Николай Леонов

Дьявол в раю

Глава первая

Старший оперативный уполномоченный по особо важным делам полковник Лев Иванович Гуров собирал дорожную сумку, он отправлялся в отпуск. Его отец, генерал-лейтенант, и мать, доктор наук, несколько лет назад ушли на пенсию и крестьянствовали в "родовом имении" под Херсоном.

Отец был мужик сильный и жилистый, восстановил развалившийся пятистенок, стал разводить кур, коз, в общем, хозяйничал и огородничал. За два сезона руки матери покрылись плотным загаром, ладони — мозолями. Теперь уверенно, словно не возилась всю жизнь с микроскопами и пробирками. Сын залетал в деревню ежегодно, именно залетал, оставляя после себя запах дорогого одеколона.

Работать на земле Гуров-младший не умел и не любил. Мать с отцом сына не осуждали: человека нельзя на землю посадить, он должен прийти к ней сам и уже не расставаться.

Гуров поговорил с родителями по телефону, сказал, днями будет, однако душа его раздваивалась.

Он очень хотел видеть отца с матерью, но терпеть не мог носить кирзовые сапоги и копать грядки.

Гуров не любил копать их весной, когда земля радостно хлюпает, ожидая посева, не любил ковырять ее летом, заскорузлую, высушенную солнцем. Да и осенью, когда земля щедро вознаграждала труд человека, помидоры трескались под собственной тяжестью, а укроп, кинза, петрушка и лук благоухали, работать в огороде он не любил. И хотя мать утверждала, что родила его в крестьянской избе почти одновременно с теленком, опер был убежден, что он — дитя городского асфальта. Он знал и понимал город, исход родителей из цивилизации воспринял философски, заявил, что, если жизнь сложится нормально, имея в виду, что его не убьют раньше, он приедет к старикам с внуком и они станут показательными фермерами.

Итак, полковник, опер-важняк, собирался к родителям в деревню на побывку.

В это время и раздался звонок в дверь. Гуров, уверенный, что явился друг и коллега Станислав Крячко, собирался уж отодвинуть тяжелый засов. Но в последний момент машинально пригнулся к "глазку" и, к своему удивлению, увидел рядом со Станиславом Марию.

Их любовь продолжалась более года, со времени развода Гурова с первой женой. Срок был воистину рекордным. Женщины обожали Гурова, влюблялись постоянно, но жить с ним под одной крышей долго не могли, покидали его со слезами и стенаниями. Мария ушла с полгода назад молча, но на то она и была талантливой актрисой, не умела быть похожей на всех.

— Что ты сопишь и не открываешь? — Мария нетерпеливо, с вызовом забарабанила кулачком по двери. — Наверное, в трусах и небритый? — не удержалась она от насмешки.

— Бритый, но босиком, — Гуров распахнул дверь. — Здравствуй! Не представляешь, как я рад тебя видеть! — С чего это он вдруг осип?

— Попробовал бы ты сказать иное! — Мария чмокнула его в щеку, прошествовала в квартиру. — Стас! Заходи, девок здесь вроде не наблюдается.

Станислав Крячко, тоже полковник, был ниже своего шефа на полголовы, но, пожалуй, шире в плечах, розовощек, насмешлив, что не мешало ему, когда требовалось, выглядеть необычайно серьезным и солидным. В данный момент требовалось.

— Генеральная уборка? Или никак господин полковник собираются в отпуск, который не отгуляли еще со времен правления большевиков?

Какой хитрец! Кто-кто, а он давно был в курсе отпускных планов Гурова: занимали в министерстве один кабинет, виделись сегодня утром, даже пропустили обязательный символический посошок.

От неожиданности Гуров замешкался с ответом. Словно загипнотизированный, он не мог отвести глаз от Марии. Безотчетная мысль, поразившая его при первой встрече, когда его познакомили с Марией на какой-то артистической тусовке, опять зашевелилась в мозгу: что нашла в нем эта красивая, независимо гордая, порой сумасбродная женщина? С самым невинным видом она умела иногда ввернуть соленое словечко, чем повергала в шок далеко не инфантильных оперов, назубок знающих отборную "феню". Могла и наоборот — оборвать грубый армейский анекдотец, рассказываемый обычно в добром подпитии:

"И не стыдно вам, господа офицеры, нести такую Пошлость?" Слово Пошлость она всегда произносила с большой буквы. Рассказчик тут же замолкал. Только что хохочущие слушатели в глубоком смущении опускали глаза.

Гуров на друга даже не взглянул, натянул тренировочные брюки и все смотрел на Марию, в который раз поражаясь ее красоте и непонятному, загадочному отношению женщины к нему, рядовому менту, которое по глупости можно было принять за любовь.

Играла Мария или не играла, отличить одно от другого не представлялось возможным, ей было безразлично, находится она в помещении одна или рядом толкутся сотни других людей.

— Дорогой, — Мария взяла Гурова за отворот рубашки, — если мне не изменяет память, ты обещал, что сегодня мы улетаем к морю?

— Я свидетель, — Станислав опустился на диван, взял из стоявшей на столе вазочки горстку орешков.

Быстрее компьютера Гуров просчитал неминуемость своего поражения; единственной возможностью сохранить лицо являлась безоговорочная капитуляция.

— Твоя память, как всегда, безупречна, а я обычно исполняю свои обещания, — ответил Гуров, заметив, как Станислав одобряюще кивнул.

— Надеюсь, ты выбрал не трехзвездочный сарай на берегу Ледовитого океана?

Гуров бросил уничтожающий взгляд на Станислава, не сомневаясь, что происходящее — проделки его рук и фантазии.

Тот как ни в чем не бывало продолжал валять ваньку.

— Хорошо продуваемое бунгало на льдине... Трехдневный запас питания, сломанная радиостанция, — Станислав довольно улыбнулся.

Мария ушла в спальню, закрыла дверь, но у мужчин без зрителя "игра" не получалась.

Станислав шмыгнул за стоявший перед диваном огромный стол и затараторил:

— Я лишь исполнял указания нашего общего начальника генерал-лейтенанта Орлова, — он выложил на стол плотный конверт. — Анталия, клубный роскошный отель, встречи, проводы, солнце, море, пальмы... Остальное забыл. Самолет через три часа. — Тяжело перевел дух. — Генерал говорил с твоей матушкой. Она тебя благословляет.

— Вы что, черти, женить меня собираетесь? — Мигом осекшись, Гуров с опаской оглянулся на дверь спальни.

— На этой пантере? — На лице Крячко появилась натуральная маска ужаса. — Упаси Боже! Об этой затее никто и не заикался. Но вот врачи считают... — Станислав запнулся, переминаясь с ноги на ногу, но, собравшись с духом, взорвался. — Врачи! Нечего сказать, придумали диагноз — "нервное истощение"! Глупости и пустобрехство! Да пошли они! Ты же здоровый мужик, Лев Иванович, каждый знает. А позагорать, понежиться на золотом песочке рядом с очаровательной женщиной, кто об этом не мечтает? Знали бы, как я завидую вам, господин полковник!

Потирая лоб и чувствуя — нюх сыщика не мог его подвести, — что за всей этой историей кроется какая-то тайна, Гуров хмуро пробормотал:

— Как вы сговорились с Петром, мне понятно. Но, как тебе удалось уговорить Марию, убей меня Бог не пойму!

— На этот вопрос тебе ответит сама Мария, — потупившись, ответил Станислав и добавил: — Если у тебя, конечно, хватит смелости и глупости задать ей подобный вопрос.

— Не хватит, — признался Гуров. Взяв конверт со стола, заглянул внутрь. — Билеты на самолет, путевки... И сколько же я тебе должен?

— По гроб жизни не расквитаешься, — флегматично протянул Крячко, с трудом сдерживая довольную улыбку. — А конкретнее, там имеется листочек, на котором все подсчитано. Ты же у нас голубых кровей! Ну как ты мог не взять деньги у деда Яндиева? Разве не ты провел блестящую операцию, рискуя собственной — жизнью?! Обидел ты старика, Лев Иваныч! Больше того, оскорбил! Не его лично, а национальные обычаи. Деньги честно заработаны. И не брать их — чистейшее пижонство! — Крячко, судя по всему, разгорячился всерьез.

Таким Гуров видел друга впервые. Не знал, осуждать или?.. Какая-то правота таилась в его словах. Правда, тогда ранили двух сотрудников Гурова — Григория и Валентина. Да и сам он чудом остался в живых. Но...

Между тем Крячко не унимался:

— Если следовать твоему благородному примеру, мы все должны были отказаться. Извините, господин полковник, я человек простой и деньги взял. Твой гонорар у меня. Расходы вычтены. И не делай, пожалуйста, из нас подонков и стяжателей. Так что вопрос закрыт и не обсуждается. — Наконец он выдохся. Когда Мария вышла из спальни, Станислав приветствовал ее широкой улыбкой.

— Берите и поехали, — указала на два небольших чемодана и спортивную сумку. — В самолет даже Гуров не может прыгнуть на ходу.

* * *

— Слава Богу! — перекрестилась Мария, когда самолет приземлился в Анталии. — До последней секунды боялась, придет какая-нибудь шифротелеграмма, и ты заявишь, что вынужден возвращаться.

— Чтобы вытащить меня из моря на службу, необходим как минимум взвод омоновцев, — рассмеялся Гуров, подумав: "А ведь могло быть и такое! Пронесло".

— Уважаемые пассажиры, просьба привести спинки кресел в нормальное положение и не вставать до полной остановки двигателей, — раздался вежливый женский голос.

— И что дальше? — Недавняя растерянность усилилась, едва они очутились на земле. Глаза Гурова разбежались при виде толпы встречающих, держащих высоко над головой различные картонки и плакатики с названиями отелей, фамилий и другими непонятными надписями.

— Ну, где твой резидент? — Мария, похоже, и сама растерялась. Но причина этому была другая. — Почему все улыбаются и смеются? Сегодня праздник?

Гуров остановился у колонны, опустил чемоданы.

— Подожди меня здесь, дорогая. Я уточню диспозицию.

— Это ты постой! — Мария юркнула в толпу и через минуту-другую появилась с усатым и, конечно же, улыбающимся господином, который размахивал картонкой с начертанной на ней фамилией Марии. Рядом с ним порхала миниатюрная девушка с букетом цветов.

— Здравствуйте, добро пожаловать! — на чистом русском языке произнесла она, недоверчиво и с удивлением глядя на более чем скромный багаж гостей. — Я рада приветствовать вас в Анталии! — Девушка не переставала улыбаться ни на миг. — Но почему-то я решила, если такая знаменитая актриса...

Польщенная Мария одарила ее одной из самых обворожительных своих улыбок.

В этот торжественный момент Гуров прервал монолог расщебетавшейся поклонницы, взял Марию под руку и с таинственным видом произнес по слогам:

— Простите, мы путешествуем ин-ко-гни-то.

— Конечно, конечно, — испуганно осеклась девушка, прикусив язычок, но тут же деловым голосом сказала что-то, видимо, по-турецки, усатому господину. Тот мгновенно подхватил чемоданы, отобрал сумку у Марии и, словно мощный ледокол, врезался в густую толпу, успев переброситься шуткой кое с кем из окружающих.

Кремовый лимузин, неизвестной Гурову марки, принял их прохладой и запахом натуральной кожи.

Мария восприняла такую встречу как должное. Гуров растерянно пробормотал:

— Может, нас приняли за кого-то другого?

Мария, гордо взглянув на него и презрительно фыркнув, не сочла нужным отвечать на столь плебейский вопрос.

— Не беспокойтесь, Лев Иванович, — пришла на помощь примолкшая девушка, встретившая их. — Никакой ошибки. Вас ждут в отеле.

Облегченный выдох Гурова мог означать: "Ну, слава Богу!" Именно это он и означал. Напряжение как рукой сняло. С благодарностью взглянув на девушку, он не без удивления обнаружил, что это было грациозное черноглазое существо.

Из ее милой воркотни он узнал ворох деталей и подробностей, кажется вовсе для него не обязательных. Впрочем, как знать. Узнал, что она болгарка. Зовут ее Гюльчатай. Почему, и сама не знает. Заканчивает Московский университет. Поэтому прекрасно говорит по-русски. Ну и само собой разумеется, много раз видела Марию на сцене и на экране.

Царственно откинувшись на сиденье, Мария лишь снисходительно улыбалась, наслаждаясь прохладой, и, судя по всему, не собиралась поддерживать столь малозначащий разговор.

Гуров и сам мог быть галантным кавалером, в чем, надо честно сказать, была огромная заслуга Марии, с тщанием обтесывающей и шлифующей целый год, пока жили вместе, милое ее сердцу "полено". И добилась-таки своего: угрюмый бирюк почти превратился в нормального человека, умеющего говорить не только о своей профессии. Правда, и Гуров оказался весьма одаренным учеником.

— Знаете, что после фильма "Белое солнце пустыни" ваше имя в России стало знаменитым?

Гюльчатай взмахнула иссиня-черными ресницами и расцвела еще ярче.

Гуров произнес еще несколько любезных фраз и, выдохшись наконец, замолчал. Зато Гюльчатай теперь было не остановить. Да он и не пытался. Приятно было слышать, что им предстоит сказочный отдых в земном раю и прочее, прочее...

* * *

Дорога вилась между голых скал, на которых кое-где торчали чахлые деревца, лепились одноэтажные постройки нищенского вида.

Мария снисходительно, даже чуть саркастически улыбалась. Он же с содроганием подумал: "Ну и дурят нашего брата! Черт знает в какую дыру нас занесло! Вот как нужно делать рекламу! Ну и прохиндеи!" Куда менее отчетливой была мысль о неминуемой расправе со Станиславом, втравившим их с Марией в поистине дьявольскую авантюру.

Гюльчатай ворковала. Мария улыбалась. Гуров мрачно взирал на серый пейзаж, предаваясь унынию, которое, как известно, не греет душу. "Все-таки Крячко не только хитрец, но и последний гад!"

Лимузин, проскочив какой-то более или менее цивилизованный городишко, снова устремился в ущелье. Правда, асфальт здесь уже стелился бархатной лентой.

Это несколько обнадеживало. Из-за утеса вынырнула М-образная арка, в центре разделенная кубической постройкой. Не будь она стеклянной, походила бы на КПП.

Водитель ловко заехал внутрь арки, перегороженной массивной цепью, которая тотчас легла под колеса лимузина. Охранники, ладные парни в синей униформе, особого внимания на его приезд не обратили. Лишь один подошел к двери, где сидела Гюльчатай, перебросился с ней парою фраз, махнул приветственно гостям.

За стеклянной будкой и массивной цепью начинался иной мир.

Угрюмые пыльные скалы сменились пальмами, вокруг — ухоженные газоны, цветы, цветы. В этом сказочном парке располагался не менее сказочный отель. Гуров застыл ошеломленный, не веря своим глазам. "Неужели может быть такое чудо? Не сон ли это? Прости, Стас! Никакой ты не гад. Прости, если можешь".

Мария улыбалась. Еще более царственная, она казалась полновластной хозяйкой этого роскошного сада. Во всяком случае, он очень шел к ней.

Оформление заняло всего несколько минут. В это время откуда-то сбоку подошедший к Гурову портье быстро и незаметно сунул ему в руку голубой конверт. После обмена любезностями их отвели в апартаменты. Даже не заполнили, кажется, никакой гостевой карточки.

* * *

В номере на инкрустированном красного дерева столике их ждала бутылка вина, в хрустальной вазе горкой лежали фрукты.

Мария оглядела всю эту роскошь со свойственным ей безразличием, швырнула сумочку на необъятное ложе, взяла со стола бутылку, наполнила бокалы.

— С прибытием в рай! Хочу выпить побыстрее, пока ты не достал конверт и не выяснил, что данная резиденция — лишь конспиративная квартира.

— С прибытием в рай! Ты — мой ангел!

Вино искрилось и играло в тончайших бокалах на высоких ножках.

— Ты пробовал что-нибудь подобное? Это амброзия — напиток богов!

— Значит, мы станем бессмертными, дорогая?

— Не сомневаюсь! А ты?

— Я уже бессмертен. Потому что люблю тебя.

Продолжайся разговор в том же духе, неизвестно куда бы это привело.

Первой очнулась Мария.

— Читай свои мемуары-шифровки, а я пойду взгляну на ванную, — с торжествующим видом заявила она.

Вот те на! А он-то думал — ничего не заметила.

Смех смехом, а конверт, лежавший у него в кармане, ему не нравился. Когда Мария ушла в ванную, он достал его, посмотрел на свет, аккуратно надорвал, вынул записку:

"Лев Иванович, ты всегда был умницей. Даже твое еретическое убеждение, что Земля круглая да к тому же вертится, оказалось правдой. Рад видеть, что ты наконец выбрался отдыхать. Надеюсь, твоя помощь не понадобится. Наше знакомство не афишируй. Удачи и отдыха. Твой..." — далее следовала закорючка.

— Ванна цивилизованная, — одобрила Мария и приступила к разборке багажа.

Гуров протянул ей письмо.

— Фраза "надеюсь... и далее" доказывает, — задумчиво, растягивая слова, произнесла Мария, — что писавший либо шутит, извини, очень неуклюже, либо, что скорее всего, положение у него незавидное. Короче, аховое. Ты догадываешься, кто автор?

— В принципе это может быть только Юрка Еланчук, — наморщил лоб Гуров. — Лет пять он служил в нашей разведке. Когда я видел его в последний раз, он уже работал в Интерполе, жил за кордоном. Кажется, в Швейцарии. Что еще? Говорит на нескольких языках. Рафинированный интеллигент.

Мария хмыкнула, но перебивать не стала. Разве переубедишь того, кто считает интеллигентом любого человека, освоившего другой язык, кроме родного. Хотя... Ладно, пусть продолжает, что Гуров и сделал.

— Зачем он обращается ко мне, понятия не имею. Это совсем не в его стиле. Еланчук — человек деликатнейший! — Мария снова хмыкнула. Но Гуров не отреагировал: — Он же прекрасно видит, что я с дамой и явно на отдыхе.

"Дама" Марии определенно польстила. Гуров, похоже, делал успехи. Но... быть только "дамой"!

И где? Среди королевской роскоши? "Не дамой, а царицей! И скоро, очень скоро она докажет это всем. Ему, Гурову, — первому, — Мария расхохоталась про себя. — Игра так игра!"

Пока же приходилось изъясняться как обычной российской обывательнице, хотя и в некотором роде "даме".

— Он к тебе и не обращается, — возразила Мария. — Так, шутливая весточка. Но все же удивительно, ведь подобную встречу не запланируешь.

— Не запланируешь, — усмехнулся Гуров, безотчетно удивившись женской проницательности, говоря иначе, интуиции Марии.

"Верно, не запланируешь". — Можно, я первым приму душ, пока ты разбираешь свои туалеты?

Не вещи или, еще чище, тряпки, а туалеты! Гуров, несомненно, менялся на глазах.

Мария сияла от радости.

— Конечно, ваше величество! — милостиво разрешила она. И не преминула пустить вслед колкость: — Эгоист!

Гуров стал под душ, задернул штору. Если Юрий пишет записку — факт уже тревожный. Хуже, паршивый. Никогда опытный оперативник не станет без крайней надобности беспокоить коллегу на отдыхе. Слова "надеюсь, не понадобится" — для первоклассников.

Если надеешься, то и не пишешь.

А коли пишешь, значит, дела у тебя хреновые. Что могло привести сотрудника Интерпола в элитный турецкий отель? Наверняка через Турцию идут наркотики, но ведь не через этот пятизвездочный отель, где, конечно, уйма людей, но каждый из них на виду! Нечего гадать, инициатива у разработчика. Я должен молчать, ждать и не делать лишних движений.

* * *

"Шведский стол", ломившийся от изысканных яств и напитков, перечислить какие едва ли возьмется окончивший соответствующий техникум кулинар, мог поразить и не таких гурманов, как Гуров. Но поражало отсутствие пьяных и даже пьяненьких, хотя возможностей здесь — на каждом шагу. Может быть, выражение безотчетного удивления, которое можно было прочесть на лицах отдыхающих, означало одно — они не узнавали сами себя.

Устроившись поудобней в шезлонгах, Гуров и Мария предавались отдыху: он созерцал окружающий их покой, она углубилась в любимого Бунина, с чьим темно-синим томиком не расставалась, кажется, никогда.

"Благодать! Вот так бы и жить всегда", — подумал Гуров.

— Сколько, по-твоему, людей нас, бездельников, обслуживает? — сквозь нахлынувшую дремоту Гуров услышал вдруг голос Марии.

Какой же ерундой она интересуется! И ответил первое пришедшее в голову:

— Семь или восемь, — имея в виду мальчишек в фирменных голубых костюмчиках, шнырявших среди лежаков и шезлонгов и разносящих кофе и колу.

— Врешь, изображаешь всезнайку!

— Возможно, и вру, — согласился Гуров лениво.

Марию буквально бесило его мгновенное признание во вранье, которое и доказывало, что человек говорит исключительно правду, а спорить, тем более доказывать, не собирается. Такая манера вести разговор ставила Гурова выше спорящих, демонстрировала безразличие к их суждению о предмете дискуссии, заодно и к ней. Он как бы заявил: "Дети, думайте что угодно, я знаю правду, этого мне достаточно". Из-за подобной ерунды между Марией и Гуровым и происходили стычки, которые временами перерастали в ссоры.

Дремоту как рукой сняло. Гуров глядел на обидевшуюся Марию с детским изумлением, потом рухнул перед ней на колени, подняв руки к небу:

— Помилуй, государыня царица! Больше не буду перечить, ни единым словом, честное пионерское!

Соседи, кто понимал, смеялись; кто же не понимал, улыбались тоже: взрослым ведь тоже надо порой подурачиться! А где как не на отдыхе?

— Ладно, прощаю! — смилостивилась Мария, потрепала Гурова по волосам.

Мир был восстановлен. Так-то оно лучше!

* * *

— Добрый вечер, господа соотечественники! Не помешаю? — К их столику подошел незнакомый Марии человек среднего возраста.

— Здравствуйте. Не помешаете. — Улыбочка у Марии вышла не то чтобы гостеприимная.

— Привет! — улыбнулся Гуров, изобразив на лице самое что ни на есть радушие.

— Еланчук Юрий Петрович, — представился подошедший.

Тут и Марии объяснять ничего не надо.

— Привет, Юрочка! — повторил Гуров, предлагая сходить за водочкой. Встреча все-таки! У него же было.

— Спасибо вам. Лев Иванович, я уже и сам большой. — Еланчук поднялся, ушел стремительно.

— Вид у него уж очень несерьезный, — поглядела Мария на Гурова.

— Моя внешность и мне порой мешает работать, — вздохнул тот в ответ, думая между тем, что события развиваются куда стремительней, чем можно было предположить.

Еланчук вернулся с огромной тарелкой снеди и запотевшим бокалом пива.

Гуров представил Марию по имени.

— Лишь у стареющих актрис известно отчество, но у многих до конца жизни остается лишь имя, — польстил Еланчук Марии. — Я видел вас в фильме "Двое на качелях". Здорово!

— Обычно говорят: "Вы были великолепны!" — улыбнулась Мария. — А "здорово" — это когда на стадионе мяч или шайбу забивают!

— Извините, ради Бога! — Смущенный Еланчук склонил повинную голову. Вы были очаровательны! — исправился он, подумав однако: "Ну и язвочка!"

Гуров, осторожно поглядывая на Марию, далеко не был уверен, что инцидент исчерпан; чувствовал по блуждающей на ее губах усмешечке, что она еще кое-что выкинет: "Бедный Еланчук!"

— Юрий Петрович, — подперев кулачком подбородок, Мария ласково смотрела на него, — вы не обидитесь, если я позволю себе дать вам совет?

— Что вы, прекрасная Мария?! — воскликнул Еланчук, не подозревая о подвохе. — Я весь внимание.

— Тогда слушайте. Имей я вашу комплекцию, ужинала бы совершенно иначе.

— Как же именно? — не стушевался Еланчук, решивший не надуваться индюком, хотя и не ожидал подобной подначки.

— Бифштекс с кровью, жареная картошка и непременно грамм сто пятьдесят русской водки!

— Вы желаете моей смерти, а я вам ничего плохого не сделал, — отшутился Еланчук, вяло ковыряя свой салат. Аппетит у него все-таки пропал.

Гуров краем глаза заметил, что приятелю не сидится на месте. "Почувствовал какую-то опасность? Навряд ли. Значит, ему нужно что-то сказать мне с глазу на глаз".

— У нас с Марией выработалась привычка после ужина прогуливаться по набережной, — произнес он специально для Юрия. — Там красивая подсветка, тихо, малолюдно, можно выпить кофе.

— Возьмите меня с собой, — не заставил себя упрашивать Еланчук.

Ночь благоухала пряно, волнующе. Разбегавшиеся в разные стороны аллеи были освещены гирляндами прятавшихся в низких кустах фонариков; фигуры, бредущие в потаенном сумраке, казались призрачными, возникали и тут же растворялись, словно духи.

Оркестр стал еле слышен, они подошли к морю, которое лениво шлепало невидимыми волнами, шелестя галькой.

— Слова "красота", "покой" звучат в этом мире пошло, — начала Мария и вдруг умолкла. Потом ни с того ни с сего произнесла со вздохом, едва ли желая уязвит своих спутников: — Лишь истинному поэту дано почувствовать выразить ощущение, которое испытываешь здесь.

— Юрий, мы с тобой должны помалкивать, не разрушать своим косноязычием магию окружающего мира, — приложил палец к губам Гуров. Когда у Марии было такое настроение, лучше не попадаться ей под горячую руку.

Вот и сейчас Марию было не удержать.

— Говорите вы или молчите, достаточно одного вашего присутствия, чтобы опошлить и превратить все вокруг: и пальмы, и фонтаны, и даже далекие, мерцающие в бесконечной высоте звезды — дешевые театральные декорации. Вы только на то и способны, чтобы все обратить в прах. В ничто.

— Я, пожалуй, удалюсь, — пробормотал Еланчук, вконец растерявшись. Язвочка, как решил он в первую минуту знакомства, оказалась самой настоящей язвой.

— Зачем? — удивилась Мария, взяв его под руку. — Что изменится, останетесь вы здесь или уйдете? — Она саркастически глядела на обоих мужчин. — Успокойтесь! Вы просто необходимы, мальчики, ибо никто лучше вас не смог бы доказать, сколь многогранна и непредсказуема человеческая жизнь в бесчисленных ее проявлениях.

Знай Еланчук, как поведет с ним спутница Гурова, обратился бы к нему за помощью? Он и сам не мог на это ответить.

Между тем Мария остановилась у столика со стульями. Приказала:

— Принесите кофе, а я пройдусь по берегу, послушаю море подумаю о вечном.

Мужчины поднялись в бар, вернулись с кофе, с кока-колой, закурили. "Ну?!" — Гуров с немым вопросом поглядел на коллегу. Наверное, стоило бы извиниться за выходку Марии, которой сегодня с чего-то вздумалось играть роль откровенной стервозы. Но стоило ли? Если умен, поймет сам, — это всего лишь масочка. Каприз! У них дела куда поважнее, чем обсуждать женские выкрутасы. Тем более если женщина — актриса. Гуров прекрасно знал, что, если требуется что-то рассказать, самое сложное — начать; затем нужно крепко держать нить интриги, и уходить в сторону, но и не выхолащивать историю, теряя важные детали. Как раз мелочь-то и может оказаться ключом к разгадке запутаннейшего сюжета. И еще. Не менее важно точно определить, что данному человеку следует знать, а что для пользы дела опустить.

Еланчук потягивал кока-колу, глядя в темноту, откуда доносился глухой рокот моря, пытаясь угадать линию горизонта, думал о том, что пользуется случаем и, облегчая жизнь себе, усложняет жизнь коллеги. Будь у него хоть какой-то выход из тупика, он не позволил бы себе беспокоить Льва Иваныча. Но... Ниточка, за которую он было ухватился, проскользнула между пальцев; и вся хитро и тщательно спланированная операция — на нее он возлагал самые большие надежды — грозила лопнуть как мыльный пузырь. Было отчего впасть в отчаяние. А может быть, это судьба, что он встретил Гурова в самый трудный момент жизни, когда он, и только он, мог помочь распутать задачу со многими неизвестными.

Гуров зажег новую сигарету, не торопил приятеля. Но не молчать же бесконечно! Начал первый. По старшинству.

— Не знаешь, Юрий Петрович, с чего начинать, рассказывай с конца.

Еланчук облегченно вздохнул.

— В общем, история такая: с полгода назад нам удалось резко перекрыть приток наркотиков с Востока на Запад. Само собой, наркодельцы принялись искать источник утечки информации. Кто же поверит, что мы сработали почти без агентуры? Не поверили и они. Начались кровавые разборки.

Но мы прочно перехватили один из каналов. Такое случается редко, расценивается как большой успех.

— А они придумали нечто новое, и приток восстановился, так? — усмехнулся Гуров, любящий иногда подначить коллегу, поддразнить. На этот раз не вышло.

— Похоже, — уныло кивнул Еланчук. — Ты знаешь, сколько веков существует наркобизнес? И я не знаю. Известно лишь, что промысел сей наидревнейший. Возможно, берет начало с самого сотворения мира.

— Возможно, — кивнул Гуров, вспомнив, что недавно читал о зомби, о том, каким образом в некоторых африканских племенах людей делают живыми мумиями, а также о том, что из зомби состояла наводящая в недавнем прошлом ужас гвардия диктатора Дювалье — "тонтон-макуты". Ну и так далее. Короче, только беспечностью и невежеством можно объяснить, что человечество не желает понять, что уже подошло к краю антропологической катастрофы, а это пострашнее ядерной, ибо антропологическая означает, что человек не состоялся, — вот о чем думал Гуров, вполуха слушая Еланчука, который излагал в принципе общеизвестные вещи; Гуров принял к сведению лишь одну, далеко не оригинальную, но хотя бы небесполезную.

— Мы трезво оцениваем ситуацию, понимаем, что окончательно победить не можем, слишком большие деньги задействованы в деле, — с пафосом вещал Еланчук, повторяя чужие слова. — Однако можно приглушить транспортировку наиболее опасных видов...

— ...и самых дорогих. А также наркотиков наименьшего объема, продолжил Гуров. Замолчал.

Важнее, чтобы сейчас говорил Еланчук: мало ли какая, на первый взгляд малозначительная, деталь выплывет наружу, о чем в другой раз и не вспомнишь. А в ней-то и вся соль!

— Мы почти перекрыли опий, галлюциногенные вещества, сосредоточились на самых сильных дефицитных товарах. И вроде добились некоторого успеха, как неожиданно все началось снова: волна "белой смерти" захлестнула и Россию, и Европу...

"Газетная публицистика", — мысленно отмахнулся Гуров.

— Единственное, что мы сумели установить, — наркодельцы организовали неизвестный нам новый канал транспортировки...

"Повторяемся, Юрий Петрович", — начал раздражаться про себя Гуров, но перебивать не стал.

— Я высказал некоторые соображения, но...

"Стоп! Это уже теплее".

— Но руководство тебя не поддержало, так? — вскинулся Гуров, до сих пор, казалось, равнодушно слушавший горячую, но в принципе малоинтересную исповедь Еланчука. — Почему не поддержало?

Тот с немым укором посмотрел на коллегу. "Неужели сам. Лев Иваныч, не догадываешься?"

Вслух произнес:

— Реализация моей идеи может повредить мощному международному бизнесу.

— Так что это за идея? — мертвой хваткой вцепился в него Гуров, дождавшийся наконец, когда коллега дойдет до сути дела.

Еланчук тоже, судя по всему, приободрился.

— Возможно, я повторяю, возможно, транспортировку особо ценного наркотика начали производить через отдыхающих в суперотелях и клубах, чего раньше никогда не замечалось. За исключением мизерных порций. И то опий брали в основном для личного пользования. О серьезных партиях речи не шло.

— В чем преимущество такого канала и каковы у тебя факты?

— С фактами, как всегда, плохо. Один крупный бизнесмен давно подозревался нами в увлечении опием. Мы приглядывали за ним, полагая, однако, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не торговало.

Вообще-то нас очень интересовало, откуда он достает ценный злак.

Но так как этот любитель острых ощущений никого, кроме себя, не травил, а шум вокруг его имени был крайне нежелателен, мы закрыли глаза. Решил человек свести счеты с жизнью, так он достаточно богат, чтобы сделать это желаемым способом.

Еланчук между тем излагал без передыху.

— ...Бизнесмен не заставил себя долго ждать, вскоре сыграл в ящик. Естественно, наследники воспротивились вскрытию. Почил и почил. Все люди смертны. По какой причине, никого не касается. Нам все-таки удалось добиться разрешения на осмотр дома покойного, где обнаружился, представь себе, килограмм опия совершенной обработки. Знаешь, сколько это стоит?

Гуров кивнул молча, как бы говоря: "Ну и что? Плевать я хотел на это. Короче!"

Дело Еланчук все-таки знал. Как раз к нему-то и подошел, а что инфантилен излишне — характер такой.

— Слушай дальше, Лев Иванович. Погляди, что нашли в спальне усопшего, Еланчук вынул из кармана и поставил на стол пластиковую пепельницу. Точно такую, что была на столе и куда Гуров стряхивал пепел. — Ну? Знаю, что ты скажешь: мол, туристы постоянно таскают из отелей сувениры на память. Но дело в том, что покойный никогда не бывал в данном отеле и вообще не отдыхал в Турции. А подобный подарок богатому человеку, извини, пожалуйста, никто преподнести не мог.

— Да-с, — протянул Гуров. — Я встречал доказательства и более хлипкие. Хотя... А что? — как бы повеселел он и кивнул в знак того, что готов слушать дальше.

— С Востока на Запад много путей. Все они исхожены, даже истоптаны. Таможни хорошо контролируются. А опий не тот товар, который понесешь на себе. Да и тут неувязочка получается: человеку, который согласится нести на себе миллион, миллион не доверят. А кому доверят, тот не станет рисковать, пробираясь горными тропами. Как бы ты, Лев Иванович, поступил? — неожиданно спросил Еланчук. Сам же ответил: — Купил бы путевку в люкс-отель. Живи припеваючи неделю. Лучше две. Еще лучше, если с красивой девушкой. Какой досмотр на отдыхе? Тебя досматривали? Убежден, через таможню твой багаж тащил носильщик.

— Шофер, — кивнул Гуров.

— И встречали с цветами?

— Точно.

— Мне тебе и сказать нечего. Российский турист с путевкой может и слона провезти в рай.

"Несомненно, тут есть некое здравое зерно", — подумал Гуров, не спеша, однако, принять эту версию как единственно возможную.

— Может быть и так: никто не думает, что русские везут наркотики в Анталию из Москвы, — возразил Гуров. — А наоборот? Кто станет устраивать шмон при вылете? Турция заинтересована в туристах. Правда, — усмехнулся он, — можно мимо багажа провести тренированных собачек.

— Лев Иваныч, — словно огорчился Еланчук, — ты, оказывается, отстал от жизни. Сейчас наркотик упаковывают так, что ни какая собака не учует!

— Учи-учи старика, — проворчал Гуров, подчеркивая не возраст, они были почти ровесники, а нечто другое.

Еланчук засмеялся. То ли довольный собой — поддел-таки знаменитого сыскаря, то ли тем, что хотел еще сказать:

— Ну и прохиндеи, Лев Иваныч! Задумано простенько и со вкусом: приезжает человек получить кайф, на море привозит товар, другой человек забирает его из тайника и, отдохнув и позагорав, возвращается с ним в родные пенаты. Недурно, а? Среди тысяч отдыхающих обнаружить курьера невозможно. Непрерывный золотой поток никто тронуть и пальцем не позволит. Ты же видел, все работает на туриста.

— Согласен. Но не верю в тайники. Они остались в легендах о похождениях капитана Флинта. — Гуров, не отрываясь, следил за прогуливающейся Марией. Некая напряженность появилась в ее фигуре. — Товар передается из рук в руки. В такой обстановке это плевое дело.

— Русские или немцы? — спросил Еланчук.

— Может, тебе подарить выигрышный лотерейный билет?

Перед тем как Мария походкой морской сирены подошла к их столику, они уже закончили свой разговор, договорились и о легенде для соседей: знакомы, виделись в Москве. Гуров — коммерсант. Еланчук — юрист крупной торговой фирмы. Дел друг друга не знают.

— Приветствуем тебя, темнокудрая дочь Посейдона! — торжественным голосом произнес Гуров, воздев руки к небу. Откуда пришла к нему эта фраза? Вспомнилась же как-то вдруг, невзначай. Но был в том и некий особый знак. Предзнаменование! Слушай Еланчука, он, между прочим, мучительно извлекал из памяти или вернее, подсознания имя бога моря. И надо же, извлек-таки!

Еланчук не узнал прекрасную женщину, которая еще совсем не давно казалась ему эксцентричной, взбалмошной стервой.

Впрочем, едва она присела на краешек придвинутого Гуровым стула, беседа затеялась самая прозаическая, хотя и неожиданная.

— Если за вами следят, это хорошо или плохо? — невинным голосом спросила Мария.

— А вы, Мария, не ошиблись? — взволнованно проговорил Еланчук.

— Это вряд ли, — невольно передразнила Гурова Мария и сразу стала серьезной. От прежней насмешливости не осталось и следа — Сейчас он стоит на волнорезе. Среднего роста, худощавый. Ходит обычно в шортах. Сейчас в брюках. Днем загорает невдалеке от нас, читает Ремарка, ухаживает за одной немочкой. Могу и еще кое-что рассказать о нем! — загадочно усмехнулась Мария, но томить не стала. — Пьет пиво, играет в карты, у него здесь любовница с ребенком и мужем... Хватит?

— Тогда он за нами не следил, — облегченно вздохнул Еланчук.

— Как скажете, — Мария взяла сигарету, подождала, пока Гуров щелкнет зажигалкой.

Подбежал мальчик в униформе, забрал пустые чашки, сменил пепельницу.

— Не пора ли отдыхать? — предложил Еланчук.

— Юрий Петрович, вы сегодня завербовали ценного агента, — усмешкой протянула Мария. В знак благодарности могли б предоставить даме возможность спокойно выкурить сигарету. Я уж не говорю о том, что с удовольствием выпила бы водочки с тоником.

Гуров мгновенно поднялся.

— А тебе?

— Сиди, я принесу, — Еланчук тоже встал.

— Схватка джентльменов за дармовую выпивку, — прокомментировала Мария, явно забавляясь.

Когда Еланчук вернулся, Мария тем же невинным голосом, что и в первый раз, сообщила:

— Внимание! Появился второй шпион, — перешла на шепот: — Он пошел следом за немцем, — роль сыщика ей явно нравилась.

— Простите, Мария, почему вы решили, что кто-то за кем-то следит? Возможно, люди просто гуляют.

— Интуиция! Если хотите, ясновидение, — пожала она плечами, но в ее голосе прозвучала уверенность.

— Для наблюдения нет смысла, — повернулся Еланчук к Гурову. — Ты понимаешь меня.

Гуров понимал: засечь момент передачи посылки практически невозможно.

— В любом случае никто не станет выбирать местом встречи волнорез да еще поздним вечером, когда за милую душу можно провести операцию при свете дня.

— Приземленные вы мужики, — тяжело вздохнула Мария. — Никакой романтики!

Гуров давно уяснил, спорить с женщиной — занятие бессмысленное и глупое. Возражать не стал:

— Умничка, Машенька, мужики начисто лишены романтики. Но теперь она у нас появится. Раз мы засветились на этом месте, придется ежевечерне пить кофе здесь.

— Пока в кустах над нашей головой не поставят "жучок", — добавил Еланчук.

— Подслушивать можно без допотопных "жучков", просто направленным лучом, — как бы между прочим, однако не без чувства превосходства в голосе, произнесла новоявленная разведчица.

Гуров удивленно вскинул брови, насмешливо хмыкнул:

— Все все знают. Пожинаем плоды демократии!

Со стороны волнореза послышался громкий всплеск. Мария хотела закричать, но Еланчук, сидевший спиной к морю, вовремя закрыл ей рот ладонью, прошипел:

— Сидите спокойно! Вы ничего не видели и не знаете. — Но спустя минуту не выдержал: — И что же там интересного произошло?

Гуров рассматривал огонек сигареты, дожидаясь, когда наступит его очередь удовлетворить профессиональное любопытство коллеги:

— Кажется, там произошла дружеская потасовка, в результате чего кому-то пришлось искупаться в ночном море. — Лицо его оставалось бесстрастно.

Не больше эмоций выразил и Еланчук.

— Бессердечные вы людишки! — возмутилась Мария, стукнув кулачком по столу. — Вместо того чтобы ловить бандита, сидите и еще посмеиваетесь!

— Ты же умница, — Гуров мягко накрыл ладонью руку Марии, — разве респектабельные туристы гоняются за неизвестными? А во-вторых, не волнуйся, сейчас твой пловец уже, наверное, выбирается на берег. Не будь я Гуров.

Глава вторая

Ребром ладошки Мария провела по туго накрахмаленной свежайшей простыне "границу", дремотно зевнула:

— Нарушить границу может только злейший враг!

— Спокойной ночи, любимая! Постарайся думать о море, представь его необъятность и мощь. — Гуров лег на спину, заставил себя расслабиться, закрыл глаза.

Мария чмокнула его в щеку, свернулась калачиком. "Удастся ли уснуть после такой нервотрепки?.." Едва подумав так, она уже забылась, сознание сладко затуманилось. Наверное, ей снилось море. Но она не знала и не понимала этого. Или, может, она снилась морю?

"Спокойной ночи, любимая!"

...Проснулась Мария от громкого шума воды, тут же и прекратившегося.

"Гуров..." — сладко заныло сердце. Глаза ее были закрыты, но сквозь едва заметное подрагивание шелковистых ресниц она тотчас увидела его, выходящего из ванной с мокрыми, гладко зачесанными волосами, улыбающегося и, чего больше всего хотелось ей в эту минуту, счастливого.

Дольше притворяться спящей не было сил. Она открыла глаза.

Гуров присел на постель.

— Доброе утро, сударыня! Как почивать изволили? Никого во сне не поймали?

— Бог с тобой, спала как убитая...

Гуров быстро поднялся, взял со столика изящный подносик, на котором дымилась чашечка кофе, лежал очищенный апельсин.

— Ты всем своим женщинам подаешь кофе в постель?

— Обязательно! Утренний кофе снимает с женского язычка частичку яда. Пей, слушай, старайся не перебивать.

— Слушаю и повинуюсь!

Пригубив кофе, Мария приготовилась слушать со вниманием.

— На кой черт нам нужен этот Еланчук? У него — своя команда, у нас своя. — Гуров явно завелся. — Ты в подобные игры не играешь. Мне они надоели до чертиков. Скажем ему: ныряй, Юрий Петрович, здесь неглубоко, а мы в законном отпуске, к тому же за границей, нам неинтересно. Согласна?

Первым побуждением было кинуться Гурову на шею, расцелована "Умница! Конечно, согласна!" Ведь это было и ее желание.

Но что-то мешало. Что?

— Согласна? — настойчиво повторил Гуров.

Вместо ответа или хотя бы кивка Мария змейкой выскользнула из постели. И...

"О Боже!" — Гурова пронзила острая дрожь. Он едва сдержал возглас восхищения. Обнаженная до самых лодыжек, стройных, будто точеных, гибкая в каждом движении, она ступала плавно, с той естественной изящной грацией, какая дается только природою, невольно причиняя Гурову сладкую боль. Пена белоснежной простыни клубилась у ног ее. И Гурова осенило: богиня, рожденная из пены морской. Он не вспомнил имя той богини, смотрел зачарованно: "Машенька!"

Мария разрушила очарование, произнеся совсем буднично:

— Быстренько приму душ и поправлю лицо, — упорхнула в ванную.

Обоим нужна была пауза: Гурову стряхнуть наваждение, налетевшее на него столь нежданно-негаданно, Марии же, чувствующей себя виноватою перед Еланчуком (и с чего она вдруг набросилась на человека невесть почему?), укрепиться в бесповоротности своего решения или... Вот "или" и было главной проблемой. Ясно ведь, отчаянная мелодекламация Гурова не от чистого сердца. Просто он хочет угодить ей, а у самого на душе кошки скребут от того, что бросает товарища в беде. Может ли она принять такую жертву? "А почему, извините, мы должны жертвовать своим отдыхом?!" Она хотела жалобно всхлипнуть, но вместо этого упрямо стиснула губы. Из ванной вышла улыбающаяся и благоухающая.

— Маша, я не знаю, с чего начать. — Гуров схватился за сигареты, как за якорь спасения.

— Мы же договорились до завтрака не курить, — ласковым голосом напомнила Мария и устроилась в кресле, подобрав под себя ноги. — Если не знаешь, с чего начать, разреши начну я. Пей кофе, слушай, старайся не перебивать, — повторила она его слова.

— Слушаю и повинуюсь! — подхватил Гуров.

— Да, Юрий — отличный парень, но пошел бы он со своими заботами куда подальше! Вещи, которые кажутся романтичными и загадочными при луне, днем оказываются обычной мерзопакостью. Наркобизнес — не игра в бирюльки. Нормальный человек должен находиться от него подальше. Розыскная, как и актерская, работа совершенно непредсказуема. Ее нельзя бросить когда захочется. Слишком много людей помимо твоей воли оказываются впутанными в историю, где лично от тебя порой мало что зависит. Потому самое естественное сейчас отправиться завтракать, затем плавать и загорать, пить вино и веселиться. Ну, и как я? На уровне? — Мария смотрела вызывающе.

— Ты все сказала лучше меня, — кисло улыбнулся Гуров. — Идем завтракать.

* * *

Явившись на свет, мальчик пронзительным воплем огласил если не весь мир, то, во всяком случае, палату роддома, тем самым заявив о своем приходе. В том не было ничего необычного. Посему и распространяться на эту тему излишне. Тем более ничто не предвещало, что в эту минуту родился человек выдающихся или хотя бы незаурядных дарований, коему, как обнаружится впоследствии, судьба предназначила стать почти что гением криминального мира.

Короче говоря, родился и родился. Мальчика назвали Виктором, родители и друзья звали Витун.

Рос здоровеньким, заурядным пацаном, роста был средненького, так же и учился — в общем, все в нем соответствовало стандарту.

Лишь в пятом классе в нем проявилась особенность — нездоровая тяга к деньгам. Почему нездоровая? По нынешним меркам так вполне и нормальная. Даже сказать, весьма дальновидная, хотя в свое время и считавшаяся предосудительной. Ну, это, как нынче ясно младенцу, чистейшее лицемерие и несусветная чепуха. Он экономил на завтраках, ходил в кино без билета, "напротырку", либо за чужой счет, не ел мороженое — пустая трата денег. Копил.

Даже когда мать решала купить ему новые штаны или ботинки, Витун говорил, что купит сам, и ходил в стареньком. Да и что зря выпендриваться? В конце концов, каждый живет как хочет.

В институт Витун поступил экономический, чем немало удивил родителей и друзей. Мальчишки в те годы рвались в МАИ, МЭИ, а отчаянные — в МГИМО.

В комсомоле он, как все, состоял, но от любого поручения как мог отбивался, находя тому десятки уважительных причин. Родители его любили по-сроему, в дела сына особо не вникали, привыкли считать, что Витун мальчик самостоятельный, у него своя жизнь. Содержанием его жизни являлась коммерция.

Даже при социализме одинаковые вещи стоили в различных местах по-разному. Деньги у Витуна водились. Он прекрасно знал, что и где можно купить задешево, а продать подороже, с наваром.

Опять же всегда существовал дефицит. Тут уж не зевай. И Витусу будучи малым шустрым и оборотистым, не зевал. На том и делал свой скромный гешефт.

Окончив институт, он взял свободное распределение и устроился экономистом на задрипанную фабричку, выпускающую нитки и прочую лабуду. Как и любимый литературный герой Остап Бендер, начинающий бизнесмен уважал и свято чтил Уголовный кодекс. В двадцать пять лет от роду он случайно столкнулся с марихуаной, которую привозили с Кавказа и добавляли в обычный табак. Витуна потрясла стоимость одной "закрутки". Сам он не курил и не пил. То же, что почитывал о наркобизнесе, о связанных с ним баснословных барышах, убийствах, погонях и прочих приклюяениях, воспринималось как невероятная, умопомрачительная фантазия. Такое не могло быть правдой! Если же и было, то "там", у "них". Вспоминая свою тогдашнюю наивность, Витун усмехался. В том, что зарубежные детективы живописали подлинную реальность, очень скоро пришлось убедиться, столкнувшись с отечественными наркоманами (конечно, весьма косвенно): за пакетик порошка они готовы были убить родную мать, заплатить любые деньги. А что реальнее денег? "Наконец-то, — радовался Витун, мысленно потирая руки, — и у нас восходит заря демократии и свободы! Это русский Клондайк, а я первый старатель!" решил он, став Виктором Борисовичем Белевичем, и перво-наперво занялся изучением специальной литературы: какие виды наркотиков существуют, где произрастают, из чего изготовляются, какой имеют объем и цену?

Правда, очень скоро выяснил, что он далеко не первопроходец, а зеленый новичок на поприще сколы заманчивой, столь и рискованной наживы, но это его не смутило и тем более не остановило. Напротив. Опасность будоражила кровь.

Жизнь обретала новый смысл и вкус. Страх, порой прожигающий все существо, — плата за остроту ощущений. "Ах, Витун, Витун, отчаянный ты все же малый!" — случалось, говорил он себе, знобко поеживаясь и похохатывая. Попадаются только дураки. Значит, это не он. Существует Кавказ, в подбрюшье страны раскинулся богатейший Восток, он же, Виктор Борисович Белевич, — сын одной шестой части суши. Этим сказано если не все, то многое.

Как экономист, он знал, что наличие рынка сбыта — одна из главных составляющих успеха любого бизнеса. Значит, рынок нужно было завоевать.

В Москве собирались проводить Олимпийские игры. Шел восьмидесятый год.

* * *

— Не умею себе отказывать ни в еде, ни в мужчинах! — нарочито громко проговорила одна из двух дам, выгружая свой поднос на стол рядом со столом, за которым завтракали Мария и Гуров.

— К сожалению, милочка, мужчин здесь раз в сто меньше, чем еды! — не менее громко и столь же нарочито вызывающе поддержала ее вторая, в то же время одаривая Гурова многозначительным взглядом.

Мария сидела к ним спиной, однако состроила Гурову гримасу.

— Поздравляю!

— Только по приговору суда присяжных, сударыня! — вежливо наклонил голову Гуров и тотчас увидел вчерашнего худощавого немца, одного из двоих участников инцидента, случившегося на волнорезе. Но и это было не все.

Немец прогуливался с Еланчуком.

Они оживленно о чем-то беседовали.

Столика через три от Гурова и Марии рассаживалась компания загорелых молодых "качков". Со стороны казалось, они увлечены своим разговором и на окружающих не обращают внимания. Но опытный сыщик боковым зрением перехватил взгляд одного из них, брошенный, по всей видимости, на немца. Так, — еще не зная, что бы это могло значить, отметил он про себя. — Ясно, вчерашнее ночное происшествие не прошло-таки вовсе незамеченным. Но откуда оно стало известно им, если на набережной их не было?" Кажется, ситуация становилась все более интересной.

— Разве мы не решили, что отдыхаем и для тебя свет — только в моих очах?

Гуров очнулся, вздрогнул, услышав нежно-грозное шипение Марии, и тут же увидел злые сверкающие змейки в ее взгляде, устремленном на него в упор.

— Простите великодушно, сиятельная пани! Рефлексы, — попытался перевести назревающую бурю в безмятежный штиль сконфуженный Гуров. Не тут-то было.

— Выбрось подобную дурь из головы, друг любезный! — Если уж завелась, Марию было не остановить.

Вконец растерявшийся Гуров со смутным недоумением уставился на... Теперь он и сам не понимал на кого. Что с ней случилось?

И вовсе было загадкой, почему она вдруг окрестила его "другом любезным"?

— Машенька, прошу, успокойся, — нежно сжал он ее руку, заметив, что на них с любопытством начали поглядывать со всех сторон.

Неизвестно, чем бы кончилась внезапно возникшая сцена, если бы не другой скандальчик, едва не завершившийся весьма заурядным мордобоем. Случилось же вот что.

Долговязый, неуклюжий немец, пробирающийся между столиками со своей морковкой и традиционным бокалом пива, проходя мимо молодых "качков", споткнулся, запотевший бокал выскользнул на стриженую макушку одного из них. Парень невозмутимо зыркнул на посмевшего его потревожить жлоба, лениво развернулся, решив, видимо, нокаутировать подобную козявку сидя.

Мощный кулак уже был в пути.

Гуров понял: немец не успеет ни отскочить, ни увернуться, и тут сосед принявшего пивной душ перехватил руку, что-то громко сказал, и сидевшие за столом "качки" заржали.

Благодарный немец что-то быстро залопотал, видать, извинялся.

Инцидент был исчерпан. Осколки бокала мгновенно убрали. Под пальмами вновь воцарился мир.

"Ну и слава Богу". Лишь сексуально озабоченная дамочка, лишившись бесплатного зрелища, обещавшего быть крайне пикантным, разочарованно проурчала с набитым ртом:

— Спортсмены, все как один, — импотенты. Любой замухрышка в сравнении с чемпионом — Геракл.

— Какая мерзость! — брезгливо скривилась Мария, увлекая Гурова прочь. Пошлости она не выносила.

* * *

— Кофе? — Главный менеджер отеля плавным жестом указал гостю, в ком явно угадывался полицейский в штатском, на кресло.

— Жарко, уважаемый. — Полноватый с агатовыми глазами и воинственно вздернутыми усиками блюститель порядка вытащил огромный клетчатый платок, промокнул мокрый от пота лоб. — Вы уверены, что ночью у вас ничего не случилось?

— У нас исключительно солидная клиентура, и, смею вас заверить, любые происшествия исключены. — Заметно нервничая, хозяин кабинета взял с подноса, который принесла девушка, два бокала пурпурного вина.

— Верю, верю, — полицейский попробовал вино, брезгливо поморщился и отставил. — Однако около часа ночи на пляже ваших соседей из моря вышел человек. — Он выставил перед собой ладонь, требуя, чтобы его не перебивали. — Это был, должен вам заметить, не поздний купальщик.

Конечно, если вы не станете утверждать, что бывают такие сумасшедшие, кто находит высшее наслаждение в том, чтобы купаться по ночам в одежде. Надеюсь, среди ваших досточтимых клиентов таких нет? — Полицейский получал в эту минуту истинное удовольствие от того, что мог уязвить этого надутого, самодовольного индюка — главного, видите ли, менеджера, возомнившего о себе Бог знает что. — Затем человек, с которого ручьями текла вода, прошел мимо отеля и скрылся на шоссе. Так что же это, уважаемый, может быть?

— Я не уполномочен обсуждать подобные вопросы, лейтенант, — менеджер попытался улыбнуться, заерзав в кресле. Узнай босс, какие чудеса творятся в его отеле, крупных неприятностей ему не избежать. Запсихуешь! — На моем пляже все тихо и спокойно.

— Тогда объясните, почему именно со стороны вашего пляжа приплыл человек в одежде? Это не мог быть кто-то из ваших гостей?

— Исключено!

— Значит, это был посторонний человек. Тогда не знаете случайно, как он мог попасть в ваш заповедник?

— Господин лейтенант, боссу очень не понравится, что его чудесный парк называют "заповедником", — окрысился было менеджер, желая, похоже, припугнуть собеседника.

Тот не обратил внимания на угрозу, просквозившую в голосе "надутого индюка".

— А господину Назих-бею понравится, если в аллее его чудесного парка обнаружат труп с ножом в груди? — Полицейский с нескрываемой иронией поднял бокал вина и, посмотрев его на свет, вздохнул. — Таким вином угощают на кухне.

Хозяин кабинета метнулся к стене, нажал кнопку, раскрылся роскошный бар, и на столике перед полицейским появилась бутылка преотличнейшего виски, соответствующие стаканы и вазочка со льдом.

— Уважение всегда приятно. Жаль, отблагодарить нечем. — Бравый лейтенант выпил изрядную порцию виски, покрутил ус. — Если человек чужой, это полбеды.

Беда, если это ваш человек! — И на прощание сообщил: — На чужом пляже обнаружили пятна крови. Взгляни, не ранен ли кто из твоих парней? Выясни, может, кто со вчерашнего дня заболел и не вышел на работу? — "Тыкал" не без умысла. Пусть попробует обидеться! Ему бы теперь избежать неприятностей. А неприятности могут быть весьма серьезные! Серьезнее и не бывает.

* * *

— Почему ты не спросишь, с чего вдруг за завтраком я начала орать? — сверкнув озорным взглядом, вдруг спросила Мария.

— А я знаю, — Гуров перевернулся на спину, заложил мускулистые руки за голову. — Так что, пожалуйста, пропусти пролог. Начинай с главы первой.

— И ничего ты не знаешь! — Мария спрыгнула с лежака, встала перед Гуровым подбоченясь. — Ах ты, хвастун несчастный! Знаешь, тогда рассказывай!

Гуров сел на лежак, спустил ноги.

— Прекрасно! Мы остановились на том, что за завтраком ты читала монолог из какой-то пьесы. Слишком громко, но хорошо поставленным голосом. Играла не на партнера, а на публику, убеждая зрителей, мол, мы с тобой поссорились. Ты заметила, что я поглядываю на Юру, немца, "качков", и пришла к выводу, что не работать в подобной ситуации я не могу — Ты решила со мной поссориться, пустить меня на свободную охоту, пока сама станешь коллекционировать мужиков. Милый мой, любимый сыщик, пока ты составляла свои коварные и каверзные планы, ты пропустила главное. То есть, конечно, не пропустила, но не пожелала правильно оценить.

— Интересно-о, — подозрительно и в то же время насмешливо взглянула на Гурова Мария. Не разыгрывает ли он ее? — Что ж, по-твоему, я действительно пропустила главное?

— Жарко, лучше искупаемся, — он встал, протянул Марии руку.

— Знаешь, Гуров, в тебе говорит садист. — Она вырвала руку, улеглась поудобнее на лежаке. — Сначала ты заинтриговываешь женщину, потом оставляешь ее в неведении. И наслаждаешься.

Говори, иначе хуже будет.

— Милая, человек опрокидывает на собрата бокал ледяного пива, готова вспыхнуть потасовка, и вдруг все кончается миром. Это тебе ни о чем не говорит?

— Ну и что? — пожала плечами Мария.

— А ты подумай, прекрасное создание, зачем было опрокидывать пиво, когда там и споткнуться-то было невозможно? Почему, неожиданно принявший душ "качок" даже не попытался врезать растяпе по шее?

— А вот и попытался! — торжествующе воскликнула Мария. — Но его остановил товарищ.

— Заметила, уже лучше. Но остановить и мгновенно погасить инцидент может только человек, обладающий властью.

— Они спортсмены, и среди них был тренер.

— Ребята, моя принцесса, не спортсмены, и среди них был не тренер, а старшой.

— Все это твои фантазии, вилами на воде писано! — горячилась Мария. Почему они не спортсмены?

— Они не штангисты и не борцы, поверь моему опыту. Они обыкновенные "качки". Ты же и сама видела, как "ловко" они стоят на плавающей доске.

— Так кто же они?

— Следует спросить у Еланчука. Возможно, он знает. Если не знает, это плохо.

* * *

В тридцать лет, к началу перестройки и развалу коммунистической империи, Виктор Борисович Белевич стал если не солидным наркодельцом, то хорошо известным человеком в криминальном мире. Естественно, профессионалы о нем слышали. Слухи не могут не дойти до спецслужб. Белевич это мгновенно усек и от активных дел отошел. Многие его коллеги по бизнесу покинули Россию и — наивные дураки — скоро оказались в поле зрения Интерпола.

Виктор же стал соучредителе небольшого коммерческого банка, женился на дочери видного в России человека, обустроился. То есть приобрел квартирку, дачку, машину. Он был похож на десятки ушлых, удачливых, беспринципных молодых людей. Однако не во всем. Ничто, касающееся Виктора Борисовича, абсолютно не бросалось в глаза. Квартирка, дачка, машина были среднего, даже чуть ниже среднего, уровня. Жена не красавица, не томная дамочка полусвета, зато свободно объяснялась на трех языках, не изменяла мужу и не только любила, но и очень его уважала. Белевича знали многие. Но столь же поверхностно, насколько мы знаем соседей по дому. С ним здоровались, знали ли, что он работает на ниве бизнеса, не беден и не богат.

Его считали неглупым малым, но, как говорится, человеком без полета. Никто не подумал бы заподозрить его в тщеславии или, упаси Боже, в коварных интригах.

Одно слово — тюфяк, всем довольный, ни к чему не стремящийся.

Знала, точнее догадывалась, кто есть на самом деле Виктор Белевич, только его благоверная, серенькая, но обаятельная мышка — Симочка. Однажды, как бы между прочим, она спросила:

— Витенька, ты уверен, что, когда придешь к цели, она нас порадует? Спросила без задней мысли, без подковырки. Ехидства и вовсе, не было.

— Сорок лет — не возраст, — ответил он, попивая чай.

— Бабий век короче.

— Не печалься, Симочка-лапочка. Думаю, через год-другой начнут поступать настоящие денежки.

...Виктор медленно вползал в сферу наркобизнеса. Изучив этот мир, убедился: новичков не принимают. Либо оттирают, либо уничтожают. Ну, это тех, кто слишком настырен. Чтобы занять достойное место у кормушки, мало быть сильным, богатым и хитромудрым. Необходимо быть для соседей полезным. Главное же — надо иметь Имя, которое бы знали, уважали, перед которым бы трепетали. И... не иметь физического тела. Его, то бишь тело, можно прострелить, взорвать, наконец сдать полиции или Интерполу.

Твой путь не должен пересекаться с давно налаженным караванным путем.

Подобрав себе четверых помощников, весьма искушенных в наркобизнесе, Виктор Борисович представился кому надо как посредник босса, желающего вложить в дело несколько миллионов долларов. Сумма невелика, но "нал" всегда в цене. Помощники обзавелись, в свою очередь, "валетами", "десятками" и ниже. Колода толстая. Никто не знает, может, и "тройка" пригодится.

Изначально товар шел мелкими партиями и давно хоженными тропами. Белевич не был настырен, но действительно головаст, вскоре начал тянуть новые тропочки и тропиночки. Порой они рвались, людишки гибли или садились. Но о таких досадных мелочах Виктору Борисовичу и не докладывали. Естественные издержки!

Еще с младых ногтей, когда, если помните, нынешний Виктор Борисович был Витуном, усвоили он золотое правило, коему следовал с той поры неукоснительно, — не высовываться, не стремиться быть первым. В банке, который практически принадлежал ему, занимал должность третьего зама.

Открыл филиал в Цюрихе. Так, крохотный филиальчик, не доходы, а убытки и слезы. Но зато прилетал в Цюрих совершенно официально, имел открытую визу. Не гнушался мелкими делами. И вскоре его уже знали и там. Не воротила, но, в отличие от соплеменников, точный, обязательный бизнесмен и не рвется ворочать дутыми миллионами.

Никто не догадывался, что филиал ему был не нужен, золотые опилки — тем более. Что же нужно? "Крыша"! Таковой и являлась — штаб-квартира в Цюрихе, откуда российский господин Белевич руководил своим истинным делом.

В Мюнхене, в одном из солиднейших, но опять же не первом, банков у Виктора Борисовича лежали настоящие деньги.

...Порой крупные акулы догадывались, что какая-то юркая рыбешка проскакивает мимо с жирным куском добычи. Но ни у кого конкретно Белевич ничего не вырвал; наркобароны его не искали.

Только ему самому становилось тесно в чужом море. Тогда-то и пришла в голову гениальная идея ввозить наркотик в Россию через туристов, отдыхающих в фешенебельных отелях, куда не залетают известные аферисты и "бриллиантовые" дивы. Главное, чтобы опий прибыл в Москву, а отсюда тысяча нехоженых путей и тропинок.

* * *

Скверные мысли, одна печальнее другой, одолевали в этот час Юрия Петровича Еланчука, уныло расположившегося на лежаке в тени пальмы. И среди них самой может быть, печальной была та, что зря он, выходит, рассчитывал на помощь Гурова и вообще на будто бы святое братство среди сыщиков. Увы, увы!.. Каждому своя рубашка ближе к телу. Думалось и о самом деле. Теперь оно представлялось ему полной безнадегой. Нафталином попахивало от него, словно из бабушкиного сундука. Стоило ли в принципе лезть на рожон со своей рискованной, как оказалось, инициативой? В эту минуту он и сам не был уверен.

Винил и собственное начальство.

Не согласись оно с его затеей, не дай в конце концов "добро", не пребывал бы он сейчас в угрюмом отчаянии, не искал "козла отпущения". Положение его и в самом деле было дурацкое. И, конечно, во всем виноват он сам. И никто другой. Он долбил руководство бюро Интерпола непрестанно, методично, талдыча одну и ту же фразу: "Скажите мне, откуда в Москву поступает опий, и я отстану, поеду добывать алмазы". Да и фраза, честно сказать, идиотская.

Сам бы не смог объяснить ее смысл. Услышанная когда-то, привязалась как банный лист. Чушь какая-то! Несусветная ахинея и ничего больше. Еланчук тяжело вздохнул.

"Что я вдруг раскис?" — строго приструнил себя Еланчук. Разве не сопутствовала ему всякий раз удача, когда он, добиваясь своего и получая разрешение на свободный поиск, неизменно возвращался "на коне".

Достал начальство Еланчук и на сей раз. Достал на свою голову, Непосредственный шеф вызвал ретивого сотрудника на конфиденциальную беседу.

— Я допускаю, что опий доставляют в Москву сами русские и именно из Турции, — начал он. — Но в Россию ежедневно прибывают мелкие торговцы... Как их? — шеф щелкнул пальцами.

— Челноки, — подсказал Еланчук.

— Вот именно. Так уж скорее они привозят товар, чем постояльцы фешенебельных отелей. Проверить тысячную армию таких людей невозможно и...

— ...и бессмысленно, — вставил подчиненный. — Челнок есть челнок, человек бедный, с трудом сводящий концы с концами. Никто ему дорогой груз не доверит. И украсть способен, да и от несчастного случая никто не застрахован.

— А что, если на всякий случай внедрить агента в среду этих самых челноков?

— Безнадежно.

— Почему?

— Можно с золотоискателями или охотниками-промысловиками послать постороннего человека? Он у первого костра и сгорит. Совместная жизнь — целая наука: не тот сорт сигарет курит, чай не так заваривает...

— Хм! — усмехнулся шеф. — А в элитном отеле отношения, по-вашему, иные?

— Абсолютно. Там каждый сам по себе, у каждого — свой гонор, свои причуды.

Что при плановом социализме, что при нынешнем рыночном бардаке, начальство любило победы и терпеть не могло поражений. Тут явно можно было рассчитывать на крупный успех. Ведь если удастся обнаружить маршрут следования опия, речь пойдет о десятках миллионов долларов. Разрешение на командировку Еланчука Ю. П. было получено. Так он оказался в Анталии, в клубном отеле. Вместе, с ним прилетели еще двое сотрудников Интерпола, в чью обязанность вменялось в случае надобности прикрыть его.

В общем, Еланчук упивался самыми радужными надеждами до тех пор, пока... очень скоро не понял, что им не суждено сбыться.

И катастрофа явилась тем неожиданней, чем элементарней казалась предстоящая задача из Парижа — установить курьеров, проследить маршрут прохождения и пункт назначения наркоты. Короче, "гладко было на бумаге...".

На месте все обернулось иначе.

От прежнего куража не осталось и следа. Как он мог надеяться, что запросто вычислит тех, кто ему нужен! Что, у них отметина на лбу?

Еланчук медленно вошел в бассейн, оттолкнулся от стенки, поплыл. "Завтра же возвращаюсь".

Тупая меланхолия овладела им: как он будет глядеть в глаза шефу?

Как тот посмотрит на него, представлял себе вполне явственно — с иронией, насмешливо скривив тонкие губы: говорил же! Начальству понравится, что подчиненный признал свою ошибку и не бездельничал две недели, загорая кверху брюхом, вернулся через пять дней с повинной. Гладить по головке, конечно, никто не станет, но и не оторвут ее. Промашки все совершают. Оно и естественно.

Предаваясь грустным размышлениям, Еланчук не слышал, что кто-то нырнул вслед за ним в бассейн, но не удивился, увидев прямо перед собою Гурова. Сколько бы человек ни прослужил в милиции, а совесть в нем остается.

— Привет! — Гуров ударил ладонями по воде. — Вижу, положение у тебя хуже губернаторского.

— Привет, Лев Иванович! — ответил Еланчук, не радуясь, как обычно. На улыбку сил не было. На обиду, правда, осталось. — У тебя хватает недостатков, но злорадство, кажется, не в их числе.

— Мыслей никаких?

— Ну, так не бывает. А ты никак собрался помочь? — Еланчук пытался спросить ехидно, получилось жалостливо.

— Ты же видишь, я не один. — Гурову было стыдно и в то же время противно от сознания, что он лжет самому себе, пытаясь упрекнуть Еланчука в том, что он втягивает их в опасную историю. Особенно Марию. Кто же должен ее защитить, как не он? — Мария ничего вашей конторе не должна.

— Понимаю, — тряхнул головой Еланчук. — Извини, Лев Иванович. Здесь рай, отдыхайте спокойно.

— Ничего ты не понимаешь! Иди в бар, я скоро буду.

* * *

— Что, сударь, попался и теперь не можешь устраниться? — насмешливо спросила Мария, небрежно листая журнал мод. Как она догадалась? Не по лицу. Лишь как раз не видела. По осторожным шагам, что ли, когда на цыпочках подошел к ней сзади?

— Давай решать, — глухо выдавил Гуров.

— Ты уже решил.

— Мы одна команда. Без твоего согласия я и пальцем не пошевельну.

— Серьезно? — Она повернулась вполоборота, колюче блеснула острым взором, расхохоталась. — Не умеешь ты врать, драгоценный мой! И не учись.

— Машенька, пойми, не могу я не помочь старому приятелю. Не могу!

— Попробовал бы, сударь, не смочь! Я бы первая возненавидела тебя!

Только что смущенно переминавшийся с ноги на ногу Гуров подхватил Марию на руки.

— Солнышко мое! Радость моя!

— Ну, вот что, — решительно заявило "солнышко", когда "сударь" успокоился, — мотай на ус, что я тебе скажу: я — твоя сестра!

— Это как? — растерянно вытаращился Гуров.

— Ну ты и вправду дуралей, — певуче протянула Мария, — неужели не знаешь, если в первом акте на стене висит ружье, в последнем оно должно выстрелить?

— Ну? — по-прежнему недоумевая, глупо промычал Гуров.

— Помнишь, во время "ссоры" я назвала тебя "любезный братец"? Вот пусть все и думают, что мы — брат и сестра. Выгода обогодная: ты освобождаешь меня, я — тебя. Ну?

— Ты уже все продумала, — подозрительно пробурчал Гуров.

— А как же!

— Хорошо, — внешне хмуро, про себя радостно согласился Гуров. — Но я обещаю не лезть...

— Только не обещай. Все равно ты сделаешь так, как считаешь нужным. А я тем временем заведу легкий пляжный романчик. Тут на меня поглядывают — Ты не возражаешь?

Гуров рассмеялся.

— Ты, кажется, пользуешься моментом?

— Возможно.

Боже, как он любил ее!

* * *

— Немец в соломенной шляпе, с которым ты завтракал, твой человек? спросил Гуров, подсаживаясь с бокалом пива к Еланчуку. — Это он сбросил кого-то ночью с волнореза?

— Верно.

— Из-за чего произошла стычка?

— К нему обратился этот тип и на приличном немецком языке сказал, что имеет некоторое предложение. Петер сделал вид, что испугался, столкнул незнакомца в воду и убежал.

— Почему он не выслушал предложение? — удивился Гуров.

— Петер убежден, что оно сексуального характера, — усмехнулся Еланчук.

— Мастера, называется, — проворчал Гуров. — А что это элементарная проверка, в голову не пришло? Не понравился твой парень, вот и решили взглянуть, что за гусь? Надеюсь, спецприемов он не продемонстрировал?

— Да нет, просто нервишки сдали, — попытался вступиться за своего помощника Еланчук, но, взглянув на Гурова, настороженно пробормотал: — А я с Петером за одним столом завтракал, а теперь сижу с тобой.

— Те четверо "качков", одного из которых какой-то недотепа окатил пивом, конечно, не твои люди, так?

— Так.

— Что и требовалось доказать! — ни с того ни с сего вдруг развеселился Гуров.

— Что, Лев Иваныч?

— А то... — усмехнулся Гуров, удерживая мучительную паузу. — А то, что неинтересно и, признаюсь, противно иметь дело с топорной работой. Слепому ясно, что эти парни — не что иное, как группа прикрытия.

Еланчук безропотно проглотил "слепого". А что ему еще оставалось?

Гурова понесло.

— Сейчас я с ними познакомлюсь.

— Каким образом?

— Увидишь.

Как раз в это время разомлевшая публика, жаждавшая зрелищ, сбилась у одного из бассейнов, пялилась на самодеятельный спектакль, вызывающий дикий восторг и хохот. В самом центре бассейна установили баскетбольный щит.

Каждый из зрителей мог попытаться, стоя на длинной плоской доске с заостренным, как у лодки, носом, доплыть до щита и забросить мяч в кольцо.

Толпа неистовствовала, предвкушая, когда очередной смельчак ухнет в воду, не удержавшись на скользкой, верткой доске, поднимая тучу брызг.

"Качки" были тут же, презрительно ухмылялись, небрежно поглядывая на суетящихся людишек, поигрывали мускулатурой. Наконец один подошел вразвалку к старту, взял мяч, словно говоря всем своим видом: "Учитесь, жлобы, пока я жив!", ступил на доску. И...

Толпа взревела. Самоуверенный парень, перевернувшись вместе с доской в воздухе, ухнул мешком в воду.

Та же участь постигла и другого "качка". Остальные решили не испытывать судьбу.

— Кто следующий?

Неожиданно подошедшая Мария пожала руку Гурову.

— Успеха! — Как она только догадалась о его намерении принять участие в этой потехе? Он и сам до последнего мгновения сомневался, стоит ли.

Улыбнувшись, Гуров кивнул.

Люди — кто с восхищением, кто с завистью — смотрели на них, будто видели впервые. Да, в общем, так оно и было. Одежда скрывает фигуру, делает незаметными ее какие-то изъяны, если таковые есть. У Гурова их не было. Тем более — у Марии. Атлетически сложенный, со стройным мощным торсом Гуров и словно высеченная из золотистого мрамора боги неподобная Мария — пара изумительная. На редкость!

Гуров опустился на колени, подождал, пока вода успокоится, встал на доску и, плавно оттолкнувшись, поплыл к цели. Зрители затаили дыхание. Когда до заветнего щита оставалось метр-полтоpa и Гуров мог легко забросить мяч в кольцо, раздались крики:

"Бросай! Бросай!", в тот же миг он неловко переступил и, нелепо взмахнув руками, с оглушительным всплеском ухнул в бассейн.

Восторгам не было конца. Гуров быстро подгреб к бортику, выпрыгнул на берег, взял за плечо самого высокого из "спортсменов", стоявшего рядом с Марией.

— Нехорошо, приятель! Я пытаюсь установить рекорд, а ты тем временем обхаживаешь мою сестру! Что я теперь скажу маме? — Гуров шутя подхватил не ожидавшего подвоха гиганта под мышки и швырнул в воду. — Остудись, дорогой!

— Лев Иванович, что же ты не забросил мяч? — попытался поддеть Гурова Еланчук.

— Юрочка, ты же профессионал и обязан знать, люди не любят победителей, — пожурил его Гуров. — Зачем же, скажи, вызывать ненужную зависть?.. А вот это плохо. Очень плохо! — встревожился вдруг Гуров, увидев стоящие у административного здания автобусы, а вокруг — множество суетящихся туристов, чей срок пребывания в раю закончился. — Что, если курьер уезжает именно сейчас? Считай, наша миссия с треском провалилась.

— Будем надеяться... — мрачно пробормотал Еланчук, не исключая такого прискорбного варианта.

— Конечно, будем. А что нам еще остается? — кисло улыбнулся Гуров. — Надежды юношей питают...

— Гуров! Ты ли это? — рассмеялась Мария. — Растешь прямо на глазах. — И тут же взмолилась: — Кто бы мне подал глоток пепси! Жарища адская!

— Битте, мадам! — Проходивший мимо господин в шортах с ворохом банок пепси в руках протянул ей одну с поклоном. — Битте!

— Данке шон! — Мария ответила не менее изысканным поклоном, проговорила вслед удаляющемуся спасителю: — Так приходит слава. Плевать они хотели на мою Марию Стюарт. Главное, что мой брат на доске ловко плавает.

— И швыряет ваших поклонников в бассейн, — подхватил слегка приободрившийся Еланчук.

Гуров снисходительно слушал подковырки в свой адрес.

— Никудышные вы психологи, — заметил он с грустью. — Основное достоинство Марии отныне в том, что она не моя любимая женщина, а сестра. Сес-тра! Главное, ради чего я устроил весь этот цирк, прошло мимо вашего сознания, господа! Теперь слово "сестра" прекрасно расслышали все отдыхающие. К обеду, будьте уверены, новость станет достоянием буквально всех. То, что и требовалось доказать!

— Рискуешь, братец! — Мария шаловливо погрозила пальцем. — Не боишься?

— Боюсь, душечка! Но... — развел в ответ руками. — Нас очень интересуют эти накачанные мальчики. Я на тебя рассчитываю, сестренка!

— О чем речь, если я теперь девушка свободная, могу гулять сама по себе! Чао! — И сделала ручкой, оставив обескураженного Гурова в глубоких раздумьях.

Он смотрел ей вслед, одновременно ревнуя и любуясь, как она шла упруго, немного покачивая плавными бедрами и как бы пританцовывая. И хотя не видел ее лица, догадывался, что она бесстыже и вызывающе смеется в лицо встречным мужчинам, словно кокетливо вопрошая: "Что, хороша? Можешь со стороны посмотреть, как в музее. Смотреть — пожалуйста, руками трогать нельзя".

Через минуту-другую Мария скрылась из глаз. Гурову оставалось только ждать, как события будут развиваться дальше.

Между тем...

* * *

По ступенькам мраморной лестницы сбежал загорелый парень, один из четверки "качков", весело оскалился:

— Братан отпустил на прогулку? Он, видно, у тебя строгий?

— Лев Иванович? — Застигнутая врасплох Мария позволила себе вступить в разговор с незнакомым человеком, что было отнюдь не в ее правилах. Строгий. Я его с детства боюсь, он меня маленькую бил.

— Так давайте его теперь отлупим! — осклабился парень. — Маленьких обижать нехорошо.

И тут Мария спохватилась: что это она зубоскалит с первым попавшимся прохожим?

— Вы часто пристаете к незнакомым женщинам? — презрительно-ядовито скривила губы. Сама же ответила: — Вижу, нечасто. Больше выбираете из тех, кто пристает к вам. Бесплатный совет: сначала следует поздороваться, затем назвать себя, поинтересоваться, хотят ли с вами разговаривать. Запомнили?

Юмор у парня оказался на месте. Стукнув голыми пятками, поправил несуществующий галстук, поклонился:

— Здравствуйте! Меня зовут Алан.

— Мария, — она небрежно кивнула. — Идите рядом, ведите себя прилично.

— Понял. Меня, как младшего, послали за вами, просят к столу.

— Публика приличная?

— Смокинг обязателен.

Когда они подошли, Марии подвинули стул. Но она не села, смотрела скучающе.

— Мужики, встаньте, — зашипел Алан.

Двое вскочили, третий лишь подвинул стул, ощерился, обнажив золотую фиксу.

Мария села. Приятели представились поочередно.

— Николай.

— Сергей.

— Борис... — пересилив себя, промычал под насмешливым взглядом Марии фиксатый, ерзая на стуле.

— У вас что, геморрой? — поинтересовалась Мария. — Сочувствую. Говорят, ужасно болезненная штука.

"Издевается?!" Борис еле сдержался, чтоб не заскрипеть зубами.

Кто-то хмыкнул, Алан не выдержал и рассмеялся. Борис провел широкой татуированной ладонью по коротко остриженной, порядком облысевшей голове, широко осклабился, вновь сверкнув золотой фиксой.

"Гуров сказал, что мальчики нам интересны. Особенно этот. Значит, следует добивать!" — мстительно решила Мария.

— Ставлю десять долларов против рубля, что отгадаю, о чем ты сейчас думаешь! — Заметит или нет, что назвала его на "ты"?

— Ну? — неожиданно Борис пошел багровыми пятнами. — Валяй, коли не страшно. — Хрип угрожающий. Глаза злобно блеснули и тут же потухли.

— Страшно. Но все равно скажу: ты уверен, что весь мир принадлежит таким, как ты, и все — должны трепетать перед вами! — Она явно лезла на рожон. И понимала это, но остановиться уже не могла.

Лицо Бориса исказила ярость.

Он стал похож на бешеного волка.

Губы кривились, шепча что-то грязное.

Мария резко встала из-за стола, пошла прочь.

Борис прорычал разъяренно:

— Ты кого привел, сявка?

— Ты же сам сказал, кликни дамочку... — испуганно пролепетал Алан, оглянувшись на коллег.

— Помолчи, Борис! — вступился Николай, которого Гуров опрокинул в бассейн. — Мария — заслуженная артистка России, чтобы ты знал, а ты не на зоне и не забывайся. Мы на работе, тебе не за базар платят.

* * *

Растянувшись на лежаке, Гуров загорал, даже задремать пытался, но неотвязные мысли о проклятых наркотиках, точней о преступниках, что залезли и в этот благоустроенный красивый мир, грызли, терзали безжалостно. Выбрал местом передачи груза, фешенебельный отель отнюдь не дурак. Нет, не дурак! Да и в принципе наркобизнесом занимаются циничные, но далеко не наивные идиоты. Гуров не был сентиментален. Работав в утро обстругала его, закалила, не ожесточив однако. И особенно не юлил он, когда людей, превратив предварительно в полуживотных, заставляли умирать от ломок и корчиться в неимоверных муках.

Наркодельцы вызывали у него брезгливость.

Главное, почему Гуров беспокойно ворочался под солнцем, заключалось в том, что он хотел помочь Юрию Еланчуку. Но слишком много было здесь неизвестных.

Свой расклад он считал правильным. По крайней мере вполне возможным. Товар приходит не с туристами. Доставить наркотик в Турцию можно различными способами. Возможно, и даже почти наверняка передаточным звеном является служащий отеля... Отбросить женщин... Женщине здесь сложно: многомиллионное дело ей никогда не доверят. Мальчишки тоже не годятся. Значит, солидный мужчина. Но не начальник — руководитель. Он слишком заинтересован в работе. Можно, конечно, вербовать на компроматериале, но это хлопотно и опасно. Шофер или охранник из местных — такое, пожалуй, возможно...

Хаотичную скачку мыслей прервала подошедшая вдруг Мария.

— Извини, я, кажется, напортачила.

— Главное, не грызи себя, такое случается с каждым. Рассказывай. Не торопись, подробно, лучше одно и то же сказать дважды, чем что-нибудь пропустить.

* * *

Ялчин, двадцатилетний малый, работал на территории парка простым уборщиком. Работа легкая, но не мужская, оскорбительная.

Но было и преимущество: жил рядом с отелем в убогом домике с матерью и старшим братом, которому повезло — он работал водителем автобуса, возил туристов в аэропорт и обратно, получал неизмеримо больше Ялчина. Отца в семье не было. Ялчин с рождения помнил, что в семье их было всегда трое, мать все внимание уделяла старшему, звала кормильцем, а его вроде и не замечала. Семья жила впроголодь. Все изменилось, когда брат сел за баранку, а вскорости получил работу и он. А через два года нищая жизнь превратилась в рай.

Непредвиденное случилось, когда Ялчин прибежал днем домой, принес матери хлеб и колбасу, которые остались с обеда. Делать это не разрешалось, но остатки со столов гостей таскали многие; начальство смотрело на это сквозь пальцы. Мать стирала во дворе, окликнула Ялчина, который собрался уже бежать обратно. Стирая одежду братьев, мать всегда выворачивала карманы; случалось, там оказывались платки, ключи, зажигалки, прочие предметы.

В тот день мать нашла в кармане брюк брата двадцать долларов.

Для чаевых это было слишком много. Мать показала Ялчину деньги от растерянности и тут же об этом пожалела. Он приказал матери деньги спрятать и брату ничего не говорить. Если человек может двадцать долларов забыть в кармане, то может их и потерять. И вообще Ялчин уже несколько месяцев замечал, что у брата завелись лишние деньги, каких не получаешь за то, что поднес чемодан.

Ялчин стал следить за братом, хоть возможности были невелики: брат приезжал и уезжал, много времени проводил в аэропорту, куда младший сунуться не мог.

Однажды в свой выходной день Ялчин ездил в ближайший городок, на пересечении двух торговых улиц увидел автобус брата. Тот сидел в кафе, пил сок, когда подошел турист с холщовой сумкой в руке, сел за стол брата, поставил сумку на пол. Ялчин насторожился.

Турист выпил свой кофе, ушел, а сумку оставил. Ялчин заметил, как брат ногой толкнул сумку, как бы проверяя, на месте она или нет. Через несколько минут брат взял сумку и ушел в свой автобус.

Турист, оставивший сумку, стоял у лавочки неподалеку, приценивался к товарам. Лишь убедившись, что шофер с сумкой сел в автобус и уехал, незнакомец беспечно закурил и, ничего не купив, пошел неторопливо в противоположную сторону.

Ялчин — парень сообразительный, американских фильмов посмотрел достаточно, сразу понял, что турист оставил контрабанду, а брат должен ее передать дальше по цепочке. Вот откуда у него деньги!

Брат ехал в отель, где должен был забрать отъезжающих, отвезти их в аэропорт. Никто не будет возить контрабанду в автобусе, значит, брат спрячет сумку. Спрячет не в отеле, а в доме. Так вернее.

Ялчин помчался домой. Где же сумка?

Три года назад они с братом хотели сделать погреб, чтобы хранить продукты в жару. Но с первого раза им не повезло: удалось вынуть лишь один большой камень, дальше шла монолитная скала. Завалив камень на место, заровняли.

Нашли местечко получше. Вот тот старый камень Ялчин и отвалил в первую очередь, там и лежала завернутая в полиэтилен сумка туриста. Ялчин ничего не тронул, сумку разворачивать не стал, он и так ясно понял, что в сумке могут быть только наркотики.

Теперь предстояло решить, что делать дальше. Ялчин хорошо знал брата: с ним по-хорошему не договориться. Забрать сумку, да что с ней делать? Сколько ни ломал голову Ялчин, придумать ничего не смог. Понял, одному в таком деле не справиться.

У Ялчина был дружок на два года старше, несколько месяцев провел в тюрьме. В общем, Вазих, как звали его, был парень бывалый. Ялчин начал с ним осторожный разговор. Вазих сразу понял, что разговор идет о больших деньгах, — ударили по рукам.

Так и получилось, что на прекрасно задуманную и организованную тропу Виктора Белевича сначала обратил внимание Интерпол, а потом по глупости исполнителей влезли и дилетанты.

Глава третья

— Ты, главное, не отходи от меня, — сердито выговаривал Гуров Марии, забыв, что час назад она была и сударыней, и синьорой, и даже... государыней. — Гляди в оба, чтобы к тебе приятель с наколками и золотым зубом не приближался. Ничего не понимаю, никогда синдикат не использовал для транспортировки зелья уголовников. Так надо же тебе было!.. А если он вор в законе, а ты прилюдно наплевала ему в рожу? Да они люди, сдвинутые по фазе! Ему наплевать, что здесь заграница и за убийство — верная тюрьма. Вора в законе смертельно оскорбила! Он ведь нож на кухне возьмет и тебе меж ребер.

— А ты, знаменитый опер, зачем? — Видно было, что разговор Марии тягостен и неприятен.

— Я не танк, не могу тебя со всех сторон в таком бардаке броней защитить.

По соседней аллее шла группа "физкультурников". Гуров быстро перешел газон, встал перед набычившимся Борисом.

— Все в порядке. Лев Иванович, — поспешил вклиниться между ними Сергей, — инцидент исчерпан.

Но Гуров видел физиономию Бориса, вздернутую губу и блуждающую на лице усмешку. Дело обстояло далеко не так. Долговязый атлет воровских законов не знает, собственный авторитет переоценивает. Гуров вынул из кармана десять долларов, протянул Борису:

— Извини, братан, моя сеструха проспорила тебе, я за нее отвечаю. Я масть и за кордоном узнаю, вечером выпьем, у меня к тебе пара слов имеется. Лады? — Гуров протянул руку.

Борис пожал ее, довольно кивнул в знак согласия, зыркнул на приятелей с превосходством.

— Принимаю. Вижу, ты человек. Стрелка в одиннадцать у бара.

Гуров вернулся к Марии.

— Высокие договаривающиеся стороны пришли к консенсусу.

Мне придется с ним вечером выпить.

— И ты такой мрази деньги отдал, чуть не извинялся? Да я бы никогда в жизни!.. — с ходу завелась Мария, едва не срываясь на крик.

— Тихо, тихо, Машенька, ты не знаешь, что в этой жизни мне приходилось делать. А это — так, стакан семечек. Куда же Юрка запропал? Пошли верблюдов смотреть, — попытался отвлечь Марию.

Позвякивая бубенчиками, шествовал небольшой караван верблюдов. Впереди точеными ножками семенил ослик. Далее выступал самый крупный верблюд. За ним — еще пять верблюдов поменьше. На верблюдах катались дети.

— Никогда не думала, что ты можешь унизиться!.. — не унималась Мария.

— Смотри, какие величавые красавцы! Ты ездила когда-нибудь на верблюде? А я нет. Жаль. — Но сбить Марию было не так-то просто.

— Я тебя не узнаю, Гуров, — продолжала кипятиться она.

— А ты меня не знаешь. — Гуров увидел Еланчука: — Извини, сейчас, догнал приятеля, вернулся с ним. — Не очень я воровскому слову верю.

— Ты о чем? — удивился Еланчук.

— Пустяки, дела семейные. Что у тебя?

— Я всех прокатал через наш компьютер, и представь себе — ничего.

— Проверять по паспортным данным — пустые хлопоты. Один парень может и у вас проходить. Следует пальчики проверить.

— Твоя клиентура, тебе виднее. Только как пальцы получить?

— В одиннадцать приходи в административный корпус, мы у бара сидеть будем. Я его пальцы тебе дам. Ловкость рук — и никакого мошенства! Остальные данные тоже поищи.

— Допустим, мы его и отыщем, но к товару он отношения не имеет. Еланчук помолчал. — Ты извини, Лев Иванович, что я тебя поучаю, но в каждом деле своя специфика. Мы никого задерживать не должны. Наша задача установить груз и покупателя, взять под наблюдение и проводить до Москвы, где его примут другие люди. Местная полиция включается только в случае, если будет совершено преступление на территории Турции.

— Я понимаю, понимаю, хотя провоз наркотика — уже преступление, но это ваши заботы. И все-таки пальцы необходимо проверить. Всякое может быть.

В одиннадцать праздник был в самом разгаре, но Гуров настоял, чтобы Мария отправилась в номер и заперлась. Она попыталась возражать. Напрасно.

— У меня работа, дорогая, и мозги должны быть заняты решением одной проблемы, а не нескольких.

— Но ведь он будет с тобой с пить водку, — сопротивлялась Мария.

— А ты знаешь, кого он встретил днем и о чем они говорили? — ласково прищурился Гуров.

— Так у него есть напарник?

— Не знаю. И знать не хочу. Должен быть уверен.

Пятеро мужчин заняли стол на веранде у бара, заказали по двойной порции водки и сок. Обслуга удивления не выказывала, хотя так пить здесь было не принято. Русские!

Гуров взглянул на бармена саркастически, подумал, что завтра парень станет жалеть, что не имел сегодня видеокамеры, потому что рассказам никто не поверит.

Выпили по первой, тут же хватили и по второй. Благодаря ловкости рук, о которой говорил Гуров, скоро Еланчук мчался с рюмкой Бориса в полицию. В принципе Гуров был уже свободен: он свое хитрое задание выполнил.

— Может, достаточно? Не Россия, не стоит привлекать к себе внимание, Гуров красноречиво взглянул на Николая.

— Верно, — согласился старшой, — остальное допьем дома.

— Не пойдет, — решительно ударил кулаком по столу Борис. — Я еще и не начинал, — и ткнул пальцем в Гурова. — Ты сказал, мол, вечером выпьем мировую, так выпьем. А то снова только насмешка получается! Ты что же, решил за свою сеструху червонцем баксов откупиться?

"Спокойно!" — приказал себе Гуров, но желваки заходили по скулам. Этот поддатый блатарь расценивает предложение мировой как слабость? Зря он так!

А чего же зря, если у него в крови топтать человека, который не сопротивляется. Гуров пытался его урезонить, мол, человек не виноват, живет по законам мира, в котором вырос. А воровская среда признает лишь один закон — право сильного. Сопливые байки о дружбе, братстве, общем кошельке, который зовут общаком, для недоумков. Гуров был категорически против смертной казни, но сейчас, глядя в тупое, наливающееся серой злобой лицо подонка, невольно поймал себя на мысли что, без сожаления раздавил бы его как мерзкую тварь, представил на мгновение, что бы такое животное сотворило с Марией, окажись она в его власти. "Спокойно!" – еще раз приказал себе, стиснув зубы.

Когда разжал через мгновение челюсти, уже и хохоток выкатился наружу:

— За дружбу? — плеснул в рюмки доверху.

— Вот и ладушки! Сказано пить — значит, пить. Опосля и веселее придумаем.

Николай, надеявшийся заработать на поездке солидные башли, забеспокоился: пьяный дебош ему был совершенно ни к чему.

— Боренька, — попробовал он улестить распоясавшегося мордоворота, давай возьмем горючее и пойдем в номера...

— А ты кто? Старший по зоне? Ты какое право имеешь мне, — зарычал тот, ударив себя в гулкую грудь, — указывать, где можно пить? Вернемся, я тебя на стельки, падла, пущу!

К стойке бара подошел Еланчук, взял сок. Гуров поднялся, встал рядом.

— Ты, как всегда, прав. Твой приятель в прошлом году убил немецкого полицейского.

— Так в чем проблема? — Гуров пожал плечами. — Пусть местная полиция его арестует.

— Они заявили, что об аресте на территории отеля не может быть и речи, а в отношении аэропорта будут решать.

За столом, где сидели "спортсмены", раздался шум, бармен быстро заговорил по-английски, адресуясь к Еланчуку.

— Хочешь ночевать в кутузке? — подошел к компании Гуров.

Борис слащаво осклабился, отчего его физиономия стала еще отвратительнее, по-блатному растопырил пальцы:

— Все в норме! Все в норме! — И заныл: — Начальник! Где тут отлить можно?

— Внизу, — Алан ткнул пальцем под ноги, — по лестнице, там написано. Давай провожу.

— Сиди, сявка, сам пока тверезый! — Вор поднялся и, шатаясь, размашисто зашагал к стеклянным дверям.

Николай кивнул Алану на дверь.

К столу подошел Еланчук:

— Добрый вечер, мужики! Я такой же отдыхающий, как и вы. Администрация просит вас вести себя потише.

— Извините, сейчас уходим, — Николай беззвучно выругался.

Но четвертый парень, видно, тоже пить не умел и, махнув рукой, громко заявил:

— Козлы! Как брать полторы штуки с человека, это у них принято, а громко слово сказать...

Дальнейшее Гуров уже не слышал, так как увидел сквозь стеклянную дверь стройную фигуру одного Алана. Бориса рядом с ним не было. Сыщик рванулся мгновенно и бесшумно, словно зверь.

Он пролетел лестницу в один прыжок и понесся по кратчайшей прямой к своему номеру. Перемахнув через фигурно подстриженный кустарник, рассекая тонкие струи воды, Гуров подлетел к номеру со стороны лоджии, увидел свет, кряжистую фигуру Бориса; мгновенно остановился, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Хмель вылетел, злоба осталась. Он сейчас был очень опасен, понял свое состояние, решал, как себя вести дальше. Сошел с газона на дорожку, подошел к дому и, будто только увидел Бориса, беспечно сказал:

— Боренька, ты куда пропал? Я уже по новой велел налить, а тебя нет.

Тот, шумно дыша, молча вытянул из брючины здоровый тесак.

Гуров успокоился окончательно: ножа он не боялся. Если только нападут сзади. А по затылку что кирпич, что молоток — всего достаточно. Нож в руке нападающего лишает его трех рычагов, замыкает сознание на паршивом оружии, да и стоял уголовник неудобно, на пологом газоне, и ростом был ниже. Гуров понял, что единственный шанс у противника — броситься ему в ноги.

Обрушив на Гурова поток матерной ругани, перемежаемой блатными словами, он заводил себя.

На губах выступила пена.

— Стоять, полиция! — раздался сзади голос Еланчука.

Гуров знал, а фиксатый видел, что никакой полиции в округе не было. Но свидетель уголовнику был ни к чему, нож он убрал.

— Я твоей масти не знаю, — сказал Гуров, — но ты "опустил" себя. Солидный вор званием не козыряет. Я в Москве "людям" скажу, тебе не до моей сестры будет. Иди спать, пока цел. А железку забрось, до дома не доедешь.

Спокойный тон и правота незнакомца, его явное знание законов отрезвили Бориса окончательно.

— Ладно, считай, ничего не было, спи спокойно, — процедил он, твердо решив, что зарежет мужика еще до отъезда.

— Это ты, Бориска, считай! Я закона не нарушал, спать буду спокойно.

Самое страшное обвинение в воровском мире — нарушение закона. Хотя и никакого закона нет, а что остался, не нарушает лишь слабый трус, однако прилюдное обвинение в нарушении выдуманных законов грозит в зоне очень крупными неприятностями. Говорить страшно, о петле мечтать будешь.

Борис пошкандыбал в номер, решил напиться по-настоящему.

Окончательно добил его мужик, когда назвал "Бориской". Значит, в законе он, в серьезном законе, и пришить его следует непременно.

Еланчук и Гуров остались одни.

— Несерьезными ты делами занимаешься, раз подобная мразь тебе поперек дороги становится.

— Сам не пойму, в нашем деле таких людей не встретишь, — пожал плечами Еланчук.

— Я сначала такой кроссворд сложил, — начал говорить Гуров, замолчал. Подожди меня, я домой на секунду заскочу.

Он отпер дверь, миновал небольшой холл, увидел Марию, которая, лежа на огромной кровати, смотрела телевизор. Судя по стрельбе и переворачивающейся на экране машине, шел американский боевик.

— Дорогой, настоящие полицейские не извиняются перед уголовниками и дерутся намного лучше тебя.

Гуров посмотрел на Марию, не находя нужных слов, прошел к окну, проверил запоры:

— Восхищайся американцами, а я погуляю около дома.

— Ты, кажется, взволнован, — Мария зевнула и вновь повернулась к телевизору.

Гуров вышел, запер дверь, вернулся к Еланчуку, понимая, что претензии к приятелю несправедливы:

— Не пойму, что за контора Интерпол? Человек разыскивается за убийство полицейского, он обнаружен, а арестовать убийцу некому.

— У нас сложные отношения с Турцией, — вздохнул Еланчук. — Через нее ежедневно проезжают тысячи и тысячи торговцев, страна живет туризмом и торговлей.

Если Интерпол начнет требовать ареста то одного, то другого, сократится поток туристов. Мое дело — нащупать наркопуть, а не разыскивать посторонних преступников. Если парни ждут товар, то мы выйдем через них на московского покупателя. Тогда по этой цепочке можно будет вернуться назад и выявить поставщика. Возможно, и изготовителя. Твой бандит будет арестован в любом случае. Не за одно, так за другое преступление.

Гуров молчал, жевал тоненькую веточку, неожиданно сказал:

— Смотрю, как эти вертящиеся фонтанчики рассеивают воду, и думаю, какова же протяженность всей поливочной системы и сколько требуется воды, чтобы поливать ежедневно все газоны?

— Ты бы лучше думал, как не прозевать момент передачи наркотика и как не упустить получателя. Не факт, что он полетит в Москву.

— В Москву или нет, ты не узнаешь. Есть тут наркотик и будет ли, неизвестно. Положение твое — хуже некуда. Кроме выявленного убийцы, у тебя ничего нет. Мой совет: задерживай Бориса, или кто он там есть на самом деле, и кончай кино. Так ты хотя бы свою задницу от начальства прикроешь, не зря на курорт летал. Задержан убийца, находящийся у вас в розыске. Такое не каждый день случается.

Еланчук насупился. Не таких он ждал слов от Гурова.

— Ты утверждал, и я согласился, что "спортсмены" — типичная группа сопровождения.

— Не утверждал, а предполагал. И мне свойственно ошибаться. В отношении твоего согласия я молчу. Им бы не следовало держаться вчетвером — слишком светятся. И этот уголовник! Наркомафия использует убийц, но не фраеров с наколками и золотыми зубами. Извини, Юрий, ты работаешь в Интерполе, я лишь сыщик угро. Здесь даже для меня грубо, аляповато, как на плохом лубке. Я даже могу предположить, что они тут делают на самом деле, но не скажу. Ты на пустом месте, на том самом, где я застал тебя неделю назад. — К чему повторил уже говоренное? Злость взяла, не удержался. На кого злоба-то — на себя, на Еланчука? Умеет ли он хоть по-настоящему обижаться?

— Я знаю, наркотик проходит через этот Эдем, и я его найду! — Еланчук резко поднялся. — Пока! Спасибо за помощь, — и бесшумно растворился в темноте.

Когда Гуров вернулся в номер, Мария, казалось, спала. Обнаженная, она вольготно разметалась на постели, высокая грудь, облитая лунным светом, вздымалась ровно, волнующе. Он бесшумно прошел на цыпочках по ковру. Однако Мария мигом проснулась.

— Открой банку колы. — Она потянула на себя простыню, села. — Если вы ночью пробеседовали целый час, значит, у вас нет ничего.

— А у тебя есть?

— Когда чувствуешь, что сцена буксует и каждое слово лжет, надо читать пьесу сначала. И не с партнером, голос которого тебя раздражает и сталкивает на избитую колею. Никогда не вымучивай из себя правду, говори, что в голову забредет, городи чушь. Правда выскочит сама, голенькая и сверкающая. И ты поймешь, что она давно маячит у тебя под носом, а ты упрямо косишь в сторону.

— Хорошо, попробую городить чушь, — согласился Гуров.

— Это у тебя получится прекрасно, не волнуйся.

Чуть позже, в постели, Мария куснула его за мочку уха и спросила:

— Ты что же, супер, думаешь, не видела, как ты стоял напротив этого... с ножом и улыбался? Такая улыбка в Голливуде стоит миллион долларов.

* * *

Возвращаясь с подносом к своему столику, Гуров поморщился, увидев рядом с Марией пышнотелую блондинку, чей разговор с подругой они слышали здесь же несколько дней назад.

Стол был заставлен множеством тарелок, Гуров замешкался, не зная, куда поставить свои.

— Здравствуйте, — и он протянул Марии одну из тарелок.

— Опять омлет? — Голос у Марии стал непривычно капризным.

Дама с сочувствием взглянула на Гурова, обронила:

— Здесь такие миниатюрные столики, рассчитаны только на двоих, а стула ставят четыре, просто смешно. — И, не переводя дыхания, продолжала: Впервые вижу столь трогательную заботу брата о сестре.

— Не забота, а терроризм, — поправила Мария. — Брат кормит меня с ложечки со дня рождения.

— Но вы же ровесники! — дама всплеснула полными руками.

Гуров выглядел моложаво, но десять лет разницы не заметить мог только слепой. "Ровесники" — шпилька в адрес Марии, на что она отреагировала мгновенно:

— Братишка задержался в своем развитии. Этот ужасный менингит! Вы, наверное, думаете, он меня сопровождает? Как раз наоборот.

Гуров поперхнулся, не зная, как реагировать. К счастью, в это время к столику подкатился шарообразный, похожий на беременную женщину, усатый грузин.

— Доброе утро, генацвале! С вашего позволения я верну беглянку на ее законное место, — он взял даму под руку. — Дорогая, шампанское уже закипело.

Мальчик-официант поставил тарелки на поднос и поспешил за ними следом.

— Как вас угораздило, миледи? Вы — и в таком обществе?

— Когда человек попадает под ливень, вы так же изощряетесь в остроумии, милорд? Слушай, — забыв об этикете и титулах, едва не заплакала, как обиженный ребенок, — они утащили мою грушу!

— Возьми себе другую, есть о чем волноваться.

Последнее замечание окончательно вывело Марию из себя.

— А где обслуживание по первому разряду? К тому же я выйду из роли законченной стервы.

— Это тебе не грозит, — успокоил Гуров, усмехнувшись. Однако одобрил про себя ее поведение:

"Молодец, Марья-царевна, конспиратор что надо!" Вслух произнес и не без сочувствия: — Потерпите, миледи, скоро вы станете милейшей душечкой!

Мария вонзила белоснежные зубы в сочную мякоть самой лучшей из лучших груши, принесенной и преподнесенной ее "братом" с изысканным поклоном.

— Его зовут редким именем — Гиви, с ним друг Петя. Они вчера вечером закадрили эту сладкую парочку.

— Откуда ты все знаешь? — удивленно поднял брови Гуров.

— У меня брат сыщик. Мне скучно, смотрю по сторонам, пытаюсь брату помочь.

— Не употребляй это ужасное слово "закадрили".

— Ты же пользуешься профессиональным жаргоном: "установил связь", "сел на хвост", "повел плотно", — Мария лукаво улыбнулась. — Я была свидетельницей процесса знакомства. Инициатива исходила не от мужчин. Их самих слопали мгновенно, живьем, даже не разжевали. Меня удивило, что мужчины не сопротивлялись, хотя сразу видно, они крайне разборчивы в женщинах.

— Маша! — Гуров чуть не поперхнулся от бессильного возмущения.

— Что, дорогой? Каждый говорит на языке своей среды. Я тебе это только что продемонстрировала. Могу добавить такие слова, какие ты порой употребляешь, со стыда сгоришь.

— Не надо! — взмолился Гуров. — За тридцать лет в зоопарке чему только не научишься.

— Не прибавляй себе лет, тебе и так достаточно. Не оправдывайся — это удел слабых. Отнесись к моим словам о приехавших вчера мальчиках серьезно.

— Что ты взрослых мужиков мальчиками называешь? — недовольно проворчал Гуров.

— Тебя я даже в гневе так не назову. Даже не представляю, в каком возрасте ты перестал быть мальчиком? — Мария разглядывала его с искренним любопытством, точно видела впервые. — В тебе порой искрит мальчишество, так и матерый волк может по настроению поваляться на траве, но все равно щенком его не назовешь.

— За что и любишь? — Гуров понизил голос, хотя никто их не мог слышать.

— На глупые вопросы не отвечаю. И не бери за горло, я этого не люблю. И не каменей. Так на какую тему мы с тобой говорили, братец?

— О прибывших вчера мальчиках, — подсказал Гуров.

— Верно. Ты все равно на них выйдешь. Я правильно употребила слово "выйдешь"? Но времени у вас всего ничего, скоро занавес.

Почему ты решила, что именно они имеют отношение к нашему делу?

— У грузина на руке золотые часы. Штук... Извини. Они стоят тысяч двадцать. Не буду оскорблять твой нежный слух и скажу просто: тысяч двадцать с лишним не рублей. Я у его друга часы не разглядела, но уверена, тоже не "Салют". Так вот, мальчики с такими деньгами не ездят на курорт без девочек. Главное, они не ездят в подобную, пусть и очень цивилизованную, глухомань.

— Глухомань не бывает цивилизованной, — сухо поправил Гуров, которого разозлило, что Мария позволяет себе учить его, битого сыщика.

Но женщин в таком вопросе не обмануть, Мария мгновенно раскусила Гурова, ударила по больному:

— Еще профессионал называется! Самолюбие ставит выше интересов дела. Стыдно!

Гуров проглотил обиду, согласно кивнул:

— Ну извини. Ты права.

— Суть не в том. Я помогла тебе?

— Еще как, миледи! Даже если твои предположения и не подтвердятся.

Гуров так увлекся беседой с Марией, что только теперь заметил слоняющегося за ближайшими рядом деревьев Еланчука.

— Машенька, когда я с тобой, забываю обо всем на свете. — Гуров подал руку, они встали, пошли к выходу. — Юрий болтается в десяти шагах от нас, почему-то не подходит.

— Я не хочу оставаться одна, — жалобно надула губы Мария.

— Значит, не останешься. — Прогулочным шагом они следовали за Еланчуком, который свернул на аллею, сведущую к круглому корпусу.

Войдя в холл, Еланчук остановился у одной из дверей, как бы приглашая войти.

— Иди, я буду здесь, кофе выпью, — Мария нежно пожала руку "брата".

Гуров прошел в указанную дверь, оказался в кабинете главного менеджера, где, кроме него, находился еще один мужчина, в котором без труда угадывался полицейский. Гуров в шортах и босиком чувствовал себя несколько скованно. Тем более что хозяин кабинета, хотя и без пиджака, был в белоснежной рубашке, а полицейский — в холщовом, безукоризненно отутюженном костюме.

— Здравствуйте, господа, — легко отбросив смущение, пожалуй, слегка иронизируя над своим внешним видом, наклонил голову Гуров. Можно было бы, конечно, разозлиться на Еланчука, но... какое все это имело значение? Мелочь.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — ответили "господа" по-русски (похоже, одно из немногих слов, которые они знали), перешли на английский.

— Юрий, извинись за мой непрезентабельный вид и выкладывай, зачем я понадобился господам.

Еланчук перевел, хозяин замахал руками, пригласил садиться, подвинул чашку кофе, полицейский лишь кивнул и улыбнулся.

Еланчук всех представил друг другу, Гуров имена тут же забыл, запомнил лишь, что хозяина следует звать шеф, а полицейского — лейтенантом.

Еланчук обменялся с ними несколькими фразами, сел рядом с Гуровым на диван.

— На менеджера не обращай внимания — пешка! Лейтенант вроде парень толковый и на моей стороне. Но в принципе они оба ничего не решают.

— Так на кой черт ты меня позвал? — широко улыбаясь, проговорил Гуров. — Ставишь в идиотское положение!

— Объясняю. Вчера Интерпол по факсу обратился в Стамбул. Команда катилась по инстанциям, докатилась до начальника местной полиции, который струхнул и сказал этому пшюту, который тут главный, что собирается арестовать одного из гостей за преступление, совершенное в Германии. Этот встал на уши: "Компрометация роскошного отеля и прочее!", позвонил хозяину. Тот реагировал неожиданно, заявив, что в любой дом может забраться вор, хозяин дома обязан всячески способствовать работе властей. Однако арест следует провести незаметно для окружающих. А завтра он сам приедет сюда, что, понятно, вызвало дикий переполох. Они начали плакаться мне в жилетку, я и ляпнул, что сейчас на одном из лежаков отеля валяется лучший сыщик России.

— Ну уж, — заскромничал Гуров. — Не преувеличивай! Да и не люблю я лесть. — Сказать-то сказал, но вышло не слишком убедительно: в умеренных дозах, конечно, лесть уважал.

Атмосфера между тем накалялась. Полицейский флегматично молчал, управляющий же говорил на все более повышенных тонах.

Гуров допытался было разрядить обстановку, перевести разговор в профессиональное русло:

— Арестовать незаметно человека — не фокус. Я могу это сделать один. Однако не советую.

Юрий, переведи этому господину дословно.

— Готово, Лев Иванович!

— И еще скажи, что я не люблю, когда при мне кричат, — Гуров выждал, пока Еланчук переведет. — Я буду разговаривать только с хозяином отеля и начальником полиции, — он вновь выдержал паузу. — Я хочу, чтобы господин лейтенант и его двое коллег поселились в отеле под видом отдыхающих. Одной из полицейских должна быть молодая женщина. Лучше, чтобы немного понимала по-русски. Все должны быть на месте до... — Гуров взглянул на часы, — восемнадцати часов.

Хозяин кабинета быстро заговорил. Гуров шагнул к дверям.

— Юрий, скажи ему, чтобы заткнулся, и, если он не хочет вылететь из этого кабинета в ближайшие дни, пусть уговорит хозяина приехать сюда сегодня вечером или ночью. Где найти меня, ты знаешь, — Гуров махнул рукой и вышел.

— Чего они от тебя хотят? — спросила Мария, вытягиваясь на лежаке.

— Как и большинство людей, желают, чтобы я на минуточку превратился в Арутюна Акопяна, — усмехнулся Гуров, представив себя во фраке и на сцене.

— Заломи гонорар тысяч на сто баксов, они вмиг отстанут, — философски изрекла Мария.

— И что бы ты делала с такими деньжищами? — поинтересовался Гуров.

— Глупый! Это не такие уж большие деньги. Я бы жила спокойно, не соглашалась сниматься в ерундовых фильмах, которые все равно никто не смотрит. Ты их получи, а куда деть, я найду.

— Я подумал и понял, что сказал глупость: не станем мы размениваться. Пошли они к черту!

— Ясненько, — Мария выудила из пачки сигарету. — Значит, будем подставлять лоб бесплатно, на общественных началах?

— Наркодельцы не поклонники кровопролития.

— Врешь и не краснеешь, а у меня имеется для тебя информация. Но я агент платный, готова сто долларов!

— Может, твоя информация гроша ломаного не стоит. Сначала — информация, затем решим вопрос оплаты, — улыбнулся Гуров.

— Торг здесь неуместен! — отрезала Мария, всем своим видом давая понять, что ее решение окончательно и обсуждению не подлежит.

— Предлагаю компромисс, — заупрямился Гуров. — Ты покупаешь себе финтифлюшку за сто долларов, потом шепотом сообщаешь мне свою секретную информацию.

— Никогда! — решительно заявила Мария. — Я хочу стать обычным платным агентом.

— Тогда надо брать у тебя подписку, присваивать псевдоним, утверждать кандидатуру у начальства... — Гуров комично вздохнул. — У нас нет столько времени.

— Скажи, не положено агента в любовницах держать, честнее будет, Мария показала ему язык. — Ох уж эти ваши секреты, обхохочешься. Ладно, я не такой жлоб, как ты. Дарю! — Лицо у нее стало серьезным. — Часы у Петра такие же, как у Гиви.

— Что, и вся информация? — разочарованно протянул Гуров.

— Это тебе ни о чем не говорит? — Глаза у Марии были такие открытые, голубые и честные, что Гуров понял, она сказала отнюдь не все, и прибегнул к испытанному приему.

— Не тяни, Машенька, просвети, солнышко! Ну опытнее ты меня в данном вопросе, умнее, так помоги.

— Так бы давно, — смилостивилась Мария, потягиваясь сильным красивым телом.

И Гуров неожиданно вспомнил свой любимый мультфильм "Маугли" и гибкую красавицу пантеру Багиру. Он сел на траву, скрестил ноги, понуро опустил голову.

— Я знаю таких мужчин, — начала неторопливо свое повествование Мария. Среди вас много различных пород, всех не перечислишь. Чтобы ты не обижался за род мужской, скажу, встречаются среди вас люди достойные, умные, смелые, щедрые, даже великие. Но бывают и не очень... Ежедневно сталкиваюсь. Существует, как бы точнее выразиться, индивидуальный вид, порожденный временем, — мужчины с манией величия, из которых не получилось фюреров. Даже типа Жириновского. Мужчины, у которых нет практически ничего: ни ума, ни хитрости, ни силы — в общем, ничего. Но в неразберихе последних лет они сумели оторвать жирный кусок. Они имеют дом, семью, любовницу и платных девок. Обязательно платных! Женщина, которая согласна лечь с ним в постель задаром, не нужна. Что купил, можно в любой момент выбросить, обращаться как с вещью.

— Извини, — перебил Гуров. — Я слышал, что у таких женщин существует охрана. Там особенно не разгуляешься.

— Навести справки — раз плюнуть. Есть охрана — значит, девочка не годится. Такие мужчины выбирают абсолютно беззащитных. Они предпочитают взять с асфальта голодное, нищее существо, отмыть, одеть, конечно, показать врачу и распоряжаться им как заблагорассудится.

— Гады, конечно, — кивнул Гуров. — Так ты считаешь?

— Убеждена.

— Значит, мы опять выбрали чужой поезд! — Гуров чуть было не сплюнул, сдержался, изобразив, что закашлялся.

— Не скажи. Сначала я решила, они ошиблись отелем. Но, если бы так, они не подпустили бы к себе таких дам. Эти две жирные коровы совершенно не в их стиле. Им нужен только голый секс. Так что не складывается, дорогой.

— Что именно не складывается?

— Господин полковник, извольте сами отвечать на подобные вопросы, Мария сделала вид, что рассердилась. — Я деньги в другой кассе получаю.

— Ты мне голову не морочь, интриганка! Когда я обмолвился, мол, снова ошибочка вышла, ты меня одернула. Что ты имела в виду?

— Не знаю, психологически здесь все неправильно. Но ведь преступники ненормальные люди, ты сам не раз говорил. Я не хочу, чтобы ты бросал эту четверку, занимайся ими...

Было над чем пораскинуть мозгами. Гуров потер виски ладонями. Что, если интуиция не подводит Марию?

* * *

За обедом Мария капризничала. Гуров переставил тарелки с бараниной и овощами на соседний пустой стол, принес курицу с чем-то непонятным и пиалу с протертым супом.

— Вылью на голову, — понюхав жидкость, пригрозила привереда.

— Как вашему величеству будет угодно, — смиренно потупился Гуров.

Мария обглодала ножку курицы, отодвинула тарелку.

— Не откажи в любезности, принеси мне двойной джин, тоник и персик.

— Мария, побойся Бога! В такую жару и двойной джин!

— Ведь на халяву, сэр!

— Не произноси это пошлое слово, прошу, — Гуров встал и отправился выполнять заказ.

Приняв запотевший стакан, Мария с грустью сказала:

— Не любите вы простых людей, господин.

— Не люблю, — признался Гуров, увидел полицейского, который уже поменял свой отутюженный костюм на пляжные шорты.

За ним шли девушка и парень.

— Быстро же они обернулись, — заметил Гуров.

Мария проследила за его взглядом.

— Коллеги? — Она поставила джин перед Гуровым. — Милый, будь хорошим мальчиком, вылей. Ужасно, если от женщины днем несет алкоголем.

— Конечно, нет проблем! — Гуров выплеснул джин в траву.

Мария с Гуровым выкурили по сигарете, выпили по чашке кофе и вышли на многолюдную аллею, ожидая, пока полицейские перекусят. Вскоре появились и они.

Гуров слегка кивнул, направился к своему дому. Думая, в каком месте лучше всего провести беседу, он решил использовать свой номер как конспиративную квартиру.

Мария усадила гостей, налила всем вина, подвинула блюдо с фруктами и, мило улыбнувшись, ушла в другую комнату.

Лейтенанта звали Захра, его прекрасно знал весь обслуживающий персонал отеля, что было и хорошо и плохо.

Новые оперативники были болгарского происхождения. Девушка — София, парень — Людмил.

Главное же — оба говорили по-русски.

Гуров заметно повеселел и сообщил, что о предстоящей работе не может сообщить коллегам практически ничего. Главная цель операции является секретом Интерпола, и поэтому, увы, он, полковник, обязан молчать. Теперь о том, что рассказывать можно.

Некий груз, килограммов от десяти до двадцати, должен быть переправлен из Анталии в Москву. Предположительно груз уже находится на территории отеля.

Почти с уверенностью можно утверждать, что в операции будут принимать участие и турки, и русские. Возможно, задействованы люди и других национальностей.

Мои соображения? Гуров вновь оглядел своих помощников, пытаясь понять, кто на что способен.

Пауза затянулась, оперативники терпеливо ждали.

— Распространяться о своих предположениях я не стану. И не потому, что это секрет, а оттого, что сам не люблю досужих версий.

Мы имеем четырех подозреваемых: двое мужчин и две женщины.

Вы видели эту компанию. Каковы их роли, имеют ли они непосредственное отношение к нашему делу, пока неизвестно. Именно это и надо узнать во что бы то ни стало. Как? Прежде всего необходимо выяснить, как они проведут вечер. Не исключено, один из мужчин может вечером уехать из отеля. Людмил, — Гуров взглянул на парня, — вам придется прокатиться за ним, посмотреть, с кем он встретится.

— Понял. В каких случаях задерживать?

Гуров подумал, что хрупкий оперативник здоровенного Петра, да и грузина Гиви, задержать без оружия не сможет, а разрешить Людмилу взять пистолет нельзя.

Если начнется стрельба, потом не расхлебаешь.

— Знаете, лейтенант, если один из объектов уйдет с территории, ведите его вдвоем с Людмилом. Я выражаюсь ясно? "Водить" — это наблюдать. Если при встрече будет передан чемодан, сумка, объемистый сверток, не задерживать ни в коем случае.

— А если он будет стрелять? — спросил Людмил.

— Не будет, — успокоил Гуров и повернулся к девушке: — София, ваша задача — установить, как объекты провели вечер. Ну, кажется, все! — Встал, но тут же, вспомнив что-то, попросил всех задержаться: — Да, главное и неукоснительное условие: ни при каких обстоятельствах нельзя дать объекту почувствовать слежку!

Глава четвертая

Господин Назих-бей — так звали известного и почитаемого в Анталии владельца этого отеля и еще двух аналогичных — был сравнительно молод, где-то около сорока, и хорошо сложен, что для турка явление достаточно редкое.

Встретились они с Гуровым в том же кабинете, куда утром пригласили полковника. Управляющий отсутствовал, зато был здесь начальник полиции, человек явно самоуверенный и желающий быть хозяином положения. Естественно, только в те моменты, когда Назих-бей молчал. На диване скромно сидел Еланчук как представитель Интерпола и переводчик.

Гуров, поначалу настроенный миролюбиво, нейтрально, услышав начальственный резкий голос полицейского, решил усатому самоуверенному наглецу спуску не давать.

— Нет! Нет! И нет! — клокотал полицейский. Естественно, что Гуров получал все это в переводе Еланчука. — Никаких наркотиков в отелях господина Назих-бея никогда не было и быть не может! — низкий поклон хозяину. — Интерпол сел в лужу и готов свалить свой провал на других. Снова поклон хозяину.

Следует сказать, что сам Назих-бей держался совершенно бесстрастно, пил из высокого бокала минеральную воду, любовался игрой пузырьков.

— И зачем к делу допустили этого русского? Пусть они сначала наведут порядок у себя дома, а потом учат нас, как следует работать.

Вот подобных слов начальнику полиции говорить не следовало.

— Мне очень приятно было познакомиться с высокочтимым господином Назих-беем, — Гуров поклонился. — У вас великолепный отель, отличное обслуживание. Мне искренне жаль, что у вас негодная полиция и существование столь великолепного заведения столь быстро и печально закончится. Примите мое искреннее сожаление, — он сухо кивнул и решительно шагнул к двери, умышленно замешкался, давая возможность Еланчуку перевести.

Назих-бей быстро пересек кабинет, взял Гурова под руку, подвел к стене-бару, нажав кнопку, открыл его, жестом подозвал Еланчука.

— Я сегодня говорил с Москвой и много слышал о вас, господин полковник. Я безмерно рад, что в трудный момент вы оказались у меня в гостях, и посему даю вам неограниченные полномочия в моих владениях.

Начальник полиции вышел на цыпочках, дверь за собой закрыл бесшумно. Сказав друг другу еще несколько комплиментов, они выпили коньяка, после чего Гуров перешел в атаку.

— Наркомафию можно сравнить с такой неизлечимой и смертельной болезнью, как рак.

Назих-бей слушал внимательно, согласно кивнул.

— Я не буду вас утомлять специальными терминами. В конце концов, важно лишь одно, болен человек или здоров.

— Это и есть истина! — по-русски произнес Назих-бей.

— Можно подождать, человек либо выздоровеет, либо умрет.

Назих-бей понял без перевода и, замахав руками, быстро заговорил.

— Он говорит, что ему не страшен рак, достаточно того, что газеты и телевидение сообщат, что в его отелях торгуют наркотиком, — перевел Еланчук.

— Если мне не будут мешать...

Гуров замолчал, долго вытряхивал из пачки сигарету, долго прикуривал.

— Этот человек уже не работает, — сказал хозяин.

— Только мудрость делает человека богатым, — усмехнулся Гуров.

— Ну, ты даешь! — сорвалось у Еланчука, и он начал переводить.

Назих-бей оказался не так прост. Выслушав перевод, рассмеялся и погрозил Гурову пальцем:

— Вам нужны люди?

— Люди, как деньги, лишними не бывают.

— Он неправильно поймет, — смутился Еланчук.

— Переведи так, чтобы понял правильно, — разозлился Гуров, так как ненавязчивое упоминание о деньгах считал отнюдь не лишним. В конце концов, он работает во время отпуска, а коммунизм не состоялся.

Еланчук начал переводить, но Назих-бей что-то сказал по-турецки, затем, с трудом выговаривая и коверкая слова, произнес:

— Вы считаете, я дурак? — и достал чековую книжку.

— Рано! — решительно сказал Гуров. — Сначала хирург делает операцию. И данный вопрос, — он указал на чековую книжку, — решает моя жена.

Хозяин выслушал, пожал плечами, убрал чековую книжку.

Еланчук еще продолжал переводить, когда затрезвонил телефон.

Хозяин пренебрежительно махнул на него рукой, но Гуров сказал:

— Врачам и полицейским можно звонить круглые сутки. Юрий, сними трубку.

Еланчук снял трубку, выслушал несколько фраз, повернулся к Гурову:

— Лев Иванович, на пляже обнаружен труп.

— Переведи, скажи, что нам нужен врач, эксперт, полицейский. Еще, — Гуров задержался в дверях, — пусть завтра утром человек, которому положено этим заниматься, переговорит с прессой. Ну и, конечно, ни слова о нашем с тобой присутствии.

* * *

Около десяти вечера совсем стемнело. Охотников лезть в море в такое время не находилось, хотя яркая лунная дорожка приманивала.

Тело лежало прямо у кромки воды. Она отталкивала его, затем, шурша галькой, тащила обратно.

Следопыту и собаке делать тут было нечего. Гуров оттащил труп подальше на берег, опустился на колени, осмотрел рану на затылке.

Парень был явно местный, одет в шорты и короткую маечку, на ногах легкие матерчатые туфли.

Лет примерно двадцать с небольшим, загорелый, худой. Такие мальчишки обычно убирают территорию отеля. Но те одеты аккуратно, даже не без некоторого щегольства.

Сверкнули автомобильные фары, раздался шум моторов, подъехали две машины "скорая" и полицейская.

Не желая привлекать к себе внимание, Гуров и Еланчук отошли метров на двадцать, где уже появился полицейский в форме и несколько любопытных отдыхающих.

— Утонул? — спросил кто-то.

— Здесь же мелко, — ответил высокий женский голос.

— Утонул там, где глубоко, сюда вода притащила, — снисходительно пояснил кто-то.

Гуров пристально взглянул на говорившего. Это был один из отдыхающих, который загорал неподалеку от них.

Тело уложили на носилки, задвинули в "скорую". Машина укатила, полиция осталась, хотя делать здесь было абсолютно нечего.

— Юрий, ты ростом поменьше, протолкнись к этому полицейскому гению. Я буду ждать около административного корпуса, — сказал Гуров.

Но полицейский опередил Еланчука, подбежал к Гурову первым, сказать ничего не мог. Он складывал ладони перед грудью, что-то быстро говорил.

— Господин приносит свои извинения, — начал было переводить Еланчук, но Гуров его прервал:

— Юрий, давай мы-то с тобой не будет играть в бирюльки. Я плохо знаю правила игры в наркобизнесе, но слышал, что убирают они лишь во время переделов владений и путей доставки. Теперь переведи этому олуху. Удар был нанесен сильным мужчиной, предположительно высокого роста. — Гуров закурил, выждал, пока Еланчук переведет, затем продолжал: — Срочно установить личность убитого, круг общения. Немедленно провести вскрытие, меня интересует наличие в крови наркотика.

Выслушав перевод, полицейский отправился исполнять приказание.

— Ты рану осматривал, твое мнение? — спросил Еланчук.

— Будь мы в России, не задумываясь бы назвал кастет. А чем они пользуются здесь, это, кстати, тоже надо непременно выяснить.

— Ну, к примеру, я знаю весьма распространенный вид холодного оружия металлические шары с цепочкой.

— Не шар, точно. Рана рубящего характера. Ладно, давай искать наших помощников.

* * *

Ближайшим помощником Виктора Белевича был немец Рихтер Шнайдер. Догадывался он, что Белевич и есть истинный шеф или нет, неизвестно. Белевича данный вопрос не интересовал. Виктор последовательно изображал лицо подчиненнее, близкое к руководителю, могущественное, но подчиненное.

Они сидели в офисе небольшой, но вполне солидной компании, занимающейся недвижимостью. Компания была не липовая, а действующая, приносила доход, платила налоги. Кроме Белевича и Шнайдера, никто из служащих не подозревал основной статьи дохода, который ни в каких финансовых отчетах компании не значился.

Сегодня утром Рихтер принес плохую весть. Зная шефа, не юлил, вывалил все разом:

— В отеле, где мы должны получить основную партию товара, объявился человек из Интерпола.

Виктору было известно, что Рихтер имеет в Интерполе осведомителя. Услышав скверную новость, поморщился, но ждал продолжения.

— Вы сами говорили, шеф, что Интерпол почувствует приток опиума и обеспокоится. Так вот, один русский разгадал ваш маневр.

Правда, доказательств у него нет, в отель попал методом тыка.

— Немедленно прекратить движение. Выждать.

— Вы, как всегда, правы, шеф, — Рихтер вздохнул.

— Продолжай, — Белевич отложил карандаш, который крутил между пальцев.

— Нам просто чертовски не повезло, шеф. В тот же заезд в отель прибыла группа русских парней, проворачивают нелегальный вывоз каракуля.

— Да почему, черт возьми, обычные челноки решили жить две недели в отеле люкс? — возмутился Белевич. — Истратят больше, чем наживут.

— Русские! — Рихтер развел руками. — На них бы никто не обратил внимания, не свяжись они с уголовником — убийцей, который значится в компьютере Интерпола.

— Так почему не повезло? Пусть они забирают своего мокрушника и убираются!

— Все бы так, да в отеле убили парня, который, видимо, знал о нашем товаре, — от рождения белокожий, Шнайдер стал еще белее.

— Ну, вот что! — Белевич хлопнул ладонью по столу. — Ты знаешь, я не убиваю людей. Но эта партия стоит двадцать миллионов. Ни у меня, ни у тебя таких денег нет. Товар необходимо сберечь.

Если его не удастся привезти в Москву, значит, следует вернуть поставщику. Ты потеряешь на этом деньги...

— Я потеряю все, шеф, — тихо сказал Рихтер.

— Возможно. Но ты сохранишь свое место, через год вернешь деньги.

Еще в начале совместной работы Белевич предупреждал: среди исполнителей не должно быть шофера. Они первыми попадают под подозрение. Рихтер разрешил нарушить распоряжение шефа. Сейчас, оказавшись припертым к стене, он рассказал все без утайки.

— Первым рейсом вылетаешь в Анталию. Ты должен сохранить груз. Любой ценой!

Рихтер знал, что за все время совместной работы шеф ни разу не приказал ликвидировать человека. Но немец и не сомневался — в случае провала его, Рихтера Шнайдера, уберут обязательно. Он слишком много знал. Даже и то, что у шефа никакого хозяина нет, всем руководит сам Виктор Белевич. Он не станет рисковать бизнесом из-за одного человека. Машина уже запущена, и он, Рихтер Шнайдер, уже под колпаком. Но он ошибался: никакого наблюдения за ним не было. Белевич послал ликвидатора в Анталию заранее. И смертельная опасность не следовала за Шнайдером по пятам, а ждала его на лазурном берегу. Ошибка влечет за собой смерть. Таковы правила наркобизнеса.

Глава пятая

Вскоре выяснили, что убитый не работал в отеле. Начальник полиции приободрился, смотрел победителем. Парень был уже судим, работал грузчиком в магазине неподалеку, но в отеле бывал, забором все дырки не закроешь. И юркий Вазих лазил к своему приятелю Ялчину, который его подкармливал с гостевого стола, где всегда были излишки.

Обслуга отеля знала всех и вся, установить личность убитого и его "привязку" к отелю было просто.

Дальше Гуров пошел самым простым путем: нашел в парке лейтенанта, которого местные знали, дал ему сто долларов и сказал, что хочет видеть человека, который расскажет о погибшем подробности.

Лейтенант управился за сорок минут, рассказал все Гурову, собрался вернуться к напарнице для дальнейшего наблюдения за "объектами".

— Подожди, — остановил его Гуров. — Значит, у Вазиха есть приятель Ялчин, который работает в отеле?

— Хороший мальчик, — сказал лейтенант.

— Он с кем живет?

— Мать, брат. Взрослый. Большой.

— Где работает?

— Автобус, — полицейский показал, как крутят руль.

Не густо, но хоть что-то. "Неужели попал? Не факт. Проверить. Как? — думал Гуров. — Деньги.

В семье должны появиться деньги. Соседи. Они все видят".

— Лейтенант, ты будешь капитаном. Зови сюда Софи, мне с тобой не договориться.

— Договориться, договориться, я понимаю русский, — торопливо сказал лейтенант.

— Зови Софи, — строго сказал Гуров.

Лейтенант исчез, и почти сразу появился Еланчук.

— Хозяин мне час объяснял, как важно сохранить тайну, уберечь авторитет отеля. Что у тебя?

— Звезды считаю. Юрий, ты заметил, что на юге звезды как бы ближе к земле, все небо в дырках?

— Не тяни кота за хвост, говори о деле.

— Боюсь сглазить, — Гуров решил, что коллегу следует подбодрить, рассказал новости.

Из тьмы выступила хрупкая фигура Софии. За нею маячил лейтенант.

— Я здесь, господин полковник.

— Наши русские пьют?

— Мужчины мало и только вино, одна женщина пьет виски, другая — только колу.

— Лейтенант, возьмите машину, поезжайте к этому пареньку, Ялчину, Гуров повернулся к девушке. — Найдите, кто не спит среди соседей. Я не знаю ваших обычаев, можно приходить в чужой дом ночью?

— Смотря какой хозяин. Если не спит и любитель выпить, то можно. Но брать напитки здесь в баре мне нельзя.

— Лейтенант!

— Я понял, но мне тоже нельзя.

— Юрий, пойди с лейтенантом, разреши проблему. А мы с девушкой о жизни поговорим.

Софи свободно говорила по-русски, но девушка не смела раскрыть рта, чтобы запросто болтать с русским господином полковником, который был для нее чем-то вроде Господа Бога.

Гуров неожиданно для себя сказал:

— Может, тебя поцеловать? Тогда ты поймешь, что я обычный мужик.

София густо покраснела, неловко отстранилась, не проронив ни слова.

— Знаешь, чем я от тебя отличаюсь? — спросил Гуров. — Кроме пола, конечно. Не знаешь? Так вот, меня значительно больше били.

— Вас? — невольно ахнула София.

— Меня, меня! Били руками и ногами, деревом и железом, и по голове и куда попало.

— Как? Почему?

— Такая работа. А люди не хотят идти в тюрьму. И я их отлично понимаю.

— Так они преступники!

— Для тебя, для меня. Для папы, мамы, для себя самого человек всегда оправдание найдет. И я для него враг, палач, мент поганый.

— Это сленг?

— Это жизнь, Софи. Жизнь паршивая, но единственная. И ты должна пойти, обмануть человека, может быть, хорошего, пить с ним вино и узнать, как живут его соседи. Не появились ли у них лишние деньги. Это наша работа, девочка.

Грязная работа! Но куда от нее денешься?

* * *

Местные сыщики уехали, а Гуров с Еланчуком отправились к веранде, где гуляла русская компания.

Гиви с Петром и женщины находились на веранде одни. Сначала Гуров, сидя за столом на ярус ниже, поглядывал на соотечественников довольно безучастно и от наблюдения никаких результатов не ждал. Даже если компания замешана в деле, интересных разговоров ждать здесь за столом не приходилось. Но вскоре сыщик изменил свое мнение. Петр совершенно не пил, что настораживало. Участие в группе Гиви изначально не нравилось Гурову, ни один умный человек не станет использовать в работе грузина, который привлекает к себе излишнее внимание. Но если русский не пьет, то, возможно, он является центральной фигурой, а грузин используется втемную. Когда такая мысль пришла к Гурову, он внимательно посмотрел и на вторую женщину, чрезмерно полную, вульгарную, которая постоянно вела разговоры о мужчинах, цеплялась за грузина и подсаживалась за столик к Марии, присмотрелся к ее подруге. Они лишь с первого взгляда выглядели похожими, словно родные сестры. Вспоминая прошедшие дни, сыщик понял, что на близком расстоянии ни разу не видел вторую женщину, не слышал ее голоса. Ее затмевала собой Катя, и габаритами, и голосом, полными руками со множеством украшений.

С того места, где сыщики сидели, гуляющая компания виделась нечетко, мешали кусты, да и света было недостаточно.

— Юрий, ты Эльзу вблизи видел? — спросил Гуров.

— Эльза, это которая тихая, рядом с русским сидит? — уточнил Еланчук.

— Верно, она.

— Да уж, ее подруги слишком много, — усмехнулся Еланчук. — Я исключаю участие женщины.

Тем более такой броской.

— А ты видел, чтобы они купались?

— В море им не войти, а бассейн, приняв такие объемы, выплеснет всю воду за бортик.

— А руки Эльзы ты видел? — не отставал Гуров.

— При чем тут руки? — удивился Еланчук, поднял взгляд на Гурова, задумался: — Ты полагаешь?

— Ничего я не полагаю, кроме того, что мы с тобой сыщики хреноватые. Интересуемся людьми, а разглядеть их как следует не удосужились. Со своего подчиненного за такую работу я бы скальп снял. А самому все можно, персона великая. Слава Богу, здесь Станислава нет, он бы мне сказал несколько слов.

— Я тебя не понимаю, — поскучнел Еланчук.

— Мы оба друг друга не понимаем, что очень скверно, — раздраженно сказал Гуров. — А где парень?

— Какой?

— Ты совсем плохой, Юрий.

Оперативников было трое, двух я отослал. Где Людмил?

— Здесь, — тихо раздался из темноты голос опера.

— Хорошо, сядь рядом.

— Давно ты взял их под наблюдение? — спросил Гуров.

— В семнадцать сорок, господин полковник, я взял под наблюдение обоих мужчин, они зашли в номер к женщинам, пробыли семь минут, вышли вчетвером. За женщинами вела наблюдение София.

Они гуляли по парку, ужинали, затем переместились в бар.

— Никто не выходил?

— Сначала сходила в свой номер Эльза, за ней ушла София.

Как я понимаю, чисто женские дела. Это было в двадцать один десять. Но, когда она в половине десятого не вернулась, русский пошел за ней, а Эльза вернулась через две-три минуты. Я послал Софию его искать, но на пути от бара до дома она русского не нашла.

— Через сколько времени вернулся русский? — спросил Еланчук.

— Через тридцать две минуты, — ответил опер. — А от бара до дома всего шесть-семь минут, — он был явно обеспокоен. — Я сделал ошибку?

— Все ошибаются, — успокоил парня Гуров. — А ты не обратил внимания на обувь русского?

— Темно, господин полковник.

— Темно, — согласился Гуров. — Ты подойдешь сейчас к их столику так, чтобы оказаться рядом с русским. Поздороваешься на турецком языке и попросишь прикурить. Они не поймут. Тогда ты достанешь пачку сигарет и начнешь объяснять жестами, пачку уронишь к ногам русского, нагнешься и посмотришь его обувь. Меня интересует, мокрая она или нет. И брюки посмотри.

— Миллионы не передают на пустынном пляже, который просматривается на большое расстояние, — вмешался Еланчук.

— Много ты там увидишь, — огрызнулся Гуров, но уверенности в его голосе не было. — Я никогда так плохо не работал. — Он поднялся. — Ну-ка, быстро уйдем отсюда.

Они отошли в глубь парка, край веранды был освещен хорошо.

Оперативник не спустился по ступенькам, вышел с боковой дорожки, у столика, где только что сидели Гуров и Еланчук, не остановился, спокойно двинулся к центральной аллее, за что получил от Гурова пять баллов.

— Умница, — прошептал он. — Я обязан был его проинструктировать.

По другой аллее шли Катя, Эльза, следом Гиви и Петр. Когда они проходили под фонарем, было хорошо видно, что на Петре светлые брюки и темные ботинки.

— Теоретически он успевал зайти к себе в номер и переодеться, — заметил Еланчук.

— Можно сделать проще, узнать, как он был одет во время обеда, ответил Гуров. — А практически — это дырка от бублика, ничего не доказывает и никуда не выводит. — Он оглянулся, заметил Людмила, который успел сделать петлю по парку и оказаться позади сыщиков.

Опер был взволнован. Еще бы, человек впервые выполнял задание полковника. Гуров похлопал его по плечу.

— Молодец. Отправляйся в номер, жди возвращения Софии и лейтенанта. Будут новости, давайте ко мне. Сейчас уже два часа ночи и гулять по парку не положено.

* * *

Мария спала, но стоило Гурову войти в номер, как она зажгла ночничок.

— Вашу работу нельзя назвать веселой, — зевнула. — Как бы ты мне ни мешал, я сплю здесь отлично.

— Убитый парнишка не мог быть действующим лицом, — думая о своем, ответил Гуров. — Мафия не держит в своих рядах подобных пацанов.

— За что же его убили? — спросила Мария. — Я уже становлюсь доктором Ватсоном. Как ты работаешь без меня, не пойму?

— Без тебя я только существую. Я полагаю, что их трое. Один, местный, связан с поставщиком, получает товар. Двое прилетают в отель, гостят, забирают товар и улетают. Женщина и мужчина — самое распространенное сочетание. Давай завтра пройдемся, посмотрим какой-нибудь экзотический товар.

— Сегодня, — поправила Мария. — Я и так тебе скажу, что нас ждет: кожа, ковры и ракушки да пляжный ширпотреб.

В дверь тихо постучали, Мария не удержалась, прокомментировала:

— Выяснилось, по пленке пошел брак, приготовиться к пересъемке к восходу солнца.

— Ты очаровательна. — Гуров натянул рубашку.

— Терпелива. Однако и мне начинает надоедать.

— Памятник поставлю. — Гуров пошел открывать дверь.

Мария повернулась на бок.

— От тебя дождешься.

— Надеюсь, никого не убили, — на условный стук открыв дверь, Гуров увидел перед собой всю троицу, — София, я слушаю.

— Семья строит новый дом, осталась только крыша. Мать и Ялчин спят в доме, старший брат ночует в автобусе.

— Это уже кое-что, — кивнул Гуров, хотя информация была не ахти какая, но лучше нечто, чем ничего. Утро вечера мудренее. Главное, никто, кажется, не думал скрываться.

Простившись, Гуров обнаружил, что дверь захлопнулась, а ключ он оставил на столе. Настоящий сыщик должен уметь открывать простые замки, но Гуров не умел. Можно пойти в номер полицейского, выспаться у него. Но, с одной стороны, стыдно признаваться, что такой недотепа, с другой — Мария проснется, увидит, что его нет, и не сомкнет глаз до утра. Когда же выяснилось, что и сигареты оставил в номере, расстроился окончательно. Обошел дом, оказался со стороны веранды, у видел, что ее дверь открыта, Мария спит, раскинувшись, как бы символизируя лозунг "Да здравствует свобода!".

— Забыл ключи, сигареты, зажигалку! — Переход от сна к яви у Марии был мгновенный. — Думаю, надо открыть дверь, стучать постесняется, станет гулять, мучиться комплексами неполноценности.

— Мне противопоказано работать рядом с тобой.

— Все в порядке! Задание партии выполнено, виновный найден. Ложись спать, супер, ты уже тень перестал отбрасывать. Я сейчас рассержусь по-настоящему!

Гуров запер дверь, мигом разделся и осторожно лег. Последнее, что он увидел, был циферблат часов. Стрелки показывали без пяти минут три.

* * *

Ровно в восемь тридцать, как и договорились ночью, троица бравых помощников явилась пред очи русского господина полковника.

Гуров понимал, что доложить хотелось лейтенанту, но плохой русский мешал говорить свободно.

— Лейтенант, начальник следит, чтобы подчиненные чего не пропустили. София — дама, ей первое слово.

— Пьют они, как болгарские крестьяне после работы в поле. Катя сразу прошла в номер к мужчинам, вскоре Петр ушел к Эльзе. В номерах свет не гасили. Телефоном никто не пользовался, подойти близко я опасалась, и разговор Петра со своей дамой не слышала. Свет погасили около четырех.

— Хорошо, — Гуров взглянул на молодого опера. — Ну?

— Моя пара вела себя активнее. Как тряслась и стонала кровать, было слышно на аллее. Мужчина говорил громко, но невнятно, часто на непонятном языке, один раз ударил женщину, думаю, что по... — он похлопал по своему заду. — Не могу сказать точно, но мне кажется, что он предлагал женщине какой-то подарок.

— Все? Спасибо. Всем по три часа на сон.

— Господин полковник, разрешите? — спросил лейтенант.

— Если это не касается сна, то пожалуйста.

— В сорок четвертый номер, где находились русский и Эльза, в три ноль пять звонили по телефону.

София побледнела, но не произнесла ни слова.

— Как только гости вошли в 4 номер, женщина взяла телефонный аппарат, положила на кровать и прикрыла подушкой.

— Пять баллов, лейтенант!

— В три часа с минутами, видимо, телефон зазвонил, так как женщина бросилась на кровать, схватила телефонную трубку, закрылась подушкой и еще одеялом. Разговаривала она шесть минут, Мужчина был очень сердит. Хочу сказать, что София ни в чем не виновата. В смежном с номером помещении находится служебная комната. Номер просматривается и прослушивается.

— Не могли сделать параллельный аппарат? Сейчас бы мы знали практически все!

— Господин полковник, я только лейтенант.

— Будешь так работать, останешься лейтенантом!

Марию покоробил тон Гурова.

Она открыла дверь в свою комнату, встала на пороге.

— Я хочу есть.

— Не лги старшим, — ответил Гуров. — А ты, лейтенант, запомни на всю жизнь. В нашей работе можно ошибаться, совершать глупости, в интересах дела обманывать начальство. Но категорически запрещается подставлять напарника. Вот если бы ты в свое время телефон запараллелил, мы сейчас всю операцию держали бы под контролем. А так ты спать сейчас не пойдешь, отправляйся к администраторской стойке встречать прибывающих. Меня интересует одинокий мужчина. Европеец. Если такой объявится, бери его под контроль, но не вздумай лезть ему на глаза. Он профессионал — расколет сразу. Ну, кажется, все, — обратился он ко всем разом.

— Извини, Мария, мысли разбегаются, собраться не могу и не могу решить, что молодым оперативникам можно говорить, а чего не стоит.

— Говори все, сыщик, людям пора взрослеть, — сказала Мария.

— Полагаешь?

— А ты сомневаешься?

— Все не так просто... — Иногда его раздражала Мария с ее детским, возможно женским, максимализмом. — Хорошо. Значит, так, Приезжий, если он наш человек, может сам находиться под наблюдением. Если есть второй, то он ликвидатор. Его вы не определите никогда. И вообще, если я не двинулся умом, вам следует идти спать. Все не так, и я несу бред. Итак, лейтенант крутится у автобуса, определяет "гостя", который должен прилететь. После завтрака, Софи и Людмил, берете журналы, карандаш, устраиваетесь перед самым правым бассейном у большой пальмы, начинаете разгадывать кроссворд. Вы видите три аллеи и берете на заметку всех проходящих мимо. Меня не искать. Я испарился.

Гуров взял бокал пива, чего раньше не делал, тоник, два кофе, для Марии принес стопку ярких журналов. А сам "прострелил" взглядом аллею, сделал из лежака кресло, устроился, на голову положил свернутое полотенце, почти закрыв лицо.

Действия противника определяет информация, которой он располагает. Если он уже знает об убийстве турка, то пошлет двух человек: контролера и ликвидатора.

Наркобизнесмену необходимо решить две основные задачи: сохранить груз и в случае обвала ликвидировать контролера, единственного человека, обладающего конкретной информацией.

Все зависит от действительного положения дел. Конкретно — где находится груз в настоящее время.

Если наркотик на первой ступеньке, то его следует либо надолго законсервировать, либо вернуть поставщику, понеся материальные потери. Если связь между убитым и местом хранения наркотика просматривается, то в стане противника начнется переполох. Одно дело — греться на солнышке и рассуждать, существует связь и какая, и совсем иное — знать, что связь есть и ее сейчас обнаружат.

Для преступника взять в руки обнаруженный Интерполом наркотик означает, что почти наверняка ему гарантированы сто лет тюрьмы. Никаких нервов не хватит.

При такой ситуации посыльный может отказаться взять груз. Это вариант, если наркодельцы в панике. А если у них все хорошо, наркотик уже в надежных руках, готов к отправке, то мы умоемся в морской воде и уберемся несолоно хлебавши.

* * *

Ялчина взяли утром. Выдернули прямо из теплой постели. Ворвались с шумом, разбудив не только мать, но и подняв соседей.

Полицейские разминулись с Софией и лейтенантом минутами, даже узнали лейтенанта во встречной машине, но начальник обозвал полицейского паршивым шакалом, велел гнать прочь, обещал, что продавшийся русским инспектор завтра же приползет на коленях.

Когда Ялчина выводили из дома, мать тихо плакала, а брат вылез из автобуса, зевая и почесывая толстый живот:

— Я в новом доме тебе две комнаты сделал, а ты со своими картами... Шайтан! — проворчал он, подмигнув брату. Что он хотел этим сказать?

Когда начальник в участке смазал Ялчина по лицу, тот окончательно уяснил: у властей против него ничего нет, закричал:

— Что вы повторяете, как попугаи: "Вазих! Вазих!" Я вам назову еще десяток ребят, которым иногда давал еду. Вот тебе давал плов! — Он ткнул худенького полицейского в грудь. — Так я не знаю, как тебя зовут.

В это время в участок вошел Еланчук. Один из полицейских замахнулся на него.

— Что у вас творится, капитан? — Еланчук недаром слыл ловким дипломатом. Взяв капитана под руку, прошел с ним в соседнюю комнату:

— Уважаемый, мне приказали делать эту работу. Нам повезло: здесь оказался русский полковник, и мы с вами ловко свели русского с Назих-беем. Вам не следует лезть в это дело. Вы большой начальник, у вас огромная страна, масса серьезных дел. Ну почему вы должны лично заниматься нелепой смертью нищего мальчишки, у вас других, более важных дел нет? Пусть у русского полковника болит голова! Если кто и свернет шею на этом тухлом деле, это будете не вы.

Капитан благодарно пожал Еланчуку руку.

— Я отдам мальчишку русскому полковнику. Вы Ялчина задержали, посмотрим, сможет ли русский доказать его связь с убитым! Увижу Назих-бея, скажу, вы прекрасно выполнили задание русского.

— Спасибо, господин Еланчук! Я вам премного обязан.

Они еще раз пожали друг другу руки и расстались, весьма довольные.

В машине Ялчин исподволь разглядывал незнакомца и думал, что он опасный человек. От кулаков полиции беды не будет, а этот иностранец тюрьмой пахнет.

Когда они въехали на территорию отеля, охранник отозвал Еланчука в сторону и на плохом английском сообщил:

— Ялчин добрый парень, не сделает плохого. А четверо русских парней рано утром уехали в город... Они занимаются торговлей... Кожа... Каракуль. Наши гости не занимаются торговлей. Нам все равно, но русских обманут, они попадут в беду.

Еланчук угостил охранников "Орбитом":

— Взрослый человек сам выбирает свой путь.

Охранник согласно кивнул и отошел к своим товарищам, а Еланчук вернулся к машине:

— Ялчин, иди занимайся своим делом. Скажи старшему, что был в полиции, тебе велели идти работать.

— О'кей, сэр! — Ялчин засверкал голыми пятками.

* * *

— Близится, близится час расплаты! — торжественно сообщила Мария, глядя на приближающуюся компанию во главе с рыжеволосой Катериной.

— Категорически приветствую! — развязно воскликнула бывшая подшофе Екатерина, здороваясь от имени всей компании.

Остальные раскланялись друг с другом. Эльза, как всегда, оказалась на заднем плане.

— Говорят, мужики обожают две вещи: теплое пиво и потных баб! разошлась рыжеволосая предводительница. — Пиво в бокале Льва Ивановича уже согрелось, а за нами дело не станет.

— Женщина, ты много говоришь, — изрек Гиви. — Пойдем в тень, выпьем холодного вина.

Мария легко встала, обошла мужчин, с улыбкой обратилась к Эльзе:

— Смотрю на вас, милочка, и поражаюсь. Зачем вы носите этот кошмарный парик, да еще в жару?

И бесформенный сарафан, словно вы беременны. У вас великолепное имя Эльвира, сокращенно — Эля, а вы зовете себя на немецкий лад...

— Ответ прост, — женщина взглянула твердо, Гуров перехватил ее взгляд и быстро отвернулся. — Вы, Мария, привыкли находиться на публике. А я мужняя жена и не люблю, когда ко мне пристают незнакомые мужчины.

Кстати, о мужчинах! Петр, ты, кажется, обещал мне подарить пальму.

— Пальму? — опешив, тот вытаращил глаза и указал на огромную красавицу неподалеку. — Можно, конечно. Но возникнут сложности с транспортировкой.

— Не кривляйся, я показала тебе чудненькую пальмочку в горшке, выложенном раковинами. Если у тебя сложности с деньгами, то... разочарованно протянула Эльза.

— Да ладно уж, я у Гиви займу, — нашелся Петр, и вся компания, хохоча, отправилась в бар.

— Сыщик, ты, как обычно, прав, — сказала Мария, провожая компанию взглядом. — Ох и не простая девочка! Совсем не простая. У нее такой Петушок должен по ниточке ходить, а она себя лапать за задницу позволяет. Нормальную фигуру брюхатой куклой делает. Я на ее руки глянула. Голову даю на отсечение, девочка картошку не чистила лет пять как минимум. Только боюсь, ты здесь ошибаешься, господин полковник: не наркотиком от нее пахнет, а бриллиантами. Она однажды на завтрак колечко надела, не удержалась. Женщина все-таки! Думаю, откуда у нее обручальное кольцо появилось? Пригляделась, а кольцо просто камнем внутрь повернуто. Камушек пустяковый, на "Мерседес-600" поменять можно.

— А чего ты молчала? — попытался возмутиться Гуров.

— Ты же меня не оформляешь, на общественных началах держишь. — Мария разбежалась и нырнула в бассейн.

Гуров смотрел на разбросанные тут и там лежаки, на слоняющихся по аллее людей и думал, что ни черта в этом раю не найдешь. Хотя какой-то мужик в рубашке с длинными рукавами сегодня прибыл. Третий раз поперек аллеи проходит и головой в соломенной шляпе крутит. Может, потерял чего?

Подошел Еланчук, разделся, осторожно вошел в бассейн. Мария, словно только и ждала этого, вмиг его потопила, протащила за ногу, бросила захлебывающегося, сама выпрыгнула из бассейна, попыталась обрызгать Гурова, он увернулся.

— Не рыцарь! Нет чтобы подставить грудь благородно, затем корчиться в судорогах! — Мария заразительно рассмеялась.

— Судороги у меня получаются великолепно, могу в театральном преподавать. Но гожусь лишь на одну роль — недоумка, свято верящего в свой талант, или супермена на поломанных ходулях.

— Они не нашли ничего лучшего, как избить парнишку Ялчина, — Еланчук прыгал на одной ноге, пытаясь вытряхнуть из уха попавшую туда воду.

— Я с этого капитана шкуру спущу! — то ли шутя, то ли всерьез сделал страшные глаза Гуров.

— Не трогай моего лучшего друга. Лев Иванович, — усмехнулся Еланчук. Если ты уничтожишь дураков, нам будет совсем плохо.

Гуров рассказал о ночном звонке и о разговоре Эльзы с неизвестным.

— Думаешь, пришлют? — спросил Еланчук.

— Полагаю, двоих, — ответил Гуров. — Помощника, способного оценить ситуацию, и ликвидатора, чтобы помощник, который много знает, не попал к вам в руки.

— Ну и как их искать? Ждать, пока они сами не подойдут представиться?

— Нет, я сейчас начну бегать по огромному парку и кричать: "Кто тут интересуется наркотиками? Отзовитесь!"

— Тебе виднее, — Еланчук явно обиделся и отошел.

А Гуров, с сожалением глядя на приятеля, думал, что все имеет конец. И вот когда-то классный специалист сработался, устал, видимо; помощники его поняли безнадежность ситуации, улетели писать рапорты, оправдываются. Сыщик догнал приятеля, обнял за плечи:

— Не кручинься, старина, еще не вечер! — и отправился в бар за соком.

Если ликвидатор здесь, его не выявить никогда. На то он и ликвидатор, а не одноразовый шприц — киллер с ружьем. Ликвидатор работает годами. Основное его искусство — умение маскироваться, — быть невидимым. А так как времена Уэллса прошли, то человек должен обладать искусством раствориться в толпе, быть как все, муравьем в муравейнике. Но человек — не муравей, людей мы друг от друга отличаем. Вот взгляни на любого проходящего по аллее, приглядись, и сразу ясно, кто, куда и зачем идет.

Гуров прошел мимо "загоравших" оперативников. Увидев полковника, Софи поднялась с шезлонга, прошла мимо, прыгнула в бассейн. Гуров тоже прыгнул, вынырнул рядом с девушкой.

— Лет сорока, худой, среднего роста, пиджак через руку, соломенная шляпа, пошел к морю, — сказала она и поплыла к бортику.

Гуров направился по аллее к морю, размышляя, почему ребята обратили внимание именно на этого человека. Проще спросить и не ломать голову, но интуиция и здравый смысл подсказывали, что основные действия развернутся под занавес. А до отъезда оставалось четыре дня. Главный перевозчик не возьмет в руки наркотик заранее, только в последний момент. А практически нужен лишь человек, который повезет груз в Москву и передаст по назначению. Остальные — либо посторонние, или сопровождающие, не посвященные в суть дела люди.

Ликвидатор. Если он существует, то опасен лишь контролеру. И только в случае провала. Если мы не зацепимся, все пройдет благополучно, люди разъедутся по домам рассказывать, в каком райском уголке Они побывали. Еланчука отзовут. Мария придет в театр убивать завистниц загаром. Полковник Гуров выйдет на службу, где Станислав Крячко будет донимать его избитыми шутками, а газеты — все новыми нераскрытыми преступлениями. А наркотик разлетится, как атомный гриб, и начнет творить свое черное дело убивать людей.

Мужчина среднего роста, худой, с веснушками на бледном лице не знал, куда девать мятый полотняный пиджак. Соломенной шляпой он пытался прикрыть от солнца и проглядывающую лысину, и веснушчатый лоб. Делать мужчине было совершенно нечего, так здесь всем делать нечего.

Спать, есть, купаться, играть в пряталки с солнышком — на этом все дела и кончаются.

Гуров опустился на траву метрах в пяти от вновь прибывшего, когда услышал зычный голос Екатерины:

— Лев Иванович, вы разыскиваете красавицу? Так вот, я уже здесь!

— Очень приятно, — Гуров поднялся навстречу подходившей компании. Парк большой, а спрятаться негде.

— Надо предупредить господина, чтобы он оделся, иначе сгорит, — Катя указала на мужчину в шляпе.

— Обедать пора, я голодный совсем, — заявил Гиви.

— Тебе бы на женщин такой аппетит, — отрезала Катя.

— А я, несчастный, в такую жару должен тащиться за пальмой, пожаловался Петр. — Такая подойдет? — Он вытянул руку над головой.

— Примерно. — Эльза раздраженно поправила сползающий парик.

"А почему она в таком кошмарном парике?" — машинально подумал Гуров. Вспомнил, на это же первая обратила внимание Мария.

— Однако такую пальму в такси не засунешь, — задумчиво почесал затылок Петр. — Придется идти к администрации, клянчить автобус.

При слове "автобус" Гуров почему-то вздрогнул, а человек в шляпе повернулся, секунду помедлил и зашагал по аллее.

— Все-таки решил переодеться, обнажить свои кости, — захохотала Екатерина. — Через три дня будем иметь жареную баранину на ребрышках.

— Лев Иванович, пора кушать. — Гиви был человек последовательный.

— Идите, я должен забрать Марию. — Гуров отправился к оперативникам.

Он подождал, пока компания скроется за поворотом, уселся на траву между лежаками Софии и Людмила.

— Ну, дети мои, расскажите, чем вас так прельстил человек в веснушках и шляпе?

— Он разговаривал с водителем автобуса, который их привез, — ответила Софи.

— На каком языке?

Людмил сказал что-то по-болгарски, девушка покраснела и отвернулась.

— Неприлично разговаривать при человеке на языке, которого он не понимает, — укорил Гуров.

— Он высказался в мой адрес, а не по делу, — вступилась за напарника Софи.

— Тогда мне тем более интересно, — пошутил Гуров.

— Господин полковник, они не разговаривали. Немец не понимает по-турецки. Мы обратили на приезжего внимание потому, что не успел он войти в номер, как бросил сумку и, не переодеваясь, сразу вышел. Слоняется по территории, словно что-то ищет.

— Он взял номер на двоих, приехал один и не похож на любителя женщин.

— Женщин любят все мужчины, только одни скрывают, другие — нет, авторитетно проговорил Гуров. — А почему вы решили, что он приехал не вслед за любимой женщиной?

— Не похоже.

— А красивый итальянец или француз? — усмехнулся Гуров. — Тогда похоже?

— Если мужчина приехал в поисках женщины, то он хотя бы умоется, переоденется, брызнет на себя одеколоном.

— Так сделает женщина, — Гуров поднялся. — Поглядывайте на него, но особых надежд не возлагайте. Идите обедать, иначе ноги таскать не будете.

Гуров зашел за Марией, и они отправились в ресторан.

После семи часов, когда отдыхающие начинали толпиться у маленького горбатого мостика, через который вела дорога как в закрытый ресторан, так и к столикам, стоящим на улице, где накрывали ужин, Петр привез пальму. Она не помещалась во весь рост в автобусе, потому лежала в проходе. На отдыхе люди не только купаются, загорают и всячески развлекаются, но и скучают. Автобус с огромной пальмой, которую собираются отправлять в Москву, вызвал всеобщее оживление.

— Возьмите грузовой борт, и нет проблем! — весело посоветовал кто-то.

— А я полагаю, что нашим товарищам следует скинуться и весь отель с парком в Россию перебросить. Для них не расход, а людям удовольствие.

У Петра даже уши покраснели, он шмыгнул в автобус, и тот покатил к жилым корпусам.

— Мария, как считаешь, зачем Петр пальму сюда привозил?

— Похвастать, зачем же еще? — рассмеялась Мария. — Ни у кого нет, а у него есть.

— Вы, женщины, чертовски умны, — заметил Гуров. — Однако не всегда.

За ужином развеселая компания сидела через столик от Гурова и Марии.

— Эленька, поздравляю. Петр приволок для вас потрясающую пальму. Я никогда не сомневалась, что поклонники намного щедрее близких родственников, — вздохнула Мария.

— Уже жалею о своем капризе, — ответила Эльза. — Как ее транспортировать?

— Да решу я этот вопрос, решу! — Петр махнул рукой. — Сегодня в России за деньги не пальму, мавзолей можно перевезти.

Глава шестая

После ужина многие отправились к номеру Кати и Эльзы смотреть пальму. Она была посажена в кадку с двумя бронзовыми ручками, выложенную раковинами. Поднять ее могли лишь два здоровых мужика. Петр и шофер в номер пальму еле затащили, оставили в лоджии.

— Интересно, как отнесется таможня?

— Да никак. Декоративное дерево, вывозить его никто не запрещал, Мария, словно не поняла, что имеет в виду Гуров.

— Допустим, — сыщик почесал за ухом. — А в следующий раз?

— Что в следующий раз? — удивилась Мария.

— Чувствую, ты без денег отказываешься работать категорически.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, — Мария пожала плечами. Пальма как пальма, не лучше и не хуже других.

— Задали они задачку недурственно, — рассуждал Гуров.

— Поставь здесь на ночь оперативников, они тебе расскажут, — почему-то раздраженно ответила Мария.

— Самое простое решение — не всегда самое правильное, — Гуров ударил себя ладонью по лбу и рассмеялся. — А я иногда далеко не глупые вещи говорю.

Мария взглянула на него удивленно:

— Может быть, и мне сообщишь о своем великом открытии?

— Не великое и не открытие, — улыбнулся он, — просто здравая мысль. Я тебе ее уже высказал. А ты тренируйся, соображай, чего-то такое мой мужик сказал, что враз развеселился?

— И не подумаю, — Мария взглянула надменно.

— Это кого ты обманываешь?

— Ты говоришь загадками, господин полковник! — разозлилась Мария.

— Ну извини, родная. Но что выросло, то выросло. Пойдем искать Юрия, соберем большой хурал, будем держать совет.

— Ну почему ты, такой честный, в принципе прямолинейный, порой так лицемеришь? Никакого совета ты собирать не будешь, решение ты примешь единолично, ни с кем не советуясь. По-моему, он вообще пустое место.

— А ты не проваливалась и плохо не играла? Любого человека порой зашкаливает, и он себя теряет. А Юрка — парень талантливый! Я знаю.

Мимо прошли Людмил и София, вид у них был довольно потерянный. Вскоре появилась и худая фигура в шляпе. Как приезжий от солнца ни прятался, не уберегся: его веснушчатое лицо пошло красными пятнами. Гуров подумал, что человеку, видимо, солнце совсем противопоказано, посмотрел ему вслед, мгновенно нагнулся, якобы развязалась кроссовка, матюгнулся.

— Фи, милорд!

— Извините, миледи! Понимаешь, сыщик не имеет права поворачиваться вслед объекту. Это закон. Я нарушил, чуть не поплатился. Он тоже повернулся. Хорошо, я успел нагнуться. А то бы получился цирк: один поворачивается, а другой отворачивается.

После этого следует только пожать друг другу руки и обменяться визитками.

Появился лейтенант. Он так устал, что его качало.

— Извини, спички есть? — Гуров протянул руку, вложил в ладонь лейтенанта зажигалку, якобы взял ее, чиркнул и прикурил. — Отдыхать. Ложитесь спать до завтрашнего утра.

— А пальма? Ее же наблюдать требуется круглосуточно.

— Выполняйте приказ, лейтенант! — Гуров хлопнул парня по плечу, пошел следом за Марией.

У входа в административное здание они столкнулись с Еланчуком, на лице которого блуждала растерянная улыбка.

— Во-первых, вновь прибывший немец интересовался у администратора автобусом, в котором он якобы забыл очешник. Врет! С утра должен был сто раз хватиться очков. Когда ему сообщили, что автобус вернется лишь через два дня, он не упал лишь потому, что держался за стойку.

— Прекрасно, Юрий, ты умница, — сказал Гуров, хотя пять минут назад понял, что ошпаренный солнцем мужчина скорее всего и есть проверяющий.

— Скажи честно. Лев Иванович, ты любишь Эдгара По?

Гуров неопределенно пожал плечами, ожидая продолжения.

Но Еланчук лишь погрозил ему пальцем, сказал иное:

— Тебя срочно просят к Назих-бею, — и, не прощаясь, ушел.

— Вам обоим требуется психиатр, — вздохнула Мария. — И не разовая встреча, а длительное стационарное обследование. Гуров! — Она тряхнула его за плечо. — Эта лестница идет вверх, тебе необходимо поднять ногу.

— А я писаю и улыбаюсь. Потом снова писаю и снова улыбаюсь, пробормотал Гуров, опомнился и пояснил: — Реклама детских подгузников по телевизору. Так что мне рано в стационар, я — нормальная жертва.

— В больницах и лежат жертвы. Здоровые люди гуляют на свободе. Ты пойдешь к своему турку, а мне снова сидеть с развеселой компанией? — Мария указала на веранду, откуда доносился русский говор. Через стекло виднелась рыжая шевелюра Екатерины.

— Я быстренько, скажи друзьям, что я упорно дозваниваюсь в Москву. Гуров проводил Марию до выхода на веранду и пошел в кабинет менеджера.

Господин Назих-бей был в смокинге, отчего казался выше и солидней. Кроме него в кабинете находился еще один мужчина-европеец в светлом полотняном костюме, тщательно причесанный блондин с официальной улыбкой на губах.

Гуров в шортах, кроссовках и с полотенцем на плече выглядел рядом с ним нелепо. Кроме того, Гуров считал разговор лишним.

И хотя безукоризненно владел собой, лицо его было достаточно хмурым.

— Добрый вечер, господа, извините меня за пляжный наряд, — сказал он, совершенно не заботясь о том, понимают его или нет.

Назих-бей кивнул, а незнакомец на приличном русском языке ответил:

— Добрый вечер, господин полковник. Я инспектор местной спецслужбы. Имя у меня для вас сложное, зовите просто — инспектор. Извините, что мы вас побеспокоили.

— Наша жизнь — сплошное беспокойство. Чем могу быть полезен?

— Так вы считаете, что какая-то ветвь наркокартеля решила в отеле создать нечто вроде перевалочного пункта? — Инспектор перевел несколько слов Назих-бею, и Гуров почувствовал, что разговаривают люди равные, что "инспектор" — это маскировка.

— Похоже, так, господин инспектор.

— Передача наркотика уже состоялась?

— Думаю, что да. — Гуров помолчал. — Есть основания полагать... Впрочем, меня это не касается.

— Как я понял, вы здесь на отдыхе и в деле оказались замешаны случайно?

— Простите, но я не замешан ни в каком деле.

— Господин Назих-бей должен вам какие-то деньги? — поинтересовался инспектор.

— Обязательно. Двести сорок долларов. Я заплатил их за информацию.

Инспектор рассмеялся, перевел хозяину, который тоже улыбнулся и достал чековую книжку.

— Извините, господин инспектор, но я платил из своего кармана наличными, — сказал Гуров и встал. — Впрочем, мне надо идти.

— Господин полковник! — Голос инспектора прозвучал начальственно.

Гуров вернулся в кабинет, безразлично подумал, что штатский не иначе как министр, и, медленно выговаривая слова, ответил:

— Я — господин полковник много лет, в отличие от вас своего звания не скрываю. Вы же, будь хоть генералиссимус, меня можете только просить. И хотя вы мне неприятны, я вас успокою. Наркотик готов к отправлению, мешать его вывозу никто не собирается. Уверен, что дельцы, которые его сюда засунули, почувствовали дыхание Интерпола и больше здесь в ближайшее время не появятся. Ну, может, сегодня-завтра здесь кто-нибудь умрет ненароком.

— Ни в коем случае! — вскинул руки Назих-бей, которому штатский быстро перевел сказанное.

— Человек смертен. Ни пистолетов, ни ножей никто применять не будет. Человек умер, врачи констатируют инфаркт.

— Не могу вас понять, вы интеллигентный человек. Москва дала на вас великолепные отзывы, а ведете себя вы более чем странно. Гостиничный бизнес — основа Анталии, миллионы, а вы о ста долларах говорите.

— Простите, двести сорок, — поправил Гуров.

Хозяин понял, снял телефонную трубку, что-то сказал; когда он ее положил, дверь кабинета бесшумно открылась, вошел, кланяясь, администратор, положил перед хозяином конверт и так же бесшумно вышел. Инспектор рассмеялся:

— Вы, русские, тоже поняли, что деньги — сила, — он взял конверт, протянул Гурову.

Полковник повел себя неприлично и открыл конверт, поморщился, взял из толстенной пачки несколько банкнот, остальные в конверте положил на стол.

— Спасибо, господа, мы в расчете, — кивнул, шагнул к двери, вновь остановился: — Я постараюсь, чтобы в вашем отеле никто не умирал от инфаркта. За это вы мне обещаете арестовать человека, которого разыскивает Интерпол.

— Зачем это вам? — раздраженно поморщился инспектор. — В Москве он пересечет границу, и ваша взяла.

— Я гуманист. Хочу, чтобы последним воспоминанием перед арестом у человека остались море и пальмы.

* * *

Накануне отлета, рано утром, четверо русских парней покинули о отель и отправились в город.

Мария поднялась ни свет ни заря, металась по номеру, кричала, что немедленно желает вернуться в театр, который обожает лютой ненавистью, и ей обрыдло это животное состояние ничегонеделания. Гуров прятался под одеялом и молчал.

— Между прочим, несчастного мальчишку убили неделю назад! А Немезида что-то задерживается!

Гуров выпрыгнул из постели:

— Мальчишку убили не между прочим, а кастетом. А дама, имя которой вы изволили упомянуть, является не по щучьему велению, а когда пожелает. Иначе на этом шарике было бы все слишком просто. А вы, мадам, хоть и великая актриса, слегка остыньте, не то взорветесь ненароком. Ты, радость моя, завтракай одна, я тут приглашен на презентацию.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда к отелю подкатило такси. С переднего сиденья неторопливо вылез Борис, остальные "мальчики" высыпали из машины веселее. Неожиданно из-под густых ветвей неизвестного Гурову экзотического дерева выползла голубая машина с мигалкой на крыше, с надписью "Роlicia" на борту. Из машины вышли трое элегантных мужчин. Вид у них был такой, словно им в почетный караул заступать, подошли к Борису, мгновенно защелкнули на его запястьях наручники, взяли под руки, поволокли к своей машине.

— По какому праву? — успел прохрипеть тот и осекся. Дверца захлопнулась, машина укатила.

Трое "качков" каким-то образом съежились, взглянули на безучастные лица охранников, один из них взглядом показал на Гурова, которого "ребята" до того момента не видели.

— Лев Иванович, чего делается? — Сергей и Николай подбежали, Алан застыл как вкопанный.

— Что делается? — Гуров хлестнул прутиком по брючине. — Полиция есть везде, у нее работа. Пошли завтракать.

Сергей и Николай шли по бокам Гурова. Алан плелся сзади.

— А за что Борьку взяли, может, выпустят до завтра?

— Это вряд ли, — флегматично ответил Гуров.

— Да за что его? За что?

— Знаю, но не скажу, — Гуров остановился, встали и остальные. — Вы, ребятки, какой-то каракулевый бизнес проворачиваете, так бросьте немедля. Постарайтесь свои деньги вернуть, завтра уматывайте. И никогда, слышите, никогда о бизнесе не помышляйте! Вы для такого дела не годитесь! Вы мне на слово поверьте. Я понимаю! — Он швырнул прутик в кусты и зашагал в ресторан.

— А я знал! — прошептал Алан. — Клянусь здоровьем мамы, знал!

— Чего ты знал? Чего? — вытаращились дружки.

— Он большой ментовский начальник.

* * *

Концертный зал походил на опрокинутую чашу, дно которой являлось сценой, стенки обвивали стулья, а небо и звезды служили лучшими в мире декорациями.

Мария сидела в одном из кресел верхнего ряда. Гуров и Еланчук прохаживались за ее спиной, напряженно, однако тихо беседовали.

— Сегодня Петр зашел в администраторскую и объявил, что Аэрофлот пальму перевозить отказался, потому он ее оставляет в подарок отелю. — Еланчук не рассказывал, а рассуждал. — Грубый прием! Но сработал. Когда фокусник показывает тебе живого петуха, ты, хочешь не хочешь, смотришь на петуха и забываешь о левой руке фокусника.

— Не грубая работа, а грубейшая ошибка! — усмехнулся Гуров. — Показав нам пальму, они доказали, что наркотик у них.

— У кого именно?

— В Москве станет ясно. Так я читал Эдгара По и прекрасно помню его рассказ "Пропавшее письмо". Ты убежден, что ликвидатор стоит рядом и похлопывает по плечу?

— Уверен, — ответил Еланчук. — Кто из нашего окружения меньше всего похож на убийцу?

— Катя, — ответил Гуров.

— Вот ты и сказал. — Еланчук остановился и начал тереть ладонями уши. Я всегда так делаю, когда хочу протрезветь. Катя Чумак, она же Екатерина Дуглас, в восемьдесят шестом году судима в штате Техас за отравление своего мужа. Освобождена из зала суда за недоказанностью.

— Хорошая у Гиви подруга, — заметил Гуров.

— Катя характеризуется как умная, волевая, целеустремленная женщина. Она проиграла в различных казино все состояние мужа, живет на средства некоего любовника, в кредитоспособности которого налоговая служба сильно сомневается.

— И что ты собираешься с ней делать?

— А ничего, — Еланчук пожал плечами. — Она никакого преступления не совершала, к моему заданию отношения не имеет.

Гуров начал оглядываться, чуть не опустился на корточки, повторяя:

— Где же они? Куда запропастились?

— Что ты ищешь?

— Белые перчатки.

— Перестань валять дурака! Я не могу тронуть безвинного человека.

— Она ликвидатор. Скольких человек она убила? И скольких еще убьет?

— Когда-то стреляли и в меня, я только защищался. Лежал за машиной в пяти метрах и мог легко прострелить киллеру плечо. Но я знал, что Юрий Петрович Еланчук по глупости замазался в дело с наркотиками. И я не прострелил ему плечо, всадил пулю прямо в лоб. Ведь мертвецы не дают показаний.

— Что ты от меня хочешь? — Еланчук остановился. — Я всю жизнь помню.

— У тебя плохая память, Юрий! — перебил Гуров. — Ликвидатор — твоя забота.

— Я здесь никто! Меня посадят на всю жизнь!

— Я ничего не говорил про Анталию, — ответил Гуров. — Мы летим самолетом три часа.

Подошла Мария. Она была в летнем длинном платье и, конечно, в туфлях на высоком каблуке.

— Мальчики, между вами шныряют электрические заряды. Вы собираетесь драться? Лев Иванович, побойся Бога, если тебе некуда девать силу, выбери кого-нибудь посолиднее. Вот Петра хотя бы. — Она указала на женщин и Гиви с Петром, как раз выходивших из концертного зала.

— Мария, не перестаю изумляться твоей мудрости! — воскликнул Гуров. Петр, извинись перед дамами и подойди к нам на минуточку, — он кивнул Еланчуку: мол, отойди на минуточку!

— Я не разбираюсь в искусстве, но то, что турки творят в своей яме, смахивает на балаган двадцатых годов.

— Машенька, тебе нравятся крутые американские драки? — улыбаясь, спросил Гуров и отвел Марию немного в сторону. — Хочешь взглянуть, насколько драка прозаичнее в жизни? — Он повернулся к Петру. — У тебя кастет с собой?

Обычно округлое, мягкое лицо Петра стало жестким, крутой подбородок выдвинулся вперед.

— Что ты хочешь этим сказать? — вылупился тот, но чувствовалось по тону, он понимает, о чем разговор, и знает, от столкновения не уйти.

— Кастет, которым убил мальчишку, ты носишь с собой?

— А кроме брехни, у тебя что-нибудь имеется? — Петр оглянулся, желая убедиться в отсутствии свидетелей.

— Не-а, — беспечно ответил Гуров. — Стал бы я с тобой разговаривать, детоубийца.

Петр неловко прыгнул, целясь ногой в живот или грудь Гурова.

Тот легко уклонился и резко подбил бьющую ногу вверх. Петр тяжело шлепнулся на землю.

— Я могу наступить тебе на лицо, — задумчиво произнес Гуров. — Тебя в Москве встречают?

— Что тебе надо, сука? Ты ничего не докажешь! — Петр встал на четвереньки и походил на какое-то крупное животное.

— Хочу, чтобы ваша компания провела вечер как обычно. Но с некоторыми поправками. Вы не пойдете в бар, не будете там сидеть до трех, сразу разойдетесь по номерам. Ты в номер к Эльзе, а Гиви — с Катериной. У меня сегодня нет настроения ждать, пока вы насосетесь в баре. Пейте парами.

— А если я не соглашусь? — Петр выпрямился, отряхнулся, почувствовал себя увереннее.

— Плохо. Возникнут сложности, — Гуров сделал шаг назад. — Я сломаю тебе руку. Ну и, к примеру, нос. Мы проведем некоторое время в полицейском участке, где тебя подлатают, наложат гипс. Ты вел себя неэтично по отношению к моей даме. У меня свидетель. Да и дракой, русских между собой турецкую полицию не удивишь. Я излагаю доходчиво?

Петр уже почувствовал физическое превосходство противника.

Но главная угроза исходила от голоса Гурова. Спокойствие, уверенность, даже безжалостность. И еще — может быть, самое страшное — равнодушие этого человека буквально подавляло.

— Чего ты думаешь? Тебя и просят о ерунде. Последняя ночь, ты хочешь провести эту ночь со своей пассией.

— И все? — недоверчиво просипел Петр.

— Естественно, нет. — Гуров усмехнулся. — Когда вы разойдетесь по номерам, я у тебя даму заберу. Нам необходимо поговорить.

— А если я против? — неожиданно вмешалась Мария.

— Машенька, ты передумаешь, — Гуров вновь взглянул на Петра. — Говори "согласен" и уходи.

Петр ничего не сказал, лишь кивнул и пошел по аллее к жилым корпусам.

— Ты хочешь жениться на мне, — твердо сказала Мария.

— Не надо переживать, Машенька, — Гуров взял ее под руку. — Чем больше избита истина, тем она вернее. Иначе люди не повторяли бы ее веками. И я, не краснея, скажу: жизнь — сложная штука. Ты правишь в своем мире, я — в своем. Надо уметь быть и царем и рабом. Завтра вечером мое царствие закончится и начнется твое. Потерпи, родная, осталось совсем немного.

* * *

Около двух часов ночи Гуров сидел с Эльзой на лавочке, держал женщину за руку. Парк еще жил, по аллеям бродили люди, слышался говор и смех.

— Я не понимаю, да и не желаю понимать, что происходит, — возбужденно, но вполголоса говорила женщина. — Я хочу домой.

— Как давно Екатерина шантажирует вас? Она вынуждает вас уродливо одеваться, носить кошмарный парик, боится, что вас случайно узнает кто-нибудь из ваших бывших мужчин?

— Но если вы все знаете, зачем мучаете меня?

— Не знаю. Теоретически мне на вашу судьбу наплевать. По жизни я сочувствую вам.

— Вы способны сочувствовать? — Женщина пыталась придать своему тону сарказм.

— Ваш муж депутат? Он встретит вас в багажном отделении аэропорта и выведет мимо таможенников?

— Откуда вы все знаете?

— Профессия. Но с наркотиками задерживают и депутатов, и дипломатов.

— Если знают точно.

— Я знаю точно. Не берите коробку у Петра. Пусть он вынесет ее сам.

— И его задержат?

— Какое вам дело? Его не задержат. Вы уезжаете с мужем и отправляетесь в гости, на неизвестную дачу, к черту на кулички... Это ваша чисто женская проблема. Нам надо, чтобы в Москве вы растворились. Пусть Петр сам продвигает груз в нужный адрес.

— Вы решили спасти меня? — прошептала женщина.

Если бы ситуация не была столь напряженной, Гуров не выдержал бы и рассмеялся, но в данный момент лишь закашлялся.

— Идите и поите его. Утром он должен опохмелиться и в самолете добавлять. Тогда ваша задача упростится до минимума. Остальное вас не касается.

Гуров проводил женщину до номера и пошел к себе. Мария спала или не спала, просто лежала, плотно завернувшись в крахмальную простыню. Гуров тихо занял свое место и замер. Он знал, что не заснет. Лежать придется около пяти часов.

* * *

Первое впечатление от салона самолета было шикарное: три ряда по три кресла в ряду, два прохода, простор и удобства. Такое ощущение сохраняется у человека до момента, когда люди начинают рассаживаться. Тут выясняется, что в проходе двум пассажирам разминуться трудно, а когда наконец сел, то упираешься коленками в спинку кресла впереди. А если человек решит спинку своего кресла откинуть, то другому, сидящему позади, необходимо решить проблему своих ног. Если рост у него до ста шестидесяти, то сложностей у него почти не возникает. Ну а если вымахал за сто восемьдесят, терпи! Благо, перелет короток — три часа с минутками. В общем, "пользуйтесь услугами Аэрофлота"!

Как ни роскошна жизнь в дорогом отеле, словно в раю, а домой нормальному человеку вернуться не терпится, и временные неудобства воспринимаются философски. "И не такое терпели". "Главное, чтобы эта керосинка до Москвы добралась". "Дружище, ты бутылку не потерял? Наливай, пока не поднялись".

Трое молодых незадачливых коммерсантов заняли места в последнем ряду и о своей трезвости даже не вспоминали. Бутылки они сложили на свободное кресло, где должен был находиться фиксатый Борис. Но он, как известно, пребывал в другом месте.

Остальные расположились в центре первого салона в одном ряду. Мария — у правого иллюминатора, демонстративно отвернувшись от Гурова, который сидел в крайнем кресле и мог вытянуть правую ногу. Место между ними пока пустовало. Через проход втиснулась в кресло Катерина. Рядом с нею дремал или делал вид, что дремлет, обожженный солнцем мужчина, который пробыл в раю всего неделю; в самолете он впервые снял свою соломенную шляпу, оказалось, что у него красивые волнистые волосы. С другого края сидела красивая незнакомая леди в дорогом строгом костюме, прекрасно облегающем ее крупную, но стройную фигуру.

Гуров, не вдруг узнав Эльзу, — а это была она, — едва не ахнул.

Катерина держалась с подругой вежливо, как с попутчицей. Через проход расположились блондинистый Петр и смоляно-черный Гиви. Крайним к проходу сиротливо притулился худенький Еланчук.

Лишь в момент взлета стюардесса пыталась восстановить статус-кво. Друзья обозначили порядок, затем все встало на свои места.

Мужики маялись после крутого вчерашнего бодуна и сразу достали из кейса бутылку коньяка, чем усугубили свое состояние. Когда самолет набрал высоту, они завалились к иллюминатору и захрапели.

Марии надоели перистые облака, она повернулась к Гурову.

— Красиво отдохнули, милорд! Я благодарна тебе, твоим друзьям. Две недели ни одного слова о съемках, ролях, театре. Даже не верится, что такое возможно.

— Спасибо, очень приятно, миледи, что тебе понравилось, — расцвел Гуров.

— Характер у тебя... — она вздохнула. — Зато ты был великолепен в сцене с этим дебилом. Ночь, огни, шуршит море, отблеск травы и нож в руке. И ты словно заговоренный. А кстати, куда подевалась эта обезьяна с ножом? Как сквозь землю провалился.

— Наоборот, он улетел в Берлин.

— Теперь сознайся, о чем ты ночью беседовал с этой дамочкой? Ты произвел на нее столь сильное впечатление, что она превратилась в цивилизованную женщину.

— Не скажу, — прищурился Гуров. — Да теперь это и неважно.

По проходу пробиралась улыбающаяся стюардесса с подносом, предлагая напитки.

Гуров поставил на откидной столик перед Марией два пластиковых стаканчика с минералкой, привстал, словно устраиваясь удобнее, и взглянул через плечо стюардессы на столики Катерины, которая дремала, и ее пятнистого соседа, спавшего с открытым ртом.

Стюардесса с подносом ушла, вскоре подошла другая, тронула Катерину за плечо, зашептала:

— Простите, там внизу среди вещей желтая кожаная сумка на "молнии" и с поперечным ремнем случайно не ваша?

— Моя, а что с ней? — Катя облизнула жирные от алой помады губы.

— Расстегнулась, трясет, да и люди вечно лазают, один забыл взять, другой хочет положить, — ответила виновато стюардесса.

— Спасибо, — Екатерина тяжело выбралась из кресла, двинулась по проходу.

— Извини, Машенька, я пойду покурю втихую, — Гуров пошел следом.

Когда он встал, то чуть не столкнулся с Еланчуком, который неизвестно каким образом оказался в этом же проходе. Пропуская Гурова, он задержался у пустого кресла и, закрытый плотной фигурой Гурова, быстро поменял местами стаканчики, стоявшие на столике перед Катей и ее спящим соседом.

Гуров покурил. Катя, видимо, привела в порядок свой саквояж.

Они вернулись вместе. Гуров пропустил даму, она села. Гуров взял свою воду, кивнул Марии и Кате, выпил, сел и закрыл глаза. Очнулся на мгновение пятнистый немец, быстро выпил воду, откинул голову, закрыл глаза и вновь открыл рот.

Катерина смотрела на соседа с нежностью, даже с любовью. Улыбнулась. Помада окрасила ее зубы.

Улыбка казалась кровавой. Достала зеркальце, вновь улыбнулась, увидела краску на зубах, провела пальцем; затем взяла пластмассовый стаканчик, прополоскала рот и, выпив, откинулась на спинку кресла.

Гуров посмотрел на сидевшего через ряд Еланчука, беззвучно прошептал:

"Терпи, остался один шаг", — и встретился взглядом с Эльзой-Ольгой, которая смотрела на него лишь секунду и зажмурилась.

Мария, которая обычно все видит и чувствует, этот момент пропустила, смотрела в окно на разлетающиеся редкие облака и наплывающую посадочную полосу, стремительно несущуюся навстречу.

* * *

Самолет взвыл и затрясся, мощно затормозил, затем начал выруливать на отведенную ему посадочную полосу. По внутренней связи усталый и, безнадежный голос убеждал пассажиров не вставать с мест до полной остановки двигателей. Большинство людей летало регулярно. Однако это не мешало им мельтешиться, толкаться, пробиваясь к выходу, словно из самолета можно выпрыгнуть на ходу, как из трамвая.

Неподвижно сидели лишь несколько пьяных, да Катерина, разметав свои телеса, уронив голову на грудь, не реагировала на посадку.

Гуров, подхватив легкий чемоданчик, пропустил Марию вперед, даже слегка подтолкнул ее, не хотел, чтобы она присутствовала при сцене, когда выяснится, что женщина мертва. Они прошли в здание аэропорта до того, как закричала стюардесса.

Лица пограничников были, как всегда, строги, неулыбчивы. Русские пограничники в своей сосредоточенности впереди планеты всей.

А в зале выдачи багажа произошел очевидный прогресс: чемоданы появились чуть ли не одновременно с пассажирами, которые их вылавливали с транспортера.

Эльза тут же оказалась в объятиях симпатичного мужчины с легкой сединой на висках, который повел ее к служебному входу.

Гуров нарочито замешкался, наблюдая за ними, но Эльза с мужчиной скользнули в стеклянные двери, растворились в людском водовороте.

Петр, кроме чемодана, держал длинную узкую коробку с изображением гигантской куклы, озирался. Еланчук разговаривал с таможенным начальником, не упуская из поля зрения Петра, прекрасно понимая, кого тот ищет бегающими глазами. Гиви подтолкнул Петра в сторону зеленого коридора, и они благополучно миновали таможенный контроль.

Гуров нагнулся за своим чемоданом, но им уже завладел полковник Крячко, который по случаю встречи начальника был в парадной милицейской форме. Он обнимал Марию, хохотал и грозно спрашивал:

— Дорогая, надеюсь, наш бездельник не приставал к тебе с ненужными вопросами?

— Стас, если ты хочешь изолировать этого человека от работы, требуется полностью изолировать его от общества.

— Неужели нашел? — удивился Станислав.

— Обязательно! — произнесла Мария любимое слово опергруппы. — Лев Иванович разыщет дьявола даже в раю.

Декабрь 1996 г.

г. Москва