Николай Леонов, Алексей Макеев

ПЯТЬ МИНУТ ДО РАСПЛАТЫ

Глава 1

Последние числа октября принесли ненастье и жуткую слякоть.

Как всегда неожиданно для метеорологов и коммунальщиков ночью обильно повалил мокрый снег; температура до утра плясала вокруг нуля.

Снег ложился на провода и деревья, еще толком не сбросившие листву, пытался таять, потом застывал… Тусклое серое утро явило глазам покрытые ледяной коркой провисшие линии электропередачи и обломанные под тяжестью смерзшегося снега ветви старых вязов, растущих во дворе.

Толстая ветка, по размерам более схожая с бревном средних размеров, завалила дворовый проезд, умудрившись сучьями разбить заднее стекло темно-синей «десятки» и помять ее багажник. Стоявший прямо перед ней «Пежо» Гурова не пострадал. Машину только покрыло десятисантиметровым слоем снега, схватившимся сверху тонким ледяным панцирем.

Термометр за окном с утра застыл на отметке плюс три градуса.

С крыш и деревьев потихоньку закапало.

С владельцем пострадавшей «десятки», жившим в соседнем подъезде, Гуров знаком не был. Знал лишь, что зовут его Георгием. Общение ограничивалось инертно-вежливым «доброе утро (день, вечер)» при редких встречах у припаркованных автомобилей.

По-хорошему, из чувства мужской солидарности, надо было бы спуститься во двор, посочувствовать и помочь Георгию. Тот сейчас трудился над упавшей веткой, кромсая ее ручной ножовкой. Было видно, что споро работают не только руки, но и энергично шевелятся губы Георгия. Зарытое наглухо окно не доносило до ушей Гурова голоса. Однако о том, что конкретно произносил сосед, можно было догадаться без особого труда.

Настроение Гурова от настроения хозяина побитой «десятки» отличалось не сильно. Веских причин для хандры вроде бы не было, но по мелочи набиралось достаточно. А тут еще и погода мерзкая…

Две чашки крепкого кофе настроение не поправили, однако подвигнули на ремонт настольной лампы. Мария уже недели три просила заняться ее починкой. Надолго Гурова не хватило. Ковыряние отверткой в недрах лампы и осторожное постукивание по корпусу неисправности не выявили. Лев Иванович в сердцах плюнул на это дело и приказал сам себе: «Охолонись!» Затем бросил на стол отвертку и решительно улегся на диван.

Так на нем и пролежал до обеда, бездумно клацая пультом, переключая каналы телевизора в поисках чего-то интересного. Ничего стоящего не обнаружил, однако настроение вроде бы стало приходить в норму. И в этот момент зазвонил телефон.

Пока Гуров тянулся к аппарату, ему помечталось, чтобы звонок был от Марии или же, на худой конец, решил справиться о его здоровье Стас. Но надежды не оправдались. И Мария не напомнила о сегодняшней премьере, где ему обязательно нужно было присутствовать – и не забыть про цветы! И Стас о его здоровье не озаботился – за ним и раньше этого не замечалось.

Трубка заговорила скучным голосом дежурного по управлению. Он сухо и официально сообщил, что полковника Гурова срочно вызывает на службу генерал-лейтенант Орлов.

Настроение Гурова вновь покатилось по наклонной. Из ряда вон выходящим событием такой вызов не являлся, но сегодня был вполне логичным – как то лыко в строку…

Высказавшись от души в адрес начальства – и не только Орлова – он с тоской выглянул во двор. Оглядев хмарь небес и слякоть на земле, обреченно вздохнул и начал одеваться.

Побитая непогодой «десятка» ушла в ремонт, давая свободу для маневра. Снег с «Пежо» пришлось убирать руками. Щетка имелась, однако ледяная корка могла поцарапать краску автомобиля. Руки скоро заныли от холода, а ноги в тонких саламандровских туфлях промокли и захлюпали. Переобувание много времени не заняло, но в пробке, несмотря на выходной день, постоять пришлось. За время стояния было еще два звонка на мобильный. Дежурный по управлению настойчиво интересовался его продвижением к цели. Похоже, Гурова на службе ждали с нетерпением. Даже милиционер в будке, открывая шлагбаум, жестом показал, что ему надо спешить. Обложили, словно волка флажками.

Гуров поставил «Пежо» бок в бок с пожилым «Мерседесом» Крячко, в меру злорадно отметив, что выходной испортили не только ему. Настроение от этого сильно не поднялось, однако несколько стабилизировалось.

Стас сидел в кабинете и курил. Судя по окуркам в пепельнице, он уже минут сорок, как прибыл на службу.

– Ты где застрял, Лева? – спросил Станислав. – Орлов уже минимум три телефона сгрыз. Через каждую минуту звонит: «Где Гуров? Гуров еще не приехал? Когда будет Гуров?» Не иначе, влюбился в тебя безоглядно.

– Видел я в гробу такую любовь. Что, без меня жизнь встала? Кроме Гурова в управлении некому работать? Мир прекратил свое бренное существование? – ядовито спросил Лев Иванович, вешая куртку в шкаф.

– Ну, не то чтобы жизнь совсем встала… – протянул Крячко, оценив накал страстей, кипевших в старшем оперуполномоченном по особо важным делам. – И на меня ты зря злишься. Мой выходной, как легко можно заметить, тоже накрылся… медным тазом. Чего ты, Лева, весь взъерошенный? Что, первый раз нас так дергают? Пора уже и привыкнуть. Хочешь, сигаретой угощу – может, полегчает?

– Да не злюсь я на тебя. Просто настроение сегодня какое-то мерзопакостное, – пошел на попятную Гуров. – С самого утра душу тянет…

– Это не иначе как магнитная буря разыгралась, – нахмурил лоб Крячко. – Ты прогноз на сегодня не слышал? С возрастом, говорят, начинает сказываться. Стареем, брат!

– Ладно тебе, разнылся. Тоже мне старик нашелся, – фыркнул Гуров. – Потопали к шефу. Не в курсе, из-за чего тут пожар разыгрался?

Несмотря на воскресный день, генерал-лейтенант Орлов был облачен в мундир, причем застегнутый на все пуговицы. Наряд в сочетании со сдвинутыми бровями наводил на определенные догадки. Не иначе как имел нынче Петр аудиенцию на самом высоком уровне. А подобные встречи на его характер влияли не лучшим образом. Что-то последнее время Орлов стал сильно задумываться и излишне дорожить своим креслом. Или магнитные бури и на генералов имеют влияние? А может, как Крячко приметил, возраст сказывается…

Орлов не произнес ни слова упрека за долгое ожидание. Он встретил их, стоя у окна. Мотнул подбородком, одновременно здороваясь и указывая на стулья:

– Садитесь.

Гуров и Крячко, по примеру начальника не произнося ни слова, сели на предложенные места и вопросительно подняли глаза на Орлова. Генерал-лейтенант прошел к столу и уселся в кресло.

– Ну что, господа полковники, отдохнули от дел? – бодро и несколько фальшиво вопросил Орлов.

– Да уж… – единственно что нашел ответить Крячко. Гуров промолчал, чтобы не сорваться.

– Ну, раз отдохнули, тогда засучивайте рукава, – видя, что не встречает явного противления, удовлетворенно констатировал Орлов. – Труба зовет, и кони бьют копытом! Дело тут прорезалось… как бы выразиться получше… Ну, в общем, щепетильное.

– У нас в управлении только два идиота служат? – негромко, чувствуя, что начинает заводиться, спросил Гуров. – Не успели с одним расплеваться, как ты, Петр, нам очередное «щепетильное» подваливаешь. Мы скоро из оперов «по особо важным» превратимся в специалистов «по особо щепетильным». Из дома в законный выходной выдергиваешь. Или ты нас за Павку Корчагина держишь: «Смены не будет. Но мы-то здесь!» Последние слова Гуров произносил уже на высоких тонах.

– Не нервничай, Лев, – остановил Гурова Орлов. – Дело серьезное и действительно… щепетильное. И кому, кроме вас, такое можно поручить? Ткни пальцем, и я с тобой соглашусь. Мне с вами в дурачка играть некогда. С утра имел встречу с заместителем министра Свирским, и не только с ним… В общем, настоятельно попросили, чтобы было меньше огласки и больше дела. Что такое «настоятельно» – не мне вам объяснять.

– Ну и что же произошло? – уже более миролюбиво буркнул Гуров. Он знал, что с начальством спорить можно, но толку от этого мало. День сегодня явно не сложился, и, возможно, даже хорошо, что его выдернули на службу. А если судить по некоей обреченности в голосе Орлова, вызвал их он не зря. – И если можно, поподробнее.

– Поподробнее узнаете в протоколах, – обрезал его Орлов. – А общая картина такая… Вчера пропал Тимофей Зеленский, двадцати девяти лет, сценарист и режиссер телевизионных программ…

– Очередной деятель культуры на нашу голову! – простонал Крячко.

– Каждую субботу он по давно заведенной традиции приезжал на ужин к своим родителям, – не обращая внимания на реплику Крячко, продолжил Орлов. – Вчера Тим, так называли Тимофея Зеленского близкие, позвонил матери и сообщил, что будет обязательно, но не к шести вечера, как являлся обычно, а немного задержится. На час – не больше. Звонил из дома. Сказал, что только зашел в квартиру. Приведет себя в порядок, переоденется и сразу выедет к ним. Однако он не появился у родителей ни через час, ни через два. Вообще не приехал. Ни домашний телефон, ни мобильник на звонки не отвечали.

– Прием заявлений о пропаже гражданина – по прошествии трех суток… – опять встрял Стас.

– Не умничай и не мешай, – оборвал его Орлов. – Конечно, родители забеспокоились, подняли знакомых Тима, кого они знали, дали ориентировку в милицию, по их просьбе прозвонили по больницам. Поиски с вечера результата не дали. А утром неподалеку от метро «Планерная» в лесопарковой зоне рядом с Химкинским водохранилищем был обнаружен труп. В убитом опознали Тимофея Зеленского.

– Метро «Планерная»… это Тушино, – сориентрировался Гуров. – От «районщиков», значит, убийство перекинули на нас. И все из-за того, что этот самый Тим-Тимофей режиссирует на телевидении. Неужели он столь великая звезда отечественного «тиви».

– Если бы… – уныло протянул Орлов. – Фамилия Зеленский вам ни о чем и не говорит?

– Есть вроде бы такое лекарство – капли Зеленского, – нашелся Крячко.

– Капли Зеленина, – поправил Орлов. – Сердечное средство. Возможно, скоро и понадобятся. Потому как Зеленский Олег Эдуардович, отец Тима…

– Неужели!.. – словно от боли поморщился Крячко. У Гурова в памяти всплыло властное бульдожье лицо и в ушах загремел мощный глас. Именно глас – не голос…

– Зеленский Олег Эдуардович, депутат Государственной думы, вице-спикер, руководитель промышленной фракции, и прочая, и прочая… – безжалостно отчеканил Орлов. – Вот почему сегодня я имел честь получать указания по расследованию дела лично от замминистра Свирского в присутствии самого Олега Эдуардовича. Дело взято на контроль… – генерал указал пальцем на потолок и выразительно сжал губы.

– Н-да, Лева, залетели мы… – подытожил услышанное Крячко. – Это тебе не плюшки трескать. Папаша убиенного, прямо скажем, не простой слесарь, что обязывает…

– Кстати, Зеленский-старший вел себя очень сдержанно и корректно – и на месте преступления, куда он приехал на опознание, и в кабинете у заместителя министра. Было видно, что Олег Эдуардович сильно переживает, однако крепился и старался не показывать своего горя. Сказал, что готов оказать следствию любую посильную помощь.

– Сказать-то он сказал… – покачал головой Крячко. – Если б это еще и правдой было.

– Кто работал на месте преступления? Какие результаты дал осмотр? Кто из прокуратуры будет заниматься этим делом? – выдал ряд вопросов Гуров. Эмоции и худое настроение как-то сами собой отошли в сторону, уступив место профессионализму.

– Начали, естественно, по местоположению тушинские опера из райотдела, а после идентификации трупа подключились наши. Выехала дежурная группа во главе с капитаном Веселовым. От прокуратуры делом занимается Гойда – вы его хорошо знаете.

– Нормальный мужик, – одобрительно кивнул головой Гуров. – И, главное, палки в колеса совать не будет. Да и Веселов толковый следователь.

– Осмотр тела показал, что в Зеленского дважды стреляли. Одно ранение в бедро, второе – в голову. От второго он и скончался. Оружие брошено на месте преступления. По предварительным данным, убийство произошло между двадцатью и двадцатью двумя часами субботы. Документов и денег у погибшего не обнаружено. Собака след взяла, довела до асфальта и остановилась. Вероятно, убийца в этом месте сел в автомобиль и убыл с места преступления. Около десяти утра труп обнаружил местный житель, прогуливавший там своего пса. Вот основное, что я могу вам сообщить. Остальное найдете в протоколах у Веселова, – коротко обрисовал обстановку Орлов. – Какие будут вопросы?

– Неужели заказное? Оружие брошено на месте… Но рана в бедро? И деньги с документами пропали. Непрофессионально сработано, – наморщил лоб Гуров.

– Вряд ли там замешан специалист, – покачал головой Орлов. – Оружие уж больно специфическое – «наган».

– Нормально! – присвистнул Крячко. – Точно, не профессор работал. Давненько я с «наганом» не встречался. Нынче шпалеры попадаются все больше «глоки» да «беретты», на крайний случай «тульский Токарева». А тут «наган»! Прямо мезальянс какой-то… А окрестные жители случайно вчера вечером не видели, чтобы пролетка по Тушину разъезжала на рессорах и с граммофоном?

– Насчет пролетки разбирайтесь сами. А вот уж иголки граммофонные для клизмы я вам гарантирую, – рассвирипел Орлов. – Хватит болтать, подключайтесь к работе. Веселов на время следствия прикомандирован к вам. Он с Гойдой в кабинете у капитана. Только вернулись с осмотра места происшествия. Если для следствия понадобятся дополнительные силы и средства, будем изыскивать резервы.

– Что-то с трудом верится насчет резервов, – бормотнул себе под нос Крячко.

– Вопрос на засыпку, хотя ответ предвидится… Естественно, родственников убитого, особенно Зеленского-старшего, тревожить ни в коем случае нельзя, а если появится необходимость, то за две недели записываться у секретаря? – с кислой миной на лице спросил Гуров.

– Отнюдь. Олег Эдуардович сказал, если нужна его помощь, он в любое время суток готов встретиться с вами. Вот его прямой номер мобильника. Позвоните, назовете себя… Он в курсе, кто занимается делом. – Генерал Орлов протянул Гурову визитку с подчеркнутым номером телефона. – Еще вопросы есть? Нет? Тогда принимайте материалы у Веселова и входите в контакт с Гойдой. Сегодня к вечеру план оперативно-розыскных мероприятий должен лежать у меня на столе. Я обязан быть в курсе всего, чем вы занимаетесь. Докладываете о результатах расследования мне лично. Утром ровно в девять и вечером в восемнадцать. Что появится серьезное – доклад немедленно! Вперед, господа полковники! Шашки наголо и аллюр три креста!

Бодрый призыв уныло повис в воздухе без ответа. Генерал помолчал, отвернувшись к окну, а потом негромко и несколько расстроенно попросил:

– Вы уж, ребятки, меня не подведите…

Глава 2

Гойда и Веселов сидели за столом в кабинете у капитана и пили чай из больших бокалов. Веселов, заступая на дежурство, похоже, предвидел погодные капризы. На стуле в углу лежал теплый серый бушлат, а на ногах его красовались форменные ботинки с берцами и на толстой подошве. Гойда, видимо, как и Гуров, выходя из дома, недооценил пакостей природы и выскочил в осенних, но легких, не для снега и грязи, туфлях и короткой щегольской кожаной курточке без подстежки.

Соответственно, и внешний вид их значительно различался. Посиневший нос Гойды вкупе с еще не отошедшими с холода серыми губами и скрюченными красными пальцами, обхватившими горячий бокал, резко контрастировали со здоровым во всю щеку – кровь с молоком – румянцем Веселова. Капитану было чуть за тридцать. Как следователь он подавал хорошие надежды. И с мозгами у него было в порядке, и работал с желанием. И как исполнитель – таких поискать…

– Привет, Саша, – поздоровался с капитаном Гуров. – И ты, Игорь, здравствуй. Господин прокуратор, а с вами, голубчик, что случилось – чтой-то вы в лице переменившись… – он вспомнил слова Райкина из давней миниатюры.

– Н-не прокуратор – п-прокурор… Прокуратору-то в Иудее куда как хорошо было: тепло, пальмы… З-замерз, никак не отогреюсь, – горько пожаловался Гойда.

– Моя бабушка всегда говорила, что одеваться надо по погоде, а не модничать, – наставительно поведал Крячко. – Не все нам, сирым, по морозу гоняться. И прокурорской интеллигенции иногда по свежему воздуху пробежаться полезно. Ну, что там накопали – доброго и интересного?

– Не учите меня жить, – парировал Гойда. – Отсиделись, полковники, в тепле и уюте, все на нас с капитаном повесили. На готовое явились? А нет у нас ничего – ни доброго, ни интересного. Одна слякоть – и на улице, и в голове. Я пока в себя приду, а капитан вам доложит, что мы раскопали.

Сверх того, что рассказал Гурову и Крячко генерал, Веселов добавил совсем немного. Труп Тима Зеленского был найден в лесопосадке у Химкинского водохранилища, но не у воды, а рядом с проезжей частью улицы Свободы. Его не привезли мертвым и не бросили – убийство произошло на месте. Следы произошедшего отпечатались в грязи, и снегом их почти не прикрыло. В Тушино снег ночью выпал не слишком обильный, не такой, как в центре, – велика Москва!

Стреляли дважды. Причем не подряд – между выстрелами прошло некоторое время. Зеленский прополз после ранения в бедро около четырех метров. Смертельный выстрел был сделан в упор в висок. Кроме этого, на лице убитого видны кровоподтеки и ссадины. Остальные подробности будут известны после вскрытия. «Наган» отправили на экспертизу в лабораторию. В его барабане остались неиспользованными четыре патрона. Три гильзы пустые. Две пули, предположительно, были выпущены в Зеленского, одна – под вопросом. Возможно – до убийства, а может, ушла в «молоко» и ее просто не нашли.

Опрашивать и искать свидетелей поручили участковому. Однако надежды мало. Жилые дома от места преступления находятся на приличном удалении. Если и проезжали в момент преступления мимо машины, с дороги за деревьями в темноте ничего не увидишь. И погода вчера стояла ветреная, шумная. Выстрелы вряд ли кто слышал.

– Следы-то не сильно затоптали? Собачник, что нашел убитого, тушинские оперативники – народу до вашего приезда прошло много, – поинтересовался Гуров, читая протокол осмотра места происшествия.

– Следы есть и довольно четкие. Отпечатки сняли, фотографии через полчасика обещали изготовить. Обувь на гладкой подошве, каблук сильно сточен, размер ноги – сорок два с половиной, – доложил Веселов. – Кинолог с собакой дошел до асфальта, и далее след пропал.

– Знаю, слышал… – кивнул рассеянно Гуров. – Преступник, вероятно, уехал на машине. Кстати, а на чем туда приехал сам Зеленский? Его туда привез убийца, или же он своим ходом добирался? И вообще, за каким лешим Зеленский, собираясь к родителям на Фрунзенскую набережную, вдруг оказался в противоположном конце Москвы? «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…»

– По машине Зеленского данные есть. Темно-синяя «Ауди», номер я записал. Сейчас уточняют ее местонахождение. Гаража и стоянки у погибшего не было, он обычно оставлял ее у подъезда. Я распорядился это проверить. Если сейчас «Ауди» у дома отсутствует, будем объявлять машину в розыск, – доложил Веселов.

– Логично, – утвердительно кивнул головой Гуров и протянул листы протокола Крячко. – Почитай внимательно, Стас, может, что-то интересное найдешь. Похоже, по горячим следам нам прошагать не удастся…

– Следы только холодные, это я на своей шкуре испытал, – отставив пустой бокал, подтвердил отогревшийся Гойда. – Ну, вроде бы чуть-чуть отогрелся. И от лампас отошел. Видел бы ты, Лев Иванович, сколько генералов и ответработников за нашими с Александром спинами стояло. Прямо загрядотряд, только без пулеметов. Следы убийцы не от тушинских оперов беречь пришлось, а от начальников всех видов и мастей. Перед старшим Зеленским оный генералитет клялся и божился, что не пожалеет сил и самой жизни для раскрытия преступления. Потом разъехались восвояси с чувством выполненного долга. Знакомая картина? Ну да ладно, не в первый раз такое видим. Какие планы на ближайшее будущее, господа полковники? Подумайте, с ответом не тороплю.

– Ключи? – неожиданно спросил Гуров, вполуха прослушавший жалобы замерзшего прокурорского работника.

– Какие ключи? – не понял его Гойда.

– У убитого Зеленского не нашли ни документов, ни денег. А ключи были? От квартиры, от машины… – нетерпеливо спросил Гуров. – Мобильник, часы?..

– Не было ключей. Деньги, мелкие купюры, около пятидесяти рублей, в карманах остались. Часы золотые швейцарские «Тиссо» и заколку на галстуке, тоже золотую, не сняли. Мобильный телефон валялся втоптанным в грязь, – доложил Веселов. – В протоколе все указано…

– Деньги, деньги, деньги… – забарабанил пальцами по столу Гуров. – Надо немедленно проверить счета Зеленского. Естественно, если они у него есть… И блокировать.

– Кредитные карточки? – догадался Крячко.

– Да, возможно, вместе с документами и наличными деньгами похищены и кредитки. Картина преступления какая-то странная – нелогичная, неправильная, – покачал головой Гуров. – Если заказное – непрофессионально. Если это банальное убийство с целью ограбления, то почему оставили на трупе дорогие часы, золотую заколку, а к ним еще – брошенное оружие. А еще и «наган» этот дурацкий… И зачем Зеленского занесло в Тушино? Дурь какая-то из всех щелей лезет… Как у меня сегодня день тоскливо начался, так дальше валиком бестолково и покатился!

– Надо поднимать знакомства и связи Зеленского, – подал голос Крячко. – Он, кстати, был женат? Дети, внуки, теща, золовка, шурин, любовница имеются? Где он проживал?

– Ну когда же можно было все успеть? Только же приехали, – развел руками Веселов. – Домашний адрес Зеленского в протоколе указан – улица Сущевский вал. Номер дома и квартиры не помню, но там все записано со слов его отца. Он же сообщил, что Тим был холост…

– Срочно произвести осмотр квартиры Зеленского… – задумчиво, но не терпящим возражений тоном сказал Гуров.

– Ну, я вижу, что следствие идет верным путем, – подытожил реплики полковников Гойда. – Только, зная вас, как работник прокуратуры прошу и требую соблюдать законность. И насчет осмотра квартиры тоже. Без решения суда…

– А если родственники попросят посмотреть, – усмехнулся Гуров. – Пригласят…

– Тогда можно, – великодушно согласился Гойда. – Я вас предупредил. В общем, я поехал к себе. Будут трудности, сделаем все возможное, а может быть, и невозможное для их разрешения. А сам я попробую поднять биографию Зеленского. Посмотрим, какие следы на планете Земля Тимофей Олегович оставил за прошедшие с его рождения двадцать девять лет.

Телефонный звонок Зеленскому-старшему был сделан Гуровым после некоторых колебаний. Тревожить отца спустя несколько часов, как он узнал о смерти сына и увидел его мертвым, было жестоко, но ничего другого не оставалось. Набрав номер, подчеркнутый в визитке, Гуров выслушал несколько длинных гудков и хотел уже положить трубку. Однако в этот момент телефонная диафрагма тихо щелкнула и глухой мужской голос произнес:

– Я вас слушаю.

Тембр говорившего совсем не был схож с громогласным басом трибуна, который доводилось выслушивать Гурову едва ли не ежедневно в теленовостях. Редкое заседание Государственной думы обходилось без яркого и энергичного выступления Олега Эдуардовича Зеленского, без пощады громившего всех и вся, полемизировавшего с депутатами по любому обсуждавшемуся вопросу. Сейчас Лев Иванович услышал голос пожилого и очень усталого человека. Он даже на секунду усомнился, сам ли Зеленский откликнулся на его звонок.

– Добрый день. С вами говорит полковник Гуров. Я веду дело… – представился Лев Иванович.

– Я знаю. Что вы хотите? – прервал его Зеленский.

– Мне надо срочно осмотреть квартиру, где жил ваш сын. Не могли бы вы распорядиться, чтобы кто-то из родственников мог ее открыть и показать? Видите ли, у пострадавшего пропали ключи…

– Не надо ничего объяснять. Раз это необходимо, значит, так и будет. Из близких людей у Тима остались я и его мать. Мы приехать, естественно, не сможем. В семнадцать часов у его дома на Сущевском валу вас будут ждать домработница Тимофея и мой помощник. Они откроют квартиру и все покажут. Еще что-то у вас есть ко мне?

– Спасибо, больше ничего. Единственная просьба, чтобы без нас в квартиру никто не заходил, – попросил Гуров.

– Я передам… – глухо и безразлично произнес Зеленский, заканчивая разговор.

Дело было сделано. Гуров ждал худшего – отказа или переноса времени на понедельник, однако все прошло как нельзя лучше, если так можно охарактеризовать разговор с отцом, потерявшим сына. До семнадцати оставалось два с половиной часа. Лев Иванович решил лично посетить место убийства Зеленского. Протоколы протоколами, фотографии – фотографиями, но он привык топтать тропинки своими ногами. Тем более что другого занятия Гуров себе пока не находил.

Подчиненные были заняты делом и пахали, как пчелки. Стас висел на телефоне, пытаясь выяснить наличие банковских счетов у Тима Зеленского и пользовался ли он кредитными карточками. И в случае подтверждения о наличии таковых – а они, вероятнее всего, существовали – необходимо было счета заблокировать. Эта задача для воскресного дня представлялась теоретически нерешаемой, однако практически возможной. Веселов пробивал работу Зеленского на телевидении и его знакомых, что также было делом весьма и весьма нелегким и кропотливым.

Вторая половина воскресного дня не самое лучшее время для активного ведения следствия. Это Гуров усвоил давно. Граждане отдыхают, готовясь к напряженной трудовой неделе. На присутственных местах висят амбарные замки и таблички «Закрыто». Любое вторжение в личную жизнь в этот период воспринимается с глубокой обидой и может спровоцировать серьезный нервный срыв. Можно тревожить человека в субботу, в крайнем случае, в воскресенье с утра, но послеобеденный предпонедельничный отдых – дело более чем святое.

Этот постулат, правда, не касается милиционеров и военных. Для них календарные выходные и праздники чаще всего оборачиваются трудовыми буднями, а нередко – периодами повышенной бдительности при полном параде. Есть даже общая для людей в погонах пословица: «Для военного (милиционера) праздник, как для лошади свадьба: голова в цветах, а филейная часть в мыле».

Однако там, где жизнь на уик-энд не умерла, можно поработать с пользой. Подсознательно, привлеченные к работе в выходной, люди несколько расслабляются в отсутствие начальства и считают себя несправедливо обиженными. Пусть даже за день воскресной работы им причитается два дня отдыха, или их график вообще: сутки дежурства – и трое – отдыха. Однако обида и раздражение на несправедливость судьбы и начальства остаются. И поэтому, хотя и сквозит в их речи некоторое недовольство, бывают они разговорчивыми и откровенными в словах и оценках.

Участковый уполномоченный, немолодой капитан, относился к категории государевых служивых, для которых что среда, что воскресенье – все едино. Ему было поручено на вверенном объекте провести опрос жителей на предмет, что они слышали и видели в пасмурный вечер убийства.

Капитан, приметив стоящий около места преступления «Пежо» Гурова и его самого, высматривающего следы преступления в окрестной слякоти, проявил бдительность и не замедлил там появиться. Вид у участкового был весьма строгий, а взгляд – подозрительный. Может, он и правда думал, что в полосу его ответственности внедрился преступник, которого, как утверждают психиатры, тянет на место преступления. Но Гуров склонялся к другой, более понятной и банальной версии. Старый и мудрый воин по опыту знал, что преступнику здесь особо делать нечего, а вот начальникам всех рангов и мастей отметиться надо обязательно – лучше поздно, чем никогда. А у старшего начальника нужно отметиться младшему, наглядно показав свое трудолюбие и бдительность.

После короткого разбирательства «ху из ху» участковый представился капитаном Ивановым и доложил, что обход окрестных домов свидетелей произошедшего накануне преступления не выявил. Однако был один человек, дежурный по автостоянке, который вроде бы слышал выстрелы около восьми часов вечера. И если товарищ полковник желает с ним побеседовать, Сан Саныч – так уважительно назвал дежурного участковый, видимо, знакомый с ним – пока еще на стоянке, но уже через полчаса с дежурства сменяется.

Гуров осмотр места происшествия уже закончил. Ничего особо полезного для себя он не почерпнул. Протоколы и фотографии качественно отражали картину преступления. Просто сейчас их содержание приобрело трехмерное изображение, которое было жизненно необходимо Льву Ивановичу. Он не умел работать в виртуальном пространстве.

Вместе с участковым Ивановым Гуров на «Пежо» подкатил к воротам автостоянки, отстоявшей от места убийства метров как минимум на семьсот. Вчерашнее буйное и шумное ненастье и столь неблизкое расстояние вызвали у Льва Ивановича большие сомнения в правдоподобности заявления дежурного.

По металлической лестнице они поднялись на второй этаж бетонного куба-скворечника. Невысокий плотный старичок-боровичок в теплой камуфляжной куртке встретил их, в полном соответствии с комплексом воскресного дня, неласково. Он с ходу заявил, что искренне уважает Сергеича – надо думать, участкового, – однако свободных мест на стоянке нет. Вероятно, дедок принял Гурова с его «Пежо» за просителя места, а участкового – за авторитетного ходатая по существу просьбы. После столь резкого отказа Сан Саныч перескочил на тему теплой спецодежды, которую обещал выдать хозяин стоянки, однако не выдал, что говорит о его крайнем жлобстве и прямой принадлежности к российской олигархической верхушке.

Еще Гуров выслушал жалобу на сменщика Сан Саныча, который некачественно наводит порядок на стоянке, и за ним приходится заметать мусор – а впереди зима и снег! – и после этого представился. Он отметил, что при произнесении им звания «полковник» боровичок привычно и отработанно подтянул живот и подал вверх грудь. Было похоже, что со званиями Сан Саныч знаком не понаслышке, а отсюда следовало, что он реально мог отличить выстрел из «нагана» от взрыва пацанами петарды или треска сломавшейся от ветра ветки.

Догадки Гурова оказались верными. Бравый старичок-боровичок оказался прапорщиком в отставке, уже более двадцати годков совмещающим пенсию с посильными трудовыми буднями. Последние три года Сан Саныч работал сторожем на этой стоянке. По вчерашнему случаю он доложил, что выстрелы были услышаны им вчера вечером в период с девятнадцати пятидесяти до двадцати часов ровно. Время дежурный запомнил, потому что ровно в восемь собирался прослушать вечерние новости по именному транзисторному приемнику «Океан», подаренному ему лично маршалом Куликовым, командующим ГСВГ, за успехи в боевой и политической подготовке. Никелированная табличка с надписью, привинченная к приемнику, стоявшему на столе, подтверждала слова старого служаки.

Испытывая некие естественные позывы, чтобы не сорвать сеанс новостей, он решил опередить события и заблаговременно отправился до ветру. Когда Сан Саныч спускался по лестнице, до его слуха донесся первый выстрел. Звук был неблизкий и едва слышимый. В какой стороне он прозвучал, определить было трудно, так как ветер дул беспорядочно и порывами. То, что это был именно выстрел, старый боец не сомневался. Он их слышал на своем веку достаточно и отличить хлесткий «пиу» выстрела из пистолета от громкого и бестолкового «бум» петарды для него особого труда не представляло. Попытку скатывания разговора к теме бардака в стране, наглости мафии со стрельбой средь бела дня и засилью коррупции Гуров безжалостно пресек, направив мысли Сан Саныча в нужное для следствия русло.

Второй выстрел, по словам отставника, был слышен в тот момент, когда он, завершив необходимые дела, поднялся на вышку и взялся за ручку двери в дежурку. Сразу или почти сразу по приходу Сан Саныч сел слушать новости. Выстрелов он не испугался, так как сегодня неизвестно, что страшнее – быть убитым или жить. И кроме того, дежурка оснащена кнопкой вызова милицейской охраны. А вообще, раньше был порядок и дисциплина.

Отстранившись от болтовни старичка, Лев Иванович проиграл в уме то, что услышал. Не верить рассказу дежурного поводов не было, тем более что убийство Зеленского предположительно произошло именно в это время. В результате нехитрых расчетов скорости движения Сан Саныча от места несения службы до отхожего места и обратно, а также соответствующих цели похода процессов Гуров пришел к выводу, что интервал между выстрелами составлял не менее восьми минут.

Это открытие внесло еще большую сумятицу в беспорядочность и нелогичность картины преступления. Зеленский, собираясь в гости к родителям на Фрунзенскую набережную, оказывается на окраине Москвы, в Тушино. В него стреляют, ранят в бедро и примерно через восемь минут добивают вторым выстрелом.

Зачем и кому были нужны эти минуты жизни Тимофея Зеленского?

Кому, в принципе, понятно – естественно, убийце. Но зачем? Обчистить карманы жертвы хватило бы и сорока секунд. Выходит, преступнику был необходим этот интервал между выстрелами. Зачем? Он рисковал, оставаясь на месте после первого выстрела, однако же остался… Убийца и жертва, истекающая кровью, о чем-то беседовали? Через несколько минут Тиму Зеленскому подносят дуло к виску и стреляют в упор… Наган с четырьмя патронами преступник бросает и скрывается в темной ночи на автомобиле. На «Ауди» Зеленского или на своей машине? Вопросы, одни вопросы – и никаких ответов!

Глава 3

Во двор дома на Сущевском валу Гуров въехал без одной минуты пять. У второго подъезда «сталинки» его дожидались те, кого он хотел видеть. Стас Крячко неторопливо прохаживался перед капотом своего заезженного «Мерседеса», изредка задумчиво поглядывая на не выражавшую особой радости и энтузиазма парочку, смирно стоявшую на тротуаре.

Опрятно одетая круглолицая полная женщина в пуховике и серой вязаной шапочке, с пакетом в руках, возрастом где-то сразу за пятьдесят, выглядела более испуганной и растерянной, чем ее спутник. Она теребила в руках носовой платок, часто поднося его к лицу и протирая уголком то кончики губ, то виски. Молодой человек в длинном темном велюровом плаще и с кожаной папкой в руках, лет двадцати пяти, морщил лоб и нетерпеливо смотрел то на Крячко, то на наручные часы. Надо полагать, это были, как и обещал старший Зеленский, его помощник и домработница Тимофея.

Крячко, заметив выехавшую из-за угла машину Гурова, махнул ему рукой. Лев Иванович припарковал «Пежо», почти уткнувшись решеткой радиатора в задний бампер «Мерседеса». Крячко официальным басом представил Льва Ивановича присутствующим:

– Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Гуров Лев Иванович.

Произнося должность, Стас сделал ударение на слове «особо», отчего женщина испуганно округлила глаза и стала нервно отирать платочком щеки, а вот молодой человек повел себя иначе – несколько раздраженно и высокомерно дернул головой. Крячко представил женщину:

– Татьяна Владимировна, домашняя хозяйка Тимофея Зеленского.

– Домработница, – автоматически поправила Крячко женщина и испуганно прикрыла ладошкой рот.

Молодой человек, задрав подбородок, сухо представился сам:

– Помощник депутата Государственной думы Зеленского Олега Эдуардовича Якушин Дмитрий Ростиславович. Видите ли, – он задрал рукав и аккуратно постучал указательным пальцем по стеклу часов, – у меня сегодня со временем напряженно…

Гуров решил с ходу осадить мальчика. Он наморщил лоб и немного дурашливо переспросил:

– Помощник, это как? Подай-принеси, что ли? И если можно, чуть короче с регалиями, а то я и без них в именах часто путаюсь. Так как вас правильно кличут: Дмитрий Олегович или Эдуард Ростиславович?

Молодой человек не ожидал такой реакции. Он по-мальчишески стушевался, чем скинул с возраста лет пять, и несколько растерянно повторил:

– Меня зовут Дмитрием… Ростиславовичем Якушиным.

– Вот теперь мне все понятно, – радостно констатировал Гуров. – Коротко и без путаницы – Дмитрий. А я просто Лев Иванович. Обойдемся без званий. С полковником Крячко вы уже познакомились? Его имя-отчество…

– Просто Станислав, – перебил его Крячко.

– Можно звать просто Станиславом, – согласился Гуров. – Мы, с вашего разрешения, с ним чуть-чуть пошепчемся – накопились кое-какие дела. Вы уж поскучайте минуточку без нас…

Гуров и Крячко отошли на несколько шагов в сторону.

– Что узнал, что сделал? – коротко спросил Лев Иванович.

– Обнаружился счет Зеленского в банке. Официально все подробности по нему можно будет получить только завтра. А неофициально могу сообщить, что прошлой ночью со счета через банкомат была снята некая сумма. Как я получил эту информацию, лучше не спрашивай!

– Вот даже как? – задумался Гуров. – Значит, потянулась ниточка… И что же будем делать?

– До утра потерпим. Без санкции суда банк нас на порог не пустит. Даже если и попытаемся поднять на ратный подвиг банковских клерков, потратим массу сил и энергии, а выиграем не более двух часов. С утра одновременно предупредим их, чтобы готовились, и получим санкцию суда. Может, придется просить разрешение не только на доступ к банковским тайнам, но и квартирным, чтобы все было официально… – мотнул головой Крячко в сторону дома.

– Ты, Стас, наверное, прав, хотя засвербило – аж мочи нет, – мечтательно сказал Гуров. – Однако придется подождать до завтра… Еще что-то у тебя есть?

– «Ауди» Зеленского подали в розыск. У дома, как видишь, – Крячко широко повел рукой вокруг себя, – машины данной марки не наблюдается. Вот, пожалуй, и все.

– У меня тоже кое-какая информация появилась. Правда, толку от нее мало. Еще больше путает картину, – скептически поджал губы Гуров. – Между первым и вторым выстрелом в Зеленского прошло как минимум восемь минут. Вот такие пироги…

– В принципе, можно объяснить, – наморщил лоб Крячко. – Время, чтобы обчистить карманы, необходимо? А выпытать код кредитной карточки?..

– Две минуты, пускай три… – согласился Гуров. – Вряд ли Зеленский разыгрывал из себя Зою Космодемьянскую под дулом пистолета, уже заполучив одну пулю в бедро. Остается еще не меньше четырех минут. Куда их деть? Есть версии?

– Пока отсутствуют, – легко сдался Крячко. – А гадать на кофейной гуще не в моих правилах.

– Вот и мне пока ничего толкового в голову не лезет, – вздохнул Гуров. – Ладно, не будем зря терять время. И народ застоялся… Ну что, господа, – обратился он к помощнику Зеленского и домработнице. – Наверное, пришла пора подняться в квартиру Тимофея Олеговича. Татьяна Владимировна, ключи от двери у вас?

Женщина засуетилась и полезла в пластиковый пакет. Гуров остановил ее:

– Пожалуйста, не спешите и не волнуйтесь. Потом достанете, у дверей. И примите мой совет: в таких сомнительных сумочках ключи и кошельки лучше не носить. Если пакет сам не порвется, так в автобусе в давке какой-нибудь карманник обязательно вытянет. Знаете, сколько их сейчас развелось?

Домработница часто закивала:

– Да, у моей подруги недавно в троллейбусе…

– Про подругу потом, – остановил женщину Крячко. – У меня к вам вопрос. Вы когда последний раз убирались в квартире Зеленского?

– В пятницу. Я прихожу по понедельникам, средам и пятницам. В среду генеральная уборка, а по понедельникам и пятницам только пылесосю и протираю полы, – доложила женщина.

– Все понятно, больше вопросов нет, – улыбнулся Гуров, подхватил ее под локоть и повел к подъезду. – Сейчас мы с вами займемся другим делом. Более важным, хотя, может, и не очень приятным. Как поется: вперед и вверх, а там…

Крячко и помощник Дмитрий двинулись за ними. Лев Иванович на ходу внимательно оглядел здание. Оно представляло собой классический вариант дома времен конца сороковых – начала пятидесятых годов. Сталинский ампир с мощной лепниной на фасаде и голая, не очень аккуратная кладка из силикатного кирпича, смотрящая во двор, были обычным делом. Часть широких окон уже белела пластиком, но в основном рамы оставались деревянными и крашеными. Этот дом, похоже, к разряду элитных не принадлежал, хотя и числился не в последних. Сумерки уже брали свое и кое-где за шторами горел свет.

Гуров пробежал глазами по окнам. На втором этаже колыхнулась занавеска, и ее уголок отошел в сторону. Глаза Льва Ивановича встретились с глазами пожилой женщины. Можно даже сказать – очень старой. Она застыла в окошке сухоньким лицом, кротко и внимательно оглядывая идущих к подъезду людей.

Старый лифт с металлической громкой дверью неспешно вознес их на четвертый этаж. Домработница вышла на лестничную площадку первой и привычно повернула налево. На ходу достав связку ключей из пакета, она подошла к массивной деревянной двери и попыталась вставить один из ключей в замочную скважину. Крячко перехватил ее руку и добродушно сказал:

– Какая же вы прыткая, Татьяна Владимировна! Погодите немного…

– Люди торопятся, а потому ошибаются, – поддержал его Гуров. – Одну секундочку, мы посмотрим, все ли в порядке с дверью.

Сначала он сам осмотрел замки, потом уступил место Крячко. Видимых следов взлома не выявлялось. В общем-то, Гуров и не рассчитывал их увидеть. Ключей у убитого Зеленского не обнаружили, следовательно, если преступник и проник в его квартиру, то, без сомнения, дверь топором не крушил, фомкой косяк не отжимал и отмычками замок не терзал.

– Я вас попрошу, уважаемые, – обратился Гуров к домохозяйке и помощнику, – когда зайдете в квартиру, ничего не трогайте, с места не сдвигайте и не роняйте. Можно и нужно внимательно смотреть по сторонам и отвечать на наши вопросы. Всем все понятно? Тогда, Татьяна Владимировна, открывайте дверь.

– Я боюсь, – неожиданно задрожала губами домработница и прижала руки с зажатыми ключами и сумкой к груди. Похоже, до женщины наконец дошло, что случилось с хозяином и зачем она здесь находится.

– Бояться вам нечего. Тимофею Олеговичу уже не поможешь, и в квартире преступник не засел, нас дожидаючись. Это самый обычный осмотр. Мы просто пройдем и поглядим, все ли там на месте или что-то исчезло, – попытался успокоить ее Гуров.

– Н-не могу, – с трудом ответила женщина, и ее глаза быстро налились слезами.

– Тогда прошу вас, – повернулся к помощнику Гуров. – Мы сегодня выступаем в роли гостей, поэтому открыть дверь нужно кому-то из родных или близких Тимофея Зеленского, – пояснил Лев Иванович. – И пригласить нас… Таковы уж формальности.

– Но я же не близкий и не родственник, – удивился помощник.

– Вы прибыли по поручению родственников, поэтому имеете на это право. Да открывайте скорее, – рассердился Гуров.

Молодой человек безразлично пожал плечами и взял связку ключей из рук домработницы. Он быстро нашел нужный, вставил его в замочную скважину, повернул и открыл дверь. За ней показалась еще одна, металлическая. Несмотря на то, что на ней красовались три добротных замка, ни на один из них дверь закрыта не была и более того – зияла щелью.

Помощник удивленно вытянул шею, глядя на темнеющий прогал, а потом повернулся, вопросительно взглянул на полковника и, догадавшись, что нужно сделать, шагнул назад.

Гуров многозначительно переглянулся с Крячко. После двадцати лет совместной службы они понимали друг друга без слов. Крячко шагнул вперед, занял место слева от двери и мягко отстранил в сторону помощника депутата.

– Татьяна Владимировна, подскажите: Тимофей Олегович часто оставлял железную дверь незапертой? – спросил Гуров.

– Да вроде никогда не оставлял, – ответила домработница. – Я такого не помню. Может, не на все замки закрывал, но так, чтобы открытой оставить – никогда не было.

– Спасибо за информацию. Ну что, можно нам войти? – вежливо через плечо вопросил Гуров.

– Пожалуйста, проходите, – безразлично согласился молодой человек, видимо, усвоивший необходимость своего присутствия.

– Татьяна Владимировна, подскажите, пожалуйста: в каком месте в прихожей расположен выключатель? – шагнув через порог квартиры, не оборачиваясь, спросил Гуров.

– На стене слева, только руку протяните, – подсказала домработница.

Гуров нашарил рукой выключатель и зажег в прихожей свет. Бра осветил небольшой уютный холл с встроенными шкафами и изящным полированным столиком на изогнутых резных ножках.

Пол был застелен однотонным серым ковролином. Из прихожей широкий коридор с выходящими в него дверями уходил в глубь квартиры так далеко, что его окончание терялось в полумраке. Жилище Тима Зеленского малым метражом явно не страдало, хотя и являлось пристанищем холостяка.

На столике в холле стоял телефон «Панасоник». Рядом лежала аккуратная стопка корреспонденции – все больше рекламные проспекты и газеты. Сверху примостилась пара нераспечатанных писем. В уголке у самого порога сиротливо приткнулись комнатные тапочки. Больше глазу остановиться было не на чем.

Ковролин с виду казался чистым. По крайней мере, явных или скрытых следов Гуров на нем не обнаружил. Он шагнул вперед, давая место Крячко. Станиславу вполне хватило десяти секунд, чтобы пробежать взглядом по прихожей, после чего он негромко бормотнул для себя или для Гурова что-то вроде:

– Нет проблем… – Потом Крячко обернулся и пригласил в квартиру домработницу и помощника.

– Напоминаю всем: ничего руками не трогать, с места не сдвигать, не ронять, только смотреть и замечать неладное, если таковое увидите, – еще раз проинструктировал их Гуров и обратился к домработнице: – Я тоже, как видите, ничего не трогаю и даже за ручку двери берусь, обернув ладонь носовым платком. Татьяна Владимировна, подскажите, какое расположение комнат в квартире?

– А вот сразу за прихожей слева кухня, вернее, столовая, а за ней кладовая. В кладовую ход из коридора и из кухни. Вот эта дверь справа – в гостиную. Дальше будет кабинет Тимофея Олеговича, а как раз напротив кабинета – его личная спальня и далее еще одна – гостевая. Вот и вся квартира.

– Кто бы подумал – всего лишь четырехкомнатная, а конца и края не видать, – усмехнулся Стас.

– Большая жилплощадь, – согласилась домработница. – Тут, говорят, раньше профессор известный жил. Чуть ли не Герой Социалистического Труда и какой-то там лауреат. Таблички с улицы на стене видели: «В этом доме жил…»? На одной из них про бывшего хозяина и написано. Говорят, что он…

– Про профессора поговорим потом. Сейчас слушай мою команду, – скомандовал Лев Иванович. – Все чинно и спокойно следуют за мной. Будем по порядку осматривать комнаты. Слева у нас столовая. Зажигаем свет. А вот и выключатель. Смотрим. Приличная столовая, потянет на поле для гольфа. Татьяна Владимировна, что-то непривычное вы видите? Может, непорядок какой? Все как обычно? Посуда в раковине… Ну, это не криминал, хотя в дальнейшем, может, и понадобится узнать, кто из нее ел-пил. Всегда так оставлял? Значит, все в порядке! Двигаем дальше. Следующая остановка – кладовая. Не торопясь смотрим, все вокруг замечаем. Ничего подозрительного не видно? Имущество, банки – на месте?

Тогда шагаем далее.

Крячко замыкал шествие и в помещения не заходил, оставаясь в дверях. Хотя он так же, как и другие, внимательно оглядывал комнату, коридор оставался под его наблюдением. Поход по квартире продолжался.

– А вот гостиная. Осторожно, здесь ступеньки. Планировка старая, а ремонт качественный. Рояль какой интересный. От прежнего владельца в наследство достался или же сам Тимофей Олегович на нем музицировал? При вас никогда не садился? Значит, от профессора перешел…

Предпоследним объектом осмотра оказалась спальня хозяина. Пожалуй, она была наиболее обитаемым уголком в квартире и, более того, оказалась тем местом, где подозрения сыщиков обрели реальность.

Распахнутая дверь зеркального шкафа-купе, небрежно висевшие на стуле брюки и рубашка рассказывали всего лишь о скорых сборах Зеленского. И покрывало, наспех наброшенное на широкую двуспальную кровать, выдавало обычную мужскую неаккуратность. Было заметно, что уже после того, как его постелили, на нем и сидели, и лежали, а возможно, и стояли. А стояли, потому что к картине над кроватью подобраться иначе было нельзя…

Пейзаж в пастельных тонах со сжатым полем, одиноким деревом и повозкой, двигающейся из ниоткуда в никуда, висевший над кроватью, в настоящее время являл вид открытой дверцы. Рама была прикреплена петлями к стене с одного края. Картина, кроме художественной ценности, если таковая действительно имелась, дополнительно выполняла роль ширмы для стенного сейфа. Сам же сейф в настоящее время вид имел совершенно пакостный. Он был распахнут настежь, и ключи, видимо, уже не нужные ни законному владельцу, ни тому, кто последним ими пользовался, торчали из замочной скважины. Никаких денег, ценностей и бумаг его недра не содержали. Он был абсолютно пуст.

– Стас, загляни для порядка в гостевую спальню. Вот только сердце мне вещует, что ничего для нас полезного мы там не обнаружим. Самое интересное, похоже, уже нашли… Татьяна Владимировна, вы знали о существовании этого сейфа?

– Да, конечно. Я и картину от пыли протирала, и его тоже.

– А Тимофей Олегович при вас его когда-нибудь открывал?

– Никогда, – отчаянно замотала головой женщина. – Сейф при мне всегда закрытым был. Неужели вы на меня думаете?

– Никто на вас ничего не думает, – успокоил ее Гуров и перевел взгляд на вернувшегося Крячко.

– Ничего интересного – чистота и порядок, – доложил тот и подошел к сейфу. – Достойная игрушка. Как-то попадалась на глаза… Швейцарская моделька. Титан, два замка высшей степени сложности плюс код. Если еще и в стену надежно вмонтирован, выдержит и домушника, и «Муху», и РПГ-9. Только прямой наводкой из противотанковой стодвадцатьпятки можно взять.

– Увы, как видишь, открыли без пушки, – нахмурился Гуров. – Ну что, господа, осмотр закончен. Можно покинуть помещение. Завтра прошу к десяти ноль-ноль прибыть сюда. Будем делать обыск по полной программе. А вас приглашаем понятыми. Санкцию, надеюсь, к этому времени мы успеем получить. А теперь все на выход. Свет выключаем, входные двери закрываем и опечатываем. Стас, у тебя для опечатывания все есть? Тогда шагай, забирай из машины. Что случилось, молодой человек?

Последний вопрос относился к помощнику депутата. Он сидел на корточках и что-то разглядывал под кроватью.

– Что такое, Дмитрий? – переспросил Гуров. – Вы что-то увидели?

– А вон, посмотрите, там шприц использованный лежит и еще какая-то папка, – сообщил молодой человек.

Нагнувшись, Гуров рассмотрел то, что обнаружил Дмитрий.

У спинки кровати валялся пустой двухкубовый шприц с иглой. А у самой стены лежала раскрытая пластиковая папка средней толщины с прозрачными файлами, заполненными бумагами. Путь следования шприца под кровать проследить было трудно, а вот папочка с бумагами запросто могла туда попасть, выпав из сейфа и скользнув в прогал между стеной и кроватью.

Гуров развернул носовой платок, который держал в руках, и аккуратно постелил на пол у кровати. Потом встал на него коленями и, нагнувшись, как можно дальше засунул голову под кровать. Несколько секунд он провел в таком неудобном положении, рассматривая файл с воткнутым в него стандартным листом. Потом вытащил голову, встал на ноги и огладил помявшиеся на коленях брюки.

– Какие-то деловые записи. В них больше цифр, чем слов, – сообщил он Крячко. – Думаю, содержание папки на срочность раскрытия преступления вряд ли повлияет. А вот шприц, мне кажется, свеженький… Татьяна Владимировна, не подскажете: последнее время Тимофей Олегович ничем не болел?

– Да вроде нет, не болел, – растерянно покачала головой домработница.

– И шприцы выброшенные в мусоре вы никогда не замечали? – внимательно глядя на женщину, спросил Крячко. – Случайно когда-нибудь.

– Это вы про наркотики, что ли, говорите? Не кололся ли ими Тимофей Олегович? – догадалась женщина. – Да вы что? Как можно? Никогда ничего такого не было и быть не могло. Винцо, водочка – это бывало. Но какой же мужик без водочки-то… А то – наркотики! Тоже себе придумали.

– Все понятно, – подытожил речь домработницы Гуров. – Вопросов больше нет. Ну все, господа, двигаемся на выход.

Глава 4

Домработницу отпустили сразу, напомнив, чтобы к десяти утра она была здесь и открыла квартиру для обыска. Помощника депутата Гуров попросил ненадолго задержаться. Пока Крячко опечатывал двери квартиры полосками бумаги с печатями и росписями, Лев Иванович задал молодому человеку несколько интересующих его вопросов.

Об убийстве Зеленского-младшего Дмитрий узнал от его отца буквально за час до приезда сюда. Хотя у него и были свои срочные дела, от просьбы начальства, тем более такого, как Олег Эдуардович, отказаться было невозможно. С Тимом, как по-простому назвал убитого Дмитрий, он встречался не часто, хотя и пересекался с ним по работе. И дома бывал несколько раз, но только по делам – привозил или забирал документы, когда появлялась такая необходимость.

Гуров с удивлением услышал, что Тимофей Зеленский исполнял должность помощника депутата Зеленского-старшего. Правда, если Дмитрий был штатным сотрудником аппарата, Тимофей довольствовался скромной приставкой «добровольный» и денежное вознаграждение за свой труд не получал. Однако физиономия штатного помощника при сообщении сего факта вид имела весьма кислый, а в голосе звучали скептические нотки.

Воскресный синдром недовольства начальством помог Гурову услышать от молодого человека толстые намеки на тонкие и, естественно, не афишируемые стороны жизни и деятельности думских народных избранников. Дела эти, в принципе, великими тайнами ни для кого не являлись, хотя в приличном обществе говорить о них открыто было не принято. Лев Иванович без труда догадался, что речь идет о лоббировании необходимых законопроектов. Кому необходимых? Очень часто – не народу российскому и не одноименному государству… Ходил даже слух, что на Старой площади имеется некий неофициальный прейскурант с указанием перечня законодательных услуг и их стоимости. Но разве можно верить слухам?..

С буквально мальчишеской обидой помощник Дима сообщил, что как до утра строчить доклады, готовить записки и поправки, так всегда он… А вот лишь возникает вопрос переговоров о продвижении нужного закона, так в дело сразу вступает этот «доброволец».

– Вернее сказать – вступал… – несколько задумчиво завершил жалобы на жизнь Дмитрий.

Похоже, что трагическая кончина добровольного помощника Тима Зеленского нежданно открыла перед официальным некие перспективы. И, судя по неустоявшимся еще морщинкам, собравшимся на лбу, эта мысль молодому человеку пришла в голову только сейчас и очень даже заинтересовала его.

Гуров договорился с Дмитрием, что он сам сообщит Зеленскому-старшему о завтрашнем обыске и что ему, вместо выполнения обязанностей помощника депутата, придется поработать понятым. У Льва Ивановича не было ни малейшего желания по любому поводу звонить господину депутату и испрашивать всемилостивейшего разрешения на любой чих. Помощник ушел с нахмуренным челом. Похоже, крепко запала ему перспектива освоения освободившейся и, видимо, довольно хлебной вакансии переговорщика при дворе вице-спикера.

Сам Гуров также задумался над приоткрывшейся ему страничкой трудовой деятельности Тимофея Зеленского, ранее проходившего в протоколах сценаристом и режиссером TV. К тандему телевизионных должностей прибавилась еще одна неброская, но весьма значимая: добровольный помощник думского депутата, специализирующийся на лоббировании. В обеих сферах крутились немалые суммы и, вполне естественно, могли возникнуть некие конфликты из-за влияния на денежные потоки. Однако предположение, что убийство Тима произошло на почве телевизионных или думских разборок, к сердцу Льву Ивановичу как-то не ложилось.

И совсем не потому, что они не могли быть. Могли! Вот только произошедшее преступление по форме и по следующим за ним событиям и шагам убийцы, скорее, напоминало банальный гоп-стоп с дальнейшей экспроприацией дензнаков из банкомата и домашнего сейфа. И еще «наган» этот дурацкий и временной промежуток между выстрелами…

Для разборок в высоких политических и телевизионных кругах подобные топорные методы не очень годились. Хотя, как знать… Принадлежность к бомонду или политтусовке совсем не определяет культуру совершения преступления. Так что ни от одной из версий отказываться было нельзя. Вот только никаких достойных предположений на ум Гурову не приходило. Лишь копились и копились факты и улики, которые не открывали ничего, а только собирались в бессмысленный ком.

Гуров взглянул на часы и удрученно покачал головой. На премьеру спектакля, где сегодня играла Мария, он безнадежно опаздывал.

Лев Иванович достал мобильник и набрал номер. Несколько звонков прошло вхолостую – телефон абонента был занят. Наконец в трубке послышался голос Веселова. Капитан доложил, что машину Зеленского еще не обнаружили, а на телевидении, в студии, где шла его программа «Корень жизни», сегодня, увы, выходной.

Крячко закончил опечатывать двери и, любуясь на свою работу, платком оттирал руки. Гуров еще раз глянул на часы и определил, что минут примерно сорок у него в запасе имеется. А следовательно, есть время поучаствовать в опросе жителей подъезда, а не взваливать эту задачу на плечи одного Стаса.

Отправив Станислава на верхний шестой этаж, чтобы тот шел сверху вниз, сам отправился на первый. На каждой лестничной площадке располагалось всего по две квартиры. В сравнении с архитектурой более поздних периодов соцреализма такая компоновка казалась несколько непривычной. Однако размеры уже обследованной жилплощади Зеленского подтверждали, что большего числа квартир на этаже поместиться и не могло. Этот факт радовал сыщика.

Первый этаж был пройден безрезультатно. В одной квартире на звонки Гурова никто не откликнулся. Дверь второй открыла томная блондинка неопределенного возраста в бигудях и ярком атласном халате с драконами. Любезно и загадочно улыбаясь представительному мужчине, она сообщила, что ничего не видела и вообще не знает, о ком идет речь, потому что живет здесь совсем недавно. Может, когда-то и встречала его в подъезде, но внимания не обращала, потому как ни Зеленский, ни остальные соседи по дому ее совершенно не интересуют. При этом она старательно строила глазки Гурову. Когда же он, не ответив взаимностью, поблагодарил за столь содержательный ответ и двинулся дальше, приятная во всех отношениях дама пробормотала в спину что-то типа «А пошел ты…» и громко захлопнула дверь.

На звонок в квартире на втором этаже долгое время никто не реагировал. Однако Гуров уходить не спешил. Ему запомнились кроткие глаза старушки, встретившиеся с его глазами, когда они собирались войти в дом. Прошло не меньше минуты, пока за дверью не послышалось слабое шевеление и стуки открываемой внутренней двери. Негромкий голос спросил:

– Кто там?

– Здравствуйте, я полковник Гуров из милиции. Можно вам задать несколько вопросов?

– Вообще-то, я никому не открываю, – после небольшой паузы ответил голос из-за двери. – Мои дети не разрешают мне это делать… Но, вероятно, именно вас я видела с Танечкой у подъезда. Думаю, что вы меня не обманываете и действительно являетесь работником милиции. Надеюсь к тому же, что у вас есть документы, удостоверяющие ваши полномочия. Думаю, Маша не станет меня сильно ругать.

Кто такая Маша, Гуров мог только догадываться. Вероятно, это была дочь, которая не разрешала открывать пожилой женщине дверь. С Танечкой было попроще. Похоже, собеседница хорошо знала домработницу Зеленского.

Замки неспешно прощелкали, и дверь отошла на ширину цепочки, ее удерживающей. Гуров достал удостоверение, открыл и поднес поближе к глазам старушки, осторожно выглянувшей в щелку меж косяком и дверью где-то на уровне его пояса.

– Гуров Лев Иванович, полковник… – водрузив на нос очки, почти по слогам прочитала она. – Прошу вас, проходите, господин полковник. Кажется, слово «товарищ» из обихода уже вышло. Маша, правда, говорила, что сейчас могут подделать любое удостоверение, однако вашему я верю. Точнее, даже не этому грозному документу, а, наверное, вам лично. Ваше лицо… Оно располагает.

Признание престарелой дамы по поводу своего лица Гуров принял с чувством глубокого удовлетворения, как говорил последний генсек, но без излишней гордости. Оперу приходится нередко перевоплощаться и надевать другие – более приятные, а иногда и совсем неприятные маски. Но сейчас он не играл, поэтому слова по поводу лица, которое располагает, можно было посчитать за комплимент. Хотя, если честно, Лев Иванович давно знал, что его облик и обхождение производят неизгладимое впечатление на женщин возраста старше пятидесяти, нередко именуемого бальзаковским.

Войдя, Гуров понял, почему ему пришлось опускать так низко свое удостоверение. Старушка сидела в кресле-каталке, с которой с трудом справлялась. Она попросила Льва Ивановича закрыть двери и, упираясь в колеса тоненькими сухонькими руками, стала разворачивать громоздкий аппарат в прихожей. Гуров поспешил ей на помощь и по указанию хозяйки повез кресло в столовую.

Квартира, в которую его пригласили, была точной копией квартиры Зеленского. Отличие состояло в том, что она не блистала слащавым лоском евроремонта, а несла на себе печать той эпохи, в которой жили люди, чьи имена были высечены на табличках на фасаде этого дома.

Тяжелые шторы, скрывающие двери и окна, обои с потускневшей и едва различимой позолотой, потемневшая мебель и лепные, в паутине трещин, потолки навевали грусть. И без сомнения, в гостиной стоит такой же старый роскошный рояль, как и в квартире двумя этажами выше, а дубовый паркет неровно стерт у самого порога. Возникало ощущение, что ты очутился в чужом и незнакомом мире, где никогда не жил, но почему-то помнишь его. Будто сознание на уровне клеток записало ту эпоху в память и сейчас, накладывая матрицы неясного прошлого на потертое настоящее, ищет совпадения и никак их не находит.

Гуров завез кресло со старушкой в столовую и поставил у овального дубового стола. Он мельком глянул в окно с низким подоконником. Оно выходило во двор, и, похоже, именно в него смотрела пожилая женщина, когда они встретились взглядами.

– Присаживайтесь, пожалуйста, Лев Иванович. Я правильно запомнила ваше имя? – уточнила дама и представилась сама: – Меня зовут Надеждой Сергеевной. Простите, Бога ради, что я не пригласила вас в гостиную. Там высокая ступенька, и с моим средством передвижения могут возникнуть определенные сложности.

– Ничего страшного, – улыбнулся Гуров. – Мне менее всего важен этикет, а более – результат.

– У вас, вероятно, есть какие-то вопросы ко мне? – спросила старушка.

– Да, Надежда Сергеевна. Мне хотелось бы узнать кое-что о вашем соседе с четвертого этажа Тимофее Зеленском, – сказал Гуров.

– Я так и думала. Вас встречала Танечка и еще этот молодой человек, который иногда, правда весьма и весьма редко, наезжал к господину Зеленскому. И вы все вместе поднялись наверх. С Тимофеем Олеговичем – я, кажется, не ошиблась с отчеством, – что-то случилось? – спросила пожилая дама и внимательно взглянула на собеседника.

– Да, случилось, – несколько замялся Гуров, но, решив не скрывать правды, признался: – Олег Тимофеевич погиб. И мне поручено расследовать его гибель. Разрешите не вдаваться в подробности.

– Да, конечно. Я все понимаю – тайна следствия. И меня вы не хотите волновать, а точнее – травмировать старческую психику, – сказала пожилая дама, и тонкая скептическая улыбка тронула бесцветные губы. – Не беспокойтесь, меня уже трудно чем-то расстроить или удивить.

Гуров внимательно всмотрелся в лицо женщины. Ее возраст определить было невозможно. Сколько же ей лет? Семьдесят, восемьдесят, девяносто?.. И она сумела сохранить не только ясность ума, в чем не было ни малейших сомнений, но и чувство иронии. Удивительная женщина!

– С Тимофеем Олеговичем мы не были знакомы. То немногое, что мне о нем известно, я почерпнула со слов Танечки, его домработницы. Поэтому вам лучше всего узнать подробности от нее самой, как первоисточника. Она расскажет, ничего не утаивая и не привирая. Танечку я знаю практически с ее рождения. Очень добросовестная и честная женщина. И меня не забывает, иногда забегает, покупает продукты… Кстати, профессия домработницы в их семье наследственная. Ее мама помогала мне по хозяйству, когда нам в пятидесятом году дали квартиру в этом доме. До этого времени мы с мужем жили в комнате в коммунальной квартире, и надобности в домработнице не возникало. Здесь же такие огромные площади, а у меня как раз Маша родилась… А начало династии домработниц ведется с Таниной бабушки, которую перед Первой мировой войной привезли в Москву из ярославской деревни и определили в кухарки в дом присяжного поверенного… Вам, господин полковник, наверное, не очень интересно, о чем я рассказываю?

– Да что вы, Надежда Сергеевна, очень даже интересно, – ответил старушке Гуров. – Хотя, может, и не совсем по теме.

– Вы уж простите меня. Просто в старости появляется много свободного времени и случается слишком мало событий. Поэтому остатки сознания работают в основном на воспоминания, вновь и вновь перелистывая прожитое.

– Ну, я бы не сказал, что остатки сознания, – улыбнулся Гуров. – Я встречал людей намного моложе и, без всякого сомнения, глупее вас. И не так уж редко!

– Увы, не стоит меня утешать. Вся жизнь осталась в далеком прошлом. В реальности же существуют вот это кресло-каталка и окошко во двор, – печально улыбнулась женщина. – Да еще согревают воспоминания. Есть такие строчки из стихотворения, кажется, Евтушенко: «Старухи были знамениты тем, что их любили те, кто были знамениты». Так это про меня.

Гуров вспомнил о галерее мемориальных досок на фасаде дома и рассказ домработницы о профессоре, когда-то жившем в квартире Тимофея Зеленского. Видимо, муж Надежды Сергеевны принадлежал к той же славной когорте сталинских академиков, полководцев и деятелей культуры. И, возможно, одна из мраморных табличек посвящена ему.

– Так что, Лев Иванович, уж извините, о господине Зеленском я вам если и подскажу, то совсем немногое. Лишь то, что можно разглядеть из этого окошка.

– Надежда Сергеевна, я как раз и хотел вас расспросить о том, что вы могли заметить именно из окна. Вчера где-то около семи часов вечера вы случайно не видели во дворе Тимофея Зеленского? – спросил Гуров.

Женщина задумалась, потом поднесла к губам указательный палец, словно запрещая сыщику говорить, и прикрыла глаза. Лев Иванович с надеждой смотрел на покрытое морщинами спокойное лицо той, которая любила того, кто был знаменитым. Он попробовал представить ее в молодости и понял, что Надежда Сергеевна была когда-то очень красива, и тот, кто был знаменит, без сомнения, любил эту замечательную женщину.

– Вчера вечером я видела Тимофея Олеговича дважды, – открыв глаза, сообщила она. – Примерно в шесть часов он приехал на своей машине.

– На темно-синей «Ауди»? – сразу уточнил Гуров. – И он приехал один?

– Я не очень разбираюсь в марках, но цвет его автомобиля действительно темно-синий, – подтвердила женщина. – Правда, было шесть вечера, и уже спустились сумерки, однако вряд ли я ошибаюсь. Зеленский был один. Автомобиль он оставил рядом с первым подъездом, почти на выезде со двора, и я сделала вывод, что он еще куда-то поедет.

– Почему вы так решили? – спросил Гуров.

– У нас во дворе не так уж много места для размещения автомобилей. Их владельцы договорились между собой и распределили, где и чье место стоянки. Правда, если соседи уже запарковали машины впереди и сзади, заехать и поставить свою, а потом выехать – задача не из легких. А поскольку Зеленский не стал мучиться, а оставил машину на въезде, значит, он собрался еще куда-то отправиться, – пояснила Гурову женщина. – Я, надеюсь, права?

– Абсолютно правы, – усмехнулся Лев Иванович, который испытывал точно такие же проблемы с парковкой.

– Он поставил машину и вошел в подъезд. Минул примерно час или чуть больше… – женщина задумалась. – Да не примерно, а совершенно точно. Без пяти минут семь он вновь появился во дворе.

– Вы так хорошо запомнили время? – удивился Гуров.

– Я всегда в этот час жду Машу. Она работает до шести, потом едет на метро, заходит в гастроном на углу и около семи или в начале восьмого возвращается домой. Так вот вчера, как раз когда Маша вошла во двор, Тимофей Олегович подошел к своей машине. И я именно в это время взглянула на часы, – Надежда Сергеевна подняла глаза на настенные ходики в роскошном палисандровом корпусе. – Вот на эти.

– Вы ничего не перепутали? – осторожно спросил Гуров. – Вчера была суббота. Ваша дочь работает по субботам?

– Увы, трудится и по субботам. Ее институт успешно почил в бозе где-то в девяносто седьмом году, и сейчас она вынуждена заниматься торговлей. Кандидат физических наук, без пяти минут доктор, самым банальным образом торгует на рынке китайским ширпотребом, – сообщила Гурову Надежда Сергеевна. – А Николай Ильич стезю главного инженера проекта поменял на более хлебное место механика станции технического обслуживания автомобилей. И, говорят, его весьма ценят и в этом качестве.

– Николай Ильич – это кто? – осторожно осведомился Гуров.

– Муж Машеньки, мой зять. Они сегодня с Олечкой и Женей отправились на дачу. Готовят ее к зиме – укрывают деревья, кусты. Вот только погода подкачала.

Кто такие Олечка и Женя, Лев Иванович уточнять не стал. Лишь предположил, что это дети Машеньки и, соответственно, внуки Надежды Сергеевны.

– Надежда Сергеевна, а вы видели, как Зеленский садился в машину? – спросил Гуров.

– Да, видела, – коротко ответила старушка, вызвав у Гурова внутренний трепет. Он, будто легавая, почуявшая дичь, сделал стойку. Надежда Сергеевна продолжила: – И скажу сразу, что Зеленский у машины был не один. Когда Тимофей Олегович открыл дверцу машины, от первого подъезда к нему быстрым шагом подошел мужчина.

– Они с ним здоровались, говорили, может, дрались? – нетерпеливо задал наводящие вопросы Гуров.

– Подождите, – старушка приложила кончики пальцев к вискам и опять прикрыла глаза. Гуров молчал, боясь помешать ей воспроизвести в памяти картину произошедшего. – Мне показалось немного странным, но я вчера не придала этому значения. Тот мужчина приблизился к Зеленскому со спины вплотную, почти прижался к нему. А Олег Тимофеевич застыл, не оборачиваясь, как-то нарочито странно, словно тот человек говорил что-то очень важное, а Зеленский завороженно слушал его. Примерно секунд десять они были в зоне моего внимания, пока я не отвлеклась. И все это время они так и стояли: незнакомец за спиной Зеленского, так и не повернувшего к нему головы. И это напряжение в застывших позах… Да, именно напряжение – я только сейчас это поняла. Может быть, то, что я вам рассказала – излишне экзальтированное восприятие увиденного, спровоцированное вашим посещением, однако мне кажется, что так все и происходило, – словно извиняясь, сказала Надежда Сергеевна.

– Что было потом? Что вы видели? – спросил Гуров.

– Увы, больше ничего, – чуть виновато улыбнулась старушка и пожала плечами. – Я поехала открывать дверь Машеньке.

– А вы помните, как выглядел этот человек, во что одет был? – с надеждой спросил Лев Иванович. – Может быть, вы его видели раньше?

– Было довольно темно, хотя и светил фонарь на углу. И я больше смотрела на Машу. Раньше этого человека я никогда не видела, иначе бы запомнила. Не по лицу – его не было видно в сумраке. Его походка… Некая закрепощенность спины, и от этого – осторожность в движениях, какая-то деревянность… Худощавый, ростом примерно такой же, как и Тимофей Олегович. А во что одет? – Надежда Сергеевна на секунду задумалась. – Одет этот человек был очень просто: в темные брюки, может, даже джинсы, также в темную – черную или синюю – короткую куртку, точно не кожаную. А на голове у него была такая кургузая темная вязаная шапочка, которую нынче носит молодежь. Некрасиво…

– Что некрасиво? – встрепенулся Гуров.

– Да шапочки эти вязаные, – поморщилась старушка. – Всегда были женским предметом одежды, но сейчас все так перепуталось. Раньше подобные одевали только на лыжные прогулки. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам сообщить.

– Итак, подводим итог, – сказал Гуров и, концентрируясь, потер пальцем переносицу. – Когда Зеленский вышел из дома к машине, от первого подъезда к нему подошел незнакомый вам человек. Он был одет во все темное – неброскую куртку и брюки, возможно, джинсы. На голове – облегающая вязаная шапочка. Отличительная примета: некоторая ограниченность в движениях, возможно, связанная с травмой или заболеванием позвоночника. Этот человек подошел со спины вплотную к Зеленскому и примерно десять секунд, пока вы наблюдали за ними, они положения не поменяли. И Тимофей Олегович все это время голову к незнакомцу не поворачивал. По вашим ощущениям, в их позах было что-то неестественное, напряженное… Я все правильно рассказал?

– Да, все так и было, – склонила голову Надежда Сергеевна. – Больше мне нечего добавить.

– А вообще к Зеленскому часто приезжали посторонние? – спросил Гуров. – Вы бы их могли узнать?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Если люди заходят в наш подъезд, определить, к кому в гости они следуют, право же, трудно. Только если Тимофей Олегович появлялся с кем-то во дворе… Вот и про молодого человека, который сегодня был с вами, я бы ничего не сказала, хотя он несколько раз приезжал сюда. Просто однажды я увидела, как Зеленский ходил под окнами, часто смотрел на часы – явно нервничал. А потом подъехала машина, из нее выскочил этот юноша и передал ему какие-то бумаги. Так я его и запомнила, – сказала Надежда Сергеевна.

– Ну что же, спасибо, – поблагодарил старушку Гуров. – И вот моя визитка. Если вы вспомните что-то важное или вдруг заметите подозрительное – немедленно звоните.

– То, что я вам рассказала, важно? – серьезно спросила старушка.

– Очень важно, – кивнул головой Лев Иванович. – В деле появилась отправная точка. Вот, пожалуй, все, что я могу вам сказать.

– Я понимаю: тайна следствия… – строго поджала губы Надежда Сергеевна. – Успехов вам, господин полковник!

Когда за Гуровым захлопнулась дверь, он подумал, что с великим удовольствием раскрыл бы внимательной и приятной во всех отношениях старушке любые тайны следствия, вот только открывать пока было нечего. Ее рассказ лишь подтвердил одну из догадок, что Тимофей Зеленский уже от дома уехал со своим убийцей. Хотя и это не была истина в последней инстанции, а лишь связанное реальными фактами предположение.

С третьего этажа спустился Крячко. Еще на лестнице, встретив глазами вопросительный взгляд Гурова, он отрицательно качнул головой.

– Ничего толкового. В двух квартирах на звонки не ответили, а остальные не видели, не слышали, не знают. Правда, тетка стервозная на пятом этаже малость позлорадствовала, услышав о случившемся. Сказала наставительно, что меньше с черными надо было Тиму водиться, – сообщил результаты обхода Стас.

– Это с какими черными? С неграми, что ли? – удивился Гуров.

– Она сама не знает с кем, но не с неграми – точно. То ли с кавказцами, то ли со среднеазиатами, а может, и с какими забугорными смуглявыми ребятишками наш Тимоша имел дела. Говорит, один-два раза в месяц они к нему наезжали. Всегда на крутой машине, с охраной, и в прикиде с иголочки, – сообщил добытые сведения Станислав.

– Эту информацию нам пока пристегнуть не к чему, – пожал плечами Гуров. – Оставим ее в разделе «к сведению». А я вот какие крупицы добыл…

Гуров пересказал Крячко все то, что он узнал от Надежды Сергеевны. Реакция Стаса была предсказуемой:

– Классные приметы: штаны, куртка, шапка и больная спина. Таких мужиков по Москве через два на третьего, не считая первого. В общем, Лева, крепись. Еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане.

Гуров со Станиславом был согласен в полной мере. И помимо вычерпывания бездонного пруда, сердце ему подсказывало, что обещанной генералом Орловым клизмы с граммофонными иголками не избежать. И данная процедура, похоже, обещала стать ежедневной и привычной, пока они не найдут убийцу Зеленского. Утешало, что и генерала сия участь не минует, а качество клизмы будет, пожалуй, позабористей, в соответствии с рангами вышестоящих кабинетов-процедурных.

Взглянув на часы, Гуров понял, что безнадежно опаздывает на премьеру. Оставив Станислава на обход остальных подъездов и получив за это в свой адрес несколько нелицеприятных сравнений, уже в машине он позвонил в управление Веселову. У капитана особых новостей не было, что и огорчало, и радовало. Огорчало, что их нет, а радовало, что все-таки он попадет в театр.

На спектакль Гуров успел. Правда, уже к его окончанию. Но даже по последним сценам была видна блестящая игра Марии. Ее мамаша Кураж восхитила всех. Гром аплодисментов, возгласы «браво» и горы цветов у ног жены дали Льву Ивановичу надежду, что сегодня он будет прощен. Это же подтвердил усталый, однако благодарный взгляд, когда Гуров в гримерной подарил ей букет хризантем и прошептал на ушко:

– Сегодня ты была восхитительна!

И уже дома, приняв ванну перед сном, Мария припомнила эти слова и лукаво спросила:

– Значит, восхитительна я была только сегодня в театре?

Глава 5

Понедельник, обещавший быть для Гурова не просто тяжелым, а неподъемным, оказался еще и очень длинным. В половине второго ночи его разбудил телефонный звонок. Дежурный по управлению сообщил, что гражданка Калмыкова Надежда Сергеевна через номер 02 разыскивает полковника Гурова для передачи ему срочного сообщения.

Спросонья Лев Иванович некоторое время не мог понять, зачем он ночью понадобился некоей незнакомой гражданке Калмыковой. Однако, сфокусировавшись на имени-отчестве понял, что его ищет приятная во всех отношениях соседка Зеленского со второго этажа. Дежурный продиктовал Гурову номер телефона, с которого звонила старушка.

Гуров оглянулся на спящую Марию. Поздний звонок и переговоры с дежурным ее не разбудили. Видимо, на премьерном спектакле было потрачено столько сил и нервной энергии, что такие пустяки Марию не беспокоили. Накинув на плечи халат, Гуров подхватил трубку радиотелефона и, покачиваясь на ходу, еще полусонный, отправился на кухню.

Надежда Сергеевна ответила мгновенно, прервав на половине зуммер прошедшего к ней звонка. Голос ее был тревожен и сух:

– Лев Иванович, вы просили позвонить, если я замечу что-то подозрительное. По номерам в визитке я не дозвонилась и пришлось разыскивать вас через номер милиции 02…

– Что произошло, Надежда Сергеевна? – нетерпеливо прервал ее Гуров.

– Мне сегодня не спалось… Хотя чего я зря болтаю о себе! В общем, примерно десять минут назад во двор заехала машина. Из нее вышли три человека и направились в наш подъезд. Я их видела раньше несколько раз, причем дважды – вместе с Тимофеем Олеговичем, – сообщила старушка. – Номер машины на всякий случай я записала. Диктую…

– Большое спасибо, Надежда Сергеевна! – запомнив цифры и буквы несколько странного номера, поблагодарил ее Гуров. – Извините, прерываю разговор, надо спешить. И так, как вы говорите, уже десять минут прошло…

Он быстро набрал дежурного и продиктовал адрес дома на Сущевке и квартиру Зеленского, а также номер автомобиля ночных гостей. До прибытия на место опергруппы Лев Иванович попросил организовать блокирование квартала силами экипажей патрульно-постовых машин. Причем без всяких сирен, мигалок и бряцания оружием. Во двор не лезть, а вот если упомянутая машина из него будет выезжать, ее задержать, но никаких действий без оперативной группы не производить.

Капитана Веселова Лев Иванович инструктировал уже на ходу, когда тот с опергруппой выезжал к дому Зеленского. Удачно получилось, что именно он сегодня дежурил. Заодно, чтобы не скучать одному, сыщик поднял с постели Крячко и Гойду.

Скоро одевшись, Гуров выскочил во двор и завел свой «Пежо». Снег ночью не шел, и сгребать с машины сугроб не пришлось. Уже на подъезде к дому Зеленского в кармане куртки ожил и запиликал мобильник. Веселов доложил, что трое неизвестных задержаны в квартире и еще один – в машине. Потом капитан немного замялся и сообщил, что в процессе работы возникли некоторые сложности дипломатического порядка.

Довольный результатом Гуров не совсем понял, о чем говорит Веселов. Он бодро проговорил в трубку, что уже через пару минут прибудет и на месте разберется со всей дипломатией, и не только с ней.

Два экипажа ППС контролировали въезд во двор. Проверив документы, сержант козырнул и пропустил машину полковника. Рядом с «УАЗом» и «Фордом» патрульных стояла знакомая омоновская «Газель» с поцарапанным боком.

«Молодчина, Веселов, подстраховался группой захвата», – удовлетворенно отметил Гуров.

Завернув за угол, Лев Иванович фарами осветил блокированный автомобилем опергруппы «Вольво» представительского класса. Двое верзил в камуфляже с короткоствольными «АКСУ» наперевес стояли справа и слева у его дверей. Проникавший в салон машины свет от фонаря, к удивлению Гурова, выдавал силуэт спокойно сидевшего за рулем человека.

По всем милицейским канонам этот гражданин должен был сейчас находиться в образе буквы «Г», уткнувшись носом в капот и широко расставив ноги. И при этом испытывать определенные физические и моральные неудобства. Физические – от самого положения, а также случайного соприкосновения рантованного форменного ботинка с его спиной в области почек. А моральные – от искреннего раскаяния и горьких перспектив своей незавидной судьбинушки.

Странно, но никто из присутствующих стражей порядка не рвался крушить прикладом лобовое стекло, выламывать двери и тащить из салона непокорного. Это несоответствие несколько насторожило Льва Ивановича. Никакого праздника с выставлением почетного караула омоновцев на сегодня вроде не намечалось, да и «Вольво» на мемориал героям-милиционерам явно не походил.

От подъезда навстречу Гурову шагнула фигура в штатском. Лев Иванович узнал знакомого молодого оперативника из соседнего отдела, видимо, тоже сегодня дежурившего вместе с Веселовым. Поздоровавшись, Гуров повел подбородком в сторону машины:

– А что не выковыриваем болезного из банки?

– Номера… – коротко ответил опер. – Из машины с такими красивыми красными номерами выковыривать непросто.

– Не понял, с какими красивыми номерами? – удивился Гуров и припомнил, что цифры и буквы, продиктованные по телефону Надеждой Сергеевной, сразу показались ему странными. Как и слова Веселова о сложностях дипломатического порядка. – Только этого нам не хватало…

Лев Иванович пригляделся и действительно в свете фонаря разглядел красный цвет заднего номера «Вольво».

– И еще наверху в квартире один кадр размахивает солидной корочкой и кричит, что он является советником таджикского посольства и, в соответствии с нормами мирового права, обладает дипломатической неприкосновенностью, – сообщил оперативник.

– А двое, что с ним задержаны, тоже страшными ксивами машут и посла требуют? – спросил Гуров.

– Да нет, те поспокойнее и, похоже, без дипломатического прикрытия. Ведут себя прилично, хотя глаза так и бегают по сторонам. Один явно из крутых – через губу, надменно так, выдавил, что без адвоката разговаривать не будет. А второй попроще будет. Видимо, из охранников, но с квалификацией. При нем «вальтер» обнаружили, правда, с разрешением, и набор отмычек, которыми, похоже, вскрывали квартиру.

– Н-да, сюрприз, однако, – покачал головой Гуров. – И что, все задержанные таджики?

– А кто их знает? – пожал плечами оперативник. – Ребята смуглявые, невысокие и черноволосые – явно не эстонцы. Их документы у Веселова, он лучше подскажет.

Судя по приметам, квартиру Зеленского решили навестить те самые «черные» ребята, о которых в беседе с Крячко поминала стервозная тетка с пятого этажа. Но это проверить легко. Надо только провести опознание. И Надежда Сергеевна сказала, что видела их раньше с Зеленским.

Вспомнив о старушке, Лев Иванович поднял глаза на второй этаж и увидел ее в окне. Гуров склонил голову в знак благодарности и, посмотрев снова наверх, смог разглядеть за стеклом улыбку Надежды Сергеевны и сухонькую ручку, приветливо шевельнувшую пальцами в ответ.

Вход в квартиру Зеленского охранял рослый омоновец. Рядом с ним переминался с ноги на ногу невысокий старший лейтенант в форменной серой куртке, висевшей мешком на щуплой фигуре. Лев Иванович полез было за удостоверением, но омоновец, видимо, знавший его, кивнул:

– Проходите, товарищ полковник.

Старший лейтенант встрепенулся и вскинул ладонь к козырьку фуражки:

– Участковый уполномоченный…

– Вольно, старший лейтенант, – прервал его Гуров и для порядка нахмурился, изобразив из себя сурового начальника. – Что же это на вашем участке…

– Виноват, товарищ полковник! – страдальчески застыл лицом участковый, преданно глядя на серую дверку электрощитка за спиной Льва Ивановича. – Будем исправляться.

– Молодец, старший лейтенант! – улыбнулся и похвалил его Гуров. – Знаешь, как отвечать начальству. Никуда не уходи, можешь еще понадобиться.

Веселов обосновался за столом в столовой. Она, пожалуй, лучше всего подходила для роли временного командного пункта. За те примерно пятнадцать минут, что незваные гости хозяйничали в квартире Зеленского, только до столовой их руки дойти не успели. В гостиной, спальнях и особенно кабинете все было вытащено, перевернуто и высыпано. Видимо, эти чернявые ребята что-то усердно искали.

Гуров махнул рукой вставшему из-за стола Веселову, прошелся по квартире и вернулся в столовую. Веселов что-то писал в бланке протокола. На столе были разложены документы – паспорт незнакомого Гурову образца, какие-то удостоверения. Отдельно лежали пистолет и набор отмычек. На стуле перед Веселовым, насупившись, сидел полноватый мужчина явно азиатской наружности, лет примерно сорока. Еще двое были разведены по комнатам – Лев Иванович видел их при обходе квартиры.

– Товарищ полковник… – начал докладывать Веселов, но был перебит сидевшем человеком.

– Я дипломат и требую немедленно сообщить о моем аресте в посольство республики Таджикистан, – неожиданно тонким голосом возопил задержанный и потряс скованными наручниками руками. – Вы ответите за свой произвол! С вас за нарушение мирового права погоны с плеч снимут!

– Саша! – ласково обратился к Веселову Гуров. – С тебя вот такие говоруны сколько раз погоны снимали?

Капитан на секунду задумался и потом сообщил:

– Ну, где-то раз пятнадцать, не меньше.

– Тогда у тебя все еще впереди, – посочувствовал ему Гуров. – У меня точно за сотню перевалило. Докладывай, что тут творилось, – и ласково посоветовал задержанному: – А ты, голубок, пока мы разговариваем, рот прикрой. А то, как пугала меня в детстве мама, ворона в него влетит. И не надо сверлить меня глазками, все равно не страшно.

– Получили сигнал, примчались сюда. На всякий случай я попросил у дежурного в помощь омоновцев. В окнах полная иллюминация, входная дверь не заперта, в комнатах эти орлы шуруют, все вверх дном переворачивают, – лаконично доложил капитан Веселов и подытожил: – Картина ясная, яснее некуда: классическое ограбление со взломом в составе группы. По нахальству исполнения: Одесса, восемнадцатый год, налет Мишки Япончика.

– Какое такое ограбление? Какой Япончик? – возмущенно попытался встрять задержанный. – Я дипломат… Советник таджикского посольства Хафиз Керобаев. И я здесь гость. Меня Тим сам пригласил.

– Ах, он пригласил? – улыбаясь, протянул Гуров. – И в кармане у тебя, наверное, приглашение лежит от Зеленского? С розочками и целующимися голубками. А кто же тогда замки отмычками взламывал? И какое такое мировое право разрешает дипломатам дружественной державы вскрывать опечатанную правохранительными органами чужой страны дверь? Здесь уже не нарушением какого-то там права пахнет, а чистейшей уголовкой несет, а возможно, даже – шпионскими играми. И если ты в самом деле дипломат, а не форточник чистейшей воды с фальшивыми документами, значит, еще до сегодняшнего вечера пробкой, то бишь персоной нон грата, вылетишь из России и вряд ли когда здесь появишься. Так что прикрой рот и подумай над своей незавидной долюшкой. Саша, пойдем на минуточку прогуляемся в коридор.

– Твое мнение, зачем эти ребята сюда залезли? Имеют они отношение к убийству Зеленского? – спросил у Веселова Гуров, когда они вышли в прихожую.

– Если б они убили, вряд ли ждали больше суток, чтобы прийти сюда. Вероятнее всего, услышали о преступлении из средств массовой информации, а может, и по другим каналам узнали, и срочно рванули сюда, – сказал капитан. – Все в квартире перерыли, перевернули. Но что они искали? Вряд ли деньги или ценности.

– А этот громкоголосый… Как его… Керобаев, кажется, – Лев Иванович мотнул подбородком в сторону столовой, – он действительно таджикский дипломат? Документы не поддельные?

– Похоже, что настоящие, – подтвердил Веселов. – Правда, насколько я представляю, эта самая должностенка советника по дипломатическим рангам вторая с конца, девятая с начала. Мелкая сошка. Возможно, дипломат – только прикрытие для того лощеного кадра, что в спальне сейчас сидит.

– Откуда такие выводы? – удивленно поднял брови Гуров.

– Поведение… Когда мы в квартиру ворвались, они вдвоем в коридоре стояли у дверей гостиной. Дипломат, увидев нас, едва в обморок не упал – побелел, ручки задрожали и коленки подогнулись. А второй, его зовут Негматом Ширази, похоже, калач тертый. Автоматически лапнул рукой под мышку, где мог находиться пистолет, заметно напружинился и был готов сигануть в открытую дверь гостиной. Однако сдержался и остался на месте. А потом только сказал, что требует адвоката, и больше ни слова.

– Третий задержанный что из себя представляет? – спросил Гуров.

– Джабар Рахматуллоев, – на память выдал Веселов. – По виду чистый «техник». Как охранник накачан, вооружен и по совместительству, видимо, специалист по замкам – отмычки изъяли у него. Первое мнение такое… Не сопротивлялся, хотя попытка была. На шум выскочил в коридор с «вальтером», но этот… Ширази что-то буркнул ему по-своему, и тот сразу – пистолет на пол и руки в гору.

– Понятно, – с тоской вздохнул Гуров. – Понятно, что ничего не понятно. В посольство суверенной республики еще не звонили?

– Нет. Но думаю, там уже в курсе. У водителя мобильник имеется – мне снизу доложили, что он им уже воспользовался, – сообщил Веселов.

– Ну что же, тогда будем ждать посольских гонцов. А пока они сюда мчатся, попробуй, Саша, что-нибудь выжать из этого писклявого дипсоветника. А я пойду гляну на того фрукта в спальне, который за пистолет профессионально хватается. Как его зовут? Негмат Ширази… Постараюсь запомнить. А с «техником» мы чуть попозже побеседуем, – определил расстановку сил Гуров, но, услышав шаги и знакомый голос на лестнице, поправился: – А зачем позже, когда нашего полку прибыло. Привет, Стас, как спалось?

– Да иди ты знаешь куда!.. – буркнул в ответ Крячко.

– И тебе доброе утро, мой юный друг, – вежливо склонил голову Лев Иванович. – Ты посмотри, Станислав, что здесь творится. Мы уходили, оставляли чистоту и порядок, а пришла молодежь, все разворошила, намусорила и наследила.

– Да уж, – скептически оглядевшись, согласился Крячко. – Только из рук вожжи выпусти… Что тут произошло? Введите в курс дела.

– Да вот после нас под покровом ночи темной в квартиру Зеленского аки тати пожаловали гости незваные, по всем документам – таджикского происхождения. И судя по обличью, они те самые «черные», о которых понравившаяся тебе тетка с пятого этажа поминала, – доложил обстановку Лев Иванович.

– Они такая же моя, как и твоя. И совершенно не в моем вкусе, – огрызнулся в ответ Крячко. – Ну и что им здесь было нужно?

– Сами голову ломаем, – пожал плечами Гуров. – Что-то старательно искали, пока мы им не помешали.

– Их причастность к убийству Зеленского просматривается? – спросил Станислав.

– Пожалуй, нет, прямой зависимости не видно, – поморщился Лев Иванович. – Убийца, можно предположить с гарантией девяносто девять процентов, посетил квартиру прошлой ночью. Ты же сам видел пустой сейф. А эти ребята, вероятно, узнали о смерти Тима Зеленского только к вечеру. А как проведали про это дело, сразу ломанулись сюда. Их не остановила ни опечатанная дверь, ни опасность ареста, что в результате и произошло.

– И какие выводы из этого можно сделать? Что они могли искать: деньги, документы? – задал вопрос Крячко. – Может, и нам их поискать?

– Думаю, деньги их не интересовали. А вот документы… – нахмурил лоб Лев Иванович. – Гости выпотрошили возможные места, где Зеленский мог их спрятать. Однако же им не пришло в голову, что бумаги могли просто выпасть из рук и завалиться за кровать.

– Там они и лежат, где мы их и оставили, – закончил за него фразу Крячко. – А это вариант! Вряд ли Зеленский помимо сейфа еще какие-то тайники в квартире устраивал, чтобы спрятать там папку.

– Примем эту версию как рабочую, – согласился Гуров. – Сейчас расходимся по задержанным. Пока из посольства не прикатили, надо постараться из них выпотрошить все возможное и невозможное. Стараться, но чтобы все было в рамках. А то еще нарвемся на международный конфликт.

– Ага, обязательно нарвемся, – согласно кивнул Стас. – И незалежный Таджикистан нам объявит войну до победного конца.

– Войну не войну, и не знаю до какого конца, однако крупные неприятности можем поиметь, – наставительно сказал Гуров и скомандовал: – Расклад такой: Александр занимается дипсоветником, Стас беседует с «техником», а я попробую на зуб крепкий орешек под названием Негмат Ширази. Тонкие же дипломатические вопросы мы поручим решать нашей доблестной прокуратуре. Гойда с минуты на минуту появится. А следом, думаю, и из посольства представитель должен пожаловать.

Лев Иванович уже повернулся идти следом за Веселовым и Крячко, но остановился и пробормотал сам себе:

– Кстати, о законности, – и позвал с лестничной площадки участкового: – Товарищ старший лейтенант, подойдите, пожалуйста, сюда.

Участковый получил от него задание найти и срочно доставить в квартиру пару понятых. Прецедент с папкой, лежащей под кроватью, требовалось обставить вполне официально. У Гурова было предчувствие, что налетчики искали именно ее и в этих пластиковых корочках хранится что-то очень интересное.

Глава 6

Запоминая, как зовут его будущего собеседника, Лев Иванович несколько раз повторил про себя: «Негмат Ширази, Негмат Ширази…» Его взгляд автоматически скользнул по прихожей и остановился на скромной стопке корреспонденции, лежащей на столике у телефона. Она так и оставалась нетронутой с первого посещения. Рекламные газеты и яркие проспекты Гурова не волновали, но сверху лежали два нераспечатанных конверта.

Лев Иванович взял письма в руки. На лицевой стороне одного из них с адресом квартиры Зеленского и его инициалов стоял жирный штамп налоговой инспекции. Содержание данного пакета Гурова не заинтересовало. Он сам недавно получил подобную весточку с готовыми к употреблению платежными поручениями – гони рысью в кассу и плати – по налогу на имущество, коим являлась квартира. Сумма к оплате стояла небольшая, однако особой радости не прибавила, как и любая попытка государства облегчить карман своего гражданина.

На втором письме отправитель почему-то не значился и штампа почтового отделения не стояло. А в графе «получатель» неровным почерком были написаны фамилия и сокращенное имя, которым близкие и хорошо знакомые звали убитого хозяина квартиры: Зеленскому Тиму.

Профессиональная любознательность сыщика всего лишь на малую кроху перевесила его же законопослушность. Рассудив, что бравого омоновца у дверей в качестве свидетеля перлюстрации личной корреспонденции будет достаточно, Гуров окликнул служивого и под его зорким оком вскрыл письмо.

Он осторожно заглянул внутрь и определил, что конверт не содержит ни взрывчатых веществ, ни подозрительного порошка, ни спор сибирской язвы. Затем, бережно зацепив ногтями краешек бумаги, Гуров вытянул зеленый прямоугольный листок. Внимательно осмотрев бумажку с обеих сторон, Лев Иванович крепко задумался. На листке были крупно и неровно выведены три загогулины, схожие с латинской буквой «зет».

Гуров немного поразмышлял над неожиданной и непонятной находкой. Затем уложил листок назад в конверт, а конверт – на столик. Загадка трех «зю» заняла место в разделе «К сведению».

Заглянув в столовую, Гуров дал команду Веселову непонятное письмо внести в протокол и чтобы с ним обязательно поработал дактилоскопист. Не понравилась Льву Ивановичу эта зеленая весточка.

Изъятие из-под кровати папки, а также валявшегося там же шприца прошло на высоком художественно-профессиональном уровне. Гуров сумел поймать на лице Ширази гримасу искренней досады. Пока ждали понятых, холеный азиат пытался изображать азиатскую невозмутимость, однако давалось ему это с трудом. Глаза из-под полуприщуренных век с тревогой пробегали по комнате и находившимся в ней Гурову, дактилоскописту, работавшему над снятием отпечатков пальцев с мебели, и рослому омоновцу, охранявшему сидевшего на стуле в наручниках Ширази. И окончательно его нервы не выдержали, когда на свет Божий явилась упомянутая папка.

Гуров понимал, что добиваться от азиата какого-либо признания бессмысленно. Однако он хотел видеть его реакцию, хотя бы тень разочарования или досады. И это удалось. Гуров был уверен, что таджикских «товарищей» интересовала именно эта пластиковая папка с бумагами.

Ну не догадались неглупые ребята-азиаты, что интересующие их бумаги убийце окажутся ненужными и он небрежно швырнет их за кровать. Искали везде, но не там, где лежала папка. Следовало, правда, признаться, что не менее умные полковники их также не сразу обнаружили и к тому же – по чужой подсказке.

Гурову очень хотелось знать, какие отгадки таят в себе листы бумаги, запакованные в прозрачные файлы. Однако надо было дать время специалисту снять с папки дактилоскопию. Помимо тайн содержимого, ее серый пластик мог хранить на себе еще и интересные отпечатки.

Правда, предчувствие сыщика, а Гуров таким качеством обделен не был, негромко и гаденько шептало, что найденные бумаги могут рассказать о чем угодно, только не об убийстве их владельца. А на первом плане стояла именно эта задача. И группа таджиков с дипломатическими документами и без оных на убийц явно не тянула. Что-то очень серьезное стояло за их проникновением в квартиру Зеленского, но, видимо, не связанное непосредственно с его смертью.

И возникала еще одна проблема. К возможному компромату на Зеленского, а по раскладу такой обещал быть, к его пока непонятным связям с таджикскими «дипломатами» следовало отнестись весьма аккуратно. Слова генерала Орлова о щепетильности не были пустым звуком. Слава богу, что еще журналисты на «хвост» не сели. Их удовлетворила лампасная суета на месте убийства и официальные заявления. Иначе трудновато было бы объяснять Орлову и Зеленскому-старшему фантастические и скандальные версии утренних газет по поводу задержания азиатов в квартире убитого. Следовало как можно быстрее отправить подальше от чужих глаз и Ширази, и Джабара Рахматуллоева. И посольский посланник задерживался…

Ближе к восьми утра Гуров и Крячко отправились в управление, а Гойда – к себе в прокуратуру. Капитан Веселов, закончив с формальностями осмотра квартиры Зеленского, спустился на второй этаж и оформлял в протокол вчерашние показания приятной во всех отношениях Надежды Сергеевны. Советника Керобаева еще ночью Гойда сдал с рук на руки представителю посольства. Передача прошла в строгой форме, под роспись, с жесткими заявлениями о несоответствии его поведения дипломатическим и правовым нормам. Ко всему указанному еще было обещано официальное и решительное реагирование МИДа.

Жалкий вид советника, к тому времени растерявшему остатки посольского гонора, напоминал облик выброшенной из моря на солнце медузы. Похоже, дальнейшие повороты судьбы и карьеры не сулили ему ничего доброго. Изумило поведение посольского представителя по отношению к Негмату Ширази. Дипломат, едва увидев его, заметно напрягся и старательно отвел глаза в сторону. Не было сомнений, что этот гражданин посольскому работнику знаком не понаслышке.

Осторожно подбирая слова, он сообщил Гойде, что господин Ширази дипломатической неприкосновенностью не обладает, однако посольство обеспечит ему соответствующую адвокатскую защиту. «Техник» Рахматуллоев, присутствовавший здесь же, удостоился лишь поверхностного взгляда и невнятных слов, что внимание посольства будет также уделено и данному подданному республики Таджикистан.

От Рахматуллоева Станиславу ничего добиться не удалось. Тот с ходу пошел в отказ, ломано промычав, что по-русски не понимает, не говорит и вообще ничего не знает. Далее на все вопросы Крячко он только цокал языком и строил ему дебильные глазки. И еще пару раз за время допроса пытался забиться в истерике со слезами, воплями и битьем головы об стену. Ему этого, естественно, не позволили, прикрутив покрепче к стулу. А Ширази так и не проронил ни слова.

В общем, компания подобралась славная. Как в старом польском анекдоте: «Пан директор, пан телеграфист, пан золотарь, две курвы и я…» Где-то через часок после сдачи дипсоветника в посольство Ширази и Рахматуллоева пришлось отправить для размышлений в камеру предварительного заключения. И работы с ними не получилось, да и от глаз журналистов, если таковые налетят, экзотических клиентов следовало убрать.

По дороге на работу Гуров и Крячко заехали позавтракать в крохотное кафе. Станислав заказал себе яичницу, салат и двойной кофе с круассанами. Лев Иванович остановился на чашке черного кофе. Несмотря на ночные бдения и заметную усталость, есть ему совершенно не хотелось.

– Зря ты, Лева, отказываешься от приема пищи, – сказал Стас, покончив с яичницей и принявшись за кофе с круассанами. – Научно доказано, что кровь во время еды от головы активно отливает к желудку и не мешает человеку думать. Поэтому самый производительный умственный труд – это когда ты ешь или сразу после данного мероприятия. А если гражданин голодный, он ни о чем, кроме жратвы, думать не может. По себе знаю.

– Это точно. От тебя голодного толку никакого нет, – согласился с ним Лев Иванович. – И Эйнштейн свою теорию относительности открыл, хлебая половником из чугунка борщ.

– Ну, наверное, не борщ и не из чугунка, – засомневался Крячко. – Может быть, курочку Альберт кушал или, к примеру, рыбу-фиш.

– Хватит трепаться, – отставил кофейную чашку Гуров. – Доедай и поехали. Мне до девяти часов еще план для Орлова набросать надо. Кстати, ты ничего не намыслил по ребусам, что в папке лежат?

– Я думаю, Лева, следует подключить к этим документам ребят из Госнаркоконтроля, – посерьезнел Станислав. – Хотя в бумажках черт ногу сломит – все замазано, закодировано, однако связь Тимофея Зеленского с ребятишками из бывшей братской республики наводит на определенные мысли. Основной поток наркоты из Афганистана в Россию и дальше в Европу тянется именно через Таджикистан.

– Согласен с тобой, – кивнул Гуров. – Некоторые из схемок меня на эту же мысль натолкнули. Да и темный человечек этот, Негмат Ширази, который за папкой охотился, деньги явно не поставками кишмиша на рязанский рынок зарабатывает. Ты вот на зарплату полковника свитер производства фабрики «Пяльцы моей бабушки» второй год таскаешь, а он кашемировые костюмы тысячи эдак за полторы долларов, думаю, беспроблемно раз в квартал меняет. И галстук от Лорана шею ему точно не трет.

– Да вроде ничего свитер, – покосился на рукав, потом себе на грудь Крячко. – Чем он тебе не нравится? Главное – теплый.

– Да уж, что теплый, так это точно, – пробормотал под нос Лев Иванович.

Папка, найденная под кроватью, после криминалиста, снявшего с нее отпечатки, попала в руки Гурова. Он внимательно просмотрел бумаги, вложенные в прозрачные файлы, однако практически ничего не понял. Лежали в папке несколько расписок в получении денег – оригиналы и копии – но ни одной фамилии на них не значилось, стояли лишь подписи. Были там и листы с начерченными на них схемами, в которых с ходу разобраться было мудрено. Сокращения «тад», «каз», «орен», «мос», «с. —п.», наборы букв и цифр, похожие на автомобильные номера, маркировку вагонов или контейнеров, дни и месяцы. Все это наводило на догадки, однако требовало тщательного изучения и расшифровки.

Единственным полезным для расследования факта убийства документом оказался убористо исписанный листок. Не требовалось быть излишне догадливым, чтобы определить, что именно на нем Тимофей Зеленский скрупулезно вел приход и расход денег, находившихся в настенном сейфе. Он и озаглавлен был просто и доходчиво: «Сейф».

Четыре графы – число, приход, расход и сумма – тянулись через лист двумя столбиками. Итоговая цифра того, что должно было храниться в сейфе, воображение Льва Ивановича не поразила, однако заставила уважительно покачать головой. Если он не ошибался, в сейфе на утро субботы, по данным этой бумаги, лежали двести тридцать семь тысяч долларов. Не рублей, не евро и не юаней, а именно долларов, на что и указывал всем известный значок «$». В реестре мелькали цифры и побольше, однако последняя сумма была именно такой.

В субботнее утро эти двести тридцать семь тысяч баксов, может, и лежали в сейфе, а вот к воскресенью исчезли. И как ни перекладывай факты, а по любым раскладам выходило, что настенную бронированную ячейку вычистил убийца Зеленского. Да еще, по информации Станислава, и по его счетам через банкомат кредитной карточкой «прорезал».

Из этого должно было следовать, что версия убийства с целью ограбления самая правдоподобная. Вот только малюсенький такой и непоседливый червячок сомнения ворочался где-то в глубине души сыщика Гурова, не давая ему принять эту версию как стопроцентную.

Несколько эпизодов выбивались из общей картины. Не меняли ее, не кричали о несоответствии, а просто плохо сшивались с общим полотном. Это и встреча у машины, когда неизвестный приблизился к будущей жертве и они на несколько секунд замерли, причем Зеленский даже не повернул голову к подошедшему. Испуг или растерянность?.. Может быть, и то, и другое, однако в обоих случаях поведение не стандартное.

А потом в Тушино убийца сначала стреляет в бедро Зеленскому и только через восемь минут добивает выстрелом в голову. Зачем и кому были нужны эти минуты? Убийце, чтобы узнать шифры сейфа и кредитки, вполне хватило бы двух-трех минут, ну пяти… А может, они о чем-то беседовали как старые знакомые?…

– Лева, я уже поел. Пора в путь-дорогу. Тебе еще план для Орлова надо написать, – потянул его за рукав Станислав. – Ты что, как слон, спишь с открытыми глазами? Я третий раз зову, а тебя словно заклинило.

– Поехали, – очнувшись, согласился Лев Иванович. – План писать.

Однако до плана расследования в это утро у Гурова руки так и не дошли. Едва они с Крячко зашли в кабинет, как зазвонил телефон. Пришло сообщение, что машину Зеленского обнаружили в нескольких кварталах от квартиры хозяина, неподалеку от станции метро «Динамо». Лев Иванович связался по телефону с капитаном Веселовым, который уже должен был закончить возиться с квартирой, и нацелил его вместе с дактилоскопистом на осмотр автомобиля.

Потом позвонили из криминалистической лаборатории и сообщили результаты исследования оружия, из которого убили Тимофея Зеленского. Сравнительная характеристика следов от нарезов ствола и баллистические характеристики подтвердили, что ранее этот «наган» в сводках не проходил. Криминалист от себя добавил, что «наган» много лет хранился в ужасных условиях, в сырости, возможно, в земле. Хотя он и старательно очищен от ржавчины и грязи, однако можно только удивляться, что револьвер не разорвался от произведенных из него выстрелов.

На наружных поверхностях «нагана» никаких отпечатков пальцев не обнаружено. Это говорило о том, что его тщательно протерли перед тем, как бросить на месте преступления. Однако после разборки «нагана» под деревянными накладками на металле ручки обнаружился не очень свежий, не очень отчетливый, но все же различимый след пальца. Отпечаток по просьбе Льва Ивановича криминалисты передали в отдел идентификации для поиска подобного в архивах.

Крячко, как и было запланировано, отправился решать вопросы с судом на получение необходимых для работы с банками постановлений и ордеров. И далее он должен был проверить полученную вчера информацию о счетах Зеленского и снятии денег через банкомат после его убийства.

Ровно в девять Гуров зашел в кабинет Орлова. Генерал был хмур и молчалив. Наверное, он, как и все генералы, хотел, чтобы преступник за прошедшую ночь был пойман и именно к девяти часам утра представлен пред его ясные очи. На худой конец, желал бы видеть Гурова с раненой перевязанной рукой и докладом, что убивец обнаружен и им является известный правоохранительным органам гражданин Петров Петр Иванович, рецидивист со стажем, который в сей момент обложен засадой на «малине» в Марьиной роще, где яростно отстреливается, но скоро будет схвачен героями-милиционерами.

Внимательно выслушав доклад Гурова о реальном положении дел, Орлов отнюдь не повеселел. Более того, подробности ночного мероприятия в квартире Зеленского с участием дипкорпуса дружественной суверенной республики повергли генерала в совершенное уныние. А уж когда Лев Иванович заикнулся о перспективах расследования возможных отношений убитого с поставщиками наркотиков, Орлов сник совершенно.

Пока данная связь была всего лишь туманным предположением, высказанным сыщиками за столом в кафе. Однако версия вполне могла обернуться абсолютной реальностью, на что намекали найденные под кроватью бумаги. А начальнику, чтобы ему служба медом не казалась, иногда следовало и нервы потрепать. Не все ему громкий командный голос отрабатывать на нижестоящих и рапортовать о победах и свершениях. Порой полезно и попереживать вволю совместно с измученными бессонной ночью подчиненными.

– Н-да, вот уж незадача, – задумчиво и тоскливо выдавил из себя Орлов. – Что делать-то будем, Лева? Надо что-то предпринимать. Если то, о чем ты говоришь, правда, может случиться очень большой скандал. А именно этого мы должны избежать. Я же говорил, что дело весьма тонкое, и некоторые заинтересованные товарищи, – генерал вознес глаза к потолку, указывая, где находятся эти «товарищи», – не хотели, чтобы неприятные подробности всплывали наружу. А если еще и пресса пронюхает…

На лице Орлова, когда он произнес слово «пресса», отразилась такая вселенская и всеобъемлющая скорбь, что Гурову стало искренне жаль старого боевого товарища.

– Ну, не волнуйся ты так сильно, Петр, – стал успокаивать Орлова Лев Иванович. – Чувствую, что мы, возможно, еще и покруче дерьма накопаем в личном деле гражданина Зеленского Тимофея, сына Олегова. Ну, не хватайся ты за сердце. Пережили гражданскую, переживем и коммунизм! Да шучу я, шучу.

– Не надо так шутковать, – с обидой сказал Орлов, потирая левую половину груди. – Возраст уже не тот для шуток, да и тема тоже. Лучше предложи что-то конструктивное.

– Я считаю, афишировать задержание Ширази и Рахматуллоева в настоящий момент не в наших интересах, – посерьезнел Гуров. – И спешить смысла нет. Думаю, те, кто стоит за ними или рядом с ними, сделают все возможное, чтобы вытащить этих ребят от нас. Господина Керобаева, без сомнения, еще до вечера сегодня отправят домой или еще куда дальше. А завтра к нам явится адвокат с покаянным письмом отбывшего на родину таджикского советника посольства. И в том письме твердой рукой будет начертано чистосердечное признание дипработника, что ни Ширази, ни Рахматуллоев знать не знали и ведать не ведали, куда привел их Керобаев, преследовавший личные корыстные цели. Окажется, что и печати с дверей квартиры Зеленского он без них рвал, и замки отмычками в одиночку вскрывал.

– И что дальше? – несколько ободрился Орлов.

– А дальше надо выделить «таджикское» дело в отдельное производство, – твердо сказал Гуров. – Убийство Тимофея Зеленского, я считаю, в настоящий момент не стоит связывать с попыткой ограбления его квартиры.

– Ты знаешь, Лева, мне тоже так кажется, – уже совсем уверенно сказал Орлов. – Докладывать наверх о случившемся, конечно, придется, однако акцентировать внимание на связях Зеленского и таджиков не будем.

– Ну, это уже твои песни и пляски, – усмехнулся Гуров. – Но к изучению папки надо обязательно подключить коллег из Госнаркоконтроля. Они точно найдут для себя много интересного. А мне из этой папки нужен только один листок с «сейфовой» бухгалтерией Зеленского. Копию с него я уже снял. Мне интересны приход, расход – особенно в последнее время. Возможно, кто-то обиделся…

– Ты до конца уверен, что смерть Зеленского не связана с наркотиками? В принципе, его знакомство с этими… – Орлов мотнул подбородком на дверь, вероятно подразумевая Ширази и Рахматуллоева, – и найденные бумаги говорят, что он влез в наркобизнес. Не мог ли он, как часто случается, не поделить что-то с ними?

– Найденные бумаги пока ничего не говорят, а лишь намекают на возможное участие Зеленского в наркоделах. И знакомство с крутыми таджиками преступлением не является. А что касается убийства, такое идиотское исполнение на серьезную разборку наркодельцов не тянет. Так что, как следствие конфликта с поставщиками или потребителями наркотиков это убийство можно исключить. Больше смахивает на разборку из-за «баяна» с дозой, а это не уровень Тима Зеленского, – твердо сказал Гуров. Однако при всей убежденности ему почему-то вспомнился шприц, валявшийся под кроватью.

– Ну что же, будем считать решение выделить «таджикское» дело в отдельное производство вполне оптимальным и трезвым, – окончательно утвердил предложение Гурова приободрившийся Орлов. – И у тебя будут руки развязаны, на постороннее отвлекаться не будешь. Ну и… – генерал очередной раз воздел глаза к потолку, – есть о чем доложить. Кстати, ты план расследования подготовил? Как не было времени! У меня в десять тридцать в кабинете замминистра совещание по этому вопросу. Что я буду докладывать? Вот сейчас же, не выходя из моего кабинета, садись и немедленно пиши в сокращенном виде. В развернутом представишь позже. Основное, что накопали, я запомнил, но ты в конце все равно в общих чертах набросай. Подробно опиши приметы предполагаемого преступника. Что там у него: куртка, шапка, больная спина… Немного, но хоть что-то есть.

Горько вздохнув, Лев Иванович по-хозяйски сгреб со стола генерала стопку чистых листов, дотянулся до ручки, торчащей из органайзера, и стал набрасывать план расследования. Он всегда считал, что дело это абсолютно бестолковое и, как правило, ненужное. Ловля преступника по заранее намеченному плану для Гурова была аналогична рыбалке со строгим временным графиком поклевок и выуживанием.

Генерал Орлов, ожидая, когда Лев Иванович закончит свой эпохальный труд, задумчиво мерял шагами кабинет. Принимая от Гурова план, он неожиданно мягко, даже жалобно спросил:

– Лева, а ты не ошибаешься, что мы еще накопаем дерьма в деле Зеленского-сынка?

– Хотелось бы ошибиться, однако сердце говорит… – развел руками Лев Иванович. – А сердце не обманешь! Так что, Петр, ты особо не расслабляйся, а главное – здоровье береги, не нервничай.

Глава 7

Выйдя от Орлова, Гуров ощутил, как у него противно засосало под ложечкой. Одной чашки кофе за восемь часов бодрствования было, кончено, маловато. Пришлось согласиться с научными изысками Крячко, что на голодный желудок желание работать уходит на второй план. И еще Гурову захотелось сказать Стасу спасибо за то, что он прихватил с собой из кафе солидный пакет с круассанами. Тот, вообще-то, планировал употребить сдобу сам, но вряд ли предпочел бы грех чревоугодия голодной смерти товарища. К этому выводу Гуров пришел легко и без угрызений совести.

После столь здравых рассуждений Лев Иванович отправился к себе в кабинет, заварил чаю и с удовольствием позавтракал вкусной заначкой Станислава. Причем круассанов хватило и на Веселова, вернувшегося с осмотра машины.

Капитан выглядел измученным. Если Гурову с Крячко в эту ночь удалось хоть пару часов поспать, Веселов уже больше суток находился на дежурстве. Налив ему бокал крепкого чаю и придвинув остатки сдобы, Лев Иванович стал изучать протокол осмотра машины.

«Ауди» Зеленского стояла незапертой напротив входа в магазин неподалеку от станции метро «Динамо». Как она туда попала, Гурову было примерно понятно. Маршрут «Тушино – квартира убитого» проходил как раз через эти места. Но вот почему она была брошена именно там? До квартиры Зеленского надо было идти несколько кварталов, и по жуткой вчерашней погоде это было не самым увлекательным занятием. С таким же успехом можно было оставить машину за ближайшим углом. Лев Иванович, отметив данный факт, стал изучать протокол дальше, иногда задавая вопросы Веселову.

Самым интересным результатом осмотра оказались отпечатки на ковриках. Благодаря все тому же ненастью на них хорошо были видны грязные следы, натоптанные людьми, находившимися в машине последними. Именно последними, а не последним, как Гуров предполагал ранее. Целостного отпечатка, естественно, не было, однако по хорошо различаемой ребристой подошве того, кто сидел за рулем, его можно было собрать. И, самое удивительное, обувь водителя отличалась довольно узкой, совсем не мужской колодкой, и была всего тридцать седьмого размера.

Это открытие не ошеломило Гурова – его уже давно нельзя было даже сильно удивить. Однако выходило, что у убийцы, а на снегу на месте преступления отпечатались именно его следы, и вовсе не тридцать седьмого размера, был сообщник. И кто этот человек – подросток, женщина?.. Дело преподносило очередной сюрприз.

В остальном протокол осмотра «Ауди» Тимофея Зеленского был стандартным. Отпечатки пальцев сняли со всех возможных поверхностей, которых могли касаться преступники. Содержимое багажника и «бардачка» ничего интересного для следствия не выявило.

Гуров, закончив читать протокол, взглянул на Веселова. Капитана после выпитого чаю потянуло на сон. Он сидел за столом с закрытыми глазами, подперев ладонью щеку, и уже начинал потихоньку посапывать.

– Саша! – окликнул его Гуров. – Иди, сдавай дежурство и до завтра отдыхай. Мы с Крячко, думаю, справимся без тебя. Если сильно понадобишься, тогда вызовем. И на прощание один вопрос. По твоему разумению, кому могут принадлежать следы на месте водителя – подростку или женщине?

– Вероятнее всего, женщине, – секунду подумав, ответил Веселов. – Парни сейчас таких узких ботинок не носят. Даже модельные туфли, и те с широким рубленым носом, а уж ботинки по осенней, а считай – уже зимней, погоде помассивней наших форменных будут. И сам рисунок на подошве неглубокий, нерезкий. Точно женская обувь. И еще… Я в протоколе не отметил этого факта, надо будет внимательнее изучить фотографии отпечатков, когда они будут готовы. Следы нечеткие, но можно различить трещины на подошвах этой маленькой обуви. Прямо посередине стопы.

– То есть ты предполагаешь, что обувь сильно изношена? – уточнил Гуров.

– Видимо, так, – пожал плечами капитан.

– Кстати, и на месте преступления в Тушино следы обуви, без сомнения, принадлежащие убийце, выявляют сильно стертый каблук, – вспомнил данные из протокола Гуров. – Похоже, у этих ребят определенно проблемы с обувкой. Ну ладно, будем иметь это в виду. Шагай, Саша, отдыхай.

Отправив Веселова, Гуров попытался разложить по логическим ячейкам поступившие сведения, однако оживший внутренний телефон отвлек его от размышлений. На умственный процесс времени не оставалось. Его перебивал активный набор информации, которая еще не переливалась через край, но уже начинала к нему подбираться.

Звонили с проходной. Гуров, покидая квартиру Зеленского, дал задание участковому старшему лейтенанту в десять часов утра встретить домработницу Татьяну Владимировну и помощника депутата Дмитрия, приглашенных понятыми для обыска. Их услуги в этой роли были уже не нужны, но у Льва Ивановича появились кое-какие вопросы, которые он хотел им задать. Участковый должен был направить женщину и молодого человека от подъезда прямиком в управление.

Старший лейтенант поставленную задачу не только выполнил, но и проявил инициативу, которая, как известно, карается. Он сам доставил их до проходной, откуда и звонил Гурову. Лев Иванович в свете полученной информации решил поподробнее пообщаться с участковым. В квартире Зеленского он с ним поверхностно переговорил, выяснил, что толком тот ничего по делу сказать не может, и оставил в покое. Но, похоже, этого самого покоя старшему лейтенанту пока не видать.

В ожидании гостей Лев Иванович связался по мобильнику с Крячко. Ему пришла в голову одна мысль, которую надо было проверить. Станислав уже успел добыть решение судьи о получении информации по счетам Зеленского и операциям с ними и как раз в это время двигался в банк.

Гуров попросил его на обратном пути заехать к магазину у станции метро «Динамо», где обнаружили автомобиль убитого, и как можно внимательнее оглядеться по сторонам.

В дверь осторожно постучали. Гуров ответил. Дверь открылась, и в кабинет едва не строевым шагом зашел участковый. Он лихо вскинул руку к козырьку:

– Товарищ полковник…

– Вольно, старший лейтенант! – скомандовал Лев Иванович. – Все прибыли?

– Так точно, товарищ полковник! – отрапортовал участковый. – Как вы и приказывали.

Из-за спины старлея выглядывали немного напряженные лица домработницы и помощника Зеленского-старшего. Они знали, что к ним у правоохранительных органов претензий нет, и считали себя вполне законопослушными гражданами, однако атмосфера присутственного места, как, наверное, любого человека, несколько тяготила и их. Гуров поздоровался и попросил подождать в коридоре, пока он будет беседовать с участковым.

– Подскажите, пожалуйста, как вас зовут, – усадив его на стул, спросил Лев Иванович. – А то мы уже полсуток общаемся, а так и не познакомились. Только без должностей и званий – мы сейчас не на строевом плацу…

– Слюсарев Анатолий Васильевич, – пытаясь встать со стула, но остановленный решительным жестом Гурова, представился старший лейтенант.

– Очень приятно, Анатолий Васильевич, – удовлетворенно кивнул ему Гуров. – А меня называйте Львом Ивановичем. И немножко расслабьтесь. Хоть я и полковник, бояться меня не надо – я не ваш начальник и не начальник вашего начальника. Договорились? Так вот, Анатолий Васильевич, у меня появились некоторые неясности, которые возникли после нашего с вами общения этой ночью.

Гуров на секунду задумался, формулируя вопрос. А точнее – пытаясь поймать мысль, которая плавала где-то рядом, но все никак не давалась. Казалось, вот сейчас он ее поймает, но она все ускользала и ускользала.

– В общем, так, Анатолий Васильевич, – медленно и даже чуть неуверенно сказал Гуров. – Давайте на время отвлечемся от преступления, которое, кстати, к вашему участку отношения не имеет. Я говорю об убийстве Тимофея Зеленского. Ночной налет на его квартиру – это отдельная тема, но мы ее также касаться не будем. Давайте считать, что ничего не произошло, кроме… А вот это «кроме» меня сейчас и интересует.

– Не понял, – растерянно мотнул головой старший лейтенант. – Какое «кроме»?

– Расскажите, что произошло на вашем участке, скажем, за последние десять дней, – наконец сформулировал свой вопрос Гуров.

– Да ничего особенного, – пожал плечами участковый. – Все как обычно.

– А что вы, Анатолий Васильевич, подразумеваете под словом «обычно»? – спросил Гуров.

– Ну, в общем, совсем ничего интересного. Пьянки, бытовые драки – там муж жену побил, а в другом месте наоборот – жена мужа. Жалобы на соседей разбирал, бомжей из подъездов гонял. Вот, пожалуй, и все.

– Я вас попрошу, Анатолий Васильевич, выполнить очень важное дело, – сказал Гуров. – Требуется опросить граждан, проживающих в домах рядом со «сталинкой», где жил Зеленский: что необычное они видели и слышали за последние десять дней, может, пару недель. Меня интересует все, даже самое незначительное и неважное. Два дня вам хватит на это?

– Конечно, хватит, – бодро доложил участковый. – Можно даже быстрее.

– А вот быстрее не надо, – остановил его Лев Иванович. – Быстро только кошки родятся. А нам необходимо сработать как можно тщательнее. Итак, через двое суток, в среду, в это же время и в этом кабинете мы с вами снова встречаемся. Вы мне предоставляете подробный доклад. И пригласите зайти молодого человека, которого вы сюда доставили.

Глава 8

Собственно, с Дмитрием, помощником Зеленского-старшего в трудном, но благородном деле окучивания депутатской нивы, Гурову говорить было не о чем. Как и версия участия Тима в наркобизнесе, а точнее, если верить найденным схемам – наркотрафике – не совсем вписывалась в общую картину произошедшего. Интересы большого бизнеса и, соответственно, огромные суммы, стоявшие на кону законодательных игрищ, диктовали свои законы. А они, увы, подразумевали относительно иное качество и форму исполнения.

Однако же тему думских взаимоотношений упускать не стоило. Если это не ее прямые последствия, то возможны какие-то косвенные связи. И именно данный вопрос стоило обсудить с помощником Зеленского-старшего. И еще новая тема в деле: сообщник, а вполне возможно – сообщница убийцы.

Вариант женского присутствия в деле пока не рассматривался. Точнее – не просматривался вообще. Не то чтобы стороной обходили этот вопрос, а просто он не возникал. А тема-то богатая! Гуров сделал в памяти отметку насчет присутствия или, наоборот, отсутствия упоминаний о женщинах в жизни Тима Зеленского вообще и в деле об убийстве в частности.

– Заходите, уважаемый помощник Дмитрий, – широко улыбнулся Гуров, завидев на пороге кабинета молодого человека. – Как спалось в эту ночь? Смотрю на вас и замечаю некие тени под глазами. Припоминаю себя в этом возрасте… «Мы были юные повесы, носили свитера заношенные. И самолучшие принцессы валялись с нами на горошине». Не волнуйтесь, это не мои стихи, это «гарик» Игоря Губермана.

– Я и не волнуюсь, – насупился Дмитрий. – Просто не до принцесс было.

– Неужели все помыслы только о работе? – посочувствовал ему Гуров. – До чего же рациональное поколение, которое выбирает «пепси».

– Да! Я больше о работе думаю, – с вызовом выпалил молодой человек. – И еще, если хотите, о карьере, о деньгах. Женщины меня интересуют во вторую очередь.

– Не имею права ни слова единого сказать в осуждение, – улыбнулся Гуров. – Каждый есть кузнец своего счастья. Могу лишь догадываться, о чем мечталось нынешней ночью молодому человеку. «Имел одной он думы власть…» Сказать о чем? Только без обиды!

– Ну, скажите, – криво усмехнулся Дмитрий. – Без обиды.

– Проигрывались варианты занятия освободившейся нештатной, однако хлебной должности посредника-лоббиста между бизнесом и законодательной властью, – сказал Гуров – Или я не прав?

– А если правы, то что? Это является преступлением, и вы закуете меня в наручники? Или, может, подозреваете, что именно я убил Тима, чтобы занять его место? Да, я уже три года исполняю роль мальчика на побегушках при господине Зеленском. И это, имея красный диплом юридического факультета МГУ и огромное желание профессионального и карьерного роста, – сказал Дмитрий, неприязненно глядя на Льва Ивановича. – А еще, если хотите знать, в обязанностях посредника-лоббиста, как вы определили выполнение этих функций, меня привлекают более возможности наработки связей, а совсем не желание сколотить капитал. Великих денег на этом поприще никогда не заработать. Посредник, он и есть посредник.

– Не обижайтесь на меня, молодой человек, – примирительно улыбнулся Лев Иванович. – Я вас ни в чем не подозреваю. И менее всего я намерен обсуждать, а тем более осуждать кого-либо за карьерные устремления. Я, наоборот, радуюсь, если человек чего-то хочет, к чему-то стремится. Ваше желание вполне естественно. Молод, образован, энергичен – флаг вам в руки.

– И электричку навстречу, – печально закончил известную фразу Дмитрий. – Правда, неплохо бы дополнительно к флагу в руках иметь папу-депутата или, на худой конец, дедушку с фамилией Вандербильд.

– Да уж, – мечтательно согласился Гуров. – Но дедушка у нас не миллионер, и родом мы из Саратова.

– Из Ярославля, – поправил его Дмитрий.

– Вот именно, – согласился Гуров. – Поэтому только в борьбе обретешь ты право свое. Что-то я уже стал лозунгами разговаривать. Не помню даже, чей выдал: то ли народовольцев, то ли эсеров. Ну да ладно, вернемся к нашим делам. Есть один вопрос по обсуждавшейся теме – без протокола, лишь для информации и, по возможности, честно.

– Постараюсь… по возможности, – уклончиво подтвердил Дмитрий.

– Как вы считаете, может ли убийство Тимофея Зеленского быть связанным с его думской посреднической деятельностью? – спросил Гуров, внимательно наблюдая за реакцией молодого человека.

– Это, пожалуй, из области фантастики, – не задумываясь, категорически отмел предположение Дмитрий. – Тем более что Тим работал на отца.

– Сможете пояснить? – попросил Гуров.

– Вообще-то, могу, раз мы разговариваем без протокола. И еще, Олег Эдуардович сказал, чтобы я оказывал вам всю возможную помощь, – немного неуверенно сказал Дмитрий.

– И это радует, – удовлетворенно констатировал Гуров. – Я внимательно слушаю вас.

– Посредничество предусматривает качественную защиту депутата от инсинуаций соответствующих органов. То есть он ни с кем не договаривается и, естественно, ничего не… как бы помягче сказать… – замялся молодой человек.

– Да говорите прямо: «не берет». Не стесняйтесь, прошу вас. Соответствующие органы в моем лице нынче интересуются совсем другими деяниями. И, согласитесь, то, о чем вы рассказываете, иначе как секретом Полишинеля назвать трудно. Просто нам с вами надо отбросить эту версию или же оставить ее как возможную. Называйте все так, как оно на самом деле зовется. Я вовсе не выпускник института благородных девиц. Обещаю, что смущаться и краснеть не буду, – улыбнулся Гуров.

– Ну хорошо, – кивнул Дмитрий. – В общем, посредник является чистой защитой для депутата, простым передаточным звеном. Он ничего не решает и не является даже относительно ключевой фигурой. Конечно, есть риск, но не более чем быть обвиненным в мошенничестве. «Для кого взял? Для себя!» Вот и весь ответ. И срок за это максимум условный – адвокат вытянет. Но даже это никому, в принципе, не нужно. Его шефа за яблочко не ухватишь – открестится от помощника на счет «раз», причем в праведном гневе. И тарифы за лоббирование законов также всем известны, с ними не поиграешь. Если кто из депутатов и пожадничает, его коллеги быстро поставят на место. А уж помощнику в это дело лезть вовсе не с руки. Вот если только он задумает подставить своего покровителя или попробует утаить от него часть суммы… Но о таких прецедентах слышно не было, и вряд ли подобное произойдет, так как игра стоит свеч.

– То есть помощники-лоббисты получают вполне достойное вознаграждение за свою работу? – поднял брови Гуров. – И сколько, если не секрет?

– От трех до пяти процентов, – скромно потупился молодой человек.

– Понятно, – протянул Лев Иванович. – Что составляет весьма весомую прибавку к официальному окладу помощника. Ну да ладно. А почему вы сказали, что данная тема не может быть поводом для разборок еще и из-за того, что Тимофей Олегович работал на отца?

– Даже гипотетически трудно представить, что Тимофей мог попытаться подставить депутата-отца. Себе дороже! Да и вознаграждение, которое он получал, едва ли соответствовало общепринятому в подобных делах. Все в семью! – категорически заявил Дмитрий. – Поэтому искать здесь ответ на убийство бесперспективно. Это мое мнение.

– А если попробовать проанализировать вот эти цифры. – Лев Иванович достал из ящика стола ксерокопию сейфовой бухгалтерии Зеленского. – Здесь даты, суммы… Стыкуются они с принятыми в последнее время Думой законами? Не со всеми, конечно, а с теми, где возможно было лоббирование. Думаю, до вас слухи доходили… Можно без комментариев – только «да» или «нет». Меня интересуют последние два месяца.

Помощник депутата взял в руки листок и стал внимательно его изучать. Потом полез в папку. На свет явились блокнот и калькулятор. Дмитрий начал что-то высчитывать, шевеля губами, сверяясь с записями и делая пометки и в блокноте, и на ксерокопии. Минут через семь он возвратил листок Гурову.

– Галочки стоят напротив сумм, которые, вероятнее всего, являются бонусом за лоббирование. Я, уж извините, догадался, чьи это расчеты, поэтому эмпирически вышел на поправку. И мои предположения о несколько увеличенном проценте за родственное посредничество подтвердились. Тим получал не три и не пять, а все тридцать процентов от суммы «благодарности» его отцу, – доложил Льву Ивановичу Дмитрий.

Гуров пробежал глазами по листку. «Птицы»-галки стояли более чем у половины сумм прихода. Помощник Зеленского-старшего доходчиво и вполне доступно разложил по полочкам думскую деятельность убитого. Предположения Гурова о том, что не данная стезя привела Тима Зеленского к смерти, практически подтвердились.

Еще раз пробежав глазами по столбикам ксерокопии, Гуров со вздохом положил ее в ящик стола. С цифрами, не отмеченными Дмитрием, еще предстояло разбираться.

В это время зазвонил городской телефон. Мембраны донесли бодрый голос Крячко:

– Лева, я стою и смотрю…

– Где стоишь и куда смотришь? – не понял его Гуров.

– Ты куда меня послал? – рассердился Станислав. – Стою у магазина, где обнаружили брошенную «Ауди» Зеленского. Смотрю по сторонам. Говори, чего тебе нужно.

– Понял тебя, Стас. Описывай подробно, что видишь, начиная со входа в магазин, – скомандовал Лев Иванович.

– Вижу витрины, телефонную будку, две урны. Следую взглядом вправо. Наблюдаю эффектную блондинку. Не ругайся, Лева, ты же скомандовал – подробно. Ах, только недвижимость? Так бы и сказал. Витрины кончаются, водосточная труба, угол дома, тротуар, проезжая часть… Что за перекрестком, тебя не интересует? Хорошо. Идем влево от входа. Про урну я уже говорил. Дальше – в стене ниша с банкоматом… Что значит «стоп»? Остановиться на банкомате? Кажется, я тебя начинаю понимать. И где ты, Лева, так ума набрался?

– Самородок я, – скромно сознался Гуров и уточнил задание Крячко: – Раз начинаешь понимать, для начала зайди и опроси работников магазина, что они видели или слышали в ночь с субботы на воскресенье. Затем, Стас, уточни, к какому отделению милиции относится этот район. Сгоняй туда и найди патрульных, которые в ночь убийства несли службу на тех улицах. Побеседуй с ними на предмет мелких происшествий. Кстати, ты уже в банке побывал?

– Да, и даже в двух. Счета Зеленского, ты в курсе, в банке «Менатеп», а банкомат принадлежит «Экономбанку». В первом, по предъявлению постановления, без лишних разговоров за пять минут сделали распечатку и рублевого, и валютного счетов. По телефону суммы называть не буду, скажу только, что они достойные. Первый с шестью нулями, второй – с пятью. Потом я метнулся в «Экономбанк». Там тоже обошлось без проблем.

– И накопал что-то интересное? – с надеждой спросил Гуров.

– Представь себе, накопал, – сообщил Крячко. – Сейчас ты будешь смеяться, Лева, но сумма, которую вероятный убийца снял со счета Тимофея Зеленского по его карточке через банкомат, составляет… три тысячи пятьсот рублей, – громко и торжественно доложил Крячко.

– Да уж, – не нашелся как прокомментировать услышанное Гуров. – И это при наличии шести нулей на счете. Похоже, мы вышли на очередной идиотизм.

– Вот и я так думаю, что опять белиберда полезла. Убийца замочил Зеленского, чтобы снять с его счета три с половиной тысячи рублей, – несколько нервно хохотнул на другом конце провода Станислав.

– Не забывай, что позже он добрался до сейфа, – напомнил Стасу Лев Иванович.

– Но это было позже. А сразу после убийства снимать три с половиной тысячи… Прямо моветон какой-то. Ну да ладно. Ты, Лева, у нас главный, тебе и думать. А я двигаюсь в магазин, а потом в отделение милиции. Будет что-то сверхинтересное, позвоню.

Лев Иванович положил трубку и разочарованно пожал плечами. Коллекция маразмов пополнилась очередным экспонатом. От грустных размышлений его отвлек негромкий предупредительный кашель. Помощник Дмитрий привлекал к себе внимание Гурова.

– Ну что, молодой человек, похоже, все мы с вами обсудили. Больше вы ничего не добавите? Может, что-то из личной жизни Тимофея Олеговича вспомните. Его привычки, характер… Какие-то факты, возможно, проливающие свет на дело.

– Наверное, я больше ничем не смогу вам помочь, – покачал головой Дмитрий. – Я же говорил, что мы с ним практически не общались. Только по поручению Олега Эдуардовича и чисто по служебным делам. Привычек его я не знаю, а характер… Характер я бы обрисовал как холерический. Он вечно куда-то торопился, был резким и взрывным. Больше ничего сказать не могу, потому что не имею привычки врать и придумывать.

– А такой вопрос, несколько деликатный. Вы не в курсе его отношений с женщинами? Хоть что-то в этом плане должны же были знать о сыне шефа. Какие-то слухи, сплетни, – почти безнадежно спросил Гуров.

– Если только слухи, – наморщил лоб молодой человек. – В общем, болтали, что Тим был женат, развелся. Ну и что однолюбом не был. Женщин менял, причем не брезговал дамами легкого поведения. Но, я повторюсь, что до меня доходили в основном сплетни о его жизни.

– А в частности? Не сплетни, – уточнил Гуров, заметив на лице Дмитрия легкую тень сомнения.

– Ну, это вряд ли поможет делу, – поморщился помощник. – Несколько раз Тим влипал в неприятные истории. Где-то не очень серьезно, где-то – покруче и, как правило, по пьянке. В каких-то случаях он откупался, в других – использовался административный ресурс отца, то есть он его вытаскивал. Я непосредственно был свидетелем только одного давнего случая. Рассказывать? Случилось это еще три года назад. Я окончил университет и стал работать у Олега Эдуардовича…

– Покороче, если можно, – поторопил молодого человека Лев Иванович.

– Олег Эдуардович проводил заседание фракции. Обсуждались какие-то важные вопросы. Заседание затянулось до десяти часов вечера. В это время позвонили в приемную из отделения милиции. Я как раз дежурил на телефоне. Сообщили, что Тим участвовал в драке и сейчас задержан. Я, конечно, доложил об этом Олегу Эдуардовичу. Тот переговорил по телефону, быстренько закончил заседание и поехал в отделение. Меня он взял с собой, так как я рано утром улетал в командировку, а часть нужных документов была у него дома. Оказалось, что Тим попал в неприятность, снимая на Тверской проститутку. Выбрал одну, но когда та подошла к машине, то неожиданно вцепилась ногтями в его физиономию. Он выскочил из автомобиля и начал ее бить. Но тут же подоспели охранники девочек или, может, сутенеры, а за ними и милицейский патруль. В общем, накостыляли Тиму от души и притащили в отделение. И уже там разобрались, кто он такой.

– Да, представляю реакцию милиционеров, – усмехнулся Лев Иванович.

– Я ждал в приемной, пока Олег Эдуардович разговаривал с начальником отделения. Настроение у дежурных было аховое. Один другому даже сказал, что в лучшем случае им по звездочке с погон сбросят. А уж патрульные, что помогали сутенерам, едва не в предынфарктном состоянии были. Дежурный им судом и сроком грозился, а они все клялись Белку со свету сжить, в порошок стереть и по ветру развеять, – засмеялся Дмитрий, вспоминая давнюю сцену.

– Какую белку? – не понял его Гуров.

– Проститутку, из-за которой заварилась эта каша, они звали то Белкой, то Лизкой Белой. Однако все кончилось мирно. Олег Эдуардович сначала пошумел, пообещал… Ну, вы примерно можете представить, что он пообещал. А потом его отозвал в сторону Тим. Они о чем-то коротко переговорили, и на этом все завершилось. Мы забрали Тимофея Олеговича и уехали. Физиономия у него была расписана, располосована – жуть. Как минимум с месяц он приводил лицо в нормальное состояние. Примерно такие же истории с ним случались еще несколько раз. Но об этом я только слышал, а участия в них не принимал. Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать о взаимоотношениях Тима с женщинами.

– Спасибо, Дмитрий Ростиславович, – поблагодарил молодого человека Гуров, первый раз назвав его по имени-отчеству. Не слишком приятное впечатление при знакомстве в дальнейшем общении рассеялось. С виду спесивый юный клерк на деле оказался вполне нормальным, общительным и толковым парнем.

– Если вы вспомните еще что-либо, проливающее свет на убийство Зеленского, или новое узнаете, позвоните. – Лев Иванович протянул Дмитрию свою визитную карточку. – Ваш телефон у меня есть. Давайте я подпишу пропуск.

Глава 9

Татьяна Владимировна, домработница Зеленского, выглядела сегодня, пожалуй, еще более испуганной и растерянной, чем вчера вечером. Видимо, прибытие под конвоем участкового и сама атмосфера правоохранительного заведения настолько ее потрясли и морально раздавили, что женщина даже не сразу узнала Гурова.

– Здравствуйте, Татьяна Владимировна! – завидев ее на пороге кабинета, радушно поздоровался Лев Иванович. – Вы уж извините, что пришлось подождать, пока я освобожусь. Работа такая, ничего не поделаешь. Проходите, присаживайтесь.

Женщина на деревянных ногах приблизилась к столу Гурова и осторожно опустилась на краешек стула. В руке ее был зажат носовой платок. Она нервно мяла тонкую ткань пальцами и поминутно то протирала уголком платка края губ, то терла им виски.

– Татьяна Владимировна, вы, надеюсь, не забыли, как меня зовут? – спросил Гуров больше для порядка и изумился, увидев, что женщина мелко и отрицательно затрясла головой.

– Извините, запамятовала, – только и выдавила она из себя, напряженно косясь по сторонам.

– Татьяна Владимировна, успокойтесь, посмотрите внимательно на меня, – засмеялся Гуров и пару раз щелкнул пальцами в воздухе, привлекая ее внимание. – Я Лев Иванович Гуров. Мы с вами вчера встречались на квартире Тимофея Олеговича Зеленского. Вспомнили?

Женщина недоверчиво посмотрела на него, однако взгляд ее был уже более осмысленным. Понадобилось еще секунд десять, чтобы она вздохнула полной грудью и наконец признала его.

– Здравствуйте, Лев Иванович, – с каким-то облегчением поздоровалась женщина и неожиданно добавила: – А на вас сегодня галстук совсем другой.

Раз женщина заметила новый галстук, надо было полагать, что ее сознание пришло в полный порядок.

– Правильно вы, Татьяна Владимировна, заметили – галстук я поменял и рубашку тоже, – добродушно сказал Гуров. – Какая внимательная вы женщина. А я вчера с вашей знакомой беседовал со второго этажа. Ее зовут Надеждой Сергеевной. Знаете такую? Интересная старушка. Она и о вас, и о вашей маме так много хорошего рассказала.

На лирические отступления у Льва Ивановича времени не было, однако надо было как-то расслабить, расшевелить домработницу. Он боялся, как бы женщина снова не замкнулась в себе, не спряталась в раковину, словно улитка.

– Ой, вы вправду виделись с Надеждой Сергеевной? – ожила от похвалы домработница. – Такая приятная женщина. Я к ней иногда захожу, чтобы ей не скучно было. А то она же целый день одна сидит.

– Да, познакомились мы с ней, поговорили. Действительно приятная дама, – согласился Гуров. – Что же вы, Татьяна Владимировна так расстроились, попав к нам в гости?

– Да уж какие гости? – отмахнулась женщина. – Только я к дому Тимофея Олеговича подошла, как участковый коршуном на меня налетел и за собой потащил – мол, приказано доставить на допрос к следователю. И мальчику – помощнику, он тоже строго сказал. Не знаю, как Дима, а я перепугалась очень сильно, даже вас сразу не узнала.

– Но теперь-то пришли в себя? Вот и славно! – одобрительно кивнул Гуров. – Давайте с вами поговорим, попробуем что-то вспомнить о вашем хозяине Тимофее Олеговиче.

– Да что я о нем могу сказать? – пожала плечами Татьяна Владимировна. – Квартиру я убирала, вот и все.

– Ну уж не скажите, – добродушно погрозил ей пальцем Гуров. – Женщина убирала квартиру и ничего не знала, не видела, не понимала. Прямо фантастика какая-то.

– Ну а что вам рассказывать-то? – смущенно опустила глаза домработница.

– А все, что вы видели, – серьезно сказал Гуров. – Бывает так, что мы на мелочи внимания не обращаем, а ведь из них вся наша жизнь состоит. И иногда эти самые мелочи могут поведать такие интересные вещи, разгадать такие тайны, что порой диву даешься. Так что спокойно и подробно расскажите о своей работе у Тимофея Олеговича.

– Да что говорить-то – прихожу, убираюсь, – неуверенно сказала домработница.

– Сколько времени вы занимаетесь этим? – Гуров решил взять инициативу в свои руки.

– Да уж четыре… Хотя нет – почти пять лет. Как отец подарил на свадьбу квартиру Тимофею Олеговичу, так я в ней и убираюсь.

– Вот процесс и пошел, – обрадовался Лев Иванович. – Значит, Тим женат. И на ком, если не секрет?

– Развелся он со Светочкой, – грустно доложила Татьяна Владимировна. – Только год и прожили вместе. А уж такая хорошая девочка ему, непутевому, досталась. И ласковая, и умница – институт закончила, сейчас работает адвокатом. А уж на лицо какая приятная, и фигурка словно из слоновой кости точеная. Но у него же все ветер в голове.

Процесс действительно пошел. Через десять минут Гуров знал историю женитьбы и развода Тимофея Зеленского, биографию и адрес его бывшей жены. Последующие десять минут раскрыли весьма пикантные подробности «ветра в голове», и не только его. К сонму праведников Тим явно не принадлежал и, похоже, в их число не стремился. Домработница была свидетелем диких пьяных оргий, как непродолжительных, так и длившихся по нескольку суток. А уж многочисленные, порой довольно сомнительные подруги Тима перестали смущать даже ее.

– Грех о покойниках так говорить, однако бесшабашным он был и без царя в голове. Вроде и не дурачок, деньги зарабатывать умел, но как вожжа под хвост попадет – только держись. И к женщинам нехорошо относился, словно и боялся их, и будто зло срывал, и вместе с тем не мог без них обходиться ни дня. А последнее время еще и совсем дерганым стал, каким-то нервным, невыдержанным. Да уж все для него прошло – пусть земля ему будет пухом, – приложив платок к глазам, бабьим причитанием закончила воспоминания Татьяна Владимировна.

Отпустив домработницу, Гуров попытался сосредоточиться. Портрет убитого Тимофея Зеленского постепенно из безликого наброска сына «великого» отца, а по совместительству – «талантливого сценариста и режиссера телевидения» стал принимать реальные очертания. И эта реальность Льва Ивановича не радовала. Отношение Гурова к объекту стало отдавать брезгливостью. А это было недопустимо ни с точки зрения этики, ни, тем паче, с позиции профессионализма. И еще крайне раздражал информационный хаос, все более захлестывающий сознание, а главное – напрочь отметающий всякую логику.

Вспомнив о телевизионном прошлом убитого, Гуров достал листок с записями Веселова, который вчера пытался выйти на коллег Зеленского по работе на телевидении. С великим трудом пробившись через короткие гудки вечно занятого телефона, он договорился с главным режиссером программы «Корень жизни», автором которой был Тим, о встрече сегодня в семнадцать часов.

Это подразумевало, что к восемнадцати часам на доклад к Орлову он не попадет по уважительной причине. Собственно, еще вчера, услышав приказ генерала о докладах по расследованию убийства Зеленского в девять и в восемнадцать, вторую цифру Гуров всерьез не воспринял. Он решил, что генерал погорячился и скоро эта горячка пройдет. И вообще, с утра, как правило выспавшись, являться пред ясны очи руководства еще куда ни шло, а уж к вечеру порой и без начальников, и их ценных указаний бывает тошно и тоскливо.

Однако настроение Гурова, и так не ахти какое от бессонной ночи и бестолкового вала информации, ухудшилось и без вмешательства начальства, когда ему доложили о первых результатах работы криминалистической лаборатории. Экспертиза остатков содержимого найденного под кроватью шприца подтвердила его догадки. Тот, кто им пользовался, кололся героином. И ложку, в которой готовили раствор, обнаружили в мойке на кухне. А анализ следов крови, снятой с иглы, с точностью до восьмидесяти процентов определил, что наркотик себе колола женщина, которая была ко всему еще и ВИЧ-инфицирована. Чтобы исключить ошибку, Гуров попросил криминалистов, чтобы тест повторили, а также вторично и тщательно исследовали труп Зеленского на наличие ВИЧ-инфекции. Предварительные анализы ничего подобного не выявили.

Ближе к обеду вернулся довольный жизнью Крячко. Причем не один, а с двумя продавщицами магазина, около которого нашли «Ауди». Обе прибывшие, одна более подробно, но издали, а вторая ближе, однако мельком, как обычных посетителей, которых за день проходит уйма, наблюдали предполагаемых убийц.

Отправив привезенную парочку на составление фоторобота подозреваемых, Крячко устало плюхнулся за свой стол, который стоял напротив стола Гурова, и нарисовал картину событий, произошедших у магазина в поздний вечер субботы.

В это время посетителей, как правило, немного, и скучающие продавцы иногда обращают внимание не только на людей, находящихся в зале, но и наблюдают за прохожими за окнами или потенциальными покупателями, подъехавшими к магазину на машине. Продавщица кондитерского отдела, которую доставил Станислав, как раз и маялась бездельем в нужное время и в нужном месте.

Где-то в районе девяти часов вечера у входа остановилась темно-синяя «Ауди». Дверца со стороны пассажира открылась, и из нее вышел мужчина. Водитель оставался в машине. Мужчина, прежде чем зайти в магазин, немного замешкался у входа. Он обратил внимание на банкомат, секунду подумал, обернулся к машине и указал на него водителю пальцем.

Мужчина зашел в магазин и направился к винному отделу, где купил бутылку шотландского виски и две пачки сигарет «Парламент». Сигареты он засунул в карман, а бутылку виски – за пазуху. Выйдя из магазина, мужчина подошел к машине, открыл дверцу и коротко переговорил с водителем. Продавщица видела, как ему из салона что-то передали, вполне возможно – кредитную карточку. Он взял ее и двинулся к банкомату.

Не прошло и полминуты, как дверца машины распахнулась и из нее вылез водитель. Это была женщина. Она быстро поднялась по ступенькам к банкомату, которого из магазина видно не было, и что там происходило, естественно, продавец не видела. Однако почти сразу парочка покинула крыльцо магазина и скорым шагом двинулась вправо к перекрестку.

В тот субботний вечер продавщица не акцентировала своего внимания на поведении этих людей. Она работала через день. Только сегодня, придя на работу и узнав, что автомобилем, простоявшим около полутора суток у магазина, заинтересовалась милиция, женщина припомнила до мелочей субботний вечер. Она же и доложила Крячко, что сразу после ухода этой парочки в магазин зашли патрульные милиционеры. Один из них купил сигареты, и они отправились дальше. Вероятно, именно патруль спугнул парочку.

Продавщицы, описывая внешность подозреваемых, были едины во мнении, что и мужчина, и женщина несли на себе печать если не нищеты, то очень скромного образа жизни. Поэтому мужчина хорошо запомнился своими покупками. Шотландское виски и «Парламент» люди с подобным внешним видом обычно вниманием обходят и берут что-то более простое и доступное. Хотя не стоит сбрасывать со счетов, что и у долларовых миллионеров бывают свои причуды в одежде. А может, он просто с дачи возвращался… Все может быть, но именно несоответствие внешнего вида и покупок запомнилось продавщицам.

Одеты они были очень просто. Мужчина – в неновой куртке из плащевки грязно-синего цвета, в потертых темных джинсах и вязаной черной шапочке, глубоко надвинутой на брови. Описанная продавщицами одежда в деталях соответствовала рассказу Надежды Сергеевны, старушки со второго этажа.

Но, главное, работницы магазина подтвердили слова пожилой женщины о том, что у подозреваемого травмированная или больная спина. Он держал ее неестественно прямо и при ходьбе смотрелся неким малоподвижным роботом. Еще они добавили, что роста мужчина был повыше среднего, примерно под метр восемьдесят, но смотрелся очень худым, даже изможденным. С возрастом, правда, женщины разошлись во взглядах. Кондитерша уверяла, что мужчине как минимум сороковник, а та, что продала ему виски и сигареты, оценивала где-то едва за тридцать.

Женщину, в магазин не заходившую, рассмотрела через витрину только продавщица кондитерского отдела, и то невнимательно. Она описала ее одним емким словом: «никакая». Правда, потом расщедрилась на большее, припомнив, что ростом та была невысока, худощава и издали смахивала на подростка. А одета в неяркую стеганую болоньевую курточку до пояса, джинсики и, опять же, на голове – вязаная шапочка.

– Ну ты, Лева, мудр, как змий! – похвалил Гурова Стас, закончив свой рассказ. – Точно просчитал, почему они машину бросили в том месте. Спугнули их от банкомата.

– Змий – это тот, который зеленый, и с ним мы пока в завязке. А мудрый – это змей, – поправил Станислава Лев Иванович и скромно констатировал: – И вообще, даром, что ли, я пашу эту землицу уже третий десяток лет? Пора иногда и урожай собирать.

Слова про урожай Гуров договаривал медленно и несколько перекривившись, словно его мучила зубная боль. Причем кривился он той половиной лица, которая была не видна Стасу. И еще Гуров припомнил, что Крячко, как правило, пленных не берет. Лев Иванович разглядел, что его боевой товарищ после трудов праведных решил испить чайку. И, похоже, с теми круассанами, которые он прихватил утром из кафе…

Проверив наличие воды в электрочайнике, Крячко включил его и двинулся к шкафу, где оставлял пакет со сдобой. Открыв дверцу, он внимательно оглядел пустую полку, потом заглянул пониже, повыше и недоуменно пожал плечами. Неожиданно его глаза боковым зрением поймали часть искомого в мусорной корзине. Станислав повернулся и стал задумчиво рассматривать скомканный пакет, в котором когда-то лежали круассаны.

Лев Иванович попытался произвести противолодочный маневр, пытаясь сложным зигзагом передвинуться по кабинету ближе к двери, однако понял, что у него шансов нет. Даже герой-подводник Александр Маринеско при данной диспозиции мимо Стаса не проскочил бы и не пробился бы в нейтральные воды. Гуров склонил голову, припомнив, что повинную голову меч не сечет, и стал ожидать неизбежного.

Однако Варфоломеевской ночи, как и последнего дня Помпеи, не случилось. Крячко лишь скорбно покачал головой, отчего Льву Ивановичу стало очень стыдно, и торжественно произнес недлинный монолог о бесстыдных проглотах, которые нагло объедают своих боевых товарищей.

Попытка оправдания тем, что круассаны скормлены погибающему от голода Веселову, была решительно отметена. Стас непримиримо выставил палец в грудь Гурова – точь-в-точь, как красноармеец с плаката «А ты записался…» – и прозорливо констатировал, что один голодный капитан столько сожрать не мог. И поэтому налицо имеется хищение частного имущества по сговору группой безответственных лиц, эдаких оборотней в погонах, что еще более усугубляет содеянное. Высказавшись таким образом, Крячко с гордо поднятой головой покинул кабинет, оставив Гурова обдумывать свой горький и более чем недостойный поступок.

Однако горевать по поводу съеденных круассанов Лев Иванович не стал. Он не сомневался, что Стас голодным не останется, а вот его самого тревожили совсем другие заботы. И главное, как иногда, волнуясь перед спектаклем, говорила Мария, душа была не на месте.

Чем дальше двигалось расследование дела Зеленского, чем яснее виделась картина произошедшего, чем больше появлялось улик и доказательств, тем неуютнее было Гурову. Массивная порода первоначальных предположений – серьезных, содержащих глубинный смысл, – потихоньку отваливалась пластами, оголяя банальную и неприглядную по простоте версию убийства с целью ограбления. И вот эта простота более всего и смущала Льва Ивановича.

Факты, совсем недавно казавшиеся дебильными, стали вполне естественно дополнять друг друга, рисуя незатейливое, почти детское поведение убийц. И описание внешности этих людей полностью ложилось на общий рисунок. Собственно говоря, их портреты и явились связующим звеном для версии ограбления. Никаким профессионализмом здесь не пахло. И следователь Гуров должен был отталкиваться именно от этого и не пытаться строить более сложных конструкций. Не должен был, но все же строил.

Его сознание чертило две не взаимоисключающие друг друга, однако пока параллельные линии, на которые, как на кукан, нанизывались улики. Одна была увешана выстраивающимися в несложную логическую цепочку доказательствами, что некие недалекие и, возможно, маргинальные субъекты решили ограбить богатенького Тимофея Зеленского. На маргинальность и дилетантизм этих людей указывало все: от пресловутого «нагана», шприца со следами героина, одежды и внешности до панического бегства от обычного милицейского патруля, проходившего мимо.

Они выследили и подстерегли Зеленского, под угрозой оружия посадили в машину и вывезли в укромное место. Выведав о местонахождении денег и узнав код кредитной карточки, эти люди убили Тима и двинулись за его деньгами. Сначала они испробовали кредитку в банкомате на смешной сумме в три с половиной тысячи при наличии, как сообщил Стас, шести нулей на банковском счете Зеленского. Сразу после этого они решили употребить добытые деньги с пользой и шиком, закупив дорогое шотландское пойло и крутые сигареты. На вторичной попытке использования карточки их спугнули, и убийцы убежали. Далее они отправились домой к Зеленскому, где выпотрошили сейф, похитив двести с лишним тысяч «зеленых».

В эту версию вполне укладывался идиотизм стирания отпечатков с «нагана» и оставления следов на всем, чего убийцы касались позже. Криминалисты определили идентичность отпечатков пальцев на руле «Ауди» и шприце, найденном под кроватью. Это то, что касалось сообщницы-женщины. Можно не сомневаться, что такое же совпадение дактилоскопии будет, соответственно, на папке из сейфа и ручке дверцы машины, которых касался мужчина, убивший Зеленского.

Вторая линия была более чем скудной, и только два скромных факта пытались противостоять атакующей логической массе. Первый – абсолютная апатия и непротивление Зеленского в момент встречи с убийцей в своем дворе. Гуров в полной мере доверял словам Надежды Сергеевны. Она видела, как Тима будто заморозило, когда за его спиной появился незнакомец. Не похоже это было на характеристику Зеленского-младшего. Холерик, резкий, взрывной… – именно так описывали его и помощник депутата-отца Дмитрий, и домработница.

Поэтому должен был Зеленский дернуться, когда позади него появился кто-то – пускай с «наганом», пулеметом или базукой. Не обернуться, но хотя бы головой мотнуть или плечами, даже если ему угрожали и приказывали стоять не двигаясь. И что могла означать эта неподвижность? Только ошеломление и растерянность. Значит, он услышал что-то. Что-то… или кого-то.

А потом они пересекли половину Москвы и приехали на окраину. И Зеленский сам вылез из машины и пошел, не сопротивляясь, в лесопосадку – это было видно по следам. И еще был совсем непонятный восьмиминутный интервал между выстрелами. Даже для дилетантов и маргиналов это являлось перебором.

Две линии – как две чаши весов. Пока перевешивала та, на которой укладывалось больше фактов и улик, находившихся на поверхности.

Глава 10

Крячко вернулся часа через полтора. Его лицо уже не несло высокомерной обиды, с которой он удалялся из кабинета. Зная Станислава, Гуров не сомневался, что так оно и будет. Зла тот долго не держал, тем более что инцидент с круассанами на деле являлся обычной незлобивой пикировкой, а не каким-то, избави бог, серьезным конфликтом. Льва Ивановича больше интересовало, где все это время болтался якобы обидевшийся полковник.

Форма пакета и пряный запах, доносившийся из него, сообщали, что Стас посетил столовую и припер оттуда пиццу. В том, что он отобедал, сомневаться не приходилось. На это могло уйти полчаса, может, минут сорок. Остальное время Станислав провел где-то в управлении и, возможно, даже с пользой, о чем наглядно свидетельствовала его довольная физиономия.

– Ты, Лева, еще не обедал? – спросил его Крячко.

– Не пришлось, – доложил Гуров. – Генерал Орлов отвлек от приема пищи. Вместо ромштекса принял от него, согласно закону инерции, порцию пилюль. Петр их поимел от замминистра, которому докладывал о ходе нашего дела, ну и, соответственно, передал эстафету дальше по нисходящей. Как приехал, сразу вызвал меня на ковер и стал рассказывать «как хорошо в стране Советской жить», а главное – «как хорошо страну свою любить».

– И сильно ты, Левушка, расстроился? – поинтересовался Крячко.

– Ужасно, – поджал губы Лев Иванович. – Весь в холодном поту и дрожу, как побитый щенок. Разве не заметно?

– Как-то не очень. Но для успокоения могу посоветовать замечательное средство, – сообщил Крячко. – Помнишь, я утром говорил? Покушать тебе надо, Лева. Кровь от головы к желудку отольет, и все заботы как рукой снимет. Вот я тебе пиццу принес. И это, заметь, несмотря на наглое поедание моих круассанов. Помни мою доброту и цени!

– Я всегда тебя, Стас, ценил и уважал, может, даже любил как боевого товарища – не подумай чего другого, – сказал Лев Иванович и, не дожидаясь, пока вскипит чайник, вскрыл пакет, отломил кусок пиццы и с наслаждением вонзил в него зубы. – Но ты лучше раскалывайся, что накопал, – сияешь как медный грош.

– Накопал не я, а дактилоскописты, – уточнил Крячко. – По отпечаткам пальцев предполагаемых убийц пока ничего нет. Ранее данная парочка по криминальным делам в Москве не светилась. Это, конечно, досадно. Но есть другие пальчики. Тот следок под накладкой рукояти «нагана» помнишь? Такой из себя слабенький и давний?..

– Ну и что? Говори побыстрее, а то подавлюсь от нетерпения, – поторопил его Гуров.

– Так вот, нашли, кому принадлежит этот «пальчик». В архивах он значится. Правда, не по нашему ведомству, а по отделу борьбы с незаконным оборотом оружия, – доложил Крячко. – Я уже прогулялся к «оружейникам» и поднял данные на некоего Астафьева Евгения Павловича.

– Он может иметь отношение к убийству Зеленского? – перебил Станислава Гуров.

– Не спеши, Лева, всему свое время, – поднял палец Крячко. Так вот, этот самый Астафьев – бывший «черный копатель». Тебе, думаю, не надо объяснять, что это за увлечение. И начинал Женечка Астафьев, бывший студент-историк, свою карьеру с патриотического клуба типа «Поиск» или, может, «Ничто не забыто». Парочку сезонов еще в юношеском возрасте оттрубил в экспедициях по местам бывших боев, а как в ум вошел, а может, подсказал кто, занялся он этой археологией самостоятельно и с выгодой для себя. То есть перешел из красных следопытов в «черные копатели».

– А если покороче? – попробовал встрять в рассказ Гуров.

– Короче не получается – неинтересно. В общем, Астафьев попал в поле зрения оперативников из «оружейного» отдела года четыре назад. Однако, пока он по мелочи промышлял да ржавыми касками и ломаными штыками от «трехлинеек» забавлялся, с рук ему это сходило. Но полтора года назад Женя попался на крупном и даже очень… Откопал он в очередном походе на Псковщине сухую землянку, видимо, немецкий склад батальонного уровня, с несколькими ящиками «шмайсеров» в смазке и кучей «цинков» с патронами и попытался их оптом толкнуть. Однако покупатель попался не тот, которого хотел иметь «черный археолог». Поимели его самого, а точнее – поймали на живца, то бишь на сотрудника отдела по борьбе со «стволами и маслинами». А вот сейчас можно и короче. Закрыт наш Женя за торговлю оружием и боеприпасами на восемь долгих лет. И это, заметь, учитывая чистосердечное признание и положительные характеристики из университета.

– Следовательно, «наган»… – наморщил лоб и расстроенно протянул Гуров.

– «Наган», видимо, он загнал кому-то неизвестному как минимум полтора-два года назад, – подтвердил его догадку Крячко. – Для справки: в настоящее время гражданин Астафьев Евгений Павлович отбывает срок наказания в колонии общего режима в Тверской губернии. Адресок колонии я уточнил. Это примерно в трех сотнях километров от Первопрестольной. Намек ясен?

– Значит, нам туда дорога, – вспомнил слова песни и бодро сообщил об этом Станиславу Гуров. – Запрос будет ходить как минимум недели две, а сами мы за день туда-обратно сгоняем. Надо срочно оформить бумаги, чтобы нас допустили в колонию и разрешили беседу с этим самым Астафьевым.

– Задачу понял, иду выполнять, – сказал Крячко и хлопнул себя ладонью по лбу. – Про девиц-то забыл, надо забежать за ними.

– Каких девиц? – удивленно посмотрел на него Гуров.

– Да продавщиц, что я привез на составление фоторобота.

– Опоздал, дорогой, – развел руками Лев Иванович. – Минут за пятнадцать до твоего прихода я их отправил восвояси в слезах об обнадежившем и бросившем их полковнике Крячко.

– Не обнадеживал я их, – категорически отверг инсинуации Гурова Станислав.

– А зря, – качнул головой Лев Иванович. – Та пышная блондинка как раз в твоем вкусе. Однако верю, что для тебя «первым делом самолеты…» Поставленную задачу они выполнили успешно, фотороботы составили. Вот, полюбуйся, может, кого признаешь. Я уже насмотрелся.

Гуров достал из папки два листа с изображениями мужчины и женщины и передал их Крячко. Тот долго и очень внимательно рассматривал портреты. Потом отрицательно покачал головой.

– Никогда не видел, а если бы и встретил, внимания бы не обратил. Ничего они мне не говорят, никого не напоминают.

Фотороботы действительно, как заметил Крячко, ничего не говорили и Гурову. Права была продавщица, охарактеризовав женщину как «никакую». Точно таким же «никаким» был и изображенный на черно-белом контурном рисунке мужчина.

Глубоко надвинутые на брови вязаные шапочки сглаживали индивидуальность, а среднерусские носы и скулы являли, в общем-то, стандартные лица. Отличительной особенностью обоих подозреваемых была сильная худоба. Вытянутые хмурые лица, отсутствующие взгляды – то ли специфика изготовления фотороботов сказалась, то ли они и вправду такие и есть – в общем, полная безликость.

Худобу женщины можно было объяснить. Повторный экспресс-анализ следов крови на игле шприца подтвердил, что она ВИЧ-инфицирована. Кстати, перестраховка Гурова с подобным же дигнозом у убитого Тима Зеленского подтверждения не нашла. А излишне худощавое, сильно вытянутое лицо мужчины… Может быть, оно у него от рождения такое. Упомянула, правда, в разговоре с Крячко продавщица винного отдела, что мужчина, разговаривая с ней, сильно закашлялся. Да кто по нынешней погоде не чихает и не кашляет?

В общем, ясности портреты предполагаемых убийц не внесли, а лишь подтвердили то, что было известно и без них. Отправив Стаса оформлять документы на завтрашнюю поездку в зону, Гуров заодно отдал и фотороботы, чтобы он их размножил на ксероксе.

Лев Иванович взглянул на часы. Обеденное время еще не прошло, и столовая работала. Пицца утолила первый голод, однако стоило перекусить поплотнее, тем более что об ужине загадывать не приходилось. А вот в том, что сегодня еще предстоят и разъезды и беседы, можно было не сомневаться.

До встречи на телевидении, назначенной на семнадцать часов, оставалось некоторое время, которое надо было употребить с пользой. Поэтому Гуров решил пойти пообедать, а потом попробовать отыскать по координатам, выведанным у домработницы Зеленского, его бывшую жену и переговорить с ней.

Адвокатская контора, в которой работала Светлана Спесивцева, располагалась на первом этаже серой стандартной кирпичной девятиэтажки, затерявшейся в тихом переулке неподалеку от Павелецкого вокзала. Обычная трехкомнатная квартира была переоборудована под офис и смотрелась хотя и строго, но уютно. Вероятно, иначе быть и не могло, так как в конторе трудились только женщины. По крайней мере, Гуров не высмотрел за рабочими столами ни одного мужика. Посетители мужеского пола в этот счет не входили. Двери в кабинеты периодически открывались и закрывались, давая возможность разглядывать обстановку в кабинетах. Только нужная Гурову дверь никак не торопилась распахиваться и являть его глазам бывшую жену Зеленского.

Приветливая секретарша по имени Катя, узнав, кто он такой, попросила Гурова подождать, пока освободится адвокат Спесивцева, беседующая с клиентом, и предложила ему кофе. Гуров не отказался и, после пары комплиментов и шуток по поводу женского царства в конторе, завоевал полное расположение девушки.

Однако кофе скоро был выпит и шутки уже пошли на убыль, а госпожа Спесивцева все никак не желала освобождаться. Но, наконец, дверь с табличкой, на которой значилась фамилия вышеуказанного адвоката, открылась, выпуская тучного мужчину с наголо бритой головой и толстой кожаной папкой в руках. За ним показалась стройная и миловидная молодая женщина. На пороге они распрощались. Клиент хмуро буркнул, что он все же надеется на успешное разрешение дела, и степенно удалился. Женщина, поглядев ему в спину, скептически покачала головой.

– Вы ко мне? – спросила она поднявшегося из кресла Гурова. – Мы с вами договаривались? Если нет, давайте перенесем встречу. Мне надо срочно оформить кое-какие бумаги и к семнадцати часам быть в коллегии. Я запишу вас на другой день.

– Увы, никакой договоренности не было, – признался Лев Иванович. – А другой день и час меня не устроит. Кстати, и мне к семнадцати надо быть в другом месте. Поэтому разрешите представиться: полковник Гуров Лев Иванович из уголовного розыска. Вот мои документы.

– Очень приятно, а меня зовут Светлана Анатольевна, – представилась женщина, не преминув тщательно изучить удостоверение полковника. – Правда, я не очень понимаю… Вы по какому вопросу? Я уголовных дел не веду.

– Мое посещение вовсе не связано с вашей профессиональной деятельностью, – сказал Гуров. – И слишком много времени, думаю, я у вас не отниму. А что касается темы нашей беседы, ее лучше обсуждать не в приемной.

– Конечно, проходите, – пригласила она Льва Ивановича. Предложив ему стул, она прошла и присела в кожаное кресло за широким полированным столом. – Я очень внимательно вас слушаю.

– Это очень приятно, когда тебя внимательно слушают, – улыбнулся Гуров и сразу посерьезнел. – А вот то, с чем я пришел к вам, Светлана Анатольевна, вряд ли относится к разряду приятных. Вы знаете, что позавчера погиб ваш бывший муж Тимофей Зеленский?

Сообщая о смерти Зеленского, Лев Иванович внимательно наблюдал за реакцией Спесивцевой. Она с первых минут общения произвела положительное впечатление на него. Начиная с того, что ее ровное и доброжелательное поведение и речь вовсе не соответствовали фамилии, а также тем, что ее совершенно не взволновали ни звание, ни принадлежность его к грозной конторе.

Трагическая весть, было видно, поразила молодую женщину. На ее лице отразились одновременно растерянность, боль и словно бы некое непонимание того, что она услышала. И это не было ни притворством, ни рисовкой. Она некоторое время молчала, приходя в себя.

– Что с ним случилось? – глухим, за секунды изменившимся голосом спросила женщина.

– Его убили, – коротко ответил Гуров. – Застрелили из пистолета на окраине Москвы. Ведение дела поручено мне. Поэтому я и приехал к вам.

– Что произошло? Очередная разборка в каком-нибудь гнилом борделе? – предположила Спесивцева, и кривая усмешка легла на ее губы.

– Нет, Тимофея Олеговича убили в зеленой зоне Химкинского водохранилища, – уточнил Лев Иванович и передал ей через стол фотороботы убийц. – Предположительно, вот эти люди. Вам они случайно не знакомы?

Молодая женщина внимательно, но безразлично и даже как-то брезгливо посмотрела на лица, изображенные на портретах, и отрицательно покачала головой.

– Нет, я их не знаю и никогда не видела, – твердо сказала бывшая жена Зеленского. Открыв ящик стола, она достала пачку «Мальборо», вытащила сигарету и прикурила. После нескольких затяжек Спесивцева подняла глаза на молчащего Гурова и тихо сказала: – И, увы, к смерти Тима я никакого отношения не имею.

– Почему же «увы»? – удивился Лев Иванович. – Неужели вас когда-то посещала мысль об убийстве вашего бывшего мужа?

– Представьте себе, посещала! И, могу признаться, не раз! – с вызовом бросила женщина. – И не бывшего, а тогда еще настоящего. Негодяя, подлеца и садиста, каким, думаю, он и оставался вплоть до своей гибели.

– Неужели за тот год, что вы состояли в браке, Тимофей Зеленский настолько стал вам… неприятен, – с трудом подобрал слово Лев Иванович.

– Лучше подходит «ненавистен», – зло поправила Гурова Спесивцева. – Могу подсказать еще одно довольно точное определение сущности этого человека: мразь! У вас такой по-детски удивленный взгляд. Слишком резкое суждение? А что бы испытывали вы и как бы удивлялись, если бы через неделю после свадьбы ваш муж пропал, его двое суток искали и обнаружили пьяным до невменяемости в каком-то подпольном публичном доме в грязных трущобах на Юго-Востоке Москвы?

– Мне, вообще-то, трудно воспринимать ощущения женщины, – несколько смущенно попытался пояснить Лев Иванович.

– А вы попробуйте, – отрезала Спесивцева. – Представьте, что чувствовала девочка, воспитанная в любви и согласии, ждавшая принца и дождавшаяся его. Я никогда не считала себя ханжой и не была неразумным дитем, не знающим жизни. К тому времени я уже окончила институт, больше года проработала в прокуратуре, а там изнанка жизни кого угодно возвратит с небес на землю. Но то, что испытала я за этот год, не могу пожелать даже врагу. Тяга Тима к грязи, к низменному – это, поверьте, уровень патологии. Он был больной человек, и все, чего касались его руки и его взгляд, становилось черным, липким и противным до рвоты. Он был нравственным, физическим монстром и уродом.

– Вы ничего не преувеличиваете? – удивленно спросил Гуров. Столь категоричные заявления для Льва Ивановича были несколько неожиданны.

– Я преувеличиваю? – широко открыла глаза Спесивцева и фальшиво засмеялась. – Не знаю, что бы вы хотели услышать от меня о Тимофее, только ни единого доброго слова, как принято говорить об умерших, я не произнесу. Если есть ад, ему там и место. И я заявляю это спустя несколько лет, когда раны уже должны зарубцеваться, но они настолько глубоки, что кровоточат и не хотят заживать. Вы не можете, как сказали, воспринять ощущения женщины, так попробуйте воспринять их как мужчина. Вы смогли бы истязать, бить до синяков, до крови свою ни в чем не повинную жену в медовый месяц? Вы бы привели домой подобранных даже не на Тверской, а на площади у трех вокзалов немытых и пьяных шлюх и заставили бы жену участвовать с ними в групповухе? Вы смогли бы предложить своим невменяемым собутыльникам предаться плотским утехам с беременной женой на глазах у мужа? Ну так что, принимаете все это как мужчина?

– Извините… – единственное, что смог сказать смущенный Гуров.

– Не за что, – отрезала Спесивцева и прикурила еще одну сигарету. – Ваши извинения не требуются, а его я никогда не прощу. По милости Зеленского я перестала быть женщиной и превратилась в бесполое и аморфное существо. Аборт лишил меня материнства, но я рада, что не явила на свет ублюдка и его продолжение. Я сегодня даже представить не могу, что моего тела может коснуться мужчина. Отвращение и еще брезгливость – вот единственные чувства, которые я могу испытывать к противоположному полу. Кроме, естественно, профессиональных контактов, где пол совсем не обязателен. Поэтому у меня уже никогда не будет семьи, не будет детей – уже ничего не будет.

Женщина замолчала и сосредоточилась на сигарете. Затяжка, еще одна, еще – пока огонек не подобрался к фильтру. Спесивцева потушила сигарету в крохотной пепельнице и подняла совершенно пустые глаза на Гурова. За считаные минуты милая и цветущая женщина постарела на десяток лет, а может, и на целую жизнь.

– Если бы я могла убить Тима, я бы убила, – тихо сказала она. – Но я не сумела отыскать в себе хоть каплю мужества. Другие несчастные совершили то, что было предначертано этому страшному зверю.

– Вы считаете, что Тимофея убили люди, знавшие его, – очнулся Гуров, выслушавший исповедь несчастной женщины. То, о чем говорила бывшая жена Зеленского, не поразило его. Полковник уже давно мало чему удивлялся. Однако откровения Светланы Анатольевны добавили весомую порцию к уже накопившейся в душе неприязни к убитому. Слишком уж много грязи являлось на свет!

– Может быть, – безразлично ответила женщина. – Когда человек сеет вокруг себя грязь и ненависть, обязательно найдется тот, кто попытается очиститься сам и очистить других.

– Еще раз простите, Светлана Анатольевна, что я заставил вас вспомнить прошлые ужасы, – извинился перед женщиной Гуров. – Но я был вынужден это сделать. Если можно, еще один вопрос. Расскажите, пожалуйста, о родителях Тима.

– Его родители? – удивленно подняла брови Спесивцева. – Вопрос, конечно, интересный…

Она задумалась, и горькая усмешка скривила ей рот. Тонкие ухоженные и дрожащие пальцы потянули из пачки очередную сигарету. Гуров следил, как фильтр сигареты коснулся губ, как язычок пламени зажигалки скрутил в пепел коричнево-зеленые ворсинки табака, как тонкая струйка дыма потянулась к потолку, расплываясь и тая. Он не торопил женщину.

– Его отца, Олега Эдуардовича, знают многие. И представьте, он на самом деле такой, каким его видят и слышат. Это человек дела – энергичный и целеустремленный, несмотря на возраст. Шумный? Да! Скандальный? Конечно! Непримиримый и пробивной? Безусловно! – Спесивцева говорила, словно рубила. Но вдруг она сбавила тон: – А знаете, что скрывается за всей этой мощью и громкоголосием? Он безумно любит своих близких! Вот, пожалуй, то главное, для чего он живет. Если бы вы видели его радостное и живое лицо на нашей с Тимом свадьбе! И, не дай бог кому быть таким расстроенным, когда я уходила от его сына. Он заложник семьи – по-другому этого человека охарактеризовать нельзя.

– А мать Тимофея? – спросил Лев Иванович. Он видел, что к этой теме Светлана Анатольевна переходить не торопится.

– Она сумасшедшая, – коротко и неожиданно выдала Светлана Анатольевна, словно выстрелила.

Гуров на короткое время опешил от такого сюрприза, но быстро справился с собой. Он не задавал вопросов и только слушал.

– Вы можете подозревать меня в обычной неприязни снохи к свекрови или в предвзятом отношении из-за ненависти к ее сыну. Но я, как говорят, находясь в здравом уме, заявляю, что эта женщина сумасшедшая и садистка, – твердо сказала Спесивцева. – И в том, что происходит… вернее, происходило с ее сыном, виновата только она одна.

– Почему вы так думаете? – вопросительно посмотрел на собеседницу Гуров. – Это более чем серьезное, даже жестокое обвинение.

– Тим очень долго не знакомил меня со своими родителями. Все переносил и переносил это событие, мотивируя занятостью отца, болезнью матери… Собственно, мне было все равно. Для меня существовал только он – единственный и любимый, – горько усмехнулась Спесивцева. – Уже был назначен день свадьбы, когда он, наконец, привез меня знакомиться в их дом на Фрунзенской набережной. Олег Эдуардович, увидев меня, буквально расцвел. Не знал, куда усадить, как за мной ухаживать. Зато мать Тима, Лариса Филипповна, я на первых порах звала ее в шутку Настасьей Филипповной – помните «Идиота» Достоевского – за весь вечер не проронила буквально ни слова. Только редкие «да» или «нет». И я лишь ощущала на себе ее неприязненный и жгущий взгляд. Конечно, мне это было неприятно, но я все списала на обычную материнскую ревность. Решила, что время все поставит на место. Как говорится, стерпится – слюбится. Тем более что жить мы вместе с ними не собирались.

Спесивцева очередной раз потянулась к пачке «Мальборо». Гуров едва сдержался, чтобы не попросить у нее сигарету и не закурить самому, однако вытерпел и не стал этого делать.

– Однажды, месяца через два, может, чуть больше – в то время до крайностей и сумасшествия дело не доходило и все ограничивалось исчезновениями и пьянками, – когда еще мне казалось, что можно что-то исправить, я поехала к родителям Тима. Хотела поговорить, посоветоваться. Дура! – Светлана Анатольевна со злостью затушила недокуренную сигарету. – Эта особа меня просто выгнала, сказав, что не желает разговаривать со мной. Не хватило глупой девчонке ежесубботних встреч, чтобы понять, что ничего измениться не может. На этих посиделках мне была предназначена роль бессловесной куклы. Тим сразу предупредил, чтобы я молчала и не произносила лишнего слова, что его мать не терпит пустой болтовни. Субботние встречи были похожи на раут у английской королевы. Все по регламенту – чай, бисквитное печенье, разговоры о погоде и чуть-чуть о политике. И Олег Эдуардович и эта… не могли не заметить происходивших со мной перемен. За считаные недели из счастливой невесты я превратилась в затравленного зверька. И они видели это, но каждый реагировал по-своему. Олег Эдуардович становился все более замкнутым и хмурым. Однажды в прихожей, когда рядом не было ни Тима, ни его матери, он, глядя мимо меня, негромко и не к месту сказал: «Я думал, все будет иначе. Думал, изменится…»

– А Лариса Филипповна? – спросил Лев Иванович, пытаясь прервать молчание, овладевшее Спесивцевой, и отвлечь ее от горьких воспоминаний. Пустые глаза женщины смотрели сквозь Гурова. Он повторил: – Так что же Лариса Филипповна?

– А она расцветала. Вы не поверите, но это было именно так, – усмехнулась Светлана Анатольевна. – Чем хуже было мне, тем счастливее становилась эта женщина. Будто энергия, может – сама жизнь – через садиста-сына, глумившегося надо мной, уничтожавшего душу и тело, переходила ей. Она словно бы помолодела, скинула десяток лет, стала живее и веселее. Эта женщина – вампир, зверь, пожирающий всех, ее окружающих. Не ищите людей, которые убили Тимофея. Они лишь орудие неизбежного. Эта ведьма сама уничтожила, сожрала, растерзала своего сына. И еще попомните мое слово, что следующей жертвой будет ее муж.

На глаза Спесивцевой неожиданно навернулись слезы. Она вскочила с кресла, отвернулась и шагнула к окну. Из сумочки, стоящей на подоконнике, Светлана Анатольевна достала платок и приложила его к глазам. Гуров сидел и молча смотрел в спину несчастной женщины. Ему нечего было сказать ей, и от этого он чувствовал себя неловко.

– А у него были друзья? – спросил Гуров, чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу. – Я имею в виду не тех, с кем от поддерживал отношения по работе или… отдыху.

– То есть помимо собутыльников, – уточнила Спесивцева. – Нет, не было. Хотя… – Она ненадолго задумалась. – На нашей свадьбе свидетелем был его школьный товарищ. И он даже однажды заходил к нам. Такой приятный молодой человек.

– А как его звали, вы помните? – спросил Гуров.

– Михаилом. А фамилия… кажется, Зельдин. Да, точно, Миша Зельдин. Он, кстати, довольно известный в Москве врач и занимается пластической хирургией, практикует в частной клинике. Я слышала, что к нему очередь по записи на год вперед. Но он вряд ли чем поможет. Они с Тимом практически не общались. И когда Михаил зашел к нам однажды, то повздорил с Тимом и сказал, что не хочет поддерживать с ним отношений. Из-за меня…

– Что-то случилось, чему он был свидетелем? – уточнил Лев Иванович.

– Накануне Тим жестоко избил меня. Я была вся в синяках и с заплывшим лицом. Михаил случайно увидел, и его прямо затрясло. Он накричал на Тимофея и заявил, что тот как был негодяем, так им и остался. И что больше не хочет знаться с ним, – сказала Спесивцева, и ее плечи затряслись в рыданиях. – Простите, но я не хочу больше вспоминать о том времени. Я смогла вырваться из этой проклятой семьи, разрубить липкую паутину. Еще год Тимофей преследовал меня, однако я прошла через все муки и стала свободной. Прошло уже два года, как я не видела этого зверя. Я вычеркнула его из своей памяти. Что же касается смерти Тима… Пусть он успокоится в аду – вот единственное, что я могу сказать. Если можно, оставьте меня…

– Извините, что мне пришлось причинить вам боль, – сказал Гуров. – Но я должен был поговорить с вами.

– Уходите, – не оборачиваясь, попросила его Спесивцева. – Ради бога, уходите!

Глава 11

«Пежо» мягко стелился по асфальту. Опасения Гурова, что будет гололед, оказались напрасными. За двое суток о субботнем снегопаде напоминали лишь местами припорошенные поля. Правда, и обочины были мокрые и грязные от растаявшего снега. А вот дорожное покрытие оставалось совершенно сухим и позволяло держать на спидометре под сто двадцать километров в час. Можно было ехать и быстрее, однако именно такая скорость для Гурова являлась наиболее комфортной. Разгоняясь выше этой отметки, он начинал излишне напрягаться и концентрироваться. Сейчас Лев Иванович почти автоматически управлял автомобилем, что давало возможность спокойно поразмышлять.

Хотя от мыслей и дум Гурова отвлекала навязчивая мелодия, а вернее, три слова из дебильной песни, которые он поймал, едва выехав из Москвы. На указателе, висевшем над шоссе, был обозначен его номер: Е95. И вот теперь в мозгах периодически проявлялось и речитативно бухало: «Трасса Е95… Трасса Е95…» Других слов из данного роково-попсового произведения Лев Иванович не знал, как и всего его мелодического ряда, если таковой имел место быть вообще, поэтому снова и снова беззвучно повторял про себя сиротливое: «Трасса Е95… Трасса Е95…»

Рядом в кресле пассажира, откинувшись на опущенную спинку, спокойно спал Крячко. Его мерное и негромкое похрапывание иногда совпадало с ритмом въевшейся песни и еще больше отвлекало Гурова от мыслительного процесса. Станислава он подобрал в шесть утра, как и договаривались, около дома. Усевшись в машину, невыспавшийся Крячко по-хозяйски отвалил назад спинку кресла, устроился поудобнее и громко зевнул.

Еще он сказал, что как только Гуров устанет за рулем, пускай будит его. После этого напутствия Станислав закрыл глаза и мгновенно уснул. И вот уже два с половиной часа Лев Иванович выслушивал хриплые рулады, которые выводил его невозмутимый спутник. Обогнав тянущийся перед ним очередной длинномер с польскими номерами, он попытался сосредоточиться.

Вчерашний вечер особых новостей по делу Зеленского не принес. К семнадцати часам Лев Иванович без опозданий добрался до Останкино, на студию, где встретился с главным режиссером программы «Корень жизни», автором которой был убитый. На само шоу Гуров пару раз натыкался, переключая каналы телевизора. Правда, внимательно его не смотрел, так как никогда не был любителем подобных программ. Передача была не хуже себе подобных, а по живости и органичности чем-то даже и получше. Обычная окрошка из юмора на грани приличия и вкуса с добавлением надуманных жизненных ситуаций, обильно политая присутствием знаменитостей и буйно озвученная музыкальной попсой.

Поездка на студию должна была ответить на некоторые вопросы, волновавшие Льва Ивановича. Естественно, первым и главным был тезис о возможной связи смерти Зеленского с его работой на телевидении. Интересы там бродили немалые, деньги – огромные. А уж примеров неудачного деления того и другого хоть отбавляй – от Листьева, как самого яркого, до братьев его меньших и бесталанных. Всех не упомнить и не перечесть.

А еще Гурову было интересно, как Тимофей Зеленский находил время заниматься и парламентским лоббированием, и не совсем понятными делами с темными таджикскими «товарищами», и пить по-черному, зависая по нескольку дней. И при всем этом быть «талантливым режиссером и сценаристом», как его представили Гурову сразу после убийства.

Однако скоро разрешились все сомнения и вопросы. Человеком, развеявшим очередной миф о Зеленском, был главный режиссер «Корня жизни», невысокий с иссиня-черными небритыми щеками, большими навыкате глазами и пышной шевелюрой громкоголосый крепыш. У него была звучная фамилия Кацнельсон, но все его звали, несмотря на грозный вид и солидную должность, Нюсей. Он быстро и доходчиво разъяснил Гурову роль Тима.

Голос Нюси был слышен далеко от студии, еще за поворотом коридора. Он распекал кого-то, совершенно не стесняясь в выражениях «великого и могучего». На Гурова он отвлекся лишь после того, как высказал все, что у него наболело, кроткой, милой и худенькой девушке в очечках в золотой оправе. Она так трогательно прижимала к груди тоненькую папочку с надписью «Ассистент режиссера», что Льву Ивановичу ее стало искренне жалко. По окончании беспощадного монолога режиссер отправил ее «погонять стадо имбецилов, которых подобрали в самом засранном бомжатнике» и наконец обратил внимание на Гурова.

Кстати, как оказалось, девушка совершенно не была смущена ни присутствием посторонних при разносе, ни самим разносом. Выслушав все, что о ней думают, она аккуратно поправила на крохотном носике очки и неожиданным баском как-то по-доброму сообщила в спину собеседнику:

– Как же ты, Нюсик, меня з….л!

После данного заявления девица развернулась и, гордо воздев к небу подбородочек, зацокала каблучками, направляясь к высоким щитам, сколоченным из ДСП и стоящим к ним изнанкой. Из-за щитов доносился гул людей, похожий на гудение пчел в улье.

– Кто вы? Что вам нужно? – резко обратился к Гурову Иосиф Леонидович Кацнельсон. Но, не дослушав представления и даже не взглянув на его удостоверение, зашагал вдоль щитов, говоря на ходу: – У меня не более семи минут на разговор с вами. Сегодня по плану надо отснять массовку, а это сборище бездельников не хочет работать. Заходите вот сюда в конуру, полковник.

Конура оказалась не слишком просторной, однако светлой комнатой с несколькими столами и стульями, заваленными бумагами, кассетами и верхней одеждой. На ходу щелкнув тумблером чайника, режиссер освободил два стула и часть стола, перебросив находившееся на них имущество на стоявшую рядом мебель. Он небрежно махнул рукой и буркнул Гурову:

– Присаживайтесь.

Отдав должное этикету, Нюся полез в ящик стола, порылся в его недрах и вытащил банку растворимого кофе с зеленой этикеткой. Он молча показал ее гостю, надо полагать, предлагая испить данного напитка. Лев Иванович, также не говоря не слова, кивнул, давая согласие. Из того же ящика на свет появились две чашки с ложками и полуторалитровая стеклянная банка с сахаром. Лев Иванович с опаской глянул на посуду, сомневаясь насчет ее чистоты, однако поводов для беспокойства не обнаружил.

Бухнув себе в чашку две с горкой чайных ложки кофе и столько же сахара, режиссер пододвинул через стол обе банки Гурову. Тот снизил дозы наполовину и подставил чашку под подоспевший кипяток. Разлив воду и размешав кофе, Кацнельсон сделал первый глоток и одобрительно крякнул.

– Так чем же вас, товарищ милиционер, заинтересовала моя незначительная персона? – вопросительно взглянул он на Льва Ивановича. – Судя по тому, что вы служите в славном уголовном розыске, а совсем даже не в ОБХСС, возможные экономические нарушения вам по барабану. А следовательно, мне приходится ломать голову, для каких нужд аж полковнику мог понадобиться какой-то там режиссер-поц из дерьмовой и дешевой телепрограммы. Надеюсь, чудовищное содержание нашего шоу не явилось предпосылкой к эпидемии самоубийств?

– Такого подразделения, как ОБХСС, сейчас не существует, – поправил собеседника Гуров. – Есть отделы по борьбе с экономическими правонарушениями.

– И от переименования сильно изменился профиль работы? – поинтересовался Кацнельсон. – Если бы я взял себе фамилию Ходжаев, вы бы поверили, что я узбек?

– Наверное, не поверил бы, – засмеялся Гуров. – И почему же, Иосиф Леонидович, вы обзываете свою программу дерьмовой? Я сомневаюсь, что кто-то покончил с собой после ее просмотра. Многим она нравится.

– Многим, но уж никак не мне, – сказал, как ножом отрезал, режиссер. – Дерьмо, оно и есть дерьмо. Даже если его густо намазать клубничным вареньем. Но давайте же, наконец, полковник, перейдем к делу, а то битых полчаса мы говорим совсем непонятно о чем. И назовите себя по имени-отчеству, а то от вашего звания у меня на языке постоянно крутится присказка преферансистов «полковник был большим пижоном и пасовал на трех тузах».

– Лев Иванович, – склонив голову, чтобы скрыть улыбку, представился Гуров. – Ну что же: к делу, значит, к делу. Так как вы точно заметили, что к экономическим преступлениям я никакого отношения не имею, давайте попробуем обратиться к чисто уголовным видам правонарушений. Короче, меня очень интересует все, что вы можете рассказать о Тимофее Олеговиче Зеленском. Вы, надеюсь, знаете такого?

Кацнельсон, поднесший к губам чашку с кофе, услышав фамилию Зеленского, поперхнулся и, выпучив глаза, с полминуты откашливался. После того как у него появился голос, Гурову пришлось выслушать более чем занимательную речь режиссера. Причем разнос, данный Нюсей милой ассистентше, свидетелем которого он был, более походил на разговор воспитательницы детского сада с шалившей в песочнице трехлеткой. Здесь и выражения были порезче, и определения – пожестче. А такие милые эпитеты, как «талантливая бездарь» и «кролик-маньяк», просто поразили Льва Ивановича своей краткостью и более чем удивительной точностью. Пожалуй, именно они ярче всего характеризовали Тима Зеленского как работника телевидения. По крайней мере, у Гурова сложилось такое впечатление.

Минуты через четыре пыл Кацнельсона-Нюси пошел на убыль.

Он начал повторяться. Неожиданно режиссер замолчал на полуслове, ненадолго задумался и с некоторым удивлением посмотрел на Гурова.

– Кстати, а почему вы интересуетесь Зеленским? Какая связь между ним и уголовным розыском? Неужели Тимоша так сильно набедокурил, что его знаменитый папаша не смог, как обычно, отмазать любимого сынка от наших славных органов? – спросил Кацнельсон.

– Увы, Тимофея Олеговича уже невозможно отмазать ни от органов, ни от чего иного, – покачал головой Гуров. – Его убили двое суток назад, и мне поручено расследовать это убийство. И папа, увы, уже ничем не поможет. А вы разве не слышали о случившемся?

– Нет, я всего три часа как приехал на студию с дачи. У нас был трехдневный перерыв в съемках. Я совершенно ничего не знаю, – несколько растерянно сказал Кацнельсон, и тон его голоса совершенно поменялся: – Ай вэй! Тима убили! А ведь такой талантливый мальчик был, правда, немножко не собранный и чуть-чуть шалун… Но кто же из нас в юности не шалил? Какому же шлимазолу пришло в голову лишать жизни цветущего юношу?

Гуров в общих чертах рассказал режиссеру об убийстве. Чтобы завершить портрет Зеленского в телевизионных интерьерах, уже весьма подробно и красочно описанный Нюсей в его пламенном монологе, задал несколько уточняющих вопросов, на которые получил исчерпывающие ответы.

Действительно, идея создания программы и сценарии первых выпусков программы «Корень жизни» принадлежали Тимофею Зеленскому. Более того, продюсером этого шоу в самом начале производства выступал его отец Олег Эдуардович.

Однако после первого успеха последовали едва не сорванные по вине Тима съемки последующих выпусков, дрязги и финансовые разборки. А его сексуальная неуемность – Гуров улыбнулся про себя, вспомнив «кролика-маньяка», – даже для привычного ко всему околотелевизионного бомонда и поклонниц сего вида искусства оказалась чересчур бурной. Будь на месте Тимофея кто-то другой, он бы давно забыл дорогу на телевидение. Однако с положением его папы приходилось считаться.

После нескольких скандалов со срывами шоу и домогательствами Тимофея едва ли не до всех его участниц – от приглашаемых знаменитостей до уборщиц – директор канала был вынужден пойти на компромисс. Программа пользовалась успехом, поэтому закрывать ее было обидно. Он оставил имя Тимофея в титрах и, соответственно, назначил весьма солидный гонорар как автору программы, с условием больше никогда не появляться в студии. Подобная синекура Тима вполне устроила. Он помахал всем ручкой и отбыл восвояси. И появлялся лишь в дни выплаты зарплаты. А потом и это делать перестал, так как гонорары ему начали переводить на счет в банк.

Фотороботы подозреваемых в убийстве Кацнельсон просмотрел очень внимательно, но никого на них не узнал. В общем, в результате беседы с главрежем «Корня жизни» Гуров получил подтверждение очередной догадки, что смерть Зеленского с его телевизионной деятельностью не связана. Убивать Тима из-за авторского гонорара, в принципе – заслуженного, вряд ли кому было необходимо. Да и скандалы с участницами программы остались в далеком прошлом. То, о чем рассказывал режиссер, происходило около пяти лет назад. Конечно, кто-то из пострадавших от внимания Зеленского дам мог затаить на него злобу, но уж не до такой степени, чтобы по прошествии нескольких годков палить в обидчика из ржавого «нагана».

Воспоминания о беседе с режиссером Нюсей вызвали у Гурова добродушную улыбку. Но ее быстро стерли заботы о делах. Он еще раз мысленно перечел пункты записки, написанной им лично оставленному на «хозяйстве» Веселову, – плана работы по делу на сегодняшний день. Сначала капитан должен был разобраться, услугами какой компании связи пользовался Зеленский, связаться с ней и получить распечатку последних переговоров с мобильника, найденного растоптанным на месте убийства.

Далее бедному Веселову вменялось заняться фотороботами подозреваемых. А точнее – их активным распространением. Вечернего доклада Орлову Лев Иванович избежал, однако же генерал все равно достал его по телефону. В приказном порядке шеф потребовал, чтобы портреты предполагаемых убийц были размножены в большом количестве и разосланы по всем городским отделениям милиции. И еще, чтобы их обязательно показали по телевидению в «Петровке, 38».

Гуров не любил подобной шумихи, потому что это было делом насколько хлопотным, настолько и пустым. Он не помнил, чтобы подобный метод ему хоть однажды помог. Массовый выброс листовок рождал не менее массовый наплыв звонков, которые приходилось изучать и проверять. И, как правило, все они оказывались пустышками. Однако тон приказания Орлова вариантов для игнорирования воли начальника не оставлял.

Разглядев впереди над перекрестком большой синий щит, Гуров начал потихоньку сбрасывать скорость. Зона, зашифрованная, как УШУ «какой-то там номер», которого Лев Иванович не помнил и куда стремились они с Крячко, естественно, стояла не на трассе. Поэтому надо было постараться не проскочить поворот на дорогу, ведущую к искомому объекту. Прочитав на указателе названия населенных пунктов и расстояние до них, довольный Гуров определил, что до нужной развилки осталось проехать не более четырех километров.

Однако его настроение испортилось, как только он свернул с набившей оскомину стратегической «трассы Е95» на трассу местного значения. На расстоянии примерно в двести метров от перекрестка еще мог действовать термин «шоссе», на худой конец – просто дорога. Однако за этим коротким пределом термины заканчивались и на ум само собой лезло понятие наезженного направления. Бедный «Пежо», еще не поймав колесами это самое направление, а только приблизившись к нему, заскрипел и зарыдал всеми шарнирами, амортизаторами и прочими железяками.

Первая же яма в остатках разбитого асфальтового покрытия разбудила Крячко, вызвав бурю негодования. Естественно, относящегося не к дороге, а к тому, кто «еще не научился держать руль в руках». Машину тряхнуло так, что безмятежно спавший Станислав весьма чувствительно врезался головой в стойку между передней и задней дверями.

Лев Иванович на обидную реплику ответил достойно, пообещав представить Крячко счет за испорченную пластиковую обшивку. Голове-то ничего не будет, там одна кость, а машина денег стоит. Лев Иванович уже на третьей сотне метров пожалел, что принял опрометчивое решение ехать на нежной «француженке», а не вытребовал у Орлова БТР или, на худой конец, «УАЗ». Однако возвращаться было поздно, как и ронять слезы из-за своей непредусмотрительности.

Он прикинул, что до зоны осталось проехать километров не более пятнадцати, и мысленно махнул рукой: «Танки грязи не боятся, а полковники – тем более!» Правда, через пару километров и разбитый асфальт закончился, явив взору Гурова щебеночное покрытие. Он совсем было расстроился, однако, к его удивлению, колдобины как-то подровнялись, трясти не то чтобы перестало, но амплитуда колебаний приняла приличные рамки. Даже надрывный рев «Пежо» постепенно поменял диапазон с зашкаливающих нот на обиженное, но не истерическое гудение, смешивающееся с руководящим басом Крячко, взявшего на себя роль штурмана и опытного шофера-наставника.

Отбрехиваясь от указаний Станислава и морщась от каждой попадавшейся под колеса кочки, Лев Иванович, включив вторую передачу, на черепашьей скорости упорно вел машину вперед. Не прошло и сорока минут, как пятнадцать километров остались позади и «Пежо» остановился у одноэтажного домика с надписью «КПП» на табличке и глухими воротами, выкрашенными зеленой краской. Высокий забор из красного кирпича с тремя рядами колючей проволоки на изоляторах уходил далеко вправо и влево от контрольно-пропускного пункта.

– Нет, Лева, ты точно не Шумахер, – с кряхтением выбираясь из машины, подвел итог поездки Станислав. Размяв руками поясницу и осторожно покрутив торсом, Крячко нахмурил лоб и принял твердое и окончательное решение: – Ты уж извини, но на «Формулу-1» тебя допускать никак нельзя.

– Зато ты у нас в гонщики годишься, – проворчал в ответ Гуров и мстительно заметил: – Только мне интересно, кто в прошлом году за Наро-Фоминском в поворот не вписался и бампером сосенку поймал? Вот и разбирайся после этого, кто из нас Шумахер, а кто – Култхард.

Глава 12

После соблюдения всех положенных формальностей и проверок документов Гурова и Крячко провели к начальнику колонии. Подобные посещения зоны следователями и прокурорскими работниками для снятия показаний по прежним или новым делам не являлись чем-то исключительным. И, естественно, беседы с начальником зоны, здешним царем и богом, вряд ли кто из подобных посетителей удостаивался. Однако два полковника из Главного управления, да еще после звонка из УИНа с пожеланием радушно встретить гостей, который организовал Станислав, требовали к себе внимания и уважения.

Невысокий немолодой полковник в кителе с мятыми погонами, которые уже давно надо было поменять, и такими же затертыми колодками нескольких юбилейных медалей на груди встал из-за стола и уважительно пожал руки Гурову и Крячко. Гости не отказались от чая и пирогов с клюквой, которые испекла жена полковника. Время как-никак подобралось к одиннадцати, а они с раннего утра крошки во рту не держали. Чай и пироги, как и общие темы разговора, скоро закончились, и полковник с явным облегчением перепоручил москвичей заботам заместителя по режиму.

Улыбчивый подтянутый подполковник в новой камуфляжной куртке на молниях доложил, что заключенный Астафьев уже с утра дожидается их в камере для свиданий. Гуров хотел было сразу отправиться туда, однако Крячко придержал его. Стас попросил подполковника подробно охарактеризовать Астафьева, описать его поведение в зоне, привычки и состояние здоровья.

Заместитель ничего существенного о бывшем «черном копателе» не поведал. Он пожал плечами, не припоминая нарушений Астафьевым режима, и выдал ярлык обычного заключенного. Ни дурных, ни хороших – никаких его привычек подполковник не знал.

В принципе, ожидать большего и не стоило – перед ним были задачи совершенно другого характера. Так что через десять минут общения они с Крячко сошлись на том, что эту тему лучше раскроет начальник отряда.

Гуров не сразу, но догадался, зачем нужны эти подробности Стасу, и терпеливо слушал и подполковника, и пришедшего ему на помощь пожилого капитана – начальника отряда. Тот рассказал об Астафьеве более подробно, почти как о близком человеке. И не только рассказал, но и проанализировал его сильные и слабые стороны. Если бы на плечах этого человека не было погон с малиновыми просветами, его запросто можно было причислить к стану психологов.

Когда Лев Иванович поделился этим с капитаном, тот только усмехнулся и сообщил, что если в зоне не быть психологом, а иногда и провидцем, то если не заточка в бок, то уж побег подопечных будет обеспечен. И уже без улыбки заметил, что университетский диплом именно по этой специальности у него имеется.

Почему он – еще капитан в столь немолодом возрасте и при совсем невысокой должности, можно было не спрашивать. Мешки под глазами, прожилки кровеносных сосудов на щеках и лиловый цвет носа говорили сами за себя. Однако данный факт мог быть совсем не причиной, а следствием службы в этой Богом забытой дыре.

Крячко, беседуя с капитаном, похоже, достиг своей цели, и Лев Иванович примерно понял, какой. Станислав подмигнул ему и пробормотал под нос услышанное от начальника отряда, что Астафьев любит сладкое, которое ему ежемесячно привозит в передачах мать, и не очень хорошо переносит холод. На этом подготовительная часть к беседе с заключенным закончилась, и полковники отправились проводить основную.

Ожидание московских гостей для Астафьева, похоже, затянулось. Когда раскрылась обитая металлом дверь камеры для свиданий, он сидел на табурете, уронив на распластанные по столу руки голову, и дремал. Скрип петель мгновенно оторвал его ото сна. Астафьев вскочил, вытянулся и скороговоркой доложил, кто он такой и по какой статье какой срок отбывает.

Дежурный прапорщик прошелся по камере, осмотрел ее и после этого пригласил войти Гурова и Крячко. Лев Иванович отпустил его, присел на табурет напротив стоящего по стойке «смирно» Астафьева и сказал, чтобы тот тоже садился. Крячко положил перед заключенным на стол пластиковый пакет, отошел к зарешеченному окну и присел на подоконник.

Лев Иванович кивнул на пакет:

– Там тебе, Женя, сигареты и печенье.

Астафьев молча кивнул и отодвинул сумку на край стола. Гуров внимательно рассматривал сидевшего перед ним парня. Тот также поглядывал на Льва Ивановича, вероятно, ожидая, когда ему объяснят, что означает это свидание.

Если бы на Астафьеве не была надета тюремная роба с нашитой на левой стороне груди биркой с фамилией и номером отряда, парень ничем бы не отличался от своих сверстников. Многие сейчас и на воле стригутся наголо, но вот не у всех в глазах мелькает искорка интеллекта, как у сидевшего напротив полковника худощавого молодого человека. И это стоило отметить.

– Давай, Женя, познакомимся, – прервал игру в молчанку Гуров. – Меня зовут Львом Ивановичем. А это мой коллега полковник Крячко. А приехали мы, чтобы узнать от тебя одну интересующую нас деталь из твоего не очень далекого прошлого.

– Да вроде бы все детали этого самого прошлого в моем уголовном деле запротоколированы, пронумерованы и сшиты, – криво усмехнулся Астафьев. – И срок за них определен соответствующий. Уж не знаю, чем вам и помочь в вашем трудном, но благородном деле. И память в последнее время шалить начала – все забываю и путаю. Не иначе как от недостатка кислорода.

– Ну, насчет кислорода ты, дружок, перегнул, – сказал Гуров и глянул через голову Крячко в окно, где сквозь тучи начало проглядывать солнце. – Воздуха-то здесь куда больше, чем в Москве. Экология здесь, Женя, на высоте, и это надо ценить. А что памяти касается, так ее всегда можно поправить. Конечно, если только хорошо постараться.

– Экология, гражданин начальник, может, здесь и получше, чем в Москве, а вот насчет кислорода вы явно ошибаетесь, – покачал головой Астафьев. – Разный он на воле и за «колючкой». Здесь его никогда вдоволь да всласть не глотнешь. Тут он почему-то всегда дерьмом припахивает…

– Так никто же, Женя, тебя сюда силком не тянул, – сказал Гуров. – Не попал бы в зону, тогда и не тревожил бы запах ни дерьма, ни чего другого непотребного. И вроде договаривались мы, что ты будешь меня звать Львом Ивановичем.

– Я с ментами и прокурорскими никогда не договаривался и договариваться не собираюсь, – неожиданно со злостью заявил Астафьев. – И «гражданин начальник» говорить мне как-то привычнее. Спрашивайте, что вам нужно, не тяните время. От работы на лесопилке меня никто не освобождал. Бригаде надо план давать по кубам, и братву не волнует, что у какого-то бугра в Москве возникли заморочки по моей персоне.

– Что-то ты, Женя, гонора, да языка зэковского чересчур скоро набрался, – поднял брови Гуров. – Послушаешь тебя, так и не поверишь, что когда-то этот молодой человек в университете на истфаке учился.

– А здесь свои университеты, и профессора покруче будут, – сказал Астафьев, исподлобья сверля глазами полковника. – И законы диалектики тут не в теории, а на практике изучают отметинами на шкуре. А тут, на тебе – приехали добрые дяди, печенье и сигареток привезли, ласково переговорили, так думаете, я и поплыл, как девочка Снегурочка под ласковым солнышком. Что вам от меня надо?

Лев Иванович чувствовал, как волны крайней озлобленности накатывают на него от сидевшего напротив парня. Астафьева можно было и пожалеть, но не хотелось. Этот человек знал, на что шел. Не от нищеты и безденежья он преступил закон по одной из самых тяжелых статей Уголовного кодекса. И не Гурову и не Крячко жалеть или осуждать его…

– Ну ладно, не будем терять время, раз тебе так этого хочется, – сказал Гуров, вытащил из папки фотографию и положил ее перед заключенным. – Тебе знаком этот «наган»?

– Может, знаком, а может, и нет. Не помню… – безразлично ответил Астафьев. – Мало ли я их видел? В Музее революции, к примеру, когда нас в школе туда на экскурсию водили. Рабочие на баррикадах Красной Пресни примерно из таких по царским сатрапам пуляли.

– А ты попытайся вспомнить не про экскурсии школьные и не про Пресню, – сказал Гуров и выложил на стол еще одну фотографию того же «нагана», но уже со снятыми деревянными накладками рукоятки. – Вот, видишь, нарисована стрелочка? Она указывает на то место, где обнаружили отпечаток твоего пальца.

– Ну и что? – пожал плечами Астафьев. – Мало ли мы стволов находили, когда я с отрядом «Поиск» по местам боевой славы ходил-бродил.

– Бродить ты, может, и бродил, однако восстановлением оружия и торговлей им в то время еще не занимался, – терпеливо и спокойно сказал Гуров. – И находку, как и свою работу по накладкам из вишневого дерева, узнать, думаю, сможешь.

– Может, и узнаю, да зачем это мне нужно? – ухмыльнулся Астафьев. – Я свой срок получил сполна и, повиснет на мне этот шпалер или пройдет стороной разницы нет. К семи ящикам со «шмайсерами» и тридцати тысячам патронов не то что «наган», пушку с «Авроры» пристегни, которая по Зимнему дворцу стреляла, срок не прибавится и не уменьшится.

Гуров понимал, что, в принципе, Астафьев прав. Обнаруженный на «нагане» отпечаток пальца в его судьбе абсолютно ничего не менял. Ну, появится в уголовном деле еще несколько исписанных листков и фотографий вещественного доказательства, однако на приговоре и на дальнейшей жизни зэка это никак не отразится. И парень это прекрасно знал и твердо шел в отказ. Даже более того, пытался поглумиться над незадачливыми московскими гостями. А Лев Иванович не любил проигрывать и, тем более, выставлять себя на посмешище. Он искоса глянул на сидевшего на подоконнике Крячко, не подавшего за все время беседы ни единого звука. Станислав понял этот взгляд – за много лет службы они научились понимать друг друга без лишних слов.

Крячко поднялся с подоконника, подошел к Астафьеву и навис над ним эдакой мощной и суровой глыбой. Заключенный поднял вверх глаза и едва заметно втянул голову в плечи. Видимо, ему не стало уютнее.

– Сынок, ты хоть понимаешь, во что вляпался? – мрачно и многообещающе вопросил Станислав.

– Ни во что я не вляпался, – несколько растерянно сказал Астафьев, и Лев Иванович разглядел, как глаза зэка метнулись к Крячко, потом возвратились к нему и пугливо ушли в сторону. Получилось почти кокетливое женское «в потолок – в угол – на предмет». Вот только подобное зазывное блуждание очей сопровождалось явно напряжением мысли Астафьева. Он пока не понимал, о чем идет речь.

– Ты до сих пор не усек, что по твою душу приехали аж целых два полковника, оба – «важняки»? Тебе не надо объяснять, что значат эти звания и эти должности? И прибыли они для того, чтобы задать, заметь, только один вопрос по поводу какого-то сраного «нагана», – более доходчиво пояснил Крячко исходный тезис о «вляпывании» Астафьева. – Тебя много полковников «кололо» по оружейному складу, который ты захотел толкануть на сторону? Дело было ой какое серьезное, да вот выше капитана да майора по нему никто не работал. А тут какой-то ржавый «наган» высветился… Ты, болезный, уловил остроту момента? Уловил, я спрашиваю?!

По окончании краткого, однако впечатляющего монолога Крячко лицо «черного копателя» изрядно вытянулось, и, похоже, более активно заработал мозг, что стало заметно по его бегающим глазам.

– Статью и срок мне все равно не поменяют… – попытался он завести прежнюю пластинку, однако Крячко быстро поставил «копателя» на место.

– Сынок, я еще раз, причем последний, повторю, что ты попал под раздачу, попадать под которую я бы не посоветовал даже заклятому врагу, – замогильным басом сообщил Крячко: – Вляпался ты, паренек, по самое не могу.

– Чего я вляпался? Я вообще ничего не знаю, – замельтешил Астафьев. – Что вы ко мне привязались с этим шпалером?

– Мы к тебе привязались? – удивился Крячко. – Ты даже не представляешь, что будет, если мы вот с этим полковником, который сидит напротив, к кому-то привяжемся. И лучше тебе этого не ведать. Запомнил? А теперь мне интересно: почему ты, дорогой, не задаешь вопросов о том, что случилось и для чего нам нужна вся подноготная об этом «нагане»?

– А что спрашивать? И так понятно. Наверное, кого-то из него завалили, – пожал плечами Астафьев.

– Молодчина, Женечка! Ты такой умный и догадливый, что мне аж страшно становится, – радостно сказал Крячко, но тут же стер с лица улыбку. – Страшно! Усек? Как умному могу на ушко прошептать, что действительно из этого «нагана» завалили, как ты верно определил, одного человека. Кого именно – не скажу, потому как знать тебе этого не положено. Слишком уж серьезная личность тот убитый, о чем и свидетельствуют два полковника, приехавшие за триста верст киселя похлебать в эту Тмутаракань. А теперь еще пошепчу, как догадливому. Так вот, ты все равно скажешь, кому продал этот шпалер, который на фотографии изображен. Тезис этот я не раскрываю, потому что тогда уже не мы будем тобой заниматься и нам станет совсем не интересно, как тебе развяжут язык. Важны последствия сего действа.

Астафьев сидел молча, тупо уперев глаза в обитую металлом столешницу, не подавая ни звука. Гурову было понятно, что он сейчас очень скрупулезно просчитывает ситуацию. И почему-то у сыщик не сомневался, что ушлый московский парнишка примет правильное решение, отбросив наносное зэковское «не верь, не бойся, не проси». А еще он любовался игрой Станислава. И режиссер, и актер в одном лице. Дедушка Станиславский точно бы воскликнул: «Верю!»

– Повторяю, юноша, об истории этого «нагана» ты расскажешь по-любому, можешь не сомневаться. Нам или кому-то другому, – негромко, но все так же убедительно продолжал Крячко. – И после того как это свершится, ты абсолютно прав: не изменится ни твоя статья, ни срок. Однако будут возможны некоторые варианты твоего дальнейшего существования. Если ты в подробностях опишешь нам, когда и кому ты продал «наган», для тебя ничего ровным счетом не изменится. Ты останешься в зоне все тем же «мужиком», которым был до сих пор, будешь с братвой давать план на лесопилке, может, примешь участие в художественной самодеятельности и тебе вручат почетную грамоту. И после отбытия половины срока, как и все, ты напишешь ходатайство о помиловании. Дадут его, не дадут – не скажу, потому что не Нострадамус. И твоя мама каждый месяц будет навещать тебя и привозить передачки с карамельками и леденцами. Ты чувствуешь, Женя, я ничего не обещаю, не сулю ни златых гор, ни отдельной камеры, ни параши с подогреваемым стульчаком, ни амнистии к Дню Парижской коммуны. Потому что я, Женечка, честный человек. И ты это цени! Картина вышла понятная? – ласково вопросил у Астафьева Крячко.

– Вполне, – несколько неопределенно выдавил из себя заключенный, однако Гурову в его тоне послышались ободряющие его предчувствие нотки. – А если я вам ничего не скажу?..

– А вот ежели мы уедем ни с чем, тобой займутся другие. И после того как они узнают все, что им интересно, доложат заинтересованному лицу, что ты на сотрудничество не шел и вообще нехороший человек. И вот тот, кому про это расскажут, поморщится и брезгливо махнет ладошкой: «Не хочу слышать про это ничтожество, уберите его подальше». И это указание будет выполнено с предельной точностью. Кто-то снимет трубку телефона и передаст человеку в погонах с большими звездами два заветных слова «ничтожество» и «подальше». И очень скоро застучат колеса под «столыпинским», а потом будет бить волна о борт корабля. И самый дальний лагерь где-то в окрестностях Колымской трассы примет в свои жаркие объятия незадачливого зэка Астафьева, пострадавшего из-за своей глупости. Вечная мерзлота, минус пятьдесят зимой, тучи гнуса летом, которое длится полтора месяца, лесосека… И мама на свидание уже не приедет, потому как ее годовой пенсии хватит лишь на билет в одну сторону. Одна посылка в те края потянет на полпенсиона. Не грозит, Женечка, тебе никакое изменение приговора, и срок тебе никто не поднимет. Так что подумай минутку, пока мы с товарищем полковником перекурим. А как надумаешь, так нам и скажешь: что тебя больше устраивает.

– Да что же ты так пугаешь парня? Колыма, мерзлота, морозы минус пятьдесят… – включился в процесс Гуров. – Женя рассудительный человек. Он не запирается, не пытается нас обманывать, а просто малость запамятовал об этом несчастном «нагане». И сейчас просто вспоминает.

– И вспомнил, – неожиданно подал голос Астафьев. Он взял в руки фотографию «нагана» и внимательно в нее вгляделся. – Сначала память как ножом отрезало, а потом потихоньку стала она возвращаться. Признал я эту машинку по накладкам из вишни, которые своими руками вытачивал. Поэтому, граждане начальники, я совершаю явку с повинной и готов дать любые показания по поводу этого револьвера.

– Любых нам не надо, – усмехнулся Гуров. – А вот точные и правдивые необходимы. Давай выкладывай, что же ты, дружок, вспомнил.

Неглупый парень-москвич, любивший сладкое и плохо переносивший холод, видимо, прикинул перспективы маловероятного, однако возможного развития событий, и решил не рисковать. Два полковника из Москвы – несколько неожиданный и впечатляющий расклад. А вдруг они действительно не пугают его, а говорят правду? А дело-то выеденного яйца не стоит, чтобы из себя мученика лепить. И на приговор его признание не повлияет.

– В общем, три года назад, осенью… – начал рассказывать Астафьев и на секунду задумался. – Да, точно, в начале октября мне позвонил школьный товарищ Серега Растегин. Мы с ним после школы особо не пересекались, но друг друга из виду не теряли. Он занимался спортом, был кандидатом в мастера по боксу. Учился в институте Лесгафта. Деньжат Сереге, как и всем, не хватало, и он подрабатывал где придется. В основном, по своей спортивной специализации. И вышибалой в злачные заведения нанимался, и охранником. Одно время даже сопровождал эскортниц. Знаете, что это такое?

– Наслышаны мы про эскорт, Женя, – сказал Крячко. – Мы же не в институте благородных девиц этикет преподаем. Ты не отвлекайся, рассказывай.

– Встретились мы с ним на другой день. Зашли в кафешку…

– Поточнее вспоминай, с деталями. Где встретились, когда, в какое кафе зашли, где сели, что заказали, – перебил его Гуров. – В таких делах каждая мелочь может оказаться очень даже полезной.

– Встретились в одиннадцать утра у метро «Кропоткинская», – по второму кругу начал рассказывать Астафьев. – По Гоголевскому бульвару прогулялись в сторону Старого Арбата и, не дойдя до Сивцева Вражка, зашли в кафе. Как оно называется, я уже не помню. Народу было мало, мы заняли столик в левом углу. Взяли по чашке кофе. Сначала переговорили о всякой ерунде, а потом Расстрига спросил меня насчет пистолета…

– Какой расстрига? – удивленно поднял брови Гуров.

– Растегин. У него в школе кличка была Расстрига, – пояснил Астафьев. – Он знал, что я влез в «копательство». Ну и, соответственно, догадывался, что оружие через мои руки гуляет. Я сначала поотнекивался, мол, нет у меня ничего, что, в принципе, было почти правдой. Я в то лето из-под Новгорода привез «вальтер» офицерский и «штерних-люгер». Обе машинки в хорошем состоянии. Их у меня чуть с руками не оторвали, особенно «люгер». Он же стоял на вооружении сотрудников гестапо. Выстрел тихий, как легкий хлопок ладошками, а пробивает кирпичную стену…

– Давай-ка, Женя, поближе к теме, – пробасил Крячко. – История и ТТХ оружия очень занимательны, но сейчас нас интересует совсем другое.

– Хорошо, – кивнул головой Астафьев и продолжил рассказ: – К тому времени из пистолетов у меня в наличии имелся только «наган». Я его еще года за два до этой встречи откопал на Невском пятачке. Состояние у него, сами видели, аховое, поэтому он у меня и завалялся. Стрелять из него опасно – ствол ненадежный, разворотить может. И для коллекции он ценности не представляет. Можно найти поновее, даже в смазке. Такого добра хватает. Ну и Расстрига, хоть и старый школьный товарищ, однако в деле не был проверен. Я же старался работать только по надежным каналам.

– И все равно залетел, – усмехнулся Крячко.

– Залетел. Так уж получилось, – согласился Астафьев. – В общем, опаска меня брала – вдруг Серега кого замочит по несознанке и меня сдаст. Справки, что у него на ринге мозги не вышибли, я не видел. Но он сказал, что хочет купить «наган» не себе, а одной знакомой телке. Вроде он ее знал еще по эскорту. Якобы она бросила это дело, работает по вызову одна и, на всякий случай, чисто для самообороны хочет заиметь шпалер. Готова заплатить за него сто пятьдесят баксов. Я подумал и согласился.

– Старому товарищу побоялся продать, а какой-то незнакомой телке «наган» загнал без проблем? – удивился Гуров. – Какая-то нестыковка в твоей логике.

– Да логика тут одна, – поморщился Астафьев. – Этому «нагану» в базарный день красная цена тридцатник «зеленых». А тут в пять раза больше гонят. Одним словом, жадность меня обуяла.

– И что было дальше? – поторопил его Гуров.

– Да ничего особенного. Я ему честно сказал, что «наган» протезный. Если и выстрелит, то максимум два раза. Однако Серега согласился, сказал, что стрелять из него знакомая не собирается, а он ей нужен чисто для психологической атаки, пугания то есть.

– И ты поверил? – поинтересовался Крячко.

– Нет, конечно. Но сто пятьдесят баксов за барахло, которое я выбросить собирался, согласитесь, сумма заманчивая, – пожал плечами Астафьев. – В общем, продал я «наган», еще и комплект патронов в придачу презентовал.

– Ты сам видел покупательницу? – спросил Гуров. – Может, Растегин упоминал ее имя, фамилию?

– Что-то он называл, попробую вспомнить. Прозвище или кличка – на языке вертится, никак не поймаю. Сейчас… Кажется, зверек какой-то… прыгает он… Подождите, я попробую припомнить.

– Белка, – неожиданно сорвалось с языка Гурова.

– Да, Белка! – удивленно посмотрел на него заключенный. – Точно! Но откуда… – Он неожиданно засмеялся. – Вот дурак – у полковников спрашиваю, откуда они это знают.

– А как ее зовут, Растегин не говорил? Вспомни, может быть, проскакивало у твоего друга. Лариса, Лиза, Лизка… – стал перечислять женские имена Гуров. Рассказ помощника депутата Дмитрия о давнем конфликте на Тверской и продолжении его в отделении милиции всплыл в памяти сыщика. Ведь в нем также фигурировала некая Белка, исцарапавшая физиономию Зеленскому-младшему. Дмитрий вспомнил имя и, предположительно, ее фамилию – Лизка Белая, которая, в принципе, могла быть еще и Белкиной, и Беловой…

– Нет, не скажу, Серега ее только Белкой называл. Если бы не прозвище такое интересное, я бы и не запомнил, – сказал Астафьев. – Как-никак три года прошло!

– Но ты сам эту покупательницу видел? – повторно задал вопрос Гуров. – Может, у нее волосы рыжие, поэтому и такое прозвище прилепилось.

– Издалека на нее смотрел, метров со ста как минимум. Я привез «наган» и сидел в машине, когда Серега его ей передавал. А насчет цвета волос… Нет, не помню.

– В каком месте это было? – нетерпеливо спросил Гуров.

– За Северным речным вокзалом, в Тушино. Там лесопосадка справа начинается, – доложил Астафьев.

– Это на берегу Химкинского водохранилища? – уточнил Лев Иванович, переглянувшись с Крячко. Именно в этой лесопосадке убили Зеленского. Только не у речного вокзала, а немного подальше.

– Да, именно там, – кивнул Астафьев.

– На чем она приехала? – спросил Гуров.

– Пешком, кажется, пришла, – наморщил лоб заключенный. – Да, точно, она от жилых домов дорогу переходила.

– Можешь описать эту женщину? – спросил Гуров.

– Да нет, это же давно было, и я уже говорил, что на нее издалека смотрел, – категорически отказался от описаний бывший «копатель», однако с интересом взял протянутый Гуровым листок с фотороботом подозреваемой. Он внимательно рассмотрел изображение и скептически покачал головой. – Может, она, а может, и нет – врать не буду. Говорю же: столько времени прошло. И одета была совсем по-другому.

Предложенный Астафьеву для опознания портрет предполагаемого убийцы Зеленского положительного результата также не принес. Заключенный взглянул на фоторобот и категорически заявил, что никогда не видел изображенного на нем человека.

Еще несколько вопросов, перекрестно заданных Гуровым и Крячко собеседнику, ничего интересного не выявили. Пожалуй, только уточнения по Растегину были полезны для следствия.

– Как же я «пальчик»-то под накладками оставил? – напоследок сокрушенно посетовал Астафьев. – Хотя еще молодой был, неопытный. Вроде не должен был наследить, да лоханулся. Так, граждане полковники, мне точно можно не дергаться? Я ведь вам все как на духу выдал. Останусь я в этой зоне?

– Если все сказал, можешь спокойно тянуть срок дальше, – милостиво разрешил Крячко, и тут же голос его посуровел: – Но если, парниша, ты от нас что-то скрыл, пеняй на себя. Тогда светит тебе дальняя дорога и знойная колымская зима.

Глава 13

От обеда, предложенного радушными хозяевами колонии, Гуров отказался, чем вызвал неподдельную досаду Крячко. Станислав сел в машину и холодно отвернул голову к боковому стеклу.

Его «позы» хватило километров на пять неспешного движения «Пежо» по трассе местного значения. За этот время, видимо, он немного отошел душой, а может, просто растрясся на ухабах, так как стал потихоньку поругиваться на дорогу, бестолкового чайника-водителя и изнеженную «француженку», совершенно не приученную к родному российскому бездорожью.

И только когда они выбрались на Ленинградку и автомобиль умиротворенно зашуршал колесами по асфальту, Крячко стал совсем добрым. Он даже вспомнил, что захватил с собой бутерброды. Станислав, забыв обиды, по-братски поделился едой с Гуровым, правда, не упустив момента при этом поворчать по поводу альтруистов-начальников, которые сами толком не жрут и своих подчиненных держат впроголодь.

Он даже помечтал, что можно было бы задержаться на полчаса и опробовать весь перечень блюд, которые предлагал отведать улыбчивый заместитель по режиму. Однако благодаря излишней ретивости «некоторых», на которых не стоит указывать пальцем, остались они без борща украинского домашнего, карпов жареных в сметане, картошечки отварной рассыпчатой, груздей соленых бочковых, огурчиков маринованных и пирогов с брусникой и клюквой.

И еще, хотя об этом разговор и вовсе не заходил, предположил Крячко, что гостеприимные хозяева зоны запросто могли бы угостить московских гостей, к примеру, особой сливовой или крепким яблочным сидром, под коими кодовыми названиями, как правило, скрывается чистейший первач. Это не Москва с ее чужезаимствованной системой быстрого питания, консервами и консервантами, а русская глубинка, которая как жила, так и живет на всем натуральном, чистом и здоровом.

Розовые мечты коллеги Гуров не разделял. Он за всю дорогу от колонии не произнес ни слова, еще и еще раз анализируя сведения, полученные от бывшего «черного копателя». Отправив Астафьева в отряд, они с Крячко попытались прояснить для себя и уложить в логическую цепь услышанное. Однако толком у них по-прежнему ничего не связывалось.

Единственное предположение, к которому склонились сыщики, было то, что Тушино и берег Химкинского водохранилища, где убили Зеленского, выбраны не случайно. Точка продажи «нагана» от места обнаружения трупа отстояла менее чем на километр. Совпадения, конечно, бывают, но интуиция подсказывала – не в этом случае. Вполне возможно, что убийцы жили где-то рядом или они очень хорошо знали эту местность. И это не только наводило на определенные размышления, но и давало повод для действий.

И еще у Гурова оставалось все меньше сомнений, что женщина, купившая у Астафьева «наган», была сообщницей убийцы. Нечасто встречающееся прозвище, известный конфликт, свидетелем которого стал помощник Зеленского-старшего, вскоре – покупка револьвера, чтобы расправиться с обидчиком… Да и шприц с остатками героина и ВИЧ-инфекция, обнаруженная в следах крови на игле, – заведомо реальные последствия для проститутки со стажем.

Но на этом вся логика очередной раз заканчивалась. Более никакой, даже относительной ее тени в действиях убийц Лев Иванович уловить не мог. Три года лежал «наган», вероятно, купленный этой самой Белкой – Лизкой Белой? Беловой? – чтобы отомстить Зеленскому. И за что отомстить? Чем он ее обидел? А непосредственный убийца, стрелявший в Тима, – кто он? Тоже им когда-то обиженный? А может, нанятый проституткой киллер или самый что ни есть банальный сожитель?

Если помощник Дмитрий был точен в своем рассказе, Белка вцепилась в физиономию Тима на Тверской, как только его рассмотрела в машине. А из этого следовало, что они были знакомы раньше и конфликт должен был разгореться еще до той драки. Судя по открывшимся темным страницам жизни Зеленского в воспоминаниях людей, его окружавших, отношения Тимофея с женщинам были не совсем адекватными. И он, без сомнения, мог раньше контактировать с проституткой и чем-то обидеть ее.

Все бы так, но ведь «наган» еще три года не пускался в дело. Выжидался удобный момент или Тим потерялся из виду? Неужели Белка, если именно она является участницей преступления, за столь немалый срок не могла отыскать Зеленского? Москва, конечно, огромный город, однако сына более чем известного папаши найти большого труда не составило бы.

Очередные загадки и нелепости ввергли Гурова в состояние крепкой унылости. Кстати, и телефонный разговор с Веселовым оптимизма не прибавил. Капитан доложил, что мобильником Зеленского, найденным раздавленным на месте убийства, мог пользоваться только он сам. Последний разговор с этого аппарата, зафиксированный оператором связи, состоялся около семнадцати часов, когда Тим был в полном здравии. Его предположения, что телефоном мог воспользоваться убийца, не оправдались. И еще Веселов сообщил, что отпечатки пальцев, обнаруженные в «Ауди» и квартире убитого и, вероятнее всего, принадлежавшие подозреваемым, в картотеке не значатся. То есть поводов для уныния было более чем достаточно.

Крячко, хорошо знавший Гурова, заметил его сплин и попытался привести друга в относительно нормальное состояние. Однако ни анекдоты, ни веселые воспоминания о былом настроения Гурову не вернули.

– Лева, ты гений! – неожиданно после очередного анекдота, на который Гуров никак не прореагировал, серьезно заявил Крячко, ошарашив его таким громким признанием. – Как ты с ходу определил прозвище этой проститутки! Только Астафьев сказал, что зверек какой-то, а ты, как из двустволки, дуплетом и без промаха выдал: «Белка!». Я бы так не смог.

– Он же сообщил, что этот зверек еще и прыгает, – едва заметно улыбнулся Лев Иванович.

– Да мало ли кто из зверьков прыгает? Я тебе сейчас не задумываясь штук тридцать животин перечислю, которые прыгают и их зверьками называют, – нахмурил лоб Крячко. – Куница, норка, хорек, тушканчик…

– Еще суслик… – помог ему Гуров.

– Нет, суслик не прыгает, он бегает по степи, – поправил товарища Крячко.

– Ну, тогда кенгуру – он точно прыгает, – выдал вариант Лев Иванович.

– Хватит издеваться, – посуровел Крячко. – И ты не только прозвище этой подруги вычислил, но и сразу на аналогичные фамилии вышел.

– И даже на имена, – едва сдерживая смех, уточнил Гуров. – Лариса, Лиза… Это, Стас, даже не предвидение сыщика, а научный подход к своей профессии. Ты метод дедукции помнишь?

– И не только, – подозрительно глянул на Льва Ивановича Крячко. – Изучали когда-то. Есть еще и метод индукции. Один – от частного к общему, второй – от общего к частному. Что-то ты, Лева, кажется, мне баки заливаешь? Я тебе не доктор Ватсон, да и ты на Шерлока Холмса не совсем похож.

– Ну а если так, то никакого предвидения вовсе и не было, – признался Гуров. – В беседе со мной помощник Зеленского-старшего вспомнил случай, когда тот своего сына из милиции вытаскивал. Там эта самая Белка и засветилась. Я тебе про это не рассказывал, потому что серьезным не посчитал. Думал, проходной эпизод.

– Да-а-а, – расстроенно протянул Крячко. – А я-то решил – профессиональная интуиция, гениальное чутье знаменитого сыщика… А тут сплошное надувательство! Нехорошо! Кстати, Лева, капитана Веселова мы напрягли насчет розыска Растегина, а вот район Тушина оставили без внимания. А ты говорил, что там работает толковый участковый со знаменитой фамилией Иванов. И мы как раз мимо Тушина возвращаться будем. Давай-ка заскочим и напряжем отличника участковой службы.

– Идея неплохая, – согласился с Крячко Гуров. – Пока еще фотороботы до участкового дойдут при нашей бюрократической системе. Город, округ, район, участок… Дня через три как минимум, не раньше, до Иванова доберутся портреты наших голубков.

– А как было бы хорошо, чтобы глянул Иванов на фотороботы и сразу, к примеру, выдал, что изображены на них бежавший с сахалинской каторги душегуб Федька Каин и весьма известная в определенных кругах этуаль Белка Золотой Коготок, – мечтательно сказал Крячко.

– Да уж, этуаль, – поморщился Гуров. – Ее «определенные» круги – эскорт и Тверская, да и те, наверное, в прошлом. Если вспомнить героин и ВИЧ-инфекцию, место обитания этой Белки не иначе как на площади Трех вокзалов. Ну да ладно, не будем бежать впереди паровоза. Мы еще не доказали, что именно она убийца, а точнее – сообщница убийцы. Все доказательства вины этой женщины набраны лоскутами из разных ящичков и сшиты на живую нитку. А про ее подельника, непосредственно стрелявшего в Зеленского, мы вообще ничего не ведаем и неизвестно, когда узнаем… Скверно работаем, Стас!

Гуров несколько лукавил. И особенно, когда говорил, что не ведает, когда они что-то узнают об убийце и его спутнице. Сыщики вышли на более чем четкий след, с которого их, как опытных охотничьих псов, нельзя было ни сбить, ни увести в сторону. Пока не было ни ясности, ни относительного понимания причин преступления, что для Гурова являлось важным пунктом. Улики и доказательства выходили спорными, порой вообще маразматичными, на плечах висел идиотский груз «деликатности» дела, что подразумевало ограничение в действиях, но темнота, надо признаться, стала потихоньку отступать, и уже становилась заметна натоптанная тропиночка.

С участковыми Гурову и Крячко сегодня фартило. Уже знакомого капитана Иванова они нашли, недолго поплутав среди коробок многоэтажек, в его резиденции в полуподвальном помещении. Кабинет милиционера соседствовал с подростковым клубом с неизменным еще с юношеских лет Гурова названием «Бригантина». Из-за закрытых дверей доносилась какая-то очень знакомая музыка и хор неокрепших голосов выводил что-то про качели, которые летят.

– Вот уж не думал, что еще какие-то клубы сохранились, в которых дети в хоре поют, – удивился Крячко. – Прямо патриархальность какая-то, пастораль. Того и гляди, как ветерана выловят и в почетные пионеры примут.

– Ну и слава богу, что еще осталось такое явление, – сказал Гуров. – Хоть дети пообщаются нормально, а то сейчас у них в мозгах сплошь Интернет да стрелялки-догонялки.

Он без стука открыл дверь, на которой висела табличка, извещавшая, что за ней одновременно существуют и опорный пункт милиции, и участковый уполномоченный капитан Иванов. Комната была размером не более двенадцати квадратных метров и обставлена в полном соответствии со своей площадью и финансовой состоятельностью народной милиции. Шкаф в углу, письменный стол, четыре стула, два из которых были заняты, – вот и вся меблировка.

Сыщики совершенно не удивились подобной спартанской обстановке. Их собственный кабинет не очень сильно отличался от кабинета уполномоченного. Может, только мебель была поновее.

Иванов сидел за столом, заваленным стопками бумаг, папками, какими-то амбарными книгами. Подобный натюрморт также был знаком полковникам, потому как являлся неотъемлемой частью милицейской жизни. Чем больше истрачено бумаги, тем начальство довольнее. Дело толщиной в полкирпича вызывало у руководителя презрительную усмешку и сплошной негатив в речи, пусть преступник уже был пойман и полностью признался в содеянном. Вот пара пухлых томов, чтобы завязки только за самые кончики увязывались, вызывала уважение к исполнителю.

Участковый был не один. Напротив него на стуле сидел молодой капитан в сером форменном бушлате. Если бы не четко наметившаяся лысина Иванова и прорезанный морщинами лоб, их можно было бы принять за близнецов. Среднего роста, среднестатистической внешности, в одинаковой форме, они походили на клонов, выращенных в одной милицейской пробирке. Как оказалось, и должности у них одинаковые. К Иванову в гости зашел его коллега, уполномоченный с соседнего участка, находившегося там же, в Тушино.

Иванов встал из-за стола и по-уставному поприветствовал Гурова:

– Здравия желаю, товарищ полковник.

Здороваясь с ним за руку, Лев Иванович представил Крячко. Заслышав звания прибывших, гость вскочил на ноги, вытянулся во фрунт, скороговоркой выпалил свое звание, должность, не менее распространенную, как и у коллеги, фамилию Кузнецов и попытался скрыться под предлогом срочных служебных дел. Однако был решительно остановлен и усажен на прежний стул. Один участковый – хорошо, а два – совсем прекрасно!

Гуров, не вдаваясь в подробности, выложил на стол фотороботы подозреваемых и попросил участковых внимательно рассмотреть изображенных на них людей. Сообщил, что, возможно, они живут в подведомственных им районах.

Иванов долго вглядывался сначала в портрет подозреваемого мужчины. Отрицательно покачав головой, передал его коллеге и взял в руки фоторобот женщины. Изучив ее синтезированный компьютером облик, задумался и неопределенно пожал плечами.

– Ну что, кого-то узнаете? – спросил его Гуров.

– Мужчину я на своем участке не встречал. Это факт. А вот женщину… – Иванов ненадолго задумался и неуверенно закончил фразу: – Женщину, кажется, тоже..

– Так в самом деле никогда не видели ее, или все же вам это только кажется? – вмешался в разговор Крячко.

– Возможно, она мне на глаза попадалась. Что-то в ее чертах знакомое есть. Однако утвердительно сказать, что знаю ее, не могу, – извиняющимся тоном сказал капитан. – На участке живут десятки тысяч людей. И мы же, в основном, работаем с контингентом определенной направленности… Если человек не нарушает правил общественного спокойствия, то и не попадает в поле нашего зрения. А что, эти причастны к убийству Зеленского?

– Подозреваются в причастности, – поправил его Гуров и, не распространяясь дальше, обратился ко второму участковому: – А вы что нам скажете, товарищ Кузнецов?

Молодой коллега Иванова уже изучил фоторобот мужчины и положил его на стол. Сейчас он держал в руках изображение женщины и, как-то странно сморщившись, словно у него болели зубы, внимательно в него вглядывался.

– Ну что, знакомы вам эти люди? – с надеждой спросил его Гуров.

– Мужчину я никогда раньше не встречал, – твердо сообщил Кузнецов. – А женщину…

– Видел? – в один голос одновременно вопросили Гуров, Крячко и Иванов.

– Не помню, – виновато сообщил участковый. – Что-то вроде знакомое в этом изображении есть, а в целом не могу никак признать.

Такого результата опознания подозреваемой, в принципе, можно было ожидать. Если мужчину продавщицы видели близко и в портретном сходстве с оригиналом можно было не сомневаться, то фоторобот женщины составлялся со слов только одной из них, рассмотревшей ее через витринное стекло. Однако одинаковая реакция милиционеров, не узнавших мужчину и нашедших знакомые черты в изображении женщины, обнадеживала.

– Господа участковые уполномоченные! – строго официально обратился к капитанам Лев Иванович. – Даю задание особой важности. За его выполнение присвоение очередного звания не обещаю, но благодарность по городу могу гарантировать. В общем, как говорят в народе, фотороботы в руки, а руки в ноги и аллюром марш по своим участкам. Обойти и опросить население на предмет опознания подозреваемых. Мы к вам сюда прилетели совсем не случайно. Не буду открывать подробности, скажу только: есть предположение, что женщина в вашем районе гость не случайный. Даю еще наводку: прозвище этой женщины Белка, а предполагаемые имя и фамилия Лиза Белая или Белова. Но это, повторяю, не точные данные. – Гуров посмотрел на посуровевшие лица участковых и немного сбавил тон:

– Вопросы ко мне есть? Вопросов нет и быть не должно. Если появится хоть малейшая зацепка, немедленно связывайтесь со мной. И никакой инициативы типа задержания или слежки. Мне от вас нужна только информация. Но вы не первый год носите погоны и глупостей, думаю, не наделаете.

Глава 14

Поставив задачу участковым, Гуров и Крячко двинулись к себе в управление. По дороге заскочили в кафе пополдничать, как определил данный прием пищи Стас. Время подходило к пяти и обедом это событие называть было уже поздно, а ужином – еще рано. Поели плотно, потому что к обоим пришло предчувствие, что сегодня им придется поработать допоздна. Лев Иванович созвонился с отделом, и ему сообщили, что капитан Веселов еще не возвратился, но полковника уже ждут посетители.

На участковых сегодня точно был урожай. Старший лейтенант Слюсарев, в чьем ведении находился дом, где жил Тимофей Зеленский, сидел у двери кабинета вместе с пожилым мужчиной строго вида с палочкой между ног. Гуров помнил, что они со старшим лейтенантом договаривались о встрече на завтрашнее утро. Он должен был обойти участок и опросить жителей. Может, кто-то из них был так же бдителен, как приятная во всех отношениях Надежда Сергеевна со второго этажа, и мог увидеть что-то, чего не видела она.

Честно говоря, Лев Иванович не очень верил в успех данного мероприятия и даже в суете забыл о задании участковому, но тот, похоже, отнесся к нему вполне добросовестно. Видимо, Слюсарев обнаружил что-то серьезное, раз прибыл раньше оговоренного срока, да еще и привел с собой ветерана.

Почему именно это определение возникло в восприятии Гурова, он и сам не знал. Возможно, ощущение шло от осанки спутника участкового. Старик сидел, держа спину прямо, твердо зажав трость руками, и, строго нахмурив брови, смотрел перед собой. Так и казалось, что он сейчас переведет взгляд на Гурова и спросит, с какой стороны баррикад он был в августе девяносто третьего и почем продали клятым американцам Союз нерушимый. А потом припомнит, как в финскую под Аллакурти замерзал в сугробах, а в Отечественную с боями прошел до Берлина.

При более близком рассмотрении Гуров определил, что спутник Слюсарева если и застал Великую Отечественную войну, то явно не в призывном возрасте. Да и колодки на левой стороне груди, которые он сразу не разглядел, являли в своем большинстве медали юбилейные и за выслугу лет. Только самый первый серый прямоугольничек с тонкими желтыми полосками по краям и в середине говорил, что товарищ награжден медалью «За боевые заслуги».

Гуров взмахом ладони остановил вскочившего навстречу ему со стула участкового и пригласил обоих к себе в кабинет.

Усадив ветерана, он выслушал сбивчивый доклад Слюсарева о том, что Петр Федорович кого-то где-то видел, а также гонял с лестничной площадки и еще за кем-то наблюдал из своего окна. Толком ничего не понявший Гуров прервал его, решив обратиться к первоисточнику. Для начала он представился.

– Полковник Гуров Лев Иванович, старший оперуполномоченный по особо важным делам. А это мой коллега полковник Крячко. А как вас изволите величать? – обратился он к старику.

– Диденко Петр Федорович, подполковник в отставке, – строго и солидно доложился ветеран.

– А за что, Петр Федорович, если не секрет, вас наградили медалью «За боевые заслуги»? – задал вопрос Лев Иванович. Собственно, его не так уж сильно интересовали былые подвиги собеседника, однако сыщик хотел расположить к себе старого вояку.

Подполковник в отставке огляделся по сторонам, несколько подозрительно покосившись на Крячко и участкового старлея. Судя по настороженному взгляду, данные товарищи ему не в полной мере понравились с точки зрения конспирации, однако он все же решился на откровенность.

– Сейчас уже можно об этом говорить. Раньше такие сведения шли под грифом «секретно». А нынче ни государственных тайн, ни военных секретов не существует, вся страна нараспашку. Шпионы по закрытым объектам разгуливают без стеснения, плюнь на улице – обязательно в цээрушника попадешь… В общем, за Вьетнам мне эту медаль вручили. Я там ракетной батареей ПВО командовал, помощь интернациональному братскому народу оказывал в борьбе против мирового империализма. Завалила моя батарея одной ракетой сразу два «Фантома», которые звеном на Хайфон шли.

– «И одною пулей он убил обоих…» – едва слышно пропел под нос слова из старой шуточной песни Крячко, за что удостоился гневного взгляда Гурова.

– Вот и наградили меня, а потом и на повышение отправили – на командира дивизиона, – выложил героический факт биографии ветеран. Он, по-видимому, был немного туговат на ухо, так как на непозволительную вольность Крячко внимания не обратил. Зато мечтательно прищурился и сообщил, что если бы его орлы «B-52» сбили, тогда бы он точно сейчас звезду Героя на груди носил. Но не привелось…

– Боевой, оказывается, вы у нас товарищ, Петр Федорович, – заметил Гуров, чем поверг ветерана в некоторое горделивое смущение.

После таких слов подполковник запаса должен был если не записать сыщика в свои друзья, то уж точно поставить его в ряды соратников, кто был и остается с ним по одну сторону баррикад. И, соответственно, после столь тонкой отладки душевного контакта можно было надеяться на плодотворное сотрудничество, что и произошло в полной мере. Далее беседа пошла как по маслу.

Ветеран жил в доме напротив «сталинки» Тима Зеленского. Лев Иванович припомнил красную шестиэтажку, стоявшую в середине квартала за деревьями небольшого скверика. Примерно около месяца назад Петр Федорович обнаружил, что его подъезд повадилась посещать парочка. Причем оба не молодые, а уже лет по тридцать, а может, и больше. И на влюбленных и бродяг совсем не похожи. Появятся после пяти вечера и все стоят у окна подъездного между пятым и шестым этажами – смотрят в него и негромко о чем-то переговариваются. А уходили они по-разному. И после шести их уже не было, а иногда и до одиннадцати задерживались.

Гуров, слушая старика, автоматически отметил, что лучшего наблюдательного пункта за домом и квартирой Тима Зеленского найти было трудно.

Гонять их никто из жильцов не гонял, потому что вреда не видели. Стоят, ну и пусть себе стоят. Правда, продолжалось это до тех пор, пока соседка с шестого этажа не нашла за батареей брошенный шприц. Вот тогда они вдвоем с Петром Федоровичем и шуганули парочку, пригрозив им милицией. Те, ни слова не говоря, развернулись, ушли и больше в том подъезде не появлялись. И только три дня назад, в субботу, около девятнадцати часов ветеран их увидел вновь у дома напротив, когда они с каким-то мужчиной садились в легковую машину.

Петр Федорович вышел на вечерний моцион со своей собачкой – пудельком Динкой и уже спешил домой, чтобы успеть к новостям по НТВ, когда рассмотрел через деревья сквера очень знакомую фигуру. Человек шел от подъезда к машине с неестественно прямой и закрепощенной спиной. Петр Федорович предположил, что у него радикулит, которым он и сам мучается. Собачка как раз в этот момент присела по своей надобности, поэтому ветеран смог рассмотреть, как мужчина подошел к хозяину автомобиля, они некоторое время, вероятно, переговаривались, а потом втроем сели в машину и уехали. Женщина подошла из тени дома, когда мужчины уже залезли в салон.

Лев Иванович достал из папки фотороботы мужчины и женщины и положил на стол перед подполковником запаса.

– Посмотрите внимательно, Петр Федорович, это те люди, о которых вы сейчас рассказывали? – спросил Гуров.

Ветеран вьетнамской войны недолго вглядывался в изображения подозреваемых.

– Они, не сомневайтесь, точно они, – так энергично закивал головой Диденко, что Гуров испугался, как бы очки не слетели с его носа. – Особенно похож мужчина. И женщина вроде тоже, но какое-то расплывчатое у нее лицо. На самом деле у той особы и нос поострее, и губы потоньше.

– Ну что же, Петр Федорович, большое спасибо вам за помощь, – поблагодарил старика Гуров. – Вы нам очень помогли. Нам не хватало нескольких деталей для ясности в картине преступления, и вы их нам представили в своем рассказе. Я попрошу вас еще ненадолго задержаться, пока мы оформим ваши показания. А потом товарищ старший лейтенант доставит вас домой в целости и сохранности.

– Да не только меня благодарите. Если бы не участковый, я бы и не стал к вам обращаться. Мало ли по подъездам бродяг да наркоманов стенки отирает. Говорили у нас во дворе, что из того дома кого-то на окраине убили. Ну, поболтали и разошлись. Где мы, а где окраина! А он, въедливый, пристал и все у меня выведал, а потом и в один клубок с убийством связал, – поделился лаврами со старшим лейтенантом Петр Федорович.

Участкового стоило похвалить. А ветеран был просто молодцом. Он помог своими наблюдениями завершить картину совершения преступления. Сейчас можно было сказать, что оно не являлось спонтанным. Не меньше месяца парочка наблюдала за Зеленским, пока не просчитала, когда его можно брать. В субботу Тимофея ждало обязательное свидание с родителями. И он, вероятно, всегда в этот день заявлялся домой один и примерно в одно и то же время отправлялся на Фрунзенскую набережную. Еще стало понятно и то, когда и как появилась в автомобиле женщина, которую не разглядела из своего окна приятная во всех отношениях Надежда Сергеевна.

Не были ясны только три пункта: кто эти люди, убившие Тима Зеленского, где они сейчас прячутся и каковы мотивы преступления. Мелочи, не больше…

Пока Крячко оформлял показания Петра Федоровича, Гуров занялся тоненькой папкой, обнаруженной им на своем столе.

К ней была приколота записка Веселова. Капитан сообщал, что это материалы по Тимофею Зеленскому, которые, как и обещал, подготовил Гойда. Он заезжал около двенадцати часов и оставил папку для Гурова.

Несколько листков бумаги с отпечатанным текстом. Родился, учился, женился… Город, который значился местом рождения Тима, по определению классика, «на карте генеральной кружком означен не всегда». Лев Иванович как-то и не вспоминал, что отец убитого при всей его популярности и положении в верхних эшелонах власти вовсе не москвич. Зеленский-старший выплыл на поверхность высокой политики на волне перестройки и бардака начала девяностых из далекой северо-уральской глубинки. С шумом и скандалом избрался оттуда в Думу первого созыва и до сего момента продолжал свою бурную деятельность.

Тим появился на свет в семье не народного трибуна и глашатая, а мастера сборочного цеха. Его папа успешно двигался по служебной лестнице, пока не добрался до кресла директора крупнейшего предприятия Министерства средней (читай – ракетной) промышленности все в том же небольшом городке, запрятанном в дремучих уральских лесах неподалеку от Полярного круга.

Лев Иванович быстро пробежал глазами по тексту, перевернул страницу, глянул, что дальше, выхватывая отдельные абзацы, и приятно удивился. Гойда за короткий срок – чуть больше суток – сумел поднять и перепахать огромнейший пласт. Шесть страниц компьютерной распечатки с тезисно-кратким, однако весьма подробным описанием жизни убитого. Лаконичные фразы, даты, имена, фамилии выстраивались строка за строкой, накладывая последнюю ретушь на портрет Тимофея Зеленского. Вероятно, Гойде пришлось серьезно потревожить коллег и на далеком седом Урале, и в Белокаменной.

Детство и отрочество Тима Гурова мало интересовали, хотя и в подростковом возрасте тот имел некоторые трения с законом. Если при таком папе он в четырнадцать лет имел приводы в милицию, значит, к пай-мальчиком явно не относился и в те счастливые года. А хотя при чем здесь папа? В то далекое время Зеленский-старший еще не был ни депутатом Госдумы, ни директором градообразующего предприятия и от одного его имени доблестные местечковые правоохранители не шарахались как черт от ладана. А на учет в детской комнате милиции Тимофея поставили за «неоднократные хулиганские действия и избиение сверстников в составе группы».

«Н-да, и в юные годы Тимоша не отличался тихим нравом», – отметил про себя Гуров.

Далее шли чисто информативные факты: закончил среднюю школу с серебряной медалью! – вот тебе и хулиган; в тот же год поступил в областном центре в педагогический институт на отделение иностранных языков. А вот запахло уже не детской комнатой милиции. По окончании первого курса Тим привлекался к суду в качестве свидетеля по делу об изнасиловании гражданки Е. Солнцевой. Некто А. Зелепукин получил по данному делу одиннадцать лет строго режима. А Тиму Зеленскому и М. Зельдину суд вынес частное определение. Кстати, это был, вероятно, тот самый Зельдин, о котором поминала бывшая жена Тима. И его фамилия вместе с фамилией Зелепукина звучала и в предыдущем абзаце, где рассказывалось о детских шалостях Тима. Они втроем как раз и представляли состав группы, занимавшейся избиением своих сверстников. Школьная дружба продолжилась.

Через год зафиксирована очередная шалость – угон автомобиля. Тим с сокурсником Н. Радченко и сопровождавшими их особами женского пола К. Царевой и С. Зинченко, находясь в пьяном виде, вскрыли «шестерку», перемкнув провода замка зажигания, завели ее, покатались по городу и бросили. Радченко, как организатор угона, осужден на условный срок; Зеленский же отделался очередным частным определением.

После третьего курса Тимофей перевелся в Москву в Институт иностранных языков. Все правильно, как раз в тот год папа стал народным избранником и засел в Думе. Студенческие годы в столице прошли без «неоднократных хулиганских действий», как указывалось в деле малолетнего Тимоши. Или он притих и взялся за ум, во что верилось с трудом, или папа принимал все возможное, чтобы шалости его отпрыска не всплывали на свет.

За два года официально зафиксировано лишь одно происшествие – драка в кафе в составе группы. Правда, и здесь Зеленский-младший проходил по делу свидетелем. Студенты того же иняза Михаил Корзарин и Алексей Акиншин, вероятно, отдыхавшие с ним в кафе, заработали административные наказания, надо полагать – штрафы, так как пресловутые пятнадцать суток к тому времени уже были отменены. Вероятнее всего, и здесь сработало влияние знаменитого папаши, и беспощадный меч незрячей Фемиды очередной раз просвистел мимо шеи любимого сынишки.

Институт Тим окончил с красным дипломом. Гуров вспомнил определение, данное убитому режиссером Нюсей-Кацнельсоном: «талантливая бездарь». С таким ярлыком вполне можно было согласиться. Серебряная школьная медаль, красный диплом института иностранных языков, многообещающее начало карьеры на телевидении как-то плавно и очень естественно перешли в совсем иное измерение теневого зарабатывания денег на поприще думского лоббизма и весьма причудливых отношений с гражданами, очень похожими на таджикских наркобаронов. И все это на фоне пьяных оргий, откровенного жизненного цинизма с различными причудами, если к таковым, к примеру, можно отнести натуральный садизм в отношении собственной жены.

Гуров перелистнул страницы, пытаясь отыскать тот случай, о котором рассказывал помощник Дмитрий. Однако согласно официальным документам, а точнее – их отсутствию, осенний период три года назад для Тима Зеленского прошел без каких-либо серьезных конфликтов с правоохранительными структурами. Зафиксированное превышение скорости с последующим штрафом в 0,5 МРОТа, совершенное им в начале ноября, к таковым не относилось. Видимо, папа тогда не только вытащил сына из райотдела милиции, но и позаботился, чтобы протоколы были уничтожены. Соответственно, смутные ожидания Гурова, что он обнаружит в одном из абзацев, посвященных происшествию трехгодичной давности, фамилию пресловутой Белки, рассыпались.

Фамилии, имена, даты… Гуров вчитывался в них и его все больше охватывала злость. Он злился на убитого Зеленского, по которому давно плакала если не тюрьма, то уж психушка точно, на его отца, прикрывавшего негодяя сына, на генерала Орлова, который подсунул ему это гнусное дело, на себя – из-за того, что топчется и не может сойти с места. Выходило, как пел Владимир Семенович Высоцкий: «И дело, в общем, не в гусях, а все неладно…»

Температура кипения, по законам физики для определенного вещества всегда постоянная, для Гурова была плавающей. В настоящий момент она росла, подбираясь к высшей точке, и была готова включить цепную реакцию, яростно выплеснув наружу накопившееся раздражение. Однако этого не случилось – благодаря мобильнику, который неожиданно проснулся и запел «Оду к радости», на которую недавно запрограммировал звонок Гуров.

Выявился пропащий Веселов. Капитан радостно сообщил, что он только что записался в фитнес-клуб «Грация» и в настоящее время ждет тренера, чтобы уточнить расписание занятий. И если Лев Иванович хочет тоже заняться здоровьем и фигурой, то может к нему присоединиться. И чем скорее, тем лучше, так как тренер прибудет минут через двадцать. Очумевший от такого хамского предложения, явившегося последней каплей в кипящем котле раздражения, Гуров широко открыл рот, чтобы излить на голову капитана все, что он думает по поводу своей фигуры и особенно будущего состояния здоровья капитана, но не успел. Веселов как бы между прочим добавил, что фамилия тренера Растегин и зовут его Сергей.

Лев Иванович понял, что Веселова в данный момент совсем не интересует ни своя, ни тем более чужая фигура. А звонит он сейчас с телефона из приемной этого самого фитнес-клуба, куда скоро должен прибыть Растегин, по чьей просьбе «черный копатель» Астафьев загнал «наган» пресловутой Белке. И еще, вероятно, кто-то находится рядом, так как напрямую капитан говорить не может.

Гуров, солидно и громко прокашлявшись, милостиво согласился подъехать, посмотреть, что там за заведение, и переговорить с тренером. Веселов в ответ продиктовал адрес клуба и сказал, что будет ждать приезда Льва Ивановича, а если и у Крячко появится желание – то и его. Подобная конспирация немного удивила Гурова, но он рассудил, что Веселову на месте виднее, как себя вести.

Крячко как раз закончил оформлять свидетельские показания подполковника в отставке Диденко. Гуров быстро распрощался и с ветераном, и с участковым, дав строгое указание старлею доставить Петра Федоровича в целости и сохранности до дверей его квартиры. За ними еще не захлопнулась дверь, как Лев Иванович уже натягивал на плечи куртку, жестко пресекая поползновения Крячко включить электрочайник с целью испить кофейку после трудов праведных. Под его ворчание они скорым шагом добрались до машины и погнали в район Мневников, где и располагался пресловутый фитнес-клуб «Грация».

Глава 15

Двадцать минут от Петровки до Мневников, да еще в конце рабочего дня, когда народ после трудов праведных спешит к теплому камельку, срок, конечно, нереальный. Выбравшись из всех возможных пробок и поплутав по кварталу, через тридцать пять минут они подъехали к выкрашенной светло-серой краской металлической двери, ведущей в подвал девятиэтажного дома. Над ней висела вывеска, на которой красными буквами горела надпись: «Фитнес-клуб «Грация».

Справа и слева от названия были нарисованы смеющиеся мужчина и женщина. Он играл рельефом мышц, она же отличалась высокой грудью и более чем тонкой талией. При виде столь преувеличенной хрупкости возникал естественный анатомический вопрос, как на таком ограниченном пространстве у дамы могут расположиться печень, почки, желудок, кишки и прочие селезенки. А уж «холмы Венеры», как когда-то изящно и манерно говорили о женских прелестях, почему-то немедленно наводили на мысли о силиконе.

Правда, Гурова сейчас волновали другие заботы, и вопросы хотелось задавать совершенно иные. Выйдя из «Пежо», скромно затерявшегося в длинном строю «Крузеров», «Роверов» и «Чероки», они с Крячко спустились по ступенькам к двери, оказавшейся закрытой. Лев Иванович нажал на кнопку звонка и держал ее, пока из динамика, находившегося за часто и неровно просверленными отверстиями в металле, не послышался ленивый мужской голос, незатейливо вопросивший:

– Чего надо?

Гуров пояснил, обращаясь к дыркам двери, что в фитнес-клубе сейчас находится их коллега, который пригласил их записаться в эту кузницу красоты и здоровья. Динамик неопределенно гукнул ответ что-то не очень понятное, а может, просто послал их подальше, однако автоматический замок щелкнул, разрешая прибывшим пройти внутрь.

Перед ними открылась лестница, ведущая вниз и в сумрак. Осторожно считая ступеньки под тускло горевшей лампочкой, они спустились, повернули направо, открыли еще одну металлическую дверь и очутились в комнате, обшитой белой пластиковой вагонкой. Надо полагать, это была приемная, так как в ней находился стол, за которым сидел весьма крупный молодой человек. Видимо, гору мышц на вывеске рисовали именно с него – точно такие же бугры выпирали из-под майки, обтягивающей бугая. Он внимательно смотрел на что-то поющее на экране телевизора, закрепленного на стойке под потолком, и активно двигал челюстями, видимо, жуя резинку, обертку от которой держал в руках. В помещении стоял специфический запах спортзала – застарелая смесь пота, железа и масляной краски.

Гуров попытался обратиться к гражданину в майке:

– Извините, нам нужен…

Однако накачанный товарищ прервал его, молча ткнув пальцем в одну из двух дверей. Причем не в ту, за которой слышалось лязганье металла, а во вторую, из-за которой вроде бы ничего не доносилось. Гуров пожал плечами, и сыщики отправились туда, куда было указано.

Они зашли в освещенное лампами дневного света помещение размером примерно десять на пятнадцать метров. Дальняя и правая стены были от пола до потолка зеркальные, и Гуров с Крячко с порога разглядели в них свои отражения. Окна на стене слева выходили в соседнее помещение – как раз в то, откуда слышался металлический лязг. Правда, пластиковые окна шум почти не пропускали, делая его далеким, зато открывали живописный вид на нескольких граждан мужеского пола и потного вида, которые тягали, рвали и жали железо самых различных видов и форм.

В зеркалах зала, куда зашли сыщики, помимо них отражались и несколько дам в яркой спортивной одежде и самого различного возраста и габаритов. Даже беглого взгляда хватало, чтобы понять – спортсменок моложе «сорокапяток» в помещении не присутствовало и размеры их с романтическими 90-60-90 ничего общего не имели. Они стояли в два ряда лицом к двери и под ритмическую музыку не очень умело, но энергично выделывали ногами кренделя, шагая вперед на подставку, вправо, назад, потом по новой, только уже влево, назад и вперед…

Появление в зале двух импозантных мужчин, к коим в полной мере можно было отнести Гурова с Крячко, произвело среди любительниц шейпинга и фитнеса волнение, переходящее в легкую панику. Каждая вторая, не считая каждой первой, немедленно сбилась с ритма мелодии, результатом чего явились смущенные улыбки в сторону прибывших и пятна румянца на щеках.

Коротко стриженный плечистый тренер, стоявший спиной к двери и шагавший вместе с неюными спортсменками, хлопнул в ладоши и возмущенно воскликнул:

– Да что же это такое, почему не следим за ритмом? Стоп! Стоп!

Уловив устремленные к дверям взгляды подопечных, он резко обернулся и недовольно оглядел нарушителей спокойствия. Со скамейки, стоявшей сбоку в углу, встал капитан Веселов. Он махнул тренеру рукой и шагнул к Гурову и Крячко. Тренер в ответ кивнул, вызвал из волнующегося строя одну из учениц, дал ей какое-то указание, в результате чего та с пылом армейского старшины начала равнять любительниц шейпинга с целью возобновления ритмических кренделей. Примерно через минуту шагание приняло прежний относительно пристойный вид, и тренер направился через зал к прибывшим.

За это время Гуров успел коротко переговорить с Веселовым. Тот сообщил, что дома Растегина он выловить не смог и с великим трудом обнаружил это заведение, где тот работал уже около года. Соседи сообщили, что Растегин последнее время в своей квартире появляется редко. Капитан предположил, что причиной этому являются его подопечные дамы. Веселов был свидетелем, что тренер прибыл на вечернюю тренировку с блондинкой, как минимум лет на пятнадцать его старше. Причем они уделяли друг другу весьма очевидное и недвусмысленное внимание.

– Альфонсирует, значит, наш Сереженька, – подвел итог рассказанному Крячко. Веселов лишь пожал плечами: мол, вероятно, так дело и обстоит.

Из-за специфики «Грации», и особенно внешнего облика его обитателей, капитан не стал афишировать свою принадлежность к милицейской профессии и интерес к господину Растегину. Он решил изобразить из себя начинающего любителя шейпинга и здорового образа жизни. И это, похоже, ему удалось.

Гуров был с капитаном полностью согласен. Вид мальчика на входе и остальных любителей бодибилдинга, которых можно было наблюдать через стекло в соседнем зале, наводил на мысль, что данные товарищи, как правило, сначала бьют с правой, а уже потом вникают в тему дискуссии. И, вероятнее всего, данное заведение начиналось с качкового подвала местной братвы.

Тренер Растегин, молодой человек с характерным приплюснутым носом, – Астафьев упоминал, что он был коэмэсом по боксу, – подошел к ним.

– Ваш коллега сообщил, что вы имеете желание позаниматься у нас в клубе, – сказал он и приветливо улыбнулся. – Чтобы тело и душа были молоды…

– Желание имеем, но несколько другое, – ответил улыбкой на улыбку Гуров. – Наши души, да и тела, думаю, подождут, пока мы побеседуем с вами на некоторые отвлеченные от спорта темы.

Лев Иванович достал из внутреннего кармана удостоверение, открыл его и представился Растегину:

– Полковник Гуров. А это мои товарищи полковник Крячко и капитан Веселов. Вас же, если не ошибаюсь, величают Растегиным Сергеем… Как по батюшке-то?

– Геннадиевичем, – растерянно доложил молодой человек. Он глянул в удостоверение и сразу перевел глаза на окно в соседний зал, словно ища там поддержки. Гуров проследил за взглядом и увидел, что их общение с Растегиным привлекло пристальное внимание крепкого мужчины более чем средних лет с коротким седым ежиком. Он не таскал железяки, а ходил от снаряда к снаряду, наблюдал за качающимися и давал им какие-то указания.

Разглядев в руках Гурова красную книжицу, седой решительно двинулся на выход в приемную. Через несколько секунд он уже был в зеркальном зале. Причем не один – за его спиной маячил бугристый мальчик из приемной. Кстати, и лязганье металла за окном напрочь утихло, явив обращенные к ним через стекла с десяток пар внимательных глаз, в глубине которых доброта и смирение точно не таились.

– Что здесь происходит? – вызывающе спросил седой, сверля глазами Гурова. Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, выглядело довольно напряженным.

– Прежде чем задавать вопросы незнакомцам, культурные люди обычно представляются, – пробасил Крячко, разглядывая свои ногти. Он светло и невинно посмотрел на седого и, добродушно улыбнувшись, сообщил: – Так меня мама в детстве учила.

Седой смерил его холодным взглядом, секунду подумал и после этого неохотно процедил сквозь зубы:

– Я директор этого клуба, и моя фамилия Батурин.

– А имя-отчество? – поинтересовался Гуров.

– Дмитрий Борисович, – после очередной короткой паузы доложил седой.

– Очень приятно, Дмитрий Борисович, – кивнул головой сыщик и развернул перед ним удостоверение. – Я полковник Гуров Лев Иванович, старший оперуполномоченный по особо важным делам. А это мои коллеги по службе полковник Крячко и капитан Веселов.

– Аж целые полковники в гости пожаловали, – по-прежнему недовольно выговорил седой. Однако тон его стал чуть мягче и в голосе прозвучали некие нотки удивления. – Чем же наш клуб обязан столь высоким гостям?

– Ваше заведение, Дмитрий Борисович, увы, нас совершенно не интересует, – сообщил директору Гуров. – А вот одному из ваших работников, а именно – господину Растегину, хотелось бы задать несколько вопросов.

– Можно ли поинтересоваться, на какую тему? – исподлобья посмотрел на полковника Батурин.

– Нельзя, – жестко отрезал Гуров.

– А если я не разрешу и выставлю вас отсюда? – процедил седой, многозначительно глянув в сторону соседнего зала.

– Нет никакого смысла, – поморщился Лев Иванович. – Мы же все равно вернемся.

– И, естественно, не одни, а с мальчиками в масках и в кованых ботинках, – засмеялся директор клуба, и морщины на его лице немного разгладились. – А все же хотелось бы знать.

– Могу лишь повторить, что разговор с Сергеем Геннадиевичем не касается ни вас лично, ни вашего клуба, – твердо сказал Гуров. – Поверьте на слово.

– Придется поверить, – уже совсем миролюбиво проворчал седой. – Тем более слухи до моих ушей долетали, что следак Гуров правильный мент и зря пургу не гонит. Раз так нужно, поговорите.

– И я слышал, что Батя – надеюсь, я не ошибся в псевдониме – вполне разумный человек и без темы на рожон не прет, – парировал Лев Иванович. – И не беспокойтесь, уж как-нибудь сами разберемся, что нам делать, и разрешения на это у вас спрашивать не будем.

– Ну, пожалуйста, беседуйте, – отвел в сторону глаза седой. – А у меня и без ваших забот дел хватает. Пошли-ка отсюда, Паша. Не будем мешать господам полковникам.

Он повернулся и вышел из зала. За ним ушел и накачанный мальчик, не проронивший за все время разговора ни слова. Гуров проводил их взглядом и, улыбнувшись, переглянулся с Крячко. Матерый волк верно просчитал расклад. Разобравшись, что дело его не касается, сохранив лицо, он аккуратно ушел от схватки. Урок волчатам: не можешь победить сильнейшего, не ломай зря клыки.

– Ты, Лева, становишься популярным. Прямо Алла Пугачева, – восхитился Крячко. – Уважение от серьезной братвы имеешь. И даже погоняло его вспомнил. А я чувствую, что-то знакомое в фамилии этого кадра, а никак не припомню…

– Я счастлив до невозможности от их уважения, – сделал кислое лицо Гуров, – Может, этот Батя среди местной пацанвы и серьезный, только на нас у него кишка тонка. И видел я это уважение в дубовом гробу с кистями и глазетом. Нам делом надо заниматься, а не со шпаной из пустого в порожнее переливать. А теперь, молодой человек, подскажите, где мы с вами можем побеседовать без музыки и марширующих баядерок?

– Наверное, в тренерской, – неуверенно сказал Растегин. – Там сейчас никого нет.

Бывший боксер, похоже, несколько приуныл. Если его крутого шефа построили по полной программе, чему он был свидетелем, то уж для себя от предстоящей беседы ничего хорошего не ждал. Хотя, и это было ясно видно по лицу Растегина, он не очень понимал, что от него хотят полковники. Все сходилось к тому, что ситуация разворачивалась серьезная. Растегин был в полном недоумении и, следовательно, готов к беседе. И узкая тренерская – без окон, с двумя хилыми стульями, которые без разговоров заняли Гуров и Крячко, – также располагала к доверительному разговору. Веселов для полноты картины занял место у дверей.

– Сергей Геннадиевич, вы, надеюсь, разобрались, что мы с коллегами занимаемся расследованием особо важных дел, – не глядя на стоявшего посередине комнаты Растегина, сухо начал Гуров. Он решил не тянуть с преамбулой и сразу взять быка за рога. – Для вас из этого тесного помещения возможны два исхода. Первый – в наручниках в Матросскую Тишину, второй – в зал к своим шейпингисткам. Я понятно объясняю?

Молодой человек растерянно пожал плечами и промямлил, что он, вообще-то, не очень понимает, что происходит.

Его мычание перебил Крячко:

– Чего мы время теряем в этой дыре? Забираем голубка и поехали. В СИЗО отдохнет денек-другой и быстренько нам расскажет, как террористам сбывал оружие.

– Не будем спешить, – остановил его Гуров. – Возможно, Сергей Геннадиевич не продавал никому оружие и не имел дел ни с какими террористами, а просто был случайным свидетелем. Ведь так, гражданин Растегин?

– Какие террористы?.. – очумело спросил молодой человек, переводя глаза с Гурова на Крячко и обратно. – Я вообще ничего не понимаю! И никаким оружием не торговал.

– И про «наган», который ты Белке продал, не помнишь? – не давая опомниться, быстро спросил Крячко.

– Ну это… – смешался Растегин, и лицо его вытянулось. – Я же просто… Меня она попросила, я их и свел.

– То есть денег вы за это не получали, а следовательно, продавцом оружия считаться не можете, – помог ему Гуров. – Мы можем вам поверить и даже пойти навстречу. Но для того чтобы вас не привлекли к делу как сообщника, вы, Сергей Геннадиевич, сейчас должны чистосердечно рассказать, что произошло три года назад, и это можно будет оформить как явку с повинной.

– Точно так, – облегченно выдохнул Растегин. – Я ничего никому не продавал и готов немедленно и честно написать эту самую повинную.

– Для начала мы готовы вас внимательно выслушать, – сказал Гуров, пристально глядя на молодого человека. – А уже потом будем оформлять чистосердечное признание письменно.

– Хорошо, – согласно кивнул Растегин. – В общем, Белка попросила меня…

– Кто такая Белка? – перебил его Лев Иванович. – Фамилия, имя, отчество, где проживает, как вы познакомились?.. Начнем с этого.

– Белка… ну, в общем, Лиза Белая – ее все так звали, – неуверенно начал Растегин.

– Кто все и где ее так звали? – раздраженно спросил Крячко. – Рассказывай в деталях, что знаешь, и языком побыстрее шевели, а то у нас со временем напряженно.

– Я, когда учился в институте на последнем курсе, работал в эскорте охранником. Там и познакомился с Лизой, вернее – Элизабет. Там все девочки берут себе красивые имена типа Кристина, Аделаида, Марианна. У нее был псевдоним Элизабет. Ну, все и звали ее Лиза, или Белка, Белая. А это из-за того, кажется, что у нее волосы были вытравлены в белый цвет.

– То есть и Лиза, и Белая, и Белка – все прозвища и к реальным имени и фамилии никакого отношения не имеют? – насторожился Гуров. – А вы, может, знаете, как ее зовут по-настоящему?

– Нет, не знаю, – пожал плечами Растегин. – Я ее всегда Лизой звал. И там вообще не было привычки интересоваться друг другом. Правда, я слышал, что до Белки у нее вроде было прозвище Солнышко. Ее так иногда подруга звала.

– Какая подруга? – живо поинтересовался Гуров.

– Агния. Они с Лизой дружили. Я ее видел где-то год назад. Она с эскортом завязала, замуж вышла. Муж вроде при делах. У него риэлторская фирма где-то в Медведково – она хвасталась. И Агния при нем пристегнута, вроде бы отделом аренды квартир заведует. А еще она сказала, что Лизка тоже замуж вышла, только за зэка. Ездила в колонию расписываться.

– Что-о? – удивленно протянул Гуров.

– Да, точно, – оживился Растегин. – Я с Агнией виделся год назад, и она говорила, что Белка расписалась прошлым летом. Значит, два года, как она вышла замуж за заключенного.

Гуров переглянулся с Крячко. Станислав неопределенно пожал плечами. Неожиданная информация о браке подозреваемой была ими принята к сведению.

– А где живет эта Агния, вы знаете? – Гуров с надеждой посмотрел на молодого человека.

– Нет. Мы с ней просто столкнулись на улице и прямо на ходу поболтали, – покачал головой Растегин.

– Зачем Белке был нужен пистолет? – спросил Лев Иванович. – Она вас искала, чтобы приобрести оружие?

– Нет, мы совершенно случайно встретились в переходе метро, – сказал Растегин.

– На какой станции, когда? Припоминайте все подробности, – еще раз напомнил ему Гуров.

– Я возвращался с работы где-то в конце сентября и в метро в переходе на «Краснопресненской» встретил Лизу. Она была чем-то сильно расстроена. Я попробовал расспросить, что за проблемы ее мучают, но она все отнекивалась. Когда вышли из метро на улицу, я пригласил Белку посидеть в кафешке. Выпили кофе, поболтали о знакомых. Потом она неожиданно спросила, не знаю ли я, где можно купить пистолет. Он ей был нужен якобы для самозащиты. Лиза сказала, что ушла из эскорта и работает самостоятельно. И будто уже сталкивалась с козлами, от которых приходилось отбиваться. Я тогда вспомнил про… – Растегин замялся, видимо, не решаясь назвать своего школьного друга.

– Вспомнили про Астафьева, – помог ему Лев Иванович. – Не переживайте, мы с ним уже беседовали.

– Это он вам про меня рассказал? – насупился Растегин.

– Думаю, уже не важно, откуда мы узнали о вашем участии в этом деле. Продолжайте рассказывать, – потребовал Гуров.

– Ну, я переговорил с Женькой. Он сказал, что у него есть только старый «наган», который если и выстрелит, то не больше двух раз. Я сообщил об этом Лизке, но она все равно согласилась его купить.

– Как вы с ней связывались? – быстро спросил Гуров.

– Она позвонила мне.

– Из дома, с работы?

– Не помню. Просто позвонила, и мы договорились о встрече. Потом мы с Женькой поехали к Северному речному вокзалу, что в Тушино, и передали ей «наган».

– Почему встреча была назначена именно там? – напряженно спросил Гуров.

– Лиза, кажется, где-то там и жила, – неуверенно доложил Растегин.

– Так кажется или жила? – повысил на него голос Крячко.

– Точно, там она проживала, в Тушино. Как-то раз Лиза на свою тетку жаловалась, у которой квартировала. Говорила, что, мол, у старушки с головой не все в порядке, как у всех их, солнцевых, с возрастом часто бывает. Мол, она прожила там полжизни, а на Химкинском водохранилище не была ни разу, хотя от дома до воды пройти два шага, – сказал молодой человек.

– А при чем здесь солнцевские? Она что, может, родом из Солнцева? – вмешался в разговор Крячко.

– Не знаю, – покачал головой Растегин. – Просто сейчас вспомнил, как она именно такую фразу произнесла – про солнцевских, а потом про водохранилище.

– Что еще можете нам рассказать об этой женщине?

– Да, наверное, больше ничего и не скажу. Отношения были нормальные, встретились случайно. С «наганом» этим… так уж получилось, – потерянно опустил голову Растегин.

– Это та самая Белка, о которой вы рассказывали? – Гуров достал из папки фоторобот подозреваемой и протянул его Растегину.

– Да, это вроде Лиза, – поглядев на портрет, утвердительно кивнул молодой человек. – Только здесь она какая-то худая и замученная.

– Наводящий вопрос: раньше Лиза-Белка употребляла наркотики? – Гуров выжидающе посмотрел на Растегина.

– Я такого не припоминаю, – твердо сказал тот. – У нас вообще с этим было жестко…

– Где это «у нас»? – перебил его Лев Иванович.

– В эскорте. Сурик если кого-то ловил, сразу на разборку «крыше» отдавал. А у тех ребят разговор был короткий, как в Народно-Освободительной армии Югославии во времена Второй мировой войны. Три взыскания: замечание, предупреждение и расстрел. Иногда и без первых двух обходились.

– Кто такой Сурик и кто вас тогда «крышевал»? – спросил его Крячко.

– Сурик – это сутенер, он и сейчас вроде этим занимается. А насчет «крыши» я не интересовался – себе дороже, – сообщил Растегин.

– Понятно, – кивнул ему Гуров и протянул второй листок. – А этот гражданин вам знаком?

– Нет, этого я никогда не видел, – внимательно рассмотрев изображенного на фотороботе человека, скептически поджал губы Растегин. – У меня память на лица хорошая. Точно не встречался он мне.

– Ну ладно, раз вам больше нечего нам сообщить, будем нашу беседу заканчивать. Сейчас вы оформите с нашим товарищем явку с повинной. – Гуров махнул подбородком в сторону Веселова и достал из кармана визитку. – А это мой телефон. Если вспомните еще что-то, обязательно позвоните.

– То есть я… остаюсь на свободе? – с надеждой выдавил из себя Растегин. – Я так долго искал работу по специальности. И платят здесь хорошо.

– Остаетесь вы, гражданин Растегин, на свободе с чистой совестью и со своими престарелыми амазонками… пока, – устало констатировал Гуров. – А почему пока? Потому как скепсис мой исходит от наблюдения за компанией из соседнего зала.

– Мне мама всегда говорила, чтобы я водился только с хорошими мальчиками, – поддержал его Крячко.

– А Белка правда имеет какое-то отношение к террористам? – вдруг выпалил Растегин.

– Да нет, это так, к слову пришлось, – улыбнулся Гуров. – Однако от этого ей совсем не легче. Я так думаю.

На выходе из клуба они опять столкнулись с его директором Батей-Батуриным. Тот, видимо, поджидал их. Его взгляд, колючий и несколько напряженный, скользнул по лицам полковников. Задавать вопросы он не решался, хотя, было видно, искренне этого желал.

– Бывайте здоровы, живите богато, – на ходу бросил ему Гуров. – И не ешьте на ночь сырых помидоров.

– Понял, начальник, – повеселел седой ветеран криминала.

– Если здоровье поправить, мышцу покачать – милости просим. Обслужим со скидками, по льготному тарифу.

– Уж лучше вы к нам, – ухмыльнулся на приглашение Крячко. – У нас вообще все задаром, особенно поправка здоровья.

Глава 16

Они поднялись по лестнице, открыли тугую металлическую дверь и глубоко вдохнули в легкие свежий воздух. После спертой потно-металлической атмосферы спортзала сырой осенний воздух показался особенно вкусным. Правда, Крячко тут же вытащил сигарету и, повернувшись спиной к разгулявшемуся к вечеру ветру, прикурил ее.

– Ну и какие у тебя мысли, Стас? – поеживаясь от холода, спросил его Гуров. Ему тоже очень сильно захотелось курить, но он сдержался и не стал просить у Крячко сигарету.

– Какие тут могут быть мысли? – раздраженно ответил тот, выпустив изо рта длинную струю табачного дыма. – Все ходим вокруг да около. Сейчас не думать требуется, а трясти. Во-первых, надо срочно найти сутенера Сурика. Растегин сказал, что он так и занимается эскортом. Тушино опять же надо прочесывать, искать, где жила эта Лизка-Белка. Правда, там уже участковые работают, но неплохо бы им еще кого в помощь подключить. И попробовать отыскать риэлторскую фирму в Медведково с ее подругой… Агнией, кажется.

– Ты, Стас, прямо как маршал Жуков. Армию налево, две дивизии направо, танковый клин посередине… Нет у нас ни сил, ни средств, ни пехоты, ни конницы, чтобы Тушино вместе с Медведково под гребенку причесать. Растегин, кстати, еще и про Солнцево поминал. Или это ты сказал?.. А отсюда следует, что надо действовать не штыком, а умением, как нам дедушка Суворов завещал, – задумчиво поправил товарища Гуров. – Вот насчет сутенера Сурика ты абсолютно прав, и, думаю, у нас есть товарищ, который нам в этом деле поможет.

– Это кто такой? – осведомился Крячко.

– Зовут его Вадиком Гоштынским, – сообщил ему Гуров. – Надеюсь, помнишь такого?

– Это же майор из ОМОНа, такой крепкий и резкий, – чуть задумавшись, припомнил Крячко. – А он-то здесь при чем?

– Был когда-то крепким и резким, – с сожалением сказал Гуров. – В последней командировке в Чечню БТР, на котором он ехал, наскочил на мину. Серьезное ранение, контузия… Долго лечился, едва не комиссовали, однако все же оставили в кадрах, правда, перевели на более спокойную работу.

– И где же в наших милицейских пенатах располагается эта спокойная работа, Лева? Укажи пальчиком, и я тоже туда пойду проситься, – хитро глянул на товарища Крячко.

– В полиции нравов, господин полковник, – торжественно доложил Гуров. – Если хочешь, Стас, я могу похлопотать о передислокации тебя на фронт борьбы за чистоту отношений.

– Вот только этого не надо, – испуганно замахал руками Крячко. – Чем по Тверской проституток собирать и шляться по притонам, я уж лучше за тушинскими да за солнцевскими бандюганами погоняюсь.

– Вот и Вадим такого же мнения. Встретил его – ругается на чем свет стоит. Боевой майор, вся грудь в орденах, а бьется за нравственность и «облико морале» молодого и не очень поколения. Клянется, что с удовольствием бы поменял всю эту бодягу на две Чечни, но назад ходу нет. Как народ говорит: попала собака в колесо – пищи, но беги. И мы тоже, думаю, еще побегаем и по Тушину, и по Медведкову, и по Солнцеву.

На последнем слове Гуров как бы запнулся и закончил его уже медленно и по слогам: Солн… це-ву… Он неожиданно замер на полуподъеме руки, на полуповороте головы. Лев Иванович словно боялся спугнуть боязливую птаху, случайно присевшую на ветку на расстоянии вытянутой руки. Одно движение – и она стремглав упорхнет и исчезнет среди деревьев.

Крячко, зная своего товарища, также на всякий случай принял позу статуи. Правда, продолжалось это не очень долго, так как сигарета, догорев до фильтра, выдала малоприятный аромат жженой синтетики. Он необидно выругался под нос, бросил ее под ноги и придавил подошвой. После этого Крячко по новой вошел в неподвижность, при этом внимательно поглядывая на Гурова. Он знал, что в такие моменты мешать мыслительному процессу товарища не стоит.

– Стас, ведь Тиму Зеленскому было двадцать девять лет? – неожиданно деревянным голосом спросил Гуров.

– Совершенно верно, двадцать девять, – подтвердил возраст убитого Крячко.

– А двадцать девять минус одиннадцать получается как раз восемнадцать, – пробормотал под нос Гуров. – И выходит, что именно после первого курса…

Лев Иванович еще с минуту стоял недвижно, а потом, не говоря ни слова, опустив голову, решительно направился к машине. Усевшись за руль, он еще пару минут молчал. Только когда Гуров зашевелился и полез в карман, сидевший рядом Крячко осмелился нежно заметить:

– Лева, у тебя очередной приступ гениальности, или я опять чего-то не знаю?

– Подожди, Стас, не отвлекай пока, я тебе скоро все объясню, – попросил его Гуров. – Где у меня записан номер телефона помощника Зеленского? Вот он. Набираем… Алло! Это Дмитрий? Добрый вечер, вас полковник Гуров беспокоит. Еще не забыли? Дмитрий, у меня к вам есть вопрос: кто занимается почтой вашего шефа? Понял! Только она одна имеет доступ к корреспонденции Олега Эдуардовича?.. А как с ней можно связаться?.. Наташа рядом с вами, и вы находитесь в приемной депутата Зеленского? Отлично! Дмитрий, спросите, пожалуйста, у нее… Хотя, наверное, будет лучше, если вы передадите ей трубку.

Крячко задумчиво смотрел на возбужденного товарища, и по его лицу было заметно, что он пока ничего не понимает. Гуров, не отрывая от уха мобильника, искоса глянул на Станислава и предупреждающе поднял вверх указательный палец:

– Прошу, не задавай вопросов. Здравствуйте, Наташа! С вами говорит полковник Гуров. Я расследую дело о гибели сына господина Зеленского. Вам Дмитрий уже все объяснил? Очень хорошо. А мне он сказал, что вы занимаетесь корреспонденцией, приходящей Олегу Эдуардовичу. Так вот, я бы хотел вам задать несколько неожиданный вопрос, не сочтите его слишком глупым. Не вскрывали ли вы где-то в последние месяц-полтора конверт, в котором лежал небольшой зеленый листок с изображением трех букв «зет»? Я вас очень прошу, вспомните, пожалуйста!.. Неужели получали?! Когда? И что вы с ним сделали? Выбросили? Посчитали за шутку… Понятно. В принципе, так и должно было произойти. Большое спасибо! А где сейчас находится господин Зеленский? Только что уехал… Он последнее время спешит домой из-за болезни жены… Понял вас, Наташа. Еще раз спасибо! До свидания!

Гуров нажал на кнопку, выключая мобильник, и мельком глянул на внимательно наблюдавшего за ним Крячко.

– Подожди, я сейчас, – пробурчал Лев Иванович, нашел в записной книжке визитку и по ней стал набирать очередной номер.

– Алло, это Олег Эдуардович? Здравствуйте, с вами говорит полковник Гуров… Нет, мне пока не нужна ваша помощь. Я звоню совсем по другому поводу. Олег Эдуардович, я хочу предупредить вас. То, что произошло с вашим сыном, возможно, грозит и вам. Да, вероятно покушение. Большего сказать не могу. Прошу обратить внимание на собственную безопасность. Предупредите об этом своих охранников или телохранителей – уж не знаю, как они правильно называются. Пока ничего конкретного, однако ситуация тревожная.

Изумленный Крячко, услышав слова Гурова, наморщил лоб и на всякий случай погладил себя рукой по левой подмышке, где по идее должна была находиться наплечная кобура с табельным «макаровым». За отсутствием того и другого, он достал сигареты и одну вытащил из пачки губами. Прикуривать, правда, не стал, прислушиваясь к разговору Гурова с Зеленским-старшим.

– Да, обязательно, Олег Эдуардович. Я думаю, завтра должно все проясниться. В двенадцать похороны Тимофея… Я понял, ровно в шестнадцать часов в кабинете у заместителя министра Свирского. До свидания, до завтра.

Гуров захлопнул крышку мобильника и задумался, глядя прямо перед собой в лобовое стекло.

– Левушка, – ласково позвал его Крячко. – Вот сейчас я действительно абсолютно ничего не понимаю. Что это за зеленая бумажка с тремя «зет», и почему Зеленский должен опасаться покушения? Я согласен, что если от двадцати девяти отнять одиннадцать непременно получится восемнадцать, но с этим согласится и любой третьеклассник. Поясни убогому, что все это значит, а то у меня от твоей вундеркиндности скоро случится жуткая ипохондрия.

– Ничего с тобой не будет, – жестко отрезал Лев Иванович. – Еще один звонок… Хотя нет, погнали к себе. Я уже на месте займусь розыском Зельдина, а ты по своим завязкам в УИНе попробуешь прокачать этого… Зелепа… Зелепукина. Жаль, на Урале сейчас уже поздно, а то можно было их потревожить.

Гуров завел двигатель автомобиля, однако тут же заглушил его.

– Еще минуту… Стас, посиди пока в машине, я сбегаю в клуб, дам задание Веселову. Сутенера Сурика нам по-любому надо трясти, вот Саша этим и займется. И Вадика Гоштынского он не хуже нас знает. И ты, Стас, не делай обиженного и, тем паче, умного лица – ты же офицер. По дороге в управление все объясню. Версия, поверь мне, более чем идиотская, однако имеет право на существование.

Через десять минут «Пежо» Гурова несся по московским улицам с предельно возможной в час пик скоростью. Она по максимуму составляла в разгоне на расстоянии полуквартала километров сорок в час, но в основном представляла собой бег от инфаркта престарелой черепахи. Поэтому у Гурова было время ввести Крячко в курс дела и прогнать с ним варианты дальнейших действий.

Гуров назвал свою версию идиотской. Однако в деле убийства Тима Зеленского сыщики встретили уже столько несуразностей, загонявших их в тупик своей непредсказуемостью, что любое, даже самое фантастическое предположение о личностях убийц, и, главное, мотивах преступления, не могло ими отрицаться. Тем более что никакая относительно разумная версия не склеивалась в здравую картину.

Лев Иванович в общих чертах рассказал Крячко биографию Тима Зеленского, подготовленную Гойдой. Занимаясь с ветераном, Станислав не успел изучить листы из папки, так как Веселов их вызвал на встречу с Растегиным. Правда, биографические данные убитого на Крячко никакого впечатления не произвели, как и рассказ о письме с зеленым листком с тремя буквами «зет», найденным Гуровым в квартире убитого.

Собственно, догадка Гурова возникла, как он выразился, на филологически-психологической основе. Причем сначала его едва не увел от истины не кто иной, как Крячко, но затем он же вернул все на свои места.

– Кто у нас всегда виноват? Только один Крячко. Вешай на меня, Левушка, всех собак, – с обидой пробурчал Станислав. – До кучи можно и убийство Зеленского мне приписать. Ну и как же я увел следствие в сторону?

– Не обижайся, Стас. Вспомни, Растегин в своем рассказе припомнил, как Лиза-Белка охарактеризовала родственницу, у которой жила: «У старушки с головой не все в порядке, как у всех солнцевых». Было такое? – спросил Гуров. – И ты тогда перебил: «Она что, родом из Солнцева?»

– Ну и как же я увел тебя в сторону? – удивленно пожал плечами Крячко. – Я и сейчас то же самое бы спросил.

– Ты в суффиксах и окончаниях хорошо разбираешься? – вкрадчиво спросил его Гуров.

– Примерно так же, как ты в дефиксах и приставках, – парировал обидные поползновения товарища Крячко.

– А разницу между «солнцевых» и «солнцевских» уловить можешь? – улыбнулся Гуров. – Ведь Растегин на уровне подсознания, которое не вышибли даже его прежние боксерские увлечения, сохранил именно то, что тогда сказала Белка: «как у всех солнцевых». То есть она имела ввиду фамилию, а вовсе не окраинный район Москвы. И у меня также, как и у Растегина, мозг зафиксировал именно это значение, но сумел разделить два понятия только после твоего желания еще погонять по Тушину и Солнцеву. А далее нужно было просто наложить фамилию старушки-родственницы на некую гражданку Е. Солнцеву, свидетелем по делу об изнасиловании которой одиннадцать лет назад проходил Зеленский.

– То есть Белка-Лиза, по-твоему, и есть та самая Е. Солнцева? – недоверчиво спросил Крячко. – Предположим… А зеленая бумажка здесь при чем? А кто ее сообщник? И зачем вообще ей надо было убивать Зеленского?

– Пока не знаю, – честно признался Гуров. – Хотя есть одна догадка, уж извини, повторюсь – идиотская. Одиннадцать лет назад по ее делу был осужден некто Зелепукин. Его срок закончился в этом году. А два года назад Белка, по рассказу подруги, вышла замуж за заключенного.

– То есть ты считаешь, что она сочеталась браком со своим насильником? – изумился Крячко. – И после его освобождения они на пару завалили из «нагана» невинного свидетеля девичьего бесчестия? Мне кажется, Лева, ты забрался не в те дебри. Твоя догадка, уж извини, тянет на изыски дядюшки Зигмунда Фрейда.

– Может быть, – задумчиво сказал Гуров. – Но только эта версия связывает воедино убийство и зеленый листок с тремя буквами «зет».

– Поясни, к чему еще и эти письмена, – потребовал Крячко.

– Представь, Стас, что в маленьком уральском городке три подростка с фамилиями Зеленский, Зельдин и Зелепукин играют в героев. Они, естественно, должны определить название своего сообщества и его символы. Корни их имен «зел», а значит, и выдумывать особенно нечего. Называем «тайную» организацию, например, «Зеленая триада» с соответствующим цветом знамени, и расписываемся на клятве знаком Зорро. Ты помнишь такого кинематографического героя и его автограф?

– Лева, извини, но это попахивает даже не детством, а шизой, – растерянно покачал головой Крячко. – Хотя… Эта бумажка действительно смахивает на «черную метку»… И ее получил, но не увидел, Тим, иначе бы забеспокоился. И такая же была послана его отцу и также не дошла до адресата. Правда, ты его предупредил. Тьфу ты, ну не могу я никак поверить в этот приключенческий роман. Прямо Стивенсон вместе со Штильмарком.

– Я тоже до конца не уверен в своей правоте, – согласился с ним Гуров. – Но подтвердить или опровергнуть мою версию сможет только один человек. Один из трех «Z», Михаил Зельдин. Он проживает в Москве и работает пластическим хирургом. Мне об этом сообщила бывшая жена Зеленского. Им я и займусь. А ты по своим завязкам в УИНе прокачаешь второго «зета» – Зелепукина.

– Понял. Есть «качать» Зелепукина, – бодро отрапортовал Крячко и торжественно добавил: – Лева, если ты окажешься прав, я перед тобой сниму шляпу.

– Пережде чем снимать, ты сначала ее купи, – отмахнулся от него Гуров, пытаясь в густом потоке машин перестроиться в левый ряд.

– Куплю и сниму, – твердо пообещал Крячко.

Глава 17

К двадцати трем часам было выпито не менее пяти чашек кофе на душу населения кабинета. Крячко при этом высмолил как минимум полпачки сигарет, соблазнив и Гурова оскоромиться парочкой. Работа кипела, обстановка была напряженной, вот только итогом этой колотнечи – украинского производного от слова «колотиться» – являлся нуль без палочки или с палочкой – кому как больше нравится.

Веселов, выловив Вадика Гоштынского, вместе с ним в поисках сутенера Сурика метался в ночном рейде по притонам и местам тусовок «ночных бабочек». Дело усложнялось тем, что этот самый Сурик, настоящая фамилия которого была Сурданян, резво шагнул вверх по иерархической ступени и из смотрящего за одной «веселой» точкой превратился в держателя холдинга, в который входили пара эскортов, тройка квартирных борделей и не менее шести уличных стоянок проституток. Веселов сообщил, что Вадик настроен оптимистично и решительно и обещает, что Сурика они обязательно отыщут. Зная Гоштынского, Гуров не сомневался, что так оно и случится.

Крячко через своего высокопоставленного знакомого в УИНе запустил маховик машины по получению информации о бывшем заключенном Зелепукине. Скорого результата, естественно, ждать не приходилось. Чиновник хоть при галстуке, хоть при погонах – торопиться не любит.

Гуров сначала один, а затем вместе с освободившимся Крячко занимался поисками Михаила Зельдина, школьного товарища убитого Зеленского. О нем было известно, со слов бывшей жены Тима, лишь то, что он весьма популярный в Москве специалист в области пластической хирургии.

Милицейский компьютер выдал на-гора триста двадцать девять Михаилов Зельдиных, проживающих в Первопрестольной. После отсортировки по возрасту их осталось «всего» восемнадцать. Попытка выйти на нужного методом изучения места рождения ощутимого успеха не принесла. Одиннадцать родились в Москве, остальные появлялись на свет где угодно – от Камчатки до Одессы – но только не в неоглядных окрестностях седого Урала, где были зафиксированы годы отрочества и юности М. Зельдина.

Четырнадцать из восемнадцати Зельдиных сыщики отыскали и вызвонили по телефону. Никакого отношения к искомому эти люди не имели. Четверых нетелефонизированных выловить так и не смогли, однако опрос соседей с помощью привлеченных сотрудников райотделений выявил, что среди них есть один врач, однако к специализации Зельдина никакого отношения он не имеет. Разницу между пластическим хирургом и гинекологом мог определить даже сержант из патрульно-постовой службы.

Когда уныние по поводу неуловимого Миши Зельдина достигло апогея – то есть Гуров решил стрельнуть у Крячко третью сигарету, а тот захотел выпить шестую чашку кофе, – ожил остывавший от четырехчасовой практически беспрерывной работы телефон.

– Товарищ полковник! Извините, это вас беспокоит майор Иванов, участковый уполномоченный из Тушино. Ничего, что я так поздно звоню?

– Что случилось? – настороженно спросил Гуров. – Вышли на след подозреваемой?

– Да вроде того, – неуверенно сообщил Иванов. – Как раз на границе моего участка и соседнего стоит пятиэтажный дом. Мы с Кузнецовым, участковым, которого вы у меня застали, на него с двух сторон вышли. В общем, опознали жильцы женщину, что на фотороботе, и указали квартиру, где она жила…

– Жила или живет? – перебил майора Гуров.

– Точно не скажу, но, похоже, что уже не живет, – замялся Иванов. – Ее тетка сообщила, что третьего дня Ленка распрощалась с ней и сказала, что никогда сюда не вернется.

– Что за тетка и что за Ленка? – взъярился Гуров. – Вы что, в квартиру полезли? Я же предупреждал!

– Да не полезли мы, она сама на нас наскочила, – виновато сказал участковый. – К себе едва не силком затащила. Мы на лестничной площадке с соседями разговаривали, она вышла и поволокла к себе… Я от нее и звоню. Она сейчас Кузнецову о своем трудном детстве рассказывает.

– Ну ты, капитан, молодец! – единственное, что смог сказать изумленный Лев Иванович. – Докладывай в темпе, что узнал, что увидел.

– Зовут тетку Клавдия Ильинична Урядова. Она пенсионерка. Паспорт мы у нее не проверяли, но на вид ей где-то сразу за семьдесят. И, похоже, с психикой не совсем ладно. Болтает безостановочно и временами несет такую чушь…

– Как Урядова?! – перебил его Гуров, вспомнивший о своей догадке о «солнцевых», у которых с головой было не все в порядке. Голова старушки, вернее, ее маразмы для его версии как раз и годились, а вот фамилия… Лев Иванович на секунду даже растерялся, однако тут же пришел в себя.

– Иванов, а ну-ка прервись и узнай у Клавдии Ильиничны ее девичью фамилию, – скомандовал Гуров.

– Девичью?.. – удивленно переспросил участковый. – Ну ладно…

– До замужества старушка носила фамилию Солнцева, – доложил Иванов. – Проживает она в Москве с…

– Хватит про старушку, – прервал его Гуров, у которого отлегло от сердца. Его версия находила подтверждение. – Меня сейчас интересует племянница или кем ей эта Белка-Лиза приходится.

– Да, у нее действительно проживала племянница. Причем уже много лет. Соседи сказали, что она совсем еще юной приехала в Москву то ли из Сибири, то ли с Севера. Клавдия Ильинична называет ее Ленкой и ругает на чем свет стоит. В основном нецензурно. Говорит, что третьего дня «клятая наркоманка» распрощалась с тетушкой и со своим хахалем-тюремщиком Лехой ушла насовсем. Это дословно. И еще она твердит про какие-то «долляры», которые ей оставила Ленка и которые она нам не отдаст. Вот, пожалуй, и все относительно разумное, что мы могли из нее выжать.

– Понял тебя, Иванов. Спасибо! – поблагодарил участкового Лев Иванович. – Попробуйте еще у Клавдии Ильиничны выведать, куда все-таки могла уйти или уехать ее племянница. Если что-то толковое узнаете, звоните, а нет – заканчивайте беседу и уходите. Утром я вас найду. И еще, давай адрес старушкин запишу.

Нельзя было сказать, что Гуров обрадовался результатам поисков тушинских участковых. Они только подтвердили его догадку, что подозреваемая в убийстве Тима Зеленского и есть та самая Е. Солнцева, свидетелем по делу об изнасиловании которой он проходил одиннадцать лет назад. И носила она имя Елена, а вовсе не Елизавета, являвшееся эскортным псевдонимом. Упоминание наркотической зависимости племянницы также ложилось в нужную строку… А «хахаль-тюремщик Леха», вероятнее всего, был тот самый А. Зелепукин, осужденный по делу об изнасиловании.

Противоестественность связи этой пары напомнила Гурову про пресловутый «стокгольмский синдром». Неужели правда, что с течением времени заложники и вообще жертвы насилия начинают сочувствовать насильникам и террористам? Неисповедимы пути твои, Господи!

Гуров дал команду участковым заканчивать беседу с теткой, предчувствуя, что они ничего интересного от выжившей из ума старушки уже не добьются. Это – с одной стороны. А с другой – надо было соблюсти законность. Лететь в ночь и без санкции обыскивать квартиру с иллюзией отыскать следы упорхнувшей племянницы было нелепостью. Прошло уже трое суток, как Белка-Лиза-Лена скрылась в неизвестном направлении и возвращаться явно не собирается. И вряд ли она посвящала раньше и посвятила в этот раз маразматическую тетушку в свои планы. А те «долляры», которые ей оставила племянница, без всякого сомнения, из сейфа Зеленского. Однако крохи, которыми «от щедрот своих» она одарила тетку, не стоят ночной гонки и потрошения бабушкиных сундуков.

Беседуя с участковым, Гуров нажал на телефоне кнопку громкой связи, чтобы Крячко мог слышать его доклад.

– Ну и что, какое твое мнение? Что будем делать дальше? – по окончании разговора спросил у него Лев Иванович.

– Работать будем, – немного помолчав, как-то неопределенно и даже вяло сказал Крячко. Он на секунду замялся, а потом, подняв на Гурова глаза, заговорил: – Понимаешь, Лева, мы с тобой перелопатили уже все, что можно было перелопатить. И если честно, у меня на душе погано. Мне кажется, это из-за того, что совершенно непонятны мотивы убийства. То, что Тим Зеленский был натуральным скотом и пришить его мог кто угодно, мы вроде разобрались. Но почему это сделали именно те, кто знал его в юности?

– Стареем, Стас, – криво усмехнулся Гуров. – Не поверишь, и у меня на сердце неспокойно. Наверное, в первый раз такое случилось за всю карьеру сыщика, но я почему-то не хочу, чтобы мы нашли убийц Зеленского. Чувство идиотское, как и само дело. Как началось, так и катится. Только дерьмо на спицы накручивается.

– Ладно, Лева, и не такое проходили, – уныло махнул рукой Крячко. – А что настроение аховое, так мы просто устали. Как-никак с пяти утра на ногах. Ты Марии звонил? Предупреждал, что вернулись из дальнего похода?

– Да, позвонил, сказал, что задержусь, – сказал Гуров и неожиданно хлопнул рукой по столешнице. – Стас! Какие же мы с тобой придурки!

– Поаккуратнее в выражениях, господин полковник, – поднял голову Крячко. – Если уж обзываетесь, так говорите, как принято в благородном обществе, «дурак». А «придурок» – это так низко, прямо-таки моветон. Признавайся, Лева, чего ты опять удумал?

– Нет, мы именно придурки, – сокрушенно покачал головой Гуров. – Сколько времени потратили на поиски этого Миши Зельдина? Часа четыре? А могли бы за двадцать минут его найти.

– Это каким образом? – изумленно поднял брови Крячко. – Продемонстрируй. Спорим на коньяк? Засекаю время.

– Засекай, – сказал Гуров, быстро нажимая пальцем на кнопки телефонного аппарата. – Алло, Мария, я тебя не разбудил? Собираешься ложиться спать? Завтра в театре ранняя репетиция? Дорогая, у меня к тебе есть маленькая просьба… Извини, но это очень важно. Ты случайно не знаешь весьма модного в Москве в последнее время пластического хирурга Зельдина?.. Мария, неужели я похож на альфонса? Еще такими чудачествами не занимался. И я ни в коем случае не напоминаю о твоем возрасте. Ты у меня всегда самая юная, красивая и любимая… Заработал прощение? Ну и слава богу! Маша, я прошу тебя узнать все про этого Зельдина у знакомых дам. Думаю, в твоем окружении обязательно найдутся те, кто пользовался его услугами или же собирается его посетить. Да, это важно и срочно. Ничего что поздно, звони! Заранее благодарен… Ах, одной благодарностью не отделаюсь? Согласен на все условия. Звучит заманчиво? Я жду, дорогая.

Через шестнадцать минут телефон ожил.

– Гуров, ты понимаешь, как ты меня тяжко скомпрометировал? – раздался в трубке вкрадчивый голос Марии. – Завтра не только театральное сообщество – вся Москва будет знать, что я искала координаты пластического хирурга. Ты изверг, Гуров! Записывай адрес частной клиники, где работает твой Зельдин, и номер его мобильного телефона. Правда, он его, чтобы не тревожили клиенты, вернее – клиентки, после двадцати двух часов отключает. Живет он где-то в ближайшем Подмосковье. Адреса никто не знает, он никому его не дает. Клиника открывается в девять утра. И еще хочу предупредить… Гуров, если ты его арестуешь, тебя разорвут на клочки. Московский бомонд едва не в полном составе стоит перед ним на коленях, чтобы он их назначил на операцию. Очередь на год вперед расписана. Когда тебя ждать домой? Возможно, завтра? Посмотрела бы я на тебя, если бы так же ответила. Ладно, Гуров, трудись, а я пошла спать.

– Восемнадцать минут сорок три секунды, – расстроенно констатировал Крячко. – Значит, коньяк с меня. Только на «Хеннесси» не рассчитывай, обойдешься дагестанским.

– Я тебя прощаю, – великодушно выдал довольный Гуров. – Твоя заслуга здесь тоже есть. Ведь это ты мне про Марию напомнил.

– Ну, наконец и я на что-то сгодился, – вздохнул Крячко. – А то уже стал комплексовать от чувства собственной никчемности. Командуй, что делать дальше. Разыскиваем и трясем пластического хирурга?

– Пожалуй, нет, Стас. Погодим до утра, – покачал головой Гуров. – Пока пробьем его по областной картотеке, да пока доберемся до его жилища в Подмосковье, как раз утро и наступит. Мы его завтра в девять свеженьким прямо в кабинете застукаем. Составим-ка лучше компанию Веселову с Гоштынским. А то народ они молодой, кругом соблазны – гетеры, гейши…

– Да уж, гейши российского разлива, – ухмыльнулся Крячко. – Скажи лучше, что тебя сутенер Сурик интересует больше Зельдина.

– Наверное, так и есть, – согласился Гуров. – Поехали.

Глава 18

Вадик Гоштынский в свое время окончил Орджоникидзевское высшее командное училище МВД. Еще курсантом участвовал в тбилисских и сумгаитских событиях, потом, будучи офицером, миротворствовал в Степанакерте, Абхазии, Приднестровье и воевал в Чечне. Три ряда боевых наград на груди, два тяжелых, четыре легких ранения, контузия и комнатушка в восемнадцать метров в общежитии на него с женой и двоих детей – вот, пожалуй, и все, что он заработал за годы службы Отечеству в спецназе внутренних войск и в ОМОНе. Зато соседи были люди достойные и приветливые. Этажом выше в той же общаге и точно в таких же условиях ютились два Героя России, один из которых, полковник, потерял ногу все в той же Чечне. На праздники собирались вместе, веселились, вспоминали боевое прошлое и мечтали о собственных квартирах.

Полиция нравов, как в народе звали отдел, куда Гоштынского направили по состоянию здоровья, была ему не по душе. Однако же деваться майору было некуда, кроме как дослуживать до пенсии, пытаясь поднять на должный уровень моральный облик молодых россиян и россиянок.

Гуров, естественно, не ведал, как Гоштынскому удалось себя зарекомендовать среди особ женского пола, представляющих самую древнейшую профессию, но уважение к нему со стороны их покровителей из числа сильной половины человечества было наглядным и бесспорным. Видимо, те в достаточной мере познали черты бывшего командира ОМОНа, о которых поминал Крячко: «крепкий и резкий».

Сутенер Сурик, в миру – Ашот Сурданян, стоял, вытянувшись по стойке смирно, словно солдат-первогодок перед дембелем, и громко и четко отвечал на вопросы Гурова. Он только изредка косился на присевшего на подоконник Гоштынского, который чересчур внимательно рассматривал свою правую руку, то изучая пальцы по-отдельности, то сжимая их в кулак.

Можно сказать, беседа с Ашотиком, как именовал его Вадим Гоштынский, текла ровно и скучно. Сурика выловили в начале второго ночи в бильярдной в Замоскворечье. При виде майора его лицо вытянулось и щеки, иссиня-черные от щетины, пошли густыми пятнами румянца. Он в мгновение ока среагировал на движение пальца Гоштынского, подзывавшего его к себе, и не менее шустро нашел в бильярдной комнату для беседы с представительной компанией, прибывшей по его душу. Правда, узнав, о чем пойдет речь, он несколько приободрился и даже чуть приподнял плечи, скорбно опущенные было при появлении майора.

Через пятнадцать минут Гуров знал о Белке-Солнцевой все, что о ней знал Ашот. Сурик «курировал» Елену с самых истоков ее карьеры проститутки. Даже имя – Елизавета – придумал лично.

И прозвище Солнышко на Белку или Белую также поменял он, когда Солнцева перекрасилась в блондинку – вспомнил фильм «Белое солнце пустыни». И вычистил ее Сурданян из стройных рядов своих девушек, когда она подсела на наркотики.

Информацию Растегина о браке Солнцевой с заключенным Сурик подтвердил, добавив, что вскоре после посещения зоны в республике Коми, где отбывал срок ее суженый, она и стала колоться. При упоминании о местонахождении лагеря Гуров взглянул на Крячко, но тому не надо было давать указания. Он лишь кивнул в ответ, что зафиксировал информацию и принял ее к сведению.

Где Солнцева прячется сейчас, Сурданян не ведал, и ему можно было поверить – настолько темные глаза Ашотика выглядели испуганно-щенячьими, когда он, повернувшись к Гоштынскому, клялся мамой, бабушкой и горой Арарат, которую, в случае его неискренности, должно было смыть очередным потопом. А вот место обитания лучшей подружки Солнцевой, той самой Агнии, о которой поминал бывший боксер, Сурданян знал прекрасно.

Девица Агния, в настоящее время Надежда Стрельцина, два года назад откупилась от его «опеки» и вышла замуж за бизнесмена средней руки. Сурик достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, а из него крохотулечку-книжечку с адресами и телефонами. Он продиктовал номер и на словах очень подробно пояснил, как найти риэлторскую фирму, где под крылом мужа трудилась гражданка Стрельцина.

Оказывается, по старой памяти и рекомендации бывшей подопечной он недавно через посредство этой конторы приобрел себе квартиру. Спрятав бумажник, Сурданян принял стойку «вольно», чуть ослабив левую ногу, и преданно взглянул на Гоштынского, давая понять, что он сказал правду и только правду и безгрешен перед гражданином майором, как младенец, только что явившийся на свет.

Вадик вопросительно посмотрел на Гурова. Тот в ответ вполне удовлетворенно покачал головой. Большего от сутенера он и не ожидал. Лев Иванович даже не думал, что они так легко выйдут на телефон и адрес подружки Солнцевой. Правда, телефон служебный, поэтому на текущий момент бесполезен, звонить ночью бессмысленно.

Гуров исподлобья взглянул на Сурданяна и многозначительно предупредил:

– Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор строго конфиденциален и о нем никто не должен знать?

– Могила! – прижав руку к сердцу и выкатив из орбит глаза, истово возопил Сурданян. – Вадим Александрович знает…

– Брысь! – перебил его Гоштынский и проследил взглядом за тем, как радостный сутенер исчезает за дверью. Похоже, тот и не мечтал, что так легко отделается от своего «опекуна» в погонах.

– Ну что, господа полковники, майоры и капитаны, – торжественно произнес Гуров и зевнул. – Дело совершили немалое, следовательно, можно и подумать о сне. Тебе, Вадик, отдельное спасибо. Знаю-знаю, что его в стакан не нальешь, поэтому сто грамм с прицепом за нами не заржавеет. Так что, коллеги, отдыхаем до утра. А завтра нам предстоят великие дела.

– Прямо Александр Македонский, – проворчал Крячко. – Что ни день – все свершения и как минимум великие.

– Македонский, так Македонский, – легко согласился Гуров. – В связи с этим выдаю диспозицию на утро. Ты, Саша, сразу двигаешь за получением санкции на обыск у тетушки Солнцевой и потом с опергруппой едешь к ней. Я сомневаюсь, что вы там обнаружите что-то стоящее, однако проверить надо, да и «долляры» Зеленского пора в кучу собирать для наследников. А мы со Стасом спозаранку посетим господина Мишу Зельдина, к которому запись на год вперед. Ну а дальше – посмотрим… Как говорится, главное – ввязаться в драку. Вперед, господа офицеры, по постелькам!

Высокопоставленный УИНовец, обещавший помочь Крячко, не подкачал. И уточнение о лагере в Коми, о котором сообщил Сурданян, ускорило процесс получения информации о гражданине Зелепукине Алексее Анатольевиче, русском, осужденном на одиннадцать лет за изнасилование гражданки Е. Солнцевой, с которой он был два года назад зарегистрирован в браке. Зелепукин отсидел свой срок от звонка до звонка и был освобожден из-под стражи в начале сентября. Догадки Гурова не только подтверждались в целом, но и всплывали кое-какие детали, которые полностью исключали сомнения.

В полученном досье было указано, что восемь лет назад бывший заключенный Зелепукин, работая на погрузке леса в вагоны, попал под сорвавшееся со стропил бревно и серьезно повредил себе позвоночник. Этим и объяснялась чересчур прямая, или «радикулитная», спина, о которой не раз говорили свидетели.

Но это были косвенные улики. Фотография из личного дела и отпечатки пальцев, переданные по факсу, окончательно исключали ошибку. Убийцей Зеленского был именно этот человек.

В деле имелась и еще одна серьезная информация. Говорилось о болезни Зелепукина. Гуров позвонил в санчасть и получил квалифицированную консультацию. Оказалось, что подозреваемый болел одной из разновидностей туберкулеза, которую называют «тюремной». И данная форма не поддается лечению. По срокам выходило, что бывший заключенный доживает последние месяцы своей жизни. Сильный кашель, на который обратила внимание продавец из магазина, вероятно, и являлся проявлением этой болезни.

– Да, веселая парочка, – аж закряхтел от изумления Крячко. – У Солнцевой – СПИД, у Зелепукина – нелечимый тубик. То есть они оба приговорены к худшему, и терять им нечего.

– Выходит, что так, – хмуро согласился с ним Гуров. – Ладно, хватит охать, поехали в клинику к Зельдину. И вот еще… На всякий случай, а вернее – чтобы не было обидно больно, как говорил классик, берем с собой оружие. Что, Стас, ты опять кобуру дома забыл? Зайди в соседний кабинет, займи до вечера. Встречаемся внизу у машины. Я к Орлову на пару минут забегу, сообщу, что утренний доклад отменяется и на шестнадцать у меня встреча с Зеленским у замминистра Свирского. Петр тоже туда обязательно поедет, как-никак – непосредственный начальник.

– Опять я испортил Орлову настроение, – сообщил Гуров Крячко, когда они уселись в машину. – Зашел к нему в кабинет, он как медный грошик, бархоткой начищенный, сияет.

А как услышал, что я сегодня у Свирского и в присутствии Зеленского-старшего докладываю о ходе расследования, сразу за сердце схватился. Сдает наш Петр. Ну да ладно, мы ему настроение подняли, мы и испортили.

– То, что испортили, понятно, – наморщил лоб Крячко. – А насчет подняли – это как? Он что, с утра по нашей милости радовался? С чего бы это?

– Из-за таджиков, которых мы на квартире у Тима Зеленского взяли. Сегодня Орлову звонил председатель Госнаркоконтроля и сердечно благодарил за ту папочку со схемками, что мы под кроватью нашли. Негмат Ширази, оказывается, – влиятельный наркоделец. Причем он не на российский рынок работает, а занимается поставками героина в Европу. И все это уже не раз грозило серьезным скандалом на международном уровне. Появились заявления, что Россия по меньшей мере просто не принимает мер по наркотрафику через свою территорию. Ребята из Наркоконтроля землю грызли, чтобы вскрыть каналы поставки. Но все это – как из пушки по воробьям. А тут мы им на блюдечке с голубой каемочкой несколько наркотрасс преподнесли.

– Выходит, что Тим Зеленский круто занимался наркотой? – удивленно покачал головой Крячко. – Кто бы мог подумать? Такой талантливый мальчик! Режиссер, сценарист, надежда нашего телевидения…

– Крутым наркодельцом он не был, а вот несколько каналов организовать помог. Его активность на этой ниве была в Госнаркоконтроле замечена, однако в связи с высоким положением папаши подходов к Тимофею не было. Да и не думали, что Тим так серьезно влез в это дерьмо.

– А с таджиками что? – осведомился Крячко. – Их от нас перекинут на наркодела?

– Щас! Так и бросились все, – язвительно сказал Гуров. – Негмат Ширази уже на свободе, а «техник» Рахматуллоев выйдет из СИЗО в ближайшее время. Как я и предполагал, все прошло по простейшей схеме. Дипломат Керобаев перед отбытием на родину написал чистосердечное признание, что в проникновении в квартиру Зеленского виновен только он. И ни Ширази, ни Рахматуллоев понятия не имели, куда и зачем их привели. Суд принял это признание и освободил Ширази. По «технику» остались вопросы по отмычкам, однако, думаю, и их решат. Хорошие специалисты на дороге не валяются.

– А как же наркобизнес Ширази? Его разве по этим завязкам не привлекут? Наша папка из-под кровати… – удивленно спросил Крячко.

– Не смеши, Стас, – криво усмехнулся Гуров. – Не тот уровень у Ширази, чтобы светиться на конкретных делах. Его задача – думать и руководить, а не следы на контейнерах с наркотиками оставлять.

– Да уж, их дело – руководить, а наше – пахать, – задумчиво согласился Крячко. – Кстати, с радости Орлова и ребят из Госнаркоконтроля нам не полагается ее частичка в материальном виде? Типа бутылочки коньяка? Как-никак международный скандал предотвратили.

– Коньяк полагается генералам, а тебя могут наградить лишь губозакатывателем, – наставительно сообщил Гуров.

– Сухой ты человек, Лева, – поморщился Крячко. – Даже помечтать не даешь…

Клиника сияла чистотой и улыбками обслуживающего персонала. Правда, после вопроса о наличии на рабочем месте господина Зельдина дежурное сияние девушки в регистратуре сменилось деловитой строгостью и предложением показать талончик на прием. Развернутое удостоверение на короткий миг встретило определенный позыв снобизма с надуванием хорошеньких губок. Однако накрашенные глазки поймали под невзначай распахнутой курткой Крячко рукоять «макарова», торчавшую из наплечной кобуры, а Гуров повторил название организации, которую они представляют. Более вопросов к прибывшим не возникло.

Сестричка в белой шапочке с крылышками провела Гурова и Крячко по длинному коридору и остановилась у белой двери.

Она тихонько постучала и после невнятного возгласа изнутри заглянула в кабинет.

– Михаил Соломонович, к вам посетители, – доложила она.

– Что еще за посетители? Я на это время никого не назначал, – послышался возмущенный мужской голос. – Сколько раз вас, Юлия, можно предупреждать, что с девяти до десяти я работаю с историями болезней и никого не принимаю. Пускай подождут, пока я не освобожусь.

– Извините, нам некогда ждать, – сказал Гуров, аккуратно оттесняя сестричку и заходя в кабинет.

– Что вы себе позволяете? Что за бесцеремонность такая? – повысил голос полноватый молодой человек с уже наметившейся лысиной, сидевший за столом, заваленным бумагами.

– Полковник Гуров Лев Иванович, старший оперуполномоченный по особо важным делам, – представился Лев Иванович, в упор глядя на Зельдина. – А это мой коллега, полковник Крячко.

Взгляд Зельдина, несколько мгновений назад пылавший ярким и искренним возмущением, неожиданно потух. Он даже не глянул на раскрытое удостоверение, только скользнул глазами по его обладателю, после чего отвел их в сторону и как-то разом поник.

– Проходите, присаживайтесь, – бесцветно произнес он и повел вялой рукой в сторону стульев, стоявших у стола. Потом посмотрел в сторону порога: – Все хорошо, Юлечка, прикройте, пожалуйста, дверь. Эти господа действительно ко мне.

– Михаил Соломонович, вы нам ничего не хотите рассказать? – устроившись на стуле, без обиняков спросил его Гуров.

– О чем? – криво усмехнулся Зельдин.

– О ваших школьных друзьях, – сказал Гуров, пристально вглядываясь в лицо сидевшего перед ним человека. – И еще о том, почему мы вынуждены искать вас, а не вы первый пришли к нам?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – неожиданно взвился Зельдин. – И буду говорить с вами только в присутствии моего адвоката. Вы не смеете…

– Ах, оставьте, Михаил Соломонович, истерику, – поморщился Гуров. – Пусть второй вопрос о том, что вы не явились к нам и ничего не рассказали, останется на вашей совести. Давайте лучше поговорим о давней дружбе трех ребят из маленького уральского городка. И думаю, не стоит требовать адвоката.

Мы не ведем официального протокола и, поверьте, тайно вас не записываем. Нам надо спешить – предупреждение с тремя «зет» получил не только Тим, но и его отец.

– Что, Алексей и Олегу Эдуардовичу прислал зеленую метку? – испуганно спросил Зельдин.

– Да, представьте, прислал, – подтвердил Гуров. – Поэтому, Михаил Соломонович, вы нам должны рассказать все о Зеленском, Зелепукине, Солнцевой и… о себе. Знаете ли вы, где они сейчас находятся – я имею в виду Алексея и Елену.

– Нет, не знаю, – быстро ответил Зельдин. – Я вообще не видел Лешку. Он только звонил мне где-то месяц назад. А с Леной я не встречался с самого суда. Я даже не знаю, как она выглядит сейчас, да и Алексей, наверное, изменился после одиннадцати лет заключения.

– Вы правы, их сегодня не узнать, – невесело подтвердил Гуров. – Так о чем вы беседовали по телефону с Алексеем Зелепукиным?

– Это личное, – потупив глаза, заявил Зельдин.

– Михаил Соломонович, в этом деле все личное – ваше, Тима Зеленского, его отца, Алексея Зелепукина, Лены Солнцевой… Только результатом явилось громкое общественное… И мы расследуем убийство Тимофея не только по долгу службы, но и, как бы грамотнее сказать, по просьбе и под патронатом Олега Эдуардовича Зеленского.

– Даже так, – криво усмехнулся Зельдин. – Тогда имеет смысл говорить с вами откровенно.

Он ненадолго задумался, глядя прямо перед собой на бумаги, в обилии разбросанные по столу, а потом поднял голову.

– Вы хотите узнать содержание нашего с Алексеем Зелепукиным разговора месячной давности? Извольте! Леша просто спросил, не мучает ли меня совесть и раскаяние. А потом он сказал, что проклятие предательства и трусости будет преследовать меня всю жизнь. Назвал негодяем, с сожалением сказал: «Ладно, Миша, живи!» – и повесил трубку.

– И из-за той же трусости, о которой вам напоминал Алексей, вы не кинулись предупреждать Тима и не пришли после его гибели к нам? – хмуро спросил Гуров.

– Да, я трус, трус! – истерично забил ладонью по столу Зельдин. – С самого детства был таким и таким умру.

– Не надо так нервничать, Михаил Соломонович, – успокоил его Гуров. – Давайте лучше вспомним о далеком уральском городке, где вы выросли. Ведь корни этой истории тянутся именно оттуда? – спросил Гуров.

– Да, дружба и ненависть, любовь и предательство – все из нашего детства и юности, – угрюмо сказал Зельдин. – Мы с Тимом и Лешкой подружились еще в школе…

История школьных друзей была незамысловата и вместе с тем трагична. Они жили в небольшом городе, выросшем рядом с еще петровским «железноделательным» заводом. В конце пятидесятых на его базе создали оборонное предприятие, выпускавшее ракетную технику. Людей в городе прибавилось, однако он не далеко ушел от большого села, где едва ли не все знают друг друга. Более того, градообразующее предприятие не только взяло на себя жизнеобеспечение города, но и перенесло заводскую иерархическую структуру отношений в быт. Директор завода был царь и бог для города и людей, в нем живших. Соответственно, и весь начальственный корпус относился к местной элите, регулирующей как производственные, так и общественные отношения.

Отец Тима Зеленского состоял в этой местечковой номенклатуре. Он, на памяти Зельдина, занимал должности главного инженера, а потом – директора завода. Однако и родитель Михаила Соломоновича был не из последних людей. Если строительный комплекс в городе работал под вывеской стройцеха завода, то здравоохранение в нем представляла санчасть предприятия. За столь скромным названием скрывался великолепный больничный комплекс, какому мог позавидовать любой областной центр.

На «оборонку» в то время денег не жалели. Так вот, отец Зельдина был главным врачом этой самой заводской санчасти.

Тим и Миша учились в одном классе и были отличниками и примерными учениками. Таким же был и их одноклассник Леша Зелепукин. Правда, его отец не принадлежал к городской элите и работал мастером в сборочном цехе. Когда дети вышли из неразумного возраста, где все были одинаково стрижены и одеты в синие форменные курточки, трафарет межличностных отношений взрослых наложился и на школьников. Дети начальников стали непосредственно виновны в том, что их родители обидели чужих родителей, не присвоив им нужный разряд, срезав «прогрессивку», лишив премии или отправив в отпуск зимой. А тут еще и отличная учеба…

Короче, они сделались некими изгоями, мимо которых редко кто из одноклассников проходил, не толкнув, не обозвав. Только Лешка Зелепукин – свой для «заводских» – пытался как-то оградить ребят от притеснений и издевательств. Вскоре они подружились. И не просто стали друзьями, а решили постоять за себя. По мальчишескому обыкновению, под впечатлением книг и фильмов о героях, троица поклялась в вечной дружбе. Естественно, название своему содружеству они выбрали, взяв за основу три первые буквы своих фамилий – «Зеленое братство»; девизом взяли бессмертное «Один за всех и все за одного!»

На следующий день «зеленые братья» вручили особо докучавшему им хулигану из соседнего класса бумажку с тремя «знаками Зорро», что означало по статусу тайного общества бой до смерти, и после школы изрядно его отколотили. Потом подобной экзекуции подверглись еще несколько обидчиков. В результате решительных действий самые тихие и интеллигентные в округе мальчики прослыли оторвами. Былые хулиганы и обидчики боялись их как огня. Их даже поставили на учет в детскую комнату милиции после того, как Тим в драке разбил голову одному из соперников. Сверстники зауважали троицу и, как следствие, оставили в покое.

Были позже драки и на дискотеках, где особенно отличался Зеленский. Собственно, он и заводил их, заводясь сам. Тим уже не мог жить без острых ощущений, без жестокости.

– Как врач, я сейчас могу сказать, что у Тимофея уже тогда были нелады с психикой, – сказал Зельдин и, задумавшись, добавил: – Вероятно, наследственность.

– То есть? – удивленно поднял брови Гуров.

– Мать Тима… – начал нерешительно Зельдин. – В общем, его мать больна. Еще тогда она лечилась. Шизофрения… Болезнь проявлялась чаще всего приступами ярости и жестокости. Она месяцами могла никак себя не проявлять, но потом вдруг мать срывалась по незначительному поводу и могла наброситься на мужа с ножом, садистки избить сына до крови. Потом приходила в себя, просила прощения, а через некоторое время все повторялось.

Олег Эдуардович скрывал это, возил ее в Москву, пытался лечить, но все безрезультатно. Я не специалист в этой области, но у Тима уже тогда проявлялись подобные же черты агрессивности и жестокости. А еще он сильно любил и безумно ненавидел мать. И этот противоестественный конгломерат любви и ненависти он перенес и на остальных женщин. Когда Тим женился…

– Мы знаем историю семейной жизни Зеленского, – перебил Зельдина Гуров. – Наверное, лучше вам перейти к тому, что случилось одиннадцать лет назад.

– Ладно, – неохотно произнес Зельдин. Он потер виски и начал рассказывать: – После окончания школы мы расстались. Я поступил в Первый медицинский в Москве, Тим – в областной пединститут на иняз, а Лешка пошел работать на завод и одновременно стал заочно учиться во ВТУЗе при предприятии. Через год, закончив первый курс, на летних каникулах мы с Тимом приехали к родителям на Урал. Увиделись с Алексеем, решили это дело отметить. У Лешки была любимая девушка, с которой он нас познакомил…

– И ее звали Елена Солнцева? – спросил Гуров.

– Да, это была Лена, – подтвердил Зельдин. – Мы отмечали нашу встречу вчетвером на квартире у Алексея. Его родители работали во вторую смену. Было весело, но как-то скоро все опьянели. Первым свалился Лешка – он, в общем, никогда не умел пить. Потом мне стало не очень хорошо, и я ушел в ванную, а после на кухне придремал сидя. Проснулся от крика, шума и плача. Двинулся в гостиную, откуда это все доносилось. Только открыл дверь кухни, мимо меня в слезах пробежала Лена и выскочила на лестницу. Ребята же в комнате сцепились и жестоко дрались. Я попытался их разнять, но мне это не удалось. А вскоре прибыл наряд милиции. Они проезжали мимо, когда из подъезда выбежала Лена в изорванном платье…

– А потом был суд и Зелепукин получил одиннадцатилетний срок за изнасилование гражданки Солнцевой, – констатировал Гуров.

– Несовершеннолетней, – уточнил Зельдин. – Ей тогда еще не было восемнадцати.

– И кто был настоящим виновником? – внимательно глядя на молодого человека, спросил Гуров.

– Когда они дрались, Лешка кричал Тиму: «Что же ты, сволочь, наделал? Ведь я ее люблю! Как мне дальше жить?» Эти слова я слышал, – угрюмо сказал Зельдин.

– Но ни следователю, ни судье о них не сообщили, – высказал предположение Гуров.

– Следователю я все сказал, но потом… – Зельдин нахмурил лоб и потупил глаза в стол. – А потом со мной разговаривали Олег Эдуардович и мой отец. Вы понимаете, что он полностью зависел от директора завода, которым являлся Зеленский?

– Я понимаю, – сухо ответил Гуров.

– В конце концов, я дал показания, что ничего не видел и не слышал. Обвинение против Зелепукина было выстроено на письменных показаниях Тима, который «неожиданно» тяжело заболел, и на рассказе милиционеров. Они сообщили, что когда вошли в квартиру, то Зеленский, увидев их, крикнул, указывая на Алексея, что это он насильник.

– И это так и было? – спросил Гуров. – А как реагировал на оговор Зелепукин? И ведь были еще показания Солнцевой?

– Тим, вероятно, очень перепугался, увидев патрульных, и стал кричать, что во всем виноват Лешка. А тот, когда их разняли, был словно не в себе. Он лишь повторял: «Сволочь! Сволочь!» И во время судебного заседания он не произнес ни единого слова, отказавшись и от последнего. А Лена… Она тоже молчала и на допросах у следователя, и на суде. Я склоняюсь к тому, что ее просто запугали. Говорить правду она боялась, а лгать – не желала.

– Н-да, – впервые подал голос Крячко. – А ларчик-то, оказывается, так просто открывался. Но все же, Михаил Соломонович, где сейчас прячутся Солнцева с Зелепукиным? Может, вы знаете, но не говорите нам? Или догадываетесь, но, опять же, молчите?

– Я не знаю. Клянусь своей честью, семьей, – сложил на груди руки Зельдин.

– Ну, насчет вашей чести разговор особый, – усмехнулся Гуров. – А раз не ведаете, где скрываются ваши старые знакомые, то и говорить, наверное, нам не о чем. Остается лишь распрощаться. До свидания!

– И на прощание повторить слова Зелепукина, которые он вам по телефону сказал: «Ладно, Миша, живи», – презрительно бросил Крячко и решительно двинулся к двери.

Глава 19

Выйдя на улицу, Крячко достал сигареты, одну закинул в рот и молча протянул пачку Гурову, хотя тот об этом и не просил. Лев Иванович вытянул сигарету, прикурил ее от зажигалки, протянутой Крячко, и сильно затянулся. Не говоря ни слова, они стояли на тротуаре и, отвернувшись друг от друга, жадно курили.

– Ну и что будем делать дальше? – щелчком отправив окурок в урну, спросил Крячко. – С мотивами преступления мы вроде разобрались. Остается найти главных действующих лиц.

– Поехали за адресом, – хмуро сказал Гуров.

– За каким адресом? – не понял его Крячко.

– За тем, где сейчас отсиживаются Зелепукин и Солнцева, – уточнил Гуров, швырнув докуренную сигарету в ту же урну. – Что ты на меня так удивленно смотришь? Погнали к подружке Солнцевой на фирму. Она нам и подскажет, где их искать.

– Ты, Лева, уверен в этом? – недоверчиво спросил Крячко. – Прямо так возьмет и скажет…

– Уверен, – без тени сомнения сказал Гуров. – От тетки они ушли, дело не доделали – я имею в виду «зеленую метку» Зеленскому-старшему, – а жить где-то надо. Даже имея на руках кучу баксов, что они позаимствовали из сейфа, в гостиницу им хода нет. Если у Солнцевой и имеется паспорт, то у Зелепукина, кроме справки об освобождении, ничего нет. А с такой бумагой его ни в одном приличном месте не примут. Единственный выход – снимать квартиру, причем только через знакомых.

– Логично! – пожал плечами Крячко. – Хотя и спорно.

Спорить, доказывать или уговаривать сыщикам никого не пришлось. Подруга Елены Солнцевой по эскорту, Агния, в миру – Надежда Стрельцина, поначалу попыталась было состроить удивленные глазки, однако у нее это вышло совсем бездарно. И стоило Гурову упомянуть о Сурике-Сурданяне, она испуганно глянула на закрытую дверь и едва не перешла на шепот. Судя по всему, муж бывшей девицы Агнии не был в курсе ее предыдущего места работы. Она поломалась еще с полминуты, не более. Услышав, в чем обвиняют ее подругу, не колеблясь сдала адрес, где обитали Зелепукин и Солнцева, и даже вызвалась показать эту квартиру, что было очень даже на руку полковникам.

По дороге Гуров разговорил Стрельцину. Ее рассказ о подруге ничего нового не принес. Разве только уточнил, что на наркотики Солнцева села после регистрации брака в зоне с Зелепукиным. Она приехала оттуда не счастливой новобрачной, а разбитой душевно и физически. И однажды обмолвилась, что Алексей безнадежно болен. Вероятно, это и послужило причиной срыва. Намеки Гурова о ВИЧ-инфекции Стрельцина не восприняла. Она об этом ничего не знала. Вполне возможно, что и сама Солнцева не ведала о смертельной напасти.

Веселов встретил Гурова и Крячко в условленном месте за квартал от нужного дома на дежурной «Газели», на которой ездил на осмотр квартиры тетушки Солнцевой. От Тушино до 1-й Магистральной улицы, где на съемной квартире жили Зелепукин с Солнцевой, было ближе, чем от подружкиной фирмы. Поэтому капитану пришлось ждать, пока «Пежо» Гурова не пробьется через московские пробки.

Как и предвидел Лев Иванович, ничего интересного у тетушки не нашли, за исключением двадцати тысяч долларов, которые оставила ей при прощании племянница. Хотя старушка рьяно сопротивлялась и даже плакала, их у нее пришлось изъять как вещественное доказательство.

Диспозиция захвата была проста. Агния должна была позвонить в квартиру и сделать все возможное, чтобы ей открыли дверь. А далее… В общем, всем было понятно, что делать дальше.

Крячко передернул затвор и загнал патрон в ствол «макарова». Он поставил пистолет на предохранитель, засунул его назад в наплечную кобуру и посмотрел на Гурова:

– Лева, мы с Сашей двинулись, а вы за нами следом минут через десять подтягивайтесь. Не толпой же нам в подъезд заваливаться.

Гуров также подготовил пистолет к стрельбе. Брошенный на месте преступления «наган» еще ни о чем не говорил. Зеленая метка для Зеленского-старшего подразумевала, что он, как и сын, приговорен к смерти. И вряд ли Зелепукин планировал убивать его поленом по голове или еще каким народным способом. Деньги у них были, а на волю бывший зэк, без сомнения, шел с адресами и завязками. Поэтому, при наличии «зеленых», проблемы купить приличное оружие у него вряд ли могли возникнуть.

Взволнованная Стрельцина позвонила в квартиру. За дверью не было слышно ни звука. Гуров и Крячко, прижавшиеся справа и слева к косякам, переглянулись. Гуров неодобрительно покачал головой и дал женщине знак звонить еще раз. Длинные и очень громкие трели, трижды нарушившие покой квартиры, могли бы поднять и пьяного, и глухого. Однако и на этот раз никто не среагировал. Ожидание… Еще один звонок…

Крячко опустил «макаров», который до этого держал у плеча, готовясь к штурму. Он открыл рот, видимо, желая выразить мнение о текущем моменте, однако неожиданно из-за двери донесся негромкий голос:

– Заходите, дверь незаперта.

Пистолет Крячко вновь взлетел на уровень плеча. Веселов, стоявший несколькими ступеньками выше, скользнул за спину Гурова. Лев Иванович аккуратно потянул за руку Стрельцину, уводя ее от дверей, и передал по эстафете капитану. Потом он взялся за ручку, секунду помедлил, после чего отчаянно кинул подбородок вниз, давая этим сигнал, и рванул дверь на себя.

Крячко кинулся внутрь, поводя дулом пистолета из стороны в сторону. Гуров в два шага очутился за спиной Станислава, чтобы при необходимости прикрыть его огнем. Узкий коридор был пуст. Крячко шагнул вперед к открытой двери в комнату и на мгновение поднял вверх палец: «Внимание!». Затем напружинился, в отчаянном прыжке перелетел через открытое пространство и, развернувшись, прижался к стене. Гуров шагнул вперед, занимая его место у комнатной двери. Крячко знаком показал, что разглядел одного человека.

Неожиданно их безмолвный диалог прервал все тот же негромкий голос:

– Заходите, я не буду сопротивляться.

Гуров удивленно поднял брови, подумал и на короткий миг дернулся вперед, выглядывая из-за косяка. Похоже, обстановка в комнате его удовлетворила, потому что он спокойно шагнул вперед, правда, не выпуская из рук «макарова». Крячко тут же встал позади него.

Худой человек с серым лицом, одетый в новенький спортивный костюм, сидел в кресле и спокойно смотрел на сыщиков. На журнальном столике рядом с креслом стояли початая бутылка виски и пепельница, лежали сигареты с зажигалкой. Пистолет с ребристой ручкой явно иностранного производства валялся рядом с сигаретами. Крячко скользнул к столику и, стараясь не делать резких движений, забрал пистолет левой рукой, так как правая все еще была занята штатным «макаровым».

– Проходите, присаживайтесь, – бесцветным голосом сказал Зелепукин. – Извините, что принимаю вас сидя. Увы, силы на исходе.

– А где ваша спутница? – спросил его Гуров.

– Лена там, в соседней комнате, – вяло повел рукой, указывая на стенку, Зелепукин. – Ваш коллега, видимо, ее уже видел.

Гуров оглянулся. Веселов, появившийся в дверном проеме, доложил:

– Солнцева мертва, в квартире больше никого нет.

– Что случилось? – Лев Иванович повернулся к Зелепукину.

– Передозировка, – спокойно ответил тот и тихо добавил: – Лена не хотела больше жить… как и я. Только она смогла это сделать, а я нет. Хотя мне и так совсем немного осталось. Вот и кончилось наше «Зеленое братство». Все закончилось. Лены нет, Тима нет и я ухожу. А кто сможет жить – пускай живет.

Гуров убрал пистолет в наплечник. Крячко последовал его примеру. Лев Иванович прошел к дивану, стоящему рядом со столиком, и опустился на него. Веселов достал из кармана куртки наручники и вопросительно поглядел на Гурова, словно спрашивая разрешения. Полковник молча кивнул.

– Вы хотите мне задать какие-то вопросы? – после того как на него надели наручники, спросил Зелепукин.

– Наверное, уже нет, – устало сказал Гуров. – Детали мы уточним позже.

Эпилог

Без минуты шестнадцать Лев Иванович с папкой в руках вошел в приемную заместителя министра Свирского. Генерал Орлов при виде его вскочил с кожаного дивана и раздраженно зашептал, косясь на секретаря:

– Неужели нельзя было пораньше приехать? Зеленский уже в кабинете. Он прямо с похорон сюда приехал. У него еще одно несчастье случилось – жену увезли в тяжелом состоянии в «Кащенко». Не выдержала психика. Говорят, был сильнейший приступ, и сейчас она в совершенно невменяемом состоянии. Поэтому, Лева, при докладе будь корректен и не говори ничего лишнего. Как продвигается дело? Вышли на убийц?

– Доложу в кабинете, – сухо ответил Гуров. – Нас, кстати, уже приглашают.

Свирский сидел не в своем кожаном кресле под портретом президента, а скромно занимал стул у приставного стола для посетителей. Его лицо выражало заботу и тревогу. Напротив него расположился человек, в котором Гуров с трудом узнал Олега Эдуардовича Зеленского. Он его раньше видел лишь на телеэкране. Куда делись энергия, подтянутость и моложавость? Дряхлый и совершенно раздавленный человек с потухшими глазами и опущенными плечами устало и безразлично смотрел на вошедших.

Они остановились посередине кабинета. Орлов, как и положено, доложил о прибытии и застыл в ожидании воли начальства. Свирский вскочил со стула и сурово оглядел Гурова.

– Доложите о ходе расследования, товарищ полковник, – приказал замминистра, однако, не давая Гурову открыть рта, тут же обратился к Орлову: – Хочу заметить, генерал, что дело движется непростительно медленно. Я лично контролирую его и, вероятно, мне скоро придется сделать соответствующие выводы о профессионализме ваших подчиненных. Причем невзирая на их прежние заслуги.

– Принимаем все возможные меры, – вытянувшись в струнку, доложил Орлов. – Отрабатываем различные версии и варианты, а также изыскиваем дополнительные силы и средства для ускорения расследования.

Гуров со скукой слушал стандартный начальственный диалог, временами переходящий в натуральный маразм. Особенно это касалось «ускорения расследования». Оба генерала прекрасно понимали, что командный голос и сияние звезд на шитых погонах дело быстрее не двинут, а уж про «дополнительные средства и силы» вообще поминать было грешно. Однако номенклатурный штамп требовал изрекать то, что и изрекали генералы. Тем более в присутствии человека постороннего и высокопоставленного.

– Когда, наконец, полковник, вы найдете и упрячете за решетку негодяев, убивших талантливого молодого человека? – опять обратился к Гурову Свирский. Он, похоже, распалился не на шутку и его пора было останавливать.

– Они уже за решеткой, вернее – он. Два часа назад мы арестовали подозреваемого, – спокойно доложил Гуров, чем вызвал у Свирского кратковременную оторопь, переходящую, как любили высказываться на партсъездах, в чувство глубокого удовлетворения. А лицо Орлова, секунду назад несшее на себе вселенскую скорбь, брызнуло откровенной радостью. Зеленский же не проявил никаких эмоций, лишь повернулся и внимательно посмотрел на Гурова.

– И кто же убийца? Докладывайте, полковник, – нетерпеливо выпалил Свирский, косясь на гостя – мол, знай наших.

Гуров раскрыл папку, вытащил из нее все те же фотороботы, шагнул к столу и положил их перед Зеленским.

– Я уже видел это, – глухо и неприязненно произнес Олег Эдуардович. – Кто эти люди?

– Алексей Зелепукин и Елена Солнцева, – сухо доложил Гуров.

– Как… как вы сказали? – после долгой паузы растерянно спросил Зеленский, и его лицо исказила болезненная гримаса.

Он впился глазами в портреты.

– Зелепукин и Солнцева. Он арестован, она мертва, – не вдаваясь в подробности, сообщил Гуров.

В кабинете установилась тишина. Свирский и Орлов недоуменно наблюдали за Зеленским. Тот сидел, упершись взглядом в фотороботы, и его губы что-то беззвучно шептали. Неожиданно он, не поворачивая головы, властно бросил:

– Выйдите все из кабинета. Кроме вас, полковник.

– Вы все знаете? – спросил Зеленский, когда они остались одни.

– Да, я все знаю, – негромко, но твердо ответил Гуров. – И хочу вам передать слова, которые во время ареста произнес смертельно больной Зелепукин: «Лены нет, Тима нет и я ухожу. А кто сможет жить – пускай живет».

– Кто сможет жить… Тима нет… – автоматически повторил за ним Зеленский. Он помолчал немного и сказал, не глядя на Гурова: – Спасибо, полковник! Вы свободны.

Возвратившись в отдел, Гуров отпустил Крячко и Веселова со службы пораньше. Намеки Станислава об успешном завершении дела и, соответственно, требуемой поправки нервов Гуров проигнорировал. Крячко расстроился, но несильно, и отправился отдыхать. Лев Иванович заехал за Марией в театр. Она в этот вечер не играла, и домой они попали как никогда рано. Мария видела, что Гуров расстроен, и не тревожила его.

После ужина Лев Иванович включил телевизор, попал на какую-то идиотскую штатовскую комедию и стал бездумно ее смотреть, не вникая в происходящее на экране. Телефонный звонок отвлек его от этого занятия.

– Лева, у тебя телевизор работает? – раздался в трубке голос Крячко. – Послушай новости.

Сказав это, Крячко без комментариев положил трубку. Гуров недоуменно пожал плечами и стал давить на кнопки пульта. Лишь третье нажатие явило на экране портрет в траурном обрамлении и некролог, что на таком-то году в результате сердечного приступа скоропостижно… выдающийся деятель… депутат… вице-спикер… Зеленский Олег Эдуардович.

Гуров дослушал сообщение до конца. Когда диктор перешел на другие новости, он выключил телевизор, немного посидел, а потом встал и отправился на кухню. Мария, стоявшая у плиты, оглянулась на мужа и, разглядев его лицо, ничего не сказала. Гуров открыл дверцу бара, достал коньяк, бокал, налил его до половины и, не торопясь, в несколько глотков выпил обжигающую жидкость. Мария достала из холодильника розетку с лимоном, отрезала кружочек и протянула ему.

– Что, Гуров, тоска тебя гложет? – участливо спросила она.

– Тоска, – согласился Гуров. – Зеленая…