Николай Леонов. Бросок кобры ЭКСМО

Николай Леонов

Бросок кобры

Пролог

До дембеля оставалось шесть месяцев, когда удача повернулась к сержанту Вадиму Данину, по кличке Кобра, затылком.

Тот день начался красиво. Накануне бойцы то ли выменяли, то ли украли барана, освежевали; среди ребят нашлись специалисты, мясо замариновали, и на завтрак сержант получил шашлык, какого в жизни не пробовал. Человек аккуратный и предусмотрительный, Данин лишнего есть не стал, завернул несколько постных кусков с собой. Лейтенант указал фронт работ. На середине шоссейки, если так можно было назвать вьющуюся в горах дорогу, громоздилась скала высотой с двухэтажный дом. Свалилась она в результате нашей же бомбардировки, или ее “духи” скинули, неизвестно, однако движение на шоссейке было перекрыто, преграду требовалось немедленно взорвать, дорогу очистить.

Следуя своей привычке оставаться живым, что бы ни случилось. Кобра оглядел скалу, решил, как бы она тут ни оказалась, дураку ясно, что придут русские, начнут дорогу расчищать. Явятся не бойцы, охрану саперам выделят хреновую, пострелять их тут сам Аллах велел. Придя к столь неутешительному выводу. Кобра глянул безразлично на лейтенанта охраны, который стоял в самом подходящем для снайпера месте, смотрелся красиво. Данин нашел подходящую щель, узкую и глубокую, как раз для одного человека, после чего, осмотрев обломок, который следовало убрать, начал соображать, как его взорвать и не сотворить в шоссейке яму, которую потом придется зарывать. Как обычно, он не выходил на простреливаемое сверху пространство дороги, держался основания горного хребта.

В спорте схватка, бой, игра начинаются по команде, на войне стреляют всегда неожиданно. Раздался хлопок, лейтенант упал на колени, ткнулся лбом в камень. Кобра видел происшедшее боковым зрением, в два прыжка оказался у облюбованной ранее щели и налетел на бойца, который обожрался с утра бараниной и, сняв штаны, устроил из укрытия сортир. Данин мет-нулся в сторону, сверху поливали свинцом, саперы не успели схватить автоматы, у сержанта оружия при себе вообще не было, автомат остался рядом с вещмешком, а положенный ему пистолет Кобра принципиально не носил. Пистолет в бою не оружие, лишь опознавательный знак наиболее ценной мишени.

Бой, точнее бойня, продолжался пару минут, не более, автоматы и пулемет над головой замолчали. Кобра понял, что афганцы спускаются на дорогу за оружием и за его, Вадима Данина, головой или яйцами, это, как говорится, на любителя.

Он стоял совершенно один. Засранец, который оккупировал облюбованную щель, лежал неподалеку, изрешеченный пулями, видно, он бросился за оружием. Несколько солдат пытались подняться, раздавались выстрелы, парни падали. Кобра курил мало, но сигареты обычно имел, и сейчас неизвестно почему, уж совсем не от желания выглядеть героем, вынул пачку, закурил.

На дорогу выбежали вооруженные люди, стреляли, добивая раненых, и не сразу увидели сержанта, стоявшего, прислонившись к стене, и курившего, словно ничего не происходит. Кобра не был безумно смел, его охватило безразличие и даже сонливость. Увидев русского, афганцы оторопели, кто-то рассмеялся, другой выпустил автоматную очередь, умышленно выше головы пленного. Осколки камня впились ему в лицо, он инстинктивно отер кровь, продолжая курить.

Большинство из афганцев собирали оружие, обыскивали трупы, складывали инструмент, один, немолодой, борода с сильной проседью, стоял рядом с Коброй, упирался стволом автомата в бок, смотрел хмуро, но сержант чувствовал, что человек он добрый, растерянный, стрелять без приказа не станет. Высокий, широкоплечий горец торопил товарищей, а чуть в стороне стоял мужчина, на которого Кобра обратил внимание потому, что он был без оружия, ничего не делал и, хотя был одет как и большинство афганцев, походил на европейца. Атлет, командовавший своими товарищами, поглядывал на европейца вопросительно, но тот никак не реагировал и, в свою очередь, смотрел на сержанта. Кобра чувствовал: незнакомец решает его судьбу, и неожиданно вспомнил закон зоны: никого не бойся, никому не верь, никогда не проси. Он смял в пальцах сигарету, скатал, бросил под ноги. Европеец подошел, оглядел пленного, спросил:

– Почему без оружия? – Незнакомец неожиданно заговорил по-русски.

– Не люблю стрелять, мое дело – взрывать, – ответил Кобра, посмотрел европейцу в глаза, но тот взгляд не отвел, лишь недовольно поморщился, и сержант перевел свой тяжелый взгляд в сторону.

– Коммунист и смерти не боишься? – В голосе незнакомца звучало любопытство.

– Я русский, смерти не хочу. – Кобра решил рискнуть и продолжал: – Да вы меня и не тронете. Труп вещь бесполезная, а хороший взрывник – человек нужный.

– Готовы, спасая свою шкуру, предать Родину?

– Россия здесь ничего не теряла, я никого не предаю. Я вообще сам за себя. – Кобра по-блатному оскалился, изображая улыбку.

– Сидел, значит, – утвердительно сказал незнакомец. – Ну ладно, поглядим, какой ты специалист.

Глава 1

В кабинете начальника главка уголовного розыска генерала Орлова присутствовали его заместители, начальники отделов и два старших оперуполномоченных по особо важным делам полковники Гуров и Крячко.

Петр Николаевич Орлов занимал место во главе стола для совещаний, который стоял справа от входной двери вдоль стены. Хозяин кабинета не курил, пепельниц на столе не было, стояли бутылки с минеральной водой, стаканы. Офицеры выложили перед собой блокноты и авторучки, тихо переговаривались, ждали, когда генерал сообщит, о чем состоится разговор. Все присутствующие прекрасно знали, что генерал терпеть не может совещаний, предпочитает разговаривать с каждым отдельно и сбор, подобный сегодняшнему, событие редчайшее. Последний раз руководство главка собиралось около года назад, когда полковник Гуров выявил в святая святых предателя, коррумпированного полковника.

Тогда, прошлой осенью, в Москве было совершено несколько разбойных нападений на инкассаторские машины, погибли люди, к банде нашли агентурные подходы, но засады хватали воздух. Стало ясно, что бандитов предупреждают... В общем, эта история известна. Гуров предателя выявил и взял, суд за недоказанностью бывшего полковника освободил. И нечего об этом было бы вспоминать, если бы не странная реакция на происшедшее старших офицеров главка. Они и раньше сторонились полковника Гурова, а с прошлого года отчуждение усилилось еще больше. Казалось бы, человек сделал то, что никто иной сделать не мог. Однако по коридорам прошелестело... Запятнал честь мундира... Интересно? Не предатель запятнал, а сыщик, выявивший предателя. Тогда хирург виноват, что удалил у больного злокачественную опухоль: хирург резал живое тело, причинял боль. Жизнь спас? Молодец, а резал-то зачем, не по-людски вроде бы...

Вернемся к дню сегодняшнему. Старшие офицеры собрались в кабинете начальника, ждали.

– Коллеги, в нашей работе приятные сообщения – редкость, потому я не буду оригинален, – начал Орлов, оглядывая собравшихся. – Аналитический отдел пришел к выводу, что значительная часть заказных убийств происходит по одной и той же причине.

– Передел сфер влияния среди авторитетов, – сказал седой полковник, снял очки, начал их протирать кусочком замши.

– Верно, только ради того, чтобы сообщить прописную истину, я не стал бы вас собирать, отрывать от работы. – Орлов привычно потер ладонями лицо, вздохнул. – В России издревле воюют на границах, уголовный мир – составная часть общества. Выявлена новая причина, которая обусловлена слабостью нашей судебной практики. Суды не справляются с рассмотрением исковых заявлений. Люди, корпорации, даже банки не могут получить долги с кредиторов и обращаются за помощью в криминальные структуры, которые решают данные вопросы без проволочек, оперативно. В принципе это не новость, но в последнее время тенденция получения долгов при помощи автомата Калашникова стала нормой. Это тоже не новость.

Генерал замолчал, выпил воды, после небольшой паузы продолжал:

– Новостью является достаточно обоснованное предположение, что объявился человек, который данный процесс централизовал, создал подпольный синдикат наподобие “Бюро добрых услуг”. Если раньше получение долгов происходило кустарным способом, каждый взаимодавец решал свои проблемы как мог – один брал в руки обрезок трубы или пистолет, другой обращался напрямую или через посредников к местному авторитету, то сегодня создана организация, дело поставлено солидно и грамотно. И если для выполнения заказа требуется человека убить, то делается это профессионально. В принципе вполне возможно, что такое “бюро” создано не только для того, чтобы выбивать долги, но и для решения политических споров.

– Накануне выборов в Думу нам еще и этого не хватало, – послышалась реплика.

– Успокойся, Виталий, в следующем году будем переизбирать Президента, – вставил Крячко и посмотрел на Гурова.

– Мы – уголовный розыск, существует Управление охраны, контрразведка, – заговорил Гуров. – Петр Николаевич, нельзя объять необъятное, давайте решать свои проблемы по мере их появления.

Все присутствующие прекрасно знали, что и Гуров, и Крячко работали с генералом еще в МУРе, знакомы издавна, дружат, но в служебных вопросах личными контактами никогда не пользуются. Вот и теперь Орлов глянул на встрявших в разговор приятелей неприязненно, сухо сказал:

– Я не спрашивал вашего мнения, господа, прошу не перебивать. Убийство и по политическим мотивам остается убийством. В верхах могут принимать любые решения, создавать свои группы расследования, уголовный розыск никто от исполнения прямых обязанностей не освобождает. Я удивлен. Лев Иванович, что вы предлагаете следовать за событиями, а не пытаться предвосхитить их.

Гуров смотрел перед собой безразлично, на его жестком лице не дрогнул ни один мускул, словно замечание генерала его не касалось.

– В общем, коллеги, совещаться не о чем, примите информацию к сведению, проинструктируйте оперативный состав, взаимодействуйте с МУРом. Если такое “бюро” организовано, то руководство его, безусловно, обитает в Москве. Копии всех агентурных сообщений о взимании долгов немедленно ко мне на стол, мы должны выявить новообразованную организацию и обезглавить. Работаем все, руководит операцией полковник Гуров.

– Поздравляю, Лев Иванович, – сказал седой полковник, надел очки и улыбнулся. – Кто из замов министра будет держать на контроле?

– Олег Васильевич, тебе меня не хватает? – спросил Орлов.

– Петр Николаевич, мне лично вас с избытком, – ответил ветеран. – Меня интересует, кто последнюю стружку с нас снимать будет?

– Закончили, господа офицеры, – Орлов поднялся, перешел за свой стол. – Трясите агентуру, на сходках должны обсуждать данный вопрос. Все свободны, Гуров, задержитесь.

Когда все вышли, Гуров перешел к окну, открыл форточку, закурил. Крячко выровнял стулья за столом совещаний, деловито оправил зеленое сукно.

– Станислав, я твоего имени не называл, – сказал Орлов, улыбнувшись, – но на правах друга и подхалима можешь задержаться.

– Обидеть подчиненного – дело нехитрое, – без всякой обиды ответил Крячко. – Меня в жизни обзывали по-разному, вы, господин генерал, сказали обо мне нечто новенькое.

– Извини и уймись. Лева, что ты собираешься предпринять? Для тебя мое сообщение не новость, ты уже думал, поделись.

– Все по старинке, Петр, – ответил Гуров, затянулся, пустил дым в форточку. – Встречусь с людьми, поговорю за жизнь, пролистаю розыскные дела по нераскрытым убийствам.

Сыщик замолчал, пожал плечами, продолжил словно нехотя, через силу:

– Необходимо найти Павла Усова, узнать, как живет, где работает.

Павел Петрович Усов был тот самый предатель, которого выявил Гуров. Усов, в прошлом полковник милиции, был завербован уголовным авторитетом, изобличен, но вина его не была доказана, и после четырех месяцев предварительного заключения Усова освободили, но из милиции уволили.

– Если, как ты, Петр, его называешь, “Бюро добрых услуг” существует, то в его организации не обошлось без участия бывшего сотрудника спецслужбы. Это может быть Усов, Иванов, Сидоров, но в прошлом он не вор в законе, не уголовный авторитет, а оперативник, следователь, возможно, прокурор.

– Даже если мы его выявим, интересно, как доказывать станем? – пробормотал Крячко.

– Не сможем доказать, ты его убьешь, – спокойно ответил Гуров.

Белесые брови Орлова поползли вверх, он засопел, сказал сердито:

– Подобные шутки в моем кабинете недопустимы, полковник.

– Я не шучу, господин генерал. – Гуров загасил сигарету, бросил окурок в корзину для бумаг. – Я сказал, убьет, значит – убьет. – Он вытянул руку, словно пытаясь остановить готового вспылить генерала. – Наш выстрел всегда второй, в порядке самозащиты.

– Организатор такого масштаба не носит оружия, тем более не станет стрелять, – сказал Крячко.

– Это твоя головная боль, Станислав, – сухо ответил Гуров. – Два года назад я в порядке самообороны застрелил Виктора Жеволуба. Вы оба знаете, что я мог его не убивать, только ранить... Вы два года молчите, я два года молчу, жизнь продолжается. Если я выявлю организатора “похоронного бюро”, то мы либо докажем его вину, либо убьем. Второй раз я такого преступника, как Усов, освободить не позволю.

– Вы свободны, господа, считайте, что я ничего не слышал. – Орлов кивнул и без надобности подвинул к себе какую-то папку.

– Как хорошо быть генералом, – сказал Гуров, шагнул через порог и закрыл за собой дверь.

Вернувшись в свой кабинет, сыщики не стали возобновлять разговор. Гуров просматривал почту, Крячко взял графин, полил чахлый цветок, стоявший на подоконнике, не сдержался, недовольно сказал:

– Зря ты так. Лев Иванович. – Хотя они были знакомы около пятнадцати лет и Крячко был моложе Гурова всего на четыре года, Станислав называл друга по имени-отчеству. – Дело не в том, что Петр генерал, просто не надо было... – Он запнулся, развел руками. – Если случится стрелять, так никуда не денешься, а так выходит, что с заранее обдуманным намерением. Ты вроде как Петра соучастником делаешь.

– А почему все говно должен я глотать в одиночку? – Гуров выбрал из документов три листа, сколол скрепкой, перебросил на стол Крячко. – Скажи мне, душелюб и человековед, почему ребята в конторе с того момента, как я установил, что Пашка Усов нас предает, смотрят на меня, словно я виноват в чем?

– Тебе чудится. Большинство подзабыло, а ты помнишь, они чувствуют, что ты помнишь. Людям неприятно. И потом, видишь ли, командир, теплоты в тебе нет, ты словно под стеклянным колпаком живешь. Мы с Петром привыкли, знаем, ты мужик нормальный, в жилах у тебя кровь, красная и горячая, но масочку ты носишь довольно неприятную. Ты посчитай, сколько раз в день ты улыбнешься, и не из вежливости, а от души. Я тебя молодым помню, ты порой смешливый был, а теперь... Да ты сам отлично знаешь.

– Я просто честный, как себя чувствую, так и веду.

– Вот-вот, получается, что ты честный, а другие только прикидываются. Большинство ребят тебя любят и уж все уважают, но многие и побаиваются, даже начальники: ты же можешь сказать, что думаешь, обидеть.

– Я редко хочу обидеть.

– Знаю, ты просто об этом не думаешь.

– А ты?

– А я стараюсь не говорить серьезно, потому людям со мной легко. Мерзости в жизни хватает, а в нашей работе так через край, даже не к месту пошутить не грех. Знаешь, Лев Иванович, за столько лет что-то не помню, чтобы мы с тобой по душам разговаривали. К примеру, тебе не кажется странным, что я тебя по имени-отчеству зову?

– Мне безразлично, а ты зовешь, как тебе удобнее.

– А ты знаешь, что ты талантлив?

– Талантлив? – Гуров отложил бумаги. – Не думал, знаю, что сыщик я стоящий. Некоторые вещи я делаю лучше, чем другие. К примеру, помощников вербую лучше тебя. Так это не от способностей каких, а от щедрости. Я редко требую результат немедленно, даю, что могу дать в рамках закона, а уж отдача – как сложится.

– Вербуешь лучше, считаешь быстрее и точнее, видишь то, что большинство не замечает. Ты, Лева, мне надоел, давай о деле.

Гуров взглянул недоуменно, пожал плечами.

– Вот так! – Крячко нагнулся через стол, ткнул в Гурова пальцем. – Ты на людей не смотри. Так взрослый смотрит на пацана, я-то знаю, что ты непроизвольно, а людям обидно!

– Не смотри, не говори, дышать-то можно? – Гуров улыбнулся.

– Дыши, разрешаю. – Крячко скорчил гримасу. – Друг мой, ну дерьмовая жизнь, и люди в большинстве своем не очень, так не бери все к сердцу, будь проще и чаще сплевывай. Тебе жениться надо, ребятенка родить...

– И сделать его сиротой!

– А ты не думай об этом!

– Кто за меня будет думать? У меня сейчас вроде романа. Маша хочет регистрироваться и рожать.

– Давай организуем!

– Рожать?

– Дурак, свадьбу организуем!

– Если у меня будет семья, я стану трусом.

– Значит, я трус?

– Тебя я берегу, меня уберечь некому. Только я сам. Один.

– А я? А Петр?

– Петр поручил мне розыск “бюро”, а ты промолчал. А ты понимаешь, что если такое “бюро” существует и я приближусь к нему, то сразу окажусь в зоне прямого огня? – Гуров смял лежавшую перед ним бумагу, швырнул в корзину. – Не знаю, люблю я Марию или лишь увлечен, но втягивать ее в омут не имею права... Да еще ребенок! С ума сойти можно.

– Лев Иванович! – Крячко вышел из-за стола и на манер Гурова стал расхаживать по кабинету. – Сотни ментов женаты и имеют детей!

– Сотни ментов – одно, а сыщик Гуров – иное, – сухо ответил Гуров. – Да, я не такой, как все, и сделать ничего не могу. Но я к тебе прислушиваюсь. Год назад ты сказал, что пью лишнее, я практически спиртное исключил. Теперь буду следить за собой, постараюсь быть мягче, интересоваться, как здоровье, как супруга, в какой класс перешел ребенок...

– Не надо! – перебил Крячко. – Лишнего не надо, людей напугаешь.

Звякнул телефон. Гуров снял трубку:

– Здравствуйте, слушаю вас внимательно, – и подмигнул Крячко.

– Здравствуй, Лев Иванович, ты здоров? Это Гойда.

– Привет, Игорь! Как здоровье, дома все в порядке? Прокуратура на месте? Ильюшенко сняли или он все еще в отпуске?

– Что с тобой? – удивился следователь прокуратуры. – Я работаю в прокуратуре города, меня и.о. Генерального мало интересует.

– Тогда выкладывай, что случилось?

– Вот, узнаю сыщика Гурова, – довольно произнес следователь. – Я получил анонимку, думаю, она тебя заинтересует.

– Анонимка? Это вряд ли!

– Шибко занят?

– Не скажу, начинаю одно дело, но очень не хочется.

– Вот и прокатись ко мне, тем более что у тебя новая машина.

– Насплетничали?

– Не каждый день ФБР дарит российскому менту автомобиль.

– Раз ты говоришь – надо, приеду. – Гуров положил трубку.

* * *

Кабинет старшего следователя прокуратуры ничем не отличался от множества других, чьими хозяевами были коллеги Гойды. Окно, боком к нему двухтумбовый стол, в углу сейф, три стула, у стены диван с высокой спинкой. Когда Гуров видел этот диван, всегда вспоминал молодость, первые годы работы в МУРе. Похожий диван стоял когда-то у него в кабинете, являлся гордостью не только опергруппы, но и всего отдела. Дежурный оперативник всегда мог вздремнуть на этом ложе.

Сыщик отлично помнил об упругих, не подвластных времени пружинах, которые таились под кожзаменителем, садиться на диван остерегался и неизменно занимал стул у окна.

Когда Гуров вошел, следователь лишь кивнул и продолжал быстро писать. Если сыщик добывает свой хлеб, бегая трусцой по улицам, лазая по подвалам и чердакам, то следователь постоянно пишет или печатает на машинке, и ни один бывалый сыщик не променяет порой бессмысленную засаду в промозглом, вонючем подъезде на теплый кабинет следователя. Однако следователь свой геморрой, синюшную бледность лица тоже не променяет на сыщицкую долю. Каждый сходит с ума по-своему.

Следователь писал быстро, четкими фразами, строчки ложились ровно, словно по линеечке. Наконец он поставил под написанным свою подпись, взглянул на Гурова задумчиво.

– Сегодня восемнадцатое сентября одна тысяча девятьсот девяносто пятого года от Рождества Христова, – сказал Гуров и закурил.

Гойда, круглолицый блондин лет сорока, написал число, захлопнул папку, начал массировать затекшие пальцы. Сыщик и следователь работали вместе сравнительно недавно, но относились друг к другу внимательно, даже бережно, зная, что дружба профессионалов родственных, однако различных профессий – явление достаточно редкое. Ведь кошка с собакой тоже живут в одном доме, порой пьют из одной миски.

– Ну что, дружище, служишь, нарушаешь закон? – Гойда откинулся на высокую спинку кресла.

– Обязательно, – улыбнулся Гуров. – Когда по самому краю ходишь, то нет-нет да и оступишься.

– Дерьмовые дела в нашей доблестной милиции.

– Равняемся на прокуратуру, она, как правофланговый, смотрит прямо, а мы направо, вот и заносит.

– Если изредка заносит, терпеть можно. – Гойда достал из папки конверт, протянул через стол.

Гуров взял конверт, вынул из него несколько снимков, просмотрел мельком.

– Я трупы однажды видел. Мужчина лет сорока, расстрелян из автомата, осмотр проводили ранним утром. – Он вложил фотографии в конверт.

– Почему ранним утром? – удивился Гойда.

– Я не прав?

– Прав. – Гойда взял конверт, вытряхнул фотографии, взглянул, убрал в папку. – Ты слишком умный.

– Мог бы сказать и по телефону. Долго разбегаешься, прыгай.

– Очередное заказное убийство. Управляющий банком, застрелен при выходе из дома.

– Случается.

– Не будь циником, тебе не к лицу.

– Кто из сыщиков занимается?

– МУР, ребята неплохие, стараются.

– Игорек, говори, не тяни резину. – Гуров взял с подоконника пепельницу.

– Понимаешь, банк разорился, неплатежеспособен, обычная история. Покойный был человеком, судя по всему, порядочным, за последний месяц продал дачу, две машины, выплатил что сумел... Жена и дочь у него живут то ли в Австрии, то ли в Германии, а брат в Москве. Якобы брат получил предупреждение, мол, если в течение двух недель не будут выплачены пятьсот тысяч долларов, включаем счетчик, а через месяц заказывай место рядом с покойным.

– А где работает брат? Он может выплатить такие деньги? – спросил Гуров, взглянул на следователя заинтересованно.

– Брат – член правления того же банка.

– Ты сказал, что он якобы получил предупреждение. Так он его получил или нет?

– Мне сообщили по телефону, что получил. Фамилия братьев Аляшины, покойный – Анатолий, живой – Борис. Я его допрашивал, вскользь спросил, мол, после смерти брата не было угроз, каких-либо требований? Он отрицает, мне кажется, он врет, боится.

– У Аляшина семья?

– Нет, одинок.

– Дай мне все его данные.

Следователь начал писать, сыщик продолжал:

– Что с тобой, Игорь? Ты же умница, заблудился в двух соснах.

– Поясни, – следователь протянул Гурову листок с полными данными на Бориса Аляшина.

– Долги банка невозможно покрыть суммой, вырученной с продажи дачи и машин. Покойник собирался выехать за рубеж, но, как говорят мои клиенты, жадность фраера сгубила. Ему следовало все бросить и улететь.

– Не обижай. Лев Иванович, я думал об этом. Судя по всему, покойный был человек умный и осторожный, но его взяли за горло, и он пытался вернуть не все долги банка, а лишь какой-то конкретный долг. При обыске квартиры заграничного паспорта не обнаружили, а он у покойного был. Есть основания предполагать, что паспорт забрали вместе с билетом на самолет.

– Возможно, покойный перевел значительные суммы на имя брата. Мафия разделалась с одним, принялась за другого. Ты подал мяч сразу после свистка. Сегодня утром генерал сообщил, что существует подозрение, что в криминальных структурах...

– Новообразование, – перебил следователь. – Аналитики пришли к выводу, что создана организация, скупающая долги.

– Верно, мы назвали эту организацию “Бюро добрых услуг”.

– Тогда на крематории следует вывесить транспарант: “Добро пожаловать”.

– А говоришь, что циник я. – Гуров погасил сигарету, поднялся, вытряхнул пепельницу в корзину, начал расхаживать по кабинету. – Очень возможно, что мы имеем дело именно с “бюро”. Среди кредиторов банка есть знакомые лица?

– Егор Владимирович Яшин.

– Старый приятель, ничего не могу с ним сделать. Управление охраны Президента. Интересно, как Яшин попал в финансовые сферы? Я отвлекся. Если в милиции и прокуратуре известно, что долги начали выбивать централизованно, то руководство “бюро” об этом уже предупреждено. – Гуров сел, вздохнул: – Положение у меня, мягко выражаясь, хреновое.

* * *

Станислав Крячко, сидя за своим столом, писал, Гуров расхаживал по кабинету, диктовал:

– Установить за Аляшиным наружное наблюдение, телефон поставить на контроль.

– Кто исполнитель? – безразлично спросил Крячко. – Кто будет бороться с прокурором?

– Генерал-лейтенант Орлов.

– Шутки записывать?

– Записывать, записывать, – пробормотал Гуров. – Если начальник главка и наш любимый друг полагает, что его участие в предстоящей разработке ограничивается общими указаниями, он глубоко заблуждается.

– Генерал заблуждается, – повторил Крячко, но писал, конечно, иное.

Гуров на шутку не среагировал, продолжал:

– В задании “наружке” особо указать, что разработчиков главным образом интересует, не ведется ли за Аляшиным наблюдение. В случае, если такое наблюдение будет обнаружено, следует переключить свое внимание с Аляшина на ведущих наблюдение, о чем немедленно доложить разработчику. Написал?

– Бумага все стерпит.

– Посетить квартиру Аляшина и проверить, не установлены ли в ней подслушивающие устройства.

– Может, слово “посетить” расшифровать?

– Я не преподаватель ликбеза, не собираюсь учить профессионалов, как им проникнуть в квартиру. Они могут отключить телефон и прислать мастера либо придумать иной предлог. – Гуров начинал раздражаться, однако сказал: – Ты прав, слово “посетить” сродни “нанести визит” и абсолютно не годится. Напиши просто: проверить, нет ли в квартире Аляшина подслушивающих устройств.

– А если устройства имеются? – спросил дотошный Крячко.

– Тогда плохо, контрразведка в жизни не признается, мы будем гадать, кто подслушивание установил. То ли коллеги, то ли авторитеты. Работу с агентурой в этом плане указывать не станем.

– Хотя именно агентура может дать конкретный результат, – не удержался от реплики Крячко.

– Ты умный, но дурак, – парировал Гуров, – Я же не сказал, что с агентурой по данному делу не работаем. Я хочу иметь папку, которую в любой момент можно предъявить министру, замам, даже журналистам, считающим, что от них нет и не должно быть никаких секретов. Агентурные сообщения и работу по ним будем хранить отдельно.

– Мои помощники не имеют выхода на должный уровень, – сказал Крячко.

– Догадываюсь. Я думаю, что даже мой Харитонов, правая рука авторитета Лялека, мало чем поможет. В лучшем случае нам укажут дверь, за которой хранятся секреты, но открыть дверь не поможет никто. Станислав, как ты представляешь человека, способного организовать подобное “бюро”?

Крячко положил авторучку, отодвинул папку с бумагами, задумался. Гуров терпеливо ждал, неторопливо расхаживая по кабинету.

– Не вор в законе, они консервативны, к новшествам относятся настороженно, даже нетерпимо, так как их авторитет опирается на древние воровские обычаи.

– Однако человек должен иметь вес в определенных кругах, иначе сразу попадет под прессинг рэкета, – сказал Гуров.

– Он из ментов либо из бывшего КГБ, значит, человек, прекрасно знающий принципы агентурной работы. – Крячко выдержал паузу. – Допустим, таким промыслом занялся я, старший опер-важняк. Первое, самое сложное, – подбор людей. Опасаясь проникновения агента, мое окружение должно не превышать трех человек. Желательно, чтобы они не знали друг друга.

– Согласен. Отношения со всеми тремя доверительные, но на каждого иметь компромат, – дополнил Гуров. – Один из троих должен быть вор в законе, осуществлять связь с ворами и зонами.

– А на кой нужна связь с ворами? – возразил Крячко. – Их время прошло.

– Верно, прошло, только воры этого признавать не желают. И зоны держат именно воры. С ними можно не сотрудничать, но и воевать сложно. Что ни говори, а вор в законе в организации нужен.

– Необходим и оперативник угро либо контрразведки, ему нужно подчинить боевиков. Такого человека лично я отыскал бы из своего прошлого. Лучше, если бы он и сейчас работал, но сгодится и уволенный, желательно несудимый. – Крячко задумался, покачал головой. – А может, лучше судимый?

– Вопрос спорный, – ответил Гуров. – Еще нужен молодой, головастый, управляемый бандит, имеющий авторитет среди “отмороженных”.

– У них нет авторитетов.

– Есть, Станислав. Другое дело, что они долго не живут. Состав окружения понятен, мы, может, и ошибаемся, но, думаю, ненамного. Как говорится, возможны варианты. Я полагаю, что главарь русский. Прибалт исключается, украинец или белорус в Москву не полезет, азербайджанец, любой кавказец – это национальные распри. Русский в уголовной среде как бы не имеет национальности.

– Хорошего ты о нас мнения.

– Это не я о нас, а мы о себе, – усмехнулся Гуров. – К тебе за помощью обращается человек, ты ему протянешь руку только потому, что он русский? Нет. А чечен – чечену, абхазец – абхазцу и так далее протянут, да не одну руку, а обе. Нас много, империя была Российской, бывший Союз ходил под Москвой, потому русские объединяются не по национальному признаку, а по интересам. В общем, это сложный вопрос, считаю, что главарь преступного новообразования русский.

– От тридцати пяти до сорока пяти лет. – Крячко сунул в рот жвачку. – “Орбит” без сахара. Тебя не раздражает, что я жую?

– Ты, главное, думай. Я бы допустил и тридцать лет. Сейчас банкирами становятся и в двадцать пять.

– Пусть тридцать, но не старше сорока пяти.

– Не семейный, я имею в виду жену и детей, родители могут быть, но живет отдельно.

– Не факт, но скорее всего. – Гуров перестал расхаживать, присел на угол стола. – Он человек закрытый, хотя изображать способен невесть что, обязательно тщеславный, с комплексом неполноценности.

– У каждого человека, даже у тебя, имеется комплекс неполноценности.

– Имеется, имеется, – голос у Гурова словно треснул, даже оттянуло в хрип. – Я похож на рыбу, которая не любит воду, но жить в иной среде не может.

– Не понял? – Крячко чуть не подавился жвачкой.

– Я русский и живу в России. Не будем об этом. Еще я сыщик и терпеть не могу свою профессию. Так что у меня комплексов выше крыши!

– Ладно, прекрати, не наговаривай на себя. – Крячко растерялся, подвинул телефон, начал набирать номер, положил трубку. – На чем мы остановились?

– На том, что ты меня уговариваешь жениться на Марии, а я не могу забыть Татьяну, которую убили по моей вине.

– Я сказал тебе – прекрати! Нельзя все мерзости жизни взваливать на свои плечи.

– Человек без памяти не человек, а манкурт.

– Давай выпьем и на сегодня закончим.

– Я больше не держу в кабинете спиртное.

– Поехали к тебе, ты принципиальный, а я обыкновенный, живой и слабый. Я выпью, а ты будешь наливать и упиваться своей силой.

Крячко собрал со стола бумаги, убрал в сейф.

* * *

Трагедия произошла минувшей весной. Гуров приятельствовал с молодой обаятельной женщиной, режиссером телевидения Татьяной. Они были близки, подумывали о женитьбе, но событий не форсировали, жили и жили, люди взрослые – понимали, что штамп в паспорте значения не имеет. Гуров вел очередную разработку, разыскивал огромную сумму фальшивых долларов, которую заслали в Россию через Италию. В розыске принимал участие Интерпол. Параллельно с МВД и ФБР фальшивые банкноты искали и российские авторитеты, которые напали на след Гурова, оказавшегося ближе других к цели.

Однажды поздним вечером Татьяна уговорила Гурова разрешить ей сесть за руль “Жигулей”, так как машин в это время на улице было мало, сыщик уступил просьбам. И надо же такому случиться, что именно в этот вечер на Гурова напали. Если бы он сам сидел за рулем, то наверняка в зеркало заднего вида увидел бы быстро догонявшую их “девятку”, а, находясь на правом сиденье, он момент нападения упустил. Из “девятки” полоснули из автомата, видимо, машину Гурова знали, били по водителю...

Пересказывать кровавую бойню, которая произошла сразу после первой автоматной очереди, не имеет смысла. Сыщик расправился с нападавшими, но Татьяна погибла, и Гуров в смерти женщины винил себя. У Татьяны осталась дочь, девочку забрала к себе родная тетка. Гуров, бывший уже на пороге семейного благополучия, вновь остался один. Все попытки Крячко вытащить друга из “берлоги” кончались неудачей. Станислав позвонил телевизионному ведущему Александру Турину, грубо напомнил, что не так давно полковник Гуров спас “звезде” жизнь, и потребовал помощи. Александр оказался парнем приличным, стал приглашать сыщика на светские вечера, премьеры, презентации, в модные клубы, в которые модного телеведущего приглашали непрестанно. Гуров вяло отказывался, порой соглашался. Когда понял, что бестолковая суета светских сборищ отвлекает его, а порой и смешит, начал сопровождать Турина с удовольствием. Особенно сыщик развлекался, когда его начали принимать за телохранителя и шофера и “коллеги” поучали, давали советы, порой делали замечания, мол, при интимном разговоре шефа с дамой нашему брату присутствовать не следует. Или наоборот. Гурову указывали, что он отпустил “хозяина” в туалет одного, чего делать никак нельзя. После чего сыщику рассказывались страшные истории, как однажды... Гуров слушал внимательно, всегда соглашался, а так как на подобных сборищах бывали одни и те же гости, а соответственно и охранники, то полковника-важняка вскоре считали за своего парня, сочувствуя, что в солидном возрасте, а возраст выдавали седые виски, и, видимо, в прошлом начальник, занимается черной работой.

На одном из таких вечеров Гуров и познакомился с Марией. Актриса театра, лет тридцати пяти, она была хороша собой, в кино снималась мало, на телеэкране почти не показывалась, ее знали и узнавали только профессионалы, а широкая публика особенно и не реагировала. Познакомился Гуров с Марией, можно сказать, случайно.

Был а-ля фуршет, и далеко не бедные и уж точно не голодные люди вели себя у стола довольно агрессивно. Гуров в схватке участия не принимал, взял бокал шампанского, которое не любил, и сел в сторонке, с интересом наблюдая за происходящим. Он забыл спросить у Турина, по какому поводу банкет, и сейчас пытался определить, кто же виновник торжества.

– Интересно? – спросила женщина, присаживаясь на соседнее кресло.

– Очень. – Гуров, взглянув на соседку, отметил, что она красива, но в данный момент раздражена, спросил: – Вам что-нибудь принести?

– Благодарю. – Женщина глянула на Гурова вызывающе. – Если вы столь любезны, угостите сигаретой.

Гуров открыл портсигар, щелкнул вмонтированной в него зажигалкой.

– Спасибо. – Соседка пыхнула сигаретой неумело. – Портсигар. Вы старомодны?

– Видимо, – ответил Гуров, не мог же он сказать, что носит портсигар с собой, так как на его полированную поверхность удобно снять пальцевые отпечатки.

– Завтра по телевидению покажут премьеру фильма, где я снялась в главной роли. На экране я красивая.

– Вы и в жизни красивая и прекрасно об этом осведомлены, – сказал сдержанно Гуров, пододвигая пепельницу поближе к женщине.

– Спасибо, вы в театре бываете?

– К сожалению, нет. – Гуров пожал плечами и улыбнулся, так как за столом два популярных артиста сражались за блюдо с заливной осетриной и изощрялись в остроумии.

– Вы улыбаетесь, неужели вам не противно?

– Люди, – Гуров вновь пожал плечами. – Взрослые и непосредственные. Интересно.

– Это Жорка-то непосредственный? Вы дитя. – Соседка протянула руку: – Мария, – и назвала свою фамилию.

Гуров понял, что от него ждут соответствующей реакции – судя по всему, фамилия Марии должна была произвести на него впечатление, и Гуров встал, поцеловал руку.

– Рад знакомству. Гуров Лев Иванович.

– Гуров... Гуров... Простите, вы где снимались?

– Я юрист, уголовное право, – ответил Гуров.

– Как же вы оказались на этой тусовке?

– Пригласил приятель.

– Кто? Или это секрет?

– Саша Турин. Он тоже не артист, хочет договориться об интервью, а я лишь сопровождающий.

– Вроде телохранителя?

– Почему вроде? – Гуров не смотрел на актрису, понимал, что это невежливо, но что-то мешало ему поднять взгляд, да и не хотелось изображать заинтересованность. – Я профессиональный охранник.

– Я вам совсем не нравлюсь? – неожиданно спросила она.

– Простите, я как-то об этом не думал. – Гуров понимал, что хамит, но остановиться не мог, взглянул на актрису. – Последний раз я влюбился с первого взгляда в классе девятом.

– У вас красивые глаза, но взгляд недобрый. – Актриса абсолютно не смутилась, говорила легко. – Однако человек вы, по-моему, незлой.

– Я разный, и хватит обо мне, лучше расскажите, какой фильм завтра покажут по телевизору.

– Глупости, я брякнула со злости. Я не люблю кино, потому что кино не любит меня.

– Машенька, куда ты запропала? – спросил подошедший к ним мужчина, взглянул на Гурова безразлично, кивнул, обронил: – Извините, – и взял актрису под руку. – Пойдем, Мария, я тебя покормлю.

– Увидимся, – сказала актриса Гурову и пропала в толчее у стола.

Гуров попытался разыскать Турина, увидел, что тот беседует с известным актером, не подошел и уехал. Сыщик забыл о новой знакомой, как взрослый мужчина забывает красивую актрису, увиденную на экране. Красивая чужая женщина, не имеющая к нему никакого отношения.

На следующий день Александр Турин позвонил Гурову на работу, но сыщик торопился на встречу с агентом, и разговора не получилось. Гуров сказал, что сейчас занят, вечером будет дома. Александр ответил, что позвонит, и Гуров окунулся в круговерть оперативных забот, а о звонке забыл. Однако вечером Турин позвонил вновь, сказал, что находится неподалеку, попросил разрешения зайти. Вскоре он входил в квартиру Гурова, да не один, а с Марией.

Вторая встреча разительно отличалась от первой. Актриса была без яркого макияжа, держалась спокойно, даже застенчиво. Гуров ухаживал за гостями. Турин рассказывал телевизионные байки, старался создать непринужденную обстановку, но актриса и сыщик молчали, лишь изредка роняя короткие фразы. В конце концов телеведущий выпил рюмку водки и сказал:

– Все! Мой запал кончился, мне надоело. Я вас познакомил, вы люди взрослые, разберетесь. Каждый из вас одинок, вы оба умные, порядочные люди, нравится – дружите, не желаете – расставайтесь. Я не массовик-затейник, даже не ведущий развлекательной программы. Маша, этот мужик неопасен, я с чистой совестью покидаю тебя.

Когда Турин раскланялся и ушел, Мария скинула Туфли, по-домашнему поджала ноги, устраиваясь в мягком кресле удобнее, и сказала:

– Налей мне водки. Мы будем разговаривать на “ты”, не бойся, это тебя ни к чему не обязывает.

– Меня обязать сложно, – ответил Гуров, наполнил рюмку, сделал бутерброд, подал гостье.

– Лев Иванович, ты не пьешь в принципе? – спросила Мария, выпила и закусила.

Гуров тоже выпил и усмехнулся:

– Я как раз в принципе пью. У меня есть друг, который год назад сказал, что я злоупотребляю.

– Понятно. – Мария протянула свою пустую рюмку. – А ты действительно знаменитый сыщик?

– При жизни сыщики знаменитыми не бывают. – Гуров наполнил рюмку гостьи. – Я живой сыщик, а это немало.

– Понимаешь, сыщик, мою квартиру сейчас занимает человек, которого я видеть не хочу. Саша мне сказал, ты живешь один, не уступишь мне твой диван на пару дней, пока я со своим постояльцем не разберусь? Я, конечно, могу устроиться у подруги, но, честно сказать, очень не хочется вести бабские разговоры. Я тебя не шокирую?

– Оставайся, – просто ответил Гуров, взглянул на гостью внимательно и добавил: – Ты мне сегодня нравишься.

– Спасибо. Я постараюсь уладить свои дела побыстрее и тебе не мешать.

– Ладно. – Гуров кивнул, принес из спальни подушку, чистое белье и пижаму, оставшуюся в его доме после Татьяны.

Мария развернула пижаму, вопроса не задала, уложила все на диван.

– Ты во сколько ложишься? – Она начала убирать со стола.

– По-разному. Я порой не ночую, буду предупреждать звонком. Если не сумею позвонить, в двенадцать запирайся на засов, двери стальные, на звонки в дверь не открывай, к телефону не подходи, я буду звонить с интервалом два. Понятно?

– Понятно.

– Мой номер никому не давай. Ключи я тебе дам, постарайся их не потерять.

– Ключи я у тебя не возьму, обычно я возвращаюсь поздно, откроешь.

– А если я не приду?

– Не волнуйся, совершеннолетняя, я не хочу доставлять тебе неудобства.

– Как знаешь. – Гуров взглянул на часы. – Укладывайся, ванная рядом. – Он указал на дверь. – Я немного почитаю, уляжешься, свистни, зайду пожелать тебе спокойной ночи.

– Хорошо. – Мария отнесла посуду на кухню, начала мыть и сказала Гурову, который стоял на пороге: – А фильм мой сейчас кончился. Между прочим, я впервые снялась в кино в главной роли. Режиссеры меня почему-то не привечают, говорят, нет индивидуальности, мол, просто красивая баба. Интересно, в театре я играю характерные роли, а в кино у меня нет индивидуальности.

– Какие твои годы, еще наиграешься, – сказал равнодушно Гуров, вытирая тарелки и думая о своем.

– Тридцать семь, вроде немного, но для героини достаточно. – Мария видела, что хозяин не слушает, говорила, чтобы не возникала неловкая пауза. – Хотя Гурченко после “Карнавальной ночи” не снималась сто лет, сегодня она звезда. Я с Людмилой талантом не равняюсь, но ведь такую актрису чуть не закопали. Мне надо попасть в команду. У всех больших режиссеров своя команда... Мне один мафиози сказал... Назови режиссера, дорогая, – Маша начала говорить с кавказским акцентом, – только имя его скажи, я обещаю, он тебя будет снимать.

– И теперь этот “продюсер” живет в твоей квартире? – Гуров взял у Марии мокрую тарелку.

– Мои проблемы – это мои проблемы.

– Как знаешь. – Гуров повесил полотенце и ушел в спальню.

Он зажег торшер, взял томик Азимова и сел в кресло. “Удружил Сашка, сукин сын, только подобной головной боли мне и не хватало. Девчонка хорохорится, но у нее беда, ясно, как таблица умножения! А я не пожарная команда, черт побери”. Он накручивал себя как мог, клялся, что ввязываться в чужую жизнь не станет, своих неприятностей хватает.

– Лев Иванович, я устроилась, а свистеть не умею! – крикнула из гостиной Маша.

– Свистеть я тебя научу. – Гуров опустился в кресло, стоявшее рядом с диваном, закурил. – А жить не научу, так как сам не умею.

– Ты очень сильный, тебе проще.

– Серьезно? – Гуров взял со стола пепельницу. – Кому проще, тебе, примадонне театра, или студентке первого курса ВГИКа? Ее взяли на эпизод, уже успех.

– Ты прав, – Маша села, подоткнула одеяло, – на каждого верблюда грузят столько, сколько он может унести. Дай сигаретку.

– Не дам, – Гуров убрал пачку в карман. – Ты не куришь и не к чему учиться. Спокойной ночи. Он включил торшер, погасил верхний свет.

– А прощальный поцелуй?

– Завтра утром. – Гуров ушел в спальню и закрыл за собой дверь.

Маша выключила торшер, не спала, размышляла о том, что напрасно полагает, мол, знает мужчин, хозяин – экземпляр редкий, ранее не встречавшийся. И дело не в том, что не лапает, не лезет в койку. Гуров совершенно не играет, не пытается произвести впечатление, он абсолютно естествен. Уж это она, женщина и актриса, чувствует точно. Мужчины в ее присутствии ведут себя по-разному. Одни становятся развязными, начинают хохмить, говорить без умолку, другие замыкаются, молчат, изображают равнодушие. Распространена категория мужчин, дающих понять: ты хороша, не спорю, но и такие, как я, на дороге не валяются, будем проще, валяй в койку. Мужчины, они тоже разные, но практически каждый хочет понравиться, произвести впечатление, а милиционеру наплевать, как он выглядит и что она, известная актриса, о нем думает. Остаться на ночлег он разрешил из вежливости, не скрывает, что присутствие в доме женщины хозяина в восторг не приводит. И при этом он не скрывает, что незваная гостья ему нравится, он не прочь с ней переспать, но первым руку не протянет. “Ну-ну, господин сыщик, посмотрим, надолго ли вас хватит”. С такими мыслями Мария и заснула.

Утром они почти не разговаривали, быстро позавтракали – чашка кофе и бутерброд, вместе вышли из дома.

– Тебе куда? – спросил Гуров. – Если недалеко, подброшу.

– Не беспокойся, я доберусь, – ответила Маша.

– Ты не ответила на вопрос. – Гуров отключил охранное устройство стоявшей у тротуара иномарки.

– Так и держишь машину, не боишься? Какая это марка?

– “Пежо”. Франция.

– Довези до Маяковской, – Мария села в машину. – Надеюсь, это недалеко?

Он не ответил, сел за руль, спросил:

– Когда ты думаешь вернуться?

– Спектакль заканчивается в десять. – Она назвала свой театр.

– Я тебя встречу. Если буду занят, тебя встретит мой друг. Его зовут Станислав. А в принципе это неудобно, следует вопрос с твоим возвращением решить. Мало ли что может случиться, мы можем быть заняты.

Мария видела, мужчина думает о своем, раздраженно ответила:

– Я постараюсь подстраховаться, если в десять минут одиннадцатого вас не будет, поеду к подруге.

– Договорились.

– Ты всегда ездишь так аккуратно?

– Всегда.

Марии захотелось вывести Гурова из себя, заставить разозлиться:

– Интересно, сколько стоит такая машина и на какие деньги ты ее купил?

– Сколько она стоит, я не знаю, машину мне подарили.

– Просто взяли и подарили? Вроде взятки?

– В знак благодарности. – Гуров постоянно смотрел в зеркало заднего вида, на язвительную соседку не обращал внимания.

– Кто же тебе так благодарен? Или это секрет?

– Не секрет. Машину мне подарило ФБР. Мы вместе работали, я американцам немного помог. – Гуров выехал на Садовое кольцо. – Значит, если ничего не случится, в десять я тебя встречу.

В министерство Гуров приехал злой, весь день писал бессмысленные отчеты, справки, запросы, затем коротко обрисовал ситуацию Крячко и спросил:

– Мне это надо?

– Надеюсь, она хороша собой? – спросил Крячко.

– Хороша, хороша, – раздраженно ответил Гуров. – Но она актриса, привыкла к вниманию, а я человек свободный...

– Извини, – перебил Крячко. – Давай встретим ее у театра, отвезем в ее квартиру, постояльца выселим. Если актриса врет, оставим с хахалем, пусть разбирается. Ты не пожарная команда.

Глава 2

Гуров был действительно не пожарная команда, но мужик обыкновенный, и через три дня совместного проживания в одной квартире с красивой женщиной понял, что если не влюблен, то увлечен серьезно. Мария это мгновенно почувствовала и, ни слова не говоря, перебралась с дивана в спальню.

Около месяца они жили словно новобрачные, разговаривали мало, отношений не выясняли. Серьезного дела у Гурова в настоящее время не было, он утром отвозил Марию на репетицию, вечером забирал ее после спектакля или концерта, был сдержан, но внимателен, дарил цветы, порой ходил на спектакли. Мария чувствовала, что Гуров чего-то напряженно ждет, вопросов не задавала, так как поняла: сыщик не любит, когда ему досаждают вопросами.

“Терпи, – говорила себе Мария, – терпи и жди. Вцепись, держи крепче, таких мужиков уже давно не делают, если ты, дура, его потеряешь, будешь жалеть всю оставшуюся жизнь”. Он был статен, интересен, умен, но все это было не главное. Никогда в жизни Мария не чувствовала себя так спокойно и уверенно, казалось, она стала талантливее, значительнее, перестала обращать внимание на театральные и киношные дрязги и сплетни, после встречи с этим мужчиной Мария стала словно моложе, но одновременно и мудрее, и ироничнее. Казалось, он обладает сильнейшим биополем, которое не пропускает людскую злобу, зависть. Марию перестали раздражать даже хамство продавцов в магазинах и постоянное брюзжание ее костюмерши. Екатерина, так звали грозную костюмершу, однажды спросила:

– Маша, где ты отыскала такого мужика? Он будто не из нашего мира, я его даже боюсь.

– Я его тоже побаиваюсь, – призналась Мария. – Будем терпеть.

– Ты знаешь, Мария, ты стала красивее.

– Я стала увереннее. Но мне почему-то страшно, боюсь проснуться, ведь так не может долго продолжаться. Он дает мне силы, ни словно ждет от меня чего-то невозможного.

Гуров действительно ждал. Он знал, затишье в его работе – дело временное, раньше он не боялся приближающейся бури, за двадцать с лишним лет службы он пережил не одну. Он не был бесстрашен, но относился к острым критическим ситуациям философски – у каждого человека своя судьба, любую дорогу необходимо пройти до конца. Сейчас он понял, когда грянет гром, то окажется более уязвим, чем обычно, защищать себя привычно, защищать двоих значительно труднее. Сыщик успокаивал себя, ведь он любил, когда-то был женат, однажды у него украли жену и ее малолетнюю сестру. Он тогда отбился, даже победил. Но то было другое время, иные преступники, человеческая жизнь стоила дороже. Кроме того, Гурова преследовало воспоминание о гибели Татьяны, которую расстреляли по ошибке, ведь пули предназначались ему, сыщику.

И настал день, когда генерал Орлов поручил полковнику Гурову разыскать “Бюро добрых услуг”, профессиональных убийц, принимавших заказы на взимание долгов и ликвидацию неугодных.

Сыщик начал работать, и судьба в лице старшего следователя прокуратуры Игоря Федоровича Гойды услужливо подбросила ему козырную карту. Но если игра ведется с козырями, то они выпадают как в твои руки, так и в руки противника. В такой закономерности сыщик не сомневался.

* * *

Станислав Крячко любил бывать в квартире друга. Такие вечера выпадали нечасто, в основном они случались, когда оперативники вели серьезную разработку. Так и сегодня, друзья не договорили в кабинете, приехали к Гурову, который сразу отправился на кухню, Станислав позвонил жене, сказал, где находится.

– Передавай Льву Ивановичу привет и учти, что я позвоню дежурному по ГАИ, предупрежу, что ты водишь машину в нетрезвом виде.

– Спасибо за заботу, учти, что расходы, связанные с твоим звонком, за твой счет. Целую.

Станислав пришел на кухню, открыл холодильник.

– Супруга спровоцировала меня на сто грамм.

– Закусывать будешь пельменями. Имеется овощной салат, но ты его не получишь. – Гуров налил в кастрюлю воды, бросил щепотку соли. – Мария, кроме овощей, вечером ничего не ест, извини.

– Ты ее сегодня встречаешь?

– Нет, режиссер привезет, во сколько закончится смена – неизвестно.

– Ты не ревнуешь?

– Как когда, сегодня не ревную.

– Женись и быстрей рожай сына, тебе уже черт знает сколько лет. – Крячко достал из холодильника початую бутылку водки, налил половину стакана, выпил, хрупнул огурцом. – Я зароков не давал, мне легче.

– Не оправдывайся, алкаш. – Гуров вскрыл пакет с пельменями. – Как ты полагаешь, Егор Владимирович Яшин для получения долгов может обратиться в криминальную структуру?

– Это вряд ли, – копируя Гурова, ответил Станислав. – Считаю, он от криминала отошел. – Крячко убрал бутылку в холодильник. – У тебя вода кипит.

Гуров высыпал пельмени в кастрюлю, помешал ложкой, задумался, сказал:

– Яшин умный, согласен, однако он по своей природе трусоват. Нам надо же с чего-то начинать.

– Подождем результатов наблюдения за Аляшиным. Я считаю, ты рассудил верно, Аляшина могут “пасти”, если мы выйдем на тех пастухов...

– То ничего хорошего не выйдет, – перебил Гуров. – Мы получим третьесортных исполнителей, которые ничего не знают.

– Так какого черта ты затеял всю историю?

– Сам знаешь, завел папку, в нее нужно класть бумаги.

– Значит, для галочки? – Станислав глянул недоуменно. – Сколько тебя знаю, ты никогда...

– Старею, становлюсь циником, – вновь перебил Гуров. – Честно сказать, не хочу так быстро вылезти на линию огня. Если за Аляшиным наблюдают, то, повторяю, это люди переднего края, автоматчики. А нам нужны штабисты.

В дверь прерывисто позвонили.

– Мария, – сказал Гуров, взглянув на часы. – Странно, она должна быть на съемках.

Мария ворвалась в квартиру, снимая на ходу плащ, чмокнула Гурова в Щеку, взъерошила волосы Крячко.

– Привет, Станислав! – Глаза у нее радостно блестели, но на Гурова женщина не смотрела. – Мальчики, у меня потрясающая новость!

– Тебе сделал предложение принц Монако. – Гуров снял с плиты кастрюлю с кипящими пельменями.

– Приблизительно! Откуда ты знаешь? Ты всегда все знаешь, с тобой неинтересно! Я тоже хочу пельмени! К черту диету, налейте мне рюмку. Гуров, сегодня ты тоже выпьешь!

– Ну-ну. – Гуров выставил на стол полбутылки водки и бутылку коньяку, стал накрывать. – Вымой руки, садись за стол, рассказывай.

Мария пыталась жестами что-то объяснить Крячко, но он покрутил пальцем у виска, мол, дурак и не понимаю, и женщина убежала в ванную комнату.

– Станислав, кажется, мне улыбнулось счастье. Машка куда-то уезжает. Самое время, мне сейчас женщина будет мешать, – сказал Гуров.

– Ты же ее любишь!

– Именно поэтому и будет мешать... Вернулась Мария, оглядела стол, театрально всплеснула руками:

– Бедность – не порок, но большое свинство! Станислав, почему не налито?

– Простите, мадам! – Станислав налил в рюмки водку, пустую бутылку убрал под стол.

– Сели! – Мария подняла рюмку. – За мой талант и удачу!

– Ура! – Крячко чокнулся с Марией и выпил. – У меня сегодня были пробы у очень славного человека, но посредственного режиссера, – начала рассказывать Мария, – сценарий и роль так себе, в общем, работа за деньги, не более того. Ну, пробы и пробы, рутина, хотя все стараются, сегодня сняться в кино – удача. Я сосредоточилась, покойную маму вспоминаю, у меня по роли душевная травма, чувствую, партнер на меня не реагирует, взглядом мажет, нервничает. А по сценарию он влюблен в меня, должен гореть, глаз не сводить. Я уж и так, и эдак, не могу его достать, и все тут. Я сорвалась, со мной редко случается, швырнула тарелку об пол, как закричу на него, рубашку на груди рванула. Ты мужик или нет, ты же меня любишь, хочешь! На площадке тишина, Володька, режиссер, заметался, успокаивает. Неожиданно за моей спиной кто-то громко захлопал и басом: “Браво, Мари! Браво! А мне говорят, у тебя темперамента нет!”

– Станислав! – Мария указала на пустую рюмку. – Значит, захлопали и реплика про мой темперамент. А я рубашку-то порвала и по пояс обнаженная. Разозлилась, чувствую, горю вся, повернулась, а мне со света не видно, кто там хлопает и комментирует... – Она замолчала, смутилась, взглянула на Гурова, одернула кофточку, как бы проверяя, что сейчас одета нормально.

– Так кто же из великих появился на ваших пробах? – спросил спокойно Гуров.

Мария назвала фамилию известного режиссера, покраснела.

– Я всегда мечтала сняться у него в фильме.

– Я тоже его очень люблю. Что ты мнешься, словно девица на выданье. Он сделал тебе предложение?

– Сделал! Оказывается, он ради меня и на пробы приехал, и с нашим режиссером уже договорился.

– Как же он с режиссером договаривается, актрису не спросив? – удивился Гуров.

– Я же на пробах, считай, почти замужем.

– Короче, Маша, чем все кончилось?

– У маэстро российско-итальянская постановка, фильм уже в производстве, героиня тяжело заболела. Денег на западную звезду нет, приехали в Россию, что подешевле искать. Оказывается, мэтр давно ко мне присматривался. А тут я такой экспромт выдала, все сложилось.

– Когда же ты улетаешь? – Гуров взглянул на Крячко, мол, я же говорил.

– Ты ревнуешь? Пойми, я не могу отказаться. Такие предложения случаются раз в жизни.

– Я не мальчик, Мария. – Гуров поднял рюмку и выпил.

Сыщик был безмерно рад отъезду Марии. Рад и за нее, но больше – за себя. В сегодняшней ситуации ему были необходимы свобода, одиночество. Обдумывая и принимая острые решения, он любил побыть один, даже присутствие молчаливого в подобных случаях Станислава мешало. Но сейчас сыщик думал лишь о том, как бы не выдать охватившую его радость. Мария могла не понять, а объяснить подобное невозможно.

– Я за тебя рад, – сдержанно сказал он. – Когда ты улетаешь?

Женщина посмотрела ему в глаза, когда заговорила, голос у нее дрогнул, но вскоре окреп:

– Я боялась, что ты расстроишься, ты же обрадовался. Ты искренне рад за меня, но больше – за себя. Тебя обмануть трудно, я женщина и актриса, меня тоже обмануть не просто.

– Друзья, я сейчас уберусь, послушайте человека со стороны. В жизни далеко не всегда надо выяснять отношения. Я, возможно, вульгарен, но давайте выпьем за ваш успех.

Паспорт, визы, авиабилет Марии были оформлены за три дня. Она улетала днем, и Гуров приехал из министерства домой около двенадцати. Два чемодана и дорожная сумка стояли уже в гостиной. Мария обняла Гурова, прижалась и прошептала:

– Как же ты тут без меня?

Фальшивые слова из какого-нибудь спектакля, подумал Гуров, погладил актрису по голове, поцеловал в затылок.

– Постараюсь не подвести.

– Я вернусь, и мы поженимся, верно?

– Будем решать неприятности по мере их поступления, – усмехнулся Гуров. Он усадил Марию на диван, принес из кухни бутылку коньяка и две рюмки, одну наполнил, в другую налил символически. – По русскому обычаю, на дорожку.

– Мы выпьем в Шереметьеве, все вместе.

– Я не поеду в аэропорт, – сказал Гуров и, чтобы смягчить свой отказ, соврал: – Служба. Вызывают к министру.

– Ты врешь, и ты сердишься! – Мария отставила рюмку. – Неужели ты не понимаешь, что означает для меня такая картина? В главной роли в ленте такого мэтра! Это наверняка Канны, пропуск в мировой кинематограф!

– Я прекрасно понимаю, – искренне сказал Гуров. – Тебе улыбнулась удача, я рад за тебя и желаю тебе всего-всего наилучшего! – Он поднял рюмку.

Серые глаза женщины потемнели от гнева.

– Ты говоришь так, словно я уезжаю не на съемки, а из твоей жизни.

– Не надо театра, дорогая, – Гуров чокнулся с рюмкой Марии. – Мы были счастливы больше месяца, не всем людям такое счастье выпадает в жизни. Не гневи бога, Мария, скажи спасибо за то, что есть, а будущее... До него надо дожить.

– Скажи, что будешь ждать!

– Я тебя буду очень ждать. – Гуров улыбнулся, так улыбается взрослый человек на вопрос ребенка.

– Гуров, ты страшный человек!

– Если тебе легче расстаться в ссоре, не отказывай себе ни в чем. – Гуров закурил и этим как бы остановил предстоящие объятия и поцелуи.

– Ты большой, умный и сильный! – Мария выпила свою рюмку. – Хочешь ты этого или не хочешь, но я вернусь!

Гуров согласно кивнул, понимая, что в данный момент женщина абсолютно искренна. Но когда самолет наберет высоту, она окажется уже в другом мире, в котором будет своя правда. И нет в жизни правых и виноватых, есть сама жизнь.

За Марией приехали два молодых человека, подхватили чемоданы, попытались уговорить Гурова поехать в аэропорт. Сыщик ответил холодной улыбкой, обнял Марию, развернул лицом к дверям, шлепнул по заднице, сказал:

– Ни пуха! – и остался один.

Он прошелся по квартире, в спальне убрал в тумбочку будильник Марии, в ванной без надобности переставил флаконы с туалетной водой, стер с зеркальной полочки пудру и брызнул на стены дезодорантом, подумал, что похож на преступника, который затирает опасные следы.

Неожиданно приехал Крячко, огляделся, сказал:

– Не бери в голову, скоро вернется. Сейчас в Италии, наверное, тепло, девушка загорит.

– Мы с тобой, Станислав, ее загар не увидим. – Гуров прошел на кухню, убрал в шкаф коньяк, включил чайник.

Крячко молча уселся за стол, после небольшой паузы сказал:

– Не увидим в жизни – увидим в кино.

– Обязательно, – усмехнулся Гуров. – Наш роман был попыткой с негодными средствами. Оба взрослые, оба лидеры, для каждого на первом месте – работа. Марии нужен муж-поклонник, который аккуратно ходит на службу, основное его занятие – встречать и провожать знаменитую жену, переживает ее успехи и неудачи, ревнует, – в общем, ведет себя соответственно отведенной ему роли. А мне нужна жена-домохозяйка, которая меня тоже встречает, провожает, в основном – ждет. Существует пословица, мол, в тридцать лет жены нет и не будет. Следует принимать жизнь такой, какая она есть, и не изображать из себя Геракла. Все!

– Я сейчас виделся со старшим группы наружного наблюдения, – естественно сменил тему Крячко. – Они установили, что за Борисом Аляшиным ходит “хвост”. Точно, не профессионалы, но люди достаточно квалифицированные. – Он вынул из кармана конверт, положил на стол. – Вот фотографии.

– Что же ты молчал? – Гуров вынул из конверта снимки, начал разглядывать. – Вот здесь, на втором плане... Кавказцы?

– Похоже, – неопределенно ответил Крячко. – У тебя чайник кипит, сделай мне кофейку.

– Почему московская группировка использует кавказцев? – Гуров начал заваривать кофе.

– Снимок плохой, второй план размыт, может, чудится.

– Ты сегодня же сядешь в машину к ребятам и глянешь на этих людей.

– Уже договорился, – Крячко взглянул на часы. – Они подъедут к твоему дому через десять минут.

* * *

Гуров и Крячко сидели за своими столами, то есть друг против друга. У Гурова было деревянное кресло с высокой прямой спинкой и подлокотниками, сыщик несколько лет назад купил его в комиссионном магазине. Сыщик сидел, упираясь затылком в резную спинку, закрыв глаза. Когда он слушал, то всегда сидел таким образом. Крячко к этому привык и называл такое сидение позой фараона. Хотя Станислав и шутил, но подметил точно: величественная неподвижная поза, прямая спина, руки на прямых подлокотниках, закрытые глаза – точно фараон на своем царственном троне. Крячко же сидел в современном вертящемся кресле, некогда оно походило на кожаное, но время выявило его фальшивую суть, из потертостей вылезал поролон.

На столе перед Крячко лежали записи, но он говорил, не заглядывая в бумаги:

– Наблюдение за Аляшиным ведется на трех машинах, но не одновременно, а попеременно. Владельцы двух машин установлены, третья – “двадцать четвертая” “Волга” стоит в гараже, обслуживающем депутатский корпус, ни за кем персонально не закреплена. Наблюдение ведут посменно семь человек. Я наружное наблюдение с Аляшина снял, выставил за неким Рзаевым Назим Баба-оглы, судя по всему, он старший, прописан в Москве, ночует последние два дня в гостинице “Минск”. Есть основание полагать, что у него в гостинице знакомая женщина. Группа интернациональная, кроме азербайджанцев, в нее входят узбек, казах, грузин и трое русских. Личности устанавливаются.

Отмечено: наблюдаемый Аляшин часто пользуется телефоном-автоматом, что для москвича – явление нетипичное. Автоматов исправных мало. Пожалуй, на сегодня все, Лев Иванович.

– Каковы твои соображения? – спросил Гуров.

– Мы имеем дело с группировкой, – ответил Крячко. – Размер ее сейчас определить трудно, но три машины и семь человек – не кот чихнул. В отношении участия в работе лиц разной национальности я помолчу, так как своего мнения не имею. Это странно, но не более того.

– А если нам попросить помощи у контрразведки?

– С каких пор ты возлюбил данную организацию? – Крячко смотрел недоуменно.

– Их не обязательно любить, достаточно верить. Можно обратиться к Паше Кулагину, он год назад получил отдел, которым некогда руководил Ильин. Год – срок солидный. Павел наверняка подобрал надежных парней. Группа разноплеменная, одна из машин – из гаража Госдумы, сильно попахивает коррупцией.

– Обратиться напрямую к Кулагину ты вправе, но он без санкции сверху решение принять не может. Значит, придется подключить Петра Николаевича, а то и кого-нибудь из замов, и река выйдет из берегов.

– А может, это и к лучшему?

Обычно Крячко понимал друга с полуслова, но случалось, не понимал и после долгих размышлений. Существует избитая истина: чем дольше преступник не знает, что начался его розыск, тем больше шансов на успех. Также известно: чем выше уровень задействованных в деле генералов, тем скорее происходит утечка информации. И дело не в том, что генералы хуже полковников оберегают секреты, а в том, что генералов обслуживает большее количество людей. Если делом занимается главк, это одно количество чиновников, машинисток и помощников, которые оказываются в курсе дела, если же в работу включается заместитель министра, то о работе знает его аппарат, и от этого никуда не денешься. Замминистра не печатает на машинке, не регистрирует входящие и исходящие документы. Когда проводится широкомасштабная операция, десятки людей передают друг другу совершенно секретные документы, все молчат, но все о происходящем знают. Министерство затихает и бережно хранит секрет Полишинеля.

Крячко прекрасно знал: если Гуров ведет секретную разработку, то даже на имя Орлова не пишет секретных бумаг, таким образом, отсекая даже Верочку с ее книгой входящих и исходящих. До окончания операции все новости и планы сообщаются устно, лишь позже оформляются соответствующим образом. Начать переписку с контрразведкой, значит, выпустить информацию из рук.

– К лучшему? – повторил Крячко, глядя недоуменно. – Я тебя не понимаю.

– Мы исходим из того, что в криминальной среде создано новообразование по взиманию долгов и устранению, проще выражаясь, убийству лиц неугодных. Как ты представляешь, Станислав, какой уровень чиновников привлечен к работе такого “бюро”?

– Мы с тобой обсуждали вопрос. Координатор и три зама, не контактирующие между собой, каждый имеет криминальный окрас и ведет свое направление.

– Верно, но таково положение лишь на заключительной стадии, когда боевики берутся за автоматы. Но ведь прежде наверняка используются легальные способы давления. Беру названия с потолка. Допустим, некая Главнефть не может получить долги с крупного банка или наоборот. Кредитор обращается не в арбитраж, где ждут его многомесячные мучения и обесценивание долга, обращается в новоявленное “бюро”. Что же, по-твоему, оговорив стоимость услуг, “бюро” высылает мордоворотов? Начинает стрелять, взрывать машины и двери? Ничего подобного. По своим каналам, через своих людей обращается к соответствующему министру либо в аппарат Президента, руководителю депутатской фракции или главе данной администрации.

– Но мы здесь при чем? – Крячко уже догадывался, но натурально изобразил недоумение.

– Должнику перекрывают кислород, один не получает сырье, другому отказывают в кредите, в большинстве случаев этого оказывается достаточно, должники расплачиваются. Но случается, что человек упрям либо самонадеян, предпочитает закрыть лавочку и, не заплатив долги, скрыться. Тогда начинается прессинг, прямое физическое воздействие вплоть до уничтожения.

– И если мы преступников берем, то волна жалоб катится обратно, наверх.

– Верно. Министр не знает, что его используют криминальные структуры. Причем он не знает лишь потому, что знать об этом не хочет. Опытный руководитель всегда понимает, какая бумага миновала чиновничьи рифы и не лежала в километровой очереди. Министр все отлично понимает, но действует в рамках закона и спит спокойно. За то, что министр не вникает в бюрократические сложности и создает для кого-то условия наибольшего благоприятствования, его собственная дача тоже строится особым способом.

– Я тоже не хочу все это знать! – вспылил Крячко. – Ответь мне по-простому, почему ты хочешь, чтобы о нашей работе знали люди, которым знать не положено?

– Потому, Станислав, что если мы не заручимся поддержкой прессы, то, кроме боевиков-исполнителей, нам никого тронуть не позволят.

– Ты что же, собираешься общаться с корреспондентами?

– Зачем? – удивился Гуров. – Мы лишь упустим информацию, газеты и телевидение сами раскопают, начнется кампания по разоблачению политиками друг друга. И так просто расследование уже не прикроешь.

– И на хрена козе баян?

– А без баяна нечего и ввязываться.

– И не ввязывайся, мы уголовный розыск.

– Петр приказал, я согласился работать, считай, поезд уже двинулся.

– Если ты все предвидел, то напрасно согласился, – резко сказал Крячко.

– Почему ты осуждаешь меня, а не генерала? Когда Петр решал начать розыск новообразования, то прекрасно отдавал отчет, какую волну поднимет.

– Значит, мы ввязываемся в большую политику? Дерьмовое дело, Лев Иванович.

– Отвечу тебе избитой фразой, Станислав. Родину не выбирают, мы с тобой родились в России. И коррупция у нас такая, какая есть. Мы либо деремся, либо увольняемся.

– Уже проходили. – Крячко тяжело вздохнул и матерно выругался.

* * *

Наружное наблюдение переключилось с Аляшина на его преследователей. По забитым машинами улицам следовали друг за другом “Мерседес” с Аляшиным, “Волга” с двумя кавказцами и двумя русскими парнями, “Волга” наружного наблюдения, “Жигули” ГАИ, в которых вместе с инспектором находился и полковник Крячко, и, то обгоняя всех, то пристраиваясь в хвосте, ехал Гуров в своем “Пежо”.

Когда Аляшин выехал с Садового кольца на проспект Мира, Гуров поднес к губам рацию и сказал:

– Станислав, начинай.

– Понял, – ответил Крячко. “Жигуленок” ГАИ поравнялся с “Волгой” преследователей, замигал правым поворотом, инспектор спустил боковое стекло, махнул жезлом, приказывая остановиться.

Водитель “Волги” взглянул на инспектора ГАИ недоуменно, затем повернулся к сидевшему рядом Назиму Рзаеву, сказал:

– Придется тормозить, не отстанут.

Тот не ответил, лишь проводил взглядом удалявшийся “Мерседес” Аляшина и не обратил внимания на “Пежо” с Гуровым, который следовал за “мерсом”.

– В чем дело? – грубо спросил Рзаев у инспектора, который, не обращая на пассажира внимания, обратился к водителю, представился, сухо сказал:

– Права, техпаспорт.

– Я ничего не нарушал, командир. – Водитель протянул документы. – Обслуживаю депутатский корпус.

– Здравствуйте, – сказал Крячко, подходя к машине с другой стороны, спросил у Рзаева: – Извините, вы депутат Думы?

– Я человек!

– Извините, в машине присутствует депутат Думы? – спросил Крячко. – Нет? Прошу всех предъявить документы.

– Ты кто такой? – вспылил Рзаев. Сидевший на заднем сиденье русский парень ткнул узбека в бок, протянул Крячко свой паспорт, спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Случилось. – Крячко положил паспорт в карман. – Проедем в отделение, я объясню. А вы пока втолкуйте своему темпераментному товарищу, что в Москве не принято так разговаривать с сотрудником милиции.

– Вы в штатском.

– В отделении я предъявлю свои документы, поверьте, вам мало не покажется, – ответил Крячко.

Инспектор забрал у водителя права и техпаспорт, сказал:

– Перейдите в нашу машину, “Волгу” поведу я сам.

– Знал, что этим кончится. – Водитель направился к машине ГАИ.

После того как “Волгу” преследователей остановили, Гуров догнал “мерс” Аляшина, посигналил, показал в окно жезл ГАИ. Аляшин припарковался, Гуров сел рядом, предъявил удостоверение, сказал:

– Борис Федорович, вы ведете себя, мягко выражаясь, неосторожно, нам необходимо поговорить. Подъезжайте на Житную к министерству, я буду вас ждать у центрального входа.

– А в чем, собственно, дело? – спросил было Аляшин, потупился. – Хорошо, хорошо, еду.

В кабинете Гуров снял плащ, указал Аляшину на стул.

– Раздевайтесь, Борис Федорович, присаживайтесь, разговор предстоит неприятный.

– Снова о брате? – Аляшин тоже стянул с себя куртку, сел. – Убили Анатолия, убили. И я не знаю, кто и за что убил. Я это говорил в прокуратуре десятки раз. Что вы от меня хотите?

Гуров смотрел на Аляшина, морщился, молчал.

– Думаете, я молчать не умею и у меня нервы не в порядке? Хватит, меня мучили в прокуратуре! На ваши вопросы я отвечать отказываюсь!

– Тяжелый случай, – сказал негромко, как бы себе, Гуров. – Полагаю, в вашем поколении клинические дураки перевелись. Скажите еще, что будете жаловаться прокурору.

– Говорить не буду, пожалуюсь обязательно. Зря я поехал добровольно, надо было вас послать куда подальше.

– Действительно, жаль. – Гуров кивнул, оглядел полную рыхлую фигуру парня, которому, наверное, не было и тридцати. – Окажи вы сопротивление, я с таким удовольствием набил бы вам морду. Хватит дурака валять, может, у вас времени невпроворот, у меня ограничено.

Гуров редко разговаривал прямолинейно, тем более грубо, но что-то в сидевшем рядом парне крайне раздражало, и сыщик распустился, ему стало стыдно. Он прекрасно видел, что бравада, с которой держался Аляшин, лишь дешевый блеф, на самом деле парень растерян и сильно трусит.

– Хорошо, – Гуров достал сигареты, предложил Аляшину закурить, но тот отказался. – Я извиняюсь, что позволил себе говорить в подобном тоне. Начнем сначала, от печки. Вашего старшего брата Анатолия Федоровича Аляшина расстреляли из автомата. Человека не расстреливают случайно, по ошибке, пьянке или сгоряча. Банк, которым руководил ваш брат, разорился, оказался несостоятельным должником. Верно?

– Я член правления, но это чистая фикция. Я никогда ничего не решал, лишь выполнял отдельные поручения брата. – Аляшин передумал и взял из лежавшей на столе пачке сигарету, закурил.

– Вам неизвестно, чтобы с брата требовали срочно вернуть деньги, угрожали?

– Как это неизвестно? – возмутился Аляшин. – Постоянно требовали и угрожали!

– После смерти брата его наследником являетесь вы? Насколько велика задолженность банка и собираетесь ли вы ее выплачивать?

– Это зависит от того, поддержит ли нас Центробанк и расплатятся ли с нами должники.

Гуров понял, что вновь ведет разговор неверно. Сыщик ничего не понимал в банковском деле.

– Я в вашем деле не разбираюсь. – Гуров тоже закурил, выдержал паузу. – Я знаю, что вам выставлены определенные условия. Вы способны их удовлетворить и вообще собираетесь это делать?

– Я уже сказал, что погашение долгов зависит не от меня.

– Однако ваши кредиторы считают иначе, и вы прекрасно об этом знаете.

– Ерунда, ничего я не знаю.

– Судя по материалам, которыми располагаю я, вас убьют в ближайшее время, – безразлично ответил Гуров. – Счет идет на дни.

– Откуда? – Аляшин поперхнулся, вытер лицо платком. – Вы ошибаетесь. Кредиторам моя смерть невыгодна.

– Я тоже так считаю, но у них другая точка зрения. – Гуров выложил на стол фотографии, сделанные наружным наблюдением. – Вам знакомы эти люди?

Шанс на то, что Аляшин узнает кого-либо из преследователей, был минимальным, но иного способа разговорить парня Гуров не видел. Аляшин рассматривал фотографии внимательно, перекладывая их, смотрел одну и ту же фотографию повторно. Явно, что он кого-то узнал и тянул время, обдумывая ответ.

– Я не понимаю, какой смысл убивать должника, ведь с покойника точно ничего не получишь, – задумчиво произнес Гуров. – Когда убили вашего брата, то припугнули вас, рассчитывали, что вы с выплатой долгов поторопитесь. На что вы рассчитываете, какую цель преследуют ваши кредиторы, мне непонятно. Либо вы с нами откровенны и мы сотрудничаем, либо я от дела устраняюсь, вы решаете свои проблемы единолично. Скажу, ваши шансы остаться в живых я расцениваю как один к ста. Не будьте наивны, выехать из страны вам никто не позволит. Я имею в виду не милицию и пограничный контроль.

Глава 3

Боря Гай родился в пятьдесят пятом году в центре старой Москвы, точнее, на Гоголевском бульваре, который начинался на Арбатской площади и заканчивался у метро “Кропоткинская”. Борис был единственным ребенком в обеспеченной семье, занимавшей трехкомнатную квартиру, в те годы она считалась роскошной, в старом, но удивительно прочном доме.

Дом построил крупный промышленник, сдавал квартиры богатым людям, которые и проживали в доме, пока не пришли большевики. Хозяин дома, жильцы, как и старинная мебель, ковер с парадной лестницы, швейцар и прочие атрибуты благополучной жизни, исчезли в неизвестном направлении. Впрочем, направление еще можно было угадать. Кто-то успел уехать на Запад, примерно половина обитателей погибла в Гражданскую войну и в годы борьбы с врагами революции, остальные расселялись за Уралом, известно, Россия – страна огромная.

В доме устроили нормальное общежитие. Отец Бориса родился в маленькой комнатке, в которой некогда жила прислуга. Петр Иванович, так звали отца, был сыном врага народа, но “враг” был человеком высокообразованным, инженером, работал в машиностроении, потому его не уничтожили, а использовали по прямому назначению, то есть дед Бориса работал инженером, но за колючей проволокой. Известно, что и большевики, и фашисты не любили коммунистов и евреев и всячески их изничтожали. Однако при обоих режимах существовало понятие “полезный”. Так вот, дед Бориса был полезный враг народа, дожил до реабилитации и вскоре после рождения внука скончался.

В период оттепели, когда и родился Борис, его отец неожиданно оказался на волне, которая забросила его сначала на комсомольскую, затем на партийную работу. Отец Бориса был для партии человеком незаменимым. Пунктуальный, аккуратный, лишенный всякого самолюбия и тщеславия, он знал свое место: смотрел с обожанием вверх и с пренебрежением вниз. Не отличаясь большим умом, был все же весьма неглуп. Петр Гай служил не за страх, а за совесть, биографией репрессированного отца никогда не козырял и считал его реабилитацию заслугой партии.

Мать Бориса, в молодости деревенская красавица, попала в Москву с Казанского вокзала, имея аттестат зрелости, устроилась на стройку, благодаря броской внешности не лазила на строительные леса, а выписывала наряды и кокетничала с бригадирами. Настасья Ивановна мечтала выйти замуж за москвича. Родня Насти была из тамбовской глухомани, девушка была типичной деревенской красавицей – черноброва, голубоглаза, с ярким румянцем и русой косой. Неизвестно, то ли бабка наблудила, а может, и прабабка, только Настя при красе и внешней простоте отличалась умом, деликатностью, а с годами внешность женщины утончилась, появилось внутреннее благородство.

И если женились деревенская девица и коренной москвич с Арбата, то, когда сын подрос, роли в семье поменялись. Отец – типичный партаппаратчик, а мать – преподавательница английского языка, красивая женщина, читавшая Шекспира в подлиннике и смотревшая на мужа если не свысока, то с определенной долей сострадания.

Борис рос ни папин, ни мамин, сам по себе, как росло множество городских мальчишек. Среднего роста, фигурой крепок, лицом русский, проявились дед с бабкой по материнской линии. Увлекался спортом, музыкой, девушками, учился, чтобы не приставали. Борис ни в чем не добился заметных успехов, имел третий разряд по легкой атлетике и боксу, играл на гитаре под модного в те годы Окуджаву, позже Высоцкого, спиртного не любил, но выпить мог, близких друзей у него не было, а приятелей и подруг так навалом.

Когда Борис закончил школу, отец уже работал в ЦК на Старой площади. И хотя Петр Иванович Гай был лишь рядовым инструктором, кто помнит те годы, знает, самый рядовой в ЦК был Большим Человеком. В доме на Гоголевском проводили реконструкцию, общие квартиры расселяли, Петр Иванович не захотел ехать в новостройку и получил реконструированную трехкомнатную квартиру в своем доме.

Комната Бориса располагалась слева от входа, а родительские апартаменты – в глубине квартиры, так что подросший парень получил определенную самостоятельность. Он без блата и особых усилий поступил на юрфак университета, зажил обычной студенческой жизнью: семестр гуляем, в сессию вкалываем. Рос он достаточно аполитичным, но общение с отцом и его сослуживцами развивало в парне глухую неприязнь к партии. Парень он был неглупый и современный, достаточно циничный и чувств своих никак не проявлял, состоял в комсомоле, голосовал как надо, кого следовало поддерживал, инициативой, как и отец, не блистал. Лишь к двадцати годам в Борисе начала проявляться индивидуальность, выяснилось, что он незаурядный психолог, любит власть и деньги. Известно, что последними пристрастиями обладают большинство мужчин. Природа наградила его незаурядной наблюдательностью, пониманием окружающих его людей и качеством, редким для молодого человека. Борис остро ощущал, что все люди разные, у каждого слабака есть сильные стороны, а признанный лидер обязательно обладает слабостями.

Он часами слушал разговоры отца с сослуживцами, партийные “руководители” относились к парню иронически-покровительственно, порой шутили, мол, ты, Борис, слушай, учись уму-разуму, особо не лезь, у нас умных не любят. Вот закончишь свой ликбез, возьмем тебя к себе, будешь умным, станешь сильным, получишь власть. А власть не у лидера, он лишь игрушка в руках серых кардиналов. Настоящая власть у среднего звена, людей средних, не гордых, но с большими связями. Борис согласно кивал, но неизменно про себя добавлял: и богатых. Ваши машины, дачи и спецпайки в один прекрасный день заберут, а хорошо пристроенные деньги останутся.

Заметьте, Борис Гай рассуждал так в начале восьмидесятых, когда ни о Горбачеве, ни тем более о перестройке никто и не слышал, даже представить себе ничего подобного не мог. Он обладал интуитивным чувством предвидения и много позже, оглядываясь назад, многие, причем решающие, поступки в своей жизни объяснить не мог.

Так, после окончания университета друг отца пригласил его на работу в ЦК. Многие о райкоме партии, не говоря уж о горкоме, лишь мечтали, а Борис Гай от столь лестного предложения отказался, заявил, что не дорос, и остался в аспирантуре. Он уже тогда отлично понимал, что сам по себе кандидат юридических наук лишь пустой звук. Гай желал стать помощником Большого Человека. А вот для должности помощника связи отца и научное звание – сочетание выигрышное. Молодого кандидата взяли на работу в ХОЗУ Совета Министров РСФСР, это была не большая, но очень хлебная должность. Борис Гай не подписывал бумаг, по которым распределялись материальные блага, он стоял у окошечка, через которое данные блага непосредственно выдавались. И тут неоценимым качеством оказалось его понимание людей, чутье, кто конкретно из получателей стоит на ступеньку ниже, но находится на эскалаторе, идущем вверх, а кто хотя и выше, но его лесенка ползет вниз. Он стал обрастать нужными связями, получать подарки, обогащаться. Начальство быстро заметило безошибочное чутье молодого чиновника, Бориса стали приглашать в кабинеты, где решался вопрос, какое прошение подписать, а какое отложить. Вскоре Гаю предложили небольшую госдачу, хотя по должности ничего подобного ему не полагалось. К всеобщему удивлению, Борис от предложения отказался, мотивируя отказ тем, что этой привилегии не заслужил, да и вызывать зависть у коллег не желает. Взамен он получил участок в престижной зоне и разрешение на строительство дачи за свой счет. Через два года, как раз к тридцатилетию Бориса, дача была построена. Строительное управление имело некоторое преимущество в получении дефицитных материалов, потому для молодого “хозяина” расстаралось, за счет экономии на участке построили и гараж, и баню.

Сегодня такой собственностью никого не удивишь, скорее вызовешь лишь насмешку, но десять лет назад времена и размах были иными.

Мать относилась к деятельности сына насмешливо, даже презрительно, подшучивая, что Борис пошел в Деда по ее, материнской, линии, стал накопителем. Она работала в МИДе переводчиком, сопровождала делегации, отдаляясь все дальше не только от своих деревенских корней, но и от России и постепенно становясь иностранкой. Отцу Бориса катил шестой десяток, человек с ужасом думал о пенсии и смотрел на сына с надеждой и благоговением.

Перестройка еще не началась, но деловые люди, которых еще вчера считали уголовниками, начали поднимать головы, даже всплывать на поверхность. Характер Бориса Гая к этому времени уже полностью сформировался. Образованный, что более важно, умный и спокойный, он выделялся среди сверстников солидной неторопливостью и рассудительностью. Он не стремился немедленно оторвать кусок пожирнее, за что пользовался уважением не только людей деловых, но и матерых партаппаратчиков, которые чувствовали приближение времени нового, неожиданного, нервничали, не могли найти себе места.

Умер последний из могикан – Андропов, вскоре на трон поднялся Горбачев, началась перестройка, которая кончилась тем, чем кончилась. На трон России в окружении опричников поднялся царь Борис.

Нас же интересует судьба одного человека, а именно Бориса Петровича Гая, которому в наступившем году стукнуло сорок. Пять лет он лавировал между навалившимися “новыми русскими”, меняющимися министрами и удерживавшимися на плаву партаппаратчиками. Несмотря на свое чутье, Борис не знал, к какому берегу пристать, жизнь и ситуации менялись слишком быстро. Партия рассыпалась, даже незыблемый КГБ раскололся, создались группировки, враждовавшие между собой. Опыт подсказывал Борису: главное, ни от кого не зависеть безраздельно. Нельзя, особенно сегодня, складывать все яйца в одну корзинку. Он не завидовал приятелям, а точнее, знакомым, ставшим в короткий срок миллионерами. Россия всегда была державой с сильной централизованной властью и всемогущим полицейским аппаратом. Куда бы нас ни бросало, рассуждал он, как бы ни заносило, но в конце концов мы встанем на якорь. И тогда миллионы конфискуют, хозяев посадят либо разметают по всему свету. Борис имел возможность присосаться к нефтепроводу, но не повезло, подельники поторопились, многим пришлось уехать, их место заняли люди незнакомые. Но он успел сделать несколько крупных глотков, открыл счет в далеком банке и решил временно о нем забыть. Были люди, которые его хорошо знали, с мнением Бориса Гая считались и периодически обращались за советом. Тут выяснилось, что он способен помочь не только советом, но и участвовать в переговорах сторон и, в отличие от арбитража, быстро находить решение, устраивающее спорящие, а то и враждующие стороны. Гай нашел себе “крышу” в виде международного концерна, где числился рядовым адвокатом. Подавляющее большинство сотрудников не обращало на Бориса Гая внимания, не принимало чиновника всерьез, что его вполне устраивало. Комиссионные он получал из рук в руки, налогов не платил, жил спокойно. Об истинной роли Гая знали лишь председатель и еще один член правления. Однажды случилось непредвиденное: надежный партнер концерна задолжал несколько миллионов долларов и оказался на грани банкротства. Гая пригласили в главный кабинет и разъяснили ситуацию, задав совершенно новый вопрос: “Что делать?” Борис ответить не мог, попросил два дня на раздумья и поехал к должнику в загородную резиденцию.

Переговоры продолжались больше суток с небольшими перерывами на сон и еду. И соломоново решение было найдено. В любой цивилизованной стране такая махинация была бы разоблачена мгновенно, в России она прошла спокойно. Правда, закончилась для одной из сторон трагически, но виной тому был случай, который и поднял авторитет Бориса Гая на огромную высоту. Задумано мошенничество было безумно просто. Чем проще и масштабнее в России мошенничество, тем оно успешнее. Вспомните рекламу “МММ”, убедитесь сами.

Концерн, которому грозило банкротство, перечислял всю наличность на счета хозяев Бориса Гая, естественно не забывая его самого. После чего должник обращается в Центробанк с просьбой о крупном займе. Получив отказ, объявляет о своей несостоятельности. Миллионы мелких вкладчиков остаются без штанов, а, когда банкротство юридически оформляется, добычу делят.

Все развивалось по сценарию, когда в одно ненастное утро председателя-банкира взорвали в его собственной машине. И что следует отметить особо, взрывом и последующим пожаром была уничтожена вся документация о сделке между двумя концернами. И кто из людей, посвященных в операцию, поверит, что Борис Гай в происшедшем не виноват и вообще не имеет к взрыву никакого отношения? Никто не поверит, и правильно сделает. Самое смешное, если над смертью одного человека и горем других можно смеяться, что Борис Петрович Гай киллеров не нанимал и о происшедшем узнал из газет.

Руки Бориса Гая были чисты, с совестью он всегда жил в мире, а уж в данном случае тем более. На работу он не вышел, решил выждать, сказался больным. Через день позвонил хозяин, да не соединился через секретаря, набрал номер лично.

– Как здоровье, дорогой Борис Петрович? – осведомился он вежливо, но Гай почувствовал в голосе шефа напряжение.

“Шеф уверен, что партнера замочили по моему указанию”, – понял Гай и, выдержав паузу, ответил:

– Врачи говорят, что гипертонический криз, а я так просто хреново себя чувствую, слабость. Скоро оклемаюсь.

– Ты слышал, какое несчастье произошло?

– В “МК” прочитал. Ужас. Сегодня финансист, словно минер, может ошибиться только раз. Шеф, вы бы подъехали ко мне вечерком, есть о чем поговорить. Мать за бугром, отец на даче, я один.

Председатель молчал, он ждал чего-то подобного, однако прямое предложение приехать было слишком нахальным.

– Не поймите меня превратно, – вкрадчиво произнес Гай, – поговорить нам необходимо. Если мы засядем в вашем кабинете, начнутся ненужные разговоры. Мы можем вместе пойти куда-нибудь пообедать, но если нас увидят, а Москва ведь большая деревня, примут за заговорщиков. Когда начальник посещает заболевшего сотрудника...

– Да-да, конечно, – перебил шеф. – Часиков в семь. Вы ведь живете на Бульварном кольце?

Гай продиктовал адрес. Готовясь принимать высокого гостя, Борис вытер пыль в гостиной, достал сервиз, привезенный матерью из-за рубежа, приготовил отменный ужин и почувствовал прилив сил. Почему-то вспомнился Жорж Дюруа Мопассана. Казалось бы, между ним, Борисом Гаем, и красавцем авантюристом не было ничего общего. Он попытался вспомнить имя патрона литературного героя, не вспомнил и переключился на предстоящий разговор. Тщеславие и жажда власти, присущие Гаю последние годы, таившиеся в глубине души, рвались наружу, но он твердо знал, что необходимо их обуздать.

Шеф, человек пунктуальный, приехал ровно в семь, сдержанно поздоровался, осмотрел квартиру, сказал:

– Было время, строили на века, правильно сделали, что не переехали в новостройку. Отец еще служит или уже на отдыхе?

– Консультант в одной фирме по торговле недвижимостью. – Борис проводил гостя в ванную вымыть руки, пригласил к столу.

Они оба не пили, но хозяин налил две рюмки водки, поднял свою, вздохнул:

– Помянем раба божьего, он был неплохим человеком и хорошим партнером. – Гай выпил, чувствуя на себе цепкий взгляд шефа, сделал себе бутерброд с икрой, спросил: – Как будем жить дальше?

Наступил решающий момент, многое зависело от первых слов шефа. Если он молча признает, что, сохранив капиталы корпорации, Гай предстает уже в новом качестве, – одно. Если хозяин прикинется недоумком, то разговор предстоит тяжелый. Гай выигрышную позицию отдавать не собирался. Хотя, как конкретно реализовать случайно полученное преимущество, он толком не знал.

– Какие будут предложения? Я готов тебя выслушать.

И, хотя ответ был самый естественный. Гай взбеленился, звякнул ножом по тарелке, взглянул на хозяина вызывающе.

– Я сумел сократить предстоящие убытки почти на три четверти, – произнес он тихо, но четко выговаривая слова, что придавало им особую значимость. – Несчастный случай. – Гай не был ни актером, ни режиссером, пауза получилась случайной, но оказалась зловещей. – Несчастный случай, – повторил Гай, невольно усиливая произведенный эффект, – сильно изменил ситуацию, и вы лично стали богаче на миллион долларов.

– Восемьсот пятьдесят тысяч, – поправил шеф и отер вспотевший лоб. – Богатеть за счет человеческой жизни безнравственно, но я не могу эти деньги даже отдать на погашение долгов погибшего. Это вызовет ненужные разговоры. Нервы у кого-то из кредиторов не выдержали – и вот... – Он развел руками.

Тут Гай сделал импровизированный, но очень сильный ход. Он встал, широко перекрестился, сказал:

– Все под богом ходим, – и вновь перекрестился. Шеф побледнел и воскликнул:

– Но я действительно не могу вернуть деньги, ведь о нашей договоренности никто не знал! Началось следствие, я в стороне, так как погибший свои долги нашей фирме перед смертью погасил. Зачем же мне высовываться, объясняться, более того, признаваться в нелегальной сделке?

Гай понял, что полностью завладел инициативой, и на глупые вопросы отвечать не собирался. Он налил по второй, чокнулся с рюмкой гостя, сказал:

– Выпьем за живых, пожелаем им удачи. – Гай не собирался угрожать, все получилось само собой. Он говорил то, что подсказывал ему внутренний голос.

– Твое здоровье! – Шеф пытался ответить вызывающе, но голос подвел, дрогнул, получилось довольно комично.

– Выпьем и за мое, здоровье никому не вредит. – Гай решил прояснить ситуацию, продолжал: – У меня были расходы, а на согласование с вами времени не было.

– Сколько?

– Двести тысяч. Нужны наличные, у моих кредиторов нет счета в банке. Да и сами понимаете, сегодня засвечивать такие выплаты опасно, могут понять неправильно.

– Хорошо, я распоряжусь.

– Не годится, вы выпишите деньги на свое имя и передадите мне из рук в руки, – Гай уже открыто диктовал условия. И хотя впрямую об убийстве не было сказано ни слова, получалось, что Гай признавал: в ликвидации партера он принимал непосредственное участие.

О делах говорить перестали, начали обсуждать политические новости и, конечно, предстоящие выборы в Думу. Шеф сказал, что ему предложили выдвинуть свою кандидатуру, но кто конкретно предложил, не назвал.

Гай ответил, что дело это муторное, требующее больших затрат, как материальных, так и физических.

Он убрал тарелки из-под горячего, принес кофе и коньяк и не моргнув глазом соврал, мол, тоже получил предложение примкнуть к блоку коммунистов, видимо, вспомнили о заслугах отца, но он. Гай, ответа пока не дал, видимо, откажется.

Шеф пригубил кофе, обжегся, чуть было не сказал, что нынче многие уголовники подаются в Думу, сдержался. Он отчетливо понял: время его всевластия в корпорации минуло. Гай – человек серьезный, с ним необходимо считаться. Хозяин словно услышал мысли гостя и спокойно сказал:

– Мое мнение, шеф: нам надо интеллигентно расстаться. Два медведя в одной берлоге не зимуют. Двести наличными вы отдадите сразу, а мою долю в компании выплатите частями. Я организую свое дело, под видом дочернего предприятия, с вашим непосредственным участием, позже вы из него выйдете, таким образом, мы будем в расчете.

– Какое дело или это секрет?

– Никаких секретов, хочу прикупить казино. Владелец не поладил с властями, уступит недорого.

– Казино – это чистый криминал.

– Мнение обывателя. На Западе владельцы казино – уважаемые люди. Сделаем все не торопясь, когда волна ажиотажа вокруг убийства спадет, следствие войдет в обычное чиновничье русло.

– И как вы, Борис Петрович, оцениваете свою долю? – Шеф и не заметил, как перешел на “вы”. Гай лишь улыбнулся и ответил:

– А вы поручите бухгалтерии провести расчеты, все должно быть законно, с учетом инфляции, прибыли на день расчетов. Я уже говорил, вы эту сумму вложите в мое дело на правах соучредителя. Кстати, шеф, настоятельно рекомендую позаботиться о личной охране, времена уж больно неспокойные.

Жизнь Бориса Петровича Гая разительно изменилась. Еще не было сказано ни слова о его уходе из компании, но сослуживцы, которые еще вчера общались с ним на равных, отстранились, величали по имени-отчеству. Он происшедшие перемены принял как должное, с коллегами стал сух и официален на людях, но, оставаясь с приятелями наедине, по-прежнему рассказывал анекдоты и сплетничал о красивых женщинах, коих в офисе хватало.

Он возобновил переговоры с хозяином казино. Здесь его ждали неожиданные перемены, хозяин неожиданно согласился на значительные уступки, о которых совсем недавно и слышать не желал. Гай насторожился, предполагая, что местная мафия обложила казино непомерным налогом, и новый хозяин приобретет казино вместе с долгами. Ни принимать на себя чужие долги, ни воевать с местным авторитетом Гай не собирался, потому сразу объявил:

– Дорогой, – хозяин казино был человеком кавказской национальности, потому подобное обращение Гая было вполне уместным, – прежде, чем мы отправимся в банк и к нотариусу, я хочу познакомиться с районными властями. И не только с представителем префектуры и налоговой инспекции, но и с авторитетом, курирующим твое заведение.

Хозяин казино явно смутился, что-то сказал напарнику на незнакомом Гаю языке, потом вздохнул, почесал в затылке:

– Плохие люди, я с ними говорить не буду.

– Тогда сделка не состоится, дорогой, я не фраер и брать на себя твои долги не собираюсь.

– Я ничего не должен!

– Я тебе верю, надо, чтобы не было претензий ко мне.

– Договаривайся сам, Борис Петрович. Я могу дать тебе телефон. Верх тут держит авторитет Лялек, он не разговаривает, только стреляет. Тебе придется говорить с его правой рукой, твой тезка, отчество Михалыч, фамилия Харитонов. Он человек нормальный, но больно хитрый.

Гай задумался, неожиданно у него появилась мысль, довольно сумасшедшая, но он ничем не рисковал, а в случае удачи мог выиграть многое. Он набрал номер и, к своей радости, услышал интеллигентный голос:

– Вас слушают.

– Здравствуйте, Борис Михайлович, вас беспокоит человек, собирающийся приобрести казино “Фламинго”.

– Здравствуйте, как ваше имя-отчество?

– Гай Борис Петрович, я сейчас служу в компании. – Гай назвал свою фирму и перешел к главному: – Мы партнерствовали с “Фениксом”, который, к сожалению, разорился, и их председатель недавно погиб, его машину взорвали.

– Я слышал, – ответил Харитонов. – Значит, Борис Петрович, вы тот самый человек, который вел переговоры?

– Да, но я лишь вел переговоры, представлял своего хозяина.

– Переговоры, переговоры, с вами, я слышал, “Феникс” рассчитался, а потом взрыв. Такое несчастье!

– В страшное время живем, – поддержал Харитонова Гай.

– А теперь вы решили приобрести казино, – сказал Харитонов и замолчал. Гай решил не торопиться и тоже молчал, он понял, что местный авторитет историю “Феникса” и взрыва знает отлично.

– Мой хозяин не был дружен с нынешним владельцем казино, но мы, естественно, заинтересованы в деловых партнерах, – осторожно сказал Харитонов.

– Давайте встретимся, если мы договоримся, я куплю казино. Предупреждаю, платить я не буду, но ваши интересы соблюду. Вы войдете в долю, причем в долю, не облагаемую налогом, и поможете мне в решении кое-каких мелких проблем. Переговорите с шефом, я тоже еще подумаю, затем мы встретимся и обсудим.

– Хорошо, перезвоните мне послезавтра утром, – не очень охотно согласился Харитонов, так как отлично знал, что Лялек не любит коммерцию и долевое участие для него – понятие сложное, он предпочитал наличный доллар сегодня, чем акцию на пять долларов, но завтра.

Борис Михайлович Харитонов устал от прямолинейности хозяина, грубости его приближенных, которые отлично знали, что начальник штаба в авторитете у Лялька, но тем не менее чужой и вроде как временный.

Неожиданно для Харитонова разговор с Ляльком сложился легко. Выслушав лишь вступление и узнав, что человек, желающий приобрести казино, выказывает должное уважение, Лялек хмыкнул:

– А конкурента, говоришь, взорвал? – Он хохотнул. – Давай, нам такие нужны. Пусть покупает казино, притягивает в район кошельки.

– Тачку с человеком взорвали – это точно, – сказал осторожно Харитонов. – А что сделал тот самый – лишь предположение.

– Давай действуй, разберемся.

Харитонов не первый год работал с Ляльком и показной простотой авторитета не обманывался. Казалось бы. Лялек, то бишь Ямщиков Яков Семенович, был понятен и прост. Природный лидер, пользуется огромным авторитетом среди бандитов, неумен, хитер и коварен, потому совершенно непредсказуем. Он был вполне зауряден, любил власть и деньги, чем, казалось бы, походил на Бориса Петровича Гая. Однако лишь входящий в преступную среду Гай и прекрасно известный как налетчикам, так и уголовному розыску Ямщиков были людьми совершенно разными.

Гая не интересовало признание окружающих, ему было вполне достаточно осознавать свою власть, атрибутика его не волновала. В еде, питье и женщинах человек более чем нетребовательный. Гай использовал деньги лишь на подкуп чиновников, на укрепление своей власти.

Ямщикова-Лялька, наоборот, в основном интересовала внешняя сторона, унижение приближенных, а деньги он тратил на дорогие машины, которые бил немилосердно, и на девок, которыми увлекался мгновенно и так же быстро бросал.

Обо всем этом так или примерно так думал Харитонов, ужиная с Гаем в скромном чистеньком кафе. Прежде чем встретиться с новым деловым партнером, Харитонов навел о нем справки, был дотошен, как хороший оперативник. Он побывал и на работе Гая, и в его доме на Гоголевском и остался доволен. Харитонову нравилась сдержанность Гая, проявлявшаяся и в поведении, и даже в одежде. Тот носил строгие костюмы, рубашки в тонкую полоску, неброские галстуки в тон. Некоторые черты к характеристике Гая добавила секретарша, которую накануне Харитонов пригласил пообедать.

– Вы не пьете? – спросил Харитонов, заметив, что рюмка Гая стоит нетронутая.

– Воздерживаюсь, – улыбнулся Гай. – Хотя порой и приходится.

– Я тоже стараюсь ограничивать, но общение с шефом порой обязывает. Извините за любопытство, почему вы решили вложить деньги в игорный бизнес?

– Меня привлекает антураж, чистота, тишина, холеная публика, красивые женщины; – Казалось, Гай был абсолютно искренен, но Харитонов ему не верил.

– Я слышал, что вы собираетесь баллотироваться в депутаты Думы, – сказал он. – Народ не станет голосовать за хозяина притона. Для совка, а за пять лет человек переродиться не мог, казино – притон.

– Раз вы наводили обо мне справки, то вам должно быть известно, что, еще не став хозяином казино, я уже вложил деньги в строительство детского сада и обустройство двух школ.

– Даже так? – удивился Харитонов. – Поздравляю, у вас долгосрочные проекты, но мой хозяин... – он замялся, – человек, живущий днем сегодняшним. Вам будет сложно с ним уживаться.

– Я и не собираюсь, Борис Михайлович, – Гай наполнил его рюмку, в свою лишь капнул. – Это ваша головная боль. Я буду платить вам, иметь дело только с вами. Ямщиков – временщик, его вскоре убьют или посадят. Его место займет другой человек, возможно, похожий, а вы останетесь.

Харитонов собирался выпить, но, услышав столь откровенные слова, он дрогнул, поставил рюмку на место.

– Вы располагаете информацией?

– Лишь предчувствие, время откровенных бандитов в Москве прошло. Я не имею в виду конкретных исполнителей, которые будут нужны всегда. Но на уровне района, округа нужны люди респектабельные, вхожие в официальные кабинеты, имеющие связи.

– Теоретически все верно, но практически довольно сложно, боюсь, вас самого убьют прежде, чем вы у нас обоснуетесь.

– Но ведь вас не убили, хотя вы сами не стреляете и даже не носите оружия.

Харитонов почувствовал себя неуютно, словно на приеме у врача, рассматривающего снимки его внутренних органов.

– Я шел к своему месту десятилетия, а вы желаете прыгнуть на ходу, как на проходящий мимо трамвай.

– А я ничего не желаю, – сухо ответил Гай. – Ни душеспасительных бесед, ни привилегий. Я лишь хочу приобрести казино и считаю разумным жить в мире с людьми, которые в данном округе имеют авторитет. Если я вам подхожу, договариваемся, если нет – я ухожу тихо, будто меня и не было.

“Смотри, какой жесткий мужик, а внешность и манеры рядового служащего”, – подумал Харитонов.

– Мне вы подходите абсолютно, но я не решаю.

– Так передайте Ямщикову, что в районе хочет обосноваться человек, который в этом году станет депутатом Думы. Я буду избираться от вашего округа, вы лица заинтересованные. Казино будет вам выплачивать семь процентов от чистой прибыли. Чтобы деньги не облагались налогом, я стану их перечислять на счет благотворительного фонда. Ваша задача обеспечить охрану избирательных участков и моих гостей. В казино я наведу порядок сам, а вот порядок на автостоянке должны обеспечивать ваши люди.

Встреча Гая с Харитоновым состоялась ранней весной, до выборов в Думу было еще далеко. Гай блефовал, никакая партия, в том числе и коммунисты, о нем и не слышала, соответственно включать в свои списки не собиралась. Но он был отличный психолог и знал, общественным мнением манипулируют мужчины, а создают его женщины. Он нашел банкиров и других состоятельных людей, которые дали деньги на строительство детского сада, ремонт и оборудование двух школ современной компьютерной техникой. Для округа это мелочь, слухи о “новом русском”, не жалеющем денег на детей, расползлись быстро. Прилюдно Гай никогда не говорил, что собирается баллотироваться в новый состав Думы, но с префектом и его окружением познакомился, а на вопросы, не собирается ли он выставлять свою кандидатуру, лишь отмахивался, шутил, что его хобби делать деньги, а не заниматься политикой.

Казино Гай купил. На улице, где оно располагалось, появился милицейский пост, на смену ветхим палаткам пришли новые, нарядные. Все это было сделано по распоряжению Лужкова и выполнялось районной префектурой, но Гай кому следовало заплатил, и жители микрорайона вновь услышали его имя.

Харитонов той весной жил своими заботами. Прошлой осенью кто-то из “доброжелателей” под видом конверта с валютой, адресованной Ляльку, подсунул Харитонову наркотик, авторитета тут же взяли с поличным, надлежащим образом оформили, и через час с небольшим он уже сидел в кабинете полковника Гурова. Сыщик, естественно, не подкладывал наркотик, но догадывался, что последний не принадлежит Харитонову. Но сыщик в то время решал вопрос агентурного подхода к группировке, возглавляемой Ямщиковым, и Харитонов, как лицо приближенное, подвернулся весьма кстати. Морально сломать Харитонова и склонить к сотрудничеству не составляло большого труда, что Гуров и сделал. Он редко заводил на агентов дело и оформлял вербовку надлежащим образом, сыщику нужна была информация, а не галочка в квартальном отчете, благо авторитет Гурова в главке позволял подобную роскошь.

В общем, той осенью сделка состоялась, Гуров получил необходимую информацию, выполнил свое задание и пресек канал утечки информации из главка. Правда, предатель, полковник Усов, вначале был арестован, но впоследствии освобожден за недоказанностью вины.

Харитонов тогда вздохнул свободно, так как Гуров, как всегда, слово свое сдержал, компрматериал с изъятыми у Харитонова наркотиками был уничтожен.

С тех пор прошло почти полгода, Харитонов продолжал контактировать с Ляльком и его группировкой, но так как сам Борис Михайлович оружия в руки не брал и ни в каких операциях участия не принимал, то чувствовал себя при этом абсолютно спокойно. Однажды вечером он вышел из казино и направился к своей машине, когда рядом остановился темно-серый “Пежо”, правая дверца открылась, и спокойный голос произнес:

– Борис Михайлович, присядьте, покатаемся минут несколько, есть разговор.

Харитонов заглянул в машину и узнал полковника Гурова. Гуров свернул в ближайший переулок, припарковался у какой-то стройки, смотрел весело, даже подмигнул. Харитонов набрался храбрости и сказал укоризненно:

– Как же так. Лев Иванович, вы мне обещали...

– Во-первых, здравствуй, Борис Михайлович, рад тебя видеть в здравии. Во-вторых, как живешь? На такой идиотский вопрос можешь не отвечать.

Гуров протянул было Харитонову пачку сигарет, вспомнил, что тот не курит, закурил сам, спросил:

– Так чего я тебе обещал и не выполнил?

– Вы сказали, мол, мы в расчете, больше никаких вопросов задавать не будете.

– Я спросил о здоровье, сказал, что можешь не отвечать, – Гуров, памятуя совет Крячко, улыбнулся.

– Теперь скажете, что наша встреча случайна и вы желаете мне спокойной ночи, – сыронизировал Харитонов.

– Без крайней необходимости я никогда не лгу. Скажи, Борис Михайлович, у тебя родственники где-нибудь на периферии имеются? Имел я справку на тебя, запамятовал.

– Тетка в Барнауле, – растерянно ответил Харитонов. – Мы даже не переписываемся. К чему вам?

– А ты бы не мог к тетке в Барнаул или еще куда на недельку уехать?

– Зачем?

– Не хотелось бы отвечать, лишние знания укорачивают жизнь.

– Вы собираетесь брать Лялька? – Харитонов поежился, даже вспотел.

– Лично я не занимаюсь вашей группировкой. Но в ближайшие дни могут произойти некоторые события, тебе лучше в Москве отсутствовать.

– А если я внезапно улечу, потом произойдут ваши события, так мне лучше не возвращаться.

– Давай думать, – Гуров опустил стекло, выпустил дым. Сыщик всегда старался относиться к агентам как можно лучше, с пониманием. Изредка отношения становились хорошими, чуть ли не товарищескими, однако случалось, что он агента не любил. Так было и с Харитоновым, Гуров ему абсолютно не верил, но, зная его трусость, понимал, “теоретик” вынужден говорить правду, рисковать он не смел, пороху не хватало. Когда Гуров выполнил задание, ради которого и завербовал Харитонова, то расстался с ним с радостью и облегчением, хотя и не исключал вероятности того, что с этим типом придется восстановить отношения. Сейчас, правда, прямой необходимости не было, обстоятельства сложились иначе.

В области на “мокром” взяли двух бойцов из группировки Ямщикова-Лялька. Сам Лялек об аресте своих людей еще не знал. Парни оказались наркоманами, которые в большинстве случаев длительных допросов не выдерживают, а так как взяты они были в бою, с оружием в руках, то вскоре пошли в полную сознанку, назвали Лялька, проскочила в их показаниях и кличка Барин. Бандиты знали лишь кличку, самого человека никогда не видели, но слышали, что Барин – правая рука самого Лялька. Кличка принадлежала Харитонову, хотя непосредственно против него никаких показаний не было, осторожный Харитонов всегда оставался в стороне, в громких делах участия не принимал, однако сгореть мог легко. Сжечь его мог сам Лялек, которого коллеги Гурова собирались брать при очередном налете. Лялек редко брал оружие в руки, но имелись данные, что вскоре такое произойдет. Если Лялька возьмут, то подчистят и все окружение, среди них окажутся люди и не ведающие, где служат, к примеру бухгалтеры, экспедиторы, сторожа, секретари. Может в сеть попасть и Харитонов, и тогда на очной ставке с Ямщиковым возможно всякое. К примеру. Лялек может попытаться прикрыться Харитоновым как действительным главарем группировки, а сам отойти в тень, остаться рядовым исполнителем.

Гуров все просчитал, понял, что законсервированный агент на грани провала, и при всей своей антипатии к человеку решил отвести его в сторону. Если операция пройдет успешно. Лялька возьмут или убьют, группировку разгромят, то дело это большое, однако временное. Свято место пусто не бывает, округ не может долго оставаться вне сферы влияния криминальных сил. Всю Москву контролируют, а один округ будет жить по иным законам? Так не бывает, если весь организм отравлен, то одна рука не может оставаться здоровой. На место Лялька придет другой авторитет, соберет оставшихся, приведет новых бандитов, все вернется на круги своя. Иметь в новообразовании агента такого уровня, как Харитонов, значит, держать всю новую группировку под контролем. Харитонова следовало спасти, получить на него дополнительный компрматериал, держать за горло, иначе с ним работать нельзя.

Гуров не любил прибегать к подобным методам, да мало ли чего человек не любит. Кресло зубного врача каждый нормальный терпеть не может, но припрет, сам прибежишь и быстренько усядешься.

– Ну и что ты надумал? – Гуров погасил сигарету.

– Так я не знаю, от чего спасаться, – осторожно ответил Харитонов, на Гурова не смотрел. – Если мелкий дождик, и зонт сгодится, ливень за окном – на улицу не выходи, землю тряхнуло – в подвал лезть надобно. А может, лишь по крыше пацаны топают, грохочут и пугают.

Гуров разозлился, виду не подал, спросил:

– Если Лялька с полным возьмут, он на очной ставке тебя сдаст или сам, один, “паровозом” пойдет?

В машине наступила тишина, казалось, и город за окнами на время притих.

– Коли его плотно возьмут, он мной не прикроется. Я для такого прикрытия маловат.

Гуров согласно кивнул, вновь закурил.

– А может. Лялька не возьмут? Сейчас он чистый, если предупредить, чтобы он в свежее дело не лез, перезимуем. – Харитонов взглянул на Гурова, облизнул пересохшие губы.

– Мысль интересная, – Гуров улыбнулся, подобный фортель он предвидел. – Интересно, кто конкретно предупредит? И как этот безумный храбрец объяснит Ляльку, откуда получил информацию?

– Можно анонимно стукнуть...

– Забываешься, Борис Михайлович, совсем сдвинулся, со мной, как с подельником, разговариваешь.

– Извините, Лев Иванович, от страха, извините. Значит, из Москвы уматывать?

Гуров взял с заднего сиденья папку, положил сверху чистый лист, шариковую ручку:

– Пиши адрес, фамилию, имя, отчество тетки и текст телеграммы. Мол, тетка совсем плохая, не знаем, что делать с домом, срочно прилетай.

Харитонов послушно написал. Гуров убрал лист в папку, бросил на заднее сиденье.

– Получишь телеграмму, покажешь Ляльку, от себя добавишь, что у тетки имеется золотишко, билет на самолет я тебе возьму.

– Что бы я без вас делал. Лев Иванович? – льстиво произнес Харитонов.

– Мой телефон помнишь?

– Век на забуду, – Харитонов повторил номер.

– Сразу по прибытии позвонишь Ямщикову, скажешь, тетка пошла на поправку, но разговор с ней интересный. Он поймет, а умереть тетке нельзя, твой хозяин хоть и не Спиноза, факт смерти может и проверить. Через неделю позвонишь мне, скажу, когда возвращаться. У Ямщикова в Барнауле могут быть приятели, веди себя осторожно.

– Понял, спасибо, все учту, выполню.

– Ну а как жизнь, что в районе новенького? – спросил Гуров.

– Без перемен, в казино хозяин сменился, прежнего Лялек выжил.

– Кто новый?

– Не по вашей части. Лев Иванович. Некто Гай Борис Петрович, мужик головастый, крутой, финансист, собирается в Думу баллотироваться, – ответил Харитонов, утаив, что Гай обзавелся охранниками, налаживает связи с местной администрацией и милицией и вообще далеко не так прост, как хочет казаться.

Гуров почувствовал некоторую фальшь в словах агента, но решил, что тот лезет к новому человеку в долю, поэтому и недоговаривает. В то время сыщик еще не получил задания разыскать “Бюро добрых услуг”, внутренний голос промолчал, Гуров лишь вскользь подумал, что если операция с бандой пройдет успешно и Харитонов займет в новой группировке подобающее место, то новым хозяином казино стоит поинтересоваться. Но вскоре сыщик познакомился с Марией, потом навалилась работа, и второстепенный разговор отодвинулся на задний план.

* * *

Предусмотрительный Борис Петрович Гай стал наконец хозяином казино и, как вскоре выяснилось, совершил поступок, круто повернувший его жизнь.

Гаю многое в казино нравилось, но кое-что необходимо было обязательно изменить. Он не собирался торопиться с нововведениями, считая, что очень важно понравиться всем работающим в казино, установить с людьми доверительные отношения. Казино не отличалось излишней роскошью, два зала были приведены в порядок турецкой фирмой. Гай считал, что в заведении должны были царить тихая, уютная обстановка; уважительная и дружелюбная атмосфера, девушки должны нравиться мужчинам, но не соперничать с женщинами. Гай не был наивен, понимал, что все зависит от культуры обслуживающего персонала, а культура – качество врожденное, истребляемое в России десятилетиями. Он собирался не торопясь познакомиться с каждым своим сотрудником и по возможности каждого понять.

Известно, благими намерениями устлана дорога в ад, и Гай той дороги не миновал. Учитывая национальность прежнего хозяина, в казино работало много кавказцев. Театр начинался с вешалки, казино – со швейцара. Высокий, крупный швейцар с приметным акцентом, презрением во взгляде и фальшивой улыбкой на губах не годился стопроцентно. Его требовалось убрать не только от дверей казино, но и, выяснив у Харитонова связи швейцара с местной мафией и милицией, убрать его из района, что, как выяснилось впоследствии, оказалось делом совсем не простым.

Но главные неприятности ожидали нового хозяина не в самом заведении. Гай не представлял себе, насколько значима фигура хозяина казино в районе и с каким количеством людей ему придется иметь дело. Он еще не успел вникнуть в суть дела, как в его кабинете уже побывали сотрудники милиции и контрразведки, налоговой инспекции и префектуры. Все вели себя интеллигентно, пили кофе, хотя некоторые рассчитывали на большее, но Гай твердо решил для себя Данный вопрос: никакой выпивки никому не выставлять. Более-менее серьезный человек на рюмку не купится, пускать пыль в глаза и приучать к своему кабинету шушеру в лице мелких чиновников он не желал.

Неожиданно позвонил бывший шеф, справился о здоровье, что Гая насторожило, так как в последний раз попрощались они довольно холодно. Гай с не свойственной ему прямотой извинился, сказал, мол, занят, и попросил переходить к делу.

– Меня осаждают вопросами, каким образом удалось без потерь разойтись с компаньонами. – Шеф замолчал, видимо, прикрыл трубку, там слышались приглушенные голоса. Гай решил положить трубку, когда шеф вдруг заговорил снова: – К вам хочет обратиться с просьбой очень солидный человек. Мое скромное мнение, господина Самойлова следует принять и выслушать.

– Завтра в десять утра. Всего доброго, – Гай положил трубку, почувствовал тревогу, однако отказываться от встречи счел в высшей степени неразумным.

На следующий день, ровно в десять, вошел охранник, пропустил в кабинет мужчину неопределенного возраста и национальности. Гай встал и спросил:

– Господин Самойлов? – Получив утвердительный ответ. Гай отпустил охранника, пригласил гостя присаживаться. – Я вас слушаю, только не надо вступительных слов.

– Предлагаю заработать семьсот тысяч, – сказал Самойлов, и, судя по его выговору, настоящая фамилия у него была отнюдь не русская.

Гай ничего не ответил, выразительно посмотрел в сторону двери. Гость понимающе улыбнулся, покачал головой:

– Мой папа, человек мудрый, говорил, что торопиться всегда плохо. Но вы, уважаемый Борис Петрович, сказали, мол, не надо вступлений, я высказал суть, чувствую, в таком кастрированном виде она вас не устраивает. Не буду злоупотреблять вашим терпением. Один человек должен мне два миллиона сто тысяч долларов, но, увы, не отдает. У человека деньги имеются, у меня есть его расписки. Вы получаете деньги, оставляете себе треть суммы. Я считаю, что это справедливо.

– Почему вы не обращаетесь в суд – понятно, почему вы пришли ко мне – нет. Удивлен и категорически отказываюсь от вашего предложения.

– Сорок процентов.

У Гая мелькнула мысль, что за пятьсот тысяч парни Харитонова выбьют долг из кого угодно.

– Вам, естественно, необходимо подумать, – сказал гость и положил на стол плотный конверт. – Здесь все данные на должника, копии его расписок и пять тысяч долларов – ваш гонорар за время, которое вы на меня потратили.

Гай молчал, наконец решился и ответил:

– Я попытаюсь выполнить вашу просьбу, но на определенных условиях.

Гость кивнул понимающе.

– Я не пишу никакие расписок в получении подлинных документов, которые могут мне понадобиться. И еще. Мне необходимо знать, кто назвал вам мое имя, почему вы пришли именно ко мне.

Гость покачал головой, как бы взвешивая условия, ответил:

– Расписки есть глупости, и мое положение эти глупости доказывает. Имя я назвать не могу, так как дал слово. А мой папа, человек умный, говорил, человек стоит столько, сколько стоит его слово. Вам, уважаемый Борис Петрович, я верю на слово.

– Хорошо, господин Самойлов. – Гай убрал конверт в стол. – Оставьте свою визитную карточку, я вам позвоню.

– Не стоит беспокоиться, я сам...

– Дайте вашу карточку, – перебил Гай. – Я начну с того, что установлю, кто вы такой.

– Вы мудрый человек, – гость положил на стол визитную карточку, поклонился и вышел.

Борис Петрович Гай начал новую жизнь, хотя в тот момент и не подозревал об этом, рассматривая визитную карточку, на которой скромно значилось: “Самойлов Виктор Сергеевич, инженер, ремонт телевизоров”.

Глава 4

В понедельник, двадцать пятого сентября, в кабинете сыщиков все было на своих местах, как и неделю назад, когда генерал Орлов “предложил” полковнику Гурову принять меры к розыску людей или организации, которая взяла на себя тяжкий труд получать с людей или организаций долги. А не согласных платить – устранять, что в переводе на русский язык означает убивать.

За неделю никаких перемен не произошло, разве что Станислав Крячко не писал за столом, а сидел в своем кресле и смотрел в окно. Гуров же по привычке расхаживал по кабинету.

– Почему ты молчишь? – Гуров остановился напротив Крячко. – Ждешь, пока я не придумаю, как нам выбраться из тупика?

– Ты упрям. Лев Иванович, я не собираюсь тебя перевоспитывать. Глупо, бессмысленно, а мне, как подчиненному, и небезопасно. Ты, а не я произнес слово: тупик. Не в первый раз забрались, и вывод давно известен – все скорости назад, до развилки, искать новую дорогу. Версия с Аляшиным – ложная версия.

– Брата Аляшина убили? Факт. За Аляшиным велось наблюдение? Факт.

– Аляшин отказывается давать показания? Факт. – Крячко загнул палец. – Проверка людей, которые за ним следили, ничего не дала. Тоже факт. Я тебе говорю, в этом аквариуме рыбы нет, ловить нечего.

– У тебя есть другой аквариум? – спросил Гуров.

– У меня есть начальник. Он гений сыска и должен вывести меня на дорогу.

Подобные стычки между сыщиками случались не часто и совершенно не влияли на их личные отношения. В подобных случаях они походили на боксеров-профессионалов, которые в тренировочном бою наносят друг другу жесткие удары, пытаются пробить защиту и сбить дыхание, затем не спеша моются в душе, массируют затекшие мышцы и мирно беседуют о погоде.

– Наличие начальника не освобождает тебя от обязанности думать самостоятельно. Аляшин явно боится, но на контакт с властями не идет. На что он рассчитывает?

– У Аляшина с кредиторами имеется неизвестная нам договоренность, – ответил Крячко. – Непонятно, почему его держат под наблюдением?

– Боятся, сбежит, разыскать человека за рубежом – дело хлопотное и дорогое. Я бы все происходящее мог понять, если бы не состав группы преследования. Здесь все по-уродски. Почему используется машина, обслуживающая депутатский корпус? Почему наблюдающих четверо, хотя вполне достаточно двоих? Отвечай, Станислав, что ты уставился в окно?

– Я же тебя не попрекаю, когда ты шарахаешься по кабинету как очумелый. – Крячко крутанулся в кресле. – Ты забываешь, что мы в России, где самые нелепые накладки и противоречия составляют суть бытия. Почему машина из гаража обслуживания? Хозяин деньги на транспорт выделил, а у меня дружок в гараже работает. На кой черт я буду отдавать деньги дяде, когда я могу с приятелем поделиться? Почему работают четверо, когда достаточно двоих? Платят хорошо, работа непыльная, катайся себе да глазами хлопай. Начальство в кабинете сидит, чего угодно объяснить можно. К примеру, можно соврать, мол, объект неспокойный, часто заходит в большие магазины, вдвоем его легко потерять.

– Говоришь, лишь бы сказать, сам своей брехне не веришь. – Гуров присел на край ничейного стола, который стоял вдоль левой стены кабинета. – Дело ставят профессионалы, они все продумали, прекрасно знают, где хватит двух человек, а где нужны все четверо. Ты беседовал с этими людьми, сам говоришь, что двое – люди бывалые, а двое – случайные. Складывается, что нам просто голову морочат, будто ловят на живца.

– Ты и рыбу-то в жизни не ловил, – фыркнул Крячко. – Слово знаешь, а смысла не понимаешь. Если ж с рыбалкой сравнивать, то нас не на живца ловят, так как мы на такую дохлятину никогда не бросимся. Скорее нас к определенному месту прикармливают, хотят знать, где и когда нас можно найти.

Гуров смял сигарету, которую только что вынул из пачки, взглянул на друга внимательно, слез со стола, не стал расхаживать по кабинету, а неторопливо прошел на свое место, уселся в кресло прочно, стал задумчив. Станислав не мог понять, что он сказал такого, что так озаботило друга, притих, ждал, когда Гуров выскажется.

– Ты сказал, что один из четверых, катавшихся в машине за Аляшиным, в недавнем прошлом сотрудник угро. – Гуров оперся на стол, лицом внезапно осунулся, от его недавней рассеянности и лености не осталось и следа.

– Ну? – Станиславу передалось напряжение товарища. – Дуров Артем Григорьевич, старший опер райуправления, прослужил в милиции пятнадцать лет, от роду – тридцать восемь, уволен за систематическую пьянку.

– Тридцать восемь, пятнадцать службы, ас, в самом соку и старший опер. – Гуров покачал головой. – Когда ты с ним разговаривал, запах чувствовал? А с лицом у него как? Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Запах был, – ответил задумчиво Крячко. – Но, понимаешь, не стойкий перегар, а свежий, словно человек пару рюмок только махнул. Лицо нормальное, гладкое, выглядит моложе своих лет. Я тогда удивился. С этим бывшим ментом что-то не так, глаз ясный, хитрый, мне почудилось, он меня знает. Он улыбочку пару раз проглотил, вроде хотел по-свойски шуткануть, да передумал. Сейчас он работает охранником в казино “Фламинго”.

– Стоп, стоп, месяца три назад об этом казино и у меня был разговор, – Гуров щелкнул пальцами, – точно, с Харитоновым. В казино сменился хозяин. Ладно, я отвлекся. Странно, в таком возрасте, со стажем и всего старший опер района.

– В кадрах сказали, что он месяцами не просыхал.

– У нас, когда человека уволят, в кадрах могут сказать, что он мать родную убил. Вздорный характер либо показатели не выводил, вот начальство и не привечало мужика. Охранник в казино, работа в основном поздняя, значит, днем Дуров свободен. Кататься следом за фраером в машине сыскного опыта не требуется. Интересно. Твоя фраза, Станислав, о прикорме рыбы и присутствие в машине бывшего розыскника наталкивают на дурные, мрачные размышления.

– Что нас с тобой готовят к ликвидации, – брякнул Крячко.

– Грубый ты человек, Станислав. Прямолинейный и грубый. – Гуров встал, запер сейф. – Прежде чем человеку подобную вещь сказать, его требуется морально подготовить. На худой конец обедом накормить.

– Да я за тобой хоть в огонь, хоть в воду, а в столовую, так бегом, – ответил Крячко.

* * *

Уволенный из милиции полковник Павел Петрович Усов охранял дачу члена правительства, которая находилась в одном из самых престижных подмосковных мест – на Николиной Горе.

Не только розыск, следствие, но и судья не сомневались, что Усов брал взятки и снабжал преступников ценной информацией, в частности предупреждал о засадах. Избитая в судах истина: знать – это одно, а доказать – совершенно иное дело. И уголовное дело против П. П. Усова было за недоказанностью прекращено, бывший полковник из-под стражи освобожден. В министерстве прошел слушок, что Паша подал иск о возмещении ему денежной компенсации за четыре месяца предварительного заключения. Но Усов ушел тихо, может, с кем из бывших коллег и перезванивался, но ни генерал Орлов, ни полковник Гуров о нем ничего не слышали.

Итак, бывший начальник отдела главка МВД работал сторожем и был крайне доволен. Десятилетиями в нашем сознании дача была связана с резиновыми сапогами, копанием бесконечных грядок, текущей крышей, проваленным крыльцом да покосившимся сортиром.

А не хотите каменный особняк с балюстрадой, пять спален, три ванные комнаты, кухню привезли невесть откуда, и, чтобы пользоваться всей встроенной аппаратурой, нужно в отряде космонавтов обучаться? Хотите? Становитесь министром, говорите о благе народа, с утра до вечера заботьтесь о собственных нуждах, может, и повезет. О конкурсе на министерские портфели даже в нашей прессе, которая пишет о чем угодно, ругается матом, о конкурсе ни единого слова. Журналист – человек свободный, дерзкий и с фантазией. Сегодня о конкурсе на министерский портфель напишешь, а завтра земной шарик повернется, на верхотуре кое-кто завалится и тебе самому тот портфельчик и предложат.

Павел Петрович Усов никаких конкурсов не проходил, освободившись, позвонил кое-кому, предложил свои услуги. Многолетняя служба в сыске плюс связи в криминальном мире мгновенно сработали, отставной полковник получил ряд интересных предложений и, к всеобщему удивлению, выбрал скромную должность охранника. Поселили его в крохотном домике близ барского особняка, две комнатки, кухня, верандочка, все удобства, телефон да, считай, полгода пустующий особняк, хоть приемы устраивай, хоть в футбол гоняй.

В семье после суда и увольнения Усова все пошло наперекосяк. Усов детей любил и разрыв тяжело переживал, но смирился, жил уединенно, но крайне активно. Положили ему оклад в тысячу долларов, таких денег у него раньше не бывало. Усов нанял дворника Османа, бывшего старшину милиции, человека выпивающего, но знающего меру и работящего, главное, молчаливого. Осман, человек неустановленной национальности и вероисповедания, был крепок, жилист и трудолюбив, так что аллеи всегда и в любое время года чисто выметены, дрова для шашлыка заготовлены, стоявшая в гараже машина сверкала.

Вставали Усов и Осман около семи, летом раньше, работали до темноты, зимой часиков до восьми. Усов начинал день с легкой гимнастики, потом кормил собак, супружескую пару немецких овчарок, обходил по периметру двадцать пять соток, проверял крепость замков, исправность сигнализации. После завтрака вместе с Османом, который выпивал рюмку настойки, Усов просматривал газеты, смотрел недолго телевизор и садился к телефону. Звонков было множество, но все разговоры отличались лаконичностью, несколько слов, междометий – и конец связи.

Если особняк пустовал, к Усову ежедневно приезжали один, двое, изредка трое мужчин. Иногда приезжала женщина, обычно она оставалась ночевать. Когда в особняке жили хозяева. Усов после обеда часа на два, на три уезжал в город. Где полковник бывал, с кем встречался, никто не знал, да и не интересовался.

А Усов создавал свою криминальную структуру. Он был относительно молод, еще не исполнилось и пятидесяти, полон энергии, служить категорически не хотел. Он не блистал особыми талантами, но был умен, жизнь знал, и, предложи ему господь должность помощника Президента, Усов, не задумываясь, отказался бы. Четверть века он служил, порой прислуживал, ему это изрядно надоело, хотелось поруководить. Он стал хозяином в имении министра. Усову его должность нравилась. Когда собирались гости, он исполнял роль дворецкого или мажордома, черт разберет, какая между ними разница. Он приобрел смокинг, фигуру имел спортивную; небольшой животик, который приобрел в министерстве, за несколько месяцев жизни на воздухе пропал. Итак, в смокинге, с отличной выправкой, он встречал гостей на парадной лестнице. Обладая профессиональной памятью на лица и имена. Усов уже через полгода стал среди съезжавшихся гостей чуть ли не своим. О его звании в недавнем прошлом знало, конечно, абсолютное большинство. Он никогда на приемах не пил, а рассаживать, даже разносить пьяных ему приходилось. И на следующий день вчера в лоскуты пьяный чувствовал себя со сдержанным, молчаливым Усовым неловко, вроде как бы некредитоспособным должником.

Как все опытные розыскники, Усов был нетороплив, знал, что первым приходит человек, двигающийся к цели неумолимо, шаг за шагом. Около трех месяцев он подбирал людей, встречался с бывшими сослуживцами, вел долгие беседы ни о чем, проверял на спиртное, давал деньги взаймы, потеряв на этом около трех тысяч долларов, о потерянном не жалел. Усов не знал, чем конкретно займется, когда команда окажется в сборе. Он ежедневно внимательно читал газеты и смотрел телевизор, следил за уголовными процессами, определял направления ударов, которые наносили преступные группировки. Вскоре он понял: экономику в целом, и конкретных бизнесменов в частности, душат взаимные неплатежи. Если стать посредником в решении споров, можно приобрести состояние и соответствующую власть. Здесь требуется соблюдать умеренность, не лезть в высшие сферы, не светиться. Переговоры следует вести мирным путем, но за переговорами должен стоять господин “Калашников”. Следовательно, необходима группа боевиков, никоим образом, даже тонкой ниточкой, не связанная с ним, полковником Усовым. Цепь должна быть длинной, но главное не в ее длине. Как бы ни был глубок колодец, но если между воротом и ведром, которым черпаешь, цепь не оборвана и все звенья спаяны, то терпеливый, опытный человек рано или поздно за ведро уцепится и поднимется к человеку, который держит рукоять ворота.

Так как без убийств не обойтись, то рано или поздно розыском займется Гуров. При мысли о неминуемой встрече с ненавистным Гуровым у отставного полковника пробегали мурашки, тело холодил озноб. Усов боялся этой встречи и жаждал ее. Боялся, зная, что Гуров силен и непредсказуем, жаждал, так как мечтал о расплате за разоблачение, арест, позор и развал семьи.

Усов был достаточно объективен в оценке сил и признавал за противником превосходство. Но, как опытный розыскник. Усов знал: инициатор розыска не может не рисковать, не идти на мелкие нарушения закона, значит, Гурова можно подловить. И тут он. Усов, будет иметь неоспоримое преимущество, так как сам находится в тени, а Гуров – под прессом непосредственного начальства, прокуратуры и шарящих по темным закоулкам лучей прессы.

Именно под негласным руководством Усова умный, но в оперативных разработках не сведущий Борис Петрович Гай приобретал известность на стыке криминальных и финансовых сфер. Такой человек, как Гай, был просто необходим Усову.

Логические построения Усова были близки выводам Гурова и Крячко: Усов решил, что в штабе новой компании должно быть, кроме него самого, три не связанных друг с другом человека. Кроме того, необходим финансист с определенной репутацией, которого следует использовать втемную и через него получать заказы, вести денежные расчеты. О существовании такого человека сыщики не догадывались, и это был один из их главных просчетов.

В тот сентябрьский ясный вечер ни министра, ни членов его семьи в особняке не было. Усов обходил свои владения, овчарки спокойно рыскали по кустам, рядом с отставным полковником шел его заместитель по оперативной части, тоже бывший розыскник Артем Дуров.

– Рано Гуров появился на нашем горизонте, слишком рано. И твоя встреча с Крячко тоже не совсем вовремя, – рассуждал Усов, высвечивая фонарем дорогу.

– Раньше или позже – этого миновать было нельзя, – ответил Дуров. – Станислав опознал во мне сотрудника сразу, я и не скрывал, чего дурака валять. Поговорили как свои люди, я, когда увидел, что нас “ведут”, глотнул из фляжки, надо легенду о моем пьянстве поддерживать.

– Ты бы брился реже, больно вид у тебя лощеный.

– Не годится, я служу в фирменном казино, должен соответствовать.

– Крячко опасных вопросов не задавал?

– Легенду задержания он двинул нормальную. Мол, схожая “Волга” в розыске и была использована при нападении на инкассатора. Скользкий вопрос был один, точнее, даже не вопрос, а недоумение. Как это битый опер попал в одну компанию с таким гонористым дураком-черножопым, как Назим Рзаев. В принципе полковник вел себя дружелюбно и открыто.

– Его манера. Эту открытость люди в зоне часто вспоминают.

– Ведомо, не мальчик, – огрызнулся Дуров, споткнулся о корень и матюгнулся. – Спросил, где мы депутатскую машину раздобыли. Я ответил, что сегодня зарплаты никому не хватает.

– О том, что вы следили за кем-либо, он не проговорился?

– Обижаешь, Павел Петрович, Станислав розыскник, а не фраер.

– Он тебе нравится? – безразлично спросил Усов, останавливаясь у своего домика, ударил хворостиной кобеля. – Гулять, Гром, гулять! – Собаки с радостным визгом рванули в темноту.

– Крячко? Нормальный мент, дело знает, – ответил Дуров. – У него “Мерседес-200”, у Гурова – “Пежо-405”. Гуров часто оставляет машину у министерства, к дому его подбрасывает Станислав.

Усов согласно кивал, думая о чем-то своем, расстелил на столе карту центра Москвы.

– Дай выпить, знобит. – Дуров повел плечами, смотрел на манипуляции с картой неодобрительно.

Усов достал из шкафа бутылку коньяку, два стакана, коробку конфет, налил себе и выпил.

– Не больно ты радушный хозяин. – Дуров тоже налил и выпил.

– Я не хозяин, ты, Артем, не слуга, мы – партнеры. – Усов разглядывал карту.

– Леня Голубков и Мавроди тоже партнеры.

– Не понял. – Усов глянул сердито. – Ты считаешь, что я ущемляю твои интересы?

– Я считаю, что ты ведешь закрытую игру и держишь меня за болвана. Хочу – открою карты, не хочу – будешь с закрытыми сидеть. Я знаю, у тебя с Гуровым личные счеты, вижу, ты выслеживаешь его маршруты. В нашем деле ничего личного быть не должно. Если ты собираешься Гурова ликвидировать, я тебе не партнер.

– Все сказал? – Усов разгладил карту, провел пальцем по вычерченной на ней линии. – Гурова необходимо ликвидировать, иначе мы будем постоянно находиться в опасности. Ни ты, ни я участия в ликвидации принимать не станем, обойдутся без нас.

– Кто?

– Мы с тобой человека не знаем, это парень Назима Рзаева, но не айзек, а узбек. Он сидит на игле и полностью зависим.

– Наркоман и черный! – усмехнулся Дуров. – Какие же у него шансы против Гурова! Полковник и подойти к себе не даст.

– Согласен. Гуров ориентируется и стреляет очень быстро. Ты прекрасный оперативник, Артем. Но ты тактик, а здесь нужна стратегия.

– Какая, к черту, стратегия? – Дуров подошел к буфету, снова выпил. – Допустим, ты сумеешь поставить парня в нужное время в нужном месте, хотя я в это верю слабо. Допустим, Гуров оплошает, хотя мне известно, что он лишь однажды выстрелил с киллером одновременно. Но то был киллер-ас, а не мальчишка-наркоман. Но в твоем плане не стратегия, а сплошные дырки. Ты изначально сказал, я твой зам по оперативной части. Если хочешь, чтобы я с тобой работал, говори мне все, использовать себя втемную я не позволю.

– У меня нет секретов, да мне без тебя и не обойтись. – Усов налил в оба стакана, один протянул Дурову. – Твое здоровье, Артем, и слушай, какую я собираюсь провернуть операцию.

* * *

Артем вывел свои “Жигули” на Минское шоссе и направился в сторону центра. Выслушав Усова, Дуров признал, что операция задумана толково, удастся она или нет, риск исключен. В любом случае руководители, то есть Усов и Дуров, остаются вне поля зрения ментовки и прокуратуры. Настроение у бывшего опера было паршивое, он остановил машину у сверкающих палаток, купил бутылку водки. Он редко напивался, сегодня почувствовал, что ему необходимо. Одно дело – добывать деньги нечестным путем, сегодня это делает каждый, кто умеет, иная история – убивать своих бывших товарищей. Слушая Усова, Артем понял, что Гуров и Крячко – это только начало, убрать их – на том же месте появятся другие. Не сытые генералы, не номенклатурные кадровики, а свои парни – оперативники, жизнь которых сложилась удачнее, чем у него, Артема Дурова.

Что за страна Россия, где последовательно при всех режимах уничтожают лучших, а верных сынов превращают в непримиримых врагов, расчищая путь наверх бездарностям и проходимцам? Когда он начинал работать в милиции, то наверняка в ней служили мздоимцы. Но они тщательно прятались, были исключением, как говорится, в семье не без урода. Служить в розыске было делом почетным. Оперативника, если он человек, даже отпетый уголовник-рецидивист уважал. Ненавидел, но уважал. Я ворую и рискую, ты меня ловишь и тоже рискуешь. Коррупция в милицию пришла сверху, когда в руководство стали насаждать партаппаратчиков. Тогда у Артема отношения с начальством уже не ладились. Лишь непосредственные начальники, вчерашние оперы, относились к нему с уважением, ценили профессионализм и преданность делу. Что такое опергруппа в отделении милиции? Несколько сыщиков, которые друг у друга как на ладони, каждый рубль на виду, и не потому, что следили друг за другом. В семье брат за братом или за сестрой не следит, но попробуй купить новые туфли. Тридцать, сорок рублей были большие деньги, на дороге не валялись, так где взял?

Начальство начало прятать материалы на детей власть имущих. Там хулиганка, там изнасилование, а подозреваемый – сынок директора, который дружен с секретарем. И началось. Это оставь, то придержи, еще вчера дружная оперативная команда расслоилась. Кто боялся “возникнуть” либо желал выслужиться – в одну сторону, остальные – в другую. В этой, “другой”, стороне и оказывался Артем Дуров. Нельзя сказать, что он был бессребреник и ни разу в жизни не взял. Но брал он по мелочи, главное, по симпатии. Если Дуров видел, что человек украл с голоду, от безнадеги, то мог спустить дело на тормозах, “потеряв” нужного свидетеля, в таких случаях и брать-то было нечего. Иное дело драки, ломали головы друг другу люди порой и состоятельные, а в последние годы так просто богатые. В таких случаях Артем материал следователю порой не передавал, судил сам, по совести. И если он видел, что потерпевший – сука, а судить надо парня стоящего, то мог и передернуть, и ящик коньяка в багажнике своей машины “найти”. В общем, кристальным и принципиальным Артема Дурова назвать было никак нельзя.

Но в одном он был человек упертый: начальство, которое в работе не секло, ему было не указ, вплоть до полного неповиновения. Никакой начальник такого отношения не любит и терпеть не будет. Дурова обходили должностями и задерживали очередное звание. Ему приклеили ярлык – пьяница, а так как в розыске не употребляли только больные и очень хитрые, то взять опера с поличным было делом не сложным. Кончилась его карьера грандиозным скандалом. Один сынок депутата Думы изнасиловал несовершеннолетнюю, напоил, нанес увечья. На свою беду, на крики девчонки по вызову соседей выехал Артем. Дело оказалось ясным, как выеденное яйцо. В общем понятно, опер не отступил, материал оформил надлежащим образом, следователь прокуратуры из штанов выпрыгивал, но помочь насильнику не смог, так как Артем позвонил в газету, да не в какую-нибудь, а в “МК”. Дело пришлось передавать в суд, на беду насильника, судьей оказалась женщина, и сынок депутата Думы получил на полную катушку. Начальника РУВД понизили в должности, а Артема Дурова уволили из милиции за “систематическое употребление спиртных напитков в служебное время”.

Он всегда не любил начальство, теперь его возненавидел. Он прекрасно знал, что в милиции работают люди разные, но лучшие систематически выпадают в осадок, умные не нужны, требуются люди удобные. Дуров подался было в частное сыскное бюро, но взаимоотношения опять не заладились, надо признать, что характер у Артема был не сахар, а проще сказать, хреноватый характер. Плюс ко всему парень был озлоблен, кидался на людей без причины. В такой момент и позвонил ему Павел Петрович Усов, пригласил в “имение”, они поговорили по душам раз, второй, после чего Усов устроил Артема в казино, сказал, чтобы парень вел себя тихо.

Дело в том, что много лет назад они вместе работали по одному делу. Усов был начальником, быстро раскусил характер сильного опера, предоставил ему свободу действий. Сам Усов в те годы с мафией связан не был, поддерживал Артема из благих побуждений, так как ценил профессионалов и рассчитывал в будущем взять его в свой отдел. Но жизнь закрутила, полковник шустрого капитана забыл и вспомнил о нем, лишь когда устроился в министерское имение и начал подбирать команду. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Естественно, что эта пословица в конкретной ситуации коснется только Усова. Ему повезло, что бюрократия и проходимцы выкинули Дурова за борт, а Павел Усов оказался рядом.

Они встречались почти ежедневно, говорили о жизни, о службе в розыске. Усов сказал, что его уволили, спровоцировав на взятку, вроде бы признал вину, объясняя, что не хватило сил смотреть, как гребут лопатами, вот и оскоромился, а начальство его подставило. Бывший полковник очень медленно и тщательно готовил Артема к решающему разговору, засекая реакции опера на те или иные примеры коррупции среди сотрудников милиции.

Наконец Усов решился и сделал Артему конкретное предложение:

– Я помог одному человеку получить солидные деньги. Человек считает, что ему помог случай, надо открыть ему глаза и забрать у него свою долю.

– Сколько? – на удивление спокойно спросил Артем.

– Он получил двести тысяч, – ответил Усов. – Я считаю, он должен отдать семьдесят. Я ему создал репутацию крутого мужика. Недавно я подтолкнул к нему еще одного просителя, тут дело пахнет сотнями тысяч, а то и миллионом.

– Я человека знаю?

– Знаешь, – Усов улыбнулся.

– Мой шеф, Борис Петрович Гай. Он мужик умный, с ним легко иметь дело. – Дуров быстро просчитал комбинацию. – Гая знают в коммерческих кругах, он свой, и в случае нужды к нему не грех и обратиться за помощью. Никакой банкир не станет иметь дело с уголовным авторитетом, а с коллегой рангом ниже станет. Лучше получить часть долга, чем потерять все.

Все эти разговоры велись весной, еще не убили Аляшина-старшего, и не надвинулась тень Гурова.

Артем Дуров после второй встречи с Усовым понял, что бывший полковник имеет на бывшего капитана серьезные виды, и не сомневался, что предложение будет носить криминальный характер. Артем считал такое положение нормальным, зачем еще может понадобиться битый опер? В мае, когда Усов в конце концов решился и выложил часть своих карт на стол, Дуров воспринял предложение спокойно. Он не сомневался, Усова не подставили на взятке, он запутался в коррупции, и карты полковник показал не все, в рукаве осталось, но все это Артема не волновало. Он свою задачу определил, решил твердо: все дозволено, кроме убийства. Стрелять он будет, как и прежде, только в порядке самозащиты.

Он вошел в кабинет Гая в одиннадцать утра, когда хозяин проверял счета и никого не принимал, все сотрудники казино об этом знали. Гай взглянул на охранника настороженно, ничего не сказал, кивнул на кресло.

– Борис Петрович, вы горькое лекарство пьете сразу или сначала его пробуете? – спросил Артем, усаживаясь.

– Я стараюсь лекарства не употреблять ни горькие, ни сладкие, – ответил Гай и закрыл лежавшую перед ним папку.

– Вы вышли из прошлого бизнеса, получив двести тысяч отступного, хотя по занимаемой в компании позиции не могли претендовать даже на один доллар. Вы умело обыграли неожиданное убийство вашего партнера по переговорам. Вы считаете подобную ситуацию нормальной?

– Я не спрашиваю, откуда вы все знаете. Это факт вашей биографии.

– Профессии, – поправил Дуров. – Вы не ответили на прямо поставленный вопрос.

– И не собираюсь, – спокойно ответил Гай, даже облегченно вздохнул. Он знал, рано или поздно подобного разговора не избежать. – Я никогда не брал в руки оружия и не нанимал убийц. В Москве убивают, прискорбно, но факт. Кто и какие выводы делает из тех или иных убийств, мне неизвестно.

– Вы помогли своему бывшему шефу сделать выгодные для вас заключения.

– Вы юрист, Артем Григорьевич, человек опытный и прекрасно знаете, что доказать можно, а что нельзя.

Дуров посмотрел в лицо хозяина и заскучал. По многолетнему опыту работы в сыске он знал: самый несговорчивый человек – это дурак. Видимо, Гай увидел в лице охранника некий дурной признак, потому что без всякой надобности зажег и погасил настольную зажигалку. Он любил прикидываться человеком недалеким.

– Вы производите впечатление человека разумного. – Артем считал ситуацию предельно ясной и очень не хотел вдаваться в подробности, раскладывать все по полочкам. – У вас было достаточно времени, чтобы подготовиться к этому разговору. Вам не глупости надо говорить, а задать один вопрос: сколько?

Гай собрался возразить, но Дуров, проведший за время службы несчетное количество допросов и душеспасительных бесед, уже понял: хозяина не уговорить.

– Намедни к вам обратился инженер по ремонту телевизоров. Ему не возвращают долг. Пустячная сумма – два миллиона сто тысяч долларов. Инженер по ремонту телевизоров, как любой гражданин, имеет право давать взаймы и возмущаться, когда ему долги не отдают. Вы, шеф, будете продолжать валять дурака, или мы перейдем к решению конкретных вопросов?

– Каких вопросов? – с трудом выговорил Гай.

– Вы самозванец, беретесь за работу, которую не способны выполнить. Ваше дело развлекать и угощать богатых людей, а по утрам подсчитывать доход да исправно платить налоги. Вы беретесь получать криминальные долги, это не ваша работа, а Якова Семеновича Ямщикова, по кличке Лялек. Если не верите, проконсультируйтесь у Бориса Михайловича Харитонова.

– Я не собираюсь ни у кого отбивать хлеб.

– Я уже сказал, хватит болтать. Если Лялек узнает о нашем разговоре...

– Не узнает! – воскликнул Гай.

– Короче, шеф, на сегодня расклад такой, – Дуров сделал паузу, давая возможность Гаю высказаться, но тот молчал. – Семьдесят тысяч вы нам должны за ликвидацию вашего партнера, в отношении заказа инженера по ремонту телевизоров, – он усмехнулся, – давайте думать. Вы в данном вопросе абсолютный фраер. Согласны?

– Семьдесят тысяч долларов – солидные деньги, и отдавать их под складные разговоры я не собираюсь. Лялек для меня опасен, но он в принципе опасный человек. Этот шантаж у вас не пройдет. – Гай собрался с мыслями, обрел некоторую уверенность. – Если идет речь о создании определенной корпорации с четким распределением обязанностей и прибыли, то вопрос можно обсудить. Если вы хотите получить деньги за информацию, которой вы обладаете, то вы ошиблись. Мне проще отдать мастера по ремонту телевизоров Ляльку и забыть вас как дурной сон.

– Мы выполняем заказ, который вы неосмотрительно приняли, вы получаете все деньги, отдаете две трети и долг. В дальнейшем мы обеспечиваем вас новыми заказчиками. Они будут, так как получение долгов – животрепещущий вопрос сегодняшнего бытия. Отношения никак не оформляются, никто ничего не пишет. Договорились?

– Мне надо подумать, – ответил Гай.

– Разумно. Надеюсь, пять минут вам хватит. – Дуров взглянул на часы, вытянул ноги, устроился в кресле удобнее.

* * *

Слежка за Аляшиным прекратилась. Наружное наблюдение проследило зa азербайджанцем Рзаевым и его молодым соотечественником, убедилось, что они селив самолет и улетели в Баку. Артем Дуров работал в казино, в свободное время отсыпался в своей однокомнатной квартире, ни в чем предосудительном замечен не был. “Волга”, которая в свое время была задержана для проверки, один день была разгонной и возила различных депутатов, потом, видимо, была закреплена за председателем комиссии депутатом Котовым Григорием Давыдовичем, рьяным коммунистом, человеком из окружения Зюганова.

Наружное наблюдение пришлось снять, сыщики Гуров и Крячко оказались у разбитого корыта. Больше часа они вели пустопорожние разговоры в кабинете генерала Орлова. Гуров дважды вспоминал Павла Усова, утверждал, что без бывшего коллеги данное дело не обошлось.

– Я устал от тебя. Лев Иванович, – сказал наконец Орлов. – Ты зациклился на Павле. Мы уже трижды проверяли, он работает на даче министра, практически не выходит с территории. Установить за дачей наблюдение нам никто не позволит. Эту зону курируют достаточно квалифицированные люди. И хватит об этом, если у тебя появится что-нибудь конкретное, готов выслушать.

Когда сыщики вернулись в свой кабинет, Крячко сказал:

– Положение у нас паршивое. Хуже нет, чем ждать и догонять. Что-то тебя гложет, Лев Иванович, поделись.

– Ты, как и Петр, любишь оперировать фактами, у меня их нет, – ответил Гуров. – Я могу лишь рассуждать на отвлеченные темы. Начнем с Аляшина. Наблюдение за ним выглядит странным, необъяснимым, но если предположить, что между Аляшиным и организатором убийства его брата достигнута договоренность, то почти все становится ясно.

– Мне можно встревать или помолчать? – спросил Крячко.

– Валяй.

– Коли достигнута договоренность, к чему наблюдение?

– Станислав, ты так привык изображать из себя недоумка, что и со мной играешь, – раздраженно ответил Гуров. – Аляшина припугнули, он согласился долги брата вернуть. Но страх – чувство проходящее. А когда за тобой постоянно следует машина с четырьмя амбалами, страх не проходит, а усиливается. Мы с тобой ломали головы, почему их четверо, когда вполне достаточно двоих. Организатор действа умышленно засветил свое наблюдение и прессинговал жертву. Когда вы остановили “Волгу”, рядом с водителем сидел Рзаев? А на заднем сиденье, между прочим, сидел молодой русский парнишка.

– Володин Степан Иванович, двадцать четыре года, после армии работал год в милиции, – сказал Крячко. – Сейчас охранник-“шестерка” в мелком СП.

– Разумно в машину наружного наблюдения рядом с водителем сажать усатого азербайджанца? – тихо спросил Гуров и вздохнул. – Наши наблюдатели не работают, отбывают номер. Они должны были в первый же день нам сообщить, что объект умышленно засвечивается. И с тобой Рзаев вел себя вызывающе. Думается, что пацана Володина в экипаж взял бывший опер Дуров. Он присматривается к мальчишке, имеет на него виды. Вот тебе и весь фокус с наблюдением.

– Но были другие машины и другие люди.

– Нам не сообщили, как “вели” Аляшина. Просто организатор данного действа тоньше и умнее наших обычных клиентов. Он такой, как ты или я, опытный сыщик.

– Опять Павел Усов? Ты, Лев Иванович, не решаешь задачу, а подгоняешь решение под нужный тебе ответ.

– Полагаешь? – Гуров смотрел на друга грустными, казалось, поблекшими глазами. Это уже не был статный, самоуверенный, ироничный сыщик, теперь Гуров походил на усталого и не уверенного в себе человека. – Возможно, возможно, однако вряд ли, Станислав. Подожди, я вот сейчас возьму себя в руки и тебе обязательно врежу. У тебя ничего нет? – Он щелкнул по горлу.

– Я законопослушный чиновник, не держу.

– Ты большой лгун и садист! – Гуров поднялся из-за стола, потянулся, распрямил плечи. – Какие основные качества присущи Павлу Петровичу Усову? Тщеславие и стремление к власти.

– Обычные мужские слабости.

– Зависит от размеров. Пашу они разрывали на части. Его на этом и вербанули. И вот в один прекрасный день человек лишился всего. Он был не слабак, поэтому не сломался и не запил. Если бы такое случилось, его не держали бы в резиденции министра. Убежден, он блюдет себя, поддерживает в хорошей физической форме. При его связях и биографии у него не было заманчивых предложений? Да такие люди сейчас на вес золота. Однако он поселился в глуши, наступил на собственную гордость, прислуживает черт знает кому. Я не имею в виду министра, не знаю его, возможно, он вполне достойный человек.

– Это вряд ли, – ввернул Крячко одно из любимых выражений друга. – Сегодня любой министр в первую очередь человек нужный, управляемый. Другие там не задерживаются.

– В любом случае министр – человек занятой, на даче не живет постоянно, приехал на день отдохнуть, провел нужные переговоры – и в стойло. В имении гуляет семья и прихлебатели, и Павел Усов прислуживает и терпит. Хотя не удивлюсь, что он отыскал в этой команде пару подходящих холуев, которых можно на водке и девочках подловить и вербануть. Но дело не в этом. Такая берлога очень подходит для человека, готовящегося к броску. Уединение, хорошо охраняется, телефон, пять минут от Москвы. Он подбирает людей, обдумывает план, возможно, уже действует.

– Он просто тот человек, которого мы ищем, – сказал Крячко и рассмеялся.

– Станислав, ты напрасно веселишься. Неужели ты не понял, что вся наша жизнь состоит из самых невероятных совпадений?

Зазвонил телефон, и Крячко снял трубку:

– Приемная полковника Гурова. Здравствуйте. Говорит его помощник. Девушка, в нашей организации не занимаются розыгрышами. Из Италии? Хорошо, соединяю, – передал трубку Гурову.

– Здравствуйте. Гуров. Спасибо. От кого? Большое спасибо, обязательно подъеду. Говорите, я запомню. Проточный переулок, восемь, в семь часов, – повторил Гуров. – Я знаю, где этот переулок. До свидания. – Он положил трубку, взглянув на Крячко. – Какая-то актриса привезла мне из Италии от Марии сувенир и письмо.

Сыщики помолчали, оба знали Проточный переулок, который спускался от Садового кольца к набережной.

* * *

Сыщики подъехали к Смоленской площади в начале седьмого, припарковались и пошли к Проточному. Переулок был грязный, изрытый. Шли они по разным сторонам. Крячко по четной и чуть впереди.

“Не станет Мария ничего посылать, – думал Гуров. – Тем более писать. Все это очень похоже на ловушку. Но откуда известны Мария и Италия?” Он зашел в подъезд расположенного почти напротив дома восемь, закурил, хотя и понимал, что делать этого не следует. Чувствовал он себя отвратительно, как-то раздвоенно и противоречиво. С одной стороны, звонок был самый обычный, опытному сыщику стыдно так перестраховываться. С другой – настораживало место встречи. Старая Москва, облупленные дома, в которых доживали свой век старики, не согласившиеся уезжать на окраины, а в центре им квартир не давали.

Темнело, в переулке было сумеречно и малолюдно. Если это засада, то киллер будет один, максимум двое, и их надо брать. Но они могут ждать машину, находиться также и в подъезде или дворе. Если это действительно Машина приятельница-актриса, она выскочит из подъезда, начнет оглядываться. А может, она стоит у окна и ждет машину, а он, как дурак, прячется, боится собственной тени.

Станислав спустился по переулку, Гуров друга не видел, но неожиданно услышал его громкий веселый голос:

– Мамаша, здравствуйте! Да не бойтесь, я трезвый и абсолютно безопасный.

– Чего надо? – Голос у женщины был грубый, пропитой.

– Должен был к семи подъехать, да машина заглохла. Девушка меня тут ждет, а я номер дома забыл! – Крячко говорил громко, словно разговаривал с глухим.

– Чего орешь? В округе самая симпатичная девушка – это я! – Женщина хрипло рассмеялась. – У тебя в плаще ничего, случаем, не завалялось? Или только в штанах?

– Озорная ты, мать! – Крячко хохотнул. И тут Гуров увидел вышедшего из двора мужчину. Его серая фигура сливалась на фоне серого облезлого дома. Гурову не был виден Крячко. Судя по доносившимся голосам, Станислав стоял на той стороне, где был подъезд, в котором находился Гуров, до незнакомца метров пятьдесят, автомата у него нет, а для пистолета далековато. Да еще неизвестно, как стоит женщина, может, она мешает стрельбе.

Гуров дослал патрон, снял предохранитель. Мужчина стоял у дома, не двигаясь.

– Некогда мне, – произнес женский голос, и рядом стукнула дверь.

– Эй, приятель, – голос у мужчины был молодой, ломкий. – Огоньку не найдется?

– Не курю! – ответил Крячко и побежал. “Умница, – подумал Гуров, – понимает, что я в каком-то подъезде, хочет, чтобы парень проявил свою суть и подставился”.

Неизвестный выхватил пистолет, выстрелил, но догонять Станислава не стал, пересек переулок, оказался в двух шагах от Гурова, выстрелил в мостовую, сыщик понял, что пистолет у парня заряжен холостыми патронами. Он выскочил из подъезда на тротуар, ударил парня по тонкой шее, отнял пистолет и крикнул:

– Станислав, отбой!

Гуров держал парня не за руку, лишь за рукав, как держит учитель провинившегося ученика.

– Отпусти! – Парень вяло дернулся.

Гуров смотрел в его худое изможденное лицо, в больные глаза наркомана, чувствовал себя неловко, словно был в чем-то виноват.

Подошел Крячко, взял парня за подбородок, поднял его лицо, заглянул в глаза, сплюнул и сказал:

– Дожили, нас уже и за людей не считают. Куда же мы его теперь повезем?

– Куда? Ко мне домой! – Гуров выругался. – У меня не квартира, а санпропускник.

– Шарж какой-то!.. – Крячко не успел договорить, его прервал вой сирены.

В переулок влетели две машины, над крышей первой горел спецсигнал. Гуров швырнул задержанного мальчишку в подъезд, из которого только что вышел, прыгнул сам. Крячко был рядом. Даже в такой ситуации он не удержался и спросил:

– Может; Москву переименовали в Грозный?

Они поднялись на второй этаж, из окна наблюдали за происходящим. Машины встали, первым оказался милицейский “Мерседес”, из которого выскочили три рослые фигуры в пятнистой униформе, с автоматами и черными масками на головах, вторая машина, “рафик”, встала чуть в стороне, дверца открылась, но из нее никто не выходил. Автоматчики стояли, широко расставив ноги, поводили автоматами, явно не зная, в какую сторону их направить.

Гуров и Крячко, стоя на площадке лестницы второго этажа, наблюдали за происходящим, как сидящие в ложе зрители смотрят на театральную сцену. Так поставить машины мог только полный идиот. Фары освещали не стены домов, а друг друга.

После недолгой паузы из “Мерседеса” вылез майор милиции с мегафоном.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Крячко.

– Внимание! – сказал майор в мегафон. – Вы окружены! Выходите по одному с поднятыми руками.

Гуров положил “вальтер” на подоконник, приложил ладони ко рту и громко ответил:

– Майор! Говорит полковник милиции. Прекратите этот цирк, не пугайте людей! Уберите в машину этих фантомасов, иначе я их перестреляю, как курей.

Неожиданно один из автоматчиков полоснул очередью по окну. Гуров стоял за стеной, брызнули осколки кирпича, пули впились в потолок. Гуров взял с подоконника пистолет, выстрелил под ноги автоматчику.

– Майор! Я сказал, уберите ряженых и поднимитесь ко мне. Выполняйте!

В этот момент из “рафика” вылез человек с кинокамерой. Гуров понял, что приехавшие не бандиты, а творится обычный милицейский бардак.

– Не позорься, майор! – крикнул Гуров.

– Выходите сами! – ответил майор, пятясь к машине.

– Твои ряженые могут полоснуть от страха. Майор, тебя снимает камера и слышит весь переулок, вернись в машину, я выйду.

Видимо, майор понял весь идиотизм создавшейся ситуации, отдал команду, и пятнистые парни стали усаживаться в “Мерседес”. Гуров вышел на тротуар, следом Крячко вывел захваченного “киллера”. Предъявив майору удостоверение, Гуров подошел к оператору, поздоровался за руку, спросил:

– Телевидение? Александра Турина знаете?

– Конечно.

– У нас с Сашей к вам просьба, вы этот материал пока придержите.

– Секреты? – Из “рафика” выскочил молодой человек с микрофоном.

– А чего же вы прятались? – спросил насмешливо Гуров. – Ваш товарищ с камерой вышел, а вы притаились. Нехорошо. – Он повернулся к оператору: – Вы сняли милицию с голой жопой. У нас и без этих кадров достаточно невысокий авторитет. Майор! Отправляйте свою команду, поедете со мной.

Глава 5

Гуров приказал ехать на Петровку. Оказалось, что в районе, из которого прибыл майор с омоновцами, уже три дня работает съемочная группа, которая выезжает вместе с экипажем по вызовам и тревожным звонкам. Дежурному по МУРу сообщили, что в Проточном переулке предстоит перестрелка. Идиотских звонков дежурному по городу хватает, он передал сообщение в район, а там, на беду, дежурит оператор с камерой, кто-то сказал, что было бы эффектно надеть маски... И закрутилось.

На Петровку приехал начальник районного управления, оказавшийся человеком умным и с чувством юмора. Криминальной была только очередь из автомата. Гуров пообещал в рапорте о стрельбе не сообщать. Все понимали, инцидент лучше замять. Отобранный у наркомана-мальчишки “ТТ”, совершенно новый, еще пахнувший заводской смазкой, был заряжен холостыми патронами.

Заместитель начальника МУРа, который дежурил от руководства, знал и Гурова, и Крячко, пригласил их в кабинет, устало спросил:

– Что будем делать?

– Парня задержите для проверки личности, – ответил Гуров. – Во всех учебниках написано, что стрельба холостыми патронами квалифицируется как попытка с негодными средствами, то есть состава преступления не содержит. Я завтра с ним побеседую, уверен, дело пустое, парень наркоман и ничего не знает.

– А пистолет? – спросил полковник МУРа. – Похоже, он из партии, что недавно наши уголовнички получили из Риги.

– Что мне вас учить? Занимайтесь, нас такие вещи не интересуют. К парню пригласите врача, пусть поддержит его, а то еще в камере загнется.

– Глупейшая история. – Полковник МУРа взглянул на Гурова и Крячко испытующе. – Вы будете отписываться на имя генерала Орлова?

– Мы менты такие же, как и вы, лить грязь не собираемся. История глупейшая, но и страшная. Высылаете пацанов с автоматами, они поливают от живота в центре города, сами стоите, словно эстрадные звезды. Попали бы вы на бандитов, имели бы трупы.

– Лев Иванович, – полковник поморщился, – сам понимаешь, дойдет до газетчиков...

– Ты меня не уговаривай, там оператор телевидения работал. Я постараюсь его погасить, но за результат не отвечаю.

– Спасибо. А что, собственно, произошло? Откуда появился наркоман с незаряженным пистолетом, вы сами, звонок дежурному?

– Все это не так глупо, как выглядит. Завтра, полковник, я появлюсь, а сейчас нет настроения размазывать по тарелке.

Поехали на “Мерседесе” Крячко. Возвращаясь с Петровки, он остановил машину у киоска, купил бутылку, водки.

– Не хочу пить за твой счет и выслушивать нравоучения, – сказал Крячко, проходя на кухню.

– Разговор о моем пьянстве в прошлом году затеял ты, а не я, – ответил Гуров, доставая из морозилки традиционные пельмени. – Надо бы позвонить Петру, он, возможно, еще у себя.

– Ты старший, – ответил Крячко, выпивая. – Я остаюсь у тебя ночевать. Эти парни в масках напугали меня до полусмерти.

Гуров позвонил Орлову, который действительно находился еще у себя в кабинете. Он сразу снял трубку и сказал:

– Мне уже сообщили, доложите завтра. Ты пересиль себя и напиши подробный рапорт на мое имя.

– Хорошо, Петр. – Гуров вздохнул. – Но я напишу только по факту происшествия, без анализа в целом.

– Согласен, свои соображения доложишь лично. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, поклон супруге. – Гуров положил трубку и перешел из гостиной на кухню, где Крячко накрывал стол и тихо матерился. Увидев друга, сказал:

– Что-то в этой истории не складывается.

– Верно, Станислав, – задумчиво ответил Гуров. – Я поторопился, майора следовало слегка встряхнуть, из него могло посыпаться. Завтра он придет в себя, и разговаривать будет бессмысленно.

– При чем здесь майор? – удивился Крячко, налил не только себе, но и другу. – Обыкновенный милицейский придурок.

Они молча выпили, закусили помидорами, ждали, когда закипит вода для пельменей.

– Зачем подослали мальчишку-наркомана с незаряженным пистолетом? – Крячко подошел к плите, открыл пачку пельменей, взял с полки соль. – Парни в десантных комбинезонах, с автоматами и в масках. Псих дал очередь по окну, он вполне мог засадить и в соседнее окно, в жилую квартиру. Где мы живем?

– В России, мой друг. Мы живем в России, и это наша родина. Мне следовало стрелять не под ноги, а засадить ему в плечо. Написал бы на три рапорта больше. Будь все проклято! – Гуров выпил. – Удивляются, почему мы много пьем? Ты представляешь себе, сколько сейчас наливают в том переулке? Какой-нибудь сорвавшийся с резьбы мужик бьет жену и детей.

– Как они стояли в свете фар? – Крячко вновь начал ругаться. – Живые покойники! Их что, никто ничему не учил?

– Ты давно не был на рынке, супруга ходит. Знаешь, как ловко они ставят безоружных людей враскоряк? Какие они уверенные и ловкие? И для людей нет никакой разницы между ними и нами, все едино – органы правопорядка. Ладно! Все! Распустились, сопли развесили. Станислав, так что у тебя не складывается?

– Все. Звонок свидетельствует, что организатор тебя знает. Мария, Италия и прочее... В первой части все по уму, а дальше шиворот-навыворот. Больной мальчишка с холостыми патронами. Извини, я слабак.

Крячко налил себе, замялся, налил и Гурову.

– В том-то и дело, что он меня знает. Гуров быстро ориентируется и хорошо стреляет. У меня было время разглядеть парня, а могло времени и не быть. И я на его выстрел ответил бы выстрелом на поражение, возможно, убил бы. Уголовное дело. Киносъемка, шум в прессе. Полковник, опер-важняк убивает безоружного больного мальчишку! Возмущенная общественность! Предвыборная кампания! Ты представляешь количество стервятников, начавших рвать меня на части? Милицейский полковник – это мелочь, вдарили бы из большого калибра по начальству, а там и по правительству, которое я не уважаю, по Президенту, о нем и говорить не хочется.

– Так мальчишку умышленно подставили? – Рука у Крячко задрожала, он поставил рюмку. – А может, ряженых с автоматами тоже подставили? Мы же могли устроить бойню!

– Теперь у тебя складывается? Этот майор отнюдь не дебил. Когда он увидел, что парнишка жив, то растерялся, из него можно было что-нибудь вытряхнуть, я поторопился, хотя почувствовал неладное изначально. На мое удостоверение майор глянул лишь мельком, а должен был вцепиться мертвой хваткой, я же стрелял.

– А может, все и к лучшему? По горячке, на ходу ты мог вытряхнуть из майора неосторожную фразу, не больше. Теперь мы аккуратно его обложим. Если ты рассуждаешь верно, а, судя по всему, так оно и есть, то майор коррумпирован. У него должна быть связь, ниточка, ведущая к фигуре покрупнее. – Крячко замолчал, почесал в затылке. – Нужны люди, а нам их не дадут.

– Здесь “наружка” и прослушивание не помогут, Станислав. – Гуров поднялся, выплеснул водку в раковину. – Нужен агентурный подход.

– Твой Харитонов, – подсказал Крячко. – И как его, который сдал Усова?

– Талызин. Он давал показания, наверняка не у дел, может, и из Москвы умотал. Я проверю, но вряд ли он поможет. Харитонов вернее, но операция против группировки Ямщикова-Лялька не состоялась, значит, Харитонов мне ничего не должен. Я могу с ним встретиться, но если он почувствует, что я пришел с просьбой... – Гуров покачал головой. – Нет, с таким человеком нельзя встречаться безоружным. Он не станет работать, тем более что я уже прогонял его в Барнаул впустую. Как агент он почти потерян, и вернуть его можно только на сильном компрматериале. Дуров Артем?

– Битый мент. Сильный опер, ему все обрыдло, и он балансирует на грани фола. Довольно обычная история. – Крячко подвинул Гурову свою рюмку. – Не хочешь – не пей, только не выплескивай, пожалуйста. Дуров – фигура сильная.

– Потому он не может топтаться на ничейной полосе. Он просто играет против нас. Извини за слово “играет”. Мы мужика обидели, оплевали, теперь расхлебываем. – Гуров поднялся, взглянул на кастрюлю с кипятком. – Мы будем пельмени?

– Свари осетрину.

– Ты уже приносишь водку. – Гуров высыпал пельмени в кастрюлю. – В следующий раз притащишь и осетрину.

– Дурова дважды видели на пути к Николиной Горе.

– Чего же ты молчал?

– Следовать за ним не решились, на чью дачу он приезжал – неизвестно. – Крячко говорил раздраженно, что с ним случалось крайне редко. – Допустим, мы установили, Дуров поддерживает контакт с Павлом Усовым. И что? Ты понимаешь лучше меня, такая разработка под силу подразделению контрразведки, а не двум ментам.

– Подполковник Кулагин, он стал начальником отдела.

– И что? – повторил Крячко. – Начальник отдела ФСК по дружбе окажет нам содействие, выделит людей? Он что, удельный князь?

– Ты прав. – Гуров слил из кастрюльки воду, разложил по тарелкам пельмени, ел, обжигаясь. – Все меня критикуют, нет чтобы предложить что-нибудь конструктивное. У нас имеется резиденция министра, где служит Усов, и казино “Фламинго”, там работает Артем Дуров. Хозяин казино человек новый, он либо платит группировке Ямщикова, либо связан с ними по иным каналам.

– Гай Борис Петрович – коммерсант, его проверяли, поверхностно, конечно, но установки на него ничего не дали.

– А если обратиться к нашему приятелю и бывшему хозяину? – спросил Гуров, в голосе его звучала безнадежность. – Юдин в коммерческом бизнесе сто лет, может, он знает Гая и подкинет нам что-нибудь интересное?

– Зачем ему ввязываться, своих дел не хватает?

– Что ты все отрицаешь, предложи что-нибудь, черт тебя подери!

– Ты видел, как теннисист тренируется у стенки?

Я стенка и удары лишь отбиваю, предложить своего не могу, – философски произнес Крячко.

– Прекрасная позиция, давай поменяемся местами.

– Получится еще хуже.

Гуров чуть было не вспылил, но неожиданно рассмеялся.

– Извини, – он махнул рукой, – вспомнил старый анекдот. Раз мы не знаем, что делать, будем продолжать разговаривать. Они попытались меня если не ликвидировать, то хотя бы нейтрализовать, вынудить мотаться по высоким кабинетам и оправдываться. Значит, боятся. А испугаться они могли лишь задержания “Волги”, твоей проверки.

– Я тебе уже говорил, создалось впечатление, что Артем Дуров меня знает. Если так, то меня мгновенно связали с тобой.

– Кавказцев вмиг из Москвы отправили, мальчишку, бывшего мента, отстранили. Артем Дуров служит в казино и не высовывается. Но раз они так переполошились, значит, у них наклевывается дело. А много у них людей быть не может.

– Майор, – подсказал Крячко.

– Только на подхвате и втемную, – возразил Гуров. – Иначе они не могли бы его использовать в сегодняшней операции. Если бы я мальчишку подстрелил, майор стал бы основным свидетелем, давал бы интервью.

– А чего ты тогда шумишь, мол, слабо использовал ситуацию? Если майор лишь замазан, а в основной части используется лишь втемную, то пользы от него для нас как от козла молока.

– А я не компьютер, не просчитываю все мгновенно, я только сейчас сообразил, – огрызнулся Гуров. – И возможно, я ошибаюсь, роль майора значительнее. У нас на руках дерьмовая карта, но они этого не знают. Надо блефовать, изображать активность, они могут начать нервничать, наделать глупостей.

– А так как начать действовать предстоит Станиславу Крячко, то ответная глупость напрашивается сама собой. Неразумного Стасика ликвидируют.

Гуров вздохнул, считал до десяти, затем сказал:

– Тебе следует сменить машину, на твоем “мерсе” не наблюдение вести, а Жириновского сопровождать. У кого в управлении имеется новый “жигуль”?

– У Вальки Нестеренко.

– Звони, – Гуров указал на телефон. – Договаривайся, что на несколько дней меняешься с ним машинами.

– Да Валька лихач, ему нельзя садиться за руль хорошей машины.

– Хочешь, я позвоню? – Гуров снял трубку.

– Ты телефона не знаешь.

– Звони дежурному, узнай телефон и договаривайся, – Гуров передал трубку Крячко.

* * *

Второй день Станислав Крячко ездил по Москве на “Жигулях”, после “Мерседеса” это было нелегкое дело. Сыщик решил сосредоточить свое внимание на Дурове, считая бывшего оперативника объектом наиболее перспективным. Крячко видел, что Дуров не опасается наблюдения, не проверяется, “вести” его было легко, так как Артем ездил аккуратно, держался общего потока, без надобности не перестраивался. Маршруты у него были простые, от дома до казино, днем он заехал в кафе, где обедал, за столиком сидел один, ни с кем не встречался.

В условиях Москвы вести наблюдение на одной машине было делом пустым. Крячко это прекрасно понимал, как понимал и то, что задание получил из-за, беспомощности Гурова, который не мог ничего предложить толкового. На второй день Крячко серую “пятерку” Дурова “потерял”, не сомневался, что это произошло случайно. В районе Тимирязевской Дуров свернул направо, Крячко держался метрах в пятидесяти позади, имея перед собой лишь одну “Волгу”, которая и отделяла сыщика от серой “пятерки”. На перекрестке, где Дуров свернул направо, “Волга” ушла налево, Крячко повернул следом за Дуровым, видел его впереди, когда из двора выполз трейлер и наглухо перекрыл узкий переулок. Это не могло быть заготовкой, если Дуров заметил преследование, что вероятно, но он имел десятки возможностей уйти, не прибегая к столь сложному и дорогому способу. Он мог на любом шоссе встать у светофора первой машиной, рвануть на желтый и спокойно укатить, так как Крячко держался на одну, две, порой на три машины позади.

Трейлер не мог развернуться, въехал назад во двор. Крячко на всякий случай запомнил его номер, рванулся по переулку, но впереди “пятерка” не просматривалась. Крячко пролетел три квартала, понял, что дальнейшие поиски – просто мартышкин труд. Дуров мог свернуть на любом перекрестке, Крячко припарковался и в который раз пожалел, что не курит. Достал бы сигарету, чиркнул зажигалкой, прикурил, все-таки занятие, а так сидишь дурак дураком, надо думать, а думать совершенно не о чем.

Вчера Дуров в этот район не заезжал, сегодня ехал неуверенно, притормаживал на перекрестках, явно искал нужный поворот. Это еще одно доказательство, что трейлер появился случайно. Но раз Дуров разглядывал то ли нумерацию домов, то ли название улиц, значит, он ехал по новому для него адресу и находился где-то недалеко от места, которое разыскивал, последний раз он уверенно свернул с Тимирязевской. “Дурное дело – не хитрое, будем искать, – решил Крячко, разворачиваясь. – Начну от трейлера, как от печки, буду поворачивать в каждый переулок, их всего три, и заглядывать в каждый двор. Пусть такой розыск смахивает на поиск монеты под фонарем, ищу здесь, потому что светлее, зато будет что доложить начальству. Станет издеваться, отвечу, мол, каково задание, таково и исполнение”.

* * *

Накануне Павел Петрович Усов выехал из резиденции министра утром, нашел исправный автомат и позвонил должнику “инженера” Самойлова. Усов почти не сомневался, что с нужным лицом его не соединят, придется объясняться с секретаршей либо каким-нибудь помощником, но ошибся. Сняла трубку девушка, услышав, что просят шефа, поинтересовалась, кто спрашивает, и тут же соединила. Ответил молодой баритон:

– Слушаю.

– Сергей Львович? – спросил Усов.

– Он самый, с кем имею честь? – Голос был уверенный, принадлежал человеку, явно довольному собой.

– Мое имя вам ничего не скажет, Сергей Львович. Называйте меня просто – Иван Иванович.

– Как вам угодно. – Голос неуловимо изменился. – Чему обязан, Иван Иванович?

– У меня на руках ваши расписки на сумму два миллиона с копейками. Я бы хотел с вами встретиться, обсудить вопрос, когда я смогу эти деньги получить.

– Я вас не знаю, никаких расписок вам не давал. Всего доброго...

– Не совершайте опрометчивых поступков, Сергей Львович, – быстро сказал Усов. – Я не сказал, что вы дали мне расписки. Я лишь сказал, что они у меня на руках. Если хотите, я их купил.

– И совершили ошибку. Кто же платит деньги за подделку? Я понимаю, раз вы заплатили, не успокоитесь, поэтому приезжайте ко мне в контору, переговорим.

– Я подошлю своего представителя.

– Разумно. Завтра от двенадцати до часу.

– Договорились, Сергей Львович. Усов вернулся в усадьбу, позвонил Дурову, пригласил вечером в гости.

– Мы же решили повременить, – недовольно ответил Дуров, но согласился.

Он был в скверном настроении, два дня назад сорвалась неплохо задуманная операция против Гурова. Засветился майор из райуправления, пусть и “шестерка”, которая ничего не знает, мелкая карта, но из своей колоды. Сегодня у Дурова возникло ощущение, что его “ведут”, он внимательно следил за окружающими машинами, ничего не заметил, резких движений предпринимать не стал. Если это контора, решил бывший опер, то машин несколько, я их не засеку, но проявлю себя. Опытные люди влет засекут, что я дергаюсь, а мне такое ни к чему, достаточно и одной беседы с полковником Крячко.

В тот вечер Дуров уехал из казино рано, Крячко проводил его до дома и уехал к Гурову ругаться. Объяснил другу, который и сам прекрасно знал, что по вечерней Москве вести наблюдение на одной машине имеет смысл лишь в том случае, если они решат, что слежку надо засветить.

Крячко и Гуров пили чай, лениво пикировались, и поездку опера на дачу министра пропустили.

Беседа Усова с Артемом Дуровым проходила в более накаленной обстановке.

– У Сергея Львовича Сабирина официальный бизнес, поставлен на широкую ногу, – убеждал напарника Усов. – Оптовая торговля мехами. Я убежден, что это вывеска, прикрытие. Сабирин ворочает сотнями миллионов. Запутал, напугал он этого недоумка Самойлова. Взял у него два года назад, когда разворачивался, Два “лимона”, хотел отдать, увидел, что человек слабенький, решил кинуть. Поговори с Сабириным солидно, ты умеешь, он поймет, что кредитор сменился, ситуация перевернулась, и не станет рисковать делом, которое стоит в десятки раз дороже.

– Вы меня убеждаете, что приехать к нему в офис безопасно, как в кино сходить. Так поезжайте сами, вы проведете переговоры лучше меня, – сказал Дуров, которому затея явно не нравилась. – Задумываете вы все отлично, ваш мальчишка-наркоман с незаряженным пистолетом в руках был придуман мастерски. Но он был рассчитан на человека нервного, пугливого, полковник – сыщик.

Усов разозлился не на шутку, тем более что опер сказал истинную правду, которую Павел Петрович и сам уже понял.

– Если ты такой умный, почему молчал раньше? Если ты отказываешься средь бела дня ехать в официальный офис, то ты отказываешься от денег. Дело твое, я пошлю другого человека.

“Нет у тебя подходящего человека, вот стрелки, правда не ахти какие, но есть, финансисты, пусть хреновенькие, имеются, а мужика, который может слово сказать, у тебя нет”. Все это мог сказать бывший опер, но вслух лишь спросил:

– Допустим, я согласился и приехал к этому дельцу. Кого я представляю? Кто за моей спиной?

– Давай решать. – Усов понял, о чем конкретно думал Артем, и промолчал. – Сабирин связан с криминалом, шубы, как я уже говорил, лишь вывеска, такому человеку не нужен скандал. У него имеется официальная охрана и боевики, но не постоянные, а по найму.

– Завтра к двенадцати он их и пригласит. – Дуров понимал, что говорит против логики. Никто не устраивает засаду в собственном кабинете, но опера раздражал самоуверенный тон Усова, привычка командовать, посылать людей, оставаясь в стороне.

– Может, пару амбалов и пригласит, попытается напугать, – неожиданно согласился Усов. – Если так сложится, то неохотно уступай, соглашайся на меньшую долю. Но за тобой хозяин, твое слово не решающее. Дай ему понять, что хозяин хотя и криминальный авторитет, но способен и к властям обратиться, на деньги наплевать, а счеты свести.

– Не годится, – категорически ответил Дуров. – Среди авторитетов такое не принято, ты засиделся в большом кабинете, господин полковник. Если у человека имеются люди и стволы, он решает свои проблемы сам, лично, в ментовку и ГБ не обращается.

Усов понял, что бывший опер прав, и согласился:

– Хорошо, тебе виднее, но в любом случае, если торг возникнет, особо не упирайся, мол, ты передаешь чужие слова, решать не вправе.

В тот вечер Дуров не выпил ни капли спиртного, Усов из солидарности тоже прихлебывал чай, разговор не получался.

– Напрасно я тогда разрешил тебе сесть в “Волгу”, хотел, чтобы ты опытным взглядом оценил ситуацию. Кто же мог предположить, что Гуров уже на хвосте висит, да еще и притормозит вас, начнет проверять. Ты перед ним засветился, что очень скверно, – сказал Усов, решив сменить тему разговора. – Ты ко мне больше не приезжай, звони только из автомата, поставить на прослушивание номер министра никто не решится, а тебя взять на контроль могут. Ты проверяешься, на тебе не висят?

– Не мальчик, – уверенно ответил Дуров, делиться своими сомнениями он не собирался.

– Тогда с богом. – Усов проводил гостя до ограды, думая о том, что Гуров в любом случае уже связал оперативника из “Волги” с бывшим полковником Усовым.

Он твердо решил связь с Дуровым временно прервать. Только бы выбить деньги с меховщика и залечь на дно, обрастать людьми, не торопиться. Уж кто-кто, а бывший начальник отдела прекрасно знал, людей у генерала Орлова мало, держать Гурова на неперспективном деле начальник управления может неделю, максимум две. А если он передаст материалы, которых, в сущности, кот наплакал, в МУР, то там их похоронят. В Москве ежедневно убивают, занимать людей стратегической разработкой никто не станет.

* * *

Утром Дуров заехал в магазин, купил самое необходимое, что покупал обычно, выйдя на улицу, просмотрел припаркованные неподалеку машины, отъехал и тут же встал, начал осматривать колесо. Такая остановка не могла вызвать подозрения, так как была обычная для любого водителя. Но он на этом не успокоился, открыл багажник, достал насос, подкачал колесо, тем более что оно действительно было приспущено. Затем он отправился на рынок, профессиональным взглядом просмотрел покупателей. Дуров сам “водил” и знал, как трудно не потерять в толпе объект и выглядеть обычным покупателем.

Крячко на рынок не пошел, оставался в машине. Он не видел в поведении бывшего коллеги ничего подозрительного, что бы свидетельствовало о том, что Дуров обеспокоен и проверяется.

Так они спокойно доехали до Тимирязевской. Дуров не считал возможным проверяться на светофорах, если его “ведут”, поймут проверку мгновенно, лишь укрепятся в своих подозрениях. Он свернул в переулок, увидел, что следовавшая за ним “Волга” ушла в противоположном направлении, и из двора выдвигается трейлер. “Тебя мне бог послал”, – подумал Дуров, не убыстряясь, проехал, увидел в зеркало, что трейлер перегородил переулок, и рассмеялся. Верно люди говорят: береженого бог бережет.

Так как он работал охранником, то имел разрешение на ношение оружия, которым практически не пользовался. Опытный человек знает: оружие – штука опасная. Заранее не угадаешь, куда, в какую обстановку попадешь, шарахнут по голове и пистолет заберут.

Главное, если оружие обнажил, должен стрелять, иначе пулю схлопочешь сам. Дуров не был богатырем, боксером, каратистом, но, как любой оперативник со стажем, знал несколько ударов, мог вывести из строя здорового мужика.

Двор, в котором находилось двухэтажное желтое строение с черной, коряво нарисованной двойкой на стене, походил на сотни других дворов. Чахлое деревце, замусоренная песочница, кособокий деревянный стол, скамейки, на которые не хочется присесть. У подъезда “БМВ”, который свидетельствовал, что хозяин на месте. У двери скромная металлическая доска. С такой рекламой ничего не наторгуешь, подумал Дуров, останавливаясь у подъезда и пытаясь прочитать, что на доске написано. Только он встал, как дверь открылась, молодой парень в пятнистой униформе с пистолетом на боку, сунув языком жвачку за щеку, спросил:

– Что ищешь?

– Это тебе “Макаров” дает право обращаться ко взрослым на “ты”? – Дуров не двигался, внезапно он обрел былую уверенность, будто у него в кармане лежало удостоверение, за спиной стояла контора.

Пятнистый сопляк уверенность тут же почувствовал, еще хорохорясь, но уже тоном ниже сказал:

– Проходите, гражданин.

– Как скажешь. – Дуров шагнул прямо на охранника, парень еле успел отскочить, попытался схватить нахала за рукав, но опер коротко ударил парня ребром ладони по запястью, спросил:

– Где кабинет Сергея Львовича? Ближайшая дверь приоткрылась, головастый амбал лет тридцати вышел в коридор, бросил через плечо:

– Пошли, – и косолапо зашагал в глубь здания. Табличка “Секретарь” была на месте, но сама секретарша отсутствовала, что Дурову не понравилось. Неприятен был мальчишка в дверях, косолапый амбал, тишина дома настораживала. Если здесь офис начальника и контора, то должны толкаться служащие, курить ожидающие.

– Шеф, к вам какой-то мужик просится, – сказал амбал, пройдя через небольшую приемную, и приоткрыл обитую кожей дверь с табличкой “Директор”.

– Минуточку, – ответили из кабинета. До опера донеслись несколько быстрых фраз, затем поспешно положили телефонную трубку.

– Заводи! – произнес тот же голос.

– Руки назад или можно войти свободно? – спросил Дуров, перешагнув порог.

– Руки вверх! – рыкнул амбал, захлопывая дверь, умело обыскивая гостя.

– Я, кажется, ошибся адресом, – отстраняясь, сказал Дуров. – Мне нужна солидная фирма по оптовой торговле меховыми изделиями, а не КПЗ. – Он сделал вид, что хочет вернуться к двери, но сделал быстрый шаг в сторону.

Кулак амбала рассек воздух, Дуров ударил его за ухом и тут же ногой в живот. Амбал хрюкнул, опустился на колени. Хозяин кабинета сидел за столом неподвижно, спокойно, словно ничего не происходило.

– Я тебе говорил, парень, плохое воспитание до добра не доводит. Выйди, закрой дверь с той стороны, – сказал лишь негромко.

Когда амбал поднялся, многозначительно посмотрел на Дурова и убрался, хозяин вышел из-за стола, подвинул гостю кресло, спросил, будто советуясь:

– А где брать людей? Присаживайтесь. – Он подошел к встроенному шкафу, откинул дверцу, за которой блеснули разнокалиберные бутылки.

– Мне, Сергей Львович, воду, я за рулем. – Дуров сел в кресло.

– Большевики подбирали обслугу путем естественного отбора. У нас нет столько времени, – хозяин развел руками.

Сабирин был худощавым брюнетом среднего роста, лет тридцати. Красивые очки в тонкой золотой оправе придавали ему интеллигентный вид, но только что происшедшая сцена, которая, конечно, была заготовлена, свидетельствовала, что внешность обманчива. Дуров, словно хорошо выдрессированная собака, верным чутьем улавливал знакомый запах зоны. Хотя хозяин и пользовался дорогим французским одеколоном.

– Служили в уголовке. – Хозяин поставил перед гостем бокал с тоником, себе налил виски. – Курите. Кто вы сегодня, кого представляете?

– Я представляю двадцать стволов, – ответил Дуров. – Таких сопляков, что стоит в ваших дверях, и того, что сегодня замещает секретаря, мы не держим. Лучше заплатить, обойдется дешевле. – Он отпил из бокала, почувствовал, человек платить не собирается, у него имеется другой план.

Дуров мельком взглянул на окна, убедился, что на них решетки, но он хорошо помнил, окно в коридоре без решетки и рамка хлипенькая. Если решили убить – убьют, но такое маловероятно, так как не имеет никакого смысла. Пытать его тоже не будут, но могут захватить и начать торги.

– Покажите ваши бумажки, – сказал хозяин, вышел из-за стола, налил себе вторую порцию.

Дуров бросил на стол конверт с копиями расписок и обязательства о выплате процентов. Хозяин вернулся на место, мельком просмотрел содержимое конверта, порвал, выбросил в стоявшую на полу корзину.

– Какие только глупости я не совершал в жизни, – сказал он, покачал осуждающе головой. – Старо, как мир, но за свои ошибки необходимо платить. Сколько вы хотите?

– Всю сумму, проценты мы вам прощаем.

– Ваша фамилия не Петросян? Только он способен отмачивать столь глупые шутки. Двадцать процентов и никакой торговли.

– За пятьсот тысяч баксов, что составляет четверть долга, мы найдем ребят, которые сожгут вашу лавочку к чертовой матери.

– Возможно, – хозяин кивнул. – Вы оплатите услуги, то есть потеряете полмиллиона и не получите от меня ни цента.

– Где вы обучались, Сергей Львович? Думается мне, что некоторое время вы провели в зоне строгого режима.

– Стоп, мент, я знаю все, что ты можешь сказать. – Баритон хозяина превратился в тенор. – У вас хорошие карты и самый сильный козырь в том, что вы нас знаете, а мы вас – нет. Но ты ведь здесь, и ты нам расскажешь, где найти твоего хозяина.

– Вам меня отсюда не вывезти. – Дуров почувствовал, как ослабели ноги, рубашка прилипла к спине. Будучи оперативником, он видел трупы, которые зарывали после подобных разборок.

* * *

Крячко устал ругаться, объезжая ближайшие переулки и дворы методично и неторопливо. Ему же давно не были нужны ни этот бывший опер, ни продажный Пашка Усов, ни вся эта дребедень в целом. Станислав не сомневался, Гуров в такой ситуации не отступил бы. И он, Станислав Крячко, желал увидеть лицо друга, его голубые глаза, легкую смешинку и вместо извинения за идиотское задание услышать не благодарность за службу, а одну только фразу: “Ты настоящий сыщик, дружище”.

Он давно уже не верил, что машина Дурова в данном квадрате, ездил из упрямства, чтобы вечером сказать этому гению, мол, виноват, я перебрал стог сена руками, но иголки в нем не оказалось.

“Жигули” стояли у желтого двухэтажного строения, прямо под корявой жирной двойкой, которую рисовал не отличник. Крячко включился сразу. Он увидел, что можно проехать прямо, там дорога сворачивает налево, возможно, выходит на параллельный переулок, увидел пыльный, но все равно роскошный “БМВ”. Одновременно он увидел песочницу и корявый стол, за которым сидели два парня, перед ними стояли бутылка и два стакана. Такие парни никогда не пьют во дворе и поэтому не знают, что двух стаканов в таком случае не бывает. Может быть, у сыщика была не одна пара глаз, но увидел он все сразу и практически просчитал ситуацию.

Артема захватили и собираются вывезти. На основании чего Станислав так решил, неизвестно. Может, двадцать лет службы в розыске что-то и значат? Своего парня захватили бандиты! Почему своего? Одни бандиты захватили другого бандита. И если он, полковник Крячко, вмешается, то сорвет всю операцию.

Он все понимал, но думал о последствиях как о чем-то чужом, постороннем. Он запер свои “Жигули”, передернул затвор, снял предохранитель, опустил пистолет в карман плаща и направился к песочнице, к столу, за которым сидели ряженые алкоголики. В любом случае начинать следовало с них.

– Привет, мужики, в долю не возьмете? – беспечным тоном спросил он, оценивая, которого из двоих следует сразу вырубить. Он знал, надо непрерывно говорить, неважно, что именно, разговор отвлекает. – У меня и закусить имеется. – Опустил руку в карман, выхватил пистолет, ударил по голове ближайшего, который был массивнее и собирался что-то сказать, тот лишь ткнулся лицом в грязный стол.

Его напарник пытался вскочить, Крячко ткнул его пистолетом в грудь.

– Налей и подвинься, – голос у Крячко звучал ровно, спокойно, хотя внутренне сыщик был напряжен. – Взгляни на меня! – Он посмотрел в глаза бандита. – Ты видишь, твоему другу плохо. Только дернешься, тебе будет значительно хуже. Ты мне веришь?

– Ты чего? – с трудом произнес парень, завороженно глядя на пистолет.

– Я ничего, а ты чего? – Крячко обогнул охранников, оказавшись позади, ловко приковал наручниками правую руку одного бандита к левой руке второго. – Я сказал подвинься, или глухой? – Сыщик вынул из кармана их кожаных курток пистолеты, рассовал по карманам.

– У меня разрешение...

– Ментам предъявишь... Друга поддержи, чтобы не завалился. Где Артем?

– У хозяина, они договариваются. – В голосе парня появилась уверенность. – Ты за Мишку ответишь...

Станислав резко ткнул стволом парня под ребра, тот замолчал. Крячко сел рядом.

– Все под богом и все ответим. – Он взял бутылку, разлил по стаканам, понюхал. – Артема увозить собрались на его машине?

– Наше дело маленькое.

– Я тебя спросил, – Крячко вновь ткнул соседа стволом, – отвечай.

– Не договорятся – отвезем на его тачке.

– Они не договорятся, – уверенно сказал Крячко.

* * *

Дуров облизнул разбитую губу, взглянул на сидевшего за столом хозяина. Два амбала стояли за спиной бывшего опера.

– Двадцать процентов, – сказал хозяин. – Иначе тебя увезут, будут разговаривать иначе.

Дуров понимал, надо принимать любые условия, лишь бы отпустили. Если они начнут резать и жечь, то отрежут себе путь к переговорам, тогда в лучшем случае убьют сразу.

– Я в вашей власти, но вам от этого толку мало. Я могу согласиться на что угодно, мои слова мало стоят. Хозяин поставит на мне крест, будет разбираться с вами.

– Ты нам скажешь его имя, как его найти. – Сабирин вновь выпил. – Мы его возьмем, тебя зачислим в нашу команду.

Дуров, не задумываясь, сдал бы Усова, но знал, что ему самому это не поможет.

– Вы без меня его не возьмете. Я вам нужен живой и здоровый.

– Ты утверждаешь, что твой хозяин – серьезный авторитет. Назови его имя, я проверю, и ты свободен. – Сабирин улыбался, понимая, что сидевший перед ним человек блефует.

Ни один из крупных авторитетов не пошлет на переговоры одного безоружного человека. Прибыли бы на трех тачках, с автоматами, один зашел бы в дом, остальные – на улице. И имя свое авторитет на переговорах скрывать не будет. Гость наверняка человек тертый, из ментов. А вот кто за его спиной – неясно.

– Имя и телефон, – Сабирин взял ручку. – Я позвоню, переговорю, и ты свободен.

– Не держи за мальчика, Сергей Львович. – Дуров не видел стоявших за спиной, но на всякий случай качнулся в сторону.

Кулак амбала мазнул по волосам. Дуров вскочил, схватил стул.

– Слушай, ты, коммерсант херов! – крикнул Артем, сплевывая кровь. – Я из-за денег на крест не пойду! Поехали, я покажу вам забор, сумеете перелезть, валяйте!

– Наручники, в машину, на дачу! – сказал хозяин и отпил из высокого стакана.

Дуров понял, терять уже нечего, что было силы рубанул стулом ближайшего охранника, бросился к дверям. За спиной хлопнул выстрел. Пистолет с глушителем, до входной двери не успеть, понял опер, рванулся к окну. Память не подвела, решетки не было. Он закрыл лицо руками, прыгнул, сгруппировался, вышиб раму, вывалился на улицу. В нем было столько страха и злости, что удара, порезов он не почувствовал. Хлопнул выстрел, до “Жигулей” оставались метры. “Неужели не успею?” – подумал он, когда за спиной ударили выстрелы и раздался голос:

– Там, в окне! Брось пушку, дурак, коли стрелять не умеешь!

Дуров уже выезжал со двора.

Вторым выстрелом Крячко ранил человека с пистолетом, который прыгнул на подоконник, ударил рукояткой соседа, с которым только что обсуждал недостатки импортной водки, затем выстрелил в колеса “БМВ” и побежал к своей машине.

Глава 6

Генерал Орлов сидел за ничейным столом в кабинете своих сыщиков, изображал, что решает кроссворд.

– Я тебе не судья вообще, тем более не судья в конкретном случае, – говорил Гуров, глядя на Крячко, который, сидя напротив, изучал чахлый цветок на подоконнике. – Ты сражался, я занимался черт знает чем. Ты попал в критическую ситуацию и выбрался из нее как сумел. Я не берусь анализировать ситуацию в целом, но в конкретном случае мы выглядим не как старшие офицеры главка, а словно партизаны в тылу врага. Ты двух человек покалечил, одного ранил, без твоих показаний мы не можем заниматься данной группировкой.

– А чего мои показания? – фыркнул Крячко. – Я видел, как из окна выбросился человек, ему вслед стреляли. Если начнется следствие, сто свидетелей подтвердят, что в помещение офиса ворвался пьяный, напал на кассиршу, когда охрана пыталась его скрутить, он выбросился в окно. Сообщник прикрыл убегавшего выстрелами.

– Подобную историю я слышал час назад от заместителя райуправления по оперчасти, – сказал Орлов, откладывая журнал. – Работаем мы плохо. Я имел в виду не вас, а себя в первую очередь, милицию в целом. Конечно, эта контора в райуправлении известна, кто-то из ментов там прикармливается. Позор! Мне сказать вам, господа офицеры, нечего. Официального расследования не будет не только потому, что берегу честь мундира, а просто жалко тратить время и силы на пустую работу. Занимайтесь своими непосредственными делами. Сначала вас обстреляли в переулке, затем во дворе, завтра обстреляют на площади.

Орлов тяжело поднялся, опустив лобастую голову, пошел к дверям, остановился и тихо сказал:

– Не думал, что доживу... А почему, спрашивается, в милиции должен быть порядок, когда преступники укрываются в Думе? А господа законодатели прилюдно дерутся, таскают женщин за волосы? Мой отец, человек далеко не дворянского происхождения, таких на порог дома не пускал.

Когда Орлов вышел и прикрыл за собой дверь, Крячко смачно выругался.

– А мой отец матерился только по пьянке, потом два дня неприкаянный ходил. Что же мы, от поколения к поколению все хуже и хуже?

– Так не бывает, Станислав. Иначе давно бы вновь на деревья залезли либо вымерли, как мамонты. Просто сегодня в России зигзаг не в ту сторону. Если у тебя мать слепая или пьет, ты же ее на другую не поменяешь? – Гуров встал, одернул пиджак, даже поправил галстук. – Убежден, что Дуров тебя не узнал.

– Ему не до того было. Он в мою сторону и глянуть не успел.

– Теперь ты убедился в связи бывшего опера с бывшим полковником?

– Ничуть. Ты замкнулся на Пашке по личной злобе. Ясно, бывший мент кого-то представляет. Может, Пашу Усова, а может, своего официального хозяина. Гай Борис Петрович фигура очень колоритная.

– Согласен. Но в Проточном дело ставил оперативник и человек, знающий полковника Гурова.

– Ты знаменитый. – Крячко вырвал из настольного календаря листок, начал мастерить кораблик. – А может, они все как-то повязаны. Загадал я им загадку, головы сломают, не разберутся. Хотя, – он хитро взглянул на Гурова, – ты знаешь, Дуров парень непростой, хитрый, он может не сказать, что его отход прикрыли. Зачем, спрашивается, делиться славой? Скажешь, начнут допытываться: кто, как да почему? Хлопотно. А так, я все самолично! Герой!

– И откуда у тебя такие мысли?

– Система Станиславского. – Крячко постучал пальцем по голове. – Я себя на его месте представил и понял: а на хрена козе баян?

– Молодец. А ты не представил, что твои очень даже здравые предположения в корне меняют ситуацию? Не знаю, какого ума твой Дуров, но начальник у него точно умен. Кроме милиции, прикрыть бывшего опера было некому. Этот меховщик, или кто он там на самом деле, может подумать, что заявились люди предусмотрительные. А сам Дуров и его шеф отлично знают, что никакого прикрытия не было.

– Как ты раскладываешь, Дуров недолго меня будет высчитывать, – сказал Крячко. – Во время короткой беседы мы отлично поняли друг друга. А если он понял, что стрелял во дворе опер, значит, мент “вел” Дурова от казино, значит, лавочку надо закрывать.

– Или расширять, – возразил Гуров.

Кисти рук и лицо Дурова были забинтованы, кое-где через бинты проступала кровь. Он спал в двухместном номере скромного подмосковного пансионата. Павел Петрович Усов расположился в кресле у окна, держал на коленях открытую книгу, смотрел на освещенные заходящим солнцем деревья, гадая о том, есть ли на земле человек, который смог бы назвать все оттенки красок осенней листвы? От темно-зеленого до темно-красного, от ржаво-рыжего до лимонно-желтого. “Нет, из меня уж точно художник не получится”, – решил Усов и включил стоявший рядом торшер.

Дуров спал, лежа навзничь, широко открыв рот, похрапывал. Спал он крепко, потому как вместо снотворного принял две бутылки коньяку.

* * *

Вчера после полудня Усов начал нервничать, ждал звонка. Договорились, если переговоры пройдут успешно, то Дуров позвонит, после двух гудков положит трубку, и через тридцать минут они встретятся на Новом Арбате, там, где раньше был ресторан “Арбат”. Если дело осложнится, то опер позвонит, скажет, где его подобрать в машину. Если вдруг он окажется под контролем, то обратится к Усову по имени.

Дуров позвонил около часа, когда, выждав пять звонков. Усов снял трубку, то услышал:

– Я в своей машине у Триумфальной арки, нужны йод и бинты.

Когда Усов приехал, то увидел, что Дуров плох, потерял много крови. Все порезы были ерундовые, но на правой руке перехватило вену, пришлось, ехать в больницу. Врачам объяснили, что человек мыл окно, упал со стремянки, картина была достаточно ясная. Милицию вызывать не стали.

Врач наложил швы, сделали переливание крови, предложили госпитализировать, но отпустили домой с видимым облегчением.

Машину Усова забросили в резиденцию, затем поехали в пансионат, где у бывшего полковника работал завхозом знакомый мент-отставник. Мент, он и в отставке – мент. Приятель легенду о стремянке даже слушать не стал, сказал, что места есть и в сезон, а сейчас – тем более. Чтобы не привлекать к себе внимания, взяли обычный номер на двоих.

Дуров открыл бутылку коньяку, выпил стакан, следом второй и, не успев опьянеть, спросил:

– Как осуществляется твой план, господин полковник?

– Ты расскажи, разберемся, – осторожно ответил Усов. – Что произошло, как ты получил эти порезы?

– Они требовали твою шкуру. – Дуров откинулся в кресле, ждал, когда коньяк прибудет по назначению. Но алкоголь не мог победить нервную встряску, которую пережил Дуров, я он находился во взвешенном состоянии, уже не трезвый, еще не хмельной. – Они собрались вывезти меня за город, допросить с пристрастием. Полковник, ты видел такие трупы?

– И ты молчал? Ты сильный и умный мужик, Артем, но не считай меня идиотом. – Усов тоже глотнул коньяка. – Бизнесмен, а Сабирин точно бизнесмен, не должен был пойти на такие фокусы.

Дуров вылил из бутылки оставшийся коньяк, плеснул в лицо Усова.

– В следующий раз сам поедешь, будешь на собственной шкуре проверять свои теоретические выводы.

– Ты прав. – Усов пошел в ванную, умылся, снова сел в кресло. – Я бы не вырвался, подписал что угодно. Расскажи, как удалось уйти тебе?

– Хотели надеть наручники, я ударил стулом и выбросился в окно. Кабинет на первом этаже.

– И окна без решеток?

Дуров долго не отвечал, сплюнул кроваво-коньячную слюну, открыл вторую бутылку, выпил.

– Я жив и на свободе. Хочу спать, опосля расскажу о решетках, о том, какие мы с тобой мудаки.

Он начинал пьянеть, не знал, заснет или нет, но был уверен, разговор следует отложить. Понял полковник состояние опера или нет, но возразить было нечего. Усов разобрал кровать, помог товарищу раздеться и лечь, задернул шторы, зажег торшер, вышел и запер дверь.

Пансионат пустовал. Усов пошутил с администратором о вреде алкоголя, вот приятель разбил мордой витрину, сейчас лег спать, а ему, несчастному, необходимо созвониться с начальством, объяснить, что их пару дней не будет.

– Сегодня пятница. – Администратор выставил аппарат на перегородку, посмотрел на Усова, понял, что человеку хочется врать без свидетелей, и указал в глубину холла, где тоже имелся телефон.

– Пятница – это хорошо, – сказал Усов, хотя на самом деле лично для него наступление уик-энда было некстати. – У нас частный бизнес, дни недели не имеют значения.

Усов прекрасно знал, что в России даже моралист считает водку оправданием серьезным. А уж коли человек поделился неприятностями, возникшими на знакомой почве, считай, что он нормальный мужик и твой подельник.

После недолгих раздумий Усов взял у мудрого администратора коньяк, фанту и стакан, направился к телефону.

Первый, кому он позвонил, был “инженер по ремонту телевизоров”, который одолжил два миллиона долларов, теперь хотел их получить. Усов посчитал, что “инженер Самойлов” – единственная ниточка, за которую может ухватиться меховщик, если он собирается после происшествия искать человека, который желает получить старый долг.

Разговор с дамой, судя по голосу, не очень молодой, сначала Усова напугал, но потом успокоил:

– Его нет, когда будет – неизвестно. Если вы будете звонить через каждый час, так я его не рожу, уже не тот возраст. Моня уехал на юг неделю назад, но думаю, что врет. Я все уже сказала, запишите на пленку, сейчас магнитофон имеется у каждого сапожника. Господи, забыла, сапожников отменили, раньше они были не богатые, но уважаемые люди. Вы позвоните завтра или сегодня вечерком? Умоляю, я рано ложусь спать...

– Благодарю, извините за беспокойство, – сказал Усов, услышав, что мадам продолжает говорить, и положил трубку.

“Значит, “инженер” оказался человеком предусмотрительным, знал, что его “просьба” связана с изрядным риском. Однако не предупредил. Ничего, если дойдет дело до денег, будет учтено все. Однако хорошие люди бывают в гостях у моего хозяина-министра”. Хотя чему удивляться, дело пахло криминалом изначально. Иначе бы он, Усов, не переадресовывал взаимодавца Борису Петровичу Гаю, занимался бы делом без прикрытия, напрямую.

Усов позвонил Гаю, у того было занято, и полковник соединился с виллой. Трубку снял не дворник, а какая-то нетрезвая девица.

– Хэлло, – ответила она, пытаясь что-то проглотить. – Резиденция министра. – В доме любили иностранные слова.

– Девушка, в доме есть кто-нибудь постарше и потрезвее? – сухо спросил Усов, зная, что именно такой тон действует на молодых гостей резиденции лучше всего.

– Да-да, минуточку...

Через некоторое время ответил мужской голос:

– Говорит помощник Степана Митрофановича.

– Виктор? – Усов узнал молодого, самолюбивого, порядочного и непьющего парня, который очень не любил бывать в загородном доме. – Говорит Усов. Как тебя угораздило забраться в “гнездышко”?

Они симпатизировали друг другу. Виктор, явно прикрывая трубку рукой, ответил:

– Здравствуйте, Павел Петрович. Где вы находитесь?

– Потом объясню, меня день-два не будет.

– Плохо. Шеф с супругой улетели, мне дали этого охранника-алкаша, он уже... Молодежь гуляет.

– Сочувствую, помочь не могу. Держись, Виктор.

– Будь оно все проклято, пойду служить...

– Не пойдешь, – перебил Усов. – Напьются, уснут, я утром на часок приеду. – Он нажал на рычаг, вновь набрал номер Гая.

Когда хозяин казино ответил. Усов, не представляясь, сказал:

– Борис Петрович, выполняя ваше поручение, служащий казино Артем Дуров заболел. Несколько дней его на работе не будет, – и, не ожидая ответа, положил трубку.

Все неотложные звонки он сделал, теперь необходимо решать с меховщиком. Два миллиона долларов очень большие деньги, отпускать Сабирина нельзя, необходимо воспользоваться допущенной им ошибкой и дожать. Может, для торговцев нефтью или наркотиками два миллиона – лишь часть оборотных средств, но для него это целое состояние.

Сейчас меховщик похож на человека с автоматом в окружении вооруженной охраны, который стоит в освещенной комнате с множеством открытых дверей, за которыми темно. Выстрелить могут из любой и вряд ли промахнутся. Паршивое положение у мужика, не позавидуешь. Если понадобится. Усов может организовать пять-шесть приличных стрелков. Только ему нужны Деньги, а не война. Необходимо, чтобы бывший опер рассказал правду в полном объеме. Он не лжет, все так и произошло, но недоговаривает. Усов отлично знает, случается, когда неполная правда опаснее наглой лжи. О чем Дуров умалчивает? Его отпустили на определенных условиях? Рука была разрезана серьезно, он мог не дожить, истечь кровью. Из окна он выбросился, сомнений нет, допустим, машина стояла неподалеку... Если зашло так далеко, то подстрелили бы, своих свидетелей у них было дополна. Да и пока приедет милиция, тело можно увезти куда угодно, сказать, мол, напал неизвестный и скрылся. Подобных случаев в Москве ежедневно хватает.

Уже сквозь дрему Дуров услышал, как закрылась за Усовым дверь и повернулся ключ. Но сон лишь ненадолго коснулся его и растаял, нервы были напряжены, мозг заработал ясно.

Опер все помнил отлично: как под его ударом разлетелось окно, как он ударился о землю, как покатился. Даже помнит свой испуг, что подвернул ногу, как вскочил, шарахнулся в сторону, услышал хлопок за спиной, как понял, что стреляют из пистолета с глушителем. Он тогда прыгнул в сторону и на ходу достал из кармана куртки ключи от машины. На этот раз они не зацепились за подкладку, хотя обычно цеплялись.

И в это время за спиной громыхнуло два выстрела. Два выстрела почти слились в один, явно стрелял профессионал. Дуров услышал, как чужой уверенный голос произнес: “Там, в окне! Брось пушку, дурак!” Дальше он не слышал, так как включил движок и рванул со второй передачи.

Кажется, был еще один выстрел, но в этом Дуров не был уверен.

“Там, в окне!” Значит, стрелявший стоял во дворе. Кто? Кому понадобилось его, бывшего опера, спасать? Ведь стрелявший рисковал жизнью. В окне стояли далеко не мальчики, да и дружки их наверняка уже бежали через парадный вход. Пока не будет ответов на эти? вопросы, разговаривать с полковником нельзя.

Самый простой ответ, что именно в этот момент к офису подъехали конкуренты. Хреновый ответ. Никакого бандита не интересует человек, выбросившийся из окна. Разборки не устраивают во дворе? Глупости, разборки сегодня устраивают где угодно. Но если приехали разбираться, то попали как раз в удобный момент, чего не войти в контору, в кабинет? Главное, у Дурова неосознанное ощущение, что стрелявший был один. И этот голос! Незнакомый, но так кричат только менты. Не визгливый мат и беспорядочная стрельба, а две пули, одна в одну, и голос человека, убежденного, что сила на его стороне. Но менты на такие дела тоже не ходят поодиночке. И для ментов что убегающий, что преследующий... Дуров заснул.

Он пришел в сознание от боли в кисти, неловко подвернув руку во время сна. Он поправил забинтованную руку, сел, огляделся. Он все помнил. На соседней кровати лежал полковник, то ли спал, то ли прикидывался, что спит. Опера это не волновало. Он взглянул на часы – половина восьмого. Видимо, утро. Значит, он проспал больше десяти часов. Да, почти двенадцать. Он подошел к столу, налил стакан коньяку.

– Может, хватит? – спросил Усов.

– Может. – Дуров выпил и в этот раз ощутил коньяк сразу, словно он, минуя желудок, вливался непосредственно в кровь. Артем отдернул портьеры, погасил торшер, повернулся к полковнику: – Не люблю, когда стреляют и спрашивают из-за спины.

– У нас цейтнот, а ты, вырубленный, валяешься.

– Так живой! Глаза и яйца – все на месте. А могло быть все отдельно.

– Да-да, – ответил Усов и начал быстро одеваться. – Мне необходимо появиться на даче. Я быстро, туда и обратно. Прошу, Артем, не пей много, нам следует все обсудить.

– Обсуждай, только учти, я без прикрытия к этим парням больше не поеду. И встреча только днем и только на людях.

– Хорошо, хорошо, я тебя понимаю. – Усов зашел в ванную, начал бриться.

* * *

Гуров, назвавшись сотрудником МУРа, осматривал офис Сабирина. Серьезного расследования по факту происшедшей стрельбы проводить не собирались, но все формальности необходимо было соблюсти, иначе у хозяев могли возникнуть ненужные предположения.

Вчера следователь и оперативники районного управления уже проводили осмотр и допросили нескольких сотрудников конторы. Легенда, которую сочинил Сабирин, была чудовищна по своей неправдоподобности, но так как ее подтверждали несколько человек, то можно было, прикинувшись недоумком, особо не копаться в мелочах и не хвататься за концы, которые не сходились друг с другом.

Звучала легенда следующим образом. Примерно в тринадцать часов в кабинет директора явился человек, назвавший себя представителем северного охотхозяйства, и предложил крупную партию песца. Сабирин ответил, что, не видя образца, не станет вести даже предварительные переговоры. Незнакомец выхватил пистолет и приказал открыть сейф. Сабирин нажал кнопку скрытой сигнализации и направился к сейфу, в этот момент ворвалась охрана, началась схватка, бандиту удалось выпрыгнуть в не защищенное решеткой окно, расположенное в коридоре. Охрана собиралась начать преследование, но со двора раздались выстрелы, один из охранников был ранен в плечо, преступник успел сесть в свои “Жигули” и скрыться. Его сообщник убежал в другую сторону, видимо, у него там находилась машина. Под окнами находился “БМВ” хозяина, но переднее колесо оказалось прострелено, организовать преследование не удалось.

Гуров выслушал весь этот бред молча, никого допрашивать не стал, попросил чашку чаю и остался в кабинете наедине с хозяином.

– Вы хотите, чтобы я вашему рассказу поверил? – спросил Гуров равнодушно, жестом отказываясь от предложенного хозяином коньяка.

– Не понимаю, почему МУР заинтересовался подобным происшествием. – Хозяин снял очки и начал тщательно протирать стекла кусочком замши. – В Москве ежедневно стреляют и более метко. Вчера господа из района уже всех подробно допрашивали.

Гуров, не скрывая своей заинтересованности, внимательно разглядывал хозяина офиса.

– Кто из авторитетов “курирует” ваше торговое заведение?

– Не понял. – Сабирин надел очки. – Я не поддерживаю связей с преступниками.

– Ваш район контролирует мой старый знакомый Аким Леонтьев по кличке Лёнчик. – Гуров скупо улыбнулся. – Вы собираетесь ему жаловаться? Ведь непорядок: деньги человек берет, а охрану не обеспечивает.

– Не понимаю, – упрямо повторил хозяин.

– Какие требования выдвигал ваш “грабитель”?

– Требовал открыть сейф.

– Вы не новичок в сегодняшнем бизнесе, понимаете, что происшедшее лишь пролог, последуют глава первая... вторая...

– Не мотайте мне душу! – сорвался Сабирин. – Вам не защитить меня от мафии, я разберусь сам.

– Наконец-то вы сказали правду. – Гуров поставил чашку на стол. – А чай у вас дерьмовый. Члена мафии нельзя защитить от мафии, как невозможно человека защитить от себя самого. С вас требовали оплатить долг, позавчера вы отказались, сегодня готовы платить. Вы Уверены, что вам не нужна наша помощь?

– Чего вы добиваетесь? – Сабирин платком вытер лицо, чуть было не уронил очки.

– Место и время. Когда и где вы будете передавать деньги. Мне нужен человек, который начал против вас эту кампанию.

Сабирин завороженно смотрел в красивое лицо собеседника, в его голубые, с легкой холодноватой смешинкой глаза – понимал, что имеет дело не с рядовым сотрудником МУРа. Этот человек может, безусловно, много, но ни один человек не способен поломать сложившуюся систему. Допустим, он может нейтрализовать Лёнчика и даже захватит шантажиста, но тогда вскроется весь криминальный бизнес, он, Сергей Львович Сабирин, потеряет все, а не два миллиона долларов. Этот полковник, Сабирин забыл его фамилию, страшнее сегодняшних противников, от него не откупишься.

Гуров разгадал ход мыслей Сабирина, понял, что ничего не добьется, но, не привыкший отступать, сказал:

– Вы неверно оцениваете мою скромную персону. Ваша деятельность в целом меня не интересует. Вами будут заниматься налоговая инспекция и Управление по борьбе с экономическими преступлениями. Происшедшее позавчера никак не повлияет на ваши отношения с вышеупомянутыми организациями. Меня интересует лишь один человек, который интересует и вас. Вам он не по зубам. Если вы поможете до него добраться, я даю вам слово не заниматься вашими торговыми махинациями.

– Слово? – Сабирину было не смешно, но он улыбнулся.

– Вы молоды и меня не знаете. Найдите среди знакомых авторитетов человека постарше и скажите ему, что полковник Гуров дал слово. Убежден, вам подтвердят, что слово полковника Гурова стоит того, чтобы на него опереться. Много я вам не обещаю, но жизнь сохраню. – Гуров поднялся, поставил стул к стене, одернул пиджак, усмехнулся: – Место и время передачи денег. – Он развернул настольный календарь Сабирина, написал свой телефон и вышел из кабинета.

* * *

Уборщицы уже успели потрудиться, Усов нашел особняк в относительном порядке. На второй этаж, в спальные комнаты, он не поднялся, прошел на кухню, где завтракали один из личных охранников министра, законченный алкаш, которого не выгоняли потому, что ранее он служил в личной охране Президента и пить начал именно там, и помощник министра Виктор, с которым Усов разговаривал накануне.

Бывший полковник присутствие личного охранника игнорировал, с Виктором уважительно поздоровался за руку, спросил:

– Ну как? Обошлось?

– Бог миловал, Павел Петрович. – Виктор, интеллигентный, умный юноша, старался не смотреть на опохмеляющегося охранника, взял Усова под руку, вывел на закрытую веранду. – Около одиннадцати приехали трое из Управления охраны, держались вежливо, но жестко, молодняк разогнали, спрашивали вас. Один остался в вашем доме и ждет.

– Ты документы проверил? – спросил Усов.

– Проверил, хотя у них все написано на лицах. – Виктор брезгливо поморщился, кивнул в сторону кухни: – И этот приехавших знает.

– Кто сейчас в доме?

– Колюшка уже позавтракал, в своей комнате, наверняка занимается. Юлия еще не появлялась. Не скажу точно, не мое дело, но, по-моему, у нее кто-то ночевал и еще не уехал.

У министра было двое детей, отличный скромный сын-подросток и распутная дочь.

– Ладно, я пошел к себе, узнаю, кто там прибыл по мою душу. Ты меня обожди.

Усов не курил, потому, войдя в свой домик, почувствовал запах табака. В кресле у окна сидел мужчина, курил и читал газету. Он, безусловно, слышал, как хлопнула входная дверь, но отложил газету и поднялся, лишь когда Усов вошел в комнату. Он был чуть выше и моложе хозяина, держался уверенно, но почтительно.

– Здравствуйте, Павел Петрович. Извините, переночевал без разрешения. – Он пожал Усову руку, протянул удостоверение.

– Здравствуйте, – Усов посмотрел документ внимательно, – Олег Артемьевич. Слушаю вас, чему обязан?

– Как здоровье Дурова?

– Спасибо, удовлетворительно, – ответил Усов, пытаясь не показать, насколько удивлен столь неожиданным вопросом.

– Он в больнице?

– Нет, отдыхает за городом, господин майор.

– Значит, не ранен, только порезался. Давайте присядем, надо поговорить. – Майор сел за стол, подождал, пока сядет хозяин, и продолжал: – Я с крайне деликатной миссией, господин полковник. Нам известно о вас многое, практически все. Вас не раздражает, если я буду к вам обращаться по званию?

– Отнюдь, господин майор.

“Неужели Управление охраны Президента связано с меховщиком?” – подумал Усов и тут же получил ответ:

– Нет, господин полковник, мы не поддерживаем контактов с криминальным миром, но порой вмешиваемся в его жизнь. Я постараюсь быть краток. Учитывая ваше прошлое и настоящее, не сомневаюсь в вашей скромности. Исключения не составляют ни Артем Дуров, ни Лев Иванович Гуров, если вы с ним встретитесь.

Усов побледнел, напрягся, заставил себя промолчать.

– Мы могущественная организация, в которой я занимаю скромное положение. Однако мне доверили провести с вами переговоры, и вы, убежден, сделаете правильные выводы. – Майор смотрел многозначительно.

Усов молчал. При выяснении отношений человек, который вынужден говорить, всегда находится в худшей позиции, чем слушающий.

– Мы обратили на вас внимание с того момента, как вы уволились и поступили сюда на службу. Полковник-розыскник, бывший начальник отдела главка, мог рассчитывать на место получше, ваш выбор настораживал. Согласны?

– Ничуть. – Усов пожал плечами. Его раздражал молодой майор, который хотя и говорил уважительно, но с некоторой ноткой снисходительности. – Я устал, тысяча долларов и жизнь на природе меня устраивают.

– Зачем же тогда вы распорядились ликвидировать Знаменского, который мирно закончил переговоры с Борисом Петровичем Гаем? К чему начали восстанавливать свои связи среди сотрудников милиции, причем людей далеко не лучших, а либо уволенных, либо изрядно скомпрометированных? Зачем, в конце концов, вам понадобился выброшенный за борт Артем Дуров? И последнее, почему вы взялись получить деньги с Сабирина? Последнее было совсем неразумно.

Усов большим умом не отличался, но оперативник был опытный, обладал прекрасной памятью. “Инженер” Самойлов именно в этом доме обратился к бывшему полковнику с необычной просьбой получить долг. Тогда объяснения заикающегося дельца, мол, он не имеет среди сильных мира сего приятелей, а Павел Петрович Усов в недавнем прошлом полковник, возможно, у него остались связи... Конечно, было в этом обращении нечто настораживающее, но Усову так был нужен подобный заказ, что он не стал вникать в тонкости и направил просителя к Гаю, который выполнить подобный заказ не мог, но являлся отличной “крышей” для людей способных.

Полковник просчитал ситуацию достаточно быстро: заикающийся картавый заказчик являлся обыкновенной подставой. Люди, интересующиеся Усовым, хотели взглянуть, клюнет он на такую приманку или пройдет стороной.

– Вы знали, что представляет собой Сабирин? – спросил Усов, еще больше раздражаясь на самоуверенного майора. – Конечно, знали, решили, так сказать, попробовать меня на Тартаковского.

– Чего? – не понял майор. – Какую фамилию вы назвали?

– Вы Бабеля, видно, не читали, вам не понять. А если бы я пошел сам и меня убили?

– Мы вас достаточно изучили, вы не боевик. Ну а если бы рискнули, значит, мы в вас ошиблись.

– Вот так просто? – возмутился Усов.

– Только без мелодрам и дешевой фальши! – Голос майора стал жестким, потерял доверительные нотки. – Вы послали Артема Дурова, не особенно заботясь о его здоровье.

– Значит, это вы помогли Артему бежать?

– А ему помогли, он работал без прикрытия? Усов не поверил в искренность майора, решил сменить тему:

– Хорошо, произошло то, что произошло. Объясните цель вашего визита. Каковы ваши предложения?

– Требования, – бесцеремонно поправил майор. – Вы изобрели велосипед, известно, что несколько опоздали. Неужели вы думали, что в наше время, когда неплатежи распространены более, чем насморк, никто не занимается данной проблемой? Но изобретатель, даже если он опоздал на столетие, остается человеком талантливым. Наше руководство решило, что вы нам подходите. У нас имеются отличные исполнители, снайперы, мастера рукопашного боя, иные профессионалы данного профиля, у нас сильный мозговой центр, стратеги высшего уровня, нам не хватает людей среднего звена. Вы человек, знающий оперативную и агентурную работу, то, что нам нужно.

“Опять начальники, опять зависимость от великих стратегов, в сущности, людей бездарных, страдающих манией величия”, – думал Усов. Он чуть было не отказался, но вовремя сообразил, что его немедля уберут из данного гнездышка, получить деньги с меховщика не дадут, оставят с голой жопой на пенсии. Если он начнет дергаться, попросту ликвидируют.

– Как с долгом Сабирина?

– Это ваши проблемы, решайте вопрос собственными силами. В дальнейшем ваше место в организации определят четко.

Усов решил показать зубы, знал: в политике, в любом человеческом сообществе, как на рынке, хочешь получить свою цену, запрашивай больше. Иначе купят за копейки, еще и дураком обзовут.

– Разговор вы провели интересный, я его выслушал. Теперь я хотел бы встретиться не с распространителем рекламных проспектов, а с кем-то из директоров.

– Я имею полномочия...

– Это знаете вы, – перебил Усов. – Я знаю лишь то, что разговариваю с достаточно осведомленным майором службы безопасности.

– Управления охраны...

– В тонкостях не разбираюсь. Мне необходимы конкретные предложения и серьезные гарантии.

– Выдвижение кандидатом в депутаты Думы?

– Шутите? Я же находился под следствием, сидел в камере...

– А кто не сидел? – Майор рассмеялся. – Мы включим вас в список кандидатов от нашей партии. Юрист, профессионал, пострадал от нынешней власти, значит, человек принципиальный. Депутат – человек неприкосновенный, никакой Гуров вам будет не страшен, даже смешон.

Майор знал, куда ударить, но Усов, хотя и почувствовал, что удар достиг цели, покачнулся, но на ногах устоял, ответил твердо:

– Я человек служивый, хочу разговаривать с хозяином. Вы говорите – партия, я даже не знаю, какая партия.

– Как выражаются политики, переговоры прошли конструктивно. Решайте ваши насущные проблемы. Если вас включат в список кандидатов, вам придется отсюда уехать, ваше место займет Артем Дуров. И последнее, необходимо решить вопрос с семьей.

– Это невозможно!

– Нет ничего невозможного. С вашей женой и сыном поговорят на должном уровне, объяснят, что вы были оклеветаны, материалы против вас сфальсифицированы. Решайте свои вопросы, в дальнейшем вам помогут.

* * *

Итак, Усов сидел в кресле, смотрел на осеннюю листву деревьев, не умея определить, какого цвета листва, и поглядывал на лежавшего на кровати напарника, гадая, спит он или прикидывается. После разговора с майором, когда выяснилось, кто помог парню во время побега, Павел Петрович на Артема не сердился, понимая, что парень говорит правду, а объяснить толком не может, сам не знает, что же произошло. Я бы тоже помалкивал, признался себе Усов, ведь все непонятное подозрительно. Могут подумать, продался меховщику либо сговорился с ментами. Хотя последние так не работают. Если только Гуров, так он хотя и авантюрист, но не мальчик, не полез бы прикрывать неизвестно кого от неведомо кого. А разобраться у Гурова времени не было. Зациклился я на этом человеке. Кто он, собственно, такой? Упертый, хоть и талантливый, а мудак, пытается гору в одиночку свернуть. Вот коли стану депутатом...

Его рассуждения прервал Дуров, который резко поднялся, сел, не глядя подхватил бутылку, стоявшую на полу у изголовья:

– Приветствую, командир. – Он приложил горлышко к губам, передумал, подошел к столу, налил в стакан. – Осуждаешь?

– К чему? Ты мужик умный, край знаешь.

Артем налил в стакан, выпил, зажевал куском осклизлой ветчины.

– Что нового придумал? – спросил он вызывающе.

– Думать будем вместе, – спокойно ответил Усов, глядя на полуголого, в кровяных бинтах Дурова. – Ты мне скажи, человек, который тебя прикрывал со двора, стрелял здорово?

– Какой человек? – Дуров плеснул в стакан.

– Какой – не скажу, – усмехнулся Усов. – А что он был и стрелял, знаю.

– Что же, молодец, – рассудительно произнес Дуров, пить не стал, начал одеваться. – Что еще узнал? А стрелял неизвестный у меня за спиной, так что ответить не могу. Но, судя по тому, как замолк пистолет с глушителем и осел “БМВ”, человек стрелял подходяще.

– Профессионал. – Усов взглянул на часы. – Нормальные люди в такой день и час отдыхают, но бандиты могут и работать. – Он подвинул телефон, набрал номер.

– Слушаю, – ответил знакомый баритон.

– Сергей Львович, в вашем возрасте в такое время следует резвиться в бассейне с девушками. В крайнем случае, играть по маленькой в казино. А вы, извините, словно райкомовская “шестерка”, на службе.

– А что это вы не из автомата звоните, с обычного телефона? – ответил вопросом Сабирин, который вторые сутки ждал звонка, а сейчас растерялся. – А если я ребят подошлю?

– С деньгами? – осведомился Усов. – Успели собрать? Поздравляю. Только по вашей вине накладочка произошла. Теперь с вас не два сто, а вместе с процентами, то бишь значительно больше.

– Деньги получишь, только не наглей. Я ошибся, готов платить. Два с половиной, позвони в понедельник.

– Допустим, но учти, никаких номеров. У меня в заложниках твоя жизнь. Если что, я на деньги наплюю, и ты умрешь.

– Не пугай. Ты же тоже не всю жизнь в норе будешь отсиживаться. Где, когда?

– Я давно не был в Большом театре. Уточним позже, во вторник или в среду у Большого, между четвертой и пятой колоннами. Днем.

– Между четвертой и пятой, с какой стороны считать?

– Тебя в Москву в мешке привезли? У Большого театра восемь колонн. – Усов положил трубку.

– Круто ты с ним. Круто. – Дуров выпил. – А кто пойдет?

– Человек, которому ты доверишь получить два с половиной миллиона долларов, – ответил Усов.

Артем допил бутылку, перевернул ее, вздохнул и сказал:

– Придется с выпивкой завязывать, иначе такую сумму до машины не донесу.

Глава 7

Уже совсем стемнело, и в кабинете сыщиков горел свет. Гуров и Крячко сидели на своих местах, листали розыскные дела по заказным убийствам, на отдельных листах делали только им понятные выписки.

– Встречаются исключения, но в большинстве случаев уровень киллеров низкий, работают по шаблону, без фантазии, – рассуждал Крячко. – Охранники дерьмовые, больше всего потрясает, что создается впечатление: либо они не верят в возможность покушения на их хозяев, либо им наплевать на собственные жизни.

– И то, и другое, и третье, – философски ответил Гуров. – Хорошо получаешь, ездишь на отличной машине, первые дни настороже, потом к хозяину привыкаешь. Человек и человек и никому не нужен, а меня держишь для форса, престиж поднимаешь. Убежден, банкиры, вообще люди, ворочающие деньгами, должны соотносить свою деятельность с возможной опасностью. Каждый человек знает, когда и кому наступил на ногу.

Зазвонил телефон. Гуров удивленно посмотрел на часы, снял трубку:

– Слушаю вас внимательно.

– Лев Иванович? – спросил приятный баритон. Гуров сразу узнал голос, но виду не подал.

– Да. Я слушаю. – Он погрозил Крячко, мол, молчи.

– Здравствуйте, Лев Иванович, с вами говорит человек, в чьем офисе вы недавно были и записали свой телефон на календаре.

– Здравствуйте, Сергей Львович, – ответил Гуров. – Наш телефон прослушать трудно, но возможно. А говорить следует свободно, опуская детали.

– Я понимаю... Не уверен, правильно ли я делаю...

– Правильно, Сергей Львович. Если захотелось позвонить, надо звонить и договариваться о встрече. Поварскую, бывшая Воровского, знаете?

– Безусловно.

– Через сколько времени вы можете подъехать к зданию Верховного суда?

– Минут через сорок.

– Прекрасно. Через сорок пять минут притормозите напротив Верховного суда, я сяду к вам в машину.

Около девяти вечера Гуров вышел из “Мерседеса” Крячко, сел в “БМВ” Сабирина.

– Здравствуйте, – сказал Гуров, кивнул сидевшим на заднем сиденье двум охранникам. – Перейдите в мою машину.

“БМВ” и “Мерседес”, за рулем которого находился Крячко, свернули в переулок, соединяющий Поварскую с Новым Арбатом, и остановились.

Гуров приспустил окно, закурил и сказал:

– Итак, Сергей Львович, вам позвонили, сообщили, что ваш долг возрос, намекнули, что убьют, и предложили привезти деньги в установленное место.

– Какие деньги? – вяло возразил Сабирин. – Я ничего не говорил о деньгах.

– Они пришлют за деньгами, конечно, того же парня, который ушел от вас через окно, – Гуров сделал паузу, давая возможность собеседнику ответить, но тот молчал. – Вы решили сделать официальное заявление о вымогательстве?

– Конечно, нет, – быстро сказал Сабирин. – Я напрасно позвонил вам. Представитель официальной власти обязан действовать только согласно закону. – Он взглянул на Гурова испытующе.

– Если вы решаете, стоит ли предложить мне взятку, то напрасно. Последние двадцать четыре года я взяток не беру, а раньше мне не предлагали.

– Я знаю, меня предупредили. И зачем я с вами встретился, не пойму!

– Согласен, положение ваше, скажем прямо, незавидное. Если вы к нам обращаетесь официально, мы связного и деньги захватим, начнется официальное следствие. Сумма, как я понимаю, большая, через бухгалтерию не проведена, так называемый “черный нал”.

– Так зачем мне все это надо?

– Действительно. Вы давали расписки?

– Да, но их к оплате не предъявят.

– Допустим, вы долг отрицаете, обвиняете людей в вымогательстве, желая помочь органам изобличить преступника, передаете в условленном месте “куклу”?

– Меня убьют.

– Какая сумма? Перестаньте изображать девственницу, мне надо знать, о какой сумме идет речь. Тогда я могу решить, будут вас убивать или подождут.

– Два с половиной миллиона, – прошептал Сабирин.

– Солидные деньги, однако могли бы заплатить, не поднимать волну, – сказал Гуров.

Он нарушал один из главных принципов агентуриста: отталкивал человека, который шел на вербовку. Но уж слишком несимпатичен был этот человек. Гуров понимал, что под внешностью рафинированного интеллигента скрывается жестокий, совершенно беспринципный тип. Он хотел вывезти Дурова в застенок, пытать – жечь и резать, добиваясь необходимых сведений. Теперь, когда сила на стороне противника, он ищет поддержки у властей. Кроме личной антипатии, была и более серьезная причина, которая восстанавливала сыщика против Сабирина. Гуров не находил выхода из создавшегося положения, ниточка, за которую он ухватился, не вела к инициатору, организатору кампании против Сабирина. Получать деньги явится безусловно Артем Дуров, фигура и без того розыску известная. Захватить бывшего опера – дело несложной техники. Что дальше?

Если будут переданы настоящие доллары, то Дурова арестуют, все дело передадут в прокуратуру и Управление по борьбе с экономическими преступлениями. Дуров своего хозяина не назовет, придумает легенду об анонимном звонке или другую ерунду, над которой можно сколько угодно смеяться, но доказать ничего нельзя.

Допустим, Сабирин деньги не отдаст, сунет “куклу”. Все то же самое, только и арестовывать Дурова оснований меньше. Получается, денег не задерживать, взять под наблюдение, ждать, пока не проявится Павел Усов либо другая акула? Сколько же нужно людей и кто их даст?

Затянувшееся молчание нарушил Сабирин:

– Господин полковник, вы обещали сохранить мою жизнь.

– К сожалению, обещал. – Гуров закурил новую сигарету. – Сделаем следующим образом. Вы подтвердите свое согласие вернуть деньги, но в настоящее время у вас необходимой суммы в наличии не имеется.

– Действительно, не имеется. Да, забыл вам сказать, господин полковник, сегодня позвонили не как обычно из автомата, а с городского номера.

– Что? Вы номер записали?

– Конечно. – Сабирин достал из кармана бумажку. – Вот, пожалуйста. Мне удалось установить, что номер принадлежит пансионату, расположенному за городом. Так что ничего это не дает. Мало ли кто может звонить из пансионата?

Гуров смотрел на листок с номером телефона и улыбался.

– Рано или поздно все совершают ошибки, необходимо их только найти. – Он запомнил номер, но бумажку аккуратно сложил, убрал в карман.

– Не понимаю, – недоуменно произнес бизнесмен.

– Дурак, потому и не понимаешь. А вот тот, другой, очень даже не глуп, однако ошибочку совершил. Видно, у него произошло нечто, очень его обрадовавшее. Значит, прямо сейчас вы со своими парнями едете в этот пансионат. Ночуете.

– Так тот человек, если и жил, так уже съехал. И зарегистрирован был под вымышленной фамилией. Вы наивны, господин полковник.

Гуров взглянул так, что бизнесмен замолчал.

– Повторяю. Вы едете в пансионат, регистрируетесь под своей фамилией, ночуете. Вы объясняете администратору, что ищете старого знакомого, фамилию которого забыли, зовут Игорь, может, иначе, много воды утекло с тех пор. Был ваш знакомый с приятелем, и описываете человека, который был в вашем офисе и столь удачно выпрыгнул в окно. Рука у него забинтована, а может, и голова. Ясно? Платите администратору деньги и выясняете приметы съехавших сегодня гостей.

– Администратору уже заплатили, он назовет мне приметы Алена Делона.

– Завтра вы поднимаетесь в пять утра и встречаете горничную по этажу, расспрашиваете ее о съехавших жильцах, – монотонно продолжал Гуров. – После этого вы возвращаетесь в свой офис и ждете условленного звонка. Повторяю, вам необходимо время для сбора наличных денег. Второе: вы согласны лично передать все деньги в руки руководителя, чью фамилию вы не знаете, но его приметы вам известны досконально. Упорно стойте на своем: вы согласны передать деньги только в руки человека, который вам звонил. Никаких посредников. Они не могут гарантировать вашу безопасность в дальнейшем. Хотите получить деньги? Пожалуйста, но только из рук в руки, вы знаете меня, я – вас, мы выступаем на равных. Ваши условия вполне разумны, возразить на них нечего. Либо они получают деньги, либо отказываются от своих претензий.

– Неужели вы думаете, что мне удастся столь примитивным способом установить приметы лидера?

Гуров на вопрос не ответил, открыл дверцу машины.

– Звоните мне завтра в десять утра из автомата. Ваш номер могут поставить на прослушивание.

Гуров сел в “Мерседес” Крячко, охранники вернулись в “БМВ” хозяина, и машины разъехались.

* * *

Усов был нормальный человек и не любил признаваться в своих ошибках. Но двадцать с лишним лет службы в розыске научили его при необходимости наступать на собственное самолюбие. Глядя на повеселевшего Дурова, вспоминал свой разговор с Сабириным, главное, этот чертов аппарат, с которого полковник звонил, он понял, что допустил ошибку.

– Собираемся и сей минут уезжаем, – сказал он, поднимаясь и доставая чемодан. – Сейчас на каждом аппарате имеется определитель номера абонента. А я, старый мудак, распустил хвост!

Дурову долго объяснять не требовалось. Он взглянул на телефон, прищурился, казалось, мгновенно протрезвел, начал быстро собирать вещи.

Усов использовал грим, который даже при близком общении с ним невозможно было заметить. На нем был отличный седой парик, седые усики и заурядные очки, делающие его внешность вроде бы и непримечательной, но запоминающейся. Любой человек, видевший Усова, на вопрос о его внешности не задумываясь ответит: седой, с усиками и в очках.

Прощаясь с администратором. Усов умышленно задержался у стойки, направляясь к выходу, слегка хромал. Он отвез Дурова к его дому, пересел в частную “Волгу”, хозяин которой подрабатывал на бензин, и отправился в резиденцию.

Понедельник он провел как обычно: проверял ограждение, кормил собак, Сабирину не звонил, прекрасно зная, что ничто не изматывает нервы больше, чем ожидание. Во вторник утром вернулись министр с супругой, которую звали красивым русским именем – Мария, но она желала, чтобы ее величали Марианна. Впрочем, в доме ее капризу никто не следовал, так, супруг-министр звал жену Машей, сын уважительно называл матушкой или просто мамой, дочь старалась с матерью не встречаться, а при необходимости обращалась к ней просто на “ты”, безлично. Обслуга звала хозяйку хозяйкой. Усов обходил ее стороной и не называл никак, а уж в безвыходном случае величал Мадам.

Степан Митрофанович, так звали министра, ловко изображал из себя подкаблучника, всегда и во всем с женой соглашался, но поступал по-своему, и все окружающие это знали.

Итак, во вторник утром супруги прибыли. Усов, как обычно, распахнул ворота, затем тщательно их запер, направился к парадному крыльцу. Мадам уже исчезла в своих покоях, слуги унесли чемоданы, министр, довольно улыбаясь, оглядывал свои владения, пожал подошедшему Усову руку и неожиданно сказал:

– Павел Петрович, я слышал, в вашей жизни намечаются серьезные перемены. Я рад за вас. Вечером соберутся гости, узкий круг, только свои, прошу и вас.

– Благодарю, Степан Митрофанович, давайте не опережать события. Я встречу гостей, как обычно, люди не любят резких перемен.

– Считаете? – Министр взглянул задумчиво, хотел что-то сказать, промолчал и ушел в дом.

Вечером, распахнув дверцу подкатившего к парадному входу шикарного “Мерседеса”, Усов увидел незнакомого мужчину лет пятидесяти. К нему быстро подскочил майор Сухов, отстранил Усова, что-то ему шепнул и заторопился следом за вновь прибывшим. Гостя встречали министр с супругой, судя по их улыбкам и поклонам, гость был лицом очень важным.

Чуть позже все собрались в столовой и вскоре расселись за столом. Усов, как обычно, прогуливался по веранде, отметив, что сегодня необычно тихо, голоса звучали приглушенно, солидно. Вскоре к полковнику присоединился майор, сказал:

– Будешь обходить ограду, собак с поводка не спускай, в парке люди.

– Хорошо, только зачем тогда брать собак? Я ваших людей не знаю, собаки поднимут лай, – ответил Усов. – Может, мы с тобой вдвоем прогуляемся?

– Можно, – согласился майор, был он сегодня какой-то вялый, пришибленный. – Ты когда решишь вопрос с этим деятелем? Он собирается платить или резину тянет?

Усов такому вопросу удивился, вида не подал, но и не ответил, спросил:

– Кого это ты привез, что хозяин встречать вышел?

– Не узнал? – Майор попытался рассмеяться, но лишь натужно хмыкнул. – Мой главный шеф, он все решает. Сам только подписывает. Ты, кстати, почему сегодня за стол не сел, вроде решено было, что ты среди гостей?

– Высовываться не люблю.

– Ну-ну, может, и хорошо. Ты не ответил, Сабирин платить собирается?

– Ты же сказал, это дело мое.

– Все течет, все изменяется, – философски ответил майор. – Мне за тебя шею намылили, начальство в детали вникать не любит. Ты решай вопрос с получением долга и возвращайся в семью.

Павел Петрович Усов был полковником, начальником отдела, служил много лет, привык, что на чиновничьей лестнице каждый, занимает свою ступеньку, и высокое начальство в дела нижестоящих не вмешивается. Чиновнику высшего уровня проявлять интерес к криминальным разборкам не положено. Он и для себя считал унизительным иметь дело с таким типом, как Сабирин, раскаивался, что польстился на большие деньги. Как известно. Усов брал и раньше, но в отношениях с авторитетами соблюдалась пусть только внешняя, но уважительность. Сабирин был беспредельщиком, иметь с ним дело позорно, он, бывший полковник, терпит – выхода нет, в переплет попал. Но чтобы высший чин, приближенный к Президенту, подобным делом интересовался?!

Майор понял, о чем задумался бывший полковник, сказал устало, не с превосходством, а с сожалением в голосе:

– Ты, Павел Петрович, сыщик опытный, а политик никудышный. На всех уровнях стоят лишь люди, каждый гребет под себя. – Он замолчал, словно спохватился, что сказал лишнее. – Если уцелеешь, со временем поймешь, а пока забудь, я тебе не говорил, ты не слышал. О своих делах докладывай мне ежедневно. Я тебе не начальник, лишь посредник. Ты понял?

Глава 8

Сабирин не отходил от телефона в понедельник и весь вторник, даже обед ему приносили в офис. Звонка все не было, телефон трещал непрерывно, но нужный человек на связь не выходил. Бизнесмен отлично понимал, о нем не забыли, видимо, у противника свои сложности, и к решающему разговору он не готов. Сабирин собрал нужную сумму, упаковал в два металлических чемодана, убрал в сейф. Он очень жалел, что связался с полковником Гуровым, решил отношения порвать, не звонить, а в случае, если сыщик объявится сам, сказать, что вопрос разрешился и помощь не нужна. Но принимать решения и воплощать их в жизнь – далеко не одно и то же.

Во вторник Гуров позвонил и сказал:

– Не валяйте дурака, Сергей Львович, перезвоните немедленно, – и положил трубку.

“Сам влез, по уши завяз”, – клял себя бизнесмен, заходя в соседний с офисом подъезд, где имелась однокомнатная квартира, в которой Сабирин изредка принимал девочек. Он набрал номер, полковник снял трубку.

– Ну, что, сомнения одолели? – спросил он весело. – Вы похожи на человека, который прыгнул в воду, потом решает, плыть ему или не плыть. Утонете, Сергей Львович, вашего “буль-буль” никто не услышит.

– Я все выполнил, был в пансионате, получил описание нужного человека, деньги собрал...

– И решили мне не звонить, – перебил Гуров. – Авось обойдется?

– Я ценю вашу помощь, господин полковник, и буду следовать вашим указаниям. Убежден, человек придет за деньгами, его описали досконально, подмены я не допущу.

– Надеюсь. Так как же данный человек выглядит? – спросил Гуров, услышав рассказ бизнесмена, сыщик рассмеялся. – По таким приметам вы будете его разыскивать всю оставшуюся жизнь. Судя по вашему поведению, она у вас коротка.

Гуров проинструктировал, как следует разговаривать с абонентом, после чего сказал:

– Его правильные приметы, фамилию, имя и отчество вы узнаете после того, как сообщите мне место и время передачи денег.

– Вы мне не верите? – возмутился бизнесмен, тут же поняв, что вопрос его неуместен, и, пытаясь придать голосу нотки сожаления, продолжал: – Извините, вы правы, сегодня никто никому не верит.

Гуров оставил данную сентенцию без внимания.

– Мы не станем задерживать вашего делового партнера в момент получения денег, так как придется брать вас обоих. Следовательно, если вы всучите ему “куклу”, это станет известно третьему лицу. Тогда за вашу жизнь я не отвечаю. – Гуров выдержал паузу, спросил: – Вы меня поняли?

Бизнесмен хотел было признаться, что место встречи определено, но не было подтверждающего звонка. Пока Сабирин решал да собирался с духом, полковник положил трубку.

В среду утром он только вошел в офис, как раздался телефонный звонок, бизнесмен опустился в кресло, не торопясь снял трубку:

– Вас слушают.

– Здравствуйте, я по вопросу предстоящей встречи. Должен был позвонить раньше, увы, выезжал за город.

– Знаю, пансионат “Рассвет”, довольно милое место. Как отдохнули?

– Спасибо. Вы располагаете нужной суммой?

– К сожалению, – признаться, не люблю отдавать деньги.

– Завтра, в двенадцать дня.

– Сожалею, могу лишь в пятницу. Забыл предупредить, что я передам деньги только вам лично. Никаких посредников и подставных лиц, я прекрасно знаю, как вы выглядите.

– Прокатились в пансионат? – Усов сделал вид, что сердится. – Расспрашивали, кто жил, как выглядит и прочее? На кой черт? Администратор расскажет участковому, местному оперу. Вам не хватает внимания?

– А мне нечего скрывать, – ответил Сабирин. – Я регистрировался под своей фамилией, был без седого парика, накладных усов и очков. Так что, если вы действительно хотите получить деньги, приезжайте за ними сами, а не передавайте весь этот камуфляж напарнику.

Усов не нашелся, что ответить, сказал:

– Алло! Алло! Вас не слышно, я перезвоню.

– Думай, перезванивай, только никуда тебе не деться, – сказал Сабирин. – Любишь кататься – люби и саночки возить. – Он был очень собой доволен и в данный момент нисколько не жалел, что связался с Гуровым. Мент – человек опытный, сумеет взять делового мужика так, что к нему, бизнесмену Сабирину, не протянется и паутиночки. Он не верил в бога, но неожиданно подумал, что деньги, полученные обманом, не могут принести счастья, и черт с ними! Зато с врагом он рассчитается.

Телефон вновь зазвонил, он снял трубку, лениво произнес:

– Алло. Вы все обдумали?

– Да, я только хочу сменить место встречи.

– А мне нравится Большой театр, – из чистого упрямства возразил Сабирин. – Центр. Много людей, милиции, безопасно.

– Итак, двадцать второго, в двенадцать дня, – сказал Усов.

– Я подойду один, пустой, удостоверюсь, что вы прибыли лично и тоже один. – Бизнесмен усмехнулся. – Не беспокойтесь, деньги будут в нескольких шагах от четвертой колонны.

* * *

Театральная площадь всегда многолюдна. Никто не проводил на этой площади опросов, не выяснял, откуда там собирается такое количество людей, но и так ясно, что москвичи на площади в Меньшинстве. Провинция штурмует ЦУМ, туристы со всех концов света разглядывают достопримечательности. Москвичи, живущие или работающие на Петровке и в близлежащих переулках, торопятся проскочить в метро и на самой площади не задерживаются. Каждый из них видел Большой театр тысячи раз, знает, что у центрального входа стоят массивные колонны, а над входом имеются кони. Сколько колонн и сколько коней, знают немногие, москвичи люди забитые и деловые одновременно, постоянно куда-то опаздывающие, их раздражают иностранцы с фотоаппаратами и кинокамерами и приезжие с тюками и детьми.

Неопытному человеку кажется, что в людском водовороте и сам господь не разберет, кто есть кто на Театральной площади и куда эти люди торопятся. Господь бог на Театральную площадь не смотрит, он о ней, как и о России в целом, давно забыл, а вот менты, которые оперативники, разбираются в людском муравейнике великолепно, почти про каждого человека могут сказать, кто он такой, куда спешит или почему никуда не торопится.

Оперативник без дела здесь не появится, а выполняя на Театральной задание, опер в первую очередь должен позаботиться, как остаться в людской круговерти незамеченным. Если он за кем-то следит, то это дело несложное, “объект” движется и опер шагает в потоке, и все дела. А если требуется кого-то ждать? Можно на несколько минут затесаться в группу иностранцев, но лишь на минуты, а ждать порой приходится час, а то и больше.

Крячко обо всех сложностях знал заранее, как знал и то, что на все случаи жизни заготовки не напасешься и решать надо будет по ситуации. Он пришел на место за тридцать минут до назначенного времени, то есть в половине двенадцатого. Две машины встали у Малого театра, три оперативника с девушками расположились в скверике напротив знаменитых колонн, но из скверика плохо видно, что делается между колоннами, и оперативники следили непосредственно за Крячко, который и должен подать сигнал, означавший – “объект вижу”.

Операция была задумана просто, но Гуров обычно придерживался такого принципа: чем проще, тем вернее и вызывает меньше подозрений. Когда деньги, а они находились в ящиках из-под телевизоров, будут перенесены из “БМВ” Сабирина в машину получателя, последнюю взять под наблюдение, проследовать за ней до Лубянки, другого пути с Театральной нет, выбрав подходящее место, устроить небольшую аварию – столкновение. Поток машин очень плотный, такой удар не вызовет ни у кого подозрения, обычное дорожное происшествие. Долларовые купюры ночью пометили, остальное было делом несложной техники.

“БМВ” от офиса вел сам бизнесмен, на заднем сиденье расположился один охранник, сопровождал “БМВ” неприметный “Москвич” с оперативниками.

Казалось, все предусмотрено, главное, чтобы за деньгами к Большому театру пришел сам Усов.

Крячко прошел от метро до ЦУМа в общем потоке, развернулся и направился в обратную сторону, когда в передатчике услышал ровный голос Гурова:

– Прервалась связь с машиной сопровождения, думаю, обычное разгильдяйство.

– Дай бог, – ответил Станислав. – Вижу Пашку Усова. Ты угадал, чертов гений. Он идет по нижней ступеньке от ЦУМа в сторону метро. Сопровождения не наблюдаю, возможно, он один... Хотя нет, у сквера Дуров, он с какой-то девицей... Явно провинциалочка... Усов развернулся в обратную сторону, смотрит на часы... Направился в сквер и сел на скамейку вместе с нашими.

Дальше рассказывать не о чем, “БМВ” с Сабириным, охранником и долларами не появился... Операция провалилась или не состоялась, можно считать как угодно.

* * *

“Разбор полетов” происходил в кабинете генерала Орлова.

Выяснилось, что “Москвич”, сопровождавший “БМВ” с валютой, был сбит самосвалом на Пятницкой сразу после поворота с Садового кольца. Самосвал обнаружили во дворе, буквально в пятидесяти метрах от места аварии, приметы преступников устанавливаются.

“БМВ” остановила машина ГАИ. Нашли свидетельницу, молодую женщину с ребенком, которая видела, как милиционеры в форме что-то вынимали из багажника “БМВ” и переносили в свою милицейскую машину. Машина ГАИ то ли “Волга”, то ли “Мерседес”. “БМВ” остался на месте, там же на Пятницкой, из машины, по словам женщины, никто не выходил. Что было дальше – женщина не знает, так как ушла с малышом домой. Через час “БМВ” был обнаружен поисковой группой. Сабирин и охранник были убиты выстрелами в голову, медэксперт считает, что, стреляли из пистолетов с глушителем.

Первоначально в кабинете Орлова присутствовали и представители ГАИ, и оперативники, обнаружившие “БМВ” и трупы, и врач, проводивший первичный осмотр. Заехал ненадолго помощник прокурора города, давнишний приятель генерала, Федул Иванович Драч, посидел в уголке с Гуровым и Крячко, которые ждали, когда все разъедутся.

Около шести вечера Орлов, Гуров и Крячко ели бутерброды и пили кофе, молчали, так как говорить было нечего. Розыском свидетелей занимались оперативники МУРа и райуправление, уголовное дело возбудила прокуратура, отвечать за срыв операции должны были Орлов и Гуров.

– Значит, в момент преступления Усов и Дуров находились на Театральной площади, – сказал Орлов, глядя на Крячко, – разговаривать с ними не о чем. Лева, через двадцать пять минут нам следует доложить результаты заместителю министра.

– Я уже здесь, – сказал генерал-лейтенант Бардин, входя в кабинет. – Здравствуйте, господа, сидите, вы сегодня уже набегались.

– Здравствуйте, Николай Ильич. – Гуров встал, подвинул замминистра стул. – Сегодня мы как раз в основном сидели.

Бардин работал в милиции третий год с небольшим перерывом, который произошел из-за его трений с министром. Недавно министра сменили, и генерал-лейтенант вернулся на свое место. В работе уголовного розыска Бардин разбирался поверхностно, но, как человек образованный и умный, понимал это, в профессиональные тонкости не лез, к Орлову относился с искренним почтением, так как был значительно моложе.

– В общих чертах мне ситуация известна. Что мы будем докладывать министру? Что сообщать прессе? – Бардин смотрел на Орлова. – Бандиты использовали нашу машину и форму.

– Министру, Николай Ильич, не до нас. Ему с Чечней забот хватает, – ответил Орлов. – И вопрос не в том, что докладывать, а в том, что делать?

Бардин не знал о готовящейся передаче долларов. Об операции в целом были осведомлены лишь Орлов, Гуров и Крячко. Остальные сотрудники выполняли поставленные перед ними задачи, и не более того. Орлов взглянул на Гурова, мол, посвящай замминистра в подробности, затем, смутившись, что просит поддержки у подчиненного, сказал:

– Николай Ильич, дело сложнее, чем оно выглядит.

– Догадываюсь, Петр Николаевич, – без всякой обиды ответил Бардин, – не первый год вас знаю. “БМВ” сопровождала группа оперативников, операцию проводил полковник Гуров. И что вы мне хотите сказать?

– Извините, Николай Ильич, – вступил в разговор Гуров. – Мы секретов от вас не имеем, элементарно, по-человечески бережем. Если у меня, который держит в голове одну операцию, башка раскалывается, то я даже Петру Николаевичу все до тонкости не докладываю. Мы же не компьютеры, человеческие возможности ограничены.

– Доложите коротко, самую суть, – сказал Бардин.

– Одна преступная группировка должна была передать другой преступной группировке два с половиной миллиона долларов. О готовящейся передаче знали только мы, здесь присутствующие.

– Знали и те, кто передавал, и те, кто получал. – Бардин смотрел на Гурова недовольно. – Я понимаю, конспирация, дела агентурные и прочие ваши хитрости. Но почему “БМВ” сопровождала лишь одна машина? Кстати, мне не доложили, среди сотрудников милиции жертвы имеются?

– У одного лейтенанта перелом ноги, остальные с ушибами уже отпущены домой, – ответил Орлов.

– И то слава богу. – Бардин вновь повернулся к Гурову. – Что вы думаете о происшедшем?

– Извините, Николай Ильич, – вмешался в разговор Крячко.

– Полковник! – оборвал его генерал Орлов. – Вас не спрашивают.

– Извините, господин генерал-лейтенант. – Крячко набычился. – Я хоть и младший, но имею право высказаться. У нас сейчас имеются только предположения, и заместителю министра негоже докладывать фантазии, которые порочат высших чинов нашей власти.

– А ты меня не прикрывай, я за свои слова всегда отвечаю, – сказал Гуров, задумался, решая, как сообщить о своих предположениях короче и аккуратнее.

Гуров и Бардин были ровесниками, два года назад чуть ли не приятельствовали, и, хотя дружбы между ними не получилось, относились они друг к другу хорошо. Бардин ценил Гурова за талант и принципиальность. Сыщик уважал заместителя министра за то, что Бардина власть не портила, и перед вышестоящими он не лебезил.

– Ну что ты. Лев Иванович, сосредоточился, будто с китайского на русский собираешься переводить.

– Хуже, Николай Ильич, я перевожу с оперативного на чиновничий.

– Обижаешь.

– Как говорит Станислав, – Гуров кивнул на Крячко, – что выросло, то выросло. Значит, так, получатель долларов о готовящемся нападении не знал, на место встречи прибыл и находился под нашим наблюдением. Это не может быть искусственно созданным алиби, так как получатель очень не хотел появляться на месте встречи. Передающая сторона имеет стопроцентное алиби, так как попросту убита. Я полагаю, утечка информации произошла со стороны ожидавших валюту, через сотрудников Управления охраны Президента. Убийства совершили и забрали валюту сотрудники спецслужбы, а не уголовники. Причем к преступлению не имеют отношения ни уголовный розыск, ни контрразведка.

– Я же предупреждал, – вздохнул Крячко.

– Все сомневаются, один Гуров все знает, – сказал Орлов язвительно. – Откуда в тебе столько самоуверенности?

– А кто сомневается? – Гуров оглянулся. – Николай Ильич не в курсе, Станислав не сомневается, а не признается, суть вещи разные. А ты, Петр Николаевич, отмалчиваешься, так у тебя должность такая.

– Ну, хорошо, вы инициаторы разработки и профессионалы, я ни то ни другое, поясните. Лев Иванович, – сказал Бардин. – Откуда у вас столь категорические выводы?

– Преступление совершено лишь на первый взгляд профессионально. Во всех действиях просматривается рука могущественная, но не сведущая, как подобные дела совершают авторитеты. – Гуров говорил спокойно, но с каждой фразой в его голосе все сильнее проступала злость. – К примеру, откуда уголовники могли узнать, что “БМВ” сопровождает опергруппа, если сами ребята не ведали, что они “ведут” машину с долларами? Допустим, кто-то из авторитетов, в прошлом сотрудник, сумел предвидеть. Не станут уголовники задействовать самосвал, это сложно. Легче было пропустить “Москвич” с кольца на Пятницкую и полоснуть из автомата. То же с машиной ГАИ и ряжеными. Уголовники могут использовать форму сотрудника при нападении на квартиру. Но не разъезжать в ней по городу, когда есть определенный риск. Опять же проще прибегнуть к “Калашникову”. Если бы дело ставили наши коллеги или контрразведчики, они обязательно бы все эти факторы учли, не светились бы, “мазали” под уголовщину. Наверняка действовала спецслужба, которая решила захватить два с половиной миллиона долларов наличными. Люди наглые, самоуверенные, убежденные, что нет силы, способной их выявить и привлечь к ответственности.

– Речь прокурора перед судом присяжных, – пробурчал Крячко.

– Что вы предлагаете, Лев Иванович? – сухо спросил Бардин. Ему и в голову не приходило объявлять войну всесильному Управлению охраны Президента.

– Не застегивай мундир, Николай Ильич. – Гуров понимающе улыбнулся. – Элегантный костюм тебе больше к лицу. Я предлагаю данный разговор забыть. Мы имеем то, что имеем. Заместитель министра располагает официальными данными о нападении и убийствах. Начальник главка требует со своих подчиненных разыскивать преступников. Оперативники стараются как могут. Жизнь покажет.

– Правильно! – Крячко вскочил. – Разрешите идти?

– Николай Ильич? – Орлов взглянул на Бардина.

– Да-да, конечно, – Бардин кивнул.

– План оперативно-розыскных мероприятий будет готов завтра к обеду, – сказал Гуров и вышел, сопровождаемый Крячко, который аккуратно прикрыл за собой тяжелые двери.

– Лев Иванович, ну вот по честному признай, – сказал Крячко, подмигивая Верочке, – ведь ты без меня пропал бы.

– Обязательно, – согласился Гуров. – Едем ко мне?

– Ну, если ты очень просишь. – Крячко развел руками. – Только сегодня выпивка за твой счет.

Глава 9

Сыщики сварили суп из пакетиков, бутылка водки стояла на столе, ее даже не открыли, убрали назад в холодильник. Крячко мыл посуду, Гуров вытирал, о работе не говорили, обменивались пустыми замечаниями, изредка поглядывая друг на друга не без симпатии. Когда на кухне все было прибрано, перешли в гостиную, Крячко опустился в мягкое низкое кресло, Гуров расхаживал по комнате, курил.

– Благоверная грозится выписать из квартиры, говорит, что сын узнает меня только по фотографии.

– Станешь бомжем. – Гуров раздавил окурок в пепельнице, тоже сел в кресло. – Меня порой на пустом месте зашкаливает, только удивляться приходится.

Крячко понял, что начался серьезный разговор, подобрал вытянутые ноги, сел прямо.

– Смотри, какая глупость вышла. Три недели назад Петр сообщает нам, что аналитики пришли к выводу, мол, создана некая организация, занимающаяся получением долгов и ликвидирующая злостных неплательщиков. Я упираюсь в Пашку Усова, мы выходим на Сабирина, получаем некоторые результаты.

– И нам тут же обрубают руки, – заметил Крячко. – Я изначально говорил, твоя упертость в Пашку Усова – лишь упрямство и желание поквитаться.

– С одной стороны, ты прав, но обосновываешь свои выводы неверно. Усов не может стоять во главе преступной группировки по двум причинам. Она начала действовать, когда он служил еще здесь, затем сидел в тюрьме. Усов попал в уже сложившуюся структуру. Главное же, полковник милиции мелок, чтобы возглавлять такой преступный синдикат. Сегодня неплатежей десятки, даже сотни миллионов долларов.

– Сегодня они взяли два с половиной.

– Они сначала отдали мелкий куш Усову и Дурову, затем передумали, видимо, срочно понадобилась наличность. Ведь эти огромные миллионы лишь шастают между банками, сами доллары в руки не возьмешь. А повседневные расходы требуют наличных денег. Я убежден, действующие оперативники синдикату нужны. Банкиры, финансисты-консультанты имеются, политики и генералы-руководители есть, исполнителей с автоматами им поставлял Афганистан, сегодня стрелки приходят из Чечни. А среднее звено, люди, способные связать землю с верхами, в большом дефиците. Синдикату не хватает наличных денег, они лежат на земле, их нужно уметь взять. Сегодняшняя операция организована хреново, она доказывает мою правоту.

– Возможно, ты и прав. Но если так, то почему они выбросили за борт Усова и Дурова?

– Их не выбросили, а поставили на место, – возразил Гуров. – Им выдадут кусок с барского стола и скажут: “Служи!”

– Ладно, Лев Иванович! – Теперь Крячко вылез из кресла, с хрустом потянулся. – Давай расставим точки над “i”. Я не герой, у меня семья. Мы сейчас вдвоем, можем все называть своими именами. Ты говоришь – Главное управление охраны Президента. Значит, генерал Коржанов. Я человек нормальный и воевать с ним отказываюсь. Никакой войны, драки не получится, нас с тобой элементарно спустят в канализацию. Ты видел, как сбледнул с лица Бардин? А он замминистра, имеет соответствующие связи.

– Не изображай из себя труса, не получится!

– Я ничего не изображаю! – повысил голос Крячко. – Я просто нормальный человек и не ссу против ветра. Я при Брежневе и Политбюро молчал? И ты молчал! Я готов драться один против десяти. А в стопроцентную безнадегу я не подписываюсь. Ты Петра спроси! Он тебе то же самое скажет!

– Все сказал? – Гуров потер лицо ладонями, нервно зевнул.

– Тебе мало показалось?

– Я Коржанова не знаю, читал о нем, и только. Но, судя по всему, он человек умный, преданный Президенту. Генерал непосредственно с преступным синдикатом не связан. Знает о нем, закрывает глаза, но не руководит, не тот масштаб.

– А тебе заместителя генерала мало?

– Мало! Существуют вопросы, которые без санкции первого лица не решаются, – убежденно сказал Гуров.

– Это мы с тобой такие вопросы? – Крячко хотел рассмеяться, но лишь закашлялся. – Стену головой не прошибешь.

– Согласен. Но давай сначала дойдем до этой стены. Нет так нет, снова уволимся, нам не впервой.

– Дай слово. Когда мы стукнемся об нее, то отступим. Дай слово.

– Договорились. – Гуров пожал другу руку.

– За это следует выпить!

– Нет.

– Символически. – Крячко убежал на кухню, принес две стопки водки. – Вперед! С чего начнем? – спросил Крячко, когда они выпили и вновь уселись в кресла.

– А у нас лишь один ход.

– Он на вербовку не пойдет.

– Артем Дуров настоящий опер, которого смешали с грязью. Согласен, на вербовку он не пойдет. Думаю, Артем терпеть не может Усова, но предавать не станет. У него есть принципы, он на одной стороне либо на другой. Дурова можно перетащить на нашу сторону.

– Вот и перетаскивай.

– Ты с ним знаком, и жизнь Артему спас ты, а не я.

– У меня самолюбия – во! – Крячко чиркнул пальцем по горлу. – Есть вещи, которые я делаю не хуже тебя. Разговаривать с Артемом Дуровым будешь ты. Конец связи!

* * *

Павел Петрович Усов сидел в скверике у Большого театра и на колонны уже не смотрел. Минула половина первого, а на такие встречи приходят вовремя или не приходят вообще. Сначала рядом с ним сидела молодая пара, шептались, кажется, ссорились. При всем своем опыте бывший полковник не догадался, что парень с девушкой были оперативниками. Когда молодые ушли, их место заняли двое мужчин в возрасте. Они не шептались, разговаривали так громко, словно стояли на разных сторонах улицы.

Павел Петрович уже никого и ничего не ждал, даже не думал о конкретном, сидел и сидел, очень не хотелось двигаться. Подняться, идти к машине, садиться за руль – значит, начать действовать, главное, думать, а им владела апатия. Приезжая на встречу, он просчитывал различные варианты, вплоть до кошмарных, например встречу с Гуровым. Но подобного результата он даже в расчет не брал. Человек вел переговоры, ездил в пансионат, устанавливал внешность контрагента. Спрашивается, на кой черт столько мороки? Бизнесмен мог торговаться, не исключена возможность попытки захвата Усова, но просто не явиться на встречу бизнесмен не мог. Его убили, деньги забрали? Такое могли совершить собственные охранники, возможно, навели люди, у которых Сабирин занимал, собирая нужную сумму. В любом случае бизнесмен мертв, деньги для него, Павла Петровича Усова, потеряны.

Мимо скамейки в третий раз прошел Артем Дуров, взглянул недоуменно, даже пожал плечами.

– А что твой Черномырдин? “Наш человек! Наш человек!” – кричал сосед. – Меня всю жизнь обирали! И только свои люди! Я чужим и на хер не нужен!

– Так голосуй за Гайдара! – кричал в ответ другой старик. – Он и по-русски-то говорить не умеет! Сыплет, а слова сплошь непонятные!

Сейчас о колбасе за два двадцать вспомнит, понял Усов, тяжело поднялся, зашагал к машине. Когда с ним поравнялся Дуров, бывший полковник сказал:

– Поехали ко мне.

– Может, не стоит, завернем в кафешку?

– Брось, хуже не будет.

До резиденции добрались быстро, в час дня поток машин временно ослаб. Усов выяснил, что в главном доме никого, кроме прислуги, нет, и прошел с напарником к себе.

– Что ты думаешь? – спросил хозяин, переступив порог.

– Чую, что нас наблюдали, кто именно, понять не могу, – ответил Дуров. – А нашего миллионщика грохнули, это точняк. Два с половиной миллиона “зеленых”! Свои охранники и замочили, я их морды видел.

Усов начал накрывать на стол, Артем остановил:

– Я не буду, надо в казино заглянуть, хозяина повидать. Что я ему скажу? Там же была и его доля.

– Скажи как есть, – ответил Усов. – Все под богом ходим.

– Как ты до полковника дослужился? – Дуров говорил зло, сверлил взглядом. – Кто мне поверит? Кого я представляю, если клиента под носом замочили, а баксы забрали?

– Я понимаю, Артем, нервы, но ты слова подбирай!

– А чего я с тебя имею, окромя слов? Я жизнью рисковал, ты пасьянсы раскладывал. Что у тебя вышло?

Зазвонил телефон, Усов махнул на опера рукой, снял трубку:

– Резиденция министра, говорит начальник охраны.

– Здравствуйте, Павел Петрович, знаю, день у вас выдался тяжелый. Но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается.

Усов узнал голос майора из Управления охраны, однако спросил:

– Кто говорит?

– Олег Артемьевич беспокоит. Нервничаете? Так успокойтесь, Павел Петрович. Ведено передать, все закончилось благополучно, деньги поступили по назначению, вам выражают благодарность.

– Благодарность – это слишком много, не заслужил, – язвительно ответил Усов.

– Гонорар вы, естественно, получите. – Майор коротко рассмеялся. – Вы же человек разумный, не могли рассчитывать на всю сумму. В деле участвовали и другие люди, расходы велики. Вы хотели видеть мое начальство, организуем. А пока успокойтесь, всего доброго.

Усов бросил трубку, позволил себе сорваться:

– Старый мудак!

– Ты мужик не старый, в самом соку, – поправил Дуров. – Я так понял, нас использовали, как девочек по вызову. Сначала трахнули, теперь заплатят по настроению. Так я хочу тебе объяснить, полковник. Бляди берут деньги вперед! – Он вышел и прикрыл за собой дверь.

В казино еще никого не было, отсутствовал и хозяин. Начальник охраны, которому подчинялся Дуров, уже привык, что этот парень приходит и уходит когда пожелает, и помалкивал. Он был полковником КГБ в отставке, в оперативной работе ни черта не смыслил и бывшего опера побаивался.

– Приветствую. – Дуров протянул отставнику левую руку, так как правая была перебинтована и еще побаливала. – Стрижем купоны?

– Пока точим ножницы, – ответил гэбист. Так они приветствовали друг друга ежедневно. Между ними существовал негласный договор о ненападении. Опер знал, что полковник тридцать лет писал бумаги и не отличает пистолет от мясорубки. Отставник понимал, что бывший мент – человек хозяина, никаких заданий Дурову не давал, держался с ним наравне.

– Вот, был на перевязке, – сказал Дуров, поднимая забинтованную руку, – шов разошелся, болит, едрена мать.

– Ну и шагай домой. Шеф позвонил, сказал, сегодня не будет, – сказал гэбист. – Возьми девочку, она за тобой поухаживает.

Дуров взглянул на двух проституток, сидевших у стойки бара, встретился с одной из них взглядом, кивнул. Девушка соскочила с высокой тумбы, подошла, улыбнулась:

– Привет, Артем, что с рукой?

– Спасибо, девочка, до свадьбы заживет, – ответил он, целуя девушку в щеку.

Они давно переглядывались, но ни разу не были близки. Вика, так звали девицу, была дорогой валютной проституткой, имела постоянную клиентуру. Голубоглазая шатенка с отличной фигурой, она ни одеждой, ни макияжем, ни манерой поведения не походила на своих подруг по профессии. Артем не был красавцем, обладал внешностью достаточно заурядной, но женщины обращали на него внимание. Спокойный, уверенный, он мало говорил, не пытался произвести впечатление и знал себе цену, такие качества женщины чувствовали и ценили. Вика и Артем, со дня его появления в казино, обратили друг на друга внимание. Как всякая женщина. Вика чувствовала, что нравится новому охраннику, и однажды, когда она уходила из казино без клиента, сказала:

– Артем, ты не проводишь меня?

– Проводить можно, – просто ответил он, вежливо подсадил в свои “Жигули” и молча довез до дома, благо ехать было недалеко.

– В подъезд войти одна не боишься? – спросил он серьезно, открывая девушке дверцу машины.

– А ты не поднимешься? – Она улыбнулась, хотела взять его под руку, но Артем отстранился.

– Знаешь, я никогда женщинам не платил. Неожиданно для себя Вика смутилась, ответила резко:

– Дурак, я приглашаю тебя на рюмку, а не в постель.

– Не надо сердиться, Вика. – Он провел пальцем по ее щеке, и, хотя жест был вульгарным, девушка почувствовала в нем нежность. – Ты красивая и очень мне нравишься. В следующий раз.

С того вечера между ними установились странные для ее профессии отношения. Артем как бы ухаживал за ней, оказывал знаки внимания, то угостит бокалом шампанского, то подарит цветок, Вика кокетничала с ним так, словно и не отправлялась с другим мужчиной в постель.

Сегодня Вика подошла, так как в последние дни Артем не появлялся, и девушка заволновалась, что он уволился и больше не появится здесь. Гэбэшник усмехнулся и отошел.

– Артем, ты плохо выглядишь, поедем к тебе, покормлю, сделаю массаж, – сказала Вика просительно.

– Это было бы очень здорово. Спасибо. Вика поняла, что получила отказ, и в ней проснулась профессионалка.

– Знаешь, парень, я начинаю о тебе плохо думать.

– Брось, тебе не идет, – ответил он. – Я действительно благодарен за предложение. И днями приглашу тебя в гости. А сегодня, – Артем замялся, – человеку иногда надо побыть одному.

Вику словно кольнуло в сердце, она поняла, что у Артема серьезные неприятности, неожиданно сказала:

– Побереги себя. Я, как и ты, на этом свете одна, – и походкой манекенщицы направилась к бару.

Он поехал домой. Недавно неподалеку от его дома открыли новый магазин. Артем часто захаживал в него, хотя цены там были выше обычных. Ему нравились чистота, приятные запахи, а не прокисший воздух, который тут висел прежде. Нет привычных очередей, девушки за прилавком ухоженные, уже знают Артема, немножко кокетничают, уговаривают купить сыр, знают вкус клиента. Он был равнодушен к спиртному, мог при случае выпить много, как недавно в пансионате, и уж совсем редко пил один. Но сегодня он, находясь в доме Усова, твердо решил выпить и направился к винному отделу.

– Здравствуйте, хозяйка, – сказал он, улыбаясь. – Что пьет ваш муж, когда у него плохое настроение?

Продавщица растерялась, насмешливый мужской голос из-за плеча Артема произнес:

– Кристалловскую водку. Сколько взять? Одна бутылка на двоих мало, две – много.

Дуров повернулся, увидел высокого стройного мужчину лет сорока с небольшим, одетого добротно, несколько старомодно. Артем много слышал о полковнике Гурове, но в лицо не знал, однако сразу почувствовал, что мужик из конторы и появился здесь не просто так.

– Две бутылки “Столичной”, – сказал Гуров, посмотрел на Артема открыто, не скрывая своей профессии.

Между сотрудниками спецслужб существует некий сигнал, который таится во взгляде, каждый опер знает, как этот сигнал спрятать, нужно лишь не встречаться с человеком взглядом.

– Контора, – сказал Артем утвердительно. – Кто заказывает, тот и платит.

– Естественно, не принято являться в дом с пустыми руками. – Гуров расплатился, одну бутылку протянул Дурову, другую сунул в карман плаща, и они вышли из магазина.

– Езжай домой, Артем Григорьевич, я прибуду через несколько минут, – сказал Гуров, нажимая кнопку на брелоке и снимая защиту со своего “Пежо”. – Вроде никого не было, но я прокачусь по переулку на всякий случай.

Артем проводил взглядом отъехавшую машину, отпер “Жигули”, сел за руль, задумался. Скрываться глупо, да и гордость не позволяет. По внешности и машине – мужик гэбист, а по говору – свой, ментовский. Да и манера ментовская, прямая, без прикрытия, гэбэшники вечно кем-то прикидываются.

Он жил в однокомнатной квартире, как говорится, улучшенной планировки. Квартиру построили вместе с женой десять лет назад, когда цены на кооперативы были еще приемлемые. Жена работала в торговле, ментовский оклад ее просто смешил. Артем жить на “левые” деньги не хотел. Все это можно было выяснить до женитьбы, но молодость, темперамент и постель помутили разум. Когда страсти поутихли, жена ушла к директору базы, однокомнатную “клетушку” оставила милиционеру, скандалов, даже разговоров о разделе не было.

Артем вошел в квартиру, сунул бутылку в морозилку, огляделся, даже взял тряпку, чтобы смахнуть пыль, неожиданно разозлился: “Я никого в гости не приглашал, решили поговорить, пожалуйста. За мной никакого криминала”. Артем отлично понимал, было бы что серьезное, решили бы навесить сегодняшнее убийство, так никакой водочки и конспирации, под руки в машину и в кабинет. Да еще могли в машине навешать для острастки.

Звякнул звонок, Артем открыл дверь, впустил гостя, кивнул на вешалку:

– Раздевайся, проходи, покажи свою ксиву.

– А чего на нее смотреть? – Гуров повесил плащ, вытер ноги, осмотрелся. – Как и я, бобылем живешь. – Он протянул руку. – Лев Иванович.

– А, знаменитый Гуров! – Артем ответил крепким рукопожатием. – Я совсем плохой стал, должен был догадаться. По возрасту, уверенности понял, что полковник. В МУРе такого не встречал, должен понять, что главк. Коли пришел, садись. – Он отодвинул стул, достал тарелки, вилки, поставил стаканы, начал резать хлеб.

– Тебя по какой статье уволили? – спросил Гуров, положил свою бутылку в холодильник.

– Я номер статьи не помню, выгнали за пьянку, записали, как по служебному несоответствию.

– Ясное дело, ты не соответствуешь. – Гуров взял со стола полотенце, протер стаканы. – Ну, и как тебе в казино, нравится? Ты, наверное, не знаешь, но я сам уходил, служил в фирме, платили хорошо, однако вернулся. Ты сколько в сыске отпахал?

– Пятнадцать. А ты, полковник, никак меня обратно зазывать будешь? – Артем разлил водку, выпил, не чокаясь.

Гуров лишь пригубил, посмотрел хозяину в глаза, спросил:

– Как дальше жить собираешься?

– Не ходи кругами, вербовать решил?

– В розыске больше двадцати лет, знаю, кого можно вербовать, кого – нет. А назад в ментовку приглашать я тебя по своей должности не могу. – Он взболтнул в стакане водку и выпил. – У меня положение хреновое, у тебя и того хуже. Рука болит?

– Терпимо. – Взгляд Артема стал цепким. – Так это ты меня прикрыл?

– Станислав.

– Полковник Крячко? Такой плотненький, круглолицый, под простака работает?

– Он не нарочно, у Станислава это врожденное.

– Так получается, вы мне жизнь спасли, и ты пришел должок получить? – Артем снова налил и быстро выпил.

– Я в долг только даю, никогда ни у кого возврата не требую. Хочет человек расплатиться, дело его. Я человек негордый, возьму.

– За горло берешь! Усов сволочь, но я его не отдам.

– Оставим разговор, я Павла без тебя возьму. У тебя курят? – Гуров достал сигареты и зажигалку.

Артем взял с телевизора пепельницу, переставил на стол.

– Говенные дела. Кто убил Сабирина и забрал деньги?

– Мне тоже интересно. – Гуров закурил. – Ты не отвлекайся. Я вопрос задал, ты не ответил. Как дальше жить собираешься?

– С Усовым и компанией завяжу, буду служить в казино, платят прилично, работа не пыльная.

– Сколько в розыске? Пятнадцать? Мог бы и подучиться за столько лет.

– Что ты хочешь сказать? Не выпустят? А чего на меня есть?

– У них на тебя ничего, а у тебя на них – достаточно.

– Много ты знаешь! – возмутился Артем. – Догадки у меня и ничего конкретного.

– Они могут считать иначе. Пока ты в упряжке, ты для них безопасен, как уйдешь, все переменится. Но тебя в нейтральной воде долго держать не станут, замажут в мокрое. Ты можешь убить человека, к примеру меня? Либо заставят, либо подставят.

– Ты зачем пришел? – вспылил Артем. – Чего ты меня пугаешь, чего хочешь?

– Хочу, чтобы ты понял, между двух стульев не усидеть. Нельзя служить в бардаке и оставаться девственницей.

– Тогда надо из России уматывать! А я в другой стране жить не могу!

– Тогда обнимемся и поплачем друг у друга на груди! Все! Я на правах старшего объявляю перерыв. Давай поедим и поговорим о женщинах. Вот ответь мне на вопрос. Почему мы с тобой, нормальные мужики, живем бобылями?

– Ну ты даешь, полковник! Это не простой, самый сложный вопрос. У меня есть остатки щей, давай подогреем?

– Меня после первого в сон клонит, – ответил Гуров. – Есть яйца? Сделаем яичницу.

Они поели, выпили кофе, всячески оттягивали разговор.

Артем понимал: полковник Крячко спас его по двум причинам. Артем Дуров хоть и бывший, но опер, человек свой. Конечно, о нем предварительно навели справки, выяснили, что он был хорошим оперативником и уволен незаслуженно. В Крячко сработало чувство милицейской солидарности. Человек опытный, он понимал, что бывший коллега попал в переплет, его хотят захватить и вывезти из города. Чем это кончается, известно. Но у полковника был и второй, не менее важный, мотив. На данный момент Дуров еще не совершил преступления, значит, его можно использовать как источник информации. Потому и заявился этот холеный Гуров, видимо, он вербовщик лучше, чем улыбчивый Станислав. Они все рассчитали, понимают, силой Артема не взять, человек не тот, и конкретного компрматериала не имеется. Потому и водочка, и разговор по душам, напоминание, что он пятнадцать лет был честным опером, и свои спасли ему жизнь. Усову, бывшему полкашу, верить нельзя, он гнилой, будет иметь выгоду, продаст. Но это не значит, что он, Артем Дуров, должен продать Усова. Каждая продажная сука имеет для себя оправдание. Не веришь человеку – не имей с ним дела, раз связался – не продавай. Но тот, улыбчивый, что под простака работает, один ввязался в бой.

Гуров знал все, о чем думает хозяин, хотел ему помочь, но не видел, каким образом. Сказать умному, опытному человеку, который сам вербовал неоднократно, что цель оправдывает средства? Сказать такое, значит, потерять все, в первую очередь потерять уважение, которое Артем, возможно, пока испытывает к своему бывшему коллеге.

– Я не знаю, что тебе сказать, капитан, – произнес Гуров негромко.

– Мне следует уехать, скрыться, они не станут меня искать, – ответил Артем, потянулся за бутылкой.

– Они? – повторил Гуров, почувствовал, мигнул огонек, который можно разжечь. – Ты не знаешь человека, который вышел на связь с Усовым? Тот человек фигура небольшая, но представитель верхов. Усов хотел стать сборщиком долгов, собрать армию, стать командующим. К нему пришли и объяснили, армия уже есть, полководцев хватает, ему, коррумпированному менту, могут предложить небольшую должность. Так?

– Похоже. – Артем налил и выпил. – Моего положения это не меняет, я впрягся с Усовым, теперь должен лямку тянуть или порвать и уйти.

– Они собирают наличные деньги, необходимые для предвыборной кампании. У них на счетах сотни миллионов, но нужны наличные доллары. Вы разработали меховщика Сабирина, ты рисковал жизнью. Когда доллары были собраны, меховщика убили, деньги забрали, вас из дела практически выкинули. Вы лишь исполнители и вас будут держать исполнителями, тебя в первую очередь. Они вам, конечно, заплатят. Они... Они! Ты с ними никакого уговора не имел, ничего не должен. Тебя кто с позором из милиции выгнал? Они! Сейчас они рвутся к власти. И снова ты рискуешь шкурой, а они считают деньги.

– Да я их и не знаю, не видел никогда.

– А такие, как мы с тобой, их никогда не знаем. Сабирина и охранника застрелили в упор. Думаешь, стрелки долго проживут?

– Такие, как мы с тобой? – Артем взглянул насмешливо. – Вроде мы с вами в одной лодке? Ох и хитры вы. Лев Иванович.

– Я не Станислав, простачком не прикидываюсь. – Гуров почувствовал под ногами землю, ощутил свою правоту. – Пашка предавал нас и кого хочешь предаст, он меня больше не интересует. Мне нужны ОНИ, те, кто выше. А Пашку, помяни мое слово, свои зарежут. Все переговоры ведутся на даче министра, за высоким забором. Ментам такое дело не по зубам. Коррупция в высших сферах – дело контрразведки... – Гуров замолчал, глянул на Артема оценивающе. – Так-так, налей-ка мне граммов несколько.

Артем налил, подвинул Гурову стакан, сыщик выпил, закурил, повторил:

– Дело контрразведки. Это надо разжевать. Я тебе вопрос подброшу, не удивляйся.

– Ну-ну, господин полковник. – Артем был заинтригован.

– Ты в контрразведку опером пошел бы?

– Агентом или официально, на должность?

– Контрразведчики работают под различными прикрытиями. Должность, звание, все как положено. Ну а документы у тебя могут быть хоть водопроводчика или, как сейчас, охранника казино.

– Мысль интересная, только вряд ли меня возьмут. Анкетка грязная.

– Я могу кое с кем переговорить. Дело перспективное, гэбэшникам сейчас, перед выборами, раздолбать такой змеюшник очень кстати. И самому Президенту, и всем людям доказать, что они делом занимаются, не зря деньги получают.

– Ерунда! – Артем ударил кулаком по столу. – Никто не возьмет в ФСК человека, уволенного из милиции за пьянство!

– Много ты знаешь, капитан. – Гуров шагнул в прихожую, взял свой плащ. – Требуй за свою работу долю. Требуй у Усова выхода на верха, говори, что ты хочешь иметь гарантии. Будь здоров. Я найду тебя.

Он спускался, насвистывая, неизвестно почему подумал, что торжествовать рано. Найти решение – не значит, что его удастся реализовать, а жизнь полосатая, как пижама, удача в большинстве случаев – предвестник неприятностей.

Сыщик остановился в подъезде и на улицу не вышел, не хотелось. Он верил в свою интуицию, похвалил, что оставил машину за углом, поднялся на пролет выше, выглянул в окно, осмотрел грязный двор, проржавевшую водосточную трубу, свой чистый плащ. “Мальчишество, полковник”, – укорял он себя, прыгая на подоконник.

Труба затрещала, но выдержала, через несколько секунд он спрыгнул на асфальт, прошел двором и, выждав, когда мимо подворотни проходила группа подростков, выскользнул в переулок. Сказав “А”, следует говорить “Б”, переулок следовало осмотреть. Был конец рабочего дня, людей в переулке было достаточно. Это хорошо, можно затеряться, и плохо, трудно засечь наблюдение. Но, видно, оперативники уже порядком устали или не верили в нужность своей работы. Хотя начало уже темнеть и людей, как уже говорилось, по переулку шло много, Гуров увидел “наружку” почти сразу же. Двое сидели в машине и перекусывали, чтобы не пронести мимо рта, они оставили дверь приоткрытой и салон был освещен. Третий стоял у двери булочной напротив подъезда, в котором жил Артем Дуров, и тоже жевал. С ними должна быть женщина, подумал сыщик, но искать ее не стал, свернул за угол, сел в машину и уехал.

* * *

Крячко еще находился в кабинете, увидев друга, хотел что-то сказать, но Гуров махнул на него рукой, снял трубку, набрал номер Артема.

– Слушаю, – послышался в трубке недовольный голос.

– Слышь, дружбан, я тут намедни заскакивал к тебе. – Гуров на блатной манер растягивал слова, и Артем его не узнал.

– Кто говорит?

– Ну вот. Тема, как водку за мои бабки трескать, так нормалек, а теперь не узнаешь, – укоризненно произнес Гуров. – Небось все допил?

– Осталось, сержант, – ответил Артем. – Может, заглянешь, прикончим?

– Я бы рад, да моя половина сильно не в духе, пасет меня, как скотину. Понял?

– Чего не понять, и со мной случалось.

– Ну, бывай, не кашляй, она уже прислушивается, с кем это я калякаю. – Гуров положил трубку, подмигнул Крячко. – За Дуровым выставили “наружку”, полагаю, чисто профилактическое мероприятие. Но, значит, господа относятся к нему серьезно, имеют виды.

– Когда ты их засек?

– Уже после встречи, при выходе из его дома.

– Ты их засек, а они сквозь тебя глядели? Гуров снял плащ, повесил на плечики, начал чистить.

– Я через окно во двор по водосточной трубе спустился, – Гуров рассмеялся, – словно пацан.

Крячко шутливого тона не принял, смотрел на друга серьезно, спросил:

– А кто тебе подсказал из подъезда не выходить, а лезть через окно?

– Станислав, ты мне не веришь?

– Верю, понять не могу. – Голос у Крячко стал тусклый.

– Ты чего скуксился? – Гуров был весел, сегодня все складывалось. – Понимаешь, я придумал один ход, позже расскажу, в общем, Артем нам поможет. Вышел от него, радуюсь, и тут мне увиделась полосатая пижама... Подумалось, что в жизни все хорошо не бывает. – Он с каждым словом говорил все неувереннее, запинался. – В общем, я в дверь не пошел, вылез через окно... Потом проверил, они на месте, перекусывают, видно, проголодались.

Гуров совсем смутился, сел за свой стол, подвинул календарь:

– Мне кто звонил?

Крячко сидел насупившись, молчал, затем провел пятерней по лицу, словно паутину сгреб.

– Если бы ты не увидел пижаму и вышел в подъезд, то Артема, как помощника, можно было хоронить, – сказал он, после небольшой паузы добавил: – А может, вообще хоронить и как человека. Почему ты видишь полосатую пижаму, а я только грудастых девиц? Несправедливо... Тебе звонили разные. Михаил с Масловки звонил, не признался, я по голосу узнал.

– Ну-ну, рожай. Мишка зря звонить не станет.

– Велел передать, что тебе стоит встретиться с Акимом. Где его найти, ты знаешь. Это Леонтьев – Лёнчик, он вроде в большие авторитеты вышел? – спросил Крячко.

– Конечно, нам это в цвет, но Михаил сукин сын, неймется ему. И что он о Лёнчике мог узнать, они совсем разной масти.

– Ты опер или пионервожатый?

– Ладно, Станислав, не изображай, я тоже про тебя кое-что знаю. Сказать?

– Не надо! – быстро ответил Крячко. – Едем на Речной?

– Можно. – Гуров взглянул на часы. – Только ты за рулем.

– Бензин за твой счет.

– Перебьешься. – Гуров поднялся.

– Ладно, дорогой расскажешь, как тебе удалось вербануть битого опера.

Когда они отъехали от министерства, Гуров сказал:

– Станислав, я говорю серьезно, перестань употреблять слово – вербануть.

– Хорошо, как ты его уговорил?

– Дело не в слове, а в сути. Хотя и слово плохое, давно скомпрометировано. Подумай, как легко находят друг друга преступники, жулье, вообще люди плохие, как легко они объединяются.

– Взять наш парламент, – вставил Крячко.

– Хотя бы и парламент.

– Жулье объединяет жадность. Каков принцип большинства подобных объединений? Создать мощный кулак, силу, как можно больше хапнуть, отнять. Причем каждый из такого объединения думает: вот отнимем, создадим общак, потом между собой разберемся, кто есть кто.

– Когда я в криминальной среде ищу помощника, то в первую очередь ищу единомышленника. Почти в любом человеке можно отыскать нечто для себя близкое, понятное.

– Далеко не в каждом, – усмехнулся Крячко. – И, главное, ты же склоняешь человека к предательству. Предатель, он и есть предатель, и никакой он тебе не единомышленник.

– Не прикидывайся прямолинейным и дураком, – рассердился Гуров. – Каждый человек – это целый мир, и он сложен. Артем Дуров предатель? Сильный и честный человек, которого оскорбили и выбросили за ненадобностью. Вот Павел Усов действительно предатель. Хотя если в нем как следует покопаться, то можно отыскать нечто стоящее и ухватиться.

– Постригись в монахи, прими сан, исповедуй, – сказал Крячко. – А сейчас готовься к встрече с матерым уголовником.

– Аким уголовник, слов нет, но сам никогда не убивал и других на убийство не посылал, значит, имеет совесть. В нем силы с избытком, но он в себе не помещается, ему требуется пар спустить...

– Ладно, ты его год не видел, как бы он не пар, а курок не спустил. – Крячко свернул с Ленинградского шоссе, подкатил к зданию Речного вокзала.

Глава 10

На стоянке было несколько машин, среди них выделялся сверкающий “БМВ”, в котором сидел водитель.

– Куплен на пожертвования прихожан, – усмехнулся Крячко. – За рулем сидит инок, который сначала стреляет, потом спрашивает, чего тебе надо.

– Не гунди. – Гуров дернул друга за рукав, пошел в здание. – Раньше ресторан был на втором, а на первом – заведение типа рыбацкой таверны. – Он переложил пистолет в карман плаща.

– Готовишься отпускать грехи...

– Заткнись. Смотримся мы с тобой классно, два типичных мента.

– Менты – не люди? Не могут в свободное время зайти, рюмку выпить?

– Я сегодня уже выпил. – Гуров поднимался на второй этаж. – Так что это ты изображай.

В ресторане полагалось раздеваться, швейцар преградил дорогу, молча указал на гардероб. Крячко снял плащ, перекинул через руку.

– Уважаемый, а где традиционное русское “пожалуйте, господа”?

– Мы на минуточку, хозяин. – Гуров тоже снял плащ, прошел в зал, который был почти пуст. – Как говорится, на посошок и в стойло, – сказал он швейцару, который тоже вышел в зал.

– Вот тут и присядем. – Крячко подошел к столу, второму от дверей, сел так, чтобы видеть и зал, и вход одновременно.

Швейцар мялся, он чувствовал, мужики не простые гуляки, либо из ментовки, либо деловые, а в зале сидел Лёнчик с бабой и своими ребятами.

– Иди, иди, родной, – сказал Крячко. – Нервы береги, мы люди мирные.

За одним из столов гуляла изрядно выпившая шумная компания молодежи, парни и девчонки, чувствующие себя хозяевами, в стороне сидел Аким-Лёнчик с дамой. Даже со стороны было понятно, что разговор у них не амурный, чисто деловой. За соседним столом расположились три коротко стриженных качка, все в коже. Они разом повернулись, взглянули на вновь вошедших, затем на хозяина. Аким тоже увидел оперативников, что-то сказал, и охранники отвернулись.

Крячко заказал сто пятьдесят водки и салат из крабов, Гуров – чашку кофе. Официантка к скромному заказу отнеслась спокойно, даже улыбнулась и обронила:

– Хоть чай заказывайте, только не стреляйте.

– Какой ужас! – Крячко даже схватился за голову. – Неужели случается?

Дурашливость гостя опытную официантку не обманула. Она поджала губы, улыбка с лица исчезла.

– Вам все одно, а у меня двое.

– Дожили, мать твою, – сказал Крячко, когда официантка отошла. – Словно в Грозном живем.

Сыщики ждали, Аким их видел, ему и решать, подойти, вызвать из зала, может, вообще не узнать. Крячко выпил водку, ковырял вилкой салат и тихо матерился:.

– Цены капиталистические, остальное – как при большевиках.

Гуров на чашку кофе лишь взглянул, отставил и закурил. Так прошло минут тридцать, наконец Аким поднялся, подхватил свою даму и в сопровождении троих охранников двинулся на выход. Швейцар услужливо распахнул двери. Аким с дамой и двумя охранниками вышли, третий подошел к столу оперативников, спросил:

– Ждете кого?

– Возможно, еще не знаем, – ответил Крячко, чуть отодвинувшись от стола.

Это движение качку не понравилось, он оценивающе смотрел на незнакомцев. Его размышления прервал вернувшийся в зал Аким. Женщина и один из охранников, видимо, уехали, второй сопровождал хозяина.

– Спокойно, ребята. – Аким хлопнул качка по плечу. – Идите, выпейте, – он сделал паузу, – немного. Я этих гостей знаю, люди Лялька, нам потолковать требуется.

Охранники молча пошли к своему столу. Аким сел, глянул на Крячко, кивнул и повернулся к Гурову.

– Здравствуйте, Лев Иванович, какими судьбами?

– Здравствуй, Аким, – ответил Гуров. – Ехал из Шереметьева, решил заглянуть. Не нравится мне здесь. Люди какие-то дерганые, запуганные, встречают неласково. Да и ты тоже распустился, брюхо появилось, стыдоба.

– Воспитываешь? – В голосе Акима появилось раздражение, он покосился в сторону Крячко.

Подбежала официантка, поставила на стол бутылку коньяку, вазочку с черной икрой, глянула вопросительно. Аким отрицательно покачал головой, и женщина быстро отошла.

– У меня двух парней убили. – Аким налил в бокалы, положил в тарелку икры и выпил. – Беспредел.

– А зачем они милицейскую форму надели и людей убивают? – спросил Гуров таким тоном, словно разговор велся о пустяках. – Им убивать можно, а их не тронь? Это твой беспредел, Аким.

– А вы. Лев Иванович, откуда знаете, о чем я говорю?

– Догадливый.

– У меня солидные люди, из ваших, попросили двух ребят должок получить. Никакого разговора о форме и мокром деле не было. Чего не пьете?

– Я за рулем. – Гуров кивнул Станиславу, и тот выпил. – А откуда ты решил, что обращались наши?

– Знаю, – коротко ответил Аким. – Я хочу их найти.

– Заяви в отделение. Где нашли трупы?

– В Солнцеве, у дома, где братья жили. Автоматной очередью из машины.

– Вот по месту преступления и заяви. – Гуров взял бокал, но не пил. – Как ты выразился, “наши” с тобой разговаривали?

– Ну? – Аким снова выпил. Гуров взял бутылку и отставил.

– Опиши приметы, скажи о долге, такое дело не наказуемо. Ты убивать не посылал, а долг получить – дело святое.

– Заяви... Приметы дай.

Аким потянулся к бутылке, Гуров грубо остановил:

– Я сегодня с тобой разговаривать не буду. Ты, Аким, по краю ходил, теперь в дерьме увяз. Протрезвеешь, не передумаешь, позвони, сумею – помогу. Только учти, если я убийц найду, то не тебе их отдам, сам заберу. – Гуров говорил грубо, неприязненно. – Если голова на плечах осталась, вымой ее хорошенько, причешись. И учти, раз твоих пацанов убрали, – он неожиданно матерно выругался, Крячко аж вздрогнул, – значит, ты на очереди. И эти сопляки, – Гуров посмотрел в сторону телохранителей, – тебе не помогут. Я к тебе прилично относился... – Он встал, Крячко тоже поднялся, они пошли к выходу.

Гуров вернулся, положил на стол деньги, сказал:

– Шансов у тебя мало, только я, больше никого.

В машине Крячко спросил:

– Думаешь, после такого разговора он позвонит?

– Наверное, нет, но иначе сегодня говорить было нельзя. – Гуров подумал и добавил: – А вообще я разговаривал с ним плохо. Он врет: догадывался, что дает парней для ликвидации. Ему наплевать на своих ребят, он боится за свою шкуру, шепнул, что знает полковника Гурова, может встретиться. Он полагает, наша встреча его обезопасит, дурак.

– Ты рассказывал, что он парень сообразительный.

– Водка. Она из кого угодно сделает дурака. Крячко остановил машину.

– Лев Иванович, давай вернемся, заберем его в машину, будем трясти, пока он не назовет приметы заказчиков.

– Поезжай. Я устал, хочу домой. Аким врет, с ним встречались люди не из спецслужбы. Как бы плохо наши ни работали, никто не выйдет на встречу с авторитетом напрямую. Сказки. Но во всем этом вранье что-то интересное для нас имеется. Не могу сообразить, чувствую. Отдохну, высплюсь, будем думать.

* * *

Усов прошел вдоль забора, овчарки вели себя спокойно, бежали рядом, изредка исчезали в кустах и вновь возвращались. Он зажег фонари, проверил запоры на воротах, поговорил с дворником Османом, который сообщил, что у него ломит кости, значит, завтра будет дождь. Обычно Усов с удовольствием возвращался вечером в свой домик, где было тепло, уютно, можно выпить рюмку и смотреть телевизор. Но сегодня там сидел майор охраны, и идти домой не хотелось. Ему было стыдно, что он, полковник и розыскник, позволил себя так просто обойти, превратить в рядового исполнителя. Противно подчиняться неизвестно кому, иметь в качестве связника сопливого майора, который, хотя и держится уважительно, фактически передает распоряжения и руководит. Усов подозвал собак, огладил, скомандовал:

– Гулять, Гром! Гулять, Дуня! Сторожить!

Псы, повизгивая, унеслись в темень листвы; он вышел на дорожку, направился к своему домику.

Майор, сидя в кресле, смотрел телевизор, увидев хозяина, лениво поднялся, телевизор выключил. Они уже виделись, майор приехал, когда Усов выводил собак.

– Не будем оригинальными, Павел Петрович, выпьем за успех. Начальство очень довольно, а для службиста это главное. Я тут принес кое-что. – Майор поднял с пола кейс, положил на стол, начал вынимать бутылки и свертки.

– Олег, ты не обучался работе с агентурой. – Усов достал тарелки, приборы, стал накрывать на стол. – Ты работаешь со мной грубо...

– Павел Петрович! – перебил возмущенно майор. – Вы не агент, а я не вербовщик, мы сослуживцы.

– Слова, Олег, только слова. Сколько же “руководство” положило мне за работу?

Майор обиженно поморщился, выложил на стол плотный конверт.

– Сто тысяч. Вам и вашему помощнику.

– Всего-то?! – Усов тронул конверт. – Артем рисковал жизнью, кроме того, я должен заплатить Гаю и Самойлову. Вы, а не я, создали такую цепочку. От двух? с половиной миллионов это смешные деньги.

– Гаю и Самойлову будет заплачено особо.

– Так не работают, майор. Мы не колхоз, где выплачивают за трудодни. И у людей должен быть один хозяин, а не несколько. Вы не агентуристы, а дилетанты. Использовать таких опытных оперативников, как я и Дуров, втемную неразумно, даже опасно.

Майор к такому повороту разговора был не готов, растерялся. Усов это мгновенно понял, продолжал еще жестче:

– Ты молод, майор, типичный исполнитель. Оперативник не может идти от столба до столба. Он должен знать весь путь полностью, от станции отправления до последней остановки. Мы не “шестерки”, понял? Мне не нужна ваша стратегия, я не политик, но тактику я должен понимать в полном объеме. И перспективой протирать штаны в Думе, лебезить и нажимать нужную кому-то кнопку вы меня не купите. А если Артем сорвется? Он мужик с гонором, ему ваши фигли-мигли вообще ни к чему. Ему что за белых, что за красных. Он уйдет с концами, что тогда? Вы его ликвидируете? Вы сначала найдите людей, которые справятся с опытным опером. Я так понимаю, на вас работают ошметки спецподразделений типа “Альфы”. Чего молчите?

– Удивлен. – Майор кашлянул. – Чего вы взорвались, мало заплатили?

– Как ликвидировали Сабирина? Наверняка красились под авторитетов? А как можно под кого-то краситься, когда не знаешь, какого он цвета? Да Гуров ваших ряженых влет расколет. Я удивлен, жизнь вас ничему не научила. Снова наверху партайгеноссе, надувают щеки, ни хера не понимая, принимают решения.

– Так не у нас, а во всей России! – сорвался майор. – Кто понимает, всех поразгоняли, нужны не умные, а верные.

– Преданный дурак опаснее врага, – сказал Усов, но пар из него вышел.

Полковник сел за стол, указал майору на стул, сказал:

– Наливай. Ни хера ничего не изменилось, плохая работа, да пьянку под кроватью. Новоиспеченные миллионеры хоть на людях гуляют, модельерш лапают. Хотя тоже тоска.

– Расклеились вы, Павел Петрович. – Майор налил с полстакана коньяка. – Да и не удивительно, живете как в тюрьме. Люди в Думу рвутся, жизнь, можно сказать, кладут, вам предлагают – вы нос воротите.

Усов махнул рукой, выпил залпом, шумно выдохнул.

– Я вспомнил этого, что приезжал, все вокруг него выплясывали. Коржанов прилип, в уши Президенту дует. А Сам сменится, куда вся команда денется? В общем, скажи своему шефу, хочет, чтобы я служил, пусть встречается лично.

– Ну, он мне не шеф, между нами еще ступенек, лезть да лезть, – ответил майор. – Коржанов на личный контакт не пойдет, вы, Павел Петрович, плохо представляете его уровень. К нему министры попасть не могут.

– Удивил! Министр никуда попасть не может, даже в сортир, боится из кресла на минутку вылезти. Да и черт с вами! – Усов взял конверт с долларами, убрал в карман. – Предупреждаю, сгорите. В Думу, говоришь? Давай в Думу! Только в семью мою не лезьте, супруга у меня с характером, на руку быстрая. А для нее что Чубайс, что Шахрай – пацаны и лгуны, не более того. Я сам попробую разобраться.

* * *

Когда подполковник Кулагин, начальник отдела контрразведки и давний если не приятель, то хороший знакомый и единомышленник Гурова, вошел в кабинет, Крячко вскочил.

Гуров вышел из-за стола, пожал гостю руку, подал стул.

– Земля завертелась в обратную сторону, – сказал Крячко. – Начальник отдела ГБ в гостях у оперативников милиции.

– Я был у Бардина, видел Петра Николаевича, он сказал, что вы. Лев Иванович, хотели меня видеть. – Кулагин был в безупречном костюме, рубашка в тонкую полоску, галстук повязан отлично, довольно улыбался.

– Приятно, что с повышением у тебя не отшибло память, – сказал Гуров, многозначительно взглянул на Крячко. Но тот уже поднялся, сказал:

– Я передам Верочке, чтобы она вам кофе принесла. – И вышел.

Гуров и Кулагин были знакомы больше трех лет и, хотя работали в службах, издавна друг с другом враждующих, находились в дружеских отношениях. Сыщик уважал гэбиста за честность, смелость, нежелание быть всегда “в струе”. За что руководство службы строптивого оперативника не любило и держало в черном теле. Павел Кулагин и восхищался Гуровым как мастером своего дела, и удивлялся, как человеку, упрямо не желавшему идти на повышение. А не так давно было совершено покушение на лидера думской партии, предотвратил убийство Гуров, а лавры достались Кулагину, в результате чего он стал начальником отдела.

Кулагин не страдал самомнением, признавал, что полковник как оперативник выше классом, и относился к нему с почтением.

– Ты коррупцией в верхах занимаешься? – прямо спросил Гуров.

Кулагин пожал плечами, смутился.

– Не имею права вас одергивать. Лев Иванович, но службы у нас разные.

– Можешь обращаться на “ты”, а служим мы все России. У нас только начальники разные, а Президент один. Кому он нравится, кому нет, но мы сегодня не на выборах, а на службе. Я, Паша, с тобой крутить не собираюсь, влез я в историю и оказался на твоем огороде. Точнее, у забора, за которым твоя территория.

Гуров рассказал подробно, уточняя, что является фактом, а где лишь домысел. Рассказал и об Артеме Дурове, дав ему отличную характеристику. Кулагин слушал внимательно, перестал смотреть на часы.

– Интересно, Лев Иванович. Мы кое-чем располагаем, но близко подойти не удается. – Он умолчал, что министр, на даче которого служит Усов, интересует контрразведку давно. – Парень твой, бывший опер, конечно, просто находка, но только в качестве агента. Взять его на службу даже разговора быть не может. Сам знаешь, начальник отдела таких вопросов не решает, могу лишь предложить генералу.

– Так доложи. Артем сам вербовал, не станет работать агентом, либо офицерская должность, либо ничего. Это его условия.

– Смеешься. Не знаю, как кадровые вопросы решаются у вас, а у нас сложно. Он бывший мент, уже минус, уволен за пьянку, конец разговора. Он связан с коррумпированными чиновниками, замешан в убийстве. Ты хочешь, чтобы меня понизили в должности?

Гуров оценивающе взглянул на Кулагина, неожиданно спросил:

– Слушай, а ты не трус?

– Как сказать? – Кулагин замялся. – Мне кажется, я не трус, но я не совершал поступков, доказывающих, что храбрец. В атаку не ходил, особо опасных один на один не брал. Лев Иванович, думаю, я не трус, но знаю точно, что не Гуров.

– Ответ хорош. Не в отношении Гурова, а касательно Павла Кулагина. Я твою реакцию предвидел. Так у тебя есть возможность проверить себя.

– Пойти и доложить? Не проверка, а самоубийство.

– Я тоже не самурай, не предлагаю харакири. – Гуров явно тянул разговор, словно не решаясь сказать главное.

Кулагин это понял и сказал:

– Не помню, ты или Станислав однажды при мне сказал: “Ныряй, здесь неглубоко”.

– Что же, проверим. – Гуров продолжал, понизив голос, словно их могли услышать: – А если все представить как разработку? Ввод сотрудника в среду. И что Артем Григорьевич Дуров начал тобой разрабатываться уже два года назад. И его пьянство и увольнение из органов были организованы. Подставить его действительно коррумпированному, уволенному полковнику Усову, который работает в загородном доме министра, где бывают сомнительные личности и высокопоставленные чиновники. Такая работа просто высший класс. Я тебе гарантирую, что там гадюшник. В момент предвыборной кампании вытащить на свет божий даже одну гадюку – уже большое дело. Главное, вы их напугаете, они разбегутся.

– Генерал Коржанов? Он сожрет нас с потрохами, – сказал Кулагин; уверенности в его голосе не звучало. – Лев Иванович, вы мне предлагаете фальсификацию.

– Да, – согласился Гуров. – Но только в бумажном оформлении, существа дела это не коснется, дело только выиграет. Разве я предлагаю подставить невиновного, что делалось тысячи раз? Сфабриковать улики, что делали миллионы раз? Я предлагаю ход, который даст тебе возможность обойти вышестоящих генералов, ни черта в оперативной работе не понимающих.

– Генералов никак не обойти. Они должны подписать документы, датированные задним числом.

– В случае успеха они получат ордена, а ты, инициатор и разработчик, месячный оклад, в лучшем случае именные часы. Показать? – Гуров начал снимать часы.

– Ну ты и змей. Лев Иванович...

Дверь кабинета открылась, Крячко принес кофейник, чашки и вазочку с вафлями.

– Задержка, господа. Верочка занята срочной работой, а наш генерал абсолютно не в духе.

– Спасибо, Станислав. – Гуров взял у друга поднос, указал взглядом на дверь.

– Мог бы сказать проще: Станислав, пошел вон.

Крячко соорудил обиженную мину и вышел.

– Я змей, – продолжал Гуров, наливая кофе. – А тебя совесть мучает или ты за свою жопу боишься?

– С совестью я договорюсь, фортелей с бумагами нам не занимать. – Кулагин отпил кофе, вздохнул. – Кресло, конечно, жалко, недавно получил. Но ты мне, Лев Иванович, скажи, как ты такое придумал?

– Понял, что без вашей помощи не обойдусь, и придумал, – ответил Гуров. Он мог добавить, что делает свое дело, решил кого-то из контрразведки подвербовать и остановился на кандидатуре Павла Кулагина, зная его как человека отчаянного, но от расшифровки воздержался.

– Все возможно, все возможно.

Кулагин пил кофе и думал, что в случае успеха он получит не будильник, а генеральскую должность. Но зачем полковника в его собственных глазах поднимать? Он и без того над облаками парит.

Гуров знал, о чем думает контрразведчик, но простодушно спросил:

– О чем задумался, детина?

– Быть? Или не быть? – рассмеялся Кулагин. – Решаю, с кого из генералов начать? Непосредственный начальник трусоват, а шагнешь через него – можно схлопотать.

– Начинать надо не снизу вверх, а сверху вниз. Иди к начальнику управления, не бери ни единой бумажки, объясняй на пальцах. Он с Коржановым на ножах, быстро сообразит, что к чему. И запомни, мальчик, идеи должны соответствовать должности, ни в коем случае не быть выше. Я тебе подал генеральскую идею, ты должен изложить ее генералу, а он уже воплотит ее в жизнь.

– Здорово! – Кулагин взглянул на Гурова и насупился. – Но сами. Лев Иванович, вы так не делаете.

– Ты со мной не равняйся, – сухо ответил Гуров. – Я говорю что хочу, потому и опер. А с бойцом ничего не сделаешь, он с передовой и так не вылезает.

– Я и не равняюсь, – сказал обиженно Кулагин, пожимая сыщику руку.

Гуров проводил гостя до двери, на прощание сказал:

– Учти, Артем находится под наблюдением, думаю, это временное профилактическое мероприятие, его готовят к выполнению нового задания.

– И ты говоришь об этом как бы между прочим! – Кулагин уже взялся было за ручку двери, услышав такую новость, сделал шаг назад. – Так как же мне с ним встретиться?

– Ты оперативник, сообразишь, – улыбнулся Гуров. – Потом, я не говорил, что от дела устраняюсь. У меня свой интерес. Кстати, уверен, ты понимаешь, если за человеком держат “наружку”, следовательно, имеют на него серьезные виды.

– Или подозревают.

– Исключено. Артем котируется очень высоко, просто я тебе не все рассказал.

– Так какого черта. Лев Иванович?

– Спокойно, приятель. – Гуров похлопал контрразведчика по плечу. – Я умолчал о хорошей характеристике кандидата, хочу, чтобы он изложил тебе сам.

* * *

Усов расхаживал по своей квартире, из которой ушел пять месяцев назад, сразу после освобождения из тюрьмы. Жена его, не красивая, но еще привлекательная женщина, хотя и располневшая, характером совершенно не соответствовала внешнему облику домашней хозяйки. Женщина волевая, даже жесткая, это она произнесла решающую фразу: “В этом доме предатели не живут”, после которой Усов из дома ушел.

Хотя Усов категорически запретил людям спецслужбы появляться в квартире и вмешиваться в его личную жизнь, вчера утром сюда пришел разбитной молодой человек с фотоаппаратом.

– Как я понимаю, Валентина Алексеевна? – Парень отступил на шаг, щелкнул затвором аппарата. – Всего несколько снимков и пару вопросов. Хотя последние не по моей части, у вас возьмут интервью профессионалы.

Хозяйка взяла парня за рукав и жестко спросила:

– Молодой человек, кто вы такой и что вам нужно? Парень оказался не из робких и, продолжая щелкать аппаратом, говорил:

– Насколько мне известно, в данной квартире проживает кандидат в депутаты Думы Усов Павел Петрович?

– Вы ошиблись, молодой человек, – сухо ответила хозяйка. – Павел Петрович здесь прописан, в настоящее время в отъезде, но он никакой не кандидат.

– Прелестно, прелестно. – Данное слово было для фотографа совершенно инородным, видимо, он где-то его вычитал, и слово парню понравилось. – Скромность присуща нашим кандидатам. А это его рабочее место? – Парень сфотографировал письменный стол. – А наследников можно видеть?

– Они в школе. – Валентина Алексеевна растерялась. – Извините, мне пора на работу.

– Вы преподаете в университете, известно. Всего доброго, не смею задерживать, извините. – Он убрал аппарат в футляр и доверительно произнес: – Павел Петрович работает сторожем? Не волнуйтесь, такому безобразию мы положим конец. Мы не позволим кристальных людей обливать грязью. Сегодняшние власти дорого заплатят за изувеченную судьбу вашего супруга.

Когда многоречивый парень ушел, Валентина Алексеевна решила, что произошла ошибка или это какой-то злой розыгрыш. Павел не раз говорил, что у нега много врагов, но, зная тщеславие и подозрительность мужа, она ему не верила.

А вскоре позвонил муж и сдержанно сказал:

– В моей жизни намечаются перемены. Я не стал говорить, что мы расстались, предупредил, чтобы вас не беспокоили, но они люди неуправляемые, могут и заявиться. Я в отъезде, ты ничего не знаешь.

– Уже были, я так и сказала. Ты бы зашел, объяснил, что происходит.

В принципе Усов подобного ответа и ждал, но изобразил нерешительность.

– А стоит ли, дети... Ты так легко поверила, что я подонок...

– Я знаю тебя двадцать лет, меня не обманешь, Я не говорила, что ты подонок. Паша, ты просто человек тщеславный и слабый. Зайди завтра утром, поговорим.

И вот Усов расхаживал по своей квартире, вспоминал, как неожиданно получил ее, потому что генерал, которому она предназначалась, проявил гонор, заявив, что его не устраивают смежные комнаты. А майор Усов был очередником, что более важно, секретарем партбюро управления. На эту “стенку” деньги он занимал, а потом втаскивал ее на третий этаж, так как лифт не работал.

Валентина ходила следом за мужем, останавливалась на пороге, скрестив руки под высокой грудью, смотрела на некогда бравого оперативника, который всегда носил под мышкой пистолет. Только позже она выяснила, что его коллеги носили пистолет лишь в случае необходимости и терпеть не могли наплечные кобуры. Она прекрасно понимала, что муж оттягивает момент объяснения, так как правду сказать не захочет, а врать он жене не умел. Странно, но факт. Павел врал постоянно, легко и просто, большинство людей ему верили, но стоило ему солгать жене, как она улыбалась, и Усов замолкал. Валентина первой узнала, что у мужа роман. Когда разразился скандал, она сразу поверила, что муж брал взятки и виной тому была именно женщина.

– Полковник, – во время ссоры она всегда называла мужа по званию, – все вещи на местах, ничего не пропало, ты можешь сесть, я тебе для храбрости налью.

– Я уже давно не полковник. – Он сел за свой стол.

Жена принесла начатую бутылку коньяку, рюмки, вазочку с печеньем. Чутьем оперативника Усов понял, отпираться бессмысленно, но и признаваться следует не во всем.

– Я перед тобой виноват, но если ты найдешь мужика, который ни разу не изменял, значит, он импотент. Баба была, остальное пришили. – Он выпил. – Служебных нарушений полсейфа наберется, так на них вся ментовка держится.

И женщина поверила. Что муж утаивает от нее, она не поняла, но в искренность поверила. Она сердцем чувствовала, он говорит правду, и глазом не косит, как обычно. Ну что баба? Все мужики одинаковые. Если бы за каждую измену мужчин держали в тюрьме по четыре месяца, то на Москву не хватило бы Черемушек. Подумав так, она даже фыркнула.

– А с того дня, как взяли, у меня ни одной женщины! – И он широко перекрестился.

– Воды, я запивать привыкла.

Валентина пошла на кухню, но нужна ей была не вода, надо было взять себя в руки, так как в ее жизни мужчина появился.

– Расскажи, кто и в какую Думу тебя выдвигает? – спросила она, возвращаясь.

Здесь легенда была готова. Усов излагал ее гладко, насмешливо.

– Я на правительственной даче, охранником, – начал он и снова выпил. – Народ там разный бывает, но в основном оттуда, – указал он на потолок. – Ну, хозяин, естественно, знал, кто я такой, видно, сболтнул кому-то, похвастался, что у него ворота бывший полковник открывает. Ну, прикинули, для пенсии мужик молодой, стали расспрашивать, я как-то за стаканом и брякнул, мол, большие начальники личным обустройством заняты, им на простых людей плевать, а я человек невыдержанный, возьми да заяви прилюдно. Ну, мне уголовщину начали шить, в тюрьму заперли... Извини, Валентина, приврал я крепко, но кому-то мой рассказ шибко понравился. Там к моим россказням столько добавили, мне в век не сочинить. Замы и даже министр стали при встрече за руку здороваться. А кто-то и обмолвился, что Павел Петрович Усов пострадал от антинародного режима и истинный правозащитник, человек смелый и принципиальный, юрист. А на Руси испокон веков пострадавших от властей уважают и любят, давайте его двинем в Думу. Я посмеялся, а оно вон как повернулось.

Валентина чувствовала, муж говорит правду, да и что греха таить, одно дело – жена милиционера, иное – супруга депутата. Она была умная и честная, однако человек живой, к тому же женщина достаточно тщеславная.

– Выходит, что бог делает, все к лучшему. Тебе вернуться необходимо, кандидату в депутаты сторожем служить не положено, – сказала она решительно, опомнилась и спросила: – Партия-то какая?

Он назвал, вопроса этого он ждал и заготовил ответ.

– Паша, так это же настоящие фашисты! – ахнула жена.

– Ты, родная, лучше молчи. Вспомни, мы с тобой в какой партии много лет состояли и членские взносы платили, и голосовали.

– Иначе нельзя было, да и от наших поднятых рук ничего не зависело.

– Думаешь, меня зовут решать чего? Кнопки нажимать. И ничего от моей кнопки не изменится. А я тебе как профессионал скажу: банда – всегда банда, законы везде одни. А Дума – лишь большая банда. Цвета и одежда разные, а мысль одна – как себе урвать.

– Мы здесь живем и ничего менять не будем, – решительно заявила жена.

– Ты пока не депутатша, а жена уволенного мента, недавнего арестанта, и хвост раньше времени не поднимай. – Усов удивился, с какой легкостью победил своенравную супругу, наполнил рюмки, чокнулся, сказал: – Давай за нас, двадцать лет прожить и не поссориться, так лишь в сказках случается.

Она увидела, что муж ее неуловимо изменился, в нем появилась уверенность, незнакомая ей до сегодняшнего дня, твердость. А у него ведь теперь ни мундира, ни служебной машины, ни любимого пистолета.

Наступал вечер. Казино наполнялось народом. Артем Дуров сидел за стойкой, пил сок, сортировал прибывающих гостей. Он не разбирался в моде, в ценах костюмов и галстуков, классифицировал людей по походке, сложению, когда парни приближались к стойке, определял по выражению лица и глазам. Ну, и по тому, что люди заказывали и как платили. Он уже давно понял, что люди богатые не держат деньги в карманах брюк, купюры не мнут, не бросают, и чаевые дают умеренные, некоторые забирают со стойки даже мелочь. За время работы в казино он стал лучше относиться к людям богатым. Они были спокойнее, доставляли меньше хлопот, редко напивались и скандалили.

В обязанности охранника входило следить, чтобы среди гостей не появлялись карманники, и улаживать возникающие конфликты. Так как в молодости Артем работал оперативником на рынках, вокзалах, в больших магазинах, то определить карманника для него не составляло большого труда. Но если в милицейском прошлом его задачей было взять вора с поличным, то сегодня все стало значительно проще. Задача охранника кражу не допустить, подозреваемого потихоньку из казино выпроводить. Для опытного опера увидеть карманника, понять, что человек совершает кражу, дело не сложное. Бывают, конечно, мастера, которые нарушают стереотип поведения, имеют свой стиль и почерк, тогда происходят скандалы, но подобное случается исключительно редко. Обычно карманник приходит с напарником, реже с женщиной, выпивает у стойки и часто здесь же выдает себя. Он непроизвольно следит за тем, как люди достают деньги и куда их кладут. Затем вор переходит в игровой зал, но почти никогда не садится за карточный стол, проходит к рулетке. Определить намерения человека, когда он стоит среди зрителей и наблюдает за игрой, оперативнику совсем просто. Карманник за шариком практически не следит, выбирает жертву. Определив намерения, Артем дальше не ждет, отзывает подозреваемого в сторонку, перебрасывается незначительными фразами. Опер и щипач узнают друг друга практически сразу, после чего Артем обычно сразу спрашивает, имеется ли у человека на выпивку или его угостить?

В большинстве случаев на этом инцидент обычно исчерпан. Случается, что “гость” разыгрывает недоумение, редко возмущается, но так как Артем никогда не позволяет себе обвинить человека, тому и возмущаться практически нечем. И, поболтавшись для приличия по залу, он уходит.

Артем сидел у самого края стойки, позвякивал льдом в стакане с соком, автоматически наблюдал за публикой, отметил, что пышная блондинка с вываливающимися из глубокого выреза грудями уже изрядно набралась и может начать скандалить, и вспоминал свой разговор с Гуровым. В тот вечер, получив от полковника предупреждение о “наружке”, Артем не выдержал и выбрался на улицу. Он засек “топтунов” почти сразу, признал, что если бы не был предупрежден, то вполне мог бы “наружку” и прошляпить. Собака, если не охотится, теряет нюх, оправдывал он себя, купил в палатке банку сосисок, вернулся домой и выпил. Предложение милицейского полковника было заманчивым, но нереальным. Гэбэшники не возьмут в штат человека с такой биографией, а тут еще “наружка” повисла. Правда, сегодня утром Артем наблюдения не заметил, возможно, охранники после убийства Сабирина проводили обычную профилактическую работу, наблюдая, не начнет ли объект дергаться, проверяться, не встретится ли с лицом незнакомым. Все возможно, только с каждым днем, а их прошло после встречи с Гуровым уже четыре, Артем все меньше верил, что кто-нибудь выйдет к нему на связь.

Он получил от Усова тридцать тысяч “зеленых”, деньги неплохие, но по сравнению с ожидаемыми пустячные. Использовали и перевели на запасные пути, рассудил Артем. В случае необходимости вновь обратятся, дело дрянь, могут завязать в мокрое, тогда дороги назад не будет. Он нервничал. Хозяин, Борис Петрович Гай, от разговора уклонялся, ссылаясь на занятость, – все несерьезно, главное, опасно. Усов совсем с ума сбрендил, поверил сказочкам, готовится к предвыборной кампании в Думу.

К бару подошла незнакомая пара, мужчина заказывал выпивку, а женщина приблизилась к Артему, придвинула пепельницу, безразличным тоном сказала:

– Скучаете, Артем Григорьевич? – Она достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку, протянула ее охраннику. – Поухаживайте за дамой.

Артем взял зажигалку, почувствовал в руке то ли записку, может, визитку, щелкнул зажигалкой, переложил ее в другую руку, вернул незнакомке, сказал:

– Здравствуйте, мы рады видеть вас в нашем скромном заведении, заглядывайте чаще.

Женщина молча кивнула и вернулась к своему спутнику. В это время бармен снял телефонную трубку, ответил, взглянул на Артема, кивнул на дверь в служебные помещения. Ну вот, то никого, то все разом, подумал Артем; на ощупь в руке у него была визитка, он положил ее в карман брюк, где лежала складная дубинка, – пистолета он принципиально не носил.

Хозяин, как обычно, разговаривал по телефону, вошедшему охраннику кивнул, указал на кресло. Артем взглянул на тяжелые шторы, закрывающие окна, демонстративно отдернул одну, вернулся на место, только потом сел. Хозяин закончил разговор, положил трубку, сцепил тонкие пальцы, молчал. Артем начал разворачивать жвачку.

– Сегодня у меня был заказчик, благодарил, сказал, что вопрос улажен. – Гай говорил через силу, чувствовалось, разговор ему крайне неприятен. – Надеюсь, вы теперь смените место работы.

– Я данный вопрос не решаю, – ответил Артем. – Да и вам ни к чему, лучше меня вы не найдете.

– Знаю. – Хозяин откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, лицо его выглядело усталым. – Мне такие дела не по нраву, я делец, и только. – Он выдвинул ящик стола, достал конверт, протянул через стол. – От меня лично, в знак симпатии.

– Спасибо. – Артем опустил конверт в карман. – Учтите, я вам ничем помочь не могу. Вы попали в систему, выйти из нее сложно. В машине лишних шестеренок не бывает, если шестеренка выпадает, машина не работает.

– Меня можно заменить, я же фигура фиктивная! Как декоративный колпак на колесе автомобиля.

– Защищаете от грязи, главное, блестите, придаете внешний вид. После происшедших событий в определенных кругах ваш авторитет увеличится. – Артем смотрел на бизнесмена, с одной стороны, жалел, с другой – думал, вот отличный кандидат на вербовку.

– Кого-то убили? – спросил хозяин так тихо, что Артем понял смысл лишь по движению его губ. – Виктор Сергеевич, когда отменял свой заказ, был сильно не в себе. Да и вы пропадали, потом ходили с повязкой.

– Мы ведем бессмысленный разговор. – Артем поднялся. – Я пока работаю у вас, свои обязанности выполняю честно.

Он поклонился, прошел в туалет, закрылся в кабинке, достал полученную визитку, прочитал: “Кулагин Павел Юрьевич” и номер телефона, ни адреса, ни должности указано не было. Комитет, понял Артем, и различных визиток у этого человека хватает на все случаи жизни. Значит, Гуров свое слово сдержал и определенного успеха добился. Иначе бы ему, бывшему оперу, никаких визиток не передавали бы. Значит, с ним решили встретиться и поговорить, значит, еще не Крест, и я чего-то стою.

Он вышел в зал, оглянулся, связная со своим партнером играла в рулетку. Артем встретился с женщиной взглядом, понял, что следует подойти. Когда он оказался у них за спиной, услышал ее беспечный голос:

– Дорогой, надеюсь, завтра с утра ты мне позвонишь.

– Обязательно, – ответил мужчина и сделал ставку.

* * *

Обычно Гуров встречался с Михаилом Захарченко у касс кинотеатра “Варшава”. Два года назад Мишка, тогда еще совсем сопляк, с тремя приятелями напал на сыщика у двора его дома. Это была детская, неумелая затея, Гуров одного “бандита” оглушил, двоих шуганул из газового пистолета, а главаря Мишку захватил. Они проговорили всю ночь, в результате сыщик приобрел помощника, который оказывал небольшие услуги. Михаил на Плющихе, где жил, пользовался авторитетом, но связи его Гурову были неинтересны, толкать парня в более серьезную среду сыщик посовестился, и последний год они не виделись.

И вдруг неожиданный звонок в отношении Акима-Лёнчика, который очень не понравился Гурову во время последней встречи в ресторане на Речном вокзале. Сыщик решил выяснить, как Мишка мог узнать, что авторитет Лёнчик ищет встречи с полковником Гуровым, позвонил парню на квартиру, сказал, что ждет где всегда.

У кинотеатра стояло много машин, так как через дорогу располагался вещевой рынок. Торгаши-одиночки толкались и по эту сторону улицы. Мишка вышел из-за машины и деловито прошествовал мимо. Гуров достал сигарету, щелкнул зажигалкой, повернулся, якобы прикрывая огонек от ветра, присмотрелся к окружающим.

В такой сутолоке наблюдение заметить трудно, и Гуров пошел следом за Михаилом неторопливо, отпуская парня все дальше и дальше. Мишка Захарченко выглядел совсем взрослым, черное кожаное пальто чуть не до пят, модный шарф, хорошо подстрижен, просто деловой, да и только. “А почему он не в армии?” – подумал Гуров, глядя, как Михаил отпирает сверкающий “Мерседес”. Судя по модели, “мерсу” было лет двенадцать, но, если иномарку хорошо мыть, она всегда смотрится шикарно. Новенький, но изрядно заляпанный грязью “Пежо” Гурова стоял неподалеку, выглядел значительно скромнее.

Гурову торговая суетня не нравилась, здесь невозможно было определить, ведется ли за Михаилом наблюдение или нет. Когда-то, два года назад, сыщик и агент встретились здесь впервые. В то время никакой торговли не было, площадка перед кинотеатром просматривалась прекрасно. Нельзя сказать, что сыщик чувствовал, что за Михаилом наблюдают, но исключить слежку тоже было неразумно. Он достал из кармана сканер – устройство, определяющее наличие следящей или прослушивающей электроники, – прошел мимо “мерса” Михаила, увидел, что аппаратик заработал. Значит, телефон парня прослушивается, об их встрече знают, оторваться от наблюдения можно, но это расшифрует, что само наблюдение выявлено. Уголовники раньше не пользовались подобными методами, либо времена изменились, или Михаил Захарченко попал в поле зрения спецслужбы, думал сыщик, выбирая носки, которые действительно хотел купить. Он стоял так, что, сидя за рулем, Михаил сыщика видел, подал условный сигнал, “встреча отменяется”, купил носки, сел в “Пежо” и уехал.

Глава 11

Гуров давно не был в кабинете замминистра Бардина, только вошел, отметил, что здесь ничего не изменилось. Серебристый палас, огромный стол напротив входных дверей, два кресла для гостей слева от окна, вдоль которых темный сверкающий стол для совещаний. Николай Ильич Бардин в штатском, что Гурову нравилось; обычно гражданские, пришедшие на высокие должности, получив соответствующее звание, щеголяли в генеральских мундирах. Бардина новичком назвать было нельзя, он пришел в министерство около трех лет назад, но и поначалу мундир надевал, лиши являясь к министру. Зато генерал Орлов, который пришел вместе с Гуровым и Крячко, был в форме, что вызвало у его друзей и подчиненных удивление.

– Здравствуйте, господа, присаживайтесь. – Бардин указал на стол для совещаний. – Лев Иванович может курить. – Замминистра дописывал документы, закрыл папку, вышел к гостям, каждому пожал руку.

– Ждем иностранцев, – шепнул Крячко, указывая взглядом на стоявшие на столе бутылки со спиртным и вазы с фруктами.

Орлов сердито засопел, дел невпроворот и рассиживаться с гостями было непозволительной роскошью.

– Петр Николаевич, не сердитесь, что попросил вас надеть мундир, сядьте, пожалуйста, рядом со мной, два кресла оставьте свободными. Станислав, не пристраивайтесь на “Камчатке”, и вы. Лев Иванович, займите место рядом с генералом. Мы ждем высоких гостей из Интерпола, а пока я хотел бы выслушать все, что вам удалось сделать по делу, которым вы сейчас занимаетесь. Петр Николаевич, я просил вас захватить материалы. – Бардин сел во главе стола, налил себе воды.

– Николай Ильич, ему бумаги не нужны, так помнит. – Орлов взглянул на Гурова сердито. – Докладывай.

– Розыск организации, которую мы условно назвали “Бюро добрых услуг”, мы начали девятнадцатого сентября. Наши аналитики пришли к выводу, что...

– Простите, Лев Иванович, это можно опустить, – сказал Бардин.

– Докладывай лишь о сделанном, как мы промазали, никого не интересует, – буркнул Орлов.

– Тогда получится, что мы две недели сидели в кабинете, играли в “морской бой”, – заметил Крячко. Бардин рассмеялся.

– Не прибедняйтесь, кого-то вы выявили.

– Усов Павел Петрович известен, выявлять не требовалось. Дуров Артем Григорьевич, бывший капитан милиции, старший опер. Гай Борис Петрович, очень интересен, ныне хозяин казино, подробнее скажу позже. Ямщиков Яков Семенович, известен давно, уголовный авторитет. Аким Леонтьев, то же самое. Новая фигура некто Самойлов Виктор Сергеевич, скромный телемастер, дал взаймы два миллиона долларов. Он не наш человек, клиент налоговой полиции. Мы вышли на некоего Сабирина, его убили.

– Известно. – Бардин кивнул. – Почему не рассказываете о покушении в Проточном переулке?

– Не ваш уровень, Николай Ильич, – ответил Гуров. – Выявили мы министерскую дачу, где собирается интересная публика, но это компетенция контрразведки.

– Которая в отличие от вас работает успешно. Курите, Лев Иванович, не стесняйтесь.

– Спасибо, бросил.

– Гай и Усов готовятся баллотироваться в Думу, – Бардин смотрел укоризненно, – могли бы и знать.

– Мы знали, – вступился за Гурова Орлов.

– И флаг им в руки, – добавил Крячко.

– Контрразведка внедрила в окружение министра Юрченко своего человека.

Гуров чуть было не схватился за голову, сдержался, поправил пробор. Орлов засопел еще сильнее, а Крячко бормотал о том, что неплохо бы знать и фамилию внедренного. Нарушая неловкую паузу, Гуров продолжал:

– На основе полученных данных можно предположить, что существует некая организация, верхушка которой теряется в самых высших сферах. Нам известна лишь нижняя часть организации, которая сконструирована по вертикали. Имеются боевики-исполнители, которых берут “взаймы” у авторитетов. Полагаю, имеется несколько чистильщиков, людей, воевавших в Афганистане, Чечне, выброшенных из элитных подразделений типа “Альфа”, “Вымпел”. Они занимаются ликвидацией неугодных. Бывшие менты, типа Усова и Дурова, занимаются разработкой получения наличных денег. В этом звене, по моему мнению, людей у них не хватает. Выше рангом располагаются такие, как Гай и “телемастер” Самойлов. Они самые хитрые, поэтому наименее уязвимые. Они располагают мощными связями в финансовом мире, имеют хорошую репутацию, знают о махинациях коллег и о тех, кто не может получить долги.

– В газетах ежедневно пишут о сделках в сотни миллионов, – сказал Бардин, глядя на Гурова недоверчиво. – А у вас за два миллиона убивают людей...

– Затем убирают убийц и камуфлируют дело под бандитские разборки, – перебил Гуров. – Во-первых, написать можно и сто миллиардов, бумага все стерпит. Во-вторых, банковские расчеты – одно, наличные – совсем иное. На предвыборную кампанию необходимы живые, хрустящие бумажки. Хочу вам сказать, Николай Ильич, я человек аполитичный, мне такие игры непонятны, следовательно, я дилетант.

– Иди в Думу или министром, будешь как рыба в воде, – не сдержался Крячко.

– Вы, господин полковник, забываетесь! – Бардин покраснел.

– А вы, господин генерал-лейтенант, используйте сыщиков в деле, которому они обучены, – неожиданно спокойно ответил Крячко. – Кричите: “держи вора!” Держи, но только пока он с этой стороны калитки, как шагнул в садик, так он неприкосновенный. Гуров, к примеру, может взять связного генерала Коржанова? Хотите такого получить?

– Лев Иванович, это правда? – Бардин, скрывая волнение, начал чистить апельсин.

– Николай Ильич, полковник Крячко в серьезных вопросах никогда не шутит. Я могу изобличить одного майора, удалось записать его разговор, в котором он называет генерала Коржанова. Но потребуется многих допрашивать, нам не позволят. Я читал отчет о покушении на Президента Джона Кеннеди, там сказано, что некая крупная фигура из охраны пыталась на месте покушения командовать. Так начальник местной полиции заявил, что Даллас его территория, распоряжается на ней только он. И высокие чины утерлись. А ведь убили Президента, а не воровали по мелочи... Мы уперлись в стенку, огораживающую дачу зачуханного министра, не можем допросить майора, который служит в одном из подразделений спецохраны. Я прошу меня от данного дела освободить.

– Не будем пороть горячку, Лев Иванович. В каждом деле встречаются непредвиденные сложности...

– Это не мои, а ваши сложности, господин замминистра. И сложности очень даже предвиденные, записанные в Конституции. И называются они – беззаконие.

– Все! Договорились! Пойдемте, господа офицеры, наше время истекло. – Орлов тяжело поднялся. В кабинет проскользнул адъютант, доложил:

– Господин заместитель министра, к вам прибыли из Интерпола. Просить?

– Проси! – Бардин тоже повысил голос. – Кстати, господа. Это не ко мне прибыли, а к вам, Лев Иванович. Можно сказать, персонально прибыли.

– Ничего странного. – Крячко опустился на место. – Если человеку требуется операция на сердце, он обращается к хирургу, а не к министру здравоохранения. – Казалось, он умышленно нарывается на скандал.

Генерал Орлов совершенно не к месту довольно улыбнулся:

– А я все думал, чего нам сейчас не хватает? В кабинет вошли Юрий Петрович Еланчук, в прошлом подполковник первого разведывательного управления КГБ, ныне сотрудник Интерпола, и мужчина лет пятидесяти с внешностью затравленного учениками преподавателя.

– Здравствуйте, господа, – сказал Еланчук, знавший всех присутствующих. – Разрешите вам представить моего коллегу Пьера Руссо, который занимается проблемами терроризма, по-русски как бы начальник отдела по Европе.

Еланчук подмигнул Гурову, представил французу присутствующих. Пьер Руссо слегка задержал руку Гурова, взглянул на него с интересом, что-то сказал по-французски. Еланчук переводить не стал, пояснил:

– Месье Руссо неплохо понимает по-русски, но говорить стесняется. Я вам в общении помогу.

– Коньяк, виски? – спросил Крячко.

– Немного виски, много льда, – ответил Руссо с сильным акцентом.

– Лед в России вчера кончился, – ответил Крячко, наливая виски. – Николай Ильич?

– Коньяк, но я сам налью, – ответил Бардин. Крячко наполнил рюмку Орлова и свою и сел, считая, что на этом его участие в переговорах закончилось.

– В Москве хорошая погода. – Руссо посмотрел на свой бокал, ожидая, когда ему предложат лед. Еланчук сказал ему по-французски, что лед в России вчера кончился, и француз заразительно рассмеялся, у него свалились очки, он их ловко подхватил.

– Бабье лето, – пояснил Бардин и взглянул на часы. Еланчук тут же открыл кейс, достал тонкую папочку, положил перед собой на стол.

– Как вы понимаете, господа, приятных известий мы вам не привезли, такова наша жизнь. Уже несколько лет, точнее, пять лет и семь месяцев, Интерпол разыскивает некоего террориста, на счету которого семь терактов и более ста человеческих жизней. О его делах вы сможете узнать из данного досье. – Еланчук передал папку Бардину. – По имеющимся у нас данным, он находится сейчас в России, вернее, на территории бывшего Союза. И мы посчитали, что, учитывая нашу напряженную политическую обстановку, не исключена возможность, что Ян, так мы его называем между собой, прибыл в Россию со специальным заданием. О нем можно рассказывать долго, я не стану занимать ваше время, вы ознакомитесь с досье. Мы не уверены, что все указанные в документах теракты совершил именно он, хотя имеет весьма характерный почерк. Ян не принадлежит ни к одной из известных нам террористических группировок, одиночка, работает по найму. В своем роде он уникален, хотя индивидуумов, убивающих людей за деньги, достаточно. Он русский либо поляк, так как лишь этими языками владеет свободно. Лично я убежден, что он – уроженец России. Мало того, он сидел в вашей тюрьме, имеет связи в криминальной среде, его связи были выявлены в Америке и в Германии. Он был арестован в США, имеется его фотография, но полицией Сан-Франциско была допущена ошибка, его приняли за обыкновенного налетчика, так как на то время его отпечатков пальцев не имелось. Фотография нам дает крайне мало, так как последующая экспертиза установила, что преступник был сфотографирован в гриме. Практически мы имеем лишь возраст около сорока лет, рост сто семьдесят шесть, атлетическое сложение, европейский тип лица, что, как вы понимаете, поддается изменению даже без пластической операции. – Еланчук замолчал, пригубил рюмку коньяку.

Пьер Руссо тихо говорил по-французски. Еланчук согласно кивал, поглядывая на Гурова и улыбаясь.

– Мой шеф удивлен спокойствием русских, считает, вы недооцениваете опасность приезда к вам разыскиваемого террориста, – перевел Еланчук, вновь улыбнулся Гурову, явно что-то недоговаривая.

– Объясни своему шефу, что в России ежедневно бомбят, а мы не можем захватить человека, который публично угрожает взорвать атомный реактор, – сказал Гуров.

– Это переводить не следует, – быстро сказал Бардин.

– Я не переведу, господин заместитель министра, но данный факт известен всему миру, – улыбнулся Еланчук. – Сегодня у нас должна состояться встреча с начальником вашей контрразведки и с помощником Президента по безопасности.

– Приятно, что свои встречи вы начали именно с нас. – Бардин тоже попытался улыбнуться. – Видимо, данный факт объясняется тем, что вы ранее работали вместе с полковником Гуровым.

– Не совсем так, просто мы считаем, что именно криминальная полиция имеет наибольшие шансы выйти на след преступника. Он имеет притяжение именно к криминальным структурам. Он не мог через несколько границ везти с собой взрывчатку, значит, он должен получить ее в России. А господина Гурова знаю не только я, он известен и в Германии, и в США.

– Гуроф, хорошо! – Руссо показал большой палец и вновь быстро заговорил по-французски.

– Хорошо, хорошо, переведу! – Еланчук похлопал своего шефа по руке, повернулся к Бардину. – Мы не смеем занимать ваше время. Господин заместитель министра. – И поднялся.

Бардин пожал французу руку, остальным кивнул; когда все вышли, он выпил рюмку коньяку, сплюнул.

– Деваться от этого Гурова некуда!

Все перешли в кабинет Орлова, он воинственно произнес:

– Вы, Юрий Петрович, считаете, что у меня времени больше? Никакого кофе! – буркнул он Верочке, которая стояла в дверях. – Подай в кабинет сыщиков, их только что освободили от дела, они лодыри!

– Прошу, прошу, господа! – Крячко взял француза и Еланчука под руки. – Чем меньше кабинет, тем больше результат.

Еланчук переводил, француз, сняв очки, хохотал, видимо, смешлив был от природы.

– Лева, ты чего наделал? – возмущенно спросил Орлов, закрывая дверь. – Они не знали, как от тебя избавиться, ты сам лично попросил освободить тебя от дела. Теперь в твое личное дело запишут...

– Петр, ты большой генерал и умница, неужели подозреваешь, что я не догадался о цели нашего вызова? – перебил Гуров. – Мое личное дело уже не испортишь. Какой бы Бардин ни был, он мужик, насколько позволяет должность, приличный, мне его жалко. Вот бы он крутился, как карась на сковородке. Ему приказали Гурова убрать. Николаю либо выполнять, либо подавать в отставку. Ты полагаешь, новый министр станет бодаться с президентским любимчиком из-за какого-то полковника?

– Но ведь ты зацепился и мог это дело дожать!

– Мог, не мог, бабушка надвое сказала. А так я отстранен, с меня взятки гладки. А что можно сделать по делу, я и так сделаю.

– Я знал! – Орлов пнул свое кресло, схватился за ногу. – Черт бы тебя побрал!

– Еще в “Чапаеве” говорили о мебели и Александре Македонском.

– И чего ты, Юрий Петрович, все посмеивался, когда твой шеф тебе говорил, а ты не переводил? – спросил Гуров, входя в свой кабинет.

Еланчук рассмеялся, что-то сказал Пьеру Руссо, они начали смеяться вдвоем.

– Лев Иванович, не сердись, но шеф в кабинете Бардина сказал, что с твоей внешностью нужно работать не в криминальной полиции, а играть в Голливуде Джеймса Бонда, – пояснил Еланчук.

– Так переведи ему, я согласен, мне эта работа осточертела.

Услышав перевод, француз буквально заржал и, кроме очков, чуть не выронил и челюсть.

– Он всегда такой смешливый или только в России? – спросил Гуров, сгоняя Крячко со своего кресла. – И зачем ты приехал, Юрий Петрович? Ты считаешь реальным найти в России человека, не зная о нем ничего? Он маньяк и любит взрывать? Что он может взорвать в Москве и на кого подобный взрыв произведет впечатление? И, главное, кто ему заплатит за такую работу?

– Я тоже люблю задавать вопросы. – Еланчук посерьезнел. – В Израиле, Кельне и Мюнхене были взорваны детские школы, ни одна террористическая организация в мире не посмела взять на себя эти преступления. Мэры всех городов подали в отставку, а правительства пошатнулись. Подобный взрыв в Москве способен привести к власти фашистов. Я возражал против нашей поездки, тем более возражал против встречи с помощником Ельцина по безопасности. Если маньяк совершит что-либо похожее в Москве накануне выборов в Думу, ты понимаешь?.. Пресса раструбит, что Президент был предупрежден и мер не принял. Он не контролирует ситуацию, и никакая дружба с Клинтоном его не спасет. Глядя на залитые детской кровью экраны, люди поднимут на руки Жириновского. А может, найдут кого и похуже... Вы раскачали Россию до того, что достаточно спички...

– Слушай, ты, Иисусик! – рявкнул неожиданно Крячко. – Мы живем в этом доме, на этой земле, мы не сбежали в Вену! Ты, сука, знаешь. Лев Иванович, спасая тебя, грех на душу взял! Ты помнишь Жеволуба? Он знал, что ты связан с наркомафией, и будь он ранен и арестован, так мгновенно бы тебя сдал. И никакого Интерпола, падла, ни Вены, а нормальная нашенская зона! А ты прилетел и про качающуюся Россию ему рассказываешь?

– Жеволуб выстрелил трижды, я лишь один раз, – флегматично заметил Гуров. – Просто я стреляю лучше.

Пьер Руссо не понимал, о чем говорят, но видел, что люди ссорятся, тряс Еланчука за худое плечо, требуя перевода. Еланчук взглянул еще раз на Крячко, перевел взгляд на Гурова, понял правду, сник, привычным жестом поправил свой шейный шелковый платок, который повязывал вместо галстука, что-то сказал своему шефу по-французски, и повисла пауза.

Гуров сидел в своем кресле, француз занимал место Крячко, Еланчук устроился за ничейным столом. Станислав сказал: “Опять я крайний”, – вышел из кабинета и через несколько секунд вернулся с подносом и Верочкой, которая несла кофейник.

– Юрий Петрович, спросите своего шефа, в Интерполе существуют еще какие-нибудь данные о террористе, – сказал Гуров. – Что-нибудь о его прошлых связях в России, манере одеваться, его вкусы, привычки, какое у него сегодня может быть подданство?

– Зачем спрашивать? – сказал было Еланчук, но Гуров не дал ему договорить.

– Мы не должны исключать твоего шефа из разговора, и я хочу знать, о чем он думает.

– Мерси, мадемуазель. – Француз взял с подноса чашку кофе. – Я думает... Много думает. – И продолжал по-французски.

Еланчук начал переводить.

– Убийца проживает постоянно в Вене, возможно, в Стокгольме. Он меняет цвет волос, но на самом деле – блондин, глаза голубые или серые, хорошо говорит по-немецки, хотя никто из агентов, вступавших с ним в контакт, не слышал от него немецкую речь. В России он не будет выдавать себя за русского, трудно приобрести хороший русский паспорт, а ваши пограничники очень внимательные. Они могут пропустить подделку иностранного паспорта, но не российского, кроме того, он приобрел уже манеры, выдающие в нем иностранца. Соответственно он будет и одет, поселится в отличном отеле, в простом номере, закреплять за собой машину не станет. Надо думать, каким образом его обнаружили ваши люди, которые его наняли и выплатили аванс? Без аванса в двести-триста тысяч долларов он не работает, берет только наличными.

Француз замолчал, Гуров и Крячко переглянулись.

– Это было бы невероятным совпадением, – сказал Станислав и не удержался от шутки: – Очевидное – невероятное.

– Тогда деньги он получил уже за границей. Не станет же он везти через нашу границу чемодан долларов. Еланчук перевел. Француз быстро ответил.

– Пьер убежден, что, не получив деньги, тем более от русских, террорист с места не двинется.

– Значит, деньги вывезли за последние трое суток. Вывез человек, не подлежащий таможенному досмотру, – сказал Крячко.

Гуров сделал другу знак, мол, помолчи, спросил:

– В котором часу вы встречаетесь с помощником Президента по безопасности?

– В семнадцать, – ответил Еланчук.

– Я вижу лишь один путь, по которому могла пройти в Москву информация об искомом террористе, – сказал Гуров. – Вопрос, как к этому источнику подобраться?

Когда французу перевели, он возмутился:

– У нас подписано соглашение о сотрудничестве! Мы не только ищем террориста международного масштаба, но и пытаемся спасти русских людей. Меня принимали на высшем уровне в США, Великобритании, Италии....

– Объясни, Юрий Петрович, своему французу, что он в России. Он может трескать виски с Биллом, получить аудиенцию у английской королевы, а у нас он дальше Коржанова не проберется, – сказал Крячко.

– Это я переводить не буду, – усмехнулся Еланчук.

– Я понял, – сказал француз. – Кто есть такой человек? Он больше? – Пьер не выдержал и перешел на французский.

– Больше, больше! – Крячко махнул рукой. – Он кореш Президента.

– Друг?

– Кореш по зоне больше, чем друг. – Крячко повернулся к Гурову. – Я, кажется, мотаю себе срок?

– Не волнуйся, тебя просто убьют, – ответил Гуров. – Мы отвлеклись. Информация о террористе прошла в Москву от резидента нашей разведки? Кадровый разведчик или агент нащупал нужного нам человека, приобрел компрматериал и предложил резиденту на вербовку? Резидент доложил в Москву, шифровка легла на стол... – Гуров выругался.

– Уже второй раз, скоро начнешь употреблять ежедневно, – заметил Крячко.

Гуров махнул рукой, пошевелил губами, а вслух сказал:

– Кандидатуру на вербовку не согласовывают с Центром. Если только это не грандиозная фигура... Или человек, взорвавший школу с малыми детьми? – Гуров уже разговаривал сам с собой.

– Лев Иванович, поверь мне, человеку, проработавшему в ГРУ не один десяток лет, – сказал Еланчук. – Подобных террористов не вербуют, передают местным властям.

– И вербуют того сотрудника, которому горячий материал передали? – закончил Гуров.

– Устанавливают с ним приятельские отношения, – поправил Еланчук. – Скрыть подобную информацию – опозориться на весь мир.

– Ничего, мы бомбим Грозный и носим белый смокинг. Если такого подонка зацепить, через него можно выйти на руководителей террористических организаций.

– Во-первых, они известны. Во-вторых, человек, вступивший в контакт с нашим террористом, в живых не останется, – возразил Еланчук.

– А кто сказал, что он еще жив? Но информация пошла от него и достигла Москвы. С ней тут распорядились по-своему. Наша задача ее обнаружить.

– Такие агентурные данные нам никто не сообщит. Это стриптиз и конец политической карьеры, – убежденно произнес Еланчук.

– Добровольно не сообщит, – согласился Гуров. – Но заставить человека можно.

– Когда он занимает такой пост?

– Чем выше трон, тем неудобнее на нем сидеть.

Еланчук перевел разговор французу. Пьер Руссо долго молчал, затем спросил:

– Кто конкретно будет вести переговоры?

– Вы, господин Руссо, встретитесь, согласно договоренности, с помощником Президента по безопасности, – ответил Гуров.

– Я могу лишь сообщить о цели своего визита и готовящемся, точнее возможном, теракте. – Француз развел руками. – О ваших предположениях, которые вы сейчас высказали, я даже намекать не могу. Они слишком серьезны, а я не располагаю информацией. При всем уважении к вам, господин полковник. Извините. – Он вновь развел руками.

– Я понимаю, – согласно кивнул Гуров.

– Лев Иванович, ты учти, при их встрече будет обязательно присутствовать генерал Коржанов, – снова сказал Крячко.

– Нет, генерал в это время будет находиться в другом месте, – улыбнулся Гуров.

Гости раскланялись, Крячко пошел их провожать. Гуров тут же позвонил полковнику Кулагину.

После взаимных приветствий и общих фраз Гуров сказал:

– Необходимо срочно встретиться.

– Извини, Лев Иванович, но мне рекомендовано не поддерживать с тобой рабочих отношений.

– А дружеских? – поинтересовался Гуров. – Я не собираюсь говорить о проводимой вами операции.

– Понимаешь, если нашу встречу засекут, мне никто не поверит, что ты не интересовался нашими делами.

– Сделаем проще, я сейчас приеду к тебе совершенно официально, и ты запишешь нашу беседу на магнитофон. У меня только что состоялся разговор с сотрудниками Интерпола. Они сегодня встречаются с помощником Президента, завтра будут у вас. Ты лишь раньше и полнее будешь осведомлен о происходящих событиях. Мне же нужно лишь одно, чтобы твои люди начали работать сегодня, а не через два дня.

– В таком случае приезжай, я доложу генералу.

– Прекрасно, скажи, что ему нелишне будет присутствовать при нашем разговоре.

* * *

Заместитель начальника управления контрразведки генерал Володин Степан Сидорович, полноватый, среднего роста, был в штатском скромном костюме, часто улыбался и тут же хмурился. Видимо, улыбчивость была у него природной, а хмурился он, чтобы казаться солиднее, соответствовать должности.

Когда Гуров вошел в кабинет Кулагина, генерал, стоя у окна, рассказывал что-то смешное, смотрел озорно, по-мальчишески, увидев сыщика, подошел, протянул руку.

– Здравствуйте, Лев Иванович, рад познакомиться. Володин Степан Сидорович. – Рукопожатие у него оказалось неожиданно сильным, не соответствующим округлой мягковатой фигуре.

– Здравия желаю, господин генерал. – Гуров не любил людей, которые при первом знакомстве чуть ли не бросаются в объятия, повернулся к Кулагину. – Привет, Павел Юрьевич.

– Здравствуй, Лев Иванович. – Кулагин указал на кресло. – Что стряслось?

Гуров понял, что приятель предупреждает его: с улыбчивым генералом следует держать ушки на макушке, не расслабляться.

– К сожалению, случилось, и я не на стакан чаю зашел. – Гуров выждал, пока генерал сядет, только потом опустился в кресло.

Сыщику понравилось, что генерал пришел в кабинет начальника отдела и рука у него хорошая, такие сильные ладони часто бывают у бывших борцов, и Гуров непроизвольно взглянул на сидевшего напротив генерала, отметил деформированные уши, понял, что угадал. Хитрец, и не простодушной русской хитростью, человек закрытый, прикрывающийся от посторонних. Качество, видно, врожденное, появилось еще в детстве вместе с улыбочкой.

– Вы вроде как меня изучаете, господин сыщик. – Генерал достал из кармана сигареты, чем немало удивил Гурова, последний считал, что контрразведчик не курит. – Давайте без предисловий, к шестнадцати меня вызывают в верха.

– Видно, по тому же делу, – сказал Гуров. – Коржанов пригласил? Впрочем, меня не касается.

Когда Гуров назвал фамилию Коржанова, в лице контрразведчика что-то дрогнуло, он на секунду прикрыл глаза.

Гуров коротко, но достаточно подробно рассказал о встрече с сотрудниками Интерпола, скрыв лишь факт, что разговор только начался в кабинете замминистра, а в основном велся среди оперативников. Сыщик почему-то решил, что для контрразведчиков это имеет значение. Сколько Гуров служил, столько убеждался: в комитете придают значение не столько важности решаемого вопроса, сколько уровню, на котором данный вопрос обсуждался.

– У Интерпола имеется отделение в Москве, могли сообщить по своим каналам, однако послали двух сотрудников, – сказал генерал. – Один из них, как я понял, отнюдь не рядовой, по нашей иерархии вроде начальника направления. Чем все это объясняете?

– Они считают Россию сегодня зоной повышенной опасности. Считают, что в преддверии выборов в Госдуму и невысокой популярности Президента теракт особой жестокости может привести к непредсказуемым последствиям, – ответил Гуров, взглянув на молчавшего Кулагина, понял, что сказал лишнее.

– Выражение “непредсказуемость” произнесли они? – быстро спросил контрразведчик.

– Нет, это мое личное мнение.

– Опасное мнение, полковник.

– Личное мнение – штука в принципе опасная. – Разговор уходил в сторону. Гуров понимал, что зарывается, но генерал ему нравился все меньше, и подлаживаться сыщик не желал.

– Храбрец, – усмехнулся генерал. – Кончите свою жизнь на нарах.

– Ошибаетесь, Степан Сидорович, я кончу свою жизнь в крематории. Если вы полагаете расположиться на Ваганьковском кладбище, то страдаете манией величия. – По реакции генерала Гуров понял, что попал, и быстро продолжил: – Мы уклонились в сторону. Я считаю, ваши люди должны начать работать сегодня, немедленно. Это в первую очередь в ваших интересах.

– Очень интересно, милиция дает указания контрразведке. Продолжайте, я весь внимание.

– Нам предстоит проводить розыск, такова моя профессия. – Гуров чуть было не сказал о личных амбициях и непрекращающихся ведомственных распрях, понял, что лишь повредит делу. – Террорист скорее всего поселился в одной из бывших гостиниц “Интуриста”, которые обслуживают ваши прекрасно подготовленные люди. – Сыщик лгал осмысленно, считая такую ложь во благо.

Гурову прекрасно было известно, что на обслуживании гостиниц спецслужба держит своих людей – молодых стажеров да людей проштрафившихся, которые занимаются в основном обслуживанием именитых гостей, пьянствуют, берут мзду с проституток.

– У вас прекрасные люди, господин генерал, – продолжал Гуров, открыто глядя в глаза контрразведчику. – Одинокий мужчина прибыл не ранее чем три дня назад, европеец. Предположительно австриец или швед, понимает по-русски. Он прекрасно на нашем языке говорит, но данный факт скроет, а что понимает язык, скрывать не станет: опасно, можно случайно проколоться. Сорок лет, рост сто семьдесят шесть, глаза светлые, хотя возможны линзы, блондин, не станет он краситься, в России блондин, что на Кавказе брюнет. Сложение атлетическое, здесь возможны варианты, по себе знаю. Да по таким приметам ваши ребята найдут его в течение суток.

– На каком основании задерживать? Гуров ответ знал, но развел руками, словно ища поддержки, взглянул на Кулагина, пожал плечами.

– Никого задерживать мы не будем, начнем разрабатывать.

– А при чем тут милиция, если работать будет только контрразведка? – удивленно спросил генерал.

– Ну, если наша помощь не понадобится, желаю удачи. Тем более что в случае провала и отвечает только контрразведка.

– Спасибо за информацию. – Генерал встал, руки не подал. – Доложу по инстанции, будем думать.

– Всегда рад помочь коллегам. – Гуров поклонился.

– Подполковник, – генерал взглянул на Кулагина, – зайдите ко мне через пять минут. – Демонстративно посмотрел на часы и вышел.

– Ну ты и даешь, – выдохнул Кулагин, тоже глянув на часы. – Думаешь, он после такого разговора пальцем шевельнет?

– Нет, конечно, – ответил Гуров. – Такому нужна бумажка, но после Кремля он закрутится, а когда через трое суток у него будет несколько десятков подозреваемых, ноль результата и появится страх, генерал вспомнит, как меня зовут, и засунет свое самолюбие так глубоко, что его ни один хирург не отыщет.

* * *

“Умом Россию не понять, – повторял Гуров, направляясь домой. – И никаким другим местом ее понять тоже невозможно. Под угрозой человеческие жизни, престиж страны, а чиновник остается чиновником. А пушка “Авроры” против него не более, чем детский пугач”.

Когда сыщик подъехал к дому, у тротуара уже стоял знакомый “мерс”, Станислав прогуливался рядом.

Они молча поднялись в квартиру, занялись приготовлением нехитрого обеда. Было два часа дня, до встречи представителей Интерпола с помощником Президента оставалось три часа.

– Петр просил тебя позвонить, – сказал Крячко, бросая в кипяток кубики куриного концентрата.

– А чего ему звонить? Чем меньше будет знать, тем спокойнее спать станет.

– Ты позвони. Петр не просто генерал, он твой друг.

– Всегда говорил, не дружи с начальством.

Гуров вытер полотенцем руки, пошел в гостиную, взялся за телефон.

– Ты куда пропал, почему не докладываешь? – взорвался Орлов, лишь услышал голос друга.

– Вот он я! И докладываю. Был у соседей, высказал свою точку зрения, считай, что пописал в море.

– У Володина?

– Так точно!

– Без бумажки не шевельнется. Сам знал, на кой черт ездил? Врагов не хватает?

– Петр, я делаю, что могу. Сегодня собираюсь разговаривать с Коржановым.

– Он, слава богу, тебя не примет.

– Ты меня знаешь хорошо, но недостаточно.

– Лева, я тебя лично прошу, как друга...

– Дай умереть детишкам спокойно! – срываясь на крик, прервал Гуров. – Ты понимаешь, если мы имеем дело с маньяком, который уже детей взрывал, то в России он пойдет именно на такую диверсию! Я поставлю на уши все спецслужбы, передерусь со всеми генералами! Если он здесь, я его на дне морском найду! И не смей мне ничего говорить!

– Ты прав, Лева, действуй как считаешь нужным! – Орлов положил трубку.

Гуров посмотрел на стоявшего в дверях кухни Крячко, спросил:

– Как суп?

– Готов. Я и по стопке налил, коли ты собираешься встречаться с Коржановым, тебе все одно.

Приняли по стопке, выпили по чашке бульона, привычно убрали со стола.

– Очень мне интересно, как ты к Коржанову проберешься? – рассуждал Крячко, вытирая последнюю чашку и стол.

– Я не стану к нему пробираться, – ответил Гуров, закуривая. – Он мужик умный, сам сюда придет.

– Вот сюда? – Крячко постучал пальцем по столу.

– Ну, не сюда, он все-таки генерал-лейтенант, гость, так сказать. – Гуров погасил сигарету, выбросил в мусорное ведро. – Я его в гостиной усажу. Угощать, правда, нечем, хотя, думаю, у него аппетита не будет. Ты, случаем, не знаешь, чего пьет генерал?

Крячко знал Гурова слишком хорошо и понимал, друг не шутит, осторожно, как больному, сказал:

– А может, ну его к черту? Мы розыскники, делаем свою работу честно, зачем лезть в большую политику?

Гуров долго не отвечал, вертел между пальцев карандаш и то смотрел на Станислава, то опускал взгляд на карандаш, словно он что-то значил.

– Если произойдет взрыв и погибнут дети, мы оставшиеся нам дни будем жить уродами, – сказал Гуров. – Не мы лезем в политику, она спуталась с криминалом. Пять лет Интерпол не может выявить и задержать маньяка-убийцу, значит, это дело непростое. Выявить и задержать убийцу способны только розыскники-профессионалы. Петр, ты, я, найдем еще нескольких человек. Нам генерал Коржанов не нужен, его люди не помощники, но могут стать огромной помехой. Нам необходимо, чтобы генерал в данной истории отошел в сторону, и только.

– И только, – повторил Крячко насмешливо. – Но он будет вести себя как считает нужным, а не как нам удобно. Я тебе говорил и повторяю, я не герой и на крест не пойду.

– Поэтому я приглашу генерала сюда и уговорю.

– И только?

– Что ты заладил, как попугай, других слов не знаешь? У тебя, Станислав, нет выхода, будешь работать со мной.

Гуров взял справочник служебных телефонов, начал листать, нашел нужный раздел, сел в кресло, набрал номер.

– Вас слушают, – ответил сухой чиновничий голос.

– Здравствуйте, говорит полковник Гуров, соедините меня, пожалуйста, с помощником генерала Коржанова.

– По какому вопросу?

– Вы не представились, предупреждаю, наш разговор записывается. Мне нужен помощник генерала. Неизвестный клерк назвал номер и положил трубку. Гуров вновь набрал номер, трубку сняли, но не отвечали, видимо, помощника предупреждали по внутреннему телефону о странном звонке.

– Приемная генерала Коржанова. Подполковник Севастьянов.

– Здравствуйте, господин подполковник. – Гуров старался говорить как можно мягче, но Крячко неодобрительно покачал головой. – Беспокоит полковник Гуров из главка уголовного розыска. Мне необходимо срочно переговорить с господином генералом.

– Генерала нет и сегодня не будет, – ответил помощник.

– Наш разговор записывается, господин подполковник, – невозмутимо продолжал Гуров. – Соответственно записывается и ваша ложь. Речь идет о безопасности Президента, если вы немедленно не соедините меня с генералом...

– Генерала действительно нет на месте, – торопливо сказал помощник, – передайте ваше сообщение, господин полковник, я приму меры.

– Сожалею, но мне необходимо говорить лично с генералом. Найдите его, соедините нас, мой номер вам известен. Я буду ждать, и не присылайте сюда людей, это будет неразумно.

Гуров положил трубку, прошел в ванную, умылся.

– Сбегай к Никитским, купи бутылку виски и какие-нибудь орешки, – сказал он, протягивая Крячко деньги.

– Хорошо, – безнадежно произнес Крячко. – Только я могу не успеть.

– Постарайся.

Станислав вышел; только закрыл за собой дверь, как раздался телефонный звонок.

– Слушаю, – ответил Гуров.

– Полковник Гуров?

– Так точно.

– Сейчас с вами будут говорить.

И тут же прозвучал спокойный голос:

– Коржанов, слушаю вас, полковник.

– Здравствуйте, господин генерал-лейтенант, мне необходимо с вами немедленно встретиться.

– Я занят, приезжайте, сумею выделить вам несколько минут.

– Понимаю, однако я к вам не поеду, вы приедете ко мне. Речь идет о защите Президента, вам придется нарушить свое расписание.

– Полковник, вы отдаете себе отчет...

– Я служу третий десяток лет и знаю, чем рискую, господин генерал-лейтенант, – сказал Гуров.

– На завтра отложить нельзя?

– Можно, но лучше сегодня. Мне необходим ваш совет и помощь, – ответил Гуров.

Он не был дипломатом, но знал, когда надо надавить, а когда отпустить, предоставить человеку право выбора и тем самым взять на себя ответственность.

– Хорошо, я приеду.

Могущественный генерал Илья Сергеевич Коржанов оказался простым русским мужиком, плотно сбитым, чуть выше среднего роста, и никакой костюм, дорогие туфли и свежайшая рубашка с модным галстуком не могли закамуфлировать его происхождения. Он приехал с одним охранником, который даже не вошел в квартиру, лишь взглянул на открывшего дверь Гурова, что-то сказал шефу и спустился к машине.

– Ну, здравствуйте, Лев Иванович, – сказал Коржанов, снимая плащ. – Мне дали о тебе небольшую справочку, редко о менте говорят хорошее.

– Проходите, присаживайтесь. – Гуров указал на диван и кресло в гостиной. – Сок? Вода? Виски?

– Спасибо, сам налью. – Коржанов оглядел гостиную. – Ты, Лев Иванович, неплохо устроился. – И без всякого перехода продолжал: – Допустим, знаменитый террорист действительно в России, даже в Москве. Мы его на пушечный выстрел не подпустим. Или у тебя особая точка зрения?

Коржанов взял со стола бутылку виски, осмотрел, поставил на место, налил себе сок.

– Господин генерал-лейтенант, разрешите обращаться к вам по имени-отчеству? – спросил Гуров, усаживаясь напротив гостя.

– Какой вежливый! – Коржанов оглядел Гурова оценивающе. – Обращайся как тебе угодно. Не обижаешься, что “тыкаю”?

– Не обижаюсь, но не привык, – ответил Гуров.

– Намек понял, но потерпишь. Ну, выкладывай! Признаться, я рад, что сорвался со встречи с французами, и так все знаю, но дел хватает.

– Террориста вы не подпустите, не сомневаюсь. Да он и не камикадзе. Насколько известно, он ни разу не покушался на высокопоставленное лицо.

Гуров прекрасно видел, что разговаривает с человеком опытным, проницательным, поэтому лишнего говорить не следует.

– Ну давай-давай, не пережевывай. – Коржанов вновь взял бутылку виски. – Для меня купил?

– Мне это дорого.

– Давай я тебя угощу. – Коржанов налил в бокал, подвинул Гурову, себе не налил. – Так ты считаешь, если он нам школу или какой детский праздник подорвет, то сильно нагадит?

– Сильно, Илья Сергеевич. – Гуров пригубил виски.

– Изловить его можешь?

– Могу попробовать, если мне мешать не будут.

– И твоего министра тебе для защиты не хватает?

– Службы разные, я могу с вашими людьми столкнуться, – ответил Гуров, решая, знает генерал, что творят его подчиненные, или простака разыгрывает?

– А ты располагаешь данными, что мои парни в чем замазаны?

– Все замазаны, Илья Сергеевич, и наши, и ваши.

– А конкретно?

– Конкретными делами прокуратура занимается. А передавать в прокуратуру агентурные материалы не положено. Кроме скандала, газетной шумихи и моей отставки, никакого результата, Илья Сергеевич.

– И мне не скажешь?

– Я себе самому сказать не могу.

– Так зачем же, спрашивается, меня позвал?

– Необходимо, чтобы контрразведка гостиницы проверяла, а не отбывала номер.

Коржанов плеснул в бокал виски, выпил, прищурившись, взглянул на Гурова.

– Считаешь, что хитрее всех? Храбрости тебе не занимать, согласен. А умен не шибко, хотя слышал, сыщик ты отличный. А ко мне перейти не хочешь?

Гуров такого вопроса ждал, приготовился, но сделал вид, что задумался, ответил, подбирая слова:

– А я вашей службе не нужен, Илья Сергеевич. Моя сила в связях, агентурных подходах, а они лежат в криминальной сфере.

Коржанов покачал головой, как бы прикидывая, правду говорит мент или охранной службой брезгует. Опережая ответ генерала, Гуров сказал:

– Я, Илья Сергеевич, и на своем месте вам сгожусь.

– Это чем же?

– А тем, что не наврежу. У вас врагов хватает, вы мне сегодня поможете, я при случае отблагодарю.

– Ну ты и наглец!

– Что выросло, то выросло, Илья Сергеевич. Я знаю, что вы с контрразведкой не в обнимку спите, однако шепните им, что в розыске террориста заинтересованы. И своим ребятам скажите, если столкнемся, чтобы они мне сильно ноги не отшибали.

– Наглец. – Если в первый раз генерал произнес это слово как обыденное восклицание, то сейчас серьезно констатировал факт. – Милицейский опер приглашает к себе в гости начальника Управления охраны и так уверен, что генерал явится, что покупает бутылку любимого генералом виски.

– Марка виски – простое совпадение, – сказал Гуров, наблюдая за Коржановым, который встал и начал расхаживать по гостиной, разглядывая висевшие на стенах гравюры, взял с телевизора довольно безвкусную статуэтку балерины, повертел в руке, поставил на место.

– Манок для приглашения простой – якобы существует опасность для жизни Президента, – продолжал рассуждать вслух генерал.

– О жизни Президента я ни слова не говорил. – Гуров не столько испугался, сколько решил, что пора проявить страх. Человек привык, чтобы его боялись. – Я сказал слово “опасность”. Что соответствует действительности.

Коржанов продолжал рассуждать, словно не слышал никаких возражений:

– Опер знал, что о его информации либо уже доложили генералу, либо он о ней узнает в ближайшее время, однако на наглую выходку решился. Дурак? Желает выслужиться? Не похоже. Тогда что же заставило простого опера рисковать?

Коржанов остановился рядом с Гуровым, посмотрел ему в лицо, и сыщик почувствовал тяжелый, властный взгляд генерала.

– Заставил долг, а рисковать мне нечем, Илья Сергеевич. Какая у меня карьера? – Гуров понимал: всесильный генерал не слышит возражений, говорил из упрямства.

– Ты не наивен, отлично понимаешь, я звонить в контрразведку не стану. Так зачем, спрашивается, нарушая субординацию, ты меня пригласил? Сообщить то, что я и без тебя знаю? Отпадает. Ты сейчас думаешь: пусть генерал говорит, ведь главное, что приехал. Значит, ему интересно, что такое знает простой мент, раз решился на подобный фортель? Значит, ему, генералу, есть что сказать. Ну, как тебе нравится мой расклад? Видишь, не только паршивый интеллигент умеет мыслить логически? Ты скажешь, зачем пригласил? Или тебе врагов не хватает?

– Врагов хватает. Я не сомневался, что вы умны, иначе не занимали бы положения, которое занимаете. Я пригласил вас потому, что мне нужна ваша защита. Вы приехали, и я эту защиту получил независимо от того, будете вы кому-либо звонить или нет. О том, что вы у меня дома сейчас, знает как минимум шесть человек. Следовательно, информация уйдет в контрразведку и верха моего министерства. Никто не захочет связываться даже с простым ментом, если к нему приезжал сам Коржанов и провел с ним около тридцати минут.

– Что? – Генерал сел в кресло, налил себе, выпил, потер лоб. – Так-так... Выходит, если я кому скажу, что ты наглец, и я при случае оторву тебе к едрене фене голову, мне просто не поверят? Мол, говори-говори, а у тебя с ментовским сыщиком общий интерес.

– Видимо, так.

Гуров покорно склонил голову. Ему был необходим еще один вопрос генерала, и Коржанов его задал:

– А на чем могут перекреститься твои интересы с моими людьми?

– Кто-то оплатил приглашение террориста. Ему необходима взрывчатка. Логично, если преступник обратится за помощью к человеку, который платит деньги. Я буду искать такого человека...

– И ты считаешь, что мой офицер может быть замешан в таком грязном деле? – Коржанов впервые повысил голос.

– У вас много офицеров, Илья Сергеевич. А на свете уйма мерзавцев.

– И один из них – ты! – Коржанов вышел в прихожую, сорвал с вешалки плащ. – Проводи до машины!

– Я же говорил, Илья Сергеевич, что могу вам пригодиться.

Гуров открыл Коржанову дверь лифта.

Глава 12

Гуров проводил генерала до машины, походя отметил, что охранник не удосужился войти в подъезд, жизнь, точнее смерть, людей ничему не учит. Коржанов, прощаясь, руки не подал, лишь кивнул и уехал. Гуров вернулся в квартиру, где застал Станислава Крячко, который во время разговора старших находился в спальной комнате возлежащим на диване и дегустирующим дорогой виски.

– Надо же, тебя отпустили, – философски изрек Крячко, поднял стакан. – Твое здоровье, сыщик. Генерал прав, тебе явно не хватает врагов. До конца лестницы недалеко, осталось поссориться с Президентом.

– Сядь нормально и налей мне.

Гуров подвинул телефон, позвонил Орлову.

– Петр Николаевич, докладываю, встреча прошла в дружественной обстановке, к консенсусу привела вряд ли.

– Приезжай. – Орлов бросил трубку.

– Опять плохо! – Гуров забрал у друга бутылку, пить не стал. – Поехали.

– Сказал попугай, когда кошка тащила его из клетки. Крячко отставил стакан и вскочил.

Прослушав запись разговора, Орлов выключил магнитофон.

– Я не утверждаю, что ты не прав, нажил врага и ничего не добился. Не будет он о тебя руки пачкать, ты слишком мал.

– А он слишком велик, страдает самомнением, потому допускает ошибки, – сказал Гуров.

– А ты – олицетворение скромности, – заметил Орлов.

– Нет, я высокого о себе мнения. Но стараюсь не считать себя умнее соперника. Потому я считаю, что данную встречу выиграл. Коржанов ко мне приехал, считал себя умнее.

– Теперь, конечно, машина заработает, соседи будут крутиться. Найти террориста их задача, они не могут позволить, чтобы его взяла милиция, тем более Управление охраны. Если он поселился в гостинице, его найдут. – В голосе генерала появилось сомнение. – Объем работы колоссальный. Европеец, американец, австралиец, короче, белокожий, около сорока лет, рост сто семьдесят шесть.

– Одинокий, – подсказал Крячко. – Минус дистрофики. Затем данные через Интерпол заслать в страну проживания...

– Паспорт может быть выдан в другой стране. – Орлов взглянул на молчавшего Гурова.

– Такая работа требует большого количества людей и времени, – сказал Гуров. – Но она выполнима. Так считаем мы, профессионалы, а он, человек, уверенный во всемогуществе КГБ, убежден, что это дело лишь техники, и в гостиницу не пойдет. Надо исходить, что у него психология советского человека. Он предвидел, рано или поздно ему придется прилететь в Россию. И наш паспорт у него был заготовлен. Француз прав, наши пограничники – ребята ушлые, границу преступник пересек с паспортом иностранца, тем более что паспорт мог быть абсолютно подлинным. А в Москве человек сразу перекрасился.

– И легенда разработана, и жилье в Москве подготовлено заранее, – высказал свое мнение Крячко. – Пьер Руссо прав, иностранца в Москве видно, но не по платью, а по манерам. Кроме того, опытный человек может легко и просто купить вещи в Париже и выглядеть русским. Надел кожаное пальто до пят, уже не иностранец. В общем, с одеждой у него проблем не будет, с языком тоже, квартиру с девочкой подготовят.

– У него два узких места, – сказал Орлов, массируя затылок, – в последнее время генерала мучили мигрени. – От кого он принял заказ?

– От чечена. Война, кровная месть, – ответил Крячко.

– Станислав, сказать все можно, – возразил Орлов. – Надо, чтобы человек поверил. Его истинное лицо известно очень узкому кругу лиц, иначе его давно бы взяли. Я согласен с Левой, в истории не обходится без спецслужб.

– Считаю, разговор следует отложить на завтра, – сказал Гуров. – Нужен перерыв.

– Потерпи, полковник. – Обращение генерала по званию означало, что он нервничает. – Не будем гадать, ясно, он засветился перед кем-то из наших. Возможна нелепая случайность: террорист встретился с человеком, знавшим его по России, тот пригрозил разоблачением, предложил контракт. Это у нас сейчас два миллиона долларов – нормальные деньги, на Западе за два миллиона черта купить можно.

– Я не утверждаю, что заказчик чечен, скорее это человек русский, – сказал Крячко. – Просто Чечня – наиболее простое и естественное объяснение теракта. Тем более учитывая их угрозы...

– Не разжевывай, Станислав, мы тебя поняли, – раздраженно перебил Орлов. – С Кавказа доставить взрывчатку в Москву – дело нехитрое. Наша версия, что террорист живет на частной квартире, имеет наш паспорт. Дело ставит спецслужба, используя авторитет, который дает людей, существа дела не знает. Контрразведка проверяет гостиницы, мы активизируем агентуру, ищем недавно появившегося человека в одной из группировок.

– Я имею подходы к солнцевской группировке через Акима-Лёнчика, – сказал Гуров. – Он сильно изменился, пьет, нервничает, предполагаю, что именно Лёнчика использовала служба в захвате денег и ликвидации Сабирина. Но Акима замазали так, что у него обратного пути нет. Я считал и продолжаю считать, что дача министра Юрченко является местом сбора преступников. Они убирают с дачи Усова, якобы выдвигают его кандидатом в депутаты на предстоящие выборы в Госдуму. Полагаю, обманывают, просто отодвигают его в сторону, по неизвестной нам причине Усов стал им мешать.

– Шлепнули бы, и все дела, – возразил Крячко. – Зачем огород городить?

– Расшлепался! – рассердился Гуров. – Убийство дает право появиться милиции, а мы для них кость в горле. В группировке Ямщикова-Лялька у меня имеется человек, вы знаете. Но Харитонов без давления работать не станет, а на сегодня у меня против него ничего нет. У нас имеется лишь одна сильная фигура – Артем Дуров.

– Его зачислили в штат? – спросил Орлов.

– Тянут, возможности Кулагина ограничены, он лишь начальник отдела, – ответил Гуров. – Усов говорил с Артемом, что тот уйдет из казино и станет начальником охраны на даче. Возможно, узнав о моей встрече с генералом Коржановым, они поторопятся, дело сдвинется с мертвой точки.

– Или замерзнет накрепко, – возразил Орлов. – Если у министра в гостях бывает генерал, то контрразведка может испугаться иметь там своего офицера.

– Перспективно, но в любом случае дача – не место, где может осесть террорист, – вступил в разговор Крячко. – Если мы правы и деньги Сабирина предназначались для террориста, то устраивать его в Москве будет Аким. Как хочешь, Лев Иванович, а тебе следует связь с ним восстановить.

...Хозяин казино Борис Петрович Гай сидел в своем кабинете, не слушал расположившегося напротив Виктора Сергеевича Самойлова, решал проблемы отношений с налоговой инспекцией. Окружающие всю жизнь недооценивали Самойлова, человека неопределенного возраста, с какой-то серой, незапоминающейся внешностью и вставной челюстью. Самойлову можно было дать и сорок, и шестьдесят лет. Небольшого росточка, худенький, в одежде, не претендующей на элегантность, Виктор Сергеевич производил крайне несерьезное впечатление. Людям вообще свойственно ошибаться, а в отношении данного человека они ошибались очень грубо. На самом деле ему недавно исполнилось пятьдесят четыре года, из которых он верой и правдой почти тридцать лет прослужил в органах, являясь агентом КГБ, и продолжал сотрудничать с этой организацией, как бы она сегодня ни называлась. Во времена застоя он владел подпольным цехом по производству ширпотреба, и состояние сколотил именно в те годы, а так как никогда свои деньги в советских рублях не держал, то никакие перестройки его не коснулись. Он, конечно, погорел на два миллиона, польстившись на высокие проценты, обещанные Сабириным, но отнесся к понесенному ущербу философски.

Он явился в казино, выполняя приказания хозяев, и смотрел на самоуверенного Гая с отеческой покровительностью, зная, что в ближайшем будущем Бориса Петровича ничего хорошего не ждет. Ему надоело изображать назойливого, никчемного посетителя, он перешел к главному вопросу:

– Уважаемый Борис Петрович, не думайте о налоговой инспекции, этот вопрос можно решить, слушайте меня внимательно.

Гай тут же очнулся, взглянул на гостя вопросительно:

– Извините, Виктор Сергеевич, я весь внимание.

– Вам рекомендуют снять свою кандидатуру с предвыборной кампании, ваше время еще не пришло.

– Кто рекомендует?

– Люди, которые решат ваши налоговые проблемы. Неважно, кто они. Когда сочтут нужным, к вам придут и представятся. Вы меня поняли?

– Признаться, не понял. Я должен знать, кого вы представляете. Каковы гарантии?

– А никаких гарантий, вы просто снимаете свою кандидатуру, будете заниматься игорным бизнесом, сидеть тихо.

Гай хотел было возмутиться, встретился с уверенным, несколько презрительным взглядом “телевизионного мастера” и промолчал.

– Ваши налоговые проблемы решат, людям Ямщикова вы можете больше не платить. Во время выборов от вас понадобятся мелкие услуги, тогда я появлюсь.

“Да кто ты такой? Пошел вон!” – хотел крикнуть Гай, лишь молча кивнул и проводил взглядом гостя, который ушел не прощаясь.

* * *

Артем Дуров сидел на самодельной, грубо сколоченной, но прочной скамейке у домика Усова, держал в руке миску с рубленым мясом и овощами и кормил собак.

– Прикажи им сидеть, – сказал сидевший рядом Усов.

– Сидеть! – скомандовал Артем.

Но овчарки тянулись к миске и не слушались.

– Убери миску, повтори команду и не корми, пока не выполнят, – усмехнулся Усов, которому было приятно, что псы трудно привыкают к новому хозяину.

На Артеме была надета рабочая одежда Усова, сапоги, он даже сменил одеколон. Усов уже переехал на свою квартиру, но ежедневно утром и вечером приезжал на старое место службы. В принципе Артем уже освоился полностью, да и с собаками справлялся, но Усову было приятно бывать здесь. Он уже пообвык в своей московской квартире, взаимоотношения в семье постепенно нормализовались, он даже опять спал с женой, но бездумная тихая жизнь в этом домишке тянула, словно в теплую берлогу. Предвыборная суета вокруг него, любопытные, даже завистливые взгляды соседей раздражали. Здесь было тихо и спокойно, здесь он вынашивал свои наполеоновские замыслы, в которые с каждым месяцем сам верил все меньше.

Артему удалось посадить овчарок, он скормил им остатки мяса, сучка даже лизнула ему руку. Из домика вышел майор Сухов, ставший тут уже совсем своим человеком.

– Артем, проводим Павла Петровича, совершим обход государственной границы, – сказал он и хохотнул.

Артем взял собак на поводок, зашагал вперед, предчувствуя, что Усов сегодня здесь последний вечер, и молодому гэбэшнику надо с будущим “слугой народа” поговорить. Он трудно привыкал к своей новой холуйской жизни. В милиции, даже в первый год службы, Артем чувствовал себя самостоятельным, выполнял свои обязанности и знал, кому подчиняться. Теперь все было сложно, вернее, с обязанностями недоразумений не случалось, за исключением одного вечера, когда пришлось встречать гостей министра. Артем был аполитичен, по телевизору смотрел лишь боевики, “Поле чудес”, “Что? Где? Когда?”, другую развлекаловку, и приезжающие, видимо именитые, для бывшего опера были на одно лицо. Кроме того, они, почти все, оглядывались, искали взглядом Усова. На Артема внимания не обращали, и он, не зная, куда себя девать, лишь открывал дверцы машин да неумело помогал выйти дамам.

Хозяин, Степан Митрофанович, отнесся к Артему приветливо, хозяйка его не замечала, однажды обозвала мужиком, отнюдь не в комплиментном смысле. Наметанным взглядом оперативника он быстро разобрался, кто в доме главный, прислугу, которая начала было хамить, Артем быстро поставил на место. А зарвавшемуся малому, который прислуживал в доме, однажды врезал по печени и пообещал отправить, в случае надобности, к врачу.

Стоило Артему здесь поселиться, как слежка за ним прекратилась. Он выезжал в город без всякой надобности, аккуратно проверялся, сомнений не было, “хвост” отпал. Очень хотелось встретиться с Гуровым, но бывший опер полковнику не звонил, не стоило рисковать, главное, он не хотел, чтобы сыщик считал его своим агентом. Однажды позвонил подполковник Кулагин, они встретились на конспиративной квартире, присутствовал незнакомый Артему моложавый мужчина, назвавший себя Степаном Сидоровичем. Должности и звания своего он не назвал, но Артем почувствовал, что незнакомец – начальник Кулагина, судя по всему, заместитель начальника управления, видимо, генерал. Он почти все время молчал, в конце встречи обмолвился, что личное дело Дурова уже затребовали, вопрос о зачислении в штат и присвоении звания будет решаться. Артему понравилось, что мужик не сулит златые горы, сказал, мол, на звание капитана рассчитывать трудно, видно, на одну звездочку понизят, но все будет решать результат операции. А до ее окончания нельзя говорить ни о должности, ни о звании, так как в оформлении принимает участие слишком большое количество людей, возможна утечка информации.

Артем понимал, начальник прав, оформили человека – приказ о зачислении на должность, присвоили офицерское звание – снова приказ, а самого человека нет и никто не видел. И пусть организация сверхсекретная и люди, занимающиеся бумагами, десятки раз проверены, а определенный риск существует. Это одна правда. А другая правда в том, что сегодня Артем Григорьевич Дуров нужен по конкретному делу, – и отношение к человеку одно, надобность отпадет – и отношение станет иное. Артем был в оценке объективен, понимал, что в подобной ситуации и сам бы вел себя аналогично. На кой черт рисковать, брать неизвестно кого, и ответственность, когда можно дождаться осени, оценить урожай, и пусть решает начальник.

Неожиданно Кулагин начал расспрашивать о полковнике милиции Гурове. И Артему стало ясно, присутствующий начальник Гурова не любит и не знает, что история закрутилась именно с подачи сыщика. Артем ответил правду, исключив из нее последнюю и единственную встречу с Гуровым, дал сыщику характеристику обтекаемо отрицательную, увидел, и Кулагин, и его молчаливый шеф остались довольны.

Основной задачей Артема, кроме наблюдения за гостями министра, определили разработку майора Сухова, сотрудника Управления охраны, который проявляет к даче повышенный интерес. Держаться с майором ведено было сдержанно, на дистанции, но естественно. Майор может обратиться к Артему с просьбой, дать какое-то задание, через которое и проявится суть интереса охранки.

Артем с майором проводили Усова до калитки, попрощались, совершили традиционный обход, спустили собак и сели за стол ужинать.

– Не пойму, Олег, какой у тебя интерес к данной даче? – спросил Артем, разливая чай. – Министров много, если к каждому майора приставить, всего вашего управления не хватит.

Артема предупреждали, чтобы он вопросов не задавал, но он считал такое поведение неправильным. Каждый человек от природы любопытен, а не интересуется лишь тот, кто не хочет, чтобы его самого особо расспрашивали.

– Артем, а ты откуда мое звание знаешь, я вроде не говорил? – усмехнулся майор.

– Павел Петрович раскололся, когда я из него начал баксы вытряхивать, – беспечно ответил Артем, доставая из шкафа бутылку коньяку. – Тебе налить или на службе?

– Налей, промозгло сегодня, – сказал майор. – Министр твой мне даром не нужен. А вот ты, Артем Григорьевич Дуров, очень даже интересен. Из ментовки тебя погнали за пьянку, а ты почти не употребляешь.

– Не придуривайся. – Артем кивнул и выпил. – И личное дело изучили, и с корешами моими из оперативников побеседовали. Знаете, за что меня поперли.

– Так ни один начальник не любит, когда подчиненный много о себе думает. – Майор налил по новой.

– Ты мне не начальник, твой интерес ко мне если и был, так кончился. Я вам баксы с этого жлоба помог получить, и делу конец. Я с таким бизнесом завязал. Это у Усова планы были! – Артем повертел пальцем у виска. – Я мужик скромный, мне много не требуется. Здесь штуку платят, загашник у меня, сам знаешь, имеется. Слушай, Олег, а телку сюда я могу привезти? К Усову вроде мадам приезжала.

– А чего ты у меня спрашиваешь? Ты свое начальство спроси. Тебя контрразведка сюда определяла?

– Не представлялись, но я полагаю, что родная краснознаменная ментовка. Беседовали со мной в райуправлении милиции, и трудовая там осталась. А уж кто они на самом деле, мне до фонаря. Я хоть и работал в розыске, а в структуре бывшего КГБ ни черта не понимаю. Какое управление, чем занимается, они сегодня, наверное, сами толком не знают.

– Ты розыскник, своего должен узнавать, – сказал майор.

– Должен, – флегматично ответил Артем. – Честно сказать, меня такие дела больше не интересуют. Разок попробовал милиционером стать, не вышло, значит, на роду не написано.

– Меня интересует, тебя не розыск сюда оформлял? В райуправлении с тобой что за мужик беседовал? Я их кадровика случайно знаю. Лет сорок с небольшим, высокий, спортивный, глаза голубые. Он?

Артем понял, что майор интересуется полковником Гуровым, изобразил задумчивость, ответил неуверенной.

– Лет сорока точно, какого роста – не знаю, он сидел, не думаю, что высокий. Глаз не помню, не приглядывался. Спортивный? Вроде бы нет, упитанный такой, словом, типичный кадровик. А чего пытаешь, я был уверен, вы меня сюда пристроили. Или нет? Да пошли они все! Ты бы лучше помог мне в штат вернуться и звание восстановить, чтобы выслуга шла.

– Поговорю, хотя вряд ли. – Майор явно интерес к разговору потерял. – Не станут наши в ментовские разборки лезть, службы разные. – Потом вроде как спохватился, продолжал: – Хлопочи за тебя, а толку?

– Пользы от меня мало, – согласился Артем, отставил свою рюмку. – Мне хватит, в сон раньше времени клонит. Еще не поздно, может заявиться кто из молодежи.

– Всякое случается, – согласился майор и поднялся. – Мне пора, проводи, вдруг псы не признают.

Артем взял фонарь, проводил майора до калитки, овчарки действительно подбежали, даже рыкнули недовольно.

– Ну, бывай. – Майор прошел в калитку, через плечо обронил: – Я о тебе потолкую, только надо тебе какое-нибудь задание сочинить.

– Сочиняй, ты на такие дела мастак, – равнодушно ответил Артем и зашагал к главному дому.

* * *

Гуров пытался восстановить связи среди уголовников. Конечно, главным и наиболее перспективным был Аким-Лёнчик, но последний раз сыщик с ним верного тона не нашел. Гурова раздражало беспробудное пьянство Акима, главное было в другом. Весной парень был среди молодежи в авторитете, но то было признание силы и храбрости вожака, который разгуливал на грани закона, но ни в каком серьезном криминале замешан не был. И уж тем более не убивал, руки в крови не пачкал. Весной, когда бандиты обстреляли машину Гурова и убили любимую женщину сыщика, он заподозрил, что людей Галею дал Аким. Захваченный Гуровым бандит имени Лёнчика не назвал, хотя, борясь за свою жизнь, дал признательные показания. Вроде бы подозрения сыщика не подтвердились, но связь с Акимом оборвалась. Гуров не хотел поддерживать агентурный контакт с человеком, который подозревается в соучастии в совершении убийства.

Встретившись с Акимом недавно, Гуров увидел уже другого человека. Аким стал авторитетом в буквальном смысле этого слова. Факт, что к нему обратились за людьми, способными выполнить серьезное задание, говорит сам за себя. За хлебом идут в булочную, за капустой – в овощной магазин, а если требуются налетчики, обращаются к авторитетному налетчику. Исполнителей ликвидировали, теперь это мог сделать и сам Аким-Лёнчик. Его фраза, сказанная сыщику, что за помощью обратился кто-то из “ваших”, была лишь неуклюжей ложью, попыткой сделать Гурова как бы соучастником преступления. Вот дал ментам парней должок получить, а ребят использовали по-черному, потом и замочили.

Гуров никогда не держал среди своих информаторов убийц, потому так и разговаривал с Акимом и фактически с ним окончательно порвал. Теперь выясняется, что сыщик совершил серьезную ошибку. Разыскивать террориста международного уровня нельзя в беленьких перчатках. Подозрения подозрениями, а суд не признал Акима убийцей, пусть от него смердит, но если через Лёнчика есть шанс выйти на лежбище террориста, розыскник обязан такой шанс использовать. Сказать все можно, как это сделать? Аким явно трусит, понял, что связался с хищниками сильнее и безжалостнее обычных. Если Гуров вновь заявится в Речной вокзал, то скорее всего Акима уже не найдет. А если и встретит, то разговор не сложится. Авторитет наверняка будет снова пьян, да и второй раз толковать с ментом при всем честном народе не рискнет. Такое может пройти лишь единожды, и то богу молиться следует, что столь рискованный номер прошел.

Необходимо найти Мишку Захарченко. Но тогда, у “Варшавы”, за Мишкой тоже наблюдали, причем “вели” его не уголовники, значит, звонить ему на квартиру опасно. Вызвать в отделение милиции? Такой вызов – дело обычное, однако его “местная власть” обсуждает, участковый свой человек и должен знать, кто и по какому делу вызвал.

Гурову не нравилось, что Мишка, человек аккуратный, после сорвавшейся встречи не звонил. А должен был позвонить обязательно, так как у “Варшавы” Гурова видел и, конечно, понял, что полковник не подошел умышленно, что-то мешало. А не только деловой парень, простой обыватель догадался бы, раз опер на встречу приехал и не подошел, значит, видит “хвост”. Прошли еще сутки, Захарченко не звонил. Гуров всерьез обеспокоился и сам из автомата набрал Мишкин номер. Парень тут же ответил, полковник, прикрыв трубку, заговорил и разъединился. Жив; и слава богу, подумал Гуров и поехал в отделение ГАИ. Здесь ему повезло, начальник отделения, пожилой подполковник, в молодости работал опером, понял все с полуслова, записал номер Мишкиного “мерса”, сказал, что вызовет парня под предлогом, который даже у инспектора не вызовет подозрений, но, чтобы все выглядело натурально, надо два дня обождать.

Контрразведчики проверяли интуристовские гостиницы, результатов не было. Станислав работал с коллегами, придирчиво разглядывая каждого иностранца, который прибыл один и хотя бы отдаленно походил на разыскиваемого террориста.

Не веря в успех, Гуров встретился с Харитоновым. Встреча проходила на конспиративной квартире. Барон неожиданно повел себя агрессивно.

– Лев Иванович, я вас уважаю, слово надо держать. Я свои обязательства выполнил, даже ваше указание с полетом в Барнаул исполнил, вы обещали...

– Чай или кофе? – спросил Гуров, снимая с огня закипевший чайник.

– Сахарина нет? Тогда чай, – уже более миролюбиво ответил Харитонов. – Я как с вами поговорю, у меня язва обостряется.

– Вы, Борис Михайлович, хорошего отношения к себе не цените. – Гуров налил чай, даже подвинул Харитонову стул. – Вы говорите, что в Барнаул улетали зря, в Москве в это время ничего не произошло. Я, между прочим, о вас беспокоился, а не о себе. У Ямщикова с Бошаевым “стрелка” на Каширском была назначена?

– Не знаю, мне о своих встречах Лялек не докладывает.

– Вы, Борис Михайлович, лжете, я могу рассердиться.

– Хорошо. Встреча назначена была, но не состоялась.

– Это мне известно, еще я знаю, что на “стрелку” не пришел именно Ямщиков, а люди Бошаева прибыли. Их при возвращении в Москву остановили для проверки, у двух человек нашли стволы. Сейчас в Москве говорят, что Ямщиков казаха подставил.

– Кто говорит? – возмутился Харитонов. – Как это подставил, когда Лялек чукчу предупредил, что ехать не надо?

– А почему Ямщиков предупредил? И почему вы об этом мне раньше не сообщили? – Гуров пил чай и думал, как повернуть разговор в нужное русло.

– Я сам узнал, только когда вернулся.

– А может, если бы я вас из Москвы не отослал, так Ямщиков с Бошаевым встретился и всю компанию взяли бы с оружием в руках?

– Да вы что. Лев Иванович? Вы думаете, я с ума, сошел и передал?

– Что я думаю, я знаю! – перебил Гуров, увидев, что осведомитель испугался и путается, сыщик решил надавить. – Мне интересно, что вы думаете? Я предупредил вас, некто предупредил Ямщикова, который передал сигнал Бошаеву.

Гуров окончательно запутал Харитонова. Когда полковник “посоветовал” осведомителю на время из Москвы исчезнуть, то ни слова не сказал о готовящейся встрече авторитетов. Но сейчас, конечно, Харитонов забыл подробности разговора и испугался, что Гуров обвинит его в предательстве. Сыщик вел нечестную игру, но ему нужна была информация, а без давления Харитонов ничего не говорил.

– Так получается, что начальство вас обвиняет? Сыщик перехватил мысль осведомителя на лету и искренне рассмеялся.

– Так по какому номеру ты позвонишь, куда напишешь анонимку, что полковник Гуров разглашает секретные сведения? – спросил он.

Подобная мысль мелькнула, но еще не сформировалась конкретно в сознании Харитонова. От страха у него задрожала рука, он чуть не выронил чашку, быстро заговорил:

– Лев Иванович, богом клянусь, мысли не имел! Да кто я против вас?

– Сейчас поглядим. – Гуров выдержал паузу. – Гостиница “Будапешт” на вашей территории?

– Ну... – Харитонов не мог понять, к чему такой вопрос, начал судорожно вспоминать, что происходило в гостинице в последнее время. – Наша гостиница.

– Прямо ваша? Не города, не Интуриста, а ваша? – усмехнулся Гуров. – Так что в вашей гостинице происходит?

– Мы ничего... Может, кражонки какие, так это не к нам. – Харитонов замолчал. – В последние дни комитет навалился, никому продыха не дают, какого-то иностранца ищут. Девок всех перехватали, дали приметы... Девки долю не отстегивают, парни их придавили, они и раскололись. Говорят, шагу не дают ступить, не то что в номер пройти.

“Вот это работа, – думал Гуров. – Именно так следует разыскивать террориста международного класса”.

– Меня комитетские дела не касаются, – сказал он, вздохнув. – Но, сам знаешь, раз комитет вцепился, не отпустит. Вся ваша коммерция в воздух уйдет. Может, их иностранец и не в гостинице живет, а у какой-нибудь девицы на дому?

– Может. – Харитонов согласно кивнул, смотрел пристально. – А вас. Лев Иванович, он тоже интересует?

– Мне он даром не нужен. – Гуров пожал плечами. – Раз в гостинице все о розыске знают, он съехал давно.

– А если он действительно у кого-нибудь из девочек приютился? Если он платит хорошо, девчонка такого клиента в жизни не отдаст. Я могу поговорить, кое-кому присоветовать?

– Пробуй, позвони, если что узнаешь. – Гуров говорил равнодушно, прекрасно понимая, что Харитонов в заинтересованности сыщика не сомневается.

– Хорошо, приму надлежащие меры, – солидно произнес Харитонов, словно докладывал на бюро горкома.

– Тебе, Борис Михайлович, нужны не меры, а результат, – сказал Гуров на прощание. – Ты завтра мне независимо ни от чего позвони. Договорились?

* * *

Михаил Захарченко подъехал к ГАИ минут за пятнадцать до назначенного срока, но Гуров уже был на месте. В “мерсе” рядом с Захарченко сидел парень примерно его лет. Михаил загнал машину на площадку для осмотра, пошел искать инспектора, узнать, зачем понадобился. Парень, одетый в модную униформу – кожаная куртка, джинсы и кроссовки, вразвалочку шагал рядом с Мишкой; насколько мог видеть Гуров, парни между собой не разговаривали, методично двигая челюстями, жевали. Такое поведение ничего не означало, парень мог быть приятелем Михаила, приехавшим за компанию, но мог оказаться и сопровождающим. Такая ситуация Гурова никак не устраивала, он пошел к подполковнику, который, как и договаривались, был в своем кабинете.

Седому ветерану явно нравилось вспоминать оперативную работу, и важняк из главка был симпатичен.

– Воронцов, мать твою! – громыхнул подполковник, выходя на крыльцо, оглянулся, зашагал к “мерсу” Захарченко.

Дежурный инспектор, тоже немолодой капитан, заторопился к начальнику.

– Я здесь, товарищ подполковник!

– Мы сегодня с тобой, капитан, не товарищи, а господа! – Подполковник сверкнул стальными коронками.

– Тогда я тут, господин подполковник! – Капитан на ходу щелкнул каблуками. Чувствовалось, что они были дружны и капитан шефу подыгрывает.

– Сижу, пишу свои указы и вижу, как подкатывает разыскиваемый “мерс”! – Подполковник оперся о крыло машины так, что она накренилась. – Чья тачка?

Ожидавшие техосмотра владельцы машин окружили подполковника и инспектора. Гуров в толпе подошел ближе, увидел, как из здания ГАИ вышел Михаил с приятелем, заторопился к своей машине. Сыщик внимательно разглядывал сопровождавшего Мишку парня, ничего примечательного в нем не нашел.

– Кто хозяин? Ждем, ждем, а тут начальство водилу найти не может! – раздался возмущенный голос.

– Моя машина! – крикнул Михаил, проталкиваясь через толпу. – Вот, вызвали, не пойму! – Он протягивал повестку.

– Ваша, значит? – Подполковник взял повестку, оглядел парня. – Техпаспорт, права.

– Чего случилось, командир? – спросил сопровождавший Михаила парень. – Месяц назад техосмотр проходили.

– А вы кто будете? – спросил подполковник у парня, забирая у Михаила документы. – Адвокат?

– Просто приятель.

– Поднимите капот, Захарченко, – сказал подполковник, поворачиваясь к инспектору. – Капитан, проверь номер двигателя и все остальное. Внимательно! Оттереть до блеска! Вот ты, приятель, и три. А вы, Захарченко, пойдете со мной и подробно напишете, когда, у кого купили машину.

Подполковник вернулся в свой кабинет, подтолкнул замешкавшегося на пороге Захарченко, пропустил в кабинет Гурова, сказал:

– Запритесь, на звонки не отвечайте, я вернусь через двадцать минут.

И вышел.

Мишка, увидев Гурова, все понял, когда дверь закрылась, сказал:

– Здравствуйте, Лев Иванович, здорово вы организовали. А как узнали, что я под наблюдением?

– Профессия у меня такая, парень, – ответил Гуров. – Рассказывай. Меня интересует, почему ты позвонил и сказал, чтобы я встретился с Лёнчиком?

Выяснилось, что Михаил продолжает дружить с хромым Сашкой Галеем, младшим братом Бориса Галея, застреленного Гуровым киллера. Сашка пошел не в брата, парень добрый, а так как живет один в двухкомнатной квартире, там ежедневно собирается местная пьянь, но заскакивают и ребята серьезные. В той квартире с неделю назад и произошел разговор, что Аким-Лёнчик недавно одолжил кому-то двух крутых парней, а на следующий день их трупы нашли у дома. Лёнчик пьет и психует, ребята из группировки грешат на него, говорят, что Аким сам своих парней порешил. Тогда Мишка и позвонил Гурову. Потом, через день, к Михаилу заявился незнакомый парень, сказал, что от Лёнчика. Местный авторитет подтвердил, что парень солнцевский и ему требуется перекантоваться в Москве недельку-другую. Михаил старших ослушаться не мог, принял Василия, так звали гостя, вскоре почувствовал, что тот проявляет к хозяину определенный интерес и, похоже, ни от кого не скрывается.

– А в чем интерес, конкретно? – спросил Гуров.

– Я так понял, он вами. Лев Иванович, сильно интересуется, – ответил Мишка. – Как-то выпили мы, обычные байки травили. Вася неожиданно спросил, мол, когда я последний раз полковника видел? Фамилию спервоначала не назвал. Я прикинулся, не понимаю, какого еще полковника? Тут он и попер на меня. Дурнее глупого не прикидывайся, не каждый день с полковником розыска разговариваешь. Я на своем стою, уперся: нету у меня таких приятелей. Тогда Василий нашу давнишнюю встречу напомнил. Я успокоился, понял, не знает он ничего, слухи о нападении на вас слышал, и только. Я ему объявил, что мужика того помню, дворами от него ушел, ножом полоснул и ушел.

Вася помолчал чуток, выпил и говорит: ты мне, малый, лапшу не вешай. Ты тогда на всю округу раззвонил, что сыскаря пером ткнул. А недавно наш качок в одном зале с полковником тренировался, потом в душе вместе мылись. Отметина на груди и под лопаткой у сыскаря от пули имеется, а следа от пореза на руке нету. Я же знаю, что вы тренируетесь и пулевое ранение имеете; чую, правду гость говорит, испугался, ответа не нашел и между глаз ему стаканом врезал. Кричу, пошел ты к такой-то матери, не знаю никакого полковника! Собирай, сука, свои шмотки и уматывай! Я бутылку схватил, драться собрался, он так не видный, но здоровый. Вдруг мой Вася на сто восемьдесят развернулся, давай меня успокаивать. Чего размазывать, не уходит он от меня, живет, выпивку покупает и как нитка за иголкой. Вот и сегодня, я ему повестку ГАИ показываю, говорю, ехать надо. А он мне, и я с тобой, скучно одному.

– Миша, дело не простое, опасное, я в нем сам разобраться не могу. У тебя к “мерсу” маяк прилеплен, чтобы слежку легче было вести, думаю, телефон прослушивается. Тебя все эти дела не касаются. Маяк в машине не ищи, ты ничего не знаешь, по телефону говори, как прежде, только мне не звони.

– А чего этому Ваське от меня требуется?

– Точно не знаю, возможно, они нашу старую встречу вспомнили, проверяют, нет ли между нами связи, – ответил Гуров, решая, можно ли в такой ситуации просить парня найти Лёнчика. Вести игру против уголовников – одно дело, против спецслужбы – совсем иное.

Михаил почуял сомнения полковника, сказал:

– Не бойтесь. Лев Иванович, я не такой простой, говорите, чего надо.

– Скажу, – решился Гуров. – Только ты сделаешь, что требуется, и никакой самодеятельности. Иначе тебя, Миша, даже не захоронят.

– Не пугайте, я и так боюсь.

– Раз боишься, хорошо, терпеть не могу бесстрашных. Встретишься с местным авторитетом один на один. “Другу” своему скажешь, что не его это собачье дело, а хочет много знать, пусть у самого авторитета и спрашивает. А пахану скажешь, что тебе нужно видеть Акима срочно и по личному делу. Начнет расспрашивать, пригрози: если не сведет. Лёнчик не простит. Понял?

– Не дурак, только Лёнчику я должен серьезное сказать, иначе погорю.

– А Лёнчику ты расскажешь о Василии все подробно, о спортзале скажи обязательно, что качок с полковником в душе мылся, тоже скажи. И тут обмолвься, по твоему мнению, никакой деловой в душ с полковником попасть не может, липа все это. Просто Вася – неизвестно кто, тебя проверяет и ищет связь с полковником Гуровым. А что тот, прошлогодний, мужик – полковник Гуров, ты до разговора с Василием и не ведал. Полагаю, после твоего разговора с Лёнчиком твой гость быстренько съедет. Из автомата ты мне тоже не звони, у тебя дома телефон, и нечего пользоваться автоматом, а тебя могут наблюдать. Если Лёнчик тебе какое задание даст, отказывайся до последнего, возьмет за горло, соглашайся, тогда угол талона о техосмотре, что на лобовом стекле, приклей наискосок лейкопластырем. Я тебе позвоню, спрошу Юрия Петровича, ты матюгнешься и повесишь трубку. А на следующий день в одиннадцать утра поедешь в Сокольники через Марьину Рощу...

– Я эту дорогу знаю, – перебил Мишка.

– Тебя по дороге проверят, если слежки нет, я тебя остановлю, если есть, остановит инспектор ГАИ, что нужно – передаст, пока он твои документы проверять будет, ты ему тоже пару слов скажешь. Не сложно? Все запомнил?

– Запомнил, не бойтесь. Лев Иванович, не подведу.

– Ты, главное, себя не подведи, иначе меня бог не простит, – ответил Гуров и неожиданно для себя самого перекрестил Мишку.

Вернулся в кабинет подполковник и, словно Гурова в кабинете не было, сказал:

– Ну что, Захарченко, “мерс” твой оказался чистым, считай, повезло, можешь отсюда заюливать.

Глава 13

Лейтенанта Пескова нашли в туалете ресторана гостиницы “Будапешт” лишь в десять вечера, хотя сменился гэбэшник в восемнадцать, и врач заявил, что человек пролежал в кабинке не менее трех часов. Лейтенант был жив, но без сознания, потерял много крови, человеку пробили череп.

Подполковнику Кулагину сообщили о случившемся лишь около полуночи, а собрались на оперативное совещание в кабинете генерала Орлова только в два часа ночи. Такая затяжка во времени удивляла всех присутствующих.

– Из Склифосовского сообщили, что операция прошла успешно, жизнь лейтенанта вне опасности, – сказал Орлов, потер ладонью лицо, взглянул на Гурова и Крячко мельком, на Кулагина укоризненно. – Павел Юрьевич, как получилось, что вашего сотрудника чуть не убили около девятнадцати, вы узнали об этом только в полночь, а заявили в уголовный розыск только после часа ночи?

– Я должен был согласовать вопрос с руководством, это же наш сотрудник, – ответил Кулагин. – “Скорая” забрала человека после двадцати двух...

– И его пронесли мимо вашего сотрудника, который находился в администраторской, – перебил Орлов. – Поразительно! Вся гостиница знает, что ваши люди работают, а ваш сотрудник не знает, что в туалете несколько часов лежит без сознания его товарищ. Контрразведчики называется! Кого вы найти можете?!

– В России не бывает виноватых, – тихо сказал Гуров. – Преступлений не счесть, трупов не пересчитать, а виновных нет. Павел Юрьевич, ты дал команду составить список лиц, выехавших из гостиницы в течение дня?

– Разумеется, – ответил Кулагин. – Список выехавших, их приметы, заказывали ли они билеты на поезд или самолет.

Гуров уже знал, что около девятнадцати часов проживающий в гостинице француз сказал швейцару, что в кабине туалета лежит мужчина, на полу кровь. Швейцар передал об этом дежурному администратору, пришли в туалет только в десять, не могли выяснить, кто должен поднимать с пола, как думали, пьяного. Как известие миновало дежурного гэбиста – непонятно. Возможно, контрразведка зацепилась, но милиции не сообщила. Такое случается, руду перелопачивают вместе, а найденный самородок каждый норовит припрятать. Гуров взглянул на удрученное лицо Кулагина, не хотелось верить, что он участвует в двойной игре, но, если прикажут, будет молчать.

– Паша, ты раненого хорошо знал? – спросил Гуров.

– В глаза никогда не видел, лейтенант не из моего отдела.

– Значит, он и докладывает не тебе? Кулагин понял подтекст вопроса и, подумав, ответил:

– Ежедневно каждый сотрудник пишет рапорт. Их первичную обработку проводят в подразделениях. Если находят что-либо заслуживающее внимания, рапорт пересылают мне.

– Значит, если Песков зацепился, ты об этом мог и не узнать, – подытожил Гуров.

– Меня могли обойти, – согласился Кулагин. – Но генерала – никогда.

– Но ни тебе, ни тем более милиции твой генерал ничего интересного докладывать не станет. Хорошо работаем, главное, во благо России, – сказал Гуров. Он только что хотел сообщить, что случайно именно к “Будапешту” имеет агентурный подход, теперь промолчал. Возможно, Павел ни в чем не виноват, но он, Гуров, тоже на грешной земле живет.

– Какие предложения? – спросил Орлов, чувствуя, что Гуров недоговаривает, болезненно поморщился и вздохнул.

– Какие предложения, если мы не все знаем? – Крячко развел руками. – Будем ждать, пока лейтенант не придет в сознание и с ним можно будет поговорить.

– Станислав, возьми вопрос на себя. Поезжай в Склифосовского, познакомься с сестрами, тебя учить – только портить.

– Вы знаете столько, сколько знаю я, не меньше, – резко сказал Кулагин. – Но с нашим сотрудником будет разговаривать наш офицер.

Орлов взглянул на Кулагина, поднял белесые брови.

– Господин подполковник, данный вопрос решаете вы лично?

– Извините, господин генерал-лейтенант, – смутился Кулагин, – но я представляю свое ведомство...

– Не будем спорить, – мягко сказал Орлов. – Надеюсь, ваше руководство предупредило пограничный контроль аэропортов, на тот случай, если будет установлено, что гостиницу покинул человек интересующего нас возраста?

– Насколько мне известно, – ответил Кулагин, – мужчина возраста и с наружностью человека, которого мы разыскиваем, из гостиницы не выписывался.

– Насколько вам известно, – повторил Орлов. – Но человек не обязательно должен выписываться, он может просто уехать. Пока мы не побеседуем с вашим лейтенантом, вопрос не прояснится. Спасибо, Павел Юрьевич, вы свободны.

Когда Кулагин попрощался и ушел, Гуров сказал:

– Павел порядочный парень, убежден, что он с нами искренен.

– Не говори глупости. Лева. – Орлов вновь потер лицо, зевнул, взглянул на часы. – Он офицер, должен выполнять приказы. А его начальник мужик дерьмовый, я Володина давно знаю. Еще будучи опером, подхалимничал, он ради карьеры на все пойдет. Другое дело, что если бы раненый зацепился раньше, то вчера днем в гостинице от спецслужб было бы не продохнуть. И никто не позволил бы лейтенанту идти в туалет подставлять свою голову, затем около четырех часов лежать в сортире. Все произошло быстро, кроме самого лейтенанта, никто ничего не знал. Вот что он узнал? Станислав, парню сделали операцию, переливание “крови, он раньше утра не заговорит, но к тому времени ты там должен быть своим человеком. Надеюсь, тебе известно, что хирурги носят зеленые халаты только во время операции?

– А если я там встречу коллегу из контрразведки? – спросил Крячко.

– В таком случае, Станислав, ты разочаруешь меня. – Орлов перевел взгляд на Гурова. – Значит, у тебя есть к гостинице агентурный подход?

– Возможно, подход имеется, неизвестно, куда он приведет. Я бы не хотел, Петр Николаевич, распространяться на эту тему раньше завтрашнего дня. Врач сообщил, что рана на голове лейтенанта рваная?

– Да. Почему ты спрашиваешь о характере раны?

– Можно предположить, что удар нанесен кастетом, – ответил Гуров.

– Я уже думал об этом, – сказал Крячко. – Не хотел лезть раньше начальства.

– Хватит предположений, пытались убить сотрудника, который ведет розыск террориста. – Орлов вновь взглянул на часы. – Упущено черт знает сколько времени. Если преступник жил в гостинице, он, конечно, давно съехал.

– И улетел в теплые края, – сказал Крячко.

– Тогда он должен вернуть деньги и потерять лицо. Его нашли, чтобы сделать заказ, и передали ему деньги. Его снова найдут, чтобы деньги забрать. – Гуров посмотрел на Орлова, спросил: – Твое мнение?

– Мы против них не работали, международный кодекс не знаем. Свяжись с Еланчуком, узнай, что они думают по этому поводу. Если все так, наше участие в розыске закончено. Пусть ФСБ работает с Интерполом. Но пока лейтенант не заговорил, мы должны продолжать работать. Так что по местам. Станислав в Склифосовского к раненому, ты. Лев Иванович, с утречка буди своих агентов.

* * *

Гуров позвонил Харитонову в девять утра, судя по голосу, тот лишь проснулся, ответил недовольно:

– Ну? У кого горит?

– Во-первых, здравствуйте, Борис Михайлович, – сказал Гуров. – Вроде вы не пьете, а голос у вас похмельный. Вы дома один?

Харитонов узнал Гурова, заговорил другим тоном:

– Один, возраст уже не тот, чтобы на ночь оставлять.

– “Будапешт”, вчера вечером. – Гуров не сказал, что произошло, ждал реакции.

– Я слышал, в туалете мелкая разборка произошла. – Харитонов помялся, не хотел показывать свою неосведомленность, добавил: – Айзеки анашу не поделили.

– Не угадали, Борис Михайлович. Я знаю, что произошло, меня интересуют подробности. Отправляйтесь туда завтракать, поговорите с девочками.

– Помилуй бог, какие в такой час девочки? И появляться там раньше двенадцати абсолютно бессмысленно.

– Вам виднее, позвоню в пять. Годится?

– Другой разговор. – Харитонов явно приободрился.

Гуров пил вторую чашку кофе, когда позвонил Крячко.

– Лейтенант в сознании, с ним беседовал друг железного Феликса, разговор записан. По-моему, интересно. Будить Петра или приехать к тебе?

– Петр уже наверняка поднялся, но ты заскакивай ко мне, я тебе кофе сварю.

Через полчаса Станислав уже сидел на кухне Гурова, пил кофе, хозяин слушал магнитофонную запись разговора Кулагина с пришедшим в сознание лейтенантом Песковым. Голоса звучали глухо, но слова были слышны отчетливо.

“ – Как ты себя чувствуешь, Андрей? Может, выждем, поговорим позже?

– Который час, господин подполковник?

– Сейчас уже утро, Андрюша, меня зовут Павел.

– Утро. Какого дня?

– Шестое октября, пятница. Ты не волнуйся, врачи говорят, череп твой в порядке, скоро бегать будешь.

– Упустил... Пятница, значит, почти сутки...

– Ну и черт с ним, никуда не уйдет. Кто?

– Триста двенадцатый номер, имя забыл... Короткое... Американец. Я его заметил, он ключ сдавал... Блондин, моего роста, плечистый. Я узнал, он два дня назад поселился... Как мы его пропустили? И номер одиночный, и приметы в цвет.

– Закончили разговор, мужчина, – произнес женский голос. – Сейчас мы Андрюше кровушки подольем, здоровее станет, а...”

– Сестра пришла, я смотался, – пояснил Станислав. – Решил, ни к чему, чтобы меня Павел видел. Он хоть и слышал, что генерал мне приказал, но зачем лишняя перебранка?

– Молодец, Станислав, ты, как всегда, прав. – Гуров положил магнитофон в карман. – Паша сам поехал, никому не доверил. Американца уже, конечно, установили.

– Ты позвони Петру, а я у тебя сосну часочка два.

– Сутки всего не спал, уже развалился?

– Возраст. – Крячко погладил себя по животу. – И подчиненных следует поощрять.

– Какой возраст, сопляк? – возмутился Гуров, перешел в гостиную, позвонил Орлову.

Генерал оказался уже на месте. Гуров коротко доложил и спросил:

– Станислав вздремнуть хочет, разрешить?

– Теперь нам всем дремать можно, – ответил Орлов. – Надобность в нас отпала. Станислав пусть поспит, а ты работай. А мы подождем, сегодня и выяснится, твой приятель Кулагин нормальный мужик или нет, сообщат они мне что-либо или умолчат.

– Ты сам говорил, Кулагин офицер и выполняет приказы.

Пока Гуров разговаривал с генералом, Станислав втихую забрался в холодильник, выпил рюмку водки, сполоснул посуду, пришел в гостиную.

– Слышал, я могу отдохнуть. Честно скажу, на одного рядового два командира – многовато.

– Ложись на диване, телефон придвинь, будешь за дежурного, мало ли кто позвонит, сообщишь Верочке. – Гуров надел плащ. – Разговаривай по-деловому, дурака не валяй.

* * *

Известие о том, что авторитет Аким Леонтьев, по кличке Лёнчик, убит ночью, Гуров узнал, приехав в министерство. Сообщение передал дежурный, который получил его от дежурного по МУРу.

– Совпадение или звенья одной цепи? – спросил Орлов. – Мы не любим совпадении, но уж слишком одно с другим не вяжется.

– Для нас не вяжется, – согласился Гуров, протягивая генералу кассету с записью разговора Кулагина с раненым лейтенантом.

Орлов прослушал пленку дважды, сказал:

– С лейтенантом необходимо разговаривать еще раз, и подробнее. Из его рассказа непонятно, почему американец, террорист он или кто другой, пытался убить человека.

– Я могу съездить, – сказал Гуров.

– Пойми, полковник, я не перестраховщик, собственной тени не боюсь. Но отношения с СБ и так напряженные, не хочется лишних свар.

– Какие свары, Петр Николаевич?! Мы работаем по одному делу, должны информировать друг друга. Мы в салочки играем, кто первый до “домика” прибежит?

– Твоя поездка к лейтенанту бессмысленна, только лицо потеряем. Он скажет, что его уже допрашивали, сейчас он плохо себя чувствует.

– Покушение на убийство, можно послать следователя прокуратуры.

– А я, старый дурак, не догадался? – вспылил Орлов. – Нам не ссора нужна, а сотрудничество.

Орлов снял трубку, открыл справочник, набрал номер.

– Степан Сидорович? Здравствуйте, Орлов из розыска.

– Здравствуйте, Петр Николаевич, здравствуйте! – фальшиво-жизнерадостно ответил генерал контрразведки Володин. – Как здоровье?

– Спасибо. Как чувствует себя Андрей Песков?

– Прилично. Вполне. – Голос генерала потускнел. – С лейтенантом уже разговаривали, кое-что проверяем.

– Жаль, что не уведомили меня, генерал. Я позвонил в прокуратуру, сообщил о происшедшем, сейчас к Пескову выедет следователь.

– Совершенно лишнее, согласно Указу Президента мы имеем своих следователей.

– Расследование по факту покушения на убийство ведет прокуратура, генерал. Мне безразлично, кто будет допрашивать вашего сотрудника. Я возглавляю уголовный розыск и должен знать, выделять мне людей на розыск преступника или нет. Как прокурор скажет, так я и сделаю.

– Зачем нам вмешивать прокуратуру? Кто квалифицировал происшедшее как покушение на убийство?

– Следователь допросит потерпевшего и примет решение. Не понимаю, почему вас беспокоит данный вопрос? Вы мне лучше скажите, вы установили американца? Нужна ли вам в данном вопросе помощь?

– Американца... Какого американца? – удивился Володин.

– Вы забываете, с кем разговариваете, генерал-майор, – сказал сухо Орлов. – Всего хорошего. Звоните. – И положил трубку. – Ну, Лева, чего мы добились?

– Плевать, мне нужно ехать в район, установить обстоятельства убийства Акима. Есть связь с покушением в “Будапеште” или ее нет, убийство авторитета высокого уровня – дело интересное.

– Только не говори, что ты что-то чуешь, – сердито сказал генерал.

– Однако так и есть. Группировки враждовали, но не настолько. Я поехал, в пять у меня встреча с Харитоновым. Он может быть в курсе обоих дел.

Но уйти из кабинета сыщику не удалось, приоткрылась дверь, заглянула Верочка, зашептала:

– Петр Николаевич, к вам из Интерпола.

– Почему шепотом? Зови, раз пришли, значит, у них с контрразведкой нелады.

Еланчук вошел легко и стремительно, его шеф споткнулся, чуть не потерял очки, но ловил он их так же ловко, как и ронял. После взаимных приветствий расселись за столом для совещаний.

– Что у тебя, Юрий Петрович? – Орлов изобразил недовольство. – Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки, и вы напали на след?

Еланчук быстро перевел. Пьер Руссо привычно улыбался, но отвечал сердито. Еланчук слушал, согласно кивал, потом заговорил:

– В России, как всегда, бардак. Это говорю я, а не он. Пьер вежливый человек, потому лишь выражает удивление. – Еланчук сделал шефу жест, мол, дай поговорить. – Вы что, не понимаете, что террорист международного класса не дерется в сортире? Мы проверили этого американца, он действительно улетел в Стокгольм. Он серьезный коммерсант, работает в солидной фирме. И, хотя все это чушь собачья, мы идентифицировали его личность, получили из Штатов и Стокгольма его фотографии, показали в гостинице. Это один и тот же человек. И в какую историю вляпался ваш сотрудник, нам неизвестно, главное, неинтересно. Это понятно?

– Ты же по-русски говоришь, – ответил Гуров. – Чего вы хотите от нас?

– Ваша контрразведка считает, что свою задачу выполнила, террориста обнаружила, вынудила его вылететь из России. Господин Руссо считает, что данные выводы не соответствуют действительности. – Еланчук повернулся к своему шефу, говорил с ним, что-то доказывая, то и дело поглядывая на Гурова.

– От туалетной истории и поначалу хреново попахивало, – сказал Орлов тихо. – Ты верно подметил, удар скорее всего нанесен кастетом. Это оружие не террориста, полагаю, он и кастет никогда в жизни не видел. И даже дело не в кастете, допустим, ударили другой железкой. Какие причины могли толкнуть преступника напасть на сотрудника? Уликой против террориста могут явиться только взрывчатка и факт подготовки. Ни то, ни другое не могло происходить в гостинице. Нам необходимы полные показания лейтенанта.

– Обратитесь к Бардину, доложите министру.

– Глупости. Министр увяз в Чечне, ему не до нас.

– Пусть с гостиницей и улетевшим американцем колупаются гэбисты. Я попытаюсь выяснить, что там произошло, но эта версия в принципе не перспективная. Меня интересует убийство Лёнчика, – сказал Гуров.

Еланчук перестал разговаривать с шефом, прислушался к беседе сыщиков.

– Извините, господа, – сказал он. – Ни в одной стране полиция и спецслужба не едят из одной миски. Но мы вас предупреждаем о возможных человеческих жертвах. Отбросим политические последствия теракта, но могут погибнуть люди.

– Ты, Юрий Петрович, мать твою, пожил год за бугром и забыл Россию? – спросил Гуров. – Когда Россию волновали человеческие жертвы? Ты переведи своему французу, полиция работает, что сможем – сделаем.

– Не надо, я понимаю, – сказал Руссо и перешел на французский.

Еланчук слушал, кивал, затем перевел:

– Шеф говорит, он знает, что господа – лучшие полицейские России. Его интересует ваше мнение.

Гуров взглянул на Орлова, который согласно кивнул, мол, отвечай сам, и полковник сердито произнес:

– Мы считаем, надо пахать, а что вырастет – то вырастет.

– Это не переводится. Лев Иванович.

– Твои проблемы. Извинись, мне нужно ехать. Гуров зашел в свой кабинет, позвонил на квартиру, услышав голос Крячко, сказал:

– Поднимайся, ночью убит Аким-Лёнчик, поезжай на Масловку, разыщи Мишку Захарченко. Тебя там не знают, веди себя нахально, красься под делового. Если у Мишки еще живет гость, врежь ему. Мишку забери в машину, узнай, видел он Акима? Они сейчас все на ушах стоят, не разберут, с какого берега тебя принесло.

– Нахально? Это можно, – ответил Крячко.

* * *

Гуров приехал в МУР, к большому начальству не пошел, разыскал начальника отдела, который занимался ночным убийством. Начальник отдела майор Терехов был опером-первогодком, когда Гуров командовал отделом. Полковник вошел в кабинет, который некогда занимал Орлов, позже сам Гуров, потом Станислав Крячко. Терехову было уже за тридцать, но выглядел он совсем мальчишкой. Увидев вошедшего Гурова, майор вскочил, прервал допрос.

– Здравствуй, – сказал Гуров, взял за плечо мужчину, сидевшего напротив майора, повернул лицом к себе.

Это был один из телохранителей Лёнчика, видевший Гурова на Речном вокзале.

– Сиди, Терехов. – Гуров смотрел на амбала, у которого отпала челюсть. – Как же ты живой, сука, когда Аким мертв?

Гуров не знал, что третий час парень утверждает, что не знает никакого Акима Леонтьева, не видел такого никогда.

– Ты оглох? – Гуров схватил амбала за грудки, поднял, усадил на место с такой силой, что стул треснул, бандит оказался на полу. – Возьми другой стул, подлюга! Жопу отрастил! Я тебя спрашиваю, почему ты жив, когда Аким мертв?

– Как же так? Как же так? – повторял амбал, пересаживаясь на другой стул.

– Сопли подбери! Думаешь, Лёнчик в МУРе стучал? Я Акима пацаном знал, когда он с портфелем ходил. Мне его матушка пожаловалась, что Акимушка пьет много, вот я на Речной и заскочил. Как тебя зовут?

– Голова, – запинаясь, ответил амбал.

– Дурак тебе такую кликуху дал. Я тебя спрашиваю, как тебя мама называла?

– Колюша.

– Николай? – Гуров прошелся по кабинету, отшвырнул ногой останки стула. – Имя хорошее. А дружки твои где?

– Все тут, – Николай кивнул на стенку. – Мотают нас.

– Мотают, говоришь? Вас сечь надо, а не допрашивать. – Гуров повернулся к майору. – Извини, я у тебя кабинет временно реквизирую. Кто работает с приятелями Николая?

– Оперативники, – безразлично ответил майор, и, судя по выражению его лица, ничего хорошего он о своих людях не думал.

– Доложи начальству, что я здесь по заданию Бардина. На допросы поставьте лучших людей, позднее я подключусь. А пока оставь нас с Николаем. Нам о жизни потолковать требуется.

* * *

“Мерс” Захарченко стоял у подъезда, на карточке с датой техосмотра был приклеен лейкопластырь, но ждать до завтра Крячко не мог и поднялся в квартиру, на ходу переложил пистолет в карман куртки. Дверь открыл Мишка, узнал Крячко и побледнел.

– Не один? – тихо спросил Станислав, рванулся в комнату.

Гость сидел за столом в одной рубашке, пистолет мог находиться только в брюках.

– Руки, сука, на стол и медленно встань! – Крячко в два шага пересек комнату, вышиб из-под парня стул, толкнул к стене и ткнул пистолетом в солнечное сплетение.

Парень захрипел, согнулся. Станислав вынул из его заднего кармана пистолет, вполсилы ударил по голове.

– Ты! – Крячко повел стволом в сторону Михаила. – Встань с ним рядом! – Схватил “гостя” за подбородок, задрал лицо. – Так кто тебя прислал сюда?

– Лёнчик. – Парень сплюнул кровью.

– Лично?

– А кто ты есть, козел?

– Акима ночью замочили! – Крячко ударил парня спиной об стенку. – Кто тебя прислал сюда?

– Как замочили? – Парень отер губы. – Он мне сказал вчера...

– Во сколько часов? Где? Где ты его последний раз видел?

– В девять на Речном, – ответил парень.

– Врешь, падла! – крикнул Мишка. – Я в начале десятого встречался с Акимом в другом месте!

В дверь позвонили. Крячко оглушил парня ударом рукоятки пистолета, подошел к двери.

– Кто?

– Свои, открывай.

– Свои сейчас на базаре семечками торгуют, – сказал Крячко и сделал шаг в сторону.

Прогремел выстрел, пуля прошила тонкую дверь, впилась в стенку.

– В дверь не промахнулся, скажи что-нибудь еще, – громко сказал Крячко и крикнул: – Захарченко, звони в милицию!

* * *

Гуров допрашивал охранников Акима до позднего вечера. Около восьми приехал Станислав, левый глаз у него почти заплыл, на губах выступила кровь, которую он постоянно слизывал.

– Группа РУОПа, – пояснил он на вопросительный взгляд Гурова. – Нервные парни, чуть что – сразу драться.

– Позже расскажешь, сходи в медчасть, я еще не закончил. – Гуров вернулся к допросу охранников.

Когда они заговорили, а затем и перестали врать, удалось установить немало интересного.

Аким имел группу боевиков, человек двадцать пять, в Солнцеве особым авторитетом не пользовался, промышлял в основном рэкетом, к крупному бизнесу его не подпускали. На прошлой неделе около него были замечены новые знакомые, о которых охранники ничего не знали, явно появились лишние деньги, не связанные с рэкетом. Охранники видели одного из новых знакомых, явно деловой, но не из воров, зоны не знает, говорит культурно. Брюнет лет тридцати пяти, среднего роста, фигура нормальная, походка легкая, говорит с легким акцентом.

Гурова новый знакомый покойного заинтересовал, смущало, что он брюнет, и то, что он засветился перед охранниками. Опытный преступник такого не сделает.

Вечер перед убийством Аким провел в казино “Фламинго”, ушел поздно, после часа, пил мало, сидел с проституткой, но с собой не взял. Охранники довезли шефа до подъезда, а убит он был спустя час, там же, у подъезда. Значит, он из дома вышел, причем явно к человеку знакомому.

Гуров устал, слушал третьего телохранителя внимательно, однако чувствовал, что владеет инициативой не в должной мере, не хватало сосредоточенности и внутренней опоры. Володя – так звали охранника – второй раз пересказывал, как проходил вечер в казино. Учитывая, что почти то же самое уже по два раза рассказывали его сотоварищи, сыщик слушал историю в шестой раз.

– Я говорил, что Аким в тот вечер почти не пил, когда ему прислали коньяк, шеф отдал бутылку нам.

Гуров знал о присланной бутылке и что передал ее грузный усатый мужчина в возрасте, айзек или грузин, в общем, черный.

– Князь? – спросил Гуров, не очень понимая, почему и спросил.

– Начальник, вы знаете, они все князья, – усмехнулся охранник. – Телка, что с черным сидела, так его называла. Они, стервы, знают, как мужику потрафить, чтобы платил больше.

– Толстый, говоришь, с усами? – спросил Гуров, сосредоточиваясь. – Волосы короткие, черные, а надо лбом седая прядь.

– Точно. Неужто знаете? Он, видимо, при больших бабках, я видел, как он своей девице доллары дал, отправил в рулетку играть, сам не пошел, один сидел.

– А женщину, что с Князем сидела, знаешь?

– Видел. Имя не скажу, но девица местная, постоянная, видно, в авторитете, многие здоровались, шаркали перед ней. И черный с ней не как с девкой держался, уважительно.

“Такую отыщем”, – решил Гуров, вызвал конвой, отправил парня в камеру и, неизвестно в какой раз, позвонил Харитонову. Запланированная встреча с осведомителем днем сорвалась, телефон не отвечал. В этот раз сыщику повезло, через три гудка трубку сняли.

– Слушаю, – устало произнес Харитонов.

– Добрый вечер, Борис Михайлович, – сказал Гуров с облегчением. – Куда вы пропали?

– В КПЗ отдыхал! – В голосе Харитонова звучали истерические нотки. – Демократия! Добились своего! Схватили в “Будапеште” без всяких оснований.

– Борис Михайлович, выпейте горячего молока с медом и ложитесь спать, я вам утром позвоню.

– Мне бы ваши нервы, Лев Иванович.

– Спокойной ночи.

Гуров положил трубку, повернулся к вошедшему в кабинет Крячко.

– Ты Мишку не спалил?

– Нет. Но наша милиция! – Крячко развел руками. – Сказка!

– О милиции расскажешь завтра. Михаил виделся с Акимом?

– Разговаривал, всего несколько слов. Лёнчика убили не соратники, наши. Ну, не наши...

– Понятно, – перебил Гуров. – Зачем приехал? Отправляйся домой, отдыхай.

– Поделиться хотел.

– Все разделим, Станислав. – Гуров взглянул на часы. – Подожди, сейчас позвоню, кое-что выясню. – Он достал записную книжку, набрал номер.

– А ты сам собираешься спать?

– Обязательно. – Прикрыл трубку ладонью. – Помолчи. Добрый вечер, дорогой Шалва, не могу запомнить твоего отчества. Гуров беспокоит.

– Здравствуйте, Лев Иванович. Как здоровье, дорогой?

– Спасибо. Как ты, семья здорова?

– Как вы, русские, говорите, все слава богу.

– Извини, Шалва, если я сейчас к тебе подъеду, не сильно побеспокою?

– Дорогой, грузин гостю всегда рад.

– Выезжаю, какой у тебя код? Четвертый этаж, квартира двадцать семь, помню, а код забыл.

– Это Гочишвили? – спросил Крячко. – Он вроде от наших дел отошел?

– Верно. Но Шалва видел Акима перед убийством.

* * *

Шалва Гочишвили еще больше располнел, еле помещался в кресле. Они сидели в небольшой комнате, устланной коврами и, видимо, служившей хозяину одновременно и кабинетом, и спальней, о чем свидетельствовали письменный стол в углу и огромная низкая тахта, покрытая, видимо, очень дорогим ковром.

Хозяин, как уже сказано, сидел в старинном, тяжелом, красного дерева кресле, похожем на трон. Гуров расположился на маленьком диванчике, между ними стоял стол, на котором теснились бутылки, в центре громоздилась ваза с фруктами. Сыщик ел горячий лаваш с сыром, пил чай и слушал хозяина, который повествовал о тяжелой жизни грузинского народа и время от времени бросал на гостя внимательный взгляд.

– Какая забота, Лев Иванович, привела тебя в мой дом? – спросил наконец хозяин.

– Большая беда, Шалва, – ответил Гуров, давно решая, что можно сказать старому грузинскому авторитету, а о чем лучше промолчать. – У тебя уже внуки?

– Трое. Все джигиты! – с гордостью ответил хозяин. – А ты все холостой?

– Работа, Шалва. Будь она проклята!

– Тяжелую ты дорогу выбрал, Лев Иванович. Я не понимаю тебя.

– Я тоже не понимаю. Может, я не выбирал, мне бог дорогу определил? – ответил Гуров, взял со стола бутылку коньяку, осмотрел, поставил на место.

– Ложись спать, я велю тебе постелить, утром поговорим, – произнес хозяин, в его голосе звучала безнадежность.

– Я ищу человека, который убивает людей. Не один десяток детей убил, ты мне можешь подсказать след.

– Ошибаешься, дорогой. Я от всех дел отошел, а когда занимался, сам знаешь, с убийцами связей не имел.

– Ты вчера вечером в казино был, Акима видел. Ты туда к Акиму приходил?

– Он мне долг вернул. Я с Акимом никогда дел не имел. Ты ошибаешься, Аким плохой стал, но ребенка не может убить.

– Уже никого не может. Акима ночью убили.

– Я на его лице смерть видел. – Шалва налил в рюмки коньяк. – Он тоже свою смерть чувствовал, а раньше хороший парень был.

– Неплохой, – поправил Гуров. – Шалва, расскажи подробно, как вы встретились, о чем разговор был.

– Мы вчера два раза встречались. В час дня на Пушкинской, у “Известий”. Я подъехал, он уже стоял, меня увидел, пересел в мою машину.

– В его машине люди были?

– Сзади сидели, кажется, двое, я не рассмотрел. – Шалва помолчал. – Нет, одного видел, он стекло опустил, сигарету бросил. Русский, не старый, но и не мальчик, рука мужчины.

– А почему решил, что русский?

– Светлый, быстро видел, не узнаю. Аким ко мне деньги передал, сказал: “Не хочу должником остаться”.

– Доллары? Много?

– Глупости, двадцать тысяч.

– Как сложены были? – спросил Гуров. – Новые, в пачке или уже ими пользовались?

– Совсем новые, номера подряд шли, случайно посмотрел.

– В упаковке?

– Нет. Одна пачка резинкой перетянута. Он деньги отдал, говорит, вечером в казино подъезжай, разговор короткий имеется. Адрес дал. Я сначала ехать не хотел, потом его лицо вспомнил. Плохое лицо. Приехал. Аким уже в баре сидел, знак подал, не подходи. Я один сел, ко мне девушка подошла. Мы с ней два года назад на одной свадьбе гуляли.

– Как зовут?

– Вика. Волосы, как старое золото, а глаза голубые. Она села, говорит, извини, Шалва, я тихо посижу, не хочу, чтобы мужчины приставали. Она мало говорила, но я так понял, у нее друг был, там работал, теперь ушел. Вика совсем грустная была. Да! – Шалва шлепнул ладонью по лбу. – Вспомнил. Может, тебе и не надо, но Вика на Акима злая. Я ему бутылку коньяку послал, надоело ждать, думал, подойдет. А Вика увидела и сказала, что ему не коньяк, а мышьяк надо дать. Все, Лев Иванович, с Акимом я больше не разговаривал, посидел еще недолго, домой поехал. Мало я тебе дал?

– Дорогой Шалва, много бывает только дерьма, хорошего всегда мало, – ответил Гуров, взглянул на часы, было начало одиннадцатого. – От тебя можно позвонить?

– О чем говоришь? – Шалва протянул трубку, которая лежала рядом на столе.

Гуров набрал новый номер Артема Дурова.

– Дача, говорит дежурный, – ответил тут же Артем.

– Простите, ошибся номером, – сказал Гуров.

– Добрый вечер, говорите.

– Ты не мог бы сейчас подъехать к старому месту работы?

– А надо? Извини, глупость говорю, через сорок минут буду.

– Я в своей машине. – Гуров отсоединился, взглянул на хозяина. – Шалва, спасибо, извини за беспокойство.

– Лев Иванович, тебе поспать надо, – ответил Шалва, поднимаясь, подошел к письменному столу, достал какую-то коробочку, вытряхнул на широкую ладонь несколько темных корешков. – Возьми, пожуй, этот корень еще наши деды в тяжелое время жевали.

– Спасибо.

Гуров высыпал в рот корешки. Они оказались горьковатые, с привкусом мяты.

* * *

Сыщик припарковался неподалеку от “Фламинго”, но не на стоянке, чуть в стороне. Голова была ясная, вкус мяты не пропадал, даже усилился. Ждать пришлось недолго, вскоре в зеркале заднего вида блеснул свет фар. “Жигули” встали, и Артем быстро сел рядом.

– Здравия желаю. – Он крепко пожал руку Гурова.

– Здравствуй, какие новости?

– В принципе никаких, не могу разобраться, кому майор служит, чего ему от меня надо?

– Ну, он не из детского сада, выжидай. Он должен проявить себя, просто обязан, – ответил Гуров.

– Он сильно вами интересуется, грешит, что в устройстве меня на дачу вы руку приложили.

– Плохо. С чего бы у него такая мысль появилась? Может, это Усов от давнего страха на воду дует?

– Обождем, разберемся. Зачем вызвали?

– Ты девушек, которые бывают в казино, знаешь?

– Постоянных знаю.

– Вика, золотистая шатенка с голубыми глазами?

– Что с ней? – Артем схватил Гурова за плечо.

– Жива-здорова, как я понял, хороша собой. Что она за человек, в каких ты с ней отношениях? Профессионалка?

– Как сказать? С одной стороны, конечно, профессионалка.

– А с другой? Только ты Куприна не изображай. Ты что, влюблен в нее?

– Похоже, точно не знаю. Только не смейся, полковник, мы с Викой дружим.

– Значит, она хороший человек, – убежденно сказал Гуров.

– Она очень несчастный человек. – Артем подумал и добавил: – В ее профессии достаточно циничных, глупых женщин, живущих одним днем. Вика, мне кажется, умна и всячески пытается скрыть свою обиду на жизнь.

– Как она относится к тебе?

– Я отношусь к ней серьезно. Вика делает вид, что это ее раздражает, но это лишь поза. На самом деле ей нравится, что ее воспринимают как нормальную женщину. Вика боится обмануться, и не только во мне, но и в себе.

– Ты психолог.

– Каждый нормальный опер немного психолог.

– Мне нужно с Викой поговорить. – Гуров взглянул на Артема испытующе, с нажимом повторил: – Поговорить. Если она сейчас в казино, ты мог бы найти ее и попросить уехать со мной? Нам надо поговорить не накоротке, а не торопясь, обстоятельно.

– Вика проститутка, – сухо ответил Артем. – Она часто уезжает с мужчиной, если он ей нравится. Уверен, ты произведешь впечатление, зайди и пригласи.

Гуров долго молчал, затем ответил:

– Артем, я не стал бы без дела тебя просить. Иди в казино, скажи, что ее ждут в машине. Вынуди, приведи силой.

– Хорошо, Вика придет одна, я задержусь, мне надо там покрутиться, как-то объяснить свое появление.

Артем выскользнул из машины.

“Почему все так спокойны, даже Петр и Станислав, – думал Гуров. – В любой момент может раздаться взрыв, погибнут люди. Наверняка уже приготовились журналисты, способные за горсть сребреников наброситься на правительство, главное, на Президента. А что мне Президент? Больной человек, мертво вцепившийся во власть. Почему у людей такая непреодолимая жажда власти? Ведь, по сути, власть – это бремя, тяжелая ноша. Чем больше у человека власти, тем меньше у него свободы, в сущности, властелин – раб, скованный по рукам и ногам. А он не хочет освободиться, держится за свои цепи из последних сил, пытается надеть новые. Рабство и одиночество, ни любимой женщины, ни друзей. Ужас, а не жизнь. Чем выше власть, тем больше одиночество. Тяга к власти – обыкновенная болезнь, как алкоголизм и наркомания. Только сильнее и страшнее, все алкоголики и наркоманы мира не убили столько людей, сколько уничтожил один Ульянов. Что думают врачи? Почему они молчат? Или они не молчат, а я лишь мент, обычный малообразованный полицейский?”

Глава 14

Гуров приспустил стекло и закурил. Ты полицейский, обычный сыщик, твоя задача – найти шизофреника-убийцу, а не рассуждать о болезнях человечества.

Перед машиной появилась темная фигура, и Гуров привычно опустил руку в карман. Вика села рядом, и от ее шубки пахнуло свежестью и хорошими духами.

– Добрый вечер, таинственный незнакомец, – сказала она, кутаясь в светлый пушистый мех.

– Здравствуйте, Вика, спасибо, что пришли. – Гуров тронул машину с места, непроизвольно взглянул в зеркало заднего вида.

Вика взяла его за подбородок, внимательно посмотрела в глаза.

– Все о’кей, парень? У меня не будет с тобой неприятностей?

Гуров поцеловал ее пальцы, слегка пожал.

– Надеюсь, хотя я большой специалист по неприятностям.

– Ты друг Артема?

– Можно сказать и так. – Гурову не понравилась едущая за ним машина, он крутанул руль, свернул в переулок.

– Мы едем к тебе?

– Да.

– Тебя не назовешь болтуном. Я не видела тебя в казино, откуда ты знаешь меня?

– Долгая история, приедем – расскажу.

– Пятьсот баксов, платить вперед.

– Артем не сказал, кто я?

– Я не отдел кадров, дорогой, меня твоя анкета не интересует. Заплати, иначе я выскочу у первого светофора.

– У меня нет денег. Я полковник милиции, мы едем ко мне домой, но не в постель.

– Только полковник? – с вызовом сказала Вика, но голос ее слегка дрогнул. – Мне ноги целовали генералы.

– Уверен, что они восхитительны. Я имею в виду твои ноги, а не генералов.

– Ого! Недурственно! Ты нормальный мужик, полковник. Или я должна разговаривать на “вы”? И я приглашенная или арестованная?

– Ты очаровательная, понимаю Артема. Вот мы и приехали.

Гуров подъехал со стороны переулка, встал напротив посольства.

В передней Гуров помог девушке снять шубку, встряхнул невесомый мех.

– Хотел было спросить, не рано ли ты надела шубку, теперь понял, что в самый раз. Проходи, располагайся, хотя лучше, если ты мне поможешь на кухне. Я целый день не ел, лишь перекусил у старого знакомого, который мне и сказал, что ты живешь на этом свете.

– Значит, Артем тут ни при чем? – Вика прошла по квартире, оглядывая все с любопытством, словно в музее, заглянула в ванную комнату. – Живешь один, женщины бывают редко. Жилище мне твое нравится, простенько, но со вкусом.

– Меня зовут Лев Иванович, – сказал Гуров, вытаскивая из холодильника традиционные пельмени, поставил на плиту кастрюлю с водой, начал накрывать на стол.

Поужинали быстро, выпили по рюмке водки, сварили кофе, перешли в гостиную. Гуров достал из шкафа бутылку виски, купленную недавно для Коржанова.

– Ого! – сказала Вика, взглянув на этикетку. – Богато живешь, а говоришь, денег нет. Признайся, Лев Иванович, у тебя платных девочек никогда не было?

– Почему решила? – Гуров наполнил рюмки.

– Ты мужик сильный, уверенный, женщинам нравишься. А в нас не одни недостатки, есть и достоинства. – Вика пыталась держаться привычно раскованно, однако голубоглазый хозяин невольно сковывал женщину, которая видела многое и смущаться, казалось, давно разучилась.

– Что-то в тебе не так. Лев Иванович, ты необычный. Смотришь оценивающе, но интересуют тебя не моя грудь и задница, нечто другое. Ну, рассказывай, зачем привез?

– Вика, извини за нескромность, у тебя есть дети?

– Нет. Ни детей, ни мамочки, ни папочки, одинокая. Мужиков не счесть, орава. А ты что смотришь синими брызгами, такие вопросы задаешь? Подход ищешь? Решаешь, что мне можно сказать, а чего нельзя?

– Ты не заводи себя, я же не клиент и ничем тебя не обидел. Ты вчера вечером с толстым грузином за столом сидела.

– Я против Князя ничего не скажу, – перебила Вика. – Да и не знаю ничего.

– А я о Шалве все знаю, – улыбнулся Гуров. – Меня Аким интересует.

– Ах, этот. – В голосе Вики звучало презрение. – Что в нем интересного? Бандит, каких сегодня много.

– Говоришь, таких много, за что же ты Акима не любишь?

– Чего мне его любить, мужик и мужик. – Вика на секунду замялась. – Так, ерунда, этот козел подвел мою подругу.

– В чем подвел?

– Тебе, Лев Иванович, это неинтересно, это дела наши, профессиональные.

– Что касается Акима, мне все интересно.

– А ты, полковник, знаешь, что за такие разговоры мне Аким запросто башку оторвет?

– Он уже никому ничего не оторвет, – сказал Гуров, внимательно наблюдая за гостьей. – Его прошлой ночью убили.

– Как? – Вика тряхнула головой, допила свою рюмку.

– Из пистолета.

– Ты ищешь убийцу?

– Верно, я ищу убийцу.

– Сколько людей хороших убивают, а ты, вижу, человек в своем деле не последний, тратишь время на поиски бандита, который убил другого бандита.

– Возможно, Вика, ты и права, – сказал Гуров и подумал, что зря тратит время и силы, но привычка никогда не останавливаться на половине пути заставила сыщика продолжить разговор. – Так в чем конкретно подвел Аким твою подругу?

– Все тебе надо! Ну, привел клиента, рекомендовал, сказал, поживет человек недельку, заплатит хорошо. Валентина от всех назначенных встреч отказалась, дом прибрала, жратву дорогую закупила, а мужик переночевал, а на второй день съехал, да и не заплатил. Считай, Валюшка на тысячу баксов попала, да с дорогим клиентом разругалась.

Гуров ощутил знакомый озноб, предчувствие удачи.

– Вика, а ты этого клиента видела?

– Мельком, на улице. – Вика пожала плечами. – А чего он тебе? У Валентины глаз верный, она мне сказала, клиент культурный, не из деловых.

– Культурный, не из деловых, а Лёнчик человека рекомендовал. – Гуров не собирался говорить это, вырвалось непроизвольно. – А почему он, культурный, неожиданно уехал? Может, между ним и твоей подругой что-нибудь произошло?

– Ерунда. – Вика рассмеялась, подвинула свою рюмку. – Налей еще. Да, и вчера Аким за приятеля заплатил. Ночью, поднялся уходить, подошел к Валентине, дал штуку баксов, сказал, что друг внезапно из Москвы улетел, вроде к семье вернулся. Валюша полагает, вранье. Мужик точно холостой, никакой семьи у него нет, и живет он за бугром. Мы, Лев Иванович, сыщики хоть куда, женатого от холостого мигом отличим.

– Почему же он уехал? – Гуров спросил скорее себя, чем Вику. – Тысяча долларов – деньги, Аким заплатил за человека другой окраски.

– Ну и мысли у тебя. Лев Иванович. – Вика улыбнулась, она не привыкла, чтобы мужчины не обращали на нее внимания, и спросила: – Полковник, как женщина я тебе совсем не нравлюсь?

– Не мешай, – задумчиво произнес Гуров, очнулся, взглянул лукаво. – Как женщина. Вика, ты мне очень даже нравишься. Но, видишь ли, у меня на жен и девушек моих друзей – аллергия.

– Артема имеешь в виду? Да он десятки раз видел, как я с мужиками уезжаю.

– Меня это не касается, ты Артему серьезно нравишься. Давай не отвлекаться. Я тебя спросил, твоя подруга и ее гость не поссорились? Ты в ответ рассмеялась. Почему? Что ты смешное вспомнила?

– Я тебя спрашиваю, какая я женщина? Можно сказать, в койку лезу, а ты черт-те о чем!

– Вика, я тебе ответил вразумительно! – Гуров рассердился, взял себя в руки и пошутил: – И на такую роскошную женщину у меня нет денег. Я не граблю, взяток не беру. Что ты смешного вспомнила?

– Репей! И все тебе надо! Мужик тот носит парик. Он в койке разошелся, Валентина его за волосы схватила, они и сползли набок.

– Интересно. – Гуров тяжело вздохнул, словно доволок непосильную ношу. – А он какой масти?

– Брюнетистый, а на самом деле, видимо, плешивый.

– Ты телефон своей Валентины помнишь?

– Ну? – Вика взглянула на часы. – Она еще в казино, наверное. Фраеров раскручивает. Сейчас самый ход.

– Ты ей позвони на всякий случай. – Гуров переставил телефон, снял трубку. – Какой номер?

Вика взглянула на хозяина печально, так смотрят на больного.

Артем вернулся в загородную резиденцию министра в начале двенадцатого. Открывший ворота сторож недовольно сказал:

– Тут прибыли, а вас нет. Они недовольны.

– Как это нет? – удивился Артем. – Вот он я!

Овчарки метнулись из кустов, радостно повизгивая, кинулись за машиной.

У парадной лестницы стояли две машины, “БМВ” и “Мерседес”. “Волга” хозяина отсутствовала, и Артем облегченно вздохнул, не то чтобы он боялся министра, но все-таки лучше, что хозяин отсутствует. А гости, кто бы они ни были, только гости.

В холле Артема встретил лакей, которому опер однажды задал трепку, после чего молодой и, как оказалось, вполне приличный парень проникся к начальнику охраны уважением.

– Артем Григорьевич, сначала позвонил хозяин, сказал, гости прибудут, велел принять, разместить в третьей и четвертой спальнях, они ночевать останутся. Они сейчас в каминном зале. С ними Виктор, помощник Степана Митрофановича, приехал, но они его вроде спровадили, ужинают одни. Когда я захожу прислужить, они недовольны.

– Государственные мужи, большие секреты. – Артем усмехнулся. – Небось о девках травят.

Каминным залом именовалась комната метров тридцати, конечно, с камином и почти без мебели. Тем не менее она была уютна, в углу стояло пианино, на котором никто в семье не играл, окно закрывали тяжелые вишневые портьеры.

– Добрый вечер, господа, извините, отъезжал по хозяйству, – сказал Артем, войдя в комнату, направился к кабину, поправил поленья, задернул поплотнее штору.

Он не обращал внимания, что гости молчат, привык, оглядел овальный, красного дерева стол.

– Меня зовут Артем, – отчества своего он никогда не называл, вытряхнул в камин пепельницы, протер полотенцем, один из гостей курил сигары, другой – сигареты. – Я местная охрана и прислуга за все, в вашем распоряжении молодой человек, который болтается у входных дверей; меня вы можете вызвать, нажав вот эту кнопку. – Он указал на бронзовую подставку, стоявшую на мраморной доске камина, переставил подсвечник и включил систему прослушивания.

Гости глухо молчали, причем один из них отвернулся от огня, даже прикрыл лицо ладонью, якобы слишком жарко. Артем не удержался и спросил:

– Может, стол отодвинуть, слишком близко к огню?

– Не беспокойтесь, все в порядке, – неожиданно мягко ответил мужчина постарше, лет пятидесяти, с сильной сединой. – Артем, пожалуйста, распорядитесь принести бутылку водки, я не люблю виски.

– Сей момент нарисуем. Решите идти отдыхать – вызовите. В спальных комнатах немного отопление барахлит, я покажу, как с ним управиться.

Артем увидел, что молодой достал сигару, выхватил из камина головешку, на изящном кованом совке поднес гостю.

Тот кивнул, прикурил и невольно показал лицо, Артем узнал популярного телевизионного комментатора.

– Водка сейчас будет, на горячее возьмите мясо, рыба сегодня неудачная. Желаю хорошего аппетита и не прощаюсь.

Артем быстро вышел, сердито сказал:

– Чего у тебя водители в машинах? Пригласи в дом, накорми, раз хозяева ночуют, ребятам выпить дай и спальню им угловую прогрей, а то холодина в доме. Да, забыл, водки гостям подай, чего ты русским людям виски суешь, да и сам глотни, а то замерз, вижу.

– Холодновато, Артем Григорьевич, ветер северный, и вообще отопления на такой домино не хватает, – ответил повеселевшим голосом парень, понимая, что слово “глотни” очень обтекаемо.

Домик Артема был мал, отапливался прекрасно, он первым делом запер дверь, накинул на скобу здоровенный крюк, зажег свет и включил прослушивание. Громко звякнуло, видно, вилка о тарелку. Артем уменьшил звук.

– Кто у вас командует эфиром, что давать в программу, что не давать? – спросил старший, и голос его совсем не был мягок.

– Смотря какой материал, когда поступил. Кто в данный момент из начальства на месте, – ответил молодой. – Главный редактор ИТА, а если очень громкое дело, то директор ОРТ.

– Вы получили официальное сообщение, что в метро произошел сильный взрыв. Катастрофа! Сотни человеческих жизней унесло. У вас пять минут до выхода в эфир, вы бежите получать разрешение? Сообщать? Не сообщать?

“Значит, метро! – подумал Артем. – Для фашистов решение естественное. А люди, которых презрительно называют “народ”? Эти-то сами в метро не ездят”.

– Вы политик, прекрасно знаете, – ответил молодой. – Если что-то не сделал, могут выговор влепить. Коли сделал неположенное, инициативу проявил – башку оторвут.

– Вы сообщаете о происшедших событиях без всяких комментариев, голый факт, так сказать.

– Главный комментатор у нас Александр Турин. Может, выпьем? Водку просили принести вы.

Наступила пауза, в которой можно было расслышать различные звуки: слабый стук, звяканье посуды.

– Ваше здоровье, – сказал молодой.

– Спасибо. Не надоело служить в холуях у демократов?

– Как сказал классик: служить готов, прислуживаться тошно. – Молодой телевизионщик довольно хохотнул. – А мне едино, демократы, консерваторы, честно сказать, я вас не различаю. Простите, мне кажется, вы и сами путаетесь.

– Случается, многие мечутся, в глазах рябит. Ты парень взрослый, сам понимаешь, как говорил Ульянов: все решает вопрос власти. Каждый хочет сидеть в лодке, которая первой придет к берегу.

– Я тоже не идеалист, от рождения дальтоник, цвета не различаю.

– Некоторые люди хотят чужую лодку потопить, свою подтолкнуть. Сегодня шаткое равновесие, если произойдет взрыв...

– В прямом или переносном смысле слова?

– Сначала в одном, потом и во втором. Нынешняя власть стоит на краю, достаточно легкого толчка.

– И кто толкнет?

– Найдутся люди, твое дело о толчке сообщить.

– И что я буду иметь?

– Ты окажешься в нужной лодке. В комнате Артема раздался звонок, оповещающий, что приехал хозяин.

– На ночь глядя! – пробормотал Артем, схватил куртку и выскочил на улицу.

В темноте у ворот лаяли собаки.

* * *

Кажется невероятным, но сотрудник уголовного розыска, которому шел пятый десяток, проработавший сыщиком почти четверть века, впервые пришел в казино. Мальчики с белыми карточками на груди встречали еще на улице у стеклянных дверей, затем касса, где пришлось заплатить свыше двухсот тысяч, к счастью, такие деньги у полковника оказались, они вполне могли и отсутствовать, предъявлять удостоверение отнюдь не входило в планы Гурова. На контроле парни, повыше и поплотнее полковника, провели щупом вдоль всего тела, даже предложили повернуться спиной, хорошо, Вика о предстоящем осмотре предупредила, и он оставил “вальтер” в тайнике машины.

У Гурова создалось впечатление, что он пришел не в увеселительное заведение, а пересекает границу перед посадкой в самолет. К тому же в аэропорту полковника, как правило, провожают и встречают, и процедуру личного досмотра он наблюдает лишь со стороны.

Войдя в игровой зал, сыщик удивился количеству посетителей и вниманию со стороны профессиональных девочек, стоявших стайкой у дверей. Как Вика и объяснила, слева от входа располагался бар, перед которым находилось несколько столиков. Он взял сок, занял угловое кресло и закурил. Зал с этого места просматривался плохо, лишь ближайшие три игровых стола, но зато сыщик имел гарантию, что никто не подойдет сзади. Он никого не искал, рассчитывать, что здесь появится человек, неожиданно съехавший с квартиры проститутки, было более чем глупо, – разглядывал публику с интересом и, надо сказать, был разочарован. Гуров представлял себе посетителей дорогого ночного заведения более респектабельными. Почему-то он считал, что галстук в ночном казино обязателен, видимо, вычитал где-то; мятые, несвежие воротнички мужчин на консервативного полковника производили неприятное впечатление. Куртки, свитера, нечищеная обувь, много небритых, казалось, даже грязных. Возраст примерно от двадцати до сорока. Конечно, попадались мужчины в нормальных костюмах и при галстуках, но их было явное меньшинство, а уж ни о какой элегантности и подтянутости не было и речи. Судя по всему, в мужчинах ценились лишь деньги, на все остальное плевать с высокой горы. Гуров подумал, что по количеству денег занимает среди присутствующих одно из последних мест.

Сыщик не хотел, чтобы Вику и его видели вместе, они вошли порознь, договорились, что полковник будет ждать у первого бара. Вика отправилась искать свою подругу. Неожиданно сыщик поймал себя на мысли, что если Валентину убили, значит, он вышел на след террориста.

Обозвав себя подонком, сволочью и более грубыми словами, он переключил свое внимание с мужчин на женщин и тут же поймал заинтересованные взгляды. Гуров привык к тому, что нравится женщинам, но в настоящий момент не обманывался. Женщин в общепринятом понимании этого слова в обозримой части зала не было. Малое количество подруг, возможно, жен, держалось своих мужиков, либо играли за столами, либо болели. Подавляющее количество женского пола составляли профессионалки, которые, грубо говоря, делились на две категории. Девочки лет шестнадцати, максимум двадцати, одеты достаточно строго, почти без косметики, и девицы старше, чей возраст определить было невозможно, раскрашивались и оголялись безмерно. Никого из них абсолютно не интересует моя фигура, стать, голубые глаза, я для них лишь потенциальный клиент, который отутюженным костюмом, белой рубашкой и сверкающими туфлями смахивает на иностранца. То-то Вика улыбалась, глядя, как я переоделся для выхода в свет. Меня осталось заспиртовать и поместить в прозрачную банку. Многоопытный сыщик, называется, хорошо, из коллег меня сейчас никто не видит, особенно Станислав.

Гурову приглянулась скромная девчушка, с чистым светлым лицом и заинтересованным взглядом красивых глаз. Было бы интересно с ней выпить по рюмке и поболтать. Но он не рискнул пригласить девушку к столу, сыщик прекрасно знал, насколько внешность профессионалок обманчива. Они и в служебном кабинете порой позволяют себе произносить слова, почерпнутые не из словаря Даля. Здесь, на своем поле, выяснив, что мужчина не клиент, девица в лучшем случае замкнется, будет молчать. Главное же, в любой момент может появиться Вика, и он будет вынужден, без объяснения причин, подняться и уйти. Подумав все это, сыщик чуть было не рассмеялся, так как в последнюю очередь сообразил, что у него просто не хватит денег на угощение, следовательно, он решил сложнейшую задачу – стрелять ему или не стрелять из ружья, в котором нет патронов.

Он обменялся с профессиональной очаровательницей прощальным взглядом и переключился на работу.

Если у Валентины провел сутки разыскиваемый террорист и тихо съехал, за жизнь девицы можно не опасаться. Решив ее убить, он убрал бы ее сразу, не передавал бы через Акима деньги, не упоминал об отъезде из Москвы. Он профессионал, не хочет оставлять на своем пути труп, привлекать внимание розыскников. Они люди любопытные, а первый вопрос у трупа женщины известен. Есть ли у покойной муж, любовник, просто знакомый мужчина? Раз сутки жил, значит, вполне могут объявиться и свидетели, назовут приметы незнакомца, который ночевал. У проститутки почти каждую ночь мужчина, но тем любопытнее соседи, и преступник это, конечно, знает, он не должен был оставлять девушку в живых. Значит, данный след ложный? Сыщик почувствовал разочарование, и тут же его охватил стыд. Хороший я человек, нравственный, готов заплатить жизнью другого человека, лишь бы убедиться, что находишься на верном пути. Собственную жизнь в качестве приманки не подставляешь, любишь себя, сукин сын. А как подставить себя, заставить преступника броситься, проявить свою суть? А может, все это бред, и след действительно ложный? Слишком много совпадений. Наличные деньги добывали через Акима. Связь казино с Усовым, который служит в охране резиденции министра, где собираются политические лидеры профашистской ориентации. Профессиональная ликвидация Сабирина, затем убийство исполнителей, наконец, ликвидация самого Акима. Пресловутый принцип домино, когда выстроенные в ряд костяшки падают, сшибая друг друга, если толкнуть крайнюю. Но в такой ситуации девицу не могли оставить в живых. Она прекрасно знает террориста в лицо, случайно узнала, что он носит парик. Зачем парик? Брюнет. Черный. Для россиян, москвичей, все кавказцы на одно лицо, они черные. Угрозы Басаева, что он доберется до Москвы. Чечня. Теракт! Какой же я тупой, подумал Гуров. Девицу оставили в живых потому, что был жив Аким-Лёнчик. Труп девицы – казино – Лёнчик – и клубок разматывается, и спецслужба выходит на след. Сейчас, когда Лёнчика нет, они могут и должны ликвидировать проститутку.

Гуров словно проснулся и тут же увидел проходившую мимо столиков Вику, которая зыркнула на сыщика сердито. Видно, она не в первый раз проходит, понял Гуров, и зашагал на выход. В гардеробе он взял плащ, чаевых не дал, и не то чтобы десятки было жалко – снявши голову, по волосам не плачут, а уж больно нелюбезны совковые лица у гардеробщиков; увидел на стойке телефонный аппарат, хотел было позвонить Станиславу, но в зеркальных дверях мелькнула серебристая шубка Вики, и сыщик заторопился следом.

Только он отошел от раздевалки, как гардеробщик оживился, снял трубку, набрал номер, сказал:

– Гость вышел. Это он, и один.

Гуров ехал в засаду.

* * *

Эта пятница, по-черепашьи переползавшая в субботу, тянулась бесконечно не только для Гурова, Крячко и Артема Дурова.

Телефонный звонок разбудил Павла Петровича Усова в семь утра. Он поднимался в этот час, работая в милиции, и в последние месяцы, неся службу в загородной резиденции министра, вставал тоже около семи. Всего две недели назад он стал кандидатом в депутаты Госдумы и начал просыпаться в девять. Правда, и ложился он глубокой ночью, к тому же в большинстве случаев выпивши. Он просыпался в семь свыше четверти века, а отвык за несколько дней, парадокс, да и только. Верно люди говорят, к хорошему привыкаешь быстро. Он не шарил рукой в поисках телефонной трубки, сел, включил стоявшую на тумбочке лампу, затем не торопясь снял трубку.

– С добрым утром, Павел Петрович, извините за ранний звонок, – произнес мужской голос. Усов мгновенно узнал майора Сухова и про себя матюгнулся. Усов считал, что отношения со службой на время предвыборной кампании прерваны.

– Здравствуйте, Олег Артемьевич, – сдержанно ответил он. – Действительно, раненько, у меня распорядок дня изменился.

– Простите, оторвем вас сегодня от государственных дел. Если я заеду за вами через час, не будет слишком рано?

– В квартиру не поднимайтесь, в восемь я буду ждать вас у своего дома, – ответил Усов и положил трубку.

Вежливость и вопросительные интонации майора не обманывали Усова. Бывший полковник прекрасно понимал, что, хотя подписку у него не брали, псевдоним не присваивали, он стал агентом КГБ, и, коли пройдет в депутаты и если поднимется выше, останется агентом, переступившему через эту черту обратной дороги нет, так было всегда.

Стоило ему выйти на улицу, как подкатила черная “Волга”, значит, стояла неподалеку, ждала. Майор выскочил из машины, распахнул перед Усовым заднюю дверцу, большому начальству ездить рядом с водителем не принято.

– Еще раз здравствуйте и извините, – сказал майор, усаживаясь рядом. – Знаю, вчера с журналистами малость засиделись. Жизнь такая, бежит, скорее скачет галопом. Обрадовать вас, уважаемый Павел Петрович, не могу, станете народным избранником, жизнь полетит еще быстрее.

Майор болтал. Усов не слушал и не думал, куда и зачем его везут, теперь он слуга, мало чего решает, значит, и думать не имеет смысла.

Вышли они у гостиницы “Украина”, поднялись в номер, где их ждал официант и накрытый на двоих стол. Усов оглянулся, думая, что сейчас появится некое лицо, к которому кандидата и привезли.

– Присаживайтесь, Павел Петрович, будем завтракать. – Майор помог Усову снять плащ.

Неожиданно бывший полковник подумал, что этот разбитной парень отнюдь не майор и не “шестерка”, а он. Усов, просто старый пень. Сейчас министрами в тридцать становятся, советниками Президента.

– Благодарю, Олег Артемьевич. – Усов сел за стол, накрыто было ловко, без икры, но с достатком. – Вы что же, повышение получили или моим куратором изначально замысливались?

– Для вас я майор и коллега, Павел Петрович. – Хозяин налил по стопке водки. – А кто я на самом деле, так сегодня сам черт не разберет, признаться, я и сам толком не знаю. Сейчас вроде бы для энтого дела рановато, – майор поднял рюмку, – но мы и не какие-нибудь англичане, чтобы жить по расписанию.

Усов ни разу в жизни не пил с утра, но, рассудив философски, что все когда-нибудь случается впервые, опрокинул рюмку, закусил великолепной селедкой, положил на тарелку салат с крабами, сказал:

– Выкладывайте, что у вас стряслось.

– Нужен ваш сыщицкий опыт и совет. Ночью между уголовниками произошла стычка, убили одного авторитета, с которым мы имели связь.

“Никакой стычки, вы убили”, – подумал Усов и согласно кивнул.

– Случается.

– Наша доблестная милиция вместо того, чтобы искать убийц, забрала охранников убитого, которые на месте преступления не присутствовали.

“А ты откуда знаешь, где кто присутствовал?” – подумал Усов и сам налил по второй. Утреннее похмелье оказалось на удивление приятным.

– Утром задержанных перевезли из района на Петровку. Ваше мнение, может полковник Гуров заинтересоваться данным делом? Ведь полковник – важняк главка, а разборки между уголовниками происходят почти ежедневно.

Усов выпил, не торопясь закусил, промокнул губы салфеткой и веско произнес:

– Коли, милейший, вы мне будете выдавать информацию в усеченном виде, я помочь не смогу. Почему вас интересует полковник Гуров?

– Ваша правда, колюсь! – Майор развел руками, и Усов отчетливо понял, что всей правды малый никогда не скажет. – Вы считаете, что уйти из офиса Сабирина Артему Дурову помогли наши люди? Это не так, парню помог человек Гурова.

– Станислав Крячко! – выпалил Усов и чуть не поперхнулся маслиной. – Что же вы раньше молчали? Лопухи вы, а не оперативники! Если Гуров спас человека, значит, он того человека завербовал. Вы поселили на мое место парня Гурова. А особняк министра прослушивается! И вообще! – Усов махнул рукой, сплюнул, быстро налил и выпил. – Щенки! Вам только против Гурова и воевать!

Майор вздрогнул, прищурившись, взглянул на Усова, хотел ответить резко, взял себя в руки.

– Вы, Павел Петрович, сыщик не хуже Гурова, давайте воевать вместе. Насколько мне известно, вы к полковнику особой симпатии не испытываете.

– Он человек больной и сволочь, но розыскник сильнейший.

– Лучше вас? – решил подзадорить майор.

– А вам приятно пальцем в ране ковырять? Да, лучше! Но, имея вашу поддержку, я с ним справлюсь. Если, конечно, вы будете говорить мне правду и слушаться.

– Правду, и только правду! – Майор положил ладонь на стол. – Кажется, так клянутся на Библии?

– Они в бога верят. – Усов от нервной встряски протрезвел и отодвинул рюмку. – Не лгите изначально, всей правды вы мне никогда не скажете. Но, если вы будете меня обманывать в отношении Гурова, он вас сожрет и костей не выплюнет.

– В отношении Артема Дурова вы заблуждаетесь, мы проверяли, он в агентурной сети не состоит.

– Дураки, я тоже не состою. Продолжайте. Имя убитого авторитета. Был ли он связан с Гуровым? Разоблачения чего конкретно вы опасаетесь?

– Убили Акима Леонтьева, по кличке Лёнчик. Гуров с ним неделю назад встречался в ресторане, разговор был короткий. Они поссорились.

– Их разговор записан?

– Нет, но его слышали, он ничего не содержит. По нашей просьбе Аким познакомил одного человека с проституткой. Человек провел у девицы около суток и уехал. Охранники Акима об этом знакомстве не знают. Гуров сумеет найти эту девицу?

– Если теоретически это возможно, он ее найдет.

– Теоретически все возможно.

– Чего вы ломаете себе голову? Вы убили Акима, уберите и девку.

– Но тогда мы привлечем к ней внимание. А нам бы этого не хотелось.

– Потому что ваш человек провел в ее квартире около суток. – Усов кивнул. – Дорогой для вас человек.

– Может, не рисковать и ликвидировать самого Гурова?

– Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. У вас нет киллера такого класса. А если бы и был, то любому киллеру требуется время для подготовки, а Гуров вам мешает сегодня. И не дергайся, майор, я говорю верно, иначе бы мы с тобой не сидели в этом номере, за этим столом.

– Я и не спорю, – мягко ответил майор. – Но мы не можем позволить Гурову найти эту девицу.

– Тоже проблема! – фыркнул Усов. – Она проститутка, подсуньте ей “миллионера”, отправьте на Кипр.

– Даже нам потребуется два-три дня.

– Поселите у нее “миллионера” сегодня! Стоп, стоп! – Усов поднял руки. – У меня идея! Все гениальное – просто. Сейчас объясню, пока слушайте внимательно. Запомните, чего, работая против Гурова, делать нельзя. Не выставлять за ним наружное наблюдение. Он наблюдение засечет, мало того, поймет, что против него работает спецслужба. Определите места его возможного появления. К примеру, раз сегодня охранников Акима перевезли в МУР, значит, Гуров на Петровке объявится. При плотном движении на улице пару минут за ним можно продержаться. Казино “Фламинго”. Он там объявится почти обязательно. От его собственного дома Гурова лучше не брать. У него заготовлены различные фортели ухода и проверки, если он засечет за собой наблюдение, станет опасен вдвойне. Ничего не лепите к его машине. Он обязательно использует ваш маяк или передатчик против вас.

– Он случайно не господь бог? – Майор усмехнулся.

– Когда ты, майор, или кто ты там есть на самом деле, прогуливал уроки, Гуров работал в МУРе.

– Хорошо, хорошо, Павел Петрович, вы меня убедили, – сдерживая раздражение, сказал майор. – Вы предлагали поселить у девицы сотрудника, затем у вас появилась идея. Поделитесь.

– Поселите у нее не одного, а двух милиционеров с пистолетами. Гуров человек очень осторожный, его трудно заманить в западню. Но он отличный сыщик и способен сам разыскать капкан. И чем труднее сложится его путь, тем больше он будет уверен в своей безопасности. Он разыщет вашу девицу и сам придет к ней, остальное – дело техники.

– Неплохо. – Майор задумался. – Но он может девицу и не найти или явиться к ней дня через три. Что же, ребята так и будут сидеть у нее?

– Все тебе объясни да растолкуй. И за что тебе деньги платят? Если Гуров проститутку ищет, то придет сегодня в казино “Фламинго”. Следить за ним опасно, но определить, в какую сторону он из казино поедет, вполне возможно.

* * *

Улица, на которой располагалось казино, имела одностороннее движение, а за два дома до “Фламинго” имелся перпендикулярно расположенный переулок. Гуров отметил переулок, еще подъезжая на стоянку казино, и, паркуясь, подумал, что такое расположение дает прекрасную возможность отъезда с проверкой.

Гуров вышел из казино раньше Вики, которая задержалась с подругой в вестибюле. Когда она села в машину, сыщик выкатился со стоянки на улицу, проехал задом против движения мимо двух домов, свернул в переулок и тут же завернул во двор, встав за домом таким образом, чтобы видеть переулок.

– Ну, рассказывай. – Они приспустил стекло и закурил. – Где твоя подруга, что удалось узнать?

– А чего мы стоим? – спросила Вика.

– Хочу прогреть мотор. Я тебя слушаю. – Гуров не сводил взгляда с пустынного переулка.

* * *

Сыщик не знал, что машина наблюдения не последовала за ним, спокойно ушла в противоположную сторону. Старший группы доложил по рации, что объект потерян, согласно инструкции, наблюдение прекращено.

– Надо такое придумать! – восхищенно сказал водитель. – Хитрый, падла, последуй я за ним, вмиг засветились бы.

– Наше дело маленькое, пусть у начальства голова болит, – ответил старший. – Нам приказали не преследовать, мы доложили. Два часа ночи, двигаем по домам.

– Иностранец, профессионал, – убежденно рассуждал водитель, – и тачка у него приземистая, быстрая.

– Перестань гундеть, отвези домой и в гараж. У тебя завтра выходной?

– Сегодня, командир, уже сегодня. Сейчас приеду, приму стакан снотворного, и до обеда не кантовать. Конечно, здорово, что нас сняли, однако интересно, какую с этим иностранцем операцию прокручивают. В газетах пишут, шпионы перевелись, много они знают, засраные газетчики. А номера на тачке нашенские, значит, не дипломат, доморощенный, сволочь. А телка у него классная...

– Ты замолчишь или нет?

Старший закрыл блокнот, где записал номер машины, приметы мужчины и женщины. Офицеры контрразведки понятия не имели, какое задание они выполняют.

* * *

– Жарко, выключи печку, – сказала Вика. – Ты здесь ночевать собрался?

– Хочу услышать от тебя что-нибудь интересное, – ответил Гуров, продолжал, передразнивая: – Сидели в кабаке на диване, подошел малый, пригласил Валентину танцевать, были уверены, что не клиент, а он снял телку и увел в тачку. Какой парень? Почему решили, что не клиент? У него на лбу написано? – Гуров выехал в переулок. – Значит, Ордынка?

– Почему да как!.. Зануда ты. Лев Иванович, потому и бобылем живешь. Мужика влет определить можно. Если у него галстук за четвертак деревянных, как он может пятьсот “зеленых” девочке заплатить?

– Да сегодня в галстуке я чуть ли не один был.

– Я к примеру сказала, парень может быть как угодно одет, а часы, к примеру, у него на две штуки. Потом, как держится, говорит, а если с ним танцуешь, сразу понятно, хочет он тебя или забавляется.

– Сколько ему лет?

– Тридцатник, такой должен крепко принять, чтобы он девочку снял.

– Тысячу раз слышал, не пойму, почему вы говорите “снял”?

– Отстань! По коленке бы погладил, как с чурбаком едешь.

– Я считал, вам поглаживания надоели, противны.

– Верно, с души воротит. Но с оловянным мужиком тоже никогда не ездила. Уже начинаешь думать, что и не женщина вовсе.

– Женщина, и очень привлекательная. – Гуров разглядывал идущую следом “Волгу”. – А с кем ты в вестибюле застряла? Подруга?

– У меня подружка Валентина, остальные – товарки, сослуживицы, можно сказать.

– Так что тебе она интересного сказала?

– Ты больной? – Вика взглянула участливо, затем нахмурилась. – А верно, сказала. – Она прикусила губу. – Может, тебе и важно. Валентина не с одним уехала, а с двумя. – Гуров припарковался, закурил.

– Я женщин не бью, но ты доведешь. Откуда второй взялся?

– У тебя рука наверняка тяжелая. – Вика отодвинулась. – Второй в тачке за рулем сидел.

– Может, просто водитель?

– Задрипанный “жигуль” и персональный водитель. Ну, ты даешь, полковник.

– Модель, хотя бы цвет “Жигулей” товарка не сказала?

– Я не спросила! – ответила Вика вызывающе. – Мне в вашей конторе не платят.

– А подруга у тебя одна, говоришь. – Гуров выбросил сигарету, закурил новую. – И часто клиенты одну девушку на двоих берут?

– Случается. – Вика почувствовала недоброе, голос у нее дрогнул. – Чаще второй позже появляется, обычно на квартире ждет. Валентина к мужику на хату редко когда поедет, вот товарка и удивилась, увидев, что Валюшка с мужиком в тачку садится, в которой водила сидит.

– Вот оно, – пробормотал Гуров. – Когда в погожий день все одно к одному складывается, улицу переходи только на зеленый и бегом. Долго хорошо не бывает, не по жизни такое. Почему один в казино пошел, а второй в машине остался? Когда люди отдыхают, такое противоестественно.

– Садисты? Увезли Валентину? Что ты стоишь? Я звонила, ее дома нет! Давай, звони в свою контору, поднимай ментов! – Вика разразилась матерной руганью, схватила телефонную трубку.

– И что мы в ментовке скажем? – Гуров отобрал у Вики трубку, стал набирать номер. – Мол, проститутка уехала с двумя парнями и нам это не нравится? Станислав, – сказал он в трубку. – Одевайся, я тебе через некоторое время перезвоню.

Гуров вел машину аккуратно, не превышая скорости, хотя улицы были пусты, асфальт сухой.

– Если все так, как я думаю, подругу твою пока не тронут, и она наверняка в своей квартире. Пока Валентина еще нужна, позже ее, конечно, убьют.

Вика хотела ударить Гурова по лицу, но он держал правую руку на голове, отбил неловкий тычок девушки.

– Собери нервы, понадобятся.

Они проехали по Ордынке, Вика указала дом Валентины, облегченно сказала:

– Шторы задвинуты, но свет горит.

– Чай пьют, может, кофе. – Гуров взглянул на красную грязную “пятерку”, стоявшую напротив дома проститутки.

– А может, нормально трахаются?

– Это вряд ли. – Гуров проехал метров пятьдесят и остановился, взял трубку, набрал номер. – Я на Ордынке, рядом с тобой, жду.

– Я зайду, якобы мимо ехала, бабки завезла, – сказала Вика. – Взгляну, как там и что, и вернусь.

– Придумала здорово, начало хорошее, а насчет вернусь, так это вряд ли. Сиди, помалкивай, мне надо подумать.

Глава 15

Гуров сидел за рулем, смотрел на подъезд, на замызганную “пятерку” у тротуара напротив, ждал приезда Крячко и решал, как с наименьшим риском разрешить ситуацию.

Возможно, в квартире проститутка с двумя мужиками занимается сексом и пьянствует. Пустой, но прекрасный вариант, однако очень мало шансов, что все так благополучно. Проанализировав все известные ему факты, сыщик пришел к выводу, что в квартире проститутки устроена засада и ждут именно его, полковника Гурова. Хотят одним выстрелом убить и опасного свидетеля, и настырного сыщика. Верно такое предложение или нет, жизнь покажет, но решать ситуацию следует, предполагая худшее. Просматриваются следующие варианты.

Ждать – “гости” не могут находиться в квартире до бесконечности, и взять их на выходе. Самое простое, наименее рискованное решение. Но если они уйдут из квартиры, решив, что сыщик Гуров не смог найти девицу, то наверняка ее убьют. Так, самый простой вариант задержания отпадает. В квартиру следует войти.

Вызвать милицейский наряд, людей в бронежилетах и с автоматами. Много стрельбы, крови, главное, женщину все равно убьют. Да еще начнут утверждать, что убили хозяйку случайно, отстреливаясь от нападения бандитов.

Сверкнув фарами, проехал “мерс” Крячко. Гуров отогнал свой “Пежо” подальше, сказал Вике, что она может вздремнуть, и пересел в машину друга. Станислав все понял с полуслова и, недолго думая, изрек:

– Хреново! Мы хотим их задержать, они желают нас убить.

– Ты гений, Станислав, – не удержался Гуров.

– Кто гений, давно известно. Я бы непременно полез в квартиру, в настоящее время мой труп бы уже остывал. Ты прав, твоей даме идти в квартиру нельзя, а поддатой соседке, которую дома ожидает развеселая компания, очень даже можно.

– Осталось найти соседку, – сказал Гуров.

– Старая Москва. – Крячко осмотрел ближайшие дома, несколько окон светилось. – Все друг друга знают. Полагаешь, за этими окнами слушают фуги Баха?

– Надо, чтобы Вику или Валентину люди знали, иначе не пойдут.

– Смотря сколько выпили и сколько осталось, – философски сказал Крячко. – Если не хватает, то еще как пойдут, рысью побегут. Господин полковник, вы оторвались от своего народа.

– В принципе мысль неплохая. Кто нам разрешит подставлять человека? Начнется стрельба...

– А мы не люди? – нерешительно поинтересовался Крячко.

– На дурацкие вопросы не отвечаю. – Гуров вздохнул. – Вариант отпадает совсем по иной причине, дорогой. Никакой тете Маше, даже если она будет в лоскуты пьяная, дверь не откроют.

– Ты плохо знаешь тетю Машу. Когда она хочет выпить, дом поднимет и милицию вызовет. Не пустить пожелавшую выпить тетю Машу способно только подразделение “Альфы”. Я пойду к твоей крале, проконсультируюсь, нет ли у нее в ближайших домах родственников.

– Почему ты? Я пойду!

– Сидите, господин полковник, решайте задачи. С народом должен разговаривать их представитель, а не бог знает кто из недобитых.

Крячко вышел из “Мерседеса”, направился, покачиваясь, к “Пежо”, неожиданно остановился, быстро зашагал обратно, вновь занял свое место, спросил:

– У тебя орден имеется?

– Что? – Гуров несколько растерялся. – Ты же знаешь.

– Ваше превосходительство, у вас для меня, персонально, орден найдется? – Крячко обнял друга и зашептал: – Их красная “пятерочка” стоит на охране.

– Ну и что? – удивился Гуров.

– Случается, великие математики забывают таблицу умножения. “Ну и что”? – передразнил Крячко. – А что приключится, если я “пятерочку” начну вскрывать? Она заорет благим матом!

Гуров все понял, едва не схватился за голову. Не в силах отказать себе в удовольствии, Крячко продолжал:

– Машина орет, и один из наших дорогих гостей вылетает на улицу! Возможно, ослепленный благородной яростью, он размахивает пистолетом!

– Полагаю, он выскочить на улицу не успеет. Станислав, у меня нет для тебя ордена, я отдам тебе свой. – Гуров хотел друга обнять, но, увидев в его глазах смешинку, лишь похлопал по плечу.

– Мы люди гордые, нам чужого не надо. – Крячко тронул “мерс” с места, объехал “Пежо”.

Гуров заглянул в свою машину, Вика дремала.

– Во-первых, запрись, во-вторых, услышав выстрелы, не пугайся.

Квартира Валентины находилась на третьем этаже, Гуров поднялся на второй, встал у стояка мусоропровода. Конечно, укрытие было никакое, но для человека, летящего по лестнице через три ступеньки, годилось.

Крячко подошел к “пятерке”, собрался подобрать ключи, передумал и сильно качнул машину. Она возмущенно засигналила, Крячко не унимался, машина кричала свое.

– Отойди от машины, мудак! – раздался уверенный мужской голос.

– Так домой надо, а ничего не ходит! – крикнул Крячко. – Я на твоей доеду!

Окно открылось, и мужской голос приглушенно произнес:

– Оставь машину, браток. Выпить хочешь – подымись, я тебе налью. Машину ты все равно не откроешь.

– Я не халявщик! – орал Крячко. – У меня с собой есть! Что значит, тачку не откроешь? – Он достал пистолет и разбил боковое стекло.

Крячко стоял за машиной, из окна третьего этажа не было видно, чем разбили стекло, но звон стекла был слышен прекрасно.

Мужчина в окне исчез, бросился вниз по лестнице, на втором этаже от удара пистолетом по шее получил ускорение и грохнулся к ногам Крячко, который оставил в покое машину, бросился к подъезду и принял в объятия почти бездыханное тело.

Гуров поднял оброненный бандитом пистолет, помог Станиславу поставить мужика на ноги.

– Ты что, мил человек, из-за паршивой железки готов шею себе свернуть? – Крячко, не давая парню упасть, прижимал его к стенке, хлопал по щекам.

Голова у мужика безвольно клонилась, видно, при падении с лестницы он расшибся крепко. Гуров, опасаясь симуляции, оттянул ему веки, зрачки закатились, умышленно так не сделаешь.

– Ты из какой квартиры вывалился? – Крячко подхватил мужчину с одной стороны, Гуров – с другой, поволокли наверх.

– Последний пролет тебе придется тащить его одному, – шептал Гуров, опуская пистолет незнакомца в карман Крячко. – Его пушка в твоем правом кармане, можешь вернуть, протянешь рукояткой вперед, обязательно.

– Понял. – Крячко взвалил безвольное тело на плечи, крякнул. – Годы, твою мать! – Он поставил “захватчика” у двери против “глазка”, заколотил ногой в дерматиновую обшивку. – Эй, мужик, прими дружбана, упал он, разбился! Железку свою потерял! Вот горе-бизнесмен, ну ничего не умеют! Молодежь! Сопляки! Ты откроешь или мне его тут оставить?

Крячко вынул из кармана пистолет, взял за ствол, начал колотить ручкой по двери, и она приоткрылась.

– Налить обещали!

Крячко ногой распахнул дверь, одной рукой держал под мышки парня, который уже приходил в себя и самостоятельно держался на ногах. В другой руке Станислав держал пистолет, держал за ствол, рукояткой вперед.

В коридорчике было сумеречно, две мужские фигуры закупоривали его плотно. Гуров бесшумно проскользнул в квартиру, встал у вешалки с верхней одеждой.

– Чего там? Мишка, ты? – Напарник, изображая пьяного, появился в светлом проеме двери, ведущей в комнату.

– Я! – прохрипел Станислав, протягивая пистолет рукояткой вперед.

Встречавший не смог сдержать рефлекс, вынул из кармана правую руку, схватил протянутый пистолет. Крячко мгновенно отшвырнул свою ношу, Гуров шагнул из передней, и два ствола уперлись в бандита. Станислав тоже не удержался, коротко ткнул стволом “хозяина” в солнечное сплетение и, прежде чем тот рухнул на колени, выхватил у него из правого кармана пиджака пистолет, достал наручники и пристегнул бандитов одного к другому, после чего опустился рядом с ними на пол.

Гуров перешагнул через их тела, вошел в комнату. Валентина была жива, сидела на тахте, прикрывая руками обнаженную грудь.

– Валентина, без истерик, все кончилось благополучно, – тихим голосом уверенно сказал Гуров. – Вика вас ждет в машине. Вы не торопясь приводите себя в порядок и уезжаете.

Женщина смотрела на него застывшими глазами, молчала, пытаясь унять дергающуюся челюсть. Гуров взглянул недоуменно на пистолет, который продолжал держать, и опустил в карман.

– Валентина, можете нас не стесняться, мы не мужчины, мы менты.

Гуров вернулся в прихожую, Станислав продолжал сидеть на полу.

Оба задержанных пришли в сознание, один из них, который до последнего момента оставался в квартире и получил лишь один удар в живот, смотрел на Гурова ясно, спокойно.

– Не знаю, кто вы такие, но если не убьете, будете иметь серьезные неприятности. Разрешение на оружие у нас имеется, а отдыхать с девочкой не преступление.

– Если не убьем, то неприятности, а если убьем? – спросил Гуров.

Он рассматривал задержанных равнодушно, понимая, что, черт знает как рискуя, спасли жизнь женщины и приобрели малозначительную свидетельницу, и только. Разрешение на оружие у задержанных, конечно, есть, а все остальное не доказывается. Охранники или офицеры спецслужбы, они не совершали ничего противозаконного. Им приказали привезти в квартиру хозяйку, ждать появления мужчины, дали описание, возможно, фото, приказали ликвидировать и его, и женщину. “На основании своих умозаключений я не могу наемников упрятать в камеру даже на семьдесят два часа”, – подумал Гуров.

– Полковник, ты вляпался в дерьмо, – уверенно сказал сидевший на полу мужчина, натужно хохотнул. – Браслетики придется снять, пушки вернуть.

Не уголовники, точно спецслужба. Либо Коржанова, либо Володина – сами-то генералы с исполнителями не контактировали.

– Станислав, усади героев рядышком и надавай по щекам белобрысому, который с лестницы вертухнулся, а то он так в образ мудака вошел, никак из него выбраться не может. Из карманов все забери и в комнату на стол. Начнут дергаться, пушкой не бей, на трупах не должно быть повреждений, только пулевые отверстия.

Крячко ловко опустошил карманы захваченных, отвесил белобрысому звонкую оплеуху, сказал:

– Служебных документов нет, только паспорта и твоя фотография. – Крячко вытянул руку с фотографией, взглянул, перевел взгляд на Гурова. – Похож, но в жизни ты краше.

– Ладно, иди дверь прикрой, нам надо без свидетелей потолковать. – Гуров взял стоявший в коридоре табурет, переставил удобнее, закурил. – Значит, я вляпался, а вы оба в белом? Тебя как зовут? – спросил он темноволосого, явно старшего. – Молчишь, кретин? Я же могу в твой паспорт заглянуть. Пусть он и липовый, какое-то имя в нем написано.

– Петр. – Наемник сплюнул.

– Иван, – представился блондин.

– Значит, карточку вам мою дали, а кто я такой, не объяснили. – Гуров укоризненно покачал головой. – Я такими, как вы, завтракаю, парочку с кофе, как яйца всмятку. Мне сейчас вас обоих пристрелить что рюмку водки выпить. Объясняю для тупых. Я беру ваши пистолетики, стреляю в дверь, в стенку лестничной площадки, выстрелов пять будет достаточно. Затем мы со Станиславом из своего оружия всаживаем вам по пуле в лоб. Перестрелка. Только мы лучше стреляем. Доходит? Документы, мою карточку, деньги мы вам по карманам рассуем, пистолетики к вашим пальчикам приложим и бросим и вызовем дежурную опергруппу. Мы тут появились по заданию своего руководства. А вы, как понимаю, с проституткой баловались. Ведь ваше начальство от вас отопрется. А в принципе покойникам все едино. Вы, хоть и не большого ума, понимаете, ваша девушка даст нужные показания. Свидетелей, как вы брали ее из казино, мы имеем. Пулевые отверстия на двери докажут, что стреляли только из квартиры. Мы, менты, лишь защищались. Ну, Петя, кто в говне, а кто в белом?

Гуров закурил, смотрел на сидевших на полу парней с интересом. Сыщику на самом деле было любопытно, что они ответят. Из комнаты выглянул Крячко, спросил:

– Долго еще? Вижу, господа офицеры не могут задачку решить, не знают, сколько будет дважды два.

– Знают, выговорить не могут, – усмехнулся Гуров. – Ты не разрешай Валентине комнату прибирать. Если молодцы, спасая своих толстожопых генералов, решат геройски умереть, в квартире все натурально должно выглядеть.

– Вы не посмеете, – пробормотал чернявенький, назвавшийся Петром.

Станислав вышел в коридор, взглянул на парня, пожал плечами: каких мудаков спецслужба держит, – и ушел в комнату.

– Ты пришел сюда, чтобы меня убить, – равнодушно, словно обсуждая погоду, сказал Гуров. – Я тебя убью без малейших угрызений совести и без всякого риска. Генералам не объяснить, как ты здесь оказался, почему у тебя в кармане фотография полковника милиции и почему ты начал стрелять. На тебя состряпают быстренько грязное дело, что ты подозревался в связях с преступной группировкой, обольют грязью. Мать, отец живы?

Гуров понимал, что начинает бить ниже пояса, но иного выхода не было, парней требовалось сломать во что бы то ни стало. Сыщик прекрасно знал, что говорит он убедительно, а стрелять в лежащих людей не сможет.

– Петр, у меня свадьба через неделю и мать больная, – сказал молчавший ранее блондин. – За кого умирать? За Руденко? Чтобы он себе еще одну дачу поставил?

Петр поднял голову, Гуров, испугавшись, что глаза выдадут его, начал деловито сминать окурок, сунул его в пачку, пробормотал:

– Сигарет тут валяться не должно.

Озабоченность сыщика прозвучала настолько натурально, обыденно, что оказалась страшнее угрозы.

– Значит, вербовать будете. – Петр опустил голову, снова сплюнул. – Пугали меня вами, полковник, крепко пугали. На поверку я сопляк оказался.

– Поднимайтесь, пошли бумаги писать. – Гуров помог парням подняться на затекшие ноги. – А тебе, Петя, скажу, ты нормальный парень. Сильный. Жизнь не сложилась, подонкам служишь. Когда узнаешь, какое задание ты выполнил, в ножки поклонишься. Считай, мы со Станиславом спасли вас, парни.

* * *

Они писали долго. Гуров выуживал подробности. Кто давал задание? Кто, когда инструктировал? Кто и как из начальства был одет? В каком кабинете разговаривали, какие телефонные звонки разговор нарушали? Что висит на стенках кабинетов, какие цветочные горшки стоят на подоконниках?

В шестом часу утра Станислав забрал все бумаги и пистолеты контрразведчиков, усадил в “Мерседес” Вику и Валентину и уехал, а Гуров с вновь завербованными агентами остался в квартире. Он договорился с хозяйкой, что, уходя, плотно захлопнет дверь.

Как Гуров и предполагал, парни по существу операции ничего не знали. Им было сказано, что полковник милиции осуществляет связь между крупными бандитскими группировками, снабжает бандформирования Чечни оружием. Но арестовать полковника и отдать под суд нельзя, так как сгорит отличный разведчик и порвется агентурная сеть. “Предателя” следует ликвидировать.

Гуров в изложенную легенду не верил, полагал, все было проще. Вызвали боевиков и сказали, что один мент всю печень прогрыз, требуется его замочить, а сделать это надо так-то и так-то. Боевики хотят выглядеть красивей и значительней, подсочинили малость, сыщику на это наплевать. Огорчало, что парни замыкаются на очень низкий уровень, не знают имени-отчества начальника отдела. Но в показаниях лейтенантов ФСК было много интересного, не говоря уж о самом факте попытки ликвидации офицера милиции. Кроме всего прочего, парни сообщили приметы сравнительно молодого рослого мужчины, который присутствовал при инструктаже, сидел в уголке и молчал. Гуров попытался выяснить об этом человеке как можно больше, чувствовал, личность значительная и знакомая, но результатов не добился. Мужчина все время сидел, боевики были уверены, что он высокий, но стоявшим его не видели и голоса не слышали.

Гуров решил заняться выяснением личности незнакомца позже, сейчас требовалось решить дела срочные.

– Пушки верните, – сказал Петр.

– Не могу, они уже уехали в наши сейфы, – ответил Гуров. – Чего вам волноваться, пистолеты не табельные, за вами не записаны, но ваши пальчики на них имеются. Вы, ребята, меня поймите. Я лично верю вам на сто процентов. – Он лгал легко, без всякого стеснения. – Но у меня тоже имеется начальство. И я не делаю, что хочу. Что другое, а пистолеты у вас имеются, возьмете другие. Я хочу с вами поговорить об ином. Вы, офицеры контрразведки, были и остаетесь преданными сынами Родины.

От собственных выспренних слов Гуров даже вспотел, но, опытный агентурист, он прекрасно знал, людей нельзя постоянно держать на принуждении и страхе разоблачения, по возможности их надо превратить в союзников, единомышленников.

– Вы боевики и, как всякое другое оружие, можете оказаться в руках людей хороших и плохих.

– Перестаньте агитировать! – Петр был явно с характером. – Ваша взяла, вы диктуете.

– Нет, дорогой, так не пойдет! – Гуров оказался на своем стадионе, владел инициативой. – Я не пошлю вас убивать, совершать подлости, кого-то предавать. Вы должны отчетливо представлять, какому делу служите. Я вам расскажу вещи совершенно секретные.

Сыщик рассказывал свободно, так как любил говорить правду. Люди, пославшие боевиков, все знали, полковник ничем не рисковал.

– Готовится теракт, который унесет сотни человеческих жизней. Я напал на след террориста, потому меня хотят срочно ликвидировать. Как политики-убийцы используют смерть людей, мне неизвестно. Думаю, поднимут дикий вой, что нынешнее правительство несостоятельно, потребуют отставки Президента. Вы, господа лейтенанты, лишь оружие, из которого стреляют. Ваши непосредственные начальники тоже мало знают, могут лишь догадываться. Раскрывать заговоры не наша с вами задача, мы обязаны найти террориста и спасти невинных людей. Петр, ты любишь говорить, высказывайся.

– Значит, используют контрразведку...

– Не надо обобщать, – перебил Гуров. – Контрразведка необходима, в ней служат честные ребята, просто некоторых используют втемную. Но мы не можем обратиться к вашему руководству, так как не знаем, кто конкретно участвует в заговоре.

– Начальство посчитает, что мы обосрались, – сказал Петр. – Нам перестанут доверять.

– Толковые слова, – согласился Гуров. – Вы должны не защищаться, а нападать. Вам поручили найти Валентину, якобы связную полковника Гурова. Вы девицу отыскали, сумели приехать к ней домой. Объясните, что это было отнюдь не просто. Выполняя задание, вы ждали продажного мента до... – он взглянул на часы, – пяти сорока трех. Неожиданно входная дверь открылась, и в квартиру вошла компания из пяти человек. Две женщины и трое мужчин. Вы не могли расшифровываться, да и удостоверений у вас с собой не было. Стрелять на поражение, устраивать бойню вы не сочли возможным. Если у ваших начальников имеется хотя бы одна извилина на всех, вас похвалят. Вы одолели в рукопашной вдвоем троих амбалов, понесли легкие потери. – Полковник указал на лицо молчаливого Ивана. – Вам покалечили личную машину. Требуйте, чтобы ремонт “Жигулей” оплатили. А что мент в засаду не пришел, так виноваты те, кто засаду устраивал.

– А как эта компания в квартиру вошла? – спросил, явно приободрившись, Петр.

– У любовника Валентины имелся ключ. Кстати, Петр, ты проститутке понравился, она хочет снова встретиться и обещала позвонить тебе на квартиру. Убежден, вас станут использовать в деле и в дальнейшем. Они не захотят привлекать к такой работе лишних людей.

– Верните вашу фотографию, – сказал Петр.

– Не могу. Один из пришедших оказался каратистом, сбил тебя ударом ноги в живот, ты упал, он забрал твой бумажник. От удара стволом у тебя на животе к вечеру будет такой кровоподтек, никакие доказательства не понадобятся. Начальник еще удивится, как ты сумел подняться и продолжать бой. Все! Телефон мой помните, повторите приметы разыскиваемого террориста. Ты, Иван, – закончил инструктаж Гуров. – Я тебя слушаю.

– Ну, – лейтенант замялся. – Около сорока лет, рост сто семьдесят с небольшим, точно мой, вес около семидесяти, шатен, или нет, скорее темный блондин, одет стильно, но не современно, имеет легкий акцент.

– Уверен, что к вечеру сообщу дополнительные приметы, – сказал Гуров. – Все, закончили.

* * *

Гуров заехал домой, принял душ, побрился, переоделся, выпил две чашки крепчайшего кофе и отправился на службу. Наступила суббота, коридоры пустовали, но Орлов был уже на месте. На столе генерала лежали два пистолета, стопка бумаг, он сам сидел сгорбившись и закрыв глаза.

– Здравствуй, здравствуй, – приветствовал он вошедшего Гурова. – Выглядишь отлично, как огурец с грядки, не то что некоторые. – Орлов кивнул на дремавшего в углу Крячко.

– Некоторые от страха отойти не могут, – пробурчал Крячко, не открывая глаз. – Я, между прочим, пожилой полковник, а не тридцатилетний боец “Альфы” в бронежилете.

Станислав друзей знал прекрасно и не сомневался, что его слова не примут за хвастовство.

– Лев Иванович мне орден обещал да пожидился. Станислав Крячко всю жизнь крайний. Генерал, может, отгул дашь?

– Совесть поимей, – ответил Орлов. – Ты хоть немного спал, а Лева третьи сутки на ногах.

– А я с ним и не равняюсь. Он Гуров, ему все дозволено. Рюмку бы налили, на фронте полагалось. – Станислав валял дурака и довольно улыбался.

Орлов изобразил недовольство, хмурил белесые бровки, которые несуразно смотрелись на его массивном мужицком лице.

– М-да, господа сыщики, работали вы долго, да единственная удача, что живы и здоровы остались. – Он отпихнул от себя пистолеты и бумаги с признаниями контрразведчиков. – Станислав, не говори, как хорошо быть генералом, присоветуй, что мне со всем этим дерьмом делать?

Наступило утро, конкретных дел не проглядывалось, друзья могли позволить себе немного расслабиться.

– После кончины великих людей, а все мы смертны, уважаемый Петр Николаевич, создается комиссия по творческому наследию, – ответил Крячко. – Молодые сыщики будут долго ломать головы над этими бумажками.

– Так, говоришь, парень дверь открыл и руку в кармане держал? А ты ему пистолет суешь?

– Рукояткой вперед, – уточнил Крячко. – Господин полковник сказали, что человек не может не схватить протянутое ему оружие. А я приучен Льва Ивановича слушаться.

– Признайся, Станислав, струхнул малость?

– Обязательно. Подленькая мысль мелькнула, вдруг малый, не вынимая руки из кармана, на спусковой крючок нажмет и только опосля начнет подарки принимать. Гении, они тоже порой ошибаются, особливо когда в стороне стоят. – Крячко взглянул на Гурова, слушавшего болтовню друзей молча, без улыбки.

– Извини, генерал. – Он подошел к столику с телефонами, набрал номер, выждал два гудка, разъединился, снова набрал.

– Вика, говорит Гуров. У вас все в порядке?

– Ничего. У Валентины истерика.

– Свет в квартире горит?

– Нет, ты же не велел зажигать. Я тебе про истерику, ты мне черт знает о чем.

– О твоей жизни пекусь. Свет ни в коем случае не зажигай, к телефону не подходи, дверь никому не открывай и не приближайся к ней, чтобы взглянуть в “глазок”. Я или мой напарник скоро приедем, условный звонок помнишь? Все, телефон не занимай. Валентине налей стакан, уложи, накрой теплее. – Гуров положил трубку, взглянул на Орлова задумчиво и прошел к своему любимому подоконнику.

– Ты прав, Лева, вернемся к нашим баранам. – Орлов отодвинул пистолеты, взял листки с признаниями лейтенантов. – С одной стороны, этим бумагам цены нет, с другой, – он пожал плечами, – если в обычную квартиру притащить роскошную люстру, ее негде повесить.

– Запри в чулан, – зло ответил Гуров. – Мог бы поинтересоваться, как я в засаду не вмазался.

– Я стар и не задаю вопросов, на которые нельзя ответить. Ты сам не знаешь, почему поступил так, а не иначе. Последний дурак не спросит у поэта, как он пишет стихи, – тоже сердито сказал Орлов. – Ты скажи, как тебе удалось заставить людей подобное написать? – Он постучал пальцем по бумагам.

Гуров замялся, начал открывать форточку. Крячко тонко хихикнул.

– Иногда ловят на живца, случается, на пустой крючок. Лев Иванович пригрозили, что расстреляют парней, инсценируют перестрелку.

– А они испугались и поверили? – Орлов откинулся в кресле, сцепил пальцы на животе, смотрел с неподдельным интересом. – Значит, нашлись люди, поверившие, что ты способен расстрелять безоружных?

– Ты не прав, генерал, – снова встрял Крячко. – У Гурова такой неприятный голос иногда случается... И вообще система Станиславского.

– Ради бога, заткнись! Ты же понятия не имеешь о системе Станиславского!

– Почему? Я знаю, что он великий режиссер, и однажды сказал... – Крячко встал, вытянул руку и напыщенно произнес: – “Не верю!”

– Вот именно. – Орлов вновь наклонился к столу, взял листки с признаниями молодых контрразведчиков. – Их убьют. Я верю в твои способности, Лева, не сомневаюсь, ты сочинил им приличную легенду.

– Не убьют, – убежденно сказал Гуров. – Ты не видел, как выглядит один, который упал с лестницы, у второго отличный кровоподтек на брюхе. Главное, он парень видный, девкам наверняка нравится, я велел ему сказать, что Валентина обещала звонить. А Валентина им нужна позарез.

– Да, Лева, слов нет. – Орлов покачал головой.

– Яшин! Это Егор Владимирович Яшин! – Гуров стремительно соскочил с подоконника.

Крячко взглянул на друга недоуменно. Орлов засопел и спросил:

– Какой Яшин? Который был помощником Коржанова и запутался в деле с фальшивыми долларами? Его из Управления охраны убрали. Да и при чем он здесь?

– Взгляни в объяснения лейтенантов. Они утверждают, что при инструктаже, который проводил их непосредственный начальник, в углу кабинета молча сидел мужчина. Он все время сидел, но оба парня уверены, что мужчина роста высокого, шатен или темный блондин, стрижка короткая, имеет привычку потирать правое ухо. Я сразу подумал, что-то знакомое, все ломал голову. Так это не кто иной, как Егор Владимирович Яшин.

– Возможно, возможно, – кивнул Орлов. – Не очень пойму, чего ты так обрадовался? Допустим, Яшин. Он что, твой хороший знакомый или агент? Что это нам дает?

– Яшин – любовник Вероники Ждан. А ейный муж – помощник Президента и приятель Анатолия Владимировича Барчука, который, между прочим, вице-премьер. Мы наконец выплыли на должный уровень. А то у нас получалось, что террориста международного класса выписывает то ли коррумпированный мент Усов, то ли мелкий авторитет Аким-Лёнчик.

– А меня Яшин и его окружение не интересуют, – сказал Орлов. – Я начальник главка уголовного розыска, где ты изволишь служить опером, и только. Нам нужен террорист, мы обязаны уберечь людей от взрыва, и только. Ясно, полковник?

Ни тон генерала, ни обращение к другу по званию не произвели на Гурова ни малейшего впечатления. Когда друзья-начальники ссорились, лицо Станислава Крячко приобретало глуповатое, отсутствующее выражение. Он называл это “принять позу Будды”.

– Станислав, что ты молчишь? – спросил Орлов.

– Думаю, – соврал Крячко, быстро перестроился, пояснил: – Провезти взрывчатку он, конечно, не мог. Интересно, через кого он ее получит? Или уже получил?

– Не дави на любимую мозоль, начнем спешить, наломаем дров, – сказал Гуров. – Ясно, взрывчатка придет из зоны военных действий. Скорее всего из Чечни. Ты в свое время задержал “Волгу”, которая “возила” Бориса Аляшина. В машине находился Артем, русский парнишка-“шестерка” и двое кавказцев, ты их допрашивал.

– Рзаев Назим Баба-оглы, азербайджанец, второго, молодого, не помню, надо бумаги поднять. Лев Иванович, это люди Усова. Он тогда был в стороне от всех этих дел. Да и черные из Москвы сразу улетели, я проверял.

– Кто улетел, тот может и вернуться. Усова двинули в Думу, значит, на нем двойная петля. Проверь, не обслуживает ли его та же “Волга” или тот же шофер. И не собирается ли Усов ехать на встречу со своими избирателями, если собирается ехать, то в какую сторону?

– Всех в одну кучу валишь, – сказал недовольно Орлов. – Ты великий фантазер. Лева.

– Они не могут к делу подключать все новых и новых людей, должны использовать уже знакомых и зависимых, – ответил Гуров. – А чем шире невод, тем больше шансов захватить рыбку. А вообще я устал и еду домой, а Станислав отправляется за женщинами, привозит их ко мне.

– Ты слишком часто используешь свою квартиру, – осуждающе сказал Орлов.

– Кто интересуется, давно мой адрес знает. А домашней обстановки на конспиративной квартире не создать, женщину не обманешь, она существо чуткое. А разговор предстоит долгий, утомительный.

Крячко представил, как Гуров будет вести доверительный разговор, часами толочь воду в ступе, переспрашивая об одном и том же, вздохнул.

– Может, мне не обязательно присутствовать? – спросил он. – Я бы пока депутатской “Волгой” занялся, узнал, кто на ней сейчас раскатывает.

– Возьми с собой двух толковых оперативников, привези женщин, там посмотрим. – Гуров отошел от окна, спросил: – Разрешите выполнять, господин генерал-лейтенант?

– Выполняйте и не забудьте, господин полковник, вечером доложить результаты, – в тон Гурову произнес Орлов, гадая, на что именно Лева обиделся.

* * *

Он встретил женщин и Станислава в халате, с заспанным недовольным лицом. Но и в таком непрезентабельном виде Гуров казался барином.

– Извините, я сейчас переоденусь. – Он помог Валентине и Вике раздеться. – Вы завтракали? Нет? Отправляйтесь на кухню, попытайтесь отыскать что-нибудь съестное. Станислав вам поможет, он все-таки розыскник. Если ничего не получится, сбегайте в магазин, только денег у меня нет. Я вчера посетил ваше казино, истратил последнее.

Вика уже побывала в квартире, немного привыкла к хозяину и не шибко ему верила. Валентина понимала, что мужик – большой милицейский начальник, видела его собранным и злым, с пистолетом в руке и сейчас не могла узнать. Эдакий заспанный барин, художник или артист, они всегда без денег.

В магазин бежать не пришлось, обшарили холодильник, на завтрак хватило. Гуров налил женщинам по рюмке виски и комично рассказывал, как вечером в казино переглядывался с хорошенькой девчушкой, очень хотел с ней поболтать, но не решился. Женщины смеялись, переговариваясь между собой, решали, кто же это мог быть.

– Валентина, мужчина, что у тебя сутки прожил, пил чай или кофе? – спросил Гуров невзначай.

– Кофе, – ответила проститутка.

– С сахаром или без?

– С таблетками, в такой коробочке.

– Сейчас модно, все фигуру берегут. Мне тоже пора на сахарин переходить, толстею. – Гуров провел ладонью по мускулистому животу. – Его как звали?

– Захар. Иващенко Захар Анатольевич, я паспорт видела. Сказала, если жить собираешься, паспорт обязательно, участковый заходит, интересуется.

– Молодец, – похвалил Гуров. – Ну, участковый-то мужик свой, случается, и выпьет рюмочку. Он не заходил, случаем?

– Бог миловал, – ответила Валентина. Все, поехали, понял Крячко, сейчас про школу начнет расспрашивать, о родителях. Тоска. Сколько Станислав работал с Гуровым, никак не мог привыкнуть к его манере говорить со свидетелем о постороннем. Хотя случалось, что друг выуживал факты поразительные, порой крайне важные, в большинстве случалось, разговор получался пустой. “И как у него терпения хватает?” – удивлялся Крячко.

– Валентина, вы с Захаром днем по городу много гуляли? – спросил Гуров.

– Не скажу, больше на машине. – Женщина уже освоилась, отвечала свободно.

– Он Москву смотрел. Куда же вы ездили? По Тверской в центр, гуляли на Красной площади? На Ленинские горы?

– Нужно ему! – фыркнула женщина. – Захар больше магазинами интересовался. В ГУМ, ЦУМ, но ему не понравилось, он даже к прилавкам не подошел, оглянулся и на выход. Спросил, где детский магазин.

– “Детский мир”?

– Он сказал, мол, магазин для детей.

– И вы на Лубянку поехали.

– Точно. Но Захар как увидел, что на первом этаже машины стоят, возмутился и ушел. Я, говорит, должен детям подарки купить, а тут машинами торгуют. Я объяснила, детские вещи, игрушки на верхних этажах, но он подниматься не захотел.

– У него с собой случайно фотоаппарата не было?

– А как же! Был, “Поляроид”.

– И что же он фотографировал?

– Мало. В основном меня снимал.

Гуров сосредоточился. Ясно, террорист выбирал место диверсии. Принципиально, где именно собирается произвести взрыв, он решил еще до приезда в Россию. Разъезжая с проституткой, определял конкретное место. Судя по всему, он выбрал магазин, причем детский магазин. Трупы детей производят на людей наиболее сильное впечатление. “Детский мир” ему не подошел, в наше время искореженными машинами никого не удивишь. Изувер. Полковник поежился, спросил:

– И где же он вас фотографировал?

– У храма Василия Блаженного, у ЦУМа, в кафешке, где мы перекусывали...

– А в магазине не снимал?

– В магазине не снимал.

– Но если он вас фотографировал, то хоть одну карточку должен был вам подарить?

– Не хотел, говорил, себе на память хочет оставить. Но одну я у него выпросила. Он два снимка сделал, а я уж больно хорошо там получилась.

– Можно взглянуть?

Валентина взяла свою сумку, долго копалась в ней, даже вытряхнула все содержимое, но фотографию не нашла.

– Наверное, вынула, дома оставила.

– А где Захар вас сфотографировал?

– У дверей ЦУМа. Смехота. – Валентина махнула рукой. – Там тетка мороженым торговала, я купила. Захар меня окликнул, я повернулась, он меня и щелкнул. Очень хорошо получилось.

– Но вы сказали, что таких снимков было два. Какой второй?

– Чего он к ней пристал? – прошептала Вика, дергая Станислава за рукав.

– Потому что он сыщик, а мы с тобой сюда на чашку чая зашли.

– Захар щелкнул, попросил сделать шаг в сторону и щелкнул второй раз, – удивленно ответила Валентина.

– Вы этот второй снимок видели?

– Он не получился, у меня лишь половина лица вышла.

– А что на второй половине?

– Да отстаньте вы от меня! Какое это имеет значение? Тетка, что торговала мороженым, видно, подвинулась, она на карточке и получилась.

Гуров больше часа приставал к Валентине с различными вопросами, в конце разговора поинтересовался:

– А что Захар детям купил?

– Да ничего, мы вообще больше в детские магазины не заходили. Он сказал, что еще дня три пробудет, успеется. А вечером я поддала крепко, любовью занимались, я его за волосы и схватила! – Валентина расхохоталась. – Мужик, а парик носит. Но ведь Кобзой тоже в парике. А, черт с ними. Я утром крепко спала, а Захар втихую и съехал, не ждала такого.

– Спасибо. – Гуров взглянул на часы и поморщился. – Куда же вам теперь поехать, девочки? Может, в какой пансионат, дня на три?

– Это зачем? – возмутилась Вика.

– Чтобы живыми остаться, – сухо ответил Гуров. – Станислав, мне необходимо отъехать по делу. Ты придумай, куда их упрятать, и отвези. На квартиру за вещами не пускай. Упрячь надежно, отвечаешь. Потом выясни в отношении “Волги”, дверь захлопни. Я опаздываю.

Гуров поклонился и быстро вышел. Он опаздывал на встречу с Харитоновым, от которой ничего не ждал. Но Гуров давал человеку задание, обязан с человеком встретиться, иначе в следующий раз Харитонов на встречу не придет.

Барон явился на конспиративную квартиру вовремя, обычно он чуть запаздывал. Держался он сегодня с подчеркнутым достоинством, даже высокомерно, из чего Гуров понял, что Харитонов раздобыл нечто важное. И хотя события, происшедшие в “Будапеште”, сыщика уже не интересовали, он слушал осведомителя с преувеличенным вниманием, понимающе кивал.

Выяснилось, что американец не имел к нападению на оперативника никакого отношения. Собирал дань с девочек и приторговывал в гостинице наркотиками татарин Наиль, по кличке Ноздря. Харитонов фамилии татарина не знал. В тот день Наиль продал одной девчонке две дозы кокаина. Это случилось рано, около часу дня, девчонка была с иностранцем, произошел скандал, ее не пускали в номер, но настырная девка прошла. Видно, она иностранцу сказала, у кого получила кокаин, потому что во время обеда интурист подошел к Наилю, стал говорить не по-нашему, явно сердился, вмешался этот пацан-гэбэшник. А татарин сам нюхал, видно, к вечеру был уже в кондиции. Тут гэбэшник ему под руку и подвернулся.

История была заурядная, но Гуров осведомителя хвалил, говорил, что тот оказал серьезную услугу, и как бы между делом спросил:

– Борис Михайлович, вы случайно Акима-Лёнчика не знаете?

– Знал, его схоронили.

– Неужто? – удивился Гуров. – Вроде он был в законе.

– Был. Последнее время стал поддавать сильно, против старших возникал. Схоронили! – Харитонова похвала полковника раззадорила, хотелось произвести еще большее впечатление. – Но замочили Акима не деловые и не отморозки, а неизвестно кто. Авторитеты пытались разобраться, концов не нашли. Я Акима за два дня до его смерти видел.

– Не болтай, Борис Михайлович, нам известно, Аким за два дня до убийства из Москвы уезжал, – сказал Гуров. – Хочешь показать, что все знаешь. – Он лгал, информации, что Лёнчик перед смертью из Москвы уезжал, у него не было.

– Не знаю, кто вам в уши дует, но я Акима точно видел. Он был с Коброй и платной телкой. – Харитонов точно описал внешность Валентины и незнакомого брюнета, выше среднего роста, худощавого, одетого стильно и с легким акцентом.

– А почему вы его Коброй назвали? – небрежно спросил Гуров.

– Мы с Акимом из зала вышли, он меня в гардероб провожал, уже сильно поддатый, там и сказал, молчи, что ты меня с Коброй видел. Я такой кликухи и не слышал.

Вот уж действительно неизвестно, где найдешь, а где потеряешь, думал Гуров, возвращаясь в министерство. Кобра? Человеку под сорок, он мог кличку получить, еще живя здесь, тогда он может проходить по нашим учетам. Ну так не хотелось на встречу с Харитоновым ехать, казалось, абсолютно пропащее дело. Есть он в наших учетах или нет, но кличка в любом случае – удача.

* * *

В кабинете генерала Гуров застал человека, которого встретить никак не ожидал. В кресле для гостей сидел подполковник Кулагин.

– Привет, Павел, – Гуров пожал контрразведчику руку. – Могу сообщить, кто шарахнул по голове вашего парня.

– Спасибо. Мы этого торговца наркотиками уже взяли, – угрюмо ответил Кулагин. – У меня неприятности, я твоему шефу уже доложил, повторять не стану, противно. Уйду я из этой конторы к чертовой матери! Терпежу больше нет!

Гуров быстро глянул на Орлова, прошел к любимому подоконнику, ничего не спрашивая, открыл форточку, закурил.

– Неприятности не у тебя, Павел, а у всех нас. А уйти и хлопнуть дверью – самое простое дело, – сказал Орлов. – Полагаешь, у нас дерьма меньше? Или в Думе и правительстве? А в администрации Президента ангелы собрались? – Орлов привычным жестом потер лицо.

– Может, объясните дураку? – спросил Гуров, догадываясь, что Павел Кулагин каким-то образом узнал о засаде.

– Тебя хотели убить, – коротко ответил Кулагин. – Я здесь в качестве разведчика, послан узнать, что конкретно тебе известно и почему ты не пришел в засаду.

– В какую засаду? – довольно искренне удивился Гуров. – Я, кажется, нащупал кое-что, но лишь кличку, которую следует прокачать по нашим учетам. Была версия, что разыскиваемый скрывается у одной проститутки. Я посчитал вариант неперспективным.

– Врешь, – убежденно сказал Кулагин. – Ты прошлой ночью был в казино “Фламинго”, уехал с проституткой.

– Паша, – укоризненно произнес Гуров, указал взглядом на генерала, – Петр Николаевич мой начальник.

– И он не знает, какой Гуров бабник, – сказал недовольно Орлов. – Я тебя сто раз предупреждал, ты со своими бабами вляпаешься в дерьмо. Господа офицеры, отправляйтесь к себе, решайте свои бабские проблемы, у меня уйма работы.

– Я вам говорю, Петр Николаевич, Гурова хотели убрать. Кто-то из наших прикрывает разыскиваемого террориста! – вспылил Кулагин.

– Вот Гуров, собственной персоной, так сказать. Отправляйтесь к нему, возьмите для увеселения полковника Крячко и решайте свои проблемы. Напоминаю, сегодня суббота, вы можете с чистой совестью отдыхать.

– Хотел как лучше, получилось как всегда! – Кулагин открыл дверь. – Лев Иванович, я тебя жду, – и вышел.

– Они проверяются, используют Павла втемную, – тихо сказал Гуров.

– Все это блядство!

– Проверь кличку Кобра, примерь на разыскиваемого. Извини, но запрос генерала, начальника главка, выполняется быстрее.

Вскоре приехал Станислав, Кулагин рассказал, что ему стало известно о засаде в квартире проститутки Валентины Серовой. Кулагин переживал вдвойне. С одной стороны, в одном с ним отделе работали коррумпированные офицеры, прикрывавшие особо опасного преступника и пытавшиеся убить приятеля, офицера милиции. С другой, он, подполковник контрразведки, вынес сор из избы, в которой живет.

Гуров и Крячко лишь раз взглянули друг на друга, им было стыдно. Если Павел абсолютно искренен, то он ради принципов и дружбы пошел на риск, а друзья ему не верят и морочат голову. Если Павла используют втемную, значит, он человек не шибко далекий, ежели он ведет двойную игру, тогда он подлец и верить уже нельзя никому.

После продолжительной паузы Гуров спросил:

– Паша, что ты рвешь на себе нижнее белье? Изначально, сразу после сообщения Интерпола, стало ясно: террориста пригласили верха, зреет заговор. Тебя поражает, что в нем замешаны твои коллеги? Ни один заговор не может обойтись без участия спецслужбы. Одновременно пропали две валютные проститутки? Не факт, что они пропали. Может, они купаются в бассейне и зарабатывают своим тяжелым трудом баксы. Плохо здесь только одно, что одна из них ночевала у меня. Я понимал, что Вика – девушка не из монастыря, но что валютная путана, даже не догадывался. Ты же знаешь, Паша, я денег девочкам не плачу.

– Но и не берешь, – вставил Крячко. – А напрасно, с деньгами сейчас большая напряженка.

– Действительно, чего я так расклеился? – Кулагин облегченно вздохнул. – Вы молодцы, дружите, все на юморе, начальник у вас классный.

– Мы Петра постоянно воспитываем, – пояснил Станислав. – Дозволь начальнику сесть тебе на шею, в жизни не сгонишь.

– А как ты узнал о случившемся? – неожиданно спросил Гуров. – Ведь в вашей конторе прекрасно известно, что мы с тобой дружим?

– Они ночью использовали мой кабинет для инструктажа, – ответил Кулагин. – А со времен покойного предшественника Ильина, ты ж его знал, кабинет оборудован включением автоматической звукозаписи.

Я когда его занял, скрытый магнитофон хотел убрать, а потом передумал, решил, может, и пригодится. А позже меня генерал Володин пригласил, ласковый такой, говорит, повстречайся со своим дружком Гуровым, узнай, чем он минувшей ночью занимался, и о проститутке рассказал.

Гуров вспомнил, что, когда лейтенанты описывали кабинет, в котором с ними беседовали, сыщик узнал бывший кабинет Ильина, сегодня Кулагина. А может, это не случайно, кабинетов не хватает? Может, у нас среди заговорщиков имеется союзник, который открытого разговора боится? А предупредить хочет? А возможно, человек знал, что его собственный кабинет прослушивается, перешел в соседний и на этом попался. Тут и не разберешься, и пытаться не стоит.

– Ребята, ждавшие тебя в засаде, не работают в центральном аппарате. Боевики. Они имели стычку с бандитами, расшифровываться не стали, оружие не применили, отделались ушибами и кровоподтеками. – Кулагин помолчал. – Интересно, на каком уровне оканчивается заговор? Мой непосредственный шеф на все способен, а начальника управления я практически не знаю. Что мне делать? Я же обязан доложить по инстанции, иначе становлюсь соучастником.

– А какие отношения между твоим Володиным и начальником управления? – спросил Гуров.

– Не дружественные точно, а так черт не разберет. Я с ними за одним столом не сиживал и не член коллегии.

– А ты пойди к начальнику управления: если он тебя примет, значит, Володину не верит, хочет переговорить с начальником отдела лично. Ты работаешь в контакте с МВД совершенно официально. Скажи генералу, тебе кажется, что менты чего-то интересного накопали, но Володину не верят, делиться с ним информацией не хотят, считаешь полезным, если начальники главков встретятся напрямую.

– У вас действительно что-то есть?

– Возможно, но требуется работать, а нам фигуранты не под силу. Они ваши клиенты. Ты Егора Яшина помнишь? – спросил Гуров.

– А как же! У Коржанова служил, после истории с фальшивыми долларами его из Управления охраны убрали. А недавно я его в нашей конторе видел, бодрый, лощеный, словно ничего не было, как с гуся вода. – Кулагин развел руками. – Словно за ним какая-то сила стоит. Другого бы за такие дела так закопали, экскаватором не достанешь.

– Он любовник Вероники Николаевны Ждан, а супруг ее, как известно, помощник Президента. Да и Коржанов не захотел, чтобы его сотрудник в громкий скандал попал, так все и спустили на тормозах. Можешь телефон Яшина на прослушивание поставить?

– Основания нужны.

– Яшина видели с человеком, похожим на разыскиваемого террориста, – ответил Гуров.

– Мало ли кто на кого похож, – неуверенно сказал Кулагин.

– А ты хочешь видеокассету получить и запись разговора? – Гуров поймал на себе недоуменный взгляд Крячко, разозлился: – Может, вам собственноручно написанные признания нужны? Яшин замазался по маковку в истории с фальшивыми долларами и мог попасть в поле зрения спецслужб. Мужик он слабый, придавили и вербанули.

Гуров сочинял, как говорится, по ходу дела, но чем дольше говорил, тем больше ему собственные сочинения нравились.

– Нанять дорогостоящего террориста и не дать ему связь не могли. Ведь взрывчатку он от кого-то получить должен. Значит, нужен связной. У верхов среди криминала верных людей нет и быть не может. Идти через финансовые структуры слишком долго, много звеньев, много людей, много риска.

Станислав слушал друга, возмущался и восхищался одновременно. Нельзя строить версию на пустом месте. Имелся лишь крохотный фактик, на инструктаже боевиков присутствовал мужчина, похожий на Яшина. Из такого предположения Гуров целую историю сочинил.

– Не знаю, где я попал, где промазал. Яшин на роль связника очень подходит. Регулярно общается с помощником Президента.

– На основании предположений ставить прослушивание...

– Не морочь мне голову, – перебил Гуров. – Ты не на пресс-конференции, мы не журналисты, знаем, сколько вы слушаете. Вероника Николаевна женщина тщеславная, своего супруга способна в любую авантюру завлечь.

– А конкретно? Допустим, я попал в кабинет начальника управления, о чем докладывать?

– Скажи, что у ментов что-то есть.

– И что?

– Сигнал проверяется, давай не будем в это лезть, пусть генералы решают между собой, – сказал Гуров, подал Кулагину его плащ, проводил до двери.

Глава 16

Всю субботу и воскресенье сотрудники милиции перелопатили картотеки Москвы и области и отыскали пятерых уголовников, имевших в прошлом кличку Кобра. Но в живых был лишь один, который ни по возрасту, ни по внешности к разыскиваемому террористу не подходил.

В понедельник полковник Гуров все необходимые бумаги имел на своем столе, просмотрел внимательнейшим образом и убедился, что намечавшаяся версия розыска абсолютно бесперспективна. Гурова охватила тоска, он возлагал на кличку большие надежды, в принципе она могла оказаться единственной реальной зацепкой. Он обратил внимание на то, что против одной фамилии было что-то напечатано, потом на машинке забито и вновь написано – погиб в Афганистане в восьмидесятом году. Гуров прочитал данные полностью, сначала полковник отметил, что человек погиб, и не стал знакомиться с подробностями. А сейчас прочитал все и ахнул: погибший подходил к разыскиваемому идеально. Возраст, рост, до призыва в армию проживал в Солнцеве, дважды привлекался, судим за хулиганство, отсидел год, второй раз дело возбудили по факту за грабеж, но прекратили за недоказанностью. Что расписывать, коли человека пятнадцать лет назад убили. Но что-то первоначально против фамилии напечатали иное, потом забили, исправили.

Крячко сидел напротив, сердито хмурился, писал рапорт по “Волге” из гаража, машины которого обслуживали депутатов Думы. Станислав, как любой оперативник, терпеть не мог писать.

– Станислав, взгляни, – Гуров протянул через стол бумагу. – Как считаешь, против фамилии Данин что-то напечатали, потом забили, так?

– Ну? – Крячко с радостью перестал писать. – “Волгу”, между прочим, за Усовым закрепили. Интересное совпадение, только зачем об этом надо подробно писать? – Он взял бумагу Гурова, посмотрел на свет, затем приложил чистый лист, что-то написал и сказал: – По количеству букв и интервалам подходит “пропал без вести”. Предупреждаю, в Солнцево я не поеду, ничего уточнять не стану. Известно, в документации по афганцам полный бардак, и пропал человек без вести или погиб – никто толком не знает, даже если гроб прислали – не факт, что погиб.

Крячко отодвинул свои ненавистные бумаги, задумчиво продолжал:

– Я тебя понимаю, интересно, многое совпадает...

Сейчас этому Данину было бы сорок, привлекался, жил неподалеку от Акима-Лёнчика, сержант-сапер, все в цвет. Но пятнадцать лет – не кот чихнул. Слушай, – Станислав оживился, – давай попробуем участкового найти. В те годы, помнишь, участковые дотошные были, все знали, не то, что сейчас, с утра стакан принял – и целый день свободен.

– Верно, – согласился Гуров. – Но инициатива наказуема, потому ищи, – и указал на телефон.

– Я рапорт не закончил, – пробормотал Крячко, поспешно укладывая бумаги в папку и запирая ее в сейф, придвинул телефон. – Райотделы переименовали в управления, но отделения, надеюсь, остались на местах. Кто там еще остался из работников конца семидесятых?

– Ты остался? Я тоже еще служу, почему участковый должен уйти?

* * *

Но прав оказался Станислав Крячко: участковый, обслуживающий переулок, в котором некогда жил погибший или пропавший без вести в восьмидесятом году в Афганистане Вадим Леонидович Данин, был уже на пенсии. Иван Митрофанович Кузькин выглядел моложе своих шестидесяти, был сухощав, жилист и, несмотря на позднюю осень, со следами стойкого загара на лице. Приглашению в МВД Кузькин обрадовался и, когда Крячко, разговаривая с отставником по телефону, предложил прислать за ним машину, обиделся, заявив, что, слава богу, ноги пока носят.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Гуров без предисловий задал вопрос напрямик:

– Иван Митрофанович, на обслуживаемой вами территории в семидесятых годах проживал Вадим Леонидович Данин. Понимаю, чуть не четверть века прошло, но, может, помните? Он в семьдесят пятом привлекался за хулиганку, а через год за грабеж.

– Раз привлекался, должен знать. – Кузькин нахмурился. – Вадим Леонидович Данин? Вроде у меня такого на примете и не было, но раз привлекался...

– Иван Митрофанович, – вмешался в разговор Крячко, – парню в то время двадцать минуло, отчества ему не полагалось. Вадим, считай, просто Вадька, может, кликуха какая имелась?

– Вадька? Кобра? Так бы и говорили. Такой змей, ему кликуху точно выдали. Натуральная Кобра. Он один год по двести шестой отмотал, даже года не получилось, больно он в зоне начальству понравился. Вадька в армию собирался, но по здоровью закосил, остался. Грабеж у него ерундовый был, слово грозное, а так просто шапку с мужика сорвали, ну, врезали слегка. Мужичонка говенный был, тоже от заявления отказался. Вадьку Кобру я отлично помню, он еще с малолетками путался, на коридорные кражонки подбивал.

– Акима Леонтьева тоже помните? – спросил Гуров.

– Чего его помнить, когда Лёнчика только днями пришили? Отличным пацаном рос. Я его от Вадьки оберегал, Аким все одно свихнулся. Водка его доконала, – бывший участковый вздохнул. – Видно, на роду было написано.

– Так Лёнчик с Коброй дружили? – поинтересовался невзначай Гуров.

– Никак нет, товарищ полковник! Какая у них могла быть дружба? Кобра, тот мужиком, считай, был, а Акима по малолетству за ласковость Лёнчиком звали, от фамилии пошло, Леонтьев – Лёнчик. Знали друг друга, конечно. Лёнчик, как все пацаны, Кобре в рот смотрел. Но дружбы между ними быть не могло. Хотя, – Кузькин на время замолк, – может, и ближе были, я внимания не обращал. Ведь у Акима старшая сестра жила, девка пригожая. – Он показал, какая у пригожей девки была высокая грудь. – Имя запамятовал. А в те года за ней Кобра начал ухлестывать, в доме бывал, так что, может, он и с Лёнчиком ближе был.

– А в каком же году Вадим Данин в армию ушел? – спросил Гуров. – Он вроде пятьдесят пятого, комиссия забраковала.

– Да в армию Кобра от тюрьмы убег. Он в семьдесят девятом разбой учинил, потерпевший с ножевым ранением в больнице доходил, его не допрашивали. Тут война с Афганистаном случилась, Кобра в добровольцы и подался. Тогда не разбери-поймешь чего творилось. У Вадима Данина подписку о невыезде отобрали, его в армию брать не могли. Военкомату некогда было разбираться, ну и моя вина, конечно. Я обязан был проследить, к военкому пойти, но мой участок в то время квартирными кражами бомбили, я запарился, бегая.

– Случается. Но Данин-Кобра и Аким-Лёнчик могли быть знакомы ближе, чем вам казалось?

– Могли, – согласился бывший участковый. – Чего вы Кобру копаете? Его сто лет назад то ли убили, то ли он без вести пропал. Хотя я лет пять или шесть тому назад вроде видел, да обознался, сраму было. – Он рассмеялся. – Я еще работал, топаю по центральной, гляжу, из иномарки Кобра вылезает, я подошел, окликнул, мужик глянул на меня и по-иностранному чешет. А с ним дамочка была, переводчица, объяснила мне, что господин из-за бугра и по-русски не понимает. Смотрю, одет мужик не по-нашему, руки в перчатках, палка красивая, улыбается.

– А может, он и был? – спросил Крячко. – Перчатки, трость, костюм заграничный надеть каждый может.

Кузькин смутился, сказал:

– Чего уж, вы люди серьезные, расколюсь. Я в тот день слегка поддатый был, редко, но случается. Обознался я, вы начали ворошить старое, Кобру назвали, я и вспомнил.

– Оставим. – Гуров видел, что разговор старому менту неприятен, а истину установить невозможно. – Иван Митрофанович, а из старых дружков Данина сейчас в городе кто мелькает?

– Отошел я, на земле вожусь, но слышал, что много к нам деловых понаехало, старых и не осталось. А потом, Вадька был натуральный блондин, сейчас другой цвет пошел.

– В Солнцеве бандиты перевелись? – улыбнулся Крячко.

– Хватает, но только молодежь, кому сороковник, тот при коммерции.

Когда Кузькин ушел, Станислав подвел итог беседы:

– И много, и в руки взять нечего. Данин-Кобра вполне мог остаться в живых и очень нам подходит. Бандит, потом сапер-подрывник, за пятнадцать лет он в кого угодно превратиться мог. Опять же покойный Аким незнакомца при Харитонове Коброй назвал. Даже если мы его фотографию найдем, она нам ничего не даст. Столько лет прошло, фактура, цвет, все сменилось. Ему надо где-то жить. Гостиница? Даже если заставить все территориальные отделения...

– Пустое, – перебил Гуров. – Паспорт, который видела Валентина, давно уничтожен. Он может поселиться в гостинице, но мы не знаем, кого искать. Мое мнение, он в гостиницу не пойдет, выдавать себя за иностранца не станет.

– Он говорит с акцентом. Почему мы не спросили Валентину Серову? – удивился Крячко.

– Потому что я хорошо говорю по-русски, – произнес Гуров с акцентом. – Он нам кость бросил, чтобы мы ее искали. Я консультировался, у русских появляется акцент, но не за такой срок. Ты не сказал, куда упрятал женщин.

– Я не прятал, у них приятели в Петербурге, туда и укатили.

Гуров сидел задумавшись, недовольно морщился.

Крячко тоже умолк, настроение было паршивое, какое-то безнадежное. Если бы не угроза взрыва и гибель людей, на политические последствия теракта Станиславу, признаться, было наплевать. Газеты он читать перестал, дебаты по телевизору слушал невнимательно, казалось, все говорят одно и то же. Станислав прекрасно понимал матерей и отцов, тяготевших к коммунистам. Людям свойственно, вспоминая молодость, умиляться и радоваться. Ему и самому казалось, что при Политбюро жилось легче. Преступлений совершалось, по сегодняшним меркам, просто мало, смешно вспоминать, и уголовники были какие-то понятные. Он понимал, что все это самообман и ложь, не дай бог вернуться к старой жизни, однако сегодняшние правители тоже доводили до белого каления. Станислава особенно раздражали самоуверенные, довольные лица, уверенность в своей правоте и то, что его, Станислава Крячко, обзывали электоратом и безапелляционно утверждали, как к чему он относится. Ярость, с которой люди боролись за свою власть, оперативника не поражала. На бессовестных и жестоких он за годы работы насмотрелся. Правда, его клиенты, сражаясь за лишний кусок, рисковали своей свободой, а порой и жизнью. Эти и не рискуют ничем.

– Не думай, Станислав, о них не думай, – сказал Гуров. – Мы стараемся для людей, правда, толку от нас с каждым годом все меньше. А если размышлять о судьбе России, удавишься, в лучшем случае сопьешься. Каждый обязан забить свой гвоздь, а не прикидывать, в какую сторону крыша едет. Если каждый свой гвоздь забьет на совесть, дом стоять будет прочно. Созерцателей и мыслителей без нас хватает.

– Ты кого уговариваешь? Меня или себя? – Гуров угадал его мысли, и Станислав смутился, словно его уличили в непристойном.

– Обоих, господин сыщик. Ты придумал, как нам террориста разыскать? Мы плохо работаем, мечемся, следует выработать линию и не отвлекаться.

– Тебе, извини, в Думу пора. Там обожают ставить задачи. И никто не знает, как их выполнять. Я тебе перечислю варианты, ты мне определишь один и скажешь, как именно.

– Ныряй, здесь не глубоко.

– Цитируешь классика – ссылайся на первоисточник, – сказал Станислав, и Гуров не сдержал улыбки.

– Разыскать подушку, на которой он спит, – начал Крячко.

– Мысль интересная, главное, свежая.

– Разыскать человека и канал, по которому поступит взрывчатка.

– Или уже поступила.

– Нет, Лев Иванович. Мы имеем дело с человеком обстоятельным, неторопливым. Он только сменил место залегания и надежно не обустроился. Ты прав, у него в Москве должен иметься канал связи, полученный в момент передачи денег. Аким-Лёнчик и Валентина – его собственная инициатива. У наших клиентов, а он в прошлом наш клиент, существует пошлая пословица: “Лучше старое говно, чем новая курица”. Но он сам наложил с париком. Парик – свидетельство небольшого ума. Его соблазнила идиотская мысль, витающая в Москве, что во всех бедах виноваты черные. Он хитер и осторожен, хотел обойти заготовленный канал, создать собственные.

– Ты сам призывал к конкретности.

– Пытаться определить объект теракта, брать на месте.

– Например, метро. В Москве всего две станции. Ты дежуришь на одной, я – на другой.

– Метро отпадает в принципе.

– Почему? – Гуров имел ответ на данный вопрос, проверял себя.

– Ему платят деньги за катастрофу, вызвавшую грандиозный скандал. А различные несчастья в метрополитене, к сожалению, дело чуть не повседневное во всем мире. И происходят они не на глазах людей, под землей, журналистов и телевидение туда можно не пустить. Да и причину катастрофы удастся исказить, неисправность коммуникаций, электричество. Я считаю, что метро нашему преступнику не подходит, – подвел итог Крячко.

– Согласен, – коротко ответил Гуров, хотя мог бы дополнить друга. – Ему нужен фейерверк кошмара, чтобы все видели и оповестили весь мир. Стадион. Ярмарка. Народные гулянья, хотя на открытом воздухе что ни взрывай, зона поражения окажется локальной, ограниченной.

– Трудно представить, что способен изобрести больной мозг. У кобры и нет мозга, есть, конечно, только... – Станислав сбился, замолчал, затем сказал: – Крупный магазин, в центре. Ведь что-то он у ЦУМа фотографировал?

– Я об этих фотографиях день и ночь думаю, – согласился Гуров. – Считаю, он снимал продавщицу мороженого, точнее, ее тележку. С такой тележкой куда угодно проехать можно. Разрешено в данном месте торговать, не разрешено, особенно сегодня, когда можно снизить цену и привлечь покупателей.

– Верно, только не мужчине среднего возраста. Женщина, молодой человек, но не мужчина. Все, господин полковник, мы опять растекаемся. Необходимо концентрироваться, а мы расширяемся.

– Не знаю! – Гуров вышел из-за стола, начал вышагивать по кабинету. – Я не знаю! Найти берлогу или, как ты выражаешься, подушку, на которой он спит, идея прекрасная. Выявить его связника – это оригинально, подобные задачи решают полицейские и контрразведчики всего мира. Определить мишень, в которую он целится, и отобрать пистолет на секунду до выстрела, очень красиво. Как это сделать?

– Мы договорились, я определяю, что надо, а ты мне объясняешь, как это сделать. Не психуй, пошли обедать.

– Не пойду, я ничего проглотить не могу. Кто он, мы не знаем.

– Предположительно Данин Вадим Леонидович, пятьдесят пятого года рождения, рост сто семьдесят шесть, русые волосы, светлые глаза, лицо овальное, особых примет не имеет.

– Почему до сегодняшнего дня не составлен словесный портрет?

– Отвечать или не стоит? – поинтересовался Крячко.

– Дача. Загородная резиденция министра, где собираются политики фашистской националистической окраски. Там Артем, но он молчит.

– Политики – болтуны, которые делят шкуру живого медведя. К террористу ни один из них не может иметь отношения, не станет использоваться в качестве связного, ты это отлично знаешь. Артем лишь рядовой, правда, он контактирует с майором Суховым. Фигура интересная, но он использовался лишь на стадии добычи наличных денег.

– А Павел Усов, человек оперативно грамотный, его убрали из резиденции, якобы собираются выдвигать в кандидаты. Он человек полностью зависимый, хороший конспиратор...

– И личный враг полковника Гурова, – перебил Крячко. – Вот организовать покушение на тебя Усов способен, а для связи с законспирированным террористом не годится. Он слишком засвечен и скомпрометирован. Уж если идти по этому пути, то бывший полковник Управления охраны Егор Владимирович Яшин подходит больше. Его отстранили, убрали в тень, о Яшине все забыли.

Гуров смотрел на друга внимательно, кивал согласно, однако возразил:

– Яшин трус.

– От связника требуется тщеславие, стремление возродиться, подлость, беспринципность, отнюдь не храбрость.

– Как к нему приблизиться?

– Ты знаком с его любовницей Вероникой Ждан. Она баба кремень, но на мужиков падкая. А ты настоящий мужик.

– Не говори глупости и дай команду немедленно проверить, выезжал ли Яшин в последние месяцы за кордон.

– Словечки у тебя совковые. За кордон! Давно нет никакого кордона.

– Вызови на связь Артема. Он вторые сутки молчит.

– Не беспокой его. Лев Иванович, – возразил Крячко. – Артем – опер грамотный, раз не звонит, следовательно, не считает нужным.

– Хорошо, выждем, – согласился Гуров. – Ты проясни, как живет Яшин, можешь даже встретиться с ним, поговорить, ведь дело по убийству Скопа так и не закрыто. Если я решу нанести визит Жданам, ты вроде бы подготовишь почву. А я поеду в ЦУМ, взгляну еще раз, чем мог интересоваться разыскиваемый.

* * *

Вадим Данин, по кличке Кобра, расхаживал по ЦУМу и думал не о предстоящем взрыве, вспоминал молодость, каким был этот магазин много лет назад и как он, Вадька, любил покупать здесь мороженое. Такое вкусное мороженое продавали только здесь и в ГУМе. Вафельный стаканчик с вкуснющим шариком наверху.

Магазин было не узнать, мороженым на первом этаже торговали, но он решил не разрушать сладостные воспоминания, прошел мимо. Все здесь не так, все иначе. Данин вспомнил плотные нескончаемые людские потоки еще в Ницце, где состоялся его первый предварительный разговор о возможном заказе и работе в Москве. Тогда он сразу и подумал о ЦУМе с его многолюдьем и бестолковой суетней. Представил себе тетку-мороженщицу, ее голубую тележку, в которую легко загрузить любое количество взрывчатки. ЦУМ, как обезумевшее скопище приезжих, жаждущих купить, купить во что бы то ни стало, и уже неважно что, уж точно не то, о чем мечталось в далекой глухомани, обсуждалось на семейном совете, записывалось, тут же вычеркивалось и снова записывалось на бумажках, утерянных сразу по прибытии в Москву, еще задолго до появления в ЦУМе.

Магазин поразил Данина чистотой, прозрачностью витрин и внутренних перегородок. Он много перемещался по миру, бывал в странах богатых и спокойных, где не работал, а отдыхал, случалось, заходил и в магазин. Конечно, в них было стерильно чисто, но европейские, да и неевропейские магазины отродясь не являлись, даже отдаленно, ЦУМом.

“Сюда, пожалуй, приходить не надо”, – думал он, профессионально оценивая огромные светлого металла контейнеры на колесиках. Хорошие емкости, выше человеческого роста, туда можно что угодно положить. Вон три ящика стоят, может, с товаром, может, и пустые. Надеть рабочий халат и кати куда хочешь, никто не спросит, никому не нужно. Россия. Новый порошок для мытья стекла приобрели, пылесосы купили, а культура быта и привычка к порядку не продается.

Кобра смотрел на бесхозные контейнеры, думал, что большие ящики на колесах – вещь для него крайне полезная.

Сыщик Гуров, который перестал спать, почти ничего не ел, искал Кобру, в этот момент стоял от него метрах в тридцати, не более, смотрел на те же ящики и думал о том же, о чем и террорист.

Кобра зашел в парфюмерный отдел, решил купить новой сожительнице духи.

Сыщик отправился искать обувной отдел, хотел выяснить, сколько стоят приличные уличные туфли.

Данину-Кобре ЦУМ не понравился, взрыв в этом универмаге – происшествие, которое не потрясет людей. Конечно, жертв будет много, пройти в подвалы торгового здания не просто, но вопрос решить можно, и заложить взрывчатку в основание здания и в торговые залы не так уж и трудно. Но магазин есть магазин, и его взрыв – событие не экстраординарное. В причинах теракта начнут искать коммерческие причины, убийство из-за денег тривиально, даже обыденно. Кобре нужно иное, ему поставили задачу потрясти людей жестокостью и бессмысленностью содеянного. И Абба, с которым Данин работал второй десяток лет, впервые не выплатил все деньги вперед, а дал лишь четверть, сказав, что остальное террорист получит после работы и в зависимости от результата. Правда, два миллиона долларов Данин никогда раньше и не запрашивал.

Глава 17

Впервые вопрос о работе в Москве обозначился, когда Данин и Абба летом этого года встретились в Ницце. Кобра не работал уже два года, последняя его акция была проведена в Южной Америке, где он взорвал машину одного дипломата.

Неожиданно Абба на очередной встрече сказал:

– Нами интересуется Интерпол, занимайся коммерцией, нужно будет – найду.

Между ними была установлена сложная, хорошо законспирированная система связи. Они оба много разъезжали по свету, но найти друг друга могли достаточно быстро. В случае необходимости Данин посылал открытку в Вашингтон, а Абба отправлял свои послания на Канарские острова, конкретно на остров Тенерифе, где на скромной вилле жила немолодая супруга Кобры, в недавнем прошлом одинокая вдова, безумно влюбленная в своего молодого русского супруга-красавца. Вадим хотя и не был уже молод, но для своих сорока лет выглядел прекрасно, он никогда не был красив, скорее его внешность можно было назвать заурядной, но женщинам нравился. Далеко не атлет, он имел сухощавую стройную фигуру, обычное простоватое лицо, но удивительно светлые прозрачные глаза, взгляд которых буквально завораживал женщин, да и на мужчин производил впечатление. Известно, дети впечатлительны, чутки и часто очень точны в своих оценках. Вадька Данин получил свою кличку Кобра в классе пятом или шестом. На уроке зоологии показывали фильм о змеях, оператору удалось снять кобру очень крупно, она практически смотрела в объектив, то есть прямо в глаза зрителю.

– Во глазищи, жуть, – сказал кто-то из учеников.

– Точно как у Вадьки Данина, когда он мазу тянет. С тех пор Данина начали звать Коброй, хотя ничего бесчеловечного и жестокого в пацане еще не проявлялось. Да его и нельзя было назвать жестоким в общепринятом смысле этого слова. Он никогда не мучил животных, уже став уголовником, Данин не бил без необходимости парней зависимых и более слабых. Но когда умерла, его мать, – отца Вадим никогда не видел, – Данин утром выполнил все необходимые формальности, а вечером с девушкой пошел в кино, смотрел “Карнавальную ночь”, а ночью занимался любовью в постели матери, так как постель была удобнее его продавленного дивана.

Вадим Данин родился человеком неэмоциональным, равнодушным к чужим страданиям, боли, даже жизни. С возрастом в уголовной среде, позже в зоне он понял, что врожденное качество дает ему перед окружающими определенное, порой значительное, преимущество. Так, арестованный за хулиганку, оказавшись в зоне впервые, без физического превосходства, авторитета, без “подогрева” с воли, он стал рядом с местным паханом чуть не вровень буквально за одну ночь. Зэки выявили в бараке стукача и на сходке местных авторитетов приговорили его к смерти. Но среди пятерых законников, державших верх в бараке, были два вора-домушника, мошенник-кукольник и два карманника-щипача, они пользовались авторитетом на воле, имели его и в зоне, но никто из них никогда не убивал человека. Так и получилось, что “преступник” имелся, приговор был вынесен, а палач отсутствовал, никто брать на себя кровь не хотел, да и не был на убийство способен.

В середине семидесятых человеческая жизнь была еще в цене, еще не родились или только пошли в детский сад пацаны, которые к девяностым годам выросли в дебильных бугаев, способных “замочить” человека за стакан или просто так, от скуки, и получили впоследствии прозвище “отморозки”. Время, когда жизнь человека стала бесценной, то есть не имеющей никакой цены, как вещь бросовая, вроде пустой бутылки, еще не наступило. И в зоне создалась ситуация всем нам до слез знакомая: политбюро решение вынесло, исполнять его было некому.

Данин о том прослышал и однажды, подловив одного из руководителей, невзначай обронил, мол, создавшееся положение несложно исправить, за оказанную услугу он просит “верха” поднять его, Вадьки Данина, авторитет в зоне. “Член” болтовне пацана не поверил, но и не отказался. “Бюро” начинало терять авторитет, “народ” стал посмеиваться. Вадька вновь подошел к “бате”, глянул вопросительно. Авторитет пожал плечами, молча кивнул. Тут Кобра впервые проявил свой талант предвидения.

– Вечером, как обычно, кликните желающих в картишки переброситься. Ясно, желающих не окажется, а я откликнусь. Вы меня в свои хоромы и пригласите.

В бараке у руководства имелся свой красный угол, куда рядовым гражданам был вход воспрещен. Тут пили, что удавалось достать, играли в карты, на стене висела реклама Аэрофлота с белозубой стюардессой.

В назначенный час никому до того не известный Вадька Данин сел на предложенное место, взял колоду замусоленных карт и сказал:

– Я к вам с величайшим почтением и низким поклоном. Работенку вашу готов исполнить, просьба у меня пустяковая. Через минут несколько вы меня отсюда выгоните, пустите слух, что выиграл я, вроде бы “исполнитель” высокого класса. Когда работа будет исполнена, вы снова меня в игру возьмете, вновь проиграете и признаете своим. Дунете людям, что “малява” с воли вам пришла, где сказано, что Вадим Данин сильный шулер, не авторитет, но человек уважаемый. Мне лишнего не требуется, хочу в тепле свой небольшой срок домотать.

– Лады, но если ты языком трепанешь, мы тебя тут раком и поставим, – сказал один из авторитетов.

– Лады, – в тон ему ответил Данин, сгреб со стола несколько мятых червонцев, – ты свои слова запомни. – Зная, что взгляд его обычно не выдерживают, он посмотрел говорившему в глаза, и тот отвернулся. – Я банчок взаймы взял, верну, требуется перед братвой засветиться, – и вышел.

На третий день утром стукач на подъем не отозвался. Он лежал в койке с пробитым напильником горлом. В оперчасти головы до лысин протерли, изучая дела осужденных, всех лагерных стукачей на уши поставили, но в сторону худощавого Вадьки Данина не только никто не мигнул, даже не глянул.

Он домотал свой короткий срок на кухне, известно, в зоне теплее места нет. Ни опер, ни сотоварищи удивления не высказывали, все знали, авторитеты в буру пацану крупно попали и таким местом отмазывались.

Вернулся домой он если не героем, то парнем авторитетным. Судимость с него сняли, тут же в военкомате о Данине вспомнили. Он в жизни ничем не болел, даже болезнями, которые любому нормальному ребенку от рождения положены. Скажем, ветрянка, корь, ангина паршивая и та парня миновала. Но опять же медкомиссия прежде была не то что сегодня: коли указательный палец на правой руке имеешь – служи. У Данина обнаружили плоскостопие, дефект, о котором он никогда и не слышал, сказали, что к срочной службе он не годен и подлежит призыву только в случае войны.

Вскоре Вадька по недоразумению при всей своей осторожности вляпался в групповой разбой. Была его вина в нападении на пьяного, не было, установить не успели. Вадим Данин кинулся в военкомат, где о его плоскостопии забыли, так как очень требовались войны, способные защитить Россию от Афганистана.

К добровольцу Данину в армии отнеслись внимательно. После прохождения трехмесячного курса молодого бойца направили в школу сержантов, где обучали взрывному делу. Новобранцы, в основном девятнадцатилетние пацаны из российской глухомани, сообразительностью не отличались, и двадцатичетырехлетний москвич со средним образованием, жизненным опытом и хваткой уголовника разительно выделялся и начальству нравился. Его даже хотели, присвоив звание сержанта, оставить при школе, но война в Афганистане разворачивалась серьезная. Данина направили в пекло.

Но и в Афганистане начальство к серьезному, дисциплинированному парню благоволило, и он попал не на передовую, а на расчистку горных дорог, которые местные жители заваливали и разрушали ежедневно, взрывникам работы хватало. И хотя работали в нескольких километрах от места боевых действий, небольшие группы душманов появлялись не только ночью, но и днем, приходилось падать в каменные расщелины и отстреливаться.

Кобра относился к войне и своей судьбе философски, считая, что сегодня ему выпала не худшая карта. В Москве его ждала тюрьма, долгое ожидание суда, как минимум пять-шесть лет зоны строгого режима. Рядом гибли пацаны, не видевшие жизни, никем не разыскиваемые, единственная вина которых заключалась в том, что они родились в Стране Советов.

Выходя спозаранку на объект, осматривая предстоящий фронт работ, распределяя своих солдатиков, сержант Данин первым делом находил свой персональный дзот, то есть место среди скал, где он схоронится в случае нападения. Он не был философом, не обладал политическим кругозором, жизнь понимал просто, потому на афганцев личного зла не держал. Они нас не звали, мы заявились, желаем, чтобы они жили, как мы того хотим, а они того не желают. А тут еще Аллах с Христом путаются, вообще дело непонятное, говорят, тысячелетия тот спор разрешить не могут. Спрашивается, на хер мы сюда полезли и кому тут нужны?

* * *

До дембеля оставалось полгода, когда Кобра получил приказ очистить завал на горной дороге. Работа была обычной.

Выстрела Данин не слышал, но по тому, как упал лейтенант охраны, понял, что началось худшее. Горстка саперов и бойцов на узком шоссе была похожа на игрушечных солдатиков в тире, которых выставили в ряд, промахнуться мог только безрукий. “Духи” стрелять умели. Уничтожив практически всех, они посыпались с горного отвеса.

Автомат Данина лежал в стороне. Кобра даже не подумал о нем. Стоя у скалы, смотрел равнодушно, как добивают товарищей, курил. Командовал отрядом бородатый атлет, но старшим был явно другой человек, европеец среднего роста, он не стрелял, не кричал, по-хозяйски оглядывал поле боя. Европеец взглянул на спокойно покуривающего Кобру, сказал что-то командующему атлету, который тут же гортанно закричал, афганцы торопливо подхватили валявшиеся на дороге инструменты, начали подниматься в горы. Европеец подошел к сержанту, переговорил с ним, и Данина не только не связали, а нагрузили пятью автоматами, дали рюкзак со взрывчаткой. Он шел свободно, примерно в середине небольшого отряда, который растянулся цепочкой на чуть приметной горной тропе. Шли трое суток с короткими привалами.

Так Кобра впервые встретился с Аббой, жизнь связала их на несколько лет. И впоследствии Абба не раз благодарил судьбу и собственную прозорливость, которая подсказала ему, что молодой русский парень с мертвыми прозрачными глазами, спокойно куривший под дулом автомата, многого стоит.

В горах Данин спал в хижине, сложенной из камней, где имелся очаг, на котором Кобра готовил себе еду, спал он на деревянном настиле, покрытом рваной одеждой, видимо снятой с захваченных пленных, охрана отсутствовала, впрочем, и идти было некуда. Конечно, он мог определить, в какой стороне находились советские войска, и, если двигаться по прямой, в конце концов набредешь на своих. Но кто для Кобры “свой”? Главное, добраться до них шансов практически никаких. Да и Абба, к тому времени Данин уже знал имя иностранца, национальность которого определить не мог, был далеко не прост, и видимая свобода пленника наверняка контролировалась, являлась примитивной ловушкой. Кобра лишь однажды его спросил:

– Вы имеете на меня определенные виды? Когда мы отсюда уедем?

– Всему свое время, молитесь, чтобы ваши меня не убили. Вы умрете следом за мной, только страшнее, – ответил Абба.

– Я говорил, для меня нет ваших и наших, я сам по себе, – сказал Кобра и ушел в свою нору.

Через день Абба зашел к нему в хижину с каким-то афганцем, они перебросились несколькими фразами, после чего абориген развязал мешок, который держал в руках, и вынул из него человеческую голову.

– Ты знал этого человека? – спросил Абба. В хижине было сумеречно, голова испачкана в крови. Кобра сказал:

– Вынесите на свет, не разберу.

Афганец сунул голову в руки Кобре, что-то сказал и ушел. Кобра вышел на улицу, вымыл голову в бочке с водой, которая стояла неподалеку, отер тряпицей мертвое лицо, положил голову на выступ в скале, отошел, пригляделся. В этот момент он походил на художника или фотографа, ищущего наилучший ракурс для портрета.

Абба наблюдал за Даниным, молча курил.

– Фамилии не знаю, кажется мне, что это старлей из второй роты, они стояли по соседству с нами.

– Он был разведчик? – спросил Абба.

– Не думаю, – ответил Кобра. – Полагаю, обычный полевой офицер.

– Больше ничего сказать о нем не можете?

– Нет.

– Хорошо, захороните. – Абба взглянул на Данина с любопытством и ушел.

Кобра отыскал среди скал кусок земли, вырыл яму, захоронил голову и стал готовить обед. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но не оглядывался, вел себя как обычно.

Еще через три дня в лагерь привезли русскую женщину с сыном, парнишкой лет десяти, может, чуть старше. Кобра видел их издалека. В хижину вновь явился Абба.

– Они захватили жену и сына русского полковника, который во время боя погиб, унести его не удалось. Они хотят отослать женщину и парня обратно. У нас имеется старенький “Виллис”, вы можете сделать так, чтобы, когда машина придет к русским, она взорвалась?

– Прибыла на место и взорвалась? – переспросил Кобра. – Нет. Если установить часовой механизм, то он сработает в определенное время. Где будет находиться машина – неизвестно. Можно сделать так, что взрыв произойдет, когда откроют капот или багажник. Существуют дистанционные управления, которых у меня нет. Так что ваше театрализованное представление я устроить не в силах.

– А если от этого зависит ваша жизнь?

– Слушайте, майор, полковник или кто вы там на самом деле! – разозлился Кобра. – Моя жизнь никак не связана с моими техническими возможностями. Пугать меня не надо, вы уже могли убедиться, что это бессмысленно. И вообще мне надоело жить в этой лачуге, мерзнуть ночами. Я такой, какой есть, нужен – берите!

– Странный вы человек, Вадим. – Абба смотрел задумчиво. – Я видел много разных людей, вас не пойму.

– Чего меня понимать, я прост, как оглобли, – ответил сержант.

Через несколько дней Данина перевезли в лагерь военнопленных, где была обычная казарма, двухъярусные койки, кормили неплохо. Здесь были люди разных национальностей, они и держались группами, разговаривали между собой на родном языке. Было и с десяток русских, среди которых Кобра быстро определил троих блатных, их особо и разыскивать не требовалось, они вели себя вызывающе, громко разговаривали, щеголяли татуировками. В камере им определили бы место у параши. Один из них, высокий и рыхлый, сверкая рыжими фиксами, на второй день подошел к Кобре, небрежно похлопал по плечу:

– Привет, парень, чую, нашего полку прибыло. Сам сдался или контуженого взяли? Я тут за старшего, так что докладывай как на духу.

Кобра видел, что дружки “пахана” наблюдают за разговором, дело происходило во дворе, неподалеку стоял часовой с автоматом. Кобра, ни слова не говоря, ткнул жестко блатняка в горло, под кадык, в самую ямочку. Тот зашелся хрипом, пустил слюну, упал на колени. Кобра его обошел, направился к русской “колонии”, один из русских был явно офицер.

– Петухи, кто из вас в зоне баланду хлебал, разговор вести может? – Он смотрел на офицера. – Ты коммунист или еще в комсомоле обитаешь? Предупреждаю, кто ко мне полезет, убью, – и, не ожидая ответа, пошел вдоль забора.

Русские к нему больше не приближались, пару раз пытались заговорить нацмены. Кобра говорил лишь одно слово “отойди”, и его оставляли в покое.

Начались допросы, говорили в основном вежливо, но трижды ударили, он два раза упал, поднимался, разговор продолжать отказывался.

Через неделю появился Абба, улыбнулся, как старому знакомому, спросил:

– Ну как, пока живой?

– А чего мне сделается? – удивился Кобра, словно разговор происходил не в концлагере, а в доме отдыха. – Кормежка нормальная, народ дерьмо, так я ни с кем и не общаюсь.

– Знаю. Слышал, ты здесь авторитет приобрел.

– Меня не колышет. Я жду, когда вы решение примете. Я считал, что бюрократия только у нас, в Союзе, в Америке решения принимают быстрее, – сказал Кобра. – Бумажки проверять – занятие пустое, человека проверить можно только в деле.

– А почему ты решил, что я американец?

– Так ведь не тунгус. Ты спецслужба, ЦРУ или как иначе называешься, мне безразлично.

Они сидели в комнате для допросов, стол, три стула, диван. Охранник принес кофе, бутерброды, бутылку и стаканы, вазочку со льдом.

– Ты сказал, что тебе безразлично. Я не люблю безразличных людей.

– Я человек нормальный, люблю женщин, хорошую одежду, еду, комфорт, хотя в жизни мало чего хорошего видел.

Абба имел много имен, фамилий, которые не имело смысла перечислять. Он был подданным нескольких государств, по профессии был вербовщик, работал не на одну спецслужбу, которые об этом были прекрасно осведомлены, так как это всех устраивало. Он не собирал секретную информацию, ему нечем было торговать, кроме людей, в основном террористов, которых он при необходимости сдавал. Агентурист он был превосходный, обладал сверхъестественным чутьем на людей, выискивая у них не только скрытые пороки, но и нереализованные возможности, порой неизвестные самому человеку таланты.

Русский сержант понравился Аббе сразу, еще там, под скалой, но опытный агентурист прекрасно знал, что самый многообещающий человек требует кропотливой работы, длительного обучения и лишь спустя несколько лет может стать профессионалом высокого класса. Обучить человека самым современным приемам взрывного дела – вопрос пустячный, тем более если человек со взрывчаткой знаком. У русского были серьезные недостатки: низкий культурный уровень, незнание языков, судя по всему, он ни один язык как следует не знал, объясняться сумеет, но всегда останется русским. Достоинств у него много, он смел, находчив, хитер и при этом внутренне дисциплинирован, нетщеславен и нетребователен, терпелив, умеет ждать, к деньгам относится спокойно, словно родился и вырос в достатке, хотя Абба уже знал, что парень родился и вырос в нищете. Но главное, у него от природы крайне понижен порог эмоциональности, ему безразлична жизнь другого человека, да и к своей собственной он относится достаточно философски, хотя чувством самосохранения обладает. Такой тип часто встречается у фанатиков, но Абба данную категорию не любил, работать с фанатиками избегал. Они незаменимы, как собаки, бросающиеся с взрывчаткой под танк. Фанатик готов с восторгом взлететь на воздух в объятиях папы римского. Однако в подавляющем большинстве случаев фанатиков арестовывают за много миль до Ватикана, а к долголетней работе они совершенно не приспособлены.

– Я не американец, не имею никакого отношения к ЦРУ, – сказал Абба. – Тебе придется еще потерпеть.

– Слушай, мне плевать, кто ты есть на самом деле, – ответил Кобра. – Я хочу, чтобы ты мне верил и быстрее забрал меня отсюда. Я понимаю, проверки, бумажная волокита, хорошее вино – выдержанное вино.

– Ты меня поражаешь. – Абба налил виски, в свой стакан бросил несколько кубиков льда. – Ты никогда не пил хорошее вино, ты абсолютно нелюбопытен.

– Я никогда не пытаюсь сделать, чего не могу сделать, узнать больше, чем мне положено. Я умею терпеть, у нас, строителей коммунизма, терпение в крови, всосано с молоком матери. Ты решаешь на своем уровне, так поручись за меня перед своим начальством, посели на нормальной хавере, выправи нормальную ксиву, устрой на работу грузчиком. Я буду вкалывать и ждать, когда ты меня позовешь.

– Куда позову? – не сдержал улыбки Абба. – На что ты способен?

– Взорвать кого-нибудь. – Кобра кивнул и выпил виски одним длинным глотком. – Я тебе для других дел не нужен.

– Время покажет. – Абба вновь налил Кобре. – Конечно, по легенде ты будешь русским, тут уж никуда не денешься, но размахивать красным флагом не стоит.

– Что ты имеешь в виду?

– То, как ты пьешь. Научись пить виски по-человечески.

– Я вообще не пью. – Кобра заглянул в стакан и отставил. – У меня все предки от нее померли, у меня на ханку аллергия.

– Вообще не пить в нашей профессии не рекомендуется, придется научиться употреблять цивилизованно. Завтра мы с тобой отсюда улетаем, твои документы готовы.

* * *

Бывший сержант Советской Армии Вадим Леонидович Данин оказался в Европе, маленькой богатой стране, практически не имеющей своей армии и не состоящей ни в каких блоках. Он получил вид на жительство, поселили его на загородной вилле, где он якобы работал сторожем и садовником, на самом деле по двенадцать часов в сутки изучал английский, немецкий, чуть позже начал учить испанский. Взрывным делом он занимался мало, его подготовку проверили, остались довольны, познакомили с новинками взрывных устройств.

Много времени ушло на то, чтобы научить его нормально одеваться, правилам поведения в ресторанах и магазинах, обращали внимание на такие мелочи: где держать деньги, как пользоваться кредитной карточкой и объясняться с дорожной полицией.

– Ты русский, никто не собирается скрывать твою национальность, – говорил Абба, который не жил на вилле, но время от времени появлялся на занятиях. – Ты русский, но человек цивилизованный и не обращающий на себя внимания, научись сначала правильно переходить улицу, парковать машину, разговаривать с полицейским, не пытайся давать ему взятку, не вытаскивай из кармана брюк мятые деньги.

Через полгода он мог объясняться в кафе, магазине и с полицейским на трех языках, ежедневно чистил ботинки и менял рубашки, имел бумажник и кредитную карточку. Затем он прожил три месяца во Франции и два в Германии, переехал в Испанию, где женился и начал жить нормальной оседлой жизнью.

Вскоре Кобра начал работать по основной специальности, взрывником. Первые задания были несложные, он взрывал машины, никем не охраняемые, затем задачи усложнились.

* * *

Летом Абба вызвал его в Ниццу, и так получилось, что Кобра прилетел на сутки раньше указанного срока. Он имел испанское гражданство, никогда без необходимости не использовал фальшивые документы. У него был хорошо налаженный быт, любящая жена, некрасивая испанка, вдова, и, не надеявшаяся снова выйти замуж, она души не чаяла в русском красавце Николя.

У жены имелась небольшая вилла с крохотным садиком в пяти минутах от моря и акции солидной компании, доставшиеся ей от отца, доход вполне достаточный, чтобы вести достойный образ жизни. Вилла была расположена на острове Тенерифе, самом крупном из группы Канарских островов. Кобра не жил на средства жены, он был член правления компании, занимающейся продажей недвижимости. Испанский язык он понимал, говорил плохо, но объясниться мог, а в последние годы, когда на островах появились русские, ему просто цены не было. Он не только свободно говорил по-русски, но прекрасно знал психологию этих людей, и теперь ни одна сделка по продаже особняка или земельного участка русским не проходила без его участия. В фирму его приняли по рекомендации солидных бизнесменов, за которыми стоял Абба, точнее, его организация. Кобра был достаточно умен, чтобы не обманываться прочностью своего положения. Когда Абба вызывал на встречу, он немедленно являлся, официально его поездки объяснялись необходимостью встречи с деловыми партнерами, возможными покупателями. А то, что во время его отлучек где-то в другой стране, естественно, не в той, где бизнесмен вел переговоры, взрывалась дипломатическая машина, либо происходил другой теракт, который в большинстве случаев брали на себя известные в мире “братья” или “борцы”, не имело к неприметному испанскому бизнесмену русского происхождения ни малейшего отношения.

Заминировать машину, даже посольство или консульство какой-нибудь богом, но не спецслужбой, забытой страны способны многие. Не попасться в процессе подготовки, что случалось чаще всего, или не оставить своего следа, по которому полиция или Интерпол через некоторое время находили виновного, умели очень немногие. Кобра стал асом подобных акций. Он обладал и верхним и нижним чутьем, обнаруживал засаду или ловушку значительно раньше, чем несшая охрану спецслужба обнаруживала его самого. В таких случаях он отвлекал охранников ложным маневром или отказывался от проведения теракта.

В первый раз, когда он отказался взорвать машину заурядного дипломата одной из социалистических стран, Абба возмутился, сказал, мол, это твоя работа. Кобра спокойно ответил, что объект изучали мудаки. Объект не чех и не восточный немец, а русский, не заштатный дипломат, а профессиональный разведчик, которого подставляют как живца. А он, Кобра, не безмозглая щука, чтобы бросаться на тройник. Жизнь доказала правоту русского, авторитет Кобры возрос, он стал не просто исполнителем-террористом, а разработчиком в некоторых делах, касающихся русских, и консультантом. Второй раз он отказался минировать машину военного атташе, заявив, что “Мерседес” взорвется в момент соприкосновения с магнитной миной. Абба был недоволен, настаивать не стал, поручил, казалось бы, простое дело другому человеку, которого и разнесло в клочья.

Абба не был сотрудником ЦРУ, но с некоторыми людьми из Лэнгли контактировал. Около двух лет назад ему дали внешнее описание Кобры и сказали, что, если такой парень у тебя есть, переведи его на запасные пути. Интерпол его разыскивает, никакими данными не располагает, но знает, что он русский и как выглядит. Абба понял, что Интерпол нащупал и его самого, имеет агентурный подход. Кобру законсервировал, Абба прервал контакты со своими людьми. Такая предосторожность была необходима, но приносила ощутимые убытки. Известно, беда не приходит одна, в это же время Кобра тоже понес серьезные финансовые потери. Новый русский миллионер приобрел на побережье шикарный особняк, Кобра являлся посредником в данной сделке, получил солидные комиссионные, но вскоре выяснилось, что банк, на который были выданы счета, разорился, точнее, существовал лишь на бумаге, деньги пришлось вернуть. Мало того, делом заинтересовалась налоговая инспекция, а “крыша”, которую предоставляла спецслужба, из-за бездеятельности Аббы устранилась. Впервые за последние годы Кобра оказался без прикрытия и почти без денег.

И сегодня, летом девяносто пятого, он сидел на набережной в Ницце, смотрел, как негр в желтом рабочем костюме чистит безукоризненно чистую набережную. Негр сидел на огромном двигающемся пылесосе, управлял всасывающим шлангом толщиной в две человеческих руки и выуживал с асфальта невидимые соринки и одиноко валявшиеся окурки. “Сигареты бросили мои соотечественники, – лениво думал Кобра, – а негр на рыжем пылесосе похож на инопланетянина с извивающимся гофрированным хоботом”.

Кобра увидел приближающуюся тень прежде, чем она легла на его вытянутые ноги, и повернул голову. Абба, как и большинство окружающих, был в шортах, в свободной рубашке навыпуск и белой каскетке с козырьком. Кобра за долгие годы, которые прожил в теплых странах, так и не привык к шортам, носил светлые брюки. Он вяло махнул подошедшему рукой, словно они виделись вчера, а не полтора года назад. Абба сел рядом, поздоровался на испанском, но Кобра его перебил:

– Привет, дорогой, здесь русских больше, чем испанцев, так что не привлекай к себе внимания.

– Жарко. – Абба за последние годы располнел, отер пот со лба. – Пойдем, выпьем по стаканчику вина.

Кафе и ресторанчики были расположены так плотно друг к другу, что понять, где начинается один и кончается другой, можно было лишь по цвету обивки кресел. На выставленных на тротуарах рекламных стендах красовались лобстеры, были приколоты меню, попадались надписи: “Здесь говорят по-русски”.

Многие отдыхающие пили и ели на улице, сидя под зонтиками, но Абба решительно спустился в темный пустой и прохладный подвальчик. Бармен занимался делом, которым непрерывно занимаются его коллеги во всем мире: он протирал бокалы. Увидев гостей, он оставил сверкающие бокалы в покое, поклонился и поздоровался. Абба ответил на его приветствие, заказал бутылку белого вина, когда они сели, сказал:

– В тебе трудно узнать русского, только одно тебя выдает.

– Знаю, я мало улыбаюсь, – и Кобра улыбнулся. – Но я также знаю, что моя улыбка людей не радует, скорее пугает. Я даже тренировался перед зеркалом, не получается. Ни взгляд, ни улыбка ко мне не располагают.

Хозяин принес вино, наполнил бокалы, смахнул со стола невидимые соринки и вернулся за стойку, где с новым остервенением накинулся на свою сверкающую посуду.

– Ты давно был в России? – спросил Абба.

– Ты же знаешь, я летом девяностого летал в Москву по коммерческим делам, где на второй день столкнулся с любимым участковым.

– Знаю, ты рассказывал, черт понес в твою деревню. Хотя в принципе установить контакт с прежними дружками и неплохо, особенно в свете дня сегодняшнего. – Абба попробовал вино, кивнул, взглянул испытующе.

– Я докладывал: после нечаянной встречи я с родной земли умотал, прожил три дня в центре, никого из старых корешей так и не видел.

– Сколько лет тебе надо прожить в цивилизованном мире, чтобы перестать употреблять сленговые словечки?

– Я могу говорить как преподаватель литературы, хотя боюсь, что сегодня учителя калечат русский язык почище меня. Не отвлекайся, так что Россия?

– Нам пора вернуться в строй, – сказал Абба, доставая пачку сигарет “Галуаз”. – Ты не почувствовал, что тобой недовольны?

– Это было твое решение. Ты нашел человека, через которого тогда ушла информация? – Кобра выпил свое вино залпом, ухмыльнулся, наполнил стакан. – В жару и вино можно пить как угодно.

– Не буду хитрить, я не обнаружил канал утечки, но от русских поступило заманчивое предложение. Ты знаешь, что у них в декабре выборы в парламент?

– В Думу, – поправил Кобра. – Знаю, я читаю русские газеты.

– Тебя интересуют политические нюансы или только существо дела? – спросил Абба.

– Когда работаешь в России, лучше знать все, – ответил Кобра.

– Ты не работал в России.

– Я там родился, рассказывай.

– В определенных кругах крайне недовольны дружбой Клинтона с царем Борисом. Не волнуйся, тебе никто не поручит убивать русского Президента.

– Не смешно. Скажи еще, что мне не прикажут сбросить вторую атомную бомбу на Хиросиму.

– Ты всегда трезво оценивал свои возможности.

– Потому и жив, в отличие от некоторых, которые не прислушивались к моим предостережениям.

– Да-да, я помню. – Абба закурил крепкую сигарету.

Кобра отметил, что учитель сильно сдал, пальцы у него слегка дрожат, и подумал: все в мире преходяще. С этим человеком пора завязывать. Надо искать нового хозяина.

– Так чего хотят русские? – удивленно спросил Кобра. – У них своих специалистов предостаточно.

– Они желают провести теракт, который потряс бы избирателей, оттолкнул бы людей от сегодняшних правителей.

– Смеетесь? Вы русские газеты читаете? В Москве взрывают и стреляют, как в Грозном, ежедневно, и никого это не колышет.

– Вот именно, а надо взорвать так, чтобы всколыхнуло. – Абба выдержал паузу. – Два миллиона, ты сможешь больше нигде не работать.

– Что взрывать? – сопротивлялся Кобра, уже просчитывая варианты, понимая, что второго подобного предложения не дождется. – Кремль? Храм Василия Блаженного?

– Ты русский, тебе виднее. Такую акцию способен совершить только ты. Пятнадцать лет назад, там, на горной дороге, я оставил тебя в живых, чувствовал, такой день придет. Акция должна быть абсолютно бессмысленной и максимально жестокой.

– Это можно. – Кобра вспомнил ЦУМ, плотную толчею у прилавков, тележки с мороженым. – Абба, ты с начальством не поладил, случаем, не сдурел на старости лет?

– Я не камикадзе, они нас не то чтобы подставляют, но на безопасность нашу плюют. Поручить ликвидацию да заплатить всегда готовы. Не то что тебя, меня больше двадцати лет лишь как наемника используют, а в штат не берут, на случай провала страхуются. Я со своими людьми как бы ничейный, нас нет ни в одном компьютере. Ни ЦРУ, ни МОССАД, ни другие спецслужбы нас за своих не признают. Киллер, выполнив задание, пистолет или винтовку бросает, чтобы и тонюсенькая ниточка к нему не вела.

– Оно и к лучшему, что нас в их компьютерах нет, – сказал Кобра, допил вино, махнул хозяину, чтобы принесли новую бутылку. – Потому и живы долго, в любой компьютер можно заглянуть.

В который уже раз за долгое время совместной работы Абба подумал: а все ли в порядке с головой у русского агента? Что жизнь человеческую он в грош не ставит, таких Абба встречал, но парень вообще живет вне времени и пространства.

Бармен сменил пепельницу и бутылку и так же бесшумно удалился за стойку. В баре было тихо, сумеречно и прохладно, шумный, яркий мир, казалось, находится не за тяжелыми деревянными дверями, а за тысячи миль или лет. А может, это они, двое внешне обычных, цивилизованных мужчин, одиноко витают в космосе, а живой, горячий мир крутится в неведомом далеко?

– Абба, я никогда не интересовался, откуда ты родом? – неожиданно спросил Кобра.

– Не помню, у нас ведь нет национальности.

– Не болтай ногами, я-то русский! – возмутился Кобра.

– Да какой ты, к черту, русский? – Абба усмехнулся. – Я тебя так зову по привычке. И потому, что русский язык – единственный, на котором ты говоришь свободно. Ты берешься за дело в Москве?

– С русских деньги только авансом, – сказал Кобра. – Они недавно меня финансово подставили, почти разорили.

– Практически я переговоры провел, нужно послать подтверждение, они пришлют человека, с которым ты оговоришь детали. Ты прав, оплата вперед, но главное, чтобы они обеспечили тебя в Москве материалом. – Абба имел в виду взрывчатку, которую невозможно было провезти через границу и таможни.

– Я уже примерно определил объект, необходимо осмотреть, решить, сколько понадобится материала, как его разместить. Но, главное в Москве, где жить?

– Сейчас в Москве тысячи иностранцев.

– И тысячи гэбэшников, – усмехнулся Кобра. – Ты этот город не знаешь. Впрочем, в Москве, как и везде, гостиница зависит от окраски клиента, – ответил Кобра.

– В России сегодня, если заплатишь, тебе танк в Москву пригонят. И вообще сейчас там ситуация для теракта крайне благоприятная. Чечня неоднократно угрожала Москве, – сказал Абба.

Кобра презрительно улыбнулся, спросил:

– С кем ты вел переговоры, о чем?

– Спецслужбы, без тебя конкретного разговора не было. Поставлена стратегическая задача. Тряхнуть следует не правителей, а обывателя, поднять газеты, телевидение. Они сделают свое дело. Где и когда ты сможешь встретиться с их человеком?

– Примерно через месяц, на Кипре. Сейчас там полно русских, и торговля разворачивается. Публика на Кипр едет разноцветная, в основном второй-третий сорт.

Глава 18

В середине августа Кобра уже прилетел на Кипр, остановился в отеле “Эрмитаж Бич” в Лимассоле. Отель был далеко не так хорош, как на рекламном проспекте, но море действительно плескалось рядом, эвкалипты присутствовали, правда, кормили посредственно. И вообще порядок, комфорт, особенно природа тягаться с Канарами не могли. Кобра отметил все это походя, день отдохнул и отправился на встречу с агентом по продаже недвижимости, которому помогал продать очень посредственный особняк молодому русскому, чья длинноногая пассия решила поселиться здесь, прельстившись дешевой рекламой, оповещавшей богатых дураков, что на Кипре отдыхали боги.

Кобра встретился с агентом, объяснил, как следует вести себя с русскими, предупредил, что чем больше в сделке жульничества, тем она для русского притягательнее. Кобра объяснил, что сам встретится с русским лишь дня через три, покупатель должен созреть.

Он занялся своим основным делом. Русский связной жил в том же отеле, вместе с молодой любовницей, как определил Кобра, миловидная простоватая девица была за границей впервые, заходила в каждый магазинчик и мечтала купить шубу. Реклама продажи почему-то канадских шуб красовалась по всей центральной улице Лимассола, была написана довольно корявыми буквами на русском языке.

Связной, высокий, рыхлый, с избыточным весом мужик примерно лет сорока, сразу не понравился Кобре. В русском непонятным образом сочетались военная выправка и разболтанная походка, лицо выглядело на первый взгляд мужественным, даже красивым; присмотревшись, в нем легко было обнаружить слабохарактерность, нерешительность. Когда он появлялся у бассейна в плавках, то демонстрировал жирную грудь и дряблый обвисающий живот. Смешно, но, будучи в костюме, мужик живот подтягивал, а раздеваясь, вываливал. В общем, дерьмо, сделал однозначный вывод Кобра, наблюдая связного, проверяя, не ведется ли за ним наблюдения, болтаясь за ним по дешевым закусочным и магазинам. На второй день Кобра познакомился с русской парой, используя простейший прием – занял соседний лежак и начал читать русскую книгу, а отправившись окунуться в бассейн, оставил книгу на табурете обложкой вверх.

– Здравствуйте, вы русский? – встретила его девушка радостным возгласом, протянула руку. – Наташа. А это мой муж, его зовут Егор.

– Здравствуйте. Захар. – Кобра поклонился.

Егор, раскинувши свои чресла на соседнем лежаке, лишь приоткрыл глаза. Кобра, получивший описание связного, узнал его еще вчера, как только увидел у бара. Русский, не узнал Кобру ни вчера, ни сегодня утром, даже сейчас, услышав громко названное имя. Или он мудак, или блестящий конспиратор, решил Кобра, непринужденно болтая с девушкой. Встреча была назначена на три часа дня в магазине “Меха”, и, видимо, “разведчик”, мать его так, не считал нужным смотреть по сторонам раньше времени.

Он разыгрывал из себя “нового русского”, человека богатого, уже объездившего все модные курорты мира, избалованного женщинами и изрядно уставшего от всей этой суеты.

Около двух Кобра “случайно” столкнулся с парочкой при выходе из отеля и пошел с ними по изученному накануне маршруту, то есть по главной улице, из магазина в магазин. Егор демонстрировал к вещам, которые вызывали у Наташи восторг, презрение и подарков девушке не покупал. По мере приближения к магазину “Канадские шубы”, где была назначена встреча, он начал поглядывать на спутника раздраженно, явно стал нервничать.

Интересно, как ты выпутаешься из ситуации, подумал Кобра и увлек Наташу в красивый магазин, где начал выбирать для нее духи, чем привел девушку в смущение и плохо скрываемый восторг. Кобра знал, духи такие же французские, как и шубы канадские, но принял активное участие в выборе, соблазняя девчонку то одним предложением, то другим, и наблюдал за Егором, который с каждой минутой нервничал все больше. Наконец он не выдержал и сказал:

– Дорогая, не очень прилично принимать подарки от незнакомого человека.

– Старик, обижаешь! – Кобра протянул Наташе флакон.

Когда они вышли на улицу, Егор озабоченно взглянул на часы.

– Извини, соотечественник, но мы торопимся, дела. Кобра подмигнул благодарившей его девушке, поклонился:

– До встречи, – и пошел на другую сторону улицы, где и находился нужный магазин.

Кобра пришел в него раньше “молодоженов”, продавщица была грузинка, вышедшая замуж за грека, и свободно говорила по-русски. Они обсуждали достоинства каракулевой шубки, когда в магазине появились Егор и Наташа.

– Вот это встреча! – непосредственно воскликнула девушка, а ее кавалер раздраженно произнес:

– Сейчас земляк подарит тебе шубу.

– А почему бы и нет? – откликнулся Кобра и сказал первую фразу пароля: – Обожаю делать подарки.

Егор врубился лишь через некоторое время и, чуть запнувшись, ответил:

– Не люблю каракуль, он старомоден.

– Хорошие вещи никогда не выходят из моды. – Кобра посмотрел “разведчику” в глаза.

Тот потупился и произнес заключительную фразу:

– У богатых свои причуды.

Кобра оглядел его с ног до головы, вздохнул и обратился к продавщице:

– Оленька, если наша девушка у вас ничего не купит, это будет исключительно ваша вина.

Когда женщины увлеклись своим любимым делом, Кобра сказал:

– После девяти зайди ко мне в номер, скажу тебе несколько слов.

– Какой номер?

– Узнай, ты же профессионал. – Кобра отошел к женщинам, принял участие в оценке меха и думал о том, что на его Родине ничего существенно не изменилось. На место коммунистов пришли демократы, а дураки в начальниках остались. Мыслящий человек не станет держать на серьезной работе такого придурка. Пусть он ничего не знает, даже не догадывается о предстоящем деле, подобному человеку не место в спецслужбе.

Вечером они встретились не в номере Кобры, а в баре гостиницы; довольно быстро террорист пришел к выводу, что земляк совсем не так прост, как выглядит.

– Так вы согласились с нашим предложением? – спросил Егор, усаживаясь за столик с бокалом в руке.

– Я думаю, предложение интересное, надо обсудить детали. В первую очередь порядок выплаты гонорара.

– Данный вопрос меня не касается. К вам прибудет другой человек, который решает финансовые проблемы. Мне поручено с вами встретиться, получить ваше принципиальное согласие. Затем я должен встретить вас в Москве, обеспечить машиной и необходимым материалом.

Если он знает о “материале”, то знает и о теракте, понял Кобра и сказал:

– Пока нет денег, я переговоры не веду. – Амбиции. Они не делают чести профессионалу. Как вам понравилась Наташа? Она девушка без предрассудков, у нее в Москве тихая двухкомнатная квартира. Наташа всегда рада гостям, к вашему сведению, она прекрасно разбирается в настоящих французских духах.

– Я это почувствовал. – Гонору у Кобры значительно поубавилось. – Девушка обаятельная, очень естественна.

– Рад, что она вам понравилась. – Егор сделал небольшой глоток, поднялся и раскланялся.

В пять утра Кобру разбудил телефонный звонок.

– Слушаю, – ответил он недовольно.

– Доброе утро, мы решили немного прокатиться по Кипру, заглянуть в Пафос, я не хочу кое-что оставлять в гостинице, откройте дверь, сейчас загляну, – сказал Егор и положил трубку.

Кобра быстро натянул тренировочный костюм, только он отпер дверь, как она открылась, в номер вошел Егор, бросил на кресло кейс, сказал:

– Вадим, тебе позвонят в квартиру на Тенерифе, – и вышел.

Первой мыслью Кобры было: как человек узнал имя? Он же представился как Захар. Ключ был привязан к ручке кейса. Кобра отпер его и увидел плотные пачки долларов. В кейсе находилось ровно пятьсот тысяч.

* * *

А в загородном доме министра Степана Митрофановича Юрченко в связи с приближающимися выборами в Госдуму атмосфера все больше накалялась. Хозяин был членом правительства, но предстоящие выборы были непредсказуемы, могли сбросить премьера, соответственно разогнать всю команду. Тогда прощай, уютный особняк, слуги и охрана, персональная машина, внимание и улыбки окружающих. Сам хозяин держался спокойно, он был в меру тщеславен, в быту неприхотлив, но супруга Марианна развила бурную деятельность, чуть ли не ежедневно собирала гостей, людей, как она считала, нужных и способных помочь. Муж пытался объяснить жене, что все это пустые хлопоты, от происходящей суетни толку никакого, останется премьер – есть шанс усидеть, уйдет он – команда разбежится быстрей, чем крысы с тонущего корабля.

Юрченко удивлялся, почему к его скромной персоне некоторые действительно сильные фигуры проявляют такое внимание. Он был ученым, в последние годы стал хозяйственником и руководителем отрасли, в политику не лез. Министр, конечно, занимался исключительно своими делами, беспрекословно слушался начальства, хотя указания вице-премьеров часто были противоречивы, приходилось балансировать, идти на компромиссы, что наносило существенный вред делу.

Дача же Юрченко была выбрана местом сходок именно потому, что хозяин, по мнению заговорщиков, был пустым местом, ничего не решал и не привлекал к своей персоне ненужного внимания.

Однако служба охраны – генерал Коржанов и его люди давно раскусили сей нехитрый ход и не спускали с загородного имения своего внимательного взгляда.

Начальник охраны самой дачи бывший опер Артем Дуров ни черта не понимал в политике, да и не интересовался ею. Но ежедневные визиты майора Сухова, обилие водителей и охранников, которые сопровождали своих хозяев, злили Артема, нарушали установленный порядок жизни.

Неожиданности начались с того, что перестала работать система прослушивания особняка. Артем не стал искать причину: во-первых, не разбирался в электронике, главное, не желал демонстрировать, что о прослушивании знал. Он его не ставил, ранее не пользовался и показывать свою осведомленность не собирался. Он позвонил Вике, но у нее никто не отвечал, а пользоваться местным телефоном для связи с контрразведкой или милицией было наивно, даже опасно для жизни.

Днем, когда, кроме прислуги, в особняке еще никого не было, он выехал в город, прокатился по шоссе, на Кутузовском остановился у магазина; велико было желание воспользоваться автоматом, но Артем удержался. Следуя оперативной логике, отключив прослушивание, за ним должны установить наблюдение, обнаружить которое на прямой трассе, в непрерывном потоке машин практически невозможно. Если он начнет звонить по автомату, сгорит, потому Артем зашел в магазин, купил крем для бритья, лезвия и вернулся домой. Тот факт, что он прошел мимо автомата и не воспользовался им, должен служить косвенным доказательством, что начальник охраны двум богам не служит, никакой игры не ведет.

В этот же вечер Артем получил подтверждение, что в своих предположениях был абсолютно прав. Около восьми приехали хозяин с супругой, еще три машины с гостями. Артем не встречал их торжественно, как это делал его предшественник, держался в стороне. Среди приехавших он узнал вице-премьера Барчука с женой, помощника Президента Ждана. Третьего гостя, приехавшего тоже, видимо, с женой, здоровенного мужика с зычным голосом, Артем не знал.

Хозяева и гости вошли в особняк. Артем проследил, как припарковали машины, когда увидел майора Сухова, приезда которого он не заметил.

– Привет, Артем, – сказал майор. – Господа прибыли, теперь они вне твоей юрисдикции.

– Не дави интеллектом, я прозяб, идем ко мне, согреемся.

Они вошли в дом охранника, Артем включил чайник, достал бутылку и стаканы, вновь позвонил Вике, послушал длинные гудки, положил трубку.

– Кому названиваешь? – спросил майор, разлил по стаканам водку.

– Давай, – Артем кивнул и выпил. – Когда в казино служил, была у меня одна, не моя, общественная, но больно нравилась, хотел сюда пригласить.

– Шатенка? Голубоглазая? Дина. Нет, по-другому звали. – Майор тоже выпил.

– Вика, – подсказал Артем. – А ты откуда ее знаешь? Я ей третий день дозвониться не могу. Сейчас время как раз ей на работу собираться. Куда девка пропала?

– Ее ментовский полкаш Гуров увез, – сказал майор, наливая по второй.

– Гуров? Который из главка утро?

– Ты его знаешь? – безразличным тоном спросил майор.

– А чего его не знать? Днями беседовали. А чего важняку валютная девчонка понадобилась?

– Интересно, где это ты с Гуровым встретился, что ему от тебя понадобилось? – Майор уже не скрывал интереса.

– А тебе что? – Артем пожал плечами. – Мы лет десять тому назад, он еще в МУРе обитал, работали по одному делу. Тут в Столешниковом встретились, разговорились, молодость помянули. Он возмущался, что меня из ментовки поперли... Ты говоришь, он Вику увез? Куда? Зачем? И ты откуда знаешь?

Сухов не знал, что исчезновение Вики и Валентины устроил Гуров, но предполагал, что такое возможно. Служба охраны Президента не делилась с контрразведкой добытой информацией. Майор пытался нащупать след пропавших девиц. На вопрос Артема ответил обтекаемо:

– Точных данных не имею, но подозреваю. – Он врал, знал точно, три дня назад девушка у казино села в машину Гурова, но дальше их след терялся.

Боевики, сидевшие в засаде на квартире Валентины, утверждали, что напал не Гуров и вообще не ментовка, а крутые ребята из отморозков. И только после этого девки исчезли. Майор вел сбивчивый разговор, пытаясь выяснить, есть связь между Артемом и Гуровым, на которой упорно настаивал новоиспеченный кандидат в депутаты Усов.

Артем отвечал на вопросы рассеянно, порой умышленно невпопад, главное он выяснил. Майор не знал, что недавно, поздним вечером, Артем вызвал Вику из казино специально для Гурова. Теперь опер ломал голову, каким образом установить с полковником связь. Ясно, сегодняшняя поездка в центр наблюдалась, майор знает, что Артем имел возможность позвонить, но не воспользовался ею, и гэбэшник успокоился.

– Так тебя волнует судьба Вики? – разозлившись, что разговор в нужном направлении не складывается, спросил майор.

– Судьба? – Артем взглянул удивленно. – Меня волнует ее грудь. Объявится девчонка, может, с фраером в теплые края умотала. Чудится, не меня, тебя, Олег Артемьевич, девчонка интересует, или приглянулась?

– Меня не проститутка интересует, а полковник Гуров. По какому вопросу он встречался с генералом? – Майор якобы откровенничал, на самом деле ожидал реакции охранника на сообщение о встрече Гурова с Коржановым.

– С каким генералом? – Артем понял, что гэбэшник ведет разведывательный допрос, вновь насторожился. – Генералов много. Да и мало ли чего может оперу-важняку понадобиться.

Никак бывший мент с Гуровым не связан и ничего не знает, решил майор. А может, его послать за взрывчаткой? Не годится, отмел подобную мысль Сухов. Больше людей – больше риска. Ехать должен свой человек, лучше всего если Яшин. Он уже увяз, обратной дороги у него нет. А в охранники ему определим этих парней, что в засаде у проститутки сидели, лейтенантов придется так или иначе ликвидировать.

– О чем задумался, Олег? – спросил Артем.

– Извечный вопрос, который стоит перед русским мужиком: пить или не пить?

Артем наполнил рюмки, кивнул:

– Будем. Как поживает кандидат в депутаты? Неужели он действительно будет заседать в Госдуме?

– Запросто. – Майор выпил, взглянул на часы. – Бывай, я пойду, мне еще надобно в особняк заглянуть.

– Удачи. – Артем поднял рюмку; когда майор вышел, поставил рюмку на стол.

Майор миновал парадную лестницу, кивнул охраннику, вошел в дом через боковую дверь для прислуги и свернул в туалетную комнату на первом этаже. Яшин был уже здесь, стоял у зеркала, причесывался. Увидев майора, презрительно скривился и сказал:

– В подходящем месте встречаемся.

– Сегодня это наше законное место. – Майор прошелся до окна, заглянул в кабинку. – Звонил?

– Нет.

– Плохо. Очень плохо. Он пропал. И почему он не вышел на связь сразу после прибытия?

– Он звонил, сказал, что помощь не нужна.

– Знаю, и вляпался в историю с девкой. Почему он не воспользовался твоей девчонкой? – Майор приоткрыл дверь, выглянул в коридор. – Зачем он связался с уголовником и начал устраиваться сам?

– Задавать вопросы я тоже умею, – ответил Яшин.

– У тебя на Кипре с ним не произошло никакого недоразумения?

– Нет, мы встретились, обменялись паролями, я рано утром передал ему деньги и улетел. А вы все перевели на его счет?

– Естественно, иначе его бы в Москве не было. Надо доставлять материал, а мы не знаем, сколько и что конкретно ему требуется. Будем ждать, другого выхода нет. Учти, за материалом поедешь ты, Егор Владимирович. Охрану я тебе дам.

– Ты забываешься, Олег, я не мальчик.

– Считаешь, можно послать мальчика?

– Я найду человека, у меня есть подходящий азербайджанец.

– Извини, полковник, но ты по фазе двинулся. – Майор так разозлился, что начал заикаться. – Черного можно послать только за овощами или фруктами, и то у него ГАИ все отберет. Ехать за взрывчаткой можешь либо ты, либо я. Но мне нельзя уезжать из Москвы, отходить от генерала. Я тебе дам охрану.

– Охрана в таком деле не поможет, если начнут досматривать машину, конец.

– Ты полковник ФСБ, и бойцы с тобой будут из того же управления. Ящики и ящики, скажешь, что секретное оборудование. И прекратим разговор, ты знаешь, командую я.

Майор, не прощаясь, вышел, вернулся в домик Артема, не снимая куртки, присел к столу:

– Забыл спросить, у тебя есть возможность встретиться с полковником Гуровым?

Артем искренне удивился, пожал плечами:

– Конечно. Во время нашего разговора в Столешниковом мне показалось, полковник хочет меня о чем-то спросить, но, видимо, он передумал. И, сам понимаешь, наша встреча не могла произойти случайно. Вся болтовня о моей жизни лишь дымовая завеса, Гуров человек конкретный, раз он меня встретил, значит, я ему зачем-то нужен. Но я не хочу связываться с Гуровым, он слишком умен. Да и меня его дела не интересуют.

Откровенность Артема обескураживала майора: либо этот парень лишь то, что он из себя изображает – выброшенный за борт мент, каких сейчас сотни, либо Усов прав, и тогда дело дерьмо. Но выбора не было, приходилось рисковать. Двойная игра тоже игра, ее вполне можно выиграть.

– Лично мне Гуров симпатичен, хотя я с ним и незнаком, но дела его знаю. – Майор поднялся, снял куртку, повесил рядом с курткой Артема и вколол ему в шов подкладки небольшую булавку. – Давай выпьем еще по одной, кое-что обмозгуем. Гуров интересует генерала, и не строй из себя девочку, ты знаешь, о каком генерале я говорю.

– Я не хочу связываться с полковником, он опасен, – решительно ответил Артем. Он понял: майор задумал комбинацию, и он, Артем Дуров, пешка, которой хотят сделать первый ход. И чем дольше он станет упираться, тем сильнее будет желание данный ход сделать. – Конечно, я могу позвонить полковнику, попросить о встрече, но для этого должна существовать серьезная причина.

– Чтобы сторожевая собака подошла, необходимо протянуть кусок свежего мяса, – усмехнулся майор.

– Настоящий пес из чужих рук не берет.

– Ты не чужой, ты мент, и Гуров мент. Он возьмет, так как этот кусок ищет. Встретиться с Гуровым ты должен конспиративно, не ехать к нему в кабинет. Он твою предосторожность прекрасно поймет. Лучше всего разговаривать в машине.

– Он никогда не позволит себя “вести”. И “хвост” за мной засечет сразу.

– Я знаю, вы будете чистые. – И майор подробно проинструктировал Артема.

...Гуров и Крячко не собирались в кабинете Орлова три дня, новости отсутствовали, пережевывать одно и то же надоело.

– У нас дела паршивые, но, судя по всему, у майора Сухова положение тоже паршивое, – сказал Орлов. – Очень интересно, кто этот простак-майор на самом деле и какова его действительная роль в операции.

– Они потеряли связь с Коброй. Он битый русский мужик и соотечественникам не верит, – сказал Гуров.

– У тебя прекрасная привычка не отвечать на вопросы. – Орлов болезненно поморщился, у него болел зуб, а идти к врачу генерал боялся. – Станислав, что ты молчишь?

– Меня не спрашивают. – Крячко скорчил комичную гримасу. – Майор – серый кардинал, ему в радость изображать “шестерку”, значит, он если не джокер, так король или туз. Доверенное лицо Коржанова.

– Значит, майор ведет двойную игру, – перебил Гуров. – Генерал не может плести интриги против Президента. Это равносильно самоубийству: нет Президента – нет и Коржанова.

– Потому я утверждаю, майор – двойник, если не тройной агент, – сказал Крячко. – Я согласен, они потеряли связь с Коброй.

– Террорист может обойтись без посторонней помощи, “крышу” он найдет самостоятельно, объект он определит, подходы у него отработаны, но без взрывчатки ему никак не обойтись, – рассуждал Гуров. – Конечно, нам могут быть и неизвестны его возможности, но факт его обращения к Акиму-Лёнчику доказывает, что они достаточно ограничены. Он может обратиться за помощью к заказчикам. У нас просматриваются две фигуры. Сейчас вы начнете меня ругать. И все-таки я повторю: Егор Яшин и Павел Усов. Агентурных подходов у нас к ним нет.

– Артем Дуров? – спросил Крячко.

– Считаю, он засветился, – ответил Гуров. – И никто в той засветке не виноват. Ты, Станислав, спасал ему жизнь, сложить два и два для оперативника несложно. А Пашка Усов оперативник настоящий.

– Тогда зачем Артема держат в особняке?

– Майор может Усову не верить. Главное, сменить только что назначенного человека значит признать свою ошибку.

– Иметь около себя чужого человека совсем неплохо, – буркнул Орлов. – Я знаю сыщика, не самого последнего сыщика, который обожает такие ситуации.

– Не может быть! – театрально воскликнул Крячко. – Кто же такой умный и хитрый? В кабинет заглянула Верочка.

– Лев Иванович, вас разыскивает какой-то мужчина. Подойдете или сказать, чтобы позвонил вам в кабинет?

Орлов указал на один из аппаратов. Гуров подошел, снял трубку:

– Гуров слушает.

– Здравствуйте, Лев Иванович, говорит бывший сотрудник милиции Артем Дуров. Помните?

– Здравствуй, Артем. Чего-нибудь стряслось, что ты меня по разным телефонам разыскиваешь? – Гуров взглянул на друзей, подмигнул. Он понимал, что разговор Артема может прослушиваться, говорил довольно холодно: – Желаешь, я тебе закажу пропуск.

– Не хотелось бы, Лев Иванович, кругом знакомых много. Мы можем встретиться в городе.

– Сейчас я занят, позвони в кабинет попозже, я взгляну, как у меня день складывается.

– Большое спасибо, Лев Иванович, извините за беспокойство.

– Ладно, только больше секретарю генерала не названивайте. – Гуров положил трубку и сказал: – Генерал всегда прав.

* * *

Гуров назначил встречу на Пушкинской площади на автомобильной стоянке у здания “Известий”. Он выбрал столь людное и популярное у москвичей место, чтобы лишний раз доказать наблюдателям, что не придает свиданию с Артемом важного значения. Попросил человек о встрече, сыщик не должен от нее отказываться, но и не ждет от свидания ничего интересного. За Дуровым будет вестись наблюдение, в этом нет никакого сомнения, в таком скопище машин и людей засечь профессионального наблюдателя не представляется возможным, так пусть смотрят, слушают, докладывают начальству, которое должно прийти к однозначному выводу: полковник Гуров встречу с бывшим сотрудником особо не скрывает и значения ей не придает.

При желании от “наружки” можно было оторваться и встретиться без свидетелей, но делать это ни в коем случае было нельзя, так как сам факт проверки и сложного ухода неопровержимо доказывал бы, что между полковником и Артемом существует законспирированная связь. Ликвидировать Артема не стали бы, просто вывели бы его из игры, лишили подхода к любой интересной информации, он бы потерял всякую цену. Нет, встреча должна проходить вроде бы конспиративно. Гуров известный агентурист, бережет человека на всякий случай, интересной информации от него не ждет.

Гуров умышленно приехал с опозданием на десять минут, поставил “Пежо” рядом с “Жигулями” Артема, из машины не вышел, лишь открыл правую дверцу, махнул рукой, мол, садись рядом.

– Здравствуй, Артем, жизнь за городом пошла тебе на пользу, хорошо выглядишь, видно, и пить стал меньше. – Он протянул бывшему оперативнику записку.

Артем взял записку, отдал Гурову заготовленный конверт, который Гуров убрал в карман. Артем прочитал: “Излагай только легенду”. Сыщик вынул из кармана сканер, прибор для обнаружения радиозакладок, провел вдоль тела Артема, выяснил, что тот “заряжен”, довольно кивнул:

– У меня времени в обрез, излагай, зачем я тебе понадобился, – сказал он деловито.

– Лев Иванович, жить в резиденции министра неплохо, а платят, так и жаловаться грех. Но я, как ни говори, опёр, а не пенсионер. Обидно в тридцать с небольшим хоронить себя в сторожах да холуях.

– Раньше следовало думать, меньше пить и скандалить с начальством. – Гуров закурил. – Я же не могу явиться в управление кадров и сказать: есть отличный парень, его из райуправления выгнали за пьянку, давайте возьмем его в главк.

– Да не пил я, оговорили, счеты свели.

– Это я слышал. Давай, Артем, будем оперативниками, людьми деловыми. Если бы ты мне что существенное дал, тогда с начальством можно говорить. А рассказывать генералу, как старший опер был в районе плохим, а в главке станет хорошим, людей смешить, себя дураком выставлять. У меня дел невпроворот, я с тобой только время теряю.

– Я ваших дел не знаю, вы мне, что вас интересует, не скажете. Есть у меня кое-что, может, вас заинтересует.

– Выкладывай. – Гуров не считал, что за ними может вестись визуальное наблюдение, но при сегодняшней технике сам черт не застрахован, и, взглянув на часы, закурил.

– Хозяин раньше на даче бывал редко, последние дни зачастил. И гости у него собираются из верхов.

– Кто конкретно?

– Помощник Президента Ждан, вице-премьер Барчук, а майор из службы охраны Президента так не вылазит, лучшим моим корешом стал.

– Ну и что? Нормально, начальство нужно охранять.

– Не простой тот майор, почему-то очень вами интересуется.

– Мною? – удивился Гуров. – Что ему милицейский полковник? Может, ему интересно, чего я с генералом Коржановым встречался?

– Нет, таких вопросов не задавал, да я и ответов знать не могу. А вот двумя проститутками из казино “Фламинго” майор сильно интересуется. Мне кажется, что майор считает, вы в тех девках сильных свидетелей имеете. И куда-то их упрятали.

– На воду дует твой майор. – Гуров рассмеялся. – Зачем мне валютные проститутки?

– Не знаю.

– А почему майор тебя об этом расспрашивает?

– Так я же во “Фламинго” работал, да и с одной из них у меня вроде чего намечалось.

– А зачем девки майору понадобились?

– Не скажу, но вроде на квартире Валентины ждали вас, а пришли какие-то мужики, и драка случилась.

– Ерунда, я не знаю никакой Валентины, с Викой твоей знаком, подвозил однажды. У меня в казино была встреча назначена, человек не пришел, я в машину сажусь, смотрю, красотка в шубке, вроде одинокая. Я человек старомодный, Артем, мне и в голову не пришло, что девчонка платная.

– А платная, так и не человек вовсе? – зло спросил Артем. – Лучше шпалы класть или голодать?

– По мне лучше голодать. – Гуров взглянул одобрительно, кивнул.

– Все мы платим. Лев Иванович, и вы, и я. Все!

– И хватит об этом, не агитируй, не депутат.

– А Павел Усов в депутаты подался.

– Флаг ему в руки, у меня на него злость прошла. – Гуров вновь посмотрел на часы. – Заболтались. Ты меня без дела не беспокой. Усадьба твоя не по моему ведомству. Майор, что захаживает, тоже не мой клиент, пусть им ФСБ интересуется. Ты был опером, Артем, знаешь, у каждого своя грядка.

– Так я пойду? – уныло произнес Артем.

– Иди, что для меня будет, звони.

– До свидания.

– Пока. – Гуров неторопливо двинулся со стоянки, выехал на Бульварное кольцо и покатил в сторону набережной. Подмывало провериться, выяснить, ведется за ним наблюдение или нет. Но сыщик соблазну не поддался, ехал общим потоком и вскоре остановил машину у министерства.

Орлов выслушал доклад Гурова, прочитал записку Артема, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Крячко, который сначала сопровождал Гурова, затем переключился на Артема, тоже вернулся с небольшим уловом.

– Считаю, что вас наблюдали, но голову на плаху не положу. Если работали, то профессионалы, я держался в отдалении. Конечно, этот майор фигура очень интересная, но, знаешь, кто он может статься? Он из прежнего ГРУ. Как оно теперь называется?

– Как называется, неважно, однако разведке в деле нечего делать, – ответил Гуров.

– Глупости, Станислав, сыщик ты хороший, а политик и интриган никакой, – Орлов открыл глаза. – Не рискнет разведка держать человека в ближайшем окружении генерала Коржанова, слишком рискованно, да и бесперспективно.

– Артем пишет, что на дачу вместе со Жданом дважды приезжал Яшин, – начал рассуждать Гуров. – Любовник Вероники Николаевны Ждан – это еще не причина для подобных визитов. Он же присутствовал на инструктаже молодчиков...

– И летал в августе на три дня на Кипр, – вставил Крячко.

– Тысячи русских отдыхают на Кипре, – буркнул Орлов.

– Три дня с девушкой? – неуверенно сказал Станислав. – Яшина поперли из Управления охраны, видимо, пристроили в службу безопасности. На Кипр в командировку не ездят, кто-то платил.

– Какая разница, кто платил? – рассердился Орлов. – Не занимайте головы никчемными вопросами. Интерпол сообщил, что в Россию прибыл террорист. Мы нащупали пропавшего без вести человека, который служил в Афганистане взрывником. Установили, что у авторитета Лёнчика в юности был друг, который уехал в Афганистан и пропал без вести. У нас имеется его фотография, – генерал запнулся, – пятнадцатилетней давности...

– Будем исходить из того, что разыскиваемый нами человек Данин Вадим Леонидович, пятьдесят пятого года рождения, по кличке Кобра, – сказал Гуров. – Фотографии, которыми мы располагаем, никуда не годятся, их можно использовать только для идентификации, но никак не для розыска. Что у нас действительно имеется, так его пальцевые отпечатки, дактокарта судимого.

– Остался пустяк, разыскать в Москве мужчину лет сорока, выше среднего роста, нормального телосложения, – сказал Станислав. – Тогда пригодится и дактокарта, и Валентина, у которой он прожил сутки. Никакого криминала у нас против данного человека нет, но теракт мы предотвратим.

– А это и есть главное, – ответил Орлов. – Мы можем ему предъявить дезертирство и незаконное пересечение границы. Он начнет плести, что был в плену у невесть кого и вернулся во время вывода наших войск из Афганистана.

– Друзья, знаете, в чем разница между вами и мной? – спросил Гуров вкрадчиво. – Вы решаете: что делать с медведем? А я думаю: где медведя разыскать?

* * *

...Павел Петрович Усов, кандидат в депутаты Госдумы, сидел за столом в своем кабинете и читал газеты. Кандидату положено быть человеком политически грамотным, но он просматривал газеты без всякого интереса, от безделья.

Во входную дверь позвонили, и Усов крикнул:

– Валентина, меня нет дома! В прихожей раздались голоса, жена приоткрыла дверь и виновато сказала:

– Этот человек настаивает, он...

– Здравствуйте, Павел Петрович, извини нахала. – В кабинет вошел майор Сухов, вручил жене цветы, которые она отказывалась брать, и закрыл за ней дверь. – Поверь, без крайней необходимости я бы не приперся.

– Привет. – Усов улыбнулся, обрадовавшись, что гость не от избирательной кампании, которая надоела до чертиков. – Куда я полез? Как я тихо и красиво жил в имении министра.

– И пытался ограбить честного налогоплательщика. Ты шутишь, и я шучу, мы с тобой клоуны. – Майор присел на тахту. – Ты знаешь, что засада на Гурова не удалась и девки скрылись?

– Меня не колышет.

– Ты баллотируешься не в одномандатном округе, проходишь в зависимости от успехов партии.

– Плевал я на эту банду и на Бисковитого персонально.

– На всех плевать слюны не хватит. Ничего конкретно плохого Гуров мне пока не сделал, но кажется мне, что дорожки наши пересеклись.

– Так собирай деньги, нынче похороны – удовольствие дорогое.

– Ты понимаешь, у нас с тобой одна могила на двоих?

– Мы с тобой на могилу не выслужились, нас в крематории сожгут. А по поводу Гурова ты ко мне не обращайся. Вы проводите операцию, о которой я понятия не имею. Я даже не знаю, где ты служишь и в каком ты действительно звании, Олег.

– Служу я Президенту, а звание мое никого не касается, – ответил майор. – Но зови меня майором, я привык.

– В отношении звания я догадываюсь, а в отношении службы Президенту ты врешь. Ты официально под Коржановым ходишь, но и ему ты не служишь. Я полагаю, Олег Артемьевич, что выполняешь ты поручения различные, а служишь только победителю.

– А ты желаешь оказаться на стороне побежденных?

– Я хочу быть на своей стороне. И хватит болтать, выкладывай, зачем пришел?

– Хамишь, Павел.

– А нищему пожар не страшен. Слушаю.

– Ты говаривал, что Гуров Артема вербанул. Мне важно в этом убедиться, я решил Дурова проверить и предложил ему с полковником встретиться.

– Направил моську на матерого волка. Майор достал из кармана портативный магнитофон, положил на стол:

– Послушай их беседу, изложи свое мнение. Усов взял магнитофон, включил перемотку, сказал:

– Если Артема при отходе из офиса Сабирина прикрывал Крячко, никаких проверок не требуется, Артем человек Гурова.

– Ты послушай, послушай. – Майор взял со стола газету.

Усов прослушал запись разговора Артема с Гуровым дважды, отдельные места проматывал по нескольку раз, спросил:

– Где они разговаривали?

– В машине Гурова.

– Где стояла машина?

– На Пушкинской площади, у “Известий”.

– Где был вмонтирован микрофон?

– В куртке Дурова.

– Что? – Усов хлопнул себя по ляжкам и рассмеялся. – Чувствую, необычно разговаривает мой “лучший друг”, не пойму, в чем дело. Так микрофон был в куртке Артема?

– Последнее слово техники, в жизни не найти, – обиженно ответил майор.

– А чего искать? Ты знаешь, что Гуров без сканера в сортир не ходит? Артем только в машину сел, а Гуров уже знал, что парень “заряжен”. И весь разговорился для вас, персонально для тебя, майор. Только “дружочек” мой сплоховал малость, он обычно с людьми, которые могут пригодиться, вежливее разговаривает. А здесь он так хотел тебя убедить, что Артем ему даром не нужен, что палку перегнул. Дурачков обмануть можно, а меня на козе не объедешь.

– Допустим, что они в одной упряжке, так поговорить-то им требуется. Тему беседы определил я, время записи и время нахождения Артема в машине совпадает до секунды, они даже написать друг другу что-либо времени не имели. Разговор закончился, и Артем из машины вышел.

– А позже они могли вновь встретиться, – сказал Усов.

– Нет. Они разъехались, каждый к себе, Артем из имения не выходил, телефон прослушивается. Однажды Артем имел возможность позвонить Гурову из автомата, не воспользовался.

– Не знаю как, но Гуров тебя дурит, – сказал Усов, но прежней убежденности в голосе не было. – И Гуров заранее не знал, что собеседник будет “заряжен”. Место встречи... для фраеров. Его “вели”, он проверялся?

– Он не проверялся, ехал, как на свиданку с девушкой.

– Хитер, зараза, но я ему не верю.

– Я тебя понимаю, – сочувственно произнес майор. – Мне он мешает, как его отвести в сторону?

– Убить.

– Полагаешь, у меня команда киллеров в кармане?

– Он за тобой охотится?

– Не за мной, но охотится. Интерпол навел милицию и контрразведку на одного человека.

– Террорист? – спросил Усов прямо.

– Почему ты решил? – удивился майор. Усов взглянул на гостя соболезнующе, даже головой покачал.

– Ты в ГРУ работал?

– Возможно, какое это имеет значение?

– Мог бы таблицу умножения и выучить. Интерпол в основном занимается наркотиками, фальшивомонетчиками и террористами. А вам первые ни к чему. На носу избирательная кампания. Вам нужен теракт, не убийство конкретной персоны, а скандал.

– Так много знаешь и до полтинника дожил. Удивительно. – Майор сдержал закипающую злость, продолжал спокойно: – Какие у Гурова слабости?

– Человеческие: может выпить, за женщиной приволокнуться не дурак, к тому же сам дамам нравится. Но он, даже когда спит, остается сыщиком. Тут он просто больной. – Усов ненадолго задумался. – Он тщеславен. Только не в общепринятом смысле. Ему неинтересны газеты, афиши, аплодисменты, тем более ему плевать на отношение начальства. И чем выше начальство, тем больше ему плевать. Он очень дорожит мнением своих личных друзей – Станислава Крячко и генерала Орлова. Но главное! Основополагающее! – Он поднял палец. – Полковник Гуров безумно дорожит собственным мнением о самом себе. Ради того, чтобы доказать что-то самому себе, он готов умереть.

– Интересно. Я таких людей не встречал, – пробормотал майор и задумался.

Глава 19

Четырнадцатого ноября, во вторник, Гуров на работу не вышел. С утра он попытался сделать гимнастику, но через несколько минут прекратил и улегся на диван. Он позвонил Верочке, генерала на месте не оказалось, Гуров сказал, что заболел. Девушка предложила прислать врача, сыщик отказался, велел в случае надобности звонить домой. Он практически не болел, имел отгулов на месяц и более, да и не было никакой разницы, сидит он в кабинете и ничего не делает или лежит на диване и смотрит в потолок.

Кобра затерялся в Москве, уцепиться было не за что, оставалось ждать. Станислав сидел у телефона, хотя агентурные подходы оперативников в сложившейся ситуации сработать не могли.

Оперативники Кулагина тоже толклись без дела, вели наблюдение за двумя адресами, по которым Вадим Данин появлялся в молодости, но занятие это было пустое, и все изуверились, работали спустя рукава, а может, вообще ничего не делали, писали ежедневно рапорты, которые подшивались в дело.

Кобра, конечно, понял, что, восстановив связь с Акимом, совершил ошибку, и больше в солнцевских группировках не покажется. Гуров почувствовал, что у террориста взрывчатки нет и получить ему ее неоткуда. У полковника теплилась надежда, что подадут весточку молодцы, пытавшиеся его захватить на квартире Валентины Серовой. Они не знают Гурова, побоятся мести и окончательно порвать с ним связь не решатся.

Они звонили ежедневно, утром и вечером, тусклыми голосами сообщали, мол, начальство поначалу их третировало, заставило исписать тонну бумаги, сейчас оставило в покое. Сегодня работа у них самая рутинная, никаких заданий они не получают.

Несколько раз Гуров встречался с Харитоновым, ничего интересного осведомитель не сообщил, его выход на Кобру, при всей своей буйной фантазии, сыщик считал невозможным. У террориста не было никакого притяжения к группировке Ямщикова-Лялька.

Прошедший месяц Гуров спал мало, находился в прострации, чувствовал себя беспомощным, никому не нужным. Еланчук со своим шефом из Москвы улетели, изредка звонили, у них новостей тоже не было, террорист нигде не проявлялся. Теоретически можно предположить, что он осел в Москве, ждет, проявится в первой декаде декабря, прямо перед выборами в Госдуму.

Гуров лежал на диване в гостиной, смотрел в потолок, порой дремал, когда сознание прояснялось, сыщик думал о том, что бесперспективное дело надо бросить, заняться повседневными оперативными делами, вернуться к нормальной жизни. Он пытался заговорить об этом с Орловым, который идею друга поддержал, высказался, что людей не хватает, необходимо съездить в командировку, и вообще оперативник обязан работать, а не размышлять о смысле жизни, затем спросил:

– Твое мнение, искомый террорист существует?

– Безусловно. Интерпол организация серьезная.

– В настоящее время он в России?

– Не знаю, но, судя по всему, какое-то время находился. Иначе не объяснить засаду в квартире Валентины Серовой и последнего сообщения Артема Дурова о том, какой повышенный интерес проявляет к моей скромной персоне майор Олег Сухов. Да и совпадения по линии якобы пропавшего без вести уголовника Вадима Данина по кличке Кобра, неизвестно кем ликвидированный Аким Леонтьев, по кличке Лёнчик, Аким в разговоре с Харитоновым упомянул Кобру...

– А Вадим Данин был взрывником, – обмолвился Орлов. – Ты, ошалев от безделья, улетаешь в командировку, а в Москве взлетает на воздух детский театр. Полковник Гуров и генерал Орлов, российские сыщики, обнявшись, уходят на заслуженный отдых. Станислав говорит, ты спишь плохо? Я тебе раскладушку на том кладбище поставлю, подушку дам, чтобы тебе удобнее было лечь и застрелиться.

Итак, сыщик Гуров лежал на диване и смотрел в потолок, пытался представить, как выглядит детский театр, и, к своему стыду, даже не мог вспомнить, где он расположен. Никакая фашистская или националистическая организация не посмеет взорвать детский театр, убеждал себя сыщик. Петр сказал, желая разозлить меня, он и сам не верит в такую возможность. Никакая организация и никакой лидер не посмеют убить детей, весь мир отвернется, объявят убийц вне закона. Но недавно Бисковитый по телевизору сказал, что, защищая границы России, готов уничтожить любой аул, из которого раздастся выстрел, будет ранен или погибнет русский солдат. Лидер партии сказал, и никто ему не ответил. А ведь аул – это в основном женщины, дети да старики. Если террорист нанят сумасшедшим, могут взорвать и роддом. А он, российский сыщик, лежит на мягком диване и смотрит в потолок.

Гуров поднялся, почувствовав прилив сил и злости, жар, какой бывает при высокой температуре. “Петр предупредил, что я застрелюсь на кладбище! Что делать? Я не знаю, где он! Надо действовать, что-то предпринять, напугать террориста, заставить Кобру поверить, что я двигаюсь по его следу. Если он испугается, то предпримет некие действия, проявит себя, и я действительно выйду на его след. У меня нет подходов к Кобре, соответственно нет и канала, по которому можно протолкнуть дезинформацию. О прибытии к нам террориста сообщил Еланчук. Если у Интерпола существуют каналы для получения подобной информации, значит, и у террористов могут быть свои люди в Интерполе и так же добывать информацию”.

Гуров позвонил в Вену на квартиру Еланчука.

* * *

...Кобра вышел из дверей Центрального телеграфа, оправил ловко сидящую на его стройной фигуре кожаную куртку, сбежал по ступенькам и зашагал в сторону Пушкинской площади. Он был прекрасный конспиратор, одет великолепно, на взгляд человека, в данном вопросе не сведущего. Но люди понимающие определяли в этом самоуверенном, казалось бы, элегантном человеке подделку, подобных молодцов в центре Москвы чуть не каждый второй. Не говоря о том, что богатые люди не передвигаются по улицам пешком, на Кобре все вещи, от ботинок до клетчатого мохерового шарфа, были изготовлены на окраинах либо вне пределов цивилизованного мира. Именно этого Кобра и добивался, ибо давным-давно убедился: хочешь быть незаметным, одевайся, как одевается большинство.

На телеграфе в окошечке “До востребования” он получил телеграмму: “У Хайца семнадцатого день рождения, не забудь поздравить”. Это означало, что к нему прибыл связной, который ждет его ежедневно в семнадцать часов в ресторане “Пекин”.

У Кобры имелся телефон русского, от которого он получил деньги на Кипре. Кобре была необходима помощь, но русский ему так не понравился, что террорист на связь не выходил. Лишь однажды позвонил, сообщил, что прибыл, и связь прервал.

Русский, назвавший себя Егором, был неуверенный, слабовольный человек, не двойник, иначе ему бы не доверили такие деньги, но он может находиться под наблюдением. Сопровождавшая его девчонка вызывала больше доверия, но Кобра не звонил и девчонке, он не доверял русским. Среди них встречались классные профессионалы, но эта пара была явно из другого ведомства.

Он прекрасно знал ресторан “Пекин” Публика там собиралась разноцветная, как говорится, каждой твари по паре, место для встречи подходящее. Кто мог прибыть и зачем? Ясно, человек знает Кобру в лицо. А его знают в мире лишь несколько человек. Француз – Араб... Еврей... перебирал он. Этих людей в Москву можно привезти только в наручниках.

* * *

Абба отлично выглядел и улыбался. Он почти всегда улыбался. Кобра так привык, что уже не замечал этой улыбки. Они встретились у дверей “Пекина”, в ресторан не пошли, прогулялись по городу и устроились в небольшом частном ресторанчике с таким грозным швейцаром у стальных дверей, что казалось, он охраняет как минимум отделение Госбанка.

За одним из четырех столиков сидела нежно воркующая молодая парочка. Официантка появилась мгновенно, глянула на гостей оценивающе, улыбнулась и пригласила к столу.

– Сестренка, принеси нам срочно по сто граммов водки, на улице мерзко, – сказал Кобра, отодвигая для Аббы стул и усаживаясь лицом к входной двери. Он уже забыл, когда носил оружие и в последний раз дрался, но видеть входную дверь, иметь за спиной лишь стену – осталось со старых времен.

– Ты, как всегда, в форме, – одобрительно произнес Абба, взял с принесенного девушкой подноса стакан, выпил, бросил в рот маслину. – Люблю Россию. Я прилетел сюда с представителем крупной международной компании, которая интересуется возможностями развития в России туризма.

– Возможностей у нас хватает, хуже с валютой. – Кобра взглянул в меню, улыбнулся официантке. – Милочка, накормите нас по-русски, но так, чтобы мы остались живы и могли двигаться. Договорились?

– О’кей! – обрадованно воскликнула девица и исчезла за портьерой.

– Тобой интересуется очень сильный полицейский, – начал без предисловий Абба. – Он знает, что ты в России, осведомлен о твоей профессии и опыте, имеет паспортное фото пятнадцатилетней давности, знает возраст, рост, пожалуй, и все. Знаю, что у тебя здесь уже произошли мелкие неприятности и ты не хочешь встречаться с нашим человеком.

– Я тебе уже говорил после Кипра, человек твой не годится.

– Это не мой человек, я плохих не держу, – сердито ответил Абба. – Но тебе придется разок с ним встретиться. У тебя имеется голова, опыт, дерзость, но нет материала, кажется, нет даже машины. У тебя хотя бы надежная крыша?

– Я снял квартиру, сейчас в Москве это в порядке вещей, только имей деньги. Я пил водку с участковым, даже знаком с начальником отделения милиции. Я купил подержанные “Жигули”, так что твоя информация неверна, машина у меня имеется.

Официантка начала накрывать, разговор пришлось вести об охоте и благоустройстве заповедников.

– Мы имеем дела с политиками, – сказал Абба, когда женщина отошла. – У них нет ничего, кроме амбиций и денег, которые они наворовали. Но мы эти деньги взяли, обязаны отработать.

– Еще их пасут все спецслужбы, – заметил Кобра. – Мне нужен человек профессиональный. Не может такого быть, чтобы среди их многочисленных охранников такой человек отсутствовал.

– Есть такой человек, но ты, Вадим, парень опытный, знаешь: чем человек профессиональнее, тем больше он не любит знакомиться с новыми людьми.

– Все дело в деньгах. Чем выше принципы, тем выше цена, и только.

– Хорошо, допустим, я достану тебе материал самого современною качества. Ты объект подготовил?

– Я могу устроиться туда на работу завтра.

– Ты должен успеть до десятого декабря.

– Значит, я успею до десятого, – ответил Кобра. – Но я должен иметь самый высококачественный материал и все данные на любопытного полицейского.

– Свяжись с Егором, кстати, это его настоящее имя, он знает все о полицейском, имеет к нему великолепные подходы.

Гуров не верил, что умные люди могут привлечь Егора Владимировича Яшина к серьезному делу. Но он присутствовал при инструктаже боевиков, скорее всего Яшина используют втемную, он ничего не знает. Его летняя поездка с девчонкой на Кипр никакого отношения к делу не имеет. Скорее всего так оно и есть, но коли не знаешь, где золото, лучше копать в мало-мальски подходящем месте, чем валяться на диване. Гуров позвонил в контрразведку Кулагину:

– Здравия желаю, полковник Гуров из милиции. – Говорил он так на случай, если линия прослушивается. – Павел Юрьевич, извини, что беспокою по пустякам, не знаешь случаем, где в настоящее время обитает Егор Яшин?

– Здравствуйте, Лев Иванович, – официальным тоном ответил Кулагин. – Яшин у генерала Коржанова служил, потом его вроде к нам перевели, куда точно, не знаю, звоните в кадры.

– Павел Юрьевич, ты меня знаешь, а кадровик на полковника ментовки чихать хотел, по телефону никакой справки не дают, надо писать бумагу.

– У меня с Яшиным работа не пересекается, помочь не могу.

– Черт с ним, найду, никуда не денется. Как жизнь вообще, какие в свете новости? – Гуров и позвонил-то Кулагину ради этого вопроса, желая подтолкнуть.

– Трудимся, господин полковник, а новости в газетах и по телевизору передают.

– Ну, извини, желаю здравствовать. – Гуров положил трубку.

Он на самом деле не знал, в каком управлении служит Яшин, мог позвонить ему на квартиру, но набрал номер Вероники Николаевны Ждан. Сыщик знал, что они были любовниками и жили в одном доме. Супруг перезрелой красавицы служил энным помощником Президента, был приличным мужиком, а мадам убивала время всеми доступными способами.

Уже миновал полдень, но Вероника ответила так, словно еще не проснулась, что вполне могло соответствовать действительности. Гуров поздоровался, представился, извинился.

– Лев Иванович, какими судьбами? Дело этого несчастного Скопа давно закончилось. – Вероника говорила, растягивая гласные.

– Для вас. Вероника Николаевна, но не для несчастного милиционера, – ответил Гуров. – У меня к вам ерундовый вопрос, к тому же я не могу отказать себе в удовольствии увидеться с очаровательной женщиной.

– Лгун! Последний раз вы разговаривали со мной ужасным тоном. В принципе вы мне симпатичны, но работаете в такой безобразной организации...

– Вероника, разрешите заглянуть к вам на чашку кофе?

– Что с вами поделаешь, приезжайте.

– Лечу! – Гуров чуть было не сплюнул, положил трубку, достал из шкафа парадный костюм, начал гладить брюки.

Сейчас эта жопастая стерва разыщет Яшина, сообщит о звонке милиционера. Возможно, Егор о сообщении любовницы тут же забудет, а возможно, и нет. Ведь почему-то он присутствовал при беседе с боевиками, операция закончилась провалом, естественно, Яшина тогда по головке не погладили.

* * *

Времени, чтобы одеться, у женщины было вполне достаточно, однако Вероника встретила Гурова в халате, который был туго перехвачен поясом, что подчеркивало ее полную грудь, которая тяжело колыхалась под атласной тканью.

Гуров преподнес хозяйке пурпурную розу, поцеловал надушенную руку, ноги он тщательно вытер еще в подъезде, объясняя охраннику, к кому идет, хотя по ухмылке парня было ясно, что Вероника на вахту звонила. Итак, туфли были чистые, плащ сыщик повесил в прихожей, в гостиной он уже бывал ранее, тем не менее выразил восхищение изящным мягким гарнитуром и безукоризненной обстановкой.

– Присаживайтесь, Лев Иванович, рассказывайте, когда бандитизм в Москве окончится? – Вероника налила в чашку кофе, придвинула столик на колесиках.

– Коммунисты придут к власти, все разделят поровну, грабить будет некого. – Гуров опустился в мягкое кресло. – Вероника, где вы так потрясающе загорели? Уже ноябрь, а вы бронзовая. – Его передернуло от собственных слов. – На Кипре, со своим верным поклонником?

– На Кипр летают лишь тунгусы. Вы имеете в виду Егора? Я ему дала отставку. Но мне случайно известно, он этим летом вообще не отдыхал.

– А мне тоже случайно сообщили, что Егор Владимирович в августе загорал на Кипре с очаровательной женщиной, – сказал Гуров. – Очаровательная женщина – это, конечно, вы, Вероника. Но я молчу, секреты женщины выше государственных.

– В августе? – Вероника наморщила лоб. – Он в августе отлучался по делам... Впрочем, какое мне дело?

Теперь ты вынешь из него душу, допытываясь, с кем Яшин был на Кипре, довольно подумал Гуров, взял со стола бутылку “Мартеля”, капнул в рюмки.

– Не изображайте из себя европейца, налейте, коньяк отличный, а мы столько не виделись. Что вас интересует на этот раз?

Гуров мог придумать любую чушь по давнему делу, но изобразил смущение и, слегка запнувшись, спросил:

– Честно?

– Не дурите мне голову, полковник! – Вероника сама наполнила рюмки. – Менты не умеют говорить честно.

– Тогда молчу. Ваше здоровье, Вероника! – Он поднял рюмку. – Действительно, вы потрясающе выглядите.

– Спасибо, хотя я вам не верю. – Вероника оправила халат, грудь у нее была тяжеловата, но это, как известно, на любителя.

– Кстати, а где сейчас работает ваш отставной поклонник? – спросил Гуров. – Я слышал, он ушел от генерала Коржанова.

– Так именно вы к этому руку приложили?

– Вероника, помилуйте, я лишь чиновник, – довольно искренне ответил Гуров и еще минут тридцать морочил голову хозяйке, сыпал комплименты, порой задавал вопросы о ее личной жизни и об отношениях с Яшиным.

Сыщику было необходимо, чтобы в мозгу женщины прочно закрепился интерес милиционера к ее любовнику.

* * *

Вечером между любовниками состоялся неприятный разговор. Он состоялся позже, встреча, как обычно, началась с постели. Муж возвращался с работы поздно, да и Ждан настолько привык к постоянным визитам соседа, что не обращал на его присутствие внимания, так что Вероника и Яшин чувствовали себя в квартире спокойно.

Когда Вероника почувствовала, что мужчина достиг нужной кондиции, она ласково спросила:

– Дорогой, почему ты ничего не рассказал мне о своей поездке на Кипр?

В одно мгновение Яшин превратился в импотента. Скрывая свое состояние, он выскользнул из постели, быстро оделся, грубо сказал:

– Я предупреждал, никогда не расспрашивай меня о работе.

Сообразив, что задала вопрос слишком рано. Вероника вспылила:

– Ты Джеймс Бонд? И тебе полагается длинноногая партнерша? Не изображай из себя суперагента!

– Вероника, бывают разговоры вздорные, а случаются и опасные. – Яшин не на шутку испугался, и женщина мгновенно это почувствовала, поняла: Егор не гульнул и на Кипре действительно работал.

– Не лезь в бутылку, дорогой. – Вероника тоже встала, надела халат. – Не хочешь, не отвечай, давай выпьем.

– Слушай, тебе не семнадцать лет! – Взбешенный Яшин хотел влепить любовнице пощечину, но женщина резко отступила в сторону. – Кто тебе сказал о Кипре и что я был с девкой?

– Этот мент, что днем заходил.

– Какой мент? Полковник Гуров? Зачем он к тебе приходил, о чем расспрашивал? – Яшин был не так глуп, как порой выглядел. – Успокойся и вспомни, о чем конкретно спрашивал тебя Гуров?

– О чем? – Вероника растерялась, только сейчас сообразила, что гость даже не упомянул о том злосчастном вечере и об убийстве Скопа. – Так, болтали. Я не придала значения.

– Хорошо. – Яшин взял себя в руки, старался говорить спокойно. – К тебе приезжает полковник милиции, сыщик, вы болтаете, пьете кофе. Но от нечего делать Гуров к тебе приехать не мог. У него была конкретная цель. О чем он тебя спрашивал?

Вероника сообразила, что дело оборачивается серьезно, решила если не говорить всю правду, то хотя бы не врать. Как она ни напрягалась, вспоминая свою болтовню с незваным гостем, ничего путного в голову не приходило.

– Я разговора о Скопе не боялась, но не хотелось ворошить грязную историю с долларами. А Гуров об этом даже не обмолвился. Знаешь, Егор, – она прикусила пухлую губу. – Пожалуй, он интересовался только тобой.

Наташа Крош, которая летала с Яшиным на Кипр, брала у мужчин деньги, но профессиональной проституткой назвать ее было нельзя. Она работала в издательстве машинисткой, хорошо печатала на компьютере, училась на заочном отделении факультета журналистики МГУ, объяснялась на английском и испанском. Наташа вообще была человеком способным, особенно к иностранным языкам. Ну, любила гульнуть девчонка, выпить, потанцевать, если встречался мужик денежный, принимала подарки, брала и наличные. Однажды в баре познакомилась с солидным иностранцем, который был никакой не иностранец, а гэбэшник “наружки”, и попала в поле зрения этой могущественной организации.

К Наташе начали приглядываться, изучать, девчонка казалась многообещающей. Интересная, сексапильная, легко сходится с людьми, мужчинам нравится, говорит на двух языках. Наталью Крош уже совсем было собрались вербовать, вовремя выяснили: девица обладает серьезными недостатками. Она может выпить лишнего, болтлива, да еще влюбчива, вместо приманки может легко превратиться в добычу.

В общем, от вербовки Наташи гэбэшники отказались, решили поддерживать связи, использовать на отдельных заданиях. В службе безопасности к приходу Яшина отнеслись более чем прохладно. О его участии в заговоре, естественно, никто не знал, прислали генеральского прихвостня, таких и без Яшина хватало. Серьезные люди его сторонились. Когда неизвестно, по какому делу неизвестно кем было принято решение послать новенького на Кипр, никто любопытства не проявил. Данное качество в любые времена, как бы это учреждение ни называлось, было под запретом. Каждый занят своим делом, в чужие дела нос не сует.

Когда Яшин, изображая недовольство предстоящей поездкой, обмолвился, что на курорте одинокий мужик будет походить на памятник, стоящий на площади, то даже доброжелатели с полковником согласились, но квалифицированную партнершу ему не дали, покопались в картотеке и выудили на божий свет Наталью Крош, которая при хороших внешних данных еще и говорила на английском и испанском.

Наташе Кипр понравился, она лучше ничего и не видела, а вот мужика девчонка невзлюбила сразу, сама по натуре широкая, терпеть не могла скупых. А соотечественник, с которым они познакомились у бассейна, произвел на девушку отличное впечатление. Не очень высок, но ладно скроен, лицом простак, но чувствуется, человек бывалый, он, как и Наташа, был широк и бесшабашен.

Если бы Наташа знала... Но человеку знать свою судьбу не дано. Так распорядился господь бог.

* * *

Можно верить, можно нет, но факт остается фактом, Лев Иванович Гуров никогда в жизни не знакомился с женщиной на улице. Он поставил свою машину неподалеку от дома, в котором жила Наташа, и прогуливался у ларьков, торгующих разноцветными бутылками, сигаретами и “Сникерсами”, колбасами и другими товарами, каких в России сроду не видели. Телефон Натальи Крош уже три дня прослушивался, и сыщик знал, что сегодня девушка, сказавшись больной, не пошла на работу, сейчас, как она сказала подруге, собиралась прошвырнуться по магазинам.

“Сейчас” – понятие растяжимое, а у женщин и вовсе неопределенное. Гуров гулял уже минут сорок и изрядно замерз. Мысли его были заняты лишь одним: как познакомиться с Наташей, какую фразу сказать первой, как рассмешить, сразу создать легкую, непринужденную атмосферу. Последнее время он находился не в форме, сказывались нервное напряжение, бессонница, постоянно плохое настроение. Сыщик был так удручен и озабочен предстоящим знакомством, что, припарковываясь, оглядел улицу небрежно, проследил лишь за машинами, идущими следом, отметил, что ни одна не остановилась, не свернула в ближайший двор или переулок. Гуров лишь мазнул взглядом по стоявшей напротив “Волге”, не обратил внимания, что в машине сидят трое мужчин, чего в нормальном состоянии никогда бы себе не позволил.

Уже сорок минут он гулял, а люди в “Волге” на улицу не выходили, а ведь выпал свежий снег, светило солнце, если кого ждешь, то естественно выбраться из прокуренной машины на свежий воздух, пройтись, размяться. Гуров вел себя не как опер-важняк, а словно сопливый стажер или хуже того, как обыкновенный влюбленный. Кроме двери, из которой должна выпорхнуть ненаглядная, ничего не видел.

Наташа была в модной каракулевой шубке, привезенной с Кипра. Девушке не столько нужно было пройтись по магазинам, сколько хотелось просто погулять, щегольнуть обновкой, шубку Наташа надела впервые. Она успела сделать всего несколько шагов, как поскользнулась и налетела на стоявшего к ней спиной высокого мужчину.

Оказываться у нужного человека на пути Гуров умел в совершенстве. Он мгновенно развернулся, крепко обнял девушку, якобы удерживая ее на ногах, рассмеялся и сказал:

– Правильно, молодость и красота должны все сметать на своем пути!

– Простите, не заметила. – Наташа посмотрела в голубые смеющиеся глаза высокого статного мужчины, почувствовала силу его рук, запах дорогого одеколона и тоже улыбнулась.

– Д’Артаньян, ступив на парижскую мостовую, стал налетать на королевских мушкетеров. – Гуров взял Наташу под руку и говорил слова, которые ему в голову не приходили, пока он ожидал девушку. – Неловкий юноша все время извинялся, но никто его не простил.

Гуров взял из корзины махровую гвоздику, сунул продавщице заготовленную купюру и продолжал:

– Неловкому юноше пришлось драться на дуэли.

– Но у меня нет шпаги, – включилась в игру Наташа.

Гуров посмотрел девушке в глаза и сказал:

– Вы владеете более опасным оружием.

Движение на улице было односторонним, стоявшая на другой стороне “Волга” тронулась, проехала метров сто и вновь припарковалась.

– Конечно, главное в вас – это красота, молодость, обаяние, потрясающие духи, но шубка тоже великолепная.

– Правда? – Наташа поднесла гвоздику к лицу. – Вам нравится?

– Мне не устоять бы на ногах, даже если бы на вас была телогрейка, но шубка действительно высший класс. – Гуров остановился у своего “Пежо”, отключил охрану, распахнул дверцу и посадил обомлевшую девушку в машину, сел за руль. – На улице, Наташа, все на вас смотрят, а я мужчина ревнивый.

– Откуда вы знаете мое имя? – Настроение у Наташи сразу испортилось, она подумала, что интересный мужик, конечно, гэбэшник; итак, все снова-здорово.

Гуров почувствовал перемену в настроении девушки, почти точно определил причину, ведь на Кипре Наташа была с Яшиным, видно, служба ее достает.

– Сто против копейки, что вы заблуждаетесь на мой счет.

– Откуда вы знаете, о чем я подумала?

– Наташа, не думайте черт-те о чем, поехали кататься. – Гуров взглянул в зеркало заднего вида и не обратил внимания на “Жигули”, пропустившие его вперед.

“Пежо” шел в общем потоке и находился в “коробочке”, впереди ехала “Волга”, позади “Жигули”.

– Хотя какое катание в нашем столичном городе? – продолжал рассуждать Гуров. – Поехали обедать, самое время.

– А вам сколько рубликов выделяют на обед? – спросила Наташа, и Гуров убедился, что его предположение верно.

– Мне начальство выделяет только выговоры, – ответил Гуров весело, – потому я постоянно без денег. Осмелюсь пригласить вас в гости, Наташа. – Голос его стал серьезен. – Уверен, что я не похож на человека, который заманивает к себе наивных девушек и ведет себя непотребно.

– А я не похожа на наивную девушку. – Наташа вздохнула и подумала, что повезут ее, конечно, на конспиративную квартиру. Иномарка, французский одеколон, гвоздика, голубые ясные глаза, а суть все та же, дерьмо. Она глянула на чеканный профиль мужчины, он смотрел на дорогу, но отреагировал мгновенно:

– Ошибаетесь, Наташа, очень даже ошибаетесь. Я значительно лучше, чем вы думаете. Забыл представиться, меня зовут Лев Иванович.

– А звание?

– Полковник. – Гуров решил идти напролом.

– Значит, я двинула на повышение, – Наташа театрально захлопала.

– Почему? Егор Яшин тоже полковник. – Гуров вдруг подумал: можно попытаться сделать сальто и оказаться снова на ногах. – Август. Кипр. Гостиница “Эрмитаж”. Вы приехали, я уезжал, мы столкнулись в холле. Терпеть Яшина не могу, потому не подошел, а он меня не заметил. Я взглянул на вас, понял, что бога нет, иначе он бы не допустил, чтобы с подонками красавицы отдыхали, а приличные мужики скучали в одиночестве.

– А что вам Егор сделал? – Наташа смотрела с надеждой.

– Он мне ничего сделать не может и не виноват ни в чем, подонком родился. Вот мы и приехали. – Гуров остановил “Пежо”, выскочил, помог выйти Наташе, глянул безразлично на припарковавшуюся метрах в пятидесяти “Волгу” и не узнал машину, стоявшую прямо напротив него всего тридцать минут назад.

Полковник Гуров был определенно болен.

Наташе понадобилось меньше десяти минут пробыть у Гурова, чтобы убедиться, что квартира не конспиративная, а хозяин классный мужик, только чем-то шибко озабоченный. Они вместе готовили обед и на полном серьезе решали, где накрыть стол. На кухне, так сказать, по-простому, или в гостиной, празднично? Так как в процессе готовки они выпили по две рюмки водки, то вопрос, где закусывать, отпал сам собой. Они поели стоя, а кофе отправились пить в гостиную. Гуров достал бутылку виски, оставшуюся после визита гене–рала Коржанова.

Курили, пили кофе, вспоминали Кипр, на котором Гуров никогда не был, но, готовясь к разговору, изучил рекламные проспекты и переговорил со знакомым, недавно посетившим обитель богов. Хозяин Наташе очень нравился, а то, как он отзывался о липком и скупом Егоре, приводило девушку в восторг. Она слегка опьянела, рассказала, как покупали шубу, какое при этом было лицо у Егора, как он отмусоливал “зеленые”.

Гуров не задал ни одного вопроса, услышал о земляке, с которым Наташа познакомилась у бассейна, получил очень точное описание щедрого мужика лет сорока, роста хорошего, с ладной фигурой, шатенистого, с короткой стрижкой, употреблявшего блатные словечки.

– Мужик битый и стоящий, нутром твердый, – закончила свое описание Кобры девушка. – Вы, конечно, совсем другой, культурный, но у вас есть и общее. – Она задумалась. – Только не обижайтесь, Лев Иванович. Обычно мужики изображают волкодавов, а по сути беспомощные дворняжки, визгу много, а силы и клыков нет. А вы весь из себя французский, а нутро железное, вам человека пришибить... – Наташа запнулась и покраснела. – Извините, выпила, несу невесть что, извините. Но у женщины чутье.

– Глупости, чувствуй себя свободно, я не обидчивый. – Гуров, конечно, не обиделся, но такая оценка была ему неприятна. Значит, совсем изнутри коростой покрылся, если девчонка после часа знакомства подобное говорит. – Давайте еще по граммулечке, – сказал он.

– А то! – Наташа опорожнила бутылку, получилось граммов по тридцать, не более.

Они пригубили, Гуров не удержался и спросил:

– А у этого мужика, что нутром на меня похож, случайно в разговоре акцент не чувствуется?

– Русский он, от и до!

– Я так и думал, что акцент лишь кино, – пробормотал Гуров, глядя на девушку, удивляясь, что она до сегодняшнего дня жива, и решая, что же теперь с ней делать.

Наташа, конечно, не агент, ее использовали в качестве антуража, для прикрытия. Она ни о чем не подозревает, но видела Кобру, знает в лицо, более чем достаточно, чтобы умереть. Яшин скрыл от начальства, что девчонка присутствовала при встрече, а Кобра принял Наташу за сотрудника спецслужбы. Возможно, планировали использовать ее квартиру, принять Кобру, выдать за ухажера. Но ему не понравился Яшин, террорист начал искать Лёнчика, познакомился с Валентиной, произошла идиотская история с париком. Как ни крути, а Господин Случай существует, всего не учтешь. Но он не отказался от акции, он готовится. Как его разыскать? Взрывчатка. Он не вышел на Яшина, ему негде взять взрывчатку. И что делать с девушкой? Рано или поздно они вытряхнут из Яшина причину, по которой Кобра не выходит на связь, и выяснят, что девушка знакома с Коброй. Она не прямой свидетель, однако свидетель опасный...

– У вас нехорошее лицо. Лев Иванович, – сказала Наташа.

– Таким родился. – Гуров инстинктивным жестом провел ладонью по лицу.

– Нет, вы родились интеллигентным и обаятельным. О чем вы думаете? Я чувствую, что-то случилось. Вы бы поделились, легче станет...

Наташу прервал звонок в дверь, звонок был условный, Гуров отодвинул засов и впустил Станислава Крячко.

– Здравствуйте. – Станислав поклонился Наташе, взял со стола пустую бутылку из-под виски, посмотрел на свет. – Прикончили? Ясное дело, как девушку разыскивать, так Станислав, как ухаживать за ней, так начальство. Вынужден прервать вашу беседу, господина полковника вызывает начальство, а Наташу мы похищаем.

– Как это? Я никуда не поеду! Лев Иванович, объясните...

– Позже, Наташа. – Гуров взглянул на стол, хотел было убрать посуду, лишь махнул рукой, вышел в прихожую, подал девушке шубку. – Вы поедете с этим человеком, так надо.

Рядом с “Пежо” Гурова стоял “Мерседес” Крячко, а чуть дальше “Жигули”, у которых прогуливался широкоплечий парень лет двадцати пяти. Крячко взял растерявшуюся Наташу под руку, отстранил Гурова, подвел девушку к парню, сказал:

– Знакомьтесь. Леонид. Наташа.

Парень поклонился, девушка руки не подала, вызывающе сказала:

– Может, вы мне объясните, что происходит?

– Объясним. Наташенька, пока садитесь в машину. – Крячко открыл дверцу “Жигулей”, чуть не силой усадил девушку. – Леня, отвезешь ее домой, пусть возьмет все необходимое. Держи ушки на макушке, сам видел, люди серьезные. Двигай.

Гуров стоял у своей машины, ковырял носком ботинка снег, мысли мельтешили, путались, но рядом находился Станислав, и было спокойно. Крячко смотрел на друга задумчиво и впервые в жизни – жалостливо.

– Поехали. Петр ждет, – сказал Станислав, и в его взгляде появилась надежда.

Гуров достал из кармана ключи, отключил в “Пежо” сигнализацию, отпер дверцу, собрался сесть за руль, повернулся к другу:

– Чего стоишь, садись в свой драндулет, смотришь на меня, словно впервые увидел.

– Хорошо, что в первый, а не в последний. – Крячко взял у Гурова ключи от машины. – Открой капот, Лева из Могилева.

– Что? – Гуров еще больше расправил плечи и выше задрал подбородок. – Ты, случаем, не заболел? Меня так даже в школе не смели называть!

– Так в школе в тебя из рогатки стреляли, могли в глаз дать, – усмехнулся Крячко.

– Что ты про капот говорил? – Гуров болезненно поморщился, затем нахмурился, поднял капот, взглянул внимательно, увидел прилепленную взрывчатку.

“Пежо” загнали в переулок, поставили напротив посольства, сели в “Мерседес” и поехали в министерство.

– Петр мне два дня назад сказал, что ты не в порядке, велел присматривать, – сказал Станислав. – Тебя сегодня две машины “вели”. Ты, командир, сейчас не опер, ходячая мишень. Они тебя у дома девицы ждали, затем до дома сопровождали и не больно хитро, то сами вперед уйдут, то тебя пропустят. У своего дома ты машину оставил, они ее и зарядили. За ними “наружка” ушла, боюсь, мало это нам даст. Был соблазн взять их, когда они с твоей тачкой занимались. Я воздержался, тремя бандитами больше или меньше, сути не меняет. Сказать они ничего не могут, так как не знают. А пока они гуляют, у нас хоть и призрачная, а перспектива.

Гуров слушал равнодушно, словно не о нем велся разговор, неожиданно начал дремать.

– Ты, друг, сейчас не опер-важняк, ходячая мишень, тебя и утюгом пришибить несложно.

– У меня где-то шапка имеется, – ответил Гуров, стряхивая с себя сонное оцепенение.

Когда друзья вошли в кабинет генерала, он, как обычно, хмуро поздоровался, снял очки, закрыл папку с бумагами, выслушал короткий доклад Крячко, повернулся к стоявшему у окна Гурову, спросил:

– Что у тебя?

– Она летала с Яшиным на Кипр, встречалась с Коброй. Он девушке понравился, манерой поведения похож на меня.

– Ты сам на себя не похож. – Орлов передвинул пепельницу на угол стола. – Сядь сюда.

Гуров послушно пересел с подоконника в гостевое кресло. Орлов взглянул на Крячко, который лишь пожал плечами.

– Ну что, Лева, ты такой умный, скажи, как будем жить дальше?

– Искать Кобру. Он должен получить взрывчатку, возможно, передумает и обратится к Яшину. Я чувствую, у преступника со связями в Москве плохо, его возможности ограничены.

– Но у вдохновителей заговора с людьми полный порядок. Они уже знают, полковник Гуров увез в своей машине женщину, которая террориста знает в лицо. После чего Наталья Крош исчезла. Стоит ценному свидетелю соприкоснуться с полковником Гуровым, как свидетель словно испаряется. Ты, Лева, дурачком не прикидывайся. Я спрашиваю, что с тобой делать? Ты не в порядке, нервное истощение или это по-другому называется, тебе следует лечь в госпиталь, подлечиться.

– Смирительную рубашку натянете?

– Прикажу...

– Господин генерал, – перебил Гуров, – в России приказать легче легкого. Президент в больнице лежит и указы подписывает. Хоть один светофор в Москве от тех указов мигнул?

– Извини, я тебя как друга попрошу лечь на несколько дней на обследование.

– Хорошо, Петр, – ответил Гуров. – Только на соседнюю с тобой койку.

– Договорились. – Орлов вызвал секретаря. Когда Верочка вошла, сказал: – Пожалуйста, позвони в нашу поликлинику и запиши на завтра к невропатологу генерала Орлова и полковника Гурова.

– Как? – Верочка оторопела.

– Я уже сказал: по телефону! – рявкнул неожиданно Орлов.

– У меня со слухом хорошо, с головой плохо, – обиженно сказала Верочка, открывая тяжелую дверь.

– Так запишись вместе с нами!

– Никому ничего плохого не сделал, обходят на каждом повороте, – заявил Крячко, атмосфера разрядилась, Верочка хихикнула. Орлов довольно хмыкнул, даже Гуров улыбнулся.

Глава 20

Каких-нибудь два года назад, даже меньше, майор Олег Артемьевич Сухов верой и правдой служил генералу Коржанову, даже числился в друзьях, был вроде офицера по особым поручениям. Коржанов с каждым днем набирал силу, стал не просто генералом. Человеком государственным. Майор неожиданно отстал от поезда, и не то что по имени, а и Ильёй Сергеевичем шефа называть перестал. Между ними появились какие-то люди, которых с каждым днем становилось все больше. Сухов уже не мог зайти в кабинет, должен был докладывать по инстанции.

В те времена никто не сомневался, что Олег Сухов завтра перепрыгнет через очередное звание и станет полковником. И не просто полковником, которых, если построить, так от Москвы до Владивостока стеной встанут. Олег Артемьевич будет лицом, приближенным к императору.

А, что о тех временах говорить, известно, кто не успел, тот опоздал. И вот, когда Сухов уже понял, что остался на перроне один, ему в руки, в силу былой инерции, попала магнитофонная запись разговора лидера одной из фракций. Бисковитый и прилюдно позволял себе высказываться в адрес Президента достаточно рискованно, а записали разговор совсем плохой. Сухов не только папаху, вторую звезду на погоны не получил. Послушал эту пленку, послушал и отправился с ней совсем не в ту сторону. Бисковитый был мужик прямой, поэтому сказал без предисловий:

– Что твой Коржанов? Караул при трупе. Видал, из Мавзолея еще мумию не вытащили, а караульных уже сняли. Ты когда шагаешь по земле, под ноги и вперед смотришь или жопой пятишься? – вдруг спросил он Сухова.

Майор не ответил, но политика понял и рассмеялся.

– Борис – политический труп, а твой генерал просто никто, тень трупа. Вступай в мою команду, за нами будущее. – Хоть и был Он авантюрист, но говорить умел. – Ты с сегодняшнего дня начальник боевой группы. У меня будет армия, но все имеет начало. Ты майор? Прекрасно. Император Всея Руси был всего лишь полковник. Нам не нужны цацки и погремушки, необходима реальная власть. Не лезь на глаза своему шибздику, подбирай верных людей. Мне не нужна дивизия или иное воинское соединение, нужны штучные парни, деньгами я обеспечу. Задачи, которые я перед тобой поставлю, будут ясны и конкретны. Когда я приду к власти, а я получу абсолютную власть наверняка, ты, Олег, не станешь маршалом, будешь скромным полковником, пожелаешь, генералом, но жизнью людей будешь ты распоряжаться. А маршалы будут стоять раком и ждать, когда ты соизволишь...

Деньги у майора действительно появились, солидные деньги, но они исчезали также быстро, как и появлялись. Он подбирал людей неторопливо, обстоятельно, вербуя персонально из разных служб, стремясь, чтобы боевики-исполнители не знали друг друга и были разбиты на мелкие группы. Майор понимал агентурную работу, отдавал отчет, что КГБ, хотя и рассыпался, перегруппировался и переименовался, но суть организации осталась прежней, агент на агенте, осведомитель на осведомителе. Не следовало забывать и о существовании милиции, поэтому, когда полковник Усов из рядов краснознаменной выпал, Сухов его быстренько подхватил. Опытные сыщики-агентуристы были на вес золота. Майор раскусил честолюбивые замыслы бывшего полковника, подсунул ему Сабирина, захватил два миллиона долларов, которые были как нельзя кстати. Тут майору слегка не повезло, он наткнулся на полковника Гурова. Сначала майор не придал этому столкновению особого значения, в проводимой операции рядовой мент не представлял опасности, хотя Усов постоянно гундел об обратном.

Аббу, затем Кобру разыскали зарубежные друзья Бисковитого, майор был доволен. Он считал, что исполнитель основной боевой акции должен прибыть со стороны. В России классного специалиста раздобыть, конечно, можно, только слишком опасно.

Все смешалось, кто на кого работает, толком не разберешь, легко налететь на подставу.

А Бисковитый требовал не рядовой диверсии, которые в Москве происходят практически ежедневно.

– Запутавшегося в полусотне блоков и партий обывателя следует тряхнуть так, чтобы он вмиг забыл о предателях-коммунистах, заумных демократах и бросился в объятия настоящего защитника. – Естественно, защитником народа Бисковитый считал только себя.

И все шло прекрасно, но вдруг начались мелкие сбои. Кобра прибыл в Москву, но не вышел на связь. Яшин майору тоже не нравился, но посылать валюту за рубеж можно было только с человеком, который пересекает границу, минуя всякий контроль. Майор не хотел лично встречаться с Коброй, он террорист международного уровня, черт его знает, кто может на нем повиснуть. Пришлось ликвидировать авторитета Лёнчика, дело простое, но девка, у которой ночевал Кобра, неожиданно пропала. А Усов, которого Бисковитый начал готовить в Думу, все гундел и гундел: “Гуров да Гуров”.

Тут выяснилось, что мудак Яшин, встречаясь с Коброй, засветил его перед девкой. Пусть она ничего не знает, но кому нужна такая засветка? Когда об этом узнал Усов, то убежденно заявил, что Гуров на сто процентов отыщет девчонку.

– Придется его убить, – деловито сказал майор. – Гуров ищет девчонку? Когда он ее найдет, мы мента прихлопнем.

– При хорошей организации даже президентов убивают, – философски изрек Усов. – Продумать операцию и суметь ее исполнить – не одно и то же. С исполнителями у тебя, как я понимаю, хреново.

– У кого в России сейчас с исполнителями хорошо? Мента уберем, для такого дела люди найдутся, – уверенно ответил майор.

И все прошло гладко, без сучка и задоринки. На вторые сутки Гуров приехал в засаду, встретил девчонку, увез к себе домой. Когда они скрылись в подъезде, специалист обесточил сигнализацию “Пежо”, заложил такое количество взрывчатки, которое могло разнести в клочья не хрупкую машину, а “КамАЗ”. Однако взрыва не произошло, полковник остался жив, а Наташа исчезла.

– Они, видно, гарем собирают, – криво улыбнулся майор при очередной встрече с Усовым. – Уже три девки пропали.

Он уже понял, что недооценивал ментовского полковника, и Усов абсолютно прав; как человек сильный и целеустремленный, майор умел признавать свои ошибки.

– Павел Петрович, от выполнения данного задания зависит наша с вами судьба. – Майор помолчал, давая возможность Усову осмыслить сказанное. – Ваш бывший соратник, словно больной зуб, – с одной стороны, не рак, не СПИД, но болит так, на стенку залезешь. Необходимо вопрос решить.

– Кажется, все само собой организовалось, – ответил Усов. – У меня в министерстве есть верный человек, утром звонил, сказал, что Гуров заболел, живой человек, генерал Гурова от дела отстранил, отправил на лечение. Машина Гурова на стоянке министерства, самого уложили в госпиталь, я просил уточнить диагноз. Видно, что-то серьезное, Гуров чуть ли не в реанимации. Это не блеф, данные совершенно точные, все старослужащие врачей нашей поликлиники прекрасно знают. Гуров устроил скандал, чуть не до мордобития и смирительной рубашки дошло. В общем, в ближайшие дни его опасаться нечего. Станислав Крячко опер сильный, но не Гуров, работайте спокойно. Очень мне интересно, что сегодня в России взорвать следует, чтобы люди на такой взрыв хотя бы внимание обратили. Самолеты падают, исчезают в небытие, машины рвутся, как петарды на карнавале.

– Не забивайте себе голову ерундой, Павел Петрович, – сказал майор, которого тоже данный вопрос интересовал, но Сухов понятия не имел о замыслах Кобры.

* * *

Яшин ждал звонка ежедневно, взял бюллетень, почти не выходил из дома, смотрел телевизор, читал газеты и, хотя в политике не разбирался, понимал, что шансы Бисковитого получить на предстоящих выборах большинство равны нулю. Дай бог сумасшедшему фюреру перелезть через пятипроцентный порог. Майор, который на самом деле был неизвестно кем, Яшину популярно объяснил, что, хотя официально его спас генерал Коржанов, по существу благополучие Егора Владимировича напрямую зависит от успехов на выборах партии Бисковитого.

– Были когда-то и мы рысаками, – ответил Яшин, выслушав отповедь молодого таинственного начальника. – Эта звезда закатилась.

– Вы делайте что вам велят, окажетесь в выигрыше.

– Я не на свои играю, мне лично терять уже нечего, – неожиданно резко ответил Яшин. – Этот парень с Кипра – ваш парень, дела его мне неизвестны, куда запропал, понятия не имею.

Из-за знакомства Наташи с Коброй между майором и Яшиным произошел скандал. Опальный полковник неожиданно проявил характер, даже закричал:

– Девка ваша, а не моя! Захар, или кто он там на самом деле, тоже ваш парень. Они без моего участия познакомились, и я за то не в ответе. Вы секретите, дело ваше, я лишнего знать не желаю.

– Он объявится, у него иного выхода нет, сведи нас, и свободен, – миролюбиво сказал майор.

* * *

Генерал Орлов сидел в кабинете главного врача; сцепив короткие пальцы на животе, он рассматривал носки своих ботинок и терпеливо слушал лекцию о сложности человеческой психики, которой доктор пытался прикрыть свою беспомощность. Когда врач двинулся по второму кругу и начал сызнова объяснять, что человек существо противоречивое, генерал кашлянул и спросил:

– Гуров болен или здоров?

– С одной стороны, он абсолютно здоров, но с другой, я бы рекомендовал ему серьезно подлечиться. Если не употреблять умные слова, то у вашего сотрудника нервное истощение... Нет, перенапряжение; организм, защищаясь, как бы поставил ограничитель к восприятию внешних раздражителей, вследствие чего он несколько рассеян, заторможен. Мы пытались применить гипноз, но, к сожалению... – доктор развел руками. – Лечить Гурова невозможно, мы вторые сутки держим его на сильнейшем снотворном, он дико сопротивляется. У него какая-то навязчивая идея, отключается лишь во сне. Лекарства ему не помогут, только отдых, природа, рыбалка, женщина, в умеренном количестве спиртное. Мы не можем его долго держать в стационаре, тем более в отдельной палате.

– Я хотел бы его увидеть.

– Не рекомендую. Он спит, а если и бодрствует, то ваше появление повлечет за собой бурную реакцию.

– Не лгите, доктор. Лева не позволяет себе бурных реакций, он человек выдержанный. – Орлов поднялся.

– Так я и не говорю, что он бьет посуду, это и плохо, когда болезнь загнана вовнутрь.

– Вы же сказали, что он абсолютно здоров...

– С одной стороны, – перебил доктор. – Но мы не можем даже поставить диагноз.

– Он спит уже двое суток?

– Да. Но такими дозами можно усыпить слона.

– Если он спит двое суток, то уже здоров не с одной, со всех сторон. Прошу вас, доктор, проводите меня к нему.

Гуров проснулся, увидел сидевшего рядом с кроватью Орлова, сказал:

– Привет, вредитель. Мне снилась сцена из Булгакова, как поэта привезли в психушку.

– Здорово, у тебя нормальный сон.

– И сколько я уже здесь? – Гуров вытянул мускулистые руки, оглядел критически, словно за два дня руки могли похудеть и стать дряблыми. – Скажи санитарам, еще раз до меня дотронутся, изувечу.

– У них такая работа. У тебя своя, у них своя. И долго ты здесь собираешься прохлаждаться?

– Не знаю, может, месяц, врачи решат.

– Умница, – Орлов кивнул, поправил халат. – Давай вместе подумаем, как жить дальше. Тебя решили убить, убьют наверняка, ты имеешь дело с организацией, а не с киллером-одиночкой, как в прошлый раз. – Генерал говорил обыденно, как о вещах простых, понятных и неизбежных. – Ну, во-первых, мне себя жалко, в моем возрасте такого друга не приобретешь. И людей жалко, кроме тебя, террориста никто не остановит.

– Только про народ и Россию не говори, слишком фальшиво получится, – сказал Гуров. – Я обычный мент, а не спаситель отечества.

– Пузыристые слова ты говоришь, я толкую о самом простом. Ты, Лева, мент поганый, но не обычный, мне тебя заменить некем. Слушай, не перебивай старших. Я сейчас договорюсь о переводе тебя в бывший псковский санаторий. Часиков в семь к тебе пожалуют несколько ребят из конторы, проведают, так сказать. Ты дремли, зевай, лениво жалуйся на головные боли. А после девяти приедет Станислав, твои шмотки привезет и переправит на твою конспиративную квартиру. В ней ты будешь мучить себя гимнастикой, организуешь штаб по розыску Кобры. Где и как ты его разыщешь, я не знаю. А кабы знал, то сейчас тут не сидел бы и перед сопляком не унижался. Ты сам. Лева, решишь, когда тебе на улицу выйти. Официально руководить розыском будет Станислав, через него и действуй.

– За ним могут установить “наружку”, – сказал Гуров, с хрустом потянулся. – Ну мы данный вопрос решим, Станиславу не обязательно бывать у меня. Сколько людей ты мне дашь?

– Ты, как рыбак, руки не растопыривай. Завтра утречком позвонишь по прямому. Верочке знать не обязательно. Ну, будь здоров.

Орлов махнул рукой и ушел.

* * *

Кобра шел по рынку, расположенному на Ленинградском проспекте, за аэровокзалом. Народу было не протолкнись, торговали всем, от сигарет и зажигалок до вечерних платьев и довольно приличных шуб неустановленного производства, часто с этикетками известных фирм. Он решил, что ему уже пора устроиться на работу, и хотел купить себе подходящую одежонку. Он приглядывался к тому, как одета окружающая публика, и быстро уяснил, что одет нормально, его кожаная куртка турецкого производства терялась среди себе подобных, словно армейский бушлат в солдатском строю. Туфли на нем были фирмы “Топман”, так это может определить лишь знаток, перестать чистить, и будет нормально. Кобра давно обратил внимание, что мужчины в Москве туфли не чистят; при грязище, которая покрывала тротуары, чистить обувь являлось занятием зряшным, бессмысленным. После долгой толчеи в суетливой толпе он выяснил, что россияне одеты однотипно, сегодня не то, что пятнадцать лет назад, приезжего от москвича влет не определишь. Задрипанных, плохо одетых людей было мало, лицом тоже друг на дружку похожи, сосредоточенные, злые, в любой момент готовые к отпору. Исключение составляли пьяненькие улыбки, беспечные лица здоровых парней, явно не покупателей и не продавцов, они и Шли иначе, уверенно, не оглядываясь, явно по делам. Попадались хорошо одетые девицы, как Кобра определил, такие женщины имели здесь торговый интерес либо заскочили купить что-нибудь модненькое, но подешевле.

Кобра приобрел джинсы, не “фирму”, а так, попроще, толстый серый свитер ручной вязки, мягкий и теплый, с воротником под горло. Свитер он купил у старенькой бабки, не торгуясь, она, растроганная, обозвала его душевным человеком, осенила широким крестом. Кобра бывал сентиментален, добавил бабке полтинник и тоже перекрестился. Рука у него не отпала, гром не грянул, и нечего трепаться, бога нет, либо он, словно депутат, так шибко занят решением мировых проблем, что человека не замечает.

Рынком Кобра остался доволен, люди как люди, собой озабочены, а что он редко улыбается, так это в другой стране заметно, в России улыбаются лишь по телевизору.

Место своей работы в Москве Кобра приблизительно определил еще в Ницце, потому трудовая книжка у него была соответствующая, в меру потрепанная, должности от грузчика до завскладом, увольнялся исключительно по собственному желанию; В его представлении любой сотрудник отдела кадров если не гэбист, то агент или осведомитель. Идти в отдел кадров очень не хотелось, но выбора не было. В это утро он долго решал вопрос, бриться ему или не бриться, решил оставить однодневную небритость, заметив, что такое состояние для окружающих наиболее естественно. У Кобры была небольшая дальнозоркость, при чтении он порой пользовался очками, отправляясь устраиваться на работу, он надел очки, они немного мешали. Кобра решил купить себе другие очки с простыми стеклами.

В отделе кадров вместо серьезного мужчины в костюме и при галстуке его ожидали две женщины неопределенного возраста. Точнее, они никого не ожидали, пили чай, говорили друг с другом об интересном, на Кобру глянули безразлично, предложили обождать и продолжали разговор, видимо, веселый, так как все время обе смеялись. Он слонялся в коридоре у кабинета, затем вышел на улицу и в ближайшем киоске купил два “Сникерса”. Когда он вернулся, “девушки” его не узнали, на поклон и “Сникерсы” реагировали шутливо.

– Надя, к нам мужчина пожаловал, – сказала одна.

– Приезжий, – ответила другая. – Желает понравиться.

Кобра сказал, что ищет работу, желательно ночным сторожем, так как днем вкалывает грузчиком в магазине.

– Это можно, – девушка взглянула на паспорт, пролистала трудовую книжку, спросила: – Как с этим делом? – щелкнула себя по горлу.

– Можно, но на службе не употребляю, – ответил Кобра.

– Смотри, – девушка посерьезнела, – выгоним в момент. – Она перешла на “ты”. – Нам охранник нужен, надо переговорить с Игорем, он начальник охраны, ему решать. Сутки работать, трое отдыхать.

– Годится, раз в неделю я в магазине договорюсь.

– Ты серьезный мужик или перекантоваться решил?

– Если честно, то до лета. – Кобра потупился.

– Честный парень, уже хорошо, уверена, Игорь возражать не будет. Пойдемте, отыщем его, я вас познакомлю, потом оформимся.

– Простите, а как платите? – спросил Кобра, следуя за кадровичкой длинными коридорами.

– Откуда вы такой взялись? – Она рассмеялась. – Это обычно первый вопрос. Платим мы прилично, двести пятьдесят оклад плюс премиальные, на руки около полумиллиона.

– Так я у вас готов и две смены работать, а из магазина уволюсь, – радостно сказал Кобра, досадуя на себя за допущенную оплошность. Конечно, о деньгах следовало спросить в первую очередь. Теперь она меня запомнит, если жива останется.

Управление, занимающееся наружным наблюдением за людьми, подозреваемыми в совершении преступлений, в общем, милицейская служба, которую и менты и простые граждане называют одним словом “наружка”, расположено в центре Москвы под вывеской “Мосбытторг”, “Невесть что куда нести” или любой иной аббревиатурой, которую никто не понимает, главное, не обращает на нее никакого внимания. “Наружка” самое заштатное, неприметное учреждение, и люди в ней работают самые обыкновенные, газеты о ней не пишут, телевидение не показывает, кино о сотрудниках “наружки” никогда не снимали, романов не писали. Скучное учреждение, и люди скучные, числятся они работниками чего угодно, только не милиции. Не то, что сосед по квартире или по лестничной площадке.

Порой супруг не знает, что его дражайшая половина работает в милиции. Следить за человеком считается позорным делом. Человек, как известно, существо противоречивое, и ему позволительно требовать, чтобы его жизнь и барахло защищали, но ни в коем случае ни в чем зазорном не подозревали, тем более за ним не следили.

Пользуются услугами “наружки” в основном оперативники розыска и БХСС, при этом своих коллег в лицо не знают, общаются с ними по телефону да обмениваясь бумагами, запечатанными красным грифом “Совершенно секретно”. Между легальными и секретными службами идет постоянная война. Сыщик желает знать о своем клиенте как можно больше и постоянно пытается выставить за ним “наружку”. Но опера непременно укорачивает начальство. Чтобы “наружка” заработала, необходимы очень весомые доводы и убеждения, последняя подпись на документе, требующем установления наружного наблюдения, должна быть подписью очень высокого начальника. Но сколько преград ни выставляется, все равно секретная служба получает заявок больше, чем она физически может выполнить. С сожалением приходится признать, что значительная часть заявок, снабженных всеми необходимыми подписями и печатями, оказываются “пустыми”, перестраховочными. Никуда не денешься, блат и знакомства срабатывают в России на всех без исключения уровнях. Все об этом знали, потому, когда команда и доходила до исполнителя, последний не бросался со всех ног эту команду исполнять.

В октябре “наружка” неделю работала, наблюдая жизнь и связи Егора Владимировича Яшина, и, как говорится, вытянула пустышку. Поэтому, когда в первых числах декабря поступило новое распоряжение, подписанное генералом Орловым, установить наблюдение за Яшиным, исполнители матерились, а начальник отдела, который должен выделить конкретных людей и технику, своему генералу сказал:

– Мы знаем этого бабника и бездельника как свой карман. Я не могу из одного оперативника сделать двух. Мы разрабатываем банду, угнавшую из Москвы свыше пятидесяти иномарок и совершившую как минимум четыре убийства. Я могу выставить наблюдение за Яшиным не раньше чем через два дня.

Генерал был человек не пришлый, а свой, ментовский, прошедший службу от подвала до чердака, своего подчиненного прекрасно понимал, потому согласно кивнул и сказал:

– Я вам верю и переговорю с инициатором разработки.

Орлов тоже все понимал и ответил старому знакомому:

– Хорошо, дружище, но ты уж не сочти за труд и проследи, чтобы твой приказ был выполнен.

Егор Яшин “болел”, на службу не ходил, ждал звонка Кобры. Телефон работал, прослушивался, но звонили все люди знакомые, разговоры велись пустые, никому, в том числе и самому Яшину, не интересные. Когда утром Яшину позвонили из управления кадров, справились о здоровье, узнали, что “больной” чувствует себя вполне прилично, и попросили приехать к часу дня к заместителю начальника управления по кадрам, то никто на этот разговор не среагировал, У кадровиков всегда были свои заботь! и вопросы, тем более что полковник Яшин в настоящий момент конкретной должности не занимал, находился в распоряжении этих самых кадров.

Яшин в сложившейся ситуации просить служебную машину не стал, сел за руль собственной “Волги”, выкатился из гаража, гадая, что его ждет, в какую дыру его засунут. Или гнев всесильного генерала прошел и “своему” человеку вновь предложат кресло в центральном аппарате?

Он припарковался в переулке, так как на стоянке у главного здания свободного места не оказалось. Когда он прошел от машины уже метров сто, кто-то тронул его за локоть, спокойный голос произнес:

– Здравствуйте, садитесь в бежевую “пятерку”. Яшин вздрогнул, повернулся, рядом стоял мужчина чуть выше среднего роста, в котором полковник не сразу признал человека, звонка которого ждал уже второй месяц. Никакого грима, переодевания Кобра не использовал, очки немного меняли его внешность, так они меняют любого человека.

– Здравствуйте, – ответил Яшин, сел в “Жигули”, чуть было не сказал, что его ждет начальство, вовремя сообразил, что вызов в кадры – туфта, звонил сам Кобра, и он, Яшин, гостя не узнал; пытаясь вернуть инициативу, сказал: – В Москве запирают машину.

– Я ехал за вами от дома, два раза обгонял, затем снова пристраивался сзади, вы не обращаете внимания. – Кобра выехал из переулка, попал в пробку на Бульварном кольце. – Вы совершенно не боитесь наблюдения? Это прекрасно. Мне необходимо срочно встретиться с вашим начальством.

Яшин понимал, что с ним разговаривают как с “шестеркой”, и, хотя это его вполне устраивало, он в данной операции в руководители не лез, ответил раздраженно:

– С начальником контрразведки или вас устроит его зам?

– Я не знаю вашей организации, мне нужен человек, который может реально помочь.

– Где вы столько времени пропадали? – перешел в наступление Яшин. – Мы волновались, пришлось проводить острые акции, ликвидировать последствия ваших ошибок, С вашей стороны было неразумно восстанавливать связи среди уголовников. Вы же прекрасно знаете, эта среда прослушивается.

Кобра знал, что русский связник прав, ответил шутливо:

– Знаю. Но я помню пословицу: не клади все яйца в одну корзину. Вы хотите предложить мне крышу у вашей девицы? Как ее здоровье, она уже надела свою шубку?

Яшин решил, что ему столь опасные разговоры ни к чему, неизвестно, что нужно говорить гостю, чего не следует, ответил обтекаемо:

– Наташа была готова принять вас, не дождалась, вынуждена была уехать.

Кобра почувствовал фальшивую ноту в ответе, усмехнулся:

– Она сама решает, уехать ей или остаться? Как я понимаю, вам нужно позвонить. – Кобра вырвался из пробки, свернул на Садовое, остановился напротив автоматов.

Яшину начинало везти, у него нашелся жетон, которого вполне могло и не быть, автомат оказался исправным, а майор ответил мгновенно.

– Привет, Олег, я в машине своего друга, стоим у площади Маяковского. Друг очень хочет тебя видеть, – сказал Яшин, ожидая гневных вопросов, но услышал спокойный ответ:

– Недалеко от Маяковского? Прекрасно, паркуйся у “Пекина”, давай номер вашей машины, я через двадцать минут подойду.

* * *

Майор и Кобра обедали в “Пекине”, спиртного не пили, разговаривали скупо, приглядывались друг к другу. Они были примерно одного возраста, роста и телосложения, сухие, подтянутые. Яшина обедать не пригласили, он на прощание лишь кивнул.

Они понравились друг другу, оба сдержанные, малоэмоциональные, не проявляли любопытства, держались так, словно встретились не впервые, а были знакомы давно.

– Ты припозднился, я ждал тебя раньше, – сказал майор, постучал пальцем по столу, пожал плечами, мол, черт его знает, возможно, и прослушивается.

Кобра понимающе кивнул и ответил:

– Хотел позвонить раньше, замотался, то одно, то другое. Жилье у меня нормальное, машина бегает, Москва большая, девок много. В общем, я определился, мне материал нужен. – Кобра положил на пустую тарелку заранее приготовленную записку, подвинул собеседнику.

Майор записку в руки не взял, лишь развернул, прочитал написанные в ней три слова, отодвинул тарелку. Кобра взял свою записку, убрал в карман, сказал:

– Я у твоего приятеля девчонку видел классную, попросил телефон, не дает.

– Кинула она его, – майор улыбнулся.

– Давно?

– Дня три, я хотел ее тоже пригласить, а девка умотала, видно, подцепила кого-то с баксами. Сам знаешь, девки все одинаковые.

Кобра посмотрел майору в глаза, облизнул сухие губы, хотел послать его подальше и ближайшим рейсом улететь. Майор все понял и сказал:

– Ты прилетел давно, объявился только сегодня, а жизнь идет своим чередом, нас не спрашивает.

Кобра мог ему возразить. Если девчонку взяли, то, задержавшись, он оказался совершенно прав и в результате спасся. Коли девка засветилась, значит, спецслужба знает о встрече на Кипре, знает о готовящейся акции. “Не надо себя обманывать, – рассуждал Кобра, – ты знал, что Интерпол на хвосте, что Москву могут предупредить. Они имеют мои приметы, и только. Если очень умные, могли разыскать Вадима Данина, который пропал, почти наверняка погиб в Афганистане. Вадим Данин, Кобра сам его уже подзабыл. Но если они в Данина уперлись, то имеют фотографию и пальцевые отпечатки, ведь в уголовном деле все это имеется. Фотокарточка бритого парня пятнадцатилетней давности не больше, чем словесный портрет. И не могут они быть уверены в Данине, предположение, и только. В Москве невозможно искать человека по описанию и такой фотокарточке, глупость, не более. Значит, единственная ниточка – этот рослый мудак. Но “наружки” за ним сегодня не было совершенно точно, я ехал за ним почти через весь город.

Россия – страна непуганых идиотов, черт меня дернул согласиться. А может, плюнуть и улететь? Два миллиона придется вернуть, таков порядок, иначе смерть. Откажешься, вернешь баксы, могут все равно ликвидировать. Кому нужен засвеченный исполнитель?”.

Майор молча пил кофе и прекрасно знал, о чем думает террорист, понимал, что повлиять на его решение не может, тем не менее, расплатившись за обед, сказал:

– Если бы я считал, что ты обанкротился, не пришел бы, я тоже человек. Ты мужик умный, должен понимать, большая коммерция – дело сложное, как ни страхуйся, рискованное. А не хочешь рисковать – сиди на печи.

– Ясное дело. – Кобра поднялся. – Идем, я тебя подвезу.

Когда они сели в машину. Кобра включил мотор и сказал:

– Из всех твоих слов самым убедительным было упоминание, что ты тоже человек. Тогда скажи, как ты связался с этим мудаком и на что рассчитываешь?

– Ты покупаешь машину не какую пожелаешь, а соразмерно своим деньгам, – ответил майор. – Егора я не выбирал, получил в наследство, у него было очень сильное прикрытие. Сейчас он выполнит последнее задание и уйдет.

– Какое задание? Я хочу знать.

– Тебя оно не касается. – Майор замялся. – Впрочем, могу рассказать, коли ты такой любопытный, поймешь, мы тоже не пальцем деланы. Но прежде скажу, как нам повезло. – Он решил поддеть гостя, слегка осадить. – Ты, страхуясь, связался с Лёнчиком, а он находился в поле зрения одного сильно дошлого полицейского. Сыщик нам всю печень проел, мы не знали, как от него избавиться.

– Ну у вас и проблемы! – не сдержался Кобра.

– Чужую беду руками разведу. Однако бог есть, и сыщика свалил инсульт, полковник лежит в нашем госпитале. Я послал к нему своего человека, проверил, все точно, мужик совсем плохой. Кроме него, нашим вопросом серьезно никто не занимается, я ситуацию контролирую. Ты, я вижу, нас за людей не считаешь, а о твоем прибытии в Россию сообщил Интерпол, как видишь, я об этом знаю. И с Лёнчиком, и с его девкой ты связался по собственной инициативе. Так что кончим выяснять, кто выше на стенку писает. Ты будешь работать? Ты выбрал объект? Ты понимаешь задание? К Президенту и к премьеру ты никак не подберешься, остальные нас не интересуют. Россию сегодня тряхнуть трудно.

Тот факт, что полковник пластом лежит в госпитале, майор действительно проверил. Диагноз установить не удалось, и майор ввернул инсульт для убедительности.

– Моя забота, за это мне и деньги платят, – сухо ответил Кобра. – В России не один сыщик, если Интерпол, значит, и служба безопасности тоже задействована.

– По нашему вопросу служба отбывает номер, пишет бумаги. Не забывай, у нас Чечня и выборы на носу.

– Допустим. У тебя жизнь, как и у меня, лишь одна, тебе виднее. Егору я больше не звоню, дай твой телефон.

Майор продиктовал номер. Кобра несколько секунд сидел с закрытыми глазами, уменьшил обороты, приспустил стекло, сказал:

– Теперь я хочу знать твой план, время и место передачи мне материала. Учти, кроме тебя, я никого не желаю видеть.

Майор рассказал характер операции, предложенной бывшим полковником милиции, сегодня кандидатом в депутаты Думы, Павлом Петровичем Усовым.

– Прилично, – Кобра кивнул. – Пороха ты не придумал, но мыслишь разумно.

– Мы хотим знать, что придумал ты, хотим оценить товар, за который уже уплатили деньги, – твердо произнес майор.

– Вы купили меня, и я здесь. Но хозяин у меня свой. Я сейчас уеду, позвоню, ты мне передашь материал, мы расстанемся, дай бог, навсегда. Где я, как и что делаю, вам знать необязательно, даже вредно. Ты меня понял? – Кобра посмотрел майору в глаза, тому пришлось собрать все силы, чтобы не отвести взгляда.

– Я тебя понял. До встречи. – Майор вышел из машины, прихлопнул за собой дверцу.

* * *

...Третий день Гуров жил на своей конспиративной квартире. Третий день Станислав Крячко сидел одиноко в кабинете, встречаясь с коллегами в коридорах и столовой, матерился, кляня врачей, которые засунули начальника и друга в какую-то “психушку” и не дают адреса.

– Гурову отрицательные эмоции категорически запрещены! – передразнивал врачей Крячко и разводил руками. – Это я, лучший друг, отрицательная эмоция! Видали?

За долгие годы службы в розыске Гуров отнюдь не впервые оказался в тупиковой ситуации и не всегда находил верное решение и оказывался победителем. Порой преступников не удавалось разыскать, иной раз они уходили буквально из рук. Иногда это происходило из-за недостатка информации, случалось, сыщик сам допускал ошибки, которые приводили к человеческим жертвам. В общем, за неполные четверть века службы он перевидал и пережил многое, но впервые оказался перед дилеммой: либо он в ближайшие дни разыщет и обезвредит преступника, либо погибнут сотни, возможно, тысячи невинных людей. О политических последствиях грозящей катастрофы сыщик не думал. Придут к власти коммунисты, диктатор, вернется террор, все это ужасно, но это будет не только его. Льва Гурова, вина. Тут в ответе будут все: Президент, правительство, Госдума, молодежь, которая не пошла голосовать, обездоленные старики, опустившие в избирательные урны листочки, желая вернуть свою молодость.

Третьи сутки сыщик расхаживал по квартире с тряпкой в руках, вытирая уже не существующую пыль, и думал, думал, часто вспоминая слова Орлова о том, что он. Лев Иванович Гуров, застрелится на кладбище, где будут захоронены невинно убиенные. Он понимал, что друг высказался сгоряча, не хотел ранить, желал лишь подхлестнуть. Но ведь он, Гуров, лишь человек и от кровавых ран не становится ни сильнее, ни умнее.

В сотый, в тысячный раз сыщик повторял, что необходимо залезть в шкуру террориста, стать существом без сердца и нервов и найти объект уничтожения, чтобы привыкшие к ежедневным убийствам люди харкнули кровью, сказали, хватит, делайте с нами все, что угодно, но прекратите это. Что “это”?

Кремль? Белый дом? Мэрия? Трудно подойти, одиночке не хватит сил. Стадион? Рынок? Страшно, но малоэмоционально. Театр? Детский театр. Первое, что назвал Петр, был именно детский театр. Что самое больное для людей? Дети и церковь. Служба в храме.

Приехал Станислав, привез продукты и отправился на кухню готовить обед. Поздоровался мельком, ничего не спросил, разгружая сумки, сказал:

– Зайди, есть новости.

Кухонька была маленькая, не то что в квартире Гурова. Он вошел, притулился в уголке, закурил.

Сняв пиджак, засучив рукава, Станислав начал чистить картошку, указал на бутылку водки, которая стояла на столе, и тарелку с малосольными огурцами.

– Мне нельзя, а тебе немножко даже доктор велел.

– А новость того стоит? – Гуров налил себе полстакана, выпил, хрустнул огурцом.

– Сегодня утром на “двадцать четвертой” “Волге” Яшин в сопровождении двух молодцов в десантном камуфляже и с автоматами выехал из Москвы. Они миновали Елец, ушли на Воронеж, Ростов...

– Направился в Грозный? – Гуров погасил окурок, прикурил новую сигарету. – А парни с автоматами, конечно, известные нам лейтенанты?

– С тобой неинтересно. – Крячко поставил кастрюлю с картошкой на огонь, развернул пакет с котлетами. – Петр приказал к ним не приближаться, к их “Волге” прилепили маяк, нашу машину ведет женщина.

– Красиво, только я в такую грубую работу не верю, – сказал Гуров. – Хотя чем черт не шутит, когда бог спит. Полковник контрразведки с вооруженной охраной никакому досмотру не подлежит. Может, им действительно в Москве взять взрывчатку не у кого. Ты с Пашей Кулагиным говорил?

– Он ничего не знает. В принципе Яшин все еще числится за кадрами. Если его поездка связана с Коброй, то о ней может знать лишь один человек.

– Кто? – Гуров взглянул на друга с интересом.

– Спроси что-нибудь попроще. – Станислав начал переворачивать подгорающие котлеты. – Я говорю один, не персонально, а с точки зрения количества.

За обедом Станислав рассказал пару старых анекдотов, молча вымыли посуду, взяли по кружке кофе, уселись за столом друг против друга.

– У меня ничего нового, – сказал Гуров. – Я считаю, либо церковь во время богослужения, либо детский спектакль. – Он развернул газету и снова закурил. – Известинская “Неделя”. Памятные даты. Православная Москва. Четвертого декабря.

– Они не успевают, – перебил Станислав. – Ведь надо не только привезти взрывчатку, но и подготовиться.

– Не очень-то я верю в поездку Яшина, да и, возможно, у Кобры уже все готово. Ладно. Шестое декабря. Память благоверного князя Александра Невского, – читал Гуров. – Престольные праздники в соборе Благовещения Пресвятой Богородицы в Кремле, в храмах, потом взглянешь, адреса указаны. Седьмого праздник... Восьмого тоже. А девятого и десятого в этой “Неделе” нет. А я считаю, Кобра определил для себя один из этих дней.

– За неделю до семнадцатого, дня выборов. Семь дней газетам и телевидению, чтобы разжечь пожар? – Крячко вздохнул. – И как ты представляешь нашу работу в храмах, среди толпы?

– Ты дурак, Станислав, – сухо констатировал Гуров. – Кобра будет работать ночью, когда людей еще не будет. Церковное богослужение очень соблазнительно, но сложно для выполнения. Я бы предпочел детский театр.

– Ты? – Крячко взглянул недоуменно. – Ах, да, извини.

– Бог простит, – Гуров перевернул страницу “Недели”. – Тут мы имеем Большой... Малый... МХАТ...

Полковник, ты знаешь, сколько театров в Москве? Не знаешь, тебе легче карманников пересчитать.

Гуров разговаривал сам с собой, изучал театральную афишу. Крячко пытался на друга разозлиться, смотрел на его осунувшееся лицо и неожиданно для себя сказал:

– Тебе в парикмахерскую пора, седина на висках торчком.

Гуров пригладил пальцем висок.

– Театр юного зрителя. Детский музыкальный. Детский камерный и все театры, имеющие детские спектакли. – Гуров передал “Неделю” Станиславу. – Завтра же все театры и цирки обойти, искать человека, который устроился на работу в течение последнего месяца. Пожарный, охранник, кладовщик, дворник, сам не маленький, понимаешь. Искать осторожно, не топая, придумай сыщикам легенду, чтобы в театре не заговорили, мол, кого-то ищут. Наиболее перспективные возьми на себя.

– В этом что-то имеется, – пробормотал Станислав. – Если хотя бы что-нибудь похоже, возраст, рост, в основном рост... Сам знаешь, как сложно изменить рост.

– Знаю. – Гуров даже потер колени, вспоминая, как они болели, когда сыщика в целях конспирации “укоротили” на пять сантиметров. – Не забывай, что можно горбиться. Если хоть что-нибудь подходит, начинаем проверять и разрабатывать.

– Чего разрабатывать? – возмутился Крячко. – Просто “берем пальцы”.

– Станислав, – укоризненно произнес Гуров. – У тебя или меня просто “взять пальцы”, а ты уверен, что они у неприятеля имеются? Надо взять и не спугнуть.

– Полагаешь, что Кобра знает?

– Не исключаю. Если ты найдешь человека, лишь тенью похожего на Данина, никакой самодеятельности, немедленно сообщаешь мне.

– Мужиков, похожих на Данина, в Москве миллион, – усмехнулся Крячко.

Гуров чуть было не вспылил, проглотил застрявший в горле комок, ответить не успел.

– Понял! Извини! Понял! – Станислав схватил свою куртку и выскочил из квартиры.

* * *

Гуров прекрасно спал, что было совершенно для него неожиданно, поднялся свежий и бодрый, кожу холодили мурашки, сыщик впервые за последний месяц поверил в удачу. Он даже сделал гимнастику, самодовольно отметив, что силенка еще имеется.

Выпив чашку кофе и закурив первую сигарету, сыщик вспоминал свой вчерашний разговор со специалистом взрывного дела. Гуров предупредил, что ничего не понимает в данном вопросе, интересуется, какую взрывчатку может использовать человек, учитывая, что он один, действует скрытно, ему необходим наибольший эффект.

– Что будем взрывать? – поинтересовался консультант, который вел с Гуровым разговор неохотно, хотя и прекрасно знал, что беседует с полковником милиции.

– Я точно не знаю, допустим, трехэтажное здание.

– Способов много, но в одиночку в таких случаях не работают. И что значит скрытно? Ведь необходимо очистить соседние дома, выставить оцепление. – Консультант смотрел неприязненно.

– Меня не интересует название взрывчатки, система устройства, мне необходимо знать ее вес и объем. Непременное условие: взрывное устройство надо доставить мужчине не богатырского сложения и тайно.

– Начальство мне приказало, – пожал плечами взрывник. – Однако существует порядок, господин полковник. Что бы министр устно ни приказал, вы мне своих секретных бумаг не покажете.

– Не покажу, – согласился Гуров. – Но писать официальные бумаги и ждать ответа у меня нет времени.

– Почему мы разговариваем на частной квартире? Мне сказали, что вы больны, привезли... Покажите ваши документы, уважаемый. – Взрывник опасливо покосился на входную дверь.

Он внимательно изучал удостоверение Гурова, сличал фотографию и оригинал, пробормотал:

– По особо важным делам. – Недовольно покачал головой. – А что, здоровых полковников не осталось? – Увидев, что Гуров улыбается, он раздраженно сказал: – По десять раз на дню твердят о секретности, потом вызывают и говорят, езжай, расскажи одному хорошему человеку о нашем деле. Значит, моему шефу кто-то позвонил, он мне приказал, наша секретность в форточку улетела.

– Кому надо и не надо о взрывном деле все знают. В принципе вы правы, предлагаю обмен: я вам свой секрет, вы мне свой. Один нехороший человек собрался в Москве совершить теракт, пролить много крови. Я должен этого человека опередить. Мне надо знать, что он в одиночку может притащить и как будет взрывать.

– Существует переносное взрывное устройство, умещается в рюкзаке, весит около пятидесяти килограммов. Двухэтажный особняк как корова языком...

– Чего только люди не придумают, – сказал Гуров. – Шнур следует запалить, часовой механизм поставить?

– За веревочку дернуть, – съязвил консультант. – Можно в двух километрах находиться и только кнопочку нажать.

– И как такая кнопочка выглядит?

– Микросхема, ее в пачку сигарет упрятать можно.

Гуров сделал себе вторую чашку кофе, подбросил на ладони пачку “Мальборо”, выбросил из головы сверхосторожного и занудливого взрывника, стал думать о дне сегодняшнем, завтрашнем... Если рюкзак, значит, и чемодан годится. Хотя мужик прав, пятьдесят килограммов в одной руке унести трудно. Рюкзак. Двухэтажный особняк как корова языком... Значит, от трех-четырех-этажного тоже немного останется. И осуществить взрыв можно с расстояния до двух километров. Значит, если Кобра такой рюкзак в нужное место принес, сам может уходить. В Москве площадь радиусом в два километра – город, где человека не найти.

Кофе стал горьким, Гуров отставил чашку. Но Яшин только уехал... У Кобры рюкзака еще нет. Переносное взрывное устройство, безусловно, имеется на вооружении спецназа... Хорошее настроение улетучилось, у Гурова снова разболелась голова.

Станислав Крячко составил список театров, показывающих спектакли для детей, начал по памяти записывать знакомых оперативников, созваниваться, договариваться с начальством. Начальники упирались, некоторых пришлось припугнуть разговором, а то и встречей с генералом Орловым.

В десять утра в кабинете Крячко было не протолкнуться, и, хотя Станислав принес десяток стульев, сыщики еле разместились, уселись на ничейный стол, сидели по двое на одном стуле. Большинство знали друг друга, радостно здоровались, сколько лет не виделись, вспоминали, кого уже нет в живых, сетовали на возраст и здоровье.

Собравшиеся никак не походили на орлов-сыщиков, самые затрапезные мужчины среднего и старшего возраста, в потертых костюмах, немодных куртках, так, среднее звено чиновников районного масштаба.

– Станислав, ты постарше никого не нашел?

– Похоже на слет выпускников школы.

– Скорее сходка авторитетов.

– Скажешь! Авторитеты собираются в банкетном зале, а не сидят на одной половинке костлявой жопы.

– Привет, спасибо, что пришли, – сказал Крячко, который чувствовал себя не очень уверенно, так как большинство собравшихся были старше его по возрасту, больше проработали в розыске. – Собрал вас не я, а Гуров, который лежит в госпитале. Лев Иванович просит вас о помощи.

– Он живой?

– Лева опять подставился?

– Всегда ему больше всех надо!

– Хватит трепаться, таких сыщиков во всей России на пятерне пересчитать можно.

– Лев Иванович чувствует себя нормально, велел кланяться. Вы мужики сообразительные, понимаете, раз Гуров созвал, дела хреновые.

В кабинет протиснулся генерал Орлов; кроме Крячко, который сидел лицом к двери, начальника главка никто не видел.

– Требуется срочно разыскать одного человека. Каждый из вас получит по объекту, я также отправлюсь, если что, звоните начальнику главка.

– Генерал-лейтенант сидит на телефоне, готов с каждым потрепаться за жизнь, – сказал кто-то.

– Он готов и потрепаться, а в случае удачи немедля напишет рапорт на имя министра, – сказал Орлов.

Сыщики повернулись, начали вставать, здороваться, Орлов чуть поднял руку, сказал:

– Слушайте Станислава, он объяснит, как и что. Я буду на телефоне, звоните, – и бесшумно вышел.

– Запоминайте, кто куда пойдет, кого следует искать, как действовать. – Крячко подробно объяснил задачу, повторил о мерах предосторожности, подчеркнул трижды, что главное – не расшифровываться.

– Ну а коли столкнешься и расшифруешься? – спросил пожилой, седой опер. – Всякое случается.

– Глуши и в наручники, – ответил Крячко.

– А шарахнешь не того?

– Будто не знаешь, с тобой, как обычно.

– Стрелять?

– Мужики, в первый раз женитесь? – удивился Крячко. – Подстрелишь разыскиваемого – наградят, шарахнешь в постороннего – наградят дважды.

– Станислав, спасибо, что вспомнил...

– Кланяйся Гурову!

Прозвучало еще несколько фраз, и сыщики ушли. Крячко начал убирать стулья.

* * *

Гуров маялся бездельем, не спасали даже любимые “Мушкетеры”. Первым позвонил, конечно, Станислав, справился о здоровье, сообщил, что работает в цирке у Никулина, пока пусто, но некоторые надежды проглядывают. Затем позвонил Орлов, о здоровье не спрашивал, рассказал, что один из сыщиков столкнулся со старым знакомым, находящимся в розыске рецидивистом, который и доставлен на Петровку. У двоих оперов имеются зацепки, два сторожа в указанных ими адресах не проживают, сегодня оба не работают, выходные, но у одного якобы семья, в личность ни одного не видели, сыщики работают.

Снова позвонил Станислав, говорил о постороннем, рассказывал о цирке, хвастался, что познакомился с Никулиным, сообщил новый анекдот. Гуров уловил в голосе друга фальшивые нотки.

– Не крути, Станислав, – выкладывай! – приказал Гуров.

– Дырку от бублика видел? – ехидно поинтересовался Крячко. – Водку не всю выпил?

– Даже не притронулся. – Гуров почему-то обиделся.

– Позже приеду, махну сто грамм, расскажу про дырку подробнее.

Около шести вечера Орлов сообщил, что в двенадцать дня на шоссе в сорока километрах от Ростова “Волгу” с Яшиным и двумя сопровождающими разорвало в клочья. Машина направлялась в Москву. Взрыв был такой силы, что “Жигули”, едущие по встречной полосе, выбросило в кювет.

– Петр, прикажи немедленно проверить в зоне взрыва радиацию! – закричал Гуров.

– Береги голос. Лева. Радиация в норме, но специалисты считают, что количество взрывчатки было рассчитано не на машину, а на дом. Что ты об этом думаешь?

– А я давно не думаю, Петр, – ответил Гуров. – Извини.

– Ладно, – буркнул Орлов. – Тела собрать не представляется возможным, я приказал привезти черепа, проведем необходимую экспертизу. Надо точно знать, кто именно погиб в этой странной катастрофе.

– Ничего странного, генерал, все закономерно.

– Ладно, Лева, поговорим, ты, главное, не кисни. Мы достанем его, успеем, я уверен.

– Хорошо, жду. – Гуров положил трубку, убежденный, что ни в чем Петр не уверен, просто неуклюже успокаивает.

Три человека, участвующие в заговоре, выехали на одной машине и разлетелись на куски. Кобра и люди, стоящие за ним, свидетелей, даже косвенных, не оставляют. Они хотят меня убедить, что взрывчатка до террориста не дошла? Что акция сорвалась? А если это действительно так? Они что, не совершают ошибок, у них не происходит непредвиденных накладок? Для запланированной инсценировки сработано слишком грубо? Реальная жизнь обычно грубее наших представлений о ней.

Рассуждения сыщика были прерваны приездом Крячко. Он появился радостный, возбужденный, свое настроение неумело прикрыл серьезной озабоченностью. Станислав вытащил из кармана и тут же надул огромный резиновый шар, привязал веревочку к дверной ручке.

– Затворнику и мыслителю с праздника жизни! – Он положил на стол фотографию, на которой был запечатлен в обнимку с медвежонком. Они сидели на скамеечке, медвежонок презрительно отворачивался от фальшиво улыбающегося Станислава.

– Не умею фотографироваться. – Он потер замерзшие ладони. – Вроде и парень я искренний и органичный, а на фото плохой клоун или памятник себе. Слово следует держать. – Крячко направился на кухню, достал из холодильника бутылку. – На фронте полагалось, а мы работаем в условиях, приближенных к боевым.

Пока друг выпивал и закусывал, Гуров коротко рассказал о взрыве под Ростовом.

– Конечно, тот факт, что в одной машине находились Яшин, два парня, которые ждали нас в засаде, тебя настораживает. – Станислав убрал бутылку, поставил на плиту чайник. – Тебя всегда и все настораживает. Ты сыщик и не любишь совпадений. А что у любой, даже мощной, но скрытой организации ограниченное количество людей, ты учитывать не желаешь.

– А я ничего и думать о взрыве не хочу. Случаен он или запланирован, нас с тобой это не касается. Мы должны работать, словно ничего не произошло. Потому выкладывай, что у тебя. Каковы результаты у остальных ребят?

– Ты бы их видел, старые, облезлые волки. Затюканные какие-то, мы с тобой от работы на земле оторвались, стали начальниками. Да, ребята... – Крячко вновь потер ладони, приложил к чайнику, быстро взглянул на Гурова и, чувствуя, что друг от столь длинного вступления может сорваться, быстро продолжал: – Отбросив пустую породу, можно сказать, что определены три подходящих человека. В Театр юного зрителя в ноябре поступил на работу мужчина сорока лет, подходящей внешности, по указанному им адресу не проживает, в театре работает сменным сторожем... или пожарным, не поймешь.

Зазвонил телефон, Станислав замолчал, Гуров снял трубку.

– Я сейчас заеду за тобой, на даче Юрченко два трупа, – произнес глухо Орлов.

– Артем? – спросил Гуров.

– Да.

– У меня Станислав на своем “мерсе”. Мы выезжаем, встретимся на месте. Там работает служба безопасности?

– Черт их поймет, кто там работает, сообщил Павел Кулагин из контрразведки, – недовольно бурчал Орлов.

– Мы едем, – сказал Гуров.

* * *

– Пустые хлопоты, – бормотал Крячко, выезжая на проспект. – Ты представляешь, сколько там начальства? И каждый говорит, ходит, пальцем тычет. Нас с тобой просто не подпустят. Они по новому указу сами – могут расследование вести.

– Могут, но не умеют. Они сейчас думают, на кого ответственность свалить. Так что менты в самый раз окажутся. Артем? Кто второй? – рассуждал Гуров.

– Артем что-то раскопал и засветился, когда его убирали, оказался опасный свидетель. Он и есть второй. Думаю, работа этого дошлого майора из охранки.

– Вот это уже не подставка, а чистый прокол, – уверенно сказал Гуров. – А без майора Сухова действительно обойтись не могло. Майор, как я понимаю, в данной игре не король и не ферзь, но ладья – точно.

Без майора Сухова и вправду не обошлось. Он сидел в кресле, откинувшись на спинку, с пулей в голове. Бывший опер Артем Дуров лежал в центре комнаты, у него тоже была прострелена голова. Трагедия произошла в доме начальника охраны.

К тому времени, когда прибыли сыщики, начальство перешло в особняк, врач констатировал смерть, на месте преступления работали лишь два криминалиста, занимались осмотром, снимали отпечатки пальцев.

Начальник отдела контрразведки Павел Кулагин курил на крыльце, встретил генерала Орлова и прибывших одновременно с начальством Гурова и Крячко непонятным словом:

– Допрыгались. – Он указал под ноги. – Тут стадо слонов прошло, мои следы не имеют значения.

Сыщики вошли в комнату, остановились на пороге, смотрели на трупы.

– Майор! Вот уж не ожидал, – сказал Гуров.

– Сидел спокойно, выстрела не ожидал, – высказал предположение Крячко.

– Врач говорил, когда и с какого расстояния стреляли? – спросил у экспертов Орлов.

– Шагов с двух, примерно пять часов назад, уточнит после вскрытия, – ответил один из экспертов, угадывая в пришедших профессионалов. – Малый калибр, думаю, глушитель.

– Очень нужны пальцы, – сказал Орлов, разглядывая положение тела Артема Дурова, опустился на колени. – Отберите пальцы убитых, если обнаружите отпечатки постороннего, немедленно ко мне. Я начальник главка утро.

– У нас свое начальство, – ответил эксперт, но смотрел на Орлова уважительно.

– Я с вашим начальством договорюсь. – Орлов взглянул на Гурова. – Имеешь соображения?

– Соображения – не факты, всегда имеются. – Гуров оглядел комнату, накрытый на троих стол. – Господа эксперты закончат, я хотел бы сам произвести осмотр помещения и трупов до их отправки.

– Оставайтесь здесь, я пойду договорюсь. Станислав, у ворот стоит сторож.

– Понял. – Крячко вышел следом за Орловым. Генерал отправился в особняк. Станислав заторопился к воротам.

Орлов властным жестом отстранил стоявшего в дверях охранника, прошел через холл, открыл дверь в каминный зал, где находились пятеро мужчин.

– Здравствуйте, господа. – Орлов оглядел присутствующих, пожал руку помощнику прокурора Драчу, с которым был знаком много лет. – Орлов Петр Николаевич, начальник главка утро. В России, как всегда, все через жопу! – Наступила тишина. – Сыщик должен быть на месте преступления первым, приглашают последним. Вы, как я понимаю, хозяин, господин министр Юрченко, вы из контрразведки, вы от Коржанова, вы от службы безопасности.

Орлов был в бешенстве, не скрывал этого, тыкал в присутствующих пальцем.

– Прокуратуру я знаю. – Он кивнул Драчу, который безуспешно прятал усмешку. – Я, знаете ли, молодые люди, слишком стар, чтобы бояться ваших хозяев.

– Петр Николаевич, выпустите пар, выпейте рюмочку, успокойтесь, – миролюбиво сказал контрразведчик, наливая в пустой бокал водку. – Все знают, вы розыскник, вам в данном случае, и карты в руки.

– Ты мне, Степан Сидорович, ответь, кто, куда, зачем послал полковника Яшина с охраной? – Орлов взял предложенный бокал, перекрестился и выпил.

– К утру рапорт будет, Петр Николаевич, – ответил Володин, который, по мнению Орлова, был замешан в заговоре.

– За подписью твоего шефа, – уточнил Орлов, и контрразведчик смутился.

– Не понимаю, о чем разговор, какое отношение взрыв под Ростовом имеет к сегодняшним убийствам? – спросил представитель СБ.

– Генерал, сколько в своей жизни вы убийств раскрыли? – спросил Орлов, наливая в бокал воды.

– Извините, я только полковник...

– Не беда, произведут. – Орлов махнул рукой, отвернулся, вновь взглянул на заместителя начальника контрразведки. – Ты, Степан Сидорович, знаешь, что мы работаем по данному делу, помогаешь плохо, так не мешай.

– Илья Сергеевич лично послал меня, – сказал помощник Коржанова, но Орлов его перебил:

– Полковник Севастьянов, как я понимаю. Генерал Коржанов очень большой начальник. Холодный майор, что устроился в кресле с пулей во лбу, как я понимаю, ваш человек? Утром на имя министра рапорт, подробно объясните, почему майор Сухов дневал и ночевал в данном имении. Илье Сергеевичу передайте мой личный поклон, добавьте, что если мы убийцу не остановим, то никакая дружба с Президентом генерала не спасет. Я лично, раз вы так любите это слово, соберу пресс-конференцию и объясню людям, что ваша служба замешана в происходящем и не давала профессионалам работать. Старшим по розыску убийцы я назначаю полковника Гурова, и чтобы ни один генерал у сыщика под ногами не болтался.

– Гуров в госпитале.

– Я его вылечил! – перебил контрразведчика Орлов. – Скажите вашим экспертам, Степан Сидорович, чтобы они поторопились с отпечатками. Федул Иванович, пойдем, я хочу, чтобы ты помог Гурову, у тебя глаз хороший, – повернулся он к помощнику прокурора. – Вас, господин министр, я прошу задержаться, у меня к вам будет несколько вопросов.

Драч надел пальто и вышел. Орлов задержался в дверях, посмотрел на контрразведчика, на помощника Коржанова, хотел что-то сказать, лишь махнул рукой и последовал за помощником прокурора.

* * *

Трупы увезли, в домике, который занимал покойный Артем Дуров, остались Орлов и Драч, Гуров и Крячко. Все остальные уехали, включая и министра, с которым при закрытых дверях минут пятнадцать беседовал генерал. Орлов даже друзьям не сказал, что за вопросы у него были к министру.

Сидели молча, пили остывший жидкий чай. На столе лежали две кучки различной мелочи, обнаруженной в карманах убитых. Крячко крутил в руках, внимательно разглядывая, связку ключей, которая его явно интересовала.

– Восстановить картину преступления несложно, – сказал Гуров. – Только она нас никак не приблизит к убийце.

– Восстановление картин – любимое занятие сыщиков, – ворчливо произнес Драч. – Еще больше вы любите нарушать установленный законом порядок. Вещички, что лежат на столе, взяты из карманов убитых. А где протокол изъятия, подписанный понятыми?

Орлов нахмурился, а Крячко виновато улыбнулся.

– Прокуратура всегда права, ее хлебом не корми, дай возможность о ментов ноги вытереть. Правы, Федул Иванович, однако не всегда. – Он открыл лежавшую на столе папку. – Вот протокол, и подписи имеются.

– Черт хитрющий, где же ты понятых нашел?

– Мы сыщики, господин прокурорский.

– Сдаюсь, – хохотнул Драч, повернулся к Гурову. – Хотя нам твоя картинка не поможет, нарисуй, будь другом.

– Обязательно. Пусть сначала Станислав расскажет, что ему сторож у ворот сообщил.

– В шестнадцать десять на своих “Жигулях” прикатил майор, был в машине один. А в шестнадцать сорок майор опять же на своих “Жигулях” укатил. Я книгу смотрел, все записано.

Гуров, который показания сторожа уже знал, сидел безучастно. Орлов с Драчом удивленно переглянулись, генерал сердито сказал:

– Выкладывайте, вы же уже все обмозговали.

– Просто. Майор приехал не один, убийца лежал на заднем Сиденье, сторож из будки не выходил, узнал машину, открыл ворота. Уехал на машине майора убийца, сторож глянул мельком и ворота открыл. По времени все сходится, – закончил свой рассказ Крячко.

– Я не могу ответить на вопрос, зачем майор привез убийцу, – начал Гуров. – Кое-какие предположения, не более. А здесь все произошло следующим образом. Майор сидел за столом в кресле, где его и убили. Убийца сидел на моем месте, Артем на стуле, который сейчас занимает генерал Орлов. Место для хозяина естественное, ближе к кухне. Разговор велся мирный, на столе посуда не опрокинута. Артем встал из-за стола, шагнул к дверям, спокойно встал, стул отодвинут немного, пошел спокойно, шаг сделал короткий, в этот момент убийца выстрелил ему в затылок, затем он выстрелил майору в лоб. Он стрелял именно в такой последовательности. Артем пистолета не видел, а майор выстрела не ожидал, был за свою жизнь спокоен. Опасность представлял Артем, майора пристрелили просто за ненадобностью. Таковы факты, остальное из области предположений.

Крячко осторожно положил связку ключей на папку с бумагами.

– Станислав, колись, что ты в этих ключах нашел, – сказал Орлов.

– Может, и ничего. – Голос Крячко звучал фальшиво. – Кольцо на связке плотное, в нем кусочек бумаги застрял. Словно что зацепилось, выдернули, клочок оторвался. Не хочу трогать, пусть эксперт вынет.

Орлов поднялся, взял ключи, осмотрел, сказал:

– Дай нож.

Крячко взял со стола нож, вытер, протянул генералу. Орлов вставил нож между плотными кольцами, отжал, на папку вывалился кусочек глянцеватой бумаги синего цвета.

– Пальца на таком кусочке быть не может, не уместится. Однако бумажка интересная, оторвана от какой-то открытки.

– Или пачки сигарет, – предположил Драч.

– Говори, сукин сын, ты знаешь! – рявкнул Орлов, глядя на Крячко.

– Ничего не знаю! – Станислав перекрестился. – Нужно отдать на экспертизу.

– Знает, – уверенно произнес Гуров.

Глава 21

Кобра оформился на работу охранником, сказал девушкам-кадровичкам, что у него тяжело заболела мать, он вынужден уехать в Тулу, выйдет на дежурство лишь восемнадцатого, в понедельник, когда закончится эта кутерьма с выборами. Он подарил девушкам торт-мороженое, распрощался, больше они Кобру не видели.

Такое решение он принял после долгого раздумья, на которое его натолкнуло радостное сообщение майора о том, что шибко умный сыщик оказался в госпитале. Серьезно розыском террориста, о котором сообщил Интерпол, занимался практически один дошлый полицейский. В решающие дни именно этот полицейский ложится в госпиталь с инсультом. В такую удачу может поверить кто угодно, только не специалист международного класса. Пятнадцать лет “работы” в различных странах уже давно приучили Кобру опасаться полицейских больше, чем сотрудников спецслужб. Сыщики конкретнее, дотошнее, они ходят по земле, меньше уповают на помощь компьютеров. Если московский сыщик столь неожиданно попал в госпиталь, то это может доказывать только одно. Будучи сам агентуристом, он не верит окружению, ушел в тень и занялся розыском неизвестного террориста всерьез. Вся затея с поездкой за материалом, последующий взрыв далеко от Москвы способны сбить лишь дилетанта. Сыщик здесь, здоров, ищет террориста. У полицейского мало информации. Через убийство Лёнчика сыщик способен выйти на Вадима Данина, давнишняя арестантская фотография ничего к имеющимся приметам не прибавит. Значит, он попытается определить объект теракта. И в принципе полицейский объект определит, разошлет ищеек, выяснит, кто устраивался на работу в последнее время, приметы разыскиваемого полиция имеет. Подобные приметы никуда не годятся для розыска человека в масштабах многомиллионного города, но прекрасно сработают, когда следует разобраться среди сотни человек. Ищейки разбегутся по адресам установленных людей, отпадут семейные, коренные москвичи, останутся лишь недавно приехавшие. Через несколько часов он. Кобра, останется один.

К такому выводу пришел Кобра и решил до воскресенья, десятого декабря, на которое он назначил день взрыва, по месту своей новой работы не появляться.

Он получил переносное ядерное устройство благодаря помощи Аббы. Кобра оставил свою машину в условленном месте, неизвестный человек положил в багажник рюкзак и микросхему дистанционного управления, вопрос оружия был решен. Самое простое: заложить рюкзак в основание несущей конструкции здания, скрыться и произвести взрыв в нужное время, во время представления, когда зал полон. Но Кобра отлично понимал, что сыщик прикажет прощупать специальной аппаратурой все уголки каждого здания и рюкзак найдет. Никаких объяснений никто слушать не станет, в самом лучшем случае он останется нищим и безработным. Рюкзак необходимо заложить только в день взрыва, что крайне опасно. Кобра просчитал, сыщик может предполагать место теракта, но точно определить не способен.

Так же, как и Гуров, террорист взял приложения к “Неделе”, изучил репертуар театров, посчитал, что его должны ждать одновременно в двенадцати-пятнадцати местах, а опознавателей у полицейских только двое, эти проститутки, будь проклят день, когда он с ними познакомился.

Самое благоразумное от акции вообще отказаться, из России улететь. Если Аббе объяснить обстановку, он доложит по инстанции, там профессионалы, они все поймут и Кобру оставят в живых. Но миллионы придется вернуть, спецслужбы его забудут, никаким консультантом и посредником держать не будут, он окажется на иждивении жены. Совершенно неизвестно, как она поведет себя в такой ситуации.

Отказываться нельзя, два миллиона слишком большие деньги, придется рисковать. Дошлого полицейского необходимо отвлечь, пустить по ложному пути, вынудить сосредоточиться на одном объекте. Тогда и занести рюкзак не представит труда, остальное дело несложной техники. Он в аэропорт не поедет, из России не улетит, не больной. Он направится в глубь России, а возможно, и в Петербург. Паспорт у него настоящий, с фотографией никто не разберется, деньги есть, проживет спокойно полгода, когда начнется туристский сезон, интеллигентно выедет, тогда о нем если и не забудут, то искать точно перестанут.

Кобра взглянул на часы, шестое декабря, до взрыва еще трое суток. Найти платную девочку, развлечься, решил он и начал переодеваться, но швырнул свежую рубашку в шкаф. Сначала необходимо решить с полицейским, заставить его работать в нужном направлении. Кобра подвинул телефон, набрал номер, который дал ему русский, тот снял трубку сразу, террорист сказал:

– Здравствуйте, я хотел бы вас видеть.

– С удовольствием, но денег у меня пока нет, – ответил майор.

– Я материальный вопрос решил, – сказал Кобра. – Давайте встретимся через час на том месте, где недавно расстались.

– С удовольствием. – Майор положил трубку, облегченно вздохнул. Сообщение, что можно не заниматься взрывчаткой, привело Олега Сухова в отличное настроение. Он не знал, что его судьба решена и жить ему оставалось не более двух часов.

* * *

Когда шестого декабря, в среду, поздним вечером Станислав Крячко в кармане пиджака Артема обнаружил связку ключей, то сразу увидел застрявший в кольце синий клочок глянцевитой бумага. Он готов был поклясться, что совсем недавно держал похожую бумагу в руках, и на редкость легко вспомнил. В позапрошлое воскресенье жена с дочкой ходили во МХАТ на “Синюю птицу” и принесли домой программку. Она и была изготовлена из очень похожей бумаги, глянцевитой и синего цвета. И Станислав решил о своих предположениях молчать, съездить в театр, взять программку, отдать ее и клочок, застрявший в ключах, на экспертизу. Но Петр с Гуровым вынудили Крячко признаться.

Седьмого экспертиза предположения Крячко подтвердила, анализ бумаги и красителя неопровержимо доказывали, что клочок был отозван от программки МХАТа. Результаты экспертизы сообщили сыщикам по телефону.

– Станислав, ты настоящий сыщик. – Гуров обнял друга за плечи.

– Чистая случайность, мои девочки ходят в театр раз в год, – ответил Крячко. – Но МХАТ на Тверском бульваре вчера проверяли, похожего служащего не нашли.

– Что Кобра устроится на работу, лишь моя версия, – сказал Гуров. – Я могу ошибаться. Возможно, он купил билет и пришел на спектакль, чтобы оглядеться, примериться.

Гуров выглядел задумчивым, и Крячко поглядывал на друга вопросительно.

– Главное, Кобру разыскать и перехватить в броске. – Гуров немного помолчал. – Но и одна человеческая жизнь – целый мир. Артема убили, он был наш коллега и хороший парень. А мы доброго слова не скажем, считаем, какие дивиденды можем от его смерти получить.

– Мы устроим поминки, все добрые слова скажем, – возразил Крячко. – Сейчас ты не должен отвлекаться, даже если убьют Петра, убьют меня. Гуров обязан перехватить Кобру.

– Я всю жизнь обязан.

– Да. Такова твоя жизнь, такой ее создал ты сам, никто не навязывал, изволь соответствовать. Гуров взглянул на друга, усмехнулся:

– Я и не знал, что ты столь умный.

– Кончай философствовать, распоряжайся, розыском руководишь ты, полковник Гуров.

– Как скажешь, дружище. Ты привозишь в Москву девушек, позже решим, где их в театре разместить.

– Может, он взрывное устройство уже пристроил и в театре больше не появится.

– Это вряд ли, – ответил Гуров. – Но я отправляюсь к Петру, требую, чтобы он дал команду все отмеченные театры обыскать, используя специальную аппаратуру, собак, я не знаю, как это делается.

– Все? Ты не веришь во МХАТ? – спросил Крячко.

– Мы должны создать стократный запас прочности. А если Кобра, увидев, что уголок программки оторван, место акции изменит?

– Интересно, как программка попала в руки Артема? – спросил Крячко.

– Он обнаружил ее в кармане плаща майора. Я считал, что никто, кроме Кобры, не знает объект теракта. Убийство майора свидетельствует об обратном. Иначе его убийство не объяснить. Я убежден, майор бьщ напарником Кобры, период подготовки закончился, майор стал не нужен. – Гуров говорил так убежденно, словно пытался убедить в правоте данной версии не только друга, но и себя самого.

– Не нравится мне такая история. – Крячко явно хотел подзадорить друга. – Прямую улику майор кладет в карман плаща...

– Он мог сунуть ее в карман, еще находясь в театре, и забыть, – перебил Гуров.

– Артем, оперативник, обнаруживает программку и тоже кладет в карман, – упрямо гнул свою линию Крячко. – Как Кобра узнает об этом?

– Отпирая дверь дома, Артем достал ключи, программа зацепилась...

– Ты так быстро отвечаешь, так как уже думал о несуразном совпадении. – Крячко вздохнул. – Ты думал, и я думал, мне многое не нравится. Зачем Кобра приехал к Артему? Самое простое объяснение – понадобился третий человек. Но Кобра слишком профессионален и осторожен, чтобы без крайней необходимости засвечиваться перед лишним человеком.

Гуров согласно кивал, сказал раздраженно:

– Ты говоришь, хватит философствовать, надо работать.

– Я лишь человек, потому существо противоречивое. Наши девочки уже в Москве, ждут моего звонка. Обыскивать театры можно только ночью, генералу Орлову дать команду – лишь позвонить. Другой работы даже ты придумать не можешь. Я отлично понимаю, что достаю тебя вопросами, которые ты задавал себе всю ночь. Так убеди меня, заодно и себя, что мы не хватаем наживку.

– У меня много вопросов, на которые я не могу найти ответов. Основные ты задал. Я могу лишь предполагать, что Кобра хотел использовать Артема втемную с последующей ликвидацией. Программка явилась вновь открывшимся обстоятельством, сломавшим планы Кобры, и он был вынужден ликвидировать двух человек. Существует серьезный вопрос, до которого ты не додумался, я тебе его не подскажу. Так как из нас двоих хотя бы один должен находиться в здравом уме.

– Это я, полковник Станислав Крячко! – Стремясь разрядить обстановку, он поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, надувая щеки и выпячивая грудь. – Я абсолютно здоров, моим лбом можно грецкие орехи колоть. А ты, больной, попытайся найти ответы на возникшие вопросы.

– Ты слышал о существовании доказательства от обратного? – спросил Гуров, сдерживая улыбку.

– Только слышал, на том уроке не был, в кино ходил.

– Если доказать, что посылка не может являться ложной, значит, она объективна.

– Валяй дальше, это я понял.

– Нам не могут МХАТ подсовывать, так как никто не знал, что твои девочки ходили в театр, и ты программку видел. Ферштейн?

– Чего? – Крячко остановился.

– Я израсходовал чуть не половину своего словарного запаса в немецком языке. Ферштейн означает “понимаешь?”. За произношение я не несу никакой ответственности.

– Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. – Крячко сел за стол. – Не тот урок я прогулял. Говоришь, доказательство от обратного? Театр... Девочки... Программка... Верно, об этом знать не могли. Если бы нам театр подставляли, то на клочке программки должны были бы иметься буквы...

– Или часть рисунка, – продолжил Гуров. – Ты же не бросаешь в пруд пустой крючок? Рыба пройдет мимо.

– Рыба не ходит, она плавает, – бормотал Крячко. – Ты больной, я с этим согласен, но мыслишь подходяще.

* * *

Заместитель министра Николай Ильич Бардин, как всегда, был безукоризненно одет, держался с подчиненными предельно вежливо. Орлов и Гуров были людьми наблюдательными, видели, что Бардин сдерживается из последних сил, но вида не показывали.

– Уважаемый Петр Николаевич, вы понимаете, о чем вы просите? – Бардин кончиками пальцев тронул лежавший на столе рапорт. – За одну ночь тщательно обыскать такое количество театров? Я не убежден, что такая возможность реально выполнима.

– Вы, Николай Ильич, отдайте приказ, пусть голова болит у исполнителей.

– Приказ. На основании чего я отдам подобный приказ?

– На основании рапорта генерал-лейтенанта Орлова. – Он указал на свой рапорт.

– А что уважаемый генерал пишет? Цитирую. – Бардин взял листок. – “Есть основания предполагать...” Такую операцию невозможно сохранить в тайне. Меня поднимут на смех, порвут...

– На стельки, – подсказал Гуров.

– Что? – не понял Бардин.

– Николай Ильич, существует выражение – “порвать на стельки”. По телефонному анонимному звонку ежедневно проводят проверки. Предположение, что один из театров может быть заминирован, высказываю я. И не анонимно, мой рапорт имеется, так что стрелочник у вас есть.

– Я не хочу вас обидеть. Лев Иванович, но для газет и телевидения за девять дней до выборов в Госдуму вы, извините, слишком мелкий стрелочник. Я не хотел говорить, но вынуждаете. Сегодня вы, господин полковник, отказались дать интервью двум журналистам. Вчера вы, Петр Николаевич, в непозволительной форме разговаривали с высокопоставленными чиновниками. Вам кто-нибудь что-либо сказал? Нет! Сегодня меньше чем с заместителем министра никто, в особенности пресса, разговаривать не желает. – Он указал на телефон. – Я целый день объясняюсь и извиняюсь. А у вас, как я понимаю, по вчерашнему убийству глухо.

– Николай Ильич, у нас глухо не только по вчерашнему убийству, – сказал Гуров, вытаскивая свой ботинок из-под каблука Орлова. – Я вам больше скажу...

– Больше некуда, – вмешался Орлов.

– Извините, Петр Николаевич, я говорю, что считаю нужным. Так вот, уважаемый Николай Ильич, я предполагаю, что ни один из театров не заминирован. Но проверку мы обязаны провести, иного выхода у нас нет.

– Да взорвался ваш террорист, разлетелся на клочки под Ростовом! – повысил голос Бардин. – Я беседовал с профессиональными взрывниками, они утверждают, что такое количество взрывчатки для уничтожения машины не закладывают.

– Я тоже советовался с профессионалом, потому предупреждаю, что, если вы не отдадите соответствующий приказ, я немедленно пойду к министру.

– Вы мне угрожаете? – Бардин встал. Орлов и Гуров тоже поднялись.

– Господин генерал-лейтенант, я вам не угрожаю, а докладываю.

– Министра нет в Москве.

– Я найду генерала Коржанова, если я к нему не пробьюсь, что вряд ли, то я выступлю по телевидению и добьюсь, чтобы все театры и цирки Москвы были на ближайшие дни закрыты.

– Святее папы римского? – Бардин взглянул на Гурова с ненавистью.

– Николай Ильич, вы не одиноки, я тоже терпеть не могу полковника Гурова. – Сыщик поклонился. – Так приказ будет?

– Хорошо, я сейчас распоряжусь. Полковник, вы свободны. Петр Николаевич, задержитесь.

– Господин генерал-лейтенант, надеюсь, вы понимаете...

– Пошел вон! Немедля! – закричал Орлов, перебивая Гурова.

В ночь с восьмого на девятое декабря провели осмотр всех названных сыщиками театров и цирков. Как Гуров и предполагал, взрывчатку обнаружить не удалось. У служебных и запасных входов выставили оперативников. Во МХАТе на Тверском работала целая бригада.

– Как мент ни маскируйся, опытный глаз определит, – сказал Крячко. – Коли ты. Лев Иванович, направление удара Кобры определил правильно, он нас увидит и уйдет, откажется.

– Если он может отказаться и имеет, куда уходить, – сказал Гуров.

Крячко ответа не понял, взглянул вопросительно. Гуров отмахнулся.

– Все не так, неправильно, я ошибаюсь. Объект теракта – дети, но скорее цирк, чем театр.

– А МХАТ, программка спектакля “Синяя птица”?

– Идем к Петру, у нас остались одни сутки. Орлов оказался занят, пришлось ждать в приемной. Верочка вскипятила воду, но сыщики от кофе отказались, сидели молча, как посторонние. Изредка в приемную заглядывали розыскники, увидев, что “кореша” генерала ожидают, понимающе кивали и удалялись.

Наконец из кабинета вышли двое штатских, судя по их недовольным лицам, беседа с генералом не доставила им удовольствия. На столе Верочки прозвучал звонок, раздался голос Орлова:

– Найди Гурова и Крячко. Немедленно. Сыщики вошли, поздоровались. Станислав занял “свой” стул. Гуров открыл форточку, но не пристроился на любимом подоконнике, сел рядом с другом. Орлов выглядел усталым, сказывался возраст, генерал собрал лежавшие на столе бумаги, сложил в папку, запер ее в сейф, вернулся в кресло.

– Что нового? Как ты после происшедшего собираешься работать с Бардиным? – Орлов потер ладонями лицо. – От головы что-нибудь есть?

Крячко плеснул в стакан воды, бросил в него таблетку растворимого аспирина, поставил на стол и сказал:

– Но глоток коньяка лучше.

– Перед Бардиным я готов извиниться, хотя и предупреждал, что скорее всего проверка ничего не даст, – флегматично сказал Гуров.

– Извиниться никогда не мешает. – Орлов выпил лекарство, поморщился. – Пронести во МХАТ груз в пятьдесят килограммов с сегодняшнего дня практически невозможно.

– Никто и не понесет, я проглотил дезу, – ответил Гуров.

– Что так круто? – удивился Орлов. – Шарахаешься, словно мертвецки пьяный. Я проверял вашу версию, вопросы существуют, но в основном ваш расклад верен, другого объяснения происшедшего я не вижу.

– Я бы рад согласиться, но сейчас знаю точно, расклад неверен, иное объяснение существует.

– Докладывай короче, начни с конца. – Орлов массировал затылок, закрыл глаза.

– Можно и с конца. – Гуров вынул из кармана связку ключей и театральную программу. – Она не застревает в кольце.

– Не заговаривайся, мы сами вытащили клочок. – Орлов навалился на стол, взял ключи и программу, сунул кончик между неплотно сдвинутыми кольцами, вынул, бросил ключи.

– Ты сказал, мол, короче, я доложил. Клок находился не с края кольца, который отогнут, а в центре. С края бумажка вываливается, а к центру не продвигается. Я час с лишним тренировался, можешь не проверять. В центр кольца бумагу можно продвинуть, если кольцо разжать ножом, и никак иначе.

– Ты хочешь сказать, что мы попались на приманку? – возмутился Орлов.

– Мы с тобой такой ход просчитывали, – вмешался Крячко. – Тогда на клочке должен иметься текст либо рисунок.

– Мы, Станислав, считаем Кобру дураком, а он уверен, что мы умные. Чтобы криминальная полиция, получив клочок, не нашла целое? Вот ты, сыщик, разыскал бы? – Гуров посмотрел другу в глаза. – Ну?

– Не простое дело, – начал мямлить Крячко. – Наверное...

– Не размазывай по тарелке. Мне стыдно, я виноват, самонадеян, считаю себя шибко умным, а другие люди так, как выражается Станислав, прохожие, на чашку чая заглянули.

– Опять я? Мы все хороши, – буркнул Крячко.

– Все, это те, что во власти толкутся! – вспылил Гуров. – Никто ни за что не отвечает, творится бардак. Розыском руководит полковник Гуров.

– Не занимайся самобичеванием. Лева! – рассердился Орлов. – Была бы жопа, а розги и рука найдутся. Дело не в том, кто виноват, вопрос извечный – что делать? Давай всю ситуацию в целом, не торопись.

– Не стану воду в ступе толочь, объяснять, как до чего допер. О главном. Кобра решил нас отбросить в сторону, операцию продумал и осуществил. Террорист такого уровня не имеет при себе оружия. Пистолет у него был в кармане, значит. Кобра ехал убивать.

– Тот вопрос, что ты давеча от меня скрыл? – спросил Крячко.

– Да. Не мешай, Станислав, необходимо сосредоточиться. Подбросить нам МХАТ он решил заранее, потому программка тоже была наготове. Петр, ты недавно сказал, что иметь рядом с собой чужого человека совсем неплохо. Майор рассказал Кобре об Артеме, о своих подозрениях. Кобра обмозговал ситуацию, понял: через труп Артема можно протолкнуть дезу. Думаю, убийца сначала хотел просто положить программу в карман Артема, увидел связку ключей, решил сделать тоньше. А майор был больше не нужен, весь разговор. Что мы будем ожидать его на зрелищном мероприятии, Кобра понял сразу. Он все просчитывал, так же, как и мы. Стадион не годится, театр труднодоступен, полагаю, он выбрал цирк. Вы знаете, я однажды в нем работал, артисты приезжают и уезжают, большое количество ящиков с реквизитом, вообще цирк – проходной двор.

– Цирк и представление для детей, – подвел итог Орлов. – Это же кошмар!

– У него такая задача, сегодня Россию потрясти сложно. Я невысокого мнения о наших политиках, но, думаю, людоедов среди них нет. Кто-то решил устроить непосредственно перед выборами грандиозный скандал, обратились в террористическую организацию. Связь осуществили через какого-то продажного сотрудника спецслужбы, – рассуждал Гуров.

– Доказательством тому служат трупы полковника Яшина и майора Сухова, – добавил Крячко. – Оба цирка необходимо закрыть на сегодня и завтра. До семнадцатого больше детских спектаклей нет. В цирках работал я, они за последнее время новых людей не нанимали. – Он неожиданно замолчал, но Орлов и Гуров не обратили на друга внимания.

– Возможно, знай деятель, который затеял это дело, к какому результату все придет, он бы волосы на голове выдрал. Он честолюбивый человек, не более, – продолжал Гуров. – Когда начинали “защищать” Афганистан, вводили войска в Чечню, тоже никто не мог предвидеть результата. Тщеславие, неуемное стремление отличиться, а после нас хоть потоп. И нет людей, способных опустить шлагбаум, лечь на рельсы.

– Потому ты так разговаривал с заместителем министра? – сказал Орлов.

– У каждого человека свой Афганистан, своя Чечня.

– Что ты предлагаешь?

– Закрыть цирки – не выход. Как я понимаю, Кобра получил деньги и ядерное взрывное устройство, обратного пути у него нет. Если мы положим свои погоны, устроим скандал в прессе, сделаем только хуже, взрыва не предотвратим. Загнанный в угол Кобра все равно бросится. Он увидит, что не может взорвать цирк, устроит взрыв в другом месте.

– Что делать? – повторил Орлов. – Я согласен, скандал в прессе, оцепление, привлечение к операции тысячи сотрудников результата не дадут. Наша судьба никого не интересует, можно сегодня подать в отставку.

– В субботу подать в отставку нельзя, – сказал Крячко, вытирая мокрое от пота лицо. – Виноват только я, теперь это не имеет никакого значения. В цирке на Цветном бульваре несколько дней назад устраивался на работу очень подходящий человек. Я не доложил, решил проверить, установил, что он уехал к больной матери в Тулу, выйдет на работу только восемнадцатого, и вопрос снял. Начальник охраны провел этого мужика по всем помещениям, человек нанимался охранником, от наружного поста отказался, сослался на радикулит. Человек все рассмотрел, место закладки определил.

– Именно цирк на Цветном сегодня проверяли в последнюю очередь, – возразил Гуров. – Переносное ядерное взрывное устройство весит около пятидесяти килограммов, профессионалы, оснащенные современной техникой, не могли его не обнаружить. Необходимо немедленно выставить охрану, Кобра способен до неузнаваемости изменить свою внешность, но уменьшить груз невозможно.

– Вам нужны люди? – спросил Орлов.

– Работать будут только оперативники, они у меня имеются.

– С богом! – генерал перекрестил друзей.

* * *

Сыщики опоздали, час назад Кобра въехал во двор цирка, где парковались служебные машины и личный транспорт, в основном иномарки, артистов и служащих цирка. В здании цирка имелся вход со двора, который в данный момент никто не охранял. Кобра, на которого никто не обращал внимания, мог взять рюкзак из багажника “Жигулей”, занести внутрь, но поостерегся. Он не хотел попадаться на глаза начальнику охраны. Появление нового охранника на два дня раньше оговоренного срока могло вызвать ненужный интерес. Кобра оставил “Жигули”, которые терялись среди других машин, и ушел двором, как приехал. Взрыв он назначил на завтра на пятнадцать часов, имел свой план установки взрывного устройства и решил его последовательно придерживаться.

* * *

Гуров и Крячко приехали в цирк около двух часов, перед центральным входом уже толпились люди, пришедшие пораньше, представление начиналось в пятнадцать, двери вот-вот должны были открыться и принять ребят и родителей в мир веселья и красочного праздника.

“А если я ошибся и Кобра взорвет цирк не завтра, а сегодня? – думал Гуров, глядя на ребятишек, которые почему-то притихли у закрытых дверей. – Сегодня ему никак не успеть”, – успокаивал себя сыщик.

– Нас здесь не пустят, нужно обойти здание, служебный вход с обратной стороны, – сказал Крячко, дернул друга за рукав. – Ты видел, как перестраивают Центральный рынок?

– Пока его только ломают, – Гуров не смотрел на соседнее с цирком здание Центрального рынка, где велась стройка, застыл уродливый экскаватор.

Двери начали открываться, ребятня разноголосо зашумела, взрослые пытались удержать своих нетерпеливых отпрысков.

“Если я сегодня ничего не найду, надо идти к Юрию Никулину, просить перенести представление. С Никулиным можно разговаривать откровенно, признаться, что это лишь мои предположения. Он и артист большой, и человек настоящий, воевал, поймет, что, как бы ни мал процент риска, его допустить нельзя, – думал Гуров, направляясь следом за Крячко к служебному входу. – Меня, конечно, уволят, вскоре “уйдут” на пенсию Орлова, за компанию вышвырнут из министерства и Станислава”.

Гуров после реконструкции в цирке на Цветном ни разу не был, разглядывал новое помещение с удивлением, даже восторгом, забыв на мгновение о грозящей опасности. Сопровождавший оперативников начальник охраны разговаривал с Крячко как со старым знакомым, поглядывая на молчаливого спутника с некоторой опаской, угадывал в нем начальника.

В вестибюле творилось невообразимое, ребята со взрослыми толпились у раздевалок, особо шустрые прямо в верхней одежде торопились к двум медвежатам, которые, сидя на скамейках, приглашали гостей сфотографироваться на память. Сыщик прекрасно понимал, что Кобре на представлении делать нечего, тем не менее просматривал людской водоворот, выискивая мужчин выше среднего роста и подходящего возраста.

– Господин полковник, – официальным тоном произнес Крячко, – обойдем арену по служебному коридору?

Гуров ничего не ответил, пошел следом за начальником охраны и Станиславом. Вдоль стен стояли многочисленные ящики, на многих висели замки, для специалиста подобные запоры были сродни оконному шпингалету.

– Ваши товарищи ушли только утром, – пояснял охранник, чувствовалось, что молчание Гурова тяготит человека.

Сыщик похлопал его по плечу и сказал:

– Не обращайте на меня внимания, голова раскалывается, видимо, грипп подхватил.

– Эпидемия, чуть не каждый второй болеет, – охотно поддержал разговор охранник. – Я уж забыл, когда у меня выходной был.

– Людей не хватает? – Гуров оглядывал ящики, огромные коробки о вещами циркового бродячего народа. – Цирковые похожи на цыган, в любой момент снялись с места, подхватили скарб, двинули на новое место.

– Верно, нашим артистам не позавидуешь, – согласился охранник, взглянул на Гурова с симпатией. – Цирковой, даже с мировым именем, вечный гастролер.

– Одни уехали, другие приехали, случается, артист уехать не успел, новые уже прибыли.

Крячко понимал, что Гуров начал прорабатывать новую версию проникновения Кобры в цирк.

– Случается, любая программа порой частично изменяется.

– Служба охраны постоянна?

– В основном. Однако на летний сезон большинство увольняется, ведь зарплата на лето падает.

– Народ, наверное, пьющий? – безразлично спросил Гуров.

– У меня в основном отставники, они уже свое выпили, – поспешно ответил начальник охраны.

– Днями к вам устроился мужчина лет сорока, какой же он отставник?

– Мужчина серьезный, но он еще и на работу не вышел. Должен в понедельник заступить.

– Вы ему и пропуск выдали?

– Временный, мужик мне понравился, обстоятельный, однако приглядеться необходимо...

– Ясное дело, – перебил Гуров. – Охрана на ночь остается, у вас много дорогих вещей. – Он потерял к разговору интерес, вышел через задние двери во двор, взглянул на машины.

– Тачки наших ребят. Кто на гастролях в Японии был – иномарки купили. На спектакли приезжают, здесь паркуются, сейчас на улице машину не оставишь. Гуров кивнул и ушел внутрь здания.

– Начальник у вас с понятием, – сказал охранник, обращаясь к Крячко.

– Он в цирке работал, – пояснил Станислав и пошел догонять друга.

– Вход со двора – самое уязвимое место, – сказал Гуров. – Завтра с утра выставишь у ворот двоих, самых толковых оперов.

– Почему завтра? – рассердился Крячко. – Что ты уперся в завтрашний день? До семнадцатого еще восемь дней.

– Шестнадцатого поздно, скандал не успеет набрать обороты. Из-за ночной проверки сегодня он опоздал. До дня выборов завтра последние спектакли для детей.

Начальник охраны провел сыщиков в ложу дирекции, и они начали смотреть представление, которое называлось “Лед и пламень”. На программе были изображены изящные гимнасты, рыжеволосая красавица на белом коне и любимец зрителей Юрий Никулин с детской обаятельной улыбкой и в своей знаменитой шляпке-канотье. В первом отделении Гуров насчитал одиннадцать номеров, во втором – четырнадцать, сколько артистов занято в представлении, понять было невозможно.

Арену покрывал тонкий слой льда, возможно, это был и не лед, какое-то иное скользкое покрытие. Занятый мыслями только о террористе, Гуров данным вопросом не интересовался.

Круглая чаша цирка была переполнена, она вмещала две тысячи человек, это сыщик знал. Две с лишним тысячи жизней. Он смотрел на скользящих по арене красавиц и не видел девушек на коньках, ему мерещился кошмар возможного взрыва. Если даже потолок не обрушится и взрыв не сровняет цирк с землей, оставшиеся в живых передавят друг друга.

Девушки в кокошниках скользнули за портьеры, появились традиционные клоуны, которые смешно падали, вызывая восторг детворы.

Гуров подтолкнул Крячко, вышел из ложи, спустился в пустое фойе.

– Я не могу на это смотреть, – сказал он, доставая сигареты.

– Мужчина, здесь не курят, – недовольно предупредила билетерша.

Гуров кивнул. Крячко, стараясь казаться бодрым, сказал:

– Мы возьмем его. Он же не Кио, не может материализоваться из воздуха. Он должен принести пятьдесят килограммов, такой груз в карман не спрячешь.

– Камуфляж под реквизит, провезет со двора.

– Там встанут лучшие сыщики, – возразил Крячко, – снабдим их магнитами, этими щупами, которые использует охрана в том же казино. Лично я считаю, что, когда он увидит усиленную охрану, откажется.

– Антисоциальный психопат, – пробормотал Гуров. – Так врачи называют человека, которого мы ищем. В обыденной жизни нормальный, ничем не примечательный, в экстремальных ситуациях решительный, бесстрашный.

– Что делать с девушками? Они в Москве, я говорил с ними. Конечно, напуганы, но прийти сюда не отказываются.

– Бессмысленно. Он не появится здесь в своем повседневном обличье. – Гуров покачал головой, задумавшись, сел на скамейку рядом с медвежонком.

– Будем фотографироваться? – спросил молодой человек с аппаратом. – Тридцать тысяч вон той девушке, пожалуйста.

– Да, пожалуйста, я заплачу. – Крячко подошел к стоявшему рядом столику, заплатил, получил квитанцию.

– Расслабьтесь, можете его обнять. – Фотограф навел аппарат. – Да улыбнитесь, что вы словно памятник.

Гуров положил руку на шею медвежонка, изобразил улыбку.

– Фотографии после представления.

– Обязательно. – Гуров погладил медвежонка и поднялся. – Спасибо.

Сыщики спустились вниз, прошли к задним дверям, выходящим во двор.

– Кобра может надеть милицейскую форму, – сказал Гуров. – Нет, скорее служебный халат, взять тележку, метлу.

– Ты городишь чушь, – сердито ответил Крячко. – Я же тебе сказал, здесь встанут оперативники. Ночью выставим дежурных, пустим собак.

– Глупости, ночью он не пойдет. Он выберет крайне простой, обыденный ход.

Гуров только подъехал к дому кандидата в депутаты Госдумы Павла Петровича Усова, как у его подъезда остановилась “Волга”, из нее вышел бывший полковник.

– Павел, можно тебя на минуточку! – окликнул его Гуров, высовываясь из машины.

В шесть часов вечера в декабре уже темно. Усов подошел, приглядываясь, узнав бывшего коллегу, остановился:

– Ты? Чего надо?

– Поговорить, сядь рядом, – ответил Гуров. – Ты же не хочешь, чтобы я пришел в квартиру.

– Тебе мало, ты продолжаешь копать. – Усов сел рядом, пытался придать голосу насмешливый тон.

– У меня нет времени на глупые разговоры. Посторонних нет, а мы оба знаем, кто ты такой. Но я приехал по другому вопросу. Ты знаешь, что Яшин, майор Сухов и Артем убиты?

– Нет, но меня это не касается.

– Артем работал на твоем месте, его застрелили в домике, где ты жил до начала своей политической карьеры. А с майором ты виделся неоднократно. Ты много лет был оперативником, подумай.

– О чем? Я не имел к их делам никакого отношения.

– Работал консультантом на общественных началах? У тебя не взяли подписку, не дали псевдоним?

Усов потянулся к дверной ручке, но Гуров резким рывком усадил его на место.

– У тебя двое детей, девочка и парень. – Гуров вынул из кармана пригласительный билет. – Юрий Владимирович Никулин приглашает твоих ребят завтра в цирк, на дневное представление.

Усов машинально взял приглашение, подписанное лично Никулиным. Подписываясь, народный артист рисовал свой профиль в неизменной шляпе. Усов смотрел недоуменно.

– Никулин? Моих ребят? “Лед и пламень”?

– Символическое название. – Гуров вглядывался в лицо бывшего коллеги, уже понимал. Усов ничего не знает. Он и не мог иметь контакта с Коброй, сыщик стрелял навскидку, вдруг повезет. Хотя и отлично понимал: такого везения быть не может.

– Занятно подписывает. – Усов разглядывал приглашение в ложу дирекции. – Чего ты добиваешься? Что ты имеешь в виду?

– О чем расспрашивал тебя майор? Конечно, о полковнике Гурове. А ты сказал, что самое лучшее Гурова просто убить. Сейчас разговор не обо мне. Ты отдаешь себе отчет, в какую историю вмазался? Ты понимаешь, в какой партии состоишь?

– Ты отличаешь партии друг от друга? – усмехнулся Усов.

Гуров подумал, кем бы ни был Павел Усов, его дети – только дети; сыщик выхватил приглашение из пальцев новоиспеченного политика.

– Не знаю, может, твои хозяева и не имеют к происходящему никакого отношения. Но кто-то пригласил в Россию террориста международного класса, этот политик теряет рейтинг и рассчитывает ценой катастрофы, которая унесет тысячи человеческих жизней, взлететь на гребень успеха, привлечь избирателей.

– Он хочет взорвать цирк во время представления? – Усов побледнел, начал даже заикаться. – Не может того быть!

– Политик ничего не взрывает, он лишь заказывает музыку. Сейчас на пути террориста стоим только мы: Петр, Станислав и я. Ты знаешь что-нибудь, можешь помочь?

– Яшин... Майор... Артем, – произнес Усов, вытер лицо ладонью, отер ее о брюки. – Я помогал убрать тебя... Я помогал советами. Они убрали все связи... Я жив, значит, я ничего не знаю. Я не оправдываюсь, лишь рассуждаю. Майор говорил о грандиозном скандале. Это все, что я знаю. Цирк, это точно?

– Паша, ты сам сыщик, что в нашем деле точно? Я так считаю. – Гуров забыл о предательстве Усова, о том, что он консультировал попытку ликвидации его, Льва Гурова, видел перед собой лишь человека, который может помочь.

– Закрой цирк, отмени... – Усова начало тошнить, он замолчал, так как вспомнил, ведь майор говорил...

– Наемник получил деньги. Имеет переносное взрывное устройство огромной силы, если я отменю представление, он взорвет не цирк. Сейчас я знаю, где его ждать. Ну, Паша, вспомни, – Гуров уже не верил в успех, взглянул на Усова безнадежно.

– Если бы я мог что-нибудь вспомнить, был бы уже мертв, – пробормотал Усов.

– Ты и сейчас не жив. Иди.

Усов выбрался из машины и, по-стариковски шмыгая, скрылся в подъезде.

* * *

В воскресенье, десятого декабря, в девять утра Гуров, Крячко и девять оперативников уголовного розыска подошли к зданию цирка на Цветном бульваре. Они собирались сменить ночную охрану, встать по периметру служебного коридора. Вход со двора и ящики с личными вещами артистов, стоявшие вдоль стен, Гуров считал наиболее уязвимым местом.

Вдоль ограды бульвара стоял автобус, сыщики на него взглянули, но не придали значения, оставили в том же ряду свои машины и направились в обход цирка к служебному входу. У дверей их встретил десантник в пятнистой униформе с автоматом.

– Приготовьте пропуска, – сказал розовощекий парень, оглядывая группу подошедших мужчин. – Артисты?

– Фокусники, – ответил Крячко. – Сынок, тебя кто тут поставил?

– Приготовьте пропуска и проходите, – парень повел мощными плечами, – здесь скапливаться запрещено.

Гуров почувствовал неладное. Крячко прошептал:

– Автобус у бульвара, ОМОН прислали. Они бы еще бронетранспортер приволокли.

– Выйди с ребятами на улицу. – Гуров вошел в здание цирка, увидал еще одного автоматчика, мужчину в униформе постарше, и знакомого начальника местной охраны.

– Полковник Гуров? – Пятнистый шагнул навстречу. – Майор Котов. – Он открыл внутренние двери. – Прошу, полковник, надо поговорить.

Гуров прошел в коридор, сказал:

– Ваши документы, пожалуйста, господин майор. – Он предъявил свое удостоверение, взял удостоверение майора, внимательно изучил, вернул, забрал свое.

– Полковник, я получил приказ взять под охрану здание цирка до окончания вечернего представления. В моем распоряжении пятьдесят прекрасно обученных бойцов спецназа, у нас мышь не проскочит.

Гуров смотрел на майора без раздражения, в творящемся бардаке парень был не виноват, миролюбиво спросил:

– И от кого вы собираетесь защищать объект, господин майор?

– Я получил соответствующие инструкции.

– От кого конкретно?

– Я подчиняюсь своему командованию.

– Подчиняйтесь, майор. – Гуров пожал плечами. – Меня это не касается, со мной десять сотрудников милиции в штатском. Я прошу пропустить их в здание. Вы будете выполнять свой приказ, мы решать свою задачу.

– Не могу, полковник. – Майор даже щелкнул каблуками. – Посторонние в здании находиться не должны. Терпение Гурова кончилось:

– Только майоры СС и КГБ позволяли разговаривать с полковником криминальной полиции в таком тоне. Мы поговорим позже, вы на всю жизнь запомните нашу встречу. Посторонних в здании не должно быть?

– И не будет. Я вам гарантирую.

– А артисты цирка, зрители?

– Умничаете. – Майор понимающе кивнул. – У артистов, между прочим, имеется удостоверение, у зрителей билеты.

– У меня есть персональное приглашение в ложу дирекции, – Гуров протянул приглашение, подписанное Юрием Никулиным.

Майор взглянул, усмехнулся:

– Здесь нет печати, сейчас проверим. – Он вышел в вестибюль, показал приглашение дежурной, сидевшей за столом у служебного входа, вернул Гурову. – Приглашение действительно на два лица, так что вы можете взять с собой одного человека.

Гуров его не слушал, взял приглашение, отвел в сторону начальника местной охраны.

– Игорь Михайлович, мне нужно девять билетов на одиннадцать и столько же на три часа дня. У вас же наверняка имеется броня.

– Все сделаем, но легче обратиться к Никулину, он распорядится...

– Юрий Владимирович – немолодой человек. Народный артист, не будем его волновать.

Решив вопрос с билетами, Гуров позвонил генералу Орлову.

– Что происходит, Петр? – спросил сыщик как можно спокойнее.

– Черт его знает! – Орлов матюгнулся. – С этими выборами все с ума посходили, со мной даже не советуются, просто ставят в известность. Слухи дошли до первого зама. К нему явились два депутата, журналисты. Жалуются на проведение повальных обысков. Наш главк от работы по данному делу отстранен, так что ты там находишься вне закона.

– Кобра, конечно, солдат уже увидел, сейчас перестроится, значит, до трех часов мы время имеем. Ты не можешь добиться...

– Лева, готовится приказ о моем увольнении.

– Понимаешь, Петр, это не главное.

– Конечно, – ответил Орлов. – У тебя какие-нибудь идеи появились?

– Кое-что, я чувствую себя в форме. Спецназ, естественно, мешает, но мы сделаем все возможное.

– Мне нечего тебе сказать, знай, твоя смерть ничему не поможет...

– Когда сказать нечего, молчи. Мы не уйдем отсюда до последнего мгновения. – Гуров положил трубку, взглянул на стоявшего в дверях кабинета Крячко. – Никогда не думал, что начну говорить красиво.

* * *

Кобра толкался среди ребятни и взрослых, ожидавших начала представления, видел бойцов спецназа и улыбался. Он был доволен: солдатики – не профессиональные сыщики, с вояками иметь дело легче. И масштаб проводимой против него операции вдохновлял, делал его в собственных глазах значимее. Он понимал, что его отвлекающий маневр не прошел, трехчасовое представление могут и отменить. Что же, шарахнем через пару дней театр, можно и МХАТ. Эффект меньше, но спецслужбы все происходящее видят, никто против меня и слова не скажет.

* * *

Распахнулись двери, ребятня, как и вчера, поначалу несколько робко, вошла в вестибюль, многие держались за руки взрослых, но стоило детям раздеться, увидеть поджидавших их медвежат и мартышку в нарядном комбинезончике, как фойе наполнилось многоголосьем и смехом. Взрослые пытались обуздать ребятню, но мгновенно превратились из ведущих в ведомых. Отцов и матерей, а в основном бабушек и дедушек, людей сравнительно молодых, тащили к зверям, в буфеты, к лоткам, где продавали мороженое и разноцветные шары.

Стоявших у входных дверей спецназовцев бесцеремонно оттеснили. То ли начальство, а возможно, и сами бойцы сообразили, что находиться здесь с автоматами негоже, и оставили оружие в своем автобусе. Молодые парни в форме быстро растерялись, уже через несколько минут забыли, зачем здесь находятся, приметы разыскиваемого вылетели у них из головы, они не знали, как себя вести, завидовали своим товарищам, которые несли службу у служебного входа, задних дверей и во дворе цирка.

Парнишка лет десяти, видно, из дворовых пацанов, схватил одного из бойцов за рукав и требовал отвести его в туалет. Женщина, сопровождавшая группу “вождей краснокожих”, увидев мужчину в форме, который стоял без дела, нагрузила на него верхнюю одежду своих подопечных, приказав занять очередь в гардероб.

Если бы Гуров сейчас мог смеяться, то хохотал бы вместе с ребятней.

Сыщиков у центрального входа работало лишь двое, они чувствовали себя в толпе привычно, сразу придумали себе занятие. Один держал веревочку с надувными шарами, за что продавщица была ему благодарна, торговала, получала деньги, отвязывала выбранный ребенком шар. Сыщик привычно смотрел на прибывающих гостей, профессионально выхватывая взглядом мужчин среднего возраста и подходящего роста. Второй опер встал у крайней раздевалки так, чтобы видеть входные двери, и “помогал” ребятне раздеваться, но видел все, что ему требовалось.

Гуров подошел к раздевалке, поднял брошенное на пол пальтишко, отдал мамаше. Опер тронул полковника за рукав и сказал:

– Если он пойдет через центральные двери, то выберет женщину с двумя детьми и младшего возьмет на руки.

– Обязательно. – Гуров одобрительно кивнул и не сказал, что, видимо, на утреннем представлении террориста ждать бессмысленно, а на дневной спектакль Кобра пойдет не через центральные двери, но подумал, что сыщик прав, ребенок на руках и молодая женщина со вторым чадом рядом – прикрытие великолепное.

Гуров заранее решил, как расставит своих оперативников. Так, на служебный вход, где топтались без дела два бойца с автоматами, сыщик никого не выделил. Два опера курили за дверью, откуда шла лестница на верхние этажи, где располагались служебные помещения, артистические уборные, костюмерные. Здесь же жили артисты, которых переводили из одной труппы в другую. Здесь находилось и служебное кафе-столовая, соответственно и кухня. Имелись и лифты, которые очень не нравились сыщику.

Гуров понимал: самая трудная задача, стоявшая перед Коброй, – это доставка взрывного устройства в помещение цирка. Имелась дверь, через которую можно войти со двора, где стояли машины артистов и служебный транспорт. Майор спецназа выставил у этого входа двух бойцов с автоматами. Вскоре здесь начался скандал. Дворники, рабочие, другой обслуживающий персонал часто не имели при себе пропусков, на иных пропусках отклеились фотокарточки, вообще все сотрудники цирка знали друг друга в лицо, и непонятно откуда появившаяся охрана, да еще с автоматами, раздражала людей. Майор спецназа являлся начальником для своих бойцов, а грузчику, тащившему мешок с отрубями, был лишь помехой, бездельником, незнамо чего тут делавшим.

За каких-нибудь пятнадцать минут у дверей собралась группа в несколько человек, которые, не стесняясь в выражениях, костерили растерянных бойцов и покрасневшего майора. Один подвыпивший мужичонка, якобы случайно, расплескал из ведра краску, одному бойцу в мокрых маслянистых штанах пришлось уйти в автобус.

– В темном переулке вас нету, а здесь выставились, морды бесстыжие! – кричала какая-то уборщица.

Женщине предлагали пройти, но она стояла со своими мужиками из солидарности.

– В Чечню вас отослать!

– Слушай, паря, давай я тебя перекрашу в клоуна, у нас коверных не хватает.

Спецназовец привел начальника охраны, который выделил вахтершу, знавшую цирковых в лицо. Но дверь поминутно открывалась, у железных ворот гулял сквозняк, женщина сказала, что ватника у нее нет, вообще у нее пост внутренний и теплый.

Кто-то уже сбегал в администраторскую, пришел заместитель директора, человек мягкий и обаятельный. Он знал, что по неизвестным причинам охрана помещения усилена, вчера познакомился с Гуровым и смотрел на стоявшего в стороне полковника с надеждой.

– Извините, эти люди мне не подчиняются, – сказал сыщик и пошел коридором вдоль ящиков и сундуков с вещами, с реквизитом.

В коридоре, неподалеку от входных дверей, два оперативника помогали чинить небольшой яркий фургончик. Вроде люди заняты делом, но один из “мастеровых” не сводил взгляда с дверей и происходящего там скандала. Когда Гуров проходил мимо, опер поднялся с колен, сказал:

– Огоньку не найдется? – Он достал сигарету. – Лев Иванович, разгони их к чертовой матери, обзор закрывают, тут не человек, слон пройти может.

– Терпи, сыщик, наша доля такая, ментовская, – Гуров щелкнул зажигалкой, похлопал коллегу по плечу, пошел дальше.

Началась программа, у кулис собирались артисты, стучали коньками ярко раскрашенные девушки, клоуны сверкали красными носами.

Гуров обогнул артистическую братию, к нему подлетел возбужденный спецназовский майор.

– У вас билет в ложу, вот и сидите на месте!

– Майор, у вас дети есть? – спросил Гуров.

– Что? – Ошалевший парень тряхнул головой. – Сын. Какое это имеет значение?

– Если мы уйдем, твой парень станет сиротой, – флегматично ответил Гуров. – Работать в розыске – не ладонью кирпичи рубить, думать надо. Ты бы сюда своего мудака-генерала притащил.

Сыщик усмешливо оглядел майора и пошел дальше. Утренний спектакль закончился, зрители двинулись на выход. Гуров зашел в кабинет замдиректора, где ждали своего часа два сапера. В огромной клетке сидел большой красавец попугай, поглядывал на людей круглым глазом.

– Господин полковник, мы понадобимся или для подстраховки сидим? – спросил седой мужчина с моложавым лицом.

– Идите, перекусите, только быстро, – ответил Гуров, вынул из внутреннего кармана портативную рацию. – Ребята, говорит Гуров. Отвечайте, как меня слышите.

В ответ донеслось:

– Я – Первый, слышу хорошо...

– Второй, слышу отлично...

– Станислав Крячко давно оглох, – не удержался и схохмил Крячко.

– Ну, ребята, внимание, – сказал Гуров. – Мандражируете? Хороший сыщик должен волноваться.

– Лева, помнишь, как мы маньяка в Сокольниках брали?

– Витя, у того парня было только шесть патронов. Все! Шутки в сторону. Туалеты. Я считаю, он переоденется в туалете.

– Ты полагаешь, он уже в здании?

– Возможно. На парадных дверях, обращайте особое внимание на мужчин с ребенком на руках. Двери во двор, попробуйте сблизиться с солдатами, они тоже люди, найдите подход. “Спартак”, девушки, начальники-придурки... Вас учить – только портить.

– Да я с одним Витьком побратался, но тут ихний командир шастает, – оперативник матюгнулся.

* * *

Гуров опоздал. Кобра пришел на утреннее представление, контроль миновал с ребенком на руках, переоделся действительно в туалете на втором этаже. Сейчас в рабочем, заляпанном краской халате пил кофе в буфете, обслуживающем сотрудников цирка. Кобра смастерил себе из газеты шапочку, мазнул ее краской, не забыл грязной рукой провести по лицу. Он ждал, когда начнут пускать людей на дневное представление.

* * *

– Ребята, – продолжал Гуров, – мы обязаны его взять с грузом. Если он сумеет груз пронести, то вновь переоденется и растворится в толпе.

– Но он не камикадзе и должен во время действия уйти из цирка.

– Кто там такой умный? Плюнь через левое плечо. Если мы его пропустим с грузом, то не дай нам бог искать его пустого на выходе. Всем по местам, предельное внимание, в зал придут ваши дети.

– Не дави на психику! – сказал Крячко.

* * *

Кобра шел по нижнему коридору, катил тележку, какими пользуются носильщики на вокзале. Террорист приметил тележку еще в первый день своего посещения цирка, когда в сопровождении начальника охраны осматривал помещение. Кобра провез тележку мимо бойцов, охранявших двери во двор, прошел к гаражам, где стояли его “Жигули”. Солдаты взглянули на “рабочего” в заляпанном краской халате, на тележку, на которой стояло ведро, лежали кисти и мешок с тряпьем, без всякого интереса и торопливо захлопнули дверь, так как с улицы несло холодом.

* * *

Зрители расселись и притихли, звучала музыка, по арене скользили девушки-красавицы. Номер назывался “Русский хоровод”.

Гуров, настроение которого с каждой секундой ухудшалось, прошел нижним коридором, поднялся в фойе, где встретился с майором спецназа.

– Полковник, у вас это, кажется, называется работать по непроверенным агентурным данным?

Гурова знобило, он взглянул на улыбающегося спецназовца, ничего не ответил, направился к лестнице. Мысли появлялись, пропадали, путались, налетая друг на друга.

“Мы лопухнулись и пропустили... Я не настоял, чтобы саперы осмотрели не только служебные помещения, а открыли все комнаты, гримерные, раздевалки... Кобра увидел спецназ и ушел... Сейчас рванет МХАТ, я оказался слишком хитрым, обманул сам себя”.

* * *

Кобра, одетый в костюм Деда Мороза, подкатил тележку, на которой лежала метровая, обклеенная фольгой, ракета с надписью “Россия”, к двери, стукнул в нее посохом. Боец выглянул, распахнул дверь, рассмеялся:

– Дед, до Нового года еще три недели!

– У вас, может, и три, а у нас елки скоро начинаются, – прогудел в бороду Кобра. – Подмоги, видишь, застрял.

Бойцы помогли преодолеть порог, загудели определяющие металл контроллеры.

– Дед, ты контрабандист, – сказал боец. – Ну-ка покажи, что за снаряд везешь.

– Побойся бога, воин! – Кобра огладил бороду. – Это же шутейная петарда, а моя тележка вся из металла, вот твоя аппаратура и подняла шухер! – Он хохотнул и двинул по коридору; только скрылся за поворотом, как услышал уверенный голос:

– Здравствуйте, далеко направляетесь? Кобра еще по дороге на выход увидел оперативника, повернулся на голос, опустил руку в карман халата, плотно обхватил рукоятку ножа.

– На репетицию, – ответил Кобра. – Проверить надо, эта херня то летает, то лишь фукает, позора не оберешься.

– Проверить, конечно, не мешает, – согласился опер, внимательно изучая Деда Мороза и его груз.

Оперативник имел собственный рост сто семьдесят четыре, из-за шапки “артиста” его рост определить не мог, решил подойти вплотную. Кобра это понял и молниеносно ударил ножом.

* * *

Гуров решил, что если он промахнулся, то виноват только он, ребята тут ни при чем. Он зашел в кабинет замдиректора, включил рацию.

– Говорит Гуров, все свободны...

– Пропал Седьмой! Седьмого нет на месте! – откликнулся взволнованный голос.

– Где его пост? – спросил Гуров.

– Нижний коридор, у выхода во двор!

– Станислав! – закричал Гуров. – Блокируйте все выходы. Двое ищут пропавшего. Я к выходу во двор.

Он побежал, в два прыжка пролетел лестничные пролеты, подскочил к бойцам, стоявшим у дверей во двор.

– Кто входил в последние десять минут? Бойцы переглянулись, один лениво поправил ремень автомата, спросил:

– А вы кто будете?

– Клоун с огромной конфетой за плечами проходил? – Гуров решил, что примерно так должен был камуфлироваться Кобра.

– Клоуна не было...

– Дед Мороз приезжал, – сказал второй. – Артистов приказано пропускать.

– На чем приезжал? – Гурову казалось, что спецназовцы разучились говорить, с трудом выдавливали слова.

– Он прошел, вез тележку с шутейной ракетой... Гуров не дослушал, кинулся к служебному выходу. Если Кобра выйдет из здания, всему конец, эвакуироваться невозможно, найти и обезвредить взрывное устройство не успеем. Он не был героем, мысль о собственной смерти просто не пришла ему в голову.

– Троим выйти на улицу, следить за окнами, выходящими на рынок и проулок с обратной стороны. В человека, который попытается уйти, стрелять на поражение! – крикнул Гуров и вылетел в вестибюль.

* * *

Кобра учел все, но ошибся в определении времени, которое имел для ухода. Невероятно, но опытнейший террорист не подумал, что между оперативниками может существовать радиосвязь. Он считал, что пока выяснят, что одного человека не хватает, пока обойдут посты и перепроверят, пройдет минимум минут пятнадцать. А этого было более чем достаточно.

Он слегка отодвинул один из ящиков с реквизитом, бросил туда “ракету”, халат с блестками и прочую атрибутику Деда Мороза, тело опера волоком затащил в темный угол за урну, отряхнул пальто, причесался и не торопясь зашагал к выходу. Кобра направлялся к служебному выходу, идти через пустой вестибюль во время представления было рискованно. И, хотя он был уверен, что на выходе проверять документы не будут, приготовил временный пропуск.

За стеклянной дверью сидела дежурная, маячил парень с автоматом. Кобра облегченно вздохнул, боец не опасен, главное, нет штатских. Он открыл дверь, шагнул через порог, когда почувствовал, что его взяли под руки. Кобра не дернулся, лишь взглянул на появившихся по бокам оперативников удивленно.

– Не понял. – Он еще не верил, что его взяли. Лишь тогда из открытой двери, расположенной за столом дежурной, появился мужчина в штатском и, улыбаясь, сказал:

– Данин? Вадим Леонидович? Вот так встреча, а мы тебя схоронили!

Кобра понял, что это конец. Он держал руки в карманах пальто, нащупал пачку сигарет, в которой была помещена микросхема, приводящая в действие взрывное устройство. Сейчас шаркнет, зал разнесет, здесь обрушится потолок, вылетят стекла, надо упасть, там посмотрим.

– Руки! – раздался крик за спиной. Кобру рванули за плечо, последнее, что он увидел, были голубые глаза незнакомца.

Гуров дернул Кобру за плечо, развернул и вложил в удар инерцию своего движения, всю силу и злость, врезал террористу в челюсть. Оперативники не удержали тело, оно рухнуло на пол. Гуров опустился на колени, вынул руки Кобры из карманов, надел наручники, хотел подняться с пола и не смог, сел. Крячко подскочил, взял друга под мышки, поставил на ноги.

– Попова нашли? – спросил Гуров, тяжело опираясь на плечо Станислава.

– Живой, вызвали “Скорую”. Ножевое ранение под левое ребро...

– В кабинет замдиректора, – Гуров толкнул зашевелившегося Кобру. – Станислав, займись протоколом обыска и изъятия. Пошли, что-то неважно мне...

Красавец попугай сидел на жердочке в своей огромной клетке и недоверчиво поглядывал на собравшихся в кабинете людей. Крячко, сидя за столом, писал протокол, смотрел на несшего чепуху Вадима Данина скучающе. Допрашивать Кобру будут в прокуратуре, первичные показания, которые оформляла милиция, практического значения не имели. Исключение составлял протокол обыска и описание изъятых у преступника вещей, здесь требовалась точность и скрупулезность. Понятые – замдиректора и начальник охраны – следили за происходящим с интересом, специалисты по взрывным устройствам на окружающих внимания не обращали, изучали различные предметы, изъятые у задержанного. Перочинный нож, связку ключей, пачку сигарет “Кент”, расческу, носовой платок, массивный нож с выбрасывающимся лезвием, покрытый бурыми пятнами. На стуле еще лежали халат и шапка Деда Мороза, до них дело пока еще не дошло.

Раненого оперативника уже увезла “Скорая”, врач после беглого осмотра сказал, что, видимо, жизнь его вне опасности, больше ничего Гурова не интересовало, потому он, присев на подоконник, допрос не слушал, вообще не обращал на происходящее никакого внимания, словно не имел к нему никакого отношения. Он позвонил Орлову, сказал лишь одно слово:

– Взяли.

Генерал долго молчал, затем ответил:

– Такова наша жизнь. Лева. Хватай мешки, вокзал отходит. Я в тебя верил, ты знаешь. Поезжай домой, звякни, я подскочу на минуточку.

– Договорились, сообщи в прокуратуру. Затем Гуров сказал спецназовскому майору, что он может забирать своих бойцов и ехать в часть. Парень начал что-то говорить, сыщик махнул рукой и ушел.

Вот теперь сидит на подоконнике, курит, ждет, когда вся эта мутатень кончится.

– Господин полковник, – позвал эксперт. – Хотите взглянуть на дистанционное управление? Микросхема вложена в пачку из-под сигарет.

– Я в этом ничего не понимаю. Взорваться не может? – Гуров указал на стоявшую в углу завернутую в цветную фольгу, похожую на большую игрушку, ракету. Казалось несерьезным, даже смешным, что такая штуковина способна разнести здание и уничтожить тысячи жизней.

– Не может. Мы взрывное устройство увезем?

– Это не ко мне, я свою работу закончил. Станислав, я долго буду тебя ждать?

– Младшего обидеть просто. – Крячко начал собирать бумаги, спросил безразлично: – Протоколы подписывать будете?

Кобра молча встал и в сопровождении охраны, звякнув наручниками, вышел из кабинета.

Закончился дневной сеанс, малышня штурмовала гардероб, сквозь детские голоса пробивались сердитые женские окрики, мужчины сражались с потомством молча.

– Хочешь, я тебе шарик куплю? – спросил Крячко.

– Спасибо, двигаем домой. Петр обещал подъехать.

– Товарищ! – Гурова тронул за плечо молодой человек с фотоаппаратом на груди. – Что же вы вчера снялись, а фотографии не получили?

– Спасибо, извините, они отвлеклись малость! – Крячко взял у фотографа снимки, взглянул и довольно хохотнул: – Поместим в музей!

Эпилог

Павел Петрович Усов застрелился, выборы в Госдуму прошли успешно: коммунисты, как всегда, победили.

За успешное проведение операции по обезвреживанию особо опасного террориста заместитель министра Бардин был представлен к ордену, генерал Орлов – к очередной медали, Гуров и Крячко получили по окладу.

– Такое дело не грех и обмыть, – заявил Станислав, отходя от кассы.

– Обязательно, – согласился Гуров.

– От меня получишь сюрприз. – Станислав усадил Гурова в свой “Мерседес”, подвез к театру, в котором работала Мария, взял с заднего сиденья букет роз, вручил другу: – Иди, девушка вернулась со съемок, сейчас у нее закончилась репетиция.

Гуров вернулся из театра через минуту, бросил цветы на заднее сиденье.

– Мария недавно ушла. – Гуров захлопнул дверцу.

– Поехали к ней.

– Зачем? Она вернулась из Италии три недели назад.

– Как?

– Обыкновенно, самолетом, Станислав. Из Италии возвращаются самолетом, а мы едем ко мне, по дороге остановимся, купим бутылку виски, да не простую, с черной этикеткой. Каждому воздается, так, кажется, написано в Библии.

* * *

Сентябрь – декабрь 1995г.