Губитель максаров Эксмо Москва 2000 5-04-003863-1

Юрий Брайдер, Николай Чадович

Губитель максаров

Ибо это было время злобного добра, жизнеутверждающих убийств…

Б. Стругацкий

Пролог

Издали город напоминал грандиозный фарфоровый термитник. Поговаривали, что некогда здесь располагался разбойничий рынок, товары которого славились своим разнообразием и дешевизной. Постаревшие разбойники селились здесь же, и их потомство пополняло армию торговцев. Век за веком к уже готовым зданиям пристраивались новые, а материалом для них служили добываемые неподалеку белые, красные и зеленые глины.

Жар неба снаружи и пламя костра изнутри превращали глину в прочнейший камень, который впоследствии расписывали эмалевыми красками, покрывали лаком и украшали драгоценными минералами.

В каждом таком доме для услаждения тела был устроен бассейн с проточной водой, а для услаждения души в клетках жили певчие птицы.

Город рос вверх и вширь, но его сердцем по-прежнему оставался рынок, в сумрачных лабиринтах которого никогда не затихал торг, хотя вместо товара здесь имелись только его образцы. За покупками приходилось отправляться совсем в другие места, иногда достаточно удаленные, но таков был закон, запрещающий загромождать вещами пространство, предназначенное для жизни.

Пускали в город далеко не всех, а потому в страже служили главным образом многоопытные ветераны, умевшие с первого взгляда отличить злоумышленника от праздного бродяги, а купца от афериста.

С каждым, кто пытался войти в ворота, они заводили долгую обстоятельную беседу (при этом никогда не прибегая к услугам толмачей), сопровождавшуюся употреблением прохладительных напитков, и только после выяснения всех обстоятельств и околичностей жизни проверяемого выносили свой вердикт, пусть и не всегда справедливый, но всегда окончательный.

Тем более странным мог показаться эпизод, одним ранним утром имевший место у главных ворот города. Чужестранец, ничем из себя не примечательный и одетый более чем скромно, беспрепятственно миновал стражу, взиравшую на него, как на пустое место. Поскольку вероятность подкупа заранее исключалась, можно было предположить, что человек этот обладает редкой, но весьма пользительной способностью становиться невидимым для чужих глаз.

Не заходя ни на постоялые дворы, ни в питейные заведения, ни в харчевни, которых в городе имелось предостаточно и слава о которых гремела далеко за его пределами, чужестранец сразу же отправился на рынок и долго бродил там от лавки к лавке, без особого любопытства рассматривая вывески, исполненные с изрядной долей мастерства и фантазии.

Внимание его в конце концов привлекла лавка менялы с изображением гигантской птицы над входом. О ее размерах можно было судить по лапам, попиравшим коня вместе со всадником. У птицы было золотисто-красное оперение и почти человеческое лицо с близко посаженными глазами, благодаря таланту художника выражавшими одновременно и мудрость, и скорбь.

– Что олицетворяет собой существо, охраняющее вход в ваше почтенное заведение? – поинтересовался чужестранец у менялы, лениво пересчитывающего лежащую перед ним кучку золотых монет.

– Не могу судить об этом с достаточной определенностью, потому что мой дед приобрел лавку задолго до моего рождения и с тех пор здесь ничего не переделывалось, – ответил меняла, предупредительный и разговорчивый, как и все жители этого города. – Но знающие люди говорят, что это крылатое божество вечности, которому поклоняются народы, живущие на самом краю мира.

И они завели неспешную беседу о странах и народах, о нравах и привычках, деньгах и товарах, караванных путях и морских портах, легендах и былях, предсказаниях и пророчествах. При этом чужестранец не забывал рассматривать разнообразнейшие монеты, разложенные повсюду прямо на больших медных подносах (потомки лихих разбойников и ловких торговцев имели все основания не опасаться воров).

Больше всего его почему-то заинтересовала кучка невзрачных монеток, имевших разный размер, разное достоинство да к тому же еще отчеканенных из разного металла. Чужестранец перебирал их с таким благоговением, что проницательный меняла не преминул заметить:

– Могу биться об заклад, что тебе знакомы гербы и лики, изображенные на этих монетах.

– Будем считать, ты выиграл, – не стал отпираться чужестранец. – Давненько мне не встречалось ничего похожего. Эти монеты отчеканены в разные времена и в разных странах, но все они принадлежат одному миру. Тому, в котором я появился на свет. Вот этот латунный сестерций, к примеру, самый древний здесь, а значит, и самый дорогой. Знаешь, кто изображен на нем?

– Я только могу сказать, что этот мужчина имеет весьма благородную внешность. И венок на голове его очень красит, – высказал свои соображения меняла.

– На самом деле он был алчен, как волк, похотлив, как обезьяна, и беспощаден, как тарантул. Себя самого, правда, он мнил сладкоголосым соловьем. А умер как бешеный пес, захлебнувшись в собственной блевотине… Теперь посмотри сюда. Что это по-твоему?

– Птица с двумя головами. Разве такие бывают?

– На гербах все бывает… Эта медная полушка была выпущена императором, который так хотел просветить и облагоденствовать свой народ, что был проклят подданными еще при его жизни.

– Почему? – удивился меняла.

– Просвещение не пошло на пользу ни народу, ни его императору. Численность народа сократилась на четверть, а сам император скончался от дурной заморской болезни.

– Печальный случай, – посочувствовал меняла. – У всех владык, чеканивших медные деньги, была злосчастная судьба. То ли дело полновесное серебро! Слышишь, как оно звенит? Но почему на этой монете изображены сразу три фигуры?

– Средняя фигура, силач с дубиной, олицетворяет силу. А окружающие его женщины не кто иные, как свобода и равенство… Относительно двух последних ничего плохого сказать не могу, но тем безумцам, которые выпустили этот франк взамен старого ливра, вполне хватило силы, чтобы уничтожить друг друга, а заодно и лучших людей нации.

– Вот еще птичка! Но уже с одной головой, – меняла подбросил на ладони легкую серую монетку.

– С хозяином этой птички все предельно ясно. Он не пил вина, не ел мяса, любил домашних животных, детей и своих соотечественников, однако сие не помешало ему погубить множество людей в соседних странах… Кстати говоря, у этого алюминиевого пфеннига есть что-то общее вон с той медной копейкой, которая возрастом лишь ненамного старше меня. Та же история, только наоборот… Хотели счастья для всех народов, а свой собственный изводили нещадно…

– У твоего мира весьма печальная история, – вздохнул сентиментальный меняла.

– Обыкновенная. Бывает и хуже.

– Но откуда ты так хорошо знаешь каждую монетку?

– Когда-то все они принадлежали мне. Я собирал редкие монеты. Детская забава… Разве в это можно сейчас поверить?

– С трудом, – признался меняла.

– Как они попали к тебе? – Чувствовалось, что вопрос этот далеко не праздный.

– Их принес бродяга, скрывавший свое лицо рукавом. Такое случается… Никакой ценности эти монеты для меня не представляли, и я сначала решил отказаться от них. Но бродяга взамен попросил лишь ломоть хлеба. Такая сделка показалась мне удачной.

– Ты выиграл вдвойне, поскольку я собираюсь заплатить за эти монеты золотом.

– Неужели они так дороги для тебя?

– Дело совсем в другом… Они являются своего рода сигналом. Меня ищут. Кому-то я очень срочно понадобился…

Часть первая

Небеса этого мира, неверные и капризные, неподвластные никаким сезонным или суточным ритмам, меняющие свой цвет и свою глубину с той же непредсказуемой легкостью, с какой один сон сменяется другим, составляли разительный контраст с его твердью – черным несокрушимым камнем, одинаково устойчивым и под точилом времени, и под клыками стихий.

На этом камне не росли даже голубые мхи и серые лишайники, птицы никогда не посещали это изменчивое небо, а чуткие звери обходили стороной бесплодную и мрачную страну. И тем не менее она была обитаемой.

Здесь отсутствовали города, поселки, рудники, мануфактуры и даже торжища, однако богатства, накопленные в подвалах одиноких, неприступных замков, не имели счета.

Народ, издавна населявший этот суровый край, был смехотворно мал числом, но никому из соседей не приходила в голову шальная мысль покорить или ограбить его.

По цвету своих просторов этот мир назывался Чернодольем, а по имени тех, кто жил здесь, – Страной максаров.

Максары существовали за счет дани, которой еще их пращуры обложили все соседние народы. Прислужники максаров – воины и дворня – за счет подачек хозяев. Те же, кто по разным причинам хозяев терял, грабили и пожирали себе подобных.

В Чернодолье не было гор и лесов, где мог бы скрываться этот отчаянный сброд, однако природных пещер и подземных лабиринтов, образовавшихся еще в те времена, когда извергнутая из недр планеты лава, застывая, превращалась в камень, хватало с избытком. Смерть подкарауливала опрометчивого путника в каждой норе, в каждой расщелине.

И тем не менее одинокий человек, уже много дней подряд шагающий через черную, безжизненную пустыню, не выказывал никаких признаков страха или даже осторожности – в светлое время суток шел не таясь, а ночью спокойно спал, с головой завернувшись в старенький плащ, давно утративший свой первоначальный цвет.

Иногда путник разговаривал сам с собой, что с одинаковой вероятностью могло свидетельствовать и о его привычке к одиночеству, и о расстроенном состоянии психики. Покосившись на гранитный валун, мимо которого пролегал его путь, он мог, например, с задумчивым видом молвить: «Ссуды пишутся железом на камне, зато долги пальцем на песке», а вид выбеленного временем черепа, принадлежавшего раньше не то человеку с собачьей челюстью, не то собаке с человеческим лбом, вызывал следующую туманную реплику: «Хорошо тому, до чьих костей ворону не добраться».

Когда впереди замаячила цель его похода – хаотическое нагромождение огромных скал, – путник буркнул себе под нос:

– Зверя узнают по берлоге…

Скоро стало ясно, что исполинский скальный комплекс являет собой не плод деятельности слепых сил природы, а хитро устроенную крепость, запутанный лабиринт, коварную ловушку, способную погубить в своих недрах любую вражескую армию.

Не обнаружив взором ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало вход, путник несколько раз протрубил в рог, звуком которого охотники обычно подзывают собак.

Из какой-то малозаметной щели немедленно вынырнули два весьма странных существа, как бы нарочно созданных для сражений в низких и запутанных подземных норах – могучие горбатые туловища, длинные паучьи конечности, глаза-блюдца, способные видеть даже в абсолютном мраке.

Как и многие другие творения максаров, стражи подземелья не обладали даром речи, однако их самоотверженность, стойкость в бою и преданность хозяевам не имели пределов, за исключением лишь того единственного, который отделяет жизнь от смерти. В моменты опасности они просто-напросто закупоривали лазы своими телами, и извлечь их наружу было куда сложнее, чем вытащить клеща из кабаньей шкуры.

Один из стражей сделал приглашающий жест и, когда гость приблизился к нему вплотную, цепко ухватился за какой-то предмет, скрытый под плащом.

– Пошел прочь, урод! – прикрикнул на него путник. – Не смей касаться меня!

Страж оскалился и зашипел, совсем как разъяренный кот, а его пальцы сразу удлинились, превратившись в устрашающие когти-стилеты.

– Не такого приема я ожидал, – сказал гость с напускной горечью. – Если ты, тварь, еще раз раскроешь пасть или хотя бы косо глянешь на меня, я немедленно отправлюсь обратно. И пусть твой хозяин больше не разыскивает меня.

Он собственноручно извлек из-под плаща и прислонил к подножию скалы свое оружие – видавшую виды многозарядку и боевой топорик, клювообразное лезвие которого пробивало любой доспех и любую самую массивную черепную кость.

Стражи, зловеще блеснув напоследок вурдалачьими глазами, отступили во мрак пещеры, а откуда-то сверху, казалось, с самого неба, раздался голос, для которого лучше всего подходило определение «замогильный»:

– Чем ты опять недоволен, человек?

Путнику пришлось отойти на полсотни шагов назад, чтобы разглядеть стоящую на вершине скалы фигуру, как в кокон, закутанную в черные складчатые крылья.

– Ты плохо воспитываешь свою прислугу, максар, – ответил путник без тени подобострастия. – Нет ничего удивительного в том, что приличные гости избегают посещать тебя.

– Я не очень-то огорчаюсь по этому поводу, – сказало крылатое существо. – В окрестных странах почти нет людей, к которым я испытываю интерес. Кроме тебя, конечно.

– Спасибо на добром слове. Ведь недаром говорят, что скорее ястреб пощадит перепелку, чем максар похвалит кого-нибудь.

– Почему ты решил, что я хвалю тебя, человек? – Выражение лица максара с такого расстояния нельзя было разглядеть, но, похоже, он усмехнулся. – То, что ты мне интересен, еще не означает, что ты мне симпатичен.

– Это уж точно! Честно скажу, я давно собирался признаться тебе во взаимности. Однако заметь, не я начал первым.

– Давай прекратим обмен колкостями… Почему ты не заходишь ко мне в дом?

– Что-то не тянет… Это логово скорее подходит какому-нибудь ядовитому гаду, чем благородному максару.

– Удобств здесь действительно мало, – согласился хозяин. – Зато место неприступное. Я использую его для разного рода тайных дел. А для увеселения у меня имеется много других дворцов, устроенных на любой вкус.

– Беситесь вы, максары, со скуки. – Путник презрительно скривился. – Вот это тебе, например, зачем? – Он руками, как мог, изобразил взмахи крыльев.

– Опять же от скуки… А может, из любопытства. Что, если полет даст мне какие-то новые, прежде неизвестные ощущения?

– Ну и как – дал?

– Увы! Еще ни один максар не смог взлететь в небо на собственных крыльях. Но сейчас ты увидишь единственное, чему я научился…

Существо, до этого неподвижное до такой степени, что его можно было принять за монумент, венчающий вершину скалы, резко раскинуло огромные крылья и по крутой дуге спланировало вниз. В тот же момент небо, еще совсем недавно бледное и унылое, словно салютуя этому безрассудному поступку, расцвело множеством ослепительно голубых клякс, быстро сливавшихся между собой и совершенно изменявших колорит окружающего пейзажа.

Человек, рядом с которым приземлился максар, невольно сделал шаг назад и ладонью прикрыл глаза, ослепленные небесной лазурью, отразившейся от крыльев, в развернутом состоянии напоминавших фольгу из вороненой стали.

– Понравилось? – осведомился максар.

– Не очень… Лучше будет, если ты закажешь жестянщикам шар, наполненный летучим газом. Они довольно ловко используют их для полета.

– Это заумь. Насмешка над природой! То же самое, что деревянная нога или стеклянный глаз. Максары способны добиться всего своими собственными силами. Без помощи железа и летучего газа.

– Вопрос спорный, – путник пожал плечами и покосился на свое оружие.

– Вам, людям, никогда не понять максаров, неустанно меняющих свой облик. У тебя никогда не будет ни крыльев для полета, ни жабр для плавания под водой, ни детородного органа, своею силой и размерами превосходящего бычий.

– Насчет детородного органа еще стоило бы подумать, а все остальное мне уж точно ни к чему… Но давай лучше поговорим о деле, ради которого ты вызвал меня.

– Давай. – Максар с резким хлопком сложил свои крылья. – Мне не дает покоя один мальчишка.

– Мальчишка? – переспросил гость.

– Да, мальчишка, ты не ослышался… Впрочем, не исключено, что здесь замешана еще и девчонка, но это уже совсем другой разговор. Пока нужно разобраться только с мальчишкой.

– Найти его? Доставить сюда? Защитить от опасности?

– Убить, – сказал максар.

– И ради этого ты заставил меня проделать такой путь? – Удивлению гостя, казалось, не было предела. – Тебе, максару, понадобилась моя помощь в столь ничтожном предприятии?

– Если бы все было так просто… Но, к сожалению, мне некому поручить это дело. Только не задирай зря нос. Если ты выполнишь мою просьбу, внакладе не останешься… Цену назовешь сам.

– Это уж как водится… Мальчишка, надо же! – Гость все еще не мог побороть свое недоумение, граничащее с неверием. – Хорошо, тогда скажи, кто он такой и где его искать?

– Я знаю только, что он существует. Ничего достоверного о его имени и внешнем облике я сказать не берусь. – Максар хотел было по привычке развести руками, но только зашелестел крыльями. – Искать его скорее всего нужно в Стране жестянщиков.

– В Стране жестянщиков тысячи мальчишек. Десятки тысяч.

– Значит, придется убить всех.

– Ну и ну… Задачка, скажем прямо, непростая.

– Почему? Разве тебе трудно убить несколько тысяч человек?

– Даже жестянщики не потерпят, чтобы кто-то вот так просто убивал их детей. Это война. Большая война. На ней сложит головы немало народа.

– Раз нужно, значит, нужно, – максар вдруг подмигнул человеку, что само по себе было зрелищем не для слабонервных. – Это уж твоя забота. Отправляйся куда тебе заблагорассудится, набирай подходящее войско и начинай войну. Только не тяни. Мальчишка подрастает.

– Какой у него сейчас примерно возраст?

– Ну, скажем, он вот-вот достигнет того предела, когда мальчишка превращается в юношу.

– Кто он по рождению – максар?

– Почему ты так решил? – В голосе хозяина замка послышались нотки раздражения.

– Кого может бояться максар, кроме другого максара, – гость пожал плечами.

– Запомни, человек, максары не боятся никого! Страх претит самой их сущности! – Огромные крылья взмахнули так, что кругом взметнулись тучи пыли. – А то, что я тебе предлагаю, есть всего-навсего предупредительная мера. Сорную траву следует удалять с поля заранее, пока она не вошла в силу.

– Прости, максар, – человек отвел взгляд в сторону. – Я не хотел разгневать тебя.

– Как я замечаю, ты в последнее время стал чересчур разговорчивым.

– Старею, наверное… Ты позволишь задать тебе еще несколько вопросов?

– Задавай, если в этом есть необходимость.

– Ходят слухи, что совсем недавно ты совершил победоносный поход на жестянщиков?

– Да, но он имел совсем другие цели.

– Говорят, ты уничтожил всех мастеров, посвященных в тайну ваших знаменитых клинков?

– Это действительно так.

– Но ведь теперь вы безоружны? Неужели ты сделал это умышленно?

– Клинки были орудием раздора. С их помощью максары сводили счеты друг с другом. Для того чтобы держать в страхе соседние народы, нам не нужно никакого оружия.

– Я никогда не сомневался в могуществе максаров. Ты один способен заменить целую армию. Вот и занялся бы поисками этого мальчишки сам. Не пришлось бы и на наемников тратиться. Да и я за свои услуги беру немало, ты же знаешь.

– Сейчас мне лучше оставаться в тени. Недаром же я сижу в этом логове, которым побрезговал даже ты. Многие максары озлоблены тем, что я лишил их любимых игрушек.

– Да уж, симпатией друг к другу твои соплеменники никогда не отличались, – гость, до этого старавшийся скрывать свои истинные чувства, злорадно ухмыльнулся.

– Честно признаюсь, меня так и подмывает растерзать тебя на части. А еще лучше превратить в червя-паразита, обитающего в кишечнике какой-нибудь громадной скотины, или в жалкого урода, чье предназначение – слизывать свежую кровь со стен и полов моего замка, – сказано это было негромко, но, как говорится, от души.

– Ты уже несколько раз пытался проделать со мной нечто подобное, – спокойно возразил гость. – Зачем снова утруждать себя?

– То-то и оно… Не стану скрывать, ты представляешь для меня загадку. Конечно, не такую, как тот мальчишка, но все же загадку, – максар приблизил свой устрашающий лик к лицу гостя. – Если существует хотя бы один человек, неуязвимый перед нашей силой, со временем могут появиться и другие. Вы ведь плодитесь, как крысы.

– Верно. Если вдруг появится кто-то, не уступающий максарам в силе, то им без своих клинков придется худо. Крыльями от Губителя Максаров не отмашешься. И бычьим членом тоже.

– Что за вздор ты несешь? – зловеще произнес максар.

– Не прикидывайся, что слышишь что-то новенькое. Всем известна легенда о скором пришествии этого существа… Хотелось бы глянуть на того, кто шутя передавит таких, как ты. Но в любом случае я на твоей стороне и постараюсь выполнить то, что мне поручено.

– Уж постарайся. Тем более что вся Страна жестянщиков не стоит тех богатств, на которые ты можешь рассчитывать в случае удачи. Однако не пытайся обмануть меня, человек. Как только мальчишка сгинет, я сам почувствую это. Сразу! И еще запомни вот что: когда мы встретимся в следующий раз, я буду иметь совсем другой облик.

– Придумай что-нибудь не столь уродливое. Я слышал, что до того, как в тебе проснулась сущность максара, ты был вполне симпатичным малым, пас скот в какой-то чужой стране и даже спал в одном загоне с овцами.

– Убирайся прочь, – максар отвернулся. – Мне надоели твои гнусные шуточки. Рано или поздно я найду брешь в твоей защите, и уж тогда ты ответишь мне за все.

– На жизнь кишечного паразита я заранее согласен. Но желательно в твоем кишечнике. Кстати, а чем ты собираешься платить мне?

– Разве тебе уже не нравится мое золото?

– Нравится. Но эти монеты жестянщики чеканят специально для выплаты дани максарам. Стоит только пустить их в оборот, как сразу станет ясно, кто стоит за моей спиной.

– Хорошо, я найду мастеров, которые перечеканят их по древним образцам. А теперь прощай. Задаток найдешь на обычном месте. – Максар, не особенно надеясь на подъемную силу крыльев, пешком двинулся вдоль скальной стены, выискивая среди многочисленных лазов и щелей вход, подобающий как его высокому положению, так и солидной комплекции.

Когда он уже почти скрылся во мраке какой-то пещеры, человек, до того внимательно осматривавший свое оружие, которого все же успели коснуться мерзкие лапы стражей, вдруг крикнул ему вслед:

– А что, если обойтись без убийства детей? Я хоть и порядочный негодяй, но такие делишки мне не по нраву! Мальчишка и так будет твоим. Даже за полцены.

Ответа не последовало, и оставалось только гадать, слышал ли максар этот вопрос вообще.

Человека, которому за деньги поручили сделать то, что царь Ирод уже совершил однажды из-за властолюбия, когда-то звали Хавром. За гордыню, лукавство и вероломство он был изгнан из среды людей, а затем отвергнут и высшими силами, несмотря на то, что пытался служить им.

Максар, задумавший столь ужасный план, носил имя Карглак. Среди своих соплеменников он считался чуть ли не выродком. Вся вина Карглака состояла в том, что он, наверное, был единственным, кто стремился прекратить вечные распри максаров. По его соображениям, это могло поставить их не только выше всех других народов, но и выше богов.

Окш Сухорукий был сиротой. Следует заметить, что для жестянщиков это вполне обычное состояние. Своих родителей не знала добрая половина обитателей поселка, в котором он проживал. Всякие кровавые заварухи случались здесь так часто, что люди редко дотягивали до того возраста, когда их дети становились самостоятельными. Что ни говори, а жить под боком у максаров не менее опасно, чем разводить огонь в доме с соломенными стенами.

Впрочем, сами максары считали уничтожение жалких людишек занятием для себя недостойным и если уж опускались до этого, то всегда не по делу, а ради удовлетворения какой-нибудь очередной дикой прихоти. Жестянщики же относились к соседям не как к живым существам, а как к одной из вечных стихий – пусть и губительной, но неотвратимой, вроде потопа, землетрясения или повального мора.

В основном им досаждали прислужники максаров, человекообразные существа разных рас, ради ничтожных благ и сомнительных привилегий согласившиеся превратиться в свирепых и кровожадных страшилищ-мрызлов. Особенно опасны были те из них, кто утратил покровительство хозяев (уйти от максара по собственной воле было невозможно). После этих вампиров не оставалось ни угольков, ни косточек.

Если что и спасало жестянщиков от всевозможных напастей, так лишь привычка обороняться всем миром да преимущество в вооружении. Таких дальнобойных многозарядок, таких взрывчатых смесей, таких острых мечей и непробиваемых доспехов не имел ни один соседний народ. Тайны, заставлявшие вещества приобретать неимоверную твердость или, наоборот, мгновенно и бурно распадаться, были издревле известны жестянщикам.

Именно они построили некогда невидимую, но неприступную стену, защищавшую Страну максаров от вторжения любых врагов. До самого последнего времени их мастера продолжали изготовлять для своих угнетателей чудодейственное оружие – призрачные клинки, способные рубить камень и железо так же легко, как и человеческую плоть.

Обычно народы, чьи поколения одно за другим взрастали среди кровавых браней, отличались суровым и воинственным нравом, однако, несмотря ни на что, жестянщики в большинстве своем оставались людьми незлобивыми и мирными. Их кротость вошла в поговорку. Словно оправдываясь, они говорили сами о себе: «Всякая зверушка под чужой лапой смиряется».

Трудолюбивые и предприимчивые, жестянщики были согласны платить любую дань, лишь бы их только оставили в покое.

И платили! Но каждый раз дани оказывалось мало или она была не такой, как это хотелось мытарям, и начинались повальные грабежи, очень быстро превращавшиеся в насилие и смертоубийство. Тут уж даже безответным жестянщикам не оставалось ничего другого, как браться за оружие, хранившееся в тайниках под каждым домом. И уж тогда обидчикам, какой бы облик они ни имели, людей или мрызлов, приходилось туго.

За свою долгую историю жестянщикам удавалось несколько раз подчинить себе столь могущественные силы природы, что это внушало им обманчивую надежду на скорые перемены в злосчастной судьбе. Не в силах побороть искушения, они пытались обратить эти силы против максаров, но всякий раз терпели сокрушительное поражение, сопоставимое с национальной катастрофой.

Технический гений был бессилен перед магической волей максаров, на расстоянии заставлявшей людей убивать своих братьев и самих себя. Страна превращалась в один огромный погост, в сплошное пожарище, в пиршественный стол для стервятников всех видов, а те, кому посчастливилось уцелеть, попадали в еще более тяжкую кабалу.

Окш рос мальчиком странным, что могло быть следствием перенесенных в детстве тяжких увечий. Подобрали его в глухой местности, которую добрые люди обычно обходили стороной, и те, кому довелось присутствовать при этом, говорили потом, что младенец с пробитой головой, изломанными ребрами и почти оторванной левой рукой лежал среди груд развороченной земли, вдобавок ко всему еще и обильно пропитанной неизвестно чьей кровью.

Никаких надежд на спасение ребенка не было, однако какой-то лекарь, лишенный права заниматься своим ремеслом за чересчур легкомысленное отношение к жизни пациентов, от нечего делать занялся его врачеванием.

Он извлек из легких осколки ребер, освободил мозг от давления расколотых черепных костей, сшил мягкие ткани плеча и заключил сильно пострадавшую левую руку в хитроумную железную шину. К общему удивлению, которое разделял и сам лекарь, маленький пациент выжил, хотя ходить и говорить научился гораздо позже, чем его сверстники. Левая рука осталась скрюченной и малоподвижной, зато Окш (такое имя выбрал ему с помощью жребия староста поселка) мог легко укусить свой локоть, что вызывало зависть даже у старших ребят.

Сначала его воспитывала молодая семья, в которой было двое своих малолеток, но после очередного нападения бродячей шайки, когда приемный отец погиб, а мать угнали в плен, Окш прибился к старому Урду Пучеглазу, златокузнецу и граверу.

Нельзя сказать, чтобы мальчишка испытывал особый интерес к чеканам или тиглям, но показывать ему что-либо дважды не приходилось, а кроме того, при каждом удобном случае он пытался упростить производственный процесс и временами добивался совсем неплохих результатов.

Среди жестянщиков всякие нововведения не поощрялись (не хватало еще опять придумать какую-нибудь штуковину, с помощью которой горячие головы попробуют одолеть максаров), но Урд Пучеглаз, доживший до столь почтенного возраста только потому, что сам оружия в руки никогда не брал, зато убегать и прятаться мог не хуже зайца, всегда грудью вставал на защиту своего ученика.

– Что значит – укроти сопляка? – возмущался он всякий раз, когда другие мастера делали ему замечания по этому поводу. – Кому-то лучше по старинке работать, а кому-то надо и для будущего стараться. Если бы мы своим дедам и прадедам во всем подражали, то до сих пор бы ездили на некованых клячах и стреляли бы из арбалетов. Вы моего мальчишку не трогайте. Он далеко пойдет, даром что увечный.

– Были уже такие, – возражали ему. – И среди дедов, и среди прадедов. Тоже далеко ходили. Но всякий раз на максаров нарывались. Сам знаешь, чем это кончалось.

– Что же вы, отцы-благодетели, предлагаете? – не сдавался Пучеглаз. – Таланты, свыше дарованные, в землю зарывать? Ломать пальцы умельцам? Или рубить головы, чудесные вещи измысляющие?

– Талант таланту рознь, – поучали старика такие же, как он, ветераны, чудом пережившие свое поколение. – От некоторых, вроде твоего, прямая польза. Ты уж если где-нибудь схоронишься, так и сотня мрызлов не найдет. А иные таланты глушить полагается. От этого всем спокойнее будет.

В конце концов собеседники доводили Пучеглаза до такого состояния, что он, примчавшись домой, хватал первое, что подвернется под руку, – то ли мерную рейку, то ли сложенную вдвое веревку, то ли свой старый, уже лишенный пряжки пояс, – и требовал чересчур умного ученика на расправу.

Бить сироту, да еще и калеку – затея неблаговидная, однако в том, что она так никогда и не осуществилась на деле, заслуга принадлежала исключительно самому Окшу, а вовсе не его наставнику. В такие моменты его просто невозможно было застать дома. Словно предчувствуя беду, мальчишка прятался в таких укромных уголках поселка, о которых не знал даже староста, которому по долгу службы полагалось все знать.

Скоро стало заметно, что в физическом развитии Окш отстает от своих сверстников. Те росли коренастыми, горластыми и смуглыми, а он был тихий, бледный и худосочный. Вдобавок ко всему его глаза и волосы начали светлеть.

Перепуганный Пучеглаз стал стричь подмастерья наголо и приучал его в разговоре с посторонними не поднимать глаз. Для чего это было нужно, старик и сам толком не понимал.

В положенный срок каждый из отданных в обучение мальчишек должен был представить на суд мастеров какую-нибудь вещичку собственного изготовления – доказать, так сказать, свою профессиональную пригодность. Вот тут Окш огорошил всех окончательно. Вместо золотой пряжки, инкрустированной алмазной пылью, или изысканной шкатулки он изготовил свою собственную модель многозарядки, ударно-спусковой механизм которой имел деталей вдвое меньше, чем прежний.

Досталось на орехи не только самозваному оружейнику, но и его учителю, хотя тот и клялся, что ни о чем таком заранее не знал. И тем не менее финал этой истории неожиданно оказался благоприятным как для старика, так и для мальчишки. Важные персоны, неизвестно по чьему вызову явившиеся в поселок, одарили Пучеглаза роскошным набором гравировальных инструментов, а юного Окша забрали с собой, отказавшись, впрочем, назвать место, где тот будет проходить дальнейшее обучение.

Вновь ставшему сиротой, вырванному из привычной обстановки, мальчишке на первых порах пришлось туго.

Мастерская, в которой он оказался, со всех сторон была окружена неприступной каменной стеной, а порядки здесь царили не менее суровые, чем на каторге. Старшие товарищи по несчастью даже намекали Окшу, что тот, кто однажды оказался в этом каменном загоне, уже никогда не увидит волю. И все потому, что здесь изготовляли и ремонтировали самые совершенные виды оружия, в том числе и знаменитые клинки максаров.

Мастера, причастные к этим тайнам, становились как бы почетными пленниками. Они могли вдоволь есть и пить, носить на досуге самые роскошные одежды, даже развлекаться с приходящими подругами, однако территория мастерской оставалась тем единственным местом, где им позволено было жить. Даже скончавшись, они уходили в эту землю, сплошь пропитанную кислотами и солями.

По мастерской без устали шастали соглядатаи, специально созданные максарами для этой цели. От их взгляда не могла ускользнуть никакая мелочь, слух различал малейший шепот, а мозг не имел свойства забывать.

Водились тайные осведомители и среди своих братьев-жестянщиков, но это было опасное ремесло – подозреваемым в стукачестве заливали глотку расплавленным оловом, благо его здесь было предостаточно.

У Окша еще не успели вырасти волосы в паху и под мышками (голову он по-прежнему стриг наголо, ссылаясь на хронический колтун), а ему уже было известно, что все сущее в этом мире состоит из ничтожно малых частиц разного свойства, которые, в свою очередь, тоже не являются чем-то неделимым.

Он узнал природу излучений как видимых, так и недоступных взору, научился отличать друг от друга сотни минералов, составлять сплавы с заранее заданными качествами, резать алмазы, намертво соединять железо с фарфором, шлифовать оптические стекла и точить детали, умещавшиеся на срезе человеческого волоса. Постепенно ему становилось все более понятным, какие именно силы питают оружие максаров.

Левая рука Окша по-прежнему бездействовала, но он прекрасно управлялся и одной правой. Мастера поручали ему самую тонкую и ответственную работу, а старший из них однажды даже похвалил бойкого мальчишку. Другого такого случая в мастерской припомнить не могли.

Став лучшим из подмастерьев, Окш неожиданно сбежал, проявив при этом удивительную сноровку и смекалку.

Ограду он преодолел средь бела дня, весьма оригинальным, хотя и небезопасным способом – по воздуху. Вместо катапульты Окш использовал систему противовесов, которая приводила в действие большой механический молот, а падение смягчил при помощи огромного полотняного зонта, раскрывшегося в самой высокой точке полета.

Все было точно рассчитано (стража в этот момент находилась совсем в другой стороне) и скрупулезно подготовлено (место своего приземления он присыпал таким едким веществом, что соглядатаи, способные при помощи целого букета изощренных чувств отыскать иголку в стоге сена, на долгий срок лишились и зрения, и обоняния).

Скорее всего мальчишка добился бы поставленной цели, но его сгубила досадная случайность, этот вечный бич всех тщательно продуманных предприятий.

Несколько жителей соседнего поселка отправились на охоту, и их собака заинтересовалась норой, где мальчишка собирался отсидеться до окончания поисковых мероприятий. Воспылав желанием добыть неизвестного зверя, охотники раскопали нору, и один из них по одежде опознал в Окше беглого оружейника, за поимку которого уже было назначено солидное вознаграждение.

Мальчишка сопротивлялся так отчаянно, что трое здоровенных мужчин еле скрутили его. Сразу после насильственного водворения беглеца на прежнее место началось следствие. В Окше подозревали шпиона, вознамерившегося похитить тайну смертоносных клинков. Оставалось только выяснить, кому именно он служит и кого имеет в пособниках.

Во время первого допроса мальчишка упорно твердил, что никому не хотел причинить зла, а сбежал исключительно по той причине, что решил спасти собственную жизнь.

– Разве тебе здесь кто-нибудь угрожал? – вкрадчиво поинтересовался старший мастер, тот самый, что однажды похвалил Окша.

– Никто, – ответил тот.

– Ты боялся получить смертельное увечье во время работы? – продолжал допытываться старший мастер.

– Нет.

– Ты заболел от воздействия едких испарений?

– Тоже нет.

– Тогда в чем же дело? Объясни.

– Не могу… Все, кто находится здесь, скоро погибнут. И смерть их будет страшна.

– Откуда ты узнал это?

– Ниоткуда. Я просто чувствую.

– Ну, хорошо. – Старший мастер переглянулся с лекарем, в задачу которого входило наблюдение за состоянием психики оружейников. – Ответь, откуда эта смерть грозит нам, изнутри или снаружи?

– Снаружи, – ответил мальчишка без промедления.

– Что же ты тогда предлагаешь? – скептически улыбнулся старший мастер. – Усилить охрану? Раздать оружие всем свободным от работы? Построить еще одну стену? Вырыть глубокий ров?

– Я ничего не предлагаю, – в словах мальчишки сквозила печаль, вполне вероятно, что и искренняя. – У вас нет таких средств, чтобы предотвратить беду. Ради собственного спасения вам нужно рассеяться по стране. Забиться в самые укромные уголки. Затаиться. Сменить одежду, внешность, ремесло… Хотя и это вряд ли поможет.

Тут уж удивились не только старший мастер и лекарь, но и все, кто присутствовал при допросе. Ну и малец! Вот так сказанул! Это надо же: немедленно бросить удобное жилье, выгодную работу, добрых приятелей и разбежаться в разные стороны! Кому это нужно? Да и кто нас отсюда отпустит? Ведь что ни говори, а мастерская находится под негласным покровительством могущественных максаров. Они-то прекрасно понимают, что клинки действуют только до тех пор, покуда живы их создатели. Нет, уморил нас этот сопляк! Или у него что-то не в порядке с головой, или это еще тот хитрец!

Окш не изменил своих показаний и под пыткой, которую производило одно из самых жутких максаровских созданий – человек-палач, заменявший собой и виселицу, и гильотину, и костоломку. Даже пыточный инструмент этому страшилищу был не нужен. Он сам с головы до ног являлся одним огромным пыточным инструментом – живая груда когтей, шипов, клыков…

После допроса Окша отвели в помещение, специально предназначенное для таких неблагодарных скотов, как он.

Мрачный сводчатый подвал, в котором раньше варили селитру, был разгорожен на отдельные клетки решетками. Все тут, казалось, сделано на века: стены и своды сложены из огромных каменных блоков, вмурованные в них железные прутья, каждый толщиной с руку, отстояли друг от друга всего на расстояние пяди, а замки представляли столь тяжелые и сложные устройства, что те клетки, ключи от которых оказались сломаны или утеряны, так больше никогда и не открывались.

Один жилец здесь уже имелся – паренек примерно одних с Окшем лет, похитивший из кладовой моток золотой проволоки. Сейчас он мирно спал, зарывшись в груду соломы.

Скоро наступила глухая и, судя по всему, долгая ночь – большая редкость в этих краях. Территория мастерской была еле освещена, только в дальнем ее конце над плавильной печью мерцало багровое зарево. Хотя все кому не лень продолжали потешаться над предсказаниями нахального мальчишки, старший мастер велел усилить караулы, а запасные ключи от всех замков, обычно хранившиеся в железном сундуке, переложил себе под подушку. Эту ночь или, по крайней мере, добрую ее половину он решил не смыкать глаз, ради чего взял к себе в постель самую грудастую из посудомоек.

Жилые бараки стали уже успокаиваться (свет в избушках мастеров погас давно), когда из подвала донесся монотонный заунывный вой. Выл, конечно же, Окш. Выл не с тоски, не с отчаяния, не от боли, а для того, чтобы посеять в людских душах тревогу.

На уговоры и угрозы тюремщиков он не реагировал, зато советовал им безотлагательно провести очистительные обряды, предписанные каждому жестянщику, собирающемуся в скором времени предстать перед ликом владык загробного мира. Улаживать дела мирские, по его словам, не имело никакого смысла, поскольку грядущая катастрофа должна была поглотить не только людей, но и все творения их рук, включая еще не составленные завещания и прощальные письма.

Пришлось подвальные окна и отдушины забить соломой. Вой от этого стал тише, но покой людей уже был безвозвратно нарушен. Многие, чтобы заснуть, прибегли к испытанному средству – крепкому хлебному вину, которое изготовлялось здесь для нужд оптики.

Когда Окш перестал наконец выть (то ли убедился в тщете своих усилий, то ли затаился, чувствуя приближение опасности), спали уже все. Спали и те, кто обязан был бодрствовать. Спал и старший мастер, спрятав голову меж могучих сисек посудомойки.

Странен и тяжел был этот сон. Те, кто лежал в постелях, напоминали мертвецов – не шевелились и не храпели. Караульные, потерявшие свое оружие, бродили, как лунатики, натыкаясь на стены и друг на друга. Дежурившие у печи литейщики все подкидывали и подкидывали в топку уголь, словно собирались немедленно провести плавку. Даже профессиональные соглядатаи, которым вообще полагалось спать вполглаза, лежали как оглушенные.

Вскоре на дороге, соединяющей мастерскую с трактом, раздался шум, похожий на тот, что обычно производит на марше плохо обученная солдатня. Шли не таясь – тяжело топая ногами и побрякивая железом.

Стражник у входа, отвечавший за замки и запоры, очнулся от сна-дурмана и безо всякого распоряжения широко распахнул ворота. Внутрь вошли мрызлы, да еще какие – не одичавшие, брошенные хозяином изгои, а отборные экземплярчики, один другого шире и страшнее. Стражника, услужливо прикрывшего за ними ворота, они убили – просто так, без необходимости, ради забавы.

Все дальнейшее происходило почти в полном молчании, но быстро и без проволочек, как будто бы каждый из мрызлов заранее знал свою роль или всеми ими управляла со стороны могучая злая воля. Пока одни чудовища убивали сонных жестянщиков и громили все, что нельзя было стронуть с места, другие копали яму напротив плавильной печи.

Когда яма достигла глубины, в два раза превышающей человеческий рост, туда свалили все, чем раньше так славилась мастерская: уникальные инструменты, сверхточные станки, редчайшие сплавы, уже готовое оружие, заготовки к нему, сундуки, набитые книгами.

Вслед за имуществом последовали его хозяева, как живые, так и мертвые. Последними приволокли старшего мастера и его возлюбленную. Оба они были нанизаны на одно копье.

Когда яма почти до краев наполнилась телами оружейников, с холмов, господствующих над местностью, донесся голос, от которого содрогнулись даже мрызлы:

– Своими деяниями вы, жалкие людишки, заслужили смерть! Так умрите ради вящей славы максаров!

Эхо этих безжалостных слов еще не утихло, а самый сильный из мрызлов уже выбил глиняную пробку, закупоривавшую летку плавильной печи. Все вокруг озарилось нестерпимо ярким светом, в темное небо фейерверком взлетела туча оранжевых искр, и расплавленный металл хлынул в яму, где вперемешку лежали люди, искусные творения их рук и запечатленная на бумаге вековая мудрость предшественников.

Над могилой стоял светящийся столб дыма и пара, который, наверное, можно было увидеть изо всех уголков Страны жестянщиков. Металл, остывая, грозно шипел. С холмов вновь раздался голос того, кто задумал и осуществил это массовое убийство:

– Если кто-то из людишек остался в живых, пусть отзовется!

Таковые нашлись и немедленно откликнулись: несколько мастеров, по пьянке заснувших в таких местах, где их не догадались искать, один уже почти издохший в лазарете соглядатай и вороватый паренек, на пару с Окшем сидевший в подвале. Изо всех сил сотрясая решетку, он орал:

– Я здесь! Здесь! Помогите мне выйти! Я хочу быть там, где и все.

Окш был единственным, кто не поддался этому сумасшествию. Он как можно глубже зарылся в солому и лежал тихо, как выпавший из гнезда птенец.

Двое мрызлов, освещая себе дорогу факелами, спустились в подвал. Несчастный парнишка, завидев этих уродов, обрадовался им как самым лучшим друзьям.

Убедившись, что вот так запросто вскрыть запоры клетки не удастся, мрызлы на некоторое время пришли в замешательство, как это случалось с ними всегда, когда ситуация требовала принятия самостоятельных решений. Неизвестно, до чего бы они додумались своими тупыми мозгами, если бы окончательно впавший в неистовство мальчишка не взял инициативу на себя. С криком: «Возьмите мою жизнь ради славы максаров!» – он собственными руками направил острие чужого копья себе в грудь.

Удостоверившись, что жертва мертва, мрызлы занялись осмотром других клеток, копьями переворачивая солому.

Очень скоро они обнаружили Окша и аж взвыли от бешенства. По их понятиям он вел себя чуть ли не противоестественно. Как можно игнорировать волю максара, которой обязаны повиноваться не только живые существа, но даже силы природы!

Задетый копьем Окш проворно вскочил на ноги. Мрызл, обнаруживший его, нанес новый удар, но промахнулся – хилый на вид мальчишка уворачивался с проворством белки.

Не достигнув цели ни со второй, ни с третьей попытки, мрызл рассвирепел. Теперь он размахивал копьем, как слепец клюкою. Воспользовавшись удобным моментом, Окш перехватил копье посередине и всем телом навалился на него. Древко, зажатое между прутьями решетки, переломилось.

Мрызлы вновь оказались в растерянности. Из оружия у них осталась только тяжелая алебарда, не пролезавшая в клетку. Попытки достать мальчишку руками тоже не увенчались успехом – хоть и длинные они были у мрызлов, но не до такой же степени.

Ничем не помог им и огонь – насквозь отсыревшая солома загораться не хотела. Тут мрызлы вспомнили, что у одного из убитых жестянщиков под подушкой хранилась огромная связка ключей, которыми, наверное, можно было отпереть все на свете, включая врата ада.

Пока мрызлы препирались, кому именно бежать за ключами (в конце концов решили отправиться вместе), пока в неверном свете начинающихся пожаров искали нужный дом и нужную постель, пока попутно причащались дармовым хлебным вином, до которого оба были большими охотниками, пока возвращались обратно, прошло немало времени.

В подвале их ждало разочарование – клетка опустела. Судя по всему, мальчишка вскрыл замок, используя вместо отмычки острие копья.

Искать беглеца во мраке, по контрасту с ослепительным сиянием расплавленного металла казавшемся еще более густым, чем на самом деле, было занятием заведомо бессмысленным. Да и не мог этот чудом уцелевший сопляк долго противостоять могучей воле максара, буквально пронизывающей все вокруг. Черт с ним, пусть немного побегает перед смертью!

Придя к такому умозаключению, мрызлы сразу потеряли интерес к Окшу и присоединились к своим собратьям, довершавшим разгром мастерской.

Все они погибли на рассвете в схватке с жестянщиками, сбежавшимися из окрестных поселков на зарево пожара. Это полностью соответствовало планам Карглака (а набег на мастерскую организовал именно он), надеявшегося ценой гибели всех участников трагедии сохранить свое инкогнито.

Впрочем, место побоища максар покидал не в самом лучшем расположении духа. Больше, чем зрению и слуху, он доверял своим внутренним ощущениям, являвшим собой сложный продукт бесчисленного количества чужих мыслей и чувств, просеянных через сито собственной обостренной интуиции. И вот это самое внутреннее ощущение, или, если хотите, внутренний голос подсказывал сейчас Карглаку, что дело не доведено до конца. Какая-то ошибка вкралась в его расчеты, причем ошибка серьезная. Вот только знать бы – какая конкретно! Однако относительно этого внутренний голос молчал.

А случилось все это за несколько лет (по летосчислению жестянщиков) до тайной встречи Карглака с Хавром – загадочным человеком, благодаря своим весьма необычайным способностям сумевшим во многих мирах снискать себе славу наемника самого высокого класса.

Гибель оружейников, унесших в свою огненную могилу тайну всесокрушающих клинков, по мысли Карглака должна была стать тем благом, которое если и не окончательно прекратит распри максаров, то хотя бы утихомирит их.

Однако не все соплеменники разделяли подобную точку зрения.

Клинки умирали. Из сверхъестественного оружия, по своим боевым свойствам сопоставимого с молниями Зевса, молотом Тора или чакрой Вишну, они превращались в обыкновенный металл, крошащийся от ударов по камню и отскакивающий от кованых доспехов.

Привычная, на века устоявшаяся жизнь внезапно пошла наперекосяк. Где-то уцелел замок, готовый вот-вот пасть, и его хозяин долго потешался потом над незадачливыми соседями, вновь и вновь пытавшимися привести в действие свое до этого безотказное оружие.

Примерно то же самое творилось и в других местах Страны максаров. Отец не смог оскопить сына, открыто сожительствующего с собственной матерью. Жених не сумел расправиться с родней невесты, к чему так долго и тщательно готовился. Братья не знали, как теперь честно разделить наследство (подразумевалось, что все, до последней медной монетки, должно достаться победителю).

Благородные и почти всегда смертельные поединки превратились в безобразные потасовки с использованием кулаков и подручных предметов.

…В результате долгих и хитроумных маневров, похожих на эндшпиль шахматной партии, в которой тяжелая фигура ловит прорывающуюся на последнюю горизонталь пешку, женщина-максар по имени Генобра загнала свою дочку на край пропасти, да не просто на край, а на далеко выступающий вперед мысок.

Учитывая намерения родительницы, можно было сказать, что девчонка оказалась в безвыходном положении. Впереди бездна, в которой не нашли бы себе опоры даже крылья Карглака. Слева и справа то же самое. Позади мамочка, хотя уже и не такая расторопная, как прежде, но способная своим клинком пресечь любую попытку дочки вырваться на оперативный простор.

– Ну все, стерва, – сказала Генобра, с трудом переводя дух. – Земля и небо свидетели, что по отношению к тебе я была кроткой, как голубка. Ты сама виновата в том, что сейчас случится. Жаль, я не удавила тебя еще в пеленках.

– Интересно, а почему ты и в самом деле не удавила меня? – живо поинтересовалась девчонка. – Но не говори, гадюка, что пожалела ребеночка. Тебе, наверное, стало любопытно, что за отродье может появиться из лона той, которая не сожительствовала ну разве что с холодными рыбинами. Ведь так?

– Может, так… А может, и нет… – зная отчаянный нрав дочери, Генобра не спешила с завершающей атакой. – Нужна ты мне была тогда. Хотела я с твоей помощью кое с кем поквитаться. Да, как видно, зря… Пусть я и гадюка, но до тебя даже мне далеко. Нельзя, чтобы такие, как ты, гуляли на воле. Колодки и темница тебя тоже не исправят. Уж лучше подохни…

– Так я тебе сразу и далась! – расхохоталась девчонка. – Корова старая! Гора дерьма! Ну чего стоишь там? Подходи поближе! Я давно собираюсь выцарапать твои поганые гляделки!

– Мне спешить некуда. – Генобра пропустила оскорбления мимо ушей. – Я подожду, какую смерть ты сама выберешь: от падения в пропасть или от моего клинка.

– А какая разница? – Лица девчонки не было видно под копной нечесаных волос, но в голосе проскальзывало лукавство.

– Пока будешь лететь вниз, еще поживешь немного. А от клинка подохнешь сразу, – с готовностью объяснила Генобра. – Я разрублю тебя на десятки кусков и каждый кусок скормлю отдельной собаке, чтобы уж точно знать, что ты не воскреснешь.

– А тебя, между прочим, и собаки жрать не станут! – живо парировала дочка. – Вонючка! Те мази, что ты втираешь, чтобы вернуть молодость, превратили тебя в мумию! В смердящий труп, который еще имеет признаки живого существа! Попробуй вспомнить, когда тебя в последний раз покрывал мужчина нашей расы или хотя бы жестянщик! Ага, не можешь! Да на тебя сейчас даже мрызлы залазят с отвращением! Иди сюда! Посмотрим, кто кого!

– Ты, дочка, хитра не по годам, – ухмыльнулась Генобра. – А я осторожна. В соответствии с возрастом. Поэтому не старайся подманить меня поближе к пропасти… Можешь называть меня старухой, но я еще поживу и много раз познаю радость плотской любви. Пусть даже с жестянщиком, пусть с мрызлом. А ты, молодая и привлекательная, сейчас умрешь. И, как мне известно, умрешь девственницей. Женихами тебе будут псы-людоеды. Теперь ты понимаешь разницу между мной и тобой?

– Понимаю, – кивнула девчонка. – Хотя и смутно. Ясное понимание придет потом. На краю твоей могилы.

– Считай, что это твои последние слова. Хотя кое в чем мои планы изменились. Твой язык я не скормлю собакам. Я его забальзамирую. Пусть напоминает всем, что хула до добра не доводит.

Генобра направила острие клинка в сторону жертвы и привычным, тысячи раз отработанным движением привела его в боевое состояние. Сразу после этого ее ладонь должна была ощутить короткую серию толчков, похожих на конвульсии издыхающей в кулаке птички, что означало: ничем не примечательная с виду полоса металла превратилась в луч волшебной энергии, от которого нет никакой защиты.

Однако ничего этого не случилось. Клинок был мертв. Тускло поблескивало неизвестно из чего сделанное лезвие. Покрывавшие его непонятные письмена, казалось, приобрели издевательский смысл.

– Что-то не так, мамочка? – глумливо поинтересовалась девчонка. – Ты передумала резать меня на куски? Вот спасибо!

Генобра лихорадочно крутила эфес, раз за разом повторяя всю серию положенных манипуляций, но это было то же самое, что делать искусственное дыхание скелету. Еще ни разу в жизни клинок не подводил ее. Даже слышать о подобных случаях ей не приходилось. Поэтому злое отчаяние, охватившее Генобру, было особенно острым.

Дочка приближалась к ней плавными, скользящими шагами. Рот ее улыбался. Глаза горели сквозь завесу волос.

– Не подходи! – завопила Генобра, замахиваясь на нее уже бесполезным клинком. – Убью!

– Давай попробуем. – Девчонка откинула голову назад, обнажая высокую шею и победно торчащие вперед ключицы. – Но не забывай, что я максар. Хоть и начинающий. Железо не может причинить мне вреда.

Генобра умела ловить на лету стрелы и уклоняться от камней, брошенных из пращи, но движения девчонки были стремительней, чем полет стрелы, а кулачок тверже булыжника.

Отбросив Генобру со своего пути, дочка вдобавок еще успела мазнуть ее по лицу ногтями. Кожа максара выдержала эту кошачью ласку, лишь на левом веке осталась глубокая кровоточащая царапина.

– Это тебе на память, – уносясь вдаль, крикнула девчонка. – В следующий раз я вырву твои глаза.

Генобра взвыла, как ведьма, напоровшаяся на помело причинным местом, и швырнула бесполезный клинок вслед дочке.

– Если это проделки жестянщиков, то виноватые проклянут момент, в который они появились на свет! – Она обращалась одновременно и к черному камню, и к бездонной пропасти, и к высокому небосводу. – А если здесь замешан кто-нибудь из максаров, я сделаю все, чтобы свести его в могилу. Но это не отвлечет меня от постоянных забот о дочке. Нет такого мира, где бы она смогла укрыться от меня. Клянусь в этом земле и небу!

Бойня в оружейной мастерской подействовала на Окша двояким образом. Жестокое убийство сразу стольких ни в чем не повинных людей, среди которых было немало его приятелей, потрясло мальчишку до такой степени, что он на некоторое время даже утратил дар речи.

С другой стороны, он открыл в себе какое-то новое, ранее неизведанное и потому пугающее свойство.

В ту ночь Окш детально представлял себе все, что испытывали оружейники, гибнущие в потоке расплавленного металла, какие мыслишки ворочались при этом в примитивных мозгах мрызлов и с какой именно стороны исходил всепроникающий поток сатанинской злобы, действовавший на жестянщиков, как обух, а на их врагов – как кнут.

Легко преодолев никем уже не охраняемую стену, он через вспаханное поле помчался к ближайшему лесу. Темнота вокруг стояла полнейшая, но Окш не то чтобы видел, а скорее угадывал попадавшиеся на пути препятствия.

Более того, удаляясь от пылающих зданий мастерской все дальше и дальше, он как бы со стороны продолжал наблюдать за происходящими там событиями. Ни одно перемещение врагов не могло ускользнуть от его раздвоившегося зрения, и вскоре Окш убедился, что погоня отсутствует.

Того, кто держал сознание мрызлов в надежной узде и с холмов управлял всей этой вакханалией, Окш разглядеть не мог, да и не стремился, боясь привлечь к себе ответное внимание. Просто мрак в том месте казался особенно непроницаемым – ну прямо-таки сгусток черной крови на теле ночи.

Был такой момент, когда Окшу показалось, что в недрах этого зловещего сгустка что-то дрогнуло и мрак, ставший вдруг зрячим, попытался нащупать беглеца своим цепенящим взором. Сердце мальчишки невольно сжалось, пропустив очередной толчок, а его самого с головы до ног словно обдало ледяной водой. Однако это пренеприятнейшее ощущение почти сразу исчезло и больше уже не возвращалось.

Дорогу домой он, конечно же, не помнил, но на рассвете с удивлением убедился, что достиг знакомых мест. Отсюда до поселка, в котором он вырос, было рукой подать. Однако тихая радость, знакомая всем, кто после долгого отсутствия возвращается в родные края, мгновенно сменилась неосознанной тревогой. Еще сам не зная почему, Окш твердо решил не показываться на глаза тем, кто раньше знал его.

Дождавшись очередной ночи, к счастью, наступившей довольно скоро, мальчишка пробрался в поселок и украл самое необходимое – немного еды, нож, огниво и новую одежду (в робе оружейника он выделялся среди остальных жестянщиков, как чайка среди стаи ворон).

Из подслушанных им в поселке разговоров следовало, что в ту страшную ночь нападению подверглась не только оружейная мастерская, местонахождение которой ни для кого не было секретом, но и все тайные места, имевшие хоть какое-то отношение к волшебным клинкам. Имя организатора этой бойни пока оставалось неизвестным. Максары якобы уже начали свое расследование, но оно пока никаких результатов не дало. И жертвы, и палачи умолкли навсегда, а на телах мрызлов отсутствовали клейма, указывающие имя их хозяина.

Прибившись к каравану, порожняком следовавшему на медные рудники, расположенные в самом глухом уголке страны, Окш покинул родные места – как он тогда думал – навсегда.

По пути он развлекался тем, что пробовал заглянуть в сознание попутчиков – вот этот, например, рвется домой, потому что его жена должна скоро родить; этот, наоборот, сбежал бы от своей жены на край света; этот недавно подцепил дурную болезнь и всерьез подумывает о самоубийстве; а вот этот является тайным осведомителем максаров и сейчас мысленно составляет подробный отчет об основных событиях, случившихся в Стране жестянщиков.

Последнее открытие еще раз напомнило Окшу о необходимости соблюдать осторожность. Теперь, наверное, он оставался единственным, кто был причастен (пусть и в общих чертах) к тайнам оружия максаров, а тайны эти стоили дорого. Лично ему тоже светило немало. В лучшем случае – клетка, пусть и золотая. В худшем – жуткая смерть. Поэтому он решил впредь вести себя тише воды, ниже травы и не высовываться со своими многочисленными талантами.

Ради этого Окш даже сменил профессию и пошел подручным к пекарю. Нелюдимый, вечно запорошенный мукой, он и в сумрачной пекарне старался держаться темных углов, а на все вопросы отвечал бессвязным бормотанием.

Вскоре Окша оставил в покое даже хозяин, поначалу имевший на него виды как на потенциального зятя, а хозяйская дочка, с юных лет нагулявшая на сдобных булках весьма впечатляющие формы, на странного парнишку вообще внимания не обращала.

Так он и жил, днем мотаясь от печи к тестомешалке и обратно, а ночью прислушиваясь к чужим мыслям, доносившимся со всех сторон. Но это вовсе не означало, что такая жизнь устраивала его. Просто Окш всем нутром ощущал, что о нем не забыли, что его ищут, что опасность бродит по городам и весям Страны жестянщиков, то приближаясь к нему почти вплотную, то удаляясь вновь…

Хавр, в отличие от максаров, не обладал способностью проникать в психическую сферу людей, зато он умел легко входить в доверие и вызывать незнакомцев на откровенность. Если к этому добавить неограниченные финансовые возможности, которые были у него благодаря покровительству Карглака, то становилось ясным, что рано или поздно любая интересующая его тайна будет раскрыта.

План Карглака, предусматривавший тотальное уничтожение целого поколения жестянщиков, не устраивал Хавра, и причиной тому был вовсе не альтруизм. Стоит ли ради одной-единственной рыбешки вычерпывать целое море? Ведь под рукой у хорошего рыбака есть и удочка, и сеть, и острога.

Кроме того, война всегда дело скользкое. Это против максаров жестянщики бессильны. Зато всяких других тварей, не обладающих сверхъестественными способностями, они изводят очень даже успешно. Благо, что есть чем.

На примете у Хавра имелось несколько не очень удаленных от этого места стран, где можно было набрать армию, обладающую соответствующим боевым духом. Взять, к примеру, хотя бы горцев Огненного Кряжа или кочевников-тирсов, разоривших уже не одно государство. Однако никто из намеченных претендентов не располагал оружием, даже приблизительно сопоставимым с оружием жестянщиков. С пикой на многозарядку не попрешь и мечом от картечи не отмашешься.

Да и на непосредственную помощь Карглака в ближайшее время рассчитывать не приходилось. Сейчас за ним гонялась целая свора соплеменников-максаров, для которых утрата любимого оружия была равносильна смертельному оскорблению.

Следовательно, вначале надо было браться за кропотливую подготовительную работу – тайно закупать оружие, создавать лагеря для обучения наемников, часть из которых и огнем-то овладела совсем недавно, формировать командный корпус, составлять уставы, укреплять тылы и так далее до полного умопомрачения.

Все это претило Хавру, вольному кондотьеру, бродяге и прирожденному интригану.

К сожалению, фактор времени работал против него, и мальчик, так мешавший Карглаку, мог скоро превратиться в нечто такое, к чему не смогут подступиться все максары на свете. Вот Хавр и решил первым делом провести кое-какие розыскные мероприятия да заодно разобраться, чем дышат эти людишки, веками попираемые железной пятой максаров и тем не менее продолжавшие здравствовать.

Очень скоро всем примелькался скромно одетый, но любезный и щедрый путник, странствующий от поселка к поселку в поисках святых реликвий (жестянщики не отличались набожностью, однако внешние приличия блюли и религиозных подвижников уважали).

При помощи (отнюдь не бескорыстной) местных властей он копался в архивах, наводил справки у лекарей и повитух, собирал слухи и посещал заведения, в которых юные жестянщики набирались ума-разума. По всей стране рыскали многочисленные агенты Хавра, получавшие содержание в зависимости от объема и качества добытой информации.

Для начала Хавр наметил себе кое-какие ориентиры, пусть даже и смутные.

Во-первых, искомый мальчишка, несомненно, был урожденным максаром, иначе зачем бы им так интересовался Карглак. Во-вторых, его появление здесь должно было сопровождаться не совсем обычными событиями, которые не могли вот так просто стереться из памяти жестянщиков. И, наконец, в-третьих, некоторые факты позволяли отождествлять мальчишку с тем самым легендарным Губителем Максаров, слухи о скором пришествии которого упорно циркулировали во многих странах.

Следовательно, надо было искать сироту, своей внешностью заметно отличавшегося от аборигенов, чье происхождение связано с какой-то загадкой. Кроме того, как потомок максаров, он в настоящее время должен был превосходить своих сверстников по всем статьям, а особенно силой, живучестью и жестокостью. Однако, не пройдя окончательного перевоплощения, связанного с целой серией сложнейших хирургических операций, мальчишка был достаточно уязвим в физическом смысле и недостаточно изощрен в смысле сверхчувственном. Не исключено, что он вообще не знает ни о своем происхождении, ни о своем предназначении.

Список лиц, соответствующих всем условиям Хавра, состоял из нескольких сотен имен. Однако усилия, потраченные на проверку такой уймы подозреваемых, дали в конце концов свой результат. В тумане домыслов и предположений замаячила одна-единственная реальная фигура – некто Окш Сухорукий.

Он был сиротой, найденным при загадочных обстоятельствах в стороне от дорог и населенных пунктов. При раскопках, предпринятых в этом месте, были обнаружены останки странного существа. Специалисты опознали в нем так называемого «рудокопа» – еще одно создание максаров, обреченное на постоянную жизнь под землей. Это соответствовало канонической версии легенды о Губителе Максаров.

Лекарь, занимавшийся излечением найденыша, подтвердил, что тот отличался удивительной жизнеспособностью.

Урд Пучеглаз отказался сообщить какие-нибудь сведения о своем воспитаннике, зато соседи в один голос заявили, что мальчишка был настоящий урод – светловолосый, мосластый, бледный и необычайно худой. Правда, все отмечали его сметливость и способность к ремеслам. Староста даже уступил Хавру многозарядку, модернизированную в свое время Окшем.

Из поселка следы мальчишки вели прямиком в оружейную мастерскую, где и терялись окончательно. Свидетелей его пребывания там в живых не осталось, за исключением разве что охотников, точно описавших приметы юного беглеца. Все они утверждали, что сдали мальчишку с рук на руки старшему мастеру и случилось это как раз накануне той страшной ночи, когда сгорела мастерская и погибли все оружейники.

Оставалось только констатировать, что Окш разделил печальную участь своих товарищей. Однако в стройной шеренге доказательств зиял один весьма существенный пробел. Карглак, зловещей интуиции которого нельзя было не доверять, категорически утверждал, что мальчишка до сих пор жив.

Сопоставив все эти обстоятельства, Хавр задумчиво произнес:

– Если этот сосунок сумел невредимым выйти из такой переделки, то он уже сделал первые шаги на пути возмужания. Пусть он еще и не максар, но человеку с ним тягаться не по силам. Чувствую, хлебну я горя с этим Окшем…

Затем он развернул карту страны и принялся внимательно ее изучать. Если мальчишка все еще находился где-то здесь, его следовало искать в глухих окраинных районах, а вовсе не в центре. Зверь, почуявший погоню, ищет спасения в дремучем лесу, а не на открытом пространстве…

Окш между тем продолжал жить анахоретом, предпочитая возню с тестом человеческому обществу. Однако обо всем происходящем как в окрестностях, так и в дальних краях он знал лучше, чем кто-нибудь другой в поселке.

В пекарню заглядывал самый разношерстный люд, после работы у хозяина собиралась теплая компания игроков в кости, а мимо окон днем и ночью ползли караваны, доставлявшие медную руду во все уголки страны. Так что недостатка в притоке свежей информации проницательный ум Окша не испытывал.

Правда, здесь были свои тонкости. У разных людей и сознание было разным. Тут невольно напрашивалось сравнение с книжными текстами, которых он немало проштудировал за время своего пребывания в мастерской. У одних людей мысли были простые и ясные, у других – запутанные и туманные, у третьих – столь глубокие, что Окш даже не пытался вникнуть в них.

Сначала отголоски чужих бед, радостей и раздумий отвлекали его, мешали отдыхать и работать, но потом он привык к ним, как привыкают к воздуху, которым дышишь, или к запахам, которые ощущаешь ежедневно.

Время шло, и слитый с ним в единое целое материальный мир мало-помалу менялся. Так течение реки незаметно, но постоянно точит свои берега. В чем-то менялся и Окш. Он по-прежнему не нуждался в друзьях и наперсниках (как-никак, а характер предков сказывался), однако мужское естество начало брать свое.

Надолго покидать дом Окш по-прежнему опасался, а поэтому хозяйская дочь стала единственным предметом его вожделений. О том, что свои плотские страсти можно и нужно сдерживать, он даже и не догадывался, как любой, в ком течет хотя бы капля крови максаров.

До этого Окш никогда не пытался сознательно внушить свою волю другому человеку, хотя непроизвольно такое иногда и случалось (хозяин, бывало, уже откроет рот, чтобы выбранить подручного за подгоревшие булочки, но, наткнувшись на его предостерегающий взгляд, сразу подавится словами).

Еще не совсем уверенный в собственных силах, Окш поначалу подступился к девчонке мягко и ненавязчиво. Первым делом специально для нее приготовил невиданное в этих краях угощение – слоеный яблочный пирог. Потом похвалил девчонку за здоровый цвет кожи – уж тут-то он не лукавил. Затем решился и на другие, более откровенные комплименты.

Заговаривая с хозяйской дочкой, Окш лица по привычке не поднимал, да и особой нужды в этом не было – все ее простенькие жизненные побуждения и так лежали перед ним столь же открыто, как булочки на противне, и он мог легко лепить их, придавая иную, приемлемую для себя форму.

При следующем разговоре девчонка сама заглянула ему в лицо, ласково тронув пальчиками за подбородок.

– Какие у тебя удивительные глаза! – проворковала она. – И какие красивые! Совсем как льдинки!

Интерес к Окшу рос в хозяйской дочке, как опара в квашне, а сам он знай себе подбавлял в эту квашню то дрожжи ласковых слов, то сахарок мимолетного поцелуя. Дело шло на лад.

Она сама перевела их отношения из сферы платонической в плоскость чувственную, и этой плоскостью, фигурально говоря, стал теплый и не совсем чистый пол пекарни, на котором после всех их любовных потуг осталась приличная лужица мужского семени.

Затем такие встречи стали регулярными. Хозяйская дочка оказалась девчонкой хоть и глуповатой, но доброй и влюбчивой, да вдобавок еще и сластеной во всех смыслах. Окш, в отличие от своей подружки не имевший никакого опыта общения с противоположным полом, извлекал из ее распаленного сознания не только сексуальные стереотипы, но и сексуальные фантазии, которые потом добросовестно пытался воплотить в реальность. Повизгивающая от удовольствия девчонка по молодости лет даже не понимала, какая женская удача ей подвалила.

Короче говоря, она привязалась к Окшу, как пчела к медоносному цветку, как кошка к сметане, как лихорадка к обитателю болот. Ему же девчонка была дорога совсем по другой причине. Так художник ценит свою первую, пусть и невзрачную картину, так охотник никогда не может забыть добытого в юности зайчонка.

Теперь Окш знал, что может сотворить с человеком все, что угодно, – заставить любить, заставить ненавидеть, довести до самоубийства…

Однако существовали вещи и куда более серьезные, чем утехи плоти. Опасность, угрожавшая Окшу, не исчезла, а, наоборот, возрастала. Он совершенно справедливо связывал ее с максаром, погубившим оружейников, с тем самым сгустком мрака, из которого истекала зловещая энергия, парализовывавшая жестянщиков и подстегивавшая мрызлов.

Окш уже знал, что после той памятной ночи клинки максаров утратили былую силу и превратились в никому не нужный хлам (сами максары, правда, не стали от этого менее опасными).

Впрочем, эти извечные враги жестянщиков сейчас интересовали Окша куда меньше, чем их оружие, которое ему доводилось не только держать в руках, но и несколько раз ремонтировать по мелочам. Он до сих пор не забыл все, чему его научили мастера, и мог по памяти вычертить подробную схему клинка, за исключением разве что нескольких деталей, считавшихся сверхсекретными.

Заново создав это оружие, он смог бы постоять за себя не только перед людьми, но и перед существами более высокого порядка. В том, что такое возможно, Окш даже не сомневался. Все, что сделал однажды один человек, может повторить и другой.

Нельзя сказать, что он связывал с клинком одну лишь идею власти, хотя этот момент в его рассуждениях тоже присутствовал. Просто булочки и пирожки успели опротиветь. Окша неудержимо тянуло к чему-то более основательному: к металлам, которым он умел придавать самые разнообразные свойства; к оптическим стеклам, позволяющим легко видеть то, что недоступно взору; к хитроумным устройствам, способным превращать одни виды энергии в другие; к станкам и инструментам; к колбам и ретортам; к чертежам и справочникам.

Все это можно было раздобыть в Стране жестянщиков. Но только за деньги, да немалые. А Окш в своей жизни не заработал еще и медной монеты. У пекаря он трудился почти задаром, только за кров и пищу.

В конце какого-то праздника, смысл и причины которого были давно забыты народом, трижды возрождавшим свою страну из пепла, Окш попросил у хозяина выходной, первый за все время работы, и тот был так удивлен этим, что немедленно согласился и даже одолжил подручному, не имевшему никакой приличной одежды, свой дорожный плащ и сапоги.

Закутавшись в этот плащ и опустив на лицо капюшон, Окш явился в питейное заведение, где рудничные рабочие играли в кости на золото.

Чужих за игорный стол обычно не пускали, но, когда Окш измененным голосом выразил желание испытать свое счастье, грубые и бесцеремонные мужчины не посмели ему отказать.

Очень скоро все золото, имевшееся у игроков, перекочевало к Окшу. Сдержанно поблагодарив их за хорошую компанию, он направился к выходу, окутанный почти материальным облаком всеобщей ненависти.

– Братцы, не отпускайте этого гада! – завопил кто-то за его спиной. – Он же всех нас до нитки обобрал!

– Шулер! – поддержали крикуна другие голоса. – Шулер! Бей его!

Взбешенные работяги повскакивали с мест и, вооружившись чем попало, уже собирались броситься в погоню, но тут их планы внезапно расстроились. Хотя, если говорить откровенно, вначале расстроилось их пищеварение, и без того ослабленное обильной и грубой пищей. Теперь Окшу можно было не опасаться преследования – тот, у кого содержимое кишечника во всем своем объеме переместилось в штаны, поглощен совсем другими проблемами.

Добытое таким не вполне честным способом золото Окш потихоньку тратил на покупку инструментов и материалов. В этом ему очень помогала хозяйская дочка, хорошо знавшая всех торговцев в окрестностях. Некоторые из заказов Окша выполнили караванщики, свободно путешествовавшие по всей стране. Пару раз он и сам выбирался на рынок, расположенный по соседству с рудником. Там можно было купить из-под полы и слиток чистой меди, и редкие химикаты, и лабораторное оборудование.

Мастерскую он оборудовал в подвале пекарни, предварительно хорошенько обработав мозги хозяина. Тот до самого последнего момента был уверен, что его подручный занимается усовершенствованием кондитерского оборудования. Для отвода глаз Окшу даже пришлось сварганить оригинальный духовой шкаф и универсальную форму для выпечки бисквитов.

Теперь Окш спал очень мало, однако почему-то совсем не страдал от этого. Работа над клинком шла туго, с перебоями, но на быстрый результат он и не рассчитывал.

Приближение опасности Окш почуял загодя и сразу затаился в своем подвале. Кто-то бродил вокруг пекарни, присматриваясь к ней, как лазутчик присматривается к вражеским укреплениям.

Затем хозяина вызвали на улицу. Толстые своды подвала не позволяли слышать, о чем там идет разговор, а приличное расстояние мешало чтению мыслей.

Вскоре наверху хлопнула дверь – хозяин вернулся. Окш мог поклясться, что незваный гость ушел, но опасность, которую он принес с собой, продолжала окутывать все вокруг, как вязкий гнилой туман.

Окш торопливо покинул подвал и безо всяких церемоний насел на хозяина. Поскольку у того в голове царил полнейший сумбур, пришлось приступить к словесному допросу, вытягивая каждое слово чуть ли не клещами.

– Кто это был? – спросил Окш первым делом.

– Твой друг… – запинаясь, ответил хозяин. – Только ты меня не выдавай… Я молчать обещал…

– Что еще за друг? Как его зовут? – продолжал допытываться Окш.

– Не представился он… Забрел случайно в наш поселок и хотел узнать, не здесь ли проживает его друг Окш Сухорукий.

– Так он и сказал?

– Так и сказал.

– Дальше что?

– Я сначала отвадить его хотел… Знаю ведь, что ты незнакомых людей чураешься. Стал отнекиваться… Не знаю, мол, такого. Тогда он твои точные приметы описал. И рост, и цвет волос, и руку покалеченную… Почему я ему верить не должен, если он про тебя все подробности знает? Вот я и говорю – есть такой… У меня как раз и проживает.

– Так запросто и сказали? – Окш покосился на судорожно сжатый кулак хозяина.

– Ну не так чтобы запросто… – Тот замялся, а потом разжал кулак, в котором поблескивали золотые монеты старинной чеканки. – Вот одарил он меня… Это надо же, такие деньги!

– Больше он ничего не спрашивал?

– Ничего. Сразу повернулся и назад почесал. Я ему говорю: зайди хоть поздороваться с другом. А он отмахивается. В другой раз, дескать. Времени сейчас нет… Правда, очень просил ничего тебе не говорить. Наверное, хочет сюрприз приготовить… Сам не знаю, зачем я тебе это рассказываю, – хозяин недоуменно пожал плечами.

– Куда он пошел? – спросил Окш.

– Вон туда, – хозяин указал в окно. – Прямо по этой улочке. Еще догонишь, если постараешься.

С той самой страшной ночи, когда мрызлы, науськиваемые неизвестным максаром, громили мастерскую, Окшу бегать не приходилось. Однако незнакомца, принесшего с собой опасность, он настиг единым духом.

Домашние войлочные тапочки делали поступь Окша бесшумной, и чужой человек обернулся лишь тогда, когда был крепко схвачен за плечо. Его ничем не примечательное, плоское лицо исказилось страхом – перед собой он видел не худосочного и бледного паренька, а кого-то совсем другого, кого боялся уже загодя.

Скрупулезно копаться в сознании незнакомца у Окша просто не было времени, поэтому он напрямик спросил:

– Будешь правду говорить?

Тот только кивнул в ответ, и Окш понял – все расскажет, лишь бы только жизнь свою драгоценную сохранить.

– Ты сам кто? – задал он следующий вопрос, хотя уже и так понял, что это обыкновенный бродяга, за деньги нанявшийся в соглядатаи.

– Никто я… Так, прохожий… Мелкими услугами кормлюсь… Если что-то разузнать надо, меня посылают…

– Кто посылает?

– Разные люди…

– А в этот раз кто послал?

– Один человек… Я его плохо знаю… Очень богатый. Но вроде не из здешних. Таких, как я, у него сотни. Он их по всей стране гоняет.

– Имя у него имеется?

– Лично я с ним не знакомился. А люди достойные его Хавром кличут.

– Просто Хавром?

– Да, просто Хавром. Без прозвища.

Одного мгновения хватило Окшу, чтобы из бессвязных и путаных воспоминаний соглядатая воссоздать облик того, кто так интересовался судьбой бывшего подмастерья-оружейника. Ничего особенного – заурядная внешность, легкая хромота, скромная одежда. Явно не максар, но и не жестянщик. Никогда раньше Окш с ним не встречался, это уж точно.

– Кто дал тебе мои приметы? – Для острастки он тряхнул соглядатая за плечо.

– Ой, больно! Он и дал, кто же еще…

– Почему тебя послали именно сюда?

– Слух прошел, что здесь какой-то ловкач объявился. Всех игроков в кости облапошил. Да еще напоследок заставил их в штаны наложить. Чтобы, значит, самому спокойно уйти. Случай примечательный. А мы все примечательные случаи к этому Окшу Сухорукому примеряем. Не он ли это чудит… Я людей расспросил, у старосты справки навел, и вышло, что единственный посторонний человек в поселке – это подручный пекаря, то есть ты… От людей прячется. Знакомства ни с кем не водит, а выпекает такое, чего здесь отродясь не пробовали. Вот я и сунулся на свою голову в пекарню… Не убивай меня, а?

– Что тебе обо мне известно?

– Ничего, клянусь! – Соглядатай даже в грудь себя ударил для вящей убедительности.

– Тогда почему ты думаешь, что я могу тебя убить?

– Не знаю… Но уж если тебя так ищут, то дело нечистое. Не зря же такую прорву денег на это ухлопали.

Окш понимал, что соглядатай – мелкая сошка в чьей-то большой игре – уже выложил все, что знал. Теперь надо решить, как поступить с ним. Об убийстве, само собой, и речи быть не могло. Уговорить? Подкупить? Не получится. Такой мать родную продаст и перепродаст. Немного подправить его память? Внушить, что ничего подозрительного здесь не обнаружено? А если вдруг найдется кто-то, кто умеет проникать в человеческое сознание еще глубже, чем Окш? Ведь как ни вытравливай надпись на бумаге, ее, при определенной сноровке, всегда можно восстановить. Остается только одно – выжечь его память целиком, дотла, как сжигают компрометирующие документы.

Задумавшись, Окш немного ослабил хватку, и соглядатай, резко крутанувшись на месте, вырвался из его рук.

Дальнейшее произошло мгновенно и почти помимо воли самого Окша. Заряд бешеной ярости, невидимый и неощутимый со стороны, настиг беглеца уже через пару шагов. По своей эффективности он не уступал разрывной пуле, но только на этот раз пострадало не человеческое тело, а человеческое сознание.

Соглядатай упал. Он был жив, но уже не мог ни ходить, ни говорить, ни воспринимать окружающую действительность. Он разом забыл все, что успел усвоить на протяжении целой жизни, начиная с первого дня. Его память превратилась в горсточку праха.

Так Окш стал убийцей, потому что лишить человека личности почти то же самое, что уничтожить его физически.

Вернувшись в пекарню, Окш вывалил перед ошарашенным хозяином целую кучу золота – и своего собственного, и позаимствованного у соглядатая.

– Болтовней вы сегодня уже много заработали, так постарайтесь заработать еще и молчанием, – сказал он тоном, не терпящим возражения. – Я ухожу от вас и больше сюда не вернусь. Можете объявить, что я обокрал ваш дом, надругался над вашей дочкой и после этого скрылся в неизвестном направлении. Того человека, который приходил сегодня, вы не видели и, само собой, никаких разговоров с ним не вели. Запомнили?

– Запомнил, – кивнул пекарь, которому уже было не до пирожков и пончиков.

– Лучше всего будет, если вы срочно распродадите имущество и уедете куда-нибудь подальше, – добавил он, натягивая сапоги хозяина. – Не для меня лучше, а для вас…

– Вот ведь беда какая, – запричитал пекарь, сгребая золото со стола. – Недаром я сегодня дурной сон видел… Будто бы я себе новую обувку приобретаю…

– Это уж точно, – согласился Окш. – В руку сон оказался.

Полдня ушло на то, чтобы уничтожить все следы проводившейся в подвале работы. Кое-что он сжег в печи, кое-что закопал, кое-что утопил в протекавшей неподалеку речке. Никакой жалости при этом Окш не испытывал. Не повезло сегодня – повезет завтра. Не получилось на этом месте – получится в другом. Не надо только отчаиваться.

Хозяйская дочка, деятельно помогавшая ему, не переставала рыдать.

– Я тебя еще увижу? – спросила она, когда слезы наконец иссякли.

– Вряд ли, – честно ответил он. – Но, без сомнения, ты про меня еще услышишь.

Так он и ушел под покровом Синей ночи, без единой монетки в кармане, в чужих сапогах и чужом плаще – неприкаянная головушка, вечный бродяга, перекати-поле, гонимое не ветром, а чьей-то злой волей…

Окш даже не представлял себе, в какую сторону ему лучше направиться. Он не хотел покидать Страну жестянщиков, хотя и понимал, что здесь ему покоя не будет. Те, кто с достойной лучшего применения настойчивостью преследовал его, раскинули повсюду столько ловчих сетей, что рано или поздно он должен угодить в одну из них.

Да и куда ты денешься с такой приметной внешностью, а вдобавок еще и с изувеченной рукой, локоть которой всегда неуклюже отставлен в сторону – никаким плащом не прикроешь. Его приметы, наверное, уже известны всем старостам, всем караванщикам, всем трактирщикам, всем, кто без дела слоняется по торным дорогам и лесным тропкам, кто ради пары лишних монет способен на любую низость.

И вновь не парой монет здесь пахнет. Можно себе представить, какая премия обещана за его голову, если даже у нищих соглядатаев сейчас кошели лопаются от золота.

Без сна и отдыха Окш шел через дремучие леса и болотистые плавни, через торфяные поля и некошеные луга, упорно увеличивая дистанцию, отделявшую его от рудничного поселка, по которому скорее всего уже рыскали ищейки этого самого проклятого Хавра.

В том, что пекарь выдаст его с головой, Окш не сомневался. Даже не за деньги выдаст, а просто так, от страха. Да и доченька молчать не станет. Кто он ей теперь? С глаз долой – из сердца вон. Но не выжигать же память каждому трусу и каждой сластолюбивой дурочке.

Нельзя сказать, чтобы Окш не испытывал потребности в пище – под ложечкой сосало все сильнее. Однако вскоре он привык к голоду, сжился с ним, как до этого уже сжился с усталостью, с укусами комаров, с болью в ногах, стертых чужими сапогами.

Местность постепенно повышалась, болота исчезли, да и леса стали уже не такими густыми. Все чаще встречались суходолы и каменистые осыпи. За время, проведенное в пути, Окш не заметил ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии в этих краях человека. Каково же было его удивление, когда, пересекая всхолмленную, заросшую колючим кустарником и бурьяном равнину, он уловил запах дыма, смешанный с ароматом чего-то съестного.

В этой глуши Окшу бояться было некого, и он сразу повернул в ту сторону, где предположительно находился костер. Несколько раз он терял верное направление (видимо, неустойчивый ветер мотал столбом дыма, как кобыла хвостом), но каждый раз вновь отыскивал его.

Ни голосов людей, ни тем более их мыслей он пока не слышал. Скорее всего они отсыпались после плотного обеда, а сновидение – вещь нежная, его вот так сразу и не уловишь.

Костер отыскался в лесу – даже не на полянке, а прямо в корнях огромного, неизвестной породы дерева. Огонь уже почти догорел, но жара в углях оставалось немало, хоть целого кролика поджаривай. Дым стлался по стволу дерева вверх и там рассеивался в густой листве. Впрочем, все эти подробности Окш рассмотрел уже после того, как убедился, что ни людей, ни мрызлов, ни каких-либо других живых существ возле костра не наблюдается. Тот, кто развел его, оставил на память о себе лишь кучку тщательно обглоданных хрупких костей (не то птичьих, не то лягушачьих) да узкие неглубокие следы обуви.

Еле сдержав возглас разочарования, Окш присел возле костра. Ладно, пусть в брюхе голодно, так хоть ноги в тепле. Сапоги уже давно пора просушить, да и плащ так набряк влагой, что стал весить раза в два больше, чем прежде.

Однако что-то мешало Окшу вплотную заняться бытовыми проблемами. Неясное предчувствие угнетало его, хотя опасность как таковая отсутствовала и он мог поклясться, что лес вокруг пуст (белки, птицы и разные мелкие букашки в счет, конечно, не шли).

И все же что-то здесь было не так. Уже достаточно наученный горьким опытом изгоя, Окш встал и внимательно осмотрел следы. Если они принадлежали человеку, а не лесному духу, то человек этот был невысоким и хрупким, как ребенок. Вот тебе и еще одна загадка!

Говоря языком охотников, следы были «теплыми». Существо, оставившее их, не могло уйти далеко. Для собственного спокойствия не мешало бы удостовериться, какие намерения имеет этот малыш и что он вообще делает в такой глухомани.

Сказано – сделано. Суховатый мох плохо сохранял отпечатки легких ног, но ведь человека, идущего через лес, можно выследить и по многим другим приметам – хотя бы по надломленным веткам папоротника, по разорванной паутине или в крайнем случае по едва уловимому запаху дыма, глубоко въевшемуся в его одежду.

Очень скоро Окш понял, что взялся не за свое дело, вернее, связался с чем-то таким, с чем связываться не стоило бы. След, недолго поплутав среди гигантских деревьев, исчез. Можно было подумать, что существо, преследуемое Окшем, растворилось в воздухе или взмыло в небеса.

Вполне вероятно, это и в самом деле был сказочный лесной дух, которому здесь должны потворствовать каждая травинка и каждый сучок, но имелось и другое, куда более прозаическое объяснение – проворный малыш, почуяв за собой погоню, просто вскарабкался на дерево.

Но ненадежные лесные кроны – это вам не матушка-земля. По ним и белка далеко не уйдет. Значит, этот ловкач прячется где-то поблизости. И тем не менее Окш не ощущал его присутствия.

Стоять здесь столбом и дальше становилось опасным. Что же делать? Как ни в чем не бывало повернуться и отправиться восвояси? И тут же схлопотать в спину метательный нож или стрелу… Вступить в переговоры? А ведь это мысль!

– Кто бы ты ни был, человек или лесной дух, я не собираюсь причинять тебе вреда, – сказал Окш как можно более проникновенно. – Прости, если я ненароком потревожил твой покой. Если не хочешь показываться мне, так и не показывайся. Это твое дело. Я забрел в эти места случайно и постараюсь как можно быстрее покинуть их. Ты только, пожалуйста, не мешай мне.

Под сводами леса пронесся странный звук – не то хохот, не то завывание. Издать его, конечно, могла и какая-нибудь птица, зато тот, кто швырнул в Окша тяжелую, колючую шишку, должен был обладать как минимум руками.

Не спуская глаз с буйной зелени древесных крон, Окш медленно попятился назад. Ни одно из его чувств не могло указать хотя бы даже примерное местонахождение противника. Более того, какая-то слабость, не только телесная, но и умственная, навалилась на Окша.

На миг он даже потерял связь с действительностью и внезапно как бы переместился обратно в мрачную постылую пекарню, из печки которой почему-то тянуло не сухим жаром, а сырой прохладой.

Однако это наваждение прошло так же быстро, как и тот ужас, что он пережил при побеге из горящей мастерской. У Окша не было никакого боевого опыта; его, как инвалида, даже к фехтованию не допускали, но сейчас он инстинктивно догадался, что вовлечен в некий поединок, где роль мечей выполняет человеческая воля. Мало того, что Окш уже пропустил один удар (тот самый сдвиг во времени, означавший, что кто-то проник в его сознание), он до сих пор даже не видел врага.

Продолжая отступать, Окш напрягал все внутренние силы, о свойствах и возможностях которых знал еще так до обидного мало и пользоваться которыми умел примерно так же, как грудной ребенок – своей мускулатурой.

В вышине снова раздался пронзительный хохот, как бы предупреждающий об очередном выпаде. Сознание Окша слегка помутилось, но он выдержал этот удар, попытался достойно ответить и внезапно увидел ослепительно яркую и неестественно четкую картину: черные скалы, голубое небо, а посреди всего этого – чудовище с телом человека и с лицом мертвого льва – страшным, гниющим, изъеденным червями.

Тут шишки посыпались буквально градом, а затем Окш услышал, как сверху что-то рушится чуть ли не ему на голову. Он машинально отскочил в сторону и успел рассмотреть, что шум этот производит вовсе не какой-нибудь падающий предмет, а бледная белобрысая девчонка, стремительно спускающаяся по древесному стволу. Так она ему и запомнилась: комета с серебристым развевающимся хвостом и три пятна на ней – одно алое и два зеленых.

Тело девчонки, благодаря защитной одежде почти неразличимое в лесной полумгле, Окш разглядел только после того, как она оказалась на земле. Сразу стало понятно, почему следы, оставленные у костра, он ошибочно принял за отпечатки ног ребенка. Девчонка была хоть и высокой – на полголовы выше Окша, – но необычайно хрупкой, ломкой, узкой в кости. Про таких коренастые от природы жестянщики неодобрительно говорили: «Весит небось чуть поболе котенка».

Казалось, эту лесную фею можно сбить с ног одним щелчком, но Окш по этому поводу не обольщался – слишком стремительными и ловкими были движения девчонки, слишком проницательно глядели ее огромные зеленые глаза, слишком снисходительная улыбка кривила алые губы. Проникнуть в ее мысли было невозможно – это он понял сразу. Девчонка была защищена от всяких жизненных передряг куда лучше, чем кто-нибудь другой из тех, кого до этого знал Окш.

– Что ты здесь ищешь, дурак? – Слова ее были понятны Окшу, хотя говорила она совсем не так, как это принято у жестянщиков.

– Укрытие, – врать Окш не собирался, себе дороже будет.

– Разве тебя кто-нибудь преследует?

– Да.

– Пирожки с вареньем или булочки с маком?

Окш подумал: «Вот, дрянь, влезла все же в мое сознание!» – но ответил солидно:

– У меня есть могущественные и беспощадные враги.

– Скажи пожалуйста! – Девчонка надула губы. – Какая важная птица залетела в наши края! А ты вообще кто – человек?

– Наверное… – этот простой вопрос почему-то смутил Окша.

– Нав-верное, – передразнила его девчонка. – Если бы ты был человеком, то уже давно бы корчился, как червяк, у моих ног. Может, ты максар?

– Нет… Не знаю. – Такая мысль раньше почему-то не приходила Окшу в голову.

– Сейчас мы это проверим.

Девчонка двигалась так проворно, словно под ногами у нее была не мягкая лесная почва, не очень-то способствующая акробатическим забавам, а туго натянутая сетка, которой пользуются для страховки странствующие циркачи. Окш и глазом моргнуть не успел, а она уже летела на него, выставив вперед руки с растопыренными, как когти птицы, пальцами.

И все же она была чересчур легка. Окш хоть и получил сильнейший удар плечом в грудь (ногти ее рвали воздух, не касаясь его лица), но на ногах устоял.

– Молодец! – воскликнула девчонка и, каким-то невероятным образом извернувшись, заехала ему носком ботинка в ухо. – Не зевай!

В течение нескольких последующих мгновений она нанесла целую серию стремительных ударов. Одни Окш кое-как отбил, от других увернулся и уже сам перешел в атаку – схватил девчонку обеими руками за горло (он не раз видел, как жестянщики применяют такой прием в драке).

Однако здесь его ожидала неудача. Тоненькая и на вид нежная шейка оказалась твердой как камень. Девчонка рванулась из его захвата так, что одежда на ней треснула, и отскочила. Окш по инерции подался вперед, и уж тут-то она своего шанса не упустила – подсекла его потерявшую опору ногу да еще и руками в сторону поддернула.

Дальнейший диалог они продолжали в следующем положении – он лежа на земле, а она удобно рассевшись у него на груди.

– Эх ты, максар, – девчонка презрительно оттопырила нижнюю губу. – Тебе еще сиську надо сосать.

Косясь на ее юные груди, выглядывавшие в распахнувшийся разрез рубахи, Окш, благодаря общению с хозяйской дочкой кое-что в интимной жизни понимавший, ответил:

– Если твою, то с удовольствием.

Она ударила его по лицу – на этот раз хлестко, по-настоящему. А затем предупредила:

– Еще раз скажешь что-нибудь похожее – пожалеешь.

– Да что я такого сказал! – прошамкал Окш разбитым ртом. – Шуток не понимаешь.

– Не понимаю, – она зло скривилась. – Шуточками люди забавляются. А максары никогда не шутят.

– Ты разве максар? – Окш заерзал на земле. Девчонка была хоть и легкая, но дыхание ему все же стесняла.

– А разве не видно?

– Я себе максаров представлял иначе.

– Ну, конечно! – Она закатила глаза к небу. – Жестянщики тебе сказок нарасскажут! Если им верить, так максары чуть ли не чудовища огнедышащие! А ведь мы рождаемся похожими на людей. Некоторые в человеческом облике так всю жизнь и проводят. А другие придают своему телу ту форму, которая им нравится. Видел бы ты, к примеру, мою матушку. Ну прямо богиня похоти какая-то!

– А ты какой облик хотела бы иметь?

– Разве этот тебе не нравится? – Похоже, девчонка обиделась.

– Нравится, – поспешно заверил ее Окш. – Но для максара как-то не солидно… Тут мне видение было недавно… Человек со звериной башкой. И вся она какая-то гнилая. Это был максар?

– Нет. Я просто хотела тебя напугать. Чувствую, что ты мысли мои пытаешься перехватить. Ну тогда получай подарочек…

– Но я не очень-то испугался. – Окш осторожно пошевелился.

– Не дергайся! – Теперь она закинула ногу на грудь Окшу таким образом, что он оказался как бы в капкане. – Давай лучше решать, что с тобой делать.

– Ты победила, ты и решай. – Окш великодушно уступил инициативу девчонке.

– Как будто бы это так просто! – возмутилась она. – Убивать тебя вроде бы не за что… От этого мне ни пользы, ни удовольствия. Пощады ты сам не просишь. Помощи тоже.

– А чем, интересно, ты можешь помочь? – оживился Окш.

– Я максар, – гордо ответила девчонка. – Хочешь оторву тебе голову и пришью к заднему месту. Или превращу тебя в мрызла.

– Ну а если что-нибудь попроще? Например, руку мне вылечить?

– Покажи… Что с ней? – Девчонка упорно не хотела пересаживаться с его груди на землю.

– Высохла, – объяснил Окш. – С детства такая. Даже кулак сжать не могу.

– Сложного тут ничего нет, – пальцы девчонки пробежались по его бесчувственной, как деревяшка, руке, – кость цела. Нервы надо заменить. Нарастить мышцы. Да только в лесу такие дела не делаются.

– А где делаются?

– В любом из замков максаров. Видел бы ты, что творится в их подземельях. Там человека шутя превращают в мрызла, а вепря в верхового скакуна. Сотни поколений наших предков совершенствовались в этом мастерстве. Если надо, тебя там по косточкам переберут, а потом по-новому сложат.

– Зачем меня по косточкам перебирать? – Окшу такая перспектива не очень-то понравилась. – Мне и так хорошо.

– Ничего ты не понимаешь, – девчонка разговаривала с ним, как с несмышленышем. – Как ни крути, а ты максар. Хотя, наверное, не совсем чистый. В смысле происхождения… Да я и сама максар только наполовину. Сути дела это не меняет. Но для того, чтобы стать истинным максаром, нужно обязательно пройти через муки телесного перевоплощения. Только тогда ты станешь силен, быстр и вынослив, как наши предки, смело выходившие на бой с богами. Только тогда твоя плоть превратится в неуязвимую сталь. Только тогда ты научишься проникать в самые глубины человеческого сознания.

– Хочешь сказать, что ты сама уже прошла такое перевоплощение? – Теперь у Окша перехватило дух уже не оттого, что кто-то бесцеремонно расселся у него на груди, а от нарисованной перед ним перспективы.

– В основном да, – ответила девчонка не совсем определенно. – Хотя пределов тут нет. Можно без конца совершенствовать свое тело и укреплять волю. Да и от твоего собственного вкуса все зависит. Некоторые максары на время даже принимают облик деревьев или всяких кошмарных тварей.

– Но ведь сначала кто-то должен помочь мне. Сам же я не перевоплощусь.

– Конечно. Нужно, чтобы какой-нибудь достаточно опытный в этом деле максар заинтересовался тобой. Меня, например, кроила и перекраивала мамаша. Ей, видите ли, очень приспичило отомстить моему папочке. Уж и не знаю, чем он ей так не угодил. Ну а сама с ним расправиться она по какой-то причине не могла. Не то на свои силы не надеялась, не то боялась надолго покидать свои владения. У нас знаешь как – только успеешь отлучиться, а в твоем замке уже распоряжается какой-нибудь наглый чужак. Вот она и собиралась воспитать из меня мстителя. Но папочка перебрался в такие края, что его уже при всем желании не достанешь. Вот эта стерва и стала на мне свою злобу вымещать. Ну и я, конечно, в долгу никогда не оставалась. Видишь, какие у меня ногти? Кабанью шкуру распарывают… Теперь мы с мамочкой смертельные враги… Или я, или она… А ты своих родителей знаешь?

– Нет, – покачал головой Окш. – Я круглый сирота.

– Ну это у нас сплошь и рядом! Родят ребеночка и выбросят где-нибудь в безлюдном месте. Если ты, стало быть, достойный потомок максаров, ты и сам как-нибудь выкарабкаешься… Зато и слабаки среди нас не водятся.

– Послушай, а твоя мать не сможет мне помочь?

– Почему бы нет! Она мальчишек обожает. Поможет. Распорет и зашьет в лучшем виде. Только потом тебе придется полжизни за эту услугу отрабатывать.

– Как отрабатывать? – не понял Окш.

– А как племенной бык свой корм отрабатывает? Вот и ты тем же манером. Только у быка коров целое стадо, а тут все наоборот. У одной коровы полсотни быков. И все ей мало! Любого может до смерти заездить. Хоть человека, хоть максара, хоть чудище десятиногое.

– Вот как… – пробормотал несколько смущенный Окш. – А что бы ты сама мне посоветовала?

– Приспичило стать максаром? – Девчонка явно издевалась над ним.

– Сама ведь сказала, что я максар по крови. Зачем же идти против природы?

– Смотри! – Молниеносным движением она подхватила упавшую с дерева жирную мохнатую гусеницу. – Вот эта противная тварь, умеющая только жрать и гадить, однажды превратится в прекрасную бабочку, которой доступны радость полета и страсть совокупления. Беда только в том, что бабочке отмерен очень короткий век. Дав продолжение своему роду, она умрет… Хотя вот в таком виде могла бы жить долго. Жрать и гадить под себя. Жрать и гадить. Заметить ее на дереве очень трудно. Да и не всякая пташка польстится на такую мерзость. Бывает, правда, что осы скармливают гусеницу своим личинкам. Главное тут – не высовываться… Став максаром, ты сразу возвысишься над обыкновенными людьми. Обретешь способности, о которых сейчас можешь лишь мечтать. Узнаешь науку ненависти. Настоящей ненависти, что разит слабодушных людей не хуже клинка… Но зато и враги у тебя появятся соответствующие. Не воробьи и осы, а ястребы. Немногие из нас доживают до преклонных лет. А тот, кто доживает, с ног до головы, как броней, покрыт коростой своей и чужой крови. Он никому не верит, он никого не любит. Он уже не мыслит своего существования без насилия, без лжи, без убийств… Впрочем, после того, как наши клинки стали ни на что не годным хламом, что-то, возможно, и изменится. Хотя свинья всегда грязи найдет. Подыщется замена и клинкам. Мгновенно действующие яды, смертоносная зараза, какие-нибудь чудовища, куда более могучие, чем мрызлы…

– А что за беда случилась с вашими клинками? – осторожно поинтересовался Окш.

– Ты как-то странно спрашиваешь, – покосилась на него девчонка. – Я бы сказала – воровато… Будто хочешь скрыть свой интерес. А ведь здесь никаких секретов нет. Так мне рассказывать?

– Да.

– Максар может посвятить себя только занятиям, достойным богов. Войне и перевоплощению живых существ. Торговля, земледелие, ремесла – не для нас. Всем этим занимаются люди. Жестянщики, например, больше всего преуспели в оружейном деле. Уже много поколений подряд они создают для нас клинки, от которых в бою нет никакой защиты. Народ этот всегда испытывал к максарам чувство ненависти. Но ненависти бессильной, ведь мы могли в любой момент растоптать их. Дабы иметь хоть какую-нибудь гарантию собственной безопасности, жестянщики предусмотрели одну хитрость. Наши клинки действуют лишь до тех пор, пока живы их создатели. До поры до времени максарам это было безразлично. Жестянщики никогда бы не посмели по своей воле причинить вред нашему оружию. В отместку их заставили бы есть собственных детей, вырывать друг другу глаза, поджигать родные жилища. Жестянщики боятся не клинков. Они боятся максаров. А нам клинки нужны только для сведения счетов между собой. И вот один максар по имени Карглак…

– Кто? – Окш невольно вздрогнул, вспомнив пятно мрака, силою своей злой воли погубившее оружейников.

– Карглак. Ты знаешь его?

– Нет…

– Почему же ты так разволновался?

– Сам не знаю… Рассказывай дальше.

– Странно. Ты что-то не договариваешь. – Девчонка нахмурилась. – Ну да ладно. Потом разберемся… И вот этот Карглак втайне от других максаров уничтожил всех жестянщиков, имевших хоть какое-то отношение к клинкам. Результат не заставил себя долго ждать. Клинки утратили свои замечательные свойства… Мне это, правда, пошло только на пользу. А не то мамочка уже собралась было окончательно расквитаться со мной…

– А это и в самом деле был Карглак? – перебил ее Окш, узнавший наконец имя того, кто был главным виновником его злоключений.

– Прямых доказательств нет, – немного замялась девчонка. – Свидетелей ведь не осталось, а самого Карглака не очень-то спросишь… Но больше некому. Он и раньше носился с идеей сплочения максаров. Доказывал всем подряд, что наши вечные распри идут на пользу только врагам. Хотя, спрашивается, где они, те враги? Уж не жестянщики ли? Ну не можем мы жить между собой в мире и согласии – что тут поделаешь. А Карглак знай свое твердит. Дескать, объединившись, мы станем владыками мира. Как будто кто-то другой претендует на это право. Сколько помнят себя максары, они всегда властвовали над соседними народами. Каждый из нас – бог сам по себе. Он строит такой мир, какой его устраивает. По своей прихоти создает слуг и рабов. Постоянно меняет свою собственную сущность. Никто не вправе поучать максара. Даже другой максар. Да он и не потерпит ущемления своих исконных прав. Такой заварухи, какую поднял Карглак, у нас давно не было. Сейчас ему приходится туго. На него ополчилось немало соседей, в том числе и моя мамаша. Это единственное, в чем я ее поддерживаю. Отщепенцев и выродков следует беспощадно карать. И лучше всего – сообща. Такая мразь недостойна носить имя максара.

– Да ведь ты сама вроде еще не полноправный максар. – Окш решил слегка уязвить девчонку. – У тебя даже крыши над головой нет, не говоря уже о рабах и слугах.

– Все это у меня будет, – заверила его девчонка. – Вот только дай с мамашей рассчитаться.

– А что, если я предложу тебе сотрудничество? – Окш постарался придать своим словам максимум убедительности. – Или, проще говоря, сделку…

– Ты? – фыркнула девчонка. – Мне? Ну-ну, давай, интересно послушать…

– Я постараюсь добыть для тебя клинок. Действующий, естественно. Как ты будешь его использовать, для защиты от матери или для расправы с ней, меня не касается. Ты же, в свою очередь, поможешь мне превратиться в настоящего максара.

– Ты, похоже, бредишь. Подыши, не то посинел весь. – Девчонка проворно вскочила на ноги. – А теперь слушай меня. Вполне возможно, из тебя и получится настоящий максар. Во всяком случае, ко лжи ты пристрастия не питаешь. Но, спрашивается, где такой желторотый птенец раздобудет клинок? Ведь это символ достоинства максара, знак его принадлежности к высшей расе… Даже сейчас, когда клинки утратили свою силу, никто из максаров по доброй воле не согласится расстаться с ним. Допустим даже, что случилось невозможное и ты завладел таким клинком. Отнял его, к примеру, у того же Карглака. Но как ты вернешь клинку его прежние качества? Тут не такие мудрецы, как ты, головы ломали. Жестянщиков и на испуг брали, и золотом прельщали – все без толку. Нет среди них никого, кто хотя бы видел клинок вблизи. Карглак на славу постарался, все учел. Не рубить нам больше друг друга этими клинками.

– А коли я скажу тебе, что знаю устройство клинка если и не досконально, то не хуже, чем многие из погибших оружейников?

Окш был уверен, что сразит девчонку таким заявлением.

– Не смеши меня, – она вновь фыркнула, как кошка, которой в рыбе попадаются одни только колючие кости.

– Давай сделаем так, – он впервые отважился взглянуть ей в глаза, беспощадные и всевидящие глаза максара. – Я позволю тебе проникнуть в мое сознание. Но лишь на одно мгновение. Уверен, тогда ты найдешь доказательства моей правоты. Очень прошу тебя не злоупотреблять оказанным доверием.

– Если ты сам это предложил, так зачем же ставишь условия?

– Это не условия. И не предостережение. Это просьба.

– Я просто заинтригована, – девчонка скривилась так, словно была заранее уверена, что ничего путного у них не получится. – Так и быть, давай попробуем. Обещаю, с моей стороны подвоха не будет.

Окш закрыл глаза и попытался вызвать из глубины своей памяти нужные образы. Как назло, они были неясными и бессвязными – пережитое потрясение многое вытравило из сознания, как хлор вытравляет с бумаги картинки и надписи.

Не без труда ему удалось припомнить оружейную мастерскую, где было пережито немало радостей и еще больше бед. Затем он сфокусировал внимание на своих собственных руках, разбирающих клинок… А это уже подвал в доме пекаря… Тщательно вычерченные схемы и разложенные поверх них заготовки…

Все время находиться в состоянии сосредоточенности было не так уж и просто. В голову постоянно лезла не имеющая никакого отношения к делу чепуха. Наверное, ему просто недоставало нужного опыта.

Момент, когда чужая воля проникла в его сознание, Окш угадал по легкому головокружению. Нечто похожее он уже испытывал раньше, тайком опорожнив кружку хлебного вина.

Теперь вызванные из прошлого образы замелькали часто-часто, словно кто-то бегло листал книгу его памяти.

– Все, хватит! – крикнул он. – Я же предупреждал тебя – только чуть-чуть.

Сделав над собой неимоверное усилие, Окш захлопнул створки сознания, хотя и нематериальные, но непроницаемые для чужаков (за эту способность он должен был благодарить неизвестного родителя-максара).

Девчонка молчала. Видимо, ей нужно было какое-то время для осмысления полученной информации.

– Ну как? – нетерпеливо поинтересовался Окш. – Что ты видела?

– Толстозадую девку, задравшую перед тобой подол. И что ты выделывал с ней! Тьфу! – даже не сказала, а скорее выхаркнула девчонка.

– Я был лучшего мнения о тебе, – с укором произнес Окш. – Зачем соваться в то, что тебя не касается?

– Ты своих дружков-жестянщиков учи, а не меня! Разве я виновата, что эта голая задница застит тебе все другие воспоминания! Ты, оказывается, такая же скотина, как и моя мамаша. Зря я вас вместе не свела…

– Не понимаю, почему это все так бесит тебя?..

– Потом поймешь… – Ей потребовалось какое-то время, чтобы взять себя в руки. – А теперь о деле. Спорить не буду. Ты имел раньше какое-то отношение к клинкам. И ты даже надеешься создать такой клинок самостоятельно. Кое-что у тебя уже получилось. Но в глубине твоей души таится неуверенность.

– Сомнения, конечно, есть, – не стал отпираться Окш. – Но они знакомы всем, кто когда-нибудь брался за столь грандиозное дело. Пойми, я сейчас единственный, кто причастен к тайне клинков. Всем известно, что максары не питают пристрастия к ремеслам. Однако я максар лишь наполовину, ты сама это сказала. Кто-то из моих родителей понимал толк в технике. Я легко постиг все премудрости оружейного дела, а кое в чем даже превзошел учителей. Задача передо мной стоит нелегкая, но я с ней справлюсь. У тебя будет клинок.

– Твоя убежденность мне нравится, – девчонка наконец-то умерила свой язвительный тон. – Хотелось бы надеяться, что это не пустая бравада… Сколько времени понадобится на создание клинка?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами Окш. – Сейчас я располагаю только тайным знанием да одной-единственной рукой. Понадобятся и уникальные инструменты, и редкие металлы, которые, как я слышал, хранятся в сокровищницах максаров. Но, главное, мне нужен покой.

– Выражайся яснее.

– За мной идет настоящая охота. Вполне возможно, что это связано с моей работой в оружейной мастерской. Тогда я сумел уйти от Карглака. Не знаю даже, как ему стало известно обо мне спустя столько времени. По крайней мере его приспешники располагают детальным описанием моей внешности. Где уж тут думать о серьезной работе. Бегаю с места на место, как заяц. Мне нужно уйти в тень, сменить внешность, найти безопасное пристанище.

– Что касается внешности, я сумею тебе помочь, – сказала девчонка, что-то предварительно прикинув в уме. – И руку заодно подлечу. Все остальное – инструменты, материалы и безопасное пристанище придется купить за деньги. Жестянщики любят золото.

– Уж если ты в состоянии изменить мою внешность, то поработай и над моей глубинной сущностью. Сделай из меня максара. – Окш лукаво прищурился, как будто бы заранее зная, каков будет ответ.

– Я бы рада… – замялась девчонка. – Но у нас на это просто не хватит времени.

– Мне кажется, причина кроется в другом. Просто ты еще недостаточно сведуща в этом достойном богов искусстве. Разве не так? Извини, я тоже сумел кое-что прочитать в твоем сознании.

– Пусть будет так, – девчонка не отпиралась, хотя и обиделась немного. – У меня и в самом деле мало опыта. Прежде чем браться за перевоплощение максара, нужно распотрошить не одну сотню мрызлов. Но задатки у меня прекрасные. Это, между прочим, даже мамаша заметила, после чего воспылала ко мне еще большей ненавистью. Со временем я переплюну самых искусных максаров, можешь не сомневаться.

– Я, конечно, желаю тебе успехов… но сейчас содрогаюсь от мысли, что над моим телом будет работать не мастер, а подмастерье.

– Чтобы сделать твою рожу чуть менее уродливой, хватит и моего умения, – ответила девчонка высокомерно, однако тут же постаралась перевести разговор на другую тему. – Догадайся, куда мы сейчас отправимся?

– Будь на то моя власть, я бы отправился туда, где вдоволь горячей еды, крепкого вина да вдобавок еще имеется сухая постель, – мечтательно произнес Окш, вспомнив почему-то дом пекаря, где всего этого хватало с избытком.

– Как-нибудь в следующий раз, – развеяла его надежды девчонка. – Сейчас мы навестим замок моей мамаши. Только там я смогу помочь тебе.

– Предложение, прямо скажем, неожиданное. – Девчонка не переставала удивлять Окша своими словами и поступками. – А зачем, спрашивается, нам лезть прямо в петлю?

– Ты только ничего не бойся! Я ведь уже говорила, что мамаша вместе с другими максарами осаждает цитадель, в которой укрылся Карглак. Не до меня ей сейчас.

– Но ведь кого-то же она вместо себя оставила. Вряд ли замок сейчас пустует.

– Ее прислужники не смогут противостоять мне. Уж с ними-то я как-нибудь справлюсь. Лишь бы мамаша не вернулась раньше срока. – Окш уловил в ее голосе еле заметную тревогу.

– Что ни говори, а риск велик…

– А ты как думал! Каждый шаг по земле максаров связан с риском. Но другого выхода у нас все равно нет.

– Так и быть! – решительно заявил Окш. – Я полностью на тебя полагаюсь. Хозяин обязан позаботиться о безопасности гостя.

– Позабочусь, не переживай… Только ты отныне забудь про своеволие. Будешь делать все, как я скажу. Обещаешь?

– Обещаю.

– Вот и хорошо, – девчонка подмигнула ему. – Значит, договор заключен. От тебя я хочу получить клинок. Ты от меня – новый облик и содействие во всех начинаниях. Если наш план удастся, то впоследствии мы совместными усилиями расправимся с врагами. Я с мамашей, а ты с Карглаком. Если к тому времени они не перегрызут друг другу глотки…

– Карглак, если ты максар и если ты мужчина, покажись нам! – в который уже раз бросила вызов Генобра. – Давно ли ты уподобился червю, прячущемуся от небесного света под камнями?

Последние слова, видимо, задели хозяина цитадели за живое, и Генобра, а также ее союзники были удостоены ответа. Правда, сам Карглак высунуться наружу не рискнул, а определить, из какой именно норы доносится его громоподобный голос, было невозможно.

– Червь прячется под камнями не от небесного света, сестрица. Он прячется от прожорливых и глупых жаб вроде тебя. Я еще не выжил из ума, чтобы выйти на единоборство сразу против всех. Если бы ты была одна – тогда другое дело. Мои псы уже заскучали без свежего мяса. Гниющие трупы твоих прислужников им давно опротивели.

– Посмотрим, как ты запоешь, когда мы разворотим твое логово! – Слова Генобры сопровождались зловещими завываниями. – Одно дело каркать с высоких стен, а совсем другое – щебетать, сидя на колу.

– Зачем же причинять ущерб столь славной цитадели? – произнес Карглак с издевкой. – Ее возводили пять поколений моих предков. Все двери открыты настежь. Если желаете, заходите.

Последние слова Карглака потонули в грохоте, который произвел сорвавшийся с ближайшей скалы камень. Он был так велик, что мог превратить в лепешку не только Генобру, но и всех ее союзников. Облако пыли накрыло рати мрызлов, изготовившихся к штурму.

Вконец разъяренная Генобра уже разинула было рот, чтобы изрыгнуть очередную порцию хулы, но ее остановил максар по имени Мавгут – ближайший сосед и родственник Карглака, заранее выторговавший себе треть его состояния.

– Здесь не рынок, а ты не торговка тухлой рыбой, – буркнул он. – Стены бранью не разрушишь. Пора идти на приступ.

Повинуясь воле хозяев, мрызлы со всех сторон устремились к нагромождению черных скал, подножие которых было сплошь изрыто дырами всех размеров и форм.

Часть из лазов заканчивалась бездонными колодцами-ловушками, а в других мрызлов подстерегали привычные к тесноте и мраку воины Карглака, чьи короткие мечи и боевые топорики были здесь куда эффективней громоздких алебард и тяжелых копий.

Обе рати, подстегиваемые непреклонной волей своих хозяев, дрались с беззаветной храбростью, переходящей в жертвенность, и скоро все туннели заполнились мертвыми телами. Скалы, до того впитывавшие атакующих как губка, вместе с потоками крови отрыгнули назад и немногих уцелевших.

– Так нам его не одолеть, – сказал максар по имени Шалтарк, жутко изувеченный Карглаком еще в молодости и сейчас твердо решивший отомстить. – Нужно подвести сюда речной поток и затопить подземелья. Или заставить жестянщиков сделать взрывчатое зелье, перед которым не устоят даже эти скалы.

– Если такое и удастся, Карглак не станет дожидаться, пока его утопят или взорвут, – возразил Мавгут. – У него не меньше десятка других цитаделей, и поговаривают, что все они соединены подземными ходами.

– Что ты тогда предлагаешь? – спросила Генобра подозрительно. – Прекратить осаду? Признать свою неудачу?

– Не мне тебе рассказывать, что коварство порой разит получше любого клинка, – ответил Мавгут. – Придумай что-нибудь. Ведь ты уже свела в могилу немало максаров.

Проглотив этот сомнительный комплимент (любой конфликт между союзниками шел сейчас на пользу осажденным), Генобра задумчиво произнесла:

– По части коварства с Карглаком тягаться трудно… Хотя мысль ты подал дельную…

Мрызлы, сумевшие вырваться из подземелий цитадели живыми, сейчас гибли от стрел и камней, сыпавшихся со стен. Искаженный эхом, откуда-то вновь раздался голос Карглака:

– Не тратьте силы понапрасну! Возвращайтесь восвояси и готовьтесь к новым страшным битвам. Я хотел избавить вас от кровавых раздоров, но грядет новая беда. На сей раз не изнутри, а извне. Сбываются самые мрачные предсказания тех, кого вы раньше считали лжепророками. Губитель Максаров уже попирает нашу землю.

– Вот вам пример гнуснейшего коварства, – сказала Генобра. – Чего только Карглак не выдумает, чтобы отвлечь от себя наше внимание. Даже Губителя Максаров сюда приплел. Хотя мне лучше кого-либо другого известно, что пащенок, из которого со временем могло вырасти это чудовище, издох еще в младенческом возрасте… Ну и негодяй! Надеется, что мы ему поверим. Да за кого он нас принимает!

– Надо во что бы то ни стало подвести сюда воду, – твердил недалекий умом, но упрямый Шалтарк. – Она затопит не только подвалы замка, но и все подземные ходы. Пусть Карглак захлебнется в собственной берлоге.

– Как же мы тогда, интересно, доберемся до его сокровищ? – возражал жадный Мавгут. – Мне, в отличие от тебя, нужна не шкура Карглака, а его богатства. Нам нужно создать новых мрызлов. Похожих на змей, на кротов, на горных баранов. Тогда они легко проскользнут в тесные норы, вскарабкаются по скалам, подроются под фундамент.

– Предложение заманчивое, но для его выполнения нужно время, которого у нас нет, – возразила Генобра. – Уж если мы в кои-то веки собрались вместе, нужно использовать этот шанс до конца. Продолжим осаду! Сил у нас хватает. Даже если мы положим десятерых своих воинов за одного чужого. Карглак скоро останется единственным защитником крепости. На приступ!

В то же мгновение мрызлы, которых привела с собой Генобра, вскинули боевые знамена и, прикрываясь сомкнутыми над головой щитами, устремились к стенам скальной цитадели. Непреклонная воля властительницы с успехом заменяла бичи и цепи, которыми в сходной ситуации пользовались военачальники других народов. Мавгуту и Шалтарку не осталось ничего другого, как последовать примеру Генобры. В конце концов, мрызлы значили для них не больше, чем груды камней, которыми можно насмерть забить врага. И если какая-то часть этих камней не пригодилась, было бы глупо тащить их с собой. Пусть летят себе в цель! Такого добра вокруг навалом!

Сражение закипело с новой силой, но тут случилось нечто совершенно невероятное. Все, кто до этого успел полечь в схватке, – как осажденные, так и осаждающие, – за исключением разве что раздавленных в лепешку или разрубленных на куски, дружно вскочили на ноги и с яростью, удивительной даже для мрызлов, набросились на атакующих. А поскольку мертвые уже давно превосходили живых численностью, перевес сразу оказался на стороне Карглака.

– Что же это такое происходит! – воскликнул Мавгут. – Мои воины сражаются против меня! И я ничего не могу с этим поделать!

– Издохнув, они перестали быть твоими, – мрачно сказал Шалтарк. – Теперь ими командует смерть. Даже не знаю, каким образом Карглак сумел заполучить ее в союзники. Посмотри, каждый новый мертвец увеличивает число его воинов. Скоро мы останемся только втроем.

– Нет, вы как хотите, а мне это не нравится! – Мавгут стал поворачивать своего скакуна. – Надо, пока не поздно, удирать отсюда! Пусть Карглак подавится своим добром!

– Первый раз, когда я полностью согласен с тобой, – буркнул Шалтарк. – Не вижу смысла рисковать впустую. Сегодня Карглак намного сильнее нас, и здесь уже ничего не поделаешь. Лучше подстеречь его в каком-нибудь другом месте.

– Жалкие трусы! – набросилась на них Генобра. – И вы еще смеете после этого называться максарами? Проклинаю тот день, когда я связалась с вами…

Чернодолье не переставало удивлять Окша, до этого ни разу не покидавшего Страну жестянщиков.

Его просторы напоминали поверхность чернильного океана, мерно катившего к неведомому берегу свои могучие волны и вдруг превратившегося в камень. Ни одно дерево, ни один кустик не оживляли этого мрачного пейзажа, зато то тут, то там торчали неприступные цитадели – и уже давно покинутые хозяевами, и все еще обитаемые.

– Когда-то всю нашу страну окружала невидимая стена, одинаково непреодолимая и для мельчайших насекомых, и для громадных боевых машин, – рассказывала девчонка, при ближайшем знакомстве назвавшаяся Рагной. – Но с некоторых пор что-то в ней разладилось, и при желании всегда можно найти прореху. Первым, кто приложил руку к разрушению стены, была одна сумасбродка по имени Ирдана, кстати говоря, родственница моей мамаши. Если верить легендам, именно она должна была произвести на свет чудовище, которому суждено уничтожить всю расу максаров.

Местность вокруг выглядела совершенно безлюдной, хотя время от времени они натыкались на останки неведомых Окшу существ (голый камень, в отличие от земли, не принимал в себя мертвецов) или же на следы людоедских пиршеств.

Окш, куда более чуткий к опасности, чем Рагна, постоянно ощущал на себе пристальные недобрые взгляды обитателей здешних мест. Когда он сообщил об этом спутнице, та только беззаботно махнула рукой.

– Тут всякой дряни предостаточно. Но максаров они узнают издали и сразу прячутся от беды подальше.

– Где же тут можно спрятаться? – не поверил Окш. – До самого горизонта все как на ладони видно.

– Плохо ты нашу страну знаешь. Этот камень только кажется монолитом, – она что было силы топнула ногой. – На самом деле он как пемза. Всяких нор там больше, чем дырок в решете. Да только соваться в них я тебе не советую.

В отличие от других цитаделей Чернодолья, похожих на что угодно, но только не на человеческое жилье, замок Генобры (так, оказывается, звали мамашу Рагны) издали напоминал чуть ли не пряничный домик – искусно сложенные стены с зубцами и бойницами, крутые скаты черепичных крыш, вычурные башенки, позолоченные флюгера.

– Меня тут не любят, – сказала Рагна. – Понимают, что как только я покончу с мамашей, то и всех ее прихлебателей развешу на просушку. Поэтому здешняя стража скорее удавится, чем откроет мне ворота.

– Что же нам желать? – Окш понимал, что девчонка не жалуется, а затевает какую-то новую каверзу.

– Ты пойдешь вперед, а я пока спрячусь в какой-нибудь лощинке. Постарайся, чтобы тебя пустили внутрь. Пусть даже в качестве главного блюда для предстоящего обеда. Но особо с этим быдлом не церемонься. Не забывай, кто ты, а кто они.

– А если у меня не получится?

– Получится! Ты максар или дерьмо собачье? – накинулась на него Рагна. – Хватит за чужими спинами отсиживаться! Любой человек или мрызл против тебя то же самое, что волк против ягненка. Главное, заставь стражу открыть ворота. А там уж я подоспею.

Что-то неуверенно буркнув, Окш в одиночку направился к замку. Скоро он уловил на себе чужое внимание, но кто это был – стражник на башне или разбойник в засаде, так и осталось неясным. По звуку своих шагов Окш уже различал, где под ним сплошной камень, а где пустота.

Цепной мост, судя по всему, уже давным-давно не поднимался, зато окованные шипастым железом ворота были плотно закрыты. Если кто-то за ними и находился, то он или крепко спал, или вообще не имел мозгов – по крайней мере так казалось Окшу. Однако за зубцами нависающей над мостом башенки кто-то определенно скрывался и в данный момент во все глаза пялился на непрошеного гостя.

Этот взгляд и стал той путеводной нитью, по которой воля Окша проникла в сознание стражника.

До этого столь экзотическим способом ему приходилось общаться только с людьми – умными, глупыми, даже душевнобольными, но с людьми. Здесь же он словно вляпался в тягучую, неподатливую смолу. И что интересно – это было вовсе не сознание неразумной скотины, какие-то мыслишки там все же ворочались, но разобраться в них оказалось так же непросто, как прочесть каракули малограмотного пьяницы.

Похоже, в данный момент стражник мучительно соображал, кто это там топчется на мосту – бродяга, которого можно и камнем шугануть, или кто-то, явившийся по делу.

Чтобы заставить стражника спуститься к воротам, Окшу сначала надо было понять, кого он больше всего хотел бы видеть сейчас. Странствующего торговца съестным? Нет, стражник сыт, а еды в замке предостаточно. Винокура с бочонком на плече? Тоже мимо. Стражник никогда не пробовал спиртного и не видит в нем никакого проку. Сочную женщину не очень строгих правил? Это уже ближе. Но не женщину. Свою самку. Да еще в течке.

Зрение Окша вновь раздвоилось, и сейчас он видел весь окружающий мир и себя самого глазами стражника – черная, опостылевшая взору равнина, глубокий пересохший ров, узкий подъемный мост с единственной чудом сохранившейся ржавой цепью… А вот и она, желанная, влекущая, с призывными рубиновыми глазами, с вывалившимся от страсти языком, с нежной шерстью на животе и ляжках, с разбухшим, как бы воспаленным устьем влагалища, верным признаком урочной поры…

Нравлюсь я тебе? Хочешь ты меня? Тогда спускайся скорее, пока другой самец не опередил тебя… Что-то не так? Чего-то не хватает? Ах, тебе нужен мой запах! Терпкий запах загулявшей самки! Будет сейчас и запах, его мы тоже извлечем из твоего окончательно съехавшего сознания.

Ухая и повизгивая от вожделения, стражник бросился по винтовой лестнице вниз. Звякнула брошенная оземь алебарда, а затем, покидая гнезда, заскрипели тяжелые засовы. Стражник был от природы нечеловечески силен, похоть делала его еще сильнее, но очень уж массивными были створки ворот (здесь бы и полдюжины обычных людей не справились), а потому щель между ними увеличивалась нестерпимо медленно.

Делать нечего – пришлось помогать доведенному до исступления стражнику. Не выдержав совместных усилий, ворота распахнулись, и перед Окшем во всем своем уродстве предстал тот, кто так стремился совокупиться с ним, вернее с фантомом, созданным ухищрениями его воли и фантазии.

Скорее всего стражник не внушал симпатии даже в своем первоначальном облике, а тут еще максары постарались усугубить все то, что вызывает ужас и отвращение: вместо рук – что-то среднее между клешнями и лапами, вместо зубов – настоящие пилы, наверное, мешающие нормально питаться, вместо кожи – толстенная шкура, покрытая костяными шипами. Воняло от него соответственно – сразу и старым козлом, и шакальей отрыжкой.

Окш ощутил такое отвращение, что инстинктивно оттолкнул стражника от себя – не руками, естественно, а силой воли. Толчок этот оказался так силен, что в сознании страшилища все рассыпалось вдребезги, перемешалось и замутилось. Похоть и все сопутствующие ей более-менее нормальные чувства исчезли. Осталась только накрепко вбитая в башку преданность хозяину и установка на самопожертвование.

Злобно оскалившись, стражник стал медленно отступать, пока не нашарил брошенную алебарду. Его недавние сластолюбивые грезы рассеялись, и сейчас он видел перед собой только врага. Окш еще толком и не сообразил, как ему поступить в этой ситуации – убегать или драться, – а Рагна уже решительно отстранила его.

– Ты на кого, гад, замахиваешься? – сказала она негромко. – А ну, отдай.

Стражник, раздираемый самыми противоречивыми чувствами, что-то униженно залепетал и протянул девчонке свое увесистое оружие, способное с одинаковым успехом и разрубать врага пополам, и выпускать ему кишки.

Рагна уперла древко алебарды в стену и тем же не допускающим возражения тоном произнесла:

– Понял, что я от тебя хочу? Тогда действуй. Быстрее.

Стражник пружинисто присел, набираясь сил для броска, а затем ринулся вперед, прямо на алебарду. Напор был таким энергичным, что в грудь ему вонзилось не только лезвие копья, но и верхняя лопасть топора. Однако Рагне этого показалось мало, и она заставила стражника повторить аналогичный трюк еще несколько раз, пока железо и осколки ребер не выперли у того из спины.

– Начал ты неплохо, – сказала она затем Окшу. – Но любое дело нужно доводить до конца. Такие мрызлы самые упрямые. Их делают из диких существ, живущих в горных лесах на краю света. Ради хозяина они готовы на все. Я предстала перед ним в облике мамаши. Сам понимаешь, что он счел такую смерть за честь для себя.

– Я все прекрасно понял и без твоих объяснений, – буркнул Окш, брезгливо стряхивая с одежды капли чужой крови. – Перед тем, как броситься на алебарду, он еще успел удивиться, почему это хозяйка прибыла пешком, а не верхом, как обычно, и тогда ты придала мне облик коня.

– У тебя прекрасные способности. – Девчонка перешагнула через корчившегося в агонии стражника и, не оборачиваясь, приказала: – Запри ворота. Сейчас мы здесь хозяева.

Население замка, объятое ужасом, уже высыпало во двор. Были тут и не успевшие вооружиться суровые воины, и изнеженные франты, и смазливые молодцы, самой природой предназначенные для любовных утех, и придворные дамы самой разной комплекции, по большей части облаченные в ночные рубашки, и прислуга всех званий, начиная от звероватых на вид конюхов и кончая вышколенными дворецкими.

Многие при виде Рагны пытались шмыгнуть в какое-нибудь укромное местечко, но могучая воля максара очертила посреди двора круг, покинуть который человек был не в состоянии.

– Как поживаете? – мрачно осведомилась Рагна и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Не рады разве меня видеть? Наверное, и о существовании моем забыть успели? На колени, быдло! И даже глаз на меня поднимать не смейте!

Все, как подкошенные, рухнули на камни вниз лицом. Живая курица, вырвавшаяся из рук повара, с истеричным кудахтаньем бросилась в дальний угол двора. Наиболее слабодушные из слуг от испуга пускали ветры.

– Давай лучше делом займемся, – тихо сказал Окш. – А то, как я погляжу, ты на расправу настроилась.

– Ты в чужие дела не лезь, – отрезала Рагна, подбирая оброненную кем-то из конюхов плеть. – Холопов надо учить. Тут, между прочим, есть такие, которые по маменькиному наущению плевали мне в лицо. Разве максар это простит?

– Ладно, поступай как знаешь. – Окш с досадой махнул рукой. Он уже успел убедиться, что спорить с упрямой девчонкой бесполезно.

А та уже расхаживала среди распростертых на камнях слуг, не забывая отвешивать направо и налево удары плетью.

– Службу вы нашли себе завидную, – говорила она при этом. – Поразъедались. Спите допоздна, вином от вас разит. Поворовываете, наверное. А ведь здесь, между прочим, все мое. Надеетесь, что мамаша будет вечно жить? Как бы не так! Если она от распутства не подохнет и на войне с Карглаком не загнется, я ее скоро сама в могилу загоню. Вот тогда будет вам настоящий суд. За каждую украденную монетку, за каждую бочку вина, за каждый глоток воздуха спрошу. Подать сюда ключи от подвалов!

Никто на приказ Рагны не отреагировал, и тогда она за волосы вздернула на ноги дебелого, роскошно одетого мужчину, на чьем лице отпечатались узоры брусчатки, которой был вымощен двор.

– Пощадите! – заверещал тот срывающимся на визг голосом. – Нет ключей! Их ваша матушка с собой изволила взять! Не доверяет мне!

– Что же это такое случилось? – Рагна состроила удивленную гримасу. – То доверяла, то вдруг перестала.

– Не знаю, несравненная! – продолжал оправдываться толстяк. – Лично сама все подвалы заперла и в походный мешок ключи сложила. Только один и оставила. От темницы.

– А кто там сейчас?

– Никого, несравненная! Были кое-какие зловредные людишки, да померли от лихорадки.

– Голодом, наверное, уморил, крыса алчная. – Рагна отшвырнула ключника от себя, однако знаком не позволила ему вновь рухнуть ниц. – Ну да ладно… Слушай мою волю. И вы все, сброд вонючий, тоже слушайте. Прямо отсюда ступайте в темницу и сидите там тихо. Если вы меня больше ничем не огорчите, может, и на волю вернетесь… А ты, – обратилась она к ключнику, – запрешь их хорошенько и на страже станешь. Если что, я с тебя первого спрошу. Понял?

– Понял, несравненная! – с готовностью отрапортовал тот. – Кормить их прикажешь или голодом уморить?

– Обойдутся, – с презрением обронила девчонка. – Я к вам ненадолго заглянула… За такой срок они и жира не растрясут. Но бочку воды все же поставь.

– Будет исполнено, несравненная! – С проворством, удивительным для его комплекции, ключник грохнулся Рагне под ноги и тут же как ванька-встанька вернулся в прежнее положение.

– Только особо не торопись, – она покосилась на лежавших вповалку слуг. – Конюхи, сюда!

Некоторое время Рагна внимательно изучала кучку странно одетых и странно причесанных молодцов (тела их прикрывали жесткие, невыделанные шкуры, а головы – пышная поросль волос, где шевелюра, усы и борода составляли единое целое). Пахло от них конским потом и навозом. Под взглядом белобрысой пигалицы эти здоровяки начинали трястись и заикаться.

Наконец Рагна остановила свой выбор на том из конюхов, чью буйную шевелюру время уже изукрасило серебряными нитями.

– Приготовь трех самых лучших лошадей, – приказала она. – Двух верховых и одну вьючную. Давай им вдоволь зерна, но не перекармливай. Оседлай, но подпруги не затягивай. Кроме меня, никого к конюшне не подпускай. Иди.

Конюх выдавил из себя какой-то звук, более похожий на лошадиный храп, чем на человеческую речь, и на полусогнутых ногах побежал в ту же сторону, куда успела скрыться чудом спасшаяся из-под ножа курица.

– Ты так крепко запечатала ему мозги, что он будет выполнять твою волю до конца своих дней, – сказал Окш, глядя вслед конюху.

– Ничего, – возразила Рагна, оглядываясь по сторонам. – Мамаша распечатает, когда вернется.

Ни одной живой души уже не было во дворе, только повсюду валялись оброненные хозяевами вещи: кухонная утварь, клубки шерсти, расчески, ночные колпаки, домашние туфли и драгоценные четки.

– Это будет больно? – спросил Окш, вдруг осознавший, что именно его ждет в самое ближайшее время.

– Очень больно! – с садистской ухмылкой ответила девчонка. – Нестерпимо больно! Больно-больно-больно! Я буду кромсать твою плоть ножами, крючьями, щипцами, иглами. Если не сможешь терпеть, научись усмирять боль.

– Честно сказать, я всегда боялся боли, – признался Окш.

– Это меня не касается. – Глаза Рагны были опущены долу, но вся она дергалась из стороны в сторону, словно ищейка, старающаяся уловить уже почти неуловимый запах дичи. – Ты думаешь, я загнала в темницу всю эту погань? Где уж там! Кое-кто успел спрятаться… Причем те, кого я больше всех ненавижу. Затаились сейчас, как змеи в норах. Конечно, надо было бы их всех вытащить на свет белый, да времени жалко… И самая подлая тварь спаслась… Последний любовник моей мамочки. Хоть и человек, но в разврате никакому максару не уступит. Если бы ты только видел, что они с соизволения мамаши вытворяли при мне… Вдвоем, втроем, вдесятером… С маленькими детьми, с животными, с мертвецами. Хотели и меня совратить, да не вышло. С тех пор я поклялась, что не буду принадлежать никому. Ни зверю, ни женщине, ни мужчине… Особенно мужчине…

– Я просто повторю твои недавние слова, – сказал Окш. – Это меня не касается.

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? – взорвалась вдруг она. – Бродяга безродный! Грязь дорожная! Разве ты ровня мне?

– Знаешь, иногда я начинаю жалеть, что связался с тобой, – поморщился Окш. – Ничего удивительного, что вы с матерью так возненавидели друг друга.

Он ждал от девчонки самой дикой выходки, но та хмуро молчала, а потом через силу выдавила из себя:

– Не обижайся… На меня иногда находит… Трудное детство, сам понимаешь…

– Понимаю. Будем надеяться, к старости ты исправишься.

– Я вот о чем думаю, – уже совсем другим тоном продолжала Рагна. – Как нам в подземелье проникнуть? Ключей-то нет, а замки такие, что и кувалдой не собьешь.

– Это уж моя забота, – заверил ее Окш. – Нет механизма проще, чем замок. Если, конечно, под рукой имеется что-нибудь острое.

– Кинжал подойдет?

– Великоват немного. А вот это в самый раз, – он наклонился и поднял клубок шерсти, из которого торчали две длинные стальные спицы. – Теперь веди меня в свои подземелья…

…Место было страшное, холодное, вонючее, темное. С низкого сводчатого потолка капало, по осклизлым, покрытым плесенью стенам текло. Даже когда Рагна зажгла все факелы, веерами торчавшие по обе стороны дверного проема, мрак не рассеялся, а лишь слегка расступился. Время от времени из этого мрака доносились шорохи и попискиванье каких-то тварей.

– Крысы? – поинтересовался Окш.

– Не совсем… – Рагна поежилась от холода. – Тебе, должно быть, известно, как жестянщики представляют себе ад?

– Приходилось слышать.

– Этот подземный мирок, на пороге которого ты сейчас стоишь, можно сравнить только с адом. Тот, кто попадает сюда по доброй воле или насильно, проходит через мучения, скорбь и отчаяние. Те, кому повезло чуть больше, возвращаются в мир живых перевоплощенными, хотя и с клеймом раба в душе. Другие остаются здесь навсегда…

Она сорвала со стены один из факелов и швырнула его во мрак. Пламя, подпитанное встречным потоком воздуха, вспыхнуло поярче и на мгновение осветило какие-то железные рамы, похожие на пыточные станки. Все они были снабжены не только ручными и ножными кандалами, но и обручами для фиксации головы. Некоторые рамы были пусты, а на некоторых все еще висели человеческие тела – обезглавленные, выпотрошенные, расчлененные…

– Да это бойня, а не лазарет! – невольно вырвалось у Окша. – Хоть бы трупы убирали…

– Успокойся. Здесь нет ничего лишнего, – продолжала Рагна. – Для того чтобы сделать хорошего мрызла, одного человека не хватит. Бывает, что и двух мало. То, что ты видел, это не трупы, а строительный материал. Рано или поздно все эти руки, ноги, сердца, мозги и шкуры пойдут в дело. Специальные вещества, которыми они пропитаны, мешают гниению. А всякие никуда не годные остатки служат пищей для тех, кто сейчас копошится в темноте… Это постоянные обитатели таких вот подземелий, мелкие бесы, выполняющие за максаров всю черную работу. В твоей руке, например, сотни сосудов разной толщины, а нервов еще больше. Не стану же я их все сшивать сама… А переполошились они, наверное, потому, что давно не пробовали ничего свеженького.

– Прогони их прочь, – попросил Окш. – Я терпеть не могу всякую нечисть, скрывающуюся по темным закоулкам.

– Я бы рада, но без них не обойдешься, – вздохнула Рагна. – Сама я здесь еще плохо ориентируюсь.

Словно повинуясь ее безмолвному приказу, из мрака выскочила облезлая тварь – полусобака, полуобезьяна – и сунула Рагне медный таз, полный разного рода колющих и режущих орудий (особенно выделялась короткая, но широкая пила с мелкими зубьями). По Окшу скользнул одновременно испуганный и алчный взгляд ее круглых фосфоресцирующих глаз.

– Знаешь, на кого похожа эта мразь? На сказочных лемуров, – сказал он, сдерживая отвращение. – Жестянщики верят, что так выглядят души злых людей, брошенных без погребения. Видеть их во сне, а тем более наяву – плохая примета.

– Для нас сейчас все приметы плохие. – Рагна приняла от очередного лемура хитроумное устройство, состоящее из целой системы линз и зеркал, которое тут же напялила себе на голову. – В этом доме даже воздух пропитан бедой. Служение злу доставляет массу удовольствий, это верно, но всему есть свой предел… Моя мамаша этот предел преступила так давно, что уже и не верится, что когда-то она была рождена женщиной, а не дьяволом. С тех пор зло пропитало эти камни. Накопилось, как грязь и сажа… У меня сейчас такое ощущение, что эта зараза проникает и в нас с тобой.

– Тогда делай свое дело быстрее!

– Я готова. – У самого лица Окша блеснуло тонкое лезвие ножа. – Постарайся собрать свою волю в единое целое. Представь, что ты сжимаешь пальцы в кулак. Ложись вот сюда.

– Только не надо меня приковывать!

– А это уж будет зависеть лишь от тебя самого. Первым делом, значит, делаем руку. А потом беремся за физиономию.

– Перестань! – прохрипел он. – Не могу! Не могу!

– Неужели ты не способен одолеть боль?

– Не получается. Как только я начинаю заклинать боль, она становится еще острее.

– Пойми, я не могу остановиться! Посмотри на свою руку! Я уже содрала с костей все мышцы. Терпи!

– Лучше отрежь ее и отдай своим лемурам! Я без нее обходился раньше, обойдусь и впредь.

– Нет! Я обещала помочь тебе и помогу во что бы то ни стало! Если сам не можешь успокоить боль, я сделаю это! Только не напрягайся зря и открой мне свое сознание. Постарайся вспомнить что-нибудь приятное. Были у тебя радости в жизни?

– Не знаю… Не помню… Вроде бы нет.

– А с той толстозадой девкой?

– Только не это! – взмолился он.

– Тогда вспоминай детство! Самое раннее детство. В такую пору даже зверята радуются жизни.

– Сейчас… сейчас… – Он напрягся. – Нет, ничего не помню!

– Придется мне самой разбудить твою память, только не сопротивляйся… Вот так, вот так… Сейчас ты снова вернешься в детство, и твое сознание обособится от боли…

…Ночь. Желтая ночь. Небо сочится ядовитой желчью. В десяти шагах от него стоит женщина, на ее надменном восковом лице застыл зловещий оскал. В руках она сжимает клинок, лезвие которого кажется мерцающим и текучим, как струи дождя на фоне радуги.

Эта страшная женщина-ведьма только что убила того, кто берег и воспитывал его, с кем он путешествовал в горячие недра земли, а потом вновь возвращался к холодному свету неба. Сейчас он – огромный, сильный, похожий на доброго сказочного змея – мертв. Изрублен на куски. Выпотрошен. Перемешан с землей.

Ведьма хохочет, словно гиена, созывающая своих товарок попировать на куче падали.

– Ты что так таращишься на меня, отродье Клайнора? – говорит она едва ли не с лаской. – Не бойся, я не буду рубить тебя клинком. Много чести для такого молокососа. Я просто растопчу тебя. Разорву на части. Расшибу в лепешку.

Погасив свой необыкновенный клинок, ведьма наклоняется к ребенку, намереваясь ухватить его за горло. Клац! Она со сдавленным криком отскакивает. Если бы во рту было побольше зубов, он оттяпал бы ей пару пальцев.

– Ах ты, звереныш!

От первого удара ногой он кое-как уворачивается, но второй приходится прямо в грудь. Хруст костей. Привкус крови во рту. Сердце бьется туго, словно ему стало тесно в грудной клетке. Глаза застилает мгла.

Еще удар! Затем его подхватывают с земли и швыряют обо что-то твердое. Ах да, тут невдалеке лежал замшелый валун… Голос женщины доносится как бы издалека:

– Ройте яму. Закопайте этого гаденыша поглубже! Как, он все еще сопротивляется? Рубани его лопатой по рукам! Вот так… И эту мертвечину бросайте туда же. Чтоб никаких следов не осталось.

Рядом шлепается то, что осталось от покровителя, – обрубки туловища, хвост, голова с огромной оскаленной пастью, в которой он скрывался в случае любой опасности. Потом сверху начинает валиться земля. Спастись можно только в этой пасти! Но искалеченное тело почти не слушается его. Ведьма тем временем медленно приближается к краю могилы. Желтый свет неба тускнеет, и ее волосы вдруг вспыхивают рыжим костром…

– Ведьма приближается! – закричал Окш и оттолкнул от себя Рагну.

– Что с тобой творится? Ты с ума спятил! – Она вновь попыталась уложить его на раму. – Дай я хоть швы наложу!

– Нет! – Он вскочил и вырвал из рук Рагны нож, которым она только что кромсала его лицо. – Бежим отсюда немедленно! Иначе мы пропали! Сейчас здесь будет ведьма! Рыжая ведьма!

Опрокидывая на ходу чаши, бутыли, тазы, жаровни – все то, что успели натаскать лемуры, – Окш, толкая перед собой Рагну, ринулся к дверям. Она хоть и не сопротивлялась больше, но крыла его самыми последними словами:

– Псих! Придурок! Трус! Ты еще хочешь стать максаром! Да ты недостоин лизать прах у их ног!

По лицу Окша струилась кровь, кусок кожи, срезанный со лба, козырьком нависал над глазами, левая рука, нашпигованная железными спицами, была туго прибинтована к туловищу. И эта рука, и все лицо, и даже содержимое черепа нестерпимо болели, но страх, глубинный подспудный страх, когда-то накрепко запечатлевшийся в детском сознании, а теперь вырвавшийся на волю, был сильнее всякой боли, сильнее доводов Рагны, сильнее своего собственного разума.

Конюх, издали заметив бегущую через двор парочку, уже торопливо затягивал на лошадях подпруги. Окш никогда до этого не ездил верхом, однако сумел взгромоздиться в седло даже с помощью одной руки и сразу же погнал скакуна к воротам. Рагна, держа на поводу вьючную лошадь, переметная сума которой была заранее набита золотом из сокровищницы Генобры, поскакала следом.

У ворот случилась небольшая заминка, но при помощи подоспевшего конюха они все же распахнули их. Вместо благодарности Рагна огрела его по голове боевым топориком.

– Что ты сделала? – вскрикнул Окш.

– Хочешь, чтобы он рассказал моей мамаше, как ты выглядел при прибытии сюда и каким стал потом?

Окшу скрепя сердце пришлось признать ее правоту.

Когда под копытами лошадей загрохотали доски моста, Рагна зло бросила:

– Вот ты и вырвался на волю! Ну что, рад?

– Дура! – крикнул он ей в ответ. – Наша жизнь висит на волоске! Опасность совсем рядом!

Как бы в подтверждение его слов неподалеку взвыла труба, предупреждающая гарнизон замка о приближении какой-то важной особы. На гребень ближайшего увала вылетела кавалькада всадников, копья которых были украшены пучками пестрых перьев.

– Мамаша вернулась! – воскликнула Рагна. – И какой только дьявол ее принес раньше времени! Ну держись! Сейчас начнется потеха.

Она огрела плетью всех трех коней поочередно, и те, высекая подковами искры, сразу пустились вскачь. На первой сотне шагов лошадь Окша дала несколько сбоев, и Рагна, обернувшись через плечо, посоветовала:

– Брось поводья! Ты только мешаешь! Она свое дело и так знает.

Сзади завыли, заулюлюкали, а потом пошел такой слитный перестук, словно с неба обрушился свинцовый град, – это свита Генобры бросилась в погоню. Окшу не было никакой необходимости оглядываться – сейчас он видел не только черную каменную равнину, стремительно несущуюся навстречу, но и рассыпавшийся в лаву отряд пестро одетых всадников, и мчащуюся впереди всех рыжеволосую ведьму, когда-то едва не закопавшую его заживо, и даже башни оставшегося далеко позади замка. Страх, недавно пережитый им в подземелье, уже утратил первоначальную дурманящую остроту, и мысли обрели прежнюю ясность.

Почти физически ощущая стрелы ненависти, которые метала им вслед разъяренная Генобра, Окш прекрасно понимал, что является отнюдь не главной целью погони. Все внимание ведьмы было сосредоточено сейчас на доченьке, посмевшей в отсутствие законной хозяйки осквернить ее любимое жилище.

Благодаря свежим лошадям шансы Рагны и Окша на победу в этой сумасшедшей гонке казались более предпочтительными. Единственное, на что могли надеяться преследователи, так это только на свою удачу – например, на засечку одной из лошадей. И тем не менее довольно скоро выяснилось, что расстояние между отрядом Генобры и беглецами мало-помалу сокращается. Причины столь огорчительного положения дел были очевидны – отсутствие у Окша всякого опыта верховой езды да немалый груз, отягощавший вьючную лошадь.

Рагна, легко ориентировавшаяся в самых разных ситуациях, быстро нашла выход – как всегда, несколько спорный, если не сказать больше.

– Скачи прямо! – Она сунула Окшу повод вьючной лошади. – А я попробую податься в сторону. Мамаша, конечно же, увяжется за мной, а кроме нее тут опасаться некого. Ты уж постарайся постоять за себя, максар недоделанный.

– А как же мы потом встретимся? – За искренность своих слов Окш поручиться не мог: чересчур шустрая и самонадеянная девчонка успела изрядно ему надоесть.

– Встретимся… – ответила она неопределенно. – Ты пока занимайся клинком. Денег на первое время должно хватить. А когда будет нужно, я сама тебя найду.

– Как знаешь…

Рагна что есть силы стеганула своего коня, Окш последовал ее примеру, и их сразу отнесло друг от друга, как две щепки, угодившие в стремительный горный поток.

На первых порах расчеты девчонки оправдались – Генобра с большей частью отряда повернула за ней, а за Окшем увязались всего пять или шесть всадников. В благополучном для себя исходе погони они не сомневались – опытному взгляду даже издали было ясно, сколь никудышным наездником является Окш.

Впрочем, он и не собирался тягаться с прислужниками Генобры в скачке. Все должны были решить совсем другие козыри, целая колода которых, фигурально говоря, таилась в рукаве Окша.

Дождавшись, когда Рагна и ее преследователи скроются за горизонтом, он стал понемногу придерживать свою лошадь, чья морда уже успела покрыться клочьями пены. Прислужники Генобры, растянувшиеся полукольцом, настигали его. Некоторые уже приготовили к броску свитые из конского волоса арканы. Внешне все они были людьми, правда, выходцами из каких-то чужедальных краев – сухощавые, одинаково смуглые, безбородые, с тонкими удлиненными чертами лица.

Их главарь, в отличие от земляков, одетый в стальной панцирь с золотой насечкой, что-то повелительно крикнул. Слова были непонятными, но Окш уловил их смысл еще до того, как главарь открыл рот. Ему, Окшу, в категорической форме предлагали сдаться, в противном случае угрожая всеми мыслимыми и немыслимыми карами.

Окш, разворачивая скакуна, чересчур резко натянул поводья и едва не вывалился из седла. Вьючная лошадь, отпущенная на волю, продолжала скакать по прямой, и двое воинов погнались за нею.

Непосредственно перед Окшем оказалось сразу четверо противников. Держать под мысленным контролем столько человек сразу ему до сей поры не приходилось, но за исход предстоящей схватки он совсем не беспокоился. Сейчас он ощущал себя волком, которого собираются затравить несколько глупых сявок, даже не представляющих себе, какие жестокие раны способны наносить настоящие волчьи клыки.

Один из воинов попытался набросить на Окша аркан, но под добродушный смех товарищей сам запутался в нем. Судя по всему, прислужники Генобры находились в прекрасном расположении духа. Погоня (бесплатное приложение к долгому и утомительному переходу) наконец-то закончилась, а впереди их ожидало обильное угощение и сладкий сон на конских попонах. Оставалось неясным только одно – что делать с мальчишкой, ведь никаких конкретных указаний насчет него от Генобры не поступало.

Короче, мнения воинов о дальнейшей судьбе Окша в корне разнились. Предложения были следующими: доставить на аркане в замок; изнасиловать, обобрать и отпустить восвояси; изнасиловать и зарубить; просто зарубить без всякого лишнего выпендрежа.

«Зарубить, зарубить», – коварно посоветовал им Окш. Главарь немедленно согласился с такой мыслью, хотя раньше настаивал на гуманном изнасиловании.

Проведение экзекуции было поручено самому молодому из воинов, которому полагалось почаще тренировать руку. Выхватив из ножен длинный узкий меч, он уже тронул коня шпорами, но в этот момент его взгляд упал на шею главаря, где между шлемом и кованым воротником панциря оставалась узкая полоска незащищенного тела. Соблазн был так велик, что он даже не пытался его превозмочь. Меч легко рассек хребет между третьим и четвертым позвонками, однако застрял в костях черепа – сказалась все-таки недостаточная твердость руки.

Как говорится, лиха беда начало. Следующего воина (как понял Окш, приходившегося погибшему главарю родственником) долго склонять к насилию не пришлось. Он так разделал мечом молодого подлеца, ошеломленного своим необъяснимым злодейством, что в том даже человека нельзя было признать – куча мяса и ничего больше.

Тут как раз подоспел и четвертый воин, успевший выпутаться из аркана. Ловко сдернув победителя с седла, он хладнокровно прирезал его кривым ножом, как до этого привык резать в родной степи баранов.

Метателя аркана в единый миг изрубили те двое воинов, которые участвовали в погоне за вьючной лошадью, зато между собой они сражались чересчур долго – сначала сломали копья, потом мечи (успев до этого искалечить лошадей), после чего битый час катались по земле, неумело проводя удушающие приемы, и в конце концов, окончательно истратив силы, замерли в объятиях друг друга, словно противоестественные любовники.

Не опасаясь больше погони, Окш привязал повод вьючной лошади к своему седлу, прихватил меч, ранее принадлежавший главарю (очень уж богато была украшена его рукоять), и направился в ту сторону, где, по его пониманию, должна была находиться Страна жестянщиков.

Все случившееся его очень позабавило, даже собственные неприятности отступили на задний план. К прислужникам Генобры Окш никакой жалости не испытывал и счета погубленным человеческим жизням (где под номером один значился незадачливый соглядатай) не вел, ведь для максара это была такая же глупость, как для человека – считать проглоченные куски. Уж если зубы прорезались, то впереди этих кусков будет немало…

Когда человек, посланный в далекий рудничный поселок для проверки какого-то вздорного слуха, не вернулся, Хавр вначале не придал этому событию никакого значения. В тех краях на дорогах было неспокойно. Свои собственные разбойники пошаливали, да и банды мрызлов наведывались – как-никак до границы с Чернодольем было рукой подать. Однако второго разведчика он все же послал – у хорошего охотника в ловчей сети не должно быть ни единой прорехи.

Этот второй вернулся с полдороги. За ним на телеге везли пропавшего соглядатая. Правил телегой сын старосты того самого рудничного поселка, где, как поговаривали, объявился необычайно удачливый и дерзкий игрок в кости.

Соглядатай был худ, грязен, небрит, однако невредим. Вот только он почему-то не умел ни ходить, ни говорить, ни самостоятельно питаться, ни проситься по нужде. Рефлексы у него были как у новорожденного ребенка.

Два необъяснимых происшествия, случившиеся в одном и том же месте, уже можно было рассматривать как систему. Сын старосты толком ничего объяснить не мог, и Хавр сам отправился в забытый богами и людьми поселок – как всегда, в одиночку и, как всегда, с полным сундуком золота.

Предпринятое по горячим следам расследование показало, что примерно в то же время, когда в поселке появился тихий идиот, не способный даже держать в руках ложку, из пекарни исчез подручный – угрюмый косноязычный парень с вечно бритым черепом и сухой левой рукой.

Сам пекарь об этой пропаже никому не сообщал, но добрые люди и так догадались. А иначе чем еще можно было объяснить столь кардинальную смену ассортимента пекарни? Вместо рассыпчатых пирожных, слоеных пирожков и сдобных булочек пошли пресные, малосъедобные караваи. Да вдобавок еще пекарь объявил о срочной распродаже имущества.

Последнее обстоятельство позволило Хавру вполне легально проникнуть в интересующий его дом. Сначала обсудили цену, весьма далекую от реальности (весь этот захолустный поселок, наверное, не стоил таких денег). Потом Хавр напрямую изложил цель своего визита и предложил сумму, втрое превышающую первоначальную. Против такого искушения ни сам пекарь, ни его дочка устоять не смогли.

Взамен Хавр получил подробное описание жизни подручного с момента его первого появления в поселке и до самого последнего дня (за исключением разве что его сексуальных подвигов, оставшихся тайной и для самого пекаря), полный перечень товаров, закупленных Окшем в лавках и на рынке, а также возможность осмотреть подвал, где якобы создавалось новейшее кулинарное оборудование.

Убедившись, что из корыстолюбивого пекаря больше ничего путного не вытянешь, Хавр потихоньку запустил слух, что готов заплатить премию за любые сведения о пропавшем мальчишке. Такие сведения были ему немедленно предоставлены, но в них содержались только заведомая ложь, искренние заблуждения да всевозможные домыслы. Поговаривали даже о том, что несчастный калека утопился от неразделенной любви к дочке пекаря. Впрочем, щедрый Хавр платил и за ложь, только не очень много.

Когда сбор фактов был закончен, пришло время их осмысления. Ясно было, что мальчишку спугнул соглядатай, полной мерой заплативший за свою неосторожность (ну зачем ему, спрашивается, было соваться прямо к дому пекаря?). Способ, которым Окш расправился с опасным для себя человеком, а также знаменитый сеанс игры в кости косвенно подтверждали, что он имеет отношение к расе максаров. Впрочем, об этом Хавр догадывался и раньше.

Самые опытные и знающие рудничные мастера, ознакомившись со списком приобретенных Окшем инструментов и материалов, только развели руками. Речь здесь с одинаковой долей вероятности могла идти и о душевнобольном маньяке, и о гениальном изобретателе, достойном наследнике великих предков, в свое время построивших вокруг Страны максаров неприступную стену и создавших для своих угнетателей все поражающие клинки.

– Насчет клинков это, кажется, в самую точку сказано, – пробормотал Хавр себе под нос, когда мастера удалились. – Ведь не кастрюли же он там лудил в самом деле. К оружию мальчонку всегда тянуло, к оружию… Уж в этом-то он разбирается, наверное, даже получше, чем в булочках. На сей раз ему помешали, но он к своей задумке обязательно вернется. Боюсь, у моего приятеля Карглака в самое ближайшее время могут возникнуть неприятности… И не только у него одного. Ох, зря я впутался в это дело, зря… А может, как раз и не зря…

Когда Хавр вернулся в свой скромный, но с умом построенный и хорошо укрепленный дом, который он снимал в том самом поселке, где когда-то Окш обучался мастерству златокузнеца и где на улицах до сих пор можно было встретить впавшего в старческий маразм Урда Пучеглаза, его ожидал сюрприз.

Надежный человек из местных, которому Хавр доверил не только дом, но и казну, встретив хозяина на пороге, с самым невинным видом доложил:

– А у вас гость.

– Какой еще гость? Я не жду никаких гостей! – удивился Хавр, все свои явные и тайные дела вершивший не только в другом доме, но и в другом поселке, где под вывеской какого-то малозначительного религиозного братства располагалась его официальная резиденция.

Как домоуправитель ни тужился, но так и не смог назвать ни цели визита, ни даже имени этого странного гостя.

– Да как же ты его вообще в дом пустил? – возмутился Хавр.

Этим простым вопросом он окончательно поставил домоуправителя в тупик. Путаясь в каждой фразе, тот стал объяснять, что проявленное им гостеприимство, несомненно, имеет причину, но вот только какую именно, сейчас вспомнить невозможно… Дело приобретало зловещий оборот.

– И давно он здесь? – Хавр, осознав бесполезность патетических восклицаний, перешел к планомерному допросу.

– Давно. Вы только уехали, он сразу и явился.

– Про меня расспрашивал?

– Нет.

– Чем сейчас занимается?

– Считает деньги в ваших сундуках.

– Кто ему эти сундуки открыл?

– Я, – сказано это было так, словно домоуправитель не видел в своем поступке ничего предосудительного.

Тут уж Хавру пришлось задуматься всерьез. Промахи, допущенные домоуправителем, были столь немотивированы и ужасны, что могли свидетельствовать лишь о его абсолютной невиновности. Просто кто-то превратил исполнительного и честного малого в безответную марионетку. И Хавр даже догадывался, кто это мог быть. Впрочем, жизнь иногда преподносит любые сюрпризы…

– Какой этот гость из себя? – поинтересовался он. – Весь черный и с крыльями?

– Ну что вы! Обыкновенный человек, только неразговорчивый очень.

– Еще бы, – произнес Хавр с иронией. – Я внутрь зайду, а ты пока здесь покарауль. Но на этот раз в дом никого не пускай. Грудью стой.

– Можете не сомневаться! – горячо заверил его домоуправитель. – Мимо меня и муха не пролетит.

Хавр от досады только рукой махнул и прошел в жилые покои, не сняв ни дорожной одежды, ни оружия. Дверь в потайную комнату, где хранились полученные от Карглака сокровища и откуда подземный ход выводил прямо в находящийся на заднем дворе колодец, была настежь распахнута. Уже издали Хавр увидел, что крышки всех сундуков откинуты, а пол усыпан золотыми монетами.

Гость, нахально развалившийся на постели Хавра, хоть и был чрезвычайно худ, но в общих чертах выглядел как обыкновенный жестянщик. Только глаза у него были какие-то странные – не черносливы, как у других уроженцев этой страны, а угли, таящие в себе скрытый жар.

– Пусть будут благосклонны к тебе небеса и земли, – Хавр поздоровался первым.

– Боюсь, я не могу ответить тебе такой же любезностью, – буркнул гость, и сразу стало ясно, что никакой он не жестянщик.

– Это надо понимать как угрозу? Или как оскорбление? – поинтересовался Хавр, стараясь сохранить внешнюю невозмутимость.

– Понимай как хочешь…

– Можно я уберу золото обратно в сундуки? Не люблю беспорядок.

– Это мое золото, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнес гость. – И только я могу решать, как с ним поступить. Надеюсь, ты не забыл про это?

– Нет, максар, – ответил Хавр сдержанно. – Не забыл.

– Ты готов дать мне отчет об истраченных суммах?

– Готов. Хотя в казначеи к тебе не нанимался и счет монетам привык вести не штуками и даже не пригоршнями, а сундуками. – Хавр не хотел озлоблять максара, но и лебезить перед ним не собирался.

– Я одобрил бы такое поведение. Но только в том случае, если бы ты выполнил работу, за которую взялся. Пробираясь сюда, я надеялся найти страну в развалинах, в огне. Где война, где горы трупов? Почему мальчишки, которые, согласно нашему договору, должны были умереть, бегают по улицам?

– Подожди, максар. – Хавр, словно защищаясь от потока обвинений, скрестил перед собой руки. – Подожди… Я не обещал тебе разорить эту страну, а тем более уничтожить всех проживающих в ней мальчишек. На это ушло бы очень много времени и денег. Разговор у нас шел лишь об одном-единственном мальчишке, представляющем для тебя какой-то интерес.

– Ты хочешь сказать, что нашел его? – зловеще ухмыльнулся Карглак, ибо это был именно он, хотя и в другом облике.

– Почему бы и нет?

– Как можно найти человека, о котором ровным счетом ничего не известно? Чем искать в стае одну-единственную бешеную собаку, не лучше ли перебить всю стаю?

– Не торопись… Вот ты сказал, что об этом мальчишке ничего не известно. – Хавр старался не упускать инициативу в разговоре. – Однако это не так. Нам известен его примерный возраст. Кроме того, он имеет какое-то отношение к расе максаров, хотя ты и отказываешься подтвердить это. Следовательно, он должен отличаться от жестянщиков внешностью. Да и врожденные способности не позволят ему затеряться в толпе сверстников. Разве мало? Нельзя также забывать, что здесь он появился при крайне загадочных обстоятельствах и не имеет никакой родни. Даже по этим скудным приметам я отыщу нужного человека в самой многолюдной стране…

– Замолчи! – прервал его Карглак. – Я знаю, что ты искусен в пустословии. Но только меня на этот крючок не поймаешь. Человека я ценю не по словам, а по делам. Мне не нужны твои объяснения. Мне нужен мальчишка. Вот и подай его сюда.

– К сожалению, это невозможно. Только не надо впадать в бешенство! Выслушай меня до конца, и тебе все станет ясно. Мальчишку, который интересует тебя, жестянщики нашли невдалеке отсюда. Тогда он был еще младенцем. Кто-то искалечил его и бросил в безлюдном месте. Как вспоминают очевидцы, на ребенке живого места не было. Мешок перебитых костей. Рука чуть ли не оторвана. Череп размозжен. Похоже даже, его пытались похоронить. Тем не менее младенец выбрался из могилы, а впоследствии полностью оправился от ран и увечий. Разве это не наводит тебя на кое-какие размышления?

– Жестянщики живучи как кошки, – возразил Карглак. – Я сам не раз убеждался в этом. Твой случай ничего не доказывает.

– Верно, – кивнул Хавр. – Один-единственный случай не может служить доказательством. Это подтвердит любой законник. Но вот когда схожих случаев набирается целый короб, стоит задуматься… В том месте, где нашли младенца, я впоследствии обнаружил кости какого-то странного существа, похожего на громадную безногую ящерицу. Жестянщики называют таких созданий «рудокопами». Нынче они уже вымерли, а раньше верой и правдой служили максарам.

– Деваться им больше некуда было, вот и служили, – огрызнулся Карглак. – А до этого, в другом обличье, они были нашими врагами. Но я догадываюсь, куда ты клонишь.

– Правильно догадываешься. Легенда о Губителе Максаров связывает начало его жизни с одной из этих тварей.

– А ты, я вижу, большой любитель легенд. Да и сам умеешь сказки сочинять. Но меня, признаться, больше интересуют факты.

– Будут и факты, – пообещал Хавр. – Мальчишка вырос, ничем особым не проявляя себя, кроме способности к ремеслам. Благодаря этому его взяли на обучение в оружейную мастерскую, ту самую, которую ты однажды уничтожил. Там след мальчишки теряется. – Обо всем, что касается дальнейшей судьбы Окша Сухорукого, Хавр решил умолчать.

– Хочешь сказать, что мальчишка погиб вместе с другими оружейниками?

– По крайней мере домой он не вернулся, и никто о нем больше не слышал.

– Что известно о его жизни в мастерских?

– Почти ничего. Сам понимаешь, спросить особо не у кого. Но накануне той самой ночи он совершил дерзкий побег. Наверное, почуял опасность. Местные жители поймали его и вернули на прежнее место. Последнюю ночь скорее всего он провел в темнице.

– Получается, что я сам сделал ту работу, для которой нанимал тебя? – То, что в устах людей звучало бы как ирония, у максаров оборачивалось злой насмешкой.

– Это уж решать тебе самому, – развел руками Хавр.

– Ты в последнее время не получал дубинкой по голове? – вдруг поинтересовался Карглак. – И воспалением мозга не болел? Нет? Тогда почему же ты забыл мои слова о том, что мальчишка жив? Я это чую, понимаешь? А мое чутье перевешивает все собранные тобой лжедоказательства.

– Нет, максар, твоих слов я не забыл. Как можно, – мягко сказал Хавр, уже догадываясь, что разговор подходит к самому интересному моменту. – Но факты говорят о другом. Всем свойственно ошибаться, в том числе и максарам. Хотя я и уверен, что мальчишка мертв, однако поисков не прекращаю. Ни одно необъяснимое происшествие не остается без внимания. В каждом поселке имеются мои осведомители. Я сам встречаюсь со всеми, кто хоть чем-то отличается от сверстников. Плачу содержание старостам, учителям, архивариусам, лекарям. Если мальчишка жив, я давно напал бы на его след.

– Лжешь, мерзкая крыса! – Карглак взревел так, словно сейчас он был не худосочным человечишкой, а прежним крылатым чудовищем. – Я растерзаю тебя! Выпью твою кровь! Изжарю мозги прямо в черепе! Мальчишка жив! И мало того, совсем недавно он посетил Страну максаров!

Сила его ненависти была способна испепелить человеческую душу, а сам он превратился сейчас в демона мщения, чья власть распространяется не только на смертных, но и на богов. Казалось, еще чуть-чуть и от Хавра даже мокрого места не останется.

Однако случилось нечто такое, чего разъяренный максар никак не ожидал. Пространство внутри комнаты как бы исказилось. В одном углу потемнело, как это бывает во время самой темной из ночей, другой же угол продолжал освещать яркий небесный свет. Да и сама комната как-то странно перекособочилась, вывернулась едва ли не наизнанку, и уже нельзя было понять, где здесь потолок и пол, а где стены.

Свет и тьма сменяли друг друга в умопомрачительном ритме. Сундуки то пропадали, то появлялись вновь. То же самое происходило и с Хавром – вот он с невозмутимым видом восседает в кресле, вот по-другому одетый стоит в дверях, а вот уже спокойно посапывает под одеялом рядом с Карглаком.

Эти странные метаморфозы все ускорялись, быстро превращаясь в вихрь абсолютного хаоса, и могучий максар, у которого закружилась голова и подкосились ноги, рухнул на пол, оказавшийся стеной, ловко отшвырнувшей его в сторону.

В тот же момент все вернулось на прежние места, словно бы ничего здесь и не случилось. Хавр сидел все в том же кресле, крышки сундуков были распахнуты, золотые монеты устилали пол. Только максар никак не мог опомниться от пережитого.

– Пусть это будет тебе уроком на будущее, – сказал Хавр. – Я уступаю тебе и в силе, и в неуязвимости, а уж тем более в способности вторгаться в чужое сознание. Но зато я умею кое-что другое. Конечно, я уже не тот, что раньше, и не могу обрушить на твою голову небо, однако забавы с пространством и временем мне еще по плечу.

– Проклятый колдун, – пробормотал Карглак. – Давно я не ощущал себя так отвратительно… Почему же эти необычайные способности не помогли тебе найти мальчишку?

– А потому! – Хавр впервые позволил себе резкость. – Я не могу видеть то, что творится за горизонтом, и не обладаю таким чутьем на опасность, как максар. То, что я тебе сейчас продемонстрировал, – совсем другое. Жалкие и почти бесполезные остатки прежней силы. Видишь, я откровенен с тобой. На мне лежит проклятие, и тут уж ничего не поделаешь.

– Так ты, значит, говоришь, что мальчишка той ночью был в оружейной мастерской, – задумчиво произнес Карглак, всю былую ярость которого как ветром сдуло.

– Без всяких сомнений.

– Теперь я припоминаю… Был такой момент, когда я почувствовал тревогу. Как будто бы что-то мелькнуло во мраке – не то человек, не то дикая коза… Но человек не смог бы вырваться из ярма моей воли, и я успокоился… А это, оказывается, был он… Какое роковое совпадение… Выходит, я сам упустил проклятого мальчишку. Как он выглядит сейчас?

– Высокий, худой. Вроде как ты сейчас. Светлые глаза, светлые волосы. Чтобы скрыть их цвет, совершенно не свойственный жестянщикам, он бреет голову. Левую руку постоянно держит на отлете. Она у него не действует с детства. Думаю, что на теле у него должны быть многочисленные, но малозаметные шрамы.

– Как ты думаешь, оружейники успели посвятить его в тайну клинка?

– Вряд ли. Обычно на это уходит немало времени. А он пробыл в мастерской недолго и скорее всего занимался самой простой работой. Да и с какой стати признанные мастера станут делиться с мальчишкой, только что взятым прямо с улицы, своими тайнами, обеспечивающими им и безбедное житье, и безопасность.

– Ты успокаиваешь меня или действительно так думаешь? – Карглак уставился на Хавра своим пронзительным взглядом.

– Это версия, построенная на основе достоверных фактов. Скажем так.

– И все же мне хотелось бы знать, чего ради он посещал Страну максаров. – До этого Хавру никогда не доводилось видеть Карглака в расстроенных чувствах, и надо сказать, что типичный облик жестянщика как нельзя лучше соответствовал такому состоянию духа.

– Ты узнал об этом с чужих слов… или почуял сам?

– Я ценю твою иронию. Но чутье еще никогда не подводило меня. В то время мой замок находился в осаде и я не мог покинуть его… Мальчишка был где-то совсем рядом, правда, его пребывание в наших краях длилось недолго. Сейчас он, наверное, снова где-то здесь.

– Могу поспорить, что, скитаясь без приюта, он случайно забрел в ваши владения. Я слыхал, неприступная стена, когда-то окружавшая Страну максаров, дала кое-где слабину.

– Мальчишка знает, что его ищут?

– Вполне возможно. Слишком многих случайных людей пришлось вовлечь в это дело. Его приметы разосланы по всей стране, а за голову обещан огромный куш. Вот и нашелся какой-нибудь бескорыстный дурак, предупредивший мальчишку. Главное, чтобы он не узнал, почему именно его ищут.

– Что ты намерен делать дальше? – Карглак поднял горсть монет и снова уронил их на пол. – Ведь наш договор по-прежнему остается в силе.

– Буду искать. Найму в два раза больше соглядатаев. В пять раз увеличу куш. Придумаю еще что-нибудь.

– Ты не найдешь его, – сказал Карглак с обреченным видом, таким естественным для жестянщика, но совершенно не свойственным максару. – Тот, кто еще младенцем сумел выбраться из могилы, легко обманет всех твоих соглядатаев.

– Хорошо, а что предлагаешь ты? – Хавр заерзал в кресле.

– То же самое, что и раньше.

– Большую войну и повсеместное уничтожение мальчишек?

– Последнее желательно, но вовсе не обязательно. Если начнется война, наш мальчишка обязательно даст о себе знать. Кровь максара не позволит ему отсиживаться в сторонке. Очень скоро среди жестянщиков появится юный вождь. Удачливый и неукротимый. Вполне возможно, что на лице он будет носить маску, объясняя это какими-то вполне убедительными причинами, а чересчур свободные одежды скроют сухую руку. Но ты должен найти способ, чтобы опознать стервеца. Все дальнейшее будет зависеть от твоей решительности и предприимчивости. Максары тоже смертны, тем более что этот мальчишка еще не полноценный максар. Только не посылай больше к нему своих соглядатаев. Все делай сам. Он остро предчувствует опасность и, наверное, уже научился читать в человеческих душах.

– Возможно, ты и прав. – Хавр задумался. – Давно пора встряхнуть эту страну. И чужая армия тут совсем не обязательна. В жестянщиках таится зла ничуть не меньше, чем в максарах. Просто раньше они не имели возможности проявить это зло на деле. Надо им, бедным, помочь. Раб, ставший деспотом, деяниями своими ужаснет небеса. Трус, почуявший безнаказанность, жестокостью превзойдет самого бессердечного героя.

– Как я погляжу, у тебя уже есть какой-то план?

– Да, максар.

– Оставшихся денег тебе хватит?

– Конечно, нет! – Хавр ногой захлопнул крышку ближайшего сундука. – Но сейчас я боюсь просить у тебя что-либо. Твои замки в осаде, а сам ты из охотника превратился в дичь. Даже для того, чтобы явиться сюда, тебе пришлось изменить внешность. Как ты собираешься поддерживать отношения со мной в дальнейшем?

– Мои дела не так уж плохи, как тебе кажется, – ответил Карглак. – Внешность я изменил вовсе не для того, чтобы меня не узнали враги. Сам знаешь, летать я так и не научился, да сейчас это и не нужно. Небо не моя стихия. Гораздо разумнее обратить внимание на то, что до этого мы попирали ногами. Вся толща недр Чернодолья изрыта ходами, оставшимися еще с тех времен, когда расплавленная хлябь первозданного мира превратилась в каменную твердь мира нынешнего. Немало подземелий соорудили наши предки, да и рудокопы постарались. От моего замка до Страны жестянщиков добраться туннелями можно гораздо быстрее и спокойнее, чем по мощеной дороге. Вот я и переменил свой облик, чтобы легко протискиваться в любую щель. Когда будет нужно, я разыщу тебя.

– Следовательно, враги не знают, что ты покинул свой замок?

– Этого не знают даже мои приближенные, которым кажется, что я по-прежнему нахожусь среди них. Одной иллюзией больше, одной меньше… Впрочем, осада закончилась неудачей. Хотя те, кто задумал унизить, а быть может, даже уничтожить меня, от своих планов не отказались. Они явно что-то задумали. Какой-то подвох… Но какой именно? Стены замка можно разрушить только клинками, а никакой замены им пока нет… А как бы ты сам поступил на месте этих болванов? – Карглак в упор уставился на собеседника.

– Мне никогда не приходилось враждовать с максарами. Да и в их шкуре я не могу себя представить, – ответил Хавр уклончиво. – С людьми проще. Измена рушит самые неприступные стены и открывает самые крепкие ворота. Вопрос только в цене… Щедро заплати, и верные друзья не погнушаются предательством. Однако тебя это не касается. Ведь максары обходятся без друзей, а слуги изменить им просто не в состоянии.

– Если ты в чем-то и преуспел, так это в умении избегать прямых ответов. Но не забывай, что мои соплеменники всем другим делам и забавам предпочитают искусство коварной интриги. Причем нередко используют самые непредсказуемые ходы. – Лицо Карглака болезненно напряглось, словно он силился разрешить какую-то неразрешимую загадку. – Эх, знать бы, для чего мальчишка пробрался в Чернодолье!

– Полагаешь, кто-то из твоих врагов опознал в этом сосунке будущего Губителя Максаров и сейчас хочет использовать его против тебя? – Получилось так, что уже не максар угадывал мысли человека, а наоборот. – Затея опасная. Это то же самое, что для уничтожения одной-единственной крысы взять в дом ядовитую змею.

– Если один максар по-настоящему возненавидит другого, он не станет стеснять себя в средствах удовлетворения этой ненависти…

Хавр самолично проводил Карглака до окраины поселка. Глядя в спину неторопливо удаляющегося гостя, он сказал сам себе:

«Интересные существа эти максары. Кичатся тем, что умеют проникать взором в дальние дали и природу вещей, а у себя под носом ничего не видят… Ему, понимаете ли, интересно, чего ради мальчишка навестил родину своих предков. Уж, конечно, не для того, чтобы заполучить отцовское или материнское наследство. Для этого у него пока силенок маловато. И не для того, чтобы превратиться в истинного максара. Для этого ему времени не хватило бы. Ведь полностью изменить человеческую сущность, это вам не бородавку свести. Зато внешность изменить можно запросто. Могу побиться об заклад, что моего Окша Сухорукого сейчас уже не отличить от чистокровного жестянщика. Золотой самородок вновь стал похож на обыкновенный камушек. И, чтобы найти его, придется основательно поковыряться в пустой породе… Разница лишь в том, что для поисков золота нужна вода, а для поисков максара понадобится кровь. Много крови… Стоит ли мне после всего этого отдавать столь драгоценную находку какому-то Карглаку, который еще недавно махал, как нетопырь, крыльями, а сейчас мышью шныряет в глубоких норах? Над этим надо поразмыслить на досуге».

Окш уже отъехал от места побоища на порядочное расстояние, когда его вдруг осенило, что уцелевшие воины наверняка запомнили его приметы и, дабы оправдаться перед хозяйкой, непременно поведают ей о них, а также о печальной участи своих соплеменников, павших жертвой дьявольских чар совсем еще зеленого парнишки. Мало ему прежних врагов, так добавится еще и Генобра.

Привязав вьючную лошадь к подходящему камню, Окш повернул обратно. К счастью, оба вконец обессилевших воина еще только начали приходить в себя. Дать какое-нибудь разумное объяснение дикому поведению товарищей (да и самих себя тоже) они не могли и с отрешенным видом бормотали слова заупокойных молитв.

Конечно, их можно было без всяких проблем уничтожить, но Окш, уже осознавший себя максаром, хозяином человеческих душ, приказал воинам сесть в седла и следовать за ним.

Теперь единственным существом, знавшим, что Окш Сухорукий изменил свою внешность, была белобрысая девчонка по имени Рагна. Несчастный конюх и четверо погибших воинов уже никому ничего не расскажут. Этих двоих он будет держать под постоянным мысленным контролем. Конечно, существуют еще отвратительные уродцы из подземелья, но с ними ничего нельзя поделать, да и вряд ли они способны ябедничать, для этого у них слишком мало мозгов.

Остается, значит, одна Рагна… Временный союзник. Сегодня союзник, а завтра неизвестно кто. Ведь максары не признают ни друзей, ни родственников, а за добро платят только злом… Но разоблачение Окша не в ее интересах. По крайней мере сейчас, когда она надеется с его помощью победить мамашу. Так что с этой стороны подвоха можно не опасаться. А уж когда она явится за клинком, там и посмотрим…

Раны на лице, припорошенные пылью, давно перестали кровоточить, а болтающийся кусок кожи он примотал к черепу тряпкой. Пальцы на левой руке уже слегка шевелились, хотя всю ее от плеча до запястья словно огнем жгло. Что ни говори, а максаром он был каким-то неполноценным – даже не мог самостоятельно унять боль. Не помог Окшу и горький настой дурманящих трав, услужливо предложенный воинами, уже окончательно признавшими в нем нового хозяина.

Маршрут, проделанный от рудничного поселка до замка Генобры, Окш помнил в мельчайших деталях и, дабы избежать неожиданных осложнений, придерживался его и на обратном пути. Разница состояла лишь в том, что тогда он пересекал границу Страны максаров в сумерках Синей ночи, а теперь при ярком свете неба. Это позволило Окшу издали лицезреть одну из уцелевших опор некогда неприступной, хотя и невидимой стены – гигантское изваяние мастера-жестянщика, за излишнее корыстолюбие наказанного страшной и позорной смертью.

Избавившись от чересчур нерасторопного попутчика, Рагна погнала своего скакуна во весь опор. Расстояние между ней и преследователями перестало сокращаться, а вскоре она выигрывала по десять шагов на каждую тысячу.

Это окончательно взбесило Генобру.

– Остановись, пока не поздно! – заорала она вслед дочке. – И я обещаю сохранить тебе жизнь! На этот раз ограничимся усечением языка! Ну, может, еще ушей… В противном случае я вырву твои глаза, а потом по капле высосу кровь!

– Если ты голодна, мамаша, то пососи лучше то, что болтается между ног твоего жеребца, – ответила Рагна через плечо.

– Ох, как жестоко ты пожалеешь! Я припомню тебе каждое слово, несчастная! Не надейся сбежать от меня! Я буду гнаться за тобой до самой границы, а если надо, то и дальше. Запомни, у тебя только одна лошадь, а у меня дюжина! Рано или поздно это скажется.

В тот же момент половина ее прислужников на полном скаку покинула седла, а освободившихся лошадей подхватили под уздцы те, кто продолжил погоню. У Генобры сразу появился запас скакунов, пусть и не совсем свежих, но вполне еще годных для долгого преследования.

Рагна поняла, что теперь ей следует делать ставку не на резвость, а на выносливость своей лошади. Да и маршрут пришлось срочно поменять. Если мамаша действительно решила взять ее измором, то сейчас лучше скакать в Страну лугарей, народ которой, ныне целиком истребленный, некогда доставил максарам немало хлопот.

На лесных полянах и пустошах этой страны произрастали мхи, имевшие весьма специфические свойства. В отсутствие дождей они высыхали до такого состояния, что под воздействием ветра превращались в пыль, которая в смеси с толченым древесным углем и селитрой приобретала огромную взрывную силу.

Но даже в своем первоначальном виде эта пыль, воспламененная искрой, могла дать такую вспышку, что у лошадей Генобры должны были обгореть не только гривы, но и хвосты с копытами.

Однако столь замечательному плану не суждено было осуществиться. То ли злой рок подвел Рагну, то ли это наворожила Генобра, знавшая немало колдовских штучек, но в следующий момент ее конь, до этого показавший себя с самой лучшей стороны, внезапно грохнулся оземь. Сама девчонка, сумевшая избежать тяжелых увечий, немедленно вскочила, но все попытки поднять скакуна оказались тщетными. Его правая передняя нога, угодившая в какую-то нору, была переломана чуть повыше бабки.

Дабы прекратить мучения несчастного животного, Рагна прирезала его кинжалом, позаимствованным в сокровищнице мамаши, а затем приготовилась к схватке. Конечно, один-единственный кинжал был малоубедительным доводом против дюжины мечей, топоров и копий, однако сдаваться вот так просто она не собиралась.

Но преследователи, как видно, не желали составить Рагне компанию для путешествия в тот мир, где уже нет ни господ, ни рабов, а все равны перед лицом Высшего Судии. Вместо того, чтобы налететь на нее всем скопом, они устроили нечто вроде бешеного хоровода, сопровождаемого гиканьем и свистом.

Когда в глазах Рагны зарябило от мелькания конских морд и человеческих лиц, раздался издевательский голос Генобры:

– Повеселились и хватит. А теперь пора за работу браться. Пока эту сучку еще освежуешь да поджаришь, немало времени пройдет.

В тот же момент в воздухе засвистели арканы. От большинства Рагне удалось увернуться, но штуки три захлестнулись на ее шее, а один обвил руку, сжимавшую кинжал…

В небольшом поселке на берегу озера, славившегося своим жемчугом и богатой рыбалкой, появился не по годам степенный человек ученого звания, искавший уединения для своих опытов и размышлений. За исключением нескольких глубоких шрамов на лице, в его облике не было ничего примечательного. Ученого сопровождали двое слуг-чужеземцев и небольшой караван лошадей.

Странная компания поселилась в заброшенном маяке на острове, открытом всем ветрам и регулярно затапливаемом водой, а потому необитаемом.

Вскоре молодой ученый приобрел где-то большую лодку, которую самолично оборудовал хитроумным двигателем, при работе почти не производившим шума. На этой лодке он стал появляться в самых разных местах озера.

Рыболовством вновь прибывшие себя не утруждали, все необходимое для пропитания закупали на стороне, одевались скромно, вели себя незаметно, и скоро обитатели поселка перестали судачить о них, тем более что нежданно-негаданно подвалили новые заботы, да совсем еще не с той стороны, откуда это можно было ожидать.

Говорят, давным-давно, еще до первой войны с максарами, жестянщики имели своих королей, впоследствии сложивших головы в неравной борьбе. Потом страной правили выборные вожди, самый известный из которых поднял народ на вторую, еще более кровопролитную и неудачную войну. Мало кто верил, что жестянщики оправятся после такого сокрушительного поражения, но время лечит любые раны, и вскоре в опустошенных поселках вновь закипела жизнь.

Период смуты, когда узурпаторы, тираны и самозванцы нескончаемой чередой сменяли друг друга, закончился, и жестянщики объединились в Вольное Братство, по сути представлявшее собой торгово-ремесленную республику. Конец этому государству положила третья война, получившая название Великой Бойни, после чего побежденным вообще было запрещено иметь какую-либо централизованную власть.

Ныне жестянщики жили общинами, в каждую из которых входили пять-шесть, а чаще – один-два поселка. И законы, и порядки, и деньги, и ремесленные стандарты, и даже меры веса в каждой общине были свои собственные, не такие, как у соседей, а выработать хоть какие-то общие принципы существования местные старосты не могли или не хотели (да еще неизвестно, как посмотрели бы на такую самодеятельность максары, наводнившие страну явными и тайными соглядатаями).

Так они и жили: сеяли хлеб и коноплю, добывали ореховое масло, разводили мелкий и крупный скот, охотились понемногу, рыбачили, плавили руду, ковали сталь, медь и золото, ткали редкие по красоте и прочности сукна, варили стекло (не только для повседневных нужд, но и для любования прекрасным), составляли взрывчатые смеси и приторговывали всем этим. Особенно ценилось изготовленное жестянщиками оружие – мечи, топоры, алебарды, большие многозарядки для дальнего боя и маленькие, карманные, для защиты от лихих людей и сведения счетов накоротке.

Перед своими богами они особо не благоговели, хотя публичное поношение высших существ считали дурным тоном. Дело тут, очевидно, было в том, что три последовательно сменившиеся религии (первая признавала паритетное существование добра и зла, вторая призывала к борьбе и самопожертвованию, а третья, нынешняя, проповедовала смирение) ничем не помогли народу в годины его бедствий.

Не на богов надеялись жестянщики и даже не на самих себя, а на какой-то высший миропорядок, справедливый и рациональный, который рано или поздно воцарится во Вселенной вне зависимости от воли оскверняющих ее живых существ. В своей же повседневной жизни они больше всего ценили покой, достаток и соблюдение традиций (то есть именно то, чего их хотели лишить всемогущие соседи).

Учитывая сказанное, бурные события, внезапно развернувшиеся в стране, народ которой никогда не отличался ни радикализмом, ни воинственностью (более свойственной жителям горных или лесистых мест, дававших в случае неудачи надежное укрытие от врагов), выглядели особенно необъяснимыми и трагичными.

Сначала повсеместно поползли слухи, да такие, что верь им или не верь, а на душе зарубка останется. Поговаривали, будто живы потомки древних королей, которым известно средство борьбы с максарами, что обнаружены секретные свитки, некогда составленные великими мастерами, умевшими выбрасывать в потусторонний мир любой предмет и любое живое существо (подтверждение тому – стена, построенная вдоль границ чужой страны), что по всем приметам наступает начало новой эры, о чем свидетельствует уже якобы состоявшееся пришествие в этот мир Мстителя, Губителя Максаров, по одним версиям – сына жестянщика Якша и мятежной Ирданы, по другим – потомка Клайнора, бога-скитальца, на которого возложена обязанность в конце времен построить новую Вселенную, где каждый найдет свое достойное место и где люди, сверхъестественные существа и животные будут жить в вечном согласии между собой.

Затем в самой спокойной и процветающей части страны вдруг объявился некто, назвавшийся законным наследником последней королевской династии (он даже предъявил целый ворох древних документов, удостовериться в подлинности которых за давностью времени не представлялось возможным). Благодаря своей щедрости и красноречию он быстро завоевал массу сторонников и провозгласил Королевство Первозданных (именно так именовали себя жестянщики, намекая на какие-то особые права на этот мир).

Ответ последовал незамедлительно. В местностях, непосредственно граничащих со Страной максаров и поэтому подвергшихся разорению больше других, было восстановлено Вольное Братство Первозданных, претендовавшее на власть над всей территорией страны. У Братства нашлось столько денег, что оно сумело нанять на службу почти всех бродячих мрызлов, до чего раньше никто из жестянщиков додуматься не мог.

(По чистой случайности и самозваный король, и верховный стряпчий Братства оказались бывшими клиентами и должниками Хавра, так что содействие ему было гарантировано в любой политической ситуации.)

Оба государства активно вербовали себе сторонников и призывали к национальному согласию, однако так и норовили оттяпать друг у друга кусок пожирнее. Нигде не афишировалась, хотя и подразумевалась главная цель столь резких перемен – избавление от ига максаров. Но пока что и король, и верховный стряпчий продолжали аккуратно платить непомерную дань, иногда составляющую девять десятых того, что поступало в казну.

Большая часть населения страны на случившееся никак не реагировала, разве что королевские подданные завидовали гражданам Братства, переставшим подвергаться набегам бродячих шаек. Но когда на их собственную территорию стали вторгаться не только мрызлы, но и свои же братья-жестянщики, именовавшие себя сейчас вольными братьями, зависть уступила место возмущению.

Государства, до этого не признававшие друг друга, обменялись грамотами, составленными в самых резких выражениях. Королевство требовало от Братства немедленного роспуска наемных дружин, официальных извинений, возмещения убытков и признания вассальной зависимости. Братство категорически отвергло участие своих граждан в пограничных конфликтах, отмежевалось от разбойников-мрызлов и великодушно предлагало соседям свою юрисдикцию (при условии упразднения королевской власти).

Кстати говоря, обе грамоты составлялись при непосредственном участии Хавра и содержали заведомо неприемлемые пункты.

Затишье длилось совсем недолго. Небольшая, но хорошо вооруженная королевская армия вторглась в пределы Вольного Братства, и сразу выяснилось, что грозные на вид мрызлы хороши только в набегах на беззащитные поселки. Пришлось объявить всеобщую мобилизацию. В стране появилась третья вооруженная сила – дезертиры, или, как их здесь называли, тягуны.

Обыватели, до этого добросовестно пытавшиеся сохранить нейтралитет, оказавшись в зоне боевых действий, вынуждены были с оружием в руках встать на защиту своей жизни и имущества. Пролившаяся кровь не охладила страсти, а, наоборот, ожесточила их. Братоубийственная распря, бывшая раньше прерогативой максаров, стала для жестянщиков будничным делом.

Прежде они никогда не воевали друг с другом, и поначалу казалось, что вспышка немотивированной агрессивности вот-вот угаснет и воины, устыдившиеся самих себя, разбредутся по домам, чтобы до конца дней своих истово замаливать грехи. Однако скоро выяснилось, что солдатам платят куда лучше, чем ремесленникам и землепашцам, а, кроме того, свой брат жестянщик, волею случая оказавшийся в чужом стане, противник куда более выгодный, чем, к примеру, тот же мрызл.

Ну что, спрашивается, можно взять с побежденного мрызла, кроме вонючей шкуры? А в домах бывших земляков и золотишко имеется, и доброе вино, и жирные окорока, и пышные дочки. Попробовал бы кто-нибудь поживиться всем этим раньше! Тогда за такие проделки наказывали изгнанием, а теперь хвалили и награждали.

Даже те, кто не имел непосредственного отношения к военным действиям, почуяли все выгоды новой ситуации. Цены на оружие и провиант, которые раньше еще надо было суметь сбыть, подскочили сразу втрое. Оживилась торговля, расцвели ремесла.

Правда, резко упали цены на недвижимость, но ведь это задевало очень немногих. Зато страна переполнилась деньгами – не каким-то там серебром или медью, а полновесным золотом, неизвестно где отчеканенным, а от этого только выигрывавшем в цене.

Поселок, вблизи которого осел Окш, какое-то время оставался вне сферы интересов враждующих сторон, чье противоборство происходило главным образом в центральных районах и вдоль важнейших дорог.

Конечно, Окш слышал о конфликте, расколовшем народ жестянщиков не только на две части, но и на множество мелких осколков, однако особого значения этому не придавал. В его понимании открытая вражда между представителями единой нации не могла длиться долго, и если дело не кончится миром, то одна из сторон в самое ближайшее время изменит ситуацию в свою пользу. Но, странное дело, его прогнозы не оправдались. Едва только верх начинало брать Королевство, как Вольное Братство находило вдруг скрытые резервы, и ситуация зеркальным образом менялась. Маятник войны качался, раз от раза увеличивая мощь своих размахов, а это должно было означать, что существует какая-то посторонняя сила, подпитывающая его энергией, то есть деньгами, превращавшимися затем в оружие и пушечное мясо.

Окш был полностью поглощен работой над клинком. Тайно закупая в разных местах необходимые материалы и инструменты, он вскоре достиг того, на чем был вынужден остановиться в прошлый раз.

Еще даже не приступив к труду, Окш отдавал себе отчет, что перед ним стоит задача, сходная с актом божественного творения. Мало было создать копию, во всех мельчайших подробностях соответствующую образцу, надо было еще и вдохнуть в нее жизнь.

Продолжая аналогию с сотворением живых существ, можно было сказать, что у клинка имелось свое «сердце» – сложнейшее устройство, превращавшее любое вещество, в том числе свет неба, воздух и капли росы, в волшебную силу, способную сокрушать скалы и рубить броню. И если сам по себе клинок со всеми его хитроумными системами управления был создан сравнительно быстро, то на возню с «сердцем» ушло неизмеримо больше времени и сил.

Однако ни первый его вариант, ни все последующие так и не смогли привести клинок в действие. Была, очевидно, какая-то тайна, в которую мастера-оружейники не успели посвятить своего талантливого ученика.

Углубившись в работу, Окш забывал даже об опасности, хотя уже и не угрожавшей ему непосредственно, но продолжавшей существовать как символ того, что враги не изменили своих планов и по-прежнему рыщут повсюду в поисках светловолосого мальчика с нездешними чертами лица и покалеченной рукой.

Рагна никаких вестей о себе не подавала, и Окш даже не представлял себе, каким образом она сможет отыскать его в развалившейся на части, пылающей стране.

Все изменилось на исходе очень редкой в этих краях Красной ночи, когда по небу гуляли пурпурные волны, а озеро напоминало ту область ада, куда стекает выпущенная из грешников кровь.

Слуги Окша спали, а сам он, одинаково неприхотливый как к пище, так и ко сну, продолжал упорно трудиться на верхней галерее маяка, превращенной в маленькую, но великолепно оборудованную оружейную мастерскую. Опять с клинком ничего не ладилось, и Окш так расстроился, что пропустил момент, когда к острову причалило несколько рыбачьих лодок, над одной из которых развевался флаг странного вида – треугольное полотнище с изображением кузнечных клещей и наковальни. Как впоследствии выяснилось, это был недавно возвращенный из забвения герб Вольного Братства.

С лодок сошли толпы вооруженных людей и принялись колотить в двери маяка, громко требуя, чтобы их впустили внутрь.

Выйдя из транса, позволявшего сосредоточить на одной-единственной проблеме все резервы мышления, Окш поднялся на узкую террасу, окружавшую крышу маяка. Даже сейчас, в багровых сумерках и в прихотливой игре изменчивого света, отсюда можно было различить каждый дом прибрежного поселка.

Люди, стоявшие внизу, заметили на фоне пламенеющего неба закутанную в черный плащ фигуру и разразились проклятиями. Окшу не составило труда убедиться, что они измучены усталостью, ожесточены страхом смерти и способны на самые отчаянные поступки.

Конечно, он мог бы легко заставить незваных гостей утопиться или перебить друг друга, но на противоположном берегу, на рыбачьей пристани остались их товарищи (такие же непредсказуемые и взвинченные), которые сейчас внимательно следили за всем происходящим на острове. Случись сейчас что-нибудь сверхъестественное, и они, защищенные от воли Окша расстоянием, непременно разнесут по всей стране весть о зловещем колдуне, поселившемся на необитаемом озерном острове.

Вот уж обрадуется тогда загадочный человек по имени Хавр, которого Окш давно представлял себе в образе огромного черного пса, хоть и потерявшего след, но настырно продолжавшего свои поиски. Нет, нужно любой ценой избежать конфликта.

– Что вам надо, любезные? – осведомился он с террасы. – Если вы не разбойники, а честные люди, то перестаньте ломать двери моего жилища и изрыгать хулу.

Ночные гости немедленно ответили Окшу, что им нужна лодка, большая быстроходная лодка, которой владеет хозяин маяка. На этой лодке отряд вольных братьев намеревается спастись от преследователей, которые вот-вот ворвутся в поселок. Если же хозяин, паче чаянья, попытается отсидеться в башне, то они вышибут дверь и заставят его спуститься вниз, но уже не по лестнице, а по воздуху.

Человек, которому принадлежала последняя фраза, жестоко поплатился за свою грубость, насквозь прокусив язык, но никто даже и не подумал обвинить в этой досадной случайности хозяина маяка, тем более что тот самым смиренным тоном пообещал выполнить все условия вольных братьев.

Спускаясь вниз и на всякий случай разбирая за собой ступени винтовой лестницы (никто не должен был знать, как выглядит маяк изнутри), Окш лихорадочно размышлял над создавшейся ситуацией.

Если он поможет сейчас вольным братьям и переправит их на противоположный берег озера, это озлобит преследователей, которые найдут способ добраться до острова и обязательно разорят с таким трудом созданную мастерскую. Опять все начинать сначала? Нет уж, хватит!

А что, если обманным путем сдать вольных братьев их врагам? Вот только смогут ли опьяненные победой королевские солдаты по достоинству оценить такой подарок? Да и грабежи, неизбежные в столь смутное время, могут перекинуться из поселка на остров. А кроме того, как-то неудобно губить тех, кто, пусть и в грубой форме, обратился к тебе за помощью. Максар не знает милости и пощады, но позорить себя мелким предательством не станет.

Остается, значит, всего один вариант действий, тоже не лишенный недостатков, однако в данных обстоятельствах наиболее приемлемый.

Слуги, вооруженные мечами, ожидали его внизу. Окш приказал им ни при каких условиях не покидать маяк и лучше спалить его, чем отдать на разграбление, после чего самолично распахнул дверь, под градом ударов уже готовую слететь с петель.

Вольные братья, судя по всему, намеревались изрядно взгреть чересчур медлительного хозяина, но, когда тот появился на пороге, их запал почему-то испарился. Брань сразу стихла, а те, кто стоял впереди, невольно отшатнулись.

Окинув взором изможденных, окровавленных людей (и одновременно мельком заглянув в душу каждого), Окш негромко, но повелительно спросил:

– Кто ваш командир?

– У вольных братьев нет командиров, – ответили ему. – А наш старший брат погиб еще на подходе к поселку.

– Почему же вы не удосужились назначить нового? Что вы тогда за вояки?

– Королевские прихвостни гнались за нами по пятам, – плаксиво произнес кто-то. – Нам было не до этого.

Окш пропустил эти жалкие оправдания мимо ушей. Он уже и так успел убедиться, что перед ним не воины, а стадо баранов. Даже не баранов, а овец. Паника на войне приносит больше жертв, чем самое совершенное оружие.

– Ты меньше разговаривай, а скорее веди нас к лодке! – крикнул из задних рядов кто-то, еще не успевший встретиться с Окшем взглядом.

Он стерпел это оскорбление и, продолжая выискивать в толпе вольных братьев хотя бы одного, чей рассудок не помутился от пережитых страданий, сказал:

– Лодка моя действительно довольно велика, но это не плот бога-прародителя, на котором он доставил в этот мир все сущие народы. Не хватало нам еще перевернуться в пути. Сколько вас всего?

– Здесь почти дюжина. Да на пристани осталось раза в три больше. Я имею в виду живых. Но мы бы хотели захватить с собой и убитых, – это был первый толковый ответ, услышанный Окшем от вольных братьев.

– Много ли врагов преследует вас? – продолжал выспрашивать он.

– Не знаем… Много… Целые полчища… – вразнобой загалдели вольные братья, и Окш понял, что они не помышляют ни о чем другом, кроме бегства.

– Бывает так, что карлик кажется великаном, а кучка воинов – огромной ратью, – веско произнес он. – Но это бывает только в двух случаях: когда глаза застилает мрак ночи или когда страх застилает рассудок. Я задал вам не праздный вопрос и жду на него ответа.

Как Окш и предполагал, ответил тот самый вольный брат, который совсем недавно просветил его насчет численности беглецов.

– Две сотни пеших стрелков и несколько десятков всадников, – доложил он. – Были еще самоходы с картечницами, но они остались за рекой. Мост не выдержал бы их.

Преследователей было действительно слишком много. До этого Окшу никогда не приходилось внушать свою волю такому количеству людей сразу, и он даже не был уверен, возможно ли это в принципе. Впрочем, во время побоища в оружейной мастерской Карглак без труда контролировал сознание нескольких сотен человек, да и про своих мрызлов не забывал. Но ведь то Карглак! Он в этом деле поднаторел не меньше, чем жаба в охоте на мух.

– Где сейчас ваши враги? Чего ради они дали вам передышку? – сейчас Окш обращался уже к одному конкретному собеседнику.

– Они обходят поселок слева и справа, чтобы не дать нам возможности уйти берегом, – ответил тот. – Про твою лодку они не догадываются. Мы и сами узнали про нее случайно.

– Как тебя зовут? – Этот вольный стрелок начинал определенно нравиться Окшу.

– Шед… А почему ты спрашиваешь?

– Прозвище у тебя есть?

– Есть… Пика.

Только теперь Окш разглядел, что человек, с которым он разговаривает, ростом превосходит всех других вольных стрелков, а худобой может соперничать ну разве что с монахом-постником.

– Будешь теперь считаться старшим братом, Шед Пика… А пока вы все не сели в лодку, предъявите мне свое оружие.

Здесь вольным братьям похвалиться было нечем. Многозарядки имелись не у всех, да и пуль осталось, как зубов у старухи. Пришлось Окшу поделиться собственными запасами, благо за время пребывания на острове он успел составить себе приличный арсенал. Вольные братья брали оружие с недоумением – они и от своего собирались избавиться в самое ближайшее время.

Затем он отвел их в укромную бухточку, где под защитой высоких камышей скрывалась его лодка. В водометных двигателях никто не разбирался, и Окшу пришлось самому стать за рычаги управления.

Вольные стрелки, оставшиеся на пристани и уже ощущавшие спиной дыхание смерти, при виде приближающейся лодки стали бросаться в воду.

– Назад! – Уж тут-то Окш взъярился по-настоящему. – Трусы поганые! Плетей давно не пробовали! Назад говорю!

Ошарашенные вольные братья вернулись на берег столь шустро, словно угодили не в прохладную водицу, а в крутой кипяток.

Поручив швартовку Шеду, когда-то служившему матросом на барже, Окш быстро навел порядок среди его слабодушных сослуживцев.

– Об отступлении забыть! – вещал он внезапно прорезавшимся голосом демона-громовержца. – Не сметь позорить гордое имя вольных братьев! Кого вы так испугались? Королевских холуев? Да разве это воины? Суконщики они да мыловары! В крайнем случае – мясники, те раньше хоть какое-то оружие в руках держали! Клянусь, что эта шваль толстопузая разбежится после первых ваших выстрелов!

Сам того не замечая, Окш, как говорится, завелся, и теперь заботы о безопасности собственного жилища отошли на задний план, уступив место лихорадочному азарту предстоящего боя. Как и в любом живом существе, в жилах которого смешалась кровь разных рас, в Окше жили две природы, две стихии, и сейчас неукротимый дух максара брал верх над рассудительностью и осторожностью человека.

Сначала подавленные, а затем вдохновленные силой его страсти, вольные братья забыли и о своем прежнем страхе, и о своих ранах, и о нехватке оружия, и о мертвых товарищах, рядком лежавших на гнилых досках пристани.

Все они теперь, как один, горели желанием отомстить за позор поражения, за тяготы отступления, за стыд слабодушия. Эти люди, с молоком матери впитавшие покорность, предпочитавшие бегство драке и никогда не считавшие зазорным мольбу о пощаде, теперь походили на легендарных древних воинов, перед схваткой вспарывавших свою плоть и приходивших в неистовство от зрелища собственной крови. Теперь это была уже не толпа, а сплоченный, боеспособный отряд. Недаром, значит, говорят, что стадо овец, предводительствуемое львом, заведомо сильнее стаи львов, возглавляемой овцой.

Как всегда, в минуты непосредственной опасности у Окша открылось двойное зрение. Воодушевляя свою крохотную рать, он видел все происходящее вокруг поселка так же ясно, как если бы находился сейчас на вершине маяка.

Королевские стрелки окружали поселок широкой дугой, фланги которой, усиленные кавалерией, достигали берега озера. Из присущей всем жестянщикам осторожности они не лезли на рожон, дожидаясь, когда оказавшиеся в ловушке вольные братья или сами бросятся на прорыв, или сдадутся.

План предстоящего боя созрел в голове Окша мгновенно, как будто бы он был не мальчишкой, едва вступившим в пору зрелости, а умудренным жизнью полководцем. Ввязываться в уличное побоище, конечно же, не стоило. Это привело бы к распылению сил, боеспособных только под его непосредственным контролем. Надо было прорываться на простор, а лучше всего для этого подходила береговая полоса, справа упиравшаяся в отвесную скалу, зато слева переходившая в узкое дефиле, с одной стороны ограниченное озерными глубинами, а с другой – крутым обрывом, поросшим сверху перечными деревьями. Идти по этой зыбкой песчаной полоске можно было только гуськом. Десяток добрых бойцов смог бы сдержать здесь целую армию (при условии господства над гребнем обрыва, естественно).

Первым делом Окш разделил вольных братьев на два одинаковых по численности отряда. Один, составленный из наиболее надежных бойцов (тут уж приходилось выбирать между барахлом и хламом) и снабженный лучшим оружием, должен был двигаться вдоль берега навстречу засаде. Возглавлял этот отряд Шед Пика, которому Окш предварительно хорошенько прочистил мозги.

Другой отряд грузился на лодку. Он должен был ударить по королевским стрелкам с тыла. Правда, для этого сначала нужно было совершить по озеру порядочный крюк, дабы преждевременно не попасть в поле зрения врагов. Багровая полумгла хоть и считалась по местным понятиям ночью, однако для зоркого глаза особых помех не представляла.

Теперь все зависело только от времени, вернее, от его дефицита. Боевого духа оставшихся на суше вольных братьев должно было вполне хватить на первую стычку, но дальше начиналось то, что ученые люди называют областью прогнозов. Устоят ли королевские стрелки или сразу побегут?.. Догадаются ли они встретить атакующих хорошим залпом или понадеются взять их голыми руками?.. Долго ли будет оставаться в живых Шед Пика, главная надежда Окша?.. Успеет ли десант на помощь своим гибнущим братьям?..

Потери в принципе не интересовали Окша. Любая победа (а он ставил только на нее) требует жертв. Но, как любой прирожденный игрок, он считал для себя честью закончить матч с как можно меньшим количеством потерянных фигур…

Похоже, нынче судьба ворожила ему.

Лодочный мотор мог в любой момент отказать, что прежде уже неоднократно случалось. Подводная скала или топляк, которых в здешних водах было больше, чем клецек в праздничной похлебке, угрожали хрупкому корпусу лодки роковой встречей. Внезапно налетевший со стороны Чернодолья шквал был способен поднять такие волны, что спутникам Окша пришлось бы сражаться не с королевскими стрелками, а с рыбами. Однако ничего подобного не произошло, и вольные братья благополучно высадились на берег за спинами ничего не подозревавших врагов, до которых отсюда было примерно две-три тысячи шагов.

– Бегом! – негромко скомандовал Окш. – Быстрее! Еще быстрее! И чтоб ни одного лишнего звука!

То, что издали выглядело как песок, на самом деле оказалось илом, в котором ноги вязли по щиколотку. Только вольным братьям и это было нипочем. Сейчас в их телах высвобождались запредельные силы, обычно остающиеся невостребованными, но в ситуациях экстремальных способные наделить обыкновенного человека мощью медведя и выносливостью лошади. (Другое дело, что будет с этим человеком потом, когда нужда в сверхусилиях минует и о себе дадут знать растянутые мышцы, вывихнутые суставы и лопнувшие сосуды.)

Слева от них возвышались сложенные из ракушечника крутые скалы, а справа накатывались невысокие волны, своим плеском заглушавшие топот бегущих. Когда впереди дробно застучали многозарядки и раздался нестройный клич идущих в атаку вольных братьев, отряду Окша предстояло преодолеть еще не менее тысячи шагов. Исход боя, целиком и полностью зависевший от его успешного начала, повис на волоске.

Каменный массив, отделявший Окша от места схватки, не позволял ему немедленно проявить свои необыкновенные способности, и, чтобы не бежать в обход, он принялся карабкаться на кручу. Теперь-то и ему пришлось призвать на помощь все свои силы. Когда Окш, потеряв обувь и в кровь расцарапав руки, взобрался-таки на гребень далеко выдающегося в озеро мыса и смог наконец узреть картину боя, его людям, оставшимся внизу, предстояло еще бежать и бежать.

Береговую полосу, в том месте еще довольно широкую, прикрывали не менее полусотни пеших стрелков и около дюжины всадников (клячи которых, правда, отличались от горячих скакунов максаров примерно так же, как коршун отличается от курицы).

Численное превосходство сторонников короля над вольными братьями, высыпавшими прямо на них из зарослей камыша, было так велико, что невольно возникало сомнение в психическом здоровье последних. Загнанный заяц иногда бросается на охотничьих собак, но от этого его шансы на спасение вряд ли увеличиваются.

Королевские воины, до которых очень скоро дошло, что недобитые враги вовсе не собираются сдаваться, а скорее наоборот, рассредоточились за естественными укрытиями и принялись хладнокровно расстреливать вольных братьев, оказавшихся на открытом пространстве. Особой меткости они при этом не проявляли, да и нельзя было требовать ее от бывших торговцев и ремесленников, однако плотность огня была так велика, что пули сами находили себе жертвы.

Вольным братьям не осталось ничего иного, как припасть к земле (и многим уже навечно). Всадники, после первых выстрелов спешившиеся, вновь взобрались в седла и вытащили из чехлов боевые секиры, весьма напоминавшие мясницкие топоры. Прекрасная в своем отчаянии атака вот-вот должна была обернуться мерзкой бойней.

И тогда в дело вмешался Окш.

У него просто не было времени (да и умения, скажем прямо, тоже), чтобы подчинить своей воле сразу всех этих многочисленных людишек, по нелепому стечению обстоятельств ставших вдруг его врагами. Вместо того, чтобы дергать каждого из них за невидимые ниточки страха, вожделения, стыда, жажды самоуничтожения или взаимной ненависти, Окш одним махом разрубил хитро сплетенную сеть вековых предрассудков, сплачивающих отдельные особи в единое целое и предопределяющих почти все стороны их поведения.

Короче говоря, королевские стрелки раз и навсегда лишились общественных инстинктов и ощутили себя чуть ли не космическими личностями, для которых уже не существует таких понятий, как долг, закон, авторитет, мораль, взаимопомощь и чужое мнение. Силу эмоционального потрясения, пережитого ими при этом, можно было сравнить разве что с нравственным падением праведника или с прозрением грешника (что в принципе одно и то же).

Более того, окружающая действительность утратила для этих новоявленных солипсистов всякое реальное значение, превратившись в иллюзию, существующую исключительно в их собственном сознании.

Само собой понятно, что люди со столь экзотическим мироощущением уже не могли ни нападать, ни защищаться. Ведь все вокруг – и уже начавшие потихоньку приближаться враги, и свистящие в воздухе пули, и сам этот воздух, сырой и пряный, и скалы, окрашенные светом неба в цвета киновари, и уходящие в бесконечную даль багровые волны – было лишь частичкой привидевшегося им сна, а кто же будет бороться со своим сном?

Когда сильно отставшие от Окша вольные братья вырвались на оперативный простор, подавляющее большинство королевских стрелков пребывало в глубокой прострации, иногда принимавшей весьма причудливые формы (одни, например, шарили вокруг себя в поисках несуществующих явств и напитков, другие использовали себе подобных вместо кресел или иных предметов мебели, третьи активно занимались самоудовлетворением).

Простым, малообразованным жестянщикам, по собственной воле или по принуждению принявшим сторону Вольного Братства, много страдавшим за последнее время и наконец-то получившим возможность отомстить, не было никакого дела до прихотливой и изящной философии крайнего эгоцентризма. Они принялись дружно расстреливать, а потом и рубить своих недавних противников, которые никакого сопротивления им, естественно, не оказывали и в ответ на удар ножом под сердце лишь блаженно улыбались.

Окш мог легко прекратить резню, но это не входило в его планы. Бой еще только начинался, а сделать в нем неоправданную паузу было то же самое, что сбиться с такта в виртуозной музыкальной пьесе.

Как Окш и предполагал, главные силы королевских стрелков, узнав о бесславной гибели товарищей, всей своей массой бросились в погоню за уходящими вдоль берега вольными братьями.

А те особо и не спешили, тем более что с собой приходилось тащить мертвецов, как своих, так и чужих. В том самом месте, где произошла высадка десанта и где на прибойной волне плясала пустая лодка, из трупов соорудили баррикаду (другого строительного материала, к сожалению, найти здесь было невозможно), оборонять которую поручили Шеду Пике и нескольким его соратникам, заранее согласным драться до последней капли крови.

Остальные вольные братья вновь разделились на две части, только теперь одни вскарабкались на гребень обрыва, а другие спрятались за бортами лодки, которую Окш отогнал подальше от берега.

Вскоре показалось королевское войско, чей строй сужался по мере того, как отдельные отряды втягивались в проход между скалами и озером. Отправляясь в погоню, исход которой теперь был весьма проблематичен (одна только печальная судьба целиком погибшего флангового отряда чего стоила!), эти дураки прихватили с собой все свои знамена и даже военный оркестр, сплошь состоявший из барабанов, литавр и тамбуринов. В поселке оставили лишь лошадей, все время норовивших соскользнуть в глубокую воду.

Когда авангард экспедиции уже достиг импровизированной баррикады, ее арьергард еще только ступил на узкую полоску берега, разбитого многими сотнями ног в кисель.

Едва Шед произвел первый выстрел, в упор сразивший вражеского знаменосца (королевские воины уже вынуждены были двигаться гуськом), как лодка поравнялась с хвостом колонны и засыпала его градом пуль. Почти одновременно со скал полетели увесистые камни.

Все дальнейшее происходило в точном соответствии с планом Окша, помешать которому не могли даже неизбежные для любого сражения досадные случайности. Спасти королевских стрелков мог разве что божий промысел.

Шед, практически неуязвимый для редких вражеских пуль, легко срезал любого, кто рисковал приблизиться к нему ближе чем на десять шагов, и вскоре напротив его баррикады выросла другая, мало отличающаяся от первой. Воины, лишенные свободы маневра, или гибли под градом камней, или вынуждены были, расставшись с оружием, бросаться в воду, где их тоже не ожидало ничего хорошего. Все попытки отступления пресекались дружными залпами с лодки.

Окш, пустивший дело на самотек и занятый только рулем да мотором, поинтересовался у своих пассажиров, как те относятся к проблеме военнопленных.

Оказалось, что такой проблемы для них не существует. Пленный – это мрызл, на котором даже пахать можно. Или какой-нибудь выходец из далеких краев. За тех и выкуп иногда дают. Если не золотом, то лошадями или райскими птицами. А какой пленный из твоего бывшего соседа? Одни только пустые хлопоты. Работать не хочет, выкуп платить отказывается да еще местью угрожает. Обойдемся нынче и без пленных. К рыбам пусть идут, к рыбам.

Теперь, когда война достигла апогея и герои (а в равной степени и мученики) стали появляться пачками, Хавр взял себе за правило как можно чаще наведываться в расположение обеих враждующих сторон. И везде его встречали как своего, охотно знакомили с самыми секретными донесениями, делились планами и пересказывали то, что по разным причинам в донесения попасть не могло.

Ничего удивительного в этом не было – и король, и верховный стряпчий могли усидеть на своих местах только до тех пор, пока их поддерживал Хавр.

После каждого из таких визитов начиналась настоящая работа – вылазки в районы военных действий, посещения только что освобожденных или, наоборот, только что захваченных поселков, кропотливый опрос свидетелей, а затем и предварительные контакты с новоявленными героями.

Для отвода глаз Хавр даже придумал себе соответствующую должность. В Королевстве она называлась «глава геральдической палаты», а в Вольном Братстве – «стряпчий наградной комиссии».

Он лично опрашивал всех особо отличившихся в схватках воинов, а потом решал, заслуживает ли очередной кандидат награды (обычно представлявшей собой некую денежную сумму) или ему нужно погеройствовать еще немного. Особое внимание Хавр обращал на молодежь – этих он даже по головке гладил и по плечу похлопывал, только почему-то всегда по левому.

В очередной раз посетив ставку главнокомандующего королевских войск, не так давно начавших успешное наступление на наиболее богатые зерном, мясом и рыбой районы Вольного Братства, Хавр, минуя роскошные шатры новоиспеченных маршалов, заглянул в скромную палатку, где усердные писари снимали копии с приказов, регистрировали донесения с театра военных действий, учитывали трофеи и вели счет потерям.

Старшим над писарями был давний агент Хавра, им же самим сюда и назначенный. В настоящий момент он занимался составлением памятной записки (по существу, шпаргалки) для главнокомандующего, который в военном деле понимал туго, поскольку его основная профессия – банщик – развитию стратегического мышления не способствовала. (Благосклонность короля он заслужил тем, что умел горячими компрессами лечить прострел.)

Писарь, смутно догадывавшийся об истинном месте Хавра в иерархии королевства, но и себе цену знавший, сдержанно кивнул гостю и без лишних разговоров развернул перед ним оперативную карту.

– Ты мне лучше все своими словами расскажи. Я в ваших значках ничего не понимаю, – расслабленно махнул рукой Хавр, тем не менее успевший в точности запомнить всю изображенную на карте диспозицию. – Мне это ни к чему. Меня геройские поступки интересуют. Имелись таковые с прошлого раза?

– Имелись, – кивнул писарь с усмешечкой. – Только не геройские, а ротозейские. Вблизи вот этого озера недавно была разгромлена крупная банда врага. Застали их сонными, частично истребили, а частично обратили в бегство. Отступать-то им вроде некуда. Кругом леса, болота. Позади озеро. Превосходство в силах на нашей стороне. Примерно пятикратное. Главаря ихнего пристрелили. И тем не менее окончательную победу одержал противник. Причем сокрушительную. Из наших уцелел лишь один человек. Сумел с помощью подручных средств перебраться через озеро.

– Действительно ротозейство. – Хавр изобразил на лице досаду. – И как только такое могло случиться?

– Доподлинно неизвестно, – продолжал писарь, огорченный поражением ничуть не больше, чем Хавр (у него уже и надежные бумаги на чужое имя были составлены, и по дешевке куплен домик в захолустье), – вроде заманили они наших воинов к каким-то скалам и чуть ли не камнями перебили. А потом топить стали. Это просто чудо какое-то! Ведь по нашим сведениям у этих оборванцев уже и пуль не оставалось. Как они такую силу одолели? Просто в голове не укладывается!

– Так ты говоришь, что их главарь погиб? – как бы между делом уточнил Хавр.

– Ага, – писарь зевнул. – Взят в плен и казнен на месте. Наш знаменосец опознал в нем своего заимодавца. Вот и расплатился…

– Жаль… Кто же тогда командовал бандитами в столь успешном для них бою? Тут без твердой руки и ясного ума дело не обошлось.

– Нашелся один, – скривился писарь, заглядывая в свои бумаги. – Не то Пика, не то Шило. Из бывших матросов…

– Матросы люди достойные, – кивнул Хавр. – Хотя бой-то происходил как раз на суше… Действительно, странно. Чудо, как ты говоришь.

– Это еще не все! – Писарь многозначительно поднял палец к потолку. – Дальше и не такие чудеса пошли. Этот проклятый Пика-Шило собрал под свое крыло все разрозненные банды, лживыми посулами склонил на свою сторону местное население, вооружил их чем попало и уже совсем в другом месте рассеял наши основные силы. Представляете, экипажи побросали самоходы, конница обратилась в бегство и растоптала свою же пехоту, обоз с боеприпасами заблудился в чистом поле, а кто не погиб и не попал в плен, тот дезертировал. Конечно, это еще не катастрофа, но о продолжении наступления и речи быть не может.

– Страх, значит, их всех обуял… – произнес Хавр задумчиво. – Беспричинный страх…

– Причинный или беспричинный – я не знаю, – осклабился писарь, видевший врагов лишь на виселице. – Но некоторые заиками стали. В том числе и наш главнокомандующий.

– Кстати, а что он сам думает по этому поводу?

– Что ему думать… Пьет с горя. После того, как от смерти чудом спасся, из походной бани не вылазит. Ванны из горячего вина принимает. Если король про наши подвиги узнает, так утопит его в этой ванне.

– А король, значит, истинного положения вещей не знает?

– Как можно! – Писарь даже глаза закатил. – Донесения составляются в крайне неопределенной форме. Дескать, ведем затяжные бои в условиях непроходимой местности. Уничтожили не поддающееся подсчету количество врагов, но и сами несем потери.

– Значит, так! – Хавр, до того пребывавший чуть ли не в истоме, вдруг резко подобрался. – Иди сейчас же к этой пьяной свинье и от моего имени прикажи ему немедленно собирать новое войско. Деньги для жалованья новобранцам и закупку оружия сюда доставят безотлагательно. Потом спрошу с него за каждую монетку. Если в стране не осталось жестянщиков, способных воевать, пусть нанимает мрызлов, волков, медведей, демонов, кого угодно! Это его единственный шанс избежать королевского гнева. Все ясно?

– Яснее не бывает.

– А это вот тебе… На мелкие расходы… Купи себе новые перья на шляпу. – Хавр высыпал поверх карт горсть золотых монет, за каждую из которых можно было приобрести целую дюжину новых шляп.

– Премного благодарен! – Согласно нововведенному порядку писарь неловко припал перед благодетелем на колено.

– Ладно, ладно. – Хавр осторожно оттолкнул его. – Ты мне лучше того спасшегося приведи… Который озеро переплыл. Это ведь тоже своего рода подвиг.

Спустя не так уж много времени изрядно поколесивший по стране Хавр сидел уже совсем в другой палатке и разговаривал с другим писарем, носившим на шляпе не перья, а круглую матерчатую кокарду с эмблемой Вольного Братства. Предыдущему агенту он и в подметки не годился, а уж гордого звания войскового писаря вообще не заслуживал. Не писарем он был, а писаришкой, но, к сожалению, кроме этого недотепы, обращаться здесь было больше не к кому.

– У вас тут, как я слыхал, что не стычка, то успех, – говорил Хавр, брезгливо отстраняясь от лохматого пса, делившего палатку на равных правах с писаришкой. – Враг повсеместно обращен в бегство. Огромные трофеи. Для пленных не хватает ни веревок, ни столбов. Кого надо благодарить за это? Кто заслужил награду за доблесть?

– Разве не верховный стряпчий является вдохновителем всех наших побед? – заюлил писаришка.

Хавр покосился по сторонам, а затем рывком притянул писаришку к себе. Слова его были просты, доходчивы и негромки:

– Еще раз брякнешь что-нибудь подобное, пойдешь рядовым воином в штурмовой отряд. Есть там такие, которые в бою на себе взрывное зелье таскают. И на вражеских укреплениях вместе с ним подрываются. Если я тебя, шельма, о чем-нибудь спрашиваю, отвечай точно и коротко.

– Многие отличились, – промямлил перепуганный писаришка. – Я это так сказал… Сдуру… Пошутить хотел… Проявите великодушие… Простите…

– Прощу, если впредь верно служить будешь, – пообещал Хавр. – Ты про бой у озера что-нибудь знаешь? Про самую первую победу, когда наши храбрецы королевских гадов камнями побили?

– Ой, тут про это столько слухов ходит, что сразу и не разберешься!

– Но ведь там многие себя героями проявили. Особенно этот… как его… Шило.

– Пика! Шед Пика! – радостно закивал писарь.

– Кто он хоть такой?

– Раньше простым воином был. Даже многозарядку ему не доверяли. С копьем ходил. А теперь уже старший брат второй степени. Под его началом тысячные отряды ходят.

– Ты сам-то хоть знаешь его?

– Видеть-то видел, – замялся писаришка. – А разговаривать не приходилось.

– Что так?

– Кто теперь он, а кто я? К нему сейчас так легко не подступишься.

– Как я посмотрю, порядки у вас еще почище, чем при королевском дворе. А еще вольными братьями называетесь.

– Сами знаете, что теперь и братья на категории делятся. Раньше было три, а теперь двенадцать. Вот вам и вся воля.

– Ну это не твоего ума дело… Ты лучше скажи, какой этот Шед из себя? Может, я его и знал раньше. Высокий, светлоглазый, с бритой головой. И рука сухая, в локте не сгибается. Он?

– Нет! – категорически возразил писаришка. – Шед Пика рост имеет действительно не маленький, но в остальном вполне обычный человек. Глаза темные. Волосы, как шерсть у нестриженого барана. Обе руки нормальные. Правой пьет, левой наливает. Спутали вы что-то…

– Может, и спутал… Ну ладно, к этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас я хотел бы побеседовать с кем-нибудь из его соратников. Ведь и среди них должны быть герои. Для лихих воинов нам наград не жалко.

– Каких соратников? – сразу насторожился писаришка. – Которые вместе с Шедом у озера сражались?

– Именно!

– Нет их уже в живых, – писаришка скорбно потупился. – В следующем же бою и погибли. Шли в первых рядах и приняли на себя главный удар врага. Полегли, как трава под косой. Даже в могиле вместе лежат. Могу показать.

– Вот так номер! – искренне удивился Хавр. – Неужели ни один не уцелел?

– Подождите-ка… – На лице писаришки появилось растерянное выражение. – Один, кажется, остался… Или нет… Нет, все погибли, точно! Я списки самолично переписывал.

В то же самое время на другом конце лагеря Окш бесцеремонно разбудил Шеда Пику, крепко спавшего после вылазки во вражеский стан.

Бывший матрос, благодаря необыкновенному стечению обстоятельств занимавший сейчас одну из самых высоких ступеней в иерархической лестнице вольных братьев, жил в состоянии перманентного ужаса перед этим загадочным человеком, официально состоявшим при нем в должности не то советника, не то душеприказчика.

Даже в разведке, даже в рукопашном бою Шед Пика не отдыхал душою от чужого пристального внимания, способного и к месту приковать, и языка лишить, и заставить говорить что-то такое, от чего у него самого волосы дыбом вставали. Его жизнь была жизнью куклы-марионетки, которую смеха ради наделили сознанием, но лишили возможности самостоятельно управлять своими словами и поступками.

Шед корчился от страха, а ноги сами несли его вперед, навстречу пулям. Он готов был плакать над каждым погибшим братом и в то же время хладнокровно мостил болота гатями из человеческих тел. До этого никого не обидевший всерьез, он нынче пачками выносил смертные приговоры слабодушным, вороватым и нерасторопным.

Постоянно находясь в состоянии тяжелейшего душевного расстройства, Шед пытался лечить его то посредством баклажки крепкого вина, то с помощью карманной многозарядки, однако так и не сумел ни одурманить свою бедную голову, ни расколоть ее пулей.

Вот и сейчас он всеми своими силами цеплялся за остатки сна, дававшего хотя бы краткое забвение, но нависшая над ним ненавистная, постылая тень тянула жилы и выматывала душу.

– Вставай! – требовал Окш. – Не притворяйся. Я ведь знаю, что ты не спишь. Вставай или почувствуешь сейчас то же самое, что и тот ездовой, которого ты приказал бросить в котел с кипятком.

– Это не я приказал, а ты! – огрызнулся Шед (когда они оставались наедине, Окш иногда позволял ему такое). – Ты управлял моим языком! А сам я в это время рыдал в душе!

– Он продал врагам целый воз многозарядок. Сто штук. Сто твоих братьев завтра пойдут в бой безоружными. А королевские стрелки выпустят по ним на сто пуль больше. И это только за один залп. Ты размазня, а не воин.

– Разве я спорю! Да, я размазня! Да, я трус! Отпусти меня! Сделай опять простым копьеносцем! А еще лучше – убей! Я больше не могу так, понимаешь?

– Когда будет нужно, ты умрешь, но умрешь героем, – холодно ответил Окш. – И твоя смерть вдохновит других. Однако время для этого еще не пришло. Поэтому успокойся. Лучше будет, если ты успокоишься сам, без моей помощи… Вот так-то! А теперь отвечай, что ты видел, когда ходил в разведку? Где королевские войска?

– Мы дошли до самой реки… Не помню, как она называется. И видели только потухшие костры, обглоданные кости, брошенные повозки да свежие могилы. Мост сожжен, а на другом берегу слышен шум обозов, сигналы труб и лязг железа. Похоже, враги отступают.

– Или меняют позицию. – Окш был необычайно хмур. – Ты же знаешь, что опасность я чую нутром. Пока идет война и враг рядом, эта опасность просто роится вокруг, как мошкара над здешними болотами. Я уже стал привыкать к этому чувству. Но сейчас оно стало просто нестерпимым. Как чесоточный зуд. Вот я и думаю, с чего бы это? А что, если эта королевская сволочь хочет обмануть нас?

– Откуда им взять силы? – возразил Шед. – Их армия уменьшилась чуть ли не вдвое.

– За хорошие деньги можно собрать новую армию или даже перекупить половину нашей… Примером может служить тот возчик… Нет, что-то здесь не так. Пока сам не разберусь – не успокоюсь. И ты тоже хорош. Ведь обещал же привести языка.

– Впереди все пусто до самой реки. Мы даже собак не видели.

– Кто-то идет сюда! – насторожился Окш. – Кажется, вестовой.

Снаружи лязгнули скрестившиеся копья, и стражник гаркнул:

– Куда прешь, ублюдок! Старший брат отдыхает! И велел себя не беспокоить!

– Мне-то что! – презрительно фыркнул невидимый вестовой. – Пусть спит. А когда проснется, передайте, что к нему какой-то важный чин прибыл. Чуть ли не от верховного стряпчего. Награды раздавать будет.

– Всем? – живо поинтересовались стражники.

– Нет, только особо отличившимся.

Повинуясь безмолвному приказу Окша, Шед отдернул полог шатра и нарочито бесстрастным голосом промолвил:

– Пусть зайдет. Я приму его. Но много времени уделить не могу.

Когда торопливые шаги вестового затихли вдали, Окш сказал:

– С приближенными верховного стряпчего отношения портить не стоит. У тебя свои дела, у него свои. Прими его с почетом, но отшей побыстрее. Говорить старайся сдержанно и с достоинством. Однако не сболтни чего-нибудь лишнего. Не забывай, я буду неподалеку.

Напоминать об этом не стоило. Это и так сидело в голове Шеда как гвоздь.

После того, как подобающие случаю приветствия закончились, гость, скромно назвавшийся представителем наградной комиссии, передал Шеду устную благодарность верховного стряпчего, а от себя лично вручил мешочек с деньгами.

Шед равнодушно отодвинул подарок в сторону (ну зачем, спрашивается, деньги тому, кто мечтает о самоубийстве) и, запинаясь, поблагодарил тех, кто так высоко оценил его скромные заслуги. Среди вольных братьев особо витиеватый слог был не в чести, впрочем, бывшему матросу даже просторечье давалось с трудом. Обычно он изъяснялся словами, исходившими от Окша, но тот сейчас почему-то самоустранился.

Гость, в свою очередь, попросил Шеда поведать во всех подробностях об эпохальном сражении у озера, ознаменовавшем собою перелом в ходе военных действий.

Шед, чтобы хоть немного отдалить возвращение своего мучителя, затянул сбивчивый, косноязычный, лишенный внутренней логики и в общем-то лживый рассказ об истории, начавшейся позором и окончившейся триумфом. Так, например, в нем и словом не упоминался остров с маяком, его всесильный хозяин и десант в тыл королевских стрелков, а сама победа объяснялась только личным мужеством горстки вольных братьев и чрезмерной самоуверенностью врагов.

Хавр слушал вполуха, а сам тайком изучал собеседника, который вполне мог оказаться таинственным Окшем Сухоруким, на чьи поиски было истрачено столько времени, сил и денег.

Надо сказать, впечатление у Хавра сложилось самое удручающее. Конечно, он и не ожидал, что Окш Сухорукий будет по-прежнему соответствовать всем своим приметам. Но допустить, чтобы юноша, только еще входящий в пору расцвета, позволил – пусть даже из чувства самосохранения – так состарить себя, было просто невозможно.

У человека по имени Шед в начавших редеть волосах проглядывала седина, его нос и щеки покрывали склеротические прожилки, в уголках тусклых глаз копился гной, а из щербатого рта несло помойкой. Большинство очевидцев отзывались о нем как о храбром и стойком воине, остром на язык и быстром на решения, а Хавр видел перед собой опустившегося, сломленного жизнью, глубоко несчастного бродяжку, у которого не было сил даже на напускное фанфаронство.

Такой человек не мог совершить даже сотую долю того, что ему приписывали. Уж если Окш Сухорукий и был притворщиком, то притворщиком гениальным.

Рассказ уже близился к завершению, когда Хавр, немало времени проведший в беседах с единственным уцелевшим после побоища королевским стрелком, вдруг спросил:

– А кто был в лодке?

– Какой лодке? – натужно удивился Шед, которому строго-настрого было запрещено упоминать об этом эпизоде боя.

– В той, с которой ваши люди расстреливали арьергард вражеской колонны. Ведь если бы не лодка, они могли бы преспокойно отступить и не понести столь сокрушительных потерь.

– Никакой лодки не было. – Шед непроизвольно отодвинулся подальше от гостя и вдруг сорвался на матросский жаргончик, куда более привычный ему, чем речь недоучившихся законников и самодовольных купчишек. – Ты, прежде чем пердеть с наветренной стороны, сначала мозгами пошевели! Да тут на всем озере ни одной лодки нет, чтобы больше пяти морд вмещала! Кто из нее стрелять станет, если один на руле сидит, а другой на веслах? Три баклана? Да наплевала бы шваль королевская на такую силу! Ловишь на ухо? Нет? В наградную комиссию, наверное, специально таких остолопов, как ты, подбирают!

Дальнейший обмен мнениями не обещал быть продуктивным, и Хавр покинул шатер ни с того ни с сего разбушевавшегося героя. Резюме, высказанное им себе самому под нос, было предельно кратким: «Врет. И врет упорно».

Пребывая в состоянии крайней задумчивости, он едва не столкнулся с направлявшимся к шатру совсем еще молодым воином, лицо которого было обезображено глубокими, словно по ниточке проведенными шрамами. Но Хавра удивили не эти странные шрамы и даже не граничащее с подобострастием почтение, высказываемое юноше стражниками, а его проницательный быстрый взгляд.

На обратном пути Хавр не поленился сделать крюк, чтобы самолично осмотреть место боя, важнейшие детали которого со временем не только не прояснялись, а, наоборот, становились все более и более загадочными.

Ничего примечательного, кроме нескольких свежих братских могил, ему обнаружить не удалось. Ветер с озера крепчал, и волны, перекатываясь через узенькую полоску берега, еще недавно служившую ареной кровавого побоища, разбивались о скалы. Низкие тучи почти цеплялись за верхушку старого маяка, одиноко торчавшего посреди низкого, заросшего тростником островка.

Выгоревший до последнего дома поселок был безлюден, и только на причале Хавр обнаружил старика, время от времени тыкавшего острогой в мутную неспокойную воду. Сначала он не хотел разговаривать с чужаком, но золотая монета быстро развязала ему язык.

Старик поведал, что с детства жил в этом поселке, а в тот страшный день, когда победители, заподозрившие местных жителей в симпатиях к королевской власти, устроили резню, отлучился на ближайшую солеварню за солью. Терпеливо выслушав длинный перечень всех погибших родных и друзей старика, Хавр поинтересовался, нельзя ли поблизости найти лодку, чтобы переправиться на противоположный берег.

– Сожгли все лодки, – охотно пояснил старик. – Вместе с домами сожгли. Даже рыбачить теперь с берега приходится. Но если вам очень приспичило, могу плот сколотить. Как-нибудь и доберемся, если не потонем.

– Боюсь, не выдержит твой плот, – сказал Хавр с сомнением. – Ведь я же не один, а с попутчиками. Да и лошадей бросать не хочется.

– Так лошадей бы и лодка не взяла. В обход скачите. По берегу. Время, конечно, потеряете, зато надежней. – Старик уже в который раз нанес удар по невидимой рыбине и снова промахнулся.

– А говорят, здесь недавно видели большую лодку, – собственно говоря, это был главный вопрос, из-за которого и приехал сюда Хавр. – Такую, что и двадцать человек в ней свободно поместятся.

– Вот вы про что! Так бы сразу и сказали! Только это не у нас. Это у них. – Старик махнул рукой в сторону маяка. – Лодка и в самом деле славная. Большая, а главное, быстрая. Без весел и паруса ходит. Только я что-то давно ее не видел. Пропала, наверное, вместе с хозяином.

– Что же это интересно, за хозяин у такой замечательной лодки? – Хавру не нужно было предпринимать никаких усилий, чтобы скрыть свои истинные чувства: привычка к лицемерству уже давно стала его второй натурой.

– Пришлый человек, – охотно ответил старик. – По слухам – ученая шишка, а по виду – совсем еще сопляк.

– Один он жил?

– Двое слуг при нем состояли. Чужеземцы. Нашего языка почти не понимают и с мечами не расстаются. Это я для них рыбу ловлю. Платят хорошо, – он с гордостью продемонстрировал золотой, в точности похожий на те, от которых когда-то отказался Хавр, золотой из сокровищницы какого-то максара.

– Так ты говоришь, что хозяин исчез, а слуги остались, – задумчиво промолвил Хавр.

– Остались. Дом стерегут. А его с тех пор, как я вернулся, не видно.

– Надо же… Сопляк, а уже ученый и богатый… С чего бы это, как ты думаешь?

– Кто его знает! Может, он только с виду сопляк. В чужую душу ведь не заглянешь. Дед мой рассказывал, что раньше на земле жили колдуны, которые умели возвращать себе молодость. Что, если и он такой?

– Вряд ли, – покачал головой Хавр. – А ты случайно не заметил, руки у него нормально действуют?

– Еше как! Машут, что твои мельничные крылья. Вот только с лицом у него не все в порядке. Кто-то его крепко разукрасил.

– Вот так, так и так? – Хавр, никогда и ничего не упускавший из памяти, пальцем провел несколько линий по своему лбу и щекам.

– В точности! – подтвердил старик. – Так ты, наверное, знаешь его?

– Знаю не знаю, а кое-что слыхал. Овец он раньше воровал, вот его пастухи и разделали. Чтоб, значит, другим неповадно было.

– Ай-яй-яй! – опечалился старик. – А мы-то и не догадывались. Как в человеке ошибиться можно!

– Ты мне лучше вот что скажи. – Хавр перехватил древко остроги, которую старик в очередной раз занес над водой. – Как ты рыбу на остров доставляешь? Ведь говорил же, что сгорели все лодки…

– Зачем мне лодка? – удивился старик. – Встал на любое бревнышко да плыви себе, шестом отталкивайся. Здесь же мелко. При желании и пешком дойти можно. Если, конечно, портки замочить не боишься. Вон, видишь сбоку, где трава из воды торчит? Там в самом глубоком месте и по пояс не будет. Пора такая. Ветер воду от берега отгоняет. Потому и рыбы мало.

– Тогда веди меня на остров. – Хавр ласково улыбнулся старику и привычным движением сбросил с плеча многозарядку. – Тот человек, про которого мы здесь говорили, и в самом деле колдун. А слуги его вовсе не слуги, а овцы заколдованные. Мои, между прочим. Если я их сейчас не заберу, то хотя бы прикончу, чтобы чужаку не достались. А если ты, старик, помешать мне захочешь или хоть одно слово поперек скажешь, я заодно и тебя к праотцам отправлю. Так что шагай вперед!

Побоище у озера, говоря банально, подняло в душе у Окша настоящую бурю. Так резвящийся волчонок, настигнув какую-нибудь несчастную лягушку и отведав ее холодной крови, превращается в заправского хищника, твердо знающего о своем истинном предназначении.

Все, что было прежде: страсть к ремеслам, тяга к познанию тайн природы, увлечение древними книгами, кропотливая и тяжкая работа над клинком, – разом утратило для Окша интерес. Он понял, что рожден для побед, для кровавых утех войны и что отныне люди для него такой же материал, каким раньше было железо. (И это живое железо тоже нужно добывать, сплавлять в разных пропорциях, ковать, закалять, шлифовать и постоянно держать в готовности.)

Однако первые удачи не вскружили Окшу голову, и он никогда не забывал об осторожности. Дабы свести число свидетелей, знавших о нем хоть какую-то мелочь, к минимуму, он сначала приказал казнить всех пленных, потом позволил вольным братьям уничтожить рыбацкую деревню, а напоследок не пощадил и их самих, бросив в безнадежную контратаку на тяжелую кавалерию и самоходы врага.

Единственным, кто хотя бы приблизительно знал об истинной сущности Окша, был Шед Пика, человек заведомо обреченный, но пока необходимый, если не как щит, то хотя бы как мишень для излишней хвалы и напрасной хулы. На него списывали и жестокость, неизбежную в период превращения разношерстых банд в спаянную железной дисциплиной армию, и всяческие огрехи, проистекавшие от неопытности самого Окша. В перспективе участь Шеда была незавидной. Сыграв до конца свою роль, содержание которой знал только его юный повелитель, он должен был сойти со сцены, но обязательно со всеми надлежащими для такого случая эффектами.

При всем этом Окш не ставил перед собой никаких корыстных целей вроде достижения вершин власти или сказочного обогащения. Его увлекала сама стихия войны, непредсказуемая, коварная, одинаково способная и погубить, и прославить, сотканная из самых низменных страстей и самых высоких порывов души. Это была единственная область приложения сил, где Окш имел достойных противников – не жалких людишек, вся подноготная которых и так была у него на виду, – а Ее Величество Судьбу и столь неравнодушный к нему рок.

Конечно, Окш не забывал ни о Карглаке, постоянно преследовавшем его с какой-то не до конца еще ясной, но явно недоброй целью, ни о Генобре, искалечившей и заживо похоронившей несмышленого, хотя и далеко не безобидного ребенка. Он не собирался прощать их, своих главных врагов, но это была перспектива не завтрашнего и даже не послезавтрашнего дня. Сначала надо забрать все возможные призы в той игре, в которую он уже вмешался. И чем более хитроумным и стойким окажется противник, чем запутанней получится сюжет игры – тем большее удовлетворение ожидает его в финале.

У Окша было немало качеств, необходимых для великого полководца. Случись завтра генеральное сражение, он, без всяких сомнений, выиграл бы его. А в условиях затяжной братоубийственной войны, подлинные причины и движущие факторы которой оставались тайной за семью печатями, рано или поздно должна была сказаться его житейская и политическая неопытность. Ведь до сих пор Окш побеждал только в отдельных, пусть и кровопролитных стычках, где он держал под контролем если не всех, то хотя бы основных бойцов, да еще успевал оказывать угнетающее воздействие на противника. В массовом, длительном, обширном по площади сражении такое было вряд ли возможно. Однако Окш о своем единственном, а тем более быстро проходящем недостатке даже и не догадывался, как здоровый человек не догадывается о тех муках, что может принести тяжелая болезнь.

Сейчас он рвался в бой, злился на чересчур осторожных врагов и любыми средствами пытался отрезать им путь отступления в центральные районы страны. Единственное, что по-настоящему смущало его, было чувство постоянной опасности, не менее докучливое, чем зубная боль. Свыкнуться с этим оказалось невозможно.

Визиту чиновника из наградной комиссии Окш сначала не придал особого значения – погреться в лучах фальшивой славы Шеда и не такие птички прилетали. Он даже не счел нужным поинтересоваться темой их беседы (Шед был так запуган, что при всем своем желании вряд ли сумел бы сообщить что-либо компрометирующее).

Лишь возвращаясь после обеда в шатер, Окш невольно обратил внимание на этого невзрачного, слегка прихрамывающего человека с постным лицом канцелярской крысы и скрытным, ускользающим взором. Когда они разминулись на узкой тропинке, Окш, привыкший регистрировать для себя все мало-мальски любопытные факты, долго не мог понять, чем же таким удивил его незнакомец.

Уже потом, проведя аналогию с толпой, любой человек в которой чем-то пахнет, кто навозом, а кто благовониями, он сообразил, что в каком-то смысле заезжий чиновник был стерильно чист – ореол мыслей, сопровождающий каждого бодрствующего человека, у него напрочь отсутствовал.

До этого подобный феномен Окш встречал только у максаров (вернее, у одного-единственного максара по имени Рагна), но загадочный визитер, уже успевший скрыться с его глаз, никакого отношения к этой расе, безусловно, не имел. Оставалось лишь одно разумное объяснение – одурманенный вином, он сейчас двигался, как сомнамбула.

Ясность в ситуацию не смог внести и Шед. Воспользовавшись долгим отсутствием Окша, он наконец-то дорвался до спиртного. Теперь покой на ближайшие сутки был ему обеспечен.

Первого из двух обитателей заброшенного маяка Хавр сразил из многозарядки в упор, когда тот вышел на стук старика наружу. Зато второй сопротивлялся долго и упорно – швырял в Хавра всем, что попадалось под руку, пробовал поразить его длинным и неудобным для рубки в помещении кавалерийским мечом и в конце концов, уже умирая (не меньше пяти пуль сидело в нем), умудрился поджечь сухой тростник, которым были предусмотрительно набиты верхние этажи маяка.

Начался такой ад, что Хавр еле успел выскочить на свежий воздух. Потом ему пришлось долго дожидаться, пока пламя, сожрав все подходящее для себя, не угомонится само собой.

От маяка остался лишь закопченный каменный остов. Перекрытия этажей и все содержимое башни рухнуло вниз и тлело странными разноцветными огнями.

Когда пожарище немного остыло, Хавр принялся за его разборку. Все, представлявшее, на его взгляд, ценность, он выносил наружу и складывал на свой видавший виды плащ. Постепенно собралась коллекция, очень похожая на ту, что осталась в рудничном поселке после поспешного бегства Окша Сухорукого: покрытые окалиной слесарные инструменты, разрозненные детали приборов, металл в слитках и проволоке, обугленные корешки книг, осколки оптических стекол и фарфоровые склянки, в которых обычно хранятся едкие химикаты.

В тайнике, оборудованном под лестницей нижнего этажа, обнаружились две вместительные сумки с золотыми монетами и богатая походная одежда, в прошлом, очевидно, принадлежавшая слугам. Толстые стеганые куртки на спине и груди были расшиты гербами, как это принято у максаров.

Сама по себе эта находка еще ничего не говорила (лишившиеся хозяев выходцы из Чернодолья служили сейчас и у короля, и у вольных братьев), но в сочетании с многими другими косвенными уликами являлась неоспоримым доказательством пребывания здесь того, кого так долго разыскивал Хавр. Однако теперь это был не наивный мальчишка по имени Окш Сухорукий, а загадочное существо, способное подчинять своей воле толпы людей, стирать в порошок вражеские армии и запросто общаться с максарами.

Покидая остров, Хавр перекинул через плечо сумки с золотом (не велико добро, но не пропадать же ему зря) и сказал, как бы подводя итог своим находкам:

– Птичку видно по полету. Осталось только силок для нее соорудить…

Королевские войска тем временем продолжали отступать, разрушая за собой мосты, уводя паромы и лодки, угоняя скот и сжигая все, что нельзя было прихватить. Их намерения, казалось, были достаточно ясны – изматывая преследователей, заманить их в глубь собственной территории, где можно получить и свежие резервы, и вдосталь оружия.

Однако дозорные вскоре донесли, что противник, сделав крутой поворот, возвращается в опустошенный войной озерный край, из которого недавно с таким трудом вырвался. Шед, предоставленный самому себе (Окш при этом известии немедленно погрузился в раздумье), высказался в том смысле, что никогда не мешал дуракам лезть в петлю, и вновь впал в прострацию, которая теперь была единственной формой его борьбы с засильем чужой воли.

Окш между тем старался разгадать причину столь странного маневра.

Сразу напрашивался самый простой и, не исключено, наиболее близкий к истине ответ: сломленные чередой поражений и тяготами отступления королевские маршалы просто заблудились в малознакомой местности.

Впрочем, существовали и другие предположения, парочка из которых заслуживала внимания. Первое – враги сознательно предпочли смерть в болотах позору бегства, тем более что в родных краях ничего хорошего их не ожидало. Второе – вольных братьев заманивали в хитроумную ловушку. Это предположение выглядело наименее реальным, поскольку для его осуществления требовались немалые свободные силы, коими королевская власть в настоящее время не располагала. Все ее боеспособные армии были вынуждены сдерживать атаки противника на других направлениях.

Короче, упускать столь удобный момент было нельзя. Вследствие своего неудачного маневра королевские войска находились сейчас гораздо ближе, чем раньше, и возникала реальная возможность оттеснить их в такие места, где голод, лихорадка и болотные топи довершат то, что не удастся сделать мечам и пулям.

Жестянщики были неважными воинами, но толковыми строителями, и вскоре по приказу Окша, как всегда, озвученному Шедом Пикой, через реку был наведен мост, для сооружения которого пришлось разобрать дома во всех окрестных поселках.

Бросив захваченные в предыдущих боях трофеи, армия переправилась на противоположный берег. Преследование возобновилось, но уже не вслепую, а по горячим следам. В отдельные моменты из авангарда вольных братьев можно было видеть обозы отступающих королевских войск.

Погоне сильно мешали топкая местность и заградительные отряды противника, проявлявшие весьма несвойственную жестянщикам стойкость. Вдобавок ко всему на землю пала непроглядная Черная ночь, которую пришлось пережидать в сырых шатрах и палатках.

На рассвете стало ясно, что преследование закончилось. Королевские войска, зажатые на узком перешейке между двух заболоченных озер (по крайней мере так это выглядело на карте), каким-то чудом сумели возвести за ночь укрепления, состоявшие из земляного рва и бревенчатого частокола, густо опутанного проволокой-кошкодралкой.

Штурмовать эту стену в лоб означало зазря угробить половину армии, а подойти к ней поближе, чтобы свести защитников с ума, Окш не мог – перешеек, голый и гладкий, как задница блудницы, простреливался насквозь.

Оставалось одно – строить плоты для обходного маневра через гниющие озера, но поскольку лес здесь был сплошь корявый и низкорослый, эта работа затягивалась.

Единственной хорошей новостью было прибытие обоза, который уже и ждать давно перестали. Воинам раздали пули, хлеб, копченое мясо, вино.

Несколько раз в толпе вновь прибывших мелькнул тот самый чиновник из наградной комиссии, недавно навещавший Шеда, но Окшу просто некогда было всерьез заняться им – все силы и все время уходили на подготовку к штурму.

Когда все предварительные работы закончились и время первой атаки назначено, Окш позволил себе немного отдохнуть – выпил полбаклажки вина и завалился спать. Это была единственная возможность хоть как-то избавиться от замучившего его предчувствия опасности.

Как ни странно, ему приснилась Рагна, которую он уже успел основательно подзабыть. Девчонка сидела на складном походном стуле и молча разглядывала Окша своими пронзительными и в то же время равнодушными глазами максара.

Он спросил ее о чем-то, но Рагна даже ухом не повела. Окш решил, что она обижается, и принялся объяснять, почему не сумел выполнить свое обещание. Не дослушав его до конца, девчонка все с тем же невозмутимым выражением лица вдруг выбросила вперед правую руку. Не трудно было догадаться, что она указывает на сапоги Окша, оставленные на просушку возле жаровни.

Что могло ее заинтересовать? Грязь на подошвах? Сбитые каблуки? Щегольские шпоры? Окш не поленился подтащить сапоги к себе поближе и с недоумением убедился, что внутри их хлюпает кровь, а оба голенища навылет пробиты пулями.

Заранее холодея от страшной догадки, он откинул плащ, которым накрывался во время сна. В то, что Окш увидел, поверить было невозможно. Постель под ним насквозь набрякла кровью, продолжавшей изливаться из простреленных голеней.

Он проснулся и рывком сел. Одеяло от резкого движения сползло на пол, и можно было легко убедиться, что все привидевшееся ему было лишь кошмаром. Однако от этого на душе почему-то легче не стало.

Сон пропал, но тревога осталась. В палатке сильно пахло дымом, а где-то невдалеке потрескивал большой костер. Окш быстро оделся и, мельком глянув на спавшего вниз лицом Шеда, вышел наружу. Стражников возле костра почему-то не оказалось, а на берегу озера, там, где штабелями лежали готовые к десанту плоты, бушевало высокое жаркое пламя.

Окш, обычно уяснявший любую ситуацию с первого взгляда, на этот раз соображал чрезвычайно туго. Что-то вроде холодной омерзительной жабы сидело у него внутри, высасывая соки и туманя сознание. Голова закружилась, Окш упал на четвереньки, и его вырвало, скорее даже вывернуло наизнанку.

Сразу стало легче. Муть в голове исчезла, и своим вторым зрением он увидел лагерь, объятый тяжким предательским сном, и несметные вражеские рати, бесшумно подбирающиеся к нему с тыла. Откуда они только могли взяться здесь? Кто набрал и вооружил их? Кто в глубокой тайне провел через всю страну? Королевские маршалы, еще недавно занимавшиеся ростовщичеством и производством колбас? Вряд ли. Тут чувствовалась рука опытного и предусмотрительного вояки.

Спотыкаясь, Окш бросился к центру лагеря, где под сенью стягов был укреплен сигнальный колокол. Однако ни стягов, ни колокола, ни стражи там уже не было и в помине. Измена своим зловонным языком слизала их всех.

Тогда Окш закричал, закричал даже не голосом, а всеми клетками своего тела, всеми силами души. Этот крик мог поднять на ноги даже мертвых. Из палаток начали вылезать пригубившие отравленного вина и вкусившие отравленного хлеба воины – бледные, распухшие, полуживые. Избежали этой участи лишь немногие – те, кто во время раздачи свежих припасов отсутствовал или просто отложил трапезу на более позднее время.

Один из таких боеспособных воинов подскочил к Окшу, которого все знали как ближайшего сподвижника Шеда, и со злобным воплем сунул ему свою многозарядку.

Окш нажал на спуск – бесполезно, подергал за рычаг помпы – тот был затянут до отказа. Тогда он переломил ствол и сразу понял причину отказа – нестандартная пуля намертво зачеканила канал. Вот, значит, какие подарки прислали им добрые тыловые дядюшки!

С той стороны, откуда наступали основные силы врага, уже застучали частые выстрелы. Теперь о победе и думать было нечего, теперь надо было спасать собственную шкуру. Однако Окш не был бы максаром, если бы позволил себе позорное бегство. Конечно, его воины обречены, но подставить шею под топор палача они всегда успеют. Уж лучше пусть продают свою жизнь втридорога, как и положено настоящим мужчинам.

С тыла на них двигалось свежее до зубов вооруженное войско, глубина построения которого достигала десяти рядов. С фронта дорогу к спасению тоже преграждал враг, но враг совсем другой – голодный, измученный, неоднократно битый. Единственным его преимуществом был земляной вал, увенчанный бревенчатым частоколом.

Выбирать не приходилось. Позади была полная безнадежность, впереди – какой-то шанс, пусть и ничтожный.

То, что в распоряжении Окша осталось не так уж и много воинов, имело и свою положительную сторону – он мог без труда накрыть их, словно невидимой сетью, своей волей. Сейчас все они действовали как единый организм – многоликий, многорукий, многоногий, – но подчиненный одной-единственной общей воле.

Приказав воинам бросить бесполезные многозарядки и вооружиться мечами, Окш погнал их прямо на вражеские укрепления. Пока путь атакующих пролегал по ложбине, почти не просматривавшейся с вала, королевские стрелки выжидали, экономя пули. Зато когда вольные братья гурьбой высыпали на перешеек, тщательно очищенный не только от деревьев, но даже от пней, прямо в лицо им стеганул густой залп.

Окш бежал одним из последних, стараясь держаться так, чтобы между ним и плюющимся пулями частоколом постоянно находился кто-нибудь из воинов. Это была не трусость, а обычная предосторожность, тем более что живые люди значили для Окша ничуть не больше, чем другие атрибуты военного ремесла: многозарядки, мечи, доспехи и так далее.

Прежде чем воля Окша, способная в равной мере и защищать, и губить, достигла сознания тех, кто скрывался за частоколом, перед ним одного за другим убили четверых вольных братьев.

Как всегда в таких случаях, он на краткий миг ощутил весь хаос чувств, обуревавших его будущих жертв: страх разной степени интенсивности, вплоть до животного, ненависть, жалкие надежды, горькое разочарование, мольбы о спасении, мысли о близких. Затем все было кончено – хрупкие человеческие души не могли вынести всесокрушающий напор воли максара.

Стрельба сразу прекратилась, и уцелевшие вольные братья перебрались через частокол, где в мгновение ока изрубили его беспомощных защитников и вооружились их многозарядками. Первая часть задуманного Окшем плана удалась.

Между тем основные силы королевских войск приближались, на ходу перестраиваясь в штурмовые колонны. Взять это довольно-таки примитивное укрепление, к тому же защищаемое недостаточным количеством бойцов, они, конечно, возьмут, если не с первой попытки, то со второй или третьей, но гора трупов при этом сравняется по высоте с гребнем земляного вала.

А Окшу здесь больше делать нечего. Пусть вольные братья дерутся на указанной им позиции, обеспечивая отход своего вождя, а ему самому надо искоренять измену, из каких бы высоких сфер она ни исходила, собирать новые армии и мстить, мстить, мстить – мстить до тех пор, покуда дышит хотя бы один из тех, кто оказался виновником его нынешнего позора.

Местность вокруг была совершенно незнакомой, и Окш пожалел, что не захватил с собой карту. Хотя кто мог предположить заранее, что ему, еще недавно повелевавшему целой армией, придется в одиночку бежать по чахлому, отравленному болотными миазмами лесу.

Перешеек постепенно сужался. Темная вода, заросшая у берегов буровато-зеленой, похожей на жидкое коровье дерьмо ряской, поблескивала уже с двух сторон. Вот будет номер, если это не перешеек, а всего лишь далеко вдающийся в озеро мыс!

Беспокоило Окша еще и то, что по мере удаления от места схватки чувство опасности не уменьшалось, а, наоборот, возрастало. Не исключено, что где-то впереди его поджидает засада или… или погоня скрытно следует позади.

Едва он успел об этом подумать, как длинный раскаленный гвоздь (по крайней мере так ему показалось) прошил правую ногу пониже колена. Окш с разбега упал, вскочил впопыхах, снова упал и откатился под защиту плоского, как могильная плита, замшелого камня.

Стреляли скорее всего с близкой дистанции, но, как Окш ни напрягался, противника заметить не мог. Не помогали ни его способность проникать в чужие души, ни второе зрение. А что, если это сработал самострел, установленный на какую-нибудь крупную дичь, вроде лесного оленя, или пулю выпустил случайно оказавшийся здесь королевский воин, сразу после выстрела смывшийся от греха подальше?

Как бы то ни было, отлеживаться за камнем не имело никакого смысла. Окш уже успел убедиться, что впереди, на дистанции, недоступной для обычного человеческого взора, перешеек расширяется, теряет свой дикий вид и превращается в хорошо обжитое пространство с домами, огородами, дорогами, а главное, с людьми, которые сделают для него все, что он пожелает.

Окш сдвинул гармошкой мягкое голенище сапога и кое-как перевязал рану. Пуля пробила и кость, и надкостницу, и мякоть икры. Сон начинал сбываться. Но только при чем здесь Рагна?

Он ужом прополз не меньше пяти сотен шагов и лишь тогда решился встать на здоровую ногу. Вместо костыля Окш опирался на трофейную многозарядку. Опасность по-прежнему витала над ним, как стая стервятников, хотя ни единая тень не проскользнула в зарослях, ни единый шорох не донесся до его ушей, ни единая чужая мыслишка не оскверняла первозданного покоя древних болот.

Окшу удалось доковылять только до ближайшего хилого деревца, ствол которого был похож на штопор, а ветки на ерши, которыми трубочисты прочищают камины. Боль снова пронзила ногу, на этот раз левую. Стало ясно, что его хотят взять живым, поэтому и бьют по ногам. И все же интересно, что это за призовой стрелок охотится за ним? На человека не похож, человек уже давно выдал бы себя, но и не максар – те многозарядок в руки не берут, считая их оружием рабов.

– Лежи спокойно, – раздался из-за кустов сиплый голос уже немолодого и, как видно, очень хладнокровного человека. – А то, что в руках держишь, брось… Так, правильно… Больше ничего нет?

Окш промолчал, решив пока от разговоров с преследователем воздержаться. Ведь бывает так, что одно неосторожно сказанное слово потом обернется против тебя самого.

Кусты, за которыми скрывался стрелок, как-то странно затрепетали, словно это были и не кусты вовсе, а лишь их отражение в остекленевшем воздухе, а затем перед Окшем, как чертик из шкатулки, предстал тот самый кособокий и хромоногий чинуша, сначала навещавший Шеда Пику, вечный тому покой, а потом угощавший вольных братьев отравленными припасами. Вот ведь паук ядовитый! И как только Окш проглядел его раньше!

Хромота и общая телесная несуразность вовсе не мешали этому предателю двигаться легко и бесшумно, как лесной дух. Приставив ствол многозарядки к виску Окша, он сказал:

– Заведи руки за спину, я их свяжу… И мне так спокойнее, и тебе лишнего искушения не будет… А в мозгах моих можешь не ковыряться. На мне и не такие, как ты, зубы ломали.

Но Окш уже и сам успел убедиться, что душа этого человека прикрыта таким надежным панцирем, что его не прошибут даже все вместе взятые максары. Не душа, а кремень. И ведь рождаются где-то на свет вот такие монстры – с виду от одного плевка развалится, а его, Окша, запросто одолел. Не иначе это тот самый загадочный чужеземец, который по наущению Карглака за ним охотится.

– Тебя Хавром звать? – Сейчас это было единственное, чем Окш мог удивить своего соперника.

– Хавром, Хавром, – закивал головой тот. – Это кто же тебе мог сболтнуть? Наверное, тот самый соглядатай, который выследил тебя в доме пекаря. Кстати, весь поселок до сих пор вспоминает твои булочки. Говорят, такого объедения отродясь не знали.

Окш дипломатично промолчал, а Хавр продолжал мягким, даже слегка заискивающим тоном:

– А за раны эти ты на меня обиду не держи. Иначе как бы я тебя остановил? Скоро все как на собаке заживет… Я вот и бинты захватил, и корпию, и мазь лечебную… Как будто наперед знал… Ай-яй-яй, видно, ты еще не настоящий максар, если простой пули боишься.

– Ты меня, приятель, с кем-то путаешь, – холодно ответил Окш. – А то, что тебя Хавром кличут, каждой вороне известно.

– Все может быть, – кивнул Хавр, будто разговаривал с душевнобольным, которому нельзя перечить.

Он действительно перевязал раны по всем правилам лекарского искусства, однако перед этим напялил на запястья Окша громоздкие стальные кандалы, видимо, специально предназначенные для максаров.

– Ну вот и все пока. – Хавр заботливо уложил пленника на свой плащ. – Полежи здесь, а я пойду поищу какую-нибудь телегу. Если королевские стрелки начнут тут все подряд прочесывать, ты с ними не связывайся. Помочь они тебе ничем не помогут, а только хуже сделают, можешь не сомневаться… Просто пропусти их мимо. Пташкой притворись или мышкой. Не мне в общем-то тебя учить.

В душе Окша все кипело, и самые невинные эпитеты, которыми он хотел наградить этого мозгляка, звучали примерно так: «Дерьмохлеб! Репей собачий! Пожива воронья! Козел смердячий!» Однако то, что в устах того же Шеда Пики звучало бы вполне естественно, не подобало максару, никогда не унижающего себя площадной бранью (так по крайней мере считал Окш).

Единственное, что он высказал вслед уходящему Хавру, было даже не угрозой, а скорее констатацией факта:

– Зря ты это затеял. Не знаю, как долго тебе осталось жить, но эту встречу ты будешь проклинать до конца своих дней.

– Вполне возможно, – без тени обиды согласился Хавр. – Ну что уж теперь поделаешь…

Кем бы ни был тот, кто пленил Окша: человеком, злым духом или колдуном, отказать в предусмотрительности ему нельзя. Все было просчитано на много ходов вперед, обеспечено необходимыми ресурсами, заранее отрепетировано и защищено от случайностей. (Можно было побиться об заклад, что искомая телега ждет где-нибудь неподалеку.)

Безо всяких сомнений, Окш имел дело с достойным противником, но их схватка лишь начиналась. Еще неизвестно, какие козыри имеются в запасе у прожженного шулера Хавра, однако и Окш прожил свою короткую жизнь не зря – кое-чему научился, и не только выпечке булочек.

Упершись лбом и коленями в землю, он принялся извиваться всем телом, стараясь провести скованные руки над тазом. Тело его было гибким, руки длинными, таз поджарым, и то, что никогда бы не удалось кряжистому жестянщику, вполне удалось потомку максаров.

Гораздо труднее было высвободить из кольца рук плохо гнущиеся и уже начавшие опухать ноги, но, скинув сапоги, он справился и с этой задачей.

Теперь, когда кандалы наконец оказались в поле его зрения, Окш мог применить навыки, полученные им в оружейной мастерской. Зажав между колен задник сапога, он вставил острый кончик шпоры в замочную скважину кандалов и стал методично нащупывать пружину, удерживающую язычок замка. На это ему понадобилось примерно столько же времени, сколько и для утреннего бритья.

Затем надо было подготовить Хавру достойную встречу. Окш вновь натянул сапоги, сунул руки в незапертые кандалы и принял прежнюю позу. Разница состояла лишь в том, что сейчас он сжимал в кулаке обломок шпоры, не очень длинный, но достаточный для того, чтобы достать до сердца.

Для пущей достоверности Окш даже глаза закрыл – пусть этот гад думает, что от потери крови он впал в беспамятство.

Время, до этого летевшее со стремительностью горного потока, теперь превратилось в стоячее озеро. Если бы не жажда мщения и не надежда завладеть телегой, так необходимой сейчас Окшу, он давно уполз бы отсюда. Ну куда, спрашивается, подевался этот Хавр? Запрягает лошадь? Ремонтирует хомут?

Наконец вдали раздались скрип плохо смазанных колес, неторопливое пофыркивание коня и понукания возницы, время от времени подкрепляемые щелчком бича. Телега остановилась на порядочном расстоянии от Окша (видно, бурелом и валуны не позволяли ей двигаться дальше), и конь принялся щипать траву.

Затем послышались приближающиеся шаги. Окш вытер потные ладони об одежду, поудобнее перехватил шпору и приготовился к схватке, которая должна была продлиться долю мгновения и состоять всего из одного удара.

Однако шаги миновали его стороной и вскоре затихли где-то вдали. Что такое? Неужели Хавр запамятовал то место, где остался лежать Окш? Ладно, пусть побродит. Не подзывать же его свистом.

Теперь шаги слышались то слева, то справа – можно было подумать, что тот, кому они принадлежат, собирает грибы, а не разыскивает истекающего кровью пленника.

Но вот где-то поблизости хрустнула сухая ветка, вот задетый неосторожным движением куст уронил со своих листьев росу, вот уже слышно прерывистое дыхание притомившегося от долгой ходьбы человека, вот уже Окш чувствует на себе чей-то взгляд… Ближе… Ближе…

…Еще ближе… Пора бить шпорой между этих глаз… Но почему они такие зеленые? Почему вокруг них сияет серебряный ореол? Почему с алых губ срывается не сиплый говорок, который Окш уже успел возненавидеть, а звонкий издевательский смешок:

– Ну что разлегся, как баба на сносях? Ножки разболелись?

Рагна! Откуда она здесь взялась? А где тогда Хавр, чтоб ему пусто было!

Часть вторая

Окш раньше и представить себе не мог, что так обрадуется этой вертихвостке. Сейчас, наверное, он не стал бы возражать, даже если бы она вновь вознамерилась усесться ему на грудь.

Однако на сей раз Рагна была настроена совсем иначе, чем во время их первой встречи. Не до шуточек ей было нынче и даже не до разговоров.

Присев перед Окшем на корточки, она бесцеремонно стянула с него левый сапог и прямо через бинты ощупала рану.

– Все в точности, как я и нагадала, – пробормотала она, возвращая сапог на прежнее место. – Коней с такими ранами добивают…

– А ты слыхала, что раненые кони иногда лягаются? – Окш, раздосадованный болью, которую Рагна причинила ему, приставил к ее переносице обломок шпоры.

– Пень безмозглый, – она легко оттолкнула его от себя. – Сколько раз тебе надо говорить, что железо не может причинить вред максару?

– Ладно, я пошутил… – Окш был немного смущен ее поведением (все выглядело так, словно Рагна помимо своей воли оказывает ему огромное одолжение). – А почему ты не предупредила, если заранее знала, что меня подстрелят?

– Далеко была, – буркнула девчонка. – Знаешь, сколько времени я уже на ногах?

– Не знаю.

– А я не скажу. Чтоб не пугать тебя зря… Идти, конечно, не можешь?

– Надо попробовать… – Пытаясь встать, он вцепился в кусты.

– Лучше и не пробуй! – Рагна с досадой скривилась. – Мне вас, мужиков, даже касаться противно, но тут уж ничего не поделаешь… Придется послужить тебе кобылкой. – Она повернулась к Окшу спиной, такой хрупкой, что лопатки торчали на ней, как недоразвитые цыплячьи крылышки.

– Боюсь, надорвешься, – произнес он с сомнением. – Уж лучше я поползу. На боку у меня неплохо получается.

– Цепляйся, гад! – взвыла она. – Некогда мне тут с тобой препираться! Я не тебя спасаю, а себя!

Делать нечего – Окш привалился грудью к спине Рагны, а она тотчас перехватила его закинутые вперед руки. Встала девчонка с видимым трудом – слабовата еще была в коленках, – зато свой немаленький груз поперла вперед довольно энергично. Еще и покрикивала при этом:

– Не дыши мне в затылок! В сторону дыши!

По мере того, как они, выбирая места поотложистей, пробирались через лес, шея девчонки от напряжения наливалась кровью. Благодаря этому обстоятельству Окш удостоверился, что ее довольно аккуратные ушки были недавно отрезаны, а потом вновь пришиты на место – шрамы, ранее незаметные, выступили багровыми полосками.

– Ну все, кажется, добрались, – прохрипела она, выходя из зарослей на открытое место. – А ты отожрался за последнее время… Кабан кабаном…

– Возмужал, – поправил ее Окш, стараясь за развязным тоном скрыть свой стыд (со стороны, наверное, они представляли уморительное зрелище – тонкая, как стебелек, девчонка волокет на себе крепкого парня).

Невдалеке паслась довольно ухоженная пегая лошадь, запряженная в крепкую телегу, до недавнего времени, как видно, принадлежавшая местному мельнику. В телеге кто-то лежал, небрежно прикрытый сеном, и Окш сразу догадался, что это был Хавр.

– Живой? – поинтересовался он.

– Этот-то? – Рагна последним усилием взвалила Окша на задок телеги. – А я почем знаю? Но била я его не до смерти, а только до потери сознания. Когда очнется, вожжи в руки возьмет. А не то слишком много чести для тебя максара в кучерах иметь.

– Я бы на твоем месте был с ним поосторожней. – Окш покосился на лежавшего вниз лицом Хавра. – Это не простой человек. На таких вот ублюдков даже сила максаров не действует.

– Сила максаров действует на всех живых существ, – сказала девчонка с вызовом. – И на таких, о которых ты ни малейшего представления не имеешь… Хотя подчинить своей воле барана или свинью куда труднее, чем человека. Я уже не говорю про змей и тарантулов. Их лучше всего просто давить каблуками. Нельзя похитить душу у того, у кого ее нет. Почти невозможно проникнуть в сознание того, у кого в голове не мозги, а мякина. Ты просто не представляешь, сколько людей имеют сознание животного. С такими не стоит возиться. Максары обладают не только могучей волей, но и железными мышцами.

– Добавь к этому баранье упрямство, – заметил Окш, устраиваясь в телеге поудобнее. – Похоже, словами тебя не убедишь… Ладно, если не хочешь учиться на чужих ошибках, будешь это делать на своих… А за ним я сам присмотрю. Надеюсь, вдвоем мы одолеем его… Теперь расскажи, как ты меня разыскала и куда собираешься везти…

– Ты уверен, что я обязана отчитываться перед тобой? И что будет, если я воздержусь от объяснений? – Разобрав вожжи, Рагна погнала лошадь мелкой рысцой, еще раз доказывая, что опытный наездник, и сидя на облучке, лицом в грязь не ударит.

– Что будет? – задумался Окш. – Сам не знаю… Скорее всего я просто покину тебя возле первого попавшегося человеческого жилья.

– Вот, значит, как ты благодаришь меня за спасение! – патетически воскликнула Рагна.

– Спасение? – удивился Окш. – Ну это чересчур сильно сказано. Я ведь не собирался ни умирать, ни сдаваться. Наоборот, ты даже разрушила мои ближайшие планы.

– Одолеть жестянщиков при помощи других жестянщиков? – фыркнула девчонка. – Нечего сказать, достойное занятие для максара!

– Каждому свое… Ты и про уши свои мне не расскажешь?

– Как будто ты не догадываешься!

– Подожди… Бывает, что виновата голова, а отвечает задница. А за кого ответили твои уши?

– За чересчур длинный язык.

– Наконец-то я начинаю что-то понимать. Выходит, мамаша все же поймала тебя?

– Ладно. – Рагна стеганула лошадь чуть сильнее, чем следовало бы. – Как видно, придется мне все рассказать. Или почти все. Но учти, ты сам напросился. Поэтому помалкивай, сопи носом и слушай. А тем более не пытайся потом ничего изменить. Уже поздно. Не собираюсь тебя пугать, но на некоторое время ты попадешь в зависимость от чужой воли…

– Именно это ты имела в виду, когда говорила о моем спасении? – перебил ее Окш. – Тогда позволь поблагодарить тебя и давай побыстрее расстанемся.

– А как же мой рассказ? Или ты уже потерял к нему интерес?

– После такого вступления – безусловно, – твердо ответил Окш.

– И тем не менее придется его выслушать! – Рагна опять огрела вожжами ни в чем не повинную лошадь. – Возможно, тогда ты изменишь свое мнение.

– Говори, если есть охота, – он пожал плечами. – Я не собираюсь затыкать тебе рот.

– А я бы твой заткнула с удовольствием! – искренне призналась она. – Это же надо, чтобы какой-то безродный бродяга, бывший пекарь, приятель трусливых жестянщиков и любовник толстозадой жестянщицы, недоумок и неумеха, в жилах которого течет не более одной капли нашей крови, так разговаривал со мной! Мало того, что насмехается, так еще и угрожает! Радуйся, что тебе позволено дышать свежим воздухом и созерцать милые сердцу болотные пейзажи. Ведь я для пущей надежности и в мешок тебя могу зашить! Тварь неблагодарная…

– Похоже, ты слегка отклонилась от темы своего рассказа, – хладнокровно заметил Окш.

– А ты меня не доводи! – Вожжи ослабли, и лошадь перешла с рысцы на более привычный для нее неторопливый шаг. – Я, между прочим, благодаря тебе столько горя хватила… Будешь спорить, что это я тебя спасла от мамаши?

– Нет, не буду, – ответил Окш, всячески демонстрируя свое долготерпение.

– Правильно сделаешь… Ты выкрутился, а мне вот не повезло. Лошадь ногу подломила в самый ответственный момент. Тут они на меня все и насели. Кучей на одного. Попыталась я, правда, воинам головы задурить, да где уж мне… Мамаша рядом. Ради нее они свои собственные яйца откусят… Скрутили меня арканами, как младенца пеленками, даже пальцем не пошевелить. А мамаша родная уже ко мне спешит. С кинжалом в руках. Я до этого много ласковых слов успела ей сказать, вот она и пообещала первым делом язык мне отрезать. А за ней не задержится! Что мне, по-твоему, оставалось? Где я потом такой язык достану, если вдруг жива останусь? У людей, как лопата, у зверей, как терка…

– Ты про змей забыла, – не удержался Окш.

– Спасибо, напомнил… Вот я и говорю тогда мамаше, что имею для нее очень интересную новость. Она ведь, между прочим, любопытная до ужаса. Баба есть баба, хоть и максар. Ладно, говорит, выкладывай свою новость. Сохраню твой язык на краткое время. Но поскольку удержаться не могу, хоть уши твои отрежу… И тут же отчикала их, стерва! Хорошо еще, что собак поблизости не было, а то бы им скормила.

– Подожди, – прервал ее Окш. – Что-то я не понимаю. Ты же сама недавно говорила, что железо не может причинить вред максару.

– Это смотря какое железо. А главное, в чьих руках оно находится. Сталь, выдерживающую попадание стрелы, максар способен пробить пальцем.

– Ладно, рассказывай дальше…

– Ну, я этих издевательств, конечно, стерпеть не смогла и давай ей про тебя рассказывать.

– Про меня? – Окш, забыв о боли в ногах, чуть не подскочил на телеге.

– А что мне оставалось делать? – возмутилась в ответ Рагна. – Помирать в расцвете лет? Чем бы еще я смогла ее отвлечь в тот момент?

– Пр-р-редательница! – Окш попытался вложить в это слово все свое презрение. Но Рагне такие упреки были как с гуся вода. Если даже человек ради собственного благополучия готов заплатить любую цену, то про максара, плевавшего на чужую жизнь, и говорить нечего. Как ни в чем не бывало, она продолжала свой рассказ:

– Начала я сразу про клинок. Знаю, что это ее больное место. Так и так, говорю, есть возможность вернуть твоему оружию прежнюю силу. Встретила я недавно парнишку-максара. Полукровку. Он даже про свое предназначение ничего не знает. Прожил всю жизнь среди жестянщиков и многому от них научился. Например, печь булочки. А до этого, между прочим, был посвящен в тайну клинков. Запросто собирал и разбирал их. А когда Карглак сжег оружейную мастерскую и утопил всех мастеров в расплавленном железе, он сумел спастись. Сейчас скрывается от прислужников Карглака, которые повсюду его разыскивают. Если бы не это, он уже давно создал бы действующий клинок… Сначала она мне, похоже, не поверила. Но задумалась. Даже до такой дуры дошло, что сама я это все придумать не могла. Потом проверять меня стала. Подробности выспрашивать. Приметами твоими поинтересовалась…

– И ты их ей описала? – ужаснулся Окш.

– Описала. Но только прежние. Про новые – ни гу-гу! Говорю так и так: на жестянщика не похож, длинный, костлявый, светленький, глаза серые, левая рука с детства не действует, покалечена. Вижу по мамаше, чем-то мой рассказ ее сильно задел. Повертела кинжал и обратно в ножны сунула. Это уже хороший признак! Интересуется, какие еще у тебя приметы имеются. Родинки на теле, например. А я сдуру отвечаю, что не имею привычки, как некоторые, с первым встречным голяком валяться. Опять меня язык подвел. Но она на это даже внимания не обратила… Зубами скрежещет, бормочет что-то себе под нос. Похоже, она о тебе уже слышала… Отродьем назвала…

– Тебя?

– Нет, тебя! Проклятое отродье Клайнора, дескать…

– А кто такой Клайнор?

– Да какая тебе разница! Сейчас все так ругаются. То же самое, что отродье дьявола, например.

– А что было потом? – Рассказ девчонки не на шутку заинтересовал Окша.

– Потом меня, связанную, привезли в замок и посадили в колодки, чтоб не сбежала. Я уже до того обнаглела, что про свои уши напомнила. Представь себе, мамаша даже спорить не стала. Пришила их мне незамедлительно, хотя и наспех. Одно до сих пор чешется. Я так поняла, не до меня ей стало. Очень ее история про губошлепа-максара взволновала. Можешь гордиться. Потом она куда-то уехала. Ключи от темницы, разумеется, с собой взяла. Никому не доверила. Кормили меня до отвала, но еду подавали на кончике пики через дырку в стене. Потом вдруг заявляется она ко мне, лыбится, как крокодил на ягненка, и начинает исподволь обрабатывать. Ах, мы все же мать и дочь! Ах, мы наделали столько ошибок! Ах, что нам мешает жить в любви и согласии! Я бы ей, конечно, ответила, курве старой, что именно нам мешает, да колодки как-то не вдохновляли на откровенность… Только поддакиваю ей и соглашаюсь. Короче, настоящее представление! Дуэт двух лицемеров. Свидание тарантула со скорпионом. Поохали мы, значит, поахали, а потом она мне напрямую говорит: если найдешь того мальчишку, я тебе прошлые грешки прощу, а заодно и все будущие на полжизни вперед. Я, конечно, соглашаюсь. А что мне остается? Снимай, говорю, колодки, и будет тебе этот мальчишка к обеду, ну в крайнем случае к ужину. Пообещать ведь ничего не стоит. Мне, главное, на свободу вырваться. Только ведь, думаю, она так дешево не купится. Интриганка та еще! Себе самой не верит, не то что другим. Но, странное дело, она вдруг на мои условия соглашается. Хорошо, говорит, сейчас небольшой пир в честь примирения закатим, и ступай на все четыре стороны. Тут уже я заволновалась. Чую – подвох какой-то. Интересуюсь, что будет, если мальчишка добровольно идти откажется. Он ведь максар, его так просто не уломаешь… Приманить надо, отвечает мамаша. А чем, твоим золотом или моим юным телом? Золота ты, знаю наперед, пожалеешь, а собой я отродясь не торговала и впредь не собираюсь. Знаешь, что она мне ответила?

– Ну? – Сердце Окша почему-то заколотилось часто-часто.

– Для тебя, мол, у нее есть совершенно особенная приманка. Хочешь знать какая? – Девчонка, лукаво ухмыляясь, обернулась через плечо.

– Никогда не чурался новых сведений, – стараясь скрыть свое волнение, ответил Окш. – Но упрашивать тебя не собираюсь.

– Зачем меня упрашивать? – удивилась Рагна. – Это ведь не мой секрет, а мамашин. С ее позволения я его тебе и передаю. Ну, слушай… Похоже, она знает о тебе не так уж и мало. Наверное, специально собирала сведения, для этого и замок покидала… Суть дела в том, что когда-то в Стране жестянщиков жил очень известный мастер-оружейник по имени Азд Одинокий. Погиб он давно, еще до твоего рождения. Но тем не менее что-то вас связывало. Не то он родней тебе приходился, не то был назначен в опекуны, тут дело темное. Перед смертью он оставил для тебя что-то вроде завещания. Речь там идет не о золоте, не о земле, а о тайнах ремесла. Не булочника, само собой, а оружейника. В общем, вся мудрость жестянщиков в комплекте. И не только ныне живущих, но и древних, тех самых, которые построили невидимую стену вокруг Чернодолья. Смерть помешала Азду передать тебе это завещание из рук в руки. Потом оно где-то затерялось или было надежно спрятано. Но мать утверждает, что дальнейшая судьба завещания ей известна. Все подробности она сообщит тебе при личной встрече.

– Просто так сообщит? Даром? – недоверчиво переспросил Окш.

– Как же! Даром только зуботычину можно получить, – ответила не по годам искушенная Рагна. – Что-то, бесспорно, она с тебя потребует. Скорее всего новый клинок.

– Вместе с моей головой, – негромко буркнул Окш, решивший не посвящать Рагну в тайну своей давней встречи с Геноброй.

– Что ты там бормочешь? – сразу насторожилась она. – Меня небось проклинаешь?

– Себя. За то, что связался с такой трепачкой, как ты… Хорошо, на один свой вопрос я ответ получил, хотя не могу сказать, что пришел от этого в восторг. Но вопросов, как ты помнишь, было два. Теперь отвечай, как ты меня разыскала? Тут что-то нечисто. Выкладывай всю правду.

– Как ты мне надоел! – Рагна даже за голову схватилась. – Молодой, а такой зануда! Что с тобой дальше будет!

– Это уже тебя не касается, понимаешь? Я не нуждаюсь ни в советчиках, ни в покровителях. Но если меня так легко отыскали в стране, похожей на кипящий котел, значит, я завишу от кого-то. А это меня не устраивает!

– Сейчас ты опять понесешь на меня невесть что! Мне это уже надоело. Давай договоримся сразу, что каждый из нас преследует только свой интерес.

– Если это не идет во вред другому, – поправил ее Окш.

– Да брось ты! Если бы тебе предложили выбор между смертью и предательством, как бы ты поступил?

– Откуда я могу знать заранее! Еще смотря какое предательство.

– Любое! Например, отдать меня на растерзание врагам.

– Теперь бы, наверное, отдал не задумываясь.

– И правильно бы сделал! Жизнь максара дорога. Жертвовать ею нельзя ни при каких обстоятельствах. Пусть этим тешатся людишки, которые размножаются, как клопы… А теперь вернемся к твоему вопросу. Мы с тобой в прошлый раз кое о чем договорились. Не так ли?

– Допустим.

– При этом каждый соблюдал свой интерес. Я снабдила тебя золотом?

– Снабдила, – вынужден был согласиться Окш.

– Изменила твою внешность?

– Изменила.

– А ты смылся и адреса мне не оставил, тем более что не было у тебя его в то время. Вот я и побеспокоилась заранее…

– Ты что-то сделала со мной, подлая? – догадался Окш. – В тот момент, когда я в подземелье сходил с ума от боли? Воспользовалась моим беспомощным состоянием?

– Только не надо корчить из себя невинное дитя! Воспользовались им, видите ли… При желании я могла сделать из тебя послушного раба, но ведь не сделала же! Для жестянщиков нет секретов во всяких механизмах, а для максаров – в человеческой природе. Для нас живая плоть то же самое, что для твоих друзей металлы… Пощупай у себя над левым глазом… Правильно, сейчас там уже нет ничего. А раньше было несколько сквозных дырочек, через которые я добралась до твоего мозга. Теперь я имею возможность созерцать окружающий мир твоими глазами. Вернее, твоим левым глазом. Поверь, лично тебе это не доставит никаких неудобств. А если не хочешь, чтобы я что-нибудь увидела, например, голую задницу твоей очередной подружки, просто закрой левый глаз.

Едва Рагна сказала это, как Окш оторвал от подкладки куртки полоску черного сукна и демонстративно наложил ее поперек лица.

– Мне пора сменить прозвище, – заявил он. – Раньше я звался Сухоруким, а теперь буду Одноглазым… А ты продолжай, продолжай… Будет лучше, если между нами не останется никаких недомолвок.

– Продолжать особо нечего, – сказала Рагна с неохотой. – Еще сидя в темнице, я имела возможность любоваться какой-то обветшавшей башней, торчавшей посреди унылого островка.

– Верно, – подтвердил Окш. – Я жил там. Это маяк, один из самых старых в стране. Нынче он бездействует.

– Не составило труда выяснить, где именно находится этот островок, – продолжала Рагна. – Ведь среди челяди максаров есть немало уроженцев здешних мест… Туда я и направилась сразу после освобождения из темницы. Но в твоих глазах было уже совсем другое – бой, бой, бой. Бой без конца. И болота… Война шла повсюду, но в болотах сражалась только одна армия, и я поспешила вслед за ней. Поверь, мне пришлось нелегко. Еще чуть-чуть, и я опоздала бы. Чтобы найти тебя, пришлось пробираться через самую гущу битвы. А это опасно даже для максара. Шальной пуле безразлично, кем я выгляжу в глазах жестянщиков, демоном смерти или клубом дыма.

– Не стану скрывать, сегодня я узнал много нового, – сказал Окш голосом судебного стряпчего. – Но число загадок от этого только увеличилось. Например, я не верю, что Генобра вот так запросто отпустила тебя на свободу. Насколько я могу судить о нравах максаров, такая возможность совершенно исключается. Ведь, по твоим словам, она не доверяет даже себе.

– Тут вы с ней друг друга стоите, – невесело согласилась Рагна. – Действительно, меня отпустили не просто так… Мамаша считается непревзойденной искусницей по части составления всяких ядов. Как я не осторожничала во время нашей прощальной трапезы, все же отведала ее отравы. Это порошок, который нельзя по виду отличить ни от соли, ни от толченого мела. Его с одинаковым успехом можно добавлять и в вино, и в соус, и в начинку пирогов. Попав внутрь живого существа, кристаллики этого яда проникают через стенки кишечника в кровь и в печень. Некоторое время они ничем не дают о себе знать. Но если через день-два ты выпьешь хотя бы кубок воды, кристаллики начинают набухать и достигают размеров кулака, а то и больше. Однажды я имела удовольствие созерцать человека, отравленного таким ядом. Его разорвало изнутри, как мыльный пузырь. Я не пила с тех пор, как покинула замок мамаши. Если я не вернусь или вернусь одна, то подохну. От жажды или от яда.

– А за мою поимку тебе обещано противоядие? – усмехнулся Окш.

– Какой ты догадливый…

– И ты веришь Генобре?

– Не верю. Но другого выхода у меня все равно нет. Многое будет зависеть от твоего поведения.

– Что именно?

– У вас с мамашей пойдет торг. Каждый будет выгадывать свой интерес. Замолви за меня доброе словечко. Если надо, то и уступи ей в чем-то.

– Я разбираюсь в оружейном деле… Кое-что смыслю в военном искусстве… Но вот торговаться мне никогда не приходилось… – покачал головой Окш.

– Торг пойдет не о каравае хлеба, а о жизни… Твоей, моей. О завещании Азда, в конце концов! – Девчонка, до этого державшаяся с напускным спокойствием, сорвалась на крик. – Или оно не нужно тебе?

– Азд… – задумчиво повторил Окш. – Азд Одинокий… Кажется, где-то я уже слышал это имя… Очень давно… Не могу даже припомнить, при каких обстоятельствах… Слушай, помоги мне! Верни мою душу в прошлое, как тогда, в подземелье замка…

О небеса! Что за детство у него было, если память извлекает оттуда лишь чудовищ… В прошлый раз это была рыжая кровожадная ведьма, а сейчас вообще неизвестно что – то ли персонаж кошмарного сна, то ли порождение совсем другого мира… Когда все это было? Неизвестно… Тело кажется легким и послушным, как у птицы – оттолкнись посильнее и взлетишь. Он уже вполне уверенно стоит на ногах, все отлично понимает и умеет связывать слова в длинные фразы… Левая рука так же ловка и послушна, как правая…

Где это происходит? Не поймешь… Все стороны света, весь окружающий пейзаж загораживает от него свернувшаяся кольцом тварь, телом похожая на огромного безногого крокодила, а головой на дракона из варварских стран, способного выпить целое озеро и проглотить целый город. Каждая его чешуйка блестит, как золотой слиток, стертый прикосновениями тысяч рук. На месте глаз пустые ямины, заросшие чем-то вроде желтоватого пуха. Пасть, легко прогрызающая норы в граните, сомкнута, шевелится лишь жесткая бахрома по ее бокам.

Чудовище говорит, не размыкая пасти:

– Научись бесстрастно выслушивать то, что повергает в трепет слабые сердца. Внимай словам, недостойным твоего слуха. Терпи нетерпимое. Никогда не падай духом, а только ожесточайся. Думай и запоминай… Тот, кто был назначен тебе в наставники, Азд Одинокий, до смерти замучен максаром по имени Стардах. Не знаю, что удалось выведать у несчастного старика, но вряд ли он сумел устоять перед волей врага. Погибли и все другие вожди жестянщиков, знавшие о твоем рождении. Тебе никто не придет на помощь… Народ замер в ужасе, а вокруг рыскают прислужники максаров. Сделано все, чтобы ты не смог покинуть эту страну живым. Но отчаиваться рано. Пока жив я, Иллаван Десница, последний из своего народа, погубленного максарами, тебе нечего бояться. Мы вырвемся из кольца врагов и счастливо минуем все его ловушки. Мы удалимся на край света, в чужедальние страны, где враги никогда не смогут отыскать нас. Ты узнаешь наконец, что такое спокойный сон и мирная жизнь.

– Не хочу я никуда удаляться! – Ребенок сердито дергает чудовище за нижнюю губу, шершавую, как наждак. – Мне и тут хорошо.

– Не спорь. Ты должен во всем слушаться меня.

– Еще чего не хватало! Буду я слушаться жалкого червя, пожирающего землю! Трус! Собрался удирать! А кто отомстит за Азда? За всех жестянщиков? За твой народ?

– Это сделаешь ты. Так гласят предсказания. Но это случится не скоро. Сначала тебе надо поднабраться ума и силы. Пока ты всего лишь слабый ребенок… Я найду для тебя достойных воспитателей и наставников. А со временем ты станешь обладателем сокровища, которое завещал тебя Азд.

– Какого сокровища? Денежек?

– Нет. Мудрости, которой не купишь ни за какие деньги.

– Разве мудрость можно завещать? – удивляется ребенок.

– Можно, если она записана словами. Прочитав эти письмена, ты найдешь ответы на все вопросы.

– На все-все-все? – радуется ребенок.

– Да.

– И даже на то, как извести максаров?

– Это главное, о чем там говорится.

– Я хочу это знать сейчас!

– Сейчас еще рано. Ты ведь и читать-то не умеешь.

– А ты тогда для чего?

– Я не сведущ в грамоте, – тяжко вздыхает подземное чудовище. – А уж тем более в грамоте изощренных умом жестянщиков… Что это? Кажется, к нам кто-то приближается… Ты слышишь?

– Слышу… Их много… Они со всех сторон… Надо спасаться…

– Тогда полезай быстрее в мою пасть!

– Я уже не помещаюсь там!

– Раз так, бери камень и будем сражаться.

Окш очнулся от резкого укола тревоги, куда более болезненного, чем попадание пули.

Лошадь испуганно храпела, косясь назад диким взглядом. Рагна, не выпуская вожжи, стояла на облучке и с недоумением смотрела на развороченную кучу соломы, на которой еще недавно валялся Хавр.

– Куда он девался? – Окш машинально пошарил рукой в соломе.

– Испарился, – буркнула Рагна, похоже, еще не до конца осознавшая случившееся. – Пока ты вспоминал свое прошлое, я решила привести этого урода в чувство. Пусть бы делом занимался. Надоело мне уже коню под хвост глядеть. Ткнула я его кнутом, а он взял да раздвоился. Один лежит, как прежде, а другой сидит на том же месте и на меня смотрит. И не понять, кто из них настоящий. А потом зарябило все, будто бы я не на человека смотрела, а на его отражение в воде. Он то лежит, то сидит, то стоит сбоку от телеги ко мне спиной. Я его опять кнутом ткнула, только посильней. Тут он пропал окончательно, и кнут с ним заодно. Я про такие чудеса даже и не слышала никогда.

– Я тоже, – сдержанно ответил Окш, взглядом обшаривая окрестности. – А это не он? К лесу идет, через пашню…

– Похоже, – согласилась Рагна. – Но как он там оказался? Ведь только что здесь был…

– Поговаривают, что время как река. Его можно заставить течь быстрее, можно замедлить, а можно и вообще пустить по кругу… Правда, это не по силам людям… Эх, была бы у меня сейчас многозарядка!

– Выходит, мы имели дело не с человеком, – сказала Рагна. – Человек не способен одурачить двух максаров сразу.

– Как ты думаешь, он понял, о чем мы говорили? – Окш продолжал смотреть туда, где среди деревьев исчезла сутулая фигура Хавра.

– На глухого он не похож. На дурака тоже. Только вряд ли его могли заинтересовать мои семейные делишки. – Рагна снова уселась на облучок. – А ты его, что, боишься?.. Успокойся. Скоро мы будем в Чернодолье, а там он нас не достанет.

– Завещание Азда находится где-то здесь. Значит, нам рано или поздно придется вернуться.

Рагна, воспринявшая эти слова как согласие Окша встретиться с Геноброй, сразу повеселела. Веселье это посредством вожжей передалось и лошади, которая сразу припустилась трусцой.

Начинались обжитые места. Где-то невдалеке горел поселок. С другой стороны доносился дробный перестук многозарядок. Прямо посреди дороги лежали двое мертвецов (по виду вольные братья), уже порядочно растоптанные копытами и разъезженные колесами телег. У одного не было головы, у другого ног. Раньше подобное зрелище могло привести Окша в трепет. Теперь он даже глазом не моргнул.

– Являться в гости с пустыми руками как-то неудобно, – сказал он. – Надо бы приготовить для твоей мамаши кое-какие подарочки.

– Догадываюсь, что ты имеешь в виду, – покосилась на него Рагна. – Только обещай, что пустишь свои подарки в дело лишь после того, как я получу противоядие.

– Там видно будет…

Оказавшись среди родных каменистых просторов, Рагна сразу приободрилась.

– Если дорвусь, так бочку воды сразу выпью, – произнесла она мечтательно.

– Ты возвращаешься с надеждой на спасение, – заметил Окш невесело. – А чего ради я лезу в берлогу этой людоедки?

– Не заставляй меня рассыпаться перед тобой в благодарностях. Я хоть и максар, но добра не забываю. Можешь быть уверен, – поморщилась Рагна.

Повинуясь ее беззвучному зову, откуда-то набежали мрызлы и впряглись в телегу вместо лошади, чувствовавшей себя в Чернодолье весьма неуютно. (Впрочем, вернуться назад ей, естественно, было не суждено.)

Мрызлы трудились, не жалея себя, и как только очередная партия валилась без сил, ее тут же сменяла новая. Колеса телеги вихляли, ободья могли свалиться в любой момент, а оси безбожно скрипели. Конечно, можно было перебраться прямо на плечи чудовищ, но сделать это не позволяли еще не до конца зажившие раны Окша.

Безусловно, Генобра узнала об их приближении заблаговременно, однако выйти навстречу не соизволила. Слуги – не те, которых Окш видел здесь в прошлый раз, а уже совсем другие, – доставили гостей в обширный сводчатый зал, судя по огромному количеству пыльных штандартов, предназначенный для официальных приемов.

Никакой другой мебели, кроме низкого столика, сервированного к ужину, здесь не было, и Окшу пришлось прилечь прямо на голый пол. Заранее переволновавшись перед встречей с Геноброй, сейчас он был совершенно спокоен, однако на всякий случай решил изображать тяжелораненого.

Вконец озверевшая от жажды, Рагна схватила со стола кувшин с вином и уже хотела запустить им в окно, но передумала и налила кубок Окшу.

– Хочешь, чтобы и я отравился? – Он сделал отрицательный жест рукой. – Нет, в этом доме я не прикоснусь ни к еде, ни к питью. Не хочу заглатывать крючок, на который уже попалась ты.

– Тогда постарайся не дышать и ни к чему не прикасаться, – сказала Рагна. – Уж если мамаша захочет угостить тебя каким-нибудь из своих ядов, то обязательно сделает это. Моя бабушка и все тетки тоже были известными отравительницами, однако она перехитрила их всех.

– Приятно слышать похвалу из уст родного дитяти, – произнесла Генобра, появившаяся совсем не с той стороны, откуда ее ожидали. – Как добрались? Не утомила ли вас дорога? Не обидел ли кто в пути?

Тембр ее голоса находился в промежутке между хриплым и скрипучим, хотя на первый взгляд она была еще женщиной в соку – немного перезрелой, зато сладкой, душистой и податливой. Впрочем, оба гостя знали, насколько обманчиво это впечатление.

– Хватит паясничать! – Рагна топнула ногой. – Я сдержала свое слово, хотя для этого мне пришлось исколесить всю Страну жестянщиков. Теперь твоя очередь выполнять обещание. Подай сюда противоядие!

– Не пойму, о каких обещаниях ты говоришь? – Улыбка Генобры была похожа на гримасу отвращения. – Мы заключили сделку. У меня свой товар, у тебя свой. А за глаза покупку совершают только дураки. Да и одним-единственным беглым взглядом не обойдешься. Товар надо хорошенько пощупать, помять, попробовать на зуб, а если такая возможность имеется, то и примерить.

– Пощупай, – согласилась Рагна. – Но примерять не советую. Молод он еще, да вдобавок и ранен. Вдруг не выдержит.

– Зачем же ты его так? – Генобра изобразила сострадание. – Лежащая женщина это еще куда ни шло, а лежащий мужчина – зрелище жалкое.

– Это не я.

– А кто?

– Там война идет, понимаешь? – Рагна не собиралась посвящать мамашу во все подробности своего пребывания в Стране жестянщиков. – Сосед убивает соседа. Пулю можно схлопотать, даже сидя на горшке.

– Свои убивают своих? – удивилась Генобра. – Ну прямо как у нас! А еще говорят, жестянщики недостойны носить звание человека.

– За последнее время они преуспели во многих делах. Молодцы, да и только!

Генобра, с любопытством разглядывая Окша (можно было подумать, что это какая-нибудь заморская диковинка, а не максар-полукровка), расхаживала вдоль противоположной стороны зала. Подходить к гостям ближе чем на двадцать-тридцать шагов она пока не решалась – вероятно, опасалась с их стороны какого-нибудь подвоха. Клинок, висевший у левого бока, очень не гармонировал с ее домашним нарядом.

– Того ли ты мне привела, дочка? – спросила она с сомнением. – Сама же говорила, что твой дружок светленький и руку имеет сухую.

– Раньше так оно и было, – объяснила Рагна. – Но я немного изменила его внешность, чтобы ввести в заблуждение прислужников Карглака… Ты же сама видишь, что это максар.

– Мало ли бесприютных максаров шатается по свету. Я, например, даже не упомню, сколько раз рожала, а глаза мне ты одна мозолишь.

– Дай ему свой клинок, – предложила Рагна. – И он докажет, что в совершенстве знает его устройство.

– И в кого ты только такой шутницей уродилась? – ухмыльнулась Генобра. – Может, мне лучше удавку на шее завязать и конец тебе передать?

– Тогда для чего было начинать все это? – Рагна уже не могла сдерживать ярость. – Ведь ты сама просила найти мастера для починки клинка!

– Это ты просила у меня пощады, а взамен обещала найти толкового оружейника, – поправила ее Генобра. – Почему бы мне не согласиться на такое предложение? Что я, спрашивается, теряю? Ничего. Тебе от меня и так никуда не деться. Приползешь назад как миленькая, да еще и дружка с собой прихватишь. Так оно и получилось.

– Хватит издеваться! – прохрипела Рагна. – Дай противоядие! Я умираю от жажды!

– Потерпишь. Как говорят жестянщики, без терпения нет спасения. Впрочем, я еще не решила, как быть с тобой. Сама посуди, зачем ты мне теперь? Думаешь, я не догадываюсь, что вы сговорились прикончить меня при первом удобном случае? – Генобра по привычке схватилась за рукоять клинка.

– Тогда не надейся, что твое оружие возродится! – Эта угроза заставила Генобру расхохотаться.

– Ты уверена? – Она перевела взгляд на Окша. – Полагаешь, он ценит твою жизнь больше своей? Боюсь, ты ошибаешься. Если мы не договоримся с ним полюбовно, беднягу посадят в бочку с зельем, медленно растворяющим кожу. Ни максар, ни человек не в состоянии долго терпеть такие муки.

– Ваши слова следует понимать так, что меня заманили сюда обманом и никакого завещания Азда на самом деле нет? – Это была первая фраза, сказанная Окшем в присутствии Генобры.

– Завещание-то как раз и есть, – ответила она. – Но только ты его никогда не получишь, отродье Клайнора. Если судьбу дочки я еще не решила, то с тобой для меня все ясно. В случае, если ты вернешь силу моему клинку, я сохраню твою жизнь. Хороший оружейник всегда пригодится. Но из твоего тела и твоей души будет изъято все, что делает обычного человека максаром.

Для Окша голос Генобры был примерно тем же самым, что волчий вой для пса. Он проклинал тот момент, когда согласился явиться сюда, и кусал губы от бессильной ярости. Можно вести разговоры даже с заведомым подлецом, преследующим свою выгоду, но как договориться с сумасшедшей дурой, не отдающей отчета собственным поступкам… Хотя нет, это он зря. В изуверской предусмотрительности и безжалостной логике Генобре не откажешь. Смягчить эту людоедку вряд ли возможно, но надо хотя бы попытаться заговорить, отвлечь ее.

– Несравненная, – начал он осторожно. – О своей принадлежности к расе максаров я узнал совсем недавно и еще не успел проникнуться духом, соответствующим моему новому положению. Поэтому я не стану огорчаться, если буду возвращен в прежнее состояние. Кроме того, ремесла привлекают меня куда больше, чем воинские подвиги или опыты по изменению человеческой сущности. Должность оружейника при столь могущественной особе вполне устроит меня. Ведь имея в руках действующий клинок, вы приобретете в среде максаров особое положение.

– Ни один максар не признает за другим максаром какое-то особое положение, – перебила его Генобра. – Эти слова еще раз доказывают, что тебе чужды наши обычаи и привычки.

– Простите, если я сказал что-то не так. – Окш изо всех сил старался изобразить покорность. – Когда вы получите возродившийся клинок, сами решите, как им лучше воспользоваться. Мое дело – вернуть ваше оружие к жизни.

– Вот именно. – Похоже, речь Окша заинтересовала Генобру. – Начал ты издалека, а чем собираешься закончить?

– Сейчас вы узнаете, несравненная, – продолжал Окш. – Может случиться так, что я не смогу быстро отремонтировать клинок. Ведь все они отказали по общей причине, которую, возможно, придется искать в Стране жестянщиков. Что это за причина, я пока не знаю, однако уверен, что в завещании великого оружейника Азда можно найти ответ на все мои вопросы.

– Вот, оказывается, куда ты клонишь! – Хохот Генобры был похож на клекот стервятника. – Хитер, ничего не скажешь! Твой Азд был не только великим оружейником, но и непримиримым врагом максаров в том смысле, в каком жалкий шакал может быть врагом льва. Печальный опыт отцов и дедов ничему не научил его. Завещание, о котором ты говоришь, содержит план уничтожения нашей расы, а поскольку сами жестянщики не в состоянии противостоять максарам, его выполнение предполагается поручить какому-нибудь выродку вроде тебя. Существо, наделенное волей максара и смекалкой жестянщика, может причинить Чернодолью немало вреда. Поэтому и не мечтай получить доступ к этому проклятому завещанию. По крайней мере до тех пор, пока в тебе останется хотя бы сотая доля сущности максара.

– Дай противоядие! – Рагна в припадке бешенства перевернула стол с винами и закусками. – Чего ты еще хочешь от меня? Каких услуг? Какого унижения? Только прикажи, и я выполню любой твой каприз! Стать перед тобой на колени? Поцеловать твою кобылу в задницу? Лечь под первого попавшегося мрызла?

– Я подумаю над твоими предложениями. – Генобра послала дочке милостивую улыбку. – А пока стань рядом со своим дружком. На тот случай, если он вернет клинок в прежнее состояние и попытается убить меня. Тогда тебе придется помешать ему, ведь в случае моей смерти ты обречена. В моих запасах имеются сотни ядов и противоядий, и только я одна знаю, какое именно средство в состоянии спасти тебя. Да и наш юный оружейник, даже овладев клинком, вряд ли сможет уйти отсюда. – Она отдернула один из гобеленов, и за ним обнаружилась ниша, в которой затаилось несколько громадных мрызлов, изготовившихся к бою.

Рагна, шатаясь, подошла к Окшу и пребольно ухватила его за волосы.

– Слышал, что сказала эта стерва? – прохрипела она. – Чтоб ты ни-ни! Чтоб даже дышать в ее сторону не смел! Надо слушаться мамочку!

– А разве я не слушаюсь? – Окш стал засучивать рукава. – Если она соизволит передать мне свой клинок, я посмотрю, что с ним можно сделать. Но только сначала пусть принесут мои инструменты, которые остались в телеге. (Этот инструмент и еще кой-какие мелочи они прикупили по дороге сюда в последнем перед границей поселке жестянщиков.)

– Ну так и быть. Покажи свое умение. – Генобра, по-прежнему держась на дистанции, швырнула ему клинок. – Однако боюсь, что ты ничего не сможешь поделать с ним. У каждого клинка есть свой особый секрет, известный только его хозяину.

– Секрет, говорите? – Окш ловко поймал клинок за рукоятку (таким фокусам он научился еще в первые дни пребывания в мастерской). – Это для вашей дочки секрет. Или для любого другого максара, не умеющего отличить бронзу от латуни, а винт от заклепки. Но только не для жестянщика, сведущего в оружейном деле.

Прежде чем наиболее толковый из мрызлов доставил в зал добротную кожаную сумку, в которой позвякивал металл, Окш успел отсоединить от клинка гарду, содержавшую основные механизмы управления.

Генобра, перехватив посыльного в дверях, самолично проверила каждую отвертку и каждый надфиль, а у сумки не поленилась оторвать подкладку. Лишь после этого инструменты поступили в распоряжение Окша. Скоро пол был усеян многочисленными деталями клинка, большинство из которых размером не превышало просяного зерна.

– С твоей сноровкой надо бисером вышивать, – буркнула Рагна, возвышавшаяся над Окшем, как сторожевая башня.

Время от времени она почесывала своими смертоносными ногтями у него за ухом – там, где равномерно подрагивала сонная артерия.

Разборка еще не была завершена, а Окшу уже бросилось в глаза, что в конструкции клинка присутствуют две неизвестные ему детали, никакого функционального значения, похоже, не имеющие. Тщательно изучив загадочные находки через оптическое стекло, он пришел к выводу, что именно с их помощью жестянщики пытались сохранить хоть какую-то, пусть и иллюзорную, власть над грозными творениями своих рук.

Первая деталь представляла собой прерыватель цепи питания всего механизма. Вторая – миниатюрное, но мощное взрывное устройство, типичный самоликвидатор, применяемый жестянщиками и в других видах оружия, например, в самоходных картечницах.

Обе эти детали управлялись на расстоянии кодированными сигналами, имевшими ту же природу, что и свет, но, в отличие от него, невидимыми. С помощью этого хитроумного устройства жестянщики имели возможность вывести из строя или даже уничтожить любой клинок (в последнем случае, правда, только тот, который был заранее приведен в боевое состояние).

Окшу не приходилось слышать, чтобы жестянщики хоть раз воспользовались своей предусмотрительностью, да и неудивительно – проницательные максары моментально определили бы природу отказа клинков, и уж тогда-то судьбе строптивых оружейников можно было бы только посочувствовать.

Карглак, в своих миротворческих стремлениях дошедший до абсурда, действовал не на авось. Жестянщики не раз намекали максарам, что боеспособность клинков находится в прямой зависимости от жизни и здоровья их создателей, хотя технические детали этой взаимосвязи не раскрывали (да спесивые хозяева Чернодолья и не поняли бы их).

Оставалось лишь догадываться, кто именно подал сигнал, обезвредивший клинки – кто-то из оружейников, не до конца утративший разум, или некое автоматическое устройство, специально предусмотренное для такого случая (последнее предположение казалось наиболее вероятным).

Как бы то ни было, но единственный уцелевший наследник мастеров-оружейников оказался нынче в любопытной ситуации. Он мог без труда привести клинок в действующее состояние – для этого достаточно было соединить цепь питания напрямую, минуя прерыватель. Мечта Генобры исполнилась бы, но что это давало в итоге самому Окшу? Весьма сомнительные льготы, обещанные рыжей стервозой, да жалкое существование в человеческом облике.

Соглашаясь на все условия, выдвинутые Геноброй, он, конечно же, кривил душой. Власть над живыми существами, присущая максарам от рождения, и возможность безнаказанно манипулировать поведением человеческих масс уже успели вскружить ему голову. Да и воинские подвиги, честно говоря, привлекали Окша куда больше, чем кропотливая возня с неподатливым металлом.

Вкусив однажды разудалого и вольного житья, он уже не смог бы ходить в чьих-нибудь прислужниках, а тем более находиться в зависимости от ненавистной ему Генобры.

Конечно, сюда они явились не с пустыми руками и для хозяйки замка было приготовлено несколько сюрпризов, но пока инициатива целиком и полностью принадлежала последней. Замыслам Окша сильно мешали перебитые ноги, а Рагна, до этого прилежно разыгрывавшая умирающую от жажды психопатку, могла сорваться в любое мгновение.

Интересно, а что случится, если клинок взорвется прямо в руке Генобры? Обезвредит это ее хоть на какое-то время или только приведет в ярость? Во всяком случае, рискнуть стоит.

Пока Окш был занят этими размышлениями, его руки проворно собирали клинок в единое целое. Процесс сборки был еще далек от завершения, а он уже почувствовал, что оружие начинает оживать.

Незаметно для всех (за исключением, может, одной только Рагны) Окш направил острие клинка в сторону отиравшегося неподалеку мрызла, того самого, который доставил инструмент и привел механизм в действие.

Полоса металла, только имитировавшая лезвие холодного оружия, внезапно замерцала и превратилась в луч призрачного света, метнувшегося над самым полом к противоположной стене. Мрызлу отрезало обе ступни, да так чисто, что они остались стоять на прежнем месте, а их бывший хозяин с нестерпимым визгом откатился в сторону, где и был добит кем-то из соплеменников.

Но еще прежде, чем все это случилось, Генобра успела скрыться в соседней комнате, проявив расторопность, весьма завидную для ее возраста и комплекции. Уже оттуда донесся ее злобный вопль:

– Не смей пользоваться моим клинком, ублюдок! Прекрати немедленно или я обрушу на вас потолок! Вы обречены! Спасти вас может только мое милосердие!

– Простите, несравненная, я вовсе не хотел причинить вред вашему слуге, – говоря так, Окш ободряюще подмигнул Рагне. – Мне просто нужно было проверить, как действует клинок. А тут он как на беду подвернулся… Еще немного терпения, и вы получите оружие в безукоризненном состоянии. Хоть сено им косите, хоть врагов…

– Рагна, сучка, ты слышишь меня? – вновь раздался голос Генобры.

– Гав-гав! – не без юмора ответила дочка.

– Забери у этого пустобреха клинок и принеси мне. Тебя-то можно не опасаться. Ведь ты все равно не умеешь им пользоваться… И не смей перешептываться со своим дружком!

– Да успокойся ты! – огрызнулась Рагна. – Никто тут ни с кем не перешептывается. Просто я жду, когда он закончит возиться с этим железом.

– Подождите, несравненная, еще самую малость! Я только удалю накопившуюся пыль и грязь. – Окш установил взрывное устройство так, что оно должно было сработать при первой же попытке привести клинок в боевое состояние, и быстренько завершил сборку.

Рагна осторожно приняла клинок на вытянутые руки и походкой придворной дамы засеменила через весь зал к дверям, за которыми скрылась ее мамаша. Однако сверхподозрительная Генобра остановила ее на полпути.

– Стой! – крикнула она, по-прежнему находясь вне поля зрения Окша. – Положи клинок на пол и поворачивай обратно.

В зал Генобра вернулась только после того, как один из мрызлов поднял клинок. Но даже сейчас она боялась прикоснуться к нему, словно это было не хитроумное творение человеческих рук, а ядовитая змея, укус которой смертелен даже для максара.

Похоже, Генобра никак не могла поверить, что все получилось так просто и ей самой ничто не угрожает.

Первой молчание нарушила Рагна:

– Мамаша, мы выполнили все твои условия. Я вела себя как самая преданная дочь. Когда же наконец ты сжалишься надо мной? Даже обитающие в пустыне гады подохли бы, оставаясь без воды столько времени.

– Пусть подыхают. Кому они нужны, эти гады, – ответила Генобра, чуть ли не обнюхивая клинок. Что ни говори, а чутье на опасность у нее было развито не хуже, чем у Окша.

Наконец она решилась взять клинок в руки, немного помахала им в воздухе и тут же сунула в ножны. Окш, ожидавший, что Генобра обязательно приведет клинок в боевое состояние, с трудом скрыл свое разочарование. Развязка оттягивалась, интрига запутывалась.

– Дай противоядие, умоляю тебя! – вновь заканючила Рагна.

– Дам, но сначала доведу дело до конца. – Генобра знаком велела мрызлам покинуть их укрытия. – Не люблю ничего откладывать на потом. От этого бывают одни только неприятности. Мы лишим твоего дружка всех качеств, присущих максарам, и тогда вас обоих ожидает награда.

Спорить с Геноброй было бесполезно, тем более сейчас, когда число ее козырей возросло. Парочка мрызлов подхватила Окша, столько же Рагну, и возглавляемая Геноброй процессия направилась в подземелье, которое юный максар уже имел удовольствие однажды посетить.

С тех пор здесь, естественно, ничего не изменилось, как и в любом другом месте, достойном именоваться адом, – мрак не стал менее густым, вонь не исчезла, сырой холод по-прежнему пробирал до костей, проклятые лемуры, не то обрадованные, не то, наоборот, перепуганные появлением хозяйки, пищали во всех углах.

Отослав мрызлов, которым лишний раз появляться в этой обители скорби не полагалось, Генобра подтолкнула Окша к ближайшей железной раме. Чтобы не упасть, он был вынужден вцепиться руками в ее края.

– Ничего не бойся, – сказала она, примеряя оптическое устройство, позволявшее рассмотреть не только отдельные клетки человеческого организма, но и мельчайшие пылинки, из которых состоит любое вещество. – С тобой работы будет немного. Как говорится, начать и кончить. Если что-то зря и оттяпаем, то самую малость. Потом благодарить будешь. Мерин холощеный куда лучше жеребца живет. Всегда сыт, не бит и всем доволен… Но ты за свое мужское естество не опасайся. Я на такие вещи никогда не покушаюсь. Даже, наоборот, могу тебе детородной силушки добавить. Авось мою дочку покрыть сумеешь, а не то она носится со своей девственностью, как собака с костью.

Балагуря таким манером, Генобра принимала от лемуров, чередой выстроившихся к ней, разнообразные хирургические инструменты и лекарские снадобья всех видов, начиная от сушеных трав и кончая летучими эфирами. Судя по масштабам приготовлений, операция намечалась не такая уж и шуточная.

Про клинок она как будто вообще забыла, и это начинало не на шутку тревожить Окша. Надо было как-то вывести ее из себя, взбесить, спровоцировать на побоище.

– Как это, интересно, вы собираетесь оперировать меня, если никогда не моете рук и только что ковыряли пальцем в носу? – поинтересовался он самым невинным тоном. – И вообще, я передумал. Останусь максаром. Могу даже взять вас в жены. При условии, что вы пообещаете мне покорность и верность.

– Молчи, дурак! – прикрикнула на него Генобра и тут же накинулась на Рагну: – А ты чего рот раскрыла? Быстренько пристегивай своего дружка, да покрепче! Разве не видишь, у него истерика начинается.

Такое развитие событий они заранее предусмотреть не могли, и Рагна, обычно находчивая и решительная, на этот раз растерялась. Однако Окш еле заметно кивнул ей: делай, мол, что приказывают. Для вида накинув кандалы ему на руки (но не заперев), она занялась ножными креплениями. Окш при этом громко стонал и поносил всех максаров, а баб-максаров в особенности. Как они загодя договорились, эта ругань была сигналом к началу активных действий.

– Я бинт сниму, – сказала Рагна, сидя на корточках. – А не то он мешает.

– Сними, – милостиво разрешила Генобра, никакого подвоха уже не опасавшаяся. – Да заодно и все остальное сними, включая шевелюру. Шкуру можешь оставить. Шкуру я ему сама буду дырявить.

В этот момент Рагна разогнулась. В руках она сжимала ком грязных, заскорузлых от крови бинтов, который и сунула к самому лицу мамаши.

Столь наглая выходка так удивила Генобру, что она на мгновение даже онемела (не часто приходилось терпеть подобные оскорбления от потенциальных смертников). Именно в этот самый момент грохнула миниатюрная многозарядка, спрятанная в смрадных бинтах.

Смерть Генобры не входила в планы заговорщиков, поэтому пуля представляла собой тонкостенную ампулу, наполненную концентрированной плавиковой кислотой.

Выстрел был произведен почти в упор, однако Генобра каким-то чудом успела прикрыться локтем. Под одеждой у нее, как об этом заранее предупреждала Рагна, были стальные доспехи.

Хотя пуля и не достигла своей цели, но пригоршня едких брызг угодила Генобре в лицо. Правый глаз, прикрытый оптикой, почти не пострадал, зато левый превратился в мутный пузырь, плачущий кровавыми сле-зами.

С воплем, какого раньше не слышали даже эти сплошь заляпанные человеческой кровью стены, Генобра отскочила в сторону и ухватилась за лицо. А когда она отняла руку, между лицом и ладонью протянулись липкие, тягучие пленки, уже не имевшие ничего общего с прежде неуязвимой кожей максара.

– Не подходи! – Рагна вновь вскинула многозарядку (впрочем, шанс на вторичное попадание был невелик, поскольку за душой у девчонки имелся один-единственный урок стрельбы, совсем недавно преподанный ей Окшем). – Сдавайся, и мы обещаем сохранить тебе жизнь. А рожу подлатать всегда успеешь.

С новым воплем, еще более ужасным от того, что он сорвался с губ, буквально на глазах разъедаемых кислотой, Генобра выхватила из ножен клинок. Нацелив его острие на обидчиков, она крутанула рукоять – раз, второй, третий…

Не дожидаясь, что из всего этого получится, Окш ухватился за Рагну и вместе с ней рухнул на пол. Взрыв мигом погасил факелы и опрокинул все, что до этого стояло торчком, за исключением одних только каменных колонн, подпиравших потолок. На Окша в последовательном порядке обрушилась железная рама с кандалами, груда разнообразных хирургических инструментов, жаровня, на которой лемуры грели в котле воду, и наконец сам котел со всем его содержимым, к счастью, еще не успевшим закипеть.

Теперь светилось лишь то место, где в момент взрыва находилась Генобра. Что-то там тлело, что-то горело, что-то смрадно коптило.

Совершенно не пострадавшая Рагна змеей выскользнула из-под Окша и осторожно приблизилась к телу мамаши. Как и все максары, она прекрасно ориентировалась во мраке.

– Ну и фейерверк ты устроил! – произнесла она, сдирая (судя по звуку) с Генобры одежду и доспехи. – От клинка, похоже, ничего не осталось. От правой рученьки моей мамаши тоже. А так ничего серьезного. Дышит. Дергается. Жива, значит… Ползи сюда, не робей! Поможешь мне. Надо ее обезвредить, пока не очнулась.

Вдвоем они кое-как взгромоздили иссеченное осколками тело Генобры на ближайшую раму (причем Окшу приходилось действовать на ощупь), и Рагна заковала все ее члены в кандалы. Свободным остался только правый ручной, надобность в котором отпала. Для пущей надежности бесчувственное тело еще и цепями опутали.

– Давненько я ждала такого момента, – сказала Рагна, закончив эти манипуляции, приличествующие скорее палачу, чем хрупкой девушке. – Теперь посмотрим, как моя мамаша ценит свой язык, уши и все остальное, что у нее еще сохранилось.

– Насчет языка ты поосторожней, – заметил Окш. – Если она ничего не скажет, считай, мы проиграли…

– Скажет… Заставим. – Неизвестно, чего в голосе Рагны было больше: убежденности или бравады. – А почему здесь так темно? Куда, интересно, подевались эти лупоглазые уроды? Они дождутся, что я велю запустить сюда собак-крысоловов.

Лемуры, перепуганные взрывом, запищали и засуетились. Вновь запылали факелы, вокруг был наведен относительный порядок, в жаровне затрещали дрова.

Генобра, распятая на раме, представляла собой зрелище не столько жуткое, сколько жалкое – пораженный кислотой глаз наполовину вытек, лицо покрывали глубокие язвы, вся правая сторона тела представляла собой одну сплошную рану. Впрочем, повреждения, смертельные для человека, максару были всего лишь плевыми царапинами – кровотечение прекратилось, ожоги уже подернулись нежной пленкой новой кожи, сердце и легкие работали без перебоев.

– Приступим. – Рагна схватила один из факелов и ткнула им мамашу в лицо. – Эй, не притворяйся! Давай поболтаем. Я ведь честно ответила на все твои вопросы. Очередь за тобой.

Генобра дернулась, заставив раму качнуться, и ее правый глаз раскрылся.

– Ты что, шлюха, затеяла? – прохрипела она, пуская изорудованным ртом кровавые пузыри. – Совсем с ума свихнулась? Пусть я сдохну сейчас, но и ты переживешь меня ненадолго!

– Живи, – сказала Рагна. – Убивать тебя никто не собирается. Прежней воли я тебе обещать не могу, но этот замок и все здешние слуги останутся за тобой.

– Ишь чего захотела! – Рама затряслась, а цепи и кандалы заскрежетали. – Моим добром завладеть! Распоряжаться вместо меня! Не бывать этому! Лучше я сдохну, но не позволю тебе стать хозяйкой моих владений!

– Сдохнешь ты или нет, а просить у тебя благословения на вступление в законные права я не собираюсь. – Рагна повернула факел так, чтобы расплавленная смола падала в пустую глазницу Генобры. – Единственное, что мне от тебя надо, так это противоядие.

– Не дождешься! – крикнула пленница. – Хоть режь, хоть жги, а не дождешься! Сама знаешь, пытками максара не сломить. Вы искалечили меня, но это дело поправимое. Я знавала максаров, у которых все части тела, кроме головы, были чужие. А вот тебя, моя милая, спасти невозможно. И я очень надеюсь стать свидетельницей твоей смерти. Ждать-то недолго осталось. Сначала тебя раздует, как дохлую кобылу на жаре, а потом разорвет в клочья. Тогда мы останемся здесь на пару. Я и твой безногий дружок. Уж нам-то будет о чем поболтать! Не так ли, красавчик?

– Не сомневаюсь, – ответил Окш. – Особенно про то, за какие такие грехи ты однажды живьем закопала в землю еще совсем маленького ребенка.

– Ах ты, паразит! – удивилась Генобра. – Ничего не забыл! Все помнишь! Сглупила я, не спорю… Мрызлам тебя надо было скормить. Или в огне сжечь… Выжил, волчонок, надо же такому случиться! А кто ты такой на самом деле, помнишь?

– Помню. Отродье Клайнора, – сказал Окш первое, что пришло ему в голову.

– Не можешь ты этого помнить! – Генобра забилась на раме так, словно это не Рагну, а именно ее должны были разорвать сейчас неведомые внутренние силы. – Не можешь! Кто же это успел тебя надоумить? Ведь все причастные к твоему рождению мертвы… Неужели пророчество Адракса сбывается?..

– Говори, что же ты умолкла? – Окша вновь охватило непонятное волнение.

– Ну и скажу! – Генобра овладела собой и даже попыталась улыбнуться безобразной дыркой безгубого рта. – Ты станешь тем, кем тебе предназначено, только при одном условии. Если получишь завещание Азда. Без него ты – даже с клинком – ничто! Убьешь одного максара, двух, трех, хоть десятерых. Это все. Бывали уже такие герои и до тебя. Чтобы изжить весь наш род, нужно иметь могущество богов. Или оружие богов, тайну которого якобы знал Азд. Вот и получается, что без меня тебе никак не обойтись…

– Хватит вам болтать! – прервала их разговор Рагна. – Разве ты не видишь, что она умышленно тянет время? То ли подмогу ждет, то ли надеется, что я сдохну в ближайшее время… Говори, тварь, где ты хранишь противоядие?

– Не скажу! – оскалилась Генобра. – Обмануть вам меня не удастся. Угрозы и соблазны тоже не помогут. Ведь я прекрасно понимаю, что уже обречена. Из этого подвала мне никогда не выйти, пусть даже я открою вам все тайны Вселенной. Да и плен меня не устраивает. Не выдержу я долго в заточении. Стану рваться на волю, тут вы меня для собственного спокойствия и прихлопнете. Уж лучше умрем вместе.

– Ах вот ты как! – зловеще произнесла Рагна. – Что же, я была готова к такому ответу.

Она требовательно взмахнула рукой, и выскочивший из темноты лемур вручил ей новый, досель еще невиданный инструмент – внушительных размеров пилу, полотно которой поблескивало алмазной пылью.

– Что это ты задумала? – насторожилась Генобра.

– А ты как будто не догадываешься! Я сделаю с тобой то же самое, что ты хотела сделать с ним. – Рагна кивнула на Окша. – Превращу в обыкновенного человечишку, в жалкую бабу, которая не умеет хранить секретов, не может терпеть боль и не в состоянии убить саму себя.

– Никому еще не удалось сотворить такое с истинным максаром, – сказала Генобра уже без прежнего апломба. – Не теряй понапрасну время. Жить тебе осталось совсем недолго. Зачем подыхать в этой мрачной норе? Выйди на свежий воздух, к небесному свету. Устрой прощальный пир, познай наконец радость плотской любви и умри в объятиях возлюбленного, с бокалом вина в руке.

– Не заговаривай мне зубы! – Рагна рывком перевела раму в вертикальное положение, так что ноги Генобры оказались выше головы.

– Ох, не за свое дело ты взялась, дочка! – воскликнула пленница. – Прежде чем печь пироги, надо сначала научиться месить тесто. Это даже твой дружок-пекарь подтвердит. Ты еще и мрызла толкового не сделала, а собираешься изменить сущность максара. Ничего у тебя не получится.

– Это уж пусть тебя не волнует! – Рагна всадила полотно пилы в лоб Генобры.

– Да кто же так делает! – громко возмутилась та. – Сначала надо кожу с черепа снять! Сосуды прижечь! А не то зальешь мозг кровью и потом не различишь, где какая извилина.

– Различу! – буркнула Рагна, нажимая на пилу, издававшую противный скрежет.

– Недаром говорят: родила дуру на свою голову! – продолжала Генобра. – В самую точку сказано! Из моей утробы вылезла, а теперь мою голову пилит! Дожили!

– Не волнуйся, – пообещала Рагна, отделяя вкривь и вкось надпиленную крышку черепной коробки. – Скоро ты забудешь и про свою утробу, и про меня, и даже про то, что когда-то была максаром… Но это потом. А сейчас я, наоборот, заставлю тебя вспомнить кое о чем. Например, об ощущении боли…

– Перестань! – взвыла Генобра. – Не трогай меня больше! Я все расскажу сама!

– Поздно, – ответила дочка, сосредоточенно тыкая тонкой спицей в обнажившееся вещество мозга. – Ты опять попытаешься обмануть меня. Заставишь вместо противоядия выпить яд или еще какую-нибудь гадость придумаешь… Лучше, если я сама доберусь до истины.

Ничуть не смущенный столь странным диалогом родных существ, Окш внимательно наблюдал за операцией. Его отношение к Генобре было таково, что случайная искра жалости (появись такая вдруг) неминуемо погасла бы в океане ненависти.

Прошло еще немного времени, и поведение Генобры, из вскрытого черепа которой торчало уже несколько десятков спиц, стало меняться. Она уже не говорила, а заговаривалась. Не бранилась, а вещала на манер оракула. Ее смех теперь почти нельзя было отличить от рыданий.

– Потерпи еще немного, мамаша. Кажется, я нашла то, что искала… Самую суть твоей души, – произнесла Рагна с удовлетворением. – Согласись, я способная ученица. Только подход к делу у нас разный. Пока ты дубила мрызлам шкуры, наращивала клыки и превращала руки в клешни, я подбиралась к самому главному – к мозгу… Хочешь, я сделаю тебе сейчас больно? А сейчас приятно… А если одновременно и больно, и приятно? Правда, странное ощущение? Я уже испытывала это на себе…

– Петелька за петелькой и свяжется чулочек, – забормотала, словно в забытьи, Генобра. – Белый пес, черный пес, пегий пес…

– Череп у тебя крепкий, а умишко слабый, – Рагна продолжала ковыряться своими спицами в мозгу матери. – Ничего, сейчас мы копнем поглубже…

– Беда за бедою как по ниточке идет, – сказала Генобра без всякого выражения и вдруг взревела: – А-а-а! А-а-а! – Ее здоровый глаз заворочался в орбите и дико уставился на Окша. – Ты отомстишь за меня? Ты прибьешь эту неблагодарную сучку? Даже если она будет последней твоей жертвой, сын Клайнора! Пусть ее череп венчает обелиск, сложенный из костей максаров! Только прошу, не убивай ее сразу! Заставь помучиться, как мучаюсь сейчас я! Слава Мстителю! Пусть воцарится он в этом мире.

– Угомонись! – пригрозила ей Рагна. – Мучается она, понимаешь ли! Если кто-то сейчас здесь и мучается, так это я. У тебя не мозги, а лабиринт какой-то.

– Радуйся, дочка, ты не умрешь на этот раз. – Генобра не обратила на ее слова никакого внимания. – Тебя убьют чуть позже. И сделает это не кто-нибудь, а твой единоутробный брат, присутствующий здесь. Ты ведь тоже отродье Клайнора, моя дорогая. Я прекрасно знала вашего отца, пусть ему икнется сейчас в тех краях, куда он ушел… Жаль, что я не вытравила тебя из своего чрева. Но тогда бы ты не познала тех мук, которые тебе еще предстоят.

– Ну все, ты мне надоела! – Рагна резко ткнула спицей куда-то под лобную кость, и голос Генобры сразу оборвался, хотя язык продолжал шевелиться, а горло раздуваться.

– Долго ты еще будешь возиться с ней? – поинтересовался Окш, чувствовавший себя в этом склепе весьма неуютно.

– Сейчас начнется самое главное. – Рагной уже овладел какой-то азарт, противоестественный для человека, но, возможно, вполне нормальный для максара. – Щит, прикрывающий душу мамаши, уже рассыпается. Очень скоро я узнаю все, что мне нужно.

Спицы торчали из головы Генобры, как иглы из загривка дикобраза. Рагна, вооруженная тонким стилетом и миниатюрными клещами, что-то резала и отщипывала, отщипывала и опять резала. Голодные лемуры вертелись тут же, на лету подхватывая ошметки мозговой ткани.

Любопытства ради Окш попробовал проникнуть в лишившееся защиты сознание Генобры, но там сейчас творилось такое, что у него самого закружилась голова. Уж если согласиться, что человеческая душа – омут, то душу максара в этом смысле можно сравнить только с вулканом.

– Не лезь! – прикрикнула на него Рагна. – Не мешай мне!

Стилет и клещи уже улетели в сторону, и она опять была целиком поглощена своими спицами – трогала то одну, то другую и при этом внимательно прислушивалась к чему-то доступному только ей одной.

– Я вижу склянку с противоядием так же ясно, как будто бы до нее можно дотянуться рукой, – пробормотала она. – Только бы не спутать потом… Там есть и другие, очень похожие… А какая доза нужна мне? Ага, не меньше одного глотка…

– Узнай обязательно про завещание Азда, – напомнил Окш.

– Подожди! – отмахнулась Рагна. – Не все так просто, как тебе кажется. Есть большая разница, в чем ты копаешься – в собственном кармане или в чужом гардеробе… Тут столько всего…

– Почему ты не позволяешь мне заглянуть в сознание Генобры? Есть вещи, в которых я разбираюсь получше тебя.

– Посмей только! – Она погрозила ему кулаком. – Это моя мать, и все, что осталось после нее, должно принадлежить мне. В том числе и воспоминания. Если ты ослушаешься, я целиком сотру ее память. И тогда ты можешь навсегда распрощаться с надеждой получить это самое завещание.

Дабы как-то уязвить строптивую девчонку, Окш с притворной заботой посоветовал:

– Только постарайся не набраться от мамаши всякой дряни. Ты по сравнению с ней то же самое, что бокал игристого вина против бочки нечистот. Сама понимаешь, что будет, если все это смешать.

– Чужой опыт и чужие знания помогают избежать собственных ошибок, – парировала Рагна. – Не уверена, что способы соития со скотом разных пород когда-нибудь пригодятся мне, однако девушке моего возраста не помешает знать и это.

– Вред знаний состоит в том, что их хочется применить на деле. Такова природа человека, а уж тем более максара. Рано или поздно ты преуспеешь во всех пороках, о которых пока знаешь только понаслышке, – эту сомнительную мудрость Окш перенял у одного из оружейников, чей преклонный возраст оберегал его от всяческих пороков куда надежнее, чем высокая мораль.

Впрочем, Рагна не обратила на эти слова никакого внимания. Ее живое лицо было сейчас непривычно сосредоточенным и суровым. Поколдовав еще немного над своими спицами, она принялась торопливо выдергивать их.

– Вот и все… Хватит… Устала. Да и внутри все высохло. Пойду искать противоядие. А ты побудь пока здесь. Потом я пришлю за тобой кого-нибудь. Ведь как-никак я теперь полноправная хозяйка всей этой берлоги. Ох, забегают у меня эти прихлебатели и приживалки…

– Ты узнала что-нибудь о завещании? – нетерпеливо спросил Окш. – Почему ты увиливаешь от ответа?

– Говорю тебе, я устала, – поморщилась она. – После поговорим… Да, чуть не забыла… Окажи последнюю услугу моей мамаше. Негоже, если эти мерзкие уродцы сожрут ее живьем.

– Хорошую работку ты нашла для меня! – возмутился Окш. – Добивать твоих родственников!

– Для Губителя Максаров это не работа, а удовольствие. – Рагна отвела взгляд в сторону.

– Ты поверила этой подстрекательнице? – Окшу не оставалось ничего другого, как вновь изобразить возмущение. – Разве не ясно, она хочет стравить нас! Ее словам нельзя верить! Чего стоит только ее заявление о том, что мы брат и сестра!

– Я давно не верю словам… С тех самых пор, как научилась читать в душах. А ее душа сейчас так же беззащитна, как душа едва родившегося ребенка. Только мать знает о том, чье семя оплодотворило ее лоно… Все, что случилось незадолго до нашего появления на свет, скрыто тайной. Но имя Клайнора известно каждому максару и каждому жестянщику… Вот так-то… братец. – Она повернулась и направилась к дверям.

– Эй! – крикнул вслед Рагне Окш. – Как же я ее прикончу? Не голыми же руками?

Девчонка вытащила из волос массивный гребень и, не оборачиваясь, швырнула его Окшу.

– Надеюсь, ты используешь эту штуку по назначению…

Гребень, изнутри начиненный взрывчатым зельем, самым мощным из всех, какие только имелись у жестянщиков, был еще одним сюрпризом, заранее приготовленным для Генобры, но покуда не пригодившимся.

Среди груды бинтов Окш отыскал тот, что был пропитан огнепроводным составом. Соединив его с гребнем, он подполз к Генобре, чтобы укрепить эту импровизированную мину в ее изголовье.

Стоило только Окшу коснуться железной рамы, как та качнулась вверх-вниз, и развороченный мозг ведьмы задрожал, как плохо сваренный холодец. Правый глаз открылся и отыскал Окша. Ошметки губ зашевелились, а язык быстро-быстро затрепетал во рту, однако натужное прерывистое сипение так и не перешло в человеческую речь.

Тем не менее для Окша было ясно, что Генобра хочет сообщить ему нечто чрезвычайно важное.

Ничего не смысля в анатомии, он представлял себе человеческий организм как некое механическое устройство, хотя и весьма хитроумное, но действующее по тем же самым законам, что и все другие машины. Короче говоря, для того, чтобы восстановить разрушенные связи между мозгом и голосовыми связками Генобры, Окш прибег к методу, хорошо знакомому всем нерадивым мастерам: просто-напросто встряхнул неисправный механизм, в данном случае – лишенную черепной крышки голову.

Как ни странно, но этот варварский прием возымел свое действие – сипение сменилось клекотом, сквозь который стали прорываться отдельные слова:

– Вспомни… Клинок… Твой клинок… Вспомни…

Эти слова, скорее напоминавшие бред, для Окша ровным счетом ничего не значили. Какой клинок имеет в виду издыхающая ведьма? Свой собственный, ставший причиной столь плачевного положения хозяйки? Или тот, что он обещал изготовить для Рагны? А может, какой-то совсем другой, о существовании которого известно только ей одной? И стоит ли вообще искать смысл в словах умирающей интриганки?

Не зная даже, может ли Генобра слышать его сейчас, Окш опять шевельнул изуродованную голову и чуть ли не по слогам произнес:

– Я ничего не понимаю. О каком клинке идет речь? Лучше скажи, как мне отыскать завещание Азда. Облегчи душу.

Ее налитой кровью глаз почти вылез из орбиты. Зубы – единственное, что осталось на лице неповрежденным, – заскрежетали.

– Клинок! – выдавила она из себя с огромным усилием. – Клинок матери твоей, Ирданы… Вспомни… Мертвый Рудокоп… Могила… Ты… Я…

В ее истерзанном, наполовину уже мертвом теле, должно быть, еще оставалась какая-то магическая сила, потому что вместе с потоком пробудившихся воспоминаний на Окша обрушился целый калейдоскоп зримых образов, пугающе реальных и в то же время притягательно-сказочных, – так, наверное, воспринимает ребенок все увиденное им впервые.

Вот Генобра с торжествующим воплем кромсает на части могучее тело Рудокопа… Вот мрызлы вставляют в его огромную пасть рогатины… Вот молот сокрушает клыки, а острые крючья выворачивают на сторону язык… Вот наружу извлекается что-то, надежно зашитое в несколько слоев полотна и кожи… Вот находку с раболепными ужимками передают Генобре… И вот в ее руках уже поблескивает архаического вида клинок – родовое оружие наследников Адракса, отщепенца, бродяги и пророка, предсказавшего скорое пришествие в этот мир Губителя Максаров… Привести клинок в боевое состояние она не может, да это ей и не нужно. Ей нужен вожделенный трофей, знак ее торжества, символ свершившейся мести…

– Говори, где этот клинок? – Не сдержав приступа ярости, Окш ухватил Генобру за горло и чуть не поплатился за это: ее голос вновь стал невнятным, как бормотание богомольца.

– Рагна, мерзавка… Она похитила мою память… Она знает все… Она завладеет клинком… Опереди ее… Завещание Азда можно найти лишь с помощью клинка…

Никаких связных мыслей Генобры он уловить не мог, но безошибочно догадывался, что это ее последняя попытка навредить всем, кому только можно, – ненавистной дочке, самому Окшу, максарам, жестянщикам, целому мирозданию, в конце концов. Смирившись с перспективой неминуемой смерти, она никак не могла смириться с мыслью о том, что уже больше никогда не сможет творить зло.

Малоразборчивые звуки, слетавшие с ее уст, были сродни только что вылупившимся змеям – сначала безобидным и даже жалким на вид, но очень скоро превращающимся в безжалостных и коварных хищниц, встреча с которыми грозит смертью всему живому.

– Не дай ей обмануть тебя, – это были уже даже не слова, а что-то вроде болезненной икоты. – Заставь ее признаться… А потом убей… Иначе погибнешь сам…

Судорога скрутила ее тело, и Окшу показалось, что железные кандалы вот-вот лопнут. Заскрипела и закачалась выведенная из равновесия рама. Уцелевший глаз остекленел, хотя по-прежнему пугал своим диким выражением.

Окшу здесь делать было больше нечего. Он подобрал многозарядку, где оставалась одна-единственная начиненная кислотой пуля, сунул за пазуху мину (грех было переводить это добро на уже почти состоявшуюся покойницу) и, волоча ноги, бочком пополз к настежь распахнутым дверям.

Таким образом, Генобра стала первым максаром, к смерти которого Окшу довелось приложить руку. Кто будет следующим в этом списке – Рагна или Карглак, – он еще толком не решил.

Оказавшись в коридоре и увидев круто уходящую вверх лестницу, число ступеней в которой мешал сосчитать полумрак, Окш сразу понял, что выбраться отсюда самостоятельно вряд ли сумеет.

В глубине души он продолжал надеяться на порядочность Рагны, однако рисковать зря не хотел. Если что-то и могло сейчас спасти его, так только не тактика выжидания.

Единственными существами, способными помочь ему, были омерзительные лемуры. Пусть они невелики ростом и слабосильны, но ведь ходят слухи, что кое-где людям приходится ездить и на собаках. По крайней мере другой тягловой силы ему здесь не найти.

Пришлось вернуться обратно в подземелье. Генобра не издавала никаких звуков, но была еще жива, и Окш мог поклясться, что при его появлении ее сердце забилось чаще.

Факелы почти догорели, в сгустившемся мраке там и сям жутко поблескивали глаза маленьких уродцев. Возвращение Окша они встретили тревожным писком. Обладавшие зачатками разума (или остатками его, в зависимости от того, кем эти твари были раньше), лемуры уже догадались, что былая повелительница низвергнута. Теперь их существование целиком и полностью зависело от прихоти нового властелина, который мог оставить нынешних обитателей подземелья в покое, а мог и безжалостно истребить, что уже не раз случалось при предках Генобры.

Пока что новоявленный владыка (а лемуры ошибочно отождествляли с ним Окша) вел себя весьма странно – не ходил, а ползал и требовал совсем не той службы, к которой они привыкли. Конечно, о неподчинении и речи идти не могло, но каково было лемурам пересилить страх, который они испытывали ко всему, что находилось за пределами подземелья? (Страх этот, кстати говоря, специально внушался им сразу после рождения и с успехом заменял решетки, запоры, толстенные стены и надежную стражу.)

Донельзя перепуганные и совершенно сбитые с толку лемуры тем не менее собрались вокруг Окша, возлежавшего сейчас на одной из рам, сорванной взрывом с места. Ему, наверное, пришлось бы долго разъяснять этим глупым и трусливым тварям, что именно от них требуется, но тут от Генобры, которой давно полагалось бы умереть или, по крайней мере, впасть в глубокую прострацию, вдруг поступил мысленный приказ такой силы, что даже у Окша в голове замельтешили какие-то призрачные видения. (Не сразу он сообразил, что насквозь видит все коридоры и этажи этого проклятого замка, по которым предстоит пройти, чтобы добраться до комнаты, где хранится клинок Адракса и где сейчас скорее всего находится Рагна.)

Лемуры сразу забыли о своем былом страхе и дружно вцепились в раму. Каждый из этих уродцев силой не превосходил циркового карлика, но их было так много, что рама казалась плотом, плывущим по могучему серому потоку, где каждая волна имела безумные фосфоресцирующие глаза.

В коридор Окша вытащили безо всякого труда, однако на лестнице вышла небольшая заминка – слишком крутыми оказались ступени. И опять, даже прежде чем он сам успел предпринять хоть что-то, несгибаемая воля Генобры заставила лемуров перестроиться иным, более рациональным образом.

Рама развернулась поперек коридора, десятки лап приподняли ее задний край, и лавина лемуров, способных, казалось, не только вознести этот груз к ненавистному для самих себя свету неба, но и смести все встретившиеся на пути препятствия, поперла вверх.

Однако Рагна оказалась девчонкой не только смышленой, но и предусмотрительной – тяжелая дверь, отделявшая верхние апартаменты замка от подземелья, была заперта. Лемуры, не менее упорные, чем идущие на нерест лососи, смело бросались на эту преграду, десятками гибли в возникшей давке и, даже издыхая, продолжали грызть и царапать обитое металлом дерево. Однако все эти самоотверженные потуги были тщетными – дверь даже не дрогнула.

Вот тут-то и пригодилась мина, так тщательно сберегаемая Окшем. Разломив гребень, он распределил заряд поровну между обеими петлями и, разматывая запал, съехал по головам лемуров немного вниз. Предсказывать последствия взрыва в этом тесном каменном колодце было невозможно, и, чтобы максимально обезопасить себя, Окш заставил несчастных лемуров воздвигнуть щит из собственных тел. Только после этого он поджег запал.

Взрыв нанес дверям непоправимый ущерб, но, чтобы убедиться в этом, сначала пришлось разобрать завал из трупов, раздавленных ударной волной и иссеченных градом острых дубовых щепок. Зато путь в покои замка был теперь свободен.

Уцелевшие лемуры вскинули раму с Окшем на плечи. Привыкшие к мраку подземелья, они ничего не видели на свету, однако Генобра со своего смертного ложа продолжала указывать им путь к цели. Никто не препятствовал этому шествию призраков – прислуга, а равно и стража, прослышавшая о смене власти, успели разбежаться. Что-что, а мстительность Рагны здесь хорошо знали.

Генобра, наверное, держалась уже из последних сил, потому что едва только тяжелая рама с разгона выбила дверь ее личных апартаментов (Окш при этом чуть не свалился на пол), как лемуры сразу утратили свою фанатичную целеустремленность. Жалобно попискивая и прикрывая глаза лапами, они устремились на поиски мест, хотя бы немного защищенных от света.

Окш остался один на один с Рагной, как раз в этот момент хлебавшей что-то из тяжелого хрустального флакона.

Самообладание ни на йоту не изменило ей. Она даже не стала прятать клинок, открыто лежавший на позолоченном, обтянутом бархатом алтаре, скорее всего похищенном из какого-то храма жестянщиков. Здесь находилось и много других реликвий, начиная от скелетов, одетых в древние боевые доспехи, и кончая забальзамированными фаллосами чудовищной величины, но Окшу некогда было разглядывать все это великолепие, тем более что в его мозгу не переставая звучал призыв Генобры: «Убей эту тварь! Не верь ни единому ее слову! Наследство Азда ты обретешь только с помощью клинка Адракса!»

Укорять максара за коварство было то же самое, что бранить кошку за безнравственность, поэтому Окш без долгих околичностей навел на Рагну многозарядку и предупредил:

– Стой и не шевелись. Иначе я тебе личико нарумяню, совсем как мамаше.

– Думаешь, у тебя получится? – усмехнулась она, делая последний глоток из флакона. – Мамашу мы застали врасплох, а я знаю, чего ожидать. Представляешь, что с тобой будет, если ты промахнешься?

– Поэтому я постараюсь не промахнуться, – сказал Окш, в голове которого свербела чужая мысль: «Ну зачем ты завел с ней разговор! Можешь заранее считать себя мертвецом!»

– Вот старая потаскуха! – ухмыльнулась Рагна, угадавшая, должно быть, по чьему наущению действует Окш. – И в могиле ей неймется. Зря ты ее не добил, ох зря.

Слова эти еще не успели отзвучать, а Рагна уже схватила клинок и метнулась к противоположным дверям. Согласно плану замка, запечатлевшемуся в памяти Окша, они вели в длинную анфиладу просторных залов, где девчонку не смог бы настичь даже специально натренированный пес, не говоря уже об охромевшем на обе ноги калеке.

Однако незримо присутствовавшая здесь Генобра опять преподнесла дочке сюрприз – наверное, последний в своей жизни. Один из слепо тыкавшихся в стену лемуров явно не по своей воле вдруг бросился Рагне под ноги. Тут уж девчонке не помогло все ее хваленое проворство. Поскользнувшись на полированных мраморных плитах пола, она с грохотом обрушила на себя целую пирамиду стягов, некогда реявших над давным-давно сгинувшими армиями.

Рагна не успела еще выкарабкаться из-под груды пыльных, полуистлевших полотнищ, как Окш, добравшийся сюда на животе, приставил к ее лицу многозарядку.

– Что же ты не стреляешь? – Она звонко чихнула. – Я же слышу, как мамаша молит тебя об этом.

– Потому, наверное, и не стреляю, что мне хотят навязать чужую волю, – ответил он. – Если я не верю тебе, то почему должен верить ей?

– Вот это в самую точку! – Рагна почесала кончик носа о ствол многозарядки. – Мамаша делает все возможное, чтобы стравить нас. Жажда мщения – единственное, что связывает ее с жизнью. Сам знаешь, зло бывает куда плодотворнее добра. Давай помиримся, и она сразу подохнет.

– Но сначала поговорим о завещании Азда, – возразил Окш. – Я хочу сравнить то, что ты прочла в памяти Генобры, с тем, что она успела сказать мне на словах.

– Я могла бы обмануть тебя, но это даст мамаше новую надежду и только продлит ее подлое существование. Поэтому я сообщу тебе чистую правду. – Заявление Рагны можно было расценивать и как подкупающую откровенность, и как очередную хитрость. – Тебе она, наверное, наплела, что клинок является завещанием сам по себе. И я, дескать, хочу его похитить да при этом еще и погубить тебя. Все совсем не так. Клинок лишь ключ к завещанию, которое находится совсем в другом месте. Я не помню, как это место называется, но уверена, что смогу найти дорогу туда. Заодно мы обсудим и все наши проблемы. Согласен?

– Согласен, – ответил Окш, тем не менее не убирая своего оружия.

И тут сквозь каменную громаду замка, от самых нижних плит фундамента до флюгера самой высокой башни, будто вихрь пронесся. При этом не звякнул ни один бокал и не шевельнулась ни одна занавеска, но все живые существа, включая насекомых, зверей, лемуров, людей и максаров, ощутили тяжкую мгновенную дурноту, словно при сердечном приступе или при падении в бездонную пропасть. Под шпалерами в панике забегали тараканы и мокрицы, из конюшни донеслось тревожное ржание лошадей, с лемурами случились судороги, и даже Окш невольно поежился.

– Так бывает всегда, когда умирает максар? – поинтересовался он.

– Не знаю. Мне до этого не приходилось присутствовать при их смерти, – ответила Рагна. – Но ты же сам говорил, что душа мамаши была похожа на бочку нечистот. Разве можно ожидать чего-нибудь хорошего, если такая бочка вдруг лопнет?

Хавр, приведенный в бесчувственное состояние хоть и маленьким, но крепким кулачком Рагны, пришел в сознание сразу после того, как телега затряслась на ухабах. Из разговора двух юных максаров он не упустил ни единого слова. И пусть его планы заполучить Окша в свое распоряжение рухнули, зато открылись совершенно новые и, безусловно, весьма плодотворные перспективы.

В Стране жестянщиков продолжала бушевать междуусобица, однако ее ход совершенно перестал интересовать Хавра. Теперь вся его энергия, подкрепленная золотом Карглака, уходила на выяснение мельчайших обстоятельств житья-бытья мало кому известного жестянщика по имени Азд Одинокий.

Очень скоро Хавр имел допросные листы на всех, кто хотя бы мимолетно сталкивался с этим загадочным человеком, все документы, в которых он упоминался, и все, что он успел собственноручно написать при жизни, пусть даже это была расписка за мешок полученной в долг муки.

Наибольший интерес, естественно, представляли его контакты с матерью Окша, злополучной Ирданой и его вероятным отцом, чужеземцем Клайнором, имевшим, кстати говоря, немало других имен. Версию о том, что к рождению будущего Губителя Максаров имеет отношение приемный сын Азда Одинокого Яшт, Хавр сразу отбросил. В первоначальном облике Окша не было ни одной черточки, типичной для жестянщиков.

После того, как достоверные факты были сопоставлены с разными вариантами легенды, бытовавшей как среди жестянщиков, так и среди максаров, получалась следующая история.

Ирдана, бежавшая от преследований своего отца и злейшего врага Стардаха, оказалась в Стране жестянщиков. Ее сопровождали двое спутников – Клайнор, выполнявший обязанности не то поверенного, не то пажа, и перевоплощенный в чудовище человек, некогда называвшийся Иллабраном Верзилой. Клинок, доставшийся Ирдане в наследство от ее деда Адракса, вследствие интриг Стардаха был приведен в негодность.

Азд, в прошлом искусный оружейник, согласился починить клинок, однако при этом оговорил одно весьма необычное условие. Ирдана должна была зачать, благополучно произвести на свет и оставить на воспитание жестянщикам ребенка, который впоследствии мог бы освободить свой народ от ига максаров.

Обе стороны сдержали свое обещание, однако при этом погибли не только Ирдана, Иллабран и Стардах, но и сам Азд, назначенный в опекуны юному Мстителю. Клайнор, передав новорожденное дитя под защиту могучих рудокопов, исчез в неизвестном направлении. Впрочем, кое-какие косвенные упоминания о дальнейшей судьбе этого человека, якобы ушедшего на поиски некоего Изначального мира, привели Хавра едва ли не в замешательство. Выписав в столбик все другие имена, приписываемые Клайнору, он остановился на одном и долго повторял, нараспев: «Ар-тем, А-а-р-тем, Ар-те-ем… Вот так случай… Никогда бы не подумал…»

К сожалению, в составленном агентами Хавра досье не содержалось ни единого словечка, касавшегося пресловутого завещания. Если допустить, что сей документ не был выдумкой Генобры, пытавшейся заманить в свои сети Окша, то напрашивался следующий вывод: кроме самого Азда о его существовании знал только главарь рудокопов Иллаваст Десница, брат Иллабрана Верзилы и непримиримый враг максаров, впоследствии взявший осиротевшего ребенка под свою защиту.

Впрочем, в мире, где мысль могла погубить человека с тем же успехом, что и поступок, заговорщиков не гарантировали от провала даже такие меры предосторожности. Этот тезис еще раз подтвердила Генобра, выудившая тайну Азда из сознания умирающего Иллаваста.

Тогда почему она не уничтожила то, что угрожало самому существованию расы максаров? Не сумела? Не сочла нужным, поскольку полагала, что все, кто имеет отношение к завещанию, уже мертвы? Или хотела использовать этот сомнительный козырь для каких-то своих, пока еще неизвестных целей? Жаль, что у самой Генобры об этом не спросишь. Не станет она откровенничать с первым встречным…

Что известно о последних днях жизни Азда? Еще до рождения Окша он угодил в лапы Стардаха и сгинул в его застенках, имевших мрачную славу даже в Чернодолье, где насилие и жестокость давно стали таким же привычным делом, как в других краях – повседневный труд и смена поколений.

Мог Стардах знать о существовании завещания, этой мине замедленного действия, подложенной под его родную страну? В принципе мог. Кое-что он у Азда, безусловно, выведал. Хотя многие очевидцы указывают на уникальную способность старика приводить себя в состояние, близкое к каталепсии, когда душа человеческая погружается в такие потемки, против которых бессилен и самый проницательный максар. К тому же смерть этих двоих разделял очень небольшой промежуток времени, целиком посвященный Стардахом борьбе с дочерью.

Интересно, а как Азд оказался в плену? Ведь схватили его явно не на территории Чернодолья. Значит, Стардах посылал за ним своих воинов в Страну жестянщиков. Почему же тогда ни в одном документе не указано место его последнего пристанища? А что, если оно каким-то образом связано с тайником, где хранится завещание? Что это может быть? Скорее всего нечто монументальное – колодец, гробница, скала. Вещь, с которой связано столько надежд, не спрячешь в древесное дупло или под половицу. Она должна быть надежно защищена не только от стихийных бедствий, но и от посягательств посторонних особ, пусть даже наделенных необыкновенными способностями.

Итак, для начала не мешает пошарить там, где скрывался Азд, ожидавший, когда Ирдана передаст в его руки обещанное дитя. Кто, кроме давно опочившего Стардаха, может знать, где находится это место?

Да очень многие. Весь отряд, посланный на поимку Азда. Если верить слухам, у Стардаха служили самые сильные и свирепые во всем Чернодолье мрызлы. Как могла сложиться их судьба после гибели хозяина? У максаров не принято принимать под свои знамена чужих воинов. Значит, большинство из осиротевших мрызлов превратились в вольных разбойников, которыми во все времена кишели приграничные районы. Известно, что мрызлы не живут долго, но хотя бы несколько очевидцев тех событий должны уцелеть.

Весь вопрос в том, как их отыскать. Не станешь же посылать своих агентов в Чернодолье. С таким же успехом можно отправить туда стадо бычков или караван с рыбой. Сожрут и не поморщатся. Не идти же, в конце концов, самому. Только этого еще не хватало. Нет, как ни крути, а без помощи Карглака здесь не обойтись.

Вот к такому выводу скрепя сердце пришел Хавр, хотя одним только богам было известно, как не хотелось ему вновь встречаться с мнительным и гневливым максаром.

Посылать за Карглаком гонцов не пришлось. Он явился сам – как всегда, незваный и, как всегда, в другом облике. Сейчас, когда вокруг лилась кровь и чужестранцы разгуливали по Стране жестянщиков так же свободно, как по своей вотчине, Карглак предстал в виде царственного воина, окруженного многочисленной свитой оруженосцев, слуг, глашатаев и наложниц.

Хавр и опомниться не успел, как все его припасы были съедены, вино выпито, сад истоптан, двор загажен, а соседи – в зависимости от пола – или избиты, или изнасилованы. Вполне возможно, что таким способом Карглак хотел хоть как-то уязвить своего чересчур самостоятельного партнера.

Их беседа состоялась все в той же потайной комнате, только на этот раз количество денег в сундуках заметно поубавилось.

– Забавные картинки я наблюдал по дороге сюда, – сказал Карглак. – Жестянщики убивают друг друга с куда большим рвением, чем мрызлов. На поля сражений любо-дорого глянуть. А мы еще считали их никудышными вояками.

– Не знаю, сколько будет стоить мир, но война обошлась тебе недешево. – Хавр кивнул на полупустые сундуки.

– На хорошее дело денег не жалко. – Карглак в упор уставился на собеседника (все в его лице было теперь иным, кроме глаз). – Хотя, если сказать честно, мне глубоко безразлично то, что здесь происходит. Какая разница, исчезнут ли жестянщики окончательно или какая-то их часть останется существовать! Ты должен был замутить эту лужу для того, чтобы поймать в ней одну весьма забавную рыбку. Мути много, даже чересчур, а где же рыбка?

– Явись ты сюда чуть пораньше, я смог бы указать тебе на нее пальцем. – Хавр продолжал демонстрировать внешнее спокойствие, хоть внутренне весь подобрался.

– Ты шутишь или издеваешься? – Как ни странно, ожидаемой Хавром вспышки бешенства не последовало. – Я не из тех, кто испытывает удовольствие от созерцания недоступного. Если уж любоваться рыбой, то только жареной. Чего тебе не хватило на этот раз? Сковороды? Огня? Или сети оказались дырявыми?

– Сети у меня были замечательные. Уловистые… – Хавр решил особо не утруждать себя ложью. – Беда пришла оттуда, откуда я ее не ждал. Когда долгожданная добыча окончательно запуталась в моих сетях, вдруг появилась другая рыбка, позубастее, и порвала их. Заодно и рыбаку досталось по темечку.

– Мало досталось. Умнее ты от этого не стал, – процедил сквозь зубы Карглак. – Пора оставить иносказания. Говори толком, как было дело.

– Все получилось так, как мы и предполагали. Этот паренек, будем по-прежнему называть его Окшем, ввязался в заваруху и вскоре выдвинулся в число наиболее способных военачальников. Правда, действовал он хитро, через подставных лиц, а сам предпочитал держаться в тени. Выявить его было нелегко, но, заметь, я справился с этой задачей. Да и потом пришлось повозиться… Короче говоря, благодаря моим стараниям его армия угодила в ловушку, и он, наверное, оказался единственным, кто сумел спастись…

– От тебя? – Карглак позволил себе съязвить.

– От врагов. Спасаясь от них, он неминуемо должен был угодить в мою ловушку. Так и случилось. Сначала все складывалось как нельзя лучше. Я прострелил ему обе ноги, а руки заковал в кандалы…

– Почему ты сразу не убил его, глупец?! – буквально взорвался Карглак.

– Согласен, здесь я допустил ошибку. – Хавр изобразил запоздалое раскаяние. – Всему виной мое излишнее усердие… Мне подумалось, что свежая рыбка куда милее твоему сердцу, чем дохлая. Ведь у паренька можно было выведать немало интересного…

– Негодяй, в твоих руках была не рыба, а змея! – продолжал бушевать Карглак. – Что интересного можно выведать у змеи? Состав яда?

– Повторяю, я был не прав! – огрызнулся Хавр. – И тут уже ничего не поделаешь. Вместо того, чтобы брызгать слюной, лучше дай мне высказаться до конца. А потом мы вместе подумаем, как можно исправить мою оплошность.

– Хорошо, говори. – Карглак остывал так же внезапно, как и вспыхивал.

– Из-за тебя я забыл, на чем остановился… В общем, я уже торжествовал победу и мысленно подсчитывал барыши, когда все изменилось в худшую сторону. Меня оглушили, а наша рыбка получила свободу. Хотя нет. Скорее всего она из одной сети угодила в другую. Хочешь знать, кто все это устроил?

– Рагна, дочь Генобры, верно? – небрежно проронил Карглак.

– Так ты уже все знаешь? – Хавр слегка смутился. – Откуда?

– Эта парочка недавно вернулась в Чернодолье. Парня везли на телеге. Похоже, он действительно был ранен. Потом они заперлись в замке Генобры. Одним только небесам известно, что они там замышляют.

– Ответ можно найти и поближе. Например, у меня, – скромно признался Хавр.

– Считай, я его уже нашел, – милостиво кивнул Карглак. – Слушаю тебя.

– Прежде я всегда удивлялся, почему ты так опасаешься этого паренька. Ну, допустим, есть предсказание, что когда-нибудь он станет могильщиком своей собственной расы. И что из того? Да будь он хоть сто раз максаром, такое дело голыми руками не осилишь. Тут даже клинок не поможет. Это ведь не овец резать… Но оказалось, что все не так просто… Те, кто был причастен к рождению будущего Губителя Максаров, позаботились о его будущем. Жестянщик по имени Азд оставил ему завещание, содержащее все тайны древних оружейников, тех самых, которые построили стену вокруг Чернодолья. Раньше считалось, что эти тайны сгинули вместе с их обладателями. Выходит, жестянщики все же обманули вас. Не сегодня-завтра эти тайны станут достоянием того, для кого они и были предназначены с самого начала, – сына Ирданы, известного нам под именем Окша Сухорукого. Боюсь, что он сумеет использовать это наследство по назначению.

– Вот как? – Лицо Карглака оставалось по-прежнему непроницаемым. – А при чем здесь Рагна и Генобра?

– Местонахождение тайника, в котором хранится завещание, известно одной только Генобре. Но она якобы готова поделиться этими сведениями с Окшем. А Рагна всего лишь ее посыльная.

– Генобра… – пробормотал Карглак. – Неужели эта похотливая сука окончательно свихнулась? Хотя от нее можно ожидать чего угодно… Надо во что бы то ни стало помешать этим планам.

– Каким образом?

– Перво-наперво установить надзор за замком. Когда компания отправится к тайнику, проследить их путь. А там видно будет. Все трое заслуживают смерти.

– Интересно, какое это войско справится сразу с несколькими максарами? – произнес Хавр с сомнением. – А кто возьмется следить за ними? Ты?

– Сам знаешь, что мне из замка даже нос нельзя высунуть. Все максары настроены против меня. Их этой внешностью не обманешь.

– Вот видишь. Из меня следопыт тоже неважный. А посылать за ними обыкновенных мрызлов бесполезно. Это то же самое, что кроту выслеживать кошку.

– Тогда предлагай свой план.

– А ты уверен, что он у меня есть?

– Есть, – кивнул Карглак. – Я достаточно хорошо изучил тебя за это время.

– Собственно говоря, это не план… – помедлил Хавр. – Планы на пустом месте не строят… Но, будь на то моя воля, я бы постарался опередить Окша и его компанию.

– То есть отыскал бы тайник сам? – уточнил Карглак.

– Да. На этот счет у меня есть одно соображение. Почти сразу после зачатия ребенка Азд куда-то исчез. Чем, спрашивается, он мог заниматься? Ведь все его надежды были теперь связаны с будущим Губителем Максаров. Скорее всего он обустраивал тайник, где ребенка можно было спрятать на первое время. Вполне возможно, там же хранилось и завещание, ведь Азд был стар и мог не дожить до той поры, когда его воспитанник станет самостоятельным. Не знаю, довел ли он свое дело до конца. Вредного старикана похитили слуги Стардаха, и уже никто больше не видел его живым. Так вот, нам нужно отыскать то место, где был захвачен Азд.

– Разве это возможно? Ведь столько времени прошло.

– В экспедиции участвовал не один десяток мрызлов. Все они носили на теле клеймо Стардаха. Если кто-то из них уцелел, отыскать его будет нетрудно. Немедленно посылай своих слуг в Чернодолье. И не поскупись на золото.

– Ну а если никого из тех мрызлов уже нет в живых?

– Тогда считай, что максарам не повезло…

Они сидели друг напротив друга, но в разных концах зала.

Рагна, наконец-то получившая возможность утолить жажду, хлестала вино – кубок за кубком. Любой выпивоха-жестянщик от такой дозы давно бы уже свалился под стол, но на максаров алкоголь почти не действовал.

Окш от нечего делать упражнялся со своим новоприобретенным клинком, то превращая его в узкий призрачный луч, способный с одинаковым успехом проникать и сквозь бархат портьер, и сквозь железо доспехов, то возвращая в прежнее состояние.

– Как же нам быть дальше? – задумчиво промолвил он.

– Мы, кажется, уже обо всем договорились, – отозвалась Рагна.

– Я не верю тебе, – вздохнул он.

– И я тебе, – охотно подтвердила она.

– Но ты находишься в более выгодном положении. Ты мне нужна, а я тебе нет.

– Пока ты владеешь этой штукой, я буду послушной девочкой, – она покосилась на клинок, кончик которого как раз в этот момент бесшумно развалил на две части каменное изображение какого-то божества (судя по некоторым весьма выразительным деталям – демона похоти).

– А если я усну? А если буду ранен? А если отлучусь куда-нибудь?

– Зашей меня в мешок и вози на крупе своей лошади! – Рагна поперхнулась вином. – Только не ной! Раз я обещала, что приведу тебя к тайнику, значит, так оно и будет!

– Скажи, ты тогда нарочно заперла дверь в подземелье?

– Да! Нарочно! Чтоб всякая дрань не шастала туда-сюда! Но я бы за тобой обязательно вернулась! Тем более что двери не представляют для тебя никаких проблем!

– Замки, но не двери. Это чудо, что я сберег заряд.

– Хватит уже об этом! Я согласилась носить кандалы! – Она загрохотала цепью, которой были скованы ее ноги. – Согласилась сидеть в этой норе безвылазно! Что тебе еще надо?.. Тьфу! Вели принести вина!

– Мои раны уже почти зажили. Я начал ходить без посторонней помощи. Скоро мы отправимся в неблизкий и опасный путь. Хотелось бы, чтобы рядом был надежный друг, а не затаившийся враг.

– Ишь, размечтался! – расхохоталась Рагна. – Ничего, говорят, в дороге и волк с собакой сдружатся.

– Скажи, а тебе не страшно? Вдруг я действительно тот, о ком говорит легенда? Тогда получается, что ты станешь наперсницей Губителя Максаров.

– Наперсницей, а не жертвой. Что же тут плохого? Ты думаешь, мне жалко максаров? Отнюдь! И то же самое тебе скажет любой из нас, за исключением, может, одного Карглака. Ну а кроме того, какой из тебя Губитель! Кишка тонка. Сок лозы, прежде чем стать вином, должен перебродить. – Она отсалютовала Окшу пустым кубком. – Чтобы стать максаром, мало им родиться. Надо пройти перевоплощение.

– Думаю, это необязательно, – возразил Окш. – Волк сильнее человека, но не волки истребили людей, а наоборот. Дубина или остро заточенный кусок железа решили этот спор раз и навсегда. Ходят слухи, что древнее оружие могло превратить в горстку пыли или облако пара целый замок. На земле оставались язвы, как на теле человеческом, а на небе зияли прорехи.

– Дождусь я когда-нибудь вина! – Рагна стукнула кубком по столешнице. – Мне уже тошно от твоих дурацких сказок!

– Ладно, не буду тебе надоедать. – Окш встал, опираясь на самодельный костыль. – Сиди здесь, только не пытайся звать кого-нибудь на помощь. В замке, кроме нас с тобой, нет ни единой живой души.

– А лошади? – Рагна сразу стала серьезной.

– Парочка лошадей осталась. Я сам ухаживаю за ними. Когда ты собираешься тронуться в путь?

– Как только настанет Черная ночь! – произнесла она нараспев. – Самая черная из черных! Принеси вина, гаденыш!

Это был очень старый мрызл, о чем свидетельствовали седая шерсть на его загривке и множество бородавок на теле.

Это был мрызл очень редкой породы. От всех остальных он отличался не только неимоверной силой и неукротимой свирепостью, но и умением разговаривать. Таких мрызлов максары делали одного на сотню, а то и на тысячу – исключительно для исполнения командирских обязанностей.

Немалых трудов стоило отыскать его, а еще больших – доставить в Страну жестянщиков. Как всегда, решающим фактором оказались деньги.

Сейчас мрызл-ветеран, тяжело отдуваясь, трусил между двух всадников – Карглаком и Хавром. Даже в полусогнутом состоянии он превосходил ростом своих сидящих в седлах спутников. Что ни говори, а Стардах был непревзойденным мастером своего дела. Знатоки до сих пор жалели, что его род так нелепо прервался.

– Долго мы еще будем бродить вот так, как слепцы, потерявшие поводыря? – Хавр не мог скрыть своего раздражения.

– Прости, господин, – забормотал мрызл. – Я плохо помню… Нас вели проводники. Была ночь. Но место, где мы пересекли границу, я показал правильно.

– Память у него и в самом деле как дырявый мешок, – подтвердил Карглак. – Как я ни пытаюсь проникнуть в нее, а толком разобрать ничего не могу… Там была какая-то яма? Или каменоломня?

– Да-да, яма! – обрадовался мрызл. – Глубокая яма! А в яме норы. Много нор. Когда мы увозили старика, из них полезли… не знаю кто… Во! – Он лапами изобразил нечто огромное. – Многих наших тогда задавили. Я сам еле спасся.

– Не о рудокопах ли он говорит? – произнес Хавр негромко (мрызл был глуховат и слышал только то, что орали ему в ухо).

– Скорее всего о них, – ответил Карглак. – Хотя сейчас он вспоминает каких-то белых червей.

– Да-да, черви! – невпопад подтвердил мрызл. – Меня ранили. Сюда, в бок. Черви завелись. Много червей. Чуть не сдох.

– Ты все время смотришь на карту. Есть там что-нибудь похожее? – спросил Карглак у Хавра.

– На этой карте ничего не разберешь, – хмуро ответил тот. – Тут обозначены только поселки, дороги и реки. Вы через какую-нибудь реку переправлялись? – повысил он голос, обращаясь к мрызлу.

– Переправлялись. Много раз. Туда шли, переправлялись. Обратно шли, переправлялись, – забубнил мрызл. – Плохо помню. Много забыл.

– Надо искать какого-нибудь знающего человека, – вздохнул Хавр. – Охотника или землемера. А иначе ничего не выйдет. У этого уродца в голове не мозги, а отруби.

– Да-да, отруби! – Мрызл замахал лапами. – Там мельница рядом была. Мы есть хотели. Давно голодные шли. Муки нет. Хлеба нет. Отруби ели. Мельника ели.

– Вот и еще одна примета, – сказал Хавр. – Глубокая яма, скорее всего искусственного происхождения, рядом с которой находится мельница.

– Сожгли они, наверное, ту мельницу, – буркнул Карглак. – Если мельника сожрали, то и мельницу сожгли. Знаю я эту публику.

– Далеко еще осталось? – уже в который раз спрашивал Окш у Рагны.

– Может, далеко, а может, и близко, – она пожала плечами. – Я почем знаю?

– Но ты ведь утверждала, что хорошо знаешь дорогу! – Окш уже начал терять терпение.

– Дурой была, потому и утверждала! – огрызнулась она. – Я сама здесь не была, понимаешь? Располагаю только тем, что прочла в памяти у мамаши. Но и она сама здесь не бывала. Все, что есть вокруг, она видела так, как это представлялось подземному чудовищу…

– Рудокопу, – подсказал Окш.

– Вот именно, рудокопу… А он, между прочим, был совершенно слеп и пользовался совсем другими органами чувств, чем мы. Общее-то представление об этом месте я имею, но за точность ручаться не могу.

– Ну и дела! – Окш, уже немного освоившийся в седле, потянул поводья, придерживая своего неспокойного конька. – Сколько времени зря потеряли… А ведь приметы довольно ясные. Треугольник, образованный широкой рекой, горной грядой и дорогой.

– Дракон-то этот… Рудокоп то есть… под землей шел. Шкурой своей все на свете ощущал, – пояснила Рагна. – Если влажный песок, значит, река. Если несокрушимый камень, значит, горы. Если скрип и грохот над головой, значит, дорога. А тут, куда ни глянешь, одни гряды эти проклятые! Вон одна, вон другая, вон третья…

– Зато дорог мало, – попытался успокоить ее Окш. – Та, по которой мы едем, наверное, единственная… Эх, была бы у нас карта!

– Эх, было бы у нас счастье! – в тон ему добавила Рагна.

– А как выглядел сам тайник?

– Ого, так я тебе сразу и сказала! – хохотнула Рагна.

– Какие между нами могут быть тайны? Чем раньше я найду завещание, тем быстрее ты получишь свободу.

– И клинок, не забывай.

– Клинок чуть позже. После того, как мы прикончим Карглака. Так как же из себя выглядит тайник?

– Как я понимаю, это подземная нора. И довольно просторная. Но, чтобы попасть в нее, нужно спуститься в глубокую котловину. Когда-то там добывали песок и щебень. А потом рудокопы избрали это место для встреч с жестянщиками.

– А как туда спуститься?

– Не знаю, как теперь, но раньше там была дорога. Вилась змейкой по стеночкам вплоть до самого дна. А стеночки там крутые. И везде – норы, норы, норы…

– Как же мы найдем нужную?

– Вот ее-то я сразу узнаю. Она почти у самого дна расположена, и над ней на камне знак выбит. Странный такой…

– Какой именно? Постарайся припомнить.

– Сейчас, сейчас… – Рагна стала водить пальцем правой руки по ладони левой. – Так… Сверху горизонтальная палочка, а от нее вниз отходят еще три. Средняя прямая, а крайние похожи на крючки. Это тебе что-нибудь говорит?

– Надо подумать, – сказал Окш.

Он действительно задумался, потому что аналогичный знак, имевший явное сходство с иероглифами минувшей эпохи, красовался и на лезвии его клинка. Он становился виден только под определенным углом, а по времени исполнения был явно моложе других узоров (уж в этом-то деле Окш хорошо разбирался). Мало вероятно, чтобы Рагна, державшая клинок в руках всего несколько мгновений, сумела рассмотреть этот знак. Что же, новость была неплохая. Во-первых, она подтверждала, что загадочная нора как-то связана с клинком Адракса, а во-вторых, позволяла надеяться, что Рагна с самого начала говорит правду.

– Мне только интересно, как слепой рудокоп мог определить точную форму знака? – поинтересовался Окш, искоса глядя на спутницу.

– А я откуда знаю? – беспечно пожала та плечами. – Ты ведь с ними дружбу водил, а не я. Может, на язык пробовал или носом тыкался.

– Вряд ли, – задумчиво произнес Окш. – Носа у рудокопа не было, иначе его постоянно забивала бы земля. А язык больше походил на железное корыто. Я не раз сиживал в нем…

– Пахнет жареным мясом! – вдруг заявила девчонка. – И вином. Правда, самым дрянным. Где-то здесь поблизости расположен трактир. Давай заглянем туда. Я хочу пить.

– О, небеса! Когда же ты наконец утолишь свою жажду! – взмолился Окш.

– Ах, тебе жалко пары монет! – возмутилась Рагна. – Хорошо, я сделаю так, что хозяин угостит нас даром.

– Только этого еще не хватало! Мы ведь не нищие. Ладно, посидим немного в трактире. Заодно и с людьми поговорим. Если эта котловина находится где-то поблизости, кто-нибудь должен о ней знать.

Трактир хоть и стоял на отшибе, однако являлся неотъемлемой частью небольшого захолустного поселка, целиком состоявшего из закопченных бревенчатых хижин. Постоянные набеги мрызлов, которым подвергались более зажиточные области страны, имели и свою положительную сторону – все старые постройки давно выгорели и на их месте, хочешь не хочешь, приходилось строить новые, с черепичными крышами и основательными каменными стенами.

Нравы в трактире царили самые независимые, о чем можно было судить по тому, что никто не вышел встречать гостей и не принял их лошадей. Окшу такое обращение было не в новинку, а вот Рагна сразу нахмурилась. Открыла пинком дверь да так, что она осталась висеть на одной-единственной петле.

– Вот я вас сейчас… – грозно начал хозяин, чинивший возле буфета дырявый сапог, но, увидев прибывших, сразу заткнулся.

– Вина, – коротко приказала Рагна, садясь за длинный, до блеска выскобленный ножом стол. – И закусить.

– Заодно и о лошадях позаботься, – добавил Окш.

Трактирщик, сразу понявший, что этот день может стать последним в его жизни, засуетился, как кошка на пожаре. Гости еще не успели распустить свои обремененные оружием пояса, как на столе появилось и вино, и козий сыр, и соленая рыба. Униженно кланяясь, трактирщик пообещал, что в самое ближайшее время подадут жареный бараний бок и свежих улиток.

Рагна отхлебнула прямо из кувшина и смачно сплюнула на пол.

– Нет, это пить невозможно! – категорически заявила она. – А что у тебя еще есть, кроме этой отравы?

– Есть один заветный бочоночек, – затараторил трактирщик. – Дочке на свадьбу храню. Не вино, а чистый мед.

– Неси, – распорядилась Рагна.

Окш мельком заглянул в душу трактирщика, но не нашел там ничего примечательного – серая, беспросветная, скотская жизнь, которую он тем не менее считал счастливой, и, поверх всего, клякса страха, вызванного внезапным появлением двух незнакомцев (хотя что, спрашивается, могло быть страшного в белобрысой долговязой девчонке и ее столь же молодом чернявом спутнике, ну разве что оружие, так сейчас оружие все носят).

Вино из заветного бочонка пришлось Рагне по вкусу, а Окш обглодал бараний бок, ценившийся у жестянщиков как деликатес. Затем он обратился к трактирщику, близко к гостям не подходившему, но старавшемуся все время держаться в поле их зрения:

– Приятель, у тебя карта местности найдется?

– Откуда? – Тот сделал страдальческое лицо. – У меня даже календаря нет. Нынешнее число не знаю.

– А у кого она здесь может быть? – не унимался Окш.

– У старосты разве что. Он у нас человек грамотный. Науки изучал. В архивариусах служил. Ему отец перед смертью дом отписал. Вот он и вернулся.

– Это тебе за угощение. – Окш положил на стол монетку, к которой потом добавил еще две. – А это за услуги. Когда приведешь сюда старосту, получишь еще столько же. Да только пусть он карту с собой обязательно прихватит.

Хозяин был до такой степени запуган, что даже не стал отнекиваться, хотя поручение ему досталось не простое. Где это видано, чтобы проезжие люди требовали на поклон к себе старосту, словно бы это был простой кузнец или торговец мелочным товаром? Да вот спорить с этой белобрысой ведьмой и ее приятелем, лицо которого расписано шрамами, как праздничный наряд – узорами, трактирщик не собирался.

Видел он на своем веку немало всего, в том числе и глаза убийц, да не тех, кто по пьянке зарезал жену или тещу, а настоящих, прирожденных убийц, которым человека прикончить не в тягость, а в удовольствие. Вот у этих двоих были именно такие глаза – в этом он мог поклясться.

Староста все же явился (нашел, значит, трактирщик для него какие-то убедительные слова), хотя даже издали было слышно, как он пыхтит от возмущения.

Для пущей важности он нахлобучил на голову шляпу с кокардой Вольного Братства (именно эта власть имелась здесь на данный момент), а на грудь нацепил широкую серебряную цепь – символ своей должности.

Пуглив он был не меньше трактирщика (весь народ в этих краях остался такой, непугливых давно вырезали), но умел держать себя в руках.

Едва переступив порог трактира, староста сразу понял, что гости эти (а девчонка уж точно, здесь таких красавиц отродясь не бывало) пожаловали издалека, скорее всего из Чернодолья, и даже если он вообще откажется говорить, его просто наизнанку вывернут.

Как бы в подтверждение этой мысли чернявый молодец – с виду жестянщик, только на голову выше любого жестянщика и с глазами, как стволы многозарядок, – дружелюбно произнес:

– Ты все правильно понял, отец наш. Проходи.

Староста что-то промычал в ответ, неловко поклонился и развернул на обеденном столе подробную карту округи, на которой был помечен каждый ручеек и каждое отдельно стоящее деревце. Жесткий пергамент стремился вновь свернуться в трубку, и девчонка придавила один его край пустым кубком.

– Уважаемые гости что-нибудь ищут? – учтиво поинтересовался староста.

– У нас свадебное путешествие, – пояснил Окш. – Хотелось бы поближе познакомиться с вашим благословенным краем.

После этих слов девчонка почему-то расхохоталась и знаком попросила хозяина налить еще вина.

– Места у нас и впрямь замечательные, – сказал староста, стараясь отогнать мерзкое ощущение, будто бы тебя заставляют участвовать в каком-то дурацком розыгрыше. – Они славятся целебными источниками, чистейшим воздухом и редкими растениями. Даже бедствия, сотрясающие эту несчастную страну, обходят нас стороной. Живем мы просто, как жили наши деды и прадеды.

– То-то и видно, что паутину здесь последний раз еще при дедах сметали, – сказала Рагна.

– Куда ведет эта дорога? – Окш ткнул пальцем в карту.

– Дорога, поблизости от которой вы сейчас изволите находиться, продолжения не имеет и обрывается в Соляных горах, – ответил староста.

– Вот здесь она пересекает реку. – Окш продолжал водить пальцем по карте. – Далеко это отсюда?

– Рукой подать.

– Мост там есть?

– Увы. Средств на строительство моста не имеем. Однако ваши лошади легко перейдут реку вброд.

– Так далеко мы забираться не собираемся. Меня интересует вот это место между рекой и дорогой. Судя по тому, что сзади его замыкают горы, здесь не бывает сильных ветров. Мы бы хотели разбить шатер, чтобы немного пожить на свежем воздухе.

– К сожалению, здешние ветры дуют совсем с другой стороны и почти никогда не утихают. – Лицо старосты стало печальным. – Да и место это пользуется весьма дурной славой.

– Отчего же? – Похоже, Окш весьма заинтересовался этим сообщением.

– Сам-то я не местный, – замялся староста. – Хотя родился здесь, но воспитывался и жил совсем в других краях. Недавно только вернулся. Возможно, хозяин этого почтенного заведения просветит вас лучше меня.

– Тут и просвещать нечего, – с готовностью вступил в разговор трактирщик, мечтавший побыстрее выпроводить опасных гостей. – Всем известно, что там вход в преисподнюю находится. Через него демоны наружу выползают и за человеческими душами охотятся. Сколько людей неосторожных там пропало, не сосчитать. А совсем недавно корова сгинула. Даже копыт не нашли.

– Корова-то демонам зачем? Разве они молоко любят? – удивилась Рагна.

– А кто их знает. У демонов свои понятия. Только не советую вам туда соваться. Лучше назад поворачивайте, пока погода подходящая.

– Все это, конечно, предрассудки, – прервал трактирщика староста. – Кроме старой каменоломни, ничего примечательного там нет. Хотя местечко действительно невеселое.

– А где оно на карте? – поинтересовался Окш.

– Вот это продолговатое пятнышко. Рядом с руинами мельницы.

– Хорошая, говорят, была мельница, – вновь подал голос трактирщик. – Для всей округи муку молола. Как пудра, та мука получалась. Вот демоны и спалили мельницу, чтоб она людям пользу не приносила.

– Давно это было? – Окш хладнокровно свернул карту и сунул в свою дорожную сумку.

– Давновато. Моя дочка еще не родилась. А теперь уже под венец идет, – сказал трактирщик и, словно оправдываясь, добавил: – Нет у нас календарей. Глухие места.

– Ну ладно. – Окш выложил на стол еще несколько золотых. – Получите за хлопоты. И будем прощаться. Может, на обратном пути опять к вам заглянем.

– Сделайте милость. – Трактирщик, у которого уже отлегло от сердца, низко поклонился.

– Вино я забираю с собой, – сказала Рагна, вставая. – Незачем им здешних дикарей баловать. А жениху с невестой вообще пить вредно. – Уже у самых дверей она бросила Окшу через плечо: – А ты кончай с этими. Желательно без крови.

У трактирщика лицо вытянулось, а у старосты, наоборот, нижняя губа чуть не сошлась с носом. Впрочем, Окш поспешил успокоить гостеприимных хозяев:

– Она пошутила. Как выпьет немного, так и начинает шутить.

– Дело хорошее. – Трактирщику не хватало воздуха, словно он только что осилил крутой подъем. – В дороге без шутки не обойтись. Гости наши часто шутки шутят. То фальшивую монету подсунут, то погреб разорят, то дочку заставят голой плясать.

Окш тем временем извлек из ножен клинок и, повернув его к свету так, чтобы стал виден загадочный знак, спросил у старосты, продолжавшего нижней губой подбирать сопли:

– Не знаешь, случаем, что означает сие клеймо?

– Погодите, погодите. – Староста, страдавший близорукостью, прищурился. – Такие письмена употребляли наши предки еще задолго до Великой Бойни… Если мне не изменяет память, этот символ обозначает боевую секиру. Кроме того, он передает такие понятия, как «месть», «мститель» и так далее.

– Благодарю. – Окш вернул клинок в ножны. – Память тебе не изменила. Но бывает так, что хорошая память представляет опасность для жизни. Поэтому я даже не спрашиваю, что для вас обоих дороже: память или жизнь.

Лошади уже нетерпеливо ржали за воротами, и Окшу недосуг было копаться в сознании этих перепуганных людишек, выискивая клочки памяти, запечатлевшие недавно закончившуюся встречу. Пришлось выдирать куски с запасом. Ничего не попишешь – бедняги навсегда забудут не только события нынешнего дня, но и добрый период своей предыдущей жизни.

Когда мрызл окончательно запутался и завел своих спутников в такие дебри, где ни один дурак не додумался бы поставить мельницу, решено было заглянуть в какой-нибудь населенный пункт и там навести справки. Как определил на своей карте Хавр, ближайший поселок носил странное название Старина.

– Да-да, старина, – затряс головой глуховатый мрызл. – В старину все не так было. Благородным максарам не приходилось самим посещать такое захолустье. Мой хозяин Стардах, пусть ему сладко спится в могиле, только успеет что-нибудь пожелать, а ему уже возами везут. Да и нас самих жестянщики уважали, не то что нынче.

– Верно! – Карглак с досады огрел мрызла плетью. – Раньше они из уважения сначала шкуру с вас сдирали, а сейчас сразу головы рубят.

Поселок, и в самом деле старый, сплошь застроенный замшелыми, вросшими в землю избами, казался вымершим. Вполне вероятно, что его жители, издали заметив приближение врагов (а кем, спрашивается, они могли считать мрызла?), успели разбежаться. Пуста была и кузница, и молельня, и дом старосты. Только над трактиром, стоявшим чуть в стороне, вился дымок.

Оставив мрызла стеречь лошадей, Хавр и Карглак вошли внутрь. Двое находившихся там жестянщиков – судя по одежде и регалиям, трактирщик и староста – были так заняты каким-то горячим спором, что даже не обратили внимания на новоприбывших.

– Нет, ты мне сначала скажи, как я здесь оказался? – наступал на трактирщика староста. – Кто меня сюда заманил? Да ведь я в твой вонючий вертеп отродясь не заглядывал!

– Откуда мне знать? – хмуро отвечал трактирщик. – Хотя сожрали и выпили вы немало. Вон и корки от сыра, и кости от рыбы. Бараний бок будто собаки грызли.

– Да у меня зубов давно нет! На, посмотри! – возмущался староста.

– А куда делся бочонок моего самого лучшего вина? Он только что здесь стоял.

– В глаза твой бочонок не видел! Я вино терпеть не могу! – Староста от волнения принялся теребить свою серебряную цепь.

– Во-во! Небось залили зенки и не помните ничего.

– А ты тогда где был? Кто баранину жарил и вино наливал? – нашелся староста.

– Кто его знает… – трактирщик с сокрушенным видом почесал затылок. – Может, и я вместе с вами напился.

– Стану я со всяким сбродом пить! – фыркнул староста. – А деньги чьи?

– Уж если на моем столе лежат, значит, мои! – Рука трактирщика потянулась к золотым.

– Почему твои? – Староста проворно хлопнул собеседника по ладони. – Если вместе пили, то и денежки пополам.

– Это что еще за новый закон! – возмутился трактирщик. – Разбойник вы, а не староста!

В этот момент в спор вмешался Хавр. Бесцеремонно оттолкнув разбушевавшихся аборигенов в сторону, он завладел одной из монет.

– Где-то я уже такую видел, – сказал он, подбрасывая золотой на ладони. – Кто расплачивался? Чернявый паренек со шрамами? Или кто-то из баб?

– Нет… Не было здесь никого, – пробормотал трактирщик, напуганный пуще прежнего.

Карглак только мельком глянул на находку и перевел свой тяжелый взгляд на жестянщиков.

– Не помните, значит, ничего? – грозно произнес он.

– Ничего, – те очумело затрясли головами. – А что мы должны помнить?

– Еще раз зададите глупый вопрос, оторву головы, – предупредил Карглак и для пущей убедительности смял в кулаке оловянную тарелку. – Рассказывайте про самое последнее, что вы можете вспомнить.

– Я вроде бы дома сидел. Бумаги какие-то переписывал. – Староста стал разглядывать свою ладонь, тщетно стараясь отыскать на ней следы чернил. – И цепи этой на мне не было…

– Я барана собирался резать. Нож точил, – добавил трактирщик. – А теперь выходит, что баран зарезан давно. Вон, кости от него лежат… Чудеса какие-то…

– Ты все понял? – Карглак переглянулся с Хавром. – Похоже, нас опередили. У этих дураков в памяти зияют огромные дыры. Они помнят только то, что случилось еще до моего отъезда из Чернодолья.

– Гостей было всего двое, – сказал Хавр, осматривая стол. – И уехали они отсюда не так давно. Жир на тарелке едва успел застыть. Пошли, глянем снаружи. Тут нам делать нечего.

Не прощаясь, они покинули трактир и принялись рассматривать человеческие и лошадиные следы, оставшиеся на влажной от недавнего дождя почве.

– Похоже, парнишку сопровождает не мать, а дочка. – Хавр пядью измерил отпечаток изящного сапожка. – Поели, попили и уехали.

– Да-да, поели, попили, – пробубнил мрызл. – А я не ел, не пил. Совсем голодный.

– Так и быть, поешь, – милостиво разрешил Карглак. – А то еще ноги раньше срока протянешь.

Рассыпаясь в неуклюжих благодарностях, мрызл полез в дверь трактира, для чего ему пришлось сначала опуститься на четвереньки. Такому посетителю жестянщики вряд ли могли обрадоваться. И действительно – скоро в трактире раздались истошные вопли, звон разбивающейся посуды и грохот опрокидываемой мебели.

Шум еще не успел затихнуть, как наружу высунулась уродливая башка мрызла, перепачканная белым соусом. Цепь, ранее принадлежавшая старосте, уже болталась у него на шее.

– Всех можно есть? – поинтересовался мрызл.

– Всех, – брезгливо усмехнулся Карглак. – Если не подавишься. Да поторопись.

– Я быстро, – пообещал мрызл, снова скрываясь внутрь. – Только мозги и печенку съем. Ну, может, еще и окорока…

Спустя некоторое время, когда и поселок, и окружающие его холмы, и лес, полностью отвечающий понятию «заповедный», остались позади, Хавр, внимательно посматривавший по сторонам, указал плетью на обочину:

– Вон там они съехали с дороги. В отличие от нас, они действуют наверняка, а не наудачу, – при этом он недобро покосился на мрызла, сильно отяжелевшего после посещения трактира.

– Да-да, удача, – мрызл погладил себя лапами по брюху. – Особенно по нынешним временам. Так хорошо, как нынче, я не наедался даже при Стардахе. Правда, один человек вкусом напоминал конину, зато другой, подаривший мне эту восхитительную цепь, был как парная говядина. То, что от них осталось, я оттащил за дом и присыпал землей. Если будем возвращаться домой прежней дорогой, я еще немного перекушу.

– Назад ты вернешься только при условии, что нам понадобятся носильщики, – сказал Хавр негромко.

– Нет-нет! – горячо запротестовал мрызл. – Носильщики мне не нужны. Дойду и сам. Сил пока хватает. Только крестец болит. У меня ведь когда-то хвост был. Алебардой в бою оттяпали, да заодно и крестец зацепили.

– Послушай, он мне надоел. – Хавр, обращаясь к Карглаку, понизил голос. – С удовольствием избавился бы от такого попутчика.

– Пусть побудет пока, – ответил максар. – Лишние руки никогда не помешают.

– А они не могут прочесть его мысли?

– Пока я рядом и контролирую его сознание – никогда.

След двух лошадей хорошо просматривался на мокрой траве, да вдобавок Хавр вскоре заприметил пустой бочонок из-под вина.

– Ты не говорил, что этот Окш – пьяница, – удивился Карглак.

– Как я мог забыть! – Хавр стукнул себя ладонью по лбу. – Девчонка рассказывала, что мать угостила ее ядом, который убивает только при употреблении внутрь воды. В замок она возвращалась не по доброй воле, а лишь для того, чтобы получить противоядие. Судя по всему, она это противоядие получила и теперь утоляет нестерпимую жажду.

– Эта история наводит на кое-какие размышления, – сказал Карглак. – Весть о том, что Генобра и Рагна помирились, смущала меня с самого начала. Знаю я их обеих, особенно мамашу. А теперь получается, девчонка действовала по принуждению. Почему же Генобра опять отпустила ее на волю? Да еще в компании со столь опасным для всех максаров существом?

– Скорее всего они и не спрашивали ее разрешения, – небрежно произнес Хавр. – Задушили мамашу подушкой и начали самостоятельную жизнь. Как говорится, из молодых да ранних.

– Ты сам не понимаешь, что несешь, – сурово прервал его Карглак. – Убить любого из нас, а в особенности такую бестию, как Генобра, весьма и весьма непросто. И если это удалось Окшу, значит, началось то, что когда-то предрекал Адракс.

– Гибель максаров?

– Да! – Это было сказано так, что даже глуховатый мрызл сбился с шага. – И здесь есть немалая доля твоей вины! Кто постоянно отвергал мои планы, предлагая взамен свои собственные, якобы более действенные, а на самом деле пустопорожние, как и все твои остальные затеи? Не знаю, кто ты – прирожденный неудачник, лукавый паяц или двуличный изменник, но, если сегодня мы не растопчем этого змееныша, тебя ждет суровая кара. Неважно, за что ты поплатишься – за свои интриги или за нерасторопность. И не надейся, что те жалкие фокусы, которые ты демонстрировал мне в своем логове, на этот раз спасут тебя.

– Спасибо за откровенность, – сказал Хавр ровным голосом. – Я давно подозревал, что ты поступишь именно таким образом. Максар всегда останется максаром. Где уж мне равняться с тобой коварством. Вместо обещанных гор золота мне сулят теперь суровую кару. Как будто это не я вывел тебя на след Окша. Сейчас он совсем рядом с нами. Скоро ты получишь возможность лицезреть своего врага. Но учти, дело не доведено до конца. Вряд ли тебе удастся справиться с этой парочкой в одиночку. Однако, если ты уже не нуждаешься в моих услугах, мы можем расстаться хоть сейчас.

– Ну уж нет! – заскрежетал зубами Карглак. – Тебе придется делом доказать свою верность! Посмотрим, так ли ты ловок в схватке, как в словесных баталиях! Я заставлю тебя сражаться на моей стороне, но ты всегда будешь на шаг впереди! Не надейся застать меня врасплох!

– Лучше бы этого разговора не было, – покачал головой Хавр.

– Рано или поздно он должен был состояться! Не думай, что я глух, слеп и не замечаю твоей двойной игры. Сейчас ты получишь последний шанс оправдаться в моих глазах! Обещаю, в случае удачи моя благодарность будет беспредельной!

– А в случае неудачи?

– Если Окш завладеет тайнами древнего оружия, вся моя предыдущая жизнь теряет смысл, а будущая – перспективу, – произнес Карглак уже совсем другим тоном. – Но, уходя в загробный мир, я постараюсь, чтобы меня сопровождала хорошая компания. А уж эту проклятую страну, – он с отвращением глянул по сторонам, – я точно превращу в руины.

– Да-да, руины! – взвыл трубным басом мрызл. – Вон та самая мельница! Теперь я вспомнил!

– Умерь свой восторг! – осадил его Хавр. – Он чересчур запоздал. А заодно заткни глотку. Мы здесь не одни.

Они медленно проследовали мимо заросших кустарником развалин. Высокий каменный фундамент не пострадал, а от башни ветряка осталась только груда черной трухи, среди которой, словно обглоданный позвонок великана, белел расколотый на несколько частей жернов.

По следам, оставленным на росе лошадями Рагны и Окша, было видно, что здесь они перешли с рыси на галоп.

– Торопятся, – сказал Карглак. – А зачем? От смерти не ускачешь…

– Придется догонять. – Хавр пришпорил коня. – Ну вот ты и дождался своего часа, максар…

Котловина, некогда вырытая рудокопами для нужд жестянщиков, открылась сразу, как только всадники достигли опушки молодого, реденького лесочка.

– Присядь! – цыкнул Хавр на приотставшего мрызла. – И чтоб не высовывался!

У края поляны паслись две стреноженные лошади, но Окша и Рагны нигде не было видно. Оставив своих скакунов на попечение мрызла, Хавр и Карглак двинулись вперед по широкому следу, проложенному в высокой влажной траве. Их сапоги сразу промокли, а плащи и брюки облепила зеленая пыльца.

Шли они во весь рост, не таясь – из котловины заметить их невозможно, а если юная парочка засела где-то поблизости, маскироваться было поздно.

Лошади максаров, приученные не бояться ни людей, ни зверей, ни мрызлов, на появление новых лиц никак не отреагировали. Похоже, свежая трава пришлась им по вкусу куда больше, чем отборное зерно, которым кормили в Чернодолье.

Хавр осмотрел вьюки и переметные сумы, но не обнаружил ничего, кроме запаса еды, изрядной суммы денег да сменной одежды.

– Что ты ищешь? – поинтересовался Карглак.

– Парень-то наш большой затейник… Из гвоздя может кинжал сделать. Вот я и интересуюсь, не изобрел ли он чего-нибудь новенького на наши головы, – объяснил Хавр.

– А я-то думал, что это страсть к мелкому воровству не дает тебе покоя, – произнес Карглак небрежно. – Ну и что ты нашел?

– Ровным счетом ничего. Если у них и было какое-то оружие, его прихватили с собой.

– По-твоему, этот Окш все же может огорошить нас каким-нибудь сюрпризом?

– Вряд ли. Кроме обычной многозарядки, у него скорее всего ничего нет. Но стрелок он, кстати говоря, неплохой.

– Пули жестянщиков не пугают меня, – произнес Карглак с презрением.

– Уже есть новые многозарядки. С усиленным боем и разрывными пулями.

– Какая разница, кто тебя укусит, пчела или шмель.

– К сожалению, я не могу похвастаться неуязвимостью.

Стараясь не рисоваться на фоне неба, они приблизились к краю обрыва. Котловина была такой глубокой и обширной, что в ней свободно мог поместиться любой замок и даже верхушки его башен не торчали бы наружу. Крутые каменные склоны во многих местах покрылись кустарниками и ползучей лозой. Среди этих зарослей вилась узкая тропинка – вьючной лошади едва пройти. Сделав по стенам котловины три оборота, она спускалась ко дну. На последнем витке были хорошо заметны две бегущие фигурки.

– Скачут как козлы, – прокомментировал Хавр. – Эх, завидую я все-таки молодым.

– Зря завидуешь, – буркнул Карглак. – Стать старыми или даже зрелыми им не суждено… Ты можешь достать их из своей многозарядки?

– Вряд ли… Да и зачем? Только вспугнем зря. Ведь девчонка такой же максар, как и ты. Да и парень живучий… Еще совсем недавно пластом лежал, а сейчас, видишь, как бегает… Мы их лучше потом встретим, при возвращении.

– Ты снова за свое? – нахмурился Карглак. – Опять перечишь мне? А что, если в тайнике хранится не только описание оружия, но и его образцы?

– Ну ты и сказал! – изумился Хавр. – Разве можно сохранить в тайне подобные вещи? Будь такое оружие в распоряжении жестянщиков раньше, они не преминули бы использовать его против максаров в Великой Бойне. Нет, парень может рассчитывать только на кучу свитков, исписанных корявым почерком Азда. А кроме того, еще неизвестно, сумеет ли он этой мудростью воспользоваться…

– Лучше будет, если мы никогда об этом не узнаем, – сказал Карглак резко. – Эта яма должна стать могилой и для него самого, и для всех надежд, которые жестянщики возлагают на пришествие Губителя Максаров… Итак, ты предпочитаешь засаду открытой схватке?

– Лично я недолюбливаю крутые спуски. А ты, если хочешь, полезай вниз.

– Будь у меня сейчас хотя бы дюжина преданных мрызлов, я бы так и сделал…

– Не спеши! – попросил Окш. – Сама ведь знаешь, еще совсем недавно я ходил на костылях. Давай постоим. Мне надо кое-что тебе сказать.

– Да я как раз и не спешу. Ноги сами несут меня вниз. Но давай постоим, если ты так хочешь. – Рагна вцепилась в торчащий из камня корявый куст.

Здесь, почти у самого дна котловины, было сыро и сумрачно. Совсем другой мир, ничем не похожий ни на Страну жестянщиков, ни на Чернодолье. Жирные кузнечики раскачивались на высоких стеблях травы. Из трещин выползали толстые, как сосиски, слизни. От озерца, занимавшего самый центр ямы, противно пахло дегтем. В обрывистых стенах там и сям чернели круглые норы, к которым нельзя было подобраться ни сверху, ни снизу. Казалось, еще чуть-чуть и из них начнут выпархивать птички, размером с доброго быка каждая.

– Когда мы стали спускаться… нет, даже еще раньше… у меня возникло предчувствие беды. Давно оно не посещало меня, и вот опять… Не хочу тебя пугать, но нас подстерегает опасность, – сказал Окш, еле переводя дыхание.

– А тебе не почудилось? – Рагна была так же свежа, как и до начала спуска.

– Нет, – покачал головой Окш. – До сих пор это чувство никогда не подводило меня, зато спасало много раз.

– Что ты предлагаешь? Вернуться?

– Ни в коем случае! Хотя опасность как-то связана с завещанием Азда, но исходит она совсем не от тайника. Я думаю, кто-то хочет нам помешать.

– Люди или максары?

– Только не люди. Нам ли с тобой бояться их?

– Если люди разрушат тропу, по которой мы спустились сюда, нам придется туго. Лазить по скалам я не умею.

– Но я не чувствую присутствия людей. – Окш окинул взглядом линию, отделявшую небо от кромки нависающих над головой скал.

– Я тоже.

Дальнейший путь они проделали в молчании. Дно котловины, сплошь состоящее из щебенки, было почти лишено растительности, зато ящериц здесь водилось без счета.

Нужную нору Окш заметил еще издали. Она была пошире других и форму имела скорее квадратную, чем круглую. Там, где у рукотворных арок обычно находится замковый камень, был выбит знак, обозначающий секиру и одновременно являющийся символом мщения.

– Ты бы приготовил на всякий случай клинок, – посоветовала Рагна. – А вдруг засада таится именно здесь?

– Вряд ли. Ты же сама видела, что на тропе нет ни единого свежего следа. Никакое живое существо не спускалось сюда в последнее время. Кроме того, я не хочу заранее раскрывать свои козыри. Будет лучше, если мой клинок окажется для наших недоброжелателей сюрпризом.

– Уж они-то порадуются от всей души…

Окш, а за ним и Рагна вступили под своды пещеры, и уже через несколько шагов темнота поглотила их обоих.

– Я ничего не вижу, – голос Окша еле заметно дрогнул.

– Наконец-то до тебя дошло, какие преимущества имеет истинный максар перед всякими выскочками вроде тебя… Ладно, держись за мою руку.

Довольно долго они двигались сквозь этот мрак, поворачивая то влево, то вправо. На все расспросы Окша Рагна отвечала, что туннель пуст, сильно загажен некогда жившими здесь летучими мышами, а какие-либо изображения или надписи на стенах отсутствуют.

Наконец она резко остановилась, придержав за руку Окша, по инерции подавшегося вперед.

– Все, – сказала она. – Пришли. Тупик. Но здесь что-то нацарапано.

– Приглядись повнимательнее, – попросил Окш. – И расскажи мне все подробно.

– Ну, во-первых, я вижу такой же знак, как и над входом в пещеру. Только здесь он заключен в круг… – Она замялась.

– А дальше? – нетерпеливо спросил Окш.

– А вот дальше я ничего разобрать не могу. Не то это надписи, не то картинки… Сам знаешь, максары презирают грамоту… Хотя кое-что можно узнать. Например, твой клинок.

– Именно мой?

– Один к одному. У мамаши был совсем другой.

– Жаль, что я не могу увидеть все своими глазами. Ну почему ты не захватила с собой светильник? – произнес Окш с досадой.

– Это ты лучше у себя спроси. – В голосе Рагны послышалось недовольство. – Я что обещала, то и сделала. Привела тебя в нужное место. А дальше ты уже сам разбирайся… Если тут никакого клада нет, давай вылезать наружу. Я не крыса и такие норы страсть как ненавижу.

– Мне кажется, здесь пахнет смолой! – Окш сжал руку Рагны сильнее.

– Разве? – удивилась та. – Я ничего не чувствую.

– А это тогда что? – Он нашарил ногой какую-то палку.

– Валяются тут всякие обрубки… Я им и значения никакого не придала… Действительно, похоже, это факелы. Тебе повезло.

– Почему у тебя так сильно бьется сердце? – Окш заподозрил что-то недоброе.

– Еще бы! По такой крутизне спуститься…

– Неправда! Раньше оно у тебя так не билось!

Он резко оттолкнул от себя девчонку и выхватил клинок. За время, проведенное в замке Генобры, Окш научился приводить его в боевое состояние почти мгновенно. Видеть разящее лезвие он, конечно, не мог, зато ощущал легкую вибрацию рукоятки.

– Ты убьешь меня, дурак! – воскликнула Рагна.

– Ни в коем случае. Лезвие вышло только на одну десятую часть своей длины. Однако приближаться ко мне я пока не советую.

Вслепую тыкая перед собой клинком, Окш присел и, нащупав один из факелов, щелкнул кресалом. После третьей или четвертой попытки тот загорелся. Сначала Окш увидел перекошенное гневом лицо Рагны, а уж потом – узоры знаков, испещрявших гладкую наклонную стену.

– Фу, отлегло… – Окш опустил клинок (на полу пещеры сразу появилась ровная тонкая щель). – Прости. Мне показалось…

– Ну зачем я только связалась с таким психопатом, как ты! – Рагна схватилась руками за голову. – Ему, видите ли, показалось! Да ведь до этого у меня были десятки возможностей расправиться с тобой! Стала бы я откладывать подобное удовольствие в долгий ящик?

– Не надо преувеличивать, – возразил Окш. – У тебя было не больше пяти возможностей прикончить меня. Ты ими действительно не воспользовалась. Но это еще ни о чем не говорит. Может, ты просто не успела. Хотя и на том спасибо.

– Какой же ты… – впервые у острой на язык девчонки не нашлось нужных слов.

– Такой же, как и ты, – отрезал Окш. – Мы ведь вроде родня, верно?

То, что для максара выглядело полнейшей тарабарщиной, не представляло никакой загадки для жестянщика, даже не очень искушенного в грамоте. Такие простые и ясные пиктограммы применялись у них повсеместно, особенно среди ремесленников и торговцев.

Серия выбитых на камне знаков обозначала характер и последовательность действий того, кто рано или поздно должен был явиться сюда за наследством Азда Одинокого (само собой, не с пустыми руками, а с отмычкой, роль которой выполнял клинок Адракса).

Грубо говоря, вся операция состояла из трех стадий. На первой, так сказать, предварительной, клинку необходимо было придать максимальную длину. На втором, основном, его лезвие до самой гарды погружалось в камень и в точности повторяло очертания круга, в который был заключен древний символ мщения, причем обязательно под прямым углом к поверхности стены. На заключительной стадии нужно было принять меры личной безопасности, а попросту – отскочить в сторону.

Самый последний знак – сложенная лодочкой ладонь – особого значения не имел, а был просто-напросто пожеланием удачи. Азд, которого Окш никогда не знал, посылал ему с того света свое благословение.

Одна проблема, похоже, отпала, но тут же возникла новая – предназначенная для клинка щель находилась так высоко, что добраться на нее можно было только с помощью приставной лестницы.

Окш осветил факелом все закоулки пещеры, но ничего такого, что бы содействовало решению этой задачи, не обнаружил. Скорее всего вскрытие тайника должно было происходить в присутствии могучего рудокопа, чье тело при необходимости могло заменить и подмости, и подъемный кран.

Окш уже собирался обрушить клинком часть потолка (затея, возможно, и плодотворная, но крайне рискованная), когда взгляд его упал на Рагну, все еще стоявшую на прежнем месте.

– Не окажешь ли ты мне одну услугу? – поинтересовался он примирительным тоном.

– Конечно! – с пафосом воскликнула девчонка. – А почему только одну? Да сколько угодно! Ведь я же безоружна, а у тебя в руках клинок! Отныне можешь распоряжаться мной, как своей рабыней!

– Только не надо обижаться. – Для пущей убедительности Окш вернул клинок в первоначальное состояние. – Я вовсе не собираюсь ограничивать твою свободу. Просто мне надо добраться до этих знаков. Придется встать тебе на плечи. Если ты не против, конечно.

– Да разве я могу перечить тебе, мой господин! – продолжала паясничать девчонка. – На все твоя воля! Хочешь, я стану для тебя подставкой! А хочешь, подстилкой!

– Думаю, до этого дело не дойдет. – Окш попытался обратить все в шутку. – У брата на сестру рука не поднимется, не говоря уже про все остальное…

– Почему? – воскликнула Рагна. – Кровосмесительство – любимая забава максаров! Ты разве не знал?

– Давай отложим этот разговор до лучших времен. – Окш нахмурился. – Если ты взялась помогать мне, то помогай до конца. Чем раньше мы покончим с этим делом, тем скорее выберемся наружу. Сама же говорила, что тебе здесь не нравится.

– К чему тратить время на болтовню? Ты похож сейчас на удава, уговаривающего мышку совершить веселенькую прогулку по его пищеводу. Максары гордые существа, но и они подчиняются силе.

Рагна повернулась к Окшу спиной и присела, а когда тот, держа в одной руке факел, а в другой клинок, взгромоздился на ее хрупкие плечи, легко выпрямилась. Чему-чему, а силе максаров мог позавидовать даже вьючный верблюд.

Сразу выяснилось, что сохранять равновесие, если обе твои руки заняты, весьма непросто, и Окш отдал факел Рагне. Клинок вошел в камень так же легко, как раскаленная игла в кусок масла. Стараясь держать его перпендикулярно стене, Окш описал идеально ровную окружность и, прежде чем замкнуть ее, предупредил Рагну:

– Как только я спрыгну вниз, бросайся в сторону. Иначе мы рискуем задержаться здесь куда дольше, чем рассчитывали.

– А на сколько примерно? – Похоже, Рагна не поняла его мрачной шутки.

– До тех пор, пока любознательные потомки жестянщиков не откопают наши кости…

В следующее мгновение над самым его ухом раздался звук, который могут производить одни лишь вырвавшиеся на свободу стихийные силы. Нечто похожее, только с гораздо большего расстояния, Окш уже слышал однажды, когда оползень унес в овраг половину поселка, где он жил в раннем детстве на попечении приемных родителей.

Окш не спрыгнул, а слетел с плеч Рагны. Факел погас, и в наступившем мраке нельзя было видеть, как неохватная каменная колонна, вырезанная клинком из монолитной стены, под косым углом вонзилась в пол пещеры и развалилась на несколько частей.

Не дожидаясь, пока поднятая этим катаклизмом пыль уляжется, Окш отыскал новый факел и после непродолжительной, но упорной борьбы заставил его воспламениться.

Первое, что привлекло его внимание, был массивный стеклянный шар, лежавший поверх груды каменных обломков. От множества мелких трещин его поверхность стала матовой, что не позволяло разглядеть предмет, заключенный в толще стекла.

Окш осторожно тронул шар клинком, и тот с хрустальным звоном распался на тысячи осколков. То, что несомненно являлось завещанием Азда, представляло собой увесистую стопку тонких серебряных пластинок, испещренных мельчайшими значками, видимыми только под увеличительным стеклом.

Конечно, при тусклом свете факела такой текст не смог бы прочесть даже зоркий Окш, однако, без всякого сомнения, это был не древний алфавит, понятный лишь немногим, а современная письменность, кое-где перемежающаяся схемами и математическими расчетами.

На мгновение Окша охватило нечто вроде ужаса. Сколько усилий понадобилось, чтобы эти черточки, крючки и загогулинки превратились во всесокрушающее оружие, способное погубить тех, кто до этого не поднимал руку разве что на богов! Да и вообще, возможно ли такое? Чтобы стать гравером, он сначала учился затачивать инструмент, а перед тем, как испечь первый пирог, долго овладевал искусством просеивания муки. Здесь же придется начинать не с азов, а с самых вершин, да еще одному, без учителей и советчиков.

Впрочем, идти на попятную было уже поздно. Если все эти разговоры насчет того, что он – орудие рока, имеют под собой какое-то основание, то сопротивляться не стоит. По крайней мере сейчас. Нож, во время удара пытающийся вывернуться из рук хозяина, скорее всего сломается.

Теперь, когда дело, ради которого он пришел сюда, было сделано, появилась возможность заняться и другими, менее важными вопросами. Молчание Рагны уже давно беспокоило Окша, и, подняв факел повыше, он внимательно оглядел пещеру, чей вид разительно изменился буквально за несколько мгновений.

Девчонка находилась не так уж и далеко от него, однако разделявшее их пространство было целиком заполнено увесистыми каменными глыбами, каждую из которых могла стронуть с места только конная упряжка или мощный самоход. Что ни говори, а саркофаг Рагне достался поистине царский. Наружу торчали лишь ее ноги, и обе они скребли пол носками изящных сапожек.

Над этой ситуацией надо было подумать. Максар, конечно, не жестянщик, которого и черствой буханкой можно оглушить. Но даже их хваленая живучесть должна иметь пределы. Ну, допустим, он разгребет этот завал, хотя одним только небесам известно, с какой стороны к нему подступиться. А что дальше? Тащить изувеченное тело по узкой скалистой тропе наверх? Тогда серебряные листы с письменами придется оставить здесь. Вызвать подмогу? А кого? Трусоватого кабатчика? Одышливого старосту?

Нельзя сказать, чтобы Окш не ощущал к Рагне никакой жалости, однако досада на ее нерасторопность была куда сильнее. Сама виновата! Не языком надо было молоть, а делать, что тебе говорят.

Из-под камней раздался голос Рагны, сопровождаемый глухим кашлем:

– Ты еще здесь?

– Здесь, – ответил Окш и, чуть помедлив, добавил: – Мне очень жаль, что так случилось.

– Не собираешься помочь мне? – Девчонка говорила спокойно, даже равнодушно, будто речь шла не о ее жизни, а о каком-то малозначительном деле.

– Полагаешь, это возможно? – Окшу было не то чтобы стыдно, а как-то неловко.

– Откуда мне знать… – Рагна зашлась кашлем. – Просто я вспомнила один случай… На моих глазах жестянщики голыми руками раскапывали руины домов, под которыми были погребены их близкие…

– Жестянщики, объятые горем или страхом, нередко теряют рассудок. – Окш поморщился.

– Тебе виднее… Ты ведь вырос среди жестянщиков… Хотя теперь я точно знаю, что ты настоящий максар… Не способный ни на сострадание, ни на добрый поступок…

– Да перестань ты, наконец, бередить мне душу! – не выдержал Окш. – Я попытаюсь сделать что-нибудь, но не представляю, что из этого получится. Камни придется разрезать клинком, хотя здесь их столько, что можно построить хороший дом. Учти, если ты превратилась в мешок костей, я ничем не смогу помочь. Я оружейник, а не лекарь, понимаешь?

– Мои кости целы, – все тем же бесцветным голосом произнесла Рагна. – Хотя это к делу не относится… Запомни, я не просила тебя о милосердии… И не могу обещать ответного…

– Сколько можно ждать! – Карглак с трудом сдерживал переполнявшую его ярость. – Я не паук, который может бесконечно долго дожидаться, когда в его сети попадет муха!

– Не знал, что ты так нетерпелив, максар, – зевнул Хавр. – Но в одном ты прав. Чем проще устроено существо и чем ближе оно к природе, тем больше покоя в его душе. Зачем зря кипятиться, если мироздание равнодушно к твоим страстям? Всему свой срок. Ход времени не ускоришь.

– Однако ты же выделывал какие-то фокусы со временем. Или это был только обман?

– Тебе трудно понять меня, максар. Я родился в мире, совершенно не похожем на все остальные. Там время и пространство издавна играли друг с другом в салки, и эта игра зашла так далеко, что живые существа оказались в ней совершенно лишними. Люди, чью землю отобрало море, придумали плоты и лодки. Обитатели пустынь приручили животных, чье молоко заменяет им воду. Мы тоже, как могли, боролись за свое существование. Но только не с морем и пустыней, а с взбесившимся временем и коварным пространством. Вот почему я обладаю способностями, недоступными обыкновенным людям.

– То есть ты признаешься, что не являешься человеком?

– Сам не знаю, кто я такой… Да и знать не хочу. Тот, кто осознал свою истинную сущность, сделал первый шаг к распаду.

– Ты рассуждаешь, как мудрец, а живешь, как мошенник. И еще осуждаешь нас, максаров, за лицемерие. Пусть нас называют злодеями, но мы и не пытаемся выглядеть лучше, чем это есть на самом деле.

– Стервятнику не нужен павлиний хвост, – проронил Хавр.

– Будь любезен растолковать этот намек. – Похоже было, что Карглак настроился на ссору. – Возможно, ты оговорился? Или это я ослышался?

– Я хотел сказать, что максару незачем бахвалиться, – стал терпеливо объяснять Хавр. – Их сила и жестокость известны всем. А слабому и глупому человеку язык служит для тех же целей, что для павлина – хвост… Когда все это закончится, я, возможно, попрошу сделать из меня что-нибудь величественное, но безъязыкое. К примеру, дуб.

– А еще лучше камень, – буркнул Карглак. – Вон сколько их валяется повсюду. Они пережили наших предков, переживут и потомков… Нет, я больше не могу! – Он вскочил на ноги. – Пусть хоть эти безмолвные камни послужат мне! Максары не унижают себя трудом, но это как раз тот случай, когда можно сделать исключение! Что ты пялишься на меня, как на распутную девку? Помогай!

Сдвинув с места огромный валун, из-под которого во все стороны бросилась разная живая мелочь, Карглак покатил его к краю обрыва.

Глядя на быстро оживающую Рагну, Окш почему-то вспомнил комнатную муху, которая, полежав немного после сокрушительного удара кухонным полотенцем, вскоре начинает шевелить лапками и трепетать крылышками.

Едва только Окш, проделавший поистине адову работу, стащил с девчонки последний каменный обломок, как она перевернулась на бок и уселась в позе, исключающей всякую вероятность переломов.

Глядя, как Окш увязывает в плащ кипу серебряных пластинок, она, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:

– Это именно то, что ты искал?

– Может быть, – сдержанно ответил Окш. – Больше здесь ничего нет.

– А ты проверь на всякий случай. Оттуда тянет сквозняком, – она кивнула на круглую дыру в стене. – Теперь в этой пещере есть два выхода.

– Да хоть десять, – с раздражением буркнул Окш, однако взобрался на груду камней (осколки стекла затрещали под его сапогами), посветил в дыру факелом, а потом сунул туда клинок.

– Видишь что-нибудь? – поинтересовалась Рагна.

– Ничего… Если там и есть ход, то он скорее всего соединяется с катакомбами рудокопов. А в них без проводника делать нечего… Кстати, вскрыть тайник можно было только этим клинком. Он примерно на четверть длиннее остальных, это я сразу заметил. Любой другой клинок не прорезал бы камень насквозь.

– Твой несостоявшийся опекун предусмотрел все, кроме одной маленькой детали: собак, которым Стардах скормил его мясо, – сказала Рагна с нескрываемым злорадством.

Если она хотела разозлить Окша, то добилась своего – тот вспыхнул, как клок сухого сена:

– Ты сама едва не стала пищей для червей и мокриц! Поэтому не стоит глумиться над покойником! Если не хочешь ночевать здесь одна, вставай и пробирайся к выходу!

– Легко сказать, – она заворочалась и запыхтела. – Теперь я понимаю состояние женщины, изнасилованной стадом быков. Ведь меня едва не изнасиловала целая гора…

Карглак, за последнее время поднаторевший в осадном деле, решил погубить Окша и Рагну посредством хорошенького камнепада.

Во исполнение этой задумки он заставил своих спутников устроить над обрывом нечто вроде навеса из толстых жердей, на который навалили столько камней, сколько там могло поместиться. Теперь достаточно было приподнять рычагами концы крайних жердей, и валуны обрушатся вниз, на каждой сажени полета захватывая все новых и новых попутчиков.

Мрызл, туповатый от природы да еще впавший в старческий маразм, никак не мог взять в толк, ради чего ведутся такие приготовления. В конце концов он почему-то решил, что новые хозяева собираются охотиться на рудокопов, в свое время сильно потрепавших его отряд, и стал косноязычно объяснять, что рудокопы твари исключительно живучие и камни им нужно сыпать не на башку, которая сама превращает в порошок любой камень, а на хвост – самое слабое их место.

– Ну что такое хвост? Кажется, мелочь, – бубнил он, таща под мышками сразу два валуна, размером с добрую бочку каждый. – Я вот без хвоста живу и ничего. А рудокопу без хвоста то же самое, что вам без ног. Он ведь когда землю мордой роет, хвостом в стенку норы упирается. По хвосту его надо бить, по хвосту…

– Против природы не попрешь, – согласился Хавр, лишь изображавший кипучую деятельность. – У рудокопа хвост слабый, у тебя голова, кое у кого нервы…

– Хватит болтать! – прикрикнул на них Карглак. – Лучше нарубите побольше веток.

Кучу камней так тщательно замаскировали свежей зеленью, что она – не только издали, но и вблизи – стала в точности похожа на ивовый куст, печально склонившийся над пропастью.

Как вскоре выяснилось, успели они аккурат ко времени.

Из пещеры, с которой как Карглак, так и Хавр старались не спускать глаз, сильно прихрамывая на обе ноги, вышла Рагна. За ней появился Окш с увесистым узлом за спиной. Отбросив в сторону уже не нужный факел, он некоторое время с подозрением осматривался по сторонам, а затем легонько подтолкнул девчонку вперед – иди, мол. Та, похоже, огрызнулась, однако заковыляла в указанном направлении.

– Не с пустыми руками возвращаются, – заметил Хавр. – Но что-то там случилось… Куда только девалась былая прыть…

Карглак на эти слова никак не отреагировал, а продолжал пожирать глазами Окша, которого ему сподобилось лицезреть впервые.

– Я знал и его мать, и его отца, – медленно произнес он. – Этот молодец ничем не похож на них. Да и твоему описанию он не соответствует. Что-то здесь нечисто… Не хочешь ли ты снова обмануть меня?

– Ты опять за свое, максар! – Хавр возвел очи к небу. – Да разве не понятно, что кто-то изменил его внешность? Скорее всего это работа девчонки.

Тем временем парочка, осилив примерно половину первого витка, оказалась вне поля зрения засады. Глубоко внизу послышался звук шагов и шорох осыпающегося щебня.

– Сейчас они будут прямо под нами, – сказал Карглак. – Пора действовать.

– Рано! – с не свойственной ему горячностью возразил Хавр. – Пусть поднимутся повыше. Тогда они не успеют вовремя отреагировать на шум обвала.

– Я зарекся следовать твоим советам! – Карглак загнал рычаг под крайнюю слева жердь, и то же самое по его команде сделал с правой стороны мрызл. – Отныне все будет только так, как прикажу я.

– Сам же себя и винить станешь, – отозвался Хавр. – Разве я не доказал еще своей верности? Твой смертный враг находится сейчас в ста шагах отсюда, и это целиком моя заслуга.

– О твоих заслугах мы поговорим позже, когда его голова будет торчать на стене моего замка. – Карглак присел, подставляя под рычаг плечо. – Кстати, такую честь тоже надо заслужить… – При этом он выразительно глянул на Хавра.

– Подожди, грубую работу я могу сделать и сам. – Хавр попытался оттеснить Карглака в сторону. – А ты лучше гляди вниз. Надо, чтобы камни обрушились точно на их головы. Даже не представляю, что будет, если мы вдруг промахнемся.

– А, засуетился! – злорадно усмехнулся максар. – Не хочешь составить компанию этому щенку! Ладно, я не забываю преданных слуг. Свою горсть золотых ты получишь.

– Не мало ли? – Хавр все время старался стоять так, чтобы не встречаться с Карглаком взглядом.

– Вместе с теми сундуками, которые ты укрыл, будет даже чересчур. – Максар уступил Хавру свое место под рычагом, а сам, стоя на краю обрыва, наклонился вперед. – Так, приготовились… Ждать моей команды… Действовать дружно и сил не жалеть…

– Уж постараемся! – Хавр выдернул рычаг – длинную, как оглобля, жердь – и сковырнул ею Карглака в бездну…

Подозрительный шум над головой Окш услышал чуть раньше своей спутницы (видимо, контузия, полученная Рагной в пещере, все же сказывалась) и успел дернуть ее назад.

Что-то стремительно падало на них сверху. Убегать было поздно, да и опасно – каждый неосмотрительный шаг грозил здесь вполне предсказуемыми неприятностями. Поэтому им не оставалось ничего другого, как вжаться в шершавую, теплую на ощупь стену.

Окш ожидал увидеть град камней, случайно или по чьей-то злой воле сорвавшихся с края обрыва, однако мимо них в тучах пыли пронеслось нечто длинное, темное, раскоряченное.

То, что это человеческое тело, стало ясно лишь после того, как раздался смачный звук удара – шмяк! – о дно котловины.

– Вот это да… – только и сумел выговорить Окш.

Однако чудеса на этом не кончились. Упавший оставался неподвижным всего несколько мгновений. Сначала зашевелились руки, потом задергались ноги. Голова еще бессильно моталась из стороны в сторону, а человек уже проворно полз куда-то, и даже кровавого следа за ним не оставалось.

– Это максар! – воскликнула Рагна. – Никто другой не уцелел бы, сорвавшись с такой высоты.

Тот, к кому относились эти слова, обернулся на ее голос и прохрипел:

– Как ты догадлива, отродье потаскухи… Но радоваться тебе еще рано… Сейчас я доберусь до вас… И тогда посмотрим, умеете ли вы летать…

– Это Карглак. – Рагна без труда узнала максара даже в его новом облике. – Откуда он мог здесь взяться?

– Какая разница! – Окш выхватил клинок, до этого тщательно спрятанный под одеждой, и мгновенно привел его в боевое состояние. – Удача сама идет нам в руки. Такой момент упускать нельзя. Он будет первым из максаров, на котором я испытаю свое наследственное оружие… Эй, старый шакал, ты помнишь ту Черную ночь, когда сгорела оружейная мастерская, а все мастера и подмастерья были погребены в озере расплавленного металла?

– Я все помню, исчадье Клайнора! – В голосе Карглака было столько ненависти, что во всех окрестных поселках в грудях матерей должно было свернуться молоко. – Тогда, на твое счастье, наши пути разошлись. Но нынешняя встреча не последняя. Сегодня ты мог умереть легкой смертью, однако судьба распорядилась иначе. А потому приготовься к смерти ужасной. Она не за горами…

– Зато твоя рядом, – ответил Окш.

Конечно, можно было пойти на риск и попытаться спуститься вниз прямо по круче, однако в этом случае узел с серебряными пластинами пришлось бы оставить на попечение Рагны, а об этом Окш даже и не думал. Поэтому он побежал по тропе обратно.

Спуск был такой, что только успевай под ноги посматривать, вследствие чего Окш на некоторое время потерял Карглака из виду. Каково же было его удивление, когда после поворота выяснилось, что неугомонный максар уже не ползет, а быстро-быстро ковыляет, да еще в ту самую сторону, куда стремился и Окш.

Что же, намерения Карглака, наверное, впервые в жизни не нападавшего, а спасавшегося, были предельно ясны – укрыться в одной из пещер, которых здесь было не меньше, чем дырок в хорошем сыре. Однако вровень с дном котловины находилась всего одна более или менее подходящая для этих целей пещера – та самая, что была отмечена знаком секиры (всякие норы, куда можно было залезть только на четвереньках, принимать в расчет не стоило).

Судя по всему, максар направлялся именно туда. Окш, рискуя свернуть шею, мчался из последних сил, но все равно не успел. Карглак, проворно нырнувший в спасительную дыру, опередил его всего лишь на полсотню шагов.

Облегчив душу самым витиеватым из всех известных ему ругательств (у пьяных рудничных мастеров подслушал), Окш остановился перед входом. Лезть туда было бы самоубийством. Способность видеть в темноте давала Карглаку неоспоримое преимущество, а вот ему самому для собственной безопасности пришлось бы укоротить клинок до минимума.

– А ты шустро улепетываешь, пес облезлый, – крикнул он в гулкую темноту пещеры. – Перетрусил? Что же ты за максар после этого? От страха, наверное, в штаны наложил. Это тебе не над беззащитными жестянщиками глумиться.

– Я прекрасно сознаю свой позор, сопляк, – голос был такой, словно это злой ветер выл в трубе. – Но ради того, чтобы полюбоваться на твой труп, я согласен пройти и через такое!

– Очень жаль, но мне полюбоваться твоим трупом не суждено. Подыхай, душегуб!

Окш несколько раз рубанул клинком по арке пещеры – сначала крест-накрест, а потом поперек. Тяжелые каменные своды рухнули, выбросив наружу густое облако пыли.

Грохот внутри продолжался еще довольно долго, а когда он начинал стихать, Окш снова пускал в ход клинок. Скоро вся стена просела так, что завалились даже те пещеры, что были расположены намного выше дна котловины.

«С этим, кажется, покончено», – сказал Окш самому себе.

Никакой радости от победы он не ощутил – наоборот, на душе было тревожно. Впереди его ждали три оборота коварной тропы, открытой не только всем ветрам, но и всем камням, стрелам и пулям. Впереди его ждала опасность – глупо было бы думать, что Карглак явился сюда один.

Окш поднимался очень медленно и осторожно, не столько даже приглядываясь, сколько прислушиваясь к тому, что творилось наверху.

На первом витке тропы он убедился, что Рагна не стала дожидаться его на прежнем месте. На втором заметил, что пышный ивовый куст, укоренившийся на самом краю обрыва, выглядит не совсем натурально. На третьем уже в точности знал, что за кустом кто-то таится.

С отчетливой, пугающей ясностью Окш понял, что клинок сам по себе не является гарантией победы, а тем более безопасности. Обладай он непробиваемой шкурой и невероятной живучестью истинного максара – еще бы куда ни шло. Но об этом не стоит и мечтать. Кто поможет отродью Клайнора пройти окончательное перевоплощение? Да никто! А если такие выродки и найдутся, он сам не дастся в их коварные лапы. Никому из максаров доверять нельзя. Даже Рагне. Время упущено.

И тогда Окш поклялся – себе самому, небесам, всесильному, хотя и коварному року, – что, если суждено ему выбраться отсюда живым, он создаст такое оружие, которое сможет разить и защищать в равной мере. Этакий гибрид меча и щита.

Тем не менее ему позволили подняться на поверхность.

Поодаль у края зарослей паслись две пары лошадей. Подозрительный куст действительно представлял собой лишь охапку уже начавших увядать веток, прикрывавших груду приготовленных для злого дела камней. Тут же валялся огромный дохлый мрызл, убитый в упор из многозарядки. Окш насчитал в его голове и груди не менее пяти пулевых отверстий.

Девственный луг был так основательно истоптан, что определить по следам, куда ушли побывавшие здесь люди, не представлялось возможным. Чувство опасности тоже ничего не могло подсказать Окшу. За последнее время оно так измучило его, что превратилось в нечто схожее с фантомной болью – ампутированной ноги уже давно нет, а ее пятка по-прежнему ноет.

Куда пропала Рагна? А где спутник Карглака, чья гнедая лошадь пасется сейчас в сторонке? Ведь не мрызл же приехал на ней – такую тушу и ломовой битюг не потащит.

Решив, что так оно, возможно, даже лучше и ему не придется больше терпеть сумасбродные выходки капризной девчонки, Окш направился к лошадям. За Рагну он не беспокоился – какой вред хоть и юной, но проворной щуке могут принести здешние караси и окуни?

Пора было уже подводить некоторые итоги. Что ни говори, а из всех злоключений последнего времени он вышел не только целехоньким, но и с изрядным барышом. Клинок Адракса и завещание Азда являлись неплохой компенсацией за простреленные ноги и некоторую толику страха, пережитого в замке Генобры.

Жаль, конечно, что труды разрушительные, ратные придется на время оставить ради трудов созидательных, от которых он уже успел отвыкнуть. Но ожидаемый результат стоил того. Если легенды не врут, оружие древних мастеров может сделать его абсолютно непобедимым.

Едва Окш взвалил на свою лошадь узел с серебряными пластинами, как сзади раздался шорох. Кто-то чужой был совсем рядом, а до клинка, покоившегося в ножнах, надо было еще дотянуться. Неужели его застали врасплох?

– Как ты неосторожен, сын Клайнора! – рассмеялась за его спиной Рагна. – Тебя уже давно держат на мушке.

С облегчением вздохнув, Окш обернулся. Рагна, шаловливо прищурившись, целилась в него указательным пальцем. Рядом с ней стоял Хавр в одежде из буро-зеленых лоскутов, полевой форме королевских стрелков, и старательно изображал на физиономии верх доброжелательности. Его многозарядка висела на плече стволом вниз.

– Кажется, нам есть о чем поговорить, – осторожно, как бы проверяя реакцию Окша, промолвил Хавр.

Поскольку тот продолжал молчать, многозначительно поглаживая рукоятку клинка, вмешалась Рагна:

– Ну что стоишь столбом? Хоть бы поблагодарил человека, спасшего тебе жизнь. Это он сбросил Карглака в пропасть. А иначе от нас только мокрое место осталось бы. Уж от тебя-то точно.

– Дело даже не в этом, – сказал Хавр как можно мягче. – Мне приходилось знавать вашего батюшку. Правда, это случилось так давно и так далеко отсюда, что иногда кажется сном.

– Давно? – Окш не мог сдержать удивления. – Еще до моего рождения?

– Нет, позже. Много позже. Возможно, что и в будущем. Конечно, в это трудно поверить, но весь сущий мир так многообразен, противоречив и просторен, что «вчера» одних народов равнозначно «завтра» других. Время не везде течет одинаково, и пространство не везде имеет такие же свойства, как здесь. Есть способы в несколько шагов преодолеть не поддающееся осмыслению расстояние, и есть возможность из будущего вернуться в прошлое.

Слова, сказанные этим невзрачным человеком, были так далеки от всего слышанного Окшем раньше, что он невольно поверил в них, вернее, захотел поверить.

– Кто же мой отец на самом деле? – спросил он. – Странствующий воин, бессмертный колдун или вообще потустороннее существо? Я слышал о нем столько разных сказок, что совсем запутался.

– На этот вопрос у меня нет однозначного ответа. Своего истинного предназначения он и сам не знает. Хотя в путь твоего отца послали те, кто имеет непосредственное отношение к рождению Вселенной и кто скорее всего будет присутствовать при ее гибели. Как я понял, вначале ему предстоит пройти бесчисленное количество самых разнообразных миров и на этом пути неоднократно переродиться. Когда твой отец достигнет конечной цели своего путешествия, он будет обладать такой властью над живыми существами и стихиями, какой не обладал еще никто из рожденных смертной женщиной.

– Конечная цель? – пробормотал Окш. – Я, кажется, что-то слышал об этом.

– Да, это место упоминается в легендах о Клайноре. Чаще всего его называют Изначальным миром, хотя что это такое на самом деле, неизвестно никому. По крайней мере людям.

– Там должно случиться нечто грандиозное?

– Похоже, что так, – согласился Хавр.

– Хорошее или плохое?

– Это как посмотреть. Но мир должен стать другим. Впрочем, твой отец совсем не похож на дьявола-разрушителя. Наоборот, с каждым перерождением он, условно говоря, делает шаг навстречу добру. Не гибель он несет, а перемены.

– А разве перемены не есть гибель чего-то?

– Гибель, гибель, – охотно кивнул Хавр. – Но так уж устроен наш мир, что без гибели не может быть возрождения.

– То, что ты говоришь, звучит очень необычно… Я прямо зачарован. Хотя и чувствую, что это только красивая выдумка.

– Понимаю тебя. Никаких доказательств у меня, конечно, нет. Да я и не настаиваю на своей правоте. Просто я упреждаю вопрос, который ты обязательно задашь.

– Почему ты предал Карглака и переметнулся на мою сторону? Ты имел в виду это?

– Можно было бы выразиться и помягче, но сути дела это не меняет.

– Значит, причиной всему – твое знакомство с моим отцом?

– Отчасти… Честно сказать, у нас были сложные отношения, хотя я очень многим ему обязан.

– В твоем мире его тоже звали Клайнором?

– Нет. У него немало других имен. Даже в Чернодолье он сначала был известен как Артем. Клайнором его назвала твоя мать, Ирдана.

– Артем… – Окш задумался. – Странное имя… А теперь давайте вернемся к твоей предыдущей фразе. Если я правильно понял, то добрые чувства по отношению к моему отцу есть лишь одна из причин твоего нынешнего поступка. А какова же главная причина?

– По мере того, как работа, на которую меня нанял Карглак, близилась к завершению, он вел себя все более нагло. Доходило даже до того, что он прямо угрожал мне расправой. Но чаша моего терпения переполнилась после того, как он отказался от своих обязательств по отношению ко мне…

– Каких обязательств? Денежных?

– А каких же еще? Я работаю по найму. На заказ разрушаю государства или создаю новые. Принуждаю народы к переселению, организую смуты, начинаю войны и заключаю мир. Мои услуги стоят недешево, – не без гордости сообщил Хавр.

– Ты надеешься разбогатеть с моей помощью?

– Говорить об этом пока рано. Я ведь еще не поступил к тебе на службу. Хотя, как я понимаю, перспективы открываются блестящие. Если ты и в самом деле сможешь извести под корень всех максаров, тебе достанутся огромные сокровища, накопленные за много поколений. Надо заранее решить, что делать с ними. Я бы взялся управлять этим капиталом.

– Разве ты забыл, что ростовщичество больший грех, чем предательство и убийство?

– На этот счет я придерживаюсь другого мнения… Но если ты против, я бы вполне удовлетворился тем, что раньше принадлежало Карглаку.

– Можешь забирать все это хоть сейчас, – усмехнулся Окш. – А на какие ответные услуги я могу рассчитывать?

– Поскольку я в курсе твоих ближайших планов, то буду говорить прямо. Для того чтобы создать оружие, тайна которого заключена в этом узле, – Хавр кивнул на завязанные в плащ серебряные пластины, – тебе понадобится много свободного времени, большие деньги и толковые помощники. Я обеспечу тебя всем этим. Ты будешь занят только созидательной работой, не отвлекаясь ни на какие мелочи. Попутно я прекращу распри жестянщиков и сплочу их в единую силу, которая, несомненно, скоро понадобится тебе. Ну а когда настанет время схватки с максарами, я тоже не останусь в стороне. Военный опыт, слава небесам, у меня имеется.

– А ты уверен, что я обязательно вступлю в схватку с максарами? – прищурился Окш.

– Как и в том, что яблоневый цвет превращается в плоды, а не наоборот. Если ты убил одного максара, тебе захочется убить и другого. Это затягивает, поверь мне. Тем более что у тебя есть личные счеты к этой расе.

– Вы рассуждаете так, словно меня здесь вообще нет! – вмешалась Рагна. – Можно подумать, что мое благорасположение к вам нечто само собой разумеющееся.

– А разве это не так, несравненная? – покосился на нее Хавр.

– Конечно, не так! – И без того яркие глаза Рагны сверкали, как у ночного хищника, вышедшего на охоту. – Губитель Максаров не остановится до тех пор, пока окончательно не уничтожит нашу расу! Целиком и полностью! Раз и навсегда! Так звучит предсказание. Неужели же он позволит жить и здравствовать мне? Ведь я могу втайне от всех продлить род максаров.

– Если так, значит, ты погибнешь последней, несравненная, – смиренно произнес Хавр. – Впрочем, я пошутил. Ты ссылаешься сейчас на вариант легенды, распространенной среди жестянщиков, ваших извечных врагов. Кстати говоря, он заканчивается тем, что выполнивший свое предназначение Губитель Максаров изводит и себя самого. Но есть и другой вариант, которому лично я доверяю куда больше. Согласно ему, после победы над максарами сын Клайнора должен стать владыкой всех окрестных миров. Само собой, ему понадобится супруга, соправительница, официальная мать наследника. Не исключено, что такой особой окажешься ты, несравненная.

– Я с этим… будущим владыкой… – Рагна поморщилась, – нахожусь в кровном родстве. Ваш Клайнор в свое время умудрился сделать ребеночка не только Ирдане, но и моей мамаше.

– Как я сочувствую несчастной Генобре, изнасилованной коварным пришельцем, – печально вздохнул Хавр. – Но в вашей ситуации я не вижу ничего исключительного. На свете существует немало народов, чьи властители имеют право брать в жены только собственных сестер. На троне должны восседать равные по происхождению богоподобные существа, а не всякая чернь. Причем им вовсе не обязательно сожительствовать между собой. Для целей низменных существуют наложницы. Если обстоятельства будут тому благоприятствовать, я даже согласен стать смотрителем придворного гарема. Среди жестянщиц попадаются неплохие экземплярчики, не говоря уже о туземках.

– Ты все время уводишь разговор в сторону, – нетерпеливо сказал Окш. – Моя единокровная сестра подняла серьезный вопрос, который требует не менее серьезного ответа. Нам с ней давно пора объясниться. Я не ставлю перед собой такой цели, как полное уничтожение максаров. Пусть те, кто сейчас пресмыкается перед ними, даже не надеются на это. Но с их безраздельной властью будет покончено. Никаких грабежей, никаких самочинных сборов дани, никаких фокусов с человеческим естеством. Согласен, что контролировать максаров трудно, но я что-нибудь придумаю… Впрочем, все это дело будущего. Что касается тебя, Рагна, ты вольна поступать по собственному усмотрению. Можешь принять мою сторону, можешь чужую, можешь остаться при своем интересе. Ты выполнила наш уговор. Возвращайся в свои владения и наводи там порядок. А не то нерадивые слуги промотают твои сокровища и сожгут замки. Заодно проследи, чтобы не выдохлись яды, доставшиеся тебе в наследство от мамаши. Они еще могут пригодиться.

– Скажи пожалуйста! – Рагна скорчила гримасу восхищения. – Бывший пекарь, а как выражается! Заслушаешься! Вот только одна недомолвка у тебя случилась. Я-то уговор выполнила. А как же ты?

– Дойдет очередь и до этого. Свой клинок я тебе отдать не могу, даже и не проси. Клинок твоей матери безвозвратно потерян. На создание нового у меня просто нет времени. Только не надо возмущаться! У меня есть к тебе предложение. Клинок Карглака, как и все остальное его имущество, остался без хозяина. Пока все это не растащили соседи, отправляйся туда и бери его владения в свои руки. Не мне тебя учить, как это делается. Клинок перешлешь мне с надежным человеком, а еще лучше, если доставишь сама. Обещаю наладить его раньше, чем ты успеешь умыться с дороги.

– Предложение, скажем прямо, заманчивое. – Рагна надула губки и забарабанила по ним пальцами. – Стоит подумать…

– Думать-то как раз и некогда! Надо действовать, пока о смерти Карглака известно лишь нам троим.

– Хочешь избавиться от меня? – Рагна одарила Окша взглядом, истолковать который не взялся бы ни один знаток максарской души, если таковой, конечно, существовал в природе.

– А ты хочешь остаться? – слегка смутился Окш.

– Не собираюсь даже! Но ты бы мог хотя бы для приличия попросить меня об этом.

Окш уже хотел было исполнить очередную прихоть Рагны, кстати говоря, никого ни к чему не обязывающую, но девчонка вдруг зажала ему рот.

– Нет, не надо! Не проси… А то возьму да останусь… Будешь потом клясть себя…

Ладонь ее была сухой и горячей, как у человека, которого сжигает изнутри быстротечная лихорадка.

– Оставайся… – Окш беспомощно развел руками. – Мне помощники нужны…

– Разве об этом так просят? – Только сейчас Окш заметил, какие у нее потухшие глаза.

– А как? – спросил он.

– Не знаю… Но не так… Да и какой из меня помощник! – Она медленно попятилась назад. – Я же привыкла все делать наперекор. Только измучаешься со мной.

– Тогда побудь со мной хотя бы немного. – Окш и сам не понимал, зачем он это говорит. – А если что не понравится, уедешь…

– А если понравится? – Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то жалкой.

– Тогда останешься навсегда. Ну ты прямо как малый ребенок!

– Навсегда не получится, – она покачала головой. – Я скоро умру…

– Кто тебе сказал такую глупость? – Окш с досады даже руками всплеснул.

– Сама знаю… Я ведь умею предугадывать будущее. Помнишь тот сон, который ты видел накануне последнего боя?

– Про раненые ноги?

– Да. Это я тебе его навеяла. Но ты ничего не понял…

– Я и сейчас ничего не понимаю!

– Хватит и того, что понимаю я… Поэтому мне лучше уйти. Обидно будет, если моим убийцей станешь ты…

– Да ты хоть соображаешь, что говоришь? – Окш попытался поймать Рагну, однако та легко увернулась.

– Прощай. Я очень устала. Мне страшно… Что уж тут скрывать… Только прошу, до поры до времени носи на левом глазу повязку. Так будет лучше для нас обоих. Не знаю, свидимся ли мы еще…

– Обязательно свидимся! – перебил ее Окш. – Не забывай про клинок.

– Я не могу на прощание ни благословить тебя, ни проклясть… К сожалению, тот, кто проклят сам, лишен возможности влиять на чужие судьбы…

Рагна вскочила в седло, изо всей силы огрела лошадь Окша, сунувшуюся было к ней, и, ни разу не обернувшись, ускакала прочь. Окша, смотревшего ей вслед, весьма удивило, что такая опытная всадница позволила своему скакуну дважды дать сбой на дистанции всего-то в полсотни шагов.

Что ожидала Рагна – удара клинком в спину? Слов благодарности? Или призыва вернуться? Что так обидело ее? Неизвестно… Да и возможно ли разобраться в душе максара, где самые грязные помыслы и темные страсти соседствуют с поистине демонической гордыней и сокровенной мудростью древней расы?

Когда топот лошади затих вдали, Хавр, почему-то понизив голос, осведомился:

– Если я правильно понял, ее мамаша покинула этот несовершенный мир?

– Ты правильно понял, любезный, – холодно ответил Окш.

– Пришлось, наверное, повозиться? – Хавр нагло ухмыльнулся.

– Первая песенка всегда с хрипотцой поется…

…Уже который день подряд над озером, не переставая, выл ветер, выдувая из комнат последние остатки тепла и заставляя угли в графитовом плавильнике раскаляться до малинового свечения.

Окш и сам не знал, какая блажь принудила его устроить мастерскую на прежнем месте – в обгоревшей и заброшенной башне старого маяка. Пленные королевские стрелки (а в этих краях по-прежнему сохранялась номинальная власть Вольного Братства) наспех подлатали и оштукатурили стены, восстановили лестницу, надстроили двускатную драночную крышу и проложили к берегу мост, который в случае нужды легко можно было разобрать или сжечь.

Едва восстановительные работы завершились, как пленные мастера куда-то исчезли. Их судьба, как и многое другое, творившееся вокруг, Окша совершенно не интересовала.

Он с головой погрузился в изучение текстов, составленных для него достославным Аздом, предусмотревшим, казалось, все на свете, кроме своей преждевременной гибели.

Три дюжины мудрецов, доставленных в башню со всех концов страны, помогали Окшу. Одни были сведущи в счислении, другие – в металлургии, третьи – в механике, четвертые – в разложении и составлении веществ, пятые – в том, что считалось даже не наукой, а мистикой и чернокнижием.

Каждый из них занимал отдельную келью, сношений с коллегами не имел (и даже не знал о их существовании), вникал только в то, что непосредственно касалось области его знаний, и за все это получал по пять золотых в день – сумму по нынешним временам баснословную.

Все были довольны своей судьбой, не хандрили, не роптали, и лишь однажды древний старец, великий знаток бесконечно малых величин, пал перед Окшем на колени и стал молить о пощаде.

– Здоров ли ты, любезный? – удивился Окш. – Таких странных слов я от тебя не ожидал. Уж лучше попроси прибавки к жалованью.

– Людям, приобщившимся к тайнам подобного рода, не позволено долго жить на этом свете. День, когда я завершу свой труд, станет для меня последним. Это место не светоч разума, как я думал прежде, а средоточие скорби.

– Успокойся, – сказал Окш, брезгливо отстраняя от себя иссохшие руки старца. – Ни единый волос не упадет с твоей седой головы. То, что ты узнал здесь, действительно не должно выйти за стены этой башни. Но я не собираюсь никого убивать. Стереть человеческую память так же легко, как и следы грифеля на аспидной доске.

Потом Окш неоднократно размышлял над этим случаем. Его удивляло, почему немощные старики, которым давно пора распрощаться с земной юдолью, так цепляются за жизнь. В бытность военачальником ему не раз приходилось посылать на смерть молодых и здоровых парней, едва только вкусивших радости плотских утех, и никто из них, за редким исключением, не выказывал при этом трусости. Можно представить, как причитали бы в той же ситуации их деды. В чем же здесь дело? Может, старики знают то, чего не знает молодежь? Или жизнь, даже лишенная всех своих соблазнов, есть наслаждение сама по себе?

«Нет, – подумал он, – я не хочу быть стариком. Я никогда не буду стариком. Куда достойнее умереть во цвете лет, с клинком или кубком вина в руке, а еще лучше – в постели любовницы».

На то, чтобы полностью прочесть выгравированный на серебряных пластинах текст, ушло столько времени, сколько требуется суслу, чтобы превратиться в добрую брагу. Однако, закончив это весьма кропотливое занятие, Окш был вынужден признаться самому себе, что совершенно ничего не понял.

Точно такой же результат ожидал его и во второй, и в третий раз. Лишь после четвертого прочтения, выучив некоторые абзацы наизусть, он ухватился наконец за кончик тоненькой ниточки, если и не прояснявшей скрытую в тексте тайну, то дававшей на это надежду.

Когда стали поступать комментарии мудрецов – пространные, нарочито усложненные, написанные на малопонятном для непосвященных языке, – дело не только не прояснилось, а, наоборот, еще больше запуталось.

Тогда Окш взял себе за правило каждый день поочередно обходить всех своих высокообразованных помощников и извлекать нужные для себя сведения прямо из их сознания, без посредничества пера и бумаги.

Скоро он знал почти столько же, сколько каждый из них. От избытка сведений, нужных и ненужных, лопалась голова. Окш окончательно потерял сон. Начались галлюцинации. Зато мало-помалу стали выявляться принципы, положенные в основу конструкции оружия, которое должно было положить конец всевластию максаров.

В предельно упрощенном виде это выглядело примерно так. Мир, где поколение за поколением рождались, жили и умирали жестянщики, а также все соседние народы, на самом деле был устроен совершенно иначе, чем это считалось. Привычная реальность была лишь составной частью, отдельным компонентом другой, истинной реальности, бесконечной в пространстве, но имевшей четко очерченные рамки во времени. Наряду с миром, где находились Чернодолье и Страна жестянщиков, существовало бесконечное количество других миров, в большинстве своем обладавших совершенно иными природными свойствами.

Весь парадокс состоял в том, что эти миры, заключенные, грубо говоря, внутри друг друга, никоим образом между собой не сообщались. Стены, разделявшие их, не имели никакой толщины, однако во Вселенной не существовало другой столь же непреодолимой преграды, по крайней мере в теории.

Оружие, подробнейшее описание которого содержалось на серебряных пластинах, как раз и было предназначено для того, чтобы дырявить эти межпространственные стены. Само собой, все попавшее в поле действия такой «дыры» – будь то закованный в броню воин, крепостная стена или пчела, усевшаяся на медоносный цветок, – мгновенно перемещалось в другой мир, который с одинаковой долей вероятности мог оказаться и ледяной пустыней, и буйством сверхгорячей плазмы, и райским уголком, достойным только праведников.

Таким образом, с этической точки зрения подобное оружие могло считаться абсолютно чистым, поскольку не оставляло после себя ни крови, ни трупов и, более того, вселяло надежду, что жертва не только уцелела, но и переместилась в куда более подходящее для жизни местечко.

Справедливости ради следует заметить, что идею практического использования свойств многомерного мира жестянщики почерпнули из древних манускриптов, предоставленных в их распоряжение максарами, чьи предки, существа воинственные и суровые, были тем не менее весьма сведущи во всем, что касалось устройства Вселенной. Межпространственные стены они умели преодолевать еще на заре времен, когда соперничество между двумя могущественными расами сверхъестественных существ едва не погубило этот мир.

Выродившиеся и одичавшие потомки некогда великого народа сохранили лишь крупицы того, что было известно пращурам. Благодаря своей способности легко манипулировать чужим сознанием максары покорили все окрестные страны, однако в их душах жил подспудный страх перед былыми властелинами – бессмертными созданиями, родной стихией которых являлось время.

Именно для защиты от них максары заставили жестянщиков, уже успевших преуспеть в науках и ремеслах, создать вокруг Чернодолья непреодолимую стену, по существу представлявшую собой одну огромную дыру в пространстве. Теперь любой, кто попытался бы проникнуть во владения максаров помимо их воли, будь то человек, зверь, птица или небожитель, оказался бы в положении мотылька, летевшего на свет луны, а попавшего в пламя костра.

Впоследствии все мастера, имевшие отношение к возведению стены, были беспощадно истреблены, однако знания, почерпнутые из древних манускриптов, успели распространиться. Из этого источника проистекали почти все технические достижения последующих поколений жестянщиков, в том числе методы извлечения энергии из любой субстанции, власть над структурой вещества, а также способы превращения материи в излучение и наоборот.

К сожалению, эти благоприобретенные знания не принесли жестянщикам ни счастья, ни свободы, ни даже достойного существования. Ни одно из их начинаний не могло остаться тайной для максаров. Жизнь многих тысяч людей целиком зависела от каприза какого-нибудь там Стардаха или Карглака. Страна раз за разом превращалась то в выжженную пустыню, то в грандиозный погост. Постоянный страх разъедал человеческие души с той же неотвратимостью, с какой ржавчина разъедает железо. Многие уже не считали для себя зазорным переходить на службу к максарам и сражаться против собственных братьев.

Оружие, чью тайну знали древние мастера, – этакий межпространственный «дырокол», от которого нет ни спасения, ни защиты, – могло бы, конечно, исправить положение. Но лишь при том условии, что его возьмет в руки максар, воспитанный как жестянщик.

Именно на это надеялся когда-то Азд. О том же самом догадывался Карглак. И даже сам Окш начинал верить в подобную перспективу.

Несмотря на все заботы и треволнения последнего времени, мысли о Рагне почему-то никак не шли у него из головы. Окш вспоминал ее так часто (то как глоток родниковой воды, то как зубную боль), что она просто не могла не присниться ему.

Само собой, сон оказался странным, запутанным и тревожным, как и все, что было связано с этой ненормальной девчонкой.

Заснул Окш в своем кабинете, на самом верхнем этаже башни, куда свет неба проникал не только через широкие окна, но и через застекленную крышу, а проснулся (так ему показалось) совсем в другом помещение – глухом и темном, похожем на могильный склеп. Окш физически ощущал на себе какое-то гнетущее давление, как это бывает с людьми, привыкшими к вольным просторам и вдруг оказавшимися в тесной и низкой каменной келье.

Темнота, царившая здесь, еще не достигла консистенции мрака, но тем не менее не позволяла различить никаких более или менее конкретных деталей. В комнате присутствовал еще кто-то (у противоположной стороны угадывался смутный человеческий силуэт), и Окш сердцем почувствовал, что это Рагна.

Их разделяло всего несколько шагов, но, как это нередко случается во сне, он ясно понимал, что даже такое ничтожное расстояние здесь непреодолимо. Тишина, похоже, была таким же непреложным атрибутом этого загадочного места, как и сумрак, но Окш после некоторого колебания решился нарушить ее.

– Что ты тут делаешь? – спросил он. – Ведь раньше ты любила ясный свет, свежий воздух и дикий лес…

Она ничего не ответила, только неопределенно пожала плечами, и Окшу показалось, что при этом что-то звякнуло.

– Ты придешь ко мне? – следующий вопрос сорвался с губ Окша как бы помимо его воли.

Она, чуть помедлив, кивнула.

– Скоро?

Еще один кивок.

– Я буду ждать тебя… Не знаю, интересно ли это тебе, но все мои планы удались.

На эту фразу, по мнению Окша – убойную, никакой реакции не последовало.

– Помнишь, ты когда-то говорила, что умеешь предсказывать будущее? – Окш вымученно улыбнулся, хотя и сам не знал, кому предназначалась эта улыбка. – Как, по-твоему, я могу надеяться на удачу?

«И да и нет», – так примерно можно было истолковать ее жест.

– Неплохо было бы еще узнать, чем все это закончится, – добавил он, уже немного осмелев.

Она низко опустила голову и вдруг исчезла, растаяла, как при малейшем дуновении свежего ветерка тают клубы тумана.

Окш остался один, но теперь сквозь окружающий сумрак стали проступать какие-то смутные видения, и внезапно он с удивлением понял, что находится в самом центре сферы, внутренняя поверхность которой представляет собой не что иное, как панораму Чернодолья, какой она, наверное, видится с огромной высоты. Он узнавал все замки, все холмы, все горные гряды и все ущелья, хорошо знакомые ему по карте, имевшейся в завещании Азда.

Однако это была не карта, а настоящее, реальное Чернодолье, неизвестно какой силой вывернутое наизнанку. По его равнинам в разные стороны скакали всадники, каждый из которых размерами не превосходил булавочную головку, бродили банды мрызлов и ползли караваны с данью из соседних стран.

У Окша уже не было никакого сомнения (сомнение вообще не свойственно спящим), что все это: и максары, и мрызлы, и караваны, и замки, и даже воздух вместе с землей, – обречено. Та самая сила, что до этого свернула плоскость в сферу, сейчас продолжала мять ее в своих огромных пальцах. Видно было, как одна гора наезжает на другую, как сминают друг друга соседние равнины и как проваливаются под землю несокрушимые прежде замки. Да он и сам уже не мог ни шевельнуться, ни крикнуть, ни даже вздохнуть. Ощущение было такое, будто поток расплавленного металла, от которого Окш ускользнул однажды, все-таки настиг его.

Неведомо за какие грехи ему суждено было разделить печальную судьбу этого проклятого людьми и богами мира.

Потом неведомая сила вырвала Окша из собственного тела, как ураган вырывает человека из одежды, и он успел увидеть самого себя, стремительно улетающего куда-то прочь, – нечто расплющенное, бесформенное, больше похожее на звериную шкуру, побывавшую в руках скорняка…

Последним, кто за миг до пробуждения привиделся Окшу, был совершенно незнакомый мужчина неопределенных лет, не похожий ни на максара, ни на жестянщика. Может, поэтому он смотрел на него и без ненависти, и без подобострастия, а скорее с жалостью…

Вскоре мудрецы покинули башню. Их сменили мастера, но не те, которые умеют работать исключительно руками, а те, кто способен сначала ясно представить себе любой, даже несуществующий в природе механизм, а затем перенести это представление на чертежную доску. Трудились они на тех же условиях, что и предшественники, однако народом оказались куда более невоздержанным и скандальным – то вина себе требовали, то женской ласки, то хорошей компании. Заработанные деньги просто жгли им карманы.

Дело дошло до того, что Окшу пришлось в срочном порядке избавлять некоторых особо рьяных бузотеров от пристрастия к пьянству, разврату и азартным играм. Чертежи от этого лучше не стали – полет воображения и нетрадиционный взгляд на вещи каким-то образом были связаны с душевной распущенностью, – зато работа пошла без сбоев.

Почти все узлы, составлявшие конструкцию межпространственного «дырокола», были давно известны жестянщикам и даже применялись иногда в практических целях, хотя не могли устроить Окша своими размерами. Он намеревался создать оружие столь же компактное, как клинок или многозарядка, а не тяжеловесного монстра, которого необходимо таскать за собой с помощью четверки лошадей.

Кое с какими деталями, правда, пришлось и повозиться. Усилий одних только изобретателей оказалось мало. Пришлось не только вернуть в башню некоторых мудрецов-теоретиков, но и привлечь на помощь модельщиков, слесарей, ювелиров. Даже Окш вынужден был припомнить полузабытые навыки гравера и златокузнеца.

Когда чертежи отдельных компонентов «дырокола» были готовы, тщательно подобранные посыльные доставили их в мастерские, чья специализация совпадала с профилем заказа. Дабы не создавать ненужного ажиотажа, платили за работу довольно скупо и срочности не требовали. Тем не менее к заброшенному маяку вскоре потянулись обозы с грузом. Для отвода глаз они везли не только действительно необходимые вещи, но и всякий балласт: чугунные чушки, фасонное литье, проволоку всех диаметров, самые разнообразные химикалии, стекло, фарфор и абразивные камни.

Пока что планам Окша никто не мешал. Чужая воля ни разу не коснулась сознания его помощников, а караулам, расставленным на берегу так часто, что на всех даже укрытий не хватало, не удалось задержать ни единого подозрительного субъекта.

Со своим новым компаньоном Окш виделся не очень часто – обстоятельства требовали от Хавра непрерывных разъездов. Оказалось, что пожар, им же самим и разожженный, погасить совсем не просто. Противоборствующие стороны, даже лишенные денежной стимуляции, продолжали с завидным упорством уничтожать друг друга. И самозваный король, и незаконно избранный верховный стряпчий уже давно погибли (первого растерзала собственная гвардия, а второй, попав в окружение, покончил с собой), однако созданные ими армии, ныне скорее похожие на банды, все еще рыскали по стране.

Рагна не подавала о себе никаких вестей – не то смертельно обиделась на Окша, не то никак не могла отыскать клинок Карглака. И вообще, создавалось впечатление, что максары перестали интересоваться Страной жестянщиков. От них не доходило ни достоверных сведений, ни слухов. Даже сбор дани прекратился. Лазутчики Хавра, в основном перевербованные мрызлы, не возвращались. Зловещая неизвестность укрыла Чернодолье.

Все нужные ему детали «дырокола» Окш заказывал сразу в нескольких экземплярах, причем наиболее полный комплект хранился в трюме самоходной лодки – не той, на которую некогда позарились бежавшие от погони вольные братья, а другой, куда более вместительной и удобной.

Не доверяя никому, а в особенности Хавру, Окш самую ответственную работу по сборке и наладке оружия проводил вдали от берега да еще старался приурочить ее к наиболее глухим ночам. Механик, рулевой и несколько слуг, подобранных лично Окшем, находились под его неусыпным контролем и никогда не помнили того, что случилось с ними накануне.

На этот раз лодка покинула гавань под покровом густого тумана и болталась на волнах до тех пор, пока Окш полностью не завершил свою работу. Как он ни старался, а новое оружие напоминало не привычную многозарядку, одинаково удобную и в бою, и в походе, а скорее ручную мортирку, которую жестянщики в недавнем прошлом употребляли при осаде вражеских укреплений. Впрочем, при определенной сноровке крепкий мужчина вполне мог таскать его на спине.

Уже пора было проводить испытания, однако Окш медлил. И причиной тому была не тяжкая усталость, мучившая его все последнее время, и даже не опасение, что неизвестно откуда взявшаяся межпространственная дыра может повести себя самым непредсказуемым образом (например, затянуть в чужой мир самого Окша или открыть дорогу таким силам, справиться с которыми будет уже невозможно), а щемящая тоска, заставляющая человека взглянуть на собственную жизнь совершенно иными глазами.

Он так ждал этого момента, как бы разделяющего его жизнь на две части – гонимого и гонителя, – а сейчас, когда все сомнения, опасности и труды остались позади, не испытывал от содеянного никакой радости. Можно было выпить вина, вкус которого он уже успел позабыть. Можно было побаловаться с молоденькой служанкой, стриженной под мальчика, носившей матросскую одежду и всегда взиравшей на Окша с немым обожанием. Можно было, в конце концов, просто завалиться спать, но неизбывная печаль отвращала его и от первого, и от второго, и от третьего. Кто-нибудь другой, оказавшийся на месте Окша, уже стал бы подумывать о самоубийстве.

Чтобы хоть немного успокоить расстроенную психику, он поднялся на палубу. Туман был таким плотным, что нельзя было различить даже верхушку мачты. Очень скоро Окшу стало казаться, что в мире не осталось ничего: ни неба, ни воды, ни суши, а сам он – лишенный плоти крохотный кусочек сознания – беспомощно повис в чужой и враждебной пустоте.

Это ощущение было столь же острым и глубоким, как и испуг, пережитый им в ту памятную ночь, когда пылала оружейная мастерская, люди барахтались в расплавленном металле, а злая воля Карглака пронизывала мрак, отыскивая того, кто сумел чудом избежать гибели.

И только зацепившись за это воспоминание, занозой засевшее в душе, Окш вдруг осознал, что мучает его вовсе не беспричинная тоска, и не меланхолия, а то самое, хоть и сильно изменившееся предчувствие опасности, уже столько раз выручавшее его в самых разных ситуациях.

В тумане таилась какая-то беда… нет, даже не таилась, а неотвратимо приближалась, заполняя собой весь мир, все сущее пространство.

Окш метнулся в трюм, где была оборудована мастерская, вооружился клинком, заодно прихватил зрительную трубу, которой еще ни разу не успел воспользоваться, и торопливо вернулся на палубу. Экипаж лодки, привыкший реагировать не на слова, а на малейшие нюансы поведения хозяина, поспешил занять свои места.

Тревожные мысли, мельтешившие в сознании людей, могли выдать местонахождение лодки, и Окш был вынужден направить часть своей воли на создание барьера, непроницаемого для чужого любопытства.

Враг по-прежнему оставался неопознанным, и Окш терялся по этому поводу в догадках. Людей он определил бы сразу. Мрызлов тоже. Максарам здесь делать нечего, в Чернодолье у него не было других врагов, кроме Карглака, а тот мертв… Разве что Рагна? Но как-то не верилось, что она способна на вероломство.

Внезапно Окш различил плеск весел, раз за разом погружающихся в воду, – если бы не едва слышный скрип уключин, его можно было легко спутать с плеском волн. На довольно приличном удалении от лодки по направлению к берегу двигалось легкое гребное суденышко, скорее всего – двухвесельный тузик, пользовавшийся неизменной популярностью у местных рыбаков.

Сосредоточившись, Окш попытался уловить мысли неизвестного гребца, но все старания оказались тщетными. Причиной этого могло быть чрезмерно большое расстояние, и Окш знаками осведомился у рулевого, какова глубина воды под килем. Тот в ответ показал на пальцах: мелковато, всего три мерки.

Это вполне устраивало Окша. Повинуясь его беззвучной команде, экипаж разобрал мерные шесты и, отталкиваясь ими от дна, погнал лодку вперед.

Вскоре в тумане обозначился смутный силуэт тузика, сидевшего в воде так высоко, словно в нем не было ни рыболовных сетей, ни улова, ни якоря, ни даже банок. Человек на веслах греб размашисто и равномерно, как механизм. Похоже было, что он держит курс прямо на остров.

Окш вновь попробовал проникнуть в чужое сознание. В таких случаях можно нарваться и на подвох (особенно если где-то рядом находится хозяин-максар), но то, что пришлось испытать Окшу, было не менее отвратительно, чем лобзание с полуразложившимся, изъеденным червями трупом.

Таинственный гребец уже не принадлежал к миру живых существ, но окончательно отнести его к разряду мертвецов было бы преждевременно.

Сердце его билось не по собственной воле, а по принуждению некой загадочной посторонней силы. Сознание было пустым, как у недоношенного плода, – в нем не было ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, зато во всю мощь грохотал поступающий извне побуждающий сигнал, смысл которого Окш разгадать не мог. Этому сигналу подчинялись все клетки почти уже мертвого организма, вся высвобожденная агонией энергия, весь остаток некогда неисчерпаемых сил.

По мере того, как управляемый мертвецом тузик и следовавшая за ним в кильватере лодка приближались к острову, туман постепенно редел. В сизой слоистой пелене уже можно было различить очертания старого маяка – корявый палец, торчащий вверх из плоской ладони острова.

Окш приставил зрительную трубу к правому глазу. Предмет, интересовавший его, от этого четче не стал, зато приблизился. К сожалению, рассмотреть можно было немного – транец тузика, лопасти весел да спину гребца, то резко наклонявшегося вперед, то откидывавшегося назад. Скорей всего это была женщина – уж очень хрупкой казалась спина, облепленная мокрыми светлыми волосами.

И эти волосы, похожие на самую нежную льняную кудель, и острые лопатки, как крылышки едва-едва вылупившегося птенца, и одежда, цветом сходная с нарядом лесной богини, напоминали Окшу что-то до боли знакомое.

Неужели это Рагна?

Но откуда она могла взяться здесь? Ведь ее появление ожидалось совсем с другой стороны. И что за несчастье случилось с гордой дочкой Генобры? Почему сознание, защищенное, казалось бы, непроницаемым барьером, улетучилось, как пар из чайника? Какая сила поддерживает в этом трупе видимость жизни? Что она хочет найти на острове, о существовании которого не должен знать ни один максар? Защиты? Отмщения?

Отшвырнув зрительную трубу в сторону, Окш обратил свой взор (не только естественный, дарованный природой почти всем живым существам, но и внутренний, тайный, возвышающий его обладателя над остальными людьми) туда, откуда прибыла Рагна и где за завесой тумана таился кто-то жестокосердный и зловещий.

Ах, если бы воля могла обладать такой же разящей силой, как и клинок! С какой сладострастной яростью он вонзил бы свое оружие в неведомого врага, будь тот хоть человеком, хоть максаром, хоть сверхъестественным чудовищем!

Между тем тузик ткнулся носом в полосу водорослей, окружавших остров буро-зеленой бахромой. Рагна, бросив весла, ступила на берег. Ее походка напоминала движения марионетки, которую дергает за веревочки неопытный кукловод. Босые ноги оставляли на влажном песке не цепочку следов, а глубокие борозды.

Дозорные, вооруженные алебардами и многозарядками, уже бежали навстречу незваной гостье. Однако никто из них не посмел приблизиться к Рагне вплотную – то ли вид разгуливавшей на воле покойницы был действительно страшен, то ли в ней опознали максара. Успевшие вдоволь повоевать, закаленные в разных переделках воины жались друг к другу, как детвора, узревшая бешеную собаку.

И тут Рагна заговорила.

Тихие, умоляющие, как бы даже не связанные между собой слова поразили Окша гораздо больше, чем зловещий хохот ведьмы или замогильное завывание вурдалака.

– Где… ваш хозяин? Позовите его…

Рагне ответил старшина дозорных, чей голос, осипший в сражениях, кабаках и притонах разврата, сейчас подозрительно дрожал.

– Кто ты такая? Что тебе здесь нужно? У нас нет никаких хозяев. Все мы – вольные братья.

– Позовите… – шепот Рагны был уже еле слышен. – Он должен прийти… Он мой брат… Он обещал…

Лодка, сидевшая в воде куда глубже, чем легкий рыбачий тузик, не могла подойти к берегу достаточно близко, поэтому Окш физически не мог вмешаться в происходящую там жуткую сцену.

И тогда он сделал так, что все собравшиеся на берегу – по крайней мере живые, – увидели, что со стороны башни к ним приближается некто, имеющий облик Окша. Дозорные, обрадованные тем, что теперь есть на кого переложить ответственность, охотно расступились. Никакой разницы между человеком во плоти и миражом, существовавшем только в их воображении, эти грубые мужланы не ощущали.

Бестелесный призрак оказался один на один с мертвецом, которого кто-то очень хотел выдать за живое существо.

Дабы не обнаружить себя, Окш присел за фальшборт и, сложив ладони рупором, крикнул:

– Я рад видеть тебя, сестра! Но, похоже, ты явилась сюда не по своей воле, а по принуждению! Кто послал тебя, скажи?

И все время, пока звучали эти слова, призрак добросовестно шевелил губами. Рагна дернулась, как от удара, сделала несколько шагов по направлению к нему, но потом, словно потеряв ориентацию, закружилась на одном месте. Окш чувствовал, что ресурсы ее организма иссякают.

И вдруг Рагна застонала так, словно все утраченные чувства – боль, страх, горечь – на мгновение вернулись к ней. Уже падая навзничь, она выхватила откуда-то из-под одежды флакон – один из тех, что в замке Генобры было без счета, – и плеснула из него сначала на всех, кто находился поблизости, а потом на себя.

Это был конец. Но не только для Рагны. Дозорные, на которых попали брызги неведомой жидкости, вопили так, словно им всем прищемили причинное место, падали, катались по земле и умирали один за другим.

Окш спрыгнул в воду, накрывшую его чуть ли не с головой, и бросился к берегу. Там витал диковинный, дурманящий аромат, перебивающий все другие запахи – крови, тины, травы. На дозорных было страшно смотреть – их уже мертвые тела продолжали чернеть и пухнуть. Уцелел только опытный и хладнокровный старшина, успевший отрубить себе кисть руки, на которую попала крошечная капелька страшного зелья.

Накладывая жгут на кровоточащую культю, он еще успевал подавать совет Окшу, остановившемуся в нескольких шагах от Рагны:

– Вы к ней близко не суйтесь… Дядька мой в молодости у максаров служил. Так он перед смертью, когда каялся, про эти штучки рассказывал… Есть среди максаров такие, что могут даже мертвеца плясать заставить. Особенно одна баба этим славилась…

– Баба? – Окша передернуло. – Ее не Геноброй случайно звали?

– Нет, как-то по-другому… Да она уже старухой в то время была. Все с родней враждовала… Страшный народ эти максары. Вон у той девки уже трупные пятна на роже, а она разговоры с нами вела… Вас звала… Брат, говорит, мой… Вы поосторожней! А то, не ровен час, опять вскочит. Побереглись бы. Скольких наших успела угробить, паскуда! Хорошо, что я увернулся да рожу ладонью прикрыл. Эта зараза кожу проедает, что твоя кислота. А если в кровь попала, то все! Рой могилу, заказывай гроб. Про это я тоже от дядьки слышал.

Рагна лежала на спине, широко раскинув руки, и капли яда, окруженные багровыми ободками, поблескивали на ее лице. Теперь было видно, как сильно она изменилась со времени их последней встречи. И дело было даже не в том, что по-настоящему она умерла уже довольно давно, тут наблюдательный старшина оказался прав.

Просто перед смертью Рагне пришлось много страдать. Об этом свидетельствовало многое – и ее необычайная худоба, и глубоко запавшие глаза, и обломанные ногти, и седые пряди в поредевших волосах.

Кто мог сотворить такое с максаром, выносливым и живучим, как пустынная колючка? Только другой максар или существо, еще более страшное, чем он.

Словно в подтверждение этой мысли, над островом раздался пронзительный, душераздирающий звук, напоминавший клекот огромного стервятника, наконец-то дорвавшегося до добычи. Впрочем, похоже было, что, кроме Окша, никто ничего не слышал. По крайней мере ни старшина, ни экипаж лодки, сгрудившийся на носу, даже ухом не повели.

– Прикажешь закопать их. – Окш кивнул на мертвецов. – Ее тоже… Но только в отдельной могиле и поглубже.

– Не беспокойтесь, я порядок знаю, – заверил его старшина. – Яму в четыре роста выкопаем, а потом камнями завалим. Не мешало бы еще извести подсыпать, тогда уже точно не встанет.

– Извести не надо. – Стороной обойдя тело Рагны, Окш направился к лодке, которую прибойная волна уже развернула бортом к берегу.

Они на полной скорости прошли озеро из конца в конец, но не обнаружили ничего – ни рыбачьих лодок, ни плотов, ни даже барж, регулярно курсировавших между солеварнями и прибрежными ярмарками.

И само озеро, и его берега словно вымерли. Тот, по чьей воле действовала мертвая Рагна, бесследно исчез.

Тогда Окш напился, впервые в жизни напился по-настоящему. Пить в одиночку он еще не привык и кликнул в помощь себе рулевого, судя по внушительным габаритам и чересчур здоровому цвету лица, большого специалиста в этом деле.

Рулевой окосел после третьего кувшина, и Окш собственноручно вытолкал его на палубу. Механик, тщедушный на вид, но весь словно свитый из промасленных пеньковых тросов, продержался намного дольше, но под воздействием винных паров стал агрессивен, за что и был беспощадно бит как по лицу, так и по другим частям тела.

Слуга, совмещавший обязанности камердинера и официанта, был еще слишком молод годами и почти сразу облевался. Повар, отказавшийся пить по причине религиозных убеждений, был немедленно уволен. На борту он остался только из-за неумения плавать.

Лишь после этого Окш обратил внимание на молоденькую служанку, не пригубившую еще ни глотка. В должности кастелянши она пребывала уже довольно давно, но Окш до сих пор не удосужился запомнить ее в лицо, хотя про большую упругую грудь, на которую иногда натыкался рукой, не забывал.

Перечить Окшу служанка не смела, вровень с ним пила рюмку за рюмкой, разделась по первому требованию и терпеливо сносила все, что он над ней вытворял. Назвать это любовью нельзя было даже условно. Таким не совсем обычным способом Окш просто изгонял из себя накопившуюся за этот день ненависть, а потом – и горе.

При этом он не переставал пить, и служанка, завернувшись в одеяло, бегала за вином на кухню, где пребывавший в самом мрачном расположении духа повар отпускал на ее счет весьма циничные замечания.

Вскоре на озеро упала ночь, как всегда неожиданная, но Окш зажечь огонь не позволял и с истовостью смертника, роющего из своей камеры подкоп на волю, продолжал совокупляться со служанкой и хлестать вино – теперь уже прямо из кувшина.

Постепенно он начал забывать пережитый недавно ужас и все чаще путал несчастную служанку с Рагной.

– Ладно, ты мне сестра… по отцу… – бормотал он. – Ну и что из этого? Я понимаю, что по закону людей нам нельзя… Но у максаров свои законы… У них вообще нет законов… Мне отвратительна всякая чернь… В жены нужно брать только равную себе… Тут этот подлец Хавр прав… Ты согласна стать моей женой?

– Да, да! – стонала служанка, одурманенная вином и бурными ласками Окша.

– Хотя я что-то не понимаю… – Он продолжал нести околесицу. – Ведь раньше ты презирала мужчин… Хвалилась девственностью… Что-то я этой девственности не заметил… Девственницы так задом не подмахивают…

– Это только ради тебя! – лепетала служанка, захлебывавшаяся попеременно то вином, то слезами, то семенем Окша. – Любимый! Обожаемый! Для тебя я согласна на все! Делай со мной что хочешь! Я твоя! Я выполню любое твое желание!

– Неужели? – пьяно удивился Окш. – И даже утопишься?

– Утоплюсь! – горячо заверила его служанка. – Хоть сейчас! Только прикажи!

– Приказываю. – Окш отвалился в сторону, выпуская девушку из-под себя. – Но если все же не утопишься, на обратном пути не забудь прихватить вина.

Служанка как была нагишом, так и выскочила из каюты, а спустя несколько мгновений слева по борту раздался глухой всплеск. Однако Окш уже ничего слышать не мог. Он крепко спал, положив ноги на подушку и свесив голову с края кровати.

Волны одна за другой плавно приподнимали лодку, и якорная цепь со скрипом терлась о клюз…

Хотя Окш выпил куда больше, чем все остальные члены экипажа вместе взятые, проснулся он самым первым. (Абсолютно трезвого повара, всю ночь просидевшего на своем сундучке и даже не сомкнувшего глаз, в расчет можно было не принимать.)

Некоторое время он с болезненным недоумением взирал на царивший в каюте разгром, апогеем которого, фигурально говоря, была нижняя сорочка служанки, повисшая на светильнике и заполоскавшаяся на сквозняке сразу после того, как Окш настежь распахнул все иллюминаторы. Потом, оскальзываясь на неизвестно чьей блевотине, он выбрался на палубу.

Сейчас Окш не помнил ничего, что случилось после первой выпитой рюмки, зато в сознании вновь всплыли все события предыдущего дня, и он застонал – тяжко, мучительно, словно попавший в западню зверь.

Да разве так можно? Он, пьяный, без штанов, держась одной рукой за какую-то снасть, а другой – за перетруженный детородный орган, стоит на шаткой палубе, а Рагна, мертвая, одинокая, валяется на сыром песке, и чужие грубые мужики пинают ее ногами. (Почему-то Окш был уверен, что ее так и не похоронили.) Какой стыд, какой позор!

Чтобы разбудить механика или рулевого, потребовалось бы как минимум вмешательство опытного знахаря, от мальчишки-камердинера толку было мало, поэтому пришлось обратиться за помощью к повару.

– Ты якорь выбирать умеешь? – спросил у него Окш.

– Умею, – повар, ожидавший очередной взбучки, сразу насторожился.

– Ну так вот и займись… К берегу сейчас поплывем… А эта… которая простынями распоряжалась… где она?

Окш ощущал себя так отвратительно, что даже в чужое сознание заглядывать не хотел. Зато повар, сообразивший, что хозяин о вчерашнем ничего не помнит, сразу воспрянул духом и с готовностью доложил:

– За борт, бедняжка, свалилась. Наверное, личико хотела сполоснуть, да не удержалась. Качало нынче сильно.

– Почему же ты ее не спас? – Окш скривился, как от зубной боли.

Чувствуя, что сытное и спокойное местечко вновь ускользает от него, повар скорбно потупился и пробормотал:

– Плавать не умею. С детства не обучен.

– Что же делать? – Окш растерянно оглянулся по сторонам. – Поищем ее, что ли…

– Где ее сейчас найдешь! Озеро большое. Да и глубина под ногами – ой-ей-ей! – Повар, догадавшийся, что Окш очень торопится куда-то, стал старательно подыгрывать ему. – Сама всплывет. Как только требухи в чреве полопаются, так и всплывет… Может, вам отварчика горяченького подать? У меня травка сушеная есть, очень от похмелья помогает.

– Подавай. – Окш махнул рукой, а сам подумал: «Уж лучше бы ты мне какого-нибудь яда подал…»

Он ненавидел максаров примерно так же, как медведь-шатун ненавидит своих собратьев, других медведей-шатунов, кровожадных и коварных. Но сейчас он ненавидел и людей, докучливых и суетливых мурашек…

После такого кутежа подвоха следовало ожидать не только от людей, но и от механизмов. Пьяный механик, например, мог свободно справить большую нужду в систему смазки, а рулевой – использовать стрелку компаса вместо зубочистки.

Впрочем, все обошлось. Двигатель завелся так легко, словно бы сам с нетерпением ожидал этого момента, а определять местонахождение лодки и рассчитывать курс не было необходимости – на горизонте четко просматривалась вершина горы, в створе которой расположился маяк.

Когда Окш, опохмелившийся каким-то вонючим пойлом, встал наконец за руль, утренние сумерки, а вместе с ними и туман окончательно рассеялись. Погода совершенно не соответствовала настроению Окша. Небо, как назло, было удивительно ясным (уж лучше бы оно плакало сейчас холодным дождем), а отражающиеся от воды блики слепили глаза.

Так плохо, как сейчас, Окшу не было даже в ту пору, когда, покинув дом пекаря, голодный и бесприютный, он скитался в глухих лесах.

На подходе к острову он немного не рассчитал (глазомер подвел, да и руки тоже) и вместо того, чтобы пришвартоваться к причалу, посадил лодку на мель. Судя по силе толчка, от которого пришло в движение все, что не было надежно закреплено на месте, и жалобному треску обшивки, авария случилась нешуточная. Нужно было спешно спасать забытый в трюме «дырокол».

Держа оружие обеими руками над головой, Окш вброд добрался до берега. Как он и предчувствовал, Рагна до сих пор оставалась непогребенной, хотя тела дозорных исчезли. Никто даже не удосужился набросить на нее какую-нибудь рогожу.

За ночь лицо Рагны почернело, а чайки успели выклевать ей глаза, что, впрочем, скорее всего было и к лучшему – сейчас больше всего на свете Окш боялся встретиться с покойницей взглядами. Сами чайки, дерзнувшие покуситься на отравленную плоть максара, болтались кверху лапами на прибойной волне.

Заметив вернувшуюся лодку, на берег высыпали все обитатели башни во главе с домоуправителем. Если от кого-то попахивало перегаром, от кого-то несло, то от него буквально разило. Ясно было, что тризна по погибшим дозорным удалась на славу.

Не столько языком, сколько жестами и мимикой домоуправитель объяснил, что покойников разобрали родственники, что старшина свалился в лихорадке и долго, наверное, тоже не протянет, а похоронить ведьму соответствующим образом не удалось, поскольку могила все время заплывает водой. При этом он указал на видневшуюся невдалеке квадратную яму, до краев наполненную мутной жижей.

– Решили… значит… вас дождаться, – запинаясь, добавил он. – Тем более что ее и касаться-то страшно. Псина тут бездомная бегала… Только лизнула ее и сразу околела… Вот такие дела…

– Ты цветов достать можешь? – перебил домоуправителя Окш.

– Каких… таких… цветов? – Тот выпучил глаза.

– Обыкновенных. Красных, желтых, белых. Да побольше.

– Затрудняюсь даже сказать что-то определенное… – Похоже было, что домоуправитель никак не мог сообразить, что от него хотят.

– А ты ничего и не говори. Иди и собирай. Если, конечно, жить хочешь.

– Понял! – Похоже, что закипающая в Окше ярость так шибанула домоуправителя по мозгам, что весь хмель мгновенно выветрился. – Сделаем!

– Но только чтоб быстро!

…Когда над телом Рагны вырос холм из мятых полевых цветов – мешками их пришлось таскать – и над берегом распространился столь не свойственный этому месту аромат васильков, ромашек, колокольчиков и диких тюльпанов, Окш приказал всем зевакам отойти подальше. Нечего посторонним глазеть на испытание секретного оружия, тем более что еще неизвестно, чем это испытание закончится – грандиозным успехом или еще более грандиозной неудачей. Затем он направил «дырокол» на благоухающую цветочную груду…

Стрелу посылает в цель натянутая тетива, пулю – воздух, сжатый поршнем многозарядки до неимоверной плотности, клинок черпает силу из всех видов излучения, а для того чтобы пробить пространство, нужна энергия его антипода – неисчерпаемая энергия времени.

Уже спустя мгновение на расстоянии нескольких пядей от переднего среза «дырокола» появился зародыш межпространственной дыры – нечто почти неуловимое для глаза, похожее на крошечный мыльный пузырь. По мере подкачки энергией дыра быстро расширялась, образовав перед Окшем незаметный со стороны экран, лишь слегка искажавший контуры находящихся за ним предметов.

Если бы Окш отважился вдруг сделать несколько шагов вперед, то вместе со своим оружием неминуемо исчез бы из этого мира. Та же самая участь ожидала любую вещь, прилетевшую извне.

Как он и планировал заранее, оружие получилось универсальным. Сейчас межпространственная дыра выполняла роль щита, но пора было отпускать ее на волю. Момент отрыва Окш уловить не успел, просто еле заметная рябь всколыхнулась впереди (словно над землей на мгновение возникло и тут же пропало раскаленное марево) да перед носом «дырокола» возник новый призрачный пузырь. Двигалась дыра быстро, но все же гораздо медленнее, чем стрела или пуля, – наверное, не успела набрать достаточного запаса энергии. Проследить ее путь можно было лишь по исчезновению всего того, что на этом пути попадалось: сначала отдельных камней, валявшихся на берегу, потом, по мере того, как дыра опускалась, верхнего слоя гальки и наконец засыпанного цветами тела Рагны. Там, где дыра вошла в воды озера, образовался стремительно удаляющийся бурун, превратившийся затем в кипучий, но недолго просуществовавший водоворот.

Дыра, выдохнувшись, исчезла, а где-то совсем в другом мире – может, ледяном, может быть, раскаленном, а может, почти таком же, как этот, – прямо с неба хлынул водопад, несущий на себе облепленное цветами тело мертвой девушки…

– Лишнего перебрать не боишься? – Хавр демонстративно вертел в руках свою кружку, в которой нынче не побывало еще и капли хмельной влаги. – Я не любитель учить других уму-разуму, но, если ты не остановишься, скоро в твоих жилах вместо крови будет одно вино. А я еще не слыхал, чтобы бурдюк с вином совершил хоть что-то толковое.

– Ты когда-нибудь встречал максара-пьяницу? – Окш старательно подбирал слова и еще более старательно произносил их, но ощущалось, что язык ему уже давно не помощник, а скорее обуза.

– Встречал. Тебя, – спокойно ответил Хавр.

– А знаешь, почему максары не находят удовольствия в пьянке? – Указательный палец Окша нацелился на Хавра.

– Наверное, потому же, почему грешник не находит успокоения на том свете. Грехи не позволяют.

– А вот и нет! – с чувством возразил Окш. – Им просто не хватает собутыльников. Дружить между собой максары не умеют. Каждая пьянка неминуемо кончилась бы если не смертоубийством, то скандалом. А пить с людьми тошно. Как можно пить с существом, вся мелкая душонка которого у тебя как на ладони?

– В этом смысле я для тебя просто находка, – усмехнулся Хавр. – И скандала устраивать не стану, и душа моя от тебя надежно сокрыта.

– Нет! Ты еще хуже максара! – Окш стукнул по столу кружкой так, что наполовину обглоданная жареная рыбина перевернулась на блюде. – Максар убивает, насилует и предает потому, что не может иначе! Это неотъемлемое свойство его природы! Его нельзя укорять за творимое зло, как нельзя винить волка за то, что он режет скот! Ты же тварь совершенно другого пошиба! У тебя была возможность выбирать между добром и злом! Но ты принял сторону зла и твердо следуешь этим путем! Нет ничего отвратительней, чем травоядная скотина, пожирающая падаль! Ты не способен любить! Ты не способен хранить верность! Ты предал Карглака и обязательно предашь меня!

– А что ты, интересно, за подарок такой? – все так же спокойно поинтересовался Хавр. – Я любить тебя не нанимался. Мог бы, конечно, только таких денег у тебя нет и никогда не будет. Сейчас мы скачем в одной упряжке, но, если наши пути разойдутся, я, не задумываясь, поверну в сторону. Каждый преследует свою выгоду, не мне это тебе объяснять. Однако наш разрыв случится не скоро. Где я еще найду такого союзника, как ты?

– Я тебе не союзник! – Теперь пришла очередь запрыгать на блюде фаршированному каплуну. – Ты служишь мне на тех же условиях, на которых раньше служил Карглаку. За деньги! Волк и буйвол никогда не станут союзниками, а тем более друзьями!

– Карглаку я действительно служил за деньги и получал их от него немало. Тебе же пока приходится верить на слово. Более того, ты уже задолжал мне приличную сумму. Надеюсь, она пошла на пользу нашему делу?

– Надейся, надейся… – пробормотал Окш, стараясь попасть струей вина в кружку. – Только напомни, какое именно дело ты имеешь в виду?

– Не паясничай, тебе это не к лицу. Нам нужно быть готовым к самым неожиданным сюрпризам… Мне очень не нравится то, что происходит в Чернодолье.

– А что там происходит?

– В том-то и дело, что толком ничего не известно. Чернодолье словно затаилось. Я давно не получаю никаких вестей. Раньше мрызлы кочевали из страны в страну целыми ордами, а нынче приграничье словно вымерло. Ни одна живая душа не вернулась оттуда за последнее время… Даже те, кто обязательно должен был вернуться.

– Почему же? – Окш щелчком сбил маслину, украшавшую какой-то изысканный салат. – Кое-кто вернулся…

– Я уже знаю. – Хавр внимательно изучал дно своей пустой кружки. – Прими мои соболезнования. Не думал, что ты будешь так страдать по дочке Генобры.

– Сам не думал… Помоги мне найти того, кто погубил ее.

– Кое-какие подозрения на этот счет у меня имеются. Но давай сначала поговорим о более насущных вопросах.

– У меня нет сейчас более насущных вопросов, понимаешь? У меня все валится из рук! Пока она не будет отомщена, я не могу всерьез заниматься никаким делом… Кроме этого, конечно… – Он жадно припал к кружке.

– Надо было бы раскопать пещеру, в которую ты загнал Карглака, – задумчиво сказал Хавр. – Могу поспорить, что она пуста. Тот, кого мы считали покойником, скорее всего ускользнул из могилы.

– Откуда ты это взял? – сразу насторожился Окш.

– Просто я успел достаточно хорошо изучить Карглака. Та каменоломня когда-то была местом сбора всех рудокопов. Норы оттуда ведут во все уголки Страны жестянщиков и Чернодолья. Путешествовать в них не каждому под силу, но Карглак из тех, кто ощущает себя под землей так же уверенно, как и в собственном замке. Он не раз пользовался этим способом, когда навещал меня.

– По-твоему, в смерти Рагны виноват Карглак? – Окш одним движением смел на пол все, что до этого украшало стол.

– Уймись, – посоветовал ему Хавр. – Незачем вести себя в трапезной так, словно ты уже находишься на поле боя… Пока это все предположения. Хотя интуиция меня редко подводит. Не исключено, что Карглак не обошелся без посторонней помощи. В самом начале нашего сотрудничества я навел о нем кое-какие справки. Вроде бы ничего особенного, обычная судьба максара… Детство изгоя, постоянные преследования со стороны родни. Коварные покровители, несколько перевоплощений подряд. Непрерывная череда схваток, интриг, поражений и побед. Отца и мать Карглака никто не помнит, зато его подруга весьма известная личность. Он возвысился только благодаря ей. Если максары превращали в послушных марионеток любых живых существ, то она могла водить в бой даже мертвецов. Сила внушения у нее была просто невероятная. Вместе они провели немало времени, что среди максаров случается крайне редко. Поговаривали, что они даже заключили между собой брачное соглашение… А потом начались разлад, дележка имущества, взаимные интриги. Как всегда, все закончилось большой кровью. Карглак одолел жену только благодаря поддержке многочисленных могучих покровителей, которым за это была обещана часть родовых сокровищ. Все они потом погибли при загадочных обстоятельствах, а богатства достались одному Карглаку. С тех пор о судьбе его жены ничего не известно. По крайней мере ее трупа никто не видел, хотя максары очень любят демонстрировать подобные трофеи. Они, так сказать, заменяют им наследственные грамоты. Конечно, она могла сгореть в одном из осажденных замков или утонуть в болоте при отступлении… Да и вообще, мало ли что могло случиться в такой заварухе. Но я обратил внимание на некоторые события из последующей жизни Карглака. Не было такой распри, в которой бы он ни поучаствовал. Много раз он попадал в безвыходные положения, но всегда каким-то чудом выпутывался. И, как правило, это происходило в одном и том же месте, вблизи главной цитадели Карглака. Там он был непобедим. Немногие из уцелевших соперников упоминают о беспричинном страхе, против которого не могли устоять даже максары. И это при том, что сам Карглак никогда не выделялся какими-то особыми качествами. Невольно напрашивается вопрос: а что, если он заставил полоненную подругу прислуживать себе? Железная клетка и каменные колодки способны сделать уступчивым кого угодно. Ради того, чтобы выжить, максар способен пойти на сделку даже с самым отъявленным своим врагом. До поры до времени, конечно.

– Цитадель, говоришь… – процедил сквозь зубы Окш. – Считай, что этой цитадели уже нет… От нее осталась лишь дырка, ведущая в преисподнюю… Хотя нет, для Карглака это будет слишком легкая смерть. Для него и его жены, если она действительно жива, я придумаю что-нибудь похлеще.

– Добраться до цитадели Карглака совсем не просто, – сказал Хавр. – Бьюсь об заклад, максары спешно готовятся к войне. Не все, конечно. Это было бы уже чересчур, но кое-кто настроен решительно. Что-то они проведали про твои планы. Боюсь, что здесь тоже не обошлось без Карглака. Ведь до самого последнего времени никто, кроме него, не верил в реальность существования Губителя Максаров. Со всех сторон в Чернодолье стекаются существа, согласные превратиться в мрызлов. Ходят упорные слухи, что максары даже вознамерились восстановить стену, некогда поврежденную твоей матерью. За это лучшим мастерам-жестянщикам обещаны огромные деньги.

– У жестянщиков нет мастеров, годных на такое дело, – скривился Окш. – Их предки действительно умели кроить пространство ножницами времени. Но нынче это редкое ремесло сгинуло. Азд, наверное, был последним, кто хоть немного смыслил в нем. Теперь только я один способен возводить непреодолимые преграды, одновременно служащие и всесокрушающим тараном…

– Я рад, что не ошибся в тебе. Плохо лишь то, что слух о твоих успехах просочился наружу. Почему ты вовремя не заткнул глотки всем, кто был причастен к этой тайне? Неужели причиной всему смерть этой девчонки?

– Да, я потерял контроль над собой… Все было, как в дурном сне… – нехотя признался Окш. – Только не надо травить мне душу. Давай лучше выпьем вместе.

– Лучше воздержусь… – Хавр накрыл свою кружку ладонью. – Ты еще сам не представляешь, какие события грядут в самое ближайшее время. И есть только двое, кто способен подстегнуть или остановить их. Ты и я. А врагов вокруг без счету. Отныне мы должны оберегать друг друга, потому что делать это больше некому. Если ты пьешь, я должен быть трезвым. Если я сплю, ты должен бодрствовать. Если один из нас сражается, другой должен держать перед ним щит.

– Я хоть и пьян, но кое-что соображаю. – Окш глянул на Хавра с откровенной насмешкой. – Щит тебе… Размечтался… Даже и не надейся. Свой щит я удержу и сам. Никто и никогда не сможет воспользоваться моим оружием. Кроме меня самого, конечно. То, что называлось завещанием Азда, уже превратилось в один большой серебряный слиток, который, так и быть, я могу подарить тебе. Все чертежи и описания сожжены. Мастера, помогавшие мне, утратили память… Все тайны сосредоточены сейчас только в одном месте. Вот здесь. – Окш постучал себя пальцем по лбу. – Они будут жить вместе со мной и вместе со мной умрут. Извлечь их из этого хранилища не смогут даже все максары вместе взятые.

– Представляю, как дорого стоит нынче твоя голова! – Хавр изобразил фальшивое восхищение. – Если такая весть дойдет до максаров, они не пожалеют за нее девяти десятых всех сокровищ Чернодолья. Ты, конечно, понимаешь, куда я клоню.

– Охота за моей головой уже началась. Но я готов к этому.

– К чему ты готов? – возмутился Хавр. – На озере нет ни единой дозорной лодки. Вся твоя охрана не превышает сотни человек. Пищу тебе готовят какие-то случайные люди. Ты путаешься с блудницами. Напиваешься пьяным и шатаешься по всему острову. Даже засыпаешь на песке. Просто чудо, что ты до сих пор жив.

– Называй это как хочешь. Чудо, покровительство небес или чутье на опасность. Но оно в детстве спасло меня от Генобры, в отрочестве – от Карглака, а потом выручало еще десятки раз. Меня не может ввести в заблуждение ни максар, ни живой человек, ни даже мертвец… Что и было доказано недавно… Впрочем, нет. Есть один такой человек… – Окш в упор уставился на собеседника.

– Ты обо мне? – Рот Хавра растянулся в улыбке.

– О ком же еще?.. Ты один можешь незаметно подобраться ко мне. Только ты знаешь все мои слабые стороны. Только тебе удалось однажды одолеть меня… Скажи прямо, ты убил бы меня в обмен на девять десятых сокровищ Чернодолья?

– Хватило бы и половины, – ответил Хавр как ни в чем не бывало. – Да только как потом эти сокровища получить? На свете мало существ, столь же неблагодарных, как максары. Пообещать-то они, конечно, могут… Но вот когда дело дойдет до расчета! Помнишь участь жестянщиков, воздвигнувших эту самую чудодейственную стену? То-то же! Избавившись от тебя, максары найдут способ расправиться и со мной. По этой части они мастера. Вот почему я пекусь о твоей безопасности почти так же, как и о своей собственной.

– Спасибо за откровенность… От твоих речей даже сладкое вино начинает горчить.

– Нет худа без добра. Вот будет славно, если мои речи отвратят тебя от пьянства.

– Скорее меня отвратит от пьянства изжога… Но, так и быть, сейчас я налью себе последнюю кружку. Следующая будет выпита только над мертвым телом Карглака. И не забудь послать в каменоломню надежных людей. Пусть они раскопают пещеру, а заодно и установят там посты. Не хватало еще, чтобы прислужники максаров проникли сюда этим путем.

– Такие распоряжения я отдал еще накануне… Подожди, не пей. Давай закончим этот разговор. Первая часть нашего плана, можно считать, завершена. Ты заполучил в свои руки сокрушительное оружие, а я сумел более или менее умиротворить страну. Скоро закончится формирование объединенной армии. Мастерские опять работают на полную мощность. Чего-чего, а алебард и многозарядок на первое время хватит. Все, кто запятнал себя сотрудничеством с максарами, а особенно их соглядатаи либо казнены, либо отправлены на каторгу. Правда, не все так гладко, как хотелось бы. У жестянщиков кипит кровь и продолжают чесаться руки. Не мешало бы направить их агрессивность в соответствующее русло. Зачем ждать нападения максаров? Не лучше ли упредить их?

– Прямо сейчас? – Окш был явно озадачен. – Но одно имя максаров внушает страх жестянщикам. Решатся ли они перейти рубеж Чернодолья? Даже мне будет трудно внушить эту идею целой армии.

– Достаточно, если ты внушишь ее трем-четырем сотням командиров. А я публично казню столько же трусов и дезертиров. Ну а после первой победы нужные идеи появятся сами собой.

– Ты почти уговорил меня… Значит, в поход на максаров?

– И не иначе!

– Разве это не повод, чтобы выпить?

– Тут мне возразить нечего. Наливай!

– За победу!

– За победу!

Их кружки встретились и лязгнули так, как лязгают доспехи столкнувшихся в сражении воинов.

Однако, прежде чем выпить, Окш спросил, глядя прямо в глаза Хавру:

– Помнишь, ты когда-то говорил, что есть возможность из будущего вернуться в прошлое?

– Говорил, – нахмурился Хавр.

– Ну так попробуй… Вернись… Спаси Рагну. А потом можешь требовать с меня все, что угодно.

– Увы, это выше моих сил, – покачал головой Хавр. – На такое способны очень немногие, а из ныне живущих, наверное, только твой отец… А я всего лишь жалкий дилетант. Могу замутить вокруг себя стихию времени, но не больше… Плыть же против ее течения мне не под силу.

– Выходит, чудес на этом свете не бывает…

– Добрых не бывает. А дурных – сколько угодно.

Часть третья

Окш, уже давно не смыкавший глаз, уловил приближение рассвета даже раньше, чем самые зоркие из наблюдателей, специально карауливших этот момент.

Смутная, еле-еле брезжущая полоса – серое перо на черной шляпе ночи – пролегла через весь небосвод, померцала немного, словно набираясь сил, и вдруг развернулась, как хвост волшебной птицы, свившей гнездо где-то за еще неразличимым горизонтом.

На земле было все так же темно, а небеса уже вовсю переливались бликами серебристого, малинового и золотого света.

– Впечатляет, – сказал бесшумно подошедший сзади Хавр. – Такого мне видеть еще не приходилось.

– Будем считать, это доброе предзнаменование, – произнес Окш, совершенно равнодушный к световым изыскам долгожданного рассвета. – Поднимайте людей. Скажи всем, что небеса обещают нам удачу. Передовые отряды пусть выступают немедленно. Границу мы должны пересечь еще до наступления дня.

Со стороны лагеря пока не доносилось ни звука, однако мертвенная стихия сна, еще недавно царившая там, уже давала трещины, словно подмываемая паводком плотина. Просыпались люди, не ожидавшие от наступающего дня ничего хорошего, и вместе с ними просыпались их чувства, основными из которых были страх, тоска и тревога.

– Жалкие твари, – пробормотал Окш, ощущавший настроение своей армии так же явственно, как до этого ощущал предшествующее рассвету дуновение свежего ветерка. – Ну ничего, я еще научу вас воинской доблести.

Перед началом похода он удостоил личным вниманием каждого командира, имевшего под началом не меньше сотни бойцов, что в королевской армии соответствовало чину зауряд-офицера, а в Вольном Братстве – младшего брата первой категории. Откровенных трусов, которых нельзя было назначить даже в обоз, отводили налево, где в бочках с рассолом мокли розги, а предателей, тайно служивших максарам, – направо, где им предстояло самим себе копать могилу. Всем остальным Окш постарался внушить если не беззаветную отвагу, то хотя бы пренебрежение к смерти.

Беспорядочные сполохи покинули небо, и все оно светилось сейчас холодным серебром. Стало быстро светать, но густой туман не позволял обозреть окрестности.

Назначенные в авангард отряды жестянщиков, наспех перекусив, уже выступили в поход. Хотя покидать лагерь приказано было без лишнего шума, как всегда, не обошлось без досадных оплошностей – кто-то сдуру дунул в рожок, кто-то случайно пальнул из многозарядки, кто-то истошно заорал, угодив спросонья под колеса самохода.

Знамен на этот раз не поднимали – старая символика, принадлежавшая Королевству и Вольному Братству, была уже упразднена, а учредить новую еще не удосужились.

Как ни торопил Окш командиров, а те, соответственно, своих воинов, однако в пределы Страны максаров армия жестянщиков вступила уже в самый разгар дня, когда небо приняло равномерный лиловый оттенок, с одинаковой долей вероятности обещавший и долгую светлую пору, и скорый приход новой ночи, которая могла изменить все предварительные планы наступающих. Не следовало забывать, что максары, в отличие от людей, в темноте видели, как кошки.

На вершинах черных каменных увалов торчали одинокие фигуры мрызлов. Пули до них не доставали, а зря переводить на такую погань заряды картечниц было жалко.

Прорехи в защищающей Чернодолье стене были заранее обозначены специальными вешками, что стоило жизни нескольким разведчикам, навсегда канувшим в чужие миры.

– Что подсказывает сейчас твое знаменитое чувство опасности? – поинтересовался Хавр, шагавший пешком на манер простого воина.

– Ничего особенного, – неохотно ответил Окш. – По крайней мере этот день я переживу.

– Считаешь, боя не будет?

– Не знаю, но врага я не вижу и не ощущаю. – Такое развитие событий весьма раздражало уже настроившегося на битву Окша.

Вскоре он приказал основным силам армии остановиться. Вперед продолжал двигаться только авангард, заранее обреченный на гибель. В небо запустили воздушный шар с наблюдателем, однако он бесследно пропал, не успев передать никаких сведений, – наверное, угодил в низко нависающий над землей свод защитной стены.

Шайки бродячих мрызлов продолжали маячить на горизонте, но никакой серьезной силы, способной остановить вторжение, пока не наблюдалось. Ни один из посланных на разведку конных разъездов не вернулся. Дальнее расстояние и многочисленные складки местности не позволяли Окшу проследить их судьбу.

Вскоре удалось захватить пленника, не успевшего вовремя укрыться в одной из бесчисленных подземных нор. Это был не мрызл, а натуральный жестянщик, еще в юности нанявшийся на службу к максарам. Чужака в нем выдавала только одежда непривычного покроя да выжженное на лице тавро. Бедняга никак не мог поверить в приключившуюся с ним беду и старался не думать о грядущей расправе.

Допрашивал пленника Хавр, однако правдивые ответы получал Окш, наблюдавший за всем происходящим со стороны.

– Кому ты служишь? – спросил Хавр первым делом.

– Никому. Мой хозяин умер. Сейчас я сам по себе, – такой ответ более или менее соответствовал действительности.

– Когда ты в последний раз видел максаров?

– Уже и не помню. Они редко посещают эти края, – соврал пленник, совсем недавно получивший от одного из максаров задание внимательно наблюдать за обстановкой в приграничье.

– Ты хорошо знаешь местность?

– Не очень, – опять соврал пленник, в свое время успевший исколесить почти все Чернодолье.

– Поблизости отсюда есть какие-нибудь обитаемые замки?

– Насколько мне известно, до ближайшего из них не меньше трех полных переходов, – хотя это и была правда, но она предваряла ложь, потому что на вопрос, в какой именно стороне находится сей замок, пленник указал совсем в другую сторону.

– Ну хватит, – подал голос Окш. – Зачем ты посылаешь нас туда, где лошади сломают ноги в трещинах, а самоходы завязнут в осыпях? Кто научил тебя этому вранью?

Самому Окшу и так все давно было ясно, но он хотел, чтобы в лукавстве пленника убедились его соотечественники.

– Какой-то максар, обещавший мне за верную службу свое покровительство! – признался пленник, сразу потерявший склонность ко лжи (каждое неискреннее слово теперь жгло его язык, как раскаленное железо). – Имени его я не знаю, а гербов на своей одежде он не имел.

– Каким способом вы собирались общаться в дальнейшем?

– Зачем максару общаться со мной? Он и так может видеть все то же самое, что вижу я, – потупился пленник.

– И даже сейчас? – Окш изобразил удивление.

– Почему бы и нет…

– Тогда смотри прямо на меня. Я хочу передать ему привет. – Окш помахал рукой, затянутой в тонкую кольчужную перчатку. – Пусть ждет гостей, режет для праздничного стола лучший скот и откупоривает бочки с вином. Иначе по примеру воинственных предков нам придется выпить его собственную кровь и закусить жареной печенкой скупого хозяина… Кстати, а каким именно из твоих глаз он видит? Левым или правым?

– Не знаю… – От этого вопроса пленник, и без того бледный, стал похож на обсыпанную мелом мумию.

– Тогда придется вырвать оба, – опечалился Окш и пальцем поманил к себе чиновника, прежде выполнявшего при королевской особе обязанности верховного экзекутора. – Исполни приговор, но сначала отведи этого несчастного подальше.

– Только ослепить? – переспросил Окша слегка озадаченный экзекутор. – Но мы ведь предварительно договорились, что все предатели, перешедшие на сторону максаров, заслуживают смертной казни.

– А кого он предал? Свой народ? Однако жестянщикам он обязан только местом рождения. Другое дело, если бы он нарушил клятву, но ведь этого поставить ему в вину нельзя. Любой человек вправе выбирать, где ему жить, чей хлеб есть и на чьей стороне сражаться. Происхождение само по себе еще не является причиной для обвинения в измене. Иначе в предатели можно записать и меня. Ведь я веду вас войной на собственных братьев-максаров.

Экзекутор, в течение этой недолгой речи успевший несколько раз подряд попрощаться с жизнью, лишь подобострастно кивал и расшаркивался, чем еще больше усугубил недовольство Окша, разжаловавшего его в рядовые палачи, которым, как известно, наличие языка только вредит. Когда обоих осужденных увели, Хавр спросил:

– Ты разобрался, как выглядел максар, околдовавший этого типа?

– Как будто бы истинный максар позволит, чтобы его образ запечатлелся в памяти простого смертного! Ничего определенного… Пятно тьмы, мрачная скала, ужас, который невозможно описать… Зато он сам успел хорошо рассмотреть нас с тобой.

– Из всех известных мне максаров один лишь Карглак не любит щеголять в своих гербах, – задумчиво произнес Хавр. – Если это он, представляю, какое вино готовится для нас сейчас…

В этот момент с воинами, составлявшими авангард армии жестянщиков и продолжавшими углубляться в территорию Чернодолья, что-то произошло.

Краем своего сознания Окш ни на мгновение не переставал контролировать состояние духа этого отряда, по сути дела, выполнявшего роль яркой тряпки или свистка, каким охотник выманивает из засады дикого зверя. И вот сейчас сознание всех этих людишек, отобранных по тому же принципу, по которому рачительные пастухи выбраковывают скот, разом замутилось. Смутный страх, до этого определявший все их поведение, минуя стадию неосознанного ужаса, перешел в тупую, безоговорочную покорность, уже не оставлявшую места ни для прежних привязанностей, ни для прежнего хозяина.

Сражаться за власть над душами этого быдла Окш даже не собирался. Приберегая свое второе зрение для более серьезного случая, он осведомился у адъютантов:

– Что там происходит впереди?

Немедленно был запущен второй воздушный шар, и наблюдатель, снабженный самой совершенной зрительной трубой, сообщил в рупор:

– Авангард остановился! Похоже, там начались беспорядки! Командиры убиты! Они разворачивают картечницы в нашу сторону!

– Мерзавцы! – Окш отреагировал на это сообщение чрезвычайно спокойно. – Вот это уже есть измена в чистом виде. За такое нужно беспощадно наказывать.

– Так ты договоришься до того, что следует наказывать и игральные кости, повинующиеся каждому, кто берет их в руки, – негромко сказал Хавр. – Ведь от этих бедолаг ровным счетом ничего не зависит. В этой войне победит не доблесть армий, а воля их предводителей.

– Одной волей максаров не одолеть. Не забывай, что у нас есть против них и другие доводы. – Окш похлопал рукой по тщательно упрятанному в кожаный чехол «дыроколу».

– Враги! Я вижу врагов! – благим матом заорал наблюдатель. – Авангард без боя сдается им! Картечницы готовы к залпу. Сейчас…

Голос наблюдателя прервался на середине фразы, и с неба, складываясь петлями, вернулась привязная веревка. Даже здесь, на приличном расстоянии от границы, защитный купол располагался намного ниже, чем это считалось раньше.

– А ведь максары неплохо устроились. – Окш с любопытством глянул вверх. – И дождик их не мочит, и птички на них не гадят.

В той стороне, где должен был находиться перешедший на сторону врага авангард, загрохотали взрывы, совсем не похожие на залпы картечниц.

– Что они там, сами себя гробят? – поинтересовался Хавр, не посвященный во все детали операции.

– Вроде того, – кивнул Окш. – Вот что бывает, если заранее не проверить качество зарядов. Будем надеяться, что разорвало не только нерадивых канониров, но и максаров, сбивших их с праведного пути. Трубите атаку! – Это относилось уже к офицерам свиты. – Тремя колоннами вперед! Самоходы в первую линию!

Толпа мрызлов, смешавшихся с одурманенными чужой волей жестянщиками, еще не успела прийти в себя после серии взрывов, превративших самоходы вместе с установленными на них картечницами в град губительных осколков, а с фронта и с флангов на них уже навалились основные силы армии Окша.

Свинцовые картечины, снабженные острым стальным сердечником, легко дырявили дубленые шкуры мрызлов, а при случае могли нанести урон даже максарам. Тех, кто бросился наутек, настигали прицельные выстрелы многозарядок. Дабы врагу неповадно было наводить порчу на наступающих жестянщиков, их скопление забросали специальными гранатами с горючей смесью, дававшей много густого и чрезвычайно едкого дыма.

Вся эта заваруха, безусловно, привела в замешательство максаров, на чьей воле зиждились боевые качества местного воинства, о чем свидетельствовал хотя бы тот факт, что некоторое время никто не препятствовал жестянщикам вести прицельную стрельбу.

Однако уже после пятого или шестого залпа Окш почувствовал, как щупальца чужого сознания пытаются проникнуть в души его канониров. Заранее готовый к этому, Окш сумел защититься, чему способствовало не только его более выгодное положение (сам-то он при желании мог прикоснуться к каждому из своих воинов, а до максаров, задыхающихся в дыму, отсюда было не меньше двухсот шагов), но и странная робость противника.

Был момент, когда воля Окша буквально столкнулась с волей тех, кто противостоял ему. Раньше при этом он ощущал только бешеный напор врага, его коварную силу, калечащую души и гасящую сознание, однако на этот раз ощутил и нечто совсем иное – горькое недоумение, осознание своей обреченности и даже страх, якобы совершенно не свойственный максарам.

Похоже, ему достались второсортные противники, которым еще далеко было до таких корифеев зла, как Карглак или Генобра.

Едва лишь жестянщики замкнули кольцо окружения, как Окш велел прекратить стрельбу. Вскоре ядовитый дым, от которого даже на таком расстоянии слезились глаза и першило в горле, рассеялся. Появилась возможность обозреть место побоища, своим видом напоминавшее кострище, где огородники жгли жуков-вредителей. Закопченные, изувеченные тела лежали вповалку, и уже нельзя было разобрать, где мрызл, а где предатель-жестянщик. На громогласные приказы сдаваться никто не реагировал.

Пришлось возобновить стрельбу, и только тогда из еще дымящегося пепелища стали выползать те, кто лелеял надежду на спасение. Мрызлов, оставшихся без присмотра хозяев, оттаскивали в одну сторону, а жестянщиков, еще только начинавших осознавать меру своего падения, – в другую.

– Похоже, мне пора ближе познакомиться со своими братьями-максарами, – сказал Окш. – Боюсь, что за меня это сделать больше некому.

– Это уж точно, – ухмыльнулся Хавр. – Ты ведь как-никак Губитель Максаров. А это не только имя, но и призвание. Сделай так, чтобы жестянщики запомнили нынешний день на всю жизнь. Разве не об этом мечтало столько поколений их предков?..

– Присмотри пока за моим оружием. – Окш погладил чехол «дырокола». – Его время еще не настало. Я постараюсь обойтись только клинком.

Окш шагнул вперед, и, повинуясь его знаку, торжественно взвыли трубы. Момент и в самом деле был исторический. Впервые за много веков чужая армия вторглась в пределы Чернодолья, впервые максары проиграли сражение, и впервые жестянщикам предстояло лицезреть смерть своих жестокосердных властителей. Похоже, дело, ради которого были пролиты реки неотомщенной крови, наконец-то восторжествовало. Если бы покойный Азд мог наблюдать эту сцену с того света, он, наверное, разразился бы рукоплесканиями.

К месту предстоящей расправы над максарами Окш шел не таясь, высоко подняв голову. Он был готов упредить не только каждое движение, но и каждую мысль уцелевших мрызлов, а потому не боялся ни стрелы, ни пули. А что могли противопоставить ему максары, презиравшие оружие людей? Ну разве что свои голые руки.

Черные как головешки мертвецы лежали так плотно, что Окшу волей-неволей приходилось ступать по их телам. Иногда из-под его ног брызгала свежая алая кровь, тут же впитывавшаяся в черный жирный пепел.

Первый максар, которого он обнаружил, продолжал каким-то чудом восседать в седле, хотя и он сам, и его лошадь были уже мертвы. Светловолосая голова, пробитая сразу несколькими картечинами, свешивалась на грудь, а по изуродованному лицу нельзя было определить ни пол, ни возраст мертвеца. На всякий случай Окш срезал с его одежды герб – белый цветок, каждый из шести лепестков которого представлял собой оскаленную звериную морду.

Второй максар, запорошенный сажей и забрызганный кровью парень, полулежал, прислонившись к трупу какого-то мрызла, и скептически поглядывал на приближающегося к нему Окша. Его правая нога ниже колена отсутствовала, а герб изображал уродливую рыбину с фантастическим деревом, росшим прямо из загривка.

Третий максар встал сам, как будто бы привык повиноваться старшим по возрасту или положению. Это была девушка со странным, сразу запоминающимся лицом. Все ее черты, взятые в отдельности: и пухлые, чувственно изогнутые губы, и огромные серые глаза, и нос с изящным вырезом ноздрей, – были прекрасны, но в совокупности они производили впечатление трагической обреченности. На девушке были легкие латы, скрывавшие не только герб, но и очертания ее фигуры.

Между тем вой труб затих, и только где-то продолжал стучать одинокий барабан.

– Ты, кажется, собираешься убить нас, отродье Клайнора? – сказал изувеченный максар, тщательно обматывая свою культю какими-то тряпками. – Тогда почему же ты медлишь?

– А ты, похоже, торопишься умереть? – Окш с трудом отвел взгляд от девушки.

– Такая, видно, у нас судьба, – сказал раненый. – Хотя не так уж много чести оказаться первыми в списке твоих жертв.

– Разве тебе не известно, что я послан в этот мир не для убийств, а для мщения? – через силу произнес Окш. – Преступления максаров переполнили чашу терпения тех, от кого зависит жизнь и смерть каждого из нас. Вы претендуете на то, что по праву принадлежит только высшим существам. Я лишь бич в их руках.

– Жаль, что на роль бича высшие существа не подобрали никого более достойного, – сказала вдруг девушка, до этого пристально рассматривавшая Окша. – Губителя Максаров я представляла себе не таким.

– А каким? – Окш все более и более запутывался в этой странной ситуации.

– Не таким! – повторила девушка с нескрываемым презрением. – Самое подходящее занятие для тебя – убирать навоз в конюшне. Ведь ты даже не максар.

– Моя мать была максаром! – Окш попытался заглушить свою растерянность вспышкой гнева. – Вы убили ее! А потом много раз пытались убить меня! Растоптать! Разрезать на части! Заживо похоронить! Утопить в расплавленном металле! Вы замучили мою сестру, единственное существо, к которому я испытывал привязанность, а ее мертвое тело превратили в орудие для исполнения своих грязных помыслов!

– Признаюсь! – гордо заявила девушка. – Все это сделали именно мы! Только мы виноваты во всех твоих прошлых и нынешних бедах! Поэтому можешь расправиться с нами со спокойной душой! Но запомни, сегодня ты столкнулся не с настоящими максарами! Мы не прошли даже первого перевоплощения! Очень жаль, что нам не удалось одолеть тебя! Но скоро на твоем пути встанут достойные противники! Ты еще вспомнишь нас, когда будешь издыхать!

Чувство опасности, внезапное и болезненное, как укус ядовитого паука, заставило Окша отшатнуться в сторону. При этом он инстинктивно взмахнул клинком, и одноногий максар, уже было прицелившийся в него метательным ножом, развалился на части. Сначала от тела отделилась рука, так и не выпустившая нож, а вслед за ней последовал и торс вместе с головой.

Следующий удар клинка достался девушке, на лице которой уже и так лежала печать злого рока. За мгновение до того, как ровная тонкая линия рассекла ее тело от плеча до бедра, она успела повторить:

– Ты еще вспомнишь нас, отродье Клайнора!

Вновь взревели боевые трубы, грянули литавры, и восторженно заулюлюкали жестянщики, сразу забывшие о своем страхе.

К Окшу, внимательно поглядывая по сторонам, подходил Хавр, взявший себе за правило делать то, что не позволялось другим.

– Какие-то мрызлы полудохлые, – пробормотал он. – Кожа да кости… Все в бородавках, седые, беззубые… Да и оружие такое, что ему только на свалке место.

– Ты, наверное, хотел увидеть раззолоченные доспехи и украшенные драгоценными камнями мечи? – Окш с трудом сдерживал раздражение, которое в последнее время все чаще вызывал у него чересчур пронырливый и прагматичный партнер.

– А это кто, максары? – Хавр пропустил реплику Окша мимо ушей. – Вот никогда не сказал бы! С виду просто дети неразумные… Сейчас посмотрим. – Подобрав оброненную кем-то алебарду, он вонзил ее наконечник в грудь мертвого всадника, от удара сразу съехавшего вместе с седлом набок. – Да ведь они даже перевоплощения не прошли! Видно, ради этого и нанялись к какому-нибудь гаду вроде Карглака. Боюсь, что нам подсунули товар с гнильцой.

Уже искренняя, а не напускная ярость овладела Окшем, и он, едва сдержав руку с клинком, прохрипел:

– Не смей прикасаться к максарам! Они мои братья по крови и заслуживают самых высоких почестей! Я сам похороню их!

– Час от часу не легче. – Хавр изобразил на своей физиономии неискреннее смирение. – Ты хоть думай, о чем говоришь. Если каждому максару могилу копать, то тебе целой жизни не хватит.

То, что для жестянщиков было долгожданной победой, торжеством справедливости и пределом мечтаний многих поколений, для Окша и Хавра обернулось форменным издевательством.

Против них выпустили стадо бездомных, голодных мрызлов, в пастухи которым были определены совсем еще зеленые юнцы, не имевшие за душой ничего, кроме апломба, свойственного всем юным максарам, не успевшим войти в силу и обзавестись собственными владениями. Охотники нарвались не на дичь, а на приманку.

Впрочем, тревогу вызывало и многое другое. По-прежнему не возвращались разведчики. Иссякали запасы фуража. Вода в местных источниках оказалась отравленной. Обозы, обязанные регулярно снабжать армию провиантом и боеприпасами, куда-то запропастились. Банды мрызлов постоянно тревожили лагерь жестянщиков.

– Это не война, а какая-то несуразица! – возмущался Окш. – Надо любым способом навязать максарам большое сражение!

– Я что-то не припомню ни одного большого сражения, в котором бы участвовали максары, – скептически отзывался Хавр. – Если трое вдруг нападут на одного, это уже считается из ряда вон выходящим событием. Даже в Великой Бойне участвовало не более дюжины максаров. Твои братья одиночки по природе.

– Ну тогда я и бить их буду поодиночке.

– И с кого собираешься начать?

– С Карглака, само собой. Лично мне он больше всех насолил. Да и дорога к его цитадели тебе хорошо знакома. Проводники не понадобятся.

– Не проще ли сначала наведаться в замок Генобры? – возразил Хавр. – Там и золотишком можно разжиться, и провиантом. А кроме того, после смерти Рагны ты стал законным наследником всех ее владений. Насколько мне известно, других родственников у нее не было.

– Нет, – Окш поморщился. – После всего, что случилось, мне не хочется возвращаться туда. Сначала я отомщу Карглаку.

– Задачка, прямо скажу, не из легких. – Хавр прищурился. – Цитадель ты, возможно, и разрушишь… Благо, что есть чем. Но вот как добраться до ее хозяина? Это та еще лиса… Многие хотели с ним поквитаться, да ни у кого не вышло.

– Придумаю что-нибудь… Какой же я тогда Губитель Максаров, если не могу справиться с одним-единственным Карглаком?

– Волчонок, прежде чем на оленя охотиться, сначала на мышах зубы пробует, – заметил Хавр.

– С мышами я уже имел дело. Удовольствие не очень… – Неприятные воспоминания заставили Окша нахмуриться.

– Не надо было с ними болтать! Рубанул пару раз, и все. Совесть чиста и на душе спокойно… А ты еще на девчонку пялиться начал! Хорошо хоть, что она на тебя фыркнула. А если бы на колени упала? Руки стала целовать? Чем бы это все могло кончиться? Волкодава что губит? Встреча с волчицей необыкновенной красоты! Она его от дома в лес уводит. А в лесу, сам знаешь, другие законы.

– Ты до того умный, что даже противно… Только языком молоть это одно, а клинком махать совсем другое. Когда врага рубишь, волей-неволей ему в глаза смотришь. А потом эти глаза присниться могут… И вообще, канительное это дело, максаров поодиночке изводить. Надо что-то другое придумать. Чтобы их всем скопом прихлопнуть. Без возни…

– С максарами такое вряд ли возможно, – промолвил Хавр с сомнением. – Не собираются они скопом…

– Ладно, потом об этом подумаю. Сейчас главная забота – Карглак. Он у меня как камень на шее. Пока с ним не покончу, не успокоюсь.

– Сначала бы оглядеться надо. Запасы пополнить. Свежих сил дождаться, – посоветовал Хавр. – Ведь еще и не воевали толком, а четвертой части армии уже нет.

– Тут не армия дело решает. Армия только для вида… Мы между собой должны разобраться. Один на один. Какой толк от всей этой армии, если я не одолею Карглака?

– Есть, значит, сомнения?

– Сомневаюсь. Но только не в исходе поединка. Вопрос в том, как вызвать на него Карглака.

– Я бы на твоем месте не спешил. Рано или поздно он сам тебя найдет. Главное, чтобы тебя не застали врасплох. Такую встречу нужно готовить заранее. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю. Я должен дать Карглаку шанс. Вызвать его на себя. Подставиться. Только к лицу ли это мне?

– Почему бы и нет. Сила силу ломит. Одно зло пожирает другое. То же самое и с коварством. Ты победишь максаров, лишь когда превзойдешь их по всем параметрам.

– Рановато мне еще в коварстве с Карглаком тягаться.

– А ты поучись. Способности у тебя есть. Как-никак твоим дедом был сам Страдах. Уж он-то по части коварства или жестокости мог заткнуть за пояс любого максара. – Хавр встал. – Пойду пройдусь по постам. Здесь нельзя доверять даже самым бдительным караульным. В Чернодолье можно ожидать любых сюрпризов.

Лагерь еще спал, когда к нему приблизился обоз, покинувший Страну жестянщиков уже довольно давно, но заплутавший в пути. И ездовые, и охранники за время скитаний успели хлебнуть немало всякого лиха, но о своих злоключениях старались не распространяться. Их командир, имевший при себе секретный пакет, погиб в схватке с мрызлами, а заменивший его штаб-офицер оказался столь бестолковым, что даже не мог охарактеризовать нынешнее положение в Стране жестянщиков.

Вместе с боеприпасами и провиантом в лагерь прибыла и некая опасность, которую Окш почуял, еще даже не выходя из палатки.

Накинув поверх кольчуги просторный плащ и прикрыв капюшоном стальной шлем, он подошел к своим воинам, уже строившимся для похода на цитадель Карглака. Мельком проверив состояние их умов, Окш сразу уловил некоторый диссонанс, который вносили в общее настроение новоприбывшие. Конечно, это легко можно было объяснить и пережитыми невзгодами, и глубокой усталостью, и тоской по родине, но в душах обозников присутствовало и нечто совсем иное – фальшивое, ненатуральное, как бы привнесенное со стороны.

Обозников разоружили, обыскали и гуськом провели мимо Окша. Народ это был разный – и бывшие королевские стрелки, и вольные братья, и даже дезертиры-тягуны, замаливавшие прошлые грехи. По большей части все они оказались людьми простыми, бесхитростными и никаких злодейских замыслов против Окша не вынашивали. Вполне возможно, что разброд в их сознание внес какой-нибудь юный максар, падкий на злые дела, но еще недостаточно искушенный в них.

Впрочем, в последнее время меры предосторожности стали коньком Окша, и он велел своим адъютантам вывести обозников за пределы лагеря и после небольшого отдыха отправить восвояси, тем более что в предстоящей осаде никакой пользы от них не ожидалось.

Окш уже повернулся, чтобы идти в палатку, где его ожидал завтрак и прорва всяких забот, вечно обременяющих полководцев, когда сзади грянул выстрел. Окш, мгновенно догадавшийся, в кого именно он направлен, бросился навзничь, однако все же опоздал – по его левому плечу словно обухом саданули.

Вторая пуля, сохранявшая прежний прицел, чиркнула уже выше его головы.

Перекатившись на спину, Окш увидел, что в него стреляет ничем не примечательный с виду чумазый обозник, вырвавший многозарядку из рук недотепы-конвоира. Как ни странно, никто из присутствующих не пытался помешать ему. Даже свита Окша, даже его личная охрана впала в какую-то необъяснимую прострацию. Ни к чему не привела и попытка Окша подавить сознание неизвестного стрелка – с таким же успехом можно было швырять камнями в лобовую броню самохода.

Вот когда бы пригодился «дырокол» – однако в распоряжении Окша имелся лишь клинок, достать которым врага с такого расстояния было невозможно.

Боль в плече, распространившаяся на всю левую сторону тела и почти парализовавшая соответствующую руку, не позволяла Окшу увернуться. Вот-вот должен был последовать очередной и, судя по всему, роковой выстрел (хотя обозник управлялся с многозарядкой не очень уверенно, с полусотни шагов в неподвижную мишень не промахнулся бы и новобранец).

И тогда Окш решился на отчаянный поступок, в случае неудачи уже не оставлявший ему никаких шансов на спасение. Он швырнул во врага клинок да еще заставил его в полете вращаться колесом. При этом лезвие, и без того призрачное, вообще пропало из вида. Взгляд мог уловить только замысловатые петли, выписываемые в воздухе рукояткой. И пока коварный обозник уворачивался от этой рукояти, невидимое лезвие все же задело его, погубив заодно и всех, кто имел несчастье оказаться поблизости.

Клинок, сея смерть, еще продолжал кувыркаться в толпе обозников, а Окш с проворством, не свойственным ему даже в лучшие времена, уже вскочил на ноги (резкая боль в плече скорее подстегнула, чем придержала его).

Свою жизнь он, похоже, спас, а теперь нужно было спасать свое оружие, которое могло стать легкой добычей для кого угодно.

Лишь вновь овладев клинком, Окш приблизился к обознику, покушавшемуся на его жизнь. Тот, разрезанный почти пополам, умирал, и жалкая, ничем не примечательная душонка жестянщика быстро таяла, словно завеса чернильной жидкости, за которой скрывается хищный многорукий моллюск.

Несомненно, это был максар, до того ловко скрывавший собственную сущность и державший под неусыпным контролем сознание своих несчастных спутников.

Теперь, когда вместе с его жизнью угасала и воля, к обозникам стала возвращаться память. Перед Окшем промелькнула череда картин: долгий утомительный поход, усталость и жажда, постоянные налеты мелких банд, смерть товарищей, страх перед этим черным каменным пространством, где лошадь не может найти себе пропитания, а человек – укрытия, и, наконец, внезапное появление заурядного на вид, но ужасного по своей истинной сути существа, обладавшего беспредельной властью над чужими душами.

Кое-что, таким образом, прояснилось. Но все ли? А вдруг этот издыхающий максар был не единственным, кто сумел затесаться в компанию обозников? А если воспоминания этих горемык есть не что иное, как еще одна пелена хитро сотканной лжи? Хорошо хоть, что есть очень простой способ, с помощью которого можно отличить настоящего максара от человека…

Жестянщики уже вышли из ступора, куда их вверг лжеобозник, и сейчас в ожидании неминуемой расправы прятались за спинами друг друга. Однако на этот раз Окш решил ограничиться словесным замечанием.

– Хоть вы, канальи, и бросили меня в момент наивысшей опасности, я не виню вас за это, – сказал он. – Воробьям, даже собравшимся в стаю, не дано заклевать ястреба. Но хочу наперед предупредить – вы будете жить и здравствовать только до тех пор, покуда жив я. Без моего покровительства всех вас здесь просто съедят. Но до этого заставят сыновей сажать на кол отцов, а братьев резать друг другу глотки. Такое уже случилось с вашими предками после Великой Бойни. В любом случае, когда мне будет угрожать опасность, не раздумывая жертвуйте своими жизнями. Этим вы спасете своих родных и близких… А теперь приготовьтесь ко всяким неожиданностям. Дабы установить, не затесались ли в ряды наших воинов чужаки, всех новоприбывших придется подвергнуть испытанию. Суть его заключается в отрубании пальца. На какой руке и какого именно, неважно. Лично я бы предложил ограничиться мизинцем. Если же среди испытуемых вдруг обнаружится такой, над которым эту операцию совершить невозможно, его надлежит беспощадно расстрелять из картечницы.

Едва лишь проверка, больше похожая на экзекуцию, началась и в ведро посыпались ампутированные пальцы – не только мизинцы, но и безымянные, – как явился изрядно запыхавшийся Хавр, все это время якобы рыскавший в окрестностях лагеря. («Не мешает проверить, так ли это было на самом деле», – подумал Окш.)

С первого взгляда оценив ситуацию, он с укором произнес:

– Как же ты подпустил врага так близко к себе?

– Максары, оказывается, умеют изменять не только свою внешность, но и прекрасно маскируют свои души. Отныне нужно опасаться любого живого существа, каким бы натуральным оно ни казалось: человека, собаки, лошади, – ответил Окш, внимательно следивший за шеренгой обозников.

– Надеюсь, ты прикончил этого мерзавца? – Хавр покосился на груду свежих трупов.

– Не без труда… Вон, полюбуйся на того типа, что лежит с края… Кстати, это не Карглак?

– Нет. – Хавр для верности ткнул в мертвеца ножом, лезвие которого сразу согнулось в дугу. – Карглака я узнаю в любом обличье. У меня на него просто нюх… Но и это волк матерый. Жаль, что не удалось узнать его имя. Посмотри на эти еле заметные шрамы. Он изменил свою внешность совсем недавно. И без посторонней помощи здесь не обошлось. Похоже, твои враги уже объединяются. Пусть по двое-трое, но тем не менее… Максары признали в тебе достойного противника.

Тем временем пальца лишился последний из обозников, и Окш, более или менее удовлетворенный результатами проверки, позволил лекарям заняться его раной. Круглая пуля не пробила кольчугу, однако глубоко вдавила в тело целую горсть стальных колец, осколки которых пришлось удалять с помощью зонда и пинцета.

Стоически снося эту муку, Окш сказал:

– И все же надо признаться, что мне повезло. Как правило, кольчуга не защищает от выстрела, сделанного со столь близкого расстояния.

Хавр не поленился сходить за многозарядкой, при посредстве которой Окша едва не лишили жизни. Оказалось, что жестянщик, ранее владевший ею и угодивший затем под удар клинка, просто забыл затянуть до отказа помпу, а максар, ради исполнения своего замысла даже обучившийся обращению с оружием глубоко презираемого им народа, не догадался исправить эту элементарную оплошность.

– Тебя спасла не удача, а чужие промахи, – констатировал Хавр. – В следующий раз все может сложиться совсем иначе.

– В следующий раз я смогу защититься даже от града пуль, – высокомерно ответил Окш. – Ступай в авангард и указывай путь к цитадели Карглака. Пусть трубят поход! Не стоит откладывать большое дело из-за какой-то ничтожной царапины.

Теперь армия двигалась компактной массой, не растягиваясь и не злоупотребляя дальними рейдами дозорных. Любой, кто рисковал приблизиться к колонне на расстояние выстрела, беспощадно уничтожался залпами картечниц. Разведчики, рыскавшие в поле зрения Окша, тщательно осматривали все встречавшиеся на пути норы. В случае малейшего подозрения их заливали горючей смесью и забрасывали бомбами со взрывчатым зельем.

Тренировки ради взяли штурмом какой-то задрипанный замок, даже не имевший вокруг себя рва. Окш, наблюдавший за осадой со стороны, принципиально не пускал в дело ни свою разрушительную волю, ни свой еще более разрушительный «дырокол».

Жестянщики, привыкшие воевать на открытом пространстве, ничем хорошим себя при штурме не зарекомендовали. Лестниц не хватало, да и лезли на них неохотно, картечь была бессильна против толстых стен, а устроить подкоп не позволяла каменистая почва.

– Им бы только головастиков в болотах ловить! – в сердцах высказался Окш. – Тоже мне армия…

В конце концов мрызлы, оборонявшие замок, ушли подземными ходами, уничтожив припасы и прихватив с собой все золото. Насмешки ради в сокровищнице была оставлена одна-единственная монетка, прибитая стрелой к дверному косяку.

Жара все это время стояла просто нестерпимая. Моторы самоходов перегревались, давно непоенные лошади еле переставляли ноги, пересохшие взрывчатые смеси воспламенялись сами собой, после долгого и утомительного похода люди получали всего по одной кружке теплой, уже начавшей протухать воды.

Надежды были только на цитадель Карглака, где, по слухам, всего имелось вдоволь – и вина, и воды, и редкостных яств. Правда, на привалах воины перешептывались о том, что за каждый глоток воды придется заплатить потоками крови, а после битвы вдоволь наедятся только мрызлы-людоеды да жуки-могильщики, если таковые здесь имеются.

Окш, страдавший от жажды не меньше своих спутников, однажды решил сотворить некое подобие чуда, что, несомненно, только бы укрепило его авторитет военачальника. Усыпив бдительность свиты и отослав чересчур пронырливого Хавра куда подальше, он расчехлил «дырокол», создал межпространственную дыру подходящего размера и послал ее вертикально вниз.

Как Окш и предполагал, в камне образовалось аккуратное отверстие, которое он принялся углублять все новыми и новыми порциями загадочной энергии, порождаемой временем, но пожирающей пространство. Время шло, мощность «дырокола» уже подошла к пределу, однако вода, чистая ледяная вода, которая должна была в изобилии содержаться в глубинных слоях почвы, так и не появилась.

Зато оказалось, что недра Чернодолья богаты совсем другими запасами.

Спасло Окша только его хваленое чувство опасности. В самый последний момент, когда из бездонного колодца вдруг пахнуло нестерпимым жаром, он не только сам успел отбежать подальше, но и «дырокол» на произвол судьбы не бросил.

Вместо воды наружу шибанул столб искр вперемежку с каменными бомбами, а потом поперла раскаленная магма, будто только и искавшая возможность вырваться на волю. Поскольку дело происходило в самом центре лагеря, последствия этого вроде бы и невинного опыта оказались катастрофическими. Сгорело множество палаток, в том числе и штабная, обварились и получили увечья немало воинов, пропал неприкосновенный запас продуктов и питья, находившийся под личным контролем главнокомандующего, но – хуже того – вся войсковая казна, основу которой составляли сокровища, в свое время предоставленная Карглаком в распоряжение Хавра, ухнула в тартарары.

Хотя смущенный Окш объяснял случившееся интригами максаров, Хавр обозвал его нехорошими словами и всю пропавшую наличность добавил к сумме долга, числившегося за Губителем Максаров.

Прежде чем они достигли цели своего похода, в разных местах горизонта трижды появлялся грандиозный мираж, ошибочно принимаемый изумленными жестянщиками за цитадель Карглака.

Местность, по которой армия двигалась все последнее время, была совершенно безлюдной. Куда-то пропали не только сами мрызлы, но даже их кости. Казалось, что в ожидании дорогих гостей кто-то не поленился тщательно подмести каменную равнину.

Цитадель, которую жестянщикам вскорости предстояло взять штурмом, сначала показалась им ничем не примечательным нагромождением камней, потом – одним из тех сказочных утесов, на которых ночуют ветры и набираются сил бури, а уж напоследок, когда передовые отряды вступили в пределы отбрасываемой им тени, – внушающим ужас капищем какого-то жестокого и могучего бога, что в некотором смысле соответствовало действительности.

У тех, кто пытался окинуть взглядом самый верх скалы-крепости, сваливались с головы шапки. Любой звук, раздававшийся вблизи этих циклопических стен, искажался многократным эхом и зачастую приобретал совершенно противоположный смысл. Если бы осаждающие вздумали окружить цитадель кольцом воинов, то кольцо получилось бы жиденькое – в три-четыре шеренги, не более.

О том, что логово Карглака обитаемо и, более того, готово к обороне, свидетельствовало занятное сооружение, установленное на некотором расстоянии от стены. Состояло оно из трех частей, весьма непохожих по форме, но связанных одной общей идеей, – тщательно смазанного салом деревянного кола, виселицы, устроенной по всем правилам инженерного искусства, и новенькой плахи, заботливо снабженной остро наточенной секирой.

Все эти дорогие сердцу палача аксессуары дополнялись надписью, каллиграфически исполненной каким-то жестянщиком, в свое время переметнувшимся на сторону врагов. Заинтригованный Окш подъехал поближе и прочел текст, уже передаваемый его воинами из уст в уста.

– «Предатель-человек не может рассчитывать на пощаду, но он имеет право самостоятельно избрать для себя способ казни…» – Эй, любезный! – Окш подозвал Хавра. – Это, кажется, касается тебя. «Предатель-максар на такую милость надеяться не может. Он недостоин легкой смерти. Кара, которую он понесет, будет соответствовать мере его злодеяний».

– Понял наконец, что тебя ожидает? – буркнул Хавр. – Нечто из ряда вон выходящее… Что бы я ни выбрал: петлю, секиру или кол – ты в любом случае позавидуешь мне…

Тянуть со штурмом было нельзя, но армия нуждалась хотя бы в кратковременном отдыхе, и Окш скрепя сердце распорядился разбить лагерь. Всю оставшуюся воду до последней капли распределили среди воинов. Это означало одно из двух: либо завтра жестянщики смогут утолить жажду драгоценными винами из подвалов Карглака, либо вода как таковая им уже больше никогда не понадобится, поскольку в аду ее заменяет расплавленная смола.

Лагерь едва успел угомониться, как Окшу доложили, что к линии постов с внешней стороны приближается всадник, имеющий на пике желтый вымпел гонца.

Окш велел спешить его и первым делом подвергнуть операции усечения пальца (под прицелом картечницы, естественно). Если окажется, что человек, выдающий себя за гонца, действительно является таковым, а вовсе не замаскированным максаром, у него следует изъять пакет с донесением, каковой после дезинфекции с помощью горячего утюга и уксуса может быть передан в руки главнокомандующего.

Не успело это распоряжение пройти все положенные инстанции, как в палатке Окша появился Хавр, неизвестно как узнавший о случившемся. Гнать его прочь было неудобно, а напоминать о приличиях – тем более.

Окш молча прочел донесение и тут же устроил из его обрывков небольшой костерок.

– Привести сюда гонца, – приказал он затем.

Пепел, оставшийся от донесения, еще не успел остыть, а стража уже втолкнула в палатку изможденного усталостью жестянщика, от которого разило сложной смесью человеческого и конского пота. Он скакал верхом так долго, что сейчас еле передвигал ноги и вообще производил впечатление человека, которому загнали в задний проход какой-то массивный предмет.

Некоторое время Окш буквально буравил его своим беспощадным взглядом, а потом спросил:

– Как ты разыскал нас?

– По следам, – гонец отвечал коротко и с достоинством. – Ваш путь был усеян трупами людей и лошадей.

– Никто не пробовал остановить тебя?

– Много раз. Но меня всегда выручал скакун.

– Впервые слышу, что клячи жестянщиков резвостью превосходят местных скакунов.

– За мной гнались не всадники, а пешие мрызлы разных пород.

– Тебе известно содержание донесения?

– Скорее я покончу счеты с жизнью, чем позволю себе такое! – У гонца еще хватило сил, чтобы воздеть к небу руки, одна из которых была обмотана окровавленной тряпкой.

– Как ты сам относишься к тому, что творится сейчас на твоей родине?

– А что там творится? – удивился гонец. – Я про это ничего не знаю. После того, как наша армия вошла в Чернодолье, я оставался на границе вплоть до получения пакета. А потом сразу поскакал вслед за вами.

– Ты был первым, кого послали сюда с донесением?

– Нет. Пять или шесть гонцов отправились в путь прежде меня. Разве они не появились здесь?

– Это тебя не касается, – поморщился Окш. – Ступай.

– Господин, почему твои люди обошлись со мной так жестоко? – Настырный гонец продемонстрировал свою искалеченную руку. – Зачем им понадобился мой палец? Как я теперь буду держать уздечку?

– А правая рука у тебя для чего? В носу ковырять?

– В правой следует держать меч либо многозарядку. – Гонец ничуть не робел перед Окшем.

– Тогда уздечку возьмешь в зубы. Все! – Окш сделал жест, словно отмахивался от мухи.

Когда стражники силком вытолкали гонца из палатки, он сказал Хавру:

– Возьми этого парня на заметку. Со временем из него может выйти неплохой командир.

– А душа его чиста?

– Похоже на то… Хотя обстоятельства его появления здесь внушают мне серьезные подозрения… Почему он уцелел, если все предыдущие гонцы погибли? Мрызлы его, видишь ли, не догнали… Значит, не хотели догонять. Кому-то было нужно, чтобы это донесение попало по назначению.

– Ты не собираешься ознакомить меня с его содержанием?

– Почему же?.. Какие между нами могут быть секреты! Хороших новостей, как ты понимаешь, я и не ожидал. Но эта вообще ни в какие ворота не лезет. В Страну жестянщиков вторглись полчища мрызлов, предводительствуемые сразу несколькими максарами. Сейчас там творится такое, чего не могут припомнить старики, пережившие Великую Бойню. Нас просят немедленно вернуться. Даже не просят, а слезно умоляют.

– Без воды? Без фуража и припасов? Оставив за спиной Карглака? – с сомнением произнес Хавр. – Но, с другой стороны, если мы не поможем жестянщикам, можно вообще остаться без союзников.

– Нас хотят выманить из Чернодолья, понимаешь ты это? – Окш постучал кулаком себя по лбу. – Вот для чего понадобилась вся эта история с донесением! Нам подсунули фальшивку. В Стране жестянщиков найти продажного писаря так же легко, как и гулящую девку. А гонца специально подобрали такого, чтобы он не вызывал никаких подозрений. Бедняга даже не догадывается, для каких подлых целей его используют.

– А если это не фальшивка? Мы должны учитывать и такую возможность.

– Ладно. Допустим, что в донесении содержатся правдивые сведения. Но и тогда ничего непоправимого не случилось. Уничтожить жестянщиков под корень еще никому не удавалось. Уж я-то этот народец хорошо знаю. Отсидятся по лесам и болотам. Да ведь мы все равно не сумеем им помочь! Сам же говорил, без воды отправляться в обратный путь нельзя.

– Всем нельзя. А одному тебе можно. Будешь по пути мрызлов ловить. Они-то сами пьют что-то. Я бы тем временем короткой дорогой отвел армию в Страну лугарей. Народ там живет скудно, но воды, во всяком случае, хватает на всех.

– Об этом не может быть и речи! – В глазах Окша, и без того неласковых, зажегся нехороший огонек. – Уж если я добрался до берлоги Карглака, то уйду отсюда, только нанизав его голову на пику.

– Вот ведь как бывает, – вздохнул Хавр, похоже, уже потерявший надежду переубедить компаньона. – Покойный Азд, сделавший все возможное, чтобы ты появился на свет, надеялся осчастливить жестянщиков. Спасти их от уничтожения, защитить от притеснений. А вышло так, что с его благословения Ирдана родила достойного наследника Стардаха. Ты погубишь не только максаров, но и жестянщиков. Причем жестянщиков в первую очередь. Народ, который призвал тебя в спасители, ты используешь по собственному усмотрению. Вчера – как хворост, которым мостят гати. Сегодня – как мешки с песком, которыми заваливают крепостные рвы. Завтра – вообще, как кусок мяса, который бросают хищнику, чтобы отвлечь его внимание…

– Не знаю, что будет завтра, но скорее всего всем нам придется нелегко, – нетерпеливо прервал его Окш. – Кого-то и в ров придется бросить, и на смерть послать. Таковы уж законы войны. И не мне их тебе объяснять… Тоже мне, полководец. Крови убоялся! Победу можно добыть ценой жертв. Хороший товар всегда стоит дорого, а хорошая победа – тем более. Кто не готов щедро платить, пусть лучше и не ввязывается в сражение.

– Похоже, мы совсем не понимаем друг друга. – По всему было видно, что Хавр собирается закончить этот разговор. – Законы войны должны распространяться только на воинов. Воин защищает свой дом, свою семью, свою мошну, в конце концов. Подразумевается, что ради всего этого в крайнем случае можно и умереть. За что тогда, спрашивается, завтра будут умирать твои воины, если их дома уже сожжены, семьи вырезаны, а мошна украдена? Какая польза мертвым жестянщикам от того, что ты наконец отомстишь Карглаку? Знаешь, на кого ты похож? На волка, который подрядился охранять курятник от лис. Лис-то он, возможно, и передавит, но вот какая судьба ожидает петухов и кур?

– Для человека, за сходную плату сеящего смуту и разжигающего распри, ты чересчур чувствителен, – холодно сказал Окш. – Какая блажь на тебя нынче нашла?.. Уж и не знаю, что там точно задумал Азд, когда склонял мою мать к сожительству с существом совсем другой расы, но еще до рождения меня нарекли Губителем Максаров. А отнюдь не Спасителем Жестянщиков. Что хотели, то и получили. Заранее было ясно, что тот, в ком течет кровь максаров, не станет игрушкой в руках жалких людишек… И вот еще что! Похоже, за мной уже скопился изрядный должок. Можешь его удвоить, однако избавь от своих нравоучений. Особенно в такой день…

Максар невысокого пошиба Мавгут, после смерти Генобры поспешивший помириться с Карглаком, был занят созерцанием толпы безоружных жестянщиков, прижатых мрызлами к краю непроходимой трясины.

Принадлежавшие им жилища были преданы огню, имущество разграблено, женщины и дети изнасилованы, те из мужчин, кто выказывал хотя бы намек на строптивость, уничтожены, а те, кто осмелился косо глянуть на лиходеев или недостаточно расторопно выполнить их распоряжения, лишился, соответственно, либо зрения, либо слуха.

Мавгуту предстояло решить судьбу пленников, которых, несмотря на все старания его войска, оставалось еще чересчур много. Кое-кто уцелел по воле случая, но большинство спаслись тем, что кротко стерпели все издевательства и унижения. Просто не верилось, что точно такие же телята и овцы рыскают сейчас по Чернодолью, штурмуют родовые замки и публично казнят максаров.

Нет, ядовитую траву следует вырывать с корнем! Сколько уже раз максары учили этот народ уму-разуму! Сколько раз обращали в покорность! Пальцев на руке не хватит сосчитать. Да только ту кровавую науку помнили лишь два-три поколения. А потом все начиналось сначала. Горький опыт дедов не шел впрок внукам. Снова тщетные надежды туманили им ум, снова они вербовали себе союзников, снова лезли на рожон, снова оскверняли Чернодолье своим дерьмом и своей кровью. Да хоть бы раз, смеха ради, оказали достойное сопротивление! Где уж там! Каменели от первого взгляда максара. Теряли рассудок. Мигом забывали, кто они такие есть и чего ради явились с оружием в чужую страну. В приступе безумия кидались друг на друга, а потом рыдали над телами друзей и близких, только что загубленных их собственными руками. Нет, жестянщик максару не противник… Конечно, и среди максаров может найтись шелудивый пес, осмелившийся обагрить клыки кровью своих братьев. Но зачем в эту распрю втравливать чужаков? Зачем позволять всякому сброду топтать просторы Чернодолья? Между собой максары как-нибудь и сами разберутся. И не с такими выродками приходилось справляться. Но в конечном итоге за все придется отвечать жестянщикам. От них зараза идет, от них! И пусть невинными голубками не прикидываются! Голубки в своих гнездах гадюк не выкармливают!

Почесавшись, Мавгут вновь стал размышлять над тем, как ему поступить с пленниками, которых оказалось так много, что даже в трясине все они утонуть не могли.

Вот незадача! Почему их сразу всех не перебили! И что теперь прикажете делать? Мрызлы успели нажраться до отвала, а сам он человечину не употребляет. Похоть тешить не с кем – у бедных баб, не говоря уже о малолетках, из причинного места разве что кишки не вываливаются, да и натешилась уже эта похоть, на много дней вперед натешилась… В амбаре бы каком их всех сжечь, только нет поблизости подходящего амбара, куда ни глянь – одни пепелища… Но не отпускать же, в конце концов, этих голодранцев на свободу! Это они сейчас такие тихие. Глаз поднять не смеют. Слова дерзкого от них не дождешься. А потом переметнутся к этому змеенышу, который себя не то Мстителем, не то Губителем величает, и натворят в Чернодолье много всяких бед. Ведь вождь-то ихний хоть и считается максаром только наполовину, зато клинок имеет самый настоящий. Многие, кто этому не верил, потом на собственной шкуре убедились.

Упоминание о смертоносном клинке вызвало в голове Мавгута целую серию негативных ассоциаций, одна из которых, как ни странно, послужила отправной точкой для весьма интересной, а главное, многообещающей мысли.

Уже некоторое время спустя, когда все необходимые распоряжения были сделаны и иллюзорные плоды размышлений стали облекаться в плоть реальных действий, Мавгут поделился своей задумкой с Шалтарком, усмирявшим жестянщиков по соседству с ним.

– Ведь не всегда все так удачно складывается, как нынче, – говорил он, прихлебывая хлебное вино, настоянное на корнях силоцвета. – А вдруг нарвусь я на этого оборотня, который всех максаров решил извести? Его одной волей не одолеешь. Да и с прислужниками его особо не побалуешься. У них такие штуковины есть, картечницами называются, что мозги всем подряд сносят, даже максарам. А от мрызлов вообще одни клочья летят. Вот я и поставлю тогда перед собой пару сотен баб и детишек! Стреляйте! Рубите! Да только пока до меня доберетесь, в крови своих земляков потонете! Ну скажи, неплохо я придумал?

– На словах вроде и неплохо, а как на самом деле получится, еще неизвестно, – пробурчал вечно недовольный чем-то Шалтарк. – Если, к примеру, мне приспичит прикончить тебя, ты хоть всю мою родню перед собой поставь, а я от своей затеи не откажусь.

– Так это ты! – возразил Мавгут. – Ты, говорят, собственную сестру в котле с похлебкой сварил. А жестянщики на этот счет очень чувствительные. Лучше сами смерть примут, чем своих детей на муки отдадут. Разве ты не замечал?

– Я к ним особо не приглядываюсь, – набычился Шалтарк, похоже, задетый словами собутыльника за живое. – Я, в отличие от некоторых, любострастию с ними не предаюсь.

– Верно, – бесцеремонно перебил его Мавгут. – Любострастию ты предаешься с молодыми ослицами. И специально для этого держишь целое стадо.

– А вот это уже поклеп! – Шалтарк собрался было выплеснуть содержимое своей кружки в лицо Мавгута, но вовремя заметил, что она пуста. – Давно уже тех ослиц и в помине нет. И сестру свою я в похлебке не варил! Сама она в тот котел упала! Детей ее я потом прикончил, спорить не буду! А что мне с ними прикажешь делать? Нянчить?

– Да, нянька из тебя получилась бы неважная, – согласился Мавгут, даже твердокаменную башку которого начал разбирать хмель. – Это ведь дети, а не ослята… И-о-о! И-о-о!

– Что ты сказал? – Шалтарк приставил к уху ладонь.

– То, что ты слышал! – Мавгут, в свою очередь, сложил ладони рупором.

– Вот тебе за это! – Тяжелая глиняная кружка лязгнула о зубы Мавгута.

– Вот тебе обратно! – В ноздре Шалтарка застряла изящная серебряная вилка.

– Эх, был бы у меня клинок, я бы отрезал твой поганый язык и вставил его тебе в задницу.

– А я бы, наоборот, отрезал твои вонючие яйца и вставил их тебе в пасть!

Гуляли максары еще долго и разошлись не скоро.

Но не всегда победы давались захватчикам легко. Стоило только мрызлам хоть на краткое время остаться без поддержки кого-то из максаров, как от них только шерсть летела.

В одном богатом и многолюдном поселке, кроме всего прочего славившемся еще и производством взрывчатого зелья, додумались отгородиться от врага неприступной преградой.

С виду это были обычные заграждения из проволоки-кошкодралки, правда, довольно широкие – в десять рядов.

Мрызлы, чьи шкуры и шилом-то пробить непросто, смело полезли на заграждения, однако сразу нарвались на неприятности. Стоило только посильнее налечь на проволоку, и пуля в брюхо была тебе обеспечена – поблизости срабатывал замаскированный самострел.

Не менее досадные сюрпризы ожидали и мрызлов, все же сумевших одолеть первую линию заграждений. Почва здесь была буквально нашпигована минами, каждая из которых размером не превышала желудь – насмерть не убьет, но пятку оторвет или ступню разворотит.

Сами жестянщики близко к заграждениям не подходили и с предельной дистанции расстреливали мрызлов, запутавшихся в проволоке или покалечившихся на минах.

Не смог облегчить участь своего воинства и срочно вызванный на подмогу максар. Само собой, что убийственная начинка заграждений его воле не подчинялась, а люди находились слишком далеко отсюда да еще хоронились за толстенным земляным бруствером.

Настроение максару окончательно испортила шальная пуля, хотя и не причинившая ему особого вреда, но куснувшая довольно чувствительно. Затаив злобу на хитроумных жестянщиков, он велел мрызлам отступить. Поблизости находилось немало других поселков, которые можно было захватить с наскока.

Счастливые победители шумно отпраздновали свой успех. Не обошлось без фейерверков и бесплатной раздачи вина.

В самый разгар пиршества со стороны заграждений послышался многоголосый детский плач. Оказалось, что к поселку приближается целая толпа ребятишек, жалкое состояние которых свидетельствовало о том, что им пришлось испытать на себе все невзгоды войны.

Некоторых маленьких беженцев, до этого проживавших в окрестных поселках, сразу узнали. Немедленно нашлись родственники, знакомые и просто сочувствующие.

По узенькому проходу, специально для этого случая проделанному в заграждениях, детей провели в поселок. Выглядели они ужасно – грязные, исхудалые, больные, перепуганные. Некоторые от пережитых страданий даже утратили дар речи.

Сердобольные жестянщики разобрали сирот по своим жилищам. Там они их вымыли, накормили, успокоили как могли и уложили спать. Отдельные странности, проскальзывавшие в поведении детей (они, например, все делали как по команде – одновременно начинали плакать, одновременно умолкали, одновременно просились в постельку, одновременно засыпали), никого не насторожили. Ну что, спрашивается, взять с малолеток, если от такой жизни даже взрослые люди с ума сходят.

День, начавшийся бурной радостью, закончился тихой печалью. А ночью дети стали просыпаться. И тоже одновременно.

Маленький мальчик, чье физическое и душевное состояние было настолько плачевным, что хозяйка осталась дежурить у его кровати, раскрыл глазки и тихонько захныкал.

– Что случилось, мой хороший? – склонилась над ним хозяйка. – Может, тебе что-нибудь надо?

– Ножичек, – попросил мальчуган. – Принесите мне ножичек.

– Зачем тебе ножичек? – удивилась женщина.

– Я положу его под подушку, – объяснил мальчуган. – И мне не будет так страшно…

– Ну хорошо…

Ничего не подозревавшая хозяйка принесла с кухни нож, которым еще недавно резала хлеб для всей семьи, и протянула его мальчишке, как и полагается – рукояткой вперед. Слов благодарности она не дождалась. Зато получила удар ножом в левое подреберье, нанесенный с недетской силой и точностью.

А в доме по соседству проснулась крохотуля-девочка, которой и вставать-то не полагалось, так она была вся измочалена злыми и похотливыми чудовищами. Приютившая ее семья крепко спала, и девочке не составило особого труда прирезать всех поочередно острой бритвой, которую она заранее присмотрела в мыльне.

То же самое происходило и во всех других жилищах, куда были пущены на ночлег осиротевшие дети. Маленькие убийцы орудовали быстро, уверенно и хладнокровно. Своим поведением они напоминали сомнамбул, действиями которых управляет не разум, а загадочные небесные светила.

Так оно примерно и было. Сознание детей спало, а тела их послушно подчинялись лиходейской воле того самого максара, что недавно ушел отсюда несолоно хлебавши.

Когда с гостеприимными хозяевами было покончено, дети занялись тем, что им вечно возбранялось – играми с огнем. Половина домов в поселке вспыхнула почти одновременно, а когда все жестянщики, способные держать в руках багры и ведра, кинулись на борьбу с пожарами, внезапно полыхнула лаборатория, где изготавливалось взрывчатое зелье.

Уж этот-то фейерверк удался на славу! Далеко до него было тому, предыдущему, который славил победу жестянщиков. Верно говорят люди: не пела бы рано пташечка, так и не слопала бы ее кошечка.

А пока повсюду шуровало жаркое пламя, пока вспышки взрывов расцвечивали небо во все цвета радуги, пока глаза застил дым, а уши закладывало от грохота канонады, те же самые детишки вернулись по своим следам обратно и попутно проделали в ограждении брешь, сквозь которую на несчастный поселок хлынула орда мрызлов, еще хранивших в памяти воспоминания о недавно пережитом позоре.

А вокруг цитадели Карглака уже закончились последние приготовления к штурму. По обычаям максаров любая серьезная стычка должна была начинаться с взаимных оскорблений, упреков в трусости и предложений устроить честный поединок между вождями противоборствующих армий.

Окш решил не нарушать древних традиций, однако ни на его глумливые эскапады, ни на призывы, подаваемые рогом Хавра, никто не отвечал. Можно было подумать, что цитадель вымерла.

Чтобы подтвердить или опровергнуть это предположение, вперед послали небольшой отряд жестянщиков из рудокопов и угольщиков, для которых тесные и темные норы были чуть ли не домом родным. Вооружение их состояло только из укороченных многозарядок да похожих на кайло боевых топориков.

Окш старался ни на мгновение не выпускать их сознание из-под своего контроля, вовремя рассеивая страхи, поддерживая силу духа и остерегая от опрометчивых поступков. На какое-то время он стал единым целым с каждым из воинов, участвовавших в вылазке (назвать эту операцию штурмом было бы, конечно, преувеличением).

Их зрением он видел медленно приближавшиеся стены цитадели, являвшие собой противоестественный сплав дикого хаоса и высшей целесообразности, их обонянием ощущал сырой и затхлый запах подземелья, их ушами слушал зловещее хрюканье и сопение таящихся во мраке мрызлов. А потом повсюду вспыхнули жуткие мерцающие глаза…

Схватка была беспощадной, кровавой, бестолковой, короткой. Враг, казалось, был повсюду. Вот помутилось сознание одного жестянщика, вот – второго, вот – третьего. Дальше счет погибших пошел уже на десятки. Окшу почему-то чудилось, что он держит на своих ладонях множество горящих свечек и вдруг все они начинают гаснуть, задуваемые неизвестно откуда взявшимся ледяным ветром.

Когда несколько чудом уцелевших жестянщиков были захвачены в плен, Окш самолично стер их память и приказал трубить сигнал отбоя. То, что было нужно, он узнал – в цитадели находился многочисленный гарнизон, настроенный сражаться до самого конца, каким бы он ни оказался.

Хавр, умевший читать в глазах не хуже, чем максары в душах, поинтересовался:

– Хозяин на месте?

– Точно не знаю, – честно признался Окш. – Но за спиной у мрызлов, безусловно, кто-то есть. В отсутствие максара они ведут себя совсем иначе.

– Что у тебя намечено следующим номером программы?

– Штурм. Решающий штурм. Но его успех нужно обеспечить заранее.

Палатка, в которой он сейчас находился, скрывала Окша не только от осажденных, но и от осаждающих. Рядовым жестянщикам, среди которых вполне могли быть тайные агенты максаров, незачем было знать, каким конкретно способом их вождь собирается разрушить неприступную цитадель.

«Дырокол» уже доказал свою действенность в самых разных ситуациях, но почему-то сейчас Окш волновался как никогда. Возможно, именно поэтому первый привет, посланный Карглаку, пропал втуне – не то миновал цель, не то потух, даже не дотянув до нее.

Зато уже вторая межпространственная дыра, призрачной птицей упорхнувшая из палатки, проделала в стене цитадели такую брешь, что в нее мог бы преспокойно въехать конный воин. Пространство любой структуры – будь то воздух или камень – всегда исчезает беззвучно, однако на этот раз без шума и гама не обошлось. Внутри с грохотом обваливались своды, трещали перегородки, рушились лестницы, вопили искалеченные мрызлы.

– Я метил пониже, – сказал Окш, прищурившись. – Надо будет выкроить немного времени и поработать над прицельным устройством.

Следующая брешь возникла на уровне фундамента, и из нее потоком хлынула вода, провожаемая со стороны жестянщиков возгласами досады. По-видимому, как раз в том месте находились резурвуары, предназначенные для ее хранения.

После пятого или шестого попадания цитадель окуталась таким густым облаком пыли, что стала похожа на проснувшийся вулкан. Зловещие трещины зазмеились по ее стенам в разных направлениях.

– Как тебе это нравится? – Окш был явно доволен результатами своей работы.

– Мне это совсем не нравится, – сквозь зубы процедил Хавр, похоже, и в самом деле чем-то сильно обеспокоенный.

– Почему же? – снисходительно усмехнулся Окш, чье настроение заметно улучшилось.

– Ты запах паленого чуешь?

– Сейчас?

– Нет, вообще.

– Чую. Если, конечно, насморком не страдаю.

– А я чую, когда начинает тлеть ткань мироздания. Когда время трещит по швам, а пространство раздергивают по ниткам.

– Это ты обо мне? – В стене цитадели стало на одно отверстие больше.

– О ком же еще? Подошвы протираются от ходьбы. Вода точит камень. Ржавчина ест железо. Точно так же и стихии, в совокупности составляющие наш мир, имеют свой предел прочности. Чем чаще ты дырявишь пространство, тем более неустойчивым оно становится.

– Почему же ты не предупредил меня об этом загодя? – Окш, судя по всему, отнюдь не разделял опасений Хавра.

– Я не ожидал, что твое оружие окажется столь мощным… Для максаров хватило бы чего-нибудь попроще… Это то же самое, что бить клопов топором. То, что ты делаешь сейчас, может обернуться непоправимой катастрофой.

– У меня, конечно, нет чутья, позволяющего следить за состоянием мироздания, – хладнокровно возразил Окш. – Однако из сведений, которые я почерпнул в известном тебе завещании Азда, следует, что пространство обладает свойством самовосстановления. Прорехи в его структуре затягиваются куда быстрее, чем царапины на человеческом теле.

– Между царапинами и ранами есть большая разница. Распоротый живот вряд ли затянется сам по себе. Мир, где я появился на свет, погиб именно от ран, которые буквально разрывали его пространство.

– И кто же эти раны наносил?

– Есть на свете такие существа, – туманно ответил Хавр. – Лучше с ними не встречаться. Их родная стихия – время. Пространство претит их сущности.

– Ладно, сделаем перерыв. – Окш с сожалением отложил «дырокол» в сторону. – Пора идти на приступ. Посмотрим, как нас встретят теперь.

Едва только пыль, окутывавшая цитадель, рассеялась, как колонны жестянщиков устремились на штурм. Теперь воинам не нужно было втискиваться в темные и тесные норы, где их ждали враги с фосфоресцирующими глазами. Цитадель сейчас напоминала древесный пень, сплошь пронизанный ходами жуков-древоточцев.

Тем не менее едва лишь первые жестянщики проникли внутрь цитадели, как сражение возобновилось с прежним ожесточением. Похоже, число мрызлов не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Боевой запал, внушенный Окшем своему воинству, быстро таял, уступая место страху и отчаянию.

К штабной палатке подскакал посыльный, зажимая ладонью свежую рану на голове.

– Мрызлов нельзя победить! – прохрипел он. – Даже мертвецы продолжают сражаться! Их не берут ни пули, ни мечи! Еще немного, и среди наших воинов начнется паника.

– Да разве вас можно называть воинами! – возмутился Окш. – Трусливые бабы! Вам не оружие в руках держать, а веники и скалки! Я только опозорился, связавшись с вами! Наверное, когда боги-созидатели делили между народами отвагу, жестянщики отлучились по большой нужде!

– Надо спасать тех, кого еще можно спасти! – заклинал Окша посыльный. – Иначе все мы погибнем здесь!

– Что с вас взять… – махнул рукой Окш. – Трубите отход. Как видно, не суждено вам нынче пировать на развалинах вражеской крепости.

– Какой тут пир! Назад бы живыми вернуться! – Посыльный ускакал, и через некоторое время у стен цитадели взвыли трубы, призывающие к общему отступлению.

– Повоевали, – покачал головой Хавр. – Что будем делать дальше?

– Даже если я превращу эту скалу в щебень, мы все равно не добьемся победы. Сражение будет продолжаться до тех пор, пока жив тот, чьей воле подчиняются мрызлы. Можно, конечно, и дальше дырявить цитадель, но это ничего не даст. Глупо полагаться на случай. Еще глупее надеяться на то, что Карглак или тот, кто его здесь заменяет, согласится на поединок со мной. Значит, остается одно – самому проникнуть в цитадель и прикончить ее хозяина на месте. – Сказано это было таким тоном, словно Окш уже принял для себя окончательное решение.

Тут даже Хавр пришел в замешательство.

– Ты не представляешь себе, насколько опасен такой план! – произнес он с не характерной для себя горячностью.

– Не настолько, как это тебе кажется, – возразил Окш. – Я прекрасно вооружен. Мне не страшны ни живые, ни мертвые враги. Я просто смету их со своего пути… А кроме того, война такая штука, что без риска на ней не обойтись. Ну а если рок действительно выбрал меня орудием мщения, значит, есть и надежда на заступничество высших сил. А потом пойми – как я могу уйти отсюда, не добившись победы? Это переломный момент всей моей жизни. И, кстати, не только моей. Если раньше меня, не стесняясь, называли отродьем Клайнора, то завтра я стану для всех истинным Губителем Максаров. Вот почему победу и славу я предпочитаю поражению и позору.

– Если хочешь, я пойду вместе с тобой, – предложил Хавр. – Хотя бы со спины прикрою.

– Лучше оставайся здесь. – Окш не оценил столь самоотверженного порыва своего компаньона. – Я не собираюсь поворачиваться к врагам спиной.

– Ну как знаешь… – Настаивать Хавр не стал.

На глазах у всей армии, представлявшей сейчас весьма жалкое зрелище, Окш пересек пространство, отделяющее лагерь жестянщиков от цитадели Карглака. Клинок его покоился в ножнах, а в руках имелось какое-то загадочное устройство, упрятанное в кожаный чехол. Прямо перед Окшем, практически не видимая со стороны, зияла овальная межпространственная дыра, готовая поглотить всякое живое существо и всякий предмет, способный причинить вред ее создателю.

Вблизи цитадель производила столь угнетающее впечатление, что Окш невольно посочувствовал жестянщикам, побывавшим здесь до него. Внутрь он проник через огромное отверстие в стене, на одну четверть своей высоты заваленное трупами. Мрызлы и жестянщики лежали здесь вперемешку, но зато дальше стали попадаться сплошь одни жестянщики – обезглавленные, выпотрошенные, разорванные на части.

Мрак, прежде царивший в цитадели, рассеялся. Лучи света свободно проникали сквозь многочисленные сквозные отверстия. Впереди что-то мелькнуло, и Окш, не раздумывая, послал в ту сторону межпространственную дыру, до этого служившую ему щитом.

Зрелище было любопытное – в лабиринте многочисленных внутренних стен открылся идеально прямой коридор, в котором не было ничего, что имело бы отношение к этому миру. Лишь мгновение спустя в него проник горячий ветер Чернодолья, с потолка посыпалась пыль, а по полу потек кровавый ручеек.

– Эй, Карглак! – зычно крикнул Окш. – Не надоело тебе, как крысе, отсиживаться по темным углам? Покажись мне на глаза! Хоть раз в жизни наберись смелости! Видишь, я даже не обнажил клинок!

Однако единственным ответом ему был раздавшийся сверху подозрительный шорох. Окш едва успел прикрыться межпространственной дырой, в которой исчезло предназначенное для него копье. И тут же сквозь все этажи цитадели пролег вертикальный колодец, сразу добавивший света.

Окш осторожно продвигался по им же самим проложенным коридорам и, уже не дожидаясь нападения, методически очищал цитадель от ее обитателей. Главная опасность, угрожавшая ему сейчас, заключалась в том, что циклопическая скала, ставшая изнутри полой, как сгнивший зуб, могла обрушиться сама собой и похоронить незваного гостя.

Окш еще дважды повторил свой вызов и, окончательно убедившись, что ни разговора, ни честного поединка с хозяином цитадели не получится, занялся поисками хода, ведущего в подземелье – святую святых любого обиталища максаров, где хранились несметные богатства, где томились в заточении пленники и где одних живых существ превращали в других.

Несколько раз мрызлы пробовали напасть на него, и открыто, и из засады, но все эти попытки заканчивались одинаково – в каменном теле цитадели появлялся новый коридор, а все, что раньше занимало это пространство, бесследно исчезало.

Окш уже чувствовал, что тот, кто до этого держал души мрызлов на жестком поводке своей воли, потерял к ним интерес. Все его внимание было сосредоточено теперь на пришельце, нагло разгуливавшем по чужим владениям и беспощадно уничтожавшем любого, кто пытался ему в этом воспрепятствовать.

Окшу приходилось прежде попадать под воздействие тайной силы максаров, и он был совершенно уверен в своей неуязвимости. Фигурально говоря, он был готов скрестить меч своей воли с аналогичным орудием любого врага, будь то хоть сам Карглак.

Но сейчас все было совсем иначе. В его душу стремились проникнуть не грубые бесцеремонные лапы, умеющие только калечить и крушить, а нежные усики какого-то мудрого насекомого, посредством серии осторожных и вкрадчивых движений пытающегося разгадать природу врага и при этом ничем его не потревожить.

Окш, не столько озадаченный, сколько заинтригованный, решил немного подыграть неизвестному сопернику (в том, что это не Карглак, сомневаться уже не приходилось) и чуть-чуть ослабил препоны, защищающие его сознание от постороннего воздействия.

Эта показная слабость немедленно спровоцировала врага к решительным действиям. Нежные усики превратились в разящее жало. Затем последовал коварный и точный удар, который даже готовый к нему Окш не смог ни как следует сдержать, ни вовремя отклонить. На этот раз он явно переоценил свои силы.

Сознание Окша, до этого представлявшее собой нерушимый монолит, дало трещину и только чудом не рассыпалось на множество мелких осколков, из которых уже невозможно было бы вновь собрать полноценную человеческую личность. Его обуял страх – невыразимый, безысходный страх ребенка, оказавшегося вдруг в студеной ночи вдали от родного дома.

Казалось, еще немного – и Окш не выдержит. В лучшем случае с воплями бросится наутек, а в худшем – превратится в бессловесную скотину, в послушного раба, уже не имеющего ничего общего с гордой расой максаров. Однако тот, кто так ловко обыграл его, похоже, и сам растерялся от содеянного. Завершающего удара не последовало. Невероятным усилием воли Окш переборол страх и восстановил в сознании защитную стену.

Какой-то ущерб при этом он, безусловно, понес. Клетки его мозга пострадали не меньше, чем солдаты его армии. Зато теперь Окш уже точно знал, где находится тот, кто осмелился напасть на него, и, более того, располагал надежной путеводной нитью – тем самым невидимым разящим жалом, ныне уже утратившим свою силу, в которое он вцепился всеми щупальцами своей воли и которое уже не собирался отпускать до самого конца…

С того момента, как Окш исчез в руинах цитадели, прошло уже немало времени, и Хавр начал не на шутку беспокоиться за его судьбу. Гибель вождя неминуемо поставила бы крест на всей его армии. Мало вероятно, чтобы осмелевшие мрызлы, а тем более вконец озлобленные максары позволили жестянщикам вернуться домой или прорваться в расположенную неподалеку Страну лугарей. Сам Хавр, бывавший и не в таких переделках, имел, конечно, шанс на спасение, но и ему не улыбалась перспектива совершить одиночный переход через все Чернодолье да еще без капли воды во фляге.

Мучимые ранами, отчаянием и жаждой, воины уже начинали роптать, но Хавр не позволял им покинуть строй и вернуться в лагерь. Если Окш был еще жив, ему в любой момент могла понадобиться подмога.

Чтобы хоть как-то отвлечься от невеселых мыслей, а заодно побыстрее скоротать время, Хавр позволил себе то, чего уже давно не позволял, – опорожнил кружку хлебного вина. Было оно теплым, как парное молоко, имело отвратительный металлический привкус и пахло скипидаром.

Размышляя о том, что глупо было бы ожидать от такой гадости какого-нибудь удовольствия, Хавр задремал, но был вскоре разбужен оглушительными воплями.

Не сообразив спросонья, что происходит – то ли это жестянщики вновь пошли на приступ, то ли мрызлы отважились на контратаку, – он выскочил из палатки. Там Хавра ожидал приятный сюрприз – вещь по нынешним временам чрезвычайно редкая.

Как оказалось, это вопили жестянщики, но вопили не от страха, что было им более естественно, а от восторга.

Причиной столь бурного проявления чувств был Окш, только что покинувший цитадель. Сейчас он шагал к лагерю, небрежно неся под мышкой «дырокол», об истинном предназначении которого не знал никто, кроме Хавра. За Окшем следовала вереница безоружных мрызлов, чье крайнее уродство объяснялось тем, что они были специально предназначены для существования в тесных и запутанных лабиринтах цитадели.

Пряча глаза от ненавистного им света, мрызлы катили бочки с вином, волокли сундуки с золотом, гнали быков и баранов, содержавшихся во время осады в просторных подземных хлевах.

– Тебя можно поздравить с победой? – От избытка чувств Хавр похлопал Окша по плечу.

– Потом. Время на это еще будет. – Окш выглядел сейчас куда более озабоченным, чем перед своим визитом в цитадель. – Пусть люди пьют и едят до отвала, хотя они этого и не заслужили. Все сокровища можешь оставить себе, как мы и договаривались.

– Зачем ты отказываешься от них? – удивился Хавр. – Мне вполне хватило бы и половины.

– Для себя я нашел здесь совсем другое сокровище, – произнес Окш, провожая взглядом изящные закрытые носилки, которые как раз в этот момент вносили в его палатку.

Хавр деликатно промолчал, а затем перевел разговор на другую тему, для него, можно сказать, животрепещущую.

– Что там слышно о Карглаке? – поинтересовался он.

– Его здесь и не было, – рассеянно ответил Окш. – Раньше он громил Страну жестянщиков, а теперь рыскает по всему Чернодолью, собирая против меня армию. Представляешь, нас ожидает схватка сразу с несколькими дюжинами максаров. Вот уж где повеселимся…

– Ты, похоже, собираешься отлучиться? – От внимания Хавра не могли ускользнуть взгляды, которые Окш бросал на свою палатку.

– Да… Ненадолго. – Грозный Губитель Максаров был явно смущен. – Командуй тут пока один. Никакая опасность нам в ближайшее время не грозит. Весть о нашей победе разгонит врагов не менее успешно, чем хороший залп картечниц… Мрызлами можешь распоряжаться как своими собственными слугами. Они сейчас и мухи не обидят. Пусть извлекут из подземелий все, что нам пригодится. Сами туда лучше не лезьте. Цитадель может рухнуть в любой момент… Потом, когда мрызлы станут уже не нужны, придумай что-нибудь… Только поменьше шума… Все равно они не смогут жить вне цитадели…

Жестянщики праздновали свою победу (а в том, что цитадель пала только благодаря их усилиям, никто не сомневался) с истовостью и размахом, которому могли бы позавидовать даже максары. Скрягами и буками они были только у себя дома, когда наливать и нарезать приходилось из собственных запасов, зато, дорвавшись до дармового угощения, никогда не кочевряжились. Застольный разговор в основном касался собственных ратных подвигов. Каждый, получивший в бою хотя бы ничтожную царапину, сейчас строил из себя героя, якобы уложившего не один десяток мрызлов.

Сами мрызлы, непривычно спокойные и, как холощеные быки, ко всему равнодушные, трудились не покладая рук – сначала таскали из подземелий добро, накопленное многими поколениями предков Карглака, потом загружали обозы жратвой, питьем и фуражом, а уж напоследок занялись покойниками. Всех погибших во время штурма сложили в две кучи – мрызлов отдельно, жестянщиков отдельно, – которые были затем подожжены с помощью горючего состава. Запах жареной человечины смешался с запахом жареной баранины.

Весть о том, что пленники обречены, каким-то загадочным образом успела распространиться среди жестянщиков, и у многих уже чесались руки. Поступило предложение бросить мрызлов живыми в костер, пока тот еще не прогорел.

Хавр занялся было учетом доставшихся ему сокровищ, но скоро забросил это занятие – золото можно было считать телегами, а драгоценные камни мешками. Куда более актуальной была другая проблема – где до лучших времен спрятать такие богатства. Ни Чернодолье, ни Страна жестянщиков для этой цели никак не подходили. И там и тут времена наступали самые худшие. В Стране лугарей катастрофические наводнения постоянно сменялись не менее катастрофическими пожарами. В Стране черепах мороз превращал землю в камень. В Стране кочкарников земля вообще отсутствовала – одни лишь гнилые топи да бездонные омуты. Тут было над чем голову поломать!

От этих размышлений Хавра отвлек адъютант Окша, явившийся весьма некстати. Он тоже был пьян, но старался держаться с достоинством, в том смысле, в каком достоинство понимали разбогатевшие на торговле солью лодочники.

Излагая суть своего визита, адъютант старался дышать в сторону и даже помахивал перед своей рожей парой грязных перчаток. С его слов можно было понять, что главнокомандующий требует Хавра к себе, но при этом просит ничему не удивляться.

Хочешь не хочешь, а пришлось собираться в гости. По предположению Хавра его приглашали на смотрины какой-нибудь экзотической красотки, захваченной Окшем в качестве трофея.

Сам он от женщин старался держаться подальше, считая их существами порочными, лживыми и глупыми, то есть почти такими же, как мужчины, что им-то как раз и нельзя было простить. Однако отказаться от приглашения Окша, так щедро одарившего его сегодня, было бы форменным свинством.

Сменив свой видавший виды плащ на другой, чуть менее потертый и не такой линялый, а также на всякий случай прихватив дивное изумрудное ожерелье, Хавр направился к палатке главнокомандующего. Адъютант шагал впереди, выписывая ногами нелепые кренделя.

Окш, одетый в какой-то дурацкий наряд, сплошь состоящий из атласа, пушистого меха и золотых побрякушек, встретил гостя на пороге и, выразительной гримасой подтвердив просьбу ничему не удивляться, провел его внутрь палатки, где был накрыт изысканный стол, а за кисейными занавесками, ниспадавшими с балдахина, восседало некое субтильное существо, завернутое в алые шелка.

Правда, пахло в палатке нехорошо. Даже не пахло, а воняло. Запах горевшей в плошке ароматической смолы не мог перебить тяжкий дух, свойственный только каторжным тюрьмам, приютам для бедных да воровским притонам самого низкого пошиба.

– Несравненная, – Окш поклонился в сторону полупрозрачных занавесок, – я хочу представить тебе моего казначея. Его зовут Хавр, но, если это имя покажется тебе неблагозвучным, можешь называть его как-то иначе. За ним числится немало достославных дел. Даже не знаю, какие из них лучше упомянуть – подвиги или предательства.

– Предательства, конечно, предательства! – Голос, раздавшийся из-за занавесок, заставил Хавра содрогнуться. Так мог говорить ученый попугай или в крайнем случае ворона, но никак не человеческое существо женского пола.

– В свое время он водил дружбу с самим Клайнором. – Окш выглядел необычайно оживленным, глаза его странно блестели, а язык молол без умолку. – Кто кого обвел вокруг пальца, я не знаю, но расстались они без сожаления. До того, как посетить эту страну, мой казначей успел послужить многим хозяевам, среди которых были даже создания высшего порядка. Им он тоже чем-то не угодил, за что и был лишен божественного покровительства. Хотя некоторые необычайные свойства у него сохранились. Он, например, ха-ха, чует запах тлеющего мироздания! Последний, кого успел обмануть наш гость, был небезызвестный тебе Карглак. Только одним богам ведомо, сколько золота он сумел выманить у этого хитрого и алчного максара. А в знак благодарности Хавр просто столкнул Карглака в пропасть. К большому сожалению, это никак не отразилось на здоровье кредитора.

– Благородный поступок! Весьма благородный! – вновь прокаркали за занавеской. – Я благоволю к каждому, кто хоть чем-то навредил этому подлецу Карглаку. В знак своей милости позволяю твоему казначею поцеловать мою руку.

– О, несравненная, как ты великодушна! – вновь расшаркался Окш.

Из-за занавески высунулось что-то похожее на мумифицированную птичью лапу – бурая сморщенная кожа, больше смахивающая на чешую, скрюченные пальцы с черными толстенными ногтями. Хавру сразу стало ясно, откуда исходит этот тошнотворный запах.

Однако под требовательным взглядом Окша он пересилил свою брезгливость, прикоснулся губами к этой вонючей, уродливой лапе, да еще и пробормотал с напускным смирением:

– Всегда к вашим услугам, несравненная.

– Ступай, – милостиво разрешила женщина-гарпия, лица которой он так и не удостоился лицезреть. – Но только не смей обманывать своего нынешнего благодетеля. Я его в обиду никому не дам. То, что раньше сходило тебе с рук, здесь будет стоить головы. А тебе, мой друг, – это, по-видимому, относилось уже к Окшу, – я бы посоветовала почаще менять казначеев. И при назначении на должность нового отсекать голову предыдущему.

– Наш гость имеет право на снисхождение, – вежливо возразил Окш. – В недавнем прошлом он оказал мне немало ценных услуг. До самого последнего времени я был его должником. Но тем не менее я подумаю над твоим предложением.

– Подумай. Но не сегодня. Сегодня наш праздник, – карканье приобрело капризную интонацию.

– Как я могу забыть об этом! – Окш уже не столько кланялся, сколько из положения согнувшись время от времени распрямлял спину. – Однако позволь мне хотя бы проводить нашего гостя.

– Позволяю. Только не задерживайся. Не забывай, что я устала от одиночества. – Мерзкая лапа судорожным, но цепким движением ухватила бокал с вином. – Пью за твое благополучие.

Пятясь задом и энергично подталкивая Хавра, Окш покинул палатку и, только отойдя от нее на полсотни шагов, с облегчением вздохнул.

– Уф-ф! Какое впечатление она произвела на тебя?

– Кто? – едва не застонал Хавр.

– Эштра. Супруга Карглака. Бывшая, конечно. Я нашел ее на самом дне подземелья в компании крыс и мокриц. Она сидела прямо на голом полу, ее ноги были по колено вмурованы в камень, а на руках и шее висело цепей не меньше, чем на носу самой большой соляной баржи. Карглак заточил ее в темницу еще в те времена, когда моя мать была ребенком. С тех пор Эштра не видела света неба, не умывалась, не стриглась, не обрезала ногтей и питалась одним черствым хлебом. Иногда в виде поощрения ей давали протухшее сырое мясо. Кроме того, она наловчилась ловить крыс.

– Зачем ты освободил ее? Это же настоящее чудовище! Пусть бы сидела в своем подземелье и дальше.

– Постарайся понять меня! – горячо заговорил Окш. – Она же сумасшедшая! Она ничего не знает о том, что случилось в мире после ее заточения. Она слыхом не слыхивала ни о Великой Бойне, ни о Клайноре, ни о Губителе Максаров. Она ненавидит Карглака. Меня она считает сказочным принцем, разрушившим цитадель ради ее освобождения.

– А она сама, естественно, сказочная принцесса! – Хавр не удержался от ехидного замечания.

– Не перебивай. Не важно, кем она себя считает. Пусть даже птичкой-невеличкой. Она же сумасшедшая.

– Она? Или ты?

– Если честно, любой от нее может тронуться умом, – согласился Окш.

– Это заметно. Играйте в свои игры и дальше, а я пошел к себе.

– Нет, ты послушай меня! – Окш крепко ухватил его за плащ. – Она обладает необычайно сильной и гибкой волей! Только она способна управлять мертвецами! Она одна стоит десятка максаров! Такой союзник нужен нам позарез! А кроме того, Эштра обещала подвергнуть меня перевоплощению! Я в конце концов желаю стать настоящим максаром! Неуязвимым для пуль, неподвластным усталости, способным видеть во мраке…

– Равнодушным ко всему, кроме своей особы, – подсказал Хавр.

– Этим даром жестянщики владеют не в меньшей мере, чем максары, – возразил Окш. – Не сбивай меня с толку. Лучше поделись своим мнением об Эштре.

– Я понимаю, что нам нужен союзник, – скучным голосом произнес Хавр. – Я понимаю, что ты хочешь пройти перевоплощение… Но я не понимаю, – тут он почти взорвался, – как ты можешь стоять рядом с ней, дышать одним воздухом, есть и пить из одной посуды!

– Ради высших соображений можно кое-чем и поступиться.

– Можно. Я уже пробовал. Поэтому и оказался в этой дыре. Хорошо еще, что живым.

– Значит, соображения были недостаточно высокими… Или ты поступился слишком малым…

– Ты лучше скажи, кто заставил мертвую Рагну плясать под дудку Карглака? Твоя Эштра?

– Она. – Вопрос этот, похоже, задел Окша за живое. – Но ее вины здесь нет. Рагну замучил Карглак. А уж потом велел Эштре заняться ее трупом. Куда ей было деваться? За малейшую строптивость Карглак жестоко наказывал ее.

– Зато за исполнительность кормил тухлым мясом! И в том, что мы потеряли под стенами цитадели половину своей армии, она, конечно, тоже не виновата?

– Она защищалась. Ты, оказавшись на ее месте, поступил бы точно так же. Если бы цитадель пала, победители не пощадили бы ее.

– Ну и Эштра! Прямо ангел какой-то! Так и хочется ее приголубить. Надеюсь, до этого у вас еще не дошло?

– Трудно сказать, что у нее на уме, – вздохнул Окш. – Похоже, она не осознает своего возраста. Точно так же, как и степень своей привлекательности… Сейчас она может напугать и вурдалака, но в самом ближайшем будущем собирается перевоплотиться. Максары – существа без определенного возраста. Вспомни Карглака. Он ровесник Эштры, а выглядит намного моложе.

– Хочешь сказать, что мы еще увидим ее в облике юной шалуньи?

– Ты имеешь что-нибудь против?

– Мне-то какое дело! Решайте свои интимные проблемы сами. Лучше скажи, зачем я понадобился тебе?

– Хочу, чтобы ты присутствовал при моем перевоплощении.

– Что, некому горшки таскать?

– Тебе отводится очень важная роль. Пока перевоплощение не завершится, ты будешь стоять за спиной Эштры с клинком в руке. Еще неизвестно, какая блажь может прийти ей в голову. Поэтому пусть заранее знает, что не только злой умысел, но и случайная ошибка чревата для нее смертью.

– Ты доверяешь мне клинок?

– Больше некому.

– А если я зарублю вас обоих и скроюсь вместе с сокровищами?

– Уверен, ты этого не сделаешь. Даже могу привести пару доводов в пользу такого умозаключения.

– Интересно будет послушать.

– Сокровища и так принадлежат тебе. Надеюсь, в самом ближайшем будущем они умножатся. Зачем же бежать от собственного счастья? Это первый довод. Рассуждаем дальше. Сам знаешь, что меня связывает с Карглаком какая-то неведомая нить. Стоит мне только испустить дух, как он узнает об этом и немедленно примчится сюда. Ты хочешь оказаться с ним лицом к лицу? Да и другие максары в стороне не останутся. Как-никак, а ты ближайший сподвижник их смертельного врага. Как ты думаешь, позволят они тебе покинуть Чернодолье? Допустит ли Карглак, чтобы ты умыкнул его сокровища? Тут даже клинок не поможет! Тем более что я настрою его на нанесение одного-единственного удара. Для меня это проще простого. Вот так выглядит второй довод. При желании можно найти еще несколько не менее убедительных.

– Я вижу, ты обдумал все наперед.

– Как же иначе… Я ведь все-таки военачальник… Но риск, конечно, есть. И риск немалый… Вся надежда на тебя. Ты согласен помочь?

– Согласен, – после краткого раздумья кивнул Хавр. – Как говорится, можешь располагать мной. Прежде наш договор существовал только на словах. Теперь, когда деньги получены, я должен выполнить его. То есть служить тебе верой и правдой.

– Я не сомневался в твоем здравом смысле. Но учти, что держать меч над чьей-то головой занятие довольно утомительное.

– Как-нибудь справлюсь… Передавай привет своей шалунье. Кстати, почему ты так лебезишь перед ней? Даже смотреть противно.

– Она же женщина. И до сих пор ощущает себя все той же красоткой, какой была давным-давно. А как легче всего привязать к себе женщину? Льстивыми речами, страстными взорами, обожанием, поклонением… Только все это надо делать от души. В таком деле лучше пересолить, чем недоперчить.

– Тебе виднее, – сказал Хавр. – Смотри, не перестарайся. А не то она тебя как крысу… х-хрум… и даже солить не станет.

Перевоплощение Окша было окружено такой завесой тайны, что на всякий случай даже решили усыпить войско, чему, кстати, очень способствовало вино, принятое внутрь без всякой меры.

Эштра, полжизни просидевшая в сырой темнице, самостоятельно передвигаться не могла, и в ее распоряжение предоставили носилки. Носильщиков она выбирала так тщательно, словно намеревалась завести от них потомство. В конце концов выбор старой ведьмы пал на четверых молоденьких и смазливых адъютантов.

Сама же она указала и путь в подземелье, вернее, в ту его часть, где многие поколения хозяев цитадели практиковались в своих опытах над живыми существами. Хавр, очутившийся в таком месте впервые, сразу пожалел о том, что согласился присутствовать при процедуре перевоплощения. Однако идти на попятную было поздно – лемуры, вызванные волей Эштры из своих пристанищ, уже окружили раму, на которой лежал обнаженный Окш, кольцом ярких светильников.

Хавр постарался выбрать для себя такую позицию, откуда и Окша хорошо видно, и Эштру рубить сподручно. Дабы не задохнуться от царившего здесь зловония, он прикрывал нос платком, а дышать старался по большей части через рот. Сновавшие вокруг лемуры очень раздражали Хавра, но он не забывал, что клинок способен нанести только один результативный удар.

Адъютанты, ввергнутые в глубокий транс, остались где-то за пределами освещенного пространства. Хавр уже начал догадываться о печальной участи, ожидавшей их.

– Я не выношу боли, несравненная, но не хотел бы, чтобы меня усыпили, – сдавленным голосом произнес Окш. – Желаю все время оставаться в здравом уме.

– Ах ты, проказник! – При звуках голоса Эштры стоявшие поблизости лемуры шарахнулись в сторону. – Любишь, когда с тебя сдирают шкуру? О, это и в самом деле сладостное ощущение. Я сделаю все, чтобы ты получил от перевоплощения невыразимое удовольствие. Раньше я считалась лучшей мастерицей среди максаров. Могла сделать мрызла из чего угодно. Карглак обязан мне всем, что у него сейчас есть… Тебе ведь не больно, нет? – Раздался треск распарываемой плоти, и во все стороны брызнула кровь.

– Нет, – после некоторого молчания согласился Окш. – Скорее приятно…

– Ай-яй-яй! – продолжала Эштра. – Как я посмотрю, кто-то уже успел поработать над тобой. Да уж так неудачно! От такого перевоплощения больше вреда, чем пользы. Я бы таких горе-мастеров рук лишала!

– Вы ее жизни лишили! – На мгновение Окш утратил самообладание.

– Не та ли это вертихвостка, труп которой я отправила в дальнюю дорогу? – Эштра и не думала скрывать злорадство. – А ты, похоже, до сих пор не можешь ее забыть. Помочь?

– Не надо… – глухо и с усилием ответил Окш, сдерживая непонятно какую боль, не то физическую, не то душевную. – Даже в печальных воспоминаниях есть своя прелесть…

– Как хочешь, – буркнула Эштра, орудуя своими страшными когтями, с успехом заменявшими ей хирургические инструменты. – А то ведь заодно с телом можно и на душу глянец навести.

– Несравненная, я бы попросил тебя воздержаться от этого. – Окш, голова которого была притянута ремнем к раме, скосил глаза, отыскивая Хавра.

– Воздержусь, воздержусь, – заверила его Эштра, заранее предупрежденная об ответственности, которую она понесет в случае неудачного исхода процедуры перевоплощения. – Теперь давай решать, что будем делать с твоим телом. Хочешь, я придам ему божественную красоту?

– Я бы предпочел дьявольскую неуязвимость и силу.

– Одно другому не мешает… Это ведь не последнее твое обличье. Истинные максары меняют шкуру чаще, чем змеи.

Клинок, приведенный в боевое состояние, почти ничего не весил, однако от вибрации в рукоятке у Хавра занемели пальцы. Он только один раз мельком глянул на то, что раньше было телом Окша, и сразу сосредоточил внимание на его лице, хотя и бледном, но удивительно спокойном.

Горбатая уродка, больше похожая на огромное членистоногое, чем на существо человеческой породы, разделывала свою жертву с быстротой и сноровкой паука, набросившегося на неосторожную муху. Лемуры еле успевали подставлять медные тазы, в которые то шмякались какие-то куски, то звонкой струйкой била кровь. При этом Эштра ни на мгновение не прекращала бормотать себе под нос…

– Сердце у тебя молодое, крепкое, но для грядущих дел слабовато будет… А вот легкие никуда не годятся. Как ты умудрился их так запустить?

– Когда я был ребеночком, меня одна тетя в ямку закопала. – Голос у Окша теперь был какой-то странный, даже и не его вроде. – Пришлось наружу выбираться… Вот и наглотался песочка. Ты еще долго собираешься меня мучить?

– Только начала, – ответила Эштра с садистской прямотой. – Но всего тебя я за один присест не переделаю. Перевоплощение дело долгое. Хотя уже после первого раза ты почувствуешь себя совсем другим человеком.

– И даже с Карглаком смогу в рукопашную схватиться? – не сказал, а скорее прокряхтел Окш.

– Зачем тебе Карглак сдался?

– За тебя отомстить.

– За себя я сама отомщу, мой драгоценный. Это такой зверь, что кого хочешь искалечит. Я-то уж его хорошо изучила. И силы его знаю, и слабости… А что это с тобой? Никак задыхаешься?

От этих слов Хавр сразу насторожился, а Окш прохрипел: «Тяжело, давит что-то…» Эштра сразу отстранилась от него и уставилась своими жуткими бельмами во мрак, из которого немедленно появился один из адъютантов. Пустыми глазами и деревянной неестественной походкой он напоминал манекен.

Лемуры, содрав с адъютанта одежду, уложили его по соседству с Окшем так, чтобы Эштра могла без труда до него дотянуться. Та что-то недовольно пробурчала и, взмахнув своей костлявой лапой, распорола тело молодого человека от горла до паха. Сейчас она очень напоминала одну весьма известную курносую даму, всем другим нарядам предпочитающую ветхий саван. Только, в отличие от нее, Эштра прекрасно обходилась без острой косы. И собственных ногтей вполне хватало.

Теперь почти все лемуры сгрудились в центре освещенного круга. Лишь двое или трое продолжали подносить фигурные флаконы со снадобьями. Эштра наклонялась то в одну сторону, то в другую, и Хавру, чтобы лучше видеть лицо Окша, пришлось подойти поближе. Кровь хлюпала у него под ногами, а от спертого воздуха (к смраду, исходившему от тела Эштры, и тошнотворным ароматам подземелья добавился еще тяжкий запах пропитанных алкоголем каловых масс, переполнявших вскрытую утробу несчастного адъютанта) кружилась голова.

Окш, тело которого напоминало освежеванную телячью тушу, похоже, даже лишенную конечностей (невозможно было с первого взгляда разобраться в этой безобразной мешанине костей, мяса, крови и требухи), заметив приближающегося Хавра, сбивчиво зашептал:

– Видишь, какой я сейчас? Только глазами могу хлопать да языком шевелить. Не оставляй меня, слышишь? Будь при мне, пока я не встану на ноги. Обещаю озолотить тебя! Помнишь те доводы, в силу которых тебе следует держаться за меня? Не забывай их.

– Зачем ты зря волнуешься, драгоценный? – перебила его Эштра. – В обиду я тебя никому не дам. Потерпи еще немного. Скоро будешь прыгать, как кузнечик. Вспомнишь тогда свою благодетельницу добрым словом… А ты, казначеюшко, не лезь. Без тебя как-нибудь разберемся.

– Я, несравненная, в твоих советах не нуждаюсь. – Хавр с трудом подавил вспышку глухой необъяснимой ярости. – Сама знаешь, для чего я здесь присутствую. Если собираешься еще пожить на этом свете, делай свое дело как можно лучше.

Их глаза встретились – впервые за все время знакомства. Неизвестно, что хотела Эштра: просто напугать строптивого человечишку или всерьез искалечить его психику, однако стрела ее злой воли угодила в пустоту.

Хавр продолжал стоять на прежнем месте, но был уже как будто и не человеком во плоти и крови, а только его отражением. А настоящий Хавр каким-то невероятным образом оказался у нее за спиной и сейчас угрожающе помахивал клинком.

Эштра, которую нельзя было ошарашить абсолютно ничем, повторила свой выпад, опасный даже для максара, но добилась точно такого же результата. Теперь вокруг нее было уже три Хавра, и если первый успел превратиться почти в неразличимую тень, то между двух остальных не было почти никакой разницы, кроме разве что выражения лица – один презрительно улыбался, а второй хмурился.

– Зря стараешься, – сказал улыбающийся Хавр. – Тебе не одолеть меня. Я всегда увернусь. Только не в сторону, а в другой момент времени. Чуть-чуть более поздний или чуть-чуть более ранний. Если нас будет разделять хотя бы миг, ты уже не опасна для меня.

– А ты не прост, казначеюшко! Ох как не прост! – притворно восхитилась Эштра. – Я бы тебе свои денежки не доверила.

– Карглак ведь доверил. – Оба Хавра уже слились в единое целое. – А он обманывался редко.

– Неужели Карглак так ни разу и не попытался вывернуть твою душу наизнанку? – полюбопытствовала Эштра.

– Это, наверное, было его мечтой. Пусть и не самой сокровенной. Он пытался проникнуть в мою душу много раз и разными способами, но всегда примерно с тем же успехом, что и ты. Я неподвластен воле максаров. Не потому, что обладаю такими же способностями, как и они. Просто мы явления разной природы. Как, например, свет неба и ветер.

Эштра вдруг рассмеялась во всю свою щербатую пасть – словно заквохтала усевшаяся на яйца самка дракона – и вновь занялась Окшем.

Их стычка окончилась в общем-то мирно, однако Хавр понимал, что приобрел в лице Эштры непримиримого и коварного врага.

Спустя довольно продолжительное время, в ходе которого надежда не раз сменялась отчаянием, Эштра сказала:

– Ну вот, получай нашего красавчика. Считай, что он сызнова на свет родился.

Мнение на этот счет самого Окша осталось неизвестным, поскольку все его тело, за исключением глаз и носа, было плотно запеленуто в серую льняную ткань, пропитанную чудодейственными бальзамами. Сейчас он походил на кокон огромного насекомого, и еще неизвестно было, что из этого кокона вылупится.

– Пусть полежит в каком-нибудь спокойном месте, – продолжала Эштра. – Поить и кормить его пока не надо. А особенно – докучать излишним вниманием. Он сам оклемается.

Однако ясные и осмысленные глаза Окша молили Хавра: «Не оставляй меня одного!»

– Скоро? – спросил Хавр.

– Что скоро? – не поняла Эштра.

– Оклемается?

– Это уж как получится. Чистокровный максар мог бы и на своих ногах отсюда уйти. Но он, как я посмотрю, полукровка. Надо ждать… Ну все, убирайся отсюда! – нетерпеливо прокаркала она.

– Как же я его один отсюда вытащу? – возмутился Хавр.

– Возьмешь вон того молодца в помощь. – Эштра зыркнула в темноту, и там сразу зашевелился вышедший из транса адъютант. – Остальные при мне останутся.

– Давно сырого мяса не ела, – буркнул Хавр как бы сам себе.

– Что ты там бормочешь? Или я ослышалась? – У Эштры от негодования даже мешки под глазами затряслись.

– Приятного аппетита, говорю, – произнес Хавр с невинным видом. – Молодцы эти, надо думать, белого света уже не увидят.

– Разве вы для своей надобности не сдираете шкуры с животных? – набросилась на него Эштра. – Не варите из их жира мыло? Не набиваете подушки птичьим пухом?

– Одно дело содрать шкуру с животного, а совсем другое с человека, – возразил Хавр.

– Для максаров люди то же самое, что для вас животные. Мое тело износилось в темнице. Кости стали хрупкими, как стекло. Суставы не гнутся. Кровь остыла. Желудок расстроился от грубой пищи. Зубы вывалились. Волосы вылезли. А ведь я пребываю в самом цветущем возрасте. Я сделала все, о чем меня просил твой господин, так?

– Пока трудно сказать, – пожал плечами Хавр.

– Я за себя ручаюсь. Перевоплощение прошло удачно, и скоро ты в этом убедишься. Не пора ли теперь позаботиться и о собственном теле? Разве я не заслужила этого, просидев в темнице столько времени? Другие максары за такой срок меняют обличье десятки раз. Не мешай мне и уходи. Но если тебе любопытно посмотреть, как я буду вспарывать саму себя, можешь остаться.

– Нет уж, премного благодарен за приглашение…

Хавр, клинок которого все еще находился в боевом положении, посмотрел по сторонам: на обезображенное, но еще живое тело адъютанта, первым попавшего в когти Эштры, на мерзких лемуров, злобно пялившихся на него изо всех углов, на уродливую ведьму, вознамерившуюся превратиться в прекрасную фею, и на низкие каменные своды подземелья.

Желание одним взмахом клинка покончить со всем этим безобразием еще вызревало на уровне подсознания, а Эштра уже упредила его.

– Только посмей! – взревела она. – Если со мной что-нибудь случится, твой хозяин так и останется калекой! Перевоплощение только началось, и лишь я одна знаю, как его удачно завершить!

– Успокойся. Я против тебя зла не держу. – Хавру пришлось покривить душой. – У тебя не только желудок расстроился, но и нервы шалят.

– Вот за нервы мои можешь не беспокоиться, казначеюшко. – Неизвестно, поверила ли Эштра словам Хавра, но глаз с него она теперь не спускала. – На нервы я никогда не жаловалась.

– Весьма рад за тебя. Всегда завидовал тем, у кого нервы крепкие. – Чтобы окончательно успокоить ведьму, Хавр вернул клинок в первоначальное состояние. – Прощаться не будем. Как я понимаю, нам еще предстоит встретиться.

– И довольно скоро. Только боюсь, узнать меня будет нелегко. Кое для кого это станет настоящим сюрпризом.

Кокетство Эштры было еще более отвратительным, чем ее садистские выходки, и Хавр поспешил покинуть подземелье.

Трудно сказать, что ощущал все это время Окш, лишенный способности двигаться, но и Хавру, присматривавшему за ним, пришлось нелегко. Стоило ему отлучиться хотя бы по самому ничтожному поводу, как глаза перевоплощенного максара наливались такой горечью и болью, что могли, наверное, растрогать даже самую ожесточенную душу.

Чтобы хоть немного развлечь абсолютно беспомощного Окша, Хавр рассказывал ему всякие забавные истории из своей жизни, безбожно привирая при этом и выдавая собственные домыслы за реальные события.

Хавру не удавалось толком выспаться. Было во взгляде максара нечто такое, что всякий раз выдергивало его из уже успевшей разверзнуться пучины сна. Очень скоро Хавр понял, что работа сиделки оборачивается для него сущим адом.

Армия, оставленная без присмотра, развлекалась как могла. Вина, которого при экономном употреблении хватило бы надолго, осталось, как говорится, на донышке. О трофейном скоте напоминали лишь груды небрежно обглоданных костей. Вследствие отсутствия женщин пышно расцвела однополая любовь.

Хавр, никогда не испытывавший недостатка в соглядатаях, обо всем этом, конечно, знал и уже наметил кандидатов для грядущей экзекуции.

За то время, что он провел возле беспомощного Окша, на землю дважды опускалась ночь, один раз короткая Черная, а другой – долгая Синяя, самая красивая и таинственная из всех ночей, что бывают в этих краях.

Именно на исходе Синей ночи с Окшем стало что-то происходить. Ткань, которой он был спеленут, внезапно побурела, словно сквозь нее проступила сукровица. Дыхание его стало шумным и прерывистым. А потом изменились глаза. И дело здесь было даже не в цвете радужки и не в форме зрачка, а в том выражении, которые они приобрели. Теперь взгляд Окша, довольно тяжелый и раньше, буквально прожигал все вокруг. Жалость, печаль, сострадание, а тем более слезы были просто несовместимы с таким взглядом.

С началом этих перемен Окш стал обращать на Хавра меньше внимания, и тот, воспользовавшись этим обстоятельством, наконец-то уснул. Как всякому бесконечно усталому человеку, ему почти ничего не снилось, а если какой-нибудь кошмар вдруг и случался, он служил чем-то вроде горки, позволявшей еще глубже скатиться в сладкую стихию небытия.

Учитывая это, можно было предположить, что явления, нарушавшие столь крепкий сон, имели по меньшей мере чрезвычайный характер.

Первое, что, еще даже не раскрыв глаза, услышал Хавр, был треск, который могли бы произвести неведомые чудовища, вознамерившиеся разорвать прочную ткань палатки. Первое, что, кое-как разлепив веки, он увидел, был катавшийся по полу кокон, изрядно распухший и размочалившийся.

Решив, что Окшу вдруг стало плохо, Хавр бросился к нему на помощь, но в тот же момент оболочка кокона лопнула и наружу выпростались две руки. Они дотянулись до маски, скрывавшей лицо, и без всякого усилия сорвали ее. Спустя еще мгновение Окш уже стоял на ногах, отдирая от себя последние клочья заскорузлого льняного полотна.

Внешним обликом он напоминал прежнего Окша примерно так же, как отлитая из бронзы статуя напоминает свою глиняную модель. И руки, и ноги, и все остальные части тела вроде бы не изменились, но в каждом сокращении мышц, в каждом вдохе, в каждом движении ощущалась нечеловеческая сила и энергия.

Глянув по сторонам, Окш сорвал со стены парадную алебарду и, легко отломив стальной наконечник, чиркнул им себя по предплечью, там, где ниже локтевого сгиба просвечивал синеватый узор вен. Сталь от этого, конечно же, не затупилась, но и на коже не осталось никаких следов контакта с ней.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Хавр лишь для того, чтобы напомнить о своем существовании.

– Лучше не бывает, – небрежно ответил Окш. – У тебя зеркало есть?

– Отродясь в зеркала не смотрелся, – развел руками Хавр.

Окш сбросил с позолоченного подноса посуду и стал внимательно всматриваться в его поверхность, время от времени трогая пальцем те места, где у него раньше были шрамы, оставленные Рагной.

– Похоже, Эштра сдержала свое слово, – сказал он, поворачивая поднос то так, то эдак. – Теперь максарам не придется роптать, что они принимают смерть от существа недостойного происхождения.

– Ты все о делах, – осторожно произнес Хавр, еще не решивший, как нужно вести себя с этим новым Окшем. – Поел бы сначала.

– Не до этого, – отрезал Окш. – Пора встречать Эштру. Подай мои самые лучшие одежды.

Никто не поверил бы сейчас, что этот самоуверенный и самовлюбленный полубог еще совсем недавно молил Хавра о помощи и защите.

Оставалось неясным, каким таким чутьем Окш, едва оклемавшийся после перевоплощения, мог узнать о приближении Эштры, но факт был налицо – от цитадели к палатке двигалась грациозная женская фигура, не имевшая ничего общего со своим дряхлым первоисточником.

Конечно, Хавр ожидал сюрприза, причем сюрприза самого невероятного, но сейчас опешил даже он.

…Растрепанная грива светлых волос, зеленые льдинки глаз, алый рот до ушей, узкие, как бы постоянно приподнятые плечи… Что это – мираж? Бесплотное привидение, созданное чьей-то злой волей? Или несчастная Рагна, ожившая уже во второй раз?

Лишь когда легкая фигурка приблизилась почти вплотную, Хавр окончательно понял, кто же это есть на самом деле. Эштру выдавала даже не одежда, которую она не удосужилась сменить (пурпурные шелка стали бурыми от засохшей крови), а все тот же гнусный запах старой, закоренелой неряхи, впитавшийся не только в поры, но, наверное, и в клетки ее кожи. Этот сомнительный аромат стал такой же неотъемлемой частью ее личности, как нимб у святого или рога у дьявола.

При ближайшем рассмотрении проявились и другие характерные детали, отличавшие ныне уже покойную девчонку от принявшей ее облик старухи – особенно в походке, в манере держаться, во взгляде и улыбке.

Старое вино, налитое в новые мехи, так и осталось мутной, прокисшей бурдой.

Теперь следовало дождаться, как же отреагирует на это издевательство, на это святотатство сам Окш. Однако здесь Хавра подстерегал новый сюрприз, еще почище прежнего.

Сначала, похоже, Окш тоже был озадачен увиденным. Об этом можно было судить по тому, как он замедлил шаг и даже протер кулаком глаза, словно стараясь отогнать наваждение.

Но уже в следующий момент, широко раскрыв объятия, он бежал навстречу перевоплощенной Эштре.

Чтобы не видеть их горячих лобзаний, Хавр повернулся и направился прямиком в свою палатку, где он не был уже столько времени. Но прежде чем броситься на походную койку и провалиться в спасительный сон, он сказал, обращаясь к своему старому плащу, брошенному у порога:

– Чует мое сердце, эта парочка наломает столько дров, что угли от них придется разгребать нашим потомкам вплоть до десятого колена… Если такие потомки, конечно, останутся.

Уже натягивая на голову суконное одеяло, он добавил:

– Видел бы Клайнор, то бишь Артем, во что превратилось его чадо…

На некоторое время о Хавре, казалось, забыли, да и сам он старался лишний раз не лезть никому на глаза, по собственному опыту зная, что некоторые, даже весьма щекотливые проблемы зачастую решаются сами собой, а излишнее внимание к ним может только обострить ситуацию. К тому же трудно было предположить, что Окш и Эштра мирно уживутся друг с другом. Ведь, что ни говори, оба они были максарами, существами, для которых взаимный антагонизм – вполне естественная черта характера.

Дабы обезопасить себя от упреков Эштры в скопидомстве и стяжательстве, Хавр сдал полученное от Окша золото в армейскую казну, распорядителем которой он официально оставался и поныне. Это было хоть и больно, но не смертельно. В перспективе он надеялся заполучить все сокровища Чернодолья и сейчас вынужден был поступиться малым (пусть и относительно малым) ради большего.

За свою собственную жизнь Хавр не опасался, хотя и понимал, что вошедшая в силу Эштра видит в нем опасного соперника. На стороне поменявшей свой облик колдуньи было много козырей: и неразборчивость в средствах, и коварство, и лицемерие, и физическая неуязвимость, и способность к психологическому насилию, в том числе и массированному. На стороне Хавра – все то же самое, за исключением двух последних пунктов, плюс не совсем обычный для этого мира дар, позволяющий ему свободно манипулировать своим положением во времени.

Однако рано или поздно его объяснение с Окшем должно было состояться. Пока Эштра безвылазно находилась в палатке главнокомандующего, соваться туда не имело никакого резона. Оставалось надеяться на случайную встречу.

Но Окш отыскал Хавра сам.

Теперь он носил только пышные одежды, принятые среди максаров и украшенные гербами Карглака. Эти-то гербы и послужили формальным поводом для их разговора.

– Изучая прошлое тех, кто имел отношение к моему появлению на свет, ты просмотрел немало разных документов, – довольно холодно начал Окш. – Не встречалось ли тебе упоминание о гербе, принадлежавшем моей матери?

– У нее не было собственного герба, – сдержанно ответил Хавр. – Получить его она могла только после смерти или отречения своего отца Стардаха. А когда тот в конце концов погиб, кстати, не без ее помощи, заниматься геральдикой было уже поздно. Ее тело одновременно пожирали и страшный яд, составленный Геноброй, и быстро развивающееся во чреве отродье Клайнора, то есть ты…

– А кому достались владения Стардаха? – Окш никак не отреагировал на последние слова Хавра.

– Этим я не интересовался.

– Значит, чтобы обзавестись всей положенной максару символикой, мне нужно вернуть замки деда? – задумчиво произнес Окш.

– Зачем тебе это? Гербы и всякая прочая мишура нужны максарам для того, чтобы кичиться ими друг перед другом. Перед кем будешь кичиться ты, если собираешься истребить всех максаров?

– Это будет потом… – уклончиво ответил Окш. – Мы же ведем речь о нынешнем дне.

– Эштра заела? – напрямую рубанул Хавр. – Мало ей красавца-максара, так подавай еще и соответствующий герб в придачу! А иначе не видеть тебе ее страстных ласк!

– Зачем ты касаешься Эштры?.. – Не похоже было, что слова Хавра сильно задели Окша. – И вообще, не забывай, кто она, а кто ты…

– А кто она? – не унимался Хавр, которому уже опостылело сдерживать свои чувства. – Кто? Высшее создание? Богиня? Если у людей и максаров бывают общие дети, следовательно, мы существа одной породы! Кошка не может родить от собаки!

– Императрица может родить от кучера. Но это отнюдь не уравнивает их в правах. – Окш продолжал возражать, но ощущалось, что этот спор претит ему.

– К счастью, Эштра не императрица, а ты не кучер. Парочка подобралась на загляденье. Одним только небесам известно, какого монстра вы способны породить!

– Не преувеличивай. – Окш еле заметно поморщился. – У нас совсем другие отношения.

– Наверное, играете дуэтом на арфах. Эх!.. – махнул рукой Хавр, но тут же, словно опомнившись, поинтересовался: – Она уже знает, кто ты такой на самом деле?

– Скорее всего нет. Хотя имя Губителя Максаров ей знакомо. Выудила у кого-то из памяти. Но ей неизвестны ни предсказания Адракса, ни домыслы, которыми они обросли впоследствии, ни сама идея поголовного уничтожения всей ее расы… Нашей расы, – поправился он.

– А вдруг все это дойдет до нее? Если максары узнают, что Эштра жива да еще и приняла твою сторону, они постараются просветить ее относительно истинного положения вещей.

– Ну, во-первых, когда они это узнают, будет поздно. Над трупами наиболее могущественных максаров уже будут выть их любимые собаки… А во-вторых, Эштра не склонна доверять кому-нибудь из своих соплеменников. В крайнем случае все можно свалить на ненавистного ей Карглака. Дескать, это именно он распускает лживые слухи, чтобы помешать нашему счастью.

– Поздравляю! Есть, значит, у вас все же счастье! – Хавр отвесил Окшу глумливый поклон.

– Не паясничай… Счастье в ее нынешнем представлении – это когда ты питаешься перепелами, а не крысами. Спишь в чистой постели, а не на сырых камнях…

– Удовлетворяешь свою похоть не рукоблудием, а юным страстным красавцем! – добавил Хавр.

– Как бы тебе не пришлось пожалеть об этих словах… За что ты так ненавидишь Эштру?

– Значит, есть за что! А вот за что, интересно, ты ей так симпатизируешь?

– Я это, кажется, уже объяснял тебе однажды.

– Как же, прекрасно помню! Перевоплощение, совместная борьба и так далее. Но это чисто практические дела. Они вовсе не обязывают вас к столь трогательным отношениям. Неужели причина кроется в том, что Эштра приняла облик той, кого ты неосознанно боготворишь в душе?

– Если ты будешь продолжать в том же духе, нам придется расстаться. – Окш зыркнул на своего собеседника волком.

– Ты этого хочешь?

– Нет, но и оправдываться перед тобой не собираюсь. Хотя намекнуть могу. Тебе приходилось терять близких?

– Их у меня давно нет! – отрезал Хавр. – А те, что были, истлевают в могилах по всему свету.

– Бывало так, что люди, которых ты помнишь и по которым продолжаешь страдать, навещают тебя во сне?

– Не помню… Наверное, бывало.

– И со мной бывало… А потом они улетучиваются вместе со сном… То, что происходит со мной сейчас, – как продолжение сна. Я понимаю, что это ложь, мираж, бред, но ничего не могу с собой поделать.

– Если это сон, то дурной! И в него тебя погрузила Эштра. Не знаю как, но она сумела проникнуть в твою душу. Она завладела не только твоим телом, но и чувствами. На, понюхай! – Хавр сунул Окшу под нос горсть растертых листьев перечного дерева. – Ничем не пахнет? То-то и оно! Ты потерял способность ощущать запахи. Будь уверен, это проделки Эштры. Ей легче лишить тебя обоняния, чем самой избавиться от смрада, которым она пропиталась в темнице. И это только начало! Постепенно она добьется от тебя всего, чего захочет. Ты будешь замечать только то, на что она укажет. Будешь внимать только ее речам. Будешь думать ее мыслями. Правда, драться будешь своими собственными руками, но по ее указке. Из гордого максара ты превратишься в послушную марионетку! В куклу! Вполне возможно, это превращение уже началось.

– Еще неизвестно, кто в конце концов станет куклой, а кто кукловодом. – Окш затряс головой, словно пытаясь избавиться от какого-то наваждения. – И в самом деле со мной творится что-то непонятное… Мы наговорили друг другу столько злых и несправедливых слов. Давай лучше забудем о них. Ведь борьба, на которую мы решились, по сути дела, только начинается. Кстати, наш договор по-прежнему остается в силе? Говори прямо.

– Все зависит от тебя.

– А почему ты вернул золото в казну?

– Не хотел лишний раз связываться с Эштрой. Ведь золото фактически принадлежит ей. Начались бы раздоры, интриги, наушничество…

– Это мой подарок. И никто не вправе оспаривать его правомочность. Золото заберешь нынче же! – Голос Окша вновь приобрел прежнюю силу и безапелляционность. – Но истратишь его на общее дело, которое потом окупится сторицей.

– Ты хочешь дать мне какое-то поручение? – насторожился Хавр. – С чего бы это вдруг?

– На войне принято приказывать, а не поручать… Возьмешь большую часть войска вместе с обозом и двинешься обратно в Страну жестянщиков. Сам же говорил недавно, что ее нужно спасать от максаров. А мы с небольшим отрядом останемся здесь.

– Ты хочешь, чтобы я победил максаров? Один, без твоей помощи? – Хавр, давно взявший за правило ничему не удивляться, на этот раз изменил самому себе.

– Не перебивай. Вполне вероятно, что до Страны жестянщиков вы даже не доберетесь. Карглак, узнав об отступлении, не упустит такого удобного момента. Максары навалятся на вас со всех сторон.

– Ну Карглак-то ладно. – Хавр по-прежнему не понимал, что от него хочет Окш. – У нас с ним свои счеты. А зачем я нужен другим максарам? Они ведь за тобой, а не за мной охотятся.

– Вот именно! Они и будут охотиться за мной! Вместе с вами отправится человек, похожий на меня, как две капли воды. Эштра сделает так, что ни один максар не сможет проникнуть в его сознание. Мой двойник и станет главной приманкой для шайки Карглака. А как только враги нападут на вас, а они нападут обязательно и причем сделают это внезапно, мы с Эштрой подоспеем на выручку. Это будет новая Великая Бойня, но только ее жертвами станут не жестянщики, а максары. И неважно, где она произойдет, по ту или по эту сторону границы.

– Спасибо за доверие, – произнес Хавр с расстановкой. – Хотя создается впечатление, что нас посылают на верную смерть.

– Твоему войску, безусловно, придется туго. Однако за тебя я спокоен. Ты ведь, как всегда, вывернешься, не так ли? – Окш похлопал Хавра по плечу. – А после победы проси у меня чего хочешь.

– Кому из вас пришла в голову такая идея?

– Уж и не помню… Но план разгрома максаров мы обсуждали совместно.

– Я согласен подчиниться… вашему совместному приказу. Но только при одном условии.

– Начинается. – Окш тяжко вздохнул. – Ты и на пороге рая будешь торговаться с ключниками?

– Мне приходится рассчитывать только на ад. А там у меня широкие связи…

– Ладно, излагай свое условие.

– На время похода ты уступишь мне свой клинок. Обещаю вернуть его в целости и сохранности. Тем более что я уже научен обращению с ним.

– Хм… – Просьба Хавра явно застала Окша врасплох. – Озадачил ты меня, прямо скажем… Даже и не знаю, что тебе ответить…

– Если ты не готов ответить сейчас, я подожду. Пойми, ты сам ничем не рискуешь. Ведь у тебя же остается куда более мощное оружие. Да и твою Эштру можно смело приравнять к десяти клинкам сразу.

– Тут дело, видишь ли, в чем, – замялся Окш. – Я-то лично тебе доверяю. Ну а если случится что-то непредвиденное и клинок попадет к максарам?

– Значит, ты все же допускаешь возможность моей смерти?

– Про это я и слова не сказал. Однако на войне чего только не случается. Клинок можно выронить, потерять при отступлении, забыть на какой-нибудь пирушке. В конце концов у тебя его могут просто похитить. Ты же не в состоянии проникнуть в замыслы окружающих?

– Разве не ты говорил мне, что клинком может воспользоваться далеко не каждый?

– Так-то оно так… Но у этого клинка было много хозяев. Адракс, Стардах, Ирдана, Клайнор… Всех и не перечислишь. По крайней мере, я точно знаю, что Карглак однажды уже держал его в руках. Это было во время поединка Ирданы с ее дедом Адраксом. Вполне возможно, что секрет клинка давно раскрыт. Понимаешь, на какой риск ты вынуждаешь меня?

– Странная у тебя логика. Клинком рисковать нельзя. А вот моей жизнью – можно. Ведь я уже предупреждал, что мои возможности не безграничны. С одиночным противником я как-нибудь справлюсь. Даже с таким, как твоя Эштра. Но в гуще сражения меня просто затопчут.

– Хорошо, я подумаю над твоими словами. – Видно было, что даже этот полуотказ-полуобещание дался Окшу не легко.

– Какое бы решение ты ни принял, посвящать в него Эштру вовсе не обязательно.

– Договорились, – косясь на свою палатку, кивнул Окш.

– Тогда еще пару слов напоследок… Тебя посещают во сне те, о ком ты страдаешь наяву. Если это действительно так, то ты неполноценный максар. Или, говоря иначе, ты больной максар. А болезнь твоя называется человечностью. Конечно, ты от нее лечишься, и весьма успешно, но приступы иногда еще случаются…

Жестянщик, которому суждено было стать приманкой для Карглака, выглядел куда более величественно и грозно, чем истинный Губитель Максаров. Эштра не пожалела своего мастерства, чтобы придать ему абсолютное сходство с Окшем, каким тот был до перевоплощения, да еще добавила от себя несколько небольших, но выразительных штрихов: орлиный взор, жесткие складки у рта, презрительный изгиб губ.

Двойник был облачен в подлинную одежду главнокомандующего, а на боку имел клинок, фальшивый во всех деталях, кроме ножен. Настоящее оружие Адракса хранилось сейчас в чехле от многозарядки, притороченном к седлу лошади Хавра. Окш хоть и колебался, в конце концов уступил его просьбе.

Войско жестянщиков еще не успело свернуть лагерь, а Окш и Эштра уже сделали все возможное, чтобы слух о том, что Губитель Максаров, прихватив чужое золото, собирается покинуть Чернодолье, распространился по всей округе.

Хавр хоть и ехал рядом с лже-Окшем, однако никаких контактов с ним демонстративно не поддерживал, полагая, что тот, кроме всего прочего, является глазами и ушами Эштры. Бедняга, наверное, даже не предполагал, какая опасная роль досталась ему, и пыжился изо всех сил, старательно изображая прозорливого и грозного главнокомандующего.

На благополучный исход грядущего сражения Хавр не надеялся – даже при всем своем желании Окш и его наперсница не сумели бы подоспеть к месту боя мгновенно, а это означало, что жестянщики станут легкой добычей для максаров, как это не раз бывало в истории. Другое дело, победа скорее всего обернется для хозяев Чернодолья катастрофой, но воинам, шагавшим сейчас в одной колонне с Хавром, ликовать по этому поводу уже не придется.

Несколько раз на обоз налетали мелкие шайки мрызлов, но кто это – специально посланные разведчики или случайные мародеры, – установить было невозможно. Может, впервые за время своего пребывания в этом мире Хавр пожалел, что не умеет читать чужие мысли.

Первый переход и первая ночевка завершились благополучно. То же самое повторилось и во второй, и в третий, и в четвертый раз. Появилась реальная возможность добраться до Страны жестянщиков, где и сражаться, и умирать легче, а в случае чего можно даже отсидеться в лесах и болотах. Хавр приказал идти без передышек, бросая все, что могло замедлить марш: сломанные телеги, расковавшихся лошадей, заболевших или обессилевших людей.

Однако, когда на горизонте замаячили зловещие каменные истуканы, отмечавшие рубеж Чернодолья, Хавром овладело дурное предчувствие, и, как вскоре выяснилсь, не напрасно.

Сначала конные дозорные доложили, что путь войску преграждают неизвестно чьи вооруженные отряды, выстроившиеся в боевой порядок. Никаких знамен над ними не видно, но выдвинутые вперед картечницы позволяют предположить, что это жестянщики, прибывшие на помощь своим братьям.

Эта весть вызвала у воинов Хавра бурное ликование, очень скоро прерванное дружным залпом тех самых картечниц, скосивших не только дозорных, но и добрую часть авангарда. Затем вразнобой затявкали многозарядки, и только после этого над шеренгами стрелков взвились ненавистные знамена максаров.

Тактика Карглака в общем-то была ясна. Учтя печальный опыт предыдущих сражений, когда войско Окша, благодаря усилиям своего командира ставшее неуязвимым в психическом плане, добивалось успеха одной только интенсивной стрельбой с дальней дистанции, максары решили бить жестянщиков не только их же оружием, но еще и при помощи их собственных соотечественников.

Такой поворот событий в принципе устраивал Хавра. Излишняя осторожность, проявленная максарами после первых поражений, теперь оборачивалась против них самих. Узнай они случайно, что во главе войска красуется вовсе не Окш, а обыкновенный человек, перенесший операцию по изменению облика, с жестянщиками было бы покончено в мгновение ока. А так завязывался вполне заурядный бой с хорошо известным противником, к тому же еще находящимся в полной зависимости от чужой воли и, следовательно, напрочь лишенным инициативы и пренебрегающим личной безопасностью.

По приказу Хавра жестянщики спешно выставили дымовую завесу и под ее прикрытием отступили к обозу. Лошадей выпрягли, а из телег устроили импровизированное укрепление. Воины, озлобленные изменой братьев, пусть и непредумышленной, быстренько приготовили к стрельбе свои собственные картечницы, и скоро бреши стали появляться уже в рядах противника.

Лже-Окша, продолжавшего гарцевать даже под убийственным огнем, Хавр чуть ли не силой стащил с седла и заставил укрыться в бронированном самоходе. Сейчас эта пешка приобрела вдруг огромное значение – во-первых, одним только своим видом внушала жестянщикам надежду на успех, а во-вторых, заставляла держаться на дистанции максаров, уже прослышавших про смертоносный клинок.

Сражение тем временем принимало затяжной характер, что было на руку Хавру, ожидавшему скорого прибытия подмоги. Немного смущало его лишь то обстоятельство, что максары действовали уж очень вяло и шаблонно. Карглак не был бы самим собой, если бы не подстроил какую-нибудь грандиозную каверзу. Неужели череда позорных поражений подорвала боевой дух прежде неукротимого максара? Нет, поверить в такое было невозможно.

Хавр принялся внимательно рассматривать в зрительную трубу боевые порядки противника. Жестянщики, не по собственной воле сражающиеся со своими земляками, выглядели удручающе – отрешенные лица, пустые взоры, лохмотья вместо одежды, следы голода и побоев на теле. Неужели с помощью этой слабосильной толпы Карглак намеревается одолеть Губителя Максаров, уже доказавшего серьезность своих намерений и весомость своих доводов? В чем же тогда подвох? Жаль, что в наличии не осталось ни одного воздушного шара! Как хотелось бы глянуть сверху на окрестности и выяснить, какими еще силами располагают максары. А то вдруг окажется, что стрельба ведется только для отвода глаз, а тем временем главные силы врага заходят с тыла. Хотя и такой маневр не гарантирует максарам победы. Телеги, составленные кольцом, позволяют вести круговую оборону, а развернуть картечницы – пара пустяков. Да и окружающая местность не способствует лихой атаке – нора на норе, яма на яме, тут даже черт ногу сломит.

А что, если максары и впрямь пали духом? Ведь никогда прежде им не приходилось терпеть поражений. Они даже не знают, что это такое… А тут вдруг понеслось-посыпалось! Ну ладно там неопытные мальчишки проиграли схватку в открытом поле. Зарвались, переоценили свои силы… Дело поправимое, таких мальчишек и девчонок еще не одна сотня наберется. Так ведь пала и цитадель, прежде считавшаяся неприступной! Сам Карглак клялся, что подлые жестянщики сломают о нее зубы. Тут хочешь не хочешь, а поверишь в мрачное пророчество зловредного старца Адракса. Ведь как только не пытались извести его правнука, а он вырос назло всем, возмужал, принял грозное имя Губителя Максаров и сейчас, не задумываясь, пускает в дело свой клинок, единственный на все Чернодолье!

Хавр вновь припал к зрительной трубе. Как он ни напрягал зрение, а различить Карглака или какого-нибудь другого максара среди жестянщиков так и не сумел. Даже знаменосцы, назначенные из мрызлов, были сплошь какими-то мелкими, запаршивевшими, скорее гнусными, чем страшными.

– Вполне может статься, что в этом войске, точно как и в нашем, вообще нет максаров, – сказал Хавр самому себе. – Пока мы тут пуляем друг в друга из многозарядок и картечниц, они плетут свою собственную хитрую игру, недоступную пониманию простых людишек. Вот только как бы это проверить?

Хавр задумался. Провести разведку боем? Кавалерии пока еще хватает. Однако столкнется она с максарами или нет, а назад вряд ли кто вернется. Ну если только взбесившаяся лошадь приволочет обратно чье-то тело, запутавшееся ногой в стремени… Чем же можно пронять Карглака до такой степени, что он сам обнаружит себя? Хитростью его не возьмешь, это точно. Никаких переговоров с врагами максары отродясь не вели, это не в их правилах. А что, если сыграть на его самолюбии? Он же вспыльчив до невозможности! Сейчас попробуем.

Хавр протрубил в свой рог, призывая обе стороны к вниманию, а когда стрельба немного поутихла, прокричал, сложив ладони рупором:

– Мой хозяин, благородный Окш, сын Клайнора, известный также под именем Губителя Максаров, вызывает на поединок своего заклятого врага Карглака, отцом которого, судя по повадкам сына, скорее всего является какой-то шакал, таскающий падаль с живодерни! На поединок Окш готов явиться без оружия, с голыми руками! Ему не нужен клинок, чтобы вырвать подлое сердце Карглака. Если же этот смердящий пес откажется принять вызов, его имя навечно покроется позором! Эй, Карглак, откликнись! Не прячься за спинами пленных! Если ты готов к поединку, выходи!

– Я готов! – Этот рев был пострашнее залпа дюжины картечниц. Даже невозможно было понять, откуда именно он доносится – с небес или из-под земли.

Войско Хавра смешалось, как куча опавших листьев, подхваченных порывом бури. Сначала он не понял причины столь внезапной и массовой паники, сравнимой разве что с реакцией кур на появление хорька, но потом узрел, что среди жестянщиков мелькают мрызлы, резко отличающиеся от них по всем статьям. Да еще какие мрызлы! Отборные, один к одному, недавно сделанные из самых лучших образчиков человеческой и звериной плоти, но уже великолепно натасканные и, кроме своей толстенной шкуры, вдобавок защищенные броней.

Это был просто какой-то кошмар! Откуда здесь могли взяться мрызлы? Как они прорвались сквозь линию укреплений? Как вообще сумели так быстро преодолеть насквозь простреливаемое пространство?

На все эти вопросы, в единый миг пронесшиеся в голове Хавра, он получил столь же мгновенный ответ – людей, окружавших его, словно смело и на всеобщее обозрение предстала одна из подземных нор, которых здесь было больше, чем конопатин на физиономии человека, переболевшего оспой.

Раньше в целях безопасности нору прикрывал дощатый щит, позаимствованный у кузова телеги, а сейчас из нее один за другим перли готовые к бою мрызлы. И то же самое, похоже, происходило повсюду – враги таились в каждой норе, в каждой достаточно глубокой яме. Войско жестянщиков оказалось в положении жужелицы, рискнувшей отдохнуть на вершине муравейника.

За этот просчет Хавр мог винить лишь себя.

Картечницы разом смолкли, только на разные лады орали живые и умирающие люди, выли мрызлы, лязгала сталь, топали ноги, лапы и копыта, хрустели кости, ржали перепуганные лошади да стучали многозарядки – оружие в рукопашном бою не самое удобное.

Хавр оказался один на один с огромным мрызлом, размахивающим тяжелым копьем, пилообразный наконечник которого размерами не уступал лезвию косы. Клинок, с таким трудом выпрошенный у Окша, покоился в чехле, притороченном к седлу его лошади (где сейчас то седло, где сейчас та лошадь?), и Хавру не осталось ничего другого, как совершить скачок во времени. Пусть он выиграл всего лишь мгновение, но как раз этого мгновения и хватило мрызлу, чтобы проскочить сквозь призрак, оставшийся на месте исчезнувшего человека, и напороться на пулю какого-то жестянщика, еще сохранившего присутствие духа.

Проклиная собственную беспечность, Хавр бросился на поиски скакуна. Задача ему предстояла не из легких, чтобы не сказать больше. Все коноводы или разбежались, или были перебиты, а лошади, усугубляя общую неразбериху, носились в тесном пространстве, огороженном телегами. Некоторым, особо резвым, даже удалось перепрыгнуть через укрепления и ускакать от этого ада подальше.

Хавр уже и позабыл, когда в последний раз попадал в столь безнадежную ситуацию. Мрызлов становилось все больше и больше, шальные пули жужжали вокруг, как пчелы в погожий денек, горы трупов загораживали путь, а самоходы, тщетно пытавшиеся вырваться из окружения, давили всех подряд – и своих, и чужих. Схватка, наподобие туго натянутого лука, достигла того предела, после которого или вдребезги рвется тетива, или лопается дуга. Вот-вот какая-то из противоборствующих сторон должна была сломаться, не выдержав напряжения боя, и скорее всего эта печальная судьба ожидала жестянщиков.

Внезапно голос Карглака заглушил все другие звуки. И люди, и мрызлы, и даже лошади оцепенели. Когда на сцене появляется главное действующее лицо драмы, все другие ее участники вольно или невольно превращаются в безмолвных статистов.

Карглак, изжелта-бледный и заросший черной звериной щетиной (таким Хавр еще никогда его не видел), выволок из самохода беспомощное тело лже-Окша и для начала встряхнул его так, что с бедняги даже свалились сапоги.

– Ну покажи, на что ты способен, жалкий сморчок! – ревел взбешенный максар. – И как ты только посмел бросить мне вызов? Да еще пригрозил вырвать мое сердце! Я сам вырву твое сердце, гнида! Но сначала ты лишишься своего поганого языка!

Тут Карглак, намеревавшийся предать изменника долгой и мучительной смерти, явно перестарался – так взмахнул рукой, что истошный вопль лже-Окша сразу оборвался, а голова, кувыркаясь, улетела в безмолвную толпу.

Момент всеобщего оцепенения упускать было нельзя, и Хавр, единственный здесь, кто был неподвластен воле максара, змеей выскользнул из самой гущи приостановившейся схватки, осмотрелся по сторонам и сумел все же заприметить своего саврасого скакуна, которого уже держал под уздцы коренастый мрызл (уж очень хороша была лошадка, раньше гулявшая в табунах максаров).

Карглак тем временем привел в исполнение свои угрозы, уже не способные ничего изменить в печальной судьбе неудачливого двойника Губителя Максаров. Голой рукой он разорвал грудную клетку и продемонстрировал всем присутствующим еще живое, судорожно трепыхающееся сердце.

– Такая участь ожидает каждого, кто осмелится посягнуть на власть максаров, какими бы хвастливыми кличками он себя ни награждал! – Голос Карглака звучал, как горный обвал. – Не будет пощады и тем, кто поверил в гнусные речи этого выродка и с оружием в руках пришел в Чернодолье! Для Страны жестянщиков и его народа наступают последние деньки! Никто больше не услышит об этих подлых и неблагодарных людишках, а их земля будет объявлена проклятой! Отныне под страхом смерти запрещается жить там, сеять хлеб и охотиться!

Хавр ползком добрался до своей лошади, выдернул клинок из чехла, быстренько произвел с рукояткой все необходимые манипуляции и, дабы проверить боеспособность этого чудо-оружия, отрубил мрызлу ту лапу, которой он сжимал поводья. Страшилище, на какое-то время лишенное всех других способностей, кроме способности воспринимать речи своего хозяина, не обратило на это никакого внимания, только почесало здоровой лапой кровоточащий обрубок.

Внезапно, словно почуяв подвох, Карглак умолк на полуслове, поднес сердце лже-Окша к своим глазам и сдавил его, как обезьяна сдавливает спелый плод, желая полакомиться соком.

– Это не сердце максара! – прорычал он. – Кого мне подсунули? Куда подевался этот обнаглевший щенок?

– Кого ты ищешь? – С гребня ближайшего холма раздался деланно-спокойный голос, в котором опытный человек мог ощутить огромное внутреннее напряжение. – Не меня ли?

Окш, хотя и восседал на горячей боевой лошади, был одет как простой жестянщик, даже не воин, а ремесленник средней руки. При себе он имел устройство странного вида и неизвестного предназначения (только Хавр знал, что это «дырокол»). Судя по тому, что время от времени его фигура едва заметно искажалась и затягивалась радужной рябью, межпространственная дыра, в данный момент выполнявшая роль щита, была готова отправить в потусторонний мир любое количество обитателей Чернодолья (а заодно и жестянщиков).

В толпе всадников, расположившихся за спиной Окша, Хавр сразу заметил стройную фигурку, с ног до головы закутанную в шелка, только на этот раз не пурпурные, а лилейно-белые.

Наступила жутковатая пауза.

Окш молчал, дожидаясь ответа на свой в общем-то риторический вопрос. Молчание Карглака свидетельствовало о том, что бывают ситуации, в которых теряются даже славящиеся своим самообладанием максары.

– Тебе, кажется, не нравится то сердце, что ты сжимаешь в кулаке? – первым молчание нарушил Окш. – Мое бы устроило тебя больше?

– Безусловно! – Карглак отбросил прочь кусок кровавого месива и вытер руку о плащ. – И я не вижу причин, которые помешали бы мне добраться до него.

– Причины есть, – произнес Окш как бы даже с сожалением. – Одна из них состоит в том, что тебе не суждено в этой жизни сделать и десятой доли тех шагов, что сейчас разделяют нас.

– Если ты хочешь напугать меня, то делаешь это напрасно. Последний свой страх я испытал при выходе из чрева матери. С тех пор я предпочитаю пугать других. – Каждое слово Карглака было весомо, как удар молота. – Ты обречен, отродье Клайнора. Твое войско погибло, а моему нет счета. Кроме всего прочего, я явился сюда не один, а в хорошей компании…

Он взмахнул рукой, и несколько мрызлов, габаритами слегка уступающие другим, сбросили свои черные шлемы-маски. Все они оказались максарами. Их возраст нельзя было определить с первого взгляда, но это были не юнцы, а опытные, закаленные воины, пролившие немало своей и чужой крови.

– Я рад, – кивнул Окш. – Значит, урон, который понесут сегодня максары, не ограничится одним тобой. Признаюсь, я хотел опорожнить на твоих поминках кубок вина. Но всего один, большего ты не заслуживаешь. А благодаря тем, кто столь опрометчиво вступил в твою компанию, я имею возможность напиться допьяна.

– Ты напьешься своей крови, молокосос! – зашипел Карглак, и от этого шипения все стоявшие поблизости содрогнулись. – Я знаю, на что ты надеешься! На свой клинок, верно? Но он не спасет тебя. Тысячи моих воинов, более послушных, чем эти пальцы, – он продемонстрировал свою раскрытую ладонь, – скопом навалятся на тебя и задавят собственными телами. Если тысячи окажется мало, я пошлю на смерть десять тысяч!

Всадник, скрывавшийся под белыми покрывалами, подъехал к Окшу вплотную и что-то сказал ему на ухо. Тот внешне никак не отреагировал на столь бесцеремонный поступок и вновь обратился к Карглаку:

– Ты нарисовал довольно-таки мрачную картину. Действительно, устоять сразу против десяти тысяч твоих воинов будет трудно. Это же получится целое море крови, а я, к сожалению, не умею плавать. Но дело в том, что ты упустил из вида одно важное, я бы даже сказал, решающее обстоятельство. Ну зачем, спрашивается, мне ввязываться в схватку с твоими воинами? Пусть они гоняются за мной хоть по всему Чернодолью! Из мрызлов бегуны неважные, ты сам знаешь. С добрым конем им никогда не сравниться. Все это только затянет нашу тяжбу. Поэтому у меня к тебе есть одно предложение, которое, надеюсь, устроит всех.

– Ну и времена настали, – буркнул Карглак. – Я должен выслушивать предложения всяких сопляков.

– И тем не менее тебе придется навострить уши. Предложение мое таково… Кстати, оно соответствует традициям максаров, – спохватился Окш. – Почему бы нам и в самом деле не сразиться в честном поединке? Сразу отпало бы столько проблем. Если верх одержу я, ты просто станешь очередной жертвой в моем списке погубленных максаров. Если же победишь ты, можешь поступить со мной как угодно. Ведь ты, как я слышал, уготовил мне смерть долгую и мучительную…

– Очень долгую и чрезвычайно мучительную, – мрачно поправил Карглак.

– Твой ответ надо понимать как согласие на поединок?

– Я еще не выжил из ума, чтобы с голыми руками выходить против клинка.

– Да и я не так глуп, чтобы надеяться на это. Ведь речь шла о честном поединке. Так и быть, я выйду против тебя безоружным, поскольку ничуть не сомневаюсь в своих силах. Но твой нынешний вид мне что-то не нравится. Возможно, ты переутомился, гоняясь за мной, или заболел от ненависти. Я не хочу пользоваться твоей слабостью. Чтобы получить право на поединок, ты сначала должен одолеть одного моего приятеля… скажем так.

– Этого подлеца и мошенника Хавра? С превеликим удовольствием! – Карглак чуть ли не облизнулся.

– Нет, Хавр подождет… Он еще не успел сосчитать все деньги, которые я добыл в твоей сокровищнице. Вот мой приятель! – Окш указал на всадника под белым покрывалом.

– Уж больно твой приятель хлипок, – с сомнением произнес Карглак. – Похоже, ты издеваешься надо мной… А что, если он скрывает под одеждой клинок?

– Пусть кто-нибудь из твоей компании проверит его.

– Не знаю, что ты задумал, – сказал Карглак после небольшой паузы. – Но если твой приятель завидует участи этого жалкого пугала, – он кивнул на растерзанное тело лже-Окша, – то пусть спускается сюда. Посмотрим, кто из нас окажется хитрее, ты или я.

И мрызлы, и жестянщики, очнувшись от колдовского плена, вновь обрели способность двигаться и подались в разные стороны, освобождая пространство для схватки. На месте остались лишь перевернутые телеги, брошенное оружие и груды трупов. Хавр, прикинувшийся мертвецом, укрылся за тушей рыжего битюга, у которого какой-то нетерпеливый мрызл успел выгрызть кусок ляжки. Отсюда при удачном стечении обстоятельств максаров можно было и клинком пощекотать.

Всадник, старательно скрывавший свое лицо (а Хавр уже давно догадался, кто это), спустился с холма, оставил коня у его подножия и пешком двинулся к месту предстоящего ристалища. Один из максаров, глаза которого, каждый размером с кулак, сидели не на положенных для них местах, а на висках, чуть впереди ушей, по указанию Карглака встретил поединщика на полпути, тщательно ощупал и даже попытался сорвать покрывало, но получил решительный отпор.

Вернувшись назад, он стал докладывать Карглаку о результатах проверки. Хавр, находившийся всего в сотне шагов от этой парочки, слышал весь разговор слово в слово.

– Даже затрудняюсь сказать что-нибудь определенное, – пучеглазый огорошил Карглака первой же фразой.

– Клинок у него есть? – спросил тот с надрывом. – Тебя ведь именно для этого посылали! Сам же своей зоркостью хвалился! Говорил, что все насквозь видишь!

– Я это говорил иносказательно, – ничуть не смутился пучеглазый. – Насквозь только демоны ада видят… Но клинка у него нет… И никакого другого оружия тоже.

– Тогда что тебе непонятно?

– Непонятно, кто он такой есть. В его душу даже ты не проникнешь. Такого мощного сопротивления я отродясь не встречал. У самого голова до сих пор гудит.

– Выродок этот его прикрывает, разве не понятно… Но откуда у сынка Клайнора такая сила?

– Не знаю, что это за сила и откуда она взялась, однако противник тебе достался не из легких, – доверительно сообщил пучеглазый. – Хотя и с виду, и на ощупь обыкновенный мальчишка.

– Мальчишка? – насторожился Карглак. – А не девчонка?

– Кто его знает, – пучеглазый заморгал массивными, лишенными ресниц веками. – Не пожелал он раздеваться, даже лица не открыл.

– А разве на ощупь нельзя определить?

– Между ног я не шарил, там клинок не спрячешь, а мальчишескую грудь от девчоночьей вот так сразу и не отличишь. Уж поверь мне на слово.

– Придется. – Карглак еле сдерживался. – Ты ведь у нас большой любитель малолеток обоего пола… И зачем только я тебя послал! Нашел кому довериться!

– Взял бы сам и сходил! – огрызнулся пучеглазый. – Я тебе не слуга! Сам люблю указывать! И нечего меня упрекать! По доброй воле сюда пришел, по доброй воле и уйду! Воюй здесь один!

– Когда отродье Клайнора возьмет твой замок в осаду, ты еще пожалеешь об этих словах! – зловеще пообещал Карглак.

– Не каркай! Много вас тут голосистых… – буркнул пучеглазый, отходя на прежнее место.

Карглак тем временем сбросил плащ и, оставшись в легком панцире, надетом поверх охотничьего камзола, двинулся навстречу противнику. Путь его пролегал мимо затаившегося Хавра, и у того даже появилась шальная мысль одним ударом клинка покончить с максаром. Однако после недолгого размышления он отказался от этой затеи. Во-первых, ему пришлось бы сначала подняться в полный рост и пробежать так не менее полусотни шагов, что вряд ли допустили бы стоявшие поблизости максары. Во-вторых, Окш, по-видимому, связывал с поединком какие-то свои планы, и их не следовало расстраивать. И, наконец, в-третьих, Хавр не собирался оказывать Эштре никаких услуг, даже невольных. Пусть померяется силой со своим бывшим муженьком. Посмотрим, кто кому бока намнет. А уж когда победитель определится, можно и клинок в дело пустить. Хотя еще неизвестно, как на это посмотрит Окш…

Карглак был боец опытный и понимал, что новый противник, несмотря на свою более чем заурядную внешность, не чета лже-Окшу, погибшему смертью труса. Поэтому он и не торопился, выбирая себе позицию поудобнее.

Когда Карглак, не спускавший глаз с неподвижной фигуры соперника, так и не сбросившего своих весьма неудобных для поединка одеяний, перешагивал через очередного мертвого жестянщика, тот внезапно встрепенулся и попытался ткнуть его копьем. Максар даже не сбился с шага, но на его лице промелькнула гримаса досады.

Досада сменилась недоумением, когда мрызл, у которого наружу торчали не только кишки, но и переломанный хребет, соскользнул с брони самохода, где он нашел свое вечное успокоение, и рухнул чуть ли не в объятия Карглака.

Обернувшись, Карглак гневно крикнул пучеглазому:

– Я тебя в последний раз спрашиваю, кто это был – парень или девка?

– Скорее всего парень, – неохотно ответил тот. – Разило от него так, словно он помои жрал.

– Понятно. – Карглак оттолкнул ногой очередного мрызла, пытавшегося укусить его за щиколотку. – Почему ты мне этого сразу не сказал?

– Да ведь от всех жестянщиков чем-то разит. От кого луком, от кого дегтем, от кого навозом.

– А запах могилы ты узнал бы сразу?

– Нет, это не то… Так пахнет прокисшая похлебка, в которую нагадила кошка…

Противников разделяли уже не больше двадцати шагов. Карглак был на голову выше и в полтора раза шире, но какая-то скованность, не имеющая ничего общего с осторожностью, проскальзывала в его движениях.

Внезапно из-под покрывала раздался голос, который с одинаковым успехом мог принадлежать и мужчине, и женщине, и ожившей статуе:

– Была бы воля да чистое поле, а высший суд сам свершится. Не так ли говорили раньше?

– Кто ты? – в обычной своей манере прорычал Карглак. – Я должен знать, кто вызвал меня на поединок!

– На поединок тебя вызвал тот, кого ты называешь отродьем Клайнора. Я лишь оружие в его руках. Карающий меч, беспощадная секира, тугая удавка, смертельная отрава… – И сам ответ, и голос, которым он был произнесен, еще больше запутали ситуацию.

Невозможно было сказать, кто из них сделал выпад первым, но впечатление создалось такое, будто единоборцы бросились друг на друга одновременно. Разорванное в клочья покрывало улетело прочь, а панцирь Карглака стал похож на жестянку, по которой прошлось лошадиное копыто.

Все, кто наблюдал за поединком, невольно ахнули, узрев лицо той, что отважилась на смертельный поединок с грозным максаром. Но это был не вздох сострадания, вызванный юным возрастом и хрупким обликом девицы, а возглас ужаса от жутчайшей гримасы, исказившей ее нежные черты.

Человек, даже находящийся в крайней степени ярости или агонии, никогда не сумел бы скорчить такую рожу. Подобное доступно только существам совсем иной природы, для которых лицо является лишь очередной маской, чем-то вроде шкуры хамелеона.

Даже неустрашимый Карглак отшатнулся назад.

– Дочь Генобры… откуда ты взялась здесь? – пробормотал он. – Я же собственноручно задушил тебя… А потом тебя убили во второй раз… Неужели ты неподвластна смерти?

– Я и есть смерть! По крайней мере для тебя! Ох, как я ждала этого момента! – Хотя рот открывала сама девица, посредством ее языка вещал кто-то другой, причастный к тоске и ужасу загробного мира. – Настало время рассчитаться за все!

– Если понадобится, я убью тебя и в третий, и в десятый, и в сотый раз! – таков был ответ Карглака.

Разделенные немалым расстоянием, они снова ринулись друг на друга, сплелись в воздухе, рухнули на землю и принялись кататься по ней, как два кота-соперника – один огромный и черный, а второй чуть поменьше и беленький. При этом оба не жалели ни зубов, ни когтей, ни своей шкуры, ни чужой.

Впрочем, длилось это недолго. Спустя несколько мгновений они уже опять были на ногах и, пританцовывая, выбирали момент для новой атаки. Оба почти лишились волос на голове, одежда висела клочьями, кровь покрывала их тела с ног до головы.

– Ты струсил, признав во мне бедняжку Рагну, – вкрадчиво произнесла девица. – Но ты испугаешься еще больше, когда узнаешь, кто я такая на самом деле. Жаль, что тебе осталось жить так мало. Иначе ты бы вспоминал этот день до самой гробовой доски, а может, и дольше.

– Да будь ты хоть демоном могилы, объедающим мясо с костей мертвецов, я все равно не испугаюсь тебя! Дай лишь добраться до твоего горла!

– А я и есть демон могилы! Полжизни я провела в ней! Полжизни не видела света! Полжизни меня грызли могильные черви! Но, как видишь, я вернулась в мир живых! И тот, кто когда-то заточил меня в этой могиле, жестоко поплатится!

– Женушка, да никак это ты? – Догадка, похоже, ничуть не смутила Карглака. – Вот так встреча! Как же это у меня вылетело из головы, что ты еще способна осквернить этот мир своим возвращением! Зря я не затопил подземелья цитадели, как это мне советовали!

Очередная схватка бывших супругов оказалась куда более ожесточенной, чем предыдущая, – очевидно, припомнились старые счеты. Когда они вернулись на исходные позиции, у Эштры левый глаз висел буквально на ниточке, а у Карглака правая сторона лица от скулы до подбородка представляла собой голую кость.

Теперь он уже не говорил, а еле внятно шамкал, придерживая нижнюю челюсть рукой:

– Страшно не то, что взбесившаяся ведьма вырвалась на волю. Страшно, что она вступила в сговор с другим, еще более опасным безумцем. Как говорится, беда льнет к несчастью.

– Ты заговорил, как баба. – Эштра оторвала мешавшее ей глазное яблоко и швырнула его в Карглака. – На, подавись! Не было еще случая, чтобы я вступила с кем-нибудь в сговор, запомни это! Я привыкла всем платить злом, потому что никто никогда не делал мне добра! Но однажды я поклялась себе самой, что стану верной подругой любому, кто вызволит меня из заточения! Если бы это вдруг сделал ты, Карглак, тебе не пришлось бы сейчас пускать кровавые слюни!

– Безумная! – взвыл максар. – Ты хоть знаешь, с кем связалась? Тебе известно, что у него на уме? Ты не догадываешься, ради чего он явился в Чернодолье во главе армии этих трусливых крыс-жестянщиков?

– Не все ли равно, кто он? – высокомерно возразила Эштра. – Главное, кто такая я! И какая разница, что из себя представляет тот, кому я симпатизирую. Да будь он хоть червем, хоть жестянщиком, хоть огнедышащим драконом, я создам из него идеал, соответствующий моим вкусам и пристрастиям.

– Ты жестоко заблуждаешься. – Карглак хотел погрозить ей пальцем, но соответствующего пальца на правой руке, как назло, не оказалось. – Если твой приятель и может в чем-то измениться, так только к худшему. Над его созданием потрудились такие силы, о существовании которых ты даже и не догадываешься. Единственное предназначение этого чудовища, называемого отродьем Клайнора, – уничтожение нашей расы, расы максаров. Хотя ни сам Клайнор, ни его сучка Ирдана, ни все эти жалкие жестянщики, честно говоря, не имеют никакого отношения к той миссии, с которой твой дружок явился в наш мир. Это расплата, посланная нам за грехи предков. За их гордыню, за их короткую память, за их пренебрежение к тем, кто некогда стоял у колыбели первого максара…

– Хоть твой язык и заплетается, но говоришь ты очень длинно, – прервала его Эштра. – Неужели ты надеешься вновь обмануть меня, а ненависть, предназначенную тебе, направить на кого-нибудь другого? Напрасные старания! Своими сказками можешь пугать служанок. Я уже пуганая. Да пусть мой дружок передавит вас всех, главное, что он спас меня! Скажи, кто из вас попытался хоть как-то облегчить мои страдания? Да никто! Вы пировали наверху, когда я гнила в подземелье! И никто не одарил меня даже обглоданной костью! Так почему я сейчас должна беспокоиться о безопасности максаров? Плевала я на все ваши нынешние страдания и даже на вашу грядущую смерть!

– Других слов я от тебя, признаться, и не ожидал. – Теперь Карглак медленно отступал, придерживаясь того же пути, каким он пришел сюда. – К несчастью, такого же мнения и многие другие. Во всем Чернодолье нашлось всего несколько максаров, согласившихся выступить заодно со мной… Не знаю, как ты называешь своего дружка, когда тешишься с ним, но его настоящее имя – Губитель Максаров. Пришествие в наш мир этого существа и все его страшные деяния были предсказаны заранее. Ему покровительствуют могучие потусторонние силы, некогда породившие нас, а сейчас обратившиеся к мщению. Но максарам уже не раз приходилось вступать в спор с судьбой. Я уверен, если удача не отвернется от нас, сам Губитель Максаров и все его союзники будут повержены в ближайшее время.

– Похоже, вы крепко насолили удаче. Она даже и не косится в вашу сторону, – произнесла Эштра с издевкой.

– Ты зря радуешься. Если я вдруг погибну, никто уже не сможет спасти Чернодолье. Смерть приберет всех от мала до велика. И тебе придется разделить общую участь. Ибо в пророчестве, обращенном к Стардаху, деду твоего дружка, сказано: «У тебя будет внук. Именно он разрушит все цитадели в этой стране, и от его клинка погибнет последний максар…» Не исключено, что этим последним максаром окажешься как раз ты.

– Повторяю, мне нет никакого дела ни до всяких там предсказаний, ни до тебя самого, ни до всех максаров вместе. – Эштра мягким скользящим шагом двигалась вслед за Карглаком, не позволяя ему увеличивать разделяющую их дистанцию. – Я родилась заново и хочу всласть пожить. Любой, слышишь меня, любой, кто попытается помешать мне, обречен.

– Ты всегда выбирала неверные пути. Время, проведенное в темнице, ничему не научило тебя. Ты повторяешь прежние ошибки. Только на этот раз они могут оказаться непоправимыми.

Окш, которому уже надоело наблюдать за этим довольно странным поединком, крикнул с холма:

– Эштра, поторопись! Почему ты тянешь? Может, тебе нужна помощь?

– Нет! – Она, не оборачиваясь, резко вскинула вверх руку. – Поединок должен быть честным! Оставайся на месте! Это относится и к вам, любезные! – Рука опустилась, указывая на сбившихся в кучу максаров.

Карглак, пятясь, наткнулся на целый штабель трупов и вынужден был остановиться.

– Жаль, что я не смог переубедить тебя, – с трудом ворочая языком, произнес он. – Вместо того, чтобы объединиться против общего врага, мы должны убивать друг друга…

– Давно ли ты стал моим другом? – Эштра подбиралась все ближе.

– Мы могли бы стать друзьями… Но уже, наверное, поздно. Сейчас начнется наша последняя схватка. В ней все и решится. Или ты, или я. Или Чернодолью суждено погибнуть, или максары будут жить в нем еще много поколений.

– Разве нет третьего пути? – Эштра стремительно прыгнула вперед, однако тут же отскочила, едва не лишившись второго глаза.

– Для нас с тобой нет…

– Знаешь, я что-то передумала убивать тебя. – Эштра отошла на несколько шагов назад. – Только зря не радуйся. Я передумала убивать тебя своими руками. Ведь в чем состоит главная сила максара? Не в умении махать кулаками, а во власти над душами других живых существ. Вот и проверим, чья власть одолеет, моя или твоя.

Едва она сказала это, как мертвецы, застывшие вокруг в самых немыслимых позах, зашевелились. Вот встал на ноги жестянщик, в груди которого застряло лезвие алебарды. Вот, шатаясь, приподнялся мрызл, изрешеченный пулями. Шевельнулся даже битюг, за которым скрывался Хавр.

Конечно, сейчас эти искромсанные мечами и пробитые пулями воины были не так проворны, как при жизни. Те, кто погиб первым и успел закоченеть, с трудом расправляли свои уцелевшие члены. Многие, едва встав на ноги, сразу теряли ориентацию и брели по прямой, пока не натыкались на какую-нибудь преграду. Однако десятки рук уже тянулись к Карглаку, а острые копья тыкались в его неуязвимое для железа тело.

И тем не менее, как ни велико было преимущество мертвецов в численности и как ни пострадал Карглак в схватке с Эштрой, стоило ему лишь как следует поднапрячься – и кольцо нападавших рассыпалось.

– Ты выглядишь совсем свеженьким, муженек. – Эштра даже захлопала в ладоши. – Я рада за тебя. Так и продолжай. Сам же говорил, максары умеют бороться с судьбой.

Повинуясь ее пристальному взгляду, на Карглака навалилась новая куча оживших покойников. Она быстро росла, словно рой пчел, облепивших матку. Того, кто находился в центре этой кучи, разглядеть было уже невозможно, но он продолжал оказывать отчаянное сопротивление, о чем можно было судить по тому, как куча медленно перемещалась то в одну, то в другую сторону.

Максары, оставшиеся без вождя и вдохновителя, явно не знали, что им теперь делать. Ни один мрызл, ни один жестянщик уже не повиновался их воле. Более того, они сами ощущали себя так, словно оказались вдруг в тяжелых кандалах. Бежать было поздно, спасать Карглака – бессмысленно, оставалось только надеяться на милость победителя.

Наконец Эштра небрежно сказала: «Дело сделано», – и гора мертвецов, в жутком молчании копошившихся над телом Карглака, сразу оцепенела.

С холма, сопровождаемый своей немногочисленной свитой, спустился Окш.

– Карглак предугадал собственную смерть, когда угрожал утопить тебя в крови своих воинов. – Эштра кокетливо прикрыла ладонью отсутствующий глаз.

– Если он и в самом деле мертв, мне необходимо убедиться в этом, – сказал Окш, не слезая с седла и заслоняясь от максаров межпространственной дырой. – Однажды я уже опростоволосился, поверив в его мнимую смерть.

– Боюсь, что, объединив усилия, жестянщики и мрызлы просто разорвали его на части, – нетерпеливо сказала Эштра. – Зачем тебе эта безобразная груда мяса? У нас сегодня и без того много дел. Давай побыстрее закончим и отправимся искать место, где я могла бы подлатать свое тело.

– Ну если ты так настаиваешь… – неуверенно начал Окш.

– Погодите! – Хавр приподнялся из-за своего укрытия. – Тут что-то не чисто! Ни человек, ни мрызл не могут разорвать тело максара на части. Тут как минимум нужен клинок или специальные инструменты, которые вы используете в своих операциях. Чтобы всем нам впредь спалось спокойно, нужно найти останки Карглака и с соответствующими почестями похоронить их.

– Делайте что хотите! – Эштра резко повернулась и пошла прочь. – Я тут, понимаешь, кровью истекаю, а они собираются похороны проводить…

Пока Хавр под угрозой клинка держал максаров в повиновении, уцелевшие после побоища жестянщики растаскивали кучу трупов, возможно, ставшую для Карглака чем-то вроде могильного холма.

Когда этот скорбный труд был завершен, все заинтересованные лица вынуждены были констатировать, что какие-либо следы Карглака отсутствуют. Зато под нижним слоем изорудованных до неузнаваемости тел обнаружилась круто уходящая в землю нора. Молодой жестянщик, посланный туда для разведки, доставил наверх измятый и продырявленный панцирь – тот самый, что Карглак носил во время поединка.

Хавр прокомментировал происшедшее следующим образом:

– Если лиса два раза подряд спасается одним и тем же способом, так это не она хитра, а охотники бестолковы.

Окш ничего говорить не стал (да и что он мог сказать в такой ситуации), а вскинул свой «дырокол», польза от которого в данный момент представлялась весьма сомнительной. Время было безвозвратно упущено, и проклятый Карглак мог находиться сейчас где угодно.

На месте норы, в которую с трудом протиснулся бы человек средней комплекции, образовалось огромное, идеально круглое отверстие, втянувшее в себя немало валявшихся поблизости мертвых тел.

Максары, впервые увидевшие такое диво, таращили глаза и вытягивали шеи, однако Окш быстро пресек столь откровенное любопытство. Очередная межпространственная дыра зашвырнула всю эту компанию в такие дальние дали, где их необыкновенные способности утратили всякое практическое значение. Хавр, находившийся рядом, успел увернуться каким-то чудом.

– Не сходи с ума! – крикнул он Окшу. – Птичка давно улетела.

Однако тем уже овладел очередной приступ неистовства. Теперь дыры в каменной плоти Чернодолья появлялись одна за другой – некоторые уходили вниз строго вертикально, другие под углом, а некоторые лишь сметали с поверхности все живое без разбора. И среди жестянщиков, еще только начавших осознавать свою победу, и среди плененных мрызлов стали появляться жуткие проплешины, уносившие в неизвестность сразу по нескольку сотен душ.

Хавр, каждое мгновение рискуя жизнью, все же сумел добраться до Окша и, сунув ему под нос лезвие клинка, заорал:

– Опомнись! Если ты сейчас же не прекратишь это безумие, я отрублю тебе руки!

– Ты? Мне? – весьма удивился Окш. – И чего ты этим добьешься? Эштра пришьет мне другие. Даже твои, если это понадобится.

– Эштра уже пришила тебе хвостик, которым ты виляешь перед ней! Она упустила Карглака, хотя могла легко прикончить его! Думаешь, это произошло случайно?

– Ничего, сейчас мы устроим под Чернодольем такое пекло, в котором найдет свой конец не только Карглак, но и все другие любители подземных нор, – произнес Окш, вновь вскидывая «дырокол».

Хавр попытался обезоружить его, но был отброшен прочь с такой же легкостью и бесцеремонностью, с какой пасущийся бык отгоняет надоедливых слепней. Впрочем, сразу после этого насилие над пространством прекратилось. Похоже, что Окш и сам осознал всю опасность и бесперспективность своей затеи.

Между тем в окружающей природе творилось нечто странное. Мало того, что во многих местах каменистый грунт покрылся глубокими трещинами и просел, как это бывает во время землетрясений, мало того, что добрая половина тех, кто стал свидетелем разрушительных действий «дырокола», навсегда исчезла из этого мира, так вдобавок еще заметно померк свет неба, хотя это никак не было связано с приближением ночи.

Горизонты помутнели и как будто приблизились. Все достаточно удаленные предметы окутались тусклым, дрожащим сиянием. Лошади вели себя так, словно почуяли приближение стаи волков. У людей сбивалось с ритма сердце, закладывало уши, гудело в голове. Особенно неважно ощущал себя Хавр, весьма восприимчивый ко всему, что касалось взаимодействия пространства и времени.

– Так, наверное, чувствует себя паук, в тенета которого угодил разъяренный шершень, – пробормотал он, стараясь побороть навалившуюся слабость.

Немного отдышавшись, Хавр уже собрался было наброситься на Окша с новыми упреками, но тот опередил его, вполне мирным тоном заявив:

– Ты уж прости меня… Я, кажется, чуть-чуть погорячился. Обидно было вновь упустить Карглака. Хотя вполне возможно, что я все же достал его. Впрочем, мы и так неплохо поработали. Сколько максаров отправились нынче на тот свет? Пять или шесть?

– Скорее всего четверо, – угрюмо ответил Хавр. – Но если ты и впредь будешь так щедро тратить на максаров заряды своего оружия, то от этого мира вскоре останется одна шелуха.

– А что нам мешает найти для себя новый мир? – беспечно произнес Окш.

– Во-первых, это не так уж и просто. Во-вторых, кто может поручиться, что, нагадив в этом мире, ты в другом поведешь себя как-то иначе? Возьми, к примеру, ту же Эштру. Облик ее меняется, а сущность остается прежней. Она не может избавиться даже от своего смрада.

– Просто ты предвзято относишься к ней. Обычная зависть человека к максару… Кстати, а где она?

– Вон у тебя за спиной. – Хавр кивком указал в сторону того самого холма, на вершине которого еще недавно гарцевал Окш. – Все в нашу сторону поглядывает… Хоть и одним глазком…

Чтобы хоть как-то разрядить тягостное впечатление, оставшееся после сражения, которое должно было стать решающим, но в конечном итоге не решило абсолютно ничего, предложено было закатить небольшую пирушку.

Эта идея пришла в голову Окшу, но ее поддержал и Хавр. Эштра хоть и приняла предложение, однако покидать палатку, в которой после поединка с Карглаком пребывала безвылазно, наотрез отказалась.

Хавр по этому поводу высказался так:

– Давненько я ведьмам визитов не наносил. Да деваться, как видно, некуда… И на погосте бывают гости. Кстати, моя сестра тоже считалась ведьмой, да еще такой, что твоя Эштра ей в подметки не годилась… Жаль, что все свои способности она обращала во вред людям.

– Вот было бы славно, если бы ты уродился в сестру, – сказал Окш не без иронии. – Мы бы тогда всех врагов шутя одолели.

– Копаться в чужих душах не по мне. Меня привлекали совсем другие вещи. То, что ты делаешь с помощью своего оружия, я совершал одним лишь усилием воли. Мне ничего не стоило перебросить крепостную башню из одного времени в другое.

– Теперь ты не можешь перебросить и пушинку… – в голосе Окша проскользнуло сожаление.

– Сам виноват. Зарвался. Слава небесам, что меня лишили только этого дара, а не самой жизни, – признался Хавр. – И поскольку эта распроклятая жизнь до сих пор дорога мне, позволь сегодня вновь одолжить у тебя клинок.

– Ты собираешься явиться на пир при оружии? – удивился Окш.

– То же самое я посоветовал бы сделать и тебе. И вовсе не потому, что я не доверяю Эштре. Нам нельзя оставлять свое оружие без присмотра. Пока мы будем бражничать, кто-то из врагов может позариться на него. Сам знаешь, на какие коварные уловки способны максары.

– Это ты уже чересчур, – снисходительно улыбнулся Окш. – Сейчас максарам не до уловок. Наверное, прячутся по дальним замкам… Если хочешь, можешь взять с собой клинок. А я такую тяжесть зря таскать не собираюсь, – он покосился на упрятанный в чехол «дырокол».

– Мне кажется, твое хваленое чувство опасности уснуло.

– Оно не уснуло. Оно молчит. Хорошая собака попусту не лает.

– Околевшая – тоже, – буркнул Хавр, но Окш не обратил на эти слова никакого внимания.

Нельзя сказать, чтобы хозяйка при виде гостей пришла в восторг, однако угощение, как и обещала, выставила богатое – и где только успела столько всего раздобыть!

Хотя раны Эштры успели зажить, а вытекший глаз прикрывала белая бархатная лента, выглядела она довольно жутковато. Ее напускная моложавость словно слиняла – рот ввалился, кожа приобрела цвет и структуру пергамента, волосы сбились в колтун, по всему лицу вылезли черные бородавки, а единственный глаз, еще совсем недавно горевший, как изумруд, сейчас цветом напоминал навозную жижу.

Когда Эштра стала разливать по кубкам вино, Хавр невольно обратил внимание, что между пальцев и под ногтями у нее так и осталась засохшая кровь. «Сучка, которая крысу задавит, и та свои когти потом облизывает», – с неодобрением подумал он.

Прежде чем выпить, Окш заботливо поинтересовался:

– Ты же собиралась привести свое тело в порядок? Поблизости есть несколько замков, где ты смогла бы найти все необходимое для этого.

– Не к спеху, – пробурчала Эштра. – Все равно нынешний облик меня уже не устраивает. Надо придумать что-нибудь новенькое. А в голову, как нарочно, ничего не лезет.

– Надеюсь, ты шутишь? – удивился Окш. – Зачем тебе менять облик? Конечно, он изрядно пострадал в схватке. Но достаточно будет просто подправить его.

– Пойми, мне опротивело жить в образе вертихвостки, по которой ты тайно млел когда-то, – поморщилась Эштра. – Это то же самое, что каждый день носить карнавальную маску. Причем всегда одну и ту же.

– Выходит, мое мнение тебя не интересует? – нахмурился Окш.

– При чем здесь твое мнение? Тебе нужен союзник, а не подруга. Будет даже лучше, если я придам себе внешность мужчины-воина.

– А если я уже успел привязаться к этому облику? – упорствовал Окш.

– Это заблуждение, свойственное мужчинам. Черт в ангельском образе вам дороже, чем ангел, утративший внешнее великолепие… Впрочем, это беда поправимая. Когда ты пройдешь все стадии перевоплощения и превратишься в настоящего максара, такое понятие, как привязанность, перестанет для тебя существовать.

– Это будет означать, что ты окончательно выздоровел от болезни под названием «человечность», – подал голос Хавр.

Эштра зыркнула на него своим мутным глазом, и язык Хавра сразу окостенел. Окш, даже и не догадывающийся, какая беда постигла его сотрапезника, поднес кубок с вином к губам.

– За что пьем? – как ни в чем не бывало, поинтересовалась Эштра.

– Собирались пить за кончину Карглака, да повод отпал… Придется выпить за твое здоровье.

– Дался вам этот Карглак, – опять поморщилась Эштра. – Он сейчас как волк, оставивший в капкане свою лапу. Забился в какую-нибудь нору и зализывает раны.

Они уже отставили кубки в сторону и занялись закуской, когда Хавр, все это время сидевший с каменным лицом, с шумом изверг из своих уст вино, которое так и не смог проглотить.

– Мое угощение пришлось тебе не по вкусу? – огорчилась Эштра.

– По вкусу… – еле-еле просипел Хавр. – Просто у тебя взгляд тяжелый, несравненная… Даже глотка онемела…

– Это тебе наука, – вновь наполняя кубки, объяснила Эштра. – Думай, прежде чем языком молоть.

– Придется…

Окш, дабы замять неловкость, поспешил перевести разговор на другую тему.

– Вино весьма приятное, но прежде я такого никогда не пробовал, – сказала он, рассматривая содержимое кубка на свет.

– Ничего удивительного. – Эштра презрительно скривилась. – Ты привык к бурде, которую жестянщики готовят из заплесневелого зерна. А это настоящее вино, доставленное из чужедальней страны, даже название которой успело забыться. Оно настояно на крови ядовитых гадов и листьях редчайших растений, а потому никогда не выдыхается и не прокисает, как другие вина.

– И все же я предпочитаю напитки, изготовленные у меня на глазах. – Окш покосился на Хавра. – Помнишь вино, которым ты отравил моих воинов?

– Не отравил, а только одурманил, – возразил тот уже вполне нормальным голосом.

– Какая разница, если все одурманенные были потом зарезаны врагами! Я хочу знать, где ты раздобыл тот яд.

– У Карглака, – ответил Хавр.

– Разве Карглак разбирался в ядах? – Окш перевел взгляд на Эштру.

– Примерно так же, как и ты, – небрежно ответила она. – До самого последнего времени я сама составляла все нужные ему яды.

– Надеюсь, в этом вине яда нет? – Окш прищурился, разглядывая Эштру через стекло кубка.

– А какой ответ тебя больше устроит?

– Правдивый.

– Ты надеешься добиться правды от максара? – Она отшвырнула опустевший кувшин и жестом фокусника извлекла откуда-то новый. – Не перестаю удивляться твоей наивности… Но на сей раз можешь быть спокоен. Если бы я хотела отравить тебя, то сделала бы это раньше.

– Раньше? – Окш на мгновение задумался. – Раньше ты была другая. А сейчас изменилась. Значит, могли измениться и твои планы.

– Все это тебе только кажется… Особенно сейчас, с пьяных глаз. Просто стычка с Карглаком обошлась мне слишком дорого. До сих пор не могу от нее оправиться. Попробовал бы сам помериться с ним силами. Сейчас бы небось по-другому говорил.

– Я мог уничтожить Карглака одним мановением руки. – Окш, которого и в самом деле начал разбирать хмель, очень картинно изобразил это мановение. – Кто помешал мне, если не ты? И на поединок сама напросилась. Я тебя не заставлял.

– Меня распирала злоба! Я жаждала отомстить Карглаку за все прошлые обиды!

– Сперва жаждала, а потом передумала?

– Что ты хочешь этим сказать? – В голосе Эштры появились угрожающие нотки.

– Ничего. Но согласись, вольно или невольно ты спасла его.

– Если уж начал говорить, так говори прямо, а не петляй, как заяц! В чем ты меня обвиняешь? В измене? В сговоре? Или только в оплошности? Чем ты вообще недоволен? Армия Чернодолья разгромлена! Карглак искалечен. Погибло немало максаров!

– Всего четыре! – прервал ее Окш. – А их тысячи! Сколько же сил и времени понадобится на то, чтобы уничтожить всех остальных!

– Так ты и впрямь решил искоренить нашу расу? – Эштра оскалилась, словно собираясь укусить Окша. – Выходит, Карглак был прав? Имя Губителя Максаров дано тебе не напрасно?

– А если и так! – Окш уже не мог сдержать себя. – Хватит им отравлять своим присутствием землю и небеса! Хватит сеять ненависть и насилие! Хватит пить чужую кровь! Без максаров этот мир станет куда более приятным местом!

– Но ведь ты сам максар! Плоть от плоти и кровь от крови!

– Меч и коса тоже сделаны из одной стали, но служат разным целям!

– А что будет, если твой безумный план удастся и с максарами будет покончено?

– Развязав себе руки, я наведу порядок и во всех соседних странах.

– Мечом или косой? – ухмыльнулась Эштра.

– Для разумных и покорных будет достаточно одного моего слова! А для непокорных и скудоумных у меня найдется кое-что пострашнее меча.

– Знаю! Уже имела удовольствие наблюдать, как ты сметаешь с лица земли целые толпы своих и чужих!

– Я хотел прикончить Карглака! Самого опасного из всех максаров! Моего исконного врага! Того самого Карглака, который по твоей милости ушел от возмездия!

– Потому и ушел, что он единственный, кто может остановить Губителя Максаров!

– Значит, ты признаешь, что отпустила его преднамеренно?

– Я ничего не признавала даже тогда, когда дни напролет висела на дыбе над горящей жаровней! И не тебе меня допрашивать, щенок! Еще не родился тот, кто заставит меня держать перед ним ответ!

– Выбирай выражения, иначе тебе придется держать ответ перед владыками преисподней!

Казалось, еще немного и словесная перепалка перейдет в рукопашную схватку. Хавр, все это время предусмотрительно молчавший (несмотря на изрядное количество выпитого вина, во рту у него было ощущение, что там до сих пор таял кусок льда), незаметно положил ладонь на рукоять клинка и постарался сделать так, чтобы им можно было воспользоваться в любой момент.

Окш и Эштра между тем продолжали поливать друг друга хулой и взаимными упреками.

– Знаешь, какое наказание ожидает того, кто воюет на стороне чужаков против собственных братьев? – шипела она. – Ему ломают все кости и сажают в бочку с голодными крысами! Такая же участь ожидает и тебя, изменник!

– Очень сомневаюсь, что это у вас получится! Зато уверен, скоро ты окажешься там, откуда я по глупости спас тебя! В сыром каменном подземелье! В кандалах и колодках! В парше и гное! В собственном дерьме! – орал он.

Казалось, потоку брани не будет конца. Первым потерял терпение Хавр. Он так хватил своим кубком по массивному серебряному блюду с заливным мясом, что вино и студень забрызгали обоих спорщиков.

– А не выпить ли нам еще по чуть-чуть? – заявил он. – Вы оба сказали друг другу столько теплых слов, что от них должно неминуемо пересохнуть в горле.

За столом наступило молчание, не менее тягостное, чем при прощании с покойником. И если совершенно протрезвевший Окш, похоже, уже начинал сожалеть о случившемся, то Эштра была настроена самым решительным образом.

Приняв от Хавра до краев наполненный кубок, она с самой недоброй интонацией произнесла:

– За что, по-вашему, я должна выпить? За погибель моего народа? За собственную смерть?

– Предложи тогда свой тост, – буркнул Окш, к побледневшему лицу которого стала возвращаться краска.

– За обоюдное примирение, например, – подсказал Хавр, потихоньку потянув клинок из ножен.

Однако слова его пропали втуне – с таким же успехом можно было призывать к компромиссу взбешенных баранов или проповедовать идеи всепрощения среди каннибалов.

Эштра, держа кубок с вином на отлете, с удивительной проникновенностью сказала:

– Я бы с удовольствием выпила за твою смерть, отродье Клайнора. И я, наверное, позволю себе эту маленькую радость, хотя твой дружок уже приготовил клинок к бою. Самое большее, что я успею сделать, прежде чем моя голова слетит с плеч, это выцарапать вам обоим глаза.

– Осторожнее, несравненная, – вкрадчивым тоном произнес Хавр. – Не забывай, ты уже пыталась дотянуться до меня руками. Нынче результат будет тот же. Я всегда успею ускользнуть. Для меня сделать шаг в прошлое или будущее так же легко, как для тебя переступить порог этой палатки.

– Ну и шагай себе! Посмотрим, что из этого получится! – Резким движением она выплеснула вино в лицо Хавру.

Он был давно готов к чему-то подобному и успел отпрянуть – как в координатах времени, так и в масштабах пространства. На какой-то миг все вокруг замерло. Хавр ясно видел и Эштру, застывшую в скульптурной позе злой колдуньи, окропляющей младенческой кровью алтарь сатаны, и неподвижного Окша, глаза которого странным образом смотрели в разные стороны, но еще не успели загореться ни яростью, ни удивлением, и даже повисший в воздухе розовый полупрозрачный слиток, окруженный облаком мелких бисеринок-брызг (это было то самое злополучное вино, чье внезапное освобождение из кубка явилось сигналом к тому, что от слов пора переходить к делу), однако сам не мог ни шевельнуться, ни даже моргнуть глазом.

Затем окружающий мир словно взорвался – все зазвенело, загрохотало, понеслось с неуловимой для глаза быстротой.

Эти чудеса не могли длиться долго, но когда время потекло для Хавра в прежнем ритме (вместо того, чтобы сидеть за столом, он с занесенным для удара клинком стоял теперь посреди палатки), Эштры на прежнем месте не оказалось. Да и Окш выглядел по-другому – зрачки, до этого направленные в противоположные стороны, теперь сошлись к носу, а шевелюра была полна осколков стекла.

– Интересно, кому из нас повезло больше? – пробормотал Хавр. – Одному досталось вино, а другому бокал.

Окш пришел в себя от первой же пощечины и, проявив завидную сообразительность, заорал:

– Быстрее! Если мы не настигнем эту тварь, могут случиться грандиозные неприятности!

Они одновременно кинулись к выходу, но тут же оказались в объятиях друг друга, словно встретившиеся после долгой разлуки друзья. На самом деле Окш воспользовался Хавром как опорой и наоборот. Ноги у обоих подкашивались, а каждая клетка тела, казалось, налилась свинцом.

– Сделай что-нибудь! – взмолился Хавр. – Ты же максар! Да еще мужчина! Не позволяй старой ведьме одурманить нас!

– Сейчас, сейчас…

Было видно, какие титанические усилия производит над собой Окш. Лицо его приобрело страдальческое выражение, каждая жилка на теле дрожала так, словно он силился удержать на плечах рухнувший небосвод. Зато от его взгляда можно было зажигать свечки. И мало-помалу незримые колдовские цепи, сильные именно тем, что отягощают они не тело, а душу, стали слабеть. Спустя еще несколько мгновений заклятие Эштры рассеялось окончательно, как это бывает, когда ушат холодной воды вырывает человека из сонной одури.

Лишь теперь они смогли толком разобраться в происходящем. А происходило вокруг черт знает что! Мало того, что Эштра сбежала в неизвестном направлении (и, возможно, не с пустыми руками), так еще и лагерь был объят паникой, порожденной скорее всего теми же силами, что заставляют мертвецов снова бросаться в битву.

Люди вели себя так, словно объелись белены, а вдобавок еще и обварились крутым кипятком. Лошади рвали поводья, лягались и грызли друг друга. Вечно сонные мерины сейчас ни в чем не уступали горячим жеребцам.

Даже не пытаясь утихомирить этот бедлам – не до того было, – они кинулись к палатке главнокомандующего. Еще издали стало видно, что ее полог сорван, а стража валяется на земле.

– Боюсь, сбываются мои самые худшие предчувствия, – крикнул Окш на бегу.

– Осторожнее! – предупредил его Хавр. – Она может быть внутри.

– Тем хуже для нее! – Окш вырвал клинок из рук Хавра и несколькими взмахами разнес златотканый шатер на части.

Все внутри находилось на своих местах. Отсутствовал один только «дырокол».

– Главное, не поддаваться отчаянию, – сказал Окш, хотя от него самого этим отчаянием несло за версту. – Все еще можно поправить.

– Хотелось бы надеяться, – буркнул Хавр.

– Ты что, не веришь мне?

– Верю… Но пока ты только машешь руками, а Эштра в это время уходит все дальше и дальше. Неплохо было бы ее догнать. Если это, конечно, возможно.

– Надо попробовать… С исчезновением этой твари ко мне вернулись все прежние способности. Сейчас ты сам убедишься в этом.

Он повел взором по лагерю, и люди, еще совсем недавно творившие такое, на что не способно даже взбесившееся зверье, стали затихать. Он глянул в сторону коновязи, и все лошади сразу умерили свой дикий норов.

– Это у тебя и раньше получалось, – сказал Хавр.

– Раньше – да. Но, связавшись с Эштрой, я стал ловить себя на том, что окружающие постепенно ускользают из-под моей власти… Во всем полагаясь на нее, я перестал изощрять свою волю. А это то же самое, что фехтовальщику забросить свои каждодневные занятия. Теряешь сноровку…

– Ну ладно, сноровка к тебе вернулась. А как это поможет нам изловить проклятую ведьму? – в вопросе Хавра ощущалось сомнение.

– Сейчас поймешь… Раньше в моменты наивысшей опасности я обретал как бы второе зрение, позволяющее видеть все вокруг с высоты птичьего полета. Если этот трюк удастся, мы по крайней мере узнаем местонахождение Эштры. – Он закрыл глаза, сосредоточиваясь. – Так, так, так… Получается… С этой стороны пусто… С этой тоже… А там, кажется, кто-то есть… Нет, это всего лишь мрызл… Улепетывает во все лопатки. Откуда он здесь взялся? Наверное, лазутчик… Смотрим дальше… Еще, еще, еще… Вот она! Нашел! Скачет в том направлении! – Он указал рукой туда, где находилось самое сердце Чернодолья. – И скачет быстро…

– Догнать ее можно?

– На чем? Она угнала с собой самых лучших лошадей. Остались одни обозные клячи.

– Наша пропажа при ней?

– Похоже, да…

– Будем считать, что первый этап войны на этом закончился, – сказал Хавр.

– Нет, – упрямо мотнул головой Окш. – Просто удлинился срок между прошедшим и грядущим сражениями. Мы немедленно возвращаемся в Страну жестянщиков. Ты собираешь новую армию, а я изготовляю новое оружие. Думаю, на это понадобится не так много времени. Но уж теперь максарам не будет никакой пощады! Ни один из них, пусть даже это будет моя мать, вставшая из могилы, не посмеет приблизиться ко мне! Даже в образе лягушки! Даже превратившись в мышь! И самой желанной добычей для меня будет уже не Карглак, а Эштра!

– Не хочу бередить прошлое, но я предупреждал тебя, что союз с этой уродкой ни к чему хорошему не приведет. Просто удивляюсь, как она смогла так околдовать тебя… Тебя, жившего с оглядкой на каждую подозрительную тень! Тебя, ускользнувшего из лап Генобры и Карглака!

– Сам не знаю, что со мной случилось… В какую трещинку моей души она проникла? Чем приворожила? Или все дело в том образе, который она приняла? Но как бы то ни было, я получил хороший урок. Иногда поражение приносит больше пользы, чем победа… А кроме того, не стоит забывать, я прошел перевоплощение только благодаря Эштре. По крайней мере удар ножом в спину мне теперь не страшен.

– Приобрел ты немало, – невесело усмехнулся Хавр. – Зато потерял неизмеримо больше… Когда прикажешь собираться в обратный путь?

– Немедленно. С собой захвати самое необходимое. Времени на сборы нет.

– А как же войско?

– Доберется и без нас… А не доберется, туда ему и дорога. Мы не можем обременять себя обозами и пехотой. Время сейчас дороже всего.

– А как же казна? Это как-никак двадцать возов золота.

– Золотом ты от смерти не откупишься.

– Откупался, и не раз.

– В Чернодолье другие правила торговли…

Окш сделал так, что лошади, раньше ходившие мерным шагом даже на случку, всю дорогу мчались галопом и понукать их не приходилось. Ноги они выбрасывали так резко, что казалось, еще чуть-чуть и подковы слетят с их копыт, а пену на ходу изрыгали не менее обильно, чем сказочные драконы – огонь.

– Мы загоним их! – крикнул Хавр, прячась от встречного ветра за лошадиной шеей.

– Обязательно! – ответил Окш. – Но только после того, как пересечем границу! В первом же поселке мы выберем скакунов и повыносливее, и порезвее!

Первая часть его плана исполнилась безукоризненно. Обе лошади пали сразу после того, как бездорожье Чернодолья сменилось мощеным трактом Страны жестянщиков.

Зато со второй сразу возникли проблемы, основной из которых было полное отсутствие в приграничье каких-либо живых существ, за исключением стервятников разных биологических классов да всякой мелкой живности, сохраняющейся даже тогда, когда в природе исчезает любая память о человеке.

Придорожные поселки, раньше переполненные торговцами, менялами, бродягами, воришками и соглядатаями, лежали в руинах, сквозь которые кое-где уже начала пробиваться сорная трава. От постоялых дворов и трактиров с бутафорскими окороками и бутылями над дверями остались только трубы каминов, теперь закопченные и с внешней стороны.

Исчезли коновязи (обычное место сборища местных блудниц), толстые бревна которых, судя по расплющенным концам, использовались вместо таранов. Вода в колодцах была покрыта слоем пепла толщиной в палец и уже успела протухнуть, а это означало, что после побоища никто не зачерпнул здесь даже и ковша.

– С той стороны гости приходили. – Хавр указал пальцем себе за спину. – Погуляли крепко. И чует моя душа, плясали тут под дудку максаров.

Кто именно устроил весь этот разгром, было ясно и без комментариев. Неясным осталось другое – почему после ухода врагов обитатели поселка не вернулись на прежнее место, как ранее уже бывало неоднократно? Куда подевалось несколько сотен, если не тысяч живых существ – мужчин, женщин, детей, лошадей, овец, собак? Почему войско, которого здесь было оставлено в достаточном количестве, не отомстило обидчикам?

– Напугали людей, – решил Окш. – Теперь их и силой не заставишь селиться вблизи Чернодолья.

– С людьми понятно, – вздохнул Хавр. – А вот без лошадок плохо. Как же мы поскачем дальше? Изловить, что ли, парочку мрызлов?

– До следующего поселка дойдем пешком, – сказал Окш. – Там и отдохнем немного.

Особых оснований для беспокойства пока не было – оба они являлись бывалыми пешеходами, а поселки на этом тракте располагались с таким расчетом, что путник, плотно перекусивший в одном, на подходе к другому начинал вновь ощущать аппетит. Немного смущало отсутствие встречного или попутного транспорта, но в нынешних условиях это было вполне объяснимо.

Населенный пункт, который они наметили для своего отдыха, еще не показался на горизонте, когда где-то в той стороне раздался заунывный волчий вой. Едва зверь успел закончить свою песню, как слева и справа на нее откликнулось еще несколько столь же зловещих голосов.

– Это они так сговариваются, – сказал Хавр. – На охоту собрались.

– Первый раз слышу, чтобы волки выли прямо возле человеческого жилья, – нахмурился Окш. – Что их выгнало из леса?

– А ни что… Просто нет уже тех, кто их раньше в лес загонял, людей да собак. Вот они и осмелели. В открытую ходят.

– Плохая примета, – процедил Окш сквозь зубы.

– Хуже некуда, – согласился Хавр.

Так оно и оказалось. Когда компаньоны, изрядно натрудив ноги, добрались до вожделенной цели, там их ожидало горькое разочарование. Хавру в первый момент даже показалось, что они сбились с пути и, сделав круг, вновь очутились в том самом месте, откуда начали свой поход по Стране жестянщиков.

И здесь от домов не осталось ничего, кроме труб и фундаментов. И здесь пахло гарью и тленом. И здесь смогли выжить только крысы, вороны и мухи.

На ночлег они устроились в чистом поле, под кроной сахарного дерева, плоды которого теперь составляли их единственную пищу.

Третий поселок отличался от двух предыдущих лишь своими размерами (раньше тут, наверное, жило не меньше пяти тысяч человек) и тем, что на рыночной площади обнаружились целые горы хрупких, обгоревших костей, частично уже обратившихся в пыль и смешавшихся с золой. Окш, неплохо знавший эти места, вспомнил, что поселок славился производством горючей смолы и фонарного масла. Короче говоря, здесь было из чего развести большой и жаркий костер.

Подобрав массивную кость, судя по всему, принадлежавшую какому-то крупному копытному животному, Хавр сказал:

– Ну людей порешили – ладно. Но зачем скот губить?

– А куда его девать? – пожал плечами Окш. – За местных лошадей в Чернодолье никто и ломаного гроша не даст. А для коров нужны пастбища. Ты видел в Чернодолье пастбище?

– Молодцы максары, – сказал Хавр. – Уж если жечь, то все подряд! Уж если резать, то все под корень!

– На что ты намекаешь? – сразу набычился Окш.

– Ладно, – махнул рукой Хавр. – Не хватало еще нам поссориться… Ох, не нравится мне все это! Видел я на своем веку немало всяких бедствий. Шум, гам! Женщины воют, дети орут, мужчины бранятся. Хоть какая-то да жизнь! А здесь тишина. Могила.

– Это потому, что место тут такое неудачное. Вроде как у кулачного бойца рожа. Ей постоянно оплеух достается. А заднице хоть бы что.

– Не скажи… Если рожу всмятку разбить, то и заднице несладко придется.

Сделав столь глубокомысленное замечание, Хавр надолго умолк и вновь заговорил лишь после того, как они миновали плантацию хмеля, чьи пышные побеги обвивали наклонные деревянные опоры, каждая из которых была превращена в виселицу (правда, почти все петли уже пустовали, и виною тому было воронье, буквально застилавшее небо).

– Никого мы здесь не найдем! – заявил он, пытаясь перекричать многоголосый птичий грай. – По болотам надо пройтись, по лесам! Не может такого быть, чтобы совсем никто не уцелел!

– А кто тебе нужен? – Окш скривился, попробовав на вкус перезревшую шишечку хмеля. – Бабы, дети? Что с ними делать? Мужчины если и остались, одни инвалиды. Войско мы здесь не наберем, это уж точно. Теперь вся надежда на мое оружие.

– Интересно, как ты собираешься его изготовить, если вся страна действительно опустела? – Теперь, когда они уже покинули плантацию, превращенную в одно огромное лобное место, говорить можно было и потише, однако Хавр продолжал орать прямо Окшу в ухо: – У тебя не было ни литейной печи, ни настоящей кузницы! Все детали ты заказывал на стороне! Через меня или еще через кого-нибудь! Я прекрасно помню, сколько возов всякого добра ежедневно поступало в твою мастерскую! Кто теперь возьмется за эти заказы? Мы прошли четверть страны и не встретили ни единого живого человека! Посмотри туда! Видишь этот поселок? Конечно, сейчас его трудно узнать! Когда-то там жили ювелиры, одни из лучших в стране! Не знаю, что они там для тебя смастерили, но я отвалил им полсотни золотых! Где ты найдешь других таких ювелиров?

– В чем-то ты, конечно, прав, – кивнул Окш. – Трудности, безусловно, будут, и немалые. Но дело в том, что все нужные детали я заказывал в нескольких экземплярах. То, что мне не пригодилось, надежно спрятано на острове. А уж со сборкой я как-нибудь и сам справлюсь. Как говорится, не в первый раз. Вот видишь, ничего страшного не случилось.

– Кроме того, что народ, ради спасения которого заваривалась вся эта каша, погиб.

– Это пока неизвестно… – Окш вдруг замер, как ищейка, почуявшая след, но еще не определившая его направление окончательно. – Честно сказать, у меня самого успело создаться впечатление, что эта страна обезлюдела. Впервые в жизни, исключая, может быть, лишь краткий период, когда мне пришлось скитаться в глухих лесах на границе Чернодолья, я не ощущал присутствия других людей, их мыслей, страстей, желаний… Но, оказывается, это совсем не так. Невдалеке от нас кто-то есть. И даже не один человек, а целая толпа. Правда, я никак не могу разобраться в их мыслях. Очень уж они смутные, сумбурные, путаные. Каша, а не мысли. Но этому может быть немало причин. Страх, голод, лишения, раны, смерть близких…

– Ты хочешь сказать, что они сумасшедшие?

– Нет, почему же… Хотя крайняя степень отчаяния мало чем отличается от безумия.

– Мы должны обязательно найти их, – решительно сказал Хавр. – Хоть что-то да узнаем.

– Зачем их искать? Они сами идут нам навстречу.

– Вот и прекрасно!

– Только давай договоримся сразу, что зря тратить время не будем. Узнаем, что к чему, и двигаемся дальше. Хорошо, если бы у них оказались лошади…

Вскоре на тракте, в том самом месте, где он, прежде чем уйти за горизонт, превращался в ниточку, показалась плотная движущаяся масса. Определить с такого расстояния, кого там больше – людей или животных, было невозможно.

Хавр приложил ухо к дорожному покрытию, долговечному и основательному, как и все сделанное руками жестянщиков. Послушав сначала левым, а потом правым ухом, он вынес весьма обнадеживающее заключение:

– Похоже, нам и в самом деле повезло. Не знаю, сколько там лошадей, но они точно есть. Подковы так и цокают. Этот звук я ни с каким другим не спутаю.

– Трудно сказать, можно ли это назвать везением… – замялся Окш. – К сожалению, это не люди, а мрызлы. А возглавляет их парочка максаров.

– Вот так сюрприз! – Хавр вскочил с таким проворством, словно до врагов было рукой подать. – Нельзя этих гадов вот так просто отпускать! Если быстренько прикончить максаров, то и мрызлы сопротивляться не посмеют!

– Но от мрызлов мы ничего не узнаем, – возразил Окш, рука которого уже ласкала эфес клинка. – Более тупых существ, чем эти, редко встретишь. Я уже пробовал проникнуть в их сознание. Это даже не каша, это помои. Не знаю, из кого делают таких мрызлов, но только не из людей.

– Что ты тогда предлагаешь?

– Поболтаем с максарами.

– Вот так просто – возьмем и поболтаем? – усомнился Хавр.

– Почему бы и нет! Разве мы похожи на жестянщиков? Во мне сейчас максара за версту видно. Да и одежка подходящая. – Окш встряхнул полами синего атласного плаща, позаимствованного в кладовых Карглака. – Скажем, что мы на их стороне. А лошадей утопили на переправе.

– Не опознают они тебя?

– После того, что сотворила со мной Эштра? Никогда!

– Давай попробуем, – без особого энтузиазма согласился Хавр. – Ты в любом случае ничего не теряешь… Тебя ведь, в отличие от некоторых, железо уже не берет.

– Будешь держаться позади меня и помалкивать, – распорядился Окш. – Тогда уцелеешь.

– Ты бы сначала чужие гербы спорол, – посоветовал Хавр. – Максары в таких делах весьма сведущи. Сразу поймут, что одежка ворованная.

– Слова-то подбирай, – обиделся Окш. – Не ворованная, а взятая в бою. Почетная добыча, значит… А без герба мне нельзя. Максар без герба выглядит куда подозрительней, чем максар с чужим гербом.

Когда колонна приблизилась на расстояние, позволяющее легко отличить едущих впереди максаров от топающих вслед за ними мрызлов (если их собратьев, сражавшихся на стороне Карглака, можно было отнести к первому сорту, то здесь подобрались сплошные отходы производства – косопузые, подслеповатые, колченогие, плешивые, но от этого еще более злобные и кровожадные), Окш, вместе с Хавром скрывавшийся в придорожных зарослях, произнес:

– Надо выбираться на дорогу. Максары уже нас почуяли. Нельзя вызывать у них подозрение.

Покинув укрытие, они небрежной походкой хозяев жизни направились к тракту – Окш впереди, а Хавр, взваливший на себя всю поклажу, на несколько шагов сзади.

Богато изукрашенный плащ Окша победно развевался на ветру. Сапоги, тщательно очищенные от пыли пучками листьев, сверкали. Золоченый шлем, до этого хранившийся в дорожной сумке, был глубоко надвинут на глаза.

Хавр на фоне этого великолепия выглядел как бедный родственник, хотя его нездешняя, пусть и несколько простоватая внешность внушала невольное уважение.

Всадники, возглавлявшие колонну, во все глаза пялились на эту неизвестно откуда взявшуюся парочку, однако продолжали ехать вперед в том же размеренном темпе. Мрызлы, чуявшие максара нутром, как поганая псина чует палку, глаз на Окша старались не поднимать.

Денек выдался какой-то скучный, сумрачный, душный. С одной стороны воняло торфяным болотом, а с другой – ветер нес мелкую едкую пыль. По небу гуляли смутные тени, готовые вот-вот превратить светлый день в темную ночь, что неминуемо сорвало бы все планы Окша.

Выйдя на середину тракта, он повелительным жестом вскинул вверх правую руку и безо всякого подобострастия, как это принято у максаров, произнес:

– Привет, благородные воины!

– И тебе привет, – хором откликнулись максары, а затем тот из них, что ехал слева, сказал, пристально глядя на Окша: – А я-то думаю, кто это пытается влезть в души моих слуг?

– Вначале мне показалось, что это идут жестянщики, – сдержанно объяснил Окш.

– Теперь на здешних дорогах волки да медведи встречаются чаще, чем жестянщики. Извели мы, слава небесам, этот поганый народишко, – с важностью произнес другой максар. – А ты кто такой будешь? Я тебя раньше что-то не видел…

– Меня зовут Секчерн. – Окш назвал первое пришедшее ему на ум имя. – Отца своего я, к сожалению, не знаю.

– Странное имя, – призадумался первый максар. – Кто же тогда твоя мать, благородный воин?

– Эштра, – брякнул Окш, дабы побыстрее покончить с генеалогическими проблемами.

– Достойная женщина! – в один голос вскричали максары. – Пусть небеса продлят ее счастливые дни!

Затем они поспешили представиться Окшу:

– Мавгут!

– Шалтарк!

– Весьма наслышан о ваших подвигах. – Окш ответил им небрежным кивком.

– А почему ты носишь гербы Карглака? – полюбопытствовал Мавгут.

– До самого последнего времени я служил ему. Теперь отпущен в Страну жестянщиков за добычей и воинской славой.

– Припоздал ты немного. Нет тут уже никакой добычи, – посочувствовал Шалтарк.

– Ничего, я умею искать…

– А где твоя свита? – не унимался Мавгут. – И почему ты пеший?

– Свиту я по молодости лет заиметь не успел. Пока мне хватает одного слуги. – Окш старался говорить с достоинством, приличествующим сыну столь известной среди максаров женщины. – А коней мы по неосторожности утопили в болоте. – В самый последний момент он вспомнил, что никаких рек, а следовательно, и переправ в этих краях нет. – Хотели у вас хоть какой-нибудь клячей разжиться.

– Сам видишь, у нас лишних нет, – развел руками Шалтарк. – Мрызлов бери. Хоть дюжину. Скакуны из них неважные, но хоть ноги зря бить не придется.

– Нет, мрызлы нам не нужны, – отказался Окш. – Лошадь всегда себе пропитание найдет. А чем мрызлов кормить? Пусто ведь вокруг. Только волки воют.

– Это точно, – согласился Мавгут, уже истративший, очевидно, весь запас своих каверзных вопросов. – Перестарались мы немного… Запасов не оставили. Но мрызлы в крайнем случае могут из могил кормиться. Это им даже в удовольствие.

– Нет, спасибо. – Окш многозначительно переглянулся с Хавром.

– Давно вы из Чернодолья? – поинтересовался вдруг Шалтарк.

– Недавно. А что такое? – Окш насторожился, хотя вида не подал.

– Покончили там уже с отродьем Клайнора?

– Еще нет. Но скоро прикончат. Его армия попала в окружение.

– Слава небесам! – обрадовался Шалтарк. – Значит, можно спокойно возвращаться. А то ходили слухи, что он осаждает замки и рубит головы всем максарам подряд.

– Было дело. Но Карглак положил этому конец.

– Слава достойнейшему из воинов! – дуэтом проревели максары, а потом Мавгут от себя добавил: – Мы здесь, кстати, тоже выполняем поручение Карглака.

– Это для меня новость! – Окш изобразил удивление. – Почему же он не предупредил меня, когда отпускал в Страну жестянщиков?

– Поручение тайное. Вот почему. – Мавгут даже понизил голос, хотя кто, спрашивается, мог услышать его в этой опустевшей стране, кроме своего же брата максара (как он ошибочно полагал) да тупоголовых мрызлов, понимающих лишь слова команд.

– Если так, я прекращаю расспросы, – сказал Окш. – Чужие тайны меня не касаются.

– Да мы от тебя ничего скрывать и не собираемся, – заверил его Мавгут, которому, очевидно, не терпелось почесать языком. – Раньше это была тайна. А сейчас уже нет… Ты ведь знаешь, что отродье Клайнора раньше жило в этих краях?

– Это все знают, – кивнул Окш.

– Так вот, этот кусок дерьма был не так прост, как нам казалось вначале. Не знаю как, но он сумел добраться до секретов древних мастеров-жестянщиков, тех самых, что построили вокруг Чернодолья невидимую стену. Пользуясь этими знаниями, он соорудил свое собственное оружие. Говорят, силу оно имеет неимоверную. Даже наши клинки не идут с ним ни в какое сравнение. Замки сметает целиком. От армий оставляет пустое место.

– Все это глупые россказни! – буркнул Окш, желая раззадорить рассказчика.

– А вот и нет! – горячо возразил тот. – Этот выродок, который сам себя назвал Губителем Максаров, раньше учился на оружейника. И вообще, во всех ремеслах преуспел. Так что сделал он это самое оружие без особого труда… Да только одного не учел…

– Чего же? – не выдержал Окш.

– Того, что Карглак за ним постоянно следит. Когда отродье Клайнора привел армию жестянщиков в Чернодолье, Карглак послал нас сюда. Не одних, конечно, а вместе с другими максарами. Задач было несколько. Перво-наперво наказать жестянщиков, чтоб им впредь хвост поднимать неповадно было. Заодно завладеть их имуществом. Много они от нас припрятать успели. А главное, отыскать всех мудрецов и мастеров, помогавших отродью Клайнора создавать то самое оружие. Ну и соответственно отправить их в Чернодолье. Вместе со всем барахлом, которое обнаружится в его мастерской, включая самый последний гвоздь.

– Так у него еще и мастерская была? – деланно удивился Окш.

– Была. На островке, чуть ли не посреди озера. Думал, мы ее там не отыщем.

– Короче, план Карглака удался?

– Вполне, – сообщил Мавгут не без гордости. – Недаром же мы этим делом занимались! Всех кого нужно нашли и по назначению отправили. Ну если только парочка совсем дряхлых стариков в дороге подохла. Теперь сидят все эти умные головы в каком-нибудь подземелье, едят черствый хлеб и мозгуют над тем, как утереть нос отродью Клайнора.

– Губитель Максаров допустил промашку, не стерев своим помощникам память, – с видом знатока сказал Окш.

– Память-то он им стер, да среди максаров есть такие, что могут память отца прочесть в голове сына. Кстати говоря, твоя мамаша такой способностью тоже владела.

– Мудро поступил Карглак. Ничего не скажешь… – задумчиво произнес Окш. – Мастеров разыскал. Мастерскую в Чернодолье вывез…

– Сорок возов всяких железок и стекляшек! – воскликнул Мавгут. – Даже сажу из дымохода в отдельную посудину собрали. Башню эту, в которой мастерская находилась, по кирпичику разнесли. Островок до основания срыли. Камыш на берегу выжгли. Теперь место то никому не найти… Значит, не хочешь мрызлов брать? Решай быстрее, а то нам дальше ехать надо. И так задержались с тобой…

– Мрызлов не буду, – покачал головой Окш, неторопливо расстегивая свой просторный плащ. – Мне лошади нужны.

– Нам они самим нуж…

Шалтарк не успел закончить фразу, потому что Окш аккуратно ткнул его клинком в сердце (не хотелось пачкать обильной кровью седло и чепрак). Мавгут, почуявший опасность еще в последних словах Окша, с места в карьер погнал свою лошадь в сторону ближайшего леска. Возможно, он и ушел бы от возмездия, но Хавр подстрелил скакуна из многозарядки. Пока Мавгут выпутывался из стремян и поводьев, Окш, вскочивший на лошадь Шалтарка, был уже тут как тут…

Мрызлы бросились врассыпную. Преследовать их не стали. Лишенные надзора хозяев, они неминуемо должны были истребить друг друга, если не из врожденного жестокосердия, то хотя бы из чувства голода. Мясо мрызлов жестковато и неприятно на вкус, но среди них оно ценится все же выше, чем мертвечина…

– Как ты сам понимаешь, наш договор утратил силу, – сказал Окш, подтягивая на лошади Шалтарка сбрую. – Мне нечем заплатить тебе даже за прошлые услуги. Поэтому я не вправе больше распоряжаться тобой.

– А я-то, дурак, надеялся разбогатеть, – криво усмехнулся Хавр. – С чем пришел, с тем и уйду.

– Куда ты собираешься направиться?

– Еще не знаю. Звали меня в одну страну. Министром личных дел тамошнего императора. Да уж больно работа канительная. Все его личные дела на бабах завязываются. Сегодня подавай худую и рыжую, а завтра толстую и черную. Кроме всего прочего, предпочтение отдается девственницам. Вот и носишься целый день как пчелка… А сам ты куда?

– В Чернодолье, – сказал Окш как о чем-то само собой разумеющемся.

– Зачем? – У Хавра глаза на лоб полезли.

– Максаров губить, зачем же еще… Другого занятия я для себя не представляю.

– Ты с ума сошел! Эштра, наверное, уже давно столковалась с Карглаком, и сейчас пленные мастера-жестянщики изучают твое оружие. Если они раскроют его секрет, то обязательно поделятся им с максарами. Тогда клинок тебе больше не поможет.

– Не хочу загадывать наперед. Война только началась. Глупо надеяться на ее скорое завершение.

– Ты что-то задумал, – медленно произнес Хавр. – И, как мне кажется, что-то страшное…

– Не принимай мои проблемы близко к сердцу, – натянуто рассмеялся Окш. – Ну, будем прощаться…

– И все же, что у тебя на уме?

– Не твое дело! – отрезал Окш, вскакивая в седло.

– Подожди! – Хавр ухватился за его стремя. – Хоть ты и считаешь, что наш договор утратил силу, я согласен служить тебе и дальше. Даже даром.

– Служи, я не возражаю. Однако учти на будущее, что хозяин не обязан делиться со слугою своими планами. Если это тебя устраивает, можешь примоститься у меня за спиной. Конь, я думаю, выдержит, ведь мы вдвоем весим ненамного больше, чем этот обжора Шалтарк…

Когда впереди замаячили каменные истуканы, удерживающие на своих плечах невидимый, но непроницаемый купол, защищающий Чернодолье не только от мести врага, но и от гнева богов, Хавр, и без того обеспокоенный странным поведением Окша, спросил:

– Почему ты свернул на другую дорогу? Так мы в Чернодолье не попадем. В ворота может пройти далеко не каждый.

– Я пройду! – Судя по тону, эта фраза имела и другой смысл: «Отвяжись от меня!»

В полусотне шагов от гранитного колосса, чьи весьма условно выполненные ноги образовывали как бы глубокую арку, под сводами которой мог пройти лишь исконный житель Чернодолья, да и то лишь тот, кто унаследовал ключ к этим колдовским воротам от своих предков вместе с клинком, гербом и родовым замком, Окш соскочил с коня.

– Приехали, – сказал он, направляясь к истукану. – Ноги размять не хочешь?

Хавр, пребывавший в состоянии полной растерянности, вынужден был покинуть свое место на лошадином крупе и отправиться вслед за Окшем, уже успевшим обнажить клинок. У него вертелось на языке немало вопросов, но, судя по настроению Губителя Максаров, задавать их сейчас было бесполезно.

Окш тем временем приступил к действиям, похоже, заранее хорошо обдуманным. Несколькими взмахами клинка он проделал в одной из опор арки отверстие, вполне достаточное для того, чтобы в него мог пролезть человек, и, прежде чем Хавр успел удержать его, нырнул во мрак.

Из дыры, как ни странно, тянуло не затхлостью или плесенью, а острой свежестью, какая бывает только на берегу моря в преддверии бури. Слышно было, как Окш копается внутри, что-то бормочет и позвякивает металлом. Хавр хотел было предложить ему факел, но вовремя вспомнил, что истинные максары видят в темноте куда лучше, чем кошки.

Так продолжалось довольно долго, и Хавр уже начал изнывать от тревожного ожидания, усугубленного вынужденным бездельем, когда внезапно внутри колонны, внушительной, как привратная башня, что-то ослепительно сверкнуло, словно огромное кресало ударило о кремень соответствующего размера.

Сразу после этого из дыры вывалился Окш. Был он весь перепачкан пылью, ржавчиной и сажей, но на лице имел выражение человека, с честью выполнившего какую-то весьма ответственную работу.

– Умели раньше строить, – сказал он, рукавом размазывая по лбу пот и грязь. – Сколько времени прошло, а все как новенькое. Метелочкой бы только пройтись… Кстати, там чьи-то кости лежат. Наверное, того самого мастера, которого этот каменный болван изображает. Все чин по чину. Одет в саван, а под головой мешок с подарками. Чтобы, значит, в потусторонний мир без задержек пропустили.

Упреждая вопрос, написанный на физиономии Хавра, Окш быстро добавил:

– Ты есть хочешь? У меня от голода даже кишки свело. Пойди-ка пошарь в переметной суме. Не может такого быть, чтобы доблестный воин Шалтарк не припас в дорогу чего-нибудь вкусненького. Я бы сейчас даже от жареной человечинки не отказался.

Шутка получилась весьма неудачная, но это ничуть не смутило Окша. Создавалось впечатление, что он болтает языком по той же причине, по которой другие кусают ногти или приплясывают на одном месте, то есть от чувства нетерпения, сдобренного еще и волнением. При этом все внимание Окша было обращено на некую ничем не примечательную (и более того, заметную только ему одному) точку, находившуюся где-то сбоку от истукана. По крайней мере туда был обращен его взгляд.

Лошадь, тоже успевшая проголодаться, при приближении Хавра требовательно заржала и попыталась укусить его, однако, получив кулаком по морде, сразу успокоилась, вернее, смирилась.

В переметной суме, оставшейся на память о Шалтарке, было немало всякого добра, а вот из съестного имелось в наличии только вино, сыр да мешочек жареных орехов. Торбу с предназначенным для лошади зерном во внимание можно было не принимать.

Впрочем, Окш остался доволен и этим.

– Сойдет, – сказал он, когда Хавр доложил ему о своих находках.

Взор Окша был прикован к прежнему месту, и, проследив его, Хавр с удивлением обнаружил, что на черном граните появилась еще более черная линия, проведенная как по линейке между двумя соседними истуканами. Внимательно присмотревшись, можно было заметить, что она постепенно расширяется, становясь при этом чуть глубже.

Окш, не глядя, схватил фляжку, сделал несколько жадных глотков, подавился и в сердцах швырнул ее в сторону Чернодолья. (Фляжка исчезла, не пролетев и пары саженей.) От орехов и сыра он отмахнулся. Непонятно было, зачем он вообще гонял Хавра на поиски еды.

Бередящий душу запах приближающейся бури, тревожный запах нарождающихся молний между тем усиливался. Волосы Хавра вдруг сами собой зашевелились, словно в них завелись блохи, а когда он машинально тронул шевелюру рукой, раздалось легкое, сухое потрескивание. К обычным для этих пустынных мест звукам – вою ветра и шороху песка – присоединилось низкое негромкое гудение, словно во вскрытом чреве истукана ожил огромный рой пчел.

Лицо Окша было по-прежнему сосредоточенно-хмурым, и определить, доволен он результатами своих наблюдений или нет, не представлялось возможным. Внезапно он резко повернулся и, бросив на ходу: «Поехали дальше», – быстро зашагал к лошади.

До ближайшего истукана было рукой подать, но Окш устроил такую скачку, что Хавр едва не свалился со скользкого от пота лошадиного крупа. Загадочная линия (скорее уже канавка), тянувшаяся справа, служила для них как бы ориентиром. На поверхности, накрывшей Чернодолье невидимой стеной, время от времени появлялись и тут же пропадали радужные разводы, как это бывает, когда в прозрачную речную воду попадает несколько капель фонарного масла.

У следующего каменного истукана, ничем почти не отличавшегося от предыдущего, Окш спешился, и все повторилось в прежней последовательности: резкие взмахи клинка, зияющая дыра, открывшаяся в ноге-опоре, сосредоточенная возня внутри, треск искр, способных испепелить доброе дерево, свежий запах надвигающейся грозы – только на этот раз все закончилось намного быстрее. Наверное, Окш успел набить руку.

Когда они направились к третьему истукану, ширина линии, очерчивающей границу Чернодолья, уже достигла пяди, а перепад уровней между ее внешним и внутренним краем превысил толщину большого пальца.

Так они миновали около дюжины истуканов, делая краткую остановку возле каждого. Окш работал быстро и сосредоточенно, лишь изредка отпуская малозначительные, а то и вовсе бессмысленные замечания. Все вопросы Хавра, сформулированные предельно осторожно, он или игнорировал, или пытался обратить в шутку.

Время шло, а Окш не обнаруживал никаких признаков усталости. Даже нервы его, похоже, успокоились – по крайней мере, он уже не пялился себе под ноги, словно змеелов, с надеждой, но и с опаской ожидающий появления какого-нибудь опасного гада. Черная идеально ровная канавка, пока что являвшаяся единственным зримым результатом его странных визитов в чрево древних великанов (и природа которой оставалась для Хавра тайной), быстро удлинялась и расширялась. Камешек, брошенный в нее, исчезал, едва успев докатиться до внутреннего края.

Внезапно вдали что-то грохнуло, словно выпалила целая батарея картечниц. У самого горизонта, приблизительно в том месте, с которого они начали объезд границ Чернодолья, встало облако пыли и каменного крошева. Нетрудно было догадаться, что это взорвался один из истуканов, ставших жертвой Окша. Канавка мгновенно превратилась в борозду, преодолеть которую теперь можно было только с хорошего разбега.

– Наконец-то! – произнес Окш с нескрываемым облегчением, а затем добавил загадочную, чересчур пышную для него фразу: – Ветер времени рвет паруса пространства.

– Ты что-то сделал с защитной стеной? – эта догадка уже давно вызревала в голове Хавра.

– Неужели же я искал место, где можно спокойно справить нужду? – усмехнулся Окш. – Предыдущим ходом Карглак если и не обыграл меня, то поставил в затруднительное положение. А это мой ответ ему. А заодно и всем его приспешникам, уже решившим было, что Губитель Максаров обезврежен. Такого сюрприза они ожидать никак не могут.

– Подожди… Я не понимаю, в чем тут подвох. Стена исчезнет?

– Конечно, – охотно подтвердил Окш.

– И что из этого? Чем это может навредить максарам? Ни в одном из ближайших миров у них нет достойных противников, особенно сейчас, после гибели жестянщиков. Они давным-давно перестали бояться чужого вторжения.

– Раньше ты соображал лучше. Особенно когда работал на Карглака. – Не ясно было, зачем Окш старается уязвить Хавра. – Стена исчезнет, но перед этим она превратится в мешок, медленно и неотвратимо затягивающийся мешок, внутри которого окажется все Чернодолье вместе с максарами, их слугами, их замками и, что действительно обидно, вместе с их сокровищами. Понимаешь?

– Пока еще не совсем…

– Ты плавал когда-нибудь на парусниках?

– Приходилось.

– Парус крепится к мачте или рее специальными тросами. Если половину или даже треть из них перерезать, ветер легко справится с остальными и унесет парус прочь. Или обрушит его на палубу. Если верить покойному Азду, защитная стена будет действовать только до тех пор, пока целы девять десятых из числа ее опор. Я же вывел из строя четвертую их часть. О том, как это делается, подробно изложено во все том же завещании Азда… Лишившись притока энергии, стена начала сжиматься, пожирая пространство, оставшееся внутри нее. Мешок затягивается, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не превратится в нечто такое, чего даже нельзя измерить. Тогда Чернодолье провалится в тартарары. Что будет дальше, я не знаю. Но максары уже никогда не вернутся в этот мир.

– И давно у тебя родилась подобная идея? – поинтересовался Хавр.

– Это непростой вопрос… Моментом зачатия можно считать тот день, когда я закончил изучение опусов Азда, а родовые схватки начались сразу после того, как рухнули надежды на воссоздание межпространственного оружия. Все это время плод зрел вот здесь, – Окш постучал себя пальцем по голове.

Где-то вдали снова гулко рвануло, и когда Хавр покосился на борозду, она уже превратилась в ров, дно которого откосом спускалось к дальнему краю.

Пейзаж Чернодолья тем временем неуловимо изменился. Перспектива исказилась, другими стали пропорции привычных предметов. Холмы отдалились и как бы вросли в землю. Развалины древнего замка сместились к самому горизонту и были теперь еле видны. И вообще у Хавра создалось впечатление, что он смотрит на мир через перевернутую зрительную трубу.

– Когда все закончится, здесь останется дыра, куда более грандиозная и мрачная, чем та, что ведет в преисподнюю, – сказал Окш. – Наши потомки смогут любоваться ею и сотни поколений спустя.

– Если только мы по твоей милости вообще не лишимся потомков… Пойми, дыра останется не только здесь, но и во всей структуре мироздания! Ты не только обрезал тросы, крепящие парус, ты еще и пробил днище лодки, в которой все мы плывем из прошлого в будущее. Я даже не представляю, какие последствия может иметь твой поступок… Неужели уже ничего нельзя поправить?

– Предлагаешь вернуть стену на прежнее место?

– Хотя бы!

– И оставить максаров в покое? Дать им возможность жить и здравствовать? – Начавшийся спор не помешал Окшу проявить заботу о лошади, выразившуюся в том, что он навесил ей на морду торбу с зерном.

– Неужели все они заслужили той участи, которую ты им уготовил?

– Об этом говорить уже поздно. Слышишь? – Окш на мгновение умолк, пережидая грохот очередного взрыва. – События развиваются сами собой. Это как лесной пожар. Уж если мы его зажгли, то вряд ли сумеем потушить самостоятельно. Лучше позаботиться о собственной безопасности… Хотя нет! Кажется, я что-то упустил из вида…

Он подошел поближе к еще абсолютно неповрежденному истукану (какой это был по счету – пятнадцатый, двадцатый?) и швырнул в проем арки камушек, исчезнувший с той же неотвратимостью, с какой исчезает капля воды, упавшая на раскаленную сковородку.

– Эти ворота действуют как обратный клапан. Пропускают только в одну сторону, – задумчиво произнес он. – Выйти может абсолютно каждый, а войти только тот, кто знает секрет ворот. Пока хоть один такой каменный болван цел, максары имеют возможность покинуть Чернодолье, хотя я и очень сомневаюсь в этом… Они, наверное, до сих пор не догадываются, в какую ловушку угодили. Но на всякий случай не мешает перестраховаться. Ни одна мышь не должна проникнуть оттуда сюда. Хватит того, что Карглак дважды ускользал от возмездия…

Окш выхватил клинок, который успел перед этим сунуть в ножны, однако отчаянный крик Хавра пригвоздил его к месту.

– Стой! – Тот сорвал с плеча многозарядку. – Ни шага дальше! Хватит! Кончай свои дурацкие опыты! Нужно думать о том, как спасти этот мир, а не как окончательно доконать его.

– Осторожней, любезный, – в голосе Окша звенело опасное веселье человека, готового абсолютно на все. – Еще неизвестно, причинят ли мне вред твои пули, но после близкого знакомства с моим клинком тебя не сошьет даже Эштра.

Прежде чем Хавр успел глазом моргнуть, призрачное лезвие промелькнуло над ним, и многозарядка, укоротившаяся ровно наполовину, сразу полегчала.

– Теперь ты понимаешь разницу между человеком и максаром? – осведомился Окш через плечо. – Для вас же будет лучше, если я останусь единственным представителем этой расы… Хотя только одним богам известно, как скучно жить гордому и непобедимому горностаю среди крыс и хорьков…

Окш исчез в черном чреве истукана, и вскоре с многострадальной стеной стали происходить всякие метаморфозы – она то резко мутнела, теряя первозданную прозрачность, то начинала искрить всей своей необъятной поверхностью, и тогда казалось, что с небес низвергается сверкающий фиолетовый дождь.

Впрочем, Хавр уже перестал обращать на это внимание. Отупляющая слабость, знакомая ныряльщикам, добывающим жемчуг из морских глубин, да рудокопам, вынужденным день за днем дышать ядовитым воздухом свинцовых или ртутных копей, охватила его. Еле переставляя ноги, он отошел подальше от быстро расширяющегося, а главное, углубляющегося рва и присел прямо на голую землю.

– Кричите и будете услышаны… – пробормотал он. – Молите, и молитва ваша дойдет по назначению… Только боюсь, мне уже не докричаться… Голос не тот… Доверия не вызывает…

Некоторое время Хавр сидел неподвижно, пытаясь побороть поселившуюся в его теле расслабляющую пустоту, а потом заговорил, глядя не в небо, как это принято при общении с богами, и не в землю, как это полагается при беседах с мертвыми, а прямо перед собой – в пустоту.

Говорил он медленно и негромко, хотя слова были вовсе не обязательны. Хватило бы и мыслей, сформулированных соответствующим образом. Главное здесь заключалось в интонации.

Начал Хавр так:

– Я знаю, что вы слышите меня, вездесущие и бессмертные существа, пришедшие в этот мир еще до того, как пар стал водой, огонь – светом, а пустота – земной твердью. Вы должны слышать меня хотя бы потому, что от вашего внимания не может ускользнуть ничто: ни писк комара, ни грохот извергающегося вулкана, ни самые никчемные из всех существующих в природе звуков – человеческая речь… И совсем не важно, как вы прореагируете на услышанное. Главное, что вы слышите… Я осмелился говорить с вами исключительно по той причине, что когда-то в прошлом уже имел такое право. Мне позволено было общаться с вами, дабы потом доводить до людей вашу волю… Каюсь, я оказался плохим помощником и лукавым слугой. Неверие, стяжательство, суетность и гордыня послужили причиной моего отлучения. Даже теперь, по прошествии столь долгого времени, я не смею молить о прощении… Я молю совсем о другом…

Окш между тем уже закончил все свои дела внутри истукана и вылез наружу. Дабы убедиться, что его старания не пропали даром, он провел очень простой, но убедительный эксперимент. Отобрав у лошади торбу с недоеденным зерном, он почти силой затолкал полуголодную скотину под арку ворот, а когда та, оказавшись по другую сторону истукана, стала тревожно метаться, позвал обратно.

Лошадь, привлеченная не столько призывами Окша, сколько видом зерна, которое он щедро рассыпал вокруг, доверчиво сунулась обратно… и тут же бесследно пропала. Оставалось только надеяться, что бедному животному повезло больше, чем его покойному хозяину, и оно угодило в мир, богатый тучными пастбищами и обильными водопоями.

Вся эта кутерьма не могла не отвлечь Хавра от его загадочного занятия, которое с одинаковым успехом можно было назвать и молитвой, и исповедью, и даже докладом о текущей обстановке. Однако он сумел вновь сосредоточиться и тем же тихим голосом, с теми же просительными интонациями продолжил:

– …Я молю совсем о другом. В этом времени и в этом месте, где я сейчас нахожусь, может случиться непоправимая беда. Одна из тех, что погубили уже немало миров, в том числе и мою родину. Не мне объяснять вам, всевидящим и всезнающим созданиям, на какие преступления, как вольные, так и невольные, способен человек, из гордыни или невежества поставивший себя не только выше своих собратьев, но и выше тех сил, в чьем ведении находятся нити судеб, пряжа событий и ткацкий станок мироздания. Став причастным к величайшим тайнам природы, он использует эти знания не на благо, а во вред ей… То, что сейчас пытается совершить этот заблудший, может не только погубить несметное количество живых существ, но и оставить такую прореху в структуре Вселенной, которую не удастся заштопать ни вам, властелинам времени, ни вам, властелинам пространства. Простите меня за невольную дерзость, но я знаю, о чем говорю. Уверен, вы прекрасно понимаете меня, ведь нечто подобное уже случалось прежде…

– Что ты там бормочешь, как монах перед дверями борделя? – крикнул ему Окш. – Грехи замаливаешь? Или уже окончательно спятил? Лучше иди сюда. Вместе полюбуемся на гибель Чернодолья. Я так закупорил все выходы, что наружу не выскользнет даже тот, кто посвящен в тайну ворот… Дом горит, стены рушатся, двери заперты, а хозяева продолжают пировать и восторгаться своим собственным величием. Ну чем не поучительная сценка? Впору басню писать.

– С тех пор, как изгнание стало моим уделом, я никогда не обращался к вам, бессмертные и вездесущие… Я и теперь не имею на это никакого права. Но на сей раз вы должны прислушаться к моим мольбам. Сделайте хоть что-нибудь. Явитесь сюда сами или пришлите того, кто способен справиться с надвигающейся бедой. Спасите наш мир, если его еще можно спасти. Образумьте этого несчастного, если он еще способен образумиться. Сам для себя я не прошу ничего…

Сказав все это, Хавр закрыл глаза, словно сейчас должно было произойти нечто такое, от чего он боялся ослепнуть.

– Ого! – Окш за его спиной даже присвистнул. – Дело начинает принимать серьезный оборот. Что это там за чудище появилось в небесах? Уж не та ли это сказочная птичка, которая выкармливает своих птенцов дикими быками?

– Спасибо, Предвечный, что ты снизошел к моим мольбам, – не поднимая век, произнес Хавр. – Теперь ты сам можешь узреть то, о чем я говорил… Но будет лучше, если ты останешься в отдалении. Тебе не страшна коса времени, но опасен напор перерождающегося пространства… Лучше бы ты позвал на помощь Иносущих. Ведь они способны сворачивать миры в свиток или комкать их, как бумагу…

– Вот оно что! – В голосе Окша послышалось нескрываемое удивление. – А ты, оказывается, действительно способен общаться с высшими силами… Ну и кого ты накликал сейчас на мою голову? Властелина времени?

– Лучше называть его Предвечным. Или Фениксом. – Хавр наконец-то удостоил Окша своим вниманием. – Сам он не в состоянии предотвратить гибель Чернодолья, поскольку пространство для него такая же враждебная стихия, как земля для рыбы или огонь для птицы. Но на помощь ему придут Иносущие. Те, кто одновременно обитает во многих соседних мирах и кто управляется с пространством с той же легкостью, с какой человек перелистывает книгу. А кроме того, Предвечные могут сделать так, что этот миг превратится в вечность и наш разговор с тобой продлится до скончания мира.

– Скажи пожалуйста! А почему твой Предвечный похож на жирную курицу, которую шутки ради перемазали охрой? Что за дурацкий маскарад? – Голос Окша слегка изменился, словно он отошел в сторону или стал к Хавру боком.

– Не богохульствуй… Просто так его видят люди. Для прочих существ он выглядит совсем иначе.

– Чудеса! При других обстоятельствах я, возможно, и познакомился бы с твоей птичкой поближе, но сейчас она настроена ко мне явно недружелюбно. Чувствую это даже позвоночником… Придется отложить нашу встречу. Не в моих правилах навязываться тем, кому я малосимпатичен, – последние слова Окша были еле слышны, как будто бы их отнес в сторону порыв ветра.

Хавр сидел не шевелясь и был похож на слепца, смиренно дожидающегося милостыни. Он общался с Предвечным, а для этого совсем не обязательно было глядеть на застывшую в небе золотисто-красную точку. Волю своих бывших хозяев Хавр воспринимал всеми фибрами души, всеми клетками тела.

– Что? – внезапно насторожился он. – На помощь Иносущих надеяться нельзя? Они утратили прежнюю силу? Как же тогда быть? О, Предвечный, ты ведь имеешь власть над всеми живыми существами, даже над максарами. Сделай так, чтобы виновник еще не свершившейся беды восстал против самого себя. Заставь его отказаться от своих планов. Помоги ему прозреть или, наоборот, погрузи его сознание во мрак, как это ты делаешь с теми, кого превращаешь в своих рабов. Подчини этого жестокосердного себялюбца своей воле. Измени ход событий. Ведь еще не поздно… Почему ты не властен над ним? Вообще не властен? Ах, только сейчас…

Хавр открыл глаза и обернулся. Сначала ему показалось, что Окш вообще исчез: то ли свалился в ров, за это время успевший превратиться в настоящее ущелье, то ли спрятался внутри каменного истукана, пребывавшего сейчас в двух разных мирах одновременно и по этой причине выглядевшего чрезвычайно комично, но потом заметил своего бывшего соратника, бодро прогуливающегося по ту сторону медленно отступающей стены – не похожего на самого себя, крохотного, искаженного неестественной перспективой перекошенного пространства до полной утраты человеческого облика. Сейчас Окш был весьма похож на лемура – наиболее мерзкого из всех существ, созданных максарами.

– Безумец! – ахнул Хавр. – Как ты там оказался?

– Сам зашел. – Голос Окша доносился как бы с другого берега широченной реки, хотя на самом деле их разделяло не более полусотни шагов. – Что не сделаешь, дабы ускользнуть от неприятной встречи. Твоя бессмертная курица и в самом деле могла помешать мне. Тягаться с существами такого порядка не под силу даже максарам. Но на мое счастье все, что прикрыто броней перестроенного пространства, в том числе и время, неподвластно Предвечным, или как еще их там называют… За пределами Чернодолья можете вытворять все, что угодно, а здесь вам меня не достать.

– Но ведь ты погибнешь! Или ты решил разделить участь всех других максаров?

– Вовсе нет. – Силуэт Окша то сужался, то расширялся. – Кроме всего прочего, в завещании Азда было сказано, что в Чернодолье имеется несколько постоянных межпространственных туннелей, связывающих его с хорошо известными, вполне пригодными для жизни мирами. Карту я запомнил в мельчайших подробностях и могу нарисовать ее даже с закрытыми глазами. Кстати, один из таких туннелей находится прямо в замке моего знаменитого предка Стардаха.

– Ты не успеешь добраться туда!

– Это уже не твое дело. Надоели вы мне все… Максары, жестянщики, Предвечные, Иносущие… Начну все сначала. Хуже, чем здесь, думаю, не будет…

Губитель Максаров, исполнивший свое предназначение, резко повернулся и зашагал прочь. Удалялся Окш так быстро, что казалось, он не идет, а катится с крутой горки.

Один из ближайших истуканов взорвался, превратившись в кучу щебня, часть которого всосала защитная стена, а часть, как картечь, разлетелась в разные стороны. Хавр взглядом отыскал Феникса – золотисто-красную шляпку от гвоздя, вбитого в тусклую лазурь неба.

– Это первый случай, когда вы, бессмертные и вездесущие, позволили мне усомниться в вашем всесилии… Ах, еще не все потеряно! Надежда все-таки есть! Кто-то спешит сюда на помощь! Кто? Тот, кто однажды уже проклял меня? Неужели Клайнор?.. Только его здесь не хватало…

Эпилог

С окружающей природой явно творилось что-то неладное.

Одна за другой, почти без перерыва, приходили короткие ночи, имевшие необычный – никогда здесь раньше не виданный серебристый оттенок, погружавший землю в перламутровые сумерки и расцвечивавший небеса холодным, призрачным мерцанием, похожим на танец мириадов светляков.

Потом земная твердь долго сотрясалась, и о причинах этого явления, опрокинувшего последних уцелевших истуканов и заставившего деревья сбросить с себя не только птичьи гнезда и спелые плоды, но даже и недозрелые орехи, можно было только догадываться.

Напоследок хлынул ливень, один из тех, что предшествуют всемирному потопу. Ручьи превратились в реки, лужи – в озера, а озера, слившись воедино, образовали настоящее море, где плавало множество мертвецов, покинувших свои размытые могилы.

Короче говоря, мир бился в корчах и судорогах, которые с одинаковой долей вероятности могли быть и лихорадкой выздоравливающего, и агонией умирающего.

Все это время Хавр провел, созерцая воронку, образовавшуюся на месте Чернодолья. Если Окш в чем-то и был прав, так только в том, что своей мрачной грандиозностью она должна была превосходить дыру, согласно легенде, соединяющую наш мир с преисподней.

Ее косо уходящие вниз гранитные склоны блестели словно отполированные, идеально ровные края простирались влево и вправо, лишь слегка загибаясь к горизонту, а противоположная сторона, точно так же, как и дно, терялась за пределами, доступными зрению. Дождевые потоки, низвергавшиеся в воронку, исчезали столь же бесследно, как и струйки воды, пролитые в песок.

Спуск на дно воронки в принципе не представлял трудностей (хотя и неизвестно было, какие опасности могут подстерегать там смельчаков), а вот для того, чтобы подняться обратно, пришлось бы рубить лестницу в миллион ступенек.

И тем не менее сразу после окончания третьей серебристой ночи, когда ливень немного утих, а сопутствовавший ему туман рассеялся, Хавр заметил, что по склону кто-то взбирается.

Скоро стало ясно, что это человек, хотя своим упорством и цепкостью он больше напоминал муравья.

Чтобы удержаться на скользкой и гладкой стене, наклон которой приближался к прямому углу, он вынужден был двигаться зигзагами, как парусник, идущий против ветра, – пять шагов в одну сторону, пять в другую, что в результате давало три-четыре шага вверх. Нужно было иметь неимоверное терпение, ловкость, самообладание и выносливость, чтобы вот так, день за днем, без сна и отдыха карабкаться по крутому склону, абсолютно лишенному каких-либо выбоин или трещин.

Скоро отчаянный скалолаз приблизился к краю воронки на расстояние, позволявшее обмениваться репликами, однако Хавр молчал, опасаясь по неосторожности напугать его.

Лишь когда до верха оставалось всего саженей десять, Хавр поймал взгляд смельчака, внимательно осматривавшего каменную кромку стены, и шепотом предложил:

– Если хочешь, я брошу тебе веревку.

Скалолаз, ничем не выразив своего удивления, ответил тоже шепотом:

– Не надо. Это лишнее.

Выбравшись наконец на поверхность, он оглянулся назад и покачал головой, не то восхищаясь собственным подвигом, не то ужасаясь видом этой грандиозной бездны. Дышал скалолаз ровно, на ногах стоял твердо, смотрел ясно. Ни тени усталости не было на бледном лице, таком заурядном, что его нельзя было запомнить ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза (впрочем, это ни в коей мере не касалось глаз, воистину незабываемых).

– Глубоко… – задумчиво сказал человек, вышедший из преисподней (а откуда еще он мог появиться?). – Когда-нибудь здесь обязательно будет море. И, вполне возможно, его назовут твоим именем. Море Хавра! А что, звучит неплохо!

– Ты стал совсем другим, Клайнор. – Хавр смотрел куда-то в сторону и явно не знал, как себя вести.

– Клайнором меня называют только в здешних легендах. Лучше вспомни какое-нибудь из моих прежних имен.

– Артем подойдет?

– Вполне.

– Между прочим, я видел, как ты проник в Чернодолье. Когда ты сунулся в защитную стену, твое тело стало плоским, как вырезанный из картона силуэт, и фиолетовым, потом пропало на мгновение, а с той стороны ты появился уже похожим на горбатого карлика.

– Когда пространство искажено до такой степени, своим глазам доверять нельзя.

– Ты добрался до самого дна? – Хавр кивнул в сторону воронки.

– Чуть-чуть не хватило…

– Ну и как там?

– Ад он и есть ад. Никаких понятных для нас с тобой сравнений тут быть не может, – произнес Артем будничным тоном.

– Где сейчас Чернодолье?

– Чего не знаю, того не знаю… Влилось в Тропу… Утонуло в ядовитом океане… А может, сгорело в пламени какой-нибудь звезды… Или превратилось в ледяную глыбу… Никаких правил здесь быть не может, сам знаешь.

– Это грозит для нас какими-нибудь неприятными последствиями?

– Вряд ли. Ткань мироздания, конечно, пострадала, но до критического предела далеко… Хотя все могло сложиться намного хуже.

– Почему Иносущие предпочли остаться в стороне?

– Ну и вопросы ты задаешь. – Артем еле заметно усмехнулся. – Прежняя жизнь крепко засела в твоей памяти. А ведь после изгнания ты должен был обо всем забыть.

– Как видишь, не забыл, – развел Хавр руками.

– Я не могу держать ответ за Иносущих. Общаться с ними куда сложнее, чем с Предвечными… Просто мне кажется, что во Вселенной наступают не лучшие времена. Об этом можно судить даже по состоянию Тропы. Старые миры исчезают с нее гораздо чаще, чем появляются новые. А эти новые… видал бы ты их только!

– Все одно к одному. – Хавр оглянулся по сторонам. – Чернодолье исчезло, жестянщики погибли…

– Я уже знаю… – кивнул Артем.

– Ты видел своего сына?

– Сподобился… – произнес Артем неопределенно.

– Его нельзя было спасти?

– Почему же? – удивился Артем. – Я его спас. Телесной оболочкой, правда, пришлось пожертвовать, она уже мало на что годилась, а все то, что составляет личность: душа, сознание, память, – сохранилось. Сейчас он находится вот здесь. – Артем дотронулся до своего лба. – Когда-то мать носила его в своем чреве, а отец носит в голове.

– Говорят, пребывая в чреве матери, он высосал из нее все соки. Не боишься, что нечто подобное может случиться и с тобой?

– Нисколько. В моем сознании находили приют и более опасные существа. Надеюсь, ты не забыл легенду об обитателях города Стеклянных Скал? Так вот, с одним из них мне пришлось сосуществовать довольно долго. И за этот срок я многому у него научился.

– Догадываюсь… И какая судьба ожидает твоего сына в дальнейшем?

– Надо будет подыскать ему подходящее тело. Не максара, не монстра, а обыкновенного человека. Пусть живет себе и здравствует в каком-нибудь не слишком беспокойном месте… Но сначала нам нужно поближе познакомиться. Сейчас он затих, сжался и даже не может до конца осознать случившееся, но шок скоро пройдет.

– Будь с ним помягче. Не упрекай прошлым, а главное, не проклинай… Мне твое проклятие искалечило всю жизнь.

– Свою жизнь ты искалечил сам. – Лицо Артема посуровело. – Скажи еще спасибо, что Предвечные сохранили тебе жизнь… Ну, пора прощаться. Сам знаешь, мне нельзя отклоняться от своего пути. А тут пришлось сделать такой крюк…

– Завершения твоего пути еще не видно?

– Нет. Однако сейчас я гораздо ближе к его концу, чем к началу… А сам ты куда собираешься?

– Пока не знаю… Но за меня не беспокойся. Жаль только, что приходится уходить отсюда нищим. Хотел подзаработать немного, да не получилось.

– Тогда я могу одарить тебя. Держи! Здесь целая горсть монет, хотя среди них нет ни одной золотой.

– Надо полагать, ценность этих монет определяется вовсе не металлом, из которого они изготовлены, – сказал Хавр, принимая подарок.

– Верно. Можешь не верить, но этими монетами я играл еще в детстве. И сюда я попал только благодаря им. Если бы у нас с тобой было чуть побольше времени, я обязательно рассказал бы тебе историю каждой монеты… Историю вождей и тиранов, чеканивших их…