке был зажат хрустальный бокал с вином, а глаза, как собственно, и всегда, выражали безмятежное спокойствие. Видимо, граф Эрде, сам будучи человеком лишь наполовину, прекрасно понимал чувства нелюдей. Слово «нелюдь» я употребляю здесь в хорошем смысле…

Паллантид и Просперо тоже на всякий случай отошли в сторону, а герцог Пуантенский настороженно поглядывал в сторону повелителя. Мало ли, прикажет связать или вовсе прикончить оборотня. Гвардейский легат Паллантид, конечно, положил ладонь на рукоять меча (благо ранее таких чудес никогда не видел), но был спокоен и ждал лишь приказа от своего короля Конана. Я всегда удивлялся, насколько вышколены дворцовые гвардейцы — пусть перед ними явится сам Владыка Ночи Сет, без королевского слова они не сделают даже лишнего движения.

Веллан превратился в зверя довольно быстро. Мы молча наблюдали, как пьяный бритуниец неуклюже падает на пол, сворачиваясь калачиком и судорожно дергаясь. Его длинные светлые волосы, выскользнувшие из-под удерживающей их кожаной ленты, отливали ярким золотистым блеском, на глазах превращаясь в шерсть животного…

Вначале человеческая сущность оборотня уступила место страшному чудовищу, лишь отдаленно похожему на существо людского рода. Человекоподобный монстр с волчьей головой, страшными когтями на пальцах и покрытый жестким серым ворсом постепенно изменился в обыкновеннейшего, очень красивого серебристо-белого волка. Это на самом деле был настоящий волк: острая собачья голова, длинный темно-серый с серебринкой хвост, мощные когтистые лапы и замечательная пушистая шкура.

Мы все сбились в кучку — я и Мораддин впереди, за нашими спинами обнаживший меч Паллантид и Просперо, а за ними Эвисанда, тихонько вскрикивавшая от страха — графиня тоже впервые видела превращение оборотня. Король Конан стоял впереди, убрав правую руку с оружия.

— Ну зачем тебе это было нужно? — Конан опустился на корточки рядом с лежавшим зверем и обеими руками взъерошил шерсть на его загривке. Веллан-волк слегка приподнял верхнюю губу, показав ровные белые зубы, и тихо зарычал. — Вел, ты же знаешь: твоя потеря — наша потеря. Мы тоже сожалеем о гибели Эйвинда. Но твоей вины в его смерти нет!.. Послушай, Веллан, ты сейчас находишься в моем дворце. Я — король. Я здесь самый главный. Давай я, как король, дам тебе приказ. Хорошо?

— Р-р-р, — Веллан серьезно посмотрел на Конана ярко-синими глазами. Глазами оборотня — человека и волка одновременно. Видимо, я никогда не привыкну к мысли о том, что насмешливый и несколько легкомысленный бритуниец — одно целое с опасным хищным зверем. — Уау! Р-р…

— Отлично, — спокойно сказал Конан. — Иди куда хочешь. Можешь посторожить вместе с гвардейцами, я их предупрежу. Хочешь — возвращайся в свою комнату, хочешь — оставайся с нами. Только помни одно — аквилонский король и обычный человек, которого зовут Конан из клана Канах, тебя любит как друга и никогда не сделает тебе плохого. Согласен?

Варвар поднялся на ноги, еще раз проведя широкой ладонью по спине волка, и вопросительно посмотрел на Веллана. Оборотень коротко рыкнул, вяло помахал хвостом, развернулся и медленно пошел к двери, ведущей в галерею второго этажа замка. Спустя несколько мгновений огромный серо-серебристый волк беззвучно исчез в темноте коридора. Энунд, оставив свою косточку, поднялся и направился вслед за ним.

— Эй! — выкрикнул Конан, оглянувшись. — Дворецкий здесь?

— Разумеется, Ваше величество, — из-за двери, ведущей к замковой кухне, выглянул степенный и толстый старик в темной одежде дворцовых служащих. — Что будет угодно королю?

— Отнесите эту одежду в комнаты Его светлости посла короля Пограничья, — Конан, изобразив величественный жест, показал рукой на одеяния Веллана-человека. — И, кроме того. Во дворце разгуливает крупный пес серебристой масти, удивительно похожий на волка. Не вздумайте его трогать, это моя собака. Пускай ходит, где желает. Никто из стражи не имеет права даже пальцем прикоснуться к собачке!

— Слушаюсь, Ваше величество, — бесстрастным голосом ответил дворецкий и, пятясь, подошел к дверям. Когда он скрылся за створками, я различил приглушенный голос, обращенный к капитану стражи и лакеям:

— Король требует, чтобы находящаяся в замке собака, схожая с волком, была невредима! Попробуйте хоть косо посмотреть на любимца нашего владыки!

Я понял, что Веллану в тарантийском дворце ничто не угрожает. Охранники подчинятся приказу короля: собаку не обижать и соблюдать спокойствие. Надеюсь, Веллану ничего не взбредет в голову и он не вздумает кого-нибудь покусать…

И все же подобное возможно только в Аквилонии — пьяный оборотень в волчьем обличье шастает по королевскому дворцу одного из самый блистательных государств Закатного материка!

Из-за Веллановской выходки вечер был безнадежно испорчен. Естественно, веселиться уже никому не хотелось, и разговор сам собой перешел на события последних седмиц. Ужин фактически превратился в заседание государственного совета. Бедная графиня Эвисанда начала откровенно зевать, когда Просперо начал выкладывать Конану все сведения по налоговым сборам и непонятные для остальных цифры.

— Хорошо, — ворчал король. — Отправляй в Боссонию обозы с продовольствием, только, пожалуйста, выбей с тауранских купцов деньги на охрану… Цены должны быть самые низкие. Зеленый огонь появился как раз в дни, когда снимались остатки урожая…

— Да, владыка, — герцог помечал что-то в свою книжечку. — Полуночным областям страны может грозить голод этой зимой. И я думаю, надо немедленно провести перепись жителей Боссонии и всех пострадавших от подземного огня графств. Должны же мы знать, сколько людей потеряно!

Я повернулся к Мораддину и Паллантиду — эти двое мигом нашли общий язык и теперь обсуждали достоинства и недостатки организации гвардейской службы в Немедии и Аквилонии. Граф Мораддин встретил в лице королевского капитана достойного собеседника, отлично разбиравшегося в военных вопросах.

Эвисанда, слегка опьяневшая, взяла лютню и тихонько, чтобы не мешать другим, напевала грустную балладу о менестреле, убитом богатым сеньором. Мне поболтать было не с кем. Я решил раскланяться да отправиться спать. Завтра придется полный день трудиться, занося в хронику рассказ о последних событиях…

— Эй, вы! — послышался от двери нечеловеческий голос грифона. Энунд, проследив за Велланом, наверное, удостоверился, что оборотню ничего не угрожает и вернулся в трапезную. — Я, кажется, к вам обращаюсь!..

У этого древнего ямурлакского чудовища весьма относительные представления об этикете, однако на грифона никто во дворце не сердится — все считают его игрушкой короля и пропускают колкости Энунда мимо ушей.

— Чего тебе? — прошипел я, взглянув на грифона. — Где Веллан?

— Сидит во дворе и воет на луну, — со смешком в голосе ответил Энунд. — А если серьезно — гуляет по замку, изредка поднимая ногу у колонн… Напоили вы его.

— Великий Митра! — король отвлекся от разговора с Просперо. — Теперь весь дворец провоняет собачьей мочой!

— Помолчи, пожалуйста, — бесцеремонно проскрипел грифон, оборвав короля. — Я вспомнил одну вещь. Раньше я ей никогда не придавал значения, но после слов человека из Бритунии о том, что опасность остается, пришлось поразмыслить.

— Говори, — устало вздохнул Конан. Наверняка король решил, что грифон начнет обвинять всех присутствующих в грехе пьянства.

Энунд, проскрежетав когтями по паркету, подошел к столу, запрыгнул на свободный диванчик, который едва не сломался под его тяжестью, улегся, положив орлиную голову на лапы, и обвел людей многозначительным взглядом.

— Я знаю, кто может рассказать вам про зеленый огонь, — сообщил грифон. — Это существо зовут… — Энунд запнулся, а потом с трудом выговорил: — Тлакочауака. Или просто Тач. Он самый старый житель Ямурлака. Тач очень большой, живет у нас с довалузийских времен и почти никогда не выходит из своей пещеры. Тач абсолютно неопасен — он потерял все зубы давным-давно, а его магическое умение со временем почти исчезло. Как старейшего, Тача в нашей стране все уважают и очень часто ходят за советами. Я уже намекал господину Хальку, будто несколько тысяч лет назад случалось нечто, наподобие недавних событий… Если спросить обо всем у Тача, он вспомнит.

— Вот как? — озадаченно потер лоб Конан. — А кто он такой, этот твой Тла… Толч… ну, в общем, зверь, о котором ты говоришь?

— Старейший, — невразумительно ответил Энунд. — Большой. Я не знаю, как этих существ называть по-людски. Хотите — поезжайте к нему, расспросите. Может быть, Тач подскажет, как быть дальше.

— Но ведь бедствие миновало, — возразил герцог Пуантенский. — наша тварь погибла, в Немедии тоже вдруг все стало тихо. Словно немедийский зверь испугался гибели собрата… Конечно, было бы интересно поспрашивать древнее чудовище о том, о сем, но не сейчас. В стране дел невпроворот!

— Погоди, погоди, Просперо, — скривился Конан. — А вдруг подземная зверюга снова появится? Веллан мог оказаться прав…

И вот тут я решил взять дело в свои руки. Да кому из смертных за последние несколько столетий удавалось побывать в заколдованной стране на полуночи Боссонии?! Какой материал для летописи! Нет уж, подобной возможности я не упущу, чтобы там не твердил всесильный фаворит короля!

— Ваше величество, — я умоляющим взглядом посмотрел на Конана. — Мой король, по-моему, Энунд говорит правильно. В Ямурлак необходимо поехать!

— Я не могу, — покачал головой Конан. — Если я опять надолго исчезну из столицы, то, когда вернусь, обнаружится, что на трон уселся какой-нибудь дворянчик, а гвардия мне изменила…

Паллантид обиженно засопел и хотел было вступиться за честь своего полка, но Конан остановил его жестом руки.

— Послушайте, — заявил король. — Кто у нас больше всех бездельничает? Правильно, барон Юсдаль. Он сам хочет поехать в Ямурлак? Пускай едет. Вернется — хорошо, не вернется — еще лучше… Жить будет спокойнее.

— Издеваетесь, да? — состроив мрачное лицо, я повернулся к Конану. — Вот и не надейтесь, я вернусь, а вы все умрете от зависти!

— Кроме меня, — послышался спокойный голос Мораддина. — Я, пожалуй, тоже отправлюсь с месьором Хальком. Мне интересно.

— Зачем? — не понял Конан старого приятеля.

— Посмотреть, — развел руками граф Эрде. — Ты знаешь, что я любознателен.

— Даже слишком хорошо, — усмехнулся король. — Если бы не твоя любознательность, мы бы лет пятнадцать назад не провалились сквозь дырку во времени и не очутились в Пагане!

Старая история. Мне однажды сам Конан ее рассказывал. Так, значит, он вдвоем с Мораддином отыскал таинственный алтарь Бога Времени Лангола и совершил путешествие в маленькую империю на самом краю света!? Надо будет по дороге расспросить графа Эрде поподробнее об этом давнем приключении нашего монарха… Между прочим, Конан уверял меня, что сейчас наследником трона Пагана наверняка является его отпрыск.

— Да езжайте вы куда хотите! — отмахнулся король. — Хоть завтра! Просперо, распорядись, чтобы Мораддину и барону Юсдалю выдали лошадей и припасы.

— Без меня они заблудятся, — уверенным голосом сказал Энунд. — Я тоже отправлюсь. Только одна беда — летать не могу, крыло до сих пор болит. Сделайте мне такую же повозку, в какой меня сюда привезли. Только без решетки.

— Паллантид, — Конан повернулся к гвардейцу. — После отбытия обоза с золотом у нас в каретном дворе остались фургоны?

— Нет, — качнул головой капитан. — Но можно использовать военную колесницу. Думаю, грифон в нее поместится.

— Решено, — сказал король. — Езжайте и без ответов на все вопросы не возвращайтесь!

— Тогда мы пойдем собираться, — оживился я. — Выехать лучше с раннего утра…

Мы с Мораддином пожелали всем спокойной ночи, вышли в коридор и двинулись по направлению к своим комнатам. Грифон трусил за нами следом.

Когда мы вышли к лестнице, ведущей наверх, Мораддин вдруг остановился и поднял руку, призывая к тишине.

— Барон, — немедиец озадаченно посмотрел на меня. — Ты ничего не слышишь? По-моему, здесь ребенок… Откуда во дворце ночью может появиться ребенок?

Мы спустились на один пролет, следуя на звук — неподалеку детский голосок негромко напевал какую-то песенку.

Мораддин ошибся, сочтя, что поет ребенок. На мраморных плитах лестничной площадки под наполовину прогоревшими факелами сидела молодая девушка лет шестнадцати, рядом с ней возлежал громадный серебристый волчище и спал. Темноволосая девушка, в которой я узнал помощницу ночного повара, гладила зверя по холке и тонким голоском мурлыкала простонародную колыбельную. Зрелище было потрясающее.

— Ага, вот и месьор Веллан нашелся, — вполголоса проговорил Мораддин. Девушка вскочила на звук его речи и опустила глаза, словно мы ее застали за чем-то непотребным.

— Ой, — пискнула она. — Извините меня, благородные господа…

— За что? — усмехнулся я, спускаясь на площадку. Тут же вспомнилось имя девчонки — Элга. Она уже полгода помогала на кухне.

— Я тут просто мимо проходила, — оправдывающимся голосом начала Элга, не поднимая на меня взгляд. — Вижу — собака спит. У нас в деревне была такая же. Это чья собачка, господин Хальк? Уж больно красивая…

— Это собака короля, — я решил не вдаваться в подробности и лишний раз пугать деревенскую девушку.

— Может, ее покормить нужно? — участливо осведомилась Элга. — У нас на кухне осталась требуха…

— Эту собачку надо лечить от похмелья, — хмыкнул за моей спиной Мораддин. — Хальк, как думаешь, мы вдвоем донесем его до комнаты?

— Да пускай здесь спит, — запротестовала девушка. — На лестнице тепло, кухня недалеко…

Я вообразил, какая сцена может произойти утром: очередной караул, обходящий дворец, обнаружит спящего на лестнице абсолютно голого посла из Пограничья. Воображаю, какие поползут слухи…

— Нет, — решительно ответил я. — Король желает, чтобы собака была при нем.

— А-а, — разочарованно протянула Элга. Тут Веллан зашевелился, открыл глаза и обвел нас с Мораддином замутненным и все еще пьяным взором. Не думал, что глаза оборотня могут быть настолько выразительны.

— Пошли, — снисходительно сказал волку Мораддин. — Или ты собираешься всю ночь проваляться здесь?

Веллан сел, зевнул, показав розовую, наполненную жуткими зубами пасть, и почесал шею задней лапой.

— Во, уже блох нахватался, — вздохнул граф. — Пойдем наверх. Да, кстати, — Мораддин дернул меня за рукав. — Месьор Хальк, а почему бы Веллану не поехать с нами? Развеется, отдохнет… И не будет надоедать королю своим унынием.

— Пускай едет, — согласился я. — Только как его завтра разбудить?

Элга непонимающе слушала наш разговор, и, когда Мораддин, взявшись ладонью за загривок оборотня, повел его за собой, проводила нас недоуменным взглядом.

Наутро первого дня нашего пребывания в Ямурлаке, после невероятной, сказочной ночи, когда мы — я, барон Юсдаль, граф Мораддин, Веллан и грифон Энунд — стали свидетелями потрясающих чудес этой прежде закрытой земли, мы все отправились дальше, вглубь волшебной страны. Впрочем, к отряду прибился новый попутчик — странное прозрачное существо, которого Энунд называл «сармаком». Тварь, несколько напоминавшая крылатую охотничью собаку, сотворенную из голубоватого горного хрусталя, не желала уходить прочь, как мы ее ни гнали. В конце концов, сармак уцепился коготками за седло графа Мораддина и смирно сидел у него за спиной, поводя мордочкой вправо-влево. Наверное, ему было любопытно разглядывать окрестности…

Мы подъехали к границами Ямурлака прошедшим вечером и решили пересечь порубежную линию в пределах баронства Линген. Зная нрав Омсы, барона Линген, привезшего в королевский дворец несколько седмиц назад раненого грифона, я решил не заезжать в его замок. Толстяк Омса — человек крайне гостеприимный, и наверняка задержал бы нас не менее, чем на пять дней. Поэтому маленький отряд миновал замок и подъехал к пограничной деревушке Альда к шестому полуденному колоколу, когда солнце уже склонялось на закат.

Почтенный седобородый староста деревни, увидев королевскую подорожную с личной подписью государя Конана, лишился дара речи, а услышав наши титулы, и вовсе задрожал. Однако этот человек указал нам на тропинку, ведущую вглубь Ямурлака и дал провожающих, строго наказав им вернуться в деревню до темноты. Вилланы баронства Линген, перепуганные недавним нашествием необычных существ из волшебной страны, предприняли немало усилий для обороны деревни — на древней пограничной меже громоздились неуклюжие рогатины, везде были протянуты нити с навешанными на них колокольчиками, а мост в Ямурлак охранял десяток самых здоровенных деревенских парней, вооруженных самострелами, косами и старинными заржавленными мечами.

— Господа почтенные, — лепетал староста, когда мы оставили возле деревянного моста колесницу, в которой прежде ехал грифон. Сейчас Энунд топтался в сторонке, косо поглядывая на крестьян, не столь давно поймавших его. — Не ездить бы вам лучше в проклятые земли! Там же чудища живут на каждом шагу! К нам в деревню третьего дня голубой лысый медведь забрел, корову задрал… А вчера гарпии над общинными полями кружили. Только головы свои положите!

— Мы едем туда по приказу короля, — я собрал всю надменность, данную мне от рождения, и строго посмотрел на старосту. Тот мелко закивал. — Охраняйте повозку и впряженных в нее лошадей. Вот тебе пять кесариев, столько же получишь, когда мы вернемся обратно.

Старик провожал нас взглядом, в котором явственно читалось: «Никогда вы оттуда не вернетесь, господа мои…»

Я уже рассказывал, как проходила наша первая ночевка в Ямурлаке. День принес не меньше сюрпризов.

Меня весьма озадачило то, что здесь были тропы, удивительно похожие на самые настоящие дороги, разве что очень узкие. Видимо, таинственные обитатели Ямурлака часто путешествовали по своей маленькой стране. И вот, когда тропа проходила меж густых зарослей боярышника, покрытого крупными багровыми ягодами, шедший впереди Энунд вдруг остановился и, повернувшись к нам, еле слышно прошипел:

— А ну, замрите! И не говорите ни слова!

Грифон прислушался, наклонив голову, да и мы тоже навострили уши. Несколько мгновений спустя я различил, как в кустах кто-то разговаривает. Речь была аквилонской, правда, с незнакомым акцентом, а голоса звучали очень тонко.

— Давай выстрелим! — требовательно сказал один из невидимок, укрывшихся возле тропы.

— Там грифон, — ответствовал второй. — Да и зачем?

— А просто так! Это же люди! Ну давай выстрелим!

— Сам и стреляй, — пропищал второй и в кустах зашуршало.

— Осторожнее! — вдруг рявкнул Энунд и в тот же момент тренькнула тетива.

Я всегда восхищался несравненными боевыми умениями графа Мораддина и вот сейчас появился новый повод поздравить немедийца с очередной победой. Милорд Эрде, в которого наверняка целили неизвестные существа, притаившиеся в боярышнике, незаметным глазу движением перехватил направленную ему в шею стрелу прямо в воздухе, с хрустом сломал ее и мгновенно соскочил с коня. Грифон с низким рыком вломился в кусты, оттуда послышались сдавленный писк и непонятные проклятия.

Я сам не помню, как вывалился из седла и залег среди кустиков брусники. Рядом со мной залег Веллан, понявший, что противостоять странным лучникам как граф Мораддин, он не сможет.

— Проклятый грифон, — прошипел бритуниец. — Всю дорогу говорил, что здесь безопасно!

Энунд, раздвигая боками кусты, вышел обратно на тропинку и приглушенно сказал, если так можно выразиться, сквозь клюв:

— Кто тут хотел увидеть альвов? Пожалуйста…

Грифон, схватив за шкирку, удерживал в клюве маленькое существо с бледной кожей и редкими светлыми волосами. Пойманная Энундом тварь напоминала очень низкорослого человека, только была значительно безобразнее — короткопалые ручки и кривые ножки, тонкий длинный нос на узком лице и громадные зеленые глаза. Я себе альвов представлял по-другому…

Энунд разжал клюв, существо упало на траву и сразу было прижато к земле мощной лапой грифона.

— Вы что творите, мерзавцы? — прямо в лицо перепуганного альва прошипел наш провожатый. — Это гости! Их нельзя трогать!

— Это не я стрелял! — закрыв от ужаса глаза, пискнул альв. — Это Элрадан! Он же удрал, ты сам видел! Я не виноват, я вовсе не хотел обидеть гостей!

— Ври больше, — грифон был разъярен и я испугался, что он сейчас попросту раздавит маленького альва. — Вас тут много прячется?

— Нет, нет, — запричитал альв. — Мы с Элраданом пошли на охоту и случайно вас увидели. Это все он, а не я!

Грифон поднял голову и уставился на меня. Я ждал объяснений.

— Маленькие пакостники, — проскрипел наконец Энунд. — По-моему, альвы стреляли просто чтобы поразвлечься.

— И часто они так развлекаются? — Веллан встал на ноги и начал отряхивать с одежды старые еловые иголки и пожелтевшие осенние листики. — Спасибо графу, сумел перехватить стрелу…

— Это Эларадан виноват! — опять заверещало существо.

— Мы поняли, — Энунд снова обратил взгляд на альва, помолчал немного и вдруг спросил: — Вы ведь шляетесь по всему Ямурлаку, правильно? А ну расскажи, где сейчас Тач, старейший? Спит у себя в пещере или пошел на пастбище? И вообще, как тебя зовут?

— Даэрон… — захныкал недомерок.

— Отвечай, я задал тебе вопрос!

— Великий Тач пять дней назад ушел к Розовым холмам, — немедленно ответил альв. — Мы его видели неподалеку от Льдистого водопада. Я могу проводить, только не убивайте!

— Не надо нас провожать, — рыкнул грифон и снял лапу с груди карлика. — Сами дорогу найдем. Учти, если вы еще хоть раз посмеете обидеть гостей — приведу весь свой клан и грифоны разгромят ваш городишко! Понял, недомерок?

Альв вскочил, отбежал к кустам, и, едва тощая фигурка малыша скрылась в зарослях, в Энунда оттуда полетела еловая шишка.

— Дождешься, что люди набьют из тебя чучело! — послышалась злорадная пискливая речь. — А их самих сожрет Тач!

Грифон сел на дорожку, и, покачав головой, сказал нам:

— Альвы неисправимы. Не понимаю, как в таком маленьком существе может жить столько злости? Идемте, до Розовых холмов полдня пути верхом.

— Альв говорил, будто Тач нас сожрет, — настороженно буркнул Веллан. — К кому ты нас ведешь?

— Сами увидите, — Энунд встал и затрусил вперед по тропинке. Мораддин забрался в седло, отпихнув прозрачного сармака, разлегшегося у самой луки и сказал, что поедет позади всех.

…Мы двигались по тропе, вившейся между поросшими сосной холмами, до времени, когда на башне в Тарантии обычно звенел пятый послеполуденный колокол. Наконец, леса сменились вересковыми пустошами и скалами, а это значило, что мы достигли предгорий Киммерийского хребта. Я понял, отчего обитатели Ямурлака называли это место Розовыми холмами — куда ни посмотришь, увидишь заросли вереска: розоватые, фиолетовые, лиловые пятна на фоне осенней природы выглядели радостно и ярко.

— Водопад, — вытянул руку Мораддин. — Энунд, про это место говорил альв?

— Верно, — кивнул грифон. — Предупреждаю, относитесь к Тачу почтительно. Он не любит панибратства. И ради всех богов, не бойтесь его. На памяти грифонов не было случая, чтобы старейший убил разумную тварь… Ага, вон он!

— Где? — не понял Веллан, а мы с Мораддином молча всмотрелись в вересковые луга и окружавшие их скалы. С одной из них низвергался бурный шумливый водопад, превращавшийся внизу в речку, с полуночной стороны возвышались нагромождения валунов, а в полутысяче шагов к закату из земли вырастал бурый выветрившийся скальный выход. Я не мог заметить ни одного живого существа, кроме стайки птиц, усевшихся на темных камнях.

— Прямо на него смотрите, — невозмутимо сказал Энунд. — Я же говорил — он большой. Присмотритесь как следует! Идемте к нему.

И грифон повел нас прямо к вытянутой, поросшей мхом скале.

— Великий Митра! — Мораддин натянул поводья и остановил лошадь. — Дракон! Честное слово, это настоящий дракон! Только какой громадный!

— Тач не дракон, — Энунд услышал слова графа. — Просто похож немножко.

— Где дракон? — всполошился Веллан. — Мораддин, что ты увидел?

Я выехал вперед и, призвав на помощь все воображение, начал осматривать скалу. Великие боги… Да, Ямурлак не зря славится чудесами.

То, что вначале показалось нам скальным выходом, было живым существом. Сейчас оно не шевелилось, и поэтому мы приняли его за часть ландшафта. Невообразимо огромное животное, похожее на ящерицу, лежало среди пустоши, положив бугристую голову на лапы — один коготь Тача превосходил длиной мою лошадь, а голова была размером с вместительный дом зажиточного крестьянина. Наверное, от кончика носа до кончика хвоста чудовища было не меньше полутора тысяч шагов.

— Это невероятно! — замотал головой Веллан. — Такую огромную тварь невозможно прокормить! Он, скорее всего, даже двигаться не может!

— Еще как может, — Энунд издал звук, похожий на смешок. — Я думаю, он использует магию… Тач спит, его надо разбудить.

— Вот и займись этим, — заявил Веллан и покосился на графа Мораддина. — Вы, месьоры, не подумайте, я никогда не был трусом. Но уж больно он здоровый…

— Мне и самому боязно, — честно ответил Мораддин. — Никогда не думал, что в нашем мире могут существовать настолько… ну, настолько необычные животные. Господин Хальк, ты встречал упоминания о чем-либо подобном в хрониках?

— Нет, — признался я. — Никогда.

Энунд безбоязненно подошел к голове Тача, запрыгнул ему на лапу, прошелся по переносице, будто по широчайшей улице Тарантии, и постучал клювом о бочкообразный бугор, видимо, бывший веком старейшего жителя Ямурлака, а может быть, и всего мира…Я смотрел на грифона и мне казалось, что муравей ползет по туловищу боевого коня.

— Проснись, старейший! — ветер донес до нас слова Энунда. — К тебе пришли люди!

Послышался скрежет заросшей мхом чешуи, чудовище шевельнулось и приоткрыло один глаз, тот самый, рядом с которым стоял Энунд.

— Грифоны, — приоткрылась пасть и мы услышали глубокий хриплый голос. Лошади заплясали от страха. — Почему вы такие любопытные? Ты кто? Я тебя не вижу, спустись на землю с моего носа.

Энунд спрыгнул вниз, сначала на толстенную лапу Тача, а затем на валявшийся рядом валун. Тварь открыла второй глаз и уставилась узкими ящеричьими зрачками на грифона.

— Теперь вижу, — медленно сказал Тач. — И даже узнаю. Ты — Энунд из клана Стигов. Правильно?

— Да, мудрейший, — грифон напряг голос, чтобы гигант мог его слышать. — Я привел людей из королевства Аквилония…

— Откуда? — в речи Тача послышались недоуменные нотки. — А почему люди находятся в Ямурлаке? Да и где они?

Грифон обернулся и махнул здоровым крылом, подзывая нас.

— Веллан, может быть, ты лошадей подержишь? — неуверенно спросил я бритунийца. — А мы с графом подойдем ближе…

— Не дождетесь, — рявкнул оборотень. — Когда расскажу об этом Эртелю, королевский племянничек от зависти подохнет!

Мораддин быстро спутал лошадям ноги, чтобы не убежали, и мы втроем подошли к лапе существа, встав рядом с Энундом. Крылатый сармак прибежал вслед. Вблизи казалось, что Тач вырастает из земли и действительно является ожившим каменным изваянием. Шипы на его спине поднимались над нашими головами локтей на пятьдесят. Я, поборов дрожь в коленях, шагнул вперед и выпалил первое пришедшее на ум:

— Приветствую тебя, о великий дракон!

— Действительно, люди… — прохрипел Тач. — Вы здорово изменились со времен Атлантиды. Одеты необычно… Я не дракон, пусть это вам будет известно. Валузийцы и атланты называли моих соплеменников василисками.

— Еще не хватало, — едва слышно простонал за моим плечом Веллан. — Сейчас превратит нас в гранитные статуи… Я, конечно, хотел памятник, но не такой!

— Заткнись, — бросил я оборотню и снова посмотрел на Тача. Василиск молчал, вероятно, ждал моих вопросов.

— Я говорю от имени короля людей Конана Аквилонского… — начал я. — У нас беда. Энунд сказал, будто ты помнишь и знаешь все…

— За последние восемь тысяч солнечных кругов — помню, — поразмыслив, ответил василиск. — Если нужно — я дам вам совет. Но потом вы мне расскажете, что происходит в землях закатного материка. Я уже много столетий не покидал Ямурлак и не ведаю, что происходит в широком мире… Договорились?

— Конечно, — судорожно сглотнув слюну, ответил я. — Может быть, ты знаешь, почтеннейший, от чего могут появляться фонтаны зеленого пламени, изменяющего людей и убивающего других живых существ?

— Опять? Он вернулся?.. — голова василиска поднялась над нами локтей на тридцать. Не очень-то приятно, когда над тобой завис целый дом… — Хорошо, я расскажу…

Глава двенадцатая

РИНГА, ПЕРВЫЙ РАССКАЗ

Ианта, столица Офира. Полдень.

22 день второй осенней луны, 1288 г.

«…Потрясения в людских умах и душах, вызванные явлением подземного огня, распространялись, как волны от брошенного в воду камня. Где-то они уже успевали затихнуть, а где-то только-только становились достоянием общества, превращаясь из неясных слухов в официально подтвержденные сведения. И, как волны, сталкиваясь, порождают бурю, так и дошедшие до умов правителей и обывателей удаленных земель подлинные сведения о положении дел в Аквилонии и Немедии служили источником многочисленных бедствий и лихорадочного устроения многоразличных текущих дел. Ибо, как известно, неприятности твоего соседа — благоприятный шанс для твоих неблаговидных действий. Сосед слишком занят обрушившимися на него бедствиями, чтобы наблюдать за тобой и вовремя дать надлежащий отпор. Итак, отчего бы слегка не осложнить жизнь и без того отягощенному тяжким грузом соседу?..»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Хорошо иметь репутацию взбалмошной женщины.

Спрашивается, почему?

Сейчас объясню. Во-первых, всегда можно позволить себе нечто из ряда вон выходящее, а потом с милой улыбкой извиняться и говорить, что, мол, «настроение было подходящее».

Во-вторых, когда вы отколете что-нибудь по-настоящему идущее вразрез с общественными представлениями о приличиях, все только вздохнут, пожмут плечами и соболезнующе пояснят: «Что с нее возьмешь, она всегда такая…»

В-третьих, вы всегда можете позволить себе маленькие и большие отступления от этикета и заведенных распорядков. От вас даже ожидают очередного преступления против традиций, дабы потом вволю посудачить о нем.

А в-четвертых — никому и никогда не придет в голову воспринимать вас серьезно.

При моем образе жизни и роде занятий четвертая причина порой является самой главной. Чтобы в дальнейшем не возникало недоуменных вопросов, сразу назову мое ремесло. Оно несколько своеобразно… Я — конфидент. Еще меня можно именовать лазутчиком, осведомителем, шпионом, ищейкой или просто одной из скромных служащих Пятого департамента личной Канцелярии Его величества короля Немедии Нимеда I.

Хотя не такой уж и скромной. Я — лучшая. Этого положения я добилась сама и только сама, а потому имею все основания гордиться. Чем иногда и занимаюсь — смотрю в зеркало и сообщаю своему отражению: «Ну до чего же ты у нас умная, прямо сил нет!» Отражение со мной полностью согласно. Мои друзья — тоже. Враги вынуждены соглашаться по не зависящим от них причинам. У них просто не остается другого выбора.

Что до моего занятия… Я считаю, что оно ничем не хуже других, и выполняю свою работу так, что никто не сумеет придраться. Работа мне нравится и менять ее в угоду чьим-то представлениям я не собираюсь.

Хотя в последнее время я обнаружила, что эти необычные для женщины занятия наносят значительный ущерб моей личной жизни. С мужем мы обмениваемся письмами, носящими чаще всего сугубо деловой характер, а детей я вижу раз в полгода. Мать, называется… Еще немного — и они забудут, как я выгляжу.

Впрочем, я и сама порой это забываю. Опять же — требования ремесла. Разве можно допустить, чтобы лучшую из ищеек Нимеда знали в лицо и могли назвать по имени? Конечно, нет. Потому у меня по меньшей мере сотня имен и такое же множество обликов.

Сейчас меня зовут госпожа Хилена. Вот она и есть на редкость капризная, вздорная и сумасбродная девица. В данный миг эта особа валяется на огромной кровати (хотя уже давно за полдень), поглощает третью кисть винограда (зачем-то плюя косточками на обошедшийся в целое состояние иранистанский ковер), и с интересом разглядывает весьма любопытные картинки в толстенном вендийском трактате. Вообще-то подразумевается, что молодые девицы моего положения и воспитания даже догадываться не должны о существовании подобных книг, а уж тем более — иметь представление о вещах, описываемых в оных. Однако, как уже говорилось, госпожа Хилена — женщина со своими собственными представлениями о правилах и приличиях.

А книга и на самом деле интересная. И большая, так что мне надолго хватит чтения. Все равно сейчас делать мне совершенно нечего. Человек, в доме которого я обитаю вот уже полгода, утром дисциплинированно отбыл на службу (на всякий случай я разыграла сцену трогательного прощания), а ехать куда-либо с визитами или по делам не хочется.

Опять же для внесения ясности — с начала этого, 1288 года по основанию Аквилонии или, как считают в странах Восхода — 106 года Огненного Дракона, я обитаю в городе Ианте, столице Офира. В качестве «подруги жизни и сердца» (название-то какое придумали! Ох, сил моих нет — выслушивать по нескольку раз за вечер эти изысканные перлы придворной куртуазности!) некоего почтеннейшего месьора Аксалаута, графа Тэлиер. Сей добродетельный муж, между прочим, заведует личной королевской почтой и отвечает за получение секретных депеш. В своем служебном рвении он предпочитает хранить эти запечатанные несколькими грозными печатями послания в самом недоступном (как он считает) месте — у себя дома.

Бедняга, если бы он знал, насколько облегчает мои труды… Но прекрасная госпожа Хилена, как известно всем, не интересуется политикой. Она еще с превеликим трудом может вспомнить, кто правит Офиром, но дальше этого ее скромные познания не идут. Зато она всегда может вам рассказать, чем шелк кхитайской выделки отличается от камбуджийского или какую прическу модно носить этой осенью.

От подобных бесед я скоро с ума сойду. И от безделья. Подозреваю, что в Ианту меня отправили именно за этим — чтобы я немного поскучала. Дело в том, что в конце прошлого года я сумела провернуть несколько дел с далеко идущими последствиями, и мое начальство здраво рассудило, что мне лучше временно исчезнуть. Следуя вечной истине — «Светлее всего под свечой» — мне предложили в качестве убежища Ианту, где я теперь и пребываю, маясь от тоски. Скука же на меня действует, как хлыст на лошадь — я хватаюсь за любую возможность что-нибудь натворить. А что, спрашивается, можно натворить в благословенной всеми богами Ианте?

Действительно, благословенной… Сверх всякого приличия. Ианта мне напоминает разряженную в пух и прах фаворитку старого, но до отвращения богатого и не слишком умного правителя. И все потому, что Офир — страна золота. Здешние копи — крупнейшие во всем мире. Богатство здесь — удел не только благородного сословия, но и простолюдинов всех мастей, от купцов до последних крестьян. Иштар Великая, по-моему, тут даже ночные горшки делают из золота!..

А я тихо зверею от скуки посреди всей этой вульгарной пышности. Единственное, что всполошило двор короля Амальрика в последние дни — градом посыпавшиеся известия о странных происшествиях, охвативших полуночные страны, Немедию и Аквилонию. Говорили о каких-то чудовищах и зеленом огне, вырывавшемся из-под земли, но дальше разговоров и досужих сплетен дело не пошло. Видимо, и Трон Дракона, и Трон Льва сумели предотвратить с опасность, на чем все и затихло. Вернусь в Бельверус — обязательно поподробнее разузнаю, что же там творилось.

Я перевернула очередной лист моего познавательного чтения, полюбовалась на яркие краски и необычность стиля представшей перед глазами картинки, и горестно призадумалась: «Чем бы мне заняться?» Перспектива безвылазно проторчать целый день в почти пустом и безвкусно-роскошном доме вовсе не привлекала. Вот он, главнейший недостаток моей работы — иногда приходится просто ничего не делать и ждать: вокруг начнет что-то происходить? По-моему, нет ничего хуже, чем вот так маяться в ожидании. Всю сноровку с опытом потерять недолго… А, придумала!..

Переплетенный в лиловый бархат том с треском захлопнулся и отправился под подушки — до лучших времен. Я прислушалась — в доме тихо. Служанки либо прибираются в комнатах нижнего этажа, либо на кухне перемывают косточки приятельницам. Пойду-ка я прогуляюсь в кабинет моего дражайшего покровителя. Вроде бы сегодняшним утром гонцы доставили господину графу какие-то очень привлекательно выглядевшие послания. Доставили как раз в тот момент, когда он отправлялся в королевский дворец, провожаемый моими откровенно сожалеющими о сем прискорбном событии взглядами. Уезжать ему явно не хотелось, но верность долгу все же взяла вверх. Мне было велено «не грустить» и «сходить куда-нибудь развеяться». Чем я сейчас и займусь.

Наверное, в Шадизаре — городе воров — я бы очень скоро прославилась. Сделанный по особому заказу секретный замок на двери кабинета не сопротивлялся даже для виду. Впрочем, я давно подобрала к нему и к находящимся в комнате разнообразным шкатулкам для бумаг и сундукам неплохой набор отмычек.

Войдя, я огляделась и уже в который раз с сожалением пожала плечами. Странные в Офире представления о том, как должна выглядеть рабочая комната придворного, занимающегося тайными делами своего правителя. Повсюду какие-то безделушки, частью серебряные, частью из резной кости, на полу не одна, а целых три тигровых шкуры, положенных одна на другую, а от обилия позолоты у меня в глазах желтеет. Стол, за которым месьору Аксалауту полагалось бы проводить дни и ночи, представлял собой выдающийся образец безвкусицы, украшенный пластинками цветного камня и бронзовыми накладками. А венчалось это безобразие маленькой скульптурной группой, изображавшей нечто символическо-патриотическое. Меня при взгляде на сие монументальное сооружение бросало в дрожь, но работа есть работа.

К счастью, мне не понадобилось перерывать все многочисленные ящички и шкафчики стола. Небрежно брошенные письма валялись посреди малахитовой столешницы, так что оставалось только взять их и просмотреть.

Я уселась прямо на пушистых шкурах и приступила к чтению. Первое письмо оказалось всего лишь очередным докладом о том, как обстоят дела на золотых рудниках, и я его пока отложила в сторону. Следующее было адресовано дворцовому распорядителю и наверняка содержало отчеты об отправленных ко двору припасах. Это меня тоже не интересовало.

Зато третье послание оказалось весьма загадочным. Без имен адресата и отправителя, запечатанное зеленой сургучной печатью с плохо оттиснувшимся изображением летящей птицы, несомненно из числа хищных. Я покрутила письмо так и эдак, посмотрела на свет — не помогло. Придется вскрывать, да так, чтобы потом милейший граф Аксалаут не заподозрил чьего-то постороннего интереса к его почте.

Все предметы, необходимые для того, чтобы удалить печать, не повредив ее, находились при мне, а свечу я позаимствовала у хозяина кабинета. Дело простейшее: немного подержать письмо надо огнем, чтобы сургуч стал помягче, затем осторожно подцепить печать острием кинжала — и готово!

Сложенный в несколько раз пергамент с готовностью развернулся, явив несколько строчек, начертанных, судя по всему, в большой спешке. И что же такое пишет неизвестно кто неизвестно кому, посылая свои вести через Ианту?

«Сим сообщаем, что труды наши не достигли успеха. Нанятые люди не сумели справиться с возложенной на них задачей. В оправдание наше сообщаю, что действовать пришлось в большой спешке, а сопровождающие короля лица оказали изрядное сопротивление…»

Чего-о? Какого короля?

Я зажмурилась, потрясла головой, а затем еще раз перечитала начальные строки письма. Нет, все верно, так и написано: «сопровождающие короля лица ». Ладно, а что там дальше?

«…Однако, несмотря на сию досадную неудачу, мы продолжим угодное Митре дело по свержению узурпатора, в чем надеемся на вашу всемерную поддержку. Сообщаем также, что наши разыскания доподлинно установили причастность известной вам особы к трагической гибели населения городка Ивелин. Таковое известие, в надлежащем виде распространенное среди жителей все еще бурлящей и терзаемой беспокойством столицы, может послужить неплохим поводом к возникновению недовольства, кое поддержит как направляемый нами плебс, так и благородное сословие. Засим остаюсь, ваш верный и преданный слуга.»

Подпись, разумеется, отсутствовала. Постеснялся «верный слуга» отяготить слух господина звучанием своего скромного имени. Жаль.

Признаюсь честно — ничего я не поняла. А потому аккуратно запечатала письмо, сложила все в прежнем порядке и убралась из кабинета к себе — поразмыслить в тишине и покое.

Начать, разумеется, следовало с поисков ответа на вопрос: с чем (вернее, с кем) я имею дело? Этому человеку (или людям, ведь он не раз пишет — «мы», «нам») известен способ, как отправить письмо по тайной королевской почте Офира. Он не подписывает свое послание — значит, уверен, что здесь знают, куда следует его передать. И, наконец, мне не верится, что сия весточка предназначалась Амальрику или одному из его приближенных. Тогда кому?

Вопрос второй: кого собирался преждевременно отправить на Серые Равнины таинственный автор письма и не преуспел в сем деянии? Кто из нынешних правителей заслуживает почетного прозвища «Узурпатор»?

Вопрос третий: где находится город Ивелин и что такое в нем стряслось? Причем стряслось совсем недавно и почему-то эти события могут послужить «поводом для недовольства»…

Я прогулялась из угла в угол комнаты — не помогло. Попинала валявшуюся на полу узорчатую шелковую подушку — тоже. Попыталась сообразить, где в доме Аксалаута можно отыскать большую карту стран Заката — ничего не приходило в голову. Видимо, сказывалось ничегонеделанье последних пяти или шести месяцев.

— Мозги напрочь заплыли жиром, дорогуша, — сообщила я самой себе. И тут у меня в голове что-то звонко щелкнуло, словно встали на свое место кусочки замысловатой деревянной головоломки. Где недавно произошел насильственный захват власти? Правильно, в Аквилонии! Кто теперь там королем вместо этого старого недоумка Нумедидеса?

Конан. Более известный как Конан Киммериец. Варвар, наемник и искатель приключений на свою голову. Человек, однажды разбивший мое бедное сердце в двенадцати или тринадцати местах, и умудрившийся не заметить этого! Как же я его ненавидела!..

Хорошо, что в комнате никого не было. Вряд ли бы кто-нибудь по достоинству оценил, сколько бранных выражений известно госпоже Хилене. Довелось полдесятка лет назад обучаться у знающего учителя…

Ругалась я от больше от душевного расстройства, чем от настоящей злости. Чего сейчас не хватало для полного счастья, так только заговора в Аквилонии. Теперь я не сомневалась, что дело пахнет именно заговором. Все осложнялось тем, что я представления не имела, кто мог затеять таковой заговор. Нет, в Аквилонии, бесспорно, отыщется куча личностей, недовольных новым королем, но на что-нибудь, кроме болтовни, они вряд ли способны.

Тогда кто? Амальрика и его окружение вполне устраивает существующее положение вещей. Кроме того, Офир надежно защищен сетью хитроумных договоров и соглашений, заставляющей правителя любой страны трижды как следует подумать, прежде чем нарушить покой этой маленькой страны. Амальрику сейчас совершенно ни к чему интриговать против Трона Льва. Он всегда предпочитает выжидать, наблюдая со стороны. Как говорят в Кхитае: «Размышляй о вечности на пороге своего дома, и мимо тебя пронесут труп твоего врага.»

Шем? Там куда больше озабочены враждой Асгалуна и Шушана, оспаривающих друг у друга право называться столицей, и незатухающей войной со Стигией, чем делами соседей.

Зингара? Фердруго никогда не имел ничего против Аквилонии. Конечно, при непременном условии, что Пуантен не попытается передвинуть границу на полдень, за Алиману, оттяпав при этом порядочный кусок зингарских земель.

Аргос? Глупо. Аргосу больше всего необходим мир и спокойствие на торговых путях, особенно на Дороге Королей, а устройство заговора — вернейший путь надолго лишиться этих двух жизненно важных вещей. А с ними — и изрядных прибылей от морской торговли, чего король Мило никогда не допустит.

Значит, остается два возможных ответа. Либо наш Пятый департамент затевает какую-то замысловатую интригу, либо правитель Хоршемиша после долгого затишья снова взялся за старое.

После недолгого, но всестороннего обдумывания я все же склонилась ко второй версии. Нет, тайная служба Немедии никогда не упустит случая слегка осложнить жизнь своих соседей, но устраивать покушение на правящего всего пять месяцев короля Аквилонии? Зачем? Конан в должности властителя страны нас устраивает гораздо больше, чем Нумедидес, начисто отстраненный от власти своими советниками и фаворитами. У варвара значительно больше здравого смысла и сообразительности…

И потом, наша главная задача — не создание поводов к войне между государствами, а сохранение политического равновесия в странах Заката. Гибель короля непременно приведет к кровопролитным стычкам в Аквилонии. И поскольку некогда славная, но с годами захиревшая династия потомков Эпимитриуса не оставила после себя законных наследников, то заварушка выйдет нешуточная, а многочисленные щепки полетят во все стороны, в том числе и в нашу. Пусть уж лучше аквилонцы воюют с пиктами, чем режут друг друга, выясняя, кто займет дворец в Тарантии.

Но раз Пятый департамент вряд ли имеет отношение к этому таинственному заговору…

С досады я несколько раз пнула ни в чем не повинные подушки. Хоршемиш, больше некому! Его величество Страбонус из Кофа — наша вечная головная боль и источник постоянных неприятностей!.. Вот кого действительно следовало бы отправить на встречу с Нергалом и желательно как можно скорее!.. Митра Всевидящий и Всезнающий, ну как в одном человеке может умещаться столько злобы и хитрости, сочетающихся с непомерной жаждой власти? Иногда мне кажется, что Страбонус появился на свет исключительно с одной целью — всячески отравлять жизнь собственным подданным… и вообще всем.

Я высказала все, что думала о кофийском правителе — причем громко и вслух — затем добавила несколько выражений по адресу его правой руки, волшебника Тсота-Ланти, и напоследок прошлась по не вовремя объявившимся доморощенным заговорщикам. Неужели они всерьез надеялись, что им так легко удастся прикончить своего правителя? Ха! Если таковой подвиг не удалось совершить никому на протяжении почти двух десятков лет (а занимались этим настоящие мастера своего дела), то куда уж лезть жалким и неискушенным новичкам? Интересно, из них кто-нибудь остался в живых? Должно быть, хоть один уцелел, иначе кто бы доложил автору письма о провале их изначально безумной затеи?

Безумной-то безумной, однако в послании черным по белому (вернее, по желтоватому) написано, что они не собираются останавливаться. И, если за ними действительно стоит Страбонус с его деньгами и почти неограниченными возможностями, они и не остановятся. Хитрый лис из Хоршемиша выбрал замечательное время — дворянство в Аквилонии пребывает в задумчивости по поводу своей дальнейшей судьбы, да еще и какие-то странные события на полуночных границах…

Интересно, а наш человек в Тарантии знает о происходящем? Мы пристроили в окружение короля одного из наших лучших конфидентов, хотя в последнее время я начинаю сомневаться в его верности. Ну хорошо, если нашему тарантийскому лазутчику было бы что-то известно, он незамедлительно сообщил бы о неприятностях в Бельверус, а оттуда прислали весточку мне… Погодите, а когда я последний раз наведывалась за почтой из Немедии?

Тут мне пришлось хорошенько обругать не кого-нибудь, а себя. Беспечное существование Ианты и меня затянуло в свое благовонное дремотное болото. Мне полагалось хотя бы раз в два-три дня заходить к человеку, получающему для меня вести от Пятого департамента, а я побывала у него в гостях по меньшей мере дней десять или двенадцать назад! Великие Боги, неужели я умудрилась пропустить нечто по-настоящему важное?

…По лестнице я мчалась, перепрыгивая через две ступеньки и едва не споткнувшись о загнувшийся край ковра. Удержавшись все-таки на ногах, пролетела через всю просторную нижнюю приемную, врезалась в высокие двери, с готовностью распахнувшиеся, и выскочила во двор. Пусто, тихо и жарко. Даже ярко-зеленая лужайка с яркими пятнами роз кажется поблекшей. В полдень все живое в Ианте — от людей до птиц и животных — прячется в тень и засыпает до наступления несущего прохладу вечера.

В конюшне было немножко прохладнее, но никто из конюхов мне на глаза не попался. Ну и ладно, сама справлюсь. В соответствии с моими капризами на конюшне всегда стоят готовая к выезду лошадь и легкая колесница, в которую эту лошадь необходимо запрячь.

На это привычное, в общем-то, дело ушло чуть больше времени, чем я рассчитывала, но вскоре мы уже бодрой рысью выезжали со двора, направляясь в торговый квартал. Маленькая белая лошадка коринфской породы трясла длинным страусовым пером, украшавшим ее голову, надраенные медные пряжки на сбруе ослепительно блестели, и в целом мы, наверное, представляли весьма приятное на вид зрелище. Только любоваться было некому — улицы пустовали, если не считать редких, одинаково унылых и сонных стражников и привратников.

За площадью Побед я свернула налево. Колесница часто запрыгала на мелких булыжниках, которыми по традиции мостили улицы в торговом квартале. Лично мне всегда казалось, что подогнанные друг к другу плиты гораздо удобнее, но против заведенных сотню лет назад порядков не попрешь.

Мы миновали ряды пустующих уличных прилавков под полосатыми тряпичными навесами, юркнули в переулок, настолько узкий, что колеса чиркнули по стенам, проскочили его и остановились возле ничем не примечательной на вид лавки, единственным украшением коей были чуть позванивающие на ветру связки медных колечек и колокольчиков. Дверь, само собой, оказалась закрыта, но после третьего или четвертого удара распахнулась настежь. Подозреваю, что хозяин ожидал моего приезда, но нарочно заставил поторчать снаружи. Чтобы любой, кому приспичило бы наблюдать за моими перемещениями по городу, мог честно доложить: «Около полудня госпожа Хилена ездила в лавку ювелира Дженго. Она там частенько что-нибудь покупает…»

Дженго, шемит, уроженец Аграпура, и на самом деле ювелир. Помимо этого основного занятия, он за определенную плату предоставляет нам часть своего дома, исполняет различные, не требующие большого ума, поручения тайной службы Немедии, и получает для меня и тех, кто работает в Ианте, весточки из Бельверуса.

Правда, при этом он искренне уверен, что оказывает услуги лазутчикам Амальрика и ужасно гордится таковым обстоятельством. Оно добавляет в пресное существование заурядного торговца некий острый привкус загадочности и приближенности к делам сильных мира сего…

В лавке меня уважали и немного побаивались. Провели в отдельную комнатку для расчетов с покупателями и должниками, усадили в огромное кресло на разлапистых ножках, предложили аргосского со льдом, стоящим едва ли не больше самого напитка, а затем, горестно вздыхая, сообщили печальную новость. Оказывается, меня уже почти дюжину дней дожидается спешно привезенная депеша. Я состроила самую любезную из улыбок, внутреннее еще раз обозвав себя всеми подходящими эпитетами, которые вспомнила, и принялась взламывать печать. Дженго сообразил выйти, пробормотав в оправдание что-то невнятное о ждущих его покупателях.

Собственно, письмо я могла прочитать и дома, но меня не оставляло тревожное чувство стремительно приближающейся опасности. Потому я переломила жалобно хрустнувший сургуч, предусмотрительно лишенный всяких оттисков, и мрачно пробежалась глазами по строчкам, несколько напоминавшим туранскую вязь.

«Дорогая !..»

Так. Грядут нешуточные неприятности… Если мой муж начинает письмо ко мне с этого слова, значит, стряслось (или наверняка стрясется в ближайшем будущем) что-то по-настоящему серьезное.

Кстати, я еще не говорила, за кем я замужем? За почтеннейшим начальником Пятого департамента, благородным графом Эрде, достопочтенным Мораддином, сыном Гроина, бывшим капитаном тайной гвардии туранского царя Илдиза, и прочая, прочая, прочая… То есть за самым хитроумным и опасным человеком во всех королевствах Заката.

Самое смешное, что за встречу с ним я должна быть благодарна не кому иному, а Конану, нынешнему королю Аквилонии. Эти двое странствующих авантюристов почти полтора десятка лет назад в один прекрасный день свалились мне на голову, окончательно запутав и без того непонятное дело, которым я тогда занималась, и превратив мирную жизнь захолустного заморийского городка в жутчайшее безобразие. А потом они потащились за мной в Немедию (вернее, это я их пригласила), в расчете на щедрую награду за оказанную мне посильную помощь. То есть Конан рассчитывал, Мораддин же поехал просто из дружеских чувств и из любопытства.

В Бельверусе господа наемники всего за седмицу умудрились перевернуть вверх дном всю столицу, устроили бунт черни и попутно сорвали достаточно остроумно задуманный заговор против королевской семьи. Тогдашний начальник Пятого департамента, герцог Лаварон, не слушая моих яростных возражений, предложил этой буйной парочке поступить на королевскую службу. Мораддин, поразмыслив, согласился. Конан, даже не раздумывая, отказался. Впрочем, я не сомневалась, что он откажется. Заставить киммерийца сидеть на одном месте в те времена можно было только одним способом — запихав в железную клетку и приковав двумя или тремя цепями для надежности.

Так мы и расстались. Интересно, как нынче живется моему старому знакомому? Некогда ему предсказали, будто свою жизнь он закончит государем огромной страны. Никто в это не верил, и он сам в первую очередь, однако нынче в Аквилонии правит Конан I. Он ведь так и не выполнил своего обещания — пригласить меня на свою коронацию. Интересно, варвар меня еще помнит или забыл в тот же миг, как выехал за ворота Бельверуса?.. А я, честно говоря, порой скучала по этому невозможному типу, вечно влипавшему в какие-то идиотские переделки и жившему по своим собственным законам…

Ладно, это дела прошлые. Пускай Конан сам разбирается со своими заговорщиками, у меня найдутся дела поважнее. Хотя бы вот письмо до конца дочитать…

«Дорогая! — я снова вернулась к началу послания Мораддина. — К сожалению, вынужден тебя огорчить — тебе придется срочно покинуть Ианту. На полуночных границах нашей страны творится нечто, непредставимое человеческим разумом. Я сегодня отправляюсь туда — хочу лично взглянуть на причиненные бедствия.

Однако ты направишься не домой, а на закат. В Хоршемише снова разводят сильный огонь и, боюсь, поджаривать над ним будут трон нашего давнего и хорошего знакомого. Того самого, с которым ты лет пятнадцать назад гонялась в Заморе за твоим бешеным сородичем, а потом спасала голову известной нам особы.

Чем быстрее ты выедешь, тем лучше. На месте постарайся найти нашего человека и пристроиться неподалеку. Присмотри за порядком, но особенно на глаза не попадайся. Впрочем, ты и сама все прекрасно знаешь.

Надеюсь, все закончится благополучно. Учти, у наших закатных соседей такие же неприятности, как и у нас. Постарайся прислать весточку — хорошо ли у тебя пойдут дела.

Будь осторожна. Желаю удачи.

28 день первой осенней луны, 1288 год.»

В какой-то миг показалось, что по моей несчастной голове безжалостно шарахнули обернутой тряпьем дубинкой. Я сидела, уставившись на листок пергамента в руке, и не могла понять, что же на нем написано. Великие боги, письмо было отправлено почти две дюжины дней назад! А что, если за это время Бельверус уже полностью сметен с лица земли? Если Мораддина нет в живых? А наши дети? Иштар Милосердная, что с детьми?..

«Прекрати! — прикрикнул уверенный голос, обитающий где-то в глубине моей души и время от времени подающий дельные советы. — Немедленно прекрати выть и начинай думать! Что тебе нужно сделать в первую очередь?»

— Уехать из Ианты, — пробормотала я. Странно, однако эти простые слова заставили меня успокоиться. Вряд ли что-то случилось с Бельверусом — иначе весть об происшествии в немедийской столице уже давно облетела бы все страны. А если мой муж погиб, его помощник, молодой граф Майль, нашел бы способ немедленно сообщить мне об этом. Да я и сама бы почувствовала…

Значит, здесь беспокоиться пока не о чем. Моя задача — как можно скорее и незаметнее выбраться из столицы Офира. План действий в подобных случаях давно отработан до мелочей, и я могу немедля приступать к его осуществлению.

Но сначала — уничтожить письмо. Верный своей привычке, Мораддин постарался написать его, избегая упоминания имен и обходясь только намеками, но я с самого начала своей карьеры твердо усвоила простое правило: «Заметай следы!».

Я запалила свечку, сожгла неохотно горевший пергамент, а пепел выкинула в узкое, забранное деревянной решеткой окно. Затем позвала маявшегося за дверью Дженго и попросила сделать для меня одну вещь — послать кого-нибудь из слуг на улицу Менял, седьмой дом от начала. Там посланнику надлежит трижды постучать в дверь, дождаться вопроса «Кто там?» и сказать, что намеченная накануне сделка отменяется. К просьбе я присовокупила десяток золотых монет офирской чеканки и похлопала ресницами с наивным видом. Почему-то на некоторых мужчин это — хлопанье, а не деньги — действует безотказно. Дженго относился именно к их числу. На улицу Менял был незамедлительно отправлен один из подмастерьев, а я посидела еще немного, со скучающим видом выслушивая последние местные новости, купила аляповатого вида золотой браслет и отправилась домой, к Аскалауту. Мне было необходимо заехать туда, чтобы забрать некоторые вещи. Где вы, те времена, когда я могла сорваться с места и помчаться на другой край света, не задумываясь, на что жить завтра?..

А потом я приеду на улицу Менял, где во дворе неприметного дома меня будет ожидать колесница, запряженная четверкой выносливых коней, и отправлюсь в долгое путешествие на закат.

Во двор я влетела галопом, бросила лошадь у входа в конюшню и рысью побежала наверх, в свою комнату, выкрикивая на ходу:

— Мне-ейвис! Мнейвис, ты где?

Мнейвис — одна из моих служанок. Мне требовалась именно она, так как Мнейвис выгодно отличалась от прочих околачивающихся в доме девиц наличием некоторой сообразительности.

— Бегу, госпожа! — донеслось до меня откуда-то из глубин огромного дома. — Уже бегу!

Мнейвис действительно старалась изо всех сил, но пробежать по длинным коридорам из одного крыла дома в другой — дело нешуточное и долгое. Так что, когда она добралась, то застала очень странную картину: я прыгала на одной ноге, пытаясь одновременно натянуть шаровары, а свободной рукой выдергивала из ушей длинные болтавшиеся серьги. Разумеется, ничего не получалось.

— Госпожа… — растерянно начала Мнейвис, застыв на пороге.

— Молчи, не перебивай! — я наконец справилась с серьгами, после чего смогла вплотную заняться треклятыми штанами. И за что мне только такое наказание? — Я уезжаю. Надолго. Возможно, навсегда. Вон там стоит шкатулка, можешь взять ее себе. Если захочешь продать, что в ней лежит — сходи на Чистоганную, к ювелиру Дженго. Скажешь, что от меня, шемит предложит хорошую цену… Поняла?

Мнейвис закивала и уставилась на меня преданным взглядом.

— Когда хозяин вернется и спросит, где я — говори, что хочешь, но чтобы походило на правду, — я затянула пояс и с сожалением подумала, что в Аквилонии сейчас осень. Чего не люблю больше всего — так это холода и сырости. — Скажешь, будто приехали какие-то люди и увезли госпожу. Причем та отбивалась и вопила…

— Тогда бы все услышали, — здраво заметила Мнейвис. — И не позволили увезти госпожу против ее воли.

— Да, — согласилась я. — Ладно, скажи, что я сама с ними пошла. И очень обрадовалась. Запомнила?

— Конечно, — затрясла кудряшками Мнейвис и вдруг жалобно спросила: — Госпожа Хилена… А куда ты?

— Далеко, — я хмыкнула и вытащила со дна сундука длинный и узкий меч в потертых кожаных ножнах. Вообще-то я могла прекрасно обойтись и без него, но лучше предусмотреть любые сложности. Ехать мне далеко, а если в Аквилонии еще и какие-то неурядицы, то на дорогах наверняка беспокойно. Служанка, увидев оружие, ойкнула. — Не волнуйся, меньше знаешь — крепче спишь. Всего хорошего, Мнейвис.

Не дожидаясь ответа, я выскочила за дверь и побежала вниз. Кажется, мне предстоит захватывающе интересное дело, а я совсем недавно убивалась, что помру со скуки!

Лошадь стояла на прежнем месте. Проснувшийся и выбравшийся во двор конюх с недоумением уставился на меня, видимо, не признав в промчавшемся мимо подростке — мальчишке хозяйку. Я не стала задерживаться и растолковывать, в чем дело, запрыгнула в колесницу и стегнула бедную кобылку, не привыкшую к таким скачкам. Мы вылетели за ворота, и я без всякого сожаления подумала, что никогда больше сюда не вернусь. Невелика потеря. Мне всего лишь требовалась укромная нора, где можно пересидеть опасность.

…Седьмой дом по улице Менял встретил меня тишиной, быстро распахнувшимися створками ворот, и поездкой через несколько соединенных друг с другом внутренних дворов. Я начну свой путь, выехав из ворот дома по совершенно другой улице, а моя колесница и лошадь бесследно исчезнут. Я не знаю, кому принадлежит этот дом и как зовут человека, встретившего меня в очередном дворе. Знаю только, что он, как и я, служит короне Немедии, и что его прозвище — Сторож. Думаю, ему обо мне известно не больше, если не меньше. Я для него всего лишь человек, приславший сообщение, что ему необходимо как можно скорее покинуть Ианту.

Мой экипаж куда-то увели, затем во двор с топотом ворвалась упряжка из четырех соловых коней, с легкостью тянущих за собой тяжелую дорожную колесницу. Колесницей довольно умело управлял молодой парень. Он остановил коней в центре двора, спрыгнул, коротко поклонился мне и ушел.

— Это — твое, — наконец заговорил Сторож, указывая на фыркающую упряжку. — В колеснице лежит запас провизии на пару дней, арбалет с стрелами и теплые вещи. Вот подорожная и деньги, — мне вручили плотно скрученный свиток, обвязанный кожаным шнурком, и глухо звякнувший тяжелый мешочек. — Куда едешь, на закат или восход?

— На закат, — ответила я.

— Тогда сможешь поменять лошадей на границе или в Шамаре. Тебе нужно еще что-нибудь?

— Зеркало, — невозмутимо сказала я. Сторож не удивился, только уточнил:

— Большое, маленькое?

— Большое. Не беспокойся, я не повезу его с собой.

— Сейчас принесу, — он ушел и вскоре действительно вернулся с серебряным полированным зеркалом в резной деревянной оправе. Я установила его на коновязи и заглянула внутрь. С блестящей поверхности на меня смотрела довольно хорошенькая, но ничем особым не примечательная девица лет двадцати с наивными голубыми глазками и светлыми локонами.

— Всего хорошего, — сказала я госпоже Хилене. Затем зажмурилась и принялась сосредоточено вспоминать свой настоящий облик. Этому замечательному трюку я научилась не так давно, а состоит он в том, чтобы представить на месте своего лица другое, такое, какое тебе требуется. У меня есть небольшой врожденный дар внушения, и с его помощью я создаю себе любую внешность. Госпожа Хилена, на мой взгляд, не отличалась особой притязательностью, хотя в Ианте многие находили ее «очаровательной»…

Когда я открыла глаза, зеркало послушно отразило именно мою физиономию. Ту, с которой я явилась на свет, и с которой когда-нибудь отправлюсь в путешествие по дороге без конца. Отражение ехидно ухмылялось.

Некоторые утверждают, будто я похожа на кошку. Желающие поссориться со мной непременно добавляют: «На драную кошку с шадизарской помойки». К семейству кошачьих я отношусь с большой симпатией, а потому подобные намеки меня не слишком задевают.

— Спасибо, — я вернула Сторожу его зеркало. Превращение пухленькой блондинки в поджарую особу с темно-каштановыми волосами и чуть раскосыми глазами светло-желтого цвета его совершенно не заинтересовало. Ну и отлично. Путешествовать я предпочитаю в своем настоящем облике, хотя мой муж постоянно твердит, что это может быть опасным. Но еще опаснее, по-моему, по дороге забыть о необходимости поддерживать поддельную внешность и изрядно напугать окружающих внезапной переменой.

Я забралась в колесницу, разобралась с поводьями и легонько подхлестнула обрадовано заржавших лошадей. Перед нами распахнулись ворота, затем мимо стремительно замелькали начавшие оживать улицы, прогудел под копытами лошадей мост через канал, соединенный с Красной рекой, и вскоре мы выбрались на дорогу, ведущую к закатным границам королевства. И почему только двести лет назад тогдашний король — кажется, Фульк Четвертый — пожалел денег на участие в строительстве Дороги Королей? Насколько бы мне сейчас было проще… Конечно, дороги в Офире неплохие, однако ехать-то мне предстоит дня четыре или пять, почти без остановок и с утра до вечера. Надеюсь, лошади выдержат.

Надеюсь, за это время в Аквилонии не случится ничего непоправимого…

Надеюсь, я успею вовремя…

Я надеюсь…

Глава тринадцатая

МОРАДДИН, ТРЕТИЙ РАССКАЗ

Тарантия, королевский дворец.

28 день второй осенней луны и следующее утро.

«…Визит людей в земли Боссонского Ямурлака, первый за пять или шесть минувших столетий, был одновременно и любопытнейшим, и обескураживающим. Ибо маленький отряд, побывавший в Ямурлаке, увидел едва ли тысячную долю чудес и загадок этой затерянной в полуночных лесах страны. К величайшему сожалению, у отряда не было времени даже на то, чтобы как следует рассмотреть и осознать все увиденное. Правда, людям удалось переговорить с некоторыми из обитателей этой таинственной страны, и получить довольно четкие ответы на интересующие их вопросы, а также со всей достоверностью установить — в Ямурлаке нет существ, опасных для человека. Что приводит к мрачному итогу — Ямурлак, лишенный своей защиты, в скором времени может стать для проживающих рядом людей охотничьим угодьем… «

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Теперь я могу уверенно заявить любому человеку, утверждающему, будто Ямурлак — гиблое место, что более красивой, необычной и спокойной страны я никогда прежде не встречал, а разговоры о бесчисленных опасностях, поджидающих людей в закрытых землях являются досужим вымыслом.

Мы вчетвером (а если говорить более точно, учитывая новых необычных спутников — вшестером) вернулись в Тарантию ближе к вечеру 28 дня второй осенней луны. Дорога туда и обратно, а также короткое пребывание за рубежами Ямурлака заняли полную седмицу. Конану мы привезли новые, доселе неизвестные сведения об этом крае, и двух живых существ, прежде невиданных в мире людей. Грифон Энунд только посмеивался, глядя на наш маленький кортеж, въезжающий в Полуночные ворота столицы — на моем седле, уцепившись прозрачными коготками за куртку, сидела странная тварь, абсолютно прозрачная и крылатая. Второе животное Хальк вез в корзинке, которую придерживал одной рукой. Внутри сплетенной из ивовой лозы корзины, закрытой крышкой, кто-то попискивал, возился, а иногда верещал так, что уши закладывало.

Я сразу заметил, что в главном городе Аквилонии стало гораздо спокойнее — на улицах не отмечалось беспорядков, на каждом углу стоял разъезд конных гвардейцев, а патрули городской стражи обходили кварталы, пресекая любые попытки плебса возобновить недавнюю панику. Тарантийцы поняли, что опасность явления подземного огня миновала, и начали возвращаться в столицу. Кроме того, горожане прекратили поносить государя Конана, видя, что за последние дни он сумел навести порядок в городе, а казна даже выплатила возмещение лавочникам, магазины которых пострадали во время недавних народных возмущений.

У ворот мы предъявили придирчивому десятнику стражи подписанные королем и герцогом Пуантенским подорожные — разумеется, нас пропустили в город беспрепятственно. Миновав главную улицу, ведущую к замку, мы подъехали к его стенам и сразу были опознаны гвардейцами стражи Черных Драконов, благо караул в этот день возглавлял знакомый Халька, молодой лейтенант, оказавшийся дальним родственником нашего библиотекаря.

— Привет тебе, барон Стагис! — Хальк нагнулся с лошади, чтобы пожать руку гвардейцу. — Как дела во дворце?

Грифон, изъявивший желание вернуться вместе с нами в город, вылез из колесницы и по-хозяйски прошел через ворота замка. Лейтенант проводил ямурлакского зверя заученно-невозмутимым взглядом и ответил:

— Юсдаль, у нас очередные неприятности.

— Я так и знал, — вздохнул Веллан, уже спрыгнувший с седла. — В этом королевстве всегда неприятности. Что случилось на этот раз?

Стагис покосился на бритунийца, но ответил не ему, а Хальку:

— Король получил какое-то письмо, причем самым необычным образом. Государь уже три дня бродит по дворцу и рычит на всех, кого увидит. Даже канцлеру Публио досталось.

— Публио переживет, ему не привыкать, — бессердечно отозвался Хальк. — Стагис, пошли кого-нибудь из своих, доложить Конану, что мы приехали. Пускай назначит аудиенцию, что ли…

Библиотекарь сказал последние слова с ироническим оттенком и я едва не рассмеялся. Аудиенцию можно было бы просить у Нимеда или Амальрика Офирского, но только не у нашего киммерийца. Не думаю, что Конан даже такое слово знает. В Тарантии все обстоит просто — к Его величеству можно вламываться (конечно, только близким друзьям) когда угодно. А Хальк мне недавно рассказал, давясь со смеху, как однажды нарушил покой короля в насквозь лирический момент — Конан уединился с госпожой Эвисандой… И ничего, книжнику безнаказанно сошло с рук то, за что в других странах его бы немедленно обезглавили.

Во дворе мы отдали лошадей конюшим, Веллан и я, сопровождаемые прозрачным сармаком, не пожелавшим отстать от нашего отряда даже после выезда из пределов Ямурлака, пошли в свои комнаты на втором этаже. Хальк, прихватив бесценную корзинку с найденной нами тварью, убежал на самый верх, в библиотеку. Судя по возмущенным репликам поваров, доносившихся с кухни, вечно голодный Энунд сейчас занимался разграблением мясной кладовой дворца.

Для непросвещенных я хочу заметить, что находиться в седле семь дней подряд довольно тяжело даже для человека привычного. Как бы ни была плотна и непромокаема ваша одежда, она все равно насквозь провоняет едким лошадиным потом, а из вашей задницы будет сделана настоящая отбивная — аквилонские седла жесткие, они не покрываются войлоком, как у гирканийцев. Посему я сразу забрал из своей комнаты чистую одежду и направился в термы, расположенные на первом этаже закатного крыла дворца.

Конану в наследство от Нумедидеса и династии Эпимитреев достался великолепный, отлично обустроенный дворец. Я уж не говорю про обширные винные подвалы, сделавшие бы честь любому владыке от Иранистана до побережья Закатного Океана… В замке есть все для удобной и спокойной жизни — заросшие редкими растениями террасы для отдыха, бассейны с золотыми рыбками (возле них очень любит отвлекаться от насущных дел графиня Эвисанда…), а самое главное — обширные термы, нагреваемые угольными печами. И все эти чудеса скрыты в мрачном и грубоватом с виду замке.

Вслед за мной в термы явился Веллан, мигом забравшийся в парную и просидевший там почти половину колокола. Оборотень заявил, что достаточно промерз на холодных осенних ветрах и желает как следует согреться. Затем мы вдвоем залезли в обложенный розовым мрамором бассейн с теплой водой, игнорируя вкрадчивые вопросы главного дворцового банщика, наподобие: «Может быть, благородным господам угодно отдохнуть вместе с прелестными девами?»

Я лишь заказал ему кувшин сладкого красного вина и фруктов. Веллан меня поддержал.

— Пускай вас сожрут живьем демоны Сета! — этот возмущенный возглас донесся от дверей терм. — Я сижу, жду, когда мне представят отчет о поездке, а вы что творите? Мораддин, знаешь ли, за последние пятнадцать лет ты изменился в худшую сторону!

— А именно? — я присел на погруженный в воду каменный выступ бассейна и повернулся на звук голоса. Ну конечно, Его величество Конан пожаловал лично и, между прочим, в сопровождении своей прелестной фаворитки. Я никогда не страдал излишней стыдливостью, Веллан, судя по всему, тоже, а потому мы не стали срочно заворачиваться в предложенные банщиком обширные полотенца. В конце концов, графиня Эвисанда наверняка видела и не такое…

Не успел король закончить свою вдохновенную речь, в которой обвинял меня в привившейся изнеженности, как грохнула дверь и появился Хальк. Книжник буркнул в адрес Конана что-то приветственное, получив в ответ широкую улыбку и кивок, сбросил тунику и сразу ушел в парную.

— Мораддин, — страдальческим голосом воззвал Конан. Эвисанда молча уселась на обитый красным бархатом диванчик и, подозвав банщика, приказала принести легкого белого вина. Сармак, не отходивший во дворце от меня, неожиданно запрыгнул в пустовавший соседний бассейн и начал кувыркаться в теплой воде. — Мораддин, если ты сейчас же не расскажешь мне о вашем путешествии, я прикажу тебя казнить как немедийского шпиона! А голову отошлю Нимеду, в подарок!

— Тогда получишь войну с соседней державой, — рассмеялся Веллан. — Конан, не забудь, граф Эрде — правая рука немедийского короля…

— Рассказывайте! — рявкнул король и, неожиданно стащив с себя рубаху и штаны, тоже запрыгнул в бассейн, подняв тучу брызг. Когда он вынырнул, фыркая, синие глаза киммерийца смотрели на меня в упор. — Хватит тянуть! Что вы узнали и что привезли с собой?

Ответ на последний вопрос выбрался из соседнего бассейна, встряхнулся и подошел к графине Эвисанде. Сармак, обнюхав платье фаворитки, вскочил к ней на колени и начал тереться мордочкой о плечо.

— Какая прелесть! — немедленно проворковала Эви. — Вы это привезли из Ямурлака? Месьор Мораддин, а почему это животное такое… гм… прозрачное?

— Понятия не имею, — честно признался я. — Госпожа графиня, мне сармак абсолютно не нужен. Прими зверька в подарок…

— Спасибо, — обольстительно улыбнулась Эвисанда, гладя правой рукой голову прозрачной твари. — Это очень мило с твоей стороны… А чем он питается?

— Энунд утверждает, что самоцветными камнями, вроде нефрита или оникса, — ответил я. — Думаю, ни в одном дворце мира не найдется столь необычного домашнего любимца.

Конан ударил ладонью по воде, окатывая меня брызгами, и сказал:

— Эвисанде ты потом все объяснишь. Что вы узнали, сколько можно спрашивать? Хальк бегал по дворцу с выпученными глазами и орал, будто Ямурлак — чудо природы. Веллан, может, ты объяснишь, что происходило?

Оборотень ухмыльнулся, сложил руки над головой и с размаху нырнул. Появился он только возле противоположного края бассейна.

— Отцепись, варварская душа, — отплевываясь и мотая мокрой головой, заявил бритуниец. — У нас здесь Хальк самый умный. Выйдет из парной и все расскажет. А я отдыхаю, не видишь разве?

Конан в несколько гребков доплыл до оборотня, схватил его за плечи и попытался утопить. Некоторое время продолжалась буйная потасовка, в которой никто не мог одержать верх, поднятые двумя варварами волны перекатывались через край бассейна, а Эвисанда, почесывая за ухом разлегшегося на ее коленях сармака, тихо посмеивалась.

— Эй, вы! — это был голос Халька. — Вы что творите?

— Сейчас я его утоплю, — прорычал Конан. — И мы поговорим!

— Смотря кто кого утопит, — Веллан вцепился обеими руками в голову короля и, невзирая на сопротивление, погрузил ее в воду. — Хальк, ты начинай…

Немного погодя Конан и Веллан прекратили шуточную драку в воде, подплыли к бортику бассейна и уселись на нем. Хальк, завернутый в белоснежную с золотистой оторочкой тогу, присел на диванчик рядом с Эвисандой, неторопливо налил себе вина, сгрыз персик, и, посмотрев на короля с нескрываемым злорадством, сказал:

— Интересно, да? Будешь локти себе грызть из-за того, что не поехал с нами! Ладно, слушай. Мы прибыли в Ямурлак пять дней назад…

Хальк, как человек книжный и склонный замечать многое, не видное другим, говорил долго, обращая внимание короля на самые мелкие детали. Но сейчас я попытаюсь рассказать наши приключения после встречи с гигантским василиском по имени Тлакочауака своими словами. Извините, если повествование выйдет сбивчивым и не слишком внятным.

Тлакочауака, которого обитатели Ямурлака для простоты называли Тачем, несмотря на свою непомерную огромность, оказался очень милым созданием. Единственно, Тач был несколько велеречив и обстоятелен, отчего речи василиска продлились до заката и отряд вынужден был заночевать в пространстве меж его передних лап, больше напоминавшем горное ущелье. Однако мы прекрасно сознавали, что, будучи гостями Тача, находимся под его защитой и нам не страшны любые чудовища. Впрочем, достоверно выяснилось: в Ямурлаке не водятся монстры, опасные для жизни человека и все обитатели этой земли — как разумные, так и неразумные — относятся к людям с симпатией. Кроме, разумеется, выродившихся и обозленных альвов. Но те не посмели бы напасть на нас, так как боялись грифонов и самого древнего существа, ныне живущего на Закатном материке.

Тач рассказал нам многое. Сам он происходил из породы василисков, появившихся на свет при самом сотворении мира. Василиски растут в течение всей жизни, а потому Тач, единственный из рода обосновавшийся в Ямурлаке и остававшийся под защитой волшебной стены, вырос до столь немыслимых пределов. Вся беда василисков состояла в том, что их третий глаз, расположенный посреди лба, чудесным образом превращал любое живое существо в камень. Поэтому люди очень не любили это племя и всячески истребляли. По словам Тача, сейчас на Закатном материке осталось всего девятеро его сородичей, укрывшихся в самых недоступных человеку местах.

Да, Тач, проживший не меньше восьми тысяч лет, помнил, как зеленое пламя, ныне поставившее под угрозу самое существование государств людей, появлялось и раньше. Явления подземного огня происходили один раз за три тысячи лет, но сейчас случилось необычное: зеленые облака, выбрасываемые подземными тварями, в последний раз видели всего тысячу двести лет назад, во времена жизни святого Эпимитриуса и основания Аквилонии.

— Я помню, как атланты и кхарийцы боролись против подземного огня, — спокойно, с расстановкой, говорил Тач. Мы вместе с Велланом, Хальком и Энундом расположились на войлочной подстилке возле левой лапы василиска и глаза Тача, размером с десятиведерную бочку, взирали на нас с высоты. Хвала богам, что третий глаз гигантского чудовища был постоянно закрыт. — Впервые то, что вы сейчас обрисовали в своих речах, появилось спустя два солнечных круга после падения огромной небесной горы в каменистые пустоши на полуночи континента. Случилось тогда невероятное потрясение всех основ мира. Много лун над землями, теперь занятыми людьми, стояли черные облака пепла, не пропускавшие солнечный свет, а ближе к полуночным пределам внезапно воздвиглись горы…

— Это же Граскааль! — воскликнул Веллан, перебив старейшего. — Гномы нам рассказывали, будто Граскааль появился после падения небесной горы!

— Возможно, — согласился Тач. — Но я говорю о другом. Люди, называвшие свою землю Атлантидой, и кхарийцы, основавшие великие королевства, из коих теперь осталась лишь Стигия, были сильны в волшбе. Они поставили преграду на пути подземного огня. Спустя три тысячи лет, когда я еще жил в землях людей, невозбранно бродя по полуночным пределам, зеленое пламя появилось снова. Но среди людей, предпочитавших наименование «хайборийцы», обнаружился один, остановивший подземных тварей, которые, как я полагаю, явились к нам из другого, чужого всем разумным существам, сотворенным Митрой и Богом Единым, мира. Я не помню, как его звали, этого человека…

— А что с ним случилось? Он выжил или погиб? — спросил Хальк.

Громадная голова Тача приблизилась к нам на расстояние десятка шагов и мы явственно почувствовали горячее дыхание василиска. Закрытые кожистыми клапанами ноздри то расширялись, то опадали. Наверное, старейший знал, что его выдох, будто ураганный порыв, сметет людей и отбросит их далеко в сторону, а потому Тач поднял голову и с высоты прохрипел:

— Люди потом рассказывали, будто человек погиб в поединке с неким великим богом, предавшимся Тьме. Меня не интересуют дела богов… Однако сразу после смерти этого подвижника здесь, меж двумя отрогами гор и рукавами реки, воздвиглась волшебная стена, образовавшая границы Ямурлака. Думаю, что человек, коему боги — великие духи, созданные Единым — оказывали величайшее благоволение, выбросил существо, владеющее зеленым огнем сюда и запер его в этом краю.

— Подожди немного, — теперь вскочил я и стукнул кулаком по толстой чешуйчатой броне, покрывавшей лапу Тача. — Ты хочешь сказать, будто тварь, виновная в появлении подземных чудищ здесь, в Ямурлаке?

— Да, — бесстрастно ответствовал старейший. — Скорее всего, существо живет здесь. И я знаю, где именно.

— Грифоны тоже знают, — Энунд был удивительно бесцеремонен, прерывая гигантского василиска и вскакивая на его лапу, а затем на нос. — Тач, ты говоришь о закрытом облачной стеной полуострове озера Зеленой Тени?

— Слезь с моей ноздри, — невольно потребовал старейший и, только когда грифон соскочил на землю, продолжил: — Верно. Неподалеку, к полуночному восходу, всего в трех сотнях моих шагов, считая от этого места, на большом озере есть полуостров, уже тысячу двести восемьдесят солнечных кругов накрытый плотной стеной облаков. Никто не знает, кто там живет. Тяжелый страх отпугивает любое существо, появившееся возле озера.

— Мы пойдем туда, — с неожиданной решимостью в голосе сказал Хальк. — Однако я хотел бы узнать у тебя, великий дракон, кто там может прятаться?

— Я не дракон, — с раздраженностью ответил Тач. — Я василиск. Драконы — лишь наши дальние родственники, не обладающие способностью к волшбе, — старейший прервался, довольно долго молчал, размышляя, и, наконец, изрек: — Наверное, если у вас хватит смелости, вы найдете тварь, некогда запертую в Ямурлаке. Она пришла в наш мир вместе с небесной горой. Раньше говорили, будто она велика размерами, светится зеленым и жутко выглядит. Ни одно творение богов не могло сравниться с ней по силе. Что именно хочет это существо — я не знаю. Знаю лишь, что оно пробуждается от сна один раз за три тысячелетия, а теперь проснулось раньше… Я могу предложить следующее: вы оставляете лошадей на попечение моих слуг, — Тач неожиданно издал тоненький мелодичный писк, всмотрелся в сгущающиеся сумерки и удовлетворенно рыкнул. Со стороны леса появились какие-то тени, несколько напоминавшие лошадей. Единственно, к туловищу коня была приставлена голова человека. Существа остановились неподалеку, не решаясь подходить к нам. — А завтра утром я отвезу вас к облачной стене. Договорились?

— Конечно, — поклонился Хальк. — Я и мои друзья согласны. Мы останемся на ночь возле тебя, о великий. Однако я прошу Тача из рода василисков… — Хальк сделал паузу и задумался, решая, как правильно сказать: — …Я прошу тебя не шевелиться, иначе ты нас раздавишь. Мы маленькие, ты большой…

— Хорошо, — из глотки гиганта послышались звуки, напоминающие смех. — Устраивайтесь рядом, разводите огонь и ни о чем не беспокойтесь. В любом случае я смогу защитить гостей и постараюсь не причинить вам неудобств. Кстати, если вы боитесь врага, я покажу вам, на что способен…

Никто из нас совершенно не заметил, как неподалеку пролетала стая гусей. Я лишь поднял взгляд выше и увидел, что посреди лба огромного ящера, принявшего нас под свою защиту, на краткий миг приоткрылся третий глаз, устремленный на вожака стаи. Спустя мгновение гусь прервал свой полет и упал на землю в тридцати шагах от нашего маленького лагеря. Веллан вскочил на ноги, отбросив в сторону флягу с вином, и кинулся к упавшей в вересковые заросли птице. Вскоре он притащил в руках каменное изваяние гуся, больше похожее на украшение королевского замка в Тарантии. Мы все поняли, что василиск Тач действительно имеет право считаться величайшим среди всех жителей Ямурлака — существо, способное обратить в камень любого, но не использующее данное от роду волшебство против разумных существ, достойно уважения.

— Ложитесь спать, — спокойно посоветовал Тач. — Я тоже отдохну до рассвета. А ваши лошадки погуляют вместе с моими слугами. Завтра утром я отвезу вас к Туманному полуострову. Как, не против проехаться на моей спине?

— Да, старейший, — снова нагнул голову Хальк. — Мы были рады выслушать твои речи.

— Очень хорошо, — ответил василиск. — А теперь ты расскажешь мне, что происходит в окружающих землях. Я так давно не говорил с людьми…

Я и Веллан пошли за дровами для костра, Энунд улегся спать, сармак, недавно прибившийся к нам, ползал по лапе василиска, изредка пробуя на зуб чешую древнего чудовища, а королевский библиотекарь Хальк, устроившись возле когтя Тача, начал неторопливую повесть о истории Аквилонского королевства за последние пятьсот лет.

На Ямурлак опустилась ночь, где-то неподалеку слышались возгласы неких таинственных существ, вышедших на полуночную охоту, а люди, расположившихся лагерем у лап самой огромной твари мира, невозмутимо готовили ужин. Никогда бы не подумал, что такое может произойти…

Перед самым восходом солнца Тач разбудил нас тем, что поерзал передней лапой. Земля ощутимо закачалась, когти василиска оставили глубокие, как канавы, борозды среди вересковой пустоши, а мы, решив, что началось землетрясение, в легкой панике вскочили на ноги.

Далеко за Немедийскими горами небо окрасилось в оранжево-розовые цвета, над Закатным Океаном еще горели последние звездочки, и в скалах Ямурлака свистел холодный ветер, налетавший со стороны Киммерийского хребта. Конану наверняка очень бы понравилось подобное утро — он всегда был чуточку романтиком…

— Не стоит тратить время на еду, — Веллан посмотрел на остатки вчерашнего жаркого и начал заворачивать мясо в промасленную холстину. — Пожуем в дороге. Собирайтесь быстрее!

— Да, — прогремел сверху Тач. — Очень разумная мысль. Между прочим, ты, беловолосый, можешь запросто сбегать на четырех лапах в лес и найти кролика. Если будешь голоден, конечно.

— Постой, — Веллан вскинул голову и посмотрел на склонившегося к нам Тача. — Я ведь не говорил, что я… Ну, что я не совсем человек.

— Я умею различать, — сказал василиск. — Извини, если упоминание о присущих тебе свойствах Карающей Длани было неприятным.

— Ерунда какая! — возмутился бритуниец и тут же рассмеялся: — Здесь все знают, что я — оборотень. А мне нравится быть и человеком, и волком одновременно.

— Тут недалеко, — как бы невзначай сообщил Тач, — есть несколько деревень твоих родичей, осевших в Ямурлаке. Хочешь, мы потом их навестим? Они очень хорошо относятся ко мне.

Пока василиск и оборотень чесали языками, мы с Хальком упаковали дорожные мешки и встали рядом с Велланом. Стало достаточно светло, чтобы видеть дорогу и пора было отправляться в путь, к непонятному озеру Зеленой Тени. Я понимал, какую авантюру мы затеваем: даже если Тач побаивается заходить в те края, то как мы, люди, будем противостоять засевшей в укромном уголке нечисти? Один Хальк, похоже, ни о чем не беспокоился. Господину библиотекарю было наверняка интересно сунуть голову под лезвие топора, дабы просто посмотреть , что из этого получится…

— Забирайтесь мне на загривок, — скомандовал наконец Тач и медленно опустил громадную ящеричью голову на землю, меж передних лап. Грифон, цепляясь когтями за жесткую чешую василиска, совершенно по-кошачьи залез ему на голову, и вопросительно оглядел с высоты нас. Веллан двинулся первым, бурча под нос:

— Не-ет, Эртель точно удавится от зависти, когда буду рассказывать… Кто бы мог подумать, что я однажды покатаюсь на спине василиска?

Мы устроились на короткой бугристой шее ящера и я не переставал удивляться величине этого безобидного существа. Лоб Тача был в ширину не меньше десятка шагов, а в рассветных сумерках было невозможно определить, как далеко находится кончик его хвоста.

Веллан, я и Хальк уселись на жестком кожистом гребне, выраставшем из хребта василиска, Энунд разлегся возле наших ног и тотчас послышался вздох Тача. Гигант шевельнулся, поднялся на ноги и сделал первый шаг.

— Невероятно, — бормотал Хальк, покачиваясь в ритме движения василиска. — Он же такой огромный, наверняка очень тяжелый! Почему мы не видели следов в округе? От его лап земля должна продавливаться на много локтей!

Видимо, мы находились неподалеку от ушей ящера, и Тач расслышал слова библиотекаря.

— Я никогда не оставляю за собой следов, как это понимают другие живые твари, — сказал он. Мимо проплывали холмы, поросшие чахлыми деревцами, и, куда ни взгляни, багровел вереск. — Это умение дано от рождения всем василискам. Когда я иду, я не ощущаю тяжести своего тела, а почему так получается — не знаю.

— А-а, — понимающе протянул Хальк и неожиданно взглянул наверх. В небе кружили какие-то большие птицы, кричавшие почти человеческими голосами. — Энунд, кто это?

— Гарпии, — грифон лениво потянулся и зевнул. — Не беспокойтесь, не нападут. Наверное, гарпии полетели в сторону гор, охотиться на баранов… Хальк, почему ты мне не позволяешь летать? Крыло теперь совсем не болит.

— Рано, — помотал головой книжник. — Не думаю, что кость срослась так быстро. Потерпи еще половину луны, а потом летай, сколько душе угодно.

Мы не совсем правильно оценили расстояние от Розовых холмов до озера. Тач говорил, будто ему достаточно пройти три сотни шагов. Однако следует учитывать, что один шаг старейшего равнялся половине стадия… Вот и получилось, что путь оказался не короче полутора лиг.

Пустошь сменилась обычным для Ямурлака редким сосновым лесом и меня мороз драл по коже, когда слышался хруст ломаемых Тачем столетних деревьев. Для него сосна в два обхвата наверняка казалась травинкой. Какое счастье для человеческого рода, что древние чудовища почти все вымерли! Что произошло бы, вздумай василиск, пускай даже и не столь громадный как Тач, померяться силами с армией людей? Убить такое существо практически невозможно, а вот его третий глаз за мгновение обратит в каменные статуи десяток конных центур…

Веллан, которому надоело сидеть на месте, отправился гулять по спине василиска и теперь вовсю расхаживал между росшими на спине Тача шипами. Вернулся оборотень необыкновенно довольным, держа в руке несколько птичьих яиц.

— Голуби у него на хребте гнезда свили, — сообщил бритуниец. — Никогда этого путешествия не забуду…

Он выделил нам с Хальком по одному голубиному яичку, а сам принялся высасывать остальные.

Тач двигался довольно медленно, отчего в окрестности озера мы попали лишь за два колокола до полудня. Скрывшееся в широкой лощине озеро Зеленой Тени было большим и овальным, берега поросли темными елями, а противоположный берег почему-то был укрыт густым белоснежным туманом. Наверное, это и была стена облаков, о которой говорил Тач. Едва мы завидели ровную синюю гладь озера, откуда-то пришло чувство беспокойства и неуверенности — Веллан начал подозрительно озираться, Хальк встал, пристально всматриваясь в туман, а Энунд взъерошил перья на загривке и чуть слышно порыкивал. Чем ближе Тач подходил к берегу, тем сильнее проявлялось ничем не обоснованное чувство страха.

— Нас просто пугают, — проворчал бритуниец. — Оно не хочет, чтобы мы приходили…

— Ты прав, оборотень, — послышался голос василиска. — Я не пойду в туман. Не хочу. И отсоветовал бы вам идти, но я не вправе навязывать свою волю. Я буду ждать вас десять полных дней. Земля, укрытая туманом, очень невелика, и вы наверняка сможете обнаружить искомое до сегодняшнего заката. Но я все равно буду ждать десять дней.

Вскоре Тач остановился, с хрипением опустился брюхом на землю и неугомонный Хальк (сейчас бледный и всерьез напуганный) первым спрыгнул вниз.

— Я останусь со старейшим, — капризно заявил Энунд. — Не полезу в пасть дракона ради вашего любопытства!

— Да пожалуйста, — отмахнулся книжник и вопросительно посмотрел на меня и Веллана. — А вы?

Я просто кивнул, а Веллан нервно улыбнулся и пожал плечами.

— Пошли, — сказал он. — Все равно смерть бывает только одна.

Мы спустились по обрывистому берегу к самой кромке воды и двинулись в сторону колыхавшегося тумана. Стало заметно, что облако, словно куполом, укрывает начинающийся в полутысяче шагов от нас длинный полуостров, далеко вдающийся в воды озера. По моей оценке, туман застилал не меньше десятка акров земли.

…Хальк остановился перед туманной стеной и несколько раз судорожно вздохнул. Страх усилился неимоверно, мне и самому казалось, что еще немного — и я побегу обратно со всех ног, лишь бы убраться отсюда побыстрее. Я повернулся и увидел, как вдалеке, над верхушками сосен, маячит голова Тача, пристально наблюдающего за нами. Рыжая крапинка на его лбу — наверняка Энунд.

Веллан, тяжело дышавший и взмокший, неожиданно вытащил меч и, шагнув к облаку, ткнул в него острием клинка. Лезвие рассекло пустоту.

— Чисто, — сказал бритуниец. — Там ничего твердого. Однако идти туда не хочется…

— А ты думаешь, нам сейчас легко? — раздраженно проворчал библиотекарь. — Ну что, решаемся?

— Убью! — вдруг рявкнул Веллан, замахнулся мечом неизвестно на кого, прыгнул вперед и сразу исчез в плотном бурлящем мареве.

— Мы же так потеряем друг друга! — заорал Хальк и кинулся вслед. — Вернись, нелюдь проклятая!

Мне не оставалось ничего другого, как пойти за ними. Меньше всего сейчас хотелось оказаться целью для клинка бритунийца, который может в тумане принять меня за местное чудовище. Оставалось надеяться, что этого не произойдет.

Туман рассеялся буквально через пять шагов. Но самое интересное в том, что, едва я вышел из облака, чувство страха полностью исчезло. Веллан и Хальк, стоявшие немного впереди, тоже недоуменно оглядывались, а оборотень бормотал:

— Честное слово, демоны морок навели… Не бывает такого.

Лес, заросли папоротников и нагромождение бурелома, оставленные нами позади, будто сквозь землю провалились. Подошвы сапог шуршали по абсолютно гладким плитам, коими была выложена земля. Впереди, в полусотне шагов, виднелись какие-то удивительные сооружения, напоминавшие увеличенные в сотни раз кристаллы горного хрусталя. Посреди скопления маленьких прозрачных домиков, смахивающих на стеклянные пчелиные улья, возвышался идеально ровный голубоватый купол. Выглядело все безжизненно — ни одного движения, солнечного блика, отсутствовали запахи, движение воздуха… Только колыхалась закрывшая это странное место туманная стена.

— По-моему, здесь некого убивать, — шепнул Хальк Веллану. — Тут и без тебя все давно умерли.

— А если оно прячется? — справедливо возразил оборотень и выставил меч перед собой. — Чего стоите, давайте хотя бы рассмотрим, что здесь понастроили…

Мы прошли дальше, миновав выраставшие из каменных плит стеклянные пирамидки, внутри которых ничего не обнаружилось, а Хальк напрямик двинулся к синей полусфере, поднимавшейся на высоту двух человеческих ростов.

— Двери нет, — сказал нам библиотекарь, обойдя полусферу вокруг. — Звуков внутри тоже нет. Я не понимаю, где мы оказались?

— Это ни на что не похоже, — кивнул я. — Люди подобных сооружений никогда не возводили. Гномы тоже, насколько я знаю. Может быть, это место сохранилось с самых древних времен, когда людей на земле и вовсе не было? Да и зачем это построили? Здесь нельзя жить…

— Однако кто-то напускал на нас страх, — возразил Веллан. — Не знаю, может это было колдовство, сохранившееся после умершего хозяина?

— Постойте-ка, — Хальк, оттолкнув бритунийца, подбежал к стоявшему неподалеку стеклянному домику. — Гляньте, в других пирамидах ничего нет, а здесь лежит какая-то штуковина!

Мы окружили четырехгранную стеклянную башенку, высотой едва достигавшую человеческого пояса, и начали разглядывать хранившуюся внутри вещь. Больше всего она напоминала маленький прозрачный шарик с чуть теплящимся внутри зеленым огоньком.

— Надо достать, — уверенно сказал Веллан. — Если самим не пригодится — загоним в Тарантии какому-нибудь волшебнику, он разберется, — и саданул по прозрачным стенкам рукоятью меча. Зазвенели стеклянные осколки, шарик, мигом подобранный Хальком, вдруг засветился ярче, а за нашими спинами раздалось шипение. Я развернулся на каблуках, вытаскивая меч из ножен за спиной.

Ничего страшного не произошло. Просто лазоревый купол треснул в нескольких местах и раскрылся, будто цветок. Внутри купола, к великому огорчению Халька (глаза библиотекаря просто из орбит вылезали от любопытства), не было притаившегося чудовища, горы золота или алмазов, ну или какого-нибудь волшебного предмета. Лишь прежние стеклянные пирамидки с шариками внутри.

— Странно, — вздохнул Хальк. — Никого нигде нет.

Веллан, обойдя один из лепестков купола, зашел внутрь и начал внимательно осматриваться.

— Хальк! — вдруг завопил он и замахал рукой, подзывая нас. — Иди сюда, здесь кто-то живой!

Меж двумя стеклянными треугольниками, которые заполняли все пространство внутри раскрывшегося синего купола, лежало, свернувшись калачиком, маленькое существо размером, самое большее, с кошку. Пушистая белая шкурка, острая мордочка, отдаленно напоминавшая медвежью или росомашью, и короткий хвостик… Маленькая тварь спала — это было заметно по движениям груди.

Больше никого и ничего вокруг не было.

— Это что? — Веллан оторопело посмотрел на библиотекаря. Хальк пожевал губами, задумался и изрек:

— Животное. Маленькое.

Он нагнулся и осторожно взял зверька на руки. Существо тихонько пискнуло, раскрыло глаза, оказавшиеся небесно-голубыми, и с интересом посмотрело на нас. Лапки, напоминавшие обезьяньи, крепко держали Халька за воротник.

— Будь внимателен, укусит, — заявил Веллан, на всякий случай отодвигаясь в сторону. — Может, я лучше пойду, осмотрю все остальное?

— Давай, только осторожнее, — согласился я. Библиотекарь уже вовсю ворковал со зверюшкой. На мой взгляд, тварь не была разумной, а напоминала обленившуюся белую кошку из гостиной аквилонской дворянки. Кусаться она, похоже, вовсе не собиралась.

Некоторое время ушло на то, чтобы осмотреть прочие сооружения, внутри которых не обнаружилось абсолютно ничего интересного. Бритуниец кровожадно предложил перебить здесь все, но мы с Хальком запротестовали. Я забеспокоился, что в случае, если мы поведем себя как варвары, хозяин странного обиталища возмутится и покажет свою силу. В душе я даже немного радовался тому, что мы не обнаружили здесь существо, о котором говорил Тач — большое зеленое чудовище, явившееся в наш мир неизвестно откуда. Не думаю, что трое людей могли бы противостоять созданию, которого боялся даже гигантский василиск. По крайней мере, сейчас мы выяснили: здесь отсутствуют любые опасные твари, нет привычных нам картин или записей, способных пролить свет на историю появления в Ямурлаке облачной стены, и знаем, что данное место необитаемо. Почти.

Белая зверюшка пригрелась на руках у Халька и снова заснула. Я и Веллан постарались осмотреть ее подробнее, по просьбе бибилиотекаря, знавшего, что гномы и оборотни способны чувствовать необычное. Я не нашел в маленьком существе ничего странного и отличного от прочих живых тварей. Веллан, воспринимавший окружающее несколько тоньше меня, немного подумал и проговорил:

— Знаете, друзья мои, я полагаю, что мы нашли… Нет, это не передать человеческими словами. Я вижу, что зверь родился не здесь. Я имею в виду, не в Хайбории, — бритуниец наморщил лоб и поскреб пальцами в виске. — Оно не злое, я умею распознавать тьму в душах. Оно особенное. И потом, я не думаю, что зверек разумен, как мы. Больше пока ничего сказать не могу.

Мы решили уйти и оставить все, как есть. Хальк тут же заявил, что возьмет зверька с собой — на память о Ямурлаке. И вдобавок, наверное, пушистой тварюшке скучно за облачной стеной.

…Когда мы вышли в лес, я не сразу заметил изменения и лишь некоторое время спустя понял: отгонявший нас страх больше не появлялся. Такое впечатление, что некто, доселе пребывавший внутри туманного купола, понял — люди не представляют для него опасности.

Тач отнесся к нашей находке недоуменно. Во-первых, ему требовалось время, чтобы рассмотреть немыслимо маленькую для него тварь. Во-вторых, василиск, тоже обладавший необычайными способностями, не распознал в ней опасного.

— Это не может быть хозяином зеленого огня, — уверенно сказал Тач. — Но что именно вы нашли — я не представляю. Ладно, если вы закончили свои дела — залезайте на спину и поедем обратно. Кстати, я заметил странную вещь: облачная стена больше не отпугивает меня.

«Любопытно, — подумал я. — Мы ехали в Ямурлак, чтобы разрешить загадки, поставленные нам подземными чудовищами. А теперь вопросов только прибавилось… Кто жил (или живет?) на полуострове озера Зеленой Тени? Что за существо мы обнаружили здесь и взяли с собой? Правду ли говорил Тач о борьбе хозяина зеленого огня с неким человеком? Или, может быть, древний василиск что-то перепутал? Непонятно… А самое главное — как теперь следует поступить? Если зеленое пламя появится заново, то нам вряд ли удастся остановить его.»

Мы попрощались с Тачем этим же днем, оставив василиска отдыхать на вересковых пустошах. Хальк, на мой взгляд, несколько погорячился, пригласив ящера зайти однажды в Тарантию, в гости к королю. Воображаю, какая паника поднимется на полуночи Аквилонии, когда василиск размером с крепостную стену двинется в сторону столицы… Однако Тач милостиво согласился, сказав:

— Я обязательно приду. И вообще, спасибо вам за визит. Я не видел людей уже много столетий. Напоследок я хотел бы предупредить вас — Ямурлак очень древняя земля и все ее обитатели непривычны для человеческого рода. Запомните: все вышедшее из Ямурлака в новый, человеческий мир, может принести людям много неприятностей. Хотя бы потому, что сменившие атлантов хайборийцы не ведают о великих чудесах прошлого и боятся их. Боятся не потому, что мы представляем опасность, а из-за необычности. Люди живут коротко и беспамятно, ваши народы не сохраняют воспоминаний о минувшем. Если бы вы помнили, то могли бы избежать многих неразумных страхов… Желаю вам удачи. Будет тяжело — приходите ко мне. Василиск Тлакочауака постарается помочь новым хозяевам этого древнего мира…

Существа, почти точно описанные в аргосских легендах, рассказывавших о кентавросах, привели наших лошадей и молча ускакали прочь. Мы раскланялись со старейшим, Энунд попросил Тача передать родичам-грифонам, что возвращается в город людей, а Веллан, узнав, что дорога обратно пролегает через владения оборотней, и вовсе просиял.

К полуденным границам Ямурлака мы вышли следующим утром, переночевав в гостеприимном доме вожака местных оборотней, принявшего Веллана как брата. Было очень интересно наблюдать за этими осколками рода Карающей Длани, уже много столетий оторванных от остального мира. Уклад жизни, нравы, и даже мелкая домашняя утварь, по словам Халька, остались неизмененными со времен основания Аквилонии. Мы, будто по воле Бога Времени, прошли сквозь долгие годы, оказавшись в эпохе, предшествовавшей зарождению нынешних королевств Заката.

Перейдя границы Ямурлака, мы поехали к тракту, связывавшему полуночные графства и центральные области Аквилонии. Спустя два дня отряд должен был прибыть в Тарантию…

— Вот, собственно, и вся история, — Хальк раскланялся перед слушателями, картинно набросив на левую руку полу тоги, древнего и почти вышедшего из общего употребления одеяния. Сейчас господин летописец напоминал известнейшего аквилонского сказочника Петрониуса, сочинявшего чудесные истории для детей. — Таким образом, мой король, барон Юсдаль, граф Эрде и… Велл, у тебя есть какой-нибудь титул? Нет? Какая, впрочем, разница… Так вот, указанные благородные дворяне прибыли в твою столицу, государь Конан из клана Канах. Можно начинать аплодировать.

— Канах… — вздохнул Конан. — И зачем только в молодости я уехал из Киммерии? Жил бы как человек, был бы воином и охотником, а теперь… Хальк, ты сейчас много натрепал и я склонен тебе верить, потому что Веллан и Мораддин не опровергали твои сказки.

— Вовсе это и не сказки! — возмутился бритуниец и, набрав в горсти воды, плеснул ею в короля. — Мы же тебя предупреждали — таких чудес, как в Ямурлаке, ты нигде не увидишь!

— У нас свои чудеса, — мрачно проворчал король. — Письма вываливаются неизвестно откуда… А в твоем любимом Пограничье творится нечто совершенно невообразимое.

— Постой, — я поднял руку, призывая всех к тишине. — Конан, один гвардеец нам насплетничал, будто ты получил странное письмо. Оно из Пограничья, правильно?

Конан наклонил голову.

— Спорим, я отгадаю, от кого пришло послание? — воскликнул Веллан. — От короля Эрхарда? Или депешу прислал Тотлант?

— В яблочко, — усмехнулся киммериец. — От них обоих. Сижу я, понимаешь, за столом, смотрю какие-то бумажки, подсунутые канцлером… Кажется, план указа о ценах на драгоценные металлы. И вдруг прямо над столешницей появляется огненное кольцо, из него прямо мне в физиономию летит запечатанный пакет, а голос нашего стигийца — никогда его не забуду! — сообщает: «Конан, прочитай как можно быстрее и дай ответ голубиной почтой.»

— А, знаю! — я даже рассмеялся и хлопнул ладонью по воде бассейна. — Это называется «почтовым порталом». У нас в Немедии некоторые колдуны способны на такое. Письмо пересылается мгновенно. Конан, расскажи лучше, что было в послании.

— Зачем рассказывать? — поморщился король. — Я его уже три дня таскаю с собой, в поясе. Эви, передай, пожалуйста.

Конан вылез на край бассейна и вопросительно посмотрел на графиню Эвисанду. Фаворитка нашла в беспорядочной куче сброшенной киммерийцем одежды широкий ремень с нашитыми кармашками и извлекла помятый пергаментный свиток.

— Это? — с удивительной для меня (прекрасно знающего, кем именно является Эвисанда), невинностью спросила красавица.

— Конечно, — буркнул Конан и, забрав переданный свиток, начал читать. Единственно, в начале он подозрительно посмотрел на меня и сказал:

— Мораддин, мы, конечно, старые друзья, но не забывай, что я верю другу и опасаюсь начальника пятого департамента Немедии. Понял?

Я кивнул. Конан начинает забывать, что дружба — это одно, а служба — совсем другое. Я никогда не использую в интересах Пятого департамента хорошие отношения с Конаном Канах. Этот человек для меня много значит и поссориться с ним никак не хочется.

— Вот, — проворчал Конан. — Слушайте. «Государю Аквилонскому, великому владыке Пуантена, Боссонии, Таурана и прочих земель под скипетром Аквилонским находящихся, Его величеству КонануIот повелителя Королевства Пограничного Эрхарда, сына Этельвульфа и придворного волшебника Тотланта Стигийского.»

— Ну, завернули, — расхохотался Веллан. — Сдуреть можно! А я не думал, что Тотлант успеет за последние две луны получить должность дворцового мага. Силен!

Конан продолжал читать:

— «Привет, киммерийское отродье!..»

Общий взрыв смеха потряс термы. Хальк аж сполз на мраморный пол с диванчика, держась за живот, а сам Конан, тщетно пытаясь сохранить королевское достоинство, фыркал под нос. Ничего себе переписка между королями!

— «Надеемся, ты жив и здоров. Мы полгода назад долго удивлялись, что старый знакомец по истории с Бешеным Вожаком*[2] придушил болвана Нумедидеса и занял трон. Я, кажется, предлагал тебе стать королем Пограничья в ту самую ночь, когда прирезали Хьярелла. Теперь я знаю, почему ты не согласился. Здесь столько работы, что твои киммерийские плечи ее не выдержали бы. Ушел на готовенькое? Ладно, в сторону ненужные разговоры. Конан, у нас беда. Ты — мой друг, и я надеюсь на твою помощь. После явлений зеленого огня в Пограничье пришли гномы, которых мы обязаны кормить (пускай подгорные карлики и платят самым высокопробным золотом), а кроме того, в Граскаальских горах, неподалеку от пика Бушующих Ветров, творится нечто невообразимое. Если у тебя есть возможность, отправь к нам обозы с продовольствием на эту зиму и несколько отрядов армии. О всем прочем сейчас допишет Тотлант.

Подписал Эрхард, сын Этельвульфа, король Пограничья. 25 день второй осенней луны 1288 года по счету Аквилонии.

Кстати, Эртель, мой племянник и наследник, стоит рядом, посмеивается и передает тебе привет. Если Веллан у вас — немедленно гоните его обратно. Мне без начальника гвардии очень тяжело, а Эртелю можно доверить лишь должность свинопаса…»

— Понятно, — Веллан вылез из бассейна и неумело завернулся в тогу. Конечно, для варвара из Пограничья старинное одеяние самых утонченных аквилонских дворян несколько непривычно. — Чуть что стрясется, сразу требуют к ответу бедного Веллана… Конан, а что приписал Тотлант?

— Сейчас, — король разбирал невозможные каракули, написанные рукой стигийца.

(Я хочу заметить, что Тотлант, с которым я познакомился в Бельверусе, очень приличный человек, не склонный одобрять религию Сета. Он очень дружелюбен, хотя обычно остается себе на уме. Если рассказанное недавно Конаном о Тотланте — правда, то остается лишь смириться с тем, что и среди стигийцев изредка встречаются хорошие люди.)

— «Мое почтение государю Конану, — медленно начал король. — Я знаю, что Мораддин, граф Эрде, Веллан и Эйвинд уехали к твоему двору. Знаю также (не спрашивай, откуда) об уничтожении подземного монстра, выплевывавшего зеленый огонь.

Я разведал, куда направляются люди, измененные таинственным изумрудным пламенем. Все стада собираются у подножий пика Бушующих Ветров, что находится в десяти лигах от Вольфгарда, столицы Пограничья. Теперь окрестности горы укрыты туманным маревом, сквозь которое человек пройти не может. Мы знаем, что несколько подземных чудовищ ползают на глубине вокруг пика и изредка выбрасывают зеленый огонь. Конан, я отсылаю тебе письмо с помощью портала и думаю, что оно найдет тебя. Я передаю личную просьбу короля Эрхарда прислать к нам либо самого великого мага Аквилонии Валамира, сына Гонтрана, либо явиться лично и помочь нам. Хочу заметить, что Пограничное королевство на грани разрушения — нашествие спасающихся от подземного ужаса гномов может подорвать устои государства, а продовольствия, скорее всего, хватит лишь до второй зимней луны. Гномы согласны оплатить присылаемую из других стран еду самыми лучшими самоцветами, золотом и серебром. Король разрушенного зеленым огнем государства гномов, Дьюрин VIII, сейчас находится при дворе Эрхарда и обещает возместить все потери ближайших королевств-соседей всем достоянием, спасенным из гибнущих подземелий. Зная твою, Конан, расчетливость, могу сказать, что гномы, нагрузив золотом и драгоценными камнями даже своих женщин и детей, вынесли на поверхность столько сокровищ, сколько не может вместить даже казна Черного Круга Стигии, известная своими богатствами. Мы ждем помощи.

Подписал собственноручно волшебник Тотлант, сын Менхотепа, родом происходящий из Луксура, Стигия.»

— Интересные новости, — протянул Хальк, когда Конан отбросил в сторону свиток. — И что мы теперь будем делать?

— Я думаю, необходимо ехать в Пограничье, — твердо сказал Конан. — Я уже распорядился отослать в Вольфгард обозы с мукой, сахаром и мясом. Обозы вышли из Тарантии и Танасула день назад. Если гномы согласны заплатить — прекрасно. Пожалуй, я оставлю Аквилонию на управление герцога Пуантенского и милорда канцлера Публио, возьму небольшую охрану и отправлюсь в Пограничье. Я обязан помочь Эрхарду. Кто со мной?

Возникла неловкая пауза. Эвисанда вытаращила глаза, Хальк непроизвольно икнул, а Веллан аж поперхнулся слюной. Я прекрасно понимаю Конана — человек, похожий на него, жизнерадостный и следующий лишь своим желаниям, может немедленно сорваться с места ради того, чтобы уехать за сотни лиг и помочь старому другу. Но король, владыка величайшего королевства Закатного материка, не имеет права покидать страну из-за личных прихотей. Нимед, которому служу я, на месте Конана послал бы в Пограничье сына (наверняка младшего, не наследника…), Амальрик Офирский нанял бы хорошего конфидента, а Фердруго из Зингары попросту игнорировал подобное послание.

Конану, разумеется, на месте не сидится… Я очень надеюсь, что мой старый приятель рано или поздно поймет свое значение не как человека, а как владыки и остепенится. Однако произойдет это лишь через два-три года. Если вообще когда-нибудь произойдет…

— Государь, — медленно начал Хальк. — Тебе не кажется, что оставлять Тарантию…

— Заткнись, — гаркнул Конан. — Сколько можно повторять — я всегда знаю, что делаю! Наместником и правящим регентом Аквилонии будет оставлен младший герцог Пуантенский, поскольку Троцеро болен и не сможет взять на себя такое бремя. Думаю, что Просперо справится. Первым министром правительства назначу старого Публио… А уж барон Гленнор за ними приглядит.

— Публио ворует из казны, — заметил Хальк. — Не слишком много, но все-таки… Может быть, лучше поставить генерального казначея, герцога Ришильди? По крайней мере, герцог честный человек и слишком богат для того, чтобы потихоньку грабить государство.

— Пускай канцлер ворует! Но Публио — гениальный администратор! — упрямо нагнул голову Конан. — Лучшего управителя по казне и налогам, которого, вдобавок, уважают дворяне, мне не найти. В конце концов, Публио не сможет украсть всю Аквилонию!

Забавно. Тайная служба Нимеда была прекрасно осведомлена о закулисных делах канцлера, присваивавшего часть поступлений в казну. Выходит, Конан и его ближайшее окружение не хуже нас знают, что в карман Публио стекаются золотые ручейки от пуантенских и боссонских налоговых сборов. Я-то вообще надеялся однажды поймать канцлера на крючок и попытаться шантажировать, с целью сделать четвертого человека в Аквилонии (после, конечно, короля, герцога Просперо и таинственного барона Гленнора) немедийским конфидентом. Боюсь, теперь я не смогу превратить аквилонского государственного канцлера в шпиона Немедии… Ладно, найдем кого-нибудь другого.

— Давайте решать, кто поедет вместе со мной, — сказал король. — Ну, несомненно, Веллан. По тебе, — Конан посмотрел на бритунийца, — Эрхард и Эртель уже наверняка соскучились. Эви, хочешь посмотреть на дальние страны?

Эвисанда неожиданно бросила короткий недоумевающий взгляд на меня и задумалась.

— Нет, — сказала графиня. — Конечно, я съездила бы в блистательный Офир или в Зингару, отдохнуть на море, но в Пограничье?.. — последние слова Эвисанда произнесла с обидным Веллану оттенком презрения. — Я лучше буду сидеть во дворце и проливать слезы, ожидая своего короля.

Мои мысли текли одна за другой, противореча друг другу — безусловно, сейчас меня ждут в Бельверусе с отчетом о поездке, но одновременно я обязан хранить Трон Дракона даже от предполагаемых опасностей. Если Граскаальский хребет по-прежнему таит угрозу, то я непременно должен отправиться туда и каким-либо образом предотвратить возможное бедствие. В конце концов, начальник Пятого департамента Немедии может пересылать депеши королю практически из любого города, расположенного закатнее Аграпура. А в Пограничье я уговорю Тотланта отправить письмо Нимеду или графу Майлю через Малый портал.

Но есть другая, не менее важная проблема. Если Конан уедет, то государственный переворот в Аквилонии становится более чем возможным. Попытаемся увязать недавнее покушение на киммерийца, сообщение из Султанапура и мои наблюдения. Получается следующее: в тарантийском замке, резиденции короля, все тихо. Публио и Просперо, скорее всего, не изменят Конану. Однако город, общее настроение плебса, мещан и дворянства, напуганного последними событиями, могут сыграть важную роль в предполагаемом заговоре, исходящем от неизвестных персон….

Хорошо, давайте выстроим следующее предположение: Конан уезжает в Пограничье и там гибнет. Кто, в таком случае, займет трон Аквилонии? Прямых наследников династии Эпимитреев не осталось, единственным достойным человеком может быть Просперо, герцог Пуантенский. Но герцога поддерживает только его провинция и сразу по объявлении королем Просперо возмутятся Боссония и Тауран, а особенно герцог Танасула. Последний является выходцем из древнейшего рода Аквилонии, держит под своей рукой множество ленов и способен собрать крупное ополчение вассалов. Просперо, разумеется, начнет войну против бунтовщиков. В таком случае мы получим серьезнейшую гражданскую войну между полуднем Аквилонии и ее же полуночными областями, разрушение порубежных укреплений на границе с пиктами и смуту, способную охватить все государства Заката.

Следовательно, я обязан ехать в Пограничье вместе с Конаном и с помощью всех своих способностей охранять нынешнего самодержца Аквилонии от любых опасностей. Конан теперь — единственный человек, способный удержать в руках Аквилонское королевство и примирить соперничающих феодалов. И, кроме того, скоро в Тарантию должна приехать моя жена, Ринга, тоже старая знакомая киммерийца. Ринга — самый лучший конфидент за всю историю Немедии, и наверняка сумеет приглядеть за обстановкой в стране. Тем более, что она пристроится во дворце, рядом с нашим лазутчиком из окружения Конана. Таким образом (при условии, если Конан останется жив, а во время его отсутствия власти Аквилонии удержат в подчинении плебс и мелкое дворянство), мы сохраним политическое равновесие…

— Мораддин, — донесся до меня рык Конана. — Я, кажется, тебя уже третий раз спрашиваю — ты едешь с нами в Пограничье или нет?

— Конечно, еду, — я улыбнулся и склонил голову. — Как я могу оставить беззащитного киммерийца одного, среди опасностей и в окружении жутких подземных чудовищ?

— Трепло, — отмахнулся Конан. — Ничуть не лучше Халька. В таком случае, я сейчас пойду к Просперо и отдам последние приказы. Выезжаем завтра утром, раньше полудня.

— А я?! — возопил Хальк. — А меня вы с собой возьмете? Кто будет живописать для потомков ваши несравненные подвиги в трактирах Пограничья и в тамошних домах терпимости? Конан, между прочим, а в Пограничье есть подобные заведения?

— Хотя бы одно должно быть, — твердо сказал киммериец, не обращая внимания на сразу помрачневшую Эвисанду. — Значит, я беру с собой тебя, Веллана, Мораддина и… наверное, Паллантида. Легат — человек верный. Паллантид возглавит мою личную охрану.

Я немедленно подумал о том, что сейчас нужно пойти наверх и составить письмо для Ринги с самыми подробными указаниями. Депешу я оставлю у немедийского посланника…

Я очень надеялся, что отъезд из Тарантии произойдет без каких-либо неприятностей, но чаяния оказались тщетными. Уже рано утром меня разбудил специально присланный Конаном гвардеец и довольно жестко потребовал прибыть с личные покои короля для, как он выразился, «объяснений».

«Что могло случиться? — напряженно думал я, собирая разбросанную возле постели одежду. — Вечером все мирно разошлись из бассейна, Хальк показал нам свою белую зверюшку, привезенную из Ямурлака, потом я отправился спать… Куда ушел Веллан — непонятно, а король уединился с Эвисандой в парадной спальне. Неужели за ночь произошел переворот или барон Гленнор сумел раскрыть моего тайного агента при дворе Конана? В последнем случае мне точно придется давать объяснения… А грозит тогда, самое меньшее, высылка из страны….»

Когда я понял, что офицер Черных Драконов не собирается покидать комнату и будет дожидаться меня возле двери, мне стало совсем грустно. Я уверен — Конан не забудет нашей старой (и, на мой взгляд, довольно крепкой) дружбы, а потому моя голова останется на плечах. Однако всерьез поссориться со старым приятелем, а теперь еще и с королем Аквилонии желания нет вовсе.

Я натянул рубаху, стеганый шерстяной тигеляй с вышивкой, с молчаливого согласия офицера пристегнул меч к поясу и последовал за гвардейцем. Когда мы проходили через бесконечные анфилады и галереи дворца, я не заметил лишних караулов стражи, равно как и особенного оживления. Следовательно, минувшая ночь не стала для Аквилонии переломной — в дни переворотов обычно случается немыслимый в спокойные времена переполох. Значит, король Конан либо сумел раскрыть заговор, либо заговора вовсе не было, а киммериец встал не с той ноги и почему-то злится на весь мир…

Меня препроводили к жилым покоям короля — они располагаются на втором этаже и представляют собой дюжину уютных комнат и зальчиков, среди которых есть две спальни, столовый покой, оружейная и маленький гимнасический зал, в котором Конан продолжает совершенствоваться в науке мечного боя. Именно в этом помещении меня и встретили участники вчерашнего ужина. Кроме знакомых лиц Конана, Просперо, Халька и Эвисанды я увидел сморщенную физиономию месьора Монтеля — главного дворцового лекаря.

— Мораддин! — Конан увидел меня и махнул рукой. — У нас беда. Кто-то пытался убить Энунда.

Только теперь я заметил, что на мягких кожаных матрасах гимнасического зала, у ног короля, лежит грифон с перевязанной белыми тряпицами головой. Лекарь и его помощники суетились вокруг, а сам Монтель пытался влить в глотку ямурлакского зверя какой-то темный отвар.

— Конан, расскажи, пожалуйста, что произошло, — спокойно произнес я.

— Что произошло?! — взревел король и по его тону стало понятно: Конан необычайно рассержен и возмущен. — Лучше пусть остальные мне ответят, почему во дворце творятся всякие… всякие… — киммериец запнулся, видимо, не находя подходящего слова, чтобы охарактеризовать случившееся, и, наконец, ругнулся так, что Эвисанда аж зажала ушки ладонями. — Вот что здесь происходит! Мне было бы понятно, если б хотели убить меня, канцлера или высокого герцога Просперо! Но кому понадобилась жизнь безобидной твари?

Я наклонился над телом грифона и от изумления присвистнул. Сейчас, когда лекарь Монтель перевязал голову Энунду, повреждения выглядели не столь страшно, но… Я за свою жизнь повидал множество самых разнообразных ран и, лишь бросив взгляд на орлиную голову грифона, мог сказать: некто пытался убить Энунда, выколов глаз. Судя по тому, что грифон сейчас был еще жив, хотя и пребывал без чувств, рана была недостаточно глубокая для того, чтобы повредить мозг.

«Но зачем? — недоумевал я, поглаживая левой рукой жесткие перья на затылке Энунда. — Абсолютно бессмысленное покушение… Конан прав — если бы требовалась разрушить зыбкое спокойствие Тарантии, то оружие убийц направили бы на людей. Причем не на самых малых людей королевства. Кому была нужна жизнь грифона?»

— Я послал за бароном Гленнором, — снова рявкнул Конан, но я, как человек, привыкший разбираться с подобными историями, перебил короля:

— Подожди. Конан, скажи, пожалуйста, как все это произошло? Когда вы обнаружили Энунда раненым? Может быть, кто-то из дворцовых служащих видел нечто необычное?

— Хальк! — гаркнул король. Бледный летописец вышел вперед и неуклюже кивнул мне. Конан отступил на шаг назад, давая понять, что сейчас дозволяется говорить барону Юсдалю.

— Ночью… — голос Халька дрожал. — Ночью Энунд всегда выходит в дворцовый сад. Проветриться. Я уже перестал замечать, как он выбирается из моей комнаты, а потом из библиотечного зала. Он вышел… Наверное, после четвертого полуночного колокола. А я спал. Утром кухонная прислуга разносила горячую воду для умывания и наткнулась на тело. Меня сразу разбудили и я побежал к королю… Вот, посмотри, что нашли рядом с грифоном.

Хальк протянул мне завернутый в тряпочку острый кинжал-дагу с украшенной нефритом гардой и заплетенной тонким кожаным ремешком рукоятью. Я сразу понял, что кинжал делали гномы из клана, родственного моему отцу — на лезвии стояло клеймо в виде наковальни и семи звезд. Гномий кинжал… Я вспомнил, что этим оружием несколько раз хвастался Веллан. Мол, такой даги вы нигде не найдете — от Стигии до Гипербореи. Ему, Веллану, этот кинжал был подарен послом гномьего государя Дьюрина, на память…

На первый и самый поверхностный взгляд выходит, что Энунда хотел убить именно Веллан.

Я непонимающе посмотрел на Конана и понял, что сейчас с киммерийцем разговаривать бесполезно. Пускай у него за плечами опыт двух десятков лет, проведенных в походах и самых немыслимых авантюрах, пускай он к сорока годам научился думать не как наемник, а как серьезный и много испытавший человек, но горячая киммерийская кровь все равно не дает Конану возможности как следует осмыслить случившееся. Особенно в ярости…

Между прочим, а где же Веллан? Я не буду завидовать бритунийцу, если ему сейчас придется предстать перед Конаном.

Ну разумеется, Веллан явился в самое неподходящее время. В промежуток между дверью и косяком сунулась знакомая белобровая и веснушчатая физиономия, оборотень широко и радостно улыбнулся, завидев нас, но тотчас помрачнел. Зверское лицо Конана не сулило Веллану ничего хорошего.

Грифон, распластанный на полу, тяжело дышал и не шевелился. Месьор Монтель и его помощники стояли неподалеку и на их лицах было явственно написано: «Мы сделали, что смогли, но воля судьбы сильнее лекарского искусства.»

Хальк, которому я отдал кинжал, застыл как статуя. Эвисанда спокойно, хотя и с некоторой растерянностью, смотрела на короля.

— Твоя работа, сучий выродок? — процедил сквозь зубы Конан, ожигая взглядом Веллана. Бритуниец, подошедший к нам, выглядел заспанным и я понял, что его совсем недавно подняли с постели — Веллан пришел босиком, лишь в белых льняных штанах и подвязанной кожаным поясом рубахе с красной оторочкой.

— Что случилось? — бритуниец протер глаза правой ладонью. — Конан, чего ты такой бешеный с утра?

— Я понимаю, — медленно, с плохо скрываемой злостью в голосе начал король, — грифон — это только грифон и ничего больше. Но это мой грифон!!!

Неожиданно Конан рванулся к Веллану, сгреб его обеими руками за ворот рубахи и сильно встряхнул. Оборотень вытаращил непонимающие синие глаза и даже не пытался вырваться.

— Что происходит? — выдохнул он. — Конан, ты что, лотоса обкурился? Объясните!

— Объяснить? — киммериец, напирая всем телом на Веллана, прижал его к стене гимнасического зала. — Рассказывай, отродье нелюдское, зачем ты хотел убить Энунда? Кинжал чей? Твой?!

— Мой, — Веллан покосился на услужливо протянутый Хальком клинок. — Я думал, что забыл его вчера… После ужина. Так что случилось, объясни, пожалуйста!

Бритуниец, как видно, окончательно проснулся, и, положив ладони за запястье Конана, осторожно, но настойчиво отстранил руки короля. Веллану наверняка испортили посейчас непонятной мне утренней сценой хорошее настроение и он начал злиться.

Я решил, что лучше будет вмешаться или дело закончится самой обычнейшей дракой. Веллан, разумеется, не столь тяжел, как Конан или (пусть его душу упокоит Митра!) Эйвинд, но более верток и ловок. Таким образом, Конан и бритуниец могут сцепиться надолго и неизвестно, кто выйдет победителем. Конан, безусловно, силен, и людей, подобных ему в странах Заката не слишком много, однако, если посмотреть на Веллана, можно понять — он не так мускулист, сколько невероятно жилист…

— Разойдитесь, — твердо сказал я, оттолкнул в сторону Конана и отстранил Веллана. — Король, сначала разберись во всем, а потом пускай в ход кулаки. Веллан, не сердись на варвара, это он сгоряча.

Меня послушались.

— Ты где был после полуночного колокола, рассказывай! — Конан усмирил свою ярость и отступил на шаг. — Почему твой кинжал нашли возле Энунда?

— Я… — запнулся Веллан. — Я отдыхал. Неважно где и неважно с кем. Конан, поверь, не трогал я грифона! Я же знаю, что Энунд хороший!

— Если мне будет позволено… — смущенно перебил Хальк. — То я могу сказать, где Веллан Бритуниец провел минувшую ночь…

Всем придворным тарантийского замка (да и гостям тоже) давно пора уяснить, что Хальк с его истинно библиотекарской склонностью впитывать сплетни и раздобывать оные от самых разнообразных людей, всегда знает о самых незначительных событиях. Только вчера вечером за ужином он счел нужным уведомить меня, что кошка, живущая на кухне первого этажа, принесла семерых котят, а лейтенант Черных Драконов Гай Марселлус подцепил неприличную болезнь от городской шлюхи и к тому же голубиная почта доставила Просперо какое-то важное письмо с полудня… Немудрено, если барон Юсдаль осведомлен о похождениях Веллана.

— Рассказывай, — рявкнул Конан, а бритуниец опустил глаза и раскраснелся.

— Веллан в течение всей ночи, вплоть до шестого полуночного колокола находился в своей комнате, это я точно знаю, — осторожно подбирая слова, начал Хальк.

— Ты его сторожил, что ли? — мрачно усмехнулся король.

— Не совсем, — ответил библиотекарь. — Велл, расскажи лучше ты.

— А чего говорить? — буркнул оборотень. — Ну, с бабой я был… Чего в этом плохого? Не с мужиком же…

— Хальк, а ты откуда про это знаешь? — подозрительно сощурился Конан.

— Мои камин сообщается одной трубой с камином в покоях Веллана, — невозмутимо сказал Хальк. — Равно и с камином первого этажа. Если сидеть в кресле у очага и не мешает посторонний шум, все прекрасно слышно. А я как раз спал на диванчике у камина. Они мне спать мешали… Вначале смеялись громко, потом… — Хальк сделал многозначительную паузу. — Потом опять… Веллан, не смотри ты на меня волком, я ж не в замочную скважину поглядывал! Просто в других комнатах было холодно, вот я и устроился рядом с камином.

— Кто хоть она? — одним углом рта улыбнулся Конан и посмотрел на Веллана. — Герцогиню, небось, охмурил?

— Не-е, — отмахнулся бритуниец. — Служанка с кухни. Зачем мне благородные?..

— Следовательно, — я счел нужным снова вмешаться в разговор, так как Веллан совсем засмущался и сейчас нужно было выяснять не обстоятельства Веллановых приключений во имя Иштар, а суть неприятного происшествия с Энундом. Кроме того, я мог понять бритунийца — если в простецком Пограничье его бы никто не осудил за невинную интрижку с местной красоткой, то в Аквилонии с ее устоявшимися традициями могли серьезно пожурить за прелюбодеяние. — Следовательно, мы не можем найти свидетелей, а от Веллана подозрения, надо полагать, отводятся… Мы можем, конечно, спросить у прекрасной дамы, с которой он проводил время, что они делали после полуночи, но, полагаю… — при этих словах оборотень хмыкнул. — Веллан не виноват. У кого есть соображения?

Все замолчали. Спустя некоторое время Конан развел руками и покачал головой:

— Я ничего не понимаю. Бессмыслица. Энунд за все время пребывания во дворце никого и когтем не тронул! Его все любили… Бред.

— Не забудь, — я повернулся к королю, — хотели оклеветать Веллана, это ясно как день.

— Честное слово, — вскинулся бритуниец. — Я не мог нажить себе врагов в Тарантии! Кому было нужно, чтобы подозрения упали на меня?

Я добавил:

— И почему неизвестный выбрал именно грифона? Такое большое животное могло оказать сопротивление, причем яростное. А следов борьбы, как я полагаю, не обнаружилось?

— Да, — коротко ответил король. — Лекарь!

— Слушаю, повелитель, — с достоинством поклонился месьор Монтель. — Какие будут приказы?

— Помести Энунда в удобную комнату, — распорядился Конан. — Чтобы при нем неотлучно был один из твоих учеников. Постарайтесь вылечить.

— Это будет сложно, господин, — ответил Монтель. — Глаз животного вытек, кинжал пробил глазницу… Думаю, твой зверь долго не придет в сознание. А может быть, даже умрет, не сказав и слова.

— Если он вдруг очнется, — Конан положил ладонь на плечо Монтелю и заглянул ему в глаза. — Сразу же выспроси обстоятельства случившегося. Понял? Расскажешь герцогу Просперо или барону Гленнору. Я хочу выяснить… — тут киммериец обернулся к Веллану, легонько ткнул его кулаком в грудь и проговорил: — А ты не обижайся, нелюдь. Сам знаешь, когда я злой — лучше под руку не попадаться. Мир?

— Ненавижу киммерийцев, — проворчал Веллан, подавая руку Конану. — Сначала по морде бьют, а только потом разбираются. Ладно, мир.

Когда мы все выходили из гимнасической комнаты, а помощники лекаря Монтеля перекладывали бесчувственное тело грифона на широкие деревянные носилки, я расслышал, что Конан буркнул себе под нос:

— Дурацкая история… Ничего понять не могу.

Далее все происходило, как и намечали. Незадолго до полудня Конан вызвал к себе герцога Пуантенского, начальника тайной службы барона Гленнора и канцлера Публио, отдал им последние указания, вручил на сохранение корону и скипетр Аквилонии вместе с Большой печатью, оставив себе лишь Малую, подписал эдикт о временной передаче власти Государственному Совету, а затем ушел одеваться. Прецептором столицы был назначен граф Кертис — правая рука Гленнора.

Когда на главной башне замка колокол отбил двенадцать раз, возвестив время середины дня, из ворот Тарантии выехал небольшой кортеж. Я, Веллан, Хальк и Конан были в статском дворянском платье, десяток Черных Драконов под командой Паллантида сменили парадные черно-серебряные колеты, принятые по дворцовому распорядку, на полевую форму и теперь смотрелись, как обычные гвардейские офицеры. С каждым всадником шла заводная лошадь, нагруженная припасами. Почти никто из горожан не заметил, что отряд, направлявшийся к полуночному тракту, ведущему к немедийской границе, возглавлял сам король.

Мы оставили за спиной каменные громады Тарантийских стен, копыта лошадей ударили по мощеной четырехугольными плитами дороге. Внезапно Конан натянул поводья и оглянулся, хотя знал — это дурная примета.

— Мораддин, — тихонько позвал он меня. — Посмотри на донжон. Поневоле уверуешь в силу судьбы.

Я, сощурив глаза и приложив ладонь ко лбу, всмотрелся. Наверху невероятно огромной башни, поднимавшейся над Тарантией, торчала игла флагштока. Королевское знамя слабо колыхалось и изображенный на нем золотой лев, слившись в солнечных лучах с пурпурным полем, казался окруженным зеленоватым ореолом.

Я уже видел такой оттенок зеленого. Ядовитый, неживой цвет тумана, выбрасываемого подземным чудищем. Такое впечатление, что некто решил посмеяться над аквилонским королем, придав его знамени цвет пришедшей с полуночи грозы…

Но вот ударил порыв ветра, штандарт распрямился, снова засияв золотом и пурпуром. Конан рассмеялся:

— Мой дед, Аудагос Канах, говорил, будто все плохое нам лишь кажется. А в этом мире есть одно хорошее. Его только нужно увидеть… Поехали. Хальк, ты зачем взял с собой эту скотинку?..

ДОКУМЕНТ — IV

Послание Мораддина, графа Эрде, королю Немедии и протектору Коринфии Нимеду I. Отправлено из Тарантии, Аквилония, со спешной посольской почтой в 27день второй осенней луны, 1288 г.

«Приветствую тебя, мой король!

Обстоятельства сложились таким образом, что после принятого мною решения отправиться в Аквилонию я не имел возможности постоянно извещать тебя, владыка, о своих действиях и сопутствовавших им чрезвычайных событиях. Однако за минувшую луну свершилось столь много исключительно важных происшествий, что я, как подданный немедийской короны, счел обязанным сообщить тебе лично о недавних приключениях и планах на ближайшее будущее.

Склонен разбить мое послание на четыре части: во-первых, необходимо рассказать об обстановке в самой Аквилонии; во-вторых, поведать о поездке в удивительный край, именуемый Боссонским Ямурлаком. Третьим и четвертым пунктами последуют мои планы относительно путешествия в Пограничье, столь необходимого, столь и неотложного, в финале же я изложу свои предположения об ожидающем нас безрадостном будущем.

Итак, Аквилония. Будучи в гостях у короля, держащего под своей рукой Трон Льва, я пользуюсь почти безграничной свободой в действиях, отчего и могу беспрепятственно наблюдать за всеми перипетиями в отношениях между нынешним королем и частью дворянства. Не сомневаясь, государь, что мой помощник, граф Майль, уже посвятил тебя в тайну особой государственной важности — я имею в виду возможный заговор против Конана I, устраиваемый, скорее всего, конфидентами кофийского короля Страбонуса.

Не столь давно мне пришлось быть свидетелем покушения на жизнь аквилонского монарха, к счастью для всех нас, неудачного. Увы, но из-за моего недомыслия и промашек королевской свиты ни один злодей не был пойман и допрошен. Однако я связываю сей инцидент с крупным заговором, возможно, имеющим место. После конфиденциальной беседы с полномочным послом нашего государства в Тарантии, герцогом Дармштайном-младшим, я выяснил, что особое недовольство королем Конаном проявляют представители высшего слоя аквилонского дворянства, удрученные невиданным усилением Пуантенской ложи, а особенно — герцога Просперо, ставшего ближайшим помощником и советником короля. Через некоторых конфидентов сиятельный герцог Дармштайн выяснил, что наиболее возможным преемником трона и скипетра Аквилонии может быть либо единственный отпрыск династии Эпимитреев — граф Дион, либо (с меньшей вероятностью) — старший в роду герцогов Танасульских, имеющий родство с Эпимитреями по материнской линии.

Впрочем, вероятность всеобщего мятежа сомнительна. Потенциальные заговорщики будут не в состоянии ввести в Тарантию войска или взять королевский замок штурмом — гвардия Черных Драконов, составляющаяся из безземельных дворян и младших сыновей аристократии, верна Конану и будет защищать его всеми силами. Напомню, что в столице квартирует девять гвардейских полков: три пехотных, три кавалерийских, и три инженерных. Вооружение и выучка сих армейских частей великолепны.

Командование войском принадлежит герцогу Просперо Пуантенскому, а Их Светлость за прошедшее после воцарения нового монарха время озаботился поставить верных себе людей и ближайших родственников на самые важные посты в армии. Следовательно, я исключаю прямой вооруженный мятеж как один из вариантов развития событий.

Гораздо более опасной мне представляется иная перспектива. Вероятно, заговорщики попытаются пойти на физическое устранение короля Конана и герцога Просперо. После чего немедленно провозгласят королем своего ставленника и заручатся симпатиями плебса, не слишком доверяющего нынешнему королю. Я думаю, не надо тебе, государь, объяснять, что в этом случае Аквилония будет ввергнута в ужас гражданской войны. Наиболее приемлемым был бы вариант распада этой державы на полуденные (Тауран и Пуантен) и полуночные (Гандерланд и Боссония с метрополией в Танасуле) области. Однако, непременно начнется затяжная борьба за обладание Тарантией, основными судоходными путями, ведущими к Зингаре и Аргосу, а также приносящими колоссальный доход лесными массивами, что располагаются возле Немедийских гор. Не думаю, что стоит напоминать моему королю о широчайшей торговле поваленным лесом, монополию на которую вот уже не одно десятилетие держит правительство Аквилонии.

Неугомонные пикты, видя ослабление границ, непременно внесут свою лепту в возникшую сумятицу.

Таким образом, гражданская война в Аквилонии принесет на Закат полное расстройство торговли, безвластие в отдельных областях, и, разумеется, появление немыслимого количества разбойничьих отрядов, возглавляемых как мелкопоместными дворянами, так и просто отпетыми головорезами, а самое главное — полным разрушением достигнутого с таким трудом стратегического равновесия. Усиление Кофа (чей ставленник, возможно, будет сидеть на аквилонском троне) грозит бедой лишь нашему любезному отечеству — если новый аквилонский король удержит в руках власть над всей территорией страны, армией, и будет плясать под дудку Страбонуса, мы можем получить затяжную войну сразу на двух направлениях — закатном и полуденном. Если ты помнишь, государь, я показывал тебе донесения наших агентов из Хоршемиша, говорящие о претензиях Страбонуса на часть Заморы и полуденные пределы лежащего под твоим скипетром Коринфского протектората.

Выход один: либо Пятому Департаменту государственной Канцелярии Немедии следует подготовить план свержения возможного кофийского ставленника и самим найти человека, способного занять аквилонский трон, либо всемерно охранять жизнь нынешнего короля Конана Киммерийца. Последний вариант предпочтительнее, ибо, как ни странно, варвар, проводящий разумную и взвешенную политику, устраивает большинство крупных землевладельцев, дворян средней руки и торговые дома известнейших купцов. Последние прекрасно понимают, что любая нестабильность в жизни страны существенно скажется на их доходах, а земельные магнаты не могут допустить разорения своих ленов.

Теперь, государь, время перейти к новостям, привезенным мною из Боссонского Ямурлака…»

Значительно позже стало известно, что король Нимед I всемерно одобрил действия графа Мораддина, а за непосредственное участие в уничтожении подземного чудовища Его светлость граф Эрде был удостоен немедийского Ордена Чести.

Глава четырнадцатая

ВЕЛЛАН, ТРЕТИЙ РАССКАЗ

Пограничное королевство, постоялый двор в деревне Брийт.

12-13 дни третьей осенней луны.

«…Древо старой дружбы иногда способно принести самые неожиданные плоды. Так, например, кто мог предсказать, что выйдет из совершенно случайной встречи десятника стражи Пограничья и наемника, странствующего в поисках заработка? Последствием же сего знакомства стал освободившийся трон Пограничного королевства, в скором времени занятый бывшим десятником, ныне известным под именем короля Эрхарда. Спустя четыре года встретил свою давно предсказанную судьбу и наемник — нынешний правитель Аквилонии.

Но ни минувшие годы, ни королевская власть, завоеванная этими людьми, не сумела заставить их забыть о пережитых испытаниях и о данных когда-то обещаниях помощи. И поздней осенью 1288 года, когда доныне твердая и надежная земля содрогалась от разрывов подземного огня, пришла пора выполнять клятвы…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Сняв перчатку, я подхватил с еловой лапы пригоршню снега, мигом слепил снежок и запустил им в киммерийца. Не попал.

— Конан, вспоминаешь эти места?

Король обернулся и понимающе вздохнул.

— Вспоминаю. Кажется, в трех лигах к полуночи должна быть деревня Грейзи. Если она, конечно, осталась с тех времен.

— Расскажите, расскажите, — Хальк немедленно подъехал к нам поближе. — Это наверняка связано с историей про Бешеного Вожака?

— Юсдаль, я сколько раз тебе про это рассказывал, — проворчал Конан, поправляя рукой роскошную круглую шапку из черно-бурой лисицы. — Нас с Велланом и Эрхардом хотели там в жертву принести.

Да, было дело… Больше всех тогда досталось Конану, за которым носился неожиданно воскресший труп деревенского шамана. А все остальные — то есть Эрхард, Эртель и еще несколько ребят из нашего десятка — сидели на елке и вовсю давали киммерийцу полезные советы, как лучше отправить умертвие обратно, к его хозяину Нергалу. Веселая была история. Шумная.

— Когда мы подъедем к обещанному трактиру? — Хальк, изрядно замерший, смахнул рукавицей иней с бровей. — С самого утра едем! Веллан, ты дорогу не перепутал?

Я обиделся. Эти места знакомы мне с юности, то есть лет с восемнадцати. Именно тогда, семь лет назад, я приехал в Пограничье и случайно набрел на Эрхарда, почему-то взявшего неопытного молодого наемника в свой десяток Стражи. Наверное, нынешний король, а тогда лишь обычный десятник королевского войска учуял во мне родную кровь Карающей Длани. Думаю, не стоит напоминать, что нынешний король Пограничья и Закатных земель возле Немедийского хребта — оборотень, как и я сам.

— Трактир? — переспросил я у барона Юсдаля. — Сейчас надо проехать немного на полночь, потом чуточку к восходу, миновать Белые Холмы — там выселки — потом на полдень, совсем недолго, а затем ты увидишь дорогу на закат…

— Так это круг получается! — изумился Хальк.

— Именно, — послышался ровный голос графа Мораддина. — Веллан тебя разыгрывает. Насколько я помню карты, до села Брийт осталось меньше полулиги.

Ай да Мораддин! Я всегда знал, что у этого парня мозги в голове имеются. Он сам в Пограничье никогда не приезжал, но любую дорогу, каждую сколь-нибудь серьезную примету — скалу там или речку — опознавал мгновенно, в отличие от Халька или Паллантида с его мрачноватыми гвардейцами.

…Мы путешествуем уже одиннадцать полных дней. Покинув Тарантию, отряд двинулся на полночь, перевалил Немедийские горы, беспрепятственно миновал границу Немедии… Не так чтобы совсем беспрепятственно, конечно. Вначале нас ни за что не хотела пускать пограничная стража Драконьего трона, а предъявленные подорожные, подписанные для верности и Конаном, и канцлером Публио, не производили на немедийцев никакого впечатления. Где, мол, разрешение на въезд в королевство?

Положение спас Мораддин. Он отозвал капитана заставы в сторону, немного с ним потолковал, показал какие-то свитки и… Случилось чудо. Отряд проводили едва ли не с музыкой, выдали каждому подорожную, а немедийский капитан смотрел на графа Эрде будто на самого короля Нимеда — почтительно и с нескрываемым страхом. Не пойму, почему вечно спокойного и вежливого Мораддина так боятся?

Нас было пятнадцать. Король Конан, я сам — Веллан из Бритунии, Мораддин и Хальк. Затем легат аквилонской гвардии Паллантид — серьезный и неразговорчивый вояка лет тридцати пяти, преданный Конану как собака, и десять гвардейцев, среди которых были три лейтенанта и семь младших офицеров. Конан, между прочим, путешествовал под своим собственным именем, стоявшим во всех подорожных, но строго-настрого запретил нам говорить встречным, что он является аквилонским королем. Сами догадаются — и ладно. Не догадаются — еще лучше.

Вообще-то все были при деле. Гвардейцы, как и положено, бдели, я трепался то с Конаном, то с Мораддином, а Хальк развлекался с новой игрушкой. Игрушка представляла собой маленькую пушистую тварь со снежно-белой шкуркой и пронзительно-голубыми глазами. Ее мы нашли в Ямурлаке, почти целую луну назад.

Настоящее безумие овладело Хальком. Мы с Конаном даже хотели отвести его к лекарю, буде такой встретится в Немедии или в Пограничье. Во-первых, барон Юсдаль взял с собой никчемную зверюшку и вез в притороченной к седлу деревянной корзинке. Во-вторых, на одном из первых же привалов (еще в Аквилонии) он заявил нам всем, будто тварь разумна, только говорить по-человечьи пока не сподобилась научиться. Вот он и будет ее учить… В-третьих, Хальк целыми днями таскал зверя у себя на плече и разговаривал с ним. Вот сами подумайте — едет отряд дворян, все люди как люди, а один тыкает рукой во все, что видит, и говорит: «Вот это елка, а вот это камень. Того человека с черными волосами зовут Конан. Повтори: Ко-нан.»

Сидящий на плече зверек — эдакая помесь медвежонка с кошкой и росомахой — старательно пищит в ответ: «Кьё-нян»…

Когда Хальк заснул — это мы ночевали в лесу, день назад — мы с Конаном ради смеху вытащили белую тварь из корзинки и долго учили словечкам, называемым в аквилонских или немедийских дворцах «простонародными», а чаще и вовсе «плебейскими». Зверь послушно повторял.

Эх, надо было видеть рожу Халька наутро! Зверек, едва проснувшись, выдал ему фразочку, означавшую в примерном переводе на относительно куртуазный язык: «Ну ты, сын потаскухи, уходи отсюда в задницу своей оскопленной лошади…» Замените здесь все слова на жаргон наемников и сами увидите, что получится.

Хальк жутко возмущался, а потом в отместку связал мне ночью ремешки, которыми завязываются штанины у голени. И заорал над ухом: «Гиборийцы напали! Бежим!»

Далеко я, конечно, не убежал. А когда понял, в чем дело, окунул Халька в сугроб. Даже Паллантид с Мораддином смеялись.

В общем, весело ехали. Только Конан сказал однажды мне и Мораддину: «Смейтесь, смейтесь, потом не до веселья будет». Прав король. Мы все словно забыли, для чего направляемся в Пограничье.

Я так думаю: пятнадцать человек ничего не сумеют сделать против поселившегося в горах ужаса, будь они семь пядей во лбу и сажень в плечах каждый. Выяснить, что происходит, наверное, получится. Может быть, даже разведаем, что сейчас измененные зеленым огнем люди делают в горах, у пика Бушующих Ветров. А дальше что? Катакомб здесь поблизости нет, кроме, единственно, полуразрушенных гномьих подземелий. Воду туда пустить не получится — нет больших рек и озер в Пограничье. Впрочем, изначально надо в Вольфгард приехать да посмотреть на месте, что происходит… А до Вольфгарда осталось полтора дня конного пути. Прямо на полуночный восход. По тракту, который Эрхардом от Брийта до столицы год назад проложен был.

Брийт — большое село. Почти город. Я понимаю, что городом в Пограничье может именоваться только столица, Вольфгард, да и то с натяжкой — там лишь одно каменное здание, королевская крепость. Правда, больше похожая на флигель Тарантийского замка. Маленькая она. Однако наша крепость может держать долгую осаду и штурмовать ее затруднительно — на холме стоит, который двумя сторонами обрывом низвергается. Приедем в Вольфгард — я Хальку крепость сверху донизу покажу, книжнику все интересно.

Так вот, о Брийте. Во-он, видите, с возвышенности, где мы сейчас находимся, темная полоска видна? Это частокол. За ним дома поселян. Сбоку, на Белых холмах — выселки. В Брийте, как и положено искони, люди и оборотни вместе живут, друг другу плохого не чиня. Оборотней гораздо меньше, чем людей, и селятся они в отдельных домах. Эрхард года два назад затеял пересчитать всех подданных Пограничья и получилось, если судить по переписи, что в Брийте живет больше полутора тысяч людей и семьдесят с лишним оборотней. Большое село, верно говорю.

Брийт славен трактиром. Трактир уже, наверное, лет двести содержит семья Бютт — почтенный клан, хотя и малочисленный. Дом, отведенный под таверну и постоялый двор, стоит в центре поселка, а выстроили его — как люди говорят — во времена правления аквилонского короля Сигиберта II из династии Эпимитреев. Тогда часть Пограничья была под протекцией Аквилонии, а полуденные земли управлялись немедийскими маркграфами. Правда, потом их выгнали, но это отдельная история.

Трактир называется «Танцующая лошадь». На вывеске — белая пузатая коняшка, поднявшаяся на дыбы. Красиво. А какое пиво хозяин варит — Конан обзавидуется! В Тарантии, между прочим, пиво дерьмовое делают…

Словом, приедем и отдохнем хоть одну ночку в тепле и удобстве. Хозяин «Танцующей лошади», господин Бютт, в комнатах каждую новую луну тараканов да клопов травит особенным снадобьем, отчего постояльцы заведение его безмерно уважают. Замечу, что в Брийте всегда можно девок найти, да не таких, как обычно, а чистых и вполне опрятных. Их под своим крылом мамаша Бютт содержит — знает, что проезжему не только поесть да выпить нужно. Добрая женщина.

«Танцующая лошадь», как я полагаю — один из лучших трактиров во всех странах Заката. Тут тебе и вполне приличная еда за небольшую плату, отличное пиво, удобные комнаты (причем в каждой очаг есть и белье на постелях меняют после каждого постояльца), и девки мамаши Бютт, спокойные и ласковые… Не чета аквилонским или немедийским постоялым дворам, где хозяева на гостя внимания почти не обращают. Все-таки Пограничье хорошая страна, если у нас такие трактиры есть. Примут, уважат как родственника, а денег возьмут совсем немного.

Частокол впереди. Ворота закрыты. На деревянных башнях бородатые мужики с копьями стоят. Вот и Брийт…

Наконец-то я дома. В Пограничье.

— Кто такие, по какому делу?

Человек (а это был именно человек, я сразу распознал) перегнулся через обшитое тонким железом окно привратной башенки и строго воззрился на отряд. Я знаю, что времена нынче неспокойные и поэтому в любом крупном поселке даже днем ворота держат закрытыми. Мы все — как гвардейцы в черно-серой полевой форме и теплых меховых куртках, так и король со свитой, состоящей из весьма подозрительных личностей — выглядим странно. Откуда в забытом всеми Пограничье появились люди в хорошей одежде, а некоторые даже несли в руках пики с дворянскими вымпелами? Для стражи Брийта ответов может быть два: либо заявился безвестный барон из закатных областей Вольных Кланов, либо прибыла дружина иноземного и обедневшего дворянина, ждущая найма у короля Эрхарда.

Хвала Иштар и Митре (а их обоих я почитаю рвно), что в большинстве селений на пятьдесят лиг от Вольфгарда меня знают. Как-никак, капитан гвардии короля Эрхарда.

Конан и остальные, прекрасно зная, что мое слово в Пограничье имеет вес, глянули на меня, а Хальк, поглаживая правой рукой свою белую зверюшку, вцепившуюся розовыми пальчиками в мех воротника, прошипел:

— Велл, иди и скажи им…

А что «сказать» — не уточнил. Ну, я и направил коня к воротам.

— Я Веллан, сын Арта из Бритунии. Открывай!

На башенке зашебуршились. Бородатая харя стражника ненадолго исчезла, краем уха я улавливал, как он говорит с кем-то неизвестным мне и, наконец, в окне появилось лицо, мне знакомое. Это был Кетиль, сын Асти, наследник здешнего Вожака оборотней. Хороший парень, только угрюмый. Есть у меня подозрение, что Кетиль во времена появления Бешеного Вожака ушел вместе с ним, затем одумался и вернулся домой. Наверняка Кетиля посейчас совесть терзает.

— Веллан, ты, что ли? — он сощурил глаза и пристально посмотрел на меня. Остальных Кетиль окинул подозрительным взглядом. — Давненько тебя видно не было. Куда ходил?

— В Аквилонию, — коротко ответил я. — Открывай ворота! Эти люди со мной едут.

Я услышал, что Конан кашлянул за моей спиной. Это должно было означать следующее: «Надо подумать, кто с кем едет…»

— Подорожные давайте, — Кетилю, видно, было плевать и на меня, и на чужестранных дворян. Ему Вожак и староста поселка приказали никого не пропускать — он и не пропустит. Великий позор для оборотня — ослушаться Вожака. — Сейчас я спущусь.

Развернулась, шурша, веревочная лестница и сын Асти-Вожака, ловко выбравшись из узкого окна башни, сошел на землю перед моим конем. Мне пришлось спешиться, потому что разговаривать с равным себе оборотнем, сидя на лошади, нехорошо.

Сверху кто-то крикнул:

— Кетиль! Если что — мы прикроем стрелами!

Мой слух различил тихое поскрипывание натягиваемой тетивы. Великая Иштар, что же происходит в нашей стране, если безобидных путешественников принимают за разбойников, едва увидев?

Конан за моей спиной сделал незаметное движение, давшее понять Паллантиду и его гвардейцам, что оружие обнажать не следует.

— Мы едем по приглашению Эрхарда, сына Этельвульфа, нашего короля, — веско начал я, обращаясь к Кетилю. — Нас ждут в Вольфгарде со дня на день. Нужно переночевать. Пропусти.

— Подорожные, — твердо ответил Кетиль, мрачно озирая гвардейцев и выехавшего вперед Конана. — Без подорожных даже разговаривать с ними не буду. Ты в Брийт войдешь, они — нет. Последнее слово.

Конан, кликнув Халька, спрыгнул с седла и подошел к настороженному и серьезному Кетилю. Сын Асти по сравнению с Черными Драконами или даже безразлично относящемуся к роскоши (а потому одетому весьма скромно) Мораддину выглядел истовым варваром — овчинный тулуп мехом внутрь, росомашья шапка с длинными ушами и привешенный к ней сзади беличий хвост, дешевый, хотя и добрый меч на поясе… Борода у Кетиля была рыжая, хотя выбивавшиеся из-под шапки волосы отливали темно-коричневым. Глаза — серые и большие — смотрели не так, чтобы воинственно, но строго.

— Подорожные? — голос Конана прозвучал как гром. — Будут тебе подорожные. Ты читать хоть умеешь? А печати различаешь?

Кетиль оскорбленно вскинулся, смерив нехорошим взглядом киммерийца. Сколько раз я Конану говорил: оборотни всегда стараются получить какие-никакие знания и даже в самых глухих деревнях детей учат алфавиту и счету до сотни.

Варвар разыграл целый спектакль, в котором ему прекрасно подыгрывал Хальк. Вначале библиотекарь, поняв, что от него требуется, медленно и торжественно рылся в своей сумке. Едва, правда, сдерживая смех. Затем барон Юсдаль извлек под свет небесный полдесятка внушительных свитков, оплетенных золотистым шнуром и свисающими багровыми печатями. Конан, приняв царственно-величественную позу (и где только научился?!) ждал. Хальк, разумея, что благородных аквилонцев следует преподнести перед варварами из Пограничья достойно, протянул киммерийцу самый огромный свиток и поклонился столь куртуазно, что мне немедленно захотелось дать ему пинка. Мигом в снег свалился бы. Мораддин сидел и наблюдал, а Паллантид откровенно фыркнул.

— Его Величество король Аквилонии, великий владыка Таурана, Гандерланда и Боссонии, король герцогов Пуантенских, а также иных земель наследный государь и обладатель Конан Первый! — возгласил Хальк голосом насквозь непотребным — так тонко и вычурно говорят лишь наемные мальчики из совсем уж неприличных притонов Тарантии. Мне про такие рассказывали. Пакость сплошная.

— Государь аквилонский в неизъясненной милости своей в Пограничное королевство прибыть изволили! — столь же гнусно добавил Хальк. Конан с трудом сохранял серьезность. — Герольды, возгласите!

Библиотекарь хитро покосился на двоих гвардейских лейтенантов, при которых имелись короткие боевые рога и те, моментально вступив в игру, протрубили нечто чудовищное — смесь крика дарфарского олифанта и мявканья весеннего кота изыскивающего кошку в тумане.

— Чего? — выпучил глаза Кетиль, сжимая в руках свиток, надменно выданный ему Хальком. — Вы про что это? Веллан, ты с собой актеров везешь?

— Заткнись, — прошипел я сыну Вожака. — Не мешай! Здесь настоящий король!

— Сам заткнись, — ответствовал Кетиль, совладав с первым изумлением. Я всегда знал, что оборотни меньше поддаются чувствам, чем люди. Сын Асти приобрел серьезный и неприступный вид, сорвал с подорожной крученый шнур, развернул и, беззвучно шевеля губами, начал читать. Пока Кетиль разбирал вычурные аквилонские буквы, вырисованные Хальком, изучал печать и корявую подпись Конана, с башни прокричали:

— Эй, мужики, а когда будет вторая часть представления?

Кетиль онемел. Я его прекрасно понимаю — перед его глазами роскошная, выполненная на самой лучшей телячьей коже подорожная, приправленная огромной красной печатью с изображением льва и девиза Аквилонского королевства: «Где властна воля — там путь к победе!», подпись (пусть и малоразборчивая) короля величайшего государства заката, удостоверенная господином канцлером Аквилонии, неким светлейшим графом Публио Форсеза… А стоящий рядом мужик — здоровенный, широкоплечий и простолицый — специально распахнул подбитый дорогой куницей плащ, чтобы была видна тончайшей работы золотая цепь. На цепи же висит выложенное алмазами и неким белым камнем, оправленное в лучшее золото, изображение поднявшегося на задние лапы льва в пятизубой короне.

— Хорошая подорожная, — медленно сказал Кетиль. Глаза его были мутны. — Хорошо, короля Аквилонского я пропущу. Остальные пусть дадут свои свитки.

Конан незаметно для других прыснул в кулак, Хальк продолжил развлекаться. Господин летописец прошелся по кругу, забрал у каждого из гвардейцев охраны, у Мораддина и меня самого манускрипты, и затем с видом завзятого придворного холуя попытался всучить их Кетилю. Последний смотрел на меня изумленно. Наконец, он шагнул назад и поманил меня пальцем.

— Велл, я тебя знаю давно, — жарко прошептал мне Кетиль на ухо и машинально стряхнул снег с плеча, — Это правда? Это на самом деле король Аквилонии?

— Ну да, да, — поморщившись, ответил я. — Скажи спасибо, что Их величество в добром… — я долго подбирал слово, — в добром и благостном расположении, иначе не сносить тебе головы. Эрхард, наш Вожак, может обидеться, что его царственного брата принимают плохо. Понял, дубина?

— Сам дубина, — мрачно ответил Кетиль. — Какой это, в задницу, король? Рожа варварская, на киммерийца загорного смахивает… Ладно, пропущу. Уж больно бумаги красивые. Но если что — тебе перед Вожаком ответ держать. Понял, желтоволосый?

С тем и въехали мы в бург.

Объясняю: в Пограничье по дедовским традициям крупные села бургами зовутся. Как, например, в Нордхейме и прилегающих к нему землях.

Кетиль не зря меня назвал желтоволосым. Оборотни, древний род Карающей Длани, как и люди, разделяются на несколько племен. Некоторые всегда темны кожей и черноволосы, другие светлые, третьих почти не отличишь от пиктов. Так Единый задумал. Не нам Его судить. Подумайте сами — я, пусть и оборотень, неполный человек, а вовсе наполовину волк, имеющий способность превращаться то в того, то в другого, в человечьем обличье выгляжу как бритуниец или нордхеймец. Глаза, как говорят девицы, синие и нахальные, волосы до плеча — золото-соломенного цвета, да и силой не обделен. Как-то раз, когда в Вольфгарде гостил известный лекарь из Немедии, именем Юстиний, я по его просьбе долго на скамье лежал, раздетый. Рассматривали и изучали. Юстиний ученикам говорил: «Посмотрите, мол, вот перед вами настоящий человек, происходящий родом с полуночи. Гляньте, любая мышца видна, любая связка. Кожа светлая, тонкая, все жилы и волокна проследить можно. Ни капли жира нет…»

А я и не спорю. Прав был лекарь. Мне всего-то двадцать семь лет от рождения. А на иных мужчин, что из людей, что из оборотней, нарастивших жирок на боках да на брюхе, смотреть стыдно. Мужчина должен быть мужчиной лет до шестидесяти. Наши оборотни всегда такие.

К чему я этот разговор завел? А вот к чему. Едва мы въехали в Брийт, увидел я в проездах меж домами много соплеменников. Люди оборотней почувствовать не могут, а я могу. Знаю, как они выглядят. Блеск в глазах особый. Не как у людей, ушедших от матери-земли. А равно в них и человеческое, и звериное проглядывает. Изначальное. Понял я, что оборотни неспроста с выселков обратно в Брийт переселились. Мы — народ, любящий порядок. Настоящий порядок. Чтобы все было, как предки заповедали. А сейчас благочиния в селе нет. Вот и пришли помочь людям.

Ходят меж домов крепкие парни — молодые из людей и из нашего племени. Кто с дубьем, иные с мечами. За порядком смотрят. Есть отчего. Много гномов вокруг, вот и причина.

Я возле ворот, когда Кетиль нас в Брийт пропускал, с сыном Вожака побеседовал. Ничего хорошего он мне не поведал. А сказал вот что: как зеленый огонь в горах появился, так сразу гномы пришли. Вначале их гномский государь Дьюрин, владычествующий над Граскаалем, у короля Эрхарда аудиенции испросил. Про договор старый вспомнил. Что, мол, гномы и люди друг другу помогать должны. А у гномов сейчас бедствие. Пещеры разрушены, зеленый огонь жизнь испепеляет, и обитать в горах нынче вовсе невозможно. Таким образом, гномы на поверхность переселились. Много их. Больше сотни сотен. И все жрать хотят.

Эрхард многих в столице и в близлежащих поселках расселил. Сказал, чтобы гномы себе дома, наподобие людских, строили. Они и строят. Гномы народ трудолюбивый, работать умеют, особенно для себя. Но тоска их ест, гномов-то. Хотят обратно, в катакомбы свои гномьи вернуться. От тоски и пить начали беспримерно. А выпивши, гном опасен становится. Драться лезет, к людским девкам пристает… Известно, гномы в три раза дольше людей живут и как мужчины весьма сильны. Неправду говорят, будто гномы человеку всего лишь по колено — выглядят они как люди, только более плотно сбитые, с широкой костью и с бородами лопатой. Единственно, рост у них маленький, чуть выше полутора локтей. Однако распутные девки говорят, будто гном в сотню раз сильнее людского мужчины будет. Уд у гнома, мол, куда больше и величественнее человеческого оказываться. Вот уж не знаю, не мерял и не смотрел… И что с того? Разве охота подданным Эрхарда своих дочерей недомеркам уступать, пускай и богаты они?

Так мало того — хочет гном себя хозяином земли заделать. Нашей земли. Королевства Эрхарда. Искони принадлежавшей оборотням и людям, что почти одинаково. Только одни в волков могут обращаться, а другие нет.

Гномы пожелали вот что: если договор о дружбе заключен, то как ближайшие союзники, вы, люди и оборотни, принимайте нас и землю давайте, чтобы хлеб возделывать. А где земли-то взять? Нет земли у нас! Вся поделена меж баронами закатных краев Вольных Кланов да свободными крестьянскими общинами вокруг Вольфгарда.

От того, что Эрхард не может никак с гномьим государем Дьюрином, спасшимся из погибельных подземелий, договориться, и происходят все беды. Гномы сочли себя гостями, а не равными с людьми, владеющими землей, а потому ведут себя как гости, коим все прощается. То есть пьют и дерутся, особенное сгущенное вино потребляя каждодневно. Делать им нечего. Гномы привыкли в горах копаться, золото да алмазы изыскивать. А хлеб выращивать они вовсе не способны.

Единственное, на что способны — девиц людских совращать. Благо невероятные по сравнению с человеками способности имеются…

Вот и ходят по Брийту отряды людей и оборотней. Как я погляжу, в каждом карауле — один или двое оборотней (самых молодых и сильных) и четверо-пятеро людей (младшие и средние сыновья мастеровых и охотников, парни хоть куда).

…Мы в количестве четырнадцати человек (пятнадцатый — оборотень, то есть я) проехали по главной улице поселка и неспешно прибыли к площади Брийта, на которой стояли старинный и облупленный храм Митры с изображением золотого солнца на шпиле, а также большое бревенчатое здание, у входа в которое висела зеленая вывеска с белоснежной танцующей лошадью. Трактир. Тот самый, знаменитый.

Возле двери, ведущей в постоялый двор батюшки Бютта, сидел волк. Настоящий. Серый, с почти незаметными буроватыми подпалинами на боках. Я, выскочив из седла, оставил позади коротко переругивающихся гвардейцев, Халька, воркующего со своей белошерстной тварью, и Конана, о чем-то спорящего с Мораддином. Волк посмотрел на меня внимательно.

— Ну что, — я присел на корточки рядом с родичем. — Не пускают?

— Р-р-р. Уа-уа, — ответил волк. Сразу стало понятно — это не просто зверь, а оборотень. Причем очень молодой. На людской счет — не больше лет двенадцати. Щенок еще.

— Тебя родовичи послали купить что-то? — я погладил волка по холке, а тот, засмущавшись, ткнулся мне мокрым носом в грудь. — И не пускают в трактир?

Точно. На груди молодого волчка висел небольшой кожаный мешочек с тяжелыми круглыми монетами, а из-под ошейника — богато изукрашенного бронзой — проглядывала записка.

Я встал и не без натуги раскрыл дверь. Все-таки Бютты делают добротно не только пиво. Ух, какая пружина навешена!

Волчок проскочил внутрь, коротко и благодарственно рыкнув. И сей же момент у моего правого плеча воздвиглась фигура Конана. За ним маячили Хальк и Мораддин.

— Лошадей отдали служке, — сообщил киммериец. — Пошли отогреваться. Кто хвастался, будто в Пограничье пиво самое лучшее? Ты? Давай проверим…

Я знаю, что такое трактиры Пограничья. Много их видел. Начиная от «Короны и посоха», что располагается возле самого замка нашей столицы Вольфгарда, и заканчивая распоследним постоялым двором, населенным тысячами тысяч клопов и столь же великим количеством тараканов. Таковая таверна с «комнатами» находится неподалеку от постоянно заснеженного и очень опасного перевала, ведущего в Гандерланд. Однако когда ты входишь в «Танцующую лошадь», представление о трактирах (и что самое главное — трактирщиках) резко меняется.

Вы только представьте — в хозяйский дом вламывается пятнадцать человек. Полтора десятка — это много. И все хотят жрать. Как на вашем месте поступил бы трактирщик? Правильно, либо, сделав каменное лицо, сказал, что мест нет и извольте, господа, искать себе другой ночлег, либо запросил бы немыслимую цену за пару убогих комнаток с разжиревшими и кусачими клопами.

Пока гвардейцы из охраны короля Конана устраивали своих лошадей в теплой и обширной конюшне месьора Бютта, мы все (я имею в виду свиту Его величества, больше похожую на шайку головорезов) вошли в горницу трактира. И, как один, встали столбом.

Сколько раз можно повторять: «Танцующая лошадь» — трактир хоть куда. Весь первый этаж добротного двухэтажного дома отведен под пиршественный зал для гостей. Справа, у стены пристройки, расположен длинный стол хозяина. За ним громоздятся неимоверно большие бочки с пивом или привозным розовым вином. Кстати говоря, вина в Пограничье привозят редкие немедийские купцы. Зал, размером в двадцать пять шагов длиной и пятнадцать шириной, тесно уставлен крепко сколоченными столами из сосновых досок. У столов — длинные лавки, тщательно отполированные задницами бесчисленных посетителей таверны. На стенах поставлены в грубо откованных железных кольцах яростно плюющиеся искрами факела, а под потолком висит чудовищных размеров колесо, утыканное толстыми восковыми свечами, способными гореть от одной полуночи до другой. Хорошие свечи. И света много дают, и горят преизрядно долго.

У стены, что смотрела на полночь, хозяин держал очаг. Большой очаг. Это вам не мраморный камин тарантийского дворца. Очаг обложен круглыми, прокопченными камнями, дымоход над ним прорублен в крыше дома, а на огне могут одновременно жариться три жирных окорока. Пламя в очаге бушевало яростно. Это добрый огонь, дающий тепло и радость гостям. Человека, оскорбившего главный огонь дома, хозяева могут прогнать. Потому что в Пограничье нельзя забывать — тепло и жизнь дает не солнце, но огонь от дерева. Наша страна холодная. Полуночная. Правда, в Нордхейме куда холоднее, но там и народ живет другой. Варвары, ко льду и снегу привычные.

Справа от длинного стола хозяина — достопочтенного месьора Бютта — уходила в темноту грубая деревянная лестница, ведущая на второй этаж таверны. Впрочем, «грубая» — это неправильно сказано. Лестница была сделана умело, хорошим мастером-плотником, с расчетом на любого постояльца. Пускай хоть разжиревший офирский купец пройдет — все одно ступеньки выдержат.

— Благородные гости! — этот басовитый крик прорвался через неразборчивые голоса постояльцев «Танцующей лошади» и принадлежал хозяину, толстяку Барли Бютту. Барли всегда привечает гостей, какими бы они не были — вышедшими из лучших родов дворянами или оборванными бродягами. — Благородные гости, проходите в дом!

Барли Бютт явно не хотел замечать наших удивленных лиц. А было чему удивляться. За столами (причем за лучшими, что ближе к стойке) сидели коренастые, бородатые гномы. Людей в таверне было совсем немного, а оборотней и всего-то двое. Мои родичи зажались в самый дальний уголок и, тихонько переговариваясь, отхлебывали из деревянных кружек пиво.

Волчок, которого я впустил в таверну, подошел к хозяину. Барли вытащил из-за ошейника записку, прочитал, кивнул и, отстегнув с шеи маленького оборотня кошель, отошел за стойку. Вскоре месьор Бютт принес перекидные сумки со свежеиспеченным хлебом и ветчиной, умело закрепил их на загривке волчка и пожелал тому доброго пути, а также попросил передать привет уважаемому Ториру. Наверное, Торир был главой одной из семей оборотней Брийта.

Меня поразило, что гномы относились к оборотню в обличье волка исключительно дружелюбно. Один совсем молодой карлик с едва пробившейся темной бородой даже поднес на ладони кусок баранины, которую волк незамедлительно сжевал. Остальные подгорные жители смотрели на зверя без какой-либо агрессивности, присущей людям при встрече с нашим племенем. Молодой гном сопроводил волчка до двери, раскрыл ее и громко пожелал моему родичу удачи. Удивительно. Впрочем, гномы и оборотни не являются людьми и склонны помогать друг другу — как один меньшой брат другому.

Гномы веселились. Они явно пропивали свое золото, пытаясь забыть о разрушенных подземельях, а также о том, что, может быть, вернуться в родные горы никогда не придется. Совсем неподалеку от входа подгорные карлики составили вместе три стола и, собравшись там шумной и говорливой компанией, бурно обсуждали что-то на своем невообразимо языколомном наречии. Далее, возле двух столов у стойки, более почтенные и украшенные благородной сединой гномы орали хором некую тоскливую и занудную песню, на аквилонском языке. Повествовала она о неизвестных нам «Пожирателях скал» и «Багровом ужасе глубин», против которых боролись доблестные гномы со стальными топорами в руках. Естественно, что гномы победили…

— Насколько я вижу, — осторожно начал Мораддин, — вон тот гном — старейшина, — граф Эрде указал глазами на очень высокого по сравнению с остальными карликами подгорного жителя. Таковой носил добротную темно-зеленую одежду из сукна, на груди светилась искусно выкованная цепь из очень дорогого металла, похожего на серебро, а в правом ухе блистала великолепными алмазами круглая серьга. — Его стол почти не занят. Может быть, он нас пустит к себе?

— Еще чего! — искренне возмутился Конан. — Я нахожусь в стране людей! И если какие-то там…

Хальк положил руку на плечо киммерийца и я расслышал, как он прошептал:

— Мой король, может быть, не нужно нарываться на драку сразу? Давай сначала покушаем, а потом уже дерись с кем угодно…

Мораддин опередил. Граф Эрде подошел к седобородому гному, вежливо поклонился и попросил разрешения присесть за его стол. Тут же подбежал хозяин — низкорослый, толстенький и краснощекий человечек. Месьор Бютт сказал гномам, будто гостей нужно уважить и пускай эти благородные господа посидят за тем же столом, за коим изволит ужинать достопочтеннейший и уважаемый старейшина Двалин, сын Зиланта. Ты согласен, о длиннобородый?

Длиннобородый милостиво согласился.

Так мы и познакомились с Двалином и его племянником Строри — молодым и рыжебородым гномом, являвшимся наследником старейшины. Хальк, впервые в жизни увидевший живых гномов, постарался расположиться справа от Двалина, наверняка задумав как следует порасспросить старика о том, о сем…

Не успел хозяин сбегать за кружками для новых гостей, в зал ввалились Черные Драконы во главе с Паллантидом. Легат отвечая на безмолвный вопрос Конана, наклонил голову — с лошадьми, мол, все в порядке, устроены и накормлены. Первое время гвардейцы, никогда не отличавшиеся застенчивостью, тоже стояли, переминаясь с ноги на ногу, у входа, но затем потеснили возмущенно заворчавших гномов, расселись и начали шумно требовать вина. В обеденном зале «Танцующей лошади» стало жарко и тесно.

Хальк своего не упускал. Поглаживая пальцами загривок своей белой тварюшки, свернувшейся калачиком у него на коленях, библиотекарь представился Двалину и завел чинную, но очень многословную речь. Суть оной сводилась к следующему: как было бы здорово ученым людям из Аквилонии узнать побольше о замечательном подгорном народе, именуемом гномами, каковые, как известно всем, отличаются гостеприимством, щедростью, добродушием и миролюбием. Столь грубая лесть начала оказывать действие на Двалина почти сразу. Глазки старейшины, оказавшегося, кстати, ростом мне почти по плечо, умаслились, уши раскраснелись, а правая ладонь величественно легла на навершие изумительно красивого, покрытого узорами и цветными камнями топора. Мораддин, как я заметил, тихонько ухмылялся в бороду, выслушивая Хальковы излияния.

Неожиданно я ощутил сильный тычок под ребра, а повернувшись, увидел сероглазую физиономию племянничка Строри.

— Выпьешь со мной? — гном, не дожидаясь ответа, плеснул мне в показавшую дно кружку темного пенистого эля. — Тебя как зовут? Если нельзя называть родовое имя, скажи хоть прозвище.

— Обычно люди называют меня Велланом, сыном Арта, — заметив взгляд Строри, я кивнул в сторону погрузившегося в изучение содержимого кружки варвара и добавил: — А вон того здоровяка мы всегда зовем Конаном из клана Канах.

— А я Мораддин, сын Гроина, — встрял граф Эрде, сидевший напротив. Видно, ему надоело слушать Халька, продолжавшего обихаживать старейшину.

— Приветствую, родич, — чинно кивнул Строри, мигом уяснивший, кто таков Мораддин. — Не ты ли единственный сын кузнеца Гроина, ушедшего из рода и живущего под горой Серебряного Снега?

— Нет, — твердо сказал Мораддин. — Мой отец происходит из Кезанкийского клана, а его отца звали Фарином Секирой…

— А, знаю! — просиял Строри. — Это та самая семья, что потеряла лет сорок или пятьдесят назад сокровище Нейглам, и была проклята богами? Хвала Длиннобородому Предку, Гроин отыскал чудесный кувшин. Сейчас это богатая семья, уважаемая и многочисленная…

— Положим, Нейглам вовсе не Гроин отыскал, — заметил слушавший нас Конан. — А кое-кто другой*[3].

…Почти до полуночи мы занимались тем, что ели, пили и болтали с гномами. А заодно наблюдали за происходящим вокруг. К великому неудовольствию подданных старейшины Двалина, наши гвардейцы провели спешную мобилизацию всех находившихся в зале девиц матушки Бютт — последние предпочли людей бородатым карликам, хотя те предлагали за услуги несравненно больше. Позже случилось так, что четверо гномов, что-то не поделив, передрались, перевернули стол, разломали пару скамей и разбили несколько кувшинов. Только вмешательство Двалина остановило забияк и они, повинуясь слову старейшины, убрались из трактира прочь. К ночи заглянули оборотни — Кетиль с двумя младшими братьями — передохнуть после стражи до выпить пива. Словом, обычный вечер в обычной таверне. Только среди гномов не протолкнуться.

Строри рассказал мне, Мораддину и Конану много интересного. Говорил он долго, иногда отвлекаясь для того, чтобы опрокинуть еще кружечку эля и сжевать ломоть баранины. Вначале мы услышали донельзя знакомую историю о появлении зеленого огня в подземельях, а затем более интересные сведения о том, что творилось возле пика Бушующих Ветров в последние дни.

— Честно вам скажу, — ворчал Строри. — Прежде такого не бывало. Пускай и говорят разные мудрецы, что наши, что людские — будто досталось от древних времен наследство непотребное. Как с таким наследством расправляться? Сам бы знал — ответил.

Я понял, что гном сейчас отвлечется и начнет долго и занудно сетовать на несчастную судьбу своего племени и поэтому спросил прямо:

— Так что видели-то? Зачем туда чудовища собрались?

— Копают, — буркнул гном. — Руками копают или инструментами, из наших подземелий украденными. Выкапывают некий предмет огромности невероятной. Я вот что мыслю — если какой гиборийский колдун вознамерился упавшую с неба скалу вырыть, то проще было к нам обратится, чем из людей чудовищ страховидных делать. Гномы все сделали бы раза в три быстрее, благо привычны. И понимаем мы в рудном деле…

— Помолчи, — неожиданно прервал племянника Двалин, увлеченно обсуждавший с Хальком достоинства и недостатки жизни на поверхности земли. — Где это видано, чтобы гном человечьему колдуну или какой нежити в услужение шел?

— Да я так просто, — вздохнул Строри. — Все равно ничего не вернешь.

— Копают, значит, — в задумчивости пожевал губами Конан. — Интересно… А видел ее кто, штуковину эту?

— Большая она, — повторил гном. — Очень большая — и по людским, и по гномьим меркам. Гладкая, вытянутая. Поверхность черная с насеченными рунами в рост человека каждая. Туда, за облачную стену, Балин, сын Ниди, и Трайн, сын Фреки, ходили. Все видели, только близко подобраться не сумели.

— А как они вообще туда попали? — поднял в недоумении бровь Конан. — Я слышал, будто люди не могут миновать стены из тумана…

«Стена из тумана, — почему-то эти слова Конана зацепили меня. — Что-то очень знакомое. Кажется, совсем недавно мы видели такую стену…»

— Так то — люди, — отозвался Строри. Между прочим, гном уже изрядно окосел, но продолжал подливать себе пива. — Люди не могут, а гномы могут. У нас свое умение. По подземным ходам добраться можно — некоторые галереи не завалило.

— Понятно… — протянул киммериец и я углядел, как он бросил многозначительный взгляд на Мораддина. Не удивлюсь, если Конан надумает лично заглянуть к подножию пика Бушующих Ветров и посмотреть, во что превратились его подданные.

Строри много другого рассказал. Вот уже почти три луны Пограничье жило в страхе. Поначалу зеленый огонь ночами появлялся, затем, не разбирая дорог, пришли с полудня и полуденного заката стада чудовищ (хорошо хоть, на людей не нападали да деревни не грабили, а просто шли себе мимо). Последние седмицы под горами что-то гремит, земля изредка трясется, над Граскаалем зеленое зарево по ночам появляется. Неспокойно.

Гномы, лютой смерти избежав да на поверхность изникнув, вокруг Вольфгарда поселились. Эрхард деревья им рубить разрешил, чтобы дома строить. Дома хорошие получаются, теплые. Король надеется, что когда напасть сгинет, гномы все постройки людям оставят. Только не сгинет она никогда…

Строри картинно утер здоровенную слезу, появившуюся в уголке глаза и закончил свою печальную повесть вполне банально:

— Давайте еще выпьем? Могу угостить, да не пивом, а нашим, гномьим.

Знаю я, чем Строри попотчевать нас собрался. Отрава жуткая. Гномы это пойло «водкой» зовут. Специально зерно с дрожжами у людей покупают, потом перегоняют как-то, настаивают на травах или пахучем пещерном мхе. Однажды послы государя Дьюрина Эрхарду целый бочонок этого зелья подарили. Пить можно, только если разбавить водой или развести сладким квасом.

Строри нырнул под стол и с кряхтеньем вытащил небольшой пузатый жбан, залитый смолой и воском. Вышиб пробку, понюхал, сморщился. Ядреная, видать, водка.

— Наливай, — махнул рукой Двалин и подозвал еще двоих гномов, скучавших за соседним столом. — Судри, Фрар, идите к нам.

Гномы, раскланявшись с Конаном (по трактиру уже прошел слушок, что явился не кто-нибудь, а знаменитый киммериец, пристукнувший четыре года назад Бешеного Вожака), уселись на лавку и, не поморщившись, выпили. Когда Хальк, принявший от Двалина угощение, опрокинул в рот первую стопку, стол оказался забрызган — изнеженный господин библиотекарь под громкий хохот карликов и Конана некуртуазно выплюнул часть напитка обратно. А потом, отдышавшись, заорал:

— Отравили! Помру сейчас!

Конан налил остальным еще по порции и демонстративно выпил свою долю.

— Гадость, конечно, ужасная, — заключил он многозначительно. — Но как тепло внутри становится… Почтенный Двалин, давай споем. Я много всяких песен знаю…

— Я тоже, — встрял Хальк. — Конан, может быть, помнишь горские песни? Киммерийские например, или темрийские? В Темре хорошие баллады слагают…

— Темра? — заинтересовался я. Название было незнакомым, но звучало красиво. — А это где?

— Между Гандерландом и изгибом Немедийских гор, на полуночном восходе, — пояснил Конан. — Самая отдаленная провинция Аквилонии.

Выяснилось также (это рассказал Хальк), что темрийские земли населены мало. Горцы же вовсе не являются потомками хайборийцев, а происходят от древнейших племен, населявших закатные земли до завоевания. Они, будучи оторванными от аквилонской культуры, сохранили все старые обычаи и были славны способностями к стихосложению…

Пока библиотекарь излагал краткую историю Темры, не замечая, что его слова мало кому интересны, Конан сходил к хозяину Бютту и попросил лютню. Затем, вернувшись к столу, варвар прервал трепотню Халька, вручил инструмент, зная, что тот неплохо умеет играть, и уселся рядом. Господин летописец прошелся пальцами по струнам, некоторые подтянул — лютня была изрядно расстроена — и вопросительно посмотрел на киммерийца.

— Темрийскую?

— Давай, — согласился Конан. — Помнишь балладу о Макмэде? Которая на два голоса?

— Несомненно, — Хальк, подвинув заинтересовавшегося Двалина, устроился поудобнее и, бросив Конану: «Я говорю за тана, ты — за Макмэда», начал играть. Конан, сграбастав опустевший жбанчик, стоявший на столе, использовал его как маленький барабан, отбивая ритм.

Я никогда не слышал таких песен. У нас в Пограничье все намного проще — скальды рассказывают баллады о героях или битвах, воины обычно голосят малопристойные песни наемников, а женщины в деревнях любят петь о семье или о том, что видят каждодневно — о лесах, водопадах или синем небе.

С первых же строк я понял — темрийская баллада изображает разговор двух людей, правителя и воина. Хальк высоким тенором выводил речи тана Темры, а Конан низким глуховатым голосом говорил за главного героя — неизвестного никому Макмэда.

— Зачем ты покинул обители клана,

Где вьется вкруг вереска солнечный свет,

Где мерзнет заря, как смертельная рана

Над россыпью древних полночных планет,

Алан Макмэд?

— Уж лучше клинков ненасытная пляска,

И вьюга в предгорьях, и мрак, и туман,

Чем взгляд, лучезарнее неба над Темрой,

И сочные губы, и трепетный стан,

Не правда ли, тан?..

— Сердце леди Хайлэнда податливей воска,

Если джентльмен в бранных делах знаменит,

Когда дедовский меч его, поднятый к звездам,

О щиты чужестранцев победно звенит,

Потрясая зенит…

— Меч Макмэда не сломлен никем ни в турнире,

Ни средь битв ни в низине, ни на вольных холмах.

Но для леди Хайлэнда нет желаннее в мире

Песен рыцаря в черном, что сводят с ума

Женщин в клане Галмах…

— Мне понятен твой гнев, но поверь мне, как тану —

Бог не создал для мира неподатливых бед.

Уж тебя ли, герой, я испытывать стану,

Как сорвать с плеч врага и башку, и берет,

Алан Макмэд?

— Опоздал твой совет, ибо чаша испита,

И жестокий урок мной сопернику дан.

Там, где вереск поет у речного гранита,

Рыцарь в черном лежит, вечным сном обуян.

Я не лгу тебе, тан…

— Так зачем ты покинул обители клана,

Где вьется вкруг вереска солнечный свет,

Где навек упокоила рваная рана

Ненавистного барда, виновника бед?

Возвращайся, Макмэд…

— Не видать мне ни славы, ни свадебной пляски,

Пенный кубок не пить, не обнять тонкий стан.

Брошен плед мой в огонь, и в неистовом лязге

Гордых горских клинков клан Галмах гневом пьян,

Меня проклял, о тан!..

Рыцарь в черном, укравший сердце нежное леди,

Рыцарь в черном, затмивший ей песнями свет,

Он, уснувший навек в окровавленном пледе,

Рыцарь в черном — мой брат, Эдвин Макмэд…

[4]

Хальк взял завершающие аккорды и положил ладонь на струны. Строри, сидевший рядом со мной, тихо всхлипнул. Я неожиданно заметил, что вокруг нашего стола собрались гномы и люди — они стояли тихо-тихо и слушали. Когда замер последний звук лютни, Двалин встал и поклонился Хальку, а собравшиеся в круг сородичи старейшины забили в ладоши и начали восторженно орать.

— Ай да Хальк… — прошептал мне на ухо Мораддин. — Гномов нелегко растрогать, равно как и привлечь внимание человеческими песнями. Но если гному понравится, как ты поешь, станешь его другом навеки.

Хозяин трактира, упитанный и низенький месьор Бютт, тоже слушавший песню, вдруг поднял руку, глянул строго на служек и срывающимся голосом крикнул:

— Пива благородным господам из Аквилонии! За счет трактира!

Допелись. В Пограничье очень ценится золото, которым платят за еду. На золото можно купить теплые вещи, жилище, оружие, лошадей… Но больше всего ценится пища, хлеб насущный. Именно поэтому золото обменивается на нее, а не наоборот. А сейчас произошло невиданное — матерый трактирщик, умудренный опытом многочисленных предков, за одну песенку готов угощать абсолютно бесплатно!

Так как все присутствующие изрядно захмелели, в обеденном зале творилось нечто невообразимое. Я имею в виду то, что высокородные аквилонские дворяне из десятка Паллантида, вместе с командиром были приглашены к столу компанией молодых гномов и моментально нашли общий язык с карликами. Вино полилось рекой — как в переносном, так и в буквальном смысле: один из гномов, желая показать Паллантиду достоинства своего боевого топора, столь широко размахнулся, разрубая воздух, что перевернул бочку с драгоценным в Пограничье красным зингарским вином. Вкусно пахнущая виноградом жидкость разлилась на земляной пол, а гном, поскользнувшись, рухнул в темную лужу.

Все, включая хозяина, ответили на эту выходку дружным хохотом. Госпожа Бютт, занявшая место у стойки, скривилась, но промолчала. Уважаемая хозяйка «Танцующей лошади» подсчитывала немалую выручку — гномы были щедры на золото да и аквилонцы не скупились.

…Спустя некоторое время мы выбрались на улицу — проветриться. Уже стемнело, однако небольшая площадь перед постоялым двором была освещена факелами и кострами, возле которых грелась ночная стража Брийта. Мы вместе с Двалином и Строри, окутанные клубами пара, вырвавшимися из теплого обеденного зала, прогулялись до конюшни, взаимно уверяя друг друга в бесконечном уважении, а затем оказались свидетелями очень красивого поединка. Рослый и худощавый гвардеец Черных Драконов по имени Алгус решил померяться силами с гномом. Последний (как пояснил старейшина Двалин, носивший имя Ниди) был невысок — всего-то три с половиной локтя — но невероятно широкоплеч и силен. По уговору, дрались на топорах. Выбежавшие из трактира гномы и гвардейцы взяли поединщиков в круг и старательно сочувствовали им, выражая свое отношение к героям раскатистыми криками.

Так как и Алгус, и Ниди были изрядно пьяны, лезвия рассекали лишь воздух. Но вскоре гном особенно изощренным приемом выбил у гвардейца топор, ударом обуха в грудь завалил его в сугроб и, не устояв на ногах, упал сам. Поднявшись, Ниди громко заорал, что хочет угостить нового знакомого и вытянул из пояса маленький слиток золота. Уронил, конечно. Все присутствующие начали рыться в наметенном суровыми полуночными ветрами сугробе, а мы отправились обратно в трактир, потому что замерзли на холодном воздухе.

Хальк, пока мы ходили гулять, препоручил свою белую зверюшку одной из девиц матушки Бютт, надо думать особо ему приглянувшейся. Когда я подходил к столу, маленький синеглазый зверек сидел перед дородной грудастой девой, жевал сладкое угощение и смотрел на окружающих невинным взглядом новорожденного.

Я уже поминал, что Хальк начал обучать найденное в Ямурлаке существо человеческому языку. Оно старательно повторяло услышанные от людей фразы, иногда пыталось сложить отдельные слова вместе, в целое предложение, но было известно — тварь пока не может разговаривать по-людски. А сейчас…

Едва мы расселись по лавкам, а рыжий Строри начал разливать «водку» по серебряным стопочкам, тварюшка переползла со стола на плечо Халька и громко изрекла с изрядным акцентом:

— Мы все сидим Брийт. Тебя зовут, — розовый пальчик передней лапки коснулся щеки библиотекаря, — Хальк. Ты писать книжки.

Конан откровенно заржал, а Мораддин ехидно посмотрел на загордившегося Халька. Летописец снял зверька с плеча, посадил перед собой на столешницу и, раздельно выговаривая слова, спросил:

— Я, — он приложил руку к груди, — я — Хальк. А как тебя зовут?

Существо по-птичьи наклонило голову, рассматривая библиотекаря, ткнулось острой мордочкой ему в рукав тигеляя и пискнуло:

— Меня звать Тицо. Я маленький. Я долго спал. Пошли все в жопу.

— Та-ак, — протянул Хальк. — Ваше величество, кто научил Тицо подобным гадостям? Я, кажется, много раз просил оставить зверька в покое!

Конан искренне расхохотался, да и мы с Мораддином к нему присоединились. Уж больно смешно было слышать от маленького существа с белоснежной пушистой шкуркой и невинными голубыми глазками речи наемников.

— Забудь, Хальк, — сквозь слезы прохрипел киммериец. — Пускай учиться жить в большом мире, а не в Ямурлаке!

Хальк остался недоволен. Он взял на руки зверя, пересел подальше и начал с ним сюсюкать. Судя по иногда озарявшейся радостью физиономии барона Юсдаля, Тицо отвечал правильно.

А мы продолжали веселиться. Господин Бютт и трактирная прислуга едва успевали менять кружки, а старейшина Двалин, позвав нескольких сородичей, с чувством исполнил гномью песню, из которой я запомнил лишь несколько строк:

Изгиб секиры острой блеснет при лунном свете,

Стрела из арбалета пронзит тугую высь.

Тут и слепой увидит, что, вопреки советам,

У логова дракона все гномы собрались.

Вперед выходит Дьюрин с длиннющей бородою,

Дракону из пещеры он грозно молвит: «Брысь!»

А ящер усмехнулся, подумав плотоядно:

«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…»

Для дракона, разумеется, все кончилось плохо. Гномы ящера запинали, сокровища поделили, а потом начали пить вино. Смешная песня…

Я не помню, кто и как отвел меня спать в комнату. Вспоминаю лишь, что глубокой ночью в дверном проеме появился Конан, разбудив меня, сбросил куртку и сапоги, зашвырнул в угол портянки и свалился на широкую постель рядом со мной. Мораддин, подошедший вслед за королем, устроился на полу. Потом я провалился в дрему и не видел никаких снов.

Все-таки гномы — хороший народ. Гостеприимный и добродушный. Но пить с ними нельзя ни людям, ни оборотням… Перепьют. Уж больно крепки они, как в битве, так и в застолье.

Утро началось скверно. Рассвет тринадцатого дня третьей осенней луны я запомню надолго.

Великие Боги, Митра и чтимая Иштар, ну почему всегда лучшее оборачивается худшим? Только лишь минувшим вечером мы пили вино и водку с уважаемым Двалином, сыном Зиланта, и его рыжебородым племянником… Пели хорошие песни, заигрывали с девицами матушки Бютт, ходили гулять по Брийту… Как было хорошо! И никаких подземных чудовищ, дворцовых интриг или взбесившихся оборотней.

Нас разбудил громкий, настойчивый и непрерывный стук в дверь. Двери, между прочим, в трактире Барли Бютта толстенные, навешены на три петли и сделаны из добрых сосновых досок. Такие притворы сломать практически невозможно, а если задвинуть тяжелый железный засов, можно подумать, будто ты находишься в крепости с окованными сталью воротами.

— Кого принесло в такую рань? — простонал Конан и, повернувшись на бок, сильно толкнул меня локтем. — Эй, Мораддин, ты пил меньше всех. Пойди открой! Пожалуйста…

Граф Эрде, лежавший на полу возле кровати, завернувшись в теплые овчинные тулупы, поднял голову и, неодобрительно посмотрев на киммерийца, проворчал:

— И почему я должен вечно исполнять роль прислуги? Конан, я прошу тебя как короля — запрети свите пить с гномами. Светлый Митра, как голова болит…

Однако Мораддин поднялся на ноги и пошел открывать. Я одним глазом наблюдал за ним. Со стороны коридора некто продолжал молотить по двери увесистыми кулаками. Грохот стоял невообразимый.

Мораддин повозился с засовом и, наконец, дверь распахнулась. Я увидел Паллантида, одетого лишь в рубаху да теплые штаны. За плечом легата виднелась бледная физиономия месьора Барли Бютта. Хозяин, если судить по заплывшим глазкам и взъерошенной шевелюре, был только что поднят с постели.

— Милорд граф, — Паллантид быстро кивнул Мораддину. — У нас беда. Где государь Конан?

— Дрыхнет, — сообщил Мораддин. — Что случилось на этот раз?

Паллантид невежливо отстранил графа Эрде и прошел в комнату. Конан, все еще лежавший на постели, приподнялся на одном локте и мрачно воззрился на своего верного гвардейца.

— Паллантид, какого демона?.. — король был недоволен потому, что его столь рано разбудили. — Твои лейтенанты подрались с гномами? Или разгромили по пьяному безобразию обеденный зал?

Паллантид, этот вышколенный и умеющий держать себя дворцовый служака, неожиданно вытянулся и холодным, бесстрастным голосом сообщил:

— Мой король, минувшей ночью был убит лейтенант гвардии Алгус, а с ним — младший офицер, барон Тергин, остававшийся на страже в коридоре. Только что мне доложили: у нескольких наших лошадей, помещенных в конюшню господина Бютта, подрезаны сухожилия. Месьор Барли Бютт послал за пятидесятником стражи Пограничья. Государь, что будем делать?

Конан несколько мгновений раздумывал, затем вскочил с постели, быстро намотал портянки и натянул сапоги. Мораддин, стоявший у дверного проема, не дожидаясь приказов, подошел к столу и, взяв лежавший там ремень с ножнами, опоясался. Я, будучи пока не в силах уложить в голове короткий рассказ Паллантида, потянулся к своим сапогам.

«Что происходит? — мысли проносились в моей голове с быстротой молнии. — Кому нужно было убивать гвардейцев и калечить лошадей? Клянусь всеми богами, оказывающими покровительство нашему племени — мы ввязались в игру, где можно выиграть жизнь, либо, проиграв, оказаться в могиле…»

Мы втроем — я, Конан и Мораддин — вышли вслед за Паллантидом и потерявшим дар речи трактирщиком Барли Бюттом в коридор. За пять шагов от двери нашей комнаты на деревянном полу лежало тело младшего офицера Тергина.

— Убит ударом ножа в глаз, — Мораддин наклонился над трупом и старательно рассматривал страшную рану. Затем граф Эрде осмотрел руки мертвеца, расстегнул воротник на шее и ощупал кожу. — На первый взгляд следов борьбы нет. Он явно не ожидал удара. Паллантид, что именно этот молодой человек делал в коридоре ночью?

— Я вечером запретил барону Тергину пить хмельные напитки, — отчеканил легат. — Молодой барон был обязан постоянно находиться неподалеку от комнаты короля. Если бы появились недоброжелатели, Тергин разбудил бы остальных гвардейцев. После того, как Ваше величество ушли спать, барон оставался в коридоре.

Невероятно… Теперь ясно, что среди нас есть, как выразился Паллантид, «недоброжелатель». Однако встают другие вопросы. Гвардейца убили тихо и никто до самого утра не поднял тревоги. Что мешало убийцам проникнуть в нашу комнату? Засов? Есть способы открыть его бесшумно. Или они испугались? Граф Мораддин — отменный воин, Конан за годы бесконечных странствий по миру приобрел громадный опыт в драках, как с оружием, так и без него. Я тоже могу постоять за себя…

— Идемте дальше, государь, — холодно произнес Паллантид. — В обеденный зал.

Мы спустились по лестнице. Девочки матушки Бютт не успели прибраться до открытия трактира, и потому в главной зале все было оставлено нетронутым. На полу черепки от разбитой вчера посуды, две-три сломанных лавки, столы не вытерты, а посуда не помыта… Неподалеку от стойки, возле стола, где мы вчера возглашали тосты за здоровье старейшины Двалина, простерлось тело лейтенанта Алгуса. Того самого, что вызвал на поединок гнома.

— Не понимаю, — качал головой Мораддин. — Конан, Веллан, посмотрите! Алгус убит тем же приемом — удар ножа в глаз. А вот и оружие…

Тело лейтенанта находилось возле деревянной скамьи с широким сиденьем. Возле правой ножки скамьи лежал окровавленный нож. Клинок был дорогой, украшенный кристаллами горного хрусталя и с костяной рукоятью. Оружие не боевое, а скорее, используемое как украшение. Самым печальным было то, что на гарде была выбита метка — «Х. Ю. Ганд.»

«Хальк, барон Юсдаль из Гандерланда.»

— Та-ак, — низко протянул Конан, осмотрев кинжал. — Поверить не могу. Этого не может быть.

— Не может, — кивнул Мораддин. — Однако и лейтенанта Алгуса, и барона Тергина убили именно этим ножом.

Граф Эрде, коснувшись лица убитого, показал характерный разрез, который могло оставить только узкое лезвие с зубцом на кончике. Зубец на кинжале был сделан для того, чтобы удобнее разрезать пергамент…

— Где Хальк? — с угрюмым спокойствием спросил Конан. — Честно говоря, я не верю, что это сделал он. Однако расспросить Халька необходимо…

Мы рванулись обратно, на второй этаж трактира. Комната Халька располагалась почти напротив нашей, лишь чуточку подальше. Киммериец вознамерился ударить в дверь кулаком, чтобы пробудить спящего летописца, однако створка приоткрылась, едва рука короля коснулась ее. Не заперто.

Мы вошли. Сначала Конан и Паллантид, за ними я и Мораддин. Почтенный хозяин, не произнесший и единого слова, остался в коридоре.

Хальк спал в кресле. На постели похрапывал старейшина Двалин, а возле нее, завернувшись в дорожный плащ барона Юсдаля, почивал Строри. Неподалеку от племянника старейшины стояла сплетенная из ивовых прутьев корзина. Сквозь прорехи было видно, что белая зверюшка по имени Тицо спит, свернувшись калачиком на дне. Благолепие…

Конан, прогрохотав сапогами по дощатому полу, решительно подошел к барону Юсдалю и грубо потряс его за плечо.

— Поднимайся! — рявкнул король.

Летописец встрепенулся, протер глаза ребром ладони и недоуменно воззрился на киммерийца.

— Уже едем? — слабым голосом вопросил Хальк. — Конан, посмотри за окно, солнце только восходит!

Гномы, разбуженные голосами, зашевелились. Строри, вынырнув из-под плаща, непонимающе посмотрел на ворвавшихся в комнату людей, а почтенный Двалин глубоко вздохнул.

— Хальк, — преувеличенно спокойным голосом начал Конан. — Убили двоих наших. Ночью. Никто не видел, как. Возле тела Алгуса мы нашли твой кинжал. Если это сделал ты — лучше признайся сразу.

— Спятили, да? — воскликнул Хальк, метнувшись к столу, на котором лежал его пояс с ножнами. — Зачем? Зачем мне убивать своих? Какого демона?..

Он схватил широкий гандерский пояс и оторопело уставился на пустые ножны. Кинжала не было.

— Что ты делал ночью? — этот вопрос задал Мораддин. — Когда мы с Конаном уходили спать, ты еще сидел внизу.

— Правильно, — растерянно кивнул Хальк. — Потом я пригласил уважаемого Двалина и его племянника к себе. Мы долго разговаривали. Глубоко за полночь Строри сходил вниз, за едой. Спать мы легли перед самым рассветом и все это время были вместе.

— Тела не успели остыть, — заметил Мораддин, посмотрев на Конана. — Следовательно, наших гвардейцев убили совсем недавно.

— Досточтимый Хальк абсолютно прав, — сказал Двалин. Гном посматривал на нас серьезно и с опаской. Он видел, что свита Конана раздражена и наверняка предполагал худшее — в убийстве, по человеческому обыкновению, обвинят инородцев. — Мы постоянно находились вместе с молодым бароном и вели многоразличные беседы. Он никогда не оставался один.

— …Таким образом, — продолжил Мораддин речи старого гнома, — получается, что некто, после того, как вы заснули, пробрался в вашу комнату, взял кинжал Халька, убил гвардейцев а затем бесследно исчез. И заодно успел подрезать сухожилия лошадям.

— Постойте! — вдруг выкрикнул Хальк. — Как были убиты Черные Драконы?

— Ударом твоего кинжала в глаз, — подал голос Паллантид. — И что дальше?

— Вот как… — Хальк вскочил и зашагал по комнате взад-вперед. Некоторое время стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь шумом его шагов. — Конан, мне это не нравится.

— Почему? — холодно спросил король.

— Вспомни события последнего дня в Тарантии. Как пытались убить нашего грифона? Ударом клинка в глазницу! Тогда нашли кинжал Веллана, — разбуженный громкими речами Халька белый зверек зашебуршился в своей корзинке и вызывающе пискнул. Летописец машинально подошел к ней, быстро открыл замочек маленьким ключом и взял Тицо на руки. Мораддин неожиданно подошел к Хальку, ладонью повернул мордочку зверька к себе и спросил:

— Тицо, ты не видел, кто входил ночью в комнату?

— Оставь зверюшку в покое, — буркнул Хальк. — Она недостаточно знает наш язык, чтобы отвечать.

Но тут тварь из Ямурлака громко выговорила:

— Человек. Ходить тут. Тихо ходить, все спать.

— Та-ак, — протянул граф Эрде. — Нашли свидетеля… Какой человек, ты можешь сказать, Тицо? Большой, маленький? Волосы длинные или короткие?

— Темно, — ответствовало существо. — Я не видеть. Человек. Все спать. Люди с борода спать, Хальк спать. Не знаю.

— Мне думается, уважаемые господа, что мы, говоря прямо, оказались в заднице, — вздохнув, доложил Хальк, выслушав речи своего любимца. — А самое неприятное в том, что убийца находится в отряде. И едет с нами из самой Тарантии.

— Логично, — кивнул Мораддин. — На грифона и на гвардейцев покушались одинаковым способом. И тогда, и сейчас пытались бросить подозрение на невиновных. Я посмотрел, как выглядели раны — удар был несильным, нож вошел в глазницу параллельно земле, под прямым углом. Вывод таков: действовал знакомый всем нам человек, ростом повыше убитых и знающий, на кого можно в данный момент свалить вину.

— Отличные приметы, — хмуро усмехнулся Конан. — Любой подходит. Что я, что Паллантид, что Хальк…

Тут я решил, что нужно вмешаться в разговор. В голову пришла неожиданная мысль. Недаром я оборотень.

— Подождите немножко, — я вышел вперед. — Перво-наперво хочу сказать, что нас пытаются поссорить. Согласны?

Остальные кивнули.

— Далее. Некто очень не хочет, чтобы мы ехали в Пограничье. Самый простой способ остановить наш поход — убить короля. Однако минувшей ночью Конан находился в одной комнате со мной и Мораддином. Его было не достать. Сейчас нас предупредили. Это второе предупреждение, если первым считать покушение на Энунда.

— Что ты предлагаешь? — буркнул киммериец, посмотрев на меня исподлобья. — Вернуться в Тарантию? Никогда не отступал и теперь не желаю!!

— Я предлагаю найти убийцу. Прямо сейчас.

— Но как? — поднял брови Мораддин. — У нас нет никаких свидетельств, кроме слов Хальковой зверюшки.

— Да очень просто. Сидите и ждите, сейчас приду.

Я выбежал из комнаты бибилиотекаря, оставив там разозленных, настороженных людей и недоумевающих гномов. Нырнул в дверь нашего с Конаном покоя, быстро разделся и лег на пол. Спустя несколько мгновений мое тело изменило облик.

Я — волк. И теперь я могу чувствовать гораздо больше, чем пребывая в теле человека. Все-таки хорошо быть оборотнем. Улавливаются даже самые слабые запахи — вот здесь лежали портянки Конана (фуу…), здесь спал Мораддин. Кровать пахнет мной самим. Из коридора наплывает запах крови. И смерти.

Никто не удивился моему превращению. Месьор Бютт и гномы знают, что оборотни живут по соседству и не боятся, а из нашей компании глаза на лоб полезли только у Паллантида — легат лишь единственный раз видел, как я превращаюсь и не привык к особенностям оборотней. Впрочем, гвардеец промолчал.

— Ну? — Конан посмотрел на меня сверху вниз. — Хочешь проверить запахи?

— Р-р, — рыкнул я утвердительно, развернулся, выбежал в коридор и обнюхал тело Тергина. Кровь, запах мозга и еще что-то непонятное. Никогда не сталкивался с подобным. Человек, оборотень или гном так не пахнет. Обычно так воняет «чужим». Запах магического предмета, демона, духа, воплощенного в тело… Только этот «чужой» все-таки пахнет по-другому. Нет ощущения принадлежности к нашему миру… Великие боги, благостная Иштар и Светлый Митра, да что же здесь произошло?

Я со всех ног ринулся вниз, к трупу Алгуса. То же самое. Непонятный чужой запах здесь ощущается слабее — его перебивают ароматы проходивших здесь людей и гномов. Но все равно… Здесь был чужой . Постойте, постойте, кто в нашей компании может быть чужим?

Перемахивая сразу через три ступени, я оказался наверху. Вошел в комнату. Ткнулся носом в Халька и Конана. Потом в Паллантида. Люди. Самый обычный запах, ничего странного. Господин Барли Бютт тоже пахнет человеком, а еще кухней и пивом. Двалин и Строри отличаются — запах гномов, давно, впрочем, мне знакомый. Мораддин пахнет интересно — чуточку гном и чуточку человек. Еще ощущается аромат масла, которым смазывают оружие. Стоп, а это что?

Ах да, разумеется… Маленькая белая тварь на руках у Халька. Пожалуй, только ее могу назвать чужой. Однако, похоже пахли Энунд и прозрачный сармак, оставшийся в Тарантии. Просто необычное животное. Ничего общего с запахом убийцы-»чужого». Нич-чего не понимаю!

Оп-паньки! Как я раньше не заметил! Почему-то в комнате Халька немного сильнее пахнет «чужим». Устойчивый запах, пускай и слишком слабый. Если вспомнить речи Тицо, убийца заходил сюда. Но куда он пошел потом? Я обнюхал порог комнаты, пол коридора — ничего. Такое впечатление, что злодей растворился в воздухе, а воплощался только рядом с телами жертв. Или это колдовство, или существо, убившее гвардейцев и попортившее лошадей, обладает удивительными качествами.

Потом меня отвели в конюшню, но и там ничего выяснить не удалось. «Чужой» здесь был, но куда исчез?

Я начинаю понимать, что ввязался в очень нехорошую историю, по сравнению с которой даже охота за Бешеным Вожаком может показаться лишь небезопасной прогулкой.

Нас провожали и гномы во главе с Двалином и Строри, и Барли Бютт с семейством. Трактирщику досталось больше всех — месьор Бютт пришел в ужас от того, что в его знаменитом постоялом дворе случилась подобная неприятность. Он долго извинялся перед Конаном, даже хотел заплатить виру. Киммериец отказался. Приказал только отправить тела погибших гвардейцев обратно в Аквилонию и выдал Барли полсотни золотых кесариев новой чеканки для обеспечения подвод и заказ домовин у местного плотника. Господин Бютт, раскланявшись, сказал, что сделает все в точности.

Сухожилия на передних ногах подрезали семерым нашим скакунам. Следовательно, некоторые гвардейцы остались без заводных лошадей и вынуждены были сгрузить поклажу на своих. Разумеется, мы могли купить в Брийте трех-четырех коняг, но это были обычные рабочие лошади, непривычные к дальним переходам. Поэтому Конан решил раздобыть лошадей в Вольфгарде, благо золота мы с собой взяли предостаточно.

Пускай я и рассказал королю о том, что обвинение не может упасть ни на кого из нашего отряда, среди аквилонцев появилась нехорошая подозрительность. Кто знает, может быть, этого и добивался неизвестный ублюдок, чью совесть уже отяготили два убийства? И мы не знаем, выживет ли оставшийся в Тарантии грифон…

Распрощавшись с Кетилем, возглавлявшим стражу ворот, с гномами и хозяином «Танцующей лошади», отряд вышел на заснеженную дорогу, ведущую к полуночному восходу. Спустя день и ночь мы должны были оказаться у деревянного тына Вольфгарда. В столице нас ждали король Эрхард и стигийский волшебник Тотлант.

А ближе к полуночи, в горах Граскааля, по-прежнему бушевал зеленый огонь и твари, созданные из людей, старательно выкапывали упавшую с неба гору.

Мы не знали, чем кончится поход. Однако надеялись на лучшее.

Через две лиги после Брийта Конан, посмеиваясь, первым начал кидаться в нас снежками…

Глава пятнадцатая

РИНГА, ВТОРОЙ РАССКАЗ

Аквилония, королевский дворец в Тарантии.

1 день третьей осенней луны, 1288 г. Утро и далее.

«…Внезапно полученные от государя Пограничного королевства известия заставили правителя Аквилонии отправиться в это далекое полуночное государство, в надежде, что появится возможность до конца раскрыть тайну внезапного появления и столь же внезапного исчезновения зеленого подземного огня. Столица осталась на попечении герцога Пуантена Просперо и канцлера Публио Форсезы.

В это же время в Тарантию тайно прибыл конфидент Трона Дракона, имевший поручение в точности вызнать положение дел в Аквилонии, а также принять меры по защите жизни правителя этой страны. Ибо Немедии были вовсе ни к чему кровопролитные раздоры в соседнем государстве и небезызвестный Вертрауэн предпочел бы видеть короля Аквилонии живым, а не мертвым…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

В иное время путешествие из Ианты в Тарантию могло бы стать очень приятным. Но я отправилась в путь, не посоветовавшись с астрологом (впрочем, я все равно ни на сикль не верю этой высокоученой братии) и держа на уме только необходимость как можно скорее добраться до Аквилонии. За что и поплатилась. И за собственную леность тоже — стоило чуть больше обращать внимания на слухи, гулявшие по столице блистательного Офира.

Дорога, на которую я отвела самое большее пять дней, заняла у меня целую седмицу и вымотала так, будто я по глупости отправилась пешком на другой конец света.

Мои неприятности начались уже на рубежах Офира и Аквилонии. Акола, пограничная крепость, была переполнена беженцами с заката, а служащие пограничного департамента носились по уши в мыле, пытаясь сообразить, как им проверить подорожные у такого количества народу. Вдобавок, большая часть проезжающих сорвалась с места в крайней спешке, и, разумеется, не озаботилась выправкой необходимых документов. Когда убегаешь, очень трудно помнить о всех этих бумажках.

Кто процветал в Аколе в это время — так это содержатели постоялых дворов и торговцы вьючными да ездовыми животными.

Наконец, канцелярские крысы поступили так же, как поступают в подобных случаях все чиновники мира. Они закрыли границу «до выяснения сопутствующих обстоятельств и особого решения государственных властей». В городе немедленно поднялась паника, грозившая перерасти в бунт.

Я все же сделала попытку нахально проскочить на другую сторону, но меня задержали. Поняв, что официального разрешения пересечь границу я могу прождать хоть до самой зимы и наслушавшись пугающих рассказов о неведомой полуночной угрозе, я решила, что мир не рухнет от маленького нарушения законов. Моя колесница миновала невидимую черту, разделяющую владения двух государств, в полутора лигах от Аколы, на всем скаку пролетев мимо заставы изумленной пограничной стражи. Я слегка пуганула этих вояк, чтобы они не вздумали меня останавливать, а уж тем более — устраивать погоню. Нет, я люблю острые ощущения, но сейчас мне было некогда.

Миновав границу, я выбралась на широкий тракт, ведущий к Шамару. Там меня ожидало новое разочарование — дорога оказалась плотно забитой повозками и всадниками. Частью люди возвращались по домам, частью пытались выбраться из страны. Столь противоречивые действия объяснялись прошедшим слухом об очередном вмешательстве богов в людские дела и избавлении мира от непонятной подземной угрозы. В божественное провидение мне как-то не верилось, и я предположила, что в Аквилонии действительно случилось нечто из ряда вон выходящее и сгубившее источник неведомого зеленого пламени.

Вскоре я услышала и многократно повторенное название «Ивелин». Такое имя носил небольшой городок во владениях герцогства Танасульского, полностью разрушенный во время разрыва земной тверди. Видимо, зеленое пламя выбрало неподходящее место, чтобы в очередной раз извергнуться на погибель людскому роду. То ли разрушение почвы вызвало извержение спящего до поры вулкана, то ли подземный огонь сам себя залил водой из близлежащего озера… Большинство рассказчиков, разумеется, валило все случившееся на богов. Однако я уже многократно убеждалась, что Высшие Силы не слишком озабочены творящимся на подвластной им земле. Значит, оставалось только проявление не слишком известных нам сил природы… или дело рук людских. Люди вполне способны порой натворить такое, что богам и в страшных снах не снилось.

Таинственные заговорщики, заставившие меня сорваться с места, тоже поминали городок Ивелин и утверждали, будто к его гибели имеет прямое или косвенное отношение не кто иной, как правитель страны. Не знаю, не знаю… В своей одержимости они вполне могут приписать не приглянувшемуся им королю Аквилонии еще и не такие грехи. Может, он и в самом деле был там… Неплохо зная характер Конана, я могу с веским на то основанием утверждать, что киммериец не стал бы отсиживаться в столице, если его владениям угрожала подобная нешуточная опасность. Разумеется, киммериец помчался бы на место происшествия, дабы самолично убедиться, что именно произошло. А если у него появился хоть малейший шанс как-то вмешаться, он даже бы не задумался, а начал действовать.

Впрочем, зачем гадать? Доберусь до столицы и сама все узнаю.

Спустя три дня после выезда из Ианты я пересекла Тайбор и влетела в Шамар. Моя бедная измученная четверка лошадей еле держалась на ногах, а мне еще требовалось разыскать постоялый двор, принадлежащий служащему Немедии человеку. Там я смогу немного выспаться, поменять лошадей на свежих и продолжу путь.

Я слишком рано понадеялась, что мои дорожные неурядицы закончились. За Шамаром стало еще хуже. Осень уже добралась до этих пределов Аквилонии, и дожди старательно размывали тракты, превращая их в длинные грязные проселки. Беженцев здесь оказалось не меньше. Несколько раз мне приходилось сворачивать и искать обходные дороги, либо же гнать лошадей напрямик через убранные поля. Колесница намертво увязала в размокшей земле, кони выбивались из сил, а я начинала медленно впадать в бешенство. Спрашивается, чего ради я несусь через всю страну? Неужели треклятый варвар не в состоянии сам разобраться со своими заговорщиками или кто они там? А если не может — нечего было сворачивать шею Нумедидесу и лезть на освободившийся трон! Шлялся бы себе и дальше по миру! Дайте мне только добраться до Тарантии, а там я все ему выскажу!

На утро восьмого дня моего затянувшегося путешествия сквозь пелену моросящего дождя проглянули высокие башни на стенах вокруг столицы Аквилонии. Обрадованные лошади рванули резвее, а я сделала настоящую глупость, не придержав их. Колесница неудержимо заскользила по слою жидкой грязи к обочине дороги, а спустя еще миг раздался громкий хруст ломающегося дерева и паническое конское ржание. Тяжелая четырехколесная повозка на какое-то краткое время зависла на склоне, а затем рухнула на бок, увлекая за собой бьющихся лошадей. Я еле успела выпрыгнуть, поскользнулась и замечательно растянулась в раскисшей глине, вымазавшись по уши.

Добро пожаловать в Аквилонию, Ищейка!..

Дышло колесницы сломалось, одно из колес укатилось, часть моих вещей разлетелась, но лошади, к счастью, не пострадали. Я стояла на обочине под мелким дождиком и не знала, смеяться мне или для разнообразия порыдать над своей невезучестью. Лишиться повозки под самыми стенами города!

Однако ехать-то надо.

Пришлось спускаться вниз, разрезать уцелевшие постромки, вытаскивать на дорогу заупрямившихся и испуганных лошадей, а потом снова лезть вниз и собирать рассыпавшееся и немедленно перепачкавшееся барахло. Я мельком пожалела, что в моих запасах не оказалось седла, потом выбрала наиболее крепко выглядевшего конька и принялась сооружать уздечку и какое-то подобие сбруи. Как ни жаль, но остальных лошадей придется бросить. Вести их за собой в город мне некогда. Ничего, вокруг Тарантии полно деревень, а их обитатели наверняка не позволят бедным животным долго бродить беспризорными.

Свернутый в несколько раз и привязанный обрывками ремней плащ, конечно, лишь отдаленно напоминал седло, однако меня уже не волновало, насколько нелепо я выгляжу. Вся равно я насквозь промокла, извозилась в липкой грязи, в сапогах что-то противно хлюпало, и мне очень хотелось кого-нибудь прикончить. Прямо здесь и сейчас. Для обретения душевного равновесия.

Стража у городских ворот уставилась на меня со смесью легкого недоумения и откровенного презрения. Моя подмокшая подорожная изучалась старшим охранником с таким вниманием, будто это был подлинный документ времен Ахеронта. Наконец, после долгого и не совсем вразумительного выяснения, кто я и что мне тут понадобилось, стражники приказали уплатить пять золотых и пропустили, презрительно свистнув вслед. Похоже, сегодняшним хмурым утром я оказалась единственным человеком, прибывшим в столицу через эти ворота.

Я ехала по широкой пустынной улице и размышляла. Занудный дождь прекратился, и это было единственным, что радовало мою измотанную душу.

Требовалось придумать, как мне поступить. Будь у меня время, я бы обставила все так, как полагается — разыскала человека, который меня приютит или поможет разыскать подходящее жилье, расскажет о дворцовых и государственных делах, сообщит, на кого можно положиться, а на кого нельзя… Да только, как назло, нет у меня лишнего времени. Я обязана немедленно начинать действовать.

Можно, конечно, поехать во дворец и прямо попросить встречи с королем. Если стража не прогонит меня тут же, как увидит, то я найду способ заставить их меня выслушать. Но весь вопрос в том, стоит ли это делать? Что может дать разговор с Конаном, кроме общих давних воспоминаний да расспросов о нашем нынешнем житье-бытье? Киммериец еще во время нашего краткого знакомства прекрасно усвоил, что мне доверять не стоит. Даже если я расскажу о возможном заговоре, он просто примет это к сведению и все. Я не получу взамен ничего, ни единого словечка.

Значит, разговор с Его величеством королем Аквилонии пока откладывается. Однако проникнуть во дворец необходимо. Возможно, пожив там десяток-другой дней, я разберусь, что к чему. А главное — находясь во дворце, я смогу присмотреть, чтобы ничего не случилось…

Остается самая малость — попасть в Тарантийский замок.

Я перебрала все имевшиеся возможности. При Нумедидесе Пятый департамент держал в столице Аквилонии целую армию лазутчиков и вовсю пользовался услугами людей, недовольных старым королем. После смены власти мы потеряли большинство сочувствующих нам горожан, а новая сеть осведомителей еще не создана. Как ни досадно, придется использовать единственный оставшийся в моем распоряжении способ. А значит — снова разыгрывать представление, чтобы не навлечь подозрение на человека, к которому я собираюсь наведаться.

Что-то у меня сегодня не подходящее настроение для лицедейства.

На улицах начали появляться редкие прохожие и первые торговцы. На меня никто не обращал внимания, чему я только порадовалась.

Тарантия не слишком изменилась с тех времен, когда я побывала здесь в последний раз. А случилось это года три назад… Все тот же огромный величественный город, раскинувшийся по обеим берегам неторопливо бегущей на полдень реки, те же изъеденные временем каменные львы на углах улиц, тот же постепенно нарастающий невнятный гул — голос большого города… Я люблю города с их скоплением людей. Когда судьба забрасывает меня в какие-нибудь дремучие леса или малонаселенные местности, я начинаю шарахаться от каждой тени и становлюсь не в меру подозрительна. Многотысячный город же — самое подходящее для меня место.

В конце улицы замаячили остроконечные крыши на подъездных башнях дворца. Сюда, к внушительного вида трехэтажному зданию из серого и темно-красного камня, я и приехала. Приунывший конек процокал по булыжникам небольшой площади, затем по мокрым доскам подъемного моста, переброшенного через отведенный из реки канал, и остановился перед массивными открытыми воротами. Над въездом в королевский дворец скалилась привычная львиная голова, под ней мокрой пестрой тряпкой свисало знамя страны.

Гостеприимно распахнутые настежь створки еще ничего не означали. За ними тянулся длинный, освещенный тускло горевшими в сыром воздухе факелами, внутренний проезд. И примерно на полпути его перегораживала кованая тройная решетка. Которая, разумеется, была опущена, а маленькая калитка в ней заперта на внушительно выглядевший засов.

Хвала богам, мне не пришлось надрываться и звать стражу. Стоило мне натянуть поводья и остановиться возле решетки, как до меня сразу же донеслось:

— Кто, по какому делу, по чьему вызову?

«Госпожа Ринга, графиня Эрде, тайная служба Немедии, по вопросу устроению заговора и покушения на вашего короля», — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. Вряд ли эти серьезные молодые люди в черной форме дворцовой стражи расположены пошутить. Кроме того, простой стражник вряд ли знает о существовании нашей тайной службы, в просторечии именуемой «Вертрауэном», по названию одного из бельверусских дворов, где и расположилось это незаметное, но такое необходимое государству учреждение.

— Гонец к графине Аттиос из ее поместья с письмом от управителя, — отчеканила я. Кажется, никому из стоявших по ту сторону решетки не пришло в голову, что перед ними не мальчишка, а женщина. Впрочем, трудновато в полумраке определить пол закутанного в промокший дорожный плащ человека. А голос у меня всегда был похож на мальчишеский.

— Подтверждение есть? — осведомился старший караула.

— А как же, — я порылась по карманам, вытащила маленькое колечко с красным камешком и просунула его через переплетения решетки. — Велено передать Ее светлости.

— Жди, — донеслось до меня.

Ну что ж, подожду. Раз я гонец, то мне возражать не положено. Надеюсь, у графини достаточно влияния, чтобы по ее приказу меня пропустили во дворец… И что Ее светлость не забыла об условленном знаке. Чего доброго, еще испугается и заявит, что знать не желает никаких гонцов или отправит меня в город. Тогда придется срочно выискивать другой способ проникновения.

Ждать мне пришлось долго. К тому времени я успела окончательно замерзнуть и обнаружила, что ужасно хочу есть.

Наконец один из стражников, ушедший неизвестно куда с моим колечком, вернулся и махнул рукой: «Пропускайте!»

Хорошо смазанный засов беззвучно отодвинулся, калитка распахнулась и я въехала в коронный замок Аквилонии.

— Мда-а, — только и сказала графиня Аттиос, когда меня по бесконечным коридорам и лестницам провели в ее уютные покои.

Добавить к сему краткому, но выразительному междометию было нечего. Я даже не рискнула войти в комнату — с моего плаща текли потоки грязной воды, а топтаться измазанными глиной сапогами по пушистым коврам… Меня слишком хорошо воспитывали, и я ценю красивые вещи. Если я пройдусь по ковру — его можно смело выбрасывать.

— Здравствуй, Эви, — нарушила я затянувшее неловкое молчание. — Приютишь или мне разворачиваться и отправляться искать гостиницу?

— Я так и знала, что кто-нибудь из вас непременно объявится, — горестно вздохнула Эвисанда. — Ладно, оставайся, не гнать же тебя… — она потянулась за колокольчиком, а вбежавшей на звон служанке приказала:

— Бассейн, чистую одежду и комнату для моей гостьи.

— Еще поесть, — добавила я. — Много. Принесите прямо к бассейну.

Служанка бросила на меня донельзя удивленный взгляд, поклонилась и убежала выполнять приказания.

— Что за солдафонские замашки, — вполголоса пробормотала Эви.

— Поболтаешься по миру с мое, тогда посмотрим, какие будут манеры у тебя, — беззлобно огрызнулась я, выходя следом за служанкой.

Вода в бассейне оказалась в меру горячей, обед — вкусным, и к тому времени, как я с ним расправилась, мир уже не казался унылой и грязной лужей, по которой я обречена тащиться неизвестно куда. Люди вообще устроены очень просто — дай им возможность отмыться, передохнуть и хорошо поесть, как они быстренько обретут довольство собой и окружающими. Я не представлю исключения.

Мое столь внезапное появление грубо нарушило мирное и беспечальное существование госпожи Эвисанды. Графиня не питает ко мне особой привязанности, и я ее за это не виню. Политика и интриги королевских дворов — не слишком достойное дело, в нем с равным успехом используются и рваные тряпки, вытащенные из грязного белья, и самое дорогое, что есть у человека.

У госпожи Эвисанды таких драгоценных вещей было две — честь и благосостояние ее семьи да робкая привязанность к нынешнему королю.

О, это была замечательная история!! Из числа тех, что так любят рассказывать менестрели и слушать молодые впечатлительные девушки. В ней наличествовали все требующиеся лица: молодая красавица, вынужденная по воле семьи выйти замуж за человека много старше ее годами, и герой, решивший на склоне лет хоть немного остепениться.

Портили образцовую слащавую картину несколько досадных мелочей. Например, красавица была отнюдь не наивной девочкой шестнадцати весен от роду, но обладала вполне практичным умом и хваткой прожженного купца. Герой же заслуживал подобного наименования с большой натяжкой, ибо по большей части занимался делами отнюдь не героическими, а скорее противозаконными…

В общем, все, что требовалось от служащих Вертрауэна — поставить семейство графини Эвисанды перед угрозой серьезного скандала и полного разорения, а самой госпоже намекнуть, что она довольно легким (и даже в чем-то приятным) способом сможет избавить своих родных от подобной неприятности. Что же до порицания обществом, которое, разумеется, не замедлит последовать, то какое оно имеет значение, если госпожа графиня будет находиться в наивозможной близости от трона?..

Собственно, Конан должен быть нам благодарен — он без особых хлопот заполучил красивую, умную и покладистую подружку. А Вертрауэн — человека, зорко следящего за ситуацией при аквилонском дворе и сообщающего о малейших подозрительных изменениях.

Довольно тяжелый разговор с Эвисандой, состоявшийся нынешней весной на неприметной вилле в окрестностях Шамара, пришлось вести мне, в спешном порядке примчавшейся ради этого из своего логова в Ианте. Не понимаю, почему Департамент возложил не такую уж и сложную обязанность на меня? Наверное, именно с того дня Эви считает меня чем-то вроде злобного демона, приставленного лично к ней в виде кары за многочисленные и тяжкие прегрешения.

Госпожа Аттиос была вынуждена согласиться с предложениями немедийской тайной службы, но, к моему удивлению, выдвинула очень простое условие: она хотела получить клятвенное обещание, что добываемые ей сведения не причинят вреда лично королю. Я открыла рот, чтобы сказать: «Дорогая, да ему вообще трудно причинить какой-либо вред!», потом вовремя одумалась… и поклялась. Мало того — я еще и честно стараюсь выполнять условия этой клятвы.

Мой супруг, узнав о сем странноватом обещании, искренне посмеялся и заявил: наверняка таким способом я пытаюсь загладить вину за многочисленные ссоры между мной и Конаном, ежедневно случавшиеся во время наших совместных приключений пятнадцать лет назад*[5]. Может быть, он и прав. В конце концов, все мы меняемся. Даже я, которой отпущен гораздо больший срок жизни, чем обычному человеку.

…Я выбралась из бассейна, вытерлась, натянула принесенное служанкой темно-синее платье, оказавшееся мне чуть великоватым, и уселась перед запотевшим серебряным зеркалом. Ладно-ладно, госпожа графиня, сейчас мы вам убедительно докажем, что немедийская Ищейка может выглядеть ничуть не хуже тарантийской придворной дамы. В моих резковатых манерах виноваты лишь семь дней изматывающей дороги да необходимость как можно скорее проникнуть во дворец.

Раньше я носила косы. Потом пришлось ими пожертвовать — слишком длинные и уходит уйма времени, чтобы их заплести, а потом расплести. Время — единственное, чего мне вроде даровано с избытком, но его всегда не хватает. Потому лет десять назад я не без сожаления рассталась с естественным украшением любой женщины, а теперь все повторяется по новой. Сиди, расчесывай, потом жди, пока высохнет, потом заплетай, укладывай… Впрочем, сегодня это длительное занятие меня не раздражало. Мне нужно было посидеть в тишине и покое, и как следует подумать.

Но вместо раздумий о том, что стоит сделать в первую очередь, а что пока подождет, я задала себе вопрос — почему во дворце настолько тихо? Все, кто мне встретился — стражники на воротах и в коридорах, несколько скучных придворных, прислуга Эви, и больше никого… Странно. Вроде у них недавно творился настоящий кошмар, а в королевской крепости тишь да благодать…

Тут я поняла, что размышлять над чем-то, не имея достаточных сведений — то же самое, что пытаться сдвинуть с места тяжело груженую колесницу с намертво заклиненными колесами. Мне настоятельно требуется побеседовать с Эви. Даже если госпоже графине этого не слишком хочется.

Я уже собиралась пойти навестить Эвисанду, когда в дверь заглянула служанка, сказавшая, что госпожа графиня спрашивает, не хочет ли ее гостья немного поболтать?

Гостья хотела. Можно сказать, просто горела желанием. Я уже говорила, что Эвисанда — умная женщина, и могу повторить это сызнова. У меня нет склонности недооценивать своих противников… и союзников, пусть и невольных.

Служанка, вопреки моему ожиданию, повела меня не к покоям Эвисанды, а куда-то наверх, по скрипучей деревянной лестнице. Я шла следом и размышляла, какой из дворцов мне больше по вкусу. Бельверусский вырос из старой крепости возле перевалов Немедийских гор, Тарантийский — тоже из древнего военного укрепления. Но если в Немедии правитель страны крепко держится за стародавние традиции и никоим образом не соглашается перестроить дворец во что-нибудь, более подходящее для проживания, то в Аквилонии над подобным вопросом даже не задумываются. Дворец строится так, чтобы нравиться нынешнему его владельцу. Порой архитекторы и строители, выполняя желание заказчика, даже шли вразрез со здравым смыслом и хорошим вкусом…

Но в целом создавалось впечатление чрезмерно запутанного и своеобразно-уютного здания. Много резного дерева, полированного разноцветного камня, стрельчатых окон с мелкими пестрыми стеклами… Наверное, здесь живется гораздо лучше, чем в Бельверусе. Во всяком случае, обитатели здешнего дворца не страдают постоянным насморком от сквозняков.

Меня привели к высокой двустворчатой двери с медными украшениями и головой совы вместо ручки, впустили, после чего вежливо сообщили, что госпожа вот-вот придет и оставили в одиночестве. Очень хорошо — как раз успею осмотреться. Интересно, почему Эвисанда выбрала для предстоящего разговора именно эту комнату? Здесь что, невозможно подслушать?

Я люблю определять по вещам личность хозяина. Это не только привычное действие, но и проверка сноровки. Здешний же обитатель вызвал у меня нешуточный интерес. Его явно давно не было дома — уж больно все аккуратно расставлено и разложено, чувствуется привычная к порядку рука слуги. Вещи в комнате по большей части добротные и не лишенные некоторого изящества… Стоящее возле стола массивное кресло, рассчитанное на человека изрядной комплекции… Много книг, причем дорогих, в выложенных цветными камнями и золотом переплетах… Я сунулась в соседнюю комнату — спальня, ничего особенного. Пожалуй, это обиталище мужчины. Молодого, не обремененного подружками и слишком тяжелой службой при дворе, любителя хороших книг и старинного оружия.

Оружие и убедило меня в правильности моих предположений. Два полуторных меча висели крест-накрест на стене, поверх пушистой рысьей шкуры. Вряд ли женщина стала бы украшать свое жилище подобными вещами… Так кто же здесь живет? И почему мне все время мерещится тонкий запах залежей старого пергамента?

Эвисанда вошла почти беззвучно, закрыла за собой двери и решительно уселась за стол. Судя по выражению ее лица, она готовилась высказать мне все, что она думает о Тайной службе Немедии и в частности обо мне, как представительнице сего славного учреждения.

Чует мое сердце — очень скоро Эви устроит нам небольшой бунт. Запугивание и угрозы — прекрасный способ добиться желаемого, но порой даже многократно проверенное и испытанное средство дает сбой. Ох уж эта мне дворянская щепетильность и честность! Мы ведь не можем все время держать Эви на крючке, рано или поздно любая рыбка срывается.

Подозреваю, что Эвисанда рискнет отделаться от нас простейшим способом — расскажет все Конану. Возможно, ей тогда придется проститься с теплым местом королевской фаворитки… а может, и нет. Я возьмусь уверенно предсказать действия любого человека, но только не Конана. По-моему, он сам не всегда знает, как поступит в следующий миг.

— Чья это комната? — спросила я прежде, чем Эвисанда начала свою обличительную речь. Тем я сбила ей весь боевой настрой, заставив отвлечься на что-то постороннее. Вдобавок, мне действительно было любопытно.

— Халька, — после некоторого напряженного молчания ответила Эви. — Барона Юсдаля, библиотекаря и летописца.

Так вот почему мне чудился запах пергамента! Библиотека, как я сразу не догадалась!

— Странное имя, — заметила я. — Боссонское?

— Гандерское, — уже спокойнее поправила Эвисанда. Вот так-то лучше. Мне нужно ее содействие и подробный рассказ о том, что сейчас творится в Аквилонии, а не шипение сквозь зубы и полный ненависти взгляд.

— А кто он такой? Я имею в виду, что он за человек?

— Первый собиратель слухов на весь дворец. Из близкого окружения короля, — с еле заметной полуулыбкой проговорила графиня Аттиос. — Милый молодой человек, который на вопрос о чем-то серьезном сперва трижды подумает, а потом скажет, но зато болтать о пустяках может без остановки.

«Крайне разносторонняя личность, да еще и приятель Конана, — хмыкнула я. — Никогда не понимала, как это мой старый знакомый умудряется привлекать к себе таких разных людей — от уличных нищих до аристократов?»

— А где он сейчас?

— Уехал два дня назад, — невозмутимо отозвалась Эви. — Вместе с королем и остальными. Поэтому я и подумала, что мы можем поговорить здесь. Тут… Спокойно как-то.

Та-ак… Похоже, меня преследует нечто большее, чем обычное невезение. Разумеется, в отсутствие правителя дворец и кажется вымершим. Значит, Конан изволил куда-то отбыть, да еще в сопровождении неких загадочных «остальных»?

— Эви, ты случайно не знаешь, куда поехал Его величество? И с кем?

Эвисанда поколебалась, не решаясь ответить, но все же неохотно проговорила:

— На полночь, в Вольфгард. С королем уехали посланник из Пограничья, немедийский граф по имени Мораддин и еще Паллантид с десятком гвардейцев…

У меня едва глаза на лоб не полезли — а какого, извиняюсь, демона здесь делает Мораддин, которому вроде как полагается неотлучно сидеть в Бельверусе при Нимеде?

Эви, к счастью, не подозревает о том, что Мораддин — мой муж. Об этом обстоятельстве вообще мало кто знает, а семейство Эрде предпочитает не открывать врагам своих уязвимых мест. Для Эвисанды, как и для многих, я — Ринга Зингарийка, работающая на Трон Дракона. Однако с какой стати Мораддин околачивался в Тарантии? Что вообще творится в некогда таком предсказуемом и насквозь понятном мире?

— Эви, — твердо сказала я. — Начни, пожалуйста, все с начала и по порядку. Чего ради короля вдруг понесло на полночь, какой такой посланник из Пограничья и отчего все дороги в стране забиты беженцами?

— Ты что, ничего не знаешь? — и без того большие глаза Эвисанды превратились в пару блестящих серых шариков. — Ни про зеленый огонь, ни про Ивелин? Я же писала вам…

— Значит, это послание до нас еще не дошло, — безмятежно ответила я. Положение становилось все непонятнее и интереснее. — Так я обращаюсь в слух и внимаю.

— …А потом пришло письмо из Пограничья, и они уехали, — закончила свой долгий и порой невероятный рассказ Эвисанда. — Сказали — вернутся через полторы луны или раньше… Ринга, тебе нехорошо?

— Мне очень плохо, — сквозь зубы прорычала я и вцепилась обеими руками в волосы. Хотелось пойти и стукнуться головой о стену — может, мысли быстрее забегают. Надо же оказаться такой дурой! Пока я вовсю наслаждалась беспечным существованием в Ианте, пропустила мимо самое потрясающее событие в своей жизни! Подумать только — такая же гадость безнаказанно ползала по нашим землям! Теперь понятно, отчего Мораддин предпочел остаться в Аквилонии, а не возвращаться домой. Разве он может упустить возможность поучаствовать в столь захватывающем приключении? А я хороша — примчалась, высунув язык, к самому завершению! Даже если я отправлюсь в дорогу сегодня, Конана и его отряд все равно не нагнать… Митра и Иштар, они направились в это забытое богами и людьми Пограничье, в дыру, где нормальному человеку невозможно жить! Зачем? Охотиться на чудовищ? Не сомневаюсь, что эта сумасшедшая идея принадлежала Конану…

Не знаю, как насчет чудовищ, но напасть и мгновенно скрыться в Пограничье очень даже возможно.

В связи с этим имеется один вопрос — что же мне теперь делать? Мчаться вслед, хотя у меня все кости ноют? Сидеть в Тарантии и ждать возвращения Конана, Мораддина и прочей компании? А если они не вернутся? Плюнуть на все — мол, пускай сами разбираются со своими трудностями — и вернуться в Ианту или Бельверус?..

— Ринга, — настойчиво позвала госпожа Эвисанда. — Ринга, что с тобой?

— Я думаю, — мрачно сказала я, только сейчас поняв, что от злости едва не вырвала у себя несколько прядей. Я сжала ладони в кулаки и велела себе успокоиться. В конце концов, пока не стряслось ничего непоправимого. Конан жив, Мораддин тоже, неведомая опасность вроде бы уничтожена… Но у меня дурное предчувствие, и я склонна ему доверять. Значит, надо как можно скорее принимать решение.

— Эви, ты знаешь что-нибудь о покушении на короля? — решительно спросила я.

Эвисанда вздрогнула, как от холода, и неуверенно кивнула.

— Когда оно было? Где? Кто участвовал? — я знаю, что даже фаворитка короля не способна разузнать все, совершающееся в стране, но хоть какие-то слухи до нее должны были дойти! Мне сейчас важна каждая мелочь.

— Восемнадцатый день этой луны, город… нет, деревня Артен, — медленно проговорила Эви. — Нападавших было около десятка. Один сумел сбежать, остальных убили. Все, насколько я поняла, дворяне. Кому они служили — неизвестно.

Уже немало. Значит, заговор действительно существует, а я не гоняюсь за призраками.

— Ринга, — графиня выглядела не на шутку встревоженной. — Скажи, что это может значить? Ты уверена, что король сейчас в безопасности?

— Кто в этом мире может быть в безопасности, кроме покойников? — невесело пошутила я. Эви нахмурилась. — Я не знаю. Насколько я поняла, короля сопровождают искренне преданные ему люди, значит, измены можно не опасаться. А вот внезапное нападение… И еще эти существа, которых привезли из Ямурлака. Зачем они это сделали?

— Животные совершенно безопасны, — удивленно пожала плечами Эвисанда. — Это всего лишь забавные зверьки. И мы, кажется, говорим о другом!

— Ничто, вышедшее из Ямурлака, не может быть безопасно, — возразила я. — Кто-то же напал на вашего грифона!

С этим графине пришлось согласиться, а я в очередной раз пожалела, что не приехала пораньше. В кои веки таинственная закрытая земля на полуночи Аквилонии приоткрыла завесу над своими тайнами, и я, как назло, опоздала! А единственное разумное существо родом из загадочных краев валяется без сознания с почти насквозь пробитой головой!.. Надо будет потом хоть глазком взглянуть на этого грифона…

Ладно, о чудесах далеких стран можно поговорить потом, а самое важное сейчас — не допустить еще одного покушения на короля. Произведя в уме несколько несложных вычислений, я сообразила, что уцелевший заговорщик в тот же день послал сообщение о своей неудаче. Через четыре дня оно прибыло в Офир и отправилось далее. Куда? Страбонусу? Сдается мне, что именно туда…

— Эви, как по-твоему, есть в столице или в стране кто-нибудь, способный возглавить заговор против короля? Настоящий заговор, а не пустую болтовню по гостиным?

Я такого человека или людей не знала. Но я и не занималась вплотную делами при новом аквилонском дворе. Моя работа в основном касается полуденных государств и Империи Туран.

— Нет, — после долгого размышления покачала головой госпожа Эвисанда. — В Тарантии — нет. В провинциях, особенно в Боссонии — может быть, — она поколебалась, но все же честно призналась: — Я не могу сказать с полной уверенностью. Недовольных, конечно, хватает, однако серьезных противников…

— Хорошо, — я решила довольствоваться тем, что есть. — Значит, Его величество уехал. Кто же тогда распоряжается в столице?

— Просперо Пуантенец, наместник и временный регент, — удивленно ответила графиня. Правильно, кто же еще, кроме правой руки Конана… Интересно, пуантенцы нынче раскаиваются в том, что оказывали поддержку Конану? Или им требовался на аквилонском престоле именно такой человек? А что — провинция теперь процветает, поводов для требования независимости нет, да вдобавок герцог Пуантена — близкий друг короля страны. Чего еще может желать разумный правитель для своих владений? Требовать от судьбы больших подарков было бы просто нахальством.

— Я смогу с ним поговорить? Прямо сейчас?

— Наверное, — поколебавшись, сказала Эви. — Герцог и его люди живут в этом же крыле дворца, на втором этаже. В это время там обязательно можно застать кого-нибудь, знающего, где герцог. А… зачем тебе Леопард?

«Леопард» — заглазное и известное во всех странах Заката прозвище герцога Пуантена, данное по гербу провинции — золотому леопарду — а также за некоторую схожесть характером и внешностью с сим зверем.

— Поболтать о жизни, — хмыкнула я. — Спасибо за разговор, Эви. Не беспокойся, все образуется.

Хотелось бы мне искренне верить в собственные слова…

Апартаменты герцога Пуантена я разыскала без особых трудов. Разумеется, у дверей торчал караульный, но мне совершенно не хотелось с ним объясняться по поводу столь ранних визитов и моей подозрительной личности. Я просто проскочила мимо. Стражника можно допросить каким угодно способом, и он все равно будет твердить, что в бдительно охраняемую им дверь никто не входил. Это мой маленький Дар — умение отводить глаза. Еще я умею на краткое время пугать людей до потери сознания, заставить противника выронить оружие или вообще позабыть, что он здесь делает, а также заморочить болтовней любого встречного до полусмерти. Впрочем, последнему я выучилась самостоятельно. Я не колдунья и не ведьма, просто родилась с такими способностями и сумела их развить. Этот как цвет глаз или волос. Иное дело, что после каждого подобного трюка у меня начинается головная боль и ужасно хочется спать…

Я прошла через несколько пустовавших комнат, гадая, кончилась моя полоса невезения или нет. Если нет, то сейчас выяснится, что Леопард только что ушел неизвестно куда, когда вернется — никто не знает, и не соизволит ли благородная госпожа объяснить, откуда она взялась и что ей нужно?

За следующей осторожно приоткрытой дверью скрывался уютный кабинет темного дерева, и — нет, удача точно поворачивается ко мне лицом! — его хозяин оказался на месте. Сидел за столом и что-то быстро писал — я отчетливо слышала тонкий скрип пера по слегка шершавой поверхности пергамента.

Я беззвучно просочилась между створками и тщательно прикрыла их за собой. Лишний шум мне совершенно ни к чему. Да и не станет встреча давних и не слишком близких знакомых ознаменовываться радостными кликами.

Нынешний правитель Пуантена и скромная служащая немедийского Вертрауэна узнали о существовании друг друга четыре года назад. При несколько странных обстоятельствах. Впрочем, я еще ни с одним человеком не познакомилась как положено — в дворцовой гостиной, с куртуазным представлением. Всегда в спешке — либо я за кем-то бегу, либо за мной бегут, либо мой очередной знакомый-знакомая от кого-то спасаются либо кого-то увлеченно преследуют. Такая вот развеселая у меня жизнь…

А четыре года назад, как уже было сказано, будущий великий герцог возглавлял очередной мятеж полуденных провинций против законного короля Аквилонии, ныне покойного Нумедидеса. По шумному и многолюдному лагерю повстанцев туда-сюда беспрепятственно шаталась разбитная молоденькая маркитантка по имени Росита, родом из Аргоса. Сия Росита не только бойко торговала надобными при всяком приличном мятеже товарами, но и чересчур внимательно поглядывала по сторонам, иногда оказываясь в самых неожиданных местах. Впрочем, языкатая девчонка из Аргоса всегда могла убедить бдительную стражу, что забрела сюда совершенно случайно и не слышала ни единого словечка.

В одну прекрасную ночь — к вящему сожалению всех многочисленных друзей-приятелей — Росита вместе со своей тележкой и парой впряженных в нее одров преклонного возраста сгинула неведомо куда. Неясные слухи утверждали, что перед своим исчезновением маркитантка навестила шатер предводителя бунтовщиков. Шептались также, будто сей загадочный визит напрямую связан с тем обстоятельством, что через пять-шесть дней мятеж сам собой пошел на убыль, набранная армия разбежалась, люди вернулись к своим прерванным занятиям, а зачинщики мятежа скрылись в своих почти неприступных замках на берегах Алиманы.

Болтуны почти не ошибались. Единственно, они не совсем верно называли повод для встречи столь разных людей. Я просто всесторонне обдумала складывавшуюся ситуацию, нашла ее очень опасной для мятежников и рискнула дать господину герцогу несколько полезных советов. Он поступил весьма разумно, последовав им, иначе сегодня ему точно не представилось бы возможности пребывать в Тарантийском замке в качестве лучшего друга короля и правящего регента. Правда, особой благодарности ко мне герцог не питает. Ибо тогда я без обиняков выложила все, что думаю о мятеже, описала возможные плачевные последствия и при этом подчеркнула, что меня-то происходящее, в сущности, не касается. Мол, я работаю на того, кто мне платит, и вылезла со своими подсказками лишь по доброте душевной да еще потому, что жаль будет смотреть, как через пару дней всю эту развеселую мятежную компанию будут вешать или лишать жизни через отсечение головы — кому что полагается, в строгом соответствии с законами Аквилонии…

Как ни тихо я кралась, все-таки меня услышали. Правда, я особо и не старалась — люди порой очень пугаются, внезапно обнаружив за своей спиной неизвестно откуда взявшуюся красотку с желтыми глазами хищника.

Надо отдать герцогу Пуантена должное — он не потянулся за лежавшим на столе кинжалом и узнал меня если не мгновенно, то достаточно быстро. Благо мой нынешний облик не слишком разнился с физиономией блаженной памяти Роситы — в те времена я еще недостаточно хорошо овладела умением удерживать кажущееся лицо.

Но сегодня я была безупречна и могла служить образцом хороших манер (жаль, Эви не видела!). У кого бы повернулся язык сказать, что маленькая Ринга родилась не на ступенях дворца, а в лесу под елкой (как, собственно, и было… Только произошло сие событие не под елкой, а под красной зингарийской сосной)? Мое многословное и витиеватое извинение за столь ранний визит можно было смело приводить в качестве примера великолепно построенной и ровным счетом ничего толком не объясняющей речи. Договорить, правда, мне не дали, прервав вполне закономерным вопросом:

— Росита, откуда ты взялась? Кто тебя впустил?

Я раскрыла рот для нового долгого и правдоподобного объяснения… а затем сказала:

— Из Ианты, Ваша светлость. Или из Зингары. Или еще откуда-нибудь. Просто приехала.

Какой смысл громоздить выдумку на выдумку, если ей все равно не верят? А мне не верили. Что было совершенно оправдано: как можно верить словам женщины, которую встречал в качестве бродячей торговки и которая посоветовала тебе прекратить столь успешно начатый мятеж, не хуже высокоученого философа доказав, что начатое дело изначально обречено на поражение? А теперь представьте, что спустя четыре года эта же женщина объявляется в вашем кабинете в обличье благородной дамы и мило извиняется за неожиданное вторжение. Я бы такой переменчивой особе ни за что не поверила. Но наверняка выслушала. Из любознательности — самого большого порока и достоинства рода людского. Хочешь чего-то добиться от человека — сумей пробудить его любопытство. Он сам тебе все расскажет, только успевай вопросы задавать.

— Что же тебе понадобилось в Тарантии, Росита? Или теперь ты — «госпожа Росита»? И, может быть, присядешь?

Все. За дверь точно не выставят. И притворно-строгим тоном меня не обманешь. Взгляд-то удивленный. И заинтересованный. Такой же, как и четыре года назад. Ох уж эти мне черные глаза… Я люблю все красивое — и вещи, и людей. Особенно людей. Как утверждает мой муж, при рождении меня то ли прокляла, то ли благословила богиня Иштар, и пытаться как-то исправить мое поведение бесполезно. Во всяком случае он, Мораддин, тратить на это изначально безнадежное занятие свое драгоценное время не собирается. И мои робкие оправдания с попыткой сослаться на трудности ремесла он тоже пропустил мимо ушей, заявив, что это не имеет значения, раз я все всегда возвращаюсь обратно домой.

Вот такой мне достался благоверный спутник жизни. Впрочем, я тоже отнюдь не подарок богов. На том мы с мужем и сошлись во мнениях, решив больше к этому вопросу не возвращаться. В конце дороги каждый сам будет отвечать за свои дела.

…Я с достоинством уселась на предложенный мягкий стул, чинно расправила складки на платье и только потом изволила ответить:

— Допустим, госпоже пришел в голову каприз навестить давнего знакомого, а ожидать аудиенции по нескольку дней она не привыкла.

— Допустим, — согласился герцог. — И что дальше?

— А дальше вышеозначенная госпожа тихонечко прокралась мимо задремавшего гвардейца и, не попадаясь на глаза особам, могущим поинтересоваться…

Меня прервали во второй раз.

— Госпожа Росита, ты по-человечески говорить можешь?

— Могу, — с облегчением сказала я. Высокопарно-официозный стиль — это, конечно, прекрасно, только у меня от него голова кругом идет. — Счастлива видеть Вашу светлость в добром здравии и процветании. Собственно, я почему примчалась? Одна маленькая птичка насвистела мне, что в Тарантии кое-кому не нравится король-варвар. Настолько не нравится, что названный «кое-кто» готов пожертвовать собственной страной, лишь бы увидеть монарха мертвым… Или сгинувшим в далекой полуночной земле, раз уж первая попытка не удалась.

Стрела была пущена наугад, а угодила точно в цель. Заостренное перо, которое Просперо бесцельно крутил в руках, хрустнуло, сломанное точно пополам. А в следующий миг он резко наклонился вперед, тихо и яростно спросив:

— Кто тебе платит, женщина? Кто твой хозяин или хозяева? Кто ты?

— Я не враг, — сказала я первое, что пришло в голову. Собственно, для разнообразия это утверждение даже было правдой. — Ни королю, ни Аквилонии, ни Вашей светлости. Я служу людям, коим хотелось бы видеть твою страну не утопающей в крови и не разодранной на части мятежными баронами, а процветающей… Я сказала правду, регент.

— А почему я должен тебе верить? — быстро же герцог взял себя в руки. Такого человека всегда лучше иметь в друзьях, чем во врагах. — Ты приходишь неизвестно откуда, исчезаешь, когда захочешь и никогда не отвечаешь на прямой вопрос…

— Никто не требует от Вашей светлости полного доверия, — возразила я. — Скажем так, я предлагаю сделку. Мы оба знаем кое-что полезное. Почему бы нам не обменяться своими знаниями к обоюдной и всеобщей выгоде?

Леопард из Пуантена надолго замолчал. Я успела про себя сосчитать почти до сотни и начала сначала, тщательно отгоняя пакостную мыслишку о том, что сегодняшний визит придется отнести к числу редких, но все же случающихся неудач. Но мое терпение было вознаграждено.

— Хорошо, госпожа Росита, — а физиономия такая, будто его без ножа режут. — Полагаю, я могу принять твое предложение… Хотя оно выглядит весьма странным.

— Честные ответы на честные вопросы, — я незаметно перевела дух. — С правом иногда не отвечать. Кто..?

— Дамы проходят первыми, — меня даже вознаградили легкой улыбкой. Замечательно. Вот я и спрошу.

— Правда ли, что король уехал в Пограничное королевство, в силу данного когда-то обещания помочь и в уверенности, что там кроется разгадка недавнего бедствия? — выпалила я.

— Правда, — кивнул герцог. — Твоя очередь, госпожа.

— У вас в столице обитает кучка заговорщиков, — я решила, что стоит слегка приоткрыть завесу над моей тайной. — Они попытались убить короля… Восемнадцатый день прошлой луны, деревня или маленький городок Артен. Похоже, что главари участия в этом не принимали, а один из уцелевших послал сообщение на полдень…

— Куда? — нетерпеливо осведомился герцог.

— Это уже второй вопрос, — мило улыбнулась я. — Ладно, так и быть. Я не уверена, но думаю, что… — я выдержала надлежащую паузу. Когда-то мне довелось пошляться по Офиру с бродячими лицедеями, так что я хорошо изучила все актерские приемы. — В Хоршемиш.

— М-мерзавец… — непроизвольно вырвалось у Просперо. — Извини, Росита. Но почему? Аквилония не давала Кофу ни малейшего повода…

— Здесь я действительно не могу ничего сказать, — с огорчением признала я. — Единственное мое предположение — в Хоршемише козни строят просто из принципа. Или с какими-то столь далеко идущими целями, что я загадывать боюсь.

Ничего я не боялась. И предположения у меня были, целый букет. Но у герцога на плечах имеется собственная голова, и отнюдь не пустая. Пускай думает и будет настороже. Я подсказала ему главное — с какой стороны ожидать опасности. Как гласит старая зингарийская поговорка: «Кто предупрежден — тот вооружен.»

— Но имена? — несколько разочарованно вопросил герцог. — Хоть одно имя ты можешь называть, Росита?

— Нет, — повторила я. — Не потому, что защищаю этих людей, а потому что на самом деле не знаю. Я опасаюсь иного — из Хоршемиша можно дотянуться до Пограничья.

«И еще того, что мне придется тащиться в это захолустье! Митра Великий, за что? Чем я заслужила подобную немилость?»

— С королем уехали надежные люди, — твердо сказал Просперо. Поколебался и небрежно осведомился: — Тебе что-нибудь говорит имя графа Эрде?

«А как же!» — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык и ограничилась вежливым:

— Конечно. Известный человек, дворянин, отличный воин, но… всей душой преданный Немедии.

— Немедии — да, — подтвердил мою неприкрытую лесть пуантенец. — Однако он старый друг короля и сумеет отвратить любую возможную опасность.

— Возможно, — согласилась я. Собственно, в способности Мораддина справиться с десятком-другим нападающих я не сомневалась. Однако бывают ситуации, когда и лучшим из лучших приходится тяжко. Это Конан на собственном опыте обучил меня непреложному правилу: «В любом бою кто-то должен прикрывать твою задницу» и теперь я частенько ему следую. Как ни странно, помогает. — И все же мне кажется вполне разумным послать вслед отряду короля надежных людей, которые будут держаться неподалеку.

— Да кто же согласится поехать в Пограничье? — хмыкнул герцог и раздумчиво протянул: — И кому сейчас можно довериться? Разве что мне бросить Тарантию на канцлера и отправиться самому?

— Ни в коем случае, — возразила я. — Король поручил охрану своей столицы Вашей светлости и мы не можем обмануть его доверие. Публио один не справится с управлением государством. Поеду я.

— Ты, госпожа?! — пуантенец смерил меня с ног до головы взглядом, выражавшим откровенное недоверие.

— А почему бы и нет? — обиделась я. В конце концов, маленький рост и принадлежность к прекрасному полу еще не означают моей полной беззащитности! — Я могу постоять за себя, привыкла к дальним переходам и знаю, как ходить рядом и оставаться незамеченной. Мне потребуются подорожная, лошади и припасы, тогда я смогу отправиться в дорогу хоть сейчас.

Похоже, мнение герцога о моих скромных умственных способностях стремительно падало в глубочайшую из пропастей. Однако он промолчал и только поинтересовался не дать ли мне сопровождающих. Я гордо отказалась и стала смотреть, как наместник Аквилонии выписывает мне подорожную. На имя Роситы из Аргоса, разумеется. Впрочем, в моей сумке лежит по меньшей мере четыре надлежащим образом заверенных документа, в которых я выступаю под четырьмя разными именами. Еще от одного вреда не будет.

Заодно я быстрым взглядом окинула заваленный бумагами стол, на миг задержавшись на полуразвернутом свитке с каким-то официальным отчетом. Я видела его вверх ногами, да и большая часть текста была скрыта, но что-то в почерке показалось мне знакомым… Додумать я не успела — моя подорожная с четко оттиснутой печатью и разрешением беспошлинно проезжать через все города и провинции Аквилонии, а также с позволением покидать пределы королевства была готова.

— Лошадей выберешь на конюшне, припасы — на нижней кухне, скажешь — по моему личному распоряжению, — командным голосом, не допускающим даже мысли о возращении, распорядился герцог, а затем уже более мягко спросил: — Послушай, Росита, ты уверена, что доберешься без… трудностей?

— Конечно, — я пожала плечами. — Мало того, я собираюсь еще благополучно вернуться и притащить за собой живого короля. Увидимся через пять седмиц, Ваша светлость. Будьте осторожны и посматривайте по сторонам. И пожелайте удачи — она мне понадобится.

— Удачи тебе, — очень серьезно сказал Просперо. — Дай знать, как обстоят дела… И почему я только тебе верю? А, Росита? Или как там тебя на самом деле?

У меня был ответ на этот вопрос, но я уже выскочила за дверь. И на миг остановилась, сообразив, что показалось мне знакомым в почерке на небрежно брошенном свитке.

Буквы выведены той же рукой, что и на послании, ушедшем в Хоршемиш!!!

Ну, спасибо, Леопард! И за все сказанное, и за то, о чем промолчал, и за то, о чем Ваша светлость и сам не догадывается.

Но до чего же мне не хочется опять срываться с места, кто бы знал!

На конюшне мне пообещали оседлать пару спокойных и выносливых гнедых коньков, на кухне я заполучила увесистый и тщательно увязанный мешок, и поднялась наверх, в отведенную мне комнату — переодеться, собрать немногие пожитки и обрадовать Эвисанду новостью, что я отбываю.

Прислуга и редкие стражники в коридорах косились на меня с подозрением, пытаясь сообразить, с какой стати по дворцу разгуливает одетая по-дорожному особа. Я же разыскивала неизвестно куда девшуюся Эви и, наконец, обнаружила ее на втором этаже, возле личных королевских покоев. Эви вышла из какой-то неприметной дверцы, тщательно закрыла ее за собой и только тогда меня заметила.

— Уезжаешь? — с плохо скрываемым облегчением спросила графиня Аттиос.

— Да, — кивнула я и добавила: — Я, собственно, попрощаться… Ой!

Наверное, меня можно извинить — уж слишком непривычно выглядело животное, сопровождавшее Эви. Маленькое существо, размером с охотничью собаку, на спине сложены торчащие острым углом крылышки… Но главное — животное было прозрачное! Совершенно прозрачное, отливавшее радужным блеском. Сквозь блеск я заметила что-то темное, плававшее в животе существа. Наверное, его завтрак…

Я невольно попятилась, уткнулась спиной в стенку и напомнила себе, что стоять с открытым ртом неприлично. Довольная впечатлением Эви представила своего питомца:

— Это сармак из Ямурлака. Его зовут Люсс.

— Люсс… — бездумно повторила я и пришла в себя. Животное из Ямурлака! Настоящий, живой зверь из Ямурлака!

Сармак осторожно приблизился, обнюхал мои сапоги, зачем-то куснул блестящую пряжку и вытянул остренькую морду, как любое домашнее животное, требующее, чтобы его погладили.

На ощупь зверек был теплый и слегка шершавый. Он тихонько повизгивал, а полуразвернутые крылья в тусклом свете, падавшем из окон, икрились синим и темно-желтым.

— Замечательное животное, — честно сказала я. Кажется, я ошибалась, утверждая, будто обитатели Ямурлака опасны… Но что еще прикажете думать о стране, которая всегда считалась рассадником всяческой нечисти и нежити?

Получивший свою долю внимания и восхищения сармак отбежал и спрятался за юбками Эвисанды. Графиня явно колебалась, а затем спросила:

— Раз ты уезжаешь… Хочешь посмотреть на грифона? Только быстро и очень тихо.

— Хочу! — я едва не завизжала. Собственно, я собиралась намекнуть графине, как меня интересует таинственный разумный зверь, но опасалась, что ответом будет решительное «Нет!»

— Пошли, — Эви ключом открыла дверь, через которую только что вышла. Сармак по имени Люсс проскочил у нас под ногами и вбежал первым.

Все рассказы о грифонах, услышанные мной, не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидела на самом деле.

Это было самое прекрасное существо на свете. Даже несмотря на то, что орлиная голова зверя была скрыта под повязками, что огромные крылья бессильно распластались на полу, а неподвижно вытянутые лапы с когтями длиной в два моих пальца иногда судорожно подергивались.

Чего бы я не отдала за то, чтобы увидеть, как этот невероятный зверь взмывает в небо…

— Идем, — тихонько сказала Эвисанда, потянув меня за собой. — Сейчас придет лекарь и попросит нас выйти.

Я послушно вышла вслед за Эвисандой в коридор и только здесь смогла снова заговорить:

— Он поправится?

— Не знаю, — грустно сказала графиня. — Лекари тоже не могут ничего сказать. Его очень сильно ранили, и рана не заживает. Грифоны ведь устроены не так, как обычные животные…

— Эви, — перебила я. — Послушай меня внимательно, Эви. Я уезжаю догонять короля, но я обещаю — я обязательно разыщу того, кто это сделал. Разыщу и прикончу.

Эвисанда растерянно ахнула и попыталась что-то сказать, но я уже бежала по коридору — к лестнице вниз, к конюшням и к долгой дороге в Пограничное королевство. В тамошнюю столицу со странным названием Вольфгард, в края, где обитают загадочные оборотни, полулюди-полуволки, называющие себя «Племенем Карающей Длани Создателя», в земли, откуда явился губительный подземный огонь и куда неведомо зачем уехали Мораддин и Конан.

Что-то они там хотят найти? И найду ли я там что-нибудь?

Глава шестнадцатая

ХАЛЬК, ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ

Пограничное королевство, столица Вольфгард.

14 день третьей осенней луны, утро и далее.

«…Столица Пограничного королевства всего лишь года четыре назад получила свое нынешнее имя, обходясь прежде без наличия оного. Столица, более напоминающая неказистое военное укрепление, нежели привычный глазу цивилизованного человека город, была не слишком приспособлена для достойного соответствия своему высокому званию. Однако с приходом на трон Эрхарда многое изменилось в лучшую сторону. Реорганизация армии и немногочисленных государственных учреждений позволила навести в стране долгожданный и так необходимый ей порядок. Нанятые за счет казны подгорные гномы, славящиеся своим непревзойденным мастерством в обработке камня, провели обширную починку коронного замка и крепости. Вокруг них начало расти и развиваться торговое поселение. Разумеется, оное не шло ни в какое сравнение с городами стран Заката, однако для Пограничья Вольфгард действительно стал образцом, к коему надлежало стремиться по мере сил и возможностей…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Как же мне опостылели мороз и снег!

— Если я еще хоть раз переночую под открытым небом и на таком холоде, откроется кровавый кашель… — хриплым голосом сообщил я королю, когда отряд снялся с лагеря, устроенного в лесу, и отправился дальше. — Тогда я непременно заболею и умру. Что делать будете?

— Ну-у… — скривился Конан. — Вначале устроим роскошную тризну и как следует напьемся. А на следующий день я посоветую управителю Тарантийского замка нанять нового бибилиотекаря. Желательно пожилого, степенного человека… и уж ни в коем случае не гандера.

— Изверг бесчувственный, — уязвился я и добавил патетически: — Разве никчемный старикашка будет помогать своему владыке, делить с ним все трудности и невзгоды? И, в конце концов, варить кашу Его величеству?

Последнее замечание было более чем справедливым. Минувшим вечером на привале Паллантид выдал мне мешок с пшеном, сало, сушеное мясо и, дав в помощники самого молодого (и на мой взгляд, самого бестолкового) гвардейца, велел сделать ужин. Мы всегда занимались приготовлением пищи по очереди, и вчера настал мой звездный час как кулинара…

— Кашу? — голос киммерийца зазвучал совсем недовольно. — Она у тебя подгорела и была не посолена. А старика в библиотекари я хочу взять потому, что он не будет постоянно трепаться, подшучивать над персоной короля и втягивать его в разные неприятности. Лучше за своим оружием следить надо, бестолочь!

Вот так всегда. Вечно меня ни во что не ставят. Каша им, понимаешь, не понравилась. Подумаешь, отвлекся человек… Я, между прочим, стихи сочинял. Настоящую балладу о путешествии короля Конана Аквилонского в Пограничье. Только когда от котла начало потягивать едким дымком, меня толкнул Мораддин и спросил, что это я делаю. Каша, впрочем, все равно не удалась бы. Пшено сырое, мясо не просолено, а котел прежде не почищен…

…Сейчас мы двигались по наезженной зимней дороге, пролегавшей в самом сердце огромного лесного массива, окружавшего столицу Пограничья и расположившиеся вокруг нее пахотные земли свободных крестьян. Лишь иногда по ходу тракта встречались небольшие хутора охотников, на которых стояли малочисленные (три-пять человек) заставы стражи Пограничья. Веллан объяснил недавно, что раньше в этой стране армия, стража и служба охраны государства не различались. Однако в последние годы король Эрхард учредил отдельно военную управу, ведавшую постоянными отрядами армии, управу стражи поселков — чем занимались эти люди, понятно из названия — и приказ пограничной и дорожной стражи. Сам Веллан занимался делами армии и внутренней безопасности страны, а королевский племянник Эртель, сын Теодобада — охраной внешних границ государства и поддержанием порядка на дорогах. Естественно, что ими обоими командовал король. Я после рассказа Веллана понял, что постепенно Пограничье начинает становиться королевством, в котором рано или поздно появятся крепкая власть и грамотное управление внутренними делами. Лишь бы Эрхард подольше сидел на троне…

Уже к третьему послеполуденному колоколу мы должны были, миновав леса, выйти к разросшемуся в крупное село хутору (в Пограничье такие поселки назывались «бургами»), а к четвертому — оказаться у стен Вольфгарда. Но вот уже слабое полуночное солнце начало склоняться к закату, а дорога все вилась меж столетних елей и огромных заснеженных валунов. Лошади начали уставать, а я почувствовал, что проголодался. Еще не хватало, чтобы мы заблудились!

Ну разумеется. Прислушавшись к перебранке Конана и Веллана, в которую изредка встревали Мораддин и Паллантид, я понял — проклятый оборотень-бритуниец выбрал не ту дорогу и завел нас неизвестно куда.

Тицо — это моя новая домашняя зверюшка, найденная во время поездки в Ямурлак — выбралась из-за пазухи, сонно оглядела окрестности круглыми голубыми глазами и, с трудом выговаривая аквилонские слова, спросила:

— Хальк, долго еще ехать?

— Не знаю, — покачал головой я. — Веллан заблудился. Вернее, нас заблудил.

— Дубина, — заключил Тицо и снова нырнул мне под тулуп.

Честное слово, когда-нибудь убью Конана и его приятеля-варвара из Бритунии! Ясно, конечно, что один справиться с ними обоими я не смогу, но попробовать-то можно… Эти двое остолопов решили, что будет очень смешно, если они научат Тицо всяческим ругательствам. Кошмар!

Я еще в Тарантии начал понимать, что маленькое, размерами не превосходящее кошку, существо, найденное мной, Мораддином и Велланом в самой таинственной области Ямурлака, не просто зверь. Тицо разумен, как люди, гномы или оборотни. Просто выглядит необычно и не понимает человеческого языка. Вернее, не понимал.

За полторы седмицы, прошедших с нашего выезда из столицы Аквилонии, я обучил Тицо нескольким простейшим словам, а после, всего пару дней, назад зверек научился распознавать более сложные фразы и выговаривать их самостоятельно. Я беседую с Тицо каждый день и уже узнал многое о нем. Он не помнит, как появился на свет, откуда взялся и почему оказался в Ямурлаке. Выяснилось также, что людей вблизи он видит впервые. Раньше Тицо видел только «леса и горы», и больше ничего. Кто возвел странные сооружения на полуострове озера Зеленой Тени, Тицо не помнил или не знал. Как он там оказался спящим — тоже осталось неизвестным. Однако я лелеял надежду, что рано или поздно покрытая густой белой шерсткой тварь научится разговаривать по-аквилонски достаточно хорошо для того, чтобы ответить на интересующие меня вопросы о Ямурлаке.

Тицо ехал со мной, в объемистой корзинке с крышкой. На дне корзины я положил мягкую шерстяную подстилку и каждый день оставлял новому любимцу несколько прошлогодних, сморщенных, но очень сладких яблок. Тицо очень любил яблоки, да и прочими фруктами не брезговал. Часто во время общих трапез нашего отряда он просил у меня кусочек мяса или немножко каши. Словом, питался всем, что предложат.

Боясь, что Тицо однажды сбежит, я ночами всегда держал корзину на замке, а днем зверь ехал у меня на плече, рассматривая проплывающие мимо леса и деревни, либо спал за пазухой. Как сейчас.

— …А я тебе говорю — мы правильно едем! — мне пришлось натянуть поводья лошади. Отряд остановился, а покрасневший лицом Веллан жарко доказывал Конану, что мы вовсе не сбились с пути. — От Вольфгардского тракта отходят дороги на полночь Бритунии и в сторону киммерийской границы. Мы постоянно ехали прямо, никуда не сворачивая!

— А где Вольфгард? — гнул свое король. — Скоро темнеть начнет! Опять в лесу ночевать? Хальк уже кашлять начал…

— Прервитесь ненадолго, — поднял руку Мораддин. — Я умею различать стороны света. Мы движемся в сторону восхода — полуночного восхода. А нужно забирать ближе к полуночи. Мы встретили два хутора по дороге. Если я правильно помню карту Пограничья, на столичном тракте хуторов должно быть четыре. Боюсь, Веллан, ты перепутал…

— Я? — возмутился оборотень. — Да здесь десять лет живу, все Пограничье изъездил из конца в конец! Это вы меня запутали!

— Тихо, — вдруг воскликнул Паллантид и оглянулся. В его глазах плеснулась тревога. — Слышите?

Гвардейцы, переговаривавшиеся между собой, замолчали, Веллан осекся, а Конан приподнялся на стременах. Из леса донесся глухой волчий вой.

— Велл, — Конан стрельнул глазами на бритунийца. — Это что?

— Волки, — пожал плечами оборотень. — Господа мои, волков можно не бояться, все-таки я с вами. А любой оборотень, как существо, властвующее над миром зверей, справится даже с самой дикой стаей, не обнажая клыков…

— Государь, движение в лесу! — один из гвардейцев окликнул Конана и вытянул руку. — Смотри! Правее четырех сосен и чуть дальше большого гранитного валуна.

Я, проследив направление, указанное Черным Драконом, всмотрелся в глубину леса. Точно, там кто-то есть, и не один. Рука сама собой потянулась к рукояти меча.

Отряд, следуя быстрым и четким приказам Паллантида, выстроился. Впереди легат, Конан и Веллан, за ними полукругом встали гвардейцы. На правом фланге — я и Мораддин. Я заметил, как граф Эрде проверил, легко ли выходит из ножен слегка изогнутый кхитайский меч с длинной, оплетенной черной кожей, рукоятью и круглой гардой.

В полусотне ярдов от нас на дорогу вышла странная процессия. Двое всадников, окруженные десятком крупных и по виду очень агрессивных волков. Выехавший вперед человек — немного похожий на Веллана, по виду лет двадцати пяти, среднего роста и более широкоплечий — посмотрел на наш отряд и движением руки остановил своих волков.

— Кто такие? — раздался высокий, но одновременно хрипловатый голос.

— Эртель!! — вдруг заорал Веллан, заставив меня вздрогнуть. — Великие боги, священная Иштар! Недоумок, ты зачем нас пугаешь?

— Велл? — названный Эртелем парень сощурил глаза. — Явился, значит. А кто с тобой?

— Угадай с трех раз! — прокричал бритуниец. — Не отгадаешь — ставишь пиво в «Короне и посохе»! Подсказать?

Я неожиданно ощутил острый взгляд Конана. Король смотрел на меня и в его синих глазах играло озорство. Я понял, чего он от меня хочет.

Подав лошадь вперед, я выехал перед отрядом и, придав голосу наиболее возможную торжественность, провозгласил:

— Его величество король Аквилонии Ко…

— Грязный киммерийский бродяга! — с восторгом заорал Эртель и, поддав своему коню шпор, понесся к нам. Благочинная сцена была испорчена напрочь. — Если напялил корону, значит, думаешь, что надо уподобляться моему дядюшке? Дай тебя обнять, горский ублюдок!

— Счас по морде надаю, — столь же радостно ответил король, спрыгивая с лошади навстречу Эртелю. Повернувшись к нам, Конан веселым голосом сообщил:

— Хальк, завидуй! Перед тобой главное трепло Пограничья! Ставлю половину казны Аквилонии на то, что он тебя переговорит в любой беседе!

Эртель налетел на Конана как вихрь, и в конце концов повалил в сугроб, где они долго барахтались. Киммериец наконец вытащил наследника трона Пограничья из снега за шиворот и преувеличенно грозно прорычал:

— А вот за несоблюдение этикета я отзову свое посольство из Вольфгарда!

— Какое посольство, дикарь? — рассмеялся Эртель. — У нас есть только одна миссия, представленная послом, и та от немедийского короля! Но если ты лично почтишь вниманием наше захудалое королевство, будем очень рады. Слушай, а какого демона вы вообще-то притащились? Эрхард ждал полтысячи гвардейцев или хотя бы обозы с едой…

— Разберемся, — бросил Конан, отряхивая снег с одежды. — Мы, между прочим, заблудились. И все благодаря твоему дружку Веллану. Где столица?

— Где ей и полагается, — недоуменно ответил племянник короля. — В полулиге от нас, в долине Круглого Холма.

Волки, сопровождавшие Эртеля и его спутника, пока не произнесшего и единого слова, остановились неподалеку и спокойно смотрели на нас. Некоторые гвардейцы поглядывали в их сторону с настороженностью — шутка ли, одиннадцать настоящих хищных зверей! Лошади, однако, не беспокоились…

Тицо безмятежно спал у меня за пазухой.

Если кто-нибудь однажды скажет мне, что Вольфгард — это столица, я рассмеюсь такому человеку в лицо. Поселение, в котором находится резиденция короля, главные управы и приказы страны, а также дома самых знатных купцов, не всегда может называться столицей. Последним словом обозначают крупный город с каменными стенами, тысячелетней историей и блистательными дворцами владык — Тарантию, например, или Бельверус, Аграпур, золотую Ианту… Но не большую деревню.

Как выяснилось, мы действительно заблудились по дороге. Невыспавшийся Веллан перепутал дорогу от Брийта к Вольфгарду с ответвлявшимся на восход торговым трактом — он вел в сторону Бритунии, а далее к Пайрогии. Неудивительно, что наш отряд до сумерек ехал в обход столицы Пограничья.

…Эртель, сын Теодобада — племянник и единственный наследник нынешнего короля этой далекой земли — вывел нас к городу прежде, чем успело стемнеть. И за это короткое время сумел посмеяться над всеми: про Мораддина Эртель заметил, что он сидит на лошади, будто лосиный клещ; про меня сказал, что я похож (это он разглядел вылезшего наружу Тицо) на бродячего циркача; Конана Эртель постоянно называл вонючим и патлатым варваром… Впрочем, Веллану досталось больше всех. Мы, однако, не обижались — уж слишком жизнелюбивым и радостным был голос этого парня, и видно было, что он болтает не со зла, но только от резвости характера.

В перерывах между незлобивыми насмешками, Эртель рассказывал последние сплетни. Ах, Конан — этот вонючий варвар последний раз менявший портянки пять лет назад! — спрашивает, что я делаю в лесу с целой стаей волков? Очень просто! Недавно появился недоумок, объявивший себя наследником Бешеного Вожака. Он собрал небольшую шайку оборотней, из самого отребья этого народа, да разбойничает по мелочи. Никакой это, разумеется, не Бешеный Вожак, а просто бандит. Что? Каковы обстоятельства на полуночи, возле гор? Плохо. Если не сказать хуже — хреново. Подземные чудища так и шастают! Но дальше, чем на лигу от Пика Бушующих Ветров не отходят. Да, конечно, и облачная стена есть. Через нее ни один человек пройти не может, а оборотень и подавно. Мрут оборотни, если к ней приблизятся.

Много деревень — говорил Эртель — возле полуденных границ разорены и опустели. Это из-за подземного чудовища случилось. В Немедии, говорят, дела еще хуже. Много тысяч подданных Нимеда в невиданных тварей превратились. Мороз по коже дерет, когда вспомнишь…

А волки, что с нами идут — и не волки вовсе, но сородичи. Ведь вы, благородные месьоры гвардейцы, и ты, дикарь из Киммерии, знаете, что Пограничье славно племенем Карающей Длани? Да? Очень рад. Так вот, все эти ребята — и Эртель на волков рукой показывает — старшие сыновья родов Карающей Длани, что в Вольфгарде живут. Охотиться на сумасшедших оборотней король только их единородцев посылает, знает, что люди не справятся. Люди либо в армейских сотнях служат, либо охрану на границах держат. А в общем, не будь беды на полуночи, в Пограничье тишь да благодать царили бы. Оборотни с людьми дружно живут, даже дочерей своих замуж за человеческих сынов отдают. Только теперь с гномами беда… Набежало к нам подгорных карликов больше сотни сотен. Подземелья некоторых гномов разрушены, другие сами от греха подальше ушли. Семь родов вынужден привечать король Эрхард! Семь! А в каждом роду-клане — больше тысячи родовичей. Женщин у них мало, не более трети. Остальные — либо старики, либо гномья молодежь, век бы их не видать!

Гномы — работники хорошие. Если за дело берутся — никогда его не оставят. Работа для гнома — дело священное, так им прародитель заповедовал. Вот и сказал король Эрхард гномьему государю Дьюрину: «Пускай твои подданные леса рубят, благо в достатке дерева в Пограничье, да жилища себе строят. Все бесплатно, как по мирному договору о помощи друг другу уговаривались.»

И начали гномы строить. Перво-наперво помогли королю Пограничья крепость обновить да переделать. Добрая крепость получилась — гномы камень класть умеют, к труду жадны и, в отличие от людей, добротно все делают. Потом своим семьям в окрестностях Вольфгарда начали дома возводить. Двухэтажные, бревенчатые, теплые. Эрхард поспешил с государем Дьюрином договор подписать — мол, если гномы уйдут обратно под землю (когда напасть сгинет), пускай дома людям останутся.

Гномы дружину свою — хирд — в подчинение людскому королю передали. Теперь военной опасности для Пограничья нет. Даже если в Гиперборее, Бритунии или Немедии захотят покуситься на наши земли — вот им будет!

Эртель неприличный жест показал.

Гномы в драке сильны. Никто их никогда победить не мог. А почему они на поверхность не лезли да земли людей не завоевывали, то государь Дьюрин Эрхарду объяснил: «Гномы под землей жить привыкли. Созданы они для подгорного мира. Мы золото добываем, да камешки всякие, а вы, люди, за них едой расплачиваетесь. Не нужен нам мир внешний и любезнее родных подземелий нет ничего.»

Во дураки, правда?

Мораддин после этих слов помрачнел. Не нравится графу Эрде, когда его сородичей дураками называют. Пускай Мораддин и служит людскому королю Нимеду, да кровь гномья, от клана Фарина Секиры, себя знать дает.

— А как тебя зовут? — Эртель на меня смотрел. — Хальком? А, да ты еще и барон?! Благородный… Что, летописцем у варвара трудишься? Неужто дела лучше не нашлось? А платят хорошо? Плохо? Узнаю киммерийца. Всегда жадный был… Слушай, у нас в Вольфгарде сейчас живет аквилонец. Как его?.. Имя такое дурацкое, сложное… Вспомнил! Евсевий Цимисхий! Говорит, будто карты разных земель для аквилонского короля составляет.

— Евсевий? — изумился Конан. — Добрые боги, он же у меня выпросил разрешение поездить по разным странам, и подорожную, и письма к аквилонским посланникам!.. Вот он где!

Я тоже знал Евсевия Цимисхия. Отпрыск благороднейшего рода Аквилонии, человек многоученый и воспитанный, занимал при дворе Конана (а раньше Нумедидеса), должность хранителя анналов права и составителя карт. Как библиотекарь, я нередко с ним встречался. Вот не думал, что повидаюсь с Евсевием в этаком захолустье!

А Эртель продолжал изливать на нас поток рассказов о жизни Пограничья.

— Конан, помнишь Тотланта из Стигии? Того самого, который тебе едва голову не отрезал?

— Помню, — кивнул король. — Даже лучше, чем хотелось бы. Тотлант мне письмо недавно пересылал, на котором ты сам подписывался. И кто тебя писать выучил?

— Дядюшка, — хохотнул Эртель. — Говорит, будто человеку, не умеющему читать и писать, нечего на троне делать. А я ему говорю: Конан ведь стал королем!

— Неправда, — возмутился я, почесывая за ухом Тицо, вцепившегося мне коготками в тигеляй. — Его величество отлично пишет на аквилонском, а еще читает на немедийском и туранском!

— Какая разница! — отмахнулся Эртель. Наследник трона, больше похожий на развеселого молодого наемника, покачивался в седле и изредка бросал взгляд на самого крупного волка из сопровождавшей нас стаи. Словно говорил: «Скоро придем, не тревожься. А эти люди нам ничего плохого не сделают.»

— Так вот, — продолжил он. — Тотлант четыре седмицы назад, после приезда из Немедии, ушел со знакомым гномом… Конан, ты его помнишь, это Фрам, помогавший справиться с Бешеным Вожаком*[6]! Они ушли по гномьим ходам, смогли многое разведать и вернулись живыми-невредимыми. За это Эрхард Тотланту пожаловал звание придворного волшебника и члена королевского Совета. Здорово, правда? Теперь мы настоящее королевство — у нас даже свой маг есть. Стигиец, правда, но зато стигиец добрый, а не сволочь какая-нибудь, вроде Тот-Амона.

— Настоящее короле-евство, — передразнил я Эртеля. — У нас в Аквилонии, между прочим, колдунов при дворе не водится. Присутствие настоящего волшебника не говорит о величии государства.

— Какая разница! — повторил королевский племянник и обернулся к киммерийцу, — Конан, Тотлант очень хотел тебя видеть. Думаю, он обрадуется тому, что ты приехал. И Эрхард, конечно, тоже…

— Ну и компания, — вздохнул король. — Все собрались под теплым крылышком Эрхарда! Честное слово, возвращаются прежние времена… Учтите, больше я с вами за сбрендившими оборотнями охотиться не пойду! Хватит, в прошлый раз набегались!

— А тебя никто и не просит, — произнеся эти слова, Эртель вгляделся в сгущающуюся тьму и вытянул руку. Лес поредел, перед нами предстала широкая долина, в центре которой поднимался крутобокий круглый холм с высоким замком без донжона. Замок окружали деревянные дома, обнесенные толстой примитивной стеной, собранной из земляного вала и длинных бревен. Тоже мне, столица…

Стража главных ворот, состоявшая из людей и небольшого отряда хирда гномов — последние были до глаз закованы в сталь и я удивлялся, как они могут таскать на себе эдакую тяжесть — пропустила нас беспрепятственно. Эртеля и Веллана узнали, а наследник трона распорядился не досматривать у гостей из Аквилонии подорожные. Положенный сбор за въезд в город тоже, разумеется, не взяли. Хорошо быть другом друга королевского племянника!

— Как все запущено… — вздыхал Мораддин, оглядываясь. Каменных зданий было совсем мало, по краям широких проездов стояли деревянные избы, кое-где на натянутых веревках сушилось белье, по заледеневшему снегу ходили, изредка поджимая красные лапы, раскормленные гуси, а двое пьяных гномов, шедших в обнимку, голосили заунывную песню на своем языке.

— А кому сейчас легко? — отозвался Эртель. — Впрочем, тебе, почтенный граф, надо было приехать сюда года четыре назад. Тогда на улицах лопухи росли, — племянник Эрхарда, выпустив поводья, развел руками, показывая величину лопухов. — Во-от такие! А теперь все благочинно. Дома отстроили, деревянные мостовые наложили…

— Мостовые, — я скорчил рожу. — Деревянные! Столица!..

— Столица, — серьезно подтвердил Эртель. — Почти тысяча дворов. Считая с гномами, жителей около восьми тысяч. Для Пограничья это очень много. Люди хорошо живут, в тепле, а некоторые даже в достатке. И пиво у нас хорошее…

Я не говорю, что много путешествовал. Так, поездил по Аквилонии, заглядывал в Пуантен и на полуночные области Зингары. Но в нашей стране поселения наподобие Вольфгарда обычно именовались селами или, на худой конец, поместьями. Захолустные дворяне обычно разрешали простолюдинам строиться вокруг замка.

Вольфгард удивлял человека, привыкшего к мраморным дворцам Тарантии или чистеньким, выложенным аккуратно обтесанными камешками, мостовым небольших аквилонских городков. Здесь — сплошь дерево, грубоватые дома и гавкающие из-за углов собаки. Хорошо, если бы породистые, а то шавки какие-то! И оборотни шастают. Дикари-с…

Эртель отпустил своего помощника-человека, махнул рукой волкам, на которых никто из жителей Вольфгарда никакого внимания не обращал (Светлый Митра, что бы сказали тарантийцы, увидев на улицах своей столицы стаю матерых хищников! Да голова начальника стражи мигом слетела бы с плеч!), и, увидев, что оборотни начали по одному расходиться по домам, повернулся к Конану.

— Едем во дворец, — он указал рукой в сторону громоздкой каменной коробки, стоявшей на холме. Слово «дворец» Эртель произнес с непонятной мне горделивостью. — Эрхард обрадуется!

Я, Мораддин и Паллантид ехали вслед за увлеченно болтавшими о том, о сем киммерийцем, Велланом и Эртелем. Они про нас забыли. Зато мы втроем, как люди, привыкшие к настоящему столичному блеску, старательно перемывали косточки теперешнему королю Пограничья и высказывали свое мнение обо всем, что попадалось на глаза. Мораддин был сдержан в суждениях, зато Паллантид, как человек военный, был прямолинеен. Во-первых, он, моментально оценив обстановку на улицах, заявил, что здешняя стража не стоит и медяка. Посмотрите, господа, три патруля одновременно встретились на одном углу. Что делают местные стражники? Не-ет, вместо того, чтобы доложить старшему по кварталу об обстановке и разойтись дальше, они встали у стены какого-то сарая и передают по кругу баклагу! Наверняка с вином! Во-вторых, на подходах к замку обязательно должны стоять заставы. Где они? Нет застав! В-третьих, этот хлев (Паллантид понизил голос, чтобы не обидеть Эртеля) может называться замком только у киммер… Простите, у варваров.

Мы с Мораддином старательно кивали. Граф Эрде, умудренный в делах обеспечения безопасности коронованных особ, немедленно вступил в спор с Паллантидом: где, мол, лучше устроить постоянные заставы и сколько патрулей должно находится вблизи от дворца?

— Приехали! — возгласил Эртель, когда наши лошади поднялись к воротам небольшой каменной крепости, выраставшей из вершины пологого холма. Впрочем, какая это крепость, видимость одна! Больше смахивает на флигель тарантийского замка, используемый под склад. Здание квадратное, без главной башни. Одна стена протягивается шагов на сто, не больше. Стены невысокие, всего-то локтей десять. Только за одно похвалить можно — кладка добротная, недавно подновленная. Большие гранитные глыбы, скрепленные яичным раствором.

И, конечно, никакого этикета…

— Эй, — воззвал Эртель, когда наши кони остановились возле крепких, обшитых металлом ворот. — Гаут! Открывай! И побыстрее, к нам аквилонский король приехал!

Из бойницы над воротами донеслось:

— Эрт, это тебя принесло? Сейчас спущусь. Государь Эрхард еще два колокола назад спрашивал, вернулся ты или нет?

Тицо перебрался с моего левого плеча на правое и зевнул. Не понимаю, как это существо может спать почти целыми днями?

Эртель оттеснил назад Конана и Веллана, спрыгнул на землю с седла и тотчас одна створка ворот начала приоткрываться. Скрип стоял жуткий. Наверняка петли не смазывали со времен святого Эпимитриуса.

Десятник стражи по имени Гаут осмотрел наш отряд слегка пьяными, покрасневшими глазами, а потом воззрился на Эртеля:

— А кто здесь аквилонский король?

— Я, — ответил Конан. — Давай-ка мы сначала въедем внутрь. Без лишних разговоров, хорошо?

— Эртель, опять твои шуточки, — вздохнул десятник. — Какой это, в задницу, король? Это же Конан из Киммерии! Кстати, привет, Конан… Давно не виделись. Я твою рожу надолго запомнил. Ладно, проезжайте. Только чего вас так много?

— Я за всех ручаюсь, — поморщился Веллан. — Все свои. В конюшне свободные ясли есть?

— Полно, — Гаут махнул рукой. — Вчера королевских лошадей забрали для обоза. К немедийской границе. Нимед зерно продал, вот и нужно доставить.

Я тягостно вздохнул. Что же это за королевство такое, где собственных лошадей государя забирают для того, чтобы потом впрячь в сани, нагруженные мешками с зерном?

Мною ожидалось самое худшее — разваленная холодная конюшня, отсутствие конюхов и овса для лошадей, распрягать скакунов и снимать седла придется нам самим… Ошибся. Все было как раз наоборот. Гвардейцы лишь сняли дорожные сумы, а дальнейшим обустройством столь драгоценных в Пограничье ездовых животных занялись королевских конюхи. Правда, их было всего четверо (замечу, что в тарантийском замке конюхов почти пять десятков), но работали они споро.

— Где гвардейский караул у входа? — разорялся Паллантид, подходя к дверям жилых помещений замка. — Граф Эрде, ты смог бы поручиться за безопасность своего короля в такой обстановке?

— Пожалуй, нет, — подумав, ответил Мораддин. — Уточняю — за своего. А вот Эрхард наверняка чувствует себя вполне привычно.

— Прекращайте такие разговоры, — прошипел Конан, обернувшись. — Почему вам все не нравится? Хальк, я, кажется, тебя уже просил — посади своего зверя в корзинку! Ходишь, будто бродячий актер! Учтите, Эрхард — мой старый друг, и если вы его обидите — обижусь я. Поняли?

— Как не понять, — ядовито заметил я. — Двое варваров всегда смогут найти общий язык…

— Именно, — серьезно подтвердил король. — Поэтому лучше молчите. Говорить буду я.

Мораддин, стоявший по правую руку от Конана, грустно вздохнул и произнес неслышно:

— Знаю я, чем кончаются твои разговоры. Плохо они кончаются…

Эртель распахнул двери и мы вошли в полутемный коридор первого этажа замка короля Пограничья. Полторы седмицы пути позади. Теперь можно отдохнуть. Хоть немножко.

Как я захотел домой! Силу моего желания невозможно выразить ни словами прозы, ни куртуазными висами. Да и прочие аквилонцы, исключая Конана, тоже чувствовали себя во «дворце» Эрхарда не слишком уютно. Холодно, сквозняки, в коридорах коптят факела. Пахнет кухней. Стены каменные, на ощупь ледяные. Однако подобные замки я встречал и в Аквилонии — пускай в коридорах холод пробирает до костей, но жилые комнаты изрядно натоплены и в них не то чтобы тепло, а даже жарко. Одна беда — очаг должен гореть постоянно, иначе обитатели поместья рискуют замерзнуть в собственных постелях.

— В тронный зал — направо, — невозмутимо сообщил Эртель и свернул в широкий коридор со стрельчатым потолком.

— Да-а… — прошептал Паллантид, подтолкнув меня локтем. Мы стояли у входа в помещение, только что поименованное племянником короля «тронным залом». — Впечатляет…

Зал был размером шагов тридцать на сорок. Неизменная солома на полу, куполообразный потолок, лавки вдоль стен. Трон стоял на каменной плите и представлял собой деревянное кресло с облезшей позолотой. Над троном красовался герб, размалеванный яркими дешевыми красками — щит разделен горизонтально на две части, в верхней половине на красном поле была изображена золотая королевская корона; в нижней, закрашенной белым — зеленели три дубовых листа, которые держала в зубах волчья голова.

У меня едва не пробились слезы умиления: около трона на соломе спали шестеро породистых охотничьих собак (явно привезенных Эрхарду в подарок чужеземцами). Рядом с ними бродили несколько кур, возглавляемых ярким оранжево-красным петухом, а на широких подоконниках выходящих во двор окон устроились трое серых гусей. Почему-то меня больше всего оскорбило то, что собаки, призванные охранять покой хозяина, при виде нашей оравы даже глаз не раскрыли, а гуси, наоборот, разгоготались, вытягивая длинные шеи.

— Деревня, — шепнул под нос легат, но тут же осекся, перехватив грозный взгляд Конана.

— Кого принесло? — услышали мы твердый мужской голос. Было непонятно, откуда он донесся. Наконец, я увидел, что возле громадного, жарко пылавшего камина сидели двое людей. Прямо на полу. На подушках. Поднос, находившийся рядом с ними, был уставлен оплетенными лозой бутылками и глиняными мисками. Стало ясно — можно ехать домой. Почему? Самое невероятное мы уже увидели.

— Эртель, ты кого с собой привел? — подтянутый пожилой господин не очень высокого роста, облаченный в простой коричневый костюм охотника, встал и пошел к нам. Его сотрапезник, оправив черную долгополую хламиду, просто остался на месте, лишь повернувшись к нам лицом.

— Эрхард? — сощурился Конан и, с трудом придав голосу серьезность, изрек: — Приветствую тебя, царственный брат мой…

— Явился! — хмыкнул седоволосый. — А гонца прислать не мог, что приезжаешь?

— Ты знаешь, дядюшка, — медоточивым голосом начал Эртель, — варвар нас спасать приехал…

— Заткнись, — оборвал племянника король Пограничья. А это был именно он.

— Ну, во-первых, — прогудел Конан, — здравствуй. Рад тебя видеть. Во-вторых, ты, кажется, посылал за мной?

— Здравствуй, здравствуй, — спокойно кивнул Эрхард. — Устали, наверное, с дороги? Эй, Тотлант, приготовь всем вина!

— Я вам что, виночерпий? — возмутился человек в черной одежде, вскочил с подушек и быстро зашагал к нам. — Привет, варвар. О, граф Мораддин! Все-таки мы снова увиделись. А где наш оборотень?

— Который? — буркнул Веллан. — Я, что ли?

— Именно ты, — смуглый стигиец улыбнулся, показав ослепительно белые зубы. — А позвольте узнать, кем являются остальные гости?

— Здравствуй, Тотлант, — кивнул Конан. — Лет пять, кажется, не виделись?

— Меньше, — ответил стигиец, стараясь не замечать любопытных взглядов гвардейцев. Я, впрочем, тоже рассматривал придворного волшебника Эрхарда не без интереса. Если этот колдун сумел добиться расположения Конана — значит, в Стигии еще рождаются приличные люди… Тотлант продолжал говорить, глядя на нашего короля: — Рад, что ты получил мое письмо. Понимаешь ли, я начинаю всерьез бояться…

— Чего? — спросил Конан.

— Будущего, — уклончиво сказал Тотлант. — Кстати, Эрхард просил сделать вам вина? Подождите немного.

Тотлант зажмурился, быстро пробормотал под нос несколько фраз с обилием свистящих звуков и вытянул вперед руки. На миг сгустилось облачко тумана и вот уже стигиец держит раздувшийся темный бурдюк. Гвардейцы изумленно зашептались.

— Так спиться можно, — хихикнул Эртель. — Бесплатное вино каждый день, да еще не какое-нибудь, но розовое асгалунское. Не понимаю, как это у тебя получается?

— Ума нет, вот и не понимаешь, — беззлобно огрызнулся стигиец. — Креационное заклинание требует много сил, а еще больше мозгов.

— Мозгов? — расплылся в улыбке племянник короля. — Ты делаешь вино из чьих-то мозгов?

— Отстань, — поморщился Тотлант, умело развязывая горловину бурдюка. — А еще лучше — принеси кружки и поставь на стол. Здесь тебе не Бельверус, слуг нет.

В самом углу тронного зала громоздилось величественное сооружение из грубых досок, которое столом можно было назвать лишь с большой натяжкой. Однако мы все сумели разместиться вокруг этого чудовища, порожденного болезненной фантазией местного плотника и разобрать чарки, принесенные Эртелем и Велланом. Отчасти этикет был соблюден — Эрхард посадил рядом с собой Конана, по левую руку — Тотланта, а остальным сказал рассаживаться, как душе угодно. Слуги все-таки нашлись — пока мы пили созданное Тотлантом буквально из воздуха отличное шемское вино, на столе появились блюда с холодным мясом, хлебом и редкой для этого времени года в Пограничье зеленью. Посуда, конечно, была самая простецкая — глиняная или медная. Только Конану и Эрхарду подали серебряные кубки и тарелки.

По местной традиции, после первого кубка все представились — по кругу. Эрхард с серьезным выражением на лице выслушивал сложные имена и гордые титулы наших гвардейцев, милостиво перебросился парой слов с Мораддином, а затем очередь дошла до меня. Я поднялся с жесткой скамьи и слегка поклонился королю Пограничья.

— Хальк, сын Зенса, барон Юсдаль-младший.

Конан усмехнулся и проворчал:

— Он же хранитель библиотеки, летописец и полное подобие Эртеля. Заговорит кого хочешь.

— Очень рад, господин барон, — учтиво сказал Эрхард. — Надеюсь, тебе понравится наша страна. А позволь узнать, что это за странный зверек?

Тицо сидел на задних лапках у края стола и недоумевающе пялился на короля Пограничья своими небесно-голубыми глазками.

— Это, — я запнулся, придумывая, как бы объяснить Эрхарду происхождение маленького существа. — Это мое домашнее животное. Вернее, Тицо не совсем животное. Он разумен, как мы, только его развитие остановилось на возрасте десятилетнего ребенка человека. Так мне кажется…

— Интересно, — хмыкнул старый король. — Ладно, господа. Теперь мы знаем друг друга по имени. Надеюсь, мне самому представляться не нужно? А с Тотлантом и Эртелем вы уже знакомы. Я счастлив разделить с вами стол.

Обед — достаточно вкусный и обильный — прошел в неловком молчании. Почти все, кроме хозяев замка, и, конечно, Конана, чувствовали себя неловко. С каких это пор обычную гвардейскую стражу допускают за королевский стол? Однако Эрхард счел себя обязанным накормить нас всех, и лишь когда яств на столе заметно поубавилось, подозвал Эртеля:

— Вот что, племянничек. Во дворце мы всех разместить не сможем, поэтому проводи господ гвардейцев в «Корону и посох». Хозяину скажи — постой оплатит король. И пускай отнесется к гостям с почтением, — Эрхард повернулся к Паллантиду и спросил: — Думаю, легат не будет возражать против неплохой гостиницы за королевский счет?

— Если не будет возражать мой господин, — Паллантид покосился на киммерийца. — То я лишь подчинюсь.

— Отправляйтесь, — махнул рукой Конан. — Мне здесь ничего не угрожает.

После того, как Черные Драконы ушли, а со двора донеслись их радостные голоса (фактически, гвардейцы получили полный вечер, свободный от службы), Эрхард распорядился убрать со стола, принести кресла для гостей и бочонок ягодного вина, очень любимого в Пограничном королевстве.

Мы разместились возле жаркого камина, Тотлант по стигийской привычке устроился прямо на полу, на подушках, а Конан, отведав пахнущий ежевикой и малиной напиток, потянулся и сказал:

— Эрхард, может, отложим неприятные разговоры до завтрашнего утра? Не хочется сейчас выслушивать истории о ваших неприятностях. Думаю, подземные твари за ночь не сбегут?

— Это верно, — подтвердил король. — О, Эртель вернулся! Эй, давай к нам!

Эртель пришел не один. Королевского племянника сопровождали двое личностей, одна из которых была мне насквозь знакома — высокоученый хранитель анналов карт Аквилонского королевства, благороднейший месьор Евсевий Цимисхий собственной персоной. Конан аж скривился, увидев этого высокого черноволосого господина — киммериец предвидел, что сейчас произойдет. И точно…

— Привет тебе, о достопреславный владыка земель закатных и полуночных! — Евсевий куртуазно раскланялся, шаркнув правой ногой по устланному грязной соломой полу. — Сколь велика радость моя при лицезрении славного государя, почтившего своим вниманием сей отдаленный предел, в коем я пребываю вот уже в продолжении…

— Евсевий, остановись! — простонал Конан. — Поверь, я тоже очень рад тебя видеть. Однако если ты начнешь разговаривать не по-людски, мое величество разгневается.

— Умолкаю по твоему лишь повелению, о царственный, — аквилонец изящно поклонился и, подвинув скамью поближе к нам, попросил разрешения сесть. Конан только рукой махнул.

С Евсевием я познакомился еще во времена учебы в Тарантийской Обители Мудрости. Этот дворянин, всецело отдавший себя науке с умным названием «география», преподавал нам основы составления карт и науку о минералах. Затем, после смерти Нумедидеса, он занял должность при дворе короля Конана. Я слышал, что Евсевий не так давно участвовал в одной из самых таинственных авантюр киммерийца, связанной с поездкой в провинцию Темра. Что они там делали — я так и не выяснил*[7].

В последнее время Евсевий странствовал по королевствам Полуночи и Восхода, в Пограничье жил уже две полных луны, пользуясь благосклонностью Эрхарда, а заодно обучая наследника (как я уже понял, редкостного оболтуса) различным наукам.

Следом за Евсевием и Эртелем шел человек среднего роста, в небогатой дворянской одежде. На вид ему было лет сорок, полноватый, но ничуть не толстый, сутулый, с почти незаметными залысинами и пристальным взглядом вечно сощуренных близоруких глаз. Человек выглядел очень спокойным, но одновременно настороженным.

— О, почтенный Стефан! — Эрхард вскочил с кресла, буквально подбежал к этому незаметному человеку и усадил его на свое место. — Господа, Конан, вы разве не знакомы?

— Нет, — покачал головой наш король. — А что, должны быть?

— Возможно, — тихо сказал незнакомец, — обо мне ходит множество разных слухов…

— Стефан Король Историй, из Замковой Скалы! — торжественно провозгласил Эрхард. — Лучший рассказчик и сочинитель стран Заката!

— Ну, скажем так, не лучший, — скромно заметил Стефан, опуская глаза. — Таковым я считаю великого сказочника Петрониуса Тарантийского…

Зал погрузился в тишину. Конан удивленно поднял брови, Мораддин открыл рот, я привстал, а Тицо, неслышно зевнув, заснул.

— Очень рад вас видеть, господа, — не повышая голоса, сказал Стефан. — Если хотите, я вам что-нибудь расскажу нынешним вечером…

Сколько раз я давал себе клятву, что больше не стану пить с Конаном и его приятелями-варварами? Не упомню уже… Одного понять не могу — почему каждый раз я нарушаю данное самому себе обещание?

Изрядно покачиваясь, держась одной рукой за холодные каменные стены коридора, а другой сжимая загривок вцепившегося мне в грудь Тицо, я добрался до отведенной мне комнаты неподалеку от тронного зала.

Дверь вначале долго не открывалась. Я ее толкал рукой, плечом, несколько раз ударил ногой, едва при этом не упав. Спасибо пожилому стражнику, проходившему мимо: видя мои мучения, он просто потянул дверное кольцо на себя. Естественно, что дверь открылась.

Покои нам предоставили неплохие. Квадратные комнаты, стены которых покрывала деревянная обшивка, с огромной кроватью и не менее громадным камином. Обязательная поленница из сухих березовых дров — если ночью станет холодно, поленья всегда можно подбросить в очаг. Стол с медным тазиком для умывания, кувшином непременного ягодного вина и блюдом с какой-никакой едой. Мои вещи уже перенесли в спальню, но разбирать их прямо сейчас не было никакого желания. Скорее спать… Позади долгий путь от Тарантии до Вольфгарда, вечерняя пьянка с Эрхардом, Конаном и остальными, а завтра предстоит выяснить, что же происходит в Граскаальских горах и насколько велика угроза нового появления зеленого огня…

Конан, памятуя о неприятных событиях последних дней, связанных с убийством гвардейцев, приказал обязательно запирать комнаты на засов, но я пропустил слова варвара мимо ушей. Сейчас было не до того. Главное — дойти до постели, при этом не упав и не своротив стол.

Глянув на кувшин с ягодным вином, я с унылой миной отвернулся. Очень уж оно обманчиво: на вкус приятно, чуть сладковато, пахнет лесом и, если так можно выразиться, солнечным светом, но… Трех кружек хватает, чтобы довести человека до скотского состояния.

Потрясающе! На теплом пледе, покрывавшем кровать, обнаружились нижние штаны и рубаха, причем чистые и, скорее всего, совершенно новые. Посадив Тицо в корзинку и защелкнув замочек на крышке, я сбросил одежду, переодел белье и нырнул под плед. Льняные простыни были ужасно холодными.

Комната освещалась пляшущим оранжевым светом камина и четырьмя тусклыми масляными лампами. Уснуть я вначале не смог — мешали шум в голове и мое слишком развитое воображение. Молодец Стефан, отличную сказку рассказал, кажется, всех пробрало, даже Конана!

…Стефан, по прозвищу «Король Историй», родом происходивший из поместья Замковая Скала, был дворянином, однако вместо того, чтобы поддерживать славу своего рода воинской доблестью, он, по мнению отца, начал маяться дурью. А именно: его с детства увлекали различные жуткие сказки и истории. Затем, научившись писать, Стефан начал собирать легенды для своей библиотеки, а после совершеннолетия он ушел из дома, начав зарабатывать на жизнь рассказами о чудовищах в трактирах и богатых домах.

Слава пришла к нему лет в двадцать пять. Случайно Стефан оказался в Бельверусе, где был принят младшим сыном короля, Ольтеном. Принц был еще юн и заслушивался страшными и необычными рассказами о демонах, вселившихся в самые привычные вещи, о вампирах или сумасшедших. Ольтен представил сказочника отцу и на одном из дворцовых вечеров Стефан постарался — от заката до полуночи он рассказывал королю и придворным невероятную историю о необычной лавке, хозяин которой мог продать желающему любую вещь за полцены. А за вторую половину стоимости он предлагал человеку невинно пошутить над одним из знакомых…

В тот вечер Нимед, слушавший Стефана, затаив дыхание, сказал:

— Я — король Немедии, а ты — Король Историй…

С тех пор и начали Стефана называть королем страшных сказок и невероятных повествований.

Сегодня вечером Стефан, загордившись тем, что его будут слушать сразу два короля, наследник трона, немедийский граф и аквилонский барон, рассказал длинную и, разумеется, очень мрачную историю, сочиненную им самим.

Я много раз читал списки с его сочинений, да и Мораддин у себя в Бельверусе тоже, но читать и слушать — это две совершенно разные вещи. Стефан говорил и за себя самого, и за героев своей повести, искренне переживал за них, вмиг превращаясь из толстого зингарского судьи в аргосского старика-колдуна, содержавшего бродячий театр… Суть сказки была вот в чем: толстяк-судья невольно послужил причиной гибели прекрасной дочери старика и не понес никакого наказания. Колдун наложил на судью проклятие и тот вскорости превратился из дородного, разжиревшего человека в живой скелет. Долго рассказывать, что было дальше. Только известно, что неправедный судья и его приятель-контрабандист были наказаны, а старик ушел дальше странствовать…

Конан во время рассказа переживал как ребенок. Больше всего король жалел контрабандиста, искреннее желавшего помочь своему приятелю-судье, и в конце концов погибшего от рук родственников колдуна.

Вполне естественно, что пока Стефан Король Историй говорил, мы прикладывались к кружкам с ягодным вином и, когда рассказчик умолк, изрядно захмелели. Конан подарил Стефану собственный кинжал, украшенный королевским вензелем — «Конан Канах» — а потом начал доказывать, будто слышал эту историю и даже был знаком с помянутым судьей. Разумеется, при неприятных для самого себя обстоятельствах… А Стефан поверил. Или сделал вид, что поверил.

Постепенно я начал засыпать и на зыбкой грани между сном и явью перед моим мысленным взором проносились все герои этой истории — старый, с изъеденным редкой болезнью носом, колдун; красавец контрабандист с острой зингарийской бородкой и толстяк судья… Наверное, потом я заснул. Какие были сны — не помню.

…Я ощутил резкую боль у наружного края правой глазницы. Далее что-то холодное и очень острое соскользнуло по виску к уху. В чем дело?!

Действовал инстинкт — я взмахнул рукой, моментально перевернулся набок и со всей возможной быстротой отполз к левому краю постели. Там, на полу, лежал мой меч. И, конечно же, я закричал.

Как вы думаете, сколь сильно может испугаться человек, полный вечер слушавший страшную историю про таинственных убийц и колдунов, изрядно напившийся, и просыпающийся от прикосновения острия ножа? Я тогда был уверен, что умру со страху. Через затуманенное сном сознание проскочила мысль о неведомом убийце, покусившемся вначале на Энунда, а позже убившего двух гвардейцев из десятка Паллантида… О боги, их всех поразили ударом кинжала в глаз!

— Про-очь! — заорал я. — Убью!

Рука сама нащупала рукоять меча и я, ощущая, как по правой щеке течет кровь, начал рубить клинком воздух. Я ничего не слышал — может быть, убийца успел выскочить, тем более, что пол устилал потертый, но толстый туранский ковер. А может быть, я просто боялся даже повстречаться с существом, названным нашим бритунийцем-оборотнем «чужим».

— Быстрее все ко мне! — продолжал надрываться я, размахивая мечом перед собой. В комнате было темно — камин прогорел и теперь в очаге лежала лишь кучка тусклых угольков, а в масляных лампах погасли фитили. — Конан, Веллан, сюда!

Дверь распахнулась. Это наш король ударил по ней ногой, влетел в комнату, сжимая в руке клинок и остановился возле камина в боевой стойке — ноги полусогнуты, меч держится на вытянутых руках перед собой. Вслед за Конаном в покой ворвались Веллан, Мораддин и Эртель. Они несли смоляные чадящие факелы.

Конан осмотрелся и внезапно опустил меч.

— Чего орешь? — жестко спросил он. — Весь замок перебудил. Нет никого… Вот демоны Серых Равнин, Хальк, почему на тебе кровь?

— Никто ничего не говорит, — Мораддин передал факел Веллану и быстрым шагом подошел ко мне. — Месьор Хальк, повернись лицом к свету. Отлично! Та-ак, могу сказать одно — тебе повезло. А во-вторых, убийца во дворце.

— Какой убийца? — вскипел Конан. — Мораддин, ты о чем?

У меня сильно болел висок и я чувствовал, что из раны, протянувшейся от края глазницы до уха, продолжает течь кровь. Граф Эрде вытащил из рукава рубахи льняной платок, сложил его и отдал мне — приложить к ране.

— Что ты запомнил? — коротко спросил меня Мораддин. — Рассказывай!

Я честно ответил, что ничего не помню. Пришел, лег спать, потом проснулся от удара ножом в голову (Мораддин оглядев пол возле кровати, нашел мой же кинжал), начал звать на помощь…

— Повезло, — Веллан, Эртель и Конан подошли ко мне, а король осмотрел рану. — Если тебя били в глаз, как и остальных, то… Мораддин, глянь. Острие ударило по косточке с края глазницы, но соскользнуло наружу. Хвала Митре и Крому, только распороло кожу…

— Чуть выше проходит жила, — проворчал Мораддин. — Если бы ее задели, крови было бы во сто крат больше. Хальк, тебе лекарь не нужен?

— Какой, к демонам, лекарь? — взвыл я. — Нас тут всех перебьют! Вы понимаете, что если раньше подозрение могло упасть на меня или на Веллана, то теперь я могу подозревать каждого из вас!

— Следовательно, — заметил бритуниец, — кто-то очень хочет нас поссорить. Хальк, вспомни еще раз, может быть, ты видел хотя бы тень человека, чувствовал его дыхание, слышал шаги? Хоть что-нибудь!

— Ни-че-го! — по слогам произнес я. — Понятия не имею, что это было. Призрак! Бестелесный демон! Домой хочу, надоело!

— Заткнись, — буркнул король. — Ты почему дверь не закрыл? Я, кажется, всех просил закрываться на ночь. Такой засов выдвинуть снаружи невозможно.

— Забыл, — признался я и смущенно опустил голову. — По пьяни…

— Так! — Мораддин выступил вперед. — Все происходящее мне решительно не нравится. С позволения короля Конана, — граф хитро посмотрел на киммерийца, — ведь ты позволишь? — мы будем спать в одной комнате. Перетащим туда кровати. Или можно просто спать на полу. Утром надо отослать Веллана в гостиницу, проверить, все ли хорошо у Паллантида и его людей. Если там ничего не случилось, значит, убийцей является кто-то из присутствующих.

— Ты головой повредился, — соболезнующе заметил Конан. — Ну скажи, зачем мне, тебе или Веллану убивать Халька? Бред.

— А я вообще ни при чем, — подал голос Эртель, посейчас молчавший. — Насколько я понял, убийства начались еще в Тарантии?

— Начались, начались, — Конан огорченно вздохнул. — Я вот о чем думаю… Может, кого-то из нас околдовали? Человек по приказу какого-нибудь волшебника ночью убивает, не сохраняя воспоминаний об этом наутро. Или рядом с нами находится бестелесная тварь, получающая воплощение только ночью. Такое бывает, видел не раз… — Конан поднялся с края моей кровати и решительно приказал: — Хальк, Мораддин, Веллан, перетаскивайте свои вещи в мою комнату. Эртель, будь добр, прикажи страже постоянно находиться в этом коридоре. Скажи, что король Аквилонии заплатит тысячу Двойных Львов, если стражники обнаружат поблизости либо незнакомого человека, либо увидят существо, не принадлежащее к нашему миру и опишут его. Возьмешь потом у меня золото, чтобы вознаградить стражу за лишнее бдение.

— Хорошо, — кивнул племянник короля Пограничья. — Конан, пойми, мне самому неприятно. Все-таки вы гости… А тут покушение на убийство. Я сделаю все, чтобы вы были в безопасности по крайней мере до рассвета.

Мы все сделали по приказу Конана. Я, Мораддин и Веллан покинули свои комнаты, собрались в покое, отведенном киммерийцу, и, заперев дверь на засов, на всякий случай подперли ее толстыми поленьями. Вещи переносили вместе. Тицо спал в корзине, не обращая внимания на царившую вокруг суматоху, и я поставил его маленький домик неподалеку от камина, чтобы зверьку было тепло.

Выпив по стаканчику ежевичного вина, мы заснули. Конан и Веллан расположились на кроватях, а мы с Мораддином устроились на полу, завернувшись в теплые клетчатые пледы и плащи из куньих шкур. На всякий случай наше оружие — от мечей и боевых топоров до обычных ножиков для разрезания хлеба — мы сложили в большой сундук. Ключ от него Конан прицепил себе на цепочку, висевшую на шее.

До рассвета не произошло ничего необычного.

Рано утром — небо на восходе едва начало сереть — мы вчетвером проснулись. Конан сразу начал распоряжаться: сейчас Веллан и Мораддин отправятся к Эрхарду и расскажут ему о ночном происшествии. Хальк пускай одевается и идет со мной — в гостиницу «Корона и посох», проверить, как дела у Паллантида и его подчиненных. В полдень король Пограничья хотел собрать Совет и потому с полдневным колоколом нам всем необходимо быть в тронном зале. Будем решать, что делать.

Зря я жаловался, что замок короля Эрхарда холодный и неуютный. Каково человеку выходить из натопленной комнаты в продуваемый всеми сквозняками коридор, а затем на улицу? Снаружи был мороз, с крыш свисали длинные сосульки, а воздухе кружилась мелкая снежная пыль. День обещал быть солнечным — светило, поднявшись из-за дальних, едва заметных отсюда вершин Кезанкийских гор, бросило оранжевые лучи на Вольфгард и разогнало редкие облака.

Этим утром столица Пограничья показалась мне более приветливой и спокойной. Вчера я устал и был в дурном настроении, а потому все окружающее виделось в черных красках. Пускай ночью меня пытались убить, пускай я изрядно замерз, спав на полу, но, увидев поднимающееся к небу ровные струйки дыма от очагов, услышав приглушенное мычанье коров и чириканье красногрудых снегирей, я оттаял. Я происхожу родом из очень дальней аквилонской провинции, замок моего отца (не в обиду королю Эрхарду будь сказано) очень похож на «верхний город» Вольфгарда. Благостная патриархальность, спокойствие и древнее благочиние…

Мы с Конаном, облаченным в короткую меховую куртку и круглую шапку из меха чернобурки, беспрепятственно прошли через ворота квадратного замка Эрхарда, спустились вниз по дороге, ведущей с холма, и киммериец уверенно повел меня в сторону приземистого бревенчатого дома, на котором красовалась удивительно изящная для варварского Пограничья вывеска: «Корона и посох. Комнаты для проезжающих и вкусная еда. Содержит мэтр Хек Далум.» А еще на вывеске были старательно нарисованы указанные корона и посох, оплетенные сосновыми ветками.

— Изменилось все, — сказал мне Конан, кивая в сторону гостиницы. — Я здесь был четыре года назад. Вывеску новую повесили, дом отремонтировали… Глянь, новую конюшню пристроили…

— Эй!.. — оборвал слова короля резкий басовитый крик. — Это ты мне мерещишься?

«Сколько же у киммерийца приятелей в Пограничье? — подумал я, уяснив, что возглас незнакомца относился к Конану. — А по всему миру? Не удивлюсь, если у нашего варвара-короля найдутся знакомые и в Кхитае, и даже в сказочной Вендии…»

— Фрам! — заорал Конан. — Дубина длиннобородая! Ты откуда здесь?

— Опять гномы, — проворчал я себе под нос. И точно — перебираясь через сугробы, к нам бежал довольно высокий для своего племени (мне по подбородок) чернобородый подгорный карлик. Добротная зеленая одежда, непременный капюшон, черные сапоги и обязательный топор за поясом. Гномы очень любят боевые топоры — национальное оружие.

— Конан, как я рад тебя видеть! — вопил гном. — Пойдем выпьем в «Корону и посох»! За встречу! А у нас тут такое случилось! Слушай, а ты зачем приехал? Опять работу наемника ищешь?

Конан наклонился, по-братски обнял гнома и сразу повернулся ко мне.

— Хальк, это Фрам, сын Дарта, по прозвищу Мрачный. Фрам, это Хальк, аквилонский барон. Он мой друг.

— Друзья Конана — мои друзья, — очень почтительно, как умеют одни только гномы, поклонился Фрам. — Ты тоже наемник, господин Хальк?

— Не совсем, — отрекся я. — Вообще-то я служу в библиотеке аквилонского короля. То есть короля Конана Первого.

— Что, в Аквилонии король сменился? — удивился гном. — Здорово! Знаешь, Конан, самое смешное в том, что тебя и его зовут одинаково!

— Пойдем в трактир, — рассмеялся киммериец. — Там все объясню. Плачу я.

— А чего это ты такой богатый? — Фрам прищурился. — Опять кого-нибудь ограбил, старый разбойник? Пошли, пошли, мне кое-кто из наших задолжал за игру в кости и я тоже пива поставлю! Не тебе одному разоряться…

Киммериец подошел к двери трактира и толкнул ее ногой.

— Проходите, господа мои, — сказал он. — Сегодня Конан Канах всех угощает, потому что встретился со старым другом. Фрам, тебе какое пиво больше нравится — светлое или темное?

ДОКУМЕНТ — V

Лист дневника путешествия Хранителя путевых карт королевства Аквилонского Евсевия Цимисхия в земли королевства Пограничного и горы Граскаальские, кои королевство помянутое от земель Гиперборейских отделяют.

После вновь направился король Конан в горы, дабы окрестность вершины, что Небесной горой у народов, там проживающих, именуется осмотреть и во всем том, что о месте упомянутом допреж поведано ему было, убедиться самолично.

Сопровождение же короля, как и пристало мужу, положение столь высокое имеющего и достославного весьма, хоть и не преизрядно было на сей раз числом и великолепием и пышностию замечательною не отличалось, но из дворян и иных мужей титулованных и рыцарей славных и доблестных состояло, из коих паче всего назвать подобает

[8]

Дорогою же к горам означенным миновали они селения, и деревни и жилища, одне стоящие, пейзанам и пастухам принадлежащие и скудные прискорбно имуществом своим нехитрым, и скарбом всяким, и тако же землями плодородными и угодьями, для выпаса потребными, а посему и людьми в числе своем не весьма изобильными.

И се, узрев таковую бедность вопиющую, буйством стихий и демонов злобных усугубленную гораздо, и отсутствие у народа здешнего пищи, и орудий и вещей пусть не для преуспеяния, но бытования всякой твари человеческой приличествующих и необходимых вседневно и всечасно, умилился король наш в сердце своем и жалость превеликую к страдальцам сим испытал.

Засим из невеликой доли казны при нем случившейся, для издержек путевых, бенефиций и раздачи милостыни предназначенной, наделил от щедрот своих королевских и из милости монаршей и сочувствия людей сих, положение коих превеликой жалости достойно есть, [9] монетами.

А надо сказать, что король наш всегда и повсеместно поступал таким же образом, ибо в душе был праведен, а сердцем милостив и беззлобен, в чем юности, а равно и мужам зрелым пример зело изрядный и назидательный благочестия и добродетели узреть надлежит и поступать подобно следует.

Далее же углубились они в местность пустынную, каменистую изрядно и горами и скалами изобилующую. А дорога и вовсе плоха сделалась, и лишь радению и заботам короля Эрхарда и подданных его обязаны были путники тем, что чрез препоны и потоки горные, во множестве на пути встречавшиеся, переправлялись без труда излишнего. Зане, как есть все мосты сотрясениями и корчами тверди земной уничтожены были, издал король сей указ о незамедлительной починке оных, что и было исполнено с усердием похвальным. В тех же местах, где таковая починка невозможна была вскорости, зрели мы мосты из толстых бревен, со всей возможною поспешностью и тщанием превеликим наведенные. Что же до грязей прегнусных и неровностей, дорогам сим присущих, о том зело скорбеть не подобает мужам доблестным. Вот и не скорбели.

Гора же, именуемая пиком Ветров Бушующих, велика гораздо, и над окрестностию господствует. А вкруг нея и иные горы есть во множестве, и велики гораздо. И узрел король, что вся окрестность та огнем попалена и ямами изрыта, а тако ж и трещинами испещрена, аки кора древесная, и трещины те глубоки весьма, поелику предмет, в оную трещину опущенный, падал предолго, и успели счесть до четырех десятков, допреж голос от падения его, слабый изрядно, услышали. А была земля и каменья там теплы гораздо, будто кто их до того огнем великим грел или же в кипятке варил, и в иных местах до того горячи каменья делались, яко и ступить на оные в сапоге с подметкою толщины дюймовой зело горячо было, а от земли же пар воскурялся. Поелику же каменья помянутые сухи были, заключаю я по разумению своему, что причиною теплоты оных огнь послужил, зане если бы случились в тех местах воды подспудные, горячие зело и на свет с шипением и паром извергающиеся, то озер малых, ручьев и иной влаги случилось бы там изрядно, а каменья мокры бы сделались оттого. Земля же королевства Пограничного влагою доброй всегда скудна была, а горные местности и подавно. Огнь же тот, мною наблюдаемый допреж, из недр извергшийся и твердь расчленивший, а тако же и с небес павший, зол был гораздо, и все умертвил и пожег. Люди же прежде короля в месте том побывавшие и время изрядно там проведшие после хворали тяжко. Король же, о том упрежден будучи, пребывал там не весьма долго. А поелику телом и духом крепок вельми, то по благоволению Митры Солнцезарного не умалился крепостью своей отнюдь.

Свидетельствую и руку к сему приложил Хранитель путевых карт королевства Аквилонского Евсевий Цимисхий.

Глава семнадцатая

МОРАДДИН, ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ

Пограничное королевство, предгорья Граскааля.

15-17 дни третьей осенней луны.

«…Переход короля Аквилонии и сопровождающих его лиц из Тарантии в Пограничье можно было бы назвать весьма заурядным. Отряд не встретил на своем пути ни одной из поджидающих путника трудностей, к коим относятся грабители, неблагоприятные погодные явления, слишком бдительная или, наоборот, пренебрегающая своими обязанностями стража различных границ, и прочие непременные тяготы дорог.

Однако в путешествии случились некие события, заставившие всех с настороженностью относиться к своим попутчикам. Неизвестный злоумышленник, сумев остаться никем не замеченным, несколько раз покушался на жизнь людей из свиты и охраны короля, причем характер его действий заставил заподозрить использование магии или, что было еще хуже, предательство кого-то из числа находящихся подле короля…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

В последние годы я многократно задумывался над одним, пожалуй, самым важным для меня вопросом: каким образом сын гнома и женщины-человека мог добиться столь высокого положения, которое ныне занимаю я, Мораддин, граф Эрде, к тому же (если учитывать наследные права моей жены Ринги) барон Энден? В сущности, Конан Канах тоже начинал свою невероятную карьеру с обычного шадизарского воришки, а теперь наш варвар стал аквилонским королем. Замечу, что благоразумия и своего рода управленческой гениальности у киммерийца премного. Он сумел примирить соперничающие дворянские семьи Аквилонии (у Нумедидеса это не получилось), за полгода успел провести реформу армии, стойко противился заговорщикам и влиянию чужеземных держав… Наверное, здесь сыграли свою роль варварское здравомыслие, недоступное подданным цивилизованных стран, и врожденная способность сметать с пути любых противников, будь они дикими гирканскими кочевниками или благороднейшими дворянами-аквилонцами.

Я даже немного горжусь Конаном. Мы путешествовали вместе всего несколько месяцев, и было это полных пятнадцать лет назад. Однако киммериец сумел перенять от меня понятие чести настоящего воина, способность мыслить трезво в любой ситуации и самое благородное качество бойца — убивать только врага, который хочет убить тебя, но щадить покорных и не влезающих в драку.

Правда, Конан до сих пор открывает двери ногой. Но это можно списать на его молодость — тогда варвар был лишь одним из многих плебеев… Однако теперь Конан Канах действительно может именовать себя королем Аквилонии. Почему? Очень просто: за прошедшие годы он на своем опыте получил то, что ученые мужи называют «мудростью». Сказались двадцать лет странствий, разнообразные поприща — от пирата и контрабандиста до телохранителя и гвардейца одной из самых блистательных королев Заката — Конан стал человеком, умудренным годами и познаниями о жизни человеческого рода. А потому киммериец — добрый король, а не тиран, расчетливый владыка, не склонный тратить деньги казны на бесполезные дела, и просто хороший человек. Пускай и со странностями. Думаю, мои последние слова верны.

Пожалуй, нужно вернуться к своей персоне. О Конане Канах будут писать хронисты в своих летописях, а я, скромный подданный Его величества короля Нимеда из династии Эльсдорфов, владык Заката, могу лишь рассказать о себе сам…

Почтенный Гай Петрониус, второй после Стефана Короля Историй сказочник и сочинитель стран Закатных пределов Хайбории, неоднократно выводил меня одним из действующих лиц своих невероятных и чудесных историй, связанных с легендами о короле Конане. Я вам скажу прямо и честно — Петрониус не совсем прав. Да, действительно, Мораддин (то есть я сам, выступающий в его рассказах под именем Морадан) путешествовал вместе с Конаном из Киммерии от Султанапура до Бельверуса, в это время мы вдвоем попали в несколько неприятных историй… Но приписывать мне, как это делает Гай Петрониус, некоторые дела, свершенные Конаном, абсолютно не следует.

Мораддин, сын Гроина, появился на свет почти шестьдесят лет назад. Моим отцом был гном, один из старейшин клана, по имени Гроин, сын Фарина. Матерью была самая обычная женщина-бритунийка. От нее я унаследовал серые глаза и привычное для жителей Бритунии спокойствие характера, а от отца — редкие для человека силу и ловкость, небольшой рост и долголетие. Мне скоро исполнится шестьдесят, но выгляжу я не более чем на тридцать лет, по-прежнему чувствую себя здоровым и сильным.

Судьба однажды сделала меня гвардейцем великого государя Турана, императора и самовластного правителя Илдиза. Пусть Эрлик и Нергал упокоят его душу на Равнинах Мертвых! Я сумел дослужиться до чина капитана тайной гвардии Илдиза, но потому, что далеко не все придворные Его величества имели понятие о чести, я стал «белой вороной». Они добились моего разжалования, император сослал меня на рудники в Кезанкии обычным надсмотрщиком, но…

Боги сделали так, чтобы Конан Канах был заключен именно в ту штольню, над которой я надсматривал. Долго рассказывать эту историю. Лучше почитать сочинения Гая Петрониуса — сказочник (что удивительно для него) почти не наврал. Наши с Конаном приключения описаны истинно. Почти. Однако иные рассказы Петрониуса грешат против действительности.

Впрочем, это неважно.

Я могу это назвать «божественным провидением», «судьбой», «стечением обстоятельств», но получилось так, что с помощью и при прямом участии Конана я тогда познакомился с моей будущей женой Рингой, поступил на службу в Немедийскую канцелярию, а позже стал главой этого почти незаметного учреждения — Вертрауэна… Не знаю, почему герцог Лаварон приказал оставить меня своим наследником. И вот уже десять лет я стою на страже безопасности своей новой родины, земли, на которой родились мои дети, и страны, которую я полюбил всем сердцем. Теперь Мораддин, сын Гроина, выросший и воспитывавшийся в Туране — немедийский граф, преданный своему королю и трону великой Немедии.

Следовательно, я обязан оберегать государство и короля от любых опасностей. А самую чудовищную опасность я сейчас вижу перед своими глазами — окруженная колдовскими облаками часть Граскаальских гор, таящая в себе угрозу как для моей страны, так и для прочих королевств Заката. Обиталище невиданных прежде чудовищ, уничтожающих все живое и обращающих людей в жутких, омерзительных тварей.

…Солнце, укрытое висевшей в воздухе белесой морозной дымкой, казалось огромным бельмом на глазу Светлого Митры. Наверное, потому добрый бог и не мог наблюдать за происходящим в этой стране. Полуночные земли Пограничья оказались заброшенными людьми — лишь опустевшие деревни, следы волков на снегу и, куда ни глянь, густой хвойный предгорный лес, не прореженный созданными человеком дорогами.

Нас вели Фрам и Веллан. По словам гнома, отряду следовало миновать перевал, ведущий к Голубой долине, выйти к разрушенной деревне и там переночевать. Лошадей придется оставить в поселке, а самим подняться выше, найти незаваленную штольню, через которую Фрам и Тотлант уже проникали в подземелья, а дальше… Дальше видно будет. На все воля богов.

— Эй, посмотрите! — гном, сидевший на невысокой мохнатой лошадке нордхеймской породы, вытянул короткую руку и указал вниз. Мы находились на гребне перевала. — Правее высокой гранитной скалы, рядом с оползнем. Видите?

— И что мы там должны увидеть? — проворчал Конан. — Надеюсь, это будет трактир, где подадут горячего вина со специями?

— Даже не думай об этом, — пресек мечтания варвара Фрам. — Дело к закату, а нам нужно место, где переночевать. В Райте осталось два неразрушенных дома. Вернее, не спаленных. Кто-то сжег деревню две луны назад, когда зеленый огонь только появился.

— Райта? — Хальк подал коня вперед и заинтересованно уставился на Фрама. — Эта брошенная деревня называется Райта?

— Именно, — подтвердил следивший за разговором Веллан. — Ты тоже обратил внимание? Эйвинд был родом отсюда и дома сжег именно он. Видимо, здесь и началась история с подземным пламенем…

— Жаль, Эйвинд сюда не вернулся, — вздохнул Хальк. — Ладно, чего старое вспоминать, поехали.

Лошади, взрывая копытами наметенный недавней вьюгой снег, побежали рысью по пологому склону горы, за которой лежала маленькая долина. Конан и Хальк вырвались вперед, за ними двигались Фрам и Тотлант, а я ехал рядом с Велланом. Преодолев за день не меньше восьми лиг, мы приблизились к самому логову подгорных тварей. Завтра гном и стигийский волшебник проводят киммерийца и сопровождающих его людей через прорытые карликами ходы за невесомую границу, отделившую мир живых от Пика Бушующих Ветров.

После неудавшегося покушения на Халька мы переночевали в комнате Конана. Наутро киммериец вместе с немного очухавшимся от ночного происшествия библиотекарем отправились в трактир «Корона и посох», проведать Паллантида, а мы с Велланом пошли в тронный зал, надеясь отыскать короля Эрхарда и рассказать ему о случившемся.

Некоторое время пришлось ждать — с утра к Эрхарду заявились купцы из Немедии, обсудить цены на пшеницу и вяленое мясо. Торговля велась по всем правилам — даже из соседней комнаты было слышно, как пожилой монарх яростно отстаивает каждый серебряный талер. Не хуже завзятого трактирщика, решившего закупить припасы. Наконец, купчишки вышли, и Эртель, выглянув в коридор, пригласил нас войти.

Хальк уже рассказывал, что тронный зал королевского замка Пограничья выглядит, скажем прямо, странновато. Больше всего это помещение смахивает на большую приемную комнату в крепости донельзя обнищавшего провинциального немедийского дворянина, спустившего отцовское состояние на женщин, вино и азартные игры. Нимед (уж на что крепкий старик!) упал бы в обморок, если бы во время визита в Пограничье его принимали здесь. Почему-то больше всего раздражали бродившие по «тронному залу» гуси. Не понимаю, почему эти домашние птицы содержатся не в курятнике, а разгуливают по дворцу?

— Наконец-то вижу нормальных людей! — страдальческим голосом воскликнул Эрхард. — Как мне надоели торгаши!

— Хотел быть королем — терпи, — ухмыльнувшись, заметил племянник государя. — А вообще-то, давайте рассудим справедливо. По-моему, ты их обсчитал, дядюшка. На триста золотых. Кто здесь торгаш?

— Заткнись, — поморщился Эрхард. — Иначе лишу наследства. Я все делаю во благо страны! Эти ожиревшие ублюдки не обеднеют. Доброе утро, граф Мораддин. Привет, Веллан. Эртель уже поведал о ваших неприятностях.

— Если мне будет позволено, — я слегка поклонился королю, — то будет лучше, если я сам расскажу тебе о событиях минувшей ночи и о том, что предваряло их.

— Говори, — кивнул Эрхард. — И вообще, почему мы стоим? Присаживайтесь к столу. Эртель, хватит бездельничать! Сбегай на кухню, принеси чего-нибудь горячего и кувшин светлого пива.

Я приучен сдерживать эмоции и поэтому не позволил себе даже улыбнуться. В какой стране мира наследник престола должен ходить к поварам, чтобы принести еду для гостей и короля? Правильно, только в Пограничье. Я уж не говорю о том, что понятия этикета и куртуазии здесь трактуются весьма своеобразно. Однако эта необычная простота, полное отсутствие немедийской или аквилонской чопорности и доброе отношение короля к нам всем мне очень симпатичны. Я не вправе осуждать здешние нравы. Такова традиция, а приезжий не должен попрекать хозяев за порядки, установленные в их доме.

Я честно рассказал Эрхарду обо всем: про покушение на грифона, убийстве двоих гвардейцев и порче лошадей в Брийте, и, наконец, о попытке убить Халька. В конце концов король Пограничья обязан знать о наших делах, благо мы являемся союзниками в борьбе против общей опасности и неизвестно, сколь близко от недавних происшествий стоит таинственный «хозяин» зеленого огня, про которого рассказывал Тач. Я подозреваю, что без вмешательства этого странного создания, о котором мы знаем только то, что оно существует, здесь не обошлось.

Перебивая друг друга, мы с Велланом к вящему удивлению Эрхарда, наследного принца и заглянувшего вскоре к нам Стефана Короля Историй (король пояснил, что Стефан временно живет во дворце) рассказали о Ямурлаке. Стефан немедленно заметил, что он просто обязан отправиться в эту маленькую страну, найти василиска Тача и как следует порасспросить старейшего… Может быть, на основе воспоминаний Тача получится сочинить несколько новых страшных историй.

Веллан, рассказывая о своих приключениях в Ямурлаке, постоянно бросал торжествующие взгляды на Эртеля. Бритуниец верно говорил — королевский племянник слюной изойдет от зависти. В конце концов Эртель вскочил и потребовал у дядюшки две луны свободного времени, чтобы сопроводить Стефана в Ямурлак и обратно.

— Дома сиди, — строго ответил на это король. — Месьор Евсевий Цимисхий мне жаловался, что ты не усердствуешь в науках. Мне не нужен наследник, не способный и трех букв разобрать, понял?

— Дядя! — Эртель посмотрел на государя обиженно. — Мне двадцать пять лет! Читать и считать умею, драться могу хорошо, купцов обихаживаю! Чего тебе еще надо?

— Подожди, — Эрхард поднял руку. — Слышите?

Снаружи донесся звук колокола. В Пограничье все не как у людей — колокол, которым отбивают время, вывешен не на башне (таковой, кстати, в замке короля вообще нет), а установлен на деревянных распорках посреди обширного квадратного двора. Особый человек из числа стражи всегда носит с собой песочные часы и, когда их верхняя полусфера пустеет, а песок пересыпается в нижнюю, он подходит к отлитому гномами колоколу и ударяет по нему молотом. Сейчас был слышен один удар — полдень.

— Где Конан? — Эрхард перевел взгляд на меня. Он уже понял, что я являюсь одним из самых приближенных к аквилонскому королю людей.

— Ушел, — я пожал плечами. — Вместе с Хальком, еще рано утром. В гостиницу, проведать Паллантида.

— Ты уверен, что с ними ничего не случится? — нахмурился король. — Если убийца появился даже во дворце, ему ничего не стоит подстеречь киммерийца на улице. Не буду спорить, от мечника Конан отобьется, но как противостоять арбалетной стреле?

— Правильно, — Веллан поднялся с лавки. — Пойду-ка посмотрю, что они делают. До трактира идти всего ничего… Граф Мораддин, отправишься со мной?

— Конечно, — я коротко кивнул и уже хотел было встать, но…

Ответ на вопрос «Где сейчас Конан?» пришел сам собой. Его аквилонское величество находился в замке, а точнее — в коридоре, ведущем к тронному залу.

Служение войне — завидней доли нет,

Доспехами скрипеть и всех рубать мечом.

Секира за спиной, под мышкой арбалет —

Кто в наши встал ряды, тому все нипочем!

Мы изумленно переглянулись. Разносившаяся по дворцу Эрхарда разудалая песня наемников исполнялась двумя или тремя голосами, среди которых был ясно различим мощный баритон варвара.

— Они что, с утра напились? — Эрхард недоуменно посмотрел на меня и Веллана. Мы, не сговариваясь, одновременно пожали плечами.

А представление продолжалось:

Железные бока, стальная голова,

Извилина одна — и ту оставил шлем!

Силен ты и могуч, зачем тебе слова,

Махнешь своим мечом — и никаких проблем!

— И как это прикажешь понимать? — Эрхард, изобразив на лице строгость и благородное королевское негодование, уставился на ввалившегося в залу киммерийца. — Опять буянишь?

— А нас из трактира выгнали! — радостным голосом сообщил Конан. Хальк, стоявший за его спиной, икнул. — Эрхард, у тебя ежевичное вино осталось?

— Господин летописец, — король Пограничья укоряюще посмотрел на пьяного вдрызг Халька. — Ты же дворянин, благородный и ученый человек…

— Я — да, а они — нет, — снова икнул Хальк. — Это они меня напоили!

Наконец-то я рассмотрел третьего гостя, стоявшего за спиной Конана. Гном. Ну, разумеется. Я, кажется, просил варвара больше не пить в компании с моими сородичами.

— Это Фрам, сын Дарта, — сказал Конан, выталкивая гнома перед собой. — Он нас угостил… Между прочим, не беспокойтесь — у Паллантида и его ребят все хорошо. Никаких происшествий. Мы пришли на королевский Совет! Вот!

— Фрам, — Эрхард вздохнул и посмотрел на гнома. — Я тебя знаю не первый год. Ты же солидный чело… Тьфу, то есть гном. Ты зачем угощал Конана?

— За встречу, — ответил Фрам. — Корону обмывали, потом за здоровье всех друзей пили. Потом нас выставили. Шумим, мол, очень.

— Это они шумели, — вставил Хальк. — Песни всякие орали. Потом Паллантид и двое наших лейтенантов пришли. Их тоже выпить уговорили…

— Понятно, — вздохнул Эрхард. — Если «Корону и посох» до заката не сожгут или не растащат по бревнышку — буду считать, что моей стране повезло… Конан, сядь, пожалуйста. Эртель, передай Его величеству королю Аквилонии горячей баранины и пожирнее. Хальк, Фрам, тоже присаживайтесь. Веллан, сбегай за Тотлантом, он должен быть в своем покое на первом этаже. Давайте полагать, что королевский Совет мы уже собрали. Конан, пожалуйста, сначала поешь, а потом тянись к вину…

Некоторое время все увлеченно жевали. Явился Тотлант, поздоровался, раскланялся с Фрамом и Конаном. Хальк заснул. Между прочим, сейчас на его виске красовались несколько швов — видимо, Конан вместе с библиотекарем набрели в «Короне и посохе» на умелого лекаря, сумевшего стянуть края ночной раны и зашить ее толстыми шелковыми нитками.

— Ну что ж, — Эрхард утерся рукавом и обвел всех присутствующих серьезным взглядом. — Тотлант, тебе не кажется, что со вчерашнего заката наши гости только и занимаются всякой ерундой? Пьянствуют, шляются где ни попадя… Гномов всяких подбирают на улице.

— Я не «всякий», — обиженным голосом заметил Фрам. — Вспомни историю с Бешеным Вожаком. Что бы вы без меня делали, проходимцы? Кто хирд гномов поднял? Кто всех спас? Правильно, старый Фрам. А какая благодарность? Никакой! Хоть бы орден дали…

— Зачем тебе орден? — не понял Эрхард.

— Чтоб был! — прямолинейно ответил гном. — Должна же быть хоть небольшая награда!

Конан слегка затуманенными глазами посмотрел на Фрама и сказал:

— Правильно! Награда должна быть! Жалую тебе… А чего ты хочешь? Орден? Хорошо, считай что король Аквилонии даровал тебе орден Большого Льва за победу над бешеными оборотнями.

— А нам? — в один голос вскричали Эртель и Веллан. — Мы не заслужили?

— Остановитесь, — Тотлант, шелестя длинной черной хламидой с вышитым на груди символом в виде циркуля и магической чаши, поднял руку, прекращая ненужный пьяный спор. Стигиец с его выбритой головой, светло-коричневой кожей и огромным перстнем посвященного волшебника на пальце выглядел очень величественно. — Конан, ребята, помолчите. Все-таки вы приехали в Пограничье по серьезному делу и нам следует обсудить, как поступать дальше.

Я подумал, что это очень неплохая мысль. Познакомившись с Тотлантом еще в Немедии, я понял — этот человек далеко пойдет. Пускай он стигиец, пускай обучался магии у волшебников Черного Круга, но он добровольно отверг религию Сета и тем самым освободил душу от власти Бога Тьмы. Тотлант мне рассказывал, будто теперь поклоняется лишь Создателю Вселенной, чьими детьми и являются все остальные боги. Весьма удобная и правильная точка зрения: не обидишь и последователей Митры, и людей, кладущих требы Иштар, и Эрлику, и прочим богам.

— Рассказывай, — Конан поднял внезапно прояснившиеся глаза на стигийца. — Что ты сумел узнать?

— Полагаю, — осторожно начал Тотлант, выбравшись из-за стола и начав расхаживать по тронному залу взад-вперед, — угроза миру сохраняется. Вы просите высказать мою точку зрения на происходившее в течение последних трех лун? Пожалуйста…

Начал Тотлант издалека. Вначале он процитировал на память несколько выдержек из самых древних летописей, рассказывавших о падении Небесной горы в каменистые пустоши на полуночи материка. Его речи сходились со словами василиска Тача — пришедший из Внешней Тьмы обломок другого мира ударился о земли Хайбории около восьми тысяч лет назад, вызвав ужасное бедствие. Что произошло дальше?

Зеленый огонь являлся прежде несколько раз. Когда именно — неизвестно. Причина появления пламени тоже остается тайной. Как атланты и кхарийцы противостояли этой напасти — неясно. Скорее всего, магией. Однако надо учитывать то, что великие расы древности владели колдовством почти в совершенстве и лучшие нынешние волшебники не могут сравниться в умении даже с одним из захудалых магов Атлантиды. Разумеется, уничтожение подземной твари в Ивелине стало незаурядным событием — выход из положения был найден весьма остроумный. Сейчас известно, что чудовища расплодились — их уже не меньше десятка. А самое главное — остается угроза от рухнувшей на землю Небесной горы, которая, скорее всего, и порождает существ, выбрасывающих зеленый огонь.

— Как — не меньше десятка? — Конан аж вскочил, отбросив опустевший кубок. — Тотлант, ты спятил! Как мы их будем бить? Что произойдет, если они снова отправятся путешествовать по Немедии, Аквилонии и другим странам?

— Человеческий род погибнет, — бесстрастно ответил Тотлант. — Останется лишь земля. Без людей, животных, птиц. Сила, с которой мы столкнулись, не подчиняется законам магии или богов. Это чужая сила. Она возникла по воле чужого бога.

— Сета, что ли? — поднял бровь Эрхард.

— Нет, — покачал головой стигиец. — Сет принадлежит нашему миру. Его поступки предсказуемы и своеобразно логичны. В горах Граскааля лежит тварь, существо или механизм, чужеродный не только миру Хайбории, но и всему творению Бога Единого. Я не знаю, что это. Наверное, Митра, Бел, Эрлик и другие боги, в существование которых мы верим, тоже не ведают о сущности сего… скажем так, явления.

После этих слов Тотланта в зале стало подозрительно тихо. Признаться честно, у меня волосы дыбом встали. Как такое может произойти? Все люди знают, что мир, который мы называем Хайборийским, единственный населенный разумными тварями — людьми, гномами, альвами, грифонами и многими другими. Откуда может появится нечто чужеродное?

Однако Тотлант, не обращая внимания на наши помрачневшие лица, жестко продолжал:

— Оно чужое. Оно не знает принятых среди нас законов. Оно желает чего-то непонятного людям и, скорее всего, враждебного. Его сила неизмерима. Но…

Конан вышел вперед, подняв руку, и остановил речи волшебника.

— Но его можно победить, — воскликнул король. — Тотлант, если оно для нас чужое и мы не можем его понять, то и мы для него чужие. Правильно? Я не могу предугадать его действий, однако и он не может верно предсказать мои? Я прав?

— Один из тех редких случаев, когда ты говоришь истину, — вздохнул Тотлант.

— Позвольте сказать, — я решил, что необходимо вмешаться в разговор. — Стигиец, ответь, почему ты говоришь об этой силе «Оно»? Ты уверен, что Небесной горой, чудовищами, опустошавшими Аквилонию и Немедию, управляло одно существо? Почему?

— Не знаю, — развел руками Тотлант. — Я волшебник и могу чувствовать враждебную мощь сильнее, чем люди, гномы или оборотни. Я вижу, что минувшее бедствие вызвано мыслью, посланной из одного источника. То есть где-то неподалеку находится неизвестная тварь, желающая нашему миру зла. С этим не сравнится зло Сета или других темных богов, только потому, что оно чужое и мы не можем предсказать действия его хозяина.

— А может быть, это существо желает нам добра? — Хальк внезапно проснулся и внимательно посмотрел на Тотланта. — Только по-своему. Вдруг измененные под влиянием зеленого пламени люди счастливы?

— Не исключено, — ответил стигиец. — Но мы созданы такими, как пожелал Бог Единый, Создатель мира. Никто другой не вправе изменять его волю. Поэтому все создаваемое неведомой нам тварью чужеродно.

— А вдруг эта тварь и есть Бог Единый? — хмыкнул Конан. — Пожалуйста, Тотлант, не смотри на меня будто на развратителя детей, ладно? Я просто предположил.

— Оставь, — скривился волшебник. — Мы знаем, что подземные чудовища агрессивны, они уничтожают людей и разрушают устои нашего мира. Как сыны человеческого рода, мы обязаны воспротивиться!

— Что ты предлагаешь? — Конан машинально плеснул в кубок Эрхарда ежевичного вина, отпил и уставился на Тотланта. — Мы знаем, как убивать подземных тварей, но уничтожить подземную гору, выкопанную гномами, скорее всего, не под силу даже самым могущественным волшебникам… Тотлант, Фрам, расскажите, как вы ходили за облачную стену, и что там видели? Я имею в виду размеры Небесной горы, количество измененных людей, которые ее выкапывают, охрану на подступах, ближнюю стражу…

— Ты меришь все по людским привычкам, — горько усмехнулся стигиец. — Я же много раз повторил — мы имеем дело с необычным. С чужим. Оно не выстраивает стражи на границах. Его воины не носят мечей или боевых секир. Оно не использует магию. Оно чуждо людям. Я не знаю, как его уничтожить…

— А у меня есть мысль, — Фрам, этот чернобородый широкоплечий гном, выбежал на середину зала. — Хотите услышать, как гномы воюют против неизвестного? Все просто! Любое создание Бога Единого или других богов боится огня. У нас в подземельях водятся самые разные страшилища. Однако если пугнуть их огнем, то победа будет на стороне владеющего им. Небесная гора, как гласят предания гномов, лежит над глубочайшими подземельями, прорытыми нашим народом. Что находится под этими старыми штольнями и забоями? Никогда не думали? А я знаю! И другие гномы знают!

Конан, усевшийся на пристенную скамью рядом с Эртелем, лениво развернулся в сторону Фрама. Лицо варвара выражало скуку и усталость. Наверняка киммериец подумал, что гном сейчас начнет рассказывать древние легенды своего народа, повествующие о борьбе с разнообразными подгорными чудовищами. И, разумеется, эти сведения, далеко не всегда правдивые, но выдержанные в стиле героических саг Нордхейма или так называемых «Преданий Кхасад» (то есть свода гномских сказаний), будут лишь сказочными иллюстрациями к делам давно минувших лет.

Однако Конан ошибся. Зная варвара достаточно давно, я скажу, что ошибается он часто. Но в то же время способен прислушаться и понять другого спорщика…

— Было так, — изрек Фрам, торжественно налив в свою чару темно-красного вина из лесной малины и встав в величественную позу. Темная, с редкими седыми волосками борода гнома гордо топорщилась, усы, закрывавшие верхнюю губу, раздулись веером, а живот, как казалось, вырос вдвое. Впечатляющее зрелище. Однако Эртель с Велланом одновременно захихикали и все ощущение благолепия было испорчено.

— Помолчите, — бросил Фрам оборотням. — Рассказываю истину! Значит, было так. Небесная гора, рухнув на полуночные земли, преизрядно глубоко, от неизмеримой тяжести своей, погрузилась в недра, сокрывшись там на долгие столетия…

— Фра-ам, — простонал Конан. — Эту историю я уже слышал десять раз! Давай покороче, а?

— Не перебивай, — надо полагать, гном тоже был не слишком знаком с правилами этикета. Я содрогнулся, представив, что произойдет, если я подобным образом оборву речь моего государя Нимеда. Впрочем, сравнивать здесь нельзя. Пограничье — одна страна, а Немедия — совсем другая. Фрам продолжал: — Гномы уже не одно поколение знают о погребенной в Граскаале Небесной горе. Но выкопать ее не могли, потому что гора застряла в глубинах гранитных пород. Как думаете, клан Фрерина, открывший дорогу зеленому огню, был первым из многочисленных кланов нашего рода, пытавшихся откопать эту… это… словом, Небесную гору?

— Вам, гномям, — Хальк намеренно исказил название подгорного народа. Наверное, хотел досадить, — всегда больше всех нужно. Лишь бы покопаться где-нибудь! Алмазы там найти хотели? А что получили?

Фрам пропустил слова пьяного бибилиотекаря мимо ушей.

— Гномы пытались подобраться к Небесной горе всегда, — Фрам сделал паузу и обвел нас взглядом небольших, но очень внимательных черных глаз. — Предупреждаю, я сейчас разбалтываю тайну рода и меня могут наказать старейшины… Так вот, случилось так, что в течение последних семисот лет по людскому исчислению, гномы клана Фрерина окапывали этот огромный чужеродный предмет. Самые глубокие штольни находятся под днищем или, если благородным господам будет угодно, под основанием Небесной горы, и там прорыто великое множество ходов, открыты залы, образованные самой природой, а самое главное… — Фрам сделал многозначительную паузу и поднял к потолку короткий мозолистый палец.

— Не тяни! — рявкнул киммериец.

— В одной из пещер, — заговорщицки понизив голос, сказал Фрам, — гномы нашли выход подземного огня…

— Чего? — Конан скривился. — Какого еще? Подземных огней что, очень много?

— Это настоящий огонь, — спокойно ответил Фрам. — Огонь Изначальный, пламя, из которого создан Мир.

— Я понял! — воскликнул Хальк, перебив гнома. — Это лава! Конан, ты видел когда-нибудь вулканы, огненные горы? Видел? Отлично! Слушайте все меня, я, кажется, понял, о чем говорит уважаемый Фрам, сын Дарта.

Летописец (доныне, по моему понятию, изрядно пьяный) неожиданно вскочил со скамьи и, размахивая руками, выбежал на середину зала. Тут Хальк подобрал левой рукой край длинной, опускавшейся ниже колена и разрезанной на боках, туники, набросил его на правую руку, словно полу тоги, и высказался:

— Объясняю для бестолковых и для тебя, Конан, в особенности…

— Почему я тебя до сих пор не повесил? — как бы невзначай заметил варвар.

— Благородных нельзя вешать. Дворяне подлежат казни через отсечение головы, — отмахнулся Хальк и его глаза снова загорелись светом, присущим только ученым мужам. — Молчите все! Фрам сказал, будто Небесная гора висит над пещерой, заполненной расплавленным камнем, лавой. Правильно я говорю?

— Правильно, — кивнул гном. — Это очень большая пещера. В ней ни человек, ни гном, ни альв или оборотень не сможет даже дышать — очень горячий воздух. А Изначальный огонь бурлит и вскипает ежемоментно, плюясь брызгами…

— Замечательное место! — воскликнул Хальк, легким шагом подойдя к столу и опрокинув чашу ягодного вина. Между прочим, чаша принадлежала мне. Я постарался не обращать внимания на вольности аквилонского летописца. А Хальк говорил:

— Мы хотим уничтожить Небесную гору, виновницу всех бед, свалившихся на королевства людей в последнее время. Как это сделать? Правильно, испепелить ее, обрушить в огонь, расплавляющий даже камень! Фрам, сын Дарта, ты меня понимаешь?

— Да, господин барон, — поклонился гном. — А ты сам туда полезешь? А ты придумаешь, как разбить перемычку между Небесной горой и озером пришедшего из глубин Багрового Огня? Ты знаешь, как противостоять демонам, которых этот огонь порождает? Сумеешь оборониться от их огненных бичей? Защитишь спутников от неназываемых тварей, обитающих в глубочайших недрах? Сможешь вывести нас обратно, на поверхность, до времени, когда Небесная гора начнет плавиться?

Я был удивлен, что Хальк, этот неисправимый книжник, владеющий оружием «постольку, поскольку», шагнул вперед и громогласно изрек:

— Мы — сможем!! Я полезу в подземелья. Демонов вообще не существует, а если таковые найдутся — с ними будет разговаривать Тотлант на языке магии (стигийский волшебник поперхнулся вином и сморщился). С чудовищами из плоти и крови справятся наши рубаки, им не привыкать. Конан, Веллан, Эртель?! Согласны пойти с нами охотиться на чудовищ? Отлично! Граф Мораддин, а ты как смотришь на возможность прославить свое имя?

Я медленно наклонил голову, плохо понимая, на что соглашаюсь. Я догадывался, что эти сумасбродные аквилонцы втянут меня в невероятную авантюру, но чтоб такое…

Хальк по-прежнему совращал всех присутствующих на подвиги:

— Фрам, твоя задача как гнома, знающего подземелья досконально и привычного у подгорной жизни — привести нас на место и показать, где именно нужно разбить перемычки. Король Эрхард, пожалуйста, выдели нам должное количество провианта и необходимое снаряжение. Тебя, о государь Пограничья, мы не будем звать с собой…

Я подумал, что Хальк преждевременно принял решение за нас всех.

— Какое счастье — меня решили оставить дома, — хохотнул Эрхард. — Барон Юсдаль, ты слишком много выпил, остановись!

— Отнюдь, — выкрикнул Хальк. — Эй, ребята, прославим знамя Аквилонии? И, если уж на то пошло, знамя Пограничья! Эрхард, в твоей стране есть знамя?

Заговорили все одновременно:

— Сбрендил, — вздохнул Веллан.

— А может, на самом деле сходить? — вяло предложил Тотлант.

— Сколько ехать до входа в штольню? — заинтересовался Конан.

— Вы все сумасшедшие, — заметил я.

— Как интересно… — заблестели глаза у Стефана.

— Это же чистое самоубийство! — воскликнул Эртель.

— Разбить перемычки! Каким образом? — проворчал Фрам.

— Не следовало с утра напиваться в стельку, — заключил Эрхард, слегка шлепнув ладонью по столешнице. — И что теперь будем делать?

— Давайте разбираться по порядку, — сказал Хальк, когда остальные утихомирились. — Полагаю, хотя бы первая часть моего плана не несет в себе ничего невозможного. Во-первых, если Фрам и Тотлант уже ходили в логово чудовищ и вернулись живыми-невредимыми, у нас есть все шансы повторить их подвиг. Во-вторых, нас не должно быть много, чтобы не привлекать чужого внимания. От силы четверо-пятеро. В-третьих, нужно как следует осмотреть подземелья и только лишь выяснив наши возможности, раздумывать, как поступать дальше. Может быть, привести гномов, способных каким-то образом разрушить породу, отделяющую громадную штуковину от озера лавы… Или Тотлант найдет нужное заклинание… Не понимаю, о чем спорим? Надо придти и посмотреть на месте. Или вы испугались?

— Это кто еще испугался?.. — начал возмущаться Веллан, но его тут же остановил аквилонский король.

— Мы не боимся, — веско сказал Конан, — мы опасаемся. Две большие разницы. Впрочем, я согласен съездить в горы и пройти по подземельям. Фрам, проводишь?

— А что с вами делать? — напустив на лицо мрачности, ответил гном. — Пусть меня услышит Длиннобородый Отец нашего племени!.. Я не хотел туда идти второй раз, но вы меня заставили! Отпустить одних я вас не могу — заблудитесь, свалитесь в пропасть или попадете на обед черным Элайнам!

— А это кто? — живо заинтересовался Веллан.

— Увидишь — не спутаешь, — буркнул гном. — Животные такие. Под горами водятся, в пещерах. Мы их иногда приручаем. Решайте, кто едет? Тотлант?

— Поеду, поеду, — сокрушенно покачал головой волшебник. — Единственно, толку от меня чуть.

Решили мы таким образом: к облачной стене отправятся шестеро — гном, стигийский колдун, я, Веллан, Хальк и, разумеется, Конан. Эртеля, как тот не просился, король Пограничья не отпустил, равно как и Стефана. Эрхард сказал, будто не желает одновременно лишаться и наследника, и самого известного человека Пограничья, приносящего королевству славу культурной страны. А благородные господа из Аквилонии могут искать приключений на свою задницу сколько угодно. Эрхард даже порадуется, если Конан сгинет в подгорной тьме, а тарантийскую корону заберет себе кто-нибудь другой, более разумный. Мир вздохнет с облегчением.

— Вот они, старые друзья, — почесал в затылке киммериец. — Сначала умоляют спасти их от неизвестной напасти, потом выясняется, что они ждут не дождутся твоей смерти от лап всяких чудовищ! Эрхард, ты что, собираешься присоединить Аквилонию к Пограничью, старый пройдоха?

— Нужно больно, — фыркнул король. — Подарю ее Эртелю. Ладно, хватит трепаться без дела. Эртель, беги на конюшню, скажи, чтобы седлали лошадей. Веллан, забери из кладовых припасы.

— Я схожу к себе, прихвачу кой-какие снадобья, — сказал волшебник из Стигии. — Могут пригодится.

— А вы чего стоите? — прикрикнул на меня и Халька варвар. — Марш собираться! До темноты мы должны приехать в последнюю обитаемую деревню на полуночи, переночевать и завтра оказаться возле гор! Бегом!

«Ну вот, — подумал я не без веселья. — Конан уже обращается со мной, как с подданным. И во что мы только ввязались?..»

По странному стечению обстоятельств, неразрушенные штольни, ведущие в глубь гномских подземелий, находились совсем неподалеку — в полулиге — от укрытого облачным куполом пика Бушующих Ветров. Сожженная деревня, из которой происходил родом Эйвинд, стояла в одной четверти лиги от ближайшей шахты. Тотлант и Фрам уверенно проводили нас к сохранившемуся на берегу озера добротному бревенчатому дому и сказали, что здесь можно расположиться на ночлег. Огонь, пожравший плотно застроенное село, пощадил эту избу, так как она стояла на отшибе — Веллан пояснил, что здесь, наверняка, жили оборотни. Они, мол, всегда строят дома немного в стороне.

Пепелище выглядело мрачно, пускай снегопады и запорошили черные останки некогда красивых и крепких домов. Некоторые здания выгорели лишь частично и теперь ветер, налетающий с гор, тревожил уцелевшие деревянные ставни, хлопавшие о рамы и поскрипывающие заржавевшими петлями. Невдалеке шумел лес, хрустел под ногами лошадей подмерзший настом снег. Только одно оживляло угрюмую картину — на ветках высоких кедров пощелкивали клесты, ссорясь из-за шишек с орешками.

Зеленое зарево мы видели и предыдущей ночью, и этим вечером. Над горами иногда взлетали фонтаны изумрудного сияния, слышался тяжелый гул и подрагивала земля. Фрам сказал, что бояться нечего — в округе полно зверья, а значит, ядовитые испарения подгорных тварей не опускаются на долины. Иначе животные умерли бы.

Несколько раз встретили волков — самых обычных. Крупные стаи, числом не меньше двух десятков. Волки побаивались подходить ближе, хотя по виду были голодны. Скорее всего, хищников отпугивал Веллан: любой оборотень для волка — то же, что вожак стаи. Видели медведя-шатуна, изгнанного из берлоги бесконечными землетрясениями и предчувствием опасности. К счастью, медведь только что заломал лося и не обратил на отряд никакого внимания. Правда, покосился вслед — а вдруг люди отберут добычу? Мелькали серые шкурки белок, изредка пробегали соболя. Ближе к перевалу, ведущему к Райте, Веллан с легким удивлением указал нам на странные трехпалые следы и заявил, что минувшим днем здесь проходила дрохо. Дрохо — это огромная ящерица, теплокровная тварь, покрытая белой пушистой шкурой, наподобие Тицо, любимца Халька.

Разумеется, летописец забрал с собой маленькое животное, не пожелав оставлять его на содержании во дворце Эрхарда. Корзинку, в которой ехал Тицо, обмотали плотным шерстяным пледом, чтобы зверек не замерзал ночами. Днем Тицо по обыкновению сидел за пазухой у Халька, изредка выбираясь на свежий воздух, чтобы рассмотреть окрестности. Аквилонец не переставал удивляться сообразительности существа — оно уже сносно говорило на человеческом языке, передразнивало наши беседы, но рассказывать, откуда взялось и что делало в Ямурлаке, отказывалось наотрез. Не помню, и все тут!

Если говорить вкратце, наш план был таков: спуститься в гномьи выработки, добраться до смотрового окна, откуда видна черная штуковина, порождающая подземных чудищ, а затем попробовать выйти на нижние уровни подземелий, к озеру лавы, о котором рассказал Фрам. А там будем решать, что делать.

— Веллан, Мораддин и я занимаемся лошадьми, — скомандовал Конан, когда мы оказались у стен уцелевшего дома. — Фрам, Тотлант, Хальк, зайдите в дом, осмотритесь. Если что — позовете нас.

— А если нас съедят раньше, чем мы успеем позвать? — устало отозвался библиотекарь.

— Здесь никого нет, — Тотлант уверенно поднялся на крыльцо и толкнул дверь. — Ни людей, ни существ, принадлежащих… ну, вы поняли. Я умею чувствовать чужое присутствие. На чердаке — с десяток летучих мышей. Они в зимней спячке. Под коньком крыши свил гнездо филин…

— Ты еще о пауках доложи, — скривился король. — Почему вы, колдуны, такие мудрые?

— Чтобы компенсировать скудоумие остальных, — не остался в долгу стигиец. — Эй, Фрам, посмотри на поленницу! Остались дрова. Потащили, потащили в дом!

Когда окончательно стемнело, мы все сидели вокруг обычного для Пограничья круглого очага. Дом, заброшенный несколько лун назад, как оказалось, удивительно хорошо держал тепло — большая горница нагрелась моментально, стоило лишь развести огонь. Вдоль стен были протянуты длинные скамьи, большой стол стоял посередине, а на полках обнаружилась чистая глиняная и деревянная посуда. Удивительно, что в клети обнаружились нетронутые мышами припасы и на ужин мы разжились отличным копченым окороком… Правда, окорок подмерз, но стоило положить его у очага — мясо начало оттаивать.

Только здесь, в Райте, я понял всю великую опасность, исходившую от зеленого пламени. Мне случалось бывать в брошенных хозяевами или разоренных войной поселениях, но нигде я не видел ничего подобного. Такое впечатление, что этот дом-призрак лишь недавно оставлен хозяевами и они вернутся очень скоро. Сохранилась мебель, немудрящая деревенская утварь, даже припасы остались… А людей нет. И, видимо, новые поселенцы уже не придут на дурное место — никто не строится на пожарище. Райта умерла. Вернее, деревню и ее хозяев убил зеленый огонь. Представив себе весь мир, наполненный лишь опустевшими городами без людей, замками-привидениями, холодными запыленными дворцами и мертвыми деревнями, я поежился.

Мрачная картина. Надеюсь, такого не случится.

Поужинав, мы легли спать. Сторожить первую часть ночи вызвался Веллан, его должен был сменить Тотлант, а я взялся подняться после волшебника и охранять наш сон до утра. Впрочем, стигиец сообщил, будто поблизости опасности нет, дрохо по ночам спят, а чудовища наподобие вампиров, упырей или муль здесь не водятся.

Конан устроился неподалеку от входа, на широкой скамье. На всякий случай киммериец, подав заодно пример остальным, поставил меч рядом. Похоже, словам волшебника он не очень верил.

Я заснул сразу и открыл глаза лишь когда Тотлант незадолго до рассвета потрепал меня за плечо и тихо сказал:

— Поднимайся. Твоя очередь. В округе все тихо, только у меня почему-то нехорошее предчувствие. Почему — не знаю. На всякий случай возьми эту штучку.

Стигиец протянул мне мешочек, в котором перекатывались маленькие шарики.

— Появится чужой — брось шарики в него, — шепнул волшебник. — Это ненадолго остановит любое существо, от человека до демона. Мы успеем проснуться и забрать оружие. Понял?

— Да, — кивнул я. — Иди спать.

В зимнюю пору на полуночных землях рассвет наступает поздно — незадолго после девятого послеполуночного колокола. Сменив Тотланта, я некоторое время просто сидел у гаснущего очага, потягивал пиво и размышлял о предстоящих делах. А заодно пытался предположить, что именно может произойти в закатных государствах в течении ближайших года-двух.

К великому сожалению для рода человеческого, чуждого волшебству, магия является одной из важнейших сфер нашей жизни. Немногие люди, способные улавливать пронизывающую мир «силу» и умеющие повелевать ей, могут напортить многое. Против магии бессильны армии величайших государей, народные восстания и интриги королевских дворов. Иногда, впрочем, волшебникам можно противостоять — они имеют те же слабости, что и обычные люди, а потому этими слабостями пользуется мой Вертрауэн. Несколько раз мы подкупали зингарских и кофийских колдунов, некоторых сбрендивших волшебников пришлось вообще устранить с помощью кинжала наемного убийцы, иные маги с удовольствием соглашались работать вместе с Тайной канцелярией — им, видите ли, острых ощущений недоставало!

Недавно, к примеру, тайной службе удалось нейтрализовать одного из самых серьезных колдунов Стигии. Его имя известно на Закате — Тот-Амон, сын Мин-Кау, родом происходящий из Сухмета. Не спорю, этот знающий и умелый колдун не является слишком уж заметной персоной, но вся его беда в том, что Тот-Амон не ограничивает свою деятельность лишь магией, а вмешивается в политику. Почему? Наверное, ради собственного удовольствия. Достаточно вспомнить его аферу (к счастью, не удавшуюся) с наследницей зингарского престола, принцессой Чабелой. Или историю с заговором «Бога из чаши». Тогда (это случилось лет двадцать назад) неуемный стигиец нагадил в Нумалии. А его последняя авантюра, связанная с пиктами и аквилонским дворянином, авантюра, грозившая разрушить какой-никакой барьер между пиктскими варварскими землями и цивилизованной Аквилонией, стоящей на страже спокойствия всего Заката, вынудила меня и моего помощника графа Майля принять кое-какие меры. Собственно, из-за этой истории моя супруга Ринга, графиня Эрде, уже полгода сидит в Ианте Офирской, пережидая поднявшуюся в Черном Кругу Стигии бурю…

Департамент не слишком мудрил. Мы попросту (с помощью нанятых Рингой конфидентов) скомпрометировали Тот-Амона в глазах его приспешников из Черного Круга, а дальше стигийцы все сделали сами — у колдуна было отнято волшебное кольцо, в коем заключалась часть его силы, а сам он бежал на Закат и, растеряв большую часть могущества, попал в услужение к обычному аквилонскому дворянину. Интересно, каково сейчас приходится Тот-Амону? Несомненно, рано или поздно он придумает способ выкарабкаться из этой неприятной ситуации, но пока стигиец безопасен.

Магия, магия… Как говорит наш киммериец: «Врезал мечом по башке — и нет никакой магии!» Однако здесь, в Граскаале, «врезать мечом» не получится. Тем более, что жутковатая тайна, скрывающаяся возле пика Бушующих Ветров, не имеет к волшебству никакого отношения. Это что-то другое. Как правильно выразился Веллан, «Чужое». Впрочем, я бы не стал возражать, если бы Тот-Амон сейчас был на нашей стороне — Тотлант по сравнению с ним невежественный недоучка.

Я отодвинул опустевшую кружку, встал и выглянул в окно. Постепенно наползали синевато-голубые рассветные сумерки, небо на восходе чуть посветлело. В доме все спали. Конан, широко раскинувшийся на скамье, едва слышно похрапывал, Хальк зарылся с головой в меховой плащ, Веллан что-то шептал во сне… Фрам, разлегшийся на полу, причмокивал губами — наверняка гному снилось пиво.

Я похлопал себя ладонями по бокам — очаг прогорел и в доме стало холодать. Дров не осталось, лишь багровели угли, дававшие все меньше тепла.

Утро. Теперь уже не должно случится ничего особенного. Просыпающиеся ночью чудовища (которые, как утверждает Тотлант, в Пограничье не водятся) заснули, а дикие животные не подойдут к дому, в котором спит оборотень. Однако сейчас все проснутся, захотят поесть горячего, а за дровами никто идти не соберется. Так что я натянул подбитый мехом зимний тигеляй, забрал боевой топор Фрама (надеюсь, гном не обидится…) и пошел во двор.

Проведал лошадей — наши коньки спали стоя, мешки с овсом были почти опустошены. Вроде бы все лошади здоровы. Вот и отлично. А я отправлюсь рубить дрова.

Конечно, разрубать толстые поленья боевой секирой, выкованной в подгорных кузницах гномов, не совсем хорошо — не для того она предназначена. То есть, боевое оружие создано лишь для битвы. Однако дерево без особых усилий со стороны человека поддавалось острейшему металлу и вскоре возле моих ног громоздилась целая гора пригодных для сожжения в очаге полешек. Некоторое время я потратил на то, чтобы перетаскать дрова в дом, а затем долго раздувал очаг. Поставив на огонь котелок с водой, я сел и подумал о том, что лучшего способа согреться не найти — рубив дерево, я даже вспотел. Скоро надо будить честную компанию… Может, сейчас и начать? Правда, это чревато тем, что Конан запустит в меня сапогом, а Хальк будет пол-утра ныть: его, понимаешь, разбудили слишком рано, на улице холодно… Ну, и так далее.

А это еще что такое?

Я резко повернулся к скамье, на которой расположился Конан, и застыл с открытым ртом. Какого демона здесь делает Тицо? Сбежал, проклятый грызун! Надо поймать и сунуть обратно в корзинку, иначе Хальк меня убьет за то, что недосмотрел за его беленьким уродцем!

Замерев, я наблюдал за Тицо. Маленькое существо каким-то образом выбралось из запертой корзинки, залезло на скамью киммерийца и сейчас сидело рядом с головой спящего Конана. Малюсенькие розовые ладошки зверька лежали на висках варвара, а сам Тицо что-то очень тихо бормотал. Прислушавшись, я различил искаженные писклявым голоском слова:

— Султанапур… Государь Илдиз и его гвардия… Нумалия… Герцог Просперо Пуантенский… Чабела, дочь Фердруго… Ринга…

Услышав имя своей жены из уст Тицо, я вскочил, как ошпаренный и одним прыжком оказался возле постели киммерийца.

— Ты чего делаешь, уродец? — громко рявкнул я. — Тицо, отойди от Конана! Марш в корзинку!

Я нагнулся, взял зверька за шкирку и оторвал от головы варвара. Животина взглянула на меня невинным взглядом ярко-голубых глазок и тихонько пискнула. В следующий миг коротенькие лапки уцепились за мою одежду на груди и Тицо пополз мне на плечо.

— Развлекаешься, да? — я погладил его левой рукой по загривку. — Ты что делал, маленький мерзавец?..

Проклятая тварь оказалась шустрее дарфарской обезьяны. Я не заметил, как Тицо с помощью задней лапы, украшенной короткими, но цепкими пальчиками, вытащил из ножен висевший на моем поясе кинжал, мигом перебросил его в переднюю лапу и замахнулся…

— Ах ты скотина! — выдохнул я. Тицо целил острием в глаз.

Спасибо моему первому учителю-кхитайцу из Султанапура, сумевшему развить в десятилетнем Мораддине неплохую реакцию. Я отбил удар, поранив при этом ребро ладони, правой рукой отодрал от себя зверька и отбросил его в сторону. Тицо взвизгнул, скакнул в сторону двери, нырнул в щель и исчез. Я, толкнув стол, бросился к своему мешку, к которому был приторочен короткий самострел, и, не раздумывая, сорвал оружие с ремешков.

— Какого демона? — это проснулся Хальк. — Ты чего шумишь?

Не обратив внимания на летописца, я рванулся к двери, распахнул ее и успел заметить маленькую светлую тень, скользившую по снегу. Щелкнула тетива самострела, стрела с коротким визгом ушла в сторону деревьев и я с разочарованием заметил, как толстый болт ударил в наст всего в одном-двух дюймах от убегавшей зверюшки. Спустя мгновение она скрылась среди деревьев. Преследовать Тицо было невозможно — животное слишком легкое, чтобы оставлять следы на обледеневшем снегу, и слишком маленькое, чтобы его обнаружить в дремучей чаще. Может, послать по следу Веллана? Впрочем, нет. Оборотень сумеет догнать этого ублюдка, но мы не сможем преследовать его по глубокому снегу…

— Кром и Митра! — я услышал за спиной рык Конана. — Что происходит? Мораддин, в кого палишь?

Киммериец воздвигся за моим правым плечом и подозрительно осмотрел двор и ведущую в глубину леса просеку.

— В Тицо, — сказал я, стараясь придать голосу спокойствие. — Сбежал.

— Зачем в него стрелять? — завопил Хальк. — Это безобидное создание…

— Твое безобидное создание, — я шагнул в дом и плотно притворил дверь. Остальные продирали глаза, лишь Тотлант проснулся мгновенно, будто кошка, — пыталось меня убить. Ударом кинжала в глаз. Посмотри.

Я кивнул на лежавший на полу клинок, показал поцарапанную ладонь, и коротко объяснил, что произошло.

— Тицо выбрался из корзинки? — изумился Хальк и, подбежав к постоянному обиталищу своего любимца, осмотрел крышку. — Невероятно, замок открыт… Я точно помню, что запирал его вечером!

— Понятно, — процедил сквозь зубы Конан. — Хальк, иди сюда.

— Зачем? — летописец подозрительно глянул на короля.

— Бить буду. Долго. Ногами, в лицо, и не снимая сапог, — Конан аж побагровел. — Ты кого нашел в Ямурлаке?

— Маленького безвредного зверя, — уверенно заявил Хальк. — И не нужно меня бить. Я, в конце концов, дворянин! Хочешь — вызывай на поединок.

— Постойте, — я вмешался в этот напряженный разговор. — Конан, утихомирься. Хальк, сядь рядом с Фрамом и не трепли языком. Эй, Конан Канах, расскажи, как ты проснулся?

— Голова болит, — рыкнул варвар. — И сны странные виделись. Будто вся жизнь перед глазами прошла. Тебя видел, Рингу. Помнишь эту сучку из Немедии? — я едва сдержался от желания двинуть киммерийцу по морде. Впрочем, он не знает, что Ринга — моя жена. — Всякое видел во сне. Как служил Илдизу лет в восемнадцать, как пиратствовал под зингарским флагом. Как Нумедидеса прикончил. Хальк, рассказывай, в чем дело?

— Не знаю, — едва не плача, ответил летописец.

— Повремените с обвинениями, — я встал между Хальком и Конаном. — Зверь пытался убить меня. Удар знакомый. Таким образом едва не прикончили грифона Энунда и отправили к Нергалу двоих гвардейцев из стражи Конана. Хальк, ты уверен, что запирал крышку корзины на ночь?

— Да!! — выкрикнул Хальк и вытащил из-под рубахи цепочку с оберегом, медальном и маленьким серебристым ключиком. — Вот ключ! Второй потерялся еще в Тарантии.

— У тебя что, было два ключа от замка? — округлил глаза киммериец.

— Конечно, — сказал Хальк. — Корзинку делали на заказ. Для замочка сделали два ключа. Один запасной. Я думал, что потерял…

— Интересная история, — неожиданно подал голос Тотлант. А Веллан добавил:

— Хальк, ты понимаешь, что во всех наших неприятностях по дороге в Пограничье может быть виноват Тицо?

— Понимаю, — вздохнул летописец. — Граф Мораддин, вода на очаге закипела… Давайте успокоимся и постараемся обсудить эту историю. Согласны?

— Честное слово, я тебя зарежу, — проворчал Конан. — Хорошо. Мораддин, Фрам, сделайте поесть. Остальных прошу сесть за стол. Фрам, где бочонок пива, который ты прихватил с собой? Давайте думать.

Деревянные кружки покрылись шапками пены, Фрам ожесточенно насаживал мясо на тонкие стальные вертела, а Тотлант, желая нас отвлечь, наколдовал соленой рыбы к пиву. Всегда уважал настоящее волшебство. Как-то мне объяснили знающие люди, что заклинания, называемые «креационными», то есть «создающими», требуют недюжинного мастерства. Якобы волшебник творит необходимую вещь из растворенных в воздухе мельчайших частиц, невидимых глазу. Удивляюсь, как Тотлант может вынуть прямо из пустоты отличную красную рыбу?.. Впрочем, сейчас нужно думать не о секретах магического искусства.

— Ну? — Конан хмуро оглядел нас. — Высказывайтесь. Только не хором. Мораддин, ты здесь самый умный, поэтому начинай.

Так всегда. Как только случается нечто из ряда вон выходящее, отдуваться приходится мне. И почему киммериец решил, что самый умный — именно я?

— Хорошо, — я сел поудобнее, откашлялся, хлебнул пива и начал выкладывать свои соображения, — я рассуждаю просто. Когда начались наши неприятности?

— После первого сообщения о зеленом огне, — некстати перебил меня Хальк.

— Это вполне естественно, — я позволил себе улыбнуться. — Но я имею в виду неприятности другого рода. Вскоре после приезда из Ямурлака, где мы нашли Тицо, пытались убить грифона. Затем мы отправились сюда, в Пограничье. Погибли двое гвардейцев, покалечены лошади, в отряде началось взаимное недоверие… Ночью напали на Халька и он не помнит, чтобы в комнате корчмы находился некто другой. Когда умерли подчиненные Паллантида, мы основывались на словах Тицо: «Сюда заходил человек». Однако этого человека никто в глаза не видел. Веллан не смог распознать запах убийцы. Велл, как ты говорил? Это был «чужой»?

— Именно, — подтвердил оборотень. — Запах живого существа, но чужого… Тицо пах по-другому. Однако в комнате Халька чужой запах был сильнее всего.

— Далее, — продолжил я, — сегодня маленькая мирная зверюшка делала что-то странное с Конаном. Я ее спугнул. Тицо пытался меня убить и убил бы, окажись у него времени на полмгновения больше. Два вывода: либо этот зверек и есть тот самый таинственный «хозяин зеленого огня», либо животное принадлежит этому «хозяину». И оно старательно пыталось помешать нам добраться до Граскааля.

— Тицо не может быть хозяином, — отрицательно покачал головой Хальк. — Василиск из Ямурлака говорил, будто это чудовище огромно размерами и окраска у него… Несколько другая. Зеленая.

— Зеленый и чешуйчатый, — со смешком буркнул Конан. — А мы имели дело с белым и пушистым. Разницу замечаете?

— Неважно, — ответил я. — Мы столкнулись с тайной, на которую нет ответа. Тицо сбежал… Э, Хальк, а почему ты вообще взял Тицо с собой в Пограничье? Ну-ка отвечай!

— Почему? — летописец задумался. Дальнейшая речь Халька звучала отрывисто и сумбурно: — Я раньше этому как-то не придавал значения… Я хотел было оставить его с госпожой Эвисандой, как и сармака. Графиня смогла бы позаботиться о двух красивых и необычных зверьках. Еще при выезде из Ямурлака я понял, что Тицо разумен и начал с ним разговаривать, пытаясь обучить человеческому языку… А в Тарантии, в утро нашего отъезда, я сказал Тицо, что, мол, уезжаю и надолго. Когда я собирал вещи, зверь начал верещать. Грубо говоря, орал в голос. Я отнес его к Эвисанде… Тицо хотел укусить госпожу графиню и не мог оторваться от моей одежды. Вопил жутко. Я ему тогда сказал, что может быть, смогу взять его с собой и Тицо сразу замолчал…

— Интересные дела, — Конан взъерошил пятерней темные волосы с редкой, почти незаметной сединой. — Получается так, что зверюга напросилась ехать с нами. Ты куда глядел, балда?

Хальк надулся и твердо отчеканил:

— Можно подумать, будто ты у нас слишком предусмотрительный. До сегодняшнего дня я считал Тицо маленьким безобидным существом. Конан, скажи, кто-нибудь из нас мог подумать о том, что этот зверек может убить человека? Что он может являться тем самым «чужим», о котором поминал Веллан?

— Тицо оставил после себя множество вопросов, — заметил стигийский волшебник. — Как он умудрился убить гвардейцев и ранить грифона? Он ведь казался маленьким и слабым… Когда он убивал наших спутников и калечил лошадей его никто не видел, а это значит, что зверек умеет отводить чужое внимание. Хальк, между прочим, уверяет будто в комнате в ночь покушения никого не было… Почему ямурлакский найденыш пытался поссорить нас столь жестоким способом? И, наконец, что Тицо делал с Конаном сегодня утром? Какие последствия это может вызвать? Я, признаться в недоумении…

Доселе молчавший Фрам снял со стены большое деревянное блюдо, сбросил на него шипящее жирное мясо, подогретое над огнем очага, и выставил на стол.

— Я так думаю, — веско проговорил гном, — чудовища там или кто другой, а покушать надо. И вообще, зачем вы спорите? Мораддин, ты, конечно, похож на гнома, но многословность наверняка унаследовал от матери-человека. Поцарапанная ладонь скоро заживет и, если хочешь, я тебе дам мазь от ран. Ваш зверек убежал. Все живы. Конан вроде бы здоров. У нас сейчас другие дела.

— Несомненно, — прошелестел Тотлант. — Но вы знаете, почтенные господа… В последние дни я чувствовал присутствие чего-то странного. Не спрашивайте, каково это чувство. Человеку, не обладающему даром волшебства, подобное не объяснить… Это ощущение лучше всего описал Веллан — «Присутствие чужого». Я беспокоился за нас. Но был уверен, что смогу защитить отряд своей Силой. Сейчас тревога стала меньше. Наверное потому, что…

— …Что противник отдалился? — догадался я, перебивая Тотланта. — Тицо сбежал, но крутится неподалеку?

— Нет, — твердо произнес стигиец. — Он уходит. По-моему, он удаляется на полдень, в сторону Вольфгарда или к немедийской границе.

— Не дойдет, — Конан хищно ухмыльнулся, — зверь маленький, шкура не ахти… В лесу очень холодно. Если Тицо поймает росомаха или куница, я только порадуюсь.

— Мясо остывает, — напомнил Фрам. — Кушайте, почтенные. Конан, тебе особое приглашение нужно? Нам выходить не позже чем через один колокол. Иначе к вечеру не доберемся до штольни.

Мне всегда нравилась рассудительность и практичность гномов, предков моего отца. Что бы ни случилось, гном прежде всего подумает о хлебе насущном, о предстоящем деле и своих друзьях. Фрам полностью отвечает этим правилам. Между прочим, темнобородый высокий гном изначально решил взять на себя заботы о нас, людях, предполагая, видимо, что без его руководства все дела будут забываться, вещи потеряются, а мы сами останемся голодными.

Во многом Фрам наверняка прав.

Вопреки мрачным предположениям моего сородича, шахта, ведущая в подземелья погибшего от зеленого огня клана Фрерина, обнаружилась задолго до захода солнца. На обрывистом склоне выветрившейся базальтовой горы зияло темное отверстие, под крутым углом уходящее в черную глубину. Из дыры шел пар и поэтому глубокий снег, лежащий на камнях возле штольни, изрядно подтаял и замерз, превратившись в толстую ледяную корку.

…Скакунов мы оставили в мертвом поселке, некогда носившем имя Райта. Конан и Веллан вначале долго огорчались из-за лошадей — неизвестно, как долго придется бродить под горами, никого нельзя оставить в деревне для ухода за коньками и, соответственно, бедные животины несколько дней будут голодными, а то и вовсе падут.

Как обычно, положение спас волшебник. Тотланту ничего не стоило оградить частично разрушенную конюшню охранным заклинанием и на время усыпить лошадей. По словам стигийца, скакуны будут спать до самого нашего прихода. А если мы не вернемся — заклинание само прекратит действие через пять дней и лошади будут предоставлены своей судьбе.

Мы прошли пешком не меньше лиги, поднимаясь в горы по козлиным тропам. К счастью, выметенный вьюгой снег был не слишком глубок и двое самых малорослых членов отряда — я и Фрам — не утопали в нем по грудь. Погода стояла вполне благоприятная — светило солнце, небо было ярко-голубым, а на закате серебрился серп нарождающейся луны. Я расслышал, как Веллан бормотал благословение каким-то богам за то, что сейчас не полнолуние. В этом случае звериная половина нашего оборотня взяла бы верх над человеческой — выходит, легенды о том, что на оборотней влияют фазы луны, верны.

Конан, как самый высокий и здоровенный из всей компании, шел впереди, разметывая снежные наносы. За ним следовал Тотлант, изредка прожигавший волшебными огоньками особенно большие сугробы, потом шли Хальк и Фрам, а мы с Велланом замыкали цепочку. Я никогда не жаловался на отсутствие физической силы — благодарение богам, унаследовал мощь предков-гномов — но все равно тащить на себе тяжеленный заплечный мешок, набитый сосновыми факелами, едой, флягами с крепким красным вином и оружием тяжеловато. Замечу, кстати, что Фрам нес в два раза больше меня (гном взял с собой большую кирку и горные инструменты), но, в отличие от всех нас, даже не отдувался и не пыхтел, а спокойно шел вперед. Ох, и выносливы мои родичи!

Два раза мы видели дрохо — снежных ящериц. Они пялились на нас из-за камней, прикидывая, стоит ли нападать на столь доступную и легкую добычу. Я сам впервые видел дрохо воочию и, честно признаться, не хотел бы связываться с настолько крупной и очень ловкой тварью — дрохо была похожа на стигийских крокодилов, что содержатся в зверинце Бельверуса. Единственно, ноги у нее гибкие, бегает быстро и зубы длинные, как у дракона. А кроме того, снежная ящерица покрыта коротким, но очень плотным белым мехом.

Дрохо не стали нападать. Наверное, решили, что мы им не по зубам. Зверюги пошипели на отряд из-за камней, потрогали воздух длинными раздвоенными языками и скрылись. А вскоре мы вышли на гребень перевала и…

Вот она, туманная стена, закрывающая пик Бушующих Ветров. Более всего она напоминала облако, опустившееся на землю и покрывшее куполом пространство, на котором может уместиться довольно большое немедийское баронство. Из самой середины туманной полусферы в голубые небеса вонзалось серебряное оконечье огромной горы. Облако бурлило, исходило серовато-белыми призрачными клубами, солнечный свет подкрашивал его в золото… До наших ушей доходил едва слышный гул, редкое громыхание и странный шорох, выпрастывающийся из-под земли. Твари, которые погубили многие тысячи людей в Немедии и Аквилонии, ползали под горами. Я сумел уловить, как с одной стороны туманного купола вдруг взблеснуло зеленым…

— Шахта здесь, — сказал Фрам. — Конан, Веллан, возьмите стальной штырь и вбейте его в камень. И, пожалуйста, сделайте все накрепко. К штырю мы привяжем две веревки, по которым будем спускаться в шахту. Граф Мораддин, вот тебе баночка с зельем, промажь им веревки. Тогда есть вероятие, что канаты не тронут здешние животные. Тотлант, поставь вокруг шахты охранное заклинание. Барон Хальк, сколько можно глазеть на окрестности? Готовь факелы!

— Раскомандовался, — проворчал киммериец, который вместе с Велланом уже забивал острый железный костыль в щель меж камнями у самого входа в штольню. — Ненавижу гномов! Почему я, король Аквилонии, должен слушаться подгорного карлика?

— Очень просто, — отозвался Фрам, ничуть не обидевшись. — Без меня вы не выживете внизу. И ты, Конан из Киммерии, должен будешь слушать старого Фрама и всемерно ограждать его от разных опасностей! Понял?

— Понял, понял, — Конан смирился. — Стоило становиться королем, чтобы тобой помыкал гном! Веллан, ты подумай, а?

— Сам виноват, — бессердечно обронил бритуниец. — По-моему, твое призвание в работе наемника, а не монарха.

— Его призвание, — елейным голоском вставил Хальк, — портить жизнь окружающим. Мой государь — это неприятность, которая ходит и ищет, где бы ей случиться.

Конан только поморщился, наверняка решив, что отвечать болтуну-летописцу будет ниже его достоинства.

Наконец, крепкие и очень толстые пеньковые веревки, вымазанные снадобьем гнома, были увязаны на громадном стальном гвозде. Первым в глубины гномских подземелий спустился Фрам, а сразу за ним пошел Тотлант. Мы терпеливо ждали наверху, надеясь, что с ними ничего не случится и страшные подгорные твари (судя по легендам, брошенные поселения гномов непременно заселяли всякие невиданные на поверхности чудовища) не осмелятся напасть прямо здесь, возле выхода из покинутого обиталища карликов.

В горах поднялся ветер и тучи морозной ледяной пыли нависли над вершинами Граскааля.

— Все в порядке, — донесся из глубины гулкий голос Фрама. — Конан, отправь остальных, а сам иди следом.

…Мы спустились по наклонной шахте в широкий, тщательно отделанный трудолюбивыми гномами коридор, укрепили веревки на каменных столбах и остановились в молчании. Пахло гарью, разложением и смертью. Плохо пахло.

— Надо идти налево, — сказал Фрам. — Тотлант, мы с тобой впереди, замыкают Конан и Мораддин. Киммериец, не возмущайся. Самый неожиданный и сильный удар может быть нанесен в спину. Тогда ты себя и покажешь.

— Эй, Конан Канах, — вдруг улыбнулся Хальк. — Все-таки мир спасать идем. Скажи историческую фразу, а ее потом в летописи запишу!

Конан подумал и сказал историческую фразу:

— Вперед!

И мы пошли вперед.

Глава восемнадцатая

ВЕЛЛАН, ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ

Гномье царство под горами Граскааль.

18 день третьей осенней луны.

«…Неоднократные извержения подземного огня, как известно, вызвали многоразличные разрушения в подземных поселениях гномов, заставив их обитателей искать спасения на поверхности. Однако, спустя некоторое время, некоторые из подгорных карликов рискнули наведаться в спешно брошенные пещеры — с целью спасти уцелевший в них скарб, а также в попытке установить размеры разрушений и определить средства, необходимые для восстановления погибших жилищ.

Гномов ожидало радостное открытие — они преждевременно объявили свои владения разрушенными до основания. Конечно, большинство подземных городов были изрядно трачены огнем, кое-где обрушились переходы и штольни, но в целом поселения гномов сохранились. Требовалось лишь каким-либо образом устранить все еще скрывавшийся в малонаселенной части Граскааля источник зеленого огня, и тогда можно было бы вести речь о возвращении гномов в места их исконного проживания…»

Из «Синей или Незаконной Хроники» Аквилонского королевства

Ненавижу подземелья!

Удивительно, как гномы могут всю жизнь торчать в этих темных, пропахших мхом и каменной пылью коридорах? Однако запах этот — исконный аромат гномьих поселений — сейчас остался только на нижних уровнях, куда мы спустились сразу после заката. Думаете, откуда я знаю о перемене времени суток? Ха-ха, это еще одно врожденное свойство оборотня!

Наверху пахло совсем по-другому. Первые четыре подземных этажа пропитались запахами гари, разложения и смерти. Было отчетливо видно, как подземный огонь, выпущенный на свободу неразумными гномами, прошел смерчем через ходы, вырубленные в скале, и уничтожил на пути все живое и неживое. Ужасное бедствие усугубили загоревшиеся запасы угля и подземной черной смолы, называемой гномами «нефтью». Несколько уцелевших родовичей клана Фрерина говорили нашему королю Эрхарду, будто их родные катакомбы горели еще несколько дней после вскрытия двери, ведущей внутрь Небесной горы. Черная смола разлилась, выжгла жилые уровни и отчасти пролилась в рудники — все работавшие там гномы задохнулись от дыма или сгорели.

Двигаясь за Фрамом в сторону пика Бушующих Ветров, мы много раз видели покрытые черной гарью скелеты карликов, уничтоженные огнем пещеры и залы. Стены и потолки переходов покрывал толстый слой жирной копоти, оставлявший маслянистые следы на одежде в случае, если ненароком прикоснешься. Вонь постоянно усиливалась.

Вскоре мы набрели на большую пещеру. Ее потолок скрывался в темноте, но, судя по разносившемуся эху, сей зал был удивительно огромным.

Огонь не пощадил и это помещение. Здесь не просто воняло, а буквально вопияло к небесам! Если, правда, можно достичь светлых небес из подгорного царства…

Едва мы вошли внутрь, Конан скривился и зажал нос ладонью. Хальк (это было заметно даже при оранжевом свете факелов) смертно побледнел, обычно сдержанный Мораддин пробормотал ругательство, а Тотлант вынул из мешочка на поясе нюхательную соль.

— Воображаю, что здесь было тогда, — глухо сказал киммериец. — Легенды моего народа и нордхеймцев рассказывают о Царстве Мертвых, которым правит страшная великанша Хель… Там вечно горит неугасимое пламя, пожирающее тени всяких ублюдков, живших недостойно, или души людей, умерших не как воины. Тут, похоже, побывала сама великанша, принеся с собой частицу Вечного огня…

— Ужасно, — вздохнул Мораддин. — Сколько же их здесь?..

Зал был завален трупами. Ближе к дверям, выводившим к нижним уровням, покойники были обуглены, а некоторые сгорели до скелетов. Там, где стояли мы, тела гномов почти не были трачены огнем, но надо вспомнить, что беда случилась уже больше двух лун назад… Вздутые животы, зеленая лопнувшая кожа и копошащиеся в глазницах личинки неизвестных насекомых. Под ногами противно хлюпает вытекшая из трупов вязкая и омерзительно пахнущая жидкость…

— Пусть Длиннобородый Отец примет их души, — прошептал Фрам. — Тут умерло не меньше трех сотен гномов.

— Надо уходить отсюда прочь, — Тотлант отступил к двери, через которую мы вошли, и бросил на Конана вопросительный взгляд. — Яд, распространяющийся от трупов, может отравить нас. Фрам, кажется, в прошлый раз мы шли немного другим путем?

— Да, — подтвердил гном. — Но я думал, что если мы пойдем через Пиршественный чертог, будет короче.

— Хорошо они здесь попировали, — едва слышно буркнул Конан. — Уходим.

Вскоре Фрам нашел лестницу, уводящую вниз, в обход общей могилы, в которую превратился некогда великолепный и пышный зал. Мы спустились на три уровня вниз, нашли чистый коридор, ведущий точно на полуночный восход, и зашагали по нему.

Гном объяснил, что сейчас мы двигаемся в нужном направлении, но, чтобы потом выйти к смотровым окнам, потребуется снова подняться наверх. Скорее всего, до рассвета к окнам мы не доберемся, так что заночевать придется прямо в коридоре или в одном из хозяйственных помещений. К счастью, на этот уровень огонь не добрался, но ядовитые испарения и дым выгнали отсюда всех живых существ или уничтожили их.

— …Кроме, наверняка, элайнов, — проворчал Фрам, споро шагая вперед. — Элайны, думаю, выживут даже после конца света. Крепкие они больно.

— Может быть, ты объяснишь, что это за существа? Ты много раз упоминал о них. — спросил Хальк, уже отправившийся от потрясения, испытанного в Пиршественном чертоге. — Они не опасны?

— Как сказать, — на ходу пожал плечами гном. — Мы научились их приручать, но у элайнов остались дикие семьи. Их немного, но они есть. И, если на нас нападет дикий элайн, будет плохо. Так что смотрите по сторонам. Если увидите хоть одно движение, сразу скажите.

Я полагаю, что боги людей и оборотней никогда не заглядывали в гномские подземелья. Известно, что Митра владеет небом и землей. Хель или Нергал повелевают тайным подземными миром теней. Остальные боги ведают жизнями и судьбами человеческого рода, не уходя с поверхности земли ни наверх, ни вглубь. А вот у гномов свои боги. Фрам рассказал, будто подгорным миром, как в Граскаале, так и в Кезанкии, и в прочих обитаемых гномами горах верховодит неизвестный людям бог. Имени этого бога Фрам не назвал, сказав, что это тайна народа гномов. Этот бог хороший и добрый хотя бы потому, что однажды создал гномов. Но я думаю, что это была большая ошибка с его стороны. Конан мое мнение разделяет — киммериец всегда говорит, будто все беды в мире происходят от племени карликов. Они, мол, «живут не как все».

Любые разумные существа нашего мира — дети Бога Единого и Митры (как люди, так и оборотни), альвы, грифоны, василиски и другие — привыкли жить на поверхности, под светом Ока Солнечного Бога. Одни гномы предпочли зарыться в неимоверную глубь, ковыряться в камнях, добывая ненужные им богатства (сами понимаете, камушками да золотом не наешься!), и не признавать нас за родичей. Якобы люди отдельно, а гномы — отдельно. Еще кичатся: «Без нас человеческий род не научился бы обрабатывать металл и видеть красоту самоцветного камня и золота!» Вот какие эти гномы. И не представляю, как судить — плохие они или хорошие? Однако я общался с подгорными карликами долго и знаю, что у каждого гнома есть множество качеств, сделавших бы честь каждому человеку. Гном никогда не предаст друга, всегда держит слово и не отступится перед любой нечистью. А кроме того, любой гном, от мала до велика, отлично дерется на любом оружии.

Только бы гномы воображали о себе поменьше…

По моим расчетам, мы прошли по темным коридорам подземелий клана Фрерина не меньше двух лиг. Снаружи, за этими толстыми гранитными стенами, отделяющими нас от привычного мира, уже было глубоко за полночь. И тогда Фрам свернул налево, в незаметную низкую арку (длинный Конан едва не расшиб себе лоб о каменную притолоку) и мы оказались в небольшом помещении с погасшим очагом и множеством деревянных ящиков, явно купленных некогда у людей.

— Малая оружейная, — провозгласил Фрам. — Мы устали, нужно отдохнуть. Располагайтесь. Спим до пятого полуночного колокола, а затем идем дальше. Хальк, притвори дверь. Граф Мораддин, сын почтенного Гроина из Кезанкии (гном даже сейчас не отступал от привычки к велеречивости), эти ящики можно разломать на дрова.

— Ну-ну, — Конан мрачно осмотрел комнату. — А дым? От очага пойдет дым. Мы же задохнемся!

— Не считай себя умнее других, киммериец, — сказал гном в ответ. — Подними голову и увидишь дымоход, специально пробитый на поверхность.

Конан задрал башку и вдруг раскрыл рот, чисто машинально положив ладонь на рукоять меча.

— Фрам, — тихо сказал варвар, — посвети факелом. На потолке кто-то сидит. Большой.

— Мерзость какая, — выдохнул Хальк, смотревший в том же направлении, что и Конан. — Кто это может быть?

Я не скажу, что не встречал за свою жизнь никаких чудовищ. Всякое бывало, честно признаться. И бестелесных демонов повидал, и лесных мантикоров, и болотных ящеров… Последние иногда появляются возле людских поселений Пограничья и таскают скот, а кметы жалуются страже. Вот и изводим чудищ по мере сил. Но настолько безобразного создания я никогда не видел!

Мы подняли факелы на вытянутых руках. Мораддин задержал дыхание, Хальк отступил к стене, Фрам улыбнулся, Тотлант сказал «Фи…», а Конан, осторожно вытащив меч, легонько потыкал острием в сидящее на потолке существо.

— Ну и рожа… — выговорил король. — Фрам, объясни, кто это?

— Хотели увидеть элайна — пожалуйста, — ответил гном, отстраняя державшую меч руку Конана от жуткой черной твари. — Не бойтесь. Он прирученный. Видите клеймо на панцире? Знак клана Фрерина.

Элайн, спавший на потолке, проснулся и начал шипеть. Наверное, ему не понравился клинок варвара. Затем чудовище отцепило щупальца от едва заметных выступов на камне и мягко спрыгнуло вниз, на пол пещеры. Я отшатнулся. Великая Иштар, да какой из богов мог создать такую страхолюдину?

Животное, поднявшееся на задние лапы совершенно не походило на живых существ, обитающих на поверхности. Куполообразный череп, нависающий над ребристым туловищем, мощные ноги, длинные суставчатые передние лапы, украшенные короткими, но очень острыми когтями… С боков у зверя свисали острые гибкие щупальца с присосками. На них-то он и висел на потолке. Ладонь существа напоминала человеческую, разве что оказалась раз в пять крупнее да и была покрыта черной глянцевой кожей. Длинный хвост, на который опирался элайн, смахивал на толстенную шипастую плеть. А морда!.. Мне подумалось, что элайн отдаленно смахивал на насекомое, называемое в полуденных странах «богомолом».

Такое впечатление, что «лицо» существа состояло из одних лишь клыков. Зверь, продолжая шипеть на нас, выпрямился, поднял тонкие темные губы и, слегка наклонив голову, начал осматривать пришельцев. Изо рта капала прозрачная тягучая слюна.

— Тихо, тихо, мы свои, — Фрам бесстрашно выступил вперед. Угловатая фигура элайна возвышалась над гномом как медведь над лисицей. — Как тебя зовут?

Элайн пискнул коротко, наклонив голову, «обнюхал» Фрама или осмотрел его — настоящих глаз у существа я не смог заметить. Потом он раскрыл пасть, вытянул из нее нечто странное, одновременно похожее на язык или дополнительную пару челюстей, обвел этим органом лицо гнома и утихомирился.

— Хороший зверь, — ворковал Фрам, поглаживая ладонью гладкий черный череп элайна. — Ты голодный, наверное, да?

— Мы его кормить не будем! — громко сказал Конан. — Ты посмотри, какой он здоровый! И вообще, ты можешь его отослать куда-нибудь?

— Конан, — вздохнул гном, поворачиваясь к варвару. — Если бы ты нашел на улице бездомную собаку, ты бы ее приютил?

— Конечно, нет! — не раздумывая, ответил киммериец. — Между прочим, мне самому зачастую жить было негде и никто не удосужился меня «приютить», как ты выражаешься!

— Ах, — хихикнул аквилонский летописец, избывший страх перед необычным животным, — государь сравнивает себя с бездомной собакой! Как поэтично!

— Ты еще Петрониусу разболтай! — рявкнул король. — Фрам, убери отсюда это чучело!

— Ты не понимаешь одного, Конан, — гном снова провел ладонью по темной броне, покрывавшей элайна. — Этот зверь многократно лучше собаки. Он никуда от нас не уйдет, пока мы будем находиться в подземельях, и оборонит от любой опасности — элайны удивительно сильны, выносливы и хитры. Ни одна подземная тварь не посмеет на нас напасть, когда рядом элайн.

— Еще и этого урода с собой тащить! — простонал Конан, но тут черное чудовище мягко шагнуло к варвару и громадная когтистая лапа легла ему на плечо. Киммериец инстинктивно отступил в сторону. — Ладно, Фрам, выстави его в коридор, пускай сторожит! А мы спать ляжем!

Гном проворчал под нос неразборчивое ругательство, оттащил жуткого зверя от варвара и приказал элайну идти в коридор. Чудище мягко подпрыгнуло, уцепилось гибкими щупальцами за потолок и, будто громадный паук, переместилось за двери комнаты.

— Стражу можно не выставлять, — сообщил Фрам. — Если появится кто-нибудь чужой, элайн нас немедленно разбудит.

— Вот и замечательно, — Хальк уже потрошил свой мешок, доставая оттуда меховую накидку. — Только, пожалуйста, не гасите факелы. Веллан и Фрам видят в темноте, а я — нет.

Наскоро перекусив, мы устроились на полу оружейного склада. Хальк, безмятежный Фрам и Тотлант заснули почти сразу, я просто лежал и бездумно глазел в потолок, а Конан решил слегка помародерствовать. Киммериец взял кинжал и, стараясь не шуметь, начал вскрывать громоздившиеся вдоль стен ящики с несравненным гномьим оружием.

Уже засыпая, я слышал его бормотанье:

— Кистень… Всем хорош, только легковат… О, какой замечательный клинок! Даже охранные руны на лезвии выгравировали… Взять, что ли? Так, двуручная секира… Недурно, но топорище без зацепа… Ого, а это что такое!?

— Конан, — сонно буркнул Фрам. — Пожалуйста, не трогай чужое. Между прочим, на некоторых клинках может лежать заклятие, защищающее от посторонних рук. Палец оттяпает — будешь знать!..

— Ведь интересно, — тихо прошипел киммериец. — Спи давай. И, кроме того, оружие бесхозное. Видеть не могу, когда хорошие вещи пропадают просто так!

Ночь, проведенная нами в подземельях гномов, не принесла неожиданностей. Я сплю довольно чутко и могу почувствовать приближающуюся опасность, Конан тоже всегда настороже, а уж о черном элайне и говорить нечего.

Хуже другое. Я четко ощущал легкое-легкое дрожание горной породы, иногда превращавшееся в незаметное другим смещение каменных слоев. Такое впечатление, будто наверху, на поверхности, происходило нечто странное — там постоянно шла какая-то работа. Я знал, что мы находимся у корней пика Бушующих Ветров и рядом с нами лежит Небесная Гора, но все одно — чувство некоей опасности, пока отдаленной, меня не оставляло.

Сказать, что я спал, нельзя. Скорее это напоминало полудрему. Остальные же беспробудно дрыхли. Конан и Фрам раскатисто храпели, а Хальк разговаривал во сне, причем не на аквилонском, а на своем гандерском наречии. Я вскоре понял, что над горами начало всходить солнце, поднялся, разжег огонь и начал будить своих попутчиков. Просыпаться они отказывались, лишь Конан вскочил моментально, решив, что поднялась тревога.

Собственно, потом не происходило ничего необычного. Встали, позавтракали и отправились дальше. Только Конан вызвал неудовольствие Фрама тем, что забрал себе очень красивый кинжал, найденный в одном из ящиков. Варвар оправдывался, говоря, будто гномы в эти подземелья уже не вернутся, а оружие рано или поздно заржавеет. После чего Конан прицепил длинную узкую дагу в черных, изукрашенных серебром ножнах себе на пояс и демонстративно перестал обращать внимание на брюзжание Фрама.

…Элайн, эта черная бесшумная и стремительная тень, оснащенная жуткими зубами и когтями, которым позавидовал бы любой дракон, двигался впереди. Фрам отдал элайну приказ на каком-то неизвестном языке и нескладное чудище теперь вело нас вперед. Гном объяснил, что элайны отлично знают всю систему гномьих ходов и стоит лишь называть зверю место, куда хочешь придти — он тебя отведет самой короткой дорогой.

Так и получилось. Мы быстрым шагом прошли по коридорам до ведущей наверх лестницы, вырубленной в огромном гранитном монолите, и начали подниматься наверх. Через некоторое время элайн вывел нас к залу, в который проникал дневной свет. Впрочем, это был не золотой взгляд Ока Митры, а серый, мутный и какой-то болезненный свет, не приносящий радости.

— Фрам, где мы? — Конан метнул взгляд на устроившегося по потолком элайна, сейчас тихо попискивавшего, будто говоря: «Пришли. Что вам еще нужно?» — Здесь смотровые окна?

— Несомненно, — нагнул голову гном. — Пройдем за угол и там увидим площадку.

— Точно, — тихо сказал Тотлант. — Вспоминаю это место. Фрам, кажется, мы здесь уже бывали?

— Ведите, — Конан отступил на шаг от широкой двери, из которой проникал свет, и почему-то положил руку на рукоять новообретенного кинжала.

Фрам и стигийский волшебник смело ступили в проем, за ними двинулись Конан и мы с Хальком. Мораддин замыкал шествие, постоянно оглядываясь, будто его что-то беспокоило.

— Стойте, — вдруг сказал граф Эрде. Голос его был подчеркнуто спокоен, а это значило, что неподалеку опасность. — В том коридоре, откуда мы пришли, кто-то есть.

Я понюхал воздух. Не спорю, человеческое обоняние не может сравниться с обонянием моей «звериной» половины, но все равно я учуял странный чужой запах. И расслышал легкое шуршание. Будто змея ползет по камню.

— В чем дело? — Конан обернулся и шагнул обратно в привратный зальчик. — Фрам, подойди.

Гном подошел к черному провалу с уходящими вниз лестничными ступенями, прислушался и мигом свистнул элайну, вложив два пальца в рот. Зверь мгновенно занял позицию над лестницей, свесив вниз когтистые передние лапы и щупальца.

— Скверно, — бросил гном. — На наш след напал Бродячий Многоног.

— Бродячий… кто? — тонким голосом переспросил Хальк. — Это какое-то подгорное чудовище?

— Наподобие, — туманно отозвался Фрам. — Отойдите ближе к свету и приготовьте оружие. Сейчас нас попытаются сожрать.

— Как все знакомо, — хмыкнул Конан. — А твой элайн на что?

— Он сможет противостоять Многоногу, но, если чудовище окажется слишком большим, нам придется помогать, — гном говорил быстро и напряженно. — Ждите. Такую тварь нельзя оставлять за спиной. Конан и Хальк пусть встанут справа от лестничного пролета, Веллан и Мораддин — слева. Вы атакуете Многонога с боков. Тотлант, ты сможешь его поджарить волшебным огнем?

— Это просто животное или магическое существо? — деловито осведомился колдун, отступая назад и растирая ладони.

— Животное… Поберегись! Бейте его по щупальцам!

Из ведущего в глубины прохода показались несколько длинных и тонких темно-коричневых плетей с маленькими глазками на кончиках. Мы замерли, а элайн едва слышно зашипел. Плети-щупальца непонятного Многонога изгибались, как змеи, глаза вперились в стоявшего прямо перед аркой Фрама, а шуршание, доносившееся снизу, усилилось.

Как и приказал гном, мы с Мораддином прижались к стене слева от прохода, держа клинки в вытянутых руках. Я стоял за спиной немедийца. Так было удобнее — он роста небольшого, а я наоборот, длинный. Поэтому и могу рубить через его голову. Наконец, на верхних ступенях лестницы появилось странное плоское туловище, напоминавшее огромную членистую пиявку. Щупальца Многонога росли из спины существа и были длиной не меньше трех шагов каждое.

Едва Многоног нацелился на Фрама, в дело вступил элайн. Черный зверь нанес несколько точных ударов, перекусил страшными зубами полдесятка щупалец и, наконец, всей своей тяжестью свалился на Многонога.

— Назад! — заорал Фрам, падая на пол и откатываясь к стене. — Не нападайте прямо сейчас!

Мораддин, этот коротышка, казавшийся мне несколько слабосильным, буквально снес меня с ног одним движением правой руки, после чего повалился на меня сверху. Краем глаза я успел заметить, как черный элайн сцепился с Многоногом. Получился неопрятный клубок из щупалец и когтистых конечностей, покатившийся на середину привратного зальчика. Элайн шипел, как масло на раскаленной сковороде, Многоног бестолково размахивал длинными жвалами, а стоящий неподалеку Тотлант сотворил маленький шарик голубоватого огня. Пламенный клубок вился над ладонями волшебника, но стигиец никак не мог послать свой смертоносный снаряд в цель — элайн и Многоног бешено дрались, постоянно меняя позиции, и колдун рисковал попасть своим шариком в нашего союзника.

— Кр-ром! — рев Конана заполнил привратную комнату. — Убью!

— Кого? — из угла зальчика донесся слабый голос Халька. — Меня не надо убивать…

Я неоднократно видел Конана в бою и обычно удивлялся его невероятной реакции. Раньше я полагал, что мы, оборотни, гораздо стремительнее людей, но киммериец развеял мои домыслы. Конан вдруг оторвался от каменной стены, подобно молнии ринулся вперед, держа одной рукой меч над головой, и всей тяжестью тела свалился на сплетшихся в смертной битве элайна и неизвестного подземного монстра.

— Назад! — взвыл Фрам, потрясая топором. — Ты-то куда полез, киммерийское отродье?

— Вперед! — выкрикнул Мораддин, вскакивая на ноги. — Конана сейчас убьют!

Никто из нас не заметил, что варвар очень точно соотнес свои движения с движениями двух странных существ. Такому глазомеру можно лишь завидовать. Конан ударил Многонога острием меча прямо в середину туловища. Лезвие лишь на волосок разминулось с черной шкурой элайна, который уже вонзил свои жуткие клыки в кожистый панцирь подземного чудища. Спустя мгновение элайн отшвырнул Конана в сторону ударом могучей членистой лапы, меч, застрявший в толстой коричневой коже Многонога, выскользнул из руки киммерийца, а Тотлант наконец запустил сотворенный им сгусток огня.

…Бело-голубая вспышка заполнила комнату перед смотровой площадкой, на некоторое время ослепив меня. Я протирал глаза, когда на мое плечо легла небольшая, но твердая ладонь Мораддина.

— Все кончилось, — сказал граф Эрде. — Мы убили это животное.

Опираясь на руки, я встал с пола и подошел к своим товарищам. Они все собрались вокруг отвратительно вонявшей туши Многонога. В теле этого существа были заметны выжженная колдовским огнем дыра размером с мой кулак и жуткие рваные раны, из которых сочилась яркая шафрановая жидкость. Замечу, что кулак у меня не самый маленький… Элайн, пофыркивая и редко взвизгивая, сидел, как обычно, на потолке.

— Какая гадость, — слабым голосом проговорил Хальк. — Фрам, поведай мне, как гномы постоянно могут жить в одних подземельях с такими страшными чудовищами?

— Привыкли, — невозмутимо пожал плечами гном. — Этот Многоног совсем маленький. А вот большие…

Мертвое страшилище, лежавшее у нас под ногами, действительно напоминало пиявку. Очень большую. Но пиявки обычно гладкие, с глянцевой темной кожей и без щупалец. А это существо имело не меньше трех десятков длинных и очень гибких лап, заканчивающихся толстым выступом, на котором можно было разглядеть мутноватый глаз и узкую щель пасти.

— Конан, — с короткой усмешкой сказал Фрам. — Ты зачем полез в драку? Жить надоело? Если бы Многоног тебя укусил, то яд, исторгаемый его зубами, распространился бы по крови почти мгновенно. Тебе повезло, киммериец…

— К Нергалу! — рявкнул король. — Не терплю, когда меня и моих друзей пытаются слопать! Кроме того, это чудище выглядит уж очень страховидно.

— Подождите, — Мораддин ненавязчиво отпихнул меня локтем и шагнул вперед. Я углядел, как немедиец тихонько пнул дохлого Многонога. Наверное, от волнения. — Почтенные месьоры, кажется, только я один не забыл о том, что время идет. Зачем мы сюда пришли? Устраивать стычки с червяками? Или… — Мораддин указал взглядом на арку, из которой наползал серый дневной свет. — По-моему, самое страшное чудовище, обитающее в Граскаальских горах, лежит там, а не здесь.

Элайн, словно в подтверждение слов графа Эрде, глумливо свистнул с потолка.

— Ладно, идем, — буркнул Конан. — Фрам, можешь сказать своей… сторожевой собаке, чтобы охраняла коридор и арку возле лестницы?..

Обзорная площадка оказалась не слишком большой. Полукруглое помещение, вырубленное гномами в скальном выступе, было длиной шагов в двадцать, а шириной и того меньше. Зато в горе были выдолблены огромные квадратные окна, выходящие на полуночный склон пика Бушующих Ветров. Было очень холодно, у основания широких подоконников лежал покрывшийся ледяной коркой снег, а порывы пробирающего до костей ветра заносили в смотровые отверстия колючую ледяную пыль. Однако нас не остановили ни холод, ни продувающий любую одежду сквозняк, ни внезапно появившееся чувство страха.

— Это оно и есть? — очень медленно проговорил Конан. — Что это?

— Небесная Гора, — чуть слышно прошептал Тотлант.

— Мы взялись за безнадежное дело, — выдохнул Мораддин, стоявший за моей спиной. — О боги, насколько она огромна…

— …И нет такой армии, которая бы сокрушила всех этих чудовищ, — Фрам, словно задыхаясь, схватился за горло. — Взгляните, сколько их!

Я подумал, что все они правы.

— Подождите, подождите, — Хальк вышел вперед, растолкав нас всех, перегнулся через проем смотрового окна, и, прищурившись, медленно оглядел открывшуюся перед ним картину. Наконец, он шумно втянул в себя морозный воздух и сказал сквозь зубы:

— Кажется, мы запаниковали только из-за грандиозности зрелища. Конан, вспомни, Тарантия тоже большой город, но, имея достаточно разума и смекалки, и твою столицу можно взять штурмом. Поэтому нам просто необходимо подумать, а не наскоро принимать решение.

— Их здесь десятки тысяч, — Конан говорил странно упавшим голосом. — Даже десятки десятков… Небесная гора непобедима!

— Мы же не собираемся драться со всеми этим тварями! — я решил, что нужно сказать свое слово и тронул Конана за рукав куртки. — Хальк правильно говорит — давайте подумаем. Я слышал, будто святой Эпимитриус однажды сказал, что в мире нет ничего непобедимого, кроме смерти и воли богов.

— Хорошо, — вздохнул Конан. — Давайте вернемся на лестницу или в привратный зал. Здесь очень холодно. Посмотрите на Халька, у него уже зубы стучат…

— Зубы стучат! — возмущался летописец, агрессивно поглядывая на короля. — А тебе понравилось то, что мы видели?

— Не понравилось, — твердо сказал Конан. — Но ведь можно держать себя в руках?

Мы решили устроиться на широкой площадке между двумя лестничными пролетами, совсем неподалеку от привратной комнаты. По крайней мере, там почти не было сквозняка и мы знали, что сверху, от смотровой галереи, опасность грозить не может — окна находились слишком высоко для того, чтобы до них доползла какая-нибудь страшная тварь. Правда, неприятные гости могли пожаловать снизу, из гномьих подземелий, однако Фрам приказал элайну (похоже, ничуть не пострадавшему в драке с Многоногом) защищать лестничный пролет, ведущий на глубинные уровни мертвого гномьего царства.

Признаюсь честно — я в наемниках хожу лет семь-восемь. До этого жил в Келбаце Бритунийской. По молодости видел много уличных драк, сам участвовал в них, а когда нашел хорошего учителя — работал на потешной арене, кем-то вроде гладиатора. Единственно, битвы на этой арене бывали не до смерти а просто до первой крови. А когда в семнадцать лет ушел из дома и подался на полуночный закат, в Пограничье, твердо решив стать искателем удачи — наемником, перевидал много разного. Путешествовал вместе с охотниками за чудовищами, которые за деньги истребляли всяких жутких тварей, досаждающих мирным поселянам. Затем полгода входил в компанию контрабандистов, переправлявших через Пограничье запрещенные товары из Немедии в Аквилонию. Потом встретился с нашим Вожаком — старым Эрхардом. Когда служил в его десятке пограничной стражи тоже много всякого насмотрелся. Я не хочу сказать, будто я слишком опытен и участвовал в передрягах, в какие попадал наш киммериец, но все-таки за двадцать шесть лет я успел довольно многое повидать. Но признаюсь — руки у меня дрожали всего два раза в жизни. Впервые это случилось на границе Бритунии и Пограничья, когда я нос к носу столкнулся с громадным лесным мантикором и едва успел унести ноги. Второй раз я не смог держать меч в руках именно сейчас.

Поверьте, я очень почитаю двух богов — Митру, Дарителя Жизни, одного из вышних приближенные Бога Единого, а с ним — Иштар, прекраснейшую богиню любви, принесшую в наш мир красоту и чувства, испытываемые что нами, оборотнями, что ближними родичами, называющими себя людьми — счастье, любовь, искреннюю дружбу… Когда я подошел у окну смотровой площадки и увидел, что творится у подножия Пика, я воззвал и к Митре, и к Иштар. Но они остались глухи к мольбам смертного. Могу это объяснить лишь одним: Жизнь и Любовь не имеют власти над тем чудовищем, что сейчас теснит боками Граскаальские горы. Горы принадлежащие стране, которую я признаю за истинную родину.

…Представьте только: вы смотрите вниз почти с вершины огромной скалы и вашему взгляду открывается широкое межгорье, окруженное заснеженными и острыми пиками, что пронзают вершинами невесомый облачный купол, скрывший остальные земли. И вот в центре глубокой долины лежит нечто, более всего похожее на овального червяка-ленточника из летнего пруда, только увеличившегося тысячекратно. Вот она, Небесная Гора!

Она была огромна. Думаю, если бы она упала на Тарантию, то серебристо-черное тулово накрыло бы большую часть города. Небесная Гора настолько глубоко вонзилась в Граскаальскую твердь, что на поверхности была видно лишь малая ее часть. Однако воображение с готовностью дорисовывало остальное. Полагаю, больше трех четвертей Горы доныне были сокрыты под каменными монолитами наших полуночных гор…

Закругленную поверхность Небесной Горы испещряли многочисленные канавки и желоба, вырисованные на ее поверхности черным. Линии сходились в странные, чужие для нашего мира знаки, кое-где в теле Горы помаргивали зеленоватые глаза или, может быть, просто огни?..

«Великие и вечные боги, — подумал я, увидев это страшилище. — Неужели оно живое? Да, мы убили одно маленькое его порождение, но как справится с этим !?. Небесную Гору не поразишь копьем или мечом, не утопишь в воде, да и если полить растопленной смолой… Впрочем, сколько же потребуется для этого смолы? А главное — как победить тех, кто служит Небесной Горе? Ведь если мы сможем начать против них военную кампанию, то каждый немедийский или аквилонский солдат будет думать, что вот эта тварь когда-то могла быть твоим братом, твоей матерью или сестрой или дальним родичем, а то и просто хорошим другом… Боги, ответьте, сколько же людей потеряло свои души, чтобы теперь служить этому невероятному чудовищу, выползшему из самых страшных снов?»

Я видел, как вокруг Небесной Горы суетятся многие тысячи существ. Издалека они казались совсем маленькими. Однако я призвал на помощь свой дар оборотня — наш народ обладает гораздо лучшим зрением, нежели у людей. И вот…

Это напоминало муравейник. Чудовищно огромный муравейник. Каждый из его обитателей выполнял свою работу. Вон там, справа, громоздится вновь созданный пологий холм из каменный отвалов. К нему тысячи существ, когда-то бывших людьми, несут в руках-лапах тяжеленные камни, каждый из которых не поднять ни мне, ни Конану. Возле самого окоема, отделяющего Небесную Гору от Граскаальских скал, мельтешат серые тени, разламывающие гранит на осколки, высвобождая от каменного плена мертвое сизое тело чудовища.

Я как-то упоминал, что всех детей из семей оборотней родители обучают счету и письму. Я считаю очень хорошо. На глаз могу определить, сколько конников во вражеском отряде, сколько пехотинцев или лучников. Но здесь… Думаю, каменные завалы, закрывавшие Небесную Гору, разбирали не меньше двадцати — двадцати пяти тысяч чудовищ, некогда бывших людьми. А сколько этих созданий таскало породу к отвалу и сколько работало на нем самом — то мне неведомо.

Однако более всего меня поразило другое. На границах, вкруг Небесной Горы, и каменного отвала, прямо по поверхности гор рыскали те страшные твари, с одной из которых я повстречался в катакомбах под аквилонским городком Ивелином. Чудищ было шестеро. Они словно играли роль пограничной стражи: медленно ползали по каменистым склонам, минуя острые выступы и редкие ущелья, тихо фыркали, посматривая своими яркими белесыми глазами на происходящее в долине. Вот одна остановилась, заурчала и вдруг выбросила из спины долгий зеленый фонтан… Подземный огонь! Вот они, существа, опустошавшие города, уничтожая многие тысячи людей в Аквилонии и Немедии, твари, превратившие мирных крестьян в непотребных страшилищ… Теперь я понимаю, что все страны Заката столкнулись с опасностью, перед которой может померкнуть нашествие любой армии дикарей из полуденных стран или явление самого Сета. Боюсь, даже Темный Змей не совладал бы с обосновавшимся в Граскаале чудовищем…

— Мы обязаны уничтожить это существо, — глухим голосом сказал Конан. — Если оно погибнет, то сгинут и все его порождения.

— Но как? — Хальк положил ладони на виски. — Государь мой, подумай! Оно огромно! Нас же всего шестеро! Впрочем, подождите…

Почтенный летописец встал и в его глазах загорелся азартный огонь. Барон Юсдаль, заложив руки за спину, спустился на десяток ступеней вниз, потом поднялся обратно к нам и в упор посмотрел на Фрама. Гном ответил аквилонцу тяжелым удрученным взглядом.

— Уважаемый сын Дарта, — начал Хальк. — Помнится, недавно мы говорили об озере расплавленного камня, истекающего из глубин земли…

— Было дело, — кивнул Фрам.

— Ты знаешь, как спуститься вниз? — Хальк поднял вверх указательный палец. — И, может быть, ты сумеешь дать нам должные советы?

— Какие советы? — простонал гном. — У меня есть только один совет — надо уходить отсюда! Мы не можем справиться с лежащим возле Пика Бушующих Ветров монстром и его слугами!

— Я не уйду, — тихо сказал Конан.

— И правильно! — я поддержал аквилонского короля.

— Попробовать можно, — скривился Тотлант.

— Одна беда — мы все можем погибнуть, — сказал Мораддин. — Но я пойду в глубины.

— Чтоб вас забрали Багровые Демоны! — воскликнул Фрам, сжимая кулаки. — Герои, понимаешь! Жить надоело? Вы понимаете, во что ввязываетесь? Хорошо, я иду с вами! Гномы никогда не были трусами, а кроме того, провожатый-то нужен…

На том и порешили.

…Пожалуй, это было самое утомительное путешествие за всю мою жизнь.

Покинув смотровой зал, мы направились к четвертому подземному уровню каменного царства гномов. По словам Фрама, там начиналась древняя лестница, ведущая к наиболее глубоким и старинным копям, некоторые из которых выходили прямиком в пещеры под Небесной Горой. Якобы именно там и клокотало неугасимое пламя, вырывающееся из недр земли.

Гномы иногда называют себя «тан-герд», что означает «повелители гор». Фрам окончательно уверил меня в правильности этого наименования. Наш чернобородый гном никогда прежде не бывал в подземельях клана Фрерина, но доставшееся в наследство от предков чутье давало ему возможность провести нас к лестнице, называемой гномами «Бесконечной», кратчайшим и самым безопасным путем. Черный элайн незаметно скользил по потолку впереди отряда, повинуясь приказам гнома. Зубастое чудовище, прирученное подгорным народом, было готово в любое мгновение напасть на всякого противника. Как выяснилось, кроме Многоногов в подземельях гномов водились удивительно злобные и хищные твари, противостоять которым можно было только используя опыт многих поколений карликов и силу их «сторожевых собак» — элайнов.

Однако постигшее клан Фрерина бедствие истребило почти всех живых существ, обитающих под горами. Фрам сказал, что могли уцелеть только элайны, способные дышать в дыму, спокойно переносить губительный для остальных огонь, и питаться падалью. Многоноги являлись безмозглыми родственниками элайнов, но были столь же крепки, а потому и они без труда выжили после явления подземного огня. К счастью, Многоноги были довольно редкими животными и увидеть сразу двоих или троих этих тварей за один день было невозможно даже в лучшие времена.

Но оставалась другая опасность — существа бестелесные. Люди часто называют их духами, демонами, призраками и еще по-другому… Известно, что гномы живут совсем неподалеку от жуткого подземного мира, коим владеют темные боги. Нет, я не имею в виду Нергала — на подвластных ему Серых Равнинах души погибших обретают не наказание, но покой. Подземный мир Черных Духов — это совсем другое. Там заперты самые жуткие твари, сотворенные Первым Черным Властелином, Всадником Полуночи, сразу после возникновения Мира по воле божества Единого, властвующего над другими богами.

Я не зря завел речь о Черном Властелине. Сейчас об этом великом боге помнят лишь полуночные народы, и то смутно. Почему-то ныне Владыкой Тьмы считают Сета, бывшего в прежние времена лишь прислужником Первого. Это неверно, говорю вам как оборотень — наш народ имеет более долгую память, чем люди. Самые-самые древние легенды, передающиеся из поколения в поколение, искаженные временем и нашим представлением о мире, туманно повествуют о некоем Всаднике, приходящем с полуночи и забирающем разумные души в обитель Тьмы. В сказаниях оборотней Всадника называют именем «Рота». Что сие означает — мне неведомо. Но говорят, будто у Роты в полуночных землях стояла великая крепость, разрушенная позже атлантами и посланниками Митры. Это было очень давно. Тогда мир был другим, среди людей жили Изначальные альвы, гномы были сильны и воинственны, на стороне Тьмы сражались те, кого мы сейчас называем «гоблинами» — эти существа, почти сказочные, сохранились лишь в самых отдаленных областях Нордхейма и Гипербореи…

Минуло множество столетий и все это забылось.

Однако гномы и оборотни помнят бога, именуемого Всадником. А племя подгорных карликов доныне живет рядом с полуразрушенными подземельями крепости Роты. Вот и приходится иногда гномам сражаться с покинувшими закрытую обитель неназываемыми демонами.

Мы увидели одного из этих демонов. К счастью, издалека.

Отряд спустился на четырнадцатый уровень по Бесконечной лестнице. Это заняло у нас полный день и еще три колокола до полуночи. Все очень устали. Хальк иногда пытался нудить (хотя именно он и затеял это предприятие), Конан едва слышно ругался, а граф Мораддин частенько напоминал: «Терпите, рано или поздно все кончается…»

Стало жарко. Фрам объяснил, что мы подходим к озерам глубинного огня, в которых непрестанно кипят камень и металлы, составляющие земную твердь. И верно — некоторые встречавшиеся по пути залы были налиты оранжево-багровым светом, выходящим из пробитых гномами световых шахт. И вот…

— Стойте, — неожиданно шикнул Фрам, когда отряд выходил из очередного коридора. Я заметил, как бесстрашный элайн отполз в сторону, прильнув всем телом к потолку. — Багровый ужас! Если он нас заметит…

— Понятно, — быстро сказал Конан, всматриваясь в глубину пещеры. — Не дурак. Ребята, прижмитесь к стенам.

Сощурив глаза, я глянул туда, куда указывал вытянутой рукой Фрам, и замер.

Оно не походило ни на что, известное людям или оборотням. Среди опускающихся с потолка подгорного зала каменных сосулек струилась легкая переливчатая тень. Существо, проходящее неподалеку от нас, напоминало силуэтом человека огромного роста с парой черных крыльев за спиной. Глаза светились багровым отблеском, темно-бордовые языки пламени окутывали тело… А в правой руке демон сжимал длинный, волочащийся по полу и оставляющий в камне выжженные углубления огненный кнут.

— Тихо, — едва слышно, одними губами произнес Фрам. — Пускай идет. С этим чудовищем невозможно сражаться.

— А вы пробовали? — с задором в голосе прошептал Конан на ухо гному.

Багрово-черная тень медленно плыла средь сталактитов. Пламенные очи демона бросали отсвет на голый камень стен пещеры.

— Пробовали, — беззвучно ответил гном. — Это существо непобедимо. Ему могут противостоять лишь великие волшебники, да и то не всегда.

Чудовище миновало зал и, не заметив нас, скрылось в черном проходе, уводящем вниз, к огненным озерам.

— Фу! — вздохнул Фрам. — Уж думал — погибнем здесь, как крысы.

Элайн медленно выполз из темноты, опустил свою жуткое рыло вниз, почти коснувшись клыками лица Конана, и скорбно пискнул. Извините, мол, благородные месьоры, но мне тоже жить охота. Такое чучело мне не по зубам…

— Идемте, — гном осмотрелся и осторожно шагнул в зал. — Помните, откуда появился Багровый Ужас? Нам точно в этот проход. Еще немного — и мы придем в пещеры с озерами расплавленного камня.

— Жарко, — вздохнул Хальк у меня за спиной. — И почему все это свалилось именно на нас?

— Я вот с молодости задаюсь этим вопросом, — невесело хмыкнул Конан. — Почему все люди как люди, а со мной вечно приключаются всякие неприятности? Хальк, шагай вперед. Насколько я помню, что киммерийцы, что гандеры не привыкли сдаваться. Веллан, ты чего встал, как пень?

Я шумно выдохнул и, мысленно призвав Иштар в попутчики, двинулся вслед за Конаном, уже топавшим за чернобородым гномом. Факелы бросали на грубо обработанные стены пляшущие оранжевые блики.

Гномы частенько говорят о том, что в сотворенном Единым мире нет ничего прекраснее подземелий. Я очень долго полагал, что подгорные карлики ошибаются… и придерживаюсь этого мнения доныне. Если живое разумное существо не может должно оценить красу сосновых лесов, освещенных закатным солнцем бурых скал с низвергающимся в прохладное озеро хрустальным водопадом, то немного таковое создание понимает в красоте. Но и мы, оборотни да люди, привыкшие к свету Ока Митры, не в состоянии оценить любезные гномьему сердцу мрачные коридоры и затопленные темнотой залы царства под Граскаалем. Это для нас чуждо, как, наверняка, чужеродны для гномов зеленая трава, переливы птичьих голосов в предрассветном тумане и шум быстрых пенистых речек, прокладывающих себе путь меж древних валунов Пограничья.

Но здесь… Открывшаяся нашим взглядам гигантская пещера, дальний край которой терялся в багровом мареве, являла собой одно из величайших чудес. Это было красиво. И жутко.

Фрам вывел отряд к галерее, опоясывающей пещеру поверху — нечто вроде узкого каменного балкона, нависшего над бескрайним озером расплавленного камня. Тут было жарко, и нам приходилось терпеть прикосновения раскаленного воздуха, обжигающего кожу и гортань. Иногда начинало сильно пахнуть серой, слышались тяжелые всплески вырывающейся из глубин земли лавы и фырканье газовых пузырей, лопавшихся на поверхности багряно-оранжевого озера. Впрочем, я неправильно сказал — лава, заполнявшая дно пещеры, переливалась всеми цветами. Вон там, левее, прорвался фонтанчик серного газа, молниеносно воспламенившийся, и на несколько мгновений оплавленные стены зала осветились голубовато-зеленым. Еще правее заклокотала струя жидкого камня, брызги, подобно маленьким кометам, полетели во все стороны, оставляя за собой фиолетово-малиновый след… В самом центре озера разорвался огромный всплывший на поверхность пузырь, и на миг блеснула ослепительная белая вспышка.

— Как красиво… — заворожено прошептал Хальк, подходя к ограде опоясывающего зал балкона. — Никогда бы не подумал, что окажусь в столь прекрасном месте…

— Дышать тяжело, — буркнул Конан, стоявший за спиной библиотекаря. — И жарко очень, пот так и льет.

— Как ты прозаичен, варвар, — Мораддин широко раскрытыми глазами смотрел на буйство огня под галереей. — Никто из нас ничего подобного в жизни не видел, а ты о чем? Дышать ему тяжело, понимаешь! Мы, между прочим, тоже не из камня сделаны…

Фрам позвал нас за собой и мы отправились дальше по вырубленному трудолюбивыми гномами проходу. Изредка мы видели лестницы, спускавшиеся вниз, к самому огню, и провожатый объяснял, отвечая на наши вопросы, что у берегов жгучего озера самые умелые гномы ставили небольшие кузни. Мол, на Первородном пламени куется самое лучшее оружие.

— Остановимся, — тяжело выдыхая, сказал Фрам, когда мы прошли не меньше тысячи шагов. — Веллан, помоги мне снять заплечный мешок… Во, спасибо! Теперь развяжи горловину и достань две баклаги, лежащие сверху. Там должна быть подсоленная вода. Кроме нее, здесь ничего нельзя пить.

— Понял, — просиял Хальк. — Мы ведь здесь очень сильно потеем, правильно?

Гном кивнул.

— Пот у нас соленый, — Хальк продолжил излагать свою догадку. — Значит, чтобы пополнить потерю жидкости, мы должны пить соленую воду?

— Да, — подтвердил гном.

Когда мы все отхлебнули из объемистый баклаг, предложенных Фрамом, Конан утер рот тыльной стороной ладони и, прищурившись, осмотрелся.

— Фрам, — тихо окликнул король. — Теперь объясни, что именно мы должны здесь увидеть? Хватит с нас чудовищ и затхлых пещер, пора делать дело!

Черный элайн спустился с потолка на пол галереи и, сложившись едва не втрое, заснул. Наверное, страшилище уразумело, что пока его услуги не требуются.

— Подними глаза наверх, киммериец, — с некоторой торжественностью в голосе проговорил Фрам. — И ты узришь то, что стало причиной многоразличных бедствий, обрушившихся на мой и твой народы.

Конан мягко шагнул в сторону, задрал голову и начал вглядываться в нависший над нами куполообразный потолок пещеры. Далеко наверху, не меньше чем в двух сотнях локтей, виднелся покрытый трещинами свод, с которого свисали острые каменные сосульки. Справа и слева границы потолка терялись в полутьме — пещера изгибалась полумесяцем.

— Ничего не вижу, — признался Конан. — Фрам, скажи толком!

— Постойте, постойте, — Мораддин положил руку на плечо Конана и отстранил его. — Видите, возле трех сталактитов и правее зигзагообразной трещины? Фрам, этот оно? Вернее, она? Небесная гора?

— Да, — сказал Фрам. — Только отсюда можно разглядеть ее частицу. Мы стоим прямо под ней. Вся часть потолка пещеры, находящаяся над нами — нижняя грань Небесной горы. Всмотритесь, почтенные месьоры…

— Всеблагая Иштар, — прошептал я, когда разглядел огромный силуэт, застрявшей в камне. — Это ведь лишь малая ее частица…

То, что мы все приняли за огромный выступ гранитного слоя, из коих составлялся пик Бушующих Ветров, в действительности было оконечьем исполинской твари, застрявшей в Граскаальских горах. Теперь я видел, что камень не может быть обработан столь ровно, не может быть испещрен странными рунами, которые мы по-первости приняли за трещины… И в обычном камне не могут гореть зеленоватые огоньки, похожие на мертвые глаза демонов.

Нижнее оконечье Небесной горы, обрамленное камнем, нависало над огненным озером, и отделяли их друг от друга лишь шестьсот локтей горячего воздуха…

— Гномы всегда видели Небесную гору лишь отсюда, — рассказывал Фрам. — мы давно поняли, что это создание чужеродно Граскаальским горам, и неизменно хотели подобраться к нему поближе. Но другие коридоры, сотворенные еще нашими дальними предками, всегда вели в обход Небесной горы, окруженной холодным и застывшим камнем. Гномы начали пробивать ход в сторону этого чудовища около четырех лет назад, и вот…

— Докопались, — буркнул Конан, настороженно поглядывая вверх. — Тотлант, чего хорошего скажешь?

— Признаюсь, я не особо смыслю в горных работах, — подал голос стигиец. — Но кое-что мы наверняка сумеем предпринять. Фрам, скажи пожалуйста, из каких пород складываются стены этой огромной пещеры?

— Гранит, — уверенно ответил гном. — Немного базальта, шлак, застывшая лава. Есть прожилки металлических руд. Левее и ниже от нас зарождается алмазоносная жила.

— Скажи, — вкрадчиво начал Тотлант. — А возможно ли обрушить потолок пещеры? Если да, то как бы такое сделали гномы?

Я, Мораддин, Конан и Хальк окружили гномы и волшебника, внимательно слушая их разговор.

— Это будет нелегко, — пожевав губами, ответил Фрам. — Посмотри влево. Видишь, стену пещеры рассекает трещина? Если ее расширить, то часть стены обвалится в огненное озеро, а с ней и свод в закатном приделе зала. Потом можно разбить во-он тот природный столб…

— Подожди, — Тотлант протянул руку ладонью вперед, словно пытался заткнуть Фраму рот. — А как ты думаешь, что произойдет, если я смогу установить заклятие на указанных тобою местах и через некоторое время эти заклятия вызовут к жизни огненные шары? Они расплавят породу, потолок пещеры рухнет и часть Небесной горы погрузится в лавовое озеро. Не думаю, что ее тело сможет противостоять Первородному огню…

— Правильно, — сдвинул брови Фрам. — Небесная гора начнет плавится. Скорее всего, из-за огромности своей расплавляться она будет медленно. Может быть, мы даже успеем сбежать…

— Тогда какого демона? — вдруг воскликнул Конан, положив левую руку на плечо Фрама, а правой обняв Тотланта. — Чем мы раньше думали? Неужели Небесную гору можно так просто уничтожить?

— Если это правильная мысль, — медленно заговорил Хальк, озирая нависшее над нами черно-серебристое тело Небесной горы, — то почему раньше никто до этого не додумался?

— Гномы не хотели разрушать подземелья и губить эту диковину, — Фрам благоговейно покосился в сторону чужеродного монолита. — А кроме того, раньше она нам никак не мешала. Просто была — и все! Мало ли чудес встречается в горах…

— Тотлант, ты полагаешь, что сможешь это сделать? — Конан испытующе посмотрел на волшебника и тот, лишь мгновение поразмыслив, коротко кивнул.

— Но я не могу дать слово, что мы не погибнем. Если чудовище упадет в озеро огня, то неизвестно, чем это закончится. Представь: обрушатся все пещеры или после взрыва появится огромное зеленое облако, способное накрыть собою весь Закатный материк…

Все замолчали.

— Выслушайте меня, — веско сказал граф Мораддин. — У меня есть три предположения. Во-первых, после уничтожения Небесной горы погибнет все живое на земле. В этом случае мы ничего не сможем сделать. Во-вторых, если эта тварь не погибнет, она вскоре может начать рассылать своих отпрысков во все государства, уничтожая людей. Вы сами видели, что подземных тварей расплодилось превеликое множество. Тогда нас тоже ожидает гибель. И в-третьих, Небесная гора будет сожжена в Изначальном огне, а с ней умрут все ее порождения. Если тогда и мы покинем этот мир, то можно будет предстать перед Нергалом с чистой совестью — мы сделали все, чтобы спасти нашу цивилизацию.

— Нашу — что? — не понял Конан. — Ладно, один шанс из трех — не так уж и плохо. У меня бывало и меньше. Кроме того, остается возможность удрать до обвала катакомб. Ну, Тотлант, решайся!

— Вы уже все решили за меня, — вздохнул стигиец. — Хорошо, начнем действовать немедленно. Так, Фрам, ты пойдешь со мной. На всякий случай пусть черный элайн сопровождает нас. Остальные отправятся к выходу в коридор, ведущий на шестнадцатый уровень, и ждут нас там.

— Может быть, лучше мне с вами пойти? — озабоченно спросил Конан. — Мало ли…

— Только мешать будешь, — бросил волшебник, неожиданно принявший решительный вид. — Отправляйтесь. Впоследствии придется бежать со всех ног.

Нам ничего не оставалось, как подчиниться приказу Тотланта. Быстрым шагом мы прошли к воротам, ведущим на опоясывающий зал балкон и, утроившись возле распахнутых каменных сворок, начали наблюдать за работой колдуна. Ничего особо интересного он не делал. Издалека было видно, как три маленьких фигурки — Тотлант, Фрам и зверь, называемый элайном — бегают по балкону, висящему над озером лавы, а изредка с рук мага взвивается в раскаленный воздух маленький розовый шарик, прилепляющийся к указанным гномом трещинам и углублениям. Через некоторое время все трое появились у прохода. Элайн сидел на потолке и тихонько шипел, Фрам тяжело дышал, постоянно оглядываясь на бурлящее расплавленным камнем пространство позади, а Тотлант выглядел очень уставшим.

— Уходим немедленно, — бросил волшебник. — Чем выше поднимемся, тем будет лучше для нас самих. Я расставил вокруг нижнего конуса Небесной горы огненные шары, способные расплавить породу и обрушить этого монстра вниз, в озеро. На них пока лежит сохраняющее энергию заклятье, но оно развеется не более чем через половину колокола. Соберитесь с силами — и вперед! Скоро здесь случится катаклизм, не сравнимый по силам с любым землетрясением. Эх, жаль здесь нет Тот-Амона, сына Мин-Кау!

— Зачем тебе Тот-Амон? — уже на бегу спросил Конан Тотланта. — Вот уж кого никогда не уважал!

— Сей колдун бы сумел все сделать значительно грамотнее, — ответствовал волшебник, слегка задыхаясь. — И мы бы спокойно ушли. Катастрофа случилась бы лишь после того, как все присутствующие покинули подземелья. Фрам, где лестница на пятнадцатый и четырнадцатый уровни?

…Это была воистину бешеная гонка. Впереди струился черной тенью элайн, за ним тяжело пыхтел Фрам с факелом в руке, вслед бежали остальные. Великие боги, ответьте, как моих сил хватило на то, чтобы подняться по пяти пролетам Бесконечной лестницы, прежде чем…

Я всегда считал себя довольно сильным и здоровым человеком. Или, вернее, оборотнем. Хальк, например, начал задыхаться почти сразу, и Конану пришлось подхватить его за плечи. Но я, не слишком уставая, прыгал через три ступеньки вверх по вырубленной в теле скалы лестнице, и терял силы не от нагрузки на мышцы, а от ощущения неотвратимо накатывающей опасности. Моя волчья полвина со всей отчетливостью говорила: «Если не уйдешь отсюда немедленно, то погибнешь. Заключенная в Небесной горе сила в одно мгновение превратит тебя в пепел». Однако я не хотел бросить своих друзей. Так что вырваться вперед у меня не получалось. Да, я могу спастись, но как тогда жить, зная, что погибли Конан Киммериец, граф Мораддин, Хальк или Тотлант?

— Стойте! — неожиданно для самого себя вырвался у меня этот вскрик. Спасибо моей звериной половине — именно душа оборотня подсказала, что нужно делать. — Сворачиваем направо, в туннель! Никаких вопросов, просто сворачиваем и бежим!

Я перехватил у Конана Халька, а киммериец взял за руку задыхавшегося Тотланта. Что случилось дальше — я точно не помню. Мы с Хальком ринулись вперед, по темному, воняющему падалью переходу, и тут…

Вздрогнули сами основания земли. Огненные шарики Тотланта, видимо, сработали. Сквозь все коридоры гномьих подземелий пронесся вихрь тугого горячего воздуха, отбросивший меня и Халька далеко вперед. Затряслись каменные своды, роняя на нас мелкие острые осколки, и мы вдвоем рухнули, поваленные неистовым жгучим ветром на пол коридора. Я молился всем богам лишь об одном: пусть нас не похоронит заживо. Почему-то такой смерти я боялся больше всего.

Я жив.

Одно это уже хорошо. А самое главное — я могу шевелиться, свободно двигать руками и ногами, могу дышать. Следовательно, нас не погребло под бесконечной толщей базальтовых обломков.

Так, а это что такое?

Ответ на вопрос пришел моментально.

— Велл, — из темноты послышался хриплый голос Халька. — Прекрати возить подошвой своего сапога мне по лицу!

— Прости, — буркнул я, подтягивая колени к животу и переворачиваясь набок. — Хальк, ты, что ли?

— Да, я здесь, — библиотекарь зашевелился и раздался звук падающих камешков. — Веллан, я ничего не вижу, факел погас! Где остальные?

Это был интересный вопрос. Я бы тоже очень хотел знать, куда делись Конан, Мораддин, Фрам и Тотлант. Мои воспоминания обрывались на том, как мы с Хальком резко повернули в боковой коридор, буквально вихрем пронеслись через цепочку небольших комнат и узких коридорчиков, а затем нас сбил с ног удар спрессованного разрывом воздуха. Видимо, наши друзья отстали. Постойте, кажется, позади что-то рушилось…

— И что теперь делать? — Хальк снова заворочался. — Извини, конечно, но у меня такое ощущение, что выход обратно к Бесконечной лестнице завален. Ты видишь в темноте, так встань и осмотрись!

Хальк был неправ в одном: да, я отлично вижу в ночном лесу, в темном доме или в подполе. Но в этих местах всегда имеется хоть какая-то частица света, бросающая вокруг отблески, улавливаемые моими глазами. А здесь — кромешная тьма.

— Теперь главное — не потеряться, — я встал, отряхнул с одежды каменную крошку и осторожно прошел по коридору в сторону, откуда мы прибежали. Так и есть. Через десять-двенадцать шагов пальцы вытянутых вперед рук коснулись огромной глыбы, перегородившей проход. Видимо, рухнул потолок. Когда я представил, что этот камень мог приземлиться на наши с Хальком головы, губы задрожали. Вопрос в другом — а не похоронил ли этот камешек под собой кого-нибудь из наших добрых приятелей?

Все-таки хорошо быть оборотнем. Чтобы прояснить обстановку, достаточно позвать свою звериную половину. Что я и сделал. Сейчас темно, Хальк не заметит, а кроме того, я не собираюсь превращаться в волка. Достаточно лишь сменить облик человека на тело полузверя — двуногого, но жутко безобразного чудовища. Правда, находясь в этой шкуре, я приобретаю все качества животного — отличный слух, обоняние…

Запаха смерти нет. По крайней мере, поблизости. Из щелей несет гарью, легким запахом разложения (это дохлыми гномами воняет…) и каким-то странным новым ароматом. Такой запах бывает во время грозы, когда молнии бьют совсем рядом. Откуда в подземелье запах молний? От Халька, между прочим, явственно пахнет страхом.

Ого! А вот это уже гораздо интереснее. Я приложился ухом к гладкому камню и, закрыв глаза, вслушался. Хвала богам, они живы!

«Куда подевались эти два недоумка? — камень отчетливо доносил разъяренный голос Конана. — Их что, завалило?»

Кто-то очень тихо отвечал киммерийцу. Наверное, Мораддин. Потом я расслышал, как Фрам предложил разобрать завал, но, по его словам, заниматься этим пришлось бы не меньше четырех полных дней. Еще Фрам сказал, будто они с Конаном отрезаны обрушившимся потолками от основных подземелий гномьего царства и сейчас находятся в жилых пещерах и возле складов…

— Веллан, — позвал меня Хальк. — Ты где?

— Тс-с-с, — прошипел я и летописец мигом заткнулся. Я слушал очень долго, пока не уяснил твердо: Фрам, король Конан, граф Эрде и стигийский волшебник попали в ловушку, из которой выбраться самостоятельно не смогут. А мы с Хальком без провожатых не найдем дороги наверх. Замечательная история… Остается только завыть.

Я оторвался от стены, сосредоточился, принимая обличье человека, и неожиданно сам для себя заорал от ужаса. Моего лица что-то коснулось. Оно было живым, холодным и гибким.

— Велл, что случилось? — встревожился Хальк. — Рядом враг?

Сверху послышалось знакомое шипение. Фу-у… Ну и напугал меня элайн! Оказывается, зубастая черная тварюга тоже последовала за нами с Хальком и не попала под завал.

— Это элайн, — переведя дух, пояснил я летописцу. — Он с нами. А остальные сидят за стенкой. Их отгородило от Бесконечной лестницы обвалом и от нас — тоже. Как их выкопать — не представляю. Здесь не меньше двадцати-тридцати шагов твердейшего камня.

— Постой, — перебил меня Хальк. — Как ты думаешь, Небесная гора сгорела? Волшебство Тотланта подействовало?

— Нет, — твердо ответил я. — Я чувствую, что она лежит над нами. Когда я вслушивался, то заметил непонятный звук… Шипение и треск. Наверное, нижнее оконечье Небесной горы все-таки опустилось в лавовое озеро. Может, она начала плавиться?

— Не знаю, — я представил, как Хальк покачал головой. — Послушай, если мы не вытащим Конана и остальных до момента, когда Небесная гора окончательно разрушится, они погибнут. Наверняка. Нужно привести гномов.

— А где мы их возьмем?

— Хватит рассуждать, — было слышно, как Хальк встал на ноги и положил ладони на стену. — Идем наверх.

— Просто как — наверх! — желчно ответил я. — Мы каким, интересно, способом будем дорогу искать?

— Элайн здесь? Он нам дорогу и покажет, — Хальк на ощупь подошел ко мне, помахал правой рукой в воздухе и, нащупав когтистую лапу висевшего на потолке элайна, дернул. — Эй, зверюга! Нам нужно наверх, понимаешь? На-верх! Соображай же, зубастик! Наверх!

Элайн подобрался ближе, я почувствовал на своем лице его горячее дыхание. Наконец, чудовище коротко свистнуло и поползло в глубину коридора, шурша панцирем о камень.

— Он понял! — возликовал Хальк. — За ним!

— Сейчас он тебя приведет в свой муравейник и там нас сожрут, — прошептал я. — Демон с тобой, идем. Только давай постоянно переговариваться, чтобы не потеряться.

Свет появился внезапно.

До этого момента мы с Хальком и черным элайном медленно двигались по темным коридорам, минуя гулкие залы и короткие лестничные пролеты. Я чувствовал тьму всей своей сущностью — она гладила меня по коже лица, забиралась под одежду, взъерошивала волосы легкими дуновениями. Странное ощущение. Словно бы темнота является живым существом, не враждебным, но и не дружественным. Впервые в жизни я оказался там, где не было ни одной частицы света. Даже в самую глухую ночь можно увидеть отблеск далеких созвездий, мимолетные вспышки метеоров или привычное в Пограничье небесное сияние, напоминающее реющие в небесах многоцветные флаги…

Как говаривал Фрам, гномьи подземелья до пришествия зеленого огня были поистине великолепным царством — карлики умели отводить по каменным трубам подземный светящийся газ, освещали залы и жилые покои масляными светильниками, разводили особый мох, излучавший зеленоватое яркое сияние. Но сейчас… Вырвавшееся из Небесной горы Нечто погубило жилища клана Фрерина. Здесь темно и страшно.

— …Хальк, — я вытянул руку и нащупал плечо летописца. — Остановись. Видишь, впереди? Зелено-голубое мерцание?

— Да, — шепнул аквилонец. — Что это может быть?

Свет выбивался из круглых отверстий, пробитых в стене коридора. Мне хватило этих почти незаметных для человека взблесков, чтобы определить — элайн, невозмутимо сидевший на потолке, завел нас в ходы, прорубленные вовсе не гномами. Карлики обычно прокладывают свои коридоры особым способом: оставляют полукруглым потолок, а ровные и гладкие стены опускаются к полу под прямым углом. Этот коридор был круглым. Словно в чреве горы прокатился раскаленный шар, выжегший камень. На стенах замечались давно застывшие пыльные потеки некогда оплавленной породы.

— Смотри, — Хальк двинулся вперед, отстранив свисающие щупальца элайна и махнул мне рукой. — Кажется, дверь… Веллан, это невероятно! Это камень, но он обработан не гномами! Видишь, нет никаких следов гномьего долота! Эту плиту словно вырезали ножом, очень ровным и острым. Никаких петель… Интересно, как она открывается? Ага, вот ручка…

Именно из помещения, находившегося за дверью, и вырывался колдовской призрачный свет.

— Может, не стоит туда ходить? — тихо спросил я. — Мало ли…

— Ерунда! — отмахнулся Хальк. — Где свет — там жизнь!

Я не сумел развеять это заблуждение. Прежде чем я успел возразить, Хальк дернул за гладкую металлическую ручку, дверь не распахнулась, а медленно отъехала в сторону, параллельно стене, и мы оказались на пороге очень странной комнаты. Черный элайн, боязливо посвистывая, отполз вглубь коридора и затаился.

— Пресвятой Митра, где мы оказались? Что здесь? — Хальк отшатнулся. — Гномы поработали? Или… Веллан, вдруг это какое-то порождение Небесной горы?

— По-моему, это кладбище, — сказал я.

Под светящимся голубым огнем куполообразным потолком в шестиугольном зальчике стояли предметы, более всего похожие на домовины, в которых люди хоронят своих умерших близких. Этих предметов было девять.

— Никого нет, — произнес Хальк осмотревшись. — Ну что, потратим время, чтобы осмотреть это подгорное чудо?

Я решился:

— На всякий случай возьми меч. Если кто-нибудь нападет, немедленно уходим. В драку не вступать! Понял?

— Конечно, — согласился Хальк. — Идем…

КОНЕЦ ЧАСТИ ПЕРВОЙ

ПРИЛОЖЕНИЕ — I

Краткая хронология некоторых событий жизни государя Аквилонского Конана Канах

(дается по аквилонскому календарю)

[10]

1249 — рождение Конана в центральной Киммерии.

1263 — Конан участвует в штурме форта Венариум.

1265 — побег из гиперборейского плена.

1265-1268 — путешествия по Заморе и Турану, длительное пребывание в Шадизаре.

1268-1269 — служба в Аграпуре в гвардии императора Илдиза Туранского.

1270 — Конан находится в отряде Карелы Ястреба (Немедия, Коринфия).

1271-1273 — пиратствует вместе с Белит на Закатном океане.

1273 — знакомство с Мораддином из Аграпура, совместное путешествие из Султанапура в Бельверус.

1282 — Конан служит в Хауране при дворе королевы Тарамис.

1284 — пиратствует на Закатном океане — королевский корсар Зингары. События, связанные с «Короной Кобры» и Лабиринтом в Дарфаре.

1285-1286 — путешествие в Пограничье. Знакомство с Эрхардом, Велланом и другими оборотнями. Разгром стаи Бешеного Вожака.

1286-1287 — следопыт в Пиктских Пущах.

1288 — захват власти в Аквилонии. События, связанные с возникновением подземного огня. «Мятеж Четырех».

1289 — война с Офиром и Кофом.

1291 — Тот-Амон открывает неподалеку от Тарантии Портал Мрака. Краткая стычка с немедийскими войсками.

1294 — события «Алой Печати» в Немедии. Война за немедийский трон.

1295 — путешествие в Кхитай за похищенной королевой Зенобией.

1309 — Конан убивает Тот-Амона.

1315 — в возрасте 66 лет Конан покидает пределы мира людей.

Хронология событий первого тома «Полуночной грозы»

Первая осенняя луна — сентябрь

— 19 сентября — в Граскаальских горах (Пограничье) происходит первый выброс зеленого огня, свидетелем которого становится Эйвинд из деревни Райта.

— 22 сентября — Эйвинд возвращается домой, обнаруживает уничтоженную деревню, спасает гнома Нори из клана Фрерина, выбравшегося на поверхность из разрушенных пещер, и отправляется в поселение Хезер.

— 24 сентября — ярмарка в Хезере. Веллан находит на дороге Эйвинда и гнома Нори и привозит их в поселок. Встреча гнома и короля Пограничья Эрхарда. История о раскопанной кланом Фрерина Небесной горе.

— 25 сентября — выброс подземного зеленого огня в Ямурлаке, Аквилония. Разрушение Призрачной стены, ранее ограждавшей Ямурлак от всех остальных земель.

— 26 сентября — из Вольфгарда, Пограничье отправляется посольство в Немедию, чтобы предупредить о надвигающейся опасности. В составе посольства — Веллан и Эйвинд.

— 28 сентября — барон Омса из Лингена (Гандерланд) привозит в Тарантию, ко двору короля Конана, необычное животное — грифона Энунда из Ямурлака.

— 28 сентября — совет в Бельверусе, Немедия, у короля Нимеда, на котором присутствуют Мораддин, Веллан и Эйвинд. Принято решение отправить небольшой отряд на север Немедии для более подробного выяснения всех обстоятельств.

Вторая осенняя луна — октябрь

— 3 октября — отряд Мораддина наблюдает за зеленым пламенем, вырвавшимся возле немедийского городка Далем. Большая часть отряда погибает. Мораддин, Веллан и Эйвинд отправляются за помощью в Аквилонию, волшебник Тотлант — вслед за группой измененных людей, в надежде узнать конечную цель их пути.

— 10 октября — Конан становится свидетелем гибели форта Велитриум (Аквилония, Закатная марка, провинция Конаджохара). Хальк мельком видит подземное чудовище.

— 14 октября — встреча Конана, Халька, Мораддина, Веллана и Эйвинда на берегу Хорота.

— 15 октября — совет в Тарантии. Идея Халька о возможности уничтожить подземное существо, затопив его водой в брошенных катакомбах возле город Ивелин. Конан в сопровождении четырех человек отправляется в Ивелин.

— 17 октября — неудачное покушение на короля Аквилонии и его сопровождающих на постоялом дворе деревни Артен.

— 18 октября — уничтожение подземной твари. Исчезновение или гибель Эйвинда.

— 20-28 октября — возвращение отряда в Тарантию и путешествие Мораддина, Халька, Веллана и грифона Энунда в Ямурлак. Встреча со старейшим обитателем Закрытых Земель — василиском Тачем. На берегу озера Зеленой Тени найдены странные постройки и обнаружено маленькое живое существо — Тицо.

— 22 октября — Ринга, находящаяся в Ианте Офирской, получает письмо Мораддина и отправляется в Тарантию.

— 26 октября — в Тарантии получены сведения о месте сбора измененных подземным огнем людей — пик Бушующих Ветров в Граскаальских горах.

— 28 октября — Конан в ответ на просьбу Эрхарда из Пограничья уезжает на полночь. С ним отправляются Мораддин, Веллан, Хальк и Паллантид с отрядом гвардейцев. Покушение на грифона Энунда.

Третья осенняя луна — ноябрь

— 1 ноября — Ринга прибывает в Тарантию, где узнает, что опоздала, и после разговора с герцогом Просперо уезжает в Пограничье — догонять Конана.

— 12 ноября — король Конан и его спутники добираются до поселения Брийт в Пограничном королевстве. Таинственная смерть двух гвардейцев-телохранителей.

— 14 ноября — отряд аквилонского короля прибывает в Вольфгард, столицу Пограничья. Встреча с Эрхардом, Тотлантом и Фрамом. Неудавшееся покушение на Халька.

— 15-17 ноября — путешествие через Граскааль к пику Бушующих Ветров. Ночевка в полуразрушенной Райте. Попытка Тицо напасть на графа Эрде и побег зверька. Спуск в подземелья гномов.

— 18 ноября — гибель Небесной горы. Это явление видит находящаяся в пяти-шести днях пути от Вольфгарда Ринга. Отряд засыпан в пещерах.

— 19 ноября — в Брийте Ринга встречает возвращающегося «Конана» и вместе с ним отправляется в Аквилонию.

— 30 ноября — отряд в составе Конана, Мораддина, Халька, Веллана, Тотланта и Эйвинда, сумев с помощью гномов выбраться из-под обвала, прибывает в поселение Кюртен на границе Немедии и Пограничья. Где с изумлением узнает, что Конан и сопровождавшие его гвардейцы, а также Ринга Эрде уже проезжали здесь седмицу назад.

ПРИЛОЖЕНИЕ — II

ЗАМЕТКИ О НЕКОТОРЫХ РАЗУМНЫХ НЕ-ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РАСАХ ХАЙБОРИИ

(Составлено по изысканиям мэтра Евсевия Цимисхия, Халька, барона Юсдаля и Орибазия Достопочтенного).

Всем известно, что земли Закатного материка заселены не одними лишь людьми. В древнейшие времена, предшествовавшие хайборийскому завоеванию, на обширнейших пространствах к закату от Кезанкийских гор обитали многоразличные племена, имеющие отдаленное родство с человеческой расой или вовсе не имеющие к людям никакого отношения. Смутные предания, сохранившиеся к завершению XII — XIII веков от основания Аквилонии, гласят, что перед приходом людей материк имел несколько иные географические очертания и был населен самыми странными существами.

Прежде всего следует упомянуть народ бессмертных альвов. Обликом схожие с прекраснейшими из людей, альвы жили на побережье Закатного океана (там, где нынче располагаются Пиктские Пущи), строили города в тайных, обособленных долинах и густых лесах, и, будучи обуяны гордыней, презирали остальных разумных тварей. Некая катастрофа, произошедшая много тысячелетий назад, повлекла за собой затопление части континента. Тогда же были уничтожены большинство поселений альвов. Если верить в правильность рассказов некоторых аквилонских путешественников, обследовавших Эйглофиатский хребет в той его чести, что разделяет Киммерию и Нордхейм, то местные жители утверждают, якобы до сих пор встречают следы немногочисленных альвов неподалеку от горы Бен Морг. Ходят слухи, будто один из городов высоких альвов сохранился полностью и его обитатели поныне хранят мудрость и величие этой древней расы. Однако никаких убедительных доказательств сему утверждению не обнаружено.

В то же время альвы Ямурлака, обитающие в древесном городе в самой глубине этой загадочной страны, существуют в действительности. Несчетные тысячелетия беспощадно изменили облик бессмертного народа. Хальк, барон Юсдаль, в своих записках, посвященных путешествию в Ямурлак, а также основанных на рассказах грифонов и старейшего василиска, поведал нам, что племя альвов выродилось, сами они живут охотой и собирательством, никого не подпуская к своему городку, чем весьма напоминают своих отдаленных родичей, всем известных паков из провинции Темра.

Мы знаем, что люди, именовавшие себя хайборийцами, относились к альвам и прочим разумным существам подозрительно, а то и враждебно. Впрочем, вражда была взаимной и послужила причиной многочисленных стычек между людьми и иными разумными племенами. Увы, но людей было гораздо больше, они были хитры, умны и свирепы. В течении нескольких сотен лет большинство альвов было истреблено, те же, что уцелели, либо поселились в недоступных горах и лесах на полуночи, либо, как свидетельствуют записи святого Эпимитриуса, «построили корабли и скрылись в неизмеримой дали Закатного океана».

Встает разумный и обоснованный вопрос — какие же разумные твари сумели приспособиться к новому для них миру людей и выжить? Совершенно точно известно, что к восьмидесятым годам XIII столетия от основания Аквилонии в мире существовали, помимо людей, три достаточно многочисленные расы, не относящиеся к человеческому роду: гномы, оборотни и гули. Представители других редких и вымирающих существ обычно сторонились человека и сохранились в малонаселенных людьми провинциях. Имеются в виду темрийские паки, Народ Холмов из Пиктских Пущ, грифоны, кентавросы и гарпии Ямурлака, а также весьма редкие единичные особи различных видов драконов и василисков.

Впрочем, таковых (стараниями людей) осталось настолько мало, что они не представляют особого интереса.

Для того, чтобы выжить в полном опасностей и враждебном мире людей, все три крупнейшие разумные расы прибегли к различным способам защиты. Гномы, как и было искони, заперлись в подземельях Эйглофиата, Граскааля и Кезанкии, общаясь с людьми лишь по торговым делам; оборотни нашли возможность мирно жить с переселенцами, занявшими Пограничное королевство; а гули прибегли к самоизоляции в лесах Рабирийских гор. В их поселениях не бывал ни один из ныне живущих людей, так что о расе гулей можно судить лишь по рассказам отдельных ее представителей, сумевших прижиться среди нас.

Теперь же, воспользовавшись трудами многомудрейших и славных мужей, посвятивших себя наукам, мы попытаемся вкратце рассказать о истории и особенностях гномов, оборотней и гулей. Вероятно, источники, коими пользовались вышеупомянутые мэтры, не всегда были истинными, а потому возможны некоторые искажения действительной правды…

Флавий Аркон, граф Сарзак,

Хранитель анналов истории библиотеки Тарантийского замка,

7 день первой весенней луны, 1398 год

О ГНОМАХ ГРАСКААЛЯ

О происхождении гномов людям известны лишь отрывочные и неполные сведения, дошедшие из преданий альвов и самих маленьких рудознатцев. Обобщая эти удивительно древние и смутные истории, восходящие корнями к временам господства бессмертного народа, когда о кхарийцах, змееногих или атлантах и слыхом не слыхивали, мы можем с определенной долей уверенности утверждать: гномы были созданы одним из сыновей Бога Единого, коего зачастую называют Илу.

Гномы помнят семь древнейших Праотцов, старшего из которых именуют Дьюрином. Все короли подгорного племени по традиции носят это имя. Вскоре после сотворения мира Илу гномы появились в пределах обитаемых земель, вызвав немалое удивление у высоких альвов и немногочисленных тогда людей. Уже в те баснословные времена карлики были недоверчивы, себялюбивы и обуяны грехом стяжательства. Однако, в древнейшие годы, ныне именуемые в Хайбории «Темными Веками», гномы удалились от дел большого мира и, использовав природные пещеры в качестве своих поселений, начали расширять подгорные царства. Знаменитые копи Мориа (или «Черная Бездна», а также «Хадходронд»), находящиеся в нынешних Кезанкийских горах (тогда именовавшихся «Мглистыми») около 10 — 15 тысяч лет назад стали крупнейшим центром гномьего мира.

Достоверно известно, что гномы основали свои поселения также в Голубых горах (ныне этот хребет, находившийся на побережье Пиктских Пущ, затоплен водами Закатного океана), затем в Серых горах (хребты к северу от Нехрема и Хаббатеи на землях Гиркании) и в Железном Кряже, который ныне почти уничтожен выветриванием и обвалами (располагается он к полуночи от ничейных земель между гирканийцами и закатными областями Кхитая).

Великая Катастрофа, послужившая причиной гибели и затопления части плодородных и лесных угодий Закатного материка, располагавшихся к полудню и закату от Боссонии и лесов пиктов, была вызвана борьбой светлых богов против великого и злобного духа, обосновавшегося на полуночи материка в Черной крепости у трех вулканов. Темный бог был изгнан из пределов мира, его тысячелетняя твердыня разрушена, но в то же время подверглись уничтожению как города альвов, так и многочисленные поселения гномов. С тех времен народ рудознатцев начал клониться к несомненному упадку.

К 1288 году Хайборийской эры людям известны три крупнейших королевства гномов. Первое, сохранившее лишь жалкую тень прежнего могущества, расположено под Кезанкийскими горами, ближе к полуночи. Главенствует там государь Трайн I, а известный старейшина Гроин, сын Фарина (отец графа Мораддина) входит в «Совет мудрых», управляющий королевством под надзором короля.

Второе государство подгорных карликов лежит под горами Граскааль. Тамошний владыка — Дьюрин VIII — считается среди гномов наивысшим авторитетом и владеет титулом «Наследника Длиннобородого Отца». Для людей это примерно то же самое, что «император всего Заката».

После событий, связанных с появлением подземного огня и последующим разрушением Небесной горы, часть Граскаальского королевства была разрушена, нижние уровни затоплены водой от расплавившегося льда, а огромные подгорные пространства выгорели. Когда Небесная гора погибла в Изначальном пламени, исторгающемся из глубин земли, гномы, отблагодарив приютивших их на время людей Пограничного королевства, вернулись в свои вековечные обиталища. Хальк, барон Юсдаль, побывал в королевстве Дьюрина всего через год после событий, связанных с Небесной горой, и не смог узнать страну рудознатцев. Разрушенное было восстановлено, вода выкачана на поверхность, а в подземельях, полностью уничтоженных взрывом Небесной горы, были прокопаны новые ходы и велись работы по обустройству. Желающих узнать об этом подробнее мы отсылаем к известному сочинению месьора Халька «Путешествие в царство гномов, или Мои встречи с государем Дьюрином VIII». Найти эту книгу можно в библиотеке Тарантийского замка, а любой желающий обнаружит списки с нее в Обители Мудрости аквилонской столицы и королевских библиотеках Бельверуса, Ианты и Кордавы.

Третье и самое малоизвестное государство гномов находится на полуночном закате материка, в недрах Эйглофиатского хребта, протянувшегося от полуночных границ Пиктских Пущ до Пограничья, разделяя Киммерию и Нордхейм. Тамошние гномы еще более, нежели их сородичи с восхода, необщительны и лишь иногда выходят на поверхность, чтобы закупить у киммерийцев, пиктов или асиров необходимое продовольствие. Но мы знаем, что копи Эйглофиата наиболее богаты золотом и потому в упомянутых странах людей путешественник может задешево купить великолепное оружие, выкованное на Изначальном огне, а также удивительные и невероятно красивые предметы из золота и других драгоценных металлов, украшенных мастерски ограненными камнями. Имя короля Эйглофиата известно — Трор IV. К величайшему сожалению всех ученых мужей Закатных стран, в этом королевстве рудознатцев никто из людей доныне не бывал.

После событий 1288 года от основания Аквилонии гномы прониклись бльшим доверием к людям и потому торговые обозы карликов можно встретить даже в Гандерланде, на полуночи Немедии и Бритунии. Теперь мы знаем, что представляет из себя, если так можно выразиться, «типичный гном».

Все разговоры о том, что рудознатцы удивительно малы ростом (по некоторым утверждениям, не выше человеческого пояса) не соответствуют истине. «Карлики» не являются карликами в полном смысле этого слова. Рост обычного гнома составляет не меньше трех локтей, а некоторые рудознатцы и вообще достигают высоты человека среднего роста. Говорят, будто самый высокий гном вырос аж до трех с половиной локтей, то есть до 58 дюймов. В то же время гномы отличаются изумительно крепким сложением, широкой костью и невероятно развитой грудной клеткой, что создает впечатление немыслимой для человека широкоплечести. Знаменитую «гномью бороду» носит любой мужчина и чрезвычайно ею гордится. Дернуть противника за бороду или нанести этому непременному украшению лица какой-либо ущерб считается величайшим оскорблением, а некоторые законодательные акты Граскаальского и других королевств предусматривают в качестве наказания особо тяжело провинившимся «усекновение бороды». Каждый гном удивительно силен и вынослив, стойко переносит все испытания, незаменим в качестве работника и обычно спокоен до флегматичности. Но если гном вступает в драку, то она заканчивается либо его победой, либо смертью.

Необразованные люди утверждают, будто гномы живут не менее тысячи лет. Это неправда. Да, действительно, рудознатцы по сравнению с людьми имеют гораздо более длинный срок жизни, и он составляет в среднем 250 — 300 лет. Хальк в своих «Записках» упоминал, что однажды познакомился со старейшим гномом Граскааля. На момент встречи этому ослепшему и потерявшему от старости слух гному было 479 лет.

Также ходят слухи о том, что «гномов порождает камень и в камень же они уходят». Это тоже неверно. У гномов, как у всякого народа, подобного людям, есть женщины, рожающие детей. Правда, их число весьма невелико — не более трети от общего населения. Мужчины-гномы частенько не заводят семью, посвящая свою жизнь труду на благо клана. Женятся обычно лишь старшие сыновья. В гномьих семьях зачастую рождается один, максимум два ребенка, растут дети очень медленно, отчего срок совершеннолетия гнома приходится на его сорокачетырехлетие. После этой даты гном имеет право заплести бороду в косицу и стать полноправным членом клана. Говорят, будто за малочисленностью женщин гномы частенько вступают в предосудительную связь с человеческими женщинами (что, впрочем, не мешает последним вынашивать крепких и здоровых детей), а также в законодательстве гномьих царств разрешена связь между мужчинами-гномами, среди людей считающаяся «противоестественной».

Излюбленное оружие гномов — боевые топоры любых видов. Чаще всего это тяжелая секира с зацепом на длинной рукояти либо двустороний лабрис. Очень редко гномы носят мечи — более удобные для них короткие гладиусы.

Великая катастрофа, произошедшая осенью-зимой 1288 года послужила причиной разрушения части Граскаальского королевства и гибели как минимум четырех кланов, из которых наиболее известен клан Фрерина, решивший во что бы то ни стало выкопать Небесную гору. После пожара, уничтожившего подземелья этой семьи, остальные гномы королевства сочли за лучшее выйти на поверхность и просить помощи у короля Пограничья (см. Вольфгардское уложение от 1286 года «О взаимовыгодном союзе меж людьми и гномами»). От 10 до 12 тысяч гномов были вынуждены на время поселиться в королевстве Эрхарда, чем причинили ему изрядный урон, затем, правда, возмещенный спасенным из гибнущих лабиринтов золотом. Скудные земли Пограничья и еще более тощие запасы продовольствия не могли прокормить такое количество неожиданно явившихся нахлебников, не умеющих существовать в открытом мире, на поверхности. Положение спас король Дьюрин, распорядившийся передать пятую часть всего золота и драгоценных камней в государственную управу Пограничья для закупки припасов в Немедии и Аквилонии. Не без интереса можно заметить, что истрачена была лишь десятая часть этой огромной суммы, судьба же остальных драгоценностей неизвестна. Однако можно с уверенностью предположить, что гномье золото пошло на благо нищей казне Пограничного королевства.

Небесная гора погибла, гномы вернулись в подземелья, вызвав немалый вздох облегчения у людей и оборотней, населяющих эту далекую полуночную страну, и вот уже много лет подданные Дьюрина с изрядной охотой торгуют с людьми, а их несравненные изделия из многоразличных металлов и цветных камней составляют серьезную конкуренцию работам офирских золотоделов и кофийских оружейников.

В целом можно отметить, что гномы являются миролюбивым, работящим и спокойным народом. Некоторые странности, присущие рудознатцам и зачастую шокирующие людей, можно списать на необычность их образа жизни и глубоко укоренившиеся традиции.

Гномы никогда не встревают в дела сопредельных государств и лишь однажды (зимой с 1284 на 85 год) по просьбе людей и сохранивших здравомыслие оборотней Пограничья хирд гномов вышел на поверхность и полностью истребил стаю «Бешеного Вожака». Сие событие весьма живописно описано в повести Гая Петрониуса «История о племени Карающей Длани». Однако не стоит забывать о том, что боевое построение гномьей пехоты практически непобедимо и людям нужно возблагодарить Митру за нежелание гномов завоевывать земли, лежащие под солнцем.

В завершение этого краткого рассмотрения истории гномов можно сказать, что король Граскааля Дьюрин VIII в 1293 году направил в Аквилонию посольство, радушно принятое королем Конаном и королевой Зенобией.

ОБОРОТНИ ПОГРАНИЧЬЯ (ПЛЕМЯ КАРАЮЩЕЙ ДЛАНИ)

В отличие от альвов, гномов или рабирийских гулей история появления разумного народа полулюдей-полуволков (обычно именуемых «оборотнями») широко известна. Во как об этом рассказывают сами оборотни. Цитируемый ниже отрывок взят из исследования Орибазия Достопочтенного, родом происходящего из Бельверуса, и был записан им со слов одного из Вожаков этого народа:

«…Существует такая Книга Начал, по которой мы молимся нашему Создателю. Она гласит: «Был день и создал Творец землю, был второй день и создал он различных животных, птиц и других тварей земных, и был третий, когда явил Создатель богов и сказал: „Вот чада мои возлюбленные, они будут править созданным мною миром“. Тогда встал среди богов один, светлый ликом, и сказал: „Некем нам править, ибо на земле нет тварей, обладающих разумом, сходным с нашим“. „Хорошо, — молвил Создатель. — Я создам по вашему образу и подобию ваших подданных — людей“.

Легенды приписывают создание людей Митре, но это не так — Митра лишь попросил Илу Единого сотворить людское племя.

Люди расселились по всей земле и вскоре в гордыне своей перестали почитать богов. Разгневался Илу и сказал: «Сотворю я тварей, схожих обликом с людьми и волками — врагами их. И пусть они станут моей карающей дланью!» Так и произошло. На свет явилось племя оборотней, и долгое время по слову Создателя они уничтожали людей, а те не могли противостоять им. Тогда видевший это Кром спустился с небес и долго беседовал с вождями могучего народа, из которого вышли потом киммерийцы. Это было давно, еще до Великого Потопа и основания Валузии, и наши сказания не сохранили названия сего племени. Так вот, Великий Кузнец решил помочь людям и выковал из металла, сияющего как звезда, прекрасный меч. Он покрыл клинок рунами богов и даровал ему часть своей Силы, а еще наложил заклятье — только потомок этого сгинувшего народа, давно ушедшего на Серые Равнины, сможет пробудить Силу меча. А свойство этого оружия было таково, что в присутствии превращенного волка или полуволка и любого другого колдовского существа он начинал сиять. Имя мечу было Рангильдор, что в примерном переводе означает «Звезда, срывающая маски». Кром передал этот меч в дар вождю людей и оборотни начали терпеть поражение за поражением…

Узнав об этом, Создатель разгневался на Крома. Но простил, потому что боги были его созданиями и он сам даровал им свободу воли. Илу освободил оборотней от своей власти, сказав: «Теперь вы свободный народ и вольны поступать так, как считаете должным». Оборотни решили установить мир с людьми, и так было, хотя люди не забыли и не простили нам тех времен, когда оборотни были Карающей Дланью Создателя и ненависть к нашему роду живет в человеческих сердцах по сей день…»

Почтеннейший читатель может видеть, что здесь вкратце изложена история появления оборотней в пределах обитаемого мира. Разумеется, за последние столетия эта красивая легенда обросла множеством всевозможных домыслов и преувеличений, причем последние исходят обычно от людей, не слишком доверяющих полуволкам. Однако все ученые мужи Заката склонны согласиться с трактатом Орибазия, благо подтверждений его словам ныне более чем достаточно.

Итак, кто же такие оборотни?

Первое упоминание о племени Карающей Длани принадлежит, разумеется, святому Эпимитриусу. В одной из проповедей, произнесенных перед войском первого аквилонского короля Алькоя, преподобный Эпимитриус утверждал: «…Не оскверняйте себя сошествием с иными тварями, особливо возомнившими себя Карающей Дланью Создателя, ибо известно, что человек создан для человека и для бога, а оборотень лишь для мерзости. И каждый мужчина и каждая женщина, не соблюдающие этого закона, будут прокляты перед людьми и солнцезарным ликом .»

Безымянный летописец, донесший до нас эти слова легендарного святого, снабдил хронику комментариями, из которых мы видим, что времена основания Аквилонии отличались крайней нетерпимостью ко всему «нелюдскому» и просто чуждому обычной природе человека. Надо полагать, что оборотням, населявшим тогда обширные полуночные земли от Кезанкии до Пиктских Пущ, приходилось весьма туго. Как вы поняли из приведенного здесь отрывка, Эпимитриус предостерегал людей от кровосмешения с Карающей Дланью и вообще был склонен считать всех, не относящихся к человеческому роду существ выродками Тьмы.

Последующие столетия принесли в митраистскую религию более либеральные взгляды и отношение людей к оборотням, гномам или пакам стало гораздо терпимее. Около 600 лет назад, приблизительно в 800 — 810 году, один из Вожаков Карающей Длани принял решение объединить свой народ под единой рукой и на одной земле. Вожак по имени Конхобар избрал для сбора оборотней страну, ныне именующуюся Пограничным королевством. Тогда эти обширные пространства, зажатые меж Немедийскими и Кезанкийскими горами с заката и восхода, и огороженные от ледяного дыхания Нордхейма непроходимым Граскаалем, были практически не заселены людьми. В то же время Пограничье было занято обширнейшими хвойными лесами, охранялось с полудня топкими болотами и было славно невероятно расплодившимися дикими животными, среди которых встречались и существа наподобие василисков, болотных ящеров, мантикор или знаменитых дрохо.

В последующие 250 — 300 лет оборотни жили отдельно от людей. Тогда были основаны первые поселения (Брийт, Хезер и другие), в которых оборотни жили в человеческом облике и сохраняли перенятую от аквилонцев и немедийцев культуру.

В конце IX — начале Х столетий Пограничье стало активно заселяться людьми. Как ни странно, переселенцы с полуночи Немедии, из Бритунии и даже Турана очень быстро нашли общий язык с оборотнями, каковые стали настоящими хозяевами земель будущего Пограничья. Переселенцы в основе своей были либо беглыми крестьянами-кметами, покинувшими родные страны из-за жестокости и несправедливости дворян, либо нищими и желающими найти постоянное пристанище младшими сыновьями известнейших благородных семей цивилизованных государств. Последние, вожделея основать свои собственные лены, заняли менее лесистые и более плодородные территории к закату от Брийта, воздвигли с немногими сподвижниками замки и вскоре на закате Пограничья образовалось «лоскутное одеяло» небольших, но независимых баронств — Земли Кланов. С той же поры государство обрело свое название — «Пограничье», а заодно и институт королевского правления. Король был выборным, а не наследным, и его власть была чисто номинальной.

Оборотни не обращали внимания на людские афронты и продолжали жить своей жизнью охотников, рыбаков и земледельцев. Тем более, что одним из первых законов Пограничья был «Эдикт о вольностях», свято чтимый по сей день. В этом законодательном акте указывалось, что никто из баронов не имеет права притеснять племя Карающей Длани, а равно вольные крестьянские общины, занявшие земли вокруг нынешнего Вольфгарда. Люди прекрасно понимали, что, начав войну с необычными и обладающими удивительными способностями существами, они лишь наживут неприятностей.

Постепенно число истинных оборотней сокращалось, и вовсе не потому, что стаи Карающей Длани враждовали с человеческим родом. Просто случилось так, что не склонные к расовым предрассудкам люди все больше скрещивались с оборотнями, выдавая за их детей своих сыновей и дочерей. Соответственно, кровь бывших «любимых детей Илу» размывалась, потомство теряло способности к превращению в волков и со временем многие семьи Карающей Длани навсегда очеловечились.

В 1002 году в бурге Брийт, что в тридцати лигах к полуночи от немедийской границы, состоялся сход вожаков всех уцелевших стай (напомним, что «Стаей» у народа оборотней именуется обширная и разветвленная семья, имеющая единого предка). Вожаки уяснили, что, если не принять срочных и безотлагательных мер, племя Карающей Длани полностью исчезнет через 100 — 200 лет. В течении нескольких дней был выработан общий для всех оборотней закон: разрешаются лишь внебрачные связи с людьми, но мужчина обязан брать жену только из своего племени либо…

А вот здесь кроется одна из тайн этого странного народа. Известно, что оборотень способен передать детям по наследству свои способности и неважно, от кого происходят эти дети — от человека или от настоящего волка (имеется в виду обычное животное). Скорее всего, мужчины-оборотни, превращаясь в зверей, с тех пор все чаще начали уходить в лес, изыскивая матерей-волчиц для своего потомства. Постепенно это стало традицией и привело к тому, что перекос в крови выровнялся и в семьях появлялись дети, сохраняющие все удивительные способности племени Карающей Длани.

Но резкое разрушение границ между животным миром и миром человеческим (или «околочеловеческим») привело к очень неприятным последствиям. Приблизительно один раз в столетие рождалось существо, именуемое «Бешеным Вожаком», а на многих других оборотней, родившихся в том поколении, нападало «бешенство». Чтобы объяснить суть этого феномена, мы должны вначале рассмотреть некоторые непреложные обычаи, принятые в племени Карающей Длани.

Каждому известно, что оборотень по сути своего бытия стоит гораздо ближе к миру животных, нежели любой из людей. Следовательно, сохраняются и многие законы животного мира. Вот несколько основных уложений: слово Вожака превыше всего и его решения не оспариваются; нельзя обижать младших, а при любой опасности их нужно спасать прежде всего; Стая для тебя — все, и потому ты без колебаний должен отдать жизнь за родичей; без лишней необходимости не вступай в союз с людьми и никогда не рассматривай человека в качестве добычи (между прочим, в связи с последним законом у настоящих оборотней практически никогда не встречается случаев воровства, грабежа, убийства или другого насилия над человеком или себе подобным).

Семьи оборотней возглавляются самым старшим мужчиной или, если таковой пребывает в преклонном возрасте, его первым сыном. Такой оборотень зовется Вожаком, а его приближенные — «Теми, кто бежит рядом с Вожаком». По традиции, установленной помянутым легендарным Вожаком Конхобаром, всем народом Карающей Длани правит единый вождь, а главы семей ему беспрекословно подчиняются. К 1288 году и событиям, связанным с пробуждением Небесной горы, первым Вожаком Стаи был король Пограничья Эрхард, тщательно скрывавший от людей и владык сопредельных государств свое истинное происхождение. Ныне имя Вожака неизвестно, а правящий сейчас его племянник, престарелый король Эртель, скорее всего, является «Бегущим рядом».

Возвращаясь к пресловутому «Бешеному Вожаку», мы можем отметить, что таковой обладает невероятной силой убеждения, наверняка родственной гипнотическим проявлениям магии, и, используя это, отменяет все законы оборотней, кроме первого: беспрекословное подчинение старшему. Его звериная мощь настолько велика, что слабые сердцем и духом молодые оборотни следуют за ним по пути убийств и насилия, забывая все уложения своего народа.

Обычно кредо Бешеного Вожака состоит в следующем: племя Карающей Длани должно оставаться возмездием человеческому роду. Люди недостойны быть потомками Илу Единого, а потому подлежат истреблению. Единственный народ, способный привести мир к процветанию — оборотни.

Впервые Бешеный Вожак появился в 1107 году и нанес Пограничью невообразимый ущерб, затем повел взбесившуюся стаю на Бритунию, но погиб во время невероятной силы снежного урагана, налетевшего на его безумное войско. Второй раз (приблизительно 1200 год) Бешеный не сумел развить свои способности и был убит не поддавшимися его чарам сородичами, а в третий раз (1284 — 1285 годы) явление этого чудовища едва не привело к самым плачевным последствиям для Пограничного королевства и всех близлежащих земель. Нет смысла рассказывать здесь всю эту историю, можно лишь заметить, что восставшие против тирании Бешеного оборотни во главе с Эрхардом, будущим королем Пограничья, и при помощи небезызвестного Конана Канах (в те времена лишь наемника) уничтожили Стаю и положили конец его экспансии в земли людей (см. сочинения Гая Петрониуса).

После недолго царствовавшего короля Дамалла трон Пограничья неожиданно занял никому не известный в те времена Эрхард, сын Этельвульфа (1285, зима), став одновременно повелителем королевства людей и Вожаком всего народа Карающей Длани. Это уникальный случай в истории Хайбории и, по видимому, совместить эти два титула не удастся более никому. Его владычество отмечено небывалым расцветом Пограничья, превратившегося в страну, достойную занять место рядом с величайшими державами Заката, и объединением Земель Кланов под единым скипетром. Следует упомянуть, что здесь есть и немалая заслуга короля Конана Аквилонского (большого друга Эрхарда), который в 1302 году послал на помощь королю-оборотню пехотные легионы для усмирения баронской вольницы.

Как же выглядит самый обыкновенный оборотень? В человеческом обличье это существо не отличается от прочих людей. Для представителей этого рода весьма характерно необычно хорошее физическое развитие, довольно высокий рост и подчас недоступная человеку сила. Волосы у них в основном светлые, но иногда встречаются оборотни с каштановыми или черными волосами — все зависит от места рождения и крови предков-людей. В облике волка оборотень являет собой крупного зверя, несколько превосходящего размерами обычное животное, а главным отличием служат глаза, удивительно похожие на человеческие.

Третий образ, который способны принимать оборотни, характеризуется среди людей словом «чудовище». Это промежуточная стадия превращения, и она зачастую приводит в смятение любого, кто незнаком с этими невероятными существами. Жуткое клыкастое создание, фигурой сохраняющее черты человека, выглядит поистине устрашающе. Голова похожа на звериную, пальцы рук и ног украшены длинными кривыми когтями, глаза отражают любой свет, а хребет и наружные части конечностей обрастают жестким длинным волосом. В таком облике оборотень сохраняет способность разговаривать как человек, а заодно приобретает все качества зверя — слух, обоняние и невероятно обостренное зрение.

Сейчас, ко временам правления Его величества Конна II, оборотни по-прежнему сохраняют Пограничье своей вотчиной. Правит страной, как уже упомянуто, знаменитый Эртель, племянник Эрхарда, доживший до преклонного возраста. Сейчас королю Эртелю 135 лет. Нет нужды напоминать о том, что представители рода Карающей Длани живут несколько дольше людей (120 — 140 лет), хотя и не способны соперничать в долголетии с гномами или гулями Рабиров, о которых будет наш следующий рассказ.