Николай Леонов. Наркомафия ЭКСМО

Николай Леонов

Наркомафия

Пролог

Лев Иванович Гуров, сорока двух лет от роду, высокий, статный и широкоплечий, в общем – супермен, шел неторопливо по длинным коридорам МВД мимо безликих, проштемпелеванных номерами дверей. Еще пятнадцать минут назад Гуров был старшим оперативным уполномоченным по особо важным делам уголовного розыска, полковником милиции, у него имелись удостоверение, пистолет и наручники, он обладал властью небольшой, но и не маленькой, перед ним открывались двери, пусть далеко не все, но очень, очень многие.

Гуров сдал удостоверение, пистолет и наручники, ему выдали пропуск на выход из здания. Он вложил бумажку в паспорт и думал не о том, что двадцать лет службы в розыске позади, а впереди неизвестно что, а о том, пропустит ли его постовой, вежливо козырнув, или придется предъявлять пропуск и какая кутерьма поднимется, если он бумажку потеряет или выбросит ее в ближайшую урну.

Он проработал сыщиком более двадцати лет, считал себя неплохим психологом, но и не подозревал, что внешние атрибуты власти, с которыми он только что расстался, значат для него так много. И ростом он не стал ниже, и все так же силен и быстр, умен и находчив, и глаза голубые смотрят гордо, а чувствует он себя так, словно прилюдно вдруг оказался без штанов.

Гуров вышел из лифта, направился к выходу, решая, доставать паспорт или привычно коснуться пальцами нагрудного кармана и кивнуть знакомому постовому. До дверей оставалось шагов двадцать, когда Гуров услышал хорошо знакомый, чуть насмешливый голос:

– Господа сыскари, смотрите, как уходит из альма-матер один из нас, может, самый отличный мент, а ныне свободный сын свободной России!

У колонны стояли четверо штатских, старший из них, приземистый, большеголовый, был лучшим, точнее, единственным другом Гурова. Начальник главка, генерал Петр Николаевич Орлов неловко растопырил руки, неловко улыбался, отчего его некрасивое, грубо слепленное лицо казалось смешным и трагичным одновременно.

– Привет, коллеги, митингуете? – Гуров пожал всем руки. – О чем, если не секрет?

– Тамбовский волк тебе коллега...

– Сбежал, паршивец!

– Чуткости тебе, Саня, не хватает, – ответил Гуров, оглядывая присутствующих. – Не сбежал, а отступил перед превосходящими силами противника.

Гуров был самым молодым из собравшихся, старший – генерал Орлов – хлопнул друга по литому плечу и сказал:

– Опись возвращаемого обществу индивида производить не станем. Все видят: что брали, то и вернули, голова одна, пара рук и пара ног...

– Б/у, конечно, так против окаянной не попрешь...

– Хватит дурака валять, давай о серьезном, – перебил товарища худощавый интеллигент и сверкнул вставными зубами. – Лева, о чем мечтает мент обыкновенный? Как пишет враг народа Бабель... об выпить рюмку водки, об дать кому-нибудь по морде... Ты уходишь хотя и не в первый, но, чувствую, в последний раз. Выпивку ставишь?

– Обязательно. – Гуров кивнул. – Завтра часиков в девятнадцать у меня дома...

– Чего приносить?

– Носовые платки. – Гуров взял Орлова под руку и двинулся к выходу.

Постовой знал их обоих в лицо, лихо козырнул, и Гуров вышел на свободу.

– Как просто, – сказал Орлов и потер свой бесформенный нос, – словно в номере Кио. Вошел в коробку полковник, опер важняк, а вышел молодой пенсионер... А ведь я двадцать лет жизни положил, чтобы из тебя сыщика сварганить...

– Ты от меня хвастовством заразился, – Гуров открыл дверцу “жигуленка”. – Садись, тебе куда?

– К чертовой матери, – пробурчал Орлов, усаживаясь на переднее сиденье. – Комиссию прохожу, сам знаешь...

– Тогда двинем ко мне...

– Угу, – Орлов кивнул. – Ты ушел, я уйду, кто пахать будет?

– Свято место пусто не бывает.

– Это наши места святы? И потом я не про кресло и подпись в ведомости. Кто пахать будет?

– Не лабуди, Петр, – Гуров аккуратно выехал со стоянки. – Мы с тобой и не последние сыщики, пахали за совесть, а вырос урожай тот еще – на всю Россию отравы хватит.

– Ты знаешь прекрасно...

– Я знаю только, что людей наши знания не интересуют, – перебил Гуров. – Я не от бюрократов убежал, а от безысходности.

– Ты убежал, меня ушли. В отношении меня – правильно, я уже выработался. Но как тебя отпустили? Я полагал, на меня насядут: мол, Гуров твой подчиненный и друг, уговори потерпеть... Выкуси! – он сложил фигу. – Ни один не трехнулся, что лучший сыщик уходит.

– Петр, перестань слова говорить, сам прекрасно знаешь, начальники от меня устали. В последнем крупном деле я им окончательно кровь испортил...

– Так ведь сегодня спикер в изоляторе...

– Тем более, – перебил Гуров, – еще обиднее получается, что их предупреждали, а они...

– Только не говори, что они наложили в штаны. Они обосрались!

– Петр, ты пока генерал, выбирай выражения.

– Я сорок лет выбирал выражения, депутатов, делегатов, президентов, – Орлов смял короткопалой ладонью лицо и замолчал.

В своей обшарпанной, самой что ни есть малогабаритной двухкомнатной холостяцкой квартирке Гуров быстро накрыл на стол, разлил по стаканам остатки водки, кивнул. Они молча выпили, зажевали вчерашней яичницей.

– К Юдину подашься? – спросил Орлов.

– Уже неделю на зарплате...

– Как же это? – удивился Орлов. – А трудовая книжка? Ты ее только получил...

– Им человек нужен, а не бумажка. У меня к тебе просьба, Петр Николаевич.

– Ну? – Орлов взглянул настороженно, даже испуганно. Генерал знал Гурова, и обращение по имени-отчеству в сочетании с просьбой не сулили хорошего.

– Да не боись, Петр, – рассмеялся Гуров. – Я пенсионеров не ем, лишь закусываю.

– Сам такой, – огрызнулся Орлов. – Выкладывай.

– Иди ко мне консультантом.

– Чего? – Орлов сложил губы дудочкой, взглянул на кончик своего носа. – На хрен тебе нужен консультант? – Он перестал гримасничать, взглянул неприязненно. – Хочешь денежку подбросить для поддержки штанов?

– Дурак ты, и уши холодные, – ответил резко Гуров. – Будто сам не знаешь, я человек завиральный, увлекающийся. Мне твои мозги во, как необходимы, – Гуров чиркнул пальцем по горлу. – Дело для меня это новое, чужое поле, правил не знаю, и противник у меня будет другой окраски...

– Ладно, разберемся, жизнь покажет, – Орлов достал из кармана “вальтер” и служебное удостоверение. – Держи, это твой “вальтер”, а ксиву я тебе выправил, береги, она в России в единственном экземпляре.

Гуров схватил пистолет, узнал сразу и не по царапине от пули, по дружескому рукопожатию.

– Так я же его вчера сдал. – Гуров выщелкнул обойму, оглядел ствол.

– Ну и дурак. Сдал табельный “Макаров”, и хватит. Зачем же сдавать оружие, добытое в бою? – Орлов довольно улыбался:

Каждому приятно доставить радость другу.

– Да особист, сволочь, привязался... “Знаю, знаю, у вас имеется...” Я и швырнул, – Гуров взял удостоверение, пощупал натуральную кожу, какой в жизни не было на его удостоверении. По вишневому полю золотыми тиснеными буквами “Министерство Внутренних Дел России”. Гуров раскрыл удостоверение, взглянул на свою фотокарточку, рельефный штемпель, гербовую печать, прочитал: “Полковник Гуров Лев Иванович является главным консультантом Главного управления Уголовного розыска МВД России” и подпись – Орлов.

– Петр! – Гуров чуть не всплеснул руками. – Главный консультант! Такой и должности нет!

– Отметь, Лева, – Орлов улыбнулся еще шире, – я тебя главным консультантом назначил до того, как ты меня простым консультантом пригласил. Я начальник главка? Сегодня еще начальник, и мне решать, какой консультант мне нужен...

Глава перваяСыскное агентство

Гуров взглянул на трупы мельком, отметил, что обоих мужчин расстреляли в спину из автомата, видимо, с близкого расстояния, осторожно, чтобы не мешать врачу и фотографу, обошел тела и поднялся на третий этаж. Дверь в квартиру, в которой жил бухгалтер фирмы “Стоик”, была приоткрыта. Гуров вошел, тщательно вытер ноги, сказал:

– Здравствуйте, – и сел на ближайший, стоявший у двери стул.

Генеральный директор фирмы Борис Андреевич Юдин кивнул, взглянул на часы, тут же виновато улыбнулся и развел руками: мол, конечно, ты предупреждал, но сейчас, сам понимаешь, все из головы вылетело.

Утром Гуров впервые в жизни отправился к зубному врачу и сообщение об убийстве получил лишь несколько минут назад, когда сел в машину.

Комната походила на “люкс” дорогой гостиницы: шикарно, безлико, чисто прибрано, словно тут не жили, а лишь приезжали, да уезжали. Кроме Юдина, за овальным столом сидел начальник охраны фирмы Александр Арепин, русоголовый амбал в коже, с обиженным лицом, мощными плечами и руками, которые он не знал куда деть, потому бесцельно крутил на полированном столе хрустальную пепельницу. У стены на стульчике скучал бывший подполковник милиции и начальник отдела МУРа, близкий приятель, можно сказать, друг Гурова – Станислав Крячко. Почему он уволился и подался в коммерческие структуры, коли будет время – разберемся.

– Иван не был моим другом, но он работал в фирме... Я не могу допустить, чтобы моих сотрудников убивали безнаказанно, – Юдин поднялся из-за стола, взглянул на Гурова, явно хотел что-то сказать, но лишь кивнул и вышел.

– Когда о погибшем говорят, что он не был другом... – Крячко разговаривал сам с собой, запнулся, глянул на Гурова. – Лев Иванович, там шурует наша группа... – он вновь запнулся – еще не привык, что в МУРе не работает.

– Сходи, поболтай, ты умный, – сказал Гуров и повернулся к начальнику охраны: – Что скажете?

– А чего? – охранник пустил пепельницу по столу, и она свалилась на ковер. – В Москве убивают каженный день... Главбух был сволочь, каких поискать. А Витек лопухнулся, сам и заплатил...

– А вы? – Гуров встал, лизнул кровоточащую десну, невольно поморщился. – Вы в фирме больше не работаете, – он шагнул было в коридор, передумал и вернулся: – Ты вот что, мальчик, учти... Вздумаешь фирме гадить, я об этом узнаю обязательно.

– Слушай, мент! – охранник поднялся и оказался чуть не на голову выше Гурова. – Я таких, как ты...

– Таких ты не встречал, – спокойным голосом перебил Гуров, – и не слыхал, о чем, скорее всего, пожалеешь. Убирайся!

Гуров отошел в сторону от двери, пропустил бывшего начальника охраны в коридор, подождал, пока захлопнется входная дверь, и занялся осмотром квартиры. Он бесцельно бродил по трехкомнатной квартире, прекрасно понимая, что искать здесь крючок, за который можно уцепиться, – дело пустое. Не отдавая себе отчета, Гуров просто тянул время, ждал возвращения Крячко. Когда Гуров был полковником и начальником, то и тогда не вмешивался в работу бригады, осматривающей место преступления. Он не оценит характер ранений лучше врача и не найдет ничего стоящего, что бы пропустил при осмотре криминалист-профессионал. Вот оценить всю добытую информацию в совокупности, сделать порой неожиданный вывод сыщик способен, а толкаться около трупов не по его части.

Бродил он по квартире, вроде и не оглядывался, но невольно отмечал, что мебель вся новая, квартира как бы не жилая, однако тщательно прибранная, словно тряпкой и пылесосом прошлись час назад. Только в спальне удалось обнаружить следы человека. Да и мебель здесь была иной, обычной, годной к употреблению. Шкаф, стол, пара стульев, разобранная и не убранная диван-кровать, холодильник, маленький, обшарпанный, в отличие от роскошного белоснежного, в рост человека, который был на кухне. В пепельнице окурки и коробок спичек, пахнет дешевым табаком, а в гостиной лежит пачка “Мальборо” и дорогая зажигалка.

Жил-был бухгалтер, рядовой совслужащий. Внезапно он разбогател и решил, что должен жить иначе, той жизнью, которую он видел в кино. Он купил квартиру и все что полагается, но не удержался и кое-что из старого жилья перетащил в новое и внезапно выяснил, что опоздал, шкуру сменить не удается, приросла... Размышления Гурова прервал звонок в дверь.

Крячко был угрюм и сосредоточен, начал без вступления:

– Лев Иванович, дела наши хреновые. Ребята приехали знакомые, грамотные, прямо не сказали, но дали понять, мол, ваши разборки нам уже во! – он чиркнул пальцем по горлу. – Попадется – возьмем, а разыскивать всерьез не будем.

– “Наши”, “ваши”! – Гуров усмехнулся. – Свежо! А ты этому философу не намекнул, что завтра “наш” убийца ему, оперу, башку отстрелит?

– Ты, родной начальник, давненько в МУРе не был! – огрызнулся Крячко. – Тут ни намеком, ни приказом, ни осиновым колом мозги не поправишь. – И повысил голос: – Ты, умник великий, полагаешь, что я отдел МУРа на твою контору поменял от расстройства чувств? Ты пропел пару куплетов, и я расплакался? Или я за долларами побежал?

– Станислав, ты продолжай, не стесняйся, – тихо сказал Гуров. – Ты мальчик взрослый, знаешь, что наступит завтра...

– И мне станет стыдно? – Крячко открыл холодильник, вынул бутылку водки.

– Обязательно, – сказал Гуров. – А коли сейчас выпьем, будет стыдно вдвойне.

Крячко взмахнул бутылкой, сунул ее в холодильник, хлопнул дверцей.

– Змей! И всегда был! Я не люблю тебя!

– Это вряд ли, – Гуров закурил. – С какого расстояния стреляли?

– Что? – Крячко знал Гурова многие годы, к его манере резко сменить тему разговора оказался не готов, задал дурацкий вопрос: – Кто стрелял?

– Установим, – Гуров пожал плечами. – Пока меня интересует, с какого расстояния.

– Ах да, извини, господин полковник! – Крячко махнул рукой. – Дай врубиться... Автомат Калашникова, судя по разбросу гильз, стреляли метров с десяти, примерно с восьмой ступеньки, – заговорив о профессиональных вещах, он обрел уверенность. – Полагаю, убийца ждал на площадке третьего этажа, возможно, он поднимался на площадку между третьим и четвертым, затем вернулся. Думаю, Лев Иванович, кто-то выходил из квартиры. Проверим, возможно, нам подбросят приметы. Убийца ждал недолго, минут десять-пятнадцать, курит иностранные сигареты, я пепел в НТО передал, однако это сегодня ничего не даст. Все курят иномарки, мало кто курит одну и ту же, покупают, что попадется.

Гуров смотрел на округлую, литую фигуру Крячко, на простоватое, открытое лицо, которое многих вводило в заблуждение, вспоминал, как давным-давно, когда он, Гуров, еще работал на Петровке старшим группы, Станислава перевели в МУР из райуправления. Крячко в районе слыл лучшим, ему прочили быструю карьеру, но Гуров задержал его в группе аж на два года.

– Станислав, – Гуров ставил ударение на втором слоге, – скажи, ты в прошлой жизни сильно не любил меня?

В этот раз Крячко не обиделся, зыркнул хитрым глазом и с легкой улыбкой ответил:

– Ты, Лев Иванович, не девка. А со мной ты обходился несправедливо, но сегодня я тебя прощаю...

– Несправедливо, но правильно, хотя, может, так и не бывает. Если бы я тебе дал подняться сразу, ты не был бы таким умным и аккуратным, как сегодня. Так говоришь, убийца не профессионал?

– Я так не говорил, но думаю, что не профессионал. Но ты, понимаешь, в каком смысле...

– Обязательно. Он обыкновенный убийца, но не профессионал, работающий по контракту. Так?

– Точно, – Крячко заметил скользнувшую по губам Гурова улыбку и быстро поправился: – Таково мое личное мнение. Профессионал пользуется пистолетом, по крайней мере в подобной ситуации.

– Согласен. Считай меня циником, но сегодня для меня убийца – дело второстепенное, мне нужен заказчик.

– Спроси у Юдина, он знает...

– Он в лучшем случае может назвать фирму, корпорацию, а нам с тобой нужен конкретный человек.

– Не тебе объяснять, розыск преступника часто даже аппарату не под силу. – Крячко взглянул на Гурова. – Хотя, если ты захочешь использовать свои агентурные подходы...

– Нет, Станислав, – Гуров покачал головой. – Ты же знаешь, я строю свои взаимоотношения с авторитетами на взаимовыгодных условиях...

– Но порой прячешь в рукаве туза, – перебил Крячко.

– Обижаешь, не передернуть в нашей игре нельзя. Но я никогда не задам вопрос, если, отвечая на него, человек перестает себя уважать. Ты полагаешь, что если использовали автомат, то убийца, возможно, с Кавказа, прибыл из горячих точек и связан с нашими авторитетами...

– Верно, – вновь перебил Крячко. – И у тебя с ними есть контакт.

– Возможно, – ответил Гуров. – Кое с кем я иногда разговариваю, но это возможно лишь потому, что никогда не попрошу авторитета отдать мне своего человека. Если я хоть раз о подобном заикнусь, все ниточки порвутся.

– И потому ты великий сыщик, а я лишь опер-скорохват, – усмехнулся Крячко. – Хватит теории, подобьем бабки. Юдин нам не поможет, к авторитетам обращаться нельзя... От какой печки прикажешь плясать?

– От убитого бухгалтера, от данной квартиры, – ответил Гуров.

* * *

Генеральный директор фирмы “Стоик” Борис Андреевич Юдин был талантливым коммерсантом и организатором. Когда заниматься коммерцией в России было запрещено, он, как и многие, пребывал в подполье, то есть ходил под статьей. Времена изменились, Юдин сумел развернуться, выстоять в борьбе с чиновником, помогли навыки и связи прошлых лет, недавно вышел на международный рынок, годовой оборот фирмы перевалил за... Впрочем, это коммерческая тайна, да и к нашей истории никакого отношения не имеет.

С Гуровым коммерсант Юдин познакомился около двух лет назад, взаимоотношения у них складывались непросто. Сначала полковник спас коммерсанту жизнь, затем последний оказывал сотруднику довольно серьезные услуги, разошлись, как говорится, каждый при своих, никто никому должен не был. Они оба были лидерами, каждый представлял друг для друга большой интерес. Гуров, как истинный сыщик, был убежден, что количество знакомых – единственный капитал, который стоит беречь. Юдин отлично понимал, что каждый его шаг наверх приумножает количество его врагов. И если от коллег-неприятелей можно и должно уберегаться самому, то от человека с бомбой и автоматом должен защищать только профессионал. Никого лучше Гурова Юдин никогда не знал. Он не раз приглашал сыщика к себе на службу, понимал, что Гуров личность неординарная, никакой системе не нужен, и ждал, когда же умный человек поймет всю безнадежность своей войны.

Когда Юдин узнал, что полковник начал работать по раскрытию убийства, происшедшего на даче спикера, то собрал ближайших соратников и сказал:

– Скоро у нас появится начальник службы безопасности. Он человек крайне сложный, я вам, друзья, не завидую.

– Шеф, а на кой черт он нам нужен? – спросил коммерческий директор. – Мы все не простые, нам сложного не хватает?

В руководстве фирмы работали люди молодые, около тридцати лет, лишь Юдину было под шестьдесят. Не мудрствуя лукаво, все звали его шефом.

– Вячеслав, ты прав, нам такого сложного не хватает, – Юдин представил, как заявится Гуров и начнет разделывать самолюбивых талантливых мальчишек, и заулыбался. – Должность начальника службы безопасности учреждаю я, утверждаю человека тоже я. А чтобы вы за моей спиной не трепались, что я диктатор и старый маразматик, ставлю вас, молодые господа, в известность, что больше всех от нового нашего сотоварища достанется именно мне.

– Какой-нибудь отставной гэбистский генерал?

– Значительно хуже, – улыбнулся Юдин. – Я наведу справки, и, если получу принципиальное согласие, готовьте кабинет. Виктор, прокачай извилины, сооруди простой современный, но несколько консервативный интерьер. Семен, загляни в каталоги, обеспечь необходимое оборудование, но ничего лишнего.

На следующий день после того, как Гурова отстранили от дела по убийству в резиденции спикера, Юдин “случайно” заглянул к нему на огонек. Коммерсант знал – Гурова не провести, однако больше часа морочил ему голову рассказами о своих финансовых проблемах, все не знал, как ловчее начать разговор.

– Достань из кейса свое паршивое виски, налей и считай, что я согласен, – сказал неожиданно Гуров, протер стаканы и закурил. – Мои условия просты. Ты ставишь задачу, не вмешиваешься в мою работу. Я приведу с собой помощника и консультанта, которым ты будешь платить столько же, сколько мне.

– Согласен, – быстро ответил Юдин. – Извини, а сколько платить?

– Не валяй дурака! Придумаешь что-нибудь! – Гуров приподнял свой стакан. – Вперед!

Гуров подал рапорт на увольнение, начал сдавать дела и через три дня приехал в офис к Юдину. Пройдясь мимо здания, полковник подождал, пока рядом не припарковалась машина, остановил вышедшего из нее молодого мужчину, сказал:

– Здравствуйте. Не подскажете, где тут размещается фирма “Стоик”?

– Старик, что, буквы мелкие? – мужчина указал на броскую рекламу. – А вам кто нужен?

– Да хотел поболтать с Борисом Андреевичем, – небрежно ответил Гуров, взял незнакомца под руку и вошел с ним в подъезд.

– Поболтать с шефом всегда интересно, только попасть к нему сложно. Привет, Виталий! – сказал мужчина сидевшему за перегородкой здоровенному амбалу.

Охранник глянул мельком, кивнул и вновь уставился в газету.

Гуров прошелся по коридорам фирмы, которая занимала первый этаж старого, но еще крепкого дома. Открывал двери, заглядывал в современно оборудованные кабинеты, здоровался, ему рассеянно отвечали, ни о чем не спрашивали. В комнатах было много современной техники, но Гуров знал лишь компьютер, на котором успел немного поработать – печатать, стирать, переставлять абзацы.

Когда он вошел в кабинет главного бухгалтера, на двери которого красовалась умилительная таблица: “Не входить, считаем деньги”, кто-то из стоявших у стола раздраженно сказал:

– Мешаете, зайдите через, пятнадцать минут.

– Извините, – ответил Гуров, но не вышел, прикрыл за собой дверь и огляделся.

Охранник сидел, развалившись, вытянув ноги, и, прежде чем он свои костыли подберет, его можно запросто обесточить стулом. Пара ребят с металлическими чемоданами тоже имели оружие, один на открывшуюся дверь даже не обернулся, второй глянул, видимо, элегантно одетый Гуров ему приглянулся, так как парень вновь склонился над столом и начал тыкать пальцем в калькулятор.

– А баксы у вас, ребята, фальшивые, – Гуров указал на лежавшую на столе пачку долларов и открыл дверь.

В кабинете оглохла тишина, у сидевшего за столом седого мужчины очки сползли на кончик носа, он подслеповато щурился и, чуть заикаясь, спросил:

– А вы кто будете?

– А черт его знает! – весело ответил Гуров, вышел в коридор и завернул в первую открывшуюся дверь.

Здесь что-то строили, точнее, собирали из уже готовых блоков. На Гурова никто не обратил внимания, и он присел на какой-то ящик. Молодой человек, высокий, худой, с быстрыми точными движениями, отдавал команды трем рабочим, которые выполняли указания сноровисто, порой перебрасывались шутками.

Гуров хотя и был настоящим профессионалом и сразу понял, что сооружается кабинет, не мог предположить, что оборудуется он для будущего начальника службы безопасности.

– Витя, а где монтируем пулемет? – спросил один из рабочих. – Генерал не может жить без пулемета.

– Брось трепаться, – Витя почесал свою молодую лохматую голову. – Не хочется мне делать стол для совещаний, даже выдвижной. Пришли к нему люди, надо поговорить... допустим, пятеро...

Гуров не узнал, как решил проблему дизайнер, дверь приоткрылась, заглянул охранник и радостно закричал:

– Нашел! – и наставил на Гурова пистолет.

– Я сдаюсь! – Гуров поднял руки и вышел из кабинета. Чувствовал он себя отвратительно, так как суматоху и фарс ему удалось спровоцировать и ничего смешного в происходящем не было. А ему с этими людьми работать, и человек так устроен – пусть трижды виноват, но выглядеть дураком не желает, а коли случилось, винит весь белый свет, только не себя.

– Ладно, ребята, извините, ведите меня к шефу, – сказал тихо Гуров, выйдя в коридор. – В отношении долларов я неудачно пошутил.

Гурова ткнули пистолетом под ребра, провели мимо испуганной секретарши, втолкнули в кабинет генерального директора.

Юдин разговаривал по телефону, увидев группу вошедших, пистолеты, прикрыл трубку ладонью, сказал:

– Спасибо, ребята, и оставьте нас одних. По вторникам этот человек не опасен.

– Сегодня среда, шеф...

– Тем более, – Юдин махнул рукой. – Идите.

Гуров устроился в кресле к закурил. Юдин закончил разговор по телефону, спросил:

– Пытался прорваться?

– Угу, – Гуров кивнул. – Пустой номер, тебя охраняют профессионалы.

И хотя Гуров старался говорить абсолютно серьезно, Юдин почувствовал подвох и быстренько сменил тему:

– Когда сможешь приступить к работе?

– Недельки через две.

– Отлично. В штат я тебя зачисляю с сегодняшнего дня, соответственно и деньги начинают капать.

– Хозяин – барин, – Гуров пожал плечами: ему был неприятен разговор о деньгах.

Юдин это почувствовал, вышел из-за стола, взял Гурова под руку.

– Пойдем, покажу твой кабинет. Может, ты захочешь внести коррективы.

Когда они вошли в знакомую Гурову комнату, рабочие уже сложили огромный стол, состоявший из трех частей шестигранника, обращенный центральной плоскостью к дверям.

– Наш дизайнер, Виктор Хохлов, талантливый парнишка, видите. Лев Иванович, какую он для вас “Бастилию” соорудил? Надо понимать, что вы будете находиться внутри крепости и держать круговую оборону.

Гуров понял, что в присутствии сотрудников предлагается обращаться на “вы”, улыбнулся и ответил:

– Интересно, изящно, современно, только если оборона, необходима амбразура.

– Ребята, представляю вам Льва Ивановича Гурова. С сегодняшнего дня он начальник службы безопасности, хозяин этого кабинета, всего офиса и ваших душ.

Рабочие вспомнили, как шутили в присутствии незнакомца, смутились. Повисла неловкая пауза. Юдин глянул на Гурова, на своих сотрудников, покачал головой и усмехнулся.

– Вы успели познакомиться?

– Уважаемый Борис Андреевич, я впервые вижу молодых людей, – Гуров подмигнул Вите. – Просто мы мешаем людям работать. Все прекрасно, Виктор, действуйте, я сумею приспособиться.

Как и обещал, Гуров приступил к работе. Когда на огромном столе расставили всю аппаратуру: телевизор, компьютер, телефон, факс, на левом крыле – кофеварку и поднос с посудой, то оказалось, что Витя все рассчитал правильно. За “Бастилией” кресло хозяина, перед ней пять кресел для гостей. Гурову было удобно, одно мешало – он привык во время серьезного разговора стоять или расхаживать, чувствовать себя свободным. В новом кабинете это получалось плохо, точнее, совсем не получалось. Тогда Гуров на время бесед облюбовал себе место у задвинутого в угол холодильника, где можно было даже сделать два шага в сторону и вернуться. В общем, чисто физически он к новому месту приспособился, со всем остальным дела обстояли значительно хуже.

В розыске он знал свои обязанности, и ему не надо было ни у кого спрашивать, чем следует заниматься, он сам определял, что следует делать немедленно, что можно отложить. В первый же день он пришел к Юдину и спросил:

– С чего мы начнем, шеф?

И сразу возникла неловкость. В прежние времена Гуров был лидером и определял характер отношений. Он потому и назвал Юдина шефом, чтобы тот понял – полковник Гуров не страдает комплексом неполноценности: раньше распоряжался, а теперь готов выполнять указания, это нормально.

– Садись или шатайся по кабинету, как ты это делаешь обычно. Каждый из нас шеф в своей области. Ты, Лев Иванович, начальник службы безопасности, следовательно, круг твоих обязанностей – безопасность. Так как ты все равно вытрясешь из меня душу, сразу расколюсь. Уже несколько месяцев я чувствую утечку информации, которая наносит фирме серьезный ущерб. – Юдин открыл лежавший перед ним блокнот, написал четыре фамилии, вырвал лист, передал Гурову. – Люди, которые имеют доступ к информации. В каждом из них я уверен, как в себе.

Гуров сложил листок, убрал в карман, перегнулся через стол и вырвал из блокнота чистый лист.

– Ты это дело, – Гуров пальцем провел вдоль стен и потолка, – проверял? Хорошо, я займусь, перепроверю. Ты говоришь, что уверен в себе. А это точно? Насколько мне известно, ты не женат, девочки меняются, всякое может быть.

– Глупости! – Юдин рассердился. – Я никогда нигде не говорю о работе.

– Никогда не говори “никогда”! Кажется, есть такой боевик. Оставим. Что еще? Господа рэкетиры?

– Пока бог миловал. Да ты и сам убедился, у меня надежная охрана.

– Убедился. – Гуров даже не улыбнулся, хотя хуже охраны он даже и представить себе не мог. – Кстати, кому она подчиняется?

– Разумеется, тебе.

– Прекрасно. Значит, не рэкетиры. Что тебя беспокоит?

Юдин молчал, морщился, вздохнул, хотел что-то сказать, не сказал.

– Угрозы? Какие-то недоразумения? Необъяснимые увольнения? – спросил Гуров. – Ну давай, не стесняйся, что ты, ей-богу, словно красна девица!

– Предчувствие! – выпалил Юдин и смутился, – не могу объяснить, но чувствую приближение беды. Тревога... Стал плохо спать.

– Так-так, – Гуров поднялся из кресла, закурил, прошелся по кабинету, неожиданно сказал: – Чувствуешь, значит? Это прекрасно! Я чувствительный, ты чувствительный, значит мы не проморгаем, не лопухнемся. Ты не смотри на меня, как на шизика, предчувствовать опасность могут немногие. Я это дело знаю, потому и живой пока...

Гуров остановился напротив стола, за которым сидел Юдин, посмотрел внимательно.

– Борис, припомни, у тебя тревога появилась враз или наползала медленно?

– Не враз, постепенно.

– Вы заключали крупные сделки, подписывали новые договора?

– Естественно, но это обычная, повседневная работа.

– У вас появился новый партнер?

– Новый? – Юдин задумался. – Да нет, пожалуй, знакомые все лица. Знаешь, – он погрозил Гурову пальцем, – может, ты и прав, кое-что произошло. Три месяца назад “Фора” неожиданно отступила. Фирма, которая частично партнер, частично конкурент. Приезжали немцы, я был убежден, что между мной и “Форой” начнется серьезная конкуренция, а они обозначили свое присутствие на переговорах и отступили, практически отдали без борьбы около миллиона марок.

– Вы их уже получили?

Юдин рассмеялся, махнул на Гурова рукой.

– Нет, конечно, но мы подписали выгодный контракт, деньги получим, когда выполним свои обязательства...

– Борис Андреевич, напоминаю, что через пять минут вам надо выезжать, – прервал их разговор голос секретарши. Юдин нажал кнопку и ответил:

– Спасибо, Леночка, – он поднялся из-за стола, снял с вешалки плащ. – Может, я и на воду дую, но было в самоустранении коллег-соперников нечто странное. Но это ты из головы выбрось. Если они под меня закладывают мину, это финансовая операция.

* * *

Гуров начал с того, что побывал в двух крупных фирмах, где охрану вели бывшие сотрудники милиции и безопасности. Он быстро выяснил, что так плохо, как охраняют “Стоик”, не охраняют никого. Хотя ребята Юдина внешним видом, то есть разворотом плеч, весом, тяжестью подбородков буквально подавляли, Гуров понял, что люди подобраны ленивые, выпивающие, не спортсмены вовсе, просто обожравшиеся качки. Охранников следовало менять, но, во-первых, надо иметь замену, во-вторых, Гуров терпеть не мог начальников, которые, не успев разобраться в деле, начинали тасовать людей и передвигать в своем кабинете мебель. А тут надо всех сменить, и кабинет Гурову отстроили новый.

Была еще одна, пожалуй, главная сложность в новой жизни Гурова. Он двадцать лет работал в розыске, создал себе имя, которое последние годы уже активно работало на него. Гурова в милиции уважали, любили, ненавидели, но все знали: данный человек – профессионал высокого класса, на хлеб его не намажешь, лучше с ним не связываться и коли не согласен или супротив, так отойди в сторону, целее будешь. Он пришел в фирму, люди понятия не имели, кто он такой, да и знать не желали, и Гуров новых сослуживцев прекрасно понимал. Должность для новенького придумали – начальник службы безопасности! У нормального человека каждое слово вызывает протест. Начальник! Служба! Безопасность! А по мысли, так сродни бывшему первому отделу, то есть надсмотрщик над людьми работающими и служащими. Гуров никогда к людям не приспосабливался, полагая, что взаимоотношения устанавливаются со временем, держался с людьми ровно, спокойно, несколько безлично. Если в милиции даже недруги признавали, что Гуров честен и смел и начальник для него такой же человек, как и подчиненный, то на новом месте ничего о нем не знали. К некоторым его странностям в милиции давно привыкли, одни ругали, другие подшучивали, но в основном привыкли и не обращали внимания. Например, Гуров довольно часто не отвечал на вопросы, лишь пожимал плечами, улыбался и похлопывал спрашивающего по плечу. На его языке это означало: “не задавай дурацкие вопросы” или “ты же, дружок, и сам знаешь ответ”. Да, многое в этом всегда элегантно одетом, подтянутом, самоуверенном человеке, любезном с женщинами и ироничном с мужчинами, раздражало сотрудников фирмы.

Гуров уволил двух охранников за пьянство. Причина увольнения была настолько очевидной, что даже начальник охраны лишь развел руками и обронил глубокомысленное заключение – “мудаки”. С остальными церберами Гуров решил повременить, побеседовал с белобрысым амбалом – руководителем охраны Александром Арепиным, понял, что разговоры с ним – пустая трата времени. Юдин предложил Гурову на выбор – “мерседес”, “вольво” или “БМВ”, но тот даже не стал смотреть машины, объяснив, что машина ему нужна неброская, в которой он хоть чуть-чуть разбирался бы и мог бы в случае чего починить. В результате он получил в пользование серенькую “семерку”, чем также удивил окружающих. Действительно, кто откажется от белоснежного “мерса”, предпочтет ему серый как мышь, “жигуль”? К тому же новый особист начал всех подряд допрашивать. Гуров приглашал к себе, угощал кофе, чаем, минералкой и задавал глупейшие вопросы типа: “Болели ли вы в детстве корью и как чувствует себя ваша бабушка?” Разговоры велись вежливо, неторопливо, с отступлениями, порой томительными паузами, когда гостю казалось, что хозяину просто нечего делать и он придумывает, о чем бы еще спросить, да придумать не может. Естественно, каждая такая беседа-допрос тут же становилась достоянием общественности, люди обменивались информацией, пытались найти в вопросах “особиста” какую-либо систему, не находили, так как ее попросту не существовало. У Гурова не было системы, лишь конкретная цель, он искал в каждом человеке болевую точку, изъян, просто человеческую слабость, которую в случае нужды может использовать предполагаемый противник. Беседовал Гуров со всеми сотрудниками без исключения, с главбухом и уборщицей, с коммерческим директором и ночным сторожем. Элита жаловалась Юдину, который позаимствовал привычку Гурова пожимать плечами и неизменно отвечал:

– Терпи, братец, он из меня уже трижды душу вынимал, грозился продолжить.

Человеку неприятно думать, что если он другого человека не понимает, возможно, этот другой очень умный, потому и непонятный. Подавляющее большинство рассуждает проще: все мне недоступное есть глупость. Через недели две служащие фирмы пришли к единодушному решению, что новый “особист” с внешностью иностранца и супермена – “мужик чокнутый”, как нынче модно выражаться – “крыша у него поехала”. Иметь чокнутого “особиста”, к которому мудрый шеф относится с подчеркнутым уважением – дело неприятное, и Гурова стали сторониться, разговоров с ним избегали. Порой доходило до откровенного хамства. Он никак не реагировал, вроде не замечал, продолжал приглашать в свой кабинет, некоторых по второму разу, даже по третьему. Все беседы он записывал на пленку, затем прослушивал, ставил “диагноз”, который заносил в память компьютера. Так Гуров создал картотеку, в которой были записаны все данные о сотрудниках фирмы, начиная с их фамилии, имени, отчества, года рождения и кончая заключением Гурова о характере человека, явных и скрытых пристрастиях, привычках, наклонностях, возможных пороках, психологической устойчивости и многое-многое другое, из чего и состоит человек.

Вскоре в фирме появился Станислав Крячко, которого уволили из МУРа через два дня после подачи рапорта. Начальником управления МУРа неожиданно назначили, присвоив соответственно должности звание генерала, ровесника и однокашника Станислава. Генерал был тщеславен, как оперативник – средне бездарен, дважды Крячко нового начальника выручал, а такие поступки, как известно, не забываются. Так что стоило Крячко подать рапорт, как начальник отдела вылетел из конторы быстрее, чем пробка из бутылки шампанского, которую заблаговременно подогрели, для верности шлепнули по донышку ладонью.

Крячко из одной конторы вылетел, в другую влетел, как врожденный оптимист, сразу стал окучивать новые грядки. Женщинам – улыбки, комплименты и шоколадки, мужчинам – свежие анекдоты и стаканы через минуту после вечернего звонка. За один день Крячко завоевал любовь и признание, оценил, как “обложили” Гурова, забил в его гроб последний гвоздь, прилюдно заявив, что знает полковника второй десяток лет и змей тот редчайший, три шкуры с него, Станислава Крячко, спустил, питается исключительно человечиной и характер у отставного полковника – хуже не придумаешь. Люди были очень довольны, конечно, напрашивался вопрос, мол, зачем же ты, грешник, зная нрав своего начальника, вновь к нему в замы пошел? Но неудобно хорошего человека в неловкое положение ставить. Однако шустрые умные мальчишки из элиты, то есть из окружения шефа, которые комплексами вежливости не страдали, то ли на третий, то ли на четвертый день пребывания Крячко в должности после рабочего дня зазвали его в один из кабинетов, каждый выпил, что хотел, и вопрос был задан в лоб, без обиняков.

В кабинете коммерческого директора находились хозяин, Егор Крупин, его заместитель – Илья Вагин, Дмитрий Закревский, который закончил МГИМО, знал несколько языков и занимался делами фирмы за рубежом, и юрист, перешедший в фирму из Министерства внешней торговли, Григорий Байков. Ребята – им было по тридцать с небольшим – были одеты неброско, но кажущаяся простота стоила серьезных денег, держались свободно, но не развязно, как с первого дня отметил Крячко, походили на иностранцев.

Крячко еще не исполнилось сорока, но по жизненному опыту он годился ребятам если не в отцы, то в дядьки точно. Он знал, что из недр фирмы уходит секретная информация, и четверо присутствующих имеют к ней доступ. Короче, именно эти интеллигенты, умницы и всезнайки, являются его, Крячко, клиентами. Он был человек действительно опытный, а не скорохват и скалолаз, потому к встрече тщательно подготовился, отлично понимал, что “пациенты” образованнее его, с более широким кругозором, в уме не уступают, потому, общаясь с ними, следует говорить правду и только правду. Естественно, излагать ее надо в усеченном объеме и под специальным соусом, который Крячко называл “подливкой для умных и самоуверенных”. Последнее качество на сегодняшний день являлось единственным уязвимым местом молодых руководителей фирмы.

Итак, собрались, выпили кто кофе, кто коку, юрист Байков и Крячко предпочли виски.

– Значит, вы к нам прямиком из МУРа прибыли, – сказал утвердительно коммерческий директор Егор Крупин, коротко стриженный блондин среднего роста, который сидел на углу письменного стола и покачивал ногой в сверкающем ботинке.

– Угу, прямиком, – Крячко поднял тяжелый литого стекла стакан, взглянул на янтарную жидкость.

– И Гурова, который нас терроризирует, давно знаете?

– Порядочно, – Крячко допил виски, заглянул в пустой стакан и уточнил: – Тринадцать лет, девять месяцев и... – он пошевелил губами, – дней восемнадцать.

Присутствующие рассмеялись, Байков налил в стакан Крячко виски, долил себе.

– Станислав, чего за хвостом гоняться? В МУРе, как и везде, полно дураков, судя по всему, вы из другой категории. Будем уважать друг друга. Что за человек ваш начальник и чего он добивается? Он пригласил вас замом, вы шатаетесь по офису, каждому доверительно сообщаете, что начальник ваш змей...

– Змей Горыныч, – уточнил Крячко и снова выпил.

– Так какого черта, спрашивается, вы сюда явились? – вспылил Илья Вагин.

– Не пыли, Илья, и не выкай! Лично я тебя пока не обидел. – Крячко плеснул в свой стакан виски. – А куда сыскарю податься, как не в службу безопасности? Время тяжелое, поэтому я предложение Льва Ивановича принял с радостью.

– А он змей?

– Натурально. Вы его еще не знаете, наплачетесь, – и Крячко довольно улыбнулся.

– Так что у вас... у тебя выбора не было? – спросил международник Закревский.

– Меня в столице знают, приглашали, – Крячко пожал плечами. – Так я же сказал: жизнь опасная наступила. Каждый нормальный желает, чтобы его уберегли. Вот я ко Льву Ивановичу и подался – Лев Иванович это вам не Белый дом, не кремлевская стена, у которой ворота на все стороны света распахнуты. Гуров – стена! Ну, а что змей, так то стерпим, главное, чтобы не продали, не подставили, коли перешибет, и на себе вынесли. А вернее и мощнее Льва Ивановича Гурова я человека не встречал! – Виски “достало” Крячко, да он еще слегка наиграл, пафос у него получился абсолютно достоверный. – Скажете, не война? Война, ребята, натуральная война! А я под пресс и в дни благословенного застоя попадал. Кто меня прикрывал? Кто за меня кадровикам глотки рвал, карьеру свою увечил? Когда Лев Иванович меня позвал, я и минуту не сомневался...

Крячко вспомнил свою былую войну с Гуровым, как Гуров, разодетый под жениха, открыто бежал на ствол маньяка... как сам Крячко по приказу Гурова догонял, оскальзываясь на кочках Нескучного сада, далеко не игрушечного парня... Было что вспомнить. Он чуть не хлюпнул носом, плеснул в стакан, выпил, почувствовал, как в кабинете стало тихо, оглядел молодых умников и задиристым тоном закончил:

– А что Змей Горыныч, так это факт! Только хуже-то того ему самому, больше достается. А что гонористо ходит да поверх смотрит, плюньте, не берите в голову, у него манера такая.

Глава втораяСыск – работа обычная

Гуров вошел в свой кабинет, швырнул плащ, обогнул стол, сел в кресло, крепко припечатал ладонь к лежавшей перед ним папке, пошевелил губами, проглатывая матерщину, и довольно спокойно сказал:

– Вот такое интеллигентное я дерьмо, Станислав. Мл с неудобно выгонять бездарей и лентяев, потому убивают несчастных людей.

– Что-то я не видел, чтобы покойник был особо несчастным, хотя, ты прав, мы с тобой виноваты. Оба виноваты, а не ты один. – Крячко прошел между креслами, проверил, плотно ли закрыта дверь. – Не рви на себе тельняшку, думай. У главбуха должна была быть с собой папка либо портфель, на месте ничего не обнаружено. Какие документы пропали?

– Я запретил Ивану Сидоровичу выносить из офиса серьезные документы.

– Я запрещал своему Лешке из рогатки пулять, так он, паршивец, самострел соорудил...

– Главбух был человек серьезный, – Гуров поморщился, снял трубку, соединился с Юдиным. – Борис Андреевич, я у себя, через час зайду с докладом.

– Лучше через час сорок, Лев Иванович. И не ты ко мне, а я к тебе, меньше мешать будут.

– Договорились. Распорядись, чтобы в бухгалтерии приготовили копию документации, которую имел при себе Ситов.

– Мы как раз говорили об этом... Кажется, Иван не имел при себе документов.

– Но папка или портфель у него имелись или нет? Бухгалтер не ходит с пустыми руками. Прикажи, пожалуйста, проверить. Я у себя, – Гуров положил трубку. – Начнем работать?

– Мотив? – спросил Крячко.

– Завладеть документацией, – Гуров включил магнитофон. – Главбух, одинокий, работает, а не служит, обязательно таскает с собой бумажки.

– Тогда плохо, – сказал Крячко. – У него работают три девочки, хоть одна, но знать должна бы, что начальник берет с собой.

– Срочно провести ревизию всех бухгалтерских документов. Узнай, не делал ли он ксерокопий. Если выяснится, что все документы на месте, и никто не видел, чтобы главбух снимал копии, то убитый станет для нас фигурой номер один. Повторяю, я никогда не поверю, что при нем не было каких-нибудь финансовых документов. Вывод один – документы были, но он данный факт скрывал. И хватит об этом, может, все объяснится в ближайшее время. Итак, мотив?

– Месть. Отказался дать информацию либо дал, но не полную, – сказал Крячко. – На меня он производил впечатление человека чистоплотного и не способного вести двойную игру.

– Сам себе противоречишь, – Гуров вынул из сейфа дискету, вложил в компьютер. – Давай взглянем на мои вымыслы...

Загорелся экран компьютера, Гуров начал выборочно читать:

– Пятьдесят два года... Разведен... Сын и дочь. Постоянная подруга, – Гуров взглянул на Крячко. – Проверить. Не пьет... уравновешен... малоинициативен...

Гуров выключил компьютер, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

– Чего молчишь? Человека расстреляли из автомата в подъезде собственного дома. Ты начальник отдела МУРа, должен знать все. Ответь, пожалуйста, за что расстреляли?

– Я бывший начальник, – задумчиво пробормотал Крячко. – Когда работал, так знал, а теперь понятия не имею, – он помолчал, затем нехотя продолжил: – Ты, Лев Иванович, полагаешь, что по своим человеческим качествам покойник для вербовки не годился?

– Я этого не говорил, – перебил Гуров.

– Ты так полагаешь, и я с тобой согласен. С таким мягким, нерешительным, лишенным тщеславия человеком никто связываться не станет – слишком велик риск... Не забивай мне голову, никаких копий с документов он не снимал, никого не обманывал, жил человек тихо-тихо, половину зарплаты отдавал бывшей жене. Эту информацию я тебе дарю... Его новая мадам не хищница, тихая, некрасивая женщина, с которой он встречался два раза в неделю. Обычно они проводили вечер у него в квартире, иногда ходили в театр, реже в кафе или ресторан. Если научишься дарить девушкам шоколадки и пить с ними кофе, тоже будешь много знать. Убили Ивана Сидоровича потому, что он узнал то, чего ему знать не полагалось. И тут мы с тобой, многоопытный и гениальный сыщик, поплыли, так как криминальную информацию он узрел в бухгалтерских бумажках, а мы с тобой в этом деле профаны.

– Ты умный, – с искренней завистью произнес Гуров, выпрямился, открыл глаза, облокотился на стол. – Оставим пока покойника, поговорим о живых. Убийца?

– Ты имеешь в виду исполнителя? – Крячко потер ладонями лицо. – Муровский опер разыскал двух свидетелей, которые видели темноволосого худощавого мужчину в темном плаще, лет тридцати. Я позже позвоню в контору, узнаю, что удалось разыскать еще, но полагаю, что это он. Выскочил из подъезда сразу после стрельбы, свернул в проходной двор, думаю, на параллельной улице сел в машину. Сейчас плащи не носят, все в куртках. Под куртку автомат не упрячешь, потому плащ.

– Я хожу в плаще, – возразил Гуров из чистого упрямства. – Ты проверь жильцов подъезда.

– Учи, учи... Муровцы пахать по делу не станут, но такую проверку проведут. Узнаю. Надо полагать, убийца не уголовного окраса, бандит, заскочил в Москву с какой-нибудь войны. Ты спросишь, как на такого стрелка заказчик вышел? А он на убийцу не выходил, обратился по наезженному каналу к москвичам. А у них гость приблудился, они ему долю отстегнули и направили. Так что ежели гром средь ясного дня грянет и убийцу возьмут, так от него к заказчику пути не будет.

– А кто заказчик? – без интереса спросил Гуров.

– Из дружков и сотоварищей Бориса Андреевича Юдина, нашего с тобой нового хозяина и благодетеля.

– Без любви вы обо мне говорите, господа сыщики, – сказал Юдин, переступая порог и направляясь к кофеварке. – Я не дослышал, кто что из моих сотоварищей?

– Организатор убийства, – ответил Гуров. – Борис, свари кофейку и на мою персону.

– Тут вы ошибаетесь, господа, – Юдин начал возиться с кофеваркой, затем достал из стола бутылку коньяку, налил в три стакана, взял один из них и пригубил.

Гуров встал, вышел из-за стола, с хрустом потянулся.

– Что сообщили из бухгалтерии? Какие документы были при убитом?

– Несколько копий последних платежек, ничего серьезного, – ответил Юдин. – А Ивана не могли убить по ошибке, приняв не за того?

– Это вряд ли, – Гуров тоже взял стакан, кивнул Крячко. – Станислав, глотни, помянем Ивана Сидоровича.

– К вечеру и помянем, – на деревенский манер ответил Крячко. – Я на службе не употребляю, – он встал, направился к дверям. – Я пойду с вашего разрешения, – и вышел, не ожидая ответа, плотно прикрыв за собой дверь.

– С характером, – сказал Юдин.

– Мужик без характера не мужик – евнух, – Гуров выпил. – Я уволил Арепина, оформи приказом или как это у вас делается. Временно, пока не найдем человека, начальником охраны будет Крячко.

– Ты уверен?

– Обязательно. Я опоздал, следовало с этого начинать. Твоя охрана ни хрена не годится. Практически я плюю вслед ушедшему поезду. Смерть Ситова на моей совести.

– Ты же говорил, что охрана в порядке.

– Врал, и не будем об этом, – Гуров отодвинул одно из кресел, освободил проход, начал расхаживать вдоль стола. – Расскажи, как организовывалась фирма, как, где ты собирал людей, чьи мнения и деньги легли в основу... Не пойму, что со мной творится, я с этого должен был начинать.

– Ты считаешь, что в убийстве замешан кто-то из моих? – Юдин смотрел возмущенно и одновременно испуганно. Выглядел он плохо, лицо посерело, кожа обвисла, седые волосы, всегда тщательно причесанные, торчали в стороны, обнажились пролысины.

– Не распускай слюни, никогда не спрашивай, что я предполагаю. Во-первых, я сам не знаю, во-вторых, буду знать, никогда не скажу. Ты будешь получать только достоверную информацию, проверенные факты. На данный момент факты свидетельствуют, что дела наши хреновые, и убийство главбуха только начало.

Гуров убрал со стола бутылку и стаканы, налил кофе, закурил.

– Я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне, – Юдин расправил плечи, дернул подбородком, хотел продолжать, но Гуров перебил:

– Я разговариваю не с тобой, так как виноват. Ты коммерсант, а я сыщик, должен видеть чуть дальше собственного носа. Скажи мне, пожалуйста, кто, когда, на какие деньги купил Ситову квартиру и мебель?

– Что? – Юдин растерялся. – Квартира? Черт побери! Зачем тебе? – он недоуменно взглянул, понял, что никаких объяснений не получит, начал вспоминать: – Иван развелся года три назад, снял комнату. Мы еще еле-еле сводили концы с концами, начинали разворачиваться. Я очень ценил Ивана, он был блестящий бухгалтер и честнейший человек. Серьезные деньги появились два года назад. Я сразу выдал Ивану ссуду на обустройство, тогда цены были другие, да и связи у меня, сам знаешь. Иван в житейских делах был лопух. Я это поручил Илье Вагину, он уже работал у меня. Ссуду Иван давно выплатил, да и деньги там были ерундовые. А почему тебя интересует это?

– Потому, – ответил Гуров. Ему не давал покоя вопрос, отчего человек в большой, благоустроенной квартире жил лишь в одной комнате.

* * *

Крячко сидел в бухгалтерии, пил чай и помалкивал. Он знал, что Ганна, Зина и Лина, работающие в бухгалтерии, относились к своему покойному шефу с прохладцей. Главбух был педантичен, суховат, стеснителен, однако занудно требователен. Человек умер не от инфаркта, к чему за последние годы привыкли, а был расстрелян из автомата, и девушки были удручены смертью и взволнованы ее трагическими обстоятельствами, живого начальника девочки недолюбливали, а теперь, когда человек погиб, вспоминалось только хорошее, даже трогательное.

– Он любил вишневое варенье, – сказал улыбчивая от природы Ганна, сведя смоляные брови.

– И всегда стеснялся попросить, – толстушка Зина взглянула на Крячко недовольно, ведь так хотелось поговорить с подружками, а в комнате все время посторонний.

Сначала толклись, проверяли документацию, теперь Станислав расселся, словно у себя дома, третью чашку пьет и уходить не собирается. В общем-то он парень свойский, не то что его начальник красавец-супермен, который лишнего слова не скажет, хотя уж они, девушки, чувствуют, что “особист” тот еще бабник.

Крячко прекрасно понимал, что мешает, но решил сидеть до победного: девчонки должны разговориться, долго им не выдержать. Но опытный оперативник ошибся. Увидев, что мужчина не уходит, и зная о месте его прежней работы, девушки не начали разговор между собой, а засыпали его вопросами, обрушились с критикой:

– Милиция совсем не работает.

– Убивают, грабят, насилуют, а менты чаи гоняют.

– Если бы только чаи, с утра водку глушат.

Крячко понял, все равно не отстанут, и решил перехватить инициативу.

– У Ивана Сидоровича папка черная была. Он вчера с ней уходил?

– Вон лежит, – Зина указала на пухлую папку из кожзаменителя. – Вчера Иван Сидорович ушел с коричневым портфелем, мы об этом уже сто раз говорили.

– Уже и список документов, которые находились в портфеле, давно составили, – недовольно сказала Ганна.

– Станислав, если по-честному, тебя из милиции за что погнали? – зло спросила Лина, самая привлекательная и уверенная. – Трепятся, что ты даже в МУРе работал?

– Язык у людей без костей, что угодно мелят, – лениво, без обиды ответил Крячко. – Вчера Иван Сидорович на работу рано пришел?

– Как обычно, без пятнадцати девять...

– Уезжал днем? Он вообще часто отлучался из офиса и где бывал? – спросил Крячко.

Рассуждал оперативник незамысловато: раз в документах главбуха ничего интересного не было, значит, человек подхватил секретную информацию на стороне – и решил составить график трех последний дней убитого. Где он бывал, с кем встречался, о чем говорил?

* * *

Григорий Байков, юрист фирмы “Стоик”, в прошлом году отметил тридцатилетие, четвертый раз женился и третий раз неудачно. Первая жена Григория умерла при родах, и он не успел понять, удачная была его первая попытка начать семейную жизнь или нет.

Дочка осталась жива, росла здоровенькой на руках своей бабушки, матери Байкова, женщины еще молодой, интересной и не собиравшейся заканчивать свою жизнь в бабках. Мать, которая рассталась с отчимом Григория с год назад, внучку любила, но и себя обожала, потому в третий раз вышла замуж и намекнула сыну, что Дашенька, – так звали девочку, – существо хотя и очаровательное, но ребенок должен жить с родителями. И Байков двухлетнюю девчушку забрал к себе, в однокомнатную квартиру, и быстренько подыскал для нее маму. Молодая, хорошенькая, сама считавшая себя красавицей, избранница продержалась в однокомнатной обители Гриши Байкова менее полугода. Она желала – кто ее осудит! – беззаботной жизни и мужа, который бы ублажал, развлекал, в общем, соответствовал. А получила чужого ребенка, заботы, которые не к чему и перечислять, и замордованного мужика. Григорий в тот год заканчивал вечерний юрфак и начал работать во Внешторге, где получал нищенскую зарплату. Где у претендентки в красавицы были глаза до загса, остается гадать. Справедливости ради тоже самое можно было бы сказать и в адрес самого Байкова, так как супруга и не изображала любовь к детям и тягу к семейному очагу.

Григорий женился еще дважды. Со стороны казалось, что человек упрямо пытается начать новую жизнь по старому сценарию: все жены походили друг на друга, разве что следующая оказывалась стервознее предыдущей.

Парадоксально, но факт, Григорий Байков лишь в выборе супружницы был опрометчив и неразумен. В остальном он проявлял себя как человек хваткий, даже жесткий, дальновидный. Можно смеяться сколько угодно, но он разбирался в людях и был осторожен в знакомствах. В фирме “Стоик” Байков работал чуть ли не со дня ее основания. Борис Андреевич Юдин своего юриста ценил, так как последний не раз доказывал свою проницательность и неподкупность – качества, ценимые во все времена.

Узнав, что главбуха расстреляли, Банков заперся в своем кабинете, припомнил события последних месяцев и понял: он дошел до края, еще шаг – и падение неизбежно. Однако, просчитав возможные варианты, юрист убедился, что и обратной дороги для него нет, точнее есть, но одному никак не выбраться, нужна квалифицированная помощь. Шеф помочь не может, о сотоварищах по мозговому центру фирмы и говорить не приходится, остается только начальник службы безопасности. Дело в том, что у Байкова были знакомые, как на Петровке, так и в Министерстве внутренних дел. Только появился Гуров, юрист навел о нем справки. Он не делился полученной информацией с коллегами – совершенно не к чему, чтобы люди знали, какой ас пришел в фирму. Байков словно предчувствовал приближение развязки и понимал, что только маститый сыщик сможет оказать помощь.

Необходимо сегодня же встретиться с Гуровым, выложить все начистоту, пусть гений сыска и решает, как ему, Григорию Байкову, жить дальше.

* * *

Разговор с Юдиным затянулся, но, как Гуров и предполагал, ничего конкретного не принес. Гуров не любил торопиться с оценками, впитывал информацию, позже, оставшись один, начинал разбираться, благо памятью обладал прекрасной, выборочной. Он мог забыть, как зовут случайного знакомого, но прекрасно помнил имена, клички, характеры, даже мельчайшие приметы многочисленных преступников, с которыми работал.

– Не будем спешить... Однако складывается у меня впечатление, я для твоей фирмы человек малополезный, – сказал Гуров. – Такое обтекаемое слово “малополезный”. Охранников я тебе подберу, а с убийством вряд ли разберусь.

– Не пори горячку, Лев Иванович, – сердито ответил Юдин. – Как ты сам любишь выражаться, еще не вечер.

– Человек еще не придумал слова “криминалистика”, а уже изрек: кому выгодно? Невозможно расследовать преступление, не понимая, кому оно выгодно. А я в финансовых вопросах на уровне таблицы умножения. Видишь ли, твой главбух узнал, что ему знать не полагалось...

– Ты хоть и умен, а говоришь глупости, – перебил Гурова Юдин. – Следуя твоим рассуждениям, ты не можешь расследовать никаких преступлений, кроме бытовых. Убьют архитектора... биомеханика... Существуют тысячи профессий, в которых ты ни черта не смыслишь. Я тебя и слушать не желаю!

– Я не знаю, с какой стороны и подступиться, – Гуров вздохнул, безвольно опустил руки, решая, не переигрывает ли в своей растерянности. Он прекрасно помнил, как однажды ему сказали, что актер он бездарный.

Но Юдин смотрел сочувствующе, даже вздохнул в унисон. Он не ведал, что Гуров никогда не бросает начатого дела, тем более если произошло убийство, к тому же он хотя и косвенно, но виноват. Да Гурова сейчас от данного расследования не то что плетью – обухом было невозможно отшибить. С каждым часом он все больше наливался злостью и упрямством. В подобных случаях его товарищи и подчиненные начинали жаться по углам, даже генерал Орлов, друг и начальник, старался с Гуровым встречаться пореже, ожидая, пока “Левушка не определится во времени и пространстве”.

– Ты мое предложение принял и приступил, должен слово держать, – сказал Юдин, поглядывая с опаской на расхаживающего по кабинету Гурова.

– Купля... продажа... контракты... поставки! – повысил голос Гуров. – Я в этом не смыслю ни... совсем! Я не знаю полномочий бухгалтера. Может бухгалтер передернуть без твоего ведома?

– Бухгалтер многое может, но он был занудный, въедливый, честнейший человек, и его документация в полном порядке.

– Убийство не случайное, а заказное. Это я тебе говорю! Так за что же его убили?

– Ты сыщик – узнай.

– Не буду! Я хозяйственными делами в жизни не занимался!

– Будешь!

– Так дай же мне хоть что-нибудь! – Гуров протянул руку, сложив ладонь горсточкой, словно нищий.

Гуров не верил, что генеральный директор ничего о причинах убийства не знает. Человек часто скрывает какой-то факт, считая, что последний не имеет к существу дела никакого отношения. Случается, человек не может выделить главное событие из общего потока повседневных дел и в своем умолчании бывает вполне искренен. И наконец, самое скверное, Юдин может быть замешан в криминале, который совершался с его молчаливого “неведения”.

– Мне нечего тебе дать, – ответил шеф, и Гуров почувствовал, что он лжет. – Как все нынешние бизнесмены, мы ходим по грани дозволенного, порой переступаем черту, но в российских законах сегодня ни один юрист в мире не разберется. Но наша жизнь типична для сегодняшнего дня, иначе и шага не сделаешь, я уж не говорю о прибыли. Тебя это не касается. Я тебе сказал, у нас уходит информация, мы терпим финансовый ущерб...

– А я тебе говорю, что ты лжешь! – перебил Гуров. – Знаю, ваши трали-вали касаются налогов. Но налоговое управление не нанимает автоматчиков.

– А это твоя головная боль.

– Согласен. Мы с тобой однажды бились об заклад. Помнишь?

– Насчет бриллиантов, которые находились в “мерседесе”? – Юдин непроизвольно улыбнулся.

– Верно. Говорю, как тогда: я пойду к тебе работать шофером, если в ближайшее время тут кого-нибудь снова не прихлопнут... или того хуже...

– Хуже не бывает...

– Ты же знаешь, что бывает. И главное! – Гуров ткнул Юдина в грудь так больно, что шеф охнул и упал в кресло. – Когда я это дерьмо разгребу, ты вспомнишь сегодняшний день и признаешься, что мог мне помочь и не помог.

В дверь стукнули, на пороге появился Крячко, мгновенно оценив ситуацию, попятился, пробормотав:

– Ничего срочного...

– Станислав, заходи, мы тут играли в детскую игру “веришь не веришь”. Выяснили, что не верим другу другу абсолютно, потому решили дружить до гробовой доски. – Гуров махнул рукой в сторону кофеварки. – Рабочий день не кончился, потому не предлагаю крепкого.

– Игра интересная, и решение вы приняли верное, – Крячко прошел мимо Гурова, глянул мельком, отметил, что голубые глаза шефа как бы прихвачены ледком, и искренне улыбнулся Юдину, так как генеральному директору в этот момент не завидовал. – Пить я ничего не могу, кофе и чай у меня в горле булькают.

На пульте управления раздался щелчок, затем уверенный, с чуть заметной хрипотцой, голос секретарши:

– Лев Иванович, шеф у вас? Скажите ему, что приехали из прокуратуры.

Гуров нагнулся к микрофону и ответил:

– Спасибо, Борис Андреевич сейчас будет.

– Началось, – Юдин встал, поправил галстук и уныло произнес: – Теперь, известно, житья не дадут, затаскают.

– Нормальный ход! – Крячко шлепнул себя по ляжкам. – У твоего приятеля подчиненного убили, а они...

– Станислав, – Гуров болезненно поморщился, – не первый год замужем, отлично знаешь, Борис нормальный мужик: зуб болит, а к врачу идти не хочется. Выкладывай, что раздобыл?

Крячко пробормотал что-то о христианстве и всепрощенчестве, достал из кармана бумагу, но разворачивать не стал.

– Если бухгалтер схватил смертельную информацию, то, полагаю, за последние трое суток. Скорее, это произошло вчера, иначе его бы ликвидировали раньше. Я попытался составить график, по которому передвигался убитый, за два дня, так как третьего дня он из офиса не выходил, обедал за рабочим столом. Позавчера бухгалтер пришел на работу лишь к обеду, утром на Белорусском вокзале встречал свою приятельницу, которая была в отпуске, отдыхала у родственников. Я с женщиной разговаривал. Покойный действительно ее встречал, на вокзале ничего необычного не произошло, взяли носильщика, так как было много вещей: родственники насовали банок с соленьями, – Крячко сделал паузу, затем продолжал: – Вчера бухгалтер работал до обеда, потом поехал на склад, но пробыл там всего ничего, минут сорок, сказался больным и уехал домой.

Крячко замолчал, смотрел вопросительно. Вопрос напрашивался, и Гуров произнес его вслух:

– Вчера приболел, сегодня убили. Случайное совпадение или причина и следствие?

– Можно предположить, что бухгалтер обнаружил на складе... неположенное. Человек он был мягкий, нерешительный и растерялся – доложить страшно и не докладывать совестно.

– Прост же ты, Станислав, как штыкован лопата, за что и люблю тебя. Бухгалтер занимается бумажками, а не проверкой груза. А в бумажках криминала, который бы нес смерть, быть не может. Не банковские счета – накладные, у бухгалтера экземпляр, на складе копии, или не так?

– Ты со своей критикой в Думу отправляйся. Критиковать и ломать каждый может. Лучше предложи что-нибудь конкретное, а я послушаю. Да будет тебе известно, гений, что накладная все стерпит, а фактическое наличие груза может написанному не соответствовать.

– Мысль интересная, главное, свежая. – Гуров подмигнул приятелю и, передразнивая, надул щеки. – Теперь выдохнем дружно и продолжим.

Но продолжить им не удалось, в дверь постучали и в кабинет вошли коммерческий директор Крупин и юрисконсульт Байков.

– Не помешали? – спросил Крупин и, не ожидая ответа, шагнул к Гурову, хотел взглянуть грозно. – В офисе шурует прокуратура, менты в штатском расселись по кабинетам, а служба безопасности, которая получает заработанные нами деньги, попивает кофеек и в ус не дует. – Он наступал, теснил сыщика.

Крупин, щуплый и небольшого роста, с торчащими ушами, рядом с широкоплечим Гуровым смотрелся несерьезно, словно беспородный щенок, атакующий волкодава. Крячко прыснул в кулак и уселся в самое дальнее кресло, прикидывая, даст шеф мальчишке “раза” или поступит иначе. Станислав знал Гурова очень давно, но не всегда угадывал реакцию друга в острых ситуациях.

– Ну, извини, Егор, – Гуров мягко отстранил Крупина, обогнул стол-крепость, вроде отступил и спрятался. – Ты должен меня понять: я бывший, а они при исполнении...

– Егор! – юрисконсульт Байков, фигурой покрупнее, запоздало схватил приятеля за локти. – Ты же интеллигентный человек, стыдно, ей-богу!

– А за что мы им деньги платим? – защищенный от Гурова столом, чувствуя, что его держат, Крупин начал еще больше распаляться, даже пнул стоявший рядом стул.

– А черт его знает! – воскликнул Гуров, усаживаясь в свое начальственное кресло и с любопытством наблюдая за молодыми начальниками.

– Вы знаете, сколько банкиров и служащих коммерческих структур убили за последнее время? – спросил Крупин и по-детски хлюпнул носом.

Гуров пожал плечами, взглянул на Байкова.

– Григорий, сварите себе кофе, на нижней полке есть коньяк. Станислав, узнай, кто приехал из прокуратуры, и каковы намерения?

– В отношении последнего могу сказать сейчас, – буркнул Крячко и вышел.

Юрист ловко сварил кофе, налил Егору Крупину рюмку коньяка, когда оказался между ним и Гуровым, положил на стол сложенный вчетверо листок бумаги, подтолкнул Гурову. Сыщик взял листок, убрал в карман и спросил:

– Я слышал, но не вникал в подробности, что вы готовите к отправке в Германию большую партию товара. Интересно, чем мы можем заинтересовать столь отсталую страну?

– Плетеной мебелью, – ответил Крупин. – Мы закупаем во Вьетнаме тростник и бамбук, специальные лаки и делаем мебель, которая пользуется в Европе спросом.

– Так прямо и делаем, и пользуется спросом, – с сомнением произнес Гуров.

– Егор, объясни по-человечески, – сказал Байков.

– Ну, плетет тростник, создает эскизы и цветовую гамму Вьетнам, а нам присылает полуфабрикат, мы собираем и освежаем лаком.

– А на кой вы Вьетнаму нужны, торговали бы напрямую? – удивился Гуров.

– В собранном виде мебель очень громоздка, отправлять ее морем дорого, – сухо ответил Крупин. – Складированная плетенка и бамбук занимают места в десять раз меньше и идут по железной дороге, а это четыре пятых пути.

– У вас большие мастерские? – спросил Гуров.

– Нет, они расположены при складах, – ответил Крупин.

Гуров неожиданно для себя сложил простейшую конструкцию преступления, к которому, не ведая, что творит, мог прикоснуться главбух. Сыщик давно уяснил, что если конструкция по-детски проста, то это отнюдь не означает, что предположение ложно. Он неумышленно поднял глаза на юриста Байкова и увидел в лице его не только тревогу, просто панику. Но взгляд Гурова юрист выдержал и чуть заметно кивнул.

Глава третьяСлед обрывается

Рабочий день закончился, служащие разошлись по домам, в офисе остались охранник, Гуров и Крячко, который вертел в руках записку Байкова, разглаживал ее, чуть ли не нюхал, даже смотрел на свет.

“Сегодня после девятнадцати позвони мне домой. Необходимо встретиться. Очень важно”. Подписи не было, что естественно, так как записку передали из рук в руки.

Шел девятый час вечера. Гуров набирал номер Байкова каждые десять минут, но к телефону не подходили.

– Ну и как вы полагаете, господин полковник, мы получим еще один труп? – равнодушно произнес Крячко.

– Где твой криминалист? – спросил Гуров.

– Парень из НТО, наш человек, сказал: “Освобожусь, приеду”.

Тут же позвонили с вахты, дежурный охранник сообщил, что два парня назвались сотрудниками милиции, хотят войти.

Крячко вышел и тут же вернулся в сопровождении двух сотрудников научно-технического отдела с традиционными чемоданчиками в руках.

– Здравия желаю, Лев Иванович, – сказал один из них, широколицый блондин лет пятидесяти. – Сколько лет, – он пожал Гурову руку, даже поклонился. – Что беспокоит господ сыщиков? Вопрос риторический. Всех беспокоит одно и то же. Прослушивается ли данный кабинет? Не приступая к осмотру, могу с уверенностью ответить: безусловно.

– Коллега, – вздохнул Гуров, – кабинет только построили и тут же проверили.

– Даже не смешно, – ответил эксперт, кивнул напарнику, они открыли свои чемоданчики, достали аппаратуру.

Гуров безуспешно пытался дозвониться до Байкова. Эксперты осмотрели все кабинеты офиса, сложили изъятые “жучки” в сумку.

– Не сравню вашу экипировку с американским посольством, не бывал, знаю по слухам, но думаю, вы могли бы и посоперничать.

– Каков технический уровень людей, устанавливающих все это? – поинтересовался Гуров.

– Нормальный, современный, но рука русского мужика чувствуется: мол, нечего хитрить, и так сойдет. Ставили профессионалы, но не из “конторы”. Те работают почище.

– Спасибо, коллега, – Гуров протянул сто долларов. – С какого расстояния нас слушают?

– Из дома напротив, из машины, припаркованной в радиусе примерно до двухсот метров. Техника старенькая, далеко не люкс, – криминалист отпихивал руку Гурова. Тогда полковник шлепнул его по затылку, сунул доллары в карман.

– Сколько времени нас не будут слушать?

– Ну, господин сыщик, и вопросы у тебя! – хмыкнул эксперт. – Нас и сейчас могут запросто слушать, а “жучки” вернуть может первый же посетитель. Не в полном объеме, так ведь курочка по зернышку, известно.

– Спасибо, приходи через неделю, повторим санитарный час.

* * *

Гуров на “семерке”, Крячко на “мерседесе” поехали на квартиру Байкова. После девяти вечера пробок на улицах уже не было, держались они друг от друга на расстоянии метров триста, наблюдали, нет ли за ними хвоста, переговаривались по телефону.

Добротный, из светлого кирпича девятиэтажный дом, в котором жил Байков, располагался в начале Ленинского проспекта. Сыщики поставили машины поодаль друг от друга. В подъезд войти не удалось: дверь была заперта на цифровой замок, а на звонки никто не отзывался. Но вскоре из дома вышла супружеская пара, и Гуров с Крячко вошли в подъезд, поднялись на седьмой этаж, остановились у стальной двери, позвонили.

– Что дальше? – пользуясь правом подчиненного, Крячко, задавая вопросы, смотрел ехидно. – Будем ждать, когда они изволят вернуться?

– Станешь продолжать в том же духе, я тебя оставлю до утра здесь, а сам отправлюсь спать, – ответил Гуров и вновь позвонил.

В ответ брякнула цепочка соседней двери, и густой уверенный голос произнес:

– Если вы к Григорию, то он в больнице.

В узком дверном проеме, который пересекала солидная цепочка, мелькнул генеральский погон. Гуров встал так, чтобы хозяин мог его видеть, и мягко сказал:

– Добрый вечер, товарищ генерал-лейтенант, – и протянул в щель удостоверение, полученное от Орлова. – Давно увезли Байкова, куда и что с ним случилось?

Генерал долго не отвечал, сопел, видимо, изучал удостоверение, затем документ вернул и неохотно ответил:

– Опоздал ты, полковник, этого прохвоста давно надо было сажать.

За дверью раздались легкие шаги, шепот, затем дверь прикрыли и тут же распахнули. Генерал сверкал золотыми погонами в глубине квартиры, а на пороге стояла пожилая, очень стройная, со вкусом одетая женщина.

– Здравствуйте, господа, и проходите. Сыщики оценили качество паркета, сняли ботинки, надели лежавшие у вешалки тапочки.

– Меня зовут необычно – Мария Ивановна. На моего генералиссимуса внимания не обращайте. Случай тяжелый и безнадежный, – она махнула тонкой рукой.

– Маша! – подал голос хозяин, но в прихожую не вышел.

– Миша, по коням и поставь чайник. Мы будем в гостиной. И дом, и планировка квартиры, и мебель были пятидесятых годов – все солидно, крепко, основательно, очень чисто. Хозяйка улыбнулась Крячко, разрешила Гурову поцеловать ей руку, пригласила в столовую, в центре которой располагался овальный стол, охраняемый полудюжиной стульев с высокими резными спинками.

– В этом году справляли золотую свадьбу. Я терплю этого бандита-большевика всю жизнь, – голос женщины звучал тепло. – Он приличный, а по сегодняшним меркам – порядочный человек.

Коллеги переглянулись, понимая, что женщина одинока, ей необходимо выговориться, если хочется что-то узнать, необходимо терпеть.

Мария Ивановна выставила на стол сервиз из прекрасного фарфора, прокомментировав:

– Михаил в Германии украл.

Генерал сменил китель на домашнюю куртку и беззлобно ответил:

– Каждую чашку кровью обмыл, Машенька, причем своей лично, народной не прикрываюсь.

– Молчи, старый, – супруги пикировались, поглядывая друг на друга ласково.

Хозяйка разлила жидковатый чай, указала на вазочку с сушками, неожиданно звонко рассмеялась.

– Конечно, мы в жизни за разными столами сиживали, но гакой натюрморт наблюдали частенько. Так вас, молодые люди, интересует наш сосед – Григорий Байков?

– Мария Ивановна, простите ради бога, это крайне неприлично, я понимаю, но вы женщина благородная, – с этими словами Гуров извлек из кейса бутылку виски и коробку шоколадных конфет.

Хозяйка свела красиво очерченные брови, пожала плечами, вздохнула:

– Что ж, люди, как люди, – слабые, – и поставила на стол хрустальные рюмки.

Крячко молча разлил виски, распечатал конфеты, а Гуров, глядя в основном на женщину, сказал:

– Мы с вашим соседом в одной фирме служим. Утром у нас несчастье произошло, мы договорились после семи вечера созвониться и встретиться. Звоним, а он трубку не берет, вот и подъехали узнать. Так что же с ним случилось? Часов в пять он был у меня в кабинете и вполне здоровенький.

Генерал смотрел из-под кустистых бровей насмешливо, явно не веря ни одному слову. Хозяйка тонкими пальцами поправила прическу, ответила нерешительно:

– Точно не могу сказать. Григорий, когда его санитары выносили, не то чтобы без сознания, но вялый был. Мне объяснили, что ему сделали обезболивающий укол. Якобы Гриша на нашей лестнице оступился, какой-то нерв в спине повредил, до квартиры еле дополз и вызвал “скорую”.

– А вам не позвонил?

– Я тоже удивляюсь. Чуть что – он ко мне: “Мария Ивановна, Мария Ивановна”. То с дочкой посидеть, то еще что.

Генерал выпил. Тряхнул седой шевелюрой.

– Что, дети малые, взяли Григория, факт – взяли! У вас извечно, – он глянул на Гурова, – не то что руки, пальцы друг с дружкой во вражде живут. Вон рядом, в Первую градскую его повезли, отделение неврологии, пойдите, разыщите. – Генерал вновь налил и быстро выпил, боялся, что жена остановит. – Что я, не видел, как “скорая” берет? Григорий только дверью стукнул, а они уже здесь. Известно, вкололи, уложили, к носилкам привязали, чтобы не выпал.

– Простите, дочке его вроде пять лет, – сказал Гуров. – Где она?

– Даша? Около шести она из сада сама вернулась, это у нас во дворе, заглянула к нам, сказала, что идет к бабушке. Тут совсем рядом.

– Девочка часто ходит к бабушке? – спросил молчавший до этого Крячко.

– Нет, та как выскочила замуж, так, пожалуй, здесь раз всего и была, а Даша сама к ней не ходила.

На улице Гуров закурил, хотел что-то спросить, но сказал иное:

– Давай здесь, какие имеются, концы подберем. Ты – к матери Байкова. Ничему не верь, пока не увидишь девочку своими глазами. Пять лет, с ней и поговорить можно. А я в больницу, попробую отыскать героя. Хотя там, конечно, в такое время сам черт ногу сломит, врачей нет, справочная не работает...

– Не пыхти, – перебил Крячко. – Если его взяла “скорая”, то в приемном отделении тебе все сообщат.

– Ты как всегда прав, – ответил Гуров, отпирая “жигули”. – Адрес матери знаешь?

– Учи меня, учи, – Крячко сел в “мерседес”. – Встречаемся через тридцать минут на той стороне.

– Нет, встречаемся у меня на квартире. Кто первый прибудет, тот готовит ужин, – Гуров сел в “жигули” и через несколько минут подъехал к Первой градской больнице.

К удивлению сыщика найти Григория Байкова не составило никакого труда. В приемном отделении тут же сказали, что такой больной поступил сегодня в 18 часов 47 минут, направлен в отделение неврологии, и даже вежливо объяснили, где данное отделение найти.

В отделении, кроме больных, которые курили на лестничной площадке или разговаривали с родственниками, никого не было. Гуров заглянул в одну палату, в другую и наконец наткнулся на сонную, смертельно уставшую, медсестру, которая, сидя за столиком, грела ладони на стоявшем перед ней чайником.

– Около девятнадцати?.. Байков?.. Чернявый, с носом? Якобы обострение радикулита? Ущемление у него? Совесть ему ущемили, – говорила сестра без злости и без иных эмоций. – Заведующий вокруг него танец с саблями исполнял, велел отдельную палату выделить. И мне действительно тяжелую больную пришлось в общую переводить. Миллионщики чёртовы.

– Капризен, слов нет, – льстиво согласился Гуров. – Где его найти?

– Вторая справа, – сестра отвернулась и прижалась щекой к чайнику. – Знобит, сил нет.

Гуров тихонечко вошел в указанную палату, попривык к темноте, разглядел белую кровать, услышал ровный храп и зажег свет. В палате стоял телевизор, телефон, воздух был чистый, абсолютно не больничный. Из-под одеяла торчала смоляная шевелюра Байкова, который спал, свернувшись калачиком, и похрапывал. Гуров осторожно приподнял одеяло, увидел лишь нос, но это был нос, который производил впечатление. Сочетание такого уникального носа, смоляных волос и бровей не вызывало сомнения, что в кровати спит юрист фирмы “Стоик” Григорий Байков.

Гуров облегченно вздохнул, вернулся к двери, где его поджидала медсестра, которая не могла расстаться с чайником.

– С больным можно поговорить? – спросил Гуров.

– С больным! – фыркнула медсестра. – Перцовый пластырь, растирка, шерстяной платок и, если совсем бездельник, день можно поваляться дома. Хулиганье!

– По-вашему, он симулянт? – спросил Гуров.

– Ну, дернуло его слегка! – сестра выпроводила Гурова из палаты, закрыла дверь. – Знакомства, деньги, нежелание претерпеться и, пожалуйста, – отдельная палата! Это при нашем-то положении! Валюта! Сегодня за зеленые, можно койку на Луне получить.

– Не понимаю, – Гуров привычно пожал плечами. – Пусть и отдельная, но ведь палата! Хоть потолок в алмазах, так ведь больничный потолочек-то! Сестра, давайте я с ним переговорю, он вмиг вам место освободит.

– Поезд уже ушел, господин хороший. Я по приказу заведующего ему такую дозу новокаина и снотворного вкатила, что теперь до утра.

– До утра, так до утра, – согласился Гуров и взглянул на сестру милицейским взглядом, после которого у сыщика никто удостоверения не спрашивал. – Мне во сколько подъехать? Хочу сам зашнуровать его ботинки.

– Понятно, – сестра повеселела. – Приезжайте к девяти, я его шмотки припрячу, отдам только при вас.

– Вот и ладушки, сестренка, люблю красивых и сообразительных. Значит, до завтра.

* * *

В своей квартире Гуров оказался раньше Крячко и начал готовить ужин. Настроение было так – середина на половину. Разговор с медсестрой сначала вдохновил, появились кое-какие мысли. Но по дороге сыщик почувствовал, что его “ведут”. Он пару раз шарахнулся, проверился, ответа не получил, гонять и проверяться не хотелось, тем более что “ведущие”, конечно знали, где он живет, могли его “бросить”, затем вновь принять у дома.

Закипел чайник, поджарилась колбаса. Гуров начал готовить традиционную яичницу, когда приехал Крячко. Он подхватил со сковородки кусок колбасы, обжигаясь, начал есть и, лишь проглотив, сказал:

– Девочка жива-здорова, находится у бабушки. Интересного мало, но кое-что настораживает.

Гуров кивнул, налил в стаканы водки, молча выпил.

– Ты замечаешь, Лев Иванович?

– Прекрасно, но этим я пока управляю, – перебил Гуров.

– Так утверждает любой алкоголик, – Крячко выпил половину своей порции и занялся едой.

Гуров рассказал о результатах своей работы, кивнул.

– Твоя очередь, Станислав.

– Дарья пришла к бабушке около восемнадцати часов без приглашения. Бабушка – Зинаида Борисовна Ганевская, фамилия нового мужа, лет пятидесяти, хочет выглядеть на тридцать, красива, эгоистична, умна. Живет она в двухкомнатной квартире мужа, от прихода внучки, мягко говоря, не в восторге, но изображает. Хозяйка угостила меня отвратительным кофе, повторяя, что амурные дела и миллионы сына ее совершенно не интересуют. Чистейшая ложь, даже прикрыть нечем. Около шести ей позвонил Байков, попросил приютить дочь на несколько дней, так как он уезжает в командировку. Уверен, что сын обещал вознаградить ее по-царски. Все.

– Продолжай, – Гуров глянул усмешливо, налил себе третью порцию, в стакан Крячко добавлять не стал. – Давно не работал с профессионалом. Орлов, конечно, высший класс, но у него, кроме меня, дел невпроворот. Ну, ничего, скоро будем в одной лодке, мы ему загрузим, извини, не посмотрим, что бывший начальник и генерал.

– Ну, на Орлова залезать, что на тебя, что на крутую ледяную горку. Долго карабкаешься вверх и очень быстро летишь вниз, – Крячко встал, поставил на плиту чайник. – Что я думаю? Да то же, что и ты, начальник. Байков запутался в криминале, краем, не на прямую, решил пойти в сознанку и пригласил тебя на встречу. Старшие товарищи об этом прознали и мгновенно среагировали. “Парень, – сказали ему, – сиди тихо и не шали, иначе мы тебе сделаем бо-бо”.

– А как узнали? – поинтересовался Гуров. – Ну, хорошо, фирма прослушивалась. Но я убежден, Байков по телефону неосторожных разговоров не вел и ни с кем из сотрудников не советовался. Очень быстро, ловко...

– Самое приятное, мы не знаем, каков криминал, даже его характер, – перебил Крячко. – Как ты выражаешься, можно предположить, что он связан с партией товаров, полученных из Вьетнама, которые проверял покойный бухгалтер. Завтра ты поможешь зашнуровать ботинки юристу Байкову, который спрятался в больнице, словно страус, и он тебе ничегошеньки не скажет.

– Это вряд ли, – сказал Гуров, явно думая о своем. – Он не захочет говорить, но мы ему поможем.

– Нет, – уверенно произнес Крячко. – Тот редкий случай, когда твое мастерство не поможет.

– Жизнь покажет, – Гуров хотел было налить еще, но взглянул на друга и убрал бутылку в холодильник. – В фирме работают два человека из чужого лагеря. Возможно, они друг Друга не знают. Мы не знаем ничего...

– Моя любимая телевизионная игра “Что? Где? Когда?” – Крячко свою недопитую водку подвинул Гурову. – Времени у вас несколько больше, чем у знатоков, только мы играем не на деньги, на человеческие жизни.

– Не говори красиво, Станислав, – Гуров выпил его водку и закурил.

– Чудится мне, что бухгалтера убили не за бухгалтерские дела, – сказал Крячко. – Ищем мы не там, да и не знаем, что ищем. Главное, инициатива не у нас.

– Обязательно, – согласился Гуров, – надо ее каким-то образом перехватить. Как? Понятия не имею. На складе мы ничего не найдем. Ты прав, Байкова напугали так, что он рта не раскроет. Киллера, который убил главбуха, думаю, уже нет в живых, и на заказчика нам не выйти.

– Лев Иванович, не изображай. Ты сам отлично знаешь, путь v нас один. Выявить их людей в офисе и сыграть с ними втемную, – сказал Крячко. – А психолог у нас один, я лишь скорохват.

– Уничижение – грех паче гордыни, что ты присоветуешь?

– Ты сам большой и умный, – Крячко снял телефонную трубку, позвонил домой. – Добрый вечер, дорогая. Где я? На презентации у твоего давнишнего друга Льва Ивановича Гурова. Ты знаешь, он не бабник, у него во множестве присутствуют другие недостатки. Когда? Минуточку, – он крикнул Гурову, который возился в кухне: – Благоверная интересуется, когда ты меня отпустишь?

– Давно бы ехал, и чего пристал, не понимаю, – ответил Гуров. – Пользы от тебя, как от козла молока.

– Слышала? Оскорбляет. Для них дело привычное, хлебом не корми, дай пнуть подчиненного. Выезжаю.

Крячко только положил трубку, как телефон зазвонил.

– Слушаю. Он самый. Где? Из какого оружия? Поздравляю, майор, значит, убийство ты раскрыл в кратчайшие сроки. Или, как выражаются газетчики и фрайера, по горячим следам. Спасибо, что позвонил.

Крячко прошел на кухню, взял со стола бутылку, плеснул в стакан и выпил:

– Малого нашли у Ленинградского рынка, застрелен из того же автомата, который был упрятан под тело.

Гуров равнодушно кивнул, закурил.

– До завтра. Принесет это результат или нет, я утром еду в Первую градскую, помогу больному зашнуровать ботинки.

* * *

Байков подошел к машине Гурова так аккуратно, словно нес на голове сосуд с водой. Такая походка была типична для радикулитчиков. Сыщик оценил артистические способности юриста и из машины не вышел, не помог сесть, лишь открыл переднюю дверь, на стоны Байкова и сложные маневры усаживаний попросту не обратил внимания. Они уже виделись в палате, здоровались, на просьбу Байкова дать ему полежать еще пару деньков, Гуров не ответил, заведующий куда-то “пропал”, дежурная сестра принесла вещи, сыщик сказал, мол, одевайтесь, я жду внизу в машине, и исчез. Его обещание помочь “больному” обуться оказалось пустой угрозой.

Вернувшись к машине, Гуров вынул из кармана специальный аппаратик, который тут же зафиксировал, что машине за считанные минуты успели прилепить “уши”. Сыщик не стал их искать, отнесся к происшедшему философски.

Наконец Байков уселся, вытер лицо платком и сказал:

– А вы совершенно равнодушны к чужим страданиям?

– Отчего же, Григорий, я вам искренне сочувствую, – Гуров взглянул на орлиный профиль юриста, на смоляные волосы и брови и мягко тронул “Жигули”.

Они влились в поток машин, развернулись в обратную сторону и двинулись к центру.

– Я хочу домой, у меня больничный, – Байков пытался говорить уверенно.

Гуров молчал, следил за дорогой, поглядывал на “ведущий” их “форд”, вздохнул, закурил, предложил сигарету Байкову, затем миролюбиво сказал:

– Заскочим в фирму. Если в течение часа вам не станет лучше, я отвезу вас домой.

– Вы полагаете, что именно в этом состоят обязанности начальника службы безопасности? – язвительно спросил Байков.

– Черт его знает, в чем состоят мои обязанности, – равнодушно ответил Гуров.

Он прекрасно понимал, что коммерсант ждет вопроса о записке, которую он передал вчера. Но задавать подобный вопрос было и рано, и глупо, и уж, конечно, не в присутствии посторонних.

– Вот попал, так попал, – начал нерешительно Байков. – Вы человек посторонний, казалось бы, на такую щепетильную тему следует говорить с друзьями... – Он замолчал, ожидая, что Гуров ему поможет откровенничать.

Сыщик лишь понимающе кивнул, любопытства не проявил.

– Видите ли, Лев Иванович, сугубо между нами, я еще не алкоголик, но запойный, и уже три дня в пурге, а тут еще радикулит схватил железной лапой, вот и решил упрятаться в больницу, привести себя в порядок. Мне пить совсем нельзя: бессонница, провалы в памяти. Какой же я к черту юрист, ежели ни черта не помню. К примеру, вчера, помню, что Ивана Сидоровича убили, как выпили – помню, а дальше – словно черная дыра. Дома лежу, санитары... Упал, наверное, и Лешке в больницу позвонил уже по автомату, но в беспамятстве.

Гуров повернулся к Байкову, изобразил максимум понимания, обаятельно улыбнулся:

– Обязательно. Русский, талантливый, значит, обязательно запойный, – и закончил фразой, которую юрист понял несколько позже: – Простенько, со вкусом, но очень бездарно. И как Карцев говорит: “Но сегодня”.

Появление Гурова и Байкова в офисе вызвало небольшой переполох. Секретарша Юдина, элегантная красавица Елена, даже вышла из-за стола, провела холеной ладонью по небритой щеке Байкова, прошептала:

– Бедненький, – на Гурова взглянула строго и одновременно кокетливо. – Вы, Лев Иванович, просто монстр. Зачем же больного человека?.. – она не договорила, лишь махнула ручкой. – У шефа переговоры, закончатся, доложу, – и вернулась на свой трон.

В своем кабинете, как учил его криминалист, Гуров опустил жалюзи, кивнул на кресло.

– Кончайте валять дурака и располагайтесь. Вчера лучшие специалисты провели здесь санитарную уборку, нас никто не слышит.

Он достал бутылку коньяка, плеснул в стакан, протянул гостю.

– Как-нибудь на досуге я прочту вам короткую лекцию, как изображать запойного. Радикулит у вас с грехом пополам получается, а запой вы изображаете ни в... ни в Красную Армию.

– Не понимаю...

– Охолонись, Гриша, ты имеешь дело с профессионалом, выпей, сними напряжение. Ты парень неглупый, правда, и не шибко умный, уговаривать я тебя не собираюсь. Скажу несколько слов, ты сам решишь, как тебе жить дальше. Ты только учти, что очень скоро ты в этом же кабинете будешь плакать и просить о помощи. Потому ты мне не хами. Не хочешь – не откровенничай, но взаимоотношения со мной не порть. Чушь несу, – Гуров закурил, двинул пару кресел, начал расхаживать. – Хами – не хами, я все равно буду тебя спасать. Ответь только на один вопрос: ты уже под статьей или тебя используют втемную и на сегодня ты пока неподсуден?

Банков выпил коньяк, легко поднялся, налил себе вторую порцию. Гуров достал из стола электробритву, указал на розетку.

– Приведи себя в порядок.

Пока Банков брился, Гуров позвонил в машину Крячко, спросил:

– Что у тебя?

– Ну, по старой памяти дали мне две машины, так что я сам – третий.

– На какой срок?

– Пять суток.

– Ну, как минимум двое суток вас ждет перекур с дремотой.

– Спасибо, я всегда тебя любил. Ждать и догонять – самое милое дело, – сказал флегматично Крячко. – Сам понимаешь, дело практически бесперспективное. Когда они появятся, то ждать и играть мы права не имеем, а брать – значит тянуть пустышку за недоказанностью.

– Отвечу твоей же присказкой – ты большой, ты умный.

– Очень большой и очень умный, – поправил Крячко. – Больной у тебя? Молчит, конечно.

– Он бреется. Звони, – Гуров положил трубку. Байков почистил бритву, положил на стол.

– Спасибо, Лев Иванович.

– Пустяки, Гриша, мелочи жизни. Я подумал и понял, что ты черту пока не преступил. Вчера узнал об убийстве главбуха, понял, что гуляешь по проволоке без лонжи и даже без зонтика, решил мне открыться, но тебе тут же позвонили и сказали, что не следует изображать героя, дочь у тебя одна и, судя по всему, другой уже не будет.

Байков так побледнел, что Гуров испугался, как бы действительно парень не грохнулся, и налил ему еще коньяка.

– Я тебя ни в чем не осуждаю. Однажды у меня украли любимую жену и ее сестру, я твое положение понимаю, лишних слов от тебя не жду. Я освободил их способом, для тебя недоступным, но у меня и лучших сыщиков России в услужении не было. Давай прокачаем ситуацию. Как я понимаю, она проста, как задница ребенка. Года два назад ты отказался подписать какой-то контракт и начал объяснять шефу, что тот собирается совершить глупость. Тогда к тебе обратился Мефистофель, протянул доллар, и предложил заткнуться. Шеф колебался. Криминала в контракте не было, доллар был длинный, и ты решил чисто по-советски: мне что, больше всех нужно? Ты подписал, получил свой доллар, и мышеловка захлопнулась. Такую историю даже Шахерезада не рассказывала, потому что уже в то время она считалась старой и пошлой. Ты криминала не видел, возможно, не видишь и сегодня, но когда вчера застрелили главбуха, ты понял, что стоишь на краю. Идти к шефу, признаться, что получаешь деньги не только у него, ты постыдился, решил обратиться ко мне: и человек новый, ты меня не предавал, и профессионал. Дальше произошло то, что произошло. Теперь я тебе расскажу, как ситуация ляжет дальше. Твою пятилетнюю Дарью мы на какое-то время убережем. Но, во-первых, только на какое-то время, а, во-вторых, Мефистофель любит носить белые перчатки. Это так элегантно. Но, бывает, их снимает и в любой момент может шепнуть: “Да уберите вы этого грешника, у меня от одного его вида аппетит пропадает”. Ну, как?

– А чем собственно вы. Лев Иванович, отличаетесь от Воланда? – севшим голосом произнес Байков.

– Верно, кругом шастают рогатые и козлоногие, и только Григорий Байков в серебряной тунике и с белоснежными крыльями.

– Я могу забрать Дарью и скрыться.

– А какая гарантия, что ты издалека не черкнешь в Россию несколько лишних слов? Никакой. Ты не скроешься, уедешь совсем не далеко.

– Да не знаю я практически ничего? Клянусь жизнью Даши!

– Верю, у тебя в руке фонарик с очень тонким лучом, но если ты его направишь в нужное место, я узнаю, за что убили главбуха и в каком месте зарыта собака.

– Меня тогда убьют мгновенно, а Дашу за компанию.

– А давай мы Дашу спрячем! Это сделаю я, причем сегодня. Ну, а мы с тобой мужики, обязаны драться.

– Надо подумать. Лев Иванович.

– Согласен. – Гуров взглянул на часы. – На раздумья выделяю тебе один час.

– Один час? – голос у Байкова пропал, и Гуров понял его лишь по движению губ.

– Целый час, шестьдесят минут, уйма времени, – Гуров начал варить себе кофе.

Сыщик блефовал в наглую. Ведь если ставить условия, то подразумевается, что на отказ ты можешь применить силу. За спиной сыщика никакой силы не существовало. Опереться было абсолютно не на что. Байков мог не согласиться либо просто обмануть, и ничего Гуров не сделал бы, лишь утерся и начал снова от печки. Но уверенность, холодный тон и спокойствие Гурова произвели впечатление силы несокрушимой, а при сопротивлении и карающей.

– Час, так час, – прошелестел пересохшими губами Байков. – Я здесь, в уголке, не помешаю?

– Какой разговор? – чувствуя близкую победу, Гуров повеселел. – Вари себе кофе, требуется – выпей еще немного.

Байков не успел поблагодарить, как в кабинет быстро вошел Юдин.

– Как болящий? Оклемывается? Как успехи у службы безопасности? – Юдин был привычно энергичен, как всегда, безукоризненно одет, выбрит до синевы, гнал перед собой волну тончайшего французского одеколона.

Гуров взял его под руку так крепко, что шеф поморщился.

– Борис Андреевич, не мешай парню, он думает, а мы с тобой пока пошепчемся.

Юдин освободил затекшую руку, недовольно сказал:

– Ты на преступниках свою хватку демонстрируй, – и уже шепотом спросил: – Убийцу нашли?

– Обязательно, – Гуров зашел за холодильник, поманил Юдина. – Еще вчера обнаружили, естественно, мертвого.

– Вот черт! Значит, на заказчика ты не выйдешь.

– Через наемника никогда не выйдешь на заказчика, Борис.

– Так что ты думаешь, мысли есть?

– Как у сучки блох. Тебе случалось собрать машину, а половина деталей оказалась лишней? Значит, ты собрал другую машину либо собранная не будет работать. Мне не нужны мысли, необходимы факты, – Гуров покосился на Байкова.

– Гришка знает и скрывает? Да я ему, сопляку...

– Один вопрос на засыпку, шеф, – мягко, но решительно перебил Гуров. – Скажи, пожалуйста, каким образом под крышей твоей фирмы может устроиться наркобизнес? Тихо, тихо, Борис, тут я главный. Вот ему, – сыщик кивнул на Байкова, – я дал час, а тебе, как другу, даю два. Думай.

Глава четвертаяКиднэппинг

Еще не было и десяти утра. Народ, бывший некогда хозяином, частично освободил свой персональный транспорт – троллейбусы, автобусы и метро, притащился на фабрики и заводы, некоторые даже начали работать. По улицам столицы, в частности по Ленинскому проспекту, где жила Зинаида Борисовна Ганевская, мать Григория Байкова и бабушка Даши, плотным потоком катили лимузины. Скрежетали ржавыми крыльями старенькие “москвичи”, деловито суетились “жигули” всех моделей, сверкали лакированными боками иномарки, презрительно фыркнув на окружающих, по центральной полосе, для других закрытой, проносились вороненые членовозы. Ни перестройка, ни путч, ни расстрел парламента не коснулись этих благородных лимузинов, они были, есть и будут. Меняются пассажиры, но членовозы – никогда, они вечны, неизменно презирают окружающих и правила уличного движения.

Крячко сумел получить в свое распоряжение две группы наружного наблюдения, одну замызганную “шестерку” и такси с погасшим навсегда зеленым огоньком. Если ехать из центра, то дом, в котором жила мать Байкова и в данный момент находилась пятилетняя Даша, был расположен на правой стороне, в квартале от комплекса Первой градской больницы. Крячко поставил свой “мерседес” чуть не доезжая до дома, “жигули” наружки встали чуть впереди, а “волгу” сыщик приказал припарковать на другой стороне, по движению потока в сторону Кремля. Старший наружки удивился, мол, на хрен это нужно, если девочку захватят, то машина может начать движение только направо, в сторону кольцевой и “волга”, пока развернется, окажется отрезанной плотным потоком, через который трудно пробиться.

– Ты прав, майор, – согласился Крячко. – Если они начнут соблюдать правила, то ты прав. Но коли они наплюют на правила, рванут поперек и в обратную сторону, тогда как? Мы тремя машинами двинем за ними, как мы будем выглядеть? Встань, где сказано, и жди долго-долго.

Майор был мент тертый, Крячко знал лет десять, потому спорить не стал, молча выполнил приказ.

Через несколько минут какой-то пьяный мужик с авоськой, в которой болталась початая бутылка, перебежал шоссе в неположенном месте, увернулся от взвизгнувшей тормозами машины, свалился на асфальт под колеса стоявшей у тротуара “волги” с наружкой, подняв над головой драгоценную ношу, затем, поднявшись и матерясь, выбрался на тротуар. Но майор, как уже сказано, был мент тертый и сказал:

– Сеня, пройдись за ним, проверь документы. Оперативник выскочил из машины, дошел за неуверенно шагающим ханыгой до ближайшей подворотни, подтолкнул его и строго сказал:

– Гражданин, почему нарушаете, создаете аварийную обстановку?

– Чего? – гражданин дыхнул перегаром, попытался вытаращить опухшие глаза и залебезил: – Начальник, виноват...

– Документы, – перебил оперативник.

– Какие у меня документы? Вот мой дом, третий этаж, восьмые апартаменты, а я – Коська Ветрин, меня тут каждый знает.

– Коська! – из подъезда вышел мужичонка в телогрейке. – Чего лясы точишь, принес?

– Во! – Коська поднял авоську и тут же спрятал за спину.

– Кажись, арестованный я...

– Ты в любой каземат готов, лишь бы не поделиться... Оперативник слушать не стал, вернулся в машину и доложил:

– Нормально, свои люди.

Через широкий проспект, забитый несущимися машинами, Крячко видеть происшедшее около “волги” не мог. И вообще он сидел расслабленно, полудремал, черного хода в доме не было, нужный подъезд под носом, ждать, судя по всему, придется не одни сутки.

Подкатила “неотложка”, двое парней в белых халатах, шапочках, с марлевыми повязками, но без носилок и чемоданчика выскочили из “рафика” и уверенно вошли в подъезд.

Крячко понял, что началось, связался с коллегами, продиктовал марку и номер “неотложки”, напомнил порядок действий.

– Пылишь, Станислав, так быстро не бывает, – ответил майор.

– Заткнись, готовность один.

– Как скажешь, – равнодушно сказал майор.

Крячко повернул ключ зажигания, мотор мягко заурчал, сыщик улыбнулся: мол, от меня-то они никогда не уйдут. Тут же подумал, что майор прав, так быстро за девочкой приехать не могли, и тут же увидел Дашу, которая, подпрыгивая, выскочила из подъезда, что-то весело говорила “санитарам” и первой забралась в “рафик”.

Крячко переложил пистолет в боковой карман куртки. Когда брать? Если сейчас, то девочку освободим, но ничего не докажем. После слов Гурова о том, что Крячко большой и умный, он решил следователь за похитителями до места назначения – квартиры или дачи. Жизнь покажет. Убивать девочку и вешать на себя расстрельную статью – бандитам никакого резона. У них, безусловно, заготовлена легенда, с доказательствами будет трудно, но захват такой группы, транспорта и базы – это уже кое-что.

“Рафик” мигнул левым подфарником, готовясь влиться в поток, затем неожиданно включил свои сирены, пересек шоссе, выехал на встречную полосу и двинулся к Садовому кольцу.

Крячко, чтобы развернуться и не засветиться, надо было либо выждать, либо проехать вперед до левого поворота, в любом случае он “рафик” терял.

– Майор, вцепись ему в хвост, веди мертво, сообщай о маршруте. Разрешаю раскрыться, только не отпустить. Перестреляй им все баллоны к чертовой матери!

Двигаясь к развороту, Крячко соединился с “волгой”, спросил:

– Ведешь? Куда следуете?

В ответ сыщик услышал такой мат, что больше спрашивать ничего не стал, позвонил Гурову и сказал:

– Они забрали девочку и ушли.

– Спасибо, – ответил Гуров, взглянул на часы, на Байкова, который задумчиво пил кофе, и, проглотив тугой комок, сказал:

– Не тяни, Григорий, за оставшиеся десять минут бином Ньютона не придумаешь.

Байков ответить не успел, вновь зазвонил телефон. Гуров догадывался, кто звонит, очень не хотел брать трубку, но выхода не было, и он ответил:

– Слушаю.

– И внимательно, Лев Иванович, – произнес спокойный мужской голос. – Ты, конечно, уже знаешь, твои парни фрайернулись, девочка у нас, потому затихни и передай трубку отцу.

– Вы понимаете, что если с ребенком...

– Ты, седой волкодав, не пускай слюну. Мы коммерсанты, а не людоеды, не психи, которые разыскивают вышку. Веди себя разумно, все будет о’кей! Давай сюда папу, я ему шепну пару слов, потом мы с тобой начнем договариваться.

Байков уже рвал у Гурова трубку, завладев, закричал:

– Я ничего не знаю, не скажу ни слова, отдайте девочку!

– Молодец! Очаровательная девочка, и нам она совершенно ни к чему. Совершаем обмен: ты – к нам, Даша – к бабушке и забудем эту неприятную историю как страшный сон.

Гуров слушал разговор по отводной трубке.

– Согласен! Согласен! – повторял Байков. – Когда, где, как?

– Для меня жизнь человека дороже всех твоих миллионов, – сказал Гуров. – Подумай, как совершить обмен, я тоже пораскину мозгами, позвони после восемнадцати, а сейчас дай трубку девочке.

– Лев Иванович, даже не смешно, я же говорю из автомата.

– Хорошо, пусть в течение получаса Даша сюда позвонит.

– Ладно, – неизвестный положил трубку.

Опережая нервный срыв Байкова, истерику, Гуров шарахнул кулаком по столу и закричал:

– Молчать! Кто во всем виноват? Кто продал своего шефа, за что убили невиновного человека? – он схватил юриста за лацканы пиджака и приподнял. – Девочку они не тронут, она им действительно ни к чему, а тебя требуют к себе с одной-единственной целью... Понятно, с какой?

– Ну и пусть! Пусть убивают. Я оставлю дочке все деньги, мать ее воспитает! – у Байкова начиналась истерика. Гуров отвесил ему такую пощечину, что чуть не отшиб голову.

Из-за холодильника за ними наблюдал Юдин, который счел нужным вмешаться:

– Лев Иванович, пусть его убьют другие, ты рук не пачкай.

– А ты меня не учи, налей человеку стакан. Пусть он будет пьяный, но с мозгами.

В кабинет вошел Крячко, вид у него был не виноватый, скорее печальный.

– Я не оправдываюсь. Почему и как бы ни сорвалось, виноват всегда старший. Но должен сказать тебе, дорогой Лев Иванович, наше время прошло. Мы воюем с организацией, а даже твой любимый Акела не мог в одиночку биться против стаи.

Во всех поражениях и провалах Гуров винил только себя. Он был убежден, что самый хитрый ход противника можно и должно предвидеть. Он знал опыт и возможности Крячко и не сомневался, что оперативник нигде не ошибся. Но дело провалено, значит, ошибку допустил он, Гуров.

– Девочку не тронут, это я тебе говорю! – Гуров ткнул Байкова пальцем в грудь, юрист еле устоял на ногах. – Твоя жизнь не много стоит. Я попробую ее сохранить. Гарантий не даю, – он наклонился к уху Байкова и тихо продолжал: – Иди со своим шефом в дальний уголочек и шепотом, буквально на ушко, перескажи ему весь алфавит от А до Я.

Гуров взял Крячко под руку, вывел на улицу, внимательно оглядел ее и кивнул. Станислав подробно рассказал о происшедшем. Оказалось, что “алкаш”, свалившийся у “волги” группы наружного наблюдения, вложил под оба передних колеса металлические шипы, и когда машина тронулась...

– Теперь просчитай, Лев Иванович, сколько человек и какой квалификации против нас задействовано, – продолжал Крячко. – Только мне выделили две группы, как номера машин стали известны. С какой поразительной скоростью они действовали! Надо было угнать “неотложку”...

– Могла давно стоять в гараже, – перебил Гуров. – Проверь.

– Мы нашли ее брошенной в переулке у Октябрьской площади. Ясно, что там их ждала другая машина. Найти нас на Ленинском проспекте, зная номера машин, дело плевое. Но “алкаши”?! Небритость, одежда, запах, уверенность в розыгрыше легенды – ты сам знаешь, на подготовку требуется время. И почему они так спешили?

– Тут моя вина, – ответил Гуров. – Я дал Байкову на размышления час, они узнали и успели. Как узнали? Я не верю, чтобы вчера наши ребята что-нибудь проворонили, у них же тоже современная техника. Я опустил жалюзи, и через окна нас достать не могли.

– Один черт знает, что сегодня технически возможно, а что нет.

– Под каким предлогом девочку взяли из дома?

– Отец соскучился, больница рядом, попросил подвезти дочку.

– Простенько.

– Все простенько, но с большим вкусом, – усмехнулся Крячко и сильно толкнул Гурова к стене дома.

По переулку на бешеной скорости пронесся “форд”, не наехав колесом на тротуар, скрылся за углом.

Оперативники взглянули друг на друга и рассмеялись.

– Если за нами сейчас наблюдают, что не исключено, то представляешь, как смеются? – вздохнул Крячко.

– Не стану напоминать известную пословицу, цитирую сыщика Гурова: “Еще не вечер”.

– Классика. Ты отлично понимаешь, разработчик всей операции из наших. Он все знает, в ловушку ты его не заманишь. И девочку он не отдаст.

– Еще не вечер, – упрямо повторил Гуров.

– Хорошо! Согласен! – вспылил Крячко. – Ты гений! Но ты лишь человек! А человек не может победить машину!

– Станислав, мне столько раз это говорили... Когда убьют, тогда и победят, и ни секундой раньше.

– Извини, но на хрен нам все это нужно?

– Отвечу вопросом на вопрос. – Гуров провел ладонями по лицу, зевнул. – А на хрен мы с тобой вообще живем? Такая организация, огромные деньги – значит, наркотики. Я об этом давно думаю. Когда Борис мне сказал, что рэкетиры “наехали” на него лишь раз, а вечером позвонили, извинились, сказали, мол, ошиблись адресом, я сразу подумал: значит, его охраняют люди более серьезные. А кто у нас самый богатый, серьезный и организованный? Наркобизнес. Значит, мы с тобой служим в одном из отделений наркобизнеса.

– Спасибо, босс! Но тогда нам мало платят.

– Верно, я скажу Борису, – усмехнулся Гуров. – Пошли, тебе полагается чашка кофе, а мне, как признанному алкашу, капель несколько. Признаюсь, Станислав, у меня есть идея...

– А у меня жена и сын, – сердито ответил Крячко.

* * *

Когда они проходили мимо приемной Юдина, секретарша громко сказала:

– Лев Иванович, шеф просил зайти.

– Спасибо, красавица, а где наш больной?

– В вашем кабинете.

– Прекрасно, – Гуров взглянул на Крячко. – Вари кофе, я сейчас. – Он сел рядом со столом Елены Добродеевой, которая была больше чем красавица, мило улыбнувшись, взял ее блокнот, достал авторучку, начал писать, оправдываясь: – Простите за ради бога, но памяти никакой, а уж при виде вас вообще теряю голову.

Он не дописал страницу, перевернул, начал строчить на новой, затем вырвал из блокнота два исписанных и несколько чистых листков, положил блокнот на место, листки в карман.

– Странный вы человек, Лев Иванович, – секретарша смотрела серьезно. Ее полные перламутровые губы приоткрылись, обнажая зубы, какие можно видеть лишь в кино и на рекламных роликах. – Вы здесь не первым день и по профессии сыщик. Вы заметили, что я – женщина?

– Обязательно! – радостно ответил Гуров. – Признаюсь, я и предложение Бориса Андреевича принял в основном, чтобы видеть вас ежедневно.

– Считаете меня дурой?

– Лишь женщиной, которая хочет слышать то, что она хочет слышать.

– Если мне удастся вас увлечь, я выну из вас душу!

– Верю на сто процентов, – Гуров поднялся.

– Пригласите меня на ужин.

– Женщине нужно отдавать все либо не предлагать ничего, – очень серьезно ответил Гуров. – Когда я буду принадлежать себе, то лягу у ваших ног.

– Дайте слово.

– Честное слово. – Гуров посмотрел женщине в глаза, постучал в дверь шефа и вошел.

– Где ты пропадаешь? – недовольно пробурчал Юдин, увидел, как Гуров приложил ладонь к губам, и замолчал.

– Обсуждали со Станиславом наше положение, признали его незавидным. – Гуров положил перед Юдиным один из исписанных листков, пока шеф читал, сыщик продолжал: – Не томите.

Байков признался?

– Черта с два! – рявкнул Юдин. – Якобы он ничего не знает, ни с кем не связан, кто и с какой целью похитил его дочь, понятия не имеет! А то немногое, о чем он догадывается, не скажет, так как дочка ему дороже всех коммерческих сделок в мире.

– Кретин! – Гуров забрал свой листочек у Юдина, прикурил, листочек сжег. – Баба с возу – кобыле легче. Если бы он признался, я был бы обязан его защищать. От кого и как защищать, я не знаю. Он молчит, никто в его молчание не поверит, и его убьют. А мне не грустно. Я обменяю его на девочку, верну ее бабушке, а за жизнь предателя и лгуна я не в ответе.

– Мне его уволить? – спросил Юдин.

– Хозяин – барин. Верить ему нельзя – это точно. Если надо закончить какую-то срочную работу, пусть заканчивает, хотя лично я думаю, что он не жилец.

Гуров наклонился над столом и написал: “Рассказал?” Юдин в ответ кивнул.

– Ладно, Борис, пойду, скажу этому придурку пару ласковых слов и буду ждать звонка и договариваться об обмене.

Гуров вышел, кивнул секретарше, словно посторонний, зашагал в свой кабинет. Крячко и Байков пили кофе. Гуров протянул юристу записку, которую написал в приемной, и зло заговорил:

– Значит, не знаешь, не ведаешь, не понимаешь? – он достал коньяк, хлебнул из горлышка. – Я двадцать с лишним лет слышу такие глупости. Кто их говорит? Битые-перебитые преступники, которые утверждают, что чистосердечное признание облегчает душу и удлиняет срок. Я тебя судить не вправе, собирался защищать, теперь не буду. Кто тебе поверит? Я не поверю, что ты ничего не знаешь. На той стороне никто не поверит, что матерый волк Гуров не сумел расколоть такого сопливого фрайера. А если сейчас не расколол, то обязательно расколет, получив девочку. Григорий, ты в любом случае не жилец, так отомсти за себя, подбрось хоть ниточку, чтобы я мог уцепиться.

Гуров говорил так зло и убедительно, что у Байкова начали дрожать руки. Он со страхом смотрел на Гурова, в записку, перечитывал, шевеля губами, словно малограмотный, снова смотрел в отчужденное лицо сыщика, наконец собрался с силами и прошептал:

– Выручите Дашу, я ничего не знаю.

– Что ты бормочешь? Дочку отдайте, а ты не в курсе дел. Прекрасно. Вот господа хорошие позвонят, ты сам с ними и договаривайся. Я был старшим опером-важняком, тогда меня такие дела касались. Сегодня я начальник службы безопасности фирмы “Стоик”.

– У сотрудника фирмы похитили ребенка! – завизжал Байков.

– Станислав, у тебя валерьянка имеется?

– Валидол, – Крячко полез в карман.

– Дай ему, а то помрет, нам контрагенты не поверят и девчонку не отдадут. Она им и не нужна, не отдадут для перестраховки, начнут меня шантажировать. Мол, ты, волчара, фрайера расколол и убрал за ненадобностью, теперь в нас вцепишься. Чтобы ты особо не дергался, мы невинное дитя у себя подержим. Как излагаю, понятно?

Крячко дал Байкову таблетку, взглянул на друга с неприязнью, осуждающе покачал головой.

– Прекрати, ты видишь, человек... – Крячко закашлялся. – Действительно добьешь, и карты лягут, как предсказываешь.

– Ты еще слюни распустил, – голос Гурова слегка помягчал. – Пошли вы все... чистоплюи! Я лучше выпью, – он начал звенеть посудой, но пить не стал, опустился в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза. Лицо сыщика блестело от пота, под глазами залегла чернь.

* * *

Юрий Петрович Еланчук прослужил свыше двадцати лет в КГБ. Трудился и за рубежом, и на родных землях, во время реорганизаций его передвигали с места на место, пока не уволили на пенсию. Он был среднего роста, тонок в кости, имел изящные черты лица, карие, почти черные глаза, опушенные длинными ресницами. Разговаривал он всегда тихо, не курил, не пил, изъяснялся только на чистом русском языке, к тому же был незаурядно умен, всегда имел собственную точку зрения, которую никому не навязывал, но и не скрывал, и приходится лишь удивляться, каким образом такому человеку удалось продержаться на службе столь долго в структуре жесткой, где ценятся качества, диаметрально противоположные тем, коими обладал Юрий Петрович. Его можно было принять за артиста, художника, преподавателя изящных искусств в конце концов, только не за кэгэбэшника. Подчеркивая свои природные данные, Еланчук и одевался соответственно, хотя и со вкусом, но достаточно экстравагантно: замшевые, вельветовые, бархатные пиджаки, вместо галстука повязывал платки, носил узкие франтоватые усики, стригся у своего мастера, таким образом, был всегда элегантен, ухожен, благоухал дорогим одеколоном, ко всему прочему делал маникюр. Можно такого держать в учреждении, основанном “железным” Феликсом? Пусть умница, блестящий агентурист, на трех языках говорит в совершенстве, что с того? Не свой он, за версту видно. Терпели, сколько могли, чуткие кадровики раз пять выставляли его за штат, но всегда находился сумасброд-генерал, который начинал бубнить про талант, индивидуализм, честность и прочую ерунду.

Два года назад такого генерала на месте не оказалось, и полковник Еланчук очутился за тяжелыми дверями без удостоверения и с выходным пособием в кармане. Из-за своей скитальческой жизни он и женился поздно, и к моменту увольнения его очаровательным дочкам-двойняшкам исполнилось лишь по восемь лет. Жена Еланчука преподавала английский язык в школе, зарплата – без слез не взглянешь. Пенсия, которую ему назначили, вначале казалась солидной, но худела с такой быстротой, что через полгода превратилась в дистрофика. В связи с особенностями своей натуры Еланчук влиятельных друзей или приятелей в коммерческих сферах не имел, бывшие коллеги, ныне перекрасившиеся и преуспевающие, его не любили, в общем помощи человеку ждать было неоткуда. Вскоре вопрос, как поддерживать жизнь семьи на привычном уровне, встал достаточно остро. Тут и состоялась “случайная” встреча отставного полковника с человеком неизвестной национальности, который встретил его у дома, назвался Старом, предложил поужинать и обсудить некоторые вопросы, которые, возможно, покажутся господину Еланчуку интересными. Тот согласился, чтобы не казаться совсем диким, выпил рюмку сухого вина, поддерживая беседу о политической и экономической неразберихе, выяснил, что Отар знает о нем, бывшем полковнике СБ, довольно много, и с любопытством ждал развязки. “Что вербуют, понятно, – рассуждал он, – но не свои и не зарубежные службы, так как подготовка велась столь поспешно и топорно, как ни одна спецслужба работать не станет”.

Когда Отар, изрядно выпив, начал нести уже полную чепуху, Еланчуку надоело, и он спросил:

– Кого вы представляете и что вам конкретно от меня нужно?

– Я представляю деньги, значит, силу, которая занимается коммерцией. Нам нужны ваши опыт и знания. Платим мы хорошо, – ответил напыщенным тоном Отар и не нашел ничего лучшего, как выложить на стол плотный конверт. – Наша визитная карточка, примите, решайте.

Еланчук давно заметил двух мужчин, сидевших на некотором отдалении, и перехватил взгляд, которым они обменялись с Отаром. “При таком шуме они записать наш разговор не могут”, – решил отставник, накрывая тарелкой “визитку” Отара, затем изящно наклонился через стол, вынул из внутреннего кармана “вербовщика” портативный магнитофон, небрежно опустил в карман и ответил:

– Я не коллекционирую визитные карточки незнакомых людей, – и отодвинул тарелку. – Признаться, вы меня разочаровали. Дайте мне ваш телефон, возможно, я позвоню.

– Вы только взгляните, – Отар растерялся и враз протрезвел. – Возьмите, откажетесь – мы без претензий.

– Телефон, – Еланчук поднялся.

– Пожалуйста... Записывайте.

– Ну? – всякому терпению приходит конец, в голосе Еланчука звучало раздражение.

Отар продиктовал телефон, бывший контрразведчик кивнул, поправил на шее платок, направился к выходу. У столика, за которым сидели сотоварищи “вербовщика”, Еланчук чуть замедлил шаг, взял лежавшую на белоснежной скатерти зажигалку-фотоаппарат и молча вышел из ресторана.

– Да никогда в жизни! – сказал он вслух, садясь в машину. Можно быть умницей, академиком, высочайшим профессионалом, а в нашей жизни разбираться скверно.

Он терпеливо ходил по длинным коридорам некогда родного учреждения, стучался во многие двери, не моргнув глазом, выслушивал оскорбительные предложения. Кончилось тем, что ему отказали в пропуске, пояснив, что это распоряжение Первого лица Большого дома.

В России всегда и во всем хотели быть первыми и лучшими. Есть сферы, где мы безусловные аутсайдеры, есть, где мы отстаем, но выглядим достойно, существуют даже такие области, где нас признают равными, мало, но такие области есть. Но в одном вопросе мы сегодня, безусловно, впереди всего цивилизованного и нецивилизованного мира. Ни в одной стране мира не умеют так быстро расставаться со своими лучшими специалистами, не способны в одну минуту из самых честных и преданных друзей сделать идейных и принципиальных противников.

В данном вопросе нам равных нет и в обозримом будущем не предвидится. Мы можем спать спокойно.

Через несколько месяцев Юрий Петрович Еланчук работал в маленькой коммерческой фирме, получал ежемесячно больше, чем Президент и спикер вместе взятые, и разрабатывал операции по заказу людей, которые занимались наркобизнесом.

* * *

Еланчук сидел за простым канцелярским столом в своем скромном кабинете, дважды прослушал разговор Гурова с Байковым, выключил магнитофон, сцепил пальцы на затылке, недовольно взглянул на потолок, затем посмотрел на сидевшего напротив Отара.

– Мальчик, запомни, что я скажу, передай Валентино. Это дело следует закрыть и тихо уйти в сторону. У вас имеются отличные позиции, где противники – неумехи-второразрядники. Зачем вам связываться с гроссмейстером? Вам нужны деньги или вам слава Каспарова покоя не дает? Я когда узнал, что Гуров пришел в “Стоик” начальником службы безопасности, сразу сказал: от данного канала следует отказаться.

– Юрий Петрович, а вы знаете, сколько было вложено в осуществление вашей идеи? – спросил Отар. Он ненавидел бывшего гэбэшника и очень его боялся, так как за минувший год дважды на собственной шкуре испытал, какую огромную власть приобрел этот франтоватый и внешне несерьезный мужчина. – Мы потеряем не один миллион долларов.

– Меня это не касается, впрочем, как и тебя, – ответил Еланчук. – Главное, лучше потерять клок шерсти, чем ввязаться в драку с непредсказуемым финалом. Я предупредил Валентино, чтобы сворачивался. Вы убили бухгалтера, я снова сказал, вы похитили девочку. В самом зассанном туалете не кладут на пол, стараются попасть в толчок. Я слышу, – он постучал пальцем по магнитофону, – вы довели сыщика до бешенства... Я не работал с ним, но знаю о полковнике предостаточно. Такой противник мне, а уж вам и подавно не нужен.

– Но вы же слышали, Юрий Петрович, этот педераст не раскололся и ваш полковник отказался от него, – Отар перевел дух, спорить с разработчиком опасно, но идти к шефу тоже не дай бог. – Может, вы сами переговорите с Валентино?

– Я разработчик и советник, передай мой настоятельный совет. Изымите товар, верните девчонку и забудьте о фирме “Стоик”.

– Они ничего не знают, а юриста мы ликвидируем, – Отар все еще пытался переубедить бывшего гэбэшника. – Ваш гениальный мент убрал прослушивание, но мы их слушаем и пишем.

Еланчук привычно улыбался, хотя еле сдерживался, чтобы не сорваться. Он поднялся из-за стола, легкой поступью прошелся по небольшому кабинету, сетуя на судьбу, которая постоянно подбрасывала ему недоумков. Теоретически связной был прав, а практически Еланчук чувствовал, что в данный момент разумнее отступить. Он знал несколько разработок, проведенных Гуровым, не был тщеславным и не хотел никому ничего доказывать. Как любой опытный игрок, он знал, что, если в партии с очень сильным противником тебе нравится твоя позиция, ты не верь глазам своим, И записанный на пленку разговор убогого Отара привел в восторг, а его, опытного агентуриста и разработчика, насторожил. Он не мог обнаружить причину настороженности, но, как животное чует опасность, ощущал: что-то в услышанном разговоре не так, где-то цепляют крючок. Где и в чем? Гуров не знал, что его слышат и пишут. А если не знал, но допускал такую возможность? Однако разыграть такой спектакль ни один оперативник не в силах. Да и к чему, с какой целью? И все равно от этой пленки пахнет дезой. Неожиданно он понял: озарение всегда бывает внезапным, сколько ни зови, ни жди – оно застает врасплох.

Еланчук матюгнулся, что было ему несвойственно. Какую задачу мент считает первостепенной, наиважнейшей? Ясно, освободить девочку. Но, судя по всему, что рассказывают о сыщике, он не пойдет на обмен жизни ребенка на жизнь отца. И уж, конечно, не станет об этом говорить. Значит, полковник считает возможным выручить дочь и сохранить жизнь отца. Каким образом? В момент обмена провести задержание? Он слишком опытен, понимает: противник серьезен и не может так лопухнуться. Значит, он что-то придумал. А мне какое дело? Еланчук подошел к окну и начал пальцем выводить на пыльном стекле замысловатые узоры. Ну, заполучит Гуров девочку, снимет с моей души грех, сохранит жизнь двурушника и, конечно, мгновенно Расколет его, узнает, что через “Стоик” гнали в Европу наркотик. Скорее всего, об этом он уже догадался. Я и так считаю Данный канал засвеченным. Пусть Валентино решает свои финансовые проблемы, я его предупредил, а дальше хоть трава не расти.

– Мое последнее слово, – Еланчук повернулся, присел на подоконник. – Товар изъять или законсервировать, девочку отдать. Как вы решите с юристом, меня не касается.

– Доложу. Валентино никогда с вами не согласится, – Отар встал и направился к двери.

– Тут я ничем помочь не могу. Существует старая пошлая пословица: “Кто платит, то и музыку заказывает”.

* * *

Он был столь умен, что никогда не сомневался в существовании людей умнее и хитрее, даже коварнее его самого. Главная ошибка фюреров, президентов и паханов иной окраски заключалась в том, что они подбирали себе в помощники придурковатых исполнителей и лизоблюдов, считал он, поэтому ошибок своих предшественников старался не повторять. Команду он себе подбирал неторопливо и тщательно, неуклонно следуя принципу, что в непосредственном его окружении должны находиться люди не глупее его самого, лучше если умнее, и обязательно высококлассные специалисты в своей области. Он никогда на людей не кричал, не унижал, практически всегда соглашался с советом специалиста, а в тех редких случаях, когда не соглашался, оказывался прав. Платил он по-царски и за три года существования собрал очень сильную команду; люди его искренне уважали и были абсолютно преданы. Он, как и большинство авторитетов уголовного мира, был равнодушен к человеческой жизни, но при любой возможности старался обходиться без лишних трупов. У него был шофер, он же личная охрана и ликвидатор.

Официально он числился директором небольшого СП, аккуратно платил налоги и не привлекал к себе ничьего внимания. Обладая многомиллионным состоянием, естественно, в долларах, он жил в хорошей, но отнюдь не шикарной квартире, имел две иномарки среднего класса, загородной виллы не держал. Если он хотел отдохнуть, то, взяв с собой сегодняшнюю любовницу, покупал туристскую путевку, куда хотел, проводил две-три недели, к примеру, на Гавайях, ни в чем себе не отказывая, но деньгами не разбрасывался.

В общем, он был умный, осторожный лидер новой формации. Главной его силой было качество, которое на первое место ставили большевики, – он умел работать с людьми. Только бывшие правители под “умением работать” понимали террор нижестоящих и раболепное преклонение перед вышестоящими. А он каждого сотрудника стремился превратить чуть ли не в равноправного партнера, а начальником над ним был лишь господь бог, к которому он относился с уважением, хотя и не верил в его существование. В общем он был настоящий Лидер, так как ему не требовалось ничье признание, ему вполне хватало уверенности в себе и в том, что он может, и совсем не обязательно было свое могущество показывать.

С младых ногтей он понял, что лишь деньги правят миром, начал добывать их различными способами, а к тридцати годам убедился: настоящие деньги приносит лишь торговля наркотиками. Он прочитал много статей и художественной литературы о наркобизнесе, начал переправлять травку из Средней Азии в центральные районы России, заработал первый капитал и переключился на серьезный товар, приобретя покупателей в Центральной Европе и даже Канаде.

Почему – Валентино? Иван Прокофьевич Жмых, – таково было его настоящее имя, – наверное, и сам не знал, почему выбрал себе иностранное. Возможно, в какой-нибудь книжке красивое имя попалось, возможно, из-за своей внешности, а он, русак до обозримого колена, был смуглым брюнетом с черными миндалевидными глазами – подсознательно не желал зваться Иваном Жмыхом.

В СП он, естественно, работал под своим настоящим именем, в этом же СП на скромных должностях работал Отар Гаспарян, который знал, кто действительный владелец могущественного синдиката, и Юрий Петрович Еланчук, который лишь догадывался о правде, но при каждом удобном случае подчеркивал, что Валентино никогда не видел и видеть не желает, хотя сталкивался со Жмыхом по десять раз на дню.

Год с лишним назад один из водителей и ликвидаторов команды сказал Валентино, что из СБ увольняют парня, которому цены нет, вот бы его заполучить в разработчики. Но полковник с норовом и подступиться к нему крайне трудно.

Тогда Отар и пригласил гэбэшника на ужин. Встречу контролировали два сотрудника Валентино и он сам, сидя в отдалении в компании с двумя мелкими бизнесменами. Валентино, зная, что Отар ни умом, ни тонкостью обхождения не блещет, держал его при себе на посылках как человека, участвовавшего в создании синдиката. Выгонять нельзя, а ликвидировать опасно, точнее – не педагогично. Валентино рассчитал просто: если гэбэшник предложение Отара примет, значит, человек недалекий и ненужный, а не примет – подойдем к нему с другой стороны и на другом уровне.

Чем закончилась встреча Отара с Еланчуком известно. Когда гэбэшник отобрал у Отара магнитофон, затем проходя забрал у наблюдателей фотоаппарат, вмонтированный в зажигалку, Валентино был в восторге и заявил:

– Этому парню нет цены, и он будет работать на меня.

Кадровики и иные начальники СБ сделали все от них зависящее, чтобы мечта Валентино осуществилась.

* * *

Гуров, сидя в своем великолепном кожаном кресле, решал кроссворд. Отгадать удалось всего несколько слов, так как думал Гуров совершенно об ином. Где расположен подслушивающий микрофон, который не обнаружили специалисты? И как спасти жизнь Григория Байкова? Гуров не разговаривал еще с Юдиным и не знал, в чем именно покаялся юрист, и сейчас знать это не хотел, так как вольно или невольно начнет отвлекаться, анализировать ситуацию, а сейчас отвлекаться от решения непосредственных задач не следовало, тем более что и в основном направлении сыщик практически не продвинулся.

Гуров взглянул на Крячко, который, как солдат-новобранец, мог спать в любое время суток и в настоящий момент развалился в удобном кресле и громко посапывал.

– Станислав, как полагаешь, невозможно добыть список старшего офицерского состава, уволенного из СБ за последние два года?

– Никоим образом. – Крячко вытер мокрые губы. – Они сами не знают.

– Чуется мне, что разработчик, который сегодня нам противостоит, из этого несуществующего списка.

Крячко открыл глаза, взглянул на товарища, копируя Гурова, пожал плечами и указал на стены. Сыщик беспечно махнул рукой и продолжал:

– Ох, и сладко было бы этого умницу разыскать, потолковали бы по душам, я бы ему морду набил. Защитничек чертов – живот подвело, детей начал воровать.

Гэбистов, как бы их ни называли, Крячко не любил. Эта нелюбовь была у ментов врожденной, что и понятно: работы у “соседей” меньше, а оклад и возможности значительно больше. Однако Крячко возразил:

– А почему гэбэшник, а не наш с тобой курва-однополчанин?

– Потому, – исчерпывающе ответил Гуров (ответ, которым блестяще пользуются дети и женщины). Затем тихо рассмеялся и пояснил: – Чувствуется твердая рука профессионала. Наши коллеги по земле бегают, кругом известные, знакомый на приятеле, им не надо в такое дерьмо лезть, их на приличную работу возьмут.

– Как тебя и меня, – ехидно заметил Крячко.

– Верно. И сколько я знаю толковых ментов-пенсионеров, все пристроились и не испачкались. А гэбэшника, если из конторы выгнать, он враз кислородом задохнется, как рыбка на берегу. Он же был сверхсекретный. Кто его знает, кто ему верит? Ох, найду я этого полковника, вот сладко-то будет! – Гуров отбросил кроссворд, с шумом потянулся. – Умники, словечко загнули... Парнокопытные животные в сельском хозяйстве? “Конь” – не подходит.

– Сколько букв? – Крячко зевнул.

– Пять.

– Мерин.

– Сам ты... – Гуров заглянул в кроссворд. – Ты у меня, Станислав, умница!

Оперативники замолчали. Крячко прикидывал, с какой целью дружок информирует противника о своих предположениях. Гуров, ухмыляясь, представлял, как вражеский разработчик, прослушав пленку, начнет вертеться на стуле и просчитывать возможности быть вычисленным. “Известно, у страха глаза велики, так пусть станут еще больше”, – подумал Гуров и добавил:

– Ты меня, Станислав, знаешь: коли решился найти, найду обязательно – раньше, позже, но обязательно.

Крячко покачал головой, постучал пальцем по виску, затем, прищурившись, сделал вид, что прицеливается. Гуров ответил фразой, которую якобы сам и придумал:

– Станислав, мужчина, который относится к себе абсолютно серьезно, просто смешон.

Зазвонил телефон, Гуров снял трубку и ответил:

– Слушаю вас внимательно. – Гуров?

– Господин Гуров, – поправил сыщик.

– Господин, так вы согласны поменять отца на дочь? Нам девочка ни к чему, вас эта продажная шкура тоже не греет.

Гуров прислушивался к интонации, к манере говорить и решил, что собеседник умышленно огрубляет речь и голос.

– Я не меняльная контора, господин Никто. После освобождения своей дочери Григорий Байков согласен встретиться с кем угодно, так как виноватым себя не чувствует, уверен, что произошла ошибка.

– О’кей! – вырвалось у абонента. – Обменяемся, потом решим, кто, как, зачем и почему.

– Это ваши проблемы. Мне поручено забрать у вас девочку. Кстати, не откажите в любезности, дайте Даше трубку.

– Я же не могу звонить вам не из автомата...

– Пока я не услышу голос девочки и не дам побеседовать отцу с дочерью, всякие переговоры невозможны. И передайте своему шефу, что он держит на службе безмозглых тупиц.

– Да я тебя...

– Поцелуешь в задницу! – перебил Гуров. – Старо! Много раз слышал.

Глава пятаяРазмен фигур и выигрыш качества

– Все мужики ругаются последними словами, я вроде и не слышу, – задумчиво произнес Крячко. – А ты одно корявое слово скажешь, так вздрагиваю. Почему бы это?

– “Задница” – вполне литературное слово, даже изысканно-интеллигентное, – улыбнулся Гуров.

– Возможно. Тебе виднее. – Крячко вздохнул. – Похитили ребенка, мы в родную милицию не сообщили. Это тоже интеллигентно? Или сокрытие преступления?

– А почему ты не сообщил? – поинтересовался Гуров.

– Ты старший, тебе и решать.

– Верно. Потому я и сообщил: сказал, что сперли ребенка, и я занимаюсь делом. Никто обстоятельствами не поинтересовался: буркнули мол, валяй, держи нас в курсе.

– Правильный мент. Заявления нет – значит, ничего не произошло.

Вновь зазвонил телефон.

– Они. – Гуров чуть выждал, снял трубку. – Слушаю.

– Здравствуйте, – произнес детский голос. – Позовите, пожалуйста, моего папу, Байкова Григория... Станисл...

– Здравствуй, Дашенька, – быстро сказал Гуров, кивнул Крячко. – Байкова сюда, быстро!.. Как ты себя чувствуешь, Дашенька?

– А где папа? Почему меня увезли? Почему домой не отпускают?

В кабинет ворвался Байков, выхватил трубку, закричал:

– Дарья? Ты здорова?

Около минуты Байков кричал маловразумительные слова, затем угас, протянул трубку Гурову.

– Вас.

– Слушаю, – сказал Гуров и указал Байкову на дверь. Мягкий, интеллигентный голос, не тот, что говорил в первый раз, укоризненно произнес:

– Что с вами, Лев Иванович? Употребляете не парламентские выражения, бросаете трубку...

– Время такое – все течет, все изменяется. Раньше про вас кино снимали... Помните “Подвиг разведчика”, Кадочникова и его пароль: “У вас продается славянский шкаф?” А теперь вы – Ванька-Каин, детей воруете... Короче, ваши предложения?

– В отношении моего прошлого вы заблуждаетесь.

– Не лги, говори по существу.

– У некоторых заинтересованных лиц есть вопросы к юристу вашей фирмы. Они в любой момент готовы отдать дочку, чтобы поговорить с папой.

– Какие проблемы? – искренне удивился Гуров. – Адрес вы знаете, привозите девочку и говорите с отцом хоть до второго пришествия.

– Лев Иванович, я слышал о вас столько хорошего, а вы ведет себя точно паяц.

– Я повторяю: говори по существу.

– Надо уточнить место встречи, время, условия...

– Ты же разработчик, ты и предлагай. Я согласен.

– Даже так? – Еланчук – а говорил именно он – не мог скрыть удивления.

– Я преступления не совершал, мне бояться нечего. Сажай в машину девочку, говори, куда подъехать, я привезу юриста. Москвич? Площадь Маяковского знаешь? У памятника в двадцать часов. Не любишь Маяковского, давай у Пушкина. Святое место.

– Сами понимаете, что ваше предложение несерьезно.

– Предложи серьезно, ты же наверняка все продумал.

– Почему собственно вы разговариваете со мной в таком тоне и на “ты”? – сорвался Еланчук.

Гуров подмигнул Крячко, прикрыл трубку и прошептал:

– Нервничают, – убрал ладонь, продолжая в трубку: – А я с преступниками такой масти на “вы” не разговариваю. Понимаю, звонил бы авторитет, вор в законе – иное дело. А ты... Да ладно, не будем бодаться. Пожалуйста, я слушаю ваше предложение.

– Благодарю. Яузская набережная, двенадцать часов ночи. Вы проезжаете от “Ударника”, делаете левый поворот, там за вами пристраивается наша машина. Обе стороны убеждаются, что посторонних нет, договариваются, где остановиться, и совершают обмен.

– Чему вас учили, полковник? Людное место вас не устраивает, вы боитесь, что невинные прохожие могут оказаться оперативниками. Вы предлагаете набережную и ночь. Какая у меня гарантия, что, когда мы остановимся, с заднего сиденья вашего лимузина не поднимется парочка “Калашниковых” и не расстреляет меня и Байкова к чертовой матери?

– Вы мне не верите, – Еланчук выдержал паузу. – Признаться, я не могу найти альтернативного решения.

– А я могу, – сказал Гуров. – Мы с вами встречаемся тет-а-тет, без третьих лиц, имея при себе рации. Ваш человек приводит девочку в людное место, куда подъезжает и мой человек с Байковым, происходит обмен, они разъезжаются, после чего вам и мне сообщают, что все в порядке, мы раскланиваемся и расстаемся.

– Мы выступаем как бы заложниками и гарантами, – усмехнулся Еланчук. – Одно плохо – я действительно буду заложником, а вы нет. Вы меня сильнее физически. Я для вас не противник. Получив сигнал, что все прошло благополучно, вы сажает меня в машину...

– Это не может произойти по двум причинам, – перебил Гуров. – Во-первых, мне совершенно нечего вам предъявить...

– Вы устанавливаете мою личность, что равносильно провалу, – спокойно возразил Еланчук.

– Существует вторая причина, значительно более серьезная, – продолжал Гуров. – Хотя я сегодня не полковник, не оперативник, но я Лев Иванович Гуров, и я даю слово. Если я его нарушу, то завтра весь уголовный мир узнает, что Гуров скурвился. И имя, на которое я работал двадцать с лишним лет, будет уничтожено. Я никогда на это не пойду.

– Аргумент веский, – согласился Еланчук. – Дайте подумать... Чую ловушку, не могу определиться... Но ведь я могу прислать вместо себя другого человека.

– Я его мгновенно расколю, набью морду, и сделка не состоится.

– Да вы же меня не знаете.

– Наивно. Я слышу ваш голос, манеру говорить, да и вообще, определить, с кем я говорю, – моя проблема.

– Верно, но не подходит. Вы увидите меня в личность, и, хотя Москва – деревня огромадная, нащупаете довольно быстро. Нет, я с вами встречаться не намерен.

– Теперь ваша очередь предлагать. Подумайте, перезвоните через часик, отдохнем. – Гуров положил трубку.

– И откуда ты такой умный и хитрый? – Крячко поставил перед Гуровым чашку кофе. – Ты знаешь, Лев Иванович, я тебе в прошлом завидовал, порой не любил, считал везунком. А сейчас словно пелена с глаз упала. Ты ведь человек дополно несчастный и совершенно одинокий.

– Только не жалей, не люблю.

– А почему тебя не пожалеть, ты ведь только человек. Тащить на себе такой груз каждый день, каждый час – с ума сойти. Нет, Лева, извини, я тебе больше не завидую.

– Почему одинокий? – Гуров отпил кофе, налил в стакан немного коньяку. – У меня есть Петр, ты...

– Верно, верно. – Крячко кивнул. – Мы есть, только и с нами, даже сейчас, ты не можешь вести себя, как тебе хочется, говорить, что пожелается, – ты обязан соответствовать своему имени.

* * *

Около десяти вечера Гуров остановился на углу Садового кольца и улицы Чехова. Остановился и идущий рядом юрист Байков. Была середина марта; погода стояла скверная, сырая; людей на улице было немного. Щелкнул передатчик, который находился во внутреннем кармане Гурова. Он поднял воротник и недовольно спросил:

– Что еще? Холодно, я не мальчик, чтобы второй час гулять по такой погоде.

– Пересеките Садовую, идите по Новослободской, – раздался голос из динамика, прерываемый щелчками и другими помехами.

– Не пойдет, – ответил Гуров, достал из кармана фляжку коньяка, протянул Байкову. – Я и так топаю по вашему маршруту. У меня машина на этой стороне, я сворачиваю на Чехова, двигаюсь в сторону Пушкинской.

– Вам сказано...

– Я ответил. – Гуров подождал, пока Байков, прыгающей рукой еле удерживая фляжку, сделал несколько глотков, отобрал коньяк.

На другом конце, видимо, совещались. Наконец ответили:

– Хорошо, только не торопитесь.

Крячко, сидя за рулем “мерседеса”, свернул на Чехова и остановился, ожидая, пока Гуров и Байков отойдут метров на пятьдесят. Мимо проскочила милицейская “волга”. Гуров проводил ее взглядом и сказал:

– Вас может остановить ГАИ для выборочной проверки. У вас с нервами как – порядок? Я говорил и повторяю: нас никто не “ведет”, так что в случае чего держитесь спокойно.

В разговор включился Еланчук:

– Я вам верю, Лев Иванович. Мы проверили, в вашем “мерседесе” кроме Крячко, никого нет.

– Я же дал слово. – Гуров приостановился и закурил, отключил рацию, хлопнул Байкова по плечу. – Да не дрожи ты словно заяц, будешь вести себя нормально – все образуется.

– Я стараюсь, Лев Иванович.

Рация вновь ожила:

– Остановитесь, полковник, я вас обгоняю и выхожу из машины. Вы отпускаете парня, я отпускаю девчонку.

– Парень, тебя тянет на мелодрамы. Зачем нам встреча дочери и отца? Могут начаться истерика, крики. Посади девочку в мой “мерседес”, затем обгоняй и получай свое сокровище.

– Не могу...

– Выполняй, – включился Еланчук. – Я вам верю, Лев Иванович.

– Я сказал, что за нами никого нет, я слово держу, – ответил Гуров, продолжая неторопливо идти, и взял Байкова под руку.

Сзади раздался короткий автомобильный сигнал. Гуров обернулся, увидел, как Крячко дважды включил дальний свет, и отпустил руку Байкова.

– Шагай, все будет нормально. – Гуров остановился. Байков шел неуверенно, по краю тротуара, покачиваясь, словно пьяный. Мимо проскочила заляпанная грязью “волга”, остановилась метрах в пятидесяти, из нее вышел мужчина. Байков шел к машине, неожиданно споткнулся, упал на колени, завалился набок. Выстрела никто не слышал, но и Гуров, и Отар, который шагнул было навстречу Байкову, остановились, начали оглядываться. Машины проносились мимо; редкие прохожие, укрываясь от непогоды, спешили по своим делам. Кто в наше время обращает внимание на упавшего человека?

– Мать твою! – забормотал Отар в рацию. – Кажись, его шлепнули!

– Не болтай, забери его в машину, – приказал Еланчук. Отар заглянул в “волгу”, позвал напарника, они вдвоем подбежали к Байкову, над которым, склонившись, уже стоял Гуров. Разорвав рубашку, он сунул руку, попытался нащупать сердце, поднял голову, оскалился на Отара и его напарника:

– Ложкомои! Подонки! – Гуров вновь наклонился к Байкову, перевернул лицом вниз.

На светлом плаще, под лопаткой чернела аккуратная дырочка, вокруг которой расплылось темное пятно.

– Без истерик, сукины дети! – Гуров достал платок, вытер руки. – Забирайте, пока какая-нибудь ментовская машина не остановилась по случаю.

Отар попятился, а его сотоварищ вообще заторопился к своей “волге”.

– Юрий Петрович, – забормотал Отар. – Покойник, мертвее не бывает. Куда его?

– Где Гуров? – спросил Еланчук устало.

– Здесь я, Юрий Петрович, – чуть насмешливо ответил Гуров. – Вы что, хотите труп на меня повесить? Заберите его отсюда и немедленно.

– Отар, немедленно! Забери тело немедленно!

Но Отар уже садился в “волгу”, которая тут же сорвалась с места.

– Юрий Петрович, ваши парни смылись, – спокойно сказал Гуров, вынул фляжку, глотнул. – Тело оставить или забрать? Ответ прозвучал нечленораздельно, и рация умолкла.

– Вот и верь после этого людям! – философски изрек Гуров и махнул рукой. Через несколько секунд рядом остановился “мерседес”, выскочил Крячко, засуетился:

– Как же это, господин полковник?

* * *

Еланчук сидел за рулем сверкающего “вольво”, стоявшего у здания “Известий”, бездумно смотрел на памятник Пушкина, слушал разговор Гурова и Крячко.

– Бандиты – они и есть бандиты. Не удивлюсь, если сейчас подкатит патрульная машина, и мы долго будем объяснять, как шли и тело нашли. Открывай дверцу, бери под колени, я – под руки.

– Папа! – раздался детский голос. – Что с папой?

– Ничего страшного, Даша, – фальшиво ответил Гуров. – Он волновался, что потерял тебя, вышел, упал.

– Папочка!

Хлопнула дверь, заработал мотор, приглушенно зазвучал голос Крячко:

– И куда теперь прикажете?

– Поезжай вперед, будем думать. Дашу – к бабушке...

Голоса звучали все глуше, затем смолкли. Еланчук включил свою рацию и спросил:

– Отар, ты где?

– Напротив вас, за сквером.

– Поехали в фирму.

Еланчук включил поворот и выехал со стоянки. В машине было тепло, даже жарко, но бывшего гэбэшника знобило. В виске монотонно стучало: “Теперь он знает мое имя и отчество. Теперь он ухватился за кончик...”

* * *

“Мерседес” стоял у тротуара. Гуров протянул девочке две таблетки, бумажный стаканчик с минеральной.

– Дашенька, выпей.

– Не хочу.

Девочка не отрываясь смотрела на сидевшего рядом отца, который глупо улыбался, комкая лежавший на коленях грязный плащ, смотрел на свой палец, засовывал в дырку, изображавшую смертельную рану, вынимал, снова засовывал.

– Подбери губы. Прикажи дочери, чтобы она выпила, – сказал Гуров.

– Я сама. – Даша взяла таблетки, запила водой. Гуров глотнул из фляжки и сказал:

– Будем думать дальше.

– Лев Иванович, – горячо заговорил Байков, – по гроб жизни обязан.

– Станислав, двигайся на Ленинский. Даше спать пора. Девочка, прижавшись к отцу, уже задремала.

– Может, мне за рубеж? А вы тут вроде похороны устроите? – неуверенно сказал Байков.

– Тогда надо найти режиссера, сценариста и снять кино. Мы отняли ребенка и временно сохранили вам жизнь. – Гуров взглянул на Байкова без симпатии. – Я это сделал ради девочки, в какой-то степени из принципа и самолюбия, но отнюдь не из-за вашей персоны.

– Брось, Лев Иванович, – вмешался Крячко. – Вечно ты хочешь казаться хуже, чем есть. Успокойся, у тебя действительных недостатков хватает.

– Охрану мы к вам приставлять не будем, да это и бесполезно, – продолжал Гуров, словно Крячко ничего не говорил. – Думаю, они от вас откажутся: у них появились более важные заботы. Правда, у нас они тоже появились.

* * *

В вельветовом костюме благородного болотного цвета, с шелковым платком, повязанным под распахнутым воротом темной рубашки, Еланчук сидел на краю своего письменного стола, казалось, не слушал Отара и бессвязные реплики его напарника, был полностью поглощен созерцанием собственного ботинка, сделанного в некотором отдалении от обувной фабрики “Скороход”.

Когда Отар выдохнул, замолчал и начал платком вытирать блестевшее от пота лицо, Еланчук тихо спросил:

– Я просил вас подобрать юриста с тротуара?

– Господин Еланчук, я уже объяснил. – Отар взглянул на громоздившегося рядом напарника.

– Я просил, вы не выполнили. – Еланчук склонил голову набок, погладил мизинцем усики. – Идите, ваша судьба меня не интересует, она вне моей компетенции. Да, я благодарю вас, что по рации вы сообщили сыщикам только мое имя-отчество и не успели упомянуть фамилию.

Дверь распахнулась, вошел водитель директора СП, кивнул Отару: мол, убирайся. Когда неудачники выскочили, через порог неторопливо переступил хозяин. Он пожал Еланчуку руку, хотя виделся с ним сегодня много раз, доброжелательно улыбнулся, опустился в кресло для гостей. Водитель вышел, плотно прикрыл за собой дверь, а Еланчук легко спрыгнул со стола, занял подобающее место.

Иван Прокофьевич Жмых, руководитель зачуханного, полуживого СП “Витязь”, он же Валентино, один из главных, если не самый главный авторитет русской наркомафии, смотрел на Еланчука задумчиво. В его агатовых глазах отсутствовало какое-либо выражение. Еланчук, повидавший в своей жизни начальников различных, даже умных, взгляда не опустил, но чувствовал себя несколько дискомфортно, поэтому прибегнул к известному приему, коим не раз пользовался и Гуров, взгляд с Валентино разомкнул и начал разглядывать его ухо. Вроде не отвернулся, не сдался, а из-под магнетизма взгляда ускользнул.

– Юрий Петрович, мы с вами никогда не разговаривали наедине. Но, уверен, вы догадывались, кто истинный хозяин столь доходного предприятия.

– Я столько лет проработал в совершенно секретных структурах, что приучен не интересоваться вопросами, не имеющими непосредственного отношения к моей деятельности, – спокойно ответил Еланчук и неожиданно спросил: – А вы, Иван Прокофьевич, никогда не интересовались своей родословной? Я не большой специалист в данной области, но, глядя на вас, винить татар грешно.

– Делал такую попытку, – хмыкнул Валентино, достал расческу, провел по идеально лежащим иссиня-черным волосам. – Бабка у меня по отцовской линии, вроде бы гулящая была, дальше не пробрался. Все остальные – русские что по крови, что по масти. Рассказывают, когда я родился, отец матушку чуть не пришил. Спасло ее, что обитали они далеко за Уралом, в глуши, где единственным брюнетом проживал лишь медведь.

Он довольно расхохотался, обнажив превосходные зубы, но в миндалевидных внимательных глазах веселья не было.

– Так кто же нашего убогого юриста жизни лишил? – спросил он легко и даже небрежно.

– Вы меня спрашиваете? – на одесский манер, с еврейским акцентом, спросил Еланчук, искренне удивился, даже прижал ладони к груди. – Я не держал оружия много лет, кроме ваших молодцев, у меня ни одного знакомого стрелка. Вопрос не по адресу.

– К кому же мне обратиться за ответом?

– Вас интересует мое мнение? – Еланчук понял, что перегибает палку, и уже другим тоном продолжал: – Я не располагаю никакими доказательствами, но внутренне убежден – Григорий Байков жив, здоров, в настоящий момент беседует с сыщиком Гуровым, а возможно, и не беседует, так как исповедовался раньше. Я не стану напоминать, что неоднократно передавал вам: канал через фирму “Стоик” следует немедленно перекрыть.

– Не хотите, так и не напоминайте. – В голосе Валентино звучало раздражение. – Что этот, как его, Гуров, кажется, оказался вам не по зубам?

– Я не мальчик, Валентино, вы меня на “слабо” не ловите. Если хотите знать – серьезный разработчик, как и, разумный шкипер, не бросается на преградивший путь риф, а изящно огибает, оставляет его в кильватере.

Валентино помолчал, вновь провел расческой по волосам, видимо, имел такую привычку, уже спокойно произнес:

– Давать советы и следовать им – не одно и то же. Уважаемый Юрий Петрович, я ценю ваши знания и опыт, но вы многого не понимаете...

– С такой аргументацией, – дерзко перебил Еланчук, – вам бы партийным боссом служить, а не заниматься самым прибыльным и самым опасным бизнесом.

– Понятно, – растягивая гласные, сказал Валентино. – Понятно, почему вас выгнали из конторы. Хватит препираться. Я плевать хотел на ваш характер. Я плачу вам за профессионализм. Да, у меня есть и другой канал, но сейчас я могу воспользоваться только “Стоиком”. И я должен переправить товар немедленно, иначе я уплачу колоссальную неустойку, потеряю партнеров, практически потеряю все. Рифы? Так обогните их.

– Поздно. Не следовало убивать бухгалтера, затевать дурацкую историю с похищением девочки. Если бы мы не тыкали Гурова раскаленной железкой, пока бы он разобрался, вы бы все успели. Что знает этот убогий юрист? Лишь факт, что наркотик каким-то образом проходит из Вьетнама в Европу. Каким образом, через кого конкретно, он не знает. Вы думаете, Гуров при его опыте не почуял наркотик? Бухгалтер? Ну, выявил он различие в накладных. Да и черт бы с ним! Копать такое – работа для другого бухгалтера или обэхээсэсника, но никак не для сыщика, опера-важняка.

“Бухгалтера убрали совсем не из-за накладных, но Еланчуку знать об этом не обязательно”, решил Валентино.

– Согласен, но что сделано, то сделано, – сказал Валентино. – Я понял, вы считаете: сейчас чертов сыщик встал на моем пути и мне не пройти.

– Надо думать, а пока так и есть.

– Так ведь не следует изобретать ни порох, ни колесо – их уже изобрели...

– У вас нет специалистов такого уровня, – перебил Еланчук.

– Президентов убивают, а уж мента, пусть самого умного и осторожного, уберем.

– Только без меня.

– А это вам говорить не следовало! – жестко сказал Валентино. – Сколько вам требуется дней на разработку, какой транспорт, какие специалисты и в каком количестве? – Он пошел к двери, обернулся. – Я по своей безграмотности полагаю: достаточно одного снайпера, который бы оказался в нужном месте в нужный момент.

– Идите, профессор, – Еланчук так тяжело и искренне вздохнул, что Валентино чуть ли не впервые в жизни смутился и вышел за дверь.

Она не успела закрыться, как Валентино услышал:

– Простите, еще два слова.

Валентино с раздражением отметил, какая хреновая реакция у его телохранителей, в сердцах чуть ли не сплюнул и вернулся к Еланчуку, который стоял на пороге.

Лишь взглянув на “шоферов”, гэбист мгновенно оценил ситуацию и, пропуская хозяина в кабинет, сказал:

– Верно мыслите: окажись на моем месте Гуров, организовалось бы три трупа. Я забыл вас попросить, Валентино, распорядитесь, пожалуйста, чтобы ваши люди забыли о существовании Байкова, его дочери и в принципе о фирме “Стоик”.

– Только и всего? – Валентино еле сдерживал гнев. – Договоримся в последний раз – каждый решает свои проблемы.

* * *

В это же время на квартире Юдина собрались Орлов, Гуров, Крячко. Хозяин угощал гостей и помалкивал.

– Я убежден, – сказал Орлов, – вам, ребята, следует затихнуть. Наркобизнес – это раскаленная добела сковородка. Я сообщу, что следует, в Интерпол, там люди поопытнее нас, пусть разбираются. Ты, Лева, без цирковых номеров жить не можешь. В данном случае сработало, ты человека спас, теперь отойди в сторону.

– Генерал всегда прав, – изрек философски Крячко. – Иначе он бы не стал генералом.

– Но, Гриша, Гриша Байков, как он мог? – бормотал Юдин, подливая в бокалы. – И под каким предлогом мне его уволить? Мы как одна семья, ребята не поймут.

– А ты его не увольняй, – сказал Гуров. – Пусть работает, больше стараться будет, а вреда от него сейчас никакого.

– Да я на него смотреть не могу! – Юдин хотя и налил в свою рюмку, отхлебнул из бутылки.

– Не смотри. – Гуров тоже выпил. – И вообще, шеф, не бренчи нервами, пригодятся.

Гуров мог обмануть кого угодно, только не Орлова. Он прошел медкомиссию, отвалялся положенное в госпитале; приказ об увольнении лежал на столе министра; оставалось найти замену, но она не находилась, и генерал, с одной стороны, вроде бы ушел в отставку, однако в кабинете объявлялся каждый день. Генерал охотно откликнулся на приглашение Гурова, хотел поближе познакомиться с Юдиным, окончательно решить, принимать его предложение или нет. И тут на него обрушилось такое количество новой информации, что старый сыщик чуть было не растерялся. Слушая, он почти закрыл глаза, сосредоточил внимание на Гурове, так как прекрасно знал: ученик всего никогда не расскажет и планов своих полностью не раскроет. Уговорить Гурова отказаться от уже принятого им решения за всю жизнь не удалось ни разу. “Значит, так, – подвел итог Орлов. – Либо мы бьемся втроем, либо оставляем Леву одного”. Практически у генерала выбора не было, однако и упрямства ему тоже было не занимать, и он повторил:

– Борьба с наркомафией не входит в обязанности службы безопасности и фирмы. Мы обязаны поставить в известность Интерпол.

– Обязательно, – легко согласился Гуров. – Существует протокол. Интерпол свяжется с нашим министерством...

Крячко дал себе слово помалкивать, но не выдержал и продолжил мысль друга:

– Проще объявить по телевизору: мол, трепещите, сволочи, мы вышли на тропу войны. И немедля, пока цена на гробы не улетела в космос, оплатить необходимый инвентарь.

– Станислав, я что-то не замечал за тобой склонности к черному юмору. – Орлов вытянул губы дудочкой и взглянул на кончик своего носа.

Юдин переводил взгляд с одного оперативника на другого, не мог понять, когда они шутят, когда говорят серьезно.

– Прошу, господа, говорите проще. Главное, объясните, а мне-то что делать? Ведь если наши предположения материализуются в факты и будут доказаны, фирму закроют, меня посадят.

Мне никогда не доказать: мол, не знал, не ведал, не участвовал. И ради бога, не говорите мне о презумпции невиновности.

Гуров чуть было не сказал вслух: не волнуйся, шеф, в случае пожара тебя убьют раньше, чем арестуют, – но лишь привычно пожал плечами и раздумчиво произнес:

– Чего-то мы поникли, мужики. Бог не выдаст – свинья не съест. Главным по делу я назначаю себя. Возражений нет – слушайте. Ты, Петр Николаевич, фигура для них неизвестная, поэтому вне опасности. Попытайся через свои старые связи в КГБ, МБ или, как они нынче называются, выяснить... – Гуров сделал паузу, взглянул на Орлова вопросительно, так как впервые давал задание своему начальнику.

– Давай, Лева, не стесняйся. – Орлов кивнул шишковатой головой.

– Думаю, полковник – лет сорока с небольшим, интеллигент; полагаю, хорошо одевается, субтильного телосложения, служил в первом или втором главке, может, и там, и там, хороший агентурист, возможно, зовут – Юрий Петрович, уволен года два назад.

Орлов кивнул и спросил:

– Имеешь хоть один факт или придумал полностью, от начала и до конца?

– От начала и до конца, – почему-то радостно сообщил Крячко.

– Голос, манера говорить, культура речи, понимание и оценка оперативной обстановки, – Гуров задумался. – Полагаю, я угадал процентов на семьдесят. Жизнь покажет. А ты, Станислав завистливый, мальчик, слушай задание.

Крячко собрался ответить, перехватил недобрый взгляд Орлова, лишь молча кивнул.

– Я полагаю, что они, как все мы, тебя здорово недооценивают, – начал Гуров. – Пока ты не схватишься за горячее, ты в безопасности. Твоя жизнь зависит от твоей сообразилки и чутья. Не проворонь это горячее. Может случиться, сыщик, ухватишься за фактик, который очень даже интересен, со свойственным тебе верхоглядством и самомнением помнешь его, да и отбросишь. Они тебя не знают, решат, что помощник у знаменитого Гурова шибко умный и опасный, а ты и ящик вперед не успел оплатить.

– Ну, ладно, ладно, – смущенно пробормотал Крячко. – Слово не скажи, начинаешь на хлеб намазывать.

– Станислав, необходимо выяснить, каким образом они прослушивают мой кабинет и кабинет Бориса, – Гуров взглянул на Юдина. – Сделать надо это во время рабочего дня. Уверен, электроника не стационарная, а переносная. Я бы на твоем месте обратил внимание на нашего коммерческого директора, Илью Вагина, кабинет которого имеет смежные стены с нашими кабинетами. Ты умный и отлично понимаешь: плевать на сам жучок и на факт его наличия, нужен человек, который его устанавливает и снимает.

– Кабинет Ильи и больше нигде не искать? – Крячко смотрел подчеркнуто равнодушно.

Гуров ответил таким же взглядом и кивнул:

– Нигде не искать.

Крячко понял, что Гуров говорит неправду, и понимающе прикрыл глаза. Гуров повернулся к хозяину:

– Ну, Борис, наливай, выпьем за твое здоровье. Когда вышли, Орлов усмехнулся и сказал:

– А ты. Лева, напрасно отпихиваешься от повышения, из тебя получился совсем неплохой руководитель.

– Когда ты был моим начальником, я к тебе никогда не подлизывался.

Пока генерал чесал макушку и бормотал что-то о людской неблагодарности, Гуров принялся за Юдина:

– Ты обратил внимание, мы друг на друга не обижаемся. Если я тебе скажу злое, то не желая обидеть, а пытаясь помочь на будущее.

– Член Политбюро, – хмыкнул Крячко, зажал рот ладонью и втянул голову в плечи.

– А наш грубый юмор, лишь защитная оболочка. – Гуров улыбнулся, оглядел Юдина – как бы решая, с какого бока за него приняться. – Я всегда, оправдывая собственную лопоухость, говорил, что доверчивость – свидетельство не глупости, а чистоты души. У тебя, Борис, такая душа – без билета в рай пропустят. И если бы я не знал тебя несколько раньше и лучше, решил бы, что ты обыкновенный русский дурак. Короче, когда я к тебе пришел и спросил, как ты улаживаешь свои взаимоотношения с рэкетирами, а ты мне ответил, мол, таких не знаешь, я решил: либо ты нагло лжешь, либо тебя некто прикрывает. И этот Некто – ну с очень большой буквы. Ну, скажи, Борис, все предприниматели имеют головную боль, каждый борется с ней по-своему. У Юдина – самая дерьмовая охрана, какую только можно придумать, а Борис Андреевич даже легкой мигрени не ведает. Теперь скажи: так бывает? – Гуров махнул на него рукой. – Я мог бы предположить, что ты сам крутой авторитет – учитывая твое прошлое, вполне возможно. Но тогда тебе совершенно не нужен сыщик Гуров. Он для тебя даже опасен. Значит? Верно. Ты для кого-то крыша и сам не ведаешь об этом. Как писал классик: “Забудем прошлое, уставим общий лад”. Установлено, что через тебя из Вьетнама в Европу, думаю, что потом и в Канаду, идет наркотик. Этакий небольшой трубопровод. Нам его рукой не пощупать, так как прокладывали его не дураки. Ты мне сейчас ничего не отвечай, останешься один, подумай, вспомни до мельчайших деталей: кто из твоих ребят когда-либо нападал или защищал торговлю с Вьетнамом. Я знаю, ты с этого начинал, но сегодня ширпотреб тебе не нужен, а “Стоик” продолжает получать товар. Странно. Понимаю, у тебя руки не доходят, но у кого-то очень даже доходят. И этот человек – не Григорий Банков.

– Ты хочешь сказать...

– Только то, чтобы ты подумал, – прервал своего шефа Гуров. – В Европу ты поставляешь не джинсы и кофточки... Не только плетеную мебель.

– Надо думать.

– Что именно и в какие страны ты экспортируешь, поговорим позже, а пока приостанови поставки. Наркотик упакован так, что его не найти ни нам, ни опытной таможне. Уж не говоря о том, что я хочу, чтобы он прибыл по месту назначения.

– Приостанови поставки... – хмыкнул Юдин.

– Я знаю, что это большие деньги, Борис. Вычтешь из моей зарплаты.

Несмотря на трагизм происходящего, Юдин расхохотался.

– Наш человек, – констатировал Крячко. – Его волокут на эшафот, а парень от смеха ноги не передвигает. Наш человек.

– Приостанови все поставки, – упрямо повторил Гуров. – Я хочу понять, торопятся они или нет. Видимо, торопятся, иначе не делали бы глупости. Они начнут еще больше торопиться, а мы станем выжидать.

– Ну, я могу найти предлог, предупредить партнеров, – сказал Юдин.

– Тебя, Борис, никто не тронет, ты – крыша. Так что хлопнуть из нас четверых могут только меня. Господин генерал, я верно рассуждаю?

Орлов не ответил, даже не взглянул на Гурова, лишь вздохнул и покачал головой.

– А я Льва Ивановича Гурова безмерно люблю. – Гуров улыбался, но смотрел холодно. – Мне нужно несколько квартир, не связанных с тобой напрямую, где бы я мог по разу переночевать. Мне нужна машина с водителем и радиотелефоном. Водителей обеспечишь ты, Станислав. И чтобы ни машина, ни водители в офисе не появлялись.

– Когда? – спросил Крячко.

– Завтра, после полудня, – ответил Гуров. – Пусть дежурят круглосуточно в районе площади Пушкина, чтобы я знал, через сколько времени они могут прибыть по моему вызову.

По просьбе своего шефа Гуров переехал в новую квартиру, расположенную на Суворовском бульваре. Квартира была реконструирована из коммуналки. Кухня, в которой некогда толпились три семьи, для одного холостяка оказалась огромной. Гуров все не мог привыкнуть и к размерам, и к современной обстановке. Нельзя сказать, что сыщику не нравилось жить благоустроенно, богато, но как любой консерватор, он не любил ничего нового, блестящего, необжитого. Старый добротный дом, стальная дверь, три комнаты, которые ему были совершенно не нужны, были обставлены со вкусом, но чувствовал себя Гуров в квартире не хозяином, а постояльцем.

– Может, ты когда-нибудь женишься, ребенок родится, – успокаивал Юдин, когда Гуров переезжал. – Кроме того, тебе придется принимать гостей, которые считают подобную квартиру вполне обычной, как ты воспринимаешь штаны без дырок на заднице.

Никогда бы Гуров не согласился жить в таких “апартаментах”, но хотя он и не был коренным москвичом, сразу полюбил старый город, старинные дома с метровыми стенами, поэтому поворчал и сдался. Дом еще был хорош тем, что имел черный ход, да и через парадную дверь можно было выйти как на бульвар, так и через двор в тихий переулок.

Гуров отомкнул хитрые замки, отодвинул тяжелую дверь, пропустил вперед Крячко и Орлова и задвинул засов.

– Ну вот, коллеги, теперь мы можем уточнить детали, а вы скажите откровенно, что вы обо мне думаете. Я абсолютно доверяю Борису, но он человек к нашей профессии сторонний и не надо ему знать лишнее.

Крячко в квартире бывал, прошел сразу на кухню и уселся в плетеное кресло. Орлов, который здесь оказался впервые, неторопливо прошелся по комнатам, недовольно морщился и сопел, заглянул в ванную, несколько оторопело оглядел свое отражение в зеркальной стене, взял с полки флакон, брызнул на ладонь, тяжело вздохнул, вернулся на кухню, где Гуров готовил кофе, и спросил:

– И на кой черт тебе все это нужно?

– Я собираюсь жениться и иметь детей, – Гуров тряхнул новомодную кофеварку. – Я никогда не научусь справляться с этой штуковиной, поэтому будете пить не кофе, а брандахлыст, – и без всякого перехода продолжал: – Только кретин может надеяться, что, уволившись из милиции и нанявшись охранять СП, он сменил профессию. Те же бандиты, убийства, кровь... Только раньше за моей спиной стояла пусть ржавая, работающая отвратительно, но машина, а теперь я, да вы, да мы с тобой.

Гуров разлил кофе, поставил на стол бутылку коньяка и рюмки, но к спиртному никто не притронулся.

– Наркомафия нам не по зубам, факт, – сказал Крячко, Взглянул на Орлова, ища у него поддержки. – Надо уходить в сторону, молча смириться. Уверен, они провернут свои дела и оставят “Стоик” в покое. Они тебя наверняка знают, им война не нужна.

Орлов покачал головой, привычно ощупал лицо, погримасничал, наконец изрек:

– Поздно. Мы о наркомафии знаем мало, но психология преступника нам известна. Понятно, что данная группировка располагает большими деньгами, лучшей организацией и дисциплиной, чем любое иное преступное объединение. А раз так, то они менее самостоятельны, больше зависят друг от друга. И твоя идея. Лева, – ты ее Белух не высказывал, но я тебя знаю, – что можно вышибить шестеренку из машины, мягко выражаясь, наивна. Конечно, детальки машины заменяемы, но тут вступает чисто человеческий фактор, срабатывает инстинкт самосохранения. Если ты выбиваешь звено команды рэкетиров или модной сейчас организации, занимающейся хищением дорогих машин в Европе и переправляющих их в Россию, то один преступник гибнет, двое садятся в тюрьму, остальные рассыпаются по многочисленным филиалам и продолжают свою деятельность. В наркобизнесе, думаю, все не так. Засветившегося или арестованного человека синдиката не только не примут в другой взвод, его даже не увольняют, а просто уничтожают. Ты не только тронул, но и обыграл резидента, который очень много знает. Как только его партнеры прослышат об этом, – а контрразведка у них на должном уровне, – за твоим противником начнут наблюдать, ждать, чем драка закончится. Если он победит, значит, выплыл и выбрался на берег. Но если нет – наблюдатели решат, что верх берешь ты; они его утопят – ни пузырьков, ни даже тела. Самое главное! – Орлов ткнул коротким пальцем в Гурова. – Твой сегодняшний противник правила игры знает и будет бороться с тобой, Юдиным, Петровым или Сидоровым; он будет биться за свою жизнь. И у него только един выход – убрать тебя, обязательно ликвидировать Юдина, поставить на его место своего человека и представить партнерам новехонький, абсолютно безопасный кровеносный сосуд, который бы гнал доллары лучше прежнего. Возможно, ты уцелеешь – ты опытен, силен, ловок и удачлив, а Юдин обречен. И то, что ты ему недавно говорил...

– Я знаю! – перебил Гуров. – Я говорил то, что был обязан сказать. Борис взял меня на работу, платил немалые деньги – я обязан свою работу выполнять. Я мог еще отказаться, уйти сразу после убийства бухгалтера, сказав красивые, но подлые слова: мол, шкипера не приглашают на тонущий корабль, хватай нижнее белье и беги. Я виноват, все произошло слишком быстро, плюс похитили ребенка... Я ввязался, усугубил положение Бориса. Вы, коллеги, как хотите, мне отступать поздно, дай некуда.

Глава шестаяПодготовка к бою

Специальным аппаратом Гуров обследовал свою машину: не появилась ли лишняя деталька, подобная той, что он недавно снял из-под заднего бампера. Убедившись, что никакой дополнительный электроникой машина не оборудована, – взрывное устройство, способное превратить “жигули” в неудачно стартовавшую космическую ракету, отсутствует, – сыщик сел за руль и катился по опохмелявшемуся после пятницы городу. В субботу по сравнению, с обычным днем движение на улице было сравнительно спокойное, за исключением молодых людей, которые на иномарках, изредка на “Жигулях” демонстрировали свою готовность принять участие в гонках по Формуле-1. Но, как известно, в семье не без урода.

Давным-давно, когда двадцатидвухлетний Лева Гуров пришел в МУР, в группу подполковника Орлова, последний, недовольный сопливым пополнением, приказал по мере возможности изучить город, хотя бы в пределах Садового кольца. В многочисленных переплетающихся переулках, проходных дворах и подъездах найти несколько путей ухода от наружного наблюдения как на машине, так и на своих двоих. Молодой опер машины не имел, протопал ногами множество переулков и дворов, пытался сдать экзамен опытному сыщику. Орлов недовольно пыхтел, – эту привычку он приобрел значительно раньше генеральских погон, – пробурчал: мол, могло быть и хуже, и расщедрился на совет. Найди в нужном тебе микрорайоне парнишку, который не состоит в тимуровской команде, – ты его узнаешь по стоптанным ботинкам, прорехам на штанах и цыпках на руках – найди с ним общий язык, к каждому пацану есть ключик, тогда Гаврош покажет тебе такие лазейки, “сквозняки”, чердаки, каких сам ты в жизни не найдешь.

Лев Гуров, даже став Львом Ивановичем, с увлечением знакомился с мальчишескими секретами. Оказалось, что проходной двор, или, как его называют, “сквозняк”, – азбука, даже не таблица умножения. В старой Москве бесчисленное количество сквозных подъездов, а высший класс – это проходная жилая коммуналка, имеющая черный ход, ведущий на другую улицу. Некоторые из таких квартир просто не запираются, или замок можно открыть копейкой.

Сегодня Гуров занялся инвентаризацией, проверкой наличия и действенности былого оружия. Часть домов снесли; некоторые хитрые переулки исчезли, превратились в широкие улицы; не запертыми двери никто не держал, но кое-что осталось. Арбат, Патриаршие пруды, где погиб неверующий Берлиоз, Маросейка, Замоскворечье, Таганка, конечно, изменились, но многое сохранилось, даже приумножилось за счет новостроек, которые в обозримом будущем не собирались достраивать, заборов, огораживающих обыкновенные свалки, сквозь которые можно не только пройти, но и проехать.

Сыщик ездил, ходил, лазил, запоминал и, конечно, думал – ведь мозг наш, к счастью или несчастью, устроен хитрее настольной лампочки или телевизора, которые можно включить и выключить по своему желанию.

За что убили бухгалтера? Он поехал на склад и столкнулся с неизвестным криминалом? С криминалом наркобизнеса невозможно столкнуться – не телеграфный столб. Такой криминал, если не искать целеустремленно, вряд ли найдешь. Зачем главбух, у которого вся необходимая информация заложена в компьютере, поехал на склад? Как рассказали его помощницы, “старик” сидел в своем углу, работал на компьютере, неожиданно поднялся, сказал, мол, хочет размяться, попрощался и уехал. Машину не вызывал, поехал городским транспортом. На складе его появлению удивились, выдали папки с приходными ордерами. Главбух ничего не объяснял, сидел потихоньку, листал бумажки. Зачем? Все документы, которые он просматривал, имелись в его компьютере. Через час он вернул документы, попрощался и уехал. На следующее утро его застрелили.

А если дело не в документах? Если он увидел какого-то человека? И вообще, он приехал взглянуть не на бумажки, а посмотреть на конкретного человека?

Такая мысль появилась у сыщика, когда он пролезал через стройку в районе Марьиной рощи, и в тот момент он споткнулся и чуть было не упал. Гуров подстелил газету, присел на кирпичный отвал. Именно человек, а не документ привел бухгалтера на склад. Мысль недурственная, и надо пахать сто лет в сыске и быть гением, чтобы до подобного додуматься.

Зверь не думает об опасности, он готов встретить ее в любую секунду своей жизни, иначе жизнь у зверя была бы чересчур короткой. Сыщик ничего не услышал и не увидел подозрительного, просто сердце кольнуло, и он, не оглядываясь, свалился под кирпичный отвал, на котором сидел. Выстрела не прозвучало, но пуля свистнула, впилась в кирпичную кладку, которая торчала метрах в четырех перед Гуровым. Позади стена, спереди стена, верхом, как шел сам Гуров, подобраться не могут: битый кирпич, доски – много шума. Значит, могут зайти только с боков.

Гуров достал пистолет, убедился, что патрон на месте, одновременно взглянул на часы – уже пять. Вчера он считал, что в безопасности примерно, до полудня, сегодня он стал на пять часов глупее. Гуров достал из кармана радиотелефон, позвонил в машину. Ответили немедленно. Грубый голос недовольно произнес:

– Ну? Слушаю.

– Марьина роща, метров тридцать не доезжая до универмага, – сказал Гуров.

– Понял, – ответил водитель.

Где они меня зацепили и каким образом? Как отсюда выбраться? Сколько их и почему так быстро? Вопросы выскакивали стремительно, ответы не торопились. Сыщик следил за входами в искусственный окоп, в котором оказался, естественно, не мог сосредоточиться. Как зацепили? Я крутился по Москве, и никто меня не “вел”, это точно. Глупости, конечно, “вели”, иначе никак бы здесь не оказались, просто держались на таком расстоянии, чтобы я видеть не мог. Значит, на мне маяк. Машину я проверил, она чиста, следовательно, маяк прилепили непосредственно на меня.

И сыщик вспомнил. Он вышел из дома, проверился; людей на тротуаре было мало. Два парня выскочили из соседнего подъезда и побежали догонять троллейбус. Солидная пара, явные пенсионеры, шли в сторону проспекта, остановились у перехода на бульвар. И тут рядом споткнулся старик, кативший тележку, в каких старые люди возят продукты. Старик споткнулся, тележка наклонилась, чуть не опрокинулась. Гуров помог ее выровнять, старик что-то пробормотал невнятно и пожал сыщику руку повыше локтя.

Гуров ощупал рукав – ничего, провел ладонью по плащу и нашел... Это была булавка с крошечным шариком на конце. Ее воткнули чуть выше кармана. Сыщик вынул “булавку”, забросил в кирпичные обломки.

Почти наверняка киллер один, его запустили, как пробный шар на бильярде в сторону лузы, а вдруг упадет “дурак”. Такое случается. Особенно, когда кий в руках у мастера. Тогда – парню разрешили только один выстрел, после чего приказали немедленно скрыться. Интеллигентный и опытный Юрий Петрович отлично понимает, что наемник не годится против профессионала и в случае промаха и обнаружения себя может быть захвачен. Такова теория. Предположений может существовать много, а жизнь одна.

Гуров побежал широкими прыжками из стороны в сторону, через несколько секунд выскочил на улицу, оглянулся на кирпичные развалины и тут же вошел в ближайший магазин. Через грязную витрину сыщик несколько минут изучал улицу: вроде все спокойно. Не понравилась лишь иномарка, стоявшая метрах в тридцати на противоположной стороне улицы. Даже не поинтересовавшись, чем магазин торгует, сыщик занял очередь в кассу, наблюдал за иномаркой, когда к ней подошел спортивный, хорошо одетый парень. Гуров вышел на улицу, рассмотрел парня внимательно, выждал, пока он уедет, и направился к универмагу.

Водитель машины, в которую сел Гуров, был плотный мужчина лет пятидесяти, с небольшим угрюмым лицом и внимательными, спокойными глазами.

– Здравствуйте, – Гуров повернулся к водителю лицом, давая получше рассмотреть себя.

– Здравствуйте, Лев Иванович, – равнодушно ответил водитель. – Последние годы меня звали дядя Володя.

– Прекрасно, – Гуров улыбнулся. – Видишь, на противоположной стороне стоит серая “семерочка”, – он протянул ключи. – Отгони ее на Суворовский бульвар, оставь у дома шесть. Володя, – сыщик выдержал паузу, – прежде чем завести мотор, залезь под машину, взгляни, нет ли там чего лишнего, затем открой капот, там проверь. Если все чисто, уезжай, если что не так, возвращайся, я подожду.

Дядя Володя взял ключи Гурова и вышел из машины.

* * *

Новая машина Гурова тоже была “семерка” с прекрасно отрегулированным движком. Гуров соединился с дядей Володей, сказал, что оставил его машину в Мерзляковском переулке, поинтересовался, имеются ли запасные ключи, получив утвердительный ответ, несколько раз резко повернул, проехал под “кирпич”, убедился, что едет без сопровождения и позвонил Крячко, спросил:

– Новостей нет?

– Человек сто интересовались твоей персоной, – флегматично ответил Крячко. – Я отвечаю, что ты у зубного врача.

– Умница. Срочных дел нет?

– Срочных нет, бытовуха.

– Приезжай ко мне домой, я буду минут через тридцать.

* * *

Крячко сидел на кухне в своем любимом плетеном кресле. Гуров лежал в кабинете на коротковатой софе, положив ноги на стул. Крячко якобы читал газеты, Гуров прикидывался дремлющим. Сыщики работали.

Гуров вернулся к своим рассуждениям, которые прервал пистолетный выстрел. Бухгалтер встретил на складе человека, которого, видимо, ранее знал и связывал с преступным миром. Перед выездом бухгалтер работал на компьютере. Увидел в тексте знакомую фамилию или подпись. По этому пути пойти можно, но крайне трудно. Неизвестно, какие именно материалы просматривал человек. Скорее всего, они касаются груза, прибывшего с последней партией из Вьетнама. Однако не факт... Человек? Естественно, у мафии должен быть человек на складе, ведь кто-то изымает наркотик из одного места и кладет его в другое. Но не постоянный работник склада, что очень опасно, опытный разработчик на такой риск не пойдет. Отставить данного человека в сторону и не потому, что его выявить невозможно, просто, скорее всего, он никуда меня не приведет. Он человек изолированный, с ограниченными функциями: здесь взял, туда положил.

Григорий Байков. Тут вообще темный лес, неразбериха и сплошные противоречия. Как утверждает сам Банков, – видимо, говорит правду – он примерно год назад отказался визировать малозначащий документ по бартерной сделке с Германией. Он предложил Юдину заменить в документе несколько слов, чтобы избежать двойного толкования и возможных штрафных санкций на случай, если возникнут споры и дело дойдет до арбитражного суда. На следующий день в машину юриста подсел неизвестный, посоветовал не возникать по мелочам и передал конверт с тысячью долларов. “Работай, как работаешь, – будешь получать такой конверт каждый месяц, начнешь дурака валять – башку оторвем”, – сказал незнакомец и исчез. Больше юрист посыльного не видел, конверты получал регулярно, находил их и на своем письменном столе, и в почтовом ящике. Как утверждает Байков, ничего противозаконного он не делал, никакого ущерба фирме не наносил, информацию о готовящихся сделках на сторону не передавал. Но когда убили бухгалтера, Байков испугался, решил переговорить с новым начальником службы безопасности и, как известно, передал ему записку. Через пятнадцать минут ему позвонили и предупредили, что если он не заткнется, то будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

С одной стороны, кажется, все просто – парня готовили к вербовке, но ошиблись в выборе человека. Он оказался трусливым и психически неуравновешенным. Ну, ошиблись, деньги пропали – плюнь и отступись, он ничего не знает, пользы от него ноль, вреда тоже ноль. Нет, похищают дочь и пытаются заполучить парня. Зачем? Ответ напрашивается однозначный: некто, возможно, сам разработчик, предполагает, что юристу известно больше, чем он знает на самом деле, и хочет во что бы то ни стало, заткнуть ему рот. Байков раскололся сразу, и Гуров понял, что в мафии такую легенду не примут, пусть она и абсолютно правдива, и парня замучают на допросе. Гуров мог позволить убить предателя, но допустить, чтобы замучили человека никак не мог, поэтому и пошел на обострение. Теперь получается, что он, опытный сыщик, сам себя загнал в угол. Сегодня юрист мафии не нужен. Многоопытный Юрий Петрович проанализировал поступки сыщика Гурова и пришел к выводу, что сыщик никакой серьезной информацией не располагает. Но Гуров способен такую информацию добыть, потому его следует в кратчайший срок ликвидировать. Сегодня стреляли без серьезной подготовки, верно рассчитав, что такого быстрого нападения ожидать не будут. Он очень умен, этот Юрий Петрович. Именно он и нужен, его можно вычислить. Что бы ни говорил вчера Петр, наверняка уже копает, как он ни медленно запрягает, но очень быстро ездит.

Станислав Крячко держал газету вверх ногами и пытался прочесть отчет об очередных дебатах в Госдуме.

Станислав в отличие от Гурова, который частенько мог выпить демонстративно, выпивать на работе стеснялся и словно ребенок, таскающий бабушкино варенье, тихонечко прокрался к холодильнику, охломундил полстакана водки, теперь раскаивался, жалел себя и не любил своего лучшего друга и начальника.

“Левку, – про себя Крячко мог называть его как угодно, – попытаются убить, во что бы то ни стало. На той стороне сидит мужик с головой, он не захочет терпеть Гурова и рисковать. А этому всегда больше всех нужно: заварит кашу – друзья хватай ложки, давай расхлебывай”. Крячко отлично понимал, что не прав, но злость не убывала. Он заглянул в кабинет, посмотрел на умиротворенное лицо Гурова, вернулся на кухню и громко объявил:

– Рабочий день уже закончен, – налил в стаканы грамм несколько и демонстративно хлопнул дверцей холодильника.

Бомба. Автомат. Пистолет. Винтовка. Яд.

“Вот, зная Левку как свою ладонь, как бы я к нему подступился? Сотворить что-нибудь с машиной? Но на такую дешевку его не поймать, взрывчатку он найдет, а ездит он очень осторожно, и если колесо отвалится или откажут тормоза, то разобьет машину, ушибется, не более того. Грубо, как теперь это делается, подкатить на машине, можно на двух и расстрелять из автоматов. А как его подловить, когда и в каком месте? Ночует он тут в последний раз, и от дома его не взять. В офис умник будет являться демонстративно, однако в самом офисе его не достанешь, а при входе и выходе он будет осторожнее и хитрее пантеры и опасен, как разъяренный буйвол. И где взять людей и кто их будет инструктировать? Сам разработчик раскрываться перед обыкновенными бандитами никогда не станет. Что ни говори, а лучше снайпера с оптикой ничего не придумаешь. Где снайпера посадить?”

Сегодня днем Крячко отметил несколько подходящих окон в домах напротив офиса. Сыщик взял участкового и зашел в квартиры под предлогом, мол, поступили сигналы, что сдают комнаты и уклоняются от налогов. Крячко повезло – участковый оказался опытным, трезвым, немолодым человеком; жители микрорайона его прекрасно знали и уважали; даже молодые “кожаные” ребята майора побаивались, и, как понял Крячко, у парней были для опаски серьезные основания. Дед – так, не претендуя на оригинальность, звали они участкового, – не пил, мзду не брал, бил с двух рук одинаково хлестко (не зря был в молодости боксером). Главное, майора поддерживали серьезные авторитеты, заинтересованные в том, чтобы шпана не мешала делать хорошие “бабки”. Таких тихих и благополучных участков в столице можно было по пальцам сосчитать.

Ходили участковый с сыщиком, ходили, затем майор приостановился, закурил, глянул открыто и сказал:

– Ты мужик битый, и я не вчера родился, так что выкладывай – тебе же только польза будет.

И Крячко выложил: мол, жду я появления наемного убийцы с винтовкой и оптическим прицелом. И должен киллер залечь так, чтобы суметь убить человека входящего или выходящего из нашего подъезда.

– Гурова? Льва Ивановича? – неожиданно спросил участковый. – Такого я ни в жизнь не допущу. На моей территории Гурова пальцем не позволю тронуть, не то что из винтовки снять. Ты что, полагаешь, все эти “крутые” на “мерсах” драки и беспредела хотят? Они желают делать “бабки” и жить в свое удовольствие, это власть грызется, и портфели делят. Авторитетам порядок нужен, потому нужен такой, как я. Потолкую с ними, и ежели, какой чужак подозрительный появится, меня сей момент найдут.

– Золотые ребята, как бы жили без них? – усмехнулся Крячко.

– Свято место пусто не бывает, но из всех зол они наименьшее. Ежели они стреляют, так друг в дружку, то их дела – мирного человека они не трогают. А моя задача – чтобы мой житель мог с собачкой или в магазин вечером выйти и не бояться.

– Теория интересная, дед, но мы отвлеклись. Ты понимаешь, что киллер может в любой цвет окраситься – не распознаете.

– Умный ты. Только в МУРе такие умные, а все остальные – дураки деревенские и лапша у них с ушей свисает.

– Откуда про МУР знаешь?

– Оттуда. – Майор похлопал Крячко по плечу. – Передай Льву Ивановичу, что тут ни из окна, ни с чердака не стрельнут. Если только на машинах подскочут, так на то он и Гуров, чтобы рот не разевать.

На том и расстались. С одной стороны, Крячко гордился, что его друг и начальник столь знаменит, с другой – было немного обидно за себя: ведь Станислав Крячко тоже пахал не один год, как мог, людей защищал, и ни один уголовник не мог предъявить ему счет за несправедливость.

На кухню вошел Гуров, потянулся, зевнул сладко, словно действительно только проснулся и спросил:

– Все ищешь способ, как бы этого гения Гурова ликвиднуть половчее? Не складывается?

– Не складывается, – признался Крячко. – Кофе хочешь?

– И кофе тоже. – Гуров взял со стола бутылку водки, плеснул в стакан на два пальца. – Я полагаю, Станислав, что в стане противника разброд. И стреляли в меня не по приказу разработчика, распорядился другой человек, рангом выше. Он Юрия Петровича уважает и в основном слушается, но медлительность и аккуратность разработчика хозяина раздражают. Порой он считает, что бывший гэбист все усложняет и вопрос можно решить проще и быстрее. Вот он сегодня и решил двух зайцев одним выстрелом снять – и меня убрать, и своему умнику нос утереть.

Гуров вышел, достал сигарету, но не закурил, покачал головой, покрутил пальцем у виска.

– Можно было того стрелка захватить, да чуток растерялся я, ну и струхнул, конечно. Я, признаться, не люблю, когда в меня стреляют. Если бы я сразу из-за укрытия выпрыгнул, то смог бы его достать. А он от неожиданности и мандража не попал бы в меня. Да и, судя по раскладу, он после выстрела пистолет сразу убрал и со стройки подался. Я его мог голыми руками взять.

– Сидя за столом, всех перехватать легко. Ты выпей еще, храбрее льва станешь.

– Издеваешься, – утвердительно сказал Гуров. – Ты мне лучше расскажи, что в офисе. Систему прослушивания обнаружил?

– А я решил, ты к такой мелочевке интерес потерял. Два “клопа” на присосках, значит, съемные. Один в кабинете Ильи Вагина, второй... – Крячко интригующе замолчал, поднялся, поставил кофейник на плиту.

Гуров терпеливо ждал, предположений не высказывал, и Крячко несколько разочарованно закончил:

– В туалете за трубой.

– Молодец, – равнодушно сказал Гуров.

– Я их, конечно, не тронул. Сначала хотел проследить, кто в конце дня их снимать будет, потом решил не рисковать, засветиться легко. Тут минимум три, лучше четыре человека требуются. Предлагаю в понедельник и провернуть такую операцию. Пригласить Орлова, еще одного стоящего мента я к нам вербую, ты, я... Вроде совещания у тебя и устроить пустой треп, а потом вроде банкетика начать, перед самым уходом. Разбредемся по офису, кто в туалет, кто офис посмотреть ради интереса. Так можно засечь человека, который станет липучку снимать, и не раскрыться.

– Согласен, – Гуров кивнул. – Ну, а сам ты сыщицким чутьем на кого грешишь?

Крячко задумался, затем неохотно сказал:

– Не возьму грех на душу, нет ничего конкретного. Один человек нравится больше, другой меньше, смешно говорить. Невозможно определить даже круг подозреваемых. Если брать руководство, так выбор невелик. Коммерческий директор Егор Крупин? Человек неискренний, с двойным дном, можно поставить на первое место. Но нервы у него не в порядке, мафия такого человека использовать не станет.

– Если Егор не изображает, – вставил Гуров. – Слишком он эмоционален.

– Ты не можешь забыть, как он на тебя кидался? – Крячко усмехнулся. – Заместитель Крупина, Илья Вагин, уехал в командировку до убийства бухгалтера. Кабинет Вагина открыт, в нем все время кто-то работает, “жучок” мог поставить любой из фирмы. Международника Закревского в Москве тоже нет, отпадает.

– Вагин действительно уехал? – спросил Гуров.

– Он в Самаре, звонит по два раза в день.

– Что они цеплялись за юриста? Ты считаешь, мы его не дожали и он располагает информацией?

– Ни черта юрист не знает! – категорично сказал Крячко. – Они на воду дуют.

– Больно сильно дуют, – с сомнением произнес Гуров.

– Мелькнуло у меня, да понял, глупости, – Крячко махнул рукой. – Понимаешь, накануне смерти бухгалтер из дома звонил своим девчонкам, спрашивал домашний телефон юриста, и я подумал...

– Верно подумал, почему не сказал раньше?

– Он телефон спросил, а Байкову не звонил. Бухгалтер всю вторую половину дня провел со своей пассией, которую встретил накануне. Женщина утверждает, что он ни с кем не разговаривал.

– Мы не знаем, за что убили бухгалтера, почему пытались заполучить юриста, – Гуров вздохнул. – Бухгалтер хотел позвонить юристу, не позвонил. Здесь что-то имеется.

– Ни черта тут нет, я зря сказал.

– Хорошо, отложим на потом. Байков на работу вышел?

– Нет, дома отлеживается.

– Ты придумал, как меня могут убрать?

– Умишка не хватает.

– Ты же уголовник, дружище, а в КГБ целое подразделение такие штуки разрабатывало, – Гуров помолчал. – И козырную карту против меня вытянут из той колоды.

– Тебе надо уехать недельки на две, на три, пока не уляжется или не взорвется.

– Мысль интересная, но неосуществимая. Я не могу бросить Бориса на растерзание.

– Так что ты предлагаешь? Раз мы не знаем, чего ждать мы не можем защищаться.

– Опередить и нападать, – спокойно ответил Гуров, попытался улыбнуться, но получилось плохо – сыщик лишь болезненно поморщился.

* * *

Сегодня утром, впервые за многие годы, Юрий Петрович Еланчук не сумел изящно повязать шейный платок. Промучившись перед зеркалом несколько минут, сунул платок в карман, рассеянно поцеловал близняшек, автоматически взлохматил непокорную шевелюру молодой жены и отправился на работу.

За канцелярским столом своего скромного кабинета он, не вникая в суть, подписал документы в приготовленной для него папке, отодвинул кресло, вытянул ноги и откинулся.

Все шло наперекосяк. Тщательно построенная машина грозила рухнуть и похоронить всех, кто не успел убежать. Ему уже надоело пересчитывать ошибки, допущенные, казалось бы, разумным и послушным, а в действительности своенравным шефом. Накануне вечером, отчаявшись убедить Валентино хотя бы временно приостановить контрабандные поставки, Еланчук сказал:

– Даже рысь, попавшая лапой в капкан, отгрызает лапу и уходит зализывать раны.

– Капкан? – Валентино презрительно скривился. – Мы сломаем его – не станем себя калечить, охотника убьем, – и почему-то посмотрел на своего, шофера-ликвидатора, который сидел на подоконнике, курил и пускал дым в форточку.

Еланчук заметил и быстрый взгляд шефа, и то, как шофер выбросил только что зажженную сигарету. Виктор Жеволуб был тридцативосьмилетний, отлично скроенный мужчина с прекрасной реакцией, великолепными нервами и неприметным лицом. Еланчук знал: таких людей в свое время подбирали в комитет на оперативную работу. Он был шофером и стрелком высокого класса, неплох в ближнем бою.

Еланчук перевел взгляд с начальника на подчиненного, чуть было не вздохнул и нехотя произнес:

– Рассказывай, герой. Где? Когда? Как? Как ты спасся? И, главное, видел ли тебя Гуров?

Жеволуб взглянул на хозяина, тот скривился и неохотно кивнул. Неудачливый ликвидатор рассказал все честно, без утайки и закончил:

– С тридцати шагов я промахнуться не мог. Я не спал, все прокручивал картинки: он свалился с кирпичей в момент выстрела или на секунду раньше. Не знаю. Там нельзя было бесшумно подойти и проверить. Мне дали разрешение лишь на один выстрел, после чего немедля уходить. – Он взглянул в смуглое безучастное лицо хозяина.

– Молодцы. Вы, Иван Прокофьевич, просто стратег, – Еланчук покивал, даже улыбнулся. – Я говорю серьезно и совершенно искренне. Если бы ты сунулся проверять, в ближайшее время мы бы тебя не увидели. Адрес нашей конторы сейчас был бы записан в десяток настольных календарей. Правда, прошла бы головная боль: голова, отделенная от туловища, не болит.

– Любишь ты говорить красиво, – Валентино слез со стола. – Доволен? Торжествуешь?

– Доволен, что парень уцелел. Чего мне торжествовать? Вы липший раз Гурова предупредили. Он хотя в этом и не нуждается, однако, легче мне от вашей торопливости не станет.

– Ну, ладно. Что было, то прошло, – сказал Валентино. – У тебя, гений, есть идеи? Или ты записался в оппозицию и лишь критикуешь?

– Идеи есть, но сказать мне нечего, – Еланчук кивнул Жеволубу на дверь. – Погуляй, шеф сейчас тебя догонит. Тот взглянул на хозяина и неторопливо вышел.

– Даже шайка разбойников должна соблюдать свои законы, чтобы остаться шайкой, – сказал Еланчук. – Тебе просто повезло, ты чуть было не кончил жизнь самоубийством. Разработкой занимаюсь я, ты лезешь в чужой огород. Парня не ругай, похвали, он был аккуратен и исполнителен, времени у нас с тобой предостаточно. Юдин распорядился груз задержать – якобы из-за смерти главбуха требуется провести ревизию и что-то переоформить. Сказки. Так распорядился Гуров.

– Опять Гуров? – вспылил Валентино. – Ты считаешь, он подозревает?

– Он давно знает. Он сыщик и обучен отличать почерк преступников. Он лишь взглянул на нашу подпись, как понял, что имеет дело с наркомафией. Все понимаю, одно уразуметь не могу: зачем ему нужна война, которую он никогда не выиграет? Он знает, что не выиграет, а лезет.

– Может, он?.. – Валентино покрутил пальцем у виска.

– Каждый талантливый человек, твой покорный слуга в том числе, имеет определенный сдвиг по фазе.

– Его необходимо срочно...

– Пока плод не созреет, он не родится.

– Я тебе постоянно рекомендую...

Еланчук быстро встал, развязал и вновь завязал шейный шелковый платок. Интеллигентное лицо его вмиг осунулось и затвердело.

– Мне многозвездные генералы пробовали рекомендовать – не получилось. Я могу уйти.

– Ты знаешь, от нас не уходят. Наш союз заключается на земле, расторгается только на небесах.

– Уйди отсюда! И никогда, никогда не пугай меня! Я смерти давно не боюсь, и через семью ты меня не прихватишь! Я об этом побеспокоился, прежде чем встретился с тобой. Ты меня понял?

– Отлично понял, – миролюбиво ответил Валентино. – Не понимаю, с чего ты на стенку полез? Работай, я никогда больше не стану тебя торопить, – и вышел.

Ночью Еланчук спал плохо: все анализировал действительные причины своего срыва. Заявление, что союз с наркомафией расторгается только по причине смерти, не было новостью, поэтому взбесить уравновешенного, тренированного человека не могло. И только под утро, в полузабытьи, между сном и явью, он понял, что причина проста, лежит на поверхности. Он не желает разрабатывать убийство Гурова.

Сейчас, подписав никому не нужные бумажки, он начал искать выход из создавшегося положения. Он никогда никого не убивал и не занимался разработкой убийств. Гурова он не знает, не видел, но мужик ему симпатичен, видно – умница, даже талант; перед начальством не гнется, поэтому и ушел из системы. В принципе, сыщик – его, Еланчука, коллега, родственная душа. Еланчук чувствовал, вспоминая голос Гурова, понимал, что сыщик жестче и безжалостнее – он не мучается сомнениями, и если родственничек захватит Юрия Еланчука, то обязательно посадит.

Раздался телефонный звонок. Еланчук снял трубку и услышал знакомый голос генерала-кадровика, с которым беседовал, сдавая удостоверение.

– Юрий Петрович, только за ради бога не возникай, – сказал генерал, стараясь придать своему голосу дружеские нотки. – Нам очень нужна твоя консультация по одному архивному делу. Приезжай на часок, не более... Хочешь, машину пришлю?

– Врешь ты все! – Еланчук почему-то рассмеялся. – Ты где сидишь? В том же кабинете? Закажи пропуск, я через полчасика подъеду.

* * *

– Здравствуй! – генерал вытащил грузное тело из-за стола, пошел навстречу. – “Врешь ты все...” Недобрый ты, Юрий Петрович. А внешне не меняешься – молодой франт, как и был всегда.

– Чего такого крюка даешь, разговор трудный? – Еланчук опустился в массивное кожаное кресло, взглянул на портрет Ельцина. Портрет был меньших размеров, чем предыдущий, поэтому оказался как бы в рамке невыцветших обоев. Еланчук ткнул в него пальцем и сказал:

– Сколько людей висело на этом крючке, а ты все сидишь и сидишь.

– А не лазь высоко! – генерал довольно хохотнул.

– Ну давай, Степан Акимыч, напрямки, сам знаешь – тебе меня не объехать.

– Напрямки – так напрямки, Юрочка. Скажи, в какое ты дерьмо залез, что тобой большие милиционеры интересуются?

– Мной? Точно? – удивился Еланчук искренне. В сознании его промелькнул Гуров, но гэбист лишь усмехнулся: что он знает? Кретин Отар назвал его имя-отчество. Никакого милицейского генерала не заставишь обратиться с таким дурацким запросом в соседнее ведомство. Да и почему сюда, какие основания?

Генерал смотрел на Еланчука испытующе, вертел толстыми пальцами лист бумаги.

– Заместитель милицейского министра интересуется, служил ли в первом или втором главке некий Юрий Петрович, фамилия неизвестна, видимо, полковник, возраст около сорока пяти, дальше твое описание – интеллигент и внешние данные, словно человек с тобой в соседних кабинетах сидел и ежедневно ручкался.

Еланчук ничем волнения не выдал, глянул на бумажку равнодушно, сказал:

– Понятия не имею, генерал. Чего только в жизни не случается...

– Я тоже повидал всякого, но подобных совпадений не встречал. Мы хотя и расстались без пьянки и орденов, но ты наш человек. Если хвост прижмут, надеюсь – не станешь на бывших сотоварищей грязь лить? Нам сейчас грязи с избытком. Ты, случаем, у Белого дома под знаменами Хасбулатова не разгуливал?

– Что за чушь? Я человек с устойчивой психикой, – ответил Еланчук.

– Ну, мое дело маленькое. Приказали переговорить, я выполнил. Если бы такую бумаженцию я один получил, так похерил бы и забыл. Но не один я, тебя люди хорошо помнят, потому пришлось твои данные ментам назвать. По телексу передали, мол, служил схожий по приметам Еланчук Юрки Петрович, дали отличную характеристику, сообщили, что никакими компрматериалами не располагаем.

– Ну, спасибо, генерал, – Еланчук поднялся. – Надеюсь, все?

– А тебе мало? – генерал вновь выбрался из-за стола. – Начальство больше всего беспокоится, что милиция не утверждает, но предполагает, что разыскиваемый ими Юрий Петрович имел непосредственное отношение к агентурной работе. Ну, это откуда? В нашем доме о твоем направлении знали три-четыре человека...

– Ума не приложу, – искренне ответил Еланчук, привстал, ткнул тонким пальцем в генеральскую грудь. – А у вас там за рубежом недавно никто на сторону не свалил?

– Случается... – осторожно ответил генерал. – Но причем тут милиция, главк уголовного розыска?

– Действительно. – Еланчук был вынужден пожать теплую вялую руку. – Я давно завязал, не ворую сейчас.

С этой не очень остроумной хохмой он вышел из кабинета. Когда сел за руль, сказал:

– Он не талантливый, он – гениальный сыщик, – и продолжал уже про себя: “Значит, он собрал воедино мой голос, мою манеру говорить, вопросы, ответы, быстроту реакции. Он понял, что имеет дело с бывшим работником спецслужб, перебрал своих коллег и вышел на комитет. Он гадал, шел на ощупь, и ему улыбнулась удача. Все я знаю про эту удачу: господь не подает вслепую, оделяет избранных!”

* * *

В служебном кабинете Гурова уже освоивший технику Крячко варил кофе. Генерал Орлов, выключив звук, смотрел по телевизору мультяшки и задумчиво улыбался. Гуров читал и перечитывал ответ СБ на запрос.

“... Еланчук Юрий Петрович... уволен на пенсию... О его работе с агентурой в период службы сведениями не располагаем...”

– Ну, конечно, признаются они, держи карман шире, – сказал Гуров, переписал данные Еланчука в блокнот, щелкнул зажигалкой, бумажку поджег и заодно прикурил. – И как тебе удалось, Петр Николаевич?

Он протянул Орлову блокнот и ручку.

– Лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер, – ответил Орлов и начал быстро писать, улыбаясь все шире и шире, не удержался, захохотал, отдал блокнот Гурову и, утирая короткопалой ладошкой слезы, вернулся к телевизору. “Я пообещал новоиспеченному заму, что если он такой запрос подпишет, то в случае удачи я под его руководством разгромлю московское отделение наркомафии. И он, говнюк, получит орден”.

Гуров тоже рассмеялся. Крячко перестал возиться с кофеваркой, подбежал, заглянул в блокнот и тоже несколько раз хмыкнул. Мультфильм кончился, на экран выскочили какие-то сосредоточенные головы. Орлов телевизор выключил, махнул на стену рукой:

– Он начал мне объяснять серьезность ситуации и о наших обязательствах перед Европейским Сообществом и человечеством в целом. И что до самого конца разработки о моем уходе на пенсию не может быть и речи.

– А откель он взялся, такой умный? – спросил Крячко, протягивая Орлову чашку кофе.

– Черт его поймет! Толкуют, в давнем ЦК чем-то заведовал, а сейчас, треплются, у него на даче забор общий с кем-то из президентских пацанов.

– Это серьезно, – начал было Орлов, но его перебил телефонный звонок. Сыщик снял трубку и, пародируя Гурова, произнес: – Слушаю вас внимательно. Как? Самого? Лично?

– Трепач! – Гуров вырвал у приятеля трубку. – Гуров, – погрозил Крячко кулаком. – Какие игры, господин заместитель?.. Маляр у меня трудится. Конец дня – он поддал, сами понимаете – молодежь. Понял. А если завтра с утречка? Слушаюсь.

Гуров положил трубку, взглянул на Орлова, затем на Крячко:

– Немедленно в прокуратуру. Что, в нашем хозяйстве ни одного целого ведра нет – все дырявые?

Глава седьмаяЛучшая защита – нападение

Заместитель прокурора быстро писал. Увидев вошедшего Гурова, не вставая, пожал ему руку, указал на кресло напротив и продолжал писать. Выражение лица у прокурорского чиновника было брезгливо-недовольное. Как большинство розыскников, Гуров не любил прокуратуру, имел с ней взаимоотношения сложные, порой конфликтные. Он опустился в кресло, вынул из кармана газету и, делая вид, что читает, изучал противника, а то, что перед ним противник, сыщик не сомневался. Хозяину кабинета было под шестьдесят, худой и жилистый, видимо, высокий – пока сидит, точно не определишь. Серая короткая щетина плотно, без проплешин, покрывала крупную голову; лоб рассекали глубокие морщины, будто вырезанные скальпелем; кустистые седые брови, хрящеватый длинный нос, впалые щеки, подбородок тяжелый, упрямый, опять же жилистая, но не худая шея, широкие плечи, руки длинные, с цепкими узловатыми пальцами. Видно, мужик физически силен, а в молодости был богатырем.

Закончив осмотр, Гуров почему-то подумал, что прокурорский похож на большевика, красного комиссара из давнишнего кино – человека жесткого, справедливого, искренне болеющего за все человечество, поэтому к человеку относящегося равнодушно.

– Ну, господин полковник, – прокурор сложил документы в папку, сунул ее в стол, – будем колоться сразу или придется вас, как лучину, отщипывать?

Гуров повел плечами, словно не разговор предстоял, а рукопашная, от первой крови до последней капли, на языке уже вертелась дерзость, когда он увидел глаза хозяина. Они были светлые, с огромными черными зрачками, лукавые, хитрые, умные, даже добрые. Казалось, Господь в насмешку все перепутал – глаза предназначались совсем другому человеку.

– Лучше по щепочке...

– Федул Иванович, – подсказал прокурорский. – Вы, господин полковник, полагаю, дворянских кровей и такого имени отродясь не слышали.

– Федул Иванович, считайте, что запрягли. Поехали, – ответил Гуров.

– Предупреждали меня, о характере наслышан. – Хозяин закурил “Беломор”, подтолкнул пепельницу к краю стола. – Форточку отвори, иначе погибнем.

Гуров не терпел панибратства и обращение на “ты” обычно пресекал, но сейчас лишь рассмеялся и открыл форточку.

– Ну, как там с новыми буржуями, ладишь? Не жалеешь, что ушел? Пустой вопрос – правду не скажешь, гордый. Так вот, Лев Иванович, прознали мы, что ты зацепил наркомафию. Прознали точно, удивляемся: куда ты лезешь и зачем? Ты теперь не полковник по особо важным, а сторож буржуйского благополучия и покоя. Наркотики тебе ни к чему, да и не по зубам – дело это государственной важности. Смекаешь?

– Обязательно, – Гуров кивнул. – Только не пойму, о чем вы толкуете? Вы тряхните свой “источник” – может, из него еще чего вывалится?

– Учишь? – Федул Иванович подмигнул. – Говорят, учиться никогда не поздно, но моя учеба закончилась. Чуешь?

– Угу, – Гуров закурил.

– Не признаешь? А этот, как его?.. – прокурорский начал перебирать лежавшие перед ним бумажки, но сказал по памяти: – Еланчук Юрий Петрович тебе друг или родственник?

– Я такого в жизни в глаза не видал.

– Может, и не видал, однако разрабатываешь.

– Ошибаетесь.

– Я тебе кто? – голос прокурорского набрал густоты – казалось, сейчас последует команда: по коням! – Мне годков столько, сколько твоему батюшке. Стану я, старый пень, приглашать бывшего опера и вести с ним ля-ля, коли не уверен?

– Я в вашей вере не сомневаюсь, только она ошибочна. На Руси в кого только не верили, теперь расхлебываем.

– Ладно, давай чуток взад подадим. Третьего дня у вашего юриста дочку сперли. Киднэппинг, что ли? Черт побери, не могу иностранное слово запомнить. Ты почему к властям не обратился?

Гуров смотрел в хитрые, умные глаза собеседника. Чувствовал, тот ведет сложную игру, сейчас ждет определенного ответа, не мог понять, какого именно.

– В милицию что ли? – удивился Гуров. – Вам, законникам, известно: заявление обязаны родители подавать.

Федул Иванович одобрительно кивнул, пальцами замял окурок, закурил новую папиросу.

– И как же ты пацанку вызволил?

– Нормально, – Гуров пожал плечами. – Попросил вернуть. Сказал, мол, отец беспокоится, бабушка плачет, я сержусь, чужое брать безнравственно...

– И отдали... – Чиновник усмехнулся, вновь одобрительно кивнул. – Душевные люди.

– Люди как люди, – философски ответил Гуров.

– И ты человек как человек, только шибко умный и упрямый.

– Что выросло, то выросло, – усмехнулся Гуров. – У кого-то из друзей пословицу прихватил.

– Значит, Еланчук Юрий Петрович, для тебя не человек, звук пустой?

Гуров уловил в глазах собеседника тревогу ли, предупреждение, разобраться не смог, ответил уверенно:

– Впервые слышу.

– Ладушки, – Федул Иванович спохватился. – А представляешь ситуацию: берем мы наркомафию, не всю, конечно, во всемирном масштабе, – он очертил рукой круг, – а так – крупиночку, – и показал ноготь. – Но для России масштаб достаточный. Дальше для тебя картина знакомая: один молчит, другой отрицает, а пятый колется, и начинается заплыв. И среди прочих имен называет и Гурова Льва Ивановича. Да не один называет, где отпереться просто, а несколько. Они ведь злые будут, могут и напраслину на тебя возвести. И уж что ты знал, ведал, переговоры вел – так обязательно. Обязательно – вроде твое любимое слово. Скажи?

– Обязательно, – повторил Гуров и улыбнулся. – Но у меня есть и другая присказка: “Это вряд ли...”

– К данному случаю она не подходит, так как статья у тебя будет именно – обязательно, и срок длинный.

– Вы вначале что-то о старых пнях обмолвились...

Прокурорский перегнулся через стол и сунул под нос Гурову огромный костлявый кулак.

– Мне о себе все дозволено, а ты, умник, язык попридержи, понял?

Гуров оттолкнул кулак с такой силой, что Федул Иванович упал в кресло, ударился о спинку, глубоко вздохнул и неожиданно показал Гурову большой палец, подмигнул, пододвинул блокнот, начал писать и сердито заговорил:

– Ты не мальчонка – свою судьбу сам держишь, как желаешь, так и распоряжаешься. Не дай вам бог, господин полковник, в этот кабинет для иного разговора попасть. Смекаешь?

– Так от сумы и тюрьмы, известно, господин прокурор, не зарекаются.

– Иди, пока до свиданьица, – Федул Иванович протянул Гурову исписанный листок и пожал руку.

– Желаю здоровья, Федул Иванович, – Гуров взял листок, убрал во внутренний карман, в дверях обернулся, посмотрел на “красного комиссара” долгим взглядом и вышел.

* * *

“Мерседес” Крячко стоял метрах в двадцати от дверей прокуратуры. Но Гуров садиться в машину не спешил, оглядел улицу, присмотрелся к другим машинам, припаркованным неподалеку, прислушался к себе словно больной, проверяющий, есть у него температура или нет, только потом неторопливо подошел, вновь огляделся, не забыл проверить окна ближайших домов, наконец сел. На заднем сиденье полулежал Орлов. Он не прятался, просто дремал.

– Обижаешь, командир. – Крячко завел мотор. – Проверяешься, словно тебя не сыщики ждут, а пара залетных фрайеров.

– Не слушай. Лева, все верно. – Орлов зевнул. – Станислав через каждые пять минут выходит. А за пять минут, как пела моя любимая артистка, можно сделать очень много. Проверяйся, Лева, и проверяйся, держи себя в пределе. Я знаю, у тебя верхнее чутье.

– Обязательно, Петр, – Гуров вынул из кармана полученную от заместителя прокурора записку. – Станислав, приткнись в переулочек.

Почерк у прокурорского был ужасный, но Гуров, разбирая по слогам, прочитал: “Ты мужик настоящий, только вряд ли тебе поверят. В твоей бывшей конторе протекла крыша – кто, не знаю. Берегись и никому не верь, особенно телефонам. Передай Петру, чтобы он, старый козел, от тебя уходил подальше и сочинял легенду – может, собаки потеряют след”.

– Дай сюда! – Орлов вырвал у Гурова листок. – Почерк неповторимый. Федул! Как же он в прокуратуру забрался, а я и не слышал? Мосластый, бровастый, руки граблями?

– Он, – кивнул Гуров. – Значит, нас слушали. То-то он говорит одно, а смотрит иначе.

– Старый лис. Как бы с ним повидаться? Это решим. А пока, Лева, мое участие в вечерней проверке в твоем офисе отменяется – колупайтесь одни, не котята. Станислав, высади меня у ближайшего метро.

Когда Крячко затормозил, Орлов сказал:

– Мне не звонить, даже домой. Надо будет, объявлюсь. Ты, Лева, в офисе швырни в меня грязью, мимоходом, – не переусердствуй. Удачи.

Орлов ушел, сыщики долго молчали. Крячко увидел, что его подпирает троллейбус, поехал и смачно выругался.

– Скверно, Станислав, получается. Мы играем с неизвестными противниками и по правилам, которых тоже не знаем. Если нельзя верить заместителю министра, а кабинет зампрокурора прослушивается, то не знаю...

– А ты матюгнись и полегчает, – ответил Крячко. – Едем в офис, попробуем обнаружить, кто ставит и снимает липучки.

– Едем, только настроения нет, куражу.

* * *

Гуров и Крячко приехали в офис, прошли в кабинет. Станислав сразу матюгнулся, по-своему мстя слухачам. Микрофоны отравляли жизнь, не давали возможности обсудить столь горячую ситуацию. Более выдержанный Гуров решил использовать прослушивание с пользой для себя и сказал раздраженно:

– Станислав, перетряхни мозги, вспомни: может, тебе попадался на глаза этот чертов Еланчук, или ты слышал о нем, либо он в агентурных проскакивал?

– Нет, уже сказано, у меня память на имена компьютерная. – Крячко привычно включил кофеварку. – Забудь ты этого прокурорского хмыря. Ему требуется – пусть копает. Он тебя, как мальчика, пытался на гоп-стоп взять. Наркотики, надо такое придумать! Лев Иванович, по честному, ты когда-нибудь пробовал какое-нибудь зелье?

– Анашу раз курнул, гадость. – Гуров взглянул на часы: до конца рабочего дня оставалось около тридцати минут. – Не нравится мне разговор в прокуратуре, в чем-то они нас подозревают.

– На то и щука в море...

– Пойду к Вагину, потолкую, может, он что знает.

– Иди. Что мы с тобой ели сегодня? – Крячко натурально закряхтел. – Меня постоянно в сортир тянет.

Задуманная сыщиками операция с треском провалилась: в кабинете Вагина и в туалетной комнате “жучки” прослушивания уже отсутствовали. Пока они ездили в прокуратуру, “жучки” сняли.

Гуров зашел в приемную. Как и положено секретарю, красавица Елена была на месте, но сумки ее уже были собраны.

– Великий сыщик, чем порадуете одинокую женщину? – Елена взглянула испытующе. – Вам, психологу, прекрасно известно, что для нас, женщин, на первом месте мужское внимание, на втором – новости и сплетни.

– Елена, какие рестораны сегодня предпочитает молодежь? – спросил Гуров и сел на стул для посетителей, поддернул брюки, закинул ногу на ногу.

– Надо спросить у молодежи, – кокетливо улыбнулась Елена. – Если вы интересуетесь моим вкусом, то напрасно, я с мужчинами вашего типа в ресторан не хожу.

– Какое непостоянство! Не далее чем...

– Я шутила, – перебила Елена и взглянула на часы. – Красная Шапочка не может дружить с огромным Серым Волком.

– Поставьте против моей фамилии крестик. – Гуров легко поднялся, вернулся в кабинет, где Крячко мучил себя кофе, так как его принципы не позволяли ему выпить рюмку раньше конца рабочего дня.

Гуров врубил телевизор и магнитолу, сел рядом с другом.

– Станислав, я никогда так не “плавал” и не опаздывал.

– Ты никогда не работал по серьезному делу без аппарата. Ты брался за главное, второстепенное поручал членам команды.

– Где тут главное, где второстепенное? Начнем с этой конюшни, – Гуров хлопнул ладонью по столу. – Через нее гонят наркотик из Вьетнама в Германию.

– Плетенная из тростника и бамбука мебель. Юдин получает полуфабрикат уже заряженным, покрывает лаком, собирает мебель.

– А я об этом не думал? Полостей в бамбуке хватает. Прекрасно придумано, только слишком просто. Если зарождаются лишь подозрения, то проверить пара пустяков.

– Просвечивать? Думаешь, это возможно?

– Проще, коллега. Достаточно просверлить в ножках крохотные дырочки и подвести собаку, – ответил Гуров.

– Ты умный.

– А таможенники наверняка знают способы и проще.

– Вот черт! Я от этой девчонки без ума! – Крячко указал на телевизор: передавали рекламу “Сладкая парочка”, танцевала юная брюнетка, кокетливо подмигивала.

– Оставим наркотики. Я таможню предупрежу, пусть у них голова болит. Какова цель сегодняшней беседы в прокуратуре? Кто что знает? И кто что хочет узнать? Твое мнение?

– Аналитик у нас единственный и непревзойденный, – усмехнулся Крячко.

– То ли у Кутузова, то ли у Наполеона, точно не помню, был установлен порядок: высказываться начинал младший, чтобы он не мог поддакивать старшему.

– Ты больше образован, Лев Иванович. Не умничай и валяй, раскладывай пасьянс.

– Трус несчастный! – Гуров взглянул на часы. – Твое время истекло, наливай.

Крячко взял бутылку, плеснул в стаканы, один протянул Гурову. Тот внимательно взглянул на содержимое, вздохнул:

– Я не орел, ни черта не вижу. – Отставил стакан. – Думаю, все просто. – Он снова вздохнул. – Петр соблазнил замминистра подписать запрос, “соседи” ответили, что похожий человек у них служил. Два ведомства были в курсе, но не прокуратура. Ни в запросе, ни в ответе о наркотиках ни слова, а Федул мотал меня по наркотикам.

– Ему приказали. – Крячко пригубил из стакана, взглянул на дно и пожалел о своей принципиальности.

– Повтори, – Гуров тонко улыбнулся. – Когда ты нальешь в третий раз, я тоже выпью. Да, ему приказали и слушали мои ответы. Следовательно, наш наркобарон имеет осведомителя именно в прокуратуре и захотел получить подтверждение и подробности. Можно предположить, что наш высокопоставленный мент...

– Мудак, – уточнил Крячко, подливая я стаканы.

– Доверительно похвастался в прокуратуре, что уцепился за наркотики, и назвал генерала Орлова. А связи Петра со мной и устанавливать нечего.

– У нас течет, но и у них не все днища целые, – подвел итог Крячко и вновь тоскливо взглянул на пустой стакан.

– Ты либо ханжа, либо алкоголик, – сказал Гуров, налил себе граммов сто и выпил. – А точнее, просто скверный клоун.

– Младшего ногой пнуть каждый может, – Крячко состроил обиженную гримасу и без перехода продолжал: – Федула они не просчитали.

– Он человек новый, решили – захочет выслужиться. Он очень старался, но глазами семафорил. Я, конечно, ни хрена не понял.

– Ты бы в любом случае не раскололся, нам сейчас прокуратура даром не нужна. Включить прожектора, осветить пустую сцену, всех разогнать по темным углам.

– Ну, парочка трупов на сцене оказалась бы обязательно, – возразил Гуров. – Первым они ликвидируют своего разработчика, затем Юдина, потом начался бы уже основательный гон на меня.

– А почему бы не начать именно с тебя? Использовать познания Еланчука?

– Мне чудится, что он тянет.

– С каких дел? Если человек переходит из спецслужбы в наркомафию, так шлепает по крови, брызги летят.

– Упрощаешь.

В кармане Крячко тренькнул радиотелефон. Гуров взглянул на друга удивленно.

– Слушаю, – сказал Крячко. – Одна? Как он смотрится? Ты не голоден? Сейчас я подскачу? – Он убрал аппарат, посмотрел на друга снисходительно. – Угадай.

– Ты установил за Еленой наблюдение, и тебе сообщили, что она вошла в какой-то ресторан с мужчиной, скорее всего, с Юрием Петровичем Еланчуком.

– Ну и черт с тобой! Тебе же хуже! Человек, не умеющий удивляться, – несчастный человек.

* * *

Гуров оставил свою “семерку” у офиса, сел в “мерседес” Крячко, вышел на площади Маяковского, доехал до Белорусской, тщательно проверился, перешел на другую линию и в конце концов вышел из метро на станции “Улица 1905 года”. Уже стемнело. Гуров позвонил в дежурную машину, через минут двадцать, отпустив шофера, припарковался метрах в тридцати от “мерседеса” Крячко и начал наблюдать улицу.

– Наконец-то, – Крячко укоризненно покачал головой, когда Гуров прилег на заднее сиденье. – Ты не торопился.

– Без комментариев. Скажи, как тебе удалось заполучить наружку?

– У Гурова везде друзья, а Крячко вчера на Казанский приехал, – ехидно ответил Крячко. – Я нашел не наружку, а верного мента с машиной и радиотелефоном.

– Расскажи, Станислав. Они в “Дели”? Представляешь, как было бы славно к ним подсесть и предложить тост за дружбу?

– Не представляю. Они могут не задержаться, командуй.

– Уверен, что они разъедутся. Твой парень следует за Еленой, мы – за Еланчуком.

* * *

Он помог сесть Елене за руль, галантно поцеловал ручку и раскланялся. К ресторану постоянно подъезжали и отъезжали машины, и даже опытный разведчик не мог определить, что за Еленой последовали “жигули”. Еланчук прошелся по тротуару, резко свернул за угол, так же резко развернулся в обратную сторону.

– И это все, чему он обучился? – удивился Крячко. – Меню довольно скудное, надо сказать.

– Смотри, сглазишь, – буркнул Гуров, который сидел в своей машине. – Ты идешь первым, я следом. Рванет на красный – не отпускай, его надо взять сегодня.

– А чего не брали, когда он садился за руль? – Крячко мягко тронул “мерс” следом за “опелем” Еланчука.

– Все тебе расскажи, – Гуров тоже вырулил со стоянки.

Еланчук внимательно смотрел в зеркало заднего вида, “мерседес” заметил, но в общем потоке машин не выделил, просто запомнил. Когда он выехал на Садовое, то вновь увидел “мерс” и уже не спускал с него взгляда. Перед площадью Маяковского Еланчук припарковался, бежевый “мерседес” пристроился метрах в десяти за “опелем”. Еланчук вспомнил свой разговор с генералом, о котором, естественно, не доложил Валентино. А если он узнал и решил не вникать в тонкости, а быстренько убрать помощника, которым заинтересовалась милиция? Но шеф придумал бы что-нибудь похитрее, не стал бы висеть в центре, вывез бы на дачу либо в иное место. И на наружку не похоже – грубо и водитель один, хотя на заднем сиденье может оказаться и второй человек. Нет, так никто не работает. Так сработал мой план или не сработал?

Еланчук так увлекся наблюдением за Крячко, который вышел из “мерседеса” и усердно пинал колеса, что не обратил внимания на “жигули”, которые припарковались перед ним.

Гуров подошел к “опелю”, постучал в боковое стекло, Еланчук махнул рукой, мол, проходите, я не извозчик. Гуров рассмеялся и вновь постучал, Еланчук приспустил стекло, сердито спросил:

– В чем дело? – и осекся, изображая удивление, даже испуг. Он лишь однажды видел фотографию Гурова, да и снимок был плохой, но разведчик узнал сыщика мгновенно.

– Откройте, Юрий Петрович, по-моему, нам пора объясниться, – сказал, улыбаясь, Гуров. – Не обращайте на него внимания, – сказал он, перехватив взгляд Еланчука в зеркало. – Это мой человек.

– А вы сами, извините?

– Несерьезно, Юрий Петрович, вы прекрасно знаете, кто я, но если настаиваете, – Гуров поклонился. – Гуров Лев Иванович.

Еланчук долго и внимательно разглядывал Гурова, затем, растягивая слова, сказал:

– Таким я вас и представлял, может, чуть жестче, грубее.

– Я обаятельный, – Гуров взгляда тоже не опускал. – Но это обманчивое впечатление.

– Понимаю, – Еланчук кивнул.

Они долго молчали. Гуров выкурил сигарету и спросил:

– Как будем жить дальше?

– Вы, как обычно, а мне следует подумать.

– Неправда, вы давно все продумали. Семью отправляйте немедленно. Паспорт, визы и место в тихой стране вы приготовили.

– Все-то вы знаете, – Еланчук слегка улыбнулся. – У вас, да и у всех остальных, ничего против меня нет и не будет. К убийству бухгалтера, похищению девочки – вот уж идиотская затея – я никакого отношения не имею.

– Имеете, – Гуров пожал плечами. – Похищение разрабатывали вы.

– Нет состава преступления, – перебил Еланчук. – Кстати, вы дали слово, что вы дадите нам отца, и слово свое нарушили.

– Ничуть не бывало, – возразил Гуров. – Папашу я доставил, он, правда, напился от нервов и упал, так я не виноват, что ваши парни не захотели подобрать пьяного.

Еланчук легонько похлопал в ладоши.

– Не надо актерствовать, Юрий Петрович. Вы отлично понимаете, что ваш хозяин уже знает либо завтра узнает, что я вышел на вас. В доказательствах он не силен, да и люди, стоящие над ним, не потерпят такого положения – вас ликвидируют.

– Нежелательно, – ответил Еланчук спокойно. – А чего я не желаю, обычно не случается. Разрешите праздный вопрос?

– Валяйте, – Гуров вновь закурил и приспустил окно.

– Где вы меня видели?

– Нигде и никогда – я вас вычислил.

– А внешность?

– Догадка, импровизация и везение.

– Так что вы предлагаете, Лев Иванович?

– Я предлагаю? – искренне удивился Гуров. – Впрочем, извольте. Вы оставляете фирму “Стоик” в покое, снимаете все аппараты прослушивания, забираете свою агентуру, и я забываю о вашем существовании. Естественно, что за правоохранительные органы, их действия я никакой ответственности не несу.

– Я делал подобное предложение, когда узнал, что вы пришли в “Стоик”, – ответил Еланчук. – Предложение решительно отклонили, и повторять его я не собираюсь.

– Неразумно тратить время и слова – вы профессионал, все отлично понимаете.

– Я профессионал, понимаю – ничего вы сделать не можете. Пока вы не обнаружите наркотик, с вами никто не станет и разговаривать.

– Обнаружим.

– Сомневаюсь.

– Мы задержали весь товар фирмы, готовящийся к отправке в Германию. Разберем контейнеры на составляющие и найдем, – резко сказал Гуров, который начал сердиться, понимал, что это непозволительная роскошь, и сердился еще больше.

– В цивилизованной стране вам бы никто подобное совершить не разрешил бы, но в России... Все возможно. Хорошо, задержали, разобрали, нашли, изъяли. Итог? Вы разорили своего хозяина, так как его заставят заплатить не только за товар, но и огромные неустойки. Юдина, если не посадят, лишат права на коммерческую деятельность. Начальство вас похлопает по плечу, вы станете обыкновенным пенсионером, так как никто и никогда вас уже на работу не возьмет. Вы, начальник службы безопасности, сожгли процветающее СП! Кому такой человек нужен? Кстати, квартиру и машину у вас отберут, вы превратитесь в нищего.

– Квартиру не отберут, оформлена на меня, – буркнул растерявшийся Гуров, удивился собственной глупости, сумел взять себя в руки и увидел сегодняшний вечер в ином свете.

С чего вдруг именно сегодня Еланчук встретился с Еленой? Она его агент? Но какой же опытный агентурист встречается со своим источником в ресторане, спокойно ужинает, провожает до машины, целует ручки? Идиотизм. Причем это мой, сыщика Гурова, идиотизм. Я в азарте проглотил чужой крючок, без всякой наживки, позор на мою седую голову. Этот парень хотел, чтобы Гуров с ним встретился и играючи добился своего. Человек, который понимает, что влез в дерьмо, еще не захлебнулся. Только сейчас сыщик понял, что имеет дело с профессионалом высокого класса, не с паханом или авторитетом, который видит, в лучшем случае, на два хода вперед, а с человеком, уже просчитавшим почти всю партию.

– Я, конечно, ошибся, – признался Гуров и почувствовал облегчение и почву под ногами. – Неоднократно повторял, что против меня выступает профессионал, а вел себя, как обычно, мол, преступники одним миром мазаны. Вы оценили ситуацию трезво, только несколько однобоко.

Еланчук насторожился, увидел, что сыщик вернул себе потерянную было уверенность, сказал:

– Поясните.

– К чему? У вас своя голова на плечах. Вы не живете в реальной, противоречивой, часто непредсказуемой жизни – вы играете в шахматы. Здорово играете, возможно, вы и гроссмейстер. Только жизнь не игра, живые люди не фигуры, да и в игре вы не ферзь. Не пешка, но и не ферзь, а средняя фигура. Вы меня предупреждали, благодарю, я не стану искать наркотик. Я разгромлю вашу лавочку, она, кажется, называется СП “Витязь”? И вы там числитесь помощником по безопасности. Думаю, что ваше предприятие убыточное, ведь доллары за наркотики не декларируются. Устроить ревизию ваших бухгалтерских документов несложно. Где-то в фирме болтается и ваш хозяин. Наверняка за его спиной по мелочи воруют – в России иначе не бывает, я добьюсь ареста мелкого жулика и вытрясу из него все, даже то, чего он и не знает, то есть имя истинного хозяина, даже если он числится сторожем. Когда Ферзь почует опасность, увидит, что теряет миллионы долларов, когда его старшие партнеры за рубежом об этом узнают, начнется игра по правилам наркомафии.

Гуров протянул руку, пощупал платочек на шее Еланчука.

– Шелк натуральный. Очень прочный материал, именно этим платочком вас и удавят.

Еланчук не дрогнул, не побледнел, лишь слегка кашлянул и спокойно ответил:

– Возможно. Только вы до того момента не доживете.

– Молодец! – Гуров искренне рассмеялся. – Раз вы начали говорить глупости, значит, вы не шахматист, а живой человек. Молодец. Значит, моя жизнь – против вашей. Договорились. Ты с кем драться задумал, умник? У меня вся шкура перештопана, я бью и стреляю с обеих рук, – он сплюнул под ноги. – И я один, а у тебя близняшки и жена. Опомнись, теоретик. Я жду от тебя разумного предложения до завтра, до двенадцати дня.

Гуров вышел из машины, аккуратно прихлопнул дверь. И хотя он, разрешил ситуацию точно, практически победил, но не учел одного: хозяин Еланчука был человеком умным, самостоятельно мыслящим и непредсказуемым. И очень быстро Гуров в этом убедился. А пока... он заглянул в машину Крячко, сказал:

– Все нормально, до завтра. – Прошел к своей машине, сел за руль, выехал на Тверскую, решал, в какой из заготовленных адресов ему податься, когда заметил за собой хвост. Гуров соединился с Крячко, сказал:

– Меня повели. – Зло рассмеялся. – Убивать собираются. Будь на связи.

Он проехал Пушкинскую площадь, чуть по Тверской, резко свернул в Гнездниковский переулок. Теперь надо решать – либо выезжать на Герцена, либо сделать маленькую петлю и вернуться на Тверскую. Он выбрал второй вариант: на Тверской движение больше, меньше шансов, что начнут стрелять на ходу. За ним держались две машины, видимо, была еще одна, возможно, две, они пошли на перехват. Они, естественно, имеют связь, так что отрыв – дело временное. Он вновь соединился с Крячко:

– Дом журналистов знаешь? Звони дежурному по городу, пусть подошлет оперативников в начало Суворовского, подъезжай туда сам. Ты должен быть раньше милиции, так что рассчитай. Я выйду из подворотни дома, что рядом с журналистами, и сяду к тебе. Предупреди ребят, что имеют дело с хорошо вооруженной бандой, – и продиктовал номера машин, которые засек.

– Я тебя понял, – ответил Крячко.

Гуров вылетел на Тверской бульвар, вернулся к Пушкинской, не ожидая стрелки поворота, со второго ряда вернулся на Тверскую, вновь свернул в Гнездниковский, проскочил его, пересек Герцена, нырнул в Калашный переулок. За ним осталась лишь одна машина. Уже сверкнули огни проспекта Калинина – у последнего углового дома стояло несколько машин. Гуров ударил по тормозам, “жигуль” развернулся и встал, сыщик выбросился на асфальт, закатился под крыло какой-то иномарки, нырнул в подъезд. Он был проходной, но сыщик не побежал во двор, а, миновав парадные двери, встал за вторые. Выражаясь по-фронтовому, он хотел захватить “языка”. Когда он катился между машин, ударила слепая автоматная очередь, посыпались стекла, закричали люди.

Он стоял за дверью, ведущей во двор, прислушивался. Раздался топот бежали двое.

– Тут ему и конец, суке!

– Стреляй сразу!

Гуров из-за двери перешел за угол дома. Пули прошили дверь, человек выскочил из нее, Гуров ударил преследователя рукояткой пистолета по затылку, продолжив движение бандита вперед, так что бегущий следом ничего не заметил и прыгнул через порог, увидев лежащего товарища, хотел остановиться, но Гуров прострелил ему правую руку, подхватил выпавший автомат за ствол, чтобы не стереть отпечатки пальцев, завернул здоровую руку, хотел уходить, заметил, что лежащий тянется к автомату, прострелил ему ногу, автомат поднял, прошел под арку дома, который разделял внутренний двор, и услышал вой милицейских сирен.

С простреленной рукой, скрючившись от боли, бандит тащился рядом. Гуров миновал вторую арку и попал в объятия милицейского наряда. В грудь ему уперлись стволы автоматов.

– Вам не оперативниками – пожарниками работать! – Гуров толкнул задержанного к милиционерам, передал автоматы. – Держите за стволы...

Два молодых парня схватили Гурова, пытаясь завернуть ему руки, надеть браслеты.

– Это Гуров! – крикнул подскочивший Крячко.

– Хоть Горбачев, доставим – разберемся! – пыхтел парнишка, безуспешно пытаясь завернуть руку сыщика.

Гуров ткнул ботинком в голень оперативника, тот вскрикнул и упал на колени.

– Сам отцепишься или тебя ударить? – спросил Гуров второго, увидел милицейский погон. – Майор, подойдите! Кого задержали? – Гуров, естественно, умел разговаривать с милицией. – Я назвал номера машин, майор, кого задержали?

– Одну, бээмвэшку, но пустую. А вы собственно кто?..

– Молчать! – прошептал Гуров. – Ты бы еще пораньше сирены включил, тебе бы и консервной банки не досталось. Дерьмо! Там, во дворе, подбери парня, его пальцы на одном из автоматов, если твои сопляки их не захватали. Позади дома, в переулке, “жигули”, – он назвал номер. – Это их машина. Гильзы подбери, мудак, а то ничего не докажешь.

– Ваши документы...

– Взгляни на меня, майор! – вмешался стоявший рядом Крячко.

Майор посмотрел на Станислава, узнал и обомлел.

– Товарищ подполковник, а я слышал...

– Ты, мудак, ничего не слышал. Тебе Лев Иванович приказал – выполняй. Он двоих задержал, а ты банду упустил.

Проезд перегородили милицейские машины, народу собралось уйма. Милицейский полковник, протискиваясь, громко говорил:

– Никого не отпускать! Никого! Всех задержанных в машины, будем разбираться. – Он схватил Гурова за плечо, узнал, но не отпустил, вцепился еще крепче.

Гуров не обращал на полковника внимания, смотрел, как из подворотни выносят раненного в бедро, сказал:

– Перевяжите здесь, на месте – он ранен в бедро, может кровью изойти. – Потом повернулся к полковнику, сжал ему пальцы, чуть не сломал, освободил плечо. – Запиши на себя две машины, двух бандитов с автоматами. Ложкомой... – оттолкнул и пошел с Крячко к “мерседесу”. – Какую песню испортили, оперативнички-соплячки! Объезжай квартал, посмотрим, что с моей машиной; она не заперта, стоит поперек.

* * *

“Семерка” оказалась цела, в одном месте лишь прострелили стекло. Рядом суетились хозяева других пострадавших машин. – Бандитизм! – полный мужчина в плаще, натянутом на пижаму, обнимал свою “четверку” словно раненого ребенка. – У вас лишь маленькая дырочка, а мне весь бок прошили.

– Если бы вам прошили бок, вы бы так не кричали, а тихонько булькали, – сказал Крячко.

– Милиция! – завопил мужчина.

– Сейчас подойдут, – флегматично ответил Крячко, – притащат мастику и краску. – Он взглянул на Гурова, который сел за руль, включил мотор: – Фурыкает. Двигай отсюда и звони, я дома.

* * *

Рассудив, что его временно оставят в покое, Гуров не поехал по заготовленному адресу, а заявился на квартиру Орлова.

Генерал, подтягивая тренировочные штаны, встретил неожиданного гостя флегматично, словно соседа по лестничной площадке, который заглянул за щепоткой соли или спичками. Прикрыв плотно дверь в спальню, он тихо сообщил, что хозяйка хворает, проводил Гурова на кухню, поставил чайник и сел за стол, обронив саркастически:

– Все отстреливаемся, приятель? Уже звонили, сообщили. Я сказал, что Гурова Льва Ивановича всегда не любил за вздорный характер.

Орлов обладал многими достоинствами, но слушать он умел просто потрясающе – вовремя кивал, соглашался, подсказывал рассказчику некстати потерянное слово, даже сопереживал. Когда Гуров закончил, Орлов сказал:

– Видишь, не только у нас бардак. Наркомафия – организация серьезная, а на русскую землю ступила и заколдыбала. Один с тобой переговоры ведет, к вербовке готовит, другой собрал войско, словно не человека решил прикончить, а Измаил брать.

Орлов вышел из-за стола, поддернул спадающие штаны, обнял Гурова, похлопал по гулкой спине, хотел что-то сказать, но лишь кашлянул и начал заваривать чай.

– Ты у меня переночуешь?

– Если мой диван любимый не выбросили...

– Как можно? Я твой диван для музея криминалистики берегу, будем пионерам... Тьфу, забыл! Ну, кто-нибудь придет, взглянет. Мне этот пацан, нынешний начальник МУРа, звонил, просил, чтобы я на тебя повлиял, мол, допросить тебя требуется. Я сказал, что мы с тобой расплевались, и дружба наша дала течь.

– Я с утра, как обычно, на работе объявлюсь, пусть приглашают.

– Лева, прошу, ты там особо не пыли, все-таки это наша с тобой контора, можно сказать, Отечество.

– Полагаю, они меня сразу в прокуратуру потащат, – ответил Гуров. – О чем со мной в МУРе беседовать? Разговор состоится короткий и откровенный, как все и произошло. Я никого не убил, лишь ранил, у меня самозащита, нападавших взял с оружием. Какие ко мне претензии? – Гуров хлебнул чай, обжегся, подошел к окну, открыл форточку и закурил.

Орлов пил чай из блюдечка, вытягивая губы и отдуваясь.

– Бытие определяет сознание или господь, не знаю, но со мной несправедливо получилось – родили меня нормальным, рос здоровым, – Гуров помолчал. – Ударить по голове железом, выстрелить в... так запросто, и рука не дрогнет.

– Человек с дерева еще не слез, а уже умел защищаться, – сказал Орлов.

– Объяснить все можно. Страшно не то, что бью и стреляю. Раскаяния во мне нет, только злость. Профессию пора менять, так я ничего другого не умею.

Глава восьмаяПрессинг по всему полю

В фирме, где работал Еланчук, как и в “Стоике”, в жизни служащих никаких перемен не происходило. Юрий Петрович пришел на службу как обычно, без пяти девять, сел за канцелярский стол, подписал какие-то незначительные бумажки, развернул “Московский комсомолец”. Еланчук всегда начинал с этой развязной, однако остроумной газеты. Просмотрев “МК” и повеселев, он читал “Известия”, затем листал “Правду”. Сегодня он до последней не добрался – вошел, как всегда, без стука, Виктор Жеволуб, пропустил шефа, который в отличие от шофера и телохранителя вежливо поздоровался и, как обычно, сел на свободный стул. Жеволуб встал спиной к окну, лицом к двери.

Не надо было быть большим психологом и физиономистом, чтобы, лишь глянув на вошедших, понять – произошли очередные неприятности. Еланчук отложил газеты, сцепил пальцы в замок, изобразил на лице внимание и сочувствие.

– Ты вчера почти час беседовал с Гуровым, – Валентино сжал рукой свой квадратный подбородок. – О чем договорились?

– Высокие договаривающиеся стороны остались друг другом недовольны. Каждый остался при своих.

– Почему ты пошел на связь с ментом, не поставив меня в известность?

– Гуров подсел ко мне в машину неожиданно.

– Как он нашел тебя?

– Он сыщик.

– Но не бог! – Валентино ударил кулаком по столу. – Почему ты читаешь газетки, а не докладываешь о ЧП мне, своему шефу?

– Уважаемый Иван Прокофьевич, у меня ЧП не произошло. Ну, встретились, – рано или поздно от судьбы не уйдешь, – поговорили, не договорились, разошлись. При случае рассказал бы, докладываючи новости. Гуров умен, опытен, опасен и пытается найти против нас компромат. Так это известно. Новости, видимо, у вас. Хотите, рассказывайте, хотите, нет – вы хозяин. Хотя по лицу вашего Джеймса Бонда из Хацапетовки можно догадаться, что вчера вечером ваши парни предприняли вторую попытку ликвидировать Гурова.

– Почему ты рад происшедшему? – на редкость безразлично спросил Валентино.

– Уважаемый Иван Прокофьевич, я нормальный человек. Так ведь, каждый человек радуется, когда оказывается прав. Даже мать, предупреждая ребенка, чтобы не трогал ножницы, когда он уколется, охает, бежит за йодом, однако радостно кричит: “Я же тебе, паршивцу, говорила!”

Жеволуб отлепился от подоконника и тоненьким голосом попросил:

– Шеф! Ну, разреши! Ну, разочек! Мы рискуем, Витьку и Лешку убили, а эта ученая крыса...

– Заткнись и жди за дверью, – Валентино слез со стола, поставил ногу на радиатор батареи, протер и без того сверкающие ботинки.

– Убили... Точно? Гуров не захватил парней? – быстро спросил Еланчук.

– Я позвонил кое-кому. Парни только ранены, взяты с оружием в руках. Завтра с ними встретится следователь прокуратуры.

Еланчук хотел этого красивого самодовольного кретина поздравить, понял, что может выпасть двадцать два, и лишь кивнул.

– Они ничего не знают! Ни-че-го! – шептал Валентино. – Парни пасли тебя, я велел – боялся за тебя. Потом они увидели Гурова, узнали по фото, один знал в личность. Вызвали две машины боевиков. На Тверской он их засек, начал уходить...

– Можешь не продолжать, – перебил Еланчук. – Дальнейшие события предсказуемы, о них предупреждают на первом курсе специального обучения. Я не могу прочитать твоим парням лекцию: не хочу, чтобы потенциальные покойники и предатели знали меня в лицо. Скажу лишь тебе из личной симпатии и ради сохранения собственного здоровья.

– Последнее вдохновляет – похоже на правду, – Валентино заставил себя улыбнуться, обнажив превосходные зубы.

– Ты не любишь Гурова, ты мужик горячий, можешь сорваться. Запомни – никогда не преследуй опытного оперативника. Представится возможность выстрелить и терпежу нет – стреляй. Но никогда не преследуй. У человека не менее десятка заготовленных уходов. Хочешь, слушай, хочешь, нет – дело твое, я предупредил. Теперь о раненых, которых Гуров захватил. Запомни – только господь знает человека. Твои слова о захваченных – только слова, твое личное мнение и не более того.

– Так что будем делать? – спросил Валентино.

– Думать. Дай мне два дня спокойно посидеть за столом, только спокойно.

– Хорошо, – Валентино взглянул на часы. – Сорок восемь часов тебя никто не побеспокоит, гарантирую.

За дверью раздался шум, звук удара и стон. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Жеволуб, следом, с пистолетом в руке, вошел Гуров, только пистолет сыщик держал не за рукоятку, как положено, а за ствол.

– Здравствуйте и извините за шум, – Гуров положил пистолет на стол Еланчука. – Я заглянул к вам, Юрий Петрович, меня не пускают и, извините, в морду тычут. Я объясняю, интеллигентно предъявляю удостоверение Министерства внутренних дел, – говорил Гуров, не сводя взгляда с Валентино.

– Извините, дела, – Валентино направился к двери, но стоявший на его пути Гуров не тронулся с места. – Извините! Иван Прокофьевич Жмых, если не ошибаюсь? Хозяин данной фирмы и окрестностей?

– Ну? – Валентино был вынужден остановиться. – У нас охрана, как везде. Данный человек имеет официальное разрешение на ношение оружия.

– Боже мой! – Гуров неожиданно взял руку Валентино, взглянул на его кисть с удивлением. – Как же вы позволили, Иван Прокофьевич, портить такую великолепную кожу? Обратились бы ко мне, я бы рекомендовал настоящего мастера. Пардон, забыл представиться, извините, нервы. Третий десяток лет не могу привыкнуть к виду оружия. Гуров Лев Иванович, в прошлом известный мент, а сейчас так – работаю за деньги.

– Лев Иванович, кончай. Иван Прокофьевич – начальник. Ты ставишь меня в дурацкое положение, – вмешался Еланчук. – Шеф, как только выпровожу наглеца, тут же зайду.

Гуров решил выжать максимум из создавшейся ситуации. Опытный сыщик прекрасно знал, что в момент наибольшего нервного напряжения человека быстрее всего выводят из себя разговоры сторонние, поэтому он наивно взглянул на Валентино и спросил:

– Как же получилось, интеллигентный человек, а разрешили какому-то уголовнику-портачу такую красивую кожу испортить? И выкололи букву “В” и змейку. “В” – так, наверное, девчонку в юности звали? Хотя наколочка не так уж и стара...

– Я в цирке давно не был, отвык! – Валентино вышел и хлопнул дверью.

– Плохие нервы себе сегодня может позволить... ну очень богатый человек, – Гуров взглянул на охранника, на его пистолет. Лицо сыщика потеряло насмешливо-дурацкое выражение, взгляд стал цепким, недобрым. – Однажды ты стрелял мне в затылок, вчера в темноте не разглядел, – сказал Гуров. – Сейчас хорошо видишь?

– Кто стрелял? Чего вчера? – Жеволуб переминался с ноги на ногу. – Ничего не знаю.

Еланчук хотел вмешаться, но Гуров движением руки его остановил, сказал:

– Извини, Виктор, это все, чему ты в милиции обучился? Пять лет опером отбегал, мог бы умнее стать. Предупреждаю, третий раз попадешься – убью, – в голосе Гурова не звучало угрозы, лишь сухая констатация факта, отчего слово “убью” словно материализовалось. – Бери свой пугач и уходи.

Когда Жеволуб ушел, Гуров взглянул на Еланчука с искренним сожалением, вздохнул:

– И с такими людьми вам приходится работать... Кошмар!

– Я не понимаю, зачем вы пришли и чего добиваетесь? – сказал Еланчук.

– Все вы понимаете, Юрий Петрович, абсолютно... – Гуров прошелся по кабинету, словно был не в гостях, а у себя дома. – Меня по вчерашнему инциденту хотят пригласить в прокуратуру. Я дома не ночевал, на службу не явился, ранним утром в санчасть, где содержатся мои крестники. Они везунки, кости у обоих целы, так что их быстренько поднимут и переведут в общий режим. Я изначально был убежден, что бондиада организована не вами – уж шибко бездарно. Сегодня с ребятами потолковали, убедился: точно, не ваша работа.

– Благодарю. – Еланчук чуть привстал и поклонился. – Мне полагается выражать недоумение. Но я ваш характер понял – вы от своего не отступитесь, поэтому не стану терять время. Да, я все знаю, отношения не имею. Зачем вы явились?

– Как это? – Гуров развел руками. – Неужто не ясно сказано? – Он искренне удивился. – Я не пошел в прокуратуру, решил поболтать с подраненными ребятами: у них, родимых, даже единой сказки не придумано. Куда, зачем с автоматами кинулись? Один в лес, другой по дрова – детский сад, да и только. О наркотиках они не проболтаются, не знают и не ведают об этом деле. Но в головах у них довольно интересная информация имеется. Сами, как профессионал, знаете – совсем пустых голов не бывает.

Еланчук согласно кивнул. Недавно он то же самое втолковывал своему шефу.

– Ну, серьезно я шпаной не занимался: они кровь пролили! – с пафосом произнес Гуров.

– Вам бы в кино сниматься, – не выдержал Еланчук, – и внешность подходящая, и талант недюжинный.

– Что вы! – Гуров махнул рукой. – Я камеры боюсь, как наставят – каменею, сущий памятник, – серьезно ответил Гуров. – Так о чем это я? Да, о головах и информации. Один из раненых сболтнул, что шефа вашего зовут на иностранный манер – Валентино.

Еланчук не дрогнул, бровью не повел, но почувствовал, что у него зябнут ноги. Гуров не цеплял взглядом, держался свободно, словно говорил о стороннем, кивнул на дверь.

– Ивану Прокофьевичу такая кличка прямо в масть, и на кисти у него “В” нарисовано. Но это глупости, конечно. Умный человек не станет так светиться. А этого Валентино вы из Сицилии инструктором взяли? Или это русский мужик – рыжий и конопатый – под родоначальников наркобизнеса мажет?

– А жаргон вам не идет. – Еланчук устал: этого человека было слишком много и пер он мощно, не давая передохнуть и сориентироваться.

– С другой стороны, Юрий Петрович, знаешь, какие смешные случаи в моей практике встречались? – Гуров тихо рассмеялся. – Умора! Ищешь индивидуума по кличке Косой или Хромой. Ну, натурально полагаешь: уж, конечно, искомый Спиноза – точно не хромой или косой. Находишь – я вообще-то в большинстве случаев если упрусь, то нахожу, – и что же? Он-таки хромой или косой. Поверь – случалось неоднократно.

– Вам пора уходить, а мне работать. – Еланчук встал, ноги держали неуверенно. “Это я, тренированный и профессиональный, а простого человека он сомнет, пальцем не тронет – сожрет, рта не раскрыв”, – подумал Еланчук и оперся на спинку кресла.

– Последний вопрос. Мне деваться некуда, я в прокуратуру еду. Какой линии прикажете держаться?

– Вы меня спрашиваете?

– Наркотики, вашу фирму, вас лично, Ивана Прокофьевича с татуировочкой на запястье называть? Или держаться проще: я в сыске сто лет, поклонников приобрел множество, и кто решил мне бенефис устроить – не ведаю?

– И вы мой совет примете?

– Обязательно, иначе не спрашивал бы.

– И какую плату потребуете?

– Оставьте меня в покое. Вы лично, Валентино я не боюсь. У него настоящих киллеров нет, да ему, надо думать, сейчас зарубежные партнеры мозги прочистят, не до меня будет.

– Обещаю, что лично я против вас пальцем не шевельну.

– Верю. – Гуров смотрел задумчиво. – Очень мне интересно, как вы, совсем иной масти, в чужую колоду попали?

– Я слово дал, а чем вы будете заниматься?

– Сыщик занимается сыском, другому не обучен. Буду разрабатывать вашу контору, разыскивать Валентино, наркотики – обычная работа.

Еланчук вновь почувствовал, как немеют ступни, сжал спинку кресла и решил рискнуть.

– Оставьте наркобизнес в покое, вы им никогда не занимались, здесь свои правила. Вы сожжете меня, уже подпалили изрядно. Меня не расстреляют, я просто исчезну...

Гуров смотрел в глубокие, с девичьими длинными ресницами глаза бывшего гэбэшника, и у сыщика появилось сомнение, неуверенность.

– Позднее, Лев Иванович, вы станете себя корить, возможно, никогда не простите, – и неожиданно, будто спохватившись, что сказал лишнее, Еланчук неловко улыбнулся и закончил: – А у меня дочки маленькие, близняшки.

Гуров отъехал от офиса, проверился небрежно, убежденный – сейчас его оставят в покое. Валентино требуется время очухаться от нокаута, когда ноги не держат, не до ударов, удержаться бы на ногах. Сыщик проехал по бульварному кольцу, у Трубной площади свернул в переулок, затем во двор и остановился. Ему тоже требовался перерыв. Конечно, лучше бы выпить горячего молока и часочка два соснуть в постели, а потом, приняв контрастный душ, за чашечкой кофе разобраться спокойно, что к чему. Но, как говорится, за неимением гербовой пишут и на простой, поэтому Гуров положил пистолет в карман плаща, откинулся на сиденье, прикрыл глаза – не закрыл, оставил тонкую щелку, смотровую щель. А то теория, как ни крепка, жизнь порой от нее камня на камне не оставляет.

И кто же такой Юрий Петрович Еланчук? Может, вся история с увольнением из КГБ – иначе эту организацию Гуров никак не называл, да и она, организация, себе название придумать не в состоянии, – полная туфта? Создали какое-нибудь совершенно секретное подразделение по борьбе с наркомафией и отобрали лучших. Людей официально уволили, личные дела – в архив, новых не заводили. Элита начала внедряться, кто как сумеет, каждый по своему разумению, влезать в организм наркомафии. И фамилий людей не знает ни министр, ни председатель, есть только номера, потому как министры и председатели меняются значительно чаще, чем листья на деревьях, и куда они, опавшие, летят, одному богу известно. И ни в одном компьютере имен нет, а имеются они в единственной седой или лысой голове шестидесяти "семидесятилетнего мастодонта. Имеет он нищий фонд заработной платы под крышей пособий нуждающимся ветеранам, еще у мастодонта имеется нигде не зарегистрированный, простой телефончик, по которому он порой болтает по-стариковски с приятелями. Если “болтовня” требует оперативного вмешательства, то оформляется, как донесение зарегистрированного – слепого, глухого, возможно, умершего, но не снятого с учета агента. И такой номер имеет Юрий Петрович Еланчук. Добрался он до цели, проползает между Сциллой и Харибдой, натыкается на шибко умного Гурова. И он, отставной мент, сыщик гребаный, своим свиным рылом начинает все ломать, крушить и радостно хрюкать.

Гуров уже несколько месяцев как бросил бесполезную борьбу с курением, вытащил сигареты.

Хорошо, никто ничего не знает, но мастодонт в праве без объяснений потребовать у руководства: мол, дайте по соплям бывшему менту, прикажите не лезть в чужой огород – у меня там лилии растут. Такую команду дать просто, непосредственно через Орлова. И Петр ничего бы спрашивать не стал, и я бы брызнул в сторону. Но такой команды нет, а фантазии у Гурова больше, чем нормальному человеку отпущено, во много раз больше. И на основе фантазии прекращать работу нельзя. Спецслужба могла защитить своего человека, не расшифровывая его перед Гуровым. Не защищает – значит, нечего мямлить и вперед! Но почему Еланчук заговорил о раскаянии, которое ожидает Гурова? Несерьезно, недостойно профессионала. И зачем он спохватился, что сказал лишнее и потупился, довольно некстати упомянул о своих девочках-двойняшках? А если Еланчук не из нашей конторы, а из Интерпола?

Гуров приспустил стекло, выщелкнул на улицу окурок, вспомнил, как возмутился такому поступку немец, инспектор Дитер Вольф, матюгнулся и в добавление к окурку плюнул в окно. Вроде полегчало, и Гуров выехал со двора и направился в прокуратуру.

* * *

Еланчук избегал заходить в кабинет Валентино, но пришлось, и гэбист-разработчик сидел в шикарном кресле, вертел между пальцами стакан с виски, однажды пригубил, а так как не пил, не знал, что с стаканом делать: поставить его было некуда, а если на западный манер опустить на пол, то шеф может не понять; нервы же у него и без того расшалились. Валентино не кричал, нормально говорить не мог, поэтому шипел. Еланчук терпеливо слушал, в суть не вникал, зная, что ничего толкового шеф предложить не может. Он ругал последними словами Гурова и в принципе справедливо – сыщик вел себя наинаглейше. И если он, явившись без приглашения, хотел вывести шефа из себя, то справился с поставленной задачей блестяще.

– Я тебе говорю, запомни мои слова, – Валентино поднял палец. – Я убью его, не прикажу убить, а сделаю это сам, обещаю.

– Не надо, – тихо возразил Еланчук, с трудом выбрался из низкого бархатного кресла и поставил стакан на край стола.

– Очень надо! Никогда! Никто! Не смел так разговаривать с Валентино!

– Он не знал, кто вы такой.

– Назвал по имени-отчеству и знает, что я хозяин фирмы... “Он знает о тебе значительно больше”, – хотел бы сказать Еланчук, но ответил иное:

– Гуров – сыщик, ему положено.

– А чего он вцепился в мою татуировку? Мало мы глупостей делаем в детстве?

– Ив отрочестве, и до гробовой доски... – философски заметил Еланчук.

– Какое право он имеет отнимать оружие у охранника? Даже у Еланчука терпение имело предел, и гэбист ответил резко:

– Человек, который может отнять оружие, имеет право его отнять.

– Рука руку моет, волк волка не хватает за горло – то-то ты тянешь...

Телефонный звонок прервал Валентино.

– Да! – сказал он в трубку, голос у него звучал спокойно, даже мягко. – Да, господин Смых, – он усмехнулся, протянул трубку Еланчуку. – Айн момент, – и сказал: – Букву “ж” им не осилить.

Еланчук начал разговор по-немецки, затем перешел на английский, закончив разговор, пояснил:

– Господин не представился, сказал, что имеет для тебя маленький сувенир, хотел бы передать лично, но в гостиницу не приглашает, предлагает встретиться в баре.

– Ты знаешь, в каком?

– Естественно. – Еланчук взглянул на часы. – Поехали, я тоже приглашен. Прибывший гость знает тебя в лицо.

– Мне не хватало, неужели они пронюхали, что... А! – Валентино махнул рукой. – Поехали!

* * *

Бар был самый обыкновенный, таких сегодня в Москве не счесть. За стойкой женщина, возраст которой можно определить, либо проверив документы, либо после вскрытия, в общем – лет двадцать пять или пятьдесят, кому как нравится. Маникюр, губная помада, тушь, крем, пудра, прическа, улыбка, равнодушный взгляд – остальное под стойкой, потому не видно. За спиной барменши ряды бутылок, сплошь иностранных; может, бутылки и протирали, но точно – не сегодня. Из стройных рядов барменша бутылки не берет – несколько рабочих пузырьков у нее на столе, под руками. Вы можете заказать любой коктейль, какой выговорите, и получить его довольно быстро, выпить и нести личную ответственность за результат. Опытные люди пьют “Абсолют”: бутылка известная в лицо, вкус изучен досконально, так что с содержимым не балуются даже самые отчаянные хозяйки.

Пять круглых столиков, тяжелых и устойчивых. Стулья полегче; ими швыряются редко, в таком заведении легче выстрелить, что и случается. Завсегдатаи – утром торговали овощами, цветами или фруктами, случайные гости здесь не задерживаются. Попадаются заблудившиеся иностранцы, которых легко отличить по улыбкам. Почему они все улыбаются, доподлинно не известно, существует предположение, что улыбку у них вызывает мысль, что здесь им не жить и завтра они улетят домой.

В общем, бар как бар. Раньше называли “забегаловкой”, сменили этикетки, названия, один раз подмели, в ценники подсыпали горсть нулей – вот, пожалуй, и все перемены. Почему заморский гость решил встретиться именно здесь, ни Еланчук, ни тем более Валентино, который чужих языков не знал, не спросили. Не такое было у них сегодня положение, чтобы задавать дурацкие вопросы. Им сказали, куда и во сколько прийти, – они прибыли, заняли столик в углу, за соседним разместилась охрана. Практически тут же вошел и посланец, сел за их столик уверенно, слово “водка” произнес грамотно.

Еланчук сразу понял, что гость ожидал их на улице, проверил – не привели ли они кого с собой, прошел следом, теперь почти не сводит взгляда с входных дверей. В отличие от российских парламентариев речь иностранца была предельно проста и доходчива. Он, Джон Смит, считай, Петя Иванов, в Москве проездом и согласился выполнить просьбу своего знакомого и передать несколько слов господину... Кивок в сторону Валентино. Если товар не уйдет из Москвы в течение трех суток, будут применены штрафные санкции в размере десяти процентов в день от стоимости товара. С ним, Джоном Смитом, разговаривать бессмысленно, он ничего не знает и знать не желает.

Закончив монолог, он поднялся, кивнул, хотел уйти, но ведь инородец, не широкая русская душа, выпил рюмку водки и удалился.

– Паскуда, – Валентино проводил его взглядом. – Мог бы сказать и по телефону, не тащить в этот хлев. – Он тоже выпил, взглянул на Еланчука. – Что ты, мудрец, думаешь?

– Мудрец не говорит, что думает, – Еланчук хотел пошутить, но, взглянув на шефа, понял свою ошибку, быстро продолжил: – Оцениваю сложившуюся ситуацию как паршивую. Кто-то катит на вас, то есть на нас. Посланец напуган, считает, что мы под наблюдением, сейчас бегает в метро, проверяется.

– Нда... Ты мне о нем толкуешь... Меня интересует наше положение. Главное, что делать?

– Вопрос не нов, не мы его задали первыми. – Еланчук употреблял множественное местоимение, подчеркивая, что не устраняется. – Под нами, в непосредственной близости сидит агент, и каждый наш шаг, каждая ошибка на верхах известны. Ошибок мы совершили достаточно...

– Только не говори, что ты предупреждал...

– Я и не говорю.

– Так думаешь! Ты, умник, считаешь, что если бы я тебя послушался и сообщил, что товар в Москву прибыл, но на нашем пути встал мент, и поэтому рабочий канал доставки следует перекрыть, так было бы сейчас легче?

– Было бы честнее, главное, твой шеф тебя бы понял.

– Честно, не честно – в нашем бизнесе никто не понимает.

– Плохо. Думаю, что неверно. Я мало знаю о вашем бизнесе, но то, что знаю, свидетельствует – именно честное слово лежит в основе вашего дела.

Еланчук замолчал, хотя мог бы сказать значительно больше. Он не сомневался: гнев “центра” вызван не задержкой товара, наверняка такие случаи время от времени происходят. Кто-то подсиживает шефа, сообщил, что он сгорел, засветился, не сегодня-завтра будет арестован. Каждая секретная организация готова вынести любые материальные потери, без радости, естественно, и с соответствующими санкциями к виновным, – все что угодно, только не провал звена.

Еланчук посмотрел на шефа без особой жалости, тотчас понял, что не прав, так как сам прикован к шефу намертво, практически они одно целое. Он напряженно думал, пытался найти выход. Ситуация просчитывалась сложно, требовались максимальный покой и время; очень мешал мужчина, сидевший за стойкой, который якобы флиртовал с барменшей, а она его якобы поощряла. Мужчина был одет в обычную кожаную куртку, джинсы и кеды, на запястье цепочка, модно небрит, словом – ковбой, почти такой же, как все остальные. Но Еланчук чувствовал, что ковбой – не как все, абсолютно другой, и дело не в пистолете, который бугрил куртку под мышкой, – пистолетом нынче никого не удивишь.

Когда Еланчук только вошел, сел, как все оперативники, лицом к двери, оглядел присутствующих, он отметил мужчину за стойкой, но не выделил из общей массы сидящих, входящих и выходящих. Лишь через несколько минут Еланчук посмотрел на барменшу и увидел в зеркале за ее спиной лицо, главное, глаза этого человека. Больше Еланчук взглядом с ним не встречался, но постоянно помнил о мужчине в заштатной куртке, джинсах и кедах. Успокаивало только одно: согласно законам сыска, мужчина должен был давно уйти и передать наблюдение партнеру либо, если последний отсутствует, поджидать объект на улице. Мужчина сидел основательно, пил много, вряд ли барменша подавала ему воду, и Еланчук начал успокаиваться.

Однако когда они с Валентино, сопровождаемые охраной, вышли, Еланчук, поставив ногу на парапет, начал завязывать ботинок, хотя он и был без шнурков, ко уж коли используешь доисторический способ проверки, то на подобную мелочь, как отсутствие шнурков, внимание не обращаешь. Гэбист возился с обувью чуть ли ни минуту, мужчина из бара не вышел.

Интересующий Еланчука мужчина, Станислав Крячко, вышел из бара черным ходом, сейчас стоял в подворотне и с улицы виден не был. Он знал, что бывший гэбист обут в туфли без шнурков, и грустно улыбался. Улыбался, потому что все задуманное осуществилось, а грустил, так как понял – Еланчук его засек, что любому сыщику обидно, а уж хорошему, когда его расшифровывают, тем более.

Дорога сыщика к данной подворотне была не то что очень сложной, но и не простой. В шесть утра он приехал к офису Валентино, когда великий Гуров еще не знал о существовании последнего и спал у генерала Орлова на диване. Крячко предвидел, что в ближайшее время офис станет чуть ли не центральным местом действия, приехал не один, а с приятелем, который увлекался электроникой, свободно отличал вилку от штепселя, знал и умел делать многое и интересное. Они подожгли во дворе офиса кучу мусора, ждали недолго. Дородный охранник сначала наблюдал за “пожаром” из окна, потом не выдержал и вышел на крыльцо и тут имел несчастье столкнуться с Крячко, который подхватил его под руки, заломив больно, завел обратно в офис, отобрал оружие и начал задавать дурацкие милицейские вопросы. Пока Крячко “беседовал” со своим бывшим коллегой (никогда ранее не встречаясь, менты узнали друг друга сразу), знаток штепселя и розетки незаметно прошел в кабинет директора. Определить, что это нужный кабинет, не составляло труда как по качеству мебели, так и по наличию запора, который не устоял перед перочинным ножом. Видимо, наличие охраны у дверей и сейфа казалось хозяину кабинета преградой непреодолимой – замок защелкивался для проформы.

Через минуту “электрик” вышел на улицу. Крячко увидел его в окно и прервал свой рассказ о том, как в прошлом веке задержал аса-карманника.

– Извини, что явился, думал, скучно тебе одному. – Крячко положил на стол пистолет охранника. – Оружием не балуйся, ты человек знающий: менты не любят нашего брата, если, не дай бог, стрельнешь – засадят в острог.

Охранник схватил пистолет, оттянул затвор, убедился, что патроны на месте, но дверь уже хлопнула, за ней щелкнул замок и наружной двери. Естественно, сдавая вахту, цербер и не обмолвился о происшедшем. И тот факт, что у телефона директора выросли уши, остался в тайне.

Гуров еще объяснялся в прокуратуре, а Крячко уже входил в бар, о котором знал, что такой существует и публика здесь собирается специфическая. Станислав глянул на барменшу и прищурился, отщелкивая годы, лица в поисках данной красавицы.

– День добрый. – Барменша чуть прикрыла глаза, подавая сигнал: мол, знаю и молчу.

– Чего желаете?

– Рюмку водки, – недовольно ответил сыщик, кляня себя за дырявую память.

– Баба и есть баба, – барменша пододвинула Крячко рюмку с водкой. – Ты заматерел, я располнела да масть сменила.

– Лялька-мастерица, – облегченно вздохнул Крячко и выпил. – Опосля поболтаем, подожди.

Он оглядел столики, решая, за который сел бы сам, определил, прилепил под крышку “жучок”, страхуясь, сунул такой же под соседний, прошел в туалет, зашел в подсобку и вернулся.

– Лялька, отомкни заднюю дверь, оставь только засов. Барменша повела смоляной бровью, которая под светлыми кудряшками смотрелась особенно изящно, скрылась в подсобке и тут же вернулась.

– Стрельбы не будет? – осведомилась она деловито, хотела в рюмку Крячко налить еще водки, но тот остановил:

– Водичкой, милая, меня подпаивай, водичкой. Барменша, девочка опытная, наполнила бутылку из-под водки водой из крана, отставила в сторону.

– Пушку-то переложи, светишься.

– А сейчас без нее только больные ходят, – беспечно ответил Крячко.

Вошел Еланчук и смуглолицый, явно, старший по “званию”. Они сели, как сыщик и предполагал, тут же появился третий, очень нервный, явно заграничного розлива. Крячко понял, что именно он звонил и назначил встречу. Сыщик опустил руку в карман, включил магнитофон и начал трепаться с Лялькой, вспоминая молодость, старых знакомых, их незавидные судьбы. Один сел, вышел и вернулся в зону, другой упился, кого-то зарезали... Лялька утверждала, что завязала, и Крячко ей верил: от тех денег, что она имеет за стойкой, только дебил станет якшаться со старой ее компанией.

– Ну, а “крыша” у тебя тут надежная? – спросил Крячко, неизвестно зачем посмотрел на Еланчука и понял, что сгорел.

– Об этом не будем, – сухо ответила барменша и даже отошла в дальний конец.

– Чего не будем? – пробормотал Крячко, забыв о своем вопросе, думая, какое он самодовольное дерьмо, и как взглянет на него Гуров, когда узнает.

Иностранец ушел, а Еланчук со смуглолицым все сидели, хотя делать им тут было совершенно нечего. Крячко устроился основательнее, ткнул в свой бокал:

– Плесни настоящей, и чего ты пыхтишь: я обидел тебя?

– Серьезный ты мужик, небось, полковник, а вопросы задаешь, как сопляк из отделения.

– Чего? – Крячко тряхнул головой, вспомнил. – Ах, ты, боже мой, да прости Христа ради! Не со зла и уж совсем не от любопытства.

– Ладно, люди свои... – Барменша подобрела и отошла обслуживать двух давно не мытых парней.

Крячко отвел глаза: только ссоры мне тут не хватает. Он не мог понять, почему гэбэшник и смуглолицый не уходят? Может, ждут кого? Вряд ли они не знали, сколько времени займет первая встреча. И наконец догадался, что Еланчук ждет, когда уйдет он, Крячко, неизвестный мужик, который наблюдал через зеркало. Гэбист желает убедиться – показалось или нет? Когда Еланчук и смуглолицый вышли, Крячко метнулся к столам, снял “жучки”, нырнул в подсобку и, забыв заплатить, выскочил во двор.

Сыщик смотрел, как Еланчук возится с несуществующими шнурками, и отходил, все меньше и меньше сердился на себя за допущенную ошибку. Вспомнилась пословица Гурова, который любил повторять, мол, если человек собственную глупость осознает – значит, он человек не конченый.

* * *

Гуров приехал из прокуратуры, естественно, злой и набросился на приятеля:

– Ты где шляешься? – Вопрос был не из лучших, тон недопустимый, поэтому Гуров ответа не ждал, начал варить кофе. – Догадайся, какой вопрос по вчерашнему нападению более всего интересует прокуратуру?

– Почему ты выпрыгнул из машины? – не задумываясь, ответил Крячко.

– Ты это серьезно? – Гуров взглянул с любопытством, протянул другу чашку кофе.

– Как говорит мой любимый начальник – обязательно.

– Ты молодец, угадал, – с некоторой грустью сказал Гуров. – Мне бы век не сообразить. Ни один не похвалил, не поздравил с удачей. Почему вы решили, что вас преследуют? Почему не подъехали к посту ГАИ? Почему выбросились из машины раньше, чем начали стрелять?

– Я сыщик и всегда проверяюсь, нет ли за мной слежки. Я люблю сотрудников ГАИ. Я выбросился из машины – понял, цветов не будет, – ответил Крячко.

– Пять баллов, даже больше. У меня так компактно не получилось. – Гуров хлопнул Крячко по спине. – Растешь, Станислав, жаль, наградить тебя нечем! Закончили с прокуратурой, вернемся к нашим баранам.

– А прокурорские не наши? – не удержался Крячко.

– Запомни, говорить гадости о начальстве можно только в присутствии самого начальства. Все! Начинаем работать. Первым докладываю я.

И Гуров рассказал о своем визите в лагерь неприятеля.

– Значит, смуглолицего спутника Еланчука кличут Валентино. – Крячко вынул из кармана кассету, поведал о своих подвигах, поднял руки. – Только не ругайся!

– Я удивляюсь. – Гуров пожал плечами. – Почему не посоветовался? Я начальник-перестраховщик? Боялся, что не разрешу?

– Не боялся, но не исключал, что и запретишь. А мне ну очень хотелось, – несколько по-мальчишески ответил Крячко. – Послушаем, о чем беседовали господа? – он обошел стол, вставил кассету в магнитофон, перемотал, включил воспроизведение.

Когда зазвучала английская речь, сыщики беспомощно переглянулись.

– Мы, конечно, великие сыщики, – вздохнул Гуров.

– А они феню не знают, – парировал Крячко.

– Сегодня на ней никто не разговаривает, – возразил Гуров. – Нужен переводчик.

– Подожди, гость сейчас уйдет, они по-русски заговорят, – сказал Крячко.

– Паскуда, – донесся до сыщиков голос Валентино.

– Разговор Еланчука с шефом в баре был, как известно, краток. Сыщики слушали его дважды.

– Видимо, гость выдвинул какой-то ультиматум, – задумчиво произнес Крячко. – Нужен переводчик, иначе нам не разобраться.

– Безусловно, – согласился Гуров. – Думаю, что речь идет о задержке груза. Ясно, что гость показал осведомленность в делах москвичей. И Еланчук делает вывод, что под ним сидит агент, который информирует верха.

– Значит, мы кого-то прошляпили?

– Возможно, да, а возможно, и нет, – ответил Гуров. – Я чувствую, чувствую – мы шарим лишь по вершине айсберга, очень хорошо и просто все у нас получается. Станислав, кто мы с тобой такие? Сыщики угро и только.

– Отличные сыщики!

– Понятно, заразился хвастовством от меня. Согласен, мы отличные сыщики. Но наркобароны выступают против Интерпола, ФБР, где ребята высочайшего класса.

– Ну и берут твоих баронов чуть ли не пачками. Только сажают редко, чаще отпускают. Там суд, а не исполнители указов, да и присяжные, черт бы их побрал! В голову не возьму, как простой, юридически безграмотный человек может решать, кто виновен, а кто не виновен.

– У нас появился суд присяжных, сходим как-нибудь, послушаем. Я пока присяжных видел лишь на экране и тоже понять не могу, как они решают. Нет, я догадываюсь, они выносят приговор по совести, но, убей меня бог, я бы не взялся.

– И потом, как просто: виновен, не виновен! Сколько оттенков, нюансов, а тут как топором! Ну, хватит, – Крячко махнул рукой. – Ты не присяжный, ты сыщик, скажи, как действовать будем?

– Прослушаем перевод, однако почти убежден, задержанный груз требуется отпустить. Ты понимаешь, видно, так их припекло, что из-за этой задержки наших с тобой ближайших друзей, Еланчука и его шефа, могут запросто ликвидировать. Сейчас мы держимся за вершки, если их оборвут, у нас в руках не останется ничего.

В дверь кабинета тихо постучали.

– Открыто! – громко сказал Гуров.

– Здравствуйте, господа, – сказала секретарша Юдина, опустилась в ближайшее кресло. – Вас не видно... Вы – служба безопасности... А Гришу Байкова убили.

Глава девятаяЛиквидатор

Люди убивают друг друга различными способами и по многим причинам, хладнокровно и в запальчивости, импульсивно и с заранее обдуманным намерением. Когда убийству предшествует длительная подготовка, сильно образованные обеспечивают себе фальшивое алиби. Такие умники, как правило, становятся сравнительно легкой добычей следователей. Опытный следователь внимательнее всего относится к человеку, имеющему алиби. Невиновный в большинстве случаев просто не помнит, где он находился в определенный день и час, не говоря уже о том, что если и вспомнит, то редко может назвать свидетелей, которые подтвердят его показания.

Федора Ивлева алиби не интересовало, так как он был киллером, то есть наемным убийцей, и попадать в поле зрения следствия, тем более на допрос не собирался. Он не был ни Федором, ни Ивлевым, но документы имел на это имя. Сразу после выполнения задания документы уничтожались, он получал другие. Настоящий паспорт хранился в чьем-то сейфе, свое имя он, конечно, знал, но, будучи от природы натурой артистической, быстро привыкал к новому паспорту, если по Станиславскому, то легко вживался в образ.

Итак, мужчина с документами на имя Федора Ивлева прошел мимо офиса фирмы “Стоик”, даже не взглянув на стальные двери и бронзовую доску на стене, миновал маленькое кафе и, не оглядываясь, вышел из переулка. Вроде бы он не поднимал головы, не взглянул на одинокий тополь, но отлично увидел три жилых дома, расположенных напротив офиса, запомнил их номера. Главным в его работе было определить место, где “клиент” появлялся регулярно, и точку, откуда удобнее всего произвести выстрел. Случалось, что все готовили неизвестные люди, а его, как знаменитого хирурга, привозили прямо к телу – требовались лишь твердая рука и точный глаз. Сегодня ему назвали лишь адрес, все остальное он должен сделать сам. Ему показали великолепные фотографии обоих: и портреты, и в рост, и в плащах, и в костюмах. Но, во-первых, убрать двоих значительно сложнее, чем одного, во-вторых, ему не нравилось, что если он определит местом операции подъезд, мимо которого только что прошел, где клиенты постоянно появляются вдвоем, где требуется лишь два раза быстро нажать на спусковой крючок, то возникнет масса сложностей.

Его предупредили, что клиенты – опытные оперативники, значит, стрелять из машины нельзя. Переулок тихий, проезжающая машина сразу привлечет внимание. Напарников он никогда не брал, значит, придется вести машину самому, следовательно, стрелять из автомата, а он не любил автомат, отдавая предпочтение винтовке. Раз оперативники, то гранату не бросишь: нет, бросить-то можно, да каков будет результат? Сыскари гранату увидят, упадут на землю и через секунду откроют огонь по колесам. О машине забыть... В данной ситуации стрелять следует лишь из окна одного из трех домов. Как попасть в нужную квартиру, киллер знал, но как уходить от трупов, которые лежат на другой стороне улицы?..

Киллер был человеком мафии, его не знали ни Валентино, ни тем более Еланчук. Завербовали Федора просто: он уже начал “работать по специальности”, выполняя заказы крупных авторитетов, когда, не зная и не ведая о том, попался на глаза одного из наркобаронов. Итальянец русского происхождения выдавал себя за рядового коммерсанта, даже платил дань рэкетирам, хотя мог слопать их живьем, со всеми потрохами. Выполняя волю вышестоящих, он жил под Москвой, вел скромный образ жизни, обзаводился связями, выискивая возможные пути для прохождения наркотика через тогда еще Советский Союз. Кроме основного задания, у мафиози существовало второстепенное поручение: приобрести наемного убийцу, лучше двух, “законсервировать” их на черный день.

Когда мафиози услышал о Федоре, затем познакомился с его “работой”, то просто встретился с ним и предложил не ждать случайных заказов, а получать ежемесячную зарплату в валюте, устроиться на работу по своему усмотрению и жить спокойно. Парень, никогда таких денег и не видевший, согласился – отказаться от такого предложения мог только полный кретин, а убийца был человек очень даже сообразительный. За пять лет “службы” он выполнил лишь шесть “заказов”. Его работой остались столь довольны, что “законсервировали” наглухо, решив к нему обратиться лишь в крайнем случае.

Прознав о существовании Гурова и Крячко и о том, что именно они встали на пути и готовы вот-вот перерезать один из каналов транспортировки драгоценного порошка, наркобароны обратились к Федору Ивлеву. Он уже два года был хозяином скромной коммерческой палатки, исправно платил дань рэкетирам, даже женился, но не забывал, где лежит его настоящий паспорт, потому почти не пил, ежедневно бегал и три-четыре раза в неделю тренировался в тире. Встречаются люди одаренные: одни свободно умножают многозначные числа, другие обладают абсолютным музыкальным слухом или, взяв карандаш, рисуют – различны способности человека. Федор был стрелком. Еще в детстве, взяв в руки духовое ружье, он удивил всех своей меткостью; казалось, он просто не способен промахнуться. В тире он скрывал свои способности, не укладывал пулю в пулю, а рисовал на мишени замысловатые фигуры, считая, что незачем привлекать к себе внимание.

Когда он поступил на “службу” к мафиози, то получил профессиональную винтовку с глушителем и оптическим прицелом. Небольшая, легкая, компактная, она разбиралась, укладывалась в специальный футляр, который походил на футляр для музыкального инструмента и хотя был абсолютно новым, выглядел потертым, старым, не привлекал к себе внимания. Примерно раз в месяц киллер выезжал за город и стрелял с расстояния в тысячу шагов и более, привыкал к винтовке, оптике, – в общем, постоянно сохранял форму.

Сейчас он вышел из переулка, в котором был расположён офис фирмы “Стоик”, и оглядывался, пытаясь найти какой-нибудь высокий дом в радиусе километра. Черт побери, по всей Москве натыканы многоэтажные башни, а неподалеку от узкого переулка, который словно щель рассекал кусок старого города, ничего подходящего не торчало. Неужели придется стрелять из какого-либо дома напротив? Они все крепкие, не видно, чтобы готовились на снос и расселялись, – тогда можно было бы найти пустую квартиру, застрелить ментов и уйти черным ходом. Федор знал: в старых домах обязательно имеется черный ход. Возможно, пустая квартира и есть, но как ее найти, не привлекая к себе внимания?

Известно, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. А к сердцу женщины? Самым простым и точным источником информации, безусловно, являются домохозяйки. Казалось бы, в наше время все женщины работают, но так только кажется. Пенсионерки, одни по возрасту, другие по инвалидности, не работающие женщины, ухаживающие за внуками, – это целая армия прекрасных, осведомленных и разговорчивых людей. Каких мужчин любят, даже боготворят домохозяйки? Артистов? Ведущих телепрограмм? Якубовича с Листьевым? Конечно, но только на экране телевизора. В жизни эти мужики – народ бесполезный, просто никчемный. “Приз в студию!” – красиво, но жизнь куда прозаичней! Текут краны! В старых домах краны текут непрерывно, словно Волга, порой они превращаются в Ниагарский водопад.

Убийца давно понял: домохозяйки обожают трезвых сантехников, тем более что два этих понятия в России практически взаимоисключаются. Если трезвый, так пиликает на скрипке либо роняет очки над компьютером, а коли водопроводчик, так, сами понимаете, он воду не пьет. И Федор Ивлев давно освоил нехитрую профессию, обзавелся инструментиком, главное, качественными прокладками, коих, по утверждению “мастеров”, в России после известного события семнадцатого года более не производят. Убийца знал: можно уверенно звонить в любую квартиру, спросить, не вызывали ли сантехника и что тебе “сезам, откройся!”. Двери распахнутся, любая домохозяйка, будь она от рождения мегерой, встретит ласково, расплываясь в улыбке. Но простейший путь не годился, так как Федор отлично знал – стоит произойти убийству, как в квартире появится мент и задаст вопрос: мол, гражданочка, а к вам никто не заходил, незнакомых мужчин не видели? Ах, сантехник? Милый и трезвый, и мастер – “золотые руки”? А в конторе о таком только мечтают, но никогда не видели. Мало? Однако... раз засветишься – поставят на учет по приметам, по манере работать.

Если завалить двух известных оперативников, МУР ощетинится, начнет копать глубоко. Стрелять следует только в голову, а это уже почерк. Поднимут старые дела – в такой ситуации оставлять свои приметы слишком опасно. Выходит, стрелять из ближних домов нельзя, а других вариантов не просматривается.

Убийца задумчиво шел к своей машине, оставленной за несколько кварталов от офиса, искал решение, не находил, но предчувствие удачи его не покидало. А он, как большинство людей, чья работа связана с риском, верил в предчувствия.

* * *

Юдин сидел в кабинете Гурова и, устало поглядывая на сыщика, лениво, как бы нехотя, говорил:

– В былые времена мы не виделись с тобой по году, каждый занимался своим делом... Не друзья, но понимали друг друга. Я тебя порой очень не любил, но уважал, и ты мне никогда не врал. А сейчас встречаемся каждый день, делаем одно дело и чужие – ты мне врешь, а если и не врешь, то утаиваешь точно, не сомневаюсь. Убили Гришу, уже второго моего сотрудника, ты, начальник службы безопасности, сидишь в своем кабинете, лицо каменное... – Юдин замолчал, не закончив фразы.

Гуров слушал шефа, думал не о деле, а почему-то о том, как Юдин постарел за последнее время. Недавно – молодящийся, бодрый, всегда энергичный и быстрый в движениях, сейчас – пожилой и усталый, главное, растерянный. Неожиданно у сыщика мелькнула подлая мысль: а если Юдин не просто крыша? Совсем не втемную его используют, а очень даже всветлую. Мыслишка не только подлая, – остановил себя Гуров, – но и глупая, даже идиотская, такая может появиться в голове человека, окончательно запутавшегося.

– Ты дал команду отослать мебель в Германию? – спросил Гуров.

– У тебя манера вести разговор, как у Горбачева: спрашивают человека об одном – он рассуждает на другую тему.

– Спасибо за сравнение, Борис. Бывший генсек и Президент – мужик далеко не глупый. А манера эта не его, не моя, а любого здравомыслящего: не можешь сказать правду – смени тему. Ты мебель отослал?

– Да, утром контейнеры ушли. Я ответил, отвечай и ты мне. За что убили Григория? Он ничего криминального не знал...

– Хватит, Борис, не лезь в чужие дела! – резко оборвал его Гуров. – Я тоже не знаю конкретно, за что убили юриста. Но ему больше года платили деньги, а никто и никогда просто так не платит. Моя вина – я не успел с ним потолковать по душам, считал, успею, но захлестнули неожиданные дела. Его убил человек, которого Байков прекрасно знал, но боялся. Сам пустил убийцу в квартиру и беседовал с ним около часа. Убийца – не профессионал, а дилетант, человек умный и хладнокровный. Можно предположить, что он пришел без намерения убить, так как ударил молотком, который взял на кухне. Я сказал все, что знаю, могу добавить – видимо, в разговоре Байков сказал лишнее. Скорее всего, он сказал нечто, не придавая этому значения, как бы обмолвился, но гость оценил сказанное по-своему, пошел на кухню, взял молоток и снес хозяину чуть не половину черепа. Ребята из МУРа работают, и дай им бог удачи. Из того, что я тебе сейчас сообщил, часть является установленными фактами, часть – моими сыщицкими домыслами. Я сказал тебе все, что считаю нужным, даже немного больше.

– Спасибо... – Лицо Юдина просветлело, он даже улыбнулся. – И много скрыл?

– Порядочно. Прекратим никчемный разговор. Ты решаешь свои коммерческие проблемы, я работаю, стараюсь тебя и фирму защитить.

Зазвонил телефон. Казалось, кто-то ждал окончания беседы и тут же набрал номер.

– Здравствуйте, – сказал Гуров.

– Здравствуй, – ответил Орлов. – Я, естественно, в курсе вчерашнего. Тебя обвиняют в сокрытии фактов, имеющих большое значение для следствия.

Генерал говорил столь официально, что Гуров понял: рядом с Петром посторонний.

– Петр Николаевич, предположения бывшего сыщика не являются фактом. Не могу, да и не желаю, нагружать прокуратуру и бывших коллег своими домыслами. Я, и работая под вашим началом, не всегда бывал откровенен, а уж сейчас – извините.

– Ты хам, возомнивший себя гением!

– Вы изволите сами себе противоречить, господин генерал. – Гуров не сомневался: разговор ведется для некоторого третьего лица очень высокого ранга, иначе Петр не стал бы ломать комедию. – Если я хам и лишь возомнил о себе, то никого не должен интересовать. Вы прекрасно знаете, я не делюсь сомнениями, догадками и непроверенной информацией.

– Непроверенная информация остается информацией, и вы обязаны сообщить ее следователю прокуратуры. – Орлов жевал слова, казалось, ему хочется сплюнуть.

“Раз на Петра так давят, надо ему помочь”, – решил Гуров и ответил как можно суше:

– Господин генерал, я отвечал на вопросы следователя в полном объеме, а готовить их за прокуратуру я не обязан. Что-нибудь еще? – Гуров услышал частые гудки, пожал плечами, повернулся к Юдину. – Не поверишь, Борис, но быть гением порой так трудно, просто ужас!

* * *

Вечером Орлов, Гуров и Крячко собрались на конспиративной квартире генерала, пили чай. Они чувствовали себя спокойно, уютно, знали друг друга досконально, верили на все сто, и даже предстоящий разговор не портил им настроения. Так как ничего объяснять не надо, можно ограничиться главным, остальное поймут правильно.

– Ну, казаки-разбойники, сообщаю: меня не уволили. – Орлов отодвинул пустую чашку, вытер короткопалой ладонью мощный лоб. – Как я понимаю, зам, которому я забросил крючок, чтобы он подписал запрос в службу безопасности, растрепался по секрету всему свету, что он руководит операцией по выявлению канала следования наркотиков через Россию. – Он замолчал, глянул на друзей, но они, люди опытные, вопросов не задавали. – Зарубежные газеты называют этот канал: “Красная дорога белой смерти”.

– Звучит красиво. – Крячко оглядел скромно сервированный стол, приподнял пустой чайник. – Господин генерал, рабочий день окончен, мы люди сугубо штатские, усталые...

– Перебьешься, – буркнул Орлов, состроил гримасу, вздохнул. – В буфете, на нижней полке... А раньше ты помалкивал и не пил.

– Молодой и стеснялся... – Крячко вытащил из буфета бутылку коньяка, ладонью обтер пыль, достал из серванта рюмки. Мебель в квартире была старинная, массивная, квартира выглядела неухоженной, пахла пылью. Орлов пригубил из своей рюмки, продолжал:

– Значит, один растрепал, другие хотят оказаться в деле в случае удачи и далеко-далеко от него при ином раскладе.

– Начальство было, есть и будет, – Гуров кивнул. – Их винить нельзя, они так изготовлены.

– Я с тобой говорил из кабинета... – Орлов запнулся. – Не имеет значения. Они не дураки, понимают: начало и конец истории в твоих руках, – он посмотрел на Гурова. – О нашей дружбе известно, но в такую наивную глупость господа-товарищи не верят, я их в неверии поддержал, ты меня понял, говорил со мной хорошо. Зачем мне это нужно?

– Понятно. Пропусти и двигай дальше, – сказал Гуров.

– Не учи, мальчонка, без подсказки соображу! – Орлов насупился. – Распустились.

Крячко с Гуровым переглянулись: мол, и сыщики стареют, жизнь не переделаешь.

– Пусть некие высокопоставленные лица считают, что Орлов и Гуров разошлись, – продолжал Орлов. – Необходимо пресечь поступление информации о твоей работе в верха. Я не считаю, что, все они... – генерал сделал неопределенный жест рукой. – Отнюдь, но нам они помочь не могут, значит, и рисковать нет смысла. Мы имеем... – он почесал в затылке. – Итак, некто, используя СП “Стоик” втемную, переправляет наркотик из Вьетнама в Европу. В СП “Витязь” имеются люди, которые контролируют транспортировку. Предположительно, наркотик провозится в полостях мебели, изготовленной из бамбука. Кто в “Стоике” связан с наркобизнесом?

– Кто убил юриста Байкова, тот и связан, – сказал Крячко.

– Розыском убийцы занимается МУР, следствие ведет прокуратура, не будем вмешиваться. – Орлов взглянул на Гурова. – Я могу приказать, тебя через день-два ознакомят с результатами работы.

– Это вряд ли, – усмехнулся Гуров. – Не те отношения. Приказ начальника главка они, конечно, выполнят – розыскные дела покажут... Только кто им помешает нужное, самое горячее, из папки вынуть? На собранный материал следует посмотреть, – он кивнул Крячко. – Станислав посмотрит, он нынешним ребятам ближе и понятнее.

– Верно, – согласился Орлов. – Станислав, позвони на Петровку завтра к вечеру. – Он вновь посмотрел на Гурова. – Ты недоговариваешь, у тебя есть подозреваемый и версия?

– А черт его знает, есть или нет – сам не знаю. У меня есть одна мыслишка... Возможно, я и сумею установить убийцу. Возможно, не сумею.

– Выкладывай: три головы больше, чем одна, – миролюбиво сказал Орлов, но чувствовалось, как он закипает.

– Я люблю, да и привык, думать один, – Гуров поднял руку. – Подожди кричать и давить. Ты сейчас хмыкнешь, а Станислав так просто расхохочется, но я болезненно самолюбивый и ранимый человек. Я вам скажу, а так как не готов, начну путаться, вы станете шутить, собьете меня. Нет, лучше выждать.

Наступила пауза. Крячко знал свое место, помалкивал. Орлов несколько раз кашлянул, вновь пригубил коньяк, затем гаркнул:

– Старый сентиментальный кретин! – Он хлопнул ладонью по груди. – Вместо того чтобы думать о деле, подыскиваю выражения, боюсь тебя обидеть. Так вот, друг ты мой любезный, ты сейчас все расскажешь – запинаясь, сбиваясь, но все до донышка. И не произноси свои “обязательно” и “это вряд ли”. Ты, Левушка, расскажешь, это я говорю. За тобой ведется охота, тебя могут убить, и мы должны узнать все, пока ты живой. Говори, паршивец, сей минут говори! Какую бы ахинею ты ни нес, никто не улыбнется! Станислав, ты понял?

– Еще вчера, господин генерал! – Крячко выпил коньяк, скрестил на груди руки и закрыл глаза.

Гуров пожал плечами, закурил, взглянул на Орлова, затем на Крячко и сказал:

– Такой вечер испохабили, – он опять пожал плечами и довольно кратко изложил свою версию.

– Ничего смешного. Возможно, ты и прав, – после небольшой паузы пробормотал Орлов.

– Прав – не прав, судить не берусь, – сказал Крячко. – Но если фантазировать, мог бы послать меня не на вокзал, а в Рио-де-Жанейро. Я бы купил белые штаны...

– В Рио успеешь, а завтра поедешь на Белорусский вокзал, – перебил Гуров. – О дне сегодняшнем. Мы сами себе противоречим. Знаем, наркомафия прекрасно организована, успешно борется с лучшими полицейскими. Так? А с кем мы воюем? Илья Прокофьевич Жмых по кличке Валентино? Да, он авторитет российского розлива. Еланчук? Согласен – человек профессиональный и серьезный, но выступает лишь вторым номером. Извините за жаргон, но какую-то туфту нам подсовывают. Думается, мы настоящих бойцов, а руководителей тем более, еще и не видели, силу их не почувствовали. Я могу допустить: как ломается превосходная иномарка на наших дорогах, так и отлично работавшая там, сильная, отлаженная система в России засбоила. Без русских людей в России работать невозможно. А наши спецы – они во всем себя кажут. Какой-то лох допустил грубейшую ошибку и пришлось ликвидировать бухгалтера, а дальше поехало по кривой, разбитой колее. Серьезные люди станут держать на связи человека с неуравновешенной психикой? Никогда! А Жмых-Валентино держит. Убежден, что Еланчук о юристе Байкове просто не знал. Ну, первый выстрел в меня вы полнили неплохо, а уж гонка по городу на автомашинах ни в какие ворота не лезет. Разве профессионал станет гоняться за профессионалом? Либо прихлопнул сразу, либо не светись, не дергайся. Погнался – можешь не сомневаться, тебя заманят в ловушку. И это знает каждый профессионал, Еланчук в первую очередь. Значит, и здесь Жмых занимался самодеятельностью. Играли против нас даже не дублирующим составом, а так, пацанами, которых держали на подхвате. Сейчас придут мастера и покажут нам, как выражался покойный Никита Сергеевич, кузькину мать.

– Ты большой оптимист, Лев Иванович, – сказал Крячко.

– Реалист, Станислав. Потому, Петр Николаевич, повторяю, попытаемся выявить убийцу Байкова, отрубим маленький отросточек щупальца и уйдем в сторону, пока живы.

Орлов молчал, понимая правоту своего друга и любимца, но и согласиться с решением Гурова не мог. Генерал считал, что время упущено, они уже ввязались в драку и отступить сейчас – только ускорить кровавую развязку. Он оказался в тяжелейшем положении – встать рядом с ребятами нельзя: он будет походить на генерала, который бросается в атаку, слепнет, а не руководит сражением. Но, с другой стороны, сидеть в кабинете, наблюдая, как ребята лезут в пекло, да еще и помалкивать нет сил...

Гуров почувствовал состояние друга, понял, что Петр не согласен, но навязывать свое мнение не хочет, и сказал:

– Предлагаю оставить вопрос открытым. Займемся убийцей, выждем, потом решим, как жить дальше.

– Гуров и компромисс! Это что-то новенькое, своим ушам не верю. – Крячко наполнил бокалы. – За удачу, господа сыщики!

* * *

Еланчук уже привык к неожиданным появлениям шефа. Когда утром Валентино вошел, то бывший гэбист удивился лишь тому, что тот без сопровождающего.

– Здравствуй, – Валентино протянул руку. – Поздравляю, груз ушел по назначению.

– Хорошая новость, – ответил Еланчук, прикидывая, что же задумал Гуров. – А где твоя тень с пистолетом?

– Зубы лечит, мать его в душу, – Валентино выругался. – Утром позвонил, бормочет: “Ночь не спал, еду к зубодеру”. Объявится. Я за рулем черт знает сколько не сидел. Пробки, но все равно удовольствие.

Еланчук насторожился, взглянул на часы, спросил:

– Ты передал, что груз ушел?

– Ясное дело, – Валентино самодовольно улыбнулся. – Сейчас отъеду часика на два, потом сядем, решим, как жить дальше. – Он махнул приветственно рукой и вышел.

Еланчук отложил газеты. Зубы могут заболеть у каждого и всегда не вовремя, однако шефа, который сдуру красится под иностранца, не понять. Сколько времени скрывал свою суть, практически со мной не разговаривал, теперь заходит по нескольку раз в день. Раньше шага без охраны не желал сделать, сейчас поехал один и не говорит, куда и зачем. Что-то изменилось, но неясно, в какую сторону. Может, он решил со мной расстаться?

* * *

Валентино сел за руль “мерседеса”, только вставил ключ, хотел завести мотор не успел. Его грузная фигура обмякла, завалилась набок: пуля пронзила висок, оставив в нем аккуратную дырочку.

Серый, грязный – “жигуленок”, стоявший у дома напротив, отъехал неторопливо, через несколько секунд свернул направо и влился в густой поток машин, затерялся.

Федор Ивлев сунул футляр с винтовкой под переднее сиденье, довольно ухмыльнулся. Вчера вечером, после осмотра переулка и подходов к офису “Стоика”, киллер вышел на канал аварийной связи. Звонил, естественно, из автомата. Только киллер запнулся, что выполнить задание в срок невозможно, как его перебили:

– Это может несколько дней подождать. Договорись с Красавцем, результат доложи завтра. Мы ждем твоих предложений и по первому варианту.

Красавцем хозяева звали Валентино. Водитель и охранник Жеволуб уже давно был осведомителем, доносил о каждом шаге хозяина, и отправить его к зубному врачу не составило труда. Киллер утром взял Валентино под наблюдение, стрелять у его дома было опасно.

Когда шеф приехал в офис, винтовка, уже собранная, лежала под рукой Ивлева, но выстрелить не удалось: проехавший грузовик на несколько секунд закрыл жертву. Такую ситуацию учли, убийца знал, что вскоре Валентино пригласят в банк. Приглашение состоялось. Валентино – не оперативник: на стоявшую напротив машину даже не обратил внимания. Остальное было делом несложной техники.

Федор Ивлев включил приемник, качал подсвистывать зазвучавшей мелодии. Он уже забыл об убийстве человека, чувствовал себя превосходно. Он решил категорически отказаться от идеи ликвидировать одновременно двух оперов и сменить место: стрелять в переулке слишком опасно. Задание “договориться” с Валентино, который в вопросах безопасности был абсолютным фрайером, – подвернулось как нельзя кстати. Хотя убийца уже давно убедился, что его берегут и достаточно сказать об опасности, как тут же подключат людей, начнут разрабатывать новый план, но существовало профессиональное самолюбие: он не любил просить отсрочки. А тут вроде все само складывалось: человека отвлекли, ему требуется дополнительное время. Ясно, из двоих оперов начинать следует с Гурова. И у киллера вырисовывался недурственный план ликвидации, несложный и абсолютно безопасный для исполнителя.

* * *

Еланчук подвинул газету и только начал читать статью о суде над человеком, который посмел объявить, что химическое оружие в России производят, как распахнулась дверь, и на пороге застыл, нелепо растопырив руки, Виктор Жеволуб.

– Зуб выдернули, наркоз проходит? – спросил Еланчук равнодушно, хотя уже подсознательно понимал, что произошло.

– Шеф... В своем “мерее”... – охранник икнул.

– Уехал по делам, думаю, в банк. – Еланчук уже не сомневался, что Валентино мертв, начинается новая жизнь, возможно, она и заканчивается.

– Шефа убили, мертвый в своей тачке валяется! – Жеволуб выговорил известие с таким пафосом, что не только в первом ряду, а на галерке было бы понятно: актер появился на сцене никудышний.

Очень хотелось Еланчуку узнать, у какого врача был на приеме охранник, но гэбэшник молча вышел на улицу, заглянул в машину, приказал Жеволубу охранять труп и позвонил в милицию.

Приехала опергруппа, последовала обычная процедура осмотра, служащих опросили, предупредили о предстоящем вызове в прокуратуру, уехали равнодушные, спокойные. Обычная история: следователь возбудит уголовное дело, оперативник заведет розыскное дело, папки положат в сейфы и извлекут их на свет божий, если по другому убийству задержат человека с оружием и баллистическая экспертиза установит, что именно из него и застрелили гражданина Жмыха И.П.

Офис гудел, люди суетились, коммерческий директор собирал совет. О Еланчуке никто и не вспомнил. Он был человек шефа, теперь ничей, никому не нужный.

Он вернулся в свой кабинет, сел за стол, начал думать, каково будет продолжение. Он прекрасно понимал: если началась чистка, все зависит от того, в какой список занесена его фамилия, и защитить себя невозможно, остается только ждать. Если решили убрать, ждать недолго. Хотят оставить, позвонят – пригласят на инструктаж. И только он успел подумать о звонке, как аппарат негромко тренькнул.

– Да, – ответил Еланчук и почему-то вспомнил Гурова.

– Добрый день, Юрий Петрович, – мужчина говорил с едва уловимым акцентом. Натренированный Еланчук готов был биться об заклад, что родной язык звонившего – английский.

– Здравствуйте, – ответил Еланчук, поборов соблазн перейти на английский, так как известно, шибко сообразительных начальство не жалует. – Добрым я сегодняшний день назвать не могу.

– Да-да, извините, я в курсе, – звонивший заговорил быстрее, акцент усилился. – Ужасно! Но се ля ви – человек рождается, чтобы умереть.

Еланчук улыбнулся, понимая, что ему дарована жизнь, а связник болтает на случай, если разговор прослушивается. Иностранец продолжал:

– Я имел с покойным маленький бизнес, хотел бы с вами встретиться, кое-что обсудить.

– Конечно, назначайте время и место, – ответил Еланчук.

* * *

Гуров решил, что, узнав об отправке груза, Валентино, хотя бы временно, прекратит за ним охотиться, и ночевал в своей квартире. Утром он занимался силовой гимнастикой, убирал квартиру, в основном протирал пыль, которой собралось прилично, долго брился: рекламируемая бритва “жиллет-слалом” ему не нравилась. Он сменил рубашку, костюм и галстук, надраил туфли, протерся одеколоном. Чем хуже было у Гурова настроение, тем тщательнее он следил за своей внешностью. А настроение у него было отвратительное. Увольняясь из милиции, он рассчитывал избавиться от давления высокого начальства, обрести свободу, но оказалось, судьбу не обманешь. Если Петр, человек предельно терпеливый, не хочет говорить, кто из сановных лиц вмешивается в их работу, значит, это лицо очень высокопоставленное. Не хватает им своих интриг и забот?

– Заткнись, сыщик, перестань рыдать, думай о деле, – заявил он вслух, глядя на себя в зеркало и поправляя галстук.

Человек противоречив. Приказав себе думать только о работе, Гуров сел в кресло, пододвинул телефон, открыл записную книжку и начал искать женщину, которую можно пригласить на ужин. Только он остановился на имени, вызвавшем теплое чувство, и начал вспоминать внешность женщины и когда он видел ее в последний раз, как телефон зазвонил. Гуров взглянул на аппарат, решая, снимать трубку или воздержаться, как телефон замолк. Три звонка – столь детским приемом пользовались опытные сыщики, соединяясь друг с другом. Когда аппарат вновь ожил, Гуров снял трубку.

– Хандришь? – опуская приветствие, спросил Крячко. – Живешь по принципу – пусть медведь работает, у него четыре лапы?

– Здравствуй, пропусти замшелые присказки, переходи к делу, – ответил Гуров и, понимая, что с хорошими вестями друг звонить не станет, достал сигареты.

– Застрелили господина Валентино. Работал профессионал, использовал винтовку малого калибра.

Гуров почувствовал резкий толчок крови, по телу разлилось тепло. Он вытянул руку, пальцы не дрожали.

– Я не так глуп, как выгляжу, – Гуров зажег сигарету. – Я предупреждал, что они появятся.

– Думал, ты обидишься, – разочарованно сказал Крячко. – Начали не с тебя, за человека не держат, – сыщик пытался шутить, но голос выдавал, звучал тревожно. – Полагаешь, начали чистку?

– Обязательно. У тебя другое мнение? – Гуров ощутил знакомую дрожь, поперхнулся сигаретным дымом, понял, что испугался, пытаясь снять напряжение, сказал: – Вчера я занимался теоретическими построениями, сегодня, когда отстрел начался, я трушу.

– Нормальная реакция, не боятся лишь дети и психопаты, – Крячко неуверенно рассмеялся. – Приезжай, будем думать.

– И думать нечего, следует нападать! У них тут под рукой киллер наверняка был “законсервирован”. Они дали команду, и он задействован. Если мы промедлим, нас перестреляют, а начали с Валентино лишь потому, что проще. Черт с ней, с секретностью, требуем выставить за Еланчуком наружку. Найди Орлова.

– А чего искать? Он мне и сообщил.

– Тогда порядок. Петр сам сообразит. Я выезжаю, жди.

– Берегись! – крикнул Крячко, но Гуров уже положил трубку.

* * *

В полдень на Кутузовском проспекте пробок нет, машины идут ровным четырехрядным потоком. Гуров никогда не занимал левый ряд, не любил ездить быстро и уж терпеть не мог перестраиваться, когда за его спиной появлялось лакированное и хромированное рыло членовоза. И сейчас он выкатился на Кутузовский, занял второй ряд, взглянул в зеркало, хотя отлично понимал: в таком скопище машин засечь хвост невозможно. Только Гуров решил свернуть в переулок, пересечь Воровского, затем Герцена, начать проверяться, как его обогнал “жигуль” ГАИ и приказал остановиться. Гуров припарковался, опустил стекло, взглянул на подошедшего лейтенанта вопросительно. Тот козырнул, представился, сказал:

– Права, техпаспорт.

Гуров взглянул в мальчишеское простое лицо лейтенанта, начал медленно шарить по карманам.

– Пожалуйста, инспектор. Я ничего не нарушал. Чем вызвана проверка? – Гуров продолжал исследовать карманы, внимательно наблюдая за лейтенантом, пытался определить, нервничает парень или это обычная проверка.

– Выйдите из машины! – парень постучал жезлом по крыше.

– Нашел, – сообщил Гуров, протягивая техпаспорт и права. – Как вы назвали свою фамилию, инспектор?

Лейтенант глянул в документы мельком, похлопывая ими по перчатке.

– Откройте капот и выйдите из машины.

Из стоявшей впереди машины ГАИ вылез грузный капитан, подошел и рявкнул:

– Права качаешь? Или у тебя, парень, со слухом плохо?

Гуров открыл капот, начал неторопливо вылезать из-за руля, по ходу вынул ключи из замка зажигания. “Ну, не могут тут, в самом центре, на глазах у сотен людей, что-либо сделать”, – подумал Гуров, и ошибся. Капитан ударил сыщика по лицу перчаткой, другой рукой прихлопнул крышку капота, крикнул:

– Отдай ключи, садись назад, поедем, разберемся!

– Ключи не отдам и никуда не поеду, – ответил Гуров и шагнул в сторону вовремя.

Сержант, подошедший сзади, хотел ударить жезлом по голове, но сыщик шагнул, и удар пришелся в плечо. Гуров почувствовал боль, рука одеревенела. Сержант бил не гаишным жезлом, а раскрашенным металлическим стержнем. Сыщик, который всегда гордился тем, что к нему нельзя подойти сзади, матюгнулся, отшвырнул лейтенанта и бросился бежать между машинами.

– Угонщик! Держите его! – крикнул кто-то из гаишников. Визжали тормоза, гудели клаксоны, матерились водители. Гуров выскочил на резервную полосу и бросился по ней к прохаживавшемуся неподалеку инспектору ГАИ. Увидев бегущего по резервной зоне человека, инспектор затрусил навстречу, одновременно размахивая жезлом: мол, убирайся, кретин, из моих владений. Сыщик не знал, остановили его “ряженые” или действительно гаишники, был лишь уверен, что ни в коем случае нельзя с ними никуда ехать.

– Вы с ума сошли! – кричал лейтенант. – Уйдите немедленно. Сейчас пойдет машина!..

Какая пойдет машина, инспектор договорить не успел. Со стороны Кремля раздался вой сирен, на крыше первой машины мигал фонарь. Гуров и инспектор одновременно отпрянули в сторону и чуть не угодили под автобус. Кортеж лимузинов пролетел мимо. Гуров, не ожидая вопросов пришедшего в себя хозяина резервной полосы, быстро заговорил:

– Меня остановила ГАИ, уверен, – он повернулся, указал на свои “жигули”, увидел, что стоявшая перед ней машина ГАИ исчезла, кивнул ничего не понимающему инспектору и начал пробираться сквозь катящийся поток “мерссдесов”, “вольво” и даже “москвичей”.

У своих “Жигулей” Гуров увидел лейтенанта ГАИ, удивился, но вида не подал, поправил съехавший набок галстук.

– Значит, охраняете порядок, лейтенант? – спросил Гуров насмешливо. – И сколько задержали угонщиков?

Инспектор был явно смущен, протянул документы на машину.

– Какой вы нервный, – сказал он. – Обычная проверка. Гуров осмотрел парня с ног до головы, молчал – редкий случай, когда сыщик не мог сосредоточиться. Ясно, мальчишка выполнял приказ и ничего не знает, тогда почему не уходит? Проверил документы, убедился, что все в порядке, иди себе, а он стоит, мнется.

– Вы хотите мне что-то сказать? – Гуров достал сигареты, тряхнул пачку, угощать не стал, закурил.

– Неудобно получилось, – видно, не привык гаишник извиняться. – Капитана вызвали по рации...

Гуров махнул на парня рукой, сел в машину, отъехал, как и собирался, свернул в переулок и остановился, курил.

Центральная магистраль, ясный день, полно народу, не могли здесь, сейчас, спланировать захват. Не могли, ведь не сумасшедшие. И лейтенант для такого дела абсолютно не годится. А сопляк с железкой в руке? Гуров потер ушибленное плечо. И старый сыщик, к которому запросто подошли сзади и чудом не оглушили! И он, как заяц, петлял между машинами, бежал к дяденьке милиционеру, искал защиты! Позор! Хорошо, никто из своих не видел. Для очистки совести придется все в красках обрисовать Станиславу. Но если не нападение, значит, так повседневно работает моя родная милиция. Остановили, забрали документы, не услышали привычных извинений, шарахнули по башке, отвезли в отделение. Гуров прекрасно знал: человек, доставленный в дежурную часть, не может оказаться прав. Он либо виноват, либо очень виноват.

* * *

– Я уже испугался, решил, случилось что, – сказал, улыбаясь, Крячко и чуть было не обнял Гурова, еле удержался.

– Случилось, – Гуров, снимая плащ, поморщился от боли в плече. – Потом расскажу, а сейчас лишь констатирую факт. Оказалось, для того чтобы ликвидировать знаменитого сыщика, совсем не нужны киллер, винтовка и прочие сложности. Вполне достаточно троих ментов, которые мучаются похмельем, и одной железной палки. Подробности позже, сейчас о деле. Выкладывай.

Крячко криво улыбнулся, спросил:

– Кофе хочешь? Правда, уже остыл, – он взял с подноса уже полную чашку, поставил перед Гуровым. – Знаешь, что такое конец света? Объясняю. Когда начальник отдела городского управления, сопляк в майорских погонах, который никогда не был лейтенантом...

– Станислав! – перебил Гуров. – Пожалуйста, пропусти десять страниц текста.

– С превеликим удовольствием! Начальник главка генерал Орлов приказал установить за Еланчуком наружное наблюдение, а ему отказали, объяснив, что это нарушение прав человека.

– Правильно, – Гуров невольно потер плечо. – Права человека необходимо защищать, ибо это и есть первейший долг нашей милиции.

* * *

Убийца поднялся по деревянному настилу, который в строящемся доме заменял лестницу, остановился на площадке пятого этажа, вытащил из-под куртки бинокль.

Новостройка или незавершенка, один бог знает, находилась по другую сторону от парадного входа в офис. Проходя мимо подъезда, Федор Ивлев не мог видеть шесть этажей незавершенки – ее закрывали дома. Он обошел два квартала, наткнулся на битый кирпич, сломанный забор, оглянулся, понял, что находится позади интересующего его здания, вспомнил внутреннюю планировку офиса: чертеж был любезно предоставлен заказчиком. Два окна кабинета Гурова выходили именно во двор, а не в переулок. Почему человека требуется убивать на улице, когда его можно лишить жизни в собственном кабинете? Расстояние пустяковое, метров двести, не более, площадка для наблюдения и стрельбы прекрасная. Было, однако, существенное “но”: есть ли прямая между стройкой и окном?

Убийца настроил бинокль, увидел нужный дом, посчитал окна, определил два окна кабинета. Они были вот тут, рядом, но сам кабинет просматривался не целиком, лишь наполовину, может, и на треть. Рассмотреть обстановку, определить, где находятся стол и кресло Гурова, мешали тюлевые шторы.

Ивлев решил подождать, сложил кирпичи, соорудил удобную тумбу, сел, поднял бинокль и увидел, что спиной к окну стоит мужчина. Даже если он повернется, лица не разобрать, подумал убийца. Определять придется по фигуре. Он опустил бинокль, вынул из кармана фотографии, хотя отлично помнил, что Гуров высокий и держится прямо, как строевой офицер. Высокий – понятие относительное, бинокль прекрасный, но через окно точно не определишь, какого роста человек.

Убийца вновь опустил бинокль, взглянул на небо, затем на часы, понял, что для выполнения работы требуется ясный день – после трех часов солнце осветит окна. Еще требуется, чтобы объект находился в кабинете, тогда можно его подловить. Какие привычки у этого мента? Он любит сидеть за столом или расхаживает по кабинету?

Глава десятаяПрофессионалы

Пять столиков вдоль стены, стойка, за которой вылощенный бармен в белоснежной рубашке с галстуком “бабочкой”, как большинство его коллег, работающих в первоклассных заведениях, протирал и без того прозрачные бокалы и внимательно наблюдал за гостями. Стоило лишь взглянуть в его сторону, как бармен уже оказывался рядом, изящным движением менял пепельницу, если в ней оказывался хотя бы один окурок, предугадывал желания, бесшумно исчезал и так же появлялся. Чуть в стороне от гостей сидел гитарист, играл тихо, задушевно, казалось, он здесь появился случайно, перебирал струны, вспоминая прошедшие годы, где светило солнце, но случались и тоскливые дожди.

Бар был расположен в пятизвездочной гостинице, недавно реставрированной иностранной фирмой, и напоминал Еланчуку о жизни в странах цивилизованных. Сидевший напротив элегантно одетый мужчина лет пятидесяти, с насмешливым и одновременно внимательным взглядом, никак не ассоциировался с мафией, убийствами и разительно отличался от недавнего “посла”.

В общем, вторая встреча Еланчука с представителем наркобизнеса походила на первую с точностью до наоборот. Бар – не забегаловка, заведение высочайшего класса, собеседник – не напуганный, оглядывающийся человек, спешащий выпить рюмку водки, а мужчина вальяжный, уверенный. Когда он здоровался с Еланчуком и представился: “Джон”, то по-мальчишески улыбнулся, слегка развел руками, мол, смешная игра, однако правила придумали не мы, будем соблюдать. Он встретил Еланчука у входа в гостиницу, провел мимо стражей, которые чутьем угадывали своих и не пускали чужих, привел в этот бар, заказал себе виски и сок для гостя, мягко улыбнулся.

– Мне известно, Юрий, что ты не пьешь. Я искренне тебе завидую.

– Приятно, Джон, поговорить с цивилизованным человеком, признаюсь, отвык.

– Адаптируетесь, к хорошему привыкают быстро. – Джон пригубил виски, доброжелательно улыбнулся. – Как у тебя дома, все здоровы?

– Спасибо.

– Я много о тебе слышал, Юрий Петрович, но, как известно, лучше один раз увидеть. С сегодняшнего дня ты становишься нашим полномочным представителем в Москве.

– Тогда разъясни мои обязанности, бывший шеф держал меня в неведении.

– У нас достаточно сложная структура. Ты, учитывая опыт прежней работы, со временем разберешься. Основная задача – наблюдение за деятельностью известной тебе фирмы. Мы заинтересованы, чтобы они работали спокойно, в прежнем режиме.

– Невозможно. Когда в небольшом коллективе неожиданно умирают два человека, люди не могут жить и работать спокойно.

– Мы сожалеем. Твой предшественник допустил много ошибок.

– Я не стремлюсь узнать больше, чем мне знать положено. – Еланчук помолчал. – Но как может функционировать засветившийся канал? Твой предшественник требовал немедленной отправки груза. Но о нем знают несколько человек, следовательно, контейнеры дойдут лишь до первой таможни... Затем установят получателя мебели и так далее.

– И прекрасно, – Джон кивнул. – На сегодня нам больше и не нужно, а завтра наступит только завтра, тогда и решим.

– Но я тоже засвечен! Ничего не понимаю! Вы не бросились на Гурова – он опытен, умен и крайне опасен. Но ведь у него имеются партнер и не менее опытный начальник. Они в курсе происходящего, и есть Гуров или нет вопроса не решает.

Джон рассмеялся и ничего не ответил.

– И последнее. Судя по всему, вы человек опытный. Как же вы решились пригласить меня в эту гостиницу и вести разговор в этом баре?

– Я коммерсант и ты коммерсант, наша встреча естественна. А разговор? – Джон улыбнулся, тронул лежавший перед ним портсигар. – Люди придумывают, как услышать издалека, те же люди придумывают, как защититься от подслушивания.

– Вам виднее. Кто платит; тот и музыку заказывает, – ответил Еланчук. – Решили использовать меня втемную? Я рад. Чем меньше человек знает, тем крепче спит.

– Не обижайся, Юрий. – Джон допил виски, поднял руку, и через несколько секунд перед ним появилась новая порция. – Немного выждем, страсти улягутся, изменятся и твои полномочия. Известно, у нас деньги есть, но мы люди бережливые и не можем себе позволить держать специалиста твоего класса на черновой работе. С русскими трудно работать, я бы с удовольствием не прилетал, но мы не можем отказаться от России. Если все пройдет нормально, а я не сомневаюсь в этом... – он не сомневался, но по спинке стула постучал, – тебя переведут на работу в Германию, другую европейскую страну. Сейчас русские, так я называю всех бывших советских, заполонили многие регионы, где мы имеем свои интересы. Повторяю, с русскими работать очень трудно. Ты русский, но получил другое воспитание, с тобой нормально. Если ты не будешь делать глупости, а насколько мне известно, ты просто не умеешь их делать, мы будем жить дружно и долго.

– Дай бог! – Еланчук перекрестился. – Ас Гуровым решено окончательно?

– Ты ему симпатизируешь: родство душ, близость профессий. Забудь о нем, у каждого человека своя судьба.

– Да на кой черт он вам сдался! – вспылил Еланчук. – Ну, будет другой, похуже! Не понимаю!

– Когда я знакомился с твоим личным делом, ты мне очень понравился. – Джон проводил взглядом молодую пару, поднявшуюся из-за стола и вышедшую в вестибюль. – Бедные ребята. Начальство им не поверит. Извини, отвлекся. При личном знакомстве ты мне нравишься еще больше. Ты защищаешь человека, пытающегося посадить тебя в тюрьму. Я никогда не мог понять русский характер. Считаешь, что драка с Гуровым твое личное дело? Неверно, ты в команде, а ее интересы всегда выше личных, выше профессиональных амбиций. Разговор окончен. – Джон взял со стола портсигар, убрал в карман, сделал знак бармену, чтобы подали счет.

* * *

Никогда в своей жизни Гуров не чувствовал себя столь растерянным и подавленным. Он попадал в критические ситуации, подвергался смертельной опасности, когда от принятия правильного решения зависела жизнь и счет велся на секунды и мгновения, и сыщик не терял присутствия духа, потому и жив до сих пор. Сейчас никакого цейтнота не было.

Гуров мотался бесцельно по своему офису, вспоминал, как мотался среди машин, позже не мог найти нужных слов для мальчишки-гаишника и, кажется, забыл номер “Жигулей”, которые его остановили. Ясно, в городе киллер, он начал работать, и он, сыщик, должен отложить все, искать убийцу, необходимо собраться, сосредоточиться, не думать о постороннем. Приняв столь мудрое решение, он поступил наоборот, вышел из кабинета, заглянул в бухгалтерию, где делать ему было совершенно нечего, поздоровался, изобразил беспечную улыбку, вспомнил, что завтра хоронят Байкова, спросил:

– Кто собирает деньги и сколько с меня причитается?

Ганна, смуглая дивчина с румянцем во всю щеку, покраснела до корней волос и растерянно переспросила:

– Причитается? С вас?

– Борис Андреевич распорядился выделить деньги, все оплачено, – недружелюбно сказала Зина, перестала работать на компьютере, взглянула оценивающе и, поджимая тонкие губы, решительно продолжала: – Когда у нас не служил столь элегантный супермен, никого не убивали. Вы бы, Лев Иванович, хотя бы изобразили если не горе, то хоть что-нибудь... – она сбилась, махнула рукой. – Служба безопасности называется!

– Вы правы, Зина, насчет изобразить я совсем плохой. Извините. – Гуров вышел, прикрыл за собой дверь.

Он начинал злиться и улыбнулся, зная, что злость принесет спокойствие, вернется способность рассуждать холодно и расчетливо. Сыщик коротко постучал в дверь кабинета коммерческого директора.

Крупин сидел за столом, писал и левой рукой потирал ежик светлых волос, словно пытался помочь голове соображать лучше.

– Ну? – сказал он, не глядя на дверь. – Что еще нового?

– Здравствуй, Егор, – Гуров не опустился в кресло, взял стоявший у стены стул, переставил и уселся верхом.

Крупин поднял голову, закрыл лежавшую перед ним папку.

– Здравствуйте, не помню, чтобы мы пили на брудершафт.

– Все впереди, Егор, – Гуров обретал форму. – Скажи, дружок, ты был близок с Григорием?

– Я вам не дружок! – огрызнулся Крупин. – С Гришей мы приятельствовали, помимо службы виделись редко. В день убийства, то есть позавчера, я днем заходил проведать больного, о чем сообщил следователю прокуратуры.

– А чего ты на меня бросаешься? – Гуров пожал плечами. – После убийства Ивана Сидоровича пытался меня ударить, сейчас ругаешься. Нехорошо.

– А убивать людей хорошо? Вы служба безопасности...

– Не забудь добавить, какие деньги мне платят, – перебил Гуров. – Раз уж ты сам заговорил о допросе, то скажи, дружок, тебя спрашивали в прокуратуре, где ты находился в момент убийства?

– Спрашивали, и вам повторять не собираюсь.

– Повторишь, куда денешься? – усмехнулся Гуров, который умышленно выводил парня из себя, хотя минуту назад такого замысла у сыщика не было. – Я читал протокол твоего допроса, но память подводит. Повтори, приятель, не сочти за труд.

– Повторю, но ловушки вы расставляете не на убийц, а на грудняков, а еще знаменитый сыщик!

– Я не еще, я только знаменитый сыщик.

– Мне неизвестно время, когда убили Григория, – Крупин говорил спокойно, четко выговаривая слова. – Вечером я находился дома, жена может подтвердить.

– Жена свидетель слабоватый, да бог с тобой! – Гуров неторопливо достал сигареты. – Закурим?

– Пока на свободе, свои имеются, – Крупин взял со стола “Мальборо”.

– Не складывается у меня служба на новом месте, – Гуров подхватил стул, передвинулся ближе к столу, чтобы можно было дотянуться до пепельницы. – Бухгалтера застрелил дешевый наемник, которого мгновенно ликвидировали. Но кто дал команду и почему? – он резко сменил тон, говорил мягко, доверительно. – Я в коммерческих делах не смыслю, но причина в ваших делах, а ты коммерческий директор. Скажи?

Гуров не считал, что бухгалтера убили из-за нарушений обязательств, лишь проверял реакцию собеседника.

– Да мы тут все вместе мозги свихнули, понять не можем. Мы никому не должны, обязательства свои выполняем. – Крупин снова провел ладонью по волосам. – Понятия не имею, кто был заинтересован в смерти Ивана Сидоровича.

– Его убил наемник, а Байкова – близкий человек, – сыщик говорил тихо, вынуждая Крупина вслушиваться, напрягаться. – А близких у покойного не так уж и много.

Крупин молчал, явно ожидая, пока пройдет гнев, кашлянул, стряхнул с сигареты пепел.

– Вы кого-то подозреваете, решили посоветоваться? – с сарказмом спросил он.

– Совет еще никому не мешал жить. – Гуров встал, вернул стул на место. – Я человек не подозрительный, однако вы, господин коммерческий директор, напрасно нервничаете и удивительно неискренни.

Сыщик кивнул, вышел, быстро вернулся в свой кабинет, набрал номер Крупина: было занято.

Елена, секретарша Юдина, разговаривала по телефону. Гуров сел напротив, смотрел на красивую женщину внимательно, Даже навязчиво.

– Милочка, ко мне пришел красавец мужчина, а они, красавцы, не разгуливают толпами, – она подмигнула Гурову, – и требуют внимания. Я перезвоню, – и положила трубку.

Сыщик никак не связывал секретаршу и коммерческого директора, пришел интуитивно. Как всякий сыщик, Гуров не любил совпадений, и тон Елены казался наигранно беспечным. Он взял телефонную трубку, словно хотел позвонить. Трубка была холодной. Если бы разговор продолжался хотя бы несколько минут, она бы наверняка согрелась, значит, разговор только начался.

– Шефа нет, уехал на переговоры, – Елена заглянула в настольный календарь.

– Он мне сообщил об этом при вас, прекрасная Елена.

– Взрослею, старею, а память все девичья, – отшутилась Елена. – Я могу вам помочь?

– Безусловно. Я вас приглашаю на ужин. Вы мне очень поможете, если согласитесь. Какой ресторан вы любите? Может быть, “Дели”? Говорят, там отличная программа.

– С удовольствием, если удастся отменить одну скучнейшую встречу, – Елена взглянула на часы. – Позвоните мне домой часиков в восемь. Договорились?

– Обязательно, – Гуров поднялся. – Вы уж постарайтесь освободиться.

– Обязательно, – передразнила Елена и вновь подмигнула. – Судя по вашему костюму, вы и не сомневались в моем согласии. Или у вас сорвалось, и я лишь замена?

– Кокетство – безотказное оружие, – Гуров поклонился и вышел.

Участковый болтал с охранником. Увидев Гурова, охранник встал.

– Привет, майор, спасибо, что заглянул. – Гуров пожал руку участковому, кивнул охраннику, с которым здоровался утром. – Не тоскливо сидеть на одном месте?

Охранника недавно привел Крячко, отыскав его среди недавно уволившихся из милиции.

– Лев Иванович, вы ведь сами из оперов, – охранник, еще сравнительно молодой, лет сорока с небольшим, усмехнулся. – Я за двадцать два года шесть месяцев и пятнадцать дней набегался, можно и отдохнуть.

– Отдыхай, опер, – Гуров кивнул. – Устанешь сидеть, заходи, потолкуем, – он повернулся к участковому. – Погуляем, майор?

– Лучше посидим у вас. Лев Иванович, – ответил участковый и пошел следом за Гуровым.

– Кофе? – Гуров указал участковому на кресло и начал возиться с кофеваркой.

– Ребята видели тут одного парнишку, – начал без предисловия участковый. – Дважды видели, вчера и позавчера. У ребят глаз наметанный, человека видят. Не только костыли и шляпу с калошами, глядят глубже. Говорят, интересный парнишка – точно, не наш. Ну, не нашего района. Определяют, что ищет он кого-то, однако шибко не оглядывается, в дома не заходит, ни у кого ничего не спрашивает, вроде гуляет. У нас не зоопарк, не парк отдыха, ничего в наших переулках интересного не имеется.

Гуров слушать умел, не торопил, наводящих вопросов не задавал, лишь кивал изредка.

– Живет у меня пацан, две ходки имел, заводной, чужаков не любит, – участковый поднял взгляд на Гурова, проверяя, слушают его или ждут, когда он кончит разговоры разговаривать.

– Небось подраться любит, – обронил сыщик, – а пьяный нехорошим становится?

– Точно, – участковый хмыкнул, чувствовалось, вспомнил что-то из жизни подопечного, улыбнулся, хотел рассказать, но решил не отвлекаться. – Ну, пацан мой к чужаку подошел, мол, нет ли огоньку вашу папиросочку прикурить? И на фене обмолвился, тот не откликнулся, закурить дал, зажигалкой чиркнул, слова не проронил. Так вот, пацан чужака интересно рисует. Лет тридцати, тяжелой работой не занят, русый, глаза серые, в зоне не бывал, но точно из крутых. Интересная деталь: костюм и туфли у него фирменные, а рубашка и плащ – чужие.

– Нет слов, – понимая, что главное уже сказано, и можно отвлечься, Гуров пододвинул чашку кофе. – Ты настоящий мент, майор. Извини, как зовут, не спросил.

– Емельяном крестили, а фамилия совсем смешная – Пугачев, – майор хитро улыбнулся. – Лев Иванович, ты не на службе и мне не начальник, с чистой совестью можешь мне налить грамм несколько.

Гуров выставил на стол бутылку коньяка и стаканы, достал из стола конверт с деньгами.

– Емельян, ты мужик и дурака валять не должен. Твои дела с пацанами – твои дела. Деньги даешь, как еще оплачиваешь, меня не касается, – сыщик вынул из конверта солидную сумму. – На оперативные расходы.

– До чего легко умного от дурака отличить, просто смех, – майор сложил деньги аккуратно, убрал в карман. – Ты мне не скажешь нового?

– Киллер прибыл в Москву либо жил здесь и его “расконсервировали”. Вчера он начал работать. Полагаю, у него винтовка малого калибра, специальные патроны с огромной убойной силой.

– Оптический прицел, винтарь разбирается, ложится в футляр, – майор выпил три четверти стакана в один глоток, отхлебнул кофе, подошел к окну. – Тут домишко начали строить года три назад.

– Отойди от окна, майор! – приказал Гуров. – Я стройку видел, думаю, лучшего места он не найдет.

– Ты в стройку заходил, на этажи лазил? – майор вернулся к столу, взял кофе. – Я было собрался да передумал. Натопчу, а там требуется твой глаз, а не мои сапоги.

– Полагаешь, если киллер тут объявился и облюбовал незавершенку против моих окон, так должен там побывать? – спросил Гуров не столько майора, сколько себя.

Участковый молчал, понимая, что ответа не требуется, и только после паузы спросил:

– Нам смотреть человека с футляром, или как?

– С футляром? – задумчиво переспросил Гуров. – Пожалуй, не обязательно с футляром. Киллер может обмотать винтовку тряпками, множество способов существует. Твой парень сказал про плащ, который не в цвет костюму и туфлям. Сейчас большинство в куртках, я, консерватор, хожу в плаще. Оставим, пронести незаметно портативную разборную винтовку не проблема.

– Лев Иванович, ты сказал, убийца начал работать, значит, имеются труп и пуля. Так?

– Верно, пуля пробила череп, застряла в дверце машины.

– Тогда нечего его подлавливать в момент стрельбы, взять с винтарем, и концы. Экспертиза докажет.

Гуров согласно кивнул и поморщился.

– Экспертиза обязательно установит, что убили именно из этой винтовки, но ничего не докажет. Человек может купить “горячее” оружие, убийство отрицать, начнется следственная волокита.

– Тебе надо обезопаситься, посадить малого под замок, пусть прокуратура колупается.

– Верно, однако лучше киллера расколоть, выйти на руководство, хотя бы на заказчика.

– Много хочешь, Лев Иванович, о своем здоровье подумай, – участковый взял бутылку, взвесил на руке, отставил в сторону. – На старости лет закладывать стал, проблема.

– Раз признаешь, значит, половина проблемы, – Гуров убрал коньяк в стол. – Я посмотрю новостройку. Если он там побывал, обустроился, место определим, и я его возьму.

– Один?

– Нет, “Альфу” приглашу. Спасибо, Емельян, рад, что встретил тебя.

– Это ты себе спасибо говори, имени, которое кровью своей заработал, – участковый пожал Гурову руку. – Неизвестно на кого люди не пашут. Мой домашний запиши, – он продиктовал номер. – Ночью звони, днем меня не бывает.

– Удачи и еще раз спасибо, – Гуров проводил участкового до дверей.

* * *

Оставшись один, Гуров обошел опустевший офис, вернулся в кабинет, запер дверь, посмотрел на темнеющее окно, из которого так замечательно просматривался недостроенный дом, и сел в кресло. Он закрыл глаза, задумался. Образовалась группа вопросов, хотелось бы найти ответы. Почему мафия торопит отправку засвеченного груза? Какую опасность представляет Лев Иванович Гуров? Киллер задействован для ликвидации Гурова, а проштрафившегося, много знающего Валентино убрали походя? Или все не так? Возможно, меня оставили в покое? И “пацан” участкового получил задание и наболтал, оберегая свой покой? Такое в оперативной работе случалось неоднократно. Гуров вспомнил рассказ участкового. Такую историю придумать можно, но слишком много достоверных деталей. Парень видел чужака – факт, история достоверна. Пуганая ворона куста боится. Человек любил, провожая, гулял переулками, прошло время – он вернулся в прошлое, вспоминает. Возможно. Но “пацан” определил чужака как парня крутого. У людей, побывавших в зоне даже один раз, нюх острый. Завтра, ранним утром, когда убийце в новостройке делать нечего, обыскать се тщательно, если он туда приходил, следы должен оставить.

Гуров приоткрыл глаза. Половина восьмого, скоро звонить Елене, переключиться необходимо, желание видеть кого-либо, даже красивую женщину, пропадало, придется изображать беспечность, разговаривать. Он вновь закрыл глаза.

Как можно убрать человека? Пуля. Нож. Автомобиль. Яд. Последнее можно отбросить, травить нынче немодно: сложное занятие, требует подготовки и личного контакта. Хотя Профессор цианид вспомнил, его номер с шариковой ручкой был совсем не плох. Но то был Профессор, сейчас против, меня люди иные. А кофеварка в кабинете? Своим человеком в офисе рисковать не станут. Зная меня, с ножом вряд ли полезут, хотя полностью исключать такую попытку не следует. Машина? Столкновение? Отпадает, я езжу осторожно и не имею постоянного маршрута. Взрывчатка? Что-то в этом не наше, не российское. Не аргумент, и любимый “МК” сообщает: то там взорвут, то в другом месте рванет. Как ни крути, а пуля самое простое и верное. Где Гурова легче всего подловить?

Он думал о себе в третьем лице, даже представил, как идет по улице, входит в подъезд, выходит из него, как и по каким лестницам поднимается. Иногда он выходит из дома через двор. Здесь место идеальное. Для снайпера человек, идущий через двор, просто мечтовый вариант. Можно укрыться на черной лестнице соседнего подъезда, стрелять с площадки, затем спуститься и выйти на Суворовский. Для настоящего киллера задачка плевая. Надо знать, что Гуров ночует в своей квартире и выйдет через черный ход, а не на бульвар. Для выполнения такого плана требуются несколько, человек. Как установить, что Гуров ночует дома? С вечера проводить наружным наблюдением? Проверить по телефону? Он сыщик битый, наружку засечет, за телефонную трубку просто так не схватится. Найти его машину? Где и какую именно? Несколько человек, в любом случае необходимы минимум трое, не считая киллера.

Гуров закурил, в кабинете стало совсем темно, еле рассмотрел циферблат, до звонка еще семь минут. Собственные рассуждения ему не нравились. Усложняю, можно поставить машину у дома восемь. Когда Гуров выйдет из парадного, то на машину, стоящую так далеко, внимания не обратит, слишком их много, этих машин. Расстрелять чертового сыскаря из автомата! Здорово, просто, только много шума и свидетелей. И сколько времени сидеть в машине и ждать? Нет, как ни крути, а лучший вариант – это снайпер, оказавшийся в нужное время в нужном месте.

Он включил настольную лампу, снял трубку, набрал номер, долго слушал длинные гудки, положил трубку на место. Чертовски хотелось выпить, причем выпить не глоток, а как следует. Гуров позвонил в дежурную машину, услышав знакомый голос, спросил:

– Как себя чувствуешь?

– Нормально. Какие проблемы?

– Возможно, придется поработать.

– Значит, судьба. Когда? Куда?

– Я перезвоню. Скорее всего подъедешь к нашему месту, не хочу сегодня садиться за руль.

Гуров, словно школьник, принявший твердое решение на уроки не ходить, поднялся из кресла, несколько раз присел, помахал руками, коньяк достать не успел, как зазвонил телефон.

– Ты кто такой? – удивился Гуров, взглянул на высветившийся на аппарате номер, который сыщик видел впервые.

Кто-то подсказывал, что трубку брать не следует, а некто другой подзуживал: “Сними трубочку, раз в такое время сюда звонят, значит нужно. Не трусь, сыскарь, иди людям навстречу”. Последний голос был громче и убедительнее.

– Слушаю, – сказал Гуров.

– Ой, Лев Иванович, какое счастье, что нашла вас! Это Елена, которой вы должны сейчас звонить, а меня нет дома.

– Случается, Елена Владимировна, – ответил Гуров, пытаясь определить дальнейшее развитие ситуации. – Вы в порядке, моя помощь не нужна?

– Даже не знаю. Заехала к подруге на несколько минут, выпили по бокалу шампанского, неожиданно брат ее с другом явились. Ой! – Елена засмеялась, она была пьяна или здорово прикидывалась. – Я же на машине.

– Не пропадете, рядом брат и друг, выручат.

– А вы не хотите за мной приехать?

– Хочу, но не приеду.

– Не понимаю. Коли я чего хочу... – Елена старалась говорить как можно четче. – Коли я чего хочу, так сделаю обязательно.

Гуров не собирался ехать невесть куда, проверять, приготовлена ли грубая ловушка или Елена действительно выпила лишнего.

– Вы счастливый человек, Леночка, гуляйте, мы сходим в ресторан в следующий раз. Спасибо, что позвонили, – он положил трубку.

Сыщик с первого дня обратил внимание на красивую холеную женщину, которой не к лицу была должность секретаря. Гуров подумал, решил позже разобраться, слегка флиртовал с Еленой, откладывая свидание, выжидал большей инициативы с ее стороны. Выяснив, что она знакома с Еланчуком, Гуров, естественно, еще больше насторожился. Но бывший гэбист при встрече сказал верно: никогда профессионал не станет встречаться с агентом прилюдно. Можно сколько угодно не верить в подобные совпадения, но что жизнь буквально нашпигована самыми нелепыми случайными совпадениями, тоже отрицать глупо. Так и сегодня, договорились вместе поужинать, дама зашла к подруге, явились мужчины, организовалась пьянка, женщина просит за ней приехать. Ловушка? Кем организована, какой умник держит сыщика за придурка? Еланчук отпадает сразу, он так грубо не работает, да Гуров и не верит, что гэбист может принимать участие в убийстве. Хозяин киллера контактирует с Еленой, использует ее втемную? Днем она прервала только начавшийся телефонный разговор, позже перезвонила, рассказала о назначенном свидании. Уговорили заехать на минуточку, организовали пьянку? Прямолинейно до глупости. А если на это и расчет? Мол, слишком наивно, подумает Гуров, и приедет. Ну, а не приедет, дождемся лучших времен.

Гуров опустился в кресло, развернулся к компьютеру, отстучал: “Добродеева Елена Владимировна”. Сыщик помнил свою беседу с женщиной, ее ответы, домашний адрес, но решил проверить.

Если события сегодняшнего вечера – не цепь нелепых случайностей, а чья-то игра, то независимо от того, используют женщину втемную или с ее согласия, противник допустил просчет и следует из ситуации выжать максимум.

Сыщик просмотрел на экране знакомый текст, убедился, что адрес Елены запомнил правильно, выключил компьютер, начал набирать номер дежурной машины, решив ее переставить в Измайлово, передумал. А если все проще? Если Елене “по пьянке” напомнили о свидании, сказали: неудобно получается, позвони своему ухажеру? А ждут Гурова не там, неизвестно где, а у дверей офиса? Убедились, что он в кабинете, и ждут? И не обязательно высококвалифицированный киллер, а заштатный уголовник с “Калашниковым”? Между прочим, одного автомата на одного сыщика вполне достаточно. Можно не рисковать, переночевать здесь. Нет, сегодняшний вечер упускать нельзя, хватит топтаться на месте.

Гуров позвонил участковому на квартиру, не застал, позвонил в отделение милиции, услышав ответ дежурного, сказал:

– Участковый Пугачев имеется? Дай-ка ему трубочку, командир.

– А кто его спрашивает? – голос был молодой, уверенный. – Майор в отделении...

– Командир, покличь Пугачева, нужен, – Гуров решил потрафить молодому и продолжал тягуче: – Ты же опытный мужик, командир.

Гуров услышал, как кличут Пугачева, улыбнулся.

– Ну, слушаю, – участковый жевал и закашлялся.

– Емельян, извини, Гуров беспокоит. Я в своей конторе, надо ехать.

– Полагаешь, вдвоем веселее, чем одному?

– Ты возьми с собой еще пару ребят, глянь по переулку, увидишь незнакомую машину с людьми, не подходи к ней.

Все предосторожности оказались излишними, никто Гурова не поджидал, он проверил свою машину, спокойно отъехал. Сыщик не сожалел о перестраховке, и стыдно ему перед майором и двумя оперативниками, которых он напрасно побеспокоил, не было абсолютно. Если они оперативники, так поймут, а если фрайера с удостоверением и пистолетом, так пошли они к чертовой матери.

Он позвонил в машину, сказал, чтобы ждали на 4-й Парковой у дома пять, и поехал в Измайлово.

Судя по номеру, с которого звонила Елена, она находилась в районе проспекта Вернадского, значит, сыщик приедет раньше, придется ждать, возможно, ждать напрасно, он уже давно относился к подобным ситуациям философски. Либо смирись, либо меняй профессию.

Он оставил машину на Первомайской, прошелся до угла, людей на улице было мало, Гуров остановился, пригляделся, прошагал мимо дежурной “волги”, казалось, что водитель дремлет, но когда Гуров поравнялся, фары мигнули. Он завернул во двор, словно ходил тут ежедневно, сразу нашел нужный дом и подъезд, поднялся на последний этаж на лифте, спустился ножками и только устроился на детской площадке, предвкушая, как промерзнет в такую сырую погоду, как во двор въехали “жигули” Елены. Сыщик сдвинулся за дерево, когда Елена выходила из машины, в салоне зажегся свет, она приехала одна, если только сопровождение не осталось на улице. Пока Елена запирала машину, он успел нырнуть в подъезд, подняться на этаж выше. Лифт ушел вниз, затем поднялся наверх. Убедившись, что Елена прибыла одна, Гуров легко сбежал по ступенькам.

– Лев Иванович? – Елена выронила ключи. Гуров не бросился их поднимать, взглянул на лестницу, лишь убедившись, что там никого нет, подал ключи, посмотрел женщине в глаза и сказал:

– Да черт с ним, с рестораном, согласен выпить кофе у вас дома.

– Я девушка строгих правил, уже поздно, – Елена старалась говорить уверенно, но голос срывался, ключ не попадал в замок.

– А никто не видел, значит, ничего и не было. Где свидетели? – Гуров с улыбкой наблюдал, как женщина нервничает и не может справиться с замком.

– Дорогая Елена Владимировна, алкоголь – яд, слава богу, доехали благополучно в таком состоянии, – Гуров видел, что женщина абсолютно трезва, от нее даже не пахло.

Он взял у нее ключи, открыл дверь, пропустил вперед, вошел следом, накинув цепочку.

– Я знала, что вы наглец и ловелас, но такого не ожидала! – Елена неловко качнулась. – Мне необходимо принять душ. Кофе вы найдете на кухне, вы же сыщик.

– Обязательно, – он помог хозяйке освободиться от плаща, участливо поддержал под локоток, даже сочувственно вздохнул, прикрывая за “выпившей” женщиной дверь ванной.

“Неужели мадам приняла мою игру за чистую монету? – думал Гуров, проверяя запор входной двери, переложил “вальтер” в карман брюк, снял пиджак и пошел на кухню варить кофе. – “Если с пьянкой она начнет валять дурака, придется объяснить, что ошиблась адресом”.

Он зажег конфорку, поставил чайник, отыскал банку кофе, вышел в прихожую, слушал, как льется вода, значит, мадам на самом деле принимает душ. Гуров осмотрел современно обставленную однокомнатную квартирку, подумал, что большими деньгами здесь и не пахнет, достаток, но не более того. А человеку, тем более женщине, удержаться трудно. Светлый палас застилал пол, чувствовалось, мебель куплена год или два назад, полукруглый диван, журнальный столик, два креста, модно, но не шикарно, у дальней стены тахта, застланная ворсистым пледом, закрытый шкаф, застекленный сервант с посудой, телевизор, видео, скромный двухкассетник. Кухня – иное дело, белая с никелем, казалось, находится не в квартире, а выставлена в витрине шикарного магазина.

Чайник вскипел. Гуров, не ожидая хозяйки, сделал себе чашку кофе, вернулся к двери ванной. Вода еще плескалась, и он громко спросил:

– Елена, у вас все в порядке?

– Какой к черту порядок? Пьяная баба – это отвратительно! – ответила Елена.

– Кончайте, Елена Владимировна, выходите, кофе готов, – довольно резко сказал Гуров.

Ему надоело ломать комедию, и она, умная женщина, не понимает, что не может мужчина, тем более сыщик, обманываться па сей счет. На журнальном столике лежала сумка. Гурову очень хотелось покопаться в ней, он даже взял ее в руки, но тут же положил на место. Они играют по своим правилам, у меня свои, и это не чистоплюйство, а элементарное самоуважение.

Стукнула дверь ванной, появилась Елена, одетая в длинный туго подпоясанный халат, с мокрыми волосами, босиком, без косметики и пьяная. Сомнений не было, женщина пьяна, один запах чего стоил!

– Где кофе? Являться в дом одинокой женщины без приглашения! В каких оксфордах вы обучались, господин Гуров? – она старалась двигаться уверенно, но это у нее не получалось. Точно так же, как ранее, до душа, она изображала пьяную, так теперь пыталась казаться трезвой.

Елена обулась в красные мягкие полусапожки с огромными помпонами, стала походить на гнома. Ее лицо без грима было детским, беспомощным, полные губы обиженно кривились. Гуров обнял женщину за талию, отвел на кухню, заботливо усадил, пододвинул чашку кофе, пепельницу, сигареты, понимая, что его обвели вокруг пальца, словно мальчишку.

– Ну, зачем вы явились? – Елена хлебнула кофе, обожглась, поставила чашку, закурила. – Я еле доехала, не помогли, теперь в таком виде, – она тряхнула мокрыми волосами.

– Не каждый день праздник, случаются и будни, – ответил Гуров, имея в виду в первую очередь себя. – Извините, отлучусь.

Он прошел в ванну”, ультрасовременную, как и кухня, без труда нашел бутылку коньяка, в которой осталось граммов сто, не более. Если бутылка была полной, то женщина за полчаса выпила без закуски два стакана, да еще находилась в душном помещении. Она еще держится, но скоро ее развезет окончательно. Завтра она скажет, что ничего не помнит. Сыщик лопухнулся как последний фрайер. И ведь дело не в доказательствах, их и не было, а в психологическом преимуществе, которое очень даже было и потеряно полностью.

Он взял бутылку, принес на кухню. Елена смотрела уже почти бессмысленно, увидев бутылку, хихикнула. “Жизнь провести в сыске, все иметь и все потерять. Приеду домой и тоже напьюсь” – решил Гуров, пододвинул телефон, позвонил в машину, спросил:

– Как здоровье?

– Отлично.

– Сейчас поеду домой, проводишь, – Гуров шмякнул трубку, чуть не расколол.

– Между прочим, данный аппарат стоит сумасшедших денег и ни в чем не виноват, – тщательно выговаривая слова, сказала Елена. – Вы отнесете меня на место или я буду спать на кухне? Уж коли вы явились, сделайте хоть какое-нибудь доброе дело.

Женщина говорила из последних сил.

– Одно доброе дело можно, – Гуров прошел в комнату, разобрал тахту, взбил подушки, вернулся на кухню, подхватил Елену на руки. Когда он уложил ее на тахту и накрыл пледом, она пробормотала:

– Чертова жизнь... Я люблю тебя, сыщик.

* * *

Дома, куда он добрался без всяких приключений, сыщик не напился, прошелся по квартире, пиная ногами мебель. Так он выражал возмущение и протест, подводил итоги. Напрасно побеспокоил и без того замордованных ментов из отделения. Гонял дежурную машину, за которую Борис платит сумасшедшие деньги. Прятался, перестраховывался; казалось, получил на руки козыри, ухватился за ниточку и получил дырку от бублика. Но Елена замазана, факт! Она сказала: “Я люблю тебя, сыщик”. Что у трезвого на уме, у пьяного на языке? Гуров, ты напуган, боишься, тебе чудится, видится, ты потерялся. Опомнись, возьми себя в руки, щи отдельно, мухи отдельно.

Факты. Выстрел на пустыре. Преследование наемников. Убийство Валентино профессионалом.

Предположения. В переулках прогуливается посторонний, которого опытный уголовник определил как парня крутого. Сегодняшний вечер, в котором сыщик запутался. Если допустить, что Елена тоже одинокая и неприкаянная, увлеклась этим чертовым сыщиком и суперменом, то все объясняется легко и просто. Она действительно заехала к подруге, номер телефона известен, адрес установить просто. Находясь за рулем, Елена не выпила, а компания пила, женщине захотелось увидеть Гурова. Она позвонила, разыграла, рассчитывая, что мужчина приедет, заберет в машину, отвезет домой. А она перед его приездом слегка выпьет. Но не на того напала, человек думает лишь о засадах да киллерах. И, услышав отказ, женщина покидает компанию, едет домой, где на лестничной площадке стоит герой романа, начальник службы безопасности, знаменитый сыщик и придурок Лев Иванович Гуров. В такой ситуации растеряешься, без всякого притворства ключом в замок не попадешь. Женщина трезвая, положение глупейшее, физиономия у мужика каменная. Решив хоть как-то оттянуть момент объяснения, женщина заходит в ванную, где в шкафчике стоит бутылка коньяка. Как он там оказался? А почему на все жизненные ситуации должен быть логичный ответ? Вот есть в ванной бутылка коньяка, и все тут, без логики, без объяснений!

В цивилизованном обществе у цивилизованного человека имеется врач, кажется, он называется психотерапевт. Добравшись до этого места, Гуров взял бутылку коньяка, хлебнул из горлышка. Чертова жизнь! Он посмотрел на бутылку в руке. Чертова жизнь! Именно такие слова произнесла Елена, засыпая.

* * *

Около семи утра сыщик вошел в недостроенный дом, расположенный в жилом массиве позади офиса СП “Стоик”. Гуров был в затертом джинсовом костюме, кедах, потрепанной куртке. На площадке пятого этажа он сразу обнаружил следы недавно побывавшего здесь человека. Пол покрыт слоем пыли и штукатурки, не наследить никакой возможности, если только проложить доски, которых видно не было. Сыщик осмотрел площадку, взглянул на окна своего кабинета. Ни черта не видно, но в бинокль или через оптический прицел кабинет наверняка просматривается. В общем место подходящее, хотя и не очень удобное, придется выждать, пока солнце не переместится за спину. Но тогда стекла начнут отсвечивать, – рассуждал Гуров. Вот и кирпичики у стенки громоздятся, сложить – можно в уголке отсидеться.

И человек тут был, точно, вот полосы на полу. Сыщик затер собственные следы, получились такие же полосы. Похоже, очень похоже, однако не факт. Почему не факт? Кто сюда станет забираться и следы затирать? Только убийца да сыщик, больше и некому.

Ступая по битому кирпичу, он прошел с площадки в боковой проем, нашел тряпку, поволок за собой, поднимая клубы пыли.

Он спустился, вышел в переулок, где почти столкнулся с мужчиной маленького роста, коротко стриженным. “Пацан”, – понял Гуров достал сигареты, молча протянул, щелкнул зажигалкой, дал прикурить, закурил сам, спросил:

– Еще не торгуют?

“Пацан” смотрел равнодушно, лицо у него было детское и старческое одновременно, короткие волосы топорщились кустиками.

– Ну, извини, – Гуров пожал плечами.

– Да уж, – парень длинно сплюнул. – С такой гладкой мордой. Лев Иванович, ханкой по утру не интересуются.

– Коли знаешь меня, слушай, – Гуров сильно затянулся, оглядел пустой переулок. – Ты вблизи этого места не шастай, молодой еще. Понял? Знакомого увидишь, подай маяк, и твоя миссия закончена. Понял?

– Не, какого знакомого? – начал придуриваться “пацан”. Гуров лишь кивнул и пошел к своей машине.

* * *

Киллер посмотрел на почти безоблачное небо, удовлетворенно улыбнулся: погода благоприятствовала, можно взглянуть на объект в оптический прицел, а при удаче и нажать на спусковой крючок. Федор никогда не стрелял дважды с одной позиции. Если по какой-либо причине выстрел не удавался, – такое редко, но случалось, – он не возвращался на прежнее место, искал новое.

Сегодня он решил подняться в “гнездо” после трех. Судя по всему, солнце ляжет правильно, кабинет осветит, а бликов не будет. Он еще раз осмотрел винтовку, разобрал, каждую часть обернул чистой тряпицей. Оптический прицел, затвор и спусковой крючок положил в карманы, остальное – в обычную хозяйственную сумку, укрыл вафельным полотенчиком, пристроил сверху пакет с едой, две бутылки минеральной и бутылку водки. Сам Федор в рот спиртного не брал, но, как любой россиянин, отлично знал, что бутылка на родной земле – самая твердая валюта.

Он запер машину, двинул проходным двором, который разыскал накануне, оказался неподалеку от строящегося дома. Убийца внимательно осмотрел переулок, увидел три мужские фигуры, маячившие рядом с тем местом, где следовало свернуть на стройку, отступил в подворотню, решил переждать. Мужики были явно местные алкаши, одного, самого маленького, Федор узнал, тот стрельнул у него закурить. Пока стояли вместе, абориген убийцу внимательно разглядывал. Позавчера Федор встрече значения не придал, хотя взгляд алкаша был колючий и цепкий. Сегодня иное дело, киллер почувствовал тревогу, продолжал наблюдать за троицей. Переулок заливало солнце, подворотня была в тени, он знал, что невидим и пока в безопасности.

Наконец троица разошлась, двое направились в глубь переулка, а маленький затрусил в обратную сторону, проскочил мимо новостройки, неожиданно остановился, воровато оглянулся, задрал голову, стал разглядывать недостроенный дом, словно только что его увидел, а не ходил здесь годами по десять раз на дню.

Федор не стал ожидать продолжения, развернулся и быстро пошел к машине. Ясно, “гнездо” сгорело. Сыскарь ждет меня, я же предупредил, что явился. Дурное дело – нехитрое, сопляку ясно: если необходимо ликвидировать двоих, один из которых профи, а другой фрайер, следует начинать с профессионала, а не наоборот.

У киллера не было прямой связи с хозяином. Федор по каналу передал, что возникли трудности и либо сами готовьте дело, либо дайте мне срок, возможно, неделю, а то и две. Поздним вечером он получил ответ, что подготовка будет осуществлена, пусть ждет, скоро ему сообщат время и место.

* * *

Солидный коммерсант, недавно встречавшийся с Еланчуком, занимал в наркобизнесе не последнее место. Его отец был русским, коммерсант с детства говорил по-русски. Когда в руководстве приняли решение прокладывать новые пути транспортировки товара через Россию, его и назначили ответственным. Ознакомившись с состоянием дел, он ужаснулся: предстояло повторить подвиг Геракла и очистить авгиевы конюшни. Когда ему передали просьбу киллера, коммерсант легко согласился. Он уже сам понял, что поторопился с ликвидацией Валентино, хотел быстротой своих действий пустить пыль в глаза боссам, а фактически предупредил следующую жертву об опасности. Дела с транспортировкой налаживались, можно не торопиться, пусть легендарный сыщик подождет, перегорит или успокоится, он обречен. А когда исполнят приговор, сегодня или через неделю, не суть важно.

Глава одиннадцатаяДвум богам не служат

Генерал Орлов пригласил Гурова и Крячко к себе домой на чашку чая. Бывший начальник и друг позвонил утром, разговаривал коротко. Гуров ничего не спросил, ответил, мол, живы будем, явимся обязательно. Присутствовавший в кабине Крячко саркастически замечал:

– Отличный получится вечерок. Ты чернее тучи, у меня настроение дерьмовое, и, судя по всему, Петр Николаевич приглашает не для того, чтобы сообщить нам приятное известие. Ты будешь молчать или поделишься?

– Делиться надо радостью, а неприятностей у каждого своих хватает, – ответил Гуров. – Но так как мои дела и тебя касаются, слушай.

После чего он долго молчал, вспоминая, как утром встретился с Еленой, беспечно поклонился, поцеловал ледяную руку и вернулся в свой кабинет. Гуров так и не переоделся, не побрился, как был в джинсовом стареньком костюме и стоптанных кедах, так и остался, вздремнул час с небольшим в кресле, вышел поздороваться с Еленой, выпил кофе, сидел в одиночестве, пока не Появился Крячко. Теперь следовало ему рассказывать о вчерашних подвигах, не хотелось ужасно, и сыщик тяжело вздохнул.

– Может, тебе стопочку принять? – поинтересовался Крячко. – Видок у тебя для пития спозаранку самый подходящий.

– Заткнись!

– Как скажешь, хотел помочь.

Гуров пересказал сюжет вчерашнего вечера. Говорил сыщик односложно: “позвонил”, “узнал”, “вызвал”, “поехал”, “уехал”, “увидел”. История получилась куцая, какая-то несерьезная. Станислав Крячко был человек опытный, сыщик настоящий, без комментариев понял, что друг пережил вечер не из приятных. Крячко подмывало сказать в ответ, мол, ты бы, дружище, держался попроще, не являлся пред людьми непобедимым суперменом, и женщины бы с тобой были откровеннее и прочая, и прочая. Но Крячко знал: Гуров такой, как есть. Сам мучается, но иным быть не может, потому промолчал и лишь после длинной паузы произнес:

– Дерьмо, конечно, но случалось и хуже. Я полагаю, следует выждать. Ежели мадам использовали, склонили, называй, как хочешь, и ты миновал западню, со временем прояснится, и мы с девушкой разберемся. Ежели ты оказался толстокожим, напуганным и грубым мужиком, то ты такой и есть, не бери к сердцу, пускай любят тебя вместе с недостатками.

– Спасибо за помощь, Станислав, – усмехнулся Гуров. – А твое мнение?

– Я лишь сыщик, Лев Иванович, потому у меня одни сомнения. Выждем. Теперь изложи, почему ты в таком виде?

Гуров рассказал уже нормальным языком, с оценками и комментариями, о Емельяне Пугачеве, “пацане”, утреннем осмотре недостроенного дома.

– Это уже серьезно, не дамочек разгадывать, тут дело конкретное и опасное, – сказал Крячко. – Необходимо стрелка отловить. День сегодня ясный, после трех солнышко сюда заявится, а стрелок поднимется в свои апартаменты. Полагаю, мне требуется часиков с двенадцати, – он взглянул на часы, – на том этаже устроиться. Когда он прибудет, оглядится, принюхается, разложит свои инструменты, я его спеленаю. Как?

Гуров находился не в форме, принял неверное решение, чем усложнил свою жизнь, и не просто усложнил, а подвесил на ниточку.

– Не стоит, Станислав, – ответил он небрежно. – Я скажу майору, пусть “пацан” к стройке не подходит, приглядывает издалека. У меня чутье, не явится сегодня киллер.

Как известно, чутье в этот нескладный день подвело сыщика, убийца пришел, “пацана” “срисовал” и убыл в неизвестном направлении, чтобы появиться неизвестно где и когда, но обязательно на пути сыщика Гурова.

* * *

Вечером они пили чай на квартире генерала, настроение у всех было такое, что даже Крячко не заикнулся о том, что если трое старых друзей собираются вместе и, кроме чая, ничего не пьют, значит, они больны неизлечимо.

Хозяйка, как обычно, поцеловала “мальчиков” и бесшумно исчезла. Орлов, не любивший откладывать неприятный разговор, привычно сложил губы дудочкой, скосил глаза на собственный нос, огладил уже морщинистое лицо пятерней и сказал:

– Вот так, парни, двум богам не служат. Я к вам собирался пристегнуться, потому сначала помогал, даже прикрывал, но раз в рядах краснознаменной остался, значит, будем жить по протоколу. Генерал Орлов – начальник главка, вы – бывшие менты, а ныне служащие коммерческих структур. Ясно?

Гуров пожал плечами, а Крячко с невинным выражением лица сказал:

– Господин генерал, вразумите, не пойму.

– Станислав! – оборвал Орлов. – Тебе в актеры следовало определиться.

– Я абсолютно серьезно, Петр Николаевич, – Крячко набычился, глядел упрямо. – То вас под микитки и на пенсию спроваживают, теперь к сердцу прижимают. Не пойму, к чему бы такой маневр?

– Некоторых высокопоставленных господ интересуют ваши изыскания. Пока Орлов служит, ему можно приказать, станет пенсионером – какой с него спрос? – Орлов сложил фигу. – Только мне на ихние фортели плевать. России, людям нужны честные, хорошо обученные менты, а их мало осталось. Я уйду, станет еще меньше. Пока дают служить, я буду служить. Ясно?

Гуров снова промолчал, а Крячко опять не выдержал:

– Значит, мы вроде как дезертиры?

– Каждый живет своим умом. И ты, Станислав, мне не ровня. Ты молодой, жизнь впереди, еще набьешь и настреляешься всласть, а я колею сменить не могу. – Орлов взглянул на Гурова настороженно, упорное молчание друга беспокоило генерала. – Чего молчишь, Лев Иванович?

– Сказать нечего. – Гуров пожал плечами. – Если господин генерал ко мне по имени-отчеству обращается, значит, дело мое труба.

– Ну, хватит словоблудия, – Орлов хлопнул по столу ладонью. – Довожу до вашего сведения, что контейнеры с мебелью, отправленные фирмой “Стоик”, были таможенной службой тщательно досмотрены, никакого наркотика либо иного криминала не обнаружено.

– Мы солидная фирма, – пробормотал Крячко, повернулся к Гурову, который на сообщение никак не реагировал, смотрел невозмутимо на хозяина. – Неужели ты угадал, чертов гений? – возмутился Станислав. – Так радуйся, улыбнись пренебрежительно.

– Чему? – Гуров привычно пожал плечами. – Теперь это не наша работа. Хорошо, конечно, чужой груз не давит. Существует управление по борьбе с коррупцией и масса иных подразделений и служб, которые должны работать по данному делу.

– По какому делу? – спросил устало Орлов. – Нет никакого дела, есть твои предположения, высказанные в частном разговоре.

– Верно, Петр Николаевич, – Гуров кивнул. – Нам больше всех надо? Везут через Россию наркотики, ну и пусть везут. Известно, не пойман – не вор. А предположения частного сыщика к делу не подошьешь, ходу им не дашь, и я говорю не с издевкой, а с полным пониманием профессионала. Если даже я изложу свои соображения на бумаге, а ты положишь эти бумаги на стол министра, результата не будет. В лучшем случае создадут очередную комиссию, которая ознакомится, растреплется, результат нетрудно предсказать. Никого не выявят, не изобличат, не осудят, мафия “красную дорогу белой смерти” временно перекроет, проложит новую. Тем более что мы столкнулись не с дорогой, а лишь с тропиночкой.

– Все верно, – согласился Орлов. – И ты держи свои соображения при себе, потому как пользы от них никакой, а неприятностей не оберешься. И я это говорю не как генерал, чиновник и службист, а как человек немолодой, повидавший и твой друг. Могу пояснить.

– Извини, Петр, нет смысла, – перебил Гуров.

– Нет уж, парень, это ты меня извини и наберись терпения. Сегодня мы должны сказать друг другу все открытым текстом. Завтра у нас не будет времени, дела придавят, жизнь завертит, от недоговоренности червь сомнения останется. Через несколько дней нас на откровенный разговор на аркане не вытащишь.

– Ты старший, – Гуров отодвинулся от стола, вытянул ноги, расслабился, всем видом демонстрируя покорность и терпение.

Крячко, наоборот, уперся локтями в стол, подпер ладонями голову.

– Гуров высказал предположение, что наркотик не идет через “Стоик”, лишь поступает туда из Вьетнама, затем изымается и далее следует путем нам неизвестным. На сегодня мы получили подтверждение, что в контейнерах с мебелью наркотик отсутствует.

– Значит, Гуров прав, наркотик в Москве изымается, – сказал Крячко.

– Ничего не значит, так как не доказано, что он s Москву вообще поступает, – возразил Орлов. – Как сыщик, я на девяносто процентов убежден, что поступает. Иначе не объяснить убийств и всего прессинга, который оказывают на вас неведомые силы.

– Непонятен интерес больших людей к нашей скромной персоне, – добавил Крячко.

– Тут не твой стадион и не лезь. – Орлов начинал раздражаться. – Ты мыслишь, как обыкновенный мент: коли человек лезет, значит, либо его подталкивают, либо он сам замазан. Я не большой знаток ихней психологии, но давно понял – людьми наверху руководят подчас самые неожиданные вещи. Элементарное любопытство, которое можно удовлетворить, используя свое высокое положение, – он загнул палец, – Стремление оказаться на виду, если история получит резонанс, – генерал загнул второй палец. – Наконец, искреннее желание помочь.

– А скальпель у хирурга не отнимают? – вновь не удержался Крячко. – Хирургу во время операции тоже помощь требуется.

– Гуров, приведи своего малого в порядок! – рявкнул Орлов.

– Петр, за круглым столом нет крайних, – улыбнулся Гуров. – Ты вроде как оправдываешься, пытаешься объяснить, что не каждый министр – дурак. Мы тебе верим, хотя ты и малоубедителен.

– Потому что меня сбивают.

– Извини, – Гуров развел руками и “строго” взглянул на Крячко.

– Можно говорить до утра, ясно одно: реальных шансов вытянуть цепочку наркомафии сейчас нет. Цепочку можно обрубить в двух местах, на восточной таможне и выявить убийцу, который наверняка связан с мафией. Перекрыть дорогу с Востока распоряжусь я, а убийцу Байкова установите вы, господа сыщики.

– Ты серьезно? – поинтересовался Гуров. – Я тебя, Петр, люблю и абсолютно тебе верю. Будь на твоем месте другой, я бы не сомневался: пообещали вторую генеральскую звезду, иные блага, лишь бы замять дело. Таможня обнаруживает наркотик? Его изымают постоянно. В следующий раз его пошлют не в мебели, а в куклах или велосипедных шинах, и все дела. Допустим, мы установим убийцу, найдем доказательства, человека осудят. Но мы отсечем его от наркотиков, главное, от высокопоставленного лица, который переправляет наркотик в Европу. Через месяц или два другая пешка передаст товар, и все встанет на свои места.

– А почему обязательно высокопоставленный чиновник? – тихо спросил Орлов. – Может, из Москвы в Европу наркотик путешествует в матрешках или клизмах.

– Потому что шило на мыло не меняют, – ответил Гуров. – Вытаскивать дорогостоящий товар из одной полости, чтобы спрятать в другую? Нет, у мафии из Москвы есть безопасный канал, который любой дотошный таможенник тронуть не может. А такой канал, кроме диппочты, только человек соответствующего положения. И этого человека мафия бережет, как зеницу ока. И путь к данному человеку только через убийцу, которого ты предлагаешь выявить и взять лишь за убийство. На месте министра я бы такому генералу не одну звезду подбросил, а сразу две!

– Вот и молодец! – Орлов рассмеялся, ткнул пальцем Гурова в грудь. – А ты, парень, говорил, нечего слова тратить, мы умные, и так понимаем. Вот так бы вы и ушли, без сказанного вслух. Прошло бы время, все дерьмо, что ты сейчас на стол вывалил, всплыло бы в твоем нутре. И вы, молокососы, подумали был мол, был сыщик Орлов, жил честно, а в конце пути устал и скурвился. Ну?

Гуров смутился, заглянул в пустую чашку, достал из кармана сигареты. Крячко заерзал, открыл было рот. Орлов махнул рукой.

– Заткнись, Станислав! Хорошо, мы это говно со стола убрали, комнату проветрили! Теперь ты, гений, скажи, как в подобной ситуации поступают принципиальные, неподкупные мужчины?

– Не знаю, – Гуров подошел к окну, открыл форточку и закурил.

– Не знаешь? Так чего ты мне мозги полощешь? Критиков у нас дополна, фракции, партии, Дума! Ты мне конкретный, главное, реализуемый план предлагай!

– Можно? – Крячко, словно школьник, поднял руку. Орлов было отмахнулся, затем кивнул:

– Валяй.

– Петр Николаевич, сейчас не время мыслить вселенскими масштабами. Гуров молчит, гордыня заела, а ему персонального киллера выслали. И он уже под нашими окнами разгуливает.

– Как? – Орлов поморщился, пытаясь переключиться на другую тему. – Труп в машине... Жмых Иван Прокофьевич по кличке Валентино, сквозное ранение головы...

– Не отвлекайся, Петр Николаевич, – сухо произнес Гуров. – А ты, Станислав, – настоящий друг. Я испугался, занервничал, ты торопишься об этом сообщить.

Орлов смотрел на его беспристрастное лицо и думал, какой же смелостью, уверенностью в себе обладает Лева, если не стесняется признать, что струсил и растерялся.

– Петр, я попытаюсь сделать конкретное, реализуемое предложение, – продолжал Гуров. – Надо жить, работать, решая вопросы по мере их выявления, ничего заранее предсказать нельзя. Может повернуться в одну сторону, может в другую. Знаете, почему покойного Валентино торопили с отправкой груза “Стоика”? Порошка в нем уже не было, кому-то стулья срочно понадобились? Глупости. Им нужно, чтобы груз прошел нашу западную таможню, и мы убедились, что все чисто и потеряли интерес к товару, поступающему из Вьетнама. Ларчик просто открывался, а мы с тобой, Станислав, головы ломали. Нет интереса к товару, можно выслать новую партию. И коли мы начинаем работать порознь, я вас, господин генерал, убедительно прошу, подумать и взвесить, прежде чем потрошить груз на восточной границе. Иначе мы захватим героин или кокаин, сактируем, уничтожим и уйдем на пенсию.

– “Мы” – это Петька Орлов? – усмехнулся Орлов.

– Далее, по убийце и ключевой фигуре мафии, работающей в “Стоике”. Похоже, что мы с моим другом... – Гуров выдержал паузу и наградил Крячко взглядом, от которого сыщик поежился, – ... с моим верным другом Станиславом зацепились. Только предположительно, и он работает. К слову, все материалы по убийце находятся в следственном деле прокуратуры. Только ни следователь, ни доблестные оперативники МУРа, которые и добыли улики, не видят, что держат в руках. Данный факт, как говорится, факт их биографии. Частные сыщики ничего от правоохранительных органов не скрывают и под полой не прячут. Я только не нанимался заниматься ликбезом. Предлагаю, установив убийцу, пока его не трогать. Почему? Доказать не могу, однако убежден, что изъятый убийцей наркотик еще не передан для отправки. Бухгалтера убили потому, что он увидел человека, который... – Гуров запнулся. – Уже говорили, Станислав того человека ищет. Далее. Струсил юрист Банков, начали разбираться с ним. Небезызвестный сыщик Гуров крутится рядом, мешает, пугает. Никто не станет в такой момент брать в руки многомиллионный груз и не потащит его “почтальону”. Убийца ждет, и мы должны набраться терпения. И брать следует всех скопом в момент передачи или прохождения “почтальоном” таможни и границы. Кто он такой? Депутат? Министр? Не знаю, жизнь нам его укажет. А еще лучше на границе его не трогать, пропустить, передав Интерполу. Там работают профессионалы, пусть они и решают, когда, где, каким образом.

– И Россия окажется в дерьме по самые уши, – подвел итог Орлов. – Не говоря уже о том, кто всем делом будет заниматься? Ванька с Васькой? Левка со Славкой? – он указал на Гурова и Крячко. – Нужна группа профессионалов, верных, технически оснащенных. Оперативников я найду. Но как получить разрешение на создание такой группы, не оповестив лиц заинтересованных?

– Россия окажется в дерьме из-за того, что один, даже очень высокопоставленный чиновник коррумпирован? И выявили его русские сыщики! А сейчас мы все в белом, хотя на Западе пресса трубит: “Красная дорога белой смерти”. В начале разговора ты, Петр Николаевич, сказал, что двум богам не служат. Мы согласны. Ты при погонах, на службе у власть предержащих, мы – частные сыщики, законопослушные граждане. Мы изложили свои соображения другу, старому сыщику. Ты решай, тащить наше барахло в генеральский кабинет или оставить на этой кухне. Как создать группу, нужно ли ее создавать вообще, как уберечься от прессинга чиновников? Такие вопросы решает генерал, начальник главка, а не мы, сирые и убогие.

– Ничего, настанет мой день! – Орлов встал, подтянул тренировочные штаны, вынул из буфета бутылку коньяка. – Настанет мой день! Я возьму сучковатую палку, и тогда, Лева, посчитаемся!

– Станислав! – Гуров рассмеялся. – Этот кряжистый пень прост, как передовица коммунистической “Правды”. Сейчас мы должны стоять на четвереньках, так как мы мелочь штатская, а он генерал. А потом он не даст нам подняться, потому как возьмет в лапу сучковатую дубинку. Ну, давай, Станислав, выпьем за его здоровье и терпение!

– Как ни мучилась, а родила! – Крячко опрокинул стакан и перекрестился. – Ну, так как я окончательно ссучился, стучу на друга, то вновь поднимаю вопрос, – он обсосал дольку лимона, чуть было не сплюнул под ноги. – Что будем делать с настырным парнишкой, который забавы ради прихватил винтарь с оптикой и топчется под окнами?

* * *

Прошло три дня. Ивана Прокофьевича Жмыха похоронили скромно, но вполне достойно, с цветами, фальшивыми словами и пьянкой, организованной заместителем покойного, который и возглавил довольно жалкую коммерческую деятельность СП. Юрий Петрович Еланчук бездельничал, отсиживал в своем кабинете положенные часы, порой проверял охрану, исправность сигнализации. Виктор Жеволуб, ранее возивший и охранявший Валентино и в нужный момент оказавшийся, у зубного врача, поступил в распоряжение Еланчука. Выяснилось это крайне просто. На следующий день после похорон, когда бывший гэбэшник еще не ознакомился с газетами, раздался стук в дверь.

– Не заперто, – привычно сказал Еланчук, разворачивая “Московский комсомолец”.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить грузную фигуру Жеволуба.

– Здравствуйте, Юрий Петрович, – тихо сказал он. – Разрешите? Надеюсь, не помешал?

– Виктор? – Еланчук отложил газеты, смотрел удивленно. – Ты не заболел? Стучишь, а не открываешь дверь ногой, здороваешься, бормочешь вежливые слова. Прямо чудеса в решете.

– Я поступаю в ваше распоряжение, Юрий Петрович, – Жеволуб тяжело вздохнул и вытянулся. – Такие дела, приказано.

Еланчук догадывался, что доверенный покойного имеет свою связь и служит водителем, охранником и осведомителем. Мафиози секретничали, но гэбэшник в своей жизни знал столько секретов, что новые его совершенно не интересовали. Он ничего у Жеволуба не спросил: ни кто приказал, ни кому это нужно.

– Присаживайся, – Еланчук указал на стул, подождал, пока охранник усядется, добавил: – Кое-какие бумажки просмотрю и побеседуем.

Жеволуб молча взгромоздился на стул. Еланчук открыл папку, в которой лежали уже просмотренные документы. Гэбист давно разобрался в сидевшем напротив человеке. Он небольшого ума, но отнюдь не дурак, каким хочет казаться, хитрый, хорошо знаком с оперативной работой, сам служил много лет. Организация имеет с охранником прямой контакт и ценит его как исполнителя, человека, которым легко манипулировать.

Еланчук не обращал на него особого внимания, общался с ним только в присутствии Валентино, терпел наглость, как терпят злую собаку своего хозяина. Теперь ситуация изменилась, “простак” с пистолетом, человек хитрый и сравнительно опытный, поступил в его непосредственное распоряжение. Как себя с ним вести? Не надо придумывать новое, все было, неторопливо вербовать, верить ему, конечно, нельзя, но взаимоотношения смягчить, создав определенную дистанцию. Приняв решение, Еланчук закрыл папку, отодвинул, сказал:

– Значит, бить мне, паршивому интеллигенту, морду ты раздумал.

– Юрий Петрович! – возмутился Жеволуб. – Как вы могли подумать?

– Конечно, я не прав, – Еланчук озорно подмигнул. – Ты не раздумал, лишь отложил мордобой до лучших времен. Я тебе вот что скажу, дорогой ты мой. Мне приходилось работать с ребятами и глупее, и менее образованными, и круче сваренными. Как видишь, я жив, слава богу, здоров, – он посмотрел на свои холеные руки, словно благодаря именно этим рукам и сохранил жизнь и здоровье. – Ты такой и совершенно ни в чем не виноват. Ты не поверишь, выйдя за дверь, станешь смеяться, но я на тебя не сержусь, зла не имею и отыгрываться за прошлое не собираюсь.

Он замолчал, выждал, пока охранник перестанет изучать пол и поднимет глаза, досмотрел в них проникновенно.

– А мог бы, Виктор, расправиться с тобой легко и просто. Ты мне веришь?

Жеволуб пробурчал нечленораздельное и вновь уставился в пол.

– Не понял. Ответь, пожалуйста, внятно.

– Верю, шеф! – охранник расправил широкие плечи.

– Смешной ты, Витя, сил нет, – Еланчук покачал головой. – Вот ты подумал, как бы здорово врезать этому хлыщу, то есть мне, твоему непосредственному начальнику. Мысли у тебя короткие, как у Буратино. А ведь парень ты по сути неглупый и, когда надо, очень сообразительный. Ты ко мне быстро привыкнешь, мои костюмчики, платочки и то, что я матом не ругаюсь, перестанешь замечать. Сегодня ты выходной, опохмелись, но знай меру. Будь здоров.

– Спасибо, шеф, – Жеволуб тяжело поднялся, шагнул к двери, обернулся и повторил: – Спасибо. Когда дверь закрылась, Еланчук сказал:

– Простой ты парень, но повернуться к тебе спиной я остерегусь, – и развернул газету.

Он просматривал газеты, думал об Организации, о сложности работы иностранцев в России. Если он, Юрий Петрович Еланчук, родившийся в этой стране, никак не мог привыкнуть, что в любой момент тебя ради сиюминутной копеечной выгоды могут подвести в деле, которое завтра сулит серьезные деньги, то каково чужакам? Они почувствовали во мне человека надежного, рассуждал Еланчук, потому и оставили, хотя я и засветился одновременно с Валентино. Но его ликвидировали, а меня оставили, видимо, “законсервируют”. Такой вариант Еланчука вполне устраивал.

Он разобрался в системе транспортировки товара, понял, что главная фигура сидит непосредственно в “Стоике”, а еще более важная персона существует в иной среде обитания. Об этом человеке, который непосредственно переправляет наркотик через западную границу, Еланчук не желал и думать. Бизнесмен, банкир международного масштаба, запутавшийся в липких сетях наркомафии, или высокопоставленный чиновник, которого цинично купили, – не имеет значения. Если Гурова не ликвидируют, он обязательно доберется до “перевозчика”, кем бы тот ни был.

Еланчук знал, представитель “центра” все еще в Москве, так как тот ежедневно звонил, интересовался здоровьем, пару минут вел пустопорожние разговоры. Значит, добраться до Гурова не удается, а пока сыщик жив, не может шелохнуться и человек мафии, работающий в “Стоике”, и наркотик не передан по цепочке, а временно захоронен здесь, в Москве. Еланчук относился к Гурову двояко. С одной стороны, сыщик раздражал, был инородным существом, гэбист презирал фанатиков. С другой стороны, Гуров ассоциировался с бойцом-чемпионом, который дерется потому, что дерется, ничего другого не умеет, но свое дело выполняет классно. Возможно, подсознательно Еланчук тоже хотел стать лишь профессиональным бойцом, драться лишь в ринге, быть над политикой. Белые, красные, зеленые политики-хамелеоны известны с доисторических времен, мир сложен и прост одновременно, существует добро и существует зло. Наркотик – общепризнанное зло, торговцы “белой смертью” презирают наркоманов, но от этого меньшим злом не становятся. И он, Еланчук, человек талантливый, не злой, в иных вопросах гуманный, продался за деньги. Он не обманывал себя, называл вещи своими именами, объясняя происшедшее просто, мол, жил-был человек, честно работал, старался защищать добро, но его в расцвете сил выбросили за борт. У него свой окоп, он обязан защищать жену и детей, защита очага – естественная потребность, долг каждого мужчины. Для защиты необходимо оружие, сегодня самое мощное оружие – деньги. Он зарабатывает деньги для защиты своих детей, но в результате его деятельности гибнут люди, рождаются уроды. Еланчук знал об этом, отвечал себе, что в результате деятельности человека на Земле гибнет сама Земля, гибнут от голода миллионы людей.

А Гуров? Он одинокий волк, боец, на него интересно посмотреть из мягкой ложи. Здорово бьется человек. Еланчук, наблюдая за Гуровым, испытывал чувство корпоративной гордости. Вот какого бойца спецслужбы воспитали – наркомафия ощетинилась, торчит пень на дороге, не обойти, не объехать, а закопать не могут.

Еланчук понимал, что весь состоит из противоречий. Если Гуров уцелеет, то придет и его, бывшего гэбиста, черед, однако, не скоро, уж очень много на пути сыщика преград.

Он сложил газеты, так и не поняв, что читал, главное, зачем? Дума объявила амнистию, погибли люди, никто за их смерти не заплатит. Так чего ему, рядовому Еланчуку, думать о совести? Абсолютно не к чему. Вот он и не думает.

* * *

И уж совсем не имел понятия о совести Федор Ивлев, киллер, палач мафии. Говорят, проституция – древнейшая профессия. А профессия палача появилась на свет вместе с телевизорами марки “Сони”? В старые добрые времена палач работал в комфортных условиях. Ему приводили жертву, ставили поудобнее, палач отрубал голову прилюдно, ничем не рискуя, забирал гонорар и отправлялся домой. Пить чай, любить жену, подстригать газон. Сегодня работа у палача муторная, опасная. Приговоренного никто привести не удосужится, сунули фотографию да адрес, действуй, добрый молодец, на свой страх и риск.

Признаться, в последнее время Федор приобрел авторитет и хотя отказаться от работы не мог, но выдвигал определенные условия. Так и сейчас, почувствовав, что Гуров превратился из жертвы в охотника и напал на след, киллер ушел в сторону, не торопясь начал подготовку заново. Хозяева отреагировали спокойно, сообщили телефон для связи, обещали помощь. Он появился на Суворовском бульваре, осмотрел дом, выяснил, что подъезды проходные, даже поднялся на этаж, взглянул на дверь в квартиру Гурова, удивился, что опытный человек доверяет обыкновенным серийным замкам.

Каждый день, ровно в восемь утра и а одиннадцать вечера, киллер набирал указанный ему номер, просил к телефону Веру Петровну. Спокойный мужской голос вежливо отвечал, что Веры нет дома, и просил перезвонить. Чем дольше Федор кружил вокруг дома Гурова, тем яснее понимал, что без помощи со стороны опытного сыщика не взять. Он не обыватель, ведущий размеренный образ жизни, явно был насторожен, за три дня убийце лишь один раз удалось увидеть, как Гуров вышел из подъезда, направился в сторону Кутузовского проспекта. Где бывший мент сел в машину, установить не удалось. Федор не рискнул приблизиться, если Гуров его засечет, считай, полный провал. Передавать по связи, что нуждается в группе поддержки, убийца не хотел. Ему и так дали отсрочку, просить людей – значит, расписаться в бессилии, лучше выждать, может, по связи что подскажут или Гуров успокоится и потеряет осторожность.

* * *

Гарик Загранян заведовал мастерскими, где собирали и освежали лаком прибывающую из Вьетнама мебель. Армянин, что нетрудно было определить по масти, носу, акценту и фамилии, должен был первым заинтересовать службу безопасности, так как работал с мебелью, в которой, по мнению Гурова, прибывал наркотик. Но последний месяц Загранян постоянно летал в Ереван, что в данное время дело далеко не простое. Он пытался перевезти в Москву престарелых родителей. Гуров лишь проверил, что Загранян действительно в Ереван летает и приготовил родителям квартиру, потерял к нему интерес, но вскоре пришел к выводу, что напрасно сбросил армянина со счетов.

Крячко в офисе появлялся, вновь исчезал – полученное от Гурова задание требовало разъездов. Гуров приезжал и уезжал в разное время, пытаясь не думать о нависшей опасности и одновременно ни на минуту не забывать, что в любой момент может оказаться в перекрестье оптического прицела. Отношения с Еленой за прошедшие дни установились ровные, однако сыщик порой ловил ее вопрошающий взгляд, молчал, чувствовал себя отвратительно, как совестливый человек, который задолжал, о долге постоянно помнил, но отдать был не в силах. С шефом сыщик встречался ежедневно. Юдин ни о чем Гурова не спрашивал, понимая, что когда новости появятся и ему сочтут нужным их сообщить, то и расскажут без вопросов с его стороны. Он лишь сегодня утром, когда Гуров заглянул в кабинет поздороваться, сорвался:

– И долго так будет продолжаться? – Накануне у Юдина не состоялась заманчивая сделка, и Гуров первым попался под руку. – Я по наивности полагал, что служба безопасности обеспечивает покой и безопасность.

– Наивность и доверчивость, мой друг, свидетельство не глупости, а чистоты души, – с ходу ответил Гуров, так как афоризм где-то вычитал и неоднократно им пользовался, объясняя собственные ошибки и просчеты. – Настоящий бизнесмен не имеет права срывать свое плохое настроение на подчиненных.

– Я не настоящий, – буркнул Юдин. – Раз пришел, присядь.

– Какого ты мнения о Заграняне?

– Ты уже спрашивал. Он отличный специалист и кристальной честности человек, так что выбрось из головы.

– Я по твоему совету все повыбрасывал, – Гуров сел в отдалении за стол для совещаний, – остался с пустой головой. Сейчас по третьему кругу перебираю твоих умных, порядочных, кристально честных, главное – оставшихся в живых. Меня интересует Гарик Загранян.

– Интересуйся, профессию ты выбрал сам, – холодно ответил Юдин. – Он вечером мне звонил, сейчас должен объявиться.

– Благодарю, шеф, – Гуров прошел к двери, церемонно поклонился.

– Елена, Загранян не появлялся? – спросил он, выходя из кабинета.

– Звонил, сейчас будет, – ответила секретарша, продолжая печатать на компьютере.

– Попросите его заглянуть ко мне.

– Обязательно, – ответила Елена и улыбнулась.

– Обязательно, – серьезно повторил Гуров, прошел в свой кабинет и тоже сел за компьютер, выставив на экран досье на Заграняна.

Вскоре, постучав для проформы, объявился и Загранян.

– Здравия желаю, господин полковник! – сказал он весело. – Допрос третьей степени или сначала можно выпить кофе?

– Если изготовишь две чашки, то сможешь выпить. Обычно хмурый и молчаливый, постоянно озабоченный либо плохими вестями из Армении, либо свалившимися на его голову беженцами, сегодня Загранян был весел и говорлив. В модной джинсовой паре, хорошо сидевшей на его невысокой ладной фигуре, чисто выбритый, что уже расценивалось как ЧП, он ловко орудовал у кофеварки, шутливо ругался:

– Техника! Быстро, еще быстрее! Если это кофе, значит, я китайский император! Мой дед сидел во дворе и варил кофе. – Он тяжело вздохнул, – о том, что дедушка варит кофе, можно было узнать, лишь свернув с улицы в переулок, за пять домов до нашего. Господин полковник, если вы не пили кофе, сваренный на Кавказе, вы не знаете даже вкуса кофе.

– Ты, армянин, родившийся в Ереване, говоришь, как еврей из Одессы, – улыбнулся Гуров, хотя настроение у сыщика было отнюдь не улыбчивое.

– Еврей, армянин, грузин, какая разница, дорогой? – Гарик поставил перед Гуровым чашку кофе. – Что хочешь спросить? – В его огромных черных глазах искрилась насмешка, сквозь которую проглядывала печаль.

– Спрошу, – Гуров опустил плечи, расслабился, словно собирался драться. – Ты выпей плохой кофе спокойно, мои вопросы тебе испортят настроение.

* * *

– Я не дам вам слова, что наш разговор останется между нами! – Егор Крупин агрессивно уперся в стол, нагнул голову, со своей короткой стрижкой стал похож на приготовившегося к атаке ежа. – С какой стати я должен вам что-либо обещать?

Гуров сидел в кабинете коммерческого директора, смотрел на хозяина недоумевающе.

– Я не сказал “должен”, – он достал сигареты, начал искать зажигалку – довольно избитый прием, которым пользуются, чтобы оправдать паузу. – Я лишь прошу, вы вправе отказаться.

– Простите, Лев Иванович, нервы, – Крупин тоже взял со стола пачку “Мальборо”, вытряхнул сигарету, щелкнул настольной зажигалкой. – Включишь телевизор, развернешь газету, придешь на работу, в конце концов, – везде убийства! Взрывают, расстреливают из всех видов оружия, с ума можно сойти!

– Я ничего не говорил об убийствах, – Гуров пожал плечами. – Лишь спросил, могу ли я рассчитывать...

– Можете! – перебил Крупин. – Ставлю десять против одного, что вы заговорите об убийстве.

– Выкладывайте вашу ставку, Егор, – Гуров постучал по столу. – Я хочу вас спросить о событиях, которые произошли накануне убийства.

– Нет, это вы выкладывайте! Накануне или на следующий день, но убийство присутствует!

– Не мелочись, Егор, – усмехнулся Гуров. – Мы с тобой уже беседовали о том, что накануне убийства бухгалтера ты столкнулся с ним на складе готовой продукции.

– Чушь, не было такого разговора!

– Возможно, – легко согласился Гуров. – Значит, такой разговор у меня состоялся с кем-то другим, я ведь не веду протокол, живой человек, мог и спутать. Суть в другом. Насколько мне известно, склад готовой продукции соседствует с производственными мастерскими. Так?

– Ну.

– Ты не видел в тот день Заграняна?

– Не помню, возможно. Почему бы вам не спросить у самого Гарика, где он находился в тот день?

– Спросить можно, но не хочется. – Гуров посмотрел в глаза Крупину, выдержал паузу. – И я тебя убедительно прошу не говорить Заграняну, что я задавал тебе данный вопрос.

– Если бы вы сами не обратили мое внимание, я бы забыл о вашем вопросе через пять минут.

– Возможно. Только я сейчас беседовал с Заграняном, и он видел, что я прошел к тебе, может поинтересоваться, о чем мент спрашивал. В общем, договорились, о моем вопросе ты забыл.

– Договорились. Однако странно, Лев Иванович, прошло столько времени...

– Всего десять дней.

– Более чем достаточно, чтобы выяснить, кто и где находился в тот день.

– Выясняли, – значительно произнес Гуров. – Получаются некоторые противоречия.

– А что говорит сам Загранян?

– Следователя интересует лишь день убийства, о предыдущем дне он не интересовался. А я Заграняна не спрашивал.

– Почему?

– Не хочу, – Гуров докурил сигарету, раздавил ее в пепельнице. – Не хочу, чтобы он знал, что меня интересуют события, происшедшие накануне.

– А чего вы ждали больше недели?

– Человек задним умом крепок, – отшутился Гуров. – Значит, Заграняна не помнишь? Один человек утверждает, что Загранян примерно в восемнадцать часов что-то выносил из помещения мастерских. Вот я и решил, может, ты тоже видел?

– Нет. И что можно тащить со склада? Плетеную мебель? Даже армянин на такое не способен.

– Не мебель, какой-то тючок, рюкзак или чемодан, человек не разглядел, – Гуров поднялся и указал пальцем на Крупина, как указывают с экрана телевизора, интересуясь, приобрели ли вы акции “Олби”. – Люди странно устроены, Егор. Они хотят покоя и порядка, но пальцем не пошевельнут, чтобы помочь человеку, который пытается найти виновных. Я тебя уже спрашивал. Спрошу еще раз! Скажи, у кого убили сослуживца и друга? У тебя или у Васи Пупкина? Помнится, после убийства бухгалтера ты чуть не в драку лез, а сейчас равнодушный. Странно.

– Не странно, а подло, – возразил Крупин и смутился. – Ивана Сидоровича застрелил наемник, и я испугался. Если некто принялся за “Стоик”, убил главного бухгалтера, то не обойдет вниманием и коммерческого директора. Я испугался, – повторил он. – Мне стыдно, но признаюсь, что Гришу мне жалко и не более того. Человек смертей, один попадает под машину, другого убивают молотком. Это ужасно, но меня, коммерческого директора, не касается.

– Вы считаете, что убили Григория Байкова, а не юриста “Стоика”?

– Дураку ясно: убийца был из своих, не профессионал, из Гришиных приятелей, точнее, знакомых.

– Так вы ошибаетесь, убили юриста “Стоика”, – Гуров замолчал, но никакой реакции со стороны Крупина не последовало, и сыщик продолжал: – Хорошо, оставим мотив убийства. Погиб человек, ваш приятель, сослуживец. Вас это не касается?

– Не читайте мне мораль! – вспылил Крупин. – Касается! Вам нужна помощь, пожалуйста, только чем я могу...

– Очень даже можешь! – перебил Гуров. – Мне одному не разобраться, убийцу не разыскать, так как я в вашем деле – вот! – он постучал костяшками пальцев по дверному косяку. – У меня очень интересная идея появилась! Очень интересная! – сыщик поднял указательный палец, вышел из кабинета и направился в приемную.

Впервые за последние дни Гуров сел напротив Елены, посмотрел в ее прозрачные глаза, вдохнул аромат знакомых духов, хотел начать оригинально и спросил:

– Ну, как жизнь, Елена Владимировна? Она на мгновение опешила, тут же взяла себя в руки, ответила спокойно, без юмора:

– Великолепно, Лев Иванович. А как у вас?

– У меня так просто здорово! Живу по принципу: день прошел, значит, я победитель. Сожалею, но должен сообщить вам пренеприятнейшее известие.

– Такова ваша профессия.

Гуров на колкость не ответил, лишь вздохнул. Разговор складывался совсем иначе, чем он планировал, и виноват в этом только он, никто другой. И тон выбран неверный, а уж о смысле и говорить не приходится. Сыщик умел владеть собой, полагал, что внешне никак не проявляет недовольства и сомнений, и мужчина ничего бы не заметил, но по другую сторону стола и баррикады находилась женщина.

– Дорогой Лев Иванович, – мягко произнесла Елена, – вы подошли, желая восстановить дружеские отношения. Я согласна, предлагаю забыть о недоразумениях, начать сначала.

– Вы очаровательны, Леночка, – Гуров благодарно улыбнулся. – Я приглашаю вас на ужин. Завтра, сразу после рабочего дня, – и он назвал ресторан, расположенный в тихом переулке. – Я человек несколько старомодный и консервативный. Ресторанчик скромный, без громкой музыки. Кормят вполне прилично.

– Принято, – Елена протянула руку для поцелуя, покраснела и добавила: – Оденьтесь, пожалуйста, так же, – она запнулась. – Ну, как в прошлый раз, который не состоялся. Я плохо помню, но вы были удивительно элегантны. Женщине всегда мало, потому еще одна просьба. Попытайтесь настроиться таким образом, чтобы я видела перед собой мужчину, а не воина. Посвятите завтрашний вечер женщине, а криминальные заботы оставьте в сейфе. Дорогой Лев Иванович, – она вздохнула и пожала ему руку, – двум богам не служат.

Глава двенадцатаяЛовушка

Ровно в одиннадцать киллер зашел в телефонную будку, набрал номер, произнес пароль, услышал сообщение, вышел и остановил проезжавшую мимо “волгу”. Услышав адрес, водитель присвистнул и спросил:

– Как платишь?

– Сколько выговоришь, – ответил убийца, усаживаясь на заднее сиденье.

Можно было не торопиться и не лететь в ночь через всю Москву, поехать завтра с утречка и осмотреться. Но он слишком долго ждал, и пусть врачи утверждают, что антисоциальный психопат, – а именно к этой категории принадлежал Федор Ивлев, – человек иной психологической конструкции, но ему не терпелось взглянуть, убедиться, что место ему определили подходящее.

Отпустив машину, он не спеша прошел по переулку, выяснил, куда он выходит, вернулся, взглянул на неоновую, довольно скромную рекламу ресторана, двинулся дальше. Метрах в пятидесяти от дверей ресторана на противоположной стороне стояла покосившаяся бытовка, окна которой были то ли залеплены грязью, то ли забиты фанерой. Рядом с бытовкой громоздился застывший цемент, валялись куски ржавой проволоки, бывшей некогда ограждением. Киллер дернул хлипкую дверь, убедился, что она заперта, и достал из кармана обычный перочинный нож. Осложнения с замком вызвала лишь ржавчина, которая въелась в металл. Преодолев сопротивление, Федор открыл дверь, которая болезненно заскрипела, влез в бытовку, в лицо пахнуло мочой, пылью и прочей мерзостью. Он вынул из кармана фонарик, который, как и нож, постоянно таскал с собой, осветил грязный пол, пустые ящики, служившие бывшим владельцам столом, стульями, возможно, кроватями, сел на один из них, погасил фонарь, выждал, пока глаза привыкнут, приник к окну с осколком стекла. Вход в ресторан просматривался отлично. А машину можно приткнуть вплотную к бытовке, носом в сторону проспекта, рассудил киллер, несколько секунд, и в потоке машин самого черта не разыщешь, тем более что никто и искать не будет. Он запер бытовку, вновь прошел переулком, прикидывая, во сколько завтра сюда приехать, что взять с собой, не забыть масленку, чтобы смазать ржавый замок, а то в нужный момент он как раз и не откроется.

* * *

Гуров ночевал не дома, – чем черт не шутит, пока бог спит, – приехал на работу позже обычного и не в параде, даже небритый, здороваясь с Еленой, в ответ на ее недоуменный взгляд подмигнул, постучал пальцами по часам, сказал:

– Все на контроле, – и прошел в кабинет, где уже кофейничал Крячко.

– Какой-то ты не такой, – сказал он, глянув на друга. – Словно бывший в употреблении.

– Станислав, ты работаешь в солидной организации, пора забывать уголовные шуточки, покрываться хотя бы тонким слоем цивилизации. – Гуров обошел стол, опустился в кресло, крутанулся.

– Я покрываюсь, а она, твоя цивилизация, ко мне не пристает, отколупливается, – ответил Крячко и без всякого перехода продолжал: – Я не говорю, платят тут, как мне и не снилось, однако отсутствие премиальных обескураживает, стимула не вижу.

– Ты все премиальные, работая в розыске, на сто лет вперед получил, – поддерживая пустую болтовню, заметил Гуров.

Они оба любили немного потрепаться, как бы разминаясь перед началом серьезных разговоров.

– Ты запрещаешь слова употреблять, а то бы я сказал... А какие премиальные в МУРе были? Мечта! Троих разбойников задержал, четвертого – тебе.

– Умолкни, – Гуров снял трубку, набрал номер Орлова, услышав знакомое бурчание, быстро заговорил: – Здравия желаю, господин генерал! Надеюсь, я не ворвался на совещание?

– Надейся, – ответил Орлов довольным тоном.

– Ваше хорошее настроение – залог нашего успеха, господин генерал. У меня тут вчера объявился один человечек, неплохо бы его допросить.

– Молодой человек, если каждый начнет беспокоить начальника главка по поводу допроса человечков, я сойду с ума, – Орлов после длинной фразы тяжело вздохнул. – Фамилия.

– Гуров.

– Не твоя, нахал! Фамилия человечка!

– Загранян Георгий Ованесович, – продиктовал Гуров, зная, что Орлов записывает.

– Который работает в вашей шарашке в мастерских? Его допрашивали и оперативники, и следователь.

– А если еще разок? И не опера, не холодная прокуратура, а вы, господин генерал, лично?

– Глупости, прекрасно знаешь, что я не допрашиваю.

– Знаю, – Гуров кивнул. – Тогда пригласите и побеседуйте.

– Делать мне нечего! Приглашу! Услышав отбой, Гуров положил трубку.

– Чего, тебе шлея под хвост попала? – удивился Крячко.

– Станислав, просьба, свози меня домой, ужасно хочется прокатиться на “мерседесе”. Я тебе дорогой расскажу, какая шлея куда попала. А ты мне поведаешь, какого ты золотого свидетеля разыскал.

– Какого свидетеля? – начал было удивляться Крячко, увидев, что Гуров уже натягивает плащ, взял свою куртку, пошел следом.

– Того свидетеля, который натолкнул тебя на рваческие помыслы о премиальных.

Они вышли на улицу, привычно огляделись.

– Лучше иметь кровавую мозоль и геморрой одновременно, чем одного друга – гения! – Крячко открыл машину. – Вы как большой начальник предпочитаете сидеть сзади?

– Обязательно, – Гуров устроился на заднем сиденье. – Так какой у тебя свидетель?

Крячко повернулся, беспечно сказал:

– Я нашел человека, который видел, как некто вошел в квартиру юриста Байкова около семнадцати часов, то есть непосредственно перед убийством.

– И ты молчишь о главном, несешь ахинею о премиальных? – возмутился Гуров.

– Беру пример с тебя, – Крячко изо всех сил старался казаться равнодушным и спокойным. – Ты же рассказываешь о том, что расстреливали из автомата, с таким видом, словно...

– Ну, извини! – перебил Гуров. – Не томи, я прав или нет?

– Ладно уж, скажу, – смилостивился Крячко. – Ты абсолютно прав. Мария Ивановна видела, как он вошел.

– Значит, докажем, – Гуров откинулся на сиденье, после паузы спросил: – А что на вокзале?

– О вокзале ты лучше молчи. Молчи, и я не трону тебя.

– Хорошо, я молчу, а ты продолжаешь работать. Поехали ко мне, надо побриться, переодеться, намарафетиться.

Крячко тронул машину, насупился. Гуров потрепал его по плечу.

– Смешной ты, Станислав, сил нет. Неужели я не понимаю, что лишь профессионал высшего класса способен получить показания от человека, который уже и оперативникам, и следователю прокуратуры заявил, что ничего не слышал и не видел.

– Ну и похвалил бы, язык не отсохнет.

– Похвала, Станислав, это всегда сверху вниз, а мы с тобой равные партнеры и цену себе отлично знаем. Ты большой молодец, только не расслабляйся. Слыхал, на олимпиаде люди за шаг до золотой медали падали?

– Мы не на олимпиаде, – философски ответил Крячко.

– Но нам и не один шаг остался. Мы с тобой только к финишной прямой подбираемся.

– Плюнь через плечо.

– Не могу, здесь обшивка слишком дорогая.

* * *

Он приехал к ресторанчику загодя, машину не приткнул к бытовке, как собирался, а оставил в самом конце переулка. Если Гуров такой опытный, то никакой машины неподалеку находиться не должно. Март перевалил через середину, снег сменялся дождем, зима была снежной, тротуар бугрился толстенным слоем льда. Люди передвигались осторожно, так ходят в первые дни после инфаркта. В переулке было малолюдно. Гуров, если не передумает, приедет примерно в половине седьмого, когда начнет смеркаться, люди появятся, дождь, буран, под ногами лед или топь, а домой с работы большинство возвращается именно в это время.

Еще не было пяти, убийца подошел к бытовке, смазал замок и дверные петли, вернулся на людный проспект, перешел на другую сторону, пытался наблюдать за въездом в переулок, но мешал поток машин, и киллер заскочил в маленькое уютное кафе. Он съел салат и тушеное мясо, пил кофе, вновь проверял последовательность своих действий.

Лучше всего снять мента сразу по его прибытии. Гололед, он не может оставить машину в стороне от входа. Значит, он подъезжает, выходит, чтобы обойти машину и помочь женщине, тут самый подходящий момент. Оно так, да не совсем, не ясно, как уходить самому. Рискнуть и подогнать свою машину? Нельзя, решено и подписано, он настоящий профессионал, увидит одиноко стоящую машину, насторожится, может и уехать. Самое скверное, что тачка мента неизвестна, ближе к вечеру начнут подъезжать, кто есть кто – непонятно. Узнать Гурова можно, только когда он выйдет из машины, и то не наверняка. Мало ли высоких и статных мужиков, только и не хватает, как шлепнуть постороннего, тогда полный провал. Необходимо увидеть лицо, выждать, пока выйдет из машины, приглядеться. Около семи становится темно, точно его определить можно только в хорошо освещенных дверях. Тогда получается две фазы. Дождаться его приезда, определить и ждать, когда он вернется к машине. Пока он будет последний раз в жизни развлекаться, забивать баки мадам и думать, как он ее позднее... перегнать машину, обустроиться. Он выйдет из дверей, откроет машину, поможет женщине сесть, выпрямится в полный рост... Даже если в это время кто-то подъедет или также будет садиться в машину либо выходить из кабака, то на упавшего человека внимание обратят не сразу – сейчас все падают.

* * *

Ресторанчик Елене понравился с первого взгляда. Маленький, – позже она поняла, что такое впечатление обманчиво, – облицованный темным деревом, верхний свет приглушенный, на каждом столе изящная лампа и свежая роза в бокале, оркестр в глубине эстрады, тоже в полумраке и почти не слышен.

Елена и Гуров составляли великолепную пару. Оба высокие, женщина за счет каблуков, мужчина благодаря выправке казались выше действительного и без того немалого роста. Они, как говорят в народе, смотрелись, хотя на современный вкус, возможно, были несколько старомодны. Она в строгом костюме, светлой блузке, воротник стоечкой, волосы подняты и заколоты массивным гребнем. Он в тройке, казалось, что в кармане жилета у него золотой хронометр с крышкой и мелодичным боем. Никакого хронометра у Гурова, конечно, не было, а левую руку он держал в кармане брюк, открывая жилет не для того, чтобы продемонстрировать златую цепь, а лишь с целью притянуть полой пиджака пистолет, который у сыщика был.

Люди, сидевшие за столиками, в основном пары среднего возраста и старше, не желая того, оценили прибывшую пару, шелест голосов при их появлении стих и, пока они не заняла свой столик, не возобновлялся. А когда разговор вновь возник, то оказался нарочито беспечным, оттого громким и походил на аплодисменты.

Елена опустилась в отодвинутое Гуровым кресло, благосклонно кивнула, включила настольную лампу, взяла из бокала розу, поднесла к лицу и взглянула на сыщика с благодарностью, словно получила цветок из его рук, сказала:

– Спасибо огромное, – она вернула розу на место. – Есть предложение.

– Согласен! – Гуров наклонил голову, демонстрируя безукоризненный пробор.

– Давайте напьемся! Не надо шампанского, закажите водку.

– Две двойные водки, – сказал Гуров подошедшему официанту. – И тоник. Мы выпьем, потом начнем изучать ваше меню.

Официант принес водку и тоник, принял заказ и удалился.

Гуров поднял рюмку.

– За любовь! Можете считать меня пошляком, но что выросло, то выросло! И перейдем на ты!

Они выпили одновременно. Елена опрокинула рюмку по-мужски, поставила на стол, смахнула мизинцем слезинку и сказала:

– Дурак!

– Согласен, – Гуров кивнул.

– А целоваться?

– Обязательно! – Гуров рассмеялся. – Я зацелую тебя, девочка! Не сомневайся!

* * *

Киллер подцепил ножом уцелевший в одном из оконцев кусочек стекла, выбросил, протер раму ветошью. Из пустых ящиков он сложил баррикаду высотой по грудь, сверху набросил подобранный с пола разорванный ватник, покачал сооружение и остался доволен. Затем он взял стоявшую в углу уже собранную винтовку, огладил, положил перед собой, изготовился для стрельбы, приник к оптическому прицелу. Дверь ресторана буквально висела в перекрестье. Киллер осторожно повел стволом, “подцепил” “жигули”, на которых приехал сыщик, сел на ящик, вынул из кармана термос с кофе.

Мент с бабой приехали сорок минут назад, убийца приготовился ждать не меньше часов двух, но сидеть и не видеть заветные “жигули” не хватало нервов. Могут поругаться, всякое бывает, и мент выйдет раньше. Убийца поднялся, облокотился на свою баррикаду, позиция была очень удобная. Света от уличных фонарей и неоновой рекламы вполне хватало, чтобы отлично видеть и вход в ресторан, и машину Гурова, но было недостаточно, чтобы осветить нутро бытовки. Убийца находился в идеальных условиях.

Он услышал шум приближающихся машин и насторожился. Подлетевшая “волга” резко затормозила, ее прижал “жигуленок” ГАИ. Началась знакомая любому автомобилисту свара, или разбор полетов. Сначала убийца облегченно вздохнул, но сразу же подумал, что именно этого ему и не хватает. Если мент выйдет сейчас, то все сорвется. Но разборка закончилась мгновенно, гаишник махнул жезлом, видно, ребята в “волге” оказались при деньгах и жадностью не страдали, обе машины взревели движками, умчались, наступила тишина, и убийца почувствовал, что он в бытовке не один, и тут же ощутил тяжелую руку на своем правом плече. Он взглянул на лежавшую перед ним винтовку, шевельнул плечом, точнее, попытался шевельнуть, услышал над головой голос:

– Это вряд ли!

Гуров легко отодвинул убийцу в сторону и залепил ему такую пощечину, что киллер пролетел до стены бытовки, ударился затылком, сполз на пол.

Дверь бытовки распахнулась, два сильных фонаря осветили помещение. Гуров рывком поднял Федора Ивлева, поставил на ноги, вновь отвесил пощечину – не ударил кулаком, хлестанул ладонью. Перед глазами киллера поплыл туман, на губах запузырилась кровь.

– Телефон! Номер, по которому ты звонил! Быстро! – Гуров притянул убийцу вплотную, заглянул в глаза. – Я не буду считать до трех, убью мгновенно.

Федор Ивлев, наемный убийца, лишивший жизни не одного человека, никогда не задумывался, как выглядит смерть и вообще имеет ли смерть свое лицо. Сейчас киллер ее увидел и, торопливо сглотнув кровь, прошептал номер. Гуров еще раз встряхнул убийцу и повторил:

– Номер, по которому ты звонил! Быстро!

Когда Ивлев повторил тот же номер, Гуров подвел убийцу к двери, выбросил на руки оперативников, которые несколько минут назад разыгрывали спектакль с гаишниками, отвлекая внимание киллера, давая возможность сыщику, вышедшему из ресторана через заднюю дверь, подняться в бытовку.

– Лев Иванович, боялись, зашибете до смерти, – сказал кто-то.

– Винтовочку не забудьте, иначе гражданина придется с извинениями выпустить. – Гуров одернул пиджак, поправил галстук.

– Обижаете, – ответил оперативник, собрался впрыгнуть в бытовку, но Гуров преградил путь.

– И чем ты собираешься винтовочку хватать?

Молодой опер взглянул на свои руки, смутился, сыщик прошептал слова, которых обычно не употреблял, и пошел через улицу к дверям ресторана.

* * *

Елена сидела за столом, подчеркнуто выпрямившись, расправив плечи и вздернув подбородок. Она стремилась выглядеть независимой и гордой. Бледность, тени от опущенных ресниц делали ее лицо еще более красивым, похожим на произведение искусства, и потому неживым.

Расположившийся напротив Крячко, наоборот, разыгрывал из себя беззаботного рубаху-парня, который подсел поболтать к знакомой. Артист он был скверный, впрочем, его можно было понять, так как выглядеть глуповатым ловеласом и при этом говорить серьезно – задача сложная даже для актера талантливого и профессионального.

– Сейчас он вернется, сказал, что пятнадцать минут, значит, пятнадцать, – он бросил взгляд на часы, облизнул пересохшие губы. – Каждого человека, Леночка, тем более Гурова, следует принимать в упаковке со всеми прибабахами. Это же человек, не универсам: это мне нравится, и я возьму в корзинку, а это не нравится, отложу в сторону. Я его терплю чуть ли не сто лет, умел бы плакать, так порой бы рыдал, как ребенок.

– Он выглядит благородным и цельным, – Елена отпила из бокала. – Дайте закурить.

– Не курю, – Крячко развел руками, увидел на столе сигареты и зажигалку Гурова, возмутился. – Сыщик называется, под носом лежит, не вижу. – Он протянул Елене сигареты, щелкнул зажигалкой. – Я консерватор, в новомодные биополя не верующий, а видите, как вы меня разволновали?

– Думаете, за него переживаю? – Елена затянулась крепко, по-мужски. – С такими ничего не случается. Хотя раз вы здесь появились, значит, не по телефону человек звонит. Я не по нему, по себе плачу. Если девочка в тридцать лет дура, такой и помрет. Я поверила, а он просто использует меня как ширму, обделывает свои делишки.

Крячко стиснул зубы, по скулам заходили желваки, он шумно выдохнул, сказал:

– Я не психолог, но, думается, есть такие профессии, которые захватывают человека, превращают в своего раба. Композитор, художник, писатель не способны сунуть свое “я” под подушку и отправиться с дамой в ресторан. Мелодии, цвет, образы такой человек таскает с собой, как горбун таскает свой горб.

– А мент таскает пистолет и наручники. Значит, и в баню он пойти не может. – Елена криво улыбнулась, лицо ее стало некрасивым, злым. – Композитор! Художник! Писатель! Чушь собачья! Вы бы еще Эйнштейна приплели.

– Виноват, я в образном мышлении не силен, – Крячко развел руками, вновь взглянул на часы. – Кстати, в отношении бани. Сыщик в баню пистолет не потащит, люди не поймут. Но и там настоящий сыщик рот не раззявает...

– Где ты такое слово откопал? – Гуров подошел быстро, сел рядом с Крячко. – Прошу меня извинить.

– Все? – спросил Крячко.

– Обязательно, – Гуров кивнул. – Человек прибыл вовремя и телефончик сообщил. – Он улыбнулся Елене, даже подмигнул.

– Дай выйти! – Крячко, оказавшийся прижатым к стене, пытался встать. – Ты меня, начальничек, жуликов и убийц заставляй охранять, а не трепи мне нервы!

– Все? Дружно выдохнули, заговорили о любви и дружбе! Елена, а не виноват, так получилось, когда-нибудь объясню.

Елена, как подавляющее большинство женщин, умела слушать только себя, взглянула презрительно.

– Лев Иванович, значит, данный кабачок вы выбрали не потому, что он прелестен...

– Стоп, девочка, мы пили на брудершафт! – перебил Гуров, – фарш обратно провернуть нельзя, так что терпи.

– И не подумаю, – Елена взяла свою сумочку, хотела подняться, но Гуров оказался быстрее, пересел со своего места, устроился рядом с ней, сумочку отобрал, передал через стол Крячко.

– Держи, здесь наше с тобой спасение.

– Ты мне дело не вяжи, начальник, – буркнул недовольно Крячко. – Мне своего хватает.

Гуров махнул на друга, налил себе солидную порцию. Напряжение последних часов сказывалось, выползал страх, который у сыщика появлялся с опозданием, но являлся обязательно, как часовой заступал на пост. Гуров смотрел на свой стакан с сомнением: как бы не дрогнула рука, стыдно будет.

Утром, после того, как Гуров побрился и переоделся, они с Крячко заехали сюда, заказали столик, сыщик договорился с официантом, чтобы в первый заказ ему подали воду.

Сейчас он поднял бокал, взглянул на Крячко, кивнул, лукаво улыбнулся Елене и выпил.

– Я не прошу отвезти меня домой, проводите до такси, – сказала Елена.

– Новая экономическая политика такси отменила, оставила частный извоз, – Гуров подцепил вилкой кусок ветчины. – Я начальник службы безопасности фирмы и не имею права рисковать твоей жизнью.

– Ты лицедей! Я не желаю здесь находиться!

– Станислав, ко мне обратились на “ты”, что обнадеживает, обозвали иностранным словом, что настораживает. Как быть?

Крячко смотрел на друга с любовью, восхищением и жалостью одновременно. Какой мужик пропадает! Замазана мадам в деле, не замазана, что скорее всего, но стерва она однозначно и никаких сомнений не вызывает. Из всех женщин Гурова только первая его жена была нормальной и любящей, остальные, как на подбор, стервы. Жена устала и ушла, а стервы появляются и исчезают.

– Я говорю совершенно серьезно, Лев Иванович. На такси, частнике, пешком по гололеду я желаю немедленно отсюда уйти, – веско произнесла Елена.

– Печально. Значит, графа Монте-Кристо из меня не вышло, – Гуров кивнул Крячко. – Дай-ка сумочку благородной даме, которая не желает сидеть за одним столом с простыми ментами.

Он взял у Крячко сумку, отодвинул тарелки, расчистил место и неожиданно высыпал содержимое сумки на стол. Крячко даже прикрыл глаза, подумал: а если нет? А если Гуров ошибся, как он сейчас будет выглядеть?

– Ну уж! – Елена попыталась вскочить.

– Нет уж! – Гуров резко усадил ее на место. – Обидеть человека просто, понять труднее, – он ловко перебрал лежавшие на столе предметы, отложил в сторону пудреницу, остальное ссыпал назад, в сумку, положил на колени ошеломленной женщины. – Станислав, взгляни, выскажись по существу, – он подвинул пудреницу через стол.

– Чего смотреть и говорить, я тебе и так верю, – Крячко облегченно вздохнул, взял пудреницу, смотрел на Елену, пытаясь разобраться в ее реакции.

– Не гляди на девочку, как удав. Втемную ее использовали, втемную, – усмехнулся Гуров. – И говорю не как влюбленный, а как сыщик-профессионал. Могу подтвердить свои слова несколькими доказательствами и главное из них у тебя в руках.

– Ты прав, извини, – Крячко положил пудреницу на стол, подтолкнул Гурову. – Конечно, знала бы, не взяла бы с собой.

– А если по-русски? – Елена сжала виски. – Можно объяснить, что происходит?

– В твоей пудренице спрятан “жучок”, наши разговоры можно услышать в определенном радиусе.

– Что? – Елена схватила свою пудреницу. – Отличная вещь, мне подарил ее Борис Андреевич. Надеюсь...

– Надейся и не сомневайся, – перебил Гуров. – Борис здесь ни при чем. Ты не виновата, но и я не виноват.

– Значит, ты копался в моей сумке?

– Женщина, – вздохнул Крячко и выпил. – Пусть рухнет небосвод, женщина схватит осколок зеркала, проверяя, не помялась ли прическа.

– Мы знали, что разговоры в приемной подслушиваются, но “жучка” в ней не обнаружили. Вывод напрашивался: кто-то “жучок” приносит и уносит. Я хотел встретиться с одним милым человеком и пригласил тебя в ресторан. – Гуров обвел рукой зал. – Он тебе понравился?

– Все равно, это подло, – сказала Елена, запнулась и покраснела.

– Вот именно, – Гуров зевнул: как обычно, после стресса начинало клонить в сон. – Мы договорились тот вечер не вспоминать. У нас еще будет время.

– Ты уверен?

– Уверен, – ответил Гуров.

* * *

На следующий день утром, только Еланчук развернул газету, как раздался телефонный звонок, и знакомый голос сообщил, что киллер схвачен. Он никого не знал, и пусть его хранит господь.

– Господь это хорошо, – ответил Еланчук. – Но, как я и говорил, Гуров вернее.

– Не богохульствуйте, – когда гость нервничал, его акцент проявлялся сильнее. – В вашей стране не могут решить простейшего вопроса.

Еланчук чуть было не посоветовал сменить страну, решил не рубить под собой сук и промолчал.

– Однако просматриваются новые варианты по основному вопросу, возможно, понадобится ваша помощь.

Услышав гудки отбоя, Еланчук положил трубку, взглянул на телефон как на злейшего врага, подумал, что если им займутся компетентные люди всерьез, подобные разговорчики окончатся тюрьмой. У него имелось простейшее устройство, определяющее наличие подслушивающего “жучка”, и, войдя в кабинет, Еланчук первым делом проверялся, однако как он никогда не доверял телефону, так и продолжал не верить. Вчера он зашел в кабинет, который некогда занимал ныне покойный Валентино. Новый директор вел сомнительный, главное, необязательный разговор по телефону. Еланчук сделал молодому человеку замечание. Парень, вспыхнул, заявил, что все бывшие чокнулись, у стариков совсем крыша поехала на секретности и подслушивающих врагах. Еланчук не поленился, сходил в кабинет, принес аппаратик, хотя знал, что у Валентино имелся такой же и покойный проверялся ежедневно. Гэбэшник и не рассчитывал на результат, действовал интуитивно, перестраховывался. Каково же было его удивление и гнев, когда он моментально обнаружил, что телефон начальника прослушивается. Еланчук извлек “жучок”, молча положил его в нагрудный карман сопливого руководителя, направился к двери, когда парень сказал:

– Минуточку, Юрий Петрович, но данный вопрос в вашей компетенции.

– Тот факт, что ты знаешь иностранные слова, меня радует, – ответил Еланчук резко, – но не означает, что я должен бегать за тобой со слюнявчиком. У меня была договоренность с твоим предшественником, что данный кабинет вне поля моей деятельности. Где твой предшественник?

Он вышел и в сердцах чуть было не хлопнул дверью, но годы выучки сказались, Еланчук прикрыл за собой дверь аккуратно. Когда и кто поставил “жучок”, что конкретно могли узнать? Ясно, подслушивание установлено еще при жизни Валентино. И Еланчук вспомнил, что встреча в грязном баре согласовывалась по телефону покойного, вспомнил бар, мужчину в зеркале и свои опасения. Если ту встречу засекли и разговор слушали, то ничего в нем не было. Кто к нам приклеился, вот в чем вопрос. Продолжает прессинговать Гуров или на мне начинают виснуть бывшие коллеги?

Еланчук вызвал охранника, когда Жеволуб прибыл, взгромоздился на стул, спросил:

– Как служба, не давит? Может, мы с тобой перерабатываем? – Он понимал, что ведет зряшный разговор, здоровенный амбал хорош в рукопашной, но никуда не годный советчик. – Ты знаешь, когда наши хозяева уходят, они всегда жгут мосты?

– Извините, шеф, валяйте проще, – охранник смотрел исподлобья. – Хотите сказать, что нас собираются ликвиднуть?

Жеволуб говорил грубо, но ткнул в болевую точку. Именно об этом и подумал гэбэшник. Валентино убрали, он, Еланчук, никакого задания не имеет. Ежедневные звонки, абсолютно не профессиональная встреча в баре “Интуриста”. Да его, старого гэбэшника, элементарно засвечивают, затем ликвидируют, инсценируют демонстративный уход, успокоят спецслужбы, а сами останутся, затаятся, выждут. Для организации Еланчук, тем более парень, что сидит напротив, не фигуры, пешки, которыми можно легко пожертвовать. А глубоко законспирированный в “Стоике” человек, принимающий товар из Вьетнама, и канал, по которому наркотик переправляется из Москвы в Европу, останутся.

– Я дурацкий вопрос задал, ты и ответил под стать. Глупости в голову лезут, к смерти Валентино привыкнуть никак не могу, – легко солгал Еланчук, решив своего охранника успокоить. – Иди, Виктор, сегодня свободен, мы никуда не едем.

– Как прикажете, шеф, – Жеволуб довольно улыбнулся и вышел.

А откуда у него мысли о ликвидации? Он способен просчитать ситуацию? Вряд ли! Так откуда? Еланчук развернул газету, дважды перечитал заголовок передовицы, отодвинул газету в сторону. Мне уже вынесен приговор и доведен до исполнителя? Так оно и есть. Изображая недоумка, бывший оперативник увлекся и сказал лишнее. Куда податься, кто меня защитит? Звонить в контору, кричать, мол, виноват, работаю на мафию, стал не нужен, хотят убить, прикройте? Идиотизм! А что не идиотизм?

Он облокотился на стол, тоскливо посмотрел в окно.

* * *

Утро не принесло Гурову сюрпризов, все складывалось по сценарию, который сыщик “написал” вечером.

Елена встретила его ясным безразличным взором, протянула руку для поцелуя, кивнула и повернулась к компьютеру. Все нормально, в фирме работают секретарь и начальник службы безопасности. Они вежливые, интеллигентные люди, поздоровались, каждый занялся своим делом.

Юдин признал, что пудреницу секретарше дарил, но откуда у него появилась пудреница, вспомнить не мог. На настойчивое предложение Гурова поднапрячься, Борис Андреевич лишь недоуменно пожал плечами, указал на коробки, стоявшие на шкафах, подоконниках и полу.

– Мне приносят с утра до вечера, думаешь, я помню, кто что притащил? Да ты меня убей, я знаю, что здесь запрятано? – Он взял с подоконника фирменную коробку, ткнул в картинку. – Нарисован прибор для... – начал переводить с немецкого, запутался.

– Ну, извини, что я от безделья задаю дурацкие вопросы, – раздраженно сказал Гуров и вышел.

Б кабинете сыщика уже поджидал Крячко.

– Здравствуй, Лев Иванович, ты умный и удачливый. Надеюсь, ты не ждешь ничего толкового от номера телефона, который ты выбил из киллера?

– Здравствуй! Станислав Васильевич, как ты заметил, я не дурак, ничего толкового не жду. Но если имеется один шанс из ста, мы обязаны его отлавливать.

– Телефон установлен в общей квартире, где контингент меняется чуть ли не ежедневно, так как дом подлежит сносу, уже отключили воду.

– В МУРе работают классные сыщики, по номеру телефона нашли дом, про воду разузнали.

– Винтовку отстреляли, пулю идентифицировали, доказано.

– Станислав! – перебил Гуров.

– Мое дело доложить. – Крячко сделал вид, что обиделся. – Арестованный водворен на больничную койку, изображает беспамятство, врач установил сотрясение мозга средней тяжести.

– Шею следовало качать, а то у него от пощечины голова болтается, как у Пьеро.

– Минуту назад звонил генерал Орлов, – Крячко потер нос, почесал в затылке, изображая генерала, – сказал, что сработано крепко, на совесть, и он рад, что частные детективы не забывают альма-матер, трудятся в контакте.

– Контакт? Есть контакт! – Гуров хотел обойти стол, занять свое место.

Крячко перехватил друга, усадил в кресло для гостей, неожиданно заговорил быстро, сбиваясь:

– Ты понимаешь, что мы не правы? Раньше мы радовались каждой удаче, даже мелочевке. Вчера мы завершили отличную операцию. И задумана по классу, и выполнена – слов нет. Мы обнялись? Мы такие крутые парни, ты так и вообще – памятник! Если человек не умеет радоваться или стесняется признать, что нервничал, это очень плохо.

– Мы молодцы! Ты, Станислав, умница, а я так просто гений! Я не стесняюсь признать, что когда открыл дверь бытовки, струхнул, но совладал. А мандраж меня достал позже. Станислав, давай обнимемся и всплакнем!

– Заткнись! Какую песню испортил! – Крячко рубанул рукой. – А мадам, что сидит в приемной, ты забудь, она тебя не стоит.

– Эту забудь, ту не вспоминай, так и живу. Ладно, празднования окончены, наступают унылые будни. – Гуров поднялся, обошел стол, уселся в свое кресло, убедился, что оно крутится. – Наш армянин не появлялся?

– А чего ему здесь делать? У него мастерские, он должен работать.

– Должен или работает?

– Проверить?

– Не стоит, надеюсь, он скоро объявится. Петр, конечно, к себе Заграняна не приглашал, но в прокуратуру шепнул обязательно. Человек должен разволноваться, поделиться, узнать, кого еще вызывали?

– Ты похож на депутата, пекущегося о народном благе и не имеющего понятия, как человек живет, чего хочет. – Крячко покачал головой, вздохнул. – Стоит какому господину на ступенечку подняться – конец, разрыв нити. Ты назвал генералу человека, полагаешь, машина закрутилась? Пусть генерал твой лучший друг, он сразу бросился названивать? Пока Петр соединился со следователем прокуратуры, пока чиновник мусолил свой поминальник, выискивая дырку, хотя бы щелочку, в которую нашего Заграняна можно засунуть. На все нужно время, и удивительно быстро ты об этом забыл. Гуров сказал, и хватай мешки, вокзал отходит!

– Кстати, о вокзале, – улыбнулся Гуров. – Ты мне порядком надоел, мотай на Белорусский, разбирайся с носильщиком.

– Когда я пахал в МУРе и был начальником отдела, – начал философствовать Крячко, надевая куртку, – ты никогда не позволял себе разговаривать с подчиненным в подобном тоне. Мотай... Разбирайся... – он открыл дверь и, уже закрывая ее, закончил: – А еще интеллигент!

* * *

Крячко был человек многоопытный, слов нет, но в своих предсказаниях о медлительности чиновничьей машины ошибся. А возможно, генерал Орлов крутанул колесо с такой силой, что оно завертелось достаточно быстро.

Уже в три часа дня Гарик Загранян прошел по коридору офиса, открыл одну дверь, другую и скрылся в кабинете коммерческого директора.

– Привет, Егор! – Загранян поднял руку. – Тебя в прокуратуру вызывали?

– Здорово, Гарик, присаживайся, обожди, закончу, – Крупин работал на компьютере. – Тут у меня концы с концами не сходятся.

Когда через несколько минут хозяин выключил компьютер и откинулся на спинку кресла, Загранян, утонувший в низком кожаном кресле для гостей, неуверенно сказал:

– Да я так, без дела зашел.

– Как в Ереване? – спросил Крупин. – Старики здоровы?

– Ты уже спрашивал. В Ереване плохо, старики здоровы, скоро перевезу, – Загранян выбрался из кресла, взял со стола сигареты, закурил.

– Утром звонил тебе, искал, хотел спросить, – Крупин открыл лежавшую перед ним папку, перелистал. – Памяти никакой!

– Я с утра в прокуратуре был, – нехотя ответил армянин. – Тебя снова не вызывали?

– А чего им нужно? Бумаг побольше в папку насовать и побыстрее дело закрыть. Преступник не найден, ждите... Ждите... Ждите! На Гришу всем наплевать. Коммерсанты. Разборки. Ну скажи, Гарик, кому мешал Гриша Байков? – Крупин развел руками. – Какие с ним могут быть разборки? Со мной еще куда ни шло, я коммерческий директор, могу и на мозоль наступить. Даже с тобой возможно...

– Не говори! – Загранян махнул рукой. – Один человек приезжает, спрашивает, ты и мебель изготовить можешь? Я отвечаю...

– Гарик, ради бога! – Крупин перекрестился. – У меня таких визитеров... Так что в прокуратуре? Они хоть как зацепились?

– Егор, ты все путаешь! – вспылил Загранян. – В прокуратуре не отвечают, в прокуратуре задают вопросы. Следователь в меня вцепился, что надо, понять не могу, дорогой.

– Гарик, ты другим голову морочь, прикидывайся недоумком, а я тебя знаю.

– Зачем обижаешь? – Загранян опустил голову, пошел к дверям. – У меня подписку о невыезде взяли.

– На каком основании? Тебя в чем-то подозревают? – спросил Крупин.

– Дорогой, я тебе сказал, что в прокуратуре не отвечают на вопросы, а их задают, – Загранян вышел.

Крупину вспомнился недавний разговор с “особистом” Гуровым. Коммерческий директор начал размышлять, складывать, делить и умножать, ничего толкового в ответе не получалось. Но он знал, что подписка о невыезде – на сегодняшний день первый звонок. Вчера при первой возможности человека сразу сажали, сегодня берут подписку. Интересно, что прокуратура откопала?

* * *

Известно, что ждать и догонять – занятие не из приятных, точнее, просто отвратительное, и неизвестно, что хуже – первое или второе. Сыщик может быть умным и не очень, эрудированным, проницательным или всего понемножку и заниматься сыскным делом с большим или меньшим успехом. Но любой сыщик, даже самый посредственный, должен уметь ждать и догонять, а если человек этого не умеет, значит, у него какая-то иная профессия.

Гуров, бесцельно расхаживающий по своему кабинету, прописные истины прекрасно знал, но легче ему от этого не становилось. Когда-то, много-много лет назад, грея свой зад на ребристом радиаторе в промозглом подъезде и ожидая, что, может быть, жулик придет, молодой опер мечтал, что если он станет знаменитым, то ждать часами неизвестного результата не придется. Или, рассуждал он, я привыкну и не буду так мучиться от безделья и ожидания.

Гуров стал знаменитым, сменил промозглый подъезд на роскошный кабинет. Но если молодой опер ждал часами, то теперь Гуров ждал сутками, неделями, месяцами. Он понял, что привыкнуть к этому нервному и одновременно тоскливому состоянию невозможно, оно для человеческой психики противоестественно. Необходимо научиться терпеть. Однажды знаменитый спортсмен, олимпиец, в присутствии Гурова сказал, что если человек не умеет терпеть, ему нечего делать в большом спорте. Своя боль больнее, каждый, владеющий профессией серьезно, считает ее уникальной.

Гуров ждал, будь оно проклято! Он прекрасно понимал, что убийца Григория Байкова тоже выжидает, хочет разобраться, что известно прокуратуре, сыщику Гурову и насколько это серьезно? У него на руках наркотик, который следует передать по инстанции. Убийца не двинется с места, пока не убедится, что не находится в поле зрения розыскников. Необходимо заставить его сдвинуться с этого места, начать действовать. Как? Самый верный способ – это его успокоить, отвлечь. Но существует и прямо противоположный прием – напугать. Например, напугать возможностью ареста. Человек опытный, – а что он опытен, сомнения не вызывает, – моментально сообразит, что если его арестуют по подозрению в убийстве, а наркотик не уйдет, будет храниться в тайнике, то наркомафия достанет отступника и в следственном изоляторе.

Гуров ждал реакции на свои действия, убийца должен себя проявить, что-то предпринять.

Зазвонил телефон, сыщик заставил себя не хватать трубку сразу, обошел стол, опустился в кресло, лишь потом неторопливо снял трубку и ответил:

– Слушаю.

– Лев Иванович? – осведомился мужской голос.

– А черт его знает! – Гуров рассмеялся: он наверняка знал звонившего, но не мог вспомнить.

– Мне необходимо срочно с вами встретиться.

– Ну, если необходимо и срочно, назначайте время и место, – Гуров клял себя последними словами, но вспомнить, когда слышал этот голос, не мог, и было ясно, что человек не хочет называть свое имя.

– Я говорю из автомата неподалеку от того места, где упал пьяный, а люди поленились его поднять.

– Я могу туда подъехать через тридцать минут, – Гуров облегченно вздохнул.

– Лев Иванович, надеюсь, вы будете один.

– Обязательно.

– Тогда жду.

Гуров надел плащ, запер кабинет и быстро вышел на улицу. Крячко уехал на “Жигулях”, не хотел у вокзала оставлять “мерседес”: и угнать могут, и машина обязывает. Так что Гуров сел за руль “мерседеса”, хотя и некому было на нем “виснуть”, проехал переулками, сквозным двором, выскочил на Садовое, остановился, лишь убедившись, что за ним никто не следует, поехал дальше. Когда звонивший сказал: “упал пьяный, а люди поленились его поднять”, сыщик понял, что звонит Еланчук, напоминая, как упал на улице Чехова ныне покойный Байков.

* * *

Они прогуливались по аллее на Воробьевых горах, молчали, Гуров курил, Еланчук вертел в руке сырую веточку. По дороге он в нескольких фразах объяснил сыщику свое положение, помощи просить не стал, факт его появления и рассказ были достаточно красноречивы и для опытного человека пояснений не требовали. Теперь сыщик думал, бывший гэбист, ныне член мафии, ждал решения, практически приговора, так как никто, кроме Гурова, помочь уже не мог.

– Поздненько вы обратились, Юрий Петрович, – сказал Гуров, понимая, что начал не по-мужски: между профессионалами говорить вещи очевидные несолидно. – С какой стати я буду рисковать и помогать преступнику?

– Без комментариев! – Еланчук ударил веточкой по брючине.

– Крови на вас нет?

– Нет. И киднэппинга на мне нет, сделано было за моей спиной. Я лишь помогал вам получить здорового ребенка.

– Обменять, – уточнил Гуров.

– Обмена не получилось, ребенка просто вернули.

– Допустим, – Гуров выщелкнул окурок. – Наркотики.

– Прямое соучастие, не отрицаю.

– Все равно тюрьма.

– О моей роли знают два человека. Вы и Жеволуб.

– Он из наших, человек грамотный, хотя и прикидывается дурачком. Ваша версия, Юрий Петрович, мне нравится. Возможно, так и задумано: ликвидировать вас, имитировать уход, сохранить главных фигурантов. Возможно, – повторил Гуров. – Я понимаю все, кроме одного – на кой черт вы мне нужны?

– Без комментариев! – Еланчук вновь хлестнул веточкой.

– Хорошо, хорошо, понимаю, вы человек ценный, но не настолько, чтобы я рисковал собственной шкурой. Если я вляпаюсь, мне тоже можно повесить соучастие. А врагов у меня хватает.

Еланчук ничего не ответил, понимая, что Гуров ищет выход, если бы он решил отказать, то и разговора бы не было.

– Ничего обещать не могу, – после долгой паузы сказал сыщик. – Жеволуб? Если его взять, он заговорит и вас сдаст. Обязательно. – Он почесал седеющий висок. – Если его оставить в покое...

– То он меня убьет, – подсказал Еланчук.

– Вас так просто убить? Он не захочет из-за вас садиться, даже рисковать не станет. Принимайте меры предосторожности, вы человек профессиональный.

– Я разработчик, у меня даже нет оружия.

– Одолжить? – усмехнулся Гуров. – Кстати, господин разработчик, вы должны были предвидеть, что некто Гуров вам может понадобиться, почему не предупредили?

– Я узнал о киллере одновременно с вами, лишь после смерти Валентино, – ответил Еланчук, поскользнулся и чуть было не упал. – Как вам удалось выявить и взять киллера?

Гуров напряженно думал, как с наименьшим риском для себя сохранить и использовать бывшего гэбиста.

– Как выявил, не скажу, а взял обыкновенно, руками. Или вы умеете брать иначе?

– Я никак не умею.

– И на кой черт вы мне нужны? – риторически спросил Гуров. – Человека Организации, окопавшегося в “Стоике”, вы не знаете. Канал пересылки наркотика через западную границу не знаете. Кто убил юриста Байкова, вы тоже не знаете.

– Я имею связь с представителем Организации в Москве. Подумайте, Лев Иванович, как данную связь можно использовать.

– Я думаю, а вы мне мешаете, – Гуров кивнул в сторону “мерседеса”. – Пошли, нам не хватает простудиться.

Они сели в машину, Гуров включил мотор и печку, скоро стало тепло.

– Виктор Жеволуб работал у нас, позже у вас, изображает дурачка, но парень не простой, – задумчиво произнес Гуров. – Его следует обесточить и не только потому, что он угрожает вашей драгоценной жизни, он мешает мне. Я не люблю, когда мне мешают, – сыщик рассуждал вслух, словно находился в машине один, неожиданно, без всякой связи со сказанным, спросил: – Давно вы завербовали Елену?

– Елену? Завербовал? – Еланчук смотрел недоумевающе. – Вы с ума сошли? – он понял, что Гуров не поверит, и торопливо продолжал: – Да будь она моим агентом, я бы ее так подставил? Она ближайшая подруга моей жены. Трудно поверить в подобное стечение обстоятельств...

– Трудно, – перебил Гуров. – Я и не верю.

– Я бы тоже не поверил, – согласился Еланчук. – На работу в “Стоик” устроил Елену действительно я. Она ничего не знает. И вы напрасно подумали, что ужин в “Дели” и наша последующая встреча были мною подстроены. Я встретился с Еленой по просьбе жены, дела семейные, мне и в голову не приходило, что вы за ней можете наблюдать. Я никогда не стану вмешивать жену в свою работу. И в тот вечер, когда Елена заехала на полчасика к жене, дела тряпичные, это я, узнав, что у вас свидание, подговорил Елену позвонить и предложить заехать. Я человек самолюбивый, хотел проводить Елену до машины, “познакомиться” с вами, доказать, что тоже не лыком шит. А киллера я не знал, и связи у меня с ним никогда не существовало. Можете не верить, только все именно так и было.

– А теперь помолчите, Юрий Петрович, – Гуров закурил, откинулся на сиденье, начал просчитывать ситуацию.

Наблюдение не ведется, один на один гэбист ликвидировать меня не рискнет. Он вообще не по этому делу. Он говорит правду, филиал Организации в СП “Витязь” ликвидируется. Что Елена не работает на мафию, Гуров понял, когда киллер пришел в ловушку у ресторана. А уж когда сыщик обнаружил в сумке Елены пудреницу с “жучком”, последние сомнения отпали. Еланчук никогда бы не позволил агенту принести с собой такую улику. И хватит думать о пути пройденном, прокладывай дорогу вперед, приказал себе сыщик и сказал:

– Я вам ничего не обещаю, буду стараться. Дальнейшее зависит от нашего с вами ума и везения.

Глава тринадцатаяБелорусский вокзал

Гуров высадил Еланчука у метро “Университет”, поехал к дому и, хотя считал, что опасаться ему в данный момент нечего, машину оставил в Мерзляковском переулке, прошелся по бульвару, даже присел на лавочку, закурил. Поднявшись на два этажа выше, чем следовало, он спустился по лестнице, осмотрел дверь квартиры, лишь убедившись, что все в порядке, вошел и, не доверяя замкам, заперся на массивную щеколду.

Мысль обратиться за помощью к Шалве Гогишвили у сыщика появилась еще на Воробьевых горах, но он ее гнал: уж очень не хотелось вновь пользоваться услугами авторитета уголовного мира. Гуров не любил играть в прятки сам с собой, знал, податься больше не к кому и нечего мучаться, искать оправдания. Однако и готовя нехитрый ужин, и перемыв посуду, он еще долго расхаживал по квартире, прежде чем опустился в кресло и позвонил. Шалва снял трубку сам, низкий голос и акцент спутать было невозможно, но Гуров, предоставляя авторитету возможность от разговора отказаться, сказал:

– Добрый вечер. Извините за поздний звонок. Можно попросить к телефону Шалву Давидовича?

– Спрошу, – прогудел Шалва. – Кто говорит?

– Гуров.

– Лев Иванович? Рад тебя слышать. Не узнал, богатым будешь.

– Я тоже не узнал тебя, Шалва, – солгал Гуров. – Как здоровье жены, детей?

– Спасибо, хорошо живем, дружно. Как твое здоровье?

– Спасибо, Шалва, бог милует.

– Да, бог, да, – Шалва зацокал языком. – Но человек должен и сам заботиться о себе. Слышал, ты ушел из ментов, это верно?

– Верно, Шалва, место сменил, работа осталась прежней.

– Плохо, – Шалва вновь зацокал. – Ты не мальчик, дорогой, надо жениться, растить сыновей. Извини, Лев Иванович, совсем старый стал, советы умные даю. Какие заботы у тебя?

– Ты Витьку Жеволуба помнишь? – спросил Гуров.

– Плохой человек, совсем гнилой, – в голосе Шалвы появилась настороженность. – Он в восемьдесят втором моего друга взял, не было ничего, анашу подсунул. Плохой человек. Он из органов ушел, чего спрашиваешь?

– Витька мешает мне, помоги, Шалва.

Авторитет не отвечал. Гуров догадался, что Князь, – южане любят красивые клички – понял неправильно и виноват в этом сам, нарушил паузу:

– Извини, Шалва, я не сыщик, а болван, должен говорить яснее. И ты плохо подумал обо мне. Князь. Я тебя понимаю, раз человек мешает, надо его убрать. Все так, но я имею в виду лишь убрать в сторону, а не ликвидировать.

Шалва громко вздохнул, заговорил весело:

– Эта жизнь нас совсем покалечила! Понимаешь, дорогой, каждый день слышишь о разборках, смертях, мозги вбок пошли. Я за тебя испугался, за себя, старого, испугался, решил, все – поехали. Если такой человек...

– Хорошо, Шалва, не оправдывайся, извини, что перебил. Я виноват, плохо, неточно выразился. Ты лишь присоветуй Жеволубу уехать на недельку из Москвы.

– Так-так, – Шалва рассмеялся. – Конечно, дорогой, переговорю. Как тебе позвонить?

Гуров дал свой телефон, поблагодарил, хотел сказать, что теперь с него причитается, промолчал – такие вещи подразумевались сами собой.

* * *

На следующий день Еланчук, как обычно, приехал в офис СП “Витязь” около девяти, зашел к секретарше, чтобы взять почту, и удивился, увидев, что девица уже на месте, так как обычно она появлялась на час позже.

– Доброе утро, Вера, – он кивнул, взял стопку газет. – Такой пасмурный, серый день, а вам не спится?

– Юрий Петрович, как жить будем? – Вера всхлипнула, некрасиво кривя рот и обнажая редкие зубы. – Куда нам теперь?

– А что случилось? – Еланчук присел на стул, почувствовал – вести будут недобрые.

– Вы не в курсе? – девица прижала платок к покрасневшим глазам. – Ну да, вы вчера после обеда уехали. Разорились мы, лопнули! Сам, – она кивнула на дверь начальника, – уже распродает машины, факсы-шмаксы, карманы набивает.

– Верочка, успокойтесь, расскажите все по порядку. Я ведь тоже работаю в данной лавочке, мне интересно, – Еланчук поддернул брючину, закинул ногу на ногу.

– И рассказывать нечего. Вчера после обеда собрал нас этот, – Вера снова кивнула на дверь, – и сообщил, что кто-то был должен нам, мы должны другим, в общем, приветик! Собирайте вещички, разбегайтесь по домам. Обещал чего-то еще подбросить, врет, конечно.

– Он здесь? – спросил Еланчук.

– Как же, дождетесь! Вот пришла спозаранку, поддежуриваю. Вчера как вышли из этих дверей, так брызнули все в разные стороны! Сей минут ваш амбал звонил, как его?

– Виктор, – подсказал Еланчук, – Жеволуб.

– Во-во! Слюнявая свинья! – девица дернула плечиком, скривилась, видимо, воспоминания об охраннике не доставляли ей удовольствия. – Говорит, передай моему шефу, значит, вам, Юрий Петрович, мол, приболел, в больницу ложусь. Каково? Он приболел? Все, с концами, накрылись медным тазом!

– Все проходит, – философски изрек Еланчук и прошел в свой кабинет.

Что контору прикроют, Еланчук не сомневался. Почему так быстро? Жеволуб скрылся, это очень плохо и опасно. Когда он рядом, спокойнее. Сейчас он готовится к выполнению задания, то есть ликвидации своего бывшего шефа. Я не Гуров, мне не уберечься. Еланчук сел за стол, развернул газету и нервно зевнул. Потягаться в уме, теоретических выкладках я с сыщиком еще могу, а в острых ситуациях я против него пустое место. Почему пустое? Труп отнюдь не пустое место, это вполне материальное мертвое тело. Позвонить, что сказать? Просить, чтобы он меня спрятал в подвал, как мешок картошки на черный день? Только без нервов, приказал себе гэбист. Или ты не бывал на грани провала? Случалось, правда, тогда грозила лишь тюрьма. Он был человеком, прошедшим отличную школу, и быстро взял себя в руки, начал просчитывать ситуацию, пытаясь предугадать, где, как и когда собирается напасть Жеволуб.

От этого “увлекательного” занятия его оторвал телефонный звонок. Еланчук снял трубку, с удовлетворением отметив, что рука у него не дрожит, даже не потеет.

– Добрый день, вас слушают.

– Добрый, хотя и пасмурный, – произнес уверенный, слегка насмешливый голос. Еланчук сразу узнал Гурова. – Ваш ближайший приятель не вышел на работу, так вы не волнуйтесь, Юрий Петрович, человек жив и здоров.

– Он звонил секретарю, сказал, что болен, даже упомянул больницу.

– Врет. По моим данным мужик здоров, сейчас либо пакует чемодан, либо уже уехал из Москвы. Он вернется не раньше, чем через неделю. Кстати, я сегодня тоже улетаю на несколько дней.

– Даже так? – Еланчук замялся. – “Витязь” разорился, и его прикрыли, так что по данному номеру вы больше не звоните.

– Разорился? Вот беда! Капитализм – не только хлеб с маслом, а коммерция – не всегда купи-продай, – усмехнулся Гуров. – Я из своего отлета секрета не делаю, кому интересно, пусть узнает.

– Я вас понял, передам обязательно, всего вам доброго.

– Спасибо, счастливо оставаться.

Еланчук некоторое время разглядывал телефонную трубку как нечто малознакомое, бережно положил на место. Жеволуба выслали из города? Быстро работает Гуров. Как ему такое удалось? Естественно, он не может задействовать официальные органы, дал команду через агентуру. Но у сыщика угро, какой бы он талантливый ни был, нет и не может существовать агентуры под Жеволубом. Однако факт остается фактом: амбала убрали, неделя мне гарантирована. Как передать дезу, что Гуров улетает? Сыщик сообщил дезинформацию, сомнений нет, никуда он не улетает, выманивает наркотик из укрытия. “Витязь” прикрыл и выбросил на свалку за ненадобностью американец, тут также сомнений нет. Тогда он должен мне позвонить, каждый день звонит, сегодня появится непременно. А если он распорядился о моей ликвидации и успокоился? Так не бывает, человек должен получать подтверждение, что приказ выполнен. Гость обязан перестраховаться, тем более, когда он имеет дело с русским исполнителем. Нельзя отходить от телефона, необходимо ждать.

Звонок раздался лишь в начале пятого.

– Здравствуйте, Юрий Петрович, – услышал Еланчук долгожданный голос и акцент, понял, что гость и полномочный представитель Организации сильно взволнован.

– Здравствуйте, рад вас слышать. Жду звонка с нетерпением, – быстро заговорил Еланчук. – У меня масса новостей. Начну с плохих, о’кей?

– О’кей!

– Наша контора разорилась, завтра начнут выносить мебель, – Еланчук не собирался демонстрировать свою осведомленность, что в кредите отказал именно американец. – Я остаюсь без крыши и без денег.

Гэбист умышленно начал с личных дел и денег, что совершенно естественно. Но главное, он хотел услышать ответ, по которому можно будет судить, поставили на нем крест или собираются еще сотрудничать.

– Плохо, Вам, русским, надо учиться бизнесу, – ответил американец. – Что еще?

– Мне лично достаточно, – с некоторым вызовом сказал Еланчук. – Заболел мой личный помощник. Якобы заболел, на работу не вышел, мне ничего не сообщил, передал через секретаря, что ложится в больницу. Я думаю, он врет и просто сбежал.

Еланчук, улыбаясь, слушал долгую паузу, представлял себе, как ошарашен “руководитель”, как он клянет русских, на которых абсолютно ни в чем нельзя положиться, сколько денег ни заплати.

– Извините, тут меня отвлекли, – оправдывая столь долгое молчание, солгал американец. – Плохое вы сообщили, что хорошего?

– Один человек, который торчит в нашем бизнесе, как кость в горле, сегодня улетает из Москвы.

– Как вы об этом узнали?

По скорости, с которой был задан вопрос, Еланчук понял, что об отлете Гурова информация уже прошла.

– Источник надежен, – сдержанно ответил гэбист.

– Пожалуйста, конкретнее, Юрий Петрович. Я хотел бы сам оценить, надежен источник или не надежен. Насколько мне известно, у вас такового в “Стоике” просто не существует.

– Мне сообщил об этом секретарь генерального директора.

– Как его имя и откуда знакомство?

– Вы мне не верите? – обиделся Еланчук. – С сегодняшнего дня я безработный, в благодарность за прошлое я вам сообщил, что знал. Судя по разговору, вы не собираетесь продлевать мой контракт, соответственно я не должен отвечать на ваши вопросы. Мне искренне жаль, но...

– Юрий Петрович, вы неверно поняли, – перебил американец, видимо испугался, что Еланчук положит трубку. – Ваш контракт, безусловно, продлевается, и я вам верю. Моя настойчивость и вопросы вызваны тем, что ваше сообщение очень интересно, хочется...

– Убедиться, что вы не придумали его от скуки, – продолжил Еланчук мысль американца. В подобных словесных дуэлях гэбист был мастер экстракласса, чувствовал себя уверенно и, добавив в голос нахальства и нетерпения, продолжал: – Вам интересно и мне интересно, каким образом, если фирма ликвидируется, вы сможете со мной продлить контракт?

– В России могут многое, но отменить доллар даже русские не в силах.

– Звучит хорошо, – с некоторым сомнением пробормотал гэбист и вздохнул. – Я вам свой источник назову, но передать его кому-либо на связь не могу. Елена Владимировна – не агент, не осведомитель, а близкая подруга моей жены. Я устроил даму на работу, мы встречаемся, перезваниваемся, не более того. Вы довольны?

– Вы человек предусмотрительный.

– Профессия. Так когда и где я могу увидеть бумажки, которые не могут отменить даже русские?

– Дайте подумать, – и американец действительно задумался. – Хорошо, подходите часиков в девять к тому бару, где мы с вами встречались.

– Не пойдет, – категорически ответил Еланчук. – Что хорошо вчера, сегодня уже плохо. Возможно, ваш портсигар и превосходен, но у меня образование гуманитарное, к тому же я консерватор.

– Хорошо, я позвоню вам на квартиру.

– Согласен, только планируйте встречу на завтра. В девять вечера мне не объяснить жене, куда и зачем я уезжаю.

– О’кей!

– О’кей! – ответил довольно Еланчук, сожалея лишь о том, что Гуров не слышал, как гэбист блестяще справился с первым заданием.

* * *

А для Гурова этот день начался в шесть утра, когда раздался телефонный звонок.

– Извините, Лев Иванович, вы еще почивать изволите? – весело говорил Крячко. – Если вам требуется документ, я готов собственноручно написать справку, что вы гений.

– Нашел? – Гуров сел в постели, отшвырнул подушку. – Поздравляю, Станислав, ты настоящий сыщик! Приезжай, я готовлю завтрак.

Чайник не успел закипеть, Гуров только побрился, а Крячко уже вошел в квартиру, обнял друга, помял мускулистые плечи, заглянул в голубые глаза.

– Как не мучилась, а родила! Это же надо! Ну и клял я тебя эти дни! Разуверился вконец, топтался на вокзале из чистого упрямства, а при встречах все ждал, когда ты очухаешься и отзовешь. Ну, ты молчишь, и я молчу, мы люди гордые.

– Гордый человек, умойся хотя бы, – Гуров подтолкнул Крячко в ванную. – Смотреть страшно.

Станислав стянул мокрую куртку, засаленный свитер, разделся по пояс, повесил одежонку на крючок в ванной, повернулся к Гурову, втянул живот, напряг мышцы, изобразил культуриста.

– Хорош, хорош! Где ж ты так извозился?

– Я же тебя просил, пошли в Рио, а ты – вокзал, вокзал! А российский вокзал – это огромадный скотный двор, только каменный, и скотина в основном пьяная.

Отмывшись, Крячко надел свежую рубашку Гурова, закатал рукава, быстро уничтожил сковороду тушенки с яичницей, зажал в ладонях чашку с кофе, откинулся в кресле.

– Подвиги совершать тяжело, главное – нудно. И рассказывать совершенно нечего. А жаловаться тебе на работу сыщика даже не смешно. Я ходил, смотрел, сидел и глядел, разговаривал с людьми о нашей сладкой жизни и приглядывался, ругал тебя последними словами и дремал. Сегодня в пять часов восемь минут я его увидел. Нормальный русский мужик лет сорока, роста моего, жилистый, хваткий, узнал его сразу, хотя в наших мастерских видел мельком.

– Ошибка исключена?

Крячко не ответил, одарил друга таким взглядом, что человек совестливый смутился бы, но Гуров лишь усмехнулся.

– Ладно, не пыли, давай думать дальше.

– Вперед? Обожди, дай передохнуть, погарцевать, собой покрасоваться. Ну, ты, Лев Иванович, гений, слов нет. Как ты угадал связь вокзала с мастерскими? Вот Орлов ахнет! Когда ты нам в тот вечер о своей версии поведал, я вида не подал, но решил, что ты умом двинулся.

– Я ничего не угадывал, Станислав. Бухгалтер был на вокзале, встречал свою пассию, на следующий день поехал на склад и тут же заболел. Ты, а не я предположил, что смертельную информацию человек схватил накануне убийства, и что дело не в бумажках, тоже ты сказал. Я лишь слушал да складывал, и у меня получилось, что покойный встретил на Белорусском вокзале какого-то человека, а на следующий день столкнулся с ним на складе. Со свойственным мне эгоизмом я отправил тебя на вокзал искать неизвестного, нечаянная встреча с которым стоила человеку жизни. Я спал, ты работал, честь тебе и хвала!

– Благодарю! – Крячко привстал и поклонился.

– Ты решил сразу две задачи, Станислав. Теперь мы знаем, за что убили бухгалтера и юриста. Крячко глянул недоуменно.

– Бухгалтера – понимаю, а при чем тут юрист?

– Ты же установил, что бухгалтер интересовался телефоном Байкова.

– Но не звонил!

– Звонил и разговаривал, иначе бы его не убили. Не будем взваливать на себя чужую работу, пусть прокуратура занимается, – Гуров помолчал, приняв решение, уверенно добавил: – Но не сегодня и не завтра...

– Башку оторвут! – сказал Крячко.

– Это вряд ли, мы законопослушные граждане, о своих находках сообщим начальству, пусть генерал Орлов командует, выделяет людей, обеспечивает наблюдение. А наш анализ и выводы – наше дело, мы люди, нам свойственно ошибаться.

– Но показания Марии Ивановны, что она видела убийцу, мы утаили.

– Разговор между людьми не является показаниями, – возразил Гуров. – А что женщина видела именно убийцу, лишь твои домыслы и не более. Прокуратуре данный свидетель известен, допрошен, и не наша вина, если следователю человек говорит одно, а тебе иное. Мы данный вопрос обсуждали, Станислав, хватит болтать, вперед!

* * *

Крячко отправился домой отсыпаться. Гуров поехал в “Стоик”. Генеральный директор был уже на месте. Сыщик коротко изложил свою идею.

– Отправить тебя в командировку? – удивился Юдин. – Куда и зачем?

– Ты генеральный директор, решай, куда и зачем ты можешь направить своего особиста, – Гуров привычно расхаживал по кабинету. – В подробности можешь не вдаваться, важно, чтобы все знали, что особист улетает. Ну, и город определи, чтобы у фирмы было какое-то притяжение.

– Понял, – Юдин кивнул. – Иркутск годится?

– Хоть Магадан, – ответил Гуров. – Заказывай для меня билеты туда и обратно, пиши приказ о командировке, все, как положено.

Юдин снова кивнул, нажал на клавишу внутренней связи.

– Слушаю, Борис Андреевич, – ответила Елена.

– Леночка, Лев Иванович немедленно отправляется в Иркутск. Узнай, пожалуйста, когда ближайший рейс, закажи билеты туда и обратно. Деточка, распорядись, пусть билеты привезут.

– Хорошо, Борис Андреевич.

– Что ты мне еще скажешь? – Юдин взглянул вопросительно.

– Мы установили мотив убийств, – нехотя произнес Гуров. – Борис, специфика моей профессии не в секретности, а в неопределенности до самого финала. Я тебе недоговариваю оттого, что и сглазить боюсь, и обмануться. Когда будет конкретный окончательный результат, ты его получишь. Я не только тебя, но себя самого оберегаю от преждевременных выводов. Уж очень велико разочарование, когда выясняется, что ошибся, а такое в нашем деле случается.

– Борис Андреевич, к вам рвется Егор Крупин, – донесся из динамика голос Елены.

Юдин взглянул на Гурова вопросительно, сыщик кивнул.

– Ну, раз рвется, пусть заходит, – ответил Юдин секретарше, дверь тут же распахнулась, и вошел Крупин. – Передохни, Егор! – Юдин указал на кресло, протянул руку Гурову. – Желаю удачи, Лев Иванович.

– Благодарю, Борис Андреевич, – саркастически ответил Гуров, пожимая руку начальника. – Посылайте меня в Рио-де-Жанейро, и можно обойтись без теплых слов. А если серьезно, то считаю свою командировку и неоправданной, и уж совсем не ко времени.

– Болезнь и грязная работа всегда не ко времени, – сухо ответил Юдин, кивнул, давая понять, что разговор закончен. Гуров вышел, уселся у стола Елены, спросил:

– Ты когда-нибудь была в Иркутске? Нет? Замечательный город. Я тоже не бывал, но почему-то не сомневаюсь, что увижу там много нового и интересного.

– А ведь ты меня целовал, – Елена грустно улыбнулась. – И не было ничего, а уже прошло.

– Ну, почему прошло? – неуверенно возразил Гуров. – Поживем – увидим.

– Ты умеешь лгать, если дело касается работы.

– А раньше я вообще не умел врать, – Гуров встал. Дверь в приемную приоткрылась, кто-то заглянул. Елена сказала:

– Лев Иванович, информацию о билетах сообщу вам немедленно.

– Благодарю, Елена Владимировна, – Гуров поклонился, столкнулся в дверях с Заграняном, который посторонился, пропустил особиста и вошел в приемную.

* * *

Гуров “улетел в командировку” и обосновался на даче Юдина. Дача была не шикарная, но вполне цивилизованная: телефон, горячая вода, газ, естественно, холодильник и телевизор. Сыщик сделал все возможное, чтобы успокоить мафию, теперь от него ничего не зависело. Если в его ложный выпад и отъезд поверили, то воспользуются своим каналом, отправят наркотик в Европу. Коли не поверили, значит, работа проделана зазря, такое в его практике случалось.

Он приготовился ждать долго, полностью исключил спиртное, кофе, пил чай с медом, мало ел, три раза в день занимался силовой гимнастикой. Пытаясь отвлечься, он читал “Три мушкетера”, переключал телевизор с одной программы на другую, но заставить себя не думать о деле не получалось.

Любая загадка таинственна и непостижима, пока не разгадана. Когда ответ найден, человек в большинстве случаев поражается своей несообразительности и почему так долго мучался, когда на самом деле все достаточно просто. Существуют картинки для детей, на которых в беспорядочно пересекающихся линиях предлагают найти пограничника с собакой. Пока не нашел, нет ни пограничника, ни собаки, лишь хаос черточек и завитушек. А когда нашел, то на картинке и нарисованы лишь пограничник с собакой и никаких черточек и завитушек, и куда раньше смотрел человек, непонятно.

Убили тихого бухгалтера ни за что, ни про что, и на первый взгляд смысла в картинке никакого. Оказалось все достаточно просто. Иван Сидорович Ситов встретил свою приятельницу, погрузил тяжелые вещи на тележку носильщика, вышел с вокзала, начал расплачиваться и узнал в носильщике одного из рабочих мебельных мастерских. Или узнал его на следующий день, встретив у склада готовой продукции. Важно, что человек работал на вокзале и в мастерских и был узнан.

Если надо изъять наркотик в мастерской и отвезти его на вокзал, безопаснее, чтобы это делал один и тот же человек. Не шибко хитрый ход.

Узнав человека, бухгалтер ни о чем догадаться не мог, лишь удивился, что и стоило ему жизни. Тут уж проще не бывает. Как дважды два. Сегодня человек лишь удивился, завтра он поделится со своими девушками, послезавтра об этом узнает служба безопасности фирмы.

Гуров смотрел телевизор и вспоминал, сколько времени понадобилось, чтобы забыть бухгалтерские учеты, не думать, почему человек живет в трехкомнатной квартире, а пользуется только одной комнатой. Последняя загадка высосана из пальца, так как сам сыщик живет точно так же и не удивляется.

“Лучше поздно, чем никогда, – успокоил себя Гуров, глядя на говорящую в телевизоре голову. – Я все-таки соединил вокзал и мастерскую, а Станислав нашел носильщика и рабочего”.

Итак, несчастный бухгалтер, узрев одного человека в двух лицах, удивился, разобраться не мог, но начал беспокоиться, решил посоветоваться. С кем? Ясное дело, совет ищут у юриста. Бухгалтер узнает домашний телефон Байкова. Наверняка бухгалтер звонил юристу, женщина не слышала разговора, мыла посуду или принимала ванну. Вполне естественно, что мужчина звонил в отсутствие женщины, не хотел беспокоить, боялся показаться смешным.

Гуров ясно представил, как стеснительный Ситов, сбиваясь и путаясь, объясняет свои сомнения Байкову. Как, возможно, поддатый юрист вышучивает бухгалтера, ежесекундно перебивает и забывает о разговоре через несколько секунд. А вспоминает разговор в самый неподходящий момент, передает, возможно, в лицах, своему “приятелю”.

Мафия последовательно пыталась выяснить, был ли контакт между убитым бухгалтером и заметавшимся юристом, узнала о разговоре случайно. И человеку снесли полголовы, что вполне закономерно. Так же, как и то, что милая интеллигентная генеральша из квартиры напротив подглядывала в глазок, заслышав шаги, и увидела убийцу. Закономерно, что женщина испугалась, не сказала ничего оперу из МУРа и призналась знакомому, обаятельному Станиславу.

И правильно сыщик скрыл данный факт от своего друга, потому что генерал Орлов при исполнении, обязан сообщить в прокуратуру, которая, в свою очередь, обязана принимать меры, проводить допросы, арестовывать подозреваемого, раскрывать свидетеля. И превратился бы подозреваемый в обвиняемого, еще неизвестно, а над милейшей Марией Ивановной нависла бы смертельная угроза, наркотик бы ушел на дно, вся операция полетела бы под откос.

Правда, признайся сыщик, что знает убийцу, так не сидел бы сейчас, как медведь, в берлоге, не мучился бы сомнениями. Гуров выключил телевизор, поднялся, громко сказал:

– Что выросло, то выросло, – и начал делать гимнастику.

* * *

Хотел этого Гуров, не хотел, но вести разработку носильщика кустарным способом было невозможно. Сыщик передал собранный материал генералу, и за дело взялся аппарат.

Гуров пил чай, качал мышцы, дрался на шпагах с мушкетерами, разговаривал время от времени с Крячко и Еланчуком и ждал. Он прекрасно знал, что работа его бывших коллег на данном этапе состоит из наблюдений и подслушивания. Никто, даже лучший друг Петр Орлов, не расскажет человеку постороннему, как и что делается, договорились, что сообщат лишь результат, когда будет установлена связь “носильщика” с лицом, отъезжающим за рубеж. Вел разработку только уголовный розыск или уже подключили кэгэбешников? Главное, чтобы информация не ушла на сторону. Пока занимаются простыми смертными, никто возмущаться и вспоминать Конституцию не будет, если же выйдут на “слугу” народа, то все может перевернуться. За “слугой” не положено наблюдать, тем более прослушивать его телефонные разговоры.

Гуров практически не сомневался, что на последнем отрезке следования наркотика в Европу Организация использует кого-то из власть предержащих. Почему везут поездом, а не самолетом, понятно. Брать наркотик в салон ни один здравомыслящий человек не согласится, а сдавать в багаж опасно: многомиллионный, к тому же криминальный груз остается на несколько часов без присмотра.

Орлов позвонил на исходе третьих суток, не поздоровался, не поинтересовался самочувствием, сказал недовольно:

– Я бы дал тебе орден, да у меня нету. Твой друг уезжает завтра с Белорусского, пятнадцатый поезд, пятый вагон, второе купе.

– Спасибо, Петр, – Гуров растерялся: столько ждал, теперь не знал, что ответить.

– Так ты можешь возвращаться из командировки. На вокзале не появляйся, проводят без тебя.

– Кто он?

– Кто надо, будто не знаешь.

– Они разные.

– Тебе какое дело? Ты пост сдал, отдыхай.

– Спасибо, что разрешил.

– Эх, парень, креста на тебе нет, – вздохнул Орлов. – Конечно, поедешь, не удержишься.

– Обязательно, должен видеть своими глазами. Такой дорогой друг уезжает не каждый день.

Вот и все. Осталось дождаться завтрашнего дня. Сейчас надо думать, как заснуть. Было время, когда он засыпал мгновенно, стоило лишь положить голову на подушку. В жизни сыщика много чего было да прошло, он чувствовал – предстоит бессонная ночь. Он выпил большую фаянсовую кружку горячего чая с медом, принял две таблетки родедорма, лег и уставился в потолок.

* * *

Не спал в эту ночь и Виктор Жеволуб. Как и Гуров, Жеволуб залег на подмосковной даче, двое суток без просыпа пил, потом сходил в баньку, пришел в себя, начал думать. Он и во время пьянки искал выход, но пьяные мысли легкие, прозрачные. А утром и не помнишь, о чем рассуждал с вечера, стакан примешь, что-то новое в голове крутится.

Он скрылся и залег на даче потому, что не нашел иного выхода.

Гонец у Жеволуба появился под утро, разбудив, извинился вежливенько, поручкался. Виктор гонца знал, пригласил к столу, ни о чем не спрашивал, раз человек явился в такое время, значит, припекло, все сам изложит. Так и вышло, гонец присел на кухне, засмолил сигаретку и сказал:

– Мой хозяин к тебе просьбу имеет. Свалил бы ты из города на недельку? А?

– Думать надо, – Жеволуб почесал широкую волосатую грудь. – Я, как и ты, служивый.

– Мы знаем, – согласился гонец, – зеленью получаешь. Однако твои хозяева приезжают, уезжают, а мои тут живут.

– Я тебя понял. Поклон передай, – Жеволуб проводил гонца до порога, запер за ним дверь, начал собирать вещички.

Если тебя просит один из отцов города, следует просьбу выполнить. Виктор знал, что откажи он, никто бы слова не сказал, пальцем не тронул, но память у людей не хуже компьютерной, надежно хранит и свои долги, а чужие особенно. Становиться должником Виктор Жеволуб никак не желал.

Сообщив, что заболел, и обустроившись у дружка на даче, он запил. Но даже во хмелю Виктор понимал, что решение он принял, может, и правильное, но только на сей момент. На завтра следует искать выход, так как отказываться от долларов он не хотел. Отложив решение на завтра, затем на послезавтра, неожиданно протрезвев, он почувствовал, что время истекло.

“Меня попросили съехать, я послушался, – рассуждал Жеволуб, усаживаясь в электричку. – О моем послушании уже сообщили, мне никто не говорил, что нельзя вернуться в Москву даже на час”. Он лукавил, прекрасно понимал это, но считал, что такая ложь во спасение. С вокзала он позвонил, признался, что из больницы его выгнали за пьянку. Жеволуб не зря работал опером, знал, в такой момент нельзя рядиться в белое, надо показать грязные подштанники, будут ругать, но поверят. Его не ругали, “диспетчер” отнесся к объяснению равнодушно, спросил, когда Виктор закончит работу, имея в виду ликвидацию Еланчука.

– Непременно выполню, – заверил Жеволуб, – но быстро хорошо не бывает.

“Диспетчер” ответил не по-русски, затем попросил перезвонить на следующий день.

Виктор позвонил, тогда ему и предложили проводить поезд Москва – Париж, который уходит завтра, присмотреться к пятому вагону. Жеволуб не понял и честно в этом признался.

– У нас в этом вагоне уезжает друг, – терпеливо объяснил “диспетчер”. – Нам нужны ваши профессиональные навыки. Проверьте, не провожает ли данный вагон спецслужба.

– Родненьких я узнаю за сто метров против ветра, – похвастался Жеволуб.

– Отлично, проводите поезд, перезвоните, – сказал “диспетчер”. – Независимо от результата получаете тысячу. Если вы в своем заключении ошибетесь... это будет ваша последняя ошибка.

Понятно, почему Виктор Жеволуб не спал. Получить тысячу “зеленых” за час работы заманчиво, только условия негодящиеся. Кто не ошибается? Жеволуб не сомневался, что легко засечет наружку, если таковая появится на перроне. Ментов, оперативников углядеть нетрудно, но если иностранца “провожает” женщина, то можно враз лопухнуться. И цветы, и поцелуйчики, и слезу пустит, сам черт не разберет, – бабы народ хитрющий.

Глава четырнадцатаяБелорусский вокзал(продолжение)

Состав подали вовремя. Гуров и Крячко подошли к пятому вагону с противоположной платформы, откуда не было посадки. Готовился к отправке поезд с соседнего пути, так что по платформе бежали опаздывающие, изнывали последними минутами провожающие. На сыщиков никто и внимания не обратил. В тамбуре их поджидал проводник, который, открыв дверь, тут же запер ее, проводил сыщиков в служебное купе, заторопился в другой конец вагона, откуда уже доносились возбужденные голоса.

Они сели напротив друг друга, сдвинули шторку к центру окна, так что у каждого образовалась смотровая щель. Гуров видел непосредственно посадку, Крячко разглядывал людей, подходивших к поезду. У пятого вагона суетилась лишь молодая пара, которую сопровождал носильщик с горой чемоданов. Видимо, супруги уезжали надолго, на вокзал прибыли загодя, чтобы первыми втащить свой скарб в привилегированный вагон.

– Могли бы для господ сыщиков окно и получше вымыть, – бурчал недовольно Крячко. – И свет хреноватенький.

– Они же не знали, что господин Крячко пожалует самолично, – сказал Гуров, оглядывая чистое купе. – Проводнику приказали открыть противоположную дверь и впустить двух штатских, человек решил, что прибудут обыкновенные филеры.

– А вот и наш извозчик...

– Не упоминай святое имя всуе, – перебил Гуров, похлопывая по мягкому сиденью. – Имеющий глаза да услышит, имеющий уши...

– А ты в святой храм не ходишь? – Крячко приглядывался к Депутату, чьи приметы изучил досконально.

Сыщики нервничали, старались волнения не показывать, загораживались словами.

Депутат был невысок, фигурой плотен, одет неброско и солидно, как требовал протокол, выглядел на свои тридцать четыре, улыбка словно приклеилась к его русопятому лицу. Он держал в руке пучок алых гвоздик и явно не знал, куда их девать. Газетчики и телевидение Депутата не осаждали, уезжал он тихо и скромно, провожали его молоденькая женщина и двое парней в кожаной амуниции.

– Ни свастики, ни портрета фюрера, никаких прибабахов, – разочарованно произнес Крячко. – К чему бы такая скромность?

– Положение обязывает. Я знал, как это звучит по-французски, да подзабыл. Вот будет номер, если я все придумал, и никакой носильщик не появится. – Гуров достал сигареты, но не закурил.

Крячко перегнулся через столик, хлопнул друга по плечу.

– Здесь носильщик, я его вижу.

– Ты сукин сын, я давно это знал!

– Нервы, господин сыщик, в Ессентуки, на воды...

– Стоп! – Гуров схватил Крячко за руку, сжал так, что Станислав чуть не вскрикнул. – Мы же договорились, чтобы служба тут не околачивалась! Кретины, что они вытворяют?

По платформе шли двое мужчин, они покачивались, изображали пьяных, один размахивал шикарным букетом, что-то весело говорил.

– Не может быть! – решительно сказал Крячко. – Так плохо быть не может!

Мужчины с цветами прошли мимо вагона, затерялись в толпе. Гуров утерся ладонью, достал носовой платок, криво улыбнулся.

* * *

Жеволуб приехал на Белорусский загодя, прошел через зал ожидания, покурил у входа в кассовый зал, хотел пообвыкнуть, присмотреться к людям. Некогда, будучи молоденьким опером, он частенько работал на вокзалах, задерживал карманников, доставлял в отделение спекулянтов, которых в те годы преследовали, так как ничего не знали о частной собственности и мелком бизнесе. Виктор был честным парнем, лишь на второй год работы узнал, что мелких спекулянтов, которых он со скандалом таскал, из отделения вскоре отпускали, получив с людей мзду.

Белорусский вокзал всегда считался одним из самых спокойных и чистых вокзалов. Жеволуб на них давно не бывал, сравнивать не мог, отметил лишь, что публика в основном чистая, пьяные встречаются, но в собственном соку, никто посреди зала не лежит. Минут двадцать он стоял у холодной стеночки, смотрел людей, восстанавливал навыки.

Естественно, что публика в основном приезжая, москвичей мало, их определить легко по деловой несуетливости и конкретности поведения. Москвич, даже если и не знает, куда идти, оглядывается спокойно, не пристает с вопросами к окружающим, ищет нужную надпись, указатель, а если и подойдет с вопросом, то выборочно, не к первому попавшемуся. Жеволуб привык к вокзалу быстро, все как было, словно пятнадцати лет и не минуло. Ну, киоски сверкают иностранными товарами, люди одеты наряднее, разнообразнее, нет однородной серости толпы, почти каждый сам по себе. Но отличить приехавшего от уезжающего, один встречает, а другой ждет, – дело нехитрое, как и прежде, люди на вокзале, как блюда в меню, расписаны и отделены друг от друга достаточно четко, человек грамотный разберется.

Из боковой безымянной двери вышел парнишка, хоть и не в форме, а понятно, что мент, вокзальный опер, оглядел зал привычно, цепко, стоит, делать ему нечего.

Командированный с портфелем и чемоданом, – видно, что билет у него имеется, в Москве не впервой, – направился к буфету, будет ждать, когда объявят посадку.

Молодая пара с цветочками, москвичи, но вокзала не знают, может, встречают, может, провожают, залетели не в тот подъезд, им лучше улицей на платформу выйти.

Жеволуб был собой доволен, взглянул на часы, решил, что надо выйти на улицу, взглянуть на пути, состав может стоить, а объявление о посадке задерживается.

Он выбрался в город, за тридцать минут совсем стемнело. Он двинулся в обход вокзала, миновал лимузины, которые презрели “кирпич” на въезде. Понятное дело, люди могут по такой промозглости ноги промочить, их требуется до самого края довезти, можно было бы, так и в вагон заехали бы. Гаишник на такие лимузины ноль внимания, знает, окромя геморроя, с них ничего не получишь.

Жеволуб увидел табло – четкие буквы “Москва – Париж”, и состав стоит, и люди по платформе идут, без всяких объявлений. Он уже решил, что пройдет платформу быстро, не оглядываясь, до конца состава, неважно, откуда нумерация. За пару минут до отправления двинется в обратную сторону, одиноких мужиков без цветов и без вещей в этот момент будет идти много. Наружка, если таковая присутствует, вблизи пятого вагона должна обрисоваться. Так он и сделал, шел по краю платформы, воротник поднят, руки в карманы, на людей не смотрел, так, идет человек, который знает, какой вагон ему нужен. Краем глаза он все-таки схватил “свой” вагон, головы не повернул, знал, тут главное, без нервов все обрисуется на обратном пути.

Он увидел ментов сразу, шагов за двадцать. Два мужика стояли у дальнего конца платформы, курили, один держал под мышкой здоровенный букет. Они, видно, считали, что коли стоят в полумраке и в стороне, так никто на них и внимания не обратит. Что ребята из “конторы”, никакого сомнения не было, такой букет нынче много стоит, человек, который заплатил свои кровные, не сунет цветы под мышку, как банный веник. Жеволуб шагнул к вагонам, смешался с провожающими, помог засунуть в узкую дверь тяжеленный баул, затем отошел на длину одного вагона. Менты чуть виднелись. Жеволуб за ними наблюдал.

Молодец, похвалил себя Жеволуб, ты таким лопухом никогда не был. Теперь выяснить, какой вагон они провожают, и в кассу за “зелеными”.

* * *

Гуров смотрел на Депутата и думал о том, как, когда и на чем Организация прихватила молодого человека. Способов существовало множество, даже сыщик не мог их все перечислить. Гуров размышлял на общие темы, но “держал картинку” внимательно. “Герой”, девушка, два парня, два чемодана стоят на мокром асфальте, кейс в руке у парня. Вся группа находится метрах в трех от подножки. Депутат вынул из кармана билет, шагнул к вагону и тут же рядом оказался носильщик, подхватил один из чемоданов, что-то сказал, выждал, пока проводник пригласит в вагон, шагнул вовнутрь. Простенько: носильщик поднял один чемодан, а вошел с двумя.

– Видел? – спросил Гуров скорее себя, чем Крячко, но последний расценил вопрос как оскорбление.

– Извини, командир, вздремнул чуток. Так будут они садиться или нет?

– Ладно, ладно, – миролюбиво сказал Гуров и провел ладонью по стеклу, пытаясь стереть капли дождя.

– Ты хорош. – Крячко довольно хмыкнул.

Гуров увидел идущего по краю платформы Жеволуба, не узнал, лишь обратил внимание на быстро двигающуюся фигуру, отметил, что человек отвернулся.

– Станислав, что-то не так, – Гуров взглянул на друга, затем на часы: до отправления оставалось чуть больше десяти минут. – Ты видел мужика, сейчас мимо проскочил?

– Ну? Состав длинный, человек торопится. Знакомый?

– Не разобрал, – Гуров почувствовал тревогу. – Надо открыть дверь на эту платформу.

– Нет проблем, – ответил Крячко. – Изнутри она открывается.

Гуров успокоился, наблюдал, как один из провожающих вынул из кейса бутылку и рюмки, как вышел из вагона носильщик, подхватил последний чемодан, унес вовнутрь.

– Как ни мучилась, а родила, – сказал Крячко. – В принципе можно уходить. Мы свою работу сделали. Хотя я говорил и повторяю: это не наши грядки. Мать твою!

По платформе возвращались двое “пьяных” с цветами.

– Цветочки следовало кому-нибудь подарить или выбросить. – Крячко длинно выругался. – Жадность фрайера сгубила.

“Пьяные” остановились напротив вагона, закурили, один вынул из кармана бутылку, глотнул, передал другому.

Девушка обняла Депутата, поцеловала, подтолкнула к вагону. По платформе начали уходить провожающие, обтекали “пьяных”, один мужчина, не доходя метров десять до качающихся фигур, остановился.

Гуров узнал Жеволуба и выругался так, что Крячко чуть не сполз на пол.

* * *

Пока Жеволуб шел в людской толчее вокзала, сыщики держались шагах в десяти, не более. Когда он миновал человеческую круговерть у выхода из метро и двинулся по Брестской, где было темно и пустынно, пришлось отстать. Крячко недовольно сказал:

– Зачем мы его выпустили с площади? Светло, люди, спеленали бы, как младенца.

– И куда бы дели? Смотри под ноги, поскользнешься.

– Учи меня, учи, командир.

Еще на вокзальной площади Жеволуб задерживался у автоматов, но они были либо заняты, либо сломаны. Сейчас он увидел одинокий пустой автомат, заглянул, убедился, что трубка на месте, подвинулся в сторону фонаря.

– Нельзя ему звонить, никак нельзя, – отрешенно сказал Гуров. – Что будем делать?

– Я этих мудаков под землей найду, – бормотал Крячко, вспоминая платформу и ряженых с цветами.

– Может, не будет звонить, повременит, – успокаивал себя Гуров, – получим передышку, что-нибудь придумаю.

Брать Жеволуба не за что, и отпускать его нельзя. Бывший мент, он этих “цветочников” расколол влет, а его сюда для этого и прислали. Жеволуб доложит, что за уехавшим наблюдали, последует сигнал, наркотик не встретят либо придумают что-нибудь иное... Могут снять с поезда сразу после Бреста, вариантов много.

– Пусть грядка не моя, – бормотал Крячко, перекладывая пистолет в наружный карман, – но раз я на ней пахал, должно расти... Я этого не люблю...

– Он мне стрелял в спину, я ему предоставляю право выбора, – Гуров принял решение, успокоился, взял Крячко за отвороты куртки, чуть ли не приподнял в воздух. – Если нас будет двое, мы никогда себе не простим! Не ходи за мной!

Жеволуб опустил руку в карман в поисках монеты, ощупал пистолет, выудил из-под него горсть мелочи, нашел рубль. Теперь надо придумать, что сказать. Он не успел соорудить фразу, как услышал за спиной насмешливый голос:

– Витя, никак телефон забыл?

Жеволуб одновременно сунул руку в карман, развернулся и увидел Гурова.

– Чего надо? – охранник растерялся, не мог понять, откуда появился сыщик, оглянулся, стоявшего у дома Крячко не заметил, повторил: – Чего надо?

– Телефончик связного, – ответил Гуров, щелкнул зажигалкой, закурил, демонстрируя, что оружия в руке не держит. – Можешь сам позвонить, сказать, мол, поезд ушел, ментов ты не видел.

Сыщик понимал, что в правом кармане куртки Жеволуб сжимает пистолет, и убеждал себя, что наверняка патрон не дослан, значит, прежде чем выстрелить, надо вынуть пистолет, передернуть затвор – у него, Гурова, уйма времени. Но патрон, может быть, уже на месте, бандит выстрелит из кармана...

Гуров фиксировал взглядом правую руку Жеволуба, одновременно прикидывая расстояние до стоявшего у тротуара “москвича” и в то же время проверяя, нет ли под ногами льда: если, прыгая, поскользнешься...

Жеволуб шевельнул мгновенно затекшими пальцами, снял предохранитель, Гуров опустил зажигалку в карман, сжал ребристую рукоятку “вальтера”.

А по улице катился поток машин, по тротуару, скользя шли люди – город жил своей обычной жизнью.

Если бы охранник стрелял из кармана, то мог бы рассчитывать на успех, однако Жеволуб выхватил пистолет, выстрелил, но сыщик прыгнул за машину раньше. Первая пуля шлепнулась в дом, вторая прошила “москвич”. Гуров выстрелил, Жеволуб отпрянул, рухнул на колени, затем опрокинулся навзничь.

Через несколько секунд рядом оказался Крячко, бросил взгляд на тело, схватил Гурова за плечо, спросил:

– Ты в порядке?

– Как можно? – Гуров достал носовой платок, начал вытирать левую руку, плащ, брюки, проглотив подступившую рвоту, сказал: – Звони, пусть приезжают, фиксируют, фотографируют. Проклятая жизнь!

Крячко объяснялся по телефону. Гуров набросил на пистолет покойника носовой платок, придавил осколком кирпича.

Жизнь текла самая обыкновенная, на громыхнувшие в переулке выстрелы никто не обратил внимания. Кончился поток машин, через несколько секунд мигнул светофор, и новый поток заполнил улицу. На лежавшего у автомата человека никто не взглянул. А к стрельбе в Москве уже привыкли.

* * *

Гурова и Крячко привезли сразу в прокуратуру. Заместитель прокурора уже ждал, увидев доставленных, сухо поздоровался, Гурова оставил в своем кабинете, Крячко передал следователю, который вел дело по убийствам бухгалтера и юриста СП “Стоик”.

Федул Иванович Драч легко выдернул из кресла худое, жилистое тело, подошел, оглядел Гурова, взял у сопровождающих оперативников папку с документами осмотра места происшествия и сказал:

– Я этого малого не боюсь, – он покосился на Гурова, усмехнулся. – Езжайте в свою контору, поторопите экспертов, чтобы оба пистолета отстреляли, предварительное заключение сообщите по телефону, официальное заключение – завтра.

Оперативники помялись и ушли, Драч кивнул на кресло, сказал:

– Садись, сыщик, можешь курить, – он опустился в свое кресло, бросил документы на стол. – Предупреждал, чтобы ты тут больше не появлялся. Рассказывай, – заместитель прокурора сцепил сильные, узловатые пальцы.

– В меня стреляли, я стрелял, вызвали дежурного по МУРу, документы осмотра перед вами, Федул Иванович. – Гуров зевнул и отвернулся.

– Мандражишь? – Драч насупил кустистые седые брови, открыл папку. – Я погляжу, а ты думай, как оправдываться станешь.

Гуров, не торопясь, закурил, вновь упал за стоявший у тротуара “москвич”, услышал свист пуль, выстрелы, лежа за передним колесом машины, увидел высокую фигуру Жеволуба, которая висела на стволе вальтера. Сыщик мог прострелить плечо, но повел стволом и выстрелил в грудь. Он умышленно убил человека, мог обесточить руку с пистолетом – с пяти шагов камнем не промахнешься. А он убил. И ни в каких протоколах это не записано, останется навсегда в его памяти и на его совести. Гурова знобило, одновременно клонило в сон. Озноб от страха, который сыщик зажал, стоя перед Жеволубом и гадая, патрон еще в обойме или уже в стволе? А сон нагонял инстинкт самосохранения, человек неосознанно пытался уйти от реальной жизни, спрятаться, передохнуть, чтобы не лопнула главная пружина и не отправила в сон вечный.

Дверь распахнулась, и вошел Орлов в золоте генеральских погон, даже при орденах. Пересек кабинет, быстро взглянул на Гурова, протянул руку хозяину.

– Привет, Федул, вот и свиделись.

– Здорово, Петр! – Драч привстал, пожал генералу руку, усмехнулся. – Чего это ты вырядился?

Гуров тоже встал, вяло произнес:

– Здравствуйте, Петр Николаевич.

– Сиди! – Орлов махнул рукой. – Господин заместитель прокурора, утра не могли дождаться?

– Присядь, генерал, – Драч вышел из-за стола, обнял Орлова за плечи, усадил на диван, пристроился рядом. – Конечно, можно обождать и утра, только ночевать парню пришлось бы в камере. Гуров то ли дремал, то ли бодрствовал, понять не мог. Увидел Крячко, который вмешался в разговор старых друзей, начал размахивать руками, сыщик слышал слова: “Санаторий... Врачи... Идиоты...” Он заставил себя встать.

– Федул Иванович, давайте оформим протокол, – Гуров сделал несколько шагов, вернулся в кресло.

Драч писал протокол быстро, задавая вопросы, не очень вслушиваясь в ответы, продолжал писать.

Принесли кофе, не растворимый, настоящий. Гуров выпил две чашки, подмигнул Крячко, который грозил ему кулаком. Драч протянул протокол. Гуров расписался, где положено.

– Ну, ладушки, покончили с бумагами, – Драч закрыл папку. – Поговорим по-людски. Вы объясните мне, старому, какого черта вы залезли в такие дела? Занимаетесь охраной спекулянтов и торгашей, не лезьте, куда не просят.

Гуров передохнул, выпил кофе, услышав последние слова прокурорского чиновника, разозлился и пришел в форму.

– По-людски, говорите? Я полагаю, человек в согласии с совестью должен жить. Я за здоровье немцев, других европейцев либо американцев не беспокоюсь, тем более под пулю не полезу. Я именно по-людски жить хочу. Они с нами на одном шарике обитают, соседи, можно сказать. Ни дружить с ними, ни тем более любить их я не собираюсь, но по-соседски относиться должен. Они нам хлебушек, колбаску поставляют, у нас денег нет, так мы бартер устроили, а шлем взамен преступников и наркотики.

– Господин полковник в отставке на пути встал и каюк! – Драч усмешливо взглянул на Орлова, который никак не реагировал, сидел на диване, закинув ногу на ногу. – Молодец, полковник, больше наркотик через Россию не пойдет! – он рубанул рукой.

– Демагогия! Лилипуты как Гулливера связали? Ниточками! Если я одну ниточку разорвать могу, значит, обязан разорвать!

– Да рви хоть одну, хоть несколько, только не втихую, не в обход людей уполномоченных!

– А кто уполномоченный? – голос у Гурова стал тихим, вкрадчивым. – Вы, заместитель прокурора? Генерал Орлов, начальник главка?

Драч опешил. Крячко втянул голову в плечи, зная, что вкрадчивость друга добром не кончается. Лишь Орлов ухмылялся, согласно кивал.

– Вы, уполномоченные, не втихую, громогласно на защиту закона встаете?

– Оберегись! – Драч шарахнул кулаком по столу. – Чуешь?

– Чую! Кто в этом кабинете со мной последний раз беседовал, знал, что разговор слушают, и молчал? – Гурова понесло. – Мой друг, заслуженный сыщик, генерал, мне из чиновничьего кабинета с высоким потолком звонил и терпел! Это вы, лучшие из лучших! Я вас не виню, сам и того хуже! Если мы на компромиссы, даже на убийства ради достижения цели идем, так и результат по заслугам получаем.

– Какие убийства? – прокурорский насторожился. – У тебя самозащита – не подкопаешься.

– Я сам знаю, чего у меня, – забывшись, Гуров поднялся, начал расхаживать по кабинету. – Петр Николаевич, полагаете, наблюдение на платформе по неумелости засветили? Сто против одного, что умышленно.

– Вы свои оперативные байки балакайте, я отлучусь на минуту, – Драч сгреб со стола бумаги и быстро вышел.

Запал у Гурова кончился, он взглянул на друзей, продолжал вяло:

– Пока мы работали по носильщику с вокзала, все было в норме, как вышли на Депутата, тут засбоило, информация утекла. Кто-то пронюхал, за своего коллегу разволновался, связи с мафией не имеет, решил передать опосредованно, засветить наблюдение.

– А может, просто лопухи? – с надеждой спросил Крячко. – Петр Николаевич, приличных оперативников определить не могли?

Орлов не отвечал, поглядывал на Гурова и думал, как другу сейчас плохо. Федул не знает Леву, считает, что он застрелил бандита в горячке внезапно вспыхнувшей схватки. Глупости, просто Лева ошалел от злости: сначала менты на платформе вытворяли, потом сыщик увидел Жеволуба, понял, что тот все просек и транспортировку наркотика провалит. От автоматчиков на машинах ушел, снайпера перетерпел и захватил, канал выявил, и все зря? Он спровоцировал стрельбу и убил. Решил: раз я себя подставил, меня бог простит. Он, может, и простит, с собой как быть?

– Чего молчишь, генерал? – в отсутствие постороннего Гуров перешел на “ты”. – Умышленно засветились парни или по неумелости?

– Откуда мне знать? – солгал Орлов, понял, что сработали предатели. – У меня других оперативников нет, – для наглядности показал пустые ладони. – Кто остался, с теми и работаем.

– Ты бочку не кати, на нас свет клином не сошелся.

– А коли на тебе не сошелся, так не лезь, про Гулливера и ниточки байки не рассказывай.

Вернулся Драч, положил на стол папку с уголовным делом, сказал:

– Раз вы такие совестливые, за правду радеющие, подскажите, кто убил Байкова?

– Можно, но при одном условии, – ответил Гуров и опустился на свое место. – Дайте слово, что вы убийцу двое суток не арестуете.

– Чего? Петр, твой малый двинулся? – заместитель прокурора не рассчитывал, что ему назовут убийцу, надеялся, что подскажут по делу хоть малость.

Орлов тоже удивился, но ответил сдержанно:

– Он не мой. Лев Иванович Гуров является гражданином России.

– И если он не треплется ради красного словца, так ответит за укрывательство...

– Таким манером, Федул Иванович, вы ничего не добьетесь, – перебил Орлов. – И убийцу не узнаете, и гражданина к уголовной ответственности не привлечете. Легче дать слово, а обиду проглотить.

Драч сел за стол, пролистнул уже распухшую папку, взглянул на Орлова и Крячко, который демонстративно отвернулся, затем на Гурова.

– Розыскники! Черти окаянные, креста на вас нет! – Он почесал седую шевелюру, рассмеялся. – Зачем тебе двое суток?

– Если вы сейчас убийцу возьмете, мафия тряхнется, наркотик к покупателю не дойдет, – сказал Крячко. Терпение у него кончилось, да и не хотел он все грехи валить на друга. – Оно, может, и неплохо. Депутат ваш дражайший, радеющий за нас, сирых и убогих, из петельки выскочит...

– Еще один! А ты кто такой? – возмутился Драч.

– Прохожий я, господин начальник, на огонек заскочил...

– Все! – Орлов стукнул Крячко по лбу. – Здесь прокуратура!

– Дяденька, здесь драться не положено, – не унимался Крячко. Он долго молчал, теперь выпускал лишний пар.

– Федул, кончай с ребятами по-хорошему, – сказал Орлов. – Они издергались, устали, могут нахамить.

– Могут, – Крячко кивнул.

– Хорошо, ребята! Я даю слово, что, пока Интерпол не просемафорит, вашего убийцу никто пальцем не тронет, – сказал Драч.

Крячко взглядом спросил у Гурова разрешения, получил “добро” и ответил:

– На кой черт он нам сдался? Заберите его себе, ради бога! Григория Байкова убил коммерческий директор “Стоика” Егор Крупин.

– Белобрысый кузнечик? – Драч стал быстро листать дело. – Вы, ребята, тут маху дали. У нас три свидетеля утверждают, что Крупин пришел к Байкову в тринадцать сорок, а вышел из дома в шестнадцать. Ему вахтерша самолично дверь помогла открыть, он с замком справиться не мог. А в шестнадцать тридцать Байков разговаривал по телефону с дочерью и матерью, значит, был жив.

– Разрешите? – вмешался Гуров.

– Да-да, минуточку, – Драч перечитывал чей-то протокол допроса. – Минуточку, Лев Иванович.

– Вот так всегда, – шептал Крячко на ухо Орлову. – Я самолично убийство раскрыл, грядку мозолистыми руками перепахал, а они ягодки собирают.

– Молчи, Станислав, им сегодня все можно, – тихо ответил Орлов.

Заместитель прокурора огладил узловатыми пальцами бумаги, поднял взгляд на Гурова.

– У меня алиби Крупина сомнений не вызывает. Он ушел из дома до убийства.

– Обязательно, – Гуров кивнул. – Я обратил внимание на то, что Крупин попросил вахтершу открыть замок входной двери. Мы проверили: замок открывается свободно, и я насторожился. Крупину надо было иметь свидетеля своего ухода. В доме имеется задняя дверь, которая запирается на засов изнутри. Если его предварительно отодвинуть, то можно выйти из подъезда, обойти дом и вернуться незамеченным. Можно предположить, что юрист рассказал Крупину о звонке бухгалтера и о том, что покойный видел рабочего мебельного цеха на Белорусском вокзале в роли носильщика. Его разоблачение грозило провалом, и Крупин решил Байкова убить.

– Если так просто, шарахнул бы молотком, а не уходил, потом возвращался, – возразил Драч.

– Три человека видели, как Крупин пришел, надо было, чтобы существовал свидетель, который бы видел, как он вышел.

– Предположение.

– Верно, я и предполагал. Мне не нравился его демонстративный уход, возня с исправным замком, но на этом далеко не уедешь, тем более что не было мотива. Сначала Станислав нашел свидетеля, который видел, как Крупин в пять часов вернулся в квартиру Байкова. А чуть позже тот же Крячко нашел носильщика-рабочего, выявил мотив и замкнул цепь.

– Свидетель? – Драч взглянул на папку с бумагами, на Гурова. – На площадке три квартиры, мы опросили всех, никто никого не видел.

– Федул Иванович, поймите человека, который знает, какая возня происходила вокруг соседа, затем увидел, что к нему вернулся недавний гость, а чуть позже обнаружили труп. Человек стар и беспомощен. Захочет он идти свидетелем по делу об убийстве?

– Боевой генерал или его супружница, – пробормотал Драч. – А чего же вы, сукины дети, молчали?

– Потому, что мы сукины дети и хотим, чтобы вы дернули всю цепочку транспортировки наркотика, а не оборвали одно звено.

– Дай закурить, Пинкертон, – сказал задумчиво Драч.

– Вы же “Беломор” предпочитаете, – Гуров протянул пачку “Мальборо”.

– Где ж его взять? – заместитель прокурора явно думал о предстоящем деле, взял сигарету не глядя. – Нету “Беломора”, кончился. – Он прикурил, жадно затянулся и со злостью спросил: – А как все это доказывать?

Гуров пожал плечами, взглянул на Орлова, указал на выход.

– Федул, ты лишку хочешь, – сказал генерал. – Доказать не просто, но вполне возможно.

– А связь Крупина с наркотиками вообще не вяжется, – тоскливо произнес Драч. – Носильщик в жизнь не расколется... Хотя если наркотик в Европе примут и тамошние службы данный факт зафиксируют... А чемодан привез Депутат, и чемодан занес в купе носильщик, и раз вы это видели, то парню придется объяснить, где он данный чемоданчик взял...

Орлов выпустил из кабинета Гурова и Крячко, шагнул через порог, сказал:

– Господин заместитель прокурора, если вам очень тяжко станет, звоните, – и прикрыл за собой дверь.

* * *

Крячко сел за руль своего “мерседеса”, Орлов устроился рядом, Гуров на заднем сиденье.

– Сначала вас, Петр Николаевич? – спросил Крячко.

– Обязательно, – Орлов обернулся к Гурову. – Чего ты мне голову с этим армянином морочил?

– Успокаивал, отвлекал убийцу, виноват. Ты, Петр, прости меня, грешника. – Гуров прилег, сунул руку под голову, закрыл глаза.

Орлов вздохнул, долго молчал, услышав за спиной похрапывание, сказал:

– Ты, пожалуй, прав, Станислав, парня следует в санаторий определить.

– Я скажу Юдину, у него возможности огромадные, – ответил Крячко.

– Деньги – сила, – согласился Орлов. – Так за деньги и будете работать? – Он понял, что сказал глупость, и вновь вздохнул. – И верно оно, и не денешься никуда, однако обидно.

– Всем обидно, – согласился Крячко. – Мы и так на голом энтузиазме шкурой рисковали, нам эти наркотики даром не нужны.

– Я понимаю.

– Гуров по краю ходил. Если бы вы его видели, как он под стволом стоял...

– Представляю, Станислав, и чего ты оправдываешься?

– Я не оправдываюсь.

– Оправдываешься. Может, я в жизни ничего не понимаю и слаще морковки ничего не кушал, но, помяни мои слова, Гуров вернется.

– Он говорит, что это вряд ли.

– И ты вернешься, никуда вы не денетесь. Здоровый мужик может из дома, от детей, жены, ворчливых стариков к красивой бабе сбежать. Свобода! Красивая жизнь! Но ежели мужик – мужик, а не кузнечик, он непременно в семью вернется. Пусть в доме холодно и голодно, если он в нем вырос, то и деваться ему некуда.

Крячко остановил “мерседес” у дома Орлова, тот вышел, огладил полированную дверцу, заглянул в салон.

– Красивая машина. Звоните! – хохотнул он и направился к подъезду.

– Типун тебе на язык! – Крячко мягко тронул с места, взглянул на спящего Гурова. – Генерал! Учитель! Да в гробу мы видали его ментовскую контору!

– Верно, Станислав. Только куда мы денемся? – пробормотал сонно Гуров и повернулся на другой бок.

Эпилог

Дума не лишила преступника права депутатской неприкосновенности и отказала прокуратуре в возбуждении уголовного дела.

Январь – март 1994 года. Москва