Николай Леонов, Алексей Макеев

Трудно украсть бога

Глава 1

Реликвия

Наши дни, столица

Гость зашел несмело, даже осторожно. Сразу было видно: он впервые обращается по своему личному делу к дальнему родственнику, занимающему столь солидную должность. Да еще он, несомненно, и наслышан о том, к какому известному человеку пришел в кабинет.

– Добрый день. Присаживайтесь, пожалуйста, – начал диалог хозяин кабинета, чтобы облегчить задачу гостя. – Вы… кстати, как предпочитаете, чтобы вас называли? По имени-отчеству или просто?

– Зовите меня Федором, – облегченно улыбнулся гость и опустился в предложенное кресло.

У него была хорошая улыбка – открытая и светлая, – такая вообще довольно редко встречается у людей старше 20 лет. Полковник Лев Иванович Гуров скупо улыбнулся в ответ и чуть склонил голову. Этот Федор приходился дальним родственником его жене Марии (кажется, двоюродный племянник) и только поэтому тут сейчас и оказался. Просьба о помощи была личной и, как назло, совпала с началом отпуска. Придумать вразумительный отказ было сложно, Гуров не преминул назначить встречу в собственном кабинете. Здесь даже стены внушали гостю уважение и трепет. Но, как выяснилось, племянник оказался вовсе и не таким наглым, как ожидал хозяин кабинета.

– Я так понимаю, у вас случилось что-то экстраординарное, раз вы захотели пообщаться со мной?

– Так и есть, – кивнул Федор, и его улыбка погасла. – Честно говоря, я не уверен, как оценивать случившееся…

– Давайте я вам немного помогу. Здесь люди часто не могут подобрать нужных слов в начале беседы. Вы тут не исключение. Так что же произошло: мошенничество, измена или, может быть, убийство?

– О нет! – Федор нервно рассмеялся. – Если ставить вопрос так, как вы, то, наверное, это хищение в особо крупных размерах. Или кража произведений искусства как-то по-другому классифицируется?

– Так вы – богатый коллекционер? – не стал скрывать удивления Гуров. Уж больно не похож был на толстосума его неожиданный родственник: обычный мужчина, не юный, но все еще моложавый, хорошо одетый, но просто и без претензий.

– Нет. – Федор покачал головой, несколько удивленный предположением Гурова. – Я только что получил наследство от деда, и, судя по всему, в нем не хватает одной очень ценной вещи. Именно она меня и интересует…

– Что же это? Драгоценности, антиквариат?

– Это икона. Совершенно точно, что старинная, а возможно, и уникальная. Тут я не уверен…

Гуров прищурился, вглядываясь в собеседника, – не пытается ли он вешать ему лапшу на уши?

– Как это – не уверены? Это же ваше наследство?

– Дело в том, что я лично никогда эту икону не видел, а до конца поверить в то, что мне рассказали, для меня, человека рационального, довольно сложно.

– Во что? – начал терять терпение хозяин кабинета.

– Вы что-нибудь слышали о чудотворной иконе Казанской Божией Матери? – ответил вопросом на вопрос Федор.

– Я не силен в религиозных святынях, – неохотно признал Гуров. – Что это за икона?

– Я тоже не силен, – вздохнул его собеседник. – Все, что я узнал об этой иконе, стало мне известно буквально несколько дней назад. И, вынужден признать, не малую помощь тут мне оказал Интернет… Так вот, икона эта чудесным образом появилась еще в XVI веке, в царствование Ивана Грозного. К началу двадцатого она была самой почитаемой святыней в царской России. И именно тогда ее похитили. Грабителей монастыря поймали и судили, но икону так и не нашли. Официальная версия такова, что икона была уничтожена, но даже тогда в это верили далеко не все… Мой дед, наследство которого я только что получил, верил, что он владеет именно этой иконой. «Той самой», а не копией – списком. И именно ее я и не нашел в его квартире. Слишком странное совпадение, чтобы его проигнорировать…

– Постойте. – Гуров даже поднял руку, чтобы остановить поток информации, который обрушил на него Федор. – А почему вы, собственно, верите в то, что ваш дед, извините, не чудил на старости лет? Ведь мог же он все это выдумать. Да и икону просто спрятать куда-нибудь и забыть… Вы тесно с ним общались в последние годы?

– Нет, но дело не в этом, – решительно замотал головой Федор. – Дед не выжил из ума. Даже если бы и так – икона действительно была, она была старинная и ценная, и она пропала! Вам этого мало?

– Не кипятитесь, – примирительно поднял руки Гуров. – Я понимаю ваши чувства, но и вы должны меня понять – я не могу доверять всему, что мне говорят, и обязан относиться к этому критически. Конечно, сам факт пропажи ценного антикварного предмета – уже повод для расследования. Почему неофициального?

– Неужели не понимаете? У меня нет никаких доказательств того, что эту вещь дед не отдал сам кому-нибудь. А в провинции какой-то иконой никто и заниматься не станет. Для них все это дела десятой важности…

– Но вы же сказали, что никогда не видели этой иконы? Откуда же вы знаете, что она пропала? Кто вам рассказал?

– Наверное, мне проще всего будет начать с самого начала, – вздохнул Федор. – Это довольно долгая история, но я могу постараться изложить ее кратко…

– А вот этого не нужно, – прервал его полковник Гуров. – Бес сидит в деталях, так что лучше рассказывайте так, чтобы не упустить чего-нибудь важного. Подробно и не спеша. В конце концов, именно для этого вы сюда и пришли!

– Что ж, вы правы, мне нужна помощь в этом деле. Надеюсь, что это будет несложно, но сам я не осилю…

И Федор начал свой рассказ. Говорил он четко и внятно – чувствовалось, что человек этот хорошо образован и не лезет за словом в карман.

Оказалось, что дед Федора умер совсем недавно в больнице, и тело его было переправлено в морг. Как единственный родственник Макара Ивановича Круглова, внук вынужден был взять внеочередной отпуск на работе и поспешить в провинцию, где и жил дед.

– Где конкретно? – прервал рассказ Федора полковник.

– Это в небольшом городке Петровске, – тут же уточнил тот. – Я там ни разу до этого не был. Пришлось искать его квартиру по адресу на бумажке.

– Интересно, а почему же вы никогда не были в гостях у своего единственного деда? – полюбопытствовал Гуров. – Отношения не заладились?

– Да нет. Точнее, не совсем… – замялся Федор. – У меня о деде Макаре воспоминания сохранились только с детства, пока он не развелся с моей бабкой и не уехал в Петровск. С тех пор мы только иногда переписывались и перезванивались. Ехать как-то все не досуг было… То учеба, то работа… А к нам он не приезжал поначалу из-за бабушки – они плохо расстались, а потом уже возраст был неподходящий. К тому же он женился вторично и сменил веру. Мои родители это не одобрили.

– Сменил веру? – нахмурился Гуров. – В мусульмане подался, что ли?

– Нет-нет, – снова заулыбался Федор. – Его новая жена была из староверов и ни за что не соглашалась выходить за него, пока он не переменит веру на их, старообрядческую.

– Понятно. Извините за вопросы, но я уточняю то, что непонятно по ходу дела, чтобы потом не забыть какую-нибудь деталь. Продолжайте.

– Хорошо. В общем, я нашел дом, в котором жил дед…

…Дом этот оказался пятиэтажкой, построенной еще в далекие 70-е. Ключей от квартиры деда у Федора не было, и ему пришлось искать общественно активную соседку, которая и сообщила ему о смерти деда. Ключи были у нее.

Женщина жила в этом же подъезде и все обо всех знала. Она тут же позвала Федора к себе и, прежде чем просто отдать ему ключ, сообщила все подробности последних дней деда Макара, которые знала. Стоило Федору задать простой вопрос:

– Валентина Михайловна, а все же, что произошло?

– Ах, ты же ничего не знаешь! – сокрушенно всплеснула пухлыми руками соседка. Ее явно обрадовала возможность рассказать подробности новому человеку. – У деда твоего сердце слабое было, вот и прихватило его ночью. Он первым делом мне позвонил – боялся, что «Скорая» не успеет, а я-то уж проследила бы, постаралась помочь человеку… Короче говоря, вызвала я «Скорую» и к нему спустилась. Они быстро приехали – ничего не могу плохого сказать, – женщина приложила руку к сердцу. – Уколы там сделали ему какие нужно и сказали, что в больницу принести. Ну, он согласился, и тут выяснилось, что в подъезде у нас лестницы узкие – носилки не проходят никак. Единственный способ вынести его на каком-нибудь одеяле, но это тяжелее. А в бригаде у них только женщина-врач да девушка-санитарка. Тащить-то деда некому! Пришлось мне бежать по соседям, будить, просить помочь вынести деда твоего из подъезда и до машины «Скорой помощи». Слава богу, нашлись добрые люди! Помогли, выручили… Только, видать, сердечко у деда твоего уже расшатанное было. Через два дня он в больнице умер… Тогда я нашла в его вещах твой телефон и позвонила сама. Думаю, негоже, чтобы никто из родственников даже не приехал…

– Вы все верно сделали, Валентина Михайловна, – вздохнул Федор, чувствуя себя виноватым из-за того, что не уделял деду должного внимания и мог даже не узнать о его болезни и смерти… – Провоґдите меня в его квартиру?

– Конечно-конечно.

Квартира оказалась приблизительно такой, какой ее и ожидал увидеть Федор – запущенной и темной. В комнате стоял отчетливый запах лекарств, вещи лежали в легком беспорядке, а пыль на предметах свидетельствовала о том, что несколько дней здесь никого не было. Внимание Федора тут же привлекли несколько предметов, которые явно выбивались из вполне советского интерьера квартиры: большой металлический крест на стене и красный угол, в котором имелось несколько икон. По виду старинных, а не новодел.

Федор с интересом подошел ближе. Ему хотелось рассмотреть иконы и увидеть, чем же они отличаются от обычных – православных. На его непросвещенный взгляд ничего необычного в них не было, кроме очевидной старости… И тут его взгляд задержался на ярком пятне слева на обоях – тут явно раньше что-то стояло. Судя по всему, еще одна икона. И покинула она это место совсем недавно…

– Валентина Михайловна, а вы не знаете, куда делась икона, которая раньше стояла на этом месте? – тут же обратился к соседке за разъяснениями Федор.

– О чем это ты? – удивилась женщина, но вид при этом у нее был какой-то неубедительный – в глаза собеседнику она старалась не смотреть и говорила с преувеличенным равнодушием.

– Да вот тут явно что-то стояло.

– Ах, тут! Ну да, кажется, он ее кому-то подарил недавно…

– Подарил? – удивился Федор, но возражать не стал. В конце концов, он слишком плохо знал деда и тех, с кем тот мог общаться.

Тут Федору пришлось заняться похоронными делами и на весь день покинуть квартиру деда и разговорчивую соседку. За делами и заботами странное впечатление, оставленное последними словами Валентины Михайловны, сгладилось и забылось. Но когда вечером он возвращался в неуютную темную квартиру деда, у подъезда его поджидали.

На лавочке восседала смутно заметная в наползающих сумерках старушка в черном. Длинная юбка почти до земли и черный платочек на голове придавали ей какой-то особенно мрачный вид. Старушка так пристально смотрела на приближающегося Федора, что он решил, будто она какая-нибудь старая знакомая его деда. Это объясняло и траурное одеяние.

– Ты не Круглова ли внук? – неожиданно хриплым и низким голосом поинтересовалась старушка.

– Да, я Федор, – кивнул он, нерешительно останавливаясь. Общаться с траурной старушкой после утомительного дня его совершенно не тянуло, но она, кажется, именно его и поджидала.

– Ты, никак, похоронами занимаешься? Какой человек был твой дед! Таких уж нынче нет! Да ты небось о нем ничего толком и не знаешь… А как похороны устраивать по правилам и тем более не ведаешь?

– По каким правилам? – растерялся от такого напора пожилой женщины Федор.

– По старообрядческим, разумеется. – Старушка поднялась с лавки и уперла руки в бока. Росту она оказалась, что называется, гренадерского. – Кто Макара отчитывать будет?

– Отчитывать? – переспросил Федор, чувствуя, что безнадежно утратил инициативу в разговоре.

– Так ты, милок, вообще ничего не знаешь о том, что тебе надлежит сделать? – изумилась старушка. – Пойдем тогда. Это разговор долгий – пока все перечислишь…

– А вы кто, бабушка? – наконец вставил свое слово Федор.

– А я читальщица и есть. Звать меня Марией Ильиничной, – горделиво сообщила старушка и первая направилась в темный подъезд, будто хорошо знала, где находится квартира покойного деда.

– Вы были близко знакомы с моим дедом? – поспешил за ней Федор.

– Зачем близко? – удивилась Мария Ильинична. – Мы из одной общины, и теперь, когда он преставился, – тут она набожно перекрестилась двумя пальцами, – я первая на очереди его отчитывать.

– Это что, привилегия какая-то?

– Это обряд такой, – терпеливо, как маленькому, принялась разъяснять Мария Ильинична. – Над покойным нужно обязательно читать псалтырь. Раньше три дня и три ночи читали без остановки несколько читалок. А сейчас так уже не делают. Осталось читалок мало, и читают они псалтырь только три раза…

В этот момент Федор и его спутница поднялись на третий этаж, где располагалась квартира покойного деда Макара. В наступившей на несколько секунд тишине он услышал нетвердые шаги у себя за спиной. По лестнице неуверенно взбирался какой-то пьяный мужик. Не поднимая глаз, он прошел мимо и, шаря рукой по стене, двинулся дальше.

Старушка неприязненно посмотрела ему вслед и не преминула пробормотать, что вот из-за таких и все беды России. Мужик то ли не расслышал, то ли не посчитал нужным ответить, но скандала не получилось, чему Федор был несказанно рад.

В квартире Мария Ильинична тут же прошествовала на кухню, уселась на табурет без всякого приглашения и продолжила посвящать Федора в тонкости подготовки похорон.

– У наших всегда все готово. Так что где-то тут должны быть саван, пояс, лестовка, рубашка, обувь… Поищи, это все обязательно пригодится. Еще нужен будет восьмиконечный крест на могилу и камень установить…

– Послушайте, – прервал ее Федор, вдруг осененный спасительной идеей, – раз вы читальщица, то, может, вы и займетесь всем этим? Я точно что-нибудь напутаю или забуду… Я обязательно оплачу ваши хлопоты.

– Разумеется, оплатишь, – с достоинством кивнула Мария Ильинична и, как будто только этого и ждала, поднялась с табуретки и направилась в комнату. – Сейчас поищем, где Макар держал свои принадлежности на день смерти…

Вслед за этим Федор услышал странный звук, в котором не сразу распознал возглас изумления.

– Что случилось? – Он тут же поспешил в комнату.

– Что это? – Старушка указывала крючковатым пальцем на светлое пятно обоев, оставшееся после подаренной иконы, и на лице ее было написано не столько изумление, сколько ужас.

– Когда я сегодня пришел, все так и было, – поспешно ответил Федор, опасаясь, как бы у читальщицы не случился сердечный приступ прямо здесь. Ему и одних похорон было вполне достаточно. – Соседка мне сказала, что, наверное, он кому-то подарил икону, которая тут стояла…

– Подарил?! – взвизгнула старушка. – Да ты хоть знаешь, что это за икона?

И вот тут Федор впервые услышал все то, что через несколько дней пересказал московскому сыщику Гурову.

– Почему вы так легко поверили в слова незнакомой вам лично старухи? – нахмурился Гуров. – Она чем-то подтвердила свои слова?

– Она не похожа на человека, способного на сознательный обман, – пожал плечами Федор. – Мне кажется, даже если она и не права, то сама искренне верит в то, что у деда была именно древняя чудотворная икона.

– И это вы считаете достаточным, чтобы обратиться за помощью ко мне? – изумился полковник.

– Не только это, – покачал головой Федор. – Когда она ушла, я немного покопался в бумагах деда – надеялся найти хоть что-нибудь, помогающее разобраться в ситуации. Может быть, письмо какое-нибудь… А нашел завещание. Вернее сказать, то, что должно было стать завещанием. Документ не был заверен нотариально, а значит, не имеет юридической силы. Полагаю, дед не думал, что умрет так быстро, и собирался заняться завещанием в будущем.

– Что же вы там обнаружили?

– Там был список ценных вещей, которые принадлежали моему деду: украшения его покойной жены, серебряные ложки, старинный псалтырь, крест и несколько икон, представляющих антикварную ценность. Так вот, одна из икон названа чудотворной и в скобочках дед приписал – оригинал!

– Это говорит только о том, что ваш дед тоже пребывал в заблуждении, которое, возможно, поддерживала и вся его старообрядческая община, – пожал плечами Гуров.

– Возможно, – не стал спорить Федор. – Но как вам вот такие сведения: помните, я говорил, что уже в начале двадцатого века, когда икона пропала, были различные версии того, что она не была сожжена? Так вот, одна из самых распространенных и устойчивых версий как раз утверждала, что преступники продали ее за огромные деньги старообрядцам!

– Интересно, на чем основана такая теория? – задумчиво ответил Гуров. Вся эта история все больше напоминала ему рассказы о таинственных пиратских кладах, которые одержимые искатели ищут всю жизнь в местах, на которые указывают старинные легенды…

– Я не в курсе исторических подробностей, – пожал плечами Федор. – Но думаю, при желании можно будет все узнать.

– Хорошо, давайте определимся для начала, чего именно вы от меня хотите? – официальным тоном спросил Гуров.

– Ну, чтобы вы выяснили, куда делась старинная икона моего деда, и заодно, если это будет возможно, установили ее истинную ценность и подлинность.

– То есть вы хотите найти ее вне зависимости от ее истинной ценности?

– В любом случае старинная икона, которой несколько столетий, – это очень ценная вещь, так что да, я хочу ее вернуть.

– Ну что же, вам удалось меня заинтересовать этим делом, – скупо улыбнулся Гуров. – И готов выезжать на место.

– Замечательно! – ответил своей широкой и светлой улыбкой Федор. – Теперь вы во всем разберетесь!

Глава 2

Джура

XVI век, Стамбул (Константинополь)

– Ну, где ты был на этот раз, Асим? У нас тут работы невпроворот!

– Я уже здесь, приказывай. – Асим, парнишка лет четырнадцати, склонился в глубоком поклоне перед своим хозяином.

– Помнишь того паломника, который занял комнату наверху? Он, кажется, совсем плох. Иди проведай его, спроси, что нужно. И проверь, есть ли у него деньги… Не буду же я с ним возиться, если у него ничего нет!

– Слушаюсь, господин, – снова поклонился Асим и поспешил скрыться с глаз хозяина.

Вообще, хозяин был неплохим человеком, терпимым и не злым, но иногда чересчур мнительным и осторожным. Вот сейчас он просто побоялся сам идти к больному (мало ли что подхватил этот чужеземец, может быть, это заразно, а может, и смертельно).

За Асима он не боялся, так как тот принадлежал к другому народу. Сам Асим свою родину не помнил, его увезли вместе с семьей еще совсем маленьким. Мать досталась в рабыни богатому человеку, потому ее сыновей оставили в живых. Старший брат Асима стал янычаром, а младшего, только он подрос, отдали в услужение, чтобы он сам себе обеспечивал существование. Мальчишка знал, что его настоящее имя, данное когда-то при рождении, звучало совсем по-другому, но рядом не было никого, кто бы мог его напомнить. Мать была заперта в доме своего хозяина, а может быть, уже и умерла. Брат последний раз был в городе пару лет назад, перед тем как армия султана ушла в поход на восток.

Огромный город Стамбул, столица Османской империи, самой сильной державы в мире, был полон людей самых разных национальностей и даже вер. Брат, когда еще был рядом, рассказывал Асиму, что когда-то давно, когда великий султан покорил этот город, тогда еще называвшийся Константинополем, он быстро понял, что оказался внутри его стен вместе со своим войском в меньшинстве.

Тогда султан стал переселять в город, переименованный в Стамбул, целые турецкие деревни и городишки. Потому некоторые кварталы в городе до сих пор носят названия этих поселений, жители которых были перевезены сюда. По той же причине он позволил евреям-изгнанникам селиться в Стамбуле – и они в ответ проявили к нему полную лояльность.

Говорили, что хозяин гостеприимного дома, в котором работал Асим, был потомком одного из этих евреев, изгнанных из Испании. Его все звали на тюркский манер Дауд, хотя на самом деле его имя было Давид.

Асим поспешил во внутренний двор гостеприимного дома. Там по приставной лестнице он взобрался на второй уровень, где располагались комнаты попроще и лежал болезный чужеземец.

Асим любил, когда приезжали чужеземцы из далеких, совсем неизвестных стран. Он всегда смотрел на них и гадал – не его ли это сородичи? Вглядывался в черты их лиц и сравнивал с братом и собой…

Парнишка легко открыл дверь комнаты и увидел того, о ком говорил Дауд. Больной лежал на соломенной подстилке в углу комнаты и выглядел весьма скверно. Он был весь мокрый от пота, бледный как пергамент, а характерная заостренность черт некогда, несомненно, округлого лица говорила о том, что болезнь зашла уже далеко. Больной хрипло и прерывисто дышал, пытаясь поймать как можно больше затхлого горячего воздуха комнаты.

Асим оставил дверь открытой, чтобы немного освежить воздух, и подошел к чужеземцу. Тот заметил мальчишку только тогда, когда тот принялся развязывать веревочки его темного монашеского одеяния. Больной начал что-то бормотать, явно протестуя, но Асим не слушал. Он понимал, что тяжелая одежда не облегчает состояние больного в лихорадке.

У монаха была бледная кожа северянина, загорела только на руках и лице, светлые глаза неопределенного цвета и какие-то серые, неяркие волосы. На брата Асима он был не похож. Видимо, родом из какой-то совсем другой страны…

Асим видел лихорадку не раз и не два. Тут ее часто подхватывали чужеземцы с запада и с севера, как раз из тех мест, где он был рожден. Разоблачив монаха до длинной грязной рубахи, Асим сел рядом на пол.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он по-турецки. Вопрос пришлось повторить несколько раз, прежде чем мутный взгляд чужеземца сфокусировался на говорящем. Кажется, он его понял.

– Пить, воды, – коротко и со странным акцентом попросил больной.

Асим легко поднялся и хотел было исполнить просьбу чужеземца (тем более что он успел нащупать в его специальном поясе несколько твердых кругляшков – золотых и серебряных монет – Дауд не будет против), но больной снова что-то тихо захрипел.

Теперь он говорил совсем непонятно, то ли просто от волнения, то ли не знал подходящих слов на турецком. Видя его отчаянные усилия, Асим вернулся к монаху и снова уселся рядом.

– Я немного понимаю итальянский, – сказал он на венецианском наречии, которое узнал благодаря постоянно живущим в их гостеприимном доме купцам из этой богатой республики.

Больной глубоко и прерывисто вздохнул, а потом заговорил на языке, который был похож на венецианское наречие, но Асим понимал далеко не все. Основное, что просил чужеземец, это священника православной веры. Видимо, считал, что не выживет, догадался Асим. Он не знал таких. Если в городе и были такие священники, то только в прибрежной части в районе Галата, куда прибывали почти все чужеземцы и где у них были дома для молитв (впрочем, никак не обозначенные символами их веры – крестами, так как это было запрещено).

Асиму найти такой дом и священника представлялось невозможным – он не знал ни одного христианина настолько хорошо, чтобы тот доверил ему такие сведения. Но он мог спросить у хозяина… Асим кивнул и вышел.

Игнатий безнадежно смотрел вслед удаляющемуся отроку. Он и не подумает никого искать – это было написано на его лице. Обострившиеся чувства говорили ему об этом так же ясно, как и то, что спасти его может только чудо. Болезнь подкосила его слишком внезапно и решительно. Вечером его мучил только легкий жар, но ночью стало совсем худо. Тело горело как в огне, а вместо сна приходили какие-то бессвязные видения.

Игнатий видел свой дом, занесенный сугробами, в которые он с наслаждением падал, но потом к нему приходил отец-настоятель и он вспоминал, зачем оказался так далеко от дома, и возвращался в реальность, от которой становилось только хуже…

Он покинул свой монастырь, расположенный возле города Ростова, уже около двух лет тому назад. Тогда Игнатий был еще послушником и учеником богомаза. Путь его лежал в великий Царьград. Хотя город уже давно был захвачен турками, там еще можно было многому научиться, например, у учеников последних византийских иконописцев и у самих икон, оставшихся не тронутыми в домах христиан. Снабженный письмами и деньгами, Игнатий совершил долгое путешествие, которое привело его на Афонское подворье. Место это располагалось недалеко от пристани, и там останавливались все паломники из русских земель.

Здесь Игнатий провел около года, обучаясь иконописному мастерству, и, как и просил отец-настоятель, написал по образцу одной византийской иконы «одигитрии» свой вариант для ростовского монастыря. Только на середине работы он убедился, что выходит что-то стоящее, и к тому моменту уже поздно было менять доску, на которой он начал работать. А доска оказалась маловата для взятого размера фигур, и потому пришлось сделать изображение не поясным, как требовали каноны, а погрудным.

Все было так хорошо – удачное путешествие, интересное обучение, радующая самого автора работа… Он собрался в обратный путь, но на этот раз денег на морское путешествие в обход у него уже не было, потому Игнатий отправился пешком, как и положено настоящему паломнику. Однако ушел он недалеко…

Какая-то местная зараза проникла в его тело, поначалу он не обращал внимания и держался сколько мог. Возможно, именно это и привело к тому, что болезнь свалила его так сильно. Нужно было сразу найти лекаря…

А теперь дело было плохо… Нужно было что-то делать, как-то связаться со своими… Доска с написанным образом была у него в походной сумке, но никто не знает, где он. Если скромный монах Игнатий умрет в этом мусульманском придорожном доме для путников, никто не побеспокоится о сохранности иконы. А он обещал отцу-настоятелю привезти домой то, что займет пустующее место в алтаре… Его очень беспокоило, что о нем теперь будут думать как о беглеце, скрывшемся от своего долга. Ведь монастырь немало потратил на его обучение и поездку!

Голова соображала плохо, перед глазами все плыло и попытки встать не увенчались успехом. Нужно было что-то делать! Весьма возможно, что если жар не спадет, это его последние дни, а может, и часы. Нужно решить, что делать, пока не начался новый бред…

Сейчас должен вернуться мальчишка с водой. Нужно постараться ему объяснить… Пусть приведет кого угодно, только чтобы этот человек понимал по-русски. Нужен кто-то русский. Нет священника, так хоть торговца. Любой православный человек поможет в божьем деле!

Игнатий упал обратно на солому и на какое-то время провалился в приятное забытье.

– Ну, что там? – Хозяин остановил Асима, как только тот спустился во внутренний двор. – Что с ним?

– Жар, – коротко ответил мальчишка. – Монеты у него есть. А просил он воды и своего священника.

– Воды неси, а за священником я тебя не пущу. Этак ты уйдешь на весь день и, если звезды будут милостивы, вернешься завтра утром! У тебя и тут полно дел! К тому же в христианской части Галаты с тобой и разговаривать никто не будет. Это бесполезно.

– Что же мне ему сказать? – нахмурился Асим. – Он очень просил.

– Ничего не говори, – раздраженно ответил Дауд. – Ты хоть знаешь, из какого он народа?

– Он не сказал.

– Так узнай!

Асим повиновался и, прихватив глиняный кувшин с водой, забрался обратно на верхний уровень. Почувствовав воду на своих губах, чужеземец снова очнулся и принялся взволнованно что-то втолковывать мальчишке. Асим ничего не понимал и потому жестом остановил больного и спросил коротко:

– Какой ты земли?

– Русь, – выдохнул монах. – Это на северо-запад от вас.

– Русь, – повторил Асим диковинное название, которое впервые слышал. Может быть, Дауд знает кого-то из этой страны или кого-то, кто знает их язык…

«Найди Джуру», – сказал хозяин и выпроводил Асима за дверь.

– Легко сказать – «найди Джуру!» – бормотал себе под нос мальчишка, накрывая голову полотнищем.

Полуденная жара была в самом разгаре и бегать по улицам Стамбула сейчас было самым незавидным занятием. А Джура мог быть где угодно. Конечно, стоило спросить у старика, который вечно сидел на углу между площадью и мечетью Аль-Саим. Старика, наверное, как-то звали, но Асим ни разу не слышал, чтобы кто-то называл его по имени.

Стараясь идти по теневой стороне узкой и извилистой улицы, пустынной в полдень, мальчишка добрался до угла возле мечети.

– Будь здрав, старик. Ты не спишь?

Фигура, закутанная в давно потерявшую свой естественный цвет абу, зашевелилась. Что и говорить, это была самая подходящая одежда для одинокого старика – при желании аба из верблюжьей шерсти могла стать и постелью, и сумой.

– Чего тебе, мальчик? – пробурчал старик так и не показавшись из складок своей одежды.

– Ты не знаешь, где я могу найти Джуру?

– Джуру-вора? – переспросил старик.

– Джуру, который верно служил моему хозяину когда-то, – твердо ответил Асим.

– Ах, этого Джуру, – в скрипучем голосе старика послышался смешок. – Зачем он тебе?

Асим знал, что нужно было ответить. Старик говорил, только когда ему что-то рассказывали в ответ.

– У нас умирающий из далекой земли Русь. Он просит кого-нибудь, кто сможет понять его язык. Дауд сказал, что Джура знает, как на нем говорят. Это верно?

– Если он еще не забыл. – Старик показал свое морщинистое лицо из ветоши. – Когда-то давно он вырос в этой стране.

– Кто? Джура?! – изумился Асим. Он не поверил старику, который собирает и перепродает сплетни.

– Поищи его в старом подземном водохранилище. Говорят, он в последнее время там живет.

– В каком из них? Их же больше двадцати!

– Его видели возле старого храма. Одно из хранилищ как раз напротив.

Асим оставил ему монету, которую до этого получил от хозяина, и поспешил в сторону старого храма, как местные часто называли собор Святой Софии, переделанный в мечеть при прошлом султане.

Соваться на водохранилище мальчишке совсем не хотелось. О них ходили мрачные легенды. Когда-то они были построены великими императорами Константинополя для того, чтобы в городе всегда была вода, даже во время засухи или осады. То, которое собрался посетить Асим, было самым большим из них. Они были заброшены с приходом к власти султанов, и теперь там хозяйничали те, кому лучше было не показываться на глаза властям города: преступники и беглецы.

Главное, чтобы этот поход не оказался бессмысленным и Джура действительно был там. Хотя его еще нужно будет выманить… Говорили, что все эти водохранилища связаны какими-то ходами и тоннелями под старой частью древнего города.

Стамбул очень стар, и та его часть, которая греется под лучами солнца, всего лишь самая молодая верхушка огромного многослойного пирога. Где-то в глубине фундаменты старых зданий, тайные ходы императоров, застенки султанов…

Где находится спуск в подземную часть города, Асим знал от своих приятелей, облазивших все доступные места города. Но и они не совались туда, где хозяйничали преступники. Те не любили чужого внимания и могли тихо зарезать неугодного гостя, не посмотрев на его молодость.

Джура был не из таких. Он никогда бы не стал убивать, так, по крайней мере, утверждал хозяин. Для каких дел он нужен был Дауду, Асим не знал и, честно говоря, не очень-то хотел знать. То, что они оба остались довольны совместной «работой», было достаточной причиной для обращения к Джуре снова.

Асим закрыл за собой тяжелую дверцу из цельного куска дерева и очутился в полной темноте. Из глубины коридора, который уходил вниз, веяло холодом и сыростью. В контрасте с жаркой пыльной улицей это почти оглушало.

Мальчишка присел на корточки и достал из-под полы своего бешмета небольшой фонарь и огниво. Идти сюда без света было равносильно самоубийству, так что пришлось заглянуть обратно в гостеприимный дом Дауда за фонарем.

Спуск вниз был скользким и опасным. Слабый фонарь давал ровно столько света, чтобы различить неровности под ногами, но увидеть, что ждет впереди не позволял. Шаги отдавались гулким эхом где-то впереди. Там явно было большое пустое пространство, откуда доносились постоянные звуки капающей и струящейся воды. С каждым шагом становилось все более сыро и холодно.

Чарыки – короткие сапоги на толстой подошве – уже промокли, а Асим даже еще не вошел в хранилище. Наконец спуск кончился и стены тоннеля расступились. Мальчишка остановился перед необъятной и жуткой темнотой, полной капающих и плюхающих звуков.

Куда теперь? Хранилище, построенное во времена Римской империи, было сделано с размахом. Ходить в нем с таким слабым светильником в поисках человека можно долго. И если этот человек не пожелает быть найденным, то его и не найдут. Асим сделал несколько осторожных шагов и остановился на краю неглубокого бассейна, который уходил вперед и в стороны насколько хватало глаз. Потолок, поддерживаемый внушительными колоннами, которых тоже было не счесть, терялся в вышине.

Асим кашлянул. Оставалось только одно. Он поднял лампу к своему лицу и на свой страх и риск позвал:

– Джура, ты здесь? Это Асим, слуга господина Дауда. Он послал меня за тобой с одной просьбой. Ты здесь?

Некоторое время ответом ему были все те же звуки струящейся воды. Она тут текла отовсюду: по стенам, по колоннам, капала с потолка и забиралась за шиворот. Как здесь вообще можно жить, было совершенно непонятно. Хотя, конечно, прохладно, но уж очень сыро.

Наконец где-то слева плюхнуло что-то большое и тяжелое. Асим дернулся, но заставил себя стоять на месте. Теперь он слышал, что кто-то не спеша идет по воде в его сторону. Настораживало лишь то, что этот кто-то по-прежнему молчал.

– Джура? – настороженно спросил мальчишка. – Это ты?

– Трусишь? – донесся из темноты насмешливый вопрос.

Асим, к великому облегчению, узнал голос, хоть и искаженный быстрым эхом.

– Тут жутко, – признался он. – Ты один?

– Теперь это мой дворец, – ответил его собеседник, силуэт которого уже виднелся между ближайшими колоннами. – Конкурентов я изгнал.

Джура выпрыгнул из низкого бассейна рядом с Асимом. Он не изменился с тех пор, как тот видел его в последний раз: темные, почти черные глаза поблескивали из темноты, светлая, хоть и загорелая кожа, длинный нос, тонкие губы, волосы и бородка неопределенного цвета, который отсвечивал медью на солнце.

– Чего хочет твой хозяин? – спросил он, и мальчик впервые стал замечать в его речи легкий акцент, который он не мог определить.

– У нас там умирает паломник-монах из страны Русь. Ему нужно с кем-то поговорить, а мы его почти не понимаем. Дауд сказал, что ты знаешь язык. Это правда?

– Мне заплатят? – проигнорировал ненужный вопрос Джура.

– У паломника есть деньги, – кивнул мальчишка.

– Пойдем, поможешь мне кое-что прихватить. – Джура потянул Асима за собой в бассейн, и они пошли по неглубокой воде куда-то в глубь водохранилища.

– Можно тебя спросить? – не унимался Асим.

– О чем?

– Это правда, что ты вырос в этой Руси? Ты оттуда?

Джура на мгновение остановился, но тут же продолжил двигаться.

– Я оттуда.

Мальчишка понимал, что больше ему ничего не скажут, но любопытство мучило его слишком сильно:

– Тебя привезли как меня, ребенком? Ты помнишь свое настоящее имя? Как думаешь, я могу быть оттуда же, откуда и ты?

Джура рассмеялся и обернулся к Асиму. Да, он действительно мало походил на других собратьев по профессии – те почти никогда не смеялись.

– Неужели брат тебе не говорил, откуда вы родом? Он-то уж помнит наверняка…

– Скажи, если знаешь, – умоляюще попросил Асим.

– Я не знаю, – покачал головой Джура и возобновил движение в темноту. – Но могу сказать, что ты из тех стран, которые завоевал султан. А судя по твоей светлой коже, но темным волосам и глазам… может быть, ты румын или болгарин. Спроси брата. Но мы с тобой точно не из одних мест.

Асим надолго замолчал, пробуя на вкус эти сложные и странные названия, запоминая их. Он так погрузился в свои мысли, что чуть не подпрыгнул, когда что-то скользнуло по его ноге под водой.

– Ай! – вскрикнул он, от неожиданности отскакивая.

Эхо от его крика разнеслось под потолком.

– Тише! – шикнул Джура. – Это всего лишь рыбы. Они тут глупые, их легко ловить.

Место обитания Джуры оказалось, наверное, единственным сухим уголком этого подземелья. Тут он держал свои вещи, замотанные в промасленную бумагу и ткань. Это была ниша в стене возле двух странно коротких колонн, стоящих на подставках в виде гигантских женских голов. Асим сначала шарахнулся от этих лиц, выплывших на него из темноты. Одна голова была перевернута, а вторая валялась на боку. Их зеленые губы и пустые глазницы поблескивали от неровного света фонаря.

– К-к-к-кто это? – нервно спросил спутника мальчишка, не в силах оторвать от них взгляда.

– Это? Мои жены, – усмехнулся Джура, высвобождая из тряпок факел и передавая его Асиму. – Гречанки, судя по всему. Но вообще, я у них не спрашивал. Хочешь, спроси сам.

Асим не понимал, как можно шутить над чем-то столь жутким и грандиозным, и потому промолчал. Джура тем временем забрал свои чарыки, которые не собирался мочить в воде. Засунул за голенище кард – узкий кинжал с одной острой стороной и серебряным узором на рукояти, а за пояс чакрун. Асим видел это странное оружие у брата – металлическое кольцо с заостренным внешним краем, которое можно было очень эффективно метать. Говорят, его привезли из Индии.

– Зачем тебе столько всего?

– Никогда не знаешь, что может пригодиться, – подмигнул Джура и накрыл голову полотнищем.

Выяснилось, что Джура не собирается идти тем же путем, которым воспользовался Асим. Заявил, что у него есть «еще одно важное дело, не терпящее отлагательства», и они свернули в другой тоннель, уходящий куда-то в сторону от площади и храма Святой Софии. Мальчишке не оставалось ничего другого, как следовать за своим провожатым.

Путешествие по тоннелю было долгим, но со спутником было уже не так жутко. Джура явно хорошо знал, куда идет. Выбрались они в каких-то незнакомых ему закоулках: узкая кривая улочка, затененная нависающими балконами и зажатая между пыльными глинобитными стенами.

– Сиди здесь, – скомандовал Джура, указывая на затененный угол, в котором Асима было бы трудно заметить, а сам вышел на середину улочки и принялся кого-то ждать.

Мальчишка смотрел во все глаза, ожидая чего-нибудь интересного. Вскоре на улочке появился человек в пурпурном бешмете и чалме, свободный конец которой скрывал его лицо. Они о чем-то тихо говорили с Джурой, но Асиму было не слышно.

А затем его спутник вынул что-то из своей объемистой сумки и разложил прямо на пыльной земле перед человеком в чалме.

От любопытства Асим даже высунул нос из своей тени. На земле лежали два странных зеленоватых предмета. Мальчишка нахмурился, приглядываясь, и наконец понял, что это бронза, позеленевшая от влаги. Точнее, две бронзовые змеиные головы с кривыми и рваными срезами на «шеях». Эти головы казались ему страшно знакомыми…

Человек в чалме завернул бронзовые головы в кусок ткани и спрятал под просторную одежду, а с Джурой расплатился увесистым кошельком и тут же покинул узкую улочку. И только тут Асим вспомнил, где он видел эти головы! И чуть не вскрикнул.

Это были оставшиеся две головы с верхушки «змеиной колонны»! Кому и зачем они могли понадобиться? Асим вспомнил, как слышал болтовню о том, что головы пропали, но им не поверил. Слишком странным казалось такое похищение…

«Змеиная колонна» украшала центр Константинополя с незапамятных времен. Видимо, еще императоры привезли ее откуда-то из Греции и водрузили на любимом месте своих развлечений – ипподроме. Там она и стояла при всех правителях и режимах. Бронзовая колонна возвышалась больше чем на три человеческих роста, свиваясь из тел трех змей. Рассказывали, что она была отлита из щитов поверженных греками персидских воинов. Местные жители верили, что эта колонна – талисман, охраняющий их город от нашествия всяких гадов, ползучих и летающих насекомых.

Когда великий султан Селим завоевал Константинополь, то отрубил своей собственной сверкающей саблей голову одной из змей, дабы показать, кто теперь охраняет город и владеет тут всем. С тех пор колонну перестали считать талисманом, но она осталась на том же месте.

И вот теперь голов у змей больше не было… Асим решил обязательно сходить и посмотреть на то, как смотрится «змеиная колонна» без них.

– Кому они понадобились? – на всякий случай шепотом спросил он у Джуры, когда выбрался на свет.

– Я не спрашивал, – пожал плечами тот. – Мне предложили хорошие деньги за нехитрую работу. Думаю, это какой-нибудь богач с причудами. Хочет себе доказать, что ничем не хуже Селима…

Джура не слишком-то спешил в гостеприимный дом Дауда. Этот человек, с которым нужно было поговорить, вполне мог подождать. Разговоры с умирающими не входили в список обычных занятий Джуры, и потому он втайне надеялся, что этот несчастный умрет до того, как они к нему доберутся. Сегодня он уже получил неплохой куш, и та небольшая подачка, которой мог его снабдить Дауд, потеряла свою притягательность.

Однако отказывать постоянному заказчику было недальновидно, и потому Джура шел вслед за Асимом, правда, выбирал дорогу в обход. Якобы чтобы не встретить кого-нибудь из султанской гвардии.

К сожалению, больной оказался еще жив и в полном сознании. Джура вздохнул, взял у хозяина кувшин с водой, полотенце и полез на верхний уровень – беседовать с тем, кто стоит на пороге вечности, куда самому Джуре заглядывать лишний раз совершенно не хотелось.

– Кто ты? – Звук давно и основательно подзабытой речи заставил его поежиться. Здесь, в Стамбуле, было много славян, но это были румыны, болгары, поляки и даже венгры, но тех, кто бы говорил по-русски, он не встречал давно. Хитрые османские султаны, завоевывая новые земли, набирали из местных мальчиков рекрутов для войска янычар. Так и завоеванные провинции меньше бунтовали, и собственная военная мощь росла. Сам Джура никогда не был ни рекрутом, ни пленником. Он прибыл в Стамбул с табором.

– Мое имя… – Он запнулся, чувствуя, что слова родного языка, как волна, поднимаются из глубины памяти. – Здесь меня все зовут Джура. Им так удобней выговаривать. Но при крещении меня нарекли Юрием.

– Я Игнатий, простой монах и паломник, – прошептал больной.

Вид у него был не слишком многообещающий. Кровь отхлынула от лица, губы покрыты коркой, а глаза воспалены и явно не слишком четко видят. Джура промокнул ему губы влажным полотенцем и ничего не сказал. Он пришел слушать.

– Почему они не позвали священника?

– Не знаю, – пожал плечами Джура. – Но могу догадаться – это далеко и небезопасно, а ты можешь не дождаться его прихода.

– Это… бессердечно, – яростно прошептал Игнатий. – Я умру без покаяния!..

– Ты считаешь, что эти формальности важны для бога, который судит тебя по делам твоим? – хмуро спросил Джура. Он не хотел вступать в этот разговор, но молчать было еще хуже.

– Вижу, ты немногим лучше их. – Игнатий отвернулся и на какое-то время затих. Джура даже решил, что его отвергли и он может спокойно уходить, но тут больной резко приподнялся на руках в тщетной попытке встать и вдруг заплакал.

– Что с тобой?

Джура, сидевший на корточках рядом с ним, попытался уложить больного обратно на солому и не пролить при этом принесенную воду.

– Зачем ты позвал меня? – безжалостно спросил он. Смотреть на чужие страдания он никогда не любил, но тут помочь ничем не мог и хотел только одного – как можно быстрее уйти из этой душной комнаты и больше не видеть бледное лицо, покрытое испариной. – Если хочешь говорить – говори сейчас.

– Расскажи мне о себе. Как ты тут оказался?

Игнатий не вытирал слез, и они медленно катились по его восковому лицу, а голос стал хриплым и безмерно усталым.

– Зачем тебе это?

– Я должен знать, кому собираюсь довериться.

– Я родился в той стране, которую называют Русью, и моя мать из местных. Я рос у нее и воспитывался, как русский. Но мой отец, как говорили, был цыганом.

Игнатий кивнул, казалось, удовлетворенно:

– Теперь понятно, откуда у тебя такие глаза. Что было дальше?

– Мать умерла, когда я еще не вошел в возраст мужчины, а остальная ее семья меня недолюбливала. Может, и было за что, но я этого терпеть не стал и сбежал в ближайший город. Там нашел табор и вместе с ним отправился по стране. В Стамбул я тоже попал вместе с ними. С тех пор тут и живу.

– Какой ты веры, Юрий?

Джура снова передернул плечами – старое имя жгло воспоминаниями, как кнутом.

– Я не менял ее. Цыганам моя вера была безразлична, а я в их обряды не слишком вникал. А здесь я живу сам по себе, никто мне не указ.

– Это хорошо, – прошептал Игнатий и прикрыл глаза. – Значит, тогда поклянись мне своей душой, что выполнишь мою последнюю просьбу. Я отдам тебе все свои деньги, только поклянись!

– Я не буду клясться, пока не услышу твоей просьбы. У меня нет перед тобой долгов, чтобы ты требовал такое.

– Я прокляну тебя!

– У тебя нет такой власти. – Джура чувствовал, что еще чуть-чуть, и он просто уйдет. Нетерпеливое волнение Игнатия казалось ему признаком начинающегося бреда.

– О боже! – Больной в бессилии стукнул слабым кулаком по полу. – Я дал обет. Обет отцу-настоятелю, что напишу лик Богоматери в Великом Константинополе и привезу его домой, в наш монастырь. Я написал его, он здесь, в моей дорожной сумке. Но я не смогу выполнить обет. Я умираю… Помоги мне! Возьми мою ношу и доставь ее в мой монастырь. Это возле Ростова… Отец Сергий примет тебя и отблагодарит.

– Ты бредишь, монах, – вздохнул Джура. – Это дорога слишком дальняя и опасная для одного человека. Мне ее не одолеть.

– С Божьей помощью! – увещевал его Игнатий.

– Далеко ты с ней ушел, – невесело усмехнулся цыган-полукровка.

– Христом Богом тебя прошу! – совсем тихо пробормотал Игнатий, не глядя на собеседника. Силы покидали его, а вместе с ними уходила и решимость убедить Джуру. – Забирай мой пояс с деньгами, забирай икону. Забирай!

Монах из последних сил запихивал в руки по-прежнему сидящего на корточках Джуры позвякивавший редкими монетами пояс-кошелек и потертую сумку с чем-то твердым внутри.

– Хорошо, я возьму их, но клясться ни в чем не буду. Здесь часто бывают путники из разных мест, близких к Руси. Я передам с кем-нибудь твою икону, монах. Если Бог захочет, чтобы она добралась до места, она доберется.

– Тогда еще одно, – уже почти чуть слышно бормотал Игнатий. – Передай отцу Сергию, что я не предал его доверия, что я все сделал… ничего не потратил зря… что я умер с мыслью о Боге и о нем…

– Передавать слова проще всего – за это можешь не волноваться, – кивнул Джура и поднялся, чтобы позвать Асима.

Ему по-прежнему не терпелось уйти отсюда. Он чувствовал приближение смерти и не хотел наблюдать за ее работой. Вещи монаха он собирался продать кому-нибудь из перекупщиков. Монах умрет успокоенным, так что долг пред ним можно считать выполненным.

Глава 3

Находки

Наши дни, провинция

Город Петровск встретил полковника Гурова не слишком дружелюбно. Поезд приходил в город совсем рано, но уже после рассвета, и потому урбанистический пейзаж вокруг вокзала казался вымершим. Людей почти не было видно, машин тоже.

Поначалу Гурову даже показалось, что он не только в пространстве переместился, но и во времени, лет так на 10–15 назад.

Надежды совместить «семейное дело» с отдыхом таяли на глазах. Городок казался тихим болотом, в котором сделать что-то быстро будет вдвойне сложно. Однако не все было так безнадежно, как показалось Гурову сначала. По дороге от вокзала к дому покойного деда он наблюдал из окна такси, как городок просыпался и оживал на глазах.

Сам дом оказался в районе старой, еще советских времен, застройки. Вопреки ожиданиям, и дворики, и дома вокруг казались ухоженными и чистыми. Приятно удивленный полковник быстро сориентировался и, следуя указаниям Федора, нашел нужный подъезд.

Квартиру предоставили в полное его распоряжение, и он вошел в нее по-хозяйски, однако по старой оперативной привычке не стал ничего трогать и перемещать с места на место.

Конечно, после того как дед покинул свое место обитания, здесь уже побывало множество людей: врачи «Скорой помощи», соседка Валентина Михайловна, Федор, читальщица…

Но оставался шанс, что какая-нибудь нетронутая деталь поможет понять что-нибудь важное о последних днях жизни одинокого старика.

Коридор был пуст, а вот комната завалена вещами так, будто в ней давно не прибирались. Изучение такого беспорядка могло занять немало времени, поэтому для начала полковник переоделся. Все-таки были определенные плюсы в том, чтобы жить там же, где и работаешь, – все время находится в твоем распоряжении.

Самым перспективным местом для поиска неожиданных улик всегда является рабочий стол. С него-то и начал свое исследование Гуров.

Стол у деда оказался старый, помнивший еще, наверное, времена доисторического материализма. Согласно старой моде столешница была накрыта стеклом, под которым лежали различные фотографии, открытки, а кое-где и записки на память. Все это было довольно старое, пожелтевшее от времени, и потому полковник решил заняться им позднее.

В ящиках стола ничего интересного он также не обнаружил. Судя по всему, старик редко туда заглядывал, и там скапливались всякие мелкие предметы, которые он не знал куда деть. На крышке стола было несколько книг религиозного содержания, которые Гуров перетряхнул, но ничего не нашел. Кроме них, имелась еще и записная книжка, старая и пожелтевшая. Но записи в ней могли быть и свежими, так что полковник принялся ее изучать с надеждой что-нибудь обнаружить.

Это «что-нибудь» появилось, как всегда, неожиданно: открыв очередную страничку, он чуть было не выронил оказавшуюся там вложенную бумажку, явно выдранную из какой-нибудь тетрадки. Она была свежая – не желтая – и на ней была надпись, сделанная нетвердым старческим почерком: «17 июня, Воронцова», и длинный номер телефона.

Гурову не нужно было смотреть на календарь, чтобы сказать, что 17 июня будет послезавтра. Это делало находку еще интереснее. Это либо запись «на память» о предстоящей встрече, которая теперь уже никогда не состоится, либо напоминание о том, что нужно позвонить этой самой Воронцовой.

Тянуть до 17-го числа теперь не имело никакого смысла, и Гуров потянулся за собственным телефоном. Нужно будет узнать, кто эта таинственная дама и зачем ей понадобился старичок с богатым антикварным наследством.

Ответили ему не сразу и не слишком довольным тоном:

– Кто это?

– Извините, вы меня не знаете. Я знакомый Макара Ивановича Круглова, Лев. У вас с ним, видимо, должна была состояться встреча послезавтра?

– Почему должна была? – Голос на другом конце трубки добавил к раздражению еще и напряжение.

– Дело в том, что он скончался от сердечного приступа несколько дней назад.

– О боже! Это так… неожиданно!

– Такая смерть всегда неожиданна… Мы не могли бы с вами встретиться, обсудить, что вас связывало с Макаром Ивановичем? Это важно.

– А вы, собственно, кто такой? – Снова ощутимо взметнулась неприязнь.

– Я полковник полиции Лев Гуров. У Макара Ивановича пропали кое-какие вещи, и мне бы хотелось услышать все, что вы можете сказать о вашем знакомстве.

– Если это можно назвать знакомством, – фыркнули в трубке. – Мы виделись с ним всего пару раз. Оба раза он приходил ко мне на работу сам. Ему нужна была моя профессиональная помощь.

– А кто вы по профессии?

– Я реставратор. Специализируюсь на иконах, а их у Макара Ивановича было немало.

– Как интересно! Ваша профессиональная помощь может и мне пригодиться. Надеюсь, вы не откажетесь встретиться со мной и поговорить о вашей работе для Макара Ивановича?

– Откажешь вам, – усмехнулась, судя по голосу, Воронцова. – Куда мне подойти?

Гуров предложил выбрать ей самой, так как плохо ориентировался в городе, и запоздало поинтересовался:

– Простите, а как ваше имя-отчество?

– Маргарита. А отчество не нужно, оно старит.

Эта неожиданная ниточка с Маргаритой Воронцовой сулила немало интересного, но Гурову пришлось смирить свое любопытство и заняться тем, что находилось в непосредственной близости. То есть Валентиной Михайловной, заботливой соседкой покойного старичка. Нужно было выяснить, была ли ее заботливость совершенно бескорыстной или же нет.

Соседка встретила неожиданного гостя сурово. Валентина Михайловна оказалась плотной женщиной средних лет с неприятным, все время скользящим в сторону взглядом. Гуров каким-то образом сразу же почувствовал, что эта женщина охотнее станет с ним разговаривать, если он объяснит ей, что все его расследование неофициальное.

Поэтому он представился Валентине Михайловне совсем не так, как Воронцовой, сделав упор на том, что просто разбирается в ситуации по просьбе родственника, а о своей должности и звании даже не упомянул.

Это возымело определенный эффект, и суровая соседка стала чуть снисходительней, когда ей убедительно дали понять, что она вызывает доверие и с ней хотят посоветоваться.

– Дело в том, – терпеливо объяснял полковник, – что в завещании Макара Ивановича упомянута эта икона, которую, как вы утверждаете, он кому-то подарил. Он вам об этом прямо говорил?

– Ну, нет, ничего такого он не говорил, – замялась Валентина Михайловна. – Не припомню…

– Тогда с чего вы решили, что он собирался ее подарить?

– Да ничего я не решала! – нервно огрызнулась соседка. – Просто предположила и все! Что же мне было еще говорить? Сами подумайте – если не это, тогда, значит, кто-то из наших жильцов ее стянул? А я этих людей не первый год знаю и не могу в это поверить. Просто не могу, хоть режьте меня!

– Ну, что вы, Валентина Михайловна, сразу такие кровавые меры предлагаете, – улыбнулся Гуров. – Никто вас резать не собирается. Вашему мнению я вполне доверяю. Тогда, может быть, кто-то мог проскользнуть в квартиру не из ваших старых знакомых? Давайте подумаем.

Соседка Макара Ивановича насупилась и заерзала на своем мягком аккуратном табурете. Видно было, что то, куда поворачивает разговор, ей совсем не нравится.

– Кто мог? Не знаю я…

– Давайте вспомним все по порядку, – терпеливо гнул свою линию полковник. – Вот вы вызвали «Скорую помощь». После этого вы из квартиры не отлучались, пока она не приехала?

– Нет, я же говорила, что оставалась со стариком. Он совсем плох был, я не смела даже на минуточку отойти…

– Хорошо, тогда пойдем дальше, когда врачи приехали, вы, наверное, выходили из квартиры?

– Да, конечно, – оживилась Валентина Михайловна. – Я выходила уже после того, как врач сделала укол и Макару Ивановичу стало немного получше. Нужно было найти трех мужчин, чтобы они помогли вынести его из подъезда. Так что я бегала по квартирам, звонила, упрашивала, чтобы хоть кто-нибудь вышел. Знаете же, как у нас…

– Да-да, не отвлекайтесь, пожалуйста.

– Так что меня минут 15–20 не было в квартире. Тогда там оставались врач и медсестра. А потом я уговорила одного из наших соседей, и он сам пошел в квартиру старика, пока я беседовала еще с двумя.

– А эти двое тоже сами пришли в квартиру Макара Ивановича?

– Нет, они вместе со мной подошли. И знаете, – соседка неожиданно встрепенулась и всплеснула руками, – когда мы пришли, врачей в квартире уже не было! Там был только Сергей, ну этот, кого я первым уговорила. Врачи в машину вернулись, а его с дедом оставили.

– Ага, то есть Сергей этот какое-то время находился в квартире наедине с дедом, который в тот момент был под действием лекарств?

– Именно так, – почему-то торжественно произнесла Валентина Михайловна.

– А вы мне не подскажете, как я могу с ним поговорить?

– Да когда дома, тогда и сможете. Только он по сменам работает. Не знаю где, но трудно сказать, когда он дома… Можно позвонить и выяснить. У него 78-я квартира. Человек не очень молодой, но не семейный. Так всегда ведет себя прилично, ничего плохого сказать не могу.

– Я ничего плохого пока и не жду от вас, – снова улыбнулся Гуров. Рвение Валентины Михайловны его начинало забавлять, судя по всему, она обрадовалась, когда вопросы полковника ушли от темы, которую она сама не хотела трогать. – Лучше расскажите, что было дальше, до того как вы закрыли квартиру.

– Они вынесли Макара Ивановича, – принялась перечислять соседка. – Я спустилась вместе с ними и, честно говоря, как сейчас припоминаю, не закрыла в тот момент за собой дверь. И не подумала, что это важно… Мне казалось, что нужно проводить старика, может, он бы чего попросил… А потом мы все вернулись. Они по своим квартирам разошлись, а я пошла к деду. Выключила везде свет, проверила все и закрыла дверь. Вот и все.

– А когда вы все проверяли, не заметили, была ли на месте икона?

– Честно говоря, нет. Я же не вещи проверяла, а газ, воду, свет, чтобы чего не приключилось, пока хозяина дома нет. Кто же знал, что он уже не вернется…

– Ну, спасибо вам, Валентина Михайловна, – искренне поблагодарил полковник. – Вы мне очень помогли. Теперь постараюсь навестить вашего Сергея из 78-й квартиры. Может, и он чем поможет.

Гуров легко поднялся и направился к двери. Выходя из квартиры, он заметил примостившегося в темном углу субъекта весьма характерной наружности. Такие деградирующие личности есть почти в каждом многоквартирном доме, а то и не в одном экземпляре.

Повинуясь невнятному инстинкту, Гуров замедлил шаги и успел заметить краем глаза, что субъект направился прямиком к еще не закрывшейся двери Валентины Михайловны. К его удивлению, та не захлопнула дверь, а принялась сдавленным шепотом что-то втолковывать алкоголику, опасливо озираясь на лестничный пролет, по которому поднимался полковник. Это было интересно, и он не собирался упускать из вида это неожиданное обстоятельство, хотя оно, возможно, и не имеет никакого отношения к его нынешнему делу.

78-я квартира оказалась на верхнем, пятом этаже. Гурову повезло – ее хозяин был дома и незамедлительно открыл внушительную железную дверь. Полковник начал с уже привычных объяснений: кто он и что ему нужно. На этот раз, глядя на устало щурившегося на него немолодого мужчину с сигаретой в зубах, Гуров предпочел не хитрить и просто изложил все, что уже знал об этом деле.

– Что вам от меня нужно? – отступая в глубь квартиры, поинтересовался Сергей хриплым и таким же усталым, как его взгляд, голосом.

– Мне нужно понять, что произошло и куда делась такая ценная вещь, как старинная икона. А вы, возможно, сможете мне в этом помочь. Вы не заметили, когда пришли в комнату Макара Ивановича, она все еще там находилась?

– Я даже не знаю, о какой именно иконе вы говорите. У него их там полно! Штук шесть, не меньше. Я на них даже не смотрел.

– То есть вы в иконах не разбираетесь? – поинтересовался Гуров, просто, чтобы потянуть время и осмотреться в квартире, в которую вошел вслед за хозяином.

– Конечно, нет! – фыркнул Сергей и выпустил кольцо дыма прямо под потолок.

Ясно было, что так может поступить только закоренелый холостяк. Беглого взгляда вокруг было достаточно, чтобы понять: в этой квартире женская рука ничего не касается. И уже довольно давно. Никаких признаков особой религиозности тоже заметно не было. С другой стороны, хозяин явно не был бедным человеком, сводившим концы с концами. Хорошая техника и новая мебель говорили о том, что Сергей неплохо зарабатывает себе на жизнь.

– А когда вы вошли в квартиру Макара Ивановича, там еще кто-нибудь был, кроме самого хозяина?

– Да, там были врач «Скорой помощи» и медсестра, – тут же кивнул Сергей. – Мы с ними немного поговорили о том, как перенести больного в машину, и после они ушли. Почти сразу вслед за этим пришли остальные, и мы вместе принялись искать прочное и легкое одеяло, чтобы вынести старика. Если вы подозреваете, что я мог забрать эту вашу особо ценную икону, то сами подумайте – куда бы я мог ее спрятать за это время? Из квартиры я не мог выйти: внизу на лестнице были врачи, наверху Валентина Михайловна уговаривала соседей. А в квартиру деда я уже не возвращался. Сразу после того как «Скорая» уехала, я вернулся к себе. Это вам все могут подтвердить.

– Вы неплохо разобрали ситуацию по косточкам, – уважительно посмотрел на своего собеседника полковник. – У вас неплохие аналитические способности.

– Это необходимо мне для работы, – равнодушно пожал плечами хозяин квартиры. – Я работаю аналитиком, между прочим.

– Тогда вы нашли верное применение своим способностям. Скажите, раз уж вы здесь живете, то с вашим талантом можете мне помочь лучше других: как вы думаете, кто-то из жильцов мог забрать эту икону, или мои поиски напрасны?

Сергей посмотрел на Гурова с усмешкой:

– Хотите убедить меня в том, что мои слова для вас что-то значат? Это избитый прием, и я в него ни на минуту не верю. Но если вам нужно мое мнение, то я его выскажу: никто здесь не интересовался тем старым барахлом, что хранилось у Кругловых дома. Относились к ним скорее настороженно, когда была еще жива его жена, из-за их принадлежности к старообрядцам. Но чтобы кто-то стащил у них вещи – этого я себе представить не могу. Не того плана тут люди.

– А какого они тут плана?

– Смеетесь? – покачал головой Сергей. – Чтобы украсть, нужно либо всю жизнь этим заниматься, или прибывать в крайних обстоятельствах. Точно можно сказать, что закоренелых преступников здесь нет. По поводу каких-нибудь серьезных денежных затруднений я, конечно, точно сказать не могу, но сомневаюсь, чтобы у здешних жильцов что-то сильно изменилось за последние полгода…

– Значит, вы уверены, что мне здесь делать нечего?

– Здесь – да, – спокойно кивнул Сергей и затушил сигарету в набитой окурками пепельнице в форме звериной пасти.

– Тогда, возможно, у вас есть предположение, где мне стоит поискать? – с любопытством поинтересовался Гуров. Беседа с этим «подозреваемым» его забавляла.

– Я бы на вашем месте обратил внимание на врачей прежде всего, – пожал плечами тот. – Им это было несложно, и возможность у них была, и никакие личные связи с дедом не останавливали. А скорее всего, он сам что-нибудь с ней сделал.

– Это интересно, – оживился Гуров. – Вы уже не первый, кто делает такое предположение. Что же он, по-вашему, сделал?

– Думаю, мог отдать кому-то из своих единоверцев. Или продал, а может быть, даже подарил какому-нибудь храму. В этом возрасте старики становятся сентиментальны…

– Значит, подарил кому-нибудь?

– Не исключено. А что, есть какие-то улики?

– К сожалению, никаких, – покачал головой полковник. – Но думаю, они все же появятся.

– Что ж, удачи вам в поисках, – пожелал на прощание Сергей и проводил неожиданного гостя до двери.

Слова Сергея, несмотря на их кажущуюся разумность, тем не менее вызвали у Гурова сильные сомнения. Предполагать, что врач или медсестра за пару минут безошибочно определили, что в квартире является самым ценным, мгновенно смогли сговориться друг с другом и незаметно спрятать вещь, казалось слишком смелым.

Уметь разбираться в произведениях искусства могут далеко не все, и еще менее вероятно, что рядовые работники «Скорой помощи» так хорошо в этом подкованы.

Так что по итогам этих бесед полковник склонялся к мысли, что самым вероятным временем для похищения был момент, когда квартира пустовала. В тот момент, когда все спустились вниз к машине «Скорой помощи», а квартира осталась незапертой, в нее мог проникнуть любой другой житель подъезда, разбуженный ночной возней на лестничной клетке.

Только одно и беспокоило Гурова в этой стройной версии – похититель должен был заранее знать, что и где именно нужно брать. Времени на то, чтобы осмотреться и изучить обстановку, у него определенно не было. Кто мог быть этот таинственный знаток антиквариата, полковник ума не мог приложить. Полученные от Валентины Михайловны краткие характеристики жильцов никак не вязались с таким утонченным обликом знатока древностей. Оставалось только предполагать, что скрытный старичок сам разболтал кому-то о хранящейся у него неординарной ценности.

Погрузившись в построение предположений и теорий, Гуров чуть было не пропустил время, на которое была назначена встреча с Воронцовой. Пришлось собираться впопыхах и нестись быстрым шагом, переходящим на рысь, к небольшому кафе, выбранному реставраторшей для разговора.

К облегчению полковника, он все же не опоздал – в кафе было пусто, и он поспешил занять самый уютный столик у окна.

Его таинственная дама определенно не спешила, и он успел выпить чашку кофе до того, как стеклянная дверь этого провинциального заведения снова открылась.

В зал осторожно заглянула невысокая женщина в узких очках без оправы и, увидев Гурова, неожиданно решительно направилась в его сторону. У нее были темные коротко стриженные волосы, а на лице не заметно никаких явных следов косметики.

Полковник привстал и попытался предложить даме стул, но она проигнорировала его действия и уселась сама.

– Здравствуйте, Маргарита. Очень приятно познакомиться, – постарался улыбкой сгладить неловкость Гуров.

– Здравствуйте, Лев, – кивнула она несколько сдержанно. – К сожалению, не могу сказать, что обстоятельства нашего знакомства дают мне повод радоваться, но давайте перейдем к делу. Зачем я вам понадобилась?

– Мне нужно точно знать, какую работу вы выполняли для Макара Ивановича.

– Что ж, это нетрудно: я делала анализ древесины и лака, которые он мне предоставил. Ему нужно было знать как можно более точно время создания какой-то иконы из своей коллекции. Анализ я провела и результаты ему сообщила. В дальнейшем он собирался передать мне для исследования и саму эту икону. Это должно было состояться завтра. Но теперь, как я понимаю, эта работа мне уже не светит.

– Правильно понимаете, но, как вы выразились, «не светит» она вам совсем не по тем причинам, которые вы себе вообразили. Дело в том, что у наследника есть все основания предполагать, что эту самую икону украли.

– Что?! – всплеснула руками Маргарита Воронцова и на секунду стала похожа на самую обыкновенную испуганную женщину. – Это же огромная ценность!

– Какая именно? – деловито поинтересовался Гуров.

– Такое не измеряют деньгами, – покачала головой Маргарита. – Предмет, сохранившийся с XVI века, ценен сам по себе, даже если бы это был ночной горшок. А тут мы говорим о произведении искусства, и даже более того – предмете культа. Тут просто деньгами измерять невозможно.

– Хорошо, тогда расскажите мне о том, что узнали от Макара Ивановича. В подробностях о ваших встречах и анализах, которые сделали. Я должен знать все возможные детали, чтобы попытаться найти эту икону.

– Ах, вот чем вы заняты! – понимающе закивала реставраторша. – Я-то, честно говоря, подумала, что что-то нечисто со смертью Макара Ивановича… Теперь понятно, зачем я вам… Хорошо, что рассказывать?

– Все по порядку: как он вас нашел, что просил, о чем рассказывал.

– Найти меня ему было несложно – если человеку в нашем городе нужен специалист по реставрации икон, то, кроме меня, и обратиться-то не к кому. У меня специальное образование, и об этом знают на моем месте работы.

– А где вы работаете?

– В небольшом местном музее краеведения. Там мои услуги требуются довольно часто. Там он меня и нашел. Первый раз мы разговаривали прямо в музее. Он пришел с кусочком древесины, завернутым в полотенце. На куске этом были остатки лака. Макар Иванович просил узнать время и по возможности происхождение того и другого. Сказал, что у него есть икона, которую его покойная жена считала за большую древность, но сам он в этом не уверен. И чтобы не беспокоиться понапрасну, решил провести анализ. Он был готов платить, и я, конечно, согласилась.

– Что же показал анализ?

– Он, по сути, подтвердил слова покойной жены Макара Ивановича. И древесина, и, по крайней мере, часть лакового слоя принадлежат XVI–XVII векам. Точнее на нашем оборудовании сказать сложновато. Мне и так пришлось обращаться за помощью к другу из судебной экспертизы…

– И об этом вы сообщили самому Макару Ивановичу?

– Разумеется. – Маргарита непонимающе моргнула и поправила очки типичным жестом всех очкариков – проведя указательным пальцем по носу.

– Какова же была его реакция?

– Он очень оживился, – нахмурилась она, вспоминая. – Судя по всему, он действительно не ожидал, что это окажется правдой. Тогда же мы и договорились о следующей встрече. Макар Иванович собирался показать мне эту икону, и я должна была дать полное профессиональное заключение о ее возрасте и ценности. Он даже рассказал мне что-то вроде семейной легенды, согласно которой эта икона и есть подлинная Казанская Божия Матерь. После того как ее древность подтвердилась, он, кажется, полностью в это уверовал.

– Я совершенно не разбираюсь в предмете, так что, возможно, мой вопрос покажется вам глупым, но все же ответьте: вы считаете, что это совершенно невозможно?

Маргарита посмотрела на Гурова с легким удивлением:

– Ну, как бы вам объяснить… Существует устойчивая легенда о том, что подлинник иконы где-то сохранился. Эта версия появилась еще в начале прошлого века и продолжает существовать. Все дело в том, что официально царская полиция признала икону уничтоженной, но полного согласия в свидетельских показаниях по этому поводу не было. Это давало и продолжает давать повод для появления разных альтернативных версий. Вынуждена признать, что чисто теоретически все возможно.

– Это очень интересно, – задумчиво пробормотал Гуров. – У меня возникла к вам еще одна просьба. Дело в том, что у Макара Ивановича в доме осталось еще несколько икон. Поскольку я ничего не могу сказать о их древности и художественной ценности, мне нужно мнение специалиста. Я бы хотел, чтобы вы зашли к нему домой, когда у вас будет свободное время, и сказали свое мнение.

– А откуда вы знаете, какая именно из его икон пропала?

– В том-то и дело, что я не могу это точно знать. Потому и прошу вас мне помочь.

Маргарита понимающе улыбнулась:

– Вы, кажется, понимаете, что мне будет крайне сложно вам отказать, хотя бы из чистого любопытства. Я приду и, надеюсь, это действительно поможет делу.

Насыщенный день не дал полковнику ни минуты отдыха, как он и предполагал. Просьба родственника оказалась самой настоящей работой, хоть и неофициальной. Когда стемнело, усталый Гуров вернулся в квартиру Макара Ивановича. Тут было непривычно тихо и одиноко. У старика даже телевизора не было. Он как-то обходился обыкновенным проводным радио и, судя по всему, не скучал.

Тут как раз ему решила позвонить жена. Судя по всему, она чувствовала свою вину за испорченный отпуск мужа и хотела своим повышенным вниманием сгладить неприятное ощущение.

Она с несколько преувеличенной веселостью рассказала какой-то забавный случай, произошедший на репетиции в театре, и осторожно поинтересовалась его успехами. Гуров решил, что имеет полное право побыть обиженным, тем более это сулило повышенное внимание жены. Поэтому на ее шутки он реагировал сдержанно и сообщил, что дело обещает быть долгим и скучным. В конце концов, должна же жена расплатиться за эту внеочередную работу!

Скрипучий пропыленный диван жалобно застонал под весом нового жильца квартиры, и тот недовольно поерзал на нем, устраиваясь. Диван еще и стоял как-то криво. Один его угол довольно заметно удалялся от стены и это раздражало.

Гуров взялся за угол дивана и попытался придвинуть его обратно к стене. Однако это оказалось не так-то просто. Что-то под диваном мешало, цепляясь за перекладины его старого нутра и издавая неприятный скрежет. Полковник заглянул под диван, но, как и следовало ожидать, ничего не увидел. Там было темно.

Быстрый поиск фонарика ни к чему не привел. Единственное, что удалось обнаружить в хозяйстве Макара Ивановича, – был немаленький арсенал свечей и подсвечников. Засветив одну из свечек, Гуров снова сунулся под диван.

Кроме толстого слоя пыли и кружевной паутины, там обнаружился старый чемодан с обитыми металлом углами, которые и производили этот скрежет.

Чтобы облегчить передвижение дивана, полковник вытащил чемодан на свет божий и уставился на аккуратный замочек. Это его заинтересовало.

Вскрыть игрушечный замок старого чемодана было делом несложным, и он справился с ним за считаные минуты. Содержимое, так тщательно охраняемое его бывшим владельцем, Гурова разочаровало. Внутри оказались стопки старых выцветших фотографий, выполненных на картоне. С них на полковника смотрели давно умершие люди в странных костюмах и со странными прическами. Больше всего его удивила тотальная серьезность фотографируемых. Они смотрели в объектив с напряженным вниманием и тревогой, будто совершали какое-то важное действие. Сейчас так никто уже не фотографируется…

Гуров и сам не заметил, как погрузился в созерцание этих лиц, перебирая стопки старых фотоснимков. И вскоре наткнулся на нечто необычное. На самом дне лежали две перевязанные ленточкой толстые тетради. На их обложках ничего не было написано.

Полковник извлек их из глубины чемодана и раскрыл первую тетрадь. Она была полна записей, сделанных вычурным старомодным почерком. Чернила выцвели до светло-коричневого, а листы пожелтели до густо-желтого. Тем не менее написанное можно было без особого труда разобрать. А вот вторую тетрадь открыть не получилось. Судя по всему, она попала в воду или какую-то другую жидкость и так и высохла. Ссохшиеся листки грозили рассыпаться в руках, если он пытался отделить один от другого.

Гуров отложил эту вторую тетрадку и заглянул в первую. Он ни на что особенно не рассчитывал, но, к его изумлению, чтение оказалось весьма занимательное.

Глава 4

Следствие

Казань, 1904 год, текст первой тетради

Все случившееся сегодня побуждает меня начать записывать свои впечатления и мысли. Не знаю, что из этого выйдет и сколь долго продлится мое новое увлечение, но я твердо решил начать эту тетрадь.

Говоря по чести, я уверен, что добрая половина бед нашей губернии из-за того, что у нас нет уголовного отделения полиции, как в столичных городах. Здесь просто нет таких специалистов, как там. Хотя, конечно, люди с природным талантом и склонностями встречаются. Не Путилины, но тоже не лыком шиты.

Но не буду отвлекаться от того, что побудило меня взяться за перо. Четыре дня назад у нас, в уездном городе Казани, произошло неслыханное преступление. Сказал бы мне кто-нибудь еще несколько дней назад, что такое возможно, я бы и не поверил по наивности своей.

А совершилось у нас такое, что 29 июня в самый глухой час ночи лихие люди похитили из летнего храма при Богородицком женском монастыре две иконы. Одну чудотворную Казанской Божией Матери и икону Спасителя. Обе святыни были в драгоценных ризах, оцененных соответственно: до 70 тысяч рублей и до 30 тысяч рублей. Кроме того, из двух свечных ящиков, через взлом их, было похищено около 600 рублей.

Шум поднялся на всю империю! Начальство, как водится, ругалось на чем свет стоит и требовало срочно найти супостатов. Однако от ругани толку было немного, и начальник мой, полицмейстер Петр Панфилов, принялся за дело и никого не слушал, что было мудро.

Хотя в этом деле от обычного подхода проку было мало. При розыске все, что мы смогли найти, так это два кусочка шелковой ленты да около десятка жемчужин. Оказалось все это на соседнем с монастырем частном дворе некоего Попрядухина, который дома у себя спал как пень и ничего, разумеется, не слышал.

Жемчужины эти и ленты были предъявлены священнику и монахиням, и те их признали как части облачения икон. Так что мы теперь знали, каким путем воры уходили из монастыря. Но в отличие от Мальчика-с-пальчика дальше наши воры жемчужин не разбрасывали, так что найти их не выходило.

Тогда наш полицмейстер зашел с другого боку – стал допрашивать свидетелей, а точнее свидетеля – ночного монастырского сторожа Федора Захарова.

Дед этот оказался дряхлым да тщедушным, и по виду его можно было заподозрить, что выпить он не дурак на своих ночных дежурствах. Так что полного доверия у меня к его словам нет. Однако частично его показания подтвердила послушница Богородицкого монастыря – Татьяна Кривошеева. Она в означенную ночь вышла по нужде во двор часа в три и услышала слабые крики со стороны колокольни. Девица сама идти туда побоялась, так как расслышала: «Караул, жулики!» – но побежала к настоятельнице, и уж тогда монахини гурьбой поспешили в подвал под папертью собора, где и обнаружили источник криков.

Кричал как раз Федор Захаров. Как только монахини его освободили, он тут же сказал им: «Глядите скорее двери у церквы! Несчастье у нас большое – воры меня сюда посадили!»

Тут уж бросились монашки к собору, а там и правда – западные ворота взломаны, а иконы похищены.

Захаров потом нам с полицмейстером рассказывал, будто, делая обход монастыря около часа ночи, он услышал какие-то царапанья возле двери на западной паперти собора. Не успел он толком подумать, что бы это могло быть, как двери те распахнулись, а за ними оказались четверо мужиков. У одного был револьвер, а еще у одного – нож. Они деда немного постращали и запихнули в подвал, чтобы не шумел. А сами сделали свое черное дело и были таковы.

Вот и все, что мы знали до вчерашнего дня, как ни старались разузнать побольше.

Городское начальство из-за этого знатно бесилось и даже грозилось нас всех во главе с Панфиловым уволить с должностей. Да только тут кричи не кричи – мало что меняется. Работали все наши не на страх, а на совесть: все вокруг монастыря обшарили, всех поспрашивали, но без толку. Полицмейстер уж решил было, что на том и конец. Судя по мрачному виду его – ходил и обдумывал, когда удобнее рапорт об отставке подать: сейчас али еще потрепыхаться.

А простые сотрудники, все, чтобы не приставали журналисты разных изданий, нахлынувшие в город, предпочитали заниматься чем-нибудь, главное, чтобы подальше от нашего казенного учреждения.

Остался там чуть ли не я один, как помощник и правая рука Панфилова. У меня не было повода скрыться. И это, как ни странно, сыграло мне на руку.

Вот представь себе такую картину, дорогой читатель: сижу я за столом, листаю газету, в которой по десятому разу перечитываю досужие сплетни о том, кто и зачем похитил национальную святыню. И от этого мирного занятия меня отрывает некий господин, постукивая своей длинной тростью по краю моего рабочего стола.

Господин этот имеет вид самый что ни на есть солидный: дорогого сукна костюм, пенсне, идеально подстриженную бородку ну и, наконец, дорогущую витую трость.

– Будьте любезны, молодой человек, – говорит он мне самым светским тоном. – Мне необходимо сделать важное заявление. С кем и где я могу поговорить конфиденциально?

Я украдкой бросаю взгляд на дверь кабинета, за которой скрылся Панфилов, и мгновенно решаю, что беспокоить его сейчас будет неучтиво. У нас уже много народу побывало с момента начала этого громкого дела, и многие утверждали, что им есть что сказать. На деле же оказывалось, что все их сведения были либо не достоверны, либо и вовсе ничем не помогали следствию. То, что нынешний господин выглядел солиднее прежних, меня не слишком обнадежило. А представив, как будет недоволен Панфилов, отвлеки я его по пустякам, то и вовсе утратил сомнения.

– Можете поговорить со мной, любезный. Присаживайтесь. Я помощник полицмейстера Панфилова, Виктор Семенович Успенский. С кем имею честь?

Мой собеседник с некоторой опаской опустился на предложенный видавший виды стул и, опершись о свою внушительную трость, представился:

– Владимир Афанасьевич Вольман, смотритель Александровского ремесленного училища, к вашим услугам.

– Очень рад. Так что же вы хотели заявить, Владимир Афанасьевич?

– Дело в том, что я только сейчас, то есть буквально сегодня утром, связал два совершенно очевидных факта и потому пришел к вам только сейчас, хотя преступление, я имею в виду похищение иконы, произошло уже 4 дня тому назад.

Тут набожный смотритель истово перекрестился.

– Что же вам показалось стоящим нашего внимания? – терпеливо поинтересовался я.

– Около недели назад, то есть почти за две недели до преступления, к нам в училище пришел Николай Максимов. Это постоянный клиент – золотых дел мастер. Именно поэтому я даже сначала и не подумал…

– Отчего же подумали потом?

– А видите ли, он заказал у нас срочно изготовить ему щипцы, так называемые «разжим для растяжения». Дело в том, что эти щипцы вполне можно использовать для отжатия и взлома замков.

– И это ваш мастер Максимов заказ свой из училища забрал до 29 июня? – прищурился я.

– Так точно. Забрал уже 25-го и с тех пор не появлялся.

– Хорошо. Есть у вас доказательства, подтверждающие факт того, что Максимов щипцы заказывал и забрал? Что-то, кроме ваших слов? Это необходимо, если он начнет запираться.

– Мой помощник Андреев сможет подтвердить. Он присутствовал в обоих случаях, – нахмурился Вольман.

Это было уже что-то. Поначалу я не испытал особого энтузиазма, разве что обрадовался, раз имею законный повод покинуть опостылевшее помещение. Предварительно записав показания Вольмана, его адрес и даже телефонный номер, я отправился на поиски Максимова, адрес которого мой осведомитель не знал.

Не ожидая ничего особенного, я отправился на поиски один, и слава богу, что на это раз все обошлось.

Пришлось порыться в бумагах фискального учреждения, чтобы найти необходимый адрес. Занимаясь этим, в общем-то, далеко не самым интересным поиском, я наконец задумался о том, что сказал мне Вольман. И кое-что стало мне внезапно очевидно.

Если поначалу я решил, что маловероятно, чтобы постоянный клиент, к тому же золотых дел мастер, заказал щипцы для чего-то, кроме собственных рабочих нужд. Ведь он пошел в привычное место и не скрывал своей личности. То теперь я подумал, что это как раз может быть тонким расчетом. Кто заподозрит постоянного клиента? Только такой педантичный и обязательный потомок немцев, как Вольман, и оказался на это способен.

К тому же если подумать, то зачем золотарю щипцы для амбарных замков? Те, что ему приходится вскрывать по долгу службы, обычно не на дверях, а на застежках часов и кулонов. Что же ему понадобилось вскрывать или расширять? Выяснить это будет нетрудно, если он ни в чем не виноват, а если напротив…

Тут я предусмотрительно решил захватить с собой околоточного, чтобы перевес сил был на моей стороне.

Судя по всему, этот Николай Максимов был совершенно уверен, что ему ничего не грозит, так как на мой простой вопрос: «Зачем понадобились такие специфические щипцы?» – он не нашелся что ответить.

Мещанин Максимов мотал своей крупной головой, прятал глаза и невнятно бормотал что-то о том, что никаких щипцов не заказывал, а господин Вольман, видно, что-то напутал по занятости своей и большой загруженности.

Тут уж возмутился стоявший рядом со мной околоточный, знавший большинство жителей вверенного ему участка:

– Это господин Вольман-то напутал! Ну, ты, шельма, даешь! Так он же из немцев у нас, все у него всегда по полочкам разложено, так что любо-дорого! А память у него о-го-го!

– Мне, честно говоря, ответ господина Максимова тоже кажется довольно сомнительным, – хмыкнул я. – Думаю, необходима будет очная ставка с господином смотрителем ремесленного училища.

Услышав это, наш Максимов съежился и нехорошо зыркнул в сторону черного хода, но околоточный был бдителен и тут же положил свою тяжелую руку ему на плечо.

Тут уж я поспешил доложить обо всем произошедшем Панфилову, хотя окончательно все точки над «i» расставила очная ставка, которую удалось провести только после обеда.

Припертый к стенке показаниями Вольмана и его помощника Андреева, наш золотых дел мастер сознался наконец в том, что действительно делал этот злополучный заказ и собственноручно забрал из ремесленного училища ровно за три дня до ограбления.

Однако при этом он продолжал настаивать, что знать не знал, для чего именно этот нехитрый инструмент предназначен. Будто бы вынужден был сделать этот заказ по поручению некоего Федора Чайкина.

Этот новый субъект в нашем деле был когда-то покупателем у Максимова, и так состоялось их знакомство. Золотарь клялся и божился, что Чайкин принудил его заказать для себя щипцы и грозил ему лютой смертью, если тот его выдаст. Потому-де он и запирался поначалу.

Если бы кто меня спросил, то я бы сказал «свежо предание». Я такого немало повидал на своем веку. Каждый из этих мелких людишек старается выгородить себя, как только дело доходит до полиции. Но меня, разумеется, не спрашивают. И как обычно, нужно найти доказательства вины этого субъекта.

Однако первое, что сделал наш Панфилов, это приказал разыскать место обитания этого самого Чайкина.

Вот это оказалось по-настоящему непростым делом и заняло у нашего полицейского отделения ни больше ни меньше, как сутки. Начать с того, что имя и фамилия у нашего предполагаемого вора были не настоящие. И искать его по документам управы оказалось бессмысленно.

Вся надежда была на околоточных и их знание своих родных участков. Тут уж они развернулись! Всех с ног на голову поставили, но только к вечеру обнаружили следы этого самого Чайкина, который, судя по всему, проживал с женщиной на самых задворках Академической слободы в доме купца Шевлягина. Место там отдаленное, рядом пустыри и край города. Так что наведаться к нему в гости решили затемно, когда приближение большого числа людей к одиноко стоящему дому может остаться незамеченным.

И сейчас, вместо того чтобы ложиться спать, я одеваюсь, беру оружие и отправляюсь на место сбора возле пожарной каланчи. Оттуда мы идем скрытно, малыми группами к дому, где может оказаться наш новый подозреваемый, и сделаем все, чтобы он оттуда не сбежал.

На этом месте текст прерывался. Продолжение было только на следующей странице. И на этот раз оно было помечено датой, чего вначале не было. Там стояло 4 июля 1904 года, вечер. А почерк дальше становился более нервным, чем на первых страницах. Временами автор записок не попадал в строчки и перечеркивал уже написанное, чтобы сформулировать фразу заново. Тут он либо волновался, либо не имел времени и сил хорошенько обдумать то, что пишет. Гуров, увлеченный делом столетней давности, поспешил углубиться в текст.

По чести говоря, хотел сейчас отдохнуть, но в поезде мне это не удается. После бессонной ночи и напряженного дня это, казалось бы, то, что мне необходимо. Но, как ни старался, уснуть не могу. Мысли так и крутятся в голове, не давая расслабить тело и разум. Попробую снять напряжение, записав последние события. Тем более есть что записать…

Наш ночной поход на улицу Кирпичнозаводскую оказался на первый взгляд совершенно напрасным. Но это только на первый взгляд. Лучше я начну по порядку.

Окраина любого города место неспокойное. А у нас в Академической слободе этому еще способствует и крайняя скудость уличного освещения.

Однако и сюда добрался прогресс, и как раз в прошлом месяце городская управа установила в слободе несколько столбов с керосиновыми фонарями. Вообще-то, сейчас уже принято устанавливать газовые, но для них топливо дороже, и потому окраины у нас продолжают освещать керосином.

Так что перед нужным нам домом Шевлягина, как раз напротив входа, виднелся фонарный столб. Но света установленный наверху фонарь не давал. Предусмотрительный Панфилов приказал разыскать фонарщика, ответственного за этот район города, и приказал ему не зажигать этот конкретный фонарь. Для убедительности фонарщик должен был изобразить, что обнаружил поломку, что он, судя по всему, послушно выполнил.

Темнота тут была кромешная. Мы с полицмейстером ждали за углом, пока наши орлы оцепили дом, в котором наш возможный вор снимал целый этаж, и только тогда направились к дверям.

Дом Шевлягина был большой, в три этажа, с боковым подъездом. Свет кое-где горел на всех трех этажах, потому можно было не сомневаться, что кто-то там все же есть.

Панфилов взялся за веревку звонка и сильно дернул несколько раз. Звона мы не услышали, это и понятно – шнур шел на второй этаж, который занимал Чайкин и те личности, с которыми он проживал.

На звонок отреагировала какая-то старуха, которая поначалу не желала открывать незнакомым, но убедившись, что мы действительно из полиции, заохала и поспешила вниз по лестнице.

Мы поднялись в квартиру вместе с приставами, и те принялись за обыск. В комнатах, по заявлению старухи, оказавшейся «тещей» искомого Чайкина Еленой Ивановной Шиллинг, никого, кроме нее и ее внуков, не было.

Беглый осмотр подтвердил ее слова: за столом в комнате, служившей кухней, обнаружился шестилетний испуганный мальчишка и больше никого. На вопрос, куда делся ее «зять» вместе с дочерью, старуха охотно ответила, что они только вчера вечером уехали из города, а куда, ей говорить не пожелали. А она что может – женщина старая, беспомощная… Вот и деток на нее, бедную, бросили, не побрезговали…

Полицмейстер Панфилов нетерпеливо дернул усом и потребовал рассказать о том, где был означенный Чайкин в ночь знаменитого преступления. Получил заверения, что дома и был, и остался очень недоволен. Тем временем заканчивающийся обыск тоже ничего не дал.

Дом был небогатый, мебель самая простая. Вместо платяных шкафов по-крестьянски использовались сундуки. Их тут же обшарили и ничего не нашли. Дощатый пол простучали, столы, стулья и комоды перевернули. Ничего.

Усы у Панфилова уже стояли дыбом, и он, ярясь, приказал обшарить все еще раз, чтобы уж наверняка. А мне, признаться, не давало покоя одно малозначительное и, в общем-то, не относящееся к делу обстоятельство. Так что я, пока все суетились, подступил к старухе Шиллинг:

– А скажите, вот вы тут говорили, что на вас внуков бросили. А я вижу только одного. А другие-то где?

– Ох, глазастый, – как-то неприятно заулыбалась гнилыми зубами старушенция. – У меня, слава богу, кроме Ванюшки только одна обуза – Женечка. Уж больно шустрая девчонка. Убегла, видать, на улицу, пока я отвлеклась…

– На улицу? – задумчиво переспросил я. – А годков ей сколько? Не боитесь, что она там одна?

– Да уж большая! Десятый год пошел.

Сам толком не понимая, зачем мне это нужно, я выскользнул из комнат и спустился к подъезду дома.

Здесь было уже не так темно, как недавно. Исполнительный фонарщик засветил керосиновую лампу на верхушке столба и как раз присел отдохнуть на свою сложенную пополам лестницу. Работу свою на сегодня он выполнил и потому неторопливо раскуривал дешевую короткую трубку.

– Поймали кого? – завидев меня, поинтересовался фонарщик.

– Похоже, что нет, – отмахнулся я и на всякий случай спросил: – А ты тут случайно не видел, может, из дома выскользнула девочка лет десяти?

– Было такое, – выдыхая клубы дыма, ответил фонарщик.

– А куда убежала?

– Да никуда она не убегала, – усмехнулся мой собеседник в бороду. – Вон там до сих пор сидит.

И он указал концом дымящейся трубки на соседнее с домом Шевлягина корявое дерево. Только сейчас я заметил в скудном освещении, что в его кроне что-то белеет. Я поспешил подойти поближе и обнаружил, что на ветвях и впрямь сидит ребенок.

– Тебя Женей звать?

– Точно, – тут же ответила она звонко и довольно вызывающе.

– Чего там делаешь? Спускайся, поговорить нужно.

– Слежу за вами отсюда, – ответила она нахально, но все же ловко, по-обезьяньи, начала спускаться. – Чего тебе от меня нужно, господин полицейский? – спросила она, оказавшись на земле.

И речь, и выражения маленькой остроносой физиономии у нее были совершенно не детские, и это меня неприятно поразило.

– И часто ты оттуда за людьми следишь?

– Когда делать нечего. А что? – пожала она острыми плечиками и без страха взглянула мне в глаза, будто вызов бросала.

– Слышала, наверное, о том, что из монастыря икону похитили? – Она кивнула, и я продолжил: – Так вот, в этот самый день ничего интересного ты тут не заметила? Или на следующий? Кто-нибудь к твоему отцу приходил?

– Это ты про дядю Федю? – Она снова совершенно по-взрослому усмехнулась, криво и саркастично. – Он мне не отец, а отчим. Мой папа давно умер.

– Ясно. Ну, так к нему кто-нибудь приходил?

– Не видела. Я же не все время тут играю. А он вообще по ночам шляться любит.

– Не нравится он тебе? – попытался я наладить с ней отношения.

– Лучше, чем ничего, – с деланым равнодушием пожала плечами эта странная девочка.

– Но он же с твоей мамой уехал! Ты теперь с бабушкой осталась!

– А разве они насовсем? – Тут я поразился мгновенной перемене, происшедшей с Женей. Голос ее стал тихим, едва уловимым, а губы искривились, как от мгновенного приступа боли, который она мучительно пытается скрыть. Только тут я заметил, какие у нее красивые темные глаза и что в них прячется страх.

– По крайней мере, так говорила твоя бабушка только что, – осторожно ответил я.

– А вы зачем дядю Федю ищете? В тюрьму хотите посадить? – по-прежнему тихо и осторожно спрашивал она.

– Сначала выясним, что именно он натворил, а потом, если виноват, то да, в тюрьму.

– А маму?

– Пока о ней мы ничего дурного не слышали. Кроме того, что она связалась с не самым подходящим человеком.

– А вы знаете, куда они уехали?

– Нет, совершенно ничего не знаем. Так что можем и не найти.

– Я тоже не знаю куда, но знаю на чем. Мама вчера говорила, что на пароходе еще ни разу не плавала.

Я остолбенел на мгновение. Сказанное Женей сейчас было полезней, чем все, что нам удалось выяснить сегодня. Она смотрела на меня серьезно и хмуро, даже как-то обреченно, будто чувствовала себя Иудой, только что на виду у всех поцеловавшим Христа. Я же от радости не придумал ничего лучшего, как пообещать ей ее 30 сребреников:

– Не волнуйся. Я обещаю, что привезу твою маму обратно!

Дальнейшие события развивались с невероятной скоростью. Обыск на квартире Чайкина был спешно прекращен, и все наше отделение поспешило заняться поиском того рейса и парохода, на котором покинула Казань молодая пара вчера вечером.

Кажется, Панфилов перебудил всех портовых начальников, требуя от них ответа посреди ночи. Но те переставали роптать, как только узнавали, что за дело ведет мой начальник. Его напор дал свои результаты – к утру мы уже все знали.

Чайкин и его спутница, Прасковья Кучерова, отплыли от пристани на пароходе «Ниагара» пароходного общества «Меркурий и К°» и следовали до Нижнего Новгорода. Вечером 5 июля они должны будут прибыть на место. У нас осталось чуть более суток.

Так что сейчас я еду в поезде, который доставит меня в Нижний Новгород раньше, чем туда прибудет пароход с нашей парочкой. Если, конечно, они не сошли с парохода в Чебоксарах или еще где.

Тут записи снова неожиданно прерывались. Видимо, Виктор Успенский все же утомился и свалился спать в поезде, который вез его из Казани в Нижний. Запись на следующей странице была датирована уже 7 июля.

Облава была организована со знанием дела. Еще до того как кто-либо успел покинуть палубу «Ниагары», от помощника капитана мы получили сведения о том, что никто из пассажиров второго класса, в котором зарегистрировался Чайкин, на берег в других городах не сходил. По крайней мере официально, по мосткам и с багажом.

Быстро вызванный ответственный служитель второго класса подтвердил, что видел означенную пару и на берег они не сходили. Была организована проверка документов прямо при сходе с трапа, а весь причал был оцеплен.

Как выглядит Чайкин, мы достоверно не знали. Его изображений при обыске найдено не было, а свидетельские показания мало что давали. Зато мы точно знали, как выглядит его спутница, мать Жени, Прасковья Кучерова.

Ее фотокарточку, найденную в доме Шевлягина, я захватил с собой и успел продемонстрировать нижним чинам нижегородской полиции до начала проверки документов.

Разумеется, мы предполагали, что подозреваемые могут покинуть пароход порознь. Тогда наша задача усложнилась бы. Но предусмотрительные служащие пристани посоветовали сначала выпустить пассажиров 1-го и 3-го классов. Тогда подозреваемому будет значительно сложнее затеряться среди оставшихся.

Кроме того, служители 2-го класса были отряжены в помощь полицейским, чтобы опознать того субъекта, который путешествовал вместе с Кучеровой.

Убедившись в отменной организации облавы, я остался среди оцепления на пристани и наблюдал за происходящим издали.

Вечер был ранний, и по случаю летнего времени солнце все еще стояло высоко, что играло нам на руку. Пассажиры 2-го класса были недовольны тем, что покидают судно позже всех, даже позже 3-го класса. Полицейским у трапа приходилось выслушивать немало жалоб. Однако очередь бодро двигалась, и вот, наконец, в ней мелькнуло знакомое лицо.

Это, несомненно, была Кучерова – невысокая брюнетка с пышными формами. Она была одна и несла увесистый саквояж, сгибаясь под его тяжестью. Итак, Чайкин не решился идти напролом и избрал какой-то другой путь для бегства.

Людей на судне оставалось уже совсем немного. Смотритель с парохода шепнул на ухо полицейскому, проверявшему документы, что среди оставшихся он не видит постоянного спутника Кучеровой. Это поспешили передать мне.

Было ясно, что преступник (а можно уже не сомневаться, что скрывающийся человек виновен) где-то затаился и нужно менять тактику.

Его спутницу, разумеется, задержали для дальнейшего выяснения обстоятельств, но я за этим не слишком следил. Я прохаживался вдоль трапа, то и дело зыркая на последних пассажиров, и лихорадочно соображал.

Ясно, что прятаться в каютах он не будет. Они невелики по размерам и их будут обыскивать в первую очередь. На месте преступника я бы попытался затаиться в грузовом отсеке.

Как и любой пароход, «Ниагара» перевозила, кроме людей, еще и некоторое количество груза. В основном что-то не крупное и хрупкое, что страшно отправлять по нашим неудобным и небезопасным дорогам. На «Ниагаре» грузовые трюмы находились на корме. Туда-то и стоит наведаться, пока нижегородские полицейские стерегут палубу и трап.

Однако один я там бы заблудился. Потому со мной, кроме двух агентов, отправился матрос машинного отделения в качестве своего рода проводника. Он сам вызвался нам помочь, как только узнал, что полиция занята поимкой преступника, который может оказаться опасен. Кажется, его радует возможность отличиться и пережить что-то из ряда вон выходящее.

Мы спускались вниз осторожно, стараясь не шуметь. Наш «проводник», Сашка, бесстрашно шел впереди, легко ступая босыми и ко всему привычными ступнями по некрашеным доскам на ступеньках в этой не парадной части парохода. Следом шел я, чувствуя у себя за спиной молчаливую поддержку нижегородских коллег.

Перед спуском Сашка объяснил, что трюмы представляют собой цепь небольших помещений, отделенных переборками (чтобы при появлении течи вода не затопила всю палубу сразу). Под груз и багаж пассажиров были отведены 4 кормовых таких отсека. В них-то нам и предстояло искать.

Груз начинают извлекать отсюда только после того, как все пассажиры уже на берегу, так что у Чайкина было время здесь осмотреться и приискать себе удобное укрытие.

Внизу оказалось довольно темно и зловеще. Захваченные нами две керосиновые лампы не могли охватить большое пространство и делали видимыми скорее нас самих для любого недоброго взгляда из угла.

Отсеки явно загружались без особого порядка. Груза было немного, и для удобства его складывали небольшими островками, по владельцам. Так проще искать и сортировать.

Мелкие ящики и сундуки мы обходили стороной и обращали внимание только на достаточно крупные, в которых мог бы поместиться человек. Здесь было тихо и, кроме нашей возни, был слышен только плеск воды, от которой нас отделяли лишь днище и обшивка.

Нам пришлось вскрыть несколько особенно крупных ящиков, которые глухо простукивались, но не обнаружили ничего, кроме заявленного товара. В последнем отсеке обнаружились рояль и пианино, купленные у частных лиц нижегородским депо музыкальных инструментов. От безысходности я залез даже под крышку рояля. Но там не обнаружилось ничего, кроме струн и молоточков.

Снова я не смог предугадать действий преступника. Помещения были пусты, и сколько ни заглядывали мы в самые темные уголки, это ничего не меняло.

Нижегородский начальник отдал приказ о тщательном досмотре всего парохода, и два десятка полицейских взошли на борт «Ниагары», на которой еще находились служащие самого парохода и матросы. Начался хаос, которого я так надеялся избежать.

Выбравшись на все еще освещенную уходящим солнцем палубу, я снова попытался думать, глядя, как вокруг бесцельно шляются матросы и деловито снуют полицейские. Куда бы еще можно было тут податься? Машинное отделение должно быть изрядным лабиринтом. Оттуда не удастся выбраться в ящике, но там можно, если повезет, пересидеть облаву и выбраться, когда все уляжется. И как я сразу не подумал!

Я попытался быстро отыскать среди окружающих Сашку, помощь которого была бы не лишней, но его и след простыл. Решив, что при таком количестве сотрудников полиции на борту преступнику все равно не удастся улизнуть, я отправился в машинное отделение самостоятельно.

В отличие от грузовых отсеков здесь было нормальное газовое освещение и не так жутко, как там. У самых дверей, прямо на ступеньках, сидели двое прокопченных матросов и курили дешевые папиросы. Они пропустили меня без вопросов. Судя по всему, их мало интересовало, что именно понадобилось полиции на их «Ниагаре».

Я продвигался осторожно. Машинное отделение было небольшое, но из-за большого количества механических устройств, труб для пара, приводившего в движение пароходные колеса, и чего-то еще непонятного казалось настоящим лабиринтом.

Сбоку, примыкая к борту судна, находился еще один отсек, как позже выяснилось, для хранения угля. Осторожно продвигаясь вперед среди переплетения труб, я приближался к его открытой двери.

Я чуть не подскочил, когда из него быстро и решительно вышел какой-то матрос. Он, кажется, тоже удивился моему присутствию здесь. По крайней мере, он на мгновение замешкался и окинул меня быстрым и острым взглядом. Однако, не говоря ни слова, повернулся и пошел к выходу из отсека.

Прошло несколько секунд, прежде чем до моего сознания дошли некоторые очевидные несуразности: во-первых, что ему было делать здесь, когда пароход уже больше часа стоит на пристани? Во-вторых, одежда у него была запачканная, матросская, а лицо и руки почти чистые, без следов въевшейся угольной пыли. И в-третьих, если встреченные мной у дверей матросы и носили бороды, то они были запущенные, крестьянские, а у этого клиновидная бородка была аккуратно пострижена совсем недавно.

Все эти мысли пришли мне в голову практически одновременно с тем моментом, когда «матрос» достиг входной двери в машинный отсек. Остановить его я уже не успевал. Потому единственное, что я смог, это заорать:

– Держи его! – в надежде, что сонные матросы еще не ушли от двери и успеют среагировать вовремя.

Сам же я быстро заглянул за дверь, туда, откуда появился этот подозрительный матрос. Там на куче угля обнаружился полуголый мужичок, связанный с помощью одежды и с заткнутым тряпками ртом.

Я не стал тратить времени на его освобождение и кинулся следом за преступником. За дверями машинного отделения я натолкнулся на с трудом поднимающегося на ноги матроса. Его растоптанные сигареты валялись рядом.

– Куда? – крикнул я на бегу.

Мужичок суетливо замахал руками в сторону носа парохода. Значит, хитрец не полез на палубу, а продолжает убегать от меня по нижним палубам. На что он рассчитывает?

Думать было некогда, и я побежал в указанном направлении. Надо сказать, что разогнаться в узких переходах между отсеками совершенно невозможно. Так что преступник далеко убежать не успел. Я увидел его почти сразу же.

Он резво несся вперед, опережая меня всего на несколько метров. Резко оглянувшись и заметив меня, он юркнул в ближайшую дверь и захлопнул за собой дверь. Практически в это же мгновение оттуда раздался грохот и звон.

– Открывай, все равно не уйдешь! – заорал я.

Он не ответил, а я с размаху впечатался плечом в захлопнувшуюся дверь. Боли я даже не почувствовал – азарт погони не давал таким мелким неприятностям мешать главному делу. Закрыто было неплотно – дверь ходила ходуном. Судя по всему, на ней не было защелки, и беглец успел что-то подставить под дверь.

Я снова ударил, на этот раз ногой. Дверь еще немного приоткрылась, а из-за нее раздались звуки разбившегося стекла. Я удвоил усилия, упираясь изо всех сил и кряхтя, и смог приоткрыть дверь до такой степени, чтобы протиснуться в щель самому.

Внутри оказалась общая каюта для матросов, служащих в машинном отделении. Беглец стоял возле круглого окошка, стекло в котором уже успел разбить, и теперь аккуратно сбивал острые осколки с помощью где-то подобранной палки. Выскочить он все еще не мог – окошко было настолько узким, что только полностью освободив его от стекла, он смог бы протиснуться.

– Прекрати, тебе не уйти, – задыхаясь после недавнего упражнения, прохрипел я.

– А это мы еще посмотрим, – так же хрипло ответил мне беглец и замахнулся своей палкой.

Я отреагировал на это быстрее, чем успел подумать о том, что надлежит делать. Он был слишком далеко, и потому уклониться было несложно, а когда мой противник приблизился, то оказалось достаточно одного быстрого и точного удара, нанесенного по правилам бокса. Я в этом не большой специалист, но против простолюдина даже моих скромных способностей было достаточно.

Только когда мой противник упал, я вспомнил о револьвере, который был спрятан у меня в кармане пиджака. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Еще ни разу мне не приходилось использовать его в мирной жизни. Даже для устрашения преступников. Кажется, сейчас как раз настало время для первого раза.

Глава 5

Улики

Наши дни, провинция

Маргарита Воронцова пришла, как и обещала, на следующее утро. Она прихватила с собой какой-то ящичек, полный странных инструментов и приспособлений.

Сухо поздоровавшись с Гуровым, реставраторша решительно зашла в квартиру покойного Макара Ивановича. Окинув скептическим взглядом беспорядок, к которому, между прочим, сам полковник никакого отношения не имел, она направилась к углу с иконами.

– Это все, что у него было? – уточнила она, уже погрузившись в изучение самой ветхой на вид иконы.

– Кажется, да, – озадаченно почесал в затылке Гуров. – Квартира основательна захламлена, так что я не уверен, что все осмотрел… но больше ничего мне не встретилось. Что скажете?

Маргарита сдвинула очки на лоб и достала из своего набора хитрую лупу с большим количеством линз.

– Пока могу сказать, что верхний слой живописи начала XX века. Доска кажется старше, но что там под лаком, определить на глаз сложно. Я бы рискнула предположить, что это экземпляр не старше начала XIX…

– А остальные?

– Ничего древнее XVIII века тут нет, – решительно заявила реставраторша и снова уткнулась в лупу.

– Так, значит, все же пропал именно самый древний экземпляр этой коллекции…

После такого экспертного подтверждения пропажи сомнений уже не оставалось. Что же получается? Икона была у деда еще две недели назад, когда он последний раз разговаривал с Маргаритой Воронцовой. Но если верить утверждениям заботливой соседки Валентины Михайловны, то в ночь, когда с ним случился приступ, ее уже не было на привычном месте.

Однако ее слова некому подтвердить… Остальные соседи либо ничего не заметили, либо искусно это скрывают.

Гуров доверял своей интуиции и знанию людей. Больше всего подозрений вызывало у него поведение самой Валентины Михайловны. Она была не до конца искренна, и причину этого стоило выяснить.

Он уже поднялся на ноги, когда вспомнил, что в квартире не один. Маргарита уже перешла к следующей иконе, рассматривая ее ребро на свет.

Гуров колебался не долго – в конце концов, в этом деле ему не обойтись без специалиста.

– Маргарита, мне необходимо поговорить с некоторыми соседями покойного и я хотел попросить вас составить мне компанию. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Возможно, вы заметите что-то, на что я не обращу внимания… У вас есть время?

Реставраторша взглянула на полковника заинтересованно:

– Предлагаете поучаствовать в расследовании?

– Помогите мне как специалист. – Гуров точно уловил, на что нужно упирать, чтобы она согласилась.

Маргарита уже поднималась и надевала очки, буркнув лишь:

– Пойдемте.

– Что вам от меня надо? – недружелюбно поинтересовался тот самый подозрительный алкоголик, которого Гуров уже видел мельком разговаривающим с Валентиной Михайловной.

– Вы, наверное, уже знаете, кто я такой?

В ответ полковник услышал какое-то неразборчивое бурчание и решил, что это похоже на согласие.

– Ваша квартира ближе всего к квартире покойного. Вы ничего не слышали подозрительного? Или, может быть, видели кого-нибудь?

– Видел! – неожиданно обрадовался алкаш и ушел куда-то в глубь своей квартиры.

– Придется заходить, – решительно шагнул следом Гуров.

– Это уж вы как-нибудь без меня. Меня даже здесь запахом с ног сбивает, – отказалась Маргарита. – Я вас тут подожду.

Запах и правда был не слабый, однако необходимость расспросить свидетеля пересиливала брезгливость. С индивидуумами, не следящими за своей гигиеной, работникам полиции приходится сталкиваться достаточно часто. Однако сам Гуров успел уже основательно подзабыть этот неприятный опыт.

– Что ты видел? – настойчиво переспросил он у алкаша, который рылся в замшелом холодильнике, стоя спиной к нему.

– Деда этого видел, – прожевывая какой-то кусок, ответил хозяин квартиры. – К нему вечно всякий народ шлялся странный… То бабки в платочках, то дед с бородищей до пупа… И все такие… Не подойди к ним! Что ты!

– Они что, и той ночью к нему приходили? – нахмурился Гуров.

– Может, и прошмыгнули когда. Кто их знает… – Алкаш плюхнулся на скрипучий стул. – Я тогда пьяный был, но слышу шум какой-то. Пошел посмотреть, а там ходят все туда-сюда, суетятся, деда тащат…

– А потом?

– Чего потом? Спать пошел от греха…

– Так чего же ты мне голову морочишь, что видел что-то!

– Так я и видел! Откуда я знаю, чего тебе хотелось услышать?

Гуров махнул рукой на соседа Макара Ивановича и поспешил покинуть неприятное место его обитания. Как ни странно, алкаш после своего рассказа становился первым подозреваемым. Он видел из-за двери, как все ночные гости покинули квартиру, и имел возможность незаметно проникнуть в жилище Макара Ивановича, пока все находились во дворе.

Оглядев беглым взглядом квартиру алкоголика, Гуров мог не сомневаться, что такой за бутылку легко пойдет на кражу. У него дома уже практически не было вещей, которые можно продать.

– Ну, что там? – поинтересовалась Маргарита, дожидавшаяся следователя на значительном расстоянии от неприятной квартиры.

Гуров кратко изложил ей разговор, пока они поднимались в квартиру Валентины Михайловны. Полковник собирался уточнить у добросердечной соседки ограбленного покойника, почему она не упомянула о таком очевидном потенциальном преступнике, как сосед Макара Ивановича.

– О чем вы говорите! – преувеличенно и ненатурально удивилась Валентина Михайловна, когда услышала недвусмысленный вопрос.

– Он сам признался, что открывал дверь на шум и наблюдал за тем, что происходит в соседней квартире. У него была и возможность, и мотив для кражи.

– Он ничего не воровал! – с неожиданной убежденностью заявила Валентина Михайловна. – Я сама видела, как он закрыл дверь, перед тем как спустилась вслед за носилками.

– Но он же мог и открыть дверь после того, как вы вышли из подъезда?

– Господи! Ну что вы привязались к человеку?! Это не он. Оставьте его в покое!

– Если вы знаете что-то конкретное, Валентина Михайловна, то скажите мне об этом. Вы же знаете, я хочу найти пропавшее, а не свалить вину на кого-нибудь.

– Я все вам сказала, – отрезала соседка и в раздражении хлопнула дверью перед носом растерявшегося Гурова.

– Что-то тут явно не так… – озвучила его мысли Маргарита.

– Да, но у меня нет никаких полномочий, чтобы заставить ее говорить, – пожал плечами полковник. – Придется искать какие-то другие пути расследования. Хотя теперь непонятно уже, за что браться…

– Вы говорили, что нашли вчера какие-то тетради?

– Ах да. Старинные, начала XX века. Одну я вчера прочитал, там изложена интересная история, как раз о похищении иконы Казанской Божией Матери… Уж не знаю, как эти тетради оказались у Макара Ивановича… Но остальные нам прочитать не удастся.

– Это почему?

– Их промочили насквозь и теперь листы слиплись. Их невозможно разделить, они начинают рассыпаться.

– Это дело поправимое, – неожиданно улыбнулась Маргарита и поправила очки. – Есть специальная техника на этот случай – помогает не только разделить страницы, но и не потерять при этом написанное на них. Если вы позволите мне этим заняться…

– Маргарита, вы мой лучик света в этом темном царстве, – оживился Гуров. – Спасибо за такую неожиданную помощь. Надеюсь, там будет что-то, что поможет мне, а то на настоящий момент я в тупике.

– Рано радуетесь, – усмехнулась реставраторша. – Еще непонятно, сколько времени это может занять. Зависит от бумаги и использованных чернил. Бывает, что их химическое соединение очень неустойчивое. Тогда придется провозиться несколько недель.

– Буду надеяться на лучшее, – вздохнул Гуров, открывая дверь квартиры Макара Ивановича, которую уже начинал считать домом на время этого отпуска.

Глава 6

Чудо

XVI век, Стамбул (Константинополь)

Джура покинул место своего обитания ночью, когда на улицах Стамбула было совсем темно и тихо. Он мог пройти и по подземным тоннелям, но в той стороне, куда ему было нужно, они были опасны. Многие годы за ними никто не ухаживал и не следил. Местами они отсырели и осыпались. Потому-то этими темными ходами Джура и другие не слишком благочестивые жители Стамбула пользовались только в крайних случаях.

А сейчас цыган-полукровка хотел просто сбыть с рук ненужную ему вещь – икону, оставленную монахом Игнатием. О том, чтобы выполнить обещание и доставить ее в какой-то захолустный монастырь, Джура даже не задумывался. Его вполне устраивала та привольная жизнь, которую он здесь вел.

У стамбульских скупщиков краденого были свои места, где они предпочитали вести дела. Джура хорошо их знал, но сейчас решил не усложнять себе жизнь и обратиться к определенному дельцу, с которым давно уже имел дело. Этот уважаемый господин жил в собственном доме на окраине и звался Бахир ибн Ашраф.

Он хорошо вел свои дела днем, продавая завезенную с севера шерсть, и еще лучше ночью – перепродавая всяческую ворованную утварь и одежду.

Дома в этой части города были низкие и смыкались почти вплотную своими плоскими крышами. Между многими из них были перекинуты доски или даже лестницы, так что, забравшись на крышу одного дома, можно было, перебираясь между ними, уйти довольно далеко, не ступая на землю. Этим способом воспользовался и Джура.

Возле дома Бахира он спустился на землю и постучал условным стуком в закрытые ставни. Открыли ему не скоро – в таких домах не слишком доверяют непрошеным ночным гостям. Но Джура не злился, главное, чтобы дело удалось утрясти сегодня же.

Слуга провел ночного гостя по темным комнатам и впустил в спальню Бахира, где тот предпочитал совершать сделки. Вот и сейчас хозяин дома был не один. Его свиту составляли двое крепких наемников и молодая женщина в коилеке – длинном свободном платье, расшитом драгоценностями с потрясающим искусством. Ее лицо было открыто, и Джура не мог его не узнать. Вот черт!

Она тоже его узнала, и глаза ее нехорошо сверкнули. Она вскочила на ноги и поспешила скрыться в тени, но было уже поздно. Джура не мог не узнать ее точеные черты и жгучие глаза. Последний раз, когда он ее видел, она носила имя Зайна.

– Что там у тебя? Зачем не предупредил? – Бахир то ли действительно не заметил, то ли решил не замечать переглядок своей наложницы и вора.

– Неожиданно попала в руки одна вещица, – пожал плечами Джура, извлекая из сумки икону. – Много не прошу, а то оставлять у себя не хочется…

Бахир щелкнул пальцами, и предупредительная Зайна поспешила подать ему принесенную вором икону. Скупщик принялся ее изучать.

Зайна стиснула между пальцев свою парчовую накидку. Как он не побоялся прийти сюда? Или же просто не знал, что она теперь дорогая и любимая игрушка Бахира ибн Ашрафа? Как это ни обидно, но, скорее всего, не знал, потому что совершенно не интересовался ее судьбой после того случая…

Это злило ее еще больше, чем обман. Она как была, так и осталась всего лишь инструментом для Джуры и, как ни хотела, не могла задеть его душу хоть сколько-нибудь чувствительно. Но ничего! Теперь у нее в руках человек, который сможет отомстить за нее!

Зайна наклонилась к своему повелителю, погруженному в изучение принесенного товара, и шепнула ему пару слов. Этого будет достаточно для начала, а там она что-нибудь придумает… Выстроит из истории, произошедшей с ней пару лет назад, совсем другой сюжет.

Тогда Зайна решила, что Джура ее спаситель, ни больше ни меньше. Ее похитили из дома родителей, не тронули, но обращались как с дорогой вещью, которую собираются продать и хорошенько заработать. Так бы и случилось, если бы не Джура.

Похитители Зайны были что-то должны этому сыну шайтана. А он, побеседовав с девчонкой и очаровав ее разговорами о свободе, путешествиях и сокровищах, взял ее в уплату долга. Ей, по его словам, предстояло выполнить несложную работу.

Сам Джура, представившись торговцем, собирался продать Зайну одному совершенно определенному богатому господину. У этого господина имелись не только деньги и драгоценности, которыми в таком богатом городе, как Стамбул, владели многие, но и, кроме того, какая-то определенная реликвия незапамятных времен. Именно за ней-то и охотился Джура.

Чтобы попасть в дом такого изысканного человека, Зайне пришлось многому научиться, а Джуре – потратить немало времени на ее просвещение. Требовалось в основном умение петь, танцевать, а также знание определенных манер в поведении с богатым и взыскательным хозяином.

Зайна не знала, кто заказал Джуре добыть реликвию из этого дома, и даже не знала толком, что это такое. Джура описал то, что ему так нужно, – некий свиток пергамента с незнакомыми ей буквами. Зайна должна была как можно быстрее определить, где хозяин прячет этот свиток, и сообщить условленным способом об этом Джуре. А там уж он выбрал бы момент кражи свитка для заказчика, драгоценностей ради денег и самой Зайны для себя (как он утверждал) из дома богача.

Все вышло так, как он и сказал. Но ровно до того момента, когда Джура пришел забирать свою добычу. В последний момент он безжалостно бросил Зайну, теперь ставшую беглой преступницей. Хоть этот подлый шакал и оставил ей небольшую долю драгоценностей, это не могло ей помочь. Одинокой девушке в Стамбуле было не выжить, ей обязательно нужен был хозяин, хотя бы формальный. И Джура не мог этого не знать. Проклятый иноземец!

Бахир тянул время. Он чересчур придирчиво изучал доску, потом вздохнул и уперся своим тяжелым пронизывающим взглядом в Джуру:

– Пожалуй, я возьму ее. Только тебе придется подождать в соседней комнате. Я не желаю, чтобы кто-нибудь, кроме верных мне людей, знал, где я храню деньги.

– Как скажешь, Бахир, – поклонился ему довольный Джура.

Он послушно вышел из погруженной в полумрак спальни и оказался в совершенно темной соседней комнате. Молчаливый слуга поставил перед ним свечу и бокал сладкого настоявшегося салепа. В спальне Бахира за его спиной было тихо. Время шло, и Джура заподозрил неладное.

Он не мог себе толком представить, что не так, но ощутил неприятный холодок, пробежавший вдоль позвоночника. Но что может сделать Зайна? Она не хозяйка в этом доме, как она может объяснить свою неприязнь к нему так, чтобы Бахир решился что-то предпринять против него?

Несмотря на то что представить себе этого толком Джура не мог, он оставил салеп на столе, отошел в сторону от двери спальни. Дальнейшее показало только, что никогда не стоит недооценивать обиженную женщину…

Дверь спальни открылась неожиданно, и из-за нее показался Бахир ибн Ашраф со своими двумя охранниками. Он бросил на затаившегося у стены Джуру равнодушный взгляд и обратился к одному из своих людей:

– Расплатись с ним.

Могучий араб, замотанный в абу, несмотря на то что находился в доме, сделал шаг в сторону Джуры и оказался на расстоянии вытянутой руки. Что-то в выражении его грубого лица, в его хозяйских движениях заставило Джуру отскочить. И это было очень своевременно.

В этот же момент охранник Бахира выбросил вперед левую руку, на которой блеснул кастет. Одного удара им в солнечное сплетение было достаточно, чтобы любой противник лежал без сознания.

Джура не стал тратить времени на попытки выяснения, чем он провинился, а попытался сделать единственно возможное – выбраться из дома. С силой пнув стол в сторону охранника с кастетом, он отскочил к окну.

Свеча, которая единственная освещала комнату, потухла, угодив точно в разлитый по полу салеп. Это дало Джуре несколько мгновений. Однако ставни на окне оказались крепко закрыты, искать в темноте защелку было некогда.

На всякий случай пригнувшись, он отскочил в сторону, туда, где должна была находиться вторая дверь, ведущая не в спальню, а к выходу. Но не успел вор сделать и пары шагов, как на него навалилось чье-то тяжелое и твердое, как камень, тело. Второй охранник Бахира попытался повалить противника, обхватив его руками и не давая вытащить оружие. Джура изо всех сил пнул темноту наугад, и кажется, удачно. Каменные объятия распались, и он, не теряя ни мгновения, ударил кулаком на уровне лица. Рука впечаталась в физиономию противника, заехав по самому слабому месту – переносице. Нападавший взвыл, а Джура снова рванулся к смутному силуэту двери.

Но уйти ему на этот раз было не суждено. Второй охранник Бахира настиг его в тот самый момент и ударил в спину. Джура с размаху полетел на пол и чуть было не сломал свой выдающийся нос. Его левую руку тут же придавили коленом, не давая возможности перевернуться, а на правую наступила нога в дорогом сафьяновом бабуше – туфле без задника. Это сам хозяин решил помочь своим цепным псам.

– Не дергайся, Джура, – посоветовал Бахир. – Зайна мне все про тебя рассказала, так что готовься. Завтра я передам тебя властям. Думаю, в лучшем случае ты отделаешься отсечением рук.

– Что бы она ни говорила – она врала тебе, – прохрипел Джура, выворачивая шею, чтобы взглянуть на скупщика. – У нее со мной свои счеты, и она хочет поквитаться со мной твоими руками!

– Не волнуйся за меня, – усмехнулся Бахир. – Я своими руками ничего делать не буду. Все сделает за меня палач. Тащите его пока в подвал. И свяжите хорошенько – он тот еще ловкач!

– Бахир, послушай! – взмолился Джура. – Хотя бы выслушай меня, прежде чем отправлять на смерть! Что она тебе сказала?

Но скупщик краденого уже отвернулся от него. Его не интересовало то, что мог сказать в свое оправдание его ночной гость.

За окном посветлело. Первые лучи еще невидимого солнца осветили плоские крыши окраин Стамбула, и Зайна тихо выскользнула из постели своего господина. Она не могла устоять перед искушением взглянуть на Джуру еще раз, теперь уже в последний, насладиться своей победой и убедиться в его поражении.

Господин Бахир спал глубоким сном. Она сама позаботилась о том, чтобы он не мог нарушить ее планы, и подсыпала в его напиток сонный порошок.

Зайна не стала одеваться перед спуском в подвал, хоть там было и прохладно. Ей хотелось предстать перед узником прекрасной, соблазнительной и недостижимой, так что она осталась в прозрачной тафте, обув только мягкие сафьяновые туфли. Ухмыльнувшись, она подхватила со столика в спальне поднос, на котором лежали тулумба татлысы – конфеты из сладкого теста. Будет последняя радость для пленника и милость красавицы.

Она отперла тяжелые двери подвала прихваченными у хозяина ключами и распахнула их пошире, чтобы без труда рассмотреть, что там внутри.

Подвал в доме Бахира был устроен сложно. И недаром – скупщику приходилось хранить не только шерсть, которой он торговал официально, но и множество предметов, которых у него ни в коем случае не должны были найти.

Вора люди Бахира поместили в том же помещении, где хранили украденные вещи. Оно находилось за потайной дверью в углу подвала. Зайна знала этот секрет и без труда проникла к Джуре.

…Второй охранник предсказуемо сделал несколько шагов внутрь подвала, осторожно оглядываясь и держа наготове тяжелый брус, которым запиралась дверь снаружи. С таким оружием не совладаешь, когда у тебя только кинжал да веревка!

Пока тот привыкал к полутьме подвала, Джура подхватил тюк побольше и метнул его в противника. Он среагировал быстро – развернулся и ударил деревянным брусом пустоту.

Вору хватило этих мгновений, чтобы выскочить за дверь и захлопнуть ее за собой. На его удачу, ключи охранники оставили в двери, так что Джура, изо всех сил удерживая дверь, которую отчаянно пытались открыть с противоположной стороны, несколько раз повернул ключ и бросился бежать.

Запертый охранник продолжал кричать и барабанить в дверь, но секретный подвал Бахира на то и был секретным, что звуки из него практически не долетали до жилых комнат дома. Это произвело на сбежавшего пленника неожиданное действие – вместо того чтобы выпрыгнуть в первое же попавшееся окно, он приостановился и задумался.

Как будет хорошо, если Бахир поплатится за свое вероломство чем-нибудь дорогим для него…

Джура прислушался: как и следовало ожидать в столь ранний час, слуги гремели посудой там, где, судя по всему, располагалась кухня. Властного голоса хозяина слышно не было, как, впрочем, и звонкого смеха его новой наложницы. Значит, они пока еще не покинули опочивальню, и у вора был шанс прихватить с собой какую-нибудь драгоценную безделушку из тех, которыми скупщик украшал свои комнаты.

Джура умел передвигаться легко и бесшумно, так что на господскую половину дома он проскользнул как тень, никем не замеченный и не услышанный. Он подвергал себя сейчас большому риску, играл с огнем, нужно было просто уйти, раз судьба предоставила такой шанс. Но что-то в натуре цыгана-полукровки не позволяло ему так поступить.

Несколько шагов по мягкому ковру, который, должно быть, стоит дороже, чем Зайна, – и перед вором низкий столик с изящным подсвечником из чистого золота. Вещь дорогая, красивая и не слишком громоздкая.

Джура подхватил подсвечник и принялся деловито заматывать его в край абы, когда его взгляд упал на противоположную стену. Вдоль нее были расставлены, будто напоказ, несколько христианских икон. Среди них заметно выделялась та, которую передал ему монах. Она была будто бы ярче, наверное, из-за свежих красок, не успевших посереть от времени.

Повинуясь простому и ясному желанию не оставлять врагу ничего своего, Джура схватил эту икону и запихал за пазуху. Несколько мгновений вор еще раздумывал, стоит ли рисковать и тратить время на поиски каких-либо других ценностей или же нужно прекратить искушать судьбу и бежать прочь из этого дома.

Однако судьба решила за него сама, до того, как он придумал, что делать.

– Ах, вот кто тут! – раздался за его спиной громкий голос хозяина дома.

Джура стремительно развернулся, чтобы успеть увидеть распахнутую потайную дверь в углу комнаты и перекошенную физиономию Бахира. Вор не успел больше ничего. Скупщик спустил тетиву арбалета, который он держал взведенным на вытянутой руке.

С такого расстояния промахнуться было невозможно. Заточенный «болт» сверкнул, за долю мгновения преодолев расстояние между противниками, и воткнулся точно в левую сторону груди цыгана-полукровки.

Джура не сомневался, что «болт» продырявит его насквозь. Даже такой слабый арбалет, как у Бахира, бил со страшной силой. И Джура почувствовал эту силу, когда удар «болта» развернул его в сторону и опрокинул на пол.

Дыхание перехватило, и Джура закрыл глаза.

– Ну, вот и все! – услышал он радостный возглас Бахира.

Ожидаемой резкой боли не было. Испуганно схватившись рукой за то место, куда должен был попасть «болт», Джура почувствовал теплую и твердую древесину. Икона!

Бахир еще не заметил, что что-то не так, и неспешно приближался к поверженному противнику. Тот постарался незаметно подобраться и, насколько возможно, рассчитав движение, вскочил и бросился бежать.

Дверь была совсем рядом, а арбалет хозяина дома был сейчас бесполезен. Джура отбросил в сторону мешавший быстрому движению подсвечник вместе с плотно намотанной на него абой, но деревянную доску с намалеванным на ней ликом Богоматери он крепко прижал к груди.

Перескакивая через подоконник дома скупщика и слыша за спиной удивленные вскрики и ругань Бахира, Джура придерживал икону, как настоящую драгоценность. С тыльной стороны в ней все еще торчал плотно засевший «болт».

Он вытащит его потом, когда окажется в безопасности. Приведет все в порядок и сделает все, чтобы выполнить пожелание умершего монаха. Джура точно знал, что такие чудеса, как это, случаются только раз в жизни и обязательно должны что-то значить…

Глава 7

Завещание

Наши дни, провинция

Гуров проснулся рано утром от того, что в соседней квартире кто-то методично двигал мебель. Или, может быть, ронял ее. Несмотря на шум, спать очень хотелось – отпуск все-таки – и полковник попытался отключиться от внешних раздражителей.

Он улегся на бок и прикрыл ухо плотной перьевой подушкой. К сожалению, этого оказалось недостаточно. Несколько минут Гуров пролежал так, не в силах примириться с поражением, и строил догадки: не падает ли это его пьющий сосед? Однако трудно было поверить, что он сам производит столько шума…

В конце концов, недовольный полковник отправился на кухню, чтобы заварить себе кофе и хорошенько подумать о порученном деле.

Ситуация вырисовывалась довольно безнадежная. Судя по всему, в квартире покойного деда успел кто-то побывать, но добиться признания этого кого-то будет непросто. Так как официальные методы расследования сейчас не применимы, то руки у Гурова по большей части связаны. Остается только метод расспросов с использованием психологических приемов, чтобы поставить собеседника в тупик и добиться чисто эмоциональной реакции.

Однако этот метод далеко не так эффективен, как предъявление подозреваемому его отпечатков пальцев, найденных на месте преступления. К тому же такие типы, как этот сосед-алкоголик, были не самыми податливыми для психологического давления. Им требовалось что-нибудь пожестче…

Полковник глубоко вздохнул и отхлебнул остывающий кофе.

И Валентина Михайловна явно что-то скрывала. С ней еще можно будет поработать. Возможно, если нащупать подход, понять, что заставляет скрывать информацию, то удастся убедить ее рассказать все самой.

Если же этого не удастся сделать, то Гурову придется признать поражение и вернуться к Федору с пустыми руками. И, к собственному удивлению, понял, что ему этого уж очень не хочется, хоть тогда он и сможет насладиться остатками отпуска. Сейчас отпуск уже не казался ему таким замечательным времяпрепровождением. Тем более если эта загадка останется нераскрытой. Она будет дергать его все время, отведенное на праздность!

Некоторое время он потратил на внимательное обдумывание вариантов, к кому пойти первым: к Валентине Михайловне или же зайти с другого конца и еще раз встретиться с Сергеем. Не менее важно и то, как начать разговор. Гуров еще не пришел к определенному ответу, когда в дверь позвонили.

Полковник по привычке, прежде чем открывать, взглянул в глазок и, к своему удивлению, обнаружил на пороге Валентину Михайловну.

– Вы уже не спите? – как-то слишком тихо и неуверенно начала разговор соседка.

– Как видите. – Гуров пропустил ее в квартиру и предложил стул.

То, что она пришла сама, было очень удачно, теперь решение о том, к кому пойти первым, принимать не придется. Однако гостья не спешила начинать разговор, нервно вертелась на стуле и прятала глаза.

– Что-то случилось? – решил помочь ей полковник.

– Нет, ничего, – решительно замотала головой гостья. – Вернее, случилось, но не сейчас, а давно. Мне следовало вам рассказать сразу…

– Что рассказать? Не волнуйтесь и начинайте по порядку, – подбодрил Гуров как можно более равнодушным тоном.

– Держите.

Вместо ответа Валентина Михайловна резко протянула собеседнику какой-то помятый конверт и отвернулась.

Полковник внимательно осмотрел переданную улику (в том, что это именно улика, он уже не сомневался).

Конверт был старый, пролежал на полке, наверное, несколько лет, прежде чем был использован. На нем не было наклеено марок, значит, посылать по почте его не планировали. Однако он был плотно запечатан и надписан. Гуров, еще недавно разбиравший бумаги покойного деда Макара Ивановича, тут же узнал его подчерк. Адресован конверт был его внуку, Федору.

– Что это и откуда? – повторно спросил Гуров и сам услышал, каким холодным и недружелюбным стал его голос.

– Это письмо, которое предназначается внуку Макара Ивановича и случайно попало не в те руки…

– Как это «случайно»? Рассказывайте все без утайки! Раз уж вы принесли этот конверт, то запираться незачем. Это вы его взяли?

– Боже упаси! Я сроду чужого не брала! Как вы могли подумать! – испуганно всплеснула пухлыми руками соседка и тут же выложила Гурову всю незамысловатую историю.

Реакция Валентины Михайловны на обвинение в воровстве была самой типичной. Даже если родственники подозреваемого и пытаются его выгородить, но стоит лишь намекнуть на то, что они сами могут оказаться подозреваемыми, как степень честности их ответов увеличивается до максимальной. То же произошло и с этой добросердечной женщиной.

От нее Гуров узнал, что все дело в пресловутом Кривове – том самом соседе-алкоголике, которого полковник вчера так безуспешно расспрашивал.

В ночь, когда «Скорая» увезла деда, Кривов действительно проснулся и приоткрывал дверь на лестничную клетку. Заметить это могла только сама Валентина Михайловна, так как стояла лицом к его двери.

После того как «Скорая» уехала и все обитатели подъезда разошлись по своим квартирам, Валентина Михайловна несколько раз бегала вниз-вверх по лестнице: сначала в свою квартиру за телефоном, потом к деду за записной книжкой, затем снова наверх за пакетом, чтобы собрать вещи для Макара Ивановича…

Короче говоря, квартиру деда впопыхах она не закрывала. И более того, заметила, когда очередной раз спускалась вниз, что дверь в квартиру Кривова резко захлопнулась прямо перед ее носом.

Поначалу она даже ничего такого и не заподозрила, так как не представляла себе, что можно было взять у старого человека, живущего на одну пенсию. Но после приезда Гурова Валентина Михайловна заволновалась. По всему выходило, что пропала очень ценная вещь и что ее вполне мог вынести Кривов.

– Почему же вы об этом сразу не сказали? – изумился полковник.

– Вы не знаете этого человека, – грустно вздохнула Валентина Михайловна.

– Кого? Этого вашего Кривова? Да видел я его вчера…

– То, что вы его видели, не значит, что вы его знаете, – неожиданно обиделась соседка. – Он был совсем другим человеком. Еще совсем недавно. Мне было трудно привыкнуть… Да, собственно, я и сейчас не могу в это толком поверить… Что он зашел в чужую квартиру и хотел украсть деньги…

– Так, значит, это он забрал икону?

– Нет, – снова решительно запротестовала Валентина Михайловна. – Что бы он с ней делал? Он же не продавец антиквариата! Это слишком сложно для него: найти кого-то, кому можно продать такую вещь. Он искал деньги. И увидел шкатулку, которая стояла у деда на телевизоре. Там он хранил всякие мелкие ценные предметы и деньги припрятывал. И Кривов схватил все, что сверху лежало, и дал деру из квартиры. Я как раз спускалась и видела, как он скрылся у себя за дверью.

– То есть он украл деньги, но икону не трогал?

– Именно так.

– Откуда вы это знаете?

– Он сам мне рассказал. Я к нему сегодня с утра пошла, пока из него еще можно что-то путное вытрясти. Он сначала отпирался, а потом рассказал про шкатулку и про это письмо. Оно там между банкнот лежало, и Кривов его даже не заметил поначалу. Только дома разглядел, что прихватил что-то ненужное. Но выкидывать не стал – думал, может, удастся обратно подсунуть. Ан не вышло…

– Вы верите словам вора о том, что он взял только деньги?

– Он не вор! Ну, то есть не такой вор, который этим всю жизнь живет… Он бы не смог продать икону и даже пытаться бы не стал. А деньги это просто – пошел и купил на них водки… Я ведь была у него сегодня утром – там нет иконы! Да вы же сами видели! Куда бы он ее дел?

– В ваших словах есть доля истины, но нужно хотя бы обыскать его квартиру…

– Я там все перерыла сейчас! – замахала руками Валентина Михайловна. – Там и рыться-то негде – все пусто. Уже все, что можно, спустил. Нет там вашей иконы!

Гуров, прищурившись, посмотрел на Валентину Михайловну:

– Почему вы его так защищаете? Это не совсем обычно для добрососедских отношений.

– Он был хорошим человеком. Когда-то. Я еще помню эти времена. И он умел помогать тем, кому это было нужно… Жена у него умерла пару лет назад, вот с тех пор и покатился… Один человек остался, не для кого жить.

– Сочувствуете, значит, – хмыкнул Гуров. – Что ж, дело ваше. Но вы уверены, что больше он ничего отсюда не прихватил? Может быть, что-то и запамятовал?

– Уверена, – оживилась Валентина Михайловна, которая, судя по всему, до конца сомневалась в том, что Гуров не попытается повесить все это на Кривова. – Пойдемте, вместе посмотрим еще раз, если мне не верите.

Полковник только головой покачал:

– Я вам вполне верю, Валентина Михайловна. Главное, чтобы вы не ошибались.

После того как соседка, успокоенная и почти довольная, ушла по своим делам, Гуров принялся названивать Федору.

Письмо, оставленное дедом, предназначалось именно ему, но на стандартное завещание ничем не походило. Однако, следуя приличиям, наследника нужно было оповестить о странном конверте и спросить у него дозволения на его вскрытие.

Наследник был занят работой, но перезвонил довольно быстро, до того, как полковник начал злиться.

Услышав о новых обстоятельствах и странном конверте, Федор потребовал немедленно его вскрыть и рассказать о том, что внутри. Гуров охотно повиновался.

В конверте оказалось, как и ожидалось, письмо и маленькая брошюра, представлявшая собой путеводитель по Казани. Брошюра была потрепанная и на некоторых страницах виднелись пометки, сделанные рукой деда.

Письмо Гурову пришлось прочитать вслух для внимательно слушавшего на другом конце провода Федора.

Дед писал внуку о своих пожеланиях, которые нужно будет выполнить в случае его смерти. Ничего особенно экстравагантного старик не просил: могилу в дорогом сердцу месте в деревне, где он родился, похороны с приглашением каких-то родственников, старообрядческую церемонию, а вот потом начиналось интересное.

«Федя, ты знаешь, у меня есть одна вещь, которой я крепко дорожу и не хочу, чтобы она попала в чужие руки. Вещь эта – икона Казанской Божией Матери, писанная аж в XVI веке. Не знаю, успею ли я провести экспертизу, но если успею, то тем более знай – она очень дорогая и не только в деньгах. Я ее хочу спрятать понадежнее от чужих глаз и рук. Так что если не увидишь ее среди моих вещей, когда я умру, то ищи ее там, где я тебе скажу или, если поговорить не сложится, загляни в путеводитель. Он тебе поможет. Твой дед Макар».

Путеводитель лежал на столе рядом с разорванным конвертом и представлял собой такую же головоломку, как и все остальное в этом деле. Гуров надолго замолчал, игнорируя голос Федора в телефонной трубке.

– Что за путеводитель? Что в нем? Что все это значит?

– А значит это, что, скорее всего, никто у вашего деда ничего не воровал. Ну, кроме этого письма, – задумчиво ответил полковник.

– Как это?

– А так, это сам Макар Иванович свою драгоценную икону спрятал и никому ничего не сказал. А потом внезапно умер, и где теперь его драгоценная икона, никто не знает.

– Но там, в путеводителе, должно быть что-то написано… – растерянно пробормотал в ответ Федор.

– Там, насколько я пока вижу, только два неизвестных мне адреса в городе Казани отмечены. Ну, конечно, если ваш дед не писал что-нибудь молоком между строк…

– Думаете это возможно?

– Вообще-то, я шутил, но вы своего деда лучше знаете…

– Я его совершенно не знаю и не уверен, что когда-либо знал. Что же теперь делать?

– Надеюсь, что ничего особенного. Если все обстоит так, как я сказал, то остается только проверить эти адреса и по одному из них и будет находиться ваша пропажа, целая и невредимая.

– Я могу надеяться, что вы займетесь этим? Тем более что это не займет много времени…

– Раз уж я взялся за это дело, то намерен довести его до конца, – обиделся Гуров.

На самом деле он испытывал легкое разочарование оттого, что похищение оказалось мыльным пузырем, а поиск сокровища таким простым и ясным. Дело, казавшееся таким таинственным, вдруг обернулось самой банальной историей. Тем не менее довести до конца его было необходимо.

Остаток дня Гуров потратил на выяснение, кому принадлежат эти адреса в Казани. Тут его связи оказались совсем не лишними. Коллеги из Москвы позвонили коллегам из Казани, и те, «только в виде исключения», сообщили, что первый адрес принадлежит зданию местного городского архива, а второй – обычный многоквартирный дом в историческом центре. Так как номер квартиры указан не был, то уточнить более конкретно не представлялось возможным.

Итак, полковнику предстояла еще одна поездка. Отправляться в путешествие нужно было только завтра, ну а сегодня он собирался поговорить еще кое с кем…

– Лев? – услышал он удивленный голос Маргариты в телефонной трубке. – Что-то случилось?

– Ничего плохого, – ответил он и невольно улыбнулся. – Но кое-что прояснилось. Вам интересно об этом узнать?

– Конечно! Я могу к вам приехать и заодно привезу вашу тетрадь. Мы сегодня над ней поколдовали… Это оказалось пустячным делом. Думаю, вам будет интересно прочитать, что там понаписал ваш коллега из прошлого.

– Разумеется. Привозите тетрадь. Будет что почитать в поезде до Казани.

– Вы уезжаете? – Ему показалось или Маргарита и правда разочарована?

– Ненадолго. Надеюсь, что привезу оттуда не только разгадку, но и саму икону.

– Тогда я скоро буду.

Не успел Гуров положить трубку, как телефон снова зазвонил.

– Лев? С тобой все в порядке? Я уже полчаса тебе дозвониться не могу! С кем ты там болтаешь?

Недовольные интонации Марии не смутили полковника.

– Все хлопочу о твоих делах, Машенька, – вздохнул он. – Рассказываю Федору о своих успехах. Можно сказать, что дело практически закончено. Но потребуется съездить в Казань…

– В Казань? Ох, господи! Но я рада, что все закончилось. Ты знаешь, мне было неловко, когда я помешала твоему отпуску, и очень хорошо, что так ненадолго…

– Я тоже рад, – не очень уверенно ответил Гуров.

Он встретился с реставраторшей в том же кафе, что и первый раз. Маргарита, как и тогда, сначала заглянула внутрь, и только убедившись, что ее уже ждут, сделала шаг внутрь помещения.

– Я принесла вам тетрадь вашего деда.

Гуров невольно рассмеялся.

– Что такое? Я сказала что-то смешное?

– Я удивляюсь, как вы ухитрились в одном коротком предложении сделать столько фактических ошибок.

– Каких еще ошибок? – недовольно нахмурилась реставраторша.

– Фактических, – охотно повторил полковник. – Макар Иванович – не мой дед и тетрадь эта не его, а, судя по всему, его жены.

– А вы, как я посмотрю, тот еще зануда, – поморщилась Маргарита.

– Наверное, – уже серьезно кивнул Гуров. – Поэтому у меня для вас есть дело.

Реставраторша поправила очки и заинтересованно развернулась к собеседнику.

– Меня не будет несколько дней и, как я уже говорил, я надеюсь, что эта поездка в Казань поставит все точки над «i», но долгие годы работы научили меня, что доверять одной-единственной версии неразумно. Даже если эта версия кажется очень правдоподобной, а других, по сути, еще нет. На всякий случай нужно всегда иметь запасные варианты, какие-то новые ходы. Чтобы, когда жизнь загонит тебя в тупик в одном месте, ты мог начать все заново в другом.

– Звучит очень разумно, – кивнула Маргарита. – Но при чем тут я?

– Я хотел попросить вас помочь мне с одной такой запасной версией. От вас ничего особенного не требуется. Просто разузнать все, что удастся, о той общине старообрядцев, к которой принадлежал Макар Иванович. Пригодится все: от имен тех, с кем он любил проводить время, до древней истории этой общины и их обычаев.

– Как же, по-вашему, я могу раздобыть эти сведения? Я же не старообрядка!

– Вы ученый с очень близкой областью интересов. Выглядит очень достоверно. К тому же вы женщина, а как известно из психологии, им проще войти в доверие в какой-нибудь религиозной организации.

– Надо же! – усмехнулась Маргарита. – Как, оказывается, меня легко завербовать. Никогда не думала, что буду работать на органы правопорядка.

– А вы и не будете, – пожал плечами Гуров. – Все это совершенно неофициально.

Глава 8

Поиски

Казань, 1904 год

Это был не самый лучший день в моей жизни. Хотя, признаться, я думал иначе. Наверное, каждый следователь или полицейский мечтал бы о таком – самому доставить за решетку того, о чьем преступлении говорит вся империя. И мне выпала такая честь. И вот сейчас я могу сказать, что честь эта весьма сомнительна.

Человек, которого мы арестовали в Нижнем Новгороде, тот, кого называют Федором Чайкиным, оказался личностью не слишком покладистой.

Я между тем уверен, что имя его и фамилия липовые, как и то, что он уже попадался нашим властям, но значится в делах под другим своим прозванием. Теперь его личность удастся установить, если только он был сфотографирован или же его опознает какой-нибудь шпик по фотографии, которую поспешат разместить местные и столичные газеты.

Вот, кстати, о газетах! Это оказалось весьма неприятным явлением, с которым не так просто и понять, как бороться. Все эти репортеры с блокнотами и фотографическими аппаратами преследовали нас всю дорогу от здания полиции до специализированного вагона поезда. И им совершенно не были интересны мы, полицейские, которые этого преступника задержали, между прочим, рискуя животом! А зато сам преступник, нагло ухмыляющийся в кольце охраны, вызвал настоящий ажиотаж. Его охотно снимали во всех ракурсах и начали бы интервьюировать, если бы не наш строгий запрет.

В поезде, слава богу, это прекратилось, и дорога стала спокойнее.

Допроса мне было велено без начальства не проводить, и я помалкивал, глядя на арестованного. Только изучал его физиогномическим образом.

Он был человек молодой и довольно приятной наружности, хоть и из крестьянского сословия. Телом крепкий, сухощавый. С короткой бородкой и чересчур длинными неопрятными волосами. Единственное, что портило его внешность, был взгляд, очень острый, колючий, сразу говоривший о том, что хозяин его – натура неуживчивая и злобная.

Я арестованному тоже, видать, не шибко понравился.

– Что зенки пялишь, служивый? – вызывающе спросил он, когда мы ненадолго остались одни. – Думаешь, нет ли у меня рогов да копыт? Нет, я не черт, а человек, такой же, как ты.

– Что такой же – это ты загнул, – буркнул я в ответ.

– А чего ты заволновался? Все люди – братья. Не ваша ли песня?

– Какой ты мне брат, паршивец?!

– Ага, значит, не разделяешь учение вашего Христа? – оскалился арестованный. – Это хорошо, это правильно. Нечего всяким глупым сказкам верить.

– Почему это не верю? – Я не знал, что ему ответить, и он это почувствовал.

– Да нынче никто не верит, – пожал плечами арестант. – Только вид делают, молитвы бормочут, свечки ставят. А как предложишь денег побольше, так и все они твои с потрохами.

– Это ты про кого так?

– Да хотя бы про сторожа монастырского. Хороший дед, божий одуванчик. Даже и не знаю, на кой пес ему столько денег в его-то годы! Однако взял малую мзду – и ворота нам отворил старичок.

Не успел я возмутиться и вопросить о доказательствах, как наше уединение прервали вернувшиеся охранники. При них я не решился нарушать приказ и сидел тихо, обдумывая неприятные слова этого вора.

Верить ему так просто я не собирался. С тех пор как его схватили, он говорил очень много и всегда разное. То, что он врал не всегда, было очевидно. Но в таком количестве лжи и разобраться было очень непросто, а отделить ее от крупиц правды можно будет только с помощью других свидетелей, если они окажутся менее изворотливы и коварны.

Далее в тетради был пропущен целый день, за который не было сделано ни одной записи. Видимо, это был день прибытия автора записок и арестованного в Казань и соответственно день проведения допросов, очных ставок и прочих следственных действий, после которых на дневник времени уже не оставалось. Дальше повествование сбивалось на какую-то чехарду. Кажется, автор был раздосадован и писал неровно, будто забывая, о чем начинал, перепрыгивая с одного предмета на другой.

Самое смешное, что у нас нет никаких доказательств, уличающих этого самого Чайкина, будь он неладен. Его поймали только благодаря свидетельским показаниям одного-единственного человека, да еще и такого, которому нельзя доверять.

Чайкин, конечно, вор и плут, тут никак не спутаешь. Но у него нет никаких ценных предметов: нет ни икон, ни даже самых маленьких фрагментов драгоценных риз, в которые они были одеты.

У Чайкина были найдены деньги, явно краденые, но доказать, что именно они пропали из монастыря, мы не можем.

Сторож опознать никого не может, утверждает, что все были в масках. Остается только одно – найти пропавшие предметы или хотя бы какие-то их части, чтобы построить обвинение. Однако наш первый обыск закончился фиаско. Идти на новый, не имея новых сведений, нет никакого смысла.

Дело снова топталось на месте, хотя сейчас мы уже взяли потенциального преступника, доказать его вину пока не могли.

Вопрос со сторожем тоже теперь был открыт. После тщательного осмотра монастыря и церкви, из которой были похищены иконы и деньги, выяснилось, что вскрыты силой были только ворота самой церкви, а в монастырь злоумышленники попали вполне мирным способом. Ворота им кто-то открыл.

Возможно, это были не главные ворота, а какой-нибудь тайный ход или калитка, и открыл ее кто-нибудь из челяди, но сторож казался теперь не таким уж и непорочным.

Хитрый мужик этот Чайкин – запутал мозги нам всем. Вот даже следователь не знает, что бы предпринять.

Пока у нас было затишье, я решил, что сам смогу кое-что разузнать… и отправился к дому на окраине, где мы еще недавно проводили обыск. Мне очень хотелось поговорить с одной маленькой барышней, которая могла многое видеть, и была надежда, что она расскажет об этом гораздо правдивее взрослых, среди которых она росла.

Девчонку оказалось не так-то легко найти. Она куда-то убегала постоянно, и мне пришлось ждать в кустах у дома до самого полдня, когда эта маленькая оторва появилась во дворе.

Я бросил в нее заранее приготовленный комок листьев, и она тут же подскочила, хватаясь за палку. Видать, жизнь у нее тут была не самая легкая…

– Тебе чего? – недружелюбно поинтересовалась она, разглядев меня в кустах.

– Поговорить хочу.

– О чем?

– Как о чем? О том же самом. Ты мне помоги немножко.

– И как же я могу тебе помочь? – подозрительно сощурилась девчонка и уселась на нижнюю ветку корявого дерева.

– Расскажи, что видела в ту ночь, когда украли икону.

– Пистолет я у Чайкина видела, – хмуро ответила девочка. – Большой, тяжелый. Он его за печкой прятал. Сейчас посмотрела – нет его. Наверное, с собой забрал.

– А потом, когда он вернулся, он что-нибудь приносил? Куда он это девал?

– Я не видела. Мне вставать не разрешала мама. Лежала я на кроватке в углу, а там ничего не увидишь. Слышала только, как они на кухне шумели. Стучали там чем-то, не знаю. Долго стучали. Печку жгли.

– Чем стучали? Железом по железу или же по дереву? Припомни, милая.

– По дереву, кажется. Мне потом спать захотелось, и я не все слышала.

– А что, у вас там, в кухне, много мебели? Чем стучать-то можно?

– Стол там есть и табуретки. И шкаф со стеклом, красивый. Но им не стучали. На нем всегда стекло дрожит, если его трогать.

Я отпустил девчонку, а сам потом долго еще сидел в кустах и обдумывал то, что она сказала.

Ясности ее слова не добавили, но появилась небольшая ниточка. Взрослые шумели на кухне. Там-то и нужно будет сосредоточить поиски. Перевернуть все, что можно, и вывернуть наизнанку. Возможно, на этот раз нам повезет больше. Все равно надеяться больше не на что.

7 июля. Сегодня выяснилось сразу много всего. Оказалось-то, не я один занялся расследованием по личной инициативе и не мне одному улыбнулась удача. Оказывается, наш золотых дел мастер Максимов, еще до того, как его задержали, успел продать местным ювелирам несколько весьма крупных и красивых жемчужин. При сличении с фотографиями жемчужины эти кажутся сильно похожими на те, что украшали один из украденных окладов икон.

С таким поводами повторный обыск был тут же назначен и проведен. На этот раз я сам вызвался поучаствовать. Дело это вроде бы для младших филеров, немудреное, даже механическое. Но только не в этом конкретном случае. Тут и преступники были со смекалкой, и следователь должен был проявлять такую же хитрость и прыть. Иначе ничего не найти.

На этот раз все простукивали, прощупывали и вытряхивали. И чего только не нашли, надо сказать. Прямо будто в сказке восточной, когда из самых простых и обыденных предметов сыплется на вас драгоценный поток!

На кухне в ножке стола, в специально выдолбленном отверстии, нашли нитку жемчуга и 260 отдельных жемчужин, 43 разноцветных камня, несколько серебряных гаек и тому подобной мелочи.

В чулане на полу оказались серебряные проволоки и три жемчужины. В железной печке – 17 металлических петель, четыре обгоревшие жемчужины, обгорелая материя и искрошившаяся позолота.

На кухне, на полу, между досок, и за печкой обнаружились куски пережженной проволоки, 205 жемчужин, камешек розового оттенка, обломки серебра, 26 обломков серебряных украшений с камнями, 72 золотых обрезка, 63 обрезка серебряной ризы и пластинка с надписью «Спас Нерукотворный».

Всего этого совершенно достаточно, чтобы Чайкин не ушел от ответа, но осталось непонятным: куда делись сами иконы и как вообще было совершено и спланировано преступление?

Если бы не один из филеров, внимательно осматривавший все, что попадало ему в руки, мы могли так и не узнать о том, что у нашего вора был сообщник.

– Что это? – нахмурился я, когда Семен принялся тыкать мне под нос какую-то мятую бумажку, исписанную неровными поспешными строчками.

– Так и я не понимаю! – взволнованно ответил тот. – За печью было. Наверное, упала на пол и потом ее туда случайно сквозняком отнесло. Но почерк-то не нашего! Кто и кому писал, неведомо.

Я развернул бумагу и постарался прочитать корявые, расползающиеся строчки, испорченные парой клякс. Судя по всему, это был черновик телеграммы: «Город Обоянь, Долженская волость, Ананий Комов, выезжай немедленно в Казань. Федор».

– Ну, что, Степан, дуй на почту и узнавай у них, кто и когда отправил эту телеграмму. Может, оно ничего и не даст… Но нужно все проверить.

Отправив Степана по делу, я занялся описью найденного. Необходимо было зафиксировать все документально: что и где было найдено.

В доме раздавались приглушенные голоса казенных служащих и скрип перьев по бумаге. Старуха Шиллинг вместе с внуками куда-то запропастилась и в происходящем участия не принимала. Видимо, обдумывала, что ей теперь говорить полиции.

После часа методичного записывания я решил сделать себе перерыв и вышел покурить во двор. Тут, у входа, дежурили двое филеров, а мне захотелось уединения. Потому я отошел в сторону, к тому самому дереву, на котором любила сиживать Женя, дочь задержанной Прасковьи Кучеровой.

Я недолго был там в одиночестве. Не успел я докурить сигарету, как почувствовал, что кто-то дергает меня за край пиджака.

Это была Женя. И как ей удалось подобраться совершенно незаметно? Я не сумел удержаться и вздрогнул от неожиданности.

– Ты чего?

– Хотела спросить, чего вы там нашли? – спросила она, сверкая глазами. Девочка явно была возбуждена, но старалась скрыть это.

– Все нашли, – сухо ответил я. – По крайней мере, все, что в вашем доме было спрятано.

– Значит, что хотели, вы нашли! А маму мою почему не вернули? Обещали же!

– Она в городе. Ее задержали в полиции потому, что она помогала вору, – постарался я объясниться с девчонкой. Слышать в ее голосе обиду и разочарование было чертовски неприятно.

– Ничего она ему не помогала! – Женя даже ногой топнула для убедительности. – Ему совсем другие люди помогали! Я их видела и могу все рассказать!

– Чего же ты раньше молчала? – возмутился я.

– Потому что от вас один вред! – буркнула девчонка и решительно направилась к завалинке дома. – Не хочу с вами разговаривать.

– Так ты мне ничего не расскажешь? – Я направился вслед за ней. – Только что же обещала!

– Только если вернешь маму домой.

– Если ты мне докажешь, что она не помогала Чайкину, то охотно верну, – уклончиво ответил я и уселся на завалинку рядом с Женей. – Кого ты еще видела вместе с Чайкиным в последнее время?

– Ночью, перед тем как икону украли, к нам пришел какой-то дядька. Не знаю его по имени, но как увижу – сразу скажу, он или не он. Они вечером вместе из дома ушли. Я подглядывала из кухни – мне было интересно, что это за дядька такой.

– Ну, и какой этот дядька был? Большой или маленький, лысый или с бородой?

– Обыкновенный был, – пожала плечами Женя. – Средний, с бородой. Нос у него длинный и вот такой.

Тут девчонка неожиданно ухватилась за кончик собственного носа и слегка приподняла его вверх.

– И что, домой они после этой ночи не вернулись?

– Почему? Вернулись, когда было уже темно. Я проснулась, когда шуметь стали. Мама велела лежать смирно, но я все равно подглядывала. Из-за занавески, той, что в спальне.

– Ну и? – Мне не терпелось узнать подробности.

– Шумел Чайкин со своим другом. Они на кухне иконы рубили.

– Чего делали? – ужаснулся я. До этого момента мне и в голову не приходило, что иконы могли быть уничтожены. Я не сомневался, что их попытаются продать. Честно говоря, очень верилось в пущенный газетчиками слух, что иконы были за баснословные деньги проданы старообрядцам, для которых они не менее священны. И тут я не поверил своим ушам.

– Дядька незнакомый топором рубил икону Казанской Божией Матери, а Чайкин ножом кромсал Спасителя. Им пришлось долго возиться. А когда они их изрубили, то сунули в печку и сожгли.

Я в ужасе поднял глаза на обыкновенный меблированный дом, на завалинке которого мы сидели. Из труб на его крыше сейчас не вился дымок. Вокруг было тихо и мирно. Неужели именно здесь закончила свой путь длиной в полтысячелетия чудотворная икона?

– Так взяли и подожгли их, как дрова? – все еще недоверчиво переспросил я.

– Бабушка подожгла, – пожала плечами Женя. – Она даже плакала, но все равно поджигала.

– Та-а-ак. – Я на некоторое время даже забыл, что еще собирался спросить у девчонки. Все слова вылетели у меня из головы. Вот и все! Главная причина этого расследования теперь лежит кучкой золы в недрах обыкновенной печи голландского типа, в доме на окраине Казани. Теперь можно не спешить и не гонять людей по окрестностям почем зря. Того, что сгорело, уже не вернуть…

Но зачем? Этот вопрос, конечно, бессмысленно задавать десятилетней девочке. Она не знает на него ответа. В конце концов, не она же сжигала святыню. Ведь они могли ее продать. Или хотя бы попытаться это сделать. Зачем же сразу сожгли, в ту же ночь? Нужно спросить у этого Чайкина и его сообщника… И еще кое-что…

– Скажи, Женя, может быть, Чайкин со своим другом говорили о чем-нибудь? О чем-то, что имеет отношение к ограблению? Ты не слышала?

– Да они все время говорили о чем-нибудь! Вам-то что нужно?

– Мне нужно знать, кто им еще помогал. Может быть, кто-то из монастыря… Ворота монастыря им кто-то открыл – следов взлома нет и собака их не тронула.

Девчонка нахмурилась и долго сидела молча. Я начал подозревать, что она просто не хочет отвечать и тянет время. Но неожиданно она подскочила и выкрикнула:

– Вспомнила! Мы же в город гулять ходили, как раз за несколько дней перед этим всем. – Она неопределенно махнула руками в сторону монастыря. – Чайкин нас с мамой взял погулять, подарки покупал и сладости. Мама была довольная. Это было воскресенье и народу было везде – тьма. Там мы встретили старичка, который сторожем в монастыре работает, и Чайкин с ним за руку поздоровался, как со старым знакомым.

– Откуда ты-то этого старичка знаешь? – нахмурился я, чувствуя, что теперь деду не миновать тюрьмы из-за слов девчонки.

– Да как же? Его в газетных листках пропечатали, так же, как и Чайкина. Я насмотрелась уже на них всех. Только сейчас и подумала, что, наверное, неспроста они здоровались, а тогда и внимания не обратила.

– Значит, узнаешь его? Ну, добро. – Я хлопнул себя по коленям и поднялся. – Теперь у меня много дел появилось, Женя. Пойдем со мной, я твои показания запишу как положено. А уж потом займемся сторожем и неизвестным другом твоего Чайкина…

Глава 9

Казанские тайны

Наши дни, провинция

Здание казанского городского архива оказалось весьма и весьма мрачным сооружением. Оно чем-то напоминало смесь средневековой крепости без бойниц с советским аскетическим дворцом культуры. Архив был большой и явно серьезный.

Гуров прошел по длинному пустому холлу к проходной и продемонстрировал свое удостоверение. Его беспрекословно пропустили внутрь. Теперь предстояла самая сложная часть – общение с местными работниками.

– Что вам угодно, молодой человек? – недружелюбно поинтересовалась заведующая архивом. Судя по всему, Гуров ей действительно представлялся «молодым человеком», так как сама она выглядела как неотъемлемая часть этого архива – пыльная, седая, тусклая, но крепкая и уверенная в себе.

– Мне нужны сведения об одном человеке, который, скорее всего, бывал у вас около двух месяцев назад. Его имя Макар Иванович Круглов.

– А в чем, собственно, дело? – подозрительно сощурилась заведующая. – Что-то случилось?

– Этот человек умер, и я занят расследованием обстоятельств его смерти, – не моргнув глазом, ответил полковник. Такое объяснение показалось ему более внушительным в данных обстоятельствах и вызвало куда меньше вопросов, чем рассказ об исчезнувшей сто лет назад иконе.

– Что именно вас интересует? – Заведующая, как и ожидалось, не заинтересовалась подробностями смерти какого-то неизвестного гражданина и направилась в глубь сумрачных архивных коридоров.

Гуров последовал за ней, осматриваясь с некоторой внутренней дрожью.

– У вас тут заблудиться можно! – констатировал он, когда они свернули в очередной, совершенно идентичный предыдущему, коридор. – Меня интересует все, что вы можете сообщить. Когда приходил Круглов? Сколько раз был? Один или с кем-то? Какие сведения его интересовали? Что он просматривал?

– Все это вы легко сможете узнать. Сведения о том, что именно брал для прочтения и просмотра посетитель, всегда записываются. Сейчас, как правило, граждане интересуются своей генеалогией и запрашивают сведения о предках и родоначальниках фамилии… Ну вот мы и пришли. Мария Викторовна, помогите, пожалуйста, товарищу из органов.

На этом, пожелав Гурову успехов, заведующая скрылась за дверью. Полковник некоторое время с тоской смотрел ей вслед, сожалея, что не догадался по дороге ставить крестики на стенах или разбрасывать крошки.

Мария Викторовна, заботам которой его поручили, тут же засуетилась, стаскивая с полок папки, в которых находились формуляры за прошедшие месяцы. Круглов нашелся быстро, и уже через полчаса Гуров сидел за столом в окружении фолиантов, которые интересовали старика.

Он потратил полдня, разбираясь в них с помощью Марии Викторовны, которая с удовольствием принимала деятельное участие в «помощи родной милиции». Гуров подозревал, что это «приключение» станет главным событием в ее рабочих буднях еще на долгие месяцы.

Итак, удалось выяснить, что старик Круглов интересовался дореволюционным периодом, а точнее, сведениями о служащих департамента полиции за 1904 год. Гуров тут же предположил, что искал он того самого автора записок в тетрадях – помощника полицмейстера Панфилова, Виктора Семеновича Успенского.

Предположение быстро подтвердилось – в пожелтевшей документации полицейского управления уездного города Казани обнаружился документ, свидетельствующий о приеме на работу Виктора Успенского. Там имелись сведения о его социальном положении, родственниках, послужной список и место тогдашнего проживания. Адрес сразу показался Гурову знакомым.

Он достал из кармана старый путеводитель, который оставил своему внуку Макар Иванович, и открыл исписанную страницу в конце. Да, именно этот адрес был вторым после адреса архива. Тот самый дом, в котором не указана квартира.

Судя по всему, во времена Успенского в этом доме сдавался целый этаж, а на втором этаже жили хозяева и потому никаких номеров комнат там указано не было. Если деду и удалось как-то выяснить, в какой точно комнате жил Успенский, написать об этом он не успел. Придется выяснять на месте.

Только сначала нужно выбраться из этого лабиринта…

Искомый адрес оказался совсем не далеко, что и неудивительно. Провинциальный город до революции был невелик, а уж каменные дома, достаточно хорошо построенные, чтобы простоять более ста лет, тут могли быть только в самом центре, где их строили зажиточные люди.

То, что дом сохранился, было удивительно. Исторический центр Казани представлял собой гремучую смесь из старинных домиков небольшой этажности, советских зданий и новостроек. Смотрелось все это довольно экзотически, но Гурову было не до осмотра достопримечательностей.

Он остановился перед единственным подъездом давно не реставрированной двухэтажки какого-то неопределенного цвета и задумался.

Можно было просто обойти все квартиры, на которые давным-давно был разделен этот некогда принадлежавший одному владельцу особнячок. Или же сначала разведать обстановку у мамаши, гулявшей во дворе с коляской. Прикрываться официальным расследованием в крупном городе, где легко можно проверить его полномочия, Гурову не хотелось. Так что общение с мамашей он решил отложить на случай безнадежности по остальным пунктам.

Квартир в доме было немного, как и следовало ожидать. На каждом этаже по четыре. В первой ему никто не открыл, а из второй заранее высунулась любопытная старушка.

– Чего тут шляешься? – буркнула она из-за закрытой на цепочку двери. – Нету там никого, уже год, как старый хозяин помер, а новые не появлялись. Кого тебе?

– Не шумите бабуля, я из полиции, – повернулся к ней полковник и продемонстрировал свое московское удостоверение. – Так, значит, тут никого уже год не было? А в другие квартиры необычные гости последнее время не приходили?

– А ну-ка, покажи поближе, чего там у тебя? – Подозрительная бабуля протянула из-за двери костлявую руку. – В нынешнее время нельзя так всем верить. А то тут был один случай, я в газете читала…

Бабулька внимательно изучила удостоверение и только после этого возобновила разговор:

– Что тебе нужно, полковник?

– Вы, бабуля, случайно не видели тут незнакомых людей, которые бы месяца два назад приходили и осматривали дом? Или расспрашивали жителей о чем-нибудь? Возможно, пожилой мужчина тут бывал, приезжий?

Бабулька задумалась, бормоча про себя:

– Месяц назад это что ж у нас было? А два?.. Ага, вроде бы март! Как раз картошку сажали… или это в апреле было…

Гуров хмуро слушал, уже догадываясь, что толку от бабки будет мало. С ее наклонностями и тягой к подглядыванию она, несомненно, что-то видела, но вот только запомнила ли? А если запомнила, то верно ли определит время?

– Кажись, был тут кто-то в марте, – сказала она наконец неуверенно. – Только я как раз в это время в больницу попала и сама его не видела. Мне соседка рассказывала. Она на втором этаже живет, в восьмой квартире. Ты к ней поднимайся. Она расскажет.

Гуров поблагодарил бабульку, так и не открывшую цепочку на двери, и принялся подниматься по старой лестнице с чугунными перилами, которые только и напоминали о былом статусе особняка.

Общение со старушками входило в постоянные обязанности любого оперативника, так как именно они по большей части и оказываются случайными свидетелями во всяких преступлениях. Именно они неотлучно сидят дома и смотрят в окна или приоткрывают дверь на любой подозрительный шорох в подъезде. Однако общение с ними – не самое приятное занятие. А уж когда приходится встречаться с несколькими старушками кряду, то настроение это точно не улучшает.

Следующая старушка проживала на втором этаже дома, в квартире, на деревянной двери которой мелом была нарисована цифра восемь, и по характеру она совсем не походила на первую.

Дверь она сразу же открыла и пустила незваного гостя на свою территорию. У нее было тихо, даже радио не бубнило на кухне. Только старые часы отмеряли время с громким тиканьем.

Гуров осторожно уселся на стул, который выглядел как музейный экспонат и вызвал не шуточные опасения своим хрупким строением.

– Так, значит, вас интересует, кто тут бывал два месяца назад? – поудобнее устраиваясь в старом кресле, переспросила хозяйка квартиры, назвавшаяся Таисией Петровной. – Честно говоря, я думала, что эта история уже закончена, и никак не ожидала, что меня ждет визит человека вашей профессии.

– Какая история?

– Вы разве не знаете? – удивилась старушка, поправляя большие круглые очки, которые так увеличивали ее старчески-серые глаза, что было ясно: зрение у нее хуже некуда. – Ко мне пришел очень странный пожилой мужчина. Думаю, что, если бы не его почтенный возраст, я бы его и слушать не стала. Но он рассказал мне, что проводит исследование жизни одного дореволюционного сыщика, уж не помню, как его звали… И сказал, что этот самый сыщик жил когда-то в этом доме и в моей квартире. Представляете?

– Скорее всего, он был прав, – кивнул Гуров, ожидая продолжения.

– Я позволила ему тут все осмотреть, а он рассказывал мне всяческие истории. В итоге мы неплохо поладили и, я бы даже сказала, подружились. У него была с собой довольно большая коробка, запечатанная как посылка. Я удивилась, что он носит с собой такую неудобную тяжесть, и он тогда обратился ко мне с просьбой. Попросил оставить ее у себя на время, потому как я показалась ему человеком честным, «старой закалки». Он обещал забрать у меня свою коробку через несколько месяцев или, на худой конец, прислать своего внука, Федора.

– Он говорил вам, что в коробке?

– Намекнул и просил не открывать. Сказал, что там семейные реликвии, ценные больше своей древностью, и объяснил, что скрывает их из-за напряженной обстановки в семье. Мне это знакомо, потому я не стала углубляться в тему…

– И где же эта коробка? – чувствуя, что конец уже близко, уточнил Гуров. – Могу я на нее взглянуть?

– К сожалению, нет, – покачала головой Таисия Петровна. – Вы и этого не знаете? Ее же несколько дней назад забрал Федор, внук, о котором он говорил.

– Как Федор? – не поверил своим ушам полковник. – Он не мог этого сделать! Я же только что с ним разговаривал. Постойте, как выглядел этот ваш Федор?

– Высокий мужчина, грузного телосложения, средних лет. Голос приятный. – Хозяйка квартиры нахмурилась. – А что? Что-то не так? Он назвался и сказал, что внук Круглова. Я тут же, как и было договорено, отдала коробку, и он ушел.

– Так он не просил у вас коробку? Вы сами ее отдали?

– Кажется, нет… – растерянно пробормотала старушка. – Просто, когда он сказал, кто он и от кого, у меня и мысли не возникло… Так я отдала ее не тому человеку? Боже мой!

– Мне бы очень пригодился портрет этого человека. Тогда мы смогли бы его опознать. Вы не откажетесь помочь? Я могу найти художника…

– Посмотрите на меня, – прервала оживившегося Гурова Таисия Петровна. – Видите мои очки? Я и вас сейчас не очень отчетливо вижу. Могу приблизительно сказать, какого вы телосложения и роста. Голос ваш узнаю обязательно. А описать внешность – это не ко мне. В одном глазу мне когда-то заменили хрусталик и со временем он вовсе перестал видеть, а другой не многим лучше. Единственное, что я смогу точно узнать, – так это голос. У меня на них прекрасная память.

– Что же, если будет такая необходимость, то мы обратимся к вам за помощью, – со вздохом кивнул полковник.

Видя, что он поднимается со своего места, старушка удержала его за рукав:

– Понимаю, что вы мне не расскажете, что там произошло. Интересы следствия и все такое… Но скажите, я действительно отдала мошеннику что-то ценное? Меня это очень беспокоит.

– Не волнуйтесь, Таисия Петровна, – заверил старушку Гуров. – Вашей вины в произошедшем нет. Круглов сам поступил необдуманно, не сказав вам, как убедиться, что пришедший за коробкой – действительно его внук. Конспиратор он был явно никудышный. А вы поступили честно, как договаривались с ним.

– Постой! – неожиданно вскрикнула Таисия Петровна. – Я кое-что вспомнила! Не знаю, может быть, это вам пригодится. Этот человек, который назвался внуком Круглова, он, кажется, верующий или хочет таким казаться.

– С чего вы взяли?

– Он при мне перекрестился и так странно – двумя прямыми пальцами, а не щепоткой, как все…

– Как старообрядцы, – пробормотал Гуров и принялся благодарить старушку.

Покинув старый дом, полковник надолго остановился во дворе, изучая постройку снаружи. Итак, искомое увели у него прямо из-под носа. Причем увел кто-то, осведомленный о изысканиях Круглова ничуть не хуже его самого.

Простое рассуждение на эту тему приводило к неутешительному выводу. Кроме самого полковника, о последних находках были осведомлены немногие: сам Федор, но это был точно не он, да ему это было и не к чему, во-вторых, Маргарита. Опять-таки – это была не она, но ничто не мешало ей передать сведения некоему «грузному мужчине», который оперативно, допустим, на машине, проделал путь до Казани и оказался тут раньше Гурова. Мотив у Маргариты был, ведь она знала, что за ценность на кону. В-третьих, все бумаги теоретически могла прочитать соседка Круглова, пока они были у нее, или даже его сосед-алкоголик. Последний явно не смог бы это провернуть. А соседка не казалась способной на сложную интригу. Однако сбрасывать ее со счетов все же не стоило…

Про старообрядческое крестное знамение он тоже не забыл, но пока не знал, как к нему отнестись. Это мог быть как искренний жест, и тогда преступника нужно будет искать среди общины, так и специально продуманное действие, чтобы отвести подозрения в определенную сторону.

Можно было попытаться отыскать еще какие-нибудь следы этого таинственного «внука» здесь, в Казани, но Гуров не сомневался, что он уже давно убрался отсюда вместе со своей коробкой, содержимое которой хоть и неизвестно точно, но практически не подлежит сомнению, что там-то и находится пресловутая икона.

Посему полковник не стал терять времени и отправился прямиком на вокзал, обратно в город Петровск.

В ожидании поезда он успел сообщить Федору, что дело снова затягивается, а жене – что отпуск по-прежнему откладывается на неизвестное время. Вроде бы ничего особенного в этом не было, но полковнику было очень неприятно признавать свое, пусть и промежуточное, но поражение.

Дом Макара Ивановича встретил его неожиданной тишиной и покоем. Наивный старик оказался недостаточно дальновиден, чтобы уберечь свое сокровище, но больше это не было его заботой. Теперь это легло на плечи Гурова.

Открыв дверь, полковник почувствовал, что в доме что-то не так. Ощущение было отчетливым, но неопределенным. Все предметы оставались на тех же местах, на которых он их оставил. Пыль на полированной поверхности стола накопилась в должном количестве.

Гуров внимательно осмотрел все свои вещи, потом вещи старика, перелистал тетради дореволюционного сыщика – все было на месте. Не придумав больше ничего толкового, полковник отправился спать, тем более что время было уже позднее.

Мерный стук вытаскивал сознание из забытья, не давал провалиться в плавную, вязкую темноту, такую заманчивую… Стук прекратился, и все снова стало уплывать в благодатной тишине.

Новый звук. Он раздражал, его хотелось прекратить, заставить замолчать того, кто его издает. Кажется, это голос? Кто-то кричит, зовет его. Крик прекратился, только чтобы смениться прежним стуком. Черт!

Почему его не оставят в покое? Чем он заслужил это? В конце концов, кто и зачем там стучит? Так хотелось просто уснуть, отпустить себя в эту заманчивую тьму, где не нужно действовать, думать, принимать решения и даже чувствовать. Но стук не прекращался, и к нему снова прибавился голос. Теперь он уже четко понимал, что это именно голос – пронзительный, высокий, чертовски раздражающий. И зовущий. Нет, он не отпускает! Не дает ускользнуть отсюда. Придется разобраться с ним, и только потом…

Снова настала неожиданная тишина. На этот раз надолго, так что темнота снова подступила совсем близко и обняла его своими бархатными лапами, мягкими и успокаивающими. Однако полностью провалиться в эти объятия ему было не суждено.

Какие-то тихие звуки, потом голоса, которые неуклонно приближались, становились громче, наполняли все вокруг. Что-то происходило, кажется, его трясли, а может, и били по щекам. Сил отреагировать не было, хотя, честно говоря, хотелось что-нибудь сделать и прекратить эту возню.

Понять, кто это вокруг него, пока не удавалось. Люди какие-то знакомые, но лица были словно в тумане. А потом ему, кажется, сделали укол и вся эта кутерьма резко прекратилась.

Когда Гуров открыл глаза, рядом никого уже не было. Белый потолок и крашеные стены, а также характерный запах сразу давали понять, что он в больнице. Попытавшись пошевелиться, полковник сразу же выяснил, что еще слаб. Он постарался вспомнить, что с ним произошло, но в голове была какая-то мягкая вата вместо воспоминаний. Единственное, что отчетливо осталось в памяти, это то, что он лег спать. Потом была какая-то муть…

Ситуация прояснилась через несколько минут, когда в палату вошла Маргарита Воронцова. Она привычным жестом поправила очки и серьезно посмотрела на лежащего полковника сверху вниз:

– Как ты? Мне сказали, что все будет в порядке.

– Что произошло?

Гуров услышал свой хриплый и слабый голос. Говорить было трудно и даже как-то непривычно, будто он давно этого не делал.

– У тебя отравление газом, – ответила реставраторша. – В службе спасения сказали, что у тебя, вернее, у старика Круглова, газовая труба прохудилась. Пока тебя не было несколько дней. Твое счастье, что ты, когда вернулся, не пошел готовить. Они сказали, что тогда был бы взрыв. А так ты уснул и чуть не умер…

– Там кто-то был… Кто меня нашел?

– Это Валентина Михайловна. Она видела, что ты вернулся, и хотела зайти вечером, поговорить о чем-то. А ты не открывал и не отвечал, когда она звала. Она обеспокоилась и пошла за ключом. У нее остался запасной ключ еще с тех пор, когда тут жил старик Круглов.

– Там еще кто-то был.

– Да, кажется, еще кто-то из соседей. Они вызвали «Скорую» и вот… Если бы не она – утром бы тебя уже не откачали.

– Значит, говорят, что «просто старая труба»?

– А ты сомневаешься?

– Теперь я во всем сомневаюсь…

Глава 10

Онучин

XVI век, Казань

Снег валил уже несколько часов кряду. Замело все подворье и конца и края этому бедствию видно не было. Праскева покосилась на свою сегодняшнюю «находку». Ох и зря она затащила этого околевшего бродягу в дом! Но, с другой стороны, не бросать же его там замерзать окончательно. К тому же он умудрился свалиться прямо перед ее околицей.

Совесть и христианская добродетель не позволяли ей сделать вид, что ничего не происходит. Она увидела, что путник хоть и изможден, одежду имеет не нищенскую, а вполне сносную и из дорогих заморских тканей. В чем, в чем, а в тканях она разбиралась получше многих модниц. Ее к этому приучила работа. Праскева всегда неплохо шила и знатно вышивала дорогими нитками, еще пока жила у батюшки в девицах. После замужества ей долго было не до того, а вот как мужа не стало, так старое умение и пригодилось.

Что и говорить, одинокой вдовой женщине с вечно болеющим ребенком тяжко жить на белом свете. Но Господь терпел и нам велел. Теперь Праскева зарабатывала себе на хлеб, расшивая дорогим золотым шитьем подолы платьев богатых купеческих девиц. Иногда даже приходилось полностью пошить какой-нибудь особо придирчивой барыне дорогой убор. Так что тканей заморских Праскева навидалась вдоволь. Даже дочка ее, девятилетняя Матрена, играла куколками, пошитыми из лоскутков парчи, саржи да шелка. Ни у кого больше не было таких ярких куколок…

Укутанный рогожей путник, которого Праскева затащила на лавку, пошевелился и, кажется, застонал. Женщина подошла поближе, чтобы взглянуть, не пришел ли он в себя.

– Он что-то сказал? – Из-за печного угла показалась бледная физиономия Матрены.

– Нет, – покачала головой ее мать. – У него жар. Нужно дать ему воды.

Праскева снова выглянула в сени. Там было хорошо слышно, как за окном завывает ветер – метель не прекратилась, значит, не может быть и речи о том, чтобы сходить за священником.

Путник был плох, и трудно было сказать, переживет ли он эту ночь.

– Вот беда, – пробормотала про себя Праскева и вернулась в натопленную избу.

– Мам, у нас воды только одно ведро осталось, – тут же сообщила ей дочка.

– Ничего. Подай ковш, я сама ему дам.

Праскева не хотела подпускать Матрену к больному. Девочка и так часто и сильно болела. Кто знает, что за хворь принес с собой этот странник?

Откуда он? Те немногие слова, которые он бормотал, пока женщина тащила его в дом, были ей непонятны. Матрена, глядя на его загорелую кожу и странную одежду, решила было, что он, может быть, из татар. Но Праскева знала татарскую речь, и уж точно этот больной говорил на другом языке. Может, ему и священник-то был не нужен совсем. Решив так про себя, Праскева успокоилась и, прихватив ведро, вышла, чтобы набрать чистого снега.

Джура пришел в себя с рассветом. Он не мог его видеть в избе, где все окна были плотно закрыты ставнями, но чувствовал, когда кто-то входил в сени и приносил с собой холодный воздух и запах зимнего утра.

Джура даже не знал раньше, что у этого утра есть какой-то особый запах, но сейчас отчетливо вспоминал его еще из детства. Когда же последний раз он видел зиму? Кажется, лет десять назад…

С тех пор он не возвращался на север ни разу, и ему казалось, что все основательно забыто. Оказывается, что стоило цыгану-полукровке ступить на родную землю, как все стало возвращаться: причудливый язык, воспоминания детства, места, в которых он бывал уже в юношеском возрасте…

Даже этот холод оказался знакомым для него. Разве что одежда была не вполне подготовлена для такого перехода от жары к снегу, и Джура, ставший снова Юрием, быстро заболел. Он не обращал внимания на это, пока были силы продолжать путь. Нет ничего хуже, чем свалиться от хвори в середине пути. Лучше уж добраться до места и там проболеть еще месяц.

Но судьба не смилостивилась над путником, и в итоге он вынужден был прислониться к забору у какого-то домика, так и не добравшись до ворот города Казани. Он не упал, а просто присел отдохнуть, но вот подняться уже не смог. Перед глазами все поплыло, и Юрий почувствовал, как наваливаются приятная апатия и безразличие.

Придя в себя в избе, он был немного удивлен, но, разумеется, удивлен приятно. Видимо, хозяева того двора, возле которого его угораздило присесть, проявили милосердие и забрали путника к себе.

– Очнулся! – сказал кто-то радостно у него над ухом, и Джура медленно повернул голову.

Перед ним на корточках сидела девчонка и внимательно смотрела ему в глаза. Девчонка была худая и бледная, но улыбалась радостно:

– Тебя как звать, дядя?

– Юра, – хрипло ответил больной и, напрягая голос, спросил в ответ: – А ты кто?

– Я Матрена, моя мама тебя спасла. Я думала, ты татарин. Вон у тебя и глаза, как у них – темные, как кора дуба. А у тебя имя наше!

Матрена тут же приложила прохладную ладошку к его лбу и радостно сообщила:

– Жара нет. А мама говорила, что если ночь переживешь, то на поправку пойдешь. Значит, выздоровеешь!

Джура с трудом приподнялся на локтях – голова болела и слегка кружилась. Смертельно хотелось пить, но сейчас он вспомнил о своей ноше и принялся оглядываться в поисках сумки.

– Вот твои пожитки. Держи.

Матрена подскочила и придвинула к лежащему больному увесистую абу, внутри которой уместились все его вещи. Джура тут же понял, что ничего не пропало, и облегченно вздохнул.

– Ты откуда шел? – не отставала девчонка.

– Из Стам… Царьграда, – тут же поправился он. – Я там долго жил, а теперь решил вернуться и захворал в пути. Спасибо вам за помощь и ласку… Я тут одну вещь несу в подарок… Хочешь взглянуть?

– Покажи! – снова усаживаясь рядом, попросила Матрена.

Повинуясь неожиданному порыву, Джура достал из свертка небольшую доску, на которой был намалеван лик Божией Матери. Здесь, среди зимнего полумрака обычной избы, она казалась яркой, как настоящее окошко в другой мир. Золотые и пурпурные цвета мерцали и, казалось, сами светились, согревая и освещая небольшую комнату.

Девочка только охнула и ничего не сказала. Ясное дело, тут ей редко приходилось видеть такие вещи. Может быть, только в церкви…

Джура не заметил, как к ним подошла мать девочки. Она вообще двигалась как-то удивительно легко, будто привидение. Он и потом часто обращал на это внимание.

Женщина тоже молча уставилась на икону и на очнувшегося странника. Кажется, она была удивлена. Честно говоря, Джура тоже был удивлен. Оказывается, он напрочь забыл, насколько тут другие женщины.

Эта была красива, так, по крайней мере, ему казалось. Бледная кожа сейчас зарделась от морозного воздуха на улице, светлые глаза казались голубыми, как небо в солнечный день, а волосы отсвечивали золотом. Все это было редкостью в Стамбуле, но не такой уж невидалью. Огромное количество пленниц из северо-западных территорий, завоеванных султаном, поступало на рынки и в гаремы османской знати.

Так что эти северные черты Джура видел в Стамбуле постоянно, но сейчас его больше удивило выражение ее лица. Оно было полно какой-то странной, полузабытой грусти, томительной и почему-то приятной.

Цыган-полукровка кивнул хозяйке в знак приветствия и она в ответ опустила голову.

Стрелецкий сотник Даниил Онучин сегодня отдыхал. Ему не хотелось покидать свое подворье – день был хоть и ясный, но морозный. Правда, приходилось принимать тех, кто норовил заскочить в гости к соседу, у которого было влияние и власть. Это тухлое дело он поручил своему холопу – Яшке, и теперь тот, как человек дотошный, рассказывал Онучину о том, что творилось среди его народа.

– Соседи наши чего-то волнуются, – рассказывал Яшка. – Говорят, будто у вдовы-вышивальщицы мужик какой-то уже месяц живет. Воду ей носит, забор чинит, а в церковь они порознь ходят. Вид, говорят, у этого мужика басурманский. Кое-кто поговаривает, что это татарин какой-то заезжий тут под самым вашим носом живет.

– Ага, видал я этого мужика, – кивнул Онучин, задумчиво жуя кусок рыбного пирога. – На татарина он не похож вовсе. Но разузнать, кто таков, надо бы. Ты его ко мне позови, что ли… Потолкуем с ним. А то и правда – кому, как не мне, разбираться?

Онучину не пришлось долго ждать – шустрый Яшка словил этого «басурманина» прям после заутренней, и тот артачиться не стал – охотно пошел в гости к соседу. Видать, знал, кто таков стрелец Онучин.

Встреча получилась самая обычная. Мужик оказался русским, просто прожил он около десятка лет в Царьграде, куда, по его словам, ушел на паломничество еще в юности. Отсюда и его странный в этих местах загар и чудная одежда.

Имя у этого мужика было вполне русское – Юрий. Отца своего он не помнил, а мать уже померла. Так что рода, к которому бы стоило вернуться, у него не было. Зато это объясняло желание уйти за тридевять земель.

Онучин слушал своего гостя и кивал. Все было гладко и понятно. Только странно знакомым казался жест, которым этот мужик поглаживал во время разговора свою узкую бородку. Кажется, у какого-то его знакомого был такой же жест… Одна беда – Онучин никак не мог вспомнить у кого.

Вернулся на родину Юрий, чтобы исполнить волю одного друга – монаха из-под Ростова. Он должен был отнести туда писанную этим монахом икону.

Как верный друг, Юрий отправился в путь, но оказался не готов к зимним холодам, коих в Царьграде нет вовсе. Тут его, больного, и приютила вдова Праскева. За то он ей премного благодарен и старается, как может, облегчить ее вдовью долю.

Тут Онучин впервые вмешался в плавный и стройный рассказ Юрия, который не вызывал у него никаких сомнений.

– А ты же говорил, что идешь к Ростову? Что же теперь, у вдовы останешься? Тогда иди с ней в церкву, чтобы все как положено.

– Ну, что ты! Как только холода закончатся, я дальше пойду! А вдова – она образец другим бабам на зависть. Вот и наговаривают на нее. А она только из христианского милосердия и помогает.

Онучин посмотрел на своего собеседника с сомнением. Чтобы баба, у которой муж два года как помер, не воспользовалась случаем? Да ни в жизнь он в это не поверит! Тем более что Юрий этот был мужик крепкий и не уродливый.

Однако говорить он ничего не стал. Вот коли не уйдет он отсюда к весне, тогда уж стрелец за него всерьез возьмется. А пока пусть живет как знает.

– Собираться мне надобно, – вздохнул Джура, вернувшись от стрельца в дом вдовы. – Выживут они меня и вам на орехи достанется.

– Что случилось? – Праскева отложила свое шитье и подняла свои усталые глаза, в которых сейчас было больше серого, чем голубого.

Полукровка опустился на лавку возле нее и снова вздохнул:

– Подозревают нас с тобой в грехах.

Праскева фыркнула:

– Это все ерунда. Они тут все всех подозревают! За такое не выживают, только если еще чем насолишь.

– Твоя правда, это не все. – Джура отвернулся в сторону: ему было неприятно рассказывать честной женщине о своем прошлом, но без этого было никак. – Знаю я этого вашего Онучина. Вернее, видел давным-давно. Он меня тоже видел, да только не узнал пока. Но со временем узнает, как пить дать. И тогда уж мне несдобровать.

– Что ты такого ему сделал?

– Зуб выбил, – хмыкнул Джура. – И кажется, не один.

Праскева не удержалась и усмехнулась:

– Ну вот, повезло же тебе! Он же с юности в стрельцах! А ты, значит, шалил?

– Как хочешь называй – отказываться не буду. Я с сородичами полмира объехал по молодости.

– Буду теперь знать, что ты у нас за птица. Хотя теперь-то уж ни к чему…

– Ты знаешь, – Джура неожиданно взял ее за руку, в которой все еще была зажата иголка с золотой ниткой, – если бы не этот Онучин, я бы остался, пожалуй, если бы ты не прогнала. Не хочу уходить, а теперь и остаться не смогу.

Праскева прерывисто вздохнула и подняла глаза на собеседника:

– А я бы и с тобой пошла, да только Матрену в такой холод никуда выпускать нельзя. А уж в дальний путь тем более.

– Видать, не судьба, – тихо вздохнул Джура и осторожно поцеловал бледные губы Праскевы, чувствуя на них привкус соли. Иголка, блеснув, упала на пол и куда-то закатилась. На печке завозилась сонная Матрена, и взрослые замерли, прижавшись лбами друг к другу.

Сотник Онучин видел во сне себя совсем другого, на десять лет младше, еще стройного и прыткого обычного стрельца. Сон поначалу был приятный: он был свободен от службы и бездельничал в свое удовольствие, не заботясь ни о чем. Однако это блаженное состояние неожиданно кончилось, когда на дороге ему встретился как-то смутно знакомый возок.

Возком правил почему-то приходивший сегодня к Онучину в гости Юрий. Он как-то неприятно усмехался и подбрасывал на ладони кошель со звякавшими там монетами. Стрелец некоторое время подозрительно сверлил взглядом этого путешественника, пока внезапно не вспомнил!

Оказывается, Онучин уже видел этого мошенника и даже пострадал от него! И как он мог не сообразить сразу? Пустил этого вора в дом, позволил ему ходить по комнатам без присмотра и даже не проводил до ворот?! Онучин мгновенно проснулся, сел на перине и заорал зычным голосом, призывая прислугу.

Пока примчался сонный парнишка с конюшни, сотник уже решил, что для начала, просто чтобы успокоиться, нужно внимательно осмотреть дом – ничего ли не пропало? То, что было уже за полночь и темень стояла кромешная, Онучина не смущало. Он велел раздать факелы, которые хранились в подвале на случай ночных выездов, и перебудить всех домашних.

Стрелец не желал ничего объяснять. Он просто отдавал приказы, поминая всяческими нехорошими словами проклятых цыган. Воспоминания, которые теперь из головы было не выкинуть, не давали ему покоя. Он был уверен, что и в этот раз его как-нибудь хитро обвели вокруг пальца.

Поднявшаяся суета хотя бы немного успокаивала и отвлекала от мрачных мыслей. Как только он поймет, что же на этот раз пропало, то тут же направится к дому вдовы. Благо, что он почти в двух шагах отсюда…

То, что случилось тогда, много лет назад, оставило не только воспоминания, но и пару выбитых зубов, из-за которых Онучин теперь не мог свистеть. Между прочим, это изрядно мешало, когда нужно было привлечь внимание большей части его сотни.

Когда простой стрелец Онучин вместе со своей десяткой был вынужден ловить каких-то вороватых цыган, он и не знал, что это так закончится. На цыган пожаловались сначала жители одной из ближайших к городу деревень, а потом уже и сами горожане. Сотник послал десяток стрельцов разобраться с бедой и выгнать басурман взашей из города. Да проучить хорошенько, чтобы впредь не совались.

Дело было простое, но кто-то предупредил цыган о напасти, и они успели удрать довольно далеко, прежде чем за ними началась погоня. Требовалось не только изгнать их, но и наказать и по возможности отобрать украденное у жалобщиков. Так что десятке выдали лошадей, которые им, в общем-то, были не положены, и они быстро догнали медленно плетущиеся телеги.

Самих цыган при телегах, считай, что не было. Пара дряхлых стариков сидели на козлах, правили повозками, и больше никого. Похоже, что остальные с более-менее ценным скарбом скрылись в лесу, тянущемся вдоль дороги. Искать их там – гиблое дело. Это понимал и десятник.

И он решил оторваться на том, что попало им в руки. Телеги были остановлены, и стрельцы принялись старательно разбивать оси, выкидывать в придорожную пыль все, что находили внутри. Десятнику это надоело, и он, забрав с собой семерых стрельцов, оставил остальных довершить «наказание», а сам уехал обратно в город. Онучин остался, на свою беду.

Тогда-то из ближайшего перелеска и показался он, этот самый мужик, тогда еще молодой парень с короткой бородкой. Он шел к ним, протягивая руки и показывая, что не несет никакого оружия.

Парень хорошо говорил по-русски и быстро заболтал оставшихся стрельцов. Он предложил им кошелек монет, если они оставят в покое оси последней телеги и не станут разбрасывать ее содержимое. Сделка показалась им выгодной и, так как десятника рядом уже не было, они согласились.

Онучин выступил вперед, чтобы забрать монеты из рук цыгана, но вместо этого парень размахнулся увесистым кошелем и со всей силы ударил им в челюсть стрельцу. В этот же самый момент на двоих его сослуживцев навалились невесть как подобравшиеся цыгане. Пока их болтливый приятель занимал внимание стрельцов, они подкрались совсем близко и, воспользовавшись замешательством, напали на остатки отряда.

Стрельцы с позором разбежались, а цыгане укатили прочь на остатках своих телег, так и не вернув ни одной из пропавших вещей. А Онучин, в тот достопамятный день лишившийся пары зубов, запомнил этот позор крепко.

Сейчас, через десяток лет, у него неожиданно появилась возможность отомстить, и он не собирался ее упускать. Занятый собственными планами и мыслями, сотник не сразу понял, что тревожные крики в северной части подворья не к добру. Поначалу он было решил, что наконец-то обнаружилась пропажа чего-то ценного. И только увидев клубы черного дыма, впервые испугался.

Джура не собирался уходить в ночь. Зимой это было просто опасно. Он собрал свои нехитрые пожитки, сложил в сундук уже наготове и сказал, что дождется утра. Однако спокойно пережить ночь им было не суждено.

Матрена долго не хотела ложиться спать, беспокоилась и плакала. Узнав о том, что Юра уходит уже завтра и, скорее всего, никогда не вернется, она очень расстроилась и, не понимая истинную причину, пыталась уговорить его остаться. Праскева не могла ее в этом винить.

То, что с ним их дом сразу ожил, было видно любому. А уж дети лучше всех чувствуют, когда кто-то приносит немного радости в однообразную жизнь, заполненную работой и тишиной.

– Что там такое? – прошептала Праскева, чтобы не разбудить дочку, и соскользнула с печи.

Джура давно уже прислушивался к крикам, раздававшимся где-то поблизости. Сердце его как-то неприятно заныло. Все это было неспроста…

– Беда какая-то! – уверенно шепнула вышивальщица. – Так просто никто ночью крик поднимать не станет. Тем более зимой. Что-то происходит. Ты тут посиди с Матренушкой, а я пойду, проверю, что да как…

Показываться на улицу Джура сейчас не спешил, особенно если там много народа. Дурные предчувствия не отпускали его. Он молча смотрел с лавки, как поспешно одевается Праскева. Судя по всему, так и придется уходить посреди ночи, впопыхах…

Ночь была теперь не такая темная, как ей положено. Рыжий отсвет огня плясал на стенках изб и фигурах людей, выхватывая их из темноты в самых нелепых позах. Потушить пожар уже давно не старались. Все, на что надеялись люди, так это спастись и спасти как можно больше своего добра.

Женщины в суматохе ловили разбегавшихся детей. Мужчины пытались запрягать испуганных лошадей в сани. Кому-то это даже удавалось. Из домов выносили тюки с одеждой и ценной утварью.

Как назло, мощный ветер дул со вчерашнего дня, и сегодня ночью он раздувал огонь, распространяя пожар с такой скоростью, что далеко не все успевали проснуться и вовремя убраться из загорающихся домов.

Все это увидела Праскева, выбравшись за околицу собственного дома. На месте, где должен был стоять дом Онучина, вовсю бушевало пламя. Соседние дома уже было не спасти, и не было никаких сомнений, что совсем скоро огонь доберется и до них. Тушить сейчас можно было только снегом, а при таком ветре к горящим избам было даже не подойти, ведь снег не плеснешь издали, как воду.

Праскева кинулась обратно в дом. Нужно было собрать все немногое вдовье богатство: несколько украшений, подаренных когда-то мужем, девичье приданое, дорогие ткани, которые собирались заранее для замужества дочери, посуду, теплую одежду…

Дочь, кажется, не слишком испугалась. Все свои слезы она уже выплакала сегодня вечером и теперь даже пыталась помогать взрослым.

Джура, как она и ожидала, известию не удивился. Города горели часто, особенно если они деревянные или глинобитные. Сам он рассказывал, что за 10 лет жизни в Царьграде видел не меньше пяти пожаров разного размаха. При неудачном стечении обстоятельств выгорали целые кварталы.

Совместными усилиями они побросали в сани все, что можно было вытащить из дому и увезти своими силами, так как лошади у вдовы не было, то запрягаться придется им самим.

Узкие улицы были забиты санями – все жители одновременно пытались покинуть полыхающий город. Драки, крик, дикое лошадиное ржание прерывалось время от времени треском обваливающихся горящих бревен. И все замирали на мгновение в ужасе, чтобы продолжить с новыми силами попытки выбраться из этого ада.

Праскева с дочерью и спутником застряли возле самого своего дома. Они не могли двинуться дальше и потому наблюдали, как занялась сначала крыша, а потом огонь медленно пробрался внутрь и стал пожирать дом изнутри. Сквозь закрытые ставни пробивался его мерцающий свет и дом казался живым.

Завороженные этим зрелищем, они долго стояли возле саней и молчали, пока вдруг Джура не хлопнул себя по коленям:

– Я забыл ее там! Она там, под половицей у двери. Сени еще не горят. Я успею ее вытащить!

– Стой! Ты с ума сошел! – Праскева попыталась ухватить его за рукав, но он уже несся к забору по самому короткому пути.

– Не надо, – прошептала Матрена и спряталась у матери в подоле.

Праскева с ужасом наблюдала, как Джура открыл дверь пылающей избы и отшатнулся. Там было дымно, но огня видно не было. Он наклонился, закрыл лицо длинным рукавом красного кафтана и запрыгнул в сени. Больше Праскева его уже не видела, сколько ни всматривалась, а когда жуткий хруст возвестил о том, что потолок не выдержал, она безмолвно разрыдалась. Она понимала, что выжить он не мог, и заставила себя отвернуться. Посадила дочь на сани и повезла их в сторону восточных ворот, до которых огню добираться дольше всего.

Глава 11

Старообрядцы

Наши дни, провинция

Валяться на больничной койке Гурову совершенно не улыбалось. Его состояние к середине дня улучшилось настолько, что он вполне мог покинуть стационар. Однако просто так уходить не имело смысла, нужно было обдумать, что можно предпринять.

О случившемся с ним происшествии к этому моменту он уже не думал. Его он рассматривал перед внутренним взором под разными углами все утро, пока лежал на койке. Лежать было не так скучно, когда ум занят решением какой-то неразрешимой задачки. А в данном случае разрешить ее без посторонней помощи не представлялось возможным.

Сам Гуров в совпадения давно не верил. В то, что случившееся – всего лишь случайность, не верил ни секунды. Однако все имеющиеся факты подтверждали именно эту, невероятную, с точки зрения полковника, версию.

Он бы мог, конечно, сам осмотреть трубу и отправить ее части на экспертизу в Москву, но это займет немало времени, а его у полковника оставалось все меньше и меньше.

Если икона действительно в руках злоумышленника, то он, воспользовавшись отсутствием Гурова, проник в квартиру Круглова и каким-то образом повредил газовую трубу. Причем сделал он это с тонким расчетом, прямо перед возвращением полковника. Так что тот не почувствовал характерного запаха, войдя в квартиру. А это, в свою очередь, значило, что злоумышленник знал о Гурове, его перемещениях и действиях все очень подробно.

Полковник понимал: таким образом, круг подозреваемых сужается до нескольких человек, которые знали или могли узнать о его поездке. По-прежнему самой вероятной оставалась Маргарита. А вот соседка теперь была маловероятна. Ведь именно она открыла дверь своим ключом и вызвала «Скорую». С другой стороны, свой ключ давал ей столько возможностей…

Поняв, что с этим нападением (или же просто совпадением) он сможет разобраться только после того, как разберется с похитителем иконы и его сообщником из непосредственных знакомых, Гуров успокоился.

Теперь пора было обдумывать конкретные действия.

Первым делом он позвонил Воронцовой и попросил проводить его до дома. Никакой реальной необходимости в этом не было, но Гурову показалось, что разговор с ней в дороге будет более раскованным и свободным.

Как он и ожидал, Маргарита не отказала. Оставалось только дождаться вечера, когда она за ним зайдет…

– Вот так-так! Кто у нас тут? Ну и вид у тебя, старина!

Этот голос было невозможно не узнать – Стас Крячко собственной персоной, его старый друг и напарник.

– Ты-то здесь откуда? – удивленно просипел Гуров.

– Выполняю поручение вышестоящих, – подмигнул Крячко. – Ну, то есть твоя Маша очень обеспокоена случившимся. Ей позвонили, сообщили об этом всем. Она до тебя дозвониться не может…

– У меня тут и телефона-то нет… – попытался оправдаться Гуров.

– В общем, она ко мне обратилась. А я что? Говорю – если Орлов разрешит, то я прямо сейчас все брошу и к тебе на выручку!

– И она что?…

– Ага, к Орлову обратилась, – рассмеялся Крячко. – Рассказала, что ты, возможно, национальное достояние ищешь, можно сказать, в одиночку. Ну, Орлов подумал-подумал и отправил меня в командировку. Только все по-прежнему совершенно неофициально. Раз ты пока лежишь, рассказывай.

– Слушай, а это очень хорошо, что ты приехал… – задумчиво протянул Гуров. – Пока о тебе никто не знает, можно незаметно кое за кем последить…

Маргарита появилась вечером, после окончания рабочего дня. Больничный корпус располагался недалеко от дома, в котором проживал когда-то Макар Иванович, и Гуров предложил пройтись, чтобы «подышать свежим воздухом». Прогулка получилась знатная.

– Вы всех вчера так напугали, – осторожно начала разговор реставраторша.

– Извините, я не нарочно, – отшутился Гуров. – Видимо, черная полоса началась. Я же и в Казани ничего не смог толком разузнать. Кажется, что икону снова увели у меня из-под носа.

Он быстро изложил Маргарите произошедшее с ним в Казани. Если она действительно помогает преступнику, то уже все это знает, и его откровенность только лишний раз убедит ее в том, что она вне подозрений. А если она ни при чем, то и рассказывать ей что-либо не опасно.

Она внимательно его выслушала, ничего не переспрашивая и не перебивая.

– Значит, теперь тебе пригодится все то, что я смогла узнать об общине старообрядцев, в которую входил покойный Макар Иванович.

– Очень даже пригодится, – кивнул Гуров. – Что же тебе удалось узнать?

Маргарита призналась, что не слишком углублялась в тему, но выяснила, что в этой общине не менее тысячи человек и что она весьма влиятельна в городе. Многие ее представители занимают ключевые посты и контролируют разные сферы деятельности в этой тихой провинции. Конечно, сейчас, в современном мире, их численность год от года падает. Молодежь не желает оставаться в рамках старых правил жизни и либо просто покидает городок, либо перестает поддерживать необходимый образ жизни. Уже сейчас большая часть общины – люди старше сорока.

Поскольку внук Макара Ивановича не принадлежит к традиции и не пожелал приехать в городок для устройства поминок, которые положены по обычаю, то роль родни взяла на себя община, и как раз завтра они собирают поминки по усопшему. Проходить они будут в доме старейшины общины с чтением положенных молитв и походом на кладбище.

– Откуда вы все это узнали? Про поминки? – удивился Гуров осведомленности Маргариты.

– Это в основном благодаря вашей соседке. Она знает местных старушек, а те вообще, кажется, все обо всех знают, – отмахнулась реставраторша.

– Да, но старушки вряд ли знали о моей поездке в Казань и об адресах, написанных в путеводителе Макара Ивановича… – задумчиво проговорил Гуров. – Значит, кто-то сообщил эти сведения заинтересованному лицу, которое успело появиться в Казани до меня.

– На что вы намекаете? – Реставраторша тут же перешла на «вы» и даже отодвинулась в сторону от собеседника.

– Я не намекаю, а рассуждаю вслух, – холодно ответил полковник. – Кроме вас, о поездке знали моя соседка и потерпевший. Последнего из подозреваемых я исключаю – ему это не выгодно. Остаются только двое, и мне нужно выяснить, от кого эти сведения попали к преступнику. Вы кому-нибудь рассказывали о нашем деле? Поймите, я ни в чем вас не обвиняю, просто хочу найти концы…

– Чего еще от вас можно было ждать? – возмутилась Маргарита. – Конечно, нужно было сразу догадаться – сколько вам ни помогай, а первой же потом меня и обвинили! И зачем я только на вас время тратила?

– Ну, так вы говорили с кем-нибудь?

– С подругой, – хмуро ответила Мрагарита. – Но ее подозревать глупо! Она обычная семейная женщина. Никогда ничем таким не занималась. К тому же я не называла ей точного адреса того дома, я его и сама-то не запомнила! Она тут ни при чем.

– Припомните, может, еще кто-нибудь?

Реставраторша резко остановилась на месте и нервно поправила очки:

– Вам это зачем нужно? Меня позлить? Никому больше ничего я не рассказывала! Ясно? Все, добирайтесь до дома самостоятельно. Больше я вам помогать не буду, хватит.

Оскорбленная Маргарита оставила Гурова одного посреди аллейки сквера, по которому они шли. Ее чересчур бурная реакция показалась ему подозрительной. Чего было обижаться? Неужели непонятно, что ему нужно узнать правду, а ее невозможно узнать, если не стараться быть объективным. А стараться быть объективным, значит, подозревать всех одинаково: и тех, кому симпатизируешь, и тех, кто тебе лично неприятен.

Оставалось надеяться, что разведка Крячко прольет свет на роль Маргариты в этом деле.

Костюма для поминок в отпускном гардеробе Гурова не обнаружилось, что было неудивительно, но неудобно. Пришлось идти в том, что нашлось: темно-синей рубашке и самых темных брюках, которые оказались в чемодане.

Полковник был совершенно не уверен, что его пустят на это мероприятие, как не принадлежащего общине и вере. Однако попытаться он был должен.

По адресу, названному Маргаритой, обнаружился частный дом. Деревянный, в старорусском стиле, только совсем новый и с явно недешево обошедшейся хозяину отделкой. Хозяином его, судя по наведенным справкам, а также и главой общины, был некий Варфоломей Иоилович, которого для простоты звали Ивановичем. До того как он вышел на заслуженную пенсию, этот Иванович работал в городской администрации и, по слухам, занимал какой-то очень важный пост. Теперь он ушел на покой и полностью посвятил себя делам общины.

Гуров предусмотрительно постучал в аккуратную калитку и услышал в ответ громкий собачий лай. Гостей тут явно не ждали.

– Кто там? – послышался совсем молодой голос.

– Я дальний родственник покойного Макара Ивановича Круглова. Можно мне войти?

Обладатель молодого голоса куда-то скрылся и вернулся через пару минут с подмогой. Старшее поколение приняло решение пустить гостя, и Гуров оказался по другую сторону ограды, во дворе старорусского дома. Его встретили спокойно, чинно познакомились и усадили за стол. Вопросов не задавали и размеренно провели обряд поминания.

Полковник отметил про себя, что сидевшие за столом действительно по большей части не молоды. Здесь было более тридцати человек, несомненно, лично знавших покойного. Многие рассказывали о нем и поднимали тосты. Однако пили что-то не очень знакомое Гурову. Он осторожно поинтересовался у соседа – бородатого мужика средних лет, и тот охотно пояснил, что это медовуха, причем собственного производства. Градус у нее получается небольшой и потому ее разрешается пить на торжествах.

Гуров быстро выделил из этого собрания хозяина и главу общины. Он был весьма стар, но при этом бодр и громогласен. Когда большая часть гостей покинула стол, Гуров решил поговорить с Варфоломеем Ивановичем.

Тот выслушал представление незваного гостя спокойно и с достоинством. Сразу через его манеры религиозного лидера стали проступать замашки начальника, к которому пожаловали на прием.

– Как я понимаю, полковник, вас интересует что-то касательно моего покойного друга и собрата? Что именно?

– Он оставил своему внуку, далекому от вопросов религии, довольно странное письмо, в котором утверждает, что одна из принадлежавших ему икон является некогда пропавшей иконой Казанской Божией Матери. Вам что-нибудь об этом известно?

Варфоломей Иванович загадочно улыбнулся, снова возвращаясь в свое религиозное амплуа:

– Макар-Макар, как всех взбаламутил, старый дурак! Во-первых, эта икона, о которой, скорее всего, идет речь, долгое время принадлежала роду его покойной жены и передавалась из поколения в поколение. Так что его собственностью она стала совсем недавно. Я помню эту икону с детства, и она всегда пользовалась особым почитанием у нас в общине, но я ни разу не слышал, чтобы при мне ее кто-то называл так, как вы только что сказали.

Дело в том, что у нас не так много икон. Сейчас много стали писать, а в то время их было очень и очень мало. Особенно чтились, конечно же, старинные. А уж тех, которым могут равно поклоняться и старообрядцы, и нынешние православные, вообще считаные единицы. Это те иконы, которые писаны до раскола. Эта как раз такая – древняя и дораскольная. Такие всегда в особом почете были.

А Макар, видать, на старости лет решил прославиться или, может, денег заработать, вот и принялся всем рассказывать про то, что это та самая икона и есть.

– Так, значит, вы в это не верите? А кто-нибудь другой в вашей общине верит?

– Этого я вам точно не скажу. Мне никто такого в глаза не заявлял. А уж что они там про себя думают, я точно сказать не смогу. Есть те, которые считали, что негоже такую большую ценность отдавать из общины. Ведь наследник Макара, его внук, а он не из наших, и икону продаст на сторону. Такие тут есть. Но вот про другое не слышал.

– А как вы думаете, Варфоломей Иванович, мог ли кто-то из вашей общины эту икону выкрасть после смерти Круглова? Ну, чтобы не уходила она в чужие руки?

Старик рассмеялся:

– Вот сразу видно человека, испорченного миром! Воровство – это страшный грех! Никто у нас на это не пойдет, даже ради святыни. Раз Господь ее нам законными путями не отдает, значит, не заслужили мы ею владеть. А кто другой, может, и заслужил. Господу Богу виднее. Здесь вы своего преступника не найдете. Но можете ходить, спрашивать. Люди у нас всякие, как везде, но не воры.

Гуров решил воспользоваться предложением Варфоломея Ивановича и принялся активно расспрашивать собравшихся о том, что они думают обо всей этой истории. Ценного эти разговоры принесли мало. Большая часть братьев и сестер были едины во мнении, что Господь сам решил оставить общину без почитаемой иконы. С большим удовольствием они обсуждали покойного, его чудачества и странные идеи. Про нанятых реставраторов никто из них ничего не слышал. Зато Гуров неоднократно выслушал рассказ о том, какие скверные читальщицы достались бедному покойнику из-за того, что никто из его родни так и не озаботился достойными похоронами.

Вспомнив свой первый день по прибытии в городок, Гуров стал расспрашивать про этих читальщиц и выяснил немало любопытного. Оказывается, представительницы этой «профессии» вызывали стойкое отвращение почти у всех остальных братьев и сестер. Они, как вороны, слетались на свежего покойника и начинали наперебой предлагать свои услуги. Отказаться от них вовсе было невозможно – обычай требовал, чтобы хотя бы одна женщина читала над усопшим псалтырь все три дня перед погребением.

Раньше это делали три женщины непрерывно. Они сменяли друг друга на посту и таким образом слово божье ни на мгновение не переставало звучать, пока покойника не опускали в могилу. Теперь же такой строгости уже не было. Достаточно было в каждый день прочесть псалтырь по одному разу, и все. Эта работа и была главной задачей читальщиц.

Чтобы успевать первыми на похороны своих собратьев, читальщицы вечно крутились возле погребальных контор или дружили с регистраторами больниц и узнавали дурные вести первыми.

Все эти сведения показались Гурову чрезвычайно любопытными. Читальщица теперь казалась новой ниточкой в запутанном деле. Ведь именно она тогда сообщила Федору впервые о том, что икону украли и что она непременно чудотворная. С ней как минимум нужно было переговорить.

Уходить с поминок было как-то неприлично и потому полковник вместе с представителями общины посетил местное кладбище и постоял над свежим холмиком, под которым теперь покоился старик Круглов. Выполнив свой долг, Гуров отправился обратно, в место прижизненного обитания Макара Ивановича.

Нападения он не ожидал. В конце концов, был белый день! Возвращаясь от Варфоломея Ивановича, Гуров пошел дворами, чтобы сократить путь. Здесь было тихо и солнечно. Потому неожиданно выскочившие из-за гаражей парни застали полковника врасплох.

Кажется, он еще не до конца восстановился после того случая с газом и теперь реагировал слишком медленно. К тому моменту, когда он понял, что это нападение, один из парней держал его за руку, а второй ощупывал карманы.

Судя по всему, нападавшие прекрасно знали, кто именно им нужен и зачем. Они не задавали вопросов и не начинали долгое «заигрывание», как это обычно бывает у «гоп-стопщиков».

Тот, который крепко ухватил Гурова за правую руку, был небольшого роста и субтильным. А второй парень, наоборот, отличался и ростом, и могучим телосложением. Однако было заметно, что это больше жир, чем мышцы.

Раз парни сразу не стукнули его чем-нибудь увесистым по голове, значит, все же имели какие-то довольно мирные намерения, и полковник решил пока стратегически подчиниться.

Все эти наблюдения не заняли у Гурова больше секунды. Нападавшие еще не успели ничего предпринять, а полковник уже медленно поднял свободную левую руку в знак мирных намерений.

– Что вам от меня нужно? – спросил он как можно более нейтрально.

– Нам-то ничего, – сплюнул себе под ноги тот, кто стоял перед Гуровым. – А вот один хороший человек просил тебе передать, чтобы ты не суетился. Проваливай-ка по добру-поздорову к себе в столицу и там порядок наводи. А тут чужая песочница. Удачу свою ты уже прозевал. Клювом не щелкай.

– Как многословно! – удивился Гуров. – Что, так прям и передал? Ну, тогда и ты передай обратно этому «хорошему человеку», что не ему меня учить, где и что делать. Пусть не радуется раньше времени.

Верзила с притворным сожалением покачал бритой головой:

– Вот мне так и говорили, что ты несговорчивый. Придется учить…

Внезапно, не договорив начатой фразы, верзила ударил Гурова в живот. Тот ожидал чего-то подобного и потому не сплоховал. Он заранее приготовился отбиваться, напряг мышцы и слегка отпрянул в сторону. Этого было достаточно, чтобы удар пришелся вскользь и не повредил всерьез.

Сзади уже всем весом навалился второй нападавший, и теперь увернуться полковнику было уже сложно. Скрученная правая рука не давала ему возможности освободиться, и потому он воспользовался тем, что был тяжелее и выше державшего его бандита. Гуров резко развернулся спиной к бритому здоровяку, и повернувшийся вместе с ним второй нападавший оказался между ним и сообщником. Это было очень ненадежное прикрытие, но нескольких секунд замешательства ему хватило, чтобы сориентироваться.

Дальше Гуров действовал очень быстро. Он сделал резкий шаг вперед, присел и перекинул державшего его парня через себя. Тот инстинктивно отпустил руку полковника и оказался на земле.

Его приятель тоже времени зря не терял. Он тут же оказался рядом и с размаху залепил Гурову ботинком под ребра. Тот повалился на щуплого парня, который еще не успел подняться, и перекатился через него.

Здоровяк замешкался, обходя своего бесполезного сообщника, и этого вполне хватило, чтобы Гуров поднялся и приготовился к атаке. Больше себя бить он не дал. Первый же удар здоровяка был легко блокирован и сам нападавший получил хороший апперкот в челюсть.

Здоровяк, надо отдать ему должное, так сразу не отступил, видя сопротивление. Он еще несколько раз предпринимал попытки достать Гурова, но быстро понял, что тот лучше его знаком с боями без правил.

Второй нападавший вообще не пытался принять в происходящем участия. Он разбил скулу при падении на асфальт и теперь занимался тем, что пытался остановить кровь.

Сделав несколько ложных выпадов и получив пару раз по физиономии, здоровяк опустил кулаки.

– Черт с тобой, москвич, – сказал он раздраженно и, схватив спутника за шиворот, скрылся за поворотом гаражного лабиринта.

Он ретировался так внезапно, что Гуров не успел его остановить.

– Постой! Кто тебя нанял? Эй, мужик!

Полковник повернул в ту же сторону, куда направились нападавшие, но никого не обнаружил. Еще немного побродив среди запустения, царившего в бывшем гаражном кооперативе, полковник вынужден был сдаться.

Оба парня скрылись каким-то им одним знакомым путем. Без хорошего проводника в таких местах было лучше не ходить.

Итак, теперь уже не могло быть никаких сомнений. Кто-то совершенно определенно недоволен его расследованием и хочет его прикрыть. А это прежде всего говорит о том, что он на верном пути и преступник почувствовал приближение преследования. Он готов рискнуть, дать себя обнаружить, только бы убрать с дороги полковника.

К тому же этот вор действует очень оперативно и знает о том, что будет делать Гуров, с достаточно большой долей вероятности.

Возможно, за ним следят. Но вообще-то, маловероятно, раз он до сих пор этого не заметил. Такой высокопрофессиональной слежки можно добиться, если только у вас в подчинении с десяток оперативных агентов, постоянно сменяющих друг друга.

Значит, опять кто-то из окружения: Маргарита, соседка или же теперь уже кто-то из старообрядческой общины? На выяснение этих вопросов требовалось время и какой-нибудь не тривиальный способ.

Теперь его нужно будет изобрести…

О том, чтобы отступить и вернуться в Москву ни с чем, Гуров даже и не думал.

Крячко появился поздно ночью, когда его визит уже вполне мог остаться незамеченным для лишних глаз. Он с интересом выслушал историю о нападении, пару раз попросил повторить описания нападавших парней и покачал головой:

– Нет, это были другие ребята.

– Другие? Ты о чем? – нахмурился Гуров.

– Сейчас расскажу тебе результаты моего рабочего дня на «невидимом фронте». Тебе понравится, – самодовольно улыбнулся Крячко. – После того как эта постная дамочка от тебя убежала с аллеи, я за ней осторожно проследил. Ничего особенного поначалу не заметил. Шел далеко, специально, чтобы она случайно меня не заметила и не запомнила. А то мало ли – может, еще и официально знакомиться придется. А потом смотрю, какая-то спина мне все время попадается одна и та же. Присмотрелся я к этой спине, и правда – идет тоже вслед за дамочкой, как привязанная, только ближе, чем я, потому меня и не видит.

– Черт! Кто же это был? Случайно не грузный мужчина?

– Нет, не он. Парень маленький, сухонький, хорошо в толпе скрывается. Довел Маргариту до дома, а потом шмыгнул в какую-то подворотню и был таков. Я следом слишком поздно сунулся… Хотел его незаметно проследить и совсем упустил…

– Значит, за ней следили? Интересно, кто и зачем…

– Если, как ты предполагаешь, она заодно с нашим вором, тогда зачем он за ней следит?

– Во-первых, может быть, это не он. А во-вторых, если он ей не доверяет, то может и следить…

– Хороша компания!

– Это все, что ты мне хотел рассказать?

– Обижаешь! Я после этого очень заинтересовался твоей подружкой… Ты, кстати, про нее Марии не рассказывал, кажется? Ну, ничего, я тоже ей не расскажу.

– Хватит ехидничать тут, – насупился Гуров. – Ты по делу рассказывай, по делу!

– По делу могу сказать, что Маргарита Воронцова никаких темных пятен в биографии не имеет. По крайней мере, таких, чтобы они были по нашей части. Единственная подозрительная деталь связана с тем, что она проходила свидетелем по одному старому делу…

– Да-а-а, это очень интересно! – обрадовался Гуров. – Что там за дело было?

– А это еще интересней в свете того, чем мы занимаемся, – подмигнул Крячко. – Дело было связано с подделками старинных картин малоизвестных авторов, которые появились неожиданно в большом количестве в конце 90-х годов. Тогда Воронцова еще оканчивала профессиональное образование в столице и попала в сферу внимания оперативников, так как была знакома со многими подозреваемыми в мошенничестве.

– И чем же все закончилось?

– Ну, кого-то посадили, кого-то отпустили за недостатком улик… – пожал плечами Крячко. – Судя по всему, наша будущая реставраторша никаких особенно важных показаний не давала, так что трудно сказать, была ли она замешана во всем этом. Тем не менее само по себе совпадение настораживает…

– Ты прав, – кивнул Гуров. – С трудом верится в то, что это просто совпадение. Нужно все же как-то узнать, кто ее «пасет»…

– Давай попробуем в следующий раз сцапать это ловкого парня, – предложил Крячко. – Заодно выясним, всегда ли за ней слежка или только когда она с тобой общается.

Глава 12

Конец тетради

Казань, 1904 г.

Из того мрачного состояния, в которое я впал после разговора с Женей, меня вывел только Семен, который появился у нас в полицейском участке только к вечеру. Показания девчонки к тому времени были уже полностью запротоколированы, и все, кто их слышал и записывал, сидели, оцепенев, и молчали. Мы понятия не имели, что нам теперь делать. Главным стимулом в расследовании для большинства была именно надежда на то, что рано или поздно святыня будет найдена и возвращена народу, а теперь надежды на это не оставалось.

Семен всего этого еще не знал и примчался радостный, что в его случае выражалось в загадочной ухмылке и многозначительном молчании.

– Что там у тебя? – Мой усталый вопрос его явно огорчил. Не так нужно было задавать вопросы тому, кто только что добыл, по его мнению, ценную информацию.

– Не что, а кто, – ответил Семен и снова многозначительно замолчал, но, видя мое безразличие, продолжил сам: – Я навел справки и, кажется, узнал имя сообщника нашего Чайкина! Это некий Ананий Комов, крестьянин из Курской губернии. Благодаря его имени также удалось установить и еще одно имя, которым пользовался Чайкин. Он попадал под подозрение вместе с этим Комовым, и один из околоточных узнал его по фото в газете. Раньше Чайкин звался Варфоломеем Андреевичем Стояном!

– Значит, теперь мы сможем разузнать, чем он промышлял до того, как решил начать охоту за иконами…

– В том-то все и дело, что этой самой охотой он и промышлял! – хлопнул себя по коленке Семен. – Он уже грабил монастыри и всегда тащил что-то из священной утвари. Можно сказать, это его специализация.

– Откуда же точно известно, что сам Стоян, или же Чайкин, разгуливает на свободе?

– Так его ни разу не словили! Хитрый, черт, всегда успевал сбыть товар и убегал из города. Но правду сказать, за такие серьезные дела, как это, он ни разу не брался… Обнаглел от безнаказанности.

– Ты даже не представляешь, насколько обнаглел! – вздохнул я, но решил отложить печальные новости.

– Так и это еще не все из того, что я выяснил! – продолжал, как ни в чем не бывало, хвалиться Семен. – Я узнал, где сейчас этот Комов обитает! Точный адрес в селе Долженково раздобыл!

– Он действительно вернулся туда же, где жил до ограбления? – Я не поверил своим ушам. – Не боится, что его найдут? Даже после ареста Чайкина-Стояна?

– Ох, не знаю, но точно, что он там, и пока его никто не спугнул, надо брать! – Семен был полон веселого энтузиазма и готов впрягаться в работу прямо сейчас.

– Да, нужно его брать. Пойдем с докладом к Панфилову.

Как я ожидал, людей и транспорт нам выделили немедленно. Такое дело не могло простаивать. И если уж не оставалось надежды на то, что иконы будут возвращены, то обязательно нужно было покарать всех, кто был в этом замешан. Однако для начала нужно было этих «всех» поймать.

Дорога до Курской губернии была долгой и у меня было достаточно времени подумать. И чем дольше я обдумывал сложившуюся ситуацию, тем больше убеждался, что что-то здесь не так.

Чайкина и Максимова уже давно допросили, и даже неоднократно, и ни тот ни другой не упомянули о том, что иконы могли быть уничтожены. Максимов по-прежнему отказывался признать, что принимал участие в ограблении, хотя его пособничество было уже доказано.

Чайкин же, напротив, с удовольствием и наглой развязностью рассказывал о том, как готовил и совершал свое преступление. Максимова он легко признал своим сообщником. Но вот рассказывать, где остальные похищенные ценности и деньги, отказывался. И имена других подельников не называл.

Это раздражало даже присяжного поверенного Тельберга, назначенного судом для защиты Чайкина. Он пытался найти способ смягчить его участь (единственное, что он мог в данной ситуации предпринять) и предлагал искреннее раскаяние. Для этого обвиняемому нужно было только раскрыть следствию все, что он знал о деле и о своих сообщниках.

Однако Чайкин отказался от этого выгодного предложения и, более того, изменил собственные признательные показания. Теперь он утверждал, что найденные у него в доме драгоценности он купил у Максимова и понятия не имел об их истинном происхождении. А первоначально признание свое объяснял коварством полицейских, которые якобы обманом заставили его подписать бумагу, которую он даже не читал.

Теперь, для того чтобы обвинить Чайкина, нужно было еще доказать, что он действительно залез в монастырь. А для этого предстояло найти других его сообщников. Поэтому Комов был как нельзя кстати. Его нельзя было упустить.

Еще одним темным пятном в этой истории так и оставался сторож. Сначала казавшийся чуть ли не героем, теперь он был одним из обвиняемых. Поначалу дед упорно не узнавал преступников, но недавно другие свидетели, включая девочку Женю, стали заявлять, что видели, как сторож здоровался с Чайкиным при случайной встрече, будто они хорошо знакомы. Значит, теперь и сторож попадал под подозрение.

С каждой новой уликой в этом деле все становилось еще более запутанно и ни на волосок не прояснялось.

Следующая запись была сделана на два дня позже и другими чернилами. Явно Успенский писал ее в другом месте и уже после того, как прошло значительное время после предыдущего отрывка. Дату он указать, кажется, забыл или же решил, что это уже не имеет значения.

Поимка Комова оказалась делом непростым. Не могу сказать, что меня это сильно удивило. Будучи немного знакомым с его напарником Чайкиным, я не сомневался, что и этот бандит того же сорта – шустрый, наглый и сообразительный.

Местный филер, приставленный наблюдать за домом Анания Комова, сразу же сообщил, что тот вернулся в середине дня и больше не покидал место своего проживания.

Я приказал двум местным обойти дом со стороны заднего двора и никого не выпускать, а сам, в сопровождении околоточного, постучался в ворота. Открывать нам не спешили, и никаких звуков, говорящих о том, что в доме кто-то есть, слышно не было. Тогда мы, на свой страх и риск, перемахнули через невысокий забор и направились к низкому крыльцу. Нам навстречу никто не вышел, и это было довольно подозрительно.

И тут раздались крики со стороны заднего двора. Кто-то орал: «Караул! Держите! Стой!» Я оставил околоточного на крыльце, а сам метнулся в сторону криков, к которым присоединился собачий лай. Когда я оказался на месте, мне предстала следующая картина: двое моих бойцов сидели верхом на заборе и махали палками и картузами на заливавшуюся бешеным лаем псину. Собака была беспородная, но крупная, клыкастая и, как я уже понял, громогласная.

– Он там! Туда рванул! – наперебой зачастили бойцы с забора, на мгновение даже перекричав собаку, которая все не унималась.

Завидев меня, псина повернула свою лобастую голову, а я нащупал в кармане пиджака револьвер. Забираться на забор к своим подчиненным мне совершенно не хотелось. Псина двинулась в мою сторону и угрожающе зарычала. Я направил оружие в воздух – убивать ее мне почему-то не хотелось. В конце концов, она, как понимала, выполняла свой долг и не знала ничего о делах своего хозяина.

Выстрел оглушил собаку и, кажется, даже сидевших на заборе филеров. Псина поджала хвост и скрылась в кустах. Путь был свободен, и мы уже втроем, вместе со спустившимися бойцами, ринулись в погоню за довольно далеко умчавшимся Комовым.

Он проскочил между двумя домами, отделявшими его избу от огородов, за которыми виднелась полоса леса. Если ему удастся туда добраться, то нам уже не обойтись своими силами.

Быстро бежать в гору было непривычно. Давно мне этого делать не приходилось, наверное, со времен учебы, когда каждый мальчишка бегает как угорелый, к какому бы сословию он ни принадлежал. Я быстро отстал и наблюдал издали, как филеры нагоняют Комова и один из них, самый проворный, кидается ему в ноги. Второй навалился сверху и быстро скрутил беглеца. Тот даже пытался отбиваться, но безуспешно.

Я подошел, уже не спеша, чтобы не терять достоинство. Филеры с гордостью продемонстрировали мне найденное у задержанного оружие – револьвер, полностью заряженный и готовый к бою, и золотой медальон с одной из икон с девятью крупными жемчужинами. Один Бог знает, почему он не решился им воспользоваться, когда удирал от нас. Возможно, не слишком хорошо стрелял и, видя наше численное превосходство, решил не рисковать и не брать на душу такого тяжкого греха, как убийство или нападение на служителя закона.

Теперь присмиревший беглец сидел в траве и смотрел на меня взволнованно, но без явного страха, будто знал, что ему ничего серьезного не угрожает и что нет его вины в самом громком преступлении, случившемся за последние годы в нашей империи.

Пока мы гонялись по полям и лесам за Комовым, остальные наши коллеги успели обыскать дом и опросить соседей и родственников. У родственников обнаружилась еще часть похищенного и денег ассигнациями на сумму в 540 рублей. Это было уже неопровержимое доказательство участия в преступлении.

Об удачном задержании я телеграфировал в Казань и получил, кроме благодарственного ответа, сообщение о том, что записка к Ананию Комову, которая привела нас в это село, была написана рукой золотаря Максимова. Вот это была новость! Значит, и этот прохиндей попал в свои же сети! Теперь ему было не отвертеться от ответственности. Все его песни про то, что к заказу воровского инструмента его привлек Чайкин, угрожая расправой, теперь бесполезны.

Клубок наконец-то начал разматываться: Чайкин, Комов, Максимов и, возможно, сторож Захаров – вот кто были эти воры.

Но тем не менее оставались еще женщины, с которыми жил Чайкин и которые могли иметь к этому отношение. Ведь часть драгоценных уборов икон так и не была найдена. Все вместе составляло едва ли треть. И даже если учесть, что определенную часть воры могли успеть продать, тем не менее значительная часть добычи бесследно исчезла. Чутье подсказывало, что был кто-то еще… Кто-то, кого мы упустили. Возможно, единственный, кто смог бы сообщить точно, что стало с иконами…

Арестованный Комов ничего толкового не говорил, от всех обвинений отказывался. Утверждал, что ничего не знает, а Чайкина знает, но ни в каких делах с ними не участвовал. Одна надежда на очную ставку.

Я отправился с арестованным обратно в Казань, так же как это было и с Чайкиным. И в пути, как это часто со мной бывает, мне пришла в голову одна мысль. Если мне удастся ее осуществить, то, возможно, это прольет свет на судьбу святыни.

Со сторожем Захаровым, кажется, разобрались. Это заняло чуть ли не две недели постоянных поисков новых свидетелей, допросов и даже очных ставок, но теперь старик выбрался из той ямы, в которую его завели несколько слов одной маленькой девочки.

Действительно, подтвердилось, что его видели здоровающимся за руку с Чайкиным и Комовым во время их случайной встречи в центре города. Нашлись еще двое свидетелей, которые их опознали. Этого было более чем достаточно, чтобы арестовать Захарова.

Дед был так растерян, что мне стало его жаль. Допрос провели сразу же, но старик упорно запирался. Выглядело это так неприятно и ненатурально, что мне даже захотелось вмешаться. После того как официальный допрос был завершен и деда отвели в камеру, я обратился к Панфилову с просьбой о дозволении поговорить с подозреваемым с глазу на глаз.

Начальник мой тоже понимал, что дед ведет себя неразумно и к тому же мешает нам разобраться в происходящем. Так я получил разрешение на свидание с Захаровым без лишних глаз и ушей.

Старик не ожидал гостей в своей камере, и, войдя, я увидел, как он украдкой вытирает грязным рукавом слезы. Мне стало неловко – начало вышло не слишком располагающее к откровенности, но поворачивать назад было нельзя.

– Дед Федор, ты не волнуйся, я с тобой поговорить пришел. Сам, без начальников.

Старик бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся.

– Я сегодня слушал, как тебя допрашивали, и сразу понял, что ты тут ни при чем. Ты только зря врешь, что воров этих не знаешь. Они все равно докажут, что вы знакомы. Сказал бы лучше правду, как и когда с ними встретился. Ясное же дело: они тебе, старому, голову задурили. Ты сейчас своим враньем ни себе, ни полиции не поможешь. Лучше расскажи, как все было, а я тебе помогу. Судье все расскажем как есть, он тебя и выпустит.

Захаров слушал меня молча и не перебивал, поэтому я говорил так долго и убедительно, как только мог. После повисло долгое молчание, которое нарушало только мерное тиканье часов на стене в комнате охраны.

– Что уж тут терять, – наконец хрипло пробормотал старик. Речь у него была по-старчески нечеткой – зубов во рту было немного. – Раз пропадать, то, может, и правда, лучше сказать, как было? Взял я от них деньги, от окаянных. Ввек себе этого не прощу, ан сделанного не воротишь!

Я медленно сел на край его тюремной койки:

– Значит, все-таки помогал ты им?

– Так уж вышло, что помогал, – засипел старик. – Только не знал я, что они замыслили! Теперь уж говори не говори… Эх, вот не думал не гадал, что так жизнь моя обернется на старости лет.

– Что же произошло на самом деле?

– Пришли они ко мне еще за месяц до этого дела и попросились на крышу колокольни их пустить, когда монахини будут на службе, чтобы город-де осмотреть с высоты. Денег дали много, целых двести рублей посулили. И даже бумажки мне показали. Ну, я, дурак, и купился! Пустил их на колокольню. Просидели они там всю службу. Долго осматривали вид. Теперь-то знаю, что не город им нужен был, а монастырский двор, кварталы вокруг, да то, как у нас церкви устроены. Все они, разбойники, тогда и осмотрели. Потому-то я с ними и здоровался, когда встретил в Казани-то на празднике.

– А потом? Вы видели их перед ограблением?

– Нет, не видал. Только когда они меня связывали уже, голоса показались знакомыми. Я их тогда же и вспомнил, но испужался. Не стал ничего говорить, чтобы не посадили сюда вот. Ан все равно посадили. Так что уж теперь… Вот так оно и было. Брал я у них деньги, но не за то, что думаете! Судите за то, что сделал, а не за то, что они набрехали.

Дед Захаров оказался ни при чем, хоть и помог, не ведая того, ворам. Поэтому вопрос о том, кто открыл ворота в день ограбления, оставался открытым. Внутри монастыря должен был быть кто-то, кто им помог. И найти его было совершенно невозможно. Монахини стояли друг за друга горой, и ничего у них узнать было невозможно.

Идея, которая посетила меня еще в дороге, оказалась не такой уж и глупой. Я поговорил со знающими людьми, которые работают в полиции, и они подтвердили, что есть специалисты, которые умеют проводить химический анализ самых разных веществ, в том числе и пепла, оставшегося от сгоревшего предмета.

И даже по этому жалкому пеплу они могут определить, что за предмет сгорел. Точнее, из чего он был сделан: дерева или волокон ткани, ворса или бумаги, и даже скажут, что это была за бумага, какого сорта и возраста. Я снова поспешил в дом, где жила старуха Шиллинг с детьми. Мне повезло, что было лето и печи никто не топил. Зола, которая осталась там с ночи ограбления, никуда не делась, а так и лежала ровным слоем.

Мы забрали все. На всякий случай: вдруг там жгли и еще что-то. Хотя мне говорили, что для химического анализа нужно совсем немного образца этого пепла, я поступил по старинке и собрал все, что нашел.

Эксперты из столицы работали несколько дней и когда сообщили результат, он был неутешительный: действительно, пепел от икон. Сомнений быть не могло, по крайней мере, одна икона там точно сгорела. В составе пепла была обнаружена специальная позолота, которая используется для покрытия икон, и остатки старинного лака, которым их покрывают.

Результаты тут же были обнародованы через газеты, но слухов о том, что икона цела, они не прекратили. В конце концов, это могли быть другие, менее ценные иконы или же только одна из украденных. Всем хотелось в это верить, и все повторяли это в тот день, как будто слова могли что-то изменить.

Дел в последнее время было много. Нам донесли, что в начале июля видели людей на пустыре возле дома Чайкиных, и все там теперь перекопали. Надежда найти иконы была слабая, и мы их не нашли. Зато нашли воровской инструмент и немного разрозненных жемчужин с оклада.

Наши задержанные продолжают отпираться и перекладывать вину друг на друга. Никто из них не пожелал признаться, несмотря на всю очевидность улик. От слов Жени толку тоже мало.

С тех пор как ее слова стали записывать серьезные дядьки в мундирах, а другие стали эти слова печатать в газетах, Женю стало не узнать. Она, кажется, вообразила себя важной персоной, слова которой много значат и от которых зависят судьбы людей.

Видно по ней, что жизнь раньше ее не баловала. И внимания ей никто не уделял: у бабушки младший внук на руках, у матери – любовник. А теперь она вдруг стала центром внимания, и такого пристального, что даже взрослый человек мог бы тут потеряться. А уж Женя и подавно…

Она уже несколько раз меняла свои показания. И видно теперь, что делает она это из простого озорства. Смотрит на нас всех, как мы вокруг нее бегаем и стараемся угодить, лишь бы она чего еще порассказала. А она и рада выдумывать. Теперь я уже во всем сомневаюсь и в ее словах вижу возможную ложь.

Проверить ее сейчас невозможно, но я решил поискать девочек, с которыми она должна была играть в свободное время. Потолковал об этом с Семеном и отправил его и нескольких молодцов на разведку. И то, что они нашли, превзошло мои ожидания.

Одна из соседских девочек показала, что Женя подарила ей безделушку, которую та считала за детское сокровище и хранила в шкатулке, вместе с тряпичной куклой и открыткой на Рождество. Безделушка эта оказалась редким и крупным куском лазурита, явно выпавшим из одного из окладов.

Конечно, Женя могла ее подобрать на полу в их с матерью доме. После той ночи драгоценности там валялись повсеместно. Но тот факт, что девочка подарила камень подружке, говорил о том, что он не единственный. У Жени должны были быть свои сокровища, спрятанные в укромном месте, и, должно быть, немало.

Возникает вопрос: откуда они? В то, что их мог дать ей Чайкин, я не поверил ни на минуту. Да любой, кто видел этого хитрого и жадного мужика, ни за что бы не поверил, что он способен подарить такие драгоценности ребенку. Значит, она взяла их сама?

Одну бусину или пару камешков могла взять и незаметно. Но столько, чтобы легко дарить подружкам, – это вряд ли.

И я сразу подумал о нем, о том неизвестном, кто открыл ворота изнутри, кто забрал не меньше четверти украденного и мог подарить немного девочке. Только вот зачем?

Об этом лучше всего было спросить у самой Жени.

Я не стал приводить ее в участок, здесь ей было бы трудно не соврать. Мне больше нравилось беседовать с ней под деревом или на завалинке ее собственного дома.

– Кто тот человек, который подарил тебе это? – Я протянул ей на ладони тот самый камешек.

– Откуда он у вас? – Она очень удивилась и сразу же забыла свои новоприобретенные манеры барышни.

– Я знаю, что был кто-то еще, и мне нужно его найти. Тебе ведь нетрудно будет рассказать мне правду. Настоящую правду, а не то, что ты рассказываешь последнее время для газет.

– Свои сокровища я все равно не отдам, – решительно выпятив подбородок, заявила девочка. – Сами вы их никогда не найдете.

– Хорошо, – согласился я. – Я даже не буду пытаться найти твои сокровища. (Что там у нее? Несколько бусин или один золотой кружок от медальона? Казна переживет их потерю.) Но ты должна рассказать мне про того человека, который их тебе подарил. Или он их тебе дал не просто так?

– Вот именно, – нахмурилась Женя. – Я обещала хранить тайну и тогда сокровища останутся моими.

– Они все равно останутся твоими! Просто расскажи мне, кто это?

– Это женщина, – тихим шепотом и зачем-то оглядываясь, ответила девочка. – Она из монастыря, но не монахиня. От нее всегда так вкусно пахло, думаю, она работает на кухне.

– Женщина? – Я снова не верил своим ушам. А вдруг Женя опять сочиняет, но она продолжала увлеченно:

– Да, женщина. Она добрая. Никогда меня не обижала, как ты. Я ее видела только два раза. Она придумала про сожжение икон.

– То есть как это – придумала?

– Попросила меня вам рассказать, что сожгли обе иконы. Чтобы их бросили искать.

– А на самом деле?

– Продала она их кому-то. Старообрядцам, наверно.

– А что же за пепел в печке был?

– А это она какую-то свою принесла и велела вместо тех, ценных, сжечь. Это было, когда уже всех арестовали. Я сделала как она просила, и она принесла мне сокровища.

– А как же Чайкин с ней познакомился?

– Откуда я знаю? – Женя надулась. – У него вот и спрашивайте.

– Ты сможешь ее узнать, коли увидишь?

– Смогу. Только не хочу. Она у меня все отберет.

– Не волнуйся, не отберет, – заверил я девочку и поднялся.

Рассказывать всю эту историю начальству я пока не хочу. Уж больно много мы с этой Женей намучились. Если это еще одна ложь, то никто не обрадуется.

С другой стороны, проверить эту историю нужно обязательно. Вдруг и правда есть такая хитрая и двуличная баба, которая все это дело провернула и теперь еще и выйдет сухой из воды?

Завтра же проверю всех приходящих работниц монастырской кухни, выясню, кто из них ночевал при монастыре (особенно в ту роковую ночь), и поговорю с этой женщиной. Если там есть за что зацепиться, то мы сможем повернуть это дело в совсем другое русло.

Если честно, больше всего мне интересно, уцелели иконы или нет.

Глава 13

Читальщица

Наши дни, провинция

Чтобы понять, кто же так исправно информирует преступников о его планах и перемещениях, Гуров решил помириться с реставраторшей. На первый взгляд это могло показаться не очень-то логичным. Но если вдуматься, это было довольно разумным и даже дальновидным действием.

Маргарита оказалась под подозрением из-за того, что находилась рядом с ним в последнее время и знала многое из происходившего. Теперь, если держать ее рядом, то можно будет подсунуть ей какую-нибудь ложную информацию и посмотреть на реакцию. Это сразу даст результат, учитывая, что неизвестный преступник перешел к активным действиям и не упустит такой возможности.

Есть шанс узнать, кто он на самом деле. Еще одна ниточка окажется в руках у Гурова. А если Маргарита ни при чем, то круг подозреваемых сузится, и можно будет двигаться дальше.

Расставшись с Крячко, который пока оставался в гостинице, полковник первым делом отыскал номер телефона Маргариты и набрал его. Он был готов услышать ее недовольный голос, но отвечали ему только длинные гудки. Кажется, момент для налаживания отношений он выбрал неподходящий.

Терять время даром было не в привычках полковника. Так как его основной план пока откладывался на неопределенное время, нужно было заняться делами второй очередности.

А к ним сейчас относилось все, связанное с пресловутыми тетрадями сыщика Успенского. Благодаря помощи Маргариты Гуров дочитал их до конца, и обрывались они так, что было ясно: сама разгадка дела так и не была записана.

Может, конечно, автор записок продолжил их в какой-то другой тетради, так и не доведя до конца предыдущую. Всякое бывает. Но что-то подсказывало Гурову, что, скорее всего, автор не пережил это громкое расследование.

Теперь должны были пригодиться те записи, которые Круглов делал в городском казанском архиве.

Гуров, когда просматривал в архиве все подряд, интересовавшее деда, отметил для себя эти документы и заметил, что некоторые из них ему уже смутно знакомы. Потом он припомнил, что видел их копии среди бумаг Макара Ивановича, но в тот первый день не придал им значения.

Тогда ему еще не были знакомы фамилии фигурантов старого дела о похищении иконы Казанской Божией Матери. Теперь он взялся за них с новыми силами.

Гурову пришлось еще раз перебрать весь бумажный хлам, оставшийся от деда, и выбрать из него все, что относилось к делу. Стопка получилась внушительная. Ее он, в свою очередь, разобрал на две: в первой было все, что относилось к суду над задержанными, а во второй – те скудные сведения, которые Круглову удалось добыть о судьбе автора записок Успенского. Вторая стопка по сравнению с первой выглядела жалко.

Для начала Гуров решил разобраться с тем, как закончился громкий судебный процесс. Тут, по крайней мере, все было официально и четко. Некоторые бумаги он просматривал бегло, а некоторые читал от корки до корки, если они заинтересовывали его подробностями, которых не встречал у Успенского.

Обвиняемых на процессе оказалось неожиданно много. Но все они были уже знакомы Гурову: Чайкин-Стоян, его приятель Комов, ювелир Максимов, несчастный старик-сторож Захаров, мать девочки Жени Кучерова и ее бабка Шиллинг.

Толпа была большая, но какая-то бестолковая. Все они обвиняли друг друга и ничего толком не рассказывали. Все следствие приходилось строить на неоспоримых фактах, а не на показаниях, которые противоречили друг другу практически во всем. Еще большей неразберихи добавляла Женя Кучерова, чьи показания привносили во все это долю детской игры.

С интересом был прочитан стенографический отчет о ходе судебного заседания. Благодаря ему можно было составить представление даже о внешности фигурантов, хоть оно казалось и предвзятым. Не было среди этих описаний только Успенского…

«Центром внимания был, конечно, Стоян (Чайкин), красивый молодой мужчина, с умными и выразительными, но в то же время наглыми до дерзости глазами, вошедший в зал не без некоторого смущения и робости, но затем начавший бравировать своим положением. Он очень развязно, с некоторой важностью, разглаживал свои всклокоченные волосы, усы и бороду, с гримасами и презрительными ужимками начал всматриваться в публику.

Захаров, бывший сторож Казанской святыни, – совершенно дряхлый старик с осунувшимся, сморщенным лицом, помутившимися глазами, сгорбленный, едва передвигающий ноги.

Комов – очевидно, достойный сподвижник Стояна: такой же молодой, юркий, подвижный человек с плутовато-хищным выражением глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху.

Максимов – типичный инородец (природный чуваш), носящий на своем лице отпечаток тупости.

Кучерова – красивая молодая женщина еврейского типа, видимо, до сих пор еще не утратившая жизнерадостного настроения.

Шиллинг – некрасивая, отталкивающей наружности старуха, тип старой сводни».

Показания Жени Кучеровой в итоге даже не были использованы обвинением, потому как господин прокурор Казанской судебной палаты посчитал, что им нельзя доверять в большей части.

Все это говорило, скорее всего, о том, что и Успенскому девочка наврала, и никакой коварной «тетеньки» из монастырской кухни никогда не существовало. Видимо, драгоценности ей достались от матери, которой их мог подарить Чайкин.

Сам Успенский, судя по всему, на суде тоже не присутствовал. Интересно почему?

Из двух газетных вырезок, отксерокопированных Кругловым, полковник узнал, что вокруг дела разрастались нешуточные страсти, которыми тоже приходилось заниматься полиции, тратя время на расследование побочных линий дела.

Оказывается, в августе настоятель собора Богородицкого женского монастыря получил письмо с угрозами, текст которого был пропечатан в газете: «Уведомляю вас, батюшка, что в самом непродолжительном времени ваш монастырь будет взорван, ибо все мины уже заложены. Хорошо будет, если во время взрыва пропадет архиерей Дмитрий, но об этом мы позаботимся и угостим его на славу. Дело возложено на нас троих, то есть № 17, 23 и 28-й».

Письмо переполошило всю округу, полиция усилила контроль за социально-революционными организациями, а сам собор перерыли сверху донизу в поисках мин. Ничего, разумеется, не нашли и пришли к выводу, что это была чья-то гнусная шутка, дабы пощекотать нервы и довести и без того накаленную обстановку до точки кипения.

Однако никаких реальных беспорядков не произошло, и судебный процесс продолжился в прежнем режиме. О его результате Гуров прочитал без удивления. Приговор выносили присяжные заседатели во главе с профессором Казанского университета Загоскиным. Обсуждение длилось несколько часов и результат его был таков: крестьянина Стояна приговорили к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на двенадцать лет; крестьянина Комова – на десять лет; отставного младшего унтер-офицера, ювелира Максимова направить в исправительные арестантские отделения на два года и восемь месяцев; мещанок Кучерову и Шиллинг заключить в тюрьму на пять месяцев и десять дней каждую; мещанина Захарова – оправдать.

Репортер газеты, скан которой читал Гуров, утверждал, что «публика выходила из зала суда в подавленном состоянии». И их можно было понять – главный вопрос: что же стало с иконами, так и не был решен окончательно.

Теперь пришло время заглянуть в стопочку о судьбе Виктора Успенского. Здесь был всего лишь один краткий некролог в газете и какие-то листки, заполненные рукописным текстом.

Некролог сообщал о том, что Виктор Семенович Успенский был найден мертвым через сутки после того, как пропал. Его тело выловили из реки жители села, расположенного ниже по течению от города. Тело было опознано коллегами, а полицейские эксперты вынесли заключение, что причиной смерти стало утопление. Следов насилия на его теле обнаружено не было и от версии убийства пришлось отказаться. А она возникла сразу же, потому что Успенский работал над громким делом о похищении иконы Казанской Божией Матери. Похороны посетили все полицейские чины, с которыми покойный работал в последнее время.

Вот и вся жизнь Виктора Успенского так неожиданно закончившаяся. Все остальные письменные записи говорили приблизительно то же самое, что и газетная статья, и, видимо, были выписаны Кругловым из других изданий, которые не удалось отксерокопировать.

Ни о каких тетрадях с дневниковыми записями покойного речь нигде не шла. Значит, при нем их не было. В таком случае записи либо забрал убийца (а Гуров не сомневался, что смерть Успенского не была случайностью), либо они остались у него дома и перешли по наследству к каким-то его дальним родственникам. Собственной семьи у него, судя по всему, не было.

В момент размышлений над судьбой покойного автора записок полковнику наконец-то позвонили.

– Вы от меня чего-то хотели? – предсказуемо холодно и официально начала разговор Маргарита.

– Во-первых, хотел попросить прощения за свой тон, – примирительно начал полковник. – Мне не стоило так резко вести себя с вами. В конце концов, вы мне так сильно помогли… Но тут уж сработала профессиональная привычка, уж извините. Все-таки много лет работы накладывает свой отпечаток. Поймите меня правильно – я ничем не хотел оскорбить вас.

В ответ он ничего не услышал, но и то было хорошим признаком – трубку она не вешала, значит, слушать извинения ей нравилось.

– А во-вторых, я хотел предложить вам, если вы примите мои извинения, продолжить сотрудничество. Как вы к этому относитесь? Пока я остаюсь на том же месте, что и до нашей размолвки. Вы согласны?

– Я подумаю, – сдержанно ответила реставраторша.

– Тогда хотя бы подскажите мне, где я могу отыскать ту читальщицу, которая приходила к Федору в первый день? Помните, я вам рассказывал? К кому мне стоит обратиться, чтобы узнать, где она бывает? Ее, кажется, зовут Мария Ильинична…

– Можете поговорить с любым из братьев по вере Круглова. Они знают, где, если что, быстро найти читальщицу.

На этом разговор Маргарита закончила, и в трубке раздались длинные гудки. Что ж, пока не слишком успешно, но направление выбрано верное. Отыскать кого-то из старообрядцев теперь для Гурова было несложно – он успел перезнакомиться с большим количеством народа на поминках…

Перезвонили ему почти сразу же. Полковник было решил, что Маргарита передумала, и, схватив трубку, сразу же сказал:

– Вы обдумали мои слова?

– К кому это ты обращаешься, Лев? – услышал он в ответ заинтересованный голос жены.

– Ах, это ты! – вздохнул он. – Я ждал звонка… по работе.

– Ага, от брюнетки в очках, – хмыкнула Мария. – Мне Крячко рассказывал…

– Подозреваемая брюнетка в очках, – уточнил Гуров, мысленно давая себе обещание поговорить об этом со Стасом.

– Да-да, очень подозрительная брюнетка! – Полковник наконец услышал по интонациям голоса, что жена смеется. – Ладно, не буду тебе мешать ждать звонка. Удачных вам разоблачений!

Гуров не слишком сильно удивился, когда через несколько часов ему перезвонила Маргарита и заявила, что решила присоединиться к нему. Так, по его мнению, она и должна была действовать, будь у нее сообщник. Он должен был убедить ее в том, что предложение Гурова нужно принять и воспользоваться им в полной мере.

Они договорились, где и как встретятся. До этого момента оставалось несколько часов, за которые Маргарита вполне могла успеть увидиться со своим сообщником. По крайней мере, Гуров на это очень рассчитывал.

Крячко был уже на месте, возле дома реставраторши, вдруг она выйдет раньше того момента, когда появится Гуров. Присутствие обоих требовалось на тот случай, если им все же удастся выйти на след преступника, а он решит улизнуть. Вдвоем взять его будет проще. К тому же нельзя было забывать о Маргарите, с которой тоже не стоило спускать глаз.

Гуров успел вовремя – реставраторша еще не вышла, и Крячко скучал в том самом переулке, в котором прошлый раз исчез неизвестный парень, следивший за женщиной.

– Ну что? – поинтересовался запыхавшийся Гуров.

– Все тихо. Она, скорее всего, ему просто позвонит и выйдет только уже для встречи с тобой, – посетовал Крячко. – Так что нет смысла тут стоять вдвоем…

– Еще как есть, – возразил Гуров. – Проверим, действительно ли за ней следят, когда она ходит на встречи со мной…

– Как на свидания, что ли? – усмехнулся Крячко. – Ревнивый сообщник ей попался!

– Да при чем тут это! – возмутился Гуров. – Это ты Маше что-то про нашу подозреваемую наплел, что она теперь мне каждый день названивает? И чего ты такого насочинил-то?

– Ничего я не сочинял, – обиделся Крячко. – Она меня просила честно ей сказать, как приеду, про твое здоровье, боялась, что ты ей врать будешь. Ну, я ее успокоил и заодно кратко рассказал, с кем мы тут дело имеем. Это ведь неофициальное расследование. Правила можно нарушать…

– Ну, спасибо тебе! Теперь она мне год будет вспоминать эту брюнетку в очках!

– Да ладно тебе! Если посадим, то не будет вспоминать, – жизнерадостно отмахнулся Крячко.

– Тсс! Вот она вышла.

Маргарита уже показалась на противоположной стороне улицы и быстро шла в сторону остановки.

– Точно к тебе на свидание собралась. А с сообщником либо уже договорилась, либо нет у нее никакого сообщника, и, значит, это вообще не она.

– Попробуем проследить, – ответил Гуров. – Если появится «хвост», мы его заметим и попробуем вычислить, кто он такой. До нашей встречи с ней еще больше получаса. Если что, она немного подождет.

– Истинный джентльмен, – восхитился Крячко и первым осторожно вышел из тени дома.

Улица была полна людей и это помогало оставаться незамеченными. К тому же сама преследуемая редко оглядывалась по сторонам – шла привычной дорогой и думала о чем-то своем.

– Вот он! Смотри! – наконец шепнул на ухо Гурову Крячко.

И правда, между ними и Маргаритой теперь постоянно маячила чья-то спина в черной спортивной жилетке. Парень, судя по всему, не был особенно опытен в слежке и потому держался довольно близко, что было бы опасно, если б у него была приметная внешность.

– Что будем делать? – вполголоса спросил Крячко.

– Нужно попытаться его взять. Прошлый раз он легко скрылся, даже не зная о том, что ты следишь, так что нельзя дать ему шанс ускользнуть.

– А если он упрется и скажет, что никого он не преследовал? Мы же ему ничего предъявить не можем?

– А нам и не нужно. У нас же неофициальное расследование. Если скажет, на кого работает, отпустим на все четыре стороны.

Сказать было проще, чем сделать. На людной улице человека незаметно не схватишь. Пришлось дойти с ними обоими до места, где у Маргариты была назначена встреча с Гуровым.

Когда она остановилась, полковнику пришлось скрыться из поля зрения за углом дома, откуда он и наблюдал. Преследователь Маргариты тоже остановился возле широкой доски с рекламными объявлениями о концертах и выступлениях приезжих артистов. Не очень удачное прикрытие, отметил про себя Гуров. Если придется долго ждать, то его успеют рассмотреть в подробностях.

Но Крячко не дал ему скучать – подошел, попросил сигарету, скорее всего (отсюда было не услышать). Получилось не идеально, так как сигарет у парня не оказалось. Он развел руками, и за одну из них, правую, Крячко его ловко схватил.

Парень было дернулся, но старый друг Гурова свободной рукой продемонстрировал ему удостоверение, и тот сразу погрустнел. Все это заняло не больше нескольких секунд, и никто из прохожих не обратил на инцидент особого внимания.

Крячко под руку повел своего нового знакомого туда, где его дожидался Гуров. Парень покорно шел и, казалось, не испытывал особого волнения из-за произошедшего. Это заставило полковника насторожиться – судя по всему, не его одного, – Крячко тоже остро поглядывал на своего спутника и держал крепко.

Однако произошедшее все равно было неожиданным.

Парень вдруг схватился за сердце и повалился на Крячко, тот инстинктивно попытался перехватить падающее тело и на долю мгновения отпустил его руку. Этого оказалось достаточно.

Парень молниеносно распрямился и одновременно с этим пнул Крячко ниже пояса. Грязный прием сработал как нельзя лучше, и пока Стас пытался прийти в себя, парень скользнул в узкий просвет между двумя домами, который Гуров только сейчас заметил. Он дернулся было, чтобы последовать за убегающим, но вовремя вспомнил, что, выйдя из-за угла, окажется в поле зрения Маргариты. К тому же время их встречи неумолимо приближалось. Приходилось признать, что и в этот раз парень от них ушел…

Маргарита была недовольна опозданием Гурова, но демонстрировала свое недовольство осторожно, предпочитая сосредоточиться на деле.

Выяснить место обитания Марии Ильиничны толком не удалось. Зато все с готовностью называли погребальную контору, в которой, как правило, дежурила ревнивая старушка в ожидании нового клиента. Контору было уже нетрудно найти.

Как и в большинстве небольших провинциальных городов, заведения, оказывающие похоронные услуги, предпочитали располагаться в каком-то определенном месте. Так и в Петровске, на одной из старых центральных улиц можно было наблюдать великое разнообразие различных «Лампад», «Обелисков» и «Светлых путей».

В одном из них под названием «Орфей», как говорили, и можно было найти старушку.

Гуров решил не изобретать никаких историй и спросить про старушку напрямую. В конце концов, в его интересе могли не усмотреть ничего дурного. Ясно, что таких вот старушек клиенты находят большей частью «по знакомству»…

Менеджер конторы с намертво приклеенным скорбным выражением на физиономии вежливо обратился к посетителям, но, услышав их вопрос, разом утратил большую часть своей вежливости:

– Ее сегодня не было. Можете оставить сообщение и контактные данные. Мы обязательно передадим.

– А если она нужна срочно?

– Можете подождать ее внука. Он тут работает. Как раз сейчас должен вернуться. – Менеджер безразлично пожал плечами и уткнулся в свой компьютер, утратив всякий интерес к посетителям.

Маргарита тут же устроилась на мягком диванчике, а Гуров принялся прохаживаться, заодно осматривая оформление холла.

Появление внука оказалось очень эффектным. Когда он в сопровождении еще одного работника конторы вошел в дверь, Гуров стоял к нему спиной.

Менеджер обрадованно обратился к посетителям:

– А вот и он. Можете с ним переговорить.

– Добрый день… – начала Маргарита, и тут Гуров оглянулся.

Последовало короткое молчание, во время которого мужчины узнали друг друга и каждый принял решение, что делать дальше.

Парень кинулся бежать, оттолкнув своего спутника так, что тот налетел на стену, а Гуров бросился следом.

Ничего не понимающая Маргарита поспешила за ними, на ходу извиняясь перед менеджером, который просто утратил дар речи и сидел неподвижно, как статуя.

Бегать внук Марии Ильиничны умел хорошо, но большой скорости ему развить не удалось. На улице, чтобы скрыться, ему пришлось свернуть в переулок и бежать там, постоянно огибая препятствия и сворачивая. Гуров, преследовавший его по пятам, быстро воспользовался этим и нагнал парня до того, как тот выбрался на открытое место.

Полковник просто прыгнул на удиравшего парня, и они вместе упали на грязный асфальт. Внук Марии Ильиничны на этом не сдался. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь высвободиться из рук своего преследователя, пинался и изворачивался.

– Не дергайся, а то будет больно, – заламывая руки парнишке, посоветовал Гуров.

Тот вместо ответа в последний раз рванулся, но, почувствовав резкую боль в вывернутой руке, смирился и обмяк.

Как раз к этому моменту в переулок вбежала припоздавшая Маргарита. Увидев обоих бегунов на земле, она остановилась, чтобы отдышаться:

– Что случилось? Кто это такой? Откуда ты его знаешь?

Похоже, что она искренна в своем удивлении и сама этого парня видит впервые.

Гуров решил, что лучше ответить честно:

– Он со своим приятелем напал на меня в гаражах вчера вечером.

– Я не нападал, – впервые подал голос парень. – Я только держал. И то не очень хорошо. Вы Ромке хорошо физиономию начистили – он теперь из дома не выходит без темных очков.

– И кто же вас на такое дело подписал?

– Не знаю я. Клянусь! Мы его с Ромкой вообще никогда не видели. Он сам на нас вышел, денег дал. И дело-то просил сделать ерундовое – просто попугать. Не убивать, не калечить – так, стукнуть пару раз и свалить! Мы и согласились…

– И что же, бабушка твоя ничего о твоих подработках не знает? – ехидно поинтересовался Гуров, вставая с земли и утягивая с собой парня. – Нам бы ее повидать да порасспросить кое о чем нужно…

– Бабушка? – вытаращился на полковника парень. – Она-то тут при чем? Она не знает ничего, конечно. Она у меня религиозная очень. Зачем вам она? Ничего не понимаю…

– А тебе и не нужно. Веди нас к ней, а то подам на тебя в суд за причинение физического ущерба.

– Так я же не причинял никакого ущерба! – запротестовал парень. – Это Ромка причинял. Или пытался…

– Это суд разберется, кто там пытался, а кто причинял. Так что давай рассказывай, где твою бабушку можно найти? Кстати, а звать-то тебя как?

– Костей. А вы кто такие? Не поведу я неизвестно кого к бабушке! Может, вы на нее зуб точите?

Костя гордо выпятил нижнюю губу и встал в решительную позу.

Маргарита не выдержала и рассмеялась, а Гуров просто показал свое удостоверение, не уточняя, что именно ему понадобилось узнать у Марии Ильиничны.

Костя нахмурился, но сразу же согласился проводить их к бабушке.

Воспользовавшись дорожным молчанием, полковник обдумал произошедшее.

Поначалу он решил, что отсутствие в конторе Марии Ильиничны – очередное свидетельство того, что Маргарита держит связь с преступником, который, скорее всего, связан с общиной старообрядцев и знает всех ее членов.

Однако неожиданное появление Кости отметало эту версию на корню. Если бы настоящий вор узнал о намерении Гурова отправиться в контору, то он, несомненно, предупредил бы парня, чтобы тот не появлялся.

К тому же то, что сама Маргарита явно видела Костю впервые, говорило в ее пользу. По крайней мере, можно было точно утверждать, что к нападениям она отношения не имеет. А раз так, то значит, и сведения умышленно передавать не могла. Уже хорошо.

А вот то, что Костя говорил о нанявшем их мужчине, вызывало у Гурова сильные сомнения. Его родство с читальщицей, так вовремя подкинувшей Федору идею о том, что икону украл кто-то из соседей, не казалось ему случайностью.

Она вполне могла сама быть инициатором этого преступления.

У старушки был мотив религиозный – желание вернуть святую реликвию в лоно общины. И внук, готовый помочь. И она, несомненно, знала всех старушек-соседок, вечно торчащих на лавочках возле домов и замечающих, кто и куда пошел. Поэтому сведения о перемещениях полковника она вполне могла получить от них. Единственное, что пока оставалось непонятным, это то, как она могла узнать адрес, указанный в путеводителе Круглова.

С другой стороны, сам этот путеводитель долгое время пролежал в квартире соседа-алкоголика, а потом в руках соседки Валентины Михайловны. Это давало массу возможностей. Но пока у Гурова не было никаких фактов. Только рассуждения. Нужно было еще раз увидеться с этой читальщицей и обстоятельно ее расспросить.

Глава 14

Пепелище

XVI век, Казань

Праскева открыла глаза оттого, что кто-то тряс ее за плечо. Вокруг было темно и довольно холодно. Она приподняла голову и стукнулась о что-то твердое. Только боль вырвала ее из объятий сна окончательно, и она поняла, что не дома.

Если быть точным, то дома у вдовы теперь не было. Оставалось только пепелище, на котором можно было разжиться лишь угольками да пеплом для того, чтобы удобрить поле.

Теперь они с дочерью ночевали в сенях у дальних родственников по мужу. Оставили их тут из милости, потому как податься было совершенно некуда. Праскева не представляла, как она будет жить дальше. Кто ей поможет?

Мужа нет, ребенок маленький, да и болеет много. Ничего у нее теперь не осталось, а прожить своим ремеслом сейчас будет сложно. У всех беда и безденежье. Даже богатые барыни еще не скоро увидят новые дорогие платья и уборы. Еще не скоро сыграют в Казани новую свадьбу, на которую всем нужно хорошенько нарядиться…

О Юрии она старалась не думать. Получалось не очень, но днем, когда было полно дел, она ничего не чувствовала, кроме тревоги за свою судьбу и судьбу дочери.

А сейчас именно Матрена выдернула ее из сладкого забытья:

– Мамочка, мне недоброе снилось. Можно я с тобой полежу?

– Конечно, милая, залезай.

Дочка тут же юркнула под груду теплых одеял, щедро отданных им хозяевами, которые сами спали в протопленной избе.

– Что тебе такое снилось?

– Не помню. Страшное. Не хочу вспоминать.

Праскева не стала расспрашивать. Дочка опять начала кашлять, и это ее волновало гораздо больше, чем какие-то страшные сны.

После пожара и гибели Юры они много плакали, но на Матрену все увиденное в тот день повлияло сильнее. Она как-то странно заболела, будто лихорадкой. И длилась эта ее болезнь долго, мучила и терзала бедное тело девочки. Но в конце концов, совсем недавно отпустило.

Зато теперь начались эти страшные сны, а за ними последовал кашель. Может быть, скорая весна изменит грустное настроение, которое не оставляет не только ее дочь, но и ее саму?

Матрене снилось разное. Она не все помнила, но кое-что могла бы рассказать. Ей просто не хотелось лишний раз вспоминать все это. Сны ее пугали и вызывали желание вообще разучиться спать. Но, как назло, именно сейчас она спала больше, чем обычно. Наверное, сказывалась так и не отпустившая полностью болезнь…

Чаще всего ей снилось, что ее кто-то зовет. Кто-то приятно знакомый. Она шла на голос и оказывалась в своем собственном дворе, каким он был до пожара. Она заходила в свой дом, и он был на удивление пустым и неживым. Однако она узнавала все предметы и вещи, которые там остались. Теперь их, конечно, уже не было, но во сне она поначалу этого не помнила. А потом она замечала того, кто ее звал.

Посреди комнаты стоял Юра, только в прокопченной и порванной одежде. Одного рукава не было совсем, но сам он был цел и невредим, будто пламя его и не коснулось. Тогда она понимала, что это именно он звал ее сюда, и пугалась. Она помнила, что он умер и не может быть из плоти и крови.

Он меж тем улыбался ей и радовался тому, что она пришла.

– Я звал тебя. Хорошо, что ты пришла. У меня для тебя кое-что есть. Ты должна это забрать.

Матрена с ужасом смотрела, как он делает к ней шаг и протягивает руку. Она поворачивалась, чтобы бежать, и тут весь дом в один миг вспыхивал страшным пламенем. Он горел так, как горел, наверное, в последние мгновения своего существования. Матрене казалось, что вот так и должен выглядеть ад. Она уже ничего не видела, кроме огня, и просыпалась от ужаса, вся в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем.

В следующий раз она видела себя на пепелище своего дома. Было уже лето. Вокруг пели птицы и стрекотали кузнечики. Сквозь черную землю кое-где пробивались зеленые ростки. Она стояла снова на том месте, где был центр ее избы, и снова слышала, как ее зовут.

Только на этот раз звали ее из-под земли. Матрена пыталась затыкать уши, чтобы не слышать навязчивый шепот, но это не помогало. Они хотели, чтобы она что-то забрала у них, и не собирались отставать от девочки. Она пыталась убежать с пепелища туда, где жила сейчас. Но, подняв глаза от обгорелой земли, не могла узнать местность. Все вокруг было такое же обугленное и одинаковое. Тут она снова просыпалась от страха.

А недавно к Юрию в ее сне присоединилась чудесная золотая женщина. Матрена точно знала, что это была сама Матерь Божия. Она являлась на пепелище и призывала прийти туда и найти ее образ. Она всегда выглядела по-разному. То это был прозрачный силуэт, в котором невозможно было разглядеть реальные черты. То источающая золотое сияние женщина из плоти и крови, черты которой почему-то напоминали Матрене ее собственную мать. А иногда она говорила с ней прямо с иконы, и тогда девочке казалось, что она чудесным образом видит прямо сквозь земную твердь и точно знает, где именно нужно искать икону.

Так продолжалось долго. Последние месяцы она не помнила ни одной ночи, в которой не было бы какого-нибудь странного и страшного сна. Так что Матрена теперь мало спала по ночам. Однако усталое тело требовало своего, и после работы в саду утомленная девочка не заметила, как задремала прямо на скамейке возле нагретой солнцем стены дома.

Она снова оказалась на пепелище, посреди остатков своей избы. И снова взгляд ее будто проникал сквозь землю. Там, в глубине, она видела сверкающую драгоценность, переливающуюся золотыми и пурпурными красками. Из-за сияния она не могла разобрать, что это такое, но и так уже догадывалась, что это та самая икона, которую привез из далекого Царьграда Юрий.

На этот раз она не убежала, а подошла поближе, чтобы получше рассмотреть скрытое сокровище. И тогда услышала голос, который, казалось, исходил из глубины:

«Ты должна рассказать о том, что видишь, епископу и градоначальнику. Пусть они отправят людей на это место и найдут меня. Ты покажешь им, где копать. Не молчи больше, иначе болезнь, которая не оставляет тебя, так и будет с тобой до конца твоих дней».

Матрена упала на колени и принялась разрывать невидимую землю руками, забыв, что все это она видит во сне и ей это не поможет.

Праскева позвала дочь со двора – ей нужно было, чтобы та принесла воды. Но в ответ ничего не услышала. Подождав немного, она повторила свой окрик. Поняв, что ответа не будет, вышивальщица вытерла руки о рушник и вышла во двор.

Вокруг было тихо, и дочь она увидела далеко не сразу. Только обойдя вокруг дома, Праскева увидела, что ее Матрена лежит на земле, возле стены дома, и пустыми глазами смотрит в пространство перед собой. Мать кинулась к ней, подняла, начала гладить по голове, трясти и звать по имени.

Какое-то время Матрена болталась у нее в руках, как большая тряпичная кукла, и даже не моргала. Потом вдруг ее тело содрогнулось, она глубоко и судорожно вздохнула, будто тонувший, наконец вынырнувший из-под воды.

Она начала часто моргать и кашлять, будто и правда наглоталась воды. Только потом, немного придя в себя, она наконец уцепилась за плечи матери и принялась сбивчиво и хрипло рассказывать ей свои страшные сны, которые теперь были полны угроз и требований. Ведь она так долго скрывала ото всех, что с ней происходит. А теперь больше нельзя!

Праскева недолго думала. Она своими глазами видела, что стало с ее дочерью, и верила ее словам. Даже если не сама Богоматерь насылает эти сны, то уж точно сама девочка в них верит и, значит, боится до смерти. И лучше выполнить все, что хотят эти сны.

Разговоры с градоначальником оказались не самым лучшим требованием, но Праскева взяла свою дочь за руку и направилась в избу, где после пожара обитали все городские шишки. Попасть к градоначальнику ей не удалось. Дело ее посчитали неважным, и отвлекать начальство во время такой беды было совсем неразумно.

Тогда, не теряя времени даром, мать и дочь направились на подворье епископа Иеремии. Его дом и двор не пострадали во время пожара, и он усматривал в это волю Божью.

Епископ был стар и немощен, потому принимал посетителей только до полудня. Потом он был занят духовными беседами и бдениями. Здесь дело вдовы показалось служкам более значительным, и они провели ее к Иеремии.

Праскева пустила дочь вперед и велела ей рассказать все, что та видит во сне и что именно велит ей сделать Богоматерь. Взволнованная девочка путано и сбивчиво пересказала свои видения. Но епископу они показались обычными страшными снами маленькой девочки. Он отпустил обеих с миром и велел не беспокоить его такими мелочами впредь.

Поход этот окончательно расстроил бедную Матрену, она теперь только плакала и дрожала. Праскева не могла смотреть на ее мучения спокойно и принялась рассказывать о ее снах соседям и родственникам. Те слушали с интересом и сочувствием, но советовали побольше нагружать девочку работой, чтобы у нее не оставалось сил на сны.

Видя, что Матрена боится идти в постель и отказывается спать, Праскева решилась пойти на пепелище сама. Она взяла тяжелый заступ, надела старый сарафан, который не жаль будет выбросить после этого похода, и, взяв дочь за руку, отправилась туда, куда давала себе обещание впредь не возвращаться.

Матрена жила теперь как во сне, в страшном и непонятном сне, который все никак не заканчивался. Когда они с матерью шли по улице в сторону пепелища, их провожали взглядами. Матрена знала, что многие уже считали ее чуть ли не помешанной и сочувствовали ее матери.

С удивлением она заметила, что несколько человек присоединились к ним, захватив заступы, значит, собирались помочь! Среди них было несколько стариков, соседский мальчишка и сестры ее покойного отца.

На самом деле собралась большая толпа, но остальные шли просто поглазеть и посплетничать. Матрена смущенно пряталась за материн подол, но он не мог скрыть ее от любопытных глаз. Она слышала, как ее обсуждают и насмехаются. Голоса сливались в мерный, ровный гул, и если бы не рука матери на плече, она бы, наверное, сбежала отсюда куда глаза глядят и вернулась только ночью, когда никого уже не будет. Правда, копать ночью на пепелище… Уж лучше пусть так!

Сгоревшая часть города зияла черным провалом. Они не были здесь с тех самых пор, как бежали от огня. В огне погибли люди, и все это место выглядело как огромное кладбище, на котором непонятно где могилы, а где тропка между ними. Наступать на ломкий черный уголь было жутковато. Трудно было понять, что именно хрустит у тебя под ногами – то ли кусок деревянного табурета разлетается в пыль, то ли остатки сгоревшего тулупа, а может быть, и чья-то плоть…

Матрена старалась не думать об этом, ступая вслед за матерью по черному праху. Их сгоревший дом выглядел совершенно так же, как и у нее в снах. Но это девочку не удивило. Она была единственной здесь, кто не сомневался в том, что видел, только она понятия не имела, как можно убедить и остальных.

– Ну что, где то место, которое ты видела? – Мать спросила у нее деловито, как будто тут не было никого, кроме них.

– Вот тут, – Матрена ткнула пальцем в сторону, где торчали остатки кирпичной трубы. – Там светилось.

Мать велела ей присесть, а сама, поплевав на руки, взялась за тяжелый заступ и вонзила его в слой пепла и гари.

Народ вокруг сгрудился, любопытствуя. Те, кто пришел со своим инструментом, тоже принялись ковырять землю рядом. Яма росла не столько в глубину, сколько в ширину. Ничего, кроме осколков посуды и головешек, никому не попадалось.

Матрена сидела молча и ни во что не вмешивалась. Она слышала, как люди вокруг, примолкшие поначалу, снова заговорили в голос. Кто-то посмеивался, кто-то подбадривал копавших. Время уходило, а ничего путного из земли так и не извлекли.

Потихоньку пришедшие с ними добровольцы побросали свое занятие и присоединились к толпе зевак. Одна мать Матрены еще копала, но и она вскоре устала. Отложив заступ, она присела рядом с дочерью и молча ей улыбнулась. Народ начинал расходиться, и никто уже, кажется, не обращал особого внимания на девочку, из-за которой сюда все и пришли.

Это неожиданно подбодрило Матрену. Она решительно встала, подняла заступ и, сделав пару шагов в сторону от того места, на котором копала ее мать, опустила его в землю. И как только заступ соприкоснулся с углями, девочка услышала что-то вроде звона, будто разбилось что-то. Но звон тот был радостный и веселый, как звон колокольчиков, только нежнее и веселее.

Это странное явление подбодрило ее, и она с рвением принялась копать на этом месте. Она и не заметила, как к ней подошла мать и остальные любопытствующие. Никто из них не пытался ей помочь, видя, что она увлечена делом и, кажется, знает, что делает.

Копать пришлось неглубоко: на глубине чуть меньше двух локтей заступ ударился о что-то твердое. Матрена тут же отбросила его в сторону и опустилась на колени. Тут она уже руками разгребла остатки земли и вынула на поверхность нечто, аккуратно завернутое в красный мужской рукав. По форме было ясно, что это доска.

Народ вокруг загалдел. Задние ряды стали напирать – всем хотелось взглянуть на то, что нашли в яме, которую раскопала девочка.

Мать приняла из рук дочери долгожданную находку и помогла ей выбраться из неглубокой ямы. И только тут они вместе осторожно развернули эту необычную обертку. Под ней была та самая икона, которую они уже видели. Она сверкала свежими яркими красками так, будто и не побывала в самом сердце пожара, спалившего полгорода и унесшего немало жизней. С нее в безмятежном спокойствии смотрели на них Богоматерь и младенец Иисус.

Когда люди вокруг смогли рассмотреть находку, поднялся радостный крик, но мать и дочь не обращали на это внимания. Они обнялись и заплакали. Матрена не знала, почему плачет мать, но сама она плакала от облегчения. Она чувствовала, как только что с ее плеч упала страшная ноша. Теперь можно будет спать и не бояться увидеть там горящий дом и того, кто в этом доме сгорел заживо.

Девочка взяла в руки оторванный рукав, в который была завернута икона, и обернула его вокруг своей руки.

– Он ее нашел и успел спрятать в печь, до того как рухнул потолок, – тихо, едва слышно сказала ей мать.

– Зачем же он пошел в избу, если икона была спрятана в сенях? – так же тихо спросила Матрена.

– Может быть, понял, что не сможет уже выйти, – вздохнула мать и вытерла слезы, которые так и не прекращали течь по ее испачканному лицу.

Икона лежала у нее на коленях, и люди подходили, чтобы взглянуть на чудесную находку.

Весть о чуде быстро разнеслась по округе. Пока сильные мира сего еще раздумывали, стоит ли им снизойти до того, чтобы побывать на месте событий, священник ближайшей церкви Николы Гостунского поспешил взглянуть на все своими глазами. Отец Гермоген тут же предложил перенести икону в церковь, для того чтобы людям было удобнее посещать ее.

Никто не возразил ему, и потому отец Гермоген собственноручно понес найденную святыню в церковь. За ним последовала толпа и по дороге многие присоединялись. Процессия получилась внушительная. Уже на подступах к церкви, в уцелевшей части города, совершилось первое из череды многочисленных чудес.

Один слепой, уже несколько лет ходивший с поводырем, поклонился иконе и тут же прозрел. Такое чудо не могло не воодушевить народ.

И без того взволнованные, люди теперь прибывали в восторге. Многие поспешили домой, чтобы привести своих больных и увечных поклониться иконе. Отец Гермоген впервые оказался в центре такого круговорота людей, но не растерялся.

Он успевал отдавать нужные распоряжения и следить за тем, чтобы люди вели себя прилично и не мешали друг другу в порыве прикоснуться к чуду.

Место, где была найдена икона, было отмечено посадкой дерева. А вскоре городское начальство повелело построить на этом месте женский монастырь. А архиепископ Иеремия, узнав о свершившемся, тут же приказал сделать копию лично для себя и еще одну для царя, в подарок.

Судьбой нашедших чудесную икону матери и дочери никто не интересовался.

Глава 15

Неожиданности

Наши дни, провинция

– Баб Маш, это я. Открывай! – Костин голос звучал вполне убедительно. Видать, не первый раз приходилось обманывать. Мария Ильинична ничего не заподозрила и сразу же открыла дверь.

Дом у нее был свой собственный. Маленький, одноэтажный и деревянный, один из многих таких же, оставшихся в самом центре города еще с начала прошлого века, когда многоэтажных домов в провинции почти не строили.

Двор был где-то внутри, а входная дверь выходила прямо на улицу и была снабжена привычным электрическим звонком.

Увидев, что внук пришел не один, старушка попыталась тут же захлопнуть дверь, но Гуров без труда удержал ее рукой.

Старушка недобро прищурилась на вошедших в ее дом непрошеных гостей и наконец подозрительно спросила:

– Кого это ты ко мне привел, внучек? Что-то не припомню этих людей…

Гуров поспешил представиться и напомнил старушке про ее недавний визит к Федору, который как-никак приходится ему дальним родственником. Как он и ожидал, такая причина интереса к делам покойного Круглова показалась старушке вполне законной и понятной.

– Ну, говорила я с этим Федькой, и что с того? Я про все его дела ничего не знаю.

– У меня к вам масса вопросов, Мария Ильинична. Но начнем, пожалуй, с самого животрепещущего: это вы послали своего внука «проучить» меня?

Старушка перевела взгляд на внука и разочарованно покачала головой:

– Ах вот, значит, кто меня под монастырь подвел! И что же ты на этот раз натворил, Костик?

– Да ничего я не натворил! Они тебя искали и без меня!

– Зачем, спрашивается?

– Вы тогда много рассказали Федору об иконе Макара Ивановича. Откуда вам это известно? Зачем понадобилось сообщать все это ему? Зачем вы вообще приходили?

– Как зачем? – искренне удивилась Мария Ильинична. – Чтобы выяснить, что там произошло, своими глазами посмотреть. Все-таки Макар не чужой нам человек был, свой. А родня-то его не нашенская. И не зайдут, и не поделятся. Кто, кроме меня, что мог узнать?

– То есть вами руководило исключительно любопытство? – уточнила Маргарита, надеясь, судя по всему, смутить этим читальщицу.

– Конечно, а что тут такого? – пожала плечами старушка. – Вы мне лучше про внучка расскажите. Чего он натворил?

– Участвовал в нападении на сотрудника органов правопорядка, – официальным тоном сообщил Гуров.

– Я же не знал! – возмутился Костя. – Нам ничего такого не сказали. Мы думали просто какого-то мужика припугнуть…

– Кто вам ничего не сказал? – заинтересовался полковник.

– Я же говорил – тот мужик, который нас нанял. Он ничего не сказал о том, с кем мы будем иметь дело.

– Как он вас нашел? Кто мог ему вас рекомендовать?

– Я не знаю, это все Ромкины дела. Он у нас главный и сам этого мужика привел.

– Ты-то его видел? Опознать сможешь?

– Смогу, конечно. Он такой высокий дядька, большой, но на гопника не похож. Приличный.

– Ладно, выясняй у своего Ромки, откуда этот мужик взялся. Скажи, проблемы с ним возникли. Пригодится все, что он помнит. Дуй в соседнюю комнату и звони. А мы пока с твоей бабулей поговорим…

– Чего вам еще от меня нужно? – наблюдая за беготней испуганного внука, равнодушно спросила Мария Ильинична.

– Раз уж вы так следите за жизнью вашей общины, то наверняка знаете, есть ли кто-то способный, хотя бы из желания восстановить справедливость и вернуть святыню в общину, украсть ее у прежнего владельца?

Старушка насмешливо фыркнула:

– Да кому ж такое нужно? И зачем? Как потом ее предъявить-то всем? Как объяснить людям, откуда она взялась? Нет, из таких желаний ее бы точно никто воровать не стал. Не там ищешь, сынок.

– А другие общины есть в городе?

– Есть, но разницы никакой нет. Что в нашей, что в другой, все одно людям ее не покажешь. Воровство – грех, и никто такого не потерпит.

Пока шел этот разговор, Костя в соседней комнате, под присмотром Маргариты, выяснял отношения с Ромкой. Результат этих выяснений оказался неожиданным.

Во-первых, неизвестный наниматель действительно нашел их сам. Кто ему в этом помог, он не сказал, но это и понятно: в таких делах называть имена не принято. Но он специально настоял на том, чтобы напарником у Ромки был Костя. Откуда он знал о Костином существовании, тоже осталось загадкой, но факт оставался фактом.

Во-вторых, это было не единственное, что понадобилось неизвестному. Он купил у Ромки, за весьма неплохие деньги, между прочим, несколько весьма специфических инструментов, которых так просто было ему нигде не найти.

Инструменты эти, как смог разъяснить Ромка, могут пригодиться для того, чтобы сделать какой-нибудь крохотный пропил или надрез на металле, так, чтобы его трудно было отыскать невооруженным глазом. В дальнейшем определить, были повреждения умышленными или случайными, сможет разобраться только хороший эксперт.

Такие инструменты пользовались популярностью еще недавно у тех, кто пытался получить страховые выплаты, чтобы спастись от банкротства или долгов.

Выслушав все это, Гуров неожиданно услышал, будто где-то звякнула, дрогнув, «та самая» ниточка, которая одна вела к ответу на вопрос – «кто за этим всем стоит?» Пока это было просто внезапное понимание, схожее с прозрением, безо всякого логического объяснения, которое еще только предстояло сделать.

– Что такое? Что случилось? – взволнованно спросила Маргарита, которая заметила, как изменилось выражение лица полковника.

Он не стал оттягивать разговор и сразу задал встречный вопрос:

– Ты, кажется, говорила, что для того, чтобы провести анализ дерева и лака, которые тебе предоставил Круглов, тебе пришлось воспользоваться оборудованием, которое есть только на работе у твоего друга. Кто он такой? Ты его хорошо знаешь?

– Да, мне часто приходилось к нему обращаться, – пожала плечами реставраторша. – Ты думаешь, он тут замешан? Ну, нет – Стас не такой! Я его давно знаю, когда-то давно он вел практику у студентов нашего отделения. Я сдала ее на «отлично» и тогда еще с ним познакомилась. Он всегда был готов помочь мне по работе, так что мы время от времени встречались. У него совершенно нет криминальных наклонностей!

– Так говорили обо всех известных мошенниках всех времен и народов, – покачал головой Гуров. – Давайте лучше не будем опираться на эмоции и попробуем разобраться в том, что произошло. Если предположить, что этот самый Стас и был похитителем? Не забывай, что Костя может нам его опознать. Поэтому, если он невиновен, все легко выяснится.

А теперь будем следовать логике. Впервые он узнал об иконе от тебя, когда ты пришла делать анализ веществ, пропитавших кусок древесины за последние несколько сотен лет?

– Да, я рассказала ему все, что тогда услышала от Макара Ивановича, – сосредоточенно кивнула Маргарита и поправила очки. – Мне все это показалось просто домыслами старика, которому захотелось разнообразить свою жизнь.

– Скорее всего, Стас тоже поначалу так и подумал, но потом, увидев результаты твоей работы, заинтересовался. Ты удалила из его компьютера информацию, которую тебе удалось получить? Он смог бы ее понять, несмотря на то, что это не его специализация?

– Я никогда ничего не удаляю с его рабочего компьютера, на всякий случай. Моя копия может потеряться или оказаться нечитаемой, и тогда мне придется переделывать все заново. Так что да – все осталось у него. И он мог это прочесть. Его знаний достаточно, чтобы понять суть, а искусствоведческие тонкости можно изучить и по книгам.

– Значит, в свободное время он вполне мог почитать подробно твой отчет и решить, что старик Макар был не так уж и самонадеян. Возможно, он решил просто воспользоваться ситуацией, а может быть, причина в каких-то финансовых проблемах?

– Я ничего об этом не знаю, – покачала головой реставраторша. Она уже не пыталась возражать Гурову, а только внимательно слушала.

– Так или иначе, судя по дальнейшему поведению деда Макара, Стас нашел его и предложил выкупить икону за какую-то не слишком привлекательную сумму. Более того, он успел как-то проявить свои агрессивные намерения и напугать Круглова. Все это произошло за те две недели, которые отделяли ваше первое знакомство и смерть деда.

Круглов принимает решение на всякий случай спрятать икону подальше от родного дома и уезжает в Казань, где уже бывал, когда интересовался архивными данными о Викторе Успенском и судебном процессе над Чайкиным.

Там он отдает свое сокровище под видом посылки пожилой женщине, которая никак с ним не связана и кажется ему вполне честным человеком «старой закалки». По возвращении домой, как мы можем предположить, он снова сталкивается с домогательствами Стаса.

Теперь Макар Иванович совершенно честно говорит, что иконы у него нет, и, скорее всего, впервые сталкивается с откровенной угрозой. Переживания последних недель должны были сказаться на здоровье старика, и ночью известного дня у него случается приступ, после которого он попадает в больницу и уже из нее не возвращается.

Как узнает об этом Стас – остается для нас пока неизвестным. Но можно предположить, что у него есть знакомства в больницах и моргах. Такую информацию он мог получить по старой дружбе.

На какое-то время он затаивается, опасаясь, что его участие в этом деле может как-то всплыть. И тут я нахожу телефон, который принадлежит тебе, Маргарита, и при встрече расспрашиваю про икону и экспертизу, а также передаю тетради Успенского, которые невозможно прочитать из-за повреждения водой.

Чтобы разлепить листы этих тетрадей, ты отправляешься куда? Правильно, опять к своему другу Стасу, который, разумеется, с удовольствием помогает и заодно выясняет новые подробности этого дела. Он, разумеется, заинтересован и, наверное, просит держать его в курсе событий?

– Да, так и было, – снова кивнула Маргарита. – Только это выглядело совершенно естественно. Что удивительного в том, что человек заинтересован в таком неординарном расследовании, к которому он к тому же имеет непосредственное отношение?

– Ничего удивительного. Только отношение у него к этому делу было куда более непосредственное, чем ты могла предположить. После нашего разговора о поездке в Казань, я отправился туда не сразу, и этого времени вполне могло хватить Стасу, чтобы успеть побывать там раньше меня и забрать коробку у подслеповатой старушки.

– Зачем же ему могло понадобиться на тебя нападать? Ведь икона была уже у него. Где тут логика?

– После истории в Казани я точно знал, что преступник есть и это мужчина крупного телосложения. И я бы обязательно продолжил поиски, а этого преступнику совсем не хотелось. Поэтому он повреждает газовую трубу во время моего отсутствия, в надежде, что моя смерть останется несчастным случаем. А даже если бы здесь заподозрили что-то неладное, экспертизу проводил либо он сам, либо кто-то из его коллег. И видимо, у него была возможность подменить результаты или договориться со своими же.

Поскольку этот план не сработал, он решил направить меня по ложному следу. Для этого подготавливается нападение с участием определенного человека – Кости, сына Марии Ильиничны. Это сразу подталкивает нас к выводу, что именно она или кто-то из старообрядческой общины затеял это похищение.

– Допустим, все это в принципе возможно, – пожала плечами Маргарита. – Но единственное, чего тут не хватает, так это доказательств. Одни сплошные предположения.

– С доказательствами легко разобраться. У тебя есть фотографии Стаса? Такие, чтобы по ним его можно было опознать?

– Кажется, были, но они дома…

– Замечательно, тогда бери с собой Костю и отправляйся изучать фотографии. А мне нужно будет отправиться к его дому прямо сейчас, хотя, может быть, уже и поздно следить за его квартирой. У тебя есть его адрес?

Как только Маргарита покинула квартиру Марии Ильиничны, полковник тут же принялся названивать Крячко. Его он попросил присмотреть за реставраторшей и Костей и, если они благополучно доберутся до квартиры, присоединяться к нему у дома предполагаемого преступника, адрес которого Гуров ему назвал.

Старый друг не стал задавать лишних вопросов, а почти сразу же отключил связь.

В следующий раз Гуров увидел его не раньше чем через полчаса, когда Крячко появился, таща за собой… того самого парня в черной жилетке. На этот раз на парне были наручники, и так просто удрать ему бы не удалось. Он, судя по всему, это прекрасно понимал и шел нехотя, так что Крячко приходилось его понукать.

– Вот, полюбуйся на красавца! – радостно сообщил он Гурову.

– Где ты его взял? – удивился полковник, вглядываясь в задержанного.

Ему было лет тридцать с небольшим, лицо изможденное, худое.

– Ты не поверишь, – ответил Крячко. – Он еще прошлый раз просек, что мы следили за реставраторшей и только так смогли его заметить. И в этот раз он просто подождал, когда я за ней пойду, чтобы пристроиться сзади. Пытался за мной следить! Вот нахал! Я его быстро приметил – нет у него сноровки. Тогда и решил подманить, а потом сцапать.

Когда наша дамочка с Костей вошли в подъезд, я не стал у дверей дожидаться, а тоже следом вошел. Тут наш друг заволновался, разумеется, и шмыгнул следом. Дом большой, многоквартирный, с лифтом, надеялся мне не попасться. И зря! Понятное дело, что на лифте он не поехал – решил проверить, где я: вошел в квартиру или нет. Осторожно поднимался, прислушивался, думал меня заметить. Пришлось мне спрятаться не в самом приятном месте – за мусоропроводом. Очень, между прочим, неприятное занятие, скажу я вам! Но зато сцапал его как миленького!

– Ну, что скажешь, орел? – оглядывая попавшегося соглядатая, спросил Гуров.

– А что вам надо, то и скажу, – нахально ответил тот, продемонстрировав улыбку, в которой не хватало части зубов.

– Нам надо, чтобы ты рассказал, кто ты такой и зачем следишь за Маргаритой Воронцовой. Рассказываешь хорошо – мы забываем, что тебя видели и слышали. А если плохо… Ну, тогда извини…

– Зачем вам знать, кто я такой, если вы про меня забудете через пять минут? – усмехнулся беззубый. – А про остальное, пожалуйста – слежу потому, что мне за это деньги платят.

– Ладно, остряк, кто платит, говори? – нахмурился Крячко. – Откуда его знаешь?

– Да я давно так подрабатываю, – лениво вздохнул беззубый. – У нас же не прижились частные сыщики, а народ-то попадается ревнивый. Вот захочет какой-нибудь мужик или баба узнать всю подноготную своего любезного, куда ему обратиться?

– Черт его знает, – пожал плечами Крячко.

– К друзьям обратиться, – ответил за него беззубый. – А там, может, кто про меня слышал, даст телефончик, а я поработаю. Вот так и живу.

– Хочешь сказать, за Воронцовой тебя тоже ревнивый муж нанял следить? – уточнил Гуров.

– Ну, муж не муж, я не спрашивал, – покачал головой его собеседник. – Но мужик ее говорил, что подозревает измену. Просил проследить, пофотографировать, если что будет интересное по этой части… Вот к тебе она часто ходила. – Беззубый с усмешкой посмотрел на Гурова. – Я рассказывал все как было, получал деньги и уходил.

– Вот это да! – восхитился Крячко. – Хитро он все подвел – почти не соврал наемному работнику!

– А мужика этого ты опознать сможешь? – спросил недовольный Гуров.

– Э нет! Мы так не договаривались, – замотал головой беззубый. – Если слух пойдет, что я клиента опознал, то конец моей работенке придет! Вы уж как-нибудь сами его опознавайте…

– Ты смотри, не нахальничай! – возмутился Крячко.

– А я и не нахальничаю, – пожал плечами его пленник. – Что вы мне можете предъявить? Незаконное ведение бизнеса? Так вы даже это не докажете. Я никому вреда не сделал и пугать вас меня нечем.

Приходилось признать, что мужичок прав – никаких серьезных правонарушений он не допустил, а те, что и допустил, нужно было еще доказать. Пользы от его поимки не было никакой, разве что моральное удовлетворение Крячко. Но и оно оказывалось под сомнением, потому как задержанного приходилось отпустить.

Оставалась надежда на опознание по фотографии, которое мог сделать Костя…

Маргарита появилась возле дома Стаса ровно через час после расставания с Гуровым. Крячко к тому времени благополучно скрылся вместе с задержанным, чтобы еще раз хорошенько его допросить, но далеко удаляться не собирался. Дело двигалось к развязке, и Гурову могла потребоваться помощь.

Реставраторша привезла совершенно определенные новости – Костя узнал ее старого знакомого Стаса на фотографиях. Сомнений быть не могло, именно он ухитрился незаметно для своей подруги воспользоваться ее информацией и получить в свои руки драгоценную реликвию.

Теперь оставалось узнать, успел ли он ее спрятать, или предпочитает держать под рукой. Рассчитывать на то, что за несколько дней он смог найти покупателя, к счастью, не приходилось.

Теперь, после неожиданного разоблачения, у них было преимущество над Стасом – он не знал, что находится под подозрением, и со своей стороны будет стараться поддерживать хорошую мину. Гурову даже не пришлось ничего говорить – Маргарита сама первая предложила подняться к Стасу и под каким-нибудь предлогом напроситься в гости, чтобы выяснить, если возможно, его планы: собирается ли он куда-либо в ближайшее время.

Это оказалось не самой разумной идеей. Как обычно и бывает в таких ситуациях, понимание приходит несколько позже, чем следовало.

Гурова оно настигло, когда по прошествии получаса после того, как Маргарита отправилась на разведку, в его кармане зазвонил мобильный.

– Поднимайся, пожалуйста, – услышал он в трубке неестественно ровный голос реставраторши и сразу же понял, что что-то не так.

Трубку сразу же повесили, и Гуров, не задумываясь, набрал номер Крячко. Старый друг был рядом и, не перебивая, выслушал полковника.

– Я иду, а ты страхуй, – коротко сообщил напоследок Гуров. – Если меня не будет слишком долго… Сам знаешь.

– Не волнуйся, прикрою, – так же коротко, по-деловому ответил Крячко.

Проверив пистолет в кармане, полковник осторожно начал подниматься по лестнице на пятый этаж обычной многоэтажки, в которой обитал Стас.

Возле двери на всякий случай остановился, но ничего подозрительного не услышал – тишина стояла полная, а значит, его там ждали.

Каким образом Стасу удалось узнать, что Маргарита теперь осведомлена об истинных мотивах его поведения во всей этой истории? Может быть, она не достаточно хорошо умеет играть и выдала себя какой-то случайной фразой? А может быть, они недооценили Стаса, который оказался тонким психологом и почувствовал неладное без какого-то конкретного повода?

Гуров недолго постоял перед дверью и поднял руку к звонку. Не успел он убрать палец с кнопки, как дверь уже распахнулась, гостеприимно пропуская его в квартиру.

Впереди никого не было видно и по-прежнему тихо. Гуров все же вынул пистолет, хотя особой надежды, что ему дадут им воспользоваться, у него не было.

– Не стесняйся, проходи в комнату, – раздался тихий и вполне вежливый мужской голос. – Мы здесь.

Гуров молча последовал туда, куда его звали, успев по пути убедиться, что на кухне и в другой комнате никого нет. В последней комнате, несмотря на день, горел свет, и возле дивана, стоящего напротив двери, обнаружились Маргарита и пресловутый Стас.

Как и описывал Костя, похититель оказался высоким и грузным мужчиной средних лет с совершенно седой шевелюрой. Он удерживал свою гостью за запястья левой рукой, а правую с наполненным чем-то шприцем приставил к ее горлу.

Маргарита инстинктивно пыталась отодвинуться от иглы и потому неестественно изогнулась в сторону. Увидев Гурова, она закусила губу, но ничего не сказала.

– Чего ты хочешь? – опуская оружие, спросил полковник, уже прекрасно зная, что ему ответят.

– Для начала отдай мне свою игрушку, – спокойно и уверенно попросил Стас. – Хорошо. А теперь отойди в сторонку. Мне нужно кое-что забрать, и я вас покину навсегда…

Не отпуская Маргариту, он двинулся в сторону шкафа. Только сейчас Гуров заметил рядом с ним подготовленный чемодан. К нему-то и подбирался Стас. Он собирался покинуть свой родной городок и прихватить с собой одну из самых дорогих икон.

В таком случае совершенно не в его интересах оставлять живых свидетелей. Эта простая мысль заставила Гурова подобраться. Пока было непонятно, что будет предпринимать похититель, но, возможно, у полковника будет шанс с ним справиться. По крайней мере, поразить на расстоянии шприцем невозможно…

Но Стас первым делом направился не к чемодану, а чуть правее, туда, где на полу сиротливо лежал пистолет полковника. Маргарита покорно двигалась вместе с ним. Они синхронно присели, и Стас коротко скомандовал:

– Возьми.

Гуров с изумлением наблюдал, как реставраторша подобрала пистолет и, спокойно взведя курок, направила его на полковника. Стас тут же убрал руку со шприцем от ее горла и отступил в сторону.

– Ну, каково? – поинтересовался он у полковника. – Вы ее подозревали, не так ли? Но так и не смогли до конца решить: есть за что или нет?

– Не совсем так, – Гуров отвечал не спеша, обстоятельно – время было на его стороне. – Скорее надеялся, что она приведет меня к тебе. И был прав.

– Прав, конечно, – усмехнулся Стас. – Но что-то не похоже, чтобы ты успел к этому подготовиться должным образом. Дорогая, отдай мне эту милую безделушку, а сама поищи веревку. Она должна быть на кухне.

– И давно вы объединили усилия? – продолжил разговор полковник, прикидывая, хорошая ли реакция у этого человека. Грузное телосложение и сидячая работа говорили скорее о том, что нет, но Гуров хорошо знал, что внешность бывает обманчива, и не собирался полагаться на свои наблюдения без крайней нужды.

– Если ты имеешь в виду это дело с иконой, то сразу же, как поняли, с чем имеем дело. – Стас, будто прочитав мысли полковника, отошел дальше к дивану и уселся на него, не опуская руки с пистолетом. – Она водила дружбу с дедом, и он ей даже немного доверял, а я заходил с другого края – предлагал выкупить икону, давил и даже, каюсь, немного угрожал.

– Так это из-за твоих усилий беднягу прихватил сердечный приступ? – Гуров переступил с ноги на ногу и незаметно сделал маленький шажок в сторону шкафа.

– Ну, этого ни одна экспертиза не установит, – рассмеялся Стас. – Может быть, и так, я сам не знаю.

В этот момент в комнату вернулась Маргарита с мотком хорошей синтетической веревки, на которой хозяйки сушат белье после стирки.

– Прошу на стул, – издевательски вежливо обратился Стас к Гурову.

Дуло пистолета по-прежнему смотрело на полковника, и потому пришлось подчиниться.

Стул был новенький, прочный и даже мягкий, но сейчас это не радовало. Маргарита завела руки Гурова за спинку стула и принялась обматывать веревкой. По натяжению он понял, что конец веревки тянется под стул и завязывается между ножек, так, чтобы он не мог самостоятельно освободиться.

– Маргарита, а вы знаете о том, что ваш недоверчивый сообщник все это время следил за вами? – поинтересовался у реставраторши полковник. – Не пожалел сил и денег, нанял для этого человека…

– Если вы рассчитываете нас поссорить, то не надейтесь, – холодно ответила Маргарита. – Это все мелочи. Единственное, что сейчас важно, это то, что вы связаны, а ваш пистолет у нас. Остальное подождет. А сейчас помолчите – нам нужно собраться.

Закончив с узлами на веревке, Маргарита повернулась к своему сообщнику:

– Все готово?

– Конечно. Но подожди еще минуту. Раз уж мы его связали…

– Чего еще?

– Ну, пусть хоть посмотрит на то, за чем так долго и безуспешно гонялся, – усмехнулся Стас, опуская пистолет и откладывая его в сторону.

Он направился к маленькому чемодану возле шкафа, который Гуров уже давно приметил, и без церемоний выпотрошил его содержимое.

Среди рубашек и прочих принадлежностей мужского туалета лежала потемневшая деревянная доска. Маргарита тоже подошла поближе и внимательно посмотрела на нее с высоты своего роста, в то время как эксперт присел на корточки и осторожно извлек ее из скомканной одежды.

– Ты меня удивил сейчас, – призналась она Стасу. – Не ожидала, что для тебя это будет важно. Нам нужно спешить, а не заниматься всякой ерундой…

– Так вы мне ее покажете? – вмешался Гуров, которому было не только интересно, но и все еще необходимо тянуть время. Однако его проигнорировали.

– Лучше бы ты проследила за тем, чтобы шприц не пропал в этой суматохе. Он нам еще понадобится.

– Пригодится? Но я, честно говоря, не думала, что там было что-то, кроме физраствора…Так, значит?..

– И откуда такая уверенность? – Стас выпрямился, бережно держа в руках старинную реликвию.

– Так, значит, ты мне действительно настолько не доверяешь, что на всякий случай приготовился сделать мне смертельную инъекцию?

Кажется, Маргарита действительно этого не ожидала.

– Почему смертельную? – пожал плечами эксперт. – Не выдумывай. Конечно, любое лекарство при передозировке может убить, но поверь, я все рассчитал точно…

– Точно для чего? – по-прежнему подозрительно спросила Магарита.

– Не думаю, что нам стоит обсуждать это при нем, – Стас кивнул в сторону связанного полковника. – Давай действительно поспешим. Ты, кстати, даже не взглянула на икону. Это точно она? Ты осмотрела ее?

– Что за паранойя? Конечно, это она!

Стас отстранил реставраторшу и торжественно приблизился к связанному Гурову, чтобы показать доску с росписью. Она была темной даже с изнаночной стороны. Никаких металлических окладов на ней не было.

Эксперт повернул икону и она оказалась лицевой частью к полковнику. Только сейчас он смог рассмотреть фигуры Богоматери и младенца Иисуса. Они тоже были темными и неясными, но было заметно, что верхний темный слой как бы неровный. Местами проглядывала яркая позолота и пурпур.

– Это та самая икона, частички которой мне приносили на экспертизу, – уверенно сообщила Маргарита. – Вот видишь, здесь небольшой скол с краю? Смотри чуть левее. Видишь?

– Нет, где?

– Да вот же!

И хотя полковник давно уже рассмотрел небольшое повреждение на поверхности иконы, но продолжал делать вид, что не замечает его, удерживая таким образом внимание Стаса и, возможно, Маргариты на себе.

Краем уха он уже полминуты назад услышал шорох на лестничной клетке. Это, несомненно, был Крячко, которому надоело ждать друга. Неслышно открыть дверь, пусть та и не захлопнута на замок, в такой небольшой квартире невозможно. Единственное, что может сейчас помочь, – это разговор, заглушающий тихие звуки на периферии.

– Ага, кажется, увидел, – громко объявил Гуров, глядя больше на Маргариту, сосредоточенно собирающую вещи обратно в чемодан. – Но послушай, изображение здесь едва видно! И даже не понимаю, что в нем такого особенного… Очень плохо видно, темно, а вместо фона вообще чернота…

– Это потому, что на ней много слоев лака, – не удержалась от экспертного комментария Маргарита. – Лак темнеет со временем и скрывает изображение. Если его снять, она будет как новая, яркая и красочная… Не трать…

Договорить она не успела. На пороге комнаты как из-под земли вырос Крячко со своим верным табельным оружием и тренированным голосом приказал всем поднять руки вверх.

Его появление застало обоих преступников врасплох.

Отобранный ими пистолет Гурова остался на диване, и к нему быстро пробрался Крячко. Засунув второй пистолет себе за пояс, он углядел на столе ножницы, которыми перерезал основную веревку, удерживающую друга на стуле. В одну секунду ситуация полностью изменилась, и преступники все еще не могли с этим смириться. Стас вцепился в икону, которую в момент появления Крячко держал в руках, Маргарита зачем-то бросила в чемодан последнюю рубашку.

– Положи-ка это на пол. Осторожно! – потребовал Крячко у эксперта. – А теперь отойди к стене. Разворачивайся, руки на стену, ноги пошире. И вы, Маргарита, не стесняйтесь – присоединяйтесь к своему сообщнику.

Пока Гуров самостоятельно выпутывался из веревок, замысловато завязанных реставраторшей, а Крячко обшаривал карманы эксперта, случилось совершенно неожиданное.

– Господи, Станислав Владимирович, что у вас тут творится? Совсем не следите за своим домашним животным! – раздался в коридоре сварливый женский голос. – Дверь не запираете, вот он и убежал. Хорошо еще, что я его знаю! Сидит в подъезде, трясется весь. От страха даже дорогу домой позабыл… Вот, возвращаю его вам…

Тут обладательница сварливого голоса наконец появилась в дверном проеме и замолчала. Это была женщина средних лет с большим пушистым рыжим котом на руках. Кот неожиданно заорал и, выпустив когти, рванулся из цепких рук женщины. Она вскрикнула и выпустила его, все еще изумленно таращась на представившуюся картину.

Мгновенным всеобщим замешательством успел воспользоваться только эксперт. Он пригнулся, пихнул Крячко в живот так, что тот отлетел на несколько шагов, рванулся к выходу.

Но тут дорогу ему преграждала так неожиданно появившаяся соседка, уже без кота. Однако и она задержала преступника ненадолго. Он схватил ее за плечи и одним быстрым движением развернул так, что она оказалась между ним и уже приготовившимся к преследованию Крячко. Преступник с силой толкнул ее на приближающегося преследователя.

В узком коридоре Крячко некуда было отскочить и падающая женщина увлекла его за собой. Этого было достаточно для того, чтобы эксперт скрылся за спасительной дверью от черного дула пистолета.

Гуров опоздал на несколько секунд. Отбросив последние веревки, он подскочил к другу. Рывком поднял на ноги так некстати заглянувшую в гости женщину с котом, полковник забрал у друга свой пистолет и бросился следом за скрывшимся преступником, крикнув на ходу:

– Присмотри за Маргаритой. И за иконой.

Он вылетел из подъезда как раз в тот момент, когда беглец захлопнул дверь своей машины – обыкновенной белой «Нивы» – и нажал на газ. Гуров быстро огляделся – во дворе, как назло, не было ни одной машины и ни одного человека. Оставалось только одно. Машина рванулась с места слишком рьяно, пробуксовав несколько раз колесами по грунту.

Этой задержки хватило Гурову, чтобы прицелиться и выстрелить в правую шину. Звук от выстрела и попадания в замкнутом пространстве двора получился оглушительный.

Машину повело в сторону и она впечаталась бортом в аккуратную лавочку возле подъезда.

Пока водитель приходил в себя и выпутывался из ремня безопасности, Гуров подлетел к машине и… тут же получил в живот резко открывшейся дверцей. Он задохнулся и отступил на пару шагов.

Эксперт выскочил наружу и с разбегу повалил полковника на землю. Он старался добраться до пистолета, зажатого в руке у Гурова, и одновременно не дать полковнику воспользоваться им первым.

У преступника было одно несомненное преимущество – он был тяжелее и сбросить его с себя Гуров не мог. Приходилось стиснуть зубы и бороться.

– Все равно… ты теперь… никуда… не денешься, – прохрипел полковник, пытаясь вырвать запястье из крепко сжавшей его ладони эксперта.

– Ошибаешься, – прошипел в ответ тот, багровея от натуги.

На этом разговор прекратился и противники снова сосредоточились на борьбе. Силы были приблизительно равны, вопрос оставался только в том, кто из них выносливее. И тут Гуров не без основания рассчитывал на свое превосходство. Все-таки опыт оперативной работы и необходимая физическая подготовка были на его стороне.

Наконец полковник почувствовал, что рука противника начинает дрожать, теряет уверенность хватки. Он расслабил вторую руку, в которой не было оружия, и тем самым позволил Стасу плотно прижать ее к земле и почувствовать свое превосходство. Противник решил, что побеждает, и переключил внимание на ту руку Гурова, в которой был пистолет.

Этого-то полковник и добивался. Он резко выкрутил левую, свободную руку и освободил ее для того, чтобы нанести противнику хороший удар в челюсть. Тот отшатнулся и ослабил захват на правой руке. Гуров еще раз ударил левой, на этот раз в корпус, и окончательно освободил правую руку с пистолетом.

– Вставай, – скомандовал он, поднимаясь и отходя на несколько шагов. – Пошли обратно. И без фокусов!

У Крячко были наручники, надо будет их сразу же надеть на этого шустрого эксперта…

Квартира встретила их неожиданной тишиной. Гуров впихнул преступника перед собой и осторожно закрыл дверь.

В коридоре на полу сидела все та же женщина, от которой давно убежал кот, и тяжело дышала, схватившись за сердце. Кажется, сердечный приступ. Она попыталась что-то сказать полковнику, но из ее рта вылетали только сиплые звуки, и он махнул на нее рукой, чтобы не напрягалась.

В комнате был бардак, который они тут и оставили, и посреди этого бардака в неловкой позе лежал сам Крячко. Маргариты нигде не было видно. Чемодана тоже.

– Что с ним? – крикнул Гуров, забыв на мгновение, что женщина все равно не сможет толком ответить.

Без раздумий пристегнув эксперта к батарее наручниками Крячко, полковник опустился на колени рядом с другом. Никаких внешних повреждений он не видел. Пульс, хоть и слабый, но прощупывался. Слава богу!

Что же тут случилось? Удар по голове? Не похоже… И тут Гуров увидел шприц, валявшийся рядом на полу. Пустой.

«Скорая помощь» ехала быстро и ее основательно шатало на неровной дороге. Видимо, от этой неприятной тряски Крячко и пришел в себя.

Гуров сидел рядом с носилками и врачом и наблюдал за тем, как к другу возвращается сознание. Судя по всему, головная боль было первое, что ощутил Крячко. Глаза открыть ему удалось не сразу, а после нескольких безуспешных попыток. Веки слиплись и взгляд какое-то время не желал фокусироваться на предметах.

– Ну, как вы? Голова кружится? – деловито поинтересовался врач.

– Болит, – сипло ответил Крячко. – Что за черт? Ох…

– Лежите и не шевелитесь. Вам сейчас нужен покой.

– Какой тут покой…

– Лежи, лежи, – вмешался в эти препирательства Гуров. – Все нормально. Я его взял.

– Лев, – только сейчас Крячко заметил своего друга. Поворачивать голову ему было явно больно, и потому полковник сам к нему наклонился.

– Ты молчи и лежи смирно. Я и так догадываюсь, что там у вас произошло, пока я гонялся за экспертом. Я буду рассказывать, а ты говори, если что не так.

Крячко попытался кивнуть и застонал.

– Когда я убежал, ты помог подняться этой женщине, а оставшаяся без присмотра Маргарита успела подобрать забытый ее сообщником шприц и уже поджидала тебя, когда ты вернулся обратно в комнату. Ты и сориентироваться не успел, как получил укол и свалился без сознания. Эта женщина в коридоре все равно была Маргарите не помеха, но у нее еще и сердечный приступ от всех этих событий случился. Так что раставраторша без всяких помех забрала чемодан, икону и скрылась. Не знаю, проскользнула ли она мимо нас, пока мы боролись с ее приятелем, или же ушла через крышу… А может, просто ждала наверху лестничной клетки и, когда я вошел, быстро спустилась вниз, зная, что я тебя там одного не оставлю. Правильно?

Крячко только вздохнул.

– Не беспокойте его сейчас слишком, – посоветовал врач.

– Вы не понимаете, – покачал головой Гуров. – Он же все равно будет думать обо всем этом. Лучше уж я ему расскажу о своих выводах и о том, что предпринял.

– Да уж, лучше расскажи, если есть что, – снова просипел Крячко и завозился.

– Итак, эта Маргарита… На каком этапе она уже работала против нас? Трудно сказать, учитывая, какая хорошая она актриса… Возможно, она даже была организатором всего этого заговора, как настоящая леди Макбет. Или же наоборот, следовала туда, куда вел ее более сильный и опытный сообщник. Трудно сказать наверняка. Эксперт утверждает, что они сговорились, еще когда проводили свои тесты над образцами иконы, которые предоставил им старик Круглов.

Тут я задумался, а что мы сможем им предъявить? И ответ на этот вопрос был неутешительный: почти ничего. Разве что организация нападения Стасом могла быть доказана так же, как и злонамеренные действия Маргариты против Крячко. Тут был и независимый свидетель, который получил сердечный приступ и уехал в другой «Скорой помощи» в ту же больницу, что и они. А все остальное, включая связанное с иконой, было недоказуемо.

Все, что касалось экспертизы самой иконы, полностью основывалось на словах Маргариты, которые она, естественно, изменит в угоду своим интересам. Саму экспертизу она всегда сможет подделать, а того, где находится экземпляр экспертного заключения, принадлежавший старику Круглову, никто не знает.

Если бы не наше вмешательство, то икона давно была бы уже у них в руках и никто бы ничего не заподозрил. Возможно, они даже планировали убить несговорчивого старика, но тут помог сам случай… Этого мы никогда не узнаем.

Моим расследованием Маргарита сначала просто воспользовалась, чтобы самой узнать, куда дед дел реликвию. А потом, когда она была найдена и я стал не нужен, она сама или ее друг решили, что пора от меня избавляться, потому как я могу быть опасен.

При всем этом они и друг другу не слишком доверяли…

– Ты лучше скажи: она сбежала? С иконой? – наконец не выдержал и задал мучивший его вопрос Крячко.

– Да. Но ты не волнуйся, далеко не убежит, – усмехнулся Гуров. – Я же поймал ее сообщника, а он, когда понял, что ему теперь отдуваться за все их совместные «подвиги», выложил мне план их побега. Думаю, просто не хотел, чтобы она одна смогла насладиться удачей в то время, как он будет корпеть на нарах… Короче говоря, они собирались бежать за границу. Билеты уже были куплены, но теперь она явно возьмет другие…

Тогда я позвонил генералу Орлову, помнится, у него был друг, занимавший в последнее время солидную должность в таможенной полиции… Они сумеют договориться о том, как лучше ее поймать. Скорее всего, будут брать с поличным, по описанию и фото задержат при пересечении границы. С особой тщательностью обыщут, найдут реликвию и тогда уже привлекут к ответственности.

– Думаешь, это будет так просто?

– Все, хватит, я об этом больше не думаю и тебе не советую, – запротестовал Гуров. – Тебе же сказали – нужен покой. А у меня, между прочим, отпуск почти закончился. Опять я толком не отдохнул…

В этот момент у него в кармане зазвонил телефон.

– Ну, милый, как отдыхаешь? – раздался в трубке бодрый голос Марии. – Я уже соскучилась… Что ты там сопишь? У вас все в порядке?

– Да можно и так сказать, – хмыкнул Гуров. – Это долгая история…

Эпилог

1904 г., железная дорога

Казалось, что колеса поезда стучали по чугунке торжествующе. Их ритм радовал и попадал в унисон с ритмом сердца.

Как же тут было не радоваться? Поезд из Санкт-Петербурга в Вену, а не казанский пропыленный и второразрядный. Вагон первого класса, а не третий, в котором на деревянных лавках спят вповалку грязные и грубые люди из глубинки.

Но и сама она сейчас была совсем не та, что несколько дней назад, когда покидала Казанский вокзал. На Варваре Андреевой, самой обычной мещанке города Казани, сейчас были надеты дорогие кружевные манжеты, поверх шелковой блузы из модного петербургского магазина. А уж кожаные сапожки с полурасстегнутыми пуговицами хотелось рассматривать в каждой витрине и каждом зеркале, до чего были хороши.

Все это, включая еще и юбку дорогого сукна, что была сейчас на ней, и целый чемодан прочих красивых нарядов и украшений, она успела приобрести за несколько дней, проведенных в столице. Теперь она вполне могла сойти за купеческую вдову или богатую мещанку из столицы.

Всего лишь хорошая одежда и прическа, и вот уже никто не может сказать, что еще недавно она работала на кухне в монастыре, чтобы заработать себе на пропитание.

Этот мир никогда не был справедливым местом, по крайней мере для Варвары. Ей не повезло родиться богатой или красивой. Все это досталось кому-то другому. И до поры до времени она смирялась с этим, принимала как должное.

Еще год назад не задумывавшаяся ни о чем женщина вдруг осознала, что жизнь ее проходит и конец уже виден впереди. Это случилось совершенно неожиданно, когда она осталась единственной, кому довелось утешать умирающую от чахотки соседку.

Мысль эта с тех пор засела в голове у Варвары и не желала уходить. Ей было уже за сорок, а что она получила от жизни? Ни мужа, которому она была бы нужна, ни детей, о которых можно заботиться, ни родителей, которые ждут ее поддержки. И впереди теперь была только одинокая, жалкая старость и смерть в чужом доме или больнице. Хорошо, если быстрая и безболезненная.

Она не знала, что можно сделать, но впервые в жизни действительно захотела перемен. И вдруг судьба, как будто дожидавшаяся этого момента, привела в благополучный монастырь пару жуликов, которые присматривали место будущего ограбления.

Она заприметила их еще на колокольне. Двое мужиков долго толклись там, что-то обсуждали и рисовали в блокноте. Глядя на их плутоватые физиономии, Варвара сразу заподозрила, что они тут не видом любуются. Однако не стала поднимать тревогу и сама подошла к молодым мужчинам.

Те сначала пытались от нее избавиться, но она, понимая, что другого шанса у нее в жизни не будет, вцепилась в них мертвой хваткой. Когда наконец они признали, что им нужен помощник внутри, который смог бы открыть ворота и незаметно провести их к собору, она назвала свою цену.

Все это бесполезное богатство, которое сверкало внутри храма, могло принадлежать тем, кому это действительно нужно. Оно пылилось там годами и даже столетиями. А теперь они заберут его и используют как им вздумается. Призрак одинокой старости в нищете растворится, как туман.

Все осуществилось так, как было намечено, и Варвара ни разу не жалела о том, что сделала. Не ее вина, что остальные оказались достаточно глупы, чтобы попасться, и теперь сгниют на каторге.

Десять и двенадцать лет каторжных работ – это худший из смертных приговоров! Смерть будет медленной и мучительной. Но и она чуть было не попалась…

Это было единственное мрачное воспоминание, которое портило ее восторженное настроение во время ее краткого пребывания в столице. Стоило ей отвлечься от магазинов и прочих интересных дел, как перед глазами возникал тот, кого ей пришлось убить ради этого всего, что было теперь ее собственностью.

Она не собиралась этого делать. С самого начала ее радовало, что вся эта кража не унесла ничьей жизни. Но тут, перед самым началом судебного процесса, ею начал интересоваться какой-то молодой мужчина, по виду служивый.

Она сразу поняла, что он из полиции, хоть был одет во все штатское. Она сделала вид, что ей некогда, и назначила ему встречу вечером того же дня возле монастырской стены, тянущейся вдоль речки. Там была укромная тропинка, по которой она обычно ходила домой напрямик, через заросшие бурьяном и деревьями места.

И он пришел вовремя, и начал задавать всякие неприятные вопросы, из которых стало ясно, что девчонка Кучерова все ему рассказала. Неблагодарная. Ну что ж, раз он пришел с ней поговорить лично, а не вызвал в полицейский участок, значит, сам не уверен в том, что знает. Или, может быть, готов все забыть, если и ему достанется кусочек от этого богатого пирога?

У нее было что предложить. Ей, как она и надеялась, удалось продать старинные иконы старообрядцам, которые готовы были пойти на большие расходы ради того, чтобы получить в свое распоряжение настоящие древние святыни. Варвара была не прочь поделиться, лишь ради того, чтобы ее оставили в покое.

Но ее щедрое предложение было встречено с презрением. Она выдержала его испепеляющий взгляд и поняла, что только что сама себя выдала, и больше он уже не сомневается в ее вине.

Это было как мгновенная вспышка. Он провел ее! Заставил поверить, что ищет выгоды, и она, желая самого легкого выхода из ситуации, пошла у него на поводу. И теперь он торжествует! Доволен собой!

Варвара даже не успела подумать, что ей теперь делать. Ее захлестнула волна ни разу не выходившей на поверхность ярости. Она даже не огляделась, не убедилась, что их никто не видит. Просто бросилась на него, и он упал с крутого берега прямо в воду.

Она навалилась сверху всей тяжестью своего дородного тела и удерживала его лицо под водой, пока были силы. Варвара чувствовала, как яростно он сопротивляется. Но для них обоих это была борьба за выживание. Для него буквальное, а для нее… для нее тоже. Она не могла позволить этому полицейскому с аккуратными усиками разрушить все, что ей удалось сделать для того, чтобы прожить остаток жизни по-человечески.

Когда он затих, она расправила затекшие плечи и поднялась из воды. Мертвец лежал прямо рядом с тропинкой. Это было очень опасно. Варвара ухватила его за шиворот и потащила на середину речки, где течение подхватило бы его и унесло вниз, подальше от города.

От ее движений пиджак покойника съехал на сторону, и она увидела какие-то тетради, торчащие из внутреннего кармана. На всякий случай она забрала их себе, даже не читая. Вдруг там было что-то о ней? Обшарив карманы убитого, она отпустила его плыть по реке дальше и, выбравшись на берег, поспешила домой обычным путем.

На следующий же день, решив, что ждать дальше опасно, она сказала, что собралась в паломничество, и ушла с работы. Чтобы не вызвать подозрений, дорогу до столицы проделала как обычно – в третьем классе.

И теперь в вагоне первого класса, во всех этих кружевах и шелках, она по-прежнему вздрагивала при воспоминании о его лице под водой. Тогда, когда она топила его, страшно не было. Страшно стало много позже, когда опасность, казалось бы, миновала…

Мерный стук колес поезда вдруг сменился скрежетом и скрипом тормозов. Вагон стал заливаться на бок и сжиматься, будто был из картона. Варвара вскочила, но не знала, что делать и куда бежать.

Все вдруг закружилось, ее ударило неизвестно откуда взявшейся металлической скобой, и она упала на кожаный диванчик первого класса и некоторое время еще наблюдала, как по коже расползается красное пятно. Боли она не чувствовала, только обиду и разочарование, но вскоре и оно перестало ее беспокоить.

Наши дни

«РПЦ была передана старинная икона XVI века, конфискованная у граждан, пытавшихся незаконным путем вывезти ее за границу Российской Федерации. Проводится следствие».

Такую краткую заметку можно было прочитать в некоторых столичных изданиях через несколько дней.

– Ничего не понимаю, – хмурился Федор, разглядывая газету. – Так это не та самая икона? Просто какая-то копия, написанная в XVI веке?

– А этого теперь уже никто никогда не узнает, – пожал плечами Гуров. – В том же XVI веке было сделано как минимум два списка с этой чудотворной иконы. Определить, который из них подлинный, можно только с весьма небольшой долей вероятности. Разве что когда эта икона тоже начнет совершать чудеса…

– А ее уже передали в храм?

– Да, сразу же после экспертизы. Можете сходить и проверить на себе. Мне рассказывали, что местные бабушки сразу в нее уверовали, и уже были случаи исцеления. Мне вот вроде бы тоже стало лучше, когда туда сходил и посидел во дворике. Тишина, покой, свежий воздух…

– Смеетесь надо мной?

– Кажется, нет, – почему-то задумался Гуров. – Когда сталкиваешься с такими загадками, не получается смеяться по-настоящему. А вот волнуют они глубоко. Так что сходите, посмотрите на свое наследство. Оно сейчас в полной безопасности и даже пользу приносит.

– А как же наша «экспертная группа»? Что их ждет?

– Небольшие сроки за преступление, которое они пытались совершить, но не смогли. Там и без меня разберутся… У меня и так отпуск пропал. А завтра опять на работу.