Николай Леонов

Козырные валеты

Пролог

Полковников милиции Сотина и Веткина застрелили шестого августа около двадцати одного часа. Тела лежали на асфальте рядом с личной машиной полковника Сотина.

Стоявший в стороне старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Лев Иванович Гуров наблюдал за осмотром места преступления. Лицо его было холодно, оно, казалось, застыло в болезненной гримасе. Сыщику перевалило за сорок, высокий, статный, элегантный, он порой стеснялся своей киношной внешности. Виски ему уже серебрило, но голубые глаза не тускнели.

Он неохотно принимал участие в осмотрах места преступления и трупов. Гуров не сомневался: аппендикс лучше именитого профессора удалит дежурный хирург обычной больницы. Осмотр лучше “важняков” проведут оперы, работающие “на земле”. Сейчас, глядя, как работает группа, а любопытные из-за ограждения вытягивают шеи, пытаясь увидеть что-либо интересненькое, сыщик, как обычно, удивлялся поведению людей. Он проработал в розыске почти четверть века, видел множество трупов, однако и сегодня не способен спокойно смотреть на мертвого человека. Жил-был человек, и враз его не стало. Это же трагедия, чего здесь любопытничать, разглядывать — перекрестись и иди домой. Нет, стоят, и не один час.

Застрелили полковников на улице Адмирала Макарова, что тянется от Войковского моста параллельно Ленинградскому шоссе, где упирается в метро “Водный стадион”. Улица неширокая, сравнительно чистая и малолюдная. Крупных магазинов здесь не имеется. Дом, в котором жил полковник Сотин, добротной кирпичной постройки, планировалось отдать большим начальникам, но стоявший в вековых очередях многосемейный люд озверел, неожиданно вспыхнул скандал, и власть отступила. Хотя тесть полковника, шишка важная, советник президента, не отступил, и вот спустя почти семь лет... Гуров растер окурок об асфальт и прикурил новую сигарету, хотя во рту было горько, а на душе еще горше. Он погибших не знал, так, раскланивался при встрече, не более. Но все было мерзопакостно, и люди, больше часа толпившиеся у тел убитых, ведь осмотр места преступления — дело ответственейшее, тихо разъезжались.

Сыщик ненавидел первые часы, порой и сутки, после громкого преступления. Толкотня из генералов и лиц высокопоставленных, у каждого мнение, даже версия, хотя еще и неба не видно. Позже, когда пороховая гарь осядет и станет ясно, что ловить в данном деле нечего, высокие генералы и чиновники тихо исчезнут в кабинетах, загородятся секретарями, совещаниями, загранпоездками. Трупы и менты останутся один на один. Только тогда и начнется работа. И ни минутой раньше.

— Здравствуйте, Лев Иванович, — сказал подошедший к сыщику и.о. городского прокурора Федин. — О чем думаете? Простите, дурацкий вопрос. — Прокурор несколько смутился, делать ему при осмотре места было нечего, назначили его недавно, друзей у него среди ментовской братии не имелось.

Следователь прокуратуры Гойда, поставив перед собой большой ящик, сел на меньший, писал протокол осмотра. Гуров знал Гойду давно и много раз удивлялся, как тому всегда удается устроиться в, казалось бы, неимоверных условиях.

— Думаю, Федор Федорович, как в жизни ни крутись, а всегда одно выходит — чем у человека поклажа тяжелей, тем больше ему на горб подкладывают. Уверен, у Игоря, — так звали следователя, — дел в производстве поболее других, но и это его не минует.

Федина назначили недавно, человек он был хотя и молодой, но опытный, блестяще образованный, после университета учился в Кембридже, по служебной лестнице поднимался на удивление быстро, говорил на нескольких европейских языках, отличался прекрасным чувством юмора и юношеской обидчивостью.

— Вы на что-то намекаете? — вспыхнул прокурор.

— Я не намекаю, — флегматично ответил Гуров, — я говорю достаточно прямо. К сожалению, для Москвы это заурядное заказное убийство. А осмотр места проводит один из асов прокуратуры. И.о. прокурора здесь уж совсем делать нечего. Все дело в родственнике одного из погибших. Смотрите, даже контрразведка удосужилась явиться, — Гуров кивнул на своего давнего приятеля — заместителя начальника управления ФСБ генерала Кулагина. — Извините. — Сыщик поклонился и отошел к своему заму, полковнику Станиславу Крячко.

— Станислав, когда тела начнут класть на носилки, окажись рядом, — сказал Гуров, — не нравится мне, как у мертвого Веткина неестественно подвернута рука. Стреляли из-за гаража, метров с десяти, руки должны быть раскинуты. Ты помоги санитарам, возможно, в ладони что-то зажато. Не удастся выяснить, лезь в машину, езжай в морг.

— Это дело врача — разжать, осмотреть ладони, — неохотно ответил Станислав. — Но коли начальство велит... — И начал протискиваться к телам убитых.

— Однако не только нас беспредельщики мочат... — начал было рассуждать поддатый молодой парень, но фразы не закончил, так как проходивший мимо Станислав резко ударил говоруна локтем по печени. Сыщик был в штатском, местная шпана мгновенно организовалась крутом. Обманчива мягкость невысокого Станислава, он резко повернулся, мгновенно нашел главаря, схватил его двумя пальцами за нос, коротко спросил:

— В больницу или за решетку?

Милицейских рядом стояло предостаточно, один из них узнал Станислава, ткнул стволом парня в бок.

— Господин полковник, можем доставить, здесь рядом.

Станислав вытер ладонь о рубашку скрючившегося парня, обронил:

— Пусть живет, — и бросился к носилкам, на которые укладывали тело Веткина.

Сыщик подскочил к санитарам в последний момент, они уже вкатывали носилки в “скорую”, прыгнул следом, схватил все еще сжатую руку трупа, сел рядом.

— Родственникам нельзя! — крикнул дюжий санитар.

Станислав, по природе балагур и весельчак, с простецким лицом провинциала, умел мгновенно превращаться в мужика неприятного, с жестяным голосом:

— Ты, паря, родственников с начальниками не путай. А то принял стакан, сам черт тебе не брат! Двигай!

Машины “скорой” отъехали, прокурор подошел к начальнику Главка уголовного розыска генерал-лейтенанту Орлову, вежливо спросил:

— Петр Николаевич, где собираемся?

— Прокуратура главнее, — недовольно буркнул Орлов. — Информация начнет поступать ко мне.

— Значит, поехали к вам.

Машины уехали, люди не торопясь разошлись. На асфальте остались две нарисованные фигуры недавно живых людей. Девчушка лет пяти прыгала на их силуэтах, играя в “классики”.

Глава 1

Орлов открыл дверь своего кабинета, жестом предложил проходить, сказал:

— Рассаживайтесь, коллеги, думайте о том, кто чем будет заниматься. В конце господин прокурор выскажет нам свои соображения, они же указания.

— Я так быстро не готов, — ответил Федин.

— А вас в этом кабинете никто подлавливать не собирается. Сегодня скажете одно, завтра дополните. Лев Иванович, составь план оперативных мероприятий. Завтра будет день, мы план обсудим, плеснем в него водички, доложим в верха.

Моложавый, подтянутый генерал контрразведки Кулагин сказал:

— Я прикажу проинструктировать людей, попытаемся выяснить, не проглядывает ли связь убитых с кем-либо по нашей линии. Доложу через неделю.

— Моя группа слишком малочисленна, займемся жилым сектором. Сколько человек даст МУР? — спросил Гуров.

— Данный вопрос запиши на меня, — ответил Орлов.

— Возможно, была использована машина, — сказал Гуров. — Найти, где она стояла и ждала.

— Мартышкин труд. Машина стояла, ждала, только никуда она нас не приведет, — сказал начальник первого отдела МУРа Осокин. — Мы рассуждаем, словно двадцать лет назад. Лев Иванович, те преступники либо спились, либо в зонах сгинули, мы имеем дело с новой формацией. Ты понял, как они стояли? Время нападения?

— Выдохни, мальчик! — прервал полковника Орлов. — Мы тут без тебя знаем, сколько пустой породы накопать придется.

— Да, Лева сыщик от Бога! — Осокин ударил себя в грудь. — Я против? Вообще молчать? Могу! — Полковник сел с обиженным видом.

— Ты на Леву бочку не кати, ему хватает. — Орлов оглядел сидевших, вздохнул: — Ну, чего вы, други старые, собрались? Трупов не видели? Давайте, не обижаясь, есть что конкретное, выкладывайте. Предположений тут уйма, болтать можно до утра. Дело на контроле у генерал-полковника, долбать станут по моей голове. Я, старый изувер, начну Гурова подставлять. У него сызмальства дурная привычка правду начальству в глаза лепить, так что на нем далеко не уедешь, а опер он и есть опер, об него только палки ломать. Заместителю министра оперу даже выговор объявлять неловко, не царское это дело.

Гуров поднялся, щелкнул каблуками, сухо произнес:

— Благодарствую, господин генерал-лейтенант!

Задвигали стульями, кто-то хмыкнул, другой рассмеялся. Присутствующие знали, Орлов и Гуров служат вместе почти четвертак, дружат семьями, порой и выпивают, обращаются друг к другу по имени и на “ты”.

— Садитесь, полковник, — Орлов вытер свою простоватую физиономию короткопалой ладонью. — Терпите. Вас за то и держат, небось в гениях ходить вольготно? У меня сейчас времени нет, а то бы рассказал людям, как вы в последний раз с первым замом разговаривали. Ну все, потрепались и хватит. Всем службам оказывать полковнику Гурову максимальную помощь. Господин прокурор, держите его в строгости, иначе пожалеете. МУР, мы с Гуровым выросли в вашем курятнике, помогите людьми, знаю, лишних нет, но плохих не давать, лучше откажите. Все необходимые экспертизы провести завтра к двенадцати. Меня прошу без надобности не беспокоить. Все! — Орлов поднялся из-за стола, с каждым попрощался за руку, и.о. прокурора взял под руку, отвел к окну: — Федор Федорович, вы воспитание получили в Штатах? Иностранными языками владеете? Ницше и иных умных людей читали? Лева, случается, бывает несколько прямолинеен. Терпите его, сколько сил хватит. Это дело с двойным дном, а то и с тройным. Если мы имеем сыщика, способного добраться до убийцы, то это Лева. Ни я, ни вы, извините, именно и только Гуров. И он не сахар.

Гуров, Станислав, оперативники в отставке Григорий Котов и Валентин Нестеренко перешли в кабинет к Гурову. Хороших оперов хронически не хватало, и в случаях ЧП полковник использовал старых знакомых по МУРу, которые сегодня трудились в одном частном сыскном агентстве. Высокий и костлявый Нестеренко был типичный русак, предпочитал поношенную одежду, сутулился, обычно помалкивал, сыскное дело знал и любил. Последнее он скрывал от приятелей, так как чертову работу было принято клясть последними словами. Отставной полковник любил и своего постоянного напарника Гришу Котова, еврея по матери, клял израильское племя при всяком удобном случае, даже стал почитывать Библию, чтобы научно обосновать, мол, все беды на земле происходят именно от них. Не так давно Котова ранили, и Нестеренко волок его, закрывая собой, утверждая, что Господь наказал за дружбу истинного христианина с иудеем.

Гуров и Станислав служили вместе, начиная с МУРа, кто кому и сколько должен, давно не считали. Крячко был из рабочей семьи, в юности чуть было не сел за грабеж, но неожиданно увлекся спортом, играл в футбол за “Динамо”, отслужил армию и, не имея специальности, пошел служить в милицию. Неожиданно у него проявился сыщицкий талант. Очень коммуникабельный, умный, любящий изображать человека недалекого, он и училище, и высшую школу милиции окончил середнячком, был направлен опером в райотдел, но вскоре его перевели в МУР. В “конторе” ему сильно “повезло”: назначили Станислава в отдел Орлова, а старшим группы стал у Крячко именно Гуров. Станислав был уже солидным оперативником, и Орлов его брал на должность старшего группы, но в момент перевода вакансий в отделе не было, сказали, послужи у Гурова, а как только, так сразу... Но Гурову Станислав не понравился, чувствовалось, парень рвется вверх, и старший ему шлагбаум перекрыл. Старший опер в МУРе — фигура невеликая, но Гуров был в “авторитете”. С ним пытались говорить и Орлов, который сам поначалу Гурова не обожал — больно самостоятелен, и ныне покойный генерал Турилин. Тот еще сопливого лейтенанта перевел из провинции в Москву, считал себя для мальчишки незыблемым авторитетом, но рядовой опер неожиданно показал генералу зубы:

— Константин Константинович, вопрос о должности Крячко кадры должны согласовывать с начальником отдела. Если вас интересует моя личная точка зрения, то из Станислава может вырасти классный опер. Если бы не было вас и подполковника Орлова, то не существовало бы и Гурова. Станиславу следует полгодика подождать.

— А сегодня капитан Гуров отличный опер? — спросил раздраженно генерал.

— Качественный, иначе бы вы, Константин Константинович, сейчас со мной и не разговаривали.

— Нахал! Уйди с глаз.

Но происходило это больше двадцати лет назад. Сегодня Гуров и Крячко — полковники главка, “важняки”, лучшие друзья, и вспоминают прошлые годы с умилением, как вспоминают однокашники совместные прогулы и другие школьные каверзы.

Гуров — блестящий ведущий, Станислав — безукоризненный второй номер, способный неожиданно взять инициативу на себя. Он понимал уникальные способности друга, не ревновал к его славе, но знал и недостатки Гурова, по мере сил старался его уберечь. Кроме того, Станислав порой разыгрывая из себя простачка, в быту был мудрее друга, и что самое главное — если Станислав переставал шутить и говорил серьезно, начальник морщился, но подчиненного слушался: “Здесь твоя грядка, тебе виднее”.

После, в общем-то, безрезультатного совещания у Орлова четверо оперативников собрались в кабинете Гурова и Крячко, где имелся еще третий ничейный стол, который стоял у стены слева от входа, и его занимали поочередно Нестеренко и Котов.

— Ну вот и все, — Гуров вышел из-за стола, привычно закурил. — Все ясно, мы ядро группы. Людей нам дадут сколько требуется, рассчитывать мы должны только на себя. Мотивы?

— Извини, лучше начать с характеристик киллеров, — сказал Станислав.

— Говори, — Гуров кивнул.

— Очень высокий класс. Предел. — Станислав взял лист бумаги, начал чертить. — Как стояли? Не стационарная засада, движущиеся стрелки, огонь вели на ходу, из пистолетов “ТТ”, знаете, как это просто. Сделали по два выстрела, только в голову, все попали в цель.

— Там расстояние семь-девять метров, — возразил Нестеренко.

— В августе вечером на данной улице практически темно, — парировал Крячко. — Не имелось другого решения? В сорока метрах от места нападения расположено здание РУВД. Правда, оно административное, оперативной службы не имеет. Однако могла подъехать машина. Друзья, я живу в соседнем доме, еще двадцать метров — и Ленинградское шоссе. Улица Адмирала Макарова малолюдна, полковник Сотин живет на Выборгской. Я знаю там каждый мусорный ящик, даже тот, за которым, видимо, находился один из убийц. Я тоже мог подъехать с минуты на минуту. Вывод: действовали высококлассные стрелки, ликвидация была крайне необходима, исполнители находились в цейтноте.

— Спасибо, Станислав. Слов произнесено много.

— Скажи короче, — Станислав поклонился.

— Мог бы — сказал бы обязательно. Машина была? — Гуров взглянул на кончик карандаша.

— Сейчас пешком только домашние хозяйки ходят, — ответил Нестеренко.

— Как начнет светать, погуляй там, найди, где она стояла. Мое мнение, что машины не было, — сказал Гуров. — Итак, вопрос — мотив? Григорий, не молчи, порадуй коллег хотя бы чем-нибудь. Например, почему Сотин остановил машину не у своего подъезда?

— Они расположены с другой стороны дома, — ответил Григорий.

— Тогда дом следовало объехать. Друзья не собирались заходить в квартиру, однако на улицу из машины вышли. Вы думаете, ворочаете мозгами? — голос Гурова стал неприятным. — Или ждете указаний, куда идти и что делать? Сотин привез приятеля к своему дому, но в квартиру не пригласил. Допустим, полковникам требовалось переговорить по дороге, но тогда Сотин высадил бы полковника у метро. А он остановился с обратной стороны дома, чтобы жена не видела, что он приехал.

— Со стороны подъездов много машин, офицеры не хотели, чтобы их видели, — сказал Станислав.

— Разродился. — Гуров встал, вновь заходил по кабинету. — Дело не столько в том, что убили наших коллег. Верно сказано, киллеры были настоящие, а не отморозки и дебилы. Они гуляли у дома, ждали, оружие — пистолеты, и стреляли только в голову. Так уверенно могли подойти асы. Какие киллеры, таков и мотив. Только на устранение очень серьезной поломки зовут серьезных мастеров, — сыщик смотрел жестко, не сводил взгляда со Станислава.

Крячко прикинулся сиротой казанской, часто моргал белесыми ресницами.

— Когда будет ответ? — спросил Гуров.

— Завтра к десяти, — ответил Станислав.

— Почему, черт возьми, ты не сказал мне об этом сразу? Я бы надавил через Шубина, эксперты бы ночь работали! — возмутился Гуров.

— Я сунулся к Петру, он у первого, а мне туда не по чину...

— Ты подчиняешься мне. Доложи коротко, что известно.

— На левой ладони Веткина обнаружены следы неизвестного порошка. Соскобы взяты на анализ.

— Чего молчал?

— Не хотел трепаться раньше времени.

— Сотин электронщик, Веткин — кадровик. Не будем торопиться, но, судя по всему, их служебное положение для столь торопливого, неподготовленного убийства высококлассными киллерами не подходит.

— Семья, нечто личное, — пробормотал Котов.

— Гриша, думай быстрее, выражай свои мысли четче, — сегодня Гуров говорил раздраженно, что в принципе ему было не свойственно. — Завтра встречаемся в восемь, — сыщик глянул на часы. — Я воюю с руководством и контрразведкой. Станислав, едешь на Петровку и не уходишь без заключения, что конкретно находилось на левой ладони Веткина. Нестеренко, отправляешься по месту преступления, собираешь оперов и участковых и составляешь почасовой график места нахождения нашей клиентуры. Кто, где, с кем, куда, зачем? Эти люди нас не интересуют, но у них глаз наметанный, они должны были видеть убийц. Местной “знати” бояться нечего, не групповая разборка, они ничем не рискуют. Кого кнутом, кого пряником, но к вечеру мы должны иметь хорошие приметы, лучше клички, еще лучше имена.

— И пистолеты, из которых совершены убийства, — добавил безразлично Станислав.

— За оружием я пошлю тебя, — сказал Гуров и махнул рукой на вскочившего Станислава. — Самое серьезное и ответственное задание у Котова. Гриша, ты должен сделать невозможное. Мы к свадьбе тебе черный костюм купили?

— Ужасно дорогой, — заметил Станислав.

— Сегодня достань, проверь, чтобы нафталином не вонял, — сказал Нестеренко, — черные туфли надрай, гуталина не жалей, я тебя знаю.

— Белая рубашка. Черные носки, небось так со свадьбы и не надевал, — продолжал Гуров. — Станислав, утром отведи парня в парикмахерскую, проследи, чтобы постригли по-людски. Одеколон возьми свой, иначе какой-нибудь дрянью обрызгают. И поутру отвези опера на квартиру к Сотину. Там могут толкаться большие генералы, из администрации президента заглянут. Ты, Станислав, Григория в обиду не давай, представь хозяйке на ушко, мол, человек министра. Цветы не забудьте, но не шикарные, средний букетик.

— И что же я там буду делать? — растерянно спросил Котов.

— А это ты сам решишь. С завтрашнего утра и пока поминки не разойдутся, ты в квартире находись. Если за чем следует съездить, съезди. Ты должен дом почувствовать и понять. Усек?

— Лев Иванович, почему я? Валентин видный гвардеец, Станислав бы там лучше меня все разведал в тысячу раз. И половину женщин бы соблазнил.

— Почему половину? — обиделся Станислав.

— Умолкни, — Гуров вновь взглянул на Котова. — Тесть покойника — высокий чин, окружение будет соответствующее. Контрразведка тебя знает, знает, ты из группы Гурова, но не фигура. Валентин слишком представителен, про этого, — сыщик махнул на Станислава рукой, — говорить нечего. Он на поминках после третьей гитару возьмет, и с поминками закончат. Да и каждый мент знает, что он мой друг, следовательно, я к данному вечеру интерес имею.

Именно в такие, казалось бы, несложные моменты Станислав отчетливо понимал, сыщик он неплохой, но с Гуровым мериться слабоват.

— Гриша, ты умница, — продолжал Гуров. — В семье имеется незамужняя дочь, постарайся рядом оказаться. Это трудно, девушка будет сидеть с сестрой-вдовой. Танцев, естественно, не будет, ты уж извернись как-нибудь. Предлагаю легенду: у тебя личное горе, очень не хотел идти, начальство приказало. Не бином Ньютона, но порой на женщин действует.

Сейчас спать! Завтра дай нам Бог удачи. У меня такое чувство, либо мы завтра чуть зацепимся, либо... Шагать нам за горизонт.

* * *

В это же время в кабинете первого заместителя министра внутренних дел генерал-полковника Шубина пили чай хозяин, и.о. прокурора и Орлов.

Люди они были совершенно разные, как внешне, так и внутренне. Объединяло их лишь одно качество, о котором чуть позже.

Петр Николаевич Орлов, генерал-лейтенант, скоро должен отметить шестидесятилетие, был среди присутствующих старшим, а по должности младшим, потому с него и начали.

Генерал-лейтенант, начальник ведущего главка в министерстве, окончил высшую школу милиции, потому как, будучи начальником МУРа, положено было данную школу окончить. В милиции служил сорок лет, так как ничего другого делать в жизни не умел, разве что столярничать. Единожды женился и прожил с дражайшей Евдокией Петровной тридцать шесть лет. Она, случалось, на мужика и руку подымала, правда, ни разу не опустила. Читал он в свободное время, которого совершенно не имел, русскую классику и специальную юридическую литературу, которую порой получал от коллег из богатых стран, где Орлова знали. Как говаривала супруга, нажил Петр за сорок лет службы коробку орденов и медалей, пистолет, наручники и более ничего. Такие мелочи, как сотрясения мозга, переломы и ранения, жена не считала.

Орлов имел высшее советское образование и природные ум и хитрость, был от природы добр, чего стеснялся и всячески данное качество от окружающих скрывал. Исключение составляли два ближайших друга — Гуров и Станислав. Считая их молодыми, генерал решил, что с “мальчиками” можно порой откровенничать. Любой человек, только взглянув на Орлова, понимал, что перед ним представитель мирового пролетариата, за родословную ему и надели генеральские погоны, а сам герой вырос у станка или в коровнике, со временем отмылся, постригся, научился носить городскую одежду и правильно ставить в словах ударения. Средний рост, короткие мощные руки и ноги, огромная голова с шишковатым лбом, упругий животик никак не делали Орлова красивым, и малопонятно, что при его внешности делало генерала среди окружающих значимым. Молчаливость? Доброжелательный взгляд? Нет, пожалуй, голливудская улыбка. Когда он улыбался или смеялся, хотя как для этого найти повод при его работе — совершенно неизвестно, тридцать два сверкающих зуба завораживали собеседника.

Генерал-лейтенант Орлов не имел ни высокопоставленных родственников, ни приятелей, ни даже соседей, за сорок лет прошагал от рядового до должности начальника главка. Надо подозревать, знал свое дело.

Хозяин кабинета, непосредственный начальник Орлова, первый заместитель министра Василий Семенович Шубин, походил на своего подчиненного с точностью до наоборот. Оперативной работой не занимался, осваивал партийную мудрость, учился в соответствующих заведениях, высокий, статный, улыбчивый, четко знает, что хочет начальство, знает, как добиться желаемого. Милиция, как известно, организация кастовая, чужаков принимает с большим нежеланием. Когда в шестидесятые годы Хрущев дал команду усилить милицию партаппаратчиками различных уровней, команду, естественно, выполнили, аппаратчики в милицию пришли, но вскоре выяснилось, что делать выдвиженцам в органах нечего. Должность имеется, кабинет на месте, телефоны включены, а связи нет. Распоряжения новых начальников не саботируются, все вроде бы выполняется, лишь результаты нулевые.

Многие профессиональные сотрудники в те годы из милиции уволились, вновь присланные не прижились, используя старые связи, уплыли на административную работу. В то время и был нанесен самый мощный удар по профессиональным кадрам милиции.

Василий Семенович Шубин пришел на службу в милицию в семидесятые годы, приняли его холодно-вежливо, как и остальных “варягов”. Но в отличие от остальных Шубин не болтался, как дерьмо в проруби, а начал работать. Он сразу получил подполковника, звание, к которому рядовые менты шли десятилетиями, любить новым коллегам его было совершенно не за что. Однако у вновь испеченного подполковника было одно замечательное, редкое качество: он искренне считал, что горшки обжигают только Боги, и умел учиться и работать. Когда новые товарищи увидели, что прибывший подполковник пашет со всеми наравне, а порой и поболе, водку с подчиненными пьет, но от этого меньше с них не спрашивает, с утра без запаха, похмельем не страдает, вперед без нужды не лезет, но и за спину соседа не прячется, Шубина приняли.

И уже через два года про него говорили “наш” и “опер”.

У Шубина было еще одно сильное качество — он нравился женщинам, но не только не позволял себе служебных “амуров”, а ловко выстроив сослуживиц и жен приятелей в один ряд, красивых и не очень, хорошеньких и дурнушек, хохотушек и замкнутых, установил со всеми ровные доброжелательные отношения, никого не выделял, ни одну не обходил вниманием.

Женский коллектив — страшная сила, Когда женщины решили, что “их Вася” мужик мировой и ему даже секреты доверить можно, Шубин начал подъем по служебной лестнице.

Он успевал буквально все, работал сутками, спал на служебном диване, хотя по должности ему подобное не полагалось. И при этом всегда пребывал в отличном настроении, был контактен, если требовалось, а то и услужлив. На стороне Шубина в нужный момент оказался и Его Величество Случай.

Тому уже минуло три года, так же, как и сейчас, начинался август. В штатском костюме Шубин шел по Сретенке, когда двери одного из кафе распахнулись, на тротуар вылетел молодой кавказец, следом соплеменник постарше, на пороге выворачивали руки плотному сорокалетнему человеку два бугая-милиционера.

— Да ты знаешь, кто я такой? — кричал мужчина, упираясь.

— Без разницы! — одышливо просипел старшина. — Сейчас врежу меж глаз... — и занес дубинку.

Шубин находился в метре, среагировал молниеносно, перехватил дубинку, дернул на себя, мент по инерции вылетел на тротуар.

От стоявшей неподалеку машины подбежали люди в штатском, Шубин получил по физиономии. Кавказцев и штатского, того, сорокалетнего, посадили в одну машину, милицейский наряд, как выяснилось, пьяный, бросили в тот же “газик”, машины умчались.

Шубин, стоя на тротуаре, приложил к кровоточащей губе носовой платок, сам себе удивляясь, к чему ввязался в пьяную драку, да еще выступил против человека в форме, когда его вежливо взяли под руку, мягкий голос произнес:

— Не ушиблись? Давайте я вас домой подвезу.

Мужчина смотрел на Шубина доброжелательно, улыбался. Шубин насторожился, подумал — может, доброжелатель неизвестного окраса опасен?

— Бросьте. Я мирный гражданин, шел мимо, все видел. — Неизвестный достал из кармана удостоверение, на котором было написано “Служба охраны президента”.

— Спасибо, но я не президент. Полковник Щербаков, так было написано в удостоверении, продолжал улыбаться, но голос его стал серьезен:

— Сядем в машину, поверьте, вы не пожалеете об этом.

Обаятельная улыбка полковника Шубину нравилась, а его настойчивость настораживала. Неожиданно Шубин понял, почему вообще ввязался в драку. Плотный мужчина в штатском, которого волокли менты, походил на всесильного генерала Коржанова — начальника охраны президента.

Шубин не собирался услужить, но ему не нравилось, когда двое выкручивают руки одному. Незнакомец предъявил удостоверение охраны, все сложилось, и Шубин миролюбиво сказал:

— Господин полковник, давайте пройдемся пешком.

Полковник кивнул и спросил:

— А вы действительно генерала не узнали?

— Он не Тихонов, — ответил Шубин и протянул свое удостоверение. — Я телевизор смотрю, но на улице все выглядит иначе. И почему генерал оказался с кавказцами в каком-то заштатном кафе?

— Эти вопросы, Василий Семенович, вы больше никогда и никому не задавайте. — Полковник протянул свою визитную карточку. — Совершенно неизвестно, как он отреагирует на ситуацию. Генерал — человек непредсказуемый.

— Считаем, ничего не произошло, — сказал Шубин, — расстались и забыли.

— А я? — полковник усмехнулся. — Нас же видят и “ведут”. Через час на столе у генерала будет лежать подробнейший рапорт... Я говорил генералу, не надо встречаться с чеченцами, не следует заходить в первую забегаловку. Меня послушали? Теперь я за все и отвечу. Так скажу, Василий, — от нас с тобой ни черта не зависит. Дай-ка твою визиточку. Отправляйся домой, а я пойду кувыркаться на ковре, жизнь покажет. Позвоню.

Охранник взял визитку Шубина, сел в остановившуюся рядом “Волгу” и укатил.

Через месяц полковник Шубин стал генералом и заместителем министра МВД.

Когда Коржанов со своего поста ушел, все не сомневались, что дни Шубина сочтены, но он понравился министру, вскоре получил вторую генеральскую звезду, затем стал первым замом и генерал-полковником. И что бы о нем ни говорили, мужик он был совсем неплохой. А на подобной должности быть неплохим очень даже не просто.

Третьим в кабинете присутствовал и.о. прокурора города Федин Федор Федорович. До перестройки он не имел на такую должность ни малейших шансов. Ну хотя бы потому, что мать Федина была наполовину француженка. Сегодня другие времена и нравы, анкета перестала быть всесильной. Федин окончил Московский университет с отличием, работал в районной, позже в городской прокуратуре, затем улетел в Штаты учиться, окончил Кембридже, вернулся в Москву, где и получил должность и.о. прокурора. Способности хорошо, талант еще лучше, но не имей Федин мощной родственной поддержки, должность прокурора района была бы для него пределом.

Итак, три совершенно разных человека и по возрасту, и по образованию, и по жизненному опыту вынуждены были работать вместе. К неоспоримому достоинству собравшихся можно было отнести тот факт, что ни один из них не изображал начальника, уважал труд коллеги и практически не навязывал своего мнения. Генерал-полковник мог и должен был руководить, но прокуратура всегда стояла чуть в стороне от милиции. Основная задача у них была одна, но повседневная работа — различная. Орлов напрямую подчинялся замминистра, но последний отлично понимал: генерал-лейтенанта Орлова в милиции все знали, никто не ставил под сомнение опыт и знания старого розыскника, а о генерал-полковнике Шубине не каждый милиционер и слышал, мало кто видел, а знали-то его буквально единицы.

Федин принадлежал к прогрессивному новому поколению прокуроров, которые прекрасно отдавали себе отчет в том, что хотя закон и поставил их над милицией, обязал следить за порядком, но никакой прокурор лично преступника не задержит и необходимых для суда доказательств вины безусловно виновного человека не соберет — для этого необходима милиция.

Настроение в кабинете трудно было назвать радужным, убили двух высших офицеров милиции, первичный осмотр конкретных результатов не принес, зато поставил множество вопросов. Два трупа — уже плохо, а если один из них являлся ближайшим родственником виднейшего члена правительства — совсем нехорошо. И не оттого с блюстителей закона спросят вдесятеро, что у родственников больше прольется слез, чем над сиротой. Добавьте к этому газеты, телевидение, досужие разговоры в коридорах власти.

— Петр Николаевич, вы у нас человек наиболее мудрый, вам первому и говорить, — тихо произнес Шубин.

— А сейчас нечего говорить, Василий Семенович, — спокойно ответил Орлов. — Гуров начал работать, завтра к обеду появятся первые результаты.

— Петр Николаевич, кто бы ни возглавлял розыск, спрашивать будут с вас, — Шубин не угрожал, лишь констатировал факт.

— Естественно, — Орлов вздохнул.

— Простите, Петр Николаевич, — вмешался в разговор Федин. — Тогда почему вы сами не возглавили розыск, а поручили рядовому сотруднику?

— Я знаю Гурова со дня рождения, он никогда не был рядовым, — улыбнулся Орлов. — Кроме того, у меня главк, много разной работы. И еще. Когда в больницу поступает тяжелораненый, операцию проводит не главврач, а лучший хирург. Я не буду сейчас говорить о всех своих предположениях, их слишком много, но по такому делу лучше Левы у меня специалиста нет. У него прекрасная команда, авторитет в городе, Гурову легко получить помощь любой службы, минуя не только меня, но и Василия Семеновича. Гуров не будет никому трепать нервы, и если преступников разыскать возможно, он их разыщет.

— Кого бы вы хотели иметь следователем? — спросил Федин.

— Гойду Игоря Федоровича, — сразу ответил Орлов.

— Он с характером. У Гурова не будет со следователем неприятностей? — осторожно спросил прокурор.

— У Гурова не бывает с людьми неприятностей. Они с ним либо работают, либо нет, — усмехнулся Орлов. — Гуров и Гойда вместе пуд соли съели.

* * *

Григорий Котов, как и было приказано, надел черный костюм, белую рубашку, с утра побывал в парикмахерской, на выходе взглянул на себя в зеркало и несколько удивился. Он походил на официанта, киношного гангстера, только не на опера угро. Котов отнесся к происшедшим в нем переменам философски, мол, будем носить внешность, какая есть, ничего с этим не поделаешь.

Станислав, ожидавший друга в своем “мерее”, глянул на Гришу удивленно, от комментариев отказался, деловито посмотрел на часы:

— Ты даже красив. Нос у тебя не к месту, но что выросло, то выросло. Сейчас тебя быстренько отвезу — и на Петровку. Веди себя прилично, ты на похоронах, не тискай девиц и не напивайся.

Котов согласно кивнул и нерешительно произнес:

— Что я там делать буду?

— На поминках пьют. А чего от тебя ждет Гуров, мне неизвестно.

Они свернули с Ленинградского шоссе на Выборгскую улицу.

— Не заезжай во двор, я пройдусь. Спасибо. Удачи. — Гриша выпрыгнул на тротуар и зашагал ко второму подъезду.

Дождь, моросящий с раннего утра, кончился. Котов миновал длинную вереницу машин, когда его окликнули:

— Сынок! — на скамейке сидели три пожилые женщины.

Он остановился, взглянул вопросительно, не понимая, кто именно его окликнул.

— Я тебя кличу! Я! — Женщина в вязаной кофте с бронзовым от загара лицом поднялась со скамейки, засеменила к Котову. — Хоронить пришел? Так опоздал, все уже уехали и покойничка увезли. А ты цветком не махай, словно хворостиной. С покойным служил? Бог все видит. Не полагалась им пятикомнатная, по блату получили. — Она худой, жилистой и сильной рукой ухватила Котова за рукав. — Пойдем, отведу.

— Благодарствую, матушка, — на церковный манер ответил Котов, всучил шустрой проводнице цветок. — Уехали, осрамился я!

— Опоздание Григория было запланировано, его интересовали квартира и домочадцы, а никак не кладбище.

— Не боись, работы на всех хватит, — бабулька говорила быстро и как-то по-хозяйски. — Я тебя в помощь Ольге определю. Она хворая, с покойником здесь попрощалась. И кладбище не храм, главное — веровать, а лоб перекрестить и в доме можно. Не по-божески квартирку-то отхватили... Да чего там, теперича поздно слова говорить.

Она вела Котова просторным холлом, говорила без умолку.

— А ты, я вижу, еврей? Со всяким может случиться, не горюй, еврей тоже человек. Хотя хозяин вашего брата не шибко привечал. Ты Николушку-то хорошо знал? — она быстро перекрестилась. — В больших чинах, а хороший мужик был. А в семье ему доставалось. Где ее, справедливость, найдешь? Только там Николаю за терпение воздается.

Они поднялись на третий этаж, дверь в квартиру убитого полковника оказалась открытой, женщины переставляли мебель и несли посуду из соседних квартир. Котов тихо поздоровался и включился в процесс переноски различной утвари. Он не знал, кто есть кто из присутствующих, лишь сразу отличил трех мужчин, явно офицеров, одетых в штатские костюмы.

Часа через два столы в центральной зале были сдвинуты, женщины занялись сервировкой, когда один из мужчин подтолкнул Котова к дверям кухни и многозначительно подмигнул. Григорий не курил и практически не пил, но Гуров его предупредил, мол, не выделяйся, держись достойно розыскнику, который, если служба требует, то и скипидар хлебнуть обязан.

На кухне четверо мужчин, примерно однолетки, в темных костюмах и белых рубашках, окружили стол, молча подняли стаканы. Руководил “мероприятием” седой и кряжистый человек с властным взглядом. Проследив, чтобы у всех было налито и примерно поровну, он поднял свой стакан, сказал:

— Мир праху раба Божьего Николая, — выпил одним глотком, сунул в рот щепоть капусты, уперся взглядом в Котова, спросил:

— Откуда будешь?

— Розыск. Главк, — ответил Котов.

— Значит, Гуров, — седой кивнул. — Этот своего не упустит. Сыскарь даже во сне подглядывает. И чего ты здесь хочешь найти?

— Михалыч, оставь мужика, — сказал сосед Котова. — Ему сказали прийти, он пришел. А ты на Леву бочки не кати. Мы выпили и разошлись, а ему пахать и пахать.

Видно, одернувший седого хотя и выглядел моложе, в положении ему не уступал, так как разговор сразу переключился на другое, на Котова внимания больше не обращали, имя Гурова не упоминали. По обрывкам фраз опер понял, что собрались здесь в основном технари. Ничего странного, убитый Сотин работал инженером по электрооборудованию. Однако в большинстве мужчин незримо присутствует сыщик, и вскоре прозвучал вопрос:

— Не пойму, кому Николай дорогу мог перейти?

— Почему Николай, а не Веткин? — спросил кто-то. — Убили-то двоих.

— Яков в милиции неделю, и то на пропаганде. Ясно, убивали одного, а второго порешили за компанию.

— Глухой висяк. И никакой Гуров его не поднимет. — Седой налил по второй. — Я в молодости двадцать лет в сыске отпахал, чую.

Котов чувствовал, на него смотрят и вопросительно, и осуждающе, отставил стакан, когда в кухню вошла крупная женщина с резкими чертами властного лица.

— Ментам дай повод, — красивым низким голосом произнесла она, оглядела присутствующих, кивнула Котову на дверь. — Пройдемте со мной.

Гриша одернул пиджак и последовал за хозяйкой. То, что женщина в доме хозяйка, сомнений не вызывало.

— Вас как зовут? — она поправила Котову галстук, сыщик увидел в глазах женщины боль и растерянность, быстро ответил:

— Григорий. Гриша.

— Чувствую, вы человек интеллигентный, у меня к вам деликатная просьба. Я Чекина. Анна Павловна. Еще не все с кладбища вернулись, уже половина пьяные. Я мать вдовы... У нас есть младшая, ее зовут Ольга. Она на кладбище не была, приболела, нервы, понимаете. Вы бы не могли с дочкой посидеть?

— К вашим услугам, Анна Павловна, — Григорий поклонился. — Вам виднее, но, думаю, лучше, если с дочкой побудет женщина.

— Вы даже думаете? — хозяйка тяжело сглотнула. — Побудьте с Олюшкой, может, она уснет. В комнату никого не пускайте, особенно отца. Он сейчас со всей гурьбой заявится, самый пьяный будет. Справитесь?

— Может, лучше врача пригласить? — спросил Григорий. — Я ведь даже...

— Оля не хочет врача, — хозяйка подтолкнула Григория, открыла одну из дверей.

Спальня оказалась небольшой, уютной, обставленной без претензий. Блондинистая девушка лежала, укрывшись пледом, спиной к двери, на звук шагов не повернулась.

— Олюшка, смотри, какого интеллигентного мальчика я тебе привела, он с удовольствием посидит с тобой, — сказала женщина и выскользнула из комнаты.

— Здравствуйте, Оля, меня зовут Гриша, — сказал Котов, присаживаясь на стул. — Я тихо посижу, мешать не буду. Если что нужно, скажите. Может быть, чай или горячее молоко?

— Да пошел бы ты! — голос у Ольги был сухой, с трещинкой, без следа слез.

Не зная почему. Котов рассмеялся, пытаясь объяснить свою бестактность, пояснил:

— Оля, если бы вы знали, сколько раз меня посылали, и не деликатно, как вы, а с указанием конкретного адреса.

Девушка помолчала, затем спросила:

— Вы что, из психушки?

— Из родственной организации, — ответил он.

Оля снова выдержала паузу, повернулась на спину, глянула на Котова сухими блестящими глазами:

— Врач? Санитар?

— И врач, и санитар, и мастер на все руки. Оля, вы меня не стесняйтесь, хочется ругаться — валяйте. Я тоже несколько слов знаю.

— А вы спокойный и не ханжа, — Ольга откинула плед, села и потянулась, обнажив небольшие девичьи груди.

— У вас красивая грудь, — заметил Котов. — Такие груди видишь только в музее, в мраморе...

Ольга слегка покраснела, вновь легла, прикрылась пледом.

— Вы хорошо знали Николая?

— Совсем не знал, — ответил Котов и соврал: — Я его даже ни разу не видел. — Он видел труп.

— А зачем пришли?

— Коллеги, — коротко ответил Григорий, обратив внимание, что пальцы девушки сильно дрожат.

— Коля был человек несчастный, — неожиданно сказала девушка. — Внешность, стать, красивая жена, мощный тесть... Любви не было.

— А вы? — удивляясь себе, спросил Григорий. — Вы ведь любили Николая?

Ольга попыталась взглянуть удивленно, даже возмущенно, сразу отвернулась, в глазах блеснули слезы.

— Я была маленькая, он не на той женился. И мама была против, но она хотела, чтобы Ленка образумилась, не пошла вразнос. И хватит об этом! Он любил Елену! Я люблю Елену! Хватит!

— Понимаю. Извините.

— Понимает! — передразнила девушка. — В чужой жизни мы все понимаем! За дверью послышались шаги, голоса.

— Прибыли! Не пускайте сюда никого! Я сплю! Слушайте, давайте выпьем, может, я и вправду засну. В тумбочке бутылка и стакан.

— А мне башку не оторвут?

Ольга обожгла его взглядом, вытащила из-под пледа руку, начала открывать стоявшую рядом с кроватью тумбочку.

И опер увидел на тонком локтевом сгибе синее пятно и несколько темных точек от уколов. Он накинул на Ольгу плед, достал из тумбочки початую бутылку виски, стакан, надкусанное яблоко, налил, губы девушки обметало, сыщик налил больше. Ольга быстро, профессионально выпила, схватила яблоко, юркнула под плед, накрылась с головой.

— Где тут наша голуба? — раздался за дверью громкий мужской голос.

Котов хотел придержать дверь, но ее открыли мощным рывком, в комнату ворвалась волна винного перегара, на пороге появился помощник президента Виктор Львович Чекин. Он хотел отстранить Котова, но тот лишь казался субтильным, на самом деле был жилист и силен, устоял и тихо, уверенно сказал:

— Виктор Львович, ваша дочь только заснула.

— А ты кто будешь? — Чекин схватил опера за плечо.

— Вроде сиделки и охраны. — Котов не сдвинулся с места.

В комнату проскользнула хозяйка, отстранила мужа, властно сказала:

— Витя, иди к гостям, неудобно.

Он опустил широкие плечи, пробормотал: “Все бляди”, — и вышел из комнаты.

— Олюшка действительно спит? — шепотом спросила хозяйка, пристально глядя в лицо сыщика. Он привык к разным взглядам, смотрел в лицо матери прямо, несколько удивленно и молча кивнул.

— Гриша, не ври, Ольга просила чего?

— Просила, — он вновь кивнул. — Я налил ей граммов пятьдесят коньяка.

— И больше ничего? — она смотрела на сыщика, не отрываясь.

— Выпила глоток воды. Хозяйка тяжело опустилась на стул, заговорила:

— Если этот кретин, — хозяйка кивнула на дверь, — начнет вас на службе преследовать, позвоните мне.

— Спасибо, Анна Павловна, — Котов заставил себя улыбнуться. — У вас очаровательная дочь.

Женщина подняла голову, скривившись, удержала слезы, несколько раз сглотнув, ответила:

— Все, что осталось. А какой дом был!

— Такая дочь — очень много, — опер замялся, понимая, что говорит лишнее, произнес: — Нервы. Стрессы. Было бы неплохо поселить ее за городом, скоро “бабье лето”…

Лицо хозяйки вновь стало жестким, она усмехнулась:

— Я учту. Вам спасибо, для всех будет лучше, если вы потихонечку исчезнете. Машина нужна?

— Благодарю, — Котов поклонился и вышел.

Глава 2

В микрорайоне, где вчера застрелили двух полковников милиции, с самого утра бесцельно шатался высокий худой опер и розыскник, бывший начальник, Валентин Петрович Нестеренко.

Прибыв поутру, практически в одно время с Котовым и Станиславом, старый мент проехал по всему своему участку, очертив его контуры. Участок был невелик, представлял собой прямоугольник. Если спуститься с Войковского моста в сторону Шереметьево, у светофора свернуть в сторону Головинского шоссе, а через квартал у станции метро “Водный стадион” вновь повернуть направо, то через несколько минут опять окажешься у Войковского моста, только с другой стороны.

Прочертив прямоугольник на своих стареньких “Жигулях”, Нестеренко оставил машину на улице Адмирала Макарова у аптеки, рядом с Выборгской, где стоял шикарный, светлого кирпича дом, возле которого и застрелили офицеров.

По валявшимся на тротуаре стреляным гильзам еще вчера определили, где находились киллеры. Проведя невидимую черту от одного киллера к убитым, затем ко второму киллеру и снова к первому, получался правильный треугольник со сторонами девять-десять метров. Спрятаться на улице и не попадаться местным на глаза было негде, и Гуров вчера выразил предположение, что киллеры изображали прохожих, поджидая, когда полковник Сотин приедет домой. Ждали у дома Сотина, значит, именно он являлся объектом нападения, а полковник Веткин оказался жертвой случая.

По логике киллеры должны были находиться во дворе, куда выходят подъезды. Никто не предполагал, что машина остановится в переулке, а не свернет сразу во двор. Дом длинный, три подъезда, если машина заезжала во двор, убийцы, находясь в переулке, на линию огня не успевали. Но и дежурить во дворе было плохо, вечер, детей и бабушек уже нет. Машины подъезжают и уезжают, двое мужчин могут привлечь к себе внимание.

Исходив “свой” прямоугольник вдоль и поперек, Нестеренко пришел к выводу, что машины у киллеров скорее всего не было. Вся территория проходная, пешеходные дорожки переплетаются, люди ходят вдоль и поперек, метро рядом, так что машина оказывалась обузой. Кроме того, тридцать метров — и Ленинградка, по которой движется поток различного транспорта, считай, каждый третий готов подвезти. Легче остановить частника и уехать, чем бежать к своей “тачке”, которая может случайно засветиться.

Нестеренко вспомнил, как полковник Гуров удивлялся, почему Сотин не подвез друга до метро, а остановился у своего дома. Во двор не заехал, в гости не пригласил. Так почему сто метров не довез?

Между полковниками явно произошел какой-то разговор. Хотели еще немного погулять и договорить? Возможно, и все равно странно. И киллеры необычные. Они либо стреляют из автоматов, что называется от живота, а если используют пистолеты, то стреляют практически в упор. Десять метров — не дистанция для тира, в боевой же обстановке надо очень уверенную руку иметь, тем более, когда стреляешь в голову.

На Нестеренко был обычный, уже поношенный плащ, нечищеные туфли на толстой подошве. Он выпил у киоска банку пива для запаха и начал искать магазин, у которого собираются жаждущие и обсуждаются новости. Подходящего магазина не оказалось, два супермаркета сверкали витринами и иностранными этикетками. Опер заглянул в магазин, увидел охранников в форме, понял: здесь делать нечего. Новые времена, и магазины с охраной, конечно, красивые, но жизнь опера сильно затрудняют. Раньше бы потолкался у винного отдела, сообразил на троих, уселись бы в скверике, поговорили, как люди. И вопросов задавать не надо, все бы изложили в лучшем виде. Скорее всего в том рассказе и слова правды не услышишь, однако имена какие-то наверняка проскочат. Глядишь, из десяти пустых номеров хоть один, да оказался бы стоящим. А сейчас чистота, порядок и никакого клуба для отдыхающих и жаждущих.

Опер равнодушно прошел мимо автомагазина для миллионеров, набрел на парикмахерскую, заглянул, около мужского зала сидели трое модно одетых парней. Сыщик понимал, люди не те, однако за неимением речки забрасываешь удочку и в собственную ванну. Он подошел, поздоровался, спросил, кто крайний, ответа не получил и робко присел с края.

Два кавказца в кожаных штанах и толстых свитерах на непонятном языке азартно спорили между собой. Опер выступал в роли глухонемого. Один из спорящих закурил дорогую сигарету и раздраженно сказал:

— Вах! Зачем говоришь, когда и выстрела никто не слышал!

— Я слышал, — спокойно сказал Нестеренко, продолжая смотреть прямо перед собой, словно ничего не говорил.

Парни взглянули на Нестеренко удивленно, обменялись несколькими словами между собой, затем враз замолчали.

— Русский? Откуда наш язык знаешь? — спросил один.

— Я и не знаю, — безразлично ответил опер, продолжая смотреть прямо перед собой.

— Не знаешь — не говори! — парень раздраженно махнул рукой.

— А я и молчу, — Нестеренко сидел с совершенно безразличным лицом, на спорящих не смотрел.

Кавказцы вновь заспорили между собой. Нестеренко ждал, многолетний опыт научил его: если хочешь что-то узнать — не спрашивай, заинтересуй собой человека, сделай вид, что знаешь по данному вопросу больше его, и помалкивай. Тогда он сам тебе расскажет все, что знает, и еще будет просить дополнений и объяснений. Такой способ не всегда срабатывал, но шансы на успех имел.

Парни вновь повернулись к оперу, старший спросил:

— А когда стреляли?

— Стреляли? — удивился Нестеренко.

— Слушай, отец, ты дурака из себя не строй, сам сказал, что слышал! — вспылил младший. — Я тут “мазу” держу с приятелем, свидетелем будешь. Долю получишь.

— А ты, сынок, с отцом так же разговариваешь? — поинтересовался опер. — Я на Кавказе не бывал, но слышал, там к старшим уважение имеют.

Из зала выглянула девушка, сказала:

— Ашот, я освободилась.

— Извини, дорогая, у нас мужской разговор. Мы позже зайдем, — старший кивнул Нестеренко на дверь и пошел вперед.

Младший дышал оперу в спину. Нестеренко нехотя поднялся, вышел на улицу.

— Отец, извини, ты сказал, что слышал выстрелы?

— Ну? — опер утер ладонью лицо.

— Когда слышал?

— И где? — добавил младший.

— А доля? — спросил опер.

— Да, может, совсем не о том разговор. Давай сначала выясним, где и когда, потом к палатке Акопа пойдем, может, и доля будет, — сказал младший. — Вчера вечером неподалеку разборка была, я с земляком поспорил, что он врет и выстрелов не слышал. А я слышал, у нас время не сходится.

— Разборка, может, убили кого, — протянул Нестеренко. — Мне такое надо? Я лучше помолчу.

— Никого не убили, отец, — успокоил старший. — Только Акоп соврать любит, всегда все знает и треплется. — Он подумал, заговорил иначе: — Ну, замочили тут двоих, а чуть что — кавказцы виноваты, мы были недалеко, выстрелов не слышали, нас всю ночь в ментовке держали.

— Пойдем к твоему земляку, я его послушаю, — неохотно согласился Нестеренко.

Они уже дошли до угла Выборгской и Ленинградского, отсюда был хорошо виден дом, у которого застрелили полковников милиции. Оба кавказца взглянули на дом из светлого кирпича и быстро зашагали к расположенной на углу палатке.

— Отец, правду скажешь, я тебе литр “Абсолюта” поставлю.

— Много, захлебнусь, — усмехнулся Нестеренко.

Парни заскочили в палатку, младший тут же вышел, встал рядом с Нестеренко, видимо, решил стеречь ценного свидетеля. Пустышку тяну, думал опер. Ребята сами ничего не знают. Киллеры стреляли из пистолетов с глушителями, шоссе шумит, слышимость нулевая. Да и время убийства установлено довольно точно, нужны свидетели, которые могли видеть киллеров. Оба парня, кажется, никого не видели, и сами на роль исполнителей никак не подходили: те были профессионалы, а парни — болтуны, обеспокоенные, чтобы их местная милиция не трогала.

Из модной, добротно оборудованной палатки вышли двое, хозяин был в аккуратном халате. Нестеренко решил ломать разговор, протянул руку, торговец несколько растерялся, видно, привык к отношению более уважительному. Нестеренко, высокий, жилистый, очень сильный, положил ладонь на плечо торговца, слегка придавил и милицейским тоном сказал:

— Здравствуй, Акоп, меня зовут Валентин Петрович. — Приведшие его парни подрастерялись. Опер не обращал на них внимания и продолжал: — Ну, расскажи, сынок, в котором часу ты вчера слышал выстрелы и чего интересного не рассказал в отделении милиции.

Акоп заговорил на своем языке, даже замахнулся на одного из парней. Нестеренко жестко перехватил руку торговца, строго сказал:

— Говорить только по-русски, — и продолжал: — Ты где находился, когда услышал хлопки? Ведь выстрелы походили на хлопки, и ты не сразу сообразил, что стреляют? — руку с плеча торговца опер не убирал.

— Я товар разгружал с машины, здесь и стоял, — Акоп сник, важность с его полного лица исчезла.

— Значит, ты стоял лицом к “Волге”, у которой и застрелили офицеров милиции. Следовательно, ты должен был видеть и стрелявших, особенно того, что стоял у мусорного бака.

Конечно, следовало парня задержать, доставить в прокуратуру, передать Гойде, допросить официально. Но случается, что внезапный, пусть и неофициальный опрос дает больше, чем допрос под протокол.

— Как я его видел, гражданин начальник? — попытался возмутиться продавец. — Темнело, он по плечи виден, да и растерялся я!

— Ты, парень, себе срок не мотай. Молодой, в зоне не был, поверь, там медом не намазано! — Нестеренко повернулся к молодому парню, держателю пари. — Стой, где стоишь! Герои живут в соседнем подъезде! Так вот, Акоп, объясняю для дурных. Что палатку у тебя заберут — то семечки. Тебя в отделении следователь допрашивал официально. Ты заявил, мол, ничего не видел, и показания подписал.

А дача ложных показаний, да еще по делу об убийстве — статья верная, колом не вышибешь. Ты сейчас в присутствии друзей мне правду расскажешь, а с отделением я дело улажу. Я подполковник из Главка уголовного розыска. — Он достал свое удостоверение, разворачивать не стал, а пистолет переложил в другой карман, словно ненароком.

— Вы правы, господин подполковник, хлопнуло несколько раз, — признался Акоп, — я и не понял, что стреляют. Когда увидел, что менты... — он смешался.

— Нормально. Менты так менты, мы сами себя порой так зовем, — подбодрил парня Нестеренко. — Они упали?

— Ну да. Тут я трехнулся. Одного, хозяина “Волги”, я знал, он пиво любил, заходил.

— А стрелявшие? — спросил Нестеренко.

— Я только одного видел. Вы верно определили, он у мусорки стоял. Второго не видел, но шаги его слышал. Он за углом, на Макарова, прятался, когда побежал, на консервную банку наступил. А ближний — в сторону “Магистрали”.

— Так магазин называется, — пояснил молчавший до этого парень, старший из всех.

— В “Магистраль”. Да, — продолжал Акоп. — Но, думаю, не в магазин, а двором двинулся. И все шел, не бежал. Только когда за угол дома свернул, так побежал.

— Значит, они в разные стороны подались? — не столько спросил, сколько утверждающе произнес Нестеренко.

— Точно, в разные, — подтвердил Акоп.

— Ну лады. Теперь самое неприятное, пойдем в отделение бумаги писать. Извини, сам не люблю, но порядок. Вы мне покажете, как тем двором на Ленинградку выйти, зайдем в опорный пункт, все запишем. Ашот! — опер взял самого молодого за плечо. — Ты горячий, не шали! Я тебя и в бегу достану, и ноги без всякого оружия бантиком завяжу. Договорились?

Около девятнадцати опергруппа собралась в кабинете, настроение было не из лучших. В принципе никто и не ждал, что за день удастся выйти на что-нибудь существенное. Надо отдать должное сотрудникам отделения и райуправления, люди работали сутки, работали серьезно, а не отбывали номер.

Гуров внимательно изучил все рапорта, закрыл уже пухлую папку, сказал:

— Мы обязаны были такую работу проделать. Рассчитывать на успех наивно. Отбросив шелуху, можно предположить, что один из киллеров чуть выше среднего роста, худощавый, темно-русый, лет тридцати пяти. Он ушел дворами в сторону Ленинградского шоссе. Приметы второго неизвестны, судя по размеру обуви и ширине шага, преступник имеет рост около ста восьмидесяти сантиметров, вес семьдесят пять или около того.

— С такими приметами мы далеко уедем, — заметил Станислав и, упреждая замечание Гурова, поднял руку. — Я не критиканствую. Лев Иванович, констатирую, что эта печка не годится, требуется другая. Самое лучшее — выявить мотив. Здесь мы мало, но имеем. Остаточные следы героина на ладони покойного Веткина и следы уколов на руке девочки. Я в наркоте не дока, но знаю, героин — штука серьезная. И если в семье употребляли, то героин вполне может оказаться мотивом.

Гуров согласно кивнул, после некоторой паузы сказал:

— Подсчитаем, что имеем. Два киллера, приметы — одни слезы. Два мертвых полковника, причина убийства не установлена. Она обязательно имеется и очень весомая. Из-за пустяков профессионалов не нанимают.

Гуров помолчал, закурил, долго смотрел в окно. Оперативники терпеливо ждали, паузы в речи шефа были делом привычным.

— Героин, — задумчиво произнес сыщик. — Героин у нас имеется, но в историю не вписывается. Вскрытия показали, что ни Сотин, ни Веткин никакой наркотик не употребляли.

Ольга Чекина. Гриша видел на ее руке следы уколов. Я консультировался с серьезным специалистом. Он убежден, что, возможно, девушка какой-нибудь наркотик себе и колола, только не героин. Если бы она колола героин, то была бы в настоящее время прочно “на игле”. Котов описал ее поведение, профессор героин исключает на сто процентов. Однако на ладони убитого Веткина обнаружен именно героин. Факты не вяжутся, рассыпаются, — Гуров взглянул на Станислава, усмехнулся. — Ну, говори, Станислав, не терпи через силу, взорвешься.

— Можно нарисовать такую картину, — начал было Станислав. Гуров перебил:

— Извини. Рисуй, не стесняйся. Только не подделывайся под Пикассо, изображай в стиле Шишкина. Медведь так медведь, будь реалистом.

— Постараюсь, — Станислав вздохнул. — Не установлено, но есть основания предполагать, что Ольга была влюблена в мужа старшей сестры полковника Николая Сотина. Ситуация в жизни очень распространенная. Сотин взаимностью не отвечал, девушка травмирована, появляется наркотик. Не героин, дрянь менее опасная. Ольга одинока, хороша собой, чтобы отвлечься, она крутит роман с полковником Веткиным. Он замечает пагубное увлечение девушки, пытается на нее повлиять. На последнем свидании Веткин отбирает у девушки порошок, выбрасывает в туалет. Стремясь узнать, чем себя травит девчонка, полковник стряхивает часть порошка на левую ладонь. Вечером Веткин рассказывает о случившемся Сотину...

— Медведь как медведь, очень похоже, — соглашается с другом Гуров. — Все реалистично, правдоподобно. Остается понять: кто и почему нанимает профессиональных киллеров?

— Я поднял столько, сколько смог, — без обиды ответил Станислав. — Пусть другой поднимет больше.

— Верно. Давайте копать вместе. — Гуров повернулся к Котову. — Григорий, ты молодец, сегодня сработал хорошо.

— Мне лишь повезло, — ответил Котов, подмигнув Нестеренко. — Еврейское счастье. Если бы меня хозяйка не определила в сиделки, мыл бы посуду.

— Скромность — хорошо, но удача лучше, — скорее себе, чем коллегам, сказал Гуров. — Ты считаешь реальным встретиться с девушкой?

— Полагаю, что мать догадывается или даже знает о пристрастии младшей дочери и на время ее изолирует, — Котов развел руками. — Будь я помоложе, покрасивше, не родись иудеем, можно было бы попытаться установить личный контакт, прикинуться влюбленным.

— Дохлое дело, — констатировал Нестеренко. — Девчонку требуется уложить в больничную койку, провести анализы.

— Дочь Чекина? — Станислав скорчил гримасу. — Идея интересная, но смешная. Даже если и удастся, мы к девчонке не подойдем и врача своего не подведем.

— Закроем тему, — сказал Гуров. — Зайдем с другой стороны. Мог Николай Сотин запутаться в финансовом бизнесе?

— Удалось сделать на него поверхностную установку, — ответил Станислав. — Умен, пишет докторскую, ведет замкнутый образ жизни. Ученый-теоретик, круг знакомых крайне ограничен, женщин не наблюдалось. В милицию служить мужика засунул тесть, пользуясь своей дружбой с министром. Сослуживцы относились к покойному неплохо, даже хорошо, карьеру он не делал, сидел целыми днями в лаборатории, вечерами работал дома.

Выпивал лишь по принуждению, разговоры о девочках не поддерживал. Как выразился его руководитель, сосредоточенный, упертый человек. Есть основания предполагать, в семейной жизни Сотин был несчастлив. Он любил жену, с тестем и тещей почти не разговаривал. Последние годы молодые супруги вместе бывали лишь на семейных праздниках. Елена предпочитала шумные компании, фуршеты, приемы, где пользовалась успехом у мужчин. Но о какой-нибудь конкретной связи я ничего не слышал. Все.

— Как тебе удалось за неполный день столько накопать? — удивился Гуров.

— Надо влюбиться в подругу объекта, которую не позвали на похороны и поминки, и пригласить даму на обед. Смотреть влюбленно, вставлять комплименты и не перебивать, — ответил Станислав.

— Талантливый ты мужик, — пробормотал Гуров. — Какое блюдо из твоей добычи изготовить прикажешь?

— Обидеть младшего каждый может, — Станислав демонстративно отвернулся.

— Может... Может. — Гуров сильно потер лицо ладонями, жест сыщик заимствовал у генерала Орлова. — Хреново. Мотив не проглядывается. А он должен быть крайне серьезным. Киллеров пригласили, чую, они не москвичи. Прибыли, убыли, и с концами. Сотин, именно он, а не Веткин, располагал информацией. Он не мог ее получить в лаборатории, ухватить дома. Скверно работать по одной версии, но иной у нас нет. Героин, девочка Оля.

— Слабо, Лев Иванович, — сказал Станислав. — Но я тебя понимаю и поддерживаю. Ты гений, ты и думай, как нам к девчонке подобраться.

* * *

Действовать решили по старинке. Когда через два дня Ольга вышла из дома, за ней увязался Станислав, сменив свой броский “Мерседес” на замызганные “Жигули” Нестеренко. Как и ожидалось, когда девушка отъехала от дома, за ней последовал неприметный “Москвич”, в котором находились двое мужчин и женщина. Присутствие женщины нарушало планы Станислава, но он решил работу продолжить. В конце концов, мы разыскиваем убийц, и “наружка” за сестрой вдовы вполне объяснима, даже естественна.

Машины развернулись на Ленинградку в сторону центра. Шел одиннадцатый час дня. Тверская была забита. Ольга вела машину неуверенно, вести наблюдение не составляло труда. Когда Чекина свернула на Беговую, стало очевидно: она едет в университет. Станислав пропустил машину охраны вперед, занял третью позицию и начал рассуждать. С одной стороны, университет — дело естественное, девочка там учится, с другой — сейчас лишь начало августа и занятия не начались. Возможно, у нее встреча. Можно допустить, что она едет за героином. Все это в области догадок и допустимых вариантов. В любом случае в университете сейчас гулко и пусто, подумал Станислав и тут же обругал себя неоригинальными словами. Вступительные экзамены! Сейчас там может твориться черт знает что! Ну я, старый пень, задним умом крепок. О чем думал “гений”? Там одному и делать нечего, тем более что за Ольгой дамочка следует!

На Мосфильмовской свернули налево, покатили к университету. Станислав позвонил Гурову и ласковым голосом спросил:

— Скажи, великий, тебе приходила мысль, что сейчас идут приемные экзамены?

— Кажется, а тебе? — ответил Гуров.

— Я лишь выполняю задание, мне иметь собственные мысли необязательно.

— Значит, ты ошибся с местом службы, — сухо произнес Гуров.

— Случается. Объект сопровождают, плохо, что в машине женщина.

— Упрости задачу. Уточнять возможную встречу необязательно. Получится — хорошо, а нет — так и черт с ней. Выясни, девушка приехала в университет по конкретному делу или разыскивает кого-то? — Гуров говорил привычно спокойно, но Станислав почувствовал, что друг и начальник нервничает.

— Извини, расстараюсь, — Станислав хотел пошутить, но Гуров положил трубку.

Как выяснилось, приемные экзамены имеют для розыскника и существенные преимущества. Большое количество беспорядочно толкущихся людей, и не только девочек и мальчиков, но и ошалевших родителей. На Станиславе были модные черные брюки, кроссовки и серый в мелкую клеточку пиджак. Одет он оказался вполне подходяще, но сорок лет — не восемнадцать, и не будь здесь родителей, опер светился бы, словно костер на ветру. А сейчас он смотрелся обыкновенным “болельщиком”, толкался среди себе подобных, наблюдал Ольгу, которая, стоя у окна, обсуждала прошедшее лето с подругой, и не выпускал из поля зрения сотрудницу “наружки”, которая, открыв сумочку, пристраивала направленный микрофон, пытаясь подслушать и записать заведомо пустой разговор.

Мужчины-оперативники в здание не вошли, остались у машины. Станислава подобное положение вполне устраивало, но он злился. Некачественно работают смежники. Наверняка им поручена охрана, и не более, а они на основное задание плевали, видимо, о наркотике знают и ловят момент передачи. Он, опер-важняк, занимается тем же самым, однако существуют в их работе различия. Станислав ищет связь и передачу наркотика как возможную ниточку к убийце, а конкуренты явно озабочены героином как таковым.

Удачная фотография и запись нужного разговора — это петля на отца, советника президента Виктора Львовича Чекина. Какой бы он ни был человек, в данном случае он — отец, и ловить его через больную дочь — сплошное паскудство. Как работало КГБ, так и работает, называй их, как хочешь, хоть ангелами-хранителями, а души у них гнилые, смердят. Пусть девчонка десять раз в мучениях помрет, им главное — советника президента завербовать, иметь на него компромат.

— Паскуды! — повторил Станислав, взглянул на Ольгу и ее подругу, снова подумал, что оперативница подслушивает пустой разговор, и боковым зрением увидел парня.

Он был одет, как и большинство, ничем вроде бы не отличался от окружающих, разве что чуть постарше, лет двадцать с небольшим. Шел он по коридору не торопясь, улыбался дружелюбно, слегка покровительственно. Известно, короля играет свита. Абитуриенты на парня внимания не обращали, но присутствующие здесь студенты, особенно девушки, не сводили с пацана глаз. Причем одни, заметив незнакомца, прятались, загораживались друзьями, другие, наоборот, выступали слегка вперед, старались попасться на глаза.

“С такой популярностью — и до сего дня на свободе”, — подумал Станислав, увидел, как Ольга прервала разговор с подружкой, нервно расстегнула, вновь закрыла сумочку, хотела шагнуть навстречу, но опер, отлично понимая, что ведет себя непрофессионально, преградил девушке дорогу, широко улыбнулся, громко сказал:

— Оленька! Все глаза проглядел! Здравствуйте, милая! Вам огромный привет. — Он взял девушку под руку, силой отвел в сторону и зашептал: — Мой друг без ума от вас! Я, собственно, и явился по его поручению...

Торговец наркотой прошел мимо, Ольга безуспешно попыталась освободиться, глаза у нее потухли, словно отсоединили батарейки.

— Кто вы такой? — глаза у девушки вновь засверкали, но уже зло, ненавидяще. — Я вас впервые вижу!

— Так я и говорю, — шептал Станислав. — От влюбленного друга привет принес! Теперь я его понимаю! Вы, Оленька, дивчина высший класс!

К ним подобралась дамочка с ридикюлем, микрофоном и прочими шпионскими принадлежностями. Тут Станислав выкинул номер, который изобрели до нашей эры: опер якобы поскользнулся, неловко взмахнул руками и ударил по шпионскому ридикюлю с такой силой, что он вылетел у дамочки из рук, врезался в чугунную батарею, содержимое рассыпалось по полу.

— Ольга, бежим! Иначе нам попадет со страшной силой! — Станислав подхватил девушку чуть ли не на руки и бросился по коридору. Они вскочили в пустую аудиторию.

— Гриша, очаровательный брюнет, который у вашего ложа третьего дня сидел, затем виски потчевал, мой лучший кореш, верный дружбан, — Станислав говорил быстро, не давая Ольге возможности вставить слово. — Гриша голову потерял, сегодня начальство его за можай загнало, он мне на прощание и шепнул слова заветные. Отыщи в университете самую красивую девчонку, ее Ольга Чекина зовут, поклонись низко и попроси ее с этим типом не встречаться и беречь себя пуще дитяти единственного.

В конце речи юмор из голоса Станислава исчез, глаза искриться перестали, словно ледком подернулись. Этому номеру опер у своего друга и начальника научился, долго тренировался перед зеркалом. Получалось у Станислава не так уж и здорово, но на новенького действовало безотказно.

— Так вы все знаете, — прошептала Ольга.

— Значительно больше. Знаю еще и то, о чем вы, красавица, даже не догадываетесь.

— Но мне уже не выбраться.

— Запросто. Мама вам поможет, — заверил Станислав.

— Вы, главное, отцу не говорите.

— Маленькая вы, Оленька. Совсем маленькая. Мудрецы говорят, ваш недостаток со временем проходит.

— А вы добрый или злой?

— Уж точно не добрый, — Станислав взглянул на свое отражение в оконном стекле и добавил: — Наверняка не злой.

* * *

Машины Ольги Чекиной, Станислава и ФСБ стояли почти что рядом. Когда Ольга открыла свой “Форд”, Станислав захлопнул дверцу, махнул рукой, сделал быстрый шаг в сторону, сказал подошедшим оперативникам:

— Никогда не подходите к мужчине сзади. Опасно.

— Документы! — рявкнул один, судя по всему, старший.

— С удовольствием, господин офицер! — Станислав продолжал отходить. — Только вы приближаетесь по одному, я предъявляю документы в обмен на ваши. Иначе считаю вас бандитами со всеми вытекающими последствиями.

— Мент? — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнес старший.

— Авторитет? — усмехнулся Станислав и посуровел: — Слушай, лейтенант, или как тебя там. Проваливай отсель, иначе я позвоню генералу Кулагину и расскажу, как вы работаете, тебе мало не покажется.

— Не знаю такого, — неуверенно произнес фээсбэшник.

— Вот, заодно скажу Павлу, что ты его не знаешь, — уже откровенно рассмеялся Станислав.

— А пошел бы ты... — Парень кивнул напарнику, они сели в машину и укатили.

* * *

Вечером того же дня полковник Гуров позвонил в двери квартиры Чекиных и Сотиных. Горничная, предупрежденная о визите вахтером, открыла дверь на длину цепочки, спросила:

— Вам кого? Виктор Львович еще на работе, а Анна Павловна плохо себя чувствует.

Гуров протянул девушке свою визитную карточку, сказал:

— Передайте Анне Павловне, что мне необходимо ее видеть. В случае отказа я приду с участковым и понятыми. Поверьте, Милая, скандал не улучшит самочувствия вашей хозяйки.

Визитку забрали, дверь захлопнули, стало тихо.

С юридической точки зрения мое положение безукоризненно, рассуждал сыщик. Я расследую убийство, мне необходимо переговорить с членами семьи. Конечно, их можно пригласить в прокуратуру, но это вряд ли им понравится, а хозяин так просто не придет. Его положение не из лучших, самый гонористый чиновник понимает: убили человека, милиция должна работать, и никто не может сказать, мол, не беспокойте родственников в такие тяжелые дни. Следует переговорить с Пашей Кулагиным, розыск убийц поручен мне, и контрразведчик это прекрасно знает. Хочет заниматься делом сам — флаг ему в руки, пусть начальники договариваются, я с удовольствием отойду в сторону.

Дверь открылась, девушка в кружевной наколке и фартучке молча пропустила сыщика в квартиру. Он тоже молча кивнул, носовым платком протер и без того сверкающие ботинки, прошел за домработницей и вскоре оказался в дамском служебном кабинете. Это был не будуар, а именно кабинет, строгий, изящный, но, безусловно, женский, на что указывали картины на стенах и подбор мебели.

Анна Павловна сидела за письменным столом, при появлении полковника с места не поднялась, не поздоровалась, кивком указала на гостевое кресло, спросила:

— Чему обязана, полковник?

А Гриша утверждал, что она умна, отметил Гуров. Женщина всегда в первую очередь женщина, эмоции превалируют. Гуров отметил и строгий костюм, и чуть заметную косметику, и былую красоту хозяйки, и даже терпкий запах мужского одеколона. Если ее расслабить, чуть развеселить, то хозяйка не в прошлом, а в самом что ни на есть настоящем красавица. Она напомнила ему жену, которая считала, что сначала она женщина, затем уже все остальное.

Сыщик решил ничего не изображать, держаться естественно, такую женщину не обмануть, а насторожить и разозлить просто. Хозяйка же нужна Гурову со всеми потрохами, иначе его визит принесет только вред.

— Здравствуйте, Анна Павловна, — он поклонился, прошелся по серебряному паласу, посмотрел в окно, понюхал неизвестный ему цветок, переставил кресло, чтобы свет не падал в лицо, и только потом сел. На столе он увидел пепельницу и пачку сигарет.

— Вижу, вы курите...

— Да, я курю, — хозяйка сделала ударение на слове “я”. — Так чему обязана, полковник? В этом кабинете маршалы ведут себя учтивее.

— Влюбленные маршалы, Анна Павловна, — уточнил Гуров. — С влюбленного мужчины звезды сыплются, словно конфетти на новогоднем балу.

— Я задала вам вопрос. — Анна Павловна зачем-то надела очки, тут же их сняла.

— Анна Павловна, я старый сыщик и совершенно точно знаю, что вы не только красивая, но и очень умная женщина. — Гуров достал из кармана сигарету, начал крутить между пальцев. — Я не могу ответить на неловкий вопрос, это бестактно. Если в доме умер человек, у гробовщика не спрашивают, зачем он пришел. Вижу, вам трудно говорить, начнем с моего монолога. Сочтете нужным — ответите.

Гуров встал, щелкнул зажигалкой, дал прикурить хозяйке, закурил сам, вернулся в кресло.

— Сегодня в начале первого ваша дочь Ольга приехала в университет. Девушка находилась под наблюдением контрразведки и сотрудника уголовного розыска.

Сыщик не смотрел в лицо хозяйки, но и не прятал взгляда, смотрел естественно, переводя его с одного на другое.

— В коридоре напротив аудиторий, где проходили приемные экзамены, Ольга стояла у окна с подругой, когда появился известный нам мелкий продавец наркотиков. Наши коллеги сцену фотографировали и записывали разговор девушек. Ольга направилась к торговцу, но мой сотрудник встречу предотвратил, фото и записывающую аппаратуру уничтожил. После чего Ольгу с места встречи увели, помогли сесть в машину и уехать.

Между спецслужбами состоялся короткий обмен любезностями, вот, собственно, и все. Торговца мы установили, выставили за ним наблюдение, полагаю, его спасти не удастся, он погибнет не сегодня, так завтра.

— Что в университете торгуют наркотиками — ваши вымыслы. Что Ольга хотела наркотик купить — полный бред. Хотите выпить? — хозяйка указала на стоявшее у стены бюро красного дерева. — Мне джин-тоник и лимон.

Гуров открыл бюро, смешал напитки, подал хозяйке, вновь занял место в кресле и продолжал, словно резкой отповеди и не было:

— Все вместе мы называемся — правоохранительные органы, но задачи у нас разные. Я не говорю, где хорошие, где плохие, везде каждой твари по паре. Возьмите сегодняшний день. Мы ищем убийцу, они не против, чтобы найти его, но это для них не главное. Дочь Чекина — наркоманка, доказать, найти компромат, и советник президента становится лицом управляемым.

— Ольга не наркоманка! — быстро сказала Анна Павловна, вышла из-за стола, налила себе рюмку водки.

— Она наркоманка, — спокойно возразил Гуров. — Я не специалист, полагаю, что Оля лишь вступила на этот путь, ее еще можно, мы обязаны девочку спасти. И здесь главную роль должны сыграть вы, мать. Отец заигрался в политику, до него не достучаться. Если Чекин поймет, что смерть дочери убьет его карьеру, он очухается. Но для девочки будет поздно. Анна Павловна, вы видели, как умирают от тяжелого наркотика? Героин — верная смерть.

— Допустим. — Анна Павловна отставила рюмку, закурила.

— Так не пойдет! — прервал Гуров. — Никаких допущений. Они так же смешны и безумны, как и выражение “допустим, кобра — змея ядовитая”. Либо вы слушаетесь меня беспрекословно, либо я занимаюсь своим делом, разыскиваю убийц вашего зятя, а вы хороните дочь.

— Вы страшный человек!

— Мелодрама вам не к лицу. Сегодня я единственный человек, способный вам помочь спасти девочку и не навредить Чекину. Хотя на последнего мне в высшей степени наплевать.

— На меня наплевать? — дверь кабинета распахнулась, вошел хозяин. За его спиной маячила двухметровая фигура охранника. — Мне сообщили, что в моем доме обосновался какой-то мент, который не ведает, что творит.

— Сядь, Виктор! — Анна Павловна ступила из-за стола, подошла к дверям. — Саша, вернись в машину.

Охранник переминался. Гуров узнал некогда своего подчиненного, скверного опера, двурушника и подпевалу.

— Чувствую, тебе следует помочь! — Гуров подошел к двери, легко отстранив довольно массивную фигуру хозяйки. — Ну?

— Лев Иванович, у меня хозяин! — парень попятился, споткнулся о ковер, чуть не упал.

Чекин скривился, процедил сквозь зубы:

— Иди в машину. Жди. — Он налил себе хрустальный стакан водки, выпил.

— Анна Павловна, коротко, касаясь только его личности, разъясните мужу ситуацию. — Гуров закрыл бар-бюро, встал у окна, разглядывая еще сильную зеленую листву на деревьях.

Советник Чекин был высоким рыхлым мужчиной. Основным чувством, отражавшимся в этот момент на его плоском лице, был страх. Но он не мог забыть свою должность, кабинет в Кремле, машину у подъезда, готовеньких улыбок окружающих.

— Анна, ты снова попала под дурное влияние, — стараясь говорить уверенно, произнес он. — Погиб трагически Николай, но это не значит, что милиция может хозяйничать в нашем доме. Наркотики? Обыкновенный шантаж.

Гуров скучал, чиновник оказался глупее и неинтереснее, чем сыщик ожидал. Он глянул на Анну Павловну, подумал, что браки заключаются все-таки на земле, а никак не на небесах. Сыщик отчетливо представил, как около тридцати лет назад красивая, умная, излишне самоуверенная женщина вышла замуж за подающего надежды партаппаратчика, решила вылепить из него нечто удобное и полезное.

Мучается с ним третий десяток, давно поняла, что из мужчинки мужчины не получится, уходят годы, надежды, накатывает безысходность.

— Я устал, у меня дела, — прервав супругов, сказал Гуров. — Слушайте и решайте. Сегодня вы вывозите Олю на дачу своих давних друзей и оформляете все необходимые документы на вылет. Анна Павловна сопровождает дочь до клиники, скажем, в Швейцарию. Кстати, Анна Павловна, вам не мешает побывать на воздухе и загореть. Я переговорю со швейцарскими коллегами, вы не будете чувствовать себя одиноко. К тому же, Анна Павловна, извините, вам необходимо похудеть, а Оле — поправиться. Если завтра утром я узнаю, что вы обе еще в Москве, то... — Гуров пожал плечами. — Не советую.

Глава 3

На следующий день Анна и Ольга Чекины вылетели в Швейцарию.

В тринадцать часов Гуров и генерал ФСБ Кулагин встретились в кабинете генерала Орлова, который поглядывал на них из-под тяжелых век, завидуя молодости и энергии.

— Лев Иванович, почему ты никогда не сомневаешься в своей правоте? — Павел Кулагин неделю как бросил курить и мучился.

— Павел, я очень даже сомневаюсь, порой излишне долго, но все это происходит до прыжка. Признайся, если ты прыгнул с вышки, с трамплина или с самолета, нельзя даже думать, что ты неправильно прыгнул. Костей не соберешь.

— Кто давал тебе право сорвать нашу операцию в университете? — возмущался Кулагин.

— Я сделал это исключительно из любви к тебе. Паша, ты у меня в вашей конторе единственный приятель. Если тебя не станет, у меня не будет никого! — ответил Гуров.

— Вот! Эгоист! Главное, у тебя не будет никого! Твоя любовь ко мне — пестики-лютики. На самом деле ты обожаешь только Льва Ивановича Гурова.

— Не могу же я все на Петра со Станиславом свалить, приходится и о себе позаботиться, — ответил Гуров.

— Стоп! — Орлов взглянул на часы. — На трепотню еще три минуты, пять минут о делах — и по норкам.

— Твоя наружка работает вообще не на тебя, лишь морочат голову да плачутся. Они фотографировали и писали разговор Ольги Чекиной.

— Отвлекающий маневр. Твой Станислав нанес ущерб фирме в сотни долларов и сорвал операцию! — выпалил Кулагин.

— Ты в гневе теряешь голову. Какую операцию? Допустим, пленка и запись целы, что вам от этого? Вылавливаете торговца, колете, отбираете объяснение, вербуете. И прячете все в сейф до лучших времен. Это же не розыск убийц и не защита девушки, а просто сбор компрматериала на Чекина.

— Я прикажу сегодня же выставить за Ольгой более квалифицированных людей. Ты знаешь, что погибший Николай занимался разработкой совсекретного проекта? — спросил Кулагин.

Орлов посмотрел на Гурова, осуждающе покачал головой.

— И ты усматриваешь в его работе мотив убийства? — легкость в тоне Гурова пропала, он стал серьезен.

— Не я усматриваю, это установленная данность. А я выполняю лишь приказ руководства.

— Согласен, тогда ты молодец, господин генерал, — ответил Гуров. — Разобьем дело на две версии, ты работаешь по своей, мы — по своей, что полностью соответствует задачам наших главков.

— Но ты уже вмешался и изрядно напортил...

— Стоп! Я уже прыгнул, обсуждать вопрос, что со мной произойдет в финале, бессмысленно. Я полагаю, что очень скоро ты низко нам в ножки поклонишься, ибо мы тебя уберегли от крупных неприятностей.

Орлов встал, пожал Кулагину руку.

— Спасибо, генерал. Гуров, задержись.

— Но я вынужден доложить, — направляясь к дверям, сказал Кулагин.

— Естественно, — ответил Орлов.

— А я бы не торопился, — заметил Гуров.

Когда Кулагин вышел, Орлов приказал вызвать Крячко, а пока спросил:

— Что ты темнишь? Контрразведка — не девушки, ее любить необязательно.

— Петр, все это чушь собачья. Николай Сотин никогда не занимался секретными разработками. Он вообще теоретик, работал на будущее. Недавно ездил в Бонн, там ученые обменивались информацией, читали доклады. Таких ученых никто никогда не убивает. Тема Сотина не имеет никакого отношения к обороне. А работал он в военном институте, потому что там самая современная аппаратура и защитить докторскую легче.

— И чего ты молчал? — Орлов тер грудь и морщился.

— А чего я скажу? Генерала Кулагина обманывают его же подчиненные. Идут дворцовые интриги, человек, никакой человек, даже президент, никого не интересует как личность. Он нужен лишь как гирька на весах, чтобы все было поровну и ничего не перетянуло, тютелька в тютельку!

— Разрешите? — Станислав вошел и с порога выпалил: — Со всеми уже виделся, общий поклон. Убили моих коллег, мне не нравится, как мы работаем. Кто киллеры? Откуда пришли? Куда девались? Кто заказчик? Мотив убийства? Ты, Лев Иванович, сейчас скажешь, мол, задавать вопросы каждый умеет. Я неоригинален, знаю. Но я не мозговой центр группы, делаю, что приказано.

— Когда воздух кончится, махни рукой, — обрезал друга Гуров.

— Мы уперлись в семью Чекиных — Сотиных. — Станислав не обратил внимания на реплику Гурова, что с ним случалось редко. — Чертова политика мне, как кость в горле. Я оперативник, мне нужен убийца, желательно — заказчик.

— Станислав, скажи, почему мы, руками обшарив несколько дворов, не нашли пистолетов? — спросил Гуров. — Убийцы унесли стволы на память, хотят поместить в музей?

— Из них еще будут стрелять, — ответил Станислав. — Не киллеры, другие люди. Нас хотят запутать, сбить со следа.

— Значит, след имеется, только мы его не видим, — пробурчал Орлов.

— Не надо изобретать порох. Следует найти Волоха, он жив и продолжает руководить группировкой. Захватить, придавить. Волох о пришельцах не знать не может.

— Значит, снова сапожник Митяй, Золотарев, твоя старая агентура? — Орлов осуждающе покачал головой. — Я категорически против. Район небольшой, пользоваться одними и теми же источниками опасно.

— А кто сказал, что я тупой? — Гуров взглянул удивленно. — Французы говорят:

“Ищи женщину”. Номер не новый, но постоянно работает.

— Проститутки? — Орлов презрительно скривился.

— Как можно, господин генерал! — Гуров даже встал. — Для такого ответственного задания я приглашу послушниц из монастыря.

Услышав подобное заявление, Орлов смешливо хрюкнул, махнул на друга рукой, сказал:

— Станислав, в знак старой дружбы уйди и забери с собой богохульника.

— Прошу, господин, не вынуждайте грубить. — Станислав открыл перед Гуровым дверь, и они вышли из кабинета.

* * *

Регина Караваева не походила на проститутку, ее светлые глаза были чисты, взгляд наивен, потому она стоила значительно дороже многих своих товарок. И если бы девушка не сидела у бара популярного казино в одиночестве и юбка у нее не начиналась там же, где и кончалась, то есть где-то у талии, то Регину вполне можно было принять за даму полусвета, которая зашла сюда по случаю и поджидает подругу или жениха. Она изредка вставала с табурета, одергивала плотно сидевшую на ней юбку, пытаясь подтянуть к коленям, но стоило девушке вернуться на “насест”, юбка вновь поднималась до предела, обнажая точеные ножки. Регина не любила бросаться в глаза, так как никогда не искала клиента, выбирая его сама, с мужчиной, ей не нравящимся, никогда не уходила, и здесь это знали.

Она была дорогой валютной проституткой, блюла себя строго, никогда не соглашалась на “коллектив” и не ездила на чужие квартиры, только к себе, где не могло быть никаких неожиданностей. Сегодня она пришла не столько на работу, сколько по делу, ее пригласил на встречу Волох. Она знала, что он бандит и убийца, относилась к данному факту философски: каждый зарабатывает деньги, как умеет. Для Регины было важно, что Виталий, она никогда не называла его по кличке, не убивает за деньги или по пьянке, девушек не бьет, платит хорошо, ведет себя прилично.

Казалось бы, что означает понятие “прилично” в данной среде? Однако такое понятие существовало. Далеко не для всей публики, но Регина его придерживалась и строго ему следовала.

Гурову “королеву” сдала товарка-соперница, что здесь являлось делом обычным. Два года назад Гуров через казино разыскивал убийц, которые никак не могли обойти заманчивое заведение стороной. Бандиты тоже люди, ничто человеческое им не чуждо. На кой черт нужны деньги, если ты не можешь истратить их красиво?

Молодые авторитеты не придерживались воровских законов старой школы. Те гуляли только на загородных хатах, где пили плохую водку, хрустели огурцами и капустой, запивали рассолом да пели под гитару старые воровские песни. Молодежь уже освоила Кипр, Анталию и Канарские острова, многие побывали в Париже и Альпах, таких ребят уже невозможно было засунуть в затхлые подвалы. Воровская элита опережала чиновников и в манере одеваться и держать себя на людях. Еще случались разборки в общественных местах, порой стреляли на людях, но подобных случаев становилось все меньше. Правда, убийств меньше не становилось, просто обидчика убивали не на месте, а спустя несколько дней, и сам авторитет оружия в руки не брал, для того существовали “быки”.

Волох одним из первых снял с себя золотые кольца, толстые браслеты, появился на людях в костюме от Кардена. Когда в закрытом кабинете кто-то из братвы обронил, что Волоху пора в университет поступать, Виталий спокойно ответил, мол, поздновато за парту садиться, но частные уроки он уже берет. А “рыжевье” пусть тупые носят, так плохие менты куда не положено в форме заскакивают, чтобы их узнали сразу и ни с кем не спутали.

Регине надоело сидеть у бара, она взяла стакан и подошла к рулетке. Ей хотелось дождаться Виталия, пусть люди видят и поостерегутся, но одновременно тянуло домой, деньги пока есть, квартира тоже — досталась от матери, “старуха” совсем сбрендила, уехала из Москвы с молодым офицером.

Гуров наблюдал Регину со стороны — легкого шутливого настроения не было, а подходить к женщине серьезно, как за покупкой, пошло и бесперспективно. Два года назад, когда опер в казино бывал часто, они познакомились, выпили и разошлись. Гуров тогда почувствовал, Регина рассердилась на него за холодность, не знала, что такова обычная манера держаться этого незнакомого клиента, сочла ее за пренебрежение. У опера в тот момент голова была занята иными мыслями, и он на обиду профессионалки внимания не обратил.

Вчера, просматривая старую записную книжку, он отыскал двух девочек из казино, позвонил, одна съехала в неизвестном направлении, другая прямым текстом объяснила, что фотокарточка у нее не в порядке и ни в какое казино она идти не собирается, и порекомендовала Регину. Проститутка тут же спохватилась, что запамятовала — Регина сегодня занята. У нее сегодня не один, а сотоварищами. Гурову показалось это странно: Регина никогда “коллектив” не берет.

Большой гость сотоварищи крайне заинтересовал сыщика, и он пришел. Регину Гуров узнал сразу, стал ждать, хотел увидеть “гостя”. Регина — девка дорогая, квартира отдельная, гостем вполне мог оказаться Волох. Но тут проглядывала несуразица, авторитет не поведет на квартиру проститутки ни товарищей, ни тем более отстрелявшихся киллеров. Но, судя по всему, они стволы не сбросили, рассуждал далее Гуров, значит, у них в Москве еще работа. С “горячими” стволами в гостиницу не пойдешь. На даче скучно. Методом исключения остаются только девочки. Хотя каждая из них на учете, но клиенты приходят, уходят, а навар участковым остается. Так было, и ни черта изменить невозможно, если проститутка получает за сутки больше, чем офицер милиции за месяц.

Сыщик авторитета проглядел, увидел, как Регина села с каким-то иностранцем за столик, понял, что девочке подали “маяк”, мол, ждать дальше бессмысленно. Мужчина сидел к сыщику спиной, поцеловал даме руку, потянулся за пепельницей, и под тонкой тканью дорогого костюма Гуров четко увидел пистолет.

Как же так, при входе каждого тщательно обыскивают, половчей, чем в аэропорту. А тут левый внутренний карман, куда стволы суют плохие сотрудники спецслужб. Сам Гуров носил “вальтер” в правом боковом кармане пиджака, где обычно мужчины держат сигареты и зажигалку. Потому и рука, опущенная в данный карман, не вызывала ни у кого настороженности. При входе сыщик отозвал начальника охраны в сторону, предъявил удостоверение.

Гуров обошел рулетку, стол для игр в “блэк-джек”, заглянул соседу Регины в лицо, узнал Волоха и чуть было не произнес вслух затасканную фразу, мол, вот что с человеком делают хороший костюм и парикмахер. Многие из присутствующих разговаривали по сотовым телефонам, играли в дорогую игрушку, так что сыщик открыто достал из кармана аппарат, соединился со Станиславом.

— Один здесь, передай, чтобы ребята подтянулись к казино, — опер замолчал, увидев двух мужчин, подошедших к столику Регины и Виталия, которые сели без приглашения, по-хозяйски.

— Станислав, давай команду, все ко мне. Полный сбор.

Сыщик отвернулся к зеркалу, достал платок, тщательно вытер лицо и руки. Теперь многое зависело от начальника охраны казино. О Гурове он мог и не предупредить: во-первых, полковник, во-вторых, один. Но если придут сразу трое, положение создастся критическое. Стрельба никому не нужна, народа много, жертв не перечесть, но семь пистолетов в одном зале — сильный перебор.

Регина была сильно раздражена, шепотом что-то выговаривала Волоху, который был явно не в своей тарелке. Новые парни поглядывали на него недобро. Видимо, велся какой-то спор, сыщик слышать разговор не мог. Он чувствовал, ситуация уходит из-под контроля.

Киллеры. Точно киллеры. Здесь и фотографий не надо. Одеты просто, без шика, но и не кое-как. Обоим примерно по тридцатнику, держатся уверенно, двигаются мягко. К Волоху — с уважением, но чисто внешне, за спиной у авторитета переглянулись усмешливо. При их умении стрелять здесь мгновенно организуется бойня. Главное, брать бессмысленно — доказательств никаких.

Мы со Станиславом здесь можем выиграть только первыми двумя выстрелами. Такие волки мгновенно укроются за людей.

В кармане звякнул телефон, Гуров взял трубку, услышал спокойный голос Орлова:

— Выпей рюмку и спокойно выходи встречать своих ребят. Никому без моей команды в казино не входить.

— А ты чего не спишь? — пытался пошутить Гуров.

— Очко выпало, бросать карты жаль. Делай, как говорят.

Полковник, как послушный мальчик, выпил в баре мензурку водки, вышел на улицу, чуть не столкнулся со Станиславом, кивнул, мол, иди за мной. Почти тут же на стоянке оказался “жигуль” Нестеренко с Котовым. Все сели в “Мерседес” Станислава.

— Гуров? — послышался в динамике голос Орлова. — Я разочарован в вас, господин полковник. Так плохо вы никогда не работали. Стыдно. Я вызываю на ваше место усиленную группу наружного наблюдения. Как только они прибудут, разъезжайтесь по домам, ложитесь спать. Стыдоба! Я выезжаю в кабинет, Гуров ко мне.

— За что он вас так, Лев Иванович? — растерянно спросил Котов.

— За дело. В восемь ко мне в кабинет. — Гуров пересел в свой “Пежо” и уехал.

Ночь еще не кончилась, утро не наступило, за окнами было сыро и грязно. Все двери — и из коридора в приемную, и из приемной в кабинет генерала — были открыты. Верочки, конечно, не было, Орлов еще не приехал, Гуров варил кофе.

Орлов вошел быстрым твердым шагом, бросил через плечо:

— Закрой все двери, не проходной двор. Я кофе уже пил, можешь не суетиться.

Гуров выполнил указания молча. Его вызвали, он пришел. Больше экстренного вызова и скверного настроения Орлова сыщика поразил парадный мундир генерала. Известно, тот форму не переносил, а явиться среди ночи в полном параде и при орденах — такого Гуров и не помнит.

— Ну, что будем делать? — задал риторический вопрос генерал и продолжал: — Объясни, как ты проглядел за собой “наружку”?

— Я подобного совершить не могу, — спокойно, не в тон другу ответил сыщик. — “Наружки” за мной не было, у казино стационарный пост, меня знают в лицо, я документы предъявил.

— А по радио? По радио не объявил? — тихо спросил Орлов.

— Знаешь, что не прав, вот и бесишься. Если полсотни офицеров различных служб знают, что полковник ведет розыск, нужный человек узнает об этом третьим-четвертым. А, возможно, и в этом кабинете. Чего я с ними, в салочки играть собираюсь? А то, что я вошел именно в то казино, не в другое, так то не чутье, не фарт, а элементарное совпадение. Я там работал два года назад, лучше знаю. Они данный факт уже по своему компьютеру установили.

— Нас вызывает министр, и не как руководитель МВД, а как глава половины боевых соединений Москвы, — сказал Орлов.

— Он не глава, командир небольшого отряда быстрого реагирования, — ответил Гуров.

— Надень форму!

— А у меня ее нет. Отдал в чистку, получить не успел, — ответил Гуров.

— Врешь!

— Обязательно. Я выполняю оперативное задание и не могу находиться в форме.

Орлов потер грудь, глубоко вздохнул, промолчал.

— Ты понимаешь, что схватил пустой крючок? — спросил Орлов.

— Они знают, кто я и чем занимаюсь. Я ничего не схватил, лишь проплыл по заводи и скрылся. Нормально, пустая работа. А киллеров я видел, сто против рубля. У них еще задание в Москве, никуда не денутся.

Зазвонил телефон правительственной связи, недовольный голос произнес:

— Петр Николаевич, зайдите.

— Во шухер подняли, спать никто не желает. — Гуров открыл перед Орловым дверь, взглянул на незнакомого офицера в приемной, молча последовал за хозяином.

— Значит, ты, дитя неразумное, имел доверительный разговор с советником президента, отправил его дочь за бугор и оказался вроде ни при чем? — на ходу говорил Орлов.

В приемной у окна стояли несколько генералов, Гуров и не разглядел никого как следует, узнал лишь контрразведчика Кулагина, который доброжелательно кивнул. Дежурный офицер распахнул тяжелые двери, вошел первым, тут же повернулся:

— Прошу.

— Почему в штатском? В гимнастерку одену.

— Здравствуйте. Автомат не забудьте дать! — Гуров вытянулся.

Министр навалился на стол, смотрел нехорошо, злобно.

— Мне много говорили о вас, полковник. Значит, никого не боитесь?

— Наговаривают, господин министр. Я очень многого боюсь. Выстрела в спину боюсь, наговора боюсь, — начал быстро перечислять Гуров.

— Заткнись!

— А вот вас не боюсь, потому как вы человек смелый и справедливый!

От подобной наглой лжи Орлов лишь побледнел, а министр смешался и нахмурился, однако довольно улыбнулся и доброжелательно сказал:

— Присядь, врун. Я тебя несколько иначе представлял. Ты чего же людям среди ночи покоя не даешь? Киллеров, убивших наших офицеров, видел?

— Каких киллеров? — Гуров прижал ладони к груди, смотрел преданно, даже рот полуоткрыл. — Не знаю, чего вам наговорили, господин министр, а у меня сегодня плановая поездка по злачным местам. Интересная публика бывает, взять не за что, но им взглянуть на меня лишний раз отнюдь не лишне.

Министр посмотрел на одного из стоявших у окна генералов, напористо спросил:

— Значит, ничего подозрительного не видели?

— Почему? — тон у Гурова стал простецкий, дурашливый, как у Станислава. — В казино всегда много интересного, только в игре я не понимаю. Деньги мои вам известны. — Он понизил голос: — Но девчонки имеются — засмотришься.

— Идите, выполняйте задание, полковник, и поменьше на проституток заглядывайтесь.

Когда Гуров вышел, министр повысил голос:

— Вот кто конкретно сказал, что Гуров убийц видел, помощь ждал, затем взял и уехал? Болтаете много, спать людям не даете. Все свободны, Орлов, останьтесь.

Когда они остались вдвоем, министр после долгой паузы невнятно произнес:

— Никому верить нельзя. Каждый ждет, когда я в яму свалюсь либо в капкан попаду.

— А мне зачем говорите?

— А ты не ждешь. Считай, одной ногой на пенсии, и рассчитывать тебе при любом раскладе не на что. Да, своему любимчику передай, я ни одному его слову не поверил. Просто он сегодня в струю попал, мне его ответ оказался выгоден.

— Гуров, когда необходимо, всегда в цель попадает. Вы, господин министр, запомните, полковник относится к людям по-разному, но никогда и никого не продает, — ответил Орлов и повторил: — Никогда и никого.

— Неужели такие люди еще остались? — министр сдавил голову ладонями, тихо застонал.

— Мало, но у меня такие люди есть. Разрешите идти?

— Свободен. Но ты его все-таки предупреди, если вмажется, никто его отмывать не станет.

— Он знает. — Орлов щелкнул каблуками и вышел, а министр открыл дверцу трюмо, налил себе стакан коньяка, выпил, закусил виноградинкой и произнес:

— Много власти взял, теперь не повернешь, поздно.

* * *

Когда Орлов вернулся в свой кабинет, то в приемной вместо дежурного офицера находился Станислав, а за столом генерала курил Гуров.

— Форточку открой, наглый ты, Лева, как танк. — Генерал подтолкнул Гурова к окну, сел в свое кресло, позвонил в центральную контору Интерпола. Когда соединилось, протянул трубку Гурову: — Объясни, что нам нужен Еланчук.

Сыщик говорил по-немецки плохо, но через несколько минут ему ответили по-русски:

— Здравствуйте, я вас слушаю.

— Здравствуйте, простите за поздний звонок. Если возможно, соедините меня с Еланчуком.

— Почему русские всегда нарушают инструкции? — раздраженно спросил немец. — В Москве существует наше отделение, имеется шифр, делайте официальный запрос.

— А почему, когда вам понадобилось разыскать в крохотной России киллера, совершившего убийство семьи в Мюнхене, вы звонили мне на квартиру, а не в свое бюро?

— Полковник Гуров? — в трубке послышалась немецкая речь, мягкая ругань, даже отдаленно не похожая на многообразный сочный русский мат. Затем вновь заговорили по-русски: — Ждите пару минут.

— Жду. — Гуров положил трубку на стол, взглянул на Орлова. — И что мне говорить?

— Тебя учить — только портить. — Орлов задумчиво посмотрел на полупустую бутылку коньяка, вздохнул, убрал в шкаф.

В лежавшей на столе трубке раздались голоса. Гуров поднес ее к уху, сказал:

— Еланчук? Здесь Гуров.

— У нас в такое время спят, — ответил Еланчук. — Ты уже мое имя забыл, а названивать не забываешь.

— Двое русских, пользуются пистолетами. Судя по всему, экстра-класс. Тридцать лет, может, больше. Рост 170 и 175. Спортивные, нормальные, видимых примет не имеют. Наверняка берут аванс, с нашей диаспорой отношений не поддерживают. Думаю, у вас проживают давно и легально. К вам попали через Афган. Короткие связи, работают мало, берут дорого.

— Много хочешь, а ничего не имеешь, — зло ответил Еланчук.

— Когда я имею, то ни у кого ничего не прошу. Если похожие люди известны и в данный момент на вашей земле отсутствуют, вышли фотографии.

— По нашим данным, лет пять назад засветились два русских киллера. Приметы схожи с теми, что назвал ты, но ни фотографий, ни отпечатков мы не имеем. В профессиональной среде порой звучит кличка Козырные валеты. Последние данные: киллеры убыли в Россию. Лева, нужен официальный запрос.

— Будет тебе запрос. Будет. Мне срочно нужны более точные приметы, связи в России.

— Попробую.

— Ты не пробуй, а сделай. Привет.

— Я же сказал, что ты наглый, как танк. — Орлов отобрал у Гурова телефонную трубку, положил ее на место.

* * *

Игра в казино только разворачивалась. Регина с тремя мужчинами сидела за низкими столиками у бара, болтали ни о чем. Гости, уверенные парни лет тридцати, скупо сообщили, что прибыли в столицу по делам торговым, да, видно, зря. Партнеры, с которыми вроде все было оговорено, пошли в отказ, а они люди мирные, выбивать неустойку не собираются.

Регина, уверенная, что все это вранье, не слушала, посматривала в зал, надеясь вновь увидеть высокого голубоглазого мужчину, о котором подруга рассказывала чудеса. Примерно год назад “снял” девушку на выходе, приехал к ней домой, выставил на стол две бутылки “Смирновской”, запер дверь на ключ, сел в кресло и проспал в нем до утра. При этом гость практически не разговаривал, на разобранную постель и вышедшую из душа обнаженную девушку не взглянул.

Регина с этим мужиком однажды танцевала, прощаясь, он поцеловал ее в щечку.

Еще подруга рассказывала, стоило ей подойти к окну или двери, мужик открывал глаза, они были бездумные, словно у игрушечной куклы.

В общем, подруга очень заинтересовала Регину неизвестным. И смотрел он на нее постоянно, но то был взгляд мужчины, который хочет, но стесняется подойти. Подобные встречаются, не знают, с какой стороны к женщине подъехать, и больше всего их пугает слово “проститутка”.

Регина относилась к мужчинам с достаточным презрением. Она была фригидна и удовольствия от близости не получала, терпела и изображала страсть, мужики верили, и женщина считала их дураками. Исключение составлял Виталий: в постели нежен, чувствуется, он действительно пытается доставить ей удовольствие. Она точно знала, что Волох убийца, и не могла понять, как человек может существовать в двух лицах. Он и притягивал, и отталкивал, и заинтриговывал, казалось, он несет в себе тайну.

Сегодня она разочаровалась в своем “герое”. Он явно боялся своих напарников: до сегодняшнего вечера Регина не видела, чтобы Виталий кому-либо кланялся.

— Ну, где же твой приятель? — Иван презрительно скривился. — Ты обещал, он придет обязательно.

— Должен быть, — нерешительно ответил Виталий.

Кирилл неопределенно хмыкнул:

— Да уж, надо бы взглянуть, — и зевнул. — Спать хочу, мы переночуем у девчонки. — Сказано это было в таком тоне, словно Регина здесь не присутствовала.

— Ко мне нельзя, — решительно сказала Регина.

Парни даже не взглянули на нее, словно и не видели.

— Я же тебя никогда ни о чем не просил, — сказал Виталий. — Ребята переночуют у тебя.

Они вышли в осенний вечер, сели в “БМВ” и через несколько минут оказались у дома Регины. Рядом с ее подъездом дрались, точнее, толкали друг друга двое пьяных. Нестеренко и Котов изображали пьяную возню достаточно натурально.

— Парни, отойдите в сторонку и бейтесь, — миролюбиво сказал Виталий, хотел отстранить Нестеренко, но опер не поддался и воинственно заявил:

— Уйди, тебя не звали!

— Не Москва — бандитское поселение, — Иван схватил Котова за плечо. — Дай пройти, и мордуйтесь хоть до утра.

Котов, с виду хрупкий, так засадил Ивану в живот, что киллер опустился на колени, его начало тошнить.

Милиции в нужный момент никогда не бывает, но в этот раз “Москвич”-“канарейка” мгновенно оказался рядом.

Два молодых сержанта, видимо, засиделись, вышли, развели дерущихся в стороны попарно. Причем они явно благоволили к Котову и Нестеренко.

— Отцы, вы бы хоть через день дрались. Придешь, тебе твоя Валюха накостыляет по-серьезному, — сказал один сержант.

Другой строго спросил у киллеров:

— Документики, граждане.

— Ну да, ты с ними выпиваешь, так им все можно, — не подозревая ловушки, просипел Кирилл. — Да я и пальцем никого не тронул.

— Брысь, шалава, иди домой, — сержант толкнул Регину в подъезд. — Где ты таких подобрала? Волох, а ты как ввязался? Удивляюсь. Одет солидно, трезвый, тачка у тебя мильён стоит.

— Все, командир, — Иван вздохнул с трудом, — побазарили и разошлись.

— По отделениям милиции, — уточнил сержант. — Этих двух мы поутру пригласим в отделение на профилактическую беседу. А вам, господа, придется проехать сейчас для установления личности.

Простенькую комбинацию придумал генерал Орлов. Задерживать киллеров наверняка не за что, засвечивать перед ними Гурова категорически нельзя, но и отпускать их совсем неразумно. Сержанты были ряжеными оперативниками, в отделении их знали. Но чтобы у братьев не создалось впечатления, что к ним отношение особое, разговаривали с ними с неприятной милицейской простотой:

— Сами в машину полезете или дубинкой образумить и железки на руки надеть?

Кирилл и Иван глянули на Волоха зло, тот даже сделал шаг в сторону, но тут же получил дубинкой по шее и сник.

Регина, которая пряталась в подъезде, выглянула, спросила:

— Виталь, а тебе за это что будет?

— Я тут при чем? Давай домой, в чужие дела не лезь. — Волох сел в “БМВ” и отъехал.

В отделении милиции для пяти утра было шумновато. Три бомжа и две пьяные проститутки, хоть и сидели порознь, но галдели изрядно. Грязные девки, неясно как попавшие в центр, качали свои права. Известно, права вообще найти трудно, а в милиции — так просто невозможно.

Дежурный только глянул на Ивана и Кирилла, понял: наконец-то доставили людей нужных и можно балаган сворачивать.

— Со всех снять отпечатки пальцев. Имеется распоряжение мэра о борьбе с бродяжничеством и о тщательной зачистке Москвы.

— Я похож на бомжа? — спросил Кирилл.

— В очередь, гражданин, у нас привилегий не оказывают, не Дума.

— А если я член Думы?

— Присядьте на скамейку, не теряйте время.

Через полчаса у киллеров проверили липовые паспорта, главное, сняли отпечатки пальцев. Вскоре их проверили по компьютеру, как генерал Орлов и ожидал, в компьютере данных отпечатков не имелось. Ничего, теперь гости будут ходить на цыпочках.

Глава 4

Генерал-полковнику Фридину Петру Васильевичу исполнилось пятьдесят девять, в шестьдесят увольняют, и последний год будущие отставники практически ничего не делают. Фридин был вдовец, имел двух сыновей, двух дочек и пятерых внуков. Казавшийся громадным трехэтажный особняк еле вмещал всех любимых и ненаглядных, иных в семье не было. Да еще вдобавок две снохи и два зятя. Редкий день, когда семья собиралась в полном составе, генерал надевал парадный мундир, выстраивал не по семьям, а по росту, давал команду:

— Смирно! Равнение направо! По порядку номеров рассчитайсь!

— Неполная боевая единица! Но воюют не количеством, а...

— Умением! — довольно дружно отвечал строй и, не дождавшись команды “Разойдись”, рассыпался за стол.

Мужчины выпивали, женщины пригубливали, пацаны и пацанки глотали пепси и фанту.

С год назад, когда о пенсии еще никто и не заикался, хозяин после обеда шепнул старшему сыну:

— Собирай мужиков ко мне в кабинет, разговор имеется.

Вообще-то жили посемейно, не шикарно, не у всех машины были, а о своих дачах только разговаривали. В штабе над Фридиным подсмеивались: расплодился, а не благоустроил. Крыша-то у каждого семейства имелась, но двое ютились в двухкомнатных “хрущевках”, остальные жили то ли в Москве, то ли в области — на границе. Фридин был человеком старомодным и считал личный быт делом второстепенным.

Уже прошла перестройка, рубли рассыпались на копейки, цены стартовали в космос, на орбите задерживаться не собирались.

Кабинет был истинно генеральский:

стол огромный, кресло — в одиночку не поднимешь, а стулья рассчитаны на зады генеральские. Сыны и зятья расселись, будто футбольное поле оцепили. Трое были офицерами, но дальше майоров пока не прошли. А если никто не двигает, так никто и не движется. Коллеги Фридина по генштабу решили мудро: раз он своих не просовывает, то им, грешным, со своей-то родней разобраться бы:

Фридин был из казаков, дед — дважды Георгиевский кавалер, честь в семье шла не из газет да телевизора, а из крови в кровь. Генерал прекрасно знал, как его соратники грабили в Европе и отсылали домой эшелонами, но считал, всяк своим умом живет. Ведь сам-то тоже стройматериалы и солдатушек на стройку личного хозяйства прихватил.

— Скоро седьмой десяток под горку покатится, парни, — сказал он. — А камушек сверху только сдвинь, его и не остановишь, свистит, как пуля у виска. Я это к чему? Вам надо на ноги прочнее становиться. Вы не верьте, что народ поможет, в землю втоптать он зараз, а вверх потянуть на Руси не принято. Офицерики вы мои, дела ваши совсем херовые, — он оглядел сыновей. — Служить некому, а воровать вы не умеете.

Ну ты, — хозяин ткнул жестким пальцем своего любимца Костю, мужа Настьки, — химик. Много твоя химия золота принесла?

— Умному хватит, батюшка, а дураку сколько ни дай, все мимо рук пронесет.

Университетов, как известно, казак не кончал, но ум имел быстрый, сметливый, и почувствовал генерал, что очкастый химик сегодня разговаривает с ним необычно. Фридин сделал вид, что в тоне Коськи изменения не нашел, и вновь обратился ко всем:

— Повторяю, дела хреновые, ни торговать, ни воровать я не умею, а перед детьми в ответе. Я человек не жлобливый, мое достояние известно — дом ничего себе, крепкий еще, да пятьсот десятин пахотной. Так на земле, окромя меня, никто и работать не умеет, и крови вы наполовину казацкой, а дух у вас городской. Да и дом опять же. Он хорош-то — хорош, а продать его нынче некому. Сортир во дворе, горячей воды нет, грош ему цена по сегодняшним деньгам.

Ну а коли на всех разделить, а иначе не умею, то не деньги, сиротские слезы. Из армии следует уходить, ее раскрали до последнего. С военкоматом я решу, на это моей власти еще хватит. Чего дальше, мужики, поскребите затылки. Гуртом держаться — надо землю любить, разбежаться — с сумой пойдете.

Месяц на раздумья, доложите, на кругу обсудим. А сегодня каждому выпить дозволю, но чтобы красиво было, с гармонью и песнями.

Когда из кабинета выходил Константин, хозяина придержал, отвел в сторону, сказал неуверенно:

— Разговор небольшой имеется.

— Ну? — Фридин поднял лохматую бровь. — Говори.

— Понимаешь, отец, я в своей лаборатории химию интересную изобрел. Можно официальным ходом пустить, только деньги и ордена у начальства осядут, ну, мне грамоту дадут.

Старый казак рассмеялся.

— Так и при царе-батюшке было, как в бумаги попадет, так закружит, завертит, с таким делом не сладить.

— Так не сладить, а если по-умному, то можно.

— Воровать? — вспылил Фридин.

— У кого воровать? Я эту химию сам создал, она моя, — с достоинством ответил Константин. — На ней можно большие деньги делать.

— Ну как большие? — недоверчиво спросил казак. — Ну, по сегодняшним деньгам с миллион?

— Стал бы я связываться! — презрительно ответил Костя. — Вы как хозяин станете миллион в день получать.

Фридин, старинного казачьего племени, мужик выдержанный, огладил седой ус, покачал головой и сказал:

— Нет такого товара... Если ты золото скупать начнешь.

— Отец, вас ничего не касается. Действительно, такого товара нет, с золотом я не связываюсь. Ваше дело — поставить небольшую мельницу на своей земле.

— Да кто же мне зерно повезет, когда элеватор неподалеку? — удивился казак.

— Он неподалеку, а вы ближе, — усмехнулся Константин.

— Там объем какой! Они копейку с фунта скинут, и утоп я, — убежденно заявил казак.

— У них помол грубый, я вам куплю мельницу заморскую, шелка ткать будет. А понадобится, и я в силах пару грошей с фунта сбросить.

— Да откуда же у тебя деньги на немецкое оборудование?

— Тесть в Германии стоял, оттуда и привез.

Костя был неказист, но ловок, пригнулся вовремя, и мозолистый кулак тестя свистанул мимо.

— Украл? — крикнул он. — Я украл? Константин зашел с другой стороны, заговорил серьезно:

— Батя, в твоем звании люди все имеют. И ты мог бы иметь, а что у тебя ничего нет, так про то никто не знает и не верит.

— Думаешь, не верят?

— Точно. Ждут, что скоро развернешься. Пусть развернется твой зять. Ты спишь спокойно, — Константин улыбнулся.

* * *

Прошло полгода, и на участке Фридиных заработала чудо-мельница, мух-пух, цена — копейка. Сначала соседи посмеивались, заходили поглядеть. Говорили, мол, конечно, немец плохо не сделает, да откуда пшеницу брать? Константин вел себя спокойно, самостоятельно, лишних заказов не брал, взятые выполнял в срок.

Однажды приехала группа кавказцев, предложила мельницу продать. Вышел к ним старшой, сухо сообщил, что в хозяйстве ничего не продается. Оружие у всех имеется, бабы не хуже мужиков стреляют.

Константин стал подкупать сельхозтехнику, все наилучшее. Не только сельская, городская администрация Фридиных зауважала.

В хозяйстве появились две “Нивы”, два охранника, здоровенные молчаливые парни. Отоспавшись, поутру они, не торопясь, работали. Когда окрестные мужики прикидывали, что фридинское хозяйство должно было еле ноги волочить, ан нет, все добрели, забор кованый поставили, хотя хлеб растили никак не лучше соседей, да и сорняка много, конопля завелась, русскому мужику и в голову не придет, что конопля та есть чистое золото.

* * *

Ольга лежала в отдельной роскошной палате. Первая ломка прошла, и девушка чувствовала себя прилично, только очень скучала. Конечно, очень мешал языковой барьер, поболтать не с кем, телевизор не смотри, удалось достать несколько книг на русском, среди них толстенный том Достоевского. Она знала о нем, что он великий русский писатель, читать его трудно, потому решительно отложила в сторону. Ольгу наблюдал доктор, обслуживали две девушки, примерно ровесницы. Порой Ольга ловила в их взглядах жалость.

Она не верила матери, что четыре укола, которые доставили ей неописуемое блаженство, прямая дорога в ад. Считала, что все слова для малых детей, она сама видела людей, которые колются годами, и ничего, живут припеваючи, хоть от тоски не умирают. А менты, что ввязались в это дело, так то просто — за деньги отца. А его ничего, кроме собственной карьеры, не интересует, есть дочь, нет дочери, главное, чтобы все тихо и без неприятностей. Однако она понимала, что чувствует себя с каждым днем все лучше, и если раньше кайф, который она ловила после уколов, будил в ней приятные воспоминания, то теперь она начинала думать о нем с отвращением.

Примерно через месяц Ольга с удовольствием делала гимнастику, девушке разрешали, правда в сопровождении высокого юноши, бегать по парку.

А вскоре к ней зашел доктор и на приличном русском языке предложил пойти погулять. Доктор был словно с картинки: седой и в очках, очень аккуратный и вежливый. Когда Ольга поинтересовалась, почему он так долго скрывал, что знает русский, он поцеловал ей руку и ответил, что общение между персоналом и больными запрещено, а главврач должен подавать пример.

— Но мне одной так тяжело.

— Если бы мы разговаривали, вам было бы еще тяжелее. Сейчас вы почти здоровы, наше общение служит вам наградой, вы вели себя очень хорошо. Два срыва, которых вы не помните, можно не считать.

Они прошли парком, свернули в одноэтажное здание, по обе стороны коридора расположены двери.

— Ольга, если вам станет противно или страшно, мы тут же повернем обратно. В палатах за этими дверьми живут люди, которые на сегодняшний день считаются неизлечимыми.

— Я могла стать такой же? — спросила девушка.

— Раньше, позже, но обязательно. Ольга посмотрела в глубь коридора, повернулась и пошла к выходу.

— Я не хочу этого видеть.

— Правильно, детка, на такое лучше не смотреть. Забыл вам сказать, с сегодняшнего дня дверь вашей комнаты не запирается.

Она не поверила, чуть стемнело, надела приталенное платье, туфли на высоком каблуке, на голову кокетливо повязала косынку, вышла в парк, затем двинулась аллеей, которая вела к центру провинциального селения.

“Они могли отпустить меня на край света — без денег, документов и визитной карточки я дойду только до ближайшего участка”.

— Мадемуазель? — услышала она приятный мужской голос, но так как по-французски говорила крайне плохо, неторопливо прошла дальше.

Она услышала позади быстрые шаги, и вскоре ее догнал высокий статный молодой человек, который, улыбаясь, говорил по-французски.

— Ноу франс, — она улыбнулась и сделала отрицательный жест.

Мгновенно прямо на аллею выехала полицейская машина, из которой ловко выпрыгнули два молодых полицейских и быстро подошли к Ольге и неизвестному франту.

Один полицейский козырнул Ольге, выяснив, что она не говорит по-французски, перешел на немецкий.

Ольга с трудом объяснила, что живет в клинике, и указала в темноту.

— О, доктор Дитер! Зер гут! — ответил почтительно полисмен и, вежливо взяв Ольгу под руку, повел ее в сторону госпиталя. Из его длинной и путаной речи девушка выяснила, что это плохая аллея и здесь гуляют только плохие женщины. Если мадемуазель хочет вечером погулять одна, то ей надо идти в обратную сторону и обогнуть госпиталь, там имеется неплохое кафе для приличных дам.

Ольга согласно кивнула, оглянулась и не увидела ни полицейской машины, ни франтоватого незнакомца.

Полицейский понял ее взгляд и пояснил:

— Это плохой человек. Профессионал. Он больше не подойдет к мадемуазель.

Как ни малы были познания Ольги в немецком, она поняла, что значит “плохая” аллея, “плохой человек”, “профессионал”.

Когда они вышли из аллеи на маленькую площадь; сверкающую огоньками кафе и закусочных, полицейский вновь козырнул, указал на одну из дверей. Страж закона хотел поцеловать девушке руку, но она плевать хотела на местные обычаи и расцеловала растерявшегося парня в обе щеки.

Рядом раздались аплодисменты. С акцентом, но на хорошем русском языке, просто, но элегантно одетый мужчина средних лет сказал:

— Олюшка, так, кажется, вас зовут дома, здесь не Москва и не стреляют каждую минуту, но хорошенькой девочке шляться в вечернее время одной не рекомендуется. Я правильно употребил слово “шляться”?

— Правильно, — улыбнулась Ольга. — Откуда вы знаете, как меня зовут дома? И вы так хорошо говорите по-русски.

— Моего отца звали Иван, а матушку — Анна. Мой прадед уехал из России очень давно. А о вас я знаю очень много, имею вот такой гроссбух, — и он показал толстенную книгу. — Я ваш охранник, и меня зовут Жак. Хочу стать вашим другом. Когда вы пошли гулять, я мог сразу остановить вас. Но тогда вы бы подумали, что вас обманывают, говорят, гуляйте, где хотите, и приставляют полицейского. Я договорился с местными ребятами, они разыграли маленький спектакль. Мы же знали, что вам по этой аллее пройти не дадут.

— Вы большие хитрецы...

— Мы бережем свою работу, Ольга. Здесь это непростое дело.

— Жак, я хочу кофе и пирожное, — сказала Ольга. — Но у меня нет денег.

— Это просто. — Жак открыл перед девушкой дверь кафе. — В этом заведении любой клиент доктора может получить все, что угодно, бесплатно.

Ольга весь вечер рассказывала Жаку о Москве, и, хотя старалась смягчать, картина получилась мрачноватой. Тем более что Жак читал газеты, которые не приукрашивали жизнь в нашей столице, и порой задавал сложные вопросы.

— О политике, Жак, вы меня лучше не спрашивайте, — попросила Ольга. — В ней не разбирается ни один россиянин.

— И президент? — удивился Жак.

— Думаю, он понимает в данном вопросе меньше других.

Когда Ольга подписала счет, Жак усмехнулся:

— Доктор удивится, узнав, что такая дама пьет сливовицу. В следующий раз пейте коньяк.

— Во-первых, это дороговато, но главное, я люблю именно сливовицу.

Увлеченные разговором, они не обратили внимания на незаметного человечка в сером костюме, который сидел в углу, то и дело щелкал зажигалкой, хотя и не курил.

* * *

Вторично разнос Гурову делал замминистра.

Генерал-полковник расхаживал вдоль своего стола, что устраивало Гурова, который не любил докладывать, сидя в кресле.

— Вы не можете. Лев Иванович, жаловаться на нехватку людей. Я проверял, ребята из контрразведки не тянут волынку, работают очень серьезно. МУР предоставил вам двенадцать лучших оперативников. Вы сами там много лет работали и прекрасно знаете: двенадцать оперативников лишними не бывают. А результат?

Гуров хотел было ответить, что результатов по подавляющему большинству заказных убийств нет. А киллеры, судя по всему, — профессионалы.

Кулагин сделать ничего не может, ему приказали, чтобы работа велась по линии контрразведки. А убийство чисто криминальное, политикой в нем не пахнет. Муровцы молодцы, нечего сказать, но оперативник целиком зависит от своей агентуры. А МУР разрабатывает группировки, может зацепить гастролера, но у них нет и не может быть выхода на убийцу, присланного из-за кордона.

— Вы увидели их в казино, а результата нет.

— Нет никакой уверенности, что они и есть разыскиваемые. Нам нужны пистолеты, связи этих парней.

— И как же вы данные связи выявляете?

— Плохо. Очень плохо.

— А почему вы решили, что убийцы присланы издалека?

— Этого я вам сказать не могу, — ответил Гуров.

— Как? — Шубин перестал ходить, присел на край стола.

Гуров не мог сообщить генерал-полковнику план задуманной операции, так как он касался смежников. А взаимоотношения секретных ведомств между собой были и так хуже некуда.

— Я вам приказываю, полковник!

— А я вам совру, господин генерал-полковник, — тихо ответил Гуров.

— Только попробуйте, у меня на ваше место охотники найдутся! — прикрикнул Шубин.

— С царем на охоту идти охотников уйма. Одно плохо — стрелять никто не умеет, — ответил Гуров.

— Умеет стрелять, не умеет, решим. Излагайте свои задумки.

— В России киллеры издавна используют автомат, — начал врать Гуров. — А если цель отстоит на тысячу метров, то винтовку и оптику. Киллеры умышленно оставили у себя пистолеты, якобы снова готовится стрельба в упор. Сказки, мы их возьмем на подходах.

— Где?

— На Николиной горе.

— Хорошо. Идите.

Гуров, хотя и был в штатском, развернулся, как строевой, носочек оттянул, подошву первого шага отпечатал. Когда он уже закрывал за собой дверь, Шубин негромко позвал:

— Лев Иванович, минуточку. Полковник смотрел на начальника — весь внимание.

— Лев Иванович, вы мне правду сказали?

— Конечно, нет! — возмутился Гуров. — Правда — штука слишком опасная. — Он бесшумно выскользнул из кабинета и сказал дежурному офицеру с горечью:

— А в былые времена мне с первого раза верили.

* * *

Когда Гуров вернулся к себе в кабинет, то на своем месте обнаружил генерала Орлова; сидевший напротив Станислав травил бородатый анекдот. Приткнувшись за ничейным столом. Котов и Нестеренко старательно улыбались.

— Господа, у вас имеются новости? — поинтересовался Гуров. — Понятно. А у меня сколько угодно. Если я завтра конкретно не доложу, что дело сдвинулось, меня уволят.

— Довел? — спросил Орлов.

— Ага. Знаешь, как хозяйка проверяет, достаточно ли раскалился утюг? Она палец слюнявит и к утюгу слегка прикасается. Если шипит, значит, в самый раз.

* * *

Генерал Кулагин едва вернулся от Орлова в свой кабинет, как ему доложили, что мать и младшая дочь Чекиных исчезли. Все, Лев Иванович, дружба кончилась, каждая служба занимается своим делом. Ольга наверняка передала своего продавца кому-то на связь. Отец отпадает, остается сестра Елена, девица взбалмошная, с авантюрными наклонностями. Через нее мы без труда выйдем на наркопродавца. “Наружку” генерал приказал сменить, предупредив, если кто засветится, может сразу подавать рапорт на увольнение.

Но и Гуров разгадал ход своего бывшего приятеля мгновенно. Он попросил в МУРе десять лучших оперативников, провел инструктаж:

— Господа офицеры, я поручаю вам работу хуже некуда. Для выполнения ее требуются два качества: осторожность и терпение. Орденов не будет, о неприятностях я не говорю.

Наши коллеги сейчас начнут искать связь дочери Чекина вне ее обычного круга, а вращается девица в кругах полусвета, подозреваю, употребляет слабый наркотик, у них это модно. Даю два дня подобрать гардероб, одна одежда для работы под продавца наркотиков. Где вы добудете золотые перстни и цепи, не знаю, но они необходимы. Некоторых гостей будут сопровождать охранники, они же водители. Здесь одежда стандартная, чем больше вы будете походить на “топтуна”, тем лучше.

Самое сложное, я запрещаю вам кого-либо сопровождать, только устанавливать и фотографировать, следовать за любым объектом не разрешается.

— Лев Иванович, если не следить, значит, ничего не знать, — сказал один из оперов.

— Верно, — согласился Гуров. — Придется терпеть. Пройдет несколько дней, и противник убедится, что “наружка” отсутствует. И если кто-либо из охраны или человек под видом охранника расслабится, ему надоест рядиться в “цвет” гостя, то продавец наверняка стационарное место передачи обозначит. Нас интересует не сам наркотик, а личность продавца. Если он связан с покупателем, то, безусловно, связан с поставщиком. Именно он нам и необходим.

— Лев Иванович, задумано красиво, но результата не даст. Если не двигаться с места, не следить, ничего не узнаешь, — сказал другой опер.

— А я считаю, что пятьдесят на пятьдесят, — ответил Гуров. — И хоть один даст слабину. Повторяю. Два дня на подбор одежды, два-три дня на установление мест, где Елена Сотина бывает. Сутки на определение стационарного места наблюдения. Никого из старых слуг не менять, засекут влет.

— Ну, Лева, ты и придумал, — сказал совершенно седой оперативник. — Ты сам-то хоть что-нибудь из заданного мог бы выполнить?

— Не знаю, Семен, — ответил Гуров. — Я бы старался.

Признание Гурова, что задание практически невыполнимо, удивительно, но подхлестнуло людей. Да Гуров еще сказал:

— Ребята, если не вы, то кто? — и добавил, что отчитываться в работе ежедневно не обязательно. А в случае малейшего сомнения, так в любое время суток звонить по сотовому, он будет включен днем и ночью.

— И помните, — добавил он, — неплохо, если вы сами установите торговца, но лучше, если его установит ФСБ, а через него выйдете и вы.

* * *

Повезло только в одном. Елена Сотина была консервативна, посещала в основном казино на Кутузовском, где на втором этаже ресторан, сцена для артистов и желающих танцевать. Пила девчонка умеренно, танцевала здорово и до упада. Нет, проглядывал еще один положительный момент: компания, которую возглавляла Елена, состояла из пяти-шести парней да двух девчонок. Они всегда сидели отдельно, контактов с окружающими не поддерживали. Водилы-охранники тоже сидели вместе, неподалеку от хозяев. Крайне редко кто-либо из подруг Елены танцевал с кем-нибудь из посторонних.

Внешне работа походила на развлечение. Оперативники быстро разобрались, что посетители делятся примерно на четыре категории. Проститутки и “быки”, которые пасли проституток либо кого-то охраняли. Это, можно сказать, народ “служивый”, они приходили сюда работать, а не отдыхать. И “гости”, девочки копировали кинозвезд и фотомоделей, мужчины — сам черт не разберет, каждой твари по паре. Ни фигуры, ни одежды, ни стати и умения себя держать у них не наблюдалось. В основном толклись у игровых столов, передавали крупье и друг другу фишки или пачки долларов, на лицах томилась скука.

Оперативники попытались обзавестись партнершами, но из этого ничего не вышло, стоило проявить к девушке интерес, подходил парень и называл сумму, неподъемную для офицерского жалованья.

На второй-третий день оперативники заскучали, лицо Станислава стало злым, слова короткими. Он сам вел непосредственное наблюдение за Еленой, выяснил, что у нее есть два стойких поклонника и подруга. Наблюдая за последней, Станислав заметил у девушки изящное портмоне, с которым она во время танцев не расстается. Станислав посоветовался с Гришей Котовым и предложил ему пригласить девушку на танец и попытаться оставить ее портмоне на столике. Номер не прошел изначально, девица танцевать не пошла. Утром об этом доложили Гурову.

— И много, и ничего, — философски изрек командир. — Что наркотик находится у девчонки, придумано неплохо. А они часто ходят в туалет? А служба обращает на нее внимание?

— Не разберешь там. Лева. Ничего не разберешь, — зло ответил Станислав.

— Я тебе много раз говорил, следует не смотреть, а понимать. Что пьют?

— Шампанское. Кто-то пьет виски, — Станислав смешался.

— Какого черта вы там пять дней делаете?

— Лев Иванович, мы там учимся вежливости, — ответил Станислав.

— Ну извини!

— Свои люди, — ответил Станислав.

— Вечером я иду с вами, — вымолвил Гуров и поперхнулся.

— Спасибо, хотя не барское это дело. Сидевшие за ничейным столом Котов и Нестеренко разом заявили:

— Напрасно.

— Почему? — возмутился Гуров.

— В зале четыре сотрудника ФСБ, вас могут опознать, — ответил Котов.

— Лев Иванович должен появиться, когда у нас хоть что-то будет в наличии, — добавил Нестеренко. — А иметь четыре пары глаз или пять — это не предлог, а несдержанность.

— Молодежь балуется какой-то слабенькой ерундой, но тяжелый наркотик там должен быть, — решительно сказал Станислав. — Нам необходим человек, поставляющий героин. И этот человек в Москве, и клубы уже подтравлены, и мы поставщика должны найти.

— Тебе не мешают, действуй, — огрызнулся Гуров.

— Ты не кидайся на нас, посмотрись в зеркало. Только ты, Лева! Только ты! И никуда ты не пойдешь, потребуется, запрем в кабинете.

Зазвонил телефон, Станислав демонстративно отвернулся, Гуров снял трубку.

— Лев Иванович? — произнес взволнованный женский голос. — Говорит вдова полковника Веткина.

— Здравствуйте, — Гуров забыл имя-отчество вдовы убитого. — Что-нибудь случилось?

— Помните, вы мне говорили, что к бумагам Якова никого не подпускать, а если что, звонить вам.

— Да-да, все верно, — Гурову было чертовски неудобно, что он забыл имя-отчество вдовы. — А были какие-то попытки?

— Сегодня позвонил заместитель покойного мужа, они жили как кот с собакой, и таким елейным голосом убеждает меня, мол, в рабочем столе полковника Веткина остался служебный блокнот начальника, а он к завтрашнему дню нужен генералу. Уж так я этого подкаблучника не любила, и сейчас, чую, врет, окаянный. И никаких служебных бумаг муж дома сроду не держал. Я к нему в стол не лазила, так знаю. Ну, я этому петушку и говорю, мол, сейчас из дома уезжаю, вернусь только к вечеру.

— Все правильно, Рита Ивановна, — Гуров вспомнил неожиданно имя Веткиной, так как всегда удивлялся, что полковник звал жену Туля, сокращая ласковое Ритуля.

Гуров осмотрел свое “подразделение”, спросил:

— Кто проводил обыск в квартире покойного?

— Было поручено мне, что-то срочное подвернулось, и я перепоручил Сатину из третьего отдела МУРа, — ответил Нестеренко.

Гуров не ответил, вновь позвонил на квартиру Веткина, сказал:

— Рита Ивановна, я к вам выезжаю, дверь открывать только мне. Вы меня в лицо знаете?

— Конечно, Лев Иванович, мы же с вами танцевали на новогоднем балу.

— Да-да, извините. Значит, я еду. Вышли вчетвером, немного помолчали, наконец Станислав сказал:

— Уперлись в этого Сотина, глаза застит.

“Мерседес” Крячко загнали во двор, на четвертый этаж поднялись бегом.

— Никто не знает, как выглядит заместитель Веткина?

— Подполковник, всегда в форме, сильно полноватый, толстый, можно сказать, розовощекий, непременно улыбается, — ответил Котов.

— Ладно, сначала войдем. — Гуров нажал на кнопку звонка, и, хотя ни о каких условных сигналах не договаривались, сыщик дал один длинный звонок и три коротких и встал напротив “глазка”.

Дверь открыли быстро, хозяйка ласково улыбнулась.

— Здравствуйте, Лев Иванович, заходите, господа-товарищи.

— Обувь снять. Станислав, найти щетку или тряпку и в туалете ботинки тщательно протереть.

— Рита, — переходя на “ты”, сказал Гуров, — мы с тобой идем на кухню чай пить, а молодые люди тут обождут. Забыл. На листке плотной бумаги напиши записку: “Буду от 6 до 7 вечера. Туля”. Я верно запомнил?

Молодая женщина молча кивнула, пошла в другую комнату. Гуров остановился на пороге и, сжав зубы, повторял: “Не проглядеть и не напортачить... Не проглядеть и не напортачить...”

Оглядев игрушки, Гуров спросил:

— Сколько парнишке?

— Восемь, — нижняя губа Риты дрогнула.

— Когда из школы?

— О! — Рита всплеснула руками. — У него баскетбол этот, раньше девяти не ждите.

— Рита, теперь спокойно, дословно повторите слова человека, который звонил.

— Здравствуйте, можно попросить Риту Ивановну? Значит, он не знает, что взрослых, кроме меня, в квартире нет. А этот змей, зам Якова, порой шутил со мной. А тут он сказал, что назначен новым замом погибшего, фамилия его Клубнев.

— Отлично рассказываете, Рита, продолжайте, — подбодрил женщину Гуров.

— Я получил тяжелое задание, требуется заглянуть к вам, у Якова Сергеевича остались в столе некоторые секретные документы. Мне приказано их забрать, обработать и завтра утром доложить генералу.

Рита сцепила пальцы, хрустнула ими:

— И тут я поняла, что он врет. Сначала мелькнула мысль, а почему присылают незнакомого человека, когда у Яши в отделе было много друзей и они меня прекрасно знали. Затем я вспомнила ваше предупреждение и не стала звонить генералу и проверять. И только после подумала, какие секретные документы, когда у нас ни один ящик не запирается? Да и Яша сто раз говорил, что документ из кабинета домой может взять только...

— Предатель, — помог женщине Гуров. Рита покраснела и кивнула.

— Я рассказываю долго. Неожиданно поняла — все ложь, в мозгу словно электричка пролетела. И сердце заболело, я даже на диван села.

Гуров нежно обнял Риту за плечи, поцеловал, сказал:

— Гриша, валокордин. К окнам никому не подходить, о телефоне не говорю.

Глава 5

— Документ есть документ. Офицер его ни в сундук, ни в ванную, ни в сортир не спрячет, — говорил Гуров. — Я разберу стол, вы снимите с полок книги. Сложить все на стол, просмотреть каждую и поставить обратно.

Но проделывать и эту небольшую работу не пришлось. Через несколько минут Гуров позвал товарищей к нижнему ящику стола и выложил лист, на котором были отпечатаны четыре группы цифр, явная шифровка.

— Шифровальщикам такое минут на пять, — убежденно заявил Станислав.

— Учитесь. — Гуров рассматривал страничку под боковым светом: вдруг накладка произошла, чей-нибудь пальчик остался. — Явно шифровка, наличие ее на квартире в письменном столе такая накладка, приснится — не поверишь.

— Здесь не ищут, потому что основной жертвой считают полковника Сотина, — сказал Котов.

— А не подозрительно ли? Может, нас на Сотина толкают?

— По работе ни один из них ничего секретного не имел, — вмешался Гуров. — Я получил официальную бумагу. И все здесь не так, все иначе. Если секретного ничего нет, откуда прибыли профессиональные киллеры?

— Ладно, командир, ты думай, как из квартиры вылезать? — Нестеренко стоял, спиной прижавшись к проему между окон, косил на улицу. — Вон бабка с сумкой зелени расположилась, здесь за день и пучок не продашь.

— Значит, сразу после телефонного звонка они выставили наблюдение, чтобы быть уверенными, что в квартире никого не застанут. О парнишке выяснили, мать на работе. — Станислав вздохнул. — Правда, ушла она поздненько.

Неожиданно на потолке натужно заверещала дрель, а через несколько минут просунулось стальное жало, обсыпало кусочек штукатурки и исчезло. В образовавшееся отверстие опустилась леска со шляпкой на конце. Леску выбрали, и пуговица или нечто похожее закупорило просверленное отверстие.

Гуров вынул из кармана блокнот и написал: “У них нет современной техники? — и показал лист приятелям. — С этого момента только переписываемся”.

Все достали блокноты.

“У них нет разрешения прокурора, — написал Станислав. — Как будем уходить?”

“Над нами чердак, — написал Нестеренко, — они поставят жучок и уйдут”.

Через некоторое время человек прошел над головой, скрипнул чердачной дверью. Гуров взглянул на часы, было без пяти минут два. Через дом располагался маленький сквер. Гуров подумал и написал: “Поднимаетесь на чердак и спускаетесь по черной лестнице в установленном порядке, — после чего указал на Станислава, затем на Котова, Нестеренко и на себя. — Если слежки не замечено, опускаете правую руку в карман, если замечено — срываете с куста листик, и в контору. Если полный порядок, собираемся у палатки, пьем пиво”.

Станислав ткнул Гурова пальцем в грудь, поднес к его лицу кукиш и прошептал на ухо:

— В таком костюме пьют пиво только очень плохие оперы.

Гуров взглянул на часы, толкнул Станислава к двери. Тот обулся, посмотрел в дверной “глазок”, отжал замок.

Они уходили из квартиры с интервалом в пятнадцать минут. Гуров запер за собой дверь. За квартирой установили наблюдение. Но ни в этот день, ни на следующий никто у вдовы полковника Веткина не появился и не звонил. Искать несуществующего Клубнева было бессмысленно.

Изъятый листок с цифрами передали шифровальщикам.

Специалист посмотрел, взглянул на Гурова удивленно и не очень уверенно сказал:

— Похоже, это не шифровка, а условная запись нужных телефонов. Думаю так, но я проверю.

Через сутки дали официальный ответ, что, судя по всему, на листке записаны телефоны служебных кабинетов, и назвали двух офицеров МВД, один телефон из канцелярии министра и один из правительства.

— О секретности можете не говорить, а бутылка с вас, — сказал шифровальщик, возвращая листок.

Крячко нежно ответил:

— В отношении бутылки мы еще поторгуемся, а заключение твое не категоричное, из области предположений.

Шифровальщик расхохотался, сунул бумажку в руку Станислава и заявил:

— За девяносто процентов точности я отвечаю, для большего не хватает объема материала. А вам, Лев Иванович, из уважения скажу, что к этой галиматье профессионал рукой не прикасался. Записано для себя, для внутреннего пользования. Пока! Рад, если помог.

Оперативники разглядывали полученный список, эмоциональные матерились, сдержанные только шевелили губами.

— Сейчас какой год? — ни к чему спросил Станислав. — Я к тому, что у нас то борются с коррупцией, то утверждают, что ее и в помине нет.

— Ты шута горохового не валяй! Моли Бога, что ни одного друга не зацепили и сами мимо навозной кучи прошли! — сказал Гуров. — Список к Веткину попал явно по недоразумению.

— Он внимания ему не придал, захватил домой, хотел подумать на досуге, — рассуждал Станислав.

— Просто так номера телефонов даже прямолинейно не зашифровывают, — сказал Котов.

— Согласен, — кивнул Гуров. — Утверждать нельзя, но предположить можно, что данная группа занимается не благотворительностью. Звонок вдове, установка прослушивания. Нас засекли влет. Думаю, слушали разговор вдовы по телефону. Сто против рубля, смежники стараются. Эх, Павел, Павел...

Станислав хмыкнул, сказал:

— Лев Иванович, не держи душу на Кулагина, он правильный мужик. Группа занимается наркотой, никакого отношения к политике не имеет. А Паша своих парней пустой работой гробит, будто у него оперативников миллион.

— Ладно. Расслабьтесь, отдыхайте, я пойду к Петру докладывать, а то он и не отец родной, и не начальник, так, дядька чужой.

Только Гуров вышел в коридор, увидел спешащего Орлова. Тот, завидев друга, замахал руками, бросил, запыхавшись:

— Завтра! Хоть в семь приходи, продохнуть некогда.

— А ты пока воздух набирать будешь, я и закончу! — Гуров распахнул перед генералом дверь.

— Получены оперативные данные, что окрас у убийства чисто политический, твою группу распускают, станете помогать Кулагину.

— Рад, — и Гуров вальяжно устроился в кресле. — Откуда дровишки?

— Не от нас, западная резидентура дала, — и генерал с радостью начал срывать мундир, надевать любимый штатский костюм.

— Извини, Петр, разочарую, они в Москву туфту гонят.

— Да ты знаешь, кто?

— Знаю, — спокойно ответил Гуров. — Помощник президента по обороне.

— Да я же тебе говорить этого не могу! Я час назад в специальной книге расписался.

— Ты не говорил, я не спрашивал. Твоя подпись, как печать Тамерлана. Хочешь, скажу, кто политическую идею поддержал?

— Да не в жизнь! Полагаешь, на генерал-полковника с плеч груз сбрасывал? — ехидно поинтересовался Орлов.

— В наше время за бесплатно никто ничего не делает, — убежденно ответил Гуров. — Он же долю с наркотиков не имеет. А мент, он и есть мент! Пусть тяжело, но тянет. Чего мы в гадалки играем? Что те убийства имеют политический окрас, в первую очередь и наиболее горячо ратовали следующие... — и Гуров перечислил имена, указанные в записке полковника Веткина. — Но это не вся группа, там кое-кого не хватает.

— Откуда знаешь? — Орлов даже покраснел.

— Хороший вопрос. А у меня сызмальства были два учителя, менты — клейма ставить негде, я у них и нахватался.

— Эх, знали бы те учителя, до какой ты жизни дойдешь, — Орлов схватился за голову, повторяя: — Что делать? Что делать?

— Петр, ты меня всю жизнь учил, люди, продавшие себя за деньги, опасны, не трусливы.

— Но ты взгляни, какие они должности держат? Мы же и пикнуть не сможем. Нарушение приказа, отстранение от должности. Минимум. Ребят из МУРа заберут, технику отнимут. Вас будет четверо с пистолетами. И задание через меня вам соответствующее придумают и отписываться заставят.

— Но человек пять мы все равно найдем, — уверенно ответил Гуров. — Ты учил, лучшая защита — это нападение. Главное, чтобы они нам верили и дали работать по своей версии — убийство. Генерал-полковника Шубина они привлечь не рискнули. Прокурора Федина даже и не подумали, человека из аристократической семьи на героиновые дела не подтолкнешь. К Шубину я пойду и расплачусь, что у меня людей отобрали. Пусть руководство право и в деле круто замешана политика. Но двух офицеров милиции убили, и я имею агентурные данные...

— А ты имеешь? — перебил Орлов.

— Сейчас пойду и напишу, — нагло ответил Гуров. — А источник у меня простри — Виталий Волох. Пусть кто-нибудь пойдет и проверит. Волох сначала стреляет, потом только спрашивает, как зовут. К прокурору я поеду сейчас и выложу все, как есть. Он и.о., поддержка у него мощная, но и враги из этого списка. Здесь его шанс, а он парень хоть и интеллигентный, да рисковый.

— Один вопрос, — Орлов постучал карандашом по зубам. — Кто полковника Гурова подстрахует?

— Подстрахуют, да так, что мало не покажется. Дай мне сутки, генерал!

— Что-то ты недоговариваешь, — пробурчал Орлов.

— Настоящий оперативник всегда недоговаривает.

* * *

Прокурор выслушал Гурова с непроницаемым выражением лица, сухо спросил:

— Куда прикажете ваши слова подшить? Я изначально не верил, что убийства связаны с политикой. Но “верю — не верю” — лишь детская игра, — сказал Федин.

— Если мы докажем, что некое высокопоставленное лицо совершило уголовное преступление, вы дадите санкцию на арест? — спросил Гуров.

— Если доказательства вины будут основаны не на личном признании, кинопленке или звукозаписи, дам санкцию безусловно, — ответил прокурор. — Но если в цепи доказательств окажется хотя бы один кинокадр или фотография, то материал можете даже не показывать.

— А что, для больших чиновников существует индивидуальный Уголовный кодекс? — поинтересовался сыщик.

Прокурор подошел к окну, и Гуров только сейчас заметил, что у чиновника неестественно белая прозрачная кожа, совершенно больное лицо. Он оперся на подоконник и смотрел в окно, как дети смотрят из окон больничных палат на улицу.

— Мне бояться, уважаемый, нечего. Я не хочу, чтобы вы загубили дело, имеющее теоретическую перспективу. И вместе со своими друзьями устроились в тюрьму. Я долго жил не в России, мне виднее. Порядочных людей в России много, значительно больше, чем вы представляете. Но страха и неверия в справедливость еще больше. Ваши доказательства не должны опираться на людей, а должны быть выкованы из железа. Иначе вы погибнете и не принесете никакой пользы, даже вред. Так как ваша смерть лишь укрепит в душе человека страх и невозможность доказать правду.

Прокурор отвернулся от окна, шагнул к Гурову, хотел обнять, но посчитал такой жест излишне театральным, усмехнулся, лишь похлопал по плечу.

— Желаю удачи, сыщик, — и с деловым выражением на лице начал раскладывать на своем столе бумаги.

— Всего доброго, Федор Федорович. — Гуров кивнул и вышел.

У Марии в театре был выходной. На студии очередной раз не заплатили, организовался простой. Не умея валяться на диване и смотреть телевизор, жена устроила генеральную уборку. Приход днем мужа оказался совсем некстати, но Мария была актриса от Бога, не повела даже бровью, изобразив неописуемую радость.

— Полковник, наконец-то мы сможем побыть вдвоем, я мгновенно уберу ведра и тряпки. Если хочешь, я оденусь парадно, и мы отправимся в маленький, никому не известный ресторанчик.

— Как скажешь. Маша, только чуть позже. Сначала необходимо решить пустячный вопрос, — ответил Гуров, целуя жену, по его лицу скользнула легкая тень.

И никто бы эту тень никогда не заметил, только не любящая женщина, тем более актриса.

Гуров был убежден: мужчина и женщина произошли от разных обезьян. Если для мужчины дважды два — четыре, может быть, шесть или восемь, то для женщины дважды два дают апельсин, новую юбку или отсутствие денег. А у актрисы, ко всему прочему, примешиваются различные цвета, а радость или беду они улавливают просто по запаху.

Так что для Марии и тень на лице любимого была совершенно излишней, она, лишь мельком увидев мужа, почувствовала головокружение и беду. Она выжала тряпку и сказала себе в сотый раз, что отлично знала, за кого выходит замуж, женщина сильнее мужчины, так распорядилась природа, потому и продолжается род человеческий. Гуров же давным-давно уяснил: если жена запела, значит, его мрачные секреты раскрыты, следует идти и сдаваться.

Мария провела в ванной каких-нибудь пятнадцать минут и вышла в гостиную не в домашнем халате и босиком, а в стильном брючном костюме, в туфлях на шпильках, с легким макияжем, причесанная и в облаке французских духов.

— Дорогой, прошу, без вранья и вступлений, правду и только правду.

— Так и будет, но я тоже тебя прошу не играть героиню, решить вопрос просто, по-деловому, думая о нас двоих. Нам в любом случае будет достаточно скверно, лишнего нам не надо.

— Ты от меня уходишь! — Мария закричала.

— Дура!

Он не успел договорить такое простое слово, как оказался в объятиях. Мария его расцеловала и с восторгом заявила:

— Значит, все дело в твоих служебных неурядицах?

— Ты выбрала очень точное слово, — он не удержался от улыбки, а про себя добавил: “Если тюрьму или смерть можно назвать неурядицами, так ты абсолютно права”.

— Сейчас явятся ребята, чтобы мне не рассказывать дважды, подождем их прихода. У нас в доме хоть капля спиртного найдется? — спросил он.

— Капля, в которой можно утопить войско. Утром явился Шалва и принес две корзины. Сказал, что проиграл тебе пари. Я бутылки убрала в холодильник, баранину в морозилку, остальное на кухне. Не успела тебе доложить, увидела, что на тебя какнула птичка и требуется помощь.

— Князь действительно мне кое-что проиграл, — Гуров смутился. — Ты знаешь, я не заключаю пари, которое не могу отдать.

— Так ты и не миллионер, — с женской непосредственностью ответила Мария. — Жаль, что, кроме сыра, зелени и бокала красного вина, мне ничего нельзя. Иначе придется сменить амплуа.

В двери раздался условный звонок, однако Гуров заглянул в “глазок” и, лишь увидев Станислава, отодвинул стальные засовы. Не обращая внимания на протесты хозяйки, оперы сняли обувь, прошли в гостиную.

— Извини, Лев Иванович. — Нестеренко достал из плаща бутылку простой водки. — На большее не хватило.

— Я утром отлично позавтракал, — заявил Котов.

— А я вчера даже обедал, — добавил Станислав.

— Вот и отправляйтесь на кухню и хозяйничайте, у меня отгул. — Мария скинула ненавистные шпильки и устроилась в углу дивана.

— Берешь взятки, — констатировал Станислав, водружая на стол блюдо с различными закусками, зеленью и соленьями.

— Обязательно. — Гуров протирал стаканы. — Ты, Станислав, давно бы уяснил: взяток не берет лишь тот, кому их не дают.

— За женщин, которые почтили нас своим присутствием за этим скромным столом, — Станислав сделал небольшой глоток. — Лев Иванович, мы в курсе, хотелось бы выяснить подробности.

Гуров короткими фразами обрисовал обстановку.

— Почему если птица пролетит, так обязательно отметится на голову еврею? — философски изрек Котов.

— Голова большая, — ответил Станислав и взглянул на Гурова вопросительно. Сыщик кивнул и ответил:

— По одной и забыть. Рюмки придвинули, налили до краев, выпили молча. После паузы Гуров сказал:

— Я вижу ситуацию в таком решении. Нигде и никогда не произносить слово “наркотик”, тем более “героин”.

Котову — в течение суток выяснить у специалистов, как изготовляется героин, сырье, необходимое оборудование, стоимость на рынке сбыта, как оптом, так и в розничной продаже.

Станиславу — встретиться с офицерами Управления по борьбе с наркотиками и под страшным секретом сообщить, что разыскиваемые нами убийцы — наркоманы, по агентурным данным, они скрываются в соответствующих притонах. Нас наркота совершенно не интересует, желательно знать, кто из новых лиц появился в злачных местах. Интересуют только русские, приметы известны. Ни одного задержания не будет произведено без участия или ведома офицеров данного управления. Все задержанные, ценности, деньги и оружие приходуются только офицерами их управления.

— Но разыскиваемых в данных местах нет точно, — высказался Нестеренко.

— Точно, — подтвердил Гуров.

— Каким образом мы будем выходить на истинных киллеров? — спросил Котов.

— Через Регину и Виталия Волоха. — Гуров подумал, с сомнением покачал головой. — Если последний еще жив. Регину и Виталия мы с Котовым берем на себя. Очень мне не понравилось, как в казино один из киллеров смотрел на девушку. Валентин, мы в казино будем заходить, но основная работа на тебе. Все казино под “крышей”, а это как бы бесхозное.

— Могу пояснить, — встрял Станислав. — Именно наше казино посещают сынки, дочки, главное — сопровождающие их лица. Такая точка опасна и никому не нужна.

— Согласен, — Гуров кивнул. — Но слишком жирный кусок. И именно там может появиться гонец той же “крыши”. Сопровождающие будут предупреждены и не тронут его.

— Тогда расширяется круг осведомленных, — гнул свою линию Станислав.

— Станислав, ты прав, мне возразить нечего, — усмехнулся Гуров. — Кроме одного. Жадность. Тогда могут прийти и без ведома “руководства”. И если Валентин гонца увидит и поймет, можно будет за ним и пройти.

— Одному? — не сдавался Станислав.

— Ты прав, оставим пока этот вопрос. Валентин, даже если гонец засветился, за ним не идти. Если он придет сегодня, он придет и завтра.

— Лев Иванович, а почему ты ничего не говоришь о транспортировке? — спросил Станислав. — Ты же отлично понимаешь, если такие тяжелые фигуры на доске, то и разговор идет не о килограммах. Их надо в Москву доставить?

— Или они Москву обходят, двигают на Питер? — спросил Котов.

Гуров долго молчал, ответил неуверенно:

— Не знаю, точнее, имею вариант, но даже такого авантюриста, как я, такой вариант шокирует своей наглостью. Либо все посходили с ума, либо лечиться следует мне.

— Тебе, тебе! Я передачи носить буду, — мгновенно среагировал Станислав. — Маша, между своими ребятами говоря. Леве следует подлечиться?

— Обязательно, — улыбнулась Мария, употребляя расхожее в группе слово. — Только всех уложить в одну палату.

— А если серьезно? — и дело было не в словах, а в тоне Гурова.

Оперативники смяли расползшиеся по лицам улыбки.

— Я буду проводить анализ, а вы сами будете делать вывод. Должностной масштаб участников доказывает, что это не обычная кокаиновая история. И традиционный маршрут Афган — Тегеран, сквозь границу, Чечню и по наезженному пути отпадает. Дорого и велики потери в пути. И армия транспортировщиков и перекупщиков. Их сиятельства не пойдут по такому пути, легче нефть воровать. Такие лица может соблазнить лишь совершенно новый, оригинальный ход. Европа, Канада, Америка как рынки сбыта не интересны. Там свои короли и бароны, свои дележки, войны, чужие никому не нужны. Если не перестреляют, сдадут родной полиции. Настоящий, практически не тронутый рынок — это Москва, Питер, Россия. Морально и материально мы сейчас готовы принять тонны героина. Только научи, приучи и дай. У людей на руках миллиарды долларов. Но если торговать в Москве, то зачем оплачивать сотни курьеров, терять деньги на посредниках?

Как обычно, быстрее всех среагировал Станислав:

— Ты хочешь сказать, героин изготавливают в Москве? — он постучал себя по виску.

— Я такого не говорил, и по голове своей стучите вы, господин полковник, — улыбнулся Гуров.

Оперы переглянулись, Мария поднялась, ушла в спальню.

— Вопрос на засыпку, Станислав, — уже спокойнее продолжал Гуров. — Если наркотик везут по дорогам России, то почему среди высокопоставленных наркодельцов нет ни одного генерала ГАИ?

Молчали долго, тот же Станислав и сорвался:

— Тут изготавливают, здесь торгуют? Тщательно проверяется транспорт только транзитный. А из самой Москвы пиляй хоть до Владивостока. Каждый инспектор знает, наркотик из Москвы не повезут. Так что делать?

— Не знаю, — Гуров привычно пожал плечами. — Точнее, я знаю, что делать, но не знаю как.

Глава 6

Валентин Николаевич Попов, сорокалетний, ладно скроенный, в прошлом комсомольский вожак, легко вписался в новый жизненный уклад. Комсомолец принял перестройку без особого восторга, философски. Чего горевать, что погода изменилась, сие от тебя не зависит, просто одеваться следует соответственно, например, не клясть дождь, а надевать плащ. Он никогда не выделялся среди сверстников, занимаемое положение его вполне устраивало. По крайней мере, он не выделял себя среди многочисленного отряда строителей коммунизма, двигался по ступенькам медленно и не завидовал приятелям, которые неожиданно взлетали на этаж вверх. Он обладал несвойственной молодежи мудростью, предпочитал двигаться медленно, но верно. Он и женился не по расчету, супругу свою любил не за длину ног или цвет глаз, а за надежность, душевную прочность, хотя ее Бог и внешностью не обидел. У Сони, так звали жену, все было на месте, в хороших пропорциях, хотя не блистала она среди подруг, так не каждому дано. Она работала инструктором в райкоме, где Валентин был вторым секретарем. Он всегда поддерживал первого, будучи убежден, что через человека перешагивать без крайней нужды не следует. И не скажешь, что Попов был добр и нравствен, просто рисковать не любил, не было в нем молодецкой залихватскости, и девушки на него поглядывали, но он им в ответ улыбался, не более.

Не знал Валентин, не ведал, что в горкоме партии к нему уже больше года присматривались. И не потому, что старцы из ЦК, шамкая, неустанно повторяли, мол, необходимо выдвигать молодежь. Просто существовала прослойка партийных работников, которая не сомневалась — смена кадров не за горами, молодежь действительно нужна.

Вопрос решился до смешного быстро и просто. Соня по случаю купила замечательные французские сапоги, которые ей жали в щиколотке. Молодая женщина не удержалась и надела обновку. В этот день Соне требовалось отвезти в горком партии очередной отчет. Когда она оказалась в приемной третьего секретаря, то еле стояла на ногах. Хозяйка кабинета, молодая, модно одетая женщина, заметила, что гостья хромает, обеспокоилась и чисто по-женски выразила восхищение французскими сапогами.

— Не говорите, страдаю, — по-простецки призналась Соня. — Француженки тонконожки, а у меня нога русской бабы.

Слово за слово, женщины разговорились. Горкомовская дама не удержалась и примерила парижскую модель, которая ей пришлась впору. Через полчаса Соня прикатила домой на “Волге”, сапоги тщательно протерла и отдала водителю.

Светская покупательница о деньгах забыла, а молоденькая комсомолка напомнить о “презренном металле” постеснялась. Через день недоразумение разрешилось, и Поповых пригласили вечером в загородную резиденцию.

Валентин весь вечер стеснялся и молчал, а женщины вели свои предметные разговоры. Хозяйка, дама болтливая и любопытная, показывала гостье партийный особнячок, расспрашивала Соню о личной жизни и, не думая, высказалась о собственном муже, мол, всем хорош, только самолюбия маловато. Однокашники вперед шагают, один там, другой еще выше, и дачи у них не в пример этой “халупе”. Соня по-простецки отвечала, мол, хорошему края нет, они с мужем всем довольны, только детей пока нет.

Мужчины играли в шахматы, оба плохо, но гость хуже и, все время проигрывая, расстраивался, порой спорил, пытался взять ход обратно. Хозяин искренне развеселился, выигрывать ему удавалось крайне редко, да и в тех редких случаях порой чувствовал, что противник умышленно поддается.

Когда молодые ушли, хозяйка сказала:

— Вот ты, Тарас, жалуешься, что помощника себе подобрать не можешь. Отличный парень. Никому не родственник, не подхалим и не дурак. Я с его половиной разговаривала, так она о нем хорошо выразилась. Настоящий мужик, не болтун и никогда не продаст.

— Инночка! — муж махнул рукой. — Да ты знаешь, сколько я врагов приобрету! Ведь каждый норовит своего пристроить.

— Кого бы ни взял, всегда недовольные будут, — жена пожала плечами. — Комсомолец, человек со стороны, бурчать будут, а сказать нечего. Не пьет, не бабник, не трепач! Главное — мужик, которые вообще перевелись к едрене-фене.

Через три недели, ко всеобщему удивлению, Валентин Николаевич Попов стал сотрудником аппарата ЦК. Должность у парня была невелика, но люди резко к нему изменились.

Прошло около трех лет, и все в России перевернулось. Союз рассыпался, куда-то подевалась великая дружба народов, всемогущие ЦК и КГБ перестали существовать.

Валентин оказался не у дел. В годы работы в комсомоле парень заочно окончил экономический институт, знаний не приобрел, а диплом получил. Теперь не спал ночами, думая, куда податься. Совершенно неожиданно ему позвонили из управления кадров Совмина и предложили должность помощника заведующего отделом.

— Ты, Валентин, человек нужный, — сказал ему бывший шеф Тарас Иванович. — Срочно поступай в аспирантуру, работой я тебя не загружу, с поступлением и диссертацией тебе помогут.

Еще через три года он уже стал завотделом Совмина, кандидатом наук, а главное — своим человеком.

Характер у него изменился, выяснилось, что хотя знаний у него и нет, но точка зрения по любому вопросу имеется. Когда есть начальник, очень легко иметь точку зрения. Выявились серьезные недостатки: некомпанейский, бани, охоты, ночных совещаний не любит. Так ведь никогда ничего лишнего не знает, и не продает, и жены окружающих говорят о нем только уважительно. Компания, где все смешалось куда больше, чем в доме Облонских, так как все постели и сплетни перепутались, верный друг и трезвый советчик стал человеком незаменимым.

Он был совсем не глуп, но далеко не сразу разобрался в том, что его решениями и поступками, начиная с выбора галстука и кончая тем, к кому на обед ходить, кого принять у себя, а кому лучше на этой неделе не звонить, руководит тихая и скромная супруга.

Соня характером вроде бы не изменилась, но внешне стала человеком абсолютно иным. Налет провинциальности и простоты в жене пропал начисто. В жизни не бывавшая в Париже, она научилась сносно объясняться по-французски. Неизвестно откуда у нее оказался прекрасный вкус, умение выбрать и, главное, носить по-настоящему хорошие вещи. По-прежнему открыто глядя собеседнику в глаза, позволяя себе иногда недвусмысленно пошутить, она умела дружить с женами заклятых врагов, ни с кем не ссориться и при каждом удобном случае повторять, какой знающий экономист и тонкий политик ее муж.

Президент тасовал свое правительство, как заядлый картежник, и каждый министр или его зам, ложась спать, понятия не имел, кем он утром проснется. И как Попов ни крутился, как ни изворачивался и лавировал, в конце концов вынужден был примкнуть к одной из группировок. Результат не замедлил сказаться, вскоре Попов стал вице-премьером, правда, без особых полномочий. Но по своей человеческой сути он не являлся политиком, очень скоро его в пустячной ситуации подставили, и Попов полетел со своего поста, оказавшись у основания лестницы, откуда когда-то начинал.

В правительство пришли более молодые, хваткие и верткие, чужие “старики” были им совершенно ни к чему.

— Ты ничего не добьешься в политике, — сказала однажды Соня. — Надо перестраиваться.

— А что я умею? — растерянно спросил муж.

— Истинная власть — только деньги, — ответила жена.

— А солнце всходит на востоке, — усмехнулся он. — Миллиардером хочет стать каждый. Быстрые деньги? Нефть. Водка... Кто меня туда подпустит? — он махнул рукой.

Плохо Попов знал свою жену, можно сказать, совсем не знал. Как и муж. Соня не валялась по чужим постелям, но если обстоятельства требовали, не сопротивлялась. Делала это осторожно, расчетливо, чисто по-деловому. Связи ее были всегда конкретны и предельно коротки. Она уходила от мужчин всегда сама, вежливо, но жестко, оставляя у себя либо документ, либо ненужное письмо, так что бывший любовник не то чтобы дернуться, дурного слова сказать о своей подруге не мог.

У Софьи Владимировны образовался свой круг приятелей, о которых муж знал, но не придавал этому значения. У нее были деньги, серьезные деньги, о которых Попов и не подозревал.

Она проделала колоссальную работу, готовясь к данному разговору. И легкий тон, и неуверенность являлись лишь прикрытием. Она уже все рассчитала, кое с кем переговорила, участие Попова в готовящемся мероприятии было необходимо и предопределено. Зачем, спрашивается, красивой, деловой и богатой женщине нужен муж усредненных способностей, скатившийся вниз по административной лестнице? Сегодня она могла составить значительно лучшую партию. Но Соня была по природе лидером, ее не устраивали вторые роли, да и положение в обществе сейчас определяла она, а новый муж — всегда лотерея. Попов человек верный и преданный, в определенных кругах пользуется авторитетом. Его не пускают наверх, но с его мнением считаются и никто не сомневается в его порядочности. И пусть последнее понятие сейчас не в моде, в определенных условиях оно дорогого стоит.

Софья Владимировна задумала грандиозную аферу, и безупречная вывеска была ей просто необходима.

— Нефть. Водка, — задумчиво повторила она, негромко добавила: — Наркотик.

— Надеюсь, ты шутишь? — он даже рассмеялся.

— Россия — непаханое поле. Героин — это миллионы и миллионы долларов. Свято место пусто не бывает. Собрать первый урожай и уйти. — Соня взглянула на мужа испытующе.

— Я ни черта не понимаю в этом деле, — почувствовав, что жена не шутит, Попов улыбаться перестал. — Но в газетах пишут, что все дороги с Востока надежно перекрыты. Просачиваются профессионалы-проводники, нам там места нет.

— Пусть просачиваются, воюют на дорогах, платят миллионы милиции, мы туда и не полезем. Оставим разговор до поры, имеется идейка, следует проверить. — Супруга налила мужу немного коньяка, плеснула себе, выпила, крепко поцеловала его в губы.

Ни коньяк, ни жаркие поцелуи в доме были не в моде.

Нестеренко прошелся по казино, отметил, что столики местной знати пока пустуют, прошел в туалет. Смешно, но факт: довольно часто “случайные” встречи происходят именно в сортирах, и тайники закладываются здесь чаще, чем в других помещениях заведения. Настоящий сыщик не обшаривает туалет, он должен знать сортир на охраняемом объекте лучше, чем собственный карман. Быть убежденным: если захотят спрятать, то оружие положат в одно место, деньги — в другое, а наркотик или записку — совсем в третье. Но тайники можно сделать в любой день, потому и проверять туалет необходимо как минимум ежедневно, а то и чаще.

Нестеренко прекрасно знал, что у правого зеркала под четвертой плиткой снизу имеется тайничок, но никогда в нем ничего не находил. Но он также понимал — ничего просто так не бывает. Возможно, тайничок изготовили давно, использовали единожды и забыли. Но опер не гадалка, должен не предсказывать, а проверять.

Он вымыл руки, причесался, только глянул на заветную плиточку кафеля, как мгновенно понял: в тайник сегодня лазали. Положили и уже взяли? Или только положили, но еще не взяли? Может, проверяли и ничего не нашли?

Нестеренко вышел в ресторанный зал, сел так, чтобы ему было виден вход в туалет, заказал чашку кофе, здесь это было обычным заказом, ведь вечер только начинался, стал смотреть зал. Противоположная сторона тонула во мгле, которую разрезали узкие прожектора. В центре круглой арены возвышался шест, надо думать, фаллический символ, по которому вверх и вниз скользила очень символически одетая девочка. На значительном расстоянии она была даже красива, а уж эффектна безусловно. Она ловко уронила лифчик и с “ужасом” на нарисованном лице скользнула по столбу вниз и ловко перехватила утерянную часть туалета. С точки зрения гимнастики, трюк проделан был недурственно, но никаких эротических эмоций не вызывал.

Опер думал о постороннем, например, какой бы гладкой ни была поверхность столба, непрерывное и ежедневное движение вниз и вверх, вращение вокруг палки должно оставлять на юном теле девчонки потертости. А кожа, поврежденная раз, как пудрой ни присыпай, лучше не станет, не заживет, может начать и кровоточить.

Немолодой мужчина выбежал к основанию столба, “помог” девочке застегнуть лифчик, она визжала и всячески мешала помощнику. А он в свете пронзительных лучей оказался пузат и кривоног. Тут у него из кармана выпало несколько долларовых банкнот, девчонка ловко подхватила их и взлетела по шесту, изобразила шпагат, убрала деньги в такое место, откуда их достать невозможно.

Нестеренко относился к женскому полу с достаточным вожделением, но тут ему стало противно, он обвел видимую часть зала взглядом. Стол на шестерых, где командовала Елена Сотина, уже был заполнен. Не работа, а мартышкин труд, решил Нестеренко. Я не способен контролировать одновременно сортир и прибывшую компанию. Пусть Лева умный, но и край следует знать, один человек — только один человек.

Он вновь прошел в туалет, зашел в кабинку, когда услышал за тонкой перегородкой тяжелый вздох облегчения, после чего человек, кажется, заплакал.

Черти, что ли, колдуют, а может. Бог на лысину плюнул, решил опер, и раз везет, надо бить по “банку”. Надев заготовленную перчатку, Нестеренко выскочил из кабинки, подошел к зеркалу, сдвинул нужную плитку и достал из тайника пачку денег. Мгновенно приведя все в нужный вид, он ступил на порог, начал мусолить сигарету и рассуждать. В третьей кабинке человек явно укололся, судя по всему, тяжелым укололся, уж больно смачно всхлипнул и сразу замолк. Значит, можно предположить, тайник зарядили сегодня, потребитель пришел, взял, ввел дозу, не отходя, оставил деньги. Раз товар — деньги не из рук в руки, значит, отношения не вчера сложились. Но и тянуть купец не станет, за деньгами придет, тут ему можно сесть на хвост.

Опер понял, что с курением затянул достаточно, вернулся к столику и неожиданно увидел “продавца”. Мужчинка лет тридцати в одежде с претензией подошел к дверям туалета, напряженно оглядел зал и исчез за кафельной стенкой.

Нестеренко, матюгнувшись, выложил на стол пять баксов и быстро вышел из зала. Здесь он опять же встал так, чтобы ему был виден выход из уборной. Сначала появился незнакомый высокий покачивающийся парень. Он улыбался, на сопровождающего его “купца” не смотрел, хотел вернуться в зал, но дорогу ему преградил плотный охранник, громко сказал:

— Ты что. Лялек, раньше времени виски употребляешь? Сходи домой, проспись, часа через два и ты оклемаешься, и народ соберется. Старый клиент, знаешь, у нас так не принято, — говорил охранник ласково, но, судя по всему, держал клиента жестко и подталкивал к выходу. — Ты на тачке?

— Ну? — Лялек подобрал слюни, улыбнулся шире. — Че вы, парни, будто меня не знаете?

Разговор уже велся на платной стоянке, кругом толкался народ, машины припарковывались и отъезжали, было людно. Нестеренко не составляло труда толкаться рядом со спорящими.

— Действительно, — сказал один из охранников. — Чего ты. Крыса, к нему прицепился? — обратился он к “купцу”.

Он походил на это несимпатичное животное. На обидное прозвище не среагировал, смотрел на окружающих презрительно.

— Ты товар взял? — спросил он Лялька. — С тебя пятьсот.

Услышав сумму, охрана начала разбредаться по своим местам.

Наркотик работал вовсю, и напугать, тем более вразумить Наркомана не представлялось возможным.

— Ну! Пятьсот “зеленых”, а шуму, будто газон задолжал. Верну. Мы с Володей по корешам.

— Кому, может, и Володя, а для меня так Владимир Владимирович, — Крыса держался уверенно. — И мне велено вас доставить.

Нестеренко чувствовал, что этим и кончится, уже расплатился за стоянку, завел свой “Москвич”.

— С тачкой-то справишься? — Лялек бросил ключи от машины.

— Впервой, что ли? — Крыса подхватил ключи, открыл Ляльку дверцу, шутовски поклонился.

“Мерседес-300” рванул с места, “Москвич” чуть подпрыгнул и засеменил следом.

На Садовой “мерс” грубо нарушил правила, гаишник лишь махнул на него рукой. “Москвич” такой номер повторить не смел, выждал у светофора, бросился в погоню. Автомобильный поток был плотный, пробиться к “мерсу” не удавалось.

А было бы свободно, так “мерс” скрылся бы из глаз еще быстрее. Нестеренко связался с Гуровым, доложил:

— Зацепился, так на моей телеге только за иномарками кататься. А они, судя по всему, к купцу поехали.

— Случается, — ответил Гуров, и от его спокойного голоса Нестеренко стало теплее.

* * *

Наемные убийцы сидели в квартире Регины, играли в карты, изредка пригубливали из бокалов сухое вино. Они действительно походили друг на друга. Плотные ребята, спокойные и равнодушные, с несколько заторможенными движениями. Одеты добротно, неброско, явно не придавали таким мелочам значения.

Квартира у Регины была двухкомнатная, не шикарная, но уютная, непохожая на квартиру проститутки, чувствовалось, здесь убираются, даже пылесосят паласы.

Во второй комнате, предназначенной для любви, на огромном ложе лежал связанный Виталий Волох. Он был упакован умело, надежно.

Убийцы были людьми молчаливыми. Играли они серьезно, на наличные деньги, которые не мяли, не швыряли на стол презрительно, как это принято у их братьев меньших — обычных уголовников, даже убийц. Возможно, в их манерах сказывались привычки, приобретенные в разных странах, где им приходилось бывать по роду своей профессии. Они не принадлежали к какому-нибудь клану или синдикату, типичные волки-одиночки. И работали вдвоем исключительно потому, что оба были русскими. Они объяснялись на английском, французском и немецком, но с сильным акцентом.

Их давно бы уже взяли, хоть в Америке, хоть в Англии, но и цивилизованным странам время от времени требуются наемные убийцы. Арестуй их сегодня, что будешь делать завтра? Русские имели колоссальные преимущества: стрелки экстра-класса, никому не служат, значит, и не принадлежат, хвостов не имеют. Стало быть, в случае провала за ними ничего не потянется и не потребуется рубить да подчищать.

Службы знали об их существовании, после очередной акции даже преследовали, самые рьяные полицейские гибли, а у остальных хватало повседневной рутинной работы.

ЦРУ к парням отношения не имело, случайно сталкиваясь, обходило стороной. Единственно, кто ими серьезно занимался, — Интерпол, но ведь организация огромная, постоянно оказывались дела более срочные и важные, забот уйма, два человека терялись среди сотен и тысяч.

Когда поступили агентурные данные, что козырные валеты, так их называли службы между собой, вроде бы вернулись на историческую родину, в Интерполе облегченно вздохнули: вы их родили, вы их и убивайте.

Гуров давил на Интерпол, пытаясь выяснить связи валетов или направление их движения, на худой конец — в России они или нет.

Результат получили практически нулевой. Были замечены на Балканах, имелась агентурная короткая связь с русскими, а может, и не имелась. Действующие документы не известны, пользуются короткоствольным оружием. Это единственное, что совпадало точно. Деньги берут только вперед, были две осечки, деньги вернули.

Интерпол совершал ошибку, преступников искали на островах Испании, почему-то считалось, что они имеют притяжение к Тенерифе.

Высчитывая гонорары, полученные киллерами за последние восемь-десять лет, их считали людьми обеспеченными, успевшими войти в легальный бизнес. Полагали, у каждого небольшое дело, семья, определенное положение в обществе. Все это не соответствовало действительности. Парни не задерживались на одном месте. Кое-кто знал их почтовый адрес — скромный газетный киоск, где они и получали заказы.

Приглашение в Россию несколько удивило валетов: чего другого, а убийц на родине хватает. Но аванс был выдан своевременно, дело казалось простым. Когда офицеры были ликвидированы, им предложили еще более простое дело — убрать бандита с любовницей, правда, предупредили, что за парочкой последует офицер криминальной полиции, он и является основной мишенью. Честно предупредили, офицер опытный, на него уже были покушения, так что нужна максимальная осторожность.

Валеты играли в карты, пили кофе, жевали бутерброды и пережевывали полученную информацию. Факт, что их вынудили оставить горячее оружие, не вызывал особых опасений. Ясно, все хотят свалить в одну кучу, разбирайся потом, кто в кого в каком порядке стрелял.

В определенных кругах братьев звали счастливчиками, но они просто были людьми крайне предусмотрительными и осторожными. Оглядев квартиру, они, естественно, сразу засекли два выхода, усмехнулись. Эти двери устроены для слепых котят-первогодков. Квартира была старинная, со своими плюсами и минусами. Стены кирпичной кладки — серьезный минус. А деление квартиры на барскую половину и служивую — безусловный плюс. Не может в служивой половине не быть хода для ловкого парня с блядскими замашками. Дом подлежал сносу, но в перспективе. Первые две комнаты были нормальные, даже горячая вода имелась, здесь и проживала гражданка Регина Караваева, у которой с упорным постоянством брали подписку, что по первому требованию она готова квартиру освободить. Регина знала, в городе подобных квартир тысячи, И, сунув в начальственную длань пару сотенных зеленого цвета, считала, можно еще долго жить спокойно.

Тем более что как употребить вторую половину квартиры, никто не знал: затейливые коридорчики, тупички и чуланчики реконструкции не подлежали, а сносить жалко, и денег на это не выделяли.

В квартире имелся прямой коридор, ведущий к черному ходу, то есть прямо под пулю или за решетку. Валеты такой дорогой идти не собирались, после недолгих поисков они отыскали нишу со стенкой в один кирпич. Явно данный кирпич кто-то уже проламывал и привешивал калиточку. Затем, в морозы, видимо, кали-точку сунули в печку, а положили снова один кирпич.

Валеты провели отверткой по шву кладки, кое-где подрезали, получилось как следует, с виду стенка солидная, но удара сапога хватит. Чтобы не суетиться, не бегать, решили того полицейского чина сюда привести.

* * *

После неудачной погони Нестеренко вернулся в казино, оставил пистолет под сиденьем в тайнике, прошел в дверях контроль на металл, построже, чем в Шереметьево, и двинулся в глубь зала. Опер, словно бывалый игрок, равнодушно взглянул на столы с рулеткой и игры в карты, подошел к стойке бара, где сразу увидел Регину, которая выделялась на фоне своих товарок элегантностью и обманчивой чистотой. Опер взял у бармена стакан сока, облокотился на стойку и стал смотреть в зал. Как ему показалось, она вроде бы собиралась к нему подойти. Потолковать с подружкой Волоха розыскнику всегда интересно, и Нестеренко отодвинулся в дальний угол бара, как бы приглашая Регину. Она прихватила свой бокал с коктейлем, перешла от столиков к стойке, оказалась рядом, весело сказала:

— Привет, молчаливый. Что-то вы каждый вечер все один и один, не играете, не выпьете, девочками не интересуетесь.

— Здравствуй, Регина, — ответил Нестеренко, помолчал. — Игра мне не интересна, а на девочек у меня и денег нет. Признаться, я в жизни женщине не платил.

— С вашей молодостью и красотой деньги не нужны, — насмешливо заметила Регина.

— Что выросло, то выросло, — усмехнулся Нестеренко. — А напоминать о моем возрасте некрасиво.

— Сказали бы прямо, я, мол, на службе, развлекаться не ведено, — Регина стрельнула взглядом. — Мы же все здесь битые-перебитые, опытные и наблюдательные.

— Это хорошо, — Нестеренко кивнул, — разговаривать проще. Что-то я сегодня вашего постоянного ухажера не вижу. Не приболел?

— Виталий? — беспечно спросила Регина, постаралась также беспечно улыбнуться, нервы были напряжены до предела, рука дрожала, и проститутка поставила бокал с коктейлем на стойку. — Что ему сделается? Здоров, позже заявится. А я не вижу вашего голубоглазого начальника. Очень интересный мужчина.

— Ас чего вы взяли, что он мой начальник? — Нестеренко пожал плечами. — Приятель.

— Я же сказала, мы люди опытные. Жаль, что его нет, Виталий с ним потолковать хотел, — Регина старалась не выдать своего волнения, но опер его заметил.

— Возможно, придет, еще рано, — Нестеренко отлично понял, что Гуров получил приглашение к разговору.

— Не прощаюсь, майор. — Регина оставила свой бокал, отошла к игровым столам.

Кругом разговаривали по мобильным телефонам, отчего зал казино походил на биржу. Нестеренко достал из кармана аппарат, связался с Гуровым.

— Как я и говорил, “мерс” от меня ушел, а я вернулся в “Три свечи”.

— Валентин, я же просил продавцов не преследовать, — сказал Гуров, если он и раздражался, то по голосу это заметно не было. — Завтра твой продавец заявится снова. Ты его запомнил? Подумаем, может, пустим за ним “наружку”.

— Извини, командир, от долгого безделья нервишки шалят. Ты знаешь Регину?

— Платиновую? Девчонку Волоха? Так ее все знают, — несколько удивился Гуров. — К чему вопрос?

— Якобы Волох ищет тебя, имеет разговор.

— Интересно. Жди, я сейчас подскочу, — сказал Гуров.

Минут через тридцать Гуров уже пил кофе в баре казино, наблюдал за Региной, которая последовательно спаивала какого-то невзрачного, но серьезного мужичка, в чем сыщик не сомневался, иначе профессионалка не тратила бы на него время. В зале было много небрежно, даже бедно одетых мужчин, на запястьях которых можно заметить золотые часы стоимостью в двадцать и более тысяч долларов.

Гуров не упирался взглядом в платиновую подружку Волоха, она сама сразу увидела сыщика, будет нужно — подаст знак.

Что кроется за приглашением Волоха? О чем он хочет переговорить? Связан разговор с валетами или он, сыщик Гуров, шарахается от куста? Пока ни Волоха, ни кого-нибудь похожего на наемников не видно. Генерал Орлов категорически запретил из казино куда-нибудь выезжать. А полковник Гуров — ребенок, и не имеет права на принятие самостоятельного решения? В зале появился Станислав, вскоре пришел и Гриша Котов. Стало ясно, Петр принял решение, Гурова даже не поставили в известность. Хорош старший группы, нечего сказать! Он сдерживал себя, но раздражался все больше и больше.

Сыщик скользил безразличным взглядом по окружающим, постоянно возвращаясь к Регине, которая в данный момент говорила по телефону. Она убрала в сумочку аппарат и в упор посмотрела на Гурова. Он расплатился, забрал с вешалки плащ и вышел на улицу. Вскоре прошел Котов, вел под руку молоденькую девочку, деловито прошагал к своему “мерсу” Станислав.

Ни Волоха, ни двух незнакомцев видно не было. Гурова знобило. Подъезжали и отъезжали машины, ходили мимо люди, но сыщик чувствовал себя одиноко. А если предложение встретиться поступило прямо от валетов? При их умении обращаться с оружием возможен выстрел из любой машины.

Наконец из казино вышла Регина со своим клиентом, который, оказавшись на улице, сразу опустился на четвереньки, так и пошел враскоряк к сверкающему “трехсотому” “Мерседесу”. Регина вытащила из кармана спутника ключи, открыла дверцу, попыталась поднять тяжелое тело.

Гуров стоял у своего “Пежо” шагах в десяти от происходящего, смотрел пустым взглядом. Регина повернулась к сыщику и, адресуясь именно к нему, сказала:

— Помогите посадить этого урода в машину. Я отвезу его к себе домой. Поедете со мной? — Регина протянула Гурову ключи.

Сыщик молчал, пытался найти верное решение.

Если все происходящее инсценировано, то режиссурой занимались валеты, и ехать нельзя. А как к ним подойти иначе? Они профессионалы. Но и мы не из детского сада.

Гуров нашел взглядом Станислава, кивнул. Нестеренко и Котов сели в “Москвич”. А к “Мерседесу”, в который пыталась посадить клиента Регина, подошел охранник казино, помог пьяному сесть в машину.

Гуров переложил “вальтер” в карман плаща. Все. Ждать нечего, надо ехать. Лучше ситуации не будет, нас четверо... Сыщик услышал, как в кармане заверещал звонок, выхватил аппарат, быстро сказал:

— Слушаю.

— Стой, где стоишь. Лева, — прозвучал в трубке напряженный голос Орлова. — Если ты вышел в цвет, остальное не твое. Если пустые хлопоты, тем более не твое.

— Петр, это моя работа! — шептал Гуров.

— А я говорю, ты свое сделал.

Регина, словно мужик, сплюнула под ноги, села за руль, отъехала.

* * *

Адрес Караваевой был известен, группа захвата стояла в квартале от нужного дома. Шестеро атлетически сложенных парней сидели в “рафике”, старший негромко, но настойчиво говорил:

— Нас пугают, и мы будем осторожны. Действуйте по расписанию. С Богом!

Через несколько секунд они уже входили в подъезд, блокировали черный ход, подстраховывали окна.

Дверной замок выбили выстрелом, дверь — плечом, ворвались в квартиру, но схватили лишь воздух.

Связанный, с пулей в голове, лежал на кровати Волох.

Лаз, ведущий на помойку, нашли сразу. Как сразу наткнулись и на труп лейтенанта, который оказался на пути ушедших валетов.

Через некоторое время подъехал Орлов, прошелся по квартире, опустился на стул напротив сидевшего за столом, безучастно тасовавшего карты Гурова.

Генерал некоторое время молчал, затем спросил:

— Думаешь, ты бы их взял?

— Не знаю, но человека не потерял бы точно. — Гуров отложил колоду. — Это была наша работа. Группа захвата хороша против обыкновенных бандитов.

— Я подам рапорт. — Орлов ссутулился, казалось, постарел.

— Ничего ты не подашь, — спокойно возразил Гуров. — Старший группы я, мне и отвечать.

— Пули немедленно извлечь, отправить на экспертизу, — безучастно произнес Орлов.

— Обязательно. А ты сомневаешься?

— Что киллеры международного класса здесь ищут? — Орлов протер короткопалой ладонью лицо.

— Как говорит Станислав, я тоже умею задавать вопросы. Пошли, Петр, не раскисай, ты генерал.

— Будь оно проклято. — Орлов поднялся.

* * *

Утром собрались в кабинете генерал-полковника Шубина. Он о гибели незнакомого лейтенанта особо не сожалел. Война как война. Группа захвата часто несет потери. Эксперты дали категорическое заключение: стреляли из “горячих” “ТТ”, значит, киллеры не ушли из Москвы, и все впереди.

— Четыре выстрела в голову... — задумчиво произнес пожилой генерал, поднимаясь. — Извините, Василий Семенович, но так работать нельзя, — и пошел из кабинета.

Все сидели, стоял только Гуров.

— Сядь, полковник, не отсвечивай. Не бойся, о тебе не забудут. — Шубин проводил взглядом ушедшего генерала, вздохнул: — Ну, нет сил служить — увольняйся, все сроки вышли, — Шубин оперся на стол ладонями. — Когда эти межведомственные дрязги кончим? Ты, генерал-майор, конечно, не в ответе, — обратился он к замначу контрразведки Кулагину. — Только я к твоему шефу раз в неделю захаживаю, а он не знает, где мой кабинет находится. Сегодня понятно, что дело валетов чисто криминального окраса? Извини, Павел, не по делу я на тебя накатил. Розыск должен вести Гуров и только Гуров. И будь мы сегодня не обескровлены, так взяли бы голубчиков. Оперативники их взяли бы, никто не обращался бы за помощью к группе захвата. Политика, везде политика. Застрелили двух старших офицеров милиции, а мы заговоры ищем. Лев Иванович, ты можешь честно ответить...

Замминистра еще не договорил, Гуров встал и четко сказал:

— Не могу, господин генерал-полковник!

— Не знаешь или не можешь? — генерал уже кричал.

— Не могу, господин генерал-полковник!

— Всю жизнь в полковниках служить будешь!

— Согласен, господин генерал-полковник! Группу вызвал генерал Орлов. Вопрос был согласован со мной. Я веду розыск, я и отвечаю.

— Ответишь, дай срок. Оперативники свободны. Рапорт подать до полудня.

— Слушаю, господин генерал-полковник! — Гуров четко развернулся.

За ним так же четко вышел полковник Крячко.

— А что мы без них можем? — тоном ниже спросил Шубин и вздохнул. — И не смотрите на меня так! Не боюсь! Я уже ничего не боюсь! И не в подхалимаж я вдарился! Петр Николаевич, у вас служат толковые парни, светлые головы, и есть честные ребята. Много не надо. Отберите десяток, скажите, Гурову надо помочь. Пусть, как в молодости, послужат недельку, пусть не спят и не жрут, пашут, как выражаются оперативники.

— Понял, — Орлов сделал пометку в своих записях, закрыл папку. — Разрешите следовать за своими светлыми офицерами?

— Спасибо, все свободны! — Хозяин проводил каждого гостя до двери, каждому пожал руку и услышал, как Орлов шепнул:

— Молодец!

А через два часа Шубин вышел от министра несколько ошарашенным и одновременно в хорошем настроении. Беседовали втроем, если такой разговор можно было назвать беседой. Министр говорил, начальник ФСБ вставлял реплики, Шубин молчал. Оба с самого начала дали ему понять, что никаких объяснений или оправданий им и не требуется. Разговор идет лишь о степени вины генерал-полковника и о мере его наказания.

Министр начал мягко, спросил:

— Василий Семенович, я когда-нибудь на вас кричал?

Самыми распространенными словами в разговоре с подчиненными у министра был отборный мат.

Шубин задумался, словно вспоминая, сообразив, что вопрос — лишь обыкновенная провокация, ответил:

— На службе случается разное, конкретных примеров я не помню, — спокойно соврал он.

— У меня четыре рапорта, офицеры жалуются на вас, генерал-полковник, — сказал министр.

— Как получилось, что киллеры ушли из оцепленного здания? — мягко поинтересовался директор ФСБ.

Шубин хотел сказать, что дом, в котором находились киллеры, оцеплен не был, да и пребывание их в настоящем месте находилось под вопросом.

Но ничего подобного, как и иного, ему сказать не дали. Напомнили о высокомерии и зазнайстве: в органах без году неделя, а систематически оскорбляет старших по возрасту.

Сыщики шли, следуя интуиции, практически вслепую, хотел сказать Шубин. Офицеры милиции не видели киллеров, которые ушли через пролом задней стены.

Министр не слышал мыслей заместителя. Шубин не слышал, о чем кричит министр.

Неожиданно наступила тишина. Шубин упрямо сказал:

— Господин министр, наши люди проявили незаурядное мужество, работали на пределе...

— Идите! Идите! — министр не дал Шубину договорить, и тот оказался за двойными дубовыми дверями.

Шубин шел по коридору и думал, что с ним еще никто и никогда так сердечно не здоровался.

— Развалишь министерство! — вздохнул встретившийся малознакомый генерал и сверкнул хитрым глазом.

Стоило Шубину зайти в генеральскую столовую, как стерва Верка, зная, что генерал к ней неровно дышит, бывало, не подходила по двадцать минут, а тут — подлетела, сияя глазами и веснушками, выпалила:

— Здравствуйте, совсем нас позабыли! Можете не заказывать, ваши вкусы известны.

— Вот так, братец, — опираясь на стул Шубина, сказал другой замминистра. — Как стать знаменитым? Очень просто, следует не бояться своего начальника, и все тебя безумно зауважают.

* * *

А Гуров говорил по телефону, выслушивал одни и те же вопросы, отвечал без разнообразия.

— Лев Иванович, слышал, ты снова победил, приказано явиться в твое полное и окончательное распоряжение.

— Здравствуй, приходи, оденься средне. К пяти часам в кабинете Орлова, сам хозяин демонстративно отсутствовал, подчеркивая, что старший здесь полковник Гуров, собрались четырнадцать человек. Почти все были знакомы друг с другом, многие приятельствовали.

— Ну расскажи нам о них. Лева, — сказал совершенно седой полковник, теребивший фетровую поношенную шляпу.

— Тридцатник, в рукопашной нам против них не устоять. Думаю, кроме пистолета, вооружены метательным оружием, наверняка хороши в беге, мыслят быстро, неординарно, иначе их давно бы взяли. По правде сказать, дальше я начну врать, по-культурному — фантазировать. — Гуров замолчал.

— Валяй, кто не соврет, тот и правды никогда не скажет, — некоторые рассмеялись, но невесело, словно по принуждению.

— Есть одно приятное известие — патроны у них не отравлены. Второе дурное — они практически не промахиваются.

— Может, после вчерашнего они ушли из Москвы?

— Это вряд ли.

— Какое у них задание? Почему после убийства они продолжают топтаться в Москве?

— Если бы я знал, — Гуров привычно пожал плечами. — Почему они связались с авторитетом Волохом и валютной проституткой? А если валеты перекрывают дорогу мне. Льву Гурову? Похоже, нарко-синдикат считает, что я на верном, значит, опасном для них пути?

— Ребята, давайте выключим гения и будем мыслить сами. Он явно замыслился, — сказал Станислав.

— Брось, Стае, прав Гуров или нет, но это его жизнь! Допустим, точки засад будешь определять ты. Всем руководить будешь ты, Станислав Крячко. А убьют Льва Ивановича, — говоривший сплюнул через левое плечо. — Ты застрелишься или в монахи подашься?

На физиономии Станислава враз высыпали веснушки.

— Ладно, извини, нервы к старости ни к черту.

Участливо, словно разговаривал с тяжелобольным, другой опер сказал:

— Лев Иванович, командуй.

— По моим прикидкам, они будут искать меня. — Гуров снова закурил. — К подъезду дома и к конторе не пойдут. Они могут ждать у прокуратуры...

— Несколько лет... — вставил кто-то.

— Мне следует продолжать работать по героину, валеты найдут меня, — упрямо сказал Гуров. — Вызов козырных валетов в Москву может объясняться лишь неполадками на линии. А на этой линии, кроме моей группы, никто не стоит.

Глава 7

Аспирант Игорь Константинович Волк был обыкновенный фанатик науки вообще и химии в частности. Нескладный молодой человек проводил в лаборатории все свободное от сна и еды время, ходил в пятнистом, местами прожженном халате, если приятели включали по телеку футбол-хоккей, смотрел на экран пустыми глазами, ухитряясь удерживать на колене блокнот, писать одному ему известные формулы. Он уже в конце восьмидесятых имел несколько запатентованных изобретений, его имя знали на Западе, приглашали на научные конференции. В начале девяностых в Америке прочитал курс лекций.

Игорь был не просто способный, он был человек талантливый. Американцы не знали, над чем конкретно он работает, но многие профессора ожидали от него результатов, пытались его заполучить на кафедру, где от коллег не скроешь, в какой области он готовит прорыв. Он был умен, изображал из себя чистого теоретика, который сегодня увлекается одним, завтра другим, известно, наука таких людей отторгает. Так и американцы, человек им понравился, но его непостоянство, плюс языковой барьер охладили пыл заокеанских спонсоров, денег на исследования не дали, и, как считали в Москве, парень вернулся с тем, с чем и улетал. Ночами, когда нормальные подвыпившие аспиранты отдыхали, он, Используя высоко-классную технику, проводил свои расчеты.

Уж как об этом сумасшедшем парне проведала Софья Владимировна Попова, не ведомо никому. Однако, спустя немного времени, Игорь появился в салоне очаровательной Сонечки, которая обожала все непонятное. Видимо, в ее мозгу существовал соответствующий фильтр, который со строгостью наряда первого поста страны точно знал, кого пущать, а кого не пущать. Сонечка слушала гостя терпеливо и внимательно, нужное реле сработало, и по одну сторону загородки оказалась история химии, длиннющие формулы, имена великих ученых, а по другую — названия лекарств и численность населения планеты Земля. Зато она сразу поняла, что лекарства-яд можно производить из говна, последнее слово оказалось Сонечке знакомым. И, самое главное, один грамм этого зелья стоит столько, что нули Сонечка устала писать, и цифра закончилась словом “много”.

Знакомство Софьи Владимировны Поповой с аспирантом-химиком Игорем Волком состоялось, когда муж ее еще был в верхах, крыша над головой не текла, жизнь виделась в светлых тонах. Но Сонечка сразу уловила в молодом ученом возможности личной выгоды, приблизила его, приодела, начала последовательно подталкивать на разработку создания героина.

Игорь со своей задачей справился сравнительно быстро. Уже через несколько месяцев он получил в лаборатории несколько граммов белоснежного мягкого смертельного порошка.

Софья Владимировна, используя связи мужа и личные знакомства, нашла среди чиновников среднего звена несколько человек, готовых участвовать в наркобизнесе. Однако чиновники, как люди опытные, сразу поняли, что организованное шустрой дамочкой “предприятие” — это не только бешеные деньги, но и криминал, связанный с огромным риском. Но понимание опасности было быстро задавлено наличной валютой, которая стала быстро поступать после реализации первой же партии товара.

“Белые воротнички” оказывали Поповой и Волку посильную помощь, но в личный контакт с производителем не вступали, однако подсказали, где и как можно найти и расширить рынок сбыта. Но многолетнего опыта наркобаронов у российских дельцов не было, они допустили ошибки: секретная информация просочилась на сторону.

До серьезного прокола и приглашения в Москву козырных валетов оставалось около полугода.

* * *

Игорь нашел нескольких мелких торговцев, которые брали у него по десять-двадцать граммов. Первые деньги ошеломили аспиранта. Известно, аппетит приходит во время еды, и очень скоро рынок Игорю оказался мал. Аспирант обратился к Софье Владимировне. Она проконсультировалась со своими уже подкормленными друзьями, у которых разыгрался аппетит. Сонечке назвали рынок, занимавший первое место в столице по торговле наркотиками. “Адрес точный. А как там и что, решай сама”, — обронил чиновник.

* * *

Через два дня Игорь пришел по названному адресу. Группу торговцев он нашел быстро, отозвал пацана, сказал:

— Дозу.

— А! — оборванец махнул рукой, буркнул: — На мой товар у тебя денег не хватит.

Игорь промолчал, посмотрел вокруг, столкнулся взглядом с восточным человеком, который держался иначе других. Торговец стоял за прилавком, никого не звал, редко принимал товар, чаще усмехался в густую бороду и молча отворачивался. Почему-то Игорь решил, что этот человек ему и нужен.

Восточный человек долго смотрел Игорю в глаза, затем негромко на хорошем русском языке сказал:

— Мне кажется, ты чаю хочешь.

— Спасибо за приглашение, отец, не откажусь.

Бородач плавно повел рукой, словно за плечи обнял, но не прикасался, открыл дверь, пропустил гостя вперед.

В доме был достаток, но не шикарно. Едва они появились, колыхнулся полог, в темноте проглядывал человек.

Хозяин кивнул, мгновенно на полу, застеленном ковром, появился чайник, сушеные фрукты. Хозяин снял чалму, Игорю нечего было снимать, он причесался руками, провел ладонями по лицу.

— Русский, чужой обычай знаешь, — улыбнулся хозяин.

— Спасибо, я знаю мало, — ответил химик. — Меня зовут Игорь.

— Шалим, — представился хозяин, наполнил пиалу чаем.

Игорь немного знал Восток, молчал, понимал, старший должен говорить первым.

— Что в Москве? — спросил старик.

— Все в сравнении, отец. Как дом, здоровье?

— Продаешь или покупаешь? — вопрос был прям.

— Продаю, — ответил Игорь, почти спокойно.

— Много? — под усами хозяина сверкнуло золото.

— Не знаю, у меня лишь образец, — Игорь почтительно склонил голову.

— Серый? Белый? — спросил хозяин.

— Зачем спрашиваете, лучше посмотреть, — Игорь хмыкнул. — Я вам верю, а так и отнять можете.

— Покажи, — хозяин положил на стол массивную руку.

Игорь достал из внутреннего кармана пиджака почтовый конверт, положил на руку хозяина. Тот заглянул в конверт, послюнявил палец, попробовал на язык.

— Средний товар, — хозяина даже знобило, это был так называемый “платиновый героин”, то есть высшего качества.

Старик лишь однажды видел такой товар: — Сколько здесь?

— Около ста граммов.

Первой мыслью старика было, что его заманивают в ловушку. Образец бывает граммов пять-десять. Ему принесли сразу сто граммов порошка ценнее золота.

Игорь знал примерную цену своего порошка, также знал, что такого качества на рынке нет.

— Тебе легко приказать убить меня, отец, но так бы поступил лишь жадный глупец, — спокойно сказал Игорь. — Я уйду, и ты никогда не узнаешь, сколько потерял на торге со мной. Возьми товар, дай настоящую цену, я уйду и вернусь.

Шалим достал из шкафчика аптечные весы, положил на них полученный конверт, согласно кивнул, убрал весы, вынул пакет с рекламой кока-колы, заглянул в него, отложил, спросил:

— И сколько ты хочешь?

— Отец, ты лучше меня знаешь цену, — ответил Игорь. — Если дашь половину, то я вернусь.

Шалим вновь заглянул в пакет, посмотрел Игорю в глаза, спокойно ответил:

— Таких денег у меня нет, но жизнь не кончается завтра. — Он вынул из кармана халата две толстые пачки долларов, бросил в пакет, протянул Игорю.

Тот заглянул в пакет, увидел, что ему предлагают примерно одну десятую настоящей цены, отложил пакет в сторону, поднес к губам пиалу с чаем.

— Мало, — согласился Шалим. — Но человек не может дать больше, чем у него есть. Приезжай через неделю, я приготовлю деньги.

Игорь поднялся с ковра, взял тяжелый пакет с валютой.

— Хорошо. Спасибо за угощение, Шалим. Не откажи в любезности, проводи меня до машины. — Игорь вручил хозяину пакет. — Я человек здесь чужой, могут обидеть. Ты же хочешь увидеть меня через неделю.

Шалим улыбнулся в бороду, понимающе кивнул, взял пакет с валютой, пошел к дверям.

* * *

“Чужой” героин Игорь поймал еще весной, на несколько дней раньше, чем его засекли оперативники министерства, специально этим занимающиеся.

Дело было не только в низком качестве порошка, торговали грубо, на рынках, торговали люди, занимающиеся анашой. Провал был неизбежен. Не из гуманных соображений, исключительно ради осторожности Игорь решил конкурента предупредить и прикрыть. В Москве не должно существовать двух производителей. Один может придерживать, выжидать, сбивать со следа. Два наркобарона — это смерть обоих.

Петр Фридин колол дрова, делал это мастерски, так легко, что даже не походило на работу. Роста генерал был среднего, широкоплеч и длиннорук, топор свистел, как шашка, в большинстве случаев полено разваливалось. Чувствовалось, что работа доставляет ему удовольствие. А вот молодой человек, сидевший на бревнах неподалеку, явно удовольствия Петру не доставлял, мешал даже.

Наконец хозяин не выдержал, воткнул топор в бревно, смахнул со лба пот и неспешно направился к незнакомцу. Гнев отца, видно, имел биополе, так как сын и внук, работавшие на лесопилке, пилу остановили, младший нырнул в дом, через секунду появился с ружьем и сел вроде в сторонке.

Игорь не был физически силен, драться не любил и не умел, но уже давно не пил, чувствовал себя прекрасно, следил за маневрами семьи Фридиных спокойно, так как правда была на его стороне.

Когда генерал оказался в трех шагах, Игорь встал, поклонился и сказал:

— День добрый, Петр Васильевич.

Хозяин несколько опешил, ответил, мол, день обыкновенный, а вот гость у него во дворе незваный.

— Так познакомимся. Меня Игорем зовут, а вас, как я знаю, Петром Васильевичем. Присаживайтесь, разговор у нас не короткий будет.

— О чем мне с тобой, сопляком, разговаривать? — естественно, хозяин руки не подал.

— Тогда я тоже постою, — Игорь вновь склонил голову.

И тут старый генерал почувствовал, как кольнуло в груди, понял, с плохой вестью пришел неторопливый гость, глянул ему в лицо внимательнее. Не так уж и молод, держится достойно, на штучки с ружьем даже внимания не обратил.

— Оброк с меня получить уже пытались, — усмехнулся в усы генерал. — Мы в лесу живем, стреляем ладно.

— Бог с вами, Петр Васильевич, — улыбнулся Игорь. — Хозяйство хорошее имеете, так Бог в помощь, только добра желаю. Вас ведь служба в разные концы необъятной кидала, многому научила.

Генерал достал газеты, кисет.

— Сядь, перекурим. — И крикнул: — Хозяйка, принеси чего!

Пацан принес ловко рубленный стол и стул, даже креслице, девчонка махнула рукой, хрустнула скатерка на столе.

Игорь неумело, но старательно слепил самокрутку, задымили.

— Так что тебя в наши края занесло? — уже без злобы спросил генерал.

— Забота, можно сказать.

— Уж не обо мне ли? — с некоторой злостью полюбопытствовал генерал.

— О вас, Петр Васильевич, детишек много, жить надобно аккуратно. Небось, на Востоке служили, — не давая хозяину вставить слово, продолжал Игорь. — Там и зелье обучились делать. Так для себя, для развлечения, там многие балуются.

— Это доказать требуется, — зло отрезал генерал.

— Докажут — тогда срок, Петр Васильевич. А у вас хозяйство ладное, живи да живи, — и погладил внучонка по русой голове. — Я бы жизнь дьяволу не подписал, умей по-вашему жить.

— Не пойму тебя!

К бревну подошел рослый мужик лет сорока, играя топором, воткнул в землю. Игорь встал, поклонился, назвал себя. Подошедший зыркнул на тестя, представился Степаном. Стол уже был накрыт. Генерал глянул, сказал:

— Витку кликни, сам к столу не лезь.

— А прошлым разом, деда...

— А прошлый раз снег шел. Быстро! Тут же пришел второй богатырь, только не русый, а смоляной. Игорь рассмеялся и сказал:

— Русь велика, но татарва тоже не маленький народец.

— Иван, — представился пришедший, глянул на стол, спросил: — По какому случаю, отец?

— Видишь, гость явился! Его никто не звал, Так он сам тропинку нашел.

— Незваный гость — хуже татарина, — сказал Игорь, поднял стакан с вином. — Дому вашему, людям хорошим, что здесь живут, многие лета! — Выпил залпом, покачнулся, но устоял, сел аккуратно. — Сильна мать-земля!

— Многие! — повторил генерал, и молодые выпили.

Игорь взял ломоть сала, закусил, произнес в лоб:

— Гоните вы, люди, зелье страшное. Не Божье это дело, и я не монах, и я гоню. Учуял вас недельки две тому, в городе. Сначала по товару, вижу, не мой товар, затем по людям — не мои хлопцы, по рынкам сбыта, ну, много чего. Я так полагаю, недельки через две к вам заявятся. Ну, может, через три, но найдут. Я один нашел. Тут властям либо на лапу давать, вязнуть долго, по самую крышечку. Мой совет — ваше производство срочно ликвидировать.

— И ты один останешься! — Степан привстал.

— А твой товар мне не помеха. — Игорь достал из карманов куртки две бумажки, положил на стол.

Отец не дернулся, а молодые стали разворачивать, пробовать.

— Так по цвету видно, — усмехнулся генерал. — У него, как зубной порошок, а у нас, словно ряженка. А на язык я в жизни не брал.

— Тебе, Петр Васильевич, не сберечься. Во-первых, добрые люди уже в районку капнули. Район промолчит, а город молчать не будет. Уже результат, медики зашевелились. Через неделю я свою контору закрою, хотя она и не висит, словно ваша. На ноги встали, распрямились, так и живи. Не наше это дело, Петр Васильевич. Да и всех денег не заработаешь. А меня так стыд берет!

— А где же ты раньше был?

— В говне! Кабаки люблю! Баб красивых!

— А теперь нас совестишь? — сказал Степан.

— Дело ваше. Лучше поздно, чем никогда.

— А если мы тебя тут закопаем? — спросил Степан, глянув на стоявшее у крыльца ружье.

— Совсем дурак, — сказал Игорь. А генерал отвесил зятю оплеуху.

— Вас найдут без меня, другие. И, дай Бог, чтобы это были менты. И на хер я связался с вами? Вы же большие малолетки и в жутко кровавом деле! Петр Васильевич, проводи, разговор небольшой есть.

Генерал посмотрел на сыновей, зятя, молвил:

— Не баловать! — и пошел следом за Игорем.

Когда они отошли достаточно, Игорь сказал:

— Коноплю придется уничтожить. Жаль труд человеческий. Вам, Петр Васильевич, одному такое хозяйство не потянуть.

— Участковый говорил, что большое начальство глаза прикроет, если, конечно...

— Удавится пусть...

— Маленькая, но власть, — генерал начал крутить цигарку. — Ко мне полкаш из центра приезжал. Много хотят... Так цену знают...

— Полковник свою цену знает, генерал свою, и так до Северного полюса. Скоси коноплю, и вся цена... А я вас поддержу. — Игорь открыл хозяйственную сумку, которую держал в руке, показал пачки долларов. — На хозяйство хватит, техники прикупи, пару телок молочных. В округе как узнают, что вы коноплю свели, так и остальные враз сведут. Подумают, раз генерал не устоял, куда нам...

— На какой срок, какой процент?

— Договоримся. Мне в октябре надо будет товар укрыть, ты мне два подвала отдай. Сложности у вас, господин генерал-полковник.

— И я не ведаю? — возмутился генерал.

— Недооцениваете. Семья большая, а человек, он разный.

— Да я за каждого из них... — генерал даже поперхнулся.

— Убежден, — перебил Игорь. — А вот, что каждый из них за вас, так не уверен. Подумайте, до октября время есть. Деньги я вам оставляю. Думайте, мой генерал. Это очень непростая задача. Семья. Один знает, считай, все в курсе.

Как-то в июне Софья Владимировна была приглашена в гости к Чекиным. Анна Павловна устроила небольшой обед. Сонечка взяла с собой Игоря Волка, зная, что старшая дочь Чекиных хоть и замужняя, а отнюдь не строгих правил. Чем черт не шутит, вдруг Игорь понравится Елене, близость с вельможной семьей лишней не окажется.

В тот день было не ясно, какое впечатление произвел Игорь на Елену, но он лишь взглянул на молодую женщину и пропал, как говорится, “стрела любви пронзила”. Елена, как большинство женщин, ощутила произведенный ею эффект мгновенно и, шутки ради, начала кокетничать с молодым ученым. За обедом они сидели рядом. Игорь, в принципе ухажер скверный, был в ударе, а Сонечка его заранее предупредила, что с мужем Елена официально не развелась, но взаимоотношения в семье разладились, и дело остается за малым. Игорь сыпал комплиментами, Елена посмеивалась и крутила на пальце кольцо с бриллиантиком.

— Вы любите бриллианты? — удивился Игорь. — Но у вас зеленые глаза, надобно носить изумруды. А вы примете?

Елена осмотрела его костюм, галстук с дешевой булавкой и холодно ответила:

— От вас приму, — и вопросительно взглянула: — Когда ждать?

Игорь покраснел, совсем тихо спросил:

— Вы подскажите размер, и какой камень, чтобы не мал был и не вульгарно велик.

Тут Елена взглянула на незатейливого ухажера с раздражением и одновременно с любопытством, спросила:

— Вы знаете, сколько подобное кольцо может стоить?

— Чего не сделаешь ради красивой женщины? — отшутился Игорь. Не мог он при первом знакомстве заявить, что миллионер и подобный расход для него пустяк. — Давайте договоримся, вы выбираете кольцо, а я его покупаю.

— Моя визитная карточка, — Елена достала из сумочки карточку, сунула небрежно Игорю в руку.

— Спасибо, — он убрал визитку. — Я взгляну, что сегодня есть в продаже, и позвоню.

— Звоните, — Елена поощрительно улыбнулась.

На следующий день Игорь проехал по ювелирным магазинам, присмотрел несколько вариантов, совершенно случайно попал на глаза молодому оперативнику.

Да, опер был молод, может, именно поэтому обратил внимание на человека, который выбирал самое дорогое кольцо. Вроде и не “новый русский”, а сорит деньгами, подумал оперативник, вышел из магазина на улицу и записал номер машины Волка.

Опер, как уже сказано, был молодой, дотошный, желал отличиться. Вернувшись в свою “контору”, он установил владельца машины, не поленился сделать на него установку и написать рапорт.

Так Игорь впервые попал в поле зрения розыска и отнюдь не как человек, причастный к наркоте.

Глава 8

Прошла неделя. Валеты пропали в муравейнике Москвы. А может, они оставили столицу и выехали из России?

В кабинете Гурова повисло молчание, оперативники отписали свои задолженности по бумажному хозяйству, сидели друг против друга, изображали большую озабоченность и занятость. И если Станислав лишь делал вид, что напряженно о чем-то думает, то Гуров как старший группы действительно пытался сосредоточиться. На чистом листе написал: “План дополнительных оперативных мероприятий”, жирно подчеркнул, третий день открывал лежавшую перед ним папку, часами смотрел на чистый лист. Кое-какие идеи возникали, но сыщик их даже не записывал.

Один день Гуров истратил на безрезультатный разговор с Региной. Она пришла по вызову, одетая строго, почти без косметики, сидела напротив, смотрела светлыми прозрачными глазами и упрямо повторяла свою версию происшедшего, в день убийства Виталия Волоха.

Да, накануне убийства Виталий познакомил ее с двумя приятелями, кажется, они назвались Иваном и Кириллом. Молодые мужики, видно, крепкие, внешне ничего особенного, характерных примет она не помнит. Разговоры велись нейтральные, кажется, говорили о какой-то сорвавшейся сделке. Она, Регина, не любит, когда посторонние ночуют у нее в квартире, но Виталий настоял. А клиенты? Так то не посторонние люди, а работа. Да и ночевать остаются редко. Ужин, койка, через два-три часа финиш.

Приятели Виталия ели умеренно, пили мало, не приставали, даже намеков не было. Спокойно переночевали, выпили кофе и сели играть в карты.

Виталий попросил ее найти голубоглазого мента, устроить им встречу. Что Виталия убьют, даже не подозревала.

Гуров вел многочасовую беседу в несвойственной ему пассивной манере. Психологически давил провал с возможным задержанием валетов. А разговор с Региной не складывался, так как сыщик не сомневался, что она говорит правду. Девушка не знала и не могла знать больше, и самым верным доказательством тому являлся факт, что она осталась жива. Волох что-то знал, так его и застрелили.

Гуров в который раз пережевывал ситуацию заново, ничего нового выжать из нее не мог; И снова сидел в кресле, смотрел в окно, на чистый лист перед собой, не мог себя заставить начать составлять показушный план, загружать людей никчемной работой. Естественно, что безынициативность лидера вскоре сказалась на работе группы. Она попросту распалась. Опытные сыщики поняли, что, вожак уперся в стенку, а у них в своих подразделениях “висели” нераскрытые дела. Разговор с каждым из старых коллег заканчивался стереотипной фразой: “Я пойду на свой огород, а у тебя будут новости, звони”.

Если в ситуации с убийством Волоха Гуров разобрался и все возможное сделано, то точно так же он был уверен в том, что в работе группы недорабатывает, его заклинило, телега встала из-за того, что коренник не тянет. Сыщик все отлично понимал, но не мог с собой ничего поделать. В оперативной работе не требуется поэтического вдохновения, необходима лишь нормальная человеческая злость. Да, двух офицеров милиции убили, да, он, полковник Гуров, обязан... Дальше риторических рассуждений продвинуться не удавалось.

Убили молоденького лейтенанта из группы захвата, здесь Гуров не виноват. Сыщик не хотел задумываться, виноват или нет Петр. Задумывайся — не задумывайся, а многолетняя дружба дала трещину. Внешне все оставалось по-старому, встречались, чего-то обсуждали, обращались друг к другу на “ты”, но душевная теплота пропала.

Генерал Орлов вошел в кабинет неожиданно, без звонка. Гуров и Станислав встали, Орлов махнул рукой, пробурчал приветствие, согнал Станислава с его места, уселся напротив Гурова и решительно сказал:

— Если бы мне второй раз пришлось принимать аналогичное решение, я поступил бы так же. И ты, — генерал ткнул пальцем в Гурова, — на моем месте тоже. Ты не пустил бы меня с бухты-барахты хватать козырных валетов. Ты, Лева, убежден, что сработал бы лучше, чем молодые бойцы. Не спорю! Но факт остается фактом — киллеры вызывали тебя, и без тщательной подготовки взять их было невозможно. Они знали, что ты окажешься в цейтноте, на то и рассчитывали. Убежден, они за улицей наблюдали, видели, кто подъехал, принимали решение. Ситуация складывалась для нас тупиковая. Они тебя убить могли, а ты их взять в ту ночь возможности не имел. И я прав, я сказал все, и пошли вы оба к чертовой матери!

— Я знаю, Петр, — Гуров обошел столы, обнял друга.

— К черту! — Орлов вырвался. — Что за телячьи нежности, мы сыщики, не курсистки. Надо было сказать — я сказал.

— Жизнь достаточно мерзопакостна. — Гуров вернулся на свое место. — Идти самому и пустить под пулю друга — вещи разные. Я хотел сказать — забудем. Мы не забудем, мы должны помнить и жить дальше.

— Можно вякнуть младшему? — Станислав сел на ничейный стол. — Решение в ту ночь было, только мы оказались к нему не готовы. Генерал прав, цейтнот давил, требовал действия. А правильное решение состояло в бездействии. Надо было тихо подойти и обложить дом. И ждать. Хорошо рассуждать сегодня, а ночью, получив горячую информацию, не зная, в доме валеты или нет, все чесалось, пистолет рвался в ладонь. На данной дороге нам не светило. Два высоко классных стрелка в квартире. Если бы они пошли на огневой контакт, то двух, а то и трех человек уложили бы в первую же минуту.

— Легко быть сильным задним умом, — голос Гурова дрогнул.

— Петр Николаевич не мог, находясь в стороне, принять верное решение! — Станислав повысил голос. — Я не мог потому, что мне не дано. А тебе, Лев Иванович, извини, дано, и ты мог, но не сделал. А мы тебя, между прочим, любим не за голубые глаза. За то, что тебе Бог дал, нас обделив. Так что, если по-честному, то я сказал. И если валеты из России не ушли, они за тобой, Лев Иванович.

— Суров ты, Станислав, сил нет, — Гуров криво улыбнулся. — Я согласный.

— А куда ты денешься? — Станислав тон сбавил, но хватку не ослабил. — Грузят на того, кто тащит в дождь и в темень, а не на того, кто под солнышком и посуху враскоряк стоит.

— Не повторяйся, я с первого раза понимаю! — огрызнулся Гуров. — Мне нужен сыщик, а не проповедник.

— А мне нужны друзья! — Станислав соскочил со стола, шагнул к своему месту. — Иди, генерал, работай.

— Спасибо, что разрешил. — Орлов поднялся, вытащил грузное тело из-за стола. — Лева, пригласи в гости, хочу у тебя на кухне посидеть, рюмку выпить, — и, скрипнув половицами, Орлов вышел из кабинета.

— Извини, Лев Иванович, — сказал Станислав. — Петра требовалось разгрузить.

Гуров посмотрел в простоватое лицо друга и в который раз подумал, что пуд соли с человеком съесть можно, а понять его до конца — дело посложнее.

* * *

Гуров сидел на скамеечке, осматривал прохожих, которые в погожий августовский вечер шли неторопливо. Сыщик видел свое парадное и машину, стоявшую чуть в стороне. Приятно жить и осознавать, что в данный момент пуля не шлепнет — так мало человеку нужно. Ушли валеты или они все еще в Москве? Искать их — дело совершенно бесперспективное. У них не может существовать в Москве сообщников, и коли киллеры имеют задание, должны самостоятельно выйти на жертву.

Сыщик в который раз перебрал возможные варианты, ничего нового найти не удавалось. А может, они убрались из Москвы, из России, и он напрасно ломает голову?

Гуров поднялся со скамейки, поддал ногой мяч, отлетевший в его сторону, махнул игравшим неподалеку ребятишкам и, не торопясь, отправился домой.

Мария лежала в гостиной на диване, увидев мужа, сладко зевнула, пробормотала:

— Привет. Извини, — и повернулась на другой бок.

Гуров отправился на кухню к холодильнику, начал готовить себе ужин.

Сыщик был женат второй раз. Первая его жена осталась в далекой молодости, позже вышла замуж и уехала в Америку. Они обменивались редкими ленивыми письмами. Гуров всегда нравился женщинам, но был человеком в совместной жизни нелегким, к тому же эта чертова работа. Порой он увлекался, даже собирался жениться, хотя дальше благих намерений дело не шло. Мария появилась в его жизни три года назад. Гуров поначалу не принимал красавицу актрису всерьез. А как можно было отнестись иначе, когда он со своим укладом и работой, и она — с афишами, цветами, поклонниками? Но актриса, несмотря на звездность, оказалась женщиной проницательной, последовательной. Она задержалась в его квартире, долго к крутому мужику присматривалась, притиралась, как умная женщина, никогда с любовником не спорила, соглашалась во всем и поступала по-своему.

Он нехитрый маневр оценил, отнесся к нему положительно. Гуров понимал, Мария незаурядно умна, однако признать, что красивая, несколько взбалмошная женщина умнее его, мужика и битого сыщика, не пожелал. Очнулся он только после загса и обеда с друзьями.

— Ты это сделала нарочно? — спросил он тогда.

— Обязательно, — Мария уже прекрасно знала любимое слово опергруппы.

— Тебе это нужно? — глупо поинтересовался он и закончил другой прибауткой Станислава: — Тогда ныряй, здесь неглубоко.

Порой, устав от замкнутого мужика, актриса съезжала на свою квартиру. Звезду возвращали по-разному: похищали после спектакля, однажды привезли в наручниках.

Они, безусловно, любили друг друга, но никогда о своих чувствах не говорили, о будущем не загадывали. Взрослые люди, они прекрасно знали, как трудно прожить сегодняшний день и о завтрашнем рассуждать не имеет смысла. Гуров относился к Марии не только как к любимой, красивой женщине, скорее как к надежному боевому партнеру, с которым трудно, но интересно идти по жизни. У каждого работа занимала большую часть жизни, они в эту жизнь не лезли, рассказывая о ней лишь то, что хотелось.

Гуров отварил пельмени, бросил на раскаленную сковородку, слегка обжарил; достал из холодильника кетчуп.

— Ты нарочно готовишь еду, которая мне противопоказана? — Мария вошла на кухню в халате, в туфлях на высоких каблуках, пояс туго перехватывал тонкую талию, волосы забраны в пучок, подняты над стройной шеей. Она никак не походила на женщину, минуту назад дремавшую на диване.

Он окинул взглядом ее стройную фигуру, в очередной раз это отметил, согласно кивнул.

— Я вынужден защищаться, да и наше материальное положение не позволяет кормиться только овощами, фруктами да сыром. Пельмени куплены, значит, должны быть съедены.

— Завидую, ешь, что хочешь, а фигура, как у двадцатилетнего гимнаста. — Мария провела сильными ладонями по своему подтянутому животу и стройным бедрам. Она напрашивалась на комплимент, прекрасно зная, что его не получит.

— Помыть редиску? — Гуров открыл холодильник.

— Только если это тебе доставит удовольствие. — Мария опустилась в плетеное кресло, закинула ногу на ногу, взяла со стола пачку сигарет.

— Не кури перед едой, — наставительно произнес Гуров, зная, что его не послушают, а может, даже не услышат.

— У меня новости. — Мария закурила, посмотрела мимо Гурова, словно за его спиной видела что-то интересное. — Я уезжаю с концертами в народ. В театре ставят новый спектакль; я не занята. Семен отпустил меня на три недели. Вот я и решила прокатиться с сольниками по матушке России.

— Удовольствие не из приятных, однако развеешься и поймешь, что жить в этом бандитском городе совсем не плохо. — Гуров поставил перед Марией тарелку, положил пучок мокрой редиски.

— Злой. Даже не спрашиваешь, почему я не занята в новом спектакле. — Мария хрупнула редиской.

— Я знаю. — Гуров тоже сел за стол. — Тебе в новой пьесе неинтересно. Иначе ты бы со своего главрежа скальп сняла, но роль получила.

— Возможно, — легко согласилась Мария. — Но не только. Ты давно заглядывал в кошелек?

— Я никогда не считаю. Есть деньги, и слава Богу, — Гуров пожал плечами.

— Мужчина — защитник и кормилец семьи. — Мария поднялась, включила чайник. — Очень скоро тебе придется занимать. В семье кто-то должен зарабатывать.

— У нас есть кому, я счастлив. — Гуров сосредоточенно ловил вилкой в тарелке ускользающую последнюю пельменину.

— Спасибо, что доверяешь. — Мария поднялась, вновь провела ладонями по тонкой талии. — Встань, полковник.

Когда сыщик выполнил приказание, актриса подошла к нему вплотную, положила ладони на плечи, внимательно посмотрела в глаза.

— Не забывай, ты живешь не один. Я хочу вернуться и застать тебя дома.

— Не будь сентиментальной, — он выпрямился, ответил на ее взгляд с вызовом. — Тебе так просто от меня не отделаться.

— Ну-ну, — она поцеловала его в щеку. — Помоги мне собрать чемодан, у тебя это получается лучше.

* * *

Полиция Швейцарии сообщила, что Ольга Чекина из больницы выписалась. Проведенное обследование и анализы показали, что четыре инъекции, которые она сделала в Москве, содержали в себе какой-то слабенький наркотик, отнюдь не героин. Девушка абсолютно здорова и днями вернется в Москву.

Гуров написал соответствующий рапорт, бросил его в папку и сказал:

— Я, безусловно, рад за девчонку, но наша стройная версия рухнула, придется возвращаться назад.

— Так не в первый раз. — Станислав взял цветной карандаш, подчеркнул фразу в лежавшей перед ним бумаге, перебросил бумагу на стол Гурова.

— Штурмуешь скалу и скатываешься вниз. — Гуров взял брошенную Станиславом бумагу, отложил в сторону. — Когда летишь вверх тормашками в десятый раз, злости и разочарования ничуть не меньше, чем когда улетаешь в первый. Вернемся к убийству, постараемся взглянуть на ситуацию заново. Если не героин, то что?

— Почему не героин? Девчонка кололась не героином, но это не значит, что он в истории отсутствует. Ты взгляни на бумажку, что я тебе бросил.

Гуров подвинул к себе лист. Это был рапорт опера из отделения милиции об Игоре Волке, который начал увлекаться скупкой драгоценностей. Сыщик попытался напрячь память, ничего толкового из нее не выудил и спросил:

— Мы этого парня знаем?

— Вы, господин полковник, вряд ли, а я занимаюсь им втихую не первый день. Не хотел вас в горячие дни отвлекать, велел проверить. Небезынтересный для нас человек. Молодой ученый. Химик. — Станислав выдержал многозначительную паузу. — Вчера у него имелась одна пара штанов. Сегодня он купил престижную квартиру, машину, одевается если не у Кардена, то весьма цивилизованно. Спрашивается: откуда дровишки?

— Так откуда? — спросил Гуров, но на его лице не появилось истинного интереса.

— Я ждал, когда ты вынырнешь в жизнь, — Станислав вновь помолчал. — Занимаюсь не своим делом, строю воздушные замки. Однако слишком много совпадений. Химик хорошо знаком с некоей шустрой дамочкой. Софья Владимировна Попова, так зовут дамочку, имеет обширные связи. Среди них проглядывают три человека, телефоны которых нами были изъяты из стола покойного полковника Веткина.

— Интересно, — равнодушно заметил Гуров. — Только это не воздушные замки, а миражи.

Станислав разозлился и продолжал:

— Миражи. У меня имеется друг, который начинал разработку, имея в руках и менее существенное.

— У тебя широкий круг друзей, Станислав, — ответил Гуров. — Чего ты конкретно хочешь?

— Невозможного, — быстро сказал Крячко. — Чтобы старший группы вернулся на землю, воткнул вилку в розетку, на секунду задумался.

— Допустим, воткнул. — Гуров провел ладонями по лицу, даже тряхнул головой. — Хочешь занять Нестеренко и Котова? Валяй, пусть парни немного поработают. Но ты, надеюсь, понимаешь, что это люди неинтересного для нас уровня? Мне нужен человек, имеющий выходы за кордон, связи со спецслужбами и возможность вызвать в Россию киллеров.

— И только? — Станислав смотрел доверчиво.

Он прекрасно знал: порой на Гурова накатывает, сыщик не желает видеть очевидного, отказывается думать. В таких случаях следует терпеливо давить или, как выражается сам Станислав, долбить лбом стенку.

— Я и не знал, что дом начинают ставить с крыши, наивно полагал, сначала копают землю, закладывают фундамент.

— Не воспитывай меня, Станислав, — Гуров поморщился. — Я большой мальчик.

Станислав решил, зайти с другой стороны.

— Лев Иванович, я полагал, что мы однажды наступили наркодельцам на мозоль. Сейчас зрячего хода не просматривается, но если мы начнем в определенной среде очень сильно топать, то угадаем по больному месту снова. И валеты проснутся, вылезут на поверхность.

Станислав произнес заветное слово, лицо Гурова ожило, взгляд стал осмысленным и жестким.

— Полагаешь? — Сыщик достал сигареты, закурил, вышел из-за стола, начал расхаживать по кабинету.

Станислав довольно улыбнулся, самодовольно огладил прическу. Гурова удалось столкнуть с места, теперь только смотри, чтобы он не наломал лишнего.

— Химик... Попова имеет связи, — бормотал Гуров. — Квартира. Машина. Как фамилия большого начальника покойного Веткина?

— Начальников много, мне ни к чему, — ответил Станислав.

— Хорошо, я человек не очень здоровый, порой меня заносит! — Гуров расхаживал все быстрее, словно разминался перед бегом. — Но ты, Станислав, реалист, твердо стоишь на земле. Так скажи мне, откуда Веткин получил страничку с зашифрованными телефонами? Веткин никак не мог получить шифровку снизу, она попала к нему сверху. А ты не знаешь фамилию начальника Веткина. Безобразие!

Станислав замахал на друга руками.

— Чуть помедленнее, кони! Чуть помедленнее! Я не успеваю за полетом мысли вашей светлости, ведь я хожу по земле.

— Я плохо работаю, Станислав! — Гуров раздавил сигарету в пепельнице. — Разбрасываюсь. Будь другом, составь мне перечень фактов, которые мы бросали по дороге.

— Не хватит ни бумаги, ни чернил, — недовольно ответил Станислав, который, как и его друг и начальник, терпеть не мог писать.

— Терпи, не развалишься. — Гуров отодвинул свой стул ногой, сел. — Так, вызывай Нестеренко и Котова. Пусть они разработают Игоря с ласковой фамилией Волк. Необходимо пролезть в его лабораторию. Хотя если Игорь и связан с производством, то занимается этим не на дому. По связям шустрой дамочки Поповой Софьи Владимировны. Составь список интересующих нас людей. Я напишу рапорт, подброшу его на визу Петру и передам начальнику Управления по борьбе с наркотиками. Здесь их грядка, пусть пашут. Роман Игоря Волка со вдовой Сотина и дочерью Чекина Еленой полагаю линией бесперспективной, личной. Чего я пропустил?

— Разработкой руководства покойного Веткина следует заняться лично полковнику Гурову, — бесстрастно произнес Станислав.

— Не царское это дело, но придется. Генералы не любят, когда их отрывают от самосозерцания. А меня прикрывает должность, враз из кабинета не выгонишь.

Станислав подумал, что Гурова и без упоминания его должности из кабинета не выгонишь. Оперу на секунду стало жаль незнакомого начальника, которому предстоял столь ласковый разговор, но Станислав промолчал. Он еще был зол на друга и не хотел лить елей на его раны. Ничего, мужик здоровый, зарубцуется.

А Гуров уставился в окно и молчал. Лицо у него стало отстраненным, злым. Станислав прекрасно знал это выражение, ничего хорошего оно не предвещало.

Сыщик улетел мыслями к шестому августа, к мертвым телам Веткина и Сотина, своим решениям того времени и понял, что все делал неправильно, шел на поводу у противника. Он зябко поежился.

Сделать из простого сложное каждый способен, а увидеть в простом единственное зерно истины обязан он, сыщик Гуров, старший группы.

Станислав смотрел на его чеканный профиль с надеждой и некоторым испугом. Такое уже случалось, и далеко не всегда старший попадал в цель, но было ясно: с сегодняшнего дня работать группа начнет по-новому.

— Валентин и Григорий, задание по химику не отменяю, — сказал тихо Гуров. — Но то завтра, а сегодня после рабочего дня вы мне тихо снимите с улицы секретаря Веткина и доставьте ее на конспиративную квартиру. Снимает один, второй аккуратно проверяет, не ведется ли за девицей наблюдение.

— Дину Гришину трижды допрашивали в прокуратуре, а Гойда вам хорошо известен, — ответил Нестеренко.

Гуров поднял на оперативника тяжелый взгляд.

— Дину поведете не на свою квартиру, а на мою, и не через переулок, а через магазин. — Гуров положил на стол ключи от квартиры. — Один из вас в магазине “потеряется”, выйдет переулком, позвонит в кабинет.

— Лев Иванович, может, объяснишь? — спросил Станислав.

— Долго. — Гуров промокнул лоб носовым платком. — Станислав, профессиональные киллеры никогда не убивают двоих, если мешает лишь один. В наркокартеле произошла или грозила произойти утечка информации. Яков Веткин был не пешкой, а тяжелой фигурой. Его разговор с Сотиным следовало прервать во что бы то ни стало.

— Возможно, — согласился Станислав. — Но в таком случае оставлять в живых его секретаря было верхом неблагоразумия.

— А мы сами-то быстро добрались до них? — прошептал Гуров. — Они сильно рассчитывали на отвлекающий маневр с Сотиным. Зять самого Чекина. Были уверены: мы уйдем в сторону. Мы и ушли. Теперь все по новой и не медля. Секретарша нужна нам живая. Рысью, ребята, мы обязаны их опередить.

* * *

Нестеренко и Котов были не только опытными сыщиками и друзьями, но и прекрасно сыгранной парой. Они сразу бросили “Москвич” Нестеренко и вошли в метро следом за Гришиной. В потоке служивого люда увидеть “наружку”, если объект не проверяется, невозможно, но и вести женщину в плотной толпе не составляло труда.

Гришина, молодая женщина неприметной наружности, вышла из поезда на “Театральной”, присела на скамеечку, поставив сумку у ног, и неожиданно завалилась на бок. Оперативники переглянулись, играть в конспирацию было поздно.

Гриша сел рядом с Гришиной, лишь дотронулся до тела, по тяжелой податливости понял, что она мертва.

— Мы опаздываем, постоянно опаздываем, — понял сыщик, отобрал у покойницы сумку, уткнулся в нее лбом, чуть не заплакал.

* * *

Отвезли тело в морг, дождались вскрытия, проведения всех необходимых анализов, около четырех утра собрались вновь в кабинете Гурова, молчали, так как говорить было, собственно, не о чем. Гришина была отравлена уколом пока неизвестного яда.

Оперативники старались на Гурова не смотреть, так как любой взгляд в его сторону означал немой укор, мол, где же ты был, старший?

— Нас увидеть не могли, народу — уйма, — сказал Котов.

— Вас знали в лицо, — сухо ответил Гуров. — Я должен был предвидеть. Несмотря на провал, мы имеем и дивиденды. Мы на верном пути. Яков Веткин был отнюдь не пешкой в большой игре, уж чем он занимался в наркоделе — неизвестно, но именно для ликвидации Веткина были приглашены валеты.

— В Москве и без наемников убивают достаточно, — заметил Нестеренко.

— Валентин, ты в сыске почти тридцать лет, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил Гуров. — Возникни необходимость, тебе легко было бы нанять киллеров?

— Не пробовал, — огрызнулся Нестеренко.

— А я пробовал, и скажу, что сложно. Надо иметь другую среду обитания, и все равно возможна утечка информации. А наркоимперия — это гигантский спрут, каждый щупалец живет сам по себе. Мы жизнь можем положить и не узнать, кто и каким образом вызвал валетов.

Гуров замолчала начал чертить на листке геометрические фигуры, затем, смяв бумажку, бросил в урну.

— Как выражаются футболисты, начинаем прессинг по всему полю на грани фола. В игре нервов мы имеем преимущество. Мы ведем официальный розыск убийц. Поглядим, что они могут нам противопоставить.

— Нажалуются, и нас прикроют, — ответил Станислав.

— Не упрощай взаимоотношения в верхах, — ответил Гуров. — У них свои отношения, и отнюдь не простые.

* * *

Около полудня Гуров вышел из здания, в котором некогда служил Яков Веткин. Сыщик не торопился сосредоточиться и просчитать итоги только что состоявшегося разговора с начальником покойного. Уж слишком заманчивым, хотя и несколько надуманным казался вариант, что высокопоставленный чиновник окажется замешанным в наркогруппе.

Гуров подошел к своей машине “Пежо-405”, которую он в свое время получил в подарок от ФБР за участие в удачно закончившейся совместной операции по ликвидации группы наркобизнесменов. В последние годы сыщик не раз сталкивался с нар код ельцами, что было вполне естественно: торговцы “белой смертью” боролись за расширение рынка, и Россия для них представляла слишком лакомый кусочек, чтобы не протянуть сюда руки. Огромные пространства, полудикое, с точки зрения Запада, население, на руках у которого скопились сотни миллионов, а то и миллиарды долларов. Но раньше Гуров сталкивался с дельцами, пытавшимися проникнуть в Россию извне, сегодня сыщик имел дело с организацией, выросшей внутри общества. Новообразование явно имело связи за рубежом, иначе не объяснишь появление валетов.

На ветровом стекле машины под щетку снегоочистителя была подсунута бумажка, наверняка штраф за какое-то нарушение. Гуров взял бумажку, не успел прочитать, как рядом оказался ладно скроенный парень в униформе, с ухмылкой на лице, который, не поздоровавшись, указал дубинкой на знак, запрещающий стоянку. Полковник решил вести переговоры в предложенной ему форме и тоже молча указал на подъезд здания, из которого вышел. Рядом с дверью имелась огромная черная доска, на которой золотыми буквами было написано “Министерство внутренних дел”.

Страж порядка переступил массивными ботинками, подыскивая подходящее слово. Гуров сунул штрафную квитанцию за ремень портупеи парня, открыл машину и сел за руль. Страж хотел было преградить дорогу, отступил, махнул рукой и решил не связываться.

Гуров выехал со стоянки, в силу укоренившейся привычки посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как из переулка вырулила “Вольво”, пристроилась сзади.

Совпадение, решил сыщик. Чиновник, человек штатский, занимавший генеральскую должность, не мог так быстро среагировать. Должность и место службы Гурова чиновнику были отлично известны, и садиться незваному гостю на хвост не было никакой необходимости. И, главное, хоть чиновник и занимал крупный пост и был внештатным консультантом в некоем совете при президенте, все равно у него не могло быть личной службы наружного наблюдения. Он не имел возможности реагировать столь быстро. Совпадение, наблюдая за “Вольво”, убеждал себя Гуров.

Хотя сыщик проехал всего с десяток кварталов, и болтающаяся позади “Вольво” вполне могла просто двигаться в центр, Гуров чувствовал, что его “ведут”. Доказательством тому было несколько причин, лежавшая на поверхности заключалась в том, что “Вольво”, скоростная машина, тащилась со скоростью шестьдесят километров, не приближалась, пропуская вперед вихляющие “Жигули” и громыхающие на колдобинах “Волги”, иномарки проносились мимо, не обращая внимания на тихоходов.

Гуров сделал один поворот, второй, совершенно бессмысленный, “Вольво” держалась на почтительном расстоянии, но не обгоняла и не отставала. Значит, точно “ведут”, и пославший “Вольво”, и сидевший за рулем — дилетанты. За профессионалом нельзя вести наблюдение одной машиной. Чиновник очень разозлился и испугался. Гуров перестал обращать внимание на преследование, начал вспоминать.

Значит, я приехал утром, без звонка, представился секретарю, попросил доложить. Приняли сразу, следовательно, поначалу важняк из Главка угро не произвел никакого впечатления. Приехал — пусть заходит, хозяину не потребовалось времени на размышление, на то, чтобы выпить стакан воды или выкурить сигарету. Сразу, в приемной, затем в кабинете высокого чиновника сыщик не обратил внимания на столь простой факт. Пригласили в кабинет, Гуров вошел, поздоровался, сел в предложенное кресло, справился о здоровье, сказал несколько слов о погоде и перешел к делу. Он сообщил, мол, занимаюсь прискорбной историей с неожиданным, совершенно немотивированным убийством вашего сотрудника, полковника Веткина. А тут еще и убийство его секретарши Гришиной.

Реакция? Молчание, кивок, вопросительный взгляд. Мол, известно, что еще? Естественно, без нервов, вот только ни слова об убитом и никаких предположений о возможных причинах убийства. Обычно в подобных ситуациях сослуживцы погибшего, особенно начальники, начинают бурно негодовать как по поводу “страшного” события, так и в адрес розыскников, которые не работают, даже не чешутся, хоть весь город перестреляй. Обязательно излагаются личные версии и предположения, которые следует проверить. Часто высказываются угрозы обратиться с жалобой лично к министру.

Здесь ничего. Лишь согласный кивок, молчание, вопросительный взгляд. И принял мгновенно, хотя мог вполне продержать минут десять в приемной, подумать, а чего вдруг розыску понадобилось? Возможно, за всем этим и ничего не стоит, вежливый, хорошо воспитанный человек сразу принял пришедшего к нему посетителя.

Беседа Гурова с чиновником продолжалась около двух часов, и сыщик мог убедиться, что хозяин не вежлив и совсем не воспитан. Мирно и плавно начавшийся разговор в момент сломался, хозяина кабинета словно подменили. Привычно фальшивую улыбку сменила злобная гримаса, он начал отвлекаться, звонить по телефону, вести явно не срочные разговоры, упоминая ненароком имена сильных мира сего. Причина столь разительной перемены стала ясна сыщику сразу. Он выложил перед чиновником страницу с номерами зашифрованных телефонов, изъятую из письменного стола покойного Веткина, спросил, видел ли чиновник данную страницу? Она была закатана в прозрачный целлофан.

Чиновник взял страницу, повертел между пальцами, мельком взглянул на цифры, излишне решительно заявил, что впервые данную бумагу видит, но не удержался и спросил:

— А зачем вы так тщательно закатали эту пустую бумажку?

Он был врун никудышный, увидеть документ явно не ожидал. Плохо, что и сыщик не приготовился к столь бурной реакции и по ходу начал импровизировать.

— Мы обнаружили страничку в столе покойного, не могли понять, что здесь написано. Но мы сыщики, — Гуров виновато улыбнулся, развел руками. — Когда у нас ничего нет, мы хватаемся за соломинку, возможно, за воздух. Вполне вероятно, что эти цифры лишь суммы предстоящих трат на ремонт дачи. А если нет? Если они являются неведомой нам уликой? Отдали в лабораторию, сняли отпечатки пальцев и защитили, чтобы не залапали, не стерли.

— Что сняли отпечатки, понимаю, — спокойно сказал чиновник, первый шок миновал. — А закатали-то зачем?

— Перестраховка. Новые условия, постоянный прессинг со стороны прокуратуры и суда, — объяснял терпеливо Гуров. — Допустим, здесь записаны не карточные долги, а что-то серьезное. Мы представляем улику, снятые с нее отпечатки, а подследственный нагло заявляет, мол, знать ничего не знаю и не ведаю, а ваша экспертиза и прочие бумажки — ложь несусветная, — в тот момент сыщик уже внимательно следил за реакциями чиновника.

— А здесь, — Гуров убрал страничку в папку, — все ясно, четко, неопровержимо. Вот документ, на нем ваши пальчики, можем провести сравнительную экспертизу, не будьте идиотом, не отрицайте очевидного, расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы держали эту бумагу в руках?

Тут сыщик в упор смотрел на чиновника, словно задавая ему вопрос. Гуров отчетливо увидел, как непреодолимо тянет хозяина кабинета взглянуть на свои руки. Он поборол себя, беря тайм-аут, вызвал секретаря, начал говорить о постороннем.

Ты, сука, в банде, ясно, как день, думал Гуров. Что нам данный факт дает, какие дивиденды можно извлечь из полученной информации?

Чиновник отпустил секретаря, глядя за спину сыщика, спросил:

— Что-нибудь еще? Я знаю, Якова Веткина убили, вы ведете розыск. Вам удачи, мне надо работать.

Следовало подниматься и уходить, но Гуров медлил, хотя совершенно ясно: сегодня большего не добьешься. Неожиданно у сыщика появилось желание продлить разговор, который для чиновника превращался в пытку.

— Значит, вы данную бумагу не видели? А если хорошенько подумать, напрячься и вспомнить? Может, полковник Веткин что-либо докладывал вам, а вы запамятовали?

— У меня отличная память, господин полковник! — Чиновник поднялся из-за стола.

Гуров тоже, естественно, встал, бормоча:

— Очень жаль. Большое спасибо, извините за беспокойство, работа такая. — Гуров раскланялся и убрался из кабинета.

Сыщик взглянул на тащившуюся за ним “Вольво”, умышленно не прибавляя скорости.

Значит, я ушел, ты взбесился, больше испугался, приказал за мной присмотреть. А кого ты можешь послать? Да личного шофера, больше некого, рассуждал сыщик. И никакого фокуса с номерами, не оперативная служба. Мы данную машину вмиг установим, доказательств никаких, но для внутреннего успокоения очень пользительно. Сыщик решил нанести дополнительный удар по нервам высокопоставленного чиновника, подъехал к зданию контрразведки. Я повидаю Павла, а ты, сука некрещеная, после доклада своего водителя будешь лучше спать. Или не спать, а ломать голову, зачем мент отправился в контрразведку.

Заместителя начальника контрразведки генерала Кулагина не оказалось на месте. Гуров поболтал с его офицерами, заявил, что, возможно, вышел на гнездо коррупционеров. А данный вопрос, кажется, в ведении доблестных чекистов. Высшие офицеры отлично знали Гурова, не раз убеждались: с ним шутить не следует. Потому сыщика завели в кабинет какого-то полковника, призвали к гражданской ответственности, что, естественно, являлось лишь шуткой, затем сказали серьезно:

— Лев Иванович, чего накопал, поделись.

— Чего накопал? — Гуров простодушно улыбнулся. — Естественно, дерьма. Мы же золотари, а не золотоискатели. А что ищешь, то и находишь. Запах стойкий, в руки взять нечего, хотел с вашим генералом посоветоваться.

— Лев Иванович, посоветуйся с нами. Ведь Павел Константинович все равно нам поручит.

— Обязательно. — Гуров похлопал бойкого полковника по плечу. — Вот я с генералом посоветуюсь, а он сочтет нужным — поручит, тогда и узнаете.

— Лев Иванович, вы правы, — произнес мягко контрразведчик. — Но скажите по чести, не будь вы личным приятелем генерала, так дальше моего кабинета вам бы и не уйти.

— По чести? — Гуров смотрел на контрразведчика изучающе. — Не будь я лично много лет знаком с Павлом, я бы в вашу контору и не зашел. Да, вы стали другими. Но дух у вас прежний остался. Никто не виноват. Возьми нас, розыск был всегда. И нам порой не аплодировали, чаще в наш адрес матерились. Но мы разыскиваем уголовников, и люди знают, у честных ментов в работе личной корысти никогда не было и быть не может.

— А мы? — полковник побледнел. — Мы что? Невидимых врагов разыскиваем? Мы с вами на соседних грядках.

— Оно так, да не совсем. Тут намедни работали мы по убийству... — Гуров собрался было рассказать, как чекисты на глазах Станислава собирали компру на чиновника Чекина, вовремя остановился и коротко закончил: — Ладно, всякое случается. Даст генерал добро, я с вами, господин полковник, своими сомнениями с удовольствием поделюсь.

“Вольво” исчезла, видно, водитель рассказал по телефону хозяину результаты своего наблюдения, и чиновник от греха подальше соглядатая отозвал.

За рулем, несмотря на машинную толкотню в столице, думалось хорошо.

Если Станислав прав и связка Игорь Волк — Софья Попова верна, то через Елену Сотину можно протолкнуть информацию для высокопоставленного чина, у которого сегодня побывал сыщик. Чиновник, как никто другой из выявленных людей, имеющих притяжение к героину, подходит на роль крестного отца. Тогда именно он имеет связи за кордоном и мог вызвать в Москву валетов. А если он вызвал, то и сегодня с ними имеет связь. Допустим, все построение верно, тогда можно валетам протолкнуть информацию. Например, полковник Гуров в такой-то день и час будет кушать эскимо на площади под часами. На площадь валеты не пойдут, но если упаковка окажется более привлекательной и достоверной, то киллеры не устоят перед соблазном.

* * *

Второй день без азарта и даже без интереса оперативники наблюдали за Игорем Волком. Гуров допустил ошибку, и оперативники почувствовали, что лидер в задание не верит, им поручено отработать пустую породу для перестраховки. Они взяли Игоря от дома, проводили до работы, облупленного здания в переулке старой Москвы, где располагалась лаборатория некоего НИИ. Теперь предстояло самое тяжелое — ждать, чего — неизвестно. Если предположения верны и Волк занимается производством наркотика, то вряд ли он лично встречается с распространителями и никак не связан с торговлей.

Вход в НИИ был по пропускам, но, наблюдая за сонным, явно похмельным вахтером, оперативники не сомневались, что легко могут проникнуть внутрь. Такого приказа не было, и Нестеренко после двухчасового пустого времяпрепровождения позвонил Гурову, доложил.

— Пройти в лабораторию? — переспросил Гуров. — И что ты там собираешься найти?

— Не знаю, — признался опер.

— А я знаю. Обычную лабораторию, больше ничего. Ждите.

— Чего ждать. Лев Иванович? Не пойдет парень на связь с торговцами.

Гуров и сам отлично понимал, что такая встреча состояться не может. Главное, даже если такая связь существует и ее удастся установить, что это дает? Это не их работа, наркотиками занимается другое управление. У людей и опыт, и возможности значительно выше. Гуров собрался было отозвать оперативников, но из упрямства и создающейся безысходности сказал:

— Работайте, такова наша доля, Валентин.

Около двух часов дня Котов пошел за обедом, неподалеку имелась небольшая закусочная. Нестеренко продолжал наблюдать за входом в НИИ. Переулок был узкий, по обе стороны у тротуаров стояли припаркованные машины, влезть между которыми не представлялось возможным. Подъехавшие “Жигули” остановились на проезжей части, пассажир вышел. Хотя Нестеренко видел его только выше груди, нижнюю часть загораживала машина, человек, судя по его движениям, опустил руку в карман брюк, нагнулся к открытой дверце, явно расплатился.

Не сотрудник, а гость, подумал оперативник, посмотрел на приехавшего внимательно, понял, что ранее видел этого человека. Опер стал ворошить память, вытащить из нее обстоятельства, при которых он встречался с этим невысоким человеком с чуть кривоватыми ногами, являлось делом чести розыскника. И вспомнил. Казино “Три свечи”, туалет, тайник, деньги, уколовшийся долговязый блондин и этот, явно продавец. Кличка Крыса. Нестеренко глубоко вздохнул, словно тяжелую ношу сбросил, выпрямился, самодовольно улыбнулся.

— Держи, горячие, — Котов забрался в машину, совал напарнику бумажную тарелочку с беляшами.

— Спасибо, обожди, — Нестеренко связался с Гуровым, доложил.

— Молодец, Валентин. Значит, мы не пустой невод таскаем. Наркотик реально обозначился. Твое мнение: отпустить Крысу и ждать Волка? — Гуров довольно хмыкнул от случайно сложившегося каламбура.

Гуров порой любил спрашивать мнение подчиненных по вопросу, который уже решил. Нестеренко привычки старшего знал, не стал отгадывать, что думает сам Гуров, сказал решительно:

— Волк и завтра будет на месте, а Крыса убежит. Нужно оно нам или нет, решать вам, Лев Иванович. Я бы его посмотрел, установил бы, в конце концов.

— Действуйте, — согласился Гуров. — Не забывайте, меня очень интересует “Вольво”.

— Помню, семьсот четвертое, темно-синее, горзнак... — опер назвал номер. — Хорошо, значит, переключаемся на Крысу.

Нестеренко съел беляши, тщательно вытер жирные пальцы, только тогда рассказал Котову новости. Григорий был хитрее и дальновиднее напарника, сказал:

— Деньги за обед вернешь после ужина. А сейчас показываю, как надо работать. — Он вылез из машины, зашел в домик бюро пропусков.

— Командир, — Котов вытащил из нагрудного кармана удостоверение лишь наполовину, — нужна помощь.

— Если снова дела пожарные, лучше уйди.

Котов молча отсыпал в широкую ладонь охранника горсть фисташек, интригующе помолчал.

— Объект секретный, командир, а ты шпану с улицы пропускаешь, нехорошо. Начальство мне выдаст, а тебя просто с работы выгонит. — Котов грыз фисташки, смотрел в грязное окно.

— Только по пропускам, — ощетинился охранник.

— Мужичок среднего роста, лохматый, чуть кривоногий. Он третьего дня у Киевского вокзала лотерейными билетами торговал, сейчас прошел на объект, как к себе домой, — сказал Котов, оторвал взгляд от окна, перевел на охранника.

— Моляев Иван, как его, Степанович вроде бы. Не знаю, чем он где торгует, пропуск у него в порядке. Я сам паспорт видел, — охранник покраснел, приготовился к защите.

Котов легко снял напряжение, сказав:

— Я тоже живой человек, могу и обознаться.

Котов вернулся в машину, беспечно сказал:

— Моляев Иван Степанович, не забудь проверить по ЦАБу и картотеке МУРа.

— Ты командуешь? Если тебя повысили, то ты нагло зажал бутылку, коли разошелся по настроению, то иди, адрес известен, — ответил Нестеренко.

— Ты славянин, должен быть выдержан и стоек, — Котов скорчил смешную гримасу.

Крыса отсутствовал примерно час, вышел из проходной, зашагал в сторону Садового, где начал ловить машину. Первый же частник на красной “пятерке” “Жигулей” принял пассажира, двинулся в сторону Колхозной.

Рынок, у которого Крыса вышел из “Жигулей”, был оперативникам хорошо знаком. Один из самых грязных рынков в Москве, отличался наибольшей плотностью населения, ранее проживавшего на Кавказе. Толкавшиеся здесь люди не столько торговали и покупали, сколько постоянно жили, и милиция, и бесчисленные команды мэра не могли изменить ситуацию.

Тротуары рядом с рынком сухие и чистые. Стоит пройти десяток шагов за ограду, как под ногами начинала хлюпать черная грязь, откуда она появлялась, никто не знал. Санэпидемстанция и пожарники писали свои бумаги, вряд ли кто их читал. И запах стоял почти неуловимый, но стойкий, даже плотный. Ни один дегустатор в мире не сумел бы ответить, чем здесь пахнет.

Котов был не дегустатором, а сыщиком, потому, войдя следом за Крысой на территорию, повел длинным носом, решительно заявил:

— Десять тысяч немытых человеческих тел.

— Когда успел пересчитать? — Нестеренко зыркнул светлым глазом. — Объект не потеряй, бухгалтер.

— Свернул за павильон, — Котов прибавил шагу. — Здесь, безусловно, бывал, знает, куда идет.

— Умен ты, сил нет, — беззлобно огрызнулся Нестеренко, придержал товарища.

Крыса стоял у совершенно пустого прилавка, чего-то ждал. Через несколько минут из павильона, стоявшего чуть в глубине длинного ряда прилавков, вышел немолодой грузный брюнет с окладистой бородой. Он кивнул Крысе с достоинством, не спеша протянул руку. С минуту хозяин и Крыса о чем-то говорили, затем скрылись за дверью дощатого строения.

— Что думаешь? — спросил Валентин.

— Наркота, — уверенно ответил Григорий. — Торговец даже для вида на прилавке товар не держит, один занимает целую сторону. А перстни на руке видел? Восточный человек, да еще в годах, не станет носить фальшивку.

— Это факт, — согласился Нестеренко. — Манера такая или иное, только торговец не шибко рад нашему гостю.

— Долги? — высказал предположение Котов. — Если один торгует, а прибыл поставщик, положено платить.

— Ясное дело, — буркнул Нестеренко, поймал за шиворот бойкого мальца лет четырнадцати, поставил перед собой, заботливо и совершенно бессмысленно отряхнул ему пиджачок, поправил сбившуюся на затылок кепку, долго смотрел в глаза.

Парень было дернулся, под взглядом затих. Уличный народ с пеленок учится распознавать власть. Сыщик взял у напарника горсть орехов, высыпал в смуглую ладошку, доброжелательно спросил:

— Как жизнь?

Мальчишка пожал худыми плечами, начал грызть орешки, затем ответил:

— Пока вы меня не тормознули, была ничего.

— Я тебе плохого не сделал, — сказал сыщик.

— Но собираетесь.

— Мнительный ты, до ужаса, — Нестеренко вновь отряхнул пацана, указал взглядом на пустой прилавок за его спиной. — Скажи...

— Шалим, больше не знаю. У меня семья, начальник, — парнишка зыркнул в сторону, опер взглянул, увидел двух здоровенных амбалов, которые появились в конце прилавка.

Здоровые русские парни жевали, молча разглядывали незнакомцев.

— Шалим? — вроде как удивился оперативник. — Может, он мне и нужен. Только чем он торгует, не пойму.

— Отпусти, — не жалобно, а твердо и зло сказал мальчишка и закончил словами из фильма “Белое солнце пустыни”: — Восток — дело тонкое.

Малец юркнул вдоль прилавка, на секунду задержался около амбалов, обронил слово, побежал дальше.

— Гриша, влет ответь, какое слово произнес пацан? — спросил Нестеренко.

— Тоже мне, бином Ньютона, — Котов пожал плечами. — Менты.

Крыса вышел из павильона, держа в руке плотный пакет, судя по туго натянутым ручкам, в пакете лежало нечто тяжелое. Амбалы оторвались от прилавка, на их лицах появилась озабоченность, они молча встали по обе стороны Крысы, повели его к выходу, словно под конвоем.

— Организация, — произнес задумчиво Нестеренко.

Котов процитировал старый анекдот:

— “Гражданин, уберите со стола чемодан”. — “Это не чемодан, а кошелек”.

— Полагаешь, вот так валюту мешками грузят? — спросил Нестеренко.

— Я не думаю, а вижу, — ответил Котов. — Если мы с тобой за тридцать минут разобрались в ситуации, сколько времени требуется участковому?

— А начальнику отделения? А райуправления? — ответил вопросом Нестеренко. — Интересно, сколько мы с тобой служим, а не знаем, до какого уровня с земли поднимаются деньги. Район точно. Петровка? Выше?

— Лет двадцать назад среди ментов даже мысль, чтобы “взять”, была позорной, — пробормотал Котов.

— Ты не идеализируй, среди наших не брали, а находились людишки, — возразил Нестеренко.

— Вот именно, что “находились” и “людишки”. Теперь порядок, поток, конвейер, объяснения даже не требуется. Жизнь такая, и точка! — все бормотал Котов.

— Каждый день объявляют, мол, сотни миллионов утекают. Рыба гниет с головы. Смотри, он уже в машину садится! — Нестеренко пошел быстрее, затем побежал.

Действительно, только вышли с рынка, амбалы распахнули перед Крысой дверцу “Сааба”.

Оперативники плюхнулись на сиденье своего “Москвича”, двинулись следом.

— На трассе мне за этой тачкой не усидеть, — констатировал Нестеренко.

— Слава Богу, мы в России, — ответил Котов. — Если не выбоины, так пробка. Напрасно Лев Иванович пессимистически смотрел на нашу работу. К валетам мы, конечно, не приблизились, но убедились: наркотик точно проходит от Волка. — Котов стряхнул с губ шелуху от орешков. — Вот зараза, зарекался не покупать.

Двигались к центру. Котов, как обычно, оказался прав, пробки задерживали мощную машину. В плотном потоке увидеть “хвост” не представлялось возможным. Мигая правым подфарником, “Сааб” явно собирался припарковываться. “Москвич” занял правый ряд, пристроился за троллейбусом, на остановке ожидал позади. Нестеренко не видел иномарку и нервничал. Когда троллейбус снялся с места и начал выползать на трассу, а “Москвич” уже хотел двинуться следом, Котов положил руку на локоть напарника, сказал:

— Стоять и не дышать.

Троллейбус уполз, впереди, всего метрах в двадцати, стояла синяя “Вольво-704”, городской знак, какой нужно. “Сааб” примостился чуть впереди, Крыса нес тяжелый пакет-кошелек. Оперативники переглянулись, Котов ухмыльнулся, показал напарнику большой палец.

“Москвич” стоял спокойно, никто не видел, как он припарковался за широким корпусом троллейбуса. Создавалось впечатление, что стоит здесь со вчерашнего дня.

— Лев Иванович, может, вам и неинтересно, но только что на наших глазах в интересующее вас “Вольво” внесли крупную сумму, — сообщил в трубку Котов. — Мы с Валентином волновались, вдруг рассыпят, бегай, собирай.

— Орденов не обещаю, но по рюмке налью, — ответил Гуров. — Поздравляю. Молодцы. Заканчивайте.

— Извини, Лев Иванович, но видится, что у нашего друга инспекционная поездка, — ответил Котов. — Хочется взглянуть на конечную станцию.

Глава 9

“Москвич” встал напротив высокого железного забора, огораживающего имение Фридиных. Оперативники сидели на краю канавы, лопали синюшную курицу, запивали минералкой. По дороге шагал мент. Форменный верх, фуражка, джинсы заправлены в добротные сапоги, в руке кожаная сумочка, в общем, типичный участковый. Он подошел к сидевшим на траве оперативникам, опустился на кочку, кивнул.

— Привет жителям столицы, — старшему лейтенанту было лет за тридцать, солнце отполировало его лицо, по своей фактуре отнюдь не деревенское.

— Привет властям, — ответил Котов, полез в карман. — Документы нужны?

— Чего другого, а документов у вас в достатке. Разных, на все случаи жизни. — Старлей вытянул травинку, начал жевать, смотрел на железный забор и расхаживающих в глубине двора людей.

— Как живете? — спросил Котов. — Стреляют?

— Постреливают, — старлей улыбнулся. — Мы Москве кругом уступаем, провинция.

— Тридцать верст, — заметил Нестеренко.

— А ехали вы два года, — старлей окинул гостей цепким взглядом. — И не мальчики прибыли.

— Да уж, — хмыкнул Котов. — А чего ты, командир, против хозяев имеешь? — он кивнул на забор.

— А в деревне завсегда, коли сосед богаче живет, его не любить следует, — философски ответил старлей.

— Судя по всему, крепкое хозяйством — согласился Котов. — Кто будут?

— Глава — генерал-полковник в отставке, два сына, два зятя, мелочь и баб не считал, все с руками, вкалывают, не придерешься. — Старлей выплюнул изжеванную травинку.

— И стакан всегда нальют, — вставил Нестеренко.

— Не без этого, — согласился старлей. — Однако обидно, люди в округе разные, есть которые на бутылку сгоношили и довольны, имеются и труженики. От восхода до темна люди пашут и только поясок туже затягивают, на трактор заработать никому и не снится. А Фридин, так хозяина зовут, два года назад все крышу латал, а потом, словно ему американцы миллионный заем дали. Новый дом поставил, огородился, охрана, у нас сроду такого не водилось. Техники человек накупил, а банку рубля не должен.

— Непорядок, — согласился Котов.

— Может, хозяин клад нашел? — высказал предположение Нестеренко. — Такое случается.

— Ага, но редко. — Старлей сорвал новую травинку.

— А начальство интересовалось? — спросил Котов.

— Заезжают, — старлей бросил жевать траву, закурил. — Из района, даже из области, теперь вы из столицы подскочили. Интересный у нас хозяин живет, всех интересует.

— Человек по своей природе любопытен. — Котов поднялся. — Счастливо, старлей, нам пора.

— Всего доброго, — участковый козырнул, долго смотрел вслед ушедшей в Москву машине и пробормотал: — Вот и конец тебе, фельдмаршал.

* * *

Гуров сидел на своем рабочем месте, перечитывал рапорта оперативников, изредка поднимал голову, смотрел на сидевших за ничейным столом Нестеренко и Котова. Станислав, сидя напротив, сосредоточенно читал “МК”, тяжело вздыхал. Наконец Гуров уложил бумаги в папку, отодвинул в сторону и сказал:

— Молодцы, конечно, все здорово интересно, только мы занимаемся розыском убийц, а не наркобизнесменами.

— Мы выполняли ваше задание. Лев Иванович, — несколько обиженно ответил Нестеренко.

— Я и говорю, что молодцы. — Гуров похлопал ладонью по папке. — Управлению по борьбе с наркотиками есть чем заниматься. Нас здесь интересует только “Вольво”. Или я выжил из ума, или хозяин машины выходит на валетов. Начнем прессинговать и ждать, когда он даст сок. Григорий, — сыщик взглянул на Котова, — позвони Ольге Чекиной, справься о здоровье, напросись в гости. Ты сиделкой у нее был, сам Бог велел. Когда договоришься, сообщи, я тебе скажу, каких вопросов следует в доме коснуться.

— Попробую, Лев Иванович, — ответил нерешительно Котов. — Только ведь семья непростая, могут и не принять.

— Ты уж будь любезен, не пробуй, а сделай. — Гуров перевел взгляд на Нестеренко. — А ты, Валентин, займись “Вольво”. Бери тачку под наблюдение от их конторы и таскай день, два...

— Хоть они и не профессионалы, а вскоре засекут, — убежденно сказал Нестеренко. — Лев Иванович, сами прекрасно знаете, на одной машине наблюдение провальное.

— И прекрасно, пусть видят, — Гуров кивнул. — Ты и не скрывайся особо, “веди” их внаглую... Внаглую.

* * *

День выдался ненастный, на открытой корме речного трамвайчика сидели всего две пары. Пацан с девчонкой накрылись плащом, целовались, для них весь мир пропал. Козырные валеты, подняв воротники курток, подставляли невыразительные лица под мелкую сетку дождя.

За свою жизнь они столько раз меняли документы и имена, что в конце концов успокоились и именовали друг друга так, как в прошлой жизни назвали их матери:

Кирилл и Иван. Они редко разговаривали, только по делу и то коротко.

Трамвайчик отошел от Речного вокзала и шлепал свой короткий прогулочный маршрут. Кирилл и Иван смотрели на однообразный проплывающий мимо пейзаж, долго молчали, наконец Кирилл, бывший в паре лидером, сказал:

— Ладно, не распускай сопли.

— Да я ничего, только странно, мне казалось, я эту страну давно забыл. Унылая, бандитская, а своя, — сказал Иван. — У меня где-то сын, взрослый уже.

Кирилл молча вытащил из кармана “ТТ”, бросил за борт.

— Пусть сами забавляются, нам это ни к чему. Выброси.

Иван послушно швырнул за борт “горячий” пистолет.

Долго молчали, затем Иван сказал:

— Оставим полицейского, пусть живет, мы заказ выполнили.

— Не дело, все должно иметь свой конец, — после долгой паузы ответил Кирилл. — Через три дня контрольный звонок, мента должны отдать, — он неожиданно хохотнул. — Видно, здорово он им поперек горла стоит.

— Пусть сами и разбираются, — заупрямился Иван. — Аванс мы отработали, а всех ментов России не перестреляешь.

И на полчаса замолчали.

— Не дело, — Кирилл плотнее запахнулся. — Получится, что отступили.

— Ну и хер с ним, надоело.

— Разберемся с ментом, возьмем большой перерыв, — в голосе Кирилла зазвучало недовольство.

— Решай, тебе виднее, — ответил Иван.

Котов, как было приказано, позвонил Ольге Чекиной и неожиданно услышал звонкий, веселый голос:

— Гриша? Ну как не помню! Не так я была плоха. Гриша, я так вам благодарна, приезжайте в гости.

— А это удобно? — нерешительно спросил Котов.

— Конечно, удобно, сейчас и приезжайте, — радостно сказала Ольга.

— Девочка, у меня служба, — усмехнулся Котов.

— Ерунда! Скажите, вас пригласил отец. Ваш начальник услышит фамилию и заткнется.

— В молодости все удивительно просто, — Котов мастерски разыгрывал сомнение. — Вы одна, я не помешаю?

— Не помешаете, не помешаете! Елена может зайти, так родная сестра, свой человек. Ой, у нее серьезный поклонник появился. Ученый. Ужас, как интересно. Приезжайте, мне так много надо вам рассказать!

— Не знаю, как начальство. Попробую. Котов заехал домой, надел новый костюм, рубашку с галстуком, надраил ботинки, и тут выяснил, что у него нет денег на цветы.

Жена уложила малыша спать и наблюдала за мужем влюбленно и слегка ревниво.

— Вот позвоню Льву Ивановичу, узнаю, куда ты средь бела дня таким франтом разлетелся, — сказала она, протягивая мужу одеколон.

— Позвони, позвони, Лев Иванович будет рад. Ему без твоей трескотни делать нечего, — улыбаясь, ответил Котов, обыскивая карманы старого костюма, плаща и куртки в надежде найти какие-нибудь деньги. — Лапонька, сколько стоят три хорошие розы?

— Хорошие? — жена покачала головой. — Дорого.

— Мне нужны деньги.

— Мне тоже, — жена сидела, не двигаясь. — Если тебя посылают по делу, должны выдать на расходы. А если...

— Без если, дорогая, — перебил Котов. — Я не подумал, теперь поздно. Не могу же я вернуться на службу и сказать, мол, господин полковник, дайте денег на цветок. Зарплата моя у тебя, не жидись.

— Чья бы корова мычала. — Супруга выдала оперативнику деньги, внимательно оглядела, сняла с плеча несуществующую соринку, поцеловала в висок. — Ну, с Богом! Ты, Гриша, главное, не тушуйся!

Ольга встретила его как старого друга. Солнечная и молодая, она выхватила у оперативника цветы, потащила за собой в квартиру.

— Гриша, прошло-то всего ничего, а мне кажется, год миновал. Тут столько всего, я ведь в Швейцарию уезжала, лечилась! — она смотрела восторженно, словно сообщила приятную новость.

— От чего лечилась, Оленька? — изобразил недоумение Котов. — Конечно, в тот день вы чувствовали себя плоховато. Но Швейцария?

Девушка махнула рукой, открыла бар, достала различные бутылки.

— Садитесь. Вам чего налить? — она держала в руке бутылку с тоником.

— Вот этого самого, что у вас в руке. Я все-таки на службе, — Гриша опустился в кресло.

— Ни на какую противную службу вы не пойдете! — объявила решительно Ольга. — Я вам расскажу потрясающую историю. Я чуть было не стала наркоманкой! — Она сделала паузу, ожидая реакции гостя на столь сенсационное сообщение.

— Да бросьте вы! — Котов широко перекрестил девушку. — Так шутить негоже.

— Какие шутки! — обиделась Ольга. — Вы не представляете, что я пережила. У меня была настоящая наркотическая ломка. Отец не знает, мама в ужасе, я простыню кусаю. Кошмар! Но оказалось, ложная тревога.

Ольга уселась напротив гостя и начала подробно ему рассказывать о своих приключениях.

— Вы представляете, я лежала в настоящем психушнике для наркоманов. Доктор такой миленький. Божий одуванчик, но хитрый до ужаса. Оказалось, он с первого дня прекрасно знал, что я кололась хоть и наркотиком, но не опасным. Он решил проучить меня и напугать, чтобы я усвоила: шутки со шприцем — игра со смертью.

В голосе девушки было столько пафоса, что Котов не мог сдержать улыбки. Он думал о том, как выполнить задание Гурова. В дом удалось попасть без труда, теперь необходимо встретиться с Еленой, лучше с Игорем Волком.

— Анна Павловна дома? — осторожно спросил опер. — Хотелось бы засвидетельствовать свое почтение.

— Нет, мама уехала с визитами. Сейчас должна прийти Ленка. Потрясающая у меня сестра. Вчера у нее убили мужа, сегодня роман. Он ходит хвостиком, дарит бриллианты, зовет в загс, она, мне кажется, его не любит.

Котов слушал и думал: если Гуров поводья в этом деле не бросит, то так или иначе до загса дело не дойдет. Неважно, станет Волком заниматься другое управление или нет, парня не выпустят из разработки. К валетам он, естественно, никакого отношения не имеет, а за наркотики ему впаяют, мало не покажется.

Котов с Ольгой пили кофе, опер даже опрокинул рюмку, приехала Елена. Она была выше сестры, моднее и элегантнее, конечно, взрослее и увереннее.

— Здравствуйте, я вас помню, — Елена протянула Котову руку для поцелуя, но мент растерялся и неловко пожал. — Вы работаете в милиции. Все еще занимаетесь розыском убийцы или уже надоело?

— Стараемся, Елена Викторовна, хвастаться пока нечем, — Котов решил воспользоваться вопросом молодой вдовы и свернуть разговор на нужную тему. — Занимаемся расследованием убийств, неожиданно подвернулись наркодельцы. Вроде и не наше дело, так ведь не отвернешься. Они ведь тоже убийцы.

— Да уж, форменные убийцы, только изощренные, — вставила Ольга.

— Григорий, прошу вас, не надо наступать на мозоль. Ольга у нас обожглась, наркотики в семье больная тема. — Елена присела к сервировочному столику, налила себе виски.

— Понимаю, — Котов кивнул и неожиданно спросил: — Елена Викторовна, а вы знаете бывшего начальника покойного мужа? Стогов, кажется...

— Стогова? Трофима Ивановича? — Елена подняла удивленно бровь. — Конечно, знаю, ухаживал за мной, старый пень. На ножки поглядывал. Мужики все одинаковые, — она выпила рюмку одним махом. — Час назад познакомились? Не имеет значения. Баба по фактуре годится — тащи в койку.

— Ленка, как не стыдно! — возмутилась Ольга. — Трофим Иванович вполне пристойный дядечка.

— Пристойный? Ты бы его видела. Коленку тискает, к грудям тянется, а уж говорит... — Елена налила еще рюмку. — Только вы ошибаетесь, Гриша. Стогов никогда не был начальником Николая. Стогов командовал другом покойного мужа, покойным Яшей Веткиным.

— Извините, — Котов изобразил смущение. Опер не ошибался, прекрасно помнил, кто у кого служил, просто так было легче задать вопрос. Иначе чиновник Стогов оставался в стороне и спрашивать о нем было уж совсем ни к чему.

— А что он за человек? — не отставал Котов. Он должен был добиться, чтобы проявленный розыскником интерес к большому чиновнику основательно врезался в память молодой женщины. — Я бабников не люблю, но интерес мужчины к такой красивой женщине прекрасно понимаю.

— Человек? Пьяница и бабник, точно. А человек? — Елена пожала плечами. — А почему он вас интересует? Он, может, и дерьмо, но очень высокопоставленное, недоступное простому смертному менту.

— Я точно смертный, но отнюдь не простой, — парировал Котов. — Хватит о Стогове, человеке постороннем. Поговорим лучше о вашем новом поклоннике, молодом ученом.

— Об Игоре? А чего о нем разговаривать? Мужик как мужик, ну извилин у него чуть больше, чем у окружающих. Хочет жениться, так это фигушки, я не девочка, меня задешево не купить.

— Это правильно, — убежденно произнес Котов. — От Игоря Волка лучше держаться подальше.

— Почему? Надеюсь, это не приказ доблестной милиции? — вызывающе спросила Елена.

— Дружеский совет, — ответил Котов мягко, но взгляд его был тверд.

Женщина по своей природе любопытна, расчет опера был прост и оказался верен. Елена взяла его руку, погладила, заглядывая в глаза, спросила:

— Гриша, скажите, почему от Игоря следует держаться подальше? Я должна знать.

— Могу сказать с уверенностью, он не разыскивается Интерполом, — отшутился Котов и только подлил масла в огонь.

— Уже хорошо, — Елена смотрела внимательно. — Не разыскивается, тогда почему?

— Жил-был бедный ученый. Вдруг он покупает трехкомнатную квартиру в престижном районе. Не успев въехать, делает евроремонт и тут же покупает дорогую престижную машину. Налоговая полиция чешет в затылке и думает: откуда дровишки?

— И только? Ежедневно огромное число людей покупает квартиры и машины. А налоговый инспектор все думает?

— Черт его знает, Елена Викторовна, — ответил Котов. — Лично я занимаюсь розыском убийц вашего мужа.

* * *

Вечером Елена рассказала Игорю Волку о разговоре с невзрачным ментом. Игорь заинтересовался, расспросил в подробностях, выяснил, что Трофимом Ивановичем Стоговым тоже интересовались.

Ближе к полуночи Игорь позвонил всемогущей Софье Владимировне Поповой, вкратце пересказал новости и тихо поинтересовался:

— Уважаемая Софья Владимировна, я регулярно плачу деньги неким высокопоставленным чинам. Не понимаю, я плачу за работу или это пожертвования на бедность?

— Не принимайте близко к сердцу, Игорек, — спокойно ответила мадам. — Мы урегулируем данный вопрос.

Она говорила очень спокойно, хотя и была в бешенстве.

Утром, когда высокопоставленный чиновник Трофим Иванович Стогов пришел на службу, в его приемной сидела красивая, модно одетая женщина.

— Софья Владимировна, какая приятная неожиданность! — Стогов растопырил руки. — Проходите, всегда рад. Катерина, кофе, пожалуйста.

Софья села, закинула ногу на ногу, обнажив сильные колени. Когда секретарь поставила чашки с кофе и вышла, гостья резко сказала:

— Кажется, у нас уже был разговор об этом менте. Вы обещали, что полковник умерит свой пыл, займется иными делами. Вчера его человек был в доме Чекиных и напрямую интересовался вами и лично производителем.

— Софья, поверь, я делаю, что могу, — Стогов говорил совершенно искренне.

Не далее, как полчаса назад водитель, бывший чекист, ныне доверенное лицо, посмотрел в зеркало заднего вида и процедил:

— Мать его... Частный “Москвич” третий день преследует меня буквально повсюду. У нас нет пары крепких парней, способных намять бока любопытному и сломать сраную тачку?

— Как ты, чекист, представляешь это простое дело? — спросил Стогов. — Мне обратиться к министру с жалобой? На что? Или приказать тебе, чтобы нанял людей и разобрался? Ты понимаешь, менты ничего не имеют, давят на психику. Они только и ждут, чтобы мы сорвались. Ты уверен, что водителя “Москвича” не подстраховывают? И когда твои парни примутся за дело, их не повяжут? А в околотке они не заговорят? Крутишь баранку? И крути, твое дело телячье.

Стогов еще не отошел от разговора с водителем, как с тем же самым навалилась Софья. Черт бы побрал вздорную бабу! Надо было знакомиться, принимать подарки, потом наличные? Стогов клял себя последними словами. Мне не хватает, мудак старый!

Он заставил себя улыбнуться, развел руками.

— Откуда он взялся, этот Гуров? У него нет других дел?

— Вы спрашиваете меня? — Соня одернула юбку. — Помню, вы говорили, вопрос с ним решен кардинально. Так? Или я неправильно понимаю слово “кардинально”?

— Все верно, Софья Владимировна, обещаю, сегодня же приму меры.

* * *

Стогов вышел из подъезда здания, где располагалось его управление, и мгновенно оказался в плотном людском потоке.

Район Сретенки всегда был многолюден, сейчас, когда торговля развернулась в каждом доме, павильоны сверкали стеклами на каждом углу, казалось, что число человек на один квадратный метр за последние годы в столице увеличилось в несколько раз.

Нестеренко, проводив утром “Вольво” Стогова от его дома до места службы, поставил многострадальный “Москвич” в ближайшем дворе и занял свой пост в цветочной палатке. Продавщица прекрасно понимала, что немолодой худой мужик — на работе, позволяла заворачивать букеты и беспечно болтала о жизни.

Опер, наблюдая за “Вольво” и за подъездом, сразу увидел вышедшего на улицу Стогова, который не направился, как обычно, к машине, а пошел озабоченно по улице, словно потерял что-то.

За многие годы работы опер столько видел “озабоченных” людей, что распознавал масочку издалека. Человек однообразен в своем стремлении походить на окружающих. Когда стремится скрыть свои истинные намерения, он либо излишне озабочен, либо весел.

Нестеренко выскользнул из палатки; казалось бы, Стогов шел спокойно, но опер видел, что чиновник нервничает. Неужели он идет на конспиративную встречу? Опер подумал о такой возможности мельком, его задача не упустить и не засветиться. Стогов остановился у зеркальной витрины магазина, несколько секунд разглядывал его содержимое, неторопливо повернулся, скользнул взглядом по лицам следовавших за ним людей. Свежий приемчик, ему тысяча лет в обед, вдобавок еще никогда и не работает. Так и сейчас. Нестеренко прошел в общем потоке мимо чиновника, свернул в ближайший магазин, выждал, когда объект проследует дальше, и снова пристроился в хвосте. Стогов тоже заглянул без надобности в магазин, оказавшись на улице, взглянул на часы. Опер тоже посмотрел на часы, было без пяти одиннадцать. Через пять минут должно что-то произойти, подумал Нестеренко, переходя на другую сторону улицы.

Стогов остановился возле телефона-автомата, начал демонстративно шарить по карманам, затем достал приготовленный жетон, опустил и набрал номер.

Чертова нищета, матюгнулся про себя опер. При современной технике не имею возможности услышать столь важный разговор.

Чиновник выждал три гудка, на том конце звонка ждали, сняли трубку.

— Ну? — раздался неласковый голос. — Говорите.

— Вы отказываетесь от заказа? — Стогов проглотил тугой комок, чувствовал, как у него ослабли ноги.

— Заказ выполнен. Шел разговор о дополнительной услуге, но оплата вперед, деньги не поступили, — ответил Кирилл, прекрасно зная, что заказчик и не может сейчас заплатить.

— Мы говорили, вы получите деньги сразу по возвращении домой, — стараясь говорить как можно увереннее, произнес Стогов.

— Мы можем принять заказ, если товар будет доставлен в оговоренный час в конкретное место, — ответил Кирилл.

— Время и место должны определить мы?

— Нет уж, — сдерживая смешок, Кирилл громко хмыкнул. — Время и место назовем мы сами. Звоните через двое суток в это же время.

Стогов повесил трубку, отошел на несколько шагов, вытер платком лицо.

* * *

...Генерал Орлов сидел за своим столом, раскачивался, доламывал очередное кресло. Гуров, как обычно, курил у окна, Станислав сидел тихо, скромно потупившись, изображал пай-мальчика.

— Стогов, человек из окружения президента, сука клейменая, заправляет наркобизнесом, — говорил спокойно Гуров, пуская дым в открытую форточку. — Факт, который у меня не вызывает сомнений.

— Интересно, что ты положишь на стол прокурора? Добытые оперативные данные? Или свои убеждения?

— Иметь убеждения совсем нелишне, Петр, — ответил Гуров, погасил сигарету, прошелся по кабинету. — Мы установили очень мало, пусть работают профессионалы, целое управление занимается наркотиками. Меня интересует лишь фигура Стогова и его связь с валетами. Как выразился Станислав, я их однажды упустил, за мной долг.

Станислав поднял голову, состроил смешную гримасу.

— Лев Иванович, я постоянно говорю глупости, пора привыкнуть.

Орлов махнул на Станислава рукой, мол, помолчи, откинулся в кресле, оно жалобно пискнуло.

— Пора твой трон менять, скоро окажешься на полу, — заметил Гуров. — Когда высокопоставленный чиновник выходит из своих апартаментов на улицу и пользуется телефоном-автоматом, это что-нибудь да значит.

— Безусловно, только к валетам оно не вяжется. Имеется множество поводов, по которым человек высокопоставленный, равно как и самый что ни на есть простой, не хочет говорить из своего кабинета. — Орлов глянул на Гурова, осуждающе покачал головой. — Мне более чем странно объяснять тебе столь очевидные вещи. Ты ищешь валетов, тебе хочется, чтобы Стогов звонил именно им.

— Я тебе докладывал, повторяю. — Гуров старался говорить как можно спокойнее. — Как ведет себя очень крупный чиновник, если спецслужба лезет в его жизнь? Или если начинают расспрашивать о нем близких и просто знакомых, постоянно преследуют его машину? Человек жалуется. Если же он занимает пост, имеет прямую связь с министром, то не просто жалуется, а закатывает скандал. И кстати, будет абсолютно прав, потому что никто не имеет права вмешиваться в его жизнь, постоянно действовать на нервы. Стогов же терпит и молчит.

— Замаран в наркотиках, вот и молчит, — сказал Станислав.

— Погоди, дай мысль закончить, — огрызнулся Гуров.

— Твои мысли, слава Богу, не имеют конца, — не умолкал Станислав. Он был согласен с Гуровым, но отлично знал: ему следует возражать, упираться, тогда старшой прибавляет, думает быстрее, выражается четче.

— Так заткнись же ты наконец! — Гуров рубанул рукой воздух.

— Младшего обидеть просто. Молчу. — Станислав опустил голову на грудь, зыркнул на начальника хитрым глазом.

Гуров взгляд перехватил, шумно выдохнул и подумал, сколько же раз можно наступать на одни и те же грабли?

— Ясно, Стогов не просто молчит, чего-то ждет. Он не может бесконечно терпеть произвол каких-то ментов. Властям он не жаловался, мы бы узнали. В конце концов, у него достаточно связей и денег, чтобы элементарно нанять людей, преградить путь Нестеренко, пересчитать ему ребра, а машину сжечь. Потом доказывай причастность к происшедшему чиновника Стогова. В городе беспредел, кого интересует мелкое происшествие? Кстати, Нестеренко раскатывает без всякого прикрытия, я ему приказал в вечернее время из города не выезжать, в темные переулки не соваться. Стогов ничего не предпринимает, не показывает зубы, чего-то ждет. Петр, ты генерал и опытный сыщик, скажи, если чиновник не рассчитывает на вмешательство валетов, то чего он ждет?

— Чего? Чего? — Орлов почесал в затылке. — Ты сам-то бережешься, тебя не шлепнут из-за угла?

— Берегусь, хотя убежден, валеты не мальчики и не бросятся сломя голову. Меня каким-то образом должны подставить, — ответил Гуров. — Без наружного наблюдения они могут знать лишь мой подъезд и двери министерства. “Наружки” за мной нет, да валетам и негде ее взять, а подъезд дома — это для банкиров и журналистов. Ловить профессионала в его подъезде могут лишь отморозки с “Калашниковыми”, никак не профессионалы. Забыл главное, Петр. — Гуров вытянул руку, указал пальцем. — Сегодня же нам необходимо современное прослушивающее устройство.

— Будет, — Орлов черкнул в блокноте. — Что еще?

— Терпение. Дай нам Бог терпения, — ответил Гуров.

Валеты объезжали кафе и небольшие рестораны. Они лишь мельком заглядывали в зал, тщательно обследовали подсобные помещения, задние двери, через которые доставляют продукты. Валеты искали то, что им нужно. Несколько лет назад они в Риме ликвидировали в ресторане крупного мафиози, которого тщательно охраняли, и отлично помнили, как там были расположены различные подсобки, кладовки и комната хозяина. У русских все было устроено иначе. Наконец они остановились на небольшом ресторанчике, расположенном в доме прошлого века. Оглядывая его, валеты представились коммерсантами из провинции, желающими у себя открыть ресторан и оборудовать его по последнему слову техники, но недорого. Хозяин был рад помочь коллегам, водил их по подсобкам, показывал свое нехитрое хозяйство.

Валетам все понравилось, особенно их устраивало, что из кухни имелось две двери в кладовку, также два выхода имелись из здания, один вел во двор, другой — в переулок.

Иван вновь вернулся к раздаточной, из которой был виден зал.

— Столик у левой стены удобнее всего, — сказал Иван.

Кирилл не ответил, осмотрел диспозицию, отступил вовнутрь, прошел во двор, вернулся, через другую дверь вышел в переулок.

— Машину оставим здесь, — Кирилл указал место. — Сколько у мента может быть охраны? Ну трое максимум. Самого и одного из охранников уберем сразу, значит, сюда в крайнем случае выскочат двое, ну трое. У нас будет от пяти до десяти секунд на отъезд. Нет проблем.

* * *

День начался обычно. Гуров поднялся рано, в начале седьмого, все делал не торопясь, несколько заторможенно. Силовая гимнастика, душ, бритье, у зеркала он задержался, долго смотрел на свое отражение, словно не узнавая, думал, что надо сходить в парикмахерскую, седые волосы на висках торчали. Он долго и особенно тщательно причесывался, выводил пробор, но зрелый мужик, смотрящий на него с некоторым любопытством, моложе от этого не стал.

Погладил брюки, повесил костюм на плечики и позвонил Орлову домой.

— Здравствуй, Петр, я, кажется, приболел, задержусь, может, вообще останусь дома.

Генерал был опытный сыщик, все понимал с полуслова.

— Мандраж? Нормально, главное, не оставайся равнодушным. Прислать к тебе Станислава? Парень тебя развлечет, главное, не пей ни рюмки. — Петр помолчал. — Может, откажемся, черт с ними, с валетами, всех убийц не перехватаешь?

— Не говори ерунду, Петр, — раздраженно ответил Гуров. — Это моя работа.

— Уверен, ты не выйдешь из дома, не позвонив, ты достаточно взрослый мальчик, — сказал Петр.

— Взрослый, почти старый. Пока. — Гуров положил трубку.

Ситуация складывалась не новая, но каждый раз она предельно раздражала сыщика. Близкие люди начинали вести себя фальшиво. Все заботились о его здоровье и жизни, призывали к максимальной осторожности, даже к отказу от операции. А ведь они прекрасно знали, что Гуров не умеет пятиться и никогда не свернет в сторону. Зачем, спрашивается, пустые слова говорить? Будто они страхуются и в случае плохого исхода, то есть если его убьют, могут сказать себе: “Я предупреждал, просил, предлагал отказаться, но ведь Гурова не убедишь, и он имеет только переднюю скорость”.

Да он бы с радостью отказался, давить на газ и рисковать надоело, не десять или двадцать лет назад, когда острая ситуация лишь подбрасывала адреналина в кровь.

Сыщик налил себе вторую чашку кофе, закурил первую сигарету. Хватит размазывать кашу по тарелке, сосредоточься и думай. Ведь удавалось порой просчитать ходы противника и встретить его неожиданно. Поставить себя на место киллеров. Думай, думай.

Положение валетов незавидное, но если они не откажутся и пойдут на ликвидацию, значит, имеют козырь в рукаве. За ними колоссальный опыт, выбор времени и места. У них, безусловно, случались схожие ситуации. Что же они предпримут? Засада в подъезде или около дома? Отпадает, они прекрасно знают, кто я, мой опыт, послужной список. В момент, когда я сажусь в машину? Допустим, у них имеется пособник из спецслужбы, им сообщили место, где стоит “Пежо”. Маловероятно, однако, допустим. Узкий переулок, милицейский пост у посольства. Ты, сыщик Гуров, стал бы там устраивать засаду? Машина ставится в пятидесяти метрах, трогается с места, когда я подхожу к своей тачке. А я что, стою, ничего не вижу, жду, пока убийцы подъедут? Две секунды. Целых две секунды! Да, и не в стиле серьезного киллера. Они должны поставить меня, как мишень, скорее, посадить. Ресторан, кафе, казино? Место выбрано заранее, проверены пути отхода. В практике работы киллеров подобное случалось тысячи раз. Однако работает. Так ликвидируют политиков, финансистов, соперников. Все данный прием знают, но систематически попадаются. Почему попадаются? Жертва считает себя умнее охотника? Либо все происходит, когда жертва совершенно спокойна и нападения не ждет. В моем случае это отпадает. Они знают; я охочусь за ними так же, как они за мной, рассчитывают на опережение.

Станислав приехал без звонка. Гуров, разглядывая друга в “глазок”, громко сказал:

— Кажется, вас не приглашали.

— Ехал мимо, решил заглянуть. Не выгоните?

Станислав проскочил в квартиру, скинул на ходу туфли, бросился на диван.

— Здорово, когда непосредственный начальник твой друг! Жизнь окрашивается в голубые и розовые тона.

— Слушай, если меня убьют, тебе станет неуютнее, — сказал Гуров.

Станислав по тону понял, что друг с утра в раздрае, решил предложенного тона в разговоре не принимать, наигранно ответил:

— С одной стороны. С другой, я получу повышение и наконец вылезу из огромной тени, которую отбрасывает твоя суперличность.

Все относительно, Лев Иванович! Все относительно!

И хотя Петр запретил спиртное, Станислав видел, другу необходимо расслабиться, решил взять грех на свою душу. Он соскочил с дивана, прошлепал в носках на кухню, вытащил из холодильника бутылку.

— Я не буду, — сказал Гуров.

— Не пей, кто неволит? А я такой момент пропустить не могу, — он налил две стопки, уселся за стол.

— Ты провокатор. — Гуров сразу взял свою рюмку и выпил.

— Обязательно! Каждый стоящий мент иногда провокатор, без этого не проживешь. — Станислав быстро наполнил рюмки и вновь молча выпил. — Самое страшное в выпивке — это перерывы.

— Тебе следует обратиться к наркологу. — Гуров тоже выпил, достал из холодильника бутылку боржоми, глотнул из горлышка, затем вытянул руки, взглянул на кончики пальцев, прищурившись. — Пока только десять.

Станислав убрал бутылку, упал на пол, начал отжиматься:

— Вызываю супер, слабо принять пари и отжаться два к одному?

— Ты возьми у олимпийского спринтера восемьдесят метров форы, наверняка выиграешь.

Гуров опустился на пол, начал лениво отжиматься.

— Ладно, сдаюсь, — Станислав сел, тяжело перевел дух. — Исключительно в порядке подхалимажа.

— Полагаю, они проявятся не раньше завтрашнего дня, — сказал Гуров. — Мы рано начали гореть, в нужный момент пороха не окажется. Все, нервы ни к черту, я становлюсь шизофреником.

— Глупости! — Станислав поднялся на ноги, отряхнулся. — Нормальный человек с абсолютно нормальными реакциями.

Зазвонил телефон, Гуров снял трубку и услышал:

— Они будут сегодня в восемнадцать в ресторанчике “Обломов”, что возле Сретенки. Это все, что я могу сделать для тебя, сыщик, — голос был мягкий, уверенный, абонент положил трубку. Гуров выслушал несколько гудков.

Гуров дал команду, Станислав начал действовать. Через два часа в их кабинете собрались восемь старых сыщиков. Они выслушали сообщение Гурова, один из оперов, соратник еще по службе в МУРе, спросил:

— И ты веришь своему доброжелателю?

— Как и каждый опытный розыскник, Николай, я не играю в очко с шулером, не отгадываю на рынке, под каким колпачком спрятан шарик, — ответил Гуров. — Но не реагировать на звонок я не могу.

Они подъехали к ресторанчику “Обломов” на трех машинах, как обычно, остановились в двух кварталах, оперативники мгновенно растворились среди прохожих. Гуров наблюдал за четкой, слаженной работой сыщиков со щемящей ностальгической любовью. Вот они, последние из могикан; даже он, Гуров, знающий каждого в лицо, через минуту потерял друзей из вида, хотя людей в переулке было не так уж и много.

Трое прошли во двор, двое в ресторан, остальные остались на улице. Они не блестящие стрелки и совсем уж не кулачные бойцы, они сыщики высочайшего класса.

— Санэпидстанция, хозяин, мы тут у тебя посмотрим, а ты готовь шашлыки и по сто граммов, иначе мы можем у тебя найти такое, сам удивишься.

— Люблю людей прямых, — хозяин рассмеялся.

Сыщики искали неторопливо, тщательно, словно не здоровенных киллеров, а тараканов. Они ходили мягко, постоянно прислушиваясь и страхуя друг друга. Оружия никто не вынимал, но пистолет у каждого находился под рукой.

— Хозяин, — позвал один из оперов. — А эта лестница куда ведет?

— Второй этаж, — равнодушно ответил хозяин. — Бухгалтерия и моя комната отдыха.

— Проводи, посмотрим, — опер начал подниматься по лестнице, хозяин шел следом.

Они остановились у двух дверей, одну хозяин отпер, пригласил проходить. Опер не торопился, ждал, пока пройдет хозяин.

— Вежливый, — хозяин понимающе кивнул, прошел в комнату отдыха. — Только если вы из санэпидемстанции, то я токийский император. Ищите, я в чужие дела не лезу.

Оперативник прошел к окну, взглянул на переулок.

— Небось баб водишь? — спросил он, думая совершенно о другом.

— А чего их водить? — усмехнулся хозяин. — У каждой пара ног имеется.

— Оно конечно, — опер стукнул кулаком в стенку. — А здесь что?

— Бухгалтерия, — ответил хозяин, вывел оперативника на площадку, пнул ногой железную дверь. — Ключ только у самой. Она у меня строгая.

Опер осмотрел сейфовый замок, понимающе кивнул.

— Солидно, молодец, — и пошел вниз. Через несколько минут оперативники, осматривавшие ресторан, собрались в зале, присели за столик. Пришли Гуров со Станиславом.

— Лев Иванович, ты совершенно напрасно вылез, — сказал один из оперативников. — Пулю схлопотать даже не секундное дело. Быстрее. А стрельнуть можно из любого окна.

Кроме пяти оперативников, в зале ресторана находилось всего несколько человек, которые ели, пили и мирно беседовали. Настроение у сыщиков было благодушное, вспоминали молодость и случаи, как сегодня, когда, похолодев, бросались на добычу и хватали воздух.

Хозяин принес шампуры с шашлыком и бутылку. Наполнили рюмки, следовало что-то сказать, но слова не складывались. Наконец кто-то, шумно вздохнув, сказал:

— Ну, ребята, за наше здоровье. Выпили, занялись шашлыком. Лишь Гуров сидел напряженно, смотрел в сторону кухни. Что происходит? Он уже несколько дней ждет, что затащат в какое-нибудь кафе и расстреляют, как мишень в тире. И вот он сидит в этом ресторанчике, пьет и ест, благодушествует, вспоминает молодость. Ведь именно этого он и ожидал.

— Станислав, — еле слышно сказал сыщик, — выйди на улицу, проверь посты, оставайся там.

Станислав взглянул удивленно, но безропотно отложил шашлык и вышел из ресторана.

* * *

Валеты находились на втором этаже в комнате бухгалтера. Стальная дверь и солидный сейфовый замок были для них преградой смешной.

Кирилл доел бутерброд, отряхнул ладони, достал “беретту”.

— Пошли.

Иван тоже достал оружие, равнодушно спросил:

— И как ты все представляешь?

— А чего представлять, я знаю. Они готовились, напрягались, теперь не могут уйти из ресторана и не выпить, не поговорить. Выстрелим и уйдем в переулок. Может, там еще раз выстрелим. Все просто.

Киллеры вышли из бухгалтерии, начали спускаться по лестнице.

* * *

У Гурова задрожали руки, ноги стали ватными, он собрался и твердо произнес:

— Парни, валеты здесь, у нас несколько секунд.

— Где здесь? — пережевывая кусок сочной баранины, спросил седой опер. — Лева, очнись.

— Слушать! — Мандраж прошел, Гуров ощутил спокойный, хорошо знакомый холод, в голосе у него зазвучал металл. — Слушать и выполнять. Я не знаю, как они прошли, но киллеры здесь. Всем достать оружие, внимание на кухню.

— А ты не командуй, опустись на пол. — Сидевший рядом с Гуровым старый сыщик вдруг выхватил из-под него стул.

Переход от мирного застолья к боевой позиции произошел мгновенно. Не ожидавший рывка, Гуров мягко свалился под стол. Пуля шлепнула в стену.

Кирилл увидел, что промахнулся, секунду смотрел на опустевший стул, на место, где только что находился мент, и сказал:

— Уходим.

За спиной загрохотали выстрелы, пули вспороли занавеску.

Иван выстрелил несколько раз вслепую и рванулся к задним дверям, которые почему-то оказались открытыми. Автомобильные фары, довольно тусклые при свете уходящего дня, освещали дверной проем. Со двора тоже шарахнули выстрелы, пули вспороли дверной косяк.

Валеты передвинулись к другим дверям, здесь киллеров встретил прицельный пистолетный огонь. Со стороны зала раздался уверенный голос:

— Бросьте оружие и выходите! Кирилл сунул пистолет за ремень, вытер лицо ладонями, словно умылся, хрипло, но спокойно сказал:

— Мы промахнулись. Рано или поздно, конец был один.

— Надоело, — ответил Иван. Пуля ударила в стену рядом с его головой, стреляли со стороны зала из-за портьеры.

Вспыхнувшие было крики обслуги утихли. Наступила гнетущая тишина. С улицы донесся звонкий, нахальный, даже веселый голос:

— Козырные, кончайте валять дурака! Мы хоть и не великие стрелки, но ложку мимо рта не пронесем!

Вновь стало тихо, раздалось два негромких хлопка.

Станислав стоял во дворе, смотрел на дверной проем, понимал: кому-то надо идти. Жутко не хотелось. Чтобы подбодрить себя, он начал громко считать:

— Пять! Четыре! Три! Два! Один! Ноль! Станислав прыгнул в дверной проем, упал на пол, откатился в сторону.

Валеты лежали рядом, раскинув ноги и почти соприкасаясь простреленными головами.

— Убийцы, конечно, однако мужики, — сказал кто-то.

Сыщики не задерживались у трупов, некоторые сыщики даже не стали смотреть. Уж чего-чего, а трупы в своей жизни они видали.

— Лев Иванович, звони следователю, вызывай с Петровки группу, пусть пишут бумаги, занимаются привычным занудством.

Все ушли в зал, Гуров остался у трупов один. Периферийным сознанием сыщик отметил, что убийцы лежат почти в тех же позах, что и Веткин с Сотиным. Никакой радости, даже облегчения Гуров не ощущал. Он знал: свобода вернется не раньше завтрашнего дня. Завтра. Магическое слово, в которое верит человек со дня своего рождения.

Эпилог

Генерал Орлов выровнял лежавшую перед ним папку с материалами, взглянул на курившего у окна Гурова, откашлялся и сказал:

— Полковник, вы работу по делу закончили. Все материалы ведено передать в контрразведку.

— Интересно. А Стогов? Я имею возможность доказать...

— Лева! — перебил Орлов. — Лично ты имеешь возможность отдохнуть неделю. Это приказ... И не мой. Я тебе говорил, что хочу к тебе в гости? Вот и выполняй, иди готовься.

Станислав, молча сидевший на своем стуле, поднялся, взял Гурова под руку.

— Идем, Лев Иванович, ты здесь ничего не найдешь. Власти не отдают своих людей, и ты это знаешь.