Возвращение капитана мародеров Ольга Евгеньевна Крючкова

Шарль де Кастельмар, граф де Аржиньи – бывший «капитан мародеров» – недолго наслаждался спокойной жизнью в кругу семьи. Любимая жена и их новорожденная дочка трагически погибают, а вскоре в замке Аржиньи появляется загадочная испанка Консуэло. С ее отъездом из тайника пропал ларец, принадлежавший последнему магистру ордена Храма. Шарль и его друг иезуит Сконци отправляются по следу ларца, но оба даже не подозревают, что ввязались в очень странную и опасную интригу, затеянную самим Ватиканом!.. Читайте долгожданное продолжение блистательного авантюрного романа «Капитан мародеров»!

Возвращение капитана мародеров

Вече 2009 978-5-9533-5607-7

Ольга Крючкова

Возвращение капитана мародёров

Книга 2

Моему мужу ― с благодарностью за бесконечное терпение, поддержку и ценные советы

Герои романа:

• Шарль де Кастельмар Дешан д’Аржиньи – граф, вдовец; владелец трех замков и обширных земель в центральной Франции; неисправимый искатель приключений

• Жанна д’Арк Дешан де Кастельмар д’Аржиньи – жена Шарля; сводная сестра короля Франции

• Констанция, Франсуа – дети супружеской четы д’Аржиньи

• Валери Сконци – верный слуга папы римского, яростный борец с ересью, иезуат

• Ангелика (она же – Исидора Монтехо) – ведьма; узница замка Форментера

• Консуэло де Ампаро – испанская графиня; почтенная вдова; владелица замка Аранхуэс

• Лоренсо де Канталехо – испанский гранд; родной брат Консуэло; член ордена Алькантара, обосновавшегося в крепости Валенсия-де-Алькантара (на границе Кастилии и Португалии), принадлежавшей некогда ордену тамплиеров

• Фернандо де Нойя – архиепископ королевства Кастилия; магистр ордена «Второе пришествие»

• Санчо де Ледесма – архиепископ, преемник Фернандо де Нойя

• Себастьян дель Марэнтос – секретарь Санчо де Ледесмы, иезуат

• Капитан Хулио Алабесте – командир личной гвардии Санчо де Ледесмы

• Томмазо Парентучелли – понтифик, папа римский Николай V

• Антонио дель Форто – генерал ордена иезуатов[1]

• Сальвадор де Антекера – алькад (мэр) города Талавера

• Алехандро де Антекера – племянник Сальвадора де Антекера; личный телохранитель Фернандо де Нойя, позднее – альгвазил (представитель закона) города Талавера

• Изабелла де Антекера – мать альгвазила

• Родриго Бахес – помощник альгвазила; друг юности

• Луис де Сория – гранд; влиятельный рехидор (член городского совета) города Талавера

• Бланка де Сория – жена Луиса; бывшая возлюбленная альгвазила

• Отец Доминго – главный инквизитор Талаверы; религиозный фанатик, ратующий за чистоту испанской крови

• Мигель де Альмасан – гранд; рехидор Талаверы

• Катарина де Альмасан – супруга Мигеля

• Филипп Артамада – алхимик, одержимый идеей создания гомункула

• Марко Мачерата – алхимик; итальянец

• Хосе Калидо – торговец, поддерживающий связи с контрабандистами; преданный Валери Сконци человек

• Альваро де Луна – гранд; фаворит короля Хуана II[2]; тайный любовник королевы Марии Арагонской

Рехидоры (члены городского совета):

• Мануэль де Ранфильеро

• Антонио де Саграрес

• Пабло де Монфорте

• Хесус де Каламбриа

Часть 1

Наваждение

Глава 1

Ранняя весна 1447 года. Замок Дешан. Франция

Графиня д’Аржиньи, в девичестве Жанна д’Арк де Дешан, металась в послеродовой горячке. От нестерпимого жара и большой потери крови она слабела прямо на глазах.

Новорожденная девочка, похожая на сморщенный прошлогодний листочек, издала при появлении на свет не привычный для уха повитухи громкий крик, а что-то вроде мышиного писка. Опытная повитуха горестно вздохнула: вряд ли малышке суждено прожить и пару дней.

Шарль, граф де Кастельмар Дешан д’Аржиньи, пребывал в полном отчаянии – умирала его любимая Жанна! Женщина, с которой он прожил двадцать лет! Мать его троих детей ― удачно вышедшей замуж и блиставшей теперь своей красотой в Париже Екатерины, сына Франсуа и младшей дочурки Констанции!

Граф несколько раз заходил в спальню жены. При виде «сморщенного листка» он ужаснулся и пришел в смятение, ибо хорошо помнил, как выглядели, едва народившись, его старшие дети. Екатерина, например, еще даже не открыв глазки, уже настойчиво высовывала маленький розовый язычок в поисках материнского соска и впоследствии всегда отличалась великолепным аппетитом, отменным здоровьем и неуемной энергией. Франсуа, помнится, тоже родился на редкость здоровым и упитанным крепышом…

Младшенькая же, Констанция, родилась хоть и крошечной, но гладенькой и складной. Шарль тогда сразу сказал, что малышка вырастет такой же красивой, как мать. И не ошибся: девочка унаследовала все черты прекрасной Жанны! Недавно Констанции исполнилось всего десять лет, но в замке только и говорили: пройдет еще три-четыре года, и девочка способна будет свести с ума любого мужчину! Будь то сын соседа-барона или сам дофин Франции.

…Примерно час назад Шарль снова посетил ложе роженицы. Жанна посмотрела на мужа затуманенным взором, не в силах произнести ни слова. Он опустился на колени и нежно и трепетно прикоснулся губами к ее влажной руке.

– Все будет хорошо… Ты непременно поправишься… – прошептал Шарль, стараясь приободрить жену.

С трудом расцепив горячечные губы, Жанна ответила:

– Нет, дорогой… Я умираю… Силы покидают меня…

Граф прильнул щекой к руке жены и… разрыдался.

– Не плачь, Шарль. Мы прожили с тобой в любви двадцать лет, и, наверное, Господь решил, что этого достаточно… Позови детей. Я хочу проститься с ними. И… исповедаться.

Поднявшись с колен, Шарль с обреченным видом вышел из покоев Жанны. За дверью его ждал Франсуа.

– Отец, не скрывайте от меня правды! Что с нашей матушкой?

Граф крепко обнял сына, стараясь подавить крик отчаяния. Франсуа минуло четырнадцать лет, а он считал себя уже взрослым, почти мужчиной…

– Она… умирает? – растерянно спросил мальчик.

Отец в ответ лишь молча кивнул.

Констанция, все это время стоявшая рядом с кормилицей чуть поодаль, побледнела. Затем вскрикнула, вырвалась из объятий няни и бросилась бежать по длинному коридору вглубь замка.

– Останови и успокой ее! – властным тоном приказал Франсуа кормилице, отлично понимая, что вряд ли сломленный горем отец сможет найти сейчас слова утешения для младшей дочери.

Кормилица, грузная и неповоротливая женщина, поспешила, насколько это было возможно при ее формах, за воспитанницей.

– Франсуа, ваша матушка, – Шарль едва сдерживал рыдания, – хочет видеть тебя и Констанцию.

– Я готов, – сказал Франсуа, пытаясь придать голосу должную уверенность. Голос, однако, предательски сорвался, и мальчик добавил уже сдавленным шепотом: – Отец, мне кажется, не стоит посылать за сестрой. Констанция очень ранима…

Отстранившись от отца и собравшись с духом, Франсуа вошел в покои матери.

– Матушка!..

Графиня открыла глаза и тихо, но внятно произнесла:

– Я люблю тебя, Франсуа. И всегда буду заботиться о всех вас, своих детях. Даже с небес… Но где же Констанция?..

– Она… Она, вероятно, в своей комнате.

– Приведи ее, пожалуйста. Хочу взглянуть на нее в последний раз… Ступай… – графиня снова закрыла глаза.

Франсуа, пошатываясь, вышел: только теперь он понял истинное состояние отца.

Безутешный граф продолжал оставаться на том же месте, не слыша и не видя ничего вокруг. Мальчик, усилием воли подавив рыдания, хотел сказать ему что-нибудь утешительное, но не смог. Просто подошел и молча прильнул…

В коридоре раздались чьи-то торопливые шаги. Шарль вздрогнул и оглянулся. Из полумрака замкового перехода появилась бледная, как полотно, Констанция. Приблизившись, она вскинула на отца и брата широко распахнутые глаза, полные страха и отчаяния, но тотчас отвернулась и молча шагнула в спальню матери…

В коридоре снова послышались шаги. На сей раз ― тяжело семенящие. Это священник торопился успеть исповедать умирающую.

– Примите мои искренние соболезнования, ваше сиятельство, – поклонился святой отец недвижно застывшему графу. – Сие прискорбное известие застало меня, признаться, врасплох…

Священник выглядел несколько помято и потому виновато, словно извиняясь за безвременную кончину графини, смотрел то на хозяина замка, то на его сына.

Дверь покоев графини тихо отворилась, и в коридор выглянула повитуха, не покидавшая роженицу ни на минуту.

– Входите, святой отец. Графиня готова принять вас…

Шарля пробила дрожь: повитуха приглашала священника к его умирающей жене так, будто тому была назначена аудиенция…

Священник перекрестился и возвел глаза к небесам:

– Все в руках Господа, ибо мы – дети Его! Ее сиятельство будет вознаграждена Им за свои благие земные поступки, в том нет сомнений…

Шарля передернуло («Как можно решать и обещать за Господа?!»), но он промолчал: вступать в теологическую полемику в столь скорбный момент было неуместно и кощунственно.

– Я уверен, что именно так и будет, – не без гордости произнес Франсуа и тоже перекрестился. – Матушка всегда заботилась о сервах[3] и в годы неурожаев кормила их со своего стола.

– Истинно так, сын мой, – подтвердил священник, осеняя себя очередным крестом.

В это время из-за широкой юбки повитухи появилось покрасневшее от слез лицо Констанции.

– Это вы, вы во всем виноваты! – захлебываясь от рыданий, выкрикнула она в сторону отца и стремглав бросилась прочь.

Священник отпустил вслед девочке крестное знамение и миролюбиво проговорил:

– Она еще мала, ваше сиятельство. Потеря матери всегда тяжела, а в столь нежном возрасте ― особенно…

Граф д’Аржиньи не слышал священника. Его охватила растерянность: в приближающейся кончине любимой Жанны дочь обвиняет его, Шарля?! Но почему?!

* * *

Ранним утром следующего дня, когда колокол замковой часовни пробил хвалу,[4] новорожденная девочка, всю ночь жалобно попискивающая, затихла.

Повитуха заглянула в колыбель, стоявшую тут же, в спальне графини, и взяла крошечный комочек, завернутый в пеленки, на руки. Прислушалась. Девочка не дышала.

– Ну, вот и все, новорожденный ангелочек умолк навеки, – повитуха вздохнула и положила бездыханное тельце обратно в колыбель. – Недолго ты пробыла среди нас, бедняжка… А может, оно и к лучшему: зато попадешь теперь прямо в рай. Младенцы, как известно, безгрешны, так что место твоей невинной души, ангелочек, отныне в раю…

Жанна пережила свою дочь ненадолго: она отошла тем же днем ― когда колокола часовни вызванивали сексту.[5•

В момент кончины возле графини находились священник, Шарль и Франсуа. Констанция же еще накануне укрылась в своей комнате и категорически отказалась покидать ее.

…Жанну д’Аржиньи похоронили на семейном кладбище, рядом с ее приемными родителями ― графом и графиней д’Арк. Священник произнес надлежащую надгробную речь, в которой всячески восхвалял достоинства безвременно усопшей.

Оцепенев от ужаса, Шарль безмолвно наблюдал, как сервы забрасывают гроб землей. Потом неожиданно метнулся к могиле, словно желая разделить с женой ее последнее пристанище, и непременно исполнил бы свое намерение, если бы не успевший вовремя удержать его Франсуа.

– Опомнитесь, отец! Вы нужны нам! Подумайте о Констанции!

Шарль издал сдавленный крик:

– Я не хочу больше жить! Не хочу!

Священник, только что окончивший заупокойную молитву, приблизился к графу:

– Такие речи непозволительны для истинного католика! Только Господь имеет право решать, кому и сколько отпустить на этой грешной земле. Мужайтесь, ваше сиятельство! Вы еще молоды… И у вас – дети…

Опомнившись, Шарль взглянул на сына.

– Да, да, дети… – механически повторил он. – Но как же я смогу жить без нее?! Как?! ― Шарль беспомощно воззрился на священника и в этот момент увидел… Констанцию.

Девочка появилась на кладбище в тот момент, когда гроб с телом матери почти уже скрылся под землей. Она бросила в пугающую мрачную яму букетик цветов, сорванных в замковой оранжерее, резко развернулась и торопливо удалилась по направлению к лесу, подступавшему к берегам реки Алье. Констанции очень хотелось побыть одной, чтобы никто не мешал ей предаваться воспоминаниям. «Мамочка, но ведь еще совсем недавно мы гуляли по этому лесу вместе с тобой!» ― беззвучно плакала девочка.

…После похорон состоялась поминальная трапеза. Вернувшаяся из леса Констанция, к еде почти не притронулась. Франсуа заметил, что отца она по-прежнему старательно избегает. Из-за стола Констанция поднялась первой:

– Прошу простить меня. Я хочу удалиться в свою комнату.

Священник понимающе кивнул: девочка стремится к уединению, чтобы найти утешение в молитвах.

– Молитва, дитя мое, – самый верный помощник! ― не удержался он от напутствия. ― Она всегда поддержит в трудную минуту. Все мы через нее общаемся с Господом…

Констанция замерла на пороге. Затем, медленно обернувшись, срывающимся от волнения голосом произнесла:

– Я не желаю общаться с Господом! Он отнял у меня самого близкого человека!

Священник побледнел.

– Сударыня, вы, конечно, пережили очень тяжелую утрату, но это не дозволяет вам произносить богохульные речи!

Шарль молчал. В душе он отчасти был согласен с дочерью. Действительно: почему и у него Господь отнял ту, которую он любил больше всего на свете? Неужели уготовил столь жестокую расплату лишь за то, что когда-то Жанна, облачившись в мужское платье, встала во главе французского войска? Но, если бы не она, что было бы теперь с Францией?..

Шарль с мольбой посмотрел на сына, и тот не замедлил прийти на помощь.

– Простите мою юную сестру, святой отец. Думаю, завтра она непременно раскается в своих словах, – обратился Франсуа к священнику.

– Дай Бог, чтобы случилось именно так, – примирительно и с искренней надеждой ответил тот.

Следуя примеру Констанции, Франсуа поднялся из-за стола.

– Я провожу тебя, – сказал он, подойдя к сестре и беря ее за руку.

Девочка прильнула к брату. Почувствовав, что она слабеет и вот-вот упадет, Франсуа подхватил сестру на руки:

– Не беспокойтесь, отец, я позабочусь о Констанции!

Священник тоже вскоре откланялся, получив от графа щедрое вознаграждение, и Шарль остался в одиночестве. Рука невольно потянулась к вину. Одного бокала оказалось мало ― забыться не удалось…

После трех бокалов крепкого вина Шарль почувствовал буквально волной накатившую тоску. От выпитого стало только хуже. Граф резко отбросил сосуд цветного итальянского стекла в сторону, и тот с печальным звоном разбился…

Всю ночь Шарль не спал. Словно привидение, он бродил по замку, где все, даже незначительные на первый взгляд мелочи, напоминало о Жанне.

Проходя мимо комнаты дочери, он услышал безутешный плач. Шарль толкнул дверь. Та оказалась незапертой и легко подалась.

– Констанция! – позвал он. – Дочь моя!

Девочка сидела на кровати в поникшей позе, распущенные волосы струились по плечам, отражая отблески свечей.

– Почему ты не спишь, радость моя? – как можно нежнее спросил Шарль, присаживаясь на краешек кровати.

Девочка вскинула голову, словно стряхивая с себя состояние оцепенения.

– Зачем вы пришли? Я не хочу вас видеть! И не собираюсь раскаиваться в своих словах, сказанных священнику!

– Но чем же я обидел тебя? Поверь, я страдаю не меньше!..

Девочка, отвернувшись и снова заплакав, проговорила сквозь слезы:

– Если бы не вы, мама была бы сейчас жива! Это ваша похоть убила ее!

Шарль отпрянул:

– Боже мой, Констанция! О чем ты говоришь?!

– А что, разве не вы подарили маме этого ребенка, из-за которого она ушла от нас? Уходите! Я ненавижу вас! Оставьте меня!

Шарль не знал, какие ему найти слова, чтобы успокоить дочь. Она считает его виновником смерти Жанны!

«А что, если Констанция права?» ― неожиданно подумал он.

Графа охватило отвращение к самому себе, и он, понуро сгорбившись, молча покинул комнату дочери.

Запершись в своем кабинете, Шарль заметался от стены к стене, словно загнанный зверь. Наконец, не выдержав душевных мук, он принял решение… последовать за Жанной.

Спустившись в арсенал, граф прощальным жестом погладил свой верный «Каролинг»[6], с которым храбро сражался когда-то против англичан и фламандцев…

Затем приступил к выбору смертоносного кинжала. «Наверное, лучше всего подойдет стилет, ― подумал Шарль. – Главное, ударить прямо в сердце…»

Он решительно сжал рукоять трехгранного стилета «Последняя милость», предназначенного для умерщвления поверженных рыцарей, и занес руку для удара…

– Вы решили навести в арсенале порядок, отец? ― раздался неожиданно за спиной голос Франсуа. ― Не слишком ли поздний час избрали для этого? Завтра я смог бы помочь вам…

Шарль опустил «Последнюю милость» и безвольно обмяк.

Франсуа подошел ближе:

– Отдайте мне стилет, отец! Самоубийство никогда не позволит вам встретиться на небесах с нашей матушкой…

Шарль послушно разжал руку. Стилет выпал, глухо ударившись о каменный пол.

– Спасибо, сын. Я совсем не подумал об этом…

– Обещайте, что мне не придется хоронить вас в лесу, как самоубийцу-грешника, – не отставал Франсуа.

– Обещаю. Но что же мне делать с Констанцией, Франсуа? Она сказала, что ненавидит меня….

– Это пройдет. Поверьте мне, отец! Время, как известно, залечивает раны… Может, вам стоит пожить пока в Аржиньи? Последний раз вы навещали свой замок два года назад.

– И ты помнишь, как мы все вместе ездили туда?! – с надеждой в голосе воскликнул граф.

– Конечно, отец. Это было не так уж и давно…

– Да, да, ты прав, Франсуа! Я непременно отправлюсь в Аржиньи. Здесь все слишком напоминает о Жанне… Погоди, но как же…

– Не волнуйтесь, отец. Я все сделаю: сообщу печальную новость Екатерине в Париж и позабочусь о Констанции. Я справлюсь, – заверил графа повзрослевший за один день сын.

Глава 2

Граф не стал медлить с отъездом. Уже на следующее утро он приказал слугам собрать в дорогу необходимые вещи и приготовить карету. До замка Аржиньи было примерно два дня пути.

На прощание Шарль благодарно обнял сына. В ответ тот солидно, по-мужски, еще раз приободрил отца:

– Я справлюсь со всеми делами, отец, не сомневайтесь! В былые времена юноши моего возраста уже сражались на войне, а мне придется всего лишь управляться с замком и сервами да ухаживать за младшей сестрой.

Шарль внимательно посмотрел на сына и впервые заметил, сколь сильно тот возмужал за последние дни. Даже меж бровей у него залегла уже складка, присущая лишь людям, на долю которых выпадает слишком много раздумий или тяжких душевных страданий.

– Позаботься о Констанции, Франсуа. И… пиши мне как можно чаще, сын… – горло сдавили спазмы.

– Обещаю подробно писать обо всем, что будет происходить у нас в Дешане, и отправлять гонца в Аржиньи два раза в месяц.

Усаживаясь в карету, Шарль подумал, что оставляет в замке Дешан свое сердце…

Форейтор закрыл дверцу, богато украшенную инкрустацией, и, расположившись рядом с кучером, скомандовал:

– Трогай!

Шарль смотрел в окно на удаляющиеся стены замка и горько сожалел, что не удалось проститься с Констанцией: дочь так и не вышла из своей комнаты…

Когда Дешан превратился в зыбкую точку на горизонте, а карету окружили бескрайние пожелтевшие поля, Шарль сделал глубокий вдох: приятный запах скошенных трав и хлебов невольно отвлек от горестных дум. Карета плавно покачивалась на дорогих и добротных итальянских рессорах, и, поддавшись последствиям бессонной ночи, граф незаметно задремал.

…Ему приснилась Жанна ― молодая, сильная, в рыцарских доспехах. За ее спиной виднелся Труа. Тот самый, где французы разоружили когда-то бриганд Шарля, выступавшего тогда на стороне короля Бургундии[7], и где сам он, не задумываясь, бросил свой верный «Каролинг» к ногам прекрасной Девы.

Далее вихрем промелькнула сцена пленения Жанны под Компьеном… На смену ей явилось лицо Валери Сконци ― хитрого и изворотливого иезуита[8], имевшего шпионов по всей Франции и Бургундии… Это ведь именно Сконци признался однажды Шарлю: «Дева Жанна отнюдь не крестьянка, она – принцесса крови, сводная сестра дофина Карла VII».

Картинка опять сменилась: из затуманенного сознания поочередно всплывали события давно минувших дней… Вот Шарль навещает Жанну в темнице. Он знает теперь о ее истинном происхождении, и, волею судьбы, именно ему приказано охранять французскую «ведьму».

И снова ― Сконци. Под видом торговца вином он привез девушку, как две капли воды похожую на Жанну д’Арк де Дешан, дабы совершить подмену. Именно этой невинной крестьянке предстоит взойти на костер вместо Жанны…

В беспокойном сновидении графа запылал костер. Обритая наголо девушка, облаченная в постыдный колпак, разрисованный чертями и другой нечистью, задыхается от дыма. Вот уже огонь ползет по ее ногам… Превозмогая неистовую боль, несчастная кричит: «Крест! Крест! Дайте крест!»

Инквизиторы безмолвствуют. Они явно наслаждаются разыгравшимся действом. Вдруг от толпы зевак отделился какой-то рыцарь и протянул «ведьме» свой меч[9], повернув его клинком к себе…

Шарль очнулся и торопливо перекрестился.

– Господи! Я же не присутствовал на аутодафе! Что это ― муки совести? Расплата за невинно загубленную душу той молодой крестьянки? – граф снова перекрестился. – Что же делать, как жить с этим дальше? Может, уйти в монастырь?

На какое-то время подобная перспектива всерьез завладела мыслями графа: «Да, да, именно так! Уйти в монастырь! Молиться денно и нощно о душе той крестьянки, душе жены и душах всех тех, кого я погубил, будучи наемником… Вымаливать себе прощение…»

Шарль попытался припомнить все военные компании, в которых участвовал по молодости, но быстро сбился со счета. В памяти всплыли выжженные дотла деревни, разграбленные дома, обезображенные трупы солдат и крестьян, изнасилованные женщины и девушки…

– О, Господи, как я грешен! И муки мои душевные – твоя кара за содеянные мною преступления… Прости меня, Господи! Каюсь…

* * •

Настигшую в пути ночь Шарль решил провести на постоялом дворе, расположенном в десяти лье[10] от Клермона: он останавливался здесь и прежде.

В харчевне прислуживала излишне полная женщина, не потерявшая, однако, былой привлекательности. С большим трудом и далеко не сразу Шарль признал в ней прежнюю прелестницу, с которой провел некогда несколько страстных ночей.

«Как быстро летит время! ― думал он, машинально разглядывая непомерно расплывшуюся фигуру женщины. ― А ведь когда-то она казалась мне прехорошенькой…»

Поймав себя на мысли, что бесстыдно рассматривает призывно вздымающуюся над корсажем пышную грудь хозяйки, Шарль отвел глаза. Женщина же, не обращая никакого внимания на вожделенные взгляды мужчин, коих в трактир набилось уже немало, невозмутимо продолжала заниматься своим делом.

Несмотря на последние жизненные перипетии, у графа появился аппетит (сказалась, видимо, дальняя дорога), и он сытно поужинал. Подкрепив трапезу изрядным количеством вина, он уединился в отведенной ему комнате и на удивление быстро заснул. Словно провалился в темную бездну.

…Шарлю казалось, что он превратился в неведомую птицу и уже давно летит куда-то. Только вокруг почему-то нет ни неба, ни земли ― сплошная чернота.

Неожиданно далеко впереди забрезжил свет, и Шарль захотел устремиться к нему, но… Увы, он замер на одном месте. Шарль начал изо всех сил размахивать руками-крыльями, вновь и вновь повторяя попытки оттолкнуться от пустоты, но… все было тщетно. А достичь таинственного света непременно хотелось: ему почему-то казалось, что именно это светлое пятно даст ответы на все терзавшие душу вопросы!

Шарль попытался крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь ― изо рта-клюва не вырвалось ни звука. Он обессилено сложил крылья…

Неожиданно налетел сильный вихрь. Он подхватил Шарля и стремительно понес вперед ― к таинственному свету! Счастливый Шарль снова принялся размахивать крыльями, стараясь еще более ускорить движение. Светящееся пятно неуклонно приближалось, росло, увеличивалось в размерах… Наконец вихрь бережно опустил Шарля на твердую поверхность.

Пятно оказалось бескрайним светлым пространством.

«Где я? Это дорога в Рай или в Ад? Я что, умер?» – забились в голове тревожные мысли.

– Ты жив, мой мальчик! – раздался рядом скрипучий старческий голос.

Шарль оглянулся: перед ним стояла Итрида. Ведьма, которая сорок пять лет назад помогла ему появиться на свет и которая лишь одна знала тайну его рождения.

– Итрида?! – удивленно воскликнул Шарль.

– Неужели я так сильно изменилась со дня нашей последней встречи? Когда, кстати, это было? А-а, припоминаю! Мой дух тогда вызывала та девчонка, Ангелика, которую потом схватили инквизиторы…

Шарль сник:

– Да, ее схватили… И, к сожалению, я тому виной. Ангелика доверилась мне, а я… я ее предал. Но тогда я искренне считал, что делаю это во имя Господа!

– Или во имя вознаграждения, а? Замок Аржиньи – весьма лакомый кусочек, не так ли?

– Так, Итрида, все так… ― вздохнул Шарль. И добавил: ― В последнее время я много думал о своей жизни…

– И о Жанне… Я знаю, мой мальчик.

Шарль встрепенулся:

– Ты знаешь о смерти Жанны? Впрочем, зачем я спрашиваю? Конечно, знаешь… – Его вдруг охватил непонятный страх: – Итрида, а Жанна тоже здесь?

– Нет, Шарль, ей здесь не место…

– А Ангелика? Могу я с ней встретиться?

– Зачем? – удивилась Итрида.

– Дабы вымолить себе прощение…

– Это у ведьмы-то?

– Пусть… Ты ведь тоже ведьма, но благодаря тебе моя семья обрела наследника, а я – жизнь. И я по сей день тебе за то признателен.

Итрида улыбнулась:

– Боюсь, я разочарую тебя, мой мальчик. Ангелики здесь тоже нет, но по другой причине. Это ведь мир мертвых, а час Ангелики еще не пробил…

У Шарля перехватило дыхание:

– Неужели… ей удалось сбежать от инквизиторов?

– Ей помогли это сделать, ― скупо ответила Итрида.

Шарль облегченно вздохнул:

– Ты сняла камень с моей души, Итрида! Я рад, что Ангелика жива.

Итрида снова улыбнулась:

– А я всегда рада услужить тебе, Шарль. И, пользуясь случаем, хочу предупредить: тебя ждут серьезные испытания. Не избегай их! И еще. Будь снисходителен к двум незаурядным женщинам, которых встретишь на своем жизненном пути! Только тогда ты обретешь покой… Прощай, мой мальчик!..

…Шарль проснулся. Несмотря на прохладную ночь, в комнате было жарко и душно. На столе догорала свеча. В ушах все еще стоял голос Итриды.

Граф рывком сел на кровати.

– Итрида… Просто так она никогда не приходит… Надо будет запомнить ее слова, ― прошептал он.

* * •

Замок Аржиньи встретил своего хозяина сугробами пыли, гирляндами паутины и даже проступившей кое-где на каменной кладке плесенью: видимо, в холодное время года комнаты плохо протапливались. Шарля изрядно удручил вид его bonum avitum[11], но, увы, выговаривать было некому: управляющий умер почти два года назад, а его обязанности временно исполнял мажордом, который попросту не успевал справляться со всем хозяйством.

Приезд хозяина стал для мажордома и прислуги полной неожиданностью. Конечно, графа с дороги тотчас накормили, но блюдами простыми и непритязательными ― тем, чем питались сами. Шарль не побрезговал пищей сервов[12]: с удовольствием съел все, что подала ему горничная.

Из последовавшего за трапезой отчета мажордома граф понял, что в нынешнем упадке Аржиньи виноват сам. Мажордом и впрямь давно уже присылал ему в Дешан письмо, в коем просил назначить нового управляющего, а он все медлил… Вот мажордом и вынужден был взять на себя еще и обязанности управляющего. Но в первую очередь он уделял внимание виноградникам, шампару и цензу[13], а на поддержание замка в должном порядке у него уже просто не хватало времени.

Внимательно выслушав трудолюбивого работника, Шарль вынес вердикт:

– Все последние годы я получал шампар сполна и исправно. В том, что замок пришел в запустение, твоей вины нет. Думаю, дело это поправимое, так что управляющим поместья Аржиньи назначаю тебя.

Мажордом замялся:

– Простите, ваше сиятельство, но справлюсь ли? Грамоте я неважно обучен, да и нетерпелив бываю…

– Но ведь справлялся почти два года!

– А что было делать? Вы бы меня головы лишили, кабы я виноградники загубил! Зато нынче урожай хороший сняли, вино отменное получим…

– Вот и прекрасно. На место мажордома я кого-нибудь подыщу, а ты продолжай заниматься виноградниками и приступай к обязанностям управляющего. Жалованье я тебе увеличу.

В знак признательности новоиспеченный управляющий низко поклонился:

– Премного благодарен, ваше сиятельство! ― И не удержался, полюбопытствовал: ― А сиятельная госпожа прибудет позже?

При упоминании о Жанне Шарль побледнел и резко выпрямился.

– Графиня д’Аржиньи скончалась родами несколько дней назад! – выкрикнул он, едва сдерживая бешенство. – Ступай прочь! И сообщи эту прискорбную новость всем, чтобы мне не задавали больше подобных вопросов!

Управляющий, пятясь, удалился. Покинув кабинет графа, он истово перекрестился и с чувством произнес:

– Да вознесется ее душа в Рай! Добрая была госпожа…

* * •

Несколько дней подряд граф активно занимался возвращением замку былого уюта: приказал протопить все жилые помещения, соскоблить со стен плесень, вычистить гобелены, шпалеры и бархатную драпировку, надраить до блеска канделябры и подсвечники, смазать дверные петли, подогнать разбухшие от сырости двери… Словом, новому мажордому досталось с лихвой. Прежний же, ныне управляющий, лишь беззлобно подтрунивал над своим преемником.

Когда замок приобрел прежние ухоженность и величие, Шарль загрустил, не зная, чем еще занять себя, но вскоре переключился на охоту. Теперь он ежедневно поднимался ни свет, ни заря и в сопровождении егерей и выжлятников[14] выезжал в обширные лесные угодья своего поместья.

Без добычи граф никогда не возвращался. Слуги в шутку поговаривали, что хозяин, наверно, успел перебить уже всю дичь в округе: мясом теперь кормили и сервов, и собак, и нищих. Однако Шарль с маниакальной настойчивостью продолжал каждое утро отправляться в лес, а под вечер его помощники непременно волокли в замок очередную тушу кабана, оленя, лани или волка.

После охоты граф, как правило, испытывал возбуждение и усталость одновременно. Он сытно ужинал добытым накануне жареным мясом, а потом выпивал столько вина, что замертво падал прямо за столом. Слуги переносили господина в спальню, раздевали, укладывали и укутывали, словно младенца. Горничные в такие моменты бесстыдно заглядывались на хозяина, втайне мечтая разделить с ним ложе. Ибо граф, несмотря на свои сорок пять лет и появившуюся после смерти Жанны седину, оставался в отличной физической форме и по-прежнему был невероятно красив.

В один из весенних вечеров Шарль вернулся с охоты с очередной ланью и уселся трапезничать вместе со своими бессменными спутниками. В последнее время это стало привычным делом, поскольку Шарль все труднее переносил одиночество. Егеря и выжлятники, люди грубоватые и светским премудростям не обученные, нравились графу своей искренностью, прямотой и откровенными шуточками, отпускаемыми в адрес вмиг заливающихся краской хорошеньких горничных.

– А не устроить ли нам парфорсную охоту? – обратился вдруг граф к сотрапезникам.

– Сия охота весьма опасна, господин граф, – заметил самый опытный из егерей, служивший прежде барону Валь де Круа, соседу графа. – Ведь она проводится без применения оружия, с одной лишь сворой гончих да несколькими бордосскими или маалосскими догами, обряженными в доспехи. Зверя, загнанного собаками, придется заколоть первому же подоспевшему охотнику. Ваш сосед, барон Валь де Круа, не далее как в прошлом году тоже решил испытать судьбу и стать таким «королем охоты»…

– И что же? – поинтересовался изрядно уже захмелевший граф.

– Не рассчитал свои силы, и вепрь повредил ему ногу. Теперь барон не то что охотиться ― передвигается с трудом!

– Бедный Валь де Круа… Но я почему-то уверен, что мы добудем того вепря, чьи огромные следы видели несколько дней назад в лесу. Audentes fortuna juvat![15•

Разгоряченные вином егеря и выжлятники бурно поддержали графа.

– Я потом изготовлю для вас, господин, отличное чучело из этого вепря, и вы поставите его в главном зале замка на зависть всем соседям-баронам! – пообещал один из них.

– Еще вина! – громко крикнул Шарль.

Как из-под земли, появились кравчий с огромным серебряным блюдом свежеприготовленного мяса и виночерпий с бог весть каким по счету кувшином вина.

Осушив пару чаш отменного напитка с собственных виноградников, Шарль неожиданно почувствовал прилив плотского желания и мысленно порадовался: этого не случалось с ним вот уже почти полгода. Он тотчас принялся перебирать в памяти всех замковых горничных и служанок, способных доставить ему удовольствие… Признаться, граф знал толк в простушках.

* * •

А вот парфорсная охота так и не состоялась. Ночью зарядил затяжной весенний дождь, который, казалось, никогда не прекратится. Дороги вокруг замка превратились в чавкающую распутицу, и Шарль рассудил трезво: даже если он затеет охоту, лошади непременно увязнут в грязи, и вряд ли поиски кабана увенчаются успехом. К тому же непогода грозила всевозможными простудными заболеваниями, а умирать графу уже не хотелось. Он теперь вкушал все прелести жизни, проводя ночи в пылких объятиях юных горничных и служанок.

Сезон непогоды затянулся. В один из пасмурных мартовских дней в Аржиньи прибыл, промокнув под моросящим назойливым дождем до нитки, гонец с письмом от Франсуа. Распорядившись, чтобы о гонце позаботились, граф немедленно уединился в библиотеке. Вопреки обещаниям, вестями из Дешана сын баловал pater familias[16] нечасто.

«Дорогой отец!

Простите, что снова долго не писал Вам. Жизнь в Дешане – слава Всевышнему! – идет своим чередом. Из-за непрекращающихся дождей сервов начала косить лихорадка. Сия болезнь, увы, не пощадила и обитателей замка: умерли слуга Жак, кухарка, прачка и стражник.

Я строго-настрого приказал Констанции не покидать своих покоев, разрешив общаться только с кормилицей. К сожалению, Ваша дочь и моя сестра остается по-прежнему чрезвычайно замкнутой: даже в редкие солнечные дни она не стремится выходить к людям. В последнее время лихорадка пошла на убыль, и вчера я осмелился навестить сестру. В разговоре Констанция выразила твердое намерение уйти в монастырь босоногих кармелиток, что в двух лье от Клермона, и постричься в монахини, дабы молиться о спасении наших душ.

Право, отец, я не нашел, что ей ответить. Насколько мне известно, девушка из знатной семьи может покинуть мирскую жизнь и посвятить себя служению Господу лишь с согласия родителей или опекунов, если таковые имеются. В данном случае, принимая во внимание Ваше длительное отсутствие, опекуном Констанции фактически являюсь я. И посему нахожусь в крайне затруднительном положении. Признаться, мне приятнее было бы видеть сестру замужем за сыном одного из наших почтенных соседей…

Я пытался объяснить Констанции, что отрешаться от земных радостей в столь юном возрасте ― весьма опрометчивый поступок, но она мне ответила довольно дерзко: «Я никогда не выйду замуж, чтобы не иметь детей! Ибо не хочу повторить судьбу моей любимой матушки».

Умоляю, отец, посоветуйте, как мне поступить в этой ситуации?!

Любящий Вас сын Франсуа».

Письмо сына чрезвычайно расстроило Шарля. Его охватило непередаваемое чувство вины перед детьми, и первой мыслью было снова забыться в вине. Он взял в руки бокал спасительного хмельного напитка, но… тотчас отставил обратно.

– Все, хватит пить! ― решительно объявил он сам себе. ― Дочь собирается в монастырь?! Как же сильно повлияла на бедняжку смерть Жанны!.. Но я никогда не желал видеть Констанцию монахиней! С ее красотой она могла бы блистать в высшем свете!

Собравшись с мыслями, граф currente calamo[17] написал ответ:

«Франсуа! Очень рад был получить от тебя очередную весточку! Жаль, что пишешь не так часто, как хотелось бы…

Ты просишь совета относительно Констанции. Я долго думал и пришел к выводу: не стоит отговаривать ее уйти от столь ненавистной ей мирской жизни! Я лично напишу аббатисе монастыря босоногих кармелиток и попрошу о содействии. Она умная женщина и, не сомневаюсь, поймет меня правильно.

Ты же постарайся убедить Констанцию не торопиться с пострижением: пусть на первых порах просто поживет в монастырских стенах, осмотрится… Вдруг через два-три года она захочет вернуться к светской жизни? Таковых примеров мне известно множество… Хотя вполне возможно, что нынешнее решение Констанции – digitus dei est hie.[18•

Любящий вас отец».

Не успел Шарль поставить последнюю точку, как невольно нахлынули воспоминания. Мысленному взору предстала золотоволосая голубоглазая Маргарита Дюфур ― обольстительница, подарившая ему свою любовь и несказанное наслаждение почти двадцать лет назад. А ведь она тоже воспитывалась в монастыре…

Шарль перечитал письмо.

– Право, и сам не знаю, правильно ли поступаю, ― вздохнул он. ― Запретный плод, как известно, сладок… Маргарита, вырвавшись на свободу, спешила, помнится, сполна вкусить все прелести жизни… Интересно, где она теперь? Жива ли?..

Глава 3

Граф д’Аржиньи получил очередное послание от сына. Франсуа сообщал, что поскольку Констанция так и не изволила переменить своего решения, он вынужден был сопроводить ее в монастырь босоногих кармелиток. Аббатиса встретила их приветливо и имела с Франсуа приватный разговор, в коем призналась, что, следуя желанию графа д’Аржиньи и в благодарность за полученное от него пожертвование на содержание обители, не станет склонять Констанцию к постригу.

Дочитав письмо до конца, Шарль мысленно порадовался мудрости своего решения: Констанция получила то, что хотела, но при желании всегда сможет покинуть стены обители и вернуться к светской жизни.

…Пасмурная и дождливая весна все не кончалась, и сервы молили Господа и Деву Марию, чтобы хотя бы лето выдалось сухим и теплым. В противном случае весь урожай мог погибнуть на корню.

Из-за непогоды Шарль выбирался из замка все реже. К чему, если дичи в лесу почти не осталось? Егеря виновато объясняли сие недоразумение затянувшимся ненастьем и робко намекали, что за истекшие полгода граф, возможно, несколько переусердствовал в своем неудержимом истреблении вепрей, лис, волков, оленей и косуль в собственных угодьях.

Шарль невыносимо страдал от скуки. Желание пить вино днями напролет со временем тоже иссякло, и, за неимением других развлечений, он стал часами пропадать в библиотеке, сохранившейся еще от прежних хозяев ― сиятельных графов д’Олона и де Боже. Чтение, к его удивлению, оказалось весьма увлекательным занятием: открыв любую, взятую с полки наугад книгу, граф уже не мог от нее оторваться.

Однажды ему на глаза попалась старинная поваренная книга, которой на вид было лет двести, не меньше. Шарль с неподдельным интересом перечитал все рецепты французских пращуров времен первых Крестовых походов, после чего приказал своему повару приготовить блюда по некоторым из них, выбранным по наитию.

В предвкушении наслаждения неведомой древней кухней Шарль даже занял свое место за столом раньше обычного. Наконец появился повар с огромной супницей, а за ним семенили многочисленные слуги, гордо несущие подносы с различными яствами. В нос ударил терпкий аромат трав и свежезапеченного мяса…

Испробовав почти все блюда, Шарль, однако, вынужден был констатировать, что хоть они и вкусны, но, увы, ничего необычного в них нет…

Когда очередь дошла до десерта, в обеденный зал вошел лакей и, отвесив надлежащий поклон, бесстрастно доложил:

– Ваше сиятельство! У ворот замка остановилась богатая карета с сопровождающим ее эскортом. Путешествующая знатная дама, ее компаньонка, форейтор и трое телохранителей измучены дорогой и непогодой и просят вас о ночлеге.

Шарль замер, так и не успев поднести ко рту десертную вилку с соблазнительной вишенкой: замок Аржиньи давно не принимал гостей, а тем более знатных дам!

– Вели немедленно опустить мост и открыть ворота! ― порывисто распорядился граф.

Лакей поклонился и умчался исполнять приказание хозяина.

Дормез (тяжелая массивная карета, предназначенная для дальних путешествий), запряженная шестеркой отменных испанских лошадей и сопровождаемая тремя всадниками, миновала мост, ворота и проследовала во внутренний двор замка, заполонив почти все его пространство.

Конюший графа тотчас устремился к измученным лошадям, дабы распрячь их, накормить и разместить под навесом, а форейтор эскорта слез с козел и открыл дверцу кареты:

– Прошу вас, госпожа. Мы прибыли в замок Аржиньи. Нам обещали здесь ночлег, но, надеюсь, получим и ужин…

Первой из кареты вышла компаньонка, закутанная в теплый синий плащ, и форейтор подал ей руку. Хозяйка же отчего-то не спешила…

В это время снедаемый любопытством Шарль, невзирая на льющий как из ведра дождь, торопливо приблизился к карете сам:

– Сударыня! Вы можете не опасаться покинуть свое укрытие! Я обещаю быть вашим рыцарем ровно настолько, насколько вы сами того пожелаете.

Ощутив исходящий из окна кареты тончайший аромат лаванды, граф почувствовал приятное легкое головокружение.

– Вы очень любезны, сударь, – поблагодарила графа незнакомка, охотно протянув ему руку и с его помощью аккуратно ступив на землю.

Как и компаньонка, дама была укутана в темный просторный плащ с капюшоном, и это не позволяло Шарлю разглядеть ее лучше.

– Я очень рад, сударыня, что вы решили остановиться именно в Аржиньи, – сказал граф и тотчас стушевался, ибо вспомнил, что не представился. – Шарль де Кастельмар Дешан д’Аржиньи, граф, вдовец, ― поспешно отрекомендовался он.

– Графиня Консуэло де Ампаро. Следую из Толедо в Невер, к своей сестре. Ах, сударь, как же эта непогода утомила меня и моих людей!..

– Не волнуйтесь, графиня, я прикажу обо всех позаботиться. Прошу вас, ― как истинный рыцарь, Шарль подхватил гостью под руку: ступеньки лестницы были не только высокими, но и скользкими от дождя.

Переступив порог замка, Шарль, не задумываясь, приказал приготовить для графини бывшие покои Жанны. Тоска по любимой супруге со временем притупилась, а в данный момент он был охвачен легким возбуждением от предвосхищения ужина в обществе знатной дамы.

Графиня заняла предоставленные ей покои и с помощью горничной сменила дорожное платье на извлеченный из багажа наряд из тончайшей нежно-бирюзовой шерсти, который по талии, согласно последней кастильской моде, был перехвачен черным блестящим корсажем со шнуровкой. Однако главная прелесть состояла в другом: в этом наряде нежную шею донны де Ампаро не душила пышная фреза ― напротив, грудь оставалась соблазнительно приоткрытой.

Шарль с нетерпением ожидал появления графини в главном зале, где расторопные слуги давно уже украсили стол свечами в изысканных подсвечниках и всевозможными яствами. Охваченный возбуждением, граф выпил два бокала вина подряд, однако справиться с дрожью в теле ему так и не удалось. Сам он находил своему состоянию лишь одно объяснение: его мужское естество соскучилось просто по настоящей женщине, даме из высших кругов общества! Сколько можно довольствоваться безыскусными утехами с покорными горничными и служанками?

Когда нетерпение графа достигло апогея, в зал, словно догадавшись о его состоянии, величественно вошла графиня де Ампаро.

– Прошу вас, сударыня, – радушно развел Шарль руками, – располагайтесь, где сочтете удобным.

Консуэло, однако, не торопилась присаживаться. Напротив, она излишне медленно приближалась к графу, дабы тот смог как можно лучше ее разглядеть.

От взора Шарля не ускользнуло, разумеется, ничего: ни стройная фигура, ни тонкая талия, перехваченная черным корсажем, ни соблазнительная грудь, украшенная ожерельем из крупных магрибских изумрудов.[19] От волнения он невольно сглотнул: до чего же призывно вздымалась грудь прелестницы! У графа снова закружилась голова. Ему показалось, что воздух наполнился дурманящим ароматом красного жасмина.[20•

Консуэло, заметив, что хозяин замка не сводит глаз с ее груди, опустила очи долу и смущенно произнесла:

– Ах, сударь, у нас в Кастилии ваше поведение сочли бы дерзким!

Шарль очнулся и, словно завороженный, перевел взор с соблазнительной груди кастилианки на ее лицо. Черты поразили его своей безупречностью! Природные инстинкты взбунтовались с новой силой, и граф призвал на помощь рассудок, чтобы взять себя в руки.

– Возможно, графиня. Но я, увы, ничего не могу поделать с собой. И виной тому ― ваша красота!

Консуэло улыбнулась и присела напротив.

– Я ужасно голодна, – призналась она графу.

Горничная тотчас наполнила тарелку гостьи дымящимся жареным мясом, благоухающим ароматными приправами. Взяв в руки нож и вилку, графиня начала ловко разделываться с блюдом, мелкими глоточками запивая его вином.

Чем больше граф смотрел на Консуэло, тем сильнее жаждал обладать ею, а аромат красного жасмина еще более побуждал его к решительным действиям.

– У вас невероятно искусный повар, – польстила гостья, утолив чувство голода.

Шарль довольно улыбнулся:

– Да, повар у меня неплохой. Однако библиотека, смею заметить, еще лучше. Именно там я и обнаружил случайно древнюю поваренную книгу, так что вы сейчас отведали блюда, пользующиеся популярностью двести лет назад!

Консуэло удивленно вскинула голову, и в роскошных черных локонах заиграли отблески многочисленных свечей.

– Поразительно! Я обожаю старинные книги! В моем замке тоже имеется огромная библиотека, доставшаяся мне от мужа и его предков.

От внимания Шарля не ускользнул тонкий намек гостьи.

– Доставшаяся от мужа? ― переспросил он на всякий случай.

– Увы. Мой муж скончался год тому назад. В Кастилии, видите ли, девочек принято выдавать замуж с пятнадцати лет, так что к шестнадцати многие молодые донны уже имеют детей.

– О, если вы ― одна из них, то деторождение, смею заверить, отнюдь не испортило вашей фигуры!

Консуэло лукаво улыбнулась:

– Вы снова дерзите, граф. Хорошо, что мы с вами сейчас не в Толедо, где светское поведение ограничено множеством условностей… Не знаю, расстрою вас или порадую, но признаюсь честно: я бездетна.

«Ах, с каким бы удовольствием я исправил сейчас эту оплошность покойного графа де Ампаро!» ― подумал Шарль.

Однако в этот момент очаровательная гостья, покончив с остатками десерта, устало произнесла:

– Прошу извинить меня, граф, но я вынуждена покинуть вас. Дорога выдалась на редкость изнурительной…

Женщина встала, и Шарль ощутил вдруг совершенно иной аромат. «Кажется, это запах спелого сочного абрикоса», ― подумал он и невольно облизнулся. Как же ему хотелось привлечь сейчас Консуэло к себе, дабы насладиться эти дивным ароматом!

Поднявшись из-за стола, гостья тем временем промолвила:

– Я буду очень признательна, сударь, если вы распорядитесь, чтобы горничная принесла мне в комнату фруктовой воды. И еще. Я, признаться, люблю почитать перед сном, но, как на грех, не захватила в дорогу ни одной книги…

Шарля охватила сладостная истома: неужели это завуалированное приглашение провести ночь вместе?!

– Какой литературный жанр вы предпочитаете, графиня? – поинтересовался он.

– Любовную лирику. А более всего ― французских мезингеров.[21]

– Я тотчас же отправлюсь в библиотеку и выберу для вас самую захватывающую книгу.

В библиотеку граф влетел буквально на крыльях.

«Что же выбрать?» – лихорадочно размышлял он, растерянно застыв перед полками, заставленными произведениями неведомых ему французских, итальянских и немецких мезингеров. Решил положиться на интуицию и выбрал книгу наугад:

– Джауфре Рюдель? Что ж, пожалуй, его и возьму.

Машинально пролистав небольшой томик в красном кожаном переплете, граф покинул царство книг и поспешил к кастильской красавице.

Перед дверью бывших покоев Жанны он внезапно остановился.

– Жанна, прости меня! – взмолился Шарль. – Я так любил, так желал тебя всегда! Сколько раз, прежде чем открыть дверь в твою спальню, я ощущал такое же волнение, как сейчас! Но я живой человек, не суди меня слишком строго! Прости, Жанна…

Шарль перекрестился и решительно отворил дверь. Просторную, хорошо протопленную спальню освещал приглушенный свет, исходящий от камина и двух небольших канделябров.

Консуэло лежала поверх одеяла в атласном халате, отороченном беличьим мехом. Струящаяся шелковая ткань выгодно подчеркивала изящные изгибы ее фигуры и волнительно вздымающуюся пышную грудь.

Шарль несколько смутился: за годы супружества он подрастерял опыт соблазнения знатных дам.

– Кого из мезингеров вы выбрали? – томно спросила графиня, ничуть не смущаясь ни своего весьма откровенного одеяния, ни столь же нескромной позы.

– Джауфре Рюделя…

– Прелестно! Мне нравится ваш выбор, Шарль. Может, присядете рядом и почитаете мне его стихи сами? – непринужденно предложила Консуэлло.

Шарль истолковал ее слова как приглашение перейти к более активным действиям, однако, не будучи уверенным до конца, послушно опустился в стоящее рядом с кроватью кресло и, время от времени поглядывая на восхитительную кастилианку поверх строк, начал читать:

Когда в мае дни становятся длинными,
А издалека доносится сладкоголосое пение птиц,
Мой блуждающий дух уносит меня отсюда.
Я вспоминаю о своей далекой любви
И, преисполненный желания, в тревоге и задумчивости,
Не замечая ни весеннего цветения, ни пения птиц,
Тихо бреду по дороге.[22]

Шарль прервал чтение, ощутив появление в воздухе нового цветочного аромата.

– Что это?.. – не удержался он от вопроса.

Консуэло удивилась:

– Что вас так смутило, Шарль?

– Запах… Не могу распознать…

– Не мучьте себя, граф. Это глициния. Просто я пользуюсь специальными притираниями, смягчающими кожу, а в их состав входит масло глицинии.[23] И вы из-за сей мелочи прервали чтение?! Продолжайте, у вас очень приятный голос!..

– Консуэло, мне хочется вам кое в чем признаться. Возможно, ни один мужчина Кастилии не осмелился бы произнести это вслух, но…

Графиня заинтригованно откинула с лица упавшую прядь волос.

– Сударыня, я – бывший наемник! ― собравшись с духом, выпалил д’Аржиньи.

– О?! – воскликнула удивленно Консуэло. – То есть вы хотите сказать, что убивали людей?

– Увы, приходилось, – признался Шарль и со вздохом отложил закрытую книгу. – Меня даже прозвали в свое время Капитаном мародеров, ибо в моем подчинении был целый бриганд.

– Потрясающе! Даже, я бы сказала, романтично. И сколько же наемников насчитывалось в вашем бриганде?

– Вы удивляете меня, Консуэло! Неужели на фоне возвышенной поэзии вам и впрямь интересны подобные вещи?

Консуэло рассмеялась:

– Почему бы и нет? Я обожаю рассказы о военных приключениях!

– В таком случае я охотно удовлетворю ваше любопытство: бриганд состоит из пятидесяти человек. Вернее, головорезов…

– И вы были одним из них?! – с кокетливым восторгом поинтересовалась Консуэло.

– Да, сударыня… ― почувствовав, что не в силах более бороться с плотским желанием, Шарль встал с кресла и подошел к ложу, которое некогда делил с Жанной.

Гостья наигранно отстранилась от подсевшего к ней графа:

– Вы, кажется, решили, что я – ваша добыча, а себя снова возомнили мародером и теперь хотите меня присвоить? Не так ли?

Шарль понял: сопротивления не будет.

– Именно так, графиня! Более того, я – ненасытный мародер!

Он рывком привлек Консуэло к себе и ощутил у своего уха ее горячее дыхание, смешанное с дурманящим и возбуждающим ароматом глицинии…

* * *

Проведя ночь с прекрасной испанкой, Шарль испытал неземное наслаждение и наутро не мог найти в себе сил проснуться.

…Ему снова снилась Жанна. Она стояла на фоне зарослей красного жасмина. Шарль отлично помнил, как буйно разрастались эти цветы в предместьях Дешана каждое лето. Все обитатели замка буквально купались тогда в их аромате, а молодые девушки даже прозвали красный жасмин цветком любви.

Жанна призывно улыбалась. Шарль направился к ней, желая коснуться нежной и до боли родной руки, однако, по мере его приближения, Жанна начала вдруг быстро удаляться и вскоре исчезла ― словно превратилась в один из красных цветков.

– Жанна! Жанна! Куда же ты? – в недоумении звал ее Шарль.

Неожиданно откуда-то сверху послышался старческий голос Итриды:

– Вспомни, о чем я говорила тебе, мой мальчик! Вспомни!

Шарль изо всех сил пытался понять, на что намекает ведьма, но внезапно ощутил нежный аромат глицинии, и ему стало хорошо и спокойно. В тот же момент перед глазами возник неясный, расплывчатый силуэт какой-то женщины. Лица ее он, как ни старался, различить не мог… И все-таки женщина казалась очень близкой и знакомой…

…Шарль сладко потянулся и открыл глаза: спальня была залита солнечным светом. На ковре, подле камина, растянулись две борзые. Они лениво поглядывали на хозяина, нежась в солнечных лучах, ибо дрова в камине давно прогорели.

Шарль откинул одеяло и осмотрелся: он находился в своей комнате, рядом никого, кроме собак, не было.

– Ничего не понимаю, ― пробормотал д’Аржиньи. ― Я же вчера остался на ночь в спальне Жанны! И не один – с темпераментной кастилианкой…

Он опустил ноги в теплые домашние туфли и накинул халат с меховой подпушкой.

– Жак! – позвал граф. – Жак!

На его зов никто не торопился. Изрядно раздосадованный, Шарль дернул веревку колокольчика:

– Спят все до сих пор, что ли? Так дождь вроде бы кончился, а солнце стоит уже достаточно высоко…

Словно в подтверждение его слов, колокола зазвонили сексту.

Шарль отворил дверь и вышел в коридор: в замке царила мертвая тишина, с кухни не доносилось никаких запахов.

– Бездельники! Все спят! Весь замок спит! ― ворчал граф, спускаясь на первый этаж, где располагались кухня, стражницкая и помещения для прислуги.

Он открыл дверь в кухню, и его взору предстала престранная картина: повар и два поваренка сидели за столом и… крепко спали! Голова повара покоилась на хлебном каравае, как на подушке, а в углу, прямо на полу, мирно посапывали посудомойка и черная кухарка.[24]

На возмущенный окрик хозяина сонное царство никак не отреагировало, и граф в полном недоумении направился в стражницкую. Увы, тамошняя картинка его тоже не порадовала: доблестные стражники вповалку спали на полу, безмятежно похрапывая.

– Бездельники! Дармоеды! Куда смотрит мажордом? Прохвост! Ну, я ему сейчас задам! ― кинулся разгневанный Шарль в комнату мажордома, расположенную тут же, на первом этаже.

Мажордом мирно почивал в обнимку с женой на семейном ложе, а их сын, закутанный в шерстяное одеяло, ― на стоящем в углу массивном сундуке.

– Та-а-а-к! – грозно протянул до крайности разъяренный граф. – Это что, заговор?! А ну, вставай немедленно! ― с этими словами он грубо растолкал мажордома.

Открыв глаза, тот какое-то время глупо таращился, не в состоянии ничего понять.

– Господин граф, – пролепетал, наконец, мажордом, сконфуженный оттого, что хозяин застал его в постели. – Ваше сиятельство! Простите меня! Умоляю, не гневайтесь! Сам не понимаю, что на меня нашло…

– Я тоже не понимаю, почему все обитатели замка до сих пор спят?! – вспылил граф.

– Как?! – вскричал потрясенный мажордом, шустро покинув стыдливо прикрывшуюся одеялом жену и начав торопливо натягивать панталоны и камзол.

– Вот иди и разберись ― «как»! ― понемногу остывая, проворчал Шарль. ― Кстати, ты не помнишь, что вчера произошло у нас в замке? – как бы невзначай поинтересовался он.

Мажордом задумался.

– Да ничего, ваше сиятельство… С утра до вечера лил дождь, и вы весь день просидели в библиотеке. Всё, как обычно… Ах, да, вспомнил! Вы принимали гонца из монастыря босоногих кармелиток…

Шарль скрестил руки на груди:

– Да, да, припоминаю… Он доставил мне письмо от Констанции… Скажи, а… странного, необычного ничего не произошло?

– Нет, ваше сиятельство.

– Тогда почему же, интересно, все до сих пор спят?

Мажордом пожал плечами:

– Возможно, из-за затянувшегося ненастья, ваше сиятельство. Ведь дождь лил почти месяц, а в пасмурную погоду, как известно, всегда клонит ко сну.

– Ладно, приступай к своим обязанностям, – приказал граф, с озадаченным видом покидая каморку мажордома.

Вернувшись в спальню, д’Аржиньи еще раз внимательно осмотрелся и вдруг… ощутил аромат глицинии.

– Какой знакомый запах, ― растерянно пробормотал он. ― Ничего не понимаю… Ну не приснилась же мне в конце концов знатная гостья?!

Шарль наведался в покои Жанны. Увы, там тоже ничто не выдавало присутствия другой женщины.

– Значит, прекрасная графиня мне просто привиделась? Да, да, конечно, это был лишь приятный сон… Ведь не могла же она уехать, не попрощавшись?!

Шарль вернулся в свою спальню в подавленном настроении.

Вошел лакей, дабы помочь графу совершить утреннее омовение.

– Скажи-ка, Жак, а почему ты сегодня спал так долго? – графу все еще хотелось докопаться до истины.

Слуга почесал за ухом:

– Не знаю, ваше сиятельство. Очень спать хотелось…

Ответ слуги обескуражил Шарля.

– Допустим… Хорошо, а были ли вчера в замке гости? Скажем, знатная дама, попросившая о ночлеге?..

Жак отрицательно покачал головой:

– Не-е-е… Гонца из монастыря встречал, помню, а дамы… Дамы в замке точно не было.

Шарль разочарованно вздохнул:

– Ладно, приступай ― лей воду…

«Но отчего же меня преследует запах глицинии?» ― думал граф, освежая водой лицо.

Глава 4

Весенние дожди, наконец, закончились. Теперь на небе все чаще появлялось солнце, радуя своим теплом и светом набухшую от влаги землю и почерневшие деревянные постройки, а также всю стосковавшуюся по нему живность.

Шарль с удовольствием вернулся к своему излюбленному занятию – охоте, и, льшую часть времени в обществе егерей исоответственно, снова стал проводить бо выжлятников. Натасканные на кровавые погони бордосские и маалосские доги тоже, казалось, стосковались по своему привычному делу, и посему граф решил-таки устроить парфорсную охоту, для чего даже испросил у барона Валь де Круа еще пару догов, пообещав возместить их «аренду» частью добычи. Сосед, «вознагражденный» за свой неудачный парфорс пожизненной хромотой, с удовольствием одолжил своих собак, дабы те из-за вынужденного бездействия не растеряли профессиональных навыков.

Замок Аржиньи опять начал ломиться от мяса диких животных, а обеденный зал ― ежевечерне оглашаться пьяными криками графа, егерей и выжлятников. Молодые же горничные и служанки, особенно похорошев в эти солнечные деньки, без устали строили охотникам глазки, надеясь в первую очередь на благосклонность хозяина. Словом, жизнь в замке бурлила и шла своим чередом.

В один из погожих майских дней мажордом доложил вернувшемуся с очередной охоты графу о прибытии в Аржиньи солидного гостя:

– Сей почтенный господин, ваше сиятельство, назвался именем Валери Сконци. Он ожидает вас в библиотеке. Простите, что я впустил постороннего человека в замок в ваше отсутствие, ваше сиятельство, но у меня сложилось впечатление, что это тот самый Сконци, которого лет пятнадцать назад мне уже доводилось видеть в Аржиньи.

Шарль быстро переоделся и поспешил в библиотеку, где застал старого знакомого Валери Сконци, развлекающего себя чтением и потягиванием из высокого бокала хозяйского вина. Заслышав шум шагов, гость, не оборачиваясь и не отрываясь от книги, непринужденно произнес:

– Рад видеть вас в бодром здравии, друг мой!

Шарль занял место в кресле напротив.

– Как и в прошлый раз, почти пятнадцать лет назад, вы появились неожиданно, Сконци. И так же, как и тогда, не могу сказать, что рад нашей встрече.

Иезуит непритворно вздохнул:

– Я знаю, что вы потеряли Жанну. Примите мои искренние соболезнования…

Шарль вцепился в деревянные подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев:

– Уже прознали?

– Конечно. Разве вы забыли, что иезуиты ― повсюду? В мире ничего не изменилось, друг мой.

«Если память мне не изменяет, Сконци сейчас должно быть уже за шестьдесят… Удивительно, но он почти не изменился ― по-прежнему в отличной форме», ― размышлял д’Аржиньи, исподволь разглядывая непрошеного гостя.

– У меня такое впечатление, Сконци, что вы не стареете.

Иезуит рассмеялся:

– Когда-нибудь, друг мой, я открою вам тайну своей молодости. Жаль, правда, что пока не тайну вечной жизни.

– Вы что, занялись алхимией и поисками философского камня? – скептически усмехнулся Шарль.

– Философский камень – это ересь, – отрезал иезуит. – Но в деле, которое привело меня в Аржиньи, замешана, возможно, именно алхимия. Если, конечно, я не растерял с возрастом своей хваленой интуиции и не ошибаюсь…

– Что-то я не припомню ни одного случая, чтобы вы когда-нибудь ошибались, – съязвил Шарль.

Сконци снова рассмеялся, обнажив ровные зубы, лишь чуть-чуть пожелтевшие от времени.

– У вас по-прежнему прекрасное вино, граф, – миролюбиво заметил он и в знак подтверждения своих слов пригубил из высокого бокала напиток великолепного, насыщенного цвета бордо.

– Да, последние годы, Божьей милостью, были очень урожайными.

Сконци поставил недопитый бокал на маленький резной столик, откашлялся и перешел к сути своего визита:

– Помните ли вы, граф, тот ларец, который мы с вами нашли в церкви Сен-Жэн-де-Божё?

– С завещанием магистра тамплиеров де Молэ? – уточнил Шарль.

– Да, да, именно!

– Конечно. Он хранится в Аржиньи по сей день. А почему вы вдруг вспомнили о нем? – полюбопытствовал граф, догадавшись, что вопрос задан неспроста.

– Дело в том, что этот ларец, как я недавно выяснил, содержит нечто такое, из-за чего я буквально потерял покой.

– Вот как?! Вы меня заинтриговали! Не изволите ли рассказать подробнее? – возбужденно воскликнул Шарль.

Довольный произведенным впечатлением, Сконци мысленно усмехнулся.

– Узнаю предводителя наемников, Капитана мародеров! Что ж, слушайте, граф… До меня дошли сведения, что в неком ларце, принадлежавшем ранее тамплиерам, хранится якобы кровь Господня…

Шарль не замедлил выказать сомнение:

– Разве может кровь храниться в ларце почти полторы тысячи лет?! Это абсурд!

– Признаться, граф, отчасти я разделяю ваше мнение, но… Тем не менее я склонен исследовать ларец самым тщательным образом, ибо в душе надеюсь на чудо. Ведь ежели таковое свершится, ларец станет новой реликвией, к которой потянутся тысячи паломников!

Хотя Шарль и не отличался никогда особой набожностью, здесь он был вынужден согласиться с иезуитом:

– Пожалуй, вы правы: ларец с таким содержимым чрезвычайно важен для Рима. Однако, насколько я помню, в свое время мы не обнаружили в нем ничего, кроме древнего свитка с завещанием де Молэ.

– О, тамплиеры как никто умели прятать свои секреты! – возразил иезуит. – Так вы позволите мне обследовать ларец?

– Разумеется. Тем более что он хранится здесь же, в библиотеке. Вон в том сундуке у дальней стены, видите? – Шарль кивком указал на сундук внушительных размеров, покрытый потертым гобеленом, снятым недавно по его распоряжению с одной из стен главного зала замка.

– Тогда не мешкайте! – воскликнул Сконци. – Несите ларец сюда!

Шарль поднялся:

– Как вам будет угодно.

Он подошел к сундуку и, сбросив с него гобелен, поднял тяжелую крышку. Лицо его тотчас вытянулось от удивления:

– Ничего не понимаю… Ларец хранился здесь с тех самых пор, как мы с вами перенесли его из церкви Сен-Жэн-де-Божё в замок!

Сконци, почувствовав неладное, поспешил к графу:

– Что?! Что случилось?

– Ларец исчез, ― удрученно проговорил Шарль.

Иезуит побледнел:

– Похоже, сие исчезновение лишний раз подтверждает мою правоту: помимо завещания, ларец таит в себе нечто более ценное!

– Что же делать?! – воскликнул раздосадованный Шарль. – Впрочем, я, кажется, знаю… Надо допросить мажордома и прислугу.

– Не обижайтесь, но я хотел бы при этом присутствовать. Если кто-то из ваших слуг был подкуплен, выкрал ларец и передал его заинтересованному лицу, я пойму это быстрее вас.

* * *

Дотошно опросив всех обитателей замка, Сконци пришел к выводу, что ни один из них к исчезновению реликвии не причастен.

– Значит, ларец выкрал посторонний человек, – резюмировал он, оставшись с графом наедине.

– Но с тех пор, как я перебрался в Аржиньи, меня здесь никто не навещал! – растерянно воскликнул хозяин замка.

– А может, вы просто не придаете кому-либо из визитеров значения? Или вовсе забыли о чьем-то визите? Припомните всех до одного, друг мой, я не стану вас торопить.

Граф задумался.

– Право, даже не знаю, как сказать, – неуверенно начал он. ― В одну из мартовских ночей в замке и впрямь произошло нечто странное, но наутро я вынужден был отнести случившееся всего лишь к собственным фантазиям ― фантазиям одинокого нечастного вдовца. Скорее всего, к исчезнувшему ларцу это не имеет никакого отношения…

– В нашем деле, граф, теперь все имеет значение, поэтому умоляю: расскажите обо всех ваших подозрениях! Попробуем разобраться вместе, фантазии то были или явь, – принялся настаивать оживившийся Сконци.

– Хорошо, ― вздохнул, соглашаясь, Шарль. ― Примерно неделю назад мне показалось ― или приснилось, точно не знаю, ― что в Аржиньи на ночлег попросилась путешествующая со свитой знатная дама. Разумеется, я предоставил свой замок к их услугам, а последующую ночь провел… в объятиях сей прекрасной незнакомки…

Сконци резко поднялся со стула и вскричал:

– Вот она – разгадка! Как зовут, граф, ту женщину?

Граф сник:

– Я не помню. Наверное, она мне все-таки приснилась…

– Опасные у вас сны, друг мой! Неужели вы совсем ничего не помните?

– Увы… Помню только, что потом меня долго преследовал запах глицинии. И еще: когда наутро я пробудился, вся прислуга спала мертвым сном. Чуть позже я обошел все комнаты замка, но пребывания гостей ни в одной из них не заметил. Именно поэтому, собственно, я и решил, что женщина мне приснилась…

Размеренно прохаживающийся по библиотеке Сконци перебил Шарля:

– А известно ли вам, граф, что на востоке масло глицинии используют в качестве любовного средства? Более того! В определенных пропорциях с некоторыми другими ингредиентами сие масло способно вызвать у человека потерю памяти!

Шарль удивленно вскинул брови:

– Вы хотите сказать, что меня опоили специальным снадобьем, потом усыпили прислугу и… украли ларец?

– Уверен в этом! И все это было ловко проделано вашей таинственной дамой.

– Но зачем?!

– Ну, как же вы не понимаете, граф? Что известно одному, может быть известно и другому! Женщина, я не сомневаюсь, тоже знала о тайне ларца! – с негодованием воскликнул Сконци.

Д’Аржиньи изрядно расстроился:

– Бог мой! Меня обвели вокруг пальца, как неопытного щенка… ― Но тотчас взял себя в руки: – Ваши предложения, Сконци?

Иезуит тряхнул головой, отчего совершенно седые, но все еще густые волосы разметались по высокому лбу серебряными прядками.

– Найти воровку, какой бы знатной она ни оказалась, и отнять ларец во что бы то ни стало! – решительно воскликнул он. ― Я могу рассчитывать на вашу помощь, граф?

– Разумеется, – не задумываясь, откликнулся тот. – Я тоже полон решимости найти негодяйку! Однако возникает вполне естественный вопрос: кого мы будем искать? Я ведь практически ничего не помню! Как, впрочем, и моя прислуга…

– Это поправимо. Прикажите снять с моей лошади седельную сумку и принести ее сюда.

– Как вам угодно, ― кивнул граф.

* * *

Из седельной сумки Сконци извлек небольшой флакон с темно-зеленой жидкостью.

– Что это? – поинтересовался Шарль.

– Настойка кервеля[25]. Сие травяное снадобье омолаживает тело, разум и дух. Сделаете сейчас один глоток, и память к вам непременно вернется. Ну же! – иезуит откупорил флакон и протянул Шарлю.

Тот колебался.

– Уверяю вас, друг мой, настойка совершенно безвредна! Я сам принимаю ее по глотку в день, что, кстати, и позволяет мне сохранять отличную для моего возраста форму.

Шарль опустился в кресло и послушно глотнул темно-зеленой жидкости. К его удивлению, настойка оказалась довольно приятной на вкус. Сначала по мышцам как будто побежали маленькие теплые ручейки, а затем в теле появилась невероятная легкость.

– Теперь вспомните во всех подробностях о недавнем визите в Аржиньи некой знатной дамы, – словно издалека донесся до графа спокойный, но настойчивый голос Сконци.

…Неожиданно внутреннему взору Шарля отчетливо предстала окруженная тремя телохранителями карета, потом ― форейтор, стоящий под проливным дождем возле ее открытой дверцы… И вдруг он увидел… самого себя! И даже услышал собственный голос: «Сударыня! Вы можете не опасаться покинуть свое укрытие. Я обещаю быть вашим рыцарем ровно настолько, насколько вы сами того пожелаете». А вот из кареты появляется женщина, закутанная в темный плащ… От легкого запаха лаванды у него чуть кружится голова…

– Графиня Консуэло де Ампаро. Следует из Толедо в Невер к своей сестре, – тихо, но внятно произнес граф.

А в памяти уже одна за другой проплывали сцены ужина, чтения стихов Рюделя и, наконец, ― безумной ночи с графиней в покоях Жанны! Ноздри защекотал аромат глицинии, Шарля охватила сладкая истома…

– Граф! Очнитесь, друг мой! – тормошил его Сконци, пытаясь вывести из забытья.

Шарль открыл глаза, и приятные воспоминания рассеялись, как утренняя дымка. Он не без сожаления вздохнул.

– Граф, вы сможете описать, как выглядит эта ваша графиня де Ампаро?

– Да. Я видел ее лицо, ― медленно ответил Шарль, окончательно приходя в себя. ― А ваш напиток весьма эффективен, Валери. Позаимствовали у инквизиторов?

Иезуита передернуло.

– Зачем вы так? Вы же знаете, как я отношусь к этим псам, особенно к доминиканцам. Нет, друг мой, рецепт сего волшебного напитка подарил мне много лет назад один знакомый мавр из Валенсии…

– Когда мы отправляемся в Толедо? ― прервал воспоминания старика Шарль. ― Если не ошибаюсь, этот город расположен в Кастилии.

Сконци просиял:

– Я знал, что могу положиться на вас! Однако поскольку наша миссия слишком секретна, хотелось бы попросить вас не брать с собой ни слугу, ни оруженосца.

Шарль согласно кивнул и вновь нетерпеливо поинтересовался:

– Так когда же покидаем Аржиньи?

– Чем скорее, тем лучше.

Глава 5

Граф д’Аржиньи объявил слугам, что отправляется в длительное путешествие, и приказал привести в порядок его походную амуницию и приготовить лошадей и провизию.

Спустя два дня из замка Аржиньи выехали два всадника. Шарль восседал на отменном скакуне и был облачен в облегченный вариант боевой экипировки. Он не любил вошедшие в моду солереты[26], поэтому отдал предпочтение мягким ботфортам. Оставил также в арсенальной комнате замка металлическую юбку, предохраняющую бедра от ударов меча, рассудив, что война с Англией, слава Богу, уже закончилась, на земле Иберии, по слухам, тоже все спокойно, а от возможного нападения разбойников вполне защитят кольчуга, бригантина,[27] металлические наручи, барбют,[28] верный «Каролинг», арбалет и пара кинжалов.

От взгляда графа не ускользнуло, что Валери Сконци по-прежнему отлично держится в седле, словно со дня их последней встречи не минуло целых пятнадцать лет.

Всадники направились к югу Франции: дорога в Иберию лежала через Лангедок, проходила мимо замка Бланшефор, а далее ― через Пиренеи. Спустившись с отрогов перевала, они оказались в Арагонском королевстве, которым правил в ту пору Фернандо Арагонский.

Беспрепятственно достигнув Сарагосы, столицы королевства, путешественники остановились в таверне «Кабальеро». Хозяин питейного заведения, мужчина средних лет, с виду казался человеком немногословным, однако, обратив внимание, сколь долго и оживленно он беседует со Сконци, Шарль пришел к выводу, что внешность бывает обманчивой. «Наверняка является одним из осведомителей Ордена иезуитов, а таверна ― всего лишь удобное прикрытие», ― догадался он.

По окончании разговора с престарелым иезуитом хозяин таверны подобострастно поклонился, после чего разместил гостей в самой лучшей комнате заведения.

После длительной и изнурительной дороги Шарль, наконец, прекрасно выспался: сновидения его на сей раз не беспокоили.

Пробудившийся вслед за ним Сконци, прямо с утра объявил:

– Отправляемся в Таррагону.[29]

Шарль не удержался от сарказма:

– Вам за истекшую ночь удалось напасть на след коварной графини?

– Возможно, – уклончиво ответил Сконци, не обращая внимания на его колкость.

Весь день путешественники скакали вдоль реки Эбро, неподалеку от устья которой и располагался город Таррагона. Поздно вечером они достигли селения Каспе, прилепившегося, словно ласточкино гнездо, к горам, возвышающимся над рекой. Неутомимая Эбро, чье течение в этом месте заметно ускорялось, щедро омывала их неприступные подножия своими прозрачными водами.

На подъезде к селению всадникам открылась живописная картина: один из водопадов гулко низвергал потоки воды со своих уступов, образуя внизу небольшое озерцо, вода из которого, совершая немыслимые зигзаги меж огромных валунов, тоже устремлялась в Эбро. Не сговариваясь, путники решили заночевать в Каспе.

– Прекрасное место! – с чувством произнес граф. Он спешился, с удовольствием испил холодной воды и освежил ею лицо, после чего лукаво добавил: – Если здешние крестьянки столь же хороши, как природа, я, пожалуй, не отказался бы от их любовных ласк.

– Вы неисправимы, граф! Мы преодолели более десяти лье, а вы совсем не испытываете усталости? Или, на худой конец, голода?

– Ничуть. Хотите верьте, хотите нет, но я себя действительно прекрасно чувствую! Более того, полон сил и, прошу прощения, желаний. Я только сейчас понял, чего мне не хватало все последние годы, проведенные около семейного очага.

– Чего же?

– Авантюр, приключений, тайн!

Сконци, понимающе улыбнувшись, тоже спешился.

– Пожалуй, тропинка, ведущая к селению, слишком крута: иначе как на муле или осле ее не одолеть. Так что предлагаю поберечь ноги наших лошадей.

Ведя скакунов под уздцы, иезуит и граф неспешно поднялись в селение. Около ближайшего крестьянского дома, сложенного из местного камня, играли ребятишки. Завидев незнакомых сеньоров, они тотчас исчезли.

– Чем могу служить благородным идальго? – раздался вдруг откуда-то из-за спины вопрос, прозвучавший на отчетливом арагонском диалекте.

Друзья оглянулись: перед ними стоял мужчина, одетый в длинную домотканую рубаху и такие же штаны.

Шарль прекрасно понял смысл вопроса: он неплохо владел испанским, на котором предпочитали общаться во Франции дворяне ― выходцы Арагонского и Наваррского королевств и герцогства Леон.

– Нам нужен ночлег и сытный ужин, ― ответил граф по-испански.

Крестьянин низко поклонился:

– К сожалению, мой дом для вас слишком беден и тесен. Могу предложить лишь сеновал, а на ужин ― овечий сыр, молоко да пресные лепешки.

Шарль взглянул на Сконци, тот утвердительно кивнул.

– Отлично, нас это вполне устроит.

Иезуит извлек из поясного кошеля медную монетку и протянул арагонцу. Тот с поклоном принял ее.

Сеновал оказался достаточно просторным, чем приятно удивил временных постояльцев. Шарль отстегнул меч, скинул амуницию и надоевшие ботфорты и с удовольствием растянулся на сухой душистой траве. Поблизости блеяли козы и овцы, но ни их голоса, ни доносящиеся из-за перегородки исходящие от животных запахи ничуть не мешали: ему подобные ночевки были не впервой. Шарль закрыл глаза и окунулся в череду воспоминаний о боевой молодости…

– Ужин для благородных сеньоров, – услышал он сквозь полудрему женский голос: жена крестьянина принесла еды.

Спутники сытно подкрепились и, накрывшись плащами, быстро заснули. Уже проваливаясь в царство Морфея, Шарль лениво пожалел, что ему так и не довелось предаться любовным утехам с какой-нибудь молоденькой крестьянкой.

* * *

На следующее утро Сконци и д’Аржиньи продолжили свой путь. Иезуит всю дорогу был немногословен, явно над чем-то усердно размышляя. Граф ему не докучал: он находил утешение в созерцании арагонских пейзажей. На берегах многочисленных озер, образованных каскадами водопадов, паслись пестрые стада коз, овец и коров; не обремененные домашними заботами крестьянские дети весело и шумно плескались в воде; загорелые рыбаки сосредоточенно удили рыбу.

К концу дня, когда солнце уже клонилось к закату, всадники достигли странного, одиноко стоящего посреди живописных просторов дома.

Каменное строение с множественными пристройками из прутьев, обмазанных для крепости глиной, на первый взгляд казалось необитаемым. Присмотревшись же, Шарль заметил во дворе двух мужчин в длинных домотканых одеждах, похожих на монашеские рясы, а чуть поодаль ― деревянный крест, обозначавший, видимо, место для каждодневных молитв.

Всадники приблизились и спешились.

– Приветствуем вас, братья! – обратился к мужчинам Шарль. – Да поможет вам Господь в земных трудах ваших!

Монахи почтительно поклонились:

– Благодарим на добром слове, путник.

Шарлю показалось, что монахи несколько напряжены.

– Мы просим вашего дозволения, братья, остаться у вас на ночлег, – сказал Сконци, доставая из кошеля очередную монету.

Братья-монахи стушевались.

– Отдадите ее брату Хорхио, – сказал, наконец, один из них. – Следуйте за мной.

Граф и иезуит вошли внутрь монастыря и тотчас почувствовали приятную прохладу. Посреди единственного помещения (не считая хозяйственных пристроек) располагался очаг, огонь в котором едва теплился. Котелок, висевший на цепи, прикрепленной к потолочной балке, был пуст. Дым огибал его и разбегался тонкими струйками в разные стороны.

Подле очага на колченогом табурете сидел старец с длинной бородой, также облаченный в домотканую рясу.

– Путники… – сказал он, не оглядываясь. – Двое… Прибыли верхом… И куда следуете ― в Тартосу, Ампосту или Сарагосу?[30]

Шарль и Сконци переглянулись.

– В Тартосу, – уверенно ответил Сконци.

– Я слышу в твоем голосе ложь… Ты – иезуит, не так ли?

Сконци удивленно вскинул брови:

– Почему вы так решили, святой отец?

– Иезуитов, доминиканцев и инквизиторов я чувствую за сто шагов. От них исходит запах крови невинных жертв.

Сконци растерялся. Пожалуй, впервые в жизни.

– А брат Хорхио ― это вы, святой отец? – придав голосу максимум почтения и любезности, поинтересовался Шарль.

– Я… Вот уже десять лет. С тех пор, как покинул, Божьей милостью, мирскую суету…

– Нельзя ли нам получить у вас кров на одну ночь, отец Хорхио? – спросил граф.

– Можно, наемник. Оставайтесь, – бесстрастно ответил старец.

Шарля пронзила дрожь: «Откуда ему известно о моем прошлом?»

Брат Хорхио повернулся, наконец, к странникам и воззрился на них неподвижными, широко раскрытыми глазами. Монах был слеп.

Графа д’Аржиньи охватило оцепенение.

– В молодости, святой отец, я действительно служил наемником в Бургундии. Но как вы об этом догадались?

– Я слеп, а у слепых людей, как известно, обострены другие органы чувств…

– В том числе умение читать прошлое? – не удержался Сконци от сарказма.

Старец усмехнулся:

– Просто я знаю, что ты обманул меня, иезуит: ваш путь лежит не в Тартосу. Впрочем, это не имеет значения, ― добавил он ровным тоном. – Ночью будет сильная гроза, так что вам и впрямь лучше остаться. Братья позаботятся о ваших лошадях.

– Спасибо, святой отец, – поклонился Шарль.

Иезуит промолчал.

Брат Хорхио пригласил гостей к вечерней трапезе, но та была столь бедна и скудна, что Шарль, с молчаливого согласия Сконци, извлек из седельной сумки провизию, закупленную по дороге у крестьян одного из селений. При виде щедрых ломтей соленого овечьего сыра монахи перекрестились и поблагодарили Всевышнего за нежданно ниспосланные дары.

После ужина гости расположились на свежей соломе в отведенном им углу и вскоре погрузились в сон.

Графу приснился брат Хорхио. Старец сидел на своем привычном месте возле очага и, незряче уставившись на Шарля, глубокомысленно изрекал:

– Ты найдешь то, что ищешь. Только, боюсь, тебя постигнет сильное разочарование…

…Утром Шарль и Сконци проснулись почти одновременно. Брат Хорхио сидел у очага, словно и не уходил.

Иезуит положил на монастырский стол медную монетку.

– Плата за ночлег? – глухо спросил старец.

– Да, брат Хорхио. Не откажите ― примите в знак благодарности за приют…

– На сей раз в твоем голосе нет лжи, иезуит… Благослови вас Господь!.. Нелегкими будут ваши поиски, ― вздохнул старец вслед покидающим стены монастыря путникам.

Глава 6

Таррагона, достаточно крупный портовый город, встретила путешественников суетливой толкотней узких улочек и колоритным разноязычием многочисленных обитателей. У Шарля буквально зарябило в глазах от мельтешащих непоседливых евреев, мускулистых магрибов,[31] щеголеватых французов и рьяно жестикулирующих итальянцев. Торговые палатки ломились от диковинных товаров, а от количества пришвартованных в порту галер и бригантин просто захватывало дух.

Графа невольно охватил азарт покупателя. Спешившись и не обращая внимания на протесты Сконци, он начал отчаянно торговаться с темнокожим магрибом из-за нарядной туники, расшитой серебром: погода стояла жаркая, и Шарль давно уже изнемогал в боевом своем облачении. Когда ему, наконец, удалось выторговать тунику по сходной цене, он, чрезвычайно довольный собой, вновь присоединился к Сконци.

Граф д’Аржиньи совершенно не знал здешних мест, поэтому полностью доверился своему спутнику. Иезуит же следовал вперед уверенно, и вскоре друзья достигли небольшого дома, почти сплошь увитого виноградом.

– Здесь живет торговец Хосе Калидо, очень ценный и умелый в своем деле человек, – пояснил Сконци, спешиваясь.

Хосе Калидо оказался изысканно одетым высоким арагонцем средних лет. Его шею украшала золотая цепь с гагатовыми[32] вставками, что, согласно многолетней традиции, означало принадлежность к членам торговой гильдии Таррагоны. Лицо ловкого торговца выглядело, однако, непроницаемым: казалось, он никогда не улыбается и не способен выражать какие-либо эмоции.

Дон Калидо окинул гостей многозначительным взглядом, и Сконци поспешил представить спутника:

– Граф Шарль д’Аржиньи, мой друг. Я ему всецело доверяю.

Шарль поклонился.

– Дон Хосе Калидо, занимаюсь торговлей, ― коротко представился графу новый знакомый. ― Я ждал вас, дон Сконци, – повернулся он к иезуиту. – Сейчас распоряжусь приготовить ванну с дороги… Желаете обсудить дела немедля или после отдыха?

Шарль умоляюще взглянул на Сконци: лично он мечтал поскорее принять ванну и облачиться в новую тунику.

Сконци же, напротив, явно сгорал от нетерпения переговорить с доном Калидо, однако, вняв красноречивым мольбам графа, солидно произнес:

– После отдыха, Хосе. Пожалуй, мне тоже пора принять ванну и переодеться.

– Простите, дон Калидо, – обратился Шарль к хозяину дома, – а не найдется ли у вас для меня обуви полегче? – Он жестом указал на свои ботфорты.

– Разумеется. Я прикажу принести вам туфли. Это более подходящая обувь для наших жарких краев.

Освежившись в настоянной на пальмарозе ванной и переодевшись, друзья прошли в небольшую залу и расположились в креслах напротив дона Калидо. Тот, с их молчаливого согласия, с тем же бесстрастным выражением лица приступил к обещанному рассказу.

– Я знал, дон Сконци, что в Сарагосе вам непременно передадут, с каким нетерпением я ожидаю вас, – начал он издалека. – Дело в том, что примерно месяц назад, в середине весны, в наших краях случилось странное происшествие. Мои знакомые контрабандисты ― мне ведь по роду деятельности приходится общаться не только с благородными идальго, но, увы, и с ними, ― подобрали на одном из Питиузских островов, неподалеку от острова Форментера, некую женщину. По благородной белоснежной коже и шелковой сорочке, ибо дама была без платья, контрабандисты догадались о принадлежности ее к знатному роду. Поначалу они решили, что женщине удалось спастись с потерпевшего крушение корабля, однако последние несколько недель море было на редкость спокойно. Да и по пути им не встретились на волнах ни бочки, ни снасти, ни другие свидетельства крушения. Главарь контрабандистов знал, что на острове Форментера расположен тщательно охраняемый замок, принадлежащий, по слухам, влиятельному кастильскому гранду, и он задумался: а не беглянка ли перед ним из этого замка? Женщина отвечать на его вопросы отказывалась, и тогда он пообещал сбросить ее в море. Та, не на шутку перепугавшись, призналась в итоге, что действительно в течение долгого времени жила в замке на острове Форментера. Более того, поведала контрабандистам и всю предысторию своего нынешнего незавидного положения. Как выяснилось, много лет назад ее, обвинив в колдовстве, схватили во Франции инквизиторы. А когда вместе с пособником, молодым графом, перевозили в закрытой карете в Лион, к месту аутодафе, на карету напали неизвестные. Стражников и графа убили, а женщину похитили и тайно переправили на остров Форментера.

Чем дольше рассказывал дон Калидо эту необычную историю, тем большее волнение охватывало Валери Сконци. Поэтому, не дослушав окончания повествования, он перебил хозяина решительным возгласом:

– Я хочу видеть сию беглянку!

Шарль мысленно согласился с иезуитом: таинственная женщина его тоже заинтриговала.

– По просьбе друзей-контрабандистов я предоставил даме надежное убежище на окраине города, – сообщил дон Калидо. – Поскольку, по словам беглянки, в замке Форментера происходило что-то ужасное, я вынужден был действовать крайне осмотрительно.

– Едемте! Немедленно! – возбужденно воскликнул Сконци.

…Торговец проводил гостей в небольшой полуразрушенный (дабы не привлекать излишнего внимания) дом, где укрывал незнакомку. На пороге их встретил здоровенный мордастый детина лет двадцати в облачении простого рыбака.

«Контрабандист, не иначе! ― подумал Шарль. ― Слишком уж похож на разбойника с большой дороги…»

Дон Калидо успокаивающе кивнул «рыбаку»:

– Гости желают видеть нашу пленницу. Надеюсь, с ней все в порядке?

Тот осклабился, обнажив хищные, как у акулы, зубы:

– Не волнуйтесь, дон Калидо! Я ухаживал за ней, как за герцогиней королевских кровей.

– Прекрасно. Приведи ее…

В бедно обставленную комнату, где на грубо сколоченных табуретах разместились визитеры, в сопровождении «рыбака» вошла высокая стройная женщина в дымчатой мантилье.

– Сударыня, вы можете открыть лицо: здесь вам ничто не угрожает, – сказал Шарль, ощутив отчего-то дрожь во всем теле.

Женщина послушно подняла мантилью, и Сконци с графом замерли от изумления.

Первым пришел в себя д’Аржиньи.

– Матерь Божья! – воскликнул он, машинально перекрестившись. – Глазам своим не верю… Ангелика! Ты жива?!

– Как видите, ваше сиятельство, ― тихо ответила женщина.

«Она почти не изменилась, ― отметил про себя Шарль. ― Тот же прекрасный дерзкий взгляд, те же изумительные черные волосы… Даже легкая проседь и наметившиеся вокруг рта морщинки ее не портят».

– Сколько же прошло лет с нашей последней встречи? – промолвил он вслух.

– Не трудитесь, ваше сиятельство, – почти пятнадцать.

Шарль почувствовал душевное облегчение: «Она жива… Жива! Как же я рад, что ей удалось избежать аутодафе!»

Словно прочитав его мысли, Ангелика продолжила:

– Я не виню вас, сударь. Франция осталась в другой, прошлой жизни…

Сконци; потрясенный «воскрешением» старой знакомой, по-прежнему безмолвствовал.

– Ведьма! – выкрикнул он вдруг и, как безумный, начал наступать на Ангелику. ― Тебя должны были сжечь на костре в Лионе!

Шарль тотчас вскочил и преградил ему дорогу:

– Успокойтесь, друг мой, прошу вас! Значит, так было угодно Богу…

Дон Калидо, невозмутимо наблюдавший за сей душераздирающей сценой, впервые за все время усмехнулся:

– Я смотрю, вы прекрасно знакомы. Что ж, возможно, это и к лучшему…

– Сатанинское отродье! ― не унимался иезуит. ― Как удалось тебе сбежать от инквизиторов? Ты околдовала их?

– Отнюдь, – спокойно ответила Ангелика. – По пути на аутодафе меня похитили неизвестные. Связали и закинули, как квинтал[33] шерсти, на лошадь, а потом в трюме корабля доставили на остров Форментера, где я и провела в заточении почти пятнадцать лет.

Сконци, несколько остыв, взял себя, наконец, в руки.

– Я рад, что вы справились со своими эмоциями, дон Сконци, – воспользовался наступившей паузой торговец. – Думаю, теперь вас не затруднит выслушать подробный рассказ донны Ангелики? Поверьте, он того стоит…

Сконци тяжело опустился на табурет.

– Хорошо, – сказал он, переводя дух. – Я готов выслушать тебя… Ангелика.

Женщина не заставила просить себя дважды: спокойно, почти без эмоций она начала свой рассказ.

– Как только в замок Аржиньи, который теперь принадлежит вам, господин граф, – Ангелика бросила выразительный взгляд на Шарля, – ворвались стражники во главе с доминиканцами, и я, и Жан д’Олон сразу поняли: вы нас предали! Признаться, мне было горько это осознавать, ведь к тому времени, граф, я успела проникнуться к вам искренней симпатией и безграничным доверием…

Шарль покраснел и опустил голову, а Сконци, насупившись, не удержался от возгласа:

– Не тебе, нечестивая, упрекать графа в предательстве!

Ангелика, многое повидавшая и испытавшая за последние пятнадцать лет, благоразумно ответила:

– Я и не думала упрекать в чем-либо его сиятельство. Просто рассказываю обо всем по порядку… Мне продолжать?

Сконци и Шарль утвердительно кивнули.

– Так вот, нас с Жаном связали и бросили в повозку. Я услышала, как один из доминиканцев шепнул стражникам, что «ведьму и колдуна» отправят сейчас в Лион к инквизитору Рамбалю, особенно славящемуся своей жестокостью по отношению к еретикам… Я не могла молиться ни Господу, ни Божьей Матери, так как знала, что они не примут моих молитв и раскаяния. Перед глазами невольно пролетела вся жизнь: детские годы в замке Шильон на озере Леман,[34] смерть отца и матери, скитания по Италии, заточение у Жиля де Рэ, побег из замка Тиффож, встреча с Жаном д’Олоном в Аржиньи… Молодой граф всегда был добр ко мне, иногда мне даже казалось, что он любит меня, – Ангелика невольно всхлипнула, по ее щеке скатилась слеза. – Прошу прощения, господа, я отвлеклась… Так вот, дорога выдалась долгой, меня мучила нестерпимая жажда. По приказу одного из доминиканцев повозка двинулась к ближайшему монастырю целестинцев,[35] где предполагалось заночевать, однако до монастыря мы так и не доехали… Помню лишь, словно свалившиеся с неба свистевшие стрелы, крики стражников, звон мечей и брошенные кем-то слова: «Берем только женщину! Таков приказ альгвазила!»[36] Признаться, слово «альгвазил» я услышала тогда впервые в жизни и значения его, разумеется, не знала… Меня тотчас подхватили чьи-то руки и перебросили, как тюк, через лошадь. Голова от неудобной позы мучительно разболелась, и я… потеряла сознание.

От нахлынувших воспоминаний Ангелика заметно разволновалась и попросила воды. «Рыбак» послушно исполнил ее просьбу.

– В пути похитители иногда поили и кормили меня, ― заговорила, испив воды, женщина, ― видимо, чтобы я не умерла раньше времени… А спустя несколько дней, ранним утром, перегрузили с лошади на корабль, где мне тотчас стало дурно от качки, и я в очередной раз потеряла сознание… Очнулась уже на берегу ― в небольшой незнакомой комнате. Из высокого стрельчатого окна доносился шум моря, проникала приятная прохлада… Подле меня сидела пожилая женщина. Я задала ей несколько вопросов, но она не удосужилась ответить ни на один из них. Тогда, не выдержав, я пала перед ней на колени и взмолилась смилостивиться и объяснить, где я хотя бы нахожусь?! Женщина посмотрела на меня с нескрываемым сожалением, после чего… широко открыла рот. Я пришла в ужас: у моей сиделки не было языка!

Ангелика вновь смолкла: горло перехватил нервный спазм. Предусмотрительный дон Калидо протянул ей на сей раз бокал вина. Пригубив живительного напитка и собравшись с силами, женщина продолжила:

– Прошло несколько дней. Меня хорошо кормили, нарядили как знатную даму, а со временем позволили даже выходить из комнаты. Я не преминула этим воспользоваться, ибо прекрасно уже понимала: если меня спасли от костра, значит, я нужна кому-то живой, и, следовательно, за жизнь можно уже не опасаться. Однако во время своих невинных с виду прогулок по замку я внимательно ко всему присматривалась. Однажды мне удалось подняться на одну из самых тщательно охраняемых сторожевых башен. Глазам моим, увы, предстало лишь безбрежно раскинувшееся море… Однако погода в тот день стояла солнечная, и на горизонте я заметила вдруг точку, напоминающую остров. На мой вопрос, что это за земля, стражники не ответили: как потом выяснилось, все они, подобно моей сиделке, были лишены языков… Словом, изучив, насколько мне это было дозволено, обстановку, я поняла, что нахожусь на забытом Богом острове в хорошо охраняемом замке, и оставила всякие мысли о побеге, ибо посчитала сей шаг чистым безумием…

Шарль согласно кивнул.

– Однако мне не давали покоя другие вопросы: почему меня похитили и зачем привезли сюда? И вскоре я получила ответы на них… Однажды я стояла на крыше замка и горько сожалела, что не имею крыльев и не могу перенестись по воздуху на тот самый остров, который разглядела недавно на горизонте, как вдруг услышала за спиной шаги. Я обернулась. Передо мной стоял высокий мужчина в черном атласном одеянии, богато украшенном серебряной вышивкой. В глаза бросилось утонченно красивое бледное лицо, а холодный немигающий взгляд незнакомца проникал, казалось, прямо в душу, заставляя внутренне содрогаться…

– Ангелика? Ведьма из Аржиньи? – спросил он по-французски.

С трудом преодолев смятение, я ответила:

– Да, сударь. Меня зовут Ангелика. И я хотела бы получить объяснение, почему я здесь…

Незнакомец усмехнулся и приблизился.

– А ты красива, – обронил он небрежно. – Впрочем, для ведьмы это неудивительно… Ты владеешь испанским языком?

От его тона меня снова бросило в дрожь, и я буквально кожей ощутила исходящую от этого человека опасность.

– Увы, сударь, испанским не владею – только французским и итальянским, ― покорно ответила я.

– Хорошо. Тогда можешь называть меня просто альгвазилом. Итак, чем тебе не нравится пребывание в моем замке? Или соскучилась по фанатикам-инквизиторам и хочешь вернуться в Лион? – с явной издевкой спросил он.

Я не на шутку испугалась:

– Нет, нет, сударь! – И тут же исправилась: – Только не это, альгвазил!

– Прекрасно. Я так и думал. Тогда перейдем к делу. Но сначала хочу тебя заверить, что к инквизиции я не имею ни малейшего отношения, поэтому можешь быть со мной предельно откровенна. Итак, ответь мне, будь добра, на несколько вопросов. Во-первых, какими именно магическими знаниями и навыками ты обладаешь? А во-вторых, почему инквизитор Рамбаль называл тебя «порождением дьявола»?

Я смутилась: подобные речи и пронизывающий взгляд альгвазила навели невольно на мысль, что он все же причастен к инквизиционному расследованию, как бы сей факт ни отрицал.

– Если ты будешь молчать, я прикажу зашить тебя в мешок и сбросить в море, – пообещал хозяин замка. ― Рыбы тоже славятся своей неразговорчивостью, и ты с ними быстро подружишься.

По тону альгвазила я поняла, что он не шутит.

– Я просто обдумывала, с чего начать, – поспешно проговорила я, решив более не испытывать его терпение.

Альгвазил ухмыльнулся:

– Хорошо, тогда расскажи обо всем с самого начала: кто ты, откуда, как давно занимаешься колдовством?.. Только не забывай, что в первую очередь меня интересуют твои способности.

Я рассказала о своей жизни довольно подробно. При упоминании о Жиле де Рэ хозяин замка, помнится, побледнел еще сильнее, и я подумала, что ему не меньше моего известно о маршале Франции, заключившем сделку с дьяволом.

В конце своего повествования я призналась, что обладаю умением вызывать потусторонние силы, но для этого необходим талисман Гуальбареля[37], а его у меня отняли иезуиты.

Альгвазил буквально впился в меня своим ужасным взглядом.

– Надеюсь, ты говоришь правду. Опиши мне этот магический талисман как можно подробнее! – потребовал он.

Я безропотно пояснила, что талисман представляет собой розовато-фиолетовый камень, способный менять окраску, и добавила, что его называют также александритом или камнем восточных гипербореев.

Неохотно признавшись, что никогда подобного камня не видел, альгвазил угрожающе подытожил:

– Если ты обманула меня, имей в виду: сожжение на костре покажется тебе сущим праздником на фоне тех мук, которым подвергну тебя я.

Я вздрогнула, и это не ускользнуло от его внимания.

– Пока тебе ничего не угрожает. Будешь помогать в лаборатории. Идем, ― и он махнул рукой в направлении винтовой лестницы.

Пройдя по извилистым коридорам замка и миновав галерею, связывающую два самостоятельных, живущих отдельной друг от друга жизнью крыла, мы оказались перед массивной металлической дверью. Когда та с леденящим душу скрипом отворилась, я увидела перед собой пожилого, совершенно седого мужчину. Его одежда и облик недвусмысленно выдавали в нем ученого. При виде посетителей старик почтительно поклонился.

– Марко, прими госпожу Ангелику под свое покровительство и ознакомь ее с лабораторией, – распорядился альгвазил по-итальянски.

Марко, который, как я выяснила чуть позже, являлся алхимиком, воззрился на меня из-под густо нависших бровей с явным недоверием, однако любезно произнес:

– Сударыня, я охотно проведу вас по лаборатории… Но прежде ответьте мне на один вопрос: что вам известно о гомункулусах?[38]

О гомункулусах я почти ничего не знала, но признаться в том побоялась: вдруг альгвазил разгневается и отправит меня на съедение рыбам? Поэтому, не глядя в сверлящие меня цепкие глазки итальянца и дождавшись, когда альгвазил удалится к другим работающим в лаборатории алхимикам, едва слышно произнесла:

– Я читала о гомункулусах в магических книгах, но никогда не пыталась создать их самостоятельно.

– Ну-у-у, ― протянул Марко, – вы меня разочаровали, сударыня…

Я испугалась еще больше и торопливо зашептала:

– Умоляю вас, господин Марко, не отказывайте мне! Обещаю, что стану самой верной вашей помощницей, а если понадобится – даже служанкой! Я буду делать все, что прикажете, я научусь, поверьте! Я не хочу на костер, ― добавила я еще тише.

Похоже, мои слова привели Марко в смятение.

– Не волнуйтесь, синьорина, я и не думал отвергать вашу помощь! Раз вы появились здесь по воле альгвазила, значит, обладаете либо редкими знаниями, либо необычными способностями, не так ли?

Я немного оживилась:

– Да. Я умею вызывать демонов.

Маленькие глазки итальянца азартно блеснули:

– Не сомневаюсь, что ваше умение пригодится нам, синьорина! Ибо сейчас, когда мир объят страхом перед инквизицией, найти алхимика или человека, обладающего уникальными способностями, стало практически невозможно. Идемте, идемте, сударыня, не будем терять драгоценное время, – высокопарно вещал алхимик, увлекая меня вглубь лаборатории. – Попав сюда, вы, можно сказать, получили счастливейшую возможность увидеть уникальные опыты воочию! Поверьте, на протяжении многих веков самые светлые умы Европы пытались решить проблему создания гомункулуса, но им просто не хватило средств на проведение столь дорогостоящих исследований. Мы же здесь нисколько не стеснены в финансах ― альгвазил очень щедр!

…Ангелика сделала еще пару глотков вина и продолжила:

– В тот день я узнала много интересного…

Однако в этот момент Сконци вскочил вдруг, как ужаленный, и прервал тем самым ее рассказ. Глаза иезуита горели праведным огнем, он заметался по крохотной комнате, натыкаясь то на Хосе, то на Шарля.

– Оставьте свои дьявольские подробности при себе! – гневно выкрикнул он, остановившись, наконец, перед Ангеликой. – Только Бог может создать человека!

– А разве не матери, в муках рожающие своих детей? – искренне удивилась Ангелика.

Невинный вопрос женщины привел иезуита и вовсе в неописуемую ярость.

– В зачатого и рожденного естественным путем младенца вселяется душа, а душа – это творение Господа нашего! И дитя появляется на свет лишь в том случае, если это угодно Господу!

Граф, не желая вступать в теософскую полемику, миролюбиво скрестил на груди руки и попытался урезонить иезуита:

– Сконци, прошу вас, успокойтесь! Думаю, нам следует выслушать Ангелику до конца. Если подробности работы алхимиков оскорбляют ваши религиозные чувства, она их опустит. Так ведь, Ангелика? – Шарль выразительно посмотрел на женщину.

Та послушно кивнула в знак согласия, однако Сконци не унимался:

– Меня удивляет, что вы, граф, способны рассуждать столь хладнокровно! Подобное поведение не достойно истинного католика!

Шарль удивился:

– А что прикажете делать? Пересечь море, добраться до острова Форментера и искромсать мечом всех обитателей нечестивого замка? А затем возблагодарить за дарованную возможность сей расправы Всевышнего?

Иезуит побледнел:

– Не ожидал от вас, граф, подобного богохульства и… цинизма. Начинаю думать, что жестоко ошибся в вас…

Шарль резко поднялся:

– Что ж, тогда я отправлюсь в Толедо один…

Сконци тотчас замахал руками:

– Замолчите! Замолчите, ради всего святого!

Граф, мысленно усмехнувшись, вновь опустился на табурет:

– Как вам угодно, дорогой друг.

Дождавшись конца диалога, невозмутимый дон Калидо, как ни в чем не бывало, изрек:

– Продолжайте, Ангелика. Мы слушаем вас.

– Альгвазил покинул замок, оставив меня на попечение Марко, ― вернулась к рассказу женщина. ― Помимо итальянца, в лаборатории работали еще два алхимика ― француз и арагонец, и постепенно я подружилась, если можно так выразиться, со всеми. К вящему своему удивлению, вскоре я поняла, что все алхимики находятся здесь по доброй воле, ибо сей замок – единственное безопасное место для их исследований. Только меня, получалось, доставили сюда силой, хотя, не могу отрицать, тем самым спасли жизнь… Время шло своим чередом, я потеряла ему счет, но, кажется, так прошло около двух лет. Марко Мачерата заметно продвинулся в своих опытах, однако для окончательного успеха ему не хватало какой-то малости, и он заметно нервничал, опасаясь гнева альгвазила.

Ангелика опасливо покосилась на Сконци, но, собравшись с духом, продолжила:

– Постепенно и я постигала азы таинственной науки алхимии. Отчасти мне было даже интересно помогать Марко и его единомышленникам, но я ни разу не задала никому из них вопроса, зачем альгвазилу нужен гомункулус: за излишнее любопытство можно было поплатиться жизнью. Я позволяла себе думать, лишь когда уединялась в своей комнатке. Поначалу я долго пыталась понять, откуда альгвазил узнал о моих способностях. В голове, увы, родилось лишь одно предположение: он был каким-то образом связан с инквизиторами Франции, один из которых, «устав», видимо, вести аскетический образ жизни, и решил за определенное вознаграждение поделиться с ним некоторыми ценными сведениями. И еще я почему-то ничуть не сомневалась, что рано или поздно всесильный альгвазил найдет способ вернуть мне талисман Гуальбареля…

Сконци схватился за сердце:

– Как смела ты предполагать подобное?! Ватикан не продается и не покупается! А твой талисман находится именно там! – с жаром выкрикнул он.

Ангелика позволила себе улыбнуться:

– Не хочу огорчать вас, господин Сконци, но спустя несколько лет альгвазилу все же удалось заполучить мой талисман из тайного хранилища Ватикана. Осмелюсь предположить, что это обошлось ему в несколько тысяч золотых дублонов…

Сконци перекрестился:

– Господи Всемогущий! Спаси нас! Защити! Мы – в когтях Сатаны! Хранилище Ватикана превратилось в торговую лавку?! Католики служат Дьяволу и получают за это золотом?! Не скрою, я осуждал прежде инквизиторов и доминиканцев за их излишнюю жестокость по отношению к еретикам, но теперь… Теперь я сам запалю костер, если того потребуют обстоятельства!

От последнего возгласа старика Шарлю стало не по себе, но сравнение тайного хранилища Ватикана с торговой лавкой ему понравилось: здесь он был согласен с иезуитом.

С трудом успокоив Сконци, граф жестом попросил Ангелику вернуться к своей истории.

– Доставив талисман Гуальбареля в замок, Альгвазил приказал мне вызвать дух Николаса Фламеля,[39] достигшего в алхимии, по его мнению, самых значительных высот и познаний. Я подчинилась и проделала то же самое, что когда-то ― в замке Аржиньи…

Шарль тотчас вспомнил и высокую башню замка, в коей Ангелика вызывала духов, и связанные с тем ритуалом пережитые ощущения… Под ложечкой неприятно засосало…

– Опуская излишние подробности, скажу коротко: демон появился, я сказала, что хочу пообщаться с духом Фламеля, и он удовлетворил мое желание…

Сконци вновь пришел в ужас:

– Общение с потусторонними силами?! Дьявольщина! Ты сама призналась в связи с нечистым! Твое место ― на костре!!!

На сей раз не выдержал даже бесстрастный дон Калидо:

– Дон Сконци, прошу вас, возьмите себя в руки и наберитесь терпения! Мы же не на совете инквизиторов, в конце концов! Скоро Ангелика закончит свой рассказ, и вы сами поймете, насколько он важен. В том числе для вас.

Иезуит, не ожидавший подобной отповеди от торговца, удивленно примолк.

Ангелика, стараясь сохранять спокойствие, продолжила:

– От духа Фламеля я узнала все, что хотела. Вернее, все, что приказали узнать альгвазил и Марко. Оба остались довольны. В глазах альгвазила я даже прочла, помимо уважения и доверия, явный интерес к своей персоне и вскоре после этого случая стала его любовницей. Прошу простить за излишнюю откровенность, но я ведь хоть и ведьма, однако к тому же еще и женщина, а альгвазил, несмотря на свои извращенные наклонности, – мужчина… Словом, по истечении нескольких лет, проведенных в замке, о побеге я уже не помышляла. Меня вполне устраивало, что в замке ко мне хорошо относятся, что я занимаюсь интересным, хотя и не богоугодным делом, а главное ― что я до сих пор жива!

Женщина виновато взглянула на слушателей, но упреков на сей раз не услышала.

– Неожиданно умер Марко Мачерата. Для обитателей замка, в том числе для меня, это стало ударом. Альгвазил тоже был крайне удручен сим прискорбным фактом, ибо хитрый Марко, как выяснилось, далеко не все свои расчеты и идеи доверял бумаге. Чтобы восстановить все ранее пройденные по выведению гомункулуса этапы, могли потребоваться колоссальные усилия и масса времени. Однако замену для Марко альгвазил нашел достаточно быстро: вскоре он привез в замок молодого алхимика Филиппа Артамаду. Появление новичка испугало меня: я сразу почувствовала, что от Филиппа исходит зло. Опыты же тем временем продолжились, молодой алхимик быстро освоился на новом месте и, на удивление всем, почти сразу стал добиваться успешных результатов. Однажды, готовясь к заключительному и, как он выразился, самому ответственному этапу, Филипп надрезал ножом запястье своей руки, а затем – моей. Один из алхимиков надавил на свежие раны, и струйки нашей крови стекли в специальный стеклянный сосуд…

Шарль слушал рассказ Ангелики, затаив дыхание. Как истинный католик, он никогда не проявлял интереса к алхимии, а уж тем более к теме создания дьявольского гомункулуса, однако история женщины захватила его воображение. Сконци же, в отличие от графа, окончательно сник.

Неожиданно для всех редкостную осведомлённость в затронутом вопросе проявил дон Калидо:

– Насколько я понимаю, Филипп Артамада решил вывести сразу двух гомункулов, а кровь ему понадобилась для подпитки ею на определённом этапе созревания двойников ― вашего и его собственного. Я прав?

– О да, вы абсолютно правы, дон Калидо! И, главное, Артамада достиг реальных результатов, просто гомункулы оказались слишком далеки от совершенства… Именно по этой причине он и заявил чуть позже альгвазилу, что для успешного завершения эксперимента ему потребуется молодая сильная девушка, желательно… девственница. Альгвазил пошёл ему навстречу и вскоре доставил на остров сразу четырёх девушек. В их невинности он нисколько не сомневался, ибо все девушки были… монахинями!

Сконци сильно побледнел, и Хосе Калидо поспешил наполнить чашу вином и передать её иезуиту:

– Дон Сконци, я понимаю, что вам, как верному слуге Господа, нелегко слушать обо всём этом кощунстве. Но разве не наш долг ― предупредить подобные злодеяния?!

– Предупредить… – эхом отозвался иезуит и залпом осушил чашу. – Да, да, я готов слушать дальше, – он перекрестился и быстро прошептал молитву.

– А вскоре после этого обстановка в замке и лаборатории существенно переменилась. Я не знаю, что случилось на самом деле: альгвазил, хоть я и была его любовницей, никогда не посвящал меня в подробности своих замыслов. По сути, в мои обязанности входило лишь помогать алхимикам да дарить плотские наслаждения хозяину замка, если он таковых вдруг пожелает. И всё-таки я почему-то уверена, что у альгвазила и Филиппа с появлением монахинь появилось именно то недостающее звено, которое позволяло им теперь произвести на свет чудовище-гомункулуса. Невольно меня охватил безотчётный страх. От всевидящего альгвазила сей факт не ускользнул, и все дальнейшие опыты стали проходить без моего участия. Тем не менее, спустя некоторое время я всё же узнала, что три девушки из четырёх умерли в страшных муках. Оставшуюся же в живых содержали в отдельном, тщательно охраняемом помещении замка, и входить к ней можно было лишь с разрешения альгвазила. Я догадалась, что Филипп выращивает гомункулуса прямо в чреве несчастной девушки…

Шарля, несмотря на тёплый вечер, прошиб холодный пот.

– Матерь Божья! – в смятении воскликнул он. – Много чего я повидал за свою бурную жизнь, но ничего страшнее не слышал! Одного не понимаю: почему Артамаде понадобились именно девственницы?

Бледный как полотно Сконци пристально посмотрел на Шарля:

– Мои предположения относительно использования невинности девушек невероятны и страшны, и очень хотелось бы ошибиться… – Он истово перекрестился: – Господи, помоги мне! Направь по пути истинному!..

– Кстати, Ангелика, а почему ты все же бежала из замка? – сменил тему Шарль. – Тебе ведь, как я понимаю, ничто там не угрожало…

– Вы ошибаетесь, ваше сиятельство. В один прекрасный день, если его можно назвать таковым, альгвазил неожиданно отдал приказ уничтожить всех обитателей замка, включая немых стражников и немую прислугу! Не избежать бы сей участи и мне, просто за время своего заточения я не только прекрасно изучила замок, но и научилась слышать не предназначенное для моих ушей, бесшумно передвигаться, прятаться в укромных уголках – словом, держаться незаметно…

– А что стало с той монахиней? – едва слышно перебил женщину Сконци.

– Не знаю. Думаю, переправили в другое место.

Глава 7

В Толедо старые знакомые отправились уже втроем: Шарль, Сконци и… Ангелика. Дабы избежать опасных и нежелательных встреч, женщина облачилась в мужской костюм, укрыв свои пышные волосы под широкополой шляпой. В душе, правда, Ангелика надеялась, что альгвазил давно «похоронил» ее: проплыть от замка почти лье до ближайшего острова, да еще женщине, должно было показаться ему немыслимым.

Двигались путники неспешно, ибо за долгие годы, проведенные в замке, от конных прогулок Ангелика отвыкла совершенно. Почти сразу после того, как Таррагона осталась позади, буквально через несколько льё,[40] всадница почувствовала, сколь сильно натирает седло, но, стиснув зубы, терпела боль и не жаловалась.

Направляясь в Толедо, Сконци лелеял надежду непременно отыскать там графиню Консуэло де Ампаро, хотя и признавал, что гостья графа могла назваться вымышленным именем. В силу этого иезуит был преисполнен решимости собрать сведения обо всех тамошних родовитых дамах и с маниакальным упорством следовал к намеченной цели.

На подъезде к Толедо Ангелика вновь сменила мужской наряд на женский. Шарль, проявив похвальную внимательность, раздобыл для спутницы дамское седло, и теперь Ангелика восседала на коне, словно настоящая кастильская донна. Для пущей конспирации Сконци придумал ей новое имя, и Ангелика превратилась в Исидору де Монтехо ― дочь почтенного идальго, владеющего небольшим замком в Арагоне. Истинность происхождения новоиспеченной донны подтверждала специально выправленная по этому случаю соответствующая грамота.

Впервые за много лет почувствовав себя в относительной безопасности, благодарная Ангелика легко простила людей, передавших ее когда-то в руки инквизиции. За последние годы она научилась остро чувствовать исходящие от людей зло и коварство, а сейчас интуиция подсказывала ей, что граф и иезуит – ее союзники, ведь теперь она нужна им. Правда, после того как неутомимый Сконци постигнет тайну острова Форментера, женщина рассчитывала расстаться с новоявленными друзьями, но не теперь: вдруг альгвазил все же разыскивает ее? А еще Ангелика очень сожалела об оставшемся у альгвазила талисмане Гуальбареля, принадлежавшем некогда ее покойной матери…

Через Валмендорские ворота путешественники проследовали в Толедо и переправились по каменному мосту Святого Мартина на другой берег реки Тахо. Миновав замок Сен-Серванд, где вместо канувших в лету тамплиеров обосновался теперь орден Калатрава,[41] они достигли одной из извилистых улочек, все еще хранивших память о мусульманском владычестве, и остановились перед просторным домом, отстроенным в стиле мухедар.[42] На фоне тесно прилепившихся друг к другу многочисленных построек здание поражало своими красотой и величием.

Хозяин дома дон Базилио оказался на редкость любезным и гостеприимным человеком (как, впрочем, и все друзья Сконци, с которыми Шарлю уже довелось познакомиться). После радушного застолья дон Базилио поведал иезуиту и его спутникам обо всех последних новостях Толедо, однако имя графини де Ампаро в его рассказе не проскользнуло ни разу.

Зато Сконци услышал много нового об ордене «Второе пришествие», учрежденном архиепископом Фернандо де Нойя почти пятнадцать лет назад и пользующемся покровительством самого короля Хуана II Кастильского Трастамары и, конечно, его фаворита герцога де Луны. И вот теперь иезуит узнал, что восьмидесятилетний Фернандо де Нойя скоропостижно скончался, так и не успев утвердить устав ордена у папы Евгения IV…

Сконци знал, что стремление Кастилии добиться религиозной независимости от Ватикана всегда вызывало крайнее раздражение понтифика.[43] Евгений IV неоднократно отправлял в Толедо своих легатов, дабы те вразумили дерзкого архиепископа, однако де Нойя принимал папских посланников сдержанно, подобающих почестей не оказывал, а к увенчанным печатью самого понтифика буллам[44] и вовсе не проявлял никакого интереса. Тогда хитроумный Евгений IV решил прибегнуть к крайним мерам и начал всячески привечать епископа Санчо де Ледесму, пользующегося огромным влиянием в Мадриде ― втором по величине после Толедо[45] испанском городе.

Сконци догадывался также, что де Нойя мечтал избавить католическую церковь Кастилии от влияния Рима еще и потому, чтобы самому стать папой. Действительно, а почему бы не повторить Авиньонское сидение?[46] Однако обласканный Ватиканом Санчо де Ледесма нанес, как выяснилось, удар первым: кончина архиепископа де Нойя стала для иезуита полной неожиданностью.

А после положенного траура, как сообщил верный дон Базилио, во дворце у ворот Прощения обосновался не кто иной, как тридцатипятилетний де Ледесма. Разумеется, с благословения самого папы.

Сконци не без горечи понял: руководство ордена иезуитов, и в первую очередь генерал Антонио дель Форто, уже не считает нужным посвящать его во все тайны. Похоже, время, когда с ним считались, безвозвратно ушло…

Уединившись, иезуит попытался связать все последние события ― похищение ларца, алхимические опыты по выведению гомункулуса, бегство Ангелики с острова Форментера и смерть Фернандо де Нойя ― воедино. И чем больше Сконци размышлял, тем сильнее ощущал некую связующую нить между всеми этими случаями, только вот ухватиться за нее ему никак не удавалось…

«Если допустить, что графиня была тайным агентом Фернандо де Нойя, – думал иезуит, ― тогда остается шанс напасть на ее след именно в Толедо. Хотя для этого придется, видимо, перевернуть вверх дном весь квартал Алькасар, где живет толедская знать. А сделать это, боюсь, будет непросто, ведь Алькасар вплотную прилегает к дворцу Бану Ди Лнуна,[47] резиденции короля Хуана II».

На следующий день, оставив Исидору де Монтехо на попечение дона Базилио, Сконци вместе с Шарлем, ибо только граф мог узнать коварную обманщицу, отправился в город, в квартал Алькасар. Друзья проследовали через уютное местечко Альфисен: многочисленные постройки поселившихся здесь христиан до сих пор хранили следы ушедших в прошлое мавританских времен. Шарль догадался, что храм Святого Великомученика Петра и прилегающий к нему францисканский монастырь выросли на месте разрушенной мечети: в их стиле угадывались мусульманские мотивы.

Миновав общину сестёр-кларисс,[48] всадники выехали на огромную торговую площадь Алькана, усеянную лавками торговцев рыбой и мясом, булочников, брадобреев, кузнецов, портных, скорняков, горшечников и других ремесленников. Впереди, в направлении королевской резиденции, возвышались ворота Прощения, перед которыми располагались дворец архиепископа Санчо де Ледесмы, городская ратуша и госпиталь, принадлежавший ордену госпитальеров.

Сразу за воротами Прощения простирался квартал Алькасар, и стоило всадникам достичь его, как Сконци сразу же понял, что его затея отыскать здесь графиню обречена на провал. Все дома прятались за высоченными каменными стенами, возведенными еще во времена мусульманского владычества, а лоджии скрывались за обильно увившим их виноградом и плющом.

– Простите, друг мой, но на что вы рассчитывали, пригласив меня на сию увеселительную прогулку? – не преминул уколоть иезуита граф. – Неужели надеялись, что графиня де Ампаро днями напролет прогуливается по Алькасару, терпеливо поджидая нас с вами?

Сконци вздохнул:

– Вы правы, граф. Алькасар ― не совсем подходящее место для случайной встречи.

В этот момент на улице появился молодой мужчина. Судя по наряду – слуга. Оживившись, Сконци извлек из кошеля серебряный веллон,[49] ибо всегда придерживался правила: сколько заплатишь – столько и получишь.

– Кабальеро! – окликнул он слугу, нарочно повысив его в статусе.

Мужчина замер на месте.

– Это вы мне, благородный сеньор? – удивленно спросил он.

– Разумеется, любезный!

Слуга подошел ближе, и Сконци показал ему веллон.

– Если, кабальеро, ты ответишь мне на пару вопросов, эта монетка окажется в твоем кармане.

Глаза слуги алчно загорелись:

– Я готов ответить на ваши вопросы, благородный сеньор, если только они… не нанесут вреда моему хозяину.

Сконци улыбнулся:

– Я понимаю: честь идальго – прежде всего! Но меня твой хозяин не интересует. Скажи лучше, где нам найти дом графини Консуэло де Ампаро?

Слуга почесал за ухом и разом сник, мысленно уже как бы прощаясь с вожделенным веллоном.

– Но в Алькасаре, сеньор, названная вами благородная дама не проживает…

– Ты уверен в этом? – уточнил Сконци.

– Да, сеньор. Я служу здесь, почитайте, с детства, поэтому имена всех знатных семейств знаю наперечет. А имя донны де Ампаро слышу впервые…

Сконци решил не обманывать надежд слуги и все-таки бросил ему серебряный веллон.

– Да благословит вас Господь, благородный сеньор, – поклонился слуга, ловко поймав монетку на лету.

* * *

На обратном пути из Алькасара Сконци вспоминал, кто из его людей вхож к новому архиепископу. Одного такового он знал, но тот занимал слишком низкий пост: именно от него еще при жизни де Нойя дон Базилио и получал сведения об ордене «Второе пришествие». К сожалению, в силу служебного положения этот осведомитель не имел доступа к кабинету и, следовательно, к тайнам архиепископа. К тому же де Нойя был чрезмерно осторожен и подозрителен: его круглые сутки охраняла целая гвардия телохранителей.

Как сообщал в свое время все тот же осведомитель, в особой чести у архиепископа был некий Алехандро де Антекера, выходец из города Талавера. Де Нойя безгранично доверял этому идальго, а тот, в свою очередь, платил хозяину искренней преданностью и абсолютной неподкупностью.

Судя по последним сведениям дона Базилио, Алехандро де Антекера некоторое время назад бесследно исчез из Толедо. У Сконци неожиданно зародилось подозрение: «А не имеет ли отношения сей доблестный телохранитель покойного архиепископа к замку Форментера? Что, если он и есть тот самый таинственный альгвазил? Не потому ли и исчез сразу после смерти де Нойя, дабы начать заметать следы присутствия на острове алхимической лаборатории? Ведь рассчитывать на милость нового архиепископа ему, безусловно, не приходилось…»

От не подкрепленных пока ничем подозрений Сконци вновь вернулся к насущному: сколько времени уйдет у него на поиски в ближайшем окружении Ледесмы человека, готового польститься на деньги? Скажем, на сумму в пятьсот золотых дублонов… Или предложить сразу тысячу?.. Несмотря на то, что понтифик всячески благоволил новому архиепископу, в том числе в финансовом отношении, Сконци предпочитал знать о всех тайнах дворца Прощения лично: уж слишком удручала его сложившаяся там сейчас ситуация. В последнее время Ватикан перестал отличаться щедростью, ибо внутри постоянно происходили интриги и распри. Папе и самому теперь часто приходилось прибегать к подкупу и дорогим подаркам с целью приобретения сторонников среди кардиналов.

На обратном пути всадники вновь проследовали через ворота Прощения и миновали дворец архиепископа.

– Дорогой друг, а не посетить ли нам мансебию?[50] – шутливо предложил Шарль.

Сконци, погруженный в серьезные размышления, шутки графа, однако, не оценил, в связи с чем не замедлил вспылить:

– Как можно думать о плотских наслаждениях в такой ответственный момент?!

Шарль пожал плечами:

– А что в нем такого необычного? Вся наша жизнь состоит из подобных моментов: вечно приходится принимать решения, избегать щекотливых ситуаций, преодолевать трудности… Что ж, становиться из-за этого затворником? Я, между прочим, хоть и вдовец, но целибата[51] пока не принимал. Да и орден иезуитов, насколько мне известно, плотских удовольствий не отрицает…

– И что с того? – не успокаивался Сконци. – Вспомнили бы тогда о моем почтенном возрасте! Или вы думаете, что мне по-прежнему сорок? К тому же я, да будет вам известно, никогда не любил продажных женщин! По мне, так лучше уж провести время с крестьянкой, чем с красоткой из мансебии!

– А зачем их любить, продажных красоток? – продолжал подтрунивать Шарль. – Их предназначение ― дарить наслаждение! – И тотчас, притворно вздохнув, добавил: – Нет, а я бы не отказался провести сейчас время с одной из них. Ведь на Ангелику, то бишь, простите, на Исидору, рассчитывать, увы, не приходится – ведьма, как ни крути!

При упоминании об Ангелике иезуит нахмурился, и его реакция не ускользнула от внимания графа.

– Не переживайте, друг мой, из-за той давней истории, ― миролюбиво заметил он. ― Кто ж знал, что все так обернется? Может, это и впрямь промысел Божий…

Сконци сделал еще одну попытку осадить дерзкого графа:

– Побойтесь Бога, д’Аржиньи! Ведьма и Божий промысел ― понятия несовместимые!

Однако сам тут же невольно задумался: «А кому ведомы помыслы Всевышнего?! Может, он и впрямь предоставил Ангелике возможность искупить ее тяжкий грех?»

Погрузившись каждый в свои мысли, Сконци и д’Аржиньи выехали на уже знакомую площадь Алькана. Иезуит огляделся:

– Где-то поблизости должен быть банк лангобардов…[52]

Пользуясь случаем, Сконци решил обналичить платежное поручительство Ватикана, ибо, во-первых, вместе со спутниками изрядно поиздержался в дороге, а во-вторых, деньги требовались для подкупа нужного человека в окружении архиепископа де Ледесмы.

Обнаружив искомый банк на выезде с площади, Сконци спешился и зашел внутрь, а Шарль остался на улице и принялся с интересом разглядывать пеструю толпу торговцев и горожан, с удовольствием отмечая, что многие молодые женщины призывно ему улыбаются. Дабы размять ноги, граф спешился и начал неспешно прогуливаться по площади.

Вдруг из дверей банка вышла роскошно одетая статная женщина в накинутой на лицо серебристой мантилье. Изысканный наряд, украшенный длинным жемчужным ожерельем, свидетельствовал о немалом достатке незнакомки. Неожиданно у Шарля возникло чувство, что где-то он уже видел эту женщину…

Не удостоив графа даже взглядом, дама направилась к карете, отдавая на ходу приказания своим телохранителям. Ее голос тоже показался Шарлю знакомым… Граф сосредоточился, и в памяти всплыла, наконец, расплывчатая картина: он обнимает и ласкает обнаженную женщину, ее черные как смоль волосы разметались по шелковой подушке…

– Бог мой… Это же она, графиня де Ампаро! – прошептал Шарль и невольно вздрогнул. – Или это снова наваждение? Что же делать? Куда провалился Сконци?..

Шарль подошел ближе и, укрывшись за своей лошадью, продолжил наблюдение за женщиной.

Когда форейтор услужливо открыл перед той дверцу кареты, из банка, наконец, вышел Сконци, отяжеленный мешочком золотых дукатов. Однако к Шарлю он приблизился лишь в тот момент, когда карета испанской донны уже тронулась с места.

– Как вы долго, Валери! Я только что встретил ту самую графиню, которую мы с вами ищем!

Изумленный Сконци возбужденно воскликнул:

– Господь услышал мои молитвы! За ней, Шарль! Не будем мешкать!

Спешно оседлав лошадей, друзья устремились в погоню.

Вожделенная карета, запряженная четверкой отменных арагонских жеребцов, миновала тем временем церковь Санта-Мария-ла-Бланка, преодолела мост Алькантара и, оставив узкие улочки Толедо позади, направилась к одноименным воротам с явным намерением покинуть город.

Шарль отдавал себе отчет, что их с иезуитом предприятие – чистой воды авантюра. Во-первых, конные стражники вряд ли позволят приблизиться к карете сопровождаемой ими дамы, а во-вторых, если даже ему удастся встретиться с женщиной лицом к лицу, она наверняка заявит, что видит его впервые.

Карета донны де Ампаро выехала за пределы Толедо, и арагонские жеребцы помчались, подобно ветру, в сторону замка Аранхуэс. Шарль тоже пришпорил лошадь, оторвавшись тем самым от менее резвого скакуна спутника, и вскоре поравнялся с преследуемой каретой. Телохранители, не сговариваясь, отреагировали на появление дерзкого всадника обнажением мечей. Двое из них развернулись и двинулись ему навстречу.

Шарль, никогда не слывший трусом, тоже обнажил свой верный «Каролинг» и приготовился к схватке.

Штора на дверце кареты сдвинулась в сторону: компаньонка донны решила выяснить причину остановки.

– Госпожа, – обратилась она минутой позже к хозяйке, – ваши телохранители настроены весьма воинственно: нас настиг незнакомый всадник, по виду явно француз… Матерь Божья! – воскликнула вдруг девушка: – Так это же, кажется, тот самый граф…

Консуэло недовольно откликнулась:

– О чем ты говоришь? Какой еще граф?

– Из замка Аржиньи! Я узнала его!

– Не может быть… ― прошептала графиня.

Шарль д’Аржиньи между тем уже ловко отбивал «Каролингом» удары мечей телохранителей.

– Госпожа! Госпожа! – взмолилась наблюдающая за схваткой компаньонка. – Они убьют его! Прошу вас, вмешайтесь!

Графиня, охваченная противоречивыми чувствами, побледнела, но быстро совладала с собой и промолвила:

– Сильвия, останови телохранителей…

Компаньонка немедля исполнила ее приказание, и графиня, выглянув из окна, жестом пригласила Шарля в карету. Граф, не ожидавший подобного поворота событий, не заставил просить себя дважды.

Он разместился напротив донны, и та медленно откинула мантилью с лица. Шарль убедился, что не ошибся: перед ним сидела графиня Консуэло де Ампаро!

– Что вам угодно, идальго? – поинтересовалась она. – Ради чего вы совершили столь дерзкий поступок? Мои телохранители могли убить вас…

– Благодарю вас, сударыня, что не позволили им этого сделать.

Донна снисходительно кивнула.

– Однако вы не ответили на мой вопрос, сударь… Так что же заставило вас преследовать меня?

Шарль усмехнулся:

– Желание узнать правду, и только! Ответьте, графиня, это вы, обманом проникнув в мой замок и опоив дурманом меня и слуг, украли принадлежавшую мне вещь?

Женщина бросила выразительный взгляд на компаньонку:

– Поговорим в моем замке, граф. Я постараюсь вам все объяснить.

– Хорошо, я согласен. Только вынужден предупредить, графиня, что за вашей каретой следует еще и мой друг Валери Сконци. Его тоже крайне интересует этот вопрос.

…Услышав шум воды, Шарль выглянул из окна. Его взору предстал расположенный на высоком берегу Тахо величественный замок, сохранивший следы былого мусульманского владычества. Единственной возможностью попасть в Аранхуэс служил подъемный мост, ибо воды Тахо, огибая замок, низвергались в этом месте с высокого скалистого берега, образуя мощный и непреодолимый водопад. Зачарованный открывшейся красотой, граф замер, совершенно забыв о женщине, причинившей ему в последнее время столько душевных волнений…

Часть 2

Таинственный свиток

Глава 1

1432 год. Дворец архиепископа в Толедо. Испания

К назначенному часу во дворце у ворот Прощения собрались все десять епископов королевства. Архиепископ Кастилии Фернандо де Нойя, облаченный по сему случаю в расшитые золотом праздничные одежды из белого атласа и парчи, заметно выделялся на фоне своих подчиненных. Увенчанный высоким головным убором, украшенным россыпью драгоценных камней и символизирующим высшую духовную власть, де Нойя поглядывал на членов капитула гордо и не без высокомерия. Телохранители тенью следовали за своим господином, не выпуская его из виду ни на секунду.

Начало заседания капитула откладывалось – все ждали герцога Альваро де Луна, фаворита короля Хуана II. Опираясь на золотой посох, покрытый замысловатой инкрустацией, архиепископ величаво перемещался из одного конца зала в другой; в душе начиная потихоньку нервничать: где же герцог, почему он опаздывает?

Как раз в это время из ворот дворца Бану Ди Лнуна, находящегося неподалеку от резиденции архиепископа, четыре пажа вынесли, наконец, паланкин герцога. Альваро де Луна пребывал в дивном расположении духа, ибо только что покинул спальню ее величества королевы Марии Арагонской. Ловкий интриган и всеобщий любимец, герцог успел уже и переговорить с королем относительно предстоящего капитула, и навестить покои возлюбленной.

В последнее время, особенно после рождения наследника Энрике, Хуан Трастамара крайне редко баловал венценосную супругу визитами, решив, что свой долг перед троном и Кастилией он уже выполнил. Король от природы был ленив, физически слаб и чрезвычайно подвержен чужому влиянию (последние несколько лет – преимущественно влиянию герцога де Луна), поэтому, чтобы не обременять себя государственными делами, полностью переложил их на своих подданных.

…Церемониймейстер объявил, наконец, о прибытии герцога. Епископы оживились, а де Нойя облегченно вздохнул: раз король отправил своего фаворита на заседание капитула, значит, он всецело поддерживает стремление архиепископа укрепить кастильскую епархию и тем самым добиться ее независимости от Рима.

Два клирика, облаченные в красные одежды и такого же цвета шапочки, прикрывающие их тонзуры,[53] подобострастно подхватили де Нойю под руки и помогли подняться по лестнице на специальный постамент, где того ожидало огромное позолоченное кресло – своего рода трон духовной власти. Усадив архиепископа, клирики аккуратно расправили многочисленные складки его пышных одежд и, приложившись поочередно к правой руке, скромно удалились на положенные им по статусу места.

Кресла, предназначенные для епископов, стояли полукругом подле трона де Нойя, и теперь архиепископ с высоты своего положения пристально разглядывал собравшихся. Ближе всех сидел молодой епископ Санчо де Ледесма, получивший сей сан (в придачу к одному из богатейших приходов королевства) сравнительно недавно. За этого подающего большие надежды молодого человека, истинного католика и блистательного теолога, похлопотали перед архиепископом весьма влиятельные придворные покровители, пообещав за содействие в продвижении их ставленника весьма солидную сумму. Де Нойя не смог устоять перед соблазном, благо никогда и не брезговал симонией,[54] так что, почти не раздумывая, возложил на молодого священника, которому недавно исполнилось лишь двадцать лет, сан епископа…

В зал торжественно вошел герцог де Луна. Строгие темно-синие одежды, почти без украшений, выгодно оттеняли его аристократически бледное лицо. Герцог поприветствовал членов капитула легким поклоном, после чего приблизился к креслу архиепископа, преклонил колена и поцеловал главе кастильской церкви руку.

Де Нойя изобразил на своем лице подобие любезной улыбки:

– Рад видеть вас здесь, сын мой.

– Благословите меня, ваше преосвященство.

Архиепископ осенил герцога крестным знамением, тот в знак преданности и уважения еще раз приложился к его руке и лишь после этого занял свое место подле постамента. Де Нойя умышленно распорядился поставить кресло гостя так, чтобы епископы поняли: он глубоко ценит герцога, призванного выразить здесь мнение и чаяния самого короля.

Еще раз обведя цепким взглядом зал, архиепископ торжественно провозгласил:

– Итак, сего третьего дня месяца августа 6932[55] года от сотворения мира, волею Господа нашего открываю очередное Совещание капитула.

По залу пробежал одобрительный гул.

Де Нойя выдержал должную паузу и продолжил:

– Скажу прямо: как главу кастильской церкви, меня чрезвычайно беспокоит, что в последнее время в королевстве развелось слишком много морисков и марранов,[56] продолжающих втайне исповедовать свои религии. Принятие же христианства они используют лишь в качестве своеобразного прикрытия ― для спасения собственных жизней!

По залу вновь прокатился гул одобрения. Герцог де Луна тотчас поднялся, поклонился архиепископу и всем собравшимся, важно развернул свиток, увенчанный королевской печатью, и начал читать:

– «Послание короля Хуана II Кастильского Священному капитулу! Данной мне королевской властью и сим посланием всецело поддерживаю участников Священного капитула и выражаю надежду, что решения, принятые ими, послужат укреплению христианской веры и отстаиванию истинной чистоты кастильской крови, ибо в противном случае королевство будет обречено. Выказываю также следующее напутствие: обложить морисков и марранов специальным налогом в пользу Короны и Святой Церкви и принять решительные меры по сокращению притока мавров и евреев из Арагона, Валенсии и ― особенно! ― Гранады…».

Послание короля не отличалось ни продолжительностью, ни витиеватостью фраз: герцогу и без того пришлось приложить немало усилий, дабы ленивый Хуан II соблаговолил продиктовать секретарю хотя бы эти несколько строк.

Члены капитула, не ведающие о сих тонкостях, отреагировали на пожелания короля бурным одобрением, в связи с чем даже приняли решение об ужесточении инквизиционного расследования: отныне оно позволяло применять регламентированные пытки к любому жителю Кастилии ― будь то безродный крестьянин или знатный гранд, мужчина или женщина, старик или ребенок. Для этого, по настоянию де Нойя, в Толедо решено было учредить Совет святой инквизиции, обладающий самостоятельным статусом и подчиняющийся непосредственно архиепископу. В дальнейшем же при монастырях доминиканцев и францисканцев по всей Кастилии надлежало обосноваться инквизиторам, наделенным отныне почти безграничными полномочиями: единолично назначать в отношении еретиков, как инквизиционные расследования, так и аутодафе.

Получив от епископов очередное шумно выраженное одобрение, архиепископ де Нойя в своем фанатичном стремлении к укреплению веры и отстаиванию чистоты кастильской крови пошел еще дальше:

– Отныне все католические конфессии обязаны помогать инквизиторам, ибо инквизиция ― это воистину богоугодное дело! В церквях повсеместно должны читаться проповеди, поясняющие, какие именно кары ожидают вероотступников и тех, кто втайне молится другим богам! В связи с этим я предлагаю учредить сегодня орден «Второе пришествие», целью которого будет непримиримая борьба с ересью и столь же непримиримая борьба за чистоту кастильской крови! Предлагаю также наложить запрет на смешанные браки, нещадно карая за это, и запретить воздвигать христианские храмы на фундаментах синагог и мечетей! А главное, настоятельно предлагаю избавиться, наконец, от назойливого протектората Ватикана, ибо считаю, что Толедо ничем не хуже Рима! Осмелюсь напомнить членам капитула, что вестготские короли, основавшие наш город почти восемьсот лет назад, были истинными христианами! Более того, именно из Толедо христианство распространилось потом на территории Кастилии, Арагона и Валенсии, и лишь благодаря предательству иноверцев эти христианские земли были впоследствии захвачены мусульманами! Посему призываю вас возродить былое величие Толедо и окончательно повергнуть тем самым врагов ниц! К тому же, смею предположить, всем вам известно, что римская церковь переживает сейчас далеко не лучшие времена. Ради достижения согласия между христианскими конфессиями папа Евгений IV созывал даже Базельский Собор, но, увы, его затея не увенчалась успехом… Смею также напомнить, что чуть более полувека назад понтифики вернулись в Рим лишь после пресловутого «Авиньонского сидения»! Причем первое время они правили из Латеранского дворца, своей прежней резиденции, а в Ватикан перебрались уже позже. Так чем же, позвольте спросить, Толедо хуже Ватикана?! И почему архиепископ Кастилии, ― при упоминании о себе Фернандо де Нойя устремил проницательный взгляд в зал, проверяя реакцию членов капитула, ― не достоин стать Vicarious Christi?[57]

Сразу по окончании фанатично пылкой речи архиепископа в зале наступила тишина. Де Нойю это не обеспокоило: в глазах почти все членов капитула он успел прочесть привычные согласие и одобрение. Однако неожиданно с места поднялся епископ Саламанки Хесус де Касэрэс.

– Имею смелость не согласиться с его преосвященством! ― демонстративно заявил он. ― Все, что я услышал сегодня в этом зале, само по себе уже есть не что иное, как вероотступничество и ересь! Ибо если архиепископ призывает к непокорности Риму, он тем самым выступает против законного, Богом избранного понтифика Евгения IV!

– Но нам действительно лучше обрести независимость от Рима! – возразил чей-то голос, тотчас единодушно поддержанный другими членами капитула.

– Я не желаю в этом участвовать! Ибо то, что здесь вершится, приведет в конечном счете к расколу христианской церкви! – решительно подытожил де Касэрэс и гордо покинул зал.

Де Нойя жестом подозвал своего телохранителя Алехандро де Антекеру, снял с руки перстень и передал ему, что-то коротко шепнув при этом. Тот понимающе кивнул и вышел вслед за Касэрэсом.

Епископ Саламанки уже садился в карету, когда де Антекера подошел к одной из его лошадей. Телохранители Касэрэса посмотрели на человека архиепископа настороженно.

– Отличные лошади! Арагонская порода всегда славилась грациозностью и выносливостью, – одобрительно заметил де Антекера, одновременно незаметно нажав на камень перстня и слегка уколов им одну из лошадей.

Та встрепенулась, но быстро успокоилась, и у телохранителей не возникло никаких подозрений.

…Оставив ворота Прощения позади, кортеж епископа миновал торговую площадь Алькана и направился уже к Новым Бизагрским воротам, как вдруг лошади резко понесли.

Телохранители в недоумении пришпорили своих коней, но все равно едва успевали за каретой. Кучер безуспешно пытался справиться с поводьями, а лошади тем временем неслись, словно безумные. Встревоженный епископ выглянул из окна кареты.

– Что происходит?! – крикнул он, стараясь перекричать стук копыт и грохот колес.

Один из телохранителей, почти нагнав карету, прокричал в ответ:

– Лошади понесли!

– Так сделайте же что-нибудь! Остановите их! – воскликнул епископ испуганно, ибо знал, что рядом протекает река Дуэро, приток Тахо: дорога проходила как раз по ее крутому берегу.

Одному телохранителю удалось взобраться на крышу кареты, дабы помочь кучеру натянуть поводья. Второй же, попытавшись на ходу перескочить со своего коня на одну из обезумевших лошадей, сорвался и упал, успев лишь глухо вскрикнуть.

А дорога тем временем уже круто заворачивала вправо…

Епископ обреченно перекрестился, мысленно попросив Господа о спасении души.

Это была последняя молитва Хесуса де Касэрэса. Лошади, не разбирая дороги, устремились с обрывистого берега прямо в глубокие воды Дуэро.

…До скачущего во весь опор за епископской каретой одинокого всадника донеслись предсмертные крики людей, заглушаемые отчаянным ржанием идущих ко дну лошадей. Подъехав к месту предполагаемой трагедии, он остановил коня и спешился. Несмотря на сгустившиеся сумерки, разглядел в траве отчетливые следы колес, обрывающиеся прямо у края обрыва. Всадник осторожно приблизился к кромке берега и посмотрел вниз. На поверхности воды печально покачивались остатки кареты и три человеческих тела.

– Отлично, ― прошептал мужчина. ― Четвертый остался лежать на дороге с разбитым черепом…

* * *

Заседание Священного капитула окончилось, когда колокола окрестных церквей отзвонили вечернюю зарю. Фернандо де Нойя единодушно был избран магистром нового ордена «Второе пришествие», и герцог де Луна поздравил его с этим и от себя лично, и от имени короля.

Архиепископ, в свою очередь, поблагодарил всех членов капитула за поддержку и понимание, после чего епископы удалились сначала на ужин, а затем – на отдых в специально подготовленные для них по сему случаю комнаты дворца.

Де Нойя, сославшись на усталость, пожелал отужинать в одиночестве. Не успел он уединиться в своих покоях, как к нему пожаловал верный Алехандро де Антекера.

– Ваше преосвященство, епископ де Касэрэс никогда более не побеспокоит вас своими дерзкими выходками, – доложил тот, сняв перстень и протянув его хозяину.

Архиепископ аккуратно принял перстень, водрузил на указательный палец правой руки и лишь затем равнодушно поинтересовался:

– А что же с ним случилось, сын мой?

– Лошади неожиданно понесли, и карета епископа сорвалась с обрыва. И Касэрэс, и его люди погибли…

Де Нойя удовлетворенно улыбнулся:

– Присаживайтесь, сын мой, нам надо поговорить.

Алехандро послушно расположился в кресле напротив.

– Итак, ― вкрадчиво заговорил архиепископ, ― несколько дней назад я получил прошение от нового алькада[58] города Талавера: им стал ваш дядюшка Сальвадор де Антекера. Пост сей, хочу заметить, весьма ответственный, поэтому неудивительно, что ему понадобился преданный человек. Словом, Алехандро, ваш дядя просит направить вас к нему, дабы вы могли служить у него в качестве альгвазила. И у меня, признаться, нет никаких оснований тому препятствовать…

Де Нойя сделал многозначительную паузу, чем привел Алехандро в еще большее замешательство: он только что оказал хозяину неоценимую услугу, а тот отправляет его в ссылку?!

Словно прочитав мысли телохранителя, архиепископ продолжил:

– Успокойтесь, сын мой! Я не собираюсь расставаться с вами окончательно и бесповоротно. Просто по прибытии в Талаверу вы должны будете стать моими глазами и ушами! Альгвазил, как известно, представляет в городе светскую власть, однако не забывайте, что есть еще и власть духовная, а вы отныне не только принадлежите к ордену «Второе пришествие», но и являетесь моим доверенным лицом…

Алехандро крайне удивился: орден учредили буквально час назад, а он, простой телохранитель, стал уже одним из его главных членов, облеченных доверием самого магистра?! Мгновенно осознав сулимую новой должностью выгоду и ни одним мускулом не выдав внутреннего смятения, молодой человек тотчас согласился покинуть Толедо и вернуться в свой родной город. Вернуться уже в совершенно иной ипостаси.

Глава 2

Талавера встретила Алехандро ничуть за прошедшие пять лет не изменившейся: те же мрачноватые городские ворота, те же узкие извилистые улочки, та же бурлящая и горланящая центральная площадь, те же древние церквушки, зажатые меж обветшалыми домами… Единственное, что, на взгляд Алехандро, изменилось, так это лица горожан: они стали более напряженными и отстраненными одновременно. Словно талаверцы чего-то боялись…

Неспешно продвигаясь с детства знакомыми улицами, новоиспеченный альгвазил почувствовал вдруг, как сильно забилось сердце: он вспомнил невольно Бланку, бывшую свою возлюбленную. Теперь она, увы, уже жена графа Луиса де Сория. А ведь когда-то именно любовь к Бланке вынудила его покинуть родной город…

Изабелла де Антекера, мать Алехандро, изначально была настроена против отношений сына с Бланкой де Реаль, ибо считала девушку излишне легкомысленной, если не развратной. Юная Бланка и впрямь вызывающе тогда одевалась, совершенно не обращая внимания на замечания матери и окружающих. Пренебрегая советами святой церкви выглядеть скромно и непорочно, девушка, словно нарочно разжигала в мужчинах страсть своим видом. Она категорически отвергала строгие платья с жесткой фрезой, предпочитая смелые французские стили и яркие, насыщенные цвета.

Однажды отец Моравиа не выдержал и устроил девушке публичный разнос прямо во время проповеди, однако Бланка в ответ лишь дерзко усмехнулась. Ее мать, почтенная вдова донна де Реаль, не на шутку испугалась тогда, ибо подобное поведение грозило темницей, а уж там непокорной дочерью мог заняться сам отец Доминго, главный инквизитор Талаверы!

Именно в тот момент пожилой граф де Сория и предложил пятнадцатилетней прелестнице руку и сердце, несмотря на то, что был на тридцать лет старше. Как и положено, гранд прежде переговорил с госпожой де Реаль, а та, разумеется, чрезвычайно обрадовалась и тотчас дала согласие.

Сама же Бланка от материнского решения пришла в отчаяние. Ночью она явилась к Алехандро и уговорила бежать вместе с ней из города. Увы, юных беглецов быстро поймали: у графа де Сория повсюду были глаза и уши, ведь именно его кузен занимал тогда в Талавере пост алькада.

В итоге Бланка, по настоянию матери, пошла под венец с графом, а Алехандро было предложено покинуть город. Правда, де Сория поступил благородно: он дал незадачливому сопернику рекомендацию для поступления в личную гвардию архиепископа де Нойя. Последний очень скоро заметил ловкого и сметливого юношу и даже приблизил к себе, назначив одним из главных телохранителей.

Теперь же Алехандро возвращался в родной город не чьим-то телохранителем, а альгвазилом – представителем местной власти. Облеченным, к тому же, доверием самого архиепископа. Алехандро мысленно представил, как вонзает басселард[59] в горло графа де Сория, и, к своему удивлению, испытал от сей фантазии явное наслаждение.

* * *

Алехандро подъехал к отчему дому. Густо увитые диким виноградом ворота, утопающая в разводимых матушкой цветах открытая терраса на втором этаже, застекленные разноцветным стеклом узкие окна – ничего не изменилось! Алехандро постучал по воротам висящим на них медным кольцом. Створки медленно распахнулись.

– Господин Алехандро! Святые угодники! Радость-то какая! – воскликнул привратник.

Альгвазил въехал во внутренний двор и спешился. Окинув беглым взглядом дом и хозяйственные постройки, остался доволен: все выглядело на редкость ухоженным. Привратник, расседлав лошадь, повел ее в конюшню, а Алехандро никак не мог решиться войти в дом: встреча с матерью была для него еще слишком тяжела. За прошедшие пять лет он так и не смог простить её отношения к Бланке…

– Алехандро, мальчик мой! – раздался за спиной голос матери.

Альгвазил вздрогнул и обернулся. Донна Изабелла стояла на пороге, опершись на распахнутую дверь, и ему хватило одного взгляда, чтобы понять, как она постарела.

– Здравствуйте, мама, – ровно ответил он.

– Иди сюда, я хочу обнять тебя, – едва сдерживая слезы, произнесла донна Изабелла.

– Ну, как вы здесь без меня? – спросил Алехандро, подойдя и обняв мать.

– Бог милостив, – сдержанно ответила женщина. – Твой дядя, мой младший брат, стал недавно алькадом. Леонора два месяца назад овдовела, племянники твои подросли… Ну, да идем лучше в дом, там и поговорим…

Несмотря на середину сентября, погода стояла жаркая, а в стенах дома Алехандро почувствовал приятную прохладу. Он с удовольствием снял плащ и бархатный берет, отстегнул меч.

– Ты устал с дороги, проголодался… Я сейчас прикажу подать обед, – хлопотала возле сына донна Изабелла.

– Да, я действительно голоден, но прежде позволь мне подняться в свою комнату.

Не дожидаясь возражений, Алехандро помчался на второй этаж. Его удивило и одновременно порадовало, что в комнате тоже все осталось по-прежнему ― точно так, как в день отъезда в Толедо… На письменном столе лежала стопка плотных листов бумаги с юношескими набросками. Алехандро взял верхний лист. Рисунок, выполненный им некогда специальным углем, сильно выцвел и покрылся тонким слоем пыли, однако при желании легко можно было различить красивый овал женского лица, приоткрытые пухлые губы, широко распахнутые и почти наивные глаза…

– Бланка, ты ждала меня, – прошептал альгвазил, присаживаясь на стул и открывая верхний ящик стола.

Кусочек рисовального угля лежал на старом месте в той же самой коробочке. Алехандро взял его в руки, смахнул с рисунка пыль и начал обводить незабываемые контуры…

Из зала послышался голос матери: донна Изабелла звала сына обедать. Алехандро нехотя отложил набросок и спустился вниз.

Во время трапезы донна Изабелла похвасталась, сколь ловко ее брату Сальвадору удалось убедить рехидоров, чтобы те большинством голосов, десять против восьми, избрали алькадом именно его.

Отпив из бокала немного вина, Алехандро поинтересовался:

– А кто выступал против?

– Как обычно: Мигель де Альмасан и его приспешники. Мигель возомнил, что город должен принадлежать ему, и остался очень недоволен итогами голосования…

Алехандро насторожился: уж не для защиты ли от Мигеля де Альмасана дядя вызвал его в Талаверу и назначил альгвазилом? Насколько Алехандро помнил, де Альмасана был крепким волевым мужчиной лет тридцати пяти, и его действительно всегда поддерживали самые известные местные идальго: Родригес де Ранфильеро, Антонио де Саграрес, Пабло де Монфорте и Хесус де Каламбриа. По слухам, правда, их поддержка обеспечивалась не только симпатией к всесильному и богатому гранду, но и щедрыми финансовыми подачками, которые тот им оказывал. Видимо, на этот раз дядя оказался хитрее: не поскупился на более заманчивые посулы и тем самым переманил на свою сторону часть приверженцев соперника…

Дона Изабелла прервала размышления сына:

– Ты должен непременно навестить дядю и выказать ему свое почтение, мой мальчик! Ведь это именно он выхлопотал тебе должность альгвазила!

Алехандро, не желая посвящать мать в истинное положение дел, молча кивнул в знак согласия.

* * *

Вилла Сальвадора де Антекеры утопала в зелени. Проследовав через кованые ворота, Алехандро тотчас обратил внимание, что за время его отсутствия дом дядюшки существенно преобразился. Теперь западное и восточное крылья здания соединяла роскошная галерея; внутренний двор изобиловал декоративными клумбами, пестрящими поздними осенними цветами; в глубине сада виднелись два выполненных в римском стиле и увитых виноградом портика.

Алехандро спешился, передал лошадь конюшему, и тот повел ее к коновязи.

– Как доложить о вас его сиятельству? – вежливо поинтересовался мажордом, нанятый на службу, видимо, лишь недавно.

– Передайте, что прибыл Алехандро де Антекера, ― сухо ответил гость.

Мажордом засуетился:

– Святая Мария! Неужели это вы, племянник господина алькада?! Прошу вас, сударь, следуйте за мной…

Сальвадор де Антекера не любил обременять себя бумажными делами и предпочитал препоручать сие скучное занятие своему секретарю. Бедный помощник буквально утопал в бумагах, а алькад их чаще всего только подписывал, всецело доверяя тому на слово.

Однако сегодня алькад отступил от привычного правила, и Алехандро, войдя в кабинет дяди, услышал его спор с секретарем:

– Я не стану подписывать это прошение! Оно исходит от рехидора Мануэля де Ранфильеро, а у меня нет желания потакать ему!

– Но, ваше сиятельство… – робко пытался возразить секретарь.

– Я не поменяю своего решения! – еще строже воскликнул алькад. – И мне не понятно, отчего ты так хлопочешь за Ранфильеро?! Или он заплатил тебе?

Секретарь побледнел:

– Помилуйте, дон Антекера! Как вы могли обо мне так подумать?..

Заметив, наконец, вошедшего Алехандро, алькад перебил помощника:

– Ты свободен! Я хочу пообщаться со своим любимым племянником!

Широко раскинув руки, де Антекера поднялся и направился к Алехандро.

– Здравствуйте, дон Сальвадор! Я очень рад вас видеть.

– А я-то как соскучился! Пять лет прошло!

Дядя и племянник заключили друг друга в объятия.

– Проходи, присаживайся, – радостно хлопал алькад Алехандро по плечу, подводя к столу. – Как я рад, что ты вернулся в Талаверу! Да еще в новом качестве!

– Признаться, должность альгвазила меня несколько смущает, – улыбнулся Алехандро.

– Отчего же? – наигранно удивился алькад. – Только не вздумай ссылаться на природную скромность! – рассмеялся он и добавил: – Я прикажу подать вина.

Вооружившись высоким изысканным бокалом, Антекера-старший продолжил:

– У меня слишком много завистников, Алехандро. Городу нужна жесткая рука, иначе приспешники Мигеля де Альмасана постараются отнять у меня пост алькада. Думаю, ты справишься с должностью альгвазила… Первый этаж ратуши полностью в твоем распоряжении, помощника себе можешь выбрать сам.

– Когда мне приступать к своим обязанностям и есть ли дела, не требующие отлагательств?

Алькад задумчиво посмотрел на племянника.

– Пожалуй, срочных дел пока нет. Разве что… Впрочем, поговорим об этом позже. А к работе приступай прямо завтра! Чем скорее город почувствует, что у меня появился верный помощник-альгвазил, тем лучше…

* * *

Стоило Алехандро покинуть виллу дяди, как в его мысли закрались смутные подозрения: «Чего-то дядюшка не договаривает… Неужели и впрямь опасается происков де Альмасаны? Но почему, если рехидоры почти единогласно избрали алькадом именно его?..»

Полностью погрузившись в размышления о несколько странном поведении дяди, новоиспеченный альгвазил не сразу заметил, что уже достиг дома друга юности Родриго Бахеса. В глаза бросились покосившиеся от времени ворота…

– Родриго! ― крикнул по привычке де Антекера.

– Алехандро! – радостно вскричал Бахес, мгновенно выскочив из дома.

Друзья тепло обнялись, после чего Родриго шутливо поклонился и произнес:

– Мое почтение, господин альгвазил!

Алехандро сходу включился в игру:

– Я принимаю ваши поздравления, кабальеро Бахес! Более того, хочу предложить вам место своего помощника…

Родриго по-детски округлил глаза:

– Ты шутишь?!

– Ничуть, ― посерьезнел Алехандро. ― Я тебе полностью доверяю, а мне сейчас нужен не только помощник, но и телохранитель. Ты же, насколько я помню, едва ли не с пеленок отлично владел почти всеми видами оружия.

Родриго радостно расхохотался:

– С памятью у тебя все в порядке, дружище! Что ж, я согласен, только…

– Жалованье ― десять мараведи[60] в месяц, ― перебил друга альгвазил.

От названной суммы у Родриго перехватило дыхание:

– Пожалуй, это стоит обмыть в нашей любимой таверне… Если повезет, можем повстречать там и соблазнительных красоток, – лукаво подмигнул он другу.

* * *

Родриго Бахесу прекрасно известны были причины, вынудившие в свое время друга покинуть город, поэтому он не хотел упоминать имени Бланки де Реаль. Однако Алехандро успел уже узнать от матери, что у Бланки растет четырехлетняя дочь, и заговорил о бывшей возлюбленной первым.

– Как думаешь, Родриго, Бланка счастлива со стариком де Сория? – спросил он, одним залпом опустошив свой бокал.

Родриго, не горя желанием касаться столь щепетильной темы, сдержанно пожал плечами:

– Не знаю. Выглядит, правда, так же бесподобно, как и пять лет назад, а одеваться стала, разумеется, несколько скромнее. Хотя де Сория, похоже, не жалеет для нее средств: у Бланки самые лучшие наряды и драгоценности в городе. Об этом судачат все женщины…

– Я хочу увидеть ее, – признался Алехандро.

– Это легко устроить. Завтра чета де Сория непременно будет присутствовать на утренней проповеди в церкви Святого Павла. Только я не понимаю, зачем тебе это нужно? Неужели до сих пор не можешь забыть Бланку? – искренне удивился Родриго.

– Увы… В Толедо я познал любовь многих красавиц, но с Бланкой ни одна из них не сравнится…

– Будь осторожен, приятель! Граф де Сория охраняет свою жену, как грозный коршун.

– Пусть охраняет! ― рассмеялся Алехандро и заказал еще вина.

– Если ты стал альгвазилом, это не упрощает твою задачу, – попытался охладить пыл друга Родриго.

– Согласен. Мне самому теперь придется блюсти закон в Талавере, – улыбнулся Алехандро.

– Да, друг, нелегкая тебе выпала задача, ― охотно сменил тему разговора Бахес. ― В городе не совсем спокойно. Главный инквизитор буквально помешался на чистоте кастильской крови: хватает всех подряд и подвергает пыткам, выискивая среди горожан евреев. Да только откуда тем здесь взяться?

– Под пытками, увы, можно сознаться в чем угодно, даже в том, что ты – мавр, – грустно заметил Алехандро. – Давай лучше выпьем вина, Родриго, и вспомним нашу юность!..

Глава 3

На следующее утро донну Изабеллу навестили дочь Леонора и внуки Сантьяго и Пилар. Леонора была старше Алехандро почти на десять лет, ей минуло уже тридцать. При виде брата она растрогалась и расплакалась: покинув отчий дом совсем мальчишкой, он вернулся сильным и красивым мужчиной. Сама же Леонора успела за это время овдоветь и слегка располнеть, но былой красоты, по счастью, не растеряла.

По дороге в церковь Святого Павла Леонора призналась брату, что на днях рехидор Мануэль де Ранфильеро сделал ей предложение. Алехандро искренне поздравил сестру, но тут же задумался: «Отчего Ранфильеро выбрал именно Леонору? Понятно, что он тоже вдовец и подходит ей по возрасту, они почти ровесники, но… Но ведь сей рехидор относится к клану Альмасана, а тот тоже претендовал на пост алькада! Что, если предложение Мануэля ― всего лишь хитроумная уловка? Чтобы потом оказывать через Леонору давление на дядю?»

В этот момент семейство де Антекера достигло церкви. Алехандро отогнал мрачные мысли и, проследовав за матерью, сестрой и племянниками через нартекс и прохладную галерею, сохранившуюся от некогда стоявшей на этом месте мечети, вошел в базилику.[61] Среди собравшейся на утреннюю проповедь паствы церкви Святого Павла он отыскал взглядом Родриго, и мужчины приветливо кивнули друг другу.

Не успело семейство де Антекера разместиться на свободных стульях в среднем ряду, как в базилику вошла чета де Сория. Бланка, как всегда, выглядела роскошно, но теперь ее платье украшала ненавистная ей прежде пышная фреза, а волосы и верхнюю часть лица прикрывала кружевная мантилья, расшитая золотыми нитями. Супруги де Сория расположились почти напротив семьи де Антекера, и когда Бланка, откинув тончайшую золотистую ткань с лица, слегка повернулась в их сторону, Алехандро пронзила дрожь: бывшая возлюбленная была красива и желанна, как много лет назад! Невольно у альгвазила вновь возникло желание вонзить в горло графа де Сория острый басселард…

Пока присутствующие ожидали появления алькада, главного человека Талаверы, Алехандро услышал шепот сидящего за его спиной Родриго:

– Граф де Сория не каждое воскресенье посещает церковь Святого Павла ― он приходит сюда через раз. В следующее же воскресенье его вместе с Бланкой можно будет увидеть в церкви Вознесения, что на другом конце города. Там, как правило, собираются приверженцы графа Альмасана…

Полуобернувшись, Алехандро удивленно вскинул брови, и понятливый Родриго пояснил:

– Луис де Сория хочет тем самым показать, что не принадлежит ни к клану Антекеры, ни к клану Альмасана. Словом, сам по себе…

Шепот друга прервало появление в зале Сальвадора де Антекеры, вслед за чем сразу же началась воскресная проповедь.

Видимо, во время службы Алехандро слишком часто поглядывал на Бланку, поскольку Леонора, сидевшая рядом, неожиданно взяла брата за руку, склонилась к его уху и тихо сказала:

– Будь благоразумен, Алехандро! Эта женщина тебя погубит.

«Зато какой сладкой будет сия погибель!..» ― подумал брат, но ничего не ответил.

* * *

После проповеди Алехандро и Родриго решили пройтись по городу и предаться воспоминаниям о юности. Многие горожане уже знали, что пост альгвазила в Талавере получил племянник алькада, поэтому при встрече почтительно и отчасти опасливо раскланивались с Алехандро. Новый представитель власти отвечал им легкими кивками.

Когда друзья достигли монастыря доминиканцев, где в последнее время обосновался главный инквизитор города отец Доминго, Алехандро спросил:

– Скажи, Родриго, а как давно отец Доминго начал проявлять непомерное религиозное рвение? Насколько я помню, прежде он никогда не отличался жестокостью! Напротив, старался разобраться с каждым отдельным случаем по справедливости…

Родриго пожал плечами:

– Я и сам не знаю, что с ним случилось. Примерно с полгода назад старик по чьему-то доносу приказал вдруг схватить нескольких портных, и никто из бедняг так и не вышел больше из его застенков… Затем настал черед бакалейщиков, а потом он и вовсе добрался до почтенных и знатных горожан. Двоих из них, кстати, обвинил недавно в ереси и тайном иудаизме, после чего приказал сжечь на центральной площади.

– Странно… Это совсем не похоже на прежнего отца Доминго. Я помню, как во время своих проповедей он всегда призывал к терпению и всепрощению, приводя в пример Иисуса Христа…

– Того отца Доминго больше нет. Теперь это мрачный и неразговорчивый человек, которого боятся даже доминиканские монахи. Недавно, примерно с те же полгода назад, умер настоятель монастыря, и отец Доминго самовластно занял его место. Так что теперь он и настоятель, и главный инквизитор, – вздохнул Родриго.

– А не нанести ли нам визит старику? – предложил альгвазил. – Не засвидетельствовать ли, так сказать, свое почтение? Может, когда-нибудь нам это зачтется?

Родриго вздрогнул:

– Ну и шуточки у тебя! Упаси, Господи!..

* * *

Главный инквизитор и впрямь очень сильно изменился ― Алехандро заметил это сразу. С нежданными визитерами старик держался надменно и холодно, на все вопросы отвечал сухо и односложно. Создавалось впечатление, что в присутствии нового представителя закона он опасается произнести вслух хотя бы одно неосторожное слово. Тогда альгвазил решил перейти к излюбленной теме архиепископа де Нойя ― к разговору о чистоте кастильской крови и веры.

– А вам известно, отец Доминго, что архиепископом учрежден новый религиозный орден «Второе пришествие»? – начал он издалека.

Уловка не сработала. Старик, не меняя тона, ответил:

– Безусловно. Я получил о том официальную бумагу из Толедо и даже успел уже присоединиться к ордену. Ибо мой долг как инквизитора, а теперь еще и как настоятеля монастыря Святого Доминика ― бороться за чистоту христианской веры и кастильской крови.

Альгвазил, не желая сдаваться, многозначительно произнес:

– Да, да, именно этот вопрос архиепископ и поднимал на последнем заседании Священного капитула…

– Я знаю и об этом, – коротко изрек отец Доминго. – Потому и веду усердную работу по выявлению морисков и марранов, тайно молящихся своим богам.

– И многих ли выявили?

– Достаточно, – уклончиво ответил инквизитор.

– Но, отец Доминго, не вы ли еще каких-то пять лет назад призывали в своих проповедях к терпению и всепрощению? – не удержался от коварного вопроса Алехандро.

Правая щека инквизитора нервно дернулась:

– Это было давно, я тогда заблуждался и с тех пор успел пересмотреть свои взгляды. Устав нового религиозного ордена, учрежденного нашим архиепископом, требует беспощадной борьбы с иудеями и мусульманами. Особенно если те пытаются спрятаться за благородными кастильскими именами.

Альгвазил не отставал:

– И много ли таковых у нас в Талавере?

– Не могу пока сказать точно, но, увы, есть. И некоторые из них уже сгорели в очистительном огне!

На протяжении всего разговора Алехандро и отца Доминго Родриго Бахес молчал, внимательно наблюдая за инквизитором. Поэтому, стоило друзьям покинуть стены монастыря, он поспешил поделиться с альгвазилом своими подозрениями:

– Мне показалось, что отец Доминго чего-то боится!

– Мне тоже, – признался альгвазил. – Только вот чего именно?

– У меня плохие предчувствия…

Алехандро внимательно посмотрел на своего помощника:

– Помнится, несколько лет назад ты говорил мне то же самое. И из нашего с Бланкой побега тогда действительно ничего не вышло…

– Да при чем здесь Бланка?! – не удержался от возмущения Родриго. – Опомнись, наконец! Оглянись вокруг, Алехандро! Талавера задыхается! Если честно, мне давно уже кажется, что в городе что-то назревает…

– Я верю тебе. Талавера действительно сильно изменилась. Я сразу по приезду заметил, что горожане стали намного молчаливее. Даже в одежде стали предпочитать темные тона, словно в городе царит траур…

– Скорее, не траур, а страх, – поправил Родриго.

– Пожалуй. Недаром, видимо, дядя вызвал меня из Толедо… Надо бы во всем разобраться, Родриго, только вот не знаю, с чего начать…

– Ты говорил со своим дядей?

– Да, сразу же по возвращении. Он признался, что опасается клана Мигеля де Альмасана. Как думаешь, может в городе зреть заговор против нынешнего алькада? Не задумал ли Альмасан убить соперника?

– Все возможно… Однако почему он не сделал этого раньше, до твоего приезда? – усомнился тотчас Родриго.

– Ты опять прав. Скорее всего, страх моего дяди связан не с Мигелем де Альмасаном. Но тогда с кем? Или с чем? Здесь что-то кроется…

Алехандро и Родриго, не сговариваясь, направились к городской ратуше.

На первом этаже, сразу при входе в ратушу, располагалась приемная альгвазила: подразумевалось, что каждый горожанин может беспрепятственно обратиться к нему с прошением. Правда, при предшественниках Алехандро таковых желающих находилось мало, ибо альгвазилов в Талавере издавна боялись.

Зал заседания рехидоров располагался в ратуше этажом выше.

* * *

Приближался День святого Матфея.[62] Погода стояла на удивление теплая. Альгвазил контролировал работы по сооружению на центральной рыночной площади трибун для многочисленных зрителей и возведению временной арены, куда во время праздника предполагалось выпустить быка. Самых почитаемых из гостей, всю городскую знать, планировалось разместить на специальном подиуме отдельно от остальных.

Плотники знали свое дело хорошо, поэтому Алехандро, отдав несколько незначительных распоряжений, с легкой душой удалился в ратушу. Отворив дверь в кабинет, он заметил на полу сложенный вчетверо лист бумаги. Алехандро развернул написанное размашистым мужским почерком послание и прочел:

«Убедительно прошу Вас о встрече! Желательно тайной, ибо хочу кое-что передать Вам, а это небезопасно. Приходите завтра после повечерия к заброшенному дому сапожника Гомеса, что на окраине города».

Альгвазил крайне удивился: кто и что собирается ему передать? Не кроется ли за этим посланием ловушка, подстроенная кланом Альмасана? Но зачем? Не найдя ответа ни на один вопрос, Алехандро решил все же пойти на загадочную встречу, причем, вопреки здравому смыслу, без сопровождения.

Сразу после того, как церковные колокола Талаверы отзвонили вечернюю зарю, он, вооружившись до зубов, отправился по указанному в записке адресу. К этому времени суток осторожные горожане уже позакрывали ставни домов, так что альгвазилу удалось добраться до назначенного места встречи никем не замеченным. Приблизившись к заброшенному дому сапожника Гомеса, он остановился и прислушался. Рядом что-то зашуршало, и альгвазил, ухватившись за навершие кинжала, вжался в полуразрушенную стену.

Из плотных сумерек возникла фигура, облаченная в рясу.

– Это вы просили о встрече? – вкрадчиво спросил из темноты Алехандро.

– Да, господин альгвазил. Я рад, что вы не побоялись прийти.

Алехандро приблизился к незнакомцу.

– Вы монах? – не без удивления осведомился он. – Доминиканец?

– Совершенно верно, – подтвердил тот, – меня зовут брат Мануэль.

– Слушаю вас, брат Мануэль.

Монах протянул альгвазилу увесистый фолиант:

– Вот, возьмите, пожалуйста. Поверьте, это очень важная книга!

– Что, хранит какую-то тайну? ― полюбопытствовал Алехандро, принимая столь неожиданный подарок.

– О да, господин альгвазил, – подтвердил монах. – Я нашел сей фолиант в старом скриптории[63] монастыря. В свое время, лет двадцать назад, там поселилась вредная для свитков и книг плесень, поэтому наш настоятель, ныне покойный, распорядился переделать одно из монастырских помещений в новый скрипторий. Старым же с тех пор никто не пользовался. А примерно полгода назад мне потребовалась одна древняя рукопись, и я вспомнил, что видел ее когда-то на стеллажах старого скриптория. В поисках рукописи я перебрал в заброшенном помещении почти все пострадавшие от плесени книги, которым, к сожалению, не нашлось места ни в новом скриптории, ни в монастырской библиотеке. Неожиданно мне на глаза попался старинный фолиант «История известных семейств Кастилии», и я заинтересовался им. Уединившись с находкой в своей келье, я тщательно изучил ее, но, к вящему своему удивлению, не встретил ни одного упоминания о многих достойных фамилиях Талаверы. Не скрою, сей факт поверг меня, мягко говоря, в недоумение… Тогда я взял в городской библиотеке «Генеалогию Кастилии». Странно, но в библиотечной книге все «забытые» в фолианте фамилии ― Альмасан, Ранфильеро, Саграрес, Сория и многие другие ― почему-то упоминались! Я долго размышлял над столь удивительным несовпадением и, в конце концов, пришел к выводу, что фолиант из заброшенного скриптория… гораздо старше хранящейся в библиотеке «Генеалогии Кастилии»!

– И что из этого? – поинтересовался альгвазил, не уловивший пока сути рассказа монаха.

Брат Мануэль, оглянувшись по сторонам, перешел на шепот:

– Кто-то специально спрятал «Историю семейств», подменив ее доступной для всех горожан и написанной, несомненно, гораздо позже «Генеалогией Кастилии»! Возможно, господин альгвазил, семействам Ранфильеро, Саграрес и прочим есть что скрывать?.. Я стар и не боюсь смерти, но если сей фолиант попадет в руки отца Доминго, на центральной площади Талаверы может запылать множество костров! За последние полгода, после смерти своего отца, наш главный инквизитор превратился, к сожалению, в сущего фанатика!

– Но почему вы решили открыться именно мне? – спросил Алехандро.

– Вас давно не было в городе, господин альгвазил, и, следовательно, вы единственный, кто еще сохранил благоразумие и ясность мыслей. Все остальные, благодаря «усердию» отца Доминго, живут в постоянном страхе перед завтрашним днем. Умоляю вас, изучите сей фолиант! Вы непременно найдете в нем ответы на многие вопросы!

– Но почему вы не уничтожили столь опасную книгу? – допытывался пораженный услышанным Алехандро.

– Зачем? От этого ничего не изменилось бы, и тогда страх навечно воцарился бы в городе. Вы же – представитель закона, и я очень надеюсь на вашу справедливость. Прощайте, господин альгвазил, мне пора! И прошу вас: не говорите никому о нашей встрече!

Брат Мануэль натянул капюшон и растворился в темноте.

– Придется заняться изучением генеалогии, ― пробормотал вслед ему Алехандро.

* * *

Пробудившись следующим утром, Алехандро де Антекера первым делом открыл полученный от монаха фолиант и приступил к тщательному его изучению. Доминиканец оказался прав: в книге действительно не хватало порядка восьми очень известных талаверских фамилий. На всякий случай Алехандро записал их на клочке бумаги: Альмасан, Ранфильеро, Саграрес, Монфорте, Каламбриа, Сория, Реаль, Мендоса. Но что это могло означать?

В голове вдруг мелькнула страшная догадка, от которой у альгвазила перехватило дыхание: «Неужели все они… мориски или марраны?! Господи Всемогущий! Все самые знатные семейства Талаверы ― перекрещенцы?! И даже… отец Доминго? Ведь фамилии Мендоса тоже нет в книге!»

Алехандро в изнеможении захлопнул «Историю известных семейств Кастилии», только теперь осознав, что в старом монастырском скриптории монах-доминиканец обнаружил… оружие против главного инквизитора.

«Неужели отец Доминго тоже из морисков или марранов, а его столь фанатичное в последнее время рвение обусловлено лишь страхом, что об этом станет известно всем? Кажется, монах вчера упомянул, что отец Доминго сильно изменился после смерти своего отца… В чем же тот признался перед кончиной? В том, что они – не Мендоса?»

Альгвазила охватили противоречивые чувства: спрятать фолиант и забыть о нем навсегда или… или пойти к отцу Доминго и с порога бросить ему в лицо обвинение в принадлежности к перекрещенцам?

Так и не придя ни к какому решению, Алехандро наскоро позавтракал и отправился в ратушу.

Глава 4

Вечером того же дня Алехандро и Родриго отправились, как обычно, в таверну. Родриго заметил, что друг чем-то удручен, но решил не задавать лишних вопросов: захочет ― сам расскажет.

Машинально осушив бокал вина, Алехандро вдруг спросил:

– Скажи, Родриго, ты хорошо помнишь свое детство?

Вопрос показался Бахесу немного странным, но он, не задумываясь, ответил:

– Да, примерно с трехлетнего возраста. Помню, как именно тогда обжег в первый раз руку…

– А о том, что было до трех лет, ничего не помнишь? – допытывался альгвазил.

– Да нет… А что?

Алехандро умолк, мучительно размышляя: стоит делиться с другом детства последними новостями или нет? А вдруг и семейство Бахесов – перекрещенцы? Ведь фамилии Родриго он тоже не встретил в фолианте! С другой стороны, род Бахесов никогда и не претендовал на знатность, скромно довольствуясь статусом обедневших кабальеро.[64]

– А я вот почти не помню своего детства, ― вздохнул он после затянувшейся паузы. ― Все мои воспоминания связаны исключительно с юностью…

– И, разумеется, с Бланкой, – разочарованно подхватил Родриго.

Алехандро усмехнулся:

– Увы, мой друг, но ты снова прав: несмотря ни на что, я продолжаю любить ее! А вот графа де Сория с каждым днем ненавижу все больше! И его происхождение, кстати, здесь совершенно ни при чем, – невольно сорвалось с языка.

Бахес насторожился:

– Разве происхождение мужа Бланки небезупречно?

Алехандро спохватился:

– Я оговорился… Похоже, выпил лишнего. Пора по домам, Родриго, на сегодня вина достаточно…

Альгвазил с трудом поднялся из-за стола, и Родриго подхватил друга под руку:

– Я тебя не узнаю, приятель! Сколько себя помню, ты никогда так не напивался! Что с тобой сегодня? Идем скорее, я провожу тебя! Представляю, как донна Изабелла начнет сейчас ворчать…

* * *

На следующее утро Родриго ворвался в кабинет патрона с криком:

– Алехандро, в городе совершено преступление! Собирайся, едем!

Альгвазил всполошился.

– Что-то с алькадом? Его убили? Ранили? – вопрошал он, натягивая на ходу плащ и шляпу.

– Успокойся, с твоим дядей все в порядке! Сегодня утром обнаружены трупы четы де Альмасан!

У Алехандро похолодело в груди:

– Как ты узнал?

– Сообщил их управляющий… Он страшно напуган! А самое странное, что никто из прислуги ничего не слышал…

– Действительно странно, – буркнул альгвазил. – Так поторопимся же!

…Альгвазил и его помощник стремительно вошли в дом графа де Альмасана. Бледный как смерть управляющий проводил их на второй этаж, в господскую спальню.

Труп графа с перерезанным горлом лежал посреди комнаты, ковер под ним пропитался кровью. Когда-то белое шелковое постельное белье, поверх которого безжизненно разметалась графиня, стало красным…

Алехандро обратил внимание, что женщина была облачена в ночную сорочку, тогда как граф, видимо, еще не успел переодеться. Может, он услышал шум в спальне и поспешил к жене на помощь? Впрочем, теперь о том, что произошло на самом деле, оставалось только догадываться…

«Кому нужна была смерть Альмасана? Неужели дяде? Но зачем, если он и без того уже пришел к власти? Может, у всесильного графа Альмасана появились новые враги?.. Например, кто-то узнал его тайну и, скажем, начал шантажировать? Но зачем тогда убивать?!» ― терялся альгвазил в догадках.

Оставив Родриго в доме Альмасана, Алехандро поспешил к дяде и застал того обедающим в компании друзей. Атмосфера за столом царила оживленная: домашний шут корчил забавные рожицы, а гости дружно заливались смехом.

Алехандро подсел к дяде как можно ближе и на ухо поведал об убийстве. Сальвадор де Антекера резко побледнел:

– Я чувствовал, я знал, что в городе что-то случится! И вот… свершилось…

– Вы догадывались, что может произойти убийство? Что вам известно, дядя? Расскажите, и тогда я найду убийцу!

– К сожалению, мой дорогой, мне нечего рассказать тебе. Могу лишь заверить, что смерть Альмасана очень некстати, ибо теперь его сторонники обвинят в ней именно меня! Представляешь, что сейчас начнется?! Для них это ― отличный повод для кровной мести!

– А если сие убийство и совершено лишь для того, чтобы стравить вас со сторонниками графа? ― предположил молодой альгвазил.

Алькад пристально посмотрел на племянника:

– Найди убийцу, мой мальчик! Заклинаю тебя!

* * *

Оседлав лошадь, Алехандро отправился домой, и всю дорогу его не покидало тягостное чувство, что он ничего уже не может исправить…

Донна Изабелла пригласила сына к столу, но Алехандро, сославшись на отсутствие аппетита, от обеда отказался.

– Ты так сильно переживаешь из-за смерти супружеской четы де Альмасан? – поинтересовалась донна.

Алехандро в ответ попросил:

– Мама, расскажите мне о графе Альмасане подробнее. Вы же знаете его лучше, чем я…

Донна Изабелла задумалась.

– Не знаю, право, с чего и начать, ― смущенно заговорила она, наконец. ― Граф появился в Талавере примерно тридцать лет назад. Я тогда была еще молода, и он, помню, даже оказывал мне знаки внимания. Однако мои родители выдали меня за твоего отца, и Мигель вскоре тоже женился. Катарина де Альмасан, его жена, была не из наших краев, кажется, из Гвадалахары. В общем, откуда-то издалека… Пост альгвазила занимал до тебя племянник Мигеля, Антонио де Альмасан. Незадолго до твоего возвращения в Талаверу он погиб. Вроде бы от несчастного случая на охоте…

– И вскоре рехидоры избрали нового алькада, коим стал ваш брат и мой дядя, ― подытожил за мать Алехандро.

Донна Изабелла встрепенулась:

– Я догадываюсь, куда ты клонишь. Но Сальвадор не имеет никакого отношения к гибели Антонио! Я в этом уверена!

Убедительный тон матери несколько успокоил Алехандро.

– А что вы скажете об отце Доминго, мама? ― продолжил он разговор.

Донна Изабелла фыркнула:

– Отец Доминго! Да он уже и сам, наверное, забыл, когда был святым отцом! Запугал весь город, кругом его соглядатаи! Только и делают, что пишут доносы на добропорядочных горожан!..

– А инквизитор тоже появился в Талавере тридцать лет назад? ― остановил Алехандро очередным вопросом поток возмущенных реплик матери.

– Кажется, да… Да, да, точно! Они тогда приехали все вместе: и он, и Мигель, и Ранфильеро, и Саграрес… Но почему ты спрашиваешь об этом, Алехандро? – удивилась донна Изабелла.

– Не обращайте внимания, мама, простое любопытство.

Поблагодарив мать за беседу, и еще раз извинившись за отказ от обеда, Алехандро, обуреваемый тяжелыми мыслями, отправился в доминиканский монастырь.

* * *

Отец Доминго встретил альгвазила по обыкновению сурово и неприветливо:

– Зачем пожаловал, сын мой? Не слишком ли ты зачастил в мою обитель?

– Меня привело важное дело, святой отец, – скромно потупил взор Алехандро.

– Что ж, тогда проходи. Поделись со мною своими проблемами, и, я уверен, с Божьей помощью мы сумеем прийти к истине.

Алехандро перекрестился:

– Да будет так, святой отец.

Инквизитор указал гостю на кресло напротив себя. Альгвазил кивком поблагодарил, занял предложенное место и, не желая тянуть время, без обиняков заявил:

– Сегодня в своем доме была убита супружеская чета де Альмасан. Убийство, признаться, весьма странное…

– Убийство, сын мой, всегда странное, ибо носит противоестественный характер.

– Безусловно, святой отец. Однако поскольку в данном случае из дома ничего не украдено, получается, что убийство совершено преднамеренно: кому-то очень хотелось избавиться от графа и графини де Альмасан, ― от пристального взгляда Алехандро не укрылось, что у инквизитора нервно дернулась правая щека.

– Надо искать того или тех, кому выгодна смерть графа и его супруги, ― хладнокровно промолвил старик.

– Я тоже так считаю, святой отец. И, поразмыслив, пришел к выводу, что их смерть выгодна прежде всего… вам!

От столь дерзких слов инквизитор на какое-то время оцепенел. Алехандро даже показалось, что отца Доминго вот-вот покинет душа…

– Как смеешь ты позволять себе такие речи, мальчишка?! – воскликнул инквизитор, едва придя в чувство.

Алехандро резко поднялся и отошел к окну:

– Советую вам не упорствовать, святой отец. Хочу сообщить, что я – доверенное лицо архиепископа де Нойя. Вряд ли в свете последних деяний он посмотрит на ваш священный сан и прежние заслуги.

Отец Доминго побледнел и впился в деревянные ручки кресла:

– Я всю жизнь служил Богу верой и правдой!..

– Какому Богу? – перебил альгвазил. – Христианскому или иудейскому? Только не говорите, что Бог один и не важно, какими путями приходишь к нему. За это, осмелюсь напомнить, предают аутодафе.

– Ты… ты не посмеешь… – еле слышно прошептал инквизитор.

Алехандро подошел к распятию, перекрестился.

– Святой отец, назовите свою настоящую фамилию!

– М-мендоса, – пролепетал старик.

– Нет, я имею в виду прежнюю ― ту, что вы получили при рождении.

Инквизитор вскочил с кресла неожиданно резво.

– Вон отсюда! ― неистово вскричал он. ― Поди прочь! Убирайся! Или я прикажу телохранителям вышвырнуть тебя, как собаку!

– О, было бы забавно посмотреть на сию сценку! Вы собираетесь выпроводить силой меня ― представителя власти?!

Инквизитор пошатнулся и начал медленно оседать, но Алехандро успел подхватить его.

– Святой отец, да прекратите вы, наконец, упорствовать, ― спокойно продолжил он, усадив старика обратно в кресло. ― Я тщательно изучил «Генеалогию Кастилии» и сравнил ее с более ранней книгой, с «Историей известных семейств Кастилии». Так вот, сии труды, как выяснилось, сильно разнятся. В «Истории», например, я не нашел порядка восьми известных талаверских фамилий, в том числе Альмасана и Мендосы… Вы снова вздрогнули, святой отец? Что, тоже знали о поддельной «Генеалогии Кастилии»?

Инквизитор предпринял очередную попытку подняться, но Алехандро, уже без излишних церемоний, вернул старика на место:

– Не торопитесь, святой отец, я еще не услышал вашего признания! Сразу оговорюсь, что кое-что мне уже известно. Например, что примерно тридцать лет назад вы обосновались в Талавере одновременно с семействами де Альмасан, де Ранфильеро, де Саграрес, де Сория и некоторыми другими. Откуда же вы прибыли? И какую веру исповедовали до этого ― иудейскую или мусульманскую?

Инквизитор сдался.

– Иудейскую, – тяжело вздохнув, признался он. – Это я написал «Генеалогию Кастилии» и генеалогическую грамоту себе тоже составил сам. Все перечисленные тобой семейства прибыли сюда из Гвадалахары. Мы хотели лишь одного – обосноваться в таком тихом городке, как Талавера, и жить спокойно…

– Отчего же решились на убийство?

– Страх! Мне мешал жить страх! Как я знал об истинном происхождении «знатных» семейств, так и они о моем. Я боялся, что нашему молчанию, долгое время служившему круговой порукой, рано или поздно придет конец, что кто-нибудь из них случайно или намеренно проговорится…

– Но почему же страх разоблачения появился лишь спустя столько лет после переезда из Гвадалахары?!

– Тебе не понять этого, сын мой, ― вздохнул отец Доминго. ― Ты ― чистокровный кастилиец, христианин от рождения, племянник главы города, да еще и доверенный человек самого архиепископа. Столько почестей в такие-то молодые годы! А я… Я всю жизнь прожил под чужим именем, всю жизнь исповедовал чуждую мне веру… Я устал бояться!..

Алехандро ужаснулся:

– И лишь поэтому решили избавиться от посвященных в вашу тайну людей, начав с четы де Альмасан?!

– Да! Мне захотелось стать достойным членом ордена «Второе пришествие»…

– И убить ради этого с десяток марранов, – грустно заключил Алехандро.

Глаза инквизитора сверкнули злобой:

– Тебе ничего не удастся доказать! Я буду все отрицать!

– Я всего лишь передам вас в руки толедской инквизиции, отец Доминго.

Старик медленно сполз с кресла и опустился перед альгвазилом на колени:

– Только не это, сын мой! Умоляю тебя!..

Алехандро усмехнулся:

– Других вы отправляли на пытки без сожаления…

– Я хочу предложить тебе сделку, Алехандро! У меня есть одна вещь, которая, я уверен, заинтересует тебя! С ее помощью тебе удастся овладеть древней реликвией, и ты станешь самым могущественным и влиятельным человеком королевства!

Алехандро воззрился на инквизитора с недоверием:

– А почему же вы сами не воспользовались ею?

– Во-первых, слишком поздно узнал, а во-вторых, все тот же проклятый страх… Твое же происхождение, сын мой, безупречно, и ты сможешь…

– Вы чересчур многословны, отец Доминго, ― нетерпеливо перебил старика заинтригованный альгвазил. ― Не изволите ли изложить самую суть?

Инквизитор поднялся с колен:

– Идем, Алехандро. Эта вещь хранится в моем кабинете.

Алехандро проследовал за инквизитором в соседнее помещение, где тот, сняв с шеи ключ, открыл дверцу потайного шкафа.

– Вот, убедись сам, сын мой, – с этими словами старик протянул альгвазилу древний пергаментный свиток.

Алехандро развернул пергамент, испещренный каллиграфически выведенными буквами.

– На вид документу лет сто, написано по-французски, – пробормотал он и углубился в чтение.

Дочитав до конца, альгвазил в смятении вскричал:

– Вы хоть понимаете, что здесь написано?! И вы хотите сказать, что это ― правда?!

– Прошу тебя, сын мой, не так громко! И у стен есть уши… Сей свиток написал мой прадед. Он бежал из Франции более ста лет назад, когда начались гонения на тамплиеров. Обосновался в Гвадалахаре, женился на иудейке… Впрочем, это не важно… К сожалению, всю свою жизнь я даже не подозревал о существовании этого свитка ― отец передал мне его только перед своей смертью… А теперь я передаю его тебе. Если ты найдешь описываемый в свитке ларец, то возвысишься над самим папой римским!

Алехандро задумался: а что, если таинственный ларец и впрямь дает безграничную власть над людьми?

– Что вы хотите взамен, святой отец? Мое молчание?

– Не только… ― позволил себе довольно улыбнуться инквизитор.

– Говорите конкретней! И не дай Бог, если этот кусок пергамента окажется фальшивкой! Я лично привяжу вас к столбу и запалю костер!

– Ты так же горяч, как и твой отец, ― с ноткой неодобрения заметил старик.

Алехандро прекрасно знал, что его отца в свое время погубили именно излишние горячность и несдержанность, но тон собеседника ему не понравился:

– Отставьте моего отца в покое! Вернемся к свитку!

– Мой прадед был тамплиером, а не мошенником, сын мой, так что в подлинности свитка я не сомневаюсь. А взамен хотелось бы получить не только твое молчание, но и… избавление от страха. Я уже далеко не молод, Алехандро, и хочу прожить остаток дней спокойно, не опасаясь, что меня отправят на костер как маррана.

– Даю вам слово альгвазила! ― пообещал Алехандро.

Инквизитор горько усмехнулся:

– Я безмерно ценю ваше слово, господин альгвазил, но… хотелось бы каких-то гарантий.

– Гарантий?! – возмутился Алехандро. – Вы хотите, чтобы представитель закона оставил письменную гарантию преступнику?! Ну, отец Доминго, это уже слишком!

– Я просто хочу довести начатое дело до конца: люди, прибывшие вместе со мной из Гвадалахары тридцать лет назад, должны исчезнуть… Так будет лучше всем, сын мой, ― старик многозначительно взглянул на собеседника.

Алехандро понял инквизитора с полуслова, и сердце его учащенно забилось: «Боже мой! Бланка!.. Она же – де Сория! Жена маррана! Мне необходимо срочно выбросить ее из головы!..»

– Хорошо, святой отец… Будем считать, что сделка состоялась.

Глава 5

Архиепископ де Нойя страдал от подагры: вот уже который день ему приходилось проводить время в просторном кресле, обложившись многочисленными подушками. Лекарь с поклоном подал архиепископу лекарство:

– Выпейте, ваше преосвященство, прошу вас…

Де Нойя принял протянутый бокал с микстурой.

– Чудовищный запах! – недовольно фыркнул он.

– Увы, ваше преосвященство… Зато сей напиток весьма целебен.

Архиепископ поморщился и залпом осушил бокал.

– Какая гадость! И что, благодаря этому средству боль в ногах пройдет?

– Непременно, ваше преосвященство.

– Хорошо… Ступай.

Следом за лекарем в покои архиепископа вошел клирик:

– Ваше преосвященство, прибыл дон Алехандро де Анкетера, альгвазил Талаверы.

– О, мой бывший телохранитель?! Проси!

Когда Алехандро предстал перед архиепископом, тот душевно поприветствовал его:

– Очень рад видеть вас, дон Алехандро!

Альгвазил почтительно поклонился, приблизился, преклонил колена и припал губами к милостиво протянутой руке:

– Я бы никогда не осмелился потревожить вас во время недомогания, ваше преосвященство, но дело, по которому я прибыл, имеет необычайную важность.

– Вы раскрыли заговор еретиков в Талавере?

– Нет, ваше преосвященство. По значимости ни один заговор не сравним с моей новостью!

Де Нойя заволновался:

– Дон Алехандро, вы пугаете меня!

– Увы, я напуган не меньше вашего. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, с этим свитком…

Архиепископ развернул пергамент, машинально отмечая:

– Язык французский… Похоже, лангедойль…[65] Знак тамплиеров… Интересно…

Де Нойя углубился в чтение, а по окончании с удивлением воззрился на гостя:

– Где вы это взяли, альгвазил?!

– Нашел в заброшенной библиотеке доминиканского монастыря.

Архиепископ нервно отшвырнул древний документ:

– Сей свиток несет в себе крамольные мысли! Его, безусловно, написал еретик! Утверждать, что в каком-то ларце хранится кровь Христа, – дерзко и безбожно!

– Согласен. Как известно, Филипп Красивый потому и уничтожил орден, что почти все тамплиеры были еретиками. Те же из них, кому посчастливилось спастись, бежали из Франции в Англию, германские курфюрства и другие страны, а данный текст написан, видимо, тамплиером, нашедшим приют в Кастилии…

– Возможно, – задумчиво произнес архиепископ. – Но где гарантии, что это правда, а не вымысел? Не преподносит ли нам автор идею о ларце как о втором Граале?

– Ваше преосвященство, позвольте мне заняться поисками ларца! ― озвучил, наконец, Алехандро цель своего визита.

Архиепископ пристально посмотрел на бывшего телохранителя.

– Я всегда доверял вам, Алехандро, ― заговорил он после продолжительного молчания. ― Пожалуй, больше, чем кому бы то ни было. Доверял, если вы помните, и свою жизнь, и многие сокровенные тайны. – Альгвазил благодарно кивнул. – Но ведь в свитке не указано, где именно хранится этот ларец, и на его поиски могут уйти годы… Вы готовы к этому?

– Да, – решительно заверил альгвазил.

– Похвальное рвение. Что ж, если ваши поиски увенчаются успехом и Толедо станет вторым Римом, чего я давно добиваюсь, вы, Алехандро, займете при новой резиденции достойное положение! На время же поисков я, со своей стороны, тоже обещаю оказывать вам любое содействие.

– Для начала мне хотелось бы получить доступ к архивам библиотек толедского университета и замка Сен-Серванд.[66]

– Изучение старинных документов – путь нелегкий и не всегда благодарный: он может и не привести вас к цели. Однако положимся на милость Господа нашего, дабы вознаградил он вас за ваше упорство!.. И еще. Думаю, Алехандро, вам понадобятся помощники. Я позабочусь об этом… А что касается замка Сен-Серванд, то я сегодня же отпишу прецептору ордена Калатравы, и он окажет вам всяческую помощь. Держите меня в курсе своих изысканий, ― с этими словами архиепископ протянул альгвазилу руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция окончена.

* * *

По распоряжению архиепископа альгвазилу выдали из тайных хранилищ толедской библиотеки множество древних рукописей, среди которых, к своему удивлению, он обнаружил немало трудов по алхимии. Вчитавшись, Алехандро де Антекера невольно заинтересовался ими. Особенно теми, в коих описывалось выведение гомункулусов. Альгвазила поразило, что практически все авторы ссылались на известного во Франции и Испании алхимика Николаса Фламеля, изобретателя философского камня и эликсира вечной жизни. Они в один голос утверждали, что Фламелю удалось разгадать секрет бессмертия, и даже приводили убедительные тому примеры.

Увлекшись штудированием алхимических трудов, Алехандро не забывал, конечно, и о главной цели своих поисков, но изучение документов тамплиеров он возложил теперь в основном на своих помощников. Пока те, увы, не нашли ничего, что могло бы пролить свет на местонахождение ларца.

А вот знакомство с трудами алхимиков поселило в душе Алехандро сильное смятение и совершенно лишило покоя. Он прекрасно осознавал, что возникшая у него в ходе чтения мысль является не только сумасшедшей, но и, с точки зрения Церкви, еретической. И всё же, всё же… В случае успеха миру открылась бы грандиозная перспектива: все разногласия между религиозными конфессиями канули бы в лету, и святая Церковь стала бы единственной и неделимой!

Одержимый новой идеей и не в силах вынашивать ее в одиночку, альгвазил опять поспешил к архиепископу.

– Чем порадуете, сын мой? Нашли что-нибудь стоящее? – поинтересовался де Нойя.

– И да, и нет, ваше преосвященство…

– Так говорите же, не медлите! – воскликнул де Нойя, сгорая от нетерпения.

– Дело в том, ваше преосвященство, что при изучении документов, связанных с наследием тамплиеров, я прочел множество запрещенных церковью алхимических трудов. Если бы не ваше покровительство, мне вряд ли удалось бы когда-нибудь с ними познакомиться…

Архиепископ насторожился:

– Вы говорите загадками, Алехандро! Уж не превратились ли вы со дня нашей последней встречи в еретика?!

– Это исключено, вам не придется отправлять меня на костер.

Фернандо де Нойя довольно улыбнулся:

– Я никогда не сомневался в вашей преданности Кресту! Однако оставим пустые разговоры, прошу вас, говорите по существу.

Алехандро собрался с духом:

– Ваше преосвященство, позвольте сначала задать вам один вопрос: как бы вы отнеслись ко второму пришествию Мессии?

Лицо архиепископа приняло благостное выражение:

– О, всякий добропорядочный христианин жаждет этого, и я в их числе! Боюсь только, что сие чудесное событие случится нескоро…

– А если божественный ребенок родится у нас, в Кастилии, и, возможно, в ближайшем будущем? – задал альгвазил второй вопрос с видом заговорщика.

Фернандо де Нойя широко распахнул глаза.

– Вам что-то известно о рождении нового Мессии, Алехандро? – с придыханием спросил он. – Говорите, прошу вас!

– К сожалению, ровным счетом ничего, ваше преосвященство. Просто я считаю, что именно кастильцы должны стать богоизбранным народом, как и Толедо – вторым Римом! Божественный ребенок должен родиться в Кастилии, и тогда человек, воспитавший его, получит над душами верующих безграничную власть! Такую, с которой не сравнится и власть понтифика! – с жаром заключил Алехандро.

– Вы обнаружили предзнаменование сего великого события в старинных трудах? – осторожно предположил де Нойя.

– О нет, ваше преосвященство! И потому считаю необходимым создать тайную лабораторию по выращиванию гомункулуса! – выпалил на одном дыхании альгвазил.

Де Нойя вскочил, забыв про подагру:

– Вы с ума сошли?! И это вы предлагаете мне, служителю Господа?! Не ожидал от вас сатанинских речей!..

Алехандро пал на колени:

– Умоляю, выслушайте меня, ваше преосвященство! Я все объясню!

Де Нойя, кряхтя, опустился в кресло и с недовольной миной смилостивился:

– Говорите… Только недолго…

Алехандро де Антекера поднялся и постарался придать голосу как можно больше убедительности:

– Когда мы найдем ларец с кровью Христа, а я в этом абсолютно уверен, он станет всего лишь очередным артефактом, покоящимся в одном из храмов и привлекающим толпы паломников. Я же предлагаю создать нового Мессию, тем более что именно вы учредили орден «Второе пришествие». Вы только представьте, ваше преосвященство, какая власть над душами верующих ожидает вас в случае успеха! Скольких заблудших в вере вам удастся спасти! Мы поместим зародыш гомункулуса в чрево женщины, и та выносит его, как собственного ребенка. Я изучил великое множество трудов по алхимии и теперь с уверенностью могу сказать: это возможно!

– Допустим, ― подал голос архиепископ, не на шутку увлеченный речью альгвазила. ― Но… А вдруг родится… не Мессия? Опыты, таящие в себе дьявольский соблазн, опасны и непредсказуемы!

– Я нисколько не сомневаюсь в успехе, ваше преосвященство, ибо кровь Христа ― священна! Ребенок, появившийся на свет столь необычным образом, не может стать порождением темных сил!

Де Нойя закрыл глаза. Алехандро терпеливо ждал, догадываясь о мучительной внутренней борьбе архиепископа. Наконец тот снова заговорил:

– Что ж, я благословляю вас, сын мой! Ибо только второе пришествие спасет этот грешный мир!.. Однако дева, которой предстоит стать матерью нового Мессии, должна быть непорочной…

– Разумеется, ваше преосвященство. Я уже думал об этом.

* * *

На поиски удаленного от городов и монастырей безопасного места, где можно было бы создать тайную лабораторию, у Алехандро и Родриго, которого альгвазил тоже привлек к делу, ушло почти полгода. В итоге друзья остановили свой выбор на острове Форментера, где на скалистом берегу возвышался заброшенный, но крепкий замок, помнящий, наверно, еще набеги мавров и корсиканцев. Сам остров тоже имел выгодное местоположение: он находился на большом расстоянии от материка, а ближайшие к нему мелкие Питиузские острова с трудом различались на горизонте.

Теперь требовалось подыскать дюжину охранников. Задача осложнялась тем, что все они должны были отлично владеть оружием, бесстрашно сражаться и, если того потребуют обстоятельства, даже убивать по приказу альгвазила, а главное ― уметь держать язык за зубами.

Блестящую идею на этот раз подал Бахес: поскольку кастильские тюрьмы переполнены приговоренными к казни головорезами, можно предложить им жизнь в обмен на верную службу. А чтобы заставить их быть менее разговорчивыми – лишить дара речи вообще. Проще говоря, вырезать языки.

– Уверен, что многие «смертники» предпочтут жить немыми, нежели во цвете лет отправляться в ад, ― подытожил Родриго.

За неимением других вариантов Алехандро выправил себе специальную бумагу, позволяющую вмешиваться в инквизиционные расследования. Остановив свой выбор на том или ином подходящем обвиняемом, он настаивал на удалении у того языка, после чего добивался замены смертного приговора на пожизненную каторгу на королевских рудниках и вызывался лично препроводить к месту отбывания наказания. Благодаря протекции всесильного архиепископа отказов альгвазил ни в чем не получал, поэтому беспрепятственно переправлял бывших преступников на остров Форментера.

Покончив с подбором охраны замка, Алехандро и Родриго приступили к поискам алхимиков.

Альгвазил прекрасно понимал, что ученых такого уровня, как покойный Николас Фламель, осталось очень мало: многие французские и итальянские алхимики погибли в кострах инквизиции, а те, которым посчастливилось выжить, тщательно скрывали от посторонних свои увлечения. Поэтому для решения столь нелегкой задачи ему пришлось отправить во французские и итальянские королевства верных помощников, и те буквально по крупицам собирали сведения о любых мало-мальски известных алхимиках, отваживаясь порой даже на подкуп инквизиторов и монахов-доминиканцев.

* * *

1435 год. Сардиния[67]

Плотные сумерки окутали город Кальяри. Проливной осенний дождь и не на шутку разбушевавшийся ветер заставили жителей города укрыться в домах раньше обычного, задолго до того, как церковные колокола отзвонили вечернюю зарю.

Марко Мачерата поежился от царивших в его доме холода и сырости. На уголь денег, увы, не хватало: все доходы, получаемые от продажи лекарственных снадобий, он тратил на химические реактивы и редчайшие ингредиенты, необходимые для опытов.

Марко натужно откашлялся и проворчал:

– Проклятая сырость… И этот холодный ветер с моря совсем некстати… Так и легкими заболеть недолго…

Он отбросил перо, прервав написание алхимического трактата – дела всей его жизни, – и тяжело поднялся из-за стола, заваленного фолиантами в потертых кожаных переплетах. Доковыляв до кресла, Марко снял с него плед и укутался едва ли не с головой.

– Так-то оно надежней, – заметил он, но тут же вновь согнулся в приступе кашля.

Когда кашель отпустил, алхимик взял со стола подсвечник и, освещая себе дорогу скудными всполохами свечи, спустился в подвал. Дверь подалась с трудом: металлические петли давно проржавели, а смазать их не хватало ни сил, ни времени.

Стоило Марко войти в свою тайную лабораторию, как его тотчас обдало витающими в воздухе едкими парами и запахами, и он снова зашелся в кашле. Отдышавшись, алхимик приблизился к многочисленным ретортам и колбам, в которых кипели и бурлили разноцветные жидкости.

– Прекрасно, ― торжествующе прошептал он. ― Еще немного, и я получу философский камень!..

Марко вернулся в комнату и продолжил работу над трактатом. Вскоре от усталости и нехватки света начали расплываться буквы, заболели глаза. Алхимик отложил перо, решив, что на сегодня, пожалуй, хватит.

– Да и время уже позднее… – пробормотал он.

В этот момент раздался стук в дверь, и Марко от неожиданности вздрогнул.

– Кого, интересно, принесло в столь неурочный час? Неужто у графа Ористано опять кто-то заболел, и он прислал за мной гонца?.. ― ворчал старик, неспешно ковыляя к двери.

Однако на пороге он увидел отнюдь не гонца графа, а трех незнакомых мужчин в мокрых плащах.

Алхимик растерялся. В голове молнией пронеслась мысль: «Инквизиторы? Не может быть! Граф Ористано обещал мне свое покровительство!»

– Вы – алхимик и чернокнижник Марко Мачерата? – спросил тем временем один из мужчин, уверенно входя в дом и грубовато оттеснив при этом хозяина.

Двое его спутников молча и хмуро проследовали за ним, и от подобного поведения непрошеных гостей Марко сник.

– Помилуйте, сеньоры, я всего лишь торгую снадобьями! Помогаю людям избавиться от простуды, болей в животе, других хворей… Я обычный лекарь и нисколько не интересуюсь алхимией, – залепетал он.

– Я так и думал, – усмехнулся мужчина, вошедший первым, и принюхался. – А что за странный запах исходит из вашего подвала? – с некоторой издевкой поинтересовался он.

Невероятным усилием воли Марко удалось взять себя в руки:

– Потрудитесь, сеньор, объяснить цель своего визита!

Незнакомец удивленно вскинул брови.

– О, так вы еще и неробкого десятка?! – воскликнул он и осмотрелся. – Да-а, живете вы, Марко, прямо скажем, небогато… Неужели ваш покровитель граф Ористано настолько скуп?

При упоминании имени графа Марко чуть приосанился:

– Имейте в виду, сеньор, что его сиятельство благоволит ко мне! Однажды я излечил своими снадобьями его жену!..

Мужчина равнодушно кивнул, снял мокрый плащ и бесцеремонно бросил его в кресло.

– Меня зовут Родриго Бахес, и я служу столь могущественным людям, что вашему графу Ористано до них как до небес. Поверьте и тому, что ни я, ни мои спутники не имеем ни малейшего отношения к инквизиции.

Марко немного успокоился:

– Тогда что вам от меня угодно?

– Всего лишь согласие работать на нас. Мой покровитель, не буду называть его имени, предоставит в ваше распоряжение лабораторию, и вы ни в чем более не будете нуждаться. Неужели вам не надоела эта нищета, Марко? – Родриго обвел скептическим взглядом убогое жилище алхимика. – Признайтесь, когда вы последний раз ели мясо? Или, например, пили дорогое вино?..

– Не помню, – грустно вздохнул алхимик.

– Тогда упаковывайте скорее свои фолианты, мои люди помогут вам…

Марко медлил: бросать лабораторию в тот момент, когда он уже столь близок к цели, ему не хотелось.

– Простите, сеньор, но я… я не могу ответить на ваше предложение согласием, ― выдохнул он.

Родриго Бахес изобразил на лице неподдельное удивление:

– Отчего же? Ах, да! Я забыл сказать о вознаграждении! Сумма в пятьсот золотых дукатов вас устроит? Для начала, разумеется… – он испытующе взглянул на алхимика.

Названная сумма привела Марко в замешательство, однако философский камень тоже «не отпускал».

– Я безмерно благодарен вам за предложение, дон Родриго, но все же вынужден отказать. Я не могу бросить начатое дело…

– Или очередной опыт? – засмеялся настырный Бахес. – Тот, что проводится в данный момент в подвале?.. Что ж, мне вас искренне жаль, Марко! Ибо уже утром в ваш дом ворвутся инквизиторы, и я не уверен, что лишь затем, чтобы предложить вам пятьсот золотых дукатов…

Старик побледнел:

– Вы просто запугиваете меня!

– Всего доброго, Марко! Впрочем, вряд ли это слово подходит к изощренным пыткам… Уместнее, думаю, будет сказать: «Прощайте, Марко!»… ― Родриго накинул на плечи плащ, кивнул своим спутникам, и все трое направились к выходу.

Страх перед инквизицией оказался сильнее желания обладать философским камнем, и Марко кинулся следом с криками:

– Сеньоры, не уходите! Я согласен!

* * *

В первом же отчете архиепископу Алехандро сообщил, что нашел и уже привлек к работе трех алхимиков, один из которых, правда, оказался довольно преклонного возраста. Чуть позже альгвазил отправил второй отчет: доложил, что в помощь алхимикам добавил женщину, обладающую способностью общаться с потусторонними силами, но клятвенно заверил архиепископа, что к ее дьявольским умениям станет прибегать лишь в случае крайней необходимости.

Когда тайная лаборатория была создана, Алехандро отлучился из замка на поиски заветного ларца. Вместе со своими помощниками он перебрался на время в Сигуэнсу, в библиотеку тамошнего университета. Однако, несмотря на огромное количество обнаруженных в библиотеке документов, связанных с орденом тамплиеров и его кастильскими прецепториями[68], поиски в Сигуэнсе тоже не принесли никаких результатов. Последнюю надежду отыскать хоть какую-то зацепку Алехандро возлагал теперь на крепость Валенсия-де-Алькантара, расположенную на границе с Португальским королевством.

Альгвазил вернулся на остров, где алхимики приступили уже к опытам по выведению гомункулуса, а в Валенсию-де-Алькантару отправил Родриго Бахеса, которому безгранично доверял.

* * *

Время неумолимо шло вперед, минуло несколько бесплодных лет. Порой альгвазилу казалось, что цель уже близка, но опыты, увы, один за другим терпели неудачу. Однажды Алехандро задумался: а вдруг его алхимикам просто не хватает каких-то важных знаний? И тогда он решился на отчаянный шаг.

Лично посетив папскую резиденцию и потратив на уговоры почти три года, а на подкуп ― огромное количество золота, альгвазил заполучил все-таки из тайных хранилищ Ватикана талисман Гуальбареля, необходимый француженке Ангелике для совершения колдовского ритуала.

Финансовые и моральные затраты оправдали себя. Ведьма Ангелика, которую он, случайно узнав в свое время о ее незаурядных способностях, приказал вырвать из лап инквизиции, не обманула его ожиданий. С помощью талисмана она вызвала дух великого Николаса Фламеля, и тот ответил на все вопросы, интересующие алхимиков замка.

Опыты на острове Форментера возобновились и стали протекать более удачно, но тут судьба послала альгвазилу очередное испытание: скоропостижно умер алхимик-итальянец Марко Мачерата, на которого он возлагал самые большие надежды. Казалось, все рухнуло, однако альгвазил прекрасно понимал: после тех колоссальных усилий, что уже пришлось затратить (и не только ему!), он просто не имеет права бросать начатое на полпути.

Потратив несколько месяцев на поиски нового алхимика, Алехандро привез на остров сравнительно молодого, но весьма амбициозного итальянца Филиппа Артамаду. Новичок тотчас приступил к изучению записей Марко Мачераты, но быстро обнаружил, что старик фиксировал в лабораторном журнале далеко не все результаты опытов. Более того, хитрый Мачерата пользовался понятным лишь ему одному тайным языком древних алхимиков. К сожалению, сего языка Артамада не знал, поэтому все пришлось начинать с самого начала.

* * *

В один из визитов альгвазила в лабораторию Филипп Артамада похвастался, что ему удалось вывести двух эмбрионов гомункулусов.

– Вы хотите сказать, что они… живые? – усомнился Алехандро.

– Совершенно верно! Идемте, господин альгвазил, сейчас вы все увидите собственными глазами!

Алехандро проследовал за Артамадой в одно из подсобных помещений лаборатории.

– Прошу вас… – Филипп подобострастно поклонился, пропуская хозяина вперед.

Альгвазил переступил порог небольшой комнаты без окон, где царили полумрак и спертый от постоянного горения свечей воздух, и сразу почувствовал тошнотворный запах. Он недовольно поморщился, и это не укрылось от Артамады.

– Увы, сей неблагородный запах ― побочный эффект эксперимента, – извиняющимся тоном пояснил алхимик, распахивая черные шелковые портьеры, отделявшие дальнюю часть комнаты.

Взору Алехандро де Антекеры предстали два больших сосуда, соединенные многочисленными трубками с ретортами и наполненные мутной темно-зеленой жидкостью. Различив в химическом составе едва заметное шевеление, альгвазил торопливо перекрестился.

– Пресвятая Дева Мария! Неужели это… – от изумления альгвазил даже не смог закончить фразу.

– Именно так, господин! Перед вами ― долгожданный результат наших опытов! – гордо воскликнул Артамада.

Алехандро стало не по себе: он в жизни не видел ничего омерзительнее. «А ведь сии порождения науки и впрямь имеют облик младенцев», ― подумал он и вмиг почувствовал подступившую к горлу тошноту. С трудом сдержавшись, нашел в себе, однако, силы поинтересоваться:

– Чем вы их… кормите?

– Как и положено, кровью…

Алехандро посмотрел на «младенцев» с отвращением:

– Чьей же?

– Одного ― моей, – алхимик указал на правый сосуд, – а другого ― кровью Ангелики.

– Вы уже готовы провести опыт на женщине? – сухо спросил альгвазил.

Чуть помедлив, Артамада ответил:

– Пожалуй, да. Только вынужден предупредить, что первые опыты могут оказаться неудачными…

Альгвазил кивнул:

– Я доволен вашей работой, Артамада. Вы не обманули моих ожиданий.

Алхимик поклонился:

– Благодарю вас, мой господин…

– А этих… тварей… уничтожьте! Лучше всего сожгите, – приказал Алехандро, покидая лабораторию.

* * *

А тем временем в далекой крепости Валенсия-де-Алькантара Родриго Бахес нашел наконец записи, указывающие на возможное местонахождение искомого ларца. Родриго тотчас вернулся в Толедо и сообщил о том другу, поселившемуся в замке Аранхуэс у своей любовницы графини Консуэло де Ампаро.

Алехандро был вне себя от радости: спустя почти пятнадцать лет он все-таки напал на след ларца! Теперь оставалось только завладеть им, но для этого ему пришлось обратиться за помощью к своей новой возлюбленной ― несколько лет назад овдовевшей и оттого попавшей в затруднительное финансовое положение графине Консуэло де Ампаро. Поскольку ее родовой замок был заложен за долги, Алехандро пообещал безвозмездно ссудить женщине необходимую сумму золотом, ежели та окажет ему сию услугу. Донна Консуэло проявила к предложению любовника неподдельный интерес и немедленно отправилась за ларцом во Францию, в поместье Аржиньи.

* * *

Спустя месяц графиня де Ампаро вернулась в Аранхуэс. Ее поездка во Францию оказалась удачной: влюбив в себя доверчивого графа д’Аржиньи с помощью специальных любовных снадобий, она под покровом ночи заполучила заветный ларец. А дабы никто из обитателей замка не вспомнил впоследствии о ее визите, перед тем как покинуть Аржиньи изобретательная донна добавила в кувшины с водой и вином зелье, приводящее к потере памяти.

Приняв от возлюбленной долгожданный ларец, Алехандро с замиранием сердца открыл его. Его взору предстало завещание последнего магистра ордена тамплиеров:

«Я, магистр ордена тамплиеров Жак де Молэ, данной мне властью приказываю!

Парижской прецептории: все сокровища ордена обеспечить верительными грамотами и перевезти из Тампля в Шотландию, в замок Лох-Свэн, где оставить под покровительство магистра Уолтера де Клифтона. С целью сохранения обычаев ордена создать в Шотландии новую прецепторию.

Прецептории замка Шинон: вывезти все фолианты, привезенные со Святой земли, за территорию Франции и обосноваться в замке Инвернесс на озере Лох-Несс, где и продолжить свои изыскания.

Финансы европейских прецепторий перевести в банки Англии.

Финансы азиатских прецепторий перевести в Москву на имя и под ответственность князя Московского.

До конца жизни оставаться верными нашему ордену ― истинному ордену Богоматери Сиона! ― и сохранять в тайне все знания, полученные в аббатстве Нотр-Дам-дю-Мон-де-Сион (аббатстве Богоматери на горе Сион). Свято чтить Ковчег Завета и Таблицы Закона.

7 июля 6807 года».[69]

Алехандро внимательно перечитал текст несколько раз, надеясь найти хоть какую-то подсказку, но, увы, в завещании не содержалось ни малейшего намека на сведения, приводящиеся в свитке отца Доминго.

Тогда альгвазил решил осмотреть сам ларец. Он дотошно и скрупулезно обследовал его крышку, стенки, дно и вдруг заметил, что противоположные стенки скреплены гвоздями. Алехандро аккуратно поддел кинжалом выпуклую шляпку гвоздя и потянул на себя. С трудом, но гвоздь все же покинул деревянное чрево ларца, и Алехандро обратил внимание, что тот выглядит достаточно странно: шляпка была слишком большой и выпуклой, а «ножка» ― чересчур длинной.

– Таким гвоздем впору еретиков к кресту прибивать, – вырвалось невольно у Алехандро, и он сам испугался своей догадки. – Не может быть! Этого не может быть!

Дрожащими от волнения руками альгвазил извлек из ларца второй гвоздь, положил перед собой оба и буквально впился в них глазами. Сердце гулко забилось: гвозди изрядно почернели от времени, но хранили следы… запекшейся крови!

– Это она, кровь Иисуса! – восторженно вскричал альгвазил. Но тут же осекся: – А что, если это подделка? Своего рода уловка тамплиеров, желающих хоть таким образом вернуть своему ордену былое могущество? Нет! Это невозможно! Я потратил на поиски сего ларца пятнадцать лет жизни! Архиепископ не простит мне ошибки!..

Щедро наградив графиню де Ампаро, Алехандро де Антекера поспешил к архиепископу.

От вида ларца, который альгвазил догадался скрепить другими гвоздями, Фернандо де Нойя пришел в неподдельное волнение. Первым делом он тщательно изучил завещание магистра де Молэ, но документ не произвел на него должного впечатления.

– А где же кровь Иисуса?! – нетерпеливо воскликнул святой отец.

Алехандро извлек из кармана камзола бархатный мешочек, развязал его и аккуратно выложил на инкрустированный столик четыре длинных, почерневших от времени гвоздя.

– Ваше преосвященство, кровь ― на этих гвоздях…

– Принесите свечи, сын мой!

Альгвазил поставил на столик подсвечник с тремя свечами, и архиепископ начал пристально рассматривать находку.

– Действительно, похоже на засохшую кровь, – задумчиво констатировал он по истечении некоторого времени. – Одно по-прежнему повергает меня в сомнение: как она могла сохраниться по прошествии полутора тысяч лет?!

– Думаю, весь секрет в том, что сия кровь ― священна, ваше преосвященство, – скромно напомнил Алехандро.

– Да, да, конечно… Но я не имею права на ошибку! Надо будет срочно созвать капитул, дабы принять окончательное решение…

Алехандро поклонился:

– Не торопитесь, ваше преосвященство… Пользуясь случаем, хочу сообщить, что на острове тоже все готово…

Де Нойя вздрогнул:

– Вы снова растеребили мне душу, дон Алехандро! Вы уверены, что мы поступаем правильно?

– Абсолютно. Мы действуем во благо человечества! Всем давно уже известно, что второе пришествие Мессии неизбежно, а мы… мы с вами просто ускорим его… Зато все сомневающиеся и перекрещенцы проникнутся наконец верой в истинного Господа!

Архиепископ перекрестился:

– Вам всегда удавалось убеждать меня, альгвазил… Кстати, из Франции приходят все более печальные известия: королевство буквально пропитано сатанизмом! Вы правы, Алехандро, нам нельзя медлить!.. Да, но если вы заберете ларец с кровью Христа с собой, что же я представлю капитулу?

– Ничего, ваше преосвященство, – ответил Алехандро, придав голосу решительные нотки. – О тайне ларца никто, кроме нас с вами, не знает, так зачем же созывать капитул? Наверняка у большинства членов возникнут сомнения, ведь, как известно, многие епископы считают тамплиеров еретиками, поклонявшимися Бафомету.[70] Уж они-то непременно усомнятся в подлинности нашей находки!

– Что ж, снова вынужден согласиться с вами, сын мой. Отправляйтесь на остров, и да поможет вам Господь…

* * *

Алехандро искренне полагал, что только гомункулусу, вскормленному кровью Христа, суждено стать будущим Мессией, поэтому Филипп Артамада создал все условия, чтобы приступить к последнему этапу эксперимента – выращиванию гомункулуса в чреве женщины.

Медлить было нельзя, ибо поиски заветного ларца и без того слишком затянулись, и альгвазил приказал Родриго Бахесу доставить в замок Форментера четырех молодых, здоровых и невинных девушек: по его расчетам, такого числа девственниц окажется достаточно, если ряд опытов пройдет вдруг неудачно.

Бахес, немного поразмыслив, пришел к выводу, что девственниц подходящего возраста лучше всего искать в монастыре, ибо именно там обитают во множестве невинные Христовы невесты. Тщательно обдумав план действий, Родриго выбрал для решения поставленной перед ним задачи монастырь клариссинок, расположенный в местечке Сагунто недалеко от портовой Валенсии.

Отряд из пяти вооруженных басселардами и арбалетами немых стражников, возглавляемый Бахесом, достиг небольшого монастыря задолго до того, как монастырская звонница должна была огласить окрестности Сагунто хвалой.

Бахес извлек из мешка «кошку», все четыре крюка которой предусмотрительно были обмотаны тряпками, дабы звук металла о камни не разбудил невзначай монахинь. Намотав веревку на руку, он с силой раскрутил ее, и «кошка» бесшумно взлетела на монастырскую стену высотой примерно в шесть вар.[71] Родриго потянул веревку на себя, чтобы два крюка надежней зацепились за грубо обработанные камни, и первым взобрался на стену. Вслед за ним на территории монастыря оказался и весь отряд.

Благочестивые клариссинки крепко спали, охраняемые лишь пожилой монахиней-привратницей, чья каморка прилепилась к монастырской стене у самых ворот. Один из головорезов сразу поспешил к башне, под крышей которой на фоне ночного неба смутно виднелся сигнальный колокол: монахини пользовались им в случае пожара или набега врагов, дабы оповестить о грозящей опасности жителей Сагунто и других предместий Валенсии. Другому члену отряда Бахес глазами указал на каморку привратницы, и тот неслышно скрылся за деревянной дверью. Спустя несколько секунд раздался еле различимый вскрик, после чего снова наступила умиротворяющая тишина. Убийца вышел из каморки и недвусмысленно кивнул командиру.

Родриго тотчас повел всех к жилому крылу монастыря, где располагались кельи монахинь, однако распашная дверь крыла оказалась запертой изнутри на засов. Оставался единственный выход: проникнуть в кельи через узкие стрельчатые окна, занавешенные грубыми шерстяными шпалерами, призванными защищать обитательниц монастыря от пронизывающего морского ветра.

Для бывших закоренелых убийц и грабителей сия задача не составила никакого труда, и вскоре монастырь огласился истошными женскими криками. Немые налетчики беспощадно расправлялись с пожилыми монахинями, а молодые в ужасе метались по крохотным кельям. Несколько сестёр-клариссинок в отчаянии выпрыгнули из окна и теперь, переломав руки и ноги, корчились от боли на холодной земле у стен монастыря.

Несмотря на царившую в обители суматоху Бахесу удалось все-таки отобрать четырех монахинь, самых юных и физически здоровых на вид. Его пособники тотчас связали несчастных, накинули им на головы мешки и вывели из монастыря.

Христовых невест, оставшихся в живых, помощник альгвазила добил собственноручно. Покидая же стены разгромленного монастыря, он истово перекрестился, надеясь впоследствии получить индульгенцию[72] за содеянное от самого архиепископа де Нойи.

Нагоняя своих подельников, Бахес оглянулся: монастырские помещения полыхали всепожирающим огнем.

Глава 6

Для жителей Толедо стало полной неожиданностью, когда по приказу короля Хуана II на центральной площади был обезглавлен его многолетний и бессменный фаворит герцог де Луна. На столь крайнюю меру Хуан Трастамара пошел по трем причинам. Во-первых, герцогу было известно слишком много дворцовых тайн. Во-вторых, как случайно выяснилось, тот в течение длительного периода времени пользовался благосклонностью королевы Марии Арагонской, причем в ее же покоях. А в-третьих, подрастающий наследник, дофин Энрике, с каждым годом приобретал все более опасную схожесть с герцогом-фаворитом. Сие щекотливое обстоятельство и послужило последней каплей, переполнившей чашу королевского терпения.

Зато для амбициозного епископа Санчо де Ледесмы настал весьма подходящий момент: самый ярый покровитель ордена «Второе пришествие» герцог де Луна публично казнен, престарелый де Нойя все чаще страдает различными хворями, а Рим все более нуждается в новом – молодом и здоровом – архиепископе Кастилии.

Словно в подтверждение чаяний Ледесмы, из Рима прибыл человек понтифика и передал епископу не только устные, подкрепленные золотыми флоринами и дукатами заверения Евгения IV в поддержке, но и флакон… с ядом.

О том, что Фернандо де Нойя страдал в последнее время подагрой и болями в пояснице, было известно всем, поэтому яд подобрали соответствующий: сначала боли в пояснице заметно усиливались, потом переходили на область позвоночника и живота, а через неделю человек умирал. Именно по этой причине «скоропостижная» смерть архиепископа Фернандо де Нойи и не вызвала у придворных лекарей никаких подозрений. Почившего архиепископа похоронили со всеми положенными его священному статусу почестями…

Поскольку королевство не могло долго оставаться без духовной власти, ровно через семь дней после похорон состоялось внеочередное совещание Священного капитула. Здесь-то и пригодилось золото Рима: де Ледесма щедро оплатил голоса своих будущих «сторонников» и в итоге был избран членами капитула почти единогласно. Нашлись, конечно, и те, что не приняли золота, зато теперь новый архиепископ точно знал, кто его враги, и собирался со временем от них избавиться, прибегнув, например, к обвинению в ереси либо симонии.[73]

С первых же дней вступления в должность Санчо де Ледесма по-хозяйски расположился в покоях предшественника, а в кабинете бывшего архиепископа его люди обнаружили вскоре тайную переписку де Нойи с островом Форментера…

* * *

Опыты в тайной лаборатории активно тем временем продолжались. Альгвазил, предчувствуя приближение цели, пребывал в таком возбуждении, что однажды пообещал Филиппу Артамаде буквально золотые горы, чем, разумеется, изрядно подстегнул рвение алхимика. Теперь Артамада не сомневался: в случае успеха он получит то, к чему стремился всю жизнь, – богатство и защиту от инквизиции.

К сожалению, из четырех похищенных из монастыря девушек в живых осталась только одна – юная Мария. Остальные монахини скончались от проводимых над ними опытов в страшных муках, и Алехандро мысленно похвалил себя за предусмотрительность.

Поскольку альгвазил почти не покидал теперь замка на Форментере, его любовные отношения с Ангеликой возобновились. Она же, полностью подчиненная его воле, по-прежнему всячески ему угождала: как в лаборатории, так и на совместном ложе.

Когда прозорливый альгвазил почувствовал, что Ангелика тщательно старается скрыть от него свое сочувствие к оставшейся в живых монахине, он в категорической форме запретил ей не только разговаривать с пленницей, но даже приближаться к ее комнате. Ангелика, опасаясь гнева своего господина, в очередной раз безропотно подчинилась.

Однажды ночью, когда после бурных любовных возлияний альгвазил и Ангелика уже крепко спали, в замок прибыл Родриго Бахес. Альгвазила тотчас разбудили, и он, покинув греховное ложе и торопливо набросив на плечи теплый восточный халат, уединился с другом в своем кабинете.

Чуткая Ангелика тотчас проснулась и в одной рубашке, босиком, неслышно проследовала за любовником, охваченная смутной тревогой. Незаметно подкравшись к кабинету альгвазила, она прислонилась ухом к двери и затаила дыхание.

– Что случилось, Родриго? – донесся до нее недовольный голос альгвазила. – Что за спешка? Не мог подождать до утра?

– Дело слишком серьезное, друг мой! Я привез печальную новость: архиепископ де Нойя скоропостижно скончался.

Ангелика услышала, как альгвазил, сраженный, видимо, известием, с тяжелым вздохом опустился в кресло.

– Лично я подозреваю, что архиепископа отправили на тот свет умышленно, – продолжил между тем Бахес. – И даже догадываюсь – кто. Несомненно, это дело рук епископа Санчо де Ледесмы!

– Скорее всего, ты прав, Родриго, – глухо отозвался альгвазил. – Насколько я помню, Ледесма всегда зарился на священный трон де Нойи. А я, к сожалению, был слишком увлечен идеей выведения гомункулуса и совершенно упустил из виду коварного епископа…

– Это еще не все, приятель… – робко произнес Бахес.

– Что еще? Не тяни! – воскликнул альгвазил.

– У меня есть сведения, в достоверности коих я не сомневаюсь, что Ледесма подозревает тебя в связях с покойным архиепископом и догадывается о наших делах. Словом, он приказал доминиканцам разыскать тебя…

– Доминиканцам?! Но это то же самое, что отдать меня в руки инквизиции! Надеюсь, Ледесме ничего не известно о здешнем моем убежище? – занервничал альгвазил.

– Не уверен, мой друг… И еще мне кажется, что среди нас кроется предатель…

– Этого не может быть! Об острове Форментера знали только трое: я, ты и де Нойя! Немые стражники, сам понимаешь, не в счет…

– Да, все так, но не забывай, что у покойного архиепископа были секретари! Они легко могли выкрасть что-нибудь из вашей переписки, – безапелляционно подытожил Бахес.

– Что же делать?! – растерянно воскликнул альгвазил.

– Бежать! – не задумываясь, посоветовал Родриго.

– И бросить лабораторию?! Именно сейчас, в самый ответственный момент?!

– Не бросить, а уничтожить вообще! Увы, но другого выхода нет. Иначе ты потеряешь не только монашку, но и жизнь…

Ангелику затрясло от холода и страха. В полном смятении она быстро и незаметно вернулась в свою комнату. Подслушав разговор хозяина и его помощника, она теперь нисколько не сомневалась: альгвазил прикажет уничтожить и лабораторию, и… всех обитателей замка.

«Когда?.. Когда это произойдет?.. Утром или сейчас?.. – лихорадочно размышляла Ангелика. – Филиппа Артамаду убьют, конечно, в первую очередь. Меня он тоже не оставит в живых, я слишком много знаю…»

Заслышав шаги, женщина замерла. Мимо ее комнаты прошли альгвазил и Бахес, вполголоса что-то обсуждая.

«Наверняка готовят план кровавой расправы, – решила объятая страхом Ангелика. – Бежать! Бежать!.. Но куда? Кругом море, а ближайшие острова слишком далеко… Но оставаться тоже нельзя… И медлить нельзя: вдруг они уже сейчас придут за моей жизнью?.. В детстве я, помнится, хорошо плавала…»

В чем была, в одной лишь ночной сорочке, француженка незаметно выскользнула из комнаты, на цыпочках миновала коридор, ведущий в северное крыло замка, и по винтовой лестнице поднялась на смотровую башню. Охраны нигде не было видно.

Ангелика посмотрела вниз: у подножия острова чернела спокойная гладь моря, отражая усеянное звездами небо… Женщине стало страшно. Не осмелившись помолиться Господу, ибо давно занималась колдовством, она собралась с духом, зажмурилась и… прыгнула вниз.

Море тотчас поглотило ее, увлекая ко дну. Однако сдаваться Ангелика не собиралась: отчаянно работая руками и ногами, она выбралась на поверхность и попыталась сориентироваться. Увы, вокруг, насколько хватало глаз, простиралась только вода.

Тогда Ангелика решила положиться на судьбу и плыть наугад: вдруг повезет, и ей удастся все-таки достичь одного из тех островов, что наблюдала она в солнечные дни на горизонте? Лишь бы хватило сил…

Утром следующего дня течение вынесло почти безжизненное тело француженки на песчаный берег одного из небольших островков далеко-далеко от замка Форментера.

* * *

Комната Филиппа Артамады располагалась рядом с лабораторией, поэтому от звука бьющегося за стеной стекла он мгновенно проснулся.

– Что там происходит? – недовольно проворчал Филипп, поднимаясь с постели и поеживаясь от холода.

Закутавшись в шерстяное одеяло и прихватив свечу, алхимик направился в лабораторию. Открыв дверь, он в потрясении замер на пороге: весь пол был усеян осколками колб, реторт и прочих стеклянных сосудов.

Артамада тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Когда остатки сна полностью улетучились, он заметил в полумраке лаборатории двух стражников: те рвали свитки с записями и бросали их… в камин!

– Что вы делаете?! – вскричал Артамада, преисполненный негодования. – Кто позволил вам здесь своевольничать?

С этими словами алхимик бросился к одному из стражников, однако тот бесцеремонно отшвырнул его в сторону, промычав в ответ лишь что-то нечленораздельное.

– Не смейте этого делать! Прекратите немедленно! Вы с ума сошли?! Я сейчас же доложу обо всем альгвазилу! – пригрозил Артамада, оставив тщетные попытки урезонить и остановить немых мускулистых охранников.

Дверь в лабораторию отворилась. Филипп, услышав шаги за спиной, с надеждой оглянулся. На пороге стоял альгвазил. Видневшаяся из-под роскошного восточного халата белая рубашка его была окровавлена, в руке он сжимал басселард, по которому стекала свежая кровь…

– Господин альгвазил, – едва слышно пролепетал Артамада, – что случилось?

Ничего не ответив, Алехандро начал медленно наступать на алхимика.

– Вы… вы убили моих помощников? – догадался Артамада и в страхе метнулся к стрельчатому окну.

Увы, окно оказалось расположено слишком высоко…

Издав душераздирающий вопль, Артамада упал на колени:

– Пощадите меня, господин! Я еще пригожусь вам! Вы же обещали…

Договорить он не успел: альгвазил вонзил в горло несчастного клинок басселарда.

Филипп Артамада захрипел, изо рта, клокоча, хлынула кровь, и алхимик забился в предсмертных конвульсиях.

В лабораторию влетел Родриго Бахес. Не обращая внимания ни на погром, ни на окровавленный труп Артамады, он возбужденно крикнул:

– Алехандро! Ангелика сбежала!

Альгвазил поднял на друга затуманенный взор:

– Ерунда! Отсюда невозможно сбежать… Наверняка просто спряталась где-то… Мы найдем ее, Родриго!..

* * *

Ангелика лежала на горячем песке, едва дыша. Постепенно силы и сознание стали возвращаться к ней, она открыла глаза, пошевелила руками, приподняла голову. «Жива!» – пронеслась радостная мысль. Ангелика собралась уж было подняться и оглядеться, как вдруг услышала грубый мужской голос:

– Матерь Божья! Женщина! Откуда ж она тут взялась?..

Ангелика испугалась и закрыла глаза, притворившись бездыханной.

– Красивая, – раздался второй голос. – Видать, знатного роду. Видал, какая сорочка у ней богатая да кожа нежная?.. Интересно, как она сюда попала?..

– Может, кораблекрушение? – предположил первый.

– Не думаю, море всю неделю спокойно было… А помнишь, мы с тобой видели, как с башни на острове Форментера что-то сбрасывали? Мы еще решили, что трупы?.. Скорей всего, она тоже оттуда…

– И что будем с ней делать?

– Для начала попробуем привести в чувство… Если узнаем от нее что-нибудь интересное, дон Калидо, я думаю, щедро наградит нас.

* * *

Поскольку поиски Ангелики оказались бесплодными, Алехандро де Антекера догадался, что она, пытаясь избежать расправы, спрыгнула со сторожевой башни в море. «Что ж, тем самым глупая женщина добровольно обрекла себя на гибель в пучине», – удовлетворенно подумал он и успокоился.

По приказу альгвазила немые стражники сбросили трупы алхимиков в море. Теперь настал черед избавиться от самих стражников, ибо оставлять их в живых было слишком рискованно: те вновь могли попасть в руки инквизиции, а в тамошних подземельях, как известно, начинают говорить даже немые… Однако здесь альгвазил столкнулся с проблемой неравенства сил: преимущество было явно на стороне охранников. Пришлось снова прибегнуть к помощи Родриго Бахеса, в хитрости и изобретательности которого Алехандро не сомневался.

Он не ошибся. Бахес, недолго думая, решил воспользоваться приемом, весьма распространенным в Кастилии во времена римского владычества.

Яд для стражников и противоядие для себя у Родриго имелись, поэтому он, не мешкая, вылил адское зелье в бочонок с вином и заявился с «подарком» в стражницкую:

– Выпьем, друзья! Вы отлично поработали! Альгвазил, кстати, подготовил для вас очередное задание, но сегодня разрешил отдохнуть и повеселиться…

Охранники угрюмо и недоверчиво воззрились на помощника хозяина, готовые в любой момент, если понадобится, выхватить мечи из ножен: после расправы над алхимиками они резонно ожидали такой же участи.

Догадавшись об их состоянии, Родриго откупорил бочонок, наполнил себе чашу почти до краев и с возгласом: «За успех будущего дела!» залпом осушил ее.

Стражники многозначительно переглянулись и одобрительно промычали, поскольку давно научились понимать друг друга без слов. А вскоре они уже бились в предсмертной агонии, оглашая замок диким животным рыком…

Когда последние хрипы и стоны смолкли, в стражницкую вошел альгвазил. Обведя ничего не выражающим взглядом рукотворное «царство смерти», он удовлетворенно кивнул и сказал:

– Молодец, Родриго! Теперь Ледесма точно ничего не узнает. Если, конечно… – он выразительно посмотрел на помощника.

Бахес поспешно заверил:

– Я с тобой до конца, Алехандро!

– Я верю тебе, Родриго. Собери теперь все необходимое для дальней дороги и подготовь к отъезду монахиню. Мы должны как можно скорее спрятать ее от соглядатаев нового архиепископа.

…Бахес застал Марию забившейся в угол комнаты и съежившейся от страха. Девушка слышала и предсмертные крики алхимиков, и утробное мычание умирающих стражников, поэтому решила, что с приходом помощника альгвазила настал и ее смертный час. Она тихо заплакала.

Родриго исподволь взглянул на ее заметно округлившийся живот и доброжелательно осведомился:

– Как ты себя чувствуешь?

Монахиня вздрогнула.

– Как обычно, – едва слышно ответила она.

– Оденься как можно теплее, на улице холодно и ветрено…

Мария вскинула на Бахеса полные удивления глаза:

– Вы хотите сказать, что я… должна покинуть замок?

– Да. Мы решили переправить тебя в более безопасное место.

Монахиня горько вздохнула:

– Безопасное от кого? От Бога безопасных мест на земле нет…

Родриго рассвирепел:

– Поменьше разговаривай, не то отправишься вслед за остальными!

На рассвете альгвазил, Бахес и монахиня сели в небольшую шебеку[74] и покинули остров Форментера навсегда.

В родную Талаверу Алехандро возвращаться не хотел: он не исключал, что отец Доминго стал приспешником нового архиепископа и, следовательно, легко мог выдать их.

Надежда оставалась только на замок Аранхуэс и на верную Консуэло де Ампаро. Однажды графиня уже оказала ему услугу, выкрав ларец из замка Аржиньи, и Алехандро не сомневался, что женщина не откажет ему и на сей раз.

Появление возлюбленного в Аранхуэсе, да еще с дамой, явно находящейся в положении, стало для донны Консуэло полной неожиданностью.

– Кто это? – не очень приветливо поинтересовалась графиня, выразительно взглянув на молодую женщину, стыдливо прикрывающую живот плащом.

– Потом объясню, – отрезал альгвазил. – Ее зовут Марией. А с моим другом Родриго ты уже знакома. Дорогая, нам нужно отдохнуть и подкрепиться. Марию следует разместить в отдельной комнате и обеспечить ей хороший уход. А заодно и зоркий присмотр…

– Хорошо, любимый, я сделаю все, как ты пожелаешь, – изобразила покорность Консуэло, ибо проявлять характер по отношению к богатому поклоннику было невыгодно и неразумно.

По распоряжению графини гостей сытно накормили и приготовили для них просторные светлые комнаты. Когда Родриго и Мария удалились в отведенные им покои на отдых, Консуэло, оставшись с Алехандро наедине, вкрадчиво спросила:

– Ты расскажешь, что привело тебя в Аранхуэс в столь странной компании?

– Нет. Даже не проси, Консуэло. Так будет лучше для всех и, прежде всего, – для тебя…

– Мне кажется, ты чего-то боишься… Или кого-то? – не отставала графиня, ласково поглаживая любовника по щеке нежными пальчиками. – Я слышала, твой покровитель, архиепископ де Нойя, умер, и его место занял Санчо де Ледесма?..

Альгвазилу не хотелось обсуждать с женщиной столь больную для него тему, но молчание могло дать ей повод для различного рода догадок, в том числе нелицеприятных.

– Дорогая, просто я попал в затруднительное положение, и нам с Родриго какое-то время придется скрываться. Прошу тебя, позаботься о Марии! Поверь, это очень важно для меня. А я, как всегда, щедро отблагодарю тебя… И обещаю присылать весточки…

Консуэло капризно поджала губки:

– Мария ждет ребенка от тебя?

Алехандро рассмеялся:

– Неужели ревнуешь?

– Да, – призналась графиня. – Я не хочу делить тебя с другой женщиной!

– Не волнуйся, дорогая! Отец ребенка – Родриго, – солгал, не моргнув глазом, Алехандро.

У Консуэло отлегло от сердца:

– Хорошо, пусть она остается в Аранхуэсе, а я обещаю присмотреть за ней.

– Нет, нет, дорогая! Только не здесь! Хотелось бы поселить Марию как можно дальше от Толедо. Придумай что-нибудь…

Консуэло задумалась.

– Что ж, тогда отправлю ее, пожалуй, в Валенсию-де-Алькантара, к старшему брату, – приняла она решение. – Это на границе с Португальским королевством… Ты не против?

Алехандро тотчас же вспомнил, что замок Валенсия-де-Алькантара принадлежал некогда тамплиерам, а теперь – ордену Алькантары,[75] и что именно в архивах сего замка Бахес обнаружил заветные записи, указавшие им местонахождение ларца.

– Магистр ордена Алькантары Лоренсо де Канталехо – твой брат? – осторожно спросил Алехандро.

Консуэло удивленно вскинула брови:

– Да. А вы знакомы?!

– Нет. Просто слышал о нем…

Графиня, успевшая соскучиться по мужской ласке, страстно обняла любовника:

– Давай оставим эти ненужные разговоры, Алехандро! Кто знает, когда доведется встретиться вновь?..

– Думаю, что скоро, дорогая… Я не собираюсь прятаться вечно… А пока хочу сделать тебе подарок…

Алехандро извлек из внутреннего кармана камзола массивную золотую цепочку с висящим на ней камнем необычайной красоты, накинул ее на нежную шею любовницы и аккуратно застегнул сзади.

– Какая прелесть! – воскликнула графиня. – Что это за камень, дорогой?

– Александрит, – ответил альгвазил, загадочно улыбнувшись. – Говорят, он обладает магическими свойствами…

– О, я и не знала, что ты тоже веришь в магию! – кокетливо воскликнула графиня, поигрывая переливающимся на груди камнем.

В ответ Алехандро страстно припал к ее губам.

…На следующее утро альгвазил попрощался с Консуэло и вместе с Родриго покинул Аранхуэс. Графиня тотчас отписала брату письмо, в коем умоляла приютить одинокую молодую женщину, которую якобы обесчестил некий идальго, жениться не собирающийся, но продолжающий непристойно преследовать. Консуэло знала, что честь и благородство для брата – прежде всего, поэтому не сомневалась: он непременно приютит бедняжку.

* * *

Тщательно изучив тайную переписку Фернандо де Нойи и Алехандро де Антекеры, обнаруженную в кабинете предшественника, архиепископ Санчо де Ледесма тотчас отправил своих людей на остров Форментера. Вернувшись, те доложили, что по прибытии в замок обнаружили лишь несколько трупов и остатки разгромленной алхимической лаборатории.

Часть 3

Рождение Мессии

Глава 1

Осень 1447 года. Кастилия

Карета графини де Ампаро, сопровождаемая скачущими верхом телохранителями и иезуитом, проследовала через ворота замка Аранхуэс.

Графиня отнеслась к непрошеным гостям достаточно любезно: обоих в замке и накормили, и напоили, а Сконци получил еще и долгожданный отдых (несмотря на целительное действие настойки кервеля, почтенный возраст все же давал о себе знать).

Пока иезуит принимал ванную с мелиссой, дабы снять дорожную усталость, Шарль, оставшись в зале наедине с Консуэло, повторил свой вопрос, на который она не пожелала ответить в присутствии компаньонки в карете.

– Смею напомнить, сударь, – недовольно повела плечом графиня, – что вы – в моем замке, а я – не перед судом Святой инквизиции! Не думаю, что обязана отвечать на ваши вопросы…

– Вы забыли мое имя, сударыня? – плотоядно усмехнулся граф. – А я до сих пор помню наши любовные безумства и ваши нежные нашептывания: «Ах, Шарль! Дорогой!»…

Щеки графини залил яркий румянец.

– Вы не в мансебии, сударь! Я не потерплю, чтобы со мной разговаривали подобным тоном, и прикажу выдворить вас из замка! – гневно воскликнула донна.

Шарль в ответ дерзко расхохотался:

– Приказывайте, сударыня! Только вместе со мной вам придется выпроводить и моего друга Валери Сконци, а я не советовал бы вам с ним связываться…

– А он что, близкий родственник Хуана II? – надменно вскинула подбородок графиня.

– Гораздо опаснее! Сконци – верный слуга Ватикана. Более того, он – иезуит!

Консуэло побледнела: последние слова графа вмиг лишили ее храбрости и заносчивости.

– Так что вам угодно от меня, сударь? – осведомилась она уже более покладисто.

Шарль, не скрывая ликования, вольготно раскинулся в кресле, придвинув его ближе к камину.

– Во-первых, вы должны вернуть ларец, который у меня украли, а во-вторых, честно рассказать, для чего или для кого это сделали. Вынужден предупредить, сударыня, – добавил Шарль как можно убедительнее, – что если станете упорствовать либо лгать, нам с другом придется передать вас в руки инквизиции. Кажется, новый архиепископ еще не отменил аутодафе?..

Консуэло, борясь с полуобморочным состоянием, едва слышно проговорила:

– Хорошо, я все расскажу… Об одном только умоляю: пусть наш разговор останется между нами!

Шарль благосклонно кивнул:

– Я рад, что вы приняли правильное решение. Однако предлагаю повременить с признанием: подождем, пока к нам не присоединится Сконци…

– Как вам будет угодно, граф, – окончательно сдалась Консуэло.

В этот момент Шарль заметил вдруг на высокой соблазнительной груди графини… знакомый камень.

– Сударыня! – в изумлении воскликнул он. – Но откуда у вас сей камень?!

Графиня машинально ухватилась за александрит.

– Это подарок, – ответила она, потупив взор. – Если угодно, я поведаю вам и историю его появления у меня…

* * *

Сконци присоединился к хозяйке замка и графу д’Аржиньи весьма скоро. Консуэло, стараясь ничем не выдать охватившего ее волнения и даже страха перед иезуитом, любезно предложила тому присесть в самое удобное кресло и лично угостила вином.

Сконци благосклонно принял из ее рук высокий серебряный кубок, украшенный арабской вязью, мысленно отметив, что это, вероятно, военный трофей предков графини. Впрочем, замок Аранхуэс, изобиловавший мавританскими арками,[76] свидетельствовал о том же. Иезуит неторопливо потягивал вино и слушал вводящего его в курс дела графа, одновременно внимательно наблюдая за нервно теребящей кружевной платочек женщиной. Когда Шарль закончил, иезуит кивком головы пригласил графиню к разговору, и та, не желая испытывать терпение гостей, немедленно приступила к рассказу.

Говорила она долго и по-женски излишне подробно, однако когда дошла до повествования о последнем визите любовника и его подарке, Сконци неожиданно бодро вскочил и возбужденно воскликнул:

– Да, да, это точно он, альгвазил! Ваш дон Алехандро де Антекера, сударыня, – сущий дьявол!

Консуэло вздрогнула.

– Не слишком ли скоропалителен ваш вывод, господин Сконци? – робко возразила она.

Иезуит, подавляя раздражение, терпеливо пояснил:

– Донна Консуэло, вы, видимо, не до конца представляете себе весь ужас деяний вашего, простите за вольность, любовника? Да за творимые им дела его мало сжечь на костре! На свете еще не придумано казни, коей достоин Алехандро де Антекера!

– Вы сторонник методов архиепископа Ледесмы? – поджала губы графиня.

– Помыслы новоизбранного архиепископа мне пока неведомы, а я – служитель Святой церкви и защитник законов Божьих! – начал кипятиться Сконци.

– И у вас есть основания считать Алехандро… вероотступником? – с замиранием сердца спросила Консуэло.

– Увы, сеньора, но это так и есть, – вмешался в разговор Шарль.

Женщина перекрестилась:

– Пресвятая Дева Мария!.. Что же мне теперь делать?

– Для начала – расстаться с сим дьявольским камнем! – иезуит указал глазами на завораживающе поблескивающий на груди хозяйки александрит, принадлежавший некогда, как он помнил, Ангелике.

– Да, да, конечно, как вам будет угодно…

Консуэло торопливо сняла подвеску с шеи, но протянутую к ней руку иезуита неожиданно перехватил Шарль:

– Позвольте, друг мой! Думаю, сей талисман должен вернуться к истинной своей хозяйке…

Сконци округлил глаза:

– Вы отдаете отчет своим словам, граф?! Это безумство – вернуть ведьме ее дьявольское орудие!

– Я в здравом уме, Сконци, можете не сомневаться. Просто уверен и продолжаю настаивать, что данный камень необходимо вернуть… донне Исидоре, – решительно заявил Шарль, умышленно сделав ударение на новом имени Ангелики.

Старик несколько растерялся:

– Как бы вам, граф, не пришлось потом пожалеть о своем поступке…

Дабы не выяснять отношений с иезуитом в присутствии графини де Ампаро, Шарль предпочел промолчать, и Сконци понял намек друга.

– Итак, сеньора, – вернулся он к прерванному разговору с хозяйкой замка, – вы, надеюсь, готовы помочь нам и самой себе?

– Да, да, разумеется, – подтвердила ничего не понимающая Консуэло.

– Тогда в первую очередь напишите письмо своему брату, достопочтенному дону Лоренсо де Канталехо. Доведите до его сведения, что некто Шарль д’Аржиньи и Валери Сконци, движимые исключительно благородными целями, намерены сами позаботиться о той девушке, которую он приютил по вашей просьбе… Как ее, кстати, зовут?

– Мария, – едва слышно ответила Консуэло.

– Так вот… Намерены сами позаботиться о Марии, – закончил свою мысль иезуит. И тотчас продолжил: – Вам же, сударыня, настоятельно советую покинуть Аранхуэс, и как можно скорее.

Брови Консуэло удивленно изогнулись.

Сконци не замедлил ответить на ее немой вопрос:

– Дорогая донна, поскольку вы долгое время были возлюбленной Алехандро де Антекеры, к вам в любой момент могут пожаловать люди архиепископа. За вас же, боюсь, здесь просто некому будет заступиться…

– Но мне совершенно некуда ехать! Замок моего отца пришел в упадок, и вот уже несколько лет в нем никто не живет…

– Простите за любопытство, сеньора, но где находится ваш родовой замок? – поинтересовался Шарль.

– Недалеко от Вильяканьяса…

– Это несколько южнее Толедо, – пояснил иезуит, проявив всегдашнюю осведомленность.

Консуэло согласно кивнула, и Сконци продолжил:

– Отправляйтесь туда немедленно, сеньора, и ни в коем случае не посвящайте в свои планы прислугу! Пожалуй, сейчас это единственный для вас шанс избежать нежелательной встречи с людьми Ледесмы… Мы же, – повернулся он к Шарлю, – заедем к дону Базилио, а от него направимся прямиком в Валенсию-де-Алькантара.

Глава 2

Исидора Монтехо уже несколько дней пребывала в сильном волнении: отсутствие графа и иезуита слишком затянулось.

Дон Базилио по мере сил успокаивал женщину:

– Ну что вы, право, так волнуетесь, сеньора? Ничего с вашими друзьями не случится! Я в этом нисколько не сомневаюсь, ибо знаю дона Сконци очень давно. Поверьте, этот человек найдет выход из любой ситуации!

Исидора тяжело вздохнула:

– Искренне надеюсь, что так и будет…

Не успела она договорить, как в комнату устало вошли долгожданные путешественники.

Поддавшись непонятному страстному порыву, женщина кинулась им навстречу с распростертыми объятиями:

– Наконец-то! Я вся извелась в ожидании вас!..

Сконци усмехнулся:

– Не ожидал от вас подобного отношения к нам, сеньора… Впрочем, оставим сантименты на потом… Дон Базилио, – иезуит поклонился в сторону хозяина, – мы покинем ваш гостеприимный дом завтра на рассвете. Нам снова предстоит долгий путь…

Исидора не стала задавать лишних вопросов: по лицам спутников она уже поняла, что выяснить местонахождение Марии им удалось.

Вечером за скромной прощальной трапезой все долго молчали, думая в основном об одном и том же: как отреагирует магистр дон Лоренсо на письмо графини де Ампаро, которое они ему предъявят? Не откажется ли выдать им Марию?

Первой молчание нарушила донна Исидора. Пригубив для храбрости вина, она обратилась к иезуиту с вопросом:

– Дон Сконци, а как вы намерены поступить с Марией, если дон Лоренсо отнесется к просьбе сестры благосклонно?

Иезуит посмотрел на женщину настороженно:

– Я не думаю, что это должно заботить именно вас, донна Исидора…

Француженка вспыхнула, кровь мгновенно прилила к щекам. Однако, сдержав захлестнувший ее гнев, она хладнокровно парировала:

– Сударь, вам прекрасно известно, где я провела последние пятнадцать лет! И считать, что я не имею права волноваться за судьбу Марии, с вашей стороны, мягко говоря, несправедливо.

– Господи Иисусе! – вознегодовал Сконци. – И вы еще смеете упрекать меня в несправедливости?!

– Смею! Ибо в замке Форментера я видела муки погибших девушек… Поэтому судьба Марии мне небезразлична!

– Ее судьба предрешена, – холодно подытожил Сконци, желая положить конец перепалке с упрямой француженкой.

Однако к разговору неожиданно подключился Шарль:

– Простите за любопытство, Сконци, но меня, как и донну Исидору, тоже интересует дальнейшая судьба несчастной монахини…

Иезуит уставился на графа безумным взглядом:

– Вы что, сговорились?! Эта «несчастная» носит в своем чреве исчадие ада! Мы не должны позволить ему появиться на свет!

Шарль в недоумении переспросил:

– Мы?! А не кажется ли вам, дорогой друг, что судьбу Марии и ее ребенка должны решить понтифик или конклав кардиналов? Не правильнее ли будет отправить женщину в Рим?

Сконци нервно выскочил из-за стола:

– Граф, мне казалось, что раньше вы лучше понимали меня! Сейчас же вы все чаще позволяете себе спорить со мной!

Шарль, не теряя спокойствия, с долей ехидства возразил:

– Вы явно преувеличиваете, друг мой! Осмелюсь напомнить, что между нами никогда не было полного взаимопонимания! Чаще нас объединяла лишь взаимная выгода от своего рода сотрудничества…

Слова графа подействовали на Сконци отрезвляюще.

– Хорошо, пусть так… – нехотя признался он, возвращаясь к столу. – Но ребенок, созданный алхимическим путем, не имеет права на существование, и я буду настаивать, нравится вам это или нет, на его уничтожении!

– А вы уверены, что Мария вынашивает гомункулуса? – спросила неожиданно Исидора.

Иезуит и граф удивленно переглянулись.

– Просто я, поразмыслив, сильно засомневалась в этом, – добавила женщина.

– Но вы же сами рассказывали! – обиженно воскликнул Сконци.

– Рассказывала, разумеется, и от слов своих отказываться не собираюсь, – вздохнула собеседница. – Однако вынуждена учитывать, что меня, увы, допускали не до всех опытов, особенно в последнее время… Вот и подумала: а что, если Филипп Артамада солгал альгвазилу и ребенок Марии зачат естественным образом? Ведь вырастить гомункулуса в реторте либо в чреве девственницы гораздо сложнее, нежели просто оплодотворить женщину!..

Сконци и д’Аржиньи молчали, пребывая в полной растерянности.

– Помните, я рассказывала, что опыты над тремя другими монахинями прошли неудачно? – продолжала тем временем размышлять вслух Исидора. – Получается, последняя надежда оставалась на Марию… Но тогда резонно допустить, что Артамада, опасаясь гнева альгвазила, решил пойти на обман и просто, так сказать, поспособствовал нормальному зачатию подопытной…

Шарль безмолвствовал, в душе, однако, уже допуская подобный ход событий.

У Сконци мелькнула мысль: «А вдруг я и впрямь собираюсь лишить жизни невинного младенца?», но он тут же отверг ее, заподозрив Ангелику-Исидору в желании притупить его бдительность:

– Все ваши предположения, сударыня, абсолютно беспочвенны. Бывшая монахиня и ее так называемый ребенок должны сгореть в очистительном огне!

Шарль вдруг вспомнил слова встреченного по дороге в Таррагону слепого монаха: «Иезуитов, доминиканцев и инквизиторов я чувствую за сто шагов: от них исходит запах крови невинных жертв… Ты найдешь то, что ищешь, но, боюсь, тебя постигнет разочарование…»

– Я категорически против столь одиозного решения! – решительно заявил он. – Жертв на моей совести, конечно, много, но младенцев и беременных женщин я никогда не лишал жизни! И вам не позволю!

– Тогда что же вы предлагаете, граф?! – воскликнул Сконци, сверкая полными праведного гнева глазами.

– Я настаиваю на своем первом предложении – передать Марию в руки правосудия!

Сконци желчно усмехнулся:

– А не страшитесь, граф, что вам придется выступать на том суде свидетелем? А из свидетеля, поверьте моему опыту, очень легко превратиться в обвиняемого!..

– С чего бы?

– Что ж, попробую объяснить… Во-первых, мы с вами прекрасно знаем о роде занятий так называемой «донны Исидоры Монтехо» и, следовательно, давным-давно должны были сдать ее инквизиторам, вместо того чтобы слушать дьявольские россказни. Во-вторых, в ходе слушаний на суде всплывет рано или поздно имя графини де Ампаро, возлюбленной альгвазила-еретика, и вскроется наша связь с нею. Ну, а затем очередь дойдет и до нас с вами, мой друг… Не знаю, как вам, граф, но лично мне «испанский сапог»[77] пока без надобности…

При упоминании об одной из самых жестоких инквизиционных пыток у Шарля неприятно засосало под ложечкой. «Пожалуй, старый иезуит прав», – подумал он.

Сконци расценил молчание собеседников как полное согласие с его доводами.

– Итак, больше никаких возражений! Вывезем Марию из замка и сож… – он осекся на полуслове, – свершим над ней справедливый суд. Тем более что я, как иезуит, наделен таким правом…

…Несмотря на видимую убежденность в собственной правоте, в душе Сконци слегка сомневался в правильности своих намерений. «А что, если младенец и впрямь зарожден благодаря частице крови Христа?» – эта мысль лишила иезуита покоя.

Глава 3

Архиепископ Санчо де Ледесма пребывал в скверном расположении духа. Причиной тому служила нерасторопность его людей, которым до сих пор не удалось выследить и схватить бывшего альгвазила и его помощника.

Архиепископ сгорал от нетерпения лично допросить этих отъявленных еретиков, ведь верный капитан Хулио, посетив замок на острове Форментера, доложил, что там творилось нечто страшное, несовместимое с заветами Святой Церкви. Из переписки де Нойи с альгвазилом Ледесма знал, чем именно занимались алхимики в лаборатории замка, и теперь мучился догадками: удалось тем вывести в чреве монахини Мессию или нет?

Машинально перекрестившись, архиепископ задумался о другом: «Папа Евгений IV, как на грех, низложен Латеранским собором… Кого, интересно, изберет очередной конклав кардиналов? Кто станет следующим папой? Пожалуй, больше всего шансов у Томмазо Парентучелли:[78] он богат, умен, предприимчив… Хотелось бы только знать, насколько предприимчив… Если прежнему папе было известно практически обо всем, что происходило в моем дворце, то как поведет себя Парентучелли? Скорее всего, расплодит шпионов, ведь орден иезуитов служит ему, а иезуиты, как известно, повсюду… Нет, мне во что бы то ни стало нужно разыскать девчонку-монахиню раньше, чем до нее доберутся люди нового папы… Где же она скрывается? Я непременно должен заполучить ее! Чтобы быть не просто Servus servorum dei,[79] а именно Pontifex Maximus».[80]

Дверь кабинета бесшумно отворилась, размышления архиепископа прервал голос капитана Хулио Алабесте:

– Ваше преосвященство…

Де Ледесма вздрогнул:

– Святые угодники!.. Алабесте, когда ты избавишься от этой кошачьей походки?! Вечно пугаешь своими неожиданными появлениями!

Капитан поклонился, все так же бесшумно приблизился к архиепископу и почтительно приложился к его правой руке, увенчанной перстнем с внушительным бриллиантом:

– Простите, ваше преосвященство… Я ни в коем случае не хотел напугать вас. Просто вы, видимо, были столь погружены в раздумья, что не услышали моего стука в дверь…

– Ладно, присядь… Будешь ответ держать, коль пришел…

Капитан личной гвардии архиепископа занял предложенное ему кресло, и Ледесма строго спросил:

– Почему еретики Алехандро де Антекера и Родриго Бахес до сих пор не пойманы? За что я плачу тебе деньги и, заметь, немалые? Ты что, манкируешь своими обязанностями?

Хулио Алабесте побледнел, но быстро взял себя в руки:

– Ваше преосвященство! Клянусь всеми святыми, я сделал все возможное! Дозорные разъезды отслеживают все основные тракты и прилегающие к ним постоялые дворы. Всех мужчин, передвигающихся попарно, подвергают тщательной проверке независимо от возраста. В Талавере за домом альгвазила ведут наблюдение доминиканцы. Рано или поздно, я уверен, Антекера вернется в родной город. Чтобы повидаться с престарелой матерью, например, или пополнить карманы золотом…

Архиепископ одобрительно кивнул и несколько смягчился. Он привык доверять капитану Алабесте, хотя и догадывался, что толика золотых дублонов и серебряных мараведи, выделенных на поимку еретиков, все же оседает в карманах гвардейца. Однако капитан был искренне предан ему, а Ледесма всегда придерживался мнения, что пренебрегать верными людьми в столь смутные времена по меньшей мере неразумно.

– Хорошо. Будем считать, что поимка беглецов – дело времени. Теперь ступай с богом… Да, и по пути вели позвать моего секретаря!..

Капитан поморщился: он терпеть не мог этого пронырливого Себастьяна дель Марэнтоса, чересчур сведущего, как ему казалось, во всех происходящих во дворце делах. К сожалению, архиепископ безгранично доверял своему секретарю, а у капитана пока так и не нашлось ни одной зацепки, дабы от него избавиться.

Сам же дель Марэнтос давно уже стоял под дверью кабинета Ледесмы. Хулио Алабесте не догадался затворить ее до конца, и секретарю посчастливилось стать немым свидетелем их разговора. Услышав, что архиепископ выказал желание видеть его, Себастьян торопливо отошел от двери и присел на один из стоящих в коридоре стульев, предназначенных для просителей, ожидающих аудиенции.

– О, вы уже здесь, дон Марэнтос?! – насмешливо воскликнул вышедший из кабинета капитан Алабесте. – Впрочем, это неудивительно: в нужное время вы всегда оказываетесь в нужном месте, – добавил он, подавляя жгучую неприязнь к этому красивому тридцатилетнему арагонцу. – Его преосвященство ждет вас…

– Благодарю, капитан, – чопорно поклонился Себастьян вслед удаляющемуся по коридору капитану.

Секретарь знал, что Хулио Алабесте его на дух не переносит. Не доверяет? Или боится?..

Марэнтос вошел в кабинет архиепископа, поклонился и, как положено, поцеловал милостиво протянутую руку.

– Вы составили бумаги, о которых я просил? – поинтересовался Ледесма.

– Разумеется, ваше преосвященство, – секретарь протянул архиепископу предусмотрительно захваченную с собой папку, и тот бегло просмотрел ее.

– Прекрасно. В работе с документами, дон Марэнтос, вам просто нет равных! Оставьте бумаги мне, я ознакомлюсь с ними внимательнее и подпишу чуть позже, а вы пока можете быть свободны…

– Простите, ваше преосвященство, – замялся Себастьян, – но я хотел просить вашего дозволения отлучиться ненадолго в город… Мне надо навестить сестру. Она прислала весточку, что заболела. Вот, прочтите, – он извлек из внутреннего кармана черного атласного камзола, расшитого серебряной тесьмой, конверт и протянул архиепископу.

– Не стоит, сын мой, я верю, – движением руки остановил его архиепископ. – Письмо – дело личное… Безусловно, я отпущу вас, ибо Господь поощряет заботу о ближних, а в особенности – о нуждающихся в утешении и поддержке. Да вернется вам ваше благое намерение сторицей, – он осенил секретаря крестным знамением. – Однако постарайтесь возвратиться не позднее церковной ноны[81]: я собираюсь продиктовать письмо к Томмазо Парентучелли…

– Тому самому, коему кардиналы прочат пост понтифика? – уточнил секретарь.

– Да, да, именно ему… А вы неплохо осведомлены, дон Марэнтос! Кстати, а что вам еще известно о Томмазо?

– Думаю, то же, что и всем… Когда папа Евгений IV не пожелал подчиниться Базельскому собору, требующему признать верховенство соборного епископата над папской властью, он решил собрать своих сторонников в Ферраре. Однако и там, увы, чаша весов качнулась не в его сторону: большинство вчерашних единомышленников оказались противниками. К числу последних принадлежит как раз и кардинал Томмазо Парентучелли… Человек он, безусловно, умный и дальновидный, богат, умеет из всего извлекать выгоду, но…

Архиепископ насторожился:

– Вас что-то смущает? Договаривайте!

– Смею предположить, ваше преосвященство, что на посту понтифика кардинал Парентучелли в первую очередь заручится поддержкой благоволящего ему ордена иезуитов…

– Пожалуй, вы правы, дон Марэнтос, – задумчиво отозвался Санчо де Ледесма. – Даже в самом избрании Томмазо на сию должность чувствуется рука иезуитов…

– Да, в способностях иезуитов сомневаться не приходится. В свое время я ведь потерял влияние при Арагонском дворе именно благодаря их искусно разыгранной интриге… Впрочем, я не ропщу на судьбу, ибо теперь служу вам, ваше преосвященство, – Себастьян склонился в подобострастной позе.

Архиепископ улыбнулся:

– Вы умеете сказать приятное, дон Марэнтос. Что ж, не тратьте время: поспешите к своей сестре.

* * *

Себастьян дель Марэнтос вышел из дворца архиепископа и, взглянув на ворота Прощения, перекрестился:

– Все, что делаю, Господи, только во имя Твое и во благо ордена…

Поправив широкополую шляпу, он степенной походкой зашагал в сторону торговой площади Алькана. Оказавшись среди многочисленных торговых лавок и поторговавшись для виду с несколькими продавцами-ремесленниками, дон Марэнтос неожиданно прытко свернул в один из узких переулков, укрылся за углом старого здания, ловким движением извлек из кармана маленькое серебряное зеркальце и, притворившись, что поправляет щегольские усы, бросил взгляд на улицу за своей спиной. Не заметив ничего подозрительного, облегченно вздохнул:

– Похоже, капитану Алабесте сегодня не до меня…

Себастьян со спокойной душой направился обратно к площади.

Хозяева лавок наперебой зазывали покупателей, расхваливая свой товар на все лады, но секретарь равнодушно шествовал мимо, стремясь поскорее достичь кожевенных рядов. Там он устремился прямиком к торговцу ремнями и кошельками.

– Что угодно благородному дону? – заискивающе поинтересовался пожилой торговец.

Дон Марэнтос привередливо осмотрел товар и выбрал дорогой напоясный кошелек, украшенный массивной золотой бляхой.

– Четыре серебряных мараведи, сеньор, – назвал цену торговец.

– Не дороговато ли? – выказал сомнение секретарь и на всякий случай огляделся по сторонам. – Впрочем, беру… Кошелек действительно очень хорош.

Вместе с деньгами он вложил в руку торговца сложенный в несколько раз листок бумаги.

– Премного благодарен, сеньор! Заходите еще! Всегда рад угодить благородному дону! – распинался торговец, засовывая мараведи в объемистый напоясный кошелек, а записку – в потайной кармашек на внутренней стороне широкого кожаного пояса.

Выждав после ухода «благородного дона» некоторое время, пожилой торговец препоручил товар и покупателей сыну, а сам, опасливо оглядевшись вокруг, с озабоченным видом засеменил домой.

Его дом, небольшой, но с голубятней на крыше и обнесенный увитой виноградом высокой стеной, находился на окраине Толедо. Добравшись до места, торговец свернул полученное от покупателя послание трубочкой, перевязал для верности шелковой нитью и поднялся на крышу.

Голуби, завидев хозяина, приветливо заворковали и дружно забили крыльями. Торговец выбрал белую голубку:

– Иди сюда, моя красавица! Ты еще никогда меня не подводила… Сослужи-ка и в этот раз…

Привязав послание к лапке птицы, он ласково погладил ее и, разжав руки, выпустил в небо. Голубка, описав над домом прощальный круг, устремилась ввысь…

* * *

Понтифик Николай V внимал рассказу генерала ордена иезуитов Антонио дель Форто с неподдельным интересом. Тот, в свою очередь, образно и убедительно докладывал о греховном увлечении ныне покойного архиепископа Кастилии Фернандо де Нойя алхимией и о работе тайной алхимической лаборатории, возглавляемой доверенным человеком архиепископа альгвазилом Алехандро де Антекера.

– По моим сведениям, – веско подытожил генерал, – алхимики с острова Форментера добились цели, поставленной перед ними альгвазилом…

Понтифик настороженно перебил:

– Какой именно?

– Им удалось создать гомункулуса, – коротко ответил дель Форто.

– Гомункулуса?! – с ужасом в голосе переспросил папа. – Но это же сатанизм! Куда смотрел мой предшественник? Почему не пресек святотатства?!

– Ваше святейшество, я докладывал о этом вопиющем безобразии папе Евгению IV незадолго до его низложения со Святого престола. Но, во-первых, сие событие произошло, как вы знаете, совсем недавно, а во-вторых, все мысли вашего предшественника были заняты на тот момент лишь одной проблемой: удержать власть. Возможно, конечно, в силу своего природного скудоумия он просто не осознал всех ужасных последствий этого богопротивного эксперимента…

– Алхимия запрещена Святой церковью! – возмущенно воскликнул понтифик.

– К сожалению, – нахмурился дель Форто, – в данном случае алхимический опыт был отягощен одним немаловажным обстоятельством… Как сообщил мне верный человек ордена Валери Сконци, альгвазил де Антекера завладел предварительно древним ларцом тамплиеров, в котором хранилась кровь Христа…

Николай V округлил глаза:

– Не может быть!

– Увы, ваше святейшество… Я знаком с Валери Сконци почти двадцать лет и имел честь убедиться в его преданности Святому престолу и нашему ордену не один раз. Если бы Сконци сомневался в подлинности ларца или истинности своих сведений, он не стал бы тревожить меня… Недавно, кстати, я получил от него очередное сообщение. Поскольку гомункулус взращен в чреве насильственно похищенной из монастыря юной монахини Марии, после кончины архиепископа де Нойя альгвазил вывез девушку из лаборатории и где-то надежно спрятал…

– Так следует немедленно найти ее и предать огню! – вскричал понтифик, пылая праведным гневом.

– Признаться, ваше святейшество, до недавних пор я и сам склонялся к сей мере наказания, но…

– Продолжайте, генерал!

– Потом вспомнил о ларце тамплиеров… По донесениям одного из членов нашего ордена, после смерти архиепископа де Нойи была обнаружена его тайная переписка с альгвазилом. Так вот, в ларце действительно хранилась кровь Иисуса! Вернее, гвозди, коими римляне прибили Его к кресту…

– Но в таком случае, генерал, сей ларец – религиозная святыня! Вы должны немедленно отыскать его и доставить в Ватикан!

– Увы, ваше святейшество, но кровь Иисуса, следы которой оставались на гвоздях, алхимики альгвазила использовали для своего кощунственного опыта…

– Неужели… неужели они вскормили ею… гомункулуса? – прошептал потрясенный до глубины души понтифик.

Антонио дель Форто кивнул:

– Совершенно верно, ваше святейшество. К сожалению, кровь Христа утеряна для мира навсегда…

– Но… но ведь тогда получается, что бедная бывшая монахиня носит в себе плод, вскормленный Святой кровью?!

– Именно так, ваше святейшество, – подтвердил генерал.

Понтифик истово закрестился:

– Нет, нет, вторая Дева Мария нам не нужна!.. А вот ребенка, если его можно так назвать и если он вдруг родится, жизни лишать нельзя!.. Вы понимаете меня, генерал?

Дель Форто снова кивнул:

– Думаю, женщине лучше умереть родами: это будет выглядеть убедительно и естественно… Ну, а ребенка, если тому суждено появиться на свет, тотчас передадим в надежные руки. Надеюсь, время покажет, кто он на самом деле – порождение Сатаны или носитель Святой крови…

– Я денно и нощно буду молить Господа, чтобы сей младенец оказался вторым Мессией, – сказал понтифик, осеняя себя крестным знамением.

Глава 4

Алехандро де Антекера и Родриго Бахес следовали под покровом ночи в Валенсию-де-Алькантара, пристально вглядываясь в сгустившуюся темноту и держа арбалеты наготове. Любая подозрительная тень, появлявшаяся на пути, заставляла друзей останавливать коней и тревожно вслушиваться в таинственные шорохи ночного леса.

Беглецы проделали уже много льё и теперь засыпали буквально в седлах. Наконец они выехали на залитую лунным светом уютную полянку, и Алехандро не выдержал.

– Предлагаю устроить здесь привал, – сказал он, спешиваясь. – Разведем костер, перекусим, выспимся…

– Перекусим? – усмехнулся Родриго, охотно следуя примеру друга. – Да у нас кроме нескольких глотков вина да пары пресных лепешек ничего не осталось…

Привязав лошадей к ближайшему дереву, спутники огляделись в поисках подходящего места для костра.

– Разводи огонь, друг, – сказал Бахес, вскидывая арбалет, – а я попробую подстрелить кролика. В этих местах должно быть много живности…

При свете луны Алехандро быстро набрал хворост и запалил костер, а вскоре из леса появился и Родриго.

– А вот и наш ужин! – радостно объявил он, помахивая в воздухе тушкой подстреленного кролика. – Сейчас освежую, и зажарим…

Бахес подсел к огню, снял, ловко орудуя кинжалом, с добычи шкурку, и спустя несколько минут от костра потянуло запахом жареного мяса.

Предвкушая сытный ужин и долгожданный сон, друзья блаженно расслабились. Что могло угрожать им вдали от главного тракта и тем более в лесу? Разве что голодные волки, но для этих зверюг у них всегда найдется острая стрела…

Родриго уже собрался снять аппетитно поджаристую кроличью тушку с огня, как вдруг из леса донесся отчетливый звук сломанной ветки. Друзья тотчас схватились за арбалеты.

– Волки?! – полувопросительно-полуутверждающе прошептал Бахес. – Пришли на запах мяса?!

– Возможно, – так же тихо ответил Алехандро. – Главное, убить их вожака! Остальные сами разбегутся…

В этот момент лес огласился дикими воплями, и на поляну вместо ожидаемых серых хищников выскочила группа воинственно настроенных людей. Убогая одежда и примитивное вооружение выдавали в них обычных голодранцев, однако численное превосходство было явно на их стороне: шайка доморощенных головорезов насчитывала не менее восьми человек.

Алехандро и Родриго нажали на спусковые крючки арбалетов почти одновременно, и два разбойника рухнули в траву как подкошенные. Остальные же стали угрожающе наступать, намереваясь взять смельчаков в кольцо.

Сходу определив самого рослого, лохматого и вооруженного мечом разбойника вожаком сей «волчьей стаи», Алехандро бесстрашно ринулся прямо на него. Бахес же тем временем начал раскидывать не умеющих толком сражаться простолюдинов, прикрывая друга с тыла. Ловко увернувшись от удара тяжелой дубиной, он рубанул одного из голодранцев мечом. Тот издал протяжный вой, схожий с волчьим, и, зажав здоровой рукой окровавленное плечо, припустился к лесу. Остальные нападавшие, явно не ожидая столь профессионального отпора, слегка растерялись.

– Канальи! – в бешенстве проревел Бахес. – Ну, кто следующий?! Подходи! Всех на куски порублю!

Алехандро продолжал отчаянно сражаться с громилой-вожаком. Противник оказался на редкость силен, однако мечом, доставшимся ему, видимо, в качестве трофея от некогда ограбленного идальго, действовал не очень умело. Как назло, на помощь предводителю, оставив Бахеса в покое, пришли еще двое разбойников, так что теперь альгвазилу приходилось отбиваться и от дубинок, и от вражеского меча.

Уложив еще нескольких нападавших, Родриго поспешил другу на выручку. Точным ударом басселарда он снес одному из разбойников, наседавших на Алехандро, голову. Тот выронил дубину, неестественно покачнулся и начал медленно оседать, пока, наконец, не рухнул окончательно. Голова несчастного практически отделилась от тела, удерживаясь на одних лишь сухожилиях, в потоке хлынувшей из горла крови заплясали отблески костра…

– Бурная выдалась ночка! Держись, дружище! – крикнул охваченный азартом Бахес, пронзая последнего голодранца с дубиной насквозь.

В это время Алехандро удалось изловчиться, и он мощным ударом отсек правую кисть вожака. При виде упавшей к ногам противника собственной руки, все еще сжимающей меч, тот издал истошный крик и принялся зажимать фонтанирующую кровью рану здоровой рукой.

– Перетяните мне рану, благородные доны, умоляю вас… – прохрипел он.

Алехандро и Родриго переглянулись.

– Кто вы такие и почему напали на нас? – невозмутимо осведомился де Антекера.

– Мы решили, что вы и есть те самые еретики, коих разыскивают доминиканцы и толедские стражники… А за головы этих еретиков назначена большая награда и обещана индульгенция искупления всех грехов, даже самых тяжких… – простонал разбойник.

– Добей его, – холодно обронил альгвазил, обращаясь к Родриго.

* * *

Долгий и изнурительный путь после скоропалительного бегства с острова Форментера, не считая кратковременного пребывания в замке графини де Ампаро, практически лишил Алехандро и Родриго сил. Нервы друзей тоже были напряжены до предела: недавняя стычка с разбойниками и особенно страх перед инквизицией заставляли их соблюдать теперь чрезмерную осторожность. Мало того, что Кастилия была буквально наводнена шпионами архиепископа, так Санчо де Ледесма приказал еще выставить заградительные отряды на всех известных трактах и останавливать любых мужчин благородного происхождения, путешествующих вдвоем.

Беглецы почти уже не спали во время коротких остановок в лесу, ибо даже во сне их преследовал страх. От недостатка полноценного отдыха оба пребывали в постоянном и сильном напряжении. Ко всему прочему, у них почти закончились деньги, а до Валенсии-де-Алькантара оставалось еще около восьмидесяти льё пути. Запасы еды тоже давно иссякли, и бывший альгвазил и его верный кабальеро буквально падали от истощения и усталости.

– Давай свернем в Талаверу, – предложил Алехандро, когда их путь пролегал менее чем в пол-льё от родного города.

– И попадем прямо в руки доминиканцев или, того хуже, отца Доминго, – хмыкнул скептически Родриго.

– Но у нас нет другого выхода… Мы оба едва держимся в седле, а нам уже, увы, не по двадцать лет…

– Да, на четвертом десятке бессонные ночи даются труднее, – согласно вздохнул Бахес. – Ты прав, Алехандро. Нам срочно надо как следует отдохнуть и, главное, подкрепиться. Эх, с каким бы удовольствием я съел сейчас огромный кусок окорока и запил его красным вином!.. Но ты уверен, что шпионы отца Доминго не поджидают нас прямо у въезда в Талаверу?

– Конечно, не уверен, – устало отозвался де Антекера, – но, как я уже сказал, другого выхода у нас, к сожалению, нет.

– Тогда предлагаю войти в город с северной стороны. Насколько я помню, Северные ворота почти не охраняются…

– Согласен… Только сейчас они наверняка закрыты, ведь до заутрени еще далеко.

– А если перебраться через городскую стену? – вяло произнес Родриго.

– А лошади? Их мы тоже переправим через стену? Они, кстати, устали и голодны не меньше нашего… Поэтому предлагаю другой вариант. Помнишь, как мы с Бланкой выбрались из города почти двадцать лет назад, когда решили сбежать?

– Святые угодники! – оживился Бахес. – Как я мог забыть про тайный лаз под стеной?! Погоди, но ведь нашим лошадям там точно не пройти!

– Верно. Мы оставим своих скакунов за чертой города, а потом пошлем верного человека, и он покормит их и приглядит за ними…

Наконец на горизонте обозначилась Талавера, в свете луны казавшаяся черным расплывчатым пятном. Чтобы приблизиться к городу со стороны Северных ворот, всадникам пришлось сделать приличный крюк.

– Хоть бы тайный лаз не обвалился от времени, – тихо сказал Алехандро, спешиваясь.

Родриго последовал его примеру, и друзья отвели лошадей в густые заросли придорожных кустов, где и привязали, дабы те не убежали. Затем подкрались к воротам.

– Кажется, здесь, под этим камнем, – указал Алехандро де Антекера на подпиравший городскую стену валун внушительных размеров.

Беглецы дружно на него налегли и, приложив максимум усилий, сдвинули с места.

– Я пойду первым, – решительно заявил Алехандро. – Раньше лаз с противоположной стороны был укрыт кустами, а как обстоят дела теперь – неизвестно… Если меня там вдруг схватят, беги, Родриго! И не вздумай пытаться меня спасти! Помни, что для тебя гораздо важнее добраться до Валенсии-де-Алькантары, забрать Марию, перепрятать ее в более надежное место и…

– Думаю, у тебя это лучше получится, – перебил друга Бахес. – Так что первым пойду я! – с этими словами он, не слушая возражений бывшего патрона, опустился на корточки и почти молниеносно скрылся в черноте лаза.

Оставшись один, Алехандро мысленно взмолился: «Господи! Помоги нам! Ибо все, что мы делаем, мы делаем лишь во благо веры и церкви!»

Время тянулось невыносимо медленно. Не выдержав, Алехандро склонился над лазом, напоминающим обычную нору животного, и прислушался в надежде уловить хоть какие-то звуки. В этот момент из «норы» появилась голова Бахеса:

– Все в порядке, приятель! Следуй за мной!

С внутренней стороны городской стены тайный лаз сильно зарос, поэтому из плотного травяного сухостоя, достигающего в высоту почти человеческого роста, Алехандро и Родриго выбрались не без труда.

– М-да… Вот уж даже помыслить не мог, что в родной город, где некогда служил альгвазилом и представлял власть короля, придется пробираться тайком, – горько промолвил Алехандро, отряхиваясь от пыли и налипших травинок.

– Пути Господни неисповедимы, друг мой, – саркастически заметил Бахес.

– Да, с сей мудростью не поспоришь… Однако куда мы все-таки пойдем – к моей матушке, твоему отцу или просто затаимся где-нибудь? Впрочем, если обретем пристанище в каком-нибудь заброшенном доме на окраине, вряд ли найдем там деньги и пропитание…

– Ты же знаешь, что мой отец на старости лет снова женился, – сконфуженно ответил Родриго.

– Понятно. Значит, полностью довериться ему уже нельзя, – констатировал Алехандро.

Родриго молча кивнул.

– Ладно, тогда отправимся к моей матушке. Уж она-то нас точно не выдаст, благо не питает к отцу Доминго ни малейшей симпатии. Да и кое-какие сбережения припрятаны у меня именно дома…

Заслышав приближающиеся голоса, де Антекера осекся на полуслове. Беглецы переглянулись и, не сговариваясь, нырнули обратно в высокую траву, где и затаились, словно воры.

– Несите службу добросовестно! На постах не спите! Не забывайте, что за поимку Алехандро де Антекеры назначена награда в пятьдесят мараведи, а за Родриго Бахеса – в тридцать. Если вам повезет, сможете безбедно прожить на эти деньги несколько лет, – наставлял подчиненных начальник городской стражи. – Новый альгвазил непременно сдержит слово и выплатит обещанную награду! А эти преступники будут казнены на городской площади. Скорее всего, им, как людям благородного происхождения, отрубят головы: в их случае меч наверняка окажется предпочтительнее грубой веревки…

– А если главный инквизитор будет настаивать на костре? – робко поинтересовался один из стражников.

– Пусть сначала его доминиканцы поймают преступников и докажут, что те – еретики! Впрочем, самим-то преступникам любая казнь должна будет показаться долгожданным избавлением от земных грехов…

Стражники удалились, голоса стихли.

– И на кой черт мне, спрашивается, такое избавление?! – возмутился Бахес. льшая!– Ну, нет в мире справедливости! Даже награда за тебя назначена.

Алехандро горько усмехнулся:

– Родриго, ну я же не только бывший альгвазил, но еще и бывший телохранитель и доверенное лицо самого архиепископа, светлая ему память!.. Вот, согласно всем моим прежним статусам, меня и оценили дороже…

– Да это я так, к слову… Беспокоит другое. То, что обложили нас со всех сторон: и городская стража, и доминиканцы, и инквизиторы…

– Что ж, придется вести себя еще осторожнее… Идем, Родриго! Пора выбираться из этих чертовых зарослей…

* * *

Алехандро и Родриго, прижимаясь к стенам домов, словно стараясь слиться с ними в единое целое, и прикрывая лица темными плащами, благополучно преодолели несколько узких городских улочек и достигли дома донны Изабеллы де Антекера.

Алехандро огляделся и шепнул другу:

– Я перелезу через ограду и постараюсь потихоньку попасть в дом. Подожди меня здесь, лишнее внимание нам сейчас ни к чему.

Родриго подсадил Алехандро, и тот ловко перемахнул через кованую ограду. Очутившись во внутреннем дворе, альгвазил снова огляделся. Привратник крепко спал.

Ночной гость попытался открыть двери, ведущие в дом, но те оказались запертыми изнутри. Тогда Алехандро, недолго думая, взобрался по лозам дикого винограда, обвивавшим дом, на балкон второго этажа: налево располагалась комната матушки, направо – его…

Достав из ножен басселард, он аккуратно открыл окно, ведущее в его комнату, и бесшумно пробрался внутрь. При виде до боли знакомой обстановки бывшему альгвазилу взгрустнулось, и он присел на краешек кровати, дабы перевести дух и собраться с мыслями: «Как поступить дальше? Разбудить матушку? Или, прихватив все необходимое, скрыться под покровом ночи, так и не повидавшись с ней?» Немного поразмыслив, Алехандро на цыпочках отправился в комнату матери.

Донна Изабелла восприняла внезапное появление сына спокойно, словно и не сомневалась, что он вернется именно нынешней ночью. Несмотря на почтенный возраст, она быстро поднялась с постели и бросилась сыну на шею:

– Алехандро, мальчик мой! Я знала, я верила, что ты обязательно придешь! Ты попал в беду? Тебе нужна помощь? Все стражники и доминиканцы Талаверы разыскивают тебя!..

– Да, да, я знаю… Но я не мог не приехать и не повидать тебя! Кто знает, как сложится дальнейшая жизнь и когда доведется свидеться еще?.. Матушка, за воротами дома меня ждет Родриго Бахес. Ты позволишь ему войти? – как можно мягче спросил Алехандро.

– Конечно, мой мальчик. Я слышала, что за его поимку тоже назначено крупное вознаграждение… Сейчас прикажу привратнику открыть калитку…

Алехандро жестом остановил донну Изабеллу:

– Матушка, а вы уверены, что привратник не выдаст нас с Родриго?

– Уверена. В моем доме все ненавидят отца Доминго и его псов, – решительно ответила женщина и, накинув теплый халат и взяв свечу, заторопилась во внутренний двор будить привратника.

Вскоре Алехандро и Родриго сидели за уютным домашним столом, от которого за время скитаний успели уже отвыкнуть. Донна Изабелла не стала будить кухарку: она сама подала блюда, оставшиеся с ужина, присовокупив к ним кувшин отменного вина. Беглецы были настолько голодны, что и тарелки, и кувшин опустошили почти мгновенно.

– Архиепископ де Ледесма разослал гонцов с приказом схватить вас по всей Кастилии, – сказала донна Изабелла, печально взирая на изможденных друзей.

Гости промолчали. В скудных отблесках свечей Алехандро заметил вдруг, что его мать, некогда первая красавица Талаверы, превратилась в поникшую старуху…

* * *

Отец Доминго давно уже страдал бессонницей. Вот и сейчас он бесцельно бродил по монастырю, не в силах заснуть.

Разменяв седьмой десяток, он сильно постарел и сгорбился, а в последнее время его одолели еще и частые боли в груди, сопровождающиеся надрывным кашлем. Главный инквизитор Талаверы осунулся и похудел; его до неузнаваемости изменившееся лицо, обтянутое, словно выцветшим старинным пергаментом, морщинистой кожей, напоминало теперь маску смерти.

Отец Доминго остановился, опершись на деревянный посох, и согнулся в приступе кашля. Немного придя в себя и уловив звук приближающихся шагов, медленно оглянулся. Свет факелов выхватил из полумрака фигуру спешащего к нему молодого монаха.

– Святой отец! Святой отец! – зачастил тот, приблизившись. – Еретики – в городе! Находятся сейчас в доме донны Изабеллы…

Отец Доминго выдавил подобие улыбки:

– Ты уверен, сын мой?

– О да, святой отец! Как вы и приказали, я бдительно наблюдал за сим домом! Примерно с час назад в него проникли двое мужчин: один перелез через ограду, а второму чуть позже отворили калитку… В этом доме – пристанище еретиков, святой отец!

Главный инквизитор испытал несказанное душевное облегчение. «Теперь ты в моих руках, Алехандро де Антекера! – торжествующе подумал он и представил, как ненавистный альгвазил корчится в муках, умоляя о милосердии. – А архиепископ подождет! Он получит тебя только после порции регламентированных пыток…»

– Ступай, сын мой, – вымолвил он вслух. – Ты отлично справился с заданием и знаешь, что следует делать дальше…

Молодой монах поклонился, развернулся и скрылся в полумраке извилистого монастырского коридора.

* * *

Привратник вбежал в обеденную залу с перекошенным от ужаса лицом:

– Донна Изабелла! Госпожа! Наш дом окружают! Горящие факелы уже совсем близко!

Женщина, не потеряв самообладания, с горечью в голосе произнесла:

– Это псы отца Доминго, в том нет сомнений! Выследили все-таки… Вам надо бежать, друзья! Алехандро, ты помнишь нашу старую грушу?

Сын с удивлением воззрился на мать:

– Помню…

– Так вот, груша за последние годы сильно разрослась и стала настолько развесистой, что ее крепкие толстые ветви свисают в соседний двор. Дерево выдержит вас, воспользуйтесь им! Не мешкайте, бегите!

Алехандро метнулся на второй этаж, открыл сундук, извлек две плотно набитые седельные сумки и поспешил назад.

– Матушка! Вам тоже надо скрыться! Отец Доминго обвинит вас в ереси! – тревожно восклицал он, сбегая по лестнице.

– Не волнуйся, мой мальчик. Я уже стара и не страшусь смерти. Не думай обо мне… Беги!

В порыве обуревающих душу чувств Алехандро обнял и поцеловал мать:

– Прощайте, матушка!

Затем закинул одну из седельных сумок на плечо, вторую передал Бахесу, и друзья, покинув дом, бегом припустили к старой груше. А в ворота уже настойчиво стучали доминиканские ищейки.

– Именем Святой церкви, открывайте! – донеслось до их слуха.

Алехандро не хотелось думать, что станет с матушкой… В последний раз оглянувшись на родной дом, он быстро вскарабкался на грушу, после чего вслед за Родриго ловко приземлился в соседнем дворе. От шума проснулся привратник. Заспанный, он вышел из своей каморки и теперь натужно силился понять, что происходит на вверенной ему территории. Однако пока бедолага соображал, друзья благополучно перемахнули через ограду и скрылись в ближайшем переулке.

Они почти уже достигли северной части города, когда заметили вдруг блеск факелов, движущихся им навстречу.

– Стражники! – шепотом воскликнули оба.

Алехандро огляделся: на узкой улочке, где дома вплотную прижаты друг к другу, укрыться негде. Заметив на втором этаже одного из домов балкон, увитый раскидистым плющом, он скомандовал:

– Наверх! Быстро!

Через мгновение беглецы уже затаились в спасительных зарослях, моля лишь об одном: чтобы в виду забрезжившего рассвета хозяева дома не кинулись открывать ставни.

Когда стражники прошествовали мимо, и улочка вновь опустела, друзья покинули свое укрытие и поспешили к потайному лазу в городской стене. Там они, словно затравленные звери, юркнули в уже знакомую «нору» и прежним путем выбрались за пределы города.

Оставленные ими лошади мирно паслись, пощипывая пожухлую осеннюю траву. Беглецы пристегнули седельные сумки к седлам, вскочили на лошадей и умчались в направлении Валенсии-де-Алькантары, оставив своих преследователей ни с чем.

Глава 5

Первую остановку в пути Алехандро и Родриго сделали, когда солнце стояло уже высоко. Минувшая ночь выдалась бурной, и беглецам, увы, так и не удалось отдохнуть в доме донны Изабеллы, как они на то рассчитывали. Поэтому усталость брала свое, и Алехандро вновь осадил коня первым.

– Все, друг, привал. Больше не могу, изнемогаю уже от этой нескончаемой скачки, – сказал он и, не дожидаясь возражений Бахеса, спешился. – Думаю, здесь, вдали от основного тракта, место для отдыха вполне безопасное…

Родриго не противился. Спешившись, он огляделся. Узкая тропа петляла среди камней, теряясь далеко вдали на простирающейся окрест горной возвышенности.

– Хорошо здесь, – мечтательно заметил Родриго, разминая затекшие ноги. – Ты прав, немного поспать не помешает. Только вот перекусить бы еще чего-нибудь…

– Увы, перекусить вряд ли удастся, – вздохнул Алехандро. – Сам помнишь, сколь спешно нам пришлось покинуть Талаверу. Не до провизии было…

– Не кори себя. Слава Богу, что сами выбрались целыми и невредимыми. Лучше уж жевать траву, чем болтаться на дыбе в подвале доминиканского монастыря.

Алехандро снял с лошади седельную сумку.

– Надо бы напоить лошадей. Поищи пока источник, – распорядился он.

Бахес, обнажив на всякий случай меч, отправился обследовать окрестности, а когда вернулся, застал Алехандро в монашеском облачении из дорогой отбеленной шерсти. На груди бывшего альгвазила поблескивал покрытый красной финифтью золотой орденский знак с изображением меча крестообразной формы.

Родриго удивленно вскинул брови:

– Святые угодники! Алехандро! Что за маскарад?!

– С этой минуты, друг мой, я принадлежу к духовно-рыцарскому ордену Сантьяго-де-Компостела,[82] – Алехандро вскинул голову, распрямил плечи и с гордым видом поправил красную ленту с висящим на ней орденским знаком. – А зовут меня отныне братом Игнасио. Думаю, в новом статусе я смогу следовать в Валенсию-де-Алькантару без особых опасений. Кстати, на сей счет у меня имеется даже верительная грамота…

Бахес от волнения сглотнул.

– А как же я? – растерянно спросил он.

Алехандро довольно ухмыльнулся. Затем нагнулся и извлек из седельной сумки похожую рясу:

– Вот, примерь… Только орденский знак у меня, к сожалению, всего один…

Родриго расхохотался:

– Так ты именно это припас в Талавере?!

– Не только, – загадочно улыбнулся Алехандро, теперь уже брат Игнасио, и в подтверждение своих слов достал из седельной сумки увесистый мешочек с золотом. – Как думаешь, брат Антонио, хватит нам этого на безбедную жизнь, скажем, где-нибудь в королевстве Леон? – лукаво подмигнул он другу.

В ответ Бахес благодарно похлопал его по плечу, после чего охотно облачился в новые одежды.

– А что будем делать с оружием? Мы же теперь вроде как монахи? – спросил он.

Алехандро откинул просторные рукава своего одеяния, и Родриго разглядел под ними наручи с прикрепленными к ним метательными ножами.

– Члены ордена имеют право носить басселард, – пояснил де Антекера. – А вот от арбалетов придется избавиться…

Родриго удовлетворенно кивнул и тотчас нацепил поверх рясы пояс с ножнами для басселарда.

– А теперь можно напоить лошадей и немного вздремнуть, – заключил он.

* * *

День уже клонился к вечеру, когда выспавшиеся и отдохнувшие новоиспеченные братья-монахи снова тронулись в путь. Брат Игнасио пребывал в задумчивости: его очень беспокоила судьба матери. «От фанатичного отца Доминго, – размышлял он, покачиваясь в седле в такт поступи лошади, – можно ожидать всего… Что, если он приказал бросить матушку в пыточный подвал доминиканского монастыря?! А ведь она уже стара и слаба… Она не выдержит даже регламентированных пыток!..»

Сумерки изрядно сгустились, от вод Тахо повеяло ночной прохладой.

– Пожалуй, нам уже можно свернуть к основному тракту, – предложил очнувшийся от тягостных дум брат Игнасио. – В таком виде нас все равно никто не узнает…

– Хорошо бы еще поскорее наткнуться на постоялый двор, – охотно поддержал идею брат Антонио. – С каким бы удовольствием отведал я сейчас жаркого с тушеными овощами! А уж вина выпил бы точно не меньше асумбры![83] Да и поспать в нормальных условиях не отказался бы. Пусть хоть на соломенном тюфяке, но все равно это лучше, чем на голой земле…

Всадники дружно свернули на главную дорогу и вскоре действительно уловили запах жареного мяса и ощутили в воздухе легкий дымок.

– Наша мечта сбылась! – радостно воскликнул брат Антонио и, в предвкушении долгожданного сытного ужина, залился счастливым смехом.

Въехав в широкие деревянные ворота постоялого двора, братья-монахи с первого же взгляда определили, что почти все места у коновязи уже заняты. Даже возле хозяйственных построек притулилась какая-то одинокая повозка, под которой, укрывшись одеялом, расположился на ночь чей-то, скорее всего, слуга.

Друзьям пришлось привязать своих лошадей к стоящей в углу двора старой телеге, всполошив при этом дремлющих в ней кур. Седельную сумку бывший альгвазил благоразумно захватил с собой, ведь в ней хранились заветный мешочек с золотом и его прежняя одежда.

– Идем, Антонио, – тихо сказал он. – И не забывай, прошу, моего нового имени.

– Постараюсь, брат Игнасио, – с улыбкой вторил ему Родриго Бахес.

Стоило друзьям войти в таверну, как к ним тотчас подскочила хозяйка заведения: окинув новых гостей опытным взором, она сразу определила в них не бродячих монахов, торгующих индульгенциями, а птиц более высокого полета. Женщина уважительно поклонилась.

– Что вам угодно, сеньоры? – безошибочно обратилась она к монаху с золотым орденом, ибо любому простолюдину было известно, что сей знак является атрибутом весьма почитаемого в Кастилии ордена Сантьяго-де-Компостела и что носить его могут только высокопоставленные члены ордена благородного происхождения.

– На обильный сытный ужин, пару асумбр вина и приличную комнату для ночлега мы в вашей таверне можем рассчитывать? – вопросом на вопрос ответил брат Игнасио.

– Разумеется, сеньор! – засуетилась хозяйка, приглашая монахов к самому чистому и добротному столу.

Едва друзья расположились на массивных деревянных стульях, как в таверну вошли три стражника. Смерив подозрительным взглядом всех припозднившихся посетителей таверны и едва слышно перебросившись парой фраз, они направились прямиком к столу «монахов».

– Куда следуете, святые отцы? – спросил один из них, приблизившись.

– Называйте меня братом Игнасио, сын мой… Магистр рыцарско-монашеского ордена Сантьяго-де-Компостела, коему мы с братом Антонио имеем честь служить, направил нас с важным донесением в Валенсию-де-Алькантару. Сие послание мы должны вручить лично сеньору Лоренсо де Канталехо, – степенно пояснил Алехандро и в качестве подтверждения извлек даже из седельной сумки свиток, перевязанный шелковым шнуром и скрепленный массивной печатью.

Стражник заметно смутился:

– Простите, сеньоры, что мы позволили себе нарушить ваш отдых…

В этот момент с полным подносом всевозможных яств к столу подошла хозяйка заведения.

– Опять вы здесь?! – недовольно воскликнула она, с раздражением покосившись на стражников. – Если будете продолжать подозревать всех подряд, почтенные люди начнут вскоре обходить мою таверну стороной!

Еще раз извинившись, троица сконфуженно развернулась и торопливо зашагала к выходу.

– Милостивая сеньора, – обратился Игнасио к женщине, – а не объясните ли вы нам причину столь пристрастного внимания сих служителей закона к нашим персонам?

Непривычно любезное обращение вызвало на щеках владелицы постоялого двора легкий румянец, и она, выставляя принесенные блюда на стол, охотно защебетала:

– К сожалению, я и сама ничего толком не знаю, сеньор, но люди говорят, что по всей Кастилии идет сейчас охота на двух опасных еретиков, покушавшихся якобы на жизнь нового архиепископа. – «Опасные еретики» при этих словах недоуменно переглянулись. – Вот местные стражники и повадились под этим предлогом по несколько раз в день навещать мое заведение… Мало того, что жрут здесь от пуза и в основном задарма, так взяли еще и привычку подозревать всех подряд! А чаще всего цепляются именно к тем посетителям, которые путешествуют по двое. Безобразие! Скоро всех приличных людей мне распугают! – в сердцах заключила женщина.

Поблагодарив ее за столь эмоциональный рассказ, монахи приступили, наконец, к трапезе. Лишь теперь оценив похвальную предприимчивость своего бывшего господина, Родриго окончательно успокоился и расслабился. Он уже нисколько не сомневался, что в монашеских рясах им удастся добраться до Валенсии-де-Алькантары без особых проблем.

* * *

Основательно подкрепившись, мнимые монахи приобрели прекрасное расположение духа и теперь вовсю налегали на здешнее вино, которое предупредительная хозяйка время от времени добавляла в стоящий на их столе объемистый кувшин. Говорить не хотелось. Впервые за много дней друзья просто наслаждались покоем, приятным чувством собственной безопасности и умиротворяющей обстановкой. За окнами стояла уже непроглядная тьма, а относительно уютное помещение таверны освещалось сразу несколькими факелами…

Несмотря на поздний час, в зал неожиданно вошли очередные усталые путники. Их было трое: благородный идальго в надетой поверх соответствующего облачения кольчуге, пожилой монах, обликом и манерами напоминающий доминиканца, и стройная женщина, лицо которой прикрывала дорогая дымчатая мантилья.

У Алехандро-Игнасио возникло смутное ощущение, что сия женщина ему знакома, но он быстро отвлекся, резонно отнеся свои подозрения к издержкам обильного возлияния…

Гости тем временем расположились за соседним столом, возле них уже хлопотала неутомимая хозяйка.

– Прошу вас, принесите поскорее фруктовой воды, – устало вымолвила донна в мантилье.

«Братья-монахи», пребывавшие доселе в блаженно-умиротворенном состоянии, оцепенели от неожиданности: они узнали этот голос! «Ангелика! Она узнает нас!» – пронеслась у друзей одна и та же тревожная мысль. Но предпринять они ничего уже, увы, не успели…

Ибо в этот момент женщина откинула с лица мантилью, и ее взор упал на лица «монахов», сидящих за столом напротив.

– Это он! Альгвазил! – в ужасе вскричала Ангелика-Исидора, тоже никак не ожидавшая подобной встречи.

Мгновенно оценив ситуацию, один из спутников Ангелики (коим оказался, разумеется, граф Шарль д’Аржиньи) вскочил и обнажил меч. Третий же член их компании (иезуит Валери Сконци), напротив, замер в полной растерянности.

Дальнейшие события происходили с молниеносной быстротой. Шарль кинулся к альгвазилу, но дорогу ему преградил перевернутый Бахесом стол. Сам же Алехандро ловко извлек в этот момент нож из-под рукава и метнул его в графа. Клинок угодил Шарлю в грудь, но, скользнув по надежной иберийской стали, со звоном упал на пол. Альгвазил, однако, не стушевался: в его руке блеснуло лезвие второго ножа. Правда, на сей раз он направил его в сторону Ангелики…

«Почтенный монах» Родриго Бахес выхватил из ножен басселард и ринулся на Шарля. Граф скрестил с басселардом свой «Каролинг».

Засидевшиеся за ужином немногочисленные посетители таверны в ужасе бежали к выходу, на ходу призывая на помощь стражников. Тех же, увы, и след простыл: утомленные каждодневными бесплодными поисками, они, видимо, устроились уже где-то на ночлег.

Хозяйка постоялого двора, благоразумно решив не рисковать жизнью, вмешиваться в драку благородных гостей не стала. Она заперлась на кухне и теперь скороговоркой, воздев руки к небу, шептала молитвы Иисусу Христу и Деве Марии.

…Второй бросок альгвазила оказался точнее: Ангелика, прижав руку к груди, безжизненно обмякла.

Иезуит, увидев смертельную бледность спутницы, осознал, наконец, реальность происходящего и вышел из состояния оцепенения. Невзирая на преклонный возраст, он со всех ног бросился во двор, подскочил к лошади, сорвал с седельного крюка арбалет и торопливо зарядил его. Вернувшись в таверну, Сконци увидел, что лже-монахи изрядно потеснили Шарля к стене, явно намереваясь загнать в угол. Бывший наемник, по счастью, отлично владел мечом, но противостоять двум здоровым и более молодым мужчинам ему становилось все труднее.

Сконци вскинул арбалет и, не раздумывая, нажал на спусковой крючок. Тот едва слышно скрипнул, и стрела, со свистом пронзив воздух, впилась в спину одного из «монахов».

– Родриго! Дружище! – вскричал Алехандро, увидев, что друг детства, самый верный и преданный человек, медленно оседает, пронзенный стрелой, и жизнь постепенно покидает его…

Воспользовавшись секундным замешательством альгвазила, Шарль изловчился и нанес ему сильный удар в правое плечо. Тот, превозмогая боль и отчаяние, вновь повернулся к противнику лицом и возобновил схватку с еще большим остервенением.

Сконци же опять помчался на улицу, мысленно кляня себя за недальновидность: надо было с самого начала прихватить с собой запасную стрелу! Столпившиеся во дворе перепуганные постояльцы при виде несущегося разъяренного старика с арбалетом в панике бросились в конюшню, надеясь обрести хоть там более-менее надежное укрытие от творимого в таверне сумасшествия.

Тем временем Алехандро, даже осознав, что численное превосходство, увы, уже не на его стороне, продолжал сражаться, как рассвирепевший зверь. Несколько раз ему удалось все-таки достать басселардом противника: кольчуга Шарля на груди и с правого бока окрасилась кровью. Но граф, казалось, не замечал ранений – сказывалась прежняя боевая закалка! – и сдаваться не собирался.

На пороге таверны снова появился Сконци. Хладнокровно прицелившись, иезуит привычным движением надавил на спусковой крючок, и выпущенная из арбалета стрела поразила Алехандро де Антекеру, бывшего альгвазила и несостоявшегося «прародителя» нового Мессии, прямо в сердце. Красная подвеска золотого ордена слилась с алым пятном, расплывающимся по светлой монашеской рясе…

– Сконци, да вы, оказывается, не растеряли былой меткости! – с присущей ему иронией поблагодарил иезуита Шарль, переводя дыхание.

Не сговариваясь, оба окинули взглядом «поле битвы». В таверне царил жуткий разгром, у ног графа лежали два бездыханных трупа. Уроженцы Талаверы Алехандро де Антекера и Родриго Бахес обрели покой на полу одного из постоялых дворов Кастилии.

– Тоже мне, почтенные монахи, – презрительно бросил Шарль и вдруг увидел застывшую за столом Ангелику.

Рука женщины безвольно свесилась, из левого плеча торчал метательный нож, по рукаву медленно струилась кровь.

Испуганно переглянувшись, Шарль и Сконци бросились к Ангелике.

– Ангел… – позвал граф, но тотчас осекся. – Исидора! Исидора!

Женщина на его возгласы не реагировала. Она вообще не подавала признаков жизни.

– Бог мой! Она мертва?! – устремил Шарль полные отчаяния глаза на спутника.

Сконци приподнял женщину от стола и ухом припал к ее груди.

– Не волнуйтесь, друг мой, Исидора еще жива. Но надо немедленно отнести ее в свободную комнату и уложить на кровать. Помогите мне, граф… И где, кстати, хозяйка?

– Хозя-я-яйка! – во весь голос проревел Шарль.

Владелица заведения выскочила из своего убежища, но, завидев на полу окровавленные трупы монахов, перекрестилась и в страхе попятилась:

– Матерь Божья!..

– Приготовьте постель для раненой донны и как можно скорее! – тоном, не терпящим возражений, объявил ей Шарль.

– Господи!.. Бедная донна, – запричитала хозяйка, приходя в себя. – Будет исполнено, сеньор… Сию минуту… – Женщина направилась к лестнице, однако в дверях остановилась: – Но неужели на вашу спутницу напали эти почтенные монахи?!

– Они не монахи, а еретики и преступники! – негодующе воскликнул Сконци. – А с помощью монашеских одежд надеялись скрыться от правосудия!..

– Ах! – всплеснула руками ошеломленная женщина. – Наверно, те самые, которых разыскивают по всей Кастилии!.. – Не задавая больше лишних вопросов, она засеменила готовить для состоятельных господ свободную комнату, но по пути не удержалась от ворчания: – Ну все, теперь хлопот не оберешься… Завтра опять стражники нагрянут… Только на этот раз они вообще все вверх дном перевернут…

Когда комната была подготовлена, Шарль осторожно подхватил Исидору на руки и бережно перенес на заправленную свежим бельем постель. В сознание француженка по-прежнему не приходила.

– Надо извлечь нож, – изрек преисполненный решимости Сконци, – но для этого придется разрезать одежду… Вы готовы, граф?

Острым кинжалом Шарль аккуратно разрезал лиф платья Исидоры, невзначай обнажив при этом верхнюю часть ее соблазнительной груди. Графа невольно охватил знакомый душевный трепет, и от зоркого Сконци не ускользнуло состояние спутника.

– Дорогой друг, переверните Исидору на бок, я сам расшнурую ей платье, – строго сказал иезуит.

Когда Исидору освободили от мешающего лечебной процедуре наряда, Сконци позвал хозяйку таверны, в ожидании приказаний стоявшую за дверью.

– Принесите вина и чистой материи! Да побольше! – властно распорядился он.

Женщина не преминула лишний раз доказать свое проворство, и Сконци, получив от нее требуемое, обратился к безмолвно наблюдавшему за его действиями Шарлю:

– Друг мой, обильно смочите одну из тряпиц в вине и, как только я извлеку нож, быстро приложите ее к ране. Увы, но это единственное, что мы в данной ситуации можем сделать. Вынужден также предупредить, что рана очень глубокая, поэтому я не могу с уверенностью сказать, выживет наша подопечная или… – окончание фразы повисло в воздухе.

Исполняя указание Сконци, граф д’Аржиньи неожиданно поймал себя на мысли, что питает к Ангелике нежные, почти братские чувства, и ему было бы жаль потерять ее…

Иезуит извлек нож из плеча несчастной француженки достаточно ловко, словно занимался этим всю жизнь. Кровь, правда, тотчас заструилась с новой силой, однако Шарль быстро накрыл рану смоченной в вине тряпицей, а Сконци, заблаговременно отобравший самые длинные полоски ткани, умело наложил тугую повязку.

– Да вы еще и врачеванием отлично владеете, друг мой! – не без восхищения заметил Шарль.

– Жизнь, дорогой граф, всему научит… Никогда, правда, не думал, что придется лечить ведьму, – ворчливо отозвался иезуит. – Упаси Господи, если о том прознают мои сподвижники по ордену! Темницы и как минимум регламентированных пыток мне тогда, думаю, точно не избежать…

– Не прознают, – искренне заверил д’Аржиньи. – Ведьмы Ангелики, как известно, больше нет. Разве вы забыли, что она утонула в море? Сейчас вы спасали жизнь донне Исидоре Монтехо.

Сконци испытующе посмотрел на Шарля.

– Вы не перестаете удивлять меня, граф! Благодарю вас за поддержку и понимание. Однако я не уверен, что смог спасти женщину, которая, как мне кажется, вам небезразлична… Или я ошибаюсь?

Вместо ответа Шарль склонился над раненой, и вдруг из-под его кольчуги выскользнул александрит, о котором он за суетой последних дней успел забыть.

– Талисман Гуальбареля, – растерянно прошептал он и торопливо снял цепочку с шеи.

Иезуит перекрестился.

Шарль накинул цепочку на шею Исидоры, и александрит, словно почувствовав хозяйку, переливчато засиял разными цветами и окутал голову и грудь женщины светящимся розоватым ореолом.

Сконци и д’Аржиньи застыли в изумлении.

А в следующее мгновение Исидора открыла глаза и слабым голосом произнесла:

– Пить… Умоляю, пить…

Глава 6

Оставшийся до Валенсии-де-Алькантары путь прошел без приключений. Примерно к полудню, когда колокола местного храма только-только отзвонили сексту, граф д’Аржиньи, Сконци и донна Монтехо достигли городских ворот.

Путников слегка удивило, что ворота охраняются не привычными городскими стражниками, а монахами-воинами, облаченными в серые рясы и вооруженными, все как один, подвешенными к поясу мечами. Друзей-всадников тем не менее легко пропустили, и они проследовали прямиком к высокой башне-донжону, где, как им удалось выяснить, и располагалась резиденция магистра здешнего ордена Лоренсо де Канталехо.

Спешившись первым, Шарль объяснил монахам, охранявшим вход в донжон, что он и его друзья прибыли из замка Аранхуэс с посланием для дона Канталехо, и попросил известить того об их прибытии. Один из монахов тотчас исчез в узкой калитке, встроенной в массивные деревянные ворота, обшитые металлическими пластинами.

Через какое-то время из той же калитки появился сенешаль[84], облаченный в серую рясу из тонкой шерсти. Грудь сенешаля украшала расшитая витиеватым цветным орнаментом темно-зеленая лента, а на ленте гордо поблескивал орденский знак с изображением зеленого мальтийского креста, концы которого соединялись золотыми линиями. Рукоять басселарда, висящего на поясе сенешаля, переливалась на солнце, ибо была усеяна драгоценными камнями.

– Приношу свои извинения, почтенные сеньоры и… сеньора, – поклонился сенешаль в сторону донны Монтехо, – но дон Канталехо занят сейчас делами ордена и не может принять вас.

– Но мы привезли магистру послание от его сестры, донны Консуэло! Дело наше весьма важное и не терпит отлагательств, – терпеливо пояснил граф, не теряя надежды добиться аудиенции.

Сенешаль важно приподнял одну бровь:

– Что ж, давайте свое послание! Я передам его магистру и попрошу, чтобы он ознакомился с ним как можно быстрее. А в отношении вас отдам сейчас надлежащие распоряжения, и вам предоставят место для трапезы и отдыха.

Граф передал сенешалю свиток, скрепленный личной печатью графини де Ампаро, и тот степенно удалился.

Ожидание излишне затянулось, но слово свое сенешаль сдержал: путешественники получили возможность и отлично отдохнуть, и вкусно отобедать. Когда же колокола отзвонили вечернюю зарю, они поняли, что магистр отложил решение их вопроса до утра.

Шарля и Сконци разместили на ночь в небольшой келье, обстановку коей составляли лишь два набитых свежей соломой тюфяка да пара неказистых стульев, а Исидоре Монтехо, как женщине, выделили комнату более комфортабельную – с кроватью, столом и массивным сундуком, использовавшимся, правда, в качестве табурета.

Оставшись одна, женщина тотчас скинула верхнюю одежду, юркнула под одеяло, и сон поглотил ее сознание почти моментально.

…Ей снился замок Шильон. Тот самый, где она провела детство и в котором погибли ее родители. Она видела себя маленькой Ангеликой, бесцельно бродящей по бесчисленным коридорам, переходам, залам и комнатам. Потом она поднялась на чердак, где, присев возле стрельчатого окна, стала любоваться простирающимися окрест живописными пейзажами. В детстве это было одним из любимых ее занятий…

Неожиданно цепкая детская память перенесла Ангелику в спальню матери. Красивая черноволосая женщина сидела за туалетным столиком и примеряла жемчужное ожерелье. Ангелика отчетливо видела каждую бусину, каждую складочку на материнском платье…

– Мама, мама! – позвала девочка.

– Ангелика, сокровище мое! – воскликнула та, оборачиваясь. – Иди ко мне, моя радость!

Ангелика приблизилась, и мать нежно поцеловала ее в щеку. На груди матери переливался какой-то красивый камешек, и девочка залюбовалась его блеском.

– Когда-нибудь он будет принадлежать тебе, – ласково произнесла женщина, перехватив взгляд дочери. – Просто всему свое время, и надо немного подождать…

Ангелика осторожно дотронулась до забавного камушка, и тот радостно заискрился всевозможными оттенками розового и фиолетового цветов.

– Поступай всегда так, доченька, – услышала она голос матери, но уже словно бы издалека, – как подсказывает тебе твое сердце. Помни: разум не всегда должен управлять чувствами…

* * *

Утром следующего дня в комнату Исидоры Монтехо вошел, предварительно постучавшись, молодой монах. Он поставил на стол чашу с ароматизированной водой и, положив рядом чистое полотенце, вежливо сказал:

– Пора пробуждаться, сеньора! Ваши спутники уже ждут вас внизу, в трапезной. К сожалению, в замке нет женской прислуги, поэтому я могу предложить вам лишь свою помощь. Если, конечно, вы в таковой нуждаетесь.

Исидора сладко потянулась:

– Благодарю вас, брат… Не волнуйтесь, я вполне обойдусь без чьей-либо помощи. Лучше передайте моим спутникам, что я скоро спущусь…

Монах поклонился и вышел.

Исидора тотчас поднялась, наскоро привела себя в порядок и поспешила в трапезную: ей не терпелось узнать о решении дона Канталехо относительно Марии.

Завтрак оказался скромным ― молоко, сыр да медовые лепешки, – но проголодавшейся за ночь Исидоре и эти неприхотливые крестьянские яства показались едва ли не пищей богов. Наполнив глиняную чашу молоком, и с наслаждением вдохнув аромат свежей лепешки, она, не в силах более скрывать любопытства, поинтересовалась:

– Магистр сам примет нас или передаст свой ответ через сенешаля? А может, решение дона Канталехо вам уже известно?

Сконци, с аппетитом поглощая сыр, пожал плечами:

– Увы, донна Исидора, мы с графом до сих пор в таком же неведении, как и вы. К сожалению, у меня нет своих людей в этом не слишком многочисленном ныне ордене. Ведь сия крепость – по сути последний оплот ордена Алькантара, в силу разных причин утратившего былое влияние во многих прецепториях и переживающего сейчас не лучшие времена… Ордена же Сантьяго-де-Компостела и Калатрава, напротив, приобретают все больший авторитет, существенно потеснив рыцарей Алькантары как в духовной, так и в светской жизни. Собственно, именно поэтому мы, иезуиты, и не проявляем особого интереса к данному ордену…

В силу врожденной деликатности Исидоре пришлось сделать вид, что она внимает затянувшейся тираде Сконци с большим интересом. На самом же деле в голове у нее отчего-то крутились вновь и вновь последние слова, произнесенные в давешнем сне матерью: «Поступай всегда так, как подсказывает тебе твое сердце… Помни: разум не всегда должен управлять чувствами…»

* * *

Когда время, отведенное для завтрака, истекло, в трапезную вошел сенешаль.

– Сеньоры и сеньора, примите мое почтение, – поклонился он, приблизившись к «посланникам» графини де Ампаро. – Дон Канталехо прочел послание сестры и удостоил меня чести известить вас о его решении: он рад перепоручить заботу о несчастной женщине столь благородным людям, как вы, и выражает надежду, что вам удастся обеспечить ей и ее будущему ребенку достойное существование.

– Не сомневайтесь, сенешаль, – решительно заявил Сконци. – И заверьте в том же вашего господина.

От слов иезуита Исидоре стало не по себе: она вдруг отчетливо представила, как он, оказавшись за пределами города, выбирает укромное местечко и привязывает Марию к дереву…

– Тогда прошу вас следовать за мной.

Вслед за сенешалем гости покинули донжон и вышли к сложенным из грубого местного камня постройкам, в коих проживали рядовые члены ордена. Сенешаль уверенно провел их к одному из стоящих на отшибе зданий, где воспользовался почему-то не главным входом, а едва заметной на фоне потемневшей от времени стены дверцей.

Келья Марии находилась в самом конце длинного и мрачного коридора, поэтому, когда сенешаль отворил в нее дверь, солнце, проникающее сквозь высокое стрельчатое окно, буквально ослепило на миг визитеров.

Попривыкнув к яркому свету, друзья осмотрелись. К их удивлению, келья оказалась достаточно просторной и уютной: видно было, что дон Канталехо отнесся к просьбе сестры с пониманием и создал для «беглянки от вероломного кавалера» условия, наиболее подходящие для ее нынешнего состояния.

В самом углу комнаты, на прибранной деревянной кровати сидела молодая женщина в широком крестьянском платье. Она настороженно и отчасти испуганно взирала на нежданных гостей.

– Мария, – мягко обратился к ней сенешаль, – эти люди приехали за тобой. Они позаботятся о тебе, верь им…

Мария машинально кивнула, но уже в следующую секунду побледнела и отшатнулась: она узнала Ангелику, помощницу алхимиков и любовницу альгвазила!

– Господин сенешаль, – взмолилась монахиня, – позвольте мне остаться здесь! Не отпускайте меня с этими людьми!

Исидора поняла, что Мария боится именно ее, поэтому выступила вперед и как можно дружелюбнее сказала:

– Я не причиню тебе зла, Мария! А тот страшный человек… из того страшного замка… он уже мертв… Ты больше никогда не увидишь его! А меня тебе и прежде не стоило опасаться…

– А разве… разве вы не утонули в море? – пролепетала, несколько успокоившись, монахиня. – Так говорил он… альгвазил…

– Он ошибался. Мне удалось доплыть до ближайшего острова, а там меня подобрали… местные рыбаки, – слегка покривила душой Исидора, не желая пугать бедную монахиню еще и упоминанием о контрабандистах.

– А кто ваши спутники? – осмелела Мария.

– Мои друзья. Не бойся, они не причинят тебе вреда. Просто будет лучше, если ты уедешь с нами. Ведь здесь все же мужской орден, а тебе скоро рожать… Я же обещаю позаботиться и о тебе, и о твоем ребенке…

Никто не заметил, как нехорошо блеснули в этот момент глаза иезуита.

* * *

На прощание сенешаль проявил по отношению к гостям похвальную любезность, безвозмездно предоставив в их распоряжение добротную повозку. Это оказалось весьма кстати, ибо Мария находилась уже на последнем месяце тяжести, и поездка верхом, даже на низкорослом ослике, была бы ей не по силам.

Шарль впряг в повозку лошадь Исидоры, и донна с удовольствием согласилась править ею самостоятельно. Поскольку день выдался прохладным, Марию заботливо укутали в теплый плащ, Шарль помог ей подняться в повозку, и путники нестройной кавалькадой двинулись по направлению к городским воротам.

Глава 7

Солнце стояло высоко, время давно перевалило за полдень. Дорога неустанно петляла среди невысоких гор, и казалось, что ей не будет конца. Исидора и Мария ехали впереди, за ними следовал Валери Сконци, а замыкал процессию Шарль д’Аржиньи.

Незнакомая местность и неизвестность конечной точки путешествия чрезвычайно беспокоили Исидору, поэтому, не выдержав, она остановила повозку.

К ней тотчас подъехал Сконци:

– В чем дело? Почему ты остановилась?

– Пока вы не признаетесь, куда именно мы направляемся, я не сдвинусь с места, – решительно заявила Исидора.

– В Порталегри, – нехотя ответил иезуит. – Это в Португальском королевстве… Но осталось немного, не более десяти льё, – не без раздражения добавил он.

Исидора проворно спустилась с повозки, подошла к его лошади почти вплотную и снизу вверх испытующе воззрилась на всадника.

– Что там находится? Доминиканский монастырь? Или очередное гнездо иезуитов? – дерзко спросила она.

Сконци пришел в неописуемое бешенство.

– Не слишком ли много вопросов ты задаешь, нечестивая?! – гневно прорычал он и в припадке ярости замахнулся на Исидору конским хлыстом.

– Остановитесь, друг мой! – перехватил подоспевший Шарль его руку. – Не делайте глупостей! И заодно не забывайте, что я тоже не разделяю ваших намерений. Я слышал ваш разговор с Исидорой и готов принять ее сторону. Я не собираюсь следовать за вами в Порталегри, ибо не сомневаюсь, что вы доставите нас в логово доминиканцев. И вы собираетесь позволить этим обезумевшим псам подвергнуть Марию пыткам?! Да она не выдержит даже регламентированных! Или вы намереваетесь тотчас по прибытии привязать ее к столбу и поджечь?!

Опешив от столь бурного натиска графа, иезуит угрюмо молчал.

– Шарль, умоляю вас, говорите тише! – попросила Исидора. – Вы напугаете Марию, а она и без того натерпелась, бедняжка…

– Подумать только! Какая благородная ведьма! – саркастически закатил глаза Сконци.

– Какой бы ведьмой я ни была, но убить Марию и ее еще не родившегося ребенка не позволю! – парировала француженка.

– Я всецело поддерживаю донну Исидору, – вмешался Шарль. – Посему, друг мой, предлагаю вам продолжить путь в Порталегри в одиночестве, а мы втроем двинемся в сторону Арагона. Я намереваюсь вернуться вместе с женщинами во Францию, – добавил он тоном, не терпящим возражений.

Рука иезуита медленно поползла к седельной сумке.

– Не советую прибегать к оружию, Валери. Вы много старше меня, и я легко одолею вас. Не толкайте меня на преступление, ибо, несмотря ни на что, меня связывает с вами давнее знакомство и, чего уж там скрывать, плодотворное сотрудничество…

– Вы хоть понимаете, что творите, граф?! Вы идете на поводу у ведьмы!

– Отнюдь. В отношении Марии, да будет вам известно, я имею собственное мнение. Ее ребенок непременно родится, и его воспитанием займусь я сам. Если же вдруг окажется…

– Что же вы замолчали? Договаривайте! – распалился Сконци.

– Если я почувствую, что от ребенка исходит опасность, тогда… тогда я сам убью его! – выпалил Шарль.

Сконци захлопал глазами:

– Почему же вы защищаете его сейчас?!

– Вы, вероятно, меня не поняли, – с расстановкой произнес граф. – Я убью его, если пойму, что он – исчадие Ада.

Иезуит рассмеялся:

– Ваша самоуверенность, право, сбивает с толку. Как, интересно, вы собираетесь это определить? Зло, увы, коварно… Часто его бывает очень трудно распознать, друг мой.

– Возможно. В таком случае мне представится случай пригласить вас. Надеюсь, настойка кервеля позволит вам дожить до этого судьбоносного дня? – съязвил Шарль.

В этот момент из повозки раздался протяжный стон.

– Неужели началось?! – воскликнула, всплеснув руками, Исидора и, оставив спорщиков, бросилась к Марии.

– Вот видите, Валери, – примирительно улыбнулся граф, – пока мы с вами препирались, жить ребенку или нет, он изъявил желание появиться на свет, не дожидаясь нашего решения. Предоставим же дело Исидоре. Надеюсь, она справится…

Всадники спешились, но разошлись в разные стороны: Шарль уединился в тени дерева, а Сконци, подстелив походное одеяло, расположился на огромном плоском валуне.

Не желая признавать поражения, иезуит принялся успокаивать себя тем, что, по крайней мере, сможет вскоре лицезреть новорожденного воочию, а значит, постарается и внимательно осмотреть его. И если, не приведи Господь, обнаружит на теле младенца какой-нибудь знак Сатаны, например, те же три «шестерки», никто более не посмеет чинить ему препятствия! Впрочем, граф, кажется, признался, что исчадие Ада он и сам готов уничтожить…

«Но независимо от того, кто появится на свет – отродье Дьявола или Мессия, – его оскверненная мать должна умереть», – подвел иезуит итог своим размышлениям.

Приподнявшись на локте, он исподволь взглянул на спутников: Исидора была всецело занята Марией, а графа, кажется, разморило, и он задремал…

Стараясь не делать резких движений, дабы не привлекать внимания, Сконци подтянул к себе седельную сумку и извлек из нее перчатки, чистый платок и небольшой флакон темного стекла. Натянув перчатки, он откупорил флакон и пропитал платок его содержимым. Затем открыл свой напоясный кошель и аккуратно вложил смертоносный кусок ткани в свободное отделение. Сбросив пустой флакон и перчатки в густую траву, со всех сторон окружавшую его каменное ложе, иезуит облегченно вздохнул.

* * *

Мария стонала уже несколько часов. К вечеру она начала терять силы. Измученная Исидора ненадолго покинула роженицу, дабы поужинать со спутниками, но и ее хватило лишь на пару глотков вина, пресную лепешку и кусочек вяленого мяса.

– Как она? – коротко поинтересовался граф.

– Плохо… Ребенок слишком крупный, а Мария, напротив, очень худа. Долгие и бесплодные попытки разродиться вконец истерзали ее…

– Это перст Божий! – возопил Сконци. – Сам Господь против появления этого существа на свет! Я был прав!..

Благоразумно проигнорировав очередной выпад безумца, Шарль продолжил разговор с Исидорой:

– Неужели ничем нельзя помочь ей?

– Попробовать можно, – после краткого раздумья ответила Исидора. – Только для этого мне потребуется острый кинжал. Я рассеку ей промежность и помогу ребенку поскорее покинуть чрево матери. К сожалению, это единственный выход. При более благоприятных обстоятельствах я бы наверняка обошлась без столь жестокой меры, но сейчас у меня нет под рукой даже самого необходимого, а до ближайшего селения, как я полагаю, не близко… И еще. Как ни прискорбно об этом говорить, но меня не покидает чувство, что часы Марии сочтены…

– Делай все, что считаешь нужным, но ребенок должен родиться!..

Исидора молча поднялась и отправилась к повозке.

Когда начали сгущаться сумерки, граф, измученный непомерно долгим ожиданием и изматывающей душу тревогой за исход родов, незаметно для себя провалился в глубокий сон. И тотчас услышал хриплый старческий голос Итриды:

– Мальчик мой, ты проявил настойчивость, достойную похвалы! Хочу успокоить тебя: младенец родится живым и здоровым. А вот мать его умрет. Но…

Итрида неожиданно замолчала, и Шарль вынужден был обратиться к ней с нетерпеливой мольбой:

– Продолжай же, Итрида! Что ты хотела мне сказать?

– Ты столь же горяч и несдержан, как твой отец, барон де Кастельмар, – беззлобно пожурила Шарля старуха. – Я не сказать, я предупредить хотела… Знай же, мой мальчик, что младенцу, коему ты пожелал стать отцом, предопределено родиться между Светом и Тьмой. И лишь от тебя будет зависеть его жизненный выбор…

Граф очнулся, словно его кто-то потряс за плечо, и открыл глаза. Ночное небо давно усеяли подмигивающие неизвестно кому звезды, близлежащие окрестности освещал лишь скудный свет бледной луны. Из повозки не доносилось ни криков, ни стонов, безмятежную тишину нарушало лишь редкое и негромкое ржание лошадей, да где-то поблизости мирно похрапывал иезуит.

«Служитель Господа оставил вверенный ему пост», – мысленно ухмыльнулся Шарль, но тотчас, озаботившись царящей вокруг тишиной, нахмурился, вскочил и поспешил к повозке.

Исидора встретила его взволнованным шепотом:

– Мне страшно, Шарль! Я все еще не прибегла к помощи вашего кинжала, ибо до сей минуты лелеяла надежду, что произойдет чудо, и Мария разродится сама. Но, кажется, медлить более нельзя – младенец может погибнуть! Прошу вас, не уходите, мне нужна ваша поддержка…

Граф взглянул на Марию. Молодая женщина лежала молча, но дыхание было тяжелым, прерывистым. Выглянувший из-за облака диск луны выхватил из темноты мертвенную бледность ее лица, скорбные складки в уголках рта, рельефно заострившийся нос… Шарль понял, что Мария умирает.

– Что от меня требуется? – глухо спросил он.

– Просто побудьте рядом…

* * *

Сконци проснулся от огласившего окрестности пронзительного детского крика. Он истово перекрестился.

– Господи! Помоги, направь на путь истинный! Все, что делаю, – во имя Бога и во славу ордена! – закончив молитву, он решительно направился к повозке. – Кто? – сухо спросил он у Исидоры.

– Мальчик. Крупный, здоровый малыш, – устало ответила та.

– Я должен осмотреть его!

– Не время, он еще весь в крови… Дождитесь рассвета, когда я смогу нагреть воды и искупать его… Займитесь лучше поисками молока и подготовкой к погребению… Мария умерла.

Сконци возвел глаза к небесам, дабы возблагодарить Всевышнего, что не пришлось прибегать к отравленному платку, и вдруг его внимание привлекла движущаяся среди звезд и стремительно увеличивающаяся яркая точка. Не в силах оторвать от нее взгляда, иезуит, не оборачиваясь, крикнул:

– Граф! Смотрите! Скорее!

Шарль вышел из-за повозки:

– Что у вас на сей раз случилось?

– Смотрите, граф, – ткнул иезуит перстом в небо. – Как думаете, что это?

Граф вскинул глаза и на мгновение замер. Но уже в следующую секунду потрясенно воскликнул:

– Бог мой! Да это же комета! Видите, какой яркий и длинный хвост за ней тянется?!

– Что это комета, я уже догадался… Меня волнует другое: что она предвещает?! Предзнаменованием каких событий является?..

Шарль не ответил. Он пока и сам не знал, чье рождение ознаменовала комета, – нового Мессии или нового… Зла.

* * *

Едва забрезжил рассвет, Шарль развел костер, и Исидора нагрела в дорожном котелке воды. Бережно обмыв младенца, она запеленала его в одну из своих нижних сорочек, ибо ничего другого под рукой не оказалось. Заслышав за спиной вкрадчивую поступь иезуита, она, повинуясь материнскому инстинкту, крепко прижала ребенка к груди и оглянулась.

– Что вам угодно? – холодно осведомилась Исидора.

– Я должен немедленно осмотреть мальчика, – непререкаемым тоном заявил Сконци. – Надеюсь, вы не станете возражать? – добавил он чуть мягче.

– Жаждете обнаружить на младенце тайные знаки? Вынуждена разочаровать вас, господин Сконци! Я только что купала малыша и, поверьте, не заметила ни одного подозрительного пятнышка. Его кожа девственно чиста.

– Я должен убедиться сам, – в голосе иезуита прозвучали не предвещающие ничего хорошего нотки.

– Друзья, – примирительно обратился к спутникам подошедший Шарль, – давайте покончим с этим вопросом раз и навсегда. Исидора, будь добра, разверни младенца! Мы оба осмотрим его. Поверь, я склонен верить тебе, и все-таки тоже хочу убедиться лично.

Женщина нехотя распеленала мальчика:

– Как вам будет угодно. Только, прошу, осматривайте не слишком долго: утро прохладное, он может заболеть.

Сконци ухмыльнулся:

– На все – воля Господа! Если сей отрок – новый Мессия, ему ничего не грозит.

С этими словами иезуит приступил к осмотру новорожденного. Сурово сдвинув брови, он переворачивал маленькое тельце с боку на бок, со спины на живот, раздвигал скрюченные ручки и ножки, скрупулезно исследовал каждую клеточку, каждую складочку… От усердия старик взмок, но, к изрядному своему разочарованию, так и не обнаружил ничего подозрительного.

– Позвольте, я сам осмотрю голову ребенка, – оттеснил иезуита граф.

Он начал аккуратно перебирать редкие темные волоски новорожденного, внимательно разглядывая кожу под ними. От его ласковых прикосновений доселе плачущий малыш успокоился и сонно зачмокал губами. По окончании процедуры Шарль облегченно вздохнул: ни одной загадочной отметины!

– Ну что, убедились? – торжествующе заключила Исидора, приступая к пеленанию. – Ведете себя, словно инквизиторы…

– И тем не менее, я по-прежнему сомневаюсь, – проворчал Сконци. – Чистая кожа – это еще не показатель святости.

– Но мы же не можем заглянуть ему в душу, – резонно заметил Шарль.

– Увы…

– Успокойтесь, Валери. Готов повторить еще раз: заботу о мальчике я беру на себя. Вам же предлагаю возможность стать самым частым гостем замка Аржиньи. Исидора, надеюсь, ты тоже не отвергнешь мое предложение: я намереваюсь объявить всем, что ты – мать этого ребенка, а я – отец.

Донна Монтехо ограничилась согласным кивком, а Сконци велеречиво произнес:

– Я знаю вас, граф, давно – почти двадцать лет. Мы знакомы еще с тех времен, когда вы были безудержно смелы и отчаянно молоды. Но вы никогда не страдали безрассудством, поэтому я склонен доверять вам. Что ж, я принимаю ваше предложение. Да будет так, как вы решили! Отправляйтесь втроем в Аржиньи, но помните: homo proponit, dues diponit.[85]

Эпилог

Весна 1448 года. Замок Аржиньи

Маленькому Бернару, сыну графа д’Аржиньи и его наложницы Исидоры Монтехо, исполнилось шесть месяцев. Малыш с отменным аппетитом поглощал молоко кормилицы, прекрасно набирал вес и, судя по его виду, чувствовал себя превосходно.

Теперь каждый день графа начинался с того, что сначала он, как любящий отец, справлялся о здоровье сына, и лишь затем, довольный и гордый, отправлялся инспектировать свои обширные владения.

По возвращении в Аржиньи он начал вникать во все, что происходит на его землях, благодаря чему весьма скоро снискал себе славу рачительного и мудрого хозяина. Сервы, коих у него насчитывалось почти три тысячи, прониклись к своему господину уважением и платили ему преданной и добросовестной службой. А обедневшие бароны, чьи земли вплотную примыкали к поместью Аржиньи, разглядев со временем в соседе сильную личность и, оценив сей факт по достоинству, явились к нему однажды с просьбой принять их под свое покровительство. Графу весьма польстил столь трогательный порыв баронов, и он с удовольствием заключил с ними договор, согласно которому отныне те становились его вассалами, а он – их сюзереном.[86]

С головой окунувшись в выполнение новых обязанностей, Шарль начал уже забывать о недавних приключениях в Кастилии, но однажды в его кабинет вошел лакей и доложил, что в Аржиньи прибыла дама, назвавшаяся графиней де Ампаро. Правда, осмелевший за долгие годы службы, лакей не преминул поделиться с хозяином и своими сомнениями по поводу озвученного дамой статуса:

– Не сердитесь, ваша светлость, но на графиню сия особа совсем не похожа: уж больно наряд у нее простецкий. Про компаньонку и говорить нечего – крестьянка крестьянкой!.. Ну, сами, господин граф, посудите: какая же из вашей гостьи знатная дама, коли ни телохранителей при ней, ни форейтора? Да и карета у нее для графини слишком убогая…

Остановив словоохотливого слугу одним лишь жестом, Шарль поспешил взглянуть на гостей самолично. Во внутреннем дворе замка он действительно увидел изрядно потрепанную карету, явно давно уже нуждающуюся в серьезной починке. Кучер, стоявший подле сей колымаги, при появлении графа подобострастно пал ниц.

Шарль приблизился к приоткрытой дверце кареты и окликнул:

– Сударыня, не изволите ли представиться еще раз?

– Ах, граф, я надеюсь, вы меня еще помните? – выглянула из кареты дама и жеманно откинула мантилью с лица.

Шарль убедился: в Аржиньи и впрямь прибыла графиня де Ампаро.

Он галантно протянул нежданной гостье руку, а когда Консуэло вышла из кареты, с сожалением констатировал, что лакей был прав: наряд графини и впрямь оставлял желать лучшего. Попутно граф отметил про себя, что женщина грустна, бледна и, судя по всему, давно не принимала ванную.

– Рад видеть вас, сударыня. Уверен, что дорога чрезвычайно утомила вас, поэтому предлагаю отдохнуть и восстановить силы. Прошу вас…

Консуэло одарила его благодарным взглядом:

– Вы очень добры, граф.

– О цели визита поведаете позже…

* * *

Поддавшись невольно нахлынувшим воспоминаниям о совместно проведенной некогда страстной ночи, Шарль и на сей раз приказал приготовить для графини комнату покойной жены. Более того, пришлось предоставить в распоряжение гостьи и прежние наряды Жанны, ибо Консуэло призналась, что покидала свое последнее место жительства, замок в Вильяканьясе, в большой спешке и не захватила даже самого необходимого.

Сие признание заставило Шарля задуматься: «В спешке? Неужели графиня спасалась от кого-то бегством? Но кто мог угрожать ей? Разве что… Неужели архиепископ де Ледесма, узнав о давней любовной связи графини де Ампаро и Алехандро де Антекеры, решил выяснить с ее помощью судьбу ребенка подопытной монахини?!»

Другая мысль напугала графа еще больше: «А вдруг Консуэло явилась в Аржиньи по просьбе хитроумного Ледесмы и теперь разыгрывает передо мной сочиненную им “комедию”? Актерских талантов ей, как известно, не занимать – я сам в том однажды имел несчастье убедиться… Но если им нужен Бертран, откуда они узнали, что искать его нужно именно в Аржиньи?..»

Ужин в тот вечер был накрыт на двоих: Исидора отказалась присоединиться к графу и его гостье, ибо испытывала к донне де Ампаро, мягко говоря, недоверие.

Граф расположился за столом заранее и, памятуя о первом ужине с графиней, настроился на появление в воздухе одновременно с ее приходом какого-либо цветочного аромата. Однако его ожидания не оправдались: Консуэло вошла в залу без привычного душистого шлейфа, робко подсела к столу, скромно опустила ресницы. Несмотря на то, что ванная с шафраном ее явно несколько взбодрила, а платье Жанны было очень даже к лицу, выглядела женщина по-прежнему подавленной.

Увидев перед собой изобилие изысканных яств, она нервно сглотнула, и Шарль понял, что гостья очень голодна.

– Отбросьте все церемонии, сударыня, и приступайте к трапезе, – поощрил он ее. – Помнится, вы уже восторгались моим поваром. Так угощайтесь же, и у вас появится возможность похвалить его еще раз.

Консуэло пригубила вино, но тотчас отставила кубок.

– О, вы очень радушны, граф! Признаться, я ничего не ела почти два дня, – смущенно вымолвила она, после чего надолго замолчала, ибо аппетит у нее оказался отменным.

Шарль деликатно дождался, когда гостья насытится и выразит свое восхищение и горячими блюдами, и десертом, и виноградниками Аржиньи, позволяющими круглый год наслаждаться столь непревзойденным вином, после чего без обиняков перешел к более животрепещущей теме:

– Сударыня, а какая причина на сей раз вынудила вас пожаловать в Аржиньи? Вас снова попросили что-нибудь у меня украсть?

Консуэло виновато опустила глаза:

– Ах, граф, прошу вас, не напоминайте мне о том случае! Я и без того по сей день стыжусь своего тогдашнего поступка… Поверьте, ныне я приехала лишь по одной причине: просить у вас защиты и покровительства! Новый архиепископ Кастилии Санчо де Ледесма приказал своим людям схватить меня и доставить в его резиденцию, но меня предупредили, и я сбежала. Однако мне некуда идти, негде искать убежища, у меня нет денег, нет дома, я потеряла все!.. На родину я вернуться не могу, ибо это опасно, а во Франции, кроме вас, никого не знаю… Помогите мне, умоляю! – графиня в слезах опустилась перед графом на колени.

– Ради всего святого, успокойтесь, сударыня! – воскликнул обескураженный Шарль и кинулся поднимать женщину.

Едва коснувшись ее руки, он почувствовал сильное душевное волнение, по телу пробежала знакомая дрожь. «Очередная уловка коварной интриганки?» – пронеслась в голове тревожная мысль, но было поздно: граф уже попал под обаяние чаровницы, самообладание покидало его с каждой секундой…

– Так вы позволите мне остаться, Шарль? – томно спросила Консуэло, глядя ему прямо в глаза, и он окончательно растворился в бездонном бархатном омуте.

– О да, разумеется, – граф попытался озвучить свой ответ как можно равнодушнее, но даже голос отказался ему подчиниться.

– А вы не забыли, Шарль, что я питаю слабость к любовной лирике? – проворковала гостья, кокетливо взмахнув густыми ресницами.

«Боже! Как мог я подозревать ее в коварстве? Она всего лишь нуждается в моей защите… И будет ждать меня сегодня ночью… Да, но как же Исидора?.. Надо будет взять в библиотеке новый томик стихов… Исидора… Жанна…» – мысли графа окончательно спутались.

Ольга Крючкова Возвращение капитана мародёров Книга 2

Герои романа:

Рехидоры (члены городского совета):

Часть 1 Наваждение

Глава 1

* * *

Глава 2

* * •

* * •

* * •

* * •

Глава 3

* * *

Глава 4

* * *

* * *

Глава 5

* * *

Глава 6

Глава 7

* * *

Часть 2 Таинственный свиток

Глава 1

* * *

Глава 2

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 3

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 4

* * *

* * *

* * *

Глава 5

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 6

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть 3 Рождение Мессии

Глава 1

* * *

Глава 2

Глава 3

* * *

* * *

Глава 4

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 5

* * *

* * *

Глава 6

* * *

* * *

* * *

Глава 7

* * *

* * *

* * *

Эпилог

* * *

Ольга Крючкова

Возвращение капитана мародёров

Книга 2

Часть 1

Наваждение

Часть 2

Таинственный свиток

Часть 3

Рождение Мессии